Начудесили [Ольга Пойманова] (fb2) читать онлайн

Ольга Пойманова Начудесили

1

– Семён Степаныч, что ж это делается-то, а? Нет, ну вы видели, что творят?

Семён Степаныч пригладил пушистую бороду, поправил кафтан и похлопал ладонью рядом с собой. Садись, мол, Фома Ильич, чего ноги зря трудить. Вон и мандаринки уже почищены, и чай заварен… Садись-садись…

Фома Ильич поежился, как воробей на морозе, и уселся поближе к другу. От кружек и правда тянуло ароматным парком. Семён Степаныч ради праздника все самое лучшее, что с лета припас, достал. И смородину вяленую в чайник бросил, и мяту, и зверобой… Усевшись поудобней на подоконнике подъездного окна, Семён Степаныч с интересом наблюдал, как двое молодых людей, пыхтя и смеясь, тащили к лифту ёлку. Что примечательно – наряженную. Фома Ильич ещё раз проворчал что-то невразумительное и уселся рядом. Щёлкнул пальцами, и на подоконнике возникло блюдо со свежими плюшками. Домовые взяли по одной.

– Как в это самое сходить… Ну, в кино! – хохотнул Семён Степаныч, прихлебывая из кружки.

– Сюда идут! Семён, миленький, прятаться надо! Заметят ведь. Нельзя ж нам, сам знаешь!

– Фома Ильич, да не вертись ты уже. Куда им до нас, погляди, как заняты. Я им тут быка к перилам привяжу, и того не заметят…

Фома дёрнулся было раз-другой, но всё-таки успокоился, понял, что прав его друг. Взял ещё одну плюшку и с нарастающим интересом стал следить за ситуацией. Покачивались на ёлке игрушки. Смеялись люди, ее тащившие. Да как ещё смеялись, от души, заливисто. Давно он такого смеха не слышал.

– Семён Степаныч, а как считаешь, неплохо все вышло?

– Да как ещё неплохо, Фома Ильич! Как вышло-то, сказка! Ох, что ж ты делаешь, сломаешь ведь! А, нет, поправила…

– Игрушка упала, игрушку поднимите! Да растопчите же, окаянные! – Фома мухой слетел с подоконника, кинулся людям под ноги и вытащил толстого пластикового снеговика прямо из-под каблука. Подпрыгнул, зацепил игрушку за веточку. И бегом-бегом назад, пока не заметили. Залез на подоконник, дыша громко и натужно. А глаза как два фонаря светят…

– Да, Семён Степаныч, молодцы мы с тобой. Молодцы… Такое дело провернули!

2

Эта история приключилась в одном обыкновенном городе, вы наверняка не раз бывали в таком, а, может, и жили, и живете. И дом был совсем обыкновенный, высотка как высотка. И люди там жили обыкновенные, кто добрый, кто не очень, кто весёлый, кто печальный, кто здоровый, кто больной. Ничего замечательного. Хотя…

Жила в этом доме Алёнка. На работе, когда она строгим голосом кем-то там руководила, нетерпеливо постукивая дорогой ручкой по ежедневнику и покачивая ножкой на высоком каблуке, её звали Алёной Сергеевной. Считали дамочкой неуживчивой и суровой, но обаятельной. Но как только захлопывалась дверь в квартиру, и каблуки летели через весь коридор и плюхались куда-то в угол, из официальной скорлупы наружу проклевывалась самая настоящая Алёнка, с лохматым хвостом, в меховых тапочках и с огромной чашкой чая. Вечерами, забравшись с ногами на диван, она включала себе кино, подзывала пузатого ленивого кота Пуфика и садилась отдыхать. Одна. Нет, иногда случались и гости, всё-таки Алена была барышней молодой и симпатичной. Но никто не задерживался в ее доме надолго. Тряхнув соломенными кудрями, она прогоняла прочь призраки случайных людей.

И только один человек возвращался раз за разом: десятилетняя уже племянница Нюрочка. Ну, Аня, то есть. Но Аленке и Нюре нравилось самим решать, как им зваться. Вот и сегодня Вадик, старший Алёнкин брат и по совместительству отец непокорного чада, должен был привезти ребенка в гости.

Алёнка обожала эти визиты. С девочкой можно было чудить. Веселиться, скакать на кровати, разрисовывать лица краской, танцевать до упаду. Видели бы ее в те моменты сослуживцы… Разом бы уважать перестали. Или наоборот?

Запел звонок, Алёнка распахнула дверь, и Нюра вихрем ворвалась в квартиру, сбив девушку с ног. Потирая пострадавшее достоинство, хозяйка бросилась вслед за ребенком, махнув брату напоследок. Вадим усмехнулся и, закрыв за собой, испарился по делам.

–Алёнка, я такое придумала! – завопила девочка, бухнув на кровать огромный пакет. – Давай косички плести?

– Как, кому? – с любопытством поглядывая на ценный груз, поинтересовалась девушка.

– Ну вот как они делают эти длинные тоненькие косички? Я у тёти одной видела, знаешь, как много! Красиво! По пояс!

– Нюр, да у нас с тобой по пояс не наберется даже в складчину, – уточнила Алёнка.

– Не беда, я все придумала, мы вплетем! – и девочка щедрой рукой стала выкладывать на стол мотки обычных вязальных ниток.

"Ясно, бабушку ограбила", – про себя рассмеялась Алёна, разглядывая шерсть. Нюра не пожалела, всякой натащила, от тёмно-бордовой до ядовито-салатовой.

– А ты плести-то умеешь? – спросила хозяйка.

– А то! – Ответила Нюра. – Я в интернете посмотрела и на кукле потренировалась. Садись! – И она подпихнула стул.

Алёнка хотела было напомнить, что она и не кукла вовсе, но решила: будь, что будет! В крайнем случае, отрежет, побреет, будет светить модной лысиной.

Парикмахерский салон заработал. Нюрочка очень старалась, даже не дергала почти Алёнкины волосы. На голове уже образовался бодренький шерстяной коврик. Девочка не жалела ниток, поэтому новая прическа и правда тянулась до самого пояса… Пуфик мечтательно взирал на нее с холодильника, уж очень соблазнительно мотались эти верёвочки.

– Двигайся давай, – кота добродушно толкнули в бок, и рядом с ним уселся Семён Степанович, Алёнкин домовой. Точнее, не Алёнки, а ее квартиры. Хозяева-то могут меняться, дело домового за порядком на месте следить при любом из них. Но эта девушка ему больше всех прежних нравилась, была очень светлой, хотя и усталой. А особенно Степаныч любил смотреть, как они живут с Нюрой. Именно живут, потому что без девочки в этой квартире длилось одно сплошное существование.

