Ведьмочка [Наталья Гимон] (fb2) читать онлайн

Наталья Гимон Ведьмочка

Жила-была маленькая девочка…

Друзья мои, подождите улыбаться!

Жила-была маленькая девочка, которая очень любила кошек, а они отвечали ей взаимностью…

Что вы сказали? "Бред какой-то"? "Пусть дети читают"? Зря вы так… Над этой сказкой стоит подумать, чтобы печальная история не повторялась вновь и вновь…

Часть 1. Яра

Июнь. Пять часов вечера. В большом дворе маленького города жарко, пыльно и шумно. Да-да, и такое бывает! Большой двор в маленьком городе. Идеальное место для игр и развлечений "детей" всех возрастов: от карапузов-"годовасиков", которые ещё мирно посапывают в своих колясках, пока их мамочки на скамейках так же мирно читают книжку, обсуждают достижения своих крох, или, что тоже встречается, с удовольствием потягивают холодное пиво, до пятнадцатилетних "лоботрясов", о чём-то тихо и лениво переговаривающихся в беседке. Их время придёт через несколько часов, когда бдительные бабушки-старушки, расположившиеся на лавочках возле подъездов, наконец-то отправятся по домам. А пока… Пока какой-то олух только что словил подзатыльник от своих же товарищей за громогласное, аж эхо между домов полетело, "Ви-тё-о-о-ок!!!". Обидно ему, наверное, было вдвойне: и "Витёк" не увидел с такого расстояния блаженно орущего в тени беседки, и затрещина оказалась довольно чувствительной, к тому же в стоящей недалеко коляске испуганно заплакал малыш, мамаша которого одарила великовозрастного детину таким взглядом, что, кажется, мороженое у сидящей рядом девчонки начало таят быстрее.

Вы спросите: но почему же шумно, если все сидят тихо, сморённые жарой и мечтающие сбегать на озёра искупаться? Всё просто: дети. Вот они качаются на качелях, со счастливым визгом пытаясь раскрутить "солнышко". Вот девчушки играют в "классики", и пустая железная баночка из-под обувного крема звонко прыгает по асфальту. Вот ребятня играет в "Пекаря", и увесистые палки (где только взяли?) с сухим стуком пролетают в сантиметрах от банки. А уж если кто попадёт, понимается такой победный клич!… Да мало ли занятий у детей на улице в хорошую погоду летом?

Вот, например, эта стайка детей восьми-десяти лет самозабвенно играет в "вышибалы", а эта девочка… Хм, надо сказать, очень странная девочка. Хотя бы тем, что играет одна в догонялки с голубями. И выглядит при этом совершенно счастливой…

___________

– Смотрите, чокнутая гулять вышла.

Высокая худенькая девочка с белокурым хвостиком в красной маечке и серых шортиках поймала мяч и замерла, держа его под мышкой. Игра невольно прервалась, все, обернувшись, посмотрели на странную девочку, гонявшую голубей.

– Мама говорит, что она – не чокнутая. У неё просто очень богатая фантазия. Кидай уже, нам опять этих двоих загонять теперь придётся. – Маленькая обладательница рыжих кудряшек и солнечно-оранжевого сарафана решительно потянулась к мячу, намереваясь отобрать его у подружки по команде, но…

– Много твоя мама понимает! – белокурая резко крутанулась, и мячик оказался вне досягаемости других ладошек. – И ты вместе с ней! Вы сюда приехали всего месяц назад, а я эту ненормальную всю жизнь знаю!

– Хватит вам! Давайте играть! – наконец вмешался темноволосый мальчишка, отбирая-таки мяч у спорщицы и с первого броска вышибая одного из зазевавшихся "противников". Игра продолжилась, а я, "выбитая" где-то минут десять назад, продолжала стоять и смотреть на девочку примерно нашего возраста, но игравшую совсем в другие игры.

На самом деле переехали мы в этот дом в начале мая, а не месяц назад. Но со странной девочкой я ни разу так и не общалась, хотя жили мы в соседних подъездах. Даже в школе за тот неполный месяц, который я успела отучиться в новом классе, когда я видела её на переменках, она всегда была одна. Поначалу я пыталась узнать из любопытства, почему её никто не зовёт играть в свои компании, и сама она не просится, но все тогда промолчали, пожав плечами, а Люська – эта самая белокурая, с которой я только что "мирно беседовала" – хихикнула и сказала: "Хочешь – иди и играй с ней сама". Я тогда постеснялась подойти, а потом… Есть у большинства людей такая черта, которая присуща многим животным. Я называю её "стадность": куда все – туда и мы, и неважно, правильно это или нет. Потом я, наверное, струсила, испугалась, что со мной тоже никто общаться не будет, как с этой "чокнутой", как её Люська называла. Вообще-то, она, Люська эта, девчонка хорошая, только задиристая очень…

Неожиданно девочка резко обернулась и посмотрела мне в глаза. Я вздрогнула: она стояла довольно далеко от меня, но то, что она смотрит мне именно в глаза, я почувствовала, кажется, даже затылком. И что самое удивительное, отвести взгляд мне никак не удавалось. В голове вдруг стало пусто и легко, как будто там форточку открыли и тихонечко стирают пыль с моих мыслей. Жуткое чувство, скажу я вам.

Но ощущение "открытой форточки" ушло так же внезапно, как и нахлынуло, стоило только девчонке отвернуться от меня. Какие-то несколько секунд я ещё стояла как вкопанная и тупо, уже без каких-либо мыслей, пялилась на неё, а потом до меня вдруг дошло: вы когда-нибудь видели дворовых голубей, которые играют в салки с ребёнком? Только этот ребёнок всё время "водит", потому что не может догнать хоть и раскормленных на городских помойках, но всё равно очень проворных птиц. Я сначала тоже думала, что мне померещилось, а потом заметила, что они от неё не разлетаются, а кружат вокруг, то садясь и подманивая, то в самый последний момент вспархивая в воздух. Вот девочка подобрала с земли маленькую веточку, бросила её в одного из голубей, при этом, судя по реакции птицы, всё же умудрилась попасть и заверещала от радости "Ты маешься!", на что взлетевший пернатый друг отреагировал как хороший истребитель: спикировал вниз и чиркнул крылом по детской щеке. От увиденного я чуть не познакомила свою пятую точку с асфальтом. В том, что птица её задела, я не сомневалась ни капельки. Я сама это видела! И когда я уже подняла руку в их направлении и открыла было рот, чтобы поведать миру о происходивших прямо у меня на глазах "чудесах", вдруг: "БУМ!" – и мяч отскочил от моей головы, оставив в ней "колокольный" звон, кратковременную темноту и чувство свободного падения.

Ладони я себе, конечно же, разодрала, благо упала ни куда-нибудь, а на бордюр. Да и коленкам досталось немного. "Мама опять ругаться будет", – подумала я, – "и болеть будут сильно. Хорошо  хоть не долго".

– Больно? – услышала я сочувственный голос Люськи и подняла глаза: ребята стояли полукругом, кто-то опирался о свои колени, девчонки в основном прикрывали рот ладошкой, испуганно таращась на меня.

– Давай я тебя домой отведу, – предложил Игорёк, тот самый темноволосый мальчишка, который совсем недавно "разнимал" нас с Люськой.

– Не надо, я сама, – я оттолкнула его руку, а сама подумала: "Вот только "тили-тили-тесто" мне в новом доме и не хватало!" Но Люська его вдруг поддержала:

– Пусть проводит, раз он тебе шишку набил. А ты в следующий раз смотри, куда кидаешь!

– Я же нечаянно!!! – обиделся Игорёк, и мне стало его немного жаль: мальчишка был симпатичный, добрый, и смотреть на него в ту минуту было ещё больнее, чем моим ладошкам. Он явно мучился угрызениями совести.

– Я же сказала, не надо! – теперь я пришла ему на выручку. – Я и домой пока не пойду, у меня ключа нет: я его потеряла. Сейчас вот мама придёт, и тогда… Подорожник лучше найдите.

*

До скамейки у подъезда меня всё-таки довели, почти всей компанией, а потом бочком-бочком умчались играть на стадион к школе в соседнем дворе. Я сидела и думала, как сейчас перед мамой оправдываться буду. Нет, сарафан я не порвала, так, испачкала немного, но всё равно: каждый месяц приносить новую ссадину!… "Ты же девочка!" – всякий раз укоряла мама меня, и мне всегда было очень стыдно.

– Давай помогу, – вдруг донеслось до меня с другого конца лавочки. Я обернулась и увидела ту самую странную девочку: она оседлала деревянное сиденье и, подавшись вперёд, улыбалась мне.

– Спасибо, не надо, – растерянно пробурчала я и быстро отвернулась.

– Как хочешь, – услышала я за спиной, и через мгновенье: – Испугалась?

– Чего? – я снова обернулась, на этот раз непонимающе.

– Не "чего", а "кого".

Девочка продолжала мне улыбаться, а мне стало не по себе, и я промолчала. Какое-то время за спиной было тихо. Я даже понадеялась, что она ушла, но, оглянувшись, увидела её по-прежнему сидящей на месте, только уже не верхом, а как обычно принято. Глаза её были закрыты, и улыбающееся лицо чуть приподнято к небу. Неожиданно она запела, не размыкая губ. Мелодия была простенькая, но удивительно красивая. И голос у неё оказался под стать: чистый, даже хрустальный, завораживающий. Вдруг девочка замолчала и спросила, не оборачиваясь ко мне:

– Где ты был, Странник? Рассказывай!

Я даже не сразу сообразила, что она не ко мне обращается. А потом подумала: вот почему её никто не зовёт играть с собой. Наверное, Люська верно говорила – она и вправду "чокнутая". Нормальные люди сами с собой не разговаривают, да ещё и в другом роде. Пока я так думала, она задавала самой себе ещё вопросы, при этом делая паузы, как будто получая ответы

– А хочешь, я вас познакомлю? – вдруг спросила девочка, резко поворачивая ко мне голову.

– С кем? – застигнутая в врасплох, я опять не успела отвернуться и разговор пришлось поддерживать дальше. Что поделаешь: родители воспитали меня очень вежливым ребёнком. Иногда это даже мешало.

– С ним, – она кивнула на лавочку между нами.

– С кем с ним?

– С ветром.

Какое-то время я молча смотрела на неё: худенькая, загорелая до смуглости кожа, тёмные, почти черные, остриженные под короткое каре волосы, беззаботная открытая улыбка и светло-серые очень красивые глаза. С такой внешностью у неё через пару-тройку лет от ухажёров отбоя не будет, если только она не перестанет вести себя как дура. И тут я вдруг поймала себя на мысли, что этим словом при мне её ещё никто не называл, даже непримиримая Люська. Мне стало стыдно, и я осторожно сказала:

– Ты извини, но я здесь никого не вижу. Наверное, потому что здесь и нет никого. И вообще, мне домой пора.

– Точно нет? – она улыбнулась ещё шире, и в этот момент лёгкий ветерок словно невидимой ладонью погладил меня по лицу. Вы, наверное, скажете: "да мало ли, ветер подул посильнее". Но его, ветра, до этого момента вообще не наблюдалось с самого утра. Вообще! Ни одного дуновения! Полный штиль был!

– Не может быть… – прошептала я, глядя на девочку во все глаза.

Она вздохнула, прикрыла веки и сказала:

– Давай поиграем! В спину, пожалуйста.

Порыв ветра резко перекинул мои волосы через плечи, поиграл с ними секунды три и отпустил, напоследок закинув тонкую прядь мне в рот.

– А теперь в лицо, если можно, – также спокойно попросила девочка, и ветер бросил нам на колени щепотку пыли. – Хулиган! – засмеялась она, отряхиваясь. Потом достала из кармана какую-то яркую бумажку, подняла руку и разжала пальцы: – Держи.

