Лицо девушки из фильма
в плывущем, кривом стекле,
левая щека и губы словно искусаны пчёлами,
она вполне сыта от слёз
но есть и правдивые отражения
говорю я, человек за письменным столом —
за спиной у меня, в зазеркалье
ведётся строительство башни
Мы здесь, Господи, на ярмарке тщеславия,
под Твоим палящим солнцем,
всю нашу жизнь
женщины в начале беременности, едва округлились животы
ребёнок внутри размером с персик
старшенькие только-только научились ходить
и задумываются, прежде чем ступить
ножкой в мягком башмачке
мужчины с пытливым взглядом
надеются на удачу
девушки, похожие, словно сёстры
русые волосы одной длины
южный загар
насмешливые юнцы
с бледными шрамами на руках
ещё не оперились, а всё туда же
Мы все здесь, как уже было сказано
поднимаемся и спускаемся по лестницам
выбираем, прицениваемся, спорим, торгуемся,
уговариваем, бьём по рукам,
собираем по кирпичику свои башенки
она – Вавилонскую
он – Пизанскую,
я и ты – из слоновой кости
Суетимся и хлопочем, глупые
и жара нам не помеха…
Мы не понимаем ни бельмеса,
ничего из тех слов, что важней любви.
Отражения, но правдивые,
мы – ужин из слёз, да, пусть.
Не хлебом единым.
Я беглый чёрный раб,
Плыл на плоту по Миссисипи всю ночь и смотрел
На луну-грейпфрут, а что ещё мне было делать…
этот горький оранжевый свет сводит с ума,
и, сказать по правде, меня никто не ищет…
Вот я и пою свой блюз,
Блю-блю-блюз…
Грязный глупый старик
Отсиживался в кустах ярким днём
Курил чёртов табак, кашлял,
Щурился на высокое небо,
Слушал райских птиц,
И если бы я не боялся, что меня найдут —
сбацал вам всем свой блюз, блю-блю-блюз…
Голодный шелудивый пёс,
Я отправился вновь в плавание на закате
И тихонько опять затянул
Грустный блюз, блю-блю-блюз,
В надежде, что меня найдут…
Мне завязали глаза, или даже ослепили.
спутали по рукам и ногам.
Оставили беспомощным в терновнике заблуждений,
на радость многочисленным насекомым,
как то: осам, муравьям, комарам.
Ешьте и пейте меня, милые, на здоровье.
Я весь в укусах ваших и своих желаний
Ветряная оспа страстей одолела.
Кто-то пошутил и разбил моё глупое сердце
Да так, что вся королевская конница,
И вся рок-н-рольная рать не могут сердечко
Склеить-собрать.
Чак поёт се ля ви, Джимми уверяет – ты дикая штучка,
мол, и не думай – птица другого полёта,
А я повторяю, болван, вслед за Микки, что очень скучаю.
Мечтаю о твоих поцелуях.
Хотя б самтайм.
Я грифон, но не уверен, что крылья мои белоснежны,
херуфим крючконосый, нелепый
если мне одиноко, и тянет поговорить, как некоторых выпить, я достаю из-за уха полумесяца грифель,
и выражаю в письменном виде, в своём зверином стиле, то, что я хотел,
и вот, название, только бывшее бесцветным, гласит:
Одним прекрасным вечером
Одним прекрасным вечером было очень больно,
Точь-в-точь как в детстве при случайном ударе
Тяжёлым и тугим мячом в грудь,
оставалось лишь ловить ртом воздух,
а это всё равно, что ловить сетью души,
или ждать у моря видений…
Грохот внутри моего пустого мешка,
словно там не воздух, или кости, а камни,
каменный воздух…
но вот в дверь вдруг постучали
кто это друг, да, это – друг Вадим,
блондин в чёрной кожаной рок-н-рольной куртке
зашёл за мной погулять
мы вышли из подъезда, и друг сказал
нам необходимо совершить непоправимую ошибку…
на деле всего лишь отправились искать какой-то джаз-бар
но он работает по четвергам, пятницам, субботам и воскресеньям,
а сегодня вторник
пойдём просто посидим, вон туда, там официантки – знакомые пташки
друг взял себе кофе, а я шоколад, густой-густой, словно пудинг,
такой густой, что я ем его ложкой, и слушаю друга
он всегда говорит только о себе
забавно, но это интересно
Да, люди разучились писать письма
Бессмыслица спрашивать как дела
Никогда не нужно торопиться
даже если опаздываешь,
перебегаешь дорогу,
или кто-то ускоряет за тобой шаг
Делай всё с достоинством…
Мы сидим до закрытия,
Потом немного болтаем с пташками,
Девочки курят тонкие сигареты
и устало улыбаются шуткам Вадима,
сквозь никотиновое облачко.