Пуфик недовольно мявкнул, но сдвинулся. Он к домовому давно привык. Люди ничего не замечают, а у котов с хранителями свой разговор. Пуфик Семёна Степановича уважал и побаивался. Это хозяйка ему прощала проказы, а домовой нет. Нашкодит кот чего-то, а домовой ему в ответ. Вот как-то съел он Алёнке весь подаренный кавалером букет, а Степаныч только обрадовался, что у нее личная жизнь налаживаться начала… В общем, во второй раз влез кот неразумной головой не в цветы, а прямо в кактус… Степаныч его с окошка между этажами позаимствовал на часок, да вместо ромашек и поставил… Пуфик потом долго орал и плакал от боли и досады, но впредь стал осторожнее, и к домовому начал прислушиваться.

Так они и сидели теперь вдвоем на холодильнике, любовались. Пуфик клубками, Степаныч Аленкой и Нюрой.

Пальчики девочки стали уставать. Наконец, не выдержав, она собрала оставшиеся волосы в толстую косу и повела Алёнку к зеркалу. Это был шедевр! Коврики, что бабушки у метро продают, и то бледнее…

Гордо кивнув разноцветной головой, Алёнка поцеловала племянницу и сказала:

– А у меня тоже идея есть! Там на лестнице цветок в горшке погибает. Я не знаю, чей он… Жалко. Давай его спасём?

– Урааа! Спасём! Как герои! – запрыгала по комнате счастливая Нюрочка. И вдруг остановилась, округлив глаза. – А как?

– Легко! Заберём его ко мне, пересадим, будем ухаживать!

Девочка радостно закивала головой. Алёнка направилась было к двери, но тут сообразила, что в подъезде холодно, а тапок для Ани никогда в ее доме не водилось, не заставлять же обуваться в уличное ради минуты?

– Ты подожди меня, я одна на дело пойду, – сказала Алёна.

– Одна спасёшь? – Нюра собралась было плакать, но быстро утешилась, получив обещание, что заниматься пересадкой будет она. Разделение труда, так сказать.

Алёнка выглянула из квартиры. Вроде тихо. Но холодно. Закрыла дверь. Схватила первое теплое, что подвернулось под руку. Это была Нюрина толстовка со смешными собачками. Запахнувшись в нее, Алёнка пошла добывать.

Но не рассчитала. На лестнице между пролетами тихонько о чем-то разговаривали два парня. Одного она даже вроде видела пару раз, сосед, наверное.

Обалдев от красоты, парни мигом замолчали и уставились на Алёну.

Приняв самый гордый из всех возможных видов, она посмотрела на одного, на второго, а потом сказала:

– Да, вы правы, господа. Да. Да, у меня нитки в волосах. Да, я в детской толстовке. И – да, вы мне мешаетесь. Позвольте!

Парни посторонилась. Алёнка взяла с подоконника горшок с чем-то сухим и серым, тряхнула косами.

– Спасибо, – сказала она, улыбнулась каждому по очереди, попрощалась и, держа спину ровно, удалилась в квартиру.

Уже там, за закрытой дверью, сползла вниз по стене от хохота. Да уж, ситуация! Вот это был выход!

Парни на площадке тоже пришли в себя.

– Забавная, – протянул тот, который был чужой.

– Ага, надо мной живёт, – ответил сосед.

Семён Степаныч с любопытством глядел на них с подоконника, где просидел почти весь этот спектакль. Он тоже юркнул в дверь, когда Алёна вышла на площадку. Не то, чтобы домовым очень мешали стены, но так, знаете ли, проще. Выйдя с хозяйкой, он с любопытством уставился на парней.

– Так, этого не знаем, не нашенский, – забормотал он. – А этот… А, так вот кто мне по ночам спать не даёт! Ну, голубчик, погоди… Замучил ты меня своей гитарой. Твоё спасение, что играешь хорошо, душевно, так тебя растак. А то давно б тебе тайком все струны пообрывал… Что ж тебе вечерами-то не играется, а? Я б под чаёк и слушал…

Алёна забрала цветок и направилась домой. Степаныч собрался было за ней, чтоб опять в дверь, да тут сверху послышалась громкая брань.

– Да что ж это делается-то, а? Ты ж куда его понесла, канарейка ты этакая? А ну поставь на место, его ещё Любовь Степановна своими руками в этот горшок сажала! Семь лет стоял как родной, а она воровать!

Цепляясь кафтаном на мелкие зазубрины, с верхнего этажа прямо по перилам скатился какой-то домовой. Съехал да и рухнул на Степаныча. Зашиб его прилично, Семён прям об бетонный пол головой и ударился, падая. Кое-как спихнул с себя ездока, поднялся, кряхтя и потирая макушку.

– Ты гляди, окаянный, чего делаешь-то! – ругнулся он. – Куда прёшь-то? Ну взяла цветок, и чего, ты его хоть видел? Пенёк один, а не цветок! Дома подлечит да назад вернёт. А может, и не вернёт, чего ему тут загибаться! Тоже мне, нашелся блюститель!

Домовой сверху тоже поднялся, зло блестя глазами и натирая отбитые локти.

– Не вернёт, найду и дома все цветы переломаю! Это моей бывшей хозяйки, самой любимой, цветок был!

– А чего нас искать, вон в угловой живём! – рявкнул Степаныч. – Приходи, я тебе бороду повыдергаю!

– В угловой? – оскорбленный домовой заинтересовано поднял глаза. -Сосед, что ли?

– Ну сосед, коли и ты из угловой.

– Оттуда… А это вон хозяин мой стоит.

– Гитарист, что ли?

– Ох, молчи, горе мне с ним…

Много ароматных чайников спустя Семён Степаныч и Фома Ильич очень удивлялись этой встрече. Не тому, что она случилась. А тому, как именно все тогда происходило. Домовые, хоть и редко выходят наружу, общаются очень вежливо при встрече и знакомстве. Традиции блюдут. "Позвольте, пожалуйста, будьте так любезны", да на Вы, да с поклонами… А тут… Ох, и стыдили бы их, если б узнали, как они ругались да тыкали. Но никто не знал. А кроме того, среди брани зародилась крепкая дружба.

В тот же вечер, успокоившись, домовые встретились испить чайку на том же самом подоконнике.

– А что, Фома Ильич, хозяин у Вас беспокойный? Гитару вон всё мучает ночами. И днём небось тоже продыху вам не даёт.

– Да помилуйте, какой же он беспокойный? Утром встал – и за стол. В компьютер свой носом уткнется и сидит трудится. Хоть бы на улицу когда сходил…

– Ну а моя? Ходить-то ходит, а толку? Это вы ее не во время увидели в первый раз, Нюрочка у нас в гостях, племянница. Они вместе вечно что-нибудь смешное вытворяют! А так она у меня знаете, красивая какая! И умная. И веселая. А тоже: встанет, весь смех с лица сотрёт, суровость натянет и в офис едет. А поздно вечером домой, и почти всегда одна. Вот чего им всем надо? Был бы человеком, женился бы, честное слово!