Бумажка закружилась в воздухе и полетела над двором всё выше и выше, поддерживаемая ладонями ветра.

Несколько минут мы молча наблюдали за кружащейся в воздухе игрушкой Странника. А затем я вдруг спросила:

– И ты его слышишь?

– Как тебя сейчас.

– А… А что он говорит?

– Много чего. Например, что ночью гроза будет, ближе к утру.

– А какой он?

– Большой. И очень добрый. Если не сердить.

– А как его не сердить? – я запоздало поняла, что вопрос – глупее не придумаешь, но она обернулась ко мне, улыбнулась и ответила:

– Много как… А ещё он очень мудрый.

Какое-то время мне понадобилось, чтобы уложить всё случившееся в голове, а потом я задала последний вопрос:

– А как тебя зовут?

– Как бы ты меня назвала? – Странная девочка смотрела на меня с искренним любопытством, склонив голову на бок, и я вдруг услышала собственный голос:

– Ведьмочка… Ой! Прости! То есть… – Откуда пришло ко мне это слово? Ни одно имя даже не всплыло. Я готова была провалиться сквозь землю. Но девочка улыбнулась и кивнула:

– Договорились!

– Нет, я…

– Не бери в голову! Я же сказала: договорились, сегодня я буду "Ведьмочка", мне даже нравится. Вон, кстати, и твоя мама идёт. Так что, ещё увидимся!

Мама действительно шла по двору у неё за спиной, неся увесистые сумки. Взглянув на меня и увидев последствия моего "полёта", она, вздохнув, покачала головой, но ничего не сказала. Я привычно встала ей навстречу и, забрав сумку поменьше, потопала домой.

– Ключи за креслом поищи, – раздалось у меня за спиной. Я оглянулась, и "Ведьмочка" со своей открытой улыбкой помахала мне рукой. Каково же было моё удивление, когда, придя домой и с пыхтением отодвинув от стены массивное кресло, я действительно обнаружила за ним свои ключи. Я удивлённо повертела их в руках и, вздохнув, усмехнулась сама себе:

– Здорово! Что бы ещё такое потерять?…

Так началась наша дружба, удивительная и невероятная, которая продлилась целых девятнадцать лет.

Под утро в ту ночь действительно была гроза, и ветер, носясь над домами, ловил в свои ладони всполохи молний, гася их как свечные фитильки, чтобы они не мешали спать измученному жарой городу. А небо негромко посмеивалось над ним далёкими раскатами грома…

*

Прошло почти полгода с тех пор, как я познакомилась с Ярославой, так, оказалось, звали ту самую "Ведьмочку". Мы сталкивались с ней в школе – она была на год меня моложе – но я ни разу не видела её разговаривающей с другими девчонками. Всё время одна.

– У тебя вообще друзья есть? – однажды на переменке спросила я её, а она посмотрела на меня с улыбкой, взяла мою руку и вложила мне в ладонь один из своих бутербродов.

– Конечно, есть. Ты.

Как-то раз, после уроков возвращаясь домой, мне вдруг очень захотелось прогуляться вокруг школы. А что? Солнышко. Лёгкий морозец. Хорошо! На выбеленной инеем ветке плакучей берёзки пристроилась маленькая, голубая, как кусочек неба, синичка, нахохлила свою пушистую жёлтую грудку и звонко тенькала, поглядывая на меня то одним, то другим маленьким глазом.

– Ах, ты, какая красивая, – умилилась я. – Надо спросить у мамы кусочек сала и на балкон повесить. А ты ко мне в гости прилетишь и…

Но пташка вдруг что-то тенькнула на своём на птичьем, недослушав мой монолог, вспорхнула в небо, сделала круг и, снова спустившись, скрылась в дальних кустах. И тут я увидела…

Четыре или пять девчонок (считать мне тогда было некогда) стояли вокруг ещё одной в зелёном зимнем пальтишке и что-то говорили ей. Вот одна протянула руку и постучала по черноволосой растрепанной голове (рыжая меховая шапка валялась рядом), спустя секунду другая толкнула ссутулившуюся и прижимающую к груди руки девочку в спину и она упала на колени, с трудом удержав равновесие, чтобы не ткнуться лицом в снег, по-прежнему прижимая руки к груди…

Знаете, я никогда в жизни до того дня так не орала. Я расшвыривала соплячек  в стороны, даже не понимая слов, вырывающихся из моего рта. Я хватала их за что попало, по-моему, у одной из них даже оторвала меховую опушку с капюшона. Я понимала, что если они вдруг решат меня "проучить", быть мне битой по полной программе. И когда владелица того самого пострадавшего капюшона с воплем "ах ты, дура!" кинулась на меня, я уже мысленно попросила у мамы прощения за порванный новенький пуховик, скорее всего разбитое лицо и, как следствие, первый вызов родителей в новую школу, к директору.

Но "вопящая" вдруг резко дёрнулась назад и не устояв, упала навзничь в накиданный школьным дворником сугроб. Секунду я не могла понять, откуда такое счастье и что сие значит, а потом Люськин голос всё объяснил.

– А ну, дёрнули отсюда, твари, пока я всем головы не поотвинтила!

Люська была девчонка высокая, я по сравнению с ней просто коротышкой казалась. Скорее всего, её и приняли за старшеклассницу. И, похоже, узрев нас двоих стоящих плечом к плечу, закрывая собой так и сидящую в снегу Ярку, нападавшие передумали продолжать свою атаку и, что-то выкрикивая, стали отступать, собирая разбросанные вещи. Минуту мы смотрели им вслед, а потом я вздохнула:

– Завтра маму в школу вызовут…

– ?

– Я капюшон порвала у одной. Наверняка расскажет.

– Не-а, – уверенно ответила Люська, – эти не расскажут. Они – шакалки. Себя под удар подставлять не станут.

Я обернулась к Яре.

– Ты как?

Она подняла, наконец, голову, и из прижатой к груди пригоршни высунулась маленькая ушастенькая головка серенького котёнка. Только один глазик у него сильно заплыл гноем и, наверное, ослеп. Люська опешила.

– Что? И мне вот из-за этого чуть по шее не навтыкали? – Яра молчала, только снова опустила голову и гладила испуганно попискивающего малыша за ушком. – Что хоть они с ним сделать хотели? Хотя нет, не отвечай. Я сама знаю, что они опять искали повод до тебя долепиться.

– Подожди: что значит "опять"? – Теперь я растерянно смотрела уже на Люську.

– То и значит! Я вообще удивляюсь нынешней осени: за три месяца её никто пальцем не тронул.

– А раньше?

– Лучше не спрашивай.

– И ты всё время её защищала?

На этот раз бойкая на язык белобрысая задира промолчала. Может и от морозца, но её щёки заалели маками.

– Делать мне больше не чего, – пробурчала она. А потом вдруг крикнула: – Мне вообще глубоко начхать на эту чокнутую!

– Но ведь ты всё-таки здесь, – вдруг робко улыбнулась Яра.

Люська фыркнула, круто развернулась и, подхватив модную сумку для учебников, пошла прочь.

– Спасибо! – крикнула ей в след Яра, но она даже не обернулась.

– Не обижайся на неё, она – хорошая. – Я присела на корточки рядом с девочкой. – Только, наверное, не знает пока об этом.

Ярка кивнула, продолжая гладить маленький пушистый комочек, умещавшийся у неё на ладошке.

– Я его домой возьму, – вдруг выдала она, и мои брови поползли вверх.

– Я-ар, он – больной вообще-то…

– Вылечу.

– Яра, ты не поняла: он – БОЛЬНОЙ. Плохо уже то, что ты его на руках держишь. Пойдём лучше его куда-нибудь пристроим и… – И мне стало жутко. Почему? Потому что за прищуренными веками моей маленькой подружки пылали алые, как рдеющие угли, зрачки. Я быстро вспомнила: нет, никто меня в драке по голове не бил, это точно. Но и свой цвет зрачки этой девочки менять не собирались. – "Ведьмочка", – одними губами прошептала я. И словно услышав, Яра зажмурилась и отвернулась.

– Люди… – тоже тихо произнесла она. Потом обернулась и, как ни в чём не бывало, сказала: – Понимаешь, если не бояться, то не заразишься. – Я молчала, и она, не дождавшись от меня больше ни слова, встала с колен и попросила: – Проводи меня до дома, пожалуйста, а то мне неудобно будет одной всё это… Ну, ты понимаешь.

Я по-прежнему без единого звука закрыла её портфель, благо ничего из него не рассыпалось, нахлобучила ей на голову шапку и, чуть поколебавшись, потянулась к котёнку рукой.

– Если НЕ БОИШЬСЯ, – напомнила мне Яра, останавливая меня взглядом. И вдруг виновато улыбнулась: – Прости меня. Я больше так не буду.

– Хорошо бы, – тихонько сказала я в сторону, чувствуя, как постепенно перестают дрожать колени, и мир обретает прежнюю твёрдость…

Котёнка Ярослава назвала Дымок. Вылечивший ему глаз ветеринар сказал, что обратились к нему очень своевременно. И с тех пор это "шило", как называла Дыма мама Яры, носилось у них по квартире, по повадкам больше напоминая собаку и безгранично обожая свою маленькую хозяйку. С найдёнышами всегда так: они очень ценят людскую ласку, испытав, что такое Улица…

*

– Ты куда? – Люська в белой коротенькой шубейке, на коньках затормозила возле меня.

– Яру проведать, – я остановилась, задумчиво глядя на её ноги. Может, тоже сходить коньки достать… Вечер хороший, чуть морозный, снежок кружится и исчезает с глаз за пределами желтого прозрачного конуса света, падающего от уличных фонарей. Правда, темно уже, но именно сейчас почему-то кататься интереснее всего. Если очень размечтаться, то как будто на ледовой арене танцуешь. Нет, всё-таки сначала к Ярке, а уж потом и на коньки можно. – Я её сегодня в школе на переменке не видела.

– А-а… Тащи её тоже на коньках кататься, – как бы между прочим сказала Люська и, оттолкнувшись, заскользила дальше, оставляя на укатанной снежной дорожке перед домом длинные пунктиры следов.

Я улыбнулась. Всё правильно: гордость часто не даёт нам совершать правильные поступки, но ещё чаще мы путаем её с глупостью. И что самое плохое, и через то, и через другое бывает очень трудно переступить…

А вокруг всё также падал пушистый снежок. Тёмно-оранжевое от тысяч фонарей небо, укутанное низкими облаками, мягким брюхом огненного дракона нависало над крышами. Из темноты, с натоптанных снежных тропинок, тут и там выныривали спешащие по домам люди. А дети с радостными криками гонялись по большому двору маленького заснеженного города. Они были счастливы, ведь скоро начинались замечательные зимние каникулы. А значит, не за горами и волшебный Новый Год…

Я постояла ещё немного, вздохнула, сделала, наконец, последние несколько шагов и открыла старую деревянную дверь длиннющего многоэтажного дома, покрытую вдрызг облупившейся краской непонятного то ли коричневого, то ли бордового цвета. "Вот уж точно – Китайская стена", – подумала я, вспомнив прозвание этого памятника архитектуры хрущёвского периода и заходя внутрь.

Подъезд был самый обычный, можно сказать, стандартный. Всё те же бело-синие стены с появляющимися почти сразу после каждого ремонта как по волшебству настоящими галереями картин и надписей самого различного содержания. От банального "Маша+Петя=" и т.д. в зависимости от фантазии автора, до явной подготовки к экзамену по человеческой анатомии, тема "Размножение человека", по другому не скажешь (руки бы поотрывала). Всё те же заляпанные побелкой лампочки на каждом этаже, три из девяти которых, как правило, не горят. И всё тот же – О, Господи! – лифт, при открытии которого напрочь перехватывает дыхание.

