Ведя Взмокин – наш товарищ [Максим Сергеевич Макаров] (fb2) читать онлайн

Максим Макаров Ведя Взмокин – наш товарищ

Предисловие

Эта история не содержит достоверных фактов. Она основана исключительно на авторской фантазии, от начала и до конца, однако некоторые из придуманных здесь событий вполне могут иметь реальное основание. Автор считает, что его труд не относится к какому-то определенному жанру, но является сочетанием нескольких жанров, таких как:

– сказка;

– мифология и эпос;

– приключения и авантюра;

– научная фантастика;

– поэма.

Уважаемый читатель может выбрать из перечисленных жанров те, которые, на его взгляд, наиболее подходят для понимания данного произведения, его проблематики и художественных особенностей.

Если в книге есть сюжет, то должны быть и действующие лица. Главные из них – назовем их героями – не всегда достойны восхищения; много найдется таких историй, где герои являются героями наоборот. Но без героя не было бы и самой истории.

Все герои ищут. Они ищут пути к заветной цели, которая у одних – высокая, у других – корыстная, а у третьих – вообще какой-нибудь пустяк; но ищут все. Цель имеет и другое название – победа; герои стремятся к победе, да не всегда могут отыскать нужный путь.

Пусть его найдет Ведя Взмокин – наш товарищ! Бодрый и несгибаемый, не слишком ученый, но умеющий думать. Ему ужасно нравится сочинять – стихи, рассказы, сказки; часто он делает это прямо на ходу, не останавливаясь.

На кого наш герой похож? В первую очередь – на своих соплеменников, которых, кстати, всех звали Взмокиными. Внешность Веди оригинальная, но отнюдь не сверхъестественная – у него всего 1 голова, сверху руки, снизу ноги, обернутые в шагоступы из древесной коры. Из одежды он носит красную майку и потрепанные черно-синие штаны, а на голове – темную слегка вытянутую шапку, из которой он иногда что-то достает.

Волосы у Веди большей частью светло-серые и растут повсюду; на верху головы они самые длинные и густые, в некоторых местах лица желтеют. Уши немаленькие, на концах заостренные.

Ведя Взмокин жил там, где день сменяет ночь, а ночь – день; где за летом приходит осень, за осенью – зима, а весной надо думать что сеять. В то время Взмокины уже знали самые разные ремесла, но жили без особых удобств, ни городов, ни отдельных квартир у них не было. Наука только начинала оформляться, поэтому для описания всего происходящего Взмокины часто использовали художественные обороты. Например, поэтические:

От субботы до субботы

Средь лесов и деревень

Дни наполнены заботой:

Что ни день, то – злобный день.

Злобный значит наполненный злыми потрясениями; и большинство дней были именно такими, злобными, при том что Взмокины старались делать исключительно хорошее. Им очень хотелось достичь успеха – хотя бы в пределах собственного хозяйства.

Но успех, как хитрый зверь, ускользал от Взмокиных, едва показав им свой пышный хвост. Чаще всего получалось так: делают, делают – а потом никак не могут обнаружить результаты своих же трудов. Все куда-то девается, исчезает. Достаточно сказать, что урожай, за который все боролись, либо вообще не вырастал, либо вырастал недостаточно, да вдобавок к тому портился. Соседи Взмокиных злословили: дескать посмотрите, как хорошо и высоко прыгает Взмокин – а чего ему не прыгать, он же ничего не ест. Легкий он, Взмокин, пусть потанцует, попляшет, авось небо ему что-нибудь подарит. Дождичка на поле или зернышка. Ты лишь попрыгай, побегай пошустрей. Взмокины бегали, работали с утра до ночи не переставая, но урожай всегда был плохой. Причиной тому были природные бедствия, или ядовитый мор, или просто случайности, которые возможны везде, но у Взмокиных они происходили как-то уж слишком часто. Непонятно, что за странная, скрытая сила висела на Взмокинской землей – над их лесами, полями и застроенными участками; вряд ли она была продуктом сложных технологий или могла разумно мыслить; да только сила эта устраивала всякие истории.

…Все начинается еще до наступления утра. Небо опутано мраком, хотя в его плаще уже появились прорехи. Через них на землю льется серовато-синий свет – такой тусклый и робкий, что нельзя понять, чей он – утренний или ночной, пришедший с далеких звезд. Но уже можно разобрать зевающие силуэты Взмокиных. Это – бойцы ночи (бойцами называют в том числе и тех, кто противостоит вредителям). Всю ночь они бродили вдоль луковых посадок, разгоняли птах, грызунов и прочих бездельников, а также следили за лесом – не вылезут ли оттуда логи (существа-фантомы, тоже бездельники). Ночное время долгое, и к его концу бойцы изрядно устают. Они зевают не стесняясь.

Взмокин-Делай, самый взрослый из всех Взмокиных, постоянно выплевывает букашек.

– Чтоб им хвост накрутили! Так и лезут.

Взмокин-Делай часто вспоминает хвост, хотя ни у него, ни у других Взмокиных никакого хвоста нет. Хвосты бывают у вредителей.

Прохладная мгла приятна. Внезапно рассветает.

Взмокины смотрят и видят: за ночь весь лук зарос бурьяном в пять раз больше его самого.

– Опять хвосты торчат! Надо выдергивать.

Бойцы ночи устали, но к ним на помощь уже спешат бойцы утра, а также поднятая по тревоге молодежь. Надвигается жара.

Бурьян очень колючий; вдобавок на нем сидят зеленые гусеницы, жуют лук и не стесняются. Взмокины побеждают их вместе с бурьяном:

– Глупые зеленки, и откуда вы только лезете?

Гусеницы исчезли, но вместо них возникли жуки – мелкие, круглые, бардовые. Они еще жаднее гусениц и к тому же кусаются. То и дело слышно:

– Ой, меня в нос укусило! Ну я его сейчас… будет знать, как по нам ходить! Дядя Делай, от меня жуки удрали! Чего они вылезают, если я их уже собрал! Надо бы лук полить чем-то таким… эффективным! Неужели нельзя в другом месте посадить?

В погоне за жуками Взмокины ползают на четвереньках, стукаются головами, чешут обкусанные уши. После тридцатого укуса Взмокин-Делаю кажется, что если он сейчас же не разогнется, то умрет. Он распрямляется, становясь раз в десять выше, и –

Тут он замечает, что по дальнему полю с хлебными злаками ходит нечто похожее на тень. Тень поднимается, опускается, меняет форму. Это стая вредных птах – любителей чужого зерна. Звукоотпугиватели, похоже, не действуют.

Взмокин-Делай командует путем кричания:

– Долой леталок! Трнемов!! Ведя!! На хлебном поле номер три… поглядите, что с отпугивателями! Надо быстро разобраться, а то летальники все растащат!

Трнемов – старший брат Веди, один из «бойцов дня», главный специалист по проводам, химии и числовым вопросам (раздел взмокинской математики). Ведя, наш главный герой, пока еще не специалист (специалистами могут считаться только взрослые Взмокины, Ведя же не взрослый, а молодой. Но уже не маленький); вместе с тем, редкое дело обходится без Вединого участия. Он заряжен такой силой, которая дает бодрость, находчивость, азарт – и вдохновение, так полезное для стихосложения.

Но сейчас не до стихов. Трнемов велит Веде бежать в один конец хлебного поля, а сам летит в другой. Несмотря на явную резвость ребят, края поля приближается медленно. Тут и там возникает крапива: ее регулярно косят и рубят, выдирают из земли, но она вырастает заново. Еще надо вовремя перепрыгивать через валуны.

Наконец Ведя Взмокин добегает.

Звукопугальные устройства лежат разломанные. В них очень много деталей, к тому же точный план сборки Веде не совсем известен. Действовать приходится творчески: руководствуясь вдохновением, он собирает прибор по новой схеме – совершенно оригинальной. Любопытно, что прибор почти не отличим от старого, разве что не звучит.

Ведя ковыряется в приборе, потом задумчиво ковыряется в ухе. Потом снова ковыряется в приборе. Звукопугательное устройство молчаливо.

– А если так? – Ведя замахивается кулаком.

Испугавшись, прибор начинает пищать: ти-ти-ти…

Ведя легонько стукнул его:

– Нельзя ли погромче?

Прибор кашляет и вопит басом: ТРРРРРРРРРРРТТТТААА!!

После первого прибора Ведя начинает чинить второй. Но поскольку он уже не помнит, как собирал первый прибор (слишком торопился), приходится опять действовать творчески.

С третьим прибором – то же самое:

– Хорошо, что много деталей… их можно комбинировать как угодно.

На другом конце поля Трнемов ловко сколачивает детали и бормочет:

– Каждую неделю такая приборно-бегательная ерунда. Будто нет других способов защитить поле. Неужели, в самом деле, нельзя чем-нибудь посыпать?…

Но тут вдали раздается грохот. Ведя бросает недосвязанный прибор и бежит в сторону грохота, не забывая при этом прыгать через валуны.

На мельнице рухнула крыша вместе с чердаком. Взмокинские ребятишки утверждают, что взорвалась мука (мельница работает от пара), хотя нет ни дыма, ни запаха, и вообще крыша была совсем новая. Зато стены уже начали дрожать. Все кричат:

– Товарищи, не давайте ей свободы! Не смей рухнуть, дымилка старая!

Ох уж эта мельница! Поистине, заколдованная структура, которая страшно любит разваливаться. Независимо от того, где она стоит, в ней вечно что-то происходит, в ее бревнах сидит злое озорство, хотя бревна вековые. Из года в год мельницу обновляют, переделывают, ставят опоры – прямые, под углом, обтягивающие снаружи и изнутри – мельнице хоть бы что: разваливается и все тут. А совсем без мельницы нельзя.

Ведя бежит за бревнами. Потом выясняется, что нужны не бревна, а доски, уголки и гвозди. Ведя бежит за досками и в кузницу. Там он и другие Взмокины стучат, пилят, ломают молотки, но материал изготавливают, даже больше, чем нужно. Ведя летит со здоровущей связкой досок, каждая из которых длиной в половину взрослой ели. На бегу доски то и дело валятся с плеча, изгибаются; приходится проявлять чудеса ловкости, чтоб не задеть других и не растерять гвозди.

Гвозди вгоняют в дерево. Шуршат и щекочутся опилки. Дело налаживается, но для надежности надо обработать крышу соединяющим раствором. Старый раствор загустел; Ведю посылают за водой.

– Наш призыв – соединяйтесь!… – шепчет Ведя. Он мчится вперед с доской и с ведром, причем в одной руке. Внезапно вырастает камень – Ведя спотыкается; доска с ведром улетают ввысь, но приземляются целыми – ведро на край доски, а доска на валун.

В то же время, на другом конце взмокинской земли Взмокин-Делай изо всех сил искал средства для удобрения огорода, потому что давно уже не удобряли. Но, оказалось, золу рассеял ночной ветер, а компост кончился еще весной. Тогда Взмокины решают идти на речку – за илом.

Собирается усиленный отряд бойцов дня. На своем пути они прорываются сквозь топи, чащи и лесных логов-хулиганов. Логи орут и обзываются, но их всех побеждают. Вот и река. Однако…

– На реке нет ила. То есть вообще. Кто-то его свистнул.

– А трава береговая?

– Трава была старая, обкусанная. Новой нет. Тоже, видать, свистнули.

– Но вода-то там осталась?

– Из-за спешки мы не разглядели, но судя по трещинам в берегах…

– Они и воду утащили? Возмутительно! Товарищи, так они и у нас могут…

Тут раздался звуковой сигнал перерыва.

Ведя сел не глядя и попал точно на край доски. Доска пружинит, ведро улетает в небо, а оттуда – прямо во Взмокин-Делая.

– Наша вода с нами!

– Спасибо,– говорит Взмокин-Делай – но ты слегка перестарался.

В перерыв все идут домой – согласовывать план сегодняшних действий. Потом начинается обед, но в головах у всех столько дел и мыслей, что никто толком не разбирает, что конкретно они едят. Маленькие путаются и жуют простую солому, хотя она лишь немного хуже ветковой каши. (Уже полгода приходится варить кашу из веток, так как плоды с тех веток пропали зимой от неведомой болезни. Напасть, да и только).

Ведя ест лук – грызет луковицу и плачет, грызет и плачет, луковичной ботвой вытирает слезы, ею же сморкается и снова грызет:

– До чего лук… хороший. Растет, по крайней мере.

– Луковые поля делают нас несгибаемыми! – гордо соглашается Трнемов и тоже плачет.

Потом начинается прежняя работа – вернее, беготня.

Взмокиным постоянно надо бегать, прыгать, изворачиваться; им постоянно надо с кем-то сражаться, хотя явно войну им никто не объявляет. Поэтому среди них совсем нет толстых, и не очень много фантазеров, ведь для настоящих фантазий нужно время, а его-то как раз и нет. Но Ведя может. Он умеет сочинять прямо на ходу, посреди работы:

Злость полезна лицам смелым,

Злость велит заняться делом

Своевременным, серьезным,

Умным или грандиозным.

Злость упруга и туга.

Злость велит лупить врага.

Хоть дракон он, хоть щенок –

Отступать запрещено.

Но подлый враг затаился настолько хитро и незаметно, что его не могут отыскать самые глазастые Взмокины. Не то бы он узнал величину их трудового гнева:

– Чтоб его наизнанку вывернуло! Чтоб у него под хвостом протухло! Вертишься-вертишься, и хоть бы одним глазом взглянуть на результат! Все куда-то проваливается.

Неприятностей было много, однако понять их причины было крайне сложно. Трнемов, занимаясь математикой, выработал в себе логико-аналитический подход мышления – от абстрактных рассуждений к конкретным вещам. В частности, он не верил, что причина их жизненных неудач кроется лишь в неудачах от природы. Природа природой, но должны же быть законы, по которым она так действует. Или же есть силы, заставляющие ее так действовать.

– Вероятно, у природного вреда есть явные причины – сказал Трнемов Веде, – нам нужно не шутя заняться их поиском. Для большей эффективности разделимся: я пойду обойду соседей – может, они знают секрет своего жалкого счастья – а ты пока собирай желтых гусениц. Кидай их, прилипал, в короб.

Короб у них был красивый, солидный – как амбар. Пока Ведя занимался с гусеницами, Трнемов обежал все соседние области в поисках ответа на вопрос: откуда взялась взмокинская беда? Однако это оказалось не очень-то приятным занятием.

Над Взмокиными насмехались все – и Свистуны-Балагуры, и кривокрылые Шумелиды, и Праввы, и Леввы, и даже Неделеры, известные своей пронзительной невозмутимостью.

Неделеры – создания, сплошь покрытые панцирем, очень прочным и шершавым. У них, как и у Взмокиных, есть одна голова и руки с ногами, но их почти не видно, поскольку неделеры основательно погружены в свой панцирь, презирая суету. Больше всего неделеры любят лежать под лучами и рассуждать.

В словах они не очень-то церемонятся:

– Хозяйство у вас страдает? Значит, вы просто дурачки. Если б вы не были дурачками, то хозяйство у вас было бы в порядке. А раз оно не в порядке, значит вы – дурачки. Ума у вас мало.

Трнемов обиделся и сказал:

– Если так рассуждать, то у вас ума еще меньше нашего. Ибо вы вообще не изволите иметь никакого хозяйства.

– А на что нам хозяйство, – сказал неделер и перевернулся на другой бок. – Нам и хозяйство ни к чему. Сама природа нас всем обеспечивает, сама все дает. Зачем же волновать ее и себя каким-то хозяйством? Нужно слушать мудрость, а мудрость гласит: не покушайся на основы, лежи и получай свое.

– Мы не можем лежать как вы! Нам-то природа ничего просто так не дает.

– Потому и не дает, раз вы – дурачки. Если бы вы были не дурачки, то были бы недурачки…

Словом, никто не мог объяснить. «Но почему, – думал Трнемов, – почему на свете существует такая несправедливость? Почему тот, кто не делает, и без того все имеет и всем доволен, а тот кто делает, вечно остается с голым носом? Откуда берется этот беспорядок? Неужели так везде? – или это только наш мир так неправильно устроен? Вероятно, есть в нем вредная деталь или детали, да кто ж тогда подсунул в него эти детали? Или, может, наоборот, миру чего-то недостает?»