– Так работа же…

– Работа… Работу она любит. Но надоело ей за троих-то… Бывает, обнимет кота своего непутёвого и давай рыдать…

– А мой, думаете, от хорошей жизни такой? Тоже один как перст.

Домовые переглянулись.

– Так может, Семён Степаныч, нам их того?…

– Того, Фома Ильич, непременно того.

– Так вроде не положено нам…

– Ну а им положено, а толку? Ох, пора бы нам уже вмешаться…

Фома Ильич допил чай и задумчиво кивнул.

3

Решили начать с малого. Фома Ильич долго думал и вспоминал, а потом, не выдержав напора собственного энтузиазма, среди бела дня просочился прямо сквозь пол вниз к Семёну Степановичу в квартиру. И только когда треснулся как следует при падении, сообразил, что то, что для него пол, для соседа потолок, и лететь ему до низу ох как долго…

Семён Степаныч в этот момент стол на кухне протирал. Как услышал грохот, так чуть тряпкой забытую утром Алёнкой чашку кофе случайно и не смахнул. Кинулся проверять, что стряслось. Фома Ильич лежал без сознания. Степаныч бросился за полотенцем, намочил, стал непутёвому летуну лоб и щёки обтирать. Тот застонал, открыл глаза, обвел блуждающим взглядом коридор и что-то невнятно пробормотал.

– Фома, голубчик, что с вами? Да очнитесь вы наконец, не пугайте вы меня так…

– Цветы… – уже чётче пробормотал гость, постепенно приходя в себя.

– Да опять он про цветок! Дался вам этот куст сушёный! Уже решили ведь. А неймётся, так вон он, на подоконнике. Пересадили мы его…

– Цветы ей надо подарить, – пропыхтел Фома Ильич, беря себя в руки и поднимаясь кое-как с пола.

– Какие цветы? Вы о чем?

– Так сами ж мне рассказывали, что хозяйка ваша, мол, цветам радуется. Так давайте ей подарим. Якобы от Федора моего. Мол, так она ему тогда понравилась, что вот, не утерпел…

– Идея годная, – поскреб подбородок Семён Степаныч. – Хорошая идея. Только где ж мы их возьмём?

– Тут подумать надо, – согласился Фома Ильич.

Неделю думали. В магазине купить? Так на что? Денег человеческих нет, да и как же они пойдут-то в магазин. Может, конечно, в цветочном тоже какой-никакой домовой имеется, уж договорились бы, да кто ж знает, где тот цветочный? Да и как потом с этими цветами домой топать? Домовой, он же маленький, прозрачный почти… Его ж и не видно должно быть. А тут нате: букет по воздуху поплывет, как будто и не держит никто. А как так – не держит? Надобно поймать… Как представили себе домовые, как будут с цветами по городу от людей прятаться, так обоих передёрнуло. Стали думать дальше. Ну никак ничего не выходило…

Сидел Фома Ильич как-то у окна и грустил. Вечерело. Хозяин его, Фёдор, опять с какой-то говорящей головой в компьютере договаривался, а домовой хандрил. Вдруг видит, машина во двор приехала. Красивая машина, чистая, аж горем горит. И выходит оттуда мужчина. В костюме, нарядный. И с букетом. Ох, им бы такой букет… Цветы крупные, белые, колокольчиком, да как много… Красота, а не букет! А на встречу ему из подъезда Олеська их разбитная вылетает, злая, лохматая, и давай орать… Фома Ильич это уже не в первый раз видел. Красивая она, Олеська, да вредная какая-то. Уж сколько кавалеров вот так бранила… Жалко их сил нет. Стоят, головы повесив, слушают, как распекает. А иные и не слушают, огрызаются.

А потом хлопают дверью машины и всё, в закат. А назавтра новый нарисуется…

Вот и этого Фома Ильич раньше не наблюдал. А ничего такой, интеллигентный. И букет, опять же… Ох, и на что ж она ему…

Пока Фома Ильич философию разводил, Олеська отобрала у кавалера цветы и швырнула к снег. Белые колокольчики грустно зарылись в сугроб.

И тут домового осенило! Цветы ж не обязаны погибать, раз Олеська, дурёха, им не рада! Насилу дождался, пока она ухажёра своего спровадила и гордо удалилась в подъезд. Метнулся вниз. Ох, и не любил он на улицу выходить! Да и кафтан тонкий… Тряхнув головой, Ильич отбросил все сомнения и кинулся вслед за букетом. Его уже порядком замело. Откопал, а поднять не смог.

– Ох, и тяжёлый веник… – Пробормотал он, что есть силы потянув за обёртку. Нет, никак… Тут домовой плюнул на все и полез под слюду. Это вместе они вон сколько весят, а если один? Вынув из кармана ножик, он перерезал стебель, выбрался и вытянул цветок. Отлично! Перекинув его через плечо – цветок был обычного размера, но домовые народец невеликого роста – Фома Ильич попыхтел в подъезд. Плюнув на все правила, вызвал себе лифт и поднялся. Постучал к Семёну Степановичу.

Тот зашуршал за дверью, а потом просочился в коридор и замер как громом пораженный. Прямо у самых его ног на коврике возлежал сказочной красоты белый бутон.

– Ох, хорош! – восхитился он. И тут заметили Фому Ильича. Тот уже изрядно выбился из сил, потому кряхтел в сторонке. – Ну даёшь, сосед! Расскажи, где достал? Да не здесь, проходи, проходи… Да не тащи ты его, оставь, говорю! Да понятно, что магии хватит и не такое пропихнуть. Объяснять Алёне как будем? Что ж я ей скажу? Приходили, мол, вежливые воры, ничего не взяли, подарили цветы? Как она поймет, откуда взялся?

Пока Фома Ильич отдыхал, а Семён Степаныч наливал ему вчерашний борщ, густой и настоявшийся, на этаже открылись двери лифта и послышались лёгкие шаги. Домовые разом повернулись к двери…

– Апчхи! – это был не просто чих, а целый громовой раскат. Алёнка аж ножкой топнула, когда чихала. Домовые ринулись подслушивать.

– Вот сейчас она ее возьмёт, и пойдет Федора моего благодарить… – замечтался Ильич.

– Апчихи! – опять проревели за дверью, и на весь этаж полетела отборная брань.

– Это кто – Апчхи! – сюда лилии приволок! Да ещё – Апчхи! – мне подбросил! Убить хотите? Пчх… Пч… Ааапчхи! Вот гады, а?

