В двенадцать часов по ночам [Игорь Евдокимов] (fb2) читать онлайн

Игорь Евдокимов В двенадцать часов по ночам

– Привет-привет, мальчики и девочки! С вами передача «В двенадцать часов по ночам»! Жаркие летние ночи имеют дурную привычку заканчиваться, как бы нам не хотелось, чтобы они длились вечно! Особенно – в хорошей компании. Сегодня ваша компания – я, и, как говорил незабвенный Михаил Боярский, «никуда-никуда-никуда мне не деться от этого». Каналья! Это, кстати, единственное слово, которое я знаю по-французски! Хотя нет, вру! Шарль Азнавур стучится к нам в студию и говорит, что до утра с нами должно случиться что-то абсолютно «формидабль»!

Я вырубаю звук на микрофоне, смотрю, как красные цифры старых электронных часов на стене показывают 0:01, и выпускаю в эфир чарующие звуки «For Me Formidable». Судя по гримасе Виталика-звукача за стеклом – слишком резко. У меня чувство дежа вю – в который раз я уже так косячу? Пофигу, не уверен, что меня вообще сейчас кто-то слушает, но не признаваться же в прямом эфире. Я работал на этой радиостанции уже второй месяц, так что успел оценить весь масштаб катастрофы. Несмотря на все понты («единственная круглосуточная FM-радиостанция в регионе», бла-бла-бла) дела у «Радио-У» шли довольно плохо даже днем, не говоря уже о ночных эфирах. В эпоху интернет-радио, когда любой школьник может накачать музыки с торрентов и почувствовать себя крутым диджеем, такой динозавр обязан был скоро вымереть. Это вполне объясняло наши с Виталиком копееченые зарплаты. Причем что с меня-то взять: студент, не из бедных (даже с машиной), развлекается на каникулах. Как пришел, так и уйду, пропив все заработанное, а вот Виталику семью кормить, бедолаге. Звукач, вообще, существо чудесное – маленького роста, бочкообразный, напоминающий толкиеновских гномов, с бородой и забранными в хвост длинными волосами. Добрый ангел половины городских начинающих рок-групп, которым он сводит синглы и альбомы.

Сидели мы на предпоследнем этаже монструозного позднесоветского архитектурного убожества в центре города. Что здесь было изначально, никто уже не помнил, а нынешние владельцы сдавали площади под торговые места всевозможным фирмам-однодневкам, неудачливым юристам, прибабахнутым хэнд-мейкерам и промышленным альпинистам. Лифты с отваливающимися кнопками, отклеивающийся линолеум на полу, потёки на стенах, отваливающаяся кафельная плитка в полуаварийных сортирах – то еще местечко. Но, как известно, понты дороже денег, к тому же радио картинку не передает, а значит мы все еще «единственная круглосуточная радиостанция в регионе». Пафос, fuck-yeah!

На лицензирование песен боссы тоже не то, чтобы раскошелились, но выбирать все же было из чего, хотя не знаю, по какому шизофреническому вкусу подбиралась коллекция. Понятно, что большинство материала слушать было невозможно, но, если заморочиться и покопаться, можно составить вполне приличный трек-лист, даже с Шарлем Азнавуром. Именно так! Никакого Юры Шатунова – с полуночи и до гимна РФ я царь и бог этой радиорубки, сученьки! И слушать мы будем то, что нравится лично мне!

Вам может показаться, что я тут изворчался, но, если честно, работа мне нравилась вполне. Знай, трепли языком, дрыхни до обеда, получай за это какие-никакие деньги и наслаждайся летом. Больше того, пожарная сигнализация в здании тоже перестала работать, подозреваю, еще во времена Андропова, а значит, пока играет музыка, а мой микрофон ничего не ловит, можно открыть окно (вид на крыши ночного центра и освещенные фонарями улицы, кстати, тоже отличный) и спокойно курить. Для экстренных случаев, рядом с пультом стоит чайник, банка с молотым кофе (эт я шиканул, ибо пить дешевую быстрорастворимую бурду – лучше убиться!) и бутылочка коньяка, не из дорогого. Виталины запасы. Плюс ко всему, в районе полчетвертого ночи слушателей у нас не остается гарантировано, а значит можно расслабиться на часик-полтора, просто забить в плейлист песен двадцать и практически не трепаться. Пара глубокомысленных фраз раз в полчаса не считается. Шарль Азнавур, тем временем, дотянул финальное «формидаааааааблё», а значит пора снова приниматься за работу.

– Песня вкусная, как мой любимый капучино с ореховым сиропом, вам не кажется? Я тут посмотрел прогноз погоды, оказывается сейчас на улице аж +24 – и это 12 часов ночи! Завтра ожидается вообще пекло. Хорошо, что мы с вами общаемся исключительно в темное время суток, днем вы бы от меня ничего умного не услышали, разве что звук закипающих в моей черепушке мозгов. Хотя моя бывшая и так считает меня идиотом. Не то, чтобы я сейчас провоцирую вас на интеллектуальные беседы, но поболтать о чем-нибудь хорошем вполне можно! Так что звоните в студию и рассказывайте, чем вы занимаетесь этой душной, но офигенной летней ночью, м?

