Драмы и комедии [Акакий Исмаилович Гецадзе] (fb2) читать онлайн

Драмы и комедии

СОСЕДИ Драма

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАРИАМ — вдова.

ЛЕВАН — ее сын.

ЕЛЕНА — соседка, тоже вдова.

СЕРГО — ее сын.

САНДРО — колхозник.

АНИКО — его дочь.

САЛОМЕ — сельский врач.

ТЕДО — инвалид.

МЕДСЕСТРА.

РЕБЕНОК.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Усадьба Мариам. Домик с верандой. Но дворе — яблоня, цветы. Вдоль плетня — идущая в гору улица. За домом видна задняя стена дома Елены и часть ее двора. Вдали на лесистых склонах гор — деревня. В туманной дымке проступает снежная вершина. Вечер. М а р и а м  подметает двор. Входит  А н и к о.

А н и к о. Здравствуйте, тетя Мариам!

М а р и а м. А, здравствуй. Анико! Проходи туда, здесь пыль. Что скажешь хорошенького?

А н и к о. Вот, шла мимо, захотелось вас повидать.

М а р и а м. Да ну, что я, невеста? Разве что в свекрови могу сгодиться, и то…

А н и к о. Вы все шутите надо мною.

М а р и а м. Хоть чем-нибудь горе скрасить… Если бы возвратился Л е в а н…

А н и к о. От него так ничего и нет?

М а р и а м. Нет… Если человек не вернулся с войны, разве узнаешь, что с ним…

А н и к о. Но вы ведь его ждете. Каждый день подметаете двор.

М а р и а м. А я надеюсь. Если не надеяться — и жить не захочешь…

А н и к о. У вас и так во дворе все блестит.

М а р и а м. А я, вместо того чтобы плакать, лучше лишний раз подмету.

А н и к о (взяв веник). Можно, я вам помогу?

М а р и а м. Не надо. Лучше скажи, отец твой был в суде?

А н и к о. Нет. Он решил послушать вашего совета и помириться с Павле. Павле же не виноват. Он поклялся, что убил свинью случайно. Он заплатит. Вчера они ели из этой свиньи шашлыки вместе.

М а р и а м. Ну вот, приятного им аппетита! А то сразу из-за такой мелочи бежать в суд…

А н и к о. Тетя Мариам, хорошо бы здесь посеять мак.

М а р и а м. Не люблю я эти цветы. Снаружи красное, а внутри черное. Как одна моя соседка…

А н и к о. А вот здесь хорошо бы посадить лилии. Может, принести?

М а р и а м. Пусть пока все остается так, как есть. (Улыбаясь.) Вот будет здесь молодая хозяюшка, захочет украсить двор по-своему — я мешать не стану.

А н и к о. Тетя Мариам, почему я так люблю бывать у вас?

М а р и а м. Вот придешь сюда хозяйкой, и мы никогда не будем разлучаться.

А н и к о. Я? Почему хозяйкой?

М а р и а м. Эх, какой ты еще ребенок…

На улице появляется  С а л о м е. Она спешит.

С а л о м е. Тетя Елена! Тетя Елена!

Из своего дома вышла  Е л е н а.

(Елене.) С тебя причитается! За хорошее известие!

Е л е н а. Приехал?!. Слава богу!.. (Быстро уходит.)

А н и к о. Наверно, Серго вернулся.

М а р и а м. Видно, так оно и есть. А мужа своего Елена не дождалась.

А н и к о. Саломе, а ведь и с тебя причитается!

С а л о м е. Герой — сын народа. Его возвращению все рады, не только мать.

А н и к о. Но ты прибежала первая! Думаешь, свадьба будет побыстрее?!

С а л о м е. А ты без ехидства не можешь.

Мариам изменилась в лице.

А н и к о. Тетя Мариам, что с вами?

М а р и а м (смотрит вдоль улицы). Вдруг мне показалось, что у Серго в руках не чемодан, а гроб…

А н и к о (к Саломе). Серго даже не предупредил о своем приезде…

С а л о м е. А он не любит митингов.

А н и к о. Излишняя скромность паче гордости…

На улице появляется  С е р г о  с шинелью, переброшенной через руку, и чемоданом. Рядом идет  Е л е н а. За ними следует  С а н д р о  с вещами.

(К Серго.) Поздравляем тебя с возвращением, наш знаменитый земляк! Если бы знала заранее, клянусь, написала бы в твою честь стихи.

Е л е н а  уходит в свой дом.

С е р г о (улыбаясь). Даже стихи? Однако…

А н и к о. Не узнаешь? Я дочь Сандро — Анико.

С е р г о. Анико пишет стихи?!

А н и к о. А что тут такого!.. Написать стихи для героя это не геройство. В крайнем случае мне Саломе помогла бы.

С е р г о. Как, Саломе тоже пишет стихи?

А н и к о. Чего не сделает любовь.

С а л о м е. Какой у тебя длинный язык!..

С е р г о. Девушки, не ссорьтесь…

Мариам медленно приближается к забору. Серго, заметив это, быстро проходит в свою калитку, за ним ушла и  С а л о м е. Мариам остановилась и с болью посмотрела ему вслед. Затем резко повернулась и присела под яблоней. Сандро внес вещи в дом и сразу же вышел во двор, направляется к калитке.

Е л е н а (с порога). Сосед, куда же вы? У нас такой праздник! Сын вернулся!

С а н д р о. Дай бог вам каждый день такую радость. Но сейчас пусть герой отдыхает с дороги. Мы зайдем позже. (Уходит.)

Е л е н а. Тогда приходите к ужину.

Из дома вышла  С а л о м е.

Саломе, ты мне поможешь?

С а л о м е. С радостью, тетя Елена. Только на минутку сбегаю домой.

Е л е н а  возвращается в дом.

А н и к о. Священник и в рваной рясе священник. Ты и в этом наряде сойдешь… (Ехидно.) А когда-то ты за Леваном бегала…

С а л о м е. Язык у тебя без костей… Болтай, пока зубы не заболят… (Уходит.)

А н и к о (ей вслед). А-а! Не понравилось!.. (Увидев, что Мариам сидит под яблоней, бросилась к ней, испуганно.) Тетя Мариам!..

М а р и а м (с трудом поднимаясь). Сама не знаю, что это со мной?.. (Смотрит в сторону дома Елены.)

А н и к о. Тетя Мариам, я первый раз вижу, чтобы вы плакали!

М а р и а м (вытирая слезы). Что поделаешь, деточка… Когда горе прихватит — тут не только слезы потекут, а и кровь пойдет…

А н и к о. Вы плачете, что вернулся Серго?

М а р и а м. Деточка, когда станешь матерью, поймешь, почему я плачу… Ты ведь знаешь, мой мальчик и Серго были в армии вместе… Видно, у Серго для меня черная весть. Ты видела, он даже отвернулся от меня.

А н и к о. Тетя Мариам, я пойду, спрошу…

М а р и а м. Нет. Анико, он сам должен прийти ко мне…

Из своего дома выходит  Е л е н а, вытряхивает шинель.

Е л е н а (к Мариам). Мой мальчик вернулся, слава тебе господи!

М а р и а м. Видела… От души поздравляю… Если бы муж вернулся, а Серго нет, ты не так была бы счастлива…

Е л е н а. Я верю, мой Дмитрий, на том свете тоже рад, что Серго остался жив. Все мы живем ради детей.

М а р и а м. Да — ради детей.

Е л е н а. Приходи к нам. Серго будет очень рад тебе.

М а р и а м. Я хотела поздравить его у порога, но он, увидев меня, отвернулся.

Е л е н а. Что ты говоришь!.. Наверно, он тебя не заметил…

М а р и а м. Ты заставила своего мужа поставить дом тылом к моим окнам. Но наши мужья и дети не стояли друг к другу спиной. А теперь вот Серго отвернулся от меня, и это мне больно…

Е л е н а. Не может быть, чтобы он отвернулся!

С е р г о  выходит из дома с полотенцем в руке.

М а р и а м. Поздравляю, сынок, со счастливым возвращением.

С е р г о. Спасибо, тетя Мариам. (Передал полотенце матери.)

Е л е н а  ушла в дом. Серго подошел к Мариам.

Как жизнь, тетя Мариам?

М а р и а м. Вот, все еще живу на радость друзьям, на горе врагам… А ты вырос. Усы отпустил, тебе идет… Возмужал… Скажи, почему ты от меня отвернулся?

С е р г о (смутился). Я, тетя Мариам?..

М а р и а м. А я-то думала, ты сначала ко мне зайдешь.

Пауза.

Серго, вы ведь с Леваном очень дружили, даже сидели за одной партой. Хоть твоя мать и была против вашей дружбы. Иногда вы, правда, ссорились.

С е р г о. Бывало и такое.

М а р и а м. Вам обоим нравилась одна девушка.

С е р г о. Опять правда.

М а р и а м. И служили вы в одном полку.

Пауза.

Почему ты молчишь? Говори. Хорошее или плохое, все говори.

С е р г о. Что я могу сказать?..

М а р и а м. Все, что знаешь, что у тебя на сердце. Если Леван погиб — скажи, где его могила…

С е р г о. Не хоронил я его, клянусь матерью!

М а р и а м. Он в плену? Пропал без вести?

С е р г о. В тот день, когда меня ранили, Леван был жив. А потом я уже ничего не помню, пришел в сознание в госпитале. Выздоровел — попал в другой полк. Так нас и разлучила судьба.

М а р и а м. Серго, ничего не скрывай от матери.

С е р г о. Клянусь честью и совестью, я сказал правду.

М а р и а м. Ты остановился на полпути к правде.

С е р г о. Успокойтесь, тетя Мариам… Не надо терять веру. (Заплакал.)

М а р и а м. Почему ты плачешь, мальчик? Мне эти слезы не нравятся. Иди, отдохни. Только вытри слезы, не вноси их в дом. Говорят, это плохая примета.

С е р г о. Спокойной ночи! (Уходит к себе.)

Сумерки сгущаются.

М а р и а м (покачала головой). Какая там спокойная ночь — у матери?.. Анико, ты здесь?

А н и к о. Разве я могу вас покинуть?

М а р и а м. Да, дитя мое, не покидай меня.

А н и к о. Тетя Мариам, ведь Серго вам ничего плохого не сказал…

М а р и а м. Сказал, детка, сказал. Сердце матери не обманешь… Когда болит палец — отзывается сердце, когда болит сердце — никто не отзовется… (С помощью Анико медленно поднимается по лестнице дома…)

Темнеет. Вдали гремит гром, вспыхивает молния. Мариам смотрит на небо. При вспышках молнии видно ее сразу постаревшее лицо.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Тот же вечер. Комната в доме Мариам. Стол, несколько стульев. У стены книжный шкаф. В углу кровать. Над кроватью висит большая фотография Константина — мужа Мариам. Рядом большое фото Мариам, карточка Левана вместе с Серго в детстве и фото Левана в юности.

Входят  М а р и а м  и  А н и к о. Мариам зажигает свет, садится, задумчиво смотрит на портрет сына.

А н и к о. Тетя Мариам, я вам постелю.

М а р и а м. Нет, зачем торопиться. Я еще поговорю с сыном. С моим сыном, который смотрит на меня с фотографии.

Г о л о с  Т е д о. Хозяева! Хозяева!

М а р и а м. Посмотри, кто там.

А н и к о (выходит и сразу же возвращается). Какой-то человек просится ночевать. Говорит, инвалид войны, не может идти в темноте. Странный какой-то, вроде ненормальный.

М а р и а м. Это война ненормальная и те, кто ее придумал. А сумасшедших на войну не берут. Впусти его, не заставляй ждать.

А н и к о (распахнув дверь). Прошу вас, заходите!..

Входит  Т е д о. На нем старый немецкий френч. Он без шапки.

Т е д о. Мир дому сему!

М а р и а м. Здравствуй!

Т е д о. Извините, мамаша, за беспокойство. Я из Урави. Был в городе у врача. Разрешите переночевать у вас.

М а р и а м. Гостя бог посылает.

Т е д о. Мужчины здесь есть?

А н и к о. Как видишь, нет.

Т е д о. Тогда извините, я пойду к другим.

М а р и а м. Почему же к другим? Над моим домом тоже есть крыша.

Т е д о. Но в доме нет мужчин. Это неудобно.

М а р и а м. Что же неудобного? Здесь нас две женщины. Раз ты вошел в дом, как же я тебя отпущу к другим? Есть скатерть и есть кому стол накрыть.

Т е д о. Ах, матушка, есть мне совсем не хочется, клянусь детьми… Это ваша дочь?

М а р и а м. Нет, это соседка. Хоть глаза мне закроет, когда придет пора. Народ не любит, когда у покойника глаза открыты, — люди думают, что покойник глядит, кого еще забрать с собой.

Т е д о. А свои детки есть?

М а р и а м (показав на фото). Это мой сын. Солдат.

Т е д о. Симпатичный парень. Еще не вернулся?

М а р и а м. Пока нет.

А н и к о. Дядя, посмотри внимательней, может, ты его где встречал на фронте?

Т е д о. Нет, такого парня не видел. Эта война кого целиком съела, а меня пожевала и половину выплюнула. Ночью ходить не могу. Совсем пропащий стал человек. Кричу во сне. Все кажется, что черти со свастикой на сковородке меня поджаривают. За детей боюсь. Им иногда кажется, что отец сумасшедший, они пугаются. Но вы не бойтесь. Вас я не потревожу. Сейчас тепло, я могу в сарае переспать.

М а р и а м. Кто же кладет спать гостей в сарае? У меня вторая комната свободна.

Т е д о. Спасибо.

А н и к о. Вы ранены?

Т е д о. Ранен-то я не был. В сорок втором под Ростовом попал в плен. Вместе с другими пытался бежать из лагеря. Доползли до колючей проволоки. Меня током шибануло и отбросило… А мои товарищи погибли… Для других мир, а я все еще по ночам воюю… Врач обещал вылечить… А я уже и не верю… Ну, ладно, я вам надоел уже воспоминаниями. Родне и то жалобы надоедают, а уж чужим людям и подавно.

М а р и а м. Вы мне пожалуйтесь, я вам, вот и полегчает.

Тедо зевает.

Вы устали. Приготовить вам постель?

Т е д о. Было бы хорошо.

А н и к о  уходит в другую комнату.

Я завтра должен рано подняться. (Кивнув на фото.) Это кто, не вы будете?

М а р и а м. Не похожа?

Т е д о. Здорово жизнь вас изломала.

М а р и а м. Горе человека не красит.

А н и к о (входя). Я постелила.

Т е д о. Постой, постой! Эту карточку я видел во Франции…

А н и к о. Тетя Мариам, чего это он?

Т е д о. Я видел эту карточку но Франции. Верно. И позади родник. Правильно.

М а р и а м. Да, снимали у родника. Всего было четыре таких карточки… Две — у сестры и брата, одна здесь и еще одна… Но как она попала во Францию?

Т е д о. Я у одного пленного видел.

А н и к о. Тетя Мариам!..

М а р и а м. У пленного?!

Т е д о. В нашем бараке был такой случай. Мы голодали. А один пленный, он лежал на нарах с краю, когда все засыпали, вынимал из котомки хлеб и жрал его. Вскоре мы узнали, что это доносчик. Из-за него было расстреляно пятнадцать человек.

М а р и а м. Это у него была карточка?

Т е д о. Нет… Однажды группа пленных решила бежать. Иуда об этом пронюхал. Но донести не успел. Тот парень, у которого была карточка, помешал ему.

М а р и а м. Это, наверно, был мой сын!..

Т е д о. Он раздобыл где-то кусок жести… И к полночь, когда все заснули, перерезал доносчику горло…

М а р и а м. Ему удалось бежать?

Т е д о. Да.

М а р и а м. За ним гнались?

Т е д о. Да. С собаками.

М а р и а м  и  А н и к о (вместе). Их поймали?

Т е д о. Не-ет!..

А н и к о. Вы точно знаете, что его не поймали?

Т е д о. Коли бы поймали — их бы повесили прямо перед нашим бараком.

М а р и а м. Верится с трудом.

Т е д о. Охрана нашего лагеря его не поймала. Это я знаю точно…

М а р и а м. Расскажи мне еще о Леване.

Т е д о. О каком Леване?

М а р и а м. О моем сыне. Разве его не Леваном звали?

Т е д о. Нет, его звали Габро. Габриел.

А н и к о. А фамилия?

Т е д о. Канделаки.

М а р и а м. Ох, значит, это не он…

А н и к о. Левана фамилия — Джапаридзе.

М а р и а м. Зачем вашему Габро Канделаки моя карточка?

Т е д о. Габро часто показывал мне эту карточку. Я держусь только благодаря этому. — говорил он, — иначе не выживу.

А н и к о. Габро был похож на этого?.. (Показывает на портрет Левана.)

Т е д о. Нет. Я хороню помню Габро. Он был очень худой, чернобородый… Правда, война так меняет человека, что своих не узнаешь. Вот глаза похожи.

А н и к о. Глаза у человека изменяются меньше всего.

М а р и а м. Нет, нет! Я уверена, что это был мой сын… Но почему он переменил имя?

Т е д о. Когда его взяли в плен, то допрашивали в штабе, а потом отправили в тыл. По дороге он бежал, но его поймали. Может быть, на допросе он скрыл свое настоящее имя… Будем надеяться… Спокойной ночи! (Уходит в соседнюю комнату.)

М а р и а м. Эх, гость мой, гость! Не пойму, добрый ты вестник или злой! Анико, доченька, ложись…

А н и к о. А вы как же?

М а р и а м. А я побуду одна. Ты еще мала, чтобы не спать из-за чужого горя…

Анико ложится.

(Гасит свет, смотрит на фото, высветленное лучом.) Сынок, сынок, где же ты?

А н и к о. Говорят, некоторые пленные попали в американскую зону…

М а р и а м. Спи, спи… Вот и я закрываю глаза…

Сверкает молния, гремит гром. Затем все стихает. Комната наполняется тихой мелодией колыбельной.

(Вскрикивает.) Стойте! Не отдам!

А н и к о. Тетя Мариам, что случилось?

М а р и а м. Я вроде не спала, а увидела сон. Словно укачиваю ребеночка, то ли Левана, то ли его сына… Потом мне показалось, что кто-то черный его отнимает…

Г о л о с  Т е д о. Мама!.. Мамочка!.. Ай! Горим! Помогите!

М а р и а м. Слышишь? Вот несчастье. Для него война действительно еще не закончилась…

Доносится веселое пение.

А н и к о. Радио?

М а р и а м. Уже поздно для радио. Это пируют у Елены.

А н и к о. Да-а! Как вы говорили: когда заболит палец — сердце чувствует, а боль сердца — никто не чувствует.

М а р и а м. Людям веселиться не запретишь. У них радость!

А н и к о. Можно было бы подумать о соседях…

М а р и а м. О соседях! Она и раньше меня терпеть не могла. Все завидовала. А сейчас-то чему завидовать, не понимаю?

А н и к о. Да, я слышала, что тетя Елена вас ненавидит…

М а р и а м (о своем). А сыновья наши дружили, вместе и на фронт ушли. Да вот один живой вернулся, а другой…

Пауза.

В голубой дымке появляется  с и л у э т  маленького  Л е в а н а.

Р е б е н о к. Мама, у всех детей есть папа. А у меня?

М а р и а м. И у тебя был. Смотри…

Луч скользнул по портрету Константина.

Р е б е н о к. А где он?

М а р и а м. Его убили.

Р е б е н о к. Я его не помню.

М а р и а м. Ты был совсем маленьким. Когда его хоронили, ты расплакался, потому что твоего щенка кто-то прогнал со двора. Потом ты стал кричать, чтобы тебя вместе с отцом в красном ящике покатали.

Р е б е н о к. Почему его убили?

М а р и а м. Вырастешь, узнаешь.

Р е б е н о к. Мам, у всех есть братья и сестрички. А я один.

М а р и а м. Я куплю тебе, куплю.

Р е б е н о к. Когда?

М а р и а м. Вот поеду в большой город…

Р е б е н о к. Тетя Елена сказала, что если я хочу сестричку, ты должна выйти замуж… Мама, выходи замуж…

М а р и а м. Нет, сыночек. Лучше тебе сиротой быть, чем пасынком.

Р е б е н о к. Не понимаю.

М а р и а м. Подрастешь, поймешь. Иди, побегай…

С и л у э т  р е б е н к а  исчезает. Слышен гомон детских голосов, выкрики: «Леван атаман! Серго атаман! Начинаем!» Звучит зурна, грохочет барабан. Голоса: «Леван победил! Вах, Серго не коснулся земли! Пусть еще схватятся!»

Пауза. Луч освещает фото Левана-юноши.

Леван, сын мой, где ты?!

Г о л о с  Л е в а н а. В твоем сердце, мама.

М а р и а м. В сердце моем ты всегда. Но где ты сейчас, Леван?

В голубой дымке возникает силуэт Левана, протягивает к матери руки.

Какие у тебя красные руки, сынок…

Леван опускает руки. Исчезает.

Почему ты уходишь? Я же твоя мама! Где ты, Леван?

Силуэт Левана появляется с другой стороны.

Л е в а н. Я здесь, мама.

М а р и а м. Кто ты? Я тебя не знаю!

Л е в а н. Горе не красит человека.

М а р и а м. Подойди, обними меня…

Силуэт Левана снова протягивает руки.

Руки твои в крови, Леван…

Л е в а н. Нет, это солнце так освещает.

М а р и а м. Леван, дома ты курицу зарезать не мог. А там убил человека!

Л е в а н. Иначе нельзя было.

М а р и а м. Ты грех на себя взял!

Л е в а н. Это кровь не человека, а предателя. Я убил змею в облике человека!.. Мама, тебе все еще кажется, что руки мои в крови?

М а р и а м. У тебя на душе кровь…

Л е в а н. Кровь злодея не может запятнать души человека.

Силуэт Левана удаляется.

М а р и а м. Куда же ты уходишь, мальчик мой? Не бросай меня!

Л е в а н. Я убил по справедливости! Не зови меня!.. (Исчезает.)

М а р и а м. Ушел… Но он услышал, что я зову его. Если остался честным, он вернется вместе с солнцем. Если лжет, то пусть вползет темной ночью. Все равно. Леван, я приму тебя…

Г о л о с  Т е д о. Земля горит!.. Караул!.. Помогите!..

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Та же комната Мариам спустя несколько лет.

Вечер.  М а р и а м  лежит в постели. А н и к о  поправляет букет роз в вазе на столе.

А н и к о. Тетя Мариам, откуда розы?

М а р и а м. Мои семиклассники принесли…

Входят  С а л о м е  и  С е р г о. Он без погон, на груди звезда.

С а л о м е  и  С е р г о (вместе). Здравствуйте! Как вам, получше?

М а р и а м. Что-то грудь давит… Анико, предложи гостям стулья.

С а л о м е. Вот лекарство, Мариам… Хотя лучший врач вам сейчас покой и тишина…

А н и к о. Серго, почему ты так резко говорил со скульптором? Ведь твой бронзовый бюст не для тебя, а для потомков останется как память.

С е р г о. Откуда ты знаешь про скульптора?

А н и к о. Слухами земля полнится. От народа ничего не скроешь.

С а л о м е. Слышишь, Серго? Я же тебе говорила. Излишняя скромность хуже гордости. Люди смеяться будут.

С е р г о. Не вижу ничего смешного.

А н и к о. На твоем месте, Серго, я бы пригласила не одного, а сразу двух скульпторов. Правда, Саломе?

С а л о м е (вспыхнула). Может, ты помолчишь, заноза?

С е р г о. Кто-то сказал: лучше остаться вообще без памятника, чем каждый день слышать вопрос — а за что ему поставили?

А н и к о. Серго, по деревне слухи ходят…

С е р г о (встревожился). Какие еще слухи?

А н и к о. Чего это ты испугался, герой? Неужели так страшно жениться?

С е р г о (деланно смеется). А ну тебя! Я думал…

М а р и а м. В самом деле, когда же свадьба? Пора бы…

С е р г о. Мать тоже торопит со свадьбой…

М а р и а м. В этом она права…

А н и к о. Серго, кстати! Я обещала, что напишу о тебе. Правда, стихов не вышло… Зато вот, посмотри! (Показывает газету.) Даже фото напечатали!

С е р г о (отмахнулся). Я же просил, не надо в газету! Героев много, и нечего о каждом трубить.

А н и к о. Это же к Девятому мая…

С а л о м е. Анико, покажи!

М а р и а м. Деточка, читай вслух…

С а л о м е (взяла газету, читает). «Встреча с героем. Учащиеся Орхевской школы встретились с Героем Советского Союза Серго Беришвили. — Это случилось ночью, у деревни Дубовка, — так начал доблестный воин свой рассказ. — Я остался один на наблюдательном пункте. Неожиданно пошли в атаку неприятельские танки. Телефонная связь нарушилась. Сообщить командованию я не мог. У меня был десяток противотанковых гранат. Я решил принять бой. Мне удалось поджечь шесть вражеских танков… Потом я уже ничего не помню. Очнулся в полевом госпитале. А вскоре узнал о присвоении мне звания Героя. Оправившись от ран, я снова отправился на фронт… Серго Беришвили сейчас живет в родном селении и руководит колхозом»… Ну вот, о чем я и говорила!

С е р г о. О чем?

С а л о м е. Что ты слишком скромен, когда рассказываешь о себе. (Положила газету на стол.) Ну, будьте здоровы!

М а р и а м. Дети мои, заглядывайте ко мне почаще.

С е р г о. Тетя Мариам, я знаю, что напоминаю вам о Леване, когда к вам прихожу. Но что поделаешь. Кстати, тетя Мариам, завтра я еду в райсовет хлопотать насчет вашей пенсии.

М а р и а м. Значит, ты уверен, что Леван погиб?

С е р г о. Простите, тетя Мариам, я не подумал, что вы так меня поймете…

С а л о м е. Ты часто не подумавши говоришь. Пошли, а то еще что-нибудь брякнешь…

С а л о м е  и  С е р г о  прощаются и уходят.

А н и к о. Тетя Мариам, а Саломе когда-то ведь мечтала о Леване…

М а р и а м. Она не виновата. Кто пропал без вести, того ждет только мать. Девушке надо выйти замуж. А мне без Левана не милы ни земля, ни небо, ни солнце, ни жизнь. И на что мне эта пенсия? Я сына своего родине подарила, а не продала.

А н и к о. Тетя Мариам, хотите я буду вашей дочерью. У моей мамы есть еще трое.

М а р и а м. Утешаешь меня, доченька? Не надо.

А н и к о. Я, конечно, не заменю Левана… Но я вас так люблю! Вы родили одного, а воспитали нас всех! И меня тоже… Мама иногда надо мной шутит: Мариам крестная твоему брату, а получилось, что и тебе тоже. Это потому, что я все время к вам бегаю.

М а р и а м. Послушай, кажется, скрипнула калитка.

А н и к о. Так поздно?

М а р и а м. Посмотри, не идет ли кто…

А н и к о  выходит. Пауза.

И что мне все слышится чей-то неотвязный голос… Нет, нет, не может быть!.. Сегодня день рождения Левана… И я верю, что он жив. Я это сердцем чувствую. Он не забыл меня, он вернется…

Входит  А н и к о.

А н и к о. Это ветер стучит калиткой… С кем вы тут разговаривали?

М а р и а м. Я?.. Нет, это тебе показалось…

Слышны раскаты грома.

Гроза вроде?..

А н и к о. Похоже.

М а р и а м. Каждую ночь гром гремит, а дождя все нет. Земля совсем высохла… Ложись-ка спать, Анико…

А н и к о. Я с вами в комнате лягу…

М а р и а м. Нет, иди туда, отдохни хорошенько. Я позову, если что.

А н и к о. Спокойной ночи!.. (Выходит в соседнюю комнату.)

Вспышка молнии, могучий раскат грома.

М а р и а м. Опять рушатся скалы, камни летят в пропасть… Леван, сыночек, где ты?

Г о л о с  Л е в а н а. Я у тебя в сердце, мама…

М а р и а м. Приди ко мне, сыночек… Скажи, что с тобой? Я же твоя мама…

Г о л о с  Л е в а н а. Мне плохо, очень плохо, мама. Помоги мне…

М а р и а м. Чем помочь тебе, сынок? Где ты? Я не вижу тебя… Леван, иди сюда!

Гроза прошла. В наступившей тишине слышен скрип отворяемой калитки, шаги, стук в дверь.

Г о л о с  Л е в а н а. Мама!.. Мама, открой дверь, я пришел…

М а р и а м. Входи, сынок! Ты же знаешь, я никогда не запираю дверь на засов…

Открылась дверь. Видна занимающаяся заря. В ее отсвете появляется  Л е в а н, в старой шинели, заросший, похожий на своего отца.

Л е в а н. Не ждала меня?

М а р и а м. Откуда ты пришел?

Л е в а н. Из ада.

М а р и а м. Я не тебя звала, я сына звала.

Л е в а н. Я твой сын.

М а р и а м. Нет, это не ты, это не твое лицо, не твой голос.

Л е в а н. Сегодня день моего рождения.

М а р и а м (поднимаясь). Сынок!.. (Обняла его.) Сегодня дважды день твоего рождения… Это ты… Вернулся! Ах, бедная твоя мать, я подумала грешным делом, что твой отец с того света пришел…

Из соседней комнаты появляется  А н и к о.

А н и к о. Кто там?

М а р и а м. Детка моя, это Леван! Леван вернулся!

Анико хотела было обнять Левана, но, смутившись, кинулась целовать Мариам.

А н и к о. Какое счастье! Какое счастье!

Л е в а н. Кто эта девушка, мама?

М а р и а м. Не узнаешь ее? Это Анико, дочь Сандро. Но мне она стала как родная.

А н и к о. Помнишь, я еще орехи с дерева сбивала и угодила тебе камнем по голове?..

Л е в а н (невольно коснулся рукой головы). А-а… помню… Так это ты, маленькая Анико?

А н и к о. Я не маленькая. Я уже заведую библиотекой.

М а р и а м. Мой сын вернулся как вестник утра. Анико, беги по деревне, кричи: к Мариам вернулся сын!.. Хотя нет… Пусть спят… Сынок, сними шинель. Ты весь промок, ты шел под дождем!..

Л е в а н (снимая шинель). Не хотелось задерживаться.

М а р и а м. Анико, разведи огонь, согрей воды. Пока Леван умоется, приготовь, доченька, еду. У меня что-то сил нет.

А н и к о. Тетя Мариам, я за вашу улыбку готова не знаю что сделать! (Выходит.)

Постепенно светает.

М а р и а м. Почему ты молчишь, сынок? Рассказывай…

Л е в а н (кладет на стол фотографию). Вот, мама, твоя карточка. Хорошо, что она была у меня. А то бы я не вынес этого ада. Я всегда помнил — есть на свете человек, которому я нужен, и только поэтому выжил.

М а р и а м. Я знала, что ты вернешься.

Л е в а н. Ты? Я и то не знал.

М а р и а м. А я знала. Птички мне каждое утро щебетали о тебе… Леван, правда, что ты в лагере убил человека?

Л е в а н. Откуда ты знаешь?

М а р и а м. Мне Тедо из Урави рассказывал.

Л е в а н. Он жив?!

М а р и а м (утвердительно кивнула головой). Он жив. Ты что так долго добирался домой?..

Л е в а н. Оказалось много крутых перевалов на пути, понимаешь?

М а р и а м. Где, здесь, на родине?

Л е в а н. Да, проверяли, достоин ли я вернуться.

М а р и а м. А потом?

Л е в а н. Правда всегда себя оказывает.

М а р и а м. Почему же ты не писал?

Л е в а н. Я и сам не знал, как обернется. Не хотел, чтобы ты думала обо мне плохо.

М а р и а м. Я бы тогда хотя бы знала, что ты жив!

Л е в а н. Когда я ступил на нашу землю, один человек назвал меня предателем. Я хотел его задушить, но потом подумал: нельзя убивать человека за необдуманное слово.

М а р и а м. Правильно.

Л е в а н. Потом мы с этим человеком подружились… Мама, а Серго-то жив?

М а р и а м. Он у нас Герой Советского Союза!

Л е в а н. Что?! Серьезно?!

М а р и а м. Читай. (Подает газету.)

Л е в а н. Ммм… (Читает.) «Это случилось ночью у деревни Дубовка…» (Читает про себя.) Так-так-так…

М а р и а м. Прочитал?

Л е в а н. Да… Мама, тебе-то хорошо, что я вернулся. А вот кое-кому плохо.

М а р и а м. Почему, сынок, плохо?

Л е в а н (погруженный в раздумье). Что же теперь будет?

М а р и а м. Сынок, почему ты так говоришь?

Л е в а н (с внезапным порывом). Хватит с меня, насмотрелся! Хочу покоя! Хочу отдохнуть!..

М а р и а м. Успокойся, сынок. Ты отдохнешь. Я буду стеречь твой покой днем и ночью…

Л е в а н. Мама, мне чужие муки не дадут спать! (Словно размышляя вслух.) Все равно он не скажет правды. Пусть… Только бы меня не трогали…

М а р и а м. О чем ты, Леван?

Л е в а н (так же). Я буду молчать как каменный. Но у страха глаза велики. Он начнет бояться меня. Я ему опасен как живой свидетель, он захочет избавиться от меня…

М а р и а м. С кем ты разговариваешь, сынок?

Л е в а н. Сам с собой… (Взял газету, читает.) «Это случилось у деревни Дубовка…»

М а р и а м. Какое-то божье наказание прямо! Скажи, не мучай меня. В чем дело?.

Л е в а н. Мама, не беспокойся за меня. Я потерял многое в жизни, но не честь и не совесть. Ясно? Серго, наверно, встречали по первому разряду?

М а р и а м. Сынок, это тебе неприятно?

Л е в а н. Не совсем приятно…

М а р и а м. А ты не завидуй, сынок. Для меня твое возвращение дороже всякой славы.

Л е в а н. Да разве я об этом?..

Входит  А н и к о.

А н и к о. Вода готова!

Л е в а н. Ну, вот кто настоящий герой!

М а р и а м. Иди, сынок, помойся! Ты что задумался опять?

Л е в а н (помолчав). А как поживает… Саломе?

А н и к о (быстро). Замуж она собирается!

М а р и а м (выразительно). Анико, у тебя яичница сейчас подгорит, иди!

А н и к о (недовольно). Яичница не сгорит, а вот кое-кто от стыда может сгореть… (Уходит.)

М а р и а м. Саломе закончила институт. Работает врачом у нас в больнице.

Л е в а н. Анико сказала, Саломе замуж выходит? За кого это? Не за Серго ли?

М а р и а м. Да ну, еще ничего не решено. Пусть это тебя не волнует.

Л е в а н. Да меня и не волнует.

М а р и а м. А чего тогда ты так встрепенулся?

Л е в а н. Да ничего…

М а р и а м. Сынок, да расскажи ты наконец, что тебя мучает!

Л е в а н. Расскажу, мама, скоро расскажу…

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Декорация первой картины. Предвечерний час.

Входит  Л е в а н. Он в рабочей одежде, в руках мотыга. Напевает песенку. Из дома появляется  М а р и а м  с пиджаком в руках.

М а р и а м. Что так долго провозился в огороде? За день всех дел не переделаешь. Отдохни.

Л е в а н. Работа — лучший отдых… Правду, мама, говорят, земля — лучшее лекарство для ран, вот я и лечусь землей!

М а р и а м. Да, сынок, и еще говорят, — земля нужна и живым и мертвым… (Присела на скамью, пришивает к пиджаку пуговицу.)

Л е в а н (склонился над кустом роз). До чего подлая штука эти сорняки! Даже розу душат… (Вырывает сорняки под кустом.)

М а р и а м. Ничего, теперь хозяин есть, сорнякам придется плохо.

Л е в а н. Мама, а у тебя и так хороший огород.

М а р и а м. Это не я, это наша Анико старалась.

Л е в а н (подошел к забору). Мама, когда ореховое дерево сажают, весной или осенью?

М а р и а м. Можно и осенью.

Л е в а н. Я хочу у забора посадить. Пусть украшает наш двор.

М а р и а м. И улицу заодно.

Л е в а н. Я так думаю, мама, когда человек в своем саду сажает что-то красивое, то и другим тоже хочется…

Пауза.

М а р и а м. Серго еще не приехал?

Л е в а н. Говорят, сегодня приедет.

М а р и а м. Не особенно приятная ждет его новость. Но что поделаешь, ты тут не виноват.

Л е в а н. Мама, смотри, как интересно получается!

М а р и а м. Что, сынок?

Л е в а н. Утром тень от дома Елены ложится на наш двор, а вечером от нашего дома на ее двор.

М а р и а м. Вот-вот. Из-за этой тени Елена и кричит на меня каждый вечер. Забывает, что тень никогда на одном месте не стоит.

Л е в а н. Да, время идет, а тень всегда пляшет под его дудку.

М а р и а м. И Елене теперь не сладко придется. (Уходит в дом.)

Леван задумался. По улице идет  С а н д р о.

С а н д р о. Сынок, ты что, все в собственном огороде копаешься? Пора бы и в колхозе поработать.

Л е в а н. Вот приедет председатель, поговорю. Может, он меня и примет.

С а н д р о. Да он в ножки поклонится: людей-то не хватает.

Л е в а н. А чего это председатель в городе разгуливает?

С а н д р о. На совещание виноградарей поехал.

Л е в а н. Ну как он, справляется с колхозом?

С а н д р о. И неплохо. При нем в колхозе стало намного лучше. Даже Дом культуры строим.

Л е в а н. А вы не поспешили с Домом-то культуры?

С а н д р о. Это почему же?

Л е в а н. На голодный желудок не до веселья.

С а н д р о. Загадками говоришь, сынок.

Л е в а н. Не знаю, что они там на своем совещании думают. А только вот прошелся я по нашим виноградникам, прямо сердце защемило. Еще несколько таких жарких дней, и листья посохнут на табак. Не на совещаниях сидеть, не Дом культуры строить, а лозы спасать нужно.

С а н д р о. Дождю не прикажешь. С небом не договоришься.

Л е в а н. Ходил я вчера на речку и вспомнил, как мы еще в детстве плотины строили. Иногда, бывало, на два метра воду поднимали — купайся сколько влезет!

С а н д р о. Да, я помню, я тоже купался в вашей запруде.

Л е в а н. Дядя Сандро, а что, если у Черных скал, там, где мост, поставить большую, настоящую плотину? Воду метров на десять можно поднять! А?

С а н д р о. Это трудно.

Л е в а н. Если хорошенько взяться — за неделю можно сделать. Главное, толковое руководство подобрать. Зато воды для поливки виноградников будет сколько угодно.

С а н д р о. Вот приедет Серго, пойдем посмотрим, прикинем… (Помолчал.) Не повезло тебе, сынок…

Л е в а н. Ничего, дядя Сандро, обойдется.

С а н д р о. Где уж! Серго со Звездой возвратился, а ты вот…

Л е в а н. Ничего, дядя Сандро, и для бывшего военнопленного найдется и место на земле и работа. Глядишь, судьба и повернется.

С а н д р о. Судьба капризная штука… Ну, я пойду, сынок… (Уходит.)

Л е в а н. Эх, Серго, Серго… (Идет к своему дому.)

На улице появляется  С а л о м е. Увидела Левана, остановилась. Чуть было не окликнула его, но сдержалась. Л е в а н  скрылся в доме. Саломе долго смотрела ему вслед. Потом медленно идет к дому Елены.

С а л о м е (кричит). Тетя Елена! Тетя Елена!

Е л е н а  выходит из-за дома.

Е л е н а. Что случилось?

С а л о м е. Серго не приехал?

Е л е н а. А что?

С а л о м е. Скульптор разыскивает его по телефону, названивает… Тетя Елена, вы в саду были?

Е л е н а. Я с Даруханой в тенечке сидела. Она мне на картах погадала.

С а л о м е. С Даруханой? Ой, тетя Елена, это же все предрассудки!

Е л е н а. А ты не смейся! Ты бы послушала, что она нагадала! Сказала, Серго скоро повышение получит. Чем над старухой смеяться, пошла бы тоже к Дарухане, она и тебе на счастье раскинула бы карты.

С а л о м е. Ну знаете, если врач начнет бегать по гадалкам, то кто же тогда к нему пойдет? (Хочет уйти.)

Е л е н а. Зайди, зайди, Саломе. Куда ты спешишь?

С а л о м е. Некогда, тетя Елена, я к больному.

Е л е н а. Что, Леван заболел?

С а л о м е. Леван?.. Нет. Я Левана вообще не видела.

Е л е н а. Ой, он так плохо выглядит! Посмотришь на него — испугаешься.

С а л о м е. А что с ним?

Е л е н а. Ничего. Из плена все такие возвращаются, как привидения.

С а л о м е. Зато Мариам наконец с постели поднялась.

Е л е н а. Подойди-ка ближе, что скажу… Она, ведьма, со стыда поднялась с постели. Делает вид, что все в порядке. А сама еле ноги переставляет.

С а л о м е. Да нет, что вы.

Е л е н а. В деревне все кричали всегда — Мариам самая лучшая, самая святая! А теперь язычки-то прикусили…

С а л о м е. Почему? Что же случилось?

Е л е н а. К Левану-то никто почти и не ходит.

С а л о м е. Сейчас ведь пора горячая, некогда людям.

Е л е н а. Э-э, кому нужен бывший пленный!

С а л о м е. Не один Леван был в плену. И ничего плохого о Леване не говорят, не слышала.

Е л е н а. А о Мариам?

С а л о м е. Тоже нет.

Е л е н а. Тогда я тебе скажу, что люди говорят. Была бы, говорят, Мариам хорошей учительницей, она бы воспитала своего сына как надо, настоящим воином.

С а л о м е. Но ведь Леван не изменник.

Е л е н а. Изменник не изменник, а в плену побывал. Вот тебе и самая лучшая женщина в деревне…

С а л о м е. Нет, мы все Мариам любили. И Серго ведь тоже ее воспитанник!

Е л е н а. Мариам только учительница истории, а воспитывала своего сына я!

С а л о м е. Тетя Елена, не радуйтесь чужому горю! Конь о четырех ногах, и то спотыкается. Случилось это с Леваном, могло случиться и с Серго.

Е л е н а. Мой сын скорее бы умер, чем сдался в плен!

С а л о м е. А откуда вы знаете, может, Леван тоже хотел умереть?

Е л е н а. Что-то ты слишком заступаешься за Левана, уж не решила ли снова с ним любовь крутить? Серго хочешь бросить?

С а л о м е. Не известно еще, кто кого первый бросит… Серго сказал недавно, что я люблю командовать мужчинами. А он, мол, этого не выносит.

Е л е н а. Да это он спьяну сболтнул.

С а л о м е. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И вообще Серго последнее время стал избегать меня.

Е л е н а. Что ты, детка! Я такую невестку так просто не упущу. Есть у меня одно приворотное зелье. Я уж позаботилась, достала у Даруханы.

С а л о м е. Тетя Елена, да вы что, с ума сошли?

Е л е н а. Не сошла, не сошла, моя дорогая! Кто примет это лекарство, тот по гроб жизни любить будет. Вот, скажем, Серго будет любить тебя…

С а л о м е. Да ну, тетя Елена, уж если Серго от меня отвернется, никакие ваши зелья не помогут. А вешаться ему на шею я не собираюсь… (Отвернулась, медленно пошла к калитке.)

Е л е н а  махнула рукой, ушла в дом. Саломе остановилась у забора, задумалась. Входит  А н и к о.

А н и к о. Что это ты, Саломе, остановилась на полпути?

С а л о м е. Что? А, это ты, Анико…

А н и к о. Плохая примета — останавливаться на распутье.

С а л о м е (равнодушно). Да, это плохо… Я к Елене заходила по делу.

А н и к о. А глаза глядят совсем в другую сторону.

С а л о м е. Разве?.. Куда это?

А н и к о. Хочешь Левана увидеть?

С а л о м е. Я? Да, но…

А н и к о. Вы что, так до сих пор и не виделись?

С а л о м е. Да, как-то так получилось, не виделись еще. Он, говорят, неважно выглядит?

А н и к о. Почему? Выглядит он еще лучше, чем до войны.

С а л о м е. Это смотря для кого.

А н и к о. На хорошего человека всем приятно посмотреть.

С а л о м е. Тому, кто вернулся из плена, хорошего нечего ждать.

А н и к о. Это смотря кто вернулся.

С а л о м е. Ему только и осталось радости, что в земле мотыгой ковыряться.

А н и к о. А что в этом плохого? Леван честно может смотреть людям в глаза.

С а л о м е. Ты так думаешь?

А н и к о. И можешь быть уверена, Леван долго на мотыге не застрянет.

С а л о м е. На что рассчитывать человеку, от которого все отвернулись.

А н и к о. Ну, положим, не все отвернулись.

С а л о м е. Кто же это, к примеру?

А н и к о. Да вот хотя бы и ты… Зайди, зайди, не съест же он тебя.

С а л о м е. Нет, сегодня не могу… Я зайду завтра.

А н и к о (кричит). Эй, хозяин! Выйди, к тебе гости. Встречай!

С а л о м е (убегая). Нет, нет, сегодня я не могу… (Убежала.)

Из дома выходит  Л е в а н.

Л е в а н. Анико, это ты в гости пришла?

А н и к о. Да нет, твои гости удрали. Видно, хотят с тобой встретиться без свидетелей.

Л е в а н. Саломе?

А н и к о. Угадал.

Л е в а н. Ладно, заходи тогда ты в гости. Идем!

А н и к о. Сейчас приду, только домой на минутку сбегаю… (Уходит.)

Л е в а н (подошел к калитке, посмотрел вслед Анико. Качнул калитку). Все тут разладилось без хозяина!.. (Разыскал топор, принялся чинить калитку.)

Возвращается  С а л о м е. Увидела Левана, остановилась, наблюдает.

Л е в а н (заметил ее). Это ты, Саломе?..

С а л о м е (помолчав). Как ты изменился, Леван…

Л е в а н. С годами все меняется, Саломе, даже калитки, не говоря о людях.

С а л о м е. Решил починить?

Л е в а н. Гости еще придут ли, неизвестно, а калитку починить надо. Раньше многие входили в эту калитку. Теперь другое дело… Дна-три гвоздика вылезли наружу, и гости перестали ходить. Одни платье боятся порвать, другие боятся за свою репутацию. Правда, Саломе?

С а л о м е. Не знаю…

Л е в а н. Как будто я из-за границы заразным вернулся.

С а л о м е. Может, люди в чем и правы?

Л е в а н. А ты как думаешь?

С а л о м е. Люди в деревне разное болтают.

Л е в а н. Это потому ты и не заходила ко мне, что боишься сплетен?

Саломе молчит. Пауза. Входит  А н и к о. Не замеченная ими, отступила в сторону, наблюдает.

С а л о м е. Да что заходить, ты ведь все обо мне знаешь.

Л е в а н. Знаю. Ты не пожалеешь об этом?

С а л о м е. Ну, теперь мне уже поздно грустить… (Заплакала.)

Л е в а н. Ты что это?

С а л о м е. Мне тебя жалко.

Л е в а н. Говорят, любовь ижалость — сестры. Но я этому не верю. Жалеют только собак… А я себя не чувствую несчастным.

С а л о м е. Да, человек привыкает ко всему.

Л е в а н (смотрит в сторону дома Елены). Ты права, человек привыкает ко всему. В этом его счастье и в этом его горе.

С а л о м е. Счастье и несчастье — соседи.

Л е в а н. Как я с Серго или как ты с Серго?

С а л о м е. Не знаю… (Вновь заплакала.)

Л е в а н (бросил топор, вышел на улицу, подошел к Саломе). Не плачь…

Анико расстроилась и медленно пошла по улице.

(Заметив ее.) Анико?!. Куда ты?

А н и к о. Нет, нет… Я не буду мешать вам… (Убегает.)

Л е в а н. Анико! Подожди!.. (Бросился было вслед за ней, но, оглянувшись на Саломе, остановился.)

Саломе вся в слезах уходит. Из дома вышла  М а р и а м.

М а р и а м. Леван, что тут происходит?

Л е в а н. Анико! Анико! (Быстро уходит.)

М а р и а м. Куда ты, сынок?!

Пауза.

Л е в а н  возвращается вместе с  А н и к о.

Л е в а н. Анико, ты что убегаешь?

А н и к о. Ты так был увлечен разговором с Саломе, что даже меня не заметил… Я и подумала, что один человек здесь лишний.

М а р и а м. Ты здесь никогда не была лишней, дочка. Не плачь, Анико, все будет хорошо.

А н и к о. Леван, вот книга, которую ты просил, и вот… (Подает букет цветов.)

Л е в а н. Ох, какой красивый букет! Большое тебе спасибо, Анико!..

М а р и а м. Но самый красивый цветок в этом букете — Анико.

А н и к о. Тетя Мариам, вы меня захвалите…

М а р и а м. Ничего, тебя этим не испортишь.

А н и к о. У каждого свой любимый цветок.

М а р и а м. Но иногда сын может посмотреть глазами матери.

Л е в а н. Может, мама, ты права. Кажется, я уже начинаю кое-что видеть… (Передает букет матери.) Поставь цветы в воду…

Мариам поднялась на крыльцо, поставила цветы в вазу. Затем повернулась, с улыбкой наблюдает за Леваном и Анико.

А н и к о. Если ты любишь цветы, я тебя просто засыплю ими.

Л е в а н. Да ну, цветами засыпают только героев.

А н и к о. А ты разве не герой?

Л е в а н. Возможно, во Франции я и был героем.

А н и к о. Ты для меня и здесь герой.

Л е в а н (смутился). Когда это ты успела сшить такое платье?

А н и к о. Ты заметил, что я в новом?

Л е в а н. Ну, для этого не нужно иметь сто глаз…

А н и к о. Это мама заставила меня переодеться.

М а р и а м. Матери хорошо угадывают мысли своих детей.

Анико запела.

Л е в а н. Ты откуда знаешь эту песню? Это же моя песенка.

А н и к о. Теперь это моя песенка! Она у тебя вылетела, а я ее поймала.

М а р и а м. Когда двое поют одну и ту же песню, значит, это хорошая песня… Ну, дети, пора ужинать! Быстро за стол!..

Л е в а н. Идем, мама!

М а р и а м  уходит в дом. Следом за ней, взявшись за руки, идут  Л е в а н  и  А н и к о.

Темнеет. Зажигается лампочка в доме Мариам и фонарь на улице. Появляются  С е р г о  с чемоданом и  С а н д р о. Подходят к дому Елены.

С е р г о. Придется пока приостановить строительство Дома культуры. Голодному человеку не до песен. Надо спасать лозу.

С а н д р о. Солнце ладонью не закроешь.

С е р г о. Я все время, дядя Сандро, пока ехал, думал…

С а н д р о. Что-нибудь надумал?

С е р г о. Если у Черных скал, около моста, построить плотину, то для поливки виноградников у нас будет вода. Помнишь, раньше мы делали там запруду для купанья?

С а н д р о. И в ней купались вы с Леваном.

С е р г о. Многие там купались.

С а н д р о. Но вспомнили об этом только вы с Леваном. Видно, вы одинаково с ним думаете.

С е р г о. С кем мы одинаково думаем?

С а н д р о. С Леваном. Он мне то же самое сказал.

С е р г о. Какой Леван?

С а н д р о. Леван Джапаридзе. Какой же еще?

С е р г о. Что ты мелешь, дядя Сандро? Когда это он говорил с тобой?

С а н д р о. Сегодня.

С е р г о. Сегодня?.. Ты что? Неужели…

С а н д р о. Да ты, похоже, ничего не знаешь. Значит, за хорошее известие мне с тебя причитается.

С е р г о (глухо). Когда он приехал?..

С а н д р о (не расслышав, восторженно). Эх, какой бригадир возвратился!..

С е р г о (поставил чемодан на землю). Живой… Значит, живой…

С а н д р о (так же, не слушая). Правда, он побывал в плену. Но не беда. Документы у него в порядке. Можно ему доверять.

С е р г о. Да, Левану поверят…

С а н д р о. Давай, зайдем? Он обрадуется…

С е р г о. Нет, не сейчас…

С а н д р о. Так я его позову.

С е р г о. Нет, нет… Не надо, я устал с дороги… еле на ногах держусь… (Рухнул на чемодан.)

С а н д р о. Да что это с тобой, герой? На радостях ноги отнялись?

С е р г о (медленно поднялся). И герой, дядя Сандро, может упасть.

С а н д р о. Ничего, поднимется и останется героем.

С е р г о. Дядя Сандро, как ты думаешь?.. Если со мной что-нибудь случится, Левану можно поручить постройку плотины?

С а н д р о. Скажешь тоже! Да что с тобой может случиться? Ведь ты же у нас — кремень!

С е р г о. Ты лучше скажи — сможет?

С а н д р о. Если люди пойдут за ним, конечно, сможет.

С е р г о. Я скажу — они пойдут.

С а н д р о. А ты где будешь? Ты что, опять уезжаешь?

С е р г о. С человеком все может случиться.

С а н д р о. Иди, парень, отдыхай. А то сегодня ты что-то заговариваешься. Спокойной ночи!..

С е р г о. Спокойной ночи!.. (Зашел в свой двор, остановился.) Дядя Сандро, передай, чтобы вторая и третья бригады завтра с утра начали переброску камня от Дома культуры к Черным скалам.

С а н д р о. Вот это деловой разговор! Узнаю председателя! А то — случится, не случится, слушать тошно…

Серго прошел к своему дому, снова в нерешительности остановился, поставил чемодан на землю, присел на него.

(Подошел ко двору Мариам.) Мариам! Мариам!

Из дома выходит  М а р и а м.

М а р и а м. Что кричишь, Сандро? Пожар?

С а н д р о. Моя дочка у тебя?

М а р и а м. А где же ей быть?

С а н д р о. У тебя что, медом намазано?

М а р и а м. Для Анико в моем доме даже перец сладок.

На веранде появились  А н и к о  и  Л е в а н.

А н и к о. Отец, ты за мной?

С а н д р о. Беда, совсем девка от дома отбилась.

М а р и а м. Невесты всегда вон из дому норовят. Обычное дело.

С а н д р о. Анико, ты хоть сегодня пойдешь домой?

А н и к о. Отца надо послушаться! Спокойной ночи!

Л е в а н. Завтра придешь?

А н и к о. А ты мне про Францию расскажешь?

Л е в а н. Да ну, неохота об этом вспоминать… Тяжело.

М а р и а м. Поделишься горем, полгоря с себя сбросишь. Тебе нечего от людей скрывать.

Л е в а н. Зачем это мне?

А н и к о. Если расскажешь — приду.

Л е в а н (помолчав). Приходи… Я не только о Франции расскажу…

А н и к о  и  С а н д р о  уходят.

Мама…

М а р и а м. Что, сынок?

Л е в а н. Больше не отпускай Анико домой.

М а р и а м. Почему, мой дорогой?

Л е в а н. Понимаешь, мама… Так приятно видеть вас вместе.

М а р и а м. И мне приятно, сынок… Пойдем, отдохнешь…

М а р и а м  и  Л е в а н  входят в дом.

С е р г о (подошел к забору, разделяющему дворы, словно продолжая разговор). Леван, Леван. Уйти бы мне отсюда насовсем… А как бросить свою работу? Несколько лет труда, не жалея сил… Люди полюбили меня… Доверяют… Если остаться здесь — слева пропасть; справа ущелье… А дороги впереди нет… Эх, Леван, Леван… Ты все расскажешь, не сегодня так завтра, ты обязательно расскажешь… И люди не простят мне. Такое не прощается… Ну и что же? Ну и снимут с председателей. Но ведь руки у меня свои, не одолжил у соседа… Работать я имею право!.. Если народ, как волка, из деревни не прогонит… Да ну, что гадать!..

Входит  С а л о м е.

С а л о м е. Тетя Елена! Тетя Елена!

Г о л о с  Е л е н ы. Он еще не приехал!

С а л о м е. А скульптор все провода оборвал, звонит и звонит по телефону! Говорит, Серго ему договор срывает!

С е р г о (поднимаясь). Скажи своему скульптору, что я не буду ему позировать!

Из дома вышла  Е л е н а.

Е л е н а. Сынок, что ты стоишь там один в темноте?

С е р г о. Да, действительно темно, мама, везде темно…

С а л о м е. Серго, ты что — вообще отказываешься позировать?

С е р г о. И еще передай скульптору, пусть он вырубит простой камень мне на могилу, если я буду того достоин.

Е л е н а. Сынок, тебя что, сглазили там, в городе?

С а л о м е. Серго, ты что? Так ты скоро и свою звезду спрячешь!

С е р г о. Саломе, прошу тебя… Уходи!..

С а л о м е. Человек из плена возвратился, и то голову гордо держит!

Е л е н а. Саломе! Молчи!.. Молчи…

С е р г о. Старую любовь вспомнила?

С а л о м е. При чем тут любовь? Ты ведешь себя как тряпка!

С е р г о (кричит). Мама! Уведи ее, а то… я за себя не ручаюсь!..

С а л о м е. Не кричи, герой! Я и сама уйду! (Уходит.)

Е л е н а. Саломе!.. Да что же это такое, господи!.. Серго, какая тебя муха укусила?.. Что все это значит?!

С е р г о (помолчав). Это значит одному счастье, другому горе, мама…

Е л е н а. Сынок?!.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Проходная комната в доме Елены. Посредине стол, вокруг него стулья. Одна дверь в смежную комнату, другая на веранду. У стены тахта. Над ней портрет Серго с Золотой Звездой на груди. Рядом — портрет его отца.

Утро. С е р г о  полулежит на тахте. Из смежной комнаты входит  Е л е н а, направляется к выходу.

С е р г о. Мама, ты куда?

Е л е н а. Я хочу узнать, что с тобой произошло.

С е р г о. Снова ты к этой ведьме?

Е л е н а. Да, тебя сглазили! Иначе что же тогда с тобой?

С е р г о. Эх, мать, если бы ты знала…

Е л е н а. Я знаю одно — скоро свадьба!.. А ты ходишь как в воду опущенный.

С е р г о. Да не до свадьбы мне…

Е л е н а. Вот наказание господне мне с тобой!

С е р г о (о своем). Герой умирает один раз, а трус — сто раз… Незачем тебе ходить к Дарухане, мать. Вот скажу правду и умру один раз. Слушай меня. Это случилось ночью, у деревни Дубовка…

Затемнение.

В темноте видны вспышки выстрелов, слышен грохот боя. Небо рассекают лучи прожекторов.

Укрытие. С е р г о  и  Л е в а н в военной форме. Леван в бинокль рассматривает небо.

Л е в а н. А ты знаешь, Серго, ведь не все звезды светят собственным светом.

С е р г о. Что ж они, у соседей воруют?

Л е в а н. Почти… Не имея собственного, они светят отраженным светом. А нам кажется, что это настоящие звезды.

С е р г о. Ну и хорошо. Нам от этого ни холодно ни жарко…

Л е в а н (помолчав). Ты домой давно не писал?

С е р г о. А зачем писать? Пока мое письмо дойдет, меня, может, и в живых уже не будет. Нечего писать.

Л е в а н. И Саломе не пишешь?

С е р г о. Нет… А ты?

Л е в а н. Она мне даже карточку прислала.

С е р г о. Любит.

Л е в а н. Может быть.

С е р г о. Факт!.. Дай кисет…

Л е в а н. Ты что?! Курить на наблюдательном пункте?! Я тебе дам!..

С е р г о. А помнишь, как мы в школе курили, в рукав?

Л е в а н. А как кашляли после этого?!

С е р г о. Ну не томи, давай кисет…

Л е в а н. Погоди!.. Что-то загудело… (Всматривается в темноту.) Так и есть — танки лезут. Передай на командный. Быстро!

С е р г о (в трубку). «Сокол»! «Сокол»!.. Я «Терек»!.. На нас ползут жуки… (Левану.) Сколько?

Л е в а н. С десяток будет.

С е р г о (в трубку). Десять!.. Каштаны? Есть!.. «Сокол»! «Сокол»!.. Молчат… Слышишь, Леван, связь оборвалась…

Л е в а н. Ну и черт с ней!.. Давай в запасной окоп! Живо!!

С е р г о. Леван, ты что собрался делать?

Л е в а н. Как что?! Отбиваться!..

С е р г о. С ума сошел!! Да они передавят нас, как мышей!!

Л е в а н. А ты что?! Хочешь пятки смазать?

С е р г о. Леван…

Л е в а н. Живо в запасной окоп!.. Ну, ты чего копаешься?

С е р г о (помедлив, с внезапной злостью). А ну тебя к черту!.. (Поднялся, пошел.) Тоже мне, храбрец нашелся…

Л е в а н (в руках автомат). А ну, Серго, назад!

С е р г о (остановился). Стреляй!.. Лучше смерть, чем плен.

Л е в а н (опустил автомат). Уходи… Я один останусь…

С е р г о. Эх ты, Леван!.. (Пошел.)

Неподалеку грохнула мина.

(Упал.) Подстрелил все-таки, друг называется.

Л е в а н (бросился к нему). Не болтай глупости… Это мина. (Перетягивает Серго в укрытие.) Вот бинт, перевяжись. Мне некогда…

С е р г о (испуганно). Леван!..

Л е в а н. Я пошел…

С е р г о. Удираешь, храбрец?!

Л е в а н. Дурак!.. Танки под носом… (Убегает.)

Серго весь сжался, затих. Грохот танков усиливается. Разрывы гранат. Вспышки пламени. Автоматная очередь. Крики.

Г о л о с  Л е в а н а. А-а, черт!..

Выкрики на немецком языке. Одинокий выстрел. Все стихло. Затемнение. Пауза.

Г о л о с  С е р г о. Потом наши пошли в наступление. Меня нашла медсестра Зина, как сейчас помню ее… Она вызвала капитана. Я слышал их разговоры, как я уничтожил шесть танков. Я хотел сказать, что это неправда… А потом я ничего не помню, потерял сознание… и то мгновение стало роковым…

Зажигается свет. Госпиталь. На больничной койке  С е р г о. Возле него  м е д с е с т р а.

М е д с е с т р а (с газетой в руках). Сергей! Сергей! Поздравляю!..

С е р г о. С чем, сестра? У меня день рождения не скоро.

М е д с е с т р а. А при чем здесь день рождения! Рядовому Беришвили Сергею Дмитриевичу присвоено звание Героя Советского Союза! Вот!..

С е р г о (не сразу). За что?..

М е д с е с т р а. Как за что? Ты же один отбил танковую атаку и при этом поджег шесть вражеских танков!

С е р г о. Кто? Я?!.

Затемнение.

Зажигается свет. Комната в доме Елены.

С е р г о (продолжает). Я хотел сказать правду, но не решился сразу… Не посмел… А потом привык… Но часто по ночам мне слышится голос Левана: «Брат, почему, по какому праву ты носишь мою звезду? Тебе не стыдно?..» А что я могу ему ответить?.. Стыдно сойти с коня и пересесть на осла… А ведь со мной получилось еще похуже…

Е л е н а. Какой ужас!.. Горе мне!.. Как теперь я посмотрю людям в глаза?.. А Мариам… О-о!.. Что же ты сразу-то не сказал правду? Почему не признался?

С е р г о (после паузы). Теперь вот скажу… Пока еще Леван сам не рассказал.

Е л е н а. Не дури! Мы погибнем!..

С е р г о. Я ничего не знаю… Уехать, что ли, или совсем уйти…

Е л е н а. Броситься со скалы? О господи!

С е р г о. Да я и сейчас как мертвец…

Е л е н а. Слушай, сынок, а какие у Левана есть доказательства? И кто ему поверит? Он же в плену был!

С е р г о. Мама, у совести нет зубов, но кусаться она умеет… У Левана нет доказательств. Да он в них и не нуждается. Ему достаточно моей честности.

Е л е н а. Честность — это не кандалы, чтобы в них мучиться.

С е р г о. Если бы у каждого были такие кандалы, тогда в мире не знали бы настоящих кандалов… (Поднялся.) Пойду к Левану!..

Е л е н а. Позориться? Не пущу!..

С е р г о. Мама, да пойми же ты… (Махнул рукой, опустился на стул.)

Пауза. Входит  Л е в а н.

Л е в а н. Мир вашему дому, соседи! Здравствуй, Серго!

С е р г о. Здравствуй, Леван!

Е л е н а. Дай боже и тебе всегда мира!

Л е в а н. Я и так мирный, соседка. Видишь, пришел невооруженный. Брать ничего не собираюсь…

С е р г о. Мама, накрывай на стол.

Л е в а н. Погоди ты со своим столом… Серго, почему ты не пошел на Черные скалы? Народ ведь тебя ждет.

С е р г о. Нездоровится мне что-то…

Л е в а н. Ты председатель или нет?

Е л е н а. Не ходи, сынок. Ты ведь заболел… Лучше сядьте за стол, поговорите… (Хлопочет.)

Л е в а н. Ладно, будь по-твоему. (Пауза.) Серго, чего ты от меня бегаешь?

Серго молчит.

(Кивнул на портрет Серго.) Раньше на этом месте висела наша с тобой фотография. Помнишь, мы после выпускных снимались…

С е р г о. Наверно, мать сняла… (Пауза. Нервно курит.) Леван… Помнишь, тогда… Пристрелил бы ты меня лучше.

Л е в а н. Ты что? У меня бы рука не поднялась на тебя.

С е р г о. А теперь вот… Арба перевернулась… С плохой дорожки на хорошую уже поздно и возвращаться.

Л е в а н. Это ты про какую арбу вспомнил?

С е р г о. Про мою… И твою… В общем, нашу.

Л е в а н. Может, на хорошую дорожку и не вернуться, но арбу стоило бы поставить на колеса…

С е р г о. Мама, стопками у нас только лекарство пьют…

Е л е н а. Хорошо, сынок, хорошо…

Л е в а н. Слушай, люди-то про тебя хорошо говорят.

С е р г о. Да, как будто.

Л е в а н. Это хорошо, когда человек достоин своей славы.

Е л е н а. Ешьте, пожалуйста, хачапури.

Л е в а н (взял стакан). Будьте здоровы все в этом доме! (Пьет.)

С е р г о. Будем здоровы! (Пьет.) Закуривай!.. (Предлагает папиросы.) Теперь уже не надо прятать папиросу в рукав… (Деланно рассмеялся.)

Л е в а н. Не курю, брат. Дал слово.

С е р г о. А я, брат, и теперь не могу без папиросы.

Л е в а н. Мы в лагерях не то что от табака, от хлеба отвыкли.

Е л е н а. Я ему всегда говорю: закоптишь себе сердце этим проклятым табаком. Оно у тебя почернело, наверно, уже от сажи.

Л е в а н. Ничего, если сердце чернеет от сажи — беда невелика.

Е л е н а. Выпейте за то, чтобы Серго тоже бросил курить… (Взяла бутылку, чтобы наполнить стаканы, и опрокинула солонку.) Ах!.. Соль просыпала! Это к ссоре…

Л е в а н (смеясь). Да ну, тетя Елена, это дело поправимое… (Взял щепотку соли, бросил через левое плечо. Смеется вместе с Серго.)

С е р г о (помолчав). Да… Ну, как добирался?

Л е в а н. Пришлось ехать чуть ли не по тем самым местам, где воевали… У земли раны затянулись. Где были окопы, там поля… А вот у людей еще не все зажило.

С е р г о. Выпьем за то, чтобы и наши раны скорее затянулись.

Пьют. Леван поставил на стол недопитый стакан.

Е л е н а. Нет, нет, сынок! Вино не девушка, не любит, когда с ним заигрывают. Пей до дна!

Л е в а н. До дна так до дна! Я же у друга в доме… (Допил.)

Елена наполнила стакан Серго, повернулась к Левану, опрокинула наполненный стакан в сторону Левана.

Е л е н а. Ой, господи! Вы пьете, а я как пьяная.

Л е в а н (вскочив со стула). Сначала вы соль рассыпали, потом вино разлили… К чему бы это, тетя Елена?

С е р г о. На костюм не попало?

Л е в а н. Стул залило.

С е р г о. Садись сюда. Мама, дай другую тарелку.

Л е в а н. Впредь наука — не садись туда, откуда скоро встанешь… А еще старики говорят: сменить за столом место значит переменить судьбу… (Смеется.) Ну и пусть меняется!.. Как по-твоему, Серго?

С е р г о. Предрассудки все это.

Л е в а н. Да, что ни говори, вино разлилось неспроста. Ведь говорят: если опрокидывается стакан с вином, значит, чья-то душа требует поминовения… (Берет стакан.) Выпьем, Серго, за отца твоего, Дмитрия! Он, может, погиб, как герой. А похоронили, наверно, у того же окопа, где его убили. И может быть, никто не вспомнит о герое, кроме его родных.

С е р г о. Аминь! За тех, кто не вернулся!

Обмакивают в вино ломтики хлеба, затем пьют.

Е л е н а  снова наполнила стаканы, вышла.

Л е в а н. Ты что молчишь? Не ожидал, что я вернусь?

С е р г о. А мне теперь все равно.

Л е в а н. Не скажи. Если бы я погиб, ты бы жил спокойно. Точно?

С е р г о. А я и сейчас живу спокойно, чего волноваться?

Л е в а н (наклонился к Серго, качнул пальцем Звезду на его груди). Блестит…

С е р г о (глухо). Я твою славу не крал…

Л е в а н. Я понимаю…

С е р г о. Я только на одно мгновение поддался слабости.

Л е в а н. И это я понимаю…

С е р г о. А потом уже было поздно. Вот и вся моя вина… (Пауза.) Леван, что же нам делать?

Л е в а н. А что тебе твоя совесть подсказывает?

С е р г о. Леван, прошу тебя, как человека, не рви душу…

Л е в а н. Серго, веришь, мне тоже тяжело. Ладно. Живи.

С е р г о (помолчав). Ну, допустим, я отказался. И что дальше?

Входит  Е л е н а  с бутылкой вина, наполнила стакан, пододвинула к Левану.

Е л е н а. Выпей, Леван, свеженького. Специально для тебя принесла.

Л е в а н. Спасибо, тетя Елена. За здоровье двух матерей, двух соседок, двух вдов!

Пьют.

Е л е н а. Спасибо, Леван.

Л е в а н (отставил стакан). Кажется, я выпил лишнее…

С е р г о. Что с тобой, Леван? Ты как-то даже побледнел…

Е л е н а (спокойно). С вином пришло, с вином и уйдет… (Наполняет стаканы.) Выпей, Леван.