В поисках истины Трнемов обегал чуть ли не полмира (Ведя все это время собирал гусениц), думал-думал, дрался с врагами; залез в даже пещеры горных логов (Ведя все собирал), логи тоже ничего не знали… «Глупые бездарные логи!» сказал Трнемов и пошел обратно.

А все это время Ведя продолжал собирать гусениц.

– Ну как, поле почище стало? – поинтересовался Трнемов.

– Еще недавно мне казалось, что так оно и есть, – сказал Ведя. – Я шел от начала через середину в конец, собирая всех подряд. Только вот что странно: едва я достиг конца, как гусеницы снова пролезли в начало. Я их стал ловить в начале, а они из конца, пробрались в середину – я не успел пройти весь конец. Пришлось ходить, не разбирая конца с началом, но… я имею такое впечатление, что сейчас гусениц только больше. И откуда берется эта банда пузатая? Неужели с неба падает?

– Может, и с неба – задумчиво сказал Трнемов. – Мне вообще в последнее время кажется, что наш мир как-то неправильно устроен.

–Ну, в этом мало новизны. Я уже давно так думаю.

– Да? Чего ты тогда молчишь и ничего не делаешь?

– Что же я могу сделать? – спросил Ведя. – Мир – это есть нечто… грандиозное. Как его исправить?

– Да, в общем, ничего сложного здесь нет, надо только иметь мудрость космических масштабов. Я слышал, где-то в нашем мире бродит Кош – кладезь премудрости. Ты б сходил к нему, Ведя. А то я уже устал.

– Хорошо, я прогуляюсь.

Никто точно не знал, где находился Кош; поэтому Веде Взмокину пришлось пройти повсюду – и полями, и лесами, по горам и по низинам. Но он нашел Коша – ночью.

Кош был внешне похож на Взмокиных, только ушей таких не имел. И еще был очень высокий и стройный, на плече его висела сумка необъяснимого цвета. С виду в сумке лежало что-то тяжелое – мудрость, наверное.

Ведя Взмокин на миг смутился и не знал, с чего начать. Но сразу же перешел к делу:

– Знаете, в нашей жизни столько неблагополучия, и нам кажется, что этот мир неправильно устроен. Потому что если он устроен правильно, тогда выходит, что мы живем неправильно, а это невозможно, раз у нас только возвышенные цели. Наш мир какой-то недоделанный. Скажите, есть ли такая мудрость, что позволит его доделать? И где взять эту мудрость? И…и… а, да – добрый вечер.

Дохнуло свежим ветром – это Кош заговорил:

– Знаешь, Ведя, я давно наблюдаю за вашим миром и за вами, и за вашими товарищами, и за всеми другими, и могу сказать, что только Взмокины живут не зря. Но вам слишком не везет. Все это оттого, что этот мир лишен гармонии. Но не той обычной рукотворной гармонии, а той, что находится в самой сущности мира.

– Интересная деталь гармония, – заметил Ведя, – но где ее достать? Мы-то точно не знаем.

Кош замолчал; его глаза смотрели в бесконечную черноту неба, туда, где начинался космос и блестели звезды. Кош, безусловно, знал. В это время Ведю укусил кто-то мелкий и летучий. Не теряя времени, Ведя погнался за вредителем, и хотя стояла тьма, а вредитель умел летать, Ведя догнал его и стукнул по голове.

Кош вдруг спросил:

– Ведя, а ты веришь в перелеты между мирами?

– Отчего же не поверить, – сказал Ведя, весь почесываясь, – если можно перелететь с цветка на цветок, то почему же нельзя сделать то же самое между миром и другим миром? Вероятно, для этого нужна некая аппаратура.

– Да, конечно; впрочем, я это делаю и без особой аппаратуры, ибо мне позволяет мудрость. Так вот, Ведя, не все миры похожи; в некоторых время течет в одну сторону, в некоторых – в другую. Но я знаю мир, где время совсем не течет – оно неподвижно, вечно и незыблемо. Это мир безвременья. Там постоянно что-то происходит, но ничего не меняется. И там невозможно ни родиться, ни умереть. Многие любители бессмертия согласились бы туда переехать.

– Что же их останавливает?

– У них недостаточно много ума, чтобы найти этот мир; и к тому же там очень своеобразные порядки. Хозяин этого мира зовется Ничтов, он большой любитель невидимой и великой мощи, т.е. энергии, которую он крайне бережет – для самого себя. Он хранит ее по разным уголкам Вселенной, но в мире безвременья она спрятана в саду с удивительными цветами. Если такой цветок выкопать и пересадить в новый мир, то внутренняя сила цветка наполнит собой все пространство мира, до самых пределов. Цветы самые разные – есть среди них и Цветок Гармонии. Это поразительная вещь. Если его посадить вам, то даже удивительно представить что будет. Проклятье старой неудачи падет и любой ваш порыв приведет к успеху.

Ведя Взмокин задумался.

– А что, этот самый Ничтов добрый?

– Едва ли; он любит, чтобы все самое прекрасное в Космосе принадлежало лишь ему.

– Ну, это его личное дело. Но как добраться до этого мира?

– Мимо него постоянно проносится ваш Зой.

Зой – огненный скакун, огромный живой вихрь, который мчится в вышине, опаляя облака. Его красный след виден повсюду, и от этого поутру не так студено.

– Этот мир похож на серо-желтый шар, внутри которого есть черное злое сердце. – сказал Кош. – Впрочем, если сердца не видно, то можно определить по счету. Если считать от вашего мира по ходу Зоя, нужный мир будет семнадцатым.

Ведя опять задумался. Зой должен был пройти над ними совсем скоро.

– А трудно ли достичь понимания в этом мире?

– Вот этого точно не могу сказать; там говорят почти по-вашему, но уж слишком сильно врут. Или пустословят.

Ночной туман рассеивался; впереди было новое утро, с длинными, тягучими облаками. На одном из таких облаков был Кош, еще мгновение назад стоявший возле Веди; Ведя помахал ему шапкой:

– Большое спасибо! Желаю Вам успехов и новой мудрости!

Кош улыбнулся и исчез. Наступало новое утро, и новые жуки выползали из щелей и нор своих.

Надвигалась жара.

Ведя Взмокин очень мало удивился, услышав о Цветке Гармонии. Другие Взмокины тоже почти не удивились. Самые взрослые и мудрые из них говорили, что главная трудность кроется не в способе решения их проблемы. Способ-то есть всегда и не обязательно один – помимо Цветка Гармонии, во Вселенной может найтись еще что-нибудь с такими же свойствами; дело не в этом. Важно не просто найти решение, но и осуществить это решение. Но найдутся ли для этого возможности сейчас? Никто не слышал про Ничтова, но судя по всему, он владеет громадной мощью и совсем не ясно как противостоять ему, как добыть у него этот Цветок. По-хорошему он точно не отдаст.

Решение вынесли следующее: есть цель, как решать ее сейчас – непонятно, но, очевидно, решить можно.

– Значит, такую задачу оставляем, – сказал Взмокин-Делай. – Отметим ее как дополнительную. Стало быть, всего у нас 113 особо важных дел и одно дополнительное – насчет Цветка. Теперь давайте их распределять…

– Если мне, – вмешался Трнемов – опять подсунут металлургию, то скажу сразу: на этом вашем болотном угле ничего не расплавляется. Даже толком не деформируется. Кто вообще сейчас ответственный за уголь?

– Ну да, уголь, он… подмокший. Так ведь, Трнемов, никакого другого же нет. И достать негде. Горы захватили всякие проходимцы, ты же сам видел.

– А, кстати, товарищи, как насчет холодного превращения? Ты же вроде обосновывал превращение металла безо всяких подогревов.

– Холодное застыло. Устройство-то мы придумали, но из чего его собрать? Особенно те части, что нужны для управления процессом.

– А из земельных волокон получится?

– Размочалились волокна наши.

– А из живых сред нельзя?

– Можно, но надо сперва извлечь оттуда полезное, а для этого нужна аппаратура, а у нас нет аппаратуры! А чтоб ее соорудить, нужны материалы с деталями, а они все куда-то исчезают…

– Вот обстановка! – сказали Взмокины. – Ничего нет, кроме замыслов. Действовать нельзя. Ну что. Тогда давайте действовать…

Пока взрослые Взмокины делили дела, Ведя лежал на печи, дергал струны, что-то сочинял. Но рифмы не шли, поэтому он бросил сочинять и пошел за работой.

Для него осталось только 2 задачи: первая – перебирать горы корнеплодов, вторая – отыскать Цветок Гармонии.

– В общем-то мне все равно – сказал Ведя, – но ворошить корнеплоды на жаре невыносимо скучно. Нельзя ли мне выделить вторую задачу?

– Пожалуйста; но учти, что это дополнительная Задача, и решать ее строго необязательно. К тому же, ты можешь столкнуться здесь с любыми неожиданностями.

– Но мы же героические лица.

– Полугероические – поправляет Трнемов. – Для полного героизма нам не хватает оглушительной победы.

– Победа – это что, тоже деталь?

– Не могу сказать, деталь она или нет, но ее нам не хватает.

Так Ведя Взмокин пошел за Цветком Гармонии и за победой.

На следующей день все Взмокины опять были жутко заняты. Только Трнемову удалось ненадолго отлучиться, чтоб проводить Ведю до гор. Оттуда он должен был добраться до Зоя.

Ведя толком не знал, что следует брать для путешествий между мирами, поэтому он взял лишь свою доску со струнами – сочинять, когда будет возможность. Еще Трнемов дал ему одно изобретение.

– Вот тебе горшок – в нем толкающая смесь. Если ее осторожно потереть, то она понесет горшок вверх. Если потереть неосторожно, то, наверное, она бабахнет. Три через ту дырку.

– Ясно. Как ты думаешь, Трнемов, а я правильно делаю, что отправляюсь за победой в неизвестность? Вроде нам Цветок нужен, но явно его никто не просит. И самому мне это и не хочется, и не не хочется. Хочется чего-то творческого, замечательного.

– Сказать по правде, я не знаю, что именно здесь является замечательным – на данный момент; но оно точно будет в случае успеха. Желаю тебе возвратиться в исходном виде.

– Спасибо, Трнемовик!

Они потерлись мохнатыми щеками (так было принято выражать крайнею степень дружбы и признательности), потом Ведя вздохнул, сунул горшок под шапку, перекинул доску через плечо и отважно полез вверх. Лез он долго, до самой вершины, за которую цеплялись сизые облака. С той вершины можно было допрыгнуть до Зоя.

Ведя повис на руках и огляделся: на западе небо было голубое, на востоке – розоватое, на юге желтое. Северное небо чернело; и откуда-то оттуда мчался огненный поток. Зой был уже близко.

Вот он уже достиг вершины горы и облака на время пропали. Сразу стало тепло; тело Зоя было очень раскалено. Но рядом летела его длинная грива, не такая горячая. Ведя изготовился и прыгнул.

– Синь моя, как много жара! Все мозоли растворились.

Левой рукой он крепкой уцепился за красные пряди Зоя. Правой притянул себя вверх, и схватился обеими руками.

– Мы помчались за победой! Ой, как быстро!

Зой, огненный скакун, мчался вперед и постоянно встряхивал гривой. Но он не хотел сбросить Ведю, а словно желал показать ему величие своего пробега, всю свою силу и скорость. Навстречу ему летел космос. Ведя Взмокин говорил:

– Да, в самом деле, до чего же неприятны мглы холодные объятья – разевают звезды пасти и хотят меня жевать – что за жуткий страшный ветер в этот страшный жуткий вечер, который… который… что вообще делает вечер – чернеет? – который чернеет вокруг… тьфу, темп стиха сбился. Говорить все неудобней и неудобней… впрочем, Зоя можно похвалить – он уверенно идет. Молодчина, Зой!

Зой не отвечал – он не умел разговаривать, но подмигивал Веде огнем, летящим с головы. Огонь был красный и горячий, но не обжигал.

Скорость возрастала. От напряжения глаза Веди Взмокина слепило, из них ручьем бежали слезы. Слезы текли вниз и дождем падали на землю.

– Опять непогода, так ее в хвост, – ворчал Взмокин-Делай, отмахиваясь от дождевых капель.

Зой покинул орбиту Взмокинского мира и летел вперед, в неведомые дали Вселенной. Дышать стало нельзя; но Ведя мог и не дышать. Мимо него проносились осколки звездного ветра, космические камни и пыль далеких миров. Вдалеке мелькали сами миры. Их должно быть семнадцать, но расположены они в разных галактиках.

Ведя считал и для уверенности загибал пальцы:

– Один, два, три… чего-то пальцы плохо гнуться, …пять, шесть, семь… сколько мусора на восьмом – вероятно, все спят и ничего не делают; на девятом – одни дырки (интересно, кто-нибудь живет в дырках?), десять… оди… пальцы кончаются… ладно, будем без пальцев, одиннадцать, двенадцать, тринадцать – какие жуткие рожи, прямо тошнит – четырнадцать, пятнадцать – опять одни дырки и камешки… шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать …. Опять шестнадцать… он у них что, бесконечный? – даже формы никакой нет, одно пятно белое… шестнадцать, шест… ага, кончился наконец… скоро уже нужное место – интересно, Зой всегда летит по одной дороге или он их меняет? А то усвистишь еще в какие-нибудь дебри в гости к какой-нибудь дряни… До чего ж я не люблю дряни, просто ужас! А она повсюду.

…Семнадцать! Мне тут сходить. Интересно, до земли у них тут далеко? Батюшки мои, далеко! Прыгать, что ли? Или можно как-нибудь помедленнее? Вечно нам что-нибудь подстроят. Надо было заранее, что ли, думать… Впрочем, у нас ни о чем нельзя думать заранее, потому что неизвестно. Прыгать даже как-то страшно… может смастерить что-нибудь для спуска? Чтоб я высох, мастерить-то не из чего! Ладно – сойдем просто так.

Словно услышал Ведины мысли, Зой вошел в атмосферу семнадцатого мира, и стал стремительно приближаться к поверхности. Сесть по-настоящему он не мог – его отталкивала любая земля; Ведя Взмокин глянул вниз, выискивая где место помягче. До поверхности семнадцатого мира было не то, чтоб слишком далеко – шагов тысячу или около того – но разобрать подробно было трудно. Было видно только, что кругов все однородное.

– Ну ладно. Поехали… вниз! Спасибо, Зой.

Ведя спрыгнул, а Зой помчался вверх, разгоняя облака и толпы крикливых птах. Птахи ругались неистово, желали ему и Веде всего наихудшего.

Но, вопреки их ожиданиям, Ведя нисколько не разбился – да и не мог разбиться, поскольку мир был здесь не совсем обычный. Приземление прошло сносно, разве что шапка чуть не потерялась. Ведя Взмокин попал прямо в огромную кучу пыли, которая сразу же опутала, утопила. Пришлось изрядно повертеться, но в конце концов Ведя героически вылез из кучи.

Место, где он сошел, не отличалось особенной красотой – всюду пыль, песок, желтая земля, и кажется, ничего больше. Вероятно, это была сухая степь или даже пустыня, давно забытая активными существами. Вдали виднелись темно-зеленые пятна – по всей видимости, леса. Стоял день.

– Я надеюсь, здесь удастся подышать?

Воздух оказался вполне пригодным для дыхания; правда, он был ужасно вязкий и словно прилипал к ноздрям, из-за этого в носу щекотало. Ведя Взмокин вдохнул и чихнул; потом еще раз вдохнул:

– А-пчхе!! Ну, если я чихаю, значит, условия в этом мире вполне подходят для жизнедеятельности. В таком случае я буду действовать… ах, какая досада, что я не знаю, где искать нужный нам всем Цветочек… придется искать повсюду. Впрочем, этот мир не кажется таким уж большим.

И Ведя Взмокин пошел за Цветком Гармонии.

У него не было ничего с собой такого – только майка, штаны и шапка, и шагоступы из древесной коры на ногах, да еще дощечка со струнами. Ведя дергал струны и подпевал:

– Я отправлюсь за цветком, за цветком, перепишем мы закон, мы закон, посвящу себя… работе, если кто-нибудь не против.

Никто не был против – голая пустыня равнодушно внимала Вединым словам, ничего не отвечая. День дышал жаром – от земли, от неба, и от воздуха, в котором не было не малейшего движения. Казалось, воздух застыл или умер. Температура росла, но при этом Ведя не смог обнаружить в небе ни одного светила.

