Черная пятница [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать онлайн

Черная пятница

Насладившись своей местью, она призналась в том, что обманула его.

– Какая же ты…, – не договорив, он до боли сжал ее плечи.

Она высвободилась из его рук мягким кошачьим движением и, презрительно улыбнувшись, спросила:

– А ты?

Он не нашелся, что ответить. Если вдуматься, она была права, и он оказался ничуть не лучше ее. И тогда он почти насильно, преодолевая сопротивление, поцеловал ее – и в этом поцелуе ненависти было больше, чем любви, а. может быть, была одна только ненависть.

Это была их последняя встреча, но он еще не знал этого. В тот миг, обнимая ее, он думал только о том, как ее вернуть. Он был еще очень молод, и не понимал, что уходящую любовь нельзя удержать ничем. Чтобы понять это, ему понадобилось множество дней и ночей, заполненных одиночеством и ожиданием.

А пока он не мог оторваться от ее губ с легкой горчинкой, сводившей его с ума…

Отрывной календарь на стене свидетельствовал, что в 1985 году 13 декабря выпало на пятницу. Это значило, что сегодня «черная пятница». А потому наиболее разумным было бы сейчас заснуть, а проснуться в субботу, четырнадцатого, и тем самым избежать всех бед, которые могут случиться в такой день. Однако Игорю Уварову не спалось. Помимо того, что он хорошо выспался минувшей ночью, ему мешали включенный почти на полную громкость телевизор и Сергей Глухов, его сосед по комнате в общежитии.

Игорь не был суеверен, но он не знал, где и как можно провести вечер, не потратив ни копейки. До зарплаты была еще неделя, а в его кармане сиротливо позвякивали несколько медно-никелевых монеток общим номиналом не больше рубля. Этой суммы было достаточно на проезд в стареньком автобусе второго маршрута до остановки «Авиастроительный завод» утром в понедельник и на покупку пакета молока и батона хлеба, которые еще надо было умудриться растянуть на семь дней, но явно не хватало ни на что другое. И винить было некого, кроме самого себя да пары великолепных гантелей по шестнадцать килограмм каждая, в эту самую минуту с невинным видом лежавших под его кроватью. Игорь приобрел эти гантели накануне в спортивном магазине на всю оставшуюся в кошельке наличность, соблазнившись их удивительно-обтекаемой формой. Гантели по аэродинамичности своих форм намного превосходили две пузатые гири и угловатую штангу, которые уже были у Игоря, а потому их просто нельзя было не купить. Вот почему в этот субботний вечер он лежал на кровати, скучающе смотрел в темный проем окна – зимой рано темнело, – и вполглаза смотрел телевизор и вполуха слушал Сергея.

По телевизору шла скучнейшая научно-популярная передача о том, что распространенная примета, по которой в пятницу 13-го числа любого месяца следует быть готовым к неприятностям и остерегаться неудач, в медицине рассматривается как одна из фобий и называется параскаведекатриафобия.

– Термин был предложен американским психотерапевтом Доналдом Доссеем, который составил его из греческих слов Παρασκευή, что означает «пятница», и δεκατρείς, что означает «тринадцать», – монотонно бубнил ведущий, худой и совершенно облысевший, вероятно, от избытка ума, мужчина, казалось, сам засыпающий от звуков своего голоса. – Доссей рассматривал сам термин как часть своего метода терапии безрассудных страхов. По его словам, если вы сможете произнести такой термин несколько раз без запинки, ваш страх перед пятницей 13-го исчезнет сам по себе. Данная фобия рассматривается как частный случай трискаидекафобии, что означает «боязнь числа»…

Черно-белый телевизор был портативным, и при желании его можно было выключить, зато Сергей был ростом под метр девяносто, массивным, громогласным и неуправляемым. Вот уже битый час он канючил, выпрашивая у Игоря джинсы, в которых намеревался отправиться на свидание. Фирменные джинсы, с шикарным заграничным лэйблом на заднем кармане, принадлежали по праву приобретения их на местном рынке на всю свою месячную зарплату Игорю. Однако Сергей желал сегодня принарядиться, поскольку чувствовал себя, по меньшей мере, Ротшильдом, обладая трехрублевой купюрой. Вполне достаточно, чтобы купить букет цветов и два билета в кинотеатр на самые дешевые места. Впрочем, других Сергей обычно и не покупал, так как во время сеанса предпочитал не таращиться на экран, попусту теряя время, а целоваться со своей очередной девушкой на последнем ряду, подальше от любопытных глаз. Сергей, в отличие от Игоря, был романтиком. Во всяком случае, так он сам утверждал.

– Так-таки и не дашь? – спрашивал Сергей в сотый, не менее, раз за этот вечер, все своим видом выражая первозданное удивление.

– Не-а, – коротко отвечал Игорь. Ему было лень разговаривать.

– Знаешь, с твоей стороны это… – Сергей замялся, подыскивая в памяти нужное слово, которое должно было сразить друга наповал. Наконец, доказав, что его походы в кинотеатры не пропали даром, нашел и радостно выпалил: – Волюнтаризм, вот что!

Помолчал, оценивая, какое произвел впечатление. Ни звука, ни жеста в ответ.

– Это не по-товарищески, в конце концов, – аргументы Сергея иссякали, и пыл тоже. – Ведь тебе же все равно не надо. Или ты мне не друг?

– Платон, ты мне друг, – не выдержал Игорь. – Но…

Его рука описала в воздухе некий овал. Точно такой формы было кофейное пятно, с которым в прошлый раз вернул ему взятые на один вечер джинсы Сергей. Джинсы были модные и дорогие, и их явно не украсило пятно безобразно-бурого цвета на самом интимном месте, которое к тому же долго не отмывалось, вероятнее всего, по причине всяких химических ингредиентов, добавленных для улучшения вкуса в дешевый кофе, которым Сергей угощал свою подружку. Еще тогда между друзьями состоялся серьезный разговор, были высказаны все приличествующие случаю слова и разорваны всякие имущественные отношения на будущее. Но, как оказалось, выполнять достигнутые договоренности собиралась только одна сторона конфликта, а именно Игорь. Почему-то Сергей никак не мог в это поверить, и настаивал на возобновлении дипломатических отношений между ними, причем с выплатой ему контрибуции.

В свое время Сергей, по настоянию родителей, поступал в институт международных отношений в Москве, но провалился на экзаменах, чему был очень даже рад. Вернувшись в родной город, он заявил папе и маме, что отныне будет жить своим умом, и начал с того, что ушел из благоустроенной родительской квартиры в рабочее общежитие с удобствами в конце коридора. Но, как известно, ничто не проходит бесследно, и теперь, при каждом удобном случае, он любил щегольнуть своими крошечными познаниями, приобретенными много лет назад на подготовительных курсах. Обычно в ответ на заумные речи друга Игорь показывал ему простой русский кукиш, и они ссорились. Но вскоре мирились, поскольку были друзьями, а джинсы с лэйблом так и оставались одни на двоих. Какой из этих аргументов оказывался решающим, никто из них не задумывался. Возможно, потому что существовал еще и третий аргумент, а он-то и был самым главным – и тот и другой с детства мечтали о полетах в небе. Самолеты были их несбывшейся мечтой. Оба не прошли – один по вине микроскопического дефекта слуха, второй из-за легкого плоскостопия, – сверхдотошную медицинскую комиссию, а потому, простившись с мыслями о профессии пилота, они устроились на авиастроительный завод. Сергей работал в заводской многотиражной газете, Игорь – в сборочном цехе. Но дважды в неделю, в дни испытаний новых самолетов, они встречались и вместо обеда в заводской столовой шли на летное поле и издали смотрели, как взлетают и приземляются серебряные птицы, оглушая их ревом двигателей и зажигая восторгом глаза. Заканчивалось время обеда, и они уходили, голодные, но будто окрыленные. С удвоенной энергией Игорь клепал обшивку очередного самолета, а Сергей строчил материалы в газету, превращая заурядную заметку о передовике производства в поэму.

– Игорь, ты мне не друг, а сволочь! – патетически изрек Сергей и ушел, хлопнув дверью и бросив на прощание: – Забудь о том, что мы были друзьями!

Наступившую благодатную тишину теперь нарушало лишь монотонное бормотание телевизора. Почти уже заснувший в кадре ведущий повествовал о том, что помимо того, что в пятницу распяли Иисуса Христа, именно в пятницу 13 октября 1307 года, в соответствии с тайной буллой «Faciens misericordiam» папы Климента V, французский король Филипп IV приказал арестовать всех, кто принадлежал к могущественнейшему в то время ордену тамплиеров. В результате последовавшего вскоре процесса по обвинениям в ереси и богохульстве его членов орден был распущен, а многие арестованные во Франции тамплиеры были подвергнуты пыткам и казнены. И это, по мнению ведущего, было еще не самое неприятное, что случалось в этот роковой день в истории человечества.

– Так, 13 декабря 1240 года Хан Батый разорил стольный град Киев, истребив всех его защитников, – вещал он замогильным голосом. – А 13 декабря 1742 года повелением императрицы Елизаветы Петровны всем евреям предписывалось навсегда покинуть пределы Российской Империи, исключение составляли те, кто по своей воле примет к сердцу православную веру…

Дверь в комнату распахнулась, и на пороге, словно Мефистофель, явившийся Фаусту в его скромной келье, появился Сергей. Сходство подчеркивала лукавая улыбка, цветущая на его губах и в глазах.