Я уже собираюсь пустить в эфир следующую песню, но замечаю, как Виталик истерично подает мне странные знаки глазами. Его удивление можно понять – у нас есть звонок! Надо же, мало того, что кто-то не спит в час ночи в будний день, он еще и слушает наше радио. Причем не просто слушает, а даже звонит! Батюшки!

– А тем временем у нас звонок! – я показываю большой палец Витале, мол, «пускай». – Добро пожаловать в прямой эфир! Как вас зовут?

– Лена – ммм, приятный голос, солнечный, даже кажется немного знакомым. Навскидку – ей слегка за 20.

– Итак, Лена– не против, если я буду обращаться на «ты»? – почему ты не спишь?

– Потому, что я умерла, дурачок!

Оп-па! Приплыли! Надо было догадаться, что звонить в такое время и в такую радиостанцию могут только тролли и психи! Осталось только определить, к кому относишься ты, Леночка…

– Ух ты, как интересно! Покойники нам еще в прямом эфире не попадались! – Виталик за стеклом опять бешено жестикулирует. Если я правильно интерпретирую его невербальные сигналы, сей танец означает «бросай ты это дело, не стоит оно того, лучше я ее отрублю». Я машу руками – «не вздумай!». Хоть какое-то развлечение, в конце концов! – И давно ты умерла, Лена?

– Нет, на выходных! – смеется.

– О, жертва пятничной вечеринки? – понимающе уточняю я.

– Можно и так сказать. Поссорились с молодым человеком.

– А, то есть ты умерла внутри? Сердце разбито, мир потерял краски?

– Да нет, снаружи я тоже умерла. Когда тебя держат под гнилой цветущей водой и душат при этом – ощущения не из приятных.

– Уверен, у него были веские причины!

Ха-ха! Дурацкой шутке – дурацкий ответ. Почему твой голос кажется знакомым? У меня, вроде, нет подруг с таким дебильным чувством юмора. Продолжаю допытываться:

– Слушай, сейчас же середина июля, до Хэллоуина, вроде, далеко.

– А при чем здесь Хэллоуин? – удивляется Леночка.

– Ну, как же, мертвецы отправляются погулять только в конце октября, все такое…

– Нет, дурашка, мертвецы отправляются погулять, когда захотят.

– И с того света звонят тоже, когда захотят? – не выдерживаю.

– Почему с того света? Я у вас под окнами стою…

Пип-пип-пип-пип-пип… Короткие гудки. Черт, не смешно, Лена – вот вообще не смешно! Ни разу! Несмотря на весь идиотизм ситуации, по спине бегут мурашки. Собираюсь с силами, «включаю обаяшку», и говорю в микрофон:

– Ну, что ж, как вы могли услышать, мы теперь популярны не только в нашем замечательном городе, но еще и в загробном мире! И специально для наших не-мертвых и не-упокоенных фанатов – следующая песня!

Ставлю «Wonderful Night» Fatboy Slim, беру со стола пачку сигарет, вытаскиваю зубами одну и иду открывать окно. Не сказать, что в комнату ворвался порыв свежего воздуха, но хоть какой-то ветерок, вроде, есть. Собрался уже вернуться в кресло, но в последний момент останавливаюсь. Да нет же, бред. Просто дурная шутка. Просто кто-то дурит мне мозги.

Я у вас под окнами стою…

Поворачиваюсь обратно и высовываю голову на улицу. Будни, ночь, центр у нас в такое время пустой. Так что фигурка, стоящая через дорогу от нашего здания, привлекает внимание сразу. 12 этаж и мое зрение -2 не дают разглядеть ее внимательно, но могу сделать два вывода:

А) Это девушка.

Б) У меня есть четкое ощущение, что сейчас она смотрит на меня.

В голову ничего умного не приходит, поэтому рука как-то сама поднимается, и я машу девушке внизу. Она отвечает на приветствие – медленно, словно под водой – и у меня второй раз за вечер бегут по спине мурашки.

Распахнувшаяся дверь в студии и Виталик с раскрасневшимся потным лицом чуть не заставляют меня вывалиться в окно от испуга.

– Ты глянь! Она правду говорила! – объявляет звукач и сует мне в лицо сотовый телефон с открытой страничкой в интернет-браузере.

– Погоди пять секунд, – прошу я. Трек почти подошел к концу, поэтому я закидываю следом Джеймса Бланта, поворачиваюсь к звуковику и беру у него телефон. Местный новостной сайт, статья датирована понедельником – сегодня. Итак, Елена Н., убита в прошлую субботу, тело на следующий день нашли на берегу реки рыбаки, по подозрению в убийстве разыскивается ее парень.

– Хочешь сказать, нам реально звонила покойница? – насмешливо уточняю я.

– Да хер ее знает, но, блин, жутковатый звонок! Откуда она вообще взялась?

– Объясняю: у нас в городе идиотов (и идиоток) хватает. Какая-то девка набухалась, или приняла чего-нибудь психотропного, слышит нашу передачу, и где-то в ее маленьком тупом мозгу рождается дебильная идея – позвонить нам и разыграть. А тут история из новостей вспомнилась. Эта дурында, кстати, реально торчит сейчас на перекрестке напротив!

– Да ладно! – Виталик бросается к открытому окну. Я подхожу следом. «Лена», или как там ее, стоит на том же месте и в той же позе.