– Семён Степаныч, родненький, да что ж это? – взволновался добытчик. Степаныч к тому моменту уже давно добрался до дверного глазка и наблюдал, как Алёнка брезгливо, двумя пальцами, подхватила цветок и побежала к мусоропроводу. Щёлкнула ковшом, и героизм Ильича белым колокольчиком рухнул вниз и полетел в контейнер.

Разъярённая Алёнка вернулась к квартире и загремела ключами.

– Надо же, и как узнали только? Пчхи… Пока теперь выветрится…

– Фома Ильич, а вы не расслышали, как она цветок-то назвала?

– Лилия…

– Вспомнил, я ж его на картинке видел. Ох и дали мы с тобой маху. У Алёнки на них аллергия, да ещё какая! Она как-то по телефону болтала с подружкой, разговор и зашёл…

– И как же теперь..

– Радоваться, вот как.

– Чему же?

– Тому, что мы с тобой записку оставить не догадались. Ни в жизнь она не узнает и не подумает на твоего Фёдора… Подписи-то нет!

4

Как-то днём Степаныч протирал пыль с посудного шкафа. Алёнка туда редко залезала, уж больно высоко. Так что он сам. Как вдруг увидел, что у самого стыка потолка и стены пятно появилось мокрое. Тряпку быстро под ним пристроил и бегом наверх разбираться!

Стучаться не стал. Так ворвался.

Фома Ильич грустно сидел на раковине.

– Ты чего, Фома? Течет же у вас!

– Знаю, что течет! Это я…

– Что ты?

– Что-что? Напортачил!

– Починить что ль не смог?

– Да куда там… – Фома Ильич махнул рукой и рассказал.

Он уже давно выучил Алёнкино расписание. Знал, что по четвергам она дома. Значит, надо что-то такое придумать, чтоб они увиделись, раз и его Фёдор тоже дома засел. Думал-думал и придумал. Взял инструменты и пошел на этаж выше, в другой соседской квартире черные дела проворачивать. Тайком пробрался к ним на кухню и ну в канализации ковыряться! Чем уж тамошний домовой занимался, он не ведает, да только тот его не застукал. Крутил, Фома, крутил, а оно как польется! Он решил, что раз начал наглеть, так уж совсем надо. Пробежал по всем квартирам, убедился, что нигде никого, одна Алёнка дома. И скорей к себе. Раз, и спер у Фёдора телефон…

– Я как думал, – пояснил он. Вот он сейчас поймет, что потоп. Решит мастера вызывать, а телефона нет! Ну он и побежит по соседям. А тут Алёна твоя, уже сама идёт, ругаться. Пока разберутся, кто виноват, пока вместе сантехника вызовут… А там и чай пить сядут…

– Фома, да что ж ты натворил?! – взревел Степаныч. Он только сейчас заметил, что и в этой квартире все стены насквозь и ручьи по ним разливаются. – Вода пока до нас добралась, Алёнка из дома убежать успела! Нет никого! А у вас смотри, как хлещет! Возвращай телефон немедленно! Пусть вызывает!

– Не могу… – пробормотал домовой и отодвинул в сторону разделочную доску, стоящую у стены. Заботливо прислоненный к ней телефон был мокрым и уже не работал.

– Ох, Фома!

– Да сам знаю, не пили! – огрызнулся домовой.

– Так, а твой-то в курсе?

Фома вместо ответа тоскливо мотнул головой в сторону комнаты. Степаныч шмелем метнулся туда. Фёдор в наушниках сидел у монитора, оттуда на него глядели три разновозрастных лица, и хозяин квартиры им что-то усердно доказывал…

– Беда, – пробормотал домовой и бегом назад на кухню. Фома Ильич заботливо подпихивал под воду, текущую с потолка, полотенце.

– Ещё тащи! – заорал Степаныч. – Не слышит твой ничего!

– А как я ему потом…

– Вот потом и решишь!

– Стой, а ты куда?

– Куда, куда… Инструменты давай! – Схватив чемодан, Семён рванул на другой этаж, мириться с верхним домовым и чинить канализацию. Фома притащил ещё два полотенца. Больше не решился, как потом хозяину объяснить? И тут Федор с шумным вздохом грохнул наушниками об стол. Заскрипело компьютерное кресло. Фома Ильич огляделся и, не придумав ничего лучше, залез в кружку.

Сладко потягиваясь и разминая затекшее тело, Фёдор зашёл на кухню и протяжно выругался. Схватил полотенце не глядя, начал вытирать. Бросил, захлопал по карманам, умчался в комнату. "Телефон ищет!", – понял Фома… Фёдор прибежал назад, наконец заметил утонувшую трубку, застонал, рванул к входной двери. Уже схватившись за ручку, хлопнул себя по лбу и метнулся назад к компьютеру. Застучали клавиши.

– Витька, у меня потоп! – заорал он, и тут Фома понял, что просчитался совсем. Зачем ему нужна была Алёнка и ее телефон, когда у него любая связь через компьютер… Кому хочешь может позвонить! Ох, ну и отстал он, Ильич, от века, ох и отстал…

– Да ты мне зачем! Ну, то есть, нужен, да! Вызвать сантехника надо, есть у тебя телефон? Дай, а? Сам? Ох, спасибо, давай, я пойду все, что найду, подставлю…

Секунда, и Федор заметался по кухне. Пихнул одну кастрюлю, другую… Не то, прямоугольное надо. На пусть стоят! И ее туда же… Фома Ильич и сообразить ничего не успел, как ему за шиворот потекла холодная вода. А нечего было в кружке сидеть горевать! Пулей вынырнул он из убежища и бегом наверх, Степаныча искать…

Навыков трем домовым не хватило. Только приехавший на вызов слесарь смог починить поломку, да и тот целый час возился.. Соседу сверху о первопричинах решили не говорить, зачем отношения портить. Тем более, что сантехник потом долго рассказывал что-то об испорченных трубах…

Вечером Алёнка всё-таки поднялась к Федору наверх. Он в двух словах объяснил, что и ему досталось. Повздыхали. Но говорить что-то там об ущербе старушке, в чьем водопроводе пошуровал Ильич, не стали. Куда там, ее и так скорая откачивала, когда она узнала, что два этажа затопила. Фёдор ей даже лекарства какие-то приносил…

Семён Степаныч тоже после этого слёг с простудой и неделю провалялся в постели. Тогда-то он и решил, как надо, чтобы было хорошо. Правда, в этот раз им потребуется помощник…

5

Пуфик, толстый рыжий Алёнкин кот, очень любил колбасу. Только чуял, что кто-то где-то отпилил ароматный кусочек, тут же бросал все дела и бежал попрошайничать. Даже спать, и то переставал. И все бы ничего, но звериный доктор строго-настрого запретил ему даже думать о колбасе, а уж тем более есть ее. Мол, это вредно для Пуфикова здоровья. А Алёнка зачем-то ему поверила. Если раньше нет-нет, но подпихивала коту угощение, то теперь совсем перестала.