– Ну и что? – пожал плечами Игорь, предчувствуя какую-то каверзу.

– Ты дашь мне джинсы, – не спросил, а констатировал неизбежный факт Сергей.

– С чего бы это вдруг?

– А за это я раскрою тебе одну тайну.

Сергей сделал театральную паузу. Но Игорь только широко зевнул, тем самым демонстрируя свое полное безразличие.

– Так ты точно не хочешь узнать, где обитает некая прекрасная зеленоглазая русалка, о которой в прошлую субботу ты мне прожужжал все уши, не дав заснуть до утра? – с некоторой обеспокоенностью спросил Сергей.

– Врешь, – не поддаваясь на провокацию, Игорь все же выказал заинтересованность, открыв глаза. – Ничего ты не знаешь.

– Джинсы, – был неумолим его коварный друг. – Или ничего.

– Да будь ты проклят, – сдался Игорь. Достал из-под подушки, где он их прятал от друга, джинсы и протянул Сергею со словами: – Змей-искуситель.

– Она спустилась с небес на грешный первый этаж нашего общежития, в комнату отдыха, – ничуть не обидевшись, понимая справедливость упрека, ответил Сергей. Выхватил из рук Игоря джинсы и сразу же начал переодеваться. Прыгая на одной ноге, закричал вдогонку: – Дверь-то прикрой, а то я простужусь на сквозняке!

Но Игорь, перепрыгивая через три ступеньки, уже бежал вниз по лестнице. Лестница была выщербленной, узкой и бесконечной. Но зато у него было время обдумать, что он ей скажет. Эту девушку Игорь видел всего один раз, в прошлую субботу на танцах, которые устроили в их общежитии по случаю какого-то городского праздника. И общих тем для разговора у них пока не могло быть. Поэтому он решил действовать по ситуации. Этому его научил Сергей, предпочитавший в своих отношениях с девушками импровизации и всегда осуждавший друга за его нерешительность, которую он называл ограниченностью.

Комната отдыха, где обычно по вечерам собирались не обремененные семьей и детьми жильцы, в этот субботний вечер пустовала. Стол для пинг-понга был зачехлен, выключенный телевизор в углу темнел экраном. Девушка, устроившись в кресле, кормила сосиской большого черного кота с чрезвычайно пушистым хвостом. Тот терся о ее ноги и блаженно мурлыкал. У обоих были зеленые глаза, и Игорь, проникшись невольной нежностью к коту, почесал ему за ушком. Кот от удовольствия выгнул спину. А девушка улыбнулась. И заговорила первая.

– У нас в комнате завелись мыши, – она была почти серьезна. – Они бегают всю ночь, пищат, а девчонки визжат, никто не может заснуть. Я пообещала им принести кота. Вот этого. Он никому здесь не нужен, бедненький!

Это было не так. Кота звали Истребитель, он ловил живущих в подвале общежития здоровенных крыс и давил их, но не ел, а только забавлялся ими, потому что его закармливала колбасой тетя Нина, комендант общежития. Высокая и дородная, даже несколько мужеподобная, она до ужаса боялась крыс, мышей и тараканов и неустанно вела с ними беспощадную войну, за что ей были благодарны все жильцы. Без Истребителя тетя Нина была обречена на поражение и капитуляцию, и она бы никогда не позволила коту покинуть общежитие, по своей ли собственной и, тем более, чужой ли воле. Истребитель был обречен жить и умереть в стенах общежития. Об этом знали все, в том числе и вахтеры на входе, сменявшиеся каждые двенадцать часов. Они охотно подчинялись воле тети Нины, потому что для них она тоже не жалела колбасы. Вообще тетя Нина, одинокая и бездетная, любила кормить и опекать всех, кто встречался на ее жизненном пути.

Все это Игорь рассказал девушке.

– Ну, я-то ладно, закрою глаза, – сказал он. – Но через вахту тебе с ним не пройти.

– А мы его спрячем, – ответила она со своей улыбкой Моны Лизы, и участь Истребителя была решена.

– Лучше дождаться, когда вахтер отойдет с поста по своим человеческим нуждам, и выйти незамеченными, – посоветовал Игорь. – А пока я достану сумку для Истребителя.

Однако в большой спортивной сумке, которую принес из своей комнаты Игорь, кот сидеть не захотел. Он так мяукал и бесновался, словно его пытались заживо замуровать. И тогда Игорь спрятал его на груди, под летной курткой, наполовину застегнув молнию и каждую минуту ожидая, что Истребитель вонзит свои когти в его сердце. Но тому неожиданно понравилось. Он лежал, мягко перебирая лапками, лишь изредка высовывая голову и с любопытством взирая на падающий снег. Для него, узника всю свою недолгую жизнь, снег был в диковинку. Снежинки ложились на его черную шерстяную мордочку, кот брезгливо фыркал и прятался обратно под куртку.

Они шли и разговаривали о дальнейшей судьбе Истребителя. Им было ничуть не хуже, чем коту в теплом меховом уюте куртки, в этот ясный снежный вечер.

– Ему будет у нас хорошо, – заверяла девушка, и почему-то Игорь верил ей.

Когда тема кота иссякла, Игорь вспомнил о том, что если тринадцатого декабря идет снег, то он пролежит сто десять дней. Это была народная примета, одна из многих, о которых ему рассказала в свое время бабушка. Ее родовые корни уходили в глубины русской деревни. Все предки бабушки были крестьянами, но революция изменила ее собственную судьбу. В смутные тридцатые годы, когда деревня вымирала от голода, она переехала в город, где начинали строить авиационный завод, и нужны были рабочие руки – копать котлован, возить тачки с землей, класть кирпичи. Она прижилась, вышла замуж, обзавелась детьми и внуками, но до самой своей смерти мечтала вернуться в родное село. Игорь любил бабушку и помнил ее мягкие теплые руки и неторопливый окающий говор, рассказывающий ему перед сном сказки, которые обильно перемежались с фактами из жизни самой бабушки. Она умерла, когда ему было всего семь лет. С течением времени все перемешалось в его памяти, и бабушка как будто сама превратилась в сказочный персонаж – старую добрую волшебницу.

– А мы с мамой всегда жили только вдвоем, – сказала Галина, когда Игорь закончил свой рассказ. – Мама моя ведь из детского дома, никого из родных у нее не было. Там и родила меня в пятнадцать лет. Я о своем отце ничего не знаю. Мама говорит, его и не было никогда, а меня она родила от святого духа. Так что имей это в виду! Не простая я девушка.

– Я это знаю, – ответил Игорь.

Они какое-то время молчали. Девушка сняла вязаную варежку, вытянула руку, и снежинка упала на ее ладонь. Долго не таяла, поражая своими правильными геометрическими формами. Лишь когда Игорь осторожно дотронулся до нее, она исчезла.

– А еще мне бабушка рассказывала, что в этот день на Руси девушки молились о хороших женихах и гадали на суженого.

Игорь сказал и смутился, подумав, что девушка может по-своему истолковать его слова и посмеяться над ним. Но та улыбнулась и взглядом поощрила его. Она не надела варежку, и Игорь, тоже сняв перчатку, согревал ее холодную ладонь своей теплой.

– За вечерней трапезой юные крестьянки отламывали кусок от своего ломтя хлеба, а перед сном клали его под подушку и приговаривали: «Суженый, ряженый, приходи ко мне ужинать». И будущий жених обязательно должен был им присниться. – Игорь видел, что девушка слушает с интересом, и это вдохновляло его. Он редко бывал таким разговорчивым, и в глубине души сам себе удивлялся сейчас. – А еще в этот день можно было сорвать ветку с яблони и поставить ее в воду. Если на Рождество ветка зеленела, это означало, что в этом году девушка выйдет замуж.

– Жаль, что в нашем городе не растут яблони, – произнесла девушка, так загадочно улыбнувшись, будто она вложила в свои простые слова какой-то иной, тайный смысл, непонятный всем остальным 4 миллиардам 830 миллионам 978 жителям Земли, населяющим планету в 1985 году от рождества Христова.

– Ты хоть помнишь меня? – спросил Игорь, когда они дошли и остановились перед входом в общежитие медицинского училища, где она жила. – Мы встречались в прошлую субботу.

Она тихо рассмеялась.

– Еще бы. В основном, конечно, мне запомнился Истребитель, о котором в вашем общежитии рассказывают легенды, но и ты тоже. Ты так смущался и краснел, когда приглашал меня на танец. Ты что, всегда такой трусливый с девушками?

– Не всегда, – ответил он и привлек ее к себе. И долго жадно вдыхал запах ее волос, забыв обо всем на свете.

Девушка, не отстраняясь, недоуменно подняла на него глаза – они были зеленые и, в свете тусклого фонаря, висевшего над дверью общежития, очень печальные. И в самом деле, русалка, подумал Игорь.

– У нас с тобой будут красивые дети, – не сумел он скрыть того, о чем думал в эту минуту.

От неожиданности она громко рассмеялась.

– Ты что говоришь? Ты глуп или прикидываешься?

– Глуп, – успокоил он ее. – Полюбить с первого взгляда может только глупец.