А потом возвращаемся
по ночному прохладному, пустынному городу
говорим о детях, и о работе,
о друзьях, любимых,
музыке и поэзии,
шутим, вспоминая глупую юность,
и этим прекрасным апрельским вечером.
Ты танцуешь перед зеркалом под песню Билли Джин
и сердишься, заметив, что я наблюдаю.
Мы совершаем увеселительную поездку
туда и обратно до столицы нашей Родины,
смеёмся всю дорогу, и пьём лимонад.
Я так горжусь твоими сложными чертежами, смешными комиксами,
выигрышами в теннисных партиях…
Твоя музыка приносит несчастья, резкость
и свободу. Благодаря тебе всегда закрываю двери в комнате,
Не позволяю дешёвых вещей.
Выкидываешь меня из машины ночью, далеко от дома,
не желая слушать горькие всхлипы.
Твои замечательные подарки, шутки,
старые рубашки переходят мне по наследству.
Падаешь посреди дороги, а я, стоя на коленях, прямо на проезжей части,
держу твоё лицо в ладонях и умоляю открыть глаза…
Мчишься ко мне в больницу из другого города,
когда я вдребезги к чёртовой матери, приносишь сок и шоколадный батончик…
Моя память – это скряга Плюшкин, ну почему я не могу
выбросить старый ностальгический хлам, не только твой, но и чей-либо…
Но именно ты убил во мне Бэмби.
Днём жизнь прекрасна, и я понимаю,
«какое это счастье – жить на земле».
Благоприятный прогноз погоды,
горошина отбеливающей зубной пасты
прозрачная чистота окон
невнимательные школьники
на выставке нежных акварелей в музее,
письмо верного друга, его знаешь без малого одиннадцать лет,
чай, сдобная булочка
чья-нибудь остроумная шутка
и многое другое помогает держаться на плаву
До ночи я сдерживаюсь, но перед сном
из моего плоского сердца, пустого полиэтиленового пакета – редкий стеклодув выдувает мыльный пузырь
цвета зелёного бутылочного стекла,
поэтического абсента.
Любовь мертва и заспиртована, размножена,
в заточении во всех четырёх кунсткамерах
моего испитого сердца.
Как стемнеет, джинны в бутылках очнутся
чудики с ручками-веточками,
кривыми ножками, усохшим тельцем
начнут барабанить по стеклу, требуя свободы.
Безумие, но они светятся, или это горит спирт,
обречённая мошкара в застенках фонаря…
Нет, даже не надейся, я не выпущу тебя, мертвый уродец, три плюс один,
пока не воскреснешь, и не превратишься волшебным образом
в девушку-апрель с цветком в волосах из календаря пирелли.
Тёмное, пыльное, в сомнительных пятнах
бельё облаков, огромная куча скомканных тряпок
последнее издыханье.
На небе нет горячей воды
только блики, обман зрения, ложный цвет.
Дни большой стирки начались
и среди потока широкой реки
плыла и пела дочка крысы
расплелся её венок из полевых цветов,
хвостик голый,
и шубка мокрая до нитки.
Натянут туго мрачно-серый тент, смотри
Красный трамвайчик развозит печальных бледных сонь
Барахтаемся в делишках
Словно насекомые среди простыней
аз иногда бываю букой прости
веди меня, уведи из лабиринта,
глаголь, заговаривай головную боль
доброго человека.