– Опять кто-то до дома не донёс, – вздохнула я вслух и потопала по лестнице на восьмой этаж.

Яра сидела в своей комнате, не зажигая свет, положив подбородок на сцепленные ладошки и сосредоточенно, не мигая, глядя на горящую свечу. Дым юркнул вслед за мной и сразу же забрался к ней на колени, преданно заглядывая в глаза и топорща свой ещё маленький хвостик-антеннку в потолок, как будто говоря: "А вот и я! Так соскучился-а! Ну, погладь меня! Ну, пожа-алуйста!" Не отрывая взгляд от маленького пламени, девочка опустила ладонь на лопоухую серую головку, и по комнате тотчас же разлилось теплое и уютное, как мамина пуховая шаль, "Мур-р-р!"

– Ты чего? – спросила я от двери.

– Да так… – рассеянно ответила она, не поворачиваясь.

– А чего делаешь?

– Чудо. – Почему-то я не удивилась, ну ни капельки. Наверное, начала привыкать к её странностям. И неожиданно она спросила: – Хочешь, покажу?

Несколько мгновений я хлопала глазами, открыв рот. А потом вдруг, сама не знаю почему, ответила, переминаясь с ног на ногу:

– Да ты знаешь, я вообще-то за тобой зашла, погулять, на коньках покататься. И Люська тебя звала…

– Странные вы, люди, – задумчиво перебила меня Яра, наконец, переводя на меня взгляд. – Вам чудо предлагают, а вы – коньки…

– Что значит "Странные ВЫ люди"?! – откуда-то из глубины во мне неожиданно всплыли раздражение и злость. Господи, да с какой луны она свалилась такая… такая… Да у меня слова не находилось её описать! – А ты кто? Разве не человек?

– Нет, – припечатала она в ответ. – Я – "Ведьмочка"!

– Яра, – застонала я, подходя ближе. – Ну, хватит уже! Так не может больше продолжаться, спустись на землю! Если ты и дальше будешь играть в эту игру сама с собой и со всем миром, ты в нём не выживешь!

– Я не играю…

– Это ещё хуже! Оглядись! На дворе двадцатый век! И он тоже полон чудес! Других, но понятных. Да и самых обычных тоже! Знаешь как сейчас хорошо на улице? Просто чу-дес-но! И это понятно всем! А ты… Если тебя и не сожгут на костре как в средневековье, то в дурдом запрут точно! И не один доктор тебя не отмажет!

– Я такая, какая есть. И такой останусь, пока рядом со мной есть люди, которые могут верить в чудеса. Как ты.

– Да с чего ты взяла, что я могу в них верить?! А даже если и так, я не смогу всегда быть с тобой рядом!

– Тогда я умру.

Она сказала эти слова таким тоном, как говорят "Ничего страшного. Это просто царапина". Я смотрела на Ярку и молчала. Странная девочка. Чокнутая. Но рассуждает, как не всякий здравомыслящий взрослый. Почему? Потому что она сказала чистую правду, я это чувствовала.

– И с какой планеты ты свалилась на мою голову? – обречённо прошептала я. В ответ она вдруг улыбнулась и поманила меня пальцем:

– Смотри. Только дыши в сторону.

Я подошла и села рядом, чуть скосившись на свечу. Яра что-то зашептала и поставила ладошку за маленькое рыжее пламя. Минуту ничего не происходило, я уже начала уставать от ожидания, как вдруг ладонь девочки медленно поплыла вверх, и вслед за ней начало удлиняться свечное пламя. Сантиметр. Два. Пять. Десять. От напряжения огонь дрожал и чуть слышно гудел. Рука Яры так же медленно поползла вниз, и огонёк стал укорачиваться, пока не превратился в рдеющую искорку на кончике фитиля. Девочка резко убрала ладонь, и свеча с явным облегчением ярко вспыхнула.

Мы сидели в полной тишине. Дымок давно покинул хозяйские колени и жался к двери, всем своим видом показывая своё необоримое желание убраться из этой комнаты подальше. Судя по всему, он был напуган.

– Никак не привыкнет, – вздохнула Ярослава, подходя к котёнку и бережно беря его на руки, что-то нашептывая ему на ушко.

– Может, ты ещё и летать умеешь? – хрипло спросила я.

– Нет. И боюсь, теперь уже никогда не научусь, – с убийственной серьёзностью ответила она. – Кстати, ты что-то про Люсю говорила… – она глянула на часы. – Идём…

Выходя из квартиры вслед за мной, она крикнула.

– Мам! Я пойду, погуляю!

*

Освещённая фонарями площадка для стоянки машин, где всего полчаса назад ребята играли в импровизированный хоккей, гоняя шайбу, правда без коньков, сейчас больше напоминала уснувший муравейник, правда не очень обжитой. В смысле, народу было много, но не толпа, где яблоку негде упасть. И почти все были детьми. Взрослых было всего двое: незнакомый мужчина в хорошем зимнем пальто, который сидел на коленях рядом с лежащей на земле девочкой и прижимал ей к лицу какую-то тряпку, и женщина, моя соседка по этажу, кстати. Она стояла чуть в стороне и растеряно повторяла время от времени: "Может скорую вызвать? Может, врача, а?" Несложно догадаться, что в хоккей больше никто не играл: дети тихонько перешёптывались, стоя вокруг.

В девочке на земле я сразу узнала Люську: её белую шубейку, привезённую отцом из Болгарии, ни с чьей перепутать было нельзя. Я бросилась к ближайшему мальчишке и, схватив его за рукав, спросила:

– Слышь? Что случилось-то?

У обернувшегося ко мне Игорька лицо было как новенькая детская раскраска – белое, в цвет снега. Даже губы были, наверное, такие же. Как будто не он совсем недавно краснощёкий и весело кричащий, гонял шайбу с пацанами. На белом фоне выделялись только глаза, большие и испуганные.

– Л-люда… головой… то есть лицом на бордюр упала.

– Как упала? – растерялась я.

– На полном ходу. Шайба попала ей под конёк, она споткнулась и…

В это момент мужчина попытался подняться, подхватив Люсю на руки, и я увидела самое страшное: кровь на снегу, как мне тогда показалось, море крови. И шубка девочки спереди была перепачкана алым. И тряпочка, которую мужчина прижимал ей к лицу, тоже была почти вся в крови. А сама Люся не шевелилась, обвиснув тряпичной куклой.

– Не успели… – услышала я рядом дрожащий голос Яры. А в следующее мгновенье она уже так же, как и незнакомец, сидела на коленях рядом с той, которая всего один раз пришла ей на помощь, осторожно убирая волосы, выбившиеся из-под шапочки неподвижной девочки. Мужчина, сначала опешив, спросил:

– Твоя сестра?

– Нет.

– Так, девочка, отойди и не мешай…

Он хотел сказать что-то ещё, но Яра всего на секунду взглянула ему в глаза, и тот мигом закрыл рот и замер, не отрываясь, глядя на маленькую девочку, сидящую рядом. Я догадалась, что он увидел.

Тем временем, Ярослава убрала мужской носовой платок (а именно им оказалась прижатая к лицу Люси тряпка) и прежде, чем её ладошки накрыли Люсино лицо, я разглядела почти чёрный в неярком свете фонарей сочащийся кровью рубец на лбу между бровей подруги, продолжающийся на левой щеке спускающимся вниз рядом с носом алым подтёком. Зрелище, надо сказать, было то ещё. Не для детских нервов точно. В тот момент я, наверное, стала сестрой-близнецом Игоря, по крайней мере, по цвету лица.

Яра долгих секунд пятнадцать сидела не двигаясь, жили только что-то шепчущие губы и чуть подрагивающие от напряжения кончики пальцев. Все вокруг, казалось, тоже замерли, как и само время перестало дышать, больше не подгоняя своим дыханием события. И тут вечность длиною в четверть минуты лопнула так неожиданно, что все вокруг ахнули: Люся вдруг вздрогнула всем телом, застонала и приоткрыла глаза, когда маленькие ладошки склонившейся над ней девочки сжались в кулачки и отодвинулись от её лица. Какое-то время они обе смотрели друг на друга, а потом губы Люси с трудом дрогнули, и мне показалось, что я почти услышала тихое, как падающий снег "спасибо". Яра еле заметно кивнула в ответ.

– Люда!!! Людочка!!! Дочка!!!

Мать Люси бежала через двор в халате и тапочках, судя по всему, в этом одеянии и застало её принесённое известие. Следом за ней едва поспевала моя соседка, та самая, опять же судя по всему, взявшая на себя роль добровольного вестника. Что было следующие минут пять-десять – описывать не имеет смысла. Зачем? Думаю, каждый знает и так, как себя поведёт мать, если ей сообщить, что с её ребёнком случилось что-то настолько страшное, что "кровиночка" лежит без сознания, если не умирает совсем. У меня, по крайней мере, было такое ощущение, что именно это и сказали бедной женщине. В конце концов, Люсю увели домой, и народ стал понемногу расходиться. Играть в этот вечер больше не захотелось никому из детей.

Мы с Ярой тоже потихоньку двинулись домой. Сначала молча. Потом я спросила:

– А что ты всё время шепчешь, когда творишь свои "чудеса"?

– Стихи.

– ?!

– Нет, не простые стихи, – тихо засмеялась Яра, – а… стихи-заклинания, что ли.

– А где ты их берёшь?

– Они приходят сами, когда надо и какие надо.

– То есть ты их сочиняешь?

– Ну, да… – Она немного помедлила и вдруг сказала, глядя себе под ноги: – Хочешь, я и тебя научу сочинять стихи? У тебя получится.

– У меня?

– Угу. Поверь мне. Только слушай своё сердце.

– И я тоже смогу как ты творить чудеса? – с замиранием сердца спросила я, но Яра вдруг рассмеялась, звонко, заливисто, и, чмокнув меня в щёку, как свою сестру, ответила:

– Нет, только писать стихи…

Скорую для Люськи в тот вечер всё таки вызвали. И позже, после проведённого за несколько дней обследования, врач повторно осмотрел девочку, глянул на все снимки и развёл руками, покачав головой.

– Вам несказанно повезло, – сказал он её матери. – Ни сотрясения, ни гематом… Ни-че-го… Если бы не столь яркое свидетельство на её лице, я бы подумал, что Вы меня разыгрываете или приняли случайную шишку за пробитый череп…

Ещё более удивительным было то, что спустя примерно год на лице Люськи не осталось даже шрама от того падения. Постепенно все начали думать, что ей действительно просто повезло, а про Яру никто не вспоминал вообще. Никто, кроме меня и самой Люси, которая после того дня никогда больше не называла Ярославу "чокнутой". И никому не позволяла её так называть.

И лишь один человек, "незнакомый мужчина в хорошем зимнем пальто", наверное, ещё очень долгое время почти каждый вечер выходил на свой балкон и, поднося к губам дрожащую в пальцах сигарету, тихонько шептал "Ведьмочка…", пронзая остановившимся взглядом темноту. Только он никому никогда ничего так и не рассказал. Почему? Спросите у него сами. Я не знаю.

А я действительно начала вскоре писать стихи, которые очень нравились моей маме и всем, кто их читал, кроме меня самой. Мне всегда казалось, что они слишком "сырые". Иногда один стих даже мог шлифоваться годами, взрослея вместе со мной…

Часть 2. Ярослава

– Люсь, а что тогда случилось? Расскажи, а?

– Когда? – Люся глянула на меня, изящным движением стряхивая пепел с сигареты в маленькую стеклянную пепельницу. В который раз я осуждающе вздохнула, а она усмехнулась мне в ответ: – Не начинай, профессия у меня нервная, сама знаешь.