– Долбанутая… – цедит сквозь зубы звукач.

– Фиговая шутка, детка! – воплю в окно я. Жилых домов вокруг нет, так что никого не разбужу. И уж тем более ни перед кем не выставлю себя идиотом. – Иди-ка ты домой и протрезвей! Не надо втягивать покойников! Имей уважение и совесть!

Забавно будет, если окажется, что это просто какая-то левая девчонка залипла на улице, засмотревшись на звезды.

– Не казалась она пьяной, – внезапно говорит Виталик.

– В смысле?

– Ну, по телефону. По голосу не скажешь, что она пьяная.

– Ну, может не пьяная, может, просто психанутая! – отмахиваюсь я. – Помнишь ту тетку, которая звонила нам пару недель назад?

– А, с очками-убийцами и теориями захвата мира? – ухмыляется он.

– Да-да-да, она самая. У некоторых людей просто крыша едет самым странным образом.

В общем, окно дружными усилиями закрывается, Виталик возвращается в свою будку, а я сажусь обратно за микрофон.

– Всем хорош Джеймс Блант, кроме одного: если прослушать друг за другом два его первых альбома, есть неплохой такой шанс самоубиться, нафиг, от тоски! Но я вас, дорогие мои радиослушатели, такому испытанию подвергать не буду, а значит дальше будет только позитивная летняя музыка! И…

Тут я бросаю взгляд на Виталика. Судя по побелевшему лицу и бешенной жестикуляции, мы получили второй звонок за ночь. Искренне надеясь, что на этот раз нам попадется нормальный адекватный слушатель (ну, или «Лена» решит перезвонить, извиниться за глупую шутку и предложит где-нибудь пересечься после эфира), я показываю звукачу большой палец и набираю воздуха в легкие.

– Иииии у нас новый собеседник в эфире! Скажите, откуда вы, таинственный гость, с того света или села Большие Мурашки? – гм, а вот жестить-то не надо, даже с поправкой на нервы. Человек обидеться может, да и от начальства прилетит.

– Они не приехали…

– Что? – не понимаю я. Голос мужской, старческий. Бессонница дедулю замучила? – Кто не приехал? Внуки?

– Скорая… Помощь…

– Эй! Эм… Мужчина! Если вам нужна скорая, то звонить нужно туда, а не на радио! Где вы находитесь?

– Они… не… приехали… Час ждал… Внучка напугалась… Звонила им, звонила… А они не приехали…

– А, вы хотите пожаловаться на врачей? – во мне начала теплиться надежда.

– Сердце… Не выдержал… Умер… – вот же ж мать-то твою, везет мне этой ночью на покойников.

– Стоп-стоп-стоп, вы же нам звоните! Значит, не умерли! Говорите, где вы. Сейчас еще раз вызовем скорую помощь, приедут, откачают!

– Поздно, я уже здесь…

Пип-пип-пип… Прочищаю резко осипшее горло:

– Гм… Если нас слушают какие-нибудь врачи (желательно, психиатры), то у нас в городе эпидемия глупых шуток про мертвецов! Честное слово, если бы мне давали по 10 рублей за каждого дозвонившегося в эфир усопшего, то я бы с барского плеча оплатил нашему звукачу утреннюю маршрутку! Аминь!

Включаю первую попавшуюся песню, нервно откидываюсь на спинку стула и смотрю на вбегающего в студию Виталика. Один взгляд на его лицо – и мне все понятно.

– Так, Виталя, спокойно, не мельтеши, я включаю свои дедуктивные способности и, тыча пальцем в небо, предполагаю, что в сегодняшних новостях…

– Сергей Петрович, 79 лет, не дождался «скорую»! Родственники катят на врачей, но те утверждают, что попали в аварию, их кто-то подрезал! Вот и не успели вовремя! – перебив меня, тараторит Виталик.

– «Лена» подговорила дедулю! – парирую я.

– Чего?! – обалдело смотрит на меня звуковик.

– Наша Ленуська добежала домой… или звякнула домой… или не домой, а другу с талантом звукоподражателя… В общем, эта дурында после первого звонка решила, что шутка удалась, и подбила кого-то продолжить банкет!

– Ты понимаешь, насколько это нереально, чувак?!

– Воу, а у тебя есть идея получше? Мертвецы в эфире? Уууу, звоните в газету «Шок» и скидывайте идею в «твиттер» Стивену Кингу!

– Ну… Нет… Не так вот прям… – сконфузился звуковик, но, по-моему, способность мыслить здраво к нему возвращается.

– Виталик, сделай мне одолжение, посмотри еще местные новости и пометь себе все случаи с летальным исходом… ну… за выходные, скажем! Готов поспорить с тобой на полтос… Нет, даже на стольник, что один из этих «покойничков» скоро позвонит к нам в эфир!

– Думаешь?

– Уверен, иначе бы не спорил на деньги! – усмехаюсь я и пинками гоню его из студии в будку звуковика. Я, вообще, человек рассудочный. Мне нужны твердые неоспоримые факты. И мысль, что это все еще глупый розыгрыш, казалась мне куда более логичной, чем покойные радиолюбители. Вот только где-то внутри меня, в отдельной воображаемой студии, сидит мое куда более впечатлительное «альтер эго» и шепчет в эфир:

- А вдруг это правда? А вдруг сегодняшней ночью мертвецы действительно решили позвонить на радио? Что ты скажешь на это, а? Что ты будешь делать, если они не перестанут звонить? Что будешь делать, когда телефон разорвется от посланий с того света? А если они решат прийти и по-зна-ко-мить-ся поближе?!