Девушке это понравилось, и она сказала:

– Ты можешь зайти ко мне как-нибудь, проведать Истребителя.

У нее было красивое имя, которое она произнесла, словно открыв ему великую тайну – Галина. Игорь шел и повторял его по складам. Га-ли-на. Будто камешки перекатывались во рту, крошечные, заласканные морем голыши.

Ему было так хорошо, что он решил пройти через городской парк, чтобы иметь возможность лишних полчаса думать о Галине, прежде чем вернется в свою комнату в общежитии. Парк, занимавший несколько гектаров земли, был запущен и мрачен, словно настоящий лес. Но в этом и была его прелесть, особенно для любовных парочек, ищущих уединения и находящих его почти в центре города. Как только Игорь вошел за ограду, сразу же стих рев машин, только снег, скованный декабрьским морозом, сочно хрустел под ногами. Фонарей было мало, их тусклый свет почти не освещал аллей, и совсем пропадал, стоило свернуть в сторону. Вдоль протоптанной в снегу тропинки замерли ели в белых шапках, над ними высоко в небе светили звезды, и если бы одна из них вдруг начала падать, то Игорь знал, какое желание ему загадать…

– Не трогайте меня, пожалуйста!

В чуткой морозной тишине парка испуганный женский голос казался чуждым и грубым, он нарушал обаяние вечера. Затем кто-то, уже мужчина, выругался, раздался звук пощечины и короткий захлебнувшийся вскрик. Метрах в пятидесяти перед собой Игорь разглядел несколько теней. Он мог бы еще свернуть в боковую аллею или повернуть назад, никто его не видел. Но мысль, что этой явно попавшей в беду женщиной могла быть Марина, заставила его броситься вперед.

Один, низкорослый и широкоплечий, стоял за спиной женщины и держал ее за локти, другой ладонью прикрывал ей рот и торопливо расстегивал на ней пальто. Третий их приятель нетерпеливо переминался чуть поодаль, поигрывая фонариком. Когда появился Игорь, он коротко свистнул и направил свет фонаря ему в лицо. Ослепил и расчетливо ударил ногой в низ живота. Но поспешил, промахнулся и попал в бедро. Все же было очень больно. Но терпимо. Ногой Игорь вышиб фонарик у него из рук и с разворота, как учили в армии, ударил тыльной стороной ладони по затылку. Второй не успел даже поднять руки, только закричал, пронзительно и тонко, но сразу же голос его точно осип. Он упал на снег, потемневший под его разбитым в кровь лицом. Коротышка оказался проворнее всех. Он толкнул почти потерявшую от страха сознание женщину на Игоря, и тому пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. Пользуясь замешательством, коротышка нырнул под нижние лапы ближней ели. Те качнулись несколько раз, освободившись от тяжести снега, и снова застыли, подобно изваяниям.

Беззвучно плачущая женщина в наполовину расстегнутом пальто уткнулась лицом в плечо Игоря и часто вздрагивала, словно в сильном ознобе. Он удивленно рассматривал свои руки – они были в крови, неприятной, липкой, медленно застывающей на морозе.

– Тихо как, – вслух сказал Игорь, лишь бы нарушить окружающую их гнетущую тишину. Голос его дрогнул, он откашлялся. – Надеюсь, я их не убил.

Он склонился над одним, затем над другим – те дышали, но были без сознания.

– Послушайте, как вы? – Игорь осторожно взял женщину за плечи, встряхнул ее. Она подняла заплаканное лицо, взглянула на него бессмысленными глазами. – Вам плохо?

– Все в порядке, – произнесла женщина почему-то шепотом, облизывая разбитые губы. Вдруг ухватила его за рукав и с неожиданной силой потянула за собой. – Идемте отсюда, что же вы?

– А эти? – кивнул он.

– Что эти? – не поняла она.

– Так и будут насиловать и грабить?

– Я уже никогда не пойду через парк!

– А если пойдет Ма… Другая женщина? – Игоря разозлил ее бестолковый эгоизм, и он почти кричал. – Нельзя так!

– Что же делать? – не понимала женщина.

– Вызвать милицию. Я знаю, сразу за парком есть телефонная будка. Я быстро, до нее и обратно. Вы подождите меня здесь.

– Я боюсь, – испуганно прижалась к нему женщина. Из-под вязаного берета у нее выбилась прядь светлых волос, легла на лоб. – А вдруг они очнутся? Или вернется третий…

– Вы правы, – согласился Игорь. – Но позвонить-то вы можете?

– Наверное, да.

– Тогда идите. И возвращайтесь, пожалуйста, – попросил он. – Лучше всего с милицией. Я вас буду ждать.

– Хорошо, – торопливо согласилась она и пошла по аллее. Сначала медленно, потом убыстряя шаг и, наконец, побежала. Игорь смотрел ей вслед и уже жалел, что отпустил ее, но было поздно. Женщина скрылась в сумраке зимнего вечера. Только заснеженный фонарь немного рассеивал темноту в отдалении.

Тот, что был с фонариком, лежал молча. Другой постанывал. Игорь нагнулся, перевернул его лицом вверх и увидел испуганные, налитые кровью глаза. Они покорно ждали новой боли.

Внезапно послышались шаги нескольких человек, на снег и ели легли длинные лучи мощных фонарей. Игорь не успел обернуться, как его схватили за руки и грубо заломили их назад, до боли в плечах. Теперь он видел лишь полу форменного полушубка и сапоги, смазанные до блеска. Это были милиционеры.

– Ребята, спокойнее, – примирительно прохрипел Игорь. Говорить в такой позе было неудобно. – Ошибка вышла.

– Заткнись, – услышал он в ответ, и ночь вспыхнула искрами. Глаз сразу же заплыл.

– Прекратить, Филипчук! – раздался строгий голос. – Без рукоприкладства! В отделении разберутся.

– А что разбираться-то, лейтенант? – возмутился первый, видимо, Филипчук. – И так все понятно.

– Отставить! – приказали ему, а затем чуть мягче: – Подожди, протокол прежде составим, а то тебе же и попадет сдуру от начальства.

– Ну, если только, – неохотно согласился невидимый Филипчук. – А с этими двумя что делать будем? Не на себе же тащить. Да и не поместятся они все в нашем «Газике».

– С пострадавшими останется сержант Кольчугин. Дождется скорую помощь, оформит все, как положено. Приказ ясен?

– Яснее ясного, – недовольно пробурчал кто-то третий. – Только когда она приедет, эта скорая? Позамерзают все к такой-то матери!

– А ты прояви инициативу, – ехидно посоветовал Филипчук. – Разотри им ноги водкой, они и отогреются.

– А водку где взять? – не понял шутки сержант Кольчугин. – Всю же выпили.

– Отставить! – опять вмешался лейтенант. Судя по тону, он не так давно служил в милиции и предпочитал уставные отношения между начальником и подчиненными. – Всем выполнять приказ!

Филипчук незаметно от лейтенанта сильно ударил Игоря по ребрам.

– Пошли, падаль, и не вздумай дергаться!

Игоря торопливо вели по аллее, придерживая с обеих сторон. Мимо проплывали заснеженные деревья, фонари, какие-то люди. Он с трудом переставлял ноги и ничего не слышал, словно оглох, только видел мелькающие вокруг тени, точно все происходило во сне. В страшном сне, какой только и может привидеться в черную пятницу…

Домой Игорь вернулся почти через сутки. Общежитие казалось вымершим – семейные сидели у телевизоров, одинокие разошлись по городу. Только тетя Нина с потерянным видом бродила по этажам в поисках пропавшего Истребителя. Она тоненьким надорванным голосом повторяла: «Кис-кис-кис!» и держала в руках здоровенный кусок колбасы. Но Игорь даже не смог почувствовать к ней жалости. Он поднялся в свою комнату. Здесь все было, как вчера: сумерки за окном, календарь на стене, телевизор, две кровати, стол, холодильник. Но его не покидало ощущение, будто он со вчерашнего вечера потерял право на все, что было у него в прошлом, включая эту комнату и даже личные вещи в шкафу. И потому ему было неуютно здесь. Хотелось лечь, спрятать голову под подушку и заплакать.

Так он и сделал. Только слез не было, их высушила жгучая обида на весь белый свет.

Поздно вечером пришел Сергей, в джинсах, веселый и слегка пьяный. Нимало не смущаясь, зажег свет, сбросил с Игоря подушку и начал его тормошить, говоря:

– Да ты гроссмейстер, из пешек сразу в дамки! Не скрывай ничего от лучшего друга, расскажи, как провел ночь, все же я немного к этому причастен. А я, как видишь, по-прежнему в твоем движимом имуществе, ты уж извини, очень оно мне к лицу.

Он бы еще болтал и болтал, не ожидая ответа, но Игорь повернулся к нему лицом, и Сергей словно поперхнулся на полуслове.

– Ого! Она что, не привыкла сдаваться без боя?

Но сообразил по исказившемуся гримасой лицу друга, что пошутил глупо, и начал торопливо и многословно извиняться. Игорь перебил его, спросив:

– Серега, ты видел, как человек вскрывает себе вены бритвой?

– Нет, – удивился тот. – Ты это к чему?

– А я этой ночью видел. В камере предварительного заключения.

Сергей заметно растерялся. Хмель разом вышел из его головы.