– Любопытно, откуда же они берут свет? Или это свет далеких звезд? Но тогда непонятно, как им удается сохранить его так долго и в таком количестве…

Ведя шел, но пустыня не кончалась. Он шел, считая шаги; досчитав до 12 тысяч, сбился, и стал считать снова. Он прошел уже огромное расстояние, но пятна леса вдалеке так и остались пятнами, даже не увеличились; а день так и оставался днем, безо всякого видимого перехода в вечер. И пекло нещадно.

От жары у Веди чесались лицо, нос, уши, руки и спина. Вдобавок ему вдруг страшно захотелось чего-нибудь скушать.

– Какая пошлость – думать о еде… Попить тоже было бы приятно. Безобразие просто –еще толком ничего не сделано, а уже такие трудности! Даже непонятно, это я один иду, или тащу с собой пустыню? Или она сама идет… так ее в хвост. Как же я обойду этот странный мир? Ладно, сообразим. Из песка получится куличик?

Ведя собрал желтую массу в пирамидку и…

Оказался в лесу.

Непонятная сила словно выдернула его из пустыни, пронесла через необъятное пространство и бросила на опушке, и все это мгновенно.

Из-за такой скорости Ведя едва не врезался головой в дерево.

– Ах чтоб вас намочило! Вот, значит, какие тут бывают способы перемещения! Ну как я и здесь чего-нибудь сделаю?

Ведя стал изо всех сил трясти чей-то тонкий ствол; потом дал по одной коряге ногой и расщепил ее надвое. Потом переломал все ее ветки. Однако он так и остался в лесу, но уже не на прежнем месте.

– Ага, законы движения в разных местах неодинаковы. Значит, я все же смогу ходить ногами… это приятно. Кто мне запретит?

Ведя прошел взад-вперед и убедился, что перемещение ногами действует. Тогда он врезал ногой по пню – для уверенности; пень оказался настолько крепкий, что Ведина нога отлетела назад в самого Ведю, да еще и отбросила его в кусты.

– Это ничего не значит! – сказал Ведя, едва вылез из кустов. – Еще неизвестно, действительно ли так прочны убеждения этого мира. Пусть померяются с нашими убеждениями. Мы имеем высокую цель. Мы (в смысле я) идем за Цветком Гармонии!

И Ведя пошел.

В лесу стояла весна или раннее лето – в воздухе четко угадывался молодой дух цветения, хотя нигде не видно было ни одного цветочка. Вероятно, они росли далеко, или прятались в листве. Листья глядели отовсюду – круглые, треугольные, изрезанные, собранные в пучки или стоящие в виде рядов – что делало деревья похожими на причудливые выпуклые орнаменты. Дышалось легко.

Лесные тропы шуршали и тихонько скрипели, исчезали среди зарослей, и снова появлялись, и снова исчезали. Похоже, они не привыкли к тому, чтоб по ним ходили.

Ведя шел вперед. Он знал куда идет, у него была ясная цель (Цветок), поэтому неизвестность точного направления смущала его мало. Ведь его дело было благородное. Ему вторила струна:

В буреломах, в чаще тесной,

По пустыне и по льду

Со своей бодрящей песней

За победой я иду.

Чтоб ее, назло ненастью,

Во Вселенной отыскать,

Чтоб вернуть народу счастье,

(Вот бы только мне пожрать…)

Ведя Взмокин не ел ничего с того самого утра, когда простился с Трнемовом. Все это время он или пел, или говорил, но ничего не взял в рот. Веде было это не так важно, однако Ведин живот, худенький и поджатый, постоянно жаловался и ворчал. Все настойчивей и настойчивей.

– Что же я могу, дружочек, сделать? – сказал Ведя своему животу, – тут ведь нет ничего симпатичного. Не стану же я есть их листья и палки – они необработанные, и потом непонятно, что они туда положили. Вот если б ягодки…

Тут Ведя увидел одно дерево. На ветке сидела серо-бурая птаха с вредными глазами и делала вид, что клюет какие-то плоды. Их повесили высоко, но Ведя Взмокин перекинул инструмент за спину и подошел к стволу.

Птица выдала что-то вроде:

– Алтрю-плю-натрю-бесплюю! (словом, непонятное).

– Да ладно… будешь мне еще рассказывать.

Ведя мастерски взобрался по шершавому стволу, но едва он ухватился рукой за ветку, как плоды вдруг исчезли. Все. Ведя удивился и слез – плоды появились. Полез опять – исчезли. Ведя слез и озабоченно задрал голову.

– Вероятно, надо их чем-то сбить, пока они видны. Здешние деревья слишком много думают о себе! Надо бы их пригасить.

Требовался длинный прут или палка, но ничего такого не отыскивалось. Тогда Ведя вытащил из зарослей огромное трухлявое полено, слегка обломал его и стал метать поленом по плодам. Но – то ли дерево двигало ветками, то ли полено выдалось упрямое – Веде никак не удавалось сбить хотя бы одну штучку. Хитрые плоды уворачивались.

Тут птица, наблюдавшая за стрельбой Веди, наклонила свою длинную голову вниз и сказала:

– Ю-ты – трю-прю-трю-дурю!

– Обзываться еще будешь?! Ты, кочерыжка пернатая! – Ведя схватил полено и запустил им прямо в птаху. И попал.

Птаха не улетела и не умерла – она лишь изменила цвет: из серо-бурой стала какой-то розовой, после чего качнулась и растворилась в воздухе. Спустя миг на Ведю обрушился град из плодов.

– Странные у них тут деревья, – сказал Ведя, потирая ушибленный нос. – Неужели ими управляют птицы? Впрочем, сию задачу мы решим после краткого едопревращения.

Плоды напоминали красные яблоки, только удивительно гладкие и круглые. Ведя Взмокин сунул яблоко в рот – и не ощутил ничего. Вынув яблоко, он убедился, что оно целое, маленькое и красное. Но проглотить его было нельзя, откусить или разломить – тоже, словно оно не хотело, чтоб его ели. Наверное, это были заколдованные или издевательские яблоки.

– Безобразие! – Ведя очень огорчился. Яблоки – наглые красные шары – никуда не годились, но все же он спрятал два таких шарика в карман. Тут он заметил помятые стебли с нераскрывшимися бутонами. Веде стало их жаль, и он, насобирав сухих веточек, принялся укреплять и выравнивать стебли. Может, из их бутонов получится что-нибудь замечательное.

Он выпрямил все стебли; они постояли, постояли, а потом сжались еще сильнее, став совсем сухими. Видно, стеблям неприятно было распрямляться. Ведя хотел было удивиться – но тут на него рухнуло что-то вроде перевернутой елки, здоровенное и совершенно не трухлявое. Но промазало.

– Ладно, больше не буду делать ничего хорошего, раз вам это неприятно! Хотя странно.

Куча яблок между тем исчезла, растаяла, как та птица. Дерево тоже пропало; но два яблока в Ведином кармане сохранились. Ведя повертел их и пошел – дальше.

По дороге он пел песни чужому лесу, чужим деревьям и травам. Местами попадались другие птахи. Они что-то кричали на непонятном языке; тоже, наверное, обзывались. Но Ведя их не слушал и шел вперед. Вот лес и кончился.

За лесом оказалась степь, а в степи – нагромождение, характерным шумом напоминающее город. Вокруг города стояла стена, за стеной виднелись дома и крыши, а еще выше висела мрачная сизая масса, очень похожая на грозовую тучу. Над степью туч не было.

На стене местами были вырезаны рожи – до того жуткие, что Ведя встал поодаль и принялся рассуждать:

– Нужен мне это город или не нужен? Вообще-то не нужен, а нужен мне Цветок Гармонии… непохоже, чтоб он рос среди таких жутких физиономий. Ох ты, просто ужас! Но вдруг окажется, что дорога, ведущая к Цветку, идет как раз через тот город. Или не идет? Единственный способ проверить – пойти; но как пойдешь – у них же нет дверей.

Дверей действительно не было. Но в одном участке стены имелась – не ворота, не выход, а именно щель – гигантская щель во всю высоту. За нею вдалеке мельтешило внутреннее содержимое города и белая дорога.

Ведя Взмокин постоял, подумал, почесал нос и уши, потом почесал затылок; потом куда-то плюнул, набрался храбрости и пошел.

– Что за невообразимая жуткая исполинская стена – толщиной шагов в сотню!

Внутри гудело, шипело, сверкало, искрилось; жаркий, неподвижный воздух давил сверху глыбой – еще хуже, чем в той пустыне. Ведя шел и говорил про себя:

– Ох, какой тут вредный дух – тяжелый. Желтые, скучные глыбы-дома… Куча народу… все непохожие на меня… все страшной и неправильной формы… руки как плети… ноги как коряги… у всех разное число рук и ног… головы – как ведра… или капуста… у других вообще нет голов… Скопления колец и ножей вместо тела… отчего все так гудит и стрекочет – все как будто ничего не делают… и не смотрят на меня… не замечают… делают вид… может, притворяются (В действительности жители были заняты делом – ломали вдребезги появляющиеся ниоткуда дома, горы и камни. Обломки потом исчезали, просто Веде было не до этого – у него слишком кружилась голова. И мерещились круги).

– Круги, круги, круги перед глазами – в голове тупая тяжесть… снова круги, круги, шары… отвратительные шары, словно яйца водных насекомых… внутри шара-шар, вокруг него опять шар, и окружен шарами…

– Взымай сладость ко сердцу!

Ведя воткнулся в липкое.

– Взымай, взывай, слушай сладость во сердце!

«Что за бред?» – подумал Ведя Взмокин, чувствуя, как его куда-то тянут.

Местный житель – огромный фиолетовый тип из шаров прицепился к Веде, и тащил его внутрь себя, словно хотел засосать или проглотить. И улыбался ртом – шириной в половину верхнего шара – в котором зияла кровавая сыпь и пустота.

Но Ведя сразу пришел в себя:

– Что это за разврат? Отцепитесь! – рукой толкнул шар, но еще глубже въехал в него.

Шар не ответил и лишь шептал: Взум… взум… взумь-замь.

Скверное дело – быть проглоченным глупым шаром. Ведя изо всех сил напряг ноги, сжался и отпрыгнул в сторону.

– Вы что лезете с вульгарными намеками!

Взум (тот, кто говорил так) перестал трястись и уставился на Ведю всеми сферами. В них перетекала и булькала светящаяся жидкость. Рот шара изобразил умиление. Он улыбался, и это было поистине неприятно. Наконец Взум спросил:

– А ты кто такой, маленький глупыш?

–Я Ве… то есть я поэт; хожу, сочиняю песни, ищу… что надо, то и ищу.

– А ты, маленький глупыш, – запел Взум медовым голосом – ты сам не знаешь, чего хочешь. Судьба твоя пуста и головушка твоя пуста… Ты не знаешь то, чего хочешь. Зато я знаю. Я знаю, чем развеселить, чем обрадовать тебя, глупыш, там – за этой дверью расположено, что ты хочешь… Глупая головушка твоя там сразу…

Ведя не то, что разозлился – он был готов расплющить шар:

– Ах ты прах надутый! Хвост обделанный! Да как ты смеешь называть мою голову пустой, да еще говорить мне, что мне нужно?! Ты что, великий ясновидящий? Чего ты ко мне лезешь… да еще смеешь называть меня на «ты»! Я вам что, родственник?

Взум слегка отодвинулся и сдулся (испугался?), потом снова разбух и начал бормотать:

– Я хочу дать тебе то, что ты хочешь. – Шар указывал на дверь, идущую куда-то под землю. Рядом была другая дверь, над ступенями, но о ней шар молчал.– Там она, великая радость и блаженство, наполняющая голову и сердце, там глупыш, ты…

– А, вы снова лезете! Отойди, а то я тебя… лопну! (Ведя пожалел, что не захватил с собой меча или топора) Безобразие! Лезут всякие… Хоть ты тресни, не пойду в твою дверь! А пойду вот в эту!

И прежде чем шар успел вымолвить хоть слово, Ведя взлетел по ступеням в соседнюю дверь.

«Пойду я к нему, конечно! За той дверью, небось, и ахнуть не успеешь, как тут же схватят и проглотят. И какая пронзительная наглость – лезет сразу в лицо… И еще сам за меня решает…!»

Надо сказать, что Ведя побежал в другую дверь больше из принципа. Он понятия не имел, что там, за другой дверью; просто надо было что-то делать. Но куда он попадет сейчас?

– Аи-аи-аи-аййй-аи-аи-аййййй!!!

– Хочу наполнить себя… хочу наполнить свою… хочу наполнить себе…

– Я тебя размажу!

Ведя угодил в заведение – местный трактир. Везде гремело, грохотало и булькало; вокруг торчали черные столы и за ними всякие личности пили жидкую гадость. Как и в городе, у личностей было разное, чаще нечетное число рук и ног, страшные головы и полное отсутствие гармонии.

– Да, здесь точно нет Цветка, – подумал Ведя, дыша кислятиной вперемешку с сивухой.

На пространстве, свободном от столов и публики, прыгали двое пестрых взлохмаченных особ. То ли одежда у них была рваная, то ли всерьез на них росли перья – только те двое были точь-в-точь как длинноногиетропические петухи, о которых Веде рассказывали старшие Взмокины. Певцы прыгали и горланили:

–Аи-ай, Аи-ай!… А-а-и-а-и-ай! И-и-ай, и-и-ай, Иа-а-и-а-а-ай!

Очевидно, певцы воображали, что поют. Однако их «пение» пользовалось популярностью среди толпы. Толпа топала ногами, выражая свое неподдельное восхищение, орала; вдруг все крупные и малые тела – сбились в единую клокочущую массу – и заплясали, вернее, завертелись с жуткой скоростью, все быстрее и быстрей. Десять, двадцать, сорок оборот за миг! Ведя ощутил вихрь. Окружающее пространство понеслось перед глазами – масса вибрировала как сумасшедший студень, со страшной скоростью сжималась и растягивалась под звуки грохота. В нее летело все и разбивалось. Она словно хотела засосать и раздавить окружающее пространство. Ведя (несколько даже испугавшись) уворачивался от толпы, носился по трактиру и постоянно попадал в чьи-то кружки размером с добрый котел. Думать было невозможно; толпа напирала всюду, словно взопревшее тесто – на столы, стены, даже на потолок, все быстрее и быстрей. Сто, двести, тысяча оборотов!… Казалось, мир взорвется. Но все внезапно стихло. Певцы стали орать не так громко, а толпа распалась на части и вновь принялась пить.

С дрожью во всем теле, сам не свой, Ведя Взмокин слез с потолка на мокрый пол, потрогал негнущиеся ноги и еще раз оглядел толпу. Народу было много, все были разнообразной и явно не симметричной формы – изогнутые, пульсирующие, корягообразные, бугорчатые.

– Меня сейчас вывернет… наблюдая эти морды.

Среди всех существ, набившихся в трактир, лишь один не был неприятен Веде – в другом конце вертепа, высокий здоровенный парень толкался с какой-то мелочью:

– Да не трогал я ваше пиво… нужно оно мне… я вообще так, просто зашел, чтоб не скучно было… я что ж…

– МЫ–ТЕБЯ–СКВОЗЬ–НОЖ–ПРОПУСТИМ! – шкворчала мелочь. – МОХНАТЕЦ –ЖАЛКИЙ!

Мелочь напирала на парня. У нее были цепкие когтистые лапы, многочисленные, как у пауков, да и самой ее было много. А парень имел всего две руки, две ноги и одну голову – точно как Ведя; и так же как у Веди, у него росли волосы повсюду, только лицо было намного толще, да и сам он был здоровый, но неповоротливый и к тому же босиком. Мелочь кусала и щипала парня.

Ведя уже пошел было на выручку, но сам на кого-то наступил, споткнулся, и кубарем скатился по полу. Двумя ногами угодил прямо в груду липкого сора:

– Набросали ерунды… пройти нельзя! Не убирают они тут, что ли? – и ногой наподдал мусор.

Внезапно весь жуткий грохот стих; даже певцы замолкли. Возникла пауза.

Из ниоткуда перед Ведей возник дымчатый тип – очевидно хозяин.

– Не нарушай гармонии, несчастный игрун.