Пуфик доктору не верил. В его кошачьем мире были другие авторитеты. Сперва желудок, потом он, Пуфик, весь целиком, потом Алёнка. Так что кот считал, что звериный врач ничего про устройство котов не знает, а может только иголкой раз в год в шкуру тыкать.

Поэтому, когда больной простудой Степаныч уютно усевшись на диване закусывал сладкий чай бутербродом из черного хлеба с колбасой, Пуфик пошел к нему жаловаться на судьбу. С громким мрявом он залез на диван, где устроился домовой, и принялся сверлить его взглядом.

– Чего, опять Алёнка тебе шиш с маслом показала, да?

Кот согласно муркнул.

– Ну нельзя тебе, понимаешь? Ты вон уже здоровый какой! Я на тебе верхом ездить могу! Сяду, за загривок возьмусь, будешь меня в гости к Фоме возить.

Кот зевнул.

– Не, а как ты хотел? Задарма колбаску получать?

Пуфик потянулся и хотел было лапой стянуть себе запрещенку, но Степаныч мигом пресек его попытки.

– Ты чего это удумал, клубок ходячий? Моё!

Степаныч переставил тарелку с бутербродами. Пуфик перелег к ней поближе. Домовой опять убрал еду. Кот снова обошел Семена и улёгся возле гостинцев. Озарённый внезапной идеей, Степаныч схватил тарелку и отошёл к окну, держа ее перед собой. Кот отправился следом. Так и прошагали до самой батареи. Домовой критическим взглядом осмотрел кота, поднял глаза на окно, что-то прикинул. А затем бросил попрошайке один ароматный кружок, быстро дожевал бутерброд и вернулся на диван.

И на следующий день Степаныч в обход всех правил пихнул коту колбасу. Пуфик довольно заурчал, слизнул лакомство и благосклонно посмотрел на домового. Семён только усмехнулся.

К концу недели Пуфик окончательно уверился, что друга лучше Степаныча ему во всем мире не сыскать. А то, что когда-то случилось… Кто кактус помянет, тому и ус вон. Да и вообще.

А Степаныч времени даром не терял. Как только почувствовал себя лучше, мигом помчался наверх, с Фомой Ильичом свою идею обсуждать. Сосед сперва пришел в ужас. Оглядел квартиру, вздрогнул, ещё раз оглядел. И отказался. Но Степаныч с таким жаром рассказывал, так агитировал, что друг в конце концов уверовал если не в победу, то в победителя.

– Только колбасу возьми, моя закончилась, – нетерпеливо притоптывал на месте Семён. Фома достал батон сырокопченой, сам нюхнул и облизнулся, напилил кружочков с запасом и пошел вниз, творить добро по методу Степаныча.

Пуфик гостям был рад. А особенно тому, что щедрость их велика. Фома с порога подлизался, так что Пуфик признал другом и его тоже.

Семён вскочил на окно, поднялся и распахнул форточку.

– Зови! – скомандовал он.

Фома достал ещё один кусочек колбасы. Пуфик оживился. Пятясь, домовой подманивал кота за собой и отступал туда, где занял боевую позицию Семён. Пуфик пока ничего не понял, но ситуация ему нравилась. А тут ещё и колбаса шлёпнулась прямо у самого носа. Кот съел, А Фома уже новым кусочком машет. Но с подоконника.

Пуфик был… Как бы это помягче… Грузным мужчиной. И это не шерсть была шикарная. Она-то как раз росла обыкновенная, гладкая. Это Алёнкина любовь была огромна. Так огромна, что звериный доктор каждый раз в ужасе закатывал глаза, когда из переноски выкатывался Пуфик. Но он все ещё оставался котом. Подкрутив хвостом траекторию, Пуфик пузатым снарядом взвился в воздух и плюхнулся рядом с домовым. Впрочем, Фомы на подоконнике уже не было. Он мёрз наверху, на открытой форточке, вместе со Степанычем.

– Не допрыгнет, – убеждённо сказал Ильич.

– Не допрыгнет за одним, два покажи, – возразил Семён.

Пуфик меж тем внизу все дожевал и заозирался.

– Кис-кис, – позвали сверху, и заманчивый запах пробудил в коте все самые лучшие мысли. Пуфик аж подобрался весь, а Фома уже вертел двумя кусками колбасы.

– Слушай, Степаныч… А ты уверен? – глянул за окно Фома, пытаясь понять, как именно они завершат идею неугомонного соседа.

– Мани давай! – огрызнулся Семён. – Щас допрыгнет, всё решим.

Допрыгнуть Пуфик смог, даже слишком. Всё-таки не каждый день приходилось ему так стараться. Поэтому кот не рассчитал. Ну поплохела у него кошачья математика в голове, колбасой затуманило. Ещё раз взлетев в воздух, усатый круглый дирижабль вскользь коснулся лапами оконной рамы, сшиб мощной грудью Фому и вместе с ним ухнул в уличный сугроб.

– Ох, голова моя садовая! Не предусмотрел! – и, продолжая себя ругать на чем свет стоит, Степаныч кинулся на улицу спасать операцию.

Пострадавшие нашлись быстро. Фома мягко приземлился, удачно. Выбрался кое-как, посмеялся даже, что уж слишком часто он падать стал… А вот Пуфику подурнело. Он на улице своими лапами и не бывал. Разве что в раннем котячестве, когда его Алёнка из подвала забрала. А с тех пор ни-ни. Надо оно ему? Ох, прав был доктор, колбаса до добра не доводит! Ох, лапам-то как холодно. Ох, пузо морозит!

– И что дальше, великий стратег? – спросил Фома, разглядывая перепуганного и вжавшегося в снег кота.

– Форточка у тебя открыта?

– Ну да, сам же просил…

Степаныч посмотрел наверх, удостоверился.

– Колбасу доставай! – скомандовал домовой. Фома откопал последний кусок и показал его Пуфику. Кот не двинулся с места.

– Чего это он? – удивился Степаныч.

– Испугался! Или поумнел…

– Это Пуфик-то поумнел?

– Значит, испугался. Что делать будем.

– Еще сильней пугать, – решительно заявил Степаныч, завыл, замахал руками и пошел на кота. Пуфик от такого шоу пасть разинул, шерсть вздыбил и драпанул в сторону двора. Хорошо хоть Фома ему путь отрезал. Кот заметался, забегал, домовые гоняли его туда и сюда, пока наконец природа не взяла верх, и Пуфик, страдая, не заполз на дерево.

– Подсади! – попросил Степаныч, тоже залез на дерево, втянул Фому, и цирк продолжился. Только теперь это была воздушная гимнастика. Прыгая по веткам что те обезьяны, домовые гнали кота повыше, туда, где длинный сук тянулся прямо к окну Федора.