Л е в а н. Ладно, хватит с меня. (Помолчав, к Серго.) Я слышал, ты женишься?

С е р г о. Все может быть… Выпьем по последней, Леван…

Л е в а н. Что за ерунда! (Потер пальцами виски.) Тетя Елена, это что у вас за вино?

Е л е н а (суетливо). Вино? Обыкновенное вино, сынок. С нашего виноградника… (Быстро выходит.)

С е р г о. Леван, что с тобой?

Л е в а н. Чем ты угощаешь?!

С е р г о. Не понимаю?!

Л е в а н. Зачем ты это сделал, Серго? Я же сказал — живи спокойно… Черт, как больно!..

На пороге показалась  Е л е н а, наблюдает.

С е р г о. Леван, о чем ты говоришь?

Л е в а н (с трудом). Серго… Я знаю… У тебя есть пистолет… Почему ты не застрелил меня?.. Как мужчина…

С е р г о. Мать?!.

Е л е н а (бормочет). Не знаю, не знаю, ничего не знаю…

Л е в а н (медленно поднялся, пошатнулся). Какая же ты падаль, Серго… (Шатаясь, направляется к двери.)

С е р г о. Леван! Вот мой пистолет! Убей меня!.. (Положил пистолет на стол.)

Л е в а н (слабо махнул рукой). Э, наверно, и пистолет на тебя похож — даст осечку…

Елена бросилась, быстро убрала пистолет.

Помни, Серго, и это у тебя на совести… (Уходит.)

С е р г о. Леван!.. (Круто повернулся к Елене.) Мать, что ты наделала?!

Е л е н а (суетливо). А что я особенного сделала, сынок? Человек давно не пил. Ну и подействовало…

С е р г о. Лжешь!! Что ты подмешала в вино?

Е л е н а (бормочет). Клянусь богом, ничего плохого… Я хотела, как лучше… Видно, эта слепая ведьма перепутала…

С е р г о. Опять с Даруханой связалась?!

Е л е н а. Я же хотела, чтобы Леван снова полюбил тебя, как брата… Клянусь богом, я не хотела ничего плохого Левану!

С е р г о. Да перестань ты причитать! Сейчас же иди туда! Ты знаешь, какое зелье подмешала в вини. Иди, скажи, пока не поздно!..

Е л е н а (упрямо). Не пойду!

С е р г о. Пойдешь! Силой отведу!.. Если Леван умрет, мне тоже не жить…

Е л е н а (уцепившись за него). Нет, нет, нет!.. Сначала убей меня!..

С е р г о. Задушу!.. (И сразу обмяк, бросился ничком на тахту, зарыдал.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Обстановка первой картины. М а р и а м  чистит ковер, наброшенный на забор. Ей помогает  А н и к о.

А н и к о. Мама сегодня меня ругала. Ты, говорит, совсем от дома отбилась…

М а р и а м. А мне самой уже скучно без тебя. Я к тебе привыкла, бесенок.

А н и к о. А Леван?

М а р и а м. Сын совсем другое дело. Пойми, женщина без женщины лишается языка… Скажи своей матери, что это я не отпускаю тебя.

А н и к о. Ты-то не отпускаешь… А вот придет время, в доме появится другая хозяйка и погонит меня…

М а р и а м. Другая? А, вот ты о чем думаешь!.. Это было давно… Так, детское увлечение.

А н и к о. Старая любовь не ржавеет. Маркам. Успокойся, Анико. На днях Саломе войдет в дом Елены невесткой.

А н и к о. А может, и не войдет.

М а р и а м. Почему же? Серго неплохой парень и к тому же герой. А Саломе любит героев.

А н и к о. А по-моему, Леван герой. Настоящий!

М а р и а м. Это ты верно подметила, Анико… Хорошая будет у меня невестка.

А н и к о (смутилась). Тетушка Мариам!

М а р и а м. Или ты не собираешься замуж? А может быть, свекровь не нравится или сваха нехороша?

А н и к о. Знаете, тетя Мариам…

М а р и а м. Ты зови меня лучше мамой. Мне так хочется.

А н и к о (смутилась еще больше). Пойду посмотрю, как там на кухне. (Ушла в дом.)

М а р и а м. Жизнь проходит! Один цветочек вянет, другой расцветает.

Во дворе Елены появляется  Л е в а н, шатаясь, идет к своему двору. Вошел в калитку, падает.

Л е в а н. Мама!..

М а р и а м. Горе твоей матери!.. (Бросилась к нему.) У них был? Напоили?

Л е в а н. Хуже сделали… (С трудом приподнялся, сел.)

М а р и а м. Ты не похож на пьяного.

Л е в а н. Пил.

М а р и а м. Вино или отраву?

Л е в а н. И то и другое.

М а р и а м. Зачем, зачем же ты пошел без меня?

Л е в а н. Мама, мама… Кто же мог подумать?.. Ох, жжет…

Из дома появляется  А н и к о.

А н и к о. Леван!.. Мама, что с ним? (Расплакалась.)

М а р и а м. Больного слезами не лечат. Беги, позови врача!

А н и к о. Ее?!

М а р и а м. Она врач!

А н и к о. Горе мне!.. (Убегает.)

М а р и а м. Горе нам!..

Л е в а н. Мама, у нас есть теплая вода?

М а р и а м. Есть, сыночек, есть.

Л е в а н. Говорят, помогает в таких случаях…

М а р и а м  помогла  Л е в а н у  подняться, повела в дом. Пауза. Вбегают  С а л о м е и А н и к о.

С а л о м е. Где он?

Г о л о с  М а р и а м. Сюда, сюда!

С а л о м е уходит в дом. Появляются  С е р г о  и  Е л е н а. Анико подошла к двери дома, заглядывает.

С е р г о. Анико, как Леван?

А н и к о. А?.. (Обернулась.) А-а, это вы… Ему лучше, кажется.

Г о л о с  М а р и а м. Кто там?

М а р и а м (выходя из дома). А-а… Правду говорят: соседи первыми узнают о беде… Он спасен на горе врагам. Анико, помоги Саломе…

А н и к о  идет в дом.

И еще говорят: правда может оживить мертвого! Вы что, пришли насладиться моим горем?

Из дома выходит  С а л о м е.

С а л о м е. Тетя Мариам, как это произошло?

М а р и а м (смотрит на Серго и Елену). Он вдруг ни с того ни с сего заболел!

С а л о м е. Хорошо, что догадались дать ему теплой воды. Он пил вино?

М а р и а м. Пил.

С а л о м е. Вероятно, в вине была какая-то ядовитая примесь.

М а р и а м. Не знаю, не знаю доктор… Я тоже пила вино из этого кувшина и, как видишь, ничего.

С а л о м е. Покажи мне этот кувшин.

М а р и а м (смотрит на Серго и Елену). Э, все обошлось… Не помню, куда я поставила этот кувшин… Некоторые думают, что Мариам овца… Но я могу отомстить! И отомщу!

С а л о м е. Кому?

М а р и а м. Тому, кто посягнул на жизнь моего сына.

С а л о м е. Кто же он?

М а р и а м (смотрит на Серго и Елену). Кто?.. Яд.

С а л о м е. Тетя Мариам, вы еще в состоянии шутить?..

М а р и а м. Когда шутишь, горе превращается в радость… Саломе, ты уходишь?

С а л о м е. Опасность миновала. Я здесь больше не нужна. А лекарство пришлю.

М а р и а м. Зачем же еще кого-то беспокоить?.. (Зовет.) Анико!

Из дома появляется  А н и к о.

Анико, пойди с Саломе за лекарством…

А н и к о. Иду, тетя… мама…

С а л о м е  и  А н и к о  уходят. Пауза.

М а р и а м. Ну, дорогие соседи!.. Что молчите?

С е р г о. Тетя Мариам, я не знал… Клянусь!

М а р и а м. Не знал, что Леван выживет? Да?!

С е р г о. Тетя Мариам, поверьте мне!..

М а р и а м (перебивает). Кому верить?! Вам?!. Уходите…

С е р г о  и  Е л е н а  медленно уходят. Пауза. Из дома появляется  Л е в а н.

Л е в а н. Мама, где Анико?

М а р и а м. Сынок, зачем ты поднялся?

Л е в а н. Где Анико?

М а р и а м. Пошла за лекарством.

Возвращается  Е л е н а.

Е л е н а. Мариам!

М а р и а м. Снова пришла? Зачем?! Уходи!

Е л е н а (сдерживая рыдания). Не могу!.. Я должна… Не могу… (Падает на колени.) Мариам, не погуби мою душу!..

М а р и а м. О чем ты просишь?! Ведь не я, а ты хотела погубить… Не ползай на коленях, я не икона… Уходи!

Е л е н а. Горе мне!.. (Шатаясь, медленно уходит.)

Л е в а н (помолчав). Мама, что ты задумала?

М а р и а м. Если бы ты погиб, я тоже умерла бы… Не прощу!

Л е в а н. Ты хочешь пойти сказать… А ты знаешь, что будет потом?

М а р и а м. Об этом им раньше надо было думать!

Л е в а н. И ты подумай, мама…

Слышны взрывы.

Рушат Черные скалы.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Обстановка пятой картины. Утро следующего дня. Стол так и остался неубранным. С е р г о  сидит на тахте с пистолетом в руках.

С е р г о. Надо кончать…

Входит  Е л е н а. На плечах у нее черная шаль. Серго прячет пистолет.

Мама, ты куда?

Е л е н а. Иду, сынок, заявить на себя. Я должна успеть раньше Мариам…

С е р г о. Мама, я сам…

Е л е н а. При чем здесь ты, это я виновата. Мое чистосердечное признание, может, учтут. Может, и простят…

С е р г о. А если не простят?

Е л е н а. Не простят — ну что же, иногда и яд бывает сладок.

С е р г о. Мама, не уходи, прошу тебя!..

Е л е н а. Мне надо, надо.

С е р г о. Мама, если тебе дорога моя и твоя жизнь — не уходи!

Е л е н а. Моя жизнь?.. Моя жизнь, сынок, теперь гроша ломаного не стоит, ты должен жить!.. Не отпустят меня — смотри за домом. Свадьбу не отменяй… Если эта врачиха заартачится, не принимай близко к сердцу. Невесты на земле никогда не переведутся. У тебя жизнь впереди… (Идет к двери, останавливается.) Берегись Мариам и Левана. Кто знает, что они придумают…

С е р г о. Мама! Не оставляй меня одного…

Е л е н а (не слушая его). Иду, сынок, делать нечего!.. Береги себя… (Уходит.)

С е р г о. «Береги себя»… Зачем, на позорище?!. Хорошему же ты меня, мама, учишь… (Глядя на свой портрет.) Это ты — моя черная судьба! Ты умрешь!.. (Стреляет в портрет. Горько усмехается.) Оказывается, я еще неплохо стреляю. Прямо в сердце… Ты! Смеешься, герой?!. Чему радуешься?.. Нет… Моего позора никто не увидит… (Медленно подносит пистолет к виску.)

Вбегают  Л е в а н  и  М а р и а м.

Л е в а н (бросился к Серго). Ты что, с ума сошел?.. (Отнимает пистолет, передает матери.) Решил геройство самоубийством проявить?!

С е р г о. Опять мгновенья не хватило… Всю жизнь так! (Обессиленно опустился на стул, склонился над столом.) Лучше убей меня, Леван… Освободи…

М а р и а м. Хорошо ты надумал от себя сбежать… Серго! Человек должен при жизни оправдаться, чтобы никто не проклинал его в могиле!.. Где твоя мать?

С е р г о. Пошла в суд, заявить…

М а р и а м. Ох, безумная! Леван, быстро верни ее!..

Леван направился к выходу. Ему навстречу вбегает  Е л е н а. Увидела пистолет в руках Мариам и склонившегося на стол Серго.

Е л е н а. Убила!!.

М а р и а м. Не думай, что все такие, как ты… У нас не было ни яда, ни пули… (Положила пистолет на стол.) Это мы взяли у твоего сына…

Е л е н а. Он сам?!.

Л е в а н. Выстрел вроде был, но крови нет.

Серго поднял голову, Елена этого не замечает.

Е л е н а. Горе мне!.. Я же спрятала эту проклятую штуку.

М а р и а м. Плохая ты мать, Елена. Не слышишь, как бьется сердце твоего сына.

Е л е н а (робко приблизилась к Серго). Ой, сыночек, надежда моя…

С е р г о. Мать, перестань…

Е л е н а. Сыночек мой!.. (Обнимает его.)

Г о л о с  С а н д р о. Елена! Елена!

Е л е н а (в окно). Что тебе, Сандро?

Г о л о с  С а н д р о. Мне вроде послышался выстрел. Не у вас стреляли?

М а р и а м (быстро подошла к окну). Серго в коршуна стрелял и промахнулся.

Е л е н а. Сандро, заходи в дом!

М а р и а м. Кто тебя просил его приглашать?

Г о л о с  С а н д р о. Некогда! Спешу к Черным скалам!..

Пауза.

М а р и а м. Леван, запри дверь.

Е л е н а. Мариам, это мой дом!

М а р и а м (не слушая). Открой окно пошире… Порохом пахнет.

Е л е н а. Мариам, здесь я пока еще хозяйка! Почему ты заперла дверь?

М а р и а м. Боюсь, что все-таки побежишь заявлять… Я сама пришла судить тебя!

Е л е н а. Говорят, страшен судья, ослепленный гневом.

М а р и а м. А может, я что хорошее тебе скажу…

Е л е н а. Мед с ядовитого цветка тоже будет ядовитым.

М а р и а м. Мед не ваше вино.

Е л е н а. Не играй со мной, как кошка с мышью… Я не боюсь… Я пойду и сама расскажу о своем преступлении… (Порывается к дверям, но Мариам преграждает ей дорогу.) Пусти!..

М а р и а м. Елена, останься!.. Суд сам пришел к тебе. Суд совести… (Указывая на Серго и Левана.) Ответчик и истец здесь… Вот мы здесь две матери. Кто лучше тебя может защитить сына? Какой судья обвинит страшнее, чем я?

С е р г о. Хватит комедию ломать! Хотите убить меня — давайте кончайте скорее!

Л е в а н. Спокойно, Серго, спокойно.

М а р и а м. Что скажет истец?

Л е в а н (помолчав). Серго сам признался, что героем его сделало мгновение слабости. Теперь он для всех — герой. Героем он стал за чужой подвиг. Но я ничего не хочу менять в этом деле. Пусть все остается как есть. На мой век дел хватит. Мне хорошая работа — самая высокая награда.

М а р и а м (Левану). Почему Серго хотел тебя убить?

Е л е н а. Мариам, мой сын не виноват. Это я!

М а р и а м. Спасаешь его?

Е л е н а. Я хотела спасти… Нет, совсем не так, как ты думаешь…

М а р и а м. А как же? Ох ты, Елена! Ты же в церковь ходишь, молишься… Как же ты бога не побоялась?

Е л е н а. Грех, совершенный ради сына, — не грех. Я желала ему счастья.

М а р и а м. Счастье твое с червоточиной.

Е л е н а. Какое ни на есть, а все же счастье.

М а р и а м. Ничего себе мамаша! Ты в какой Библии нашла, что можно убивать? Хотя бы ради родного сына!

Е л е н а. Бог свидетель, я не хотела убить Левана!

М а р и а м. А чего же ты хотела?

Е л е н а. Я хотела, чтобы Леван не мешал Серго. Чтобы Леван любил Серго как раньше.

С е р г о. Будь проклята эта слепая ведьма!

М а р и а м. Какая ведьма?

С е р г о. Да эта Дарухана, колдунья проклятая! Это она дала матери какое-то приворотное зелье.

М а р и а м. Ах вот что, Дарухана виновата!.. (Елене.) А ты, значит, невинная овечка?.. Ты добрая, ты хотела для сына только счастья. А злая ведьма Дарухана все перепутала?.. Ах, какие же вы тут красивые сказки рассказываете!

Е л е н а. А что бы ты сделала на моем месте? Ну?

М а р и а м. Я тоже мать. И я поняла бы твое горе. И никогда, слышишь, никогда бы я не подняла руку на безоружного. Что тебе стоило прийти, рассказать мне все как сестре. Ни один человек в мире не узнал бы!

Е л е н а. Это любовь к сыну меня свела с ума.

М а р и а м. Ты что скажешь, Серго?

С е р г о. Она виновата.

Е л е н а. Сынок!..

С е р г о. Да! Ты и меня толкала в пропасть.

М а р и а м. Слышишь, Елена?

Е л е н а (не сразу). Что я могу сказать, если даже родной сын меня обвиняет… (Неожиданно падает на колени перед Мариам.) Казни! Казни меня, я заслужила!..

М а р и а м (не сразу). А что ты сделала бы с человеком, который хотел убить твоего сына?..

Пауза.

Молчишь?.. Стань на мое место, посмотри моими глазами, рассуди моим умом и отвечай!.. Я жду!

Е л е н а. Мариам… Я вдвойне заслуживаю кары… Ведь это зелье… Я готовила его для своего сына… (Плачет.)

М а р и а м. Ты плачешь… Плачь, Елена. Каждая твоя слеза капает бальзамом на мое израненное сердце… Если бы Леван умер — я бы вашу семью уничтожила под корень. Он жив, в этом ваше спасение… Елена, смирись, не за что тебе меня ненавидеть. Оставим внукам добрую память о себе… (Помогает Елене подняться.) Я сама мать, я прощаю матери…

Е л е н а. А-а!.. Ты хочешь, чтобы люди говорили: вот какая Мариам хорошая! Елена-то дрянь, а Мариам ее великодушно простила!

М а р и а м. У маленьких людей маленькие мысли… Поверь, Елена, мне не нужно твое унижение. О том, что случилось, знаем только мы четверо. Больше никто, никогда, ничего не узнает. И пусть наша совесть будет тому залогом!

С е р г о. А мне что делать?

Л е в а н. Пусть все будет, как было.

С е р г о. Убиваешь меня своим великодушием?

Л е в а н. Ошибаешься, Серго. Я тебе просто верю.

С е р г о. Да я не смогу после всего этого смотреть тебе в глаза… Лучше пойти в райком и заявить…

Л е в а н. Иди-ка ты лучше на стройку, к Черным скалам! Люди тебя ждут. Земля на виноградниках сухая… Поработаешь — может, и правда станешь героем. Хватит о себе думать, подумай о людях.

Стук в дверь. Елена открыла. Входит  А н и к о.

А н и к о (с газетой в руках). Мама! Вот в газете…

М а р и а м. Что в газете, доченька?

А н и к о. Леван… О Леване напечатано, что он воевал во Франции как герой! Партизан Жан Верлен в своем дневнике написал. Слышишь, Леван!.. Как я рада, мама!..

Л е в а н. Лучше бы ты, Анико, нарвала в поле цветов и принесла. Как в тот раз. Ты все о славе думаешь, а мне не до славы было. Хорошо, что до партизан добрался.

С е р г о (Елене). Мама, ты чего опять плачешь?

М а р и а м. Пусть плачет. Это мать плачет. Ее слезы дорогие. (Обняла Елену.) Ладно, ладно. Будем жить. Давай живи по-новому. (Пошатнулась.)

Л е в а н, А н и к о (бросились к ней). Мама, что с тобой? Тебе плохо?

М а р и а м. Как я устала… Но мне хорошо… Хорошо… Какая я все-таки счастливая!..

Конец.

1959 г.

Перевод Л. Андриевич.

СВЯТЫЕ В АДУ Драматическая поэма

Их могил уже мы не застанем,

Имена рассеяны их в прах.

Памятника нет с напоминаньем

О святых и славных их делах…

Вам истлеть бесследно не дано.

Вечно живо, цело и сохранно,

Что в веках оставило печать…

Николоз Бараташвили

АВТОР О СВОЕЙ ПЬЕСЕ

В этой пьесе я постарался изобразить действительные события, которые происходили на Крымском полуострове с конца 1941 до мая 1942 года. Тогда с десантными катерами в Феодосию из Новороссийска были переброшены советские воины.

Я как бывший солдат считаю моим писательским и гражданским долгом оживить судьбы тех неизвестных героев.

Сейчас, когда вновь собираются фронтовые друзья, страшные тяготы военного времени часто вспоминаются со смехом. Но мы, солдаты, умели смеяться даже в трудных условиях войны. Помню, когда на нас падали бомбы, мы укрывались, готовые землю головой просверлить, но потом вставали, смотрели друг на друга и почему-то смеялись. Почему смеялись, сами не знали. Может, оттого, что остались живы, или наш собственный вид вызывал смех. До сих пор этот смех остается загадкой. Мы смеялись над чем-то или над кем-то, смеялись и над собой.

Я старался оживить в пьесе смех военного времени, смех трагикомический. Пусть зритель (читатель) «Святых в аду» не удивляется, если он будет смеяться и тогда, когда нужно плакать.

О войне написано много. Раньше писали по-другому: больше внимания уделяли батальным эпизодам, часто приукрашивали события. Сейчас народ смотрит на войну другими глазами. В этом взгляде больше раздумья.

Издалека многое видится по-новому. Для пьесы нужен драматический конфликт, бурные страсти, вызванные столкновением положительных и отрицательных героев. В «Святых» этот закон драматургии как-то нарушен. Оригинальность пьесы, я считаю, — отсутствие в ней отрицательного героя. Все действующие лица — люди с чистой совестью. Этим я хотел подчеркнуть, что Отечественная война для нашего народа была священна. В этой войне победила именно ярость добрых людей и поставила на колени ярость озлобленных. В этой страшной войне побеждало не только наше оружие, а еще больше — наша человеческая вера. Отрицательным героем пьесы является война, похожая на ад. Чистоту наших людей ничто не могло сломить. В этом аду мои герои сохраняют человечность и чистоту. Их беспокоит судьба Родины и судьбы друг друга. Они ненавидят войну и хорошо знают, что груз войны нелегок и эту ношу все несут поровну, чтобы победить.

После войны прошло много времени. Родившиеся тогда дети сейчас старше моих героев. Я хочу, чтобы эта молодежь знала, что думали те люди, которые жертвовали собой ради их счастья, во имя будущего.

Я ровесник моих героев, и я пишу о том, что они не смогли рассказать сами.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КОБЕРИДЗЕ МИРИАН.

КАНДЕЛАКИ МАЙЯ.

ДЖОНДЖО.

НАДЕЖДА, старушка.

НАСТЯ, молодая женщина.

КАПИТАН.

СОЛДАТЫ:

САВЛЕ — высокий, плечистый, немного неуклюжий.

ЭМЗАР — молодой и очень живой, любит петь и шутить, во время разговора водит пальцем по носу.

НИКО — ему сорок с лишним лет, молчалив, часто говорит сам с собой, разводит руками, пожимает плечами.

ВАЛИКО — разведчик.

ШИО }

АМИРАН } — братья.

СЕРГО.

ШАЛВА.

ВАЖА.

БОСАЯ ДЕВУШКА.

Время действия конец 1941 года — май 1942 года.

Место действия Крымский полуостров. Керчь. Новороссийск.

МОРЕ ВЫБРОСИЛО МЕРТВОГО НЕМЦА

Уходящая вдаль дорога сливается с багряным небом. Все вокруг имеет кровавый оттенок. Где-то бьется о скалистый берег море. Шум прибоя напоминает грохот пушек. Два скрещенных луча прожектора покачиваются в небе как огромная буква «Х».

Слышится гул самолета.

Опускается занавес — разрушенная бомбами, пробитая снарядами стена.

Входит  М и р и а н  и пишет на стене углем: «Новороссийск. Декабрь, 1941». М и р и а н  уходит.

Стена поднимается. Вновь видна дорога. На небе зажглось большое солнце, окруженное тучами. В глубине сцены появляются  с о л д а т ы  и с любопытством оглядываются вокруг. Приостанавливаются. У  А м и р а н а  на плече вместе с винтовкой висит пандури.

М и р и а н (увидел в стороне кого-то и нерешительно окликнул). Диана! Диана! Нет, вроде не она.

Э м з а р. Кто это — Диана?

М и р и а н. Диана? Эх!.. Если бы меня спросили, что такое любовь, я бы ответил: все люди — дети любви. Человек рождается от любви и живет ради нее. С тех пор как себя помню, я всегда кого-нибудь любил. В первом классе рядом со мной посадили девочку с веснушками. Домой я прибежал радостный и еще от ворот крикнул тете: «Тетя, сегодня в школе я нашел себе любовницу!» Тетя расхохоталась: «Что же ты не привел ее к нам вдом?» «Я приглашал, она отказалась», — ответил я. Тогда любовница нужна была мне, чтобы с ней играть в мячик. Другой любви я еще не знал. Вскоре мою веснушчатую подругу перевели в соседний класс. Повесть о моей первой любви на этом закончилась. Потом ко мне подсадили чернявую девчонку, которая всегда была надутая и меня вообще не замечала. Я и в нее влюбился. В десятом классе в нашей школе появилась девочка в матроске — Диана. Она приехала с родителями из города. Со мной стало твориться что-то невообразимое. Я смотрел в книгу, а видел ее глаза… И я понял, что ко мне пришла совсем другая любовь… Что называется, настоящая. Но я так и не решился ни разу заговорить с Дианой. Закончив школу, она уехала из нашего района. Рассказывали — вышла замуж…

Где-то стреляют.

Н и к о. Вот тебе и Новороссийск!

С е р г о. Боишься, Нико-джан?

Н и к о. Я не за себя волнуюсь, мне что… Но у меня пятеро детей, пятеро: одна девочка и четыре мальчика, мал мала меньше! Старшему тринадцать лет, а младшему год и девять месяцев. (Показывает фотографию.)

Шио что-то записал в блокнот. Солдаты запевают боевую песню. На дороге появляется  с т а р ш и н а  В а ж а.

В а ж а. Ну-ка, ребята, приведите себя в порядок! Сейчас придет капитан, вас перераспределят. Кто у вас запевала?

Э м з а р (вытянулся в струнку). Я.

В а ж а. А ну-ка, спой!

Эмзар запевает.

(Начинает подпевать ему.) Молодец! Так пойдем, поможешь мне сгрузить ящики.

Э м з а р. Вот тебе и на! Зачем тогда заставил меня петь?

В а ж а. Потом и в хор запишу! Вновь прибывшие, перестаньте курить, уже темнеет! Почти каждый день город бомбят. (Мириану.) Ты старший группы? Надо следить за людьми! (Эмзару.) Соловей, пошли!

Уходят.

М и р и а н. Гасите ребята!

Все погасили курево, кроме Валико. Мириан подошел к нему и прикладом винтовки ударил о землю, намекнул без слов, — гаси, мол. Валико хладнокровно сдвинул шапку на лоб и пустил дым Мириану прямо в лицо. Мириан вновь спокойно стукнул прикладом о землю.

В а л и к о (бросает курево и затаптывает). Тебе-то что, ты не куришь. Теперь даже горечь эту нельзя курить, когда захочется. (Достает из кармана свирель-саламури и начинает играть.)

А м и р а н (взял пандури, подошел к Савле и крикнул ему в ухо). Бух!

Савле испугался. Амиран засмеялся, начал играть на пандури.

С а в л е. Мириан, сейчас нас перераспределят, будь другом, не бросай меня. Куда тебя зачислят, туда и меня запиши! Не оставляй меня с этими баламутами. Ты ученый, я на тебя надеюсь.

М и р и а н. Будь спокоен, дорогой Савле, пока я жив…

С а в л е. Силенка-то у меня есть! Во!

А м и р а н. Сила есть, ума не надо, понял?

С а в л е (добродушно улыбаясь). Сейчас как дам, своих не узнаешь!

С е р г о. Эй, Нико, чем это у тебя вещмешок набит?

Н и к о. Ты что… сам, что ли, не знаешь?..

С е р г о. Откуда ж мне знать?

Н и к о. Гороховый концентрат и сухари!..

С е р г о. Запас на целый год? Смотри не надорвись.

Н и к о. А мне охота таскать, какое твое дело? И в спину пуля не попадет! Это у меня вместо брони, понял?

С е р г о. Ты бы еще глыбу взвалил на себя, тогда бы и бомбы тебе были нипочем.

Э м з а р (входя). Ребята, я видел немца! Море его выбросило. Разбух, как бурдюк.

С а в л е (хватается за винтовку). Он с ружьем?

Э м з а р. Да, на плече ружье, а за спиной — гаубица.

С а в л е. Правда?!

Э м з а р. Эх ты, соображай! Этого немца, наверно, в Крыму убили, что же он, до сих пор плавает с ружьем?

С а в л е. Говорят, у немцев тысяча хитростей.

А м и р а н. Да, говорят, в Крыму жуткая заваруха.

Ш а л в а (Эмзару). А он точно мертвый? Как бы фрицы не устроили нам ловушку!

Э м з а р. Пойди проверь, он еще там. Никуда не убежал.

М и р и а н  уходит, остальные глядят ему вслед.

Ребята, смотрите, к нам девушка идет! (Запевает песню.)

Все подтягивают. Вдруг завыла сирена. Загрохотали зенитки. Солдаты разбегаются в разные стороны и ложатся где попало. Нико взваливает на плечи свой мешок и мечется из стороны в сторону. Почти одновременно на сцену вбегают  М и р и а н  и  М а й я. Ложатся рядом. У Майи санитарная сумка через плечо. Где-то разорвалась бомба. Наступила тишина.

М а й я (встает и отряхивается). Вставай, боец, все улетели.

М и р и а н (взглянул на Майю и от удивления замер). Диана?!

М а й я. Я не Диана, ты ошибся. Ребята! Это вы вновь прибывшие?

В а л и к о. Извини, как тебя зовут, девушка?

М а й я. Майя… Майя Канделаки.

М и р и а н. Ты из деревни, где церковь Святого Николая?

М а й я. Нет. Я из Мцхеты, где храм Светицховели. Канделаки повсюду зажигали свечи в церквах. Отсюда и наша фамилия. (Протягивает Савле индивидуальный пакет.)

С а в л е. Зачем это?

М а й я. Ты что, до сих пор не видел индивидуального пакета?

С а в л е. Я думал, это что-то другое. (Прячет пакет.)

Э м з а р. Дорогой санинструктор, если в придачу к этим тряпкам ты выдашь мне немного спирту, я повешу твою карточку в церкви как икону и буду на тебя молиться.

М а й я. А где ты возьмешь церковь, чтоб ее повесить?

Э м з а р. Церковь у меня в сердце.

Майя раздает индивидуальные пакеты. Мириан не отрываясь смотрит на нее.

Э м з а р (напевая, подходит к Майе и вытягивается перед ней). Девушка, давайте хоть поухаживаю за вами, разрешите мне быть вашим кавалером.

М а й я. Сначала научитесь ухаживать, дорогой!

Э м з а р. Если бы я все знал, кто бы меня взял в армию? Я еще ни разу с девчонкой под руку не гулял, хотите верьте, хотите нет. Разрешите узнать, каким медом вы мазаны.

М а й я. Кавалеру следовало бы сначала представиться даме.

Э м з а р. Ваш покорный слуга Эмзар Джибути, танцор и певец, ныне солдат. (С уважением поклонился и хотел было взять ее за руку.)

М а й я (отстраняется). Не надо быть надоедливым. (Быстро уходит.)

Опешившего Эмзара подталкивают солдаты.

М и р и а н. Ну что, Эмзар, отказала?

Э м з а р. Видать, недотрога. Но неизвестно, кому от этого хуже. Недаром говорится: «Женщины, которые в молодости избегают мужчин, в старости горько об этом жалеют».

М и р и а н. Все-таки не стоило навязываться, совесть надо иметь.

Э м з а р. Плевать мне на совесть. Я надел шинель, стал солдатом, и все. (К Валико.) А солдату что нужно? Хорошенько выспаться и досыта нажраться, потом хорошенько напиться и… наконец, бабу…

В а л и к о (перебивая). Золотые слова!

Э м з а р. Мне все равно какая, лишь бы юбка. Как ты думаешь, ночью удастся нам смотаться в город? Провались все пропадом, будет что вспомнить на том свете. Может быть, нас завтра пошлют на фронт! Не умирать же мне, ни разу не повалявшись с бабой? Если ты не пойдешь, я попытаюсь один. (Мириану.) Пойдешь?

М и р и а н. Посмотрим.

Входит  В а ж а.

В а ж а. Встать! Ну-ка, ребята, становись! Наш новый командир идет.

М и р и а н. А он строгий?

В а ж а. Я не знаю. Утром нас выстроили, поставили белокурого капитана и по-русски объявили: отныне командиром смешанного батальона будет Кузнецов. До сих пор все наши командиры грузинами были… Вон он идет.

М и р и а н. Становись!

Солдаты строятся.

Э м з а р. Вылитый русский.

А м и р а н. А каким же должен быть Кузнецов?

Э м з а р (к Важа). До сих пор вы по-грузински рапортовали?

В а ж а. Да… Ведь батальон был грузинский и…

Э м з а р. А если еще раз по-грузински попробовать? Мы же новички и как будто не знали…

В а ж а. Джибути! Не хулигань! (Бежит навстречу командиру.)

Э м з а р. Мириан, братец, уступи! Дай я отрапортую.

М и р и а н. Уступить, ребята?

Солдаты соглашаются.

Ладно, черт с тобой. (Становится в строй на место Эмзара.)

С е р г о. А что ты будешь рапортовать?

Э м з а р (заговорщицки). «Товарищ капитан! Во вновь прибывшей группе все в порядке… Очень хочется мне ночку с твоей женой провести!» Ну как?!

С е р г о. Прекрасно! Давай, давай, Эмзар-джан!

Ш а л в а. Чертов хвост, влипнешь ведь!

Н и к о. Смотри, сынок…

Э м з а р (жестом останавливает Нико). Равняйсь! Смирно!

Входит  к а п и т а н.

(Рапортует по-грузински.) Амханаго капитано, ахал чамокванил джгуфши квелафери ригзеа… Шенс цолс ки гавехунтруце шуагамисас!

Несколько солдат еле сдерживают смех. Важа опешил, пальцем грозит Эмзару.

К а п и т а н (Эмзару). Как ваша фамилия? Это тоже надо докладывать!

Э м з а р (весело). Рядовой Эмзар Джибути, товарищ капитан!

К а п и т а н. Значит, вы умеете говорить по-русски? Переведите рапорт!

Э м з а р (растерянно). Вай! Я… Я… сказал… что во вновь прибывшей группе все в порядке…

К а п и т а н. Вы еще что-то сказали. Ну?!

Э м з а р. Товарищ капитан, я… я…

К а п и т а н. Ладно, вольно!

Э м з а р (солдатам). Вольно!

К а п и т а н. Молодец, четко отдали рапорт, но переводить четко не умеете!

Солдаты вновь еле сдерживают смех.

Капитан обходит строй, оглядывает всех. Солдаты улыбаются.

(Приостановился перед Эмзаром.) Хорошо, раз вы не умеете, я сам переведу. Значит — вам очень хочется с моей женой ночку провести?

Эмзар растерялся.

(По-грузински.) Исе, ше гмертдзагло наметани гулкетили копилхар!.. Однако многого вы захотели…

Э м з а р. Вай?! (Отступает назад.)

К а п и т а н. Значит, с моей женой ночку провести? Была бы жена, я бы и сам не прочь.

Э м з а р. Извините, товарищ капитан, откуда я мог знать, что вы…

К а п и т а н. Я вырос в Грузии, хоть и русский.

Ш а л в а. Говорил же я тебе, говорил же! Поваляешься теперь на гауптвахте!

Э м з а р. Что же мне?..

К а п и т а н. Ничего, бывает. Раз мы оба холостяки, придется кое-что потерпеть. (Улыбается.) А теперь давайте познакомимся. Я — командир батальона Леонид Федорович Кузнецов. (К Шио.) Фамилия?

Ш и о (выступил вперед). Шио Харадзе.

А м и р а н (тоже выступил вперед). Амиран Харадзе.

Капитан с удивлением смотрит на них.

Ш и о, А м и р а н (вместе). Мы братья, товарищ капитан!

С а в л е. Савле Гловели.

К а п и т а н (смотрит на его ноги, обутые в чувяки). Это что? Партизанить собрались? Вы когда-нибудь слыхали, чтобы солдаты носили чувяки? Надеть сапоги!

С а в л е. Стоптались они у меня, товарищ капитан! Мне еще повезло, шкуру на чувяки достал, а то бы совсем босиком ходил.

К а п и т а н. Истоптались или продал?

М и р и а н. Они у него действительно порвались, товарищ капитан!

К а п и т а н. Ого, глядите, защитник появился! Сам он что, без языка?

С а в л е. Кто бы купил эту рвань?

К а п и т а н. Выбросил?

С а в л е. Нет, пока нет. Здесь они у меня, в мешке! (Поворачивается спиной к Мириану.)

Мириан достает из его вещмешка сапоги.

Один сапог порвался — ни подошва, ни голенище никуда не годятся. Не буду же я в одном сапоге ходить!

К а п и т а н (к Важа). Товарищ старшина, смените ему сапоги!

С а в л е. Как же он сменит, если в целой армии нет сапог моего размера! Если сошьет кто-нибудь, другое дело.

К а п и т а н. А какой вы номер носите?

С а в л е. Не знаю… Кажется, сорок девятый.

К а п и т а н. Ого!

С а в л е. Я же не виноват… Пока у меня усы не выросли, обуви мне не покупали. Так я и бродил босиком по лесам и горам.

М и р и а н. Ему и эти сапоги один добрый человек стачал, до этого из покрышек обувку носил. Может быть, найдется здесь сапожник…

К а п и т а н. Трудновато. Что мне теперь с вами делать?

С а в л е (наивно). Если в армии нет подходящей мне обуви, отошлите меня домой. Буду помогать отцу, у него семеро малых детей на шее сидят.

К а п и т а н. Ладно, ладно, придумаем что-нибудь. (Мириану.) Ваша фамилия?

М и р и а н. Мириан Коберидзе.

К а п и т а н. Вы всех защищаете?

М и р и а н. А если человек не виноват?

К а п и т а н. Дома вы чем занимались?

М и р и а н. В университете учился на юридическом. Взяли со второго курса.

С е р г о (выступает вперед). Серго Тбилели. Я, товарищ капитан, барабанщик. Если понадобится…

К а п и т а н. Нет, пока барабан нам не нужен. Пушки будут барабанить.

Солдаты по очереди выступают вперед и представляются.

Н и к о. Кудаури Нико. У меня пятеро детей, одна девочка, четыре мальчика. Мой отец погиб в первую мировую войну, трое сирот нас осталось…

Ш а л в а. Цамцидзе Шалва, Шалико. Я не совсем здоров, уважаемый товарищ старший капитан.

К а п и т а н. А ты крепись, не болей.

В а л и к о. Валико Яшвили, разведчик.

К а п и т а н (отходит и издали оглядывает шеренгу). Идите сюда!

Савле выступил вперед.

Нет, нет, вот вы! (Показал на Мириана.)

Мириан выходит из строя и вытягивается.

Черные усы, конечно, красиво, но зачем эта бородища? Вы что, по случаю траура не бреетесь?

М и р и а н. Я хочу смерть отпугнуть, товарищ капитан!

К а п и т а н. Где вы видите смерть? Разве время умирать? Сегодня же сбрейте бороду, а то здешние девушки вас испугаются!

Мириан возвращается в строй.

Вы с дороги, вам надо в баню. Старшина!

В а ж а. Слушаю, товарищ капитан!

К а п и т а н. Отведете их в баню, а потом погрузите на корабль.

Ш а л в а. Так скоро?

А м и р а н. На голодный желудок какая баня. Я есть хочу, как волк!

В а ж а. Паек получили?

С е р г о. Пока сюда добрались, все съели.

В а ж а. Ты что, не солдат?

Ш а л в а. А что, у солдата желудка нет, желудка нет, да?

В а ж а. Солдат, если понадобится, две недели язычок от ботинка должен жевать и на этом продержаться.

К а п и т а н. Все понял, солдат? (Собирается уйти.)

М и р и а н. Товарищ капитан, одну минуту!

Капитан остановился.

Море выбросило труп немецкого солдата.

К а п и т а н. Вы что, боитесь мимо идти?

М и р и а н. При чем тут страх? Мертвый немец уже не тот немец. А покойника, кто бы он ни был, похоронить надо.

К а п и т а н (задумался). «Мертвый немец уже не тот немец. А покойника, кто бы он ни был, похоронить надо». Правильно. Пойдем, покажете дорогу!

М и р и а н. Направо! Шагом марш! Идут.

Ш а л в а. Может, труп немца заминирован? Что за народ, что за люди? Зачем туда идти? (Переходит в конец строя.)

НАШЛИ ВРЕМЯ ТАНЦЕВАТЬ

Опустилась стена. Входит  Э м з а р, пишет: «Куда мы едем?» Слышен звон корабельного колокола.

Стена приподнялась. Палуба корабля. Вдали прожектора написали на небе огромный «Х». Слышны возгласы, крики. Голос: «Куда нас везут?» С о л д а т ы  складывают на палубе ящики со снарядами и по лестницам спускаются вниз. С а в л е  несет сапоги. С е р г о  плохо себя чувствует, видимо, его укачало. Палуба почти опустела. М и р и а н, приподняв воротник, поеживаясь, ходит взад-вперед, кого-то ищет.

Э м з а р. Мириан! (Подходит к нему.) Ну что, узнал, куда мы едем?

М и р и а н. Ничего не узнал, Эмзар. Майя внизу?

Э м з а р. Да. Она в брюхе корабля. Никак не могу поймать ее одну.

Проходит  С е р г о, прикрывая рот рукой.

(Ему вслед, напевает.) «Пароход идет-идет, качается!..»

С е р г о. Иди ты!.. (Убегает.)

Э м з а р. Достается бедняге!

М и р и а н. Пойдем поможем, а то как бы за борт не свалился!

Идут вслед за Серго. Слышится песня.

Выходят  М а й я  и В а л и к о.

М а й я. Отстань от меня, убери руки!

В а л и к о. Что случилось? У меня на руках колючки?

М а й я. Я никого не просила провожать меня. Это у царицы была свита, а мы простые солдаты. Как ты, так и я.

В а л и к о. Ты смотри, если меня обидеть, я беспощаден, так и знай!

М а й я. Сначала ты вчерашнее вспомни.

В а л и к о. А что вчера было?

Справа появляется  А м и р а н и издали наблюдает за ними.

М а й я. Не помнишь?.. Кто ночью подкрадывался ко мне? Думаешь, я тебя не узнала? Ты уже совсем совесть потерял!

В а л и к о. Кто подкрадывался к тебе?

М а й я. Одолжи у кого-нибудь зеркало. Кто по морде получил? До сих пор видно. Еще легко отделался.

В а л и к о. Ты что, угрожаешь? Ничего, мы еще встретимся! (Уходит, по дороге зло оглядывается.)

А м и р а н (заиграл на пандури, подошел к Майе).

Майя берет у Амирана пандури и напевает, чтобы подразнить Валико. Амиран подпевает ей, победоносно поглядывая на Валико. Тот, махнув рукой, скрывается. М а й я  прекращает петь, возвращает пандури Амирану и спускается по лестнице.

А м и р а н. Вот молодец! (Засмеялся.)

Шио, до сих пор издали наблюдавший за братом, тоже рассмеялся.

Чего ты смеешься?

Ш и о. Чудной ты, вот чего… хочешь игрой на пандури море, что ли, успокоить?

А м и р а н. А ты своими байками все пробавляешься?

Ш и о. У кого это байки, осел?

А м и р а н. Сам ты осел, даже хуже! Ах ты!

Братья начинают бороться: то один оказывается подмятым, то другой. Входит  В а ж а.

В а ж а. Джибути! Джибути! (Старается разнять борющихся, но его тоже повалили.)

Теперь они все втроем катаются по палубе. Наконец Важе удается разнять братьев.

Это вы? А я-то думал, что это Джибути! Братья, корабль поломаете! Зачем ссоритесь, чего не поделили?

Ш и о. Ничего. Нам мешает старшина Важа Кобахидзе.

В а ж а. Может, не мешает, а помогает? Вы ведь братья, предупреждаю, если между вами встанет девушка, несдобровать вам.

А м и р а н. Это не твоя забота! (Закинул пандури за спину и направился к лестнице.)

В а ж а. Ты что днем, что ночью не расстаешься с этим пандури. Повенчался с ним, что ли?

А м и р а н. А я скорей от ружья откажусь, чем от пандури! (Уходит.)

В а ж а (к Шио). Ну как твои дела? Выучил до конца «Витязя в тигровой шкуре»?

Ш и о. Немного осталось, три строчки. Как будто тебя это интересует!

В а ж а. Почему бы и нет… Это тоже…

Показалась  М а й я.

Ш и о. И она тоже интересует, да?

Важа смутился.

Что-то стало холодать…

В а ж а (ежится). Нет, мне не холодно… Майя, ведь правда, потеплело?

Ш и о. Да, тебе сразу теплее стало. (Спускается вниз.)

В а ж а (грозит ему пальцем). Хорошо, хорошо!.. (Оглядывается вокруг, оправляет одежду и подходит к Майе.)

Она, присев на ящик, читает письмо.

Ты что читаешь, оторвись, посмотри, небо какое! И небо и море как твои глаза!

М а й я. Избитые слова, скажи что-нибудь новенькое.

В а ж а. Тебе не страшно быть одной среди стольких парней?

М а й я. Нет.

В а ж а. Эта куртка очень идет тебе. (Дотрагивается до нее рукой.)

М а й я (отстраняется). Знаю.

В а ж а. Не сердись, а то скоро состаришься! (Вновь дотрагивается до нее рукой.)

М а й я (вскакивает). Что тебе от меня надо, дядечка?

Входят  С е р г о, М и р и а н  и  Э м з а р.

В а ж а. Дядечка?!. Я думал, тебе холодно, дай, думаю, согрею…

С е р г о, М и р и а н, Э м з а р (запели).

В а ж а. К политзанятиям подготовиться! (Грозит им.) О, Джибути! Джибути! (Быстро спустился вниз.)

С е р г о. Разве сейчас будут политзанятия? Ой! (Прикрывает рот рукой.) Вах, что за напасть на меня, это море!

Майя подает ему таблетку.

Спасибо тебе, Майя! (Идет к спуску.) Вах, это проклятое море позорит меня перед всеми! (Уходит.)

М и р и а н  тоже спускается по лестнице.

Э м з а р (подбрасывает в воздух котелок, ловит его, потом, глядя на Майю, запевает песню).

В морской пустыне, подобно райскому саду, расцвела девушка… Ту девушку звали Майей…

М а й я. Убирайся, болтун! Тебя еще тут не хватало!

Э м з а р. А я сразу в тебя влюбился, разве я виноват? Штыком распишемся на прикладе винтовки. Что, не хочешь? Бумага в наши дни ничего не стоит, девочка.

М а й я. Я уже не девочка, у меня муж есть.

Э м з а р. Так я и поверил. Ты не научилась еще врать, за это ты мне и нравишься.

М а й я. Я люблю одного человека, оставь меня!

Э м з а р. Возможно, голубка. Все кого-нибудь любят. Но, бывает, встречают кого-то получше и прежнюю любовь забывают. Что, твой герой красивее меня?

М а й я. И чего тебе в армии делать? Тебе больше подходит на мосту милостыню просить… Может, ты оставишь меня в покое?

Э м з а р. Покойный дедушка завещал мне: если тебе в жизни попадется что-то хорошее, хватай скорее, пока другие не схватили…

М а й я. Сейчас как врежу сумкой! Надоел!

Э м з а р. Сделай милость, век буду молиться на тебя.

М а й я. На что, на меня или на мою сумку?

Э м з а р. И на тебя и на твою сумку… На вас обеих…

М а й я. А если бы знал, что в сумке нет спирта, ты бы тогда так не ворковал, трепач.

Э м з а р. Спирт горит синим пламенем, а это цвет твоих глаз. Поэтому я и люблю его. А так — что спирт? Ну выпьешь, согреешься, забудешь горе, запоешь — и ничего больше…

М а й я. Когда дети дурачатся, еще можно терпеть, но когда взрослый парень кривляется, тошно становится.

Э м з а р. Мир не перевернется, если ты поднесешь мне сто грамм.

М а й я. Хороша же я буду, если каждому из вас стану подносить по сто грамм! А когда беда случится, кто вам поднесет?

Э м з а р. Поднесут. А ты вообрази, что меня уже ранили. Должна же ты на меня хоть немного спирту вылить? Вот и отдай сейчас мою долю, а то смотри заснешь, весь украду.

М а й я. Гром не из тучи, а из навозной кучи.

Э м з а р. Такому хорошему мальчику ты не дашь два глотка спирта? Я же не прошу ничего другого.

М а й я. О чем еще ты можешь просить, попрошайка несчастный?! С тобой по-человечески слово скажешь, а ты уже на голову садишься. Иди отсюда, пока цела твоя тухлая башка.

Э м з а р. Откуда ты знаешь, что она тухлая? Нюхала? (Делает вид, что рассердился, и поет.)

Это о тебе сказано! Не везет нам с тобой, мой пустой котелок. (Уходит.)

М а й я (смотрит ему вслед с жалостью). Что вас ждет?

На палубу поднимается  М и р и а н, увидев Майю, подошел.

М и р и а н. Майя, случилось что-нибудь?

М а й я. Нет, ничего.

М и р и а н. А все-таки?

М а й я. Да ничего… Ничего не случилось.

М и р и а н. Тогда чего ты такая злая?

М а й я. Нахальные вы все. Осточертели со своими дурацкими комплиментами… Сыта я по горло вашей любовью, того и гляди подавлюсь.

М и р и а н. Что делать? Скучно ребятам, вот они и чешут языки.

М а й я. Нахальство это, вот что…

М и р и а н. Извини, я не хотел тебя обидеть. (Пошел, вдруг остановился.)

М а й я. Я не на тебя обиделась, а на других. Ну что стоишь? Собрался уходить, так иди!

Мириан пожимает плечами. Слышен гул самолета.

(Смотрит в небо. Вдруг оживляется и восторженно машет рукой.) Эй, эге-ге-гей!

М и р и а н. Ты чего так машешь рукой, как будто знаешь, кто сидит в самолете!

М а й я. А все равно… Это наш… он ведь нас сторожит! Если бомба в корабль попадет, то все потонем!

М и р и а н. Уж тебя-то обязательно спасу, я плаваю, как утка.

М а й я. Зато я совсем не умею плавать. Если ухвачусь за тебя, мы вместе потонем.

М и р и а н. Меня не потопишь…

М а й я (взглянула на него и, словно вспомнив что-то хорошее, улыбнулась. Потом вновь уставилась в небо). Ночью я видела сон. Меня мучила жажда. А я была в пустыне. Вдруг, откуда ни возьмись, появился один хороший парень и протянул мне хрустальный стакан с чистой водой.

М и р и а н. Это, наверное, был тот парень, что ждет тебя дома?

М а й я. Дома меня никто не ждет. Тот, кого ты имеешь в виду, тоже в армии. Закончил летные курсы, а еще он парашютист.

М и р и а н. Теперь все понятно. Может, это он сторожит нас? Нет, не нас, а тебя. Летает над твоей головой, чтоб никто тебя не обидел.

М а й я. Все может быть, все может быть…

М и р и а н. Гляди, летает… Если он сейчас увидит, что я стою около тебя, то сбросит бомбу прямо мне на голову.

Гул самолета постепенно утихает. Майя вновь взглянула на Мириана и задумалась.

М а й я. Да… Трудно… Где бы найти такого защитника, которому можно верить!

М и р и а н (помолчав). Майя, я могу ради тебя убить человека. Вернее, не ради тебя, а если кто тебя обидит. Пусть твой летчик тебя сверху оберегает, а я стану на земле защищать. Пока я буду рядом, можешь на меня рассчитывать. Но мы на войне, Майя, и не всегда я смогу быть рядом с тобой. (Достает из-за пазухи платок и повязывает Майе на голову.)

М а й я. Чей это такой красивый платок?

М и р и а н. Когда я уходил в армию, меня провожала сестренка. Нам нужно было перейти снежный перевал. Сестренка насильно сунула мне свой платок и сказала: «Завяжешь уши, если застанет буран». Она сейчас совсем одна…

К а п и т а н (входит). Уютное местечко вы нашли. (Дотронулся до платка Майи, потом посмотрел на Мириана.) Глядите, чтобы у меня без этого… Здесь вам не игрушки, здесь война!

М и р и а н. Товарищ капитан, насчет нас можете быть спокойны.

К а п и т а н. Ладно, верю, верю. Я пошутил.

М и р и а н. Верить-то верите, да не совсем. Вот скажите, куда мы идем? Мы что, с корабля бросимся и военную тайну выдадим рыбам?

На палубу поднялся  Н и к о, уставился в небо.

К а п и т а н (Мириану). А что, вам интересно?

М и р и а н. Очень.

К а п и т а н. Идем на штурм Феодосии. Придет подкрепление, будем пробиваться вперед, чтобы ударить по оккупантам в Керчи с тыла. Вот вся наша военная тайна.

М и р и а н. Спасибо за доверие, товарищ капитан.

Нико направился к лестнице.

К а п и т а н. Кудаури, почему вы днем и ночью не снимаете с себя вещмешок? Что у вас там такое?

Н и к о. Ничего… Просто так…

К а п и т а н. А все-таки?

Н и к о. Так мне лучше… Теплее…

К а п и т а н. Странный человек… Ну ладно, ладно. (Улыбаясь, уходит.)

Н и к о. Чего привязываются? Я же сам таскаю этот проклятый мешок, а не они! (Уходит.)

М и р и а н (Майе). Это у него такая примета. Говорит, что так в спину пуля не попадет.

Появляется  Э м з а р, в руках у него котелок.

Э м з а р. Ну что, попалась птичка, стой? Ты, я вижу, Мириан, заклинания читаешь, чтобы уберечь ее от дурного глаза?

М и р и а н (с доброй улыбкой). Отстань! (Шутливо ткнул его кулаком в бок.)

Э м з а р. Я-то отстану, но берегись Валико Яшвили, он тебя на дуэль вызовет… А знаешь, как он стреляет? Пах! Пах! Пулю в пулю сажает.

Показывается  В а л и к о. На шее у него полотенце.

М и р и а н. Пусть боятся те, кого он напугал.

Э м з а р. Тебе видней… (Напевая, уходит. Увидел Валико, засмеялся.)

В а л и к о. Смеешься? А ты, случаем, не забыл, что я разведчик Валико?

Э м з а р. Я-то не забыл, а вот кое-кто позабыл. (Идет, покачивая котелком, и напевает.)

Ш а л в а (появляясь). Мириан, Мириан, командир тебя зовет. (Уходит.)

М и р и а н. Майя, а ты не пойдешь?

М а й я. Пока нет. Мне и здесь хорошо.

Валико подходит к ней.

М и р и а н. Майя, ты твердила, что все тебя изводят пустыми комплиментами. Люди говорят, что Валико ради тебя на все готов. Он парень красивый…

М а й я. Красивый-то красивый, но…

М и р и а н. Наш классик Илья Чавчавадзе сказал: «Красивая девушка и красивый парень, что еще нужно для любви!» (Пошел.)

В а л и к о. Эй, ты, храбрец! (Подзывает Мириана пальцем.)

Мириан останавливается.

Чего ты добиваешься, что пристаешь к этой девушке?

М и р и а н. А что, с ней уже разговаривать запрещено?

В а л и к о. Разговаривать не запрещено, а вот что ты все время в глаза ей заглядываешь? Она что, нравится тебе?

М и р и а н. Прекрасная девушка!

В а л и к о. Оставь ее, а то я тебя как кутенка вышвырну за борт.

М и р и а н. Не спеши, Валико, подождем до весны. Я не люблю зимой купаться. А тебя, если очень хочешь, искупаю. Ты же любишь обтираться холодной водой, так что холодное море тебе не повредит. (Улыбается.)

В а л и к о (спокойный тон Мириана несколько умерил его пыл). Нечестно отбивать девушку.

М и р и а н. Я отбиваю девушку? У кого это?

В а л и к о. Как будто не знаешь. Эту девушку люблю я!

М и р и а н. Никто не запрещает тебе любить ее.

В а л и к о. Ты что встаешь между нами? Майя моя, и, пока жив я, никому ее не отдам!

М и р и а н. Нет, Валико, Майя и не твоя и не моя. Да и не до этого сейчас.

В а л и к о. Жизнь коротка, надо спешить.

М и р и а н. Ты что, ребенок, не понимаешь? (Ушел.)

Валико отошел к борту корабля. На палубу поднимаются солдаты.

С е р г о (с винтовкой). Измучили меня эти железки.

А м и р а н (к Серго). Барабанщик, что тебе больше нравится: чистить ружье или дубасить по барабану?

С е р г о. Вах, ты еще спрашиваешь?

А м и р а н. Ну-ка, посмотрим, что у тебя в стволе — день или ночь?

С е р г о. Убери руку! День, ясный день. Как зеркало блестит. Я с этим ружьем ни днем, ни ночью не дам врагам покою!

А м и р а н (осматривает его ружье). Давай, давай, почисти еще немного!

С е р г о. Вах, разве и так оно не будет стрелять?

А м и р а н. А хорошо ты стреляешь?

Э м з а р. В пятиэтажный дом с двух шагов с закрытыми глазами попадает.

С е р г о (хватается за ружье). А ну-ка, стой, сейчас увидишь, как я стреляю!

Э м з а р  убегает.

Если на другом берегу реки летит комар, я выстрелю, глаз ему выбью и живым пущу летать. Вот какой я стрелок.

Шио что-то записывает в блокнот. Савле чистит сапоги.

М и р и а н (возвращается). Амиран, у тебя, кажется, есть зеркало?

А м и р а н. Осколок.

М и р и а н. Дай, побриться хочу.

А м и р а н (ищет по всем карманам). Валико у меня взял. Раньше ты так часто не брился.

М и р и а н. А в Феодосии меня девушка ждет.

А м и р а н. Вот и возьми у Валико. Ему, наверно, уже не нужно.

М и р и а н. Ничего, потом побреюсь.

А м и р а н. Ну как, Шио, что говорит поэт о любви? (Кивает на Мириана.)

Ш и о. Любовь нас возвышает!..

А м и р а н. Это смотря какая… Люди ведь бывают разные…

М и р и а н. Нет, ты не прав — любовь бывает одна, а все остальное — грязь.

Ш и о (Мириану). Знаешь, а Майя очень хорошая девушка.

М и р и а н. В самом деле? Ты что, только сейчас понял?

Ш и о. Я хочу написать о ней повесть.

М и р и а н. Понятно, она тебе нравится как образ для повести.

Ш и о. И как образ и просто так. Такая девушка не может не нравиться.

М и р и а н. У этой девушки уже есть жених.

Ш и о. Откуда ты знаешь?

М и р и а н. Она мне сама сказала. Он летчик, так что берегись!

Шио что-то записывает.

А м и р а н (заглядывает в его записку и читает). «Война многое меняет. И любовь может прийти новая». Это твои собственные слова?

Ш и о. А то чьи же! (Стукнул брата.)

Мириан достает из внутреннего кармана маленькую книжечку и заворачивает в бумагу.

Что ты делаешь?

М и р и а н. Я комсомольский билет заворачиваю в пергамент. На море всякое может случиться. Хотите, вам тоже дам бумаги.

Около Мириана выстраивается очередь.

С е р г о. Я не комсомолец.

В а ж а (подходит к солдатам). Что тут происходит? В чем дело, ребята?

Ш и о  и  А м и р а н. Заворачиваем в пергаментную бумагу комсомольские билеты.

М и р и а н. С морем шутки плохи…

Савле тоже встал в очередь.

В а ж а. Хорошо, заворачивайте! Джибути!

Эмзар подбегает к нему.

Ты разве не комсомолец?

Эмзар кивнул утвердительно.

Ну и становись в очередь, только спокойненько. (Уходит.)

Появился  Ш а л в а. Увидев, что люди стоят в очереди, тоже встал.

Ш а л в а. Что дают, что дают?

С е р г о. Картошку дают, уважаемый, картошку. Ты комсомолец?

Ш а л в а. Да.

С е р г о. Вот и стой в очереди!

По лестнице поднялся  Н и к о  и тоже встал в очередь.

Вах, дядя Нико, и ты? Разве ты тоже комсомолец?!.

Н и к о. Ты чего пристал? (Замахивается ружьем, но Серго ружьем же дает ему отпор.)

М и р и а н. Дядя Нико?! И у тебя есть комсомольский билет?!

Н и к о. Есть, а то нет!..

М и р и а н. Ну-ка покажи! Покажи, а то не дам бумаги. У меня ее мало.

Н и к о (достает из кармана шинели треугольное письмо). Вот мой билет!

М и р и а н (грустно улыбаясь). Что это, дядя Нико?

Н и к о. Лапа моего малыша. Обвели карандашом, чтобы я скорей возвращался. Смотрите, ребята, что я вместе с письмом получил! (Показывает.) Ему скоро год и десять месяцев будет.

Савле и другие солдаты с грустью рассматривают листок.

Вот это я и заверну…

Э м з а р. Эгей, что вы помрачнели? Кому любимая изменила, изменяй сам, заводи другую. Барабанщик Серго! Давай-ка хорошенько побарабань. Червонец не дам, на кой черт он тебе здесь сдался, а вот здоровенный сухарь подарю. По рукам?

С е р г о. Разве вам, чертям, откажешь? Только танцуйте, не ленитесь, а уж я подыграю!

Э м з а р (подает Серго котелок). Годится?

С е р г о. Ты что? Играть на этой закопченной железке? Мое достоинство не позволяет. Уберите!

Э м з а р. А пожарное ведро сгодится?

С е р г о. Давай! Главное, чтобы дно было крепкое.

Эмзар дает ведро. Серго начинает играть, солдаты в ритм хлопают. Все становятся в круг. Но танцевать никто не решается.

Эй вы, птенчики, у меня руки не казенные, танцуйте!

Солдаты подталкивают друг друга.

Э м з а р. Гей, Савле, пляши! (Вталкивает его в круг.)

С а в л е (неуклюже топчется). Я лучше поборюсь с кем-нибудь.

М и р и а н (Эмзару). Слушай, ведь лучше тебя никто не станцует! Ну давай!

Э м з а р (запел).

Э-эх! (Махнул рукой, вступил в круг, понесся в танце, но скоро устал.) Меня тут не шашлыками кормят, задохся, братцы. (Вышел из круга.)

С е р г о. Нашли бесплатного барабанщика и никто не хочет танцевать?

М и р и а н. Сам танцуй.

С е р г о. Ладно, так и быть. На, играй! (Передает ведро Эмзару.) Только не подводите меня, ребята! Хлопайте, хлопайте! (Широко раскрыл руки, покачиваясь, вошел в круг, несколько раз обошел его, приостановился посередине, вытянул шею, покачал головой и с улыбкой посмотрел вокруг. Пригласил к танцу Шио, тот отказался. Вдруг, рассердившись, остановился.) Братцы, если вы не хотите танцевать, то и у меня ноги не казенные!

М а й я. Играйте!

С е р г о. Ты будешь танцевать, голубка?

М а й я. Вы играйте!

Ребята запевают танцевальную песню, Майя плавно танцует. Вызывает Шалву. Тот в испуге отступает, опираясь на винтовку. Солдаты подталкивают его, Шалва собирается бежать. Майя останавливается.

С е р г о. Вах, что это за люди? Тебе хлопают, девушка приглашает к танцу, а ты отказываешься?

Ш а л в а. Нашли время танцевать. А если я не умею?

С е р г о. Что значит не умеешь? Что надо для танца? Прыгай в круг, расправь руки, улыбнись и шевели ногами, пройдись раза два по кругу! И кончим базар!

Ш а л в а (сделал вид, что прыгнул, потом прошелся по кругу и начал дрыгать ногами). Так хорошо, хорошо, да?

Валико выводит его из круга. Вновь запевают танцевальную. Шио приглашает Майю на танец.

А м и р а н. Давай соревноваться! (Входит в круг.)

Шио ласково подталкивает «соперника». Амиран танцует, поет и одновременно играет на пандури. Амирана сменяет Мириан. Валико не утерпел, оттолкнул Мириана и сам погнался за Майей. Запели другую танцевальную песню, более быструю. Лихо отплясывает Важа, потом выводит в круг Эмзара. Все увлеклись танцем. Савле пошел вприсядку. Слышится мощный гул самолета. Вся палуба мгновенно застывает.

К а п и т а н. По местам! Приготовиться!

Солдаты разбегаются по местам. Гул самолета усиливается. В небе скрестились прожекторы. Валико и Мириан стоят лицом к лицу.

М и р и а н. Ты что уставился, не узнаешь?!

В а л и к о. Пока нет. Уже начинается. В бою, надеюсь, узнаю поближе!

Звонит палубный колокол. Слышен бешеный бой барабана, который переходит в грохот боя. Постепенно все затихает и наступает тревожная тишина.

Опускается стена, и взволнованный Савле пишет на ней: «Боже, есть ли ты где-нибудь?» Слышны стоны раненых:

— Ой, мама, помогите!

— Сюда бегите, сюда!

— Куда бежите, кругом фрицы!

— Не могу больше! Все равно не выживу, сделайте божескую милость, пристрелите!

— Майя, где ты, Майя-а-а!..

— Амиран! Амиран, братец мой!

— Воды!

— Не давайте ему воды, он ранен в живот!

— Ребята, старшина Кобахидзе подбил три танка!

— Вперед, вперед!

— Куда идти, кругом фрицы?!

Все грохочет, стонет.

«Горбатый» Нико мечется в разные стороны, не зная, куда спрятаться. Наконец нашел укрытие.

Э м з а р. Нико, ау, Нико, высуни голову! Ты ранен? Скажи хоть что-нибудь!

Н и к о (показывает фотокарточку). Старшему нет и четырнадцати, а младшему неделю назад исполнилось год и десять месяцев… Птенцы… Что с ними будет? (Перекрестился.)

Э м з а р. Пошли!.. Ты знаешь, что там творится?

Я СТРЕЛЯЮ В БОГА

Стена поднимается. Ни зги не видно. Постепенно начинает светать. Из темноты, как тени, появляются  с о л д а т ы  с котелками в руках и выстраиваются около  В а ж а, который наливает каждому суп и дает по маленькому кусочку хлеба.

М и р и а н (стоит самым последним). Дядя Нико, ты Майю не видел?

Н и к о. Утром видел, перевязывала раненых.

М и р и а н. Утром… Это когда было, сто лет назад?!

Все, кроме Мириана, получили свой паек. Солдаты присели. Мириан протянул свой котелок Важе. В это время появился  С а в л е.

С а в л е (кричит). Мириан!

М и р и а н (обернулся). Что тебе, Савле?

С а в л е. Мириан, объясни мне, что происходит на белом свете?

Мириан махнул рукой и вновь повернулся к Важе.

У-ух! Разве это жизнь?! (Побежал, потом вдруг остановился и начал стрелять из автомата.)

М и р и а н (подбегает к Савле). Савле! Остановись!

С а в л е. Не бойся я в небо стреляю, в небо!

М и р и а н. В кого же метишь, в небеса? В темную ночь как в копеечку?!

С а в л е. Я стреляю в бога, Мириан! Если бог есть, то куда же он смотрит? Сошел бы с небес да посмотрел, какой тут ад творится!

М и р и а н. Нет на небе бога, бог здесь — на земле! (Сажает Савле рядом с собой. Потом берет у Важа для него и для себя паек. Ставит котелок перед Савле.)

Важа наполняет свой котелок и садится среди солдат. Все молча едят. Слышен лишь звон ложек.

В а ж а. Сегодня старый Новый год.

С е р г о. Неужели в этой проклятой войне не бывает выходных хотя бы под Новый год?!

Э м з а р. Может, ты хочешь еще и новогоднюю елочку в подарок от фрицев?

Ш и о (входит встревоженный с котелком в руках). Амиран!

Молчание.

Ребята, моего брата не видели?

Все переглядываются, опускают головы, перестали есть.

Разведчики не вернулись?

Пауза. Появился  В а л и к о.

Ты один вернулся?

Валико махнул рукой.

Где Амиран? Где мой брат?

В а л и к о. Не знаю.

Ш и о. Вы же в разведку вместе пошли?!

В а л и к о. Да, вместе пошли… Но… Не знаю… Мы попали в такое пекло… ни черта не знаю…

Ш и о. Амиран, братик мой!.. (Роняет котелок. Обезумев от горя, садится.)

Нико берет его котелок, наливает суп и ставит перед ним.

Шио сидит не двигаясь. Тяжелое молчание.

Н и к о. Шио! Шио, ешь, парень, ешь!

Солдаты продолжают есть. Шио сидит окаменев.

Э м з а р. Бросили нас тут на произвол судьбы… Чем они думали, головой или чем?.. К чертовой матери всех!

Ш а л в а. Молчи ты лучше! Молчи!

С е р г о. Все «молчи» да «молчи». Я уже задыхаюсь от этого молчания!

Э м з а р. Хочешь, беги и скажи начальству!

В а ж а. Что поделаешь, ты прав, но ведь знаешь…

Э м з а р. Нет уж, лучше скажу, а то еще взорвусь! Я согласен воевать до последнего вздоха! Но так нельзя! Что же дальше?! Я не могу больше! (Закричал песню.)

…Ребята!

Никто не отвечает.

Ребята! (Разрыдался. Бежит и кричит.) Эй, где вы, ребята?! Эй, вы, ребята, закопанные в снегу! Люди, что вы делаете?!

В а л и к о (кинулся за ним). Замолчи, Эмзар! Замолчи!

М и р и а н. Слезами горю не поможешь, не кричи!

Появляется  М а й я.

М а й я. В окопах много раненых. (Эмзару.) Я там перевязки делала, а ты здесь…

Э м з а р. Ты знаешь, сколько земляков погибло на моих глазах? Если вернусь домой, что скажу их матерям?

М а й я (берет свой котелок, садится рядом с солдатами). Говорят, все дороги перерезаны… Кругом немцы… Господи, что с нами будет? (Закрывает лицо руками.) Простите меня.

Э м з а р. Ты нас прости, Майя… Но что мы можем?

М и р и а н. Мы будем сражаться до последнего вздоха!

Н и к о.Успокойся, дочка. Ты станешь известным доктором, и я к тебе приду лечиться… успокойся!

В а л и к о (Майе). Капитан жив?

М а й я. Я видела его только что, он шел сюда.

Появился  А м и р а н.

А м и р а н (играет на пандури и поет).

Ш и о. Амиран, братик! Ты жив? (Бежит к нему.)