«Почему это я несчастный», хотел сказать Ведя, но сказал совсем другое:

– Какая тут гармония! Хаос и грязь кругом! И орут ваши олухи нечто бессвязное! Уши стонут.

Хозяин дернулся – и как будто задрожал:

– Ты что же, не в восторге от нашего пения и порядка, несчастный игрун?

– Где тут, позвольте спросить, порядок? Пьянство перекошенных физиономий? Так это не порядок, а бардак! Один! А те «певчие» – бездарности! И что это за стихи такие – из двух букв? Не умеете сочинять, а еще беретесь.

Хозяин задрожал еще сильнее:

– Ты что же – ругаешь то, что заведено великими мудрецами самого великого Вор-Юн-Гака? Ты смеешь ругать настоящее?

–Да какое оно настоящее! – Ведя понял, что засыпался вконец, но уже не мог остановиться. До того противна была картина вокруг. – Да у вас все ненастоящее – плоды ненастоящие, песни ненастоящие, только рожи жуткие (ну никак он не мог обойти рожи), вообще атмосфера жуткая, никто ничего не сообража…

Хозяин вдруг исчез:

– Покарать несчастного игруна.

– Тоже мне – напугали! – сказал Ведя, глядя как две огромные клыкастые твари вдруг выросли ниоткуда и движутся на него. – Напугали. Олухи бездарные. Тварей пригнали. А может они тоже – ненастоящие…

Твари с грохотом кинулись на Ведю.

А в другом конце вертепа две похожие гладкомордые твари бросились на парня-«мохнатца». Тот упал и кажется, печаль была рядом. Но пролетавший рядом Ведя ослепил их чьей-то брагой (на бегу он выхватил одну кадушку у семирукого типа).

– Бежимте, товарищ!!!

В запасе было целых три мига.

Ведя и парень молнией вылетели на свет. Но за ними мчались гладкомордые.

Перед тем, как разбежаться в стороны, Ведя спросил парня:

– Вы не знаете – каким концом тут – ближе – к выходу?

Парень махнул мохнатой лапой:

– А, это… туда.

– Спасибо.

Ведя Взмокин полетел как ветер, но гладкомордые не отставали. Он петлял и кружил, прыгал в подвалы, легко перемахивал через изгороди – гладкомордые прилипли как патока. Внезапно впереди оказался глухой тупик.

–Ах чтоб вас всех!

Ведя Взмокин героически полез в какую-то щель.

Щель выбросила его на широкую улицу с белой дорогой. По ней бежал мохнатый парень, а в штанах его зияли прорехи.

– Еще раз простите… – проговорил Ведя, догнав «мохнатца»,– та дорога как-то не очень… нет ли другого пути?

– А, это.. там. – «мохнатец» махнул в другую сторону.

Ведя побежал и попал в какую-то гигантскую паутину. Вернее, это была не паутина, а странное скопление длинных-длинных веревок со множеством узелков петель. Ведя попал в узлы и сразу запутался:

–Вредные порождения мерзости и беспорядка… и чего вы привязались ко мне! А ну отвяжитесь, а то я сам вас отвяжу!

Ведя принялся рвать веревки, гибкие как струна или пружина. Одна оказалась особо гибкой и не хотела рваться. Ведя приналег – она треснула, да как спружинит!!

Взмокина подбросило вверх шагов на тысячу. Он головой ткнулся в тьму туч, раза три перекувырнулся, успел сосчитать какие-то искры и – помчался обратно вниз.

Приземлился на белую дорогу – прямо на плечи тому же парню.

– Ой! Мы так часто видимся, в последнее время… я вас не затрудню собой?

Парень, совсем не чувствуя веса Веди Взмокина, бежал и бежал, тяжело сопя. Он, наверно, очень устал, да и непросто бегать по камням босиком. Но бежать надо.

Потому что уж не двое, а четверо гладкомордых бегут сзади, с явным намерением разорвать.

– Как они только нас находят?

Наконец дорога кончилась. Но за ней не было выхода. Лишь одна сплошная стена.

– Приехали… то есть прибежали! Так они не только деревья, а и входы-выходы двигают! Хвосты! Что же делать? Ой, как нас сейчас… Смотрите, пружинистая веревка! Бежим туда.

Шагах в двухстах от них виднелся трос, натянутый с земли под самые облака. Гладкомордые были совсем рядом; имелось лишних два-три мига, да и то если веревка сработает.

– Хватаемся выше и рвем ее!

Тварь прыгнула на Ведю.

– Прощай, моя жи-и-и-и-и-и-…..и-и-и-и-а-а-а-а-а-ох-ох-хло-хло… хлопать ушами не надо-о-о-о-а-а-а…..

Оборванная веревка перенесла Ведю и парня-«мохнатца» через стену. Твари остались по ту сторону стены.

Удивительно, но развив такую скорость, Ведя не почувствовал боли от удара о землю. Он проехался, перекувырнулся, но не испытывал никаких неприятных чувств, какие бывают при похожих трюках в нормальном мире.

Парень приземлился рядом. На его большом и в общем добродушном лице возникло легкое недоумение. Он посидел, попыхтел, потом стал трясти рукавами, словно хотел что-то из них вынуть. Но кроме бело-синей рубашки и таких же штанов, порванных сзади, у парня не было абсолютно ничего. Наверное, он был даже беднее Веди.

От полета у Веди во рту образовалась некая пробка, не позволявшая говорить. Челюсти свело и язык онемел. Ведя изо всех сил вертел головой – и наконец прорвало:

– Ах они такие-сякие хвосты подлые ни яблок ни выходов у них нет вот история где тут что найдешь героизм безмерен гладкомордые нас едва не… Ничего, посмеявшийся надо мной да наплачется над собой. А для чего Вы пошли в это жидкое заведение?

Парень не на шутку задумался:

–Зачем?… Я и не знаю, зачем… так просто… Просто мне скучно, скучно ужасно… не знаю что и делать… вот и ищу где не скучно… Так бы, конечно, не пошел.

– А позвольте Вас спросить… вернее, извините, я не разузнал вашего имени.

–А, имя… Меня звать… это как его… Сокол. Ну да, Сокол. Вспомнил – еще Авужго. Сокол Авужго.

– Очень приятно. А я Ведя Взмокин. Выходит, Вы нечасто пользуетесь своим именем?

– Да, правда нечасто, – согласился Сокол Авужго. – Где уж часто. Родни у меня особо нет… да и не помню я ее… да и кто нас будет звать по имени-то.

– У нас соколами называют летающих созданий, этаких птах с крыльями. А вы, случайно, не умеете летать?

– Не, не умею… может раньше умел, да все позабыл… я даже забыл где раньше-то жил. Забываю все, просто беда.

«Хорошая у меня история, – подумал Ведя.– я за весь поход встретил лишь одно приличное лицо, да и то забывающее все на свете. Может, предложить Соколавушке идти в компании? Ему бы точно пригодилась истинная гармония».

Сокол Авужго задумчиво чесал спину в нижней части. Внезапно он изогнулся, стал тыкать рукой под рубашку – тыкал-тыкал, потом что-то нащупал да как даст кулаком по штанам!

–Ой, запищали штаны, зачем так больно…я же ничего… я сам выйду.

Из-под Сокола вылетело существо – с двумя руками, ногами и хвостом полубаранкой. Существо было чуть ниже Авужгиного живота и по локоть Веде. Лицом оно напоминало лесную куницу, только уши были не стоячие, а полусогнутые.

– Еще одна рожа. – сказал Ведя.

Существо обиделось:

– Я не рожа – я Гониденек, в этом моя сущность, мое призвание, мои… да я что… я же в общем ничего.

– Понятно. Вы живете по карманам?

– Да, то есть нет… я хочу сказать у меня свои способности… ну и что, что они такие… а у кого сейчас есть способности?… я же ничего никому… есть другие намного хуже…

Гониденек говорил отрывисто – не то лаял, не то скрипел, голос у него был неровный, пискляво-хрипловатый. При этом Ведя заметил что, болтая, Гониденек, норовит залезть к нему внутрь шагоступов. Ведя щелкнул его по хвосту.

– Так вы местный или не местный?

– Да, я местный. Нет, я не местный. Я живу то там, то здесь, у меня нет места… –Гониденек тараторил, потирая хвост, и, видно, искал серьезных аргументов, чтоб не говорить. – А вас чуть твари не порвали.

– А у вас штаны промокли.

– Это не штаны – конфузливо ответил Гониденек, – просто волосы у меня на ногах растут немного… Да, промокли… Но это все из-за него! – он ткнул в Сокола. – Если б он так глупо не вертелся, я бы взял пиво без помех, но он вертелся, а пауки…

– Так это ты, стало быть, украл пиво! – закричал Сокол Авужго.– Сам украл, а на меня свалил?! Ах ты контрабандист, я счас тебя…

Он схватил Гониденека и стиснул так, что еще пару мгновений – и тот был лопнул. Но Ведя остановил Авужгу.

– Постойте, товарищ; это мы еще успеем. Так ты, значит, местный. Очень хорошо, замечательно. И наверное, знаешь устройство этого мира? Ну хоть в общих чертах? Знаешь о том, как тут что движется, превращается, что где растет. Нам бы это очень было интересно.

– Ничего я не знаю – затарахтел Гониденек, вертясь в воздухе (Сокол Авужго держал его за шиворот).– Я не знаю, я не слышу, я не думаю… зачем мне это – да мне это вообще неинтересно знать, где тут что растет, что превращается… Очень нужно превращаться… Очень нужно знать, как мир устроен! Да ни все ли равно как, если ничего не меняется… и я не против… зачем я буду что-то менять? Я что, свихнувшийся Зергер?

– А кто такой Зергер? – спросил Ведя.

Гониденек почувствовал, что сболтнул нечто лишнее.

– Да не знаю я Зергера, ничего не знаю; Господин Вор-Юн-Гак запретили мне знать про это…

Гониденек опять почувствовал, что сболтнул лишнее, даже слишком. Он хотел было вообще ничего не говорить, но Ведя Взмокин сжал гониденековский нос и стал вертеть его – настойчиво:

– А все-таки, кто такой Зергер? И кто такой этот ваш Вор-Юн-Гак? Забыли? Видно мысли у вас из головы в пятки перетекли. Надо их возвратить.

Сокол Авужго тряхнул Гониденека так, что у того уши в рот попали.

– Мне как бы это… не очень бы хотелось бы говорить про Зергера, потому что Зергер… Да вот он. Сами у него спрашивайте.

Он махнул хвостом в степь. Воздух в той области сильно сгущался и желтел как растекшееся масло; однако Зергера было видно – благодаря черному цвету одежды, которая, если не считать цвета, мало чем отличалась от взмокинской. Хотя Гониденек не переставая трясся и бормотал «конец, конец», Зергер не пугал своим видом. Тело его было гармоничное, высокое и очень худое, лицо – незнакомое, но располагающее. Зергер был чем-то похож на мудрого Коша; впрочем, и на Ведю Взмокина он тоже был похож, только не имел ушей и волос повсюду. Волосы у Зергера заметно росли лишь на верхней части головы, а лицо и руки были очень бледными, белыми будто снег. Наверное, это подчеркивало его особенность.

Ведя никогда не слышал про Зергера, но сразу же понял, что Зергер может делать нечто потрясающее.

Зергер создавал из старого новое. В одной руке он вертел маленький мешок, размером кулака в три, в другой – старый, полуистлевший кусок дерева. Зергер задумчиво поглядел на деревяшку и положил ее в мешок. Через пару мгновений он вынул оттуда кустик – зеленый-зеленый.

–Вот это здорово! –прошептал Ведя. – Вот это действительно явное воплощение созидательной деятельности! Очень выразительно, правда? – спросил он и потряс за хвост Гониденека. – Чувствуется творческий подход.

Зергер сотворил из коряги живой кустик, но, посмотрев по сторонам, спрятал его обратно в мешок, а потом вынул другой кустик, уже с клубнями. Его следовало бы посадить в землю, но сажать было некуда. Едва коснувшись земли, зелень гибла. Зергер превратил кустик в большой пук желтого и оранжевого мха, потом скомкал мох и сделал гриб – большой, крепкий гриб, морщинистый и твердый. Гриб упал на песок и застыл. Зергер задумался.

Ведя Взмокин опять набрался храбрости и подошел к Зергеру.

– Прошу меня извинить за возможное неудобство… тут мы встретили одного бегунка, который говорит, что вы знаете, как устроен этот нелепый мир. А нам это крайне важно.

Зергер живо повернулся:

– Как! Вы действительно считаете этот мир нелепым?

– Еще бы! Это не то слово; просто жуткий, гадкий и непонятный. Я тут совсем недавно, но могу сказать, что все здесь происходящее имеет какой-то отрицательный смысл. С рождением тут у них явно туго. Все как будто застыло.

– Какая удача встретить по-настоящему умное, думающее лицо! – сказал Зергер. – Признаться, я совсем отчаялся поговорить с кем-нибудь порядочным. Впрочем, вы же не отсюда… А как ваше имя? Вы творческий работник?

– Ведя Взмокин. А как вы догадались, что я творческий?

– У вас инструмент через плечо. Но зачем же вам понадобилось проникнуть в это совершенно гиблое место, в этот зла тлетворного рассадник?

– Вообще-то это секрет, но вам скажу открыто. Мне поручено очень важное задание… в этом мире.

– Точно – вставил Сокол Авужго. – Место здесь не того чтобы… Помереть от тоски можно!

– Скука – отвратительная вещь, – согласился Зергер, – мне это хорошо известно. Ведь я Зергер – Отец Смерти, но уверяю вас, к окружающему безобразию я не имею никакого отношения. Более того, я хотел бы сделать совсем иначе. Я лично считаю, что смерть – лишь промежуточный этап между жизнью и новой жизнью, между старым и новым. Умирая, старое не исчезает, оно становится новым, и нужно, чтобы новое было еще лучше, еще прекраснее старого. Смерть нужна… но не она должна лежать в основе мира, а созидание. А здесь, видите, как назло, в основе всего лежит смерть. Здесь нельзя ни родиться, ни умереть. Изменять что-либо запрещено – то есть можно меняться внешне, но внутри все остается прежним.

– И я слышал об этом – сказал Ведя, вспоминая слова Коша. – Но ведь Вы вроде что-то создавали, с помощью мешка этого самого…

– Увы – мои возможности здесь настолько ничтожны, что вполне можно говорить об их отсутствии. Они собраны в этом мешочке – насколько же он мал и жалок по сравнению даже с этой степью! Я вообще-то мог бы развить их до гораздо больших размеров, но… ведь любые явные изменения здесь находятся под бесконечной властью Вор-Юн-Гака! А он необыкновенно жадный и самолюбивый тип.

– Кажется, я начинаю понимать сокровенную сущность здешних правил. – сказал Ведя. – А я слышал, что тут хозяин какой-то Ничтов.

– Да, Ничтов – формальный хозяин и повелитель Вор-Юн-Гака, но Вор-Юн-Гак ему практически не подчиняется. Ведь Вор-Юн-Гак – Подлый, Хитрый Змей, мастер лжи и обольщения. Любит власть и богатство. (Кто их не любит, проворчал задавленный Гониденек). Здесь, в этом Мире он допускает изменения лишь когда это выгодно для его интересов. Обычно он не позволяет ничему меняться, и никто не умирает. Пока он сам не захочет. Но если будет нужно, то любой находящийся под властью Вор-Юн-Гака просто исчезнет, словно и не было, а все его внутренне богатство Вор-Юн-Гак возьмет себе. Дурачки из других миров едут сюда за бессмертием… олухи; ну да, они поживут, поживут, а потом исчезнут – если Вор-Юн-Гак захочет. Или превратит в какую-нибудь гадость. Вы их уже видели?

– Да, такие выразительные рожи попадаются нечасто. Мы тут еще изловили одну – по прозвищу Гониденек. Вы не знаете, кто он? Физиономия и поступки не позволяют заподозрить его в благородстве.

– Совершенно верно, – сказал Зергер и подошел к Гониденеку. Тот согнулся в сверх-покорной позе и обнюхивал зергеровские сапоги. – Таким типам благородство недоступно. Гониденек – мелкий проходимец, который долгое время крутился вокруг Змея Вор-Юн-Гака, выполнял подлые поручения. Но он сам – простенькое существо; все его пакости и желания ничтожны, а Вор-Юн-Гаку нравится только грандиозное. Гониденек тщеславен, но все его тщеславие направлено лишь на то, чтоб чего-нибудь стащить… куда ты лезешь?!