– Слушай, так он же мне всю квартиру разнесет! – наконец осмелился высказать свои опасения Фома.

– С чего это? Он у нас воспитанный!

– Это у Алёны он воспитанный, а у нас отмороженный и запуганный! – отбрил Фома Ильич. – Как залезет в квартиру, как начнет мне там обои драть…

– Да не нагнетай ты раньше времени, а, Ильич? – кое-как цепляясь за ветки, отбился Семён. – Он, вон, вообще не шевелится!

Пуфик был в ужасе. Вот такого он точно не ожидал! Ну ее, эту колбасу, раз от нее такая физкультура! Падать, прыгать, бегать, по деревьям лазить почем зря! Нет, лучше без колбасы этой окаянной, но на диване! И эти тоже, надо же, друзьями притворялись, а сами… Ужасающе заорав, кот побежал по нужной ветке прямо к открытой форточке в квартиру Федора, но увидел, что опять надо прыгать, замер у самого стекла. Свесил пузо с ветки и затих. Делайте, мол, что хотите, а жизнь моя мне больше не мила, так и помру вот тут воробышком.

Домовые такого не ожидали. Степаныч как придумал: они кота к Федору загонят, он домой придет, а там зверь чужой. Ну парень его под мышку и по этажам, искать, от кого любовь ушла. А там и Алёнка вся в слезах. Суть да дело, да чай с пирогом… Но толстая рыжая морда наотрез отказалась вписывать себя в эту красивую историю.

Вечерело. Пуфик все так же старательно обнимал ветку. Домовые, окоченев, по очереди бегали в дом греться и следили, чтобы этому круглому не взбрело ещё куда в гости наведаться.

Фёдор закончил очередные переговоры, отодвинулся от компьютера, потянулся. Неприятное чувство преследовало его уже второй час. Как будто смотрит кто-то… Фёдор завертел головой. И вдруг увидел, что прямо на него с улицы глядит огромный кот. Федя подошёл поближе. Кот не шевельнулся. Поглядели друг на друга.

– Колбасой, что ли, его приманить – вслух подумал молодой человек и пошел на кухню.

Пуфик как этот предательский запах через форточку учуял, так опять перепугался до смерти. Надо же, и этот с ними… Фёдор его к себе зовёт, а кот назад пятится. Полз-полз Пуфик по ветке, как вдруг оступился и кубарем вниз! Опять в сугроб! Тут как раз Алёнка к подъезду подходила, в кои веки вырвалась домой пораньше. Прямо на её глазах Пуфик и спикировал как подбитый летчик. Она к нему, откопала, отряхнула, на руки подхватила… Кот вцепился что есть силы и давай вопить от страха.

– Ваш? – прокричал Федя со своего этажа.

– Мой, – крикнула Алёнка и бегом к себе.

Домовые понуро побрели по домам.

6

– Алёна Сергеевна, загляните ко мне!

31 декабря близился к законной развязке. А офисе кроме Алёнки и ее шефа осталась от силы пара человек, и то они так умело прятались, что совершенно не попадались на глаза. А вот ей не повезло. Обычно жизнь дверь в дверь с начальником ей никакого беспокойства не доставляла, но теперь, когда уже хотелось сбежать на улицу, к огням витрин, запаху мандаринов, брошенным всеми подряд как попало поздравлениям, туда, где праздник медленно, но всё-таки расползается по городу – напрягала изрядно. Алёнка встала из-за стола, не ожидая от этой встречи ничего особенного. Ну, поговорят, поздравят друг друга…

– Это вам! – начальник бухнул на стол толстую пачку каких-то распечаток. Девушка недоверчиво покосилась сперва на кипу бумаги, потом на шефа. Он крякнул как-то бессмысленно, зачем-то помотал головой и изрёк:

– Новые партнёры просят составить им отчёт, хотят проанализировать, что ещё из нас можно выжать. Ну эти. Китайцы.

– А… Когда? – Алёнка сглотнула. Ох, зря она так расслабилась. Думала, уж теперь, в канун новогодней ночи, ничто уже ее не догонит.

– Знаете, они хотели третьего. Трудолюбивая нация…

– Третьего… Января? – округлила глаза Алёнка.

– Ну да. А что, это проблема для Вас?

– Но… Праздники же…

– Вы же не отмечаете!

– Кто вам сказал?

– Да все так говорят. Ну а как иначе? Все вон бегают, то подарки покупают, то платья обсуждают, селёдка под шубой, и та уже изо всех щелей лезет! Одна вы сидите да работаете, как будто это все не про вас. Ну и опять же: у всех семьи, дети. Ёлки вон начались, утренники всякие. А вам кого туда вести? Себя разве что…

Алёнка только растерянно моргала. Приедет Нюра, собирались в музей… Да и к старой подруге обещалась… И вообще…

Жесткое, болезненное чувство досады подкатило к Алёнкиному горлу. Какой-то она недочеловек, получается? Всем праздник, а ей? Бумажки перекладывать? Да плевать, что семьи нет, она-то у себя есть! Что, и планов построить нельзя? Что, бессемейным выходных не полагается? От этих мыслей стало так тяжело и больно, что Алёнка вся сжалась как пружина, зажмурилась и выплюнула всю боль словами:

– Игорь Алексеевич, а кто вам сказал, что мне не с кем встречать? Кто вам сказал, что мне нечем заняться? Я вам что, стальная, что ли? И так отсюда не вылезаю! Выходные хочу, ясно вам? Выходные!

Слёзы горячими полосами расчертили щёки. Девушка вылетела из кабинета, дверь за ее спиной захлопнулась громко и звонко. Схватив с вешалки пальто, она кое-как напялила его на себя, намотала шарф и вышла из офиса на улицу. Падал снег, мягкий и пушистый. Сигналили огнями огромные ели, укутанные в гирлянду так, что и веток в темноте не было видно. Откуда-то слышалась новогодняя песня…

Сердце сжалось ещё сильней. Алёна схватилась за грудь, задыхаясь. Голову опоясало болью. Да за что же все это?

Не разбирая дороги, она бросилась вперёд, встала на обочине, замахала рукой. Поймала какое-то такси…

В машине играла классика. Бетховен бил по ушам пятой симфонией, выколачивая из нее всю слабость. Нет уж, ныть – не про нее. Да ни за что! Вот ещё, реветь в новый год!

– Сделайте погромче… – едва слышно попросила Алёнка. Водитель без слов подкрутил ручку.

Они уже подъезжали к дому, когда отзвучали последние аккорды. Алёнка выпрямилась, зло и упрямо глядя на улицу. Ну уж нет, у нее будет новый год!

– Остановите здесь! – попросила она, выпорхнула из машины и направилась к магазину. Что там полагается на праздник? Через полчаса, прихватив пару бутылок шампанского, конфеты и мандарины она направилась домой.