Единственное, что мне оставалось, это сказать внутреннему голосу «Иди в жопу», закинуть Бон Джови в эфир, достать очередную сигарету и двинуть к окну.

Вот только затянувшись, я обнаруживаю очередной пробел в своей теории. «Лена» все еще стоит у нас под окнами, только не через дорогу, а уже на одной стороне с домом, где два дебила имеют несчастье вести ночной эфир. Причем, она привела с собой компанию. На этой стороне дороги освещение похуже, но все-таки понятно, что это мужчина. Он сутулиться. Вполне возможно, от возраста. Вполне возможно, что ему 79. Вполне возможно, что его зовут Сергей Петрович. Вполне возможно, что он недавно умер. И вполне возможно, что сейчас они с «Леночкой» смотрят прямо на меня, застывшего с сигаретой в окне 12 этажа. Стоят и жестоко, по-черному, завидуют. Что я такой живой, а они уже нет.

От таких мыслей меня берет злость на легковерного себя и на глупых шутников под окнами, поэтому, не считаясь с переводом курева, хе-хе, выкидываю так и не зажженную сигарету в окно, машу людям внизу оттопыренным средним пальцем (надеюсь, оценят), и захлопываю окно. Плюхнувшись обратно в кресло, перевожу микрофон так, чтобы меня слышал Виталик, и не слышали радиолюбители.

– Ну как, много народу померло? – интересуюсь с наигранным оптимизмом.

– На удивление! Есть наезд с летальным исходом…

– А, это где мать с ребенком на переходе сбили? – мрачнею я. Резонансный случай, читал в новостях. Козел за рулем даже не притормозил. Хотя мне легко сейчас судить – не знаю, как бы я повел себя, окажись на его месте.

– Угу. И есть еще студент, сиганувший из окна.

– Несчастная любовь?

– А фиг вас разберешь, молодежь! – нервно хихикает Виталик. – Вот ты бы стал бросаться из окна от неразделенной любви?

– От неразделенной любви я бы стал бросаться только в объятья алкоголю, – фыркаю я. – Помнишь, что было, когда от меня девушка ушла. Но, как видишь, жив, здоров, трындю тут… Вернемся к нашим баранам! Маму с ребенком, думаю, можно исключить, значит, следующим нам звякнет студент. Я даже спрошу, как его зовут – будет прикольно, если я этого чувака знал по универу, и наши придурки спалятся!

– Будет прикольно, если твой знакомый выпрыгнул из окна?

– Блин, не придирайся к словам! Я на нервах! Ты на нервах! Но мы оба поняли, что я хотел сказать!

– Ну-ну, Шерлок, проверим, – неопределенно машет в воздухе рукой Виталик. Похоже, я смог его немного успокоить. Ну что ж, пора снова общаться с аудиторией.

– Ииииии я снова с вами. Как-то один хороший человек подошел ко мне и спросил, что за песня такая, бодрая, и в припеве поется «Исмаляй»? Я очень долго чесал репу, но, в результате, осознал, что имелась в виду нетленка Джона Бон Джови «It’s My Life», которой мы с вами только что насладились. Я очень надеюсь, что водители не спят за рулем, студенты не спят на каникулах, а мертвые… Ну, для мертвых у меня есть замечательная концертная программа, которую открывают незабвенные Ramones, напоминающие, что они не желают быть похороненными на кладбище домашних животных. Господа покойники, если вы хотите высказаться по поводу столь радикального заявления – ждем ваших звонков в прямом эфире!

Врубаю трек, выжидающе смотрю на Виталика. Тот переводит взгляд с меня на пульт и обратно, после чего пожимает плечами. Значит, звонков больше нет. Прямо от сердца отлегло! Закидываю в плейлист Рэя Паркера-младшего и прочие «пшлинахи» слушающим нас призракам, и выразительно объясняю Виталику на языке жестов, что собираюсь в туалет.

Коридор нашего здания, прямо скажем, не обезображен ремонтом и лишними украшательствами. Вдоль потолка тянуться какие-то трубы и короба, линолеум под ногами хрустит так, словно каждый мой шаг устраивает геноцид семейству тараканов, а перегоревшие лампочки не меняются месяцами. Словом, место неприятное, а ночью, в одиночестве – так и вовсе жутковатое. Даже в обычные смены я шурую из студии в туалет на другом конце этажа со скоростью голодного гепарда. Про сегодняшнюю ночь, с покойниками в эфире, и говорить нечего. На полпути меня останавливает странный звук, доносящийся с лестницы. Выход на нее расположен ровно посередине этажа, аккурат между нашей радиостанцией и санузлом. Подходя к двери, я слышу шаги. Вернее, даже топот. Кто-то то ли бежит вниз, то ли быстро взбирается наверх. А в здании никого, кроме нас и охранника нет.