Как же я люблю анестезию
быстрое избавление от боли
тупой, горячей, невыносимой
обыкновенный фашизм
Я был беспомощен
никуда не убежишь
ничтожество, мятая бумажка с планом на будущее,
распятая канцелярскими кнопками на доске
для всеобщего обозрения
посуди сам, ангел мой
могу ли я забыть твою доброту
и жалость
это возможно,
если я забуду самого себя, и жизнь и смерть
Так сделай же опять благословенный укол, избавитель,
как только дьявол заявит о правах на меня…
ты не заставляешь ждать
и я готов обнимать твои колени и целовать руки
быть покорной говорящей куклой
исполнить любой каприз
всё, действительно в с ё
чтобы увидеть в тёмных глазах —
ты мной вполне доволен.
Боже, объясни эти знаки
я, глупое животное, не понимаю.
Вот майский жук на моей подушке
или скомканная банка из-под пива
на земле, словно неугодная бумажка,
ярко-зелёного, ирландского цвета.
Нитка паутина с небес
это леска где же крючок
мы никак поймаем друг друга
июнь – тишина – слово – и вновь тишина
Лето только началось
и Моррисон кричит мне в самое ухо:
давай, детка, разожги мой огонь.
Да, лето только началось,
ещё можно сделать выбор
завестись или остаться безучастным.
Было – рождение
будет смерть
Пока же я лёгким свистом отпугиваю облака
И воздушные шарики поднимаются ещё выше.
Будто бы горлом кровь
Красная-красная, словно террор
и опять беспомощность младенцев и стариков
Глухота, слепота, мокрые пелёнки, безумие и крик.
Я думаю о тебе, и начинается шорох по всем ночлежкам, горькая муть, кофейная гуща поднимается со дна, отравляет с самого начала этот день, воду, двух рыб, пять хлебов. А ведь каркуша-вещунья предупреждал. Я спешно прохожу мимо – высоко он сидит на ветке, далеко глядит, вдруг возьми, да и урони мне под ноги обглоданную куриную косточку, остаток своего завтрака.
Смерть, ты искала меня,
шарила по всем тёмным углам,
приговаривая: кто не спрятался, я не виноват
и вот глупый зайчик допрыгался
плохой притворщик, и актёр
я не смог быть тише воды, ниже травы,
слиться, как тень, с холодной стеной,
изобразить грязный пушистый клубок
старой, никуда не годной,
и никому не нужной шерсти
Зачем я тебе, смерть,
ведь ты уже сыта, зачем поймала меня,
расцарапала мою мордочку в кровь
и держишь крепко за длиные уши
словно не зная, что делать дальше —
лодка перевозчика Мазая полна на сегодня
Как я боюсь тебя, смерть,
Ты, посмотрев прямо в глаза
с усмешкой сказала: трусишка зайка серенький
И стало так страшно, что моё сердце,
выпрыгнув, убежало, петляя, далеко-далеко
Не знаю, как удалось вырваться и мне
То ли ты замешкалась,
то ли нарочно ослабила хватку
Горящий обруч для львов,
но я тоже прыгнул через него
вслед за тобой,
сердце моё
Мне незачем крылья, я убежал на длинных ногах-ходулях
И вот, могила пуста,
я восстанавливаю силы,
замаливаю заячьи грехи
сплю без кошмаров
поглощаю жареных цыплят,
пью кофе без меры,
не выключаю стеклянную музыку
но всё на бегу, петляя, путая следы
без передышки
спасаясь от тебя, смерть.
Ты молчишь, и я пишу письма сам себе
дни так суетны и пыльны
Судьба-злодейка всю дорогу играет со мной в дурака
но я никак не запомню правил
Когда-то само очарование,
Теперь я разочарован
У меня горечь во рту от самого себя,
и её не заглушить карамелькой
Я пытаюсь успокоиться, качаясь в кресле,
но моих детей, мой разум отняли, я трещу по швам ото лжи,
где мне найти судью, что вынесет приговор
и разобьёт последнего негритёнка о решётку камина.
Пусть я знаю прикуп, и живу у самого синего моря,
Слушаю шум прибоя, любуюсь на чаек,
Ем мидий в масле, пью красный сок.
Сытый, безмятежно сплю и вижу сны, быть может
И греческая богиня, моё утешение, поёт, ненадолго сойдя с олимпа,
Свои лучшие партии о невозможной любви, и смерти, что, не замедлив, явится,
Раньше, чем наступит утро, и распахнёт шторы на затемнённых окнах отеля,
Резким, безжалостным движением.