Пока Зергер говорил, Гониденек изловчился и захватил гриб, созданный из полена. И тут же съел.

Зергер ногой подбросил Гониденека вверх, а потом схватил его за уши:

– Ну, ты, жалкий потрох. Последний вариант живого сожрал!! Где я теперь найду что-то для творчества? Если тебя Вор-Юн-Гак недоуничтожил, так я могу это легко исправить. Жаль, мешочек слишком мал…

– Могу предложить вам яблоко – сказал Ведя, – добытое мною после долгих трудов в лесу. Не знаю точно, какое оно, но судя по всему живое.

Яблоко, вредный красный шар, так и не съеденный Ведей, упал в мешок Зергера. Мешочек сжался, потом раздулся, из него полился неяркий свет и вылетел сокол. Не такой как Авужго – настоящий сокол, мощный, стройный, медно-красного цвета.

Сокол сел, посмотрел на Зергера и подмигнул. Он посмотрел на Ведю и тоже подмигнул. Показал Авужге язык, потом взмахнул крыльями, едва не сбив Гониденека, и полетел.

– А он здесь сможет уцелеть? – спросил Ведя.

– Я думаю, сможет – сказал Зергер, и попытался улыбнуться. – Кажется, мы с вами сотворили нечто такое, перед чем не властен сам Хитрый Подлый Змей, нечто… жизнеутверждающее. А у вас больше нет ничего живого?

– Только одно яблоко осталось.

– Тогда лучше сбережем его. Правда, мне очень хочется отблагодарить Вас, Ведя, но даже не знаю как.

– Признаться, мне и не нужно ничего такого, – сказал Ведя, – вот только б отыскать Цветок Гармонии, а то у нас кругом сплошная негармония…

И он рассказал Зергеру про Цветок.

– Цветок Гармонии? – сказал Зергер. – Признаться, никогда не слышал о такой вещи; впрочем, это неудивительно – Вор-Юн-Гак никому не показывает ничего великого и замечательного, никаких таких вещей. И наверное, такой Цветок позволил бы мне не возиться с этим миром, но создать свой, замечательный, основанный на больших идеях…Очень вероятно, что Хитрый Подлый Змей прячет Цветок в этом мире. Но вот где именно?– я в общем знаю расположение его главного логова, только без подробностей. А вот…

– Гониденек! – сказал разом Ведя и Зергер.

Тот только что получил от Авужги затрещину и сидел надутый.

– Ну да, так и пустит вас Вор-Юн-Гак в Сказник-Щасевный… но я как всегда ничего не знаю!

Поздно – его уже начали трясти.

– Отведешь нас к Цветку?

– Да я не знаю, где он растет!

– Отведешь нас к Цветку?

– Да, я немного того… ну и что… все так делают… в разной степени…

– Отведешь нас к Цветку?

– Нет уж, мне еще хочется существовать в нормальном виде…

– Слушай, дружочек, – сказал Ведя, – а ведь ты, наверное, очень любишь Вор-Юн-Гака.

Гониденек задохнулся от возмущения.

– Кто? Я? Люблю Вор-Юн-Гака? Да вы знаете, кто он? Да он просто… да чтоб его… нет, конечно, господин Вор-Юн-Гак великий и могучий, но он меня… я его… А что я получу за это? Что я получу хорошего?

– Когда я, страшно сказать, возвращусь домой с победой, – сказал Ведя, – то в каждом году смогу дарить тебе по десять лучших плодов нашего урожая.

– Если ты попадешь в мой мир, – сказал Зергер – то я, так уж и быть, не стану уничтожать такого проходимца.

– А ты мне что дашь? – спросил Гониденек, глядя нахальными глазами на Сокола Авужгу.

– Да я уж не знаю… мне все равно… дам что есть…

– А что у тебя есть-то? – поинтересовался подозрительный Гониденек.

Зергер повертел мешком.

– Товарищ может дать тебе по шее. Причем неоднократно.

– Пошею? Ого! А это что? Что-нибудь мягонькое или, наоборот, вкусненькое? Что такое пошея? – пристал Гониденек к Соколу.

– Не беспокойся, Соколавушка тебе покажет – успопоил его Ведя. – Как только у него будет. Ну, что ж, товарищи, тогда пойдем.

– Пойдем. – сказал Зергер.

– Ну вообще-то это можно… – отозвался Гониденек.

– Пошли, конечно, – сказал Сокол Авужго, – а то скучно как-то.

И они пошли. Их было четверо – Ведя Взмокин, бодрый и неунывающий; Зергер – Отец Смерти, Сокол, хотя и Авужго, и незаподозренный в благородстве Гониденек.

Шли долго – степью, степью, потом через горы – вверх и вперед. Гор было множество; из черноты пропасти они тянулись, вытягивались вдаль, словно клыки во рту исполинского чудища. Пройти через пропасть можно было лишь по узеньким, обдуваемым насквозь скалистым перешейкам. За оскаленной бездной стояли другие горы – поистине мировые. Каждая из таких гор закрывала собой треть небосвода, а вершина ее уходила далеко за облака.

Зергер все высматривал заготовку для нового – гриб или кусок мха, однако все камни были голые.

– Мы правильно идем? – спрашивал Ведя.

– В общем да – отвечал Зергер, – только мы отважно движемся по самому сложному из путей. – И продолжал: – Когда у нас будет Цветок Гармонии, я создам мир с ослепительно алым небом, обязательно алым, похожим на пламя огня и вместе с тем дающим простор всему живому.

– Алый цвет, конечно, прекрасен, – говорил Ведя, – но по-моему, приятнее, когда небо синее или голубое. Красный напоминает чью-то кровь.

– Напоминает, конечно; но я же хочу сделать не красный, а алый цвет неба, это совсем другое дело. В алом есть что-то… обнадеживающее.

Они шли. Ведя и Зергер спорили об особенностях прекрасного мира. Авужго молчал и лишь подталкивал Гониденека.

– Иди, иди… катись-катись.

Гониденек шел не то чтобы вяло, но невесело; судя по всему, он слишком много знал про Вор-Юн-Гака и про его своеобразное гостеприимство. Попадаться к нему явно не хотелось. Он шел, недовольно вертел хвостом («хвостил»), и бормотал:

– Размажет всех по стенке… и виси так пока не отклеишься. А потом опять… Ужасно! И чего всем не сидится… Вечно всем что-то надо…

Гониденек хитрил, нарочно искал трудных путей, но Ведя, Зергер и Сокол Авужго их преодолевали. Время от времени он нарочно попадал в яму или в расщелину, застревал между камней. И кричал на весь мир:

– Ой, у меня нога зажата! Ах мой бедный хвост! Пропадаю, погибаю, ничего больше не хочу! (Чтоб я еще раз связался с высокими целями)…

Он надеялся, что его бросят, и он сбежит; но его почему-то не бросали. Наоборот, высвобождали, и подталкивали:

– Иди, иди, дружочек, не хвости!

Далеко залез Вор-Юн-Гак, просто так не дойдешь. Вот уже облака щекочут нос. Погода портилась; то и дело налетал вихрь, полный песка и камней; приходилось вжиматься в горную твердь. В таких случаях Гониденек пытался спрятаться чтоб не нашли, но странным образом его хвост всегда попадал в руки Веди или Зергера. Трудно быть успешным трусом. Однажды поднялся такой неистовый ветер, что срывало целые глыбы, и все вокруг изчезло, пропало в гудящем свисте. Гониденек подумал, что можно отступать. Он пополз, виляя телом как уж, и тут на него сел Авужго. Не специально – просто ветром Авужгу сорвало с места и бросило вдаль, прямо на Гониденека.

Он захотел улизнуть еще раз – но уже сам не смог, потому что испугался. Гониденека сковал такой необъяснимый и жуткий страх, что он не имел возможности даже хвостить. И неясно было, чего он теперь боится больше – то ли Хитрого Подлого Змея Вор-Юн-Гака, то ли своих спутников, еще более упорных, чем сам Вор-Юн-Гак. Гониденек не мог понять, зачем, рискуя всем, шагать в объятья опасности, при этом имея не связанные с личными интересами цели. Он не понимал, зачем Веде Взмокину нужны гармония и красота, и зачем Зергеру создавать новый прекрасный мир, если полно готовых миров, которыми можно пользоваться? Зачем Веде сочинять стихи и песни? Зачем создавать что-то для других? И почему Сокол Авужго покорно тащится за всеми, ведь ему, как будто, все равно? В общем, Гониденек ничего не понимал.

Он пробовал зайти с другой стороны – дождаться, когда все начнут друг с другом ссориться. Он был очень опытный и знал, что в ссорах тонет любое общее дело, даже самое грандиозное. Вот еще почему он выбирал пути посложнее. Но, несмотря на долгую и трудную дорогу, Ведя, Зергер и Авужго не ссорились, а сам Гониденек не умел ни ссориться, ни кляузничать, ни скандалить. Он вообще не умел быть поистине сердитым.

Подъем делался все круче, круче, а потом и вовсе стал вертикальным. Оказалось, что гора состояла как бы из двух частей. Внизу была собственно горная половина, а наверху, за облаками – гигантский пик из металла и камня, голый, гладкий, словно отполированный. Чуть в стороне блестели другие пики, высотой не меньше, чем горы под ними; местами между пиками имелись перемычки и связки, тоже огромные. Это были заводы Вор-Юн-Гака. А у самого края неба располагался его дворец.

– Ну и как же нам туда взлететь? – спросил Ведя Взмокин.

Гониденек покряхтел, покряхтел, надавил на один камешек и в скале, примыкающей к пику, открылся проход в тоннель – узкий, без лучика света, но пролезаемый – если Авужго встать на четвереньки.

– Вот так мы проберемся в кладовые… а оттуда есть пути вверх к садам, и к Сказнику Щасевному тоже… А кто первый пойдет? Он нам очень нужен, этот Цветок? Выходит, нельзя совсем без него обойтись?

– Не то чтоб совсем нельзя, – сказал Ведя, – просто я думал, с ним у нас в мире стало бы намного лучше… Я не говорю, что у нас совсем все плохо, но вообще-то… Нет, конечно, нельзя исключать, что тут все подлецы и что и вместо Цветка нам подсунут какую-нибудь гадость.

– Я тоже так думаю – сказал Зергер, – вполне могут подсунуть, и нет полной уверенности в том, что искать надо именно здесь.

– А тебе, Авужго, очень Цветочек нужен? – вкрадчиво спросил Гониденек.

– Мне что… мне он и вообще не нужен, я и не знал толком про такой. Просто интересно было – идем, идем…

–А-а! – обрадовался Гониденек. – Выходит, ну его, этот цветок дурацкий! Раз он никому не нужен… можно идти обратно.

Но Зергер очень ловко поддел ногой, и Гониденек кувыркнулся.

– Нет уж, дружочек, если уж пришли, так уж посмотрим на цель. Которую выбрали.

– Безусловно, – сказал Ведя, – не зря же мы шли, мужественно преодолевая все преграды.

– Точно, – отозвался Авужго, – вот уж что не зря, то не зря. Что я, дурак, зря ходить?

– Так кто первый пойдет? – прогавкал Гониденек.

– Вот ты и иди. Тебе, кажется, приходилось уже здесь работать?

И бедный Гониденек полез – назло всем своим убеждениям. Герои ползли следом.

Знает ли Вор-Юн-Гак, что в его логово идет компания? Может, и знает, да только не говорит: скрытность – одно из свойств Вор-Юн-Гака, сторона, которой он смотрит на всех, даже на самых преданных слуг. Он не верит до конца в их преданность и не открывается до конца никому. И любит подглядывать.

…В длинном-длинном зале, со стенами из красного пылающего камня, стоит огромное зеркало-экран. В нем мелькают квадраты с изображением тысяч разных миров. На один такой мир пристально смотрит Вор-Юн-Гак.

– Там, кажется, идет война?

– Да, Великий, уже не первый день. – отозвался Пятый советник, старый, опытный и трехногий.

– Замечательно. Я не зря провел владык. Направьте туда собирателей материи, пока она не истлела. Это не должно быть трудно.

– Будет исполнено, Великий.

– А там, где я пролетал в прошлый раз, есть что собирать?

– Еще не очень, о Великий… есть все условия для мора, но он никак не разгорится…

– Ну так ускорьте, ускорьте это дело, принесите туда уже проверенный мор – в подарок. Зачем ждать?

– Слушаю, о Великий! Ждать незачем.

– А вон в той земле копят золото и другое сокровище – это хорошо. Хорошо, что у них есть цель – приумножить мое богатство!

Хитрый Подлый Змей хохочет – стоит писк и грохот.

– Признаться, становится даже неинтересно. На сотни миров вокруг нет ни одного существа, имеющего наглость тягаться со мной и достойного быть поверженным. Не обманутым, но поверженным. А есть ли претенденты на управление смертью?

– Даже имен их жалких не слышно, о Великий!

– Вы полагаете? А что этот бедный фантазер, ничтожный искатель новых форм жизни, повелитель плесени Зергер? Разве его лишили свободы творчества?

– Полностью не лишили, о Великий, но все опасения чрезмерны. Зергер блокирован в степи, доступа к живому не имеет, а сил у него хватит лишь на жалкие фокусы с грибами.

– Хорошо, что вы все знаете, советник.

– Вашей мудростью, о Великий!

Советник (Пятый по счету, но Первый по изворотливости) знал чрезвычайно много: ему были доступны сокровенные законы мироздания, все принципы устройства материи и энергии Вселенной – во всяком случае, той ее части, что принадлежала Вор-Юн-Гаку. Пятый очень хорошо знал, как надо врать и воровать, так что если б пришлось, то он был бы в миллион раз успешнее Гониденека. Советник не был умнее и коварнее Вор-Юн-Гака – иначе Змей его сразу бы обратил в подсвечник – но все-таки знал очень много. Почти все.

Вот только не знал он, что Зергер, бедный Отец Смерти, не сидит один в степи, забавляясь грибами, а в кромешной темноте ползет вверх за Соколом Авужгой. Ведя Взмокин полз впереди Авужги, а Зергер – сзади: они решили, что так надежнее будет вытягивать Сокола, ежели он вдруг застрянет. Авужгу действительно кое-где приходилось толкать, но он был спокоен. Зато ползущий первым Гониденек явно нервничал – убежать он не мог, уползти – тоже, и неистово вертел хвостом как пропеллером.

Хвост Гониденека то и дело попадал Веде в рот.

– Не верти своей баранкой. – шептал Ведя и отплевывался.

– А? – тонюсеньким голосочком отзывался Гониденек.

– Бубликом своим не верти. А то я его съем.

– Как?

– Как-как! Зубами. Тьфу, опять!

– Оййййй! Зачем так настойчиво меня есть?…

– Между прочим, я еще ничего не употреблял… но могу начать. Долго ли еще ползти?

– Да недолго… еще столько же… только раз в десять больше…

– Ну ползи, ползи.

Узенький тоннель уводил внутрь каменной бездны.

…

То не ветер злой играет тучами, не огонь горит меж звездами, не пурга свистит – скачет, скачет, Вор-Юн-Гак, скачет, мчится по Вселенной, ищет себе новых сокровищ, проникает в новые миры. Жадные, хитрые, завистливые – вот добыча Вор-Юн-Гака; он опутает их сетью льстивых слов, соблазнит могуществом и богатством, притянет, заставит работать на себя – а потом околдует, разорвет, обманет. Слабого раздавит, а сильного – перехитрит. Вор-Юн-Гак – Подлый, Хитрый Змей. Он ищет те миры, где нет порядка, где даже сиятельные владыки кажутся пред ним вроде горстки пепла. Вор-Юн-Гак – Хитрый Подлый Змей, умеет превращать силу в слабость. Он крадется и ползет, невидимой тонкой нитью проникает туда, где есть мощь – он подчинит ее себе, обманет, а где один не сможет, там поднимет слуг своих. Слуг у него много, тоже порой рыщут. Все что собрано в других мирах, Хитрый Подлый Змей перетянет в свой мир, где нет изменений, где материя и энергия принадлежит ему. Так он делает себя бессмертным. Так он служит далекому господину своему – Ничтову. Убеждения у него простые:

– Быть Господином для ВСЕХ. Но иметь того, кого считают господином для Меня. Пусть этот мой господин и расплачивается – в случае неудачи.