– У всех профессия нервная, и у меня тоже, но я же не курю… Видела бы ты себя сейчас со стороны: сама красивая, в красивом костюме, с красивой причёской и с сигаретой в зубах… Фу, гадость! Тебе же скоро детей рожать, а ты… паровозик…

– Ну, во-первых, не скоро, не каркай. Во-вторых, я всего то по одной в день и выкуриваю…

– Ага, это когда я рядом. А в больнице? Вон, уже стареть начала: морщинка между бровей пролегла.

– Ой, ну не говори ерунды! Морщинка! У какого хирурга её не бывает!… А в третьих, надо будет – сразу же брошу.

– Ты ещё не хирург, ты пока на него только учишься, – не унималась я.

Люська закатила глаза к небу, с тяжким вздохом старательно затушила сигарету и выразительно посмотрела на меня:

– Ну, довольна? Юрист фигов! Борец за правые дела! – Я опустила голову, типа "обиделась". Люська не выдержала первая – она закатилась таким заливистым смехом, что сидящие за соседними столиками люди невольно стали оборачиваться в нашу сторону. Мне захотелось провалиться под землю и быстро-быстро убежать под ней же куда-нибудь подальше, чтоб никто не видел направления. Моя подруга тем временем всё же честно постаралась взять себя в руки и, давясь хохотом, успокоила меня: – Извини, всё нормально… Так о чём ты спрашивала?

– Я спросила, что случилось тринадцать лет назад зимой во дворе? Что ты тогда почувствовала, когда пришла в себя? Ведь что-то же было? Не спроста Яра вдруг резко перестала быть для тебя "чокнутой"? Что ты видела?

– Столько вопросов! – Люська хотела опять рассмеяться, но вместо этого на её губах просто расцвела улыбка, и я точно знала, кого сейчас вспомнила сидящая рядом со мной эффектная блондинка. Уж поверьте, не своих многочисленных поклонников. И даже не Игоря, который всего через неделю станет её мужем. – Жаль, что она не приедет…

Да-да! С той зимы прошло почти тринадцать лет. И сейчас на дворе стоял юный май во всём своём великолепии расцвета и хрустальной синевы небес. Солнышко пригревало так, что на улицах сложно было найти не то что пальто или куртку, а даже застёгнутый на все пуговицы плащ, и большинство прохожих невольно улыбались, жмурясь от ярких солнечных зайчиков, скачущих по витринам, окнам, стёклам автомобилей, а заодно и по лицам людей. В такой день грех было сидеть где-нибудь в помещении, и мы с Люсей расположились за столиком в одной из первых открытых летних кафэшек нашего маленького города, наслаждались цветущей весной, наблюдали за неотъевшимися пока что с зимы голубями. Я с удовольствием потягивала через трубочку свой любимый персиковый сок, Люська наслаждалась каким-то коктейлем неизвестной мне "национальности". Нам было по двадцать четыре года, и мы обсуждали последние штрихи-приготовления к свадьбе Людмилы и Игоря, на которой я и Ярослава должны были быть главными подружками невесты. Но, судя по всему, буду только я…

Тринадцать лет… Чего только не произошло за это время. Всё рассказывать – с ума сойдёшь… После того зимнего вечера в нашем с Ярой тандеме дружбы появилось третье лицо, а чуть позже и четвёртое. Появились и остались. Насовсем…

…Уже перед самым Новым годом мы с Яркой возвращались домой. Шли в голубых зимних сумерках по заснеженным улочкам и мечтательно улыбались, периодически обсуждая всю ту красоту, которую ходили смотреть в магазин игрушек. Нет! Нас не интересовали тогда куклы или что-то ещё в таком роде. Просто в то время именно под Новый год, буквально за пару недель до праздника, в магазинах появлялись самые разные ёлочные украшения: разноцветные шары и шарики, шишки и сосульки, снеговики и Деды Морозы и т.д. и т.п. А сколько было всевозможной мишуры! Пушистой, колючей, фонариками, белой и цветной!… В эти несколько дней Земля, казалось, вся целиком попадала в другое, сказочное измерение. Наверное, только ребёнком так немыслимо ярко ощущаешь этот "переход". Потому что, не смотря на то, что сейчас обилие ёлочных украшений, выкладываемых на прилавки магазинов ещё в ноябре, растёт с каждым годом, того волшебства уже не чувствуешь. Только затаённую радость и всеобщее возбуждение перед праздником. Многие называют это предпраздничной суетой, и мало кто вспоминает о волшебстве.

Мы не спеша шли по дорожке, в задумчивости проходили мимо моего подъезда. Я не заметила, как Яра чуть отстала, глядя на ребят и девчонок, оккупировавших длинную лавочку и что-то живо обсуждающих между собой, поэтому вздрогнула от неожиданности, услышав голос одного из них:

– Чё вылупилась? Шагай куда шла!… Оу! Ты чё? Совсем?

Я оглянулась и узнала этого мальчишку: на год младше меня, противный такой, не в смысле внешне, а по характеру. Он стоял рядом с лавочкой, вытряхивая снег из-за воротника куртки и возмущённо поглядывая на сидящего Игорька, который с самым невозмутимым видом катал в покрасневших от холода ладонях очередной снежок.

Мне так не хотелось терять то волшебное настроение, в котором плавала моя душа. Мысленно сказав Игорю сердечное спасибо, я молча взяла Яру за руку, собираясь увести её за собой от греха подальше. Потом что-нибудь придумаю, чтобы не привязывались с вопросами. (Вообще-то, к нашей дружбе все, как ни странно, относились спокойно. Удивлённо, но спокойно.) И я чуть не споткнулась на ровно месте, когда узнала другой голос, произнёсший совершенно неожиданные слова. Мне даже головой захотелось помотать от изумления:

– Слышь, ты? Захлопни пасть… Привет, Яра! Куда ходили? – Люська, первый раз за неделю вышедшая из дома, улыбалась неподдельно приветливо, насколько давала возможность её разбитая физиономия. Мне она только кивнула: в тот день мы с ней уже виделись.

– В "Детский мир", – неуверенно ответила Яра, беря меня за руку и сжимая её от волнения так, словно боялась поскользнуться.

– А-а… Идите к нам… Я серьёзно! Садитесь, мы тут так… – Люська опять улыбнулась, но чуть смущённо. А потом посмотрела на меня и добавила: – Да не бойся ты! Её здесь больше никто пальцем не тронет.

Я ей тогда поверила. И не ошиблась…

А через месяц, когда я слегла с ангиной, эти две такие разные девчонки зашли меня проведать, но не вдвоём, а втроём. Третьим был Игорёк. Я тогда ещё подумала, что компания у нас получилась замечательная. Как в воду глядела…

…Мы долго молчали, но обе вспоминали одного и того же человека. Воспоминания были так глубоки, что я чуть вздрогнула от неожиданности, когда Люська спросила:

– А помнишь, как она кинулась котёнка защищать? – моя подруга в очередной раз отпила из своего бокала и непроизвольно опять потянулась к сигаретам. Но потом посмотрел на меня, и её рука так и замерла, накрыв собой пачку "Slim light", словно спрашивая разрешения.

Я помнила. Хорошо помнила. И мне тоже вдруг очень захотелось закурить. Первый раз в жизни. Но я только положила свою ладонь на Люськину и молча кивнула, глядя ей в глаза…

…Апрель в тот год был ужасающе капризным: за день погода менялась по несколько раз. Однажды даже утренние "+12" с солнышком к вечеру упали до "-3", и выпал снег. Народ был в шоке. Особенно если учесть, что ни по какому метеопрогнозу это не ожидалось.

Нам с Люсей в тот день повезло, даже подфартило: мы возвращались домой как две "королевы"-старшеклассницы – в лучах главного прожектора нашей планеты. Асфальтовые дорожки с горем пополам подсохли, но на обочину лучше было не ступать: утонешь. Да не очень-то и хотелось. Кое-где ещё лежали грязно-серые нечесаные сугробы-псы, набросанные за зиму дворниками. Сошедший же снег обнажил все краски человеческих предпочтений и вкусов: газеты, пакеты, фантики, упаковки от чипсов, орешков, сухариков, бутылки и банки из-под пива – всё грязное, свалявшееся, разбухшее от влаги, пролежавшее под снегом всю зиму. Всё это ярким натюрмортом лежало на мокрой земле или плавало в лужах и почти в голос орало: "Уберите нас, ЛЮДИ!!!" Убрать-то уберут, но сам факт, что рядом, примерно в тридцати шагах находилась помойка, а тут такое!… Никогда не понимала.

Мы шли мимо какого-то старого магазина, давно закрытого и так и не нашедшего себе новых хозяев. Где-то совсем близко лаяла собака, бешено, захлёбываясь, и, судя по звуку, мы к ней приближались.

Когда мы с Люськой вышли из-за угла, свернув на тропинку между домами, то увидели огромную овчарку. Она, припав на передние лапы, с пеной из пасти облаивала забившегося в угол… котёнка! Ещё совсем маленького, серого, взъерошенного, от ужаса ставшего похожим на крошечный шарик мышастого цвета. За уже охрипшим завывающим лаем пса не было слышно его отчаянного писка. А в пяти шагах позади этой зверюги, держа её за поводок, но не "на поводке", стояли двое мальчишек. Просто стояли, ослабив привязь, улыбались и, переговариваясь о чём-то, кивали на эту картину. В тот момент мне поплохело. Мы встали как вкопанные и, хотя были довольно далеко, заметив нас, один из этих нелюдей крикнул:

– Валите отсюда, коровы!

Его собака на секунду отвлеклась на нас и снова зашлась бешеным лаем, всё ближе подбираясь к ополоумевшему от страха серому малышу. И в этот момент…

Она бежала с диким визгом, с небольшой палкой в правой руке, с растрёпанными чёрными волосами. Бежала прямо по грязи, утопая и оскальзываясь.

– Яра! Нет! – в один голос заорали мы с Люсей, но она не услышала. Два подонка, неожидавшие такого, так и замерли с открытыми ртами. И когда палка со всего размаха опустилась на спину овчарки, переломившись почти пополам, та, взвизгнув, подпрыгнула на месте от неожиданности, развернулась в воздухе и сомкнула челюсти на худенькой ручке, сжимающей в кулачке обломок.

Кажется, Люся и я завизжали одновременно, в то же время зажимая себе рты от ужаса. Увиденное нами стало последней каплей, толчком к действию.

Наши сумки обрушились на головы так и непришедших в себя уродов. Мы пинали их, куда только попадали, а они смотрели на нас огромными, непонимающими глазами, как на полоумных, закрывались руками и пятились. В какой-то миг мне на глаза попалась Яра: с разорванным рукавом куртки, но крови – хвала небесам! – нигде видно не было, она, загораживая спиной котёнка, продолжала тыкать в морду собаки деревянным обломком и при этом бешено орать, выпучив глаза. Псина пару раз попыталась наскочить на девочку, но какой-то инстинкт вдруг заставил её развернуться и броситься прочь. На своём пути она вдруг увидела малиновую куртку Люси.

Не знаю, что было бы дальше, если бы в этот момент по собачьему уху не заехала выломаннаяиз низенького старого штакетника ещё довольно крепкая "дубинка". Собака буквально закричала от боли, когда её развернуло ударом в воздухе, едва не свернув шею.

– Вы что, чокнутые?! – наконец, прорезался голос у одного из наших "врагов".

У меня над ухом гаркнуло так, что зазвенело в голове. Я не смогу повторить весь тот отборный мат, который я услышала. Я и не думала, что Игорь может ТАК… ТАКОЕ сказать. На всякий случай я всё-таки оглянулась, чтобы удостовериться. Да, это был именно он, в тёплом свитере вместо куртки, с "дубиной" наперевес, еле сдерживающий клокочущую внутри ярость. Таким его, наверное, никто никогда раньше не видел.