А м и р а н. Шио!

Обнимаются. Другие солдаты обступают их.

Ш и о (осматривает брата с ног до головы). Где же ты был, осел несчастный? (Ударяет его.)

А м и р а н. Сам ты осел!.. (Накидывается на Шио.)

Братья лупят друг друга.

М и р и а н (разнимает их). А правда, где же ты был, Амиран?

А м и р а н. Кругом так рвались бомбы, что я готов был в землю головой уйти, только бы сбежать из этого ада! Три раза что-то в спину крепко стукнуло. Думал, пришел мой конец, да не тут-то было! Оказывается, это не архангел Гавриил стучался, а комья земли меня засыпали! (Берет пандури и поет Майе.)

Входит  к а п и т а н. Пауза.

К а п и т а н (оглядел всех). Ты вернулся, Яшвили? Что нового скажешь?

В а л и к о. Ничего хорошего. Штаба полка уже не существует. Все дороги перерезаны. Одним словом, батальон в мешке… Кругом фашисты.

К а п и т а н. Да какой же мы батальон? Нас осталось всего горсточка.

Н и к о. А вы говорили, что нам на помощь придут большие соединения…

Э м з а р. Мы уже давно одни в тылу врага.

Ш и о. Где же подмога, товарищ капитан?

К а п и т а н. Новый десант перебросить не удалось. Порт в Феодосии замерз.

С е р г о. А по воздуху?

К а п и т а н. Не знаю. Все мы солдаты. Что нам было приказано, то мы и выполнили честно. Дрались, не щадя себя. И дальше будем драться, пока рука держит винтовку. Вы все видите, что помочь нам некому. Мы теперь должны рассчитывать только на свои силы. Сегодня ночью мы любой ценой должны выйти из окружения, не то все погибнем, или еще хуже… Лично я предпочитаю умереть, чем попасть в плен. Выбирайте!..

В а л и к о. Проверяете нас?

К а п и т а н. Нет. Где нет доверия между людьми, там все рушится. Я уже не ваш командир… Батальона не существует. Я хочу составить отряд, чтобы партизанить в горах. Отряд добровольцев. Я обещаю ни в кого не стрелять, если только вы не выступите против отряда. Горы и лес отсюда в пятнадцати километрах. Кто идет со мной, пусть поднимет винтовку!

Все поднимают винтовки. Амиран поднял и пандури.

Спасибо! Отныне оружием будем добывать хлеб наш насущный!

А м и р а н. Товарищ капитан, танки!

К а п и т а н. Приготовить противотанковые гранаты! За мной!

С о л д а т ы  с гранатами убегают. Слышен грохот разрывов. Опускается стена. Шио пишет на ней: «Оружием нашим…»

Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА ДАЖЕ УМЕРЕТЬ?

Стена поднимается. Видна полуразвалившаяся хижина.

Входят усталые  с о л д а т ы. В а л и к о тащит носилки, другие несут ящики разных размеров. У  С е р г о  на спине пулемет.

С е р г о. До каких пор мне это таскать?! (Бросает пулемет прямо на дорогу.)

В а ж а. Эй ты, барабанщик! Убери пулемет с дороги, дай нам пройти!

С е р г о. Не ишак же я, в конце концов! Я устал! Дайте хоть передохнуть, не могу больше тащить!

С а в л е. А что, только я один должен таскать? Меня с пулеметом не венчали!

С е р г о. Да я не отказываюсь, просто не могу больше, устал.

М и р и а н. Нес ведь до сих пор, ну и еще немного понесешь!

С е р г о. Тогда давай я поменяюсь с Валико.

В а л и к о. А ну-ка возьми пулемет, а то так тебя отделаю, что даже твоему барабану будет завидно!

Серго оттаскивает пулемет. Солдаты останавливаются передохнуть.

(К Серго.) Что это ты затеял?

С е р г о. Отвяжись ты, а то сейчас как двину!

Э м з а р. Хватит, кончайте! Вон ребята уже нас догоняют, услышат.

С е р г о. А ну их… и тебя вместе с ними!

Ш и о (входит и сбрасывает с себя ящик). Не ругайся, парень! Хоть девушки постесняйся!

С е р г о. Какая же это девушка, это уже свой брат!

К а п и т а н (подошел). Устали, ребята?

С е р г о. Пулемет-то из железа, а не из ваты.

К а п и т а н. Хорошо, отдохните. Только немного, а то потом труднее будет идти. Можно закурить.

С е р г о. Было бы что курить.

Все легли, братья — рядом.

С а в л е (развалившись). Товарищ капитан, а нельзя нам здесь поселиться?

К а п и т а н. Нет, для партизанского отряда эта местность неподходящая. Но запомните эту избушку. Если нас рассеют, здесь будет партизанская явка. Тут будем ждать вестового из отряда.

А м и р а н (к Шио). Хоть сейчас дай курнуть.

Ш и о. Где я напасусь табаку, ты его понапрасну изводил?

Амиран отбирает у Шио цигарку.

Э м з а р. Савле, что это ты опять устроил, а?

С а в л е (на одной ноге у него сапог, на другой — чувяк). Да у меня один сапог опять износился и… вот пришлось…

Э м з а р. Ты смотри в таком виде не отправься на тот свет, а то трудно тебе там придется.

С а в л е. Скажешь тоже. Как будто там не все равно?

Шио что-то записывает в блокнот.

Э м з а р. Черти в аду схватят тебя за ту ногу, которая в сапоге, и потянут к себе, а ангелы в раю — за ту, которая в чувяке. И разорвут тебя пополам.

Савле махнул рукой.

М и р и а н (лежит вблизи от Майи). Эмзар, в каком Евангелии вычитал ты эту притчу?

Э м з а р. Евангелие тут ни при чем, у меня своего ума палата.

В а ж а. Эх, натерпишься ты со своим умом!

Э м з а р. В день страшного суда в рай попадут только те, кто в чувяках, а остальные все в ад. Из нас только Савле в рай попадет, и то одной ногой.

С е р г о. Эх, приеду домой, напьюсь, наемся, как бык, завалюсь в постель и буду спать девять суток подряд.

Н и к о (полусонным голосом). И чего вы столько болтаете? Помолчите.

Валико играет на свирели-саламури.

Тебе именно сейчас приспичило играть, да?

Входит  Ш а л в а  с тяжелым грузом. Он еле дотащился.

Ш а л в а. Отдыхаете, да, отдыхаете? Совести у вас нет! Я только после болезни, больше не могу! (Сбросил груз между солдатами.) Пусть кто-нибудь другой теперь тащит!

К а п и т а н. На войне нет легких грузов. Пока мы живы, все должны нести поровну.

Ш а л в а. Вот и пусть другие несут теперь, другие! (Садится поодаль.)

М и р и а н. Майя, что ты все время в небо смотришь? Забыл он тебя!

Слышен гул самолета.

К а п и т а н. Не стрелять! Ложись!

Мириан накрыл Майю своей плащ-палаткой. Все легли, только Шалва сидит и следит за самолетом. Гул постепенно утихает. Солдаты привстали.

А м и р а н. Слава богу, пронесло.

Н и к о. Он над нами пошутил, гад!

М и р и а н (тормошит Савле). Савле! Савле!

Н и к о. Может, умер?.. Савле!..

В с е. Савле! Савле!

С а в л е (привстал). Чего вам? (Пауза.) Случилось что?

С е р г о. Да он, оказывается, спал!

С а в л е. От голода умираю, хоть вдоволь выспаться дайте! (Снова лег.)

Эмзар грызет свой ремень.

С е р г о. Нико, ты человек или Иуда? (Показал на Эмзара.)

Н и к о. Чего пристал?! Дай отдохнуть!

С е р г о. А ну доставай из мешка, что у тебя там. Не умирать же нам с голоду!

Н и к о. Война! Никто не знает, что будет с нами завтра!

В а ж а. Вот предусмотрительный человек!

Н и к о. Теперь все умные.

В а ж а. Что же делать, столько умников развелось!

С е р г о. Нашли время об уме рассуждать, чудаки вы, ей-богу! Уже сейчас хуже некуда. Не люди вы, что ли? Есть не хотите? Не хотите есть?!

Н и к о. Не хотят они. Не приставай к ним, отвяжись!

Ш и о. Дядя Нико, дай хлебушка!

Н и к о. Ну вот! И этот голос подал.

М и р и а н. Не скупись, дядюшка Нико, давай!

Н и к о. И этому приспичило.

Э м з а р. Нико, а Нико! Подай Христа ради!

Н и к о. И ты с ними заодно?

С а в л е (дремлет, но руку протягивает). Если даешь, давай скорей!

Н и к о. Эти люди с ума меня сведут!

К а п и т а н. Раздавай, раздавай, Кудаури!

Н и к о. Для вас же таскаю, черти, не для себя!

Солдаты обступили Нико.

(Раздавая сухари.) Не всё сразу глотайте, хоть немного сохраните про запас! (Амирану.) Твою долю брат забрал, иди к нему! (Подносит Серго сухарь.) Разве мне для вас жалко? Я хранил про черный день. На войне ведь мы! (Садится на свое место и тоже принимается грызть сухарь.)

Амиран догрызает свой сухарь.

Ш и о (Амирану). Ты что делаешь? Это же НЗ! А ты все слопал!

А м и р а н. Я хочу есть сегодня, чего мне ждать до завтра?! Может, завтра меня убьют.

М и р и а н. Дядюшка Нико, что, вкусно? Ребята, посмотрите на дядюшку Нико! Грызет, как мышь.

Все от души смеются.

Н и к о (смеясь). Дай бог тебе здоровья, Серго!

Пролетел самолет. Все, продолжая смеяться, следят за ним.

С е р г о (провожая взглядом самолет). А ну тебя к чертовой матери! Дай хоть сухарик спокойно погрызть!

Все от души смеются. Просвистела пуля. Солдаты продолжают смеяться. Шалва вдруг привстал, покачнулся и упал. Солдаты не сразу это заметили.

М и р и а н. Шалва, ты что?

В с е. Шалва!

Обступили его.

К а п и т а н. Он ранен!

М а й я. Шалва! Подай голос!

Ш а л в а. Отстаньте… Не дают даже спокойно помереть…

К а п и т а н. На гору Карабурун трудно будет поднять раненого. Придется осторожно перенести его в деревню и оставить там в надежной семье. Товарищ Канделаки, если послать с вами Яшвили, вы справитесь с этим делом? Заодно и местность разведаете.

Мириан и Валико подходят с носилками к Шалве.

М а й я. Товарищ капитан, а нельзя еще кого-нибудь мне взять с собой?

Эмзар рукой показывает: я, мол, с тобой пойду. Но Майя на него не обращает внимания.

Вот хотя бы… Мириана Коберидзе.

В а л и к о. Не много ли будет? С разведкой я сам справлюсь.

М и р и а н. Что касается разведки, возможно, но для носилок нужен второй.

К а п и т а н. Да, кроме того, нужен еще человек для безопасности. (Смотрит карту.) По этой тропе доберетесь до деревни. Надо установить связь с местным населением. Старшим будешь ты, Яшвили. Выполните задание, сразу же разыщите нас! Мы будем на горе Карабурун.

Шалву укладывают на носилки. Капитан накрывает раненого своей плащ-палаткой. Ребята прощаются с уходящими.

(Отдает Мириану свой автомат и берет его винтовку.) Будьте осторожны, Мириан!

С е р г о. Майя, надеемся на твою светлую звезду! (Обнимает ее.)

Безмолвно обнимают Майю Амиран и Шио. Эмзар грустно напевает. Савле протягивает ей фляжку. Майя расцеловала его.

Н и к о. Ну, дочка! (По-отечески обнимает ее.)

В а ж а (Майе). Счастливого пути, не забывай «дядечку»!

Майя козырнула капитану. Капитан знаком показывает, что козырять не надо.

Э м з а р (грустно насвистывает, глядя на Майю). Кто в лес идет, кто в деревню — такова судьба. Сердце разрывается на части. Эх! «Идет война народная, священная война…»

Н и к о. Осторожно, дети мои, осторожно!

Мириан и Валико несут Шалву на носилках. Майя идет рядом. Остальные их провожают. Чувствуется боль разлуки.

Опускается стена. Выходит  В а л и к о  и пишет: «Разве нам нечего делить?»

ХЛЕБ, ЗАМЕШАННЫЙ НА СЛЕЗАХ

Стена поднимается. Дом. На стене висят часы без стрелок, однако они работают. В одном углу — печка, в другом — иконы. Около печки стоит самовар. Чуть светит фитилек коптилки.

Н а д е ж д а (молится). Господи, не забывай человека, создание твое! Господи, покарай врага твоего и человеческого — окаянного Гитлера.

Слышен стук в дверь.

(Взяла светильник, подошла к двери.) Кто там?

Г о л о с  В а л и к о. Матушка, ради бога, откройте дверь! Мы — красноармейцы.

Н а д е ж д а (открыла дверь). Входите скорее.

Входят  В а л и к о  и  М и р и а н.

В а л и к о. Здравствуйте, бабуся!

М и р и а н. Мир дому сему!

Н а д е ж д а. Немец-то далеко русских прогнал?! Вы откуда будете?

В а л и к о. Из лесу пришли. Нашего товарища ранили, надо оставить его в надежном месте до выздоровления. Мы знаем, это трудно. Если вы не сможете его принять, скажите прямо.

Н а д е ж д а (задумалась). Несите его сюда!

Ребята вносят  Ш а л в у, следом за ними входит  М а й я. Надежда указывает им на другую комнату. Все выходят. Возвращается  В а л и к о  со свечой в руках.

М и р и а н (входя следом за ним). Видать, строгая, но добрая женщина!

В а л и к о. Нам повезло, что мы наткнулись на этот дом.

М и р и а н. Надо уходить до рассвета. Интересно, который сейчас час?

В а л и к о (подносит светильник к часам). Ничего не поймешь, часы без стрелок.

Вошла  М а й я и подошла к самовару. Греет руки.

М и р и а н. Как он себя чувствует?

М а й я. Температура спала, но все-таки бредит. Я сделала ему перевязку. Он, кажется, заснул.

Н а д е ж д а. Сахара у меня нет. Корову немцы зарезали, так что и молочком угостить не смогу. Кто хочет горячей водой желудок согреть, пожалуйста.

Гости наливают в кружки кипяток из самовара и пьют.

У меня есть немного хлеба. (Вынимает из лоскутьев кусок хлеба и делит на троих.) Рада видеть людей в своем доме.

М и р и а н. Сто лет не ел домашнего хлеба. Дай тебе бог, мамаша. Какой вкусный хлеб ты печешь.

Н а д е ж д а. Вот до войны ты бы попробовал моего хлебушка… А теперь… Вместо соли слезы подмешиваю…

М а й я. Слезы матери хлебу не во вред.

М и р и а н. Я только теперь понял, в чем самое большое счастье для человека… В кусочке теплого домашнего хлеба.

М а й я. Почему человек должен винтовкой защищать это счастье? (Задумалась.)

В а л и к о. Мамаша, как вы узнаете время по этим часам, они ведь без стрелок?!

Н а д е ж д а. Кому нужно это время? А часы мне тут тикают. Ладно так, хоть с ними иногда поговоришь. Тикают, бормочут, все-таки какой-то звук в доме.

В а л и к о. Мамаша, а где ваши родные?

Н а д е ж д а. Как началась война, сыновей сразу в армию взяли. Невестка — медсестра, она тоже с ними ушла. Пять месяцев ничего о них не знаю — живы, нет ли…

М и р и а н. Живы, живы. Письмо-то прислать они сейчас не могут!

Н а д е ж д а. Дай бог тебе здоровья.

Слышен лай собаки. Ребята схватились за автоматы.

Во всем селе одна эта собака осталась. Остальных фрицы поубивали. Не бойтесь, она лает даже на собственную тень.

В а л и к о. Что у вас делается сейчас в деревне, мамаша?

Н а д е ж д а. Да чему хорошему быть при немцах…

Вдруг раздается душераздирающий вопль: «Хайль Гитлер! Смерть всем! Тррр!»

В доме насторожились.

На авансцене появляется босая, растрепанная и оборванная  д е в у ш к а. Она то смеется, то плачет, то поет, то танцует, то вдруг грозит кому-то. Девушка замерла, с испугом уставилась на что-то. Вдруг упала точно подкошенная, потом села и поползла назад, вновь уставилась на что-то, замахала руками над головой и закричала: «Нет! Нет! Нет! Люди, помогите!» Повалилась на спину, раскинула руки. Некоторое время лежит неподвижно; вскочила словно кошка, что-то вскрикнула, странно засмеялась, затанцевала, резко села, тотчас вскочила и вытянула руку в фашистском приветствии, пошла чеканя шаг и выкрикивая «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!»

М а й я. Кто это?

Н а д е ж д а. Да наша девчонка, деревенская… Была красавица, умница… Шестнадцать лет всего… Фашисты испортили… целая рота… Чтоб им гореть вечным огнем на том и на этом свете!

М а й я. Несчастная.

Н а д е ж д а. С тех пор она что живет, что не живет… Ходит по ночам, кричит… Эх, люди, люди, до чего докатились! А может, мы сами во всем этом виноваты?

М и р и а н. Может быть.

Н а д е ж д а. Эх вы, пороть вас мало!

Ребята с удивлением смотрят на нее.

Почему ушли наши? На кого нас покинули? Только на бога теперь и надеемся… Сами удрали, а нас бросили!.. Не обижайтесь, ребятки. Иногда такая злоба берет, что готова кричать на весь белый свет. Ну ладно. Поспите немного. Девушку я с собой положу. (Указывает Майе на другую комнату. Мириану.) Пойдем, принесем сено для вас. Коровы все равно нет, не для кого хранить. (Выходит с Мирианом.)

М а й я  идет к раненому. Н а д е ж д а  и  М и р и а н  вносят сено, завернутое в плащ-палатку.

М и р и а н. Вот господь бог учит: потом своим добывай хлеб свой насущный.

Н а д е ж д а. Да, сынок! Господь мудр, надо слушаться его. (Вглядываясь в Мириана.) Ты сейчас похож на Христа… Да, очень похож…

В а л и к о (с улыбкой). Христос-комсомолец!

Н а д е ж д а. Хорошие вы, ребятки. Сейчас молодежь пошла, не верит ни в бога, ни в черта, поэтому и отяжелела земля от греха. И война оттого началась. Все вы такие теперь стали ученые, бог вам не нужен. Ученье свет… А без веры тоже нельзя… Один сатана ни во что не верит… Если душно, откройте ставни, не бойтесь. Я посторожу.

В а л и к о. Спокойной ночи, мамаша!

Надежда кивнула.

М и р и а н. Как вас зовут, мамаша?

Н а д е ж д а (махнув рукой). Надя. Надежда Григорьевна Фиалкова. (Вышла.)

М и р и а н. Лучше откроем ставни. (Открывает.)

Лунный свет заливает комнату. Входит  М а й я. Кружкой зачерпнула воды из ведра и вышла. Мириан и Валико проследили за ней взглядом.

В а л и к о. Ты чего молчишь?

М и р и а н. А что говорить? (Стелет шинель.)

В а л и к о. Разве нам с тобой нечего делить?

М и р и а н. А что делить? Ни поля, ни виноградника. Земля давно колхозная. А оружие и патроны у обоих есть.

В а л и к о. Ты мне тут зубы не заговаривай! Думаешь, ты один хочешь погреться около девчонки?!

М и р и а н. Нас послали не за этим!

В а л и к о. А я вот чихать хотел! Ты здесь третий лишний. Отдохни до утра и собирай свои манатки. Дорогу и один найдешь, авось не заблудишься.

М и р и а н. А вы с Майей здесь останетесь?

В а л и к о. Да, на пару денечков… Девчонка посмотрит за раненым, а я схожу в разведку. Я же, в конце концов, партизан. Может, взорву где-нибудь немецкий склад.

М и р и а н. Мы втроем сюда пришли, втроем и уйдем.

В а л и к о. Нет, ты один уйдешь! Так надо для дела… Ты сообщишь все в отряд.

М и р и а н. Это приказ старшего или просьба товарища?

В а л и к о. Могу и приказать, если хочешь.

М и р и а н. Валико, я тоже не любитель кривить душой. Я поклялся убить каждого, кто посмеет обидеть Майю.

В а л и к о. Чего ты рыпаешься? Можем и из одного котелка похлебать…

М и р и а н. Что ты несешь?! Майя для меня святыня!

В а л и к о. Еще скажи, что ты не трогал ее. Так и поверил! Я не спятил!

М и р и а н. Вот именно, что ты спятил.

В а л и к о. Чего же ты ждешь? Чего с ней цацкаешься? Нынче мы здесь, а завтра черт его знает где будем. Земля нам все грехи простит.

М и р и а н. Земля ничего не прощает, земля только хоронит.

В а л и к о. Приласкать бабу — не грех, а благое дело.

М и р и а н. Я еще раз повторяю: того, кто обидит Майю, убью! Даже брата родного не пощажу! У нее есть жених.

В а л и к о. Уж не ты ли?

М и р и а н. Нет.

В а л и к о. Может, это твой родственник?

М и р и а н. Кто есть, тот и есть.

В а л и к о. Я тебе вот что скажу. На девчонке, которая таскалась по окопам, все равно ни один парень не женится. Она сама это понимает. А ты просто дурак, раз думаешь, что в этом пекле может уцелеть чистая любовь. Утром иди в отряд, а через пару дней я приведу ее и сообщу тебе, что это за ангел.

М и р и а н (присел на постели). Вместе мы пришли, вместе и вернемся. Может, ты думаешь, что я стреляю хуже тебя? Смотри, если не бросишь дурить, пожалеешь. (Миролюбиво.) Ты, наверно, просто от бессонницы одурел, сам не знаешь что говоришь. Спи давай. (Ложится.)

В а л и к о (подошел к постели). Завтра я иду взрывать немецкий склад. Пойдешь со мной?

М и р и а н. Посмотрим, до утра много времени. Ты чего не ложишься?

Валико снял сапоги, выронил свирель, поднял ее и положил на вещмешок. Мириан взял свирель и поиграл в знак примирения. Валико выхватил у него свирель, спрятал ее и лег на постель. Ворочается, не может уснуть.

Что ты все ворочаешься? Спи!

В а л и к о. А ты чего не спишь?

М и р и а н. Когда очень устану, никак заснуть не могу.

В а л и к о. Мне тоже не спится. (Берет в руку револьвер и направляет дуло на Мириана.)

М и р и а н. Валико, ты что, все еще мне не веришь? Не сомневайся. У меня даже оружия в руках нет. А если бы твоя сестренка оказалась в положении Майи? А? И солдаты стали бы глазеть на нее? Тебе это понравилось бы?

В а л и к о. У меня нет ни сестры, ни брата.

М и р и а н. Человек, который не знает, что такое любовь к братьям и сестрам, не умеет поделиться с другим миром и солнцем, такому кажется, что все на свете принадлежит только ему.

В а л и к о. Слушай, не философствуй посреди ночи!

М и р и а н. Ладно, давай спать. Ты неплохой парень, но что-то в тебе есть такое… До возвращения в отряд я тебе брат, понял? А может, и потом тоже… Так, оружие у тебя наготове, если кто нападет, ты будешь стрелять первым… Вся надежда на тебя… Только не стоит так держать револьвер. Заснешь, случайно заденешь курок… Оружие ведь чертова игрушка, раз в год само стреляет…

Валико опустил револьвер.

Ты хороший парень! Спокойной ночи!.. Кто первый до утра заговорит, оштрафуем! Ладно, спим.

В а л и к о (вдруг вскочил и начал одеваться). Тоже мне Христос двадцатого века с комсомольским билетом! Святой на мою голову нашелся…

М и р и а н. Если бы Христос оказался на моем месте, еще не известно, остался ли бы он святым. Куда ты идешь, Валико?

В а л и к о. Дело есть. Пойдешь со мной?

М и р и а н. В разведку?

В а л и к о. На кой черт мне сдалась разведка? Думаешь, я шучу? Есть мысль взорвать немецкий склад.

М и р и а н. Самолюбие свое хочешь потешить?!. Ты не забыл, что тебя назначили старшим?

В а л и к о. Трус!

М и р и а н. Вернемся в отряд, там видно будет, кто трус, а кто нет. Я не хочу бессмысленно рисковать и тебе не советую. Ты просто смерти ищешь. Пока и склада-то нигде не видно, да и взрывчатки у тебя нет…

В а л и к о. Достану! Пойдешь со мной? (Прячет свирель за голенище сапога.)

М и р и а н. Нам с Майей нужно сперва вернуться в отряд.

В а л и к о. Трус ты, трус!..

Мириан ударяет его. Валико падает, но вскакивает и бьет Мириана. Тот валится на постель.

Плохо ты меня знаешь. Я хозяин своего слова. Сказал — значит, все! (Бежит.)

М и р и а н (хватает автомат). Стой, стрелять буду!

В а л и к о (остановился, подставив грудь). На, стреляй!..

М и р и а н. Ты ведешь себя как капризный ребенок. Забыл, что мы солдаты и себе не хозяева? (Кладет автомат и подбегает к Валико.) Валико, прошу тебя как человека, не ходи.

В а л и к о. Я все равно сделаю, что задумал! Одному мне даже лучше — полная свобода действий.

М и р и а н. А, на одном фронте не выгорело, бросился на другой?

В а л и к о. Это ты ухватился за юбку, тебе больше ничего не надо!

М и р и а н. Подумай, Валико!

В а л и к о. Сюда я не вернусь. Приду в отряд или к той хижине… Вы еще услышите обо мне… (Идет.)

М и р и а н (бежит за ним). Слушай, я тебя прошу! Валико, Валико!.. (У дверей.) А с Майей? С Майей ты не попрощаешься?

В а л и к о (застыл на мгновенье). Поцелуй ее вместо меня.

М и р и а н. Не могу… Я ведь тоже упрямый. Я ее и сам-то не целовал, а твой поцелуй стану передавать? (С досадой махнул рукой, отвернулся.)

Пауза.

В а л и к о. Что с тобой, черт тебя возьми-то совсем! (Трясет Мириана.) На всякий случай запомни: я из Тбилиси, улица Грибоедова, двадцать, новый дом. И прости, если чем тебя обидел…

М и р и а н. Валико, не уходи, Валико!..

Валико протягивает ему свирель. Обнимаются. Валико собрался уйти.

Н а д е ж д а (входит). Уходишь, сынок? Разве уже пора?

В а л и к о. Я должен идти.

Н а д е ж д а. Берегись! В прошлую субботу они одного поймали в лесу и там же повесили.

В а л и к о (обнял ее). Не бойся, мамаша, всех не перевешают! (Резко поворачивается и убегает.)

Мириан поспешно одевается.

Н а д е ж д а. Ты что, тоже уходишь, сынок?

М и р и а н. Да, надо идти.

М а й я (входя). А где же Валико?

М и р и а н. Да он заладил, что хочет немецкий склад взорвать. Мы тоже должны идти. Скорей!

Майя выносит вещмешки из другой комнаты.

М а й я. Больного оставляем на вас, бабуся!

М и р и а н. Уж постарайтесь.

Н а д е ж д а. Не беспокойтесь, все сделаю.

М и р и а н. До утра подымемся на гору Карабурун?

Н а д е ж д а. По снегу трудно будет вам идти.

М а й я. Если не успеем на Карабурун, может, хоть до хижины доберемся.

Быстро уходят.

Н а д е ж д а. Ах, ангелята мои, счастливого вам пути! (Подходит к иконе.) Господи, не забывай созданного тобой человека! Господи!

Слышен вой ветра.

Стена опускается. Входит  М и р и а н. Явно нервничая, пишет на стене: «Я убил человека».

АДАМ И ЕВА

Стена поднимается. Знакомая хижина. Входят встревоженные  М а й я  и М и р и а н.

М и р и а н. И здесь ни души. Интересно, куда все подевались?

М а й я. Что нам делать?

М и р и а н. Переночуем здесь, а рано утром пойдем дальше.

Входят в хижину.

М а й я. Как ты думаешь, Валико вернется?

М и р и а н. Не знаю. (Сердито сбрасывает плащ-палатку.) За то, что я убил немца, мне небось полагается награда, да?

Майя кивает головой.

В мире, может быть, ничего не изменилось из-за того, что я убил его, но со мной что-то стряслось: я уже не тот, что был… (Взволнованно.) Я не виноват! Он сам ворвался к нам! Не я же пришел к ним в Германию с оружием в руках? Дома я и курицы не зарезал, а тут убил человека…

М а й я (успокаивающе). Он сам себя осудил на смерть.

М и р и а н. Когда я вернусь домой, меня спросят: убил ли ты человека. Что я им отвечу?

М а й я. Скажешь, что стрелял ты, а убила война.

М и р и а н. Правда, меня об этом никто не спросит. Я сам себя спрошу…

М а й я. Давай о чем-нибудь другом, Мириан!.. Угадай, когда образовалась первая семья?

М и р и а н. Когда Ева откусила от райского яблока.

М а й я. Не угадал! Я не о библейской семье. (Дышит на пальцы.)

М и р и а н. А, понял! Когда был заложен первый очаг. Сейчас разведем огонь, а то ночью будет так холодно, что давно поссорившиеся супруги и то мириться станут. (Идет за дровами, кричит издали.) Майя, ты знаешь, как в старину выбирали невест?

М а й я. Смотрели, как она разжигает огонь?

М и р и а н (входит). Знаешь, оказывается. А ну-ка, посмотрим, как ты огонь разведешь. (Сваливает хворост на пень.)

М а й я. А ты слыхал, как в старину выбирали жениха?

М и р и а н. Не знаю, как у вас, а у нас предлагали расколоть на мелкие щепки самый корявый пень.

М а й я. И у нас так же… Спички!

М и р и а н. У тебя нет?

Майя отрицательно качает головой. Мириан сует руку в ее сумку.

М а й я. Что ты там ищешь? Зачем тебе вата?

М и р и а н. Винтовкой и не такие пожары разжигали! (Выходит из хижины и стреляет.)

М а й я. Мириан! (Выглядывает.) Могут услышать выстрел.

М и р и а н (входит с зажженной ватой в руках). Не бойся. (Бросает вату на хворост и раздувает.) Немцы ночью в лес не ходят…

М а й я. Я все-таки боюсь.

М и р и а н. Не бойся, раздувай!

Дуют в костер. Постепенно разгорается огонь. Свет падает на их лица. Они смотрят друг на друга, как будто впервые видят.

Майя, у тебя в глазах огонь! Господи, пусть он не гаснет!

М а й я. Потеплело. (Отходит от огня. Ей не по себе от взгляда Мириана.)

М и р и а н. Мы с тобой сейчас как Адам и Ева.

М а й я. А может, как Робинзон и Пятница?

М и р и а н. Нет, как Адам и Ева, до того как они съели райское яблоко.

М а й я. Не смотри на меня так!

М и р и а н. Представляю, как хороша ты будешь в свадебном платье! Как большая белая бабочка.

М а й я. Не смотри на меня так! Нашел себе занятие.

М и р и а н. В школе я любил одну девочку, ты очень похожа на нее. Когда я впервые тебя увидел, даже подумал, что это она… Клянусь, та девочка была очень похожа на тебя…

М а й я. А ты на того моего летчика совсем не похож.

М и р и а н. Не всем же быть похожим. Я ее только один раз поцеловал… Вот и все мои грехи…

М а й я. Я не священник, чтобы ты мне исповедовался.

М и р и а н. Не обижайся, это я просто так. Я буду любить тебя до самой смерти.

М а й я. Конечно, если мы завтра умрем…

М и р и а н. И это не исключено.

М а й я. А я поверила, что ты надежный человек. Что с тобой стряслось? По-моему, ты тоже стал думать как другие! Хоть день — да наш. Война, мол, все спишет, так, что ли? Так?

М и р и а н. Я люблю тебя, Майя. При чем здесь другие… Люблю, и все… Не веришь? Тогда убей…

М а й я. Пока я не могу поверить… Любовь — это светлое, чистое… Сердце человека не хлев, куда загоняют скот… Не смотри на меня так… Не смотри!..

М и р и а н. Хорошо… Давай я ослепну… (Отворачивается.)

М а й я. Смотри куда хочешь, хоть небо просверли глазами, только на меня их не таращь.

М и р и а н. А не боишься, что твой летчик потом в дырявом небе летать будет?

М а й я. Ты его забыть не можешь?

М и р и а н. А ты? Тебе бы сейчас обручальное кольцо да белое платье, и готова невеста.

М а й я. Что ты заладил «невеста» да «невеста»! Я такой же солдат, как и ты!

Пауза. Мириан раздувает огонь.

Не раздувай так сильно, а то сгорим.

М и р и а н. Стенам надо обсохнуть, нам тоже не повредит.

М а й я. Ложись, усни. Ведь ты так хотел спать!

М и р и а н. Мне уже не хочется спать.

М а й я. Сосчитай про себя до ста, и заснешь.

М и р и а н. Да ну, мне сейчас ничего не поможет… Не по себе мне что-то…

М а й я. Тебе что, холодно?

М и р и а н. А?

М а й я. Холодно?

М и р и а н. Как-то и холодно…

М а й я. А ты думай, что тебе не холодно, и согреешься. (Накидывает на него плащ-палатку. Мириан хотел схватить ее за руку. Майя испугалась и отскочила от него.)

М и р и а н. А ты почему не спишь?

М а й я. Тоже не спится.

М и р и а н (привстал). Майя… Майя… (Берет плащ-палатку и подходит к Майе. Хочет обнять ее.)

Майя вдруг вытаскивает из-за пазухи платок сестры Мириана и надевает его себе на голову.

(Мириан вздрогнул, опустил голову и чуть отступил.) Ты что?

М а й я. Так нужно. Если будешь умником, в свое время верну!

М и р и а н. Ну хорошо, спи. (Осторожно укрывает ее плащ-палаткой.) Спи! Утром нам рано вставать.

Слышен постепенно усиливающийся грохот.

М а й я. Что, гроза начинается?

М и р и а н. Какая же гроза в лунную ночь.

Слышен звук автоматов, взрывы гранат. Стрельба усиливается.

М а й я. А что, стреляют?

М и р и а н. Стреляют, Майя… Наверное, наши ребята стреляют. Эге-гей, ребята! (Бежит с автоматом.)

Майя за ним.

Стена опускается. Слышен грохот боя.

Перед стеной появляются  М а й я  и  М и р и а н.

М а й я. Мириан, что тут за кладбище?!

М и р и а н. Немецкое! Деревянные кресты! Смотри, на крестах каски со свастикой. Около пятидесяти крестов. Кладбище новое…

М а й я. Новое? Откуда здесь новое немецкое кладбище? У лесной опушки в снегу два танка, тоже со свастикой.

Мириан вдруг побежал.

Куда ты бежишь, Мириан?

М и р и а н. Здесь было сражение!.. (Отчаянно.) Майя, наши! Наши!

М а й я. Где, где, Мириан? (Убегает.)

КОТЕЛОК ВМЕСТО ГРАНАТЫ

Стена поднимается. Заснеженная поляна опушки леса. В снегу лежат солдаты. У одних видны только ноги, у других лишь голова. Торчит ствол винтовки со штыком. Поодаль видны два немецких танка, уткнувшиеся дулами в землю. Из-под снега появляется  Э м з а р. В одной руке у него разбитая винтовка, в другой камень.

Э м з а р (мрачно напевает).

Вбегает  М и р и а н.

М и р и а н. Эмзар, что случилось с отрядом?

Э м з а р. Пусть каждый расскажет о себе.

М и р и а н. Трудно вам было?

Один за другим  с о л д а т ы  поднимаются и рассказывают о том, что здесь произошло.

Э м з а р. Черт подери! Патроны у меня кончились, я взял котелок и бросил в немца. Он думал, что это граната, и упал. Потом я забросал его камнями. Но в конце концов они меня убили!.. (Ложится и как бы исчезает под снегом.)

Мириан смотрит на Савле, который застыл, прикрывая один глаз рукой. Савле поднимает большой камень, делает несколько шагов и падает как подкошенный.

С а в л е. Когда я расстрелял все патроны, то схватил этот камень и пошел навстречу танку. Пулеметная очередь скосила меня. Одна пуля попала прямо сюда! (Показывает на глаз.) У-ух! (Хватает автомат и стреляет в небо.)

М и р и а н. Что ты делаешь, Савле? В кого ты стреляешь?

С а в л е. Я стреляю в бога! Если бог есть, то куда же он смотрит? Сошел бы с небес да посмотрел, какой тут ад творится! (Ложится. Одной рукой обнимает камень, другой прикрывает глаз.)

С е р г о  начинает одной рукой играть на барабане.

М и р и а н. А где твоя вторая рука, Серго?

С е р г о. Гранатой оторвало. Так загрохотало, точно земля — огромный барабан, по которому колотят великаны. Эх, мамочка! Если бы мне вернуться домой, я бы напился, наелся, как бык, завалился в постель и спал бы девять суток подряд…

М и р и а н. Амиран, почему ты не играешь на пандури?

Амиран одной рукой поднимает пандури, другой — покалеченную винтовку.

Тебе пуля попала в затылок, ты что, врагу спину показывал?

А м и р а н. У меня две раны. Я закидал врага гранатами. Взмыли к небу фонтаны снега, смешанного с землей. Когда у меня кончились патроны, они меня ранили в грудь. Когда бой кончился, фриц обошел всех тяжелораненых и добил их выстрелами в затылок.

Появляется сначала «горб»  Н и к о, а потом он сам.

М и р и а н. Скажи что-нибудь, Нико!

Н и к о. Я многое мог бы сказать, да рот землей забит… И даже если я заговорю, кто меня выслушает? Зачем я здесь, зачем… У меня пятеро детей, одна девочка, четыре мальчика, мой отец погиб в первую мировую войну, трое сирот нас осталось. (Показывает нарисованную на бумаге детскую руку.) Моему младшему теперь год и одиннадцать месяцев.

М и р и а н. У тебя хоть дети остались… А у них?..

Нико ложится.

Важа, говорят, что ты подбил несколько танков. Когда мы с тобой прощались, волосы твои были черными. Когда ж ты успел поседеть?

В а ж а. За одну минуту.

М и р и а н. Почему? Ведь такого смелого воина, как ты, не было во всем батальоне?!

В а ж а. Да это не от страха, я сам не знаю, отчего…

Приподнимается солдат. Его не узнать.

М и р и а н (присматривается). Кто это? (Достает из кармана солдата книгу.) Это ты, Шио, браток?

Ш и о. А что, не похож?

М и р и а н. Пуля и в книгу попала. (Листает.) В книге список бойцов отряда и дневник. (Читает.)

Ш и о. Коня зарезали. Впервые ел конину, мясо кисловатое. Враг идет по пятам. Нас осталось пятнадцать. Сразу и не вспомнишь, кого уже нет. Некоторых так изуродовало, что мать родная не узнала бы. Сегодня поклялись капитану сражаться до последней капли крови.

Приподымается капитан. Он босой, без шапки. Карманы брюк вывернуты.

М и р и а н. Что, капитан, разбили вас?

К а п и т а н. Нас убили, но не сломили. Пятьдесят крестов на немецком кладбище — наша последняя победа… и два подбитых танка… Не вешай голову. Не надо нас жалеть! Когда человек знает, для чего он живет и во имя чего умирает, он не несчастный. Мы это знали.

М и р и а н. Кто взорвал танки?

К а п и т а н. Все. У нас никто не воевал в одиночку.

М и р и а н. Ваше последнее приказание, капитан?

К а п и т а н. Мы за вас погибли, а вы должны жить за нас. Мое последнее поручение — сохраните список и имена наших бойцов, расскажите о них на Большой земле!.. Эти парни погибли не ради того, чтобы их благодарили, но было бы обидно, если бы никто не узнал о наших делах. Прощай!

А м и р а н (поднимает разбитый пандури). Ты должен починить мой пандури!

Ш и о. Ты должен дописать мою повесть!

Мириан потрясен гибелью отряда. Все погибшие исчезают в сумерках. Майя, стоявшая безмолвно поодаль, подходит к Мириану.

М а й я. Мириан! Мы должны выжить, чтобы сообщить о гибели батальона по ту сторону фронта. Надо их похоронить. Пусть мать-земля покроет своих детей. Мириан, слышишь, как будто наши ребята поют?!

Звучит боевая песня отряда.

Стена опускается. М и р и а н  и  М а й я  рисуют на ней пятиконечную звезду и пишут фамилии погибших. В одном столбце: Кузнецов, Гловели, Кобахидзе, Тбилели; во втором: Кудаури, Ш. Харадзе, А. Харадзе, Джибути. Последние фамилии они пишут, встав на колени, как будто склонившись над братской могилой. На миг застыли, потом встают и молча уходят. Где-то опять слышны выстрелы и грохот орудий.

МОРЯК В БУРКЕ

Входит бородатый  м о р я к  в бурке и плащ-палатке. На голове бескозырка, в руках трофейный автомат, на поясе гранаты. Окинув взором стену, пишет: «Я поклялся убить двадцать одного фрица!»

Стена поднимается. Видна знакомая хижина. Входит  М а й я, за ней  М и р и а н  с топором в руке. Собираются разжечь огонь. Вдруг Майя вскрикнула и спряталась за Мириана.

М и р и а н. Не бойся, Майя!

Показался  м о р я к  с автоматом в руках.

Д ж о н д о. Здравствуйте!

М и р и а н. Здравствуй! Ты кто, откуда взялся?

Д ж о н д о. Я — матрос морского десантного батальона. А вы?

М и р и а н. Мы — солдаты смешанного батальона. Все погибли, только мы вот остались.

Д ж о н д о. И наш батальон растерзали, сукины дети. А я остался. Больше месяца воюю в одиночку.

М и р и а н. Мы переночуем здесь, а потом будем пробиваться в Керчь, через линию фронта, к нашим. Мы должны сообщить в штаб фронта о гибели батальона. Если хочешь, присоединяйся к нам.

Д ж о н д о. Нет, сейчас не могу. Не уйду отсюда, пока не прикончу двадцать одного фрица.

М и р и а н. Почему именно двадцать одного?

Д ж о н д о. Мне так хочется!

М и р и а н. Сколько ты уже отправил на тот свет?

Д ж о н д о. Четырнадцать. Один успел смыться, а то пятнадцать было бы… Как заяц, скрылся в кустах.

М а й я (просияв, в сторону). Ноже мой, как же он похож!

М и р и а н. Хорошо бы иметь свидетеля.

Д ж о н д о. А зачем? Чтобы мое геройство оценили и орденом наградили? Очень мне нужен орден… Хочу отомстить за друзей, и все…

М а й я. Вы чем-то напоминаете мне одного знакомого.

Д ж о н д о. Все мы тут друг на друга похожи. (Представляется.) Джондо Гордели.

М и р и а н. Мириан Коберидзе!

М а й я. Майя Канделаки! (Пожала Джондо руку и улыбнулась, потом вдруг убежала в хижину, там уткнулась в книгу.)

Д ж о н д о (проводив Майю взглядом, улыбнулся). Хорошее ребрышко!

М и р и а н. Что, что ты сказал?

Д ж о н д о. Так, ничего… Может, войдем? (Показывает на хижину.)

М и р и а н. Войдем, гостя бог посылает.

Входят.

Д ж о н д о. Мир дому сему! Хозяйка обиделась на что-то?

М а й я. Нет, что вы?.. Садитесь вот сюда, на пень.

Д ж о н д о. Если не прогоните, я тут с нами заночую. (Не дождавшись ответа, бросает вещи в угол.)

Неловкое молчание.

(Снимает тельняшку, раздевается до пояса, руки и грудь его в татуировке.) Извините, не могу заснуть, если не разотрусь снежком. (Стараясь обратить на себя внимание.) Уважаемая Майя, в темноте читать вредно. (Насвистывая «Сулико», выходит из дома.) Эх, какой снег! С кем бы поиграть в снежки? (Бросает снежок в дерево. Запел.) «Жена моя загордилась, повернулась ко мне спиной, жена моя загордилась…» (Напевая, растирает себе тело.)

М и р и а н. Майя, что с тобой? Людей давно не видела? Ведешь себя не знаю как… Даже посмотреть в его сторону боишься.

М а й я. Ты позвал его, ты и смотри.

М и р и а н. Тебя что-то тревожит?! Ты скажи, не смущайся… Чем это он тебе не понравился? Правда, он немного смахивает на разбойника.

М а й я. Не боюсь я разбойников.

М и р и а н. А кого же ты боишься, моряков?

Майя повела плечом.

Д ж о н д о (вошел в хижину, одевается). Сейчас самое время поужинать. Что это? Чай? Моя бабушка умерла от чая, чай отменяется, любезные мои! Мы не паровозы, чтобы горячая вода заставляла нас бегать! (Стелет плащ-палатку. На ней появляется колбаса, свиной окорок, рыба и сухари. Затем немецкие фляги с водкой.) Шнапс! Швайн! Хенде хох! Полундра! Мадам, придвигайтесь к нам!

М а й я. Мне и здесь удобно. (Отодвигается еще дальше.)

Д ж о н д о. Что может быть вкуснее колбасы, нарезанной нежными женскими ручками? Верно, Мириан?

М и р и а н. Нам это только кажется.

Майя отрезает несколько ломтиков колбасы.

Д ж о н д о. Душа моя, режь больше, вещь не покупная! Чего жалеть немецкое добро. Дамы и господа, прошу! (Снимает крышку с немецкой фляжки и наливает в нее водку.) Пить будем из одной чарки. Туберкулезников вроде среди нас нет. Можно, дорогая Майечка?

М а й я. Как хотите.

Д ж о н д о, Первый бокал подымем за нашу встречу, за чудеснуюхозяйку, как полагается в таких случаях…

М и р и а н. Сегодня первый тост у нас будет другой…

Д ж о н д о. Что случилось сегодня?

М и р и а н. У нас в семье траур, я же говорил.

Д ж о н д о. Да, тогда первый тост скажи ты. (Протягивает Мириану «бокал».)

М и р и а н. Ладно, как говорили предки: мир праху наших друзей-товарищей! Пусть помнят о них вечно!.. Пусть о них вспоминают, как о тех древних героях, которые погибли в неравной борьбе и даже похоронить их было некому!

Д ж о н д о. Аминь! (Задумался.) Хороший ты человек! А ведь ты, может быть, выпил и за меня. Если я погибну в этих лесах, то пусть твой тост будет и обо мне. Вечная память вашим ребятам! (Залпом выпил и передал «бокал» Майе.)

Майя отрицательно качает головой.

Можешь не пить, но сказать надо!

М а й я. За их светлую память!

Пауза.

Д ж о н д о. Теперь выпьем за Майю и в ее лице за женщину, сотворенную из ребра Адама. С тех пор мужчине все время недостает этого ребра. Я лично остро чувствую это. Да здравствует Адамово ребро! За твое здоровье, Майя! Алаверды к тебе, Мириан.

М и р и а н (задумчиво). Я скажу так: выпьем за женщину, которую природа наградила божественным даром продолжать жизнь. За продолжательницу жизни, Майя, я хотел бы увидеть тебя счастливой бабушкой!

Джондо открывает вторую флягу.

Все, я больше не пью!

Д ж о н д о. Ты думаешь, я от такой капли опьянею?

М и р и а н. Хватит. Мы собрались не для веселья.

Д ж о н д о. Что будет, то будет! Выпьем двадцать один тост! Полундра! Выпьем за наших родных. Они тоскуют там, а мы тут кутим…

М и р и а н. Если ты разделяешь наше горе, перестань.

М а й я. У грузина тосты никогда не кончатся. Мы отвечаем не только за наши жизни.

Д ж о н д о. Большинством голосов прошло ваше предложение. Договорились. Завтра тоже будет день, я наверстаю. (Напевает.)

М а й я (стелет постель для Мириана, потом для себя. Украдкой смотрит на Джондо и берет каску). Воды принесу. (Выходит.)

Д ж о н д о (провожает ее взглядом, с улыбкой). Ты что, не спишь с этим ребром? Она тебе кто?

М и р и а н. А твое какое дело?

Д ж о н д о. Надоела? Признайся, она надоели тебе, да? А вот я…

Мириан делает вид, что не слышит.

Может быть, уступишь мне ее на одну ночку?

М и р и а н. Прошу тебя как брата, не пори чепухи!

Д ж о н д о. Если она выживет, то уж как-нибудь выйдет замуж. А если нет, то на том свете никто не спросит, почему она не сохранила невинность.

М и р и а н. Она не такая, как все. Я поклялся: кто Майю тронет, убью!

Д ж о н д о. Заржавленным топором? (Свистнул.) Разве я у тебя законную жену хочу отобрать, добрый человек?

М и р и а н. Она носит платок моей сестры!

Д ж о н д о. А, названая сестра! (Свистит.) Что, неужели так трудно было снять с нее платок?

М и р и а н. Тут нужно нахальство, а оно не у всех есть. (Отошел в сторону.)

Д ж о н д о. Значит, ты к ней даже не прикоснулся? (Протяжно свистит.) Откуда же ты такой взялся? Смотри, святые только в раю бывают, а здесь, в адском пекле, им не место!

Мириан крепко сжимает топор и со всей силой обрушивает его на пень.

Сила есть, это я вижу, а вот чего-то тебе не хватает. Вот только чего? Умей радоваться жизни, а спасти душу ты всегда успеешь. Жаль мне тебя, ей-богу. Плохо ты знаешь женщин. Хочешь, я возьму тебя в подмастерья? Женщину надо задушить ласками, если хочешь и на этом свете радоваться и на том свете душу спасти.

М и р и а н. Отстань! Не все такие, как ты думаешь.

Д ж о н д о. Да, теперь я понимаю, почему она так жадно посмотрела на меня… Она, бедняжка, томится, а он… Дай закурить!

М и р и а н. Не курю.

Д ж о н д о. Тебе нужно постричься в монахи. Водку ты пьешь, как женщина, баб не любишь, табак не куришь… Пощупай на спине, может, у тебя уже крылышки выросли? А так посмотреть вроде настоящий мужик…

М и р и а н. Не все живут одним днем. Ради того дела, что мне доверили, я снесу любые оскорбления, мое время еще наступит. Но знай: обидишь Майю — рассчитаюсь с тобой, как мужчина с мужчиной.

Д ж о н д о. А если девка рада будет такой обиде? Тогда как?

М и р и а н. Ну что ж, я, как подобает мужчине, — пожму победителю руку и пойду своей дорогой.

Д ж о н д о. Смотри, ты слишком самоуверен.

М и р и а н. Может быть. Я верю в Майю. Могу даже оставить вас вдвоем.

Появляется  М а й я. Она несет в каске воду.

М и р и а н (взял автомат). Майя, я пошел за дровами.

Майя медленно идет к хижине. У нее подкашиваются ноги. Смотрит вслед Мириану. Остановилась.

Д ж о н д о (поет).

Маечка, помнишь «Золотую долину»?

М а й я. Помню. Хорошее кино! Там здорово играла Ната Вачнадзе!

Д ж о н д о. Между прочим, в нашей деревне снимали. И я, кстати, тоже попал на экран. Потом я все мечтал стать киноактером, а тут война, и судьба меня в лес загнала… Что ты все в небо смотришь? Если бога ищешь, то зря, твой бог сейчас на земле.

М а й я. Откуда тебе знать, где мой бог?

Д ж о н д о. Это я так, к слову сказал… Ты бы спустилась с небес на землю, посмотрела на нас, смертных. А то как-то странно себя ведешь. Может быть, мы раньше встречались?..

М а й я. Почему это странно? И нигде мы не встречались…

Д ж о н д о. Ну-ка, посмотри мне в глаза.

Майя смело смотрит ему в глаза.

Джондо неожиданно бросает снежок и попадает ей в грудь.

М а й я. Перестань, ты что?

Джондо опять бросает снежок.

Сумасшедший! Ты думаешь, я не умею? (Бросает в него снежком.)

Д ж о н д о. Здорово! Два — один. Давай играть до двадцати одного. Стой! (Бросает.) Три — один в пользу моряка. В детстве я обожал играть в снежки. (Опять попадает в нее снежком.) Четыре — один.

М а й я. Ой! (Залилась веселым смехом.) Ах ты, хитрюга! Ну погоди же!.. (В свою очередь бросила снежок и побежала.)

Джондо бежит за ней. Слышится их дружный смех. Оба возвращаются. В Майю попал комок снега. Она присела.

(Смеясь.) Все, сдаюсь, я устала!.. (Встает, хочет войти в хижину.)

Д ж о н д о (преграждает ей дорогу). Война до полной капитуляции! (Бросает в нее снежком.) Восемнадцать — семь… Нет, ты так просто не уйдешь с поля боя.

Возвращается  М и р и а н. С удивлением смотрит на их самозабвенную игру. Майя будто забыла все на свете. Мириан умышленно проходит близко от Майи, кашляет. Майя его не замечает. Мириан входит в хижину и оттуда наблюдает за Майей и Джондо.

М и р и а н. Боже мой, что с ней? Я убью их обоих! (Потянулся к оружию. Задумался, борется с собой.)

Д ж о н д о. Двадцать один! Ура-а! (Подскакивает к Майе, хватает ее одной рукой, а другой натирает ее лицо снегом.)

М а й я. Пусти меня, пусти! (Это не протест, не сопротивление.) Пусти!

Она смеется и этим еще более подзадоривает Джондо. Платок спадает с ее головы. Джондо обнимает Майю, и она затихает в его объятиях. Майя неожиданно выскальзывает из сильных объятий Джондо, хватает платок и бежит к хижине. Джондо бросает ей вслед снежок. Майя поворачивается и, улыбнувшись, тоже бросает снежок, затем входит в хижину. Мириан выхватывает у нее из рук платок.

Мириан?! (Больше ничего не смогла сказать. Застыв на месте, растерянно оглядывается и как подкошенная падает на свою постель и горько плачет.)

Мириан кладет платок в карман и спокойно выходит из хижины. Джондо поворачивается к нему спиной, берет топор и начинает колоть дрова.

М и р и а н. Ты хорошо стреляешь в мишень.

Д ж о н д о. Если мишень хорошая, то и стрелять приятно и попасть легко. Убей меня бог, если я не сумею взять девочку!

М и р и а н. Да, к тебе не придерешься… Ты играешь честно.

Д ж о н д о. Так-то, мой друг, не надо быть таким уверенным.

Мириан молча отходит.

(Беззаботно напевает.)

М и р и а н (в сторону). Джондо отвечает только за свою жизнь. А я должен выполнить задание. Я сделаю это сам, никто мне не нужен. (Возвращается в хижину, собирает свои вещи, отбирает у Майи книгу.)

М а й я (дрожащим голосом). Куда ты, Мириан?!

М и р и а н. Мир велик, и дорог много.

М а й я. А я? Ты меня оставляешь одну?

М и р и а н. Наоборот, это я ухожу один… (Идет.)

М а й я. Мириан?!

М и р и а н (обернулся). Все, беру свои слова назад. Я не могу из-за тебя убивать человека… если бы он тебя оскорбил, я бы его наказал, а так… Он ни в чем не виноват. Молчи! Ты такая же, как все! Ты обманула меня. Сначала я думал, что ты верна тому летчику, потом ничего не понимал, а сегодня я увидел своими глазами… Так что я ухожу…

М а й я. Ты простишь меня, если я исповедуюсь перед тобой?

М и р и а н. Исповедуются перед священником, а мне нечего объяснять. Если ты до сих пор не поняла меня, то сейчас тем более. Живи, как хочешь, но не обманывай других!

М а й я. Виновата я… виновата перед тобой… и перед собой… Это все случайно вышло. Я не хотела… Дай сказать мне, а потом иди. Ты не знаешь, в чем дело…

М и р и а н. Это уже не имеет никакого значения. Ты совсем потеряла из-за него голову. Скажешь, не правда?

М а й я. Правда. Но ты должен выслушать всю правду. Джондо очень похож на моего летчика. Неужели ты не простишь мне? Это была всего одна минута!..

М и р и а н. Если бы это была минута…

М а й я. Просто я прощалась с первой любовью. (Смотрит на Мириана. Чувствует, что ее слова не прошли даром.) Верни мне косынку, брось вещмешок. Сейчас нельзя уходить, давай подождем до утра. Ты что? Не веришь мне? (Отнимает у него косынку.)

М и р и а н. Мы с Джондо не можем ночевать под одной крышей…

М а й я. Скажи ему, пусть уходит. Если тебе неловко, я могу сама сказать.

М и р и а н  бросает вещмешок и выходит. Джондо, посвистывая, колет дрова.

М и р и а н. Что нам с тобой делать?

Д ж о н д о. Вот сейчас я наколю побольше дров, разведем огонь повыше, согреемся как следует. Если придет фриц, пошлем его к чертовой матери. И все. Насчет девочки мы ведь с тобой уже договорились?!

М и р и а н. Я должен извиниться перед тобой. Хоть хозяину и неловко говорить такие вещи гостю, но было бы неплохо, если бы ты ушел отсюда…

Д ж о н д о (от удивления свистнул). Ты только что сам просил меня пойти вместе с вами, а сейчас и переночевать не разрешаешь?

М и р и а н. Так будет лучше… для нас обоих.

Д ж о н д о (с силой всаживает топор в бревно). Вот что, приятель, может, тебе и будет лучше, но мне очень нравится эта избушка, так что катись…

М и р и а н. Советую лучше уйти по-хорошему.

Д ж о н д о. А то что будет? Иди давай пугай ветер в поле. Мужчине неудобно отступать, когда девушка строит ему глазки. Она ведь тоскует по мужчине, а ты вон какой…

М и р и а н. Хватит болтать языком.

Д ж о н д о. Что тебе от меня надо? Может, скажешь, я вел себя нечестно? Напал на девушку? По-моему, это тебе надо добровольно уйти. А может, оружием поговорим, мне все равно.

М и р и а н. Повторяю: мне некогда с тобой спорить, у меня есть дело поважнее.

Д ж о н д о. Вот и займись своим делом, которое поважнее, а я займусь девчонкой.

М и р и а н. Ты ей не нужен.

Д ж о н д о. Это уж ей лучше знать. Если она скажет, чтобы я уходил, уйду! Ты не думай, что я такой… Если между вами что-то есть, я желаю вам счастья… И тогда я сматываюсь. Зайдем, спросим?

М и р и а н. Если уж доверять, так до конца. Заходи один и поговори с ней!

Д ж о н д о (идет широким шагом, входит в хижину). Майя! Ты что, плакала? Если кто тебя обидел, я в порошок его сотру.

М а й я. Я его уже простила, не беспокойся.

Д ж о н д о. А все-таки кто тебя обидел?

Мириан колет дрова.

М а й я. Я сама себя больше всех обидела!

Джондо хочет ее погладить по лицу.

Убери руки!

Д ж о н д о. Я же только слезки вытереть, слезы жгут душу, а ласка лечит.

М а й я. Уходи!

Д ж о н д о (свистнул). Тебя что, подменили?! Запугали, красавица?!

М а й я. Не подходи, глаза выцарапаю!

Джондо свистит.

Сказано тебе, чтоб уходил, чего ты ждешь?

Д ж о н д о. Ты, как попугай, повторяешь чужие слова. Ты себя послушай и скажи.

М а й я. Я не попугай, уходи!

Джондо схватил парабеллум, Мириан насторожился.

Д ж о н д о (бросая перед Майей парабеллум). Если ты хочешь, чтобы я ушел, стреляй в меня! Или в того, кто заставил тебя так со мной говорить, иначе я не поверю… На, стреляй! (Подставляет грудь.)

М а й я. Глупо свою правоту доказывать оружием.

Д ж о н д о (ставит бурку). Тогда сюда стреляй, как будто в меня.

М а й я. Не валяй дурака! (Возвращает ему оружие.)

Д ж о н д о (прячет парабеллум). Я тебя обидел? Оскорбил? Объясните, за что вы меня гоните?

М а й я. Никто тебя не гонит, тебя добром просят, чтоб ушел.

Д ж о н д о. Тогда… Поцелуй разок, и я уйду.

М а й я. Ты ведешь себя как попрошайка. Отстань!

Д ж о н д о. Хорошо, если так, я сам тебя поцелую! (Тянется к Майе.)

М а й я. Не прикасайся ко мне, а то знаешь, что с тобой будет?

Д ж о н д о (стоит ошеломленный, потом горько улыбается). Значит, я тебя недостоин?.. Зачем же ты заигрывала со мной? Пока я правды не узнаю, с места не сдвинусь! (Тащит Майю к Мириану.) Ну-ка, объясните мне!

М а й я. А что объяснять… просто я люблю Мириана.

Д ж о н д о (пожимает плечами и удивленно разводит руками). Чудеса! В жизни не встречал таких странных людей… Вы или оба помешанные, или… Не знаю, не знаю… Трудно поверить, чтобы в этом аду… Простите! (Подхватывает свои вещи и идет. Останавливается.) Не думайте, что вы меня… Я ухожу сам, по своей воле.

М и р и а н. Подожди!

Д ж о н д о. Чего «подожди», все и так ясно!

М и р и а н (протягивает ему листок). Это список нашего отряда. Все они погибли. Список надо донести до штаба фронта. А ты составь список тех, кто погиб рядом с тобой!

Д ж о н д о. У меня он уже есть. (Показывает листок.)

Обмениваются списками.

М и р и а н. Помни, отныне тебе поручено важное дело, и побереги себя!

Джондо собирается уходить.

(Протягивает ему руку и улыбается.) Мир. Иди, счастливо тебе.

Д ж о н д о (идет, обернувшись). Проводи меня немного!

М а й я (испуганно). Я тоже пойду!

Д ж о н д о. Чего ты испугалась, Маня? Ты усомнилась во мне? Я на подлость не способен, даже фашистов так не убивал. Просто хочу сказать человеку пару слов.

Д ж о н д о  и  М и р и а н уходят.

Стена опускается.

М и р и а н  и  Д ж о н д о выходят перед стеной.

Д ж о н д о. Когда я исполню клятву, то постараюсь захватить моторную лодку. Если не удастся, тоже подамся в Керчь, может, и разыщу вас. Прошу тебя, не думай обо мне плохо. Я упрям, но, когда нужно, и отступать умею. Откровенно говоря, приятно, что ты так смело пошел за мной. Я тебя проверял. Уважаю мужественных людей, даже если они мои кровные враги!.. Об этом списке не беспокойся. Я выйду сухим из воды. Ни бог, ни черт мне не страшны!.. А за все остальное прости. После этой кровавой заварухи встретимся и, распивая грузинское вино вспомним сегодняшний день с улыбкой. (Пошел, останавливается.) Ай-ай-ай! Какие бывают люди! Трудно поверить. Хочу и не могу! (Тихо запевает песню.)

Мириан подпевает. Д ж о н д о  уходит.

М и р и а н (с улыбкой машет ему рукой). До свидания! Доброго пути! (Пишет на стене: «Уважаю мужественных людей». Уходит.)

ТРЕЗВАЯ И ПЬЯНАЯ ПРАВДА

Слышен цыганский романс. Стена поднимается. Видна комната, у стены — кушетка. Над ней — фотография молодого человека. У стола  Н а с т я  крутит ручную мельницу. Играет патефон. Стук в дверь.

Н а с т я (останавливает патефон, кидается за печку и выносит карабин). Кто там?

Г о л о с  М и р и а н а. Солдат.

Н а с т я. Какой еще солдат?

Г о л о с  М и р и а н а. Марфуша меня прислала.

Настя прячет карабин и открывает дверь.

М и р и а н (входит). Здравствуй, Настя!

Н а с т я (рассматривает его). Ты что, из плена убежал?

М и р и а н. В окружении был.

Н а с т я. Хочешь переночевать?

М и р и а н. Да, одну ночку. Больше не побеспокою.

Н а с т я. Откуда ты будешь?

М и р и а н. А тебе не все равно. Грузин я.

Н а с т я. Имей в виду, я не всех пускаю к себе в дом, хотя бы и от Марфы! Располагайся.

Мириан оглядывает комнату. Настя накинула платок, вышла. Мириан с улыбкой провожает ее взглядом. Настя внесла одеяло и кинула на кушетку.

М и р и а н. Настя, ты казачка или…

Н а с т я. А тебе не все ли равно? Кто же сейчас чистой крови? (Вновь направилась в другую комнату.) Я тоже нахваталась всего понемногу. (Вынесла подушку и белье.) Бабушка с материнской стороны гречанка, а с отцовской, кажется, грузинка. (Говорит по-грузински.) Гамарджоба! Гмадлоб! Сулико!

М и р и а н. Ты что, одна?

Н а с т я. Да, с этой проклятой войной я совсем одна осталась. Только грохот пушек и слышу! Соскучилась я по человеческому голосу. Даже соседей никого нет.

М и р и а н. А ты не боишься?

Н а с т я. Чего бояться? Я ничего не боюсь — ни грома, ни штыков, ни самого дьявола. Холера в бок всем этим немцам… и другим тоже. Кто по-хорошему, того я угощу как друга, а врага встречу как врага. Мне сейчас все равно, что фашисты, что коммунисты. Ты не удивляйся, я прямой человек, как штык. Это проклятое солнце кому хочешь светит, а для меня ему и лучика жалко. (Смотрит на фотографию.) Будь прокляты те, кто отнял у меня мужа!..

М и р и а н. Давно о нем не слышно?

Н а с т я. Да как в армию забрали — ни одного письма. Я чувствую, нет его в живых, убили… А то как-нибудь ухитрился бы прислать весточку…

М и р и а н. Сейчас трудно с этим делом.

Н а с т я. А может, и жив где-нибудь… Но мне от этого ни жарко, ни холодно… Как тебя зовут?

М и р и а н. Мириан.

Н а с т я. Ты, наверное, устал. У меня банька приготовлена, пойди, попарься. Смотри, какую мягкую постель я приготовила! Хочешь, спрячу тебя до конца войны…

М и р и а н. Настя, я не один. Меня ждет… товарищ.

Н а с т я. Тоже солдат?

Мириан кивнул утвердительно.

Пусть идет. В двух комнатах мы свободно можем разместиться. Ну иди, веди своего дружка.

М и р и а н  уходит. Настя перед зеркалом прихорашивается, мурлычет песенку. Входят  М а й я  и  М и р и а н. Настя увидела Майю в зеркале, обернулась.

М а й я. Здравствуйте!

Н а с т я (строго). А это еще что за птичка? Откуда она прилетела?

М и р и а н. Это и есть мой товарищ.

Н а с т я. Сколько вас все-таки? Может, целая рота?

М и р и а н. Нас только двое. Я и мой товарищ.

Настя подскочила к Майе, принялась сердито ее рассматривать. Майя сняла шапку и еще раз поздоровалась.

Н а с т я (досадливо). Здравствуй! (Подходит к Мириану, тихо.) Не мог сразу сказать?

М и р и а н (тихо). Что изменилось, Настя?

Н а с т я. Ничего?

М и р и а н. Ничего.

Н а с т я. Значит, это твой товарищ?

М и р и а н. Да, это мой товарищ.

Н а с т я (отсылает Майю в другую комнату). Ну ладно, иди устраивайся.

М и р и а н (провожает Майю, делает ей знак, что все в порядке, потом возвращается к Насте). Настя, ты, кажется, обиделась?

Н а с т я. Ты, я вижу, неопытный. Женщины склочный народ.

М и р и а н. Майя не будет с тобой ссориться.

Н а с т я. Посмотрим. Ты небось голоден?

М и р и а н. Не без того.

Н а с т я. В конституции написано: «Кто не работает, тот не ест». Замечательный закон, вот если бы и в жизни так было. Давай помоги намолоть зерна. Посмотрим, на что ты способен!

Крутят ручку мельницы вдвоем. Мириан часто поглядывает на дверь комнаты, в которой находится Майя.

Чего ты туда глядишь? (Подтолкнула его, засмеялась.)

М и р и а н (тоже со смехом). Ты, оказывается, сильная.

Н а с т я (ласково треплет его за чуб). Ты еще моей силы не знаешь.

М и р и а н. Ты одна справляешься с огородом?

Н а с т я. А с кем еще?! Может, немцы вскопают мне землю? Да я не дам им даже ногой ступить на нее. Ты умеешь землю копать?

М и р и а н. А то как же? В деревне вырос.

Н а с т я. Когда взойдет луна, пойдем! Ну что ты уставился мне на руки? Подними глаза повыше. Разве больше не на что посмотреть? Давай померяемся силой.

Мириан начал быстрее крутить ручку.

(Схватила его за кисть.) Нет, не так! (Ставит локти на стол.) Вот так! Не бойся, я не кусаюсь.

Рука встретилась с рукой, борются. Оба смеются. Настя пустила в ход и другую руку, но все же потерпела поражение. Мириан случайно коснулся руки Насти. Настя неожиданно прижала его руку к своей груди.

Это не считается! Ну ладно, засчитаем. Один — ноль в твою пользу. Давай сначала!

Вновь соревнуются, опять победил Мириан. Настя обнимает его. Смеются.

М а й я (вошла). Мириан, вы тут мелете зерно?

М и р и а н (смутившись, стал быстро крутить ручку мельницы). Да, мелем…

М а й я. У нашей хозяйки, наверное, дел по горло. Давай, я тебе помогу.

Н а с т я. Ладно, на сегодня хватит, девушка! (Выносит кастрюлю с мукой в кухню.)

Мириан пожимает плечами и знаком показывает Майе: мол, что наделала!

(Входит и открывает люк в погреб.) Чего ты скрипишь, чтобы у твоего плотника руки отсохли! (Собирается спуститься.) Пойдем со мной, герой! Не бойся, я немцев в подвале не прячу. (Майе.) Мне надо переставить тяжелые бочки. (Мириану.) Ну пойдешь или нет?

М и р и а н (после краткого колебания). Пойдем!

М а й я. Мириан, ты идешь с ней в погреб?

М и р и а н (избегая ее взгляда). Она впустила нас в дом… Внимание оказала…

М а й я. Не только тебе… Я тоже помогу вам, Настя! (Бежит к погребу.)

Н а с т я. Тебе нечего там делать, птичка! Нужна только мужская сила… А ну, без вас обойдусь! Черт вас принес, жила себе спокойно!.. (Спустилась в погреб. Выкидывает оттуда сперва одну, потом другую лопату.) Пойдем!

М и р и а н. Куда?

Н а с т я. Стемнело. Уже можно.

Мириан взял лопату.

М а й я. Куда вы?

М и р и а н. Она просила помочь ей вскопать огород.

М а й я. Сейчас?! На ночь глядя?