Но испанка Пенелопа в чёрном кружевном платье, моя боль,
Не покинет меня (из-за неё, вероятно,
меня бьёт током даже от деревянной ручки двери).
Электрический ветерок не охладит моего пыла к тебе
Силы его дуновения хватит лишь
На трепет крыльев серафима
и на то, чтоб донести до нас лёгкую мелодию этого лета.
Я, как Хафиз, хочу напиться, оттого
что и сегодня нет письма
Я, как Велимир, делаю длинные взгляды
Я, как Пак Че Сам, могу вырасти деревом хурмы на твоём дворе,
чтобы быть ближе
Как глупо не сводить глаз с горизонта
И я, в горячке и досаде, не знаю, кому бросить упрёк —
иконам или тебе, в лицо.
Сегодня днём мне отдали долги
Знакомых старых встретив и узнав,
я проходила мимо, не говоря ни слова.
Впрочем, как они.
Сегодня к вечеру мои слабые глаза так устали,
что не могут различить
название марки кофе на расстоянии вытянутой руки
Так убаюкай же меня сегодня, рэппер,
что ты мурлычешь себе под нос,
ты, и твои киски в белых одеждах… О чём ты можешь ещё мечтать
у тебя есть всё, твои цепи сверкают, и татуировки одна краше другой.
Так расскажи мне сказку поволшебней,
повеселее песню заведи
Убаюкай меня сегодня, рэппер.
Детская игра
Я хочу
развивает воображение
Задумайся о своих желаниях,
и открой любопытным друзьям все секреты,
мы удивимся, но обещаем – смеяться не будем.
Что ж, тогда как на духу.
я хочу вычеркнуть август из календаря,
Пусть он исчезнет, будто бы не было.
Июль следом сентябрь.
Мечтаю растопить камни, без лишних усилий,
как храбрый портняжка, на спор:
твое неприступное сердце,
тяжесть булыжников в карманах Вирджинии Вульф (о нимфы)
и проклятый кальций в почках матери.
Что ещё.
Пусть всегда будет тайна,
корреспондент, милый, пиши,
мой день – табула раза, если ты не черкнул пары строк
Крадусь навстречу тебе, детка, словно вор ночной,
Придумываю красивые легенды в твоё оправдание
Если опять не придёшь…
Чем тебя завлечь, ложью?
Улыбками, запахом свежей сдобы,
Шёлковыми простынями,
которых у меня на самом деле нет…
О, я лгу много и вдохновенно,
Так, что сам начинаю верить:
шарик Земля в кармане,
а мир держится на китах моих желаний…
Мы щебечем, подражая птицам
синица в чьих-то руках и журавель в далёком чужом небе
выводим трели
мои серебряные пульки остроумия,
попадают в самое яблочко, сердцевину
верно, у меня талант
все верят, детка, все
спорим, поверишь и ты…
я так хочу
Три ворона кружат в солнечный день, от скуки играя между собой в наперстки,
в ожидании наивных жертв.
Великий могол легко может сбить меня с толку, у меня не хватит твердости духа отказаться от ненужной встречи.
Я вызываю любовь и жалость, но как мне
добиться достойного равнодушия.
Моя кожа обожжена июньским светом, но ветер переменился.
Холодная или сладкая месть.
Я не хочу, но память услужливо, как сеттер, приносит кровоточащую разноцветную птицу,
воспоминания о тебе. Моя судьба, ни забыть, ни вернуться.
Да, боюсь остаться наедине с собой,
Да, чем хуже, тем лучше.
Разрыдаться бы,
словно ударили наотмашь – не могу —
от резкого крика по матушке в трамвае
Опять певицу тянет в темноту,
Что же ищешь в коробке с секретом,
пустой комнате, где ничего нет.
Земляничные поляны, любимые объятья, посеянное кольцо,
немного мани мани мани, добрую собаку, билет в кино, 8 часов сна, мягкие мокасины, настоящее, а не былое, или далёко.
Реву, ослепший циклоп
И тщетно вожу руками по воздуху,
Конечно, нет здесь ничего.
Дурак я с фантиками,
жилетка друга мокрая от моих слёз, хоть выжимай,
сколько можно было ныть
ешь теперь свой кусок хлеба с маслом один.