– Забирайте свою ххххх и ххххх отсюда! Живо!…

– Ну? И долго мы тебя ещё спасать будем? – деловито осведомилась Люся, осматривая царапины на своей сумке, когда малолетние недочеловеки, таща овчарку на поводке, скрылись из виду за углом магазина, а мы вчетвером подсчитывали потери.

Ярослава молча сидела на корточках напротив котёнка, заглядывая в его смертельно испуганные глаза. Какое-то время они как будто вели немой диалог, а потом он во всю прыть дунул в подвал ближайшего дома, а девочка вдруг заплакала.

– Ты чего, Яр? Успокойся! Всё уже кончилось! – Мы втроём растерянно пытались успокоить её как могли, а она, закрыв лицо ладонями, рыдала, сгибаясь пополам как от боли, и сдавлено шептала:

– Как же вы можете, люди? Как же вы можете?

Игорь и Люся стояли молча, а я обняла её за плечи и, вздохнув, тихо сказала:

– Ведьмочка-ведьмочка, как же ты жить-то дальше будешь…

– …А ты знаешь, тот котёнок… – Люся помедлила секунду и продолжила: – Он всё-таки умер. Я видела его через несколько дней за тем самым магазином.

– Я знаю, – бесцветно откликнулась я, – мне Яра сказала.

– Она тоже его видела?

– Нет… Почувствовала…

Моя подруга кивнула и замолчала на некоторое время.

– Ты спрашивала, что тогда было, когда я была без сознания… – Люся всё же достала сигарету и закурила. Я не стала её останавливать. – Было… море серого тумана и океан жара… и я не могла найти из него выход… А потом откуда-то издалека пробился серебристо-голубой свет, как сияние полной луны, принёсший с собой прохладу, и её голос позвал меня обратно. – Девушка улыбнулась своим мыслям и, подняв глаза, посмотрела на небо у меня над головой. – Яра…

– Да уж… Младшая сестра ночного светила…

– Ярка! – вдруг как ненормальная завопила Люська, вскакивая с места.

Я молниеносно обернулась, чуть не перевернув пластиковое кресло, на котором сидела, и замерла.

Она стояла у "входа" в кафе, покачивала из стороны в сторону маленькой сумочкой и улыбалась своей непосредственной улыбкой. Люська повисла на ней первая, опередив меня на долю секунды. Мы втроём смеялись как сумасшедшие и чуть ли не плакали от переполнявшей нас радости встречи.

– Но как? – Люся, наконец, смогла членораздельно говорить. – Ты же сказала, что не сможешь приехать!

– Я сказала, что наверное не смогу, но попробую. Извини, что не приехала раньше. Уж когда отпустили… – Яра виновато развела руками. – Но самое-то главное ведь ещё впереди! – И она снова обняла нас.

А я смотрела на неё и не находила слов. Господи! Я, оказывается, так по ней соскучилась! Мы не виделись целый год. Целый год, который мы втроём провели вдали друг от друга. Мы созванивались, переписывались, но этого было так мало. Ни письма, ни телефон не могли передать тоску по нашей дружбе. Глупо, но мне так недоставало смоляных локонов Ярославы, её всегда такой успокаивающей доброй улыбки, и глаз, зелёных, как… Зелёных?!

– Ярка! Твои глаза! – я замерла как истукан. Да, от её чудес я, судя по всему, тоже совсем отвыкла, их с письмом не отправишь…

– Что? – Люся тоже остановилась и, хватаясь за последнюю соломинку обыденности, только и спросила: – Линзы?

– Да нет, это я так, захотелось… – Яра смутилась и спросила: – А что, плохо? Блин! Обратно цвет ещё полгода менять…

*

Знакомая комната встретила нас пустотой и тишиной. Почему-то было заметно, что хозяйка здесь давно не живёт. Нет, пыли нигде не было, за этим мама Яры следила строго. Но что-то потерялось в обстановке, чего-то не хватало. Наверное, виной всему был идеальный порядок. И может быть ещё то, что нас не встретил вальяжный пушистик Дым.

Я огляделась и вдруг вспомнила, как однажды мы здесь всё вверх дном перевернули. Была на то причина…

… Королевская Ночь. Выпускной бал во всех школах. Самый важный праздник практически для всех школьников, а точнее – для школьниц. К этой ночи готовятся ненамного менее обстоятельно, чем к свадьбе. Ведь каждая девушка хочет выглядеть на нём королевой, самой прекрасной и самой элегантной, хочет, чтобы бывшие одноклассники запомнили её именно такой, а некоторых наконец-то заметили. И пусть кое-кто горько пожалеет, что не заметил, не разглядел раньше такую красавицу!

Для нас с Люськой эта самая Королевская Ночь была тяжким испытанием для сердца и нервов, потому как мы готовились к ней дважды: один раз – за себя, второй, ровно через год – за Ярославу. И в этот второй раз просто выбились из сил.

Сперва мы целый месяц убеждали Яру, что пойти на выпускной она просто обязана, другого такого вечера просто не будет, что это – гражданский долг каждого. «Ну, в конце концов, доставь нам такое удовольствие! Утри хоть раз нос всем этим… этим… матрёшкам размалёванным!» – в один голос взвыли мы, и Ярослава скрипя сердце согласилась. Потом потратили четыре выходных на подбор подходящего образа и соответственно платья. Мама Яры поначалу пыталась вклиниться в наш женсовет по преображению её (между прочим) дочери, но после мягкого, но настойчивого предложения Люси поручить это дело молодым, современным, стильным и красивым, с тяжёлым вздохом сдалась, доверяя растраты мне, как более здравомыслящей.

Мне казалось, что Люська настолько увлеклась всей этой затеей, что, наверное, смоталась бы в Париж, дабы одеть Ярку от couture, но, к сожалению, денежные средства не позволили. Я даже в шутку предложила, чтобы она подарила подруге своё выпускное эксклюзивное платье, заказанное по каталогу из Польши, на что Люська оскорбилась, сказав, что Яра – не побирушка: брать и перешивать на два размера чужое платье. Она, дескать, и так из своей маленькой подружки конфетку сделает. Но босоножки и бижутерию Люся ей всё-таки, пожалуй, действительно подарит. «И это не обсуждается!» Яра от такой щедрости потеряла дар речи, покраснела до корней волос и погрозила мне кулаком, прикинув в уме, сколько может стоить такой подарок, особенно если его преподносит Люся.

И вот, настал тот самый день, ради которого всё и затевалось. Обложившись разными баночками, скляночками, шкатулочками, коробочками и т.д. и т.п., мы сидели в комнате Ярославы за четыре часа до начала церемонии вручения аттестатов о получении оконченного среднего образования и создавали свой шедевр, волнуясь так же, как и год назад. В отличие от нас Ярка была спокойна и, казалось, не воспринимала всё происходящее всерьёз, то и дело подначивая Люську, читающую ей нотации как заправский профессор и одновременно занимавшуюся её же макияжем.

– Вот скажи мне, пожалуйста, не могла ты родиться на свет всего лишь на год раньше? – размахивая перед носом у Ярославы большой пушистой кисточкой, вопрошала она.

– Ага, и в другой семье, и в другом городе… – вставила я, не поднимая головы от ногтей Ярки, которые добросовестно превращала в произведение искусства.

– Отстань, не пищи, – шикнула на меня Люся и продолжила: – На сколько всё было бы проще! И нам два года так корпеть не пришлось бы, и на Выпускном мы бы за тобой присмотрели. А то теперь сиди, дёргайся, как ты там. – Тут я с ней была согласна на все сто процентов. – Слу-ушай, может, с тобой Игорь пойдёт? – Мы с Люсей вместе уставились на свою подопечную, но она только рассмеялась, потянувшись обнять своего «лектора»:

– Люсенька, миленькая! Я же не маленькая уже!…

– Так! Стоп! – в ту же секунду на пути искренних объятий Яры образовалась непреодолимая преграда из Люськиной ладони. – Я не для того здесь уже полчаса надрываюсь в поте лица, чтобы ты мой незаконченный и не закреплённый труд об меня же за секунду и вытерла. Я понимаю, что тебе это всё глубоко фиолетово, но… – Люся на секунду замолчала, потом сделала умное лицо, закатила к потолку глаза и, характерно покачивая кистью левой свободной руки, заговорила: – Девушке не достаточно быть просто симпатичной и иметь в голове пару извилин. Она должна быть хорошо и со вкусом одета, должна быть ухоженной и сногсшибательно красивой, должна уметь себя преподнести. Одним словом, должна быть сексуальна.

– Ты где таких слов нахваталась? – я всё-таки не выдержала и подняла голову, воззрившись на эту, оказывается, ярую последовательницу сексуальной революции. Но она только отмахнулась:

– Не пищи, сказала… Ты всё поняла?

– А то! – сразу же откликнулась Яра, тоже закатила глаза и, подражая Люсе, загундосила: – Подчиненный в присутствии начальствующего лица должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не вводить начальство в смущение…

Того, что должно было произойти дальше, я пропустить не могла. Конечно, свой труд было жалко, но я чувствовала: оно того стоит. Да и сделала я пока только одну четвёртую часть. Закрутив от греха подальше флакончик с лаком для ногтей, я с интересом уставилась на замершую с вытаращенными глазами Люську. В наступившей тишине отчётливо слышалось, как внутри у неё медленно, но верно закипает всё, что только может закипеть. Секунд через двадцать я немного занервничала и тихо сказала:

– Люся, пошевелись, пожалуйста, а то у тебя сейчас пар из ушей повалит… Ярка, только осторожно, бе-ги…

Не успела. Что началось – не передать словами. Бой Руслана с Головой – отдыхает. Хорошо, хоть всё это было в шутку и ограничилось «кровавой» дуэлью на подушках. Но визгу, воплей и хохота хватило бы на целый шабаш. При чём мне пришлось тоже принять во всём этом участие: вооружившись маленькой диванной думочкой, я полезла их разнимать.

– Девчат, вы чего тут?.. – в комнату бочком протиснулась мама Яры и замерла с раскрытым ртом, глядя на перевёрнутый стул, сброшенные со стола книги, скомканное диванное покрывало, раскиданную повсюду косметику и нас троих, в разных позах замерших с подушками наперевес.

– Ничего мам, всё хорошо, – бодренько откликнулась Яра.

– А-а-а?…

– А это мы сейчас уберём.

Когда за ошарашенной мамой закрылась дверь, Ярослава обернулась к нахохлившейся Люське и посмотрела на неё самым виноватым взглядом:

– Люсь…

– Отстань от меня!

– Ну, Лю-усенька…

– Отстань, я сказала!

– Ну, прости…

– Я ей тут хоть что-то пытаюсь в голову вложить, чтобы она на девушку похожа была, а не на мышь одичавшую…

– Люсь, таких не бывает… – вмешалась я.

– …а она надо мной же издевается!

– Люсь, она же прощенья попросила.

– Знаешь что? – праведный гнев обрушился уже на мою голову. – Если ты такая добрая, сама её и одевай, и причёсывай, и накрашивай заодно! Всё! Я умываю руки!

– Люсь, ну, она же пошутила! Сама же понимаешь! Ты же у нас умница!

– Будущее светило медицины, и не только Российской, – подхватила Яра.

– Ну, Лю-у-усь! – затянули мы с ней в один голос.

– Отстаньте обе, – уже проворчала наш эксперт по красоте.