Н а с т я. Скоро взойдет луна, осветит.

М а й я. На небе тучи!

Н а с т я. Полная луна и из-за туч светит. Чтобы копать, больше света и не надо! (Мириану.) Пойдем!

М а й я. Настя, вы думаете, что я не умею копать? (Взяла вторую лопату и направилась к двери.)

Настя догнала ее и выхватила лопату.

Н а с т я. У меня всего две лопаты.

М а й я (выхватила лопату у Насти). Тогда будем копать по очереди!

Н а с т я (смотрит на обоих, потом забирает лопаты — сперва у Мириана, потом у Майи). Ладно, дождь пошел, мокрую землю копать нельзя. Вы и так устали, отдохните. Бог создал ночь для сна. Баюшки-баю. (Кинула лопаты в погреб. Гневно.) Чего же вы не ложитесь? Не видите, голуби, что ночь наступила? (Сворачивает постель.)

М и р и а н. Мы думали… (Крутит рукой, как будто мелет.) Ведь мы мололи тут…

Н а с т я. Ах, вы ждете ужина?

М и р и а н. Мы сегодня и не обедали…

Н а с т я. Знаю, знаю вашего брата. Может, еще и сдобных булок запросите?! Нет у меня для вас жратвы. Мало ли бродяг здесь шатается, на всех не напасешься! Вам не нравится? Мне тоже много чего не нравится, но я терплю. (Уносит постель.) Не нужны мне такие постояльцы! (Выкидывает из другой комнаты плащ-палатку, вещмешок и санитарную сумку.) Ну-ка, собирайте пожитки! Войну здесь переждать хотите? У меня за печкой, как у Христа за пазухой?! Если фрицы пронюхают, что я скрывала вас, мне знаете что будет?! Проваливайте! Только мой мужик, что ли, должен жертвовать собой, да? А ну, быстрее! (Идет, чтобы открыть дверь.) Быстрее! Не хочу, чтобы из-за вас меня расстреляли. Не пользуйтесь тем, что я не могу доносить. Выкатывайтесь отсюда, ну! Фить! Фить!

Д ж о н д о (врывается как ураган, с автоматом в руках). Хенде хох! Швайн! Полундра!

На миг все застыли, Мириан схватил автомат.

М а й я. Джондо?

Мириан и Майя радостно повисают у него на шее.

М и р и а н. Мы уже не думали, что ты жив!

Д ж о н д о. Прибыл приветствовать жениха и невесту с двадцатью всадниками.

М и р и а н. Только одного теперь не хватает?

Д ж о н д о. Ничего, и последнего ухлопаю.

Появление нового гостя взволновало  Н а с т ю. Энергично проходит мимо него в другую комнату. Джондо проследил за ней жадным взглядом.

Ну и злая же у вас хозяйка! А так, видать, хорошее ребро. Жаль, что такая злюка! Ладно, дайте пожрать!

М и р и а н. У нас нет ни крошки.

Д ж о н д о. А что, хозяйка не угостит нас?! (Схватил мельницу и так закрутил, что чуть со стола не сбросил.)

М а й я. Нам она отказала, попроси ты.

Д ж о н д о. А как ее зовут?

М а й я  и  М и р и а н (вместе). Настя.

Входит  Н а с т я. Джондо церемонно кланяется ей.

Д ж о н д о. Милая хозяйка, нет ли чего пожевать? Моряк голоден, как волк. Полундра!

Н а с т я. Хлеба нет, мяса нет, зато пуля есть, черт бы вас побрал! Отстаньте от меня!

Д ж о н д о (удивленно). Чем вы ее так обидели?!

М и р и а н. Не знаю. Мы ей не понравились.

М а й я. Особенно я.

Д ж о н д о (сдвигает бескозырку на лоб, близко подходит к Насте). Хозяйка, тебе не идет так с нами поступать. Не уходить же нам голодными!

Н а с т я. Мука йохтур, кончилась, не из золы же печь?

Д ж о н д о. Мусульман, ханум? (Хочет обнять ее за талию.)

Н а с т я (выскальзывает). Выкатывайтесь, выкатывайтесь.

Д ж о н д о (рассердившись, становится перед ней). У тебя и мука есть и кое-что другое. Не похоже, что ты голодаешь.

Н а с т я. Ну и что?

Д ж о н д о (поднял большой палец). У меня есть вот такое шерстяное платьице для тебя…

Н а с т я (с упреком). С кого снял?

Д ж о н д о. Нашел, в сумке у фрица.

Н а с т я. На кой черт мне чужое платье, хоть бы свои истаскать. (Прислонилась к Джондо.)

Д ж о н д о. Однако какая ты хорошая баба, оказывается! Посмотри на нас! Разве можно таким симпатичным людям в чем-нибудь отказывать?

М и р и а н. Ага! (Стоит, засунув руки в карманы.)

Н а с т я. Вот тебе мельница. Сейчас я принесу зерно и, если хочешь, помели.

Д ж о н д о. Так бы и сказала, дорогая. Ты же не похожа на ведьму, чего напрасно притворяться?

Н а с т я  выходит.

(Готов плясать.) Да, это ребро!

Н а с т я  вносит кастрюлю и ставит перед мельницей.

Ох и хитра ты, настоящая бой-баба!

Н а с т я. Этого еще мало для жизни… Что-то я плохо расслышала твое имя.

М и р и а н  и  М а й я (вместе). Джондо.

Н а с т я. Чонда?

Д ж о н д о. Джондо, Джондо.

Н а с т я. Чонда! Чонда!

Д ж о н д о. Хоть горшком называй, только в печку не ставь.

Н а с т я. Глазами-то ты здорово ворочаешь, как бугай! Ну-ка, давай посмотрим, каков ты в работе! (Засучивает рукава.)

Д ж о н д о. Хочешь, хозяйка, сядь мне на руку, я и с тобой смогу крутить этот камень! (Быстро вертит ручку мельницы. Настя ему помогает.)

М и р и а н. Когда вы устанете, скажите, мы покрутим.

Н а с т я (сладким голосом). А мы не нуждаемся! (Сняла с Джондо бескозырку и надела на себя.) Ангелы пусть отправляются в рай! Фррр!.. Летите!

Д ж о н д о. Полундра! Вы опасны для нормального общества, друзья мои. Гуляй, душа, один раз живем! (Знаком просит их удалиться.)

М а й я  и  М и р и а н  выходят в другую комнату.

Настюша, ты не беспокойся, я и один управлюсь с этой мельницей.

Н а с т я. А может, мне приятно крутить вместе с тобой?

Д ж о н д о. Ах ты, мое дорогое ребрышко! (Обнимает ее.) Душенька, я тут помелю зерно, а ты растопи мне баньку, если есть.

Н а с т я. Вместе растопим! (Кричит в другую комнату.) Эй вы, голуби-дармоеды! Этот хлеб и вы есть будете, идите покрутите мельницу!

Н а с т я  и  Д ж о н д о  уходят.

Вышел  М и р и а н, присел у стола и яростно начал крутить ручку мельницы. Доносятся песня Джондо и смех Насти.

Затемнение.

Сцена постепенно освещается. М и р и а н  и  М а й я  мелют зерно. Входит  Н а с т я.

Н а с т я. Теперь можем и погулять. Ну-ка, помогите! (Ссыпает муку в кастрюлю и выходит.)

М и р и а н  относит мельницу в кухню.

(Вносит хлеб, разную снедь. Ставит и бутылку.) Чонда!

Г о л о с  Д ж о н д о. Сейчас, Настюша!

Напевая, входит  Д ж о н д о. Он уже побрит. Пояс и оружие держит в руках.

Все уселись за стол.

Н а с т я. Водка моего приготовления. (Наливает.) Угощайтесь! Будем здоровы! Ах, до чего же иногда хорошо жить на свете!

Д ж о н д о. За здоровье нашей хозяйки! За тебя, Настя! И в твоем лице за настоящих женщин!

Слышно мычание. Мириан и Джондо схватились за оружие.

Н а с т я. Корова в хлеву мычит. Пора кормить. Ничего, потерпит. Мы, люди, и не такое терпим! (Майе и Мириану.) Ну-ка пейте, пейте и согревайтесь, рыбья вы кровь! Может быть, и вы людьми станете.

Пьют. Настя вновь наливает. Майя накрыла стакан рукой.

Ну и не надо! Мы, Чондо, сами разопьем, нам не повредит. Еще раз будем здоровы! (Выпила.)

Джондо запевает грузинскую застольную песню, Мириан и Майя подпевают.

(Затянула «Сулико», Мириану.) Ты совсем не похож на грузина, напрасно только усы носишь! (Указывая на Джондо.) Вот кто настоящий грузин! Парень, как штык!

Д ж о н д о. Ошибаешься, Настя. Мы оба настоящие грузины. Мириан даже лучше меня.

Н а с т я (привстала). Чем это? То, что он считает честностью, иначе называется. Такой честностью люди только прикрывают свою глупость и слабость.

Д ж о н д о. Настя, сядь и помолчи! Ты хорошая баба, но кое-что не понимаешь. Не обижайся! (Усаживает ее.) Если бы твой муж был дома, тебе бы Мириан показался лучше, чем я.

Н а с т я (берет Джондо под руку). Если бы да кабы, об этом надо гадалку спросить.

М а й я. Допустим, твой муж узнает, что… Как же он будет воевать?

Н а с т я. А кто его заставлял воевать?! Я?

М а й я. Его совесть заставила, а ты его обманываешь.

Мириан знаком просит Майю помолчать. Джондо опускает голову.

Н а с т я (разъярилась). Ха, обманываю!.. А меня не обманывали, не обижали? К черту все! Меня сроду все обижали! Сперва оставили без отца, кулак, мол. Затем устроили войну, пришли ко мне в дом, братьев и мужа угнали. Теперь что же мне остается, пулю в лоб пустить? В колодец бросаться, чтобы кровь остудить? Им захотелось воевать, видите ли, а я тут при чем? Я человек, и дайте мне жить по-человечески! Не для того я на свет родилась, чтобы небо коптить! Если у других куриная грудь, так у меня она в два раза больше, мне много воздуха надо. Что, не нравится моя правда? Моя пьяная правда трезвей вашей трезвой. Подумаешь, какие святые нашлись, никто вам не поверит!

Майя отходит в сторону.

Ну-ка, Мириан! Иди за ней да обними ее покрепче. Ты думаешь, все мы такие, одна она не такая? Мы все одинаковые! Кичитесь своей честностью? И у меня найдется, чем погордиться! Чонда, поцелуй меня! Ну! (Обнимает его.)

Майя смотрит на них с презрением.

Что, осуждаешь? А вот если вы ляжете вместе, я и словечка не скажу. Смотрите, как ее корежит: понимает, что правда на моей стороне! (Майе.) Хочешь непорочной на тот свет отправиться? Или, может, ты верующая? Тогда иди в монастырь, здесь мы все грешные!

М и р и а н. Настя, оставь ее в покое, прошу тебя!

Н а с т я. Пошел ты к черту! Вы вот моего мужа пожалели, а меня кто пожалеет?

М и р и а н. Мы его пожалели, потому что он солдат.

Н а с т я. Вот вернется он, тогда и сочтемся, не ваша забота! (Плачет.) Идите вы все, надоели! (Целует Джондо.)

Д ж о н д о. Что с тобой? Ты мне щеку чуть не откусила.

Н а с т я. Хочу оставить на тебе отметину, чтобы век помнил Настю! Сегодня наш день. Хоть один день, да наш! (Майе.) Женщины, которые не спят с мужиками, и себя и других обманывают. Или в жилах у них рыбья кровь течет. (Мириану.) Что, думаешь, ей очень нужна твоя чистота? В душе она смеется над тобой. Сейчас чистоту все равно не сохранишь: или пуля сожрет, или моль поест! Нафталина-то негде достать! Разве не так?

Д ж о н д о. Все точно. Нафталина негде взять.

Н а с т я. Чего же вы молчите! (Майе и Мириану.) Я вам говорю!

М и р и а н. Не знаю, Настя, что тебе сказать.

Н а с т я. Если ты не знаешь такой простой вещи, какой же ты солдат?!

М и р и а н. Я такой же солдат, как твой муж, Настя.

Н а с т я. Откуда вы знаете, что он жив? Я вот не уверена! За кого же вы меня принимаете?! (Вдруг ухватилась за автомат Джондо, но он не дал ей автомат.) А ну, выйдем во двор, посмотрим, кто лучше стреляет!

М и р и а н. Сейчас поздно. Завтра постреляем, Настя.

Н а с т я. Хорошо, пусть завтра, пусть хоть послезавтра… Сейчас ложитесь! Ложитесь скорее! А то завтра будет поздно. Да здравствует сегодняшний денек! (Оглянулась.)

Гости собираются уходить.

(Встревожилась.) Вы что же, уходите?

М а й я. Не оставаться же нам здесь до конца войны?!

Н а с т я (отбирает вещи у Джондо). Чондо не пойдет вместе с вами!

М а й я. А мы его и не думали забирать!

Н а с т я (к Джондо). Дорогой, ты слышишь? Эти люди не хотят тебя брать!

Д ж о н д о. У меня своя дорога, я один иду.

Н а с т я. Останься, не бросай меня! Пожалей меня! Как я смогу теперь жить без тебя?! Останься! Если хочешь, на колени встану! Я не плохая женщина, кого угодно спроси!

Д ж о н д о. Знаю, Настя, ты очень хорошая… А мне все-таки надо идти.

Н а с т я. Может, тебе неловко перед ними? Так я попрошу их остаться хотя бы на пару дней.

Д ж о н д о. Нет, Настя, я не могу… война…

Н а с т я. На один день! Только на один день, не больше!

Джондо отрицательно качает головой.

Мириан, попроси, пусть останется! Пожалейте меня!

М и р и а н. Джондо, может, ты нас стесняешься? Ты что, чудак! Останься на пару дней!

Джондо отрицательно качает головой.

Ты что-то скрываешь?

Д ж о н д о. Тебе не понять, брат, какая это женщина! Я боюсь… Если останусь с ней хоть на два дня, потом не смогу уйти… Никогда… Понимаешь? А это нельзя. (Укладывает вещи.)

Н а с т я. Заставил меня влюбиться, а теперь убегаешь, проклятый? (Замахнулась было на него, вдруг побежала в другую комнату.)

Мириан и Джондо хватаются за оружие.

(Вбегает с карабином в руках.) Если не возьмешь меня с собой, выстрелю, так и знай! (Щелкнула затвором.) И это плохо кончится! Все брошу и пойду за тобой! Будем вместе воевать. Надоело быть одной. Разве я не человек?! (Выронила карабин, села и горько зарыдала.) Боже, чем я так провинилась перед тобой?!.

Д ж о н д о. Не плачь, вытри слезы! Собирай свои пожитки и пойдем вместе.

Настя радостно вскочила, на миг остановилась, окинула все растерянным взглядом и убежала в другую комнату. Выходит оттуда тепло одетая, с узлом в руках.

Ну все, пошли скорее! Мы — такой народ, нигде не пропадем!

Н а с т я (испуганно). Смотрите, Марфушина хата горит!

Слышны звуки выстрелов и злое тявканье собак.

(Майе и Мириану.) Вы бегите к оврагу, мы прикроем! Скорее!

М а й я  и  М и р и а н  обнимают Настю и Джондо, убегают. Опускается стена. Настя и Джондо лежат с оружием в руках. Слышна перестрелка.

Д ж о н д о. Ох, гады! Айн! Цвайн! Драйн! Швайн!

Где-то взорвалась граната.

Настя, берегись! Убьют, Настя!

С лаем собак смешиваются крики немцев: «Рус, сдавайся!» Выстрелы. Настя ранена.

Н а с т я. Джондо, отомсти! Поцелуй меня, Джондо! Напоследок поцелуй.

Джондо целует ее.

А теперь беги! Беги, сказала!

Д ж о н д о. Не возьмете меня живым, гады!

Затемнение.

В темноте слышны голоса Майи и Мириана, зовущих друг друга. Наконец они встретились. Светлеет.

Стена поднимается.

М и р и а н. Майя! Майя! Ты ранена?

М а й я. Нет.

Слышны возгласы «ура».

Наши, Мириан, наши!

Майя и Мириан стоят рядом, напряженно всматриваясь в даль.

Мы спасены, Мириан?

М и р и а н. Кажется, спасены.

М а й я. Как сказал Илья Чавчавадзе?

М и р и а н. «Красивая девушка и красивый парень, что еще нужно для любви!»

М а й я. Оказывается, этого недостаточно. (Вынимает из-за пазухи косынку и протягивает Мириану.)

Мириан опешил.

Забери обратно! Я тебя полюбила еще во сне, Мириан!

М и р и а н. Я помню этот сон, он приснился тебе на корабле. Это я напоил тебя родниковой водой.

М а й я. Мне кажется, что я и сейчас вижу сон, и не хочется, чтобы он кончился.

М и р и а н. Почему же он должен кончиться?

М а й я. Ведь мы с тобой всегда будем вместе?

М и р и а н. До самой смерти! Пойдем!

Идут вперед. Останавливаются у авансцены.

Товарищ майор, разрешите доложить! Наш отряд разгромлен. Вот список погибших, вот прострелянная книга «Витязь в тигровой шкуре», вот комсомольские билеты. Их владельцы похоронены у подножья Карабуруна. А вот список погибших моряков. Тот, кто его составил, идет другой дорогой, он может и не выбраться. Что?.. Если все погибли, как же мы остались живы? Не доверяете нам? Мы исполнили свой солдатский долг, теперь воля ваша…

Майя и Мириан отступают назад. Стена опускается. С разных сторон входят  М и р и а н  и  М а й я. Мириан пишет: «Еду на Северный фронт». Майя пишет: «Остаюсь на Южном фронте». Взглянули друг на друга, взялись за руки.

М а й я. Я думала, мы никогда не расстанемся.

М и р и а н. Помнишь, я сказал тебе, что мы на войне, и я не всегда смогу быть рядом с тобой?

М а й я. Ты почему бороду не сбрил?

М и р и а н. Это у меня такая примета… Я хочу напугать смерть.

Слышна музыка разлуки. Мириан и Майя обнимаются. Потом отходят друг от друга. Мириан машет ей рукой и бежит по «дороге войны», оглядываясь на Майю. Майя некоторое время стоит, растерянная, потом тоже побежала. Мириан скрылся. Майя продолжает махать ему рукой. Дорога войны сливается с небом. Восходит большое кровавое солнце. Под этим солнцем стоит Майя и смотрит вдаль.

Конец.

1966 г.

Перевод Л. Андриевич. Перевод стихов Э. Дедовой.

СЛЕЗА, РАЗДЕЛЕННАЯ ПОПОЛАМ Комедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КАРАМАН КАНТЕЛАДЗЕ.

АМБРОЛА — его отец.

ЕЛИЗАВЕТА — его мать.

КЕЧО ЧАЛАДЗЕ — друг Карамана.

КИРИЛЭ — священник.

ГУЛЬЧИНО — его дочь.

ПРОСТИТУТКА, похожая на Гульчино.

СОЗАРА.

КОЦИЯ.

ДАРЧО.

АРТЕМ.

АХМАХ (высокий) }

КОНДАРА (карлик) } — разбойники.

КИНТО.

ХРОМОЙ МАЛЬЧИК.

НЕЗНАКОМЕЦ.

КУЗНЕЦ.

ЧИНОВНИК.

ГОРОДОВОЙ.

ГОРОЖАНЕ.

СТАРУХА.

ПРОХОЖИЙ.

ЦЕРКОВЬ ГОРИТ

Ночь в деревне. Звездное небо. Скрип арбы, шум мельницы. Различим силуэт церкви, к двери которой прикреплены две свечки. Около паперти, под высоким деревом, лежат  К а р а м а н  и  К е ч о. Кечо храпит. Караман прислушивается к перекличке запоздавших путников, которые, подбадривая себя, поют. Горное эхо вторит им.

П е р в ы й  г о л о с. Э! Хе-хей! Не нашел?

В т о р о й  г о л о с. Нет.

П е р в ы й  г о л о с. Боишься?

В т о р о й  г о л о с. Как не бояться в дремучем лесу?

П е р в ы й  г о л о с. Не бойся, мне тоже страшно.

Голоса смолкают. Караман от нечего делать поднимает огромный валун и легко опускает его на землю.

К а р а м а н. Пропадает во мне силища! Я мог бы бороться с дэвами. Какая тишина! Спят мертвые и живые. А я не сплю, мне надо бодрствовать, молиться и готовить себя к исповеди и причастию. Так приказали отец и мать. Должно быть, хотят покрыть свой грех: ведь меня крестили пятилетним мальчишкой, раньше-то окрестить забыли… А мой друг Кечо Лукич Чаладзе так храпит, что его слышат по ту сторону гор! (Поет на ухо Кечо.)

Эй! Кечо Лукич! (Трясет приятеля.) Заснул, богом забытый? Так-то ты готовишь себя к исповеди и причастию?

К е ч о (спросонья). Гм! Не хочу, нет!

К а р а м а н. Разве тебе что-нибудь предлагают? Проснись! Бог накажет тебя, Кечо.

К е ч о. Богу тоже положено спать в это время.

К а р а м а н. Ты не даешь ему спать своим храпом.

К е ч о (поворачивается на другой бок). Отстань, Караман!

К а р а м а н. Мне скучно.

К е ч о. А ты не таращи глаза, как сова. Пока наши свечи горят, я и не подумаю встать. Я не бог, чтобы не спать всю ночь.

К а р а м а н. Мне страшно.

К е ч о. А ты закрой глаза и обмани самого себя, сказав: я сплю. И заснешь.

К а р а м а н. Зачем мне обманывать самого себя, если меня обманывают другие? Ладно, спи, а я буду сторожить наши свечки… и бога тоже.

Кечо захрапел.

Интересно: есть бог или нет? Вот насчет ангелов могу точно сказать: есть. Вернее, один ангел. И зовут того ангела Гульчино. Гульчино… Гульчино… (Засыпает.)

Крик в ночи: «Эй, люди, помогите, горим! Церковь горит, горит церковь! Воды! Скорее воды!»

Звонят колокола. Сбегается народ с глиняными кувшинами. Крики, шум голосов. Все бестолково суетятся. Появляется священник  К и р и л э. Он бежит, размахивая крестом.

К и р и л э. Кто поджег божий храм? Отвечайте, вероотступники!

Г о л о с а. Не знаем!

— Господи, спаси нас!

— Второепришествие начинается!

К а р а м а н (проснувшись). Эй, Кечо, божий страж, проснись, церковь горит! Не избежать нам проклятья!

К е ч о. Что там проклятье! Нас камнями побьют.

К а р а м а н (торопливо). Смешаемся с толпой и будем орать громче всех. Будто мы первыми прибежали на пожар.

К е ч о (вопит). Эй, люди, помогите! Черти забрались в церковь! Дьявол поджег божий храм!

К а р а м а н (в тон ему). Воды, больше воды! Слепите чертей! Лейте им воду в глаза… Прочь, дьявол! Ага, вон он, вон он… удирает, проклятый!

Люди льют воду на обуглившуюся дверь церкви.

Все понемногу расходятся.

Идут  Е л и з а в е т а  и  А м б р о л а.

Е л и з а в е т а. Ой! Где мой Караман?! Он погиб?! Он сгорел?!

А м б р о л а. Перестань выть, жена. Вон твой выродок, угли сгребает.

Е л и з а в е т а. Что говорят, Амброла, кто поджег церковь?

А м б р о л а. Никто не знает. Но бог знает. Ничто не скроешь от бога, жена. Садись, приди в себя.

Е л и з а в е т а (шепотом). Они уснули, свечи догорели, и дверь занялась. Если так пойдет дальше, он подожжет весь мир. Ой, мамочка! Боже, прости нас!

А м б р о л а. Перестань. Или ты хочешь всей деревне рассказать, что церковь поджег твой сын?

Е л и з а в е т а. Ох, лучше бы сгорела его колыбель, когда он лежал в ней! (Зовет сына.) Караман, иди сюда, негодник! Я послала тебя сюда дрыхнуть или готовиться к святой исповеди? Теперь у тебя, проказник, грехов больше, чем у сотни погрязших в них!

К а р а м а н. А что случилось? Немного подгорела дверь, только и всего. В эту дырку даже голова Кечо не пролезет.

Е л и з а в е т а. Зато пролезет черт. И он встретит тебя в церкви, а не священник.

К а р а м а н (в раздумье чешет нос). Пожалуй, небольшой чертенок пролезет. А с маленьким я легко справлюсь, обломаю ему рога.

А м б р о л а. Где пролезет маленький, пролезет и большой. Нет, нет, Караман, видно, бог не очень-то радовался, когда ты родился. До каких же пор ты будешь ветреником, а? У-у, безбожник!

К а р а м а н. Если я безбожник, зачем вы посылаете меня в церковь? Только чтобы не спать всю ночь и готовить себя к исповеди? Я с богом не знаком. Да и не знаю, охота ли ему знакомиться со мной. (Резко.) Не хочу идти к Кирилэ, не хочу выкладывать ему своих грехов.

Е л и з а в е т а. Ну да, конечно, тебе бы только горланить песни и танцевать.

Из церкви выходит  К и р и л э. К нему подбегает  Г у л ь ч и н о.

Г у л ь ч и н о. Что случилось, отец? Ограбили церковь?

К и р и л э. Бог нас спас. Сгорела только резная дверь, Гульчино.

Г у л ь ч и н о. Значит, кто-то поджег.

Караман не спускает глаз с Гульчино. Кечо посмеивается, сидя в стороне.

К и р и л э. Люди, злой дух повадился к нам в церковь! Он послал чертей, они подожгли божий храм! Молитесь, люди, молитесь. Тот, кто еще не исповедовался и не причащался, пусть идет в церковь. (Уходит в церковь.)

Е л и з а в е т а. Слышишь, сынок? Пойди исповедуйся.

Караман смотрит вслед уходящей по тропинке  Г у л ь ч и н о.

А м б р о л а. Эй! Караман! Не засматривайся на чертей!

К а р а м а н. Ах, если бы все черти походили на Гульчино!

Е л и з а в е т а. Ты слышал, Амброла? Караман, дочь священника не пара тебе. Иди исповедоваться. И смотри не ври. В первый раз отец Кирилэ простит тебя, слышишь? А обманешь — тебя сожгут на медленном огне.

К а р а м а н. Ах, я готов сгореть в аду от любви к Гульчино!

А м б р о л а. Опомнись, дурень! Господь замучает тебя самыми страшными видениями.

К а р а м а н. Отец, я уже дрожу от страха. Или вы хотите, чтобы мои мозги свихнулись?

А м б р о л а. Брось паясничать, бездельник!

К а р а м а н. А если я не верю этому попу? Он настоящий сатана. И как он мог сотворить такого ангела!

А м б р о л а. Не смей хулить священника, бог и за это покарает тебя, отщепенец! Или мне силой тащить тебя в церковь?

К а р а м а н. Иду, иду.

Е л и з а в е т а  и  А м б р о л а  уходят.

Кечо, ты еще здесь?

К е ч о. Сейчас тем более должны помолиться. И мы спаслись, и церковь тоже.

К а р а м а н. Сказать попу правду?

К е ч о. Ты что, спятил? Кто простит нам такой грех? Ведь слышал, все думают, что это черти набедокурили.

К а р а м а н. Ведь бог все прощает… скажем, и…

К е ч о. Хочешь сам себе перерезать глотку? Бог все прощает, а не Кирилэ. Мой отец сказал, что бог все видит, но молчит… Надо остерегаться Кирилэ…

К а р а м а н. Иди первым, Кечо, а?

К е ч о. Мой милостивый господин, а не забыл ли ты, что я моложе тебя ровно на три с половиной дня? Иди, не бойся. Если за все твои грехи церковные своды падут на тебя, я подопру их своими плечами.

Караман, еле шевеля ногами, идет в церковь.

ЦЕРКОВЬ

К а р а м а н  на коленях перед  К и р и л э.

К и р и л э. Ты крал?

К а р а м а н. Грешен, отец. Мое черешневое дерево стоит рядом с грушевым деревом Кечо. Когда черешня становится спелой, Кечо залезает на свою зеленую грушу и лакомится оттуда моей черешней, а когда у Кечо созревает груша, я залезаю на мою опустевшую черешню и вдоволь наедаюсь спелыми грушами Кечо.

К и р и л э. Бог простит. Ты убивал?

К а р а м а н. Грешен, отец.

К и р и л э (в ужасе). Как! Ты убийца?

К а р а м а н. Да, отец мой. Я ел молоко, ко мне подобралась кошка дяди Луки, отца Кечо, и сунула морду в мою тарелку. Я взял топор и так хватанул по ее голове, что она тотчас протянула ноги. Как вспомню, слезы душат. Правда, она не умела ловить мышей, но мяукала здорово.

К и р и л э. Сын мой, это большой грех убивать кошек. Убил ты ее, конечно, нечаянно, бог простит тебя. Может, ты знаешь, кто поджег церковь?

К а р а м а н. Конечно! Это черт… Ночью выглянул и вдруг вижу, как кто-то с козлиной бородой выскочил с факелом из вашего дома и помчался к божьему храму.

К и р и л э. Из моего дома?

К а р а м а н. Из вашего, отец.

К и р и л э. Это тебе почудилось. Ты веришь в существование черта?

К а р а м а н. Мир переполнен чертями. Только они не часто видимы. Некоторые черти даже в святой храм пробираются. И кто, кроме них, мог поднять руку на божий храм, сообразите, батюшка. Бывают, оказывается, маленькие и большие черти. Маленького черта человеку иногда удается поймать, а вот большие всегда ускользают.

К и р и л э. Кто тебе это сказал?

К а р а м а н. В народе говорят, батюшка. Но бог сильнее черта. Ведь ночью нашу церковь бог спас.

К и р и л э. Это истинная правда, сын мой. Хм! Ты не прелюбодействовал ли?

К а р а м а н. Нет, батюшка. Я просто люблю одну девушку.

К и р и л э. Это хорошо. Богом сказано: любите друг друга.

К а р а м а н. Ведь мы одному богу молимся, отец?

К и р и л э. Конечно, сын мой.

К а р а м а н. А что, если сделать так: вы, святой человек, будете молиться своему богу, а я, грешник, своему ангелу?

К и р и л э. Что ж, умно.

К а р а м а н. Этого ангела зовут Гульчино.

К и р и л э (гневно). Ах вот на кого ты метишь, мальчишка! Не смей и думать о ней!

К а р а м а н. Но вы же сказали, что бог велел нам любить…

К и р и л э. Тебе не понять этого, болван. Иди домой, дурак, не то прокляну. Видно, и вправду при твоем крещении присутствовал не бог, а бес.

К а р а м а н. Отец, при моем крещении присутствовал ты. Помню, твоя борода так напугала меня, что я не хотел снимать штаны. Тогда мне сунули пригоршню медяков и сказали, чтобы я купил себе леденцов. Я зажал деньги в кулак, да тут-то и попался — ты мигом стянул с меня штаны. Оказывается, когда руки полны денег, с тебя легко штаны стащить и совесть не трудно потерять.

К и р и л э. Нашел что вспоминать, дурак. Бог прощает все твои прошлые грехи. Иди и семь дней молись.

К а р а м а н (целует его руку). Семь лет буду молиться, отец. На твою дочь.

К и р и л э. Пошел, пошел, болван! Эй, Кечо, иди-ка сюда, негодник! У тебя грехов небось столько, что, если их сложить, можно новую церковь построить.

К е ч о. Но это будет храм греха, отец. Он рухнет.

К а р а м а н. Не бойся, Кечо, теперь я буду подпирать своды.

К е ч о. Ты покрепче подпирай.

К а р а м а н. Не беспокойся! Ах, если бы эти своды свалились на твою голову, паршивый поп! (Выходит из церкви.) По-видимому, поп даже ложь прощает, если она ему лично не вредит. Что же получается? Мы его обманываем, а он бога?

Навстречу Караману идут  А м б р о л а  и  Е л и з а в е т а, у нее в руках мотыги.

Е л и з а в е т а. Исповедался, сынок?

К а р а м а н. А как же.

Е л и з а в е т а. Теперь ты мужчина, сынок, настоящий мужчина.

К а р а м а н. Неужели после исповеди я так вырос?

А м б р о л а. Все зубы скалишь! Хватит тебе слоняться без дела и безобразничать на пару с этим сорвиголовой Кечо.

К а р а м а н. Не дома же мне сидеть.

А м б р о л а. Ты был теленком. Стал бычком.

К а р а м а н. Вот чудеса! И часа не прошло! Ах, если бы все наши телята росли так быстро!

А м б р о л а. Ты начинаешь новую жизнь, сын мой.

Е л и з а в е т а. И носить тебе отныне ярмо, как и всем, сынок. Ну, я пошла. Амброла, не бей его сегодня.

К а р а м а н. Спасибо, мама. Не ровен час выбьешь из меня божье благословение.

Е л и з а в е т а (покачала головой). Вот озорник! (Уходит.)

К а р а м а н. Ярмо! Свинья ненавидит ярмо, почему его должен любить человек?

А м б р о л а. Потому что он человек. Самим богом предписано нам, сынок, носить ярмо до скончания века. Мать принесла нам мотыги. Бери вот эту, теперь она навечно — твоя. Бери, бери, не бойся, она не кусается. Солнце уже высоко, пора полоть кукурузу. И вот тебе мешок с едой. С этого дня ты будешь таскать его на своей спине.

К а р а м а н. Мать родная! Вот так праздник, исповедался — и суй шею в ярмо! (Берет мотыгу.) Смерть кузнецу, сделавшему тебя, проклятая!

А м б р о л а. Иди, иди, лодырь. Плетешься, словно у тебя ноги соломенные. Небось если бы с нами был Кечо, бежал бы быстрее зайца. Сам черт тебя не догонит, когда ты выкинешь какую-нибудь штуку вместе с этим беспутным малым. Распрями колени, прибавь шагу! Кто это плачет, идучи на работу? (Запевает.) Подпевай! Клянусь памятью твоего деда, ты получишь от меня добрую затрещину, если не запоешь. (Делает круги по сцене.)

К а р а м а н  подтягивает ему, но так, словно это не веселая песня, а плач по былому счастью. Отстал от отца и спрятался.

Гей, Караман, куда тебя унесло?

Г о л о с  К а р а м а н а. Я у родника. Хочу прочистить желоб.

А м б р о л а. Вчера смотрел, все было в порядке. А-а, бездельник, тебе лишь бы отлынивать от работы.

К а р а м а н  появляется.

Видишь эту палку?

К а р а м а н (отскакивает от отца). Я не слепой.

А м б р о л а. От этой палки проку больше, чем от тебя. Я на нее опираюсь… А на тебя смогу ли опереться? Я вешаю на нее мешок с едой… Смогу ли я повесить на тебя мою старость? Ты что же, всю жизнь хочешь сидеть на моей шее, дылда эдакая. Если честному работнику положить на ладони горячие угли, то он и не почувствует. У тебя такие руки? Нет! Люди смеются: одного вырастили, и тот непутевый. Вы с Кечо своими проделками все село взбаламутили. Срамишь ты меня, сынок, понимаешь, срамишь.

К а р а м а н. Перестал понимать. Что тебе от меня нужно?

А м б р о л а. Немного. Я хотел бы сказать всем: и у меня есть сын. Но из тебя мужчины не получится.

К а р а м а н. А женщина?

А м б р о л а. Смеется над отцом! Вырос в длину, скоро головой небо пробьешь, а в голове у тебя что? Нет, не сын ты мне.

К а р а м а н. Коли не твой сын, уйду от тебя. Насовсем.

А м б р о л а. Куда, ненормальный?

К а р а м а н. В город. Не цепями прикован к этой земле. Многие уходят, чем я хуже? Пойду в город, разбогатею.

А м б р о л а. Бывал и я в городе, только счастья там не нашел. Нет, сынок, мы должны жить на этой земле, на нашей кормилице.

К а р а м а н. Как будто она наша.

А м б р о л а. Чья бы она ни была, она требует нашего ухода. Есть ли бог на небе — кто знает? Но что земля наш бог — всякий скажет. Мы ведь крестьяне.

К а р а м а н. Пристал с этой землей! Дед на ней работал рук не покладая, а умер от чего? Не с голоду ли? Больше половины урожая в рот дармоедам пихаем… Хо-хо! Кормилица-земля… Мы работаем, другие едят. Ой, мамочка, и ты хочешь заставить меня полюбить эту землю?! Нет, в город!

А м б р о л а. Будто там народ не грабят! Ведь если ты захочешь — гору свернешь.

К а р а м а н (про себя). Сдвинуть бы мне с места гору, на которой тот поп живет! Но кто позволит! Эх, жизнь! (Бросает мотыгу на землю.)

А м б р о л а. Рукоятку отломал, ах, нет на тебя божьего страха! Сиди здесь, я поменяю рукоятку. (Уходит.)

Караман сидит на камне пригорюнившись. Появляется  Г у л ь ч и н о, в руке у нее ветка. Касается веткой Карамана. Тот, думая, что это муха, отмахивается. Гульчино повторяет свою шутку.

К а р а м а н. Брось, Кечо, мне не до тебя!

Гульчино смеется, Караман вскакивает. Он ошеломлен.

Г у л ь ч и н о. У тебя язык отнялся, что ли?

К а р а м а н (в замешательстве). Я так… ничего. Потерял здесь одну вещь, вот сижу, ищу… ее… Ох, какое на тебе красивое платье! Ты похожа в нем на майскую бабочку.

Г у л ь ч и н о (иронически). Но бабочка так недолго живет!

К а р а м а н. Да… это… Ты к родственникам?

Г у л ь ч и н о. Гуляю.

К а р а м а н (достает яблоко, дает ей). Мой подарок. Заверни по пути к нам, отпей родниковой воды.

Г у л ь ч и н о (высокомерно). У нас и своей хватает.

К а р а м а н (печально). Раньше ты пила нашу воду, если даже тебе не хотелось пить.

Г у л ь ч и н о (тем же тоном). Когда это было?

К а р а м а н. В детстве. Ты часто приходила к роднику, и мы играли. Ты рассказывала мне сказки, помнишь? А я нанизывал на нитку клубнику, и ты надевала это ожерелье. Ты так радовалась тогда!

Г у л ь ч и н о (поджав губы). Мало ли что было?! Отец сказал, будто ты любишь меня. Выбрось это из головы, детские сказки окончились.

К а р а м а н. Выбросить тебя из головы… Но почему? Люблю ведь, а не ненавижу. И ты любила меня, Гульчино, дня не могла прожить без меня.

Г у л ь ч и н о (срывает одуванчик). Видишь?

К а р а м а н. Вижу… Одуванчик это.

Г у л ь ч и н о (дует на одуванчик). И цветка уже нет. Так улетучивается детская любовь. Зачем ты нужен мне, нищий?

К а р а м а н. Не век же мне быть бедняком. Вот пойду в город…

Г у л ь ч и н о. Чернорабочим наймешься?

К а р а м а н (не слушая ее). Возьмусь за выгодное дело, разбогатею…

Г у л ь ч и н о. И что же сделает с деньгами богач Караман?

К а р а м а н. Куплю тебе парчовое платье. Одену тебя как царевну, Гульчино, в золоте и серебре будешь купаться. Помнишь, ты рассказывала, как деревенский парень женился на царевне… Вот вернусь из города, встретимся с тобой у родника, и расскажу тебе сказку покрасивей той.

Г о л о с (издалека). Гульчино! Гульчино! Отец зовет тебя! Из города приехал сын князя!

Г у л ь ч и н о (не скрывая радости). Слышишь, Караман? Ты мне сказки — а вот быль.

К а р а м а н. Не уходи, Гульчино, ведь я не все сказал!

Г у л ь ч и н о (возвращает ему яблоко). Не теряй времени зря, иди в поле. Твое место в поле, а не в доме моего отца. (Уходит.)

К а р а м а н. Все-таки я буду надеяться, Гульчино!

Г у л ь ч и н о. Умные живут надеждой, дурачки тешат себя ею. (Уходит.)

К а р а м а н. Жестокая какая! Даже не оглянулась. (Застыл, провожая взглядом Гульчино.)

Появляется  К е ч о, прячется.

К е ч о (из укрытия). Гу-гу! Ку-ку, Каро, Каро, ку-ку! Ой, что с тобой? Вовсе одурел парень! Эй ты, жених, на Гульчино засмотрелся? (Выходит.)

К а р а м а н. А-а, это ты? Люблю ее, ангела проклятого. Правда, на ангела похожа?

К е ч о. Похожа. Если бы ты не любил ее, я бы сам… Очнись, приятель, Чтобы разгрызть этот орешек, нужны золотые зубы, а чтобы сделать золотые зубы, надо украсть с неба солнце, оно ведь из чистого золота, говорят.

К а р а м а н. Кечо, хочешь увидеть город?

К е ч о. Ты украл волшебное зеркало у заснувшего волшебника?

К а р а м а н (поднимает Кечо за уши). Видишь город?

К е ч о (пытаясь вырваться). Ой, что ты делаешь?

К а р а м а н (держа его на весу). Видишь или нет?

К е ч о. В глазах темнеет! Вижу, вижу. Только отпусти.

К а р а м а н. Большой он? Красивый?

К е ч о. Ох, большой, ох, красивый!

К а р а м а н. То-то! (Отпускает Кечо на землю.) Вот ты и видел город.

К е ч о (трет уши, стонет от боли). Пригрози любому, что ты ему, как цыпленку, голову свернешь, он не только город увидит, но и белое черным признает, а черное — белым. Между прочим, зачем ты эту шутку сыграл со мной, а? Ой!

К а р а м а н. Кечо, я ухожу в город. У тебя легкий и светлый глаз. Вот я и хочу, чтобы ты осветил им мой путь.

К е ч о. Идет! Коли разбогатею, хорошо, не разбогатею — пустокарманнику терять нечего, голого-то не разденут! В город так в город!

А м б р о л а (возвращается с новой мотыгой). И этот о том же! Думаете, там ослы после себя золото оставляют? Нагнись и собирай пригоршнями?! Дуралеи вы, дуралеи! Нет, сын, видно, никакого прока от тебя не будет. Хочешь в город? Иди, иди!

Е л и з а в е т а (появляется с корзиной). Вижу, вы и не начинали работать.

А м б р о л а. Это ты виновата, женщина.

Е л и з а в е т а. Я виновата? В чем?

А м б р о л а. В том, что родила этого мошенника. Он весь в тебя, твой теленок. В нашем роду таких не было.

Е л и з а в е т а. Послушайте, что он несет, люди добрые! Да если бы не я, весь век прожил бы ты вахлаком, Амброла!

А м б р о л а. Вахлаком?

Е л и з а в е т а. Самым паршивым из всех вахлаков!

А м б р о л а. А какой была ты, когда я из жалости женился на тебе? Соломой кукурузной голова была набита. Впрочем, сейчас там только труха. Бери своего сынка, делай с ним что хочешь!

Е л и з а в е т а. Нет, он твой сын.

А м б р о л а. Нет, твой!

К е ч о. Дядя Амброла, если вы оба отказываетесь от негодного Карамана, уступите его мне. Ведь у меня нет брата. А я подарю вам самого красивого щенка, когда наш кобель ощенится.

А м б р о л а. Ах ты сукин сын! Думаешь, мы взаправду ссоримся? Это ты испортил моего сына! Он был ангел — не ребенок… А кем стал? (Плаксиво.) Бог его знает, кто он?

К е ч о. Такая уж у меня судьба, дядя Амброла, все плохое приписывают Кечо Чаладзе. У турецкого султана желудок расстроится, тоже разбойник Кечо виноват будет?!

А м б р о л а. Вы думаете, что в городе вам лучше будет?! Скатертью дорога! Идите, идите!

К е ч о. Дядя Амброла, это правда, что в городе ослы оставляют после себя золото?

А м б р о л а. Точно. И в воде не тонет и в огне не горит.

Е л и з а в е т а. Зачем тебе золото, дурачок?

К е ч о. Да мне немного надо: два-три мешка для Карамана.

А м б р о л а. Эх, вы!.. Пошли, жена, работать!

Уходят сердитые.

К а р а м а н. А мы в город, Кечо, завтра же в город!

ВОЛШЕБНЫЙ ПЯТАК

Лунная ночь. Лесная дорога. В стороне — дуплистая липа. Появляются  К а р а м а н  и  К е ч о. За спинами хурджины^[1] с бурдюками.

К е ч о (вытирая пот). Может, отдохнем?

К а р а м а н. Дойдем до духана Агдгомелы.

К е ч о. Говорят, там за ночевку деньги берут, а у меня в кармане ни гроша. Полежим под липой, а?

К а р а м а н. Пройдем еще немного, сократив завтрашний путь.

К е ч о. Нет. Надо дать отдохнуть бурдюкам, Караман. Я ужасно проголодался. Не поем, умру.

К а р а м а н. Я тоже как волк голоден.

К е ч о. Остановимся здесь, разведем костер, зверье не сожрет нас.

Снимают с плеча хурджины.

К е ч о. Караман, что это ты уставился на дупло?

К а р а м а н (в страхе). Вдруг там черт?

К е ч о. А вдруг Гульчино?

Собирают хворост, разводят огонь, раскладывают провизию на хурджинах, едят.

К а р а м а н. Что у тебя в бурдюке?

К е ч о. Вино, конечно. Дома пробовал — было отличное. Мертвого воскресит.

К а р а м а н. Ты наелся?

К е ч о. Нет.

К а р а м а н. Значит, ты мертвец. Выпей вина, воскресни.

К е ч о. Не могу. Отец приказал продать его в Кутаиси. Денег, мол, у меня нет, вот занял у соседа вино, продай и купи билет на поезд.

Молчание. Едят.

К а р а м а н. Эх, у меня тоже всего один пятачок! Почему замолк мой сладкоречивый Кечо?

К е ч о. Боюсь, как бы вместе с едой не проглотить язык.

К а р а м а н. Ты захватил кувшин для разлива вина?

Кечо, А как же. Налью в кувшин вино — попробуйте, пожалуйста. Только воду приятно пить пригоршнями.

К а р а м а н. Сколько ты будешь просить за этот кувшин?

К е ч о. Пятак.

К а р а м а н. На тебе пятак и налей мне вина. Ведь пятак легче нести, чем вино. Отец дал мне пятак на вино. Не стесняйся, бери.

К е ч о. Брать деньги за вино с друга? Ха! Разве меня подменили в дороге? Убери свой пятак, налью тебе задаром.

К а р а м а н. Задаром пить не буду, ведь я но у тебя в гостях. Я очень обижусь, если ты не возьмешь за вино деньги, клянусь именем Гульчино.

К е ч о. Уж если Караман привяжется, никто от него отвязаться не сможет. Ладно, пей на здоровье, мой первый покупатель. (Наливает в кувшин вино.) Ну как? Не испортилось?

К а р а м а н. Откуда мне знать, ведь у тебя дома я не пробовал его. Хватит. Тут осталось полкувшина, отведай по-братски.

К е ч о. Пить проданное вино? Я еще не потерял совесть.

К а р а м а н. Мы не бабочки, не один день живем. Завтра ты угостишь. Пей!

К е ч о (пьет). Кажись, все выпил… Как приятно освежить горло после трудной дороги. А что у тебя в бурдюке, Караман?

К а р а м а н. Не мясо же.

К е ч о. Хочешь кутнуть в городе?

К а р а м а н. Отец сказал: вот тебе бурдюк. Продай вино в Кутаиси, возьми билет на поезд. И добавил: если сам вылакаешь это вино, пусть оно обернется для тебя ядом. Захочешь выпить, купи вина на пятак, а бурдюк не смей открывать, прокляну!

К е ч о (задумчиво). Довезешь ли ты вино до Кутаиси?

К а р а м а н. Кто знает. А в горле сухо, как в пустыне.

К е ч о. Налей мне на пятак, дружище. Монету легче нести, чем вино.

К а р а м а н (рассудительно). Хоть и не хочется открывать бурдюк, но ради такого покупателя… Ладно, начну торговать вином не сходя с места. Ведь недаром говорится: доброе начало — делу успех. (Наливает из своего бурдюка вино.)

Кечо пьет.

К е ч о (цокая). Ух, винцо! (Передает кувшин Караману.) Тут осталось побольше половины. Выпей.

К а р а м а н. Проданное вино пить? Да я что, дома совесть оставил?

К е ч о. Люди не бабочки, завтра ты меня угостишь.

К а р а м а н. Мудро сказано. Выпьем за наше путешествие. Доброго нам пути, выгодных дел, чтобы благополучие ждало нас дома… и любовь Гульчино.

К е ч о. Я всегда говорил: широкая душа у моего друга Карамана.

К а р а м а н. Это вино слаще материнской молитвы. (Пьет.) Кончился кувшин. А ну, наливай еще, Кечо! Пить так пить, кутить так кутить!

Кечо берет у него пятак и наливает вина из своего бурдюка. Караман отпивает из кувшина и передает остальное Кечо.

К е ч о. Подумать только: вино отдохнуло и стало еще вкусней. Споем, а? (Запевает.)

К а р а м а н.

К е ч о. Кажется, получается.

К а р а м а н. Еще немного промочим горло и так запоем, что луна расплавится.

К е ч о. И верно! Налей еще!

Караман берет у него пятак и наливает вино из своего бурдюка.

Знаешь, Караман, я терпеть не могу запах горящих свечек. Это напоминает мне о смерти. Так выпьем за запах земли, солнца, хлеба и вина! (Отпивает из кувшина и передает Караману.) Пусть процветает наш дом назло врагам! Коли тебе приятен мой тост, пусть будет усеяна цветами дорога твоей жизни! (Наполняет кувшин, передает Караману.) Уважаемый Караман Кантеладзе, это вам посылает с соседнего стола Кечо Чаладзе.

Пьют и поют.

К а р а м а н (наливает вино). Уважаемый Кечо Чаладзе, это вам посылает Караман Кантеладзе.

Пьют.

Знаешь, некупленное вино совсем не то, что купленное. Налей-ка мне. И вот тебе деньги. (Отдает пятак Кечо.)

К е ч о (берет деньги, пожимает плечами). Караман, будь добр, скажи, какой бурдюк мой, какой твой?

К а р а м а н. Не все ли равно, дурачок? За деньги пьем, не даром.

К е ч о. Верно. Все даровое не для нас.

Пьют.

Каро, скажи, будь братом, почему все перепуталось в небе? Одни звезды крупные, другие совсем махонькие? Иные ярко блестят, другие еле-еле мерцают.

К а р а м а н. Мне в земных-то делах разобраться трудно! Наливай, брат Кечо!

Они окончательно перепутали бурдюки. Караман торгует вином Кечо, а Кечо продает Караману его вино. Пятак переходит из рук в руки.

К е ч о (он уже сильно пьян). Караман, растяпа, скажи, куда мы идем?

К а р а м а н (заплетающимся языком). В город, сын Луки, деньги зарабатывать, деньги.

К е ч о. Там мы опорожним наши хурджины и наполним их чистым золотом, брат мой.

К а р а м а н. Ха! Два хурджина! Нет, мы купим еще.

К е ч о. Я горжусь тобой, Караман, ты правильно рассуждаешь. Два хурджина, ха!

К а р а м а н. Мы оба молодцы, Кечо. Кто скажет, что мы плохо ведем себя? Свое вино мы не пьем, а? Не пьем ведь, а? Наши отцы сказали: продайте вино. А что мы делаем! Продаем вино!

К е ч о. Совершенно п-пр-равильно! Раз попался такой хороший покупатель, как мож-жно отказать ему? Давай, наливай еще.

Пьют.

(Запевает.)

А знаешь ли ты, брат Караман, что такое вино?

К а р а м а н. Это веселье и страданье, драка и песня.

К е ч о. Э-э, вздор! Вино — это солнце. В кувшин мы заточили солнце, мы пьем солнце, самое лучшее солнце в мире. Ха! Это наше необыкновенное солнце, грузинское солнце. Что ж это выходит?! Другие могут пить наше солнце, почему же нам не пить его? Да здравствует наше солнце, Караман.

К а р а м а н. Пусть здравствует, только прошу тебя: пореже упоминай о нем. Я вспоминаю Гульчино. (Вздыхает.)

К е ч о. Ты так любишь ее?

Караман целует друга.

Понятно! Ну хватит, понятно! А если вернуться и похитить ее?

К а р а м а н. И жить в дупле этого дерева, дуралей? Накоплю в городе денег, если и тогда она мне откажет… Тогда похищу… (Прислушивается.) Звезды поют. Это они в честь Гульчино поют.

К е ч о. Какие звезды! Лягушки… Ха-ха! Тебе, когда думаешь о Гульчино, даже лягушачье кваканье кажется песнью звезд. Ты помешался. Да, помешался.

К а р а м а н (поет).

К е ч о (поет свое).

Ха-ха! Пусть вся Грузия знает — Кечо пирует. Что-то мир качается и звезды пляшут! Давай и мы плясать, Каро! Какой это пир — без пляски? Бей в ладони, Каро! (Поет.)

К а р а м а н. Осторожней, Кечо, в костер угодишь.

К е ч о (пытается перепрыгнуть через костер и падает). Вот и угодил!

К а р а м а н (поднимает его). Ушибся?

К е ч о. Когда ты упадешь, я помогу тебе встать. Мы ведь братья, так?

К а р а м а н. Конечно, братья! Правильно, генацвале!

К е ч о. Моя мама — твоя мать, твоя мать — моя мама.

К а р а м а н. Правильно.

К е ч о. Будь у меня брат, он бы стал братом твоим, а твой моим…

К а р а м а н. Правильно!

К е ч о. Если бы была у тебя жена, она стала бы и моей женой…

К а р а м а н. Правильно! Что-что? Не стыдно тебе, Кечо? Твоя жена — моя жена?

К е ч о. Ой, извини, Каро, дорогой, моя жена будет твоей сестрой, а твоя сестра…

К а р а м а н. Нет у меня сестры.

К е ч о. Ах, если бы Гульчино была моей сестрой… Ты все думаешь о ней? Окликни ее!

К а р а м а н. Гульчино-о-о-о! Гульчино-о-о-о!

Эхо: «О-о-о!»

К е ч о. Слышишь, она откликнулась.

К а р а м а н. Это горы дурачатся. С тебя пример берут.

Пауза.

К е ч о. Кто-то подкрадывается к нам, слышишь?

К а р а м а н (задрожав). Где? Кто?

К е ч о (шепотом). Вон там… В черной бурке.

К а р а м а н (вглядевшись). Да это пень. У тебя, видно, почернело в глазах от пятикопеечного вина.

К е ч о. Нет, это не пень. (Громко, с вызовом.) Девятерых я убил, а ну, кто будет десятым на острие моего кинжала? А ну!

К а р а м а н. Какой кинжал, где он у тебя?

К е ч о (шепотом). Тихо… Дома. Напугал, все разбежались! Трусы, трусы!

Эхо: «Усы… усы…»

Налей еще на пятачок, Каро, что-то в горле запершило от этих разбойников… Они хотели нас обокрасть… Лей, не жалей.

К а р а м а н. Куда тебе? Ты и без того еле языком ворочаешь.

К е ч о. Я пьян, а ты трезв, да? Да знаешь ли ты, что вино, которое ты можешь выпить, я могу влить себе в левое ухо? Наливай.

К а р а м а н. Спрячь деньги на черный день.

К е ч о. Черный день желаю своему врагу. Сквалыга! Сперва даром меня поил, теперь за деньги жалеешь? Кто ты такой? Ка-ак двину…

К а р а м а н. Да ты ногами не можешь двинуть.

К е ч о. Ты оскорбляешь меня, Каро! Таким сильным я еще никогда не был! Эх! Коли захочу, всю эту землю сотру в порошок, по ветру развею, звездам глаза засыплю… Чертовы звезды!.. Дурака валяют… Эй, звезды, гореть так гореть, а дурака валять нечего!

К а р а м а н. Не кричи. Не ровен час разбойники.

К е ч о. А ты кто такой? Нализался и с кулаками лезешь, храбрец? (Молотит кулаками воздух.) Вот тебе, вот тебе! (Того и гляди упадет.)

К а р а м а н (поддерживает его). Успокойся, Кечо, добром прошу. Не то изобью, клянусь, изобью.

К е ч о. Не хочу драться, хочу петь. (Поет.)

К а р а м а н. Ну, хватит же! Давай спать, Кечо, а утром двинем в путь. Чур не храпеть, а то проснутся звери, сожрут нас. Тогда я только и видел моего ангела, мою Гульчино…

Кечо ложится. Караман поет колыбельную. Костер потух. Облака закрыли звезды, наступила полная тьма. Караман, пристроившись рядом с Кечо, засыпает.

Г о л о с  Г у л ь ч и н о. Ау, Караман, ау!

К а р а м а н. Гульчино! Где ты, ангел мой?

Г о л о с  Г у л ь ч и н о. На небе, где еще быть ангелам? Сейчас я спущусь к тебе.

Появляется  Г у л ь ч и н о. Она очень красива в платье из полевых цветов, в венке из фиалок и роз: это чудесная сказка, это сладкая мечта.

К а р а м а н. Как ты попала сюда, мое солнце?

Г у л ь ч и н о. Прилетела. Вот так… (Кокетливо машет крылышками.) Я и дня не могла прожить без тебя.

К а р а м а н. Не верю. Ты привидение, ты — сон. Я проснусь, и ты улетишь.

Г у л ь ч и н о. А ты ущипни себя.

Караман щиплет себя.

Больно? Вот видишь. А во сне это было бы совсем не больно. Ущипни меня.

Караман щиплет ее.

Не хмурься, мне право не больно; мне даже приятно. Подойди ко мне поближе…

К а р а м а н. Не верю, не верю! Ты богатая, ты одета как весна, я недостоин тебя… Вот скоро разбогатею, тогда…

Г у л ь ч и н о. А вдруг умру от тоски по тебе?

К а р а м а н. Я покончу с собой. Нет, зачем нам смерть? Убью дракона, принесу воды бессмертия… Ах, если бы ты умерла!

Г у л ь ч и н о (надув губы). Как! Ты мечтаешь о моей смерти?

К а р а м а н. Да, чтобы воскресить тебя.

Выстрел.

Г у л ь ч и н о. Ой, я умираю! В меня стрелял сын князя! Зачем, зачем я не с Караманом? Я умираю, Караман!

К а р а м а н (кричит радостно). Гульчо! Гульчино! Не дышит, умерла, исполнилась моя мечта! Как хорошо, что ты умерла! (Танцует, счастливо улыбаясь, потом бежит к источнику, подставляет пригоршню под струю воды, окропляет ею Гульчино.)

Г у л ь ч и н о (открывает глаза). Ой, сколько времени я спала! Где я?

К а р а м а н. Тебя же убил княжеский сын.

Г у л ь ч и н о. Ах да, я и забыла. И ты оживил меня? Я навеки твоя, Каро. Подойди ко мне, рыцарь мой, обними меня!

К а р а м а н. Стыдно… Сначала повенчаемся.

Г у л ь ч и н о. Я сказала (топнув ногой), обними меня!

Караман испускает дикий восторженный вопль и обнимает ее.

Ой, не так сильно, мой Каро, ведь я ангел, я хрупкая, словно бабочка, я снова могу умереть. Будь поосторожней, будь понежней, неуклюжий мой медвежонок! Ох, какое блаженство! Поцелуй еще раз!

К а р а м а н. Мне стало жарко. Ведь ты горяча, как уголь! (Снимает верхнюю одежду, отбрасывает в сторону. Неожиданно покачнулся.) Ой! (Хватается за голову.) Ой! Зачем? За что?

Г у л ь ч и н о. Что с тобой, Каро, милый?

Появляется  К и р и л э.

К а р а м а н. Неужели я так одурманил тебя своими поцелуями, что ты теперь бьешь меня?

К и р и л э. Это я тебя бью! (Бьет Карамана по голове крестом.) Вот тебе, вот тебе, негодяй! Да как ты смел прикоснуться к ангелу, безбожник? (Бьет его то ногой, то крестом.)

Г у л ь ч и н о (пытается вырвать у отца крест). Я не могу жить без него! Не хочу княжеского сына, хочу Каро! Беги, Каро, я догоню тебя. Мы встретимся у нашего родника и будем играть, как в детстве.

К и р и л э. Ты с ума сошла, девчонка!

Г у л ь ч и н о (валит отца на землю, отнимает у него крест, бьет им его). Вот тебе, вот тебе! Ты не отец, ты дракон! Ты проклятый дракон!

К и р и л э. Помогите, христиане! Дочь проклинает меня, конец света! Она сошла с ума, ловите, ловите ее!

Г у л ь ч и н о  убегает. К и р и л э  бежит за ней. С гор наползает рассвет.

К а р а м а н (еще во сне). Куда ты, куда ты, Гульчино? Я люблю тебя! (Обнимает бурдюк.) Вот мы опять вместе, вот мы в раю! (Ласкает бурдюк, кричит.) Ты моя, Гульчино, он не смеет, не смеет!

К е ч о (просыпается от его воплей). Эй, виноторговец, вставай!

К а р а м а н. Не бей меня крестом, не бей! (Поднимает голову.) Что такое?

К е ч о. Утро, вот что. (Кладет на лоб листья белокопытника.)

К а р а м а н. Мне снилось… Здесь была Гульчино и ее отец… А где мои вещи? (Одевается.) Он бил меня крестом.

К е ч о. Это я пихнул тебя ногой.

К а р а м а н. Гульчино была со мной, любила меня.

К е ч о. Сон в руку, Каро.

К а р а м а н. У меня немного болит голова.

К е ч о. Немного? Счастливец! У меня трещит по всем швам. Слушай, мы, кажется, распродали свое вино.

К а р а м а н (выливает остаток вина из бурдюка). Тут осталось на грош.

К е ч о. Плачу за вино пятак.

К а р а м а н. Ну нет! Слушай, а мы ведь научились торговать, это же счастье! А пятак спрячем, на него все наши надежды.

К е ч о. Ладно, пойдем в город и пусть будет что будет. Есть же головы у нас на плечах!

К а р а м а н. Не знаю, голова у меня или тыква.

К е ч о. Разве тыква чувствует боль?

К а р а м а н. Та, что с ушами, конечно. Ну, пошли. Только надуем бурдюки, иначе они испортятся. Бурдюки дали нам вино, а мы вдохнем в них душу. Не принесем в Кутаиси вина, принесем горный воздух.

Надувают бурдюки, взваливают их и хурджины на плечи.

К е ч о. Мы идем, мы идем!

Где-то вдали поет свирель.

К а р а м а н. Мы идем, мы идем! Мы идем за золотом!

Весело поет свирель.

ГОРОД ПРИНИМАЕТ ИХ В СВОИ ОБЪЯТИЯ

Светает. Вырисовывается силуэт Баграта в Кутаиси. Духан  К о ц и и. Появляются К а р а м а н, К е ч о, С о з а р а. Они напевают песню «Лилео»^[2]. Где-то запел петух.

К е ч о (пританцовывая). Ты слышишь, Караман? Здешние петухи поют, как и наши деревенские. Они приветствуют нас в Кутаиси. Это к добру.

С о з а р а. Вы в первый раз в городе?

К а р а м а н. И не налюбуюсь на его красоту.

С о з а р а. Э-э, а я-то думал, что вы уже здесь были.

К е ч о. Втроем мы не пропадем, Созара.

С о з а р а. Сваны нигде не пропадут.

Из духана выходит  К о ц и я.

К о ц и я. Я вижу молодых и красивых путников. Вы устали? Пожалуйте сюда, отдохните.

С о з а р а. Что ж, отдохнем, добрый господин.

Коция почти силой тащит их во двор, сажает за длинный, наспех сколоченный стол под деревом.

К о ц и я. Только не стесняйтесь. Мы, грузины, одна семья, а если как следует посмотреть, то может оказаться, что мы родственники. Да-да, именно так! Грузия, маленькая страна, полна любви, гостеприимства и уважения к путникам. (Созаре.) Ты из Сванетии, да? Двоюродный брат моей крестной бабушки тоже был сваном. Вы проголодались с дороги, отведайте моих кушаний.

К а р а м а н. Как-то неловко…

К о ц и я. Отчего неловко, мои родные? Свои люди! Сейчас, сию минуту подам… (Уходит, напевая.)

К а р а м а н. Кечули, ты проголодался?

К е ч о. Раскрытые ножницы проглотил бы…

К а р а м а н. Он так радостно приветствовал нас, такой заботливый и добрый человек. Мы не можем отказаться от его угощения, он не простит нам этого.

С о з а р а. Но почему он не пригласил нас в дом?

К а р а м а н. Наверное, еще спят.

К о ц и я  выходит из дома с посудой.

К о ц и я. Прошу за стол. Вы что хотите? Горячее, холодное?

К е ч о. Что спрашивать! Ты и твоя честь знают, чем нас угостить. Наши рты уже раскрыты.

К о ц и я (кричит). Цабуния, у нас гости! Покажи свое проворство.

К а р а м а н. Извините, хозяин. Как вас зовут?

К о ц и я. Коция, уважаемый. Я тотчас вернусь! (Уходит, напевая и пританцовывая.)

К а р а м а н. Нам говорили, что в городе полно жуликов и разбойников. А первый, кого мы встретили, — оказался таким замечательным человеком!

К о ц и я  несет кушанья и водку.

К е ч о (толкая приятеля локтем). Каро, посмотри, какая красотка эта Цабуния!

К а р а м а н. Ах, мне нужна только Гульчино.

К о ц и я. Вы, конечно, начнете с водки? Водочка с утра — благодать!

К а р а м а н. Воспользуемся вашей щедростью, уважаемый Коция, и пропустим по стаканчику.

К о ц и я. Может, от шашлыков не откажетесь?

С о з а р а. Как отказаться от вашей доброты!

К о ц и я. Сию минуту, дорогой родственник. (Уходит и возвращается с шашлыками на вертеле.) Пожалуйста! На здоровье!

Приятели набрасываются на еду.

К е ч о. Ну что за хозяин, как он любит гостей! Видно, у него волшебная скатерть, так быстро все приготовил.

К а р а м а н. Выпьем заздравную. Пусть бог даст вам, хозяин, кучу сладостей и высокими горами отгородит от печалей и бед. (Пьет.)

К е ч о. Что морщишься?

К а р а м а н. Водка огнем прошлась по всем жилам. Кечули, дорогой, ты все съел! Уважаемый Коция, возьмите этот вертел, не то мой приятель проглотит и его.

К о ц и я. Сейчас, сейчас принесу еще! (Уходит.)

К е ч о. Поставили столб под животы, теперь и спеть можно.

Поют.

Возвращается  К о ц и я.

К а р а м а н. Уважаемый Коция, присядьте к нам. Хочу произнести тост. Вы пленили нас своим гостеприимством! Живите долго, настоящий человек, открытая душа. Друзья, выпьем за хозяина и двинемся в путь.

С о з а р а. Благодарность свана так же чиста, как родниковая вода. Да здравствует теплое солнце, чем полно твое сердце, Коция. Когда-нибудь и мы позовем тебя к нашему столу.

К о ц и я. Спасибо! (Прижимает руку к сердцу.) Вы так ласковы со мной.

К е ч о. До свидания, хозяин! Счастья твоей Цабунии.

К о ц и я. Одну минутку, одну минутку! (Уходит. Слышно щелканье счетов. Возвращается с бумажкой.) Проверьте, пожалуйста, не обсчитал ли я вас?

К е ч о. Что проверить?

К о ц и я. Вот этот счет, уважаемый. Тут всего три рубля. Три рубля с троих. Себе в убыток, клянусь памятью крестной бабушки.

Приятели, уже собравшиеся в путь, переглядываются.

С о з а р а. Не пойму… О чем ты толкуешь, хозяин?

К о ц и я (поняв, с кем имеет дело, свирепо). Как о чем, бродяги? О том, что мне надо получить с вас три рубля! Не с неба же свалилось то, что вы съели и выпили.

С о з а р а. Ты же пригласил нас?!

К о ц и я. У тебя, сван, усы длинные, а совесть короткая.

С о з а р а (гневно). Оставь мои усы в покое, не то… (Хватается за кинжал.)

К о ц и я (вооружившись вертелом). Думали, что это дармовая еда, и разинули пасти, словно крокодилы? Это, милые мои, духан, а не частный дом. Вот если бы я пригласил вас в свой дом, это другой разговор… Вытряхивайте карманы!

К е ч о. Чем нам платить, если у нас нет ни гроша? Подожди немного, заработаем — отдадим.

К о ц и я. Ах вы мошенники! Тюрьма рядом, не миновать вам ее. (Кричит.) Городовой, городовой!

С о з а р а (выхватив кинжал). Прочь с дороги, если жизнь дорога! Я тебе покажу, как заманивать людей в духан!

К о ц и я (орет). Городовой, городовой! Грабят! Режут!

Г о р о д о в о й (появляясь). Что тут происходит, а?

К о ц и я. Ели в три рта, пили, захлебываясь, а платить не хотят, а сван кинжалом грозит.

Г о р о д о в о й. Вот как?

К о ц и я. Да, уважаемый, и водку пили.

Г о р о д о в о й. Либо платите, либо всех арестую.

К а р а м а н. Вот так покутили!

С о з а р а (вкладывает кинжал в ножны). Сколько, ты сказал, с нас?

К о ц и я. Всего три рубля, всего три рубля!

С о з а р а. Да ты что? Можно подумать, что мы корову съели.

К а р а м а н. Ладно, вот все, что у нас есть. Хоть кожу сдирайте. (Достает пятак.)

К о ц и я. Обманщики! Пятаком хотите отделаться?

Г о р о д о в о й. Деньги на бочку, бродяги!

К е ч о (хватает пятак). Каро, наш талисман хочешь отдать этому сукину сыну? (Бросает к ногамКоции хурджин.) Бери, алчная твоя пасть.

С о з а р а. Забери свой хурджин, парень, я плачу за всех. (Вынимает из кисета трешницу.) У-у, негодяй! И я желал тебе счастья! Будь ты проклят! Пошли, ребята.

К а р а м а н, К е ч о  и  С о з а р а уходят. Городовой кладет свою лапищу на трешницу.

К о ц и я (натянуто улыбаясь). Шутник вы, вижу.

Г о р о д о в о й. Не напрасно же я трудился.

К о ц и я. Бога в тебе нет.

Г о р о д о в о й. Молчать! Зачем тайный духан держишь? Молчать! Пошли-ка в участок, мошенник. (Хватает Коцию за шиворот.)