Одного только боится Вор-Юн-Гак, Хитрый Подлый Змей – боится исчезнуть.

…

Ведя Взмокин, Зергер и Авужго еще долго ползли по туннелю вслед за хвостом Гониденека, пока тот наконец не уперся носом во что-то металлическое. Это была дверца.

Гониднек прислонился к дверце и принялся ее скрести. Он часа два шептал, вздыхал и сопел, но она все не поддавалась.

– Долго нам еще тебя слушать? – не выдержал сзади Зергер.

– Сейчас. Сейчас… я забыл, сколько будет два и три…

– Пять, наверное.

– Нет, я это уже пробовал…

– Ну, тогда шесть или четыре. Я не знаю подробностей вашего счета.

– Четыре, шесть… тоже нет…а еще что-нибудь есть похожее?

–Слушай, если ты сейчас же не откроешь… пробуй семь. – сказал Ведя.

– Семь. – Гониденек поскреб в потайном месте семь раз, и дверца открылась. – Да, семь. Странно, я же помню что два и три – семь, но все время забываю…

Ведя Взмокин слегка укусил Гониденеку хвост и тот вывалился внутрь. За ним выпрыгнул Ведя, потом – Сокол Авужго, весь вспотевший, а потом задумчивый Зергер:

– Пока мы двигались, у меня накопилось столько грандиозных замыслов, столько потрясающих идей… что даже жаль, что их некогда реализовывать.

Они оказались в огромном помещении, покрытом тьмой. Кое-где на стенах подмигивали бледно-желтые светильники в виде причудливых плодов, но они висели скорее для красоты.

– Это одна из кладовых господина Вор-Юн-Гака… здесь много всякого добра… Есть – Гониднек загибал пальцы – золото, серебро, алмазы, прочие камушки… Мы могли бы…

Ведя остановил его:

– Слушай, Бублик, нам не нужно золото и прочая дребедень. Мы должны отыскать Цветок Гармонии. Куда же теперь двигаться?

– А Вы хорошо ползаете, – подхалимски сказал Гониденек, – я думал, вы не вынесете пути по тоннелю, по которому даже…

– Мы жутко тренированные ползать. Я совершенно не устал. Почти.

Ведя почувствовал, как его ноги вдруг наполнила чугунная тяжесть, и захотелось сесть; но и сидя тяжесть оставалась прежней, словно причиной ее было не долгое ползанье, а невидимая посторонняя сила, действующей извне. У Веде возникло ощущение, что эта сила даже стучит по голове. Авужго тоже теребил свою голову.

– Ой, у меня в ушах такой звон… противнющий, просто ужас, все пискает да пискает… и еще пиш-чит.

Зергер огляделся – издалека до них доносился едва слышный тонкий и прерывистый звук – звук подающего сигналы прибора.

– Действительно, пищит. Но откуда?

– Это замученные души, – проворчал Гониденек, – они стонут. У господина Вор-Юн-Гака тут темница рядом.

– Нет, ребятушки, это что-то… искусственное. На всякий случай, спрячемся-ка за этот сундучок.

(Сундучок был шагов двадцать в высоту).

– Ну его, – сказал Сокол Авужго, – еще куда-то лезть. Что мы, душу испугались?

– Нет, залезем, залезем.

Едва Авужго втиснули в щель, как далеко вдали загорелся крошечный огонь – вроде тех, что горели на стенах, только серебристый. Огонек пищал и двигался; вот он подошел к сундуку…

Зергер зажал Гониденеку нос:

– Не вздумай только чихнуть.

Небольшой ящик двигался по воздуху вдоль пола. Он приблизился к тоннелю, откуда еще пахло Гониденеком, заставил дверцу отвориться, потом вздохнул – и бросил в тоннель груз. Хлопнуло – и все. Ящик исчез.

– Это, наверно, был плохой воздух – прогнусавил Гониденек (нос-то у него зажат) – Господин Вор-Юн-Гак всегда велят убирать плохой воздух… ну такой, где гарь или старый яд… Он всегда так взыр… взырвается…

Зергер тряханул мешком:

– Так зачем же ты, болван, выбрал путь через мусоропровод?!

– Да я что… я совсем… я всегда так… не всегда, но часто… я просто думал, думал…

– Что-то ты слишком много думаешь, – сказал Ведя Взмокин, – только толку никакого. Давай путь ищи.

Их окружал огромный, бесконечный лабиринт из сундуков и ларцов. Сундуки были очень большие, некоторые поднимались вверх до самого потолка, своды которого были едва различимы во мгле. У Гониденека глаза разбегались – ему ну просто ужасно хотелось куда-нибудь залезть, да только сундуки все были с секретом. Если подойти к ним вплотную, то они исчезали, испарялись или осыпали огнем; некоторые просто кусались. Вор-Юн-Гак умело стерег свои богатства. Гониденек боялся; он шел вперед, ничего не трогая, и страдал при этом невыносимо. Внезапно он споткнулся о веревочку.

Веревочка лежал на полу – тоненькая, пестрая.

Гониденек взял конец веревки и с равнодушным видом пошел дальше. Но веревочка – к изумлению Гонеденека – не потянулась за ним; наоборот, она вдруг обвила ему руку, потом другую, а потом еще схватила за хвост и повалила его самого.

Гониденек почувствовал, что его стремительно душат.

– Спа… спа… спас-и-ите…

Но Ведя Взмокин был рядом:

– Держись, искатель наживы, мы тебя выкрутим… тьфу ты, она не рвется… не раскручивается… Какие тут веревки вредные!

Он споткнулся, Зергер – тоже; ноги запутались. Веревка уползала куда-то вниз.

– Соколавушка, держи ее! Она сматывается!

Авужго схватил за середину:

– Охти, сильная какая!

– Тяни, тяни ее назад! Да не туда!

– Ах, ты пакость… рвать нельзя, тянуть – тоже нельзя… Какая она длинная… она что, живая?

– Сейчас я ей свой мешочек покажу – пробормотал Зергер – она у меня получит созидательного заряда. Эхххх! – он накрыл мешком один из веревочных узлов.

В узле образовалась крошечная трещинка. Зергер навалился вновь – трещинка выросла.

– Рвем ее в этом месте!

Еле-еле, втроем – но они разорвали проклятую нить. Потом долго распутывались.

Оставшаяся часть веревки неслышно уползла под пол.

– Она меня у-у-убить хотела-а-а! – пожаловался Гониденек, едва его развязали. – Идиотка примитивная!

Он хотел стукнуть по веревке, но она вдруг сжалась в клубок и покатилась за Ведю Взмокина.

– Ого, чего это она?

– Очевидно, замышляет что-то. – сказал Зергер. – Она же вор-юн-гаковская…смотри, она опять разматывается!

Из клубка и в самом деле полезли кольца, но Ведя очень быстро стукнул его, а потом спрятал в карман. Клубок испуганно застыл.

– Полежи пока – сказал Ведя, хлопая по карману, – а там посмотрим. Веревочка может пригодиться.

– Зачем? – ядовито спросил Гониденек. – Чтоб повеситься?

– Вешаться необязательно. Ладно, ну их всех. Идемте же искать Цветок.

Они долго шли по лабиринту из сокровищ; путь постоянно петлял, и было невозможно запомнить его, но, по-видимому, Гониденек знал местные ходы. Когда кладовая сокровищ кончилась, началась другая кладовая – съедобная: вся из бочек с медом и душистой патокой. Сладкая кладовая была намного меньше, и кроме того, за ней вдалеке уже виднелись черные силуэты растений. Там рос дворцовый сад.

Сокол Авужго залез в кадушку с медом и стал слизывать прямо из кадушки.

–Идем, идем! Соколавушка, ты это еще успеешь… Мы же должны сперва отыскать Цветочек.

Сокол опустошал кадушку на ходу:

– Да я что ж… я не против отыскать…просто есть оченно хочется.

«И мне тоже очень хочется» – подумал Ведя.

– Ведич, да попробуй – она така сладенькая!

Ведя ткнул пальцем в янтарную массу, облизал. Мед и вправду был очень сладкий; и от съеденного Ведин живот разомлел так, будто в него насыпали годовой запас продуктов. Такое ощущение бывает, когда объешься чем-то без меры (крайне редкая вещь для Взмокиных). А Сокол Авужго знай себе выгребает янтарное лакомство. И ничего, не объедается.

«У него, наверное, особое строение туловища» подумал Ведя и сказал:

– Как ты думаешь, Зергер, не может ли получится так: вот мы идем, а за нами все время кто-то наблюдает?

– Может, конечно – согласился Зергер. – От Вор-Юн-Гака можно ожидать всего, да к тому же здесь кругом полно его сподвижников. Чтоб их намотало. Они вполне могут следить за нами.

Под потолком прыгнула тень – длинная, тонкая, с длинными выростами сзади. Она показалась всего на мгновение и тут же пропала.

– А вдруг они нас раскроют?

– Если к тому моменту мы уже добудем Цветок Гармонии, то… наши возможности станут намного больше, чем прежде. Я уже прикинул план действий, как использовать силу Цветка для обороны. Думаю, мы прорвемся.

– А если не успеем – как тогда? Отступать – но надо же знать дорогу, а полагаться в этом на Гониденека – наверное, можно, только надо…

– Смотрите, товарищи!

Впереди сплошной стеной стоял вор-юн-гаковский сад (Сказник Щасевный). В нем не видно было ни единой, даже самой маленькой тропы, но Гониденек, очевидно, знал ходы. Он юркнул под куст и пропал.

Ведя с Зергером бросились за ним:

– Стой, баранка! Смотаться хочешь?!

Прорвавшись через заросли, они вдруг оказались перед длинными рядами из камня, напоминающего мрамор, на которых стояли горшки с цветами, вдалеке белел какой-то трон. Ведя и Зергер решили:

– Быстро ищем и все. Это он? – Нет. Это он? – Нет. Это он – нет,нет,нет…нет, нет (все цветы и – красивые с виду, и явно безобразные, вызвали некое внутренне отторжение, беспокойство, и потому не могли быть причастны Гармонии).

Сквозь кусты протиснулся Сокол Авужго с кадушкой меда. Он лизал не переставая, а кадушка не пустела.

– Соколавушка, – попросил Ведя – пробеги вдоль тех рядов, может быть там – есть.

И тут Сокол Авужго спрашивает:

– А как оно выглядит? Цветок Гармонии этой?

Ведя вспомнил, что он точно не знает никаких примет Цветка.

– Сказать по правде, я не знаю, как он выглядит, как-то не думал об этом раньше… Мне почему-то казалось, что как только мы дойдем, это само собой выясниться.

– Но и я так думал! – признался Зергер. – Голова моя пустая. Просто наваждение какое-то. Что же тогда искать? Я не понимаю, это создание, похожее на туман, случайно висит над нами или…

В этот момент тень – та самая, что преследовала их от кладовой – опустилась вниз.

Раздался гром. Все пространство наполнилось пронзительным светом. На мгновение Ведя Взмокин ослеп – а потом увидел, что тень схватила Зергера и тащит в сторону трона.

– Град!…– воскликнул Сокол Авужго.

Сверху, с невидимого потолка сыпались толпы мелких, закованных в сверкающую броню существ, с лезвиями вместо рук. Они были похожи на пауков, только еще хуже; впрочем, Ведя не хотел их рассматривать. Он крутанулся, дернулся, выскочил из острого кольца, но Зергер уже пропал. Вокруг рябило от лат и клинков; вдалеке стражи облепили Сокола Авужго и мутузили его нещадно. Ведя видел как Авужго с размаху врезал одному и получил от десятерых. Через секунду рассерженное дерево вырвало из себя Гониденека, тряхануло, а потом отбросило. Гониденек полетелвперед, но не долетев до пола, повис в воздухе – вниз головою. С потолка продолжали падать – уже не мелкие, а большие чудища, с огромными пастями. Минута была отчаянная.

– Кукиш взмокинский, – подумал Ведя, – живыми не сдаемся! Он сбил пару пауков, растянулся и в три прыжка попал прямо на ветку. Дерево молчало. Ведя полез куда-то вверх, сам не зная что делать, и тут…

С потолка, откуда пришли стражи и чудища, раздался голос.

– Ну что же вы так – напираете? Совсем мальчика испугали.

Голос был ласковый, властный и словно металлический. Он повис в воздухе – тут же стало тихо-тихо.

Из пустоты вырос Вор-Юн-Гак – змей, с треугольной головой, огненным лицом и глазами, полными хитрой подлости. Он был длинный и огромный, занимал почти все пространство потолка – но внезапно уменьшился. Но все равно он был раз в десять выше Веди.

Вор-Юн-Гак посмотрел на висящего Гониденека и проговорил – сладким, протяжным голосом:

– Здравствуй, ягодка трухлявая, я знал, что ты когда-нибудь придешь. Маленький, глупенький Гониденек! Ну, кого ты мне привел? Ого, – Вор-Юн-Гак взглянул на Авужго – какое чудное создание! Здоровенький, толстенький, мохнатый. Зачем пожаловали?

Но от волнения и меда у Сокола Авужго язык прилип к горлу.

– Ясно, ты – дитя простой природы. Кто там дальше? – а, здравствуйте, Зергер. Мне уже докладывали про ваш непримиримый характер. Вы сердитесь. Напрасно. Напрасно. Вы, безусловно, талантливы, но выбранный вами жанр искусства совершенно беспомощен. Плоды вашего творчества увянут, едва родившись.

– Ну, знаете ли, – пробормотал Зергер, отбиваясь от Тени, – так судить о творчестве… в конце концов это дело вкуса…

– Ну, да, конечно; вы правы. Каждый выбирает свой жанр. – Хитрый Подлый Змей собрал зубы в саркастическую усмешку. Он говорил небыстро, словно обволакивал словами и от этого Ведя Взмокин ощущал жуткий мороз во всех местах. Казалось, для подавления воли Вор-Юн-Гаку даже не нужно ничего делать – ему достаточно просто говорить. Но Ведя изо всех сил уцепился за ветку, решив что выйдет лишь по своей инициативе.

Змей сощурил желтые глаза и произнес:

– Среди вас был еще кто-то. Такой тоже с ушами, и очень бойкий. Очевидно, это еще одно жалкое глупое недоразумение, имевшее наглость пробраться ко мне и трясущееся от страха…

– Ничего мы не трясемся – сказал вдруг Ведя Взмокин и выскочил из зарослей. – Нам бояться нечего. Это вы нас боитесь. Вон сколько компании собрали.

Вор-Юн-Гак мигнул и половина стражей и чудовищ исчезла.

– Все равно боитесь. – сказал Ведя, не глядя в сторону Змея.

Змей изогнулся и подвинул свое отвратительное лицо прямо в нос Веде:

– Как же мне не бояться злых грабителей, которые хитро и подло пробрались в мои владения, желая обокрасть или даже уничтожить бедного хозяина?

«Вот коварный хвост!» – подумал Ведя. – «Ловко он перекинул на нас его собственные пороки. А как теперь возразить? – мы же действительно тайком пролезли, и действительно хотели взять Цветок просто так, даже не поменявшись. Даже не знаю что сказать»

Мысли застыли под пронзающим взглядом Вор-Юн-Гака. Но тут на помощь пришел Зергер:

– Ведю нечего боятся, потому что он поэт! Ведя Взмокин великий поэт, он сочиняет постоянно…

«Молодец Зергер!»

– Так зачем же грабителям поэты? – Хитрый Подлый Змей повернулся на Зергера, и тот сразу замолчал. Говорить и думать под взглядом желтых глазищ было просто невозможно. Вор-Юн-Гак посмотрел как Тень душит (или злобно обнимает?) Зергера, потом опять глянул на Ведю.

Но Ведя уже сообразил:

– Никакие мы не грабители, мы просто пришли показать Вам что-нибудь интересное.

«Он с ума сошел! – подумал Гониденек. – Что может быть интересно для Вор-Юн-Гака, который и так все видит – на много миров вокруг?»

– Пра-а-вда? – вздохнул Вор-Юн-Гак, изображая удивление. – Что же вы считаете интересным?

– Приключения. – сказал Ведя не задумываясь (думать было некогда).