Самым разумным было бы окрикнуть ЧОП-овца Сергея (а сегодня ночью дежурил именно он) и спросить, зачем он носится по лестнице как угорелый. Вернее нет, зачеркните, в тот момент самым разумным было бы развернуться и рвануть обратно в студию, забаррикадировать дверь и забиться в угол, поскуливая от ужаса. Вместо этого я прижимаюсь к стене справа от выхода на лестничную площадку и замираю. Шагов больше не слышно. На этаже тишина. Аккуратно делаю шаг в сторону двери на лестницу. Сердце колотится так, словно собирается выпрыгнуть из груди. Ощущая себя последним дураком, выглядываю в дверной проем. В голове проносится мысль, что там меня ждут зомби, или привидения, или разгневанный ксеноморф из фильма «Чужой», или (и это самое страшное) вообще что-то непонятное, но очень злое, и уже настроившееся на плотный ужин, с незадачливым радиоведущим в виде главного блюда. Естественно, все, что я вижу – это темная лестничная площадка. То есть, видимость близкая к нулевой, конечно, но всяких жутких вещей там нет точно. Иначе бы, думаю, меня бы уже схарчили.

– Ну… Будем считать, что это вселенная решила мне помочь сходить в туалет, – вслух констатирую я, и, услышав звук своего голоса, начинаю глупо хихикать над собственной тупой шуткой и абсурдностью ситуации.

Дабы совсем усугубить и без того непростую ситуацию, единственная лампочка в туалете подозрительно жужжит и мигает. Тем больше причин быстро сделать свои дела и не задерживаться. Захожу в кабинку (единственное достижение прогресса, коснувшееся этого богом забытого сортира) и закрываю дверь на шпингалет. Почти минуту спустя тянусь к бачку, чтобы спустить воду, и в этот момент лампочка с громким хлопком все-таки лопается, погружая туалет в кромешную тьму (окошка, даже хотя бы слухового, архитекторы не предусмотрели). Матерюсь, пытаюсь нащупать цепочку бачка, но внезапно слышу, как скрипит открывающаяся дверь. Самостоятельно делать этого она не может – слишком тяжелая для сквозняков. А это значит лишь одно. Кто-то или что-то её только что открыло.

Слышаться медленные, шаркающие шаги. В темную комнату кто-то заходит. Обычная, человеческая, реакция в таких случаях – воскликнуть «Эй, а чего так темно?» или «Есть кто?». С другой стороны, мне бы тоже нужно окликнуть вошедшего, вот только в горле резко пересохло, так, что не выдавить и звука. Самое умное, что приходит в голову – задержать дыхание и слушать. Шаркающие шаги приближаются к кабинке. Ни Серега-охранник, ни Виталя так не ходят. Да и вряд ли ступающий так человек мог парой минут ранее с громким топотом сбежать вниз по лестнице. Скорее, так может ходить 79-летний старик. Возможно, даже умерший, не дождавшись скорой…

«Шаркун» медленно приближается к дверце, за которой скукожился от страха я. Останавливается. Я слышу его сиплое прерывистое дыхание, словно воздух со свистом выходит из легких. Затем, заставив меня вздрогнуть, внезапно шипит пущенная на полную мощность из крана вода. Этого тоже не может быть – раковина на другой стороне туалета. Он, конечно, тесный, но не настолько, чтобы человек, стоящий у кабинки, мог дотянуться до раковины. Я затаил дыхание, боюсь выдать свое присутствие малейшим шорохом (хотя, будем честны, стоящее за дверцей что-то, скорее всего, прекрасно знало, где я). И в этот момент мне приходит СМС!

На секунду мне кажется, что мое сердце остановилось. Затем моё тело начинает действовать без помощи мозга. Дернув за щеколду, пинком открываю дверцу кабинки, чтобы сбить с ног сипящее за ней существо. Дверца распахивается, не встретив сопротивления, однако я не обращаю на это внимания, я рвусь из туалета на скорости, приближающейся ко второй космической. Нога натыкается на препятствие, я со всей дури падаю на пол, а в мозгу проносятся картины одна другой страшнее. ЭТО ОНО! Оно схватило меня за лодыжку, чтобы я не мог сбежать. Сейчас ОНО утащит меня обратно в темную комнатенку, и никто меня больше не увидит.

Но мне везет – я быстро понимаю, что никто за лодыжку меня не держит, а мое бегство остановил порожек, о который запнулась нога. С удвоенной силой начинаю ползти на четвереньках. Поскальзываюсь. Снова ползу. Вскакиваю на ноги и несусь к нашей «радиорубке». Почти у двери что-то заставляет меня остановиться и обернуться. Видимо, рассудочная моя часть, пытающаяся рационализировать только что произошедшее. Коридор пуст. За мной никто не гонится. Дверь в туалет зияет беззубой пастью в конце коридора, но из нее не выползают призраки, монструозные щупальца, не выходят шаркающей походкой мертвецы. Все спокойно и обыденно. Обычный коридор, который я преодолеваю почти каждую ночь по 2-3 раза. Черт. Я что, с ума начал сходить от недосыпа?

Захожу в студию, нервно хлопнув дверью, и обнаруживаю Виталика, сидящего на моем месте.

– Ты в курсе, сколько тебя не было? Я уже тебе СМС скинул! Мне пришлось срочно прибежать и закидывать новую музыку в плейлист!