К о ц и я. Ах, пожалуйста, куда угодно, но только прошу вас, выпейте за свое здравие, добрый человек. Не водочка, мед. (Наливает.)

Городовой пьет.

Еще?

Г о р о д о в о й (кивает. Опрокидывает в глотку стакан и снова подставляет его Коции). Давай, давай! (Еще стакан исчезает в его глотке.) Ну, хватит. Больше не положено — служба. (Уходит, грозя пальцем духанщику.)

К о ц и я (с ненавистью). Эх, горе наше! Ты грабишь, тебя грабят. Боже, боже, кого ты кормишь нашим хлебом?!

НЕЗНАКОМЕЦ

К а р а м а н  и  К е ч о  плетутся по улице города. Подходят к скамейке у каких-то ворот, садятся.

К е ч о. Выпустим воздух из бурдюков, Каро.

К а р а м а н (тоскливо). Воздух наших гор?

К е ч о. Не падай духом, Каро. Дай руку. Вот так. Ничего, это нам урок на будущее.

Слышится песня: «Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа… А без денег жизнь плохая, не годится никуда!» Появляется  н е з н а к о м е ц. Это он пел.

Н е з н а к о м е ц. Эй, ребята, дайте по копеечке!

Караман и Кечо с удивлением разглядывают незнакомца, его богатую одежду, красивую трость и цилиндр.

К е ч о. Нет у нас копеечек.

Н е з н а к о м е ц. Я ведь не милостыню прошу. Все любят слово «дай», но никто не любит слово «на». Эх, ребята, в городе все продается и все покупается за деньги.

К а р а м а н. Чего тебе надо? Кто ты такой?

Н е з н а к о м е ц. Человек, происшедший от обезьяны и до сих пор обезьянничающий.

К е ч о. Будь же человеком, оставь нас в покое. Нам и своего горя хватает. Вернись туда, где ты напился, пусть там вино перебродит в тебе.

Н е з н а к о м е ц. Вы думаете, я пьян? Меня опьянил мир. Я обошел весь свет. Был священником и содержал публичный дом, был нищим и богачом, артистом и лакеем, мудрым и глупым, много знал и остался невеждой, был правителем и сидел в тюрьме… Тысячу ремесел испробовал и везде прогадывал. Мудрость возвеличила меня, глупость заставляет пресмыкаться. Раньше я все любил, теперь все и всех ненавижу. Прежде я видел покрытую цветами дорогу, а теперь тьма и безнадежность окружают меня. Не надо показывать, что ты умный, лучше притворяться глупым. Мудрец может умереть с голоду, но я еще не видел глупца, которого настигла бы голодная смерть. Кого кормит мудрость — тот плохо живет. Кто глуп — тот богат. Хлеб мудреца горек, дурака — сладок. Все дело в том, ребята, что глупый этого не разумеет. А ведь в мудрости больше яда, чем в глупости. Глупые друг другу улыбаются, умные друг друга убивают. Гоп! (Караману.) Ты знаешь басню «Коза и виноградник»?

К а р а м а н. Знаю. Отстань.

Н е з н а к о м е ц. Знаешь — расскажи.

К а р а м а н. Ненавижу экзамены.

Н е з н а к о м е ц. Я не собираюсь ставить вам отметки.

К е ч о. Мы не дети, чтобы баловаться стишками.

Н е з н а к о м е ц. Значит, не знаете.

К а р а м а н. Знаем, знаем.

Н е з н а к о м е ц. Так давайте.

К е ч о. Ой, мамочка, да что он пристал к нам? Скажем басню, Каро, только бы отстал.

К а р а м а н. Сидя рассказывать или стоя?

Н е з н а к о м е ц. Все равно. Я хочу услышать человеческий голос. Ведь ты сын человека?

К а р а м а н. Не знаю. Отец купил меня на базаре за десятку. А на базар я попал с неба, ангелы не хотели делить со мной компанию в небесном духане. Я был сыном ангела.

Н е з н а к о м е ц. Все хотят быть детьми ангелов, но, увы, ангелы бесплотны и детей не имеют. (К Кечо.) Тебя тоже купили на базаре?

К е ч о. У моего отца не было денег. Он сделал меня сам.

Н е з н а к о м е ц (хохочет). Это интересно. Продолжай.

К е ч о. Дед принес из леса пенек. Отец обстругал меня, и вот я стал тем, кем ты меня видишь. Разве не заметно, что я обструганный?

Н е з н а к о м е ц (хохочет). Да ты мудрец. Ну, расскажите басню, осчастливьте меня. (Дирижирует.)

К е ч о (декламирует).

Продолжай, Каро!

К а р а м а н.

Продолжай, Кечо!

К е ч о.

К а р а м а н.

К е ч о.

К а р а м а н.

К е ч о, К а р а м а н (вместе).

Н е з н а к о м е ц. Браво! Нищие, вы мудрецы. Наш мир — в этой басне. Кто-то кого-то всегда сжирает. Но! Но главное, нищие, дело в том, чтобы не дать себя съесть другому, а самому сожрать другого. В конце-то концов все достанется коту. Вот почему, Кечо, ты должен съесть Каро, пока он не съел тебя. Веселитесь пока молоды, нищие!

В течение всей этой сцены где-то играла гитара, теперь она смолкла.

К а р а м а н. Уважаемый, теперь мы поняли эту басню. Спасибо. Но научи нас еще одному. Мы идем в Тбилиси, а денег у нас нет.

Н е з н а к о м е ц. Вы из деревни? Зачем вы сюда пришли? Я вот, пока ступал по мягкой сельской земле, шагал смело, а в городе боюсь шага сделать. Как бы не провалиться в преисподнюю, ушла земля из-под ног, и я потерял себя. Вернитесь, не отрывайтесь от родной земли. Не то будете такими же, как ваш покорный слуга…

К е ч о. Что вы делаете? Какое ваше ремесло?

Н е з н а к о м е ц. Наставлять на путь истинный лопухов, вроде вас. Вас отравят ядом, а потом вы будете другим отравлять жизнь. Вы разучитесь любить жизнь, солнце, друг друга.

К е ч о. Мы хотим попытать счастья.

Н е з н а к о м е ц. Что ж, желаю удачи. Удача не успех, знайте это! О-о, до успеха там далеко. (Шепотом.) По секрету скажу: не верьте мне, ребята, я отравленный городом. Теперь я ни сельчанин, ни горожанин… Никто не слушает меня, все идут своей дорогой — к пропасти. Идите, идите, ищите счастья, но помните: в городе много бешеных собак, а страшнее их люди!

К а р а м а н. Мне страшно, Кечо. Он болтает бог знает что!

Н е з н а к о м е ц. Ты еще вспомнишь меня, ты, которого сегодня зовут человеком, завтра ты станешь травой, и люди будут топтать тебя. Без жалости, без сожаления. Потому что… козленок съел мой виноградник!

Играет гитара. Ее перекрывает гудок паровоза. Потом слышатся заунывные звуки шарманки.

ИХ ПРИНИМАЕТ В СВОИ ОБЪЯТИЯ ТБИЛИСИ

Звуки шарманки сменяет зурна. Гроза. Молния освещает  К а р а м а н а  и  К е ч о, остановившихся перед огромной лужей на улице города. Где-то тоскливо перекликаются паровозы.

К е ч о. Это и есть твой хваленый Тбилиси?

К а р а м а н (с тоской). Он и есть.

К е ч о. Куда пойдем?

К а р а м а н. Куда дорога ведет.

К е ч о. В городе много дорог.

К а р а м а н. Дай руку, пойдем вместе. Смотри не потеряйся, мышонок, не дай бог, тебя городская кошка слопает. Что я буду делать один в чужом городе, среди чужих людей?

Пробегают  г о р о ж а н е, прикрывшись от ливня кто зонтом, кто газетой, куском картона, а то и тазом. Караман и Кечо делают круги по сцене, как бы проходя по городским улицам. Они еле волочат ноги. Редкие прохожие, перебираясь через лужи, обдают наших героев грязью.

Все бегут и бегут сломя голову, и не у кого спросить, где нам укрыться от проклятого дождя. В этом городе и дождь другой: с копотью и грязью.

К е ч о. Эх, когда в деревне идет дождь, воздух там сладок, как мед. А тут и задохнуться немудрено.

Идут хорошо одетые  м у ж ч и н а  и  ж е н щ и н а.

Ж е н щ и н а (на ломаном языке). Мон шер, как же мы перейдем через это вонючее болото?

М у ж ч и н а. Ужас, ужас!

Ж е н щ и н а. Се ля ви! В последнее время небо совсем лишилось совести, льет и льет. Совесть не в моде. Же ву при?

М у ж ч и н а. Ах, когда совесть следует моде, уже ничто не спасает общество. Нет, нет, моя милая, нам снова нужен всемирный потоп, как при блаженном Ное. Ковчег нужен, чтобы убрать со света эту дрянь! Поцелуй меня, мой ангел.

Закрываются зонтиком и целуются. Караман и Кечо толкают друг друга.

К е ч о. О совести болтают, а сами… При всех целуются…

Ж е н щ и н а. Хватит, сумасшедший! Пошли.

М у ж ч и н а. Куда?

Ж е н щ и н а. К тебе, конечно. Ты же сказал, что жена уехала.

М у ж ч и н а. Ах да, я и забыл. Но как нам перейти через это болото, ма шер? Тут всегда околачиваются носильщики-рачинцы. Они за деньги переносят людей через эту вонючку. Но сегодня их что-то не видно.

Ж е н щ и н а. Что же делать, мой песик?

М у ж ч и н а. Обойти лужу.

Ж е н щ и н а (капризничает). Но там тоже лужи. Кроме того, напротив контора, где работает мой муж. Увидит нас — все пропало. Он старик, но зато богатый, просто золотой чурбан. Мне бы не хотелось терять это золото, хотя оно и заключено в противную оболочку.

М у ж ч и н а. Да, конечно, мой ангел. Его деньги еще пригодятся нам! (Караману и Кечо.) Эй, вы случайно не рачинцы?

К е ч о (толкнув Карамана в бок). Да, господин.

М у ж ч и н а. А где ваши вьючные седла?

К е ч о. Их пока нет у нас.

Ж е н щ и н а. Бурдюки заменят седла.

М у ж ч и н а. Снимайте свои чувяки.

Караман и Кечо снимают чувяки.

Засучите штаны.

Караман и Кечо подчиняются, недоумевая.

Теперь нагибайтесь. (Подсаживает женщину на спину Карамана, сам залезает на спину Кечо.) Ну что вы стоите как истуканы? Перенесите нас через это болото. Как ты чувствуешь себя, ма шер?

Ж е н щ и н а. Сидеть на таком парне одно наслаждение. Это лучше, чем на верблюде, хотя я и не знаю, как себя чувствует женщина на верблюде. Я плыву в небесах, облака подо мной! (Хохочет.)

К а р а м а н. Не сучи ногами, дура!

Ж е н щ и н а. Что он сказал?

М у ж ч и н а. Не понял. Давай, давай быстрее.

Караман и Кечо шлепают по луже, надрываясь под непосильной ношей. Пока они переносят «пассажиров», появляются  к и н т о  и  х р о м о й  м а л ь ч и к. Они крадут обувь Карамана и Кечо и убегают.

Станция Майдан, приехали! (Спрыгивает со спины Кечо, помогает женщине сойти на землю.) Ну как, мой ангел?

Ж е н щ и н а. Он просто богатырь, этот милый юноша. Мерси, мерси!

К е ч о. У вас что-то порвалось? Но у нас нет иглы.

Ж е н щ и н а. Что он говорит! Какая игла?

М у ж ч и н а. Они не понимают по-французски, дорогая, и вообразили, что ты сказала не спасибо, а немси, что значит игла.

Ж е н щ и н а (хохочет). Они такие нелепые, эти деревенские парни.

М у ж ч и н а (дает деньги Караману). Вот вам за работу.

К а р а м а н. Как?

М у ж ч и н а. Разве я обсчитал тебя? Мы всегда платим столько за двоих.

К а р а м а н. Ах, что вы, добрый господин! Я не знал, что мы можем зарабатывать деньги нашими спинами.

К е ч о. Потому что чаще наши спины обрабатывали палками. Спасибо, уважаемый. Что тут можно купить поблизости?

М у ж ч и н а. Что хочешь: совесть, человечность, должность. Иногда вместо зайчатины можно купить мясо кошки. А что вам надо?

К е ч о. Хлеба, уважаемый. Мы голодны как собаки.

М у ж ч и н а. Вернитесь, пойдете налево, там лавка Артема. Говорят, он печет такой хлеб, который не только голод лечит, но еще и сорок болезней. Пошли, мон ами!

Ж е н щ и н а  и  м у ж ч и н а  уходят.

К а р а м а н (пересчитывает деньги, сияет от радости). Вот что значит гнуть спины, Кечо… Даже за это здесь платят.

К е ч о. А ты думал! Вот увидишь, мы разбогатеем, Каро, мы непременно разбогатеем! А тебе везет! Какой груз ты тащил на своей спине! (Целует пальцы.) Она красивее Гульчино.

К а р а м а н. Ты оскорбляешь Гульчино! Нет девушки красивее ее на всем свете.

К е ч о. Это тебе так кажется. Слушай, княжеский сын непременно привезет ее сюда. Вдруг она ходит по улицам и ищет тебя?

К а р а м а н. Тогда мой сон в руку. Но нет, я не хочу, чтобы она видела меня в таком виде! Сперва надо разбогатеть…

Возвращаются на то место, где оставили вещи, и видят, что их обувь пропала.

К е ч о. Караман, я не ослеп?

К а р а м а н. Нет, что ты!

К е ч о. Но ведь мы вот здесь оставляли наши чувяки.

К а р а м а н. Их украли! (Чуть не плачет.)

Слышится песня «Джан-тико». Идут  к и н т о  и  х р о м о н о г и й  м а л ь ч и к.

К е ч о. Ты слышишь? Они поют «Джан-тико». Эти негодяи смеются над нашими пустыми бурдюками. Пусти меня, Каро, я им покажу, как издеваться… Пусти меня, будь братом!

К а р а м а н. Ты с ума сошел. Они позовут городового!

К е ч о. Пожалуй.

Х р о м о н о г и й. Эй, вы, видно, деревенщины?!

К а р а м а н. Не твоего ума дело.

К и н т о. Должно быть, рачинцы. Узнали, что в Грузии уже сто лет нет царя, и решили занять пустующий трон. (К Кечо.) Ты хочешь быть царем, деревенщина?

К е ч о. На кой черт он мне сдался.

К и н т о. Скажи-ка! Каждый приезжий мечтает о царском троне, а ты, видно, скромник.

К е ч о. Каро, что нужно от нас этому паяцу? (К кинто.) Слушай, я могу рассердиться, поберегись!

Кинто подставляет Кечо ногу. Тот падает.

К а р а м а н (вцепился в кинто). Эй ты, чего пристаешь к моему другу?

К и н т о. С такой рожей ему нельзя красоваться на деньгах и портретах. Хочу подрисовать ему морду, чтоб походила на царскую.

К а р а м а н. А ну, прочь! Не то так разрисую твою поганую харю, мать родная не узнает.

К е ч о. Стой! Каро, да на них наши чувяки.

К и н т о (хочет бежать). Воры!

К е ч о. Ах ты, мерзавец. Снимай чувяки. Каро, держи хромоножку. Попались, жулики! (Снимает чувяки с кинто.)

К а р а м а н (хромоножке). А ну, разувайся, тварь!

К и н т о. Мы еще встретимся, вы еще узнаете, кто такой кинто! (Убегает.)

Х р о м о н о ж к а  бежит за ним следом.

К е ч о. Вот повезло! Деньги заработали и чувяки вернули. Но какой тут затхлый воздух! Не надо было опорожнять наши бурдюки. Расходовали бы с умом сельский воздух, надолго хватило бы.

К а р а м а н. Может, здесь горный воздух дороже вина, как думаешь, Кечо?

К е ч о. Ну, если здесь втридорога дерут за ослиное молоко, которое мы пили на вокзале, то воздух, конечно, в цене.

К а р а м а н. Ах, если бы с неба упал мешок с деньгами. Бывает ведь такое. Прошу тебя, бог, сотвори это чудо!

К е ч о. С безбожниками вроде нас бог не захочет иметь дела.

К а р а м а н. А может, нам ограбить какого-нибудь богача, раз уж мы безбожники и разбойники?

К е ч о. На что нам ворованное добро?

К а р а м а н. Я пошутил.

К е ч о. Ой, как скучно! Давай поиграем в телят.

К а р а м а н. Давай!

Играют в телят, трутся друг о друга. Возня, смех. Входит  А р т е м.

А р т е м. Эй вы, рачинцы! Что привезли с собой? Нет ли в ваших хурджинах знаменитой рачинской ветчины? Очень уж она вкусная.

К е ч о. Вот поэтому мы и не довезли ее до города.

А р т е м. Работу ищете?

К а р а м а н. Конечно, уважаемый.

А р т е м. Хотите печь хлеб?

К е ч о (восторженно). Конечно! По крайней мере с голода не умрем, хлеб всегда будет!

А р т е м. А тесто месить умеете?

К е ч о. Ах, уважаемый, лучше месить тесто, чем грязь на улицах.

А р т е м. Хорошо, молодец. Меня зовут Артем.

К а р а м а н. Не тот ли ты Артем, чей хлеб излечивает сорок болезней?

А р т е м (напыжившись). Ага! Даже до вас, рачинцев, дошел этот слух?.. Да, да, я выпекаю самый знаменитый хлеб в Грузии. Да, он лечит любые болезни. У меня столько покупателей, что не успеваем печь хлеб.

Раздается пушечный выстрел, Караман и Кечо падают на землю.

Испугались?

К е ч о (дрожит). Дождь прошел, туч нет, откуда быть грому?

А р т е м. Настал полдень, и пушка извещает людей о том, что наступила середина еще одного дня быстробегущей жизни.

К а р а м а н. Кечо, положи руку мне на сердце.

К е ч о. Что такое, Каро?

К а р а м а н. Бьется ли оно?

К е ч о. Как молот.

К а р а м а н. А мне покаталось, что оно лопнуло. Ох, чего только не бывает в городах.

К е ч о. Смех! Будто здесь не знают, что полдень наступает, когда солнце стоит прямо над головой. Так нет, им надо стращать людей пушками.

А р т е м. Хватит болтать! Пошли, нас ждут покупатели.

Раздается звон часов.

К а р а м а н. А это что? Какая красивая музыка!

А р т е м. Это звонят городские часы.

К е ч о. Тоже подсказывают здешним, что наступил полдень?

А р т е м. Да, конечно.

К е ч о. И чего только люди не выдумают!

Уходят с веселой песней.

ВЫБИТЫЕ ЗУБЫ

Большая, круглая, до половины всаженная в землю печка-тоня. Корыто, мешки муки. К тоне прислонена палка с железным острием наподобие вилки. К а р а м а н  в белом переднике замешивает тесто, читая одновременно книгу, лежащую на мешке.

К а р а м а н (откидывая назад мокрые от пота волосы). Тебе весело, Кечули? А у меня руки отваливаются. Ни сна, ни отдыха!

К е ч о. От работы еще никто не умирал.

К а р а м а н. Ем я хлеб, который излечивает сорок болезней, а на меня от него такие болячки навалились, каких сроду не было. (Шепотом.) И я не встретил еще ни одного больного, которого бы вылечил хлеб нашего хозяина.

К е ч о. Но ведь ты сам целыми днями бегаешь по городу и горланишь: «Покупайте целебный хлеб пекаря Артема!»

К а р а м а н. Вот в этом и соль. Кто-то обманывает нас, а мы обманываем других. Нечистое это дело, Кечули, не для нас оно.

К е ч о. Люди не глупее тебя, почему же они покупают этот хлеб?

К а р а м а н. А черт их знает.

К е ч о. Это книга портит тебя, Каро. Не понимаю: ты бросил школу, потому что не любил книги, а тут вдруг…

К а р а м а н (горделиво). Это драгоценнейшая книга, Кечули. Это лечебник. Тут написано о всех лекарствах от всех болезней. Вернусь домой, стану доктором. Вот твой отец жалуется на грыжу…

К е ч о. Давай, давай! (Свешивается в тоню и чуть не падает туда.) Ой!

К а р а м а н (хватает его за ноги). Чуть не сгорел…

К е ч о. А если бы я сгорел? В этой книге не сказано, как воскрешать мертвецов?

К а р а м а н. Сгоревшего в тоне надо завернуть в бумажные деньги, и он тут же воскреснет.

Оба хохочут. Входит  А р т е м.

А р т е м. Эй, лежебоки, поторапливайтесь, покупатели ждут хлеба.

К а р а м а н. Мы и так еле стоим на ногах. Такая работа и ослу не под силу.

А р т е м. Так то осел. Вот вам жалованье за семь месяцев.

К е ч о. Почему так мало?

К а р а м а н. Тут и половины жалованья нет.

А р т е м. А на сколько вы сожрали за эти месяцы хлеба, вы можете сообразить?

К е ч о. Но…

А р т е м. Помолчи, не то…

К е ч о. Что «не то»? Мы не нищие.

А р т е м. Не ворчи. С этого месяца будете получать больше.

К а р а м а н. Ты прибыли загребаешь, а нас грабишь.

А р т е м. Вижу, как ты похудел, бедняга! Эк тебя разнесло… А это что? (Берет книгу.) Ты что, пекарь или ученик?

К а р а м а н (выхватывает у Артема книгу, замахивается на него). Не смей трогать! В одной строчке этой книги ума больше, чем в твоей голове.

А р т е м (перепугавшись). Ладно, ладно, ишь какой вспыльчивый! Иди к прилавку, отдохни, я заменю тебя.

К а р а м а н  снимает передник и уходит.

Поворот круга. Прилавок. Очередь за хлебом.

К а р а м а н. Кусочки остались, бабушка, забирай их.

С т а р у х а. Ладно, взвесь. Говорят, этот хлеб лечит все болезни.

Г о л о с. Только не старость!

К а р а м а н. Покупайте, покупайте наш хлеб, уважаемые. Поев его, сумасшедшие становятся мудрецами, мудрецы сумасшедшими! Кому хлеба?! Покупайте наш лечебный хлеб, хлеб-чудо!

С т а р у х а. У меня ревматизм. Может, вылечит?

Ч и н о в н и к. Вот люди! Можно подумать, что они хлеба никогда не видели.

С т а р у х а. А сам-то почему в очереди торчишь?

Ч и н о в н и к. Все стоят, и я стою.

С т а р у х а. Был бы это обыкновенный хлеб, не продавали бы так дорого. (Ест хлеб.) Ах, чудо какой вкусный!

В лавку врывается  к и н т о.

К и н т о. Где Артем?

К а р а м а н. Зачем он тебе?

К и н т о. Пусть сейчас же выйдет сюда. Не выйдет, дверь взломаем, за шиворот притащим.

К а р а м а н. Хозяин печет хлеб. Как только хлеб принесут сюда, отпущу тебе первому.

К и н т о. Кому нужен ваш паршивый хлеб! Зови этого афериста!

К а р а м а н. У него нет времени разговаривать с вами.

К и н т о. А на жульничество хватает? А ну, отойди от двери, дурак. Я покажу вам где раки зимуют.

Ч и н о в н и к. Что вы хотите от этого человека? Ведь говорят же, что он чудодейственный хлеб печет.

К а р а м а н. Слышишь? Убирайся! (Хватает нож.)

Кинто опережает Карамана и отталкивает его от двери.

К и н т о. Пусти!

К у з н е ц (выходит из толпы, хватает кинто за шиворот). Чего ты пристаешь к этому парню?

К и н т о. Он работает на жулика, значит, сам жулик. Отпусти меня, кузнец, слышишь?

Г о л о с а. Что такое?

— Зачем ему Артем?

— Чего он так беснуется?

К и н т о. Да вы поглядите только на эту харю! (Показывает на Карамана.) Он и его приятель стащили с меня и вон с того бедного мальчика чувяки.

С т а р у х а. Какой ужас!

К а р а м а н. Это ты украл наши чувяки, дрянь эдакая.

К и н т о. Не верьте ему! Он подручный Артема, он заодно с ним, с этим сукиным сыном, обманщиком! Этот негодяй Артем в прошлом году подкупил проходимца-доктора, а тот распустил слух о чудодейственном хлебе! Разделаемся с ними, люди! А заодно и с этими ворами, снявшими чувяки с нищего мальчика. (Хватает Карамана.)

К а р а м а н  вырывается и убегает. Толпа шумит. Все орут, не слушая друг друга.

Г о л о с а. Сюда Артема!

— Сюда обманщика!

— На расправу его подручных!

— Целый год дурачил! Вах!

— Осрамил всех нас!

— Посадить его на осла задом наперед!

— Смерть пройдохе и его подручным!

К у з н е ц. Чего разорались? Может, Артем и виноват, но при чем здесь эти мальчишки?

Появляется  г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й (свистит). Рразойдись! Раззберусь сам! (Стучит в дверь пекарни.) Открой, или взломаем!

Шум, крики, звуки разбитого стекла. Толпа врывается в пекарню и вытаскивает  К а р а м а н а, К е ч о  и  А р т е м а. Они отбиваются от озверевших людей.

К е ч о. Караман, в чем дело?

К а р а м а н. Орут, что мы жулики, а кинто говорит еще, что мы у него украли чувяки.

Т о л п а. Вяжи их!

— Попались, мошенники!

Караману скручивают руки. Кечо отбивается палкой. Кинто подставляет ему ногу. Кечо падает. Его тоже связывают.

Г о р о д о в о й (вглядевшись в ребят). Ага! Этих жуликов я видел в Кутаиси. Они отказались платить за еду. (Артему.) И ты попался, прохвост, а?

А р т е м (нагло смеется). Руби меня шашкой, руби напополам.

Г о р о д о в о й. Чтоб я марал руки о тебя, каналья?!

А р т е м (хлопает себя по карману и подмигивает городовому). Руби напополам, в накладе не останешься. (Сует городовому в карман пачку денег.)

Г о р о д о в о й (притворяясь грозным). Кто обманывал людей, Артем, а?!

К и н т о. Все, все они. Особенно вон те мошенники!

Г о р о д о в о й (к кинто). Пошел вон, я сам разберусь! Разойдись!

Толпа расступается.

Ну, говори народу, Артем!

А р т е м. Они шлялись по городу и словно ослы орали, чтобы люди покупали мой хлеб. А сами подмешивали в него отраву! В тюрьму этих негодяев!

Г о р о д о в о й. Верно, им не впервой. А ну, пошли за мной!

К е ч о. Он деньгами купил твою совесть, фараон!

К а р а м а н. Будь проклят твой закон!

Г о р о д о в о й (взбеленившись). Вот как заговорили?! Ну, теперь-то вам не миновать тюрьмы, отравители!

К и н т о. Бей отравителей!

Толпа накидывается на Карамана и Кечо. Их избивают.

Г о л о с а. Бей, не жалей.

К и н т о (бьет Кечо по лицу). Будешь помнить свои чувяки, деревенская свинья!

Хромоножка, вцепившись в ляжку Кечо, кусает его.

Г о р о д о в о й (свистит). Рразойдись, стрелять буду!

Толпа разбегается. К городовому подходит кузнец.

К у з н е ц. Зачем повернул обратно колесо закона? Виноватого отпустил, честных ребят в тюрьму? Смотри!

Г о р о д о в о й. Прочь, кузнец! (Угрожает ему револьвером.)

К у з н е ц. Нашел кого пугать этой игрушкой. Да я в миг раскрою твой поганый черепок! (Заносит над городовым свой здоровенный кулак.) Отпусти ребят, кому сказано! Или соберу народ и подниму бунт.

Г о р о д о в о й (испугавшись). Ну, ну, разошелся! (Кечо и Караману.) Черт с вами, идите куда хотите. Ваше счастье, что я добрый и честный человек.

К у з н е ц. Дерьмо ты, а не человек! (Развязывает руки Кечо и Караману. Городовому.) Катись, царский холуй! Ребята, вы свободны.

Г о р о д о в о й  поспешно уходит.

К е ч о. Спасибо тебе, добрый человек.

К а р а м а н. Чем отблагодарить тебя?

К у з н е ц. Не надо благодарностей. Есть еще на свете справедливость. И она победит, ребята, дайте срок. Идите с богом! (Уходит.)

Оборванные, избитые Кечо и Караман остаются одни.

К е ч о. Что нам делать, Каро?

К а р а м а н. Повеситься на этих веревках.

К е ч о. Сказал!

К а р а м а н. Нас чуть-чуть не убили.

К е ч о. Должно быть, твоя мама молилась за нас в этот час.

К а р а м а н. А может, Гульчино?

К е ч о. Может быть. Ангелы всегда выручают попавших в беду.

К а р а м а н. Ах, Гульчино, Гульчино, зачем я ушел от тебя. Больно, Кечули?

К е ч о. Четыре зуба выбили.

К а р а м а н. Как же ты терпишь?

К е ч о. Да ведь еще двадцать восемь осталось.

К а р а м а н. Чем помочь тебе?

К е ч о. Достань хлеба Артема. (Горько.) Он лечит от всех болезней. (Мычит от боли.)

К а р а м а н. Притворяешься, что тебе не больно, а сам мычишь.

К е ч о. Я вспомнил наших быков.

К а р а м а н. Вот несчастье! Приехал в город, чтобы потерять зубы.

К е ч о. Не волнуйся, Каро, достану денег и вставлю золотые. Они будут покрепче настоящих. А при нужде их и продать можно будет. Как видишь, нет худа без добра.

К а р а м а н. Пойдем в духан, запьем нашу беду!

К е ч о. Чтоб тебя кот съел! Разве запьешь вином такое унижение? Гроши, что у Артема заработали, покоя тебе не дают?

К а р а м а н. А вдруг нас ограбят и наши деньги пропьют? Лучше уж сами кутнем.

К е ч о. Сядь рядом. Ближе, ближе.

К а р а м а н. Тебе холодно, верблюжонок?

К е ч о. От стыда. (Привязывает свою веревку к веревке Карамана.) Хорошо, что и здесь есть справедливые люди. Гнить бы нам в тюрьме.

К а р а м а н. Вот и выпьем за здоровье кузнеца! (Встает, но идти не может.)

Кечо потянул его за веревку обратно.

Зачем ты привязал меня к себе?

К е ч о. Чтобы ты был поближе… перед расставанием. Одолжи мне денег.

К а р а м а н. Как так одолжи? Они наши, общие. У нас все общее, даже слезы. Бери так.

К е ч о. Так я не хочу. Одолжи.

К а р а м а н. Ты не жениться ли задумал? (Смеется.) Сколько тебе?

К е ч о. Сто.

К а р а м а н. Умеешь считать до ста? (Дает деньги.) Считай хорошенько, Кечули. Когда возвратишь?

К е ч о. Не бойся, не пропадут. (С тоской.) Куда мы пойдем теперь, Каро?

К а р а м а н. Я слышал, неподалеку есть пекарня, но там нужен один человек.

К е ч о. Знаешь, Каро, что-то у нас плохо получается, когда мы вместе Давай разойдемся, может, судьба улыбнется нам. Иди в пекарню, а я найду себе работу.

К а р а м а н. Ну нет! Ты хорошо работал у Артема, ты и иди в пекарню.

К е ч о. Итак, я направо.

К а р а м а н. Я налево. Если хочешь, сделаем наоборот.

К е ч о. В городе что право, что лево — одинаково.

Обнялись.

К а р а м а н. Найди меня, верблюжонок.

К е ч о. Конечно!

К а р а м а н. Я сохранил знак нашей дружбы: пятачок-сиротинку. Возьми на счастье этот талисман.

К е ч о. Спасибо. Слушай, там опять орут. Не за нами ли гонятся? Беги, беги, Каро!

ДЕНЬГИ ПАДАЮТ С НЕБА

Улица. К а р а м а н  тащит на спине огромный диван, сбрасывает его возле дома с винтовой лестницей, ведущей на второй этаж.

К а р а м а н (пихает ногой диван). Будь ты проклят! Там рай, где нас нет. Куда ни ткнись — везде обман.

Свистки городовых.

(Прячется за лестницу.) Вот беда! Все мне кажется, что гонятся за мной.

Входит  ч и н о в н и к.

Ч и н о в н и к (заметив Карамана). Где-то я видел тебя.

Караман узнает чиновника — тот стоял в очереди в лавке Артема.

К а р а м а н (испуганно). Что вы, уважаемый, я только что приехал в Тбилиси. Вы слышали свистки? За кем гонятся?

Ч и н о в н и к. Разбойник Дарчо опять ограбил банк. А почему ты дрожишь? Уж не сообщник ли ты Дарчо?

К а р а м а н. В глаза не видел… Слышал только, что он раз девять грабил банк и всякий раз выходил сухим.

Ч и н о в н и к. Большие воры на свободе ходят, а они за воробьями охотятся. Был недавно случай в лавке Артема… (Вглядевшись в Карамана.) Нет, тот был упитанный и без бороды. (Уходит.)

К а р а м а н. Упитанный! Поработал бы с мое, от тебя и тени бы не осталось!

Входит  К е ч о. Он в новой черкеске, дорогой папахе и в новешеньких чувяках.

Кечо! Кечули!

К е ч о. Чей это скелет?

К а р а м а н. Мой, Кечо, мой! Ох, что со мной было! Работал на каменоломне, всю поясницу разломило, заработал две сотни, а хозяин отдал всего двадцатку. Я пожаловался в суд, а он судью подкупил. Тот на меня взъелся. «Вымогатель!» — орет. И чуть в тюрьму не засадил. Слава богу, штрафом отделался, отдал последние гроши. Потом работал на одного негодяя: воровал с кладбища венки, подновлял их и продавал за новые. И тут беда — кладбищенский сторож подкараулил меня… Едва ноги унес… И все мне кажется, что вот-вот сгребут. Подойди ко мне ближе, что хмуришься, брат мой?

К е ч о. Бессовестный! Еще братом называешь!

К а р а м а н. Да ты не взбесился ли?

К е ч о. Я, конечно, вовсе не похож на сказочного богатыря, но как ты мог назвать меня верблюдом?

К а р а м а н. Когда, Кечо?

К е ч о. Будто не помнишь? Когда мы расставались.

К а р а м а н. Что же ты не обиделся тогда?

К е ч о. Некогда было… и верблюда-то я только вчера впервые увидел.

К а р а м а н. Я тебе скажу — верблюд это не животное, а чудо! Воспитан он плохо, на людей плюется, зато вина не пьет, только воду, да и то раз в месяц. Как и я. (Вздохнув.) Как и я! Давно не пробовал вина, Кечули. Эх, какое было винцо, которым мы торговали!

К е ч о. Соскучился я по тебе, чертой сын!

К а р а м а н. И я тоже! Отец уж не упрекнет, что я белоручка. Ладони как железные стали, хоть горячие угли на них клади, не вздрогну даже. А ты одет как дворянин.

К е ч о. Как же иначе! Жениться-то придется. А такая черкеска кого хочешь украсит. Эх, сейчас бы, как в детстве, почистить зубы веткой папоротника! (Смеется, чтобы похвастаться золотыми зубами.)

К а р а м а н (ахнув). Целый рот золота!

К е ч о (хвастливо). Посеял простые, выросли золотые.

К а р а м а н. Хоть бы мне выбили зубы! Только не скаль их слишком часто, разбойникам двух минут хватит, чтобы выдернуть твое золото. Эх, плохо мне, Кечо. Хвастался набить золотом полдюжины хурджинов, а вышло так, что не каждый день набивал едой свой единственный живот.

К е ч о. Не хнычь! (Достает из мешка новую черкеску.) Надевай, нищий! Не бойся, не зачту в долг, дарю тебе!

К а р а м а н. А долг когда отдашь?

К е ч о. Когда пройдем все маленькие и большие духаны и увидим свой дом.

К а р а м а н (одевается). Откуда у тебя такое богатство?

К е ч о. Твой пятак волшебным оказался! (Отходит, любуется Караманом.) Чем не жених! Зачем бороду отпустил? Оплакиваешь человеческие несчастья?

К а р а м а н. Сказали, что в городе честность скончалась. Траур по ней ношу.

К е ч о. Когда это случилось?

К а р а м а н (смеется). Опоздал на похороны!

К е ч о. Ну, если честность подохла, делать здесь нам нечего, Каро. (Хватает его за голову, поднимает.) Нашу деревню видишь?

К а р а м а н. Вон она, вон она!

К е ч о. Красивая?

К а р а м а н. Нет на свете прекраснее! Ой, отпусти!

К е ч о. Горы наши на месте?

К а р а м а н. Да, да!

К е ч о. Траву, на которой можно кувыркаться, видишь?

К а р а м а н. Ох, какая она мягкая и душистая!

К е ч о. Гульчино гуляет по той траве?

К а р а м а н. Да, да! Ох, как она выросла и похорошела!

К е ч о (отпускает его). И ты вырос. Был осленком, стал ослом.

Караман потирает уши, ластится к Кечо, словно теленок.

Тебе не хочется домой?

К а р а м а н. Только и мечтаю о нашей деревне, о нашем роднике… о фасоли, приготовленной мамой!

К е ч о. О чуреке?

К а р а м а н. Ох, не говори мне о чуреке!

К е ч о. Но ведь чурек делают из кукурузной муки, а кукурузу надо полоть…

К а р а м а н. Сломается мотыга, руками буду полоть! Нет, не место нам в городе!

К е ч о. А ты не подумал, что и в деревне нас могут унизить и ограбить? Соберем урожай, а придут богачи, скупят его за гроши и втридорога продадут горожанам…

К а р а м а н. Эх, Кечо, Кечо, почему везде ложь, почему так много обманщиков на этом свете?

К е ч о. Не знаю, но ведь мы с тобой не будем обманывать ни друг друга, ни других?

К а р а м а н. Не будем… может, когда-нибудь все будет хорошо.

К е ч о. Жизнь без надежды, Каро, хуже смерти.

Сверху на голову Кечо падает тяжелый узел.

К а р а м а н. Что это?

К е ч о (заглянул в узел. Его затрясло). Де… Деньги, тьма денег. Это нам с неба! Помнишь, ты говорил… Вот и…

К а р а м а н. Но это было в прошлом году?!

К е ч о. Значит, до бога только что дошла твоя просьба. Как-никак, живет он высоко…

К а р а м а н. Я и во сне не видел столько денег. Давай ущипнем друг друга… Вдруг это сон?

Щиплют друг друга. Визжат от боли.

К е ч о. Что нам делать?

К а р а м а н. Не знаю… Никого не видно…

К е ч о. Возьмем?

К а р а м а н. Деньги всем нужны… Не знаю, не знаю! Боже, посоветуй!

К е ч о. Нет, Каро, не нужно нам то, что достается без труда. Чужое — не наше.

К а р а м а н (не очень уверенно). Может быть… Нет, к черту. Пойдем наверх, может, деньги случайно упали.

Шагают вверх по винтовой лестнице. Навстречу им  г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й. Опять эти мошенники? Ага, и узел у них.

К е ч о. Он упал мне на голову, клянусь родной матерью!

К а р а м а н (уныло). Опять в беду попали!

Г о р о д о в о й. Нашли кому втирать очки. (Кричит.) Эй, приятель, спустись-ка сюда! (Сталкивает друзей вниз.)

Появляется  Д а р ч о.

(К Дарчо.) Вот я и поймал тебя, разбойник. Кто клялся, что не грабил банк? А это что? Выбросил деньги в окно своим подручным?

Д а р ч о. Довольно, дурак! Ладно, ты застукал меня. Ничего, я не задержусь в тюрьме. Но знай, когда я выйду из нее, первым покойником в городе в тот день будешь ты.

Г о р о д о в о й. Что ты, что ты, милок! Какая тюрьма! Я хотел сказать, Дарчо-джан, что такому ловкому разбойнику ни к чему эти олухи-подручные. Видишь, сами тебя выдали!

К а р а м а н (в ужасе). Дарчо?!

К е ч о. Мы пропали.

Г о р о д о в о й. Ну, разбойники, теперь в тюрьму.

Д а р ч о. Помолчи. Идите, нищие.

Г о р о д о в о й. Дарчо!

Д а р ч о. Я кому сказал, отпусти их, слышишь? Тебе и того хватит, что меня поймал. Не будь этих дураков, только бы ты меня и видел. Идите, ребята. (Городовому.) Смотри за мной получше, фараон, не то сбегу, упустишь лакомый кусочек. Пошли наверх. Уж как-нибудь мы с тобой договоримся.

Г о р о д о в о й (ребятам). Убирайтесь! Слышите? Марш, марш! Скажите спасибо, что я добрый человек.

Д а р ч о. Иди, добрый человек, поделим добычу. (Поднимается с городовым наверх.)

К а р а м а н. У-ух!

К е ч о. Разбойник, а сердце доброе.

К а р а м а н. У-ух! Меня даже пот прошиб. Это был сон, дурной сон, Кечо.

Появляется  п р о с т и т у т к а, похожая на Гульчино.

К е ч о. А вот уж это совсем не сон! Гляди, Каро, наша Гульчино! Она приехала сюда, она ищет тебя. Сон в руку, Каро!

К а р а м а н (робко). Гульчино, здравствуй! Ты узнаешь меня? Я Караман.

П р о с т и т у т к а. Ну да, конечно, ты Караман, милый, красивый Караман. Но ты так переменился! Ты такой важный в этой новой черкеске. Прямо жених.

К а р а м а н (чуть не прыгая от радости). Твой, твой, Гульчино!

К е ч о. Вы рождены друг для друга.

К а р а м а н. Только бог мог сделать тебя такой, моя Гульчино.

П р о с т и т у т к а. Ах, мой отец совсем не бог. И вообще я не знаю, был ли у меня отец.

К а р а м а н. Как нет отца? Твой отец священник.

П р о с т и т у т к а. Вот как? Значит, я смело могу грешить, будет кому заступиться за меня на этом и на том свете.

К а р а м а н. Как странно ты говоришь, Гульчино. И почему не поздоровалась с моим другом Кечо?

П р о с т и т у т к а. А-а, здравствуй, Кечо! Ты такой шикарный!

К е ч о. Что-то тут не то…

К а р а м а н. Гульчино, не томи меня, скажи, ты отказала сыну князя?

П р о с т и т у т к а. Что ты, Караманчик, я никому не отказываю. Но он оказался таким нахалом… Ушел не расплатившись да еще пятерку украл.

К а р а м а н. Подлец! Гульчино, ты так похорошела, моя милая!

П р о с т и т у т к а (поет).

К е ч о. В этом красивом платье ты похожа на божью коровку. Не боишься испачкать его?

П р о с т и т у т к а. Я легко снимаю его. Довольно болтовни, мой милый Караман. Пойдем со мной.

К а р а м а н. Куда, дорогая?

П р о с т и т у т к а. Не такая уж я дорогая. Всего рубль возьму. Может, дорого? Хочешь, восемь гривен.

К а р а м а н. Кечо, ты понимаешь что-нибудь?

К е ч о. Черт знает что…

П р о с т и т у т к а. Если у тебя нет денег, так и быть. Ты такой красивый и мужественный! Мне нравится твоя борода. Пойдем, милашка. (К Кечо.) Не завидуй ему, вернется он, приходи ты, в обиде не оставлю.

К а р а м а н. Ты… Кто ты?

П р о с т и т у т к а. Ангел, слетевший с неба, черт побери!

К е ч о. Да она вовсе не Гульчино!

П р о с т и т у т к а. Ах, ко мне подходят все имена. (Прильнула к Караману.)

Он как ошпаренный отскакивает от нее.

Неужели я не нравлюсь тебе, мой богатырь? Пойдем! Не мне же просить тебя.

К а р а м а н. Убирайся, проклятая!

П р о с т и т у т к а. Ох, какой ты сердитый! Может, твой друг поласковей? Кечо, щеголь, пойдем. Много не возьму…

К е ч о. Ты… Ах, вот ты кто! Караман, это вовсе не Гульчино, подавиться мне шашлыком! Иди, иди своей гнусной дорогой, дрянь!

П р о с т и т у т к а. Идиоты, столько времени потратила на этих верблюдов! (Закуривает и, виляя бедрами, уходит.)

К а р а м а н (с тоской). Обман, кругом обман!

Сверху спускаются  г о р о д о в о й  и  Д а р ч о.

Д а р ч о (городовому). Надеюсь, свою половину добычи ты будешь беречь покрепче, чем я?

Г о р о д о в о й. Ты такой остроумный, Дарчо-джан! (Козыряет ему и уходит.)

Д а р ч о. А вы еще здесь, молокососы? Эх, вы честные дураки. Взяли бы деньги и жили припеваючи. Чего испугались? Благословен вор, обкрадывающий вора. Правительство грабит народ, я граблю правительство…

К е ч о. Откуда нам было знать, уважаемый разбойник, что эти деньги принадлежат казне.

Д а р ч о. А если бы знали, взяли бы?

К а р а м а н. Нет, уважаемый разбойник, нет.

Д а р ч о. Ха! Деньги им не нужны! Идемте со мной. За два месяца столько заработаете, что прятать деньги будет некуда.

К а р а м а н (уныло). Мы не хотим быть грабителями.

Д а р ч о. Ха-ха! Не украдешь — не проживешь. Сейчас людям одно осталось: греть руки где только можно. Одни грабят в открытую, другие втихую, а какая разница? Если нельзя жить честно, становись вором.

К а р а м а н (упрямо). Нет, уважаемый разбойник, мы все-таки попробуем жить честно.

Д а р ч о. И подохнуть нищими? Ну и катитесь, ослы!Хотя — постойте!

Появляется  п р о х о ж и й.

К е ч о. Что вам от нас надо? Мы все сказали.

Д а р ч о. Хочу научить вас уму-разуму. Ограбьте вот этого дурака. (Вынимает револьвер. Прохожему.) Стой! Руки вверх! Ну, чего рты разинули, потрошите его!

П р о х о ж и й (выворачивая карманы). Авва-ва! (Истерически смеется.) Ничего нет, ничего нет!

Д а р ч о. Эй, бородатый, лезь в карманы.

К а р а м а н (дрожит). Я не могу… я не могу… Кечо… Ты смелей меня.

Д а р ч о (к Кечо). Выворачивай его карманы, щеголь! А ну! (Грозит Кечо револьвером.)

П р о х о ж и й (с тем же истерическим смешком). Я сам… сам отдам! Вот, пожалуйста, уважаемые, вот… (Трясущимися руками отдает деньги Кечо, тот передает их Дарчо.)

Д а р ч о (прохожему). Ты почему так легко отдал деньги? Заработал их или украл, а? Говори!

П р о х о ж и й (заикается). Зара… заработал, уважаемый. Ох, деньги-то можно заработать — жизнь дается один раз. Хотите, все сниму с себя, только не убивайте. Голым буду ходить… не заикнусь, что видел вас… (Снимает пиджак.)

Д а р ч о. Не надо. (Сует ножи Караману и Кечо.) Убейте его. Не то встретит вас и позовет фараона. Ну, пырни, его, бородач!

К а р а м а н (еле стоит). Нет, не могу.

Д а р ч о. Он выдаст вас, остолопы! Вас повесят! Кончайте с ним! Скорей, деревенщина!

К е ч о. Что плохого он сделал нам?

Д а р ч о. Не убьете, вас убьют. Спешите! Фараон может вернуться, я всучил ему фальшивые деньги.

К а р а м а н. Мама, что делать твоему сыну?!

К е ч о. Если он не обидит нас, как мы сможем убить безвинного?

Д а р ч о. Считаю до трех, после чего убью вас… Раз… два… Два с половиной…

К е ч о (прохожему). Оскорби нас!

К а р а м а н. Ударь нас!

К е ч о. Смертью пригрози нам!

К а р а м а н. Выругай покрепче нас!

К е ч о. Отца моего оскорби!

К а р а м а н. И мою мать! Молим тебя.

Прохожий истерически хохочет.

К е ч о. Нет, не могу! Оставь нас, Дарчо, не годимся мы тебе в помощники.

Д а р ч о. Несчастные! Обманывать не можете, грабить не хотите, убивать — руки трясутся. Трудно вам будет на свете! Не место вам здесь.

К а р а м а н (вне себя от радости). Мы поедем в деревню, мы решили! Спасибо тебе, добрый разбойник, что освободил нас от кары небесной!

Д а р ч о. Будто в деревне не грабят людей! Эх вы! Давайте ножи! (Прохожему.) Вот твои деньги, убирайся!

Прохожий все хохочет.

Мелкая кража не мое занятие. Катись!

П р о х о ж и й  (еле шевеля языком). В спину не выстрелишь?

Д а р ч о. Мое дело грабить правительство, а не убивать безвинных.

П р о х о ж и й. Да, да, это так, не надо убивать безвинных, не надо! Ах, да вы просто шутник! Озорники вы эдакие. Дай вам бог счастья!

Д а р ч о (дает пинок прохожему). Я сказал тебе, катись!

Оглядываясь и истерически смеясь, п р о х о ж и й  уходит.

Топайте и вы, сосунки! Что с вами будет, кому нужна ваша честность? (Уходит.)

К е ч о. Бежим, Каро! Сегодня нас разыграли, завтра заставят убивать, грабить, калечить.

К а р а м а н. Да, домой, Кечули, домой! Там поле, где можно порезвиться, там горы, с которыми можно поговорить, там Гульчино…

Свистки. Бежит  г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й (орет). Где этот бандит?

Р е б я т а  прячутся.

Где этот проходимец? (Свистит. Бежит сломя голову, скрывается.)

К е ч о. Бежим, Каро, бежим из этого ада!

Убегают.

Слышен шум отходящего поезда и песня друзей:

Протяжный гудок паровоза.

ПЕСНЯ СОЛНЦА

Тропинка в горах. Появляются хорошо одетые  К а р а м а н  и  К е ч о. На плечах хурджины. Останавливаются.

К е ч о. Мамочка, какой вкусный воздух, ни могу наглотаться. (Делает движение, как будто ест воздух.) Если бы мы этот воздух отнесли в бурдюках в город, его можно было бы продать. Не воздух, а мед!

К а р а м а н. Ведь мы доказали, что земля действительно круглая, отсюда ушли, сюда же вернулись. Все вокруг сияет золотом. Кечули встал на гору, и все кругом осветилось.

К е ч о. Ты думаешь, мои зубы осветили? Это Гульчино, увидела тебя издали и пошла навстречу. Это ее глаза сияют и освещают все вокруг. Э-гей, гей, Гульчино!

Эхо: «О-о-о!»

Гульчино-о-о!

Эхо: «Что-о-о!»

Идем, идем! Видишь, услышала. Ты похож на жениха.

К а р а м а н. Ну вот, мы почти дома, теперь отдай долг.

К е ч о. Уговор есть уговор, пройдем духан Агдгомелы, подойдем к нашей деревне, тогда и отдам.

К а р а м а н. Ну-ка, посмотри мне в глаза, паршивец.

К е ч о. Пойдем к роднику, отдохнем, немного поспим. (Затянул песню.) «Мы в родных краях, кончились наши беды».

Караман подпевает.

Неожиданно, словно из-под земли, появляются  д в а  р а з б о й н и к а, в бурках, в башлыках, видны одни глаза.

А х м а х (рычит как лев). Руки вверх! (Стоит широко расставив ноги.)

К о н д а р а (прячется за спиной Ахмаха, а затем падает на землю, просовывает голову между его ног и пищит). Сдавайтесь!

К е ч о. Только не убивайте нас, отдадим все добром.

А х м а х. Друг, помоги им освободиться от поклажи.

Кондара подскочил к парням.

К а р а м а н (Ахмаху). Прошу тебя, не отнимай у меня хурджина. Все твои грехи на том свете возьму на себя.

А х м а х. Не болтай лишнего, а то и вправду отправлю тебя на тот свет. Нет у меня грехов.

Кондара снимает с плеч друзей хурджины и ставит в сторонке.

Теперь выворачивайте карманы, все равно обыщем. (Подносит револьвер ко лбу Кечо, затем Карамана.) Ты знаком с этой штукой?

К а р а м а н. Да, ее поцелуй смертелен.

Ахмах делает знак, чтобы ребята вывернули карманы. У Кечо ничего нет, у Карамана — пятак.

Дарю тебе, желаю тех же благ, какие нам принес этот пятак!

А х м а х (не берет). И это все?! Что это?

К а р а м а н. Пятачок-сиротинушка, уважаемый.

А х м а х. Смеешься? За кого ты меня принимаешь?

К а р а м а н. Других денег нет у меня, уважаемый.

Ахмах оттолкнул его руку, пятак упал и покатился.

Зачем сердишься? Этот пятачок волшебный. Будь я на твоем месте, взял бы монету, а хурджины оставил.

А х м а х. Обыщи их! Боюсь, они дурака валяют.

Кондара обыскивает Карамана, но ничего, кроме голубых бус, не находит.

(Делает Кондаре знак — бросить бусы в хурджин.) На заработки ездили?

К а р а м а н. Да, уважаемый.

А х м а х. Я тут многих грабил, кто был в городе, но еще не видел такого голодранца…

Кечо хочет расстегнуть пояс, но не может, так как руки у него дрожат.

Что ты делаешь, хочешь штаны снять?

К е ч о. Уважаемый, знаю, все равно обыщете… деньги пришиты у меня к подкладке брюк, если не расстегну пояса, не смогу их достать. Подождите немножко, я сейчас… (Достает пачку денег и передает Ахмаху.) Честным путем добыл я эти гроши, используй их на свое благо. Видишь, даже благословляю тебя! Только прошу, отведи дуло пистолета, уж очень оно черное…

А х м а х (рассматривает деньги). Вот настоящий работяга! Люблю таких людей, не то что этот нищий. Вот трудолюбивый человек! (Кондаре.) Осмотри пояс, может, и там у него что-то запрятано.

Кондара подскочил к Кечо, разрывает на нем пояс. С Кечо спадают брюки. Он их тотчас подтягивает.

К е ч о. Ой! Что теперь делать? (Держит брюки.)

А х м а х. Как следует обшарь, сними чувяки, шапку!

К о н д а р а (ощупывает брюки Кечо). Что у тебя тут! А ну, доставай, не то! (Угрожает револьвером.)

К е ч о. Это… это, уважаемый… (Достает деньги и передает Караману.) Вот твои деньги, возвращаю долг!

К а р а м а н. Какой долг, что ты говоришь?

К е ч о. Тот, что я должен тебе, забыл? Не было случая, чтобы я брал взаймы и не отдавал долга. Сосчитай хорошо! Отдельно я их спрятал, сто рублей…

К а р а м а н. Ах, ты о том долге говоришь? Бессовестный, хочешь теперь заплатить долг? Уговор есть уговор, я возьму деньги только после того, как пройдем духан Агдгомелы.

К е ч о. Уважаемый Караман, что поделаешь?

К а р а м а н. Я человек слова и сейчас денег не возьму.

К е ч о. У меня в свидетелях два честных разбойника — хочешь бери, а нет — как хочешь.

А х м а х (грозит). Бери, немедленно!

К а р а м а н (берет). Большое спасибо! Как будто подарил. Вовремя отдал долг, а то я не смог бы оказать уважение честным разбойникам. Я обязательно отблагодарю тебя, хоть сейчас. Теперь бумажные деньги не в ходу, разбойники золото предпочитают. (Ковыряет в зубах.)

Кечо поспешно закрывает рот, чтобы не заметили его золотых зубов.

(Отдает деньги Ахмаху, а сам смотрит на Кечо.) Вы думаете, все у нас отняли? Я отплачу тебе, Кечули!

Кечо делает знаки — мол, не выдавай.

А х м а х. Почему он мычит?

К е ч о (говорит сквозь зубы). Так, просто.

К а р а м а н. Я знаю, почему… Вспомнил своих быков длиннорогих… Они так же мычат.

К о н д а р а. Голову морочишь, говори, что у вас еще есть?

К а р а м а н. То, чего вам не отнять.

К о н д а р а. Все-таки?

К а р а м а н. Ума, которым набили себе головы в городе. Один мудрец мне сказал — не надо давать такой пощечины другому, чтобы у того щека заболела, а у тебя — сердце. Правда, мудрые слова?

А х м а х (осматривает хурджин Карамана). Бредит. (Достает книгу.) На кой черт тебе эта книга?

К а р а м а н. Дарю ее тебе, уважаемый!

А х м а х. Посмотрите на него, как осмелел!

К о н д а р а. Все бедняки горды, ведь нечего терять.

А х м а х. Для чего книга разбойнику? И зачем это ты вздумал дарить ее мне. Хочешь, я сам тебе подарю?! (Бросает книгу.)

К а р а м а н (ставит ногу на книгу). Спасибо, с благодарностью принимаю.

А х м а х. Что с тобой, может, смерть тебя укусила? Смотрите, как он со мной разговаривает?! Почему ты топчешь книгу ногами? Подними!

К а р а м а н. Пусть валяется, так ей и надо. Книги людей свели с ума.

К о н д а р а (достает из хурджина Кечо каменную соль, нюхает и бросает владельцу). Каменная соль? Ты, вижу, отличный семьянин. Это подарок от меня.

К е ч о. Пусть благословит тебя бог. Боже, какие вы честные и порядочные люди! (Застегивает пояс.)

Ахмах взваливает на плечи хурджин Карамана, а Кондара — хурджин Кечо. Разбойники собираются уходить.

К а р а м а н. Подождите немного! (Ахмаху.) Дайте хоть расписку, что вы у меня все отняли — дома не поверят, уважаемый разбойник.

А х м а х. Вам документы нужны? Твой отец не поверит бумаге. (Кондаре.) Отрежь ему ухо, и пусть отнесет отцу. Ладно, ладно, обойдешься без справки. (Идет.)

Караман пошел за ним.

Куда идешь, попрошайка? (Хватается за револьвер.)

К а р а м а н. Хочу помочь вам нести хурджин.

А х м а х. Ты меня не знаешь! Я не моргнув глазом убиваю человека. Возвращайся, не то!

К а р а м а н. Куда я пойду? Домой я не могу вернуться… Я пойду с тобой, стану разбойником.

А х м а х. Убирайся, молокосос… Думаешь, мне приятно быть разбойником? Будь у нас честное правительство, не стал бы я разбойничать! Я сеял бы кукурузу… Убирайся вон!

К а р а м а н. Тогда хоть веревку нам оставь, она в хурджине, чтобы мы могли повеситься.

А х м а х  грозно посмотрел на него и скрылся.

Кого вы теперь украсите, бусы, предназначенные для Гульчино? Кто наденет черкеску, купленную для отца? Кто будет щеголять в платке, купленном для моей матери?! Ой, ой!

К е ч о. Что теперь делать, а?

К а р а м а н. Когда следовало действовать, мы стояли как козлы… Я думал, там войско…

К е ч о. Мы не успели как следует рассердиться, не то… Мамочка, какие бессовестный разбойники нам встретились!..

К а р а м а н. А где ты видел совестливых разбойников, Кечули? Другие и нас бы раздели, и все твои золотые зубы повыдернули.

К е ч о. На кой черт мне только каменная соль? Ой! Будь они прокляты! От всего городского одна беда. На тебе вымещу все зло! (Хочет выбросить соль.)

К а р а м а н. Далеко не забрасывай, еще пригодится. Будем как быки ее лизать, а после много пить и пополнеем… Нельзя пухнуть только от горя.

К е ч о. До смеха ли нам теперь?

К а р а м а н. Это единственное, чего у нас не отняли разбойники! В дороге все время скалился, а при разбойниках так сжал рот, что… Не грех бы показать свои золотые зубы…

К е ч о. Знаю, обидел я тебя, но пойми… Я хотел, чтобы ты деньги донес до дому. (Плачет.)

К а р а м а н. Хватит, Кечо, не расстраивайся! (Тоже заплакал.)

К е ч о. А ты почему плачешь?

К а р а м а н. Я тоже человек, и сердце у меня не каменное.

Кечо подставляет ладони к его глазам.

Что ты делаешь?

К е ч о. Ты пей мои слезы, а я выпью твои. У нас общие слезы, поделим их пополам. Так легче будет нам жить.

Обнимаются.

Давай вернемся в город!

К а р а м а н. От одних разбойников — к другим?

К е ч о. Да, теперь везде разбойничают. Один мне говорил: те, что сидят в правительстве, самые страшные разбойники. Лесные разбойники в день одного-двух человек грабят, а они весь народ грабят и еще прикидываются честными людьми.

К а р а м а н. И с теми и с другими ничего нельзя сделать. В их руках оружие и все остальное.

К е ч о. Хоть в Ткибули вернемся, тут близко.

К а р а м а н. Что мы там оставили? Каменный уголь? Угля я в детстве наелся вдоволь.

К е ч о. Тогда подожди меня здесь до утра, я один пойду в Ткибули. Я не могу вернуться домой без денег. В Ткибули у меня родственник, у него одолжу.

К а р а м а н. Какой родственник? Раньше ты о нем не упоминал?

К е ч о. Чего не вспомнишь, когда нужда одолеет. Если я не вернусь до восхода солнца, не жди меня, продолжай путь один. Нашим скажешь, что я в городе остался. Будь осторожней, чтобы волки тебя не съели. Ам! Ам! (Треплет его по щеке. Убегает.)

Темнеет. Лают собаки, кричат петухи.

Светает. К а р а м а н  сидит задумавшись.

К а р а м а н. Холодно. Гей, солнце, взойди!

Г о л о с. Иду, иду!

К а р а м а н. Чудеса!.. Оно ответило?! (Прислушивается. Чтобы проверить, вновь заговорил.) Э-ге-гей! А я не вижу тебя.

Г о л о с. Тучи меня скрывают.

К а р а м а н. Убери их!.. (Смотрит вверх.)

Г о л о с. Что ты ищешь в небе?

К а р а м а н. Солнце! Где же его искать?

Г о л о с. На земле! Доброе утро, человек!

Появляется  К е ч о, от души смеется.

К а р а м а н. Это ты? Что только не выдумаешь, чертяка!

К е ч о. Разве у тебя есть другое солнце? Я твое солнце, а ты — мое. На, клади в карман. (Дает ему деньги.)

К а р а м а н. Что это?

К е ч о. Совиные яйца.

К а р а м а н. Где ты достал столько денег? Украл?

К е ч о. Тебе до этого нет дела, возвращаю свой долг, бери.

К а р а м а н (увидел, что у Кечо нет зубов). Что ты наделал, обойденный судьбой?

К е ч о. Подумаешь. Если у покойного дедушки не было золотых зубов, то… Долг частично возвращаю… И тебе придется понести убытки.

К а р а м а н. Так и пойдешь домой без зубов? Что скажут люди — в город отправился, чтобы зубы выбили?

К е ч о. Это неплохо. Увидев меня, молодежь не захочет ехать в город.

К а р а м а н. Тот, кто тебе их выдернул, — не спросил, какая тебя нужда к нему привела? Больно было?

Кечо отрицательно покачал головой.

Человек ты или скала?

К е ч о. Даже не почувствовал, как выдернули.

К а р а м а н. На, это тебе! (Протягивает ему деньги.)

К е ч о. Ты что? Наши деньги, как и нашу слезу, мы должны делить пополам. Не возьму даже одной лишней копейки.

К а р а м а н. И я об этом толкую. В лечебнике у меня было пятьдесят рублей. На, смотри, если не веришь!

Слышны топот лошадей и звуки свадебной песни.

(Остолбенел.) Ой?! Это во сне или наяву? Ты видишь всадников, Кечо?

К е ч о. Вижу, но… не смотри туда, Караман… умоляю как брата, не смотри! Лучше оба закроем глаза…

К а р а м а н. Скажи, что ты видишь, может быть, мне все это показалось?!

К е ч о. Действительно, тебе показалось, Каро.

К а р а м а н. Скажи, что ты видишь?

К е ч о. Вижу горе и несчастье. Гульчино верхом на лошади, в подвенечном платье, а рядом сын князя. Видимо, они обвенчались и едут в город.

К а р а м а н. Стоит мне после этого жить?

К е ч о. Умереть всегда успеем, надо жить. Неужели ты не понимал, дурачина, что Кирилэ никогда не отдаст за тебя свою дочь?

К а р а м а н. А разве не ты предлагал мне похитить Гульчино?

К е ч о. Тоже, поверил пьяному человеку. Если б все, что собираются сделать пьяные, они исполняли… Пожалуйста, я к твоим услугам, но что могут сделать такие безоружные, как мы…

К а р а м а н. Ты прав, и меня это бесит. Хоть бы ружье купил, Кечо. Нечего было деньги нести из города.

К е ч о. Мы не рождены для оружия. Наше дело земля.

К а р а м а н. Зачем нам возвращаться в деревню?

К е ч о. Куда же нам идти? Может, покончим с собой? Именно теперь нам необходимо вернуться домой. Прильнем к родной земле и забудем обо всем. Будем работать, и земля вылечит наши раны.

К а р а м а н. Какая земля?

К е ч о. Наша земля. Ты же говорил — чьей бы она ни называлась, земля все же наша и за ней нужен уход. Будем смотреть на землю и солнце…

К а р а м а н. А ты знаешь, что такое любовь?

К е ч о. Как не знать! Я тоже был влюблен в Гульчино, но ты мой брат, я не хотел стоять поперек твоего пути к ее сердцу… я даже не заикнулся об этом.

К а р а м а н. Ничего более утешительного не мог сказать?

К е ч о. И эту потерю поделим поровну, как слезу. Предположим, что нам приснился дурной сон. Знаешь, я нашел наш добрый волшебный пятак! Мы целых три дня сможем кутить в духане Агдгомелы. Подыми голову! Мне хочется петь. (Пропел.) Реро, как ты себя чувствуешь, Караман?

Эхо: «Реро…»

Видишь, горы мне подпевают, а ты не поддерживаешь друга. Если ты умрешь, и мне не жить на свете. Ну подпевай! Пожалей меня. Раздели слезу! Ты со мной слезу раздели, а я с тобой радость разделю! Реро!..

К а р а м а н (поет). «Реро, отстань от меня, Кечо!»

Эхо: «Реро…»

К е ч о (поет). «Реро! Я бы не хотел жить на свете, если б не было, тебя, Реро!»

Караман подпевает.

Слышишь, Каро? Нам подпевает солнце.

К а р а м а н. Нет, горы.

К е ч о. И солнце поет и земля. Природа повторяет наши голоса… мой друг, мы не потеряемся. Э-ге-гей!

Эхо: «Гей, гей!» Затем слышится песня «Лилео».

Слышишь, Караман? Наши соседи-сваны восхваляют солнце…

«Лилео» звучит громче. Встает солнце.

Деревня нас зовет, Караман, наша земля зовет. Э-ге-гей! Мы идем, мы идем! (Бежит.) Догоняй, Караман! Какое большое солнце взошло! Это же наше солнце, Караман!

К а р а м а н. Да.

Переговариваются на бегу.

К е ч о. Теперь мы крепко стоим на нашей земле. И любим ее больше прежнего!

К а р а м а н. Никому ее не уступим!

К е ч о. И друг друга любим, Каро!

К а р а м а н. Как братья.

К е ч о. И мы живы, Каро?

К а р а м а н. Да, да, Кечули!

К е ч о. Что же нам еще нужно? Это самое большое счастье и богатство для человека! Остальное — чепуха.

К е ч о  и  К а р а м а н (вместе). Э-ге-гей, мы идем!

Встает солнце. Гремит песня «Лилео».

По освещенной солнцем дороге бегут Караман и Кечо.

З а н а в е с.

1967 г.

Авторизованный перевод Н. Вирты.

КАК МОЙ ДЕДУШКА ЖЕНИЛСЯ, ИЛИ ДОРОГУ — КАРАМАН ЖЕНУ ВЕДЕТ! Комедия в двух частях с прологом

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КАРАМАН }

КЕЧО } — женихи.

НАТЕЛЛА }

ЭТЕРИ }

ДОПИНА }

МЕРИ }

ТАТИЯ }

ТЕОНА }

ЭЛИКО }

ЦИЦИНО }

ИВЛИТА } — невесты.

ПОРФИЛИЙ }

МАКАРИЙ }

РОМАНОЗ }

ЭНГИОЗ }

ОМАН } — отцы невест.

КЕТЕВАН }

ДАРИКО }

ПАЦИЯ }

ТЕКЛЕ }

СУСАННА }

БАБУЦА }

ФОСИНЕ } — матери невест.

РЕЖИССЕР.

Действие происходит в деревнях Грузии. Актеры могут играть несколько ролей.

ПРОЛОГ

На авансцену выходит  р е ж и с с е р, листая рукопись.

Р е ж и с с е р. Что же делать?! Конечно, пьеса смешная, она понравится зрителю, но у меня такая маленькая труппа, хоть родичей зови на помощь… Правда, в давние времена бывало, что один актер играл несколько ролей, может, попробовать — глядишь, меня еще объявят новатором. Ведь новое — чаще всего хорошо забытое старое. Ну-ка, выходите все, прикинем, кому какие роли придутся по мерке.

Входят  а к т е р ы  и  а к т р и с ы.

Мужчины:

П е р в ы й. Я могу взять Порфилия и Макария.

В т о р о й. Я — Романоза и Энгиоза.

Т р е т и й. Мне дайте Омана, я больше никого не вытяну.

Ч е т в е р т ы й. Если я буду играть Кечо, то только его. Кечо ни с кем нельзя совместить.

Женщины:

П е р в а я. Ой, как интересно! Я согласна на Кетеван, Дарико и Пацию.

В т о р а я. Я берусь сыграть Допину, Этери и малютку Нателлу.

Т р е т ь я. Мне дайте трех невест: Мери, Элико и Татию.

Ч е т в е р т а я. А я, пожалуй, справлюсь с Текле, Сусанной и Бабуцей.

П я т а я. Если я — Ивлита, больше никого не возьму, она во всех почти картинах участвует.

Ш е с т а я. Роль Теоны не маленькая, но я могу прихватить Цицино.

С е д ь м а я. Нет, Цицино и Фосине лучше я сыграю. Интересно попробовать себя в ролях старой и молодой женщин сразу.

Р е ж и с с е р. А Карамана я буду играть! Ведь это пьеса о моем дедушке. Надеюсь, справлюсь, ведь раньше я тоже был актером… И потом режиссеру иногда не вредно показать труппе, что и он умеет играть. Итак, решено, ставим комедию «Как мой дедушка женился». Только помните, что дело было давно, когда о телефоне в деревне не слыхали, телевизора не видели а радио приняли бы за голос с, того света. Но не забывайте, что такая история могла бы случиться и в наше время.