– А что ты там…, – начал он.

– Его взяли, уж не знаю за что, а у него клаустрофобия, – не слушая, продолжал Игорь. – Он стучался в дверь камеры, просил выпустить – его вывели, а через полчаса привели обратно, избитого. Он лег на лавку и затих. А потом… У него оказалась с собой бритва, не нашли при обыске. Когда увидели, крови натекла уже целая лужа. И запах такой, не передать… Его унесли, а запах остался. За ночь так и не выветрился.

Игорь рассказывал монотонно, не глядя, слушает ли его Сергей. А тот, опустившись на свою кровать, сидел, бессильно свесив длинные, как у обезьяны, руки, не пропуская ни одного слова. Но все же не сдержался, спросил:

– А ты?

– А у меня взяли отпечатки пальцев, выяснили, кто я и откуда. Утром пришел следователь, спросил, как я мог пойти на такое…

– Да на что такое, в самом деле?! – возмущенно закричал Сергей. – За язык тебя тянуть, что ли?

– Я пока еще и сам точно не знаю, – пожал плечами Игорь. – То ли грабеж, то ли разбой, то ли обыкновенное хулиганство с причинением тяжких телесных повреждений. Следователь обещал разобраться. А пока взял с меня подписку о невыезде и честное слово, что я больше так не буду.

Сергей облегченно рассмеялся.

– Шутишь – это уже хорошо, внушает оптимизм. Главное, друг мой, помни – пройдет и это. Мудрый человек сказал.

– Вообще-то перстень царя Соломона имел три надписи, – машинально поправил его Игорь.

– Да ну? – удивился Сергей. И наивно выдал себя с головой: – В фильме об этом ничего не говорилось.

– Тогда слушай. По одной из легенд, в юности царю Соломону подарили кольцо, на котором была высечена фраза «Все проходит». Спустя много лет, когда умерла его любимая жена, он нашел на обратной стороне кольца надпись «Пройдет и это». А незадолго до своей смерти, уже глубоким старцем, увидел на грани кольца третью, которая гласила – «Ничто не проходит». И какой из этих трех благоглупостей ты предлагаешь мне сейчас верить?

– Не морочь мне голову, – непоследовательно заявил Сергей. – Верь в то, во что ты хочешь верить.

– А если ни во что? – спросил Игорь. – Как быть тогда?

– Молодой человек, – следователь-женщина явно симпатизировала Игорю, говорила с ним вежливо, и даже мягко, и оттого смысл ее слов казался еще более нелепым. – Ваши действия квалифицируются как хулиганские, по статье 213 часть вторая, и караются до шести лет лишения свободы. У вас мало шансов быть оправданным, все улики против вас.

– Улики, – повторил Игорь. Ему все еще не верилось, что происходящее с ним реально, и он не мог даже сердиться. – Какие улики?

– Во-первых, показания пострадавших…

– Показания преступников тоже идут в дело?

– Увы, – покачала головой следователь. – То же самое они говорят о вас.

– И веры им больше. Ведь их двое.

– Есть еще рапорт старшего патруля милиции, который вас задержал, – следователь достала из папки лист бумаги, испещренный кривыми буквами, зачитала: – «…Задержанный склонился над одним из потерпевших и собирался его ударить. Его руки и одежда были уже в крови». Это, кстати, подтверждает и сам потерпевший Миронов. Показания сходятся.

– У меня нет никакой надежды? – через силу, нервно играя желваками на скулах, спросил Игорь, рассматривая неровные половицы кабинета. Комнатка, в которой они сидели, была крохотной, с убогой мебелью, с решеткой на окне, и в ней преобладал раздражающе серый цвет.

Хозяйка этого кабинета, женщина средних лет с погонами капитана милиции на ладно пригнанном по фигуре кителе, сочувственно посмотрела на него, вздохнула и призналась:

– Ваша единственная надежда – показания женщины, которую вы якобы защитили от грабителей в тот вечер и которая, увы, бесследно пропала.

– Вы мне тоже не верите?

Игорь попытался заглянуть в ее глаза, но не сумел. Следователь, опустив голову, подписывала ему пропуск на выход.

Игорь брел по улице, читая все вывески, которые ему попадались на глаза. Его обгоняли прохожие, задевая плечами, те, которые шли навстречу, тоже толкали, он всем мешал, нарушая своей медлительностью торопливый ритм жизни вечернего города. А ему некуда было спешить, он будто выпал из привычной и обжитой среды и теперь чувствовал себя неприкаянно и одиноко.

Вдруг он вспомнил: «Галина!» И жизнь для него снова обрела смысл.

В общежитии медицинского училища был строгий пропускной режим. Общежитие было женским, и его обитательниц охраняли словно монахинь. Вахтер, непреклонно-строгая маленькая старушка, глядя на него так, будто заранее подозревала в причастности ко всем смертным грехам, потребовала:

– Документы, удостоверяющие личность! – и желчно добавила, неизвестно зачем: – Много вас здесь таких ходит, красавцев…

Игорю пришлось оставить ей свой паспорт, который он брал с собой в милицию, лишь тогда его, да и то неохотно, пропустили. Он шел по коридору, длинному и мрачному, а мимо сновали девушки, которые с плохо скрываемым любопытством и слегка даже удивленно осматривали его с ног до головы, чему-то улыбаясь. Чему – этого Игорь так и не понял, но на всякий случай незаметно оглядел себя, все ли пуговицы на его одежде застегнуты. Пригладил рукой волосы и постучал в дверь комнаты с прикрепленным к ней кнопкой маленьким плакатиком, написанным ль руки вызывающе-красным фломастером: «Входи без стука, выходи без слез!» Услышал из-за двери чей-то голос: «Кто там такой неграмотный?» – и вошел.

Комната мало чем отличалась от той, в которой жил он сам, только было вдвое больше кроватей и намного меньше чистоты и уюта. Везде были разбросаны женские вещи, от шапок до самых интимных, на столе стояли немытые стаканы из-под чая и тарелка с недоеденными бутербродами, под столом, прячась за ножкой, вызывающе желтела этикеткой пустая бутылка из-под дешевого вина. А над столом, на стене, висел еще один плакат: «Не нравится? Приберись!» Во всяком случае, здесь живут остроумные люди, подумал Игорь, машинально подмечая царящий вокруг беспорядок. Сам бы он жить в такой комнате не смог, с детства приученный бабушкой к опрятности.

Галина была не одна. Ее соседке по комнате едва ли исполнилось восемнадцать, но из-за густого слоя косметики на маленьком пронырливом личике можно было дать все двадцать пять. Галина, сидя на своей кровати у окна, читала какой-то анатомический учебник, девушка за столом, водрузив свои худые кривоватые ноги на соседний стул, без аппетита поглощала бутерброды, запивая их холодным чаем. Обе они обрадовались приходу Игоря. И улыбнулись – Марина загадочно, накрашенная девушка – откровенно кокетливо. Им явно было скучно до этого.

– Шел мимо и зашел, – смущенно сказал Игорь. – Проведать Истребителя. Как он прижился на новом месте?

– А этот поганец изменил нам, – хихикнула девушка, пошевелив пальцами ног, которые она так и не убрала со стула, пренебрегая девичьей стыдливостью. – Сбежал, и даже записки не оставил. А я еще с ним на брудершафт хотела выпить!

– Здравствуй, Игорь, – Галина взяла его за руку, и теплая волна нежности плеснулась в груди Игоря. – Так ты к коту или ко мне? Кстати, познакомься – это моя лучшая подруга…

– Оксана, – перебила ее девушка и протянула свою руку ладонью вверх. Игорь замешкался, затем все же пожал ее легонько. Ладонь была влажная, под ногтями виднелись ободки никотина. Игорь почувствовал к девушке интуитивное отвращение, однако заставил себя улыбнуться в ответ.

В комнате повисло неловкое молчание. Поняв, что не произвела благоприятного впечатления, Оксана демонстративно отвернулась, достала из своей сумочки, лежащей на столе рядом с тарелкой и стаканами, пачку сигарет и закурила. Томно потянувшись всем телом, мечтательно произнесла:

– Эх, выпить бы! – и многозначительно взглянула на Игоря. – За знакомство.

– А у меня есть! – обрадовалась Галина. Она чувствовала себя неловко из-за того, что ее подруга и гость не нашли общего языка, и не знала, как исправить ситуацию. Теперь стало проще. Она достала из своей прикроватной тумбочки початую бутылку коньяка, выставила на стол, добавила к ней три сравнительно чистых стакана и жестом предложила Игорю проявить свое мужское начало.

– Студентам разрешается? – пошутил Игорь, разливая коньяк.

Оксана недовольно фыркнула и, не дожидаясь остальных, привычным жестом опрокинула в свое горло содержимое стакана, будто это была простая вода из-под крана. Промелькнувшую гримасу отвращения сменила довольная улыбка, а потом лицо приобрело свой обычный равнодушно-скучающий вид.

– Студент вам что, не человек? – риторически произнесла Оксана. Взяла со стола конфетку и начала разворачивать ее, шурша оберткой. Неожиданно спросила: – Кстати, а ты где зарплату получаешь, друг моей лучшей подруги?

Коньяк был плохой. Разговор Игорю тоже не нравился. Но он не мог встать и уйти. А Галина молчала, с загадочной улыбкой на губах глядя на него из-за стакана, который она держала в руках, смакуя коньяк. Пришлось отвечать.