– Люсь, мы без тебя не справимся, – привела я последний довод, и Люська, для порядка помолчав ещё с полминуты, рявкнула на Ярку:

– Быстро умываться! – и на меня заодно: – А ты чего стоишь? Косметику собирай…

Так проходило наше превращение Ярославы в Золушку. Скажу по секрету, через полчаса наша модель ходила умываться ещё раз, но тогда обошлось без тотальных разрушений окружающей среды. Так что, четырёх часов нам хватило за глаза. Хорошо хоть, у Ярки хватило ума не выводить Люську из себя, когда та сооружала ей причёску. А то пошла бы наша Золушка на Выпускной бал лысой, побила бы все рекорды по оригинальности.

После боёв за совершенство ночью мне снилось что-то чудесное и необыкновенное, как те истории, которые мне когда-то давно рассказывала Яра. Мне даже казалось, что это она ведёт меня по освещённой солнцем дороге, держа за руку и подводя то к одному краю дороги, то к другому. И каждый раз показывала что-то, от чего у меня замирало сердце. Последнее, что я помнила, неожиданно проснувшись, – это огромный, искрящийся звёздами вихрь, который вдруг обернулся белоснежным крылатым скакуном, и Яра бросилась ему на шею с той же искренней радостью, как к родному брату. Я слышала их голоса, тёплые и иногда смеющиеся, но не могла разобрать слов, кроме одного: «Странник». Вдруг Ярка обернулась ко мне, поманила пальцем, и я, не успев даже вскрикнуть, взлетела. Впрочем, кричать я и не собиралась, ведь во сне все чудеса кажутся такими естественными. Только неожиданно осознала, что сижу на спине того самого скакуна и меня переполняет дикий восторг от того, что я лечу, и подомной проносятся дома, деревья, дороги и люди…

Я лежала в постели и, не открывая глаз, улыбалась, пытаясь поймать за хвостик этот удивительный, ускользающий сон. Тихий стук в дверь безжалостно прервал мои попытки. Оторвав голову от подушки и взглянув на часы, я со стоном откинулась обратно.

– Ну, кому не спится в половине восьмого в выходной день?

Стук повторился снова, и я замерла, прислушиваясь: нет, родители не проснулись. Встав и накинув халат, я быстро – насколько позволяли мне мои заплетающиеся сонные ноги – пошла открывать, по дороге не забыв прикрыть дверь в комнату родителей.

Несколько секунд я пыталась сконцентрировать взгляд и превратить серебристо-серое пятно в проёме во что-то более осмысленное.

– Яра?

– Привет! – тихо откликнулась она и виновато добавила: – Разбудила? Да? Прости, я не на долго… – Яра протянула мне небольшой свёрток и смущённо улыбнулась. – Вот, это – тебе.

– Что это? – я взяла его в руки, с трудом подавив зевоту.

– Подарок. На какой-нибудь праздник. Сама придумай, на какой… Ладно, всё. Я пошла.

Она сделала пару шагов назад, и до меня, наконец, дошло, что моя маленькая подруга только что вернулась с бала и теперь собирается по-тихому сбежать, не рассказав мне, как всё прошло.

– Стоять! – решительно рявкнула я, в ту же секунду затаскивая Ярославу в квартиру и запирая дверь. – Ну?

– Что «ну»? – растерянно моргнула Ярка.

– Рассказывай! Как там всё было? Танцевать приглашали? Часто? За тобой ухаживал кто? И вообще, всем носы утёрла? Да! И, кстати, ты что, только домой пришла? У вас выпускной так долго продолжался? Или тебя кто-то провожал?

– Да-а, дружба с Люсей для тебя даром не проходит, – улыбнулась она в ответ. – Столько вопросов! Даже не знаю с чего начать.

– Ничего, начни с первого и закончи последним. А хочешь – пойдём на кухню, чайку попьём.

– Давай, я лучше домой пойду, а? – жалобно попросила Ярослава, но я была непреклонна.

– И не мечтай. Сама виновата: разбудила – отдувайся.

– Так я же и усыпить могу! – сразу же обрадовалась она и сникла, услышав мой ответ.

– Не на-до. Учти: чем быстрее расскажешь, тем быстрее пойдёшь баиньки.

Взглянув на мою непоколебимую рожицу, Яра вздохнула так тяжело, что мне на секунду стало даже немного стыдно. Я уже даже собиралась сжалиться над ней и отпустить домой, но она, наконец, начала загибать пальцы.

– Всё было нормально, как на любом празднике. Танцевать приглашали, почти всё время. Пытались ухаживать, четверо. Со всеми была мила и вежлива. Так что носы утёрла всем. Домой пришла час назад. Выпускной кончился в пять утра. До половины седьмого просто гуляла. Одна. От провожатых отказалась. Наотрез.

Несколько секунд мы молчали. Потом я подвела итог:

– Люська тебя убьёт.

– Знаю, – тихо вздохнула Яра. И тут я схватилась за голову:

– Ну, неужели тебе ни капельки не понравилось? Так не бывает!

– А что там может понравиться? – в свою очередь возмутилась Ярослава. – В упор не узнающие меня первые мгновенья лица бывших одноклассников? Или весь вечер не покидающие мою персону взгляды девчонок, рассматривавших меня издали, как отреставрированную картину? Я была там чужой, понимаешь? Мне было очень скучно и одиноко. На этом вечере не было самого главного – там не было моих друзей. Там не было тебя, Люси и Игоря.

– Но мы ведь так старались, – разочарованно пробормотала я, и она обняла меня:

– Я знаю. Спасибо. – А потом вдруг весело добавила: – Я даже сама себе понравилась, представляешь? А ещё сегодня утром я впервые в жизни встречала рассвет на обрыве и это зрелище не забуду до конца жизни. – Яра заглянула мне в лицо, и мне показалось, что в её глазах до сих пор отражаются лучи восходящего солнца. – Если бы не вы, этого утра у меня не было бы. Для меня это важнее любого праздника.

Глядя на неё, мне тоже захотелось быть там, рядом с ней, на обрыве, смотреть, как из туманных сумеречных далей в этот огромный спящий мир медленно, по капельке просачиваются краски, как они становятся всё ярче и ярче, стекая с пылающего всеми цветами радуги небосвода вниз на землю. В этот момент время словно замедляется. Затихают робкие, одинокие вскрики полусонных птиц – они словно все разом набирают побольше воздуха в лёгкие. И едва над горизонтом, уже увенчанном золотой короной лучей, показывается тонкий, как нитка, край солнца, воздух взрывается их приветственным щебетом, разноголосым, но оглушающе-прекрасным. Он рвётся ввысь, стремясь увлечь за собой и сердце, которое уже не помещается в груди от переполняющего его ликования. А солнце поднимается всё выше и выше, превращаясь из огненного шара в ослепительный диск, и мир просыпается окончательно.

Я стряхнула с себя оцепенение, а Ярослава всё ещё смотрела мне в глаза и улыбалась.

– Как красиво! – прошептала я, и она кивнула в ответ:

– Я была уверена, что тебе тоже понравится…

Закрыв за Ярой дверь, я вдруг вспомнила о её «подарке», который положила на тумбочку в самом начале «допроса» моей подруги. Это оказалась толстая тетрадь, и в ней – написанные по-детски округлым почерком Ярославы те самые волшебные истории, которые когда-то давно так поразили моё сердце и воображение, что до сих пор иногда снятся мне по ночам. Ярослава об этом не забыла и в то утро сделала меня чуточку счастливей…

– …Проходите. – Яра посторонилась, в то же время также осматривая свою комнату. – Ничего не изменилось. Совсем. – Она грустно улыбнулась, но тут же тряхнула головой, отгоняя невесёлые мысли. – Родители придут через час – я маме недавно звонила. Устроим посиделки по случаю встречи. Я и гостинцы привезла… Чай будете?

Мы с Люсей дружно помотали головой. А потом я почему-то спросила:

– Яр, а Дымок где?

Яра на секунду глянула мне в глаза и сразу же отвернулась.

– Ему ведь двенадцать лет было. С лишним… Он умер, когда я уехала…

Мне стало не по себе: такую глупость сморозила. Но когда я видела Дыма последний раз, он, как говорят о людях, "на свой возраст не выглядел". Как был "шилом", так им и оставался. Только огромным для кошек ростом и отличался от того крохи, которым появился в доме Яры.

– Прости…

– Лучше введите меня в курс дела. Я ведь ничего не знаю, чего вы там понапридумывали, – весело улыбнулась Ярослава, но в её глазах так и застыла нечаянно разбуженная мной тоска по маленькой живой душе, которая упорно жила на этом свете, пока та, ради которой она жила, была рядом.

– Яра, а погадай мне… – вдруг попросила её Люся. – Нагадай мне тоже очень-очень много счастья.

И обе мои подруги посмотрели на меня…

Восемь с небольшим лет назад в этой самой комнате на Святки сидели три девчонки. За окном было по-зимнему темно: вроде и небо тучами затянуто, и фонари горят через один, а от снега, укутавшего землю пушистым белым пледом, исходило неясное свечение, и было видно почти как в сумерках. Это летом ночью хоть глаз коли, если луны нет, а зимой не так. Зимой темнота другая, зрячая, но глухая. Глаз воспринимает малейшее движение в застывшем мёрзлом мире, не отвлекаясь на лёгкое шевеление листьев, которые летом, как калейдоскоп, поминутно меняют узоры на земле, вытканные их тенью. Но всё вокруг будто накрыто невидимым колпаком: звуки приглушённые, словно от западающих клавиш старого пианино.

На столе горела свечка. "Пока горит, будем гадать", – сказала тогда Ярка. И мы погрузились в это занятие со всей душой: и воск лили, и бумагу сжигали, не забыв приоткрыть при этом форточку, и золотое колечко над водой качали. И весело хихикали, слушая прорицания нашей "гадалки", для пущего смеха подвывавшей "страшным" голосом в особо ответственные моменты. Люська тогда предложила и на зеркалах попробовать, но Яра вдруг серьёзно покачала головой, наотрез отказываясь.

– На зеркалах не буду. И вы никогда не смейте.

– Почему? – обижено в один голос удивились мы.

– Потому что зеркало – это дверь.

– Куда?

– Не важно. Но если её откроет тот, кто не знает, как запереть обратно, может случиться непоправимое. Её и открыть, вообще-то, сложно… но вдруг у вас получится.

– А что случится-то? – не унимались мы.

– Ой, девчонки! Отстаньте вы со своими вопросами! Спать лучше будете! Просто никогда не связывайтесь с зеркалами, ладно? Я вам лучше сейчас на картах погадаю.

Яра достала потёртую колоду карт, и мы, было приунывшие, сразу оживились.

– Может, в "дурачка"? – снова хихикнула Люська. Но Яра бросила на неё такой укоризненный взгляд, что даже эту неугомонную пробрало.

– Это особая колода. Она не знает, что такое "игра", поэтому многое увидит и расскажет.

– А на вид такая потрёпанная, как будто ею лет пять играли не переставая, – изумилась Люся.

Яра смешно поджала губы, выгнула брови дугой и повернулась ко мне:

– Ты – первая.

– Догалделась? – не удержавшись, съехидничала я и обратила всё своё внимание на карты.

Ярослава говорила так, словно читала ранее не раз прочитанный текст. Голос её был глухой, чуть хрипловатый и впечатывался в память, казалось, на всю жизнь. Её пальцы скользили с карты на карту, не касаясь их поверхности. Иногда она захлёбывалась на секунду, останавливалась, к чему-то словно прислушивалась и снова начинала говорить. В какое-то мгновенье мне даже показалось, что глаза у неё закрыты. Яра говорила о скорой встрече, о любви, о счастье, о радостной новости, об удавшейся карьере и о далёкой беде. Она говорила ещё много о чём, но это я запомнила особенно ярко. Когда она закончила и подняла голову, у неё были такие огромные глаза, словно она привидение увидела. Я попросила вкратце повторить для особо одарённых, чего она мне тут напредвещала, но Ярослава потерянно и виновато развела руками.