Затемнение.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Освещается занавес, на котором на фоне двух деревушек, разделенных речкой и мостиком, нарисована колыбель. Каждый домик и ворота похожи на соседние.

Занавес поднимается. Посредине сцены — узкий мостик без перил, от него влево и вправо — извилистая дорога.

С одной стороны слышны свадебные песни, с другой — причитания:

С этой песней на дороге появляются  К е ч о  и К а р а м а н, они едят черешни.

К а р а м а н. Кечо, не глотай с косточками, лопнешь!

К е ч о. О, мой Караман, у меня глотается только с косточками.

К а р а м а н. Разве трудно сделать так. (Берет черешню, нажимает пальцем на ягоду, и косточка вылетает.)

К е ч о. Осторожно, чуть глаз не выбил. Чем дурака валять, лучше погадаем.

К а р а м а н. А ты умеешь?

К е ч о. По косточкам черешни могу предсказать, кто откуда жену приведет.

Караман рассыпал черешни по земле.

Не так, делай, как я: зажми косточку между пальцев и стреляй в небо: куда упадет, оттуда и жену приведешь. Ну, зарядили? Раз, два, три! (Стреляет.)

К а р а м а н. Видно, тебе захотелось сразу три жены привести — азербайджанку, армянку и осетинку.

Появляются  И в л и т а  и  К е т е в а н.

К е т е в а н (тихо). Ну-ка, дочка, выстрели косточкой в Карамана.

И в л и т а. Стыдно, меня и так дразнят его тенью.

К е т е в а н. Старайся, чтобы его косточка попала в тебя. А стыдиться нечего. Не гром небесный на тебя обрушится, только косточка. Ведь давно парня любишь…

И в л и т а. Боязно.

К е т е в а н. Которые боятся, те в девках и остаются, только решительные женщины находят счастье.

И в л и т а. Но Караман меня не любит, всегда дразнит. А вдруг он разозлится?

К е т е в а н. Ничего, из обид и ссор часто рождается любовь. Вот попадет его косточка в тебя, и подумает, что ты и есть его судьба!

И в л и т а. А если моя косточка попадет в Кечо, а его — в меня?

К е т е в а н. На родственников это не распространяется. Живее, и в кого ты такая нерешительная?! Точно не моя дочь, а подкидыш…

Ивлита приближается к Караману, пытается попасть в него косточкой, промахивается, тогда старается стать так, чтобы его косточка угодила в нее. Поймав косточку Карамана, кладет ее себе на голову и радостно показывает Караману.

К а р а м а н (делая вид, что не замечает Ивлиту). Кечули, знаешь, что завещал мне покойный отец? Никогда не есть на смотринах невесты копченых гусей. Гусятина вообще разжигает мужчину, а копченая особенно, даже драная кошка покажется ему красавицей. Иные специально ставят на стол копченую гусятину, чтобы поймать хорошего зятя.

К е ч о. А что еще завещал тебе отец?

К а р а м а н. Поменьше пить вина на смотринах, пьяному даже огородное чучело приглянется. Ошибку, совершенную спьяна, потом трудно исправить.

Ивлита продолжает стрелять косточками, Кечо отходит подальше. Наконец она попадает в Карамана.

И в л и т а. Ага, попала! Наконец-то! Смотри, а твоя косточка запуталась в моих волосах.

К а р а м а н. Не ври!

К е т е в а н. Я тоже видела, сынок, а у меня глаза, как у рыси. Дважды попала: раз — косо, второй — прямо.

К а р а м а н. Никаких косточек в ее волосах не видно. (Проверяет, дотрагиваясь до кос Ивлиты, она улыбается, счастливая от его прикосновения.)

К е т е в а н. Ты что — шишку ищешь?

К а р а м а н. А вдруг это косточка, Кечо?

К е т е в а н. Значит, мне не веришь, значит, обвиняешь почтенную женщину, что она…

К а р а м а н. Не шуми, ни в чем я тебя не обвиняю. Ну попал я в Ивлиту, ну и что? Подумаешь!

К е т е в а н. А если это твоя судьба?

К а р а м а н. Моя судьба не на этой дороге, игра остается игрой…

И в л и т а. Для кого игра, а для кого и жизнь. (Заплакав, уходит.)

К е т е в а н. Сынок, я тебя с детства знаю и люблю, но зачем было заставлять плакать мою кроткую, как овечка, дочь?

К а р а м а н. А я при чем? В нее косточка попала, не палка.

К е т е в а н. А все-таки признаешь, что твоя косточка в нее попала?! (Уходя.) Ох, смотри, не будет тебе счастья, нельзя безнаказанно обижать девушек…

К а р а м а н. Кечули, куда ты смылся?

К е ч о. Завидно, на тебя девушки, как виноградные лозы, вешаются, а на меня ни одна и не глядит.

К а р а м а н. Неужели решил жениться?

К е ч о. Сколько можно одному болтаться? В упряжку, хочу в упряжку! Слушай, Караман, пошли со мной искать невесту? Будешь вместо свата. Ты же с детства мой самый лучший друг, на на стоящего свата у меня нет денег…

К а р а м а н. Спятил? Меня — сватом?

К е ч о. А потом и я буду твоим сватом. Можно ввести новую моду жениховства — самообслуживание.

К а р а м а н. У настоящего свата должен быть язык без костей. Лучше позови свою тетушку Кетеван, а я буду только тебя страховать, чтобы на копченой гусятине не провели. (Запевает песню.)

Кечо подтягивает.

Затемнение.

Занавес поднимается. По мосту идут празднично разодетые К е ч о, К а р а м а н  и К е т е в а н.

К а р а м а н. Смешно, Кечули — жених!

К е ч о. Му-у! (Бодает Карамана, щелкает его по голове, ставит ему подножку.) А вот косточка с неба!

К а р а м а н. Не слыхано, чтобы жених свату ножку подставлял! Наоборот — бывало, конечно…

К е ч о. Времена меняются, мой бесплатный сват, раньше женихи за сватами охотились, а нынче сваты за женихами. Хи-хи-хи!

К а р а м а н. Будешь хихикать, заглянет невеста тебе в рот, увидит выбитые в драке зубы…

К е ч о. Что я — лошадь, чтоб мне зубы проверять?

К а р а м а н. Смотри не потеряй сережки, мы с таким трудом выпросили их для обручения…

К е ч о. Девушке нужны не сережки, а парень, вроде меня, молодец-удалец!

К е т е в а н. Ой, не говори гоп, пока не перескочишь!

Появляется нагруженный мешком  П о р ф и л и й. Не заметив людей на дороге, швыряет камень, они отшатываются.

П о р ф и л и й. Нателла, в винограднике черная коза, о чем ты думаешь? (Увидев Карамана, Кечо и Кетеван.) Ой, соседи, я в вас, часом, не попал?

К е т е в а н. Здравствуй, Порфилий, идем вот к горцам искать невесту.

П о р ф и л и й. Святое дело! А может, к моему очагу заглянете?

К е т е в а н. Спешим, жениху не терпится!

П о р ф и л и й. Передохнуть никогда не вредно. Нателла, дочка, неси к воротам столик, одна нога здесь, другая — там…

Н а т е л л а  выглядывает за ворота, разглядывает Карамана.

Н а т е л л а. Мигом, папочка! (Исчезает.)

К е т е в а н. Твоя? В прошлом году была совсем цыпленком, а сейчас как яблочко налилась — хоть замуж выдавай…

П о р ф и л и й. Я бы с радостью, но баба уперлась, до смерти при своей юбке ее держать собирается… Эй, дочка, куда пропала? Жена! Где вы все? (Идет к дому.) Не сбегите, гости дорогие, я на секунду…

К е т е в а н. А вдруг эта черная коза принесет тебе счастье, сынок? Кечо, приглядись к девушке…

К е ч о. Мы же хотели подальше поискать.

К а р а м а н. Девушка как звездочка! Думаешь, в горах лучше встретишь? Когда счастье рядом — не отталкивай, хоть и цыпленок пока…

К е ч о. Такого цыпленка я бы прямо с косточками съел.

К е т е в а н. Если понравилась, чего ломаться?

К е ч о. Жениху полагается.

Входят нарядные  Н а т е л л а, Т е к л е, П о р ф и л и й.

П о р ф и л и й. Стол — сюда! Сыр нарежьте, хлеб в центре положите! Учу-учу, все впустую, никогда из бабы человека не сделать.

Нателла прислонилась к воротам, кокетливо поглядывает на Карамана.

Ну, выпьем и благословим наш путь! Пусть бог ни вас, ни нас не лишает счастья!

К а р а м а н. А вы и так счастливы, почтенный Порфилий, у вас дочка — ангелочек, зятя найти проще простого. Будь благословенна черная коза, задержавшая нас у ваших ворот!

К е ч о. Чтоб ее зарезали к свадьбе вашей дочери!

К а р а м а н. Чтоб из рогов этой козы мы пили за внуков и правнуков ваших…

П о р ф и л и й. Аминь! У красивого молодца и тосты прекрасные.

К а р а м а н. Чем провинилась коса вашей дочери, почтенный Порфилий, что она так безжалостно ее теребит?

П о р ф и л и й. Дочка!

Нателла на секунду опускает руки и снова начинает крутить свою косу.

Т е к л е. Дочка, не молчи! Или гости не по нраву?

П о р ф и л и й. А к кому идете на смотрины? Сговорились?

К а р а м а н. Человек приходит в мир, чтобы жениться и вывести птенцов, так говорил мой покойный отец: жизнь не жизнь без семейного ярма.

П о р ф и л и й. Мудрый сын мудрого отца!

Т е к л е. Ваше здоровье, сыночки, на вас мир держится, от вас зависит, как вы его устроите.

К е т е в а н. Дорогой Порфилий, дорогая Текле! За здоровье вашей дочери, пусть бог даст ей много счастья, чтоб в этом же месяце погулять на ее свадьбе!

Т е к л е. Куда ей, птенчик еще неоперившийся! Любой парень косточки ей все переломает…

К а р а м а н (намекая на Кечо). Ястреб сказал: мясо у курицы вкусное, но я больше люблю цыплячий писк. Мужская рука девичьи косточки только укрепляет, почтенная Текле.

Т е к л е. Нет, нет, не дозрела, не расцвела еще моя доченька.

К а р а м а н. В руках настоящего мужчины расцветет.

Т е к л е. Нет, когда срывают недозрелый плод, раз откусят и бросят. Открой рот, доченька, скажи, что и не думаешь о замужестве, зеленая.

Н а т е л л а. Да, зеленая! А как в винограднике работать или на огороде — уже большая, только и слышу: взрослая совсем, не ленись!

Т е к л е. Сдурела! Неужели замуж захотела?

Нателла теребит косу и кивает.

Ах, чтоб земля под тобой разверзлась, да ты знаешь, что такое замужество?

Нателла кивает.

Думаешь, будешь в постельке полеживать, как за материной спиной? Как же! У самой еще молоко на губах не обсохло…

Н а т е л л а. Бабушку Агату в двенадцать лет в дом привезли, а мне на той неделе стукнуло тринадцать.

Т е к л е. Только она три года спала со свекровью.

К а р а м а н. Бедный свекор!

Н а т е л л а. Я тоже могу спать со свекровью.

Т е к л е. А если у жениха нет матери, ты к свекру ляжешь?

Н а т е л л а. Тебе не было пятнадцати, когда отец за себя взял.

Т е к л е. Замолчи, такая же безмозглая, как отец!

П о р ф и л и й. Бабий язык что помело, пойдем в дом, Кетеван, поговорим всерьез. (Идет в дом.)

За ним уходят  Т е к л е  и  К е т е в а н. Нателла прячется за воротами и выглядывает украдкой.

К а р а м а н. Видишь, у меня легкая рука, Кечули! Доволен?

К е ч о. Не хочу ждать, пока созреет, я бы сразу ее взял. Только она на тебя больше поглядывала.

К а р а м а н. Показалось! Ты счастливчик, Кечо, с одного раза невесту нашел, другие годами ищут.

К е ч о. Лишь бы отдали ее, а уж я буду на руках носить, как ребенка, пылинке не дам сесть, ни в сад, ни в огород не пошлю, пусть в куклы играет, пока живых не заведет…

Из дома выходят  К е т е в а н, Т е к л е и П о р ф и л и й.

Т е к л е. Входите, молодые люди, поговорим, оглядимся…

К е ч о. А чего оглядываться?! Вот он я, другим не стану, берите лучше в знак обручения. (Протягивает Тепле сережки.)

Т е к л е. Ой, батюшки, а ты при чем?

П о р ф и л и й. Какая тебя муха укусила?

Т е к л е. Мамочки, жених-то не Караман, а этот, беззубый!

П о р ф и л и й. Что?! Да разве я для такого растил свой цветочек? Дочка, который тебе больше по душе?

Н а т е л л а. Конечно, Караман, еще спрашиваешь…

Т е к л е. А жених-то — Кечо.

Н а т е л л а. Что? Да у него зубов нет, и нос крючком, и глаза косые.

П о р ф и л и й. На минутку, Кетеван. (Уводит ее в дом.)

К е ч о. Веселое дело!

К а р а м а н. А, на свете столько женщин!

Т е к л е. Постойте, но и Караман, кажется, не женат…

К а р а м а н. Уважаемая, раньше друга я не женюсь.

Н а т е л л а. Жалко!

К е т е в а н (появляясь во дворе). Пошли, сыночки, по дороге расскажу.

К е ч о. Что рассказывать, все ясно. (Печально подбрасывает серьги и выходит со двора Порфилия на дорогу.)

Кетеван и Караман стоят возле столика с таким видом, точно возле гроба, Караман даже шапку снял. Хозяева сочувственно пожимают им руки. Нателла шумно вздыхает.

К а р а м а н. Чтоб в другой раз мы встретились не по такому грустному поводу…

П о р ф и л и й. Не моя вина, тебе бы только захотеть…

К а р а м а н. Не могу предать друга…

Порфилий и Текле несут в дом стол, как гроб. Нателла идет впереди родителей с треугольной табуреткой, будто с траурным венком.

К е т е в а н. Прощайте, мир с вами!

П о р ф и л и й. Чего только на свете не случается…

Кетеван и Караман догоняют Кечо.

К а р а м а н. Я не виноват, Кечули, просто я не чувствовал себя женихом, не был скованным, поэтому я этой пичужке больше понравился, иначе, вот честное слово, она бы в мою сторону и не взглянула…

К е ч о. Замолчи! (Уходит вперед.)

К е т е в а н. Не притворяйся, Карамаша, будто не знаешь, что ты виднее Кечо.

К а р а м а н. У тебя дочка на выданье, потому и говоришь.

К е т е в а н. Глупый у тебя друг. Когда парень идет свататься, нельзя приглашать сватом красавца…

К а р а м а н. Ничего, все еще можно исправить. (Догоняет Кечо.) Эй, друг, попрощаемся, я возвращаюсь домой!

К е ч о. Лень через гору перевалить?

К а р а м а н. Для тебя я девять гор на животе переползу, но я же мешаю тебе!.. Смотри какая путаница получилась.

К е ч о. Да, действительно, все перепуталось.

К а р а м а н. И потом… я же тебя предупреждал, не улыбайся невесте, зубы не показывай…

К е ч о. Наверное, надо было сразу сказать, что невеста для меня требуется… А, ладно, ничем ты мне не помешал, не думай даже. Лучше пошли дальше, не может быть, чтоб я не нашел своего счастья.

Друзья затягивают песню. К е т е в а н, махнув рукой, идет в противоположную сторону.

Затемнение.

Снова  К е ч о  и  К а р а м а н  бредут по дороге, навстречу им идет  Д а р и к о.

Д а р и к о. Кого я вижу! Да это Кечо и Караман из Сакивары! Мальчики, какие вы стали большие и красивые, а помнишь, Кечо, как ты обижал Теону, когда я привела ее к бабушке в вашу деревню?

К а р а м а н. Тогда он был не выше початка кукурузы, а сейчас — жених. (Толкает Кечо.) Он у нас стеснительный, правда, из него слова надо клещами тянуть…

Д а р и к о. Милости просим в гости. Вот жизнь бежит, только вчера Теона и Кечо были малышами…

Входят в ее двор, на заборе висят черепа животных.

Муж и сын на охоте, а я собиралась пообедать с Теоной на свежем воздухе, а в хорошей компании будет еще приятнее.

Появляется  Т е о н а  с кувшином на плече.

К а р а м а н. Мамочки, какая красавица!

К е ч о. Ох!

К а р а м а н. Не понравилась?

К е ч о. Если бы я знал, что она станет такой красивой, разве бы в детстве тыкал ее носом в грязь? Теперь она меня не простит, вот увидишь, на всю жизнь оставит несчастным…

К а р а м а н. Я тоже заставлял ее реветь, но меня ни она, ни ее мать не запомнили.

К е ч о. Ты всегда был счастливчиком.

К а р а м а н. Дурной, запоминают того, кто в душу запал, ей-богу! Тут ты должен в лепешку расшибиться, эта девушка того стоит, а не захочешь, я сам присватаюсь, этакая любого холостяка с пути собьет.

Д а р и к о (выносит стол с едой). Сначала попробуйте это, чтобы червячка заморить, а я пока дома большой стол приготовлю. Теона, разломи чурек, разделай цыпленка, поставь копченую гусятину. (Уходит в дом.)

Т е о н а. Чурек я разломлю, а цыпленка всегда мужчины разделывают.

К а р а м а н. Кечо у нас это делает лучше всех в деревне.

К е ч о. Какое геройство! Ты бы меня еще похвалил за то, что я лучше всех ем!

Т е о н а (смеясь). Мне, пожалуйста, ножку!

К е ч о. Прошу, но почему ножку? Белое мясо нежнее…

Т е о н а. Что может быть лучше ноги, когда хочешь убежать?

К е ч о. Тогда я возьму крылышко, чтобы на лету тебя догнать…

К а р а м а н. Молодец!

Д а р и к о  приносит вино, разливает.

Д а р и к о. Пусть нас осенит благодать сегодняшнего солнышка. (Пьет.) На еду не смотрят, ее в рот кладут, не обижайте хозяев…

К а р а м а н. Я-то ем, даже за ушами трещит, а вот мой друг лишился почему-то аппетита. (Напевает.)

Д а р и к о. И моя дочь что-то только крошки в рот кладет, а раньше она у меня что в работе, что в еде быстрая была, как ветер. Пусть бог не оставит вино долго не выпитым, колыбель пустой, а девушку незамужней! (Пьет с Караманом.)

Теона берет со стола пустую миску, идет в дом, по дороге спотыкается.

Куда ты, дочка, убегаешь, тебя еще никто не похищает!

Т е о н а. Соленья принесу!

Д а р и к о. Так чего ты в дом идешь, они же в погребе.

Теона пошла в другую сторону, вновь споткнулась.

Да что это с тобой, точно ходить разучилась…

Т е о н а. А чего этот волк на меня уставился?

К е ч о. Глазом ни молоть, ни жать нельзя, только и остается смотреть на чужое и облизываться…

Д а р и к о  уходит за  Т е о н о й.

Если эта девушка не станет моей — зарежусь!

К а р а м а н. Тебе любой пень кажется красавицей…

К е ч о. Ты ослеп?

К а р а м а н. Наелся копченой гусятины! Прав был мой покойный отец, свела она тебя с ума.

К е ч о (вскочив). Не был бы ты мне другом, проглотил бы эти слова вместе с зубами. До всякой гусятины запала Теона мне в душу…

Появляется  Т е о н а, Кечо подскакивает, подает ей руку.

Т е о н а. Пусти, что делаешь?!

К е ч о. Мужчина должен помогать женщине.

Т е о н а. Семнадцать лет здесь спускалась и ни разу не упала. Отпусти!

К е ч о. Девочка, не бойся, я тебя не съем.

Т е о н а. Ты всегда был таким…

К е ч о. Каким, госпожа недотрога?

Т е о н а. Помнишь, толкнул меня в ручей, а я была в новом платье?

К е ч о. А кто меня дразнил: «Кечо-дурачок, прикрой пятачок»?

Т е о н а. Дразнила, конечно, ты не пускал меня на качели…

К е ч о. Я боялся, что ты сорвешься, ты была маленькая, как кукла.

Т е о н а. Подумаешь, заботливый! А голову моей свистульке зачем отбил, а в лес кто меня завел и бросил? Думаешь, не помню, как ты спрятался за деревом и ждал, пока я зареву?!

Кечо улыбается, качает головой.

Врешь, не мог ты такое забыть…

К е ч о. Когда я на тебя смотрю, все забываю.

К а р а м а н. Хвала копченой гусятине, она неплохо распалила этого тихоню.

Кечо пытается обнять Теону, она выскальзывает и отбегает в сторону.

К е ч о. Куда ты, Теона? Неужели еще помнишь обиду? Вот смотри, при друге клянусь — не пойдешь за меня, отрежу тебе косу и на ней повешусь на вашем заборе.

Т е о н а. У меня и приданое еще не готово.

К е ч о. Я согласен взять тебя голую и босую, на руках отнесу к себе домой.

Т е о н а. Как не стыдно, пользуешься, что гостя нельзя прогнать даже за грубости, вот и позволяешь себе…

К е ч о. Надень, моя царица, обручальные сережки, покрасуйся!

Т е о н а. У меня и уши не проколоты…

К е ч о. Ладно, подожду, пока проколешь, но ты согласна?

Т е о н а. Хорошо, приходи, только не в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу, воскресенье, остальные дни — на выбор!

К е ч о. Сейчас я тебе покажу, как над парнем смеяться!

Т е о н а. Ой, мамочка!

На пороге дома появляется  Д а р и к о.

Д а р и к о. И чего ты пристаешь к ней, сынок, разве не видишь, что она давно согласна?

Затемнение.

Слышится свадебная песня: «Девушку везем красивую, освободите дворец». На авансцену, пошатываясь, выходит  К а р а м а н, в руках у него огромный рог.

К а р а м а н (заглядывая в рог). Да, Кечо уже прилепился к своей половинке, а я пустой и одинокий, как этот рог. Нет, придется и мне жениться. (Обнимает рог.) Тогда и у меня появится сынок, маленький Караманчик. (Улыбаясь, покачивает рог, точно младенца.) Перестань орать, чертенок! Ты что, мокрый? Или собираешься полить папу вместо дождя? Нет, я хитрый, я все равно посажу тебя раньше на горшок. (Держит рог, точно малыша над горшком.) Пс-пс-пс! (Отряхивает брюки, словно малыш их намочил.) Ай, безобразник, совсем отца не уважаешь! Где твоя совесть, Караманчик? (Шлепает рог, как ребенка, потом целует это место.) У, мой котеночек, папа сделал тебе больно? (Покачивает рог, как колыбель.) Как я сына хочу, как хочу жениться! Где была моя голова раньше, столько девушек набивалось, а я только фыркал, как петух!

Свадебная песня слышнее, появляются нарядные  К е ч о  и  Т е о н а, за ними идут гости с факелами.

Люди, расступитесь, дорогу! Кечо жену ведет!

Перед Кечо ставят тарелку, он ногой разбивает ее.

Г о л о с а. Чтоб под твоей ногой так разлетелись все враги!

К а р а м а н. Царь-жених, куда осколки деть?

К е ч о. Самый большой положи себе в карман, для передачи опыта.

К а р а м а н. Не успел жениться, как уже зазнался!

И в л и т а. Даже плакать хочется, когда вижу, как он на Теону смотрит.

К а р а м а н. Повезло парню — такая красавица, и где были мои глаза?

И в л и т а. А ты вообще никогда ничего не видишь, даже под носом. (Уходит.)

Затемнение.

На сцене двор Кечо и двор Карамана, разделенные забором с калиткой. К а р а м а н  сидит на бревне.

К а р а м а н (кричит). Кечо, ау! Кечо!

Появляется  К е ч о.

К е ч о. Что с тобой, такое кислое лицо, точно ткемали объелся.

К а р а м а н. Друг называется! Совсем меня забросил! Как сыч целыми днями один сижу. Неужели жена так хороша, что тебе больше никто не нужен?

К е ч о. Ох и хороша, слаще спелого винограда, ешь, ешь — и никак не насытишься…

К а р а м а н. Плохо, когда мужчина становится рабом своей жены.

К е ч о. Это я притворяюсь, чтоб ее приручить, чтоб она привыкла ко мне, в глаза заглядывала, желания выполняла, вот временно и приходится пример показывать. Зато теперь она влюблена в меня, как мартовская кошка. Теона, баба, иди сюда!

Т е о н а (появляясь). Почему так грубо?

К е ч о. Твоя мать как огонь, а у тебя еще и обеда нет.

Т е о н а. Глупости, обед давно готов. Я только чурек испеку…

К е ч о. Уж не обиделась ли ты, госпожа недотрога? Можно подумать, что я долго уговаривал тебя выйти за меня замуж, прямо за подол хватал, на коленях ползал!

Т е о н а. Твой сосед и друг помнит, кто кого уговаривал!

К е ч о. Твоя хитрая мать нарочно меня копченой гусятиной накормила, иначе бы ты меня только и видела!

К а р а м а н. Да, за столом ты тогда целого гуся слопал, мне даже крылышка не оставил.

К е ч о. Люблю честных людей!

К а р а м а н. Правда, еще до того, как ты первый кусочек гуся проглотил, ты глаз от Теоны не мог отвести, влюбился с первого взгляда.

К е ч о. И когда ты успел столковаться с моей бабой? А еще друг!

К а р а м а н. Тебя я люблю, но истина дороже, говорил мой отец.

К е ч о. Истина не всегда полезна в жизни, невыносимый ты человек.

Т е о н а. Минуту назад он был честнейшим человеком, три месяца назад я была драгоценной ласточкой, а теперь стала надоедливой бабой?..

К е ч о. Не ворчи, чурек сгорит, а я виноват буду!

Т е о н а. Клянусь душой моей бабушки, всем видно, кто врун и придира, кому нельзя верить! А я не согласна на несправедливые попреки, я не беспризорная, убегу к родителям, если обижать будешь! Только ты меня и видел!

К е ч о. Иди, пожалуйста, кто тебя задержит, последним дурнем будет…

Т е о н а (к Кечо, тихо). Да перестань ты, а то может подумать, что мы и вправду ссоримся!

К е ч о. Кто — мы? Да мы как два голубка! Пойдешь со мной на мельницу после обеда?

Т е о н а. Разве я тебя одного куда-нибудь отпускала? (Делает шаг и вдруг замирает.) Ой, голова закружилась!

К е ч о (бросаясь к ней). Что с тобой, мое сокровище, заболела?

Т е о н а. Нет, просто захотелось кислых-прекислых слив…

К е ч о. Ой, беда, жена с ума сошла! Да разве в это время года бывают кислые сливы?

Т е о н а. Глупый, совсем ты у меня еще глупый. (Уходит улыбаясь.)

К е ч о. Что-то непонятное?!

К а р а м а н. Я полностью согласен с твоей женой, ты явно поглупел от счастья.

К е ч о. Думаешь?! Ой, дошло! Ой, здорово! Ой, какой я молодец! Теперь я тебя не возьму на мельницу. (Кричит.) Никаких мельниц, Теона, ты должна беречься, чтоб ни одна пушинка на тебя не села!..

К а р а м а н. Отвлекись на секунду от своей Теоны и подумай обо мне. Что ты мне обещал, когда я ходил с тобой сватом?

К е ч о. Я так обрадовался, что у меня все из головы вылетело.

К а р а м а н. А еще другом называешься!

К е ч о. Кажется, я обещал выбить тебе зубы, если будешь дразнить.

К а р а м а н. Нет тебе прощения, дырявая голова!

К е ч о. На крестины позову, когда сын родится!

К а р а м а н. Спасибо! Он не видит, как я сохну, как замерзаю у очага, как леденею в постели…

К е ч о. Неужто заболел?

К а р а м а н. Своего счастья ты добился не без моей помощи, забыл о бесплатном свате? А чем я хуже?

К е ч о. Так за этим и все дело? Пожалуйста, проще простого, только намекни, кого осчастливить хочешь, любую приведу, как козу на веревочке. Ведь девушки падают к твоим ногам, как спелые сливы, стоит тебе только глянуть орлиным взором…

К а р а м а н. А ты одолжишь мне золотые сережки для обручения, которые давал Теоне?

К е ч о. Забыл, что я их сам брал на время? После медового месяца пришлось отдать. Ну ничего, мы женим тебя и без сережек. Я знаю под горой такую девушку — пальчики оближешь: и богата, и хозяйка хорошая, век будешь за меня бога молить!

Затемнение.

По дороге идут  К е ч о  и К а р а м а н. Навстречу им — И в л и т а.

И в л и т а. Куда путь держите?

К е ч о. Женить надумал я Карамана.

И в л и т а. Чего искать вдалеке, рядом разве никого не нашли?

К а р а м а н. Всегда яблочко слаще в чужом саду.

И в л и т а. Для вас что жена, что кошка — одна забава! (Убегает.)

Затемнение.

К е ч о  и  К а р а м а н  подходят к воротам Романоза.

К а р а м а н. Ты хоть сам видел невесту?

К е ч о. Два года назад ничего была девка, все на месте, и спереди и сзади.

Стучат в ворота.

Слышен собачий лай. Караман и Кечо, перепуганные, лезут на забор.

К а р а м а н. Такая овчарка враз сожрать может.

К е ч о. Во дворе злая собака — хороший признак. Значит, хозяин боится, чтобы дочку не похитили. А невеста такая, что стоит украсть… Ведь плохих невест не похищают, иные отцы даже приплачивают, лишь бы их дочь взяли…

К а р а м а н. Кто на собачий аршин мерит невесту, друг дорогой?

В воротах появляется  Р о м а н о з.

К е ч о. Хозяин!

Р о м а н о з. Гостя бог посылает. Кто там? Заходи! А, Кечо! Милости просим, давно не виделись! Входите, не стесняйтесь! Моя собака друзей не кусает…

К е ч о. Войти я не боюсь, а как выйти?

Р о м а н о з. Я ее у хлева привяжу, раз друга от врага не отличает, лает без толку…

Кечо и Караман спускаются с забора. Романоз уводит собаку, потом возвращается.

Наверное, проголодались? А моей бабы нет дома, к родственникам поехала, но Допина вмиг стол накроет. Мы ведь хлебосольны, как истинные грузины, правда, Кечо?

К е ч о. Да, в деревне говорят, что здесь даже для одного гостя забивают и теленка и поросенка…

К а р а м а н. Ты такой голодный?

К е ч о. А ты враг своему желудку?

Выходит сонная, неповоротливая  Д о п и н а  и, открыв рот, разглядывает гостей.

Р о м а н о з. Дочка, позаботься о дорогих гостях, ты пока стол накрывай, да водочки поставь, да копченой гусятины, а я займусь поросенком…

Д о п и н а (басом). Ладно, папа! (Уходит вперевалку.)

Р о м а н о з. Очень я обрадовался твоей женитьбе, Кечо, а друг твой еще не женат?

К е ч о. Истинно так, почтенный Романоз.

Р о м а н о з. Мужчина не должен откладывать женитьбу, без жены хозяйство нищает, а нищего и судьба и люди обижают.

К е ч о. Да, счастливых холостяков мало, а вот среди женатых попадаются иногда довольные жизнью.

Р о м а н о з. Тяжела упряжка мужа и жены, но эта тяжесть приятная… Но куда она запропала? (Уходит в дом, выносит стол.)

К а р а м а н. Хлеб да соль — хорошо, но нам бы на невесту глянуть.

К е ч о. Ты ее видел только что…

К а р а м а н (с ужасом). Что?! Ты с утра не слопал случайно гусятину?

Р о м а н о з. Выпьем водочки…

К а р а м а н. Ни в коем случае.

К е ч о. Конечно, выпьем. (Пьет.) Ох и крепка же твоя водка!

Р о м а н о з. Горька водка, хороша молодка.

К е ч о. Ух, то ли водка, то ли огонь жидкий! Караманчик, пей, сразу развеселишься…

К а р а м а н. Я о себе сам позабочусь…

Входит  Д о п и н а, густо беленая, пестро одетая, вносит сыр, копченую гусятину, садится рядом с Караманом.

Д о п и н а. Кушайте! Вот молодой сыр, гусятина! Тебя как звать?

К а р а м а н. До сих пор Караманом.

Д о п и н а. Чудное имя, пусть нам обоим улыбается солнце! (Начинает жадно есть, забыв о госте.)

Кечо тоже ест с аппетитом. Караман сидит, не притрагиваясь к еде.

К а р а м а н. В доме у вас нет другой невесты, почтенный?

Р о м а н о з. Эта одна лучше девяти, пусть ослепнут враги от ее красоты!

К а р а м а н. А братьев у нее нет?

Д о п и н а (говорит с полным ртом). Есть, они в городе на заработках. Они обещали мне к свадьбе блестящие бусы, настоящую шаль и красные сапожки.

К а р а м а н. А сережки они не обещали?

К е ч о. Правильно, подогревай ее, дело почти слажено…

К а р а м а н. Для таких ушей нужны большие сережки.

Д о п и н а. Пусть о них жених позаботится, а вообще у меня хорошее приданое. (Уходит и выносит из дома коврик, стелет перед Караманом.) Я сама соткала. (Выносит мелкие безделушки, раскладывает их на коврике.) А это братья подарили, правда — сокровища?! (Выносит фонарь.) А у тебя дома есть керосин?

К а р а м а н. Я бы керосином одного глупого человека облил и в огонь бросил.

Р о м а н о з. Или наша водка не по нраву, или угощение, — почему всем брезгуешь?

К а р а м а н. Маюсь животом, любезнейший хозяин, со вчерашнего дня.

Р о м а н о з. Как видите, дочка у меня — прямо голубка, счастлива будет семья, куда она войдет. По секрету, сватались к ней десятки женихов, но я не всякому отдам такое сокровище, поэтому у меня могучая собака на цепи, а когда уйдет Допина к мужу, я собаку подарю молодым…

К е ч о. Прекрасное приданое!

Р о м а н о з. Что ты, это сверх приданого, приданое у нее большое.

К а р а м а н. Собаку лучше подарить свату за усердие, вместо злата-серебра.

Р о м а н о з. Нет, собака пойдет с Допиной, есть ведь такие наглецы, что даже замужнюю женщину похищают…

К а р а м а н (закашлялся от смеха). Извините, не в то горло попало…

Допина сочувственно бьет его по спине.

(Еле переводя дыхание от ударов.) Ох и могучая ручка у чьей-то жены, так мужа приласкает, весь в синяках ходить будет…

Р о м а н о з. Запей водочкой, все пройдет.

Допина чешется, это не помогает, тогда она встает и начинает тереться спиной о балконный столб, потом утирает сальные губы рубахой и снова садится рядом с Караманом.

Пора песни петь, чтоб соседи знали — у меня праздник.

К а р а м а н. Правильно, такому столу и такой невесте только песен недостает. (Напевает песню злым голосом.)

Допина не в такт подтягивает ему. Романоз за нее переживает.

Р о м а н о з. Хватит, дочка, ты лучше ешь.

Д о п и н а. Вспомнила, у меня еще одна вещь в приданом есть! (Уходит и возвращается с ружьем.)

Все разбегаются, даже  Р о м а н о з. Кечо и Караман влезли на ворота.

Куда все делись? Вы в прятки хотите поиграть? Очень хорошо, я умею водить… (Оглядывается, никого не замечает, садится и начинает чистить ружье, поворачивая его дулом то в одну, то в другую сторону.) Выходите, так скучно в прятки играть!

Из-за угла дома появляется  Р о м а н о з.

Р о м а н о з. Видите, какая у меня дочка, шутница и затейница?! Идите, гости дорогие, если ветчины пока не хотите, хоть сыр попробуйте.

К е ч о (сидя на воротах). Что может быть лучше гусятины, попробуй, Караманчик!

К а р а м а н (с забора). Только гусятины мне и не хватает для полного счастья.

К е ч о. Ты так ее всегда любил. Хоть из уважения ко мне возьми гусиную гузку!

К а р а м а н. С удовольствием надел бы всю тарелку тебе на голову!

Караман и Кечо слезают с ворот.

Р о м а н о з. Ну, гости, погуляйте пока, чтоб аппетит появился серьезный, а мы с дочкой пойдем готовить праздничный обед. (Уходит с Допиной в дом.)

К е ч о. Что за муха тебя укусила, поесть всласть не дал?!

К а р а м а н. Какой аппетит может быть при такой девице, даже во сне ее увидеть страшно.

К е ч о. Это ничего, что она толстовата, при такой жене ни одеяла, ни подушки не понадобится…

К а р а м а н. Лучше унесем ноги, пока собака привязана. (Тянет Кечо за руку.)

Они выходят за ворота.

Появляется  Д о п и н а, несет пустую колыбель.

Д о п и н а. У меня и это есть в приданом. Когда сынок появится, будешь его качать, Караманчик! (Оглядывается.) Ой, где же они? Неужели сбежали? (Держит колыбель, как ребенка, бегает по двору, заглядывает во все закоулки.) Караман, Караман! (Выбегает на дорогу, но парней уже след простыл. Возвращается, ставит колыбель, качает ее и напевает.) Ах, Караман, ох, Караман, как будет тяжело жить без тебя…

З а т е м н е н и е.

По дороге идут  К а р а м а н  и  К е ч о.

К а р а м а н. Ой да я молодец, ой да я удалец, спас теленка от закланья, поросенка от ошпаривания…

К е ч о (смущенно). Два года назад эта толстуха была похожа на женщину.

К а р а м а н. В тот день ты, наверное, слопал трех гусей и выпил пять рогов вина…

К е ч о. Подумаешь, поищем другую невесту, их вокруг как травы некошеной…

Появляется  И в л и т а, подслушивает.

К а р а м а н. Учти, на ком попало я не женюсь!

К е ч о. Хорошо, дай указания, какой она должна быть?

К а р а м а н. Красивой, как цветок, тихой, как летнее утро, быстрой, как косуля, ловкой, как белка…

К е ч о. А ум необязателен?

К а р а м а н. Излишняя роскошь в женщине.

И в л и т а. Тогда женись на огородном чучеле, в самый раз — голова пустая…

К а р а м а н (обернулся, ей). Это то же самое, как если бы я на тебе женился.

И в л и т а. А в детстве ты мне дарил сережки из черешни.

К а р а м а н. В детстве любая девчонка кажется человеком.

И в л и т а. Однажды птицу даже принес раненую, в подарок.

К а р а м а н. Как родственнице Кечо.

И в л и т а. Она поправилась и улетела, как мое счастье. (Уходит.)

К е ч о. Пошли к Макарию, у него дочка работящая.

К а р а м а н. Говорят, у него даже червяка для рыбалки не выпросить.

К е ч о. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Силком тебя никто не женит.

Затемнение.

Двор Макария. М а к а р и й  собрался обедать. Услыхав стук в ворота, прячет стол под навес, кувшин в лопухи у забора. Входят  К е ч о  и  К а р а м а н.

К е ч о. Хозяин!

М а к а р и й. Кто там? Заходи! Гостя бог посылает!

К е ч о. Как здоровье, Макарий?

М а к а р и й. Плохо, за рекой дождь, а у нас засуха.

К а р а м а н. Твою дочку даже в засушливый год не забракуют.

М а к а р и й. Зато я наших женихов бракую.

К е ч о. Ваша дочь приглянулась моему другу, может, поговорим?

М а к а р и й. Эй, Татия, вынеси табуретки!

Т а т и я  выходит с табуретками, кланяется.

Т а т и я. Пусть приход гостей принесет в наш дом счастье!

М а к а р и й (отзывая ее). В плохое время заявились, могут напроситься ночевать, ужинать, так ты не спеши…

Т а т и я. Почему, Караман — хороший парень.

М а к а р и й. А если ничего не выйдет — даром кормить?

Т а т и я  уходит.

Как у вас урожай?

К е ч о. Прекрасный: что у вас отняли небеса, нашей деревне передали.

М а к а р и й. В наше время ни у людей, ни у бога совести нет.

Т а т и я  приносит сыр. Макарий его тонко нарезает.

Т а т и я. Можно, я и лобио принесу?

М а к а р и й. Только в маленьком горшочке и побольше соли, а масла не стоит, от него сердце болит. (Разливает вино в маленькие стопки.) Пусть наша встреча будет к добру!

Т а т и я  уходит. Кечо и Караман пытаются выпить.

(Произносит новый тост, не выпив первого бокала.) Пусть пойдет дождь у вас и светит солнце у нас! (Опять не выпивает.) Пусть сердца веселятся, когда кошелек тяжел!

Появляется  Т а т и я  с горшком.

Ставь на стол и не торчи без толку, следи лучше, чтобы поросенок не сгорел!

Т а т и я  уходит. Кечо и Караман успевают выпить свои рюмки, но Макарий больше не наливает, придвинув к себе кувшин.

К е ч о (Караману). Слышал про поросенка…

К а р а м а н. Оставь в желудке место, не ешь лобио.

М а к а р и й. Наше лобио вам не по вкусу? (Торопливо ест.)

К е ч о. Мы не голодны. (Караману.) Дело слаживается, иначе бы он не готовил поросенка.

К а р а м а н. Дочка у него милая, и, видно, врали люди, что он скупой, не всякий сразу поросенка подает.

М а к а р и й. Дочка, воды похолодней!

Т а т и я  приносит кувшин.

Зря вы лобио не попробовали, но я насильно никого не заставляю. Люблю лобио, особенно когда в нем много соли.

К е ч о (шепотом, Караману). Он нарочно нас лобио хочет накормить, чтоб поросенка влезло меньше. (Макарию.) И как вы такое соленое едите.

М а к а р и й. От соли и человек и скотина больше пьют, а вода тело полнит, но аппетит умеряет.

К а р а м а н. Кечо, пока нет поросенка, хоть сыр попробуем.

К е ч о (берет сыр). Ой, мамочки, через него, как через стекло, все видно. И небо белое, и двор, и господина Макария. И как вам удалось так тонко его нарезать, не иначе — вы были когда-то парикмахером? (Кладет в рот сразу три кусочка сыра.)

М а к а р и й. А говорили — не голодны… Ты запомни, нельзя глотать сыр, как гусак, по три куска зараз. Ты же не у врага в доме. У вас что — трех мертвецов в одном гробу хоронят?

К е ч о. Если они такие тонкие, как этот сыр, то и пятеро влезут. (Протягивает руку за следующим куском сыра.)

Караман бьет его по руке.

М а к а р и й. Не выношу бесхозяйственности. Дочка, готов поросенок?

Т а т и я. Высох, я его загнала в свинарник.

К а р а м а н. Жареного поросенка?

Т а т и я. Почему? Живого. Он в какую-то грязь провалился, пришлось вымыть и сушить у огня.

Караман и Кечо раскрыли рты от удивления.

М а к а р и й. Убери со стола, гости сыты…

Т а т и я. А ты спроси, вдруг…

М а к а р и й. Сам знаю. (Понес стол в дом.)

Кечо успевает схватить два кусочка сыра. Т а т и я  уходит за отцом.

Темнеет.

К а р а м а н. Славно погостили. Жаль, что лобио не пожевали… У меня от голода брюхо горит…

К е ч о. Туже ремень затяни, помогает.

К а р а м а н. Пошли домой.

К е ч о. Ночью, а вдруг волки?

Входит  Т а т и я, вносит лампу.

Т а т и я. Хотите отдохнуть на балконе?

К е ч о. После такого угощения только отдыхать…

Поднимаются на балкон.

Т а т и я  уходит. Появляется  М а к а р и й, тушит лампу.

М а к а р и й. Спать рано, а побеседовать и в темноте можно…

К е ч о. Истинная правда. Вы знаете Амбросия из соседнего села?

М а к а р и й. У которого зимой снега не выпросить?

К е ч о. За него пьют из петушиного рога.

М а к а р и й. Так ему и надо, когда человек скуп, за него нельзя пить из порядочной посуды.

К е ч о. Его сын ищет невесту.

М а к а р и й. А кто отдаст дочь сыну такого человека? Тьфу! (Плюет.)

Входит  Т а т и я.

Т а т и я. Почему вы в темноте? Хотите спать, я постелю. (Зажигает лампу.)

Кечо сидит голый, его одежда развешана на балконе.

Ой, мамочки, что я вижу! (Убегает.)

М а к а р и й. Кто ты, человек?

К е ч о. Свата не узнал?

М а к а р и й. А зачем ты разделся, сват?

К е ч о. В темноте меня не видно, зачем даром изнашивать одежду?

М а к а р и й. Разумные речи…

К а р а м а н. Рехнулся. (Швыряет Кечо его одежду.) Спасибо за привет, за ласку, за угощение, а ночевать мы пойдем в другое место.

К е ч о. Куда ты собрался ночью?..

К а р а м а н. Пусть меня лучше волки съедят, чем я буду гостить у такого жадного человека!

Слышна песня запоздалого путника:

Затемнение.

Светает, кричит петух. По дороге бредут  К а р а м а н и К е ч о.

К а р а м а н. Легче заново родиться, чем найти невесту.

К е ч о. А вон та не подойдет тебе? (Показывает в сторону зала.)

К а р а м а н. Одноглазая?

К е ч о. Ангелов ищешь, а они на небе.

К а р а м а н. Да я бы на любую согласился, лишь бы быстрее.

К е ч о. Решил отступить?

К а р а м а н. Ты меня просто сглазил, у меня уже ноги не идут…

К е ч о. Ладно, говорят, тут рядом есть красотка дворянского рода…

К а р а м а н. Золотко, ты молодец! Дворянских дочек кое-как не растят. Они должны и петь, и плясать, и шить, и ткать, чтобы служанкам показывать, — в общем, они мастерицы бывают на все руки…

Затемнение.

Двор Энгиоза. Э л и к о  играет на гитаре, у ворот  К е ч о  и  К а р а м а н, они чуть отстали от  П а ц и и, которая входит во двор с двумя корзинами.

Э н г и о з. Ну, Пация, добыла еду?

П а ц и я. Да, соседи одолжили два круга сыра, пять фунтов лобио и около килограмма ветчины. Завтрак и обед теперь могу подать, перед гостями не осрамлюсь, а вечером — бог поможет…

Э н г и о з. Ну, пошла на кухню, не мозоль глаза, вот-вот прибудут гости. А где ты груши взяла?

П а ц и я. Твой бывший крепостной подарил, знает, как мы перебиваемся. Дочка, перестань бренчать, лучше помоги мне, бог на тебя не разгневается, если пальцем шевельнешь, твои же смотрины.

Э н г и о з. Не нахальничай, ты, крестьянская дочь, не забывай, что я — дворянин, тебе честь оказал, моей женой сделал. Язык начала распускать, так я и укоротить могу…

П а ц и я (махнув рукой). Сказала бы я словечко… А, ладно, дочка, хоть цыпленка ощипи, у меня же не сто рук.

Э л и к о. Отстань, я песню разучиваю, да и не умею я цыплят щипать, в жизни руки таким делом не пачкала.

П а ц и я. Чтоб вы однажды провалились оба — и отец и дочь!

Э л и к о. Раз ты крестьянка, ты должна нам прислуживать.

Э н г и о з. И когда ты научишься знать свое место и молча исполнять свои обязанности?

П а ц и я. Хоть бы ты своих проклятущих псов привязал в сарае, боюсь из-за них по двору проходить, того и гляди с голода сожрут меня.

Э н г и о з. Не смей о моих борзых так говорить, а то как стукну, швайн!

П а ц и я. Бедная я, несчастная, и где была моя голова, когда в дворянскую петлю полезла? (Уходит.)

Скулит собака, наверное, она ее ударила.

Э н г и о з. Угомонись, нахалка, не то последнюю лопату о твою пустую башку сломаю.

Входят  К е ч о  и  К а р а м а н.

Добро пожаловать, молодые люди, бите шен, а вот это фройлейн Элико.

Э л и к о  низко приседает и убегает.

Проходите, я только распоряжусь слугами. (Уходит.)

К е ч о. Ну, эта хоть тебе приглянулась, разборчивый жених?!

К а р а м а н. Ничего, симпатичная, стоит поговорить.

К е ч о. А видел ее господское платье, сама шила…

К а р а м а н. Ничего, только один рукав короче другого.

К е ч о. Если ты так все будешь браковать, не видать тебе семейного ярма как своих ушей.

К а р а м а н. Прежде чем жениться, говорил мой покойный отец, надо семь раз отмерить, но вообще — не в рукавах счастье…

Входит  Э н г и о з  с корзиной груш.

Э н г и о з. Пока обед будет готов, попробуйте груши, царские груши, из нашего фамильного сада, битте, битте!

К а р а м а н. Груши аппетит отбивают.

К е ч о. А я могу до обеда. (Пробует груши.) Как мед, надо бы и мне такие деревья посадить.

Э н г и о з. Когда я был в Германии, я привез саженец, сейчас сто груш у моих крепостных.

К а р а м а н. Но крепостное право давно отменено, господин Энгиоз.

Э н г и о з. От хороших господ никто не убегает, они теперь нам еще больше почета оказывают, всегда приходят с фруктами, с овощами, живем как у Христа за пазухой, даже на охоту со мной ходят…

К а р а м а н. Вы и на охоту ходите?

Э н г и о з. Мы — старые дворяне, нам крепостных подарил царь Соломон, вон, видите, дом двухэтажный, голубой, моего крепостного…

К а р а м а н. А почему его дом богаче вашего?

Э н г и о з. А я его не угнетаю, он живет вольно, как птичка. Я никогда крепостных в плуг не запрягал, как некоторые. А вы внук Нико Кантеладзе, который имел большую мельницу? Имя величественное: Нико! Николай!

К а р а м а н. Чем мне помогут имена предков, если я сам ничего не стою?

Э н г и о з. Ты еще молод, поэтому несешь чепуху. Я вот, к примеру, живу великой памятью моих предков. Битте! Битте!

К а р а м а н. Долго вы были в Германии, господин?

Э н г и о з. Целых десять дней, целых десять дней!

Входит  П а ц и я, за ней  Э л и к о.

П а ц и я (Энгиозу). Вели дочке собак придержать, чтоб в кухню не ворвались.

Э л и к о. Что с тобой, мамочка? Все утро ведешь себя как злая мачеха, пристаешь с глупостями, раньше ты со всеми делами справлялась без меня…

П а ц и я. Гори она огнем, ваша дворянская спесь! Ну, мне не помогаешь, так хоть с парнями поговори, побренчи на гитаре.

Э л и к о. Чтоб я бегала за мужиками! Фу, уйди, грязнуля, крестьянская дочь…

П а ц и я. Или парень тебе не по нраву?

Э л и к о. Даже если и нравится, то пусть деревенщина меня сначала заслужит, пусть умоляет, преклонив колени…

П а ц и я. Как же, нашла дурака! Очень ему нужна белоручка! (Берет кувшин.) Присмотри за кухней, бездельница!

Э н г и о з (Пации). Куда ты?

П а ц и я. У тебя же стопудовые кувшины с вином. Не соображаешь, куда иду? Гектор обещал на бедность кувшинчик вина одолжить…

Э н г и о з. Мой бывший крепостной? Скажи, чтобы дал больше.

П а ц и я  уходит. Элико настраивает гитару.

Моя фройлейн, не воркуй, как голубка, сама с собой, дай и нашим гостям послушать твой сладкий голос. (Показывает на Карамана.) Это же настоящий рыцарь!

Э л и к о. Но я слышала, как этот рыцарь спорил, что знатный род ничего не стоит.

Э н г и о з (к Элико). Красивая жена всегда будет из мужа вить веревки. (Сажает Элико возле Карамана.)

К а р а м а н (к Элико). Прекрасная погода.

Э л и к о. Вы умеете петь?

К а р а м а н. А вчера погода была лучше.

Э л и к о. Я жить не могу без гитары.

К а р а м а н. Музыка перед обедом очень полезна для аппетита.

Э л и к о. Какое невежество!

Э н г и о з. Наши гости мечтают, чтобы ты сыграла и спела.

К а р а м а н. Я тоже умею петь.

Элико и Караман запели.

Э н г и о з. Люблю, когда парень и девушка дружно поют.

Через двор проходит  П а ц и я  с кувшином в руках, улыбается, слушая пение, потом входит в кухню, раздается ее крик.

Г о л о с  П а ц и и. Чтоб мои глаза ослепли! Чтоб вас всех чума сожрала! Чтоб мне провалиться сквозь землю и никогда этих дворянских выродков не видеть! Ой, все пропало! Ай, что я буду делать!

Истошно лают собаки.

Нет, вы посмотрите, гости дорогие, что эти прожорливые твари наделали! (Выносит остатки еды: откусанные хачапури, разорванную ветчину, объеденного цыпленка.) Что я теперь подам на стол, муженек мой драгоценный? Может быть, твоих собак зажарить? Хоть бы умел охотиться, несчастный бездельник, хоть бы во сне я видела твои трофеи!

Э н г и о з. Заткнись, баба, битте, битте!

П а ц и я. Что бите? Бить собираешься? Так мне это не страшно, хуже, чем твои разлюбезные твари, не сделаешь. Господи, отец небесный, за что ты соединил меня с этим человеком? В какой воде утопиться, чтоб от этих дворянских пиявок избавиться?

Э н г и о з. Шнель отсюда, баба, а то… Ну чем собаки виноваты, что ты разиня? Надо было дверь в кухню закрыть…

П а ц и я. Чтоб у тебя закрылась дверь жизни, чтоб эти твари твое счастье утащили, как у меня все тащат, все замки открывают, чтоб вы сгинули с дочкой! Дармоеды, бездельники, паразиты!

Э н г и о з. Сам виноват, нельзя допускать деревенщину в дворянскую семью, обязательно перед гостями унизит невежеством и глупостью…

П а ц и я. Просила же эту белоручку бестолковую присмотреть за кухней! Что я теперь гостям подам?

К а р а м а н. Не велико горе, хозяюшка! Собаки всегда питаются объедками от людей, не беда, если разочек люди доедят объедки от собак.

К е ч о. Ты что?

К а р а м а н. Молчи, только бы ноги унести, сват дурацкий…

К е ч о. Но девушка хороша, как картинка.

К а р а м а н. Зато спесива, как индюк.

Э н г и о з (толкая Пацию). Шнель, баба, разложи все красиво по тарелкам! (Поднимает и дочь.) Помоги матери, она у нас неумелая…

К е ч о. А может, ты ее перевоспитаешь?

К а р а м а н. Такая сама в бараний рог мужа согнет… Короче, оставайся доедать объедки от собак, а я ухожу…

Э н г и о з. Куда же вы?

К а р а м а н. Что-то живот прихватило… на минутку…

К е ч о (после паузы). И у меня в боку закололо. (Идет бочком к воротам.)

Э н г и о з. Невежды! Деревенщины! Урок мне, чтоб не пускал в дом кого попало!

Затемнение.

По дороге идут  К е ч о  и  К а р а м а н, навстречу им — И в л и т а.

И в л и т а. Ну как тебе дворянская красотка?

К а р а м а н. Тьфу!

И в л и т а (с насмешкой). Кто под носом не видит солнца, может ослепнуть. (Радостно танцует.)

К е ч о. Пошли к дочке Максимы. У тебя будет знаменитая теща, лучшая плакальщица на всем белом свете…

И в л и т а. И сойдешь ты в могилу раньше времени, но красиво оплаканный…

К а р а м а н. Пропадите вы пропадом со всеми вашими невестами! Пусть бог тебя покарает за то, что ты мне подсовываешь. Только плакальщиц во дворе мне и не хватало…

И в л и т а. Да, Максима такая мастерица вопить, что тебе сразу живьем в могилу захочется.

К а р а м а н. Сгинь, язва! (Уходит, махнув рукой.)

К е ч о. Карамаша! Постой, одно слово… (Бежит за ним.) Я другую невесту еще вспомнил, честное слово!

К а р а м а н. Своему ослу ее и сватай, а я сыт твоими невестами! Всё! Разошлись наши дороги, теперь я тебе цену знаю!

И в л и т а (в сторону). Не женился и не женится, пока меня не возьмет!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Снова двор Кечо и двор Карамана. Ночь, лают собаки, мычат коровы, истошно орут два малыша. К е ч о  поднимается с лежанки.

К е ч о. Теона, дети плачут, ты что, не слышишь? Сколько можно их мучить и меня заодно?

Т е о н а. Они просто есть хотят.

К е ч о. Так накорми эти бездонные бурдюки!

Т е о н а. Что ты так переживаешь каждый детский крик?

К е ч о. Убила меня эта жизнь без сна! Или я из дома сбегу в чистое поле, или уйми своих скандалистов.

Появляется  Т е о н а, становится между двух колыбелей, тихо говорит: «Молчать», дети замолкают, она их ласкает и отходит. Кечо снова ложится, но близнецы опять орут так, точно их режут на мелкие кусочки. Светает, виден двор, увешанный пеленками. Входит  К а р а м а н, слушает детский плач с таким видом, точно это волшебная музыка.

К а р а м а н. Счастливый Кечули! Боже, неужели тебе жалко сделать так, чтобы и у меня в доме орали дети? (Вертит в руках две пары красных детских башмачков.) С кем бы передать их свату? И зачем я поссорился с ним? Без друга я как без рук… Господи, пусть выпадут у тебя усы и борода, раз ты так скверно обошелся со мной, сиротинкой несчастной. Неужели пожалел для меня самую завалящую женщину? (Вешает башмачки на забор.)

Входит  И в л и т а с мешком за плечами.

И в л и т а. Караманчик, с кем ты беседуешь?

К а р а м а н. Сам с собой, от долгого одиночества.

И в л и т а. А кто в этом виноват? Неужели нет поблизости достойной тебя девушки? Зачем искать невесту за тридевять земель?

К а р а м а н. А зачем мне такая жена, что у порога найти можно! Кто мечтает о солнцеликой, должен ее искать за девятью горами.

И в л и т а. Ты-то мечтаешь о солнцеликой, а она? Так не лучше ли взять такую, что тебя будет считать солнцеликим?

К а р а м а н. Что-то ты повадилась ходить по три раза в день на нашу мельницу. Что, в вашей деревне ручьи высохли, свои мельницы остановились?

И в л и т а. Ничего не соображаешь, Караман, вот бог и наказывает тебя одиночеством. (Уходит.)

В своем дворе встает Кечо, замечает на заборе детские башмачки, рассматривает их.

К е ч о (громко). Не внесу в дом подарки человека, который со мной не разговаривает, иначе дети мои вырастут немыми. (Перелез через забор, садится рядом с Караманом, но спиной к нему.)

К а р а м а н. Поздравляю с прибавлением семейства, ты и правда счастливец! Поговори со мной, бессердечный! Стосковался я один-одинешенек… изголодался!..

К е ч о. Так всегда бывает с гордецами! Некому очаг даже развести.

К а р а м а н. Дурной, я не об еде, о болтовне твоей соскучился…

К е ч о. Поздравлять надо в доме! (Не выдержал, обнял его, всхлипнул.) Думаешь, я по твоему голосу не истосковался? Даже сына назвал Караманом, но тебя он в моем сердце не заменил. Пока он только орет так, что я готов утопиться! Одно беспокойство и шум от них. От тебя, правда, тоже, но я даже не знаю, кто из вас дороже, я так по тебе скучал, друг мой вредный!

К а р а м а н. Я больше, да сожрет тебя черная коза!

К е ч о. Так зачем ты дулся на меня? Разве я перед тобой виноват?

К а р а м а н. Да, надо было мне злиться на себя, на свою невезучесть, но я не думал, что не смогу сразу жениться…

К е ч о. Стыдно мне своего счастья, пока ты один. Сегодня же, сейчас поведу тебя к новой невесте, только пеленки сниму… (Снимает пеленки.)

Из дома вышла  Т е о н а, помогает ему, вдруг покачнулась.

Т е о н а. Ой, опять мне захотелось кислых-прекислых слив!

К е ч о. Что? Какие еще сливы? (Смотрит на нее, догадывается и в ужасе бежит к Караману.) Опять ее на сливы потянуло, представляешь?

К а р а м а н. Так это же счастье!

К е ч о. А если снова двойняшки?

К а р а м а н. Прекрасно!

К е ч о. Снова крики до утра, только-только эти хоть немножко начинают примолкать…

К а р а м а н. Как бы я хотел быть на твоем месте!

К е ч о. Не верю. Утешаешь как верный друг?

К а р а м а н. Ей-богу! Мне бы целый десяток в тягость не был…

К е ч о. Сначала с одним помучайся, потом поглядим, какие песни запоешь…

Затемнение.

Нарядные  К е ч о  и  К а р а м а н  идут по дороге, навстречу им  И в л и т а, тоже разодетая.

К е ч о. С какой радостью тебя поздравлять, милая?

И в л и т а. Нашелся наконец и мой суженый.

К а р а м а н. Вот несчастный!

К е ч о. Поздравляем! Не слушай его, это от зависти…

К а р а м а н. Да я свечку готов поставить в церкви от радости, чти больше она не будет, как черная кошка, перебегать мне дорогу…

Кечо и Караман проходят мимо Ивлиты, поднимаются на гору.

И в л и т а. И это не помогло! А я думала, что от ревности он прозреет, ведь засватанная девка, говорят, всем нравится…

Кечо и Караман на горе.

К е ч о (показывая на женщин в зале). Посмотри, разве не хороши?

К а р а м а н. Как медведица осенью, такая от жира и не повернется в доме.

К е ч о. А вон та, рядом?

К а р а м а н. Если ее подвесить за нить паутины — и ту не оборвет, наверное, ее в засуху выращивали в ореховой скорлупке…

К е ч о. Ну уж от третьей ты не откажешься!

К а р а м а н. Если ее на ночь привязать к забору, веревку украдут, а ее оставят.

К е ч о. Ну и разборчивый ты парень, просто ужас. Вон та, разве не красавица?

К а р а м а н. Краски на ней целый пуд, а если отмоешь, плюнуть не захочется. Такую придется держать дома на привязи, как собаку Романоза, чтоб не бегала на любой свист, радостно виляя хвостом.

К е ч о. Ладно, вот мы и пришли, тут живет одна медовая вдовушка Фосине, а дочь ее похожа на ясный месяц.

Караман и Кечо входят во двор Фосине и видят  Э т е р и.

К е ч о. Этери, ты одна в доме?

Э т е р и. Мама в винограднике. (Кричит.) Мамочка, к нам гости!

Появляется  Ф о с и н е.

Ф о с и н е. Мое почтение, любезнейшие, ваш приход — праздник для одинокой женщины. Как твои близнецы, Кечули?

К е ч о. Сосут, орут, опять сосут…

Ф о с и н е. Это хорошо, великанами будут, материнское молоко лучше любого бальзама. А твой друг еще не женат?

К е ч о. Нет, но мечтает об этом ночи напролет.

Ф о с и н е. Правильно, сыночки, Поздняя жена и маленькие дети на старости лет — несчастье, рано их осиротишь, слабыми на свет появятся. А тебе, Караман, хорошо бы крепкую девушку найти, чтобы все в руках горело, в сердце пело. Этери, дочка, посиди с нами.

Этери приносит стулья, все садятся. Молчание.

Язык для того и дан, чтобы ничего в душе не таить. Если в дом, где есть невеста, приходит холостой парень, ясно, что ему нужно. Пусть молодые приглядятся друг к другу, да и по рукам. Я стол накрою, а вы карточки посмотрите. Этери, развлекай гостей, чтоб не скучали. (Уходит.)

Э т е р и (достав альбом). Это мой блаженной памяти отец, он ушел от нас, когда мне был год. А это мои братья-гимназисты.

К а р а м а н. Неужели эта красавица ты?

Э т е р и. Не узнал?

К а р а м а н. А вон ту родинку на щеке кошка съела?

Э т е р и. Это муха. Когда фотографировали, мне велели не шевелиться, так я ее и терпела.

К а р а м а н. Без родинки ты еще лучше, прямо месяц ясный.

Э т е р и. Который только ночью виден? В темноте? (Смеется.)

Ф о с и н е  вносит стол с едой.

Ф о с и н е. Давайте пить, есть и веселиться. Кто не умеет веселиться, тот не умеет и работать.

К а р а м а н. Меня дед трижды в вино окунал, когда крестил, а вот мой друг даже от рога из петушиной шпоры пьянеет.

К е ч о. Посмотрим, кто лучше умеет пить, тебе следовало бы налечь на копченую гусятину, Караман.

К а р а м а н. Я и без нее рассудок потерял. Эта девушка краше всех, кого я видел, за такую и жизнь отдать не жалко.

Ф о с и н е. Сыновей нет дома, придется мне быть тамадой. Выпьем, чтобы никогда не гас огонь в этом доме!

К а р а м а н. И вино твое, как огонь, и дочь твоя пьянит, как вино!

К е ч о. Пусть твоя дочь согреет холодный очаг моего друга, пусть огнем заиграет в ледяной постели недавнего холостяка.

К а р а м а н. Один глоток выпил и понес ерунду!

Ф о с и н е. Нет, мертвецом надо быть, чтобы не выпить за такое пожелание! За твоих родных, Кечули! За близнецов!

К е ч о. У кого их нет, пусть меня догоняют! Караман, а ты что же не пьешь за моих ребят? За этих и за будущих, скоро у меня еще близнецы появятся, скоро я весь мир наводню близнецами, скоро мне смерть будет не страшна, пусть к Этери и Караману перейдет хоть кусочек моего счастья.

К а р а м а н. Кечули, пойди полежи!

Ф о с и н е. Ничего, пусть пьет.

К е ч о. Думаешь, я пьян? Доброта этого дома, сладость и тепло одурманили меня, как медведя, наевшегося меда. Увидел я, что дело наконец слаживается, вот меня и развезло…

К а р а м а н. Как бы он не стал скандалить, он во хмелю бывает буйным…

Ф о с и н е. Пусть полежит в холодочке…

К е ч о (поет).

Подтягивай, Карамаша! Знаешь, что я сделаю на твоей свадьбе? Не знаешь? За здоровье незнайки!

К а р а м а н. Надо было ему пить петушиным рогом!

Ф о с и н е. Хорошо, что ты напомнил! (Повысив голос.) Рог!

К а р а м а н. Не надо рога, дорогая Фосине.

Ф о с и н е. Не учи меня. Рог!

К а р а м а н (к Этери). Не уходи, останься, без тебя здесь потемнеет, как в безлунную ночь.

Э т е р и. Я не могу ослушаться мать… (Уходит.)

Ф о с и н е. Есть у меня дядя Амбросий, мелочнее и жаднее человека я не знаю, но нельзя же дядю оставить без тоста.

Э т е р и  выносит рог, сделанный из петушиной шпоры, и наперсток.

Вот этот рог мы выпьем за моего дядю, большего он не стоит, а наперсток — за его жену. Неплохая она женщина, но раз не сумела мужа перевоспитать, другого не заслуживает.

К а р а м а н.Алаверды, Кечули! (Выпил.) Не засыпай!

К е ч о. Что, я буду пить из петушиной шпоры?! Насмешки. (Выпил, вытер усы.) От такого угощения я даже протрезвел.

Ф о с и н е. Выпить такой рог легко, а вот наполнить потруднее.

К е ч о. Да это проще пареной репы! Вот… только десять капель пролил.

Э т е р и. Сюда только семь капель и входит.

К е ч о. Подумаешь, что пролил, пусть пойдет за здоровье всех скупердяев.

Ф о с и н е. А ты, Караман, не попробуешь наполнить этот рог?

К а р а м а н. Пожалуйста. (Наливает.)

Ф о с и н е. Молодец, твердая рука! А теперь — танцы. (Достает дойру.)

К е ч о. Только танцев нам и не хватает для счастья! (Вскакивает.)

Ф о с и н е (удерживая его). Погоди, пусть Караман танцует.

К е ч о. А если мне хочется?

Ф о с и н е. Сначала Караман, вдруг он хром или у него повреждена рука?

Караман начинает танцевать с Этери.

К е ч о. Караман, ты орел, ты лев, ты тигр, ты гусь! (Хлопает в ладоши.) Ой, не гусь. (Вдруг запнулся, съежился.)

Ф о с и н е. Что с тобой, любезный сват?

К е ч о. Ничего, просто обидно, что мне не дали танцевать, пойду в виноградник… потанцую…

Караман прекращает танец, хочет пойти с ним.

Ф о с и н е. Не нужно, обойдется без свидетелей. Вы лучше пляшите так, чтобы небу стало жарко…

К а р а м а н (танцуя). Танцевать проще, чем с таким хозяйством справляться без мужской руки…

Ф о с и н е. Что же, мне для этого приглашать войско русского царя?

К е ч о (вернувшись). Я давно хотел тебя спросить, хозяйка, а вот теперь решился… только не обижайся…

Ф о с и н е. Поговорим, за столом надо уметь не только пить…

К е ч о. Почему ты не женишься, столько лет вдовеешь?

К а р а м а н. Петушиный рог совсем тебя лишил разума?

К е ч о. Не бойся, я не путаю спьяну, я спрашиваю. Фосине, почему ты себе женщину не приведешь, не надоело одиночество?

Ф о с и н е. Какую женщину, сват?

К е ч о. Какую? Самую обыкновенную, в платье, с косами и с этим… (Делает полукруг перед грудью.) Разве здесь есть мужчина способнее тебя? И виноградник твой лучше всех ухожен, и пьешь ты как мужчина, и как тамада можешь веселье поддержать. После этого называть тебя бабой — значит оскорблять.

Ф о с и н е. Эх, Кечули, мужчиной я стала, когда без мужа осталась. Многие женщины меня теперь ненавидят, мужья их мною попрекают. Одна называет буйволом, другая — быком, а ты даже мужиком. Но это не обидно. Лучше пусть называют мужчиной, чем быком, лучше — быком, чем бабой…

К е ч о. А теперь я пойду спать, теперь мне все стало ясно.

Караман уводит Кечо в угол двора и укладывает.

К а р а м а н (вернувшись). Не обижайтесь, дети ему совсем спать не дают, он устал, а тут вино…

Ф о с и н е. Пусть и Этери ложится, а мы с тобой только начинаем кутить, да здравствует наше знакомство! Говорят, конец — делу венец. (Запевает.)

Караман подтягивает.

Темнеет. Слышно, как вскрикивает во сне Кечо: «Теона, дети орут!»

Светает. Закукарекал петух. По двору бродит бодрый  К а р а м а н.

Ф о с и н е. Не обижайся, сынок, что всю ночь заставляла тебя пить. Я поклялась, что никому не отдам дочь, пока не напою. Некоторые умны в трезвом виде, а напьются — стаканы начинают грызть. Я дочку такому на убийство не дам, а ты, Караман, экзамен отлично выдержал. И пить умеешь, и разговор вести, и поешь красиво. Теперь последний для тебя экзамен. Выдержишь — отдам мою голубку, пусть бог вас осчастливит. Дочка, таз с теплой водой! Я тебе буду голову мыть, сынок!