– На авиационном заводе, – сказал Игорь, и шуршание стихло.

– И кем ты там подвизаешься?

– Помощником мастера в сборочном цехе.

Снова раздался шелест обертки, казалось, он даже приобрел несколько презрительный оттенок. Впрочем, Оксана и не скрывала своего отношения.

– Помощник мастера, – усмехаясь, произнесла она. – Не велика птица.

– А что бы тебя устроило? – в Игоре росло раздражение против этой наштукатуренной девицы, как он окрестил про себя Оксану, но он пока сдерживался, опасаясь обидеть Галину. Он не понимал, как они могли дружить, такие разные. Ему казалось, что он уже давно знаком с Галиной и хорошо ее знает.

– На худой конец, мастер, – насмешливо ответила Оксана. – А лучше начальник цеха, если уж говорить о заводе.

– Что же, давай за это и выпьем, – поднял стакан Игорь. – За то, чтобы тебе повезло.

Они выпили, закусили конфетами. Коньяк согрел, и куда-то исчезло раздражение.

– Игорь еще учится, в политехническом институте, – произнесла Галина. – На заочном.

Прозвучало это так, словно она пыталась оправдать его. Но на Оксану эта новость не произвела никакого впечатления.

– Если надеяться только на везение, – упрямо продолжала она развивать свою мысль, – то останешься на бобах. В жизни должен быть расчет. Всему есть своя цена.

Она порядком захмелела, и говорила уже не с Игорем, к которому потеряла всякий интерес, а только из желания изложить вслух свою жизненную философию, которое часто возникает у людей под воздействием алкоголя.

– И сколько же стоит любовь? – спросил Игорь. Он гладил прохладную ладонь Марины, и ему было безразлично, что происходит вокруг, но надо было из приличия поддерживать разговор.

– А это смотря чья. Если помощника мастера, – опять презрительно, по складам, произнесла Оксана, – так по мне, она гроша ломаного не стоит. А за директора магазина, к примеру, еще можно и приплатить.

– Сам по себе человек в твоей системе ценностей ничто? – спросил Игорь, целуя ладонь Галины.

– Винтик-гаечка, – Оксана зевнула, глотнула коньяка, выпустила кольцо дыма. – Что мне с его редких душевных качеств, когда он гол как сокол?

Казалось, что она продолжает давний спор, имея в виду конкретного человека, но не называя имени. Возможно, полагая, что подруге оно известно, а гостю знать не обязательно.

– Боишься, будет голодно и холодно? – спросил Игорь. Галина не отнимала свою руку, которую он целовал, и он чувствовал себя счастливым.

– Угадал, – Оксана загасила сигарету о столешницу, бросила окурок в блюдечко с недоеденной колбасой и тут же закурила новую. – А самое главное – страшно! Как подумаешь, что кому-то достаточно протянуть руку к телефонной трубке – и все ему будет преподнесено на блюдечке с золотой каемочкой… И, возможно, на этом самом блюдечке будешь именно ты. А ты беззащитна перед ним… Нет, я тоже хочу свою телефонную трубку! И за это готова на все.

– Бред какой-то, – Игорь перестал улыбаться.

– Ты напрасно надеешься,– с внезапной ненавистью произнесла Оксана. – У тебя ничего не выйдет. Галинка тебе не по карману. Зачем ты ей, даже машины нет!

Она была пьяна, но Игорю стало тревожно.

– Это правда? – спросил он Галину.

Та обиженно поджала красивые тонкие губы и откинулась к стене, отняв у него свою руку.

– Я сама знаю, что мне нужно, – тихо ответила она.

– У меня нет машины.

– Мне не нужна машина.

И он не усомнился. Кто угодно, любая другая девушка в мире могла его обмануть, но только не Галина, в это он свято верил. Ему было достаточно взглянуть в ее глаза, чтобы поверить всему, что бы она ни сказала. Глаза были зеленого цвета, как топь, и Игорь уже сгинул в них безвозвратно.

В полусумраке комнаты плавали клубы табачного дыма, стучал в окно ветер, и каждый думал о чем-то своем. Коньяк был допит, и это разъединило их.

Игорь разлюбил утро. Он просыпался, лежал с открытыми глазами под одеялом и думал, как долго еще ждать до вечера, когда он встретится с Галиной. Затем он неохотно поднимался, без аппетита завтракал и, словно на каторгу, шел на завод. Работа не отвлекала его от назойливых тревожных дум.

В это утро он не успел даже дойти до своего участка. У входа в цех его встретил Олег Мошков, долговязый парень в очках с толстыми линзами, которые делали его глаза несоразмерно большими, словно он постоянно чему-то удивлялся, и строго предупредил:

– Уваров, сегодня в обед комсомольское собрание.

Олег Мошков был секретарем комсомольской организации их сборочного цеха. И постоянно всех донимал своей активной жизненной позицией, как он это сам называл. Инициативы сыпались из него, как горох из мешка с прорехой. Он был на хорошем счету у администрации, но не любим рядовыми комсомольцами. Олег был прирожденный карьерист, однако пытался скрывать это замашками рубахи-парня.

– Слушай, Олег, – просительно произнес, взяв его за рукав пиджака, Игорь. – Давай так: ты меня не видел, я тебя не слышал. Лады?

– Чудак, – возмутился тот, еще больше вытаращив свои глаза. – Ради него все собираются, а он не желает!

– Ради меня? Зачем? – удивился Игорь.

– Согрешил – покайся, – подчеркнуто дружелюбно посоветовал ему Олег, высвобождая свой рукав. – Один раскаявшийся грешник дороже нам десяти праведников.

– Да пошел ты…, – внезапно разъярился Игорь.

Олег Мошков ухмыльнулся.

– Я-то пойду, а вот как бы кому с авиазавода вылететь не пришлось!

И ушел, посмеиваясь, довольный своим каламбуром.

Настроение, и без того неважное, испортилось безнадежно. Игорь не пошел в цех. Вместо этого он прошел в соседний корпус и поднялся на второй этаж, где размещалась редакция заводской многотиражки. Сергей уже все знал. И, ни о чем не спрашивая, жестом показал на стул напротив себя. Он печатал на машинке какой-то срочный материал в ближайший номер, но прервал свою работу, и даже отодвинул машинку, чтобы Игорь не догадался, что помешал.

Они посидели какое-то время молча. Когда Игорь встал, собираясь уходить, жизнь уже не казалась ему беспросветно мрачной. Удивительно, но между ними не было произнесено ни слова.

– Крепись, – подал ему на прощание руку Сергей. – Я с тобой.

– Сядем вместе? – нашел в себе силы улыбнуться Игорь.

– А кто тогда нам будет передачи носить?

И они разошлись, смеясь.

Секретарь комитета комсомола завода Николай Сафронов солидно откашлялся и машинально поправил галстук, хотя тот и так занимал строго перпендикулярное положение по отношению к его округлому, уже заметно проступавшему животику. Сафронов старался, подражая кому-то, быть предельно скупым на слова, призывая всех осознать серьезность момента.

– На незапятнанную репутацию комсомольской организации нашего славного авиационного завода легло черное пятно позора, товарищи, – говорил он, иногда заглядывая в бумажку, лежащую перед ним на столе. – Мы обязаны со всей принципиальностью смыть это пятно, и очистить наши ряды…

Собрание длилось уже второй час, хотя все казалось ясным с первых минут. Уварову почти никто не верил, он же упорно не желал признать свою вину. Его упрямство вызывало лишь раздражение у членов бюро комитета комсомола завода, расположившихся за столом президиума, напротив остальных членов комсомольской организации. Они были голодны и злы.

– Уварову последнее слово! – крикнул кто-то из дальнего угла.

Остальные недовольно зашумели.

– Достаточно говорильни!

– Пора и про обед вспомнить!

– Ребята, нельзя же так с человеком! –опять прорвался сквозь общий шум тот же одинокий женский голос.

– Нельзя было так вести себя в тот вечер, – ударом кулака по столу навел порядок Сафронов. Все сразу стихли. – И не создавай здесь излишнего напряжения, Зяблова! Ставлю на голосование: кто за то, чтобы исключить…

И опять в окружающем Игоря мире пропали все звуки, как это бывало с ним в минуты наивысшего волнения. Он словно смотрел немой фильм. Беззвучно шевелились пухлые губы Сафронова. Жалостливо сморщилось веснушчатое личико Оли Зябловой. Кривился в злорадной усмешке Олег Мошков. Другие лица, редко сочувственные, чаще равнодушные. И – руки, руки, руки, взметнувшиеся вверх. Частокол рук, за которым уже не было видно лиц…

Игорь лежал, повернувшись лицом к стене, в полной темноте. Сергей ворвался в их общежитскую келью, словно смерч, извергая проклятия.

– Все знаю! – сердито закричал он на Игоря, хотя тот не сказал ни слова. – Подлецы!

– Не ругайся, – устало попросил Игорь. – Побереги свой пыл на завтра.

– А что завтра?

– Профсоюзное собрание. Возможно, мне придется подать заявление по собственному желанию. И это если повезет, учитывая, что я опозорил завод.

– Комендант мне сказала, ей пришло распоряжение выселить тебя, – сообщил Сергей.