– Надеюсь, не свои старперские хиты, типа «Сиреневого тумана» или полной дискографии Вячеслава Добрынина? – нахожу в себе силы пошутить я.

– Ты доктора Шлягера не трожь! – хихикает звукач. – Вся его дискография в 20 минут не поместилась бы, но…

– Стопэ, какие 20 минут? – не понимаю я. – Меня от силы минут 5 не было!

– Ну, я не знаю, конечно, чем ты там таким увлекательным занимался, что потерял счет времени, да и знать не хочу, если честно. Просто конфискую 100 грамм коньяка и ухожу к себе.

Рассказать ему про топот на лестнице и сипящего шаркуна в туалете? Да нет, бред! Просто накрутил себя из-за этих дурацких звонков, вот и мерещится всякая хрень. Усаживаюсь в кресло, глубоко вздыхаю, включаю сначала внутреннего идиота (хотя чего там включать), а затем микрофон – и понеслась!

– Минутка политинформации – как вам мог совсем недавно рассказать мой черный брат от другой мамы Рэй Паркер-младший, «если в вашем районе творится всяка хрень – кому вы будете звонить?» Охотникам за привидениями! Что я, собственно, и сделал, а значит – мои таинственные собеседники, будьте спокойны! За вами, – понижаю голос и жутко сиплю. – УЖЕ ВЫЕХАЛИ!

Виталик за стеклом вскакивает из-за пульта. Еще один звонок? Судя по выражению лица, звукорежиссер в панике. Он поднимает руки, словно сдающийся преступник, и испуганно смотрит на меня.

– Здрасьте… – раздается в эфире неуверенный детский голосок. Я смотрю на Виталю – Виталя смотрит на меня, все еще подняв руки. До меня, наконец-то, доходит смысл жеста – он здесь не при чем! Звукач не нажимал никаких кнопок! Звонок прошел в эфир без его участия!

– Алло? – все так же неуверенно спрашивает ребенок.

– Да, привет, малыш, – чуть сипло из-за резко пересохшего горла отвечаю я. – Не слишком ли поздно ты не спишь?

– Мама разрешила, – мальчишка на другом конце провода, кажется, гордится. – Она говорит, что нам теперь все можно!

– Теперь – это как? – мы с Виталиком не отрываясь смотрим друг на друга. Кажется, я проспорил “стольник». Кажется, Виталя этому тоже не рад.

– Я не понял. Мы перебегали дорогу, а потом мама закричала и нас куда-то кинуло. И все плакали. Особенно папа. Но мама говорит, что это ничего – скоро он будет с нами, и ему не будет грустно. Он уже почти собрался – даже петлю завязал. Скорее бы. А то я по нему скучаю.

– Слушай, а мама твоя рядом? Можешь дать ей трубочку? – зачем-то спрашиваю я.

– Алло, – раздается в эфире женский голос. – Извините, мы услышали вашу передачу, и Славе очень захотелось позвонить.

Голос очень… Нормальный… Обыкновенный, что ли. Будто, ничего странного не происходит. Даже хочется успокоится и списать все на дурацкое совпадение.

– После того, как нас сбила машина, – продолжает она, и я чувствую, как сердце у меня проваливается куда-то вниз. – у Славы так мало поводов порадоваться. Я не смогла ему отказать. Вы не будете против, если мы зайдем?

Гудки. Гребанные короткие гудки. Я не могу заставить себя ответить. Виталя, похоже, тоже утратил дар речи. Тянусь к микрофону, отключаю его. В эфире – тишина. Дотягиваюсь дрожащими руками до пачки сигарет, вытаскиваю одну – и сминаю её нафиг до нераскуриваемого состояния. Вытягиваю вторую – уже удачнее. Затягиваюсь.

Не знаю, умирают ли относительно здоровые студенты от внезапных инфарктов, но звонок старой радиотрубки на столе оказался опасно близок от того, чтобы отправить меня в страну вечной охоты. Подозрительно смотрю на телефон. Кто может сейчас звонить? Варианта два. Либо это страдающее бессонницей начальство, включившее эфир и желающее знать, что за фигня у нас творится. Либо… Либо покойники добрались уже до нашего служебного стационарного номера. Беру трубку. Подавляю желание запустить её в окно от греха подальше. Нажимаю на кнопку ответа.

– Аллё!

– Я, по-моему, вам четко говорил – никаких вечеринок! Никаких баб! Никого не таскать по ночам к себе в студию! – раздраженно заявляет Сергей-охранник.

– Мы-то точно никого к себе не водили! – рычу в ответ я, а внутри чувствую волну радости. Не покойник. И на том спасибо. – Но я тут поссать ходил, и слышал, как кто-то носится по лестнице. Так что вопрос к тебе, о властитель видеонаблюдения и запасных ключей, кого ты профукал перед закрытием.

– Чего?! Никого не профукал! Я уже дважды обход делал, и по камерам смотрю. Так что, поверь, я видел, как ты вылетаешь из туалета. Ржал, как конь, и запись сохранил на всякий случай. Так что будешь бычить – однажды утром проснешься знаменитым. Нету здесь никого, кроме нас троих. А вот во дворе какая-то компания торчит. Не ваши?