Э т е р и  вносит таз с теплой водой.

К а р а м а н. Да я вчера был в бане.

Ф о с и н е. Все равно, я хочу вымыть тебе голову. Сними верхнюю одежду!

Удивленный  К а р а м а н  раздевается, идет за  Ф о с и н е. Поднимается сонный Кечо, трет глаза.

К е ч о. Полжизни за соленый огурец…

Этери дает ему стопку водки и огурец.

О благодать! Где же мой Карамаша?

Э т е р и. Мама моет ему голову.

К е ч о. Так напился, что башкой в грязь угодил?

Э т е р и. Не знаю, так мама захотела.

К е ч о. И меня будет мыть?

Э т е р и. О тебе ничего не говорила.

Возвращается растерянный  К а р а м а н, одевается.

К е ч о. Эй, жених, совсем договорились, даже выкупался?

К а р а м а н. Ничего не понимаю, зачем-то голову мне мыла…

К е ч о. Ясно, значит, завтра свадьба, поздравляю!

К а р а м а н. Дай бог! Мне так понравились и девушка и теща…

Входит  Ф о с и н е.

Ф о с и н е. Вот твоя шапка, парень, а вот ворота, пусть господь тебя благословит в пути, да будет с тобой счастье!

К а р а м а н. Что? Отправляешь с пустыми руками?

Э т е р и. Мамочка!

Ф о с и н е. Я ничего не могу сделать, дочка, я тебя не в лесу, как гриб нашла, не хочу я тебя на тот свет раньше себя отпускать…

К а р а м а н. Чем я вам не угодил, почтенная? Я не съем вашу дочь! Что я, людоед?

Э т е р и. Ой, мамочка, лучше, чем он, парни к нам и не заходили…

К а р а м а н. Может, вы пошутили, дорогая Фосине, попугать решили?

Ф о с и н е. Так и быть, скажу правду, только об этом не болтай на весь свет, а то навсегда холостым останешься.

К е ч о. Неужели все так серьезно?

К а р а м а н. Новое несчастье на мою голову!

Ф о с и н е. Секрет в том, сынок, что сколько у человека макушек, столько раз он судьбу свою изменит, столько раз и женится. Думаешь, я голову тебе мыла? Макушки я тебе проверяла, две у тебя оказались, два счастья. Первая жена у тебя умрет или убежит, так что Этери я не дам. Какая мать пошлет на смерть свою дочь?

Э т е р и. Мама, это суеверие!

Ф о с и н е. Народная мудрость, дочка.

Э т е р и. А я в это не верю.

Ф о с и н е. Сочувствую. Конечно, увидела красивого парня и влюбилась, но если тебе себя не жаль, то я на страже…

Э т е р и. Отдай за него, пусть хоть годик один буду счастлива…

Ф о с и н е. Замолчи, пока за косы не оттаскала! Я тебе жизнь дала, так что… замолчи.

Плача, Э т е р и  убегает.

К а р а м а н. Будь прокляты твои выдумки!

Ф о с и н е. Поплачь, сынок, слезы печаль из души вымоют! Лучше вы оба поплачьте, чем я — на могилке дочери.

Слышна грустная песня Этери: «Какое счастье я потеряла».

К а р а м а н. Пошли, Кечо, не судьба мне, видно, жениться…

Затемнение.

К е ч о  и  К а р а м а н  идут по дороге.

К е ч о. Зато попировали ночью чудесно!

К а р а м а н. Чтоб тебя огонь охватил, сват нелепый!

К е ч о. Разве я виноват, что у тебя две макушки?

К а р а м а н. Ох, пусть ослепнут глаза моей судьбы!

К е ч о. Крепись, друг! Лучше споем, песня — лекарство для больной души…

Затемнение.

К е ч о  и  К а р а м а н — возле ворот Бабуцы. Б а б у ц а  стоит у калитки.

К е ч о. День добрый, почтенная Бабуца! Фатима дома?

Б а б у ц а (вытирая руки о передник). Нет, мои хорошие, в гости поехала. Я не могу ее заменить?

К е ч о. Что тут скрывать, ваша дочь и мой друг с пасхи полюбили друг друга, не отдашь ли ее замуж?

Б а б у ц а. А чей это сын, лицо знакомое…

К е ч о. Сын Амбролы, внук Нико, что был мельником у ручья.

Б а б у ц а. Если он понравился Фатиме… Ну проходите в дом, поговорим, обсудим все, она скоро вернется…

К е ч о. Видишь, как просто, когда всерьез берутся за дело…

Б а б у ц а (вдруг загородив ворота). Подождите, совсем из ума выжила. Значит, ты сын мельника Нико Кантеладзе?

К е ч о. Не сын, а внук.

Б а б у ц а. А па-па-па! Не отдам дочь внуку Нико Кантеладзе.

К е ч о. Вся деревня его уважала, чем тебе он не угодил?

Б а б у ц а. А разве я его ругаю? Я его всего разок видела в детстве на празднике.

К е ч о. Что же он выкинул на празднике? Вроде скандалистом не слыл…

Б а б у ц а. А разве я сказала, что он был скандалистом?

К е ч о. Что он сделал кому плохого?

Б а б у ц а. А я разве сказала, что он делал плохое?

К е ч о. Хвала всевышнему, что дал мне терпение разговаривать с женщиной! В чем ты его обвиняешь?

Б а б у ц а. А разве я его обвиняю?

К е ч о. Не уйдем, пока не скажешь причины.

Б а б у ц а. Пожалуйста, у него были сросшиеся брови.

К е ч о. Фу, от сердца отлегло! Не стоило так долго шутить, мой друг даже побледнел.

Б а б у ц а. А разве я шучу?

К а р а м а н. Да при чем тут сросшиеся брови моего дедушки, ради всего святого?

Б а б у ц а. За внука человека со сросшимися бровями я свою дочь не отдам.

К а р а м а н (к Кечо). Идем, дочка у этой дикой женщины хороша, но такую тещу я врагу своему не пожелаю, у меня одна голова, а не девять.

К е ч о. Ты на теще женишься или на дочери?

К а р а м а н. По теще всегда можно судить, какой жена станет. А если Бабуца тупа и упряма, то и дочь не уступит ей, живо меня съедят, даже облизнутся…

Б а б у ц а. А, значит, я тупа и упряма?

К а р а м а н. Кому мешали сросшиеся брови у мужчины?

К е ч о. Да разве можно среди грузин найти человека, чтоб у него в роду кто-нибудь не имел сросшихся бровей? Ой, смотри, твоя дочь в девках останется, хоть и красивая, как картинка.

Б а б у ц а. Не отвяжетесь, возьму палку!

К е ч о. Пойдем, Караманчик, не иссяк еще женский род, хватит на тебя невест, сами упрашивать будут. (Запевает.)

К а р а м а н. Тошно мне, друг, почему я такой неудачливый?

К е ч о. Ничего, тебе даже повезло, что Бабуца отказала, я вспомнил о такой девушке, что куда ступит ногой — розы расцветают, а взгляд такой, что никакая копченая гусятина не понадобится…

К а р а м а н. Лучше бы у нее под руками огород и сад цвел…

Затемнение.

К е ч о  и  К а р а м а н  стоят у балкона, на котором сидят  М е р и  и  С у с а н н а. Мери играет на гитаре, Сусанна, нарядная, напевает:

К е ч о (Караману). Молодая — твоя невеста Мери, а с косами короной — тетка, она ее воспитала вместо матери. Правда, у Мери щечки как яблочки? И приданое у нее, как у королевы…

К а р а м а н. Богатая жена никогда не утешит в трудную минуту, не поможет в беде, и в поле работать не станет, только будет сидеть дома госпожой.

К е ч о. Да ты сначала с ней поговори, а потом фыркай! И вообще кто хочет больше жениться — ты или я?

К а р а м а н. Конечно, девушка как конфетка…

К е ч о. Госпожа Сусанна, можно рассмотреть поближе царицу красоты?

С у с а н н а (с иностранным акцентом). Красива, правда? Говорят, моя копия… в молодости… Ну, милые гости, красавцы мужчины, заходите, прошу!

К а р а м а н (к Мери). Девочка, кто вырастил тебя такой красивой?

М е р и. Коровка, видишь, в поле пасется? Нотия! Нотия!

Корова отзывается.

Как мать умерла, она меня и выкормила своим молочком! (Смеется.)

С у с а н н а. Кечули, ты без дела не зашел бы, выкладывай сразу, не люблю растягивать, слова должны стрелять: бах, бах, бах. Говорят, ты женился, у тебя уже дети, а у твоего друга?..

К а р а м а н (к Мери). Смех у тебя чудесный, но так говорить нехорошо, некрасиво…

К е ч о. Угадала, мудрейшая, я хочу похитить лучший цветок из твоего сада.

С у с а н н а. Мерси! Наш цветочек многих пчелок манит, но меда никому не дает.

К е ч о. Перед моим другом никто не устоит.

С у с а н н а. Согласна с тобой, будь я помоложе, не отказала бы такому красавцу. Мне не повезло в жизни, я рано овдовела и за такого молодца с радостью пошла бы, ведь живем в этом благословенном мире только раз. Се ла ви, как говорят французы.

К а р а м а н. Что-что?

С у с а н н а. Такова жизнь. А ты французский знаешь?

К а р а м а н. Бог миловал. (К Мери, тихо наигрывающей на гитаре.) А ты чего молчишь?

М е р и. Мы почти незнакомы, о чем говорить?

К а р а м а н. Я тебе нравлюсь?

М е р и. С первого разу не разберешь.

К а р а м а н. Сколько же тебе для этого надо встречаться с парнем?

С у с а н н а. Ну и капризница! Силь ву пле, как говорят французы. Да какого принца тебе нужно? Смотри, останешься в девках…

М е р и. Это меня не пугает.

С у с а н н а. Или в монашки надумала идти?

М е р и. Лучше служить богу, чем волосатому мужику.

Караман торопливо застегивает одежду.

К а р а м а н. Такая роза и столько колючек.

М е р и. Зато никто не сорвет без разрешения.

К а р а м а н. Если розу вовремя не сорвать, она увянет… Ты меня с ума свела.

М е р и. А ты меня нет. (Напевает.)

(Уходит.)

К е ч о (Караману). Не огорчайся, женщины любят, чтоб их подольше уговаривали, чтоб потом попрекать мужей: мол, сладким словом обольстил, где были мои глаза. (Сусанне.) И ты ее попроси, тебя она послушает, наверное. Красавица отказывает, чтобы больше жениха разжечь.

С у с а н н а  уходит.

Сладким словом и медведя можно из берлоги выманить, а разве женщины умнее? Они все больше верят красивым речам, чем красивому сердцу. Обещай все что угодно, распиши свой дом и сад, как рай, подарки пообещай, от тебя не убудет, пусть только согласится залететь в силки… Молчишь? А ведь жареные цыплята в рот сами не залетают, и девушки без уговоров не становятся женами. Конечно, богатые и красивые.

К а р а м а н. Напрасно здесь тратить слова, она зла на меня, только не понимаю, за что…

Появляется огорченная  С у с а н н а, разводит руками.

К е ч о. Да ты хоть хвалила друга моего? Говорила, от какого сокровища отказывается эта глупая курица?

С у с а н н а. До седьмого неба возносила, у самой слюнки текли. Она даже сказала мне: если он тебе мил, этот дуб бесчувственный, сама, мол, и выходи за него… Вот так…

К а р а м а н. Ясно, и сегодня Ивлита мне дорогу, наверно, перебежала, ее встретить хуже черной кошки… Да, везет мне как утопленнику!

С у с а н н а. Мне тебя очень жаль. (Прижимается к Караману.)

К а р а м а н. Оглох я от одиночества, ослеп от тоски по сыну…

С у с а н н а. Да, без женщины нет достатка в доме, нет радости, даже гости такой дом избегают, их некому напоить, накормить… Эх, будь я твоей ровесницей! Еще три года назад ты бы меня не забраковал! И что за льдинка моя племянница! В ее годы я уже познала и большую любовь и большую ненависть! (Пауза. Вновь придвигается к Караману, который пытается отойти от нее.) Ах, если бы у парней было больше соображения, если бы они не глазами жен выбирали, а головой, мне и сейчас не поздно составить чье-нибудь счастье, никто так не умеет любить, как вдовушки, никто так не согреет ложе, так обед не приготовит…

К а р а м а н. От души желаю тебе счастья!

С у с а н н а. Мерси боку, больше не прошу, как говорят французы.

К е ч о  и  К а р а м а н  выходят из ворот, вслед несется песня Сусанны об отлетевшем счастье, о несправедливости судьбы.

Затемнение.

К е ч о  и  К а р а м а н  опять в дороге.

К е ч о (показывая в зал). Смотри, а вон там сидит неплохая пампушечка.

К а р а м а н. Разве мало в наших лесах бревен, что отсюда советуешь тащить?

К е ч о. Ума не приложу, куда теперь нам податься?

К а р а м а н. Может быть, сходим к Нателле, которая когда-то меня выбрала вместо тебя?

К е ч о. Как же, так она и ждет тебя, ее давно уже просватали…

Темнеет. На небе загораются звезды. Слышны детские голоса. Виден  К е ч о  в окружении четырех колыбелей. Он пытается качать их руками и ногами.

К е ч о. Заткнитесь, чтоб вас разорвало! Голова пухнет. Теона, куда сбежала, присмотри за своими горлодерами. Теона, где тебя носит?

Т е о н а. Не ори, сам послал меня за водой.

К е ч о. Я ору? Да эти крикуны в тебя пошли.

Т е о н а. Сынки — копия папочки. Дети орут сильнее.

К е ч о. Головы бы им поотрывать, скандалистам.

Т е о н а. Перестань вопить, а то возьму детей и убегу в горы.

К е ч о. Раньше я из этого сумасшедшего дома сбегу. Голова как чугунная. Будь проклят день, когда я родился и когда эти крикуны появились на свет.

Т е о н а. Они плачут, потому что мы ссоримся. Уймись, разве ты не знал, что заводить детей — хлопотное дело?

Дети кричат.

Замолчите! Тихо.

Дети замолкли.

(Лаская каждого ребенка.) Кушать хочешь, Караманчик? Сейчас, Дарико, поспи немножко, покажи братикам пример, как старшая. Ну, Миха, улыбнись маме, посмейся над нетерпеливым отцом. Хоть не стоит его дразнить, он глава семейства, он у нас умный, красивый… А ты намочила, моя птичка, да? Сейчас мама все переменит, будет сухо, золотко. (Вдруг побледнела, села тихо.) Ой, Кечо, ой, плохо мне!

К е ч о (бросаясь к ней). Теона, сердце мое, очнись!

Т е о н а. Ой, голова кружится, сердце замирает…

К е ч о. Что за напасть, неужели простудилась?

Т е о н а. Нет, опять захотелось зеленых слив…

К е ч о. Что? Опять? Будь проклят, кто эти сливы выдумал, кто создал жен, кто изобрел детей! Гибну, спасайте, люди добрые!

Входит  К а р а м а н, он слышал весь разговор.

К а р а м а н. Заболел кто-то из детей?

К е ч о. Хуже! Она снова о сливах мечтает.

К а р а м а н. Ох и работяга ты! Поздравляю!

К е ч о. Не дразни, я готов бежать за тридевять земель от этого счастья.

К а р а м а н. Не горюй! Когда бог подает, он и прокормит.

К е ч о. Лучше бы бог хоть раз за меня эти колыбели покачал!

К а р а м а н. А я когда слышу голоса твоих птенцов, от зависти не могу сидеть в своем пустом доме.

К е ч о. Готов подарить тебе половину этих крикунов, если Теона их отдаст. Слушай, пошли к Оману?

К а р а м а н. Отцу Ивлиты? Да вреднее и злее ее нет девчонки в наших краях…

К е ч о. Ты, кажется, забыл о его племяннице Цицино? Может, тут что-нибудь выгорит? А потом, как меняются времена года, так меняется и человек. Что не нравилось вчера, сегодня может стать желанным. Идем, не упрямься, попытка — не пытка, говорят старики…

Затемнение.

Дом Омана, идет пирушка. За столом сидят  Ц и ц и н о, И в л и т а, К а р а м а н, К е ч о, К е т е в а н  и  О м а н. Караман перемигивается с Цицино, Ивлита хмурится.

К е ч о. Пусть будет благословенным сегодняшний день и все добрые дела и мысли! Да здравствует мир и голубое небо, как глаза Цицино! Ивлита, не хмурься, не превращайся в свою тетку Марту, которая так много сушила плодов впрок, что и сама в конце концов в сушеную сливу превратилась. Пусть исполнится все, что мы задумали!

О м а н. Ну а теперь танцы! Цицино, играй!

Кечо толкает Карамана. Караман начинает танцевать перед Цицино.

К е ч о. Этому танцу нужны песни. Ну-ка, Ивлита!

Ц и ц и н о. Лучше я спою:

К а р а м а н. Цицино, передай дайру кому-нибудь и давай потанцуем.

Ц и ц и н о. У нас больше никто не умеет играть.

И в л и т а (встает и без приглашения начинает танцевать вокруг Карамана. Видит, что он перемигивается с Цицино и начинает петь).

К а р а м а н (не обращая на нее внимания, к Цицино). Эх, сами ноги идут, когда такие глаза на меня смотрят! (Запевает.)

Начавшаяся гроза заглушает дойру.

О м а н. Небо прямо спятило! Смотрите, град пошел! Ой, мой виноградник!

К е ч о. Надо бы мне сбегать домой, чтоб Теона не волновалась…

О м а н. Сейчас почтенный человек даже собаку на улицу не выгонит…

К е ч о  махнул рукой, ушел.

У тебя хорошее хозяйство, Караман?

К а р а м а н. Отец позаботился обо мне, есть и виноградник и поле.

О м а н. Сейчас, наверное, и твоему винограднику худо.

К а р а м а н. Человек бессилен перед небом. (Отходит к Цицино.) Давай будем градины ловить.

Ц и ц и н о. Давай.

И в л и т а. И я очень люблю ловить градины.

К а р а м а н (ловит градину и передает Цицино). На, держи!

Ц и ц и н о. Ой, обманщик! Где ж твоя градина?

К а р а м а н. Я правдив, как слеза, просто она у меня в руке растаяла. У меня и сердце такое же горячее, зимой вполне может печку заменить.

Ц и ц и н о. И у меня растаяла.

К а р а м а н. Горячие ладони у влюбленных, так говорил мой отец.

Ц и ц и н о. Не знаю, я никогда еще не была влюблена.

И в л и т а. А у меня на ладони тают даже три градинки.

К а р а м а н. До чего ты прекрасна, Цицино!

Ц и ц и н о. Скольким девушкам ты это говорил?

И в л и т а. Наверное, всем девушкам, неудачливый жених.

К а р а м а н. Но тебе это от меня не услышать.

Ивлита заплакала.

О м а н. Чтоб твоего духа здесь не было, негодяй!

К а р а м а н. Это мне?

О м а н. Помилуй бог, это я град ругаю. (Караману.) Иди сюда, помоги мне его обругать.

Караман подходит к Оману.

И в л и т а (к Цицино). Не смей кокетничать с моим Караманом!

Ц и ц и н о. Ты его купила?

И в л и т а. Я его всю жизнь люблю, ты же знаешь, а тебе все равно кто, лишь бы замуж…

Ц и ц и н о. Думаешь, сладко жить родственницей в вашем доме?

И в л и т а. Я тебя никогда не обижала, зачем же ты хочешь меня обездолить?

Караман возвращается к девушкам. И в л и т а  убегает. К Оману приближается Кетеван.

К е т е в а н. Только виноградник на уме, о дочке и не думаешь, а Караман на Цицино облизывается, как кот на сметану…

О м а н. Не могу же я парня насильно женить!

К е т е в а н. Надо с Кечо посоветоваться, все же родственник. (Уходит.)

К а р а м а н (к Цицино). Стань под навес, сахарная, а то можешь растаять от дождя.

Ц и ц и н о. Себя бы поберег.

К а р а м а н. Я таю от твоих взглядов.

Ц и ц и н о. Не видать нам счастья вместе.

К а р а м а н. У меня ты будешь жить царицей.

Ц и ц и н о. Тетушка переживает из-за Ивлиты.

Слышен голос Кетеван: «Цицино, домой, холодно!»

К а р а м а н. Да разве она — девушка? С детства с мальчишками всюду лазила, и дралась, и царапалась, никогда ни в чем не уступала им. А года три назад ее как подменили. Начала мне улыбаться сладко, точно я могу забыть, как она командовала мальчишками, науськивала их на меня.

Подходит Оман.

О м а н. Прошу в дом, любезный, надо бы вина выпить, при плохой погоде помогает от простуды.

К а р а м а н. А где Кечо?

О м а н. Мало ли куда пьяный забредет?

К е т е в а н. Скорее за стол, ничто так не согревает, как копченая гусятина и вино.

К а р а м а н. Может быть, сначала поговорим?

О м а н. После грозы поговорим.

К а р а м а н. Я мечтаю с вами породниться…

К е т е в а н. Девушку мы не отдадим, ты сирота, будешь ее заставлять много работать.

К а р а м а н (в сторону). Ясно, не зря Цицино вздыхала…

О м а н. Жена права, соседи скажут, что мы племянницу кому попало спихиваем…

К а р а м а н. Хорошо, я вас больше уговаривать не стану… (Вскакивает, выходит за ворота, там встречает Кечо.) Впору топиться! Ну есть ли еще такие невезучие парни?!

К е ч о. С судьбой надо бороться.

К а р а м а н. Научи, если такой умный.

К е ч о. Вот я слышал, что твой дедушка Нико жену в горах похитил.

К а р а м а н. Ну и что?

К е ч о. Просто почему-то вспомнилось.

К а р а м а н. Не хитри, ты на что намекаешь?

К е ч о. Если парню нравится девушка, а девушке парень, что же остается делать, если родственники ослы?

К а р а м а н. Трудновато.

К е ч о. Двое мужчин в бурках, два коня и месяц — вот мечта любой девушки. А если она проведет ночь с похитителем, поневоле будет ему принадлежать всю жизнь. Ну решайся!

К а р а м а н. Дай подумать…

К е ч о. Некоторым девушкам только намекни, сами в бурку завернутся. Знаешь, как они хвастают, если похищены? Одна беда — приданое можешь не получить.

К а р а м а н. Плевать мне на приданое, мне бы голубку в руках почувствовать. А если погоня?

К е ч о. А какое удовольствие от похищения без погони? Я так замету следы, никто и не поймает…

К а р а м а н. Ладно, моя судьба в твоих руках, друг!

К е ч о. Тогда план таков: ты ждешь меня у плетня, я сзади дома Омана проберусь к твоей иконе, заверну в бурку и вручу тебе, а ты с ней — на лошадь, потом ищите ветра в поле!

К а р а м а н. Но ее родственники явятся ко мне домой.

К е ч о. А зачем тебе ждать их дома? Сегодня ночью спустись в рощу возле реки, там времянка моего деда. Переночуете, а утром я за вами приеду. И… помни, женщины не любят очень застенчивых…

Затемнение.

Слышно стрекотание сверчков, лай собак. Раздается сильный стук. К а р а м а н  стоит возле плетня.

К а р а м а н. Слышите стук? Это мое сердце колотится, я жду невесту, мою невесту. Если похищение пройдет благополучно, я пойду на могилу деда и крикну: «Я тоже похитил свое счастье, как и ты!» Тихо, даже страшно. Словно в одной руке у меня рай, а в другой — ад, что же перетянет? А, все равно, лишь бы сынок быстрее появился, я буду его сам качать и петь: «Баю-баюшки баю, тебе песенку спою…» (Засыпает, похрапывает.)

Появляется  К е ч о  с ношей.

К е ч о. Караман, помоги!

К а р а м а н. А, кто ты?

К е ч о. Бог лишил тебя разума? Веселое дело, уснуть во время похищения своей невесты!

К а р а м а н. Нет, я не спал, просто не шевелился.

К е ч о. Получай свой подарок и состарься с ней. В дороге башлыка не снимай, чтоб не закричала, поцеловать успеешь и в давильне.

К а р а м а н. Я тут шапку потерял…

К е ч о. Нашел время искать шапку! Смотри головы не потеряй!

Затемнение.

Слышно ржание коней, выстрелы, лай собак.

Рассвет. В центре сцены времянка с давильней. Из нее вылезает счастливый  К а р а м а н. Собирает цветы, потом бросает букет в давильню. Появляется сначала рука с цветами, потом вылезает  И в л и т а.

К а р а м а н (отшатнувшись). Сгинь! Кто ты?

И в л и т а. Всю ночь уснуть не давал словами любви, поцелуями до дыр протер мне щеки, а сейчас не узнаешь?

К а р а м а н. Тебя я не целовал.

И в л и т а. Разве в давильне был еще кто-то?

К а р а м а н. Я Цицино целовал, о ней думал…

И в л и т а. Но ночью ты меня называл осколком солнца…

К а р а м а н. Вай-вай, обманули меня, подсунули жабу бессовестно.

И в л и т а. Если ты не меня хотел взять, зачем же прислал Кечо?

К а р а м а н. Зарежу, как курицу, нахалка!

И в л и т а. Убей! (Обнажает грудь.) Раздели надвое мое сердце, которое живет только тобой. Не бойся моих проклятий, за эту ночь я твоя раба и на том свете. Да, я любила тебя, я на все была готова, лишь бы ты хоть на час стал моим, а теперь я готова принять от тебя смерть.

К а р а м а н. Значит, сознаешься в обмане?

И в л и т а. Без тебя нет мне жизни, убивай! Но вдруг ты вместе со мной убьешь нашего ребенка?..

К а р а м а н. Какого ребенка? (Опускает кинжал.)

Г о л о с  К е ч о. Я принес тебе шапку.

И в л и т а  прячется в давильне.

К а р а м а н. Коварный друг! Опозорил на весь свет!

К е ч о. Какая пчела тебя укусила?

К а р а м а н. Убирайся, а то насажу на кинжал, как на вертел, изжарю и брошу на дороге на закуску бешеным собакам.

К е ч о. Чем со мной шутки шутить, лучше остерегитесь, сюда идет злющий Оман.

К а р а м а н. Провались к дьяволу, вероломный друг!

К е ч о. Что случилось? Уж не потерял ли ты девушку по дороге? (Заглядывает в давильню.) Доброе утро, молодушка, вылезай, свата можно не стесняться. И поцелуйте того, кто вас осчастливил на всю жизнь!

К а р а м а н. Пулю в лоб ты заслужил за это счастье.

К е ч о. А, не хочешь оплатить свата, вот и придираешься? Хоть бурку верни.

К а р а м а н. Сознайся, нарочно все подстроил?!

К е ч о. Какую девушку для друга украл, а он недоволен.

К а р а м а н. Я же просил похитить Цицино, а ты кого мне всучил?

К е ч о. А ты ее называл?

К а р а м а н. А на кого я смотрел?

К е ч о. А с кем танцевал, кому пел?

К а р а м а н. Но думал я о Цицино.

К е ч о. Я не бог, чтобы в твоей башке мысли читать, но если Ивлита тебе не по нраву, вернем ее отцу.

К а р а м а н. Готов на любой выкуп, только обменяй!

К е ч о. Если девушка нетронутая — верну.

К а р а м а н. Откуда же я ночью знал, что она не Цицино?

К е ч о. Как, и после всего ты от нее отказываешься? Хочешь, чтоб ее отец убил и тебя и моих деток осиротил?

Г о л о с  О м а н а. Окружайте, чтоб не удрали!

О м а н  врывается на сцену с обнаженным кинжалом.

О м а н. Караман Кантеладзе, тобой поругана честь моей дочери, пусть нас примирит мой кинжал!

И в л и т а  выпрыгнула из давильни и упала на колени перед отцом, заслонив Карамана.

И в л и т а. Убей меня, я виновата, Караман не хотел, я его любила, я сама попросила Кечо меня похитить…

О м а н. Зарежу, бессовестная дочь!

К е ч о (загораживает ее). Моя вина! Не думал, что вы будете так непреклонны…

О м а н. Ох, негодяй, не хотел я этому сироте отдавать мое сокровище! А ты… убью!.. (Угрожает Кечо кинжалом, подмигивая.) На весь мир меня опозорил, хотели и убийцей сделать, но я не поддался. (Ивлите.) Иди домой, длинноволосая и короткомозглая, цепью привяжу во дворе, как собаку гулящую…

И в л и т а. Неужели возьмешь согрешившую?

О м а н. И это успели? Тогда ты мне не дочь. Живая — ты мертва для меня, и на похороны не являйся, из гроба выпрыгну, прокляну ослушницу. Чтоб в моем дворе не было ни твоей ноги, ни твоего осквернителя! (Убегает.)

Ивлита плачет.

К а р а м а н. Как же быть?

К е ч о. Вначале все родители злятся, а появится у вас сыночек, дед первым прибежит.

К а р а м а н. Чтоб большего горя у меня не было, как с тестем примириться! Лучше скажи, что с этой обезьяной сделать, родившейся на мое несчастье? (Поднимает с земли плачущую Ивлиту.) Вставай, земля холодная, еще простудишься…

И в л и т а. Это ты обо мне заботишься?

К а р а м а н. Нет, о твоем поросенке.

И в л и т а. Неужели простил?

К е ч о. От души сочувствую твоему безвременному счастью!

К а р а м а н. Закрой говорильню, а то я пересчитаю твои оставшиеся зубы и уменьшу их наполовину.

К е ч о. Возгордился, похититель? Недаром у Омана ты налегал на копченую гусятину.

К а р а м а н. Прибью.

К е ч о. Неужели не понял, что лучше Ивлиты тебе не найти? Бабочка красивее пчелы, но мед и воск приносит пчела, а Ивлита славится трудолюбием. Эй, Караман, разгляди свое счастье, если сейчас не оценишь, никогда счастливым не станешь.

К а р а м а н. Себя не обманешь!

К е ч о. Иногда не вредно. Ивлита так тебя любит, что готова за тебя отдать и душу, а это — начало большого счастья…

Появляются  л ю д и.

Г о л о с а. Мамочки, какая стройная девушка, как тополь!

— Ой какая улыбка чудесная!

— А косы до земли, самые длинные в деревне!

— И не хвастает, что похищенная, смотрит на него, как на солнце!

К е ч о. Слышишь, вот какая у тебя жена. Поверь им, счастливее тебя не будет человека.

К а р а м а н. Может быть, она и правда хороша, я на нее никогда всерьез не смотрел.

К е ч о. Люди, расступитесь! Караман жену ведет!

Слышна свадебная песня. Вбегают  м у ж ч и н ы  и скрещивают сабли. Приближаются нарядные  К а р а м а н  и И в л и т а. Т е о н а  кладет под ноги Карамана тарелку, он ее разбивает.

Т е о н а. Состарьтесь вместе, и чтоб на будущий год у вас родились дети, и не двойня, а тройня!

К е ч о. Караман, куда осколки деть?

К а р а м а н. В карман себе насыпь, вместо платы за сватовство.

К е ч о. Да здравствуют жених и невеста, царь и царица! Мира вам и счастья!

Слышится свадебная песня, скрип колыбели, плач детей — гимн жизни.

З а н а в е с.

1972 г.

Авторизованный перевод Л. Исаровой. Перевод стихов Э. Дедовой.

ПРОСТРЕЛЕННЫЕ ГОДЫ (Солдат в очках…)

Моему университетскому учителю, профессору Михаилу Квеселава посвящаю.

ОТ АВТОРА

Уже тридцать с лишним лет, как закончилась война, но для всех ли она закончилась? Еще ноют военные раны, еще просыпается человек от ужаса — во сне он видел войну… А матери? Они ведь все еще ждут. Недавно умерла одинокая старуха. В руке у нее нашли крепко зажатый солдатский треугольник — последнее письмецо от сына. Война закончилась только для погибших, а для оставшихся в живых война еще продолжается, еще вспоминается она им.

Пьеса эта воспоминание о войне, она представляет собой смешение комедии с трагедией, фарса с драмой. Пусть такого жанра в драматургии не существует. Война подсказала его мне. В те дни грубый натурализм был замешан на возвышенном романтизме. Войну каждый помнит по-своему — кто больше по рассказам, кто видел и пережил все сам. Но и те, кто был на войне, каждый помнит ее по-своему. И пусть не удивляются ветераны, если в этой пьесе они не узнают свою войну, свое пережитое, если их взгляды не совпадут с взглядами автора. Когда сегодня вспоминаешь те годы, прежде всего вспоминается то, чем тебя поразила война, по контрасту с мирным временем. Это может быть большое событие, или совсем маленький эпизод, или даже просто деталь. Цена кусочка хлеба или щепотки соли была в те дни совсем иная, иными стали такие понятия, как слезы и смех, совесть и честь. То, что раньше считалось незначительным, вдруг вырастало, как под увеличительным стеклом, а огромное виделась маленьким, как в перевернутом бинокле.

Все меньше нас, тех, кто воевал. Скоро не будет нужды заботиться о ветеранах и инвалидах, их не станет, — если, конечно, не грянет новая война.

А пока в жизнь приходят новые поколения, те, что не знают войны.

Вспомните — пятьдесят миллионов человек погибло во второй мировой войне, пятьдесят миллионов…

А в моей пьесе всего-навсего десять героев. Перед вами пройдет их история. По сравнению со всеобщей историей это так же мало, как мала Земля по сравнению с бесконечной Вселенной, но недаром мать-природа наделила нас воображением.

Наша Земля мала, но все, что мы знаем о бесконечной Вселенной, мы знаем благодаря нашей маленькой Земле… Вся Вселенная отражается в глазах матери-Земли, так же как в капле росы отражаются горы и небо…

Мне бы хотелось, чтобы эта пьеса отразила, как капля росы, мир великой войны…

Вспоминайте же войну, те, кто воевал, а те, кто родился уже после ленинградской блокады, после Сталинграда, Крыма, Курской дуги — после всех этих сражений, где мы стояли насмерть, — те, кто родился после 9 мая 1945 года, пусть знают, как народ боролся за них, еще не рожденных.

Мне бы хотелось, чтобы герои пьесы заговорили от имени всех, кого еще мучают воспоминания военных лет. И от имени тех, кого уже ничто не может потревожить и кто не знает, что случилось в мире после их ухода. Чтобы зазвучали голоса тех, кто пал, заслонив собой других, живущих ныне под мирным солнцем, чтобы все они заговорили в полный голос о событиях минувшей войны. Несколько слов о художественном оформлении спектакля, как оно мне видится.

В сценах начала войны сверху должны свисать, как два колокола, две каски — одна со свастикой, другая со звездой.

Если по ним с обеих сторон ударить прикладами ружей, каски столкнутся и зазвенят. Вот таким своеобразным гонгом и стрельбой из автомата следует начинать каждую картину.

Занавес мог бы представлять собой развешанные плащ-палатки и шинели: с одной стороны наши, с другой — немецкие.

Причем если в сценах 1941—1942 годов преобладает немецкая сторона, то в последующих картинах советская сторона будет постепенно занимать все большую часть занавеса и к финалу полностью овладеет им.

Так можно наглядно показать соотношение сил двух лагерей. Так же должны противостоять друг другу и песни. В начале спектакля немецкие песни должны звучать бравурно, но постепенно они будут заглушаться советскими и в конце концов исчезнут. Декорации могут быть условными, но оружие и все воинское снаряжение должно быть подлинным.

О звуках боя. Все знают, что на войне стреляют, поэтому для передачи картины боя лучше найти другие, более значимые средства, чем выстрелы на сцене. Здесь важна не документальность, а эмоция. Не забывайте, что это — воспоминание.

В ПЬЕСЕ ДЕЙСТВУЮТ:

АНДРЕЕВ КУЗЬМА АЛЕКСАНДРОВИЧ — средних лет, степенный, рассудительный.

ЕРМОЛАЙ }

ВИКТОР } — его сыновья.

МИХАИЛ ХАЛИМОНЕНКО — интеллигентный человек 25—26 лет.

КРОШКА — низкорослый, подвижной как ртуть. Говорит с акцентом.

РОМАШКИНА МАРИЯ.

РЫБАКОВА ГАЛИНА.

ЕВГЕНИЙ — солдат.

ТАРАС — друг Виктора.

ПОЛКОВНИК.

ЕЛКИН — майор.

КРАВЦОВ — лейтенант.

АМВРОСИЙ.

РЯБОЙ.

МАТЬ.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ.

БЮХНЕР ВИЛЛИ — немецкий полковник.

БЮХНЕР РУДОЛЬФ — его брат (желательно, чтобы обоих братьев играл один актер).

КУРТ — немецкий солдат.

СОЛДАТЫ И ОФИЦЕРЫ.

Действие происходит с начала до конца Великой Отечественной войны.

ПРОЛОГ

Ни звука. Первозданная тишина. Сцена пуста. Потом в глубине ее начинает мерцать огонек, который переливается всеми цветами радуги. Постепенно разгораясь, он превращается в пламя Вечного огня над могилой Неизвестного солдата.

Поднимается ветер, слышны раскаты грома. Ярче горит пламя Вечного огня, и из него вырастает фигура Неизвестного солдата. Появляется  с е д а я  ж е н щ и н а. Лицо ее в шрамах, но это не безобразит женщину. Весь ее облик излучает милосердие и твердость. Она кладет у огня охапку цветов.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Не меня, случайно, ждете, мамаша?

М а т ь. Да я многих жду.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Я вам никого не напоминаю?

М а т ь. Лицо вроде знакомое… А вот как звать…

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Имя, стало быть, не помните.

М а т ь. Имя не припоминаю. На кого же ты похож? Да ты на многих похож.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Я тот, кто не вернулся с войны. Вы ведь меня тут ждете.

М а т ь. У меня столько с войны не вернулось. Может быть, ты сам скажешь, как тебя зовут?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Сам-то я как раз забыл. Вернее, я не забыл, у меня война отняла имя.

М а т ь. Тебе нужно что-нибудь?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Нет, мне от живых ничего не нужно. А я вот им нужен. Я им кажусь то отцом, то сыном, то братом… То мужем. А то женихом. Кто кого потерял, тот того и ищет. Все ко мне приходят. У меня потому и нет своего имени, наверное. Зато много чужих.

М а т ь. Тяжело тебе?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Мне? Вот в войну было тяжело, поспать мало пришлось. А сейчас, я так понимаю, мне выделили отдельный окоп, чтобы я выспался. Но теперь мне иногда самому не спится. Вот за огоньком присматриваю. О чем задумались, мама?

М а т ь. Вот и хорошо, зови меня мамой.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Вы мне и есть мать. О чем же думаете, мама? Все вспоминаете, как меня звали?

М а т ь. Вспоминаю, но меня война как громом оглушила, как огнем ослепила, ничего не могу вспомнить. Лицо твое мне знакомо, а вот как зовут…

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Зовут… Нас много было.

М а т ь. Всех помню. Каждый день их жизни помню, все их годы под пулями. Эти пули прошли сквозь мое сердце. Мои убитые дети…

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Ваши дети…

М а т ь. Они стоят передо мной как живые. Я и тебя помню. Только имя забыла. Ступай поспи. Я за тебя тут посижу.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Обождите, мама. Может быть, вспомните меня? Давайте вернемся в те дни, мама…

Накрывает простреленной каской Вечный огонь.

Через отверстия в каске пробиваются лучи света, тогда он набрасывает на нее шинель.

Темнота.

Пулеметная очередь. Трассирующие пули выписывают на небе: «1941 год, 22 июня».

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

На сцене  К у з ь м а. Крадучись входит  Е р м о л а й. Он босиком, туфли в руке.

К у з ь м а. Явился! Где тебя носило всю ночь?

Е р м о л а й. А ты почему не на заводе?

К у з ь м а. Ночная смена с понедельника. А сегодня воскресенье.

Е р м о л а й. Что-то ты затемно встал.

К у з ь м а. Я и не ложился. Ты вон взял привычку приходить по утрам, теперь и твой братец тоже. Ты где гулял?

Е р м о л а й. Да я поддалнемного… Ночью заблудился. У одного друга заночевал.

К у з ь м а. Посмотри-ка мне в глаза.

Е р м о л а й. Ну чего ты от меня хочешь, отец? Что тут особенного?

К у з ь м а. Учиться ты не захотел…

Е р м о л а й. Я же работаю! Учиться у меня способностей нет.

К у з ь м а. У тебя с бабами гулять да пить способности.

Е р м о л а й. А ты в моем возрасте не гулял? Водочку не пил?

К у з ь м а. В твоем возрасте я гулял под пулями на гражданской.

Е р м о л а й. Ты уж больно строгий, отец. Хочешь, чтобы я жил, как ты? Но ты уже прожил жизнь, а я только начинаю.

К у з ь м а. Моя жизнь не кончилась. Ты и твой брат теперь моя жизнь. И у меня еще много дела, как я вижу.

Е р м о л а й. Я же ничего плохого не сделал. Не убил никого, не украл.

К у з ь м а. Ты себя убиваешь. Свою жизнь крадешь. Кто ты? Юбочник. Сначала любил Катю, потом Дусю, потом появилась Ксеня. Кого ты только не любил!

Е р м о л а й. Это мое дело, кого любить, кого бросать.

К у з ь м а. Найди себе жену в конце-то концов! И будет у нас опять семья. Была бы мама твоя жива, она тоже так бы сказала.

Е р м о л а й. Глаза слипаются. Вот высплюсь, тогда посмотрим… (Уходит.)

Появляются  В и к т о р  и  Т а р а с.

В и к т о р. Отец, вот это мой лучший дружок, Тарас.

К у з ь м а. Замечательно.

Т а р а с. Мы с Витькой сегодня ночью поклялись клятвой Ганнибала — никогда не изменять нашей дружбе.

В и к т о р. И найти сестер, обязательно близнецов, и сыграть свадьбу в один день.

К у з ь м а. И вы что, всю ночь искали близнецов?

В и к т о р. Это я так сказал. Мы всю ночь сидели у геологов. Мы решили года три с геологами походить, а потом поступать на геологический.

К у з ь м а. Ну ладно, ладно. Только пошевеливайтесь, близнецов найти трудно.

В и к т о р. Мы найдем!

Слышен скрежет танков, свист пуль, гул самолетов, взрывы. Входит  Е л к и н.

Е л к и н (одеваясь на ходу). Тревога! Тревога! Началась война!

Появляется  Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. В дальнейшем он часто будет присутствовать на сцене.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. С кем?

Е л к и н. С немцами, с колбасниками. Фашисты напали на нас! Тревога! Военная тревога!

Неизвестный солдат уходит и возвращается с грудой воинского обмундирования. Затем помогает  М а т е р и  принести оружие и снаряжение.

Входят  л ю д и  в гражданском, переодеваются в военное. Подходят к Матери за оружием, касками, противогазами, плащ-палатками, ложками, инструментом. Знакомятся.

Е р м о л а й  стоит в стороне.

К у з ь м а (сыновьям). Одевайтесь! Ермолай, подходи. Ты что? Не понял — война началась?!

Е р м о л а й. Пока не могу. У меня тут… в общем, свидание с одной девушкой.

К у з ь м а. На свидание — после войны!

Е р м о л а й. А дом наш? Пустым останется? Вся семья уйдет?

К у з ь м а. Тебя-то я дома не оставлю. Пока ты будешь при мне!

Е р м о л а й. А кто я такой? Я человек маленький, без меня страна не погибнет, со мной не победит.

К у з ь м а. Вот если все так будут рассуждать, тогда мы погибли. Вспомни, как репку тянули: дед, бабка, внучка, Жучка, кошка… Тянули-тянули, не вытянули. Мышка помогла.

Е р м о л а й. Это я в первом классе уже прошел.

К у з ь м а. Плохо, значит, прошел. Теперь наденешь сапоги и заново будешь проходить.

Е р м о л а й. В этих сапогах только ноги собьешь. Тяжелые.

К у з ь м а. Привыкнешь — полегчают. Бери на номер больше — тогда зимой не замерзнешь. Вот шинель.

Е р м о л а й. Вот это да, жесткая, как жестянка.

К у з ь м а. Зато лучше ее нет, если спать на земле и на льду. (Подходит к Матери.) Моя фамилия Андреев, Кузьма Александрович. Я знаю немецкий язык. У нас по соседству немцы жили. (Выбирает оружие и дает его Тарасу. Виктору и Ермолаю.)

Е р м о л а й. Ржавая какая винтовка.

К у з ь м а. Почистим.

Ермолай косо взглянул на винтовку, связал в узел гражданскую одежду и зло отфутболил его.

М а р и я  и  Г а л и н а  надевают военную форму.

М а р и я (поет). «На закате ходит парень…»

Г а л и н а. Что ты все время поешь эту песню?

М а р и я. Привязался мотив. Хочу эту песню с собой на войну как талисман взять, чтобы пуля меня не брала.

Г а л и н а. Молодец! Амулетом запасаешься. А я положу свое платье в вещмешок, вдруг понадобится.

Обе подходят к Матери.

М а р и я (Матери). Мария Ромашкина. Собиралась пойти в артистки, а родители заставили в институт иностранных языков. А это моя однокурсница, Рыбакова Галина.

Г а л и н а. Выдайте мне снайперскую винтовку, я ворошиловский стрелок.

Т а р а с (Виктору). Сразу видно, брат, — солдатская гимнастерка не для девушек шита. Обтягивает слишком. (Ермолаю.) Тебе какая больше нравится?

Е р м о л а й. Все женщины одинаковы, я бы ни от одной не отказался.

В и к т о р. Может, предпримем разведывательный маневр?

Е р м о л а й. Не до маневров сейчас. Не до игры. И вообще женщину нужно брать с первого раза и наповал.

В и к т о р. Прошу тебя как брата, оставь свои шутки, спугнешь ведь девчонок.

Е р м о л а й. Все равно без меня у вас ничего не выйдет. Но если просишь как брата…

В и к т о р. Девочки, что вы на войне будете делать?

Г а л и н а. А вы что, мальчики?

В и к т о р. Мы… Мы что прикажут.

Г а л и н а. Вот и мы — что прикажут.

Е р м о л а й. А нам вас жалко.

М а р и я. Пожалейте себя.

В и к т о р. Девочки, а вы, случайно, не близняшки?

Г а л и н а. Это наше дело.

Т а р а с. Мы вот с другом поклялись, что женимся на близняшках.

М а р и я. Разве мы похожи на близнецов?

Е р м о л а й. Среди близнецов тоже так бывает — один получше, другой похуже.

Г а л и н а. Правда? Знаете, что я вам скажу? Катитесь-ка отсюда.

Мария угрожает Ермолаю штыком.

Е р м о л а й. Тебе бы лучше этот штык нагреть да на нем волосы завить, чтобы быть в порядке, если придется на свиданку идти.

М а р и я. Да отвяжитесь вы, в самом деле! Не то я без нагрева вас сейчас проткну.

В и к т о р  уводит б р а т а  и  Т а р а с а.

А м в р о с и й  берет у Матери ружье, крестится.

Солдаты разбирают оружие. Кое-кто напевает.

Е в г е н и й (Матери). Разрешите обратиться! Можно мне гражданскую одежду домой отослать, у меня там жена и маленький мальчонка, Сережка.

Мать кивает. Сцена пустеет, раздача оружия кончилась.

М и х а и л  сидит в углу, читает книгу и какие-то листки.

К р о ш к а  идет за лейтенантом  К р а в ц о в ы м, держа в руках пару ботинок.

К р о ш к а. Слушай, хозяин-джан, смотри сюда!

К р а в ц о в. Вот дает! Я тебе не хозяин, а командир. Обращаться надо по уставу, товарищ рядовой!

К р о ш к а. Слушай, обменяй ботинки, а?

К р а в ц о в. Что в армии дают, то солдат и носит.

К р о ш к а. Вах, хозяин-джан, прости, товарищ командир. Как мне ботинки надеть, оба на левую ногу.

К р а в ц о в. Значит, кому-то достались два правых. Найди этого товарища. (Уходит.)

К р о ш к а (ходит, выкрикивая). А кому достались два правых ботинка? Кому два правых, слушай, а? (Поет.) «Ой, балам, балам». (Подходит к Михаилу, бросается снимать с него ботинок.)

М и х а и л. Простите, что вы делаете?

К р о ш к а. Дай, это ботинок мой!

М и х а и л. Простите, как же он ваш, он же мой, он у меня на ноге.

К р о ш к а. Ты что, не видишь, у тебя оба ботинка правые?

М и х а и л. Простите, это мое личное дело. Мне сказали: «Надевай что дают». А то бы я остался босой. Но это не имеет значения. (Углубляется в чтение.)

Крошка снова хватает Михаила за ботинок.

Послушай, оставь меня в покое! Витчипись! Я тоже драться могу!

К р о ш к а. Понимаешь, мне достались два левых ботинка. Давай, слушай, обменяемся!

М и х а и л. Меняться — пожалуйста, только что на что?

К р о ш к а. Ты мне дашь правый, а я тебе левый. Понял? Нет?

Обмениваются ботинками.

М и х а и л. Вы откуда?

К р о ш к а. А ну, догадайся.

М и х а и л. Вы с Кавказа, но конкретно не знаю.

К р о ш к а. Вах как точно, в самое яблочко попал! Папа мой армянин, мама азербайджанка, сам я родился в Тбилиси, моя жена и дети тоже в Тбилиси. А Дагестан — слышал такой? Я там жил, бабушка моя лезгинка. Слышал, да? (Напевает.) «Дам-пату-дибидам-па!» Но не эта лезгинка, а который народ лезгины.

М и х а и л (смеется). Ну, ты прямо кавказский интернационал.

К р о ш к а. Выходит, так, ну. Сам я простой рыбак. Я всех люблю: армян, азербайджанцев, татар, грузин, русских, черкес… Я не люблю только плохих людей. Я тогда ругаюсь прямо на девяти языках. Меня зовут Крошка. Фамилия моя когда как: когда Маркарашвили, когда Маркар-оглы, когда Маркарян. Где я нахожусь, такая и моя фамилия. А ты кто?

М и х а и л. Я Халимоненко Михаил.

К р о ш к а. Я думал, ты грузин.

М и х а и л. Моя мама грузинка. Я учился в Тбилиси.

К р о ш к а. Вах! Ты мой земляк. Правильно, хорошая дружба всегда начинается с драки. Давай будем вместе. Ты за меня, я за тебя. Идет? (Протягивает руку, Михаил по ней хлопает.) Ты, земляк, часовщик, что ли?

М и х а и л. Нет, почему?

К р о ш к а. Почему — потому что очки носишь.

М и х а и л. Это от книг.

К р о ш к а. А вообще чем занимался?

М и х а и л. Читал древние рукописи.

К р о ш к а. А жил на что, я спрашиваю?

М и х а и л. Я доцент, филолог.

К р о ш к а. Что такое дуцент!

М и х а и л. Ну, это еще не профессор, но около этого.

К р о ш к а. А, ты дохтор. Правильно, очки, все как полагается. Врачи очень часто одевают очки, чтобы все думали, что они очень умные.

М и х а и л. Профессор — это необязательно врач. Это может быть и ученый.

К р о ш к а. Вах, какая книга толстая. Ну и терпение у тебя, кацо.

М и х а и л. Это история о том, как бог сотворил Адама и Еву.

К р о ш к а. Как же, я это знаю, покойный Седрак мне рассказывал уже. А я книги не могу читать, у меня голова своим умом полна, чужой не помещается. А тебе, земляк, будет трудно в армии, тут читатели никому не требуются. Когда лично я кончил четыре класса, мой папа сказал, как кулаком припечатал: больше учиться, йохтур, не будешь. Он сказал: когда люди много читают, у них в голове все перемешивается. Рыбаки — в армии тоже не нужны, но все равно мне будет легче пристроиться. Дома я даже в птичку камнем никогда не кинул, а тут мне выдали винтовку со штыком. Никто и не ждал, что война будет.

М и х а и л. Нет, войну ждали. Договор у нас был только, чтобы время оттянуть.

К р о ш к а. Ты образованный какой человек. Скажи, скоро война кончится?

М и х а и л. Нет. Эта война будет особая. Враг у нас очень сильный.

К р о ш к а. Сильнее нас?

М и х а и л. Нет. На нашей стороне правда! Мы сильнее. А почему тебя Крошкой зовут?

К р о ш к а. Я родился очень маленьким, меня все стали Крошкой звать и до сих пор зовут, хотя у меня уже свои крошки есть. Если кто к тебе станет приставать, скажи только: Крошечка! Если тебе моя голова понадобится — тогда пешкеш! (Уходит.)

Михаил продолжает прерванное чтение. Галина и Мария с удивлением наблюдают за ним.

Г а л и н а. Обрати внимание, он что-то записывает. Шпион, наверно. Ты его постереги, а я пойду в штаб доложу. Ножницы есть? Надо будет ему пуговицы на всякий случай срезать, чтобы не убежал. Так всегда следует поступать со шпионами, я читала. Шпион тогда держит двумя руками штаны и неспособен стрелять. Давай ножницы.

М а р и я. Сразу с ножницами к человеку неудобно. Нет. Ты беги в штаб, а я что-нибудь придумаю.

Г а л и н а  уходит.

(Подкрадывается к Михаилу.) Хенде хох!

М и х а и л (смотрит на нее с удивлением, улыбается и поднимает руки с книгой и бумагами). Вы знаете, немецкий, фрейлейн? Прекрасно.

М а р и я. А еще прекраснее, что вы знаете немецкий. Что у вас? Библия? Так… А тут? Опять Библия? Зачем на фронте бойцу Библия?

М и х а и л. Ну не все же время придется сражаться. Вот, смотрите, это немецкая Библия. Я их сравниваю… (Опускает руки.)

М а р и я. Хенде хох! Бросай оружие.

М и х а и л (поднял руки). Да вон лежит моя винтовка. У меня нет оружия.

М а р и я. Знаем мы ваше оружие. И кто его вам выдал.

М и х а и л. Вы все шутите. А со мной шутить нельзя. У меня дома невеста.

М а р и я. У такого очкастого — невеста? Терпеть не могу очкариков.

М и х а и л. Правда, дома меня ждут.

М а р и я. А где у тебя дом?

Михаил хочет опустить руки.

Хенде хох! В какой стране?

М и х а и л. Что за чушь.

Входит  К р о ш к а.

К р о ш к а. Миша-джан, пошли обедать.

Михаил берет вещмешок.

М а р и я. Стой, стрелять буду. (Крошке.) Никуда он не пойдет, а ты топай отсюда.

К р о ш к а. Вах! Почему так, слушай, барышня-джан? Вы что, ухаживали тут, а я помешал? Миша-джан, нехорошо, ты что, на фронт ухаживать пришел?

М а р и я. Рядовой, кругом марш! Это арестованный!

М и х а и л. Вот оно что…

К р о ш к а. Барышня, слушай, а я не подхожу для твоего ареста?

М а р и я. И ты тоже руки вверх! (Направляет на него винтовку.)

К р о ш к а. Миша-джан, я пока посплю, а когда война кончится, разбуди меня.

Входят майор  Е л к и н  и лейтенант  К р а в ц о в  с патефоном, за ними Г а л и н а.

М а р и я (рапортует Елкину). Товарищ майор, в расположение нашего полка пробрался диверсант…

Крошка делает ей знаки.

Возможно, группа диверсантов.

Е л к и н (Марии). Вольно, можете идти. (Кравцову.) Постройте отряд.

Кравцов читает фамилии, вызываемые становятся в ряд.

К р а в ц о в. Андреев Кузьма, Андреев Ермолай, Андреев Виктор, Ромашкина Мария, Рыбакова Галина, Халимоненко Михаил!

Е л к и н. Группа направляется в распоряжение штаба армии. Старший группы Михаил Халимоненко. Вашей группе поручается агитационная работа среди фашистских солдат и офицеров непосредственно на передовой. У вас будет передвижная радиостанция и динамик. Также «боевое оружие» с пластинками. (Кивает на патефон.) На пластинках — песни, звуки боя.

Кравцов заводит патефон. Слышны выстрелы, грохот танков и т. д.

К р о ш к а. Миша-джан, ты уходишь без меня? Вот так дружба получается!

М и х а и л. Товарищ майор, можно в нашу группу еще солдата зачислить?

Е л к и н. Как вы найдете нужным.

Крошка становится в строй.

В и к т о р. Товарищ майор, можно моему побратиму тоже в группу?

Елкин кивнул головой. Тарас вместе со всеми встает в строй. Свет гаснет. Слышна немецкая песня, которую заглушают звуки боя.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Пулеметная очередь. Трассирующие пули выводят на небе надпись: «1942 год».

На разных концах авансцены — К р а в ц о в  и  н е м е ц к и й  с о л д а т. Оба говорят в рупоры.

Н е м е ц. Эй, Иван!

К р а в ц о в. Эй, Фриц!

Н е м е ц. Переходите на сторону Германии. У вас один путь к спасению — плен!

К р а в ц о в. Это вы сдавайтесь в плен, пока не поздно!

Н е м е ц. Русский Иван! Мы бы хотели сдаться, но вы так драпаете, что нам вас не догнать! Единственная надежда на то, что на Урале или во Владивостоке мы вас наконец догоним и сдадимся! (Стреляет.)

Кравцов падает.

К р о ш к а (подбегает). Ты ранен, товарищ Кравцов?

К р а в ц о в. Пустяки. Ну, Крошка, только мы с тобой тут остались. Надо отступать. Вперед!

К р о ш к а. Куда вперед? Вперед назад?

К р а в ц о в. Сейчас отступление назад означает начало наступления. Понял? Вперед!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Видна разрушенная церковь.

На сцене  А м в р о с и й  и  Р я б о й.

Мимо церкви пробегают отступающие  с о л д а т ы. Амвросий крестится.

А м в р о с и й. Стой! Стой! К реке нет ходу, там отрезано. Мы в мешке. Всё!

Р я б о й (в рупор). Стой! Стой! Больше ни шагу. Слушайте приказ полковника. Оперативной группе штаба собраться перед церковью! Взвод разведки собирается за церковью! Остальные — в подвал! Живо!

Входят  К у з ь м а  и  Е р м о л а й.

К у з ь м а (он лейтенант). Сейчас наведут порядок. Устал, сынок?

Е р м о л а й. Порядок. То в грязи валяйся, то в дерьме, то ползи, то носом землю паши.

К у з ь м а. А ты землю-то целуй: до свиданья, землица, прости, скоро вернусь!

Е р м о л а й. Это все пустые слова.

К у з ь м а. Ничего, сынок, не бойся!

Е р м о л а й. Даже земля и то бомб боится. Приложи ухо — дрожит.

К у з ь м а. А бояться на фронте не стыдно. Нельзя только поддаваться страху.

Е р м о л а й. Будь она проклята, война!

К у з ь м а. Вот это и есть пустые слова. Руганью войну не одолеешь. Оружие не волоки по земле. А когда ты Витьку видел?

Е р м о л а й. Вчера. У них с Тарасом были противотанковые гранаты. Танков собралось! Один над моим окопом прошел. Подымить не осталось?

К у з ь м а. На одну закрутку. (Сворачивает «козью ножку».) Кури, оставишь.

Входит  К р о ш к а.

К р о ш к а. Вах! Вы уже здесь.

К у з ь м а. Виктора Андреева не видел?

К р о ш к а. Один мудрый человек, звали его Седрак, говорил: если хочешь, чтобы на войне смерть тебя пожалела, отдавай ей честь согнувшись. Сегодня я ничего, кроме земли, не видел. Три километра по-пластунски. Оставь закурить.

Е р м о л а й. Это у нас на двоих.

К р о ш к а. Слушай, можно я рядом сяду? Твой дым мне достанется.

Входит  М и х а и л. Он в чине капитана. В руках у него картина.

М и х а и л. Крошка, ты жив?

К р о ш к а. Теперь я каждый раз буду воскресать, как Христос. Моя шинель убита, а я без единой царапинки. Слушай, земляк, это что за икона?

М и х а и л. Это не икона, а картина одного знаменитого итальянца, подлинник. Она для меня дороже жизни.

К р о ш к а. Нет, я бы этой картине назначил другую цену: один сухарь! У меня пупок к спине прилип. Пойду, может, хотя бы воды найду. (Уходит с котелком.)

А м в р о с и й (Михаилу). Говорят, у вас Библия есть?

М и х а и л. Пропала.

А м в р о с и й. Очень печально.

Входит  В и к т о р. Отец и брат бросаются к нему.

К у з ь м а. Живой?! Живой, сынок!

В и к т о р. Лучше бы мне не жить.

Е р м о л а й. Тарас погиб?

В и к т о р. Смотрю, на меня идет танк со свастикой, а к башне привязан Тарас… Но я уже бросил гранату. А если бы не бросил, танк всех нас бы раздавил… Ночью в бою мы с Тарасом потерялись… Они его привязали раненого к танку… (Плачет.)

Е р м о л а й. Успокойся, Виктор, война… (Вдруг хватает флягу и с жадностью пьет.)

В и к т о р. Ермолай, ты что пьешь?

Е р м о л а й. Трофейный шнапс — для храбрости!

К у з ь м а. А ну, дай сюда! Нам пьяные не нужны. Пьяный и в своего может по ошибке попасть.

Е р м о л а й. На этот ад лучше трезвому не смотреть!

Входят  К р а в ц о в, М а р и я  и  Г а л и н а  с патефоном.

К р а в ц о в. Товарищ капитан, давайте бросим эту чепухню, этот патефон. Кого может испугать грохот танков на пластинках, если самих танков нет! Пластинками воюем. Когда же начнем воевать по-настоящему?

М а р и я. Надоело! Девять месяцев заманиваю немцев переходить к нам, ни один не перешел.

М и х а и л. Когда-нибудь начнут переходить.

Е р м о л а й. Когда-нибудь начнут, а пока что церковь — отличный ориентир, надо рассредоточиться. Пойдем, Маша, отсюда. За оврагом я знаю земляночку.

М а р и я. А мне отдельная землянка не к спеху. Вот ты боишься, ты и шпарь отсюда.

Е р м о л а й. Пойдем, кому говорю, у меня немецкий шнапс есть.

М а р и я. Закуски нет.

Е р м о л а й. Понадобится — будет и закуска. В крайнем случае лизнем патрон, рукавом закусим, поцелуемся. (Тянется к ней.)

М а р и я. Отстань, у меня чума и холера.

Е р м о л а й. На тот свет пойдешь, так ни разу и не поцелуешься?

М а р и я. Я не для того на войне. Отвяжись!

Е р м о л а й. Небось офицер позвал — пошла бы.

М а р и я. Я ни с кем не ходила и не пойду.

А м в р о с и й. Эй, товарищ, оставь девушку в покое!

М а р и я. Спасибо, я сама за себя заступлюсь.

М и х а и л. Вот видите? Женщину не поймешь. Ее защитишь, она же на тебя и фыркнет.

М а р и я. Вы пока меня еще ни разу не защищали.

М и х а и л. А вы мне разрешаете вас защищать?

М а р и я. Разрешаю.

М и х а и л. Отныне буду знать, Мария.

М а р и я. Защитников у меня пруд пруди — все, кроме вас. Я понимаю, вы не забыли тот случай, когда я вас арестовала…

М и х а и л. Не забыл. Как вспомню, так улыбнусь. Вы очень тогда мне понравились.

Е р м о л а й. Сейчас жребий будем кидать.

М и х а и л. Какой жребий?

Е р м о л а й. Насчет нее. (Кивает на Марию.)

М и х а и л. Не говорите ерунды!

Е р м о л а й. Конечно, капитан может отобрать.

М и х а и л. Ермолай, помните, мы окружены. Нам сейчас не до этого. Успокойтесь.

Ермолай зло взглянул на Михаила и отошел к Галине.

Е р м о л а й (Галине). Как дела, снайпер ты наш? Сколько офицеров ухлопала?

Г а л и н а. А ты ходи за мной и считай, если тебе интересно.

Е р м о л а й. Хорошо. Пойдем погуляем.

Г а л и н а. Куда?

Е р м о л а й. Вот туда, за овраг. Да ты не бойся, сейчас надсмотрщикам не до нас.

Г а л и н а. А я сама себе надсмотрщик. Уходи.

Е р м о л а й. Я же знаю, что нравлюсь тебе. Зря только себя мучаешь. У меня есть шинель, у тебя — плащ-палатка.

Г а л и н а. Господи, как надоел. Вали отсюда.

Е р м о л а й. Да я же добра тебе хочу. Беременных женщин отсылают в тыл.

Г а л и н а. Виктор, отошли-ка отсюда своего брата, пока он еще завещания не написал. Он ведь не знает, что ты меня любишь, правда?

В и к т о р. Я?

Г а л и н а. Теперь мы уже можем всем сказать. Хватит скрываться. А то вон твой брат думает, что я его люблю, а я всегда любила только одного тебя.

Е р м о л а й. Вот артистка!

Г а л и н а. Мы с Витей с первой встречи полюбили друг друга и поклялись в день победы пожениться. Или ты уже забыл, Витенька? Или другую полюбил?

В и к т о р. Я? Нет, что ты.

Г а л и н а. Или ты думаешь, что день победы далеко? Смотри, Витенька!

В и к т о р. Что ты, Галя! Что ты!

Г а л и н а. Всех приглашаем в день победы на нашу свадьбу. А сейчас уходите оба.

Е р м о л а й. Все меня уму-разуму учат!.. А ты погоди, очки, я еще поговорю с тобой. Еще неизвестно, кто выиграет. (Уходит.)

М и х а и л (Неизвестному солдату). Вы кто? Вы уже несколько дней с нами.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т (показав тельняшку). Разве не видно?

М и х а и л. Как вы оказались здесь?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Мой корабль пошел ко дну, я морская пехота. Вооружение — пулемет трофейный без патронов — раз, граната — два.

М и х а и л. Фамилия?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Документов при мне не оказалось, фамилию забыл по причине контузии. Зовут меня где как: где Лев Морской, где Непробиваемый, Полундра, Отчаянный. Кончится война, фамилия найдется.

Входит  К р о ш к а  с ящиком, осторожно ставит его на землю, грозит ему пальцем. Прикладывает ухо к земле.

К р о ш к а. Танки идут. Передавят нас как мышей.

М и х а и л. Воду достал?

К р о ш к а (качает головой). Йохтур. (Опрокидывает котелок и фляжку.) Па-пу! Кошки умывались, всю воду вылили. К реке не пройти.

М и х а и л. Зачем мины принес? Все равно минометов нет, на кой черт целый ящик мин?

К р о ш к а. Миша-джан, если в люльку положить мины, люлька будет называться — ящик мин. И наоборот.

М и х а и л. Продукты, что ли?

К р о ш к а. Две недели окружения, какие могут быть продукты!

Михаил тянется к ящику.

(Отстраняет его руку.) Нельзя, разбудишь.

М и х а и л. Мину разбужу? Бомбу, что ли?

К р о ш к а. Погоди, разбудишь — будет тебе взрыв.

Плачет ребенок.

М и х а и л. Ребенок! Как он здесь оказался?

К р о ш к а. Это ангелы авиабомбу в полете подменили, наверное. Так. Ищу воду. Колодец пустой. У колодца женщина и вот он. Мать убита. Только я его взял на руки, он сразу уснул, а то кричал как заведенный.

Е в г е н и й  выходит из укрытия.

Е в г е н и й. Тут не знаешь, повезло ему или нет.

А м в р о с и й. Господи, если ты нас наказываешь за грехи, пожалей хоть безвинную душу, спаси его, сохрани! Пусть в него не стреляют!

К р о ш к а. Вот дурак я! Теперь он у меня на руках помрет от голода, я буду виноват. Воды даже нет. А тем более молока.

А м в р о с и й. Господи, дай нам выбраться из мешка, мы его кому-нибудь отдадим на воспитание. Ручками он как! Эх ты, грудь все ищешь.

Младенец плачет.

В и к т о р. Дайте ему патрон в ручки, пусть поиграет.

Г а л и н а. Нет, Витенька, ребенок может в рот взять патрон.

К у з ь м а. Надо ему дать палец пососать, он подумает, что это соска, и замолчит.

К р о ш к а (вытер руку о полу шинели и сунул руку в ящик). Ох ты, как сосет. Я не знал, что у меня такие пальцы вкусные, сам бы обсосал. Товарищ капитан, научи меня ругаться на немецком языке, я благословлю Гитлера через твою дудку. Вот этой рукой, которую младенец сосет, я бы хотел задушить Гитлера!

К у з ь м а. Надо назвать ребенка.

К р о ш к а. Я знал одного мальчика, его назвали Эпоха. Теперь он вырос и судьбу проклинает.

М и х а и л. Назовем его Юрий. В соседней роте парень один семь танков подорвал, а когда без руки остался, лег со связкой гранат под танк. Он нас выручил, а сам погиб. Пусть будет еще один Юрий.

Мария роется в вещмешке. Входит  Е р м о л а й.

Е р м о л а й (тихо, отцу). Отец, я нашел в подвале корзинку лука. Куда спрятать?

К у з ь м а. Поровну на всех, имей в виду!

Е р м о л а й (громко). Я лук нашел!

Солдаты окружают Ермолая с криками «ура».

К у з ь м а. Стойте! Каждому по одной луковице! Почему взял две? Тебе две, а ему ни одной? Маша, подойди!

Мария роется в вещмешке.

К р о ш к а. Кузьма Александрович, один боец без пайка остался. (Показывает на ящик.)

К у з ь м а. Этому бойцу я советую пока воздержаться от лукового пайка, а когда хлебный будет, — он получит двойной.

К р о ш к а. Ты слышал, герой? Мой палец тебе, а луковка мне. А потом, когда дядя Кузьма выдаст нам двойную порцию хлеба, тебе будет хлеб, а мне будет твой палец. Идет? (Ест лук.) Вах, такого горького лука я еще в жизни не ел. Прямо черные звезды из глаз сыплются.

Мария, найдя что-то в вещмешке, подает Крошке.

Сахар? Ах ты, умница Маша, будь благословенна! (Сует сахар в ящик.) Ну вот, соси. Только не все сразу, эй! Оставь на потом.

Входит  п о л к о в н и к.

П о л к о в н и к. Все пути отрезаны.

Входит  Е л к и н.

Е л к и н. Товарищ полковник, мы получили вот это по рации… С тех пор рация молчит. (Отдает листок полковнику.)