– Поживешь пока один, – вяло отреагировал Игорь. – Ты шибко не радуйся, свято место долго пусто не бывает.

– Шакалы, пожирающие ослабевшего льва! – яростно ругался Сергей, сея в комнате разруху и опустошение.

Внезапно он успокоился, присел на кровать Игоря, спросил:

– Послушай, а та твоя несчастненькая, как она выглядела?

– А я что, помню? – мрачно ответил Игорь. Ему не хотелось даже думать о женщине, которую он спас от бандитов и тем навлек на себя столько бед.

– Вспомни, – настойчиво потребовал Сергей.

– Ну, белокурая, полненькая, кажется, среднего роста. В вязаном берете и пальто.

– Ясно, что не голая, зимой-то, – размышляя о чем-то, пробурчал Сергей. – Интересно, читает она газеты или нет?

– Хочешь объявить розыск? Найти иголку в стоге сена?

– Пообещаю, что женюсь на ней, – хмыкнул Сергей. – Откликнется, как миленькая.

Сергей уже смеялся, весело и заразительно. Он не мог долго унывать, какая бы неприятность с ним не случилась. Игорь знал это и не обижался на него. Хорошо, думал он, что у меня есть настоящий друг. И Галина…

Игорь вспомнил о девушке и едва не ударил себя по голове от досады на свою забывчивость. Сегодня Галина должна была прийти к нему в гости, и, возможно, намекнула она, даже смогла бы остаться на ночь.

– Сергей, – он виновато улыбнулся. – Ты не мог бы переночевать где-нибудь в другом месте?

– На улице, в сугробе? – сразу догадался, о чем речь, Сергей. Сам он не раз изгонял друга из комнаты на ночь, но тот обратился к нему с подобной просьбой впервые. – Make love, not war? Ну, ты и наглец! Пользуешься тем, что осужденному нельзя отказать в последней просьбе.

Засмеялся, вскочил с кровати, уворачиваясь от тумака Игоря, и снова забегал по комнате, разыскивая в устроенном им только что кавардаке свою зубную щетку. Нашел. Помахал рукой и вышел из комнаты. Но сразу же вернулся и, стоя в дверном проеме, потребовал:

– Когда тебя оправдают, то две… Нет, три ночи комната будет моей. Уговор?

– О чем речь, – согласился Игорь.

Пообещать это ему сейчас было легко – он не верил, что у него есть будущее.

…Этот вечер обильно рождал звезды и снег. Город погрузился в молочное марево, и фонари, залепленные падающим снегом, почти не излучали света. Все звуки стихли.

Игорь стоял у окна, и ему было грустно почему-то. Он был не один, и рад этому, но не мог ощутить от близости Галины обычного умиротворения. Что-то томило душу, как у ребенка, которого оставили в темной комнате и ушли, даже не уложив спать – и от мысли, что он никому не нужен, ему особенно жутко и одиноко.

Галина неслышно подошла и обняла его, прижалась всем телом. Он слышал ровное биение ее сердца, чувствовал ее руки на своей груди, ощущал горячее дыхание на щеке – но, странно, не испытывал желания обнять и поцеловать ее, раствориться в ней. В эту ночь ему казалось мало этого.

– Пойдем на улицу, – предложил он, не оборачиваясь.

– Я только что оттуда, и промочила ноги, – надула губки Галина.

– Такая ночь бывает лишь раз в зиму.

– Ты хочешь провести эту ночь на улице? – лукаво улыбнулась Галина.

– Я хочу все. Эта ночь – наша, такой уже не будет никогда.

– Но я не хочу, – твердо отказалась она.

– Что же, если ты не хочешь быть со мной…, – начал он и не договорил, осознав, что не прав – ведь она пришла к нему, и что за беда, если не идет вновь в ночь и снег. Она устала и замерзла, а он просто эгоист.

Игорь, испытывая угрызения совести, обернулся к ней, и случилось то, что и должно было – он потерял себя в ее глазах, в запахе ее волос, в губах…

– Подожди, ты изомнешь мне платье, – сказала она, оторвавшись от его жадных губ.

На мгновение ему вдруг снова стало зябко, но кожа ее была так горяча, что он быстро согрелся…

Он лежал на спине, ее голова покоилась на его плече, лицо скрывала копна черных, с рыжинкой, волос. Игорь перебирал ее волосы, убирал их с лица и ласкал его пальцами, нежно, словно боялся обжечься. Он был счастлив настолько же, насколько недавно печален.

– Ты любишь меня? – спросил он тихо и почувствовал, как Марина напряглась.

Она ответила чуть погодя:

– Я же просила не спрашивать об этом, Когда я пойму, я скажу сама.

Она не хотела лгать ему. Игорю нравилось быть уверенным, что Галина никогда не обманет его. Но сейчас ему хотелось утешительной лжи. Он должен был думать хотя бы в эту минуту, что она любит его, иначе все, что между ними происходило, начинало казаться бессмысленным…

Ей хотелось спать, она слегка устала. Вот что значит долго не заниматься этим, подумала Галина сквозь подступающую дремоту. И еще, что он очень мил в постели, пусть и немного скучен. Ну да, он нравится ей, и неужели ему не довольно того, что между ними есть? Наверное, все мужчины такие – они всегда требуют того, что им не дают. Сейчас ему необходима ее любовь, а полюби она – и он сразу охладеет, и это так естественно. Такое с ней уже бывало…

Она никогда меня не любила и не полюбит, подумал он, и вдруг ему захотелось плакать…

А ночь за окном никак не могла остановить падение снега, и тишина не покидала город. Игорь думал, что если бы снег шел и шел, он мог бы засыпать общежитие по самую крышу, и тогда они проспали бы в нем, как медведи в берлоге, до весны. А весной солнечные лучи растопят снежный саван и разгонят мрак и печаль, и Галина обязательно полюбит его. Не сможет не полюбить весной…

Наутро, когда она еще спала, он поднялся, быстро оделся и неслышно вышел из комнаты. Долго искал в зимнем городе цветы и все же нашел. Вернулся и положил букет, в середину которого спрятал записку, рядом с ней, затем ушел, недолго постояв на пороге и всматриваясь в ее черты, словно запоминая их.

В записке было всего одно слово: «Прощай».

К вечеру Игорем овладел сильный приступ тоски. Все вокруг казалось потускневшим, и даже снег будто покрылся сажей. Он не мог ни о чем думать, даже о Галине.

В этот вечер, впервые в жизни, он пил водку, смешанную с пивом. Напиток назывался «ерш». Вкуса не ощущал, просто глотал, стакан за стаканом. Новые приятели, которых он плохо знал, до этого лишь изредка встречались в коридорах общежития и даже не здоровались, удивленно смотрели на него, но пить не мешали. Они будто понимали, что произошло нечто ужасное, и эта теплая горькая отрава – единственное, что ему способно помочь, подобно тому, как некоторые болезни лечат змеиным ядом.

А потом мир начала обволакивать тьма. Игорь запустил пустым стаканом в угол комнаты, откуда на него смотрело улыбающееся лицо Оксаны, лучшей подруги Галины, и почувствовал, что падает в бездну…

Проснулся Игорь поздно, когда неяркое зимнее солнце уже перевалило через зенит. Тяжко ломило голову. Кто-то настойчиво стучал в дверь.

– Кто там? – спросил он.

– Уваров, к телефону, быстренько! – услышал в ответ голос тети Нины. – Милиция ждет.

Он спал одетым, и теперь его одежда была вся измята. Встал, поморщившись от сильной головной боли, молоточками бьющей по вискам, отворил дверь. Тетя Нина удивленно раскрыла рот, не договорив фразы. Она никогда не видела его таким.

– Болен я, тетя Нина, – неловко попытался оправдаться Игорь.

Но тетя Нина втянула своим широким носом воздух и понимающе махнула рукой.

– Знаю я эту болезнь, чай, не один год была замужем. Из-за нее и муж мой помер. Все вы, мужики, чуть что, за водку прячетесь, будто спасение в ней какое. Чисто дети неразумные!

В сердцах махнула рукой и пошла по коридору, что-то сердито бормоча себе под нос. Но через несколько шагов обернулась и спросила:

– Ты Истребителя, случаем, не видал? Пропал, проклятущий кот, будто в воздухе растворился.

– Нет, тетя Нина, – отводя глаза, буркнул Игорь. – Да найдется еще. Погуляет и вернется.

Тетя Нина как-то странно посмотрела на него, но ничего не ответила и ушла, по пути вполголоса произнося: «Кис-кис!» Это уже превратилось у нее в привычку.

Очень долго, целую вечность, спускался Игорь по лестнице, каждая ступенька давалась ему с мукой, вызывая новый всплеск боли в голове. Уже не молоточки, а кувалда била по его черепной коробке. Бессильной рукой он поднял тяжелую трубку телефона, снятую с аппарата и оставленную на столе вахтера, вяло сказал в нее: «Уваров слушает».

– Добрый день, Уваров! – услышал он жизнерадостный женский голос. – Вас беспокоит капитан Скобышева.

С трудом вспомнил, кто это. Равнодушно спросил:

– Что, явиться с вещами?

– Собрались на курорт, Уваров? – послышался в трубке смешок. – Есть такая возможность?