Я холодею, несмотря на духоту в студии. Бегу к окну, выглядываю. Перекресток пуст. Два силуэта, еще недавно стоявшие на тротуаре под окнами, исчезли. Вернее, почему исчезли? Просто стоят уже с другой стороны, у служебного входа. И наверняка Стасик с мамой уже с ними. Мы же не будем против, если они зайдут?

– Серёг, а кто там у тебя, за дверью?

– Четыре человека, смотрю на них по камерам как раз, – отвечает. – Причем, блин, ребенка на ночь глядя вытащили. Я и подумал, что это вы кому-то \экскурсию пообещали.

– Серёга, это не к нам! – шепчу я. – Не вздумай открывать им!

– Да не ссы! – бодро откликается охранник. – Пойду спрошу, чего им надо, шугану маленько.

– Стой! – ору я, но Серёга уже повесил трубку. Сразу же перезваниваю, но никто не отвечает. Беспомощно смотрю на Виталю. Тот уже переместился из своей кабинки ко мне в студию. Мы в тревожном ожидании буравим взглядами трубку телефона. На то, что наше радио молчит уже минут 5, обоим наплевать. Наконец, звонок раздается снова.

– Надо было предупреждать… – каким-то отстраненным и механическим голосом говорит охранник.

– Чего?

– Надо было предупреждать, что они за тобой, – поясняет Серёга. – Я их впустил. Они уже идут.

– Куда… Идут? – заставляю как-то выдавить из себя вопрос, ответ на который мне очень не хочется слышать.

– К тебе. Они поднимаются. Я смотрю по камерам. Второй этаж.

Расширенными от ужаса глазами я смотрю на Виталю. Он стоит рядом и тоже слышит жуткий, без малейших эмоций, голос охранника, объявляющий этажи, словно электронный диспетчер, ведущий отсчет до старта космического корабля.

– Третий этаж… Четвертый этаж…

Я вырубаю трубку и отбрасываю её в дальний конец студии, словно она жжет мне руку.

– Звоним в полицию! – говорит здравомыслящий Виталик.

– И что мы им скажем?

– Какая, нахер, разница? Что к нам в студию кто-то ломится! Главное, чтобы приехали! Бери мобилу, набирай!

Достаю из кармана собственный телефон – и замираю в ступоре, пытаясь вспомнить, как вызвать ментов? Какой номер? Стоп! Вспомнил! 112! Набираю и врубаю громкую связь для Виталика.

– Вы позвонили по номеру сто двенадцать, – сообщает механическая девушка на том конце провода. – Чтобы получить помощь, наберите внутренний номер один-один-три.

– Чего за фигня? – удивляется Виталя.

– Так должно быть? – уточняю у него я.

– Один-один-три, – повторяет механический оператор. – Один-плюс-один-плюс-три-равно-пять. Пять. Пятый этаж. Они идут за вами. Они проходят один-плюс-один-плюс-три-равно-пять-пятый этаж. Чтобы получить помощь, наберите внутренний номер один-один-четыре. Шесть. Шестой этаж. Они проходят шестой этаж. Чтобы получить помощь…

Я вырубаю телефон. Больше всего мне хочется забраться под рабочий стол, вжаться в грязный ковролин, свернуться в комочек и трястись пока все это не кончится.

– Дверь! – шепчет Виталя. – Нам нужно закрыть дверь! Помоги!

Я не могу пошевелиться. Звукач тормошит меня, но без толку. Он бежит к двери в студию, распахивает её – я почти жду, что оттуда высунутся мертвецки-бледные руки и утащат Виталика в темноту коридора. Но нет. Он проворно достает ключ (мы обычно оставляем его в замке снаружи) и захлопывает дверь обратно. Запирается. Оглядывается вокруг, тащит гостевой стул, пытаясь пристроить его так, чтобы не дать двери открыться. Вот только это бесполезно.

Оживают динамики. Слышен треск старой пластинки. Затем низкий протяжный хрип труб. Пауза. Снова трубы. Пуууууууууум. Кажется, где-то в Библии было про трубящего ангела, который призывает мертвецов подняться из могил. Но это явно не наш случай. Кто-то или что-то ставит запись – запись, которой точно нет в нашем треклисте. Я смотрю на пульт у своего рабочего места. Ползунки скользят вверх-вниз сами собой. Раздается голос – оперный, хорошо поставленный, но такой же скрипучий, как и вся запись – ведь его владелец давно мертв. Так же, как и те четверо, что, уверен, уже стоят в коридоре. Голос тянет:

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик;

И ходит он взад и вперед,

И бьет он проворно тревогу.

Почему двенадцать? Мы сколько тут сидим? Уже утро! Уже должно вставать солнце! Но за окном все еще темно, а часы в студии (старые, советские, электронные, с кроваво-красными цифрами) на моих глазах отматывают время обратно к нулю.

– Выключи! – хрипит Виталик. – Выключи немедленно!

Несмотря на оцепенение, я нахожу в себе силы дотянуться до пульта и выкрутить звук в ноль. Музыка смолкает. Слишком поздно. Я вижу, как из ушей Виталика начинает идти кровь, а глаза словно кипят, пока зрачки не исчезают, оставив только белок. А потом он разевает рот – и из него, с тем же противным пластиночным хрипом, раздается музыка, которую я так пытался вырубить. Только слова уже не на русском.