Фёдор стоял у подъезда, нервный и напряжённый.

– Добрый вечер! – с наигранной веселостью прокричала Алёнка. – С новым годом!

– Да-да, и вас… – пробормотал он.

Алёнка остановилась. Пригляделась.

– Паршиво, да? – уточнила она.

Фёдор молча кивнул. Потом встряхнулся, словно сбросил с себя что-то. И добавил: – Нет-нет, все в порядке!

– Врать плохо! Особенно посторонним красивым девушкам! – сурово ответила Алёнка, но глаза ее смеялись.

Молодой человек как будто вынырнул на поверхность. Взгляд его, прежде блуждающий, упёрся куда-то в район Алёнкиного лба.

– Вы что-то хотели?

Ой, что тут началось… Словно фонтан вырвалось наружу из девушки все, что она так долго в себе держала. И одиночество, и боль, и отчаяние, и обида, и желание жить иначе, веселее как-то жить, легче. Алёнка посмотрела на него и расхохоталась. Аж согнулась пополам от хохота. Сумка, звякнув бутылками, упала на снег рядом с ней. А Алёна все смеялась и смеялась, растирая по щекам нахлынувшие слёзы. Даже икать начала. А потом вдруг остановилась. Как выключили ее.

Глядя Фёдору прямо в глаза, она вдруг неожиданно для самой себя ответила:

– Хотела. Хочу. Встретить с кем-то Новый год.

Фёдор замер. Внутри словно струна лопнула, хлестнув по душе остро и больно. Только что ему позвонил лучший друг. Тот, с кем со школы. Тот, с кем все приключения. С которым вся жизнь. И праздник. Фёдор и на улицу-то вышел для того, чтобы вызвать себе машину и ехать к нему. И тут этот звонок. "Прости, не приезжай, едем к Ленкиным родителям. Она так захотела". Все.

Не то, чтобы Фёдор очень любил Новый год. По сути, какая разница? Просто вот именно эти 365 дней были очень тяжёлыми. Нет, он, конечно, прожил их не зря. Повышение по службе много что дало. И опыт, и деньги. Вот только жизни не осталось. И никого, с кем можно было бы эту жизнь прожить, тоже не стало. Разбежались кто куда. И уже не вспоминают. Сам виноват. Сколько раз им отказывал? Сколько раз говорил "некогда, не сейчас, потом"? Подождали раз, потом другой. А на третий и не позвали. Вот так и вышло, что теперь один. В любой другой день он бы просто лёг спать. Но сейчас… Да он же нормальный живой человек! Да, одиночка, сухарь, не любит компании. Но кто сказал, что таким людям не нужен кто-то, с кем можно было бы просто помолчать вместе иногда? Или встретить праздник?

Фёдор молча смотрел на снег. А потом появилась она.

Алёнка Федору нравилась. Он ничего о ней и не знал, в общем-то. Кроме того, что смешные цветные косички ей очень идут. Что кот у нее толстый и красивый. Что на потолке у нее теперь несколько пятен после того потопа. Что иногда на выходных она врубает погромче старый рок-н-ролл и, наверное, даже танцует. А ещё временами из ее квартиры слышен громкий детский смех. Но в основном – полная тишина. Порой, подходя вечером к окну, чтобы немного выдохнуть, он видел, как Алёнка бежит домой с остановки, всегда поздно, почти всегда одна. А летом нередко в обнимку с большим арбузом. И как она только его съедает?

Однажды ранней осенью Алена возвращалась домой в сильный дождь. Все вокруг бежали, разбрызгивая в разные стороны мутную воду из луж. А она шла, спокойно и без суеты. Вот с такой же прямой спиной уходила она тогда в квартиру с цветком, взятым с подоконника. Гордо, с чувством собственного достоинства, чуточку выше человеческой суеты. Да, в ней определенно что-то было.

А сейчас она смотрела на него какими-то очень странными глазами. Толи грусть в них, толи тоска. И надежда, живая, настоящая надежда на чудо.

И тут Федор услышал собственный голос:

– А давай вдвоем?

Лёгкий аромат свежих морозных духов окружил его, когда Алёнка с визгом счастья подскочила и обняла. Быстро, всего на секунду, но так от души и сильно, что… Эх, давно его так никто не обнимал.

И теперь они стояли посреди двора, глядя друг другу в глаза и как-то глупо улыбаясь.

Алёнка спохватилась первая.

– Так, ну раз у меня есть шампанское и мандарины, хозяйкой буду я. Идём в гости!

Степаныч чуть бутербродом не подавился, когда в замке повернулся ключ, и послышались голоса. Два голоса. И он знал их, знал оба! Бросив все, он ломанулся в коридор. Нет, ну надо же! Отпихнув с дороги Пуфика, домовой рванул наверх.

– Фома, твой у нас!

– Кто у вас, чего у вас? – захлопал глазами Ильич, пытаясь понять, что там такое приключилось.

– Фёдор твой с Алёнкой к нам пришёл!

– Да ты что? Ах, батюшки… Это как же так-то? Мы их того… А они сами?

– Да погоди ты, сами, сами… Пришли, говорю, вместе! Больше ничего пока что. Давай со мной, покажу!

Домовые припустили вниз, посмотреть, что ж там такое делается.

Алёнка тем временем успела достать бокалы, а Фёдор обстоятельно откручивал проволочку Мюзле от бутылки шампанского.

– А давай красиво? – предложила девушка.

Фёдор хитро улыбнулся и тряхнул бутылкой. Бабах! Пробка улетела куда-то в угол комнаты, из бутылки вырвался целый водопад. Алёнка завопила от счастья и подставила тару.

Чокнулись. Пузырьки ударили в нос. Девушка зафыркала, замахала свободной рукой у лица… Волосы у нее растрепались, теперь она совсем не была похожа на суровую офисную Алёну Сергеевну. В очередной раз пробив скорлупу, наружу вылез бойкий цыпленок ее настоящего я. Фёдор тоже прикончил первый бокал и расправлялся с мандарином. И тут их осенило.

– Ёлка! – завопили они в один голос.

Алёнка ёлку не наряжала. Все некогда было. Да и мало ли, Пуфик сшибет, пока ее нет. Думала купить маленькую к приезду Нюрочки. Как раз и свежая будет. Да вот только где их, эти ёлки, после первого января возьмёшь…

Фёдор себе тоже ёлку не ставил. Зачем она ему одному. Он вообще к этому всему относился ровно, с налётом лёгкой прохлады. Но сейчас все было таким сумасшедшим, что ёлку отчаянно захотелось.

Призадумались. Вдруг Алёна хитро сощурила глаза и посмотрела прямо на соседа.

– Я знаю, где мы ее возьмём!