– Вы считаете, вы достаточно могучи для приключений?

– Да.

Змей захохотал – в Ведином мире от такого грохота рушились скалы. Вокруг появились многочисленные змеевы прихлебатели – трехногие, пятирукие, смятые, раздутые – существа, на которых Ведя уже вдоволь нагляделся. Они издавали длинные, лязгающие, скрипящие звуки – выли и хохотали; они прыгали и тряслись от хохота. Они тоже насмехались над Ведей.

– Видишь, маленький, этих существ, все их явное несовершенство? знаешь, откуда оно взялось? Они слишком много думали о себе, воображали себя могучими. Я изменил их, не пошевелив пальцем; а если пошевелю, то они станут еще менее совершенными. И, однако, даже они смеются над тобой.

– Ну, мало ли кто над кем смеется, – задумчиво сказал Ведя (Он уже стал избавляться от мороза змеевых глаз). – Если дрянь ругает прекрасное, то это еще не значит, что дрянь лучше. Вы еще не видели наших способностей.

– Что же – прищурился Змей, – вы сумеете разгадать хоть одну из моих неразгадываемых загадок?

«Вот он куда метит, хвост! – подумал Ведя. – Неразгадываемые загадки! Конечно, их не разгадаешь раз они – неразгадываемые». И внезапно выдал:

– Ну, вы наших неразрешимых задач тоже не решите.

Хитрый Подлый Змей опять заиграл зубами:

– Правда? И у вас есть неразрешимые задачки? Это прелестно. Я люблю загадки и задачки; только вот еще не было такой, которая была бы мне не по силам. Загадки развлекают меня мало. А вот соратникам моим не мешало бы потешиться. Хорошо же!

Все чудища вмиг пропали; Вор-Юн-Гак стал прозрачным, как хрусталь, его заиграло искрами; потом он вздохнул и слился со мраком. Но не успел Ведя ничего подумать, как сверху раздался голос:

– Будет так: вы трое зададите по одной задаче трем моим слугам. Можете решать сообща что хотите, но действовать может только один. Если окажется, что задачи и впрямь неразрешимые – тогда я буду доволен; но если удастся решить хоть одну из них – не гневитесь: разнесу… Иди за мной, Алчущая!

Голос обращался к Тени.

Тень медленно отползла от Зергера (он был с ног до головы исцарапан), неохотно спрятала когти. Ей явно хотелось еще кого-нибудь помучить.

– Почему ты так неласков со мной, обаянье смерти? – сказала она Зергеру.

– Да чтоб ты пропала, порождение разврата! Чего вы ко мне прицепились?

Тень прошипела:

– Ты отверг – меня – в первый раз! Хорошо же!

И издав тонкий протяжный крик, Тень исчезла.

– Да вот еще, – раздался голос Змея – заберите своего оборванца. Мне он ни к чему.

Гониденека швырнуло прямо в Авужго. Лес растаял; вместо него из пола вынырнули огненные колья, изогнутые, переплетенные, на ходу смыкавшиеся друг с другом. Эта огненная сеть накрыла Ведю Взмокина и всех остальных.

– Нам надо что-то сделать? – спросил Сокол Авужго с выражением искренней наивности.

– Честное слово – пробормотал Зергер, – еще немного, и эта мерзость пронзила бы меня насквозь… своей бесконечной наглостью… жуткие совершенно замашки при совершенно невозможных возможностях… – он зажмурил глаза и все царапины на нем исчезли. – Нет ничего ужасней, чем стремление разрушать.

– У меня хвост промок – пожаловался Гониденек.

…

Тень, Тень… бесконечно переменчивое создание, которое хоть и служит Вор-Юн-Гака, но имеет сравнимую с ним силу. Невидимкой бродит Тень между мирами, ищет тех, кто слаб характером, кто не имеет высоких целей, кто легко внушаем. Тень не Вор-Юн-Гак, ей недоступно наслаждение властью и богатством; но зато она умеет наслаждаться злом. Тень не делает зла сама, она лишь наполняет недостойные умы особенным азартом, что толкает их к дурным, разрушительным поступкам. Это очень полезно Вор-Юн-Гаку.

Гониденек сидел перед огненной клеткой, и, страшась новых приключений, что есть мочи жалел себя:

– Какой кошма-а-а-а-р-р… Ну почему мне так вечно не везет, я совсем несчастный… никто меня не любит, отец все время дрался, матерь тоже еще хуже… вообще такая вредная матерь была, ничему меня не учила, чтоб ей… матерь матерь матерь…

– Слушай – сказал Ведя, – нельзя ли поговорить о чем-то другом? Нам уже наскучило слушать про твою матерь. Кстати, что это такое?

– Ну, матерь – это то же самое, что отец, только женского пола. Она вроде как дополнение.

– К счастью, среди Взмокиных лиц женского пола нет, и никакая матерь нам не нужна. Что мы, беспомощные или дикие звери? Да и отца отдельного нам не надо; наш народ – наш отец.

– А мне вообще отец не нужен, – отозвался Зергер, – я сам себе отец. Отец Смерти, только развернуться негде…

– Видел я одного отца – сказал Сокол Авужго – уж до чего обстоятельный и уважительный был… хозяйство имел справное, доходы… но отчего-то помер. И семейство его померло, и вокруг них – тоже все померли, и только дерево старое осталось. А на дереве том птица черная сидела, а у птицы той матерь была – сама…

– Ребятушки, да что мы все о ерунде толкуем! Отец, матерь…Да никакая матерь сейчас не поможет. Нужно же придумать то, что Вор-Юн-Гаковы прихвостни не разгадают. Правда я даже не знаю что предложить.

– Все зависит от того, что за рожи он нам подсунет – сказал Зергер. – Надо учитывать, кто будет отгадывать, и в соответствии с этим выдумать задачку поподходящее. Только Вор-Юн-Гак подлец: не сказал, кого пошлет отгадывать!

– А какие у них способности, у слуг вор-юн-гаковых? – спросил Ведя Гониденека.

– Да как сказать… слуги же – они все разные…

Но тут раздался скрежет, потолок покрылся голубыми и серыми узорами. Это Вор-Юн-Гак, Хитрый Подлый Змей, глядел вниз и говорил сладким, металлическим голосом:

– Слушайте, маленькие искатели приключений. Сейчас к вам сбежит мой Третий советник – он любит играть в мудрые игры. Потешьте его.

Третий советник шел медленной, ковыляющей походкой. Нижняя его часть была похожа на трехногую табуретку, а верхняя – на шест с перекладиной; шест болтался при ходьбе и замирал лишь когда советник останавливался.

– Кажется, мы пропали. – прошептал Гониденек. – Это тот, кто вечно советует Вор-Юн-Гаку… он сожжет нас мудростью! Его разум набит ею без меры. Ему ведомы все законы мироздания…

– А правду от неправду отличить он может? – спросил Ведя.

– Да может, наверное… он не работает по правде, он знает законы…

– Тогда ударим его творчески… – начал Ведя, но тут Третий советник издал звук – от него резануло уши и заболели глаза – а потом сказал:

– Ну, ничтожные, кто из вас посмеет задать мне неразрешимый вопрос?

Голос у него был не слабый и не дребезжащий, но какой-то пустой. Вероятно оттого, что у советника не было рта, даже голова явно не просматривалась. Но от звука в голове гудело – так Советник вызывал в чужих умах глупость.

Но только не у Веди Взмокина.

– Я посмею, – сказал Ведя и мгновенно очутился вне клетки. – Только это будет не вопрос, а история. Я расскажу историю, а вы, мудрейший, найдете в ней несоответствие. Подходит?

Из пустоты выкатился белый плоский диск и повис рядом с клеткой.

– Ладно – проговорил Третий, качаясь. – Говори историю, а я отгадаю твою неправду. Но пока я буду отгадывать, ты должен смотреть на диск Истины и Лжи. Если ты вдруг передумаешь, и подумаешь о неправде как о правде или иначе начнешь врать, Диск выжжет тебе глаза! Твое вранье ослепит тебя! А потом и вас всех изничтожит!

Но Ведя был спокоен:

–Ясно. А если ты не угадаешь?

Третьего Советника затрясло от злобы:

– Не угадаю – значит, не угадаю… Господин решит. Говори!

И Ведя стал рассказывать. Он сперва дернул на своем инструменте струну, другую, подыскивая мотив, потом задергал все струны подряд и заговорил, запел, заплясал.

История Веди Взмокина была вот о чем.

«В одном лесу жил Волк – вредный-превредный. Никогда не работал, только пакости устраивал. Что-то сломать или стащить – на это он большой мастер был, каждый день кого-нибудь обижал, кто под лапу подвернется. А не подвернется, так он на дереве свой кривой профиль вырежет. За приставучесть его даже прозвали Репейником.

Больше всего от Репейника страдали пищухи – знатоки трав. Целое лето они собирал по всей округе полезные растения. Только трудно было: найдут нужный кустарник или злак – а Репейник их вытопчет или поломает; соберут травы в стога – а на следующий день они уже разбросаны: Репейник за ночь раскидал. Очень он обижал пищух.

Терпели пищухи, терпели, да не вытерпели. Решили с волком бороться, но поскольку они были маленькие, то пошли искать союзников.

Пришли к родственникам-зайцам. Но зайцы оказались запуганы:

– Этот наглый тип, говорят, знаком со всеми лесными силачами. И с лисой, и с рысью, и даже с медведем. Где уж нам одолеть такой батальон?

Пошли пищухи к другим родственникам – белкам. Те отвечают:

– Мы на деревьях живем, на землю-то редко сходим. Как-нибудь перетерпим хулиганства-то.

Пошли к кроликам – кролики в норах сидят:

– Советуем укрепления строить. Если что, мы под землю уйдем – только он нас и видел.

Ходили пищухи, искали поддержки – вроде бы много родственников, а у всех отговорки. Наконец встретился им Ёжик из соседнего леса.

– А что, говорит, бороться с хулиганами надо. Репейник и правда хулиган – он у меня два гриба отнял, да еще сломал их. Надо его остановить. Только действовать надо не силой, а умом и хитростью.

На следующий день к логову, где обитал Волк Репейник, прилетела Сорока Болтушкина. Прилетела и застрекотала:

– А Бурундук-то наш – самый смелый зверь в лесу! Самый, самый, самый! Бурундук – самый смелый! Бурундук!

Волку это не понравилось. Он говорит:

– С чего это мелюзга смелой стала? Может, он еще и меня смелее?

Сорока отвечает:

– А как же! Конечно смелее! Он-то в ящик с секретом влез, не побоялся, а ты не влезал – стало быть, он смелее тебя!

Щелкнул волк от злости зубами – да только где ему достать Сороку. А она болтает и болтает:

– Самый смелый наш друг – наш знакомый бурундук! Самый смелый Бурундук – нет его смелей вокруг! В ящик залез!

– У, трещотка старая! – разозлился Волк. – Какой такой ящик?

– Такой! Страшный!

– Магазинный небось?

Магазинный, не магазинный, а, действительно, стоит на опушке ящик, совершенно жуткого вида. А перед ним гордый Бурундук и все лесные товарищи – зайцы, белки, Ежик с пищухами. Бурундук время от времени забежит в ящик и выбежит, забежит и выбежит, а все говорят:

– Ах, какой смелый бурундук! Куда волку до него!

Завидно стало волку, что не его хвалят. Он и говорит:

– Подумаешь, диво какое! Всего-то пару раз залез! Да я могу в этот жуткий ящик хоть тыщу раз влезть.

Согнулся Репейник и стал в ящик протискиваться. Кряхтел, пыхтел – насилу влез. Только хвост наружу торчит.

– А волчий хвост снаружи остался! – говорит Сорока. – Бурундук-то зашел с хвостом, весь, а волк – не весь. Значит, Бурундук смелее.

Махнул Репейник хвостом, чтоб тот в ящик влез – и тут треск раздался:

– Тррр-декссс!

Полетел ящик куда-то вниз – под землю, вместе с волком.

Это пищухи вырыли ночью яму глубокую, хворостом да травой накрыли, а сверху Ёжик ящик поставил. Бурундучок легкий – ящик вместе с ним все равно что пустой, а вот волк тяжелый. Много сладостей ел – вот и провалился.

Сидит Волк Репейник в яме – ни прогнуться, ни повернуться нельзя, не то что вылезти. Стал он выть и плакать. Ёжик говорит:

– Уж больно противно он воет. Вынем-ка его, друзья, из ямы, а то он всей округе спать не даст.

Позвали двух журавлей и вытянули ящик с волком. Говорят волку «Выходи!», а он до того закоченел – сам вылезти не может. Пришлось Репейника за хвост вытягивать.

Вытянули – жалкого, дрожащего. Зайцы говорят:

– Ну-с, что нам теперь с ним делать? Поколотить, может?

– Да ну его, – говорит Ёжик. – такого дурачка, да еще колотить. Он и без того жалкий. Пусть уходит.

И Репейник, поджав хвост, уполз.

Пищухи говорят:

– Не зря ли мы его отпустили? Вдруг он вернется, и начнет нам мстить.

– А что, – говорит Ёжик – коли начнет, так мы его опять поймаем.

– Так в ящик-то его больше не заманишь.

– А зачем нам ящик – мы что-нибудь другое придумаем.

– Трудно ведь, наверное, придумывать.

– Одному, конечно, трудно, а в компании совсем легко. Сообща всегда дело быстрее идет. Что одному не осилить – то вместе сумеют. Откуда что берется!»

Ведя пел и прыгал, делал в воздухе кувырки и шпагаты. Танцевал он весьма эффектно; Третий советник глядел на все с недоумением и слушал, что рассказывает Ведя.

«Удрав из ящика, Волк, конечно, помчался жаловаться – таким же хулиганам.

Прибегает он к Рыси:

– Вот, говорит, ушастый, какая история! Мелюзга-то какая вредная! Достали, понимаешь, ящик, заманили меня туда и в яму сбросили, а теперь еще насмехаются. Пойдем, говорит, все колосья им переломаем.

А Рысь ему отвечает:

– Ой, что-то у меня спина болит… Ты говоришь, в ящик заманили? Любопытно, откуда у них такой большой ящик… да еще и яму вырыли? Не, серый хвост, мне это предприятие не по душе. Если зайцы – или кто они там? ежики? пищухи? – сумели вырыть в одном месте яму, так они запросто могут и в другом месте такую же вырыть! Или даже еще глубже. Пойдешь с тобой – и провалишься. Не, мне на ветке спокойней.

Хотел Репейник с Рысью подраться, да она высоко сидела. Порычал, порычал – и все.

Пришел к Лисе – большой мастерице по части обмана. Пришел и стал жаловаться:

– Вот, говорит, какое безобразие! Меня в ящик заманили и как дадут по…

– В ящичек? – защебетала Лиса. – Какой такой ящичек? Да неужели из магазинчика? Ой, как интересно! А может, там товарчик был? Ах, нет, не было, наверно, товарчика, зайцы небось сами растащили… А матерьяльчик упаковочный? А ваточка? А документики по торговле? Есть же там что-нибудь?

– Нет, говорит Репейник, ничего там не было, пустой совсем ящик был.

– А ежели пустой, то зачем же ты, пустая голова, туда полез?

– Обманули меня как дурачка! Или не то что обманули… просто Бурундук-то туда лазил, а я нет, а они говорят, что Бурундук самый смелый, ну я и… Надули меня в общем.

– Это кто ж надул? Ежик с компанией? Ну, хвостик, плохо твое дело. Выходит, ты болван, раз такая мелюзга тебя надуть смогла.

Волк хотел нагрубить Лисе, но побоялся мести. Махнул репейным хвостом и побежал к Медведю. А Медведь и слушать не стал.

– У меня, говорит, малина в этом году такая кислая – просто ужас, да и мало ее. Прочих ягод тоже в заводе нет. А что касается меду, в чащу подступиться нельзя – пчел и ос там такая гибель, что хоть в речку беги. Хозяйство расшаталось. А ты со своей ерундой лезешь, олух репейный. Чего ты ко всем вязался? Вязался, вязался, вот и получил. Сам виноват.

Так и ни пошел никто за Волка Репейника драться.

Обиделся Репейник – и на пищух, и на хищников, и на всех остальных – страх до чего обиделся. Взял и ушел в чужой лес. Ел там мухоморы.»