пустая бутылка от пива сегодня,
из-под мартини завтра
только планы, планы, аэропланы
отдать долги,
купить книжные полки
посетить выставку негативов:
поздний вечер, чёрная футболка, ржаной хлеб,
заброшенная угольная шахта, твои тёмные глаза
грязная слава, без единого светлого пятнышка,
негры в соседях.
Чертёж моего душевного устройства,
механизма тоски,
чертили четыре чумазеньких чертёнка
небрежно, торопливо, кляксы,
ошибка на ошибке, набросок,
для смеху.
Говорят, я разжигаю похоть,
И со мной люди чувствуют себя порочными.
Что ж, тогда невинность – к чертям…
на помойку – нашу луну…
в мусорный мешок, её, проклятую, и туда.
А я лишь меняю счастливое неведение
На жизнь, на её торжество
Получай, костлявая, по заслугам —
Любовь и жалость я творю именно там,
Где ты мучила меня испанским сапожком.
Я творю, а ты полюбуйся.
На той стороне улицы
Священник с длинной бородой седой
бежит бегом
боится опоздать
служить Богу своему
сейчас он за угол свернёт,
там церковь маленькая, бедная…
спешит городской трамвай, навстречу брату,
скользит по рельсам, будто по маслу…
ярко-жёлтые и зелёные листья
желают побыстрей опасть и собраться в вороха, кучу малу,
этакий свальный грех…
погода стремится к перемене,
вода к продолжению течения,
огонь к жару, ветер к своему усилению
а я же тороплюсь увидеть отчётливую ясность бытия.
Женщина, не могу бросить курить из-за тебя,
перестать быть одиноким,
оттого и выпускаю свою горечь через дым…
Непостоянная женщина.
я болен желанием обладать тобой…
Знаю, мой ум ленив и печаль дурна,
Жаль, я не блаженный, был бы счастлив,
представить только
праздник, раз начавшись, длился вечно…
Но я знаю – мне не поймать твоей красоты,
У тебя, любимая, нет лица.
Любовь медленно, по чуть-чуть, покидает меня
Ползёт знай себе улиткой прочь
Оставляя влажные широкие дорожки на моих щеках
внутри же я весело горю от раздражения праздничным фейерверком
все наши дни из прошлогоднего календаря вычеркнуты
письма исчезли, взамен исписанных быстрым почерком страниц – чистые листки…никаких улик улитка не оставит…
любовь заставила меня заткнуться, наконец…
уподобиться нулю,
я – дырка от бублика
пустая винная бутылка,
растаявший сугроб,
контрамарка без места
фотография, на которой сам не свой
обёртка жалкая, огарочек свечи…
Из-за любви потерял, одно за другим – сон, ключи от дома, кольцо,
друзей, которые не видят, как любовь по чуть-чуть сочится из меня, водой сквозь решето.
и я сам исчезаю.
От любви осталась одна тень, но она неотступна.
Гаудеамус игитур,
Вечный студент!
читай все эти умные книги,
и узнаешь, что такое вострые ножички, быстрая горячая кровь,
восточный экспресс, и дикая магнолия в цвету.
считай, сколько тебе осталось жить, и ему.
так люби, чтоб кости таза разошлись, и плоть от плоти.
денег ещё одолжи, пусть не вернут,
боль причини, но позже раны зализать не забудь.
Не умирай, не умирай, тебе всего лишь 27,
так радуйся молодости краткой.
День лишь начался, но я жду его завершения
спать спать целые сутки
одиночество сны мои дурные привычки
сорная трава растёт быстро…
теперь, когда стучатся, не спешу открывать
чужая себе настолько
что кошка боится подойти
Даже ты воротишь нос, мама
разбери краткое слово «Раб» на моём ошейнике.
Всё делаю нехотя, из-под палки,
словно из одолжения
спуститься – подняться по лестнице
испечь наполеон – сварить крем
и дочитать наконец Исповедь Блаженного Августина…
Люблю, но ты не увидишь собачьей преданности
В моих глазах, это верный признак ограничения души, ума и страсти.
Нет, я не добро. Я любопытство и снисхождение.
Трачу бессмысленно наше время, убиваю его,
строю замки на песке, черчу круги на воде, дожидаюсь журавля в небе.