– Я не могу… Я не помню.

А вот Люсе в тот вечер не повезло: как только Яра разложила карты, в комнату вломился Дымок (благо, дверь открывать сам он умел) и с разгону сиганул прямо на расклад. Как мы ругались! Мы втроём гоняли его по комнате в целях удушения, а он, в конце концов, забрался на шкаф и оттуда орал на нас как блаженный, чуть ли не крутя лапой у виска. Нет, убивать его мы совсем не хотели, но было обидно, Люське даже до слёз, потому что второй раз раскладывать ей гаданье Яра отказалась.

– Значит, оно тебе сейчас не надо, не обижайся, – сказала она, и никаким уговорам больше не поддавалась. Белокурая "обделённая" погрозила кулаком Дыму и, насупившись, плюхнулась на диван. Вид её говорил в полный голос: "не подходи – укушу, а если не отстанешь – вообще съем".

– А давай теперь мы тебе погадаем, – чтобы как-то сгладить обиду Люси и перевести тему, предложила я.

– Нет, боюсь, у вас не получится, – улыбнулась в ответ Яра, – но если вам интересно, я сама себе погадать могу.

Яра взяла колоду, перетасовала и со словами: "Что ждёт меня в будущем?" вытащила наугад три карты. Когда она их перевернула, улыбка на её лице тихо растаяла, медленно перейдя в болезненную бледность. Перед ней лежали три карты масти пик: шестёрка, девятка, туз. Она молчала так долго, что мы вместе с Люськой почувствовали неладное. И непросто неладное, а страшное.

– Яр, Яра! – тихонько позвала её Люся. – Что это?

Ярослава молчала.

– Ярка, ты нас пугаешь, – я хотела сказать эти слова осуждающе, но вышло жалостливо, даже испуганно.

Юная гадалка подняла на нас глаза и с усилием растянула губы в улыбке.

– А пойдёмте чай пить, – сказала она деревянным голосом и, когда мы хотели, схватив её за рукав кофты, "выпытать", чего ж она там такого увидела, тихо добавила: – Девочки, не надо…

Чай мы пить не пошли в тот вечер. Наше радостно-возбуждённое настроение растаяло как утренний туман на ярком солнышке. Только солнышко здесь было ни при чём. Просто стало очень тоскливо. И от этого было вдвойне гадко на душе, потому что мы не знали причину. Не знали, откуда ждать беды. Не знали к чему готовиться и как это предотвратить.

Уже прощаясь с гостеприимной хозяйкой, Люся вдруг сказала:

– Яра, я хочу попросить тебя пообещать мне одну вещь. Это для меня, и не только для меня, я думаю, – быстрый взгляд в мою сторону, – очень важно. Теперь важно.

– ?…

– Пожалуйста, тебе нужно измениться. Пообещай, что изменишься.

– Как?! – Ярослава смотрела в глаза подруге, и в её взгляде медленно проступало понимание. – Ты хочешь, чтобы я стала обычной, такой как все?

– Да.

– Но я не смогу стать обычной! Я не хочу! Я не смогу быть другой! – тихо, чтобы не тревожить родителей, отдыхающих в зале, выдохнула она.

– Ты сможешь, – твёрдо ответила ей Люся. – Прошу, не лишай нас всех маленького солнышка твоего мира. Хоть какого-нибудь, но твоего.

С минуту Яра молчала, потом опустила голову и еле слышно ответила:

– Я постараюсь…

Что значил сей диалог, мне тогда никто не объяснил. Я даже попыталась обидеться, но у меня не вышло…

Если вам интересно, через год в институте я встретила своего будущего мужа, мы влюбились друг в друга без памяти, после получения диплома поженились, были безумно счастливы, и теперь я ждала нашего первенца, пока ещё работая юрисконсультом в одной государственной организации, совершенно уверенная в своём более-менее стабильном будущем. Предсказание "ведьмочки" сбылось. На тот момент почти целиком…

*

Свадьба Люси и Игоря получилась на славу. Нет, серьёзно! Без излишнего возлияния со стороны гостей, а соответственно без классического "мордой в салат", без ссор между будущими родственниками, без… Да безо всего, что могло бы её испортить. Я, если честно, таких свадеб больше не видела. Всё прошло без сучка и без задоринки. Всем было весело. Все гости на один вечер стали лучшими друзьями просто потому, что к этому располагала атмосфера праздника. А гостей было ой как немало…

Где-то в середине торжества, танцуя со своим мужем медленный танец, я вдруг увидела рядом танцующую Яру: её очень деликатно обнимал за талию молодой высокий симпатичный парень. Я его не знала. То есть видела, но и только. Кажется, он был старшим братом друга Игоря. Ярка, мечтательно улыбаясь, кружилась под музыку, вся лучась от счастья, но, увидев мои глаза на пол-лица, засмущалась, споткнулась и, извинившись, выбежала из зала. Я, проклиная свою несдержанность, помчалась следом, насколько позволял мне мой округлившийся животик.

– Яра! – она стояла позади снятого для торжества ресторана, прислонившись спиной к молодой берёзке, ветви которой были усыпаны ярко-зелёными, проснувшимися после зимы листочками. Они покачивались, словно гладили девушку по голове или слегка кивали её мыслям. У её ног тёрся какой-то приблудный кот нежного персикового цвета. Именно персикового, ни рыжего, ни палевого как сиамцы, а что-то среднее. Он прижимался к ногам девушки, задрав шикарный пушистый хвост, и влюблено щурясь, заглядывал ей в глаза, поворачиваясь то одним, то другим бочком и поджимая лапку от избытка чувств. На ветке рядом с лицом девушки качалась пташка, серенькая, невзрачная, длинноногая… И вдруг эта птаха запела.

Соловей! Бог ты мой! Соловей! Его трели не спутаешь ни с чьими другими. Я замерла, боясь стряхнуть этот сказочный мир, в который попала. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы соловей не то что пел, а даже сидел так близко от человека. А этот… Он пел для Ярославы, повернув к ней головку, серые пёрышки чуть трепетали при прикосновении лёгкого весеннего ветерка, светлое горлышко дрожало, выводя волшебные рулады. Его пение звонкой волной накрывало и смывало в небытие все чувства, кроме восторга и блаженной неги, от которой слёзы восхищения наворачивались на глаза, грозя испортить весь праздничный макияж. Но смахивать их казалось преступлением, потому что было страшно не то что пошевелиться, а просто вздохнуть полной грудью: вдруг крылатый певун испугается и улетит, оборвав свою неземную песнь на полузвуке. В свете последних лучей заходящего солнца, скорее медных, чем золотых, нежно целовавших чуть улыбающееся лицо Ярославы, вся эта картина была просто неземной. На земле такого увидеть просто нельзя.

– Вот вы где! – оклик вынырнувшей из-за угла невесты в один миг сломал всё: соловей спорхнул с ветки и улетел в неизвестном направлении. Кот, задрав хвост, помчался прочь, на порядочном расстоянии постепенно переходя на спокойную трусцу, но не останавливаясь совсем и не оглядываясь. Остался только медный, затухающий костёр заката. Но это было уже совсем не то. Как обидно…

– Люська! Вечно ты… – с досадой вздохнула я и поправилась, взглянув ей за спину и узрев идущего следом за молодой женой Игоря: – вы не во время.

– ?

– Да так… Не обращай внимания.

– Ой-ой-ой! Я вообще не к тебе шла! – Люся, уперев руки в боки, наградила меня одним из своих огненных взглядов, который не спалил меня в пепел только потому, что был явно шутливым. – Яр, ты чего убежала? Олег места себе не находит, ищет тебя по всему ресторану.

– Что ещё за Олег? – на автомате поинтересовалась я, но ответ почти сразу сам пришёл в моё сознание, в открытую насмехаясь над моей недогадливостью-заторможенностью. – А-а-а-а…

– Сейчас приду… – не поворачивая к нам головы, продолжая смотреть куда-то в даль, тихо пообещала та.

– Яра, с тобой всё нормально? – Игорь смотрел на девушку очень серьёзно. Наверное, в тот миг он единственный из нас почувствовал неладное в её настроении. Но она улыбнулась и кивнула, словно находилась в глубокой приятной задумчивости.

– Ну, тогда мы пошли, – резюмировала Люся, беря под руку своего мужа и с хитрой улыбкой шепча мне на ухо: – Кажется, девушка под впечатлением… – Уже почти скрывшись за углом здания, невеста нетерпеливо махнула мне рукой: – Давайте быстрее!

– Яра, ты так простудишься. В таком лёгоньком платьице… – Она продолжала неподвижно стоять и смотреть на закат, ничего мне не отвечая. Ну да. Я немного недодумала с предлогом пойти обратно – на улице было так душно, что нас скорее бы уж съели заживо комары, плотоядными тучами вившиеся вокруг. Хотя нет, они нас, похоже, даже не замечали, Яра об этом позаботилась. – Я-ар, ну, Я-ара… – позвала я её, наконец, подходя ближе и беря за руку.

Ярослава плакала, молча, не отрывая взгляда от последнего ломтика скрывшегося за горизонтом солнца. Почему я не заметила этого раньше? Наверное, потому что слёзы необъятными морями стояли в её глазах, и только одна самая нетерпеливая слезинка чистой хрустальной звёздочкой неспешно бежала по той щеке девушки, которая была скрыта от меня.

– Ты чего? – испугалась я. – Ты что, из-за этого… этой жерди расстроилась?

– Нет, – глухо ответила Яра, сглатывая комок в горле. – Он – не жердь. Его зовут Олег. И он очень милый. Он мне столько тёплых слов наговорил. Я за всю жизнь столько не слышала. – Яра улыбнулась, а я непонимающе смотрела на неё.

– Так. Подожди. Так чего ты плачешь-то? Он тебе нравится?

Яра кивнула и, наконец, взглянула мне в глаза:

– Очень. И давно.

Я аж присвистнула от изумления.

– Вот так-так… Ярка, да ты влюбилась! Господи! Глупенькая, да это же прекрасно! Ты же ему тоже очень нравишься! Это ж невооружённым глазом видно!

Моё лицо расцвело как цветочная клумба жарким летним днём после полива. Но Яра вдруг кинулась мне на шею, из последних сил сдерживая рыдания:

– Как ты не поймёшь? Мне нельзя любить! Нельзя, чтобы меня любили!

Я остолбенела, обняв её за плечи. Моя голова никак не могла принять только что услышанное.

– Почему?

– Потому что я "ведьмочка". Я другая.

– Подожди, это же я тебе такое "имя" дала! Никакая ты не "ведьмочка", а очень добрый и хороший человечек. Как все мы, только лучше… Да, не переживай ты так, – я погладила её по смоляным волосам, ухоженным каскадом спускающимся на худенькие плечики. – Всё будет хорошо. Он наверняка примет тебя такой, какая ты есть. Мы же приняли!

– Да нет же! – Яра запрокинула голову, мучительно пытаясь подобрать слова. – Или я другая, или нет!

– "Или нет" – в смысле, такая как мы? – расшифровала я.

Ярослава какое-то время смотрела на меня, потом опустила голову и кивнула.

– Но Яра, быть как мы не так уж и плохо, поверь! А быть влюблённой и любимой – это неземное счастье! Это – постоянная заполненность сердца. Это радость от того, что он рядом… Подумать только! Я, наверное, тебя последний раз сегодня "ведьмочкой" называю…

– Да, последний… – тихо откликнулась она.