– Я теперь все могу, – ответил Игорь, окончательно сбитый с толку. – Могу на курорт, могу в тюрьму, а могу и в петлю.

– Отставить! – голос стал сухим, в нем появились официальные нотки. – Прошу явиться ко мне через час. Будем закрывать ваше дело.

Обжигающая волна прихлынула к голове. Игорь рванул непослушными руками ворот рубашки. Когда секундное головокружение прошло, до него окончательно дошел смысл сказанного. Но он все еще не мог поверить, слишком неожиданно и как-то уж очень просто это было.

Он невидящими глазами смотрел на лист ватмана, висевший на стене над столом вахтера. Крупными неровными буквами там было написано: «Пропал кот. Черный, крупный, пушистый, ласковый. Кличка Истребитель. Нашедшего ждет вознаграждение. Обращаться к коменданту». А в самом низу листа была приписка: «Имейте же сострадание!» Каждая буква была много раз обведена. Это тетя Нина, исчерпав все прочие средства, взывала о помощи к людям. Она не могла поверить, что кот предал ее или умер, как ее бывший пьянчужка муж.

Когда Игорь через час вошел в серый кабинет следователя, он неожиданно увидел Сергея и незнакомую ему белокурую женщину, которые о чем-то оживленно разговаривали с капитаном Скобышевой. Все трое разом оглянулись и беседа смолкла. Сергей, вскочив со стула, радостно заорал:

– Игорь, друг, ты сделал меня несчастным на всю оставшуюся жизнь. Елена Павловна оказалась замужем. Я тебе этого никогда не прощу!

Игорь не слушал его. Он переводил взгляд со следователя на неизвестную женщину, затем обратно – и понемногу начал понимать. Тяжко рухнул на стул. Женщины растроганно улыбались.

– Молите бога, что он дал вам такого друга, – кивнула на Сергея капитан Скобышева. – Можно сказать, из-под земли достал свидетеля. Извините, Елену Павловну.

– Подумаешь, – жмурясь от удовольствия, словно кот, нализавшийся сметаны, сказал Сергей. – Ну, дал объявления во все газеты города. А также на радио. И даже на телевидение. Сумма-то копеечная. Да мне и девушка моя давно уже советовала сесть на диету. Так что я совместил приятное с полезным. И похудел, и поставил весь город на уши. Совместными усилиями докричались до Елены Павловны. Да и какой бы я был журналист, если бы такая простая мысль не пришла мне в голову?

– Я вам так благодарна, – голос Елены Павловны прервался, она торопливо достала из сумочки кружевной платочек, промокнула глаза. На вид ей было лет сорок, густая сетка морщинок около глаз красноречиво указывала, что она любила всплакнуть по любому поводу. – Вы меня спасли тогда… И потом столько мук приняли… А я в тот вечер из парка как вышла, так только дома, в квартире, и очнулась. Всю ночь проплакала, о милиции и не вспомнила. А наутро подумала, что все равно уже поздно… А вчера, как только услышала по телевизору, что разыскивают меня, сразу позвонила вашему другу.

Игорь непонимающе смотрел на нее и не мог собраться с мыслями. Все происходящее напоминало ему пробуждение ото сна, в котором было много ужасного, но все свелось к нелепой развязке.

– Что же мне теперь делать? – спросил он, ни к кому не обращаясь.

Ответила капитан Скобышева.

– Возвращаться к прежней жизни.

– К прежней? – Он начал один за другим загибать пальцы. – Комсомол, завод, комната в общежитие, Галина…

Он смолк, пожалев, что назвал ее имя в этом кабинете.

– Но ведь не произошло ничего непоправимого, все образуется, встанет на свои места, – мягко уговаривала его следователь. Ей было по-матерински жалко Игоря, и она верила в свои слова. – И скоро забудется. Вы еще так молоды.

– Все забудется, – задумчиво повторил Игорь. – И это пройдет?

Сергей, скрипнув зубами, отвернулся к зарешеченному окну. А белокурая женщина продолжала сморкаться в платочек.

Игорь ждал ответа. Но все молчали.

Игорь лежал на кровати в своей комнате и бездумно рассматривал календарь на стене, в котором до сих пор никто не оторвал листок с пятницей, выпавшей на тринадцатое число. Прошло много дней, и лист уже слегка пожелтел. Игоря не оставляло странное впечатление, что все это с ним уже происходило однажды, может быть, снилось – и этот вечер, и эта комната, и этот календарь…

В дверь постучали, он не отозвался. Гость вошел без приглашения, щелкнул выключателем, ослепив Игоря. Он закрыл и открыл глаза – перед ним стоял Олег Мошков, смущенно сверкая стеклами очков.

– Иди к черту, – сказал беззлобно Игорь и отвернулся к стене.

– Будешь на людей зубы точить – сточишь до корней, – назидательно сказал Мошков. – Нам уже все известно. Мы все рады за тебя.

– Неужели? – усмехнулся Игорь.

– Да, – серьезно отреагировал на насмешку гость. – Но понимаешь, в чем проблема… Твои документы уже ушли в горком комсомола. От тебя нужно заявление, ну, и прочие формальности. Так что дело за тобой. Все, что зависит от нас, мы сделаем завтра же.

– Ну, и дрянь же ты, – равнодушно сказал Игорь.

Мошков вздрогнул, словно его ударили, и возмущенным фальцетом закричал:

– А оскорблять меня тебе права никто не давал! Я на бюро комитета заявление напишу. Вот тогда посмотрим!

Он убежал, хлопнув дверью и забыв выключить свет. Комната в электрическом освещении казалась Игорю заброшенной и чужой. Следовало возвращаться к прежнему, размеренному образу жизни, но при одной мысли об этом подступала тошнота.

Спустя полчаса дверь снова распахнулась, уже без предварительного стука, и в комнату, как всегда стремительно, ворвался Сергей. Следом робко вошла Галина. У нее был настороженный вид, словно она сомневалась, будут ли ей здесь рады.

Увидев ее, Игорь почувствовал, как радостно и тревожно забилось его сердце. Но почти сразу же былая апатия снова овладела им. Сейчас у него не было сил даже подняться с кровати. Это была физическая реакция организма на затянувшийся нервный стресс.

Сергей то тряс его за плечи, пытаясь расшевелить, то начинал бегать по комнате и кричать:

– Ты почему не накрыл стол и не пригласил своих лучших друзей? Ведь сказано: и воздастся сторицей! Благодари бога, что твои друзья незлопамятны. Не забывай их поминать в своих молитвах.

С громогласным криком циркового конферансье «оп-ля!» Сергей торжественно водрузил на стол большую, туго набитую сумку, звякнувшую стеклом, и начал вынимать из нее свертки.

Галина присела на краешек кровати и прикоснулась своими холодными пальчиками к руке Игоря.

– Я все знаю, – тихо сказала она. – Сергей мне все рассказал, и я поняла. Я не сержусь.

Она была чуть бледна, уголки тонких губ обиженно подрагивали. Наверное, Сергею стоило огромных усилий уговорить ее прийти сюда, подумал вдруг Игорь.

– Что с тобой, ты болен? – встревожилась его молчанием Галина и приложила прохладную ладонь к горячему лбу Игоря.

Было очень приятно, и даже головная боль будто немного стихла. Игорь благодарно взял ее руку, поцеловал и отпустил.

– Да, я болен, очень болен, – сказал он хрипло. Сергей удивленно обернулся. Глаза Марины испуганно расширились. – Я, винтик, заржавел.

Сергей рассмеялся.

– Брось дурачиться, дубина!

Галина прикусила нижнюю губку и отодвинулась от Игоря.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказала она. – Без лишних свидетелей.

Это прозвучало вызывающе и даже чуть оскорбительно для Сергея. Но Сергей не обиделся. Или сделал вид, что не обиделся. Он поставил на стол бутылку шампанского, с которой уже собирался скрутить пробку, и с видом побитой собаки, которая все равно любит своего хозяина, тихо вышел из комнаты, неслышно притворив за собой дверь.

Галина встала, отошла к окну.

– У меня будет ребенок, – сказала она тихо, будто самой себе.

Но Игорь расслышал.

– Да? – неопределенно отозвался он. Новый сильнейший приступ головной боли почти лишил его способности думать.

– Да.

– Ты уверена?

– Уверена, раз говорю, – усмехнулась Галина. – А ты?

– Что я?

– Что скажешь ты?

– Я? – Игорь попытался найти какие-то слова, которыми мог бы выразить свои мысли, сумбурные и противоречивые, но не нашел. Усилие утомило его, он откинулся на подушку и закрыл глаза, которые начали слезиться от резкого электрического света. – Давай поговорим об этом завтра.

– Завтра будет поздно, – упрямо настаивала Галина.

– Почему? – удивился Игорь. Его мужская логика не принимала женской. Тем более сейчас.

– Потому, – ответила Галина.

– Прости, но сегодня я не могу, – Игорю казалось, что он приводит убедительные доводы. – Мне бы надо выспаться. А завтра мы поговорим обо всем.

– Ты не уже любишь меня? – голос Галины изменился, стал жестким и пронзительным, потеряв свои обычные мягкие нотки. – Тогда я сделаю аборт.

– Не говори ерунды, – вяло отреагировал Игорь. – Я люблю тебя.

Преодолевая слабость, он встал, подошел к Галине, обнял ее.