Und um die zwölfte Stunde

Verläßt der Trompeter sein Grab

Und schmettert in die Trompete

Und reitet auf und ab.

Я не знаю немецкий! Я не знаю, что говорит этот шипящий жуткий голос, который звучит несмотря на то, что звука нет и мы не должны его слышать! Я не должен этого знать, но понимаю – он говорит, как в двенадцать часов трубач покидает могилу.

– Мы здесь, – шепчет голос из разинутой глотки звукорежиссера. Нет, даже не голос, а целый чертов хор, в котором я слышу женские голоса, и старческий хрип, и тоненький писк ребенка. – Мы поднялись. Мы ждем тебя. На темной лестнице нет света. В темном коридоре нет света. Выйди к нам. Поиграй с нами. Мы играем в прятки. Ты водишь. Мы стоим в коридоре. Мы стоим в темноте. Выйди к нам. Посмотри вокруг. Посмотри в темноту. Мы стоим в темноте. Мы стоим в темных углах. Мы смотрим на тебя из темных углов. Ты видишь? Выходи поиграть. Мы играем в прятки.

Я смотрю на свои руки. Они дрожат. Ладони сжимаются и разжимаются. Мне начинает казаться, что в них что-то есть. Я вижу лицо. Лицо девушки под водой, а в руках – её горло. И я сжимаю его со всей силы.

– Мы играем в прятки. Мы водим. Ты прячешься. Мы идем искать.

Горло в руках сменяется рулем. Я в машине. За окнами пролетают городские улицы, на спидометре – 120 километров в час. Вечер. Улицы должны быть пустыми, к черту светофоры. Какая-то дура переходит дорогу! Черт! Она же видит, что я здесь еду! Она должна меня видеть! Она не может меня не видеть!

– Мы идем искать. Мы видим тебя. Мы видим, где ты. Мы пришли за тобой.

Машину заносит, она вылетает на перекресток. Его пытается проехать скорая. Слышится визг тормозов, водитель неотложки выкручивает руль. Столкновение. Меня разворачивает, я судорожно давлю на педали и каким-то чудом возвращаюсь на дорогу. Скорая влетает в фонарный столб – и остается далеко позади.

– Мы пришли за тобой. Мы за дверью. Открой нам. Открой нам. Впусти нас.

Это мертвецы! Или менты? Или мертментцы! Ха-ха-ха! Не важно, кто! Важно, что они пришли за мной. Нет-нет-нет! Все из-за этой суки! Лена! Леночка, Ленусик! Сука! Куда?! Куда, черт, мне от них деться?! Окно! Окно-окно-окно! Последний выход, там они меня не достанут.

Я стою у окна студии. Подо мной – ночной город. Я не хочу делать шаг, но другого выхода просто нет. Поворачиваюсь только для того, чтобы увидеть, как Виталик, добрый друг Виталик, с оскаленной улыбкой и услужливостью опытного портье, распахивает дверь в студию. Они заходят. Лена, которая не должна была меня бросать! Или хотя бы остаться на дне гребанной реки, где ей самое место! Лена, сука, ТЫ ЖЕ НИЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ НОРМАЛЬНО! А кто рядом с тобой? Старикан? Вот к кому ехала скорая! Она не успела. Из-за меня?! А при чем тут я? Наверняка водитель сам осёл, не справился с управлением! А эта парочка – мама с ребенком?! Дамочка, вы вообще слышали, что, переходя дорогу нужно, блядь, смотреть по сторонам, особенно если ребенка с собой тащите! Все из-за вас! За мной менты пришли из-за вас! Я из окна сиганул из-за вас! Я ни в чем не был виноват! Вы меня заставили! Вы сами виноваты, что сдохли! Не подходите, черт, не подходите!

Я делаю шаг в окно, опять, опять – и лечу вниз. Земля приближается. Я зажмуриваюсь в ожидании удара. Но его все нет. Открываю глаза. Я завис в метре от асфальта, но непреодолимая сила словно куклу тащит меня обратно, вверх, и втягивает в окно, словно в пасть удава. Я снова оказываюсь в своем удобном кресле перед микрофоном, в душной студии с грязным ковролином и стертой от времени пупырчатой звукоизоляцией на стенах. Кроваво-красные цифры на часах мигают – и 0:00 на них сменяется на 0:01.

– Привет-привет, мальчики и девочки! С вами передача «В двенадцать часов по ночам»! Жаркие летние ночи имеют дурную привычку заканчиваться, как бы нам не хотелось, чтобы они длились вечно! Особенно – в хорошей компании. Сегодня ваша компания – я, и, как говорил незабвенный Михаил Боярский, «никуда-никуда-никуда мне не деться от этого». Каналья! Это, кстати, единственное слово, которое я знаю по-французски! Хотя нет, вру! Шарль Азнавур стучится к нам в студию и говорит, что до утра с нами должно случиться что-то абсолютно «формидабль»!

Я вырубил звук на микрофоне и выпустил в эфир чарующие звуки «For Me Formidable». Судя по гримасе Виталика-звукача за стеклом – слишком резко. У меня чувство дежа вю – в который раз я уже так косячу?