Я говорила ещё очень много, не понимая тогда самого главного: я сама придумала себе её согласие с моими словами. Придумала отговорку, чтобы не услышать того, что Яра хотела мне сказать. Я просто не хотела этого слышать. А она просто не стала меня расстраивать…

Спустя примерно год была ещё одна свадьба: Ярослава выходила замуж. Я не смогла прийти порадоваться за неё: мой к тому времени уже восьмимесячный сын внезапно затемпературил – зубки. Но Люся принесла мне целую кучу фотографий, на которых моя маленькая подружка была такой счастливой, такой радостной. Конечно, через несколько дней мы и сами поздравили её, но на саму свадьбу к Яре я, все-таки, не попала. А ведь должна была быть Свидетельницей. Правда, неугомонная Люська заменила меня и здесь.

Последующие несколько лет мы виделись довольно редко: семьи, дети, работа. Яра, кстати вернулась в свой родной город, и её муж помог ей заново устроиться в жизни. Поначалу, когда Ярослава заходила к нам проведать своего Крестника, она по-прежнему оставалась маленьким солнышком: таким же улыбчивым и тёплым, ласковым и светлым. Да-да! Яра стала Крёстной мамой моему сыну ещё до своей свадьбы, а он с первой встречи, будучи ещё совсем крошечным, обожал её, как никого, и она отвечала ему взаимностью. Мой сынишка, едва увидев Яру, начинал махать руками и ногами, радостно пуская слюни и при этом не забывая улыбаться во весь рот, а когда подрос, только услышав её голос, летел ей на встречу, сначала на четвереньках, только попка сверкала, быстро виляя из стороны в сторону, а потом и на своих двоих, спотыкаясь, расставив руки, как крылья, для равновесия, и лопоча что-то неразборчивое. Всё верно. Её трудно было не любить.

Олег и Ярослава прожили вместе четыре с лишним года. И поначалу оба выглядели счастливыми и довольными жизнью. По крайней мере, они всем такими казались. И всё же однажды что-то изменилось, что-то неуловимое, но очень важное.

Как-то, сидя у меня в гостях, Ярослава вдруг, отставив чашку с чаем, ни с того ни с сего сказала:

– Пообещай мне одну вещь, пожалуйста.

– Где-то я это уже слышала… – улыбнулась я, беря из вазочки маленькое рассыпчатое шоколадное печенье.

– Пообещай, – Яра перехватила мою руку и жалобно заглянула мне в лицо.

– Хорошо. Какую? – Извернувшись, я всё-таки отправила в рот печенюшку, с удовольствием ощущая, как она рассыпается на нежную крошку и тает на языке, отдавая мне свой горьковато-сладкий вкус и аромат шоколада.

– Пообещай, что если у меня родится малыш, ты не оставишь его, позаботишься о нём.

Я поперхнулась печеньем, а когда прокашлялась, взглянула на неё огромными от удивления глазами.

– Яра, ты чего это?

– Просто пообещай.

– Хорошо…

Мы молча сидели где-то с минуту: она – крутя в руках чайную ложечку и глядя в окно, я – не отводя взгляда от её пальцев, касавшихся остывшего серого металла. Потом я подняла глаза и увидела, что она что-то беззвучно шепчет. Яростный порыв ветра сотряс стекла в окне кухни, едва не разбив их вдребезги, и я испуганно вскрикнула. В тот же миг Яра вздрогнула и быстро отвернулась от окна. Ветер сразу же стих. В соседней комнате заплакал мой сынишка, до этого момента мирно посапывавший во сне, и пока я бежала к его кроватке, в моей голове так ярко и так некстати вспыхнуло всего одно слово. "Ведьмочка".

*

Ночь. Три часа. Бессонница жёсткой подушкой держала мою голову у себя на коленях, вливая в неё тягучий сироп тоскливых мыслей. Теперь тоскливых. Когда они были тревожными, я предпочитала пить на ночь успокоительное, лишь бы не слышать по ночам их шепота в своих ушах. Из дома напротив в моё окно робко заглядывал крохотный огонёк чужой люстры. Кого-то так же, как меня, обнимала сейчас за плечи подруга-бессоница.

На крыше того же дома, закутавшись в черничный плащ, сидела луна. Её серебристо-голубой свет выхватывал из темноты спящего рядом со мной моего Любимого человека. Он спокойно и ровно дышал во сне, обнимая меня. Счастливый… В соседней комнате заворочался мой сын. Наверное, луна хотела и его погладить по щеке, а он спрятался от неё в тень, отвернувшись к стене.

Старшая сестра Ярославы смотрела мне прямо в глаза и словно спрашивала: "Что же ты? Не уберегла… Не защитила…" А я молчала. Мне нечего было ей ответить. Я вдруг почувствовала, как по моим вискам побежали горячие ручейки, исчезая в расплескавшихся по подушке волосах…

Почти полгода назад, когда мы всей семьёй ездили отдыхать на море, а заодно проведать родственников моего Любимого мужа, мне на сотовый пришло сообщение от Люси: "Возвращайся скорее. Беда". После нескольких тщетных попыток дозвониться до родного города, бросив всё, мы примчались домой. Я ожидала чего угодно, но только не этого.

Яру поместили в психиатрическую клинику, Люся мне даже диагноз сказала, но я была в таком шоке, что запомнить его не смогла. Да для меня в тот момент было важным другое: в психушку её отправил Олег. И, узнав об этом, я потеряла дар речи. От того, чтобы не натворить глупостей, меня опять же удержала Люся: уже на выходе из своей квартиры она схватила меня за плечи и сильно встряхнула:

– Подожди! Послушай меня! – кричала она мне в лицо. – Я говорила с ним! Он не смог! Понимаешь? Просто не смог её принять такой, какая она была! Он старался. Честно старался. Но не смог. Он только хотел ей помочь. Сейчас он тоже убит горем, так же как и мы.

– Он мог бы просто отпустить её!

– Нет!… Не мог… Ты же знаешь, что такое любовь… Он слишком любил её…

И вдруг мой рассудок, больше не сжигаемый дикой яростью, багровой пеленой застилавшей мне глаза всего минуту назад, как хороший компьютер, выдал мне страшную догадку, от которой ноги мои стали ватными. Я попыталась прогнать её прочь, но она острыми когтями вцепилась в моё сердце.

– Почему ты всё время говоришь о ней в прошедшем времени? – через силу проталкивая слова сквозь онемевшие губы, спросила я. Люся молчала. – Почему?! – Теперь уже я вцепилась в неё мертвой хваткой, но Люся резко высвободилась из моих рук, отошла на несколько шагов и молча замерла, не глядя мне в лицо. В глазах у меня начало темнеть. – Когда? – шёпотом спросила я.

– Сегодня на рассвете. Просто не проснулась…

Мои колени подогнулись, и я закричала, падая на пол.

Не помню, сколько прошло времени, в себя я пришла на том же самом месте, осипшая от рыданий, растрёпанная. Рядом со мной, прижимая меня к себе и тихонько покачиваясь из стороны в сторону, сидела Люся, моя единственная подруга. Теперь единственная…

Я осторожно, чтобы не разбудить мужа, поднялась с постели, собираясь пойти на кухню выпить глоток воды. По пути зашла к сыну, поправила ему одеяло и поцеловала в русую макушку. Часы показывали уже половину четвёртого утра. Скоро начнёт светать.

Прислонившись к встроенной кухонной столешнице, я смотрела в пустой бокал, снова и снова перебирая в голове мысли. Всё, что у меня осталось от Ярославы – её сказки, пара стихов и воспоминания о ней. За моей спиной приглушённо горел светильник. Понимая, что попробовать поспать всё ж таки нужно, я вздохнула, ставя бокал на стол, и подняла голову. Мой взгляд скользнул по большому зеркалу в деревянной раме на стене над обеденным столом и замер. Сначала я подумала, что у меня в глазах двоится, потом резко оглянулась в сторону и, никого не увидев, медленно повернула голову обратно к зеркалу.

Там, по другую сторону стекла, в Зазеркалье, рядом со мной, глядя мне прямо в глаза, стояла Яра. Стояла, так же как я, облокотившись о столешницу, и улыбалась. Наверное, именно благодаря этой улыбке, как всегда доверчивой и открытой, я и не закричала от ужаса. Она медленно положила руку на сердце и печально, с сожалением покачала головой. Потом Яра повернулась к моему отражению и ласково погладила его по волосам. Я не почувствовала её прикосновений, но по щекам у меня опять заструились слёзы. Закрыв лицо руками, я беззвучно заплакала. А ветер через приоткрытое окно вдруг донёс до меня тихое "Спи" и ощущение её улыбки…

Мне снилась Ярослава. Она сидела на зелёной траве, чуть в стороне от извилистой тропинки, тянущейся через широченный, залитый солнечным светом луг, и плела венок из ромашек. Смоляные волосы, увенчанные ещё одним ромашковым венком, были заплетены в косу, покоящуюся на белом с вышивкой платье. Увидев меня, она заулыбалась и помахала мне рукой, поднимаясь на встречу.

– Яра! – Я хотела обнять её, но вдруг поняла, что не имею тела.

– Не бойся, – успокоила меня она. – Ты здесь только гость и то совсем ненадолго. Ты так тосковала, что нам разрешили увидеться. Последний раз.

– Яра, я только что видела тебя в зеркале. Там. У себя дома.

– Зеркало… – Ярослава грустно улыбнулась. – Я знаю. Ты чуть было Дверь не открыла, причём неосознанно, настолько велика была твоя боль. Мне пришлось вмешаться.

Мы шли вдвоём по бесконечному солнечному лугу и говорили-говорили-говорили. И с каждым словом мне становилось легче, а она всё плела и плела свой белый венок, доставая цветы словно из воздуха. Наконец, мы остановились, и она сказала:

– Тебе пора возвращаться. Позаботься о моих родителях, пожалуйста. Я ведь никогда ничего им не рассказывала. Не оставляй их. Им сейчас очень тяжело.

– Яра, я не смогу… – начала, было, я, но она перебила.

– Я благодарна Богу за то, что ты была в моей жизни. Ты была мне даже ближе, чем сестра. Но теперь ты должна меня отпустить. Пожалуйста, сделай это. – Она посмотрела на законченный ромашковый венок и положила его на траву: – Это – твоя боль. Я оставлю её здесь, чтобы она больше не тревожила тебя и не держала меня. Солнце иссушит её, и ветер развеет прах. Помни меня, но не вини никого. Так должно было случиться. Мы все это знали. А рядом с Олегом я провела самые счастливые годы своей жизни. Ты была права: Любовь – это неземное счастье! Это постоянная заполненность сердца.Это радость от того, что он рядом… Спасибо тебе. – Ярослава снова улыбнулась, но её улыбка вдруг на мгновенье угасла. – Я жалею только об одном: что у меня не осталось детей. После меня на земле никого не осталось. А мы с Олегом так мечтали о сыне или дочке…

– Яра, – неожиданно для себя, словно по наитию, заговорила я. – У тебя есть сын. Твой крёстный сын. И он очень сильно тебя любит, ты же знаешь. Он будет помнить тебя всегда. Поверь мне.

Спасибо… – прошептала она в ответ, и мне показалось, что в глазах её заблестели слёзы. Но это были счастливые слёзы, слёзы благодарности. – Прощай…

Я открыла глаза в своей постели. В окно робко заглядывало летнее солнышко, словно спрашивая разрешения войти. Мой Любимый смотрел на меня, лёжа на боку и подложив под щёку кулак.

– Ты опять плакала ночью? – просто спросил он, проводя пальцем по моему виску, и я ответила:

– Да. В последний раз.

– Мам! Пап! Мне сегодня снился ангел! – Вылетев из своей комнаты, наш сын с разбега плюхнулся к нам на постель. – Он был в белой одежде и в венке из ромашек…

Оглавление

Часть 1. Яра

Часть 2. Ярослава