П о л к о в н и к (читает). Это — приказ. Пожалуй, сейчас разумнее всего так и сделать. Товарищи! Я принял командование над остатками батальона и работниками штаба армии две недели назад. Нас было до трехсот человек. Сегодня нас около тридцати. Враг окружил нас и почти не стреляет. Вероятно, получен приказ взять нас живыми. В плену нас ждут пытки, коммунистов и политработников расстреляют. Мы получили приказ о самоликвидации.

К р о ш к а (Михаилу). Какая-то самоликвидация, это что?

М и х а и л. Последняя пуля для себя.

К р о ш к а. Самоубийство, что ли?

П о л к о в н и к. Нет, не то, товарищ боец. Самоликвидация проводится в исключительных условиях, когда враг пытается взять тебя живым и использовать. Самоликвидацией мы лишаем себя возможности измены под пытками. Я солдат и должен подчиняться приказам. Но я еще и командир, я должен требовать выполнения приказа от подчиненных, и безо всякого колебания. Другой жертвы Родина от нас не примет.

Е в г е н и й. Товарищ полковник, мне кажется, там есть тропинка… Разрешите проверить?

П о л к о в н и к. Идите.

М и х а и л. Иди, Женя.

Е в г е н и й  уходит.

П о л к о в н и к. Андреев Кузьма, проследить за ним. Если будет попытка перехода на сторону врага, стреляйте без предупреждения.

К у з ь м а  уходит.

В и к т о р. Как тихо!

Е р м о л а й. Так тихо, что просто жуть берет. Загнали нас в клетку и не стреляют. Стреляйте! Давайте хоть мы будем стрелять!

Слышны два орудийных выстрела. Все смотрят в одном направлении.

В и к т о р. Все. Женя убит.

К у з ь м а (входит). Прямое попадание… (Показывает, что оторвана голова.)

Звук самолета.

Г о л о с. Эй, Иван! Поймите, вы проиграли войну! Сдавайтесь! Для вас осталась одна дорога — в плен! Из окружения никто живым не выйдет! Не бойтесь плена, плен — это жизнь, а смерть — это пустота! Эй, Иван!

Летят листовки.

Эти листовки будут вам пропуском. Приходите с пропуском! До скорого свидания! А теперь слушайте вашу любимую русскую песню «Метелица»!

Ермолай украдкой прячет листовку в карман.

П о л к о в н и к. Видите, враг заинтересован взять нас живыми. Врагу нужны наши секреты. Самоликвидация неизбежна. Однако в первую очередь следует уничтожить документы и личные бумаги. Также подлежат сожжению и неотправленные письма. Найдя наши трупы, враг не сможет догадаться, кто мы…

М а р и я (поет, стараясь перекричать «Метелицу»). «На закате ходит парень…»

П о л к о в н и к. Спокойно! Петь не время. Выверните карманы, чтобы ни у кого не осталось ни клочка бумаги.

Все вывернули карманы. Никто не может решиться уничтожить письма. Начинают перечитывать их.

К р о ш к а. Капитан, ты заснул? О чем думаешь? А я думаю, что три раза меня фрицевские бомбы хоронили в окопе, три раза я самовыкапывался. А теперь я сам самоликвидируюсь. Интересно, да? Все сам. (Смеется.)

Ермолай выворачивает карманы, роняет листовку. Виктор подхватывает ее. Е р м о л а й  уходит.

К у з ь м а. Товарищ полковник, можно мне партбилет не сжигать? Если враг меня обыщет, пусть видит, что я был коммунистом. Это же не военный документ.

П о л к о в н и к. Мы все тут, независимо от того, есть ли у нас партбилет, умираем коммунистами. Но афишировать это перед врагом не следует. Они не должны радоваться, что коммунист погиб.

П е р в ы й  с о л д а т. У меня, наверное, недавно ребенок родился, а я умираю, так и не узнав ничего. Письмо так и не послал. (Читает девушкам.) «Дорогая Светлана! Срочно сообщи, кто у нас — мальчик или девочка. Может быть, двойня? Если мальчик, назови его в честь меня, на войне всякое может быть. Если девочка — назови ее Зоя! Это имя героической девушки. Оказывается, по-гречески Зоя значит «жизнь». Пусть она будет моей жизнью. Твой Андрей. Целую».

М и х а и л. Почитай еще.

В т о р о й  с о л д а т. Меня девушка провожала на фронт, но не поцеловала. Теперь тысячу поцелуев шлет мне в каждом письме, поцелуи эти сжигать приходится. Кому они вредят?.. Кто их сможет использовать?

М и х а и л. Маша, а у тебя нет писем? Почитай мне, Машенька, а?

М а р и я. Мои родные все в блокадном Ленинграде. А ты мне ни одного письма не написал, ты даже не разговаривал со мной. (Достала из вещмешка туфли, платье, зеркало.)

Г а л и н а. «Дорогая мама! Я дала присягу под знаменем, что буду защищать родину до последней капли крови». Почему это письмо надо сжигать, я не понимаю. «Мамочка, помнишь, как ты будила меня по утрам? Здесь мне некогда спать… И ничего со мной не сделалось. Значит, и пуля мне не страшна. Не бойся, мамочка! Не спать очень легко. Я снайпер и иногда сплю, привязавшись к дереву. Твоя Галя тебя не осрамит». Это тоже я должна сжечь? Зачем?

П о л к о в н и к. Вы затягиваете самоликвидацию. Прекратить чтение писем!

К р а в ц о в. А вот мамино письмо.

Входит  М а т ь.

М а т ь. «Сынок. Береги себя, не спи на сырой земле, держи ноги в тепле. С тех пор как ты ушел, я постель даже не разбираю, сплю на холодном полу не раздеваясь. Мне кажется, что тебе так теплее. И хлеб я делю на девять частей, восемь посылаю тебе, то есть на фронт. Я знаю, мой кусочек не дойдет до тебя, но кто-нибудь пришлет тебе тоже. Ну, сынок, может, пожалеет тебя война. У нас в деревне остались одни старики. Если с тобой что случится, я сразу узнаю… и умру».

К р а в ц о в. Нет, пока я живой, я это письмо не сожгу. Хотите, сжигайте меня с ним вместе.

П о л к о в н и к. Ладно, мы и в три дня не покончим с письмами. Пусть письма без конвертов остаются. Смирно! От имени Родины объявляю вам всем благодарность за героическую борьбу!

Поблизости разорвался снаряд.

М и х а и л. Товарищ полковник, осторожно!

П о л к о в н и к (махнул рукой, странно засмеялся и спокойно продолжает). Именем Родины объявляю вам благодарность за героическую борьбу. Слушайте мой последний приказ! Всем приготовиться к совместной ликвидации. (Становится на каменную глыбу, как на пьедестал, снимает фуражку.)

К р о ш к а. Миша-джан, почему я не схожу с ума? Мне же себя убивать придется. А я не могу. Но я убью. Я — не я. А ты?

М и х а и л. Я тоже.

Е р м о л а й (Галине). Скоро на том свете меня поцелуешь.

Галина становится рядом с Виктором.

К р о ш к а. Как мне захотелось к бабушке в аул, помыть ноги в ручье! Странно, да?

М и х а и л (тихо). Пусть ребенок заплачет, Крошка!

К р о ш к а. А если он расстреляет его, как же я с таким грехом пойду на тот свет?

М и х а и л. Он здесь единственный, кого не расстреляют. Скорей!

Крошка отнимает у ребенка палец.

Ребенок плачет.

П о л к о в н и к. Кто еще там дурочку валяет, понимаешь?

К р о ш к а. Товарищ полковник, тот, кто плачет, еще не знает, что такое дурочку валять. Он умеет только грудь сосать.

П о л к о в н и к. Откуда здесь ребенок?

К р о ш к а. Нашли рядом с мертвой матерью. Что, надо было бросить?

П о л к о в н и к. Успокойте его, успокойте, я приказываю! Эй ты, кавказец, успокой!

К р о ш к а. А ну, молокосос, приказываю перестань! Чего ты плачешь, тебе же не надо самоликвидироваться! Ты что, не слышал приказа полковника? Не понимает он, товарищ полковник! Он даже маршала не поймет.

М и х а и л. Он сам себе главнокомандующий. Чихать он хотел на войну. Это же наше будущее…

П о л к о в н и к. Ромашкина, возьмите ребенка.

Мария берет ребенка. Плач утихает.

К р о ш к а. Вот, кацо, рядом с титькой он замолк. Вах, какой понятливый мужик, наверняка вырастет мудрецом, если ему дадут вырасти. Товарищ полковник, как ребенок будет самоликвидироваться?

Ребенок плачет.

Он оружие в руках не удержит.

П о л к о в н и к. Ну что вы, кто это сказал, что он будет самоликвидироваться?

К р о ш к а. А я его не смогу ликвидировать.

М и х а и л. Кузьма Александрович, а вы сможете его застрелить?

К у з ь м а. Да что вы. Нет, нет.

А м в р о с и й. Я тоже не смогу.

Все отказываются.

М и х а и л. Крошка, смейся! Смейся сейчас же!

Крошка нервно смеется. За ним начинают смеяться другие солдаты.

П о л к о в н и к. Что за смех? Забыли о самоликвидации. За измену буду лично расстреливать.

М и х а и л. Товарищ полковник, как же мы оставим ребенка одного. Это ведь убийство.

П о л к о в н и к. Пусть ребенок вас не заботит. Нашли чем отговариваться! Приготовить оружие! Спокойно. (Вынул револьвер.)

Все приготовили оружие. Люди безвольно подчиняются неизбежности. Молчание.

Майор.

Елкин выходит вперед.

Выполнение приказа до конца поручаю тебе, как заместителю! Так. Чтобы никто не сомневался, я начинаю самоликвидацию первым, потом за мной по очереди последуют ближайшие по чину.

К р о ш к а (берет у Марии ребенка). Вечно мне не везет, всегда я в хвосте оказываюсь, да, парень?

П о л к о в н и к. Значит, так, товарищи! Именем Родины… За Родину! За Сталина! (Приложил пистолет к виску, выстрелил. Упал.)

Прозвучало еще несколько выстрелов.

Ребенок закатился плачем. Все с оружием на изготовку смотрят на Елкина. У Елкина в руке огромный старого образца маузер.

М и х а и л (Крошке). Успокой ребенка. А теперь, Крошка, давай посмеемся, какой у майора страшный маузер, гляди! Смейся! Ха-ха-ха. (Громко смеется.)

Крошка нервно засмеялся. Некоторые солдаты тоже робко посмеиваются.

Е л к и н. С ума посходили? Отставить смех!

М и х а и л. Крошка говорит: где товарищ майор достал такую пушку? Такая пушка может разорваться при выстреле, руку повредить… Ствол ржавый, заражение крови начнется…

К р о ш к а. Ствол почистить — я шомпол одолжу. Сейчас…

Е л к и н. Правда что с ума посходили.

К р о ш к а. Заражение крови будет, самоликвидация сорвется.

Все начинают хохотать. Елкин вместе со всеми, стихает.

Е л к и н. Что же делать? Таков приказ. Мы — люди военные.

М и х а и л. Мне кажется, помирать — так в наступлении.

Г о л о с а. Верно.

— Верно!

А м в р о с и й. Самоубийство и в божественных книгах осуждается. Если тебе дана вещь на хранение, ты не имеешь права ее выбросить. Бог дал нам жизнь, бог и возьмет.

Е л к и н. Все равно нам отсюда живыми не уйти.

К р а в ц о в. А вдруг уйдем?!

К р о ш к а. Давайте жить, пока можно.

К у з ь м а. Пусть нас убьют, но не победят.

В и к т о р. Лучше их пуля, чем своя.

К у з ь м а. Не только жизнь должна быть со смыслом, но и смерть. Я за смерть в бою.

М и х а и л. Сдаться в плен — это измена, но и убить себя — тоже измена.

Е л к и н. Капитан, что бы вам раньше выступить, люди же погибли!

М и х а и л. Я бы полковника не уговорил, и никто бы не уговорил. А приказ мы не нарушим, только истолкуем его по-другому. Если мы оставшимися патронами убьем хотя бы по одному фашисту, да они на нас истратят сколько пуль! Вот и польза. Для нашей же Родины.

Плачет ребенок.

М а р и я. И маленького надо вынести отсюда.

Е л к и н. Что будем делать? Ставлю вопрос перед всеми. Для атаки сил нет.

М а р и я. Я пойду первая, вы за мной. Меня убьют, вы живы останетесь.

В и к т о р. Что же, мужчин, что ли, нету — она пойдет? Мы пойдем.

М и х а и л. Если выйдет из окружения хотя бы один человек, мы уже победим. Ночью пойдем.

Темнеет.

К р а в ц о в. У нас есть оружие, есть танки, есть войска и крики «Ура!» (Показывает на патефон.) Этот звук мы пустим как основную ударную силу, а сами прорвемся в другом месте.

М и х а и л. Кто будет с патефоном?

К р а в ц о в. Я уже привык с ним обращаться. Мне в подмогу еще одного. Потом и мы пробьемся.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Я с тобой.

Е л к и н. Кто такой?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Что, не доверяете?

Е л к и н. Нет, фамилию твою. Для рапорта.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Вот прорвемся, тогда и сообщу.

М и х а и л. Приготовились! (Кравцову.) Ложную контратаку начинайте у мельницы. Мы будем переправляться через реку.

П е р в ы й  с о л д а т. Я плавать не могу.

К у з ь м а. Поможем.

В и к т о р. Возьми доску, будешь держаться за нее.

В т о р о й  с о л д а т. Я тоже не умею плавать.

М и х а и л. Будешь рядом со мной. (Подает ему картину.) Держись за нее крепко. На той стороне вернешь. Снимайте с себя все и связывайте в узлы. На берегу у нас будет мало времени. Раздевайтесь, кому сказано! Крошка, ребенок возлагается на тебя.

К р о ш к а (наклоняется над малышом). Ты возлагаешься на меня! (Взваливает ящик на плечо.)

Д е в у ш к и. Не смотрите!

С о л д а т ы. Да не до того сейчас! Не стесняйтесь!

М а р и я. Ну, Крошка!

К р о ш к а (отворачивается). Чтоб мне ослепнуть, я ни о чем не думал! Я брат вам, сестренки. Чтоб рука отсохла у того, кто в вас прицелится.

М и х а и л. Товарищ майор, подразделение готово к атаке, к самоотверженности и самопожертвованию!

Е л к и н. Ну, братцы! За великую Родину, за Родину, вперед!

Кравцов пускает патефон. Ухают орудия, стрекочут пулеметы. Плачет ребенок.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Каменоломни.

М и х а и л. Сюда, сюда, здесь пещера!

Входят усталые  о ф и ц е р ы  и  с о л д а т ы. Плачут, смеются.

П е р в ы й  с о л д а т (отдал Михаилу картину). Ну спасибо, ну не ожидал.

Е л к и н. Спасибо тебе, вот что! За твой светлый ум спасибо. Дарю! (Отдает ему свой странный маузер.)

М и х а и л. Тогда махнемся. (Отдает ему свой браунинг.) Ну и пушка у тебя! Действительно, от нее только заражение крови получишь.

Е л к и н. А где тот… Крошка, что ли?

К у з ь м а. Он с моими ребятами пропал куда-то. Оба моих сына, оба моих сына…

Е л к и н. Скольких не хватает?

К у з ь м а. Посчитаем: мои двое ребят, две девушки и пятый — Крошка. И шестой — ребенок.

М и х а и л. Считай еще двоих — Кравцов и моряк без фамилии. Успокойся, Кузьма Александрович, ведь все не могли погибнуть!

Входит  К р а в ц о в.

Молодчина, лейтенант!

К р а в ц о в. Спаслись, товарищ капитан! Ну, мы фрицам запудрили мозги, они друг в друга стали стрелять, думали, им в тыл враги переодетые пробрались!

Е л к и н. А моряк? Где моряк?

К р а в ц о в. Он три раза меня прикрывал, он патефон взял на себя. Он у реки окопался, меня пустил вперед. Я переплыл, когда патефон уже не играл. Он мне жизнь спас, а сам…

Грохот танка.

Е л к и н (смотрит в бинокль). Со свастикой. У кого гранаты?

А м в р о с и й. Как раз противотанковая. Одна.

М и х а и л. И у меня одна. Дай сюда. (Берет у Амвросия гранату, намеревается бежать.)

Е л к и н. Эй, очкарик, давай мне!

Михаил не дает.

Лучше бы я. Слушай, пропусти его вперед и бей сзади, а так ты и с двумя гранатами ничего не сделаешь. Остальным приготовиться к рукопашному бою.

М и х а и л  уходит, возвращается.

М и х а и л. Вывесил тряпку белую. Сдается, что ли?

Вбегает  м о р я к.

К р а в ц о в. Ну, ты даешь,браток!

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Еще не отлита та пуля, которая меня возьмет. (Отдает патефон, рупор, автомат.) Нот вам ваше войско, вот вам трофеи. Ну пока!

М и х а и л. Стой, куда ты?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Постараюсь пробиться к морю. Там, в танке, ихний танкист, я хотел его живым доставить, да он оказал сопротивление. Танк оставляю вам, бензин весь кончился.

Е л к и н. Так. Как фамилия?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. А я забыл.

Е л к и н. А как к награде тебя представлять прикажешь?

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Ордена как-нибудь в другой раз. Вы мне поверили, вот это мне орден. Спасибо!

К р а в ц о в. Спасибо, браток. Ты всех нас спас.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Ничего, меня тоже спасали. И еще спасут. На войне всегда так. Ну, встретимся в побежденном Берлине. (Убегает.)

П е р в ы й  с о л д а т. По соседству саперы стоят, дали сухарей. Капитан, делите.

К у з ь м а. Почему мне три пайки?

М и х а и л. Одну тебе, две ребятам. Они вернутся-то голодные.

Г о л о с  К р о ш к и. Эй, кто тут есть, помогите!

В и к т о р  и  К р о ш к а  вносят завернутого в плащ-палатку человека.

К р о ш к а. Ух ты, шайтан! Чуть спина не отнялась!

К у з ь м а. Сынок! Крошка! А где Ермолай?

В и к т о р. Он отстал, сколько мы его ни искали, не нашли. Зато наткнулись в овраге на землянку, взяли офицера. Он спал как младенчик. Видно, пьяный был. (Освобождает пленного. Кидает ему узелок с одеждой.)

К р о ш к а. Айн, цвай, драй! Надевай!

Пленный одевается. Это немецкий  о ф и ц е р. У него на френче рыцарский крест. Кузьма дает Виктору сухарь.

В и к т о р (тянется за вторым). Давай и тот сразу. Одного мне мало.

К у з ь м а. Я бы дал, это Ермолая пайка. (Прячет сухарь.)

М и х а и л (Крошке). Где ребенок?

К р о ш к а. Я его пристроил у одной хорошей бабуси. Он уже от моего пальца стал отказываться, все старался укусить беззубым-то ртом. Понял, что молока нет.

М и х а и л. Крошка, ты ранен?

К р о ш к а. Немного… Пуля мне прививку от смерти сделала, тут и тут, ухо теперь дырявое, я, как барышня, могу сережки носить.

М и х а и л. На, кровь вытри. (Начинает обыскивать пленного.)

К р о ш к а. Это я так, для фасона ранился, чтобы дома было что показать. Слушай, это не военная тайна, кого мы приволокли, а? Памятью моего дедушки заклинаю, скажи!

М и х а и л (читает документ). Полковник Вилли Бюхнер.

К р о ш к а. А вот в письме что, ну-ка, почитай!

М и х а и л. «Дорогой Вилли! Твой брат Рудольф присылает домой чуть ли не каждый день посылки и фотографии. Ты что, хуже Рудольфа? Если не можешь посылку, пришли хотя бы фотографии, как ты убиваешь русских…»

К р о ш к а (к Вилли). Ах ты гад! Ты не только русских убивал. (Бормочет ругательство.)

В и л л и. Прошу не оскорблять пленный. Я знаю русский языка.

М и х а и л. Битте! (Приглашает немца сесть.)

В и л л и. Не трудитесь говорить немецкий язык. Ми не любит, когда не немец говорит немецки. Неправильно так.

М и х а и л. Хорошо, мне безразлично, на каком языке говорить.

В и л л и. А я вообще не желал с вами говорит. Я знаю ошень много, но беседовать не хотел. Это мое дело, беседовал з вами или нет.

М и х а и л. Но побеседовать придется.

В и л л и. Честь мундир немецкий офицер! Высокий… Высший… верхний знак человеческого достоинство — это есть верность. Верность з присяга. Беседовал з вами не будет.

М и х а и л. А кому присяга?

В и л л и. Присяга Адольф Гитлер и рейх!

М и х а и л. А если бы вы присягнули сатане?

В и л л и. Адольф Гитлер есть бог!

К р о ш к а. Давай сюда своего бога, я ему рога-то обломаю. А я не справлюсь — другие справятся.

В и л л и. Да, я зналь, что ви все равно расстреляйть мне. Брат Рудольф вам будет отомстить в пропорции сто на одному. Ви сопротивляйт нет как. Вы не имейт оружие против наши танк…

Загрохотало, заухало. Вилли инстинктивно пригибается к земле, потом выпрямляется, спохватившись.

К р о ш к а. Вах, что такое, кацо? Какие-то огненные хвосты так: тю-у, тю-у?!

Е л к и н. Это наш новый гвардейский миномет «Катюша».

В и л л и. Ви сопротивлять нет как. Брат Рудольф вам будет отомстить за я… за мной в пропорции тысяча на одному. Брат Рудольф применяйт нових оружие, на тысячу раз сильнее бомба.

К р а в ц о в. Когда только ваш Адольф подавится.

В и л л и. Подавится — что есть такое?

К р о ш к а. Подавится — это возвысится. Лучше станет.

В и л л и. Наш фюрер — она уже подавился.

В и к т о р. Хватит с ним тут шутки шутить. К стенке его!

К у з ь м а. Стой, парень! Мы не фашисты. Он пленный ведь. Поживет в плену, разберется сам, где правда. Ему мозги запудрили.

В и л л и. Я нет разбирайт, где правда! Когда Гитлер будет вам править, ви будет раби и будет кричал: «Она гениальный человек Адольф!» Ви перед его портрет будет… как это… бить… как эта пословица? Да, бить баклуши перед нему будет! Теперь расстреляйт мене, и я подавиться вместе з майн фюрер!

Е л к и н. Уведите пленного, лейтенант Кравцов, вы несете ответственность за его жизнь.

В и л л и (уходя). Дайт мне оружие! Я хотеть покончил себя! Я з вами беседовать! Дайте мне бросать себя вниз!

Крошка связывает его.

М и х а и л. Суньте его подальше в пещеру.

В и л л и. Айн момент! Протест Красный Крест! Это есть садизм! Я обязан покончил у себя.

К р о ш к а  и  К р а в ц о в  уводят пленного. К р о ш к а  возвращается. Поет.

М и х а и л. Что-то ты голос потерял, Крошка.

К р о ш к а. У меня как будто петушиная кость в горле застряла. Это я сухарем подавился. Вот до войны у меня был голос, все говорили: такой голос во рту иметь — не надо леденцов.

М и х а и л. Это верно — было такое дело, ели мы сухари.

В и к т о р. Отец, отдай этот сухарь. Есть охота. Давай поделимся.

К у з ь м а. Говорю — нет. Это пайка твоего брата. Даже если мне придется ждать его до конца войны, я все равно сохраню ему сухарь. Почти все вернулись, может, и он вернется… А ты, сынок, в какие бы передряги ни попал, на чужую пайку рот не разевай.

К р о ш к а. Эй, сейчас бы в баню…

П е р в ы й  с о л д а т. Только что в бане были, в реке.

К р о ш к а. То кровавая была баня…

Входит измученная  М а р и я. Левая рука у нее забинтована.

М и х а и л. Маша? Маша! Как хорошо! Я уж думал… А Галина?! Галина где?!

М а р и я. Галина… Ей оторвало руку и ногу… Она погибла…

Все снимают шапки. Молчание.

Г о л о с  в  р у п о р. Говорит немецкая передвижная радиостанция. Русский Иван! Не надоело тебе голодать? Не хочется шоколада? Приходи, покормим. Ваше сопротивление бессмысленно. За кого и за что вы себя губите? Те, кто вовремя сумел понять обстановку и перешел на нашу сторону, уже объедаются шоколадом. Только что к нам перешел ваш солдат — Андреев Ермолай…

К у з ь м а. Что?! Что?! Нет, убили, взяли документы! Убили, сынок!

Г о л о с. Послушайте самого Ермолая Кузьмича.

Г о л о с  Е р м о л а я. Солдаты! Нас обманывали, что немцы плохо обращаются с пленными. Со мной обращаются гораздо лучше, чем у вас.

Кузьма и Виктор, помертвев, слушают.

Наш Сталин хваленый войну проиграл. Зачем же убивать себя? У мертвого нет родины, ничего нет, только земля во рту. Не бойтесь, переходите спокойно!

К у з ь м а. Изменник! Это у тебя ничего нет, даже земли могильной!

Г о л о с  Е р м о л а я. Витя, брат, и отец, переходите, если вы еще живы, верьте мне. Немцы победили нас! Зачем даром проливать кровь! Нас ведь в землю втопчут! До свидания…

К у з ь м а. До скорого свидания… сыночек. Побирушка, милостыню пошел просить.

Г о л о с. А теперь слушайте солдата отдельного сто шестнадцатого батальона Сергея Железнова!

Г о л о с  Ж е л е з н о в а. Товарищи! Я раненым попал в плен. Меня вылечили, и вот я говорю вам… Меня вылечили, чтобы купить. В лазарете я понавидался… как без жалости убивают пленных. Не поддавайтесь обману, не переходите!

Автоматная очередь.

Смерть немецким оккупантам!

Е л к и н. Капитан, запишите фамилию солдата! Представим его к награде.

Г о л о с. Приносим извинения! На радиостанцию пробрался агент русской разведки. Он все врал. Слушайте русские песни.

К у з ь м а. Бывает, что смерть красивая, а бывает, что жизнь хуже смерти.

В и к т о р. Отец, ты что задумал?

К у з ь м а. Значит, так: не падай духом, всегда надейся на будущее, люби Родину. Человек, потерявший веру, останется один. Дайка твой автомат. (Берет у Виктора автомат.)

В и к т о р. Ты куда, отец?

К у з ь м а. Сынок! Ты запомнил, что я тебе говорил? Я ухожу. Я его из-под земли достану.

М и х а и л. Кузьма Александрович, куда?

К у з ь м а. Пойду за языком. Я должен сыночку своему отнести пайку. Пайка ему полагается.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Пулеметная очередь. Трассирующие пули пишут на небе: «1943 год».

На авансцене слева — М и х а и л, К р о ш к а, В и к т о р, справа — н е м е ц к и й  о ф и ц е р.

Н е м е ц (в рупор). Эй, Иван!

В и к т о р (в рупор). Эй, Фриц!

Н е м е ц (играет на губной гармонике «Лорелею»). Иван, переходи на нашу сторону, угощу копченой рыбкой.

В и к т о р. Фриц, переходи, угощу тебя русской водкой. Хлопнешь сто грамм, и покажется тебе, что ты дома.

Н е м е ц. Да у меня кое-что получше водки есть — французский коньяк, немецкий шнапс.

К р о ш к а. Товарищ капитан, ты же земляк мой, дай мне эту дудку, я им скажу, что думаю.

М и х а и л. Я знаю, что ты им на своих четырех языках скажешь, поэтому не дам.

К р о ш к а. Почему, кацо? Я скажу правду.

М и х а и л. В эту дудку ругаться нельзя.

К р о ш к а. Ругаться нельзя! Я что, их звал сюда? Или их звал покойный Седрак? Теперь и не выругай. А они мне одно ухо продырявили, теперь во второе стреляют. Опять стреляют, видишь?

М и х а и л. В укрытие!

К р о ш к а. А у меня прививка. Витя, про отца не слышно? А про брата?

В и к т о р. Нет. Живы, нет ли, не знаю.

Н е м е ц. Эй, Иван! Как тебе живется?

В и к т о р. Ничего, Фриц! То ты меня в прошлом году преследовал. Теперь я за тобой бегу.

Н е м е ц. Рано радуешься. Мы тебя заманиваем. Сам суешь голову в петлю.

В и к т о р. Особенно по Сталинграду видно, кто сам сует голову в петлю.

Н е м е ц. Этим летом мы возьмем Сталинград снова. Сдавайтесь в плен.

К р о ш к а. Скажи ему — что же ты не приходишь и не забираешь нас в плен. А ну, давай!

В и к т о р. Не мешай, Крошка. Фриц, мы бы сдались, но вы так драпаете, что мы вас никак не догоним.

К р о ш к а (кричит в рупор). Ха, ха, ха!

М и х а и л. Крошка, на губу пойдешь.

К р о ш к а. Ва! В прошлом году они как над нами смеялись! Я им возвращаю смех. Это же не ругань, просто ха-ха-ха!

Появляется  К р а в ц о в.

К р а в ц о в. Товарищ капитан, снимайтесь с места, наступление.

Затемнение.

Занавес открывается.

Комната в разрушенном доме. М и х а и л  сидит и листает бумаги. Рядом — В и к т о р.

М и х а и л (он в чине майора). Дай-ка материалы по лагерю пленных. Куда Маша девалась? Крошка тоже не появляется…

М а р и я (медленно входит). Я их своими руками удушу… всех… перестреляю… Никого… не оставлю.

М и х а и л. Маша! Ты что плачешь?

М а р и я. Все мои родные… Погибли в Ленинграде… Соседка написала… (Уходит в другую комнату.)

М и х а и л (кричит ей вслед). Может, соседка не все знает?.. Маша!

В и к т о р. Товарищ майор… я видел собственными глазами, как Крошка в воронку прыгнул. Потом в эту воронку упала бомба… и как не было Крошки.

К р о ш к а  входит напевая.

К р о ш к а. Товарищ майор, ты что, живой?

М и х а и л. А ты-то живой?

К р о ш к а. Что? Говори громче, дырявое ухо плохо слышит. Другим ухом немного могу.

М и х а и л. Ты живой?!

К р о ш к а. А как же я сюда добрался, если бы был неживой, а? Где они берут столько бомб, слушай? Ну и война! Небо на землю свалилось!

В и к т о р. Это в тебя бомба попала, Крошка! Бомба, слышишь? Прямое попадание!

К р о ш к а. Прямо не знал, в какую яму голову сунуть. Тут поле, на поле все мертвые — наши танки, их танки, наши солдаты, ихние… Я один живой там ползал. Ну, немцы давай в меня стрелять. Сколько их, а я один. Миша-джан, сколько стоит убить одного?

М и х а и л. Большая деревня девять лет не будет ни пахать, ни сеять, проживет на эти деньги.

К р о ш к а. Вах, какие убытки! Миша-джан, я наполовину глухой, я буду вдвое больше тебя говорить, можно? Эх, дали бы нам эти деньги! Земля была бы как райский сад, и никто никого не убивал бы.

М и х а и л. Если бы все было так просто, то вообще войн не было бы. А воюют.

В и к т о р. Крошка! Я ведь собственными глазами видел, как тебя бомба похоронила!

К р о ш к а. Похороненный бомбой — не всегда мертвый. Я вылез. Сколько раз я уже умирал? (Считает на пальцах.) Пальцев не хватает. Теперь пусть хоть большая бомба на меня падает, я даже не почувствую.

М и х а и л. Да, вряд ли почувствуешь!

К р о ш к а. Не понял, что ты сказал, но я счастливчик. Вах! Вот будет смеху, если я всю войну пройду живым и здоровым, а накануне… капут!

М и х а и л. Да. Будет жутко смешно.

К р о ш к а. Товарищ майор, если вас мой храп не пугает, я пойду посплю в той комнате.

М и х а и л. Ты на войне привык к смерти, а я к твоему храпу.

К р о ш к а  уходит.

Входит  К у з ь м а, оборванный, босой, поседевший.

К у з ь м а. Нашел, нашел я вас.

Михаил и Виктор с удивлением смотрят на него.

Не узнали?

В и к т о р. Отец? Ты, отец? (Обнял его.)

К у з ь м а. Он самый, сынок!

М и х а и л. Кузьма Александрович, вы вернулись!

К у з ь м а. Я-то вернулся.

В и к т о р. А он… не нашел его?

Кузьма качает головой.

М и х а и л. Вы попали в лагерь?

К у з ь м а. Да. Подвел трофейный немецкий автомат… меня раненого взяли в плен. (Разрывает ватник, достает маленькую книжечку и сухарь.)

В и к т о р. Отец, я понимаю, ты хранил партбилет, но сухарь зачем?

К у з ь м а. А я заодно. Сухарь хлеба не просит. Они вместе плен пережидали. Я же сказал, что достану Ермолая из-под земли и отдам ему его пайку.

М а р и я (входит). Нет, не могу я спать. Не могу. Пойду к Кравцову. Он просил помочь. (Уходит.)

Затемнение.

Музыкальная пауза.

К р а в ц о в  и  М а р и я  вводят пленного  Р у д о л ь ф а  Б ю х н е р а. Пленный обеими руками держит штаны.

К р а в ц о в. Товарищ майор, принимайте, начальник лагеря военнопленных. Он было переоделся, хотел сбежать. Его опознали пленные. Вот документы и фотографии.

М а р и я. А я у него пуговицы на штанах срезала, чтобы случайно не сбежал.

М и х а и л (просматривает документы). Рудольф Бюхнер, может быть, брат Вилли?

Р у д о л ь ф. Ви знает мой брат Вилли? Он живой?

М и х а и л. А вы не читали его обращение?

Р у д о л ь ф. Какой есть обращение?

М и х а и л. Он обратился ко всем немцам с призывом — пора кончать с бесноватым Гитлером, пока он не привел Германию к национальной катастрофе.

Р у д о л ь ф. Это не есть мой брат.

М и х а и л. Вот его подпись.

Р у д о л ь ф. Не скажите мне, подпись легко подделай. Майн брат ни при каким обстоятельствам не изменит идея.

М и х а и л. При некоторых обстоятельствах даже ваш брат смог изменить идее. После Курской дуги и нашего наступления по всему фронту. Когда рушатся укрепления, рушатся убеждения.

Р у д о л ь ф. Игра не есть проиграна, нет финальный свист! Война нет кончен. Я не зналь, кто победит. Лючше оставаться честни зольдат своей государство.

М и х а и л. Вы не солдат, а просто убийца. Нам известно все о вашем лагере военнопленных.

Р у д о л ь ф. Война надо убивай. Ви тоже убивай. Мы равны.

М а р и я. Заткнись, чума болотная!

Михаил пытается ее остановить.

С кем себя равняешь! Раскаркался, ворона! Сейчас заткну тебе глотку пулей.

Р у д о л ь ф. Видит, у вас даже фрау хотель убивать.

М а р и я. А это вы виноваты, что у нас война! Кровь за кровь! Ты убивал в лагере беременных женщин и детей.

Р у д о л ь ф. А я не зналь, кому есть хуже — кто есть убит или кто убиль.

М и х а и л. Ладно, хватит!

Р у д о л ь ф. Не надо хватить меня. Я даю показаний. Тот, кто убиваль, он есть жив и переживал, а убитому уже есть все равно. Я не убивай, но наша команда для экзекуций мне жалко.

Входит  К у з ь м а.

К у з ь м а (вздрагивает. Сжимает кулаки). Ах ты, сатана, поймали! Не узнаешь? Да где тебе узнать, ты ведь нас тысячами убивал. Он меня собственными руками два раза казнил.

Р у д о л ь ф. Не говорите, ви есть жить.

К у з ь м а. Жив! Я тот самый, кто брился каждый день осколком стекла. Ты стал надо мной издеваться, вывел в поле. Ты слышишь, Миша! Товарищ майор! Он мне поставил на голову кружку и полчаса стрелял с пятидесяти метров по кружке. Твои дружки хохотали, а ты хвастался, что у тебя рука не дрогнет. Не дрогнула, потому что тебе все равно, по живому стрелять или по жестянке. А я поседел за эти полчаса. Я было хотел дернуться, чтобы ты промахнулся, но я ищу сына, мне нужно еще жить.

Р у д о л ь ф. Что ви так волнуйся, я вас не знай.

К у з ь м а. Потом опять вывели нас, человек пятьдесят, на расстрел. А ты фотографировал, когда нас расстреливали. Я упал раньше твоей пули, притворился убитым. А ты потом ходил и добивал. Три раза ты выстрелил в меня. Одна пуля попала в левую руку. Вторая в плечо. Третья в воротник ватника. (Взглянул на фотографии, лежащие на столе.) Вот он я! Это мы расстрелянные лежим. А он целится в меня. Вот я сейчас тебя буду расстреливать, а вы, товарищ майор, фотографируйте. Хочешь? Струсил, подлюга? А не трусил, когда фотографировался? А не трусил, когда в день рождения Гитлера ты построил пятьдесят четыре человека пленных, по числу лет Гитлера, и расстрелял их, истратив пятьдесят четыре патрона? И над ямой приказал поставить щит: «Любимому фюреру, в день рождения…»

М и х а и л. Да, Рудольф Бюхнер, убитым все равно, а вам пришлось страдать, вы же палач. Теперь он будет решать, жить вам или нет.

Р у д о л ь ф. Я есть зольдат. Он есть майн фюрер, я исполняй. Я честни зольдат, я не курю, не пить алкоголь, не гуляй. Фюрер мне сказать, я расстреляй свой жена и детки, сожгу муттер унд майн фатер.

В и к т о р. Отец! Ставь его к стенке. Не то я его сам расстреляю.

Кузьма останавливает Виктора.

Или не трать на него пулю, я придушу его, как кошку.

К у з ь м а. Вот тут ты не прав. Мы не они. Мы же не звери.

В и к т о р. Тебя же он два раза казнил!

К у з ь м а. Вот если бы тогда мне дали в руки оружие, я бы с ним расквитался. А нам с тобой незачем его расстреливать, сейчас не только я один имею право его расстрелять, нас таких много. Пусть его судят.

М и х а и л. Решение справедливое, Кузьма Александрович, ты остался человеком даже в этом аду. Товарищ Кравцов, пленного сдать в штаб.

В и к т о р (Рудольфу). Шагай!

Р у д о л ь ф. Заявляй протест, (Показывает на штаны.) Это есть оскорбление! Я есть честни зольдат! Зольдат без штани не мог!

М а р и я. Иди, иди, а то вообще спущу с тебя штаны. Топай!

М а р и я  и  К р а в ц о в  уводят  п л е н н о г о.

К у з ь м а. Товарищ майор, я пойду с ними: чего бы не вышло, боюсь. Потом будут оправдываться — мол, при попытке к бегству. (Уходит.)

Вой самолетов, взрывы. Входит, хромая, К р о ш к а.

М и х а и л. Крошка? Опять с тобой что-то случилось?

К р о ш к а. Товарищ майор! В дом прямое попадание, но я опять остался живым. Вот и объясни мне, Миша, товарищ майор: есть бог или нет? Может, он есть? Я, как пошел на войну, все думаю о боге: то считаю, что его нет, то думаю, вроде есть. Когда спасаюсь, думаю, есть. Сколько раз я уже спасался, только царапало меня, а сейчас и боя не было, а ранило. Товарищ майор, я пошел в лазарет, подлечусь когда, снова вернусь.

М и х а и л. Я провожу тебя.

К р о ш к а  и  М и х а и л  уходят.

З а т е м н е н и е.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Пулеметная очередь. Трассирующие пули выписывают «1944 год». Разоренное кладбище. Разбитые мраморные ангелы, обезглавленные памятники, вывернутые могильные плиты. Среди них вырыты окопы. Слышна немецкая песня. У передвижной радиостанции  М и х а и л  и  В и к т о р. М а р и я  чинит гимнастерку. К у з ь м а  наводит порядок в вещмешке. Вынул сухарь.

В и к т о р. Отец, это все тот сухарик?

К у з ь м а. Живой надеется. Сегодня день рождения Ермолая. (Вынул фляжку.) Товарищ майор, выпей за моего старшего мальчика.

М и х а и л. Я тоже надеюсь. За Ермолая. (Пьет.)

М а р и я. Война, кто может знать. (Пьет.)

В и к т о р. За его здоровье.

К у з ь м а. Я его часто вижу во сне, снится мне, что он жив. Никак не верю, что он умер. Или что изменил. Двадцать четыре года назад я узнал, что у меня родился сын, кто-то прибежал ко мне на завод… (Смотрит на сухарь.) Где ты ходишь, сынок? Ну, будем здоровы! (Чокается колпачком с флягой.) А теперь спрячем его паек… Не выкидывать же. Все-таки надежда. (Аккуратно заворачивает сухарь и плачет.)

М и х а и л (в микрофон). Немецкие солдаты и офицеры! Вам не выйти из окружения. Румыния перешла на нашу сторону, освобождена Польша, война идет на немецкой земле. Город окружен, сопротивление бессмысленно.

К у з ь м а (смотрит в бинокль). Немецкий солдат тащит к нам раненого красноармейца. Сбегай посмотри, сынок!

В и к т о р  уходит и возвращается с  н е м е ц к и м  с о л д а т о м.

К у р т (с акцентом). Я рабочий. Я люблю землю и ненавижу войну! Нас одурачили, запугали, сказали: они пленных расстреливают. Я принес вашего раненого солдата, чтобы мне поверили. Я принес вам листовку, ее раздали всем нашим в окружении. Читайте: «Кто сдается врагу, его родители, жена, дети и все родственники будут расстреляны». А у меня жена и дети погибли во время бомбежки… Мне ничего не страшно…

М и х а и л (подает ему микрофон). Говори сюда. Чтобы они тоже слышали. Боишься?

К у р т. Я уже ничего не боюсь. (В микрофон.) Я обращаюсь к соотечественникам, попавшим в окружение. С вами говорит Курт Зеелер. Спасайте ваши души! Бросайте оружие, сдавайтесь в плен! Сейчас это самое лучшее для нашей страны. Ради кого вы жертвуете собой? Ради Гитлера, который, как сатана, принес Германии одни только беды и разрушения? Фюрер сам сумасшедший и нас свел с ума. Пока не поздно, опомнитесь.

Выстрелы. Ранен Курт, ранен Михаил.

К у р т а  уводят. Стрельба продолжается.

М и х а и л. Машенька, заведи музыку, а то они нас всех перебьют. (Стонет.)

Мария ставит «Лили Марлен».

М а р и я. Ты ранен, майор?

М и х а и л. Да, ногу поцарапали.

М а р и я (снимает с него сапог, бинтует). Пойдем тихо до госпиталя.

М и х а и л. Да я останусь, как же я от тебя уйду. Кто же лучше тебя меня вылечит? (Снимает очки.) Правда, ты ненавидишь очкариков. Помнишь, четыре года назад говорила?

М а р и я. Не надо! Не снимай очки! Ты мне и в очках нравишься! Надень. Вот так. (Надевает ему очки.) Четыре года назад было все совсем по-другому. Теперь я осталась одна на белом свете. Совсем одна. После войны будет особенно тяжело.

М и х а и л. Да ты не останешься одна, такая красивая, что ты!

М а р и я. Я красивая?

М и х а и л. Машенька, ты у меня самая красивая.

М а р и я. В день победы, только в день победы я напомню тебе этот разговор… Тогда ты мне все скажешь, хорошо?

М и х а и л. Я все тебе скажу, клянусь!

М а р и я. Зачем мне твои клятвы. Я до войны боялась даже пройти через кладбище, а сейчас, видишь, уже неделю живу на кладбище.

Входят  К у з ь м а  и В и к т о р.

М и х а и л. Что, Кузьма Александрович?

К у з ь м а. На руках у нас скончался, вот бедолага! Видно, пуля у сердца прошла. Вот злоба человеческая…

Г о л о с  К р о ш к и. Ну что ты ко мне привязался, слушай? Не могу я тут окоп рыть, не могу! Ты что, в ослином ухе спишь, что ли? Нельзя тут второй окоп вырыть. Вот я лягу между плитами, тут и будет мой окоп.

М а р и я. Это Крошка, что ли?

М и х а и л. Эй, Крошка, Крошка! Давай сюда, где ты?

К р о ш к а (вбегает). Миша-джан! Вы тоже тут? Сколько же я вас искал и где встретил! Кацо, земля просто очень большая: идешь, идешь, она все не кончается. Людям тесно, что ли? Все ругаются и стреляют друг в друга…

М и х а и л. С кем это ты поругался?

К р о ш к а. Когда меня выпустили из госпиталя, то послали в пехоту. Тут, слушай, один сержант привязался ко мне: ты, говорит, отдай мне свой окоп, а для себя копай новый, понял? Вот, видал такого? Где я тебе окоп вырою, тут одни могилы. Он разве соображает. Не обращай, говорит, внимания, что могилы, копай, и все. Это что, дедушкин огород, копай ему! Покойникам в могиле лежать не дают. Да он разве соображает? Когда я говорю — бык, он скажет — корова, иди дои. Такого дурака ничему не научишь. Если у тебя голова будет гореть, он скажет, подойди, я прикурю. Я рыл, рыл ему окоп, вырыл, как дворец, он говорит: еще копни. Я копнул, там человек лежит, одни, правда, кости. Я говорю: нельзя здесь копать. А он про мою маму сказал. А я ему на четырех языках. Прямо сумасшедший дом. Миша-джан, возьми меня обратно. Что я у этого безголового потерял. А начнут тебя спрашивать, скажи: это наш солдат, мы его долго искали и наконец нашли.

М и х а и л. Я думаю, это нетрудно будет сделать. Тем более что мы тебя искали.

К р о ш к а. Вот, мне снилось, что я возвращаюсь домой. И вот сон мой сбылся.

Входит  Е л к и н. Он уже в чине полковника.

Е л к и н. Товарищ Халимоненко, по приказу штаба я назначен парламентером. Я должен передать ультиматум находящемуся в окружении противнику. Ты идешь со мной.

Михаил берет у него из рук белый флаг.

Ты что, ранен?

М и х а и л. Да, они стреляют, злятся, если мы музыку не передаем.

Е л к и н. Хромой парламентер не годится.

М и х а и л. Ходить я могу.

К р о ш к а. Я пойду, товарищ полковник! Я его свободно заменю.

М и х а и л. Крошка!

К р о ш к а. Что ты, Миша-джан, знаешь, какой я бессмертный? Разрешите с вами идти, товарищ полковник?!

Е л к и н. Ты… ты с нами был в окружении, что ли? Тебя же ранили!

К р о ш к а. Так точно. Но я вернулся к своим из госпиталя. Между прочим, помните нашего ребеночка? Растет, такой парнишка мировой.

Е л к и н. Держи белый флаг. Только ругаться парламентеру нельзя, понял?

Входит  К р а в ц о в.

Е л к и н. Товарищ Кравцов, пойдемте.

К р а в ц о в, К р о ш к а  и Е л к и н прощаются, уходят.

К у з ь м а. Осторожней вам надо. Без оружия идете.

В и к т о р. Отец, не волнуйся, согласно Гаагской конференции, парламентерам обеспечивается полная безопасность.

К у з ь м а. Так-то оно так… Но заведи-ка музыку, сынок.

Звучит «Майн либер Августин».

Вот и хорошо. Передали ультиматум, возвращаются. И город спасается, и мирные жители.

Выстрелы.

Что такое?! Они стреляют в парламентеров?! Поймать их и расстрелять надо! Звери! Эй! Стойте!

М и х а и л. Поддержим их огнем. (По телефону.) Товарищ второй. По парламентерам стреляют. Подсобите огнем.

Грохот орудий, стрекот пулеметов. Мария и Кузьма стреляют. В и к т о р  убегает и возвращается с  К р о ш к о й  на спине. Крошка держит окровавленный белый флаг.

К р о ш к а. Ну что стрелять было, что стрелять? Добра ведь им желали! Вот думал я, что бессмертен… Миша-джан, если поедешь к матери в Тбилиси, найди мою семью, расскажи им, как я погиб. Вот я на прощанье выругаюсь как следует. (Поднял руку.) Ах ты, мать вашу… (Упал.)

К р о ш к у  выносят. П е р в ы й  с о л д а т  вводит  т р о и х  пленных  н е м ц е в.

П е р в ы й  с о л д а т. Становитесь к стенке.

Двое встали у стены, третий сразу же отвернулся лицом к стене.

К у з ь м а (третьему). А ну, повернись!

П е р в ы й  с о л д а т. Да что он по-нашему поймет. (Михаилу.) Переведите, товарищ майор.

К у з ь м а. Нет, я чувствую, ему перевод не нужен. Он знает русский язык. А ну, повернись, смотри в глаза! Повернись, если ты мужик, а не тряпка.

Е р м о л а й (поворачивается). Прости, отец! (Падает на колени.)

Кузьма дает по нему автоматную очередь.

Ермолай упал, потом пытается подняться и падает опять…

Кузьма роняет автомат, падает, ползет к Ермолаю.

К у з ь м а. Помогите! Помогите! Спасите!

М а р и я  уводит оставшихся  п л е н н ы х.

Помогите, он живой!

В и к т о р. Все. Он мертвый. Что ты наделал? А вдруг он не виноват?..

К у з ь м а. Не виноват? Но почему он мне в глаза не смотрел? Почему падал на колени, просил прощения? Вот твоя пайка… (Достает сухарь и бросает в Ермолая.) Чужие сухари ел! Не дождался своего! Что ты отца заставил сделать?!

М и х а и л. Зачем вы это сделали? Его надо было судить. Его все равно бы к стенке поставили.

К у з ь м а. Мой сын, я родил, я воспитал, я убил, я себя убил, верите?! Я себя убил. Но я и мертвый буду воевать. Я с ними расквитаюсь! (Виктору.) Сынок, я знаю, сегодня меня убьют. Похорони нас вместе. (Убегает с автоматом.)

Слышна стрельба.

М и х а и л. Помогите ему огнем!

В и к т о р. Отец!!! (Выбегает.)

Затемнение.

Звучит музыка — Вагнер, «Гибель богов».

Трассирующие пули пишут на небе: «1945 год. Май».

Разрушенный город. Пробегают  с о л д а т ы, обнимаются, салютуют из ружей, смеются, плачут.

М и х а и л  вносит две связки книг, садится на скамейку, читает. Входит  М а р и я, она в нарядном платье, катит коляску с куклами. Мария нарочно спотыкается о связку книг. Книги падают. Михаил поднимает их. Мария снова проходит мимо и опять рассыпает книги.

М и х а и л (не глядя). Да что же это такое! Смотреть надо.

М а р и я. Герр официр извинит меня, но что вы читаете? Библия Лютера? После потопа читать Библию? Это смешно!

М и х а и л. Фрейлейн, идите, идите…

М а р и я. Посмотрите лучше, как хорошо кругом, вдали виднеется лес, может, прогуляемся? А? (Садится на краешек скамьи.)

М и х а и л. Я занят, вы не видите? (Резко встает, видит Марию.) Маша?

М а р и я. Читай, читай больше свои книги. Опять Библия?

М и х а и л. Валялись на мостовой. Знаешь, как странно получилось — это вроде мои Библии. Мне так кажется. Скажи, а ты что такая нарядная? Невестой выглядишь…

М а р и я. Я всю войну это платье в вещмешке проносила. Так легко в нем, прямо порхаю.

М и х а и л. А куклы?

М а р и я Да я их из огня вытащила, они уже тлели. У меня же будет много детей, двенадцать человек. Я всю войну об этом мечтала.

М и х а и л. Это что — двенадцать апостолов?

М а р и я. Тебе все Библия покоя не дает. Ведь в году двенадцать месяцев. Я каждому дам имя месяца. Двенадцать детей для меня будут всем — холодом, теплом, снегом, дождем, солнцем, цветами… А я буду им мать — природа. И строгая и ласковая.

М и х а и л. Ты в детстве с кем-нибудь играла в жениха и невесту?

М а р и я. Играла, с девочками. Была то женихом, то невестой. А ты что, хочешь поиграть со мной? Для этого мы уже стары… Нам уже пора в бабку-дедку играть. Дедушка, на внучат. (Толкает к Михаилу коляску.)

М и х а и л. Нет, это бабушкино дело. Возьми их сама. (Толкает коляску обратно.) И вообще нам бы детишек с тобой, а не куколок. (Целует Марию.) Ты обиделась? Бабушка, обиделась?

М а р и я. Как не стыдно! Внуки на нас смотрят, а еще дед! Седина в голову… (Уворачивается от Михаила и убегает.)

М и х а и л  бежит за ней.

Слышен их смех. Потом — взрыв. Тишина. Входят  с о л д а т ы  и  В и к т о р.

В и к т о р. Миша, Маша! Миша, Маша! Только что здесь был, я видел. Вон книги его валяются… Коляска какая-то. (Берет куклу.)

Входит  М и х а и л  с  М а р и е й  на руках.

Мина? Мина?.. Ничего, сейчас в медсанбат…

Михаил молча качает головой, опускает Марию на скамейку. Солдаты поднимают скамью и несут ее.

Затемнение.

ЭПИЛОГ

На сцене  М и х а и л, в руках у него кукла. Входит В и к т о р.

В и к т о р. Пакет на ваше имя.

М и х а и л. Открой и прочти.

В и к т о р. Вызывают в город Нюрнберг, на судебный процесс над главными военными преступниками… Военным обвинителем.

М и х а и л. Я же не юрист, я филолог. Недоразумение какое-то.

В и к т о р. Нет, это на ваше имя. Может быть, им понадобились люди, которые своими глазами видели войну, сидели в окопах, освобождали людей из концлагерей.

М и х а и л. Это ведь не только я видел, ты тоже.

Г о л о с. Ты расскажи за нас.

В глубине сцены по очереди появляются  п о г и б ш и е.

Мы пойдем вместе с тобой.

После каждого монолога звучит выстрел и говоривший герой застывает в определенной позе. Постепенно они образуют один общий монумент.

М а р и я (с цветами). Я не хочу таких цветов. Они порохом пахнут. Я не хочу кукол, на что мне куклы. Я детишек хочу! И это платье мне не нравится! Оно какое-то обгорелое. Вместе со мной в тот день погибли мои двенадцать детей. Я так и не стала матерью.

Е р м о л а й  встает рядом с  Г а л и н о й. Галина отходит и встает рядом с Виктором.

Г а л и н а. Если бы я осталась в живых, я бы все равно не могла стать матерью. Какая из меня мать — безногая, безрукая. Меня бы собственный ребенок бояться стал. Поэтому я и ушла из жизни сама. Я избавилась от будущих мучений.

П о л к о в н и к. Разве самоликвидация — это преступление? Я ведь принес себя в жертву Родине?..

Е л к и н. Кто бы мог знать, что они будут стрелять в парламентеров! Ведь ради них же старались, могли и без предупреждения брать город, да жалко было, старинный такой городок…

К р а в ц о в. Наверное, мама моя тоже умерла, когда я умер.

Выходит  М а т ь и становится рядом с Кравцовым.

В и к т о р. Я убил своего лучшего друга…

Т а р а с. Ты не виноват, Витенька, у тебя не было выхода.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Как бы мне найти свою фамилию. Неизвестный — он ничей, по нему никто не заплачет…

К у р т. Меня убило своей, немецкой пулей. Моя семья погибла у себя дома. Несчастье пришло к германскому народу. Мы стали жертвами сумасшедшего Гитлера и его банды…

М а т ь. Как сердце болит. Моя бы воля, я бы даже игрушечные ружья все поломала и выкинула. Я — мать, ни одна мать не хочет войны. Если бы матери правили миром! Тысячу четыреста восемнадцать дней и ночей работала смерть и боролась с ней жизнь. Пятьдесят миллионов погибло, пятьдесят миллионов!

К р о ш к а. Миша-джан, ты обещал, как только кончится война, разбудить меня.

М и х а и л. Не могу, Крошка. Война для нас не кончилась. Она кончилась только для вас.

К р о ш к а. Как, уже все? И ты никогда не дашь мне свою дудку, чтобы хорошенько обложить их на четырех языках?

М и х а и л. Нет, Крошка, нет.

К р о ш к а. Миша, это нехорошо, слушай. Как только я поверил в свое бессмертие, меня тут же и убили. Знаешь, Миша-джан, я расскажу, чего мне захотелось перед смертью: у моей бабушки в ауле есть горный ручеек, чистый и холодный как слеза. Мне захотелось снять свои солдатские сапоги и опустить в ручей ноги.

Слышен плач младенца.

К р о ш к а. А помнишь того ребенка? Которого мы спасли? Он уже большой, наверное. Мы поручаем его тебе. Пусть он подружится с нашими детьми.

К у з ь м а. Сколько всего я вынес, сколько пережил на войне! Война заставила меня убить собственного сына. И мне тоже пришлось умереть.

Е р м о л а й. Прости, отец!

К у з ь м а. Значит, ты виноват?

Е р м о л а й. Будь она проклята, война!

К у з ь м а. Войну проклятиями не победишь. Сначала ее надо встретить с оружием и убить, а потом уже проклинать.

Е р м о л а й. Откуда же я знал… (Прикладывается к фляжке, уходит.)

М а р и я. Я обвиняю фашизм от имени всех девушек, у которых война отняла будущее материнство.

В с е. Мы обвиняем фашизм от имени пятидесяти миллионов погибших! Наши жизни не исчезли бесследно!

Все зажигают факелы, осторожно складывают их, образуя Вечный огонь. Светит Вечный огонь жизни, за которую они боролись и сложили головы. У Вечного огня, как почетный караул, остаются четверо: Мать, Неизвестный солдат, Виктор и Миша. Огонь постепенно разгорается и становится похожим на развевающееся красное знамя. Победно звучат фанфары и торжествующий крик ребенка. Это — будущее напоминает о себе.

З а н а в е с.

1974 г.

Перевод Л. Андриевич.

ПРИМЕЧАНИЯ

ОБ АВТОРЕ

Акакий Исмаилович Гецадзе — советский грузинский писатель, поэт, драматург и переводчик — родился в 1923 году в горном селении Цеси.

С ранних лет пристрастившись к театру, он после окончания школы создает в родном селе драматический кружок, в котором был и режиссером, и актером, а иногда и автором. Труппа молодых энтузиастов даже гастролировала в соседних селениях.

В январе 1942 года А. Гецадзе был призван в армию, — в огненном Сталинграде ему исполнилось девятнадцать лет. Принимал участие в освобождении от фашистов Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии и Чехословакии. Награжден боевыми орденами и медалями.

Вернувшись в мае 1947 года в родную Грузию, он начинает работать собственным корреспондентом республиканской газеты «Коммунист». В 1953 году Гецадзе окончил филологический факультет Тбилисского университета.

Печататься начал с 1940 года, тогда были опубликованы его первые стихи. В 1953 году появилась его первая книга — сборник стихов «Моя рота». В 1957 году читатели познакомились с первой повестью молодого писателя, «Родник Лазаря». В этом же году на сцене Амбролаурского дома культуры была поставлена его первая пьеса «Кровавые слезы».

Перу А. Гецадзе принадлежит более тридцати произведений разных жанров: стихи, проза, пьесы. Им написаны романы «Распятое солнце», «Цветок в каске», «Веселые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе», повесть «Когда боль исчезает». Кроме пьес, составивших настоящий сборник, на грузинской сцене в разные годы шли его пьесы: «Свидание в небе», «Верните мне мою куклу» («Церковь без икон»), «Босоногий жених», «Борец» («Похищение сокровищ»), «Капкан любви» — все они удостоены премий на различных республиканских конкурсах. В последнее время свет рампы увидели еще две пьесы писателя: «Исповедь старого холостяка» и «Повесть о цыганке».

А. Гецадзе много сил отдает пропаганде на грузинской сцене произведений русской и зарубежной современной драматургии. Им переведены на грузинский язык «104 страницы про любовь» Э. Радзинского, «А зори здесь тихие…» Б. Васильева, пьесы В. Розова, А. Хмелика, «Остров Афродиты» А. Парнисиса, «Топаз» М. Пониоля, «Человек со звезды» К. Витлингера и др.

Произведения А. Гецадзе переведены на русский и другие языки народов СССР, а также на болгарский и польский.

«СОСЕДИ»

Пьеса написана в 1959 году. Впервые поставлена Чиатурским театром имени А. Церетели. Спектакль называется «В слезе светит солнце». Премьера состоялась 4 февраля 1961 года. Режиссер — Г. Себискверадзе, художник — М. Абжандадзе. Роли исполняли: Мариам — А. Датебашвили, Леван — В. Вашадзе, Елена — В. Сванели, Серго — А. Бараташвили, Сандро — М. Вашадзе, Анико — М. Царцидзе, Саломе — А. Мосешвили, Тедо — Н. Камушадзе.

Пьеса была поставлена также в театрах Телави, Поти, Цхинвали и других городов Грузии. В 1960 году пьеса удостоена второй премии республиканского конкурса на лучшую пьесу, посвященную современности.

Впервые опубликована на грузинском языке в 1962 году под названием «В слезе светит солнце» (сборник «Современная грузинская драматургия». Тбилиси, «Хеловнеба», 1962).

На русском языке публикуется впервые.

«СВЯТЫЕ В АДУ»

Пьеса написана в 1966 году. Премьера 6 октября 1967 года в Тбилисском театре имени К. Марджанишвили. Режиссер-постановщик — Л. Мирцхулава, художник — А. Какабадзе, хореограф — Г. Одикадзе. Роли исполняли: Мириан — Д. Мониава, Майя — М. Бжалава, Джондо — Г. Геловани, Надежда — Т. Тетрадзе, Настя — М. Бибилейшиили, Капитан — В. Цхвариашвили, Савле — Б. Гогинава, Эмзар — В. Тандилагавили, Нико — И. Осадзе, Валико — Г. Цицкишвили, Амиран — В. Пирцхалайшвили, Шио — Н. Калдани, Серго — А. Верулейшвили, Шалва — Г. Гогуа, Важа — В. Квитайшвили.

Пьеса была поставлена в театрах Батуми, Сухуми, Кутаиси, Зугдиди, а также на сценах народных театров Они, Ткибули, Хашури, Сагареджо и других городов Грузии.

Первый спектакль на русском языке состоялся 6 июня 1969 года в Московском театре комедии.

Режиссер — О. Алексишвили, художник — Л. Андреев. Роли исполняли: Мириан — В. Тарасенко, Майя — Н. Кирьянова, Джондо — В. Брежнев, Надежда — А. Ремизова, Настя — Д. Салдатова, Капитан — С. Протопопов, Савле — Э. Молчанов, Эмзар — Н. Грунин, Нико — И. Панков, Валико — В. Швыйковский, Амиран — В. Калугин, Шио — В. Махначев, Серго — В. Цыганов, Шалва — В. Самойлов, Важа — П. Востров, Босая девушка — Е. Федорова.

В 1980 году осуществлена постановка пьесы в Новосибирском театре юного зрителя.

В 1977 году пьесу грузинского драматурга увидели зрители города Кырджали (Болгария). Режиссер — Н. Деметрашвили.

Впервые пьеса была издана на грузинском языке (Тбилиси, «Хелава», 1970). На русском языке впервые опубликована в 1972 году (М., ВУОАП). Перевод автора.

Пьеса неоднократно отмечалась премиями на республиканских и всесоюзных конкурсах.

В 1967 году удостоена второй премии республиканского конкурса на лучшую пьесу, посвященную 50-летию Октября. В 1968 году автор и спектакль Тбилисского театра имени К. Марджанишвили удостоены третьей премии и диплома Всесоюзного конкурса, посвященного 50-летию Октябрьской революции.

В 1969 году удостоен диплома первой степени спектакль грузинского театрального института имени Ш. Руставели на Всесоюзном смотре театральных вузов.

В 1972 году спектакль Кутаисского драматического театраудостоен диплома второй степени республиканского конкурса на лучшую пьесу в связи со 100-летием со дня рождения В. И. Ленина и 50-летием установления Советской власти в Грузии.

«СЛЕЗА, РАЗДЕЛЕННАЯ ПОПОЛАМ»

Пьеса написана в 1967 году. Впервые поставлена в Тбилисском театре имени К. Марджанишвили. Премьера — 23 марта 1968 года. Спектакль назывался «Караман Кантеладзе». Режиссер — А. Кутателадзе, художник — Т. Сумбаташвили. Роли исполняли: Караман — Г. Пирцхалава, Амброла — А. Омиадзе, Елизавета — Н. Чхеидзе, Кечо — Г. Чеишвили, Кирилэ — М. Вашадзе, Гульчино — М. Сихарулидзе, Созара — В. Цхвариашвили, Коция — Г. Геловани, Дарчо — А. Верулейшвили, Артем — З. Лаперадзе, Ахмах — В. Нинуа, Кондара — Э. Топурия, Кинто — В. Тандилашвили, Хромой мальчик — К. Амаглобели, Незнакомец — В. Годзяшвили, Кузнец — Г. Цицкишвили, Городовой — Д. Окросцваридзе, горожане — М. Бжалава, А. Алавидзе, З. Иоселиани, Д. Мониава, Б. Гогинава, В. Пирцхалайшвили, В. Квитайшвили.

Пьеса была поставлена в театрах Батуми, Цхинвали, Чиатуры, Поти, Телави, Зугдиди, Махарадзе, а также в народных театрах Они, Зестафони, Чохатаури и других городов Грузии.

Впервые опубликована на грузинском языке в журнале «Сабчота хеловнеба» («Советское искусство») № 10 в 1973 году. Затем вошла в авторский сборник «Пьесы» (Тбилиси, Театральное общество Грузии, 1975). На русском языке впервые опубликована в 1968 году (М., ВОАП). Перевод Н. Вирты.

«КАК МОЙ ДЕДУШКА ЖЕНИЛСЯ,

ИЛИ

ДОРОГУ — КАРАМАН ЖЕНУ ВЕДЕТ!»

Пьеса написана в 1972 году. Впервые поставлена в Сухумском драматическом театре имени С. Чанба. Премьера спектакля под названием «Дорогу — Караман жену ведет!» состоялась 26 января 1974 года. Режиссер — Г. Суликашвили, художник — Т. Жвания, хореограф — Г. Вашакидзе. Роли исполняли: Караман — Д. Джаиани, Кечо — Н. Цередиани, Нателла — Л. Купрейшвили, Этери — Т. Баблидзе, Допина — Т. Баблидзе, Мери — Т. Гониташвили, Татия — Л. Купрейшвили, Теона — Л. Микашавидзе, Цицино — Л. Габучия, Ивлита — Т. Милдиани, Порфилий — Ш. Хухашвили, Макарий — А. Бокучава, Романоз — Т. Кения, Оман — Т. Кения, Кетеван — Ф. Шедания, Дарико — Е. Харадзе, Текле — К. Долидзе, Сусанна — Т. Болквадзе, Фосине — Т. Меладзе.

Пьеса шла в Батуми, Кутаиси, Мцхете, Гори, В 1976 году состоялся спектакль в Тбилисском музыкальном театре. Композитор — Ш. Милорава, режиссер — Д. Кобахидзе. На русском языке пьеса впервые поставлена в 1979 году Адыгейским областным драматическим театром имени А. С. Пушкина (г. Майкоп). Режиссер — И. Нагой, художник — А. Резюкин. Роли исполняли: Караман — З. Зехов, Кечо — М. Кукан, Ивлита — Ф. Курашинова, Кетеван — Р. Паранук, Порфилий и Энгиоз — С. Татлок; Текле, Сусанна и Пация — Н. Жане, Романоз и Оман — Ч. Паранук, Допина и Бабуца — А. Бешибова, Цицино — С. Сахтарьекова, Теона — С. Кушу, Нателла, Этери и Татия — М. Уджуху, Макарий — А. Панеш; Мери, Дарико и Элико — М. Ш. Уджуху. В том же году этот театр поставил пьесу и на адыгейском языке.

В 1977 году состоялся спектакль в городе Кырджали (Болгария). Режиссер — Н. Деметрашвили.

Впервые напечатана на грузинском языке в авторском сборнике «Пьесы» (Тбилиси, Театральное общество Грузии, 1975). На русском языке впервые опубликована в 1977 году (М., ВОАП). Перевод Л. Исаровой.

«ПРОСТРЕЛЕННЫЕ ГОДЫ»

(«Солдат в очках…»)

Пьеса написана в 1974 году.

В 1976 году удостоена премии Союза писателей Грузии как лучшее драматическое произведение года.

Впервые опубликована на грузинском языке в 1976 году (Тбилиси, «Мерани»). На русском языке впервые опубликована в 1978 году под названием «Солдат в очках…» (М., ВОАП). Перевод Л. Андриевич.

Примечания

1

Хурджин — переметная сума, состоящая из двух мешков.

(обратно)

2

«Лилео» — старинный народный грузинский гимн солнцу.

(обратно)

3

Перевод Э. Дедовой.

(обратно)

Оглавление

СОСЕДИ Драма

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СВЯТЫЕ В АДУ Драматическая поэма

  МОРЕ ВЫБРОСИЛО МЕРТВОГО НЕМЦА

  НАШЛИ ВРЕМЯ ТАНЦЕВАТЬ

  Я СТРЕЛЯЮ В БОГА

  Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА ДАЖЕ УМЕРЕТЬ?

  ХЛЕБ, ЗАМЕШАННЫЙ НА СЛЕЗАХ

  АДАМ И ЕВА

  КОТЕЛОК ВМЕСТО ГРАНАТЫ

  МОРЯК В БУРКЕ

  ТРЕЗВАЯ И ПЬЯНАЯ ПРАВДА

СЛЕЗА, РАЗДЕЛЕННАЯ ПОПОЛАМ Комедия

  ЦЕРКОВЬ ГОРИТ

  ЦЕРКОВЬ

  ВОЛШЕБНЫЙ ПЯТАК

  ГОРОД ПРИНИМАЕТ ИХ В СВОИ ОБЪЯТИЯ

  НЕЗНАКОМЕЦ

  ИХ ПРИНИМАЕТ В СВОИ ОБЪЯТИЯ ТБИЛИСИ

  ВЫБИТЫЕ ЗУБЫ

  ДЕНЬГИ ПАДАЮТ С НЕБА

  ПЕСНЯ СОЛНЦА

КАК МОЙ ДЕДУШКА ЖЕНИЛСЯ, ИЛИ ДОРОГУ — КАРАМАН ЖЕНУ ВЕДЕТ! Комедия в двух частях с прологом

  ПРОЛОГ

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРОСТРЕЛЕННЫЕ ГОДЫ (Солдат в очках…)

  ПРОЛОГ

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ЭПИЛОГ

ПРИМЕЧАНИЯ

*** Примечания ***