Высмеиваю серьёзные вещи, подшучиваю над переживаниями,
Кривляюсь, делая вид, что мне всё равно. Изображая саму невинность,
Довожу тебя до белого каления, знаю. Но, послушай, я просыпаюсь среди ночи, чтобы написать тебе, пощекотать нервишки пером. Вздрагиваю, увидев случайно похожее круглое лицо. Трепетно храню сувениры. Люблю тебя. И не хочу уходить из своих прекрасных глупых мыслей и мечтаний, строк, а потому вновь и вновь завожу шарманку с одной и той же песней на разный лад.
Я так хочу потерять свои сны
Катились бы они к чёрту,
Вон из моей черепной коробки
Врассыпную как шарики
Куда-нибудь в самый дальний угол под кровать
Чтоб не найти уж никогда.
Смыть сны из души насовсем
Как грязную воду в канализацию.
Вывести эти ночные пятна с постельного белья
Вернуть чистоту простыням…
Приказать отрубить снам голову, они преступники, мои мучители
Я сражаюсь с ними каждую ночь как Георгий со змеем
Но пресмыкающийся вновь и вновь обвивает меня своими кольцами, лишает покоя и воли
Я взрослый независимый завидую маленькому мальчику,
Хотел бы я так ловко управляться со своими снами, как он с юлой, заставить бы их вертеться волчком мне на забаву.
А сны бесконечны, я видел, прочитал их целую библиотеку
Собрание снов в черных кожаных переплётах на высоких стеллажах, и вот я хожу среди полок, и вздрагиваю от новых видений, и от тех, что являлись уже не раз.
В этих темных книгах записана радость, мне снился ещё не рождённый сын, каким я его себе представлял
Учтены нападения на меня, побеги, страхи
Полёты без крыльев, детские грешки
Острые наслаждения, нешуточная боль, лужи крови и переломанные кости
Все болезни с рождения, жар и озноб, ветряные оспины и надрывный кашель пневмонии
тут моя любимая музыка Амадей битлы роллинги
блюзовый скулёж борзый джаз много чего
Здесь великая писанина Рембо Набоков Маяковский и иже с ними
Сюда затесались и бегущие картинки
Диафильмы про робота
Семь благородных самураев
Грейс Келли в новом платье
Маргарита Терехова в зеркале
Во сне иногда вижу голубые и карие глаза, я так вас люблю
Ещё зелёные смотрят на меня тоскливо и мрачно
презираю, забудьте как звали
Вспоминаю, бывает, все дома, где мне довелось жить
Отдельная комната в квартире на втором этаже у родителей
Стены были сплошь оклеены плакатами рок-звёзд
На полу приятель нарисовал какого-то чудика
Деревянный, хлипкий домишко,
с наступлением первых холодов там появлялись наглые крысы
А в разгар жары мы, бедные студенты, лакомились медовыми белыми сливами из сада
Клетка общежития яркий свет
Стрельбы на полигоне неподалёку
невыносимо одиноко
старинный доходный дом в центре
сижу сейчас здесь и пишу
а семилетний сын рядом читает Книгу джунглей
Вижу свою жизнь
Не могу никак уйти от неё
Вхожу вновь и вновь в одну и ту же реку
Прокручиваю сам себя на мясорубке воспоминаний
Фарш идёт на стишки-пирожки с пылу с жару
Завариваю кипятком сухие чаинки прошлого у себя в голове
И разливаю потом горячительный напиток
через свой длинный носик
Вывожу старательно каракули на белой бумаге
Видите ли, я изобрёл велосипед —
Жизнь есть сон
Нет, не так
Жизнь сон смерть вот сущность Троицы
Жизнь сон смерть – наши пастухи
А мы агнцы
Чёрные и белые
Блеем то дружно, а то вразнобой…
Господи, когда придёт урочный час
Пора будет тащить меня на закланье
Зачти, прошу, что я всю тьму-таракань свою извёл на строчки чёрные
Я – Альба. Я стремился к свету.
Последние комментарии
1 час 13 минут назад
6 часов 57 минут назад
8 часов 4 минут назад
9 часов 2 минут назад
9 часов 16 минут назад
18 часов 26 минут назад