– Прости меня, – сказал он. – За все.

Галина не ответила. Она стояла, безвольно опустив руки, равнодушная к его ласке. Он поцеловал ее. Ее губы были сухими, с легкой горчинкой. Они не ответили на поцелуй.

– А ты любишь меня? – спросил Игорь

Галина отстранилась от него, и ему показалось, что в ее глазах мелькнула ненависть.

– Запомни, это был твой выбор, – сказала она. – Я ухожу.

– Не уходи, – попросил он. – Ты мне нужна.

– Поговорим об этом завтра, – со злой усмешкой ответила она. – Или послезавтра. Когда у меня будет время и желание.

Игорь протянул к ней руку, чтобы задержать. Но было уже поздно. Она сделала шаг в сторону, и его пальцы только скользнули по ее плечу, не дотянувшись. На новую попытку времени не осталось. От окна до двери было всего три шага. Галина преодолела это расстояние в одно мгновение и вышла из комнаты, даже не закрыв за собой дверь. Можно было попытаться догнать ее в коридоре или на лестнице, но Игорю это показалось глупым. Он не выносил мелодраматических сцен. Да и что бы он ей ни сказал сейчас, она все равно не стала бы его слушать. Он мог бы совладать с ней только силой. Но любовь не терпит насилия. Да и сил у него не осталось.

– Завтра, – вслух произнес Игорь. Но не услышал сам себя. Слух снова изменил ему.

Он прикрыл дверь, выключил свет, добрел до своей кровати. Лег, с облегчением закрыл глаза. Мир вокруг него начал кружиться, все убыстряя темп. А потом исчез во мраке, даровав ему долгожданный блаженный покой.

Игорь проспал почти сутки и проснулся с острой, как бритва, мыслью, что совершил ужасную, непоправимую ошибку. В комнате никого не было, на столе, среди не распакованных свертков с продуктами, стояла бутылка «Советского шампанского». Увидев шампанское, он вспомнил все, что произошло вчера. И даже застонал от боли, переместившейся из головы в область сердца. «Может быть, еще не поздно?» – вдруг подумал он, и эта спасительная мысль принесла ему облегчение. Он несколько раз глубоко вздохнул. Боль в сердце исчезла. Он встал. Все, что происходило затем, было как во сне. Но это был не вчерашний сон, туманный и бессильный. Просто потом он не мог вспомнить, как вышел из комнаты, спустился вниз, вышел на улицу, поймал такси, доехал до общежития медучилища, прошел, оставив паспорт, через вахту и вошел, без стука, в комнату Галины. Последовательность всех этих действий выпала из его памяти. Он словно закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел перед собой Галину. Она, в пестром домашнем халатике и тапочках на босу ногу, сидела за столом и читала все тот же учебник по анатомии.

Но это была не та Галина, которую он знал. Потом он понял, почему она показалась ему незнакомой, чужой – на ее губах не было привычной загадочной улыбки Моны Лизы. Они превратились в тонкие сухие ниточки и презрительно кривились.

– А постучать? – спросила она, закрывая книгу.

– Я научился читать, – ответил он, вспомнив про плакат на двери.

– А что еще с тобой произошло хорошего? – продолжала она играть словами, лишь бы не молчать.

– Я поумнел, – серьезно ответил он. – И понял, что мне нужен этот ребенок. Наш ребенок. И ты.

Он шагнул к ней и протянул руки, чтобы обнять. Но она вскочила со стула, как дикая кошка, и почти так же злобно зашипела:

– Не прикасайся ко мне! Уходи!

Казалось, еще одно движение – и она расцарапает ему лицо ногтями. Он растерянно опустил руки, ничего не понимая. Потом ему показалось, что он начал понимать.

– Не делай этого, я прошу тебя! – он пытался быть как можно более убедительным. – Оставь его. Это я обидел тебя, ребенок не при чем. Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Она рассмеялась каким-то хриплым клекотом, мало похожим на человеческий смех, и сказала:

– Никого нет. Я обманула тебя. Слышишь? Теперь я говорю правду. Я хотела проверить тебя. Я не ожидала, что так будет. Но все равно, я ненавижу тебя. Твою улыбку. Твой голос. Теперь ты все понял? Убирайся!

Он не верил. Он не мог поверить в такое, потому что все еще любил ее. Но на этом и был построен ее расчет. Она никогда его не любила. И с той самой минуты, когда она проснулась в его комнате и увидела цветы на подушке, а затем прочла записку, она думала только о том, как отомстить. Он предал ее, как в свое время ее маму предал какой-то мужчина. И он должен был пожалеть об этом. В том, что Игорь вернется к ней, стоит ей лишь захотеть, Галина не сомневалась. Но что потом? И тогда Оксана, с которой она привыкла делиться всеми своими мыслями, предложила свой план, просчитанный до мелочей. Они прекрасно понимали друг друга. И любили друг друга. И никого другого.

– Либо он бросит тебя, и тогда мы ославим его на весь город, – радостно предвкушала ее подруга. – Либо… Но нет, этого не будет.

– А если? – загадывала Марина. – Ты не представляешь, какой он порядочный. Просто анахронизм какой-то!

– Тогда ты скажешь, что уже сделала аборт. И ему всю жизнь придется чувствовать себя в шкуре убийцы, – отвечала Оксана и мрачно обещала: – Уж это я ему устрою!

Так все и вышло.

И вот пришел час их торжества. Если бы Оксана была сейчас здесь, торжество было бы полным и долгим. Но без любимой подруги Галине быстро наскучило наслаждаться своей местью. И она решила, что пора заканчивать этот разговор.

– Если ты сейчас не уйдешь, я закричу, – сказала она. – Под халатиком у меня ничего нет. А когда сюда придут, я скажу, что ты хотел меня изнасиловать.

Все было настолько очевидно, что не понять мог только идиот. Но все равно он не хотел верить.

– Кричи, – сказал он и поцеловал ее, почти насильно.

Но она не закричала. Только потом, когда он отпустил ее, сказала:

– Будем считать, что мы в расчете. Уходи.

И он ушел.

Протоптанная в снегу дорожка от общежития до автобусной остановки напротив пролегала мимо принадлежащих медучилищу мусорных баков, в которых сейчас копошились ободранные уличные коты. Порой они издавали предупреждающее хриплое урчание, а иногда, сцепившись в мохнатый клубок, начинали драться за особо лакомый кусок. Котов было четыре или пять, все разных мастей, но одинаково грязных и потому схожих друг с другом. Только один из них, самый крупный, выделялся своим естественным черным цветом. Видимо, он не забывал вылизывать свою шерсть, как это делают домашние коты, умываясь. Когда Игорь проходил рядом, ничего не замечая вокруг себя, кот вдруг громко мяукнул, словно пытаясь привлечь к себе внимание. Игорь поднял голову и узнал кота, который признал его чуть раньше. Это был Истребитель. Мало похожий на себя прежнего, сытого и холеного, похудевший и завшивленный, с ободранным ухом, весь в засохшей крови, но, тем не менее, это был он.

– Истребитель, – радостно произнес Игорь. – Родной ты мой!

Кот мяукнул еще раз, словно отвечая.

– Пойдем домой, – сказал Игорь. Он подошел к мусорному баку. Остальные коты бросились врассыпную, привыкнув не доверять человеку. Истребитель остался. Он даже позволил взять себя на руки, а потом пристроить за пазуху. И всю дорогу до общежития кот жалобно урчал в тепле меховой куртки, тихо перебирая лапами с некогда грозными, а теперь обломанными когтями.

Комната, в которой жила тетя Нина, находилась на первом этаже, в конце коридора. Игорь подошел, поднял руку, чтобы постучать, и вдруг услышал едва различимые тихие всхлипы, раздававшиеся за дверью. Он знал, что тетя Нина живет одна. Уже много лет никто не приходил к ней в гости. Обычно с восьми до девяти часов вечера она впускала к себе в комнату Истребителя и кормила его колбасой, рассказывая ему, как прожила день. С тех пор, как кот пропал, она в этот час никуда не выходила из своей комнаты, страшась, что однажды кот придет и, не застав ее, обидится, уйдет и уже никогда не вернется. И никто не мог тетю Нину разубедить в этой слепой вере.

Рука Игоря бессильно опустилась. Вместо стука получился несильный толчок. Однако его хватило, чтобы дверь с тихим вздохом хорошо смазанных петель приоткрылась. Образовалась щель. Игорь достал Истребителя из-за пазухи, поставил на ноги и легонько подтолкнул. Кот вошел, задрав хвост и громко мяуча. В комнате раздался радостный вскрик и послышался звук разбитой тарелки. Игорь прикрыл дверь, и все звуки стихли. А Игорь торопливо, опасаясь быть замеченным, ушел. Он вспомнил, что у него было одно дело, которое обязательно надо было завершить сегодня, и чем быстрее, тем лучше. Почему, он и сам не понимал.

Он поднялся в свою комнату, подошел к забытому календарю на стене и оторвал пожелтевший лист. Скомкал его и выбросил в окно.

Ему казалось, что он покончил со всем плохим, что было у него связано с этим днем, навсегда.

Следующая «черная пятница» выпадала на 13 июня 1986 года. До нее оставалось всего несколько месяцев.

Оглавление

Черная пятница