Ох, этот взгляд он уже видел. Однажды. В подъезде. Вон и свидетель на подоконнике имеется, бодрый такой, листвой

новой оброс. Ох, ничего спокойного этот взгляд не сулил…

– Веди, – просто сказал Фёдор.

Домовые тоже ринулись в коридор. Интересно же!

Молодой человек потянулся было за курткой, по Алёна отрицательно помотала головой и улыбнулась ещё хитрей. И тут до Федора наконец дошло. Он уж и не знал, смеяться ему, или послать эту сумасшедшую далеко и надолго и уйти домой. Поэтому он просто пошел следом.

На первом этаже было тихо.

Степаныч с Ильичом уже ждали хозяев внизу. Пришлось им поднажать, чтобы первыми спуститься. Степаныч предложил было вниз напрямую, через полы. Ильич в ответ покрутил пальцем у виска, напомнив, как рухнул недавно ему на голову. Пришлось бегом по лестнице. Едва успев запрыгнуть на подоконник, домовые затихарились.

И вот спустились Алёнка с Федей. Ёлка, небольшая, но живая и очень симпатичная, сигала огнями посреди подъездного холла. Прямо напротив нее в своей комнате смотрела телевизор консьержка.

– Как будем брать? – Деловито осведомилась Алёнка.

– Откуда знаю, это твоя идея! – зашептал в ответ Фёдор. – Может, ее отвлечь как-то?

– Ага, как? Я буду зубы заговаривать, а ты ёлку тырить? Да всё равно увидит.

– Ясно, будем ждать! – Фёдор уселся на ступеньки, но так, чтобы его не было видно от входа. Алёнка пристроилась рядом.

Домовые тоже расположились поудобней. ОднакоСемён Степаныч все как-то ерзал, как будто беспокоился о чем-то. То встанет, то сядет, то опять вскочит и давай туда-сюда ходить…

– Знаешь, что, Фома Ильич? По-моему, мы тут надолго… – наконец сказал он.

– Что делать будем?

– Да ты покарауль их, а я мигом! – Степаныч поднялся к себе и вернулся с чайником, чашками и кое-какой снедью. Ожидание сделалось весьма приятным. Фома достал из кармана носовой платок, подул на него, пошептал что-то, тот и обернулся небольшой симпатичной скатертью. Даже елочки по углам были вышиты. Получился целый новогодний стол. Водрузив все припасенное богатство, Семен наконец успокоился. Критический оглядел поляну, задумался.

– А ну-ка погоди! – неугомонный Степаныч вдруг опять убежал, но недалеко. Ловко и незаметно поднялся чуть выше того места, где сидели молодые люди, и невесть откуда достав мандарин бросил его прямо им на головы. Фрукт запрыгал по ступенькам. Фёдор быстро поймал его.

– Ты гляди! – он надорвал кожуру, и горький запах дразнящие поплыл по лестнице куда-то вверх.

– Отлично! – Алёнка забрала у него свои дольки, и оба принялись с аппетитом их жевать.

Сидели молча, чтобы никто их не услышал. Алёнка улыбалась. Как давно ей не было так просто и легко на душе, так весело и чисто. Вот так и провела бы весь следующий год! Она посмотрела на Федора. Он тоже улыбался своим мыслям, отчего на щеках появились симпатичные ямочки. Даже вечная тень озабоченности сползла с его лица. Такого, оказывается, приветливого и приятного…

– Эй, смотри! – Фёдор ткнул ее локтем в бок. Показал вперед. Консьержка засобиралась на улицу. Накинула куртку, обулась.

– У нас есть пять минут! За дело! – Алёнка вскочила и вихрем понеслась вниз, как только за спиной женщины захлопнулась дверь. Выдернула вилку из розетки. Елка потухла, закачались игрушки. Аленка приподняла ее. Надо же, какая она, оказывается, тяжелая!

Фёдор рванул за ней, оступился, чуть не слетел с лестницы… Больно ударившись ногой, он заметно захромал, но энтузиазма не утратил. Отодвинул Аленку, попытался забрать у нее дерево. Ветки хлестнули по рукам, по лицу…

– Как же неудобно, – ругнулся он.

– Плевать! – Алёнку было не остановить. – Давай, бери ее снизу за ствол! Вдвоем понесем. – Она ухватилась поближе к макушке, там, где веток было поменьше. Разноцветные шарики, отражая огни подъездных лап, весело заплясали. Хохоча что есть мочи, молодые люди потащили трофей к лифту. Только штепсель сиротливо тянулся позади мышиным хвостиком. Одна игрушка соскочила, откатилась в сторону, но они даже не заметили.

Заметил Фома. Подбежал, вернул на место.

Лифт приветливо распахнул двери. Федор вошел первым, опустил ствол вниз, Аленка подтолкнула макушку вверх и тоже запрыгнула внутрь. Втроем, с елкой, стало тесно, не развернуться. Аленка уткнулась Федору в плечо, все еще смеясь. Подняла глаза. Он тоже смотрел на нее.

Двери закрылись. Лифт урча пополз вверх.

– Знаешь, Фома Ильич, по-моему, нам с тобой нечего делать сейчас в квартире, – отхватив изрядный кусок плюшки, прошамкал Семён Степаныч.

– Совершенно с тобой согласен! – ответил второй домовой.

За окном медленно и красиво танцевал снег. Где-то вдали небо расцветили первые салюты. Их становилось все больше, больше. «С новым годом!», – кричали друг другу случайные прохожие, размахивая бенгальскими огнями. «С новым счастьем!», – отвечали им другие, хохоча и обнимаясь.

_ Знаешь, Степаныч, а хорошо ведь все вышло, – задумчиво проговорил Фома, глядя, как расползается за окном по городу новый год.

– Да вроде неплохо, Фома. Вроде неплохо.

– Чудесно вышло, я бы сказал, – Ильич отхлебнул еще чаю и улыбнулся.

Наутро домовые вернулись по квартирам. Фома надолго, Степаныч на пять минут. Как увидел стоящие в коридоре мужские ботинки, так сразу назад и повернул.

Через три дня ураган по имени Нюра ворвался в квартиру и споткнулся об эти самые ботинки. Федор едва успел ее поймать. Девочка сперва замерла, почувствовав незнакомые сильные руки, подняла глаза кверху, увидела его лицо и вдруг ни с того, ни с сего бросилась Фёдора обнимать.

– Сбылось, сбылось! – кричала она. – Алёнка, ты такая грустная ходила в последнее время! Я ведь, знаешь, что загадала? Чтоб ты стала счастливая! И не одна!

– Девочка моя… – Алёнка потупилась и даже слегка покраснела от смущения. Фёдор тоже покраснел. От удовольствия.

– Чудесно вышло, – шепнул Семёныч и отправился наверх, к Фоме, чтобы не мешать. Кажется, у соседа всё еще оставались те плюшки…