Ведя кончил играть и музыка пропала.

– А теперь ответь, премудрый, что в этой истории явная неправда.

Неведомая сила прижала Ведю к Диску. Но ему не было страшно.

Третий советник застыл: его палкообразное тело то наливалось густой мутной жидкостью, то наоборот становилось почти прозрачным. Третий советник думал; внутри его перетекала и переворачивалась вся его бесконечная мудрость, собранная с десятков тысяч миров. Третий советник искал в ней Ведину историю, но не находил…

Наконец он произнес:

– У вас нет магазинных ящиков.

Ведя глядел на диск, на его белое пространство.

– Нет, явная неправда заключается не в этом.

– Что?!!! – Третий вытаращился на Ведю, но непохоже было, чтоб он ослеп от вранья.

«Ничего, сейчас ослепнет» – подумал советник и произнес:

– У вас же нет магазинов.

– А я и не отрицаю этого, – сказал Ведя, – у нас и правда нет магазинов, я даже толком не знаю что это такое. Так, слышал где-то это слово. До магазинов мы еще не доросли. Но разве я сказал, что эта история происходила у нас? Вовсе нет. Она вообще происходила. Так что в этом нет явном неправды.

Третий опять затрясся:

– Ну тогда скажи, в чем тут была твоя явная ложь? Только смотри, если солжешь хоть полслова, Диск испепелит тебя…

– Премного благодарен за заботу. Так вот, явная неправда этой истории заключается в том, что … ее тут вообще нет! Нет в этой истории явной неправды! Есть выдумка, фантазия, творческие обороты, а вот явного вранья, такого, чтоб совсем было невозможно, здесь нет. Эта история вполне могла быть на самом деле, а, возможно и была, кто знает? Все очень может быть… и коллективизм действительно сила. Долго мне еще смотреть на ваш диск?

Третий Советник ничего не сказал, не произнес, не шелохнулся; он словно перестал думать. Потом раздался писк, треск и Третий Советник исчез. Диск вместе с ним.

Ведю швырнуло обратно в клетку – Сокол Авужго поймал его и стал тискать.

– Ведя, слушай, я весь чешусь просто, таково мое волнение… Здорово ты обставил эту вешалку! И плясал хорошо.

Зергер тоже не скрывал восхищения:

– У Веди Взмокина поразительный талант! Это есть нечто потрясающее. Как ты только придумал искать неправду в правде? Я бы ни за что не догадался.

– Признаться, товарищи, – сказал Ведя, вылезая из объятий Авужги, – придумывать особо времени не было. Если он знает про десятки тысяч миров, то бессмысленно тягаться с ним в области фактического знания. Поэтому я решил действовать творчески; а творчество – это особая вещь, и надо понимать, в чем отличие творческой неправды от обычной. А ведь они тут, кажется, не терпят творческого подхода.

– Да, проходимцы Вор-Юн-Гак умеют только портить. И теперь, я подозреваю, он потребует не умственную, а физическую задачу, где не надо думать, а нужна лишь сила – примитивная, грубая, всесокрушающая и…

Тут раздался голос Змея.

– Первую неразрешимую задачку вы сделали. Удивлен. Можете радоваться. Но не долго, ибо мой маленький Бырча топает ножками и хочет немного поиграть с вами…

– Кто это Бырча? – спросил Ведя Гониденека.

Гониденек завертелся и забормотал:

– Свою б матерь я б отдал ему б запросто… да, запросто… просто так…

Пол разверзся – из самого черного дна, из самых глубоких подвалов вырос Бырча – главный сторож вор-юн-гаковых темниц. Зергер не ошибся – Бырча огромен как гора, и злобен как туча. Сзади были два хвоста, покрытых зубьями, и каждый хвост мог бы разнести вдребезги даже самый прочный камень.

Бырча постоял, поглядел сверху на клетку (она была ниже его) и произнес ядовито:

– Кто здесь есть для драки?

Ведя быстро зашептал Гониденеку:

– А ну говори немедленно, как у вас тут дерутся! А не то тебя выставим!

– Ну у нас… сначала делают первый шаг, потом второй…потому подходят и начинают друг друга лупить… пока один не победит.

– А его кто-нибудь когда-нибудь одолел?

–Нет, Бырча разрывает всех, даже тех, кто намного больше его… недаром господин пожаловал ему титул непобедимого…

– Как такого победить – сказал Авужго, – он же вон какой здоровый

– Проклятие, оружия внятного нет – сокрушался Зергер. – И сделать не из чего.

– Веревочкой задушить? – спешно думал Ведя. – Боюсь, сил не хватит, у этого истукана такой объем, что сделает один шаг – и вдребезги.

– Шаг и вдребезги – говорил Зергер, – шаг и вдребезги… Шаг, шаг, шаг… слушай, это конечно, догадка, но… нельзя делать ни шага! Пока не шагнешь, он тоже не шагнет. А поскольку терпение этого типа явно ограничено…

– То – подхватил Ведя – надо стоять не двигаясь пока его не скрючит! Пока он не начнет скучать от тоски! Короче говоря, стоять пока он не сдастся. Соколавушка, товарищ! Ты сможешь стоять вечность или около того?

– А что? – смогу, пожалуй. Ладно, я, что уж…

Сокол Авужго исчез и появился шагах в двадцати от того места, где стоял Бырча. То есть это для Авужго было двадцать шагов– для Бырчи было шага три.

– Начинайте! – приказал Вор-Юн-Гак.

Глядят друг на друга Бырча и Авужго. И стоят. Стоят.

Через десять минут Бырча спрашивает:

– Чего ты на меня уставился?

– Да я что, – отозвался Сокол, – я ничего; я могу и в другую сторону посмотреть…

И стал смотреть в другую сторону.

Стоят. Стоят. С одной стороны – добродушный толстенький Авужго, босиком, без оружия; с другой – огромный Бырча, полный жажды уничтожать.

Через полчаса Бырча говорит с плохо скрытым неудовольствием:

– Ну?

Сокол Авужго:

– Чего?

Бырча (сердито):

– Долго ты будешь топтаться на одном месте?

Сокол Авужго:

– А что, разве нельзя? Я же тебя не трогаю, стою себе и стою…

«Ну ты мохнатина подлая!!» – разозлился Бырча (он не мог сделать шаг, пока не шагнул Сокол Авужго, а он не шагал) – «Я тебя подловлю… Я заставлю тебя шагнуть!»

Он открыл рот и, не стесняясь, стал сыпать ругательствами. Он ругался долго и причудливо, выламывая язык, называл Авужго самыми обидными именами, говорил самые разные гадости. Он ругался не меньше часа.

Сокол Авужго стоял и лишь мерно покачивал головой.

Бырча будто захлебнулся:

– Ты что, мохнатина?! Спишь, что ли?!

– А? – очнулся Сокол и развел руками – не ногами. – Я что… я не сплю,… я слушаю.

– Чего ты слушаешь, мохнатина?!

– Что ты мне говоришь.

– Ну и что я тебе сказал?!

– Да я уж не помню…

Взбешенный, Бырча хотел наброситься, разорвать, растоптать, изничтожить Авужго – но он не мог сделать шаг первым. Ярость, ярость распирала Бырчу изнутри, забивала все его бугры и зубы, – и ей не было выхода. Сокол Авужго не двигался. Бырча ощутил страшную боль в ногах и ужаснулся – он уже начал уставать.

«Но чтоб я сдался мохнатине… ни за что!! Я заставлю его!»

В ярости Бырча лупил себя хвостами по ногам. Он хотел обмануть Авужго, да только не знал как.

Они простояли еще три или четыре часа, и тут Бырча спрашивает:

– Слушай, а как вы вообще проникли во владения Господина? Ведь сюда нельзя проникнуть.

«Разболтаю этого мохнатого олуха… пусть треплется, и не заметит как пойдет.»

– Ну что – начал Сокол, почесываясь – дело было так. Перешли мы, значит, горы и подошли к этому… к тоннелю. Сначала Гониденек полез, потом Ведя… потом я… ободрался немного, но ничего… потом Зергер. Поползли. Ползем, значит, ползем.

Бырча пристально смотрит в ноги Авужго, но тот стоит неподвижно и рассказывает:

– Ползем, ползем…

Бырча слушает. Авужго говорит:

– Ползем, ползем…

Бырча слушает час, два и начинает внутренне сохнуть. Но молчит.

Авужго говорит:

– Ползем, ползем…

– Ползем, ползем…

– Ползем, ползем…

Слова «ползем, ползем» стучали в голове Бырчи как часовые молоточки. Молоточки несильные и негромкие, но настойчивые. Тук-так, тук-так. Они не останавливались.

– Ползем, ползем…

Через три часа Бырча почувствовал, как его тело превращается в вязкую массу.

– Скоро конец уже?!

– Не, – сказал Авужго, – не скоро. Ползем, ползем…

Еще прошло часа четыре:

– Ползем, ползем…

Еще через десять часов:

– Ползем, ползем…

– Да сколько можно еще рассказывать?!

– Да ведь мы-то, – удивился Сокол Авужго, – долго ползли. Так вот я и говорю: ползем, ползем…

– А-а-а!!! – заорал Бырча, – Дулчеворня дул берзетць!! Сацня дыгова!! Не могу я больше слушать! Уберите мохнатого!!

– Так ты что, – крикнул Ведя из клетки – сдаешься?

– Я не сдаюсь – я не могу слушать!! Но я не сдаюсь!

– А раз не сдаешься, тогда слушай. Давай, Соколавушка, рассказывай, что дальше было!

– Дальше-то вот что: ползем, ползем…

Но тут раздался вопль:

– А-у-у-а-а-а-а!!! Сграхитрова будь ты продан! Мохнатовины! Уберите м-м-ен-нй-ааааа!!!

Снова в полу разверзлась бездна; со страшным воем Бырча провалился вниз. Обратно, в слепые подземелья Вор-Юн-Гака. Так он и не дослушал Авужгиной истории.

Сам Авужго вновь сидел за решеткой.

– Молодец, – сказал Зергер. – ты его перестоял. Ничего не делая, не дал повода злу действовать. Это не совсем возвышенно, зато эффективно. В данном случае.

– Да я что – простодушно отозвался Авужго, – я же ничего. Он меня сам попросил. Мне не жалко рассказывать! я люблю… Я и до половины не дорассказал.

– Ничего, вам в третий раз еще подсунут, – проворчал Гониденек и опять стал жалеть себя.

Вор-Юн-Гак издал какой-то стук:

– Тадт-тадт-тадт… Вы справились и во второй раз. Похвально. Ваше рвение меня потешает. Даже и не знаю, кого же выбрать из моих соратников… вы всех напугали. Вот разве что бедная и несчастная Гирза-Мара хочет пообщаться.

– Ничего себе бедная! От одного имени морозом скребет. Что это за Гирза-Мара? – прошептал Ведя, но Зергера рядом уже не было. Он стоял где-то вдали за пределами решетки и смотрел, как к нему тянется цепь из горящих треугольников. Треугольники соединились в один, потом распались, и из образовавшейся пустоты выросла фигура.

От страха Сокол Авужго сел Гониденеку на хвост. Но Гониденек не стал жаловаться: он сам был жутко перепуган.

Фигура была довольно высокая – выше Веди и почти одного роста с Зергером. У нее были тонкие очертания рук, ног и тела; с головы в форме овала тянулись красные горящие нити – очевидно волосы.

«Какая отвратительная рожа» – подумал Ведя, глядя на лицо Гирзы-Мары – белое почти как у Зергера, но очень плоское, с длинным, узеньким, едва выступающим носом и пухлым малиново-алым ртом. Раскосые глаза полны могильного мрака.

Гирза-Мара моргнула одним глазом – за ее спиной выросла железная чаща. Моргнула другим – чаща пропала.

«Эта штука хуже метеорита! По всей видимости, она – из тех, что трясут космос… какой-нибудь повелитель природной злобы. Бедный Зергер!»

Но Зергер ведь сам был Отец Смерти, правда, недействующей здесь; он поглядел на отвратительный рот и сказал:

– Ну так что вы от меня хотите?

Гирза-Мара заговорила мелодичным голоском, текучим-текучим, словно речка:

– Существовать ужасно скучно; простое житие, не наполненное действием, вызывает внутреннюю тяготу и грусть. Знаешь, в чем мое несчастье, Зергер? Мое несчастье в том, что нет в мире ничего, чего б я не могла совершить, что было б мне недоступно. Не придумано еще такой загадки, и от этого мне тяжко. Может, ты ее придумаешь, Зергер?

«Плохо, – подумал Ведя, – чтобы эта штука да еще чего-то не могла?»

«Врет, – подумал Зергер – не бывает всемогущих, да только все скрывают это»

– Ты говоришь, что до сих пор могла все?

Гирза-Мара оскалила рот в усмешке:

– Все – это так мало, милый Зергер.

–Ну хорошее же – я задам тебе задачу. Сделай… – на мгновение Зергер задумался – сделай кому-нибудь хорошему что-нибудь приятное! Подари Веде Взмокину Цветок Гармонии.

Гирза-Мара остолбенела:

– Проси другое.

– Нет, мне нужно именно это – подари Веде цветок Гармонии; а если он не твой, сделай кому-нибудь что-нибудь приятное! Гониденеку, например.

Гониденек чуть не умер – от страха; он и думать-то не смел что-либо требовать от Гирза-Мары. Но та пристально глядела на Зергера. И говорила – тонким, пронзительным голосом:

– Как ты смеешь у меня, у бесконечной Гирза-Мары, просить хорошего для других! Ты, жалкий отец жалкой смерти, привыкший копаться в глине, жалкий создатель жалких творений! Или ты не видишь, что я – Гирза-Мара? Я могла бы возвысить тебя бесконечно – но ты, глупец, пожелал требовать что-то для других! Хорошего тебе захотелось?! Да знаешь ли ты, что я, Гирза-Мара, бесконечно могущая уби…

– Хватит, Гирза-Мара, – раздался голос. Вор-Юн-Гак был явно недоволен. – Оставь свое красноречие.

В ярости Гирза-Мара разорвала свое тонкое, статуэтковидное обличие и превратилась в огонь; огонь превратился в гору; гора – в чудовище, покрытое шипами, безудержно злое, но неспособное что-то сделать. Чудовище замычало и превратилось в ровнежгу – птицу без головы и тела, плоскую, как платок. От ее крыльев сыпало чем-то невидимым и нехорошим, черной силой; ровнежга в два счета облетела все пространство, сложилась пополам и пропала…

– Грустит подлое созданье – сказал Зергер.

– Я весь в мурашках от ее имени – признался Ведя. – Что вообще значит «Гирза-Мара?»

– Сейчас пока ничего – в существующих языках нет такого слова; но на том языке, который еще будет, это значит «Алчущая Скорби». «Гирза» будет значить «алчущая», «мара» – скорбь, печаль; впрочем, это можно понимать и как зло. А тот, кто жаждет зла, ни за что не станет делать что-то истинно хорошее.

– А как ты понял, что она по-настоящему алчущая, а не притворяется?

– Я вспомнил ту проклятую Тень, названную точно так же. Вор-Юн-Гак немного проболтался.

Ведя почесал затылок – мокрый насквозь:

– А вдруг он, этот подлый Вор-Юн-Гакник… специально проболтался? С подвохом?

– Очень может быть! – согласился Зергер.

– Так мы уже победили или нет еще? – раздался тоненький и хрипловатый голосочек. Гониденек все время просидел под спиной Сокола Авужго, надежно укрытый густой шерстью, и только сейчас выглянул. Впрочем, Авужго тоже спрятался – сунул голову в живот.

– Кто это «вы»? – поинтересовался Зергер – Разве «вы» что-либо делали?

– Ну я делал это самое… Я советы полезные давал!

– Ну и что ты посоветовал полезного?

– У меня колючка под самым хвостом застряла! – пожаловался Гониденек.

В этот момент решетка огня дрогнула и породила мрак.

Ведя Взмокин, Зергер, Сокол Авужго и Гониденек оказались на поле, бескрайнем, как математическая плоскость; кругом не было ничего кроме голой поверхности с едва заметными впадинами. Над «полем» висело «небо» – полотно белесого цвета.

С «неба» слетела ровнежга (вся в складках и трещинах, словно мятая бумага) и зачирикала:

– Я – не дала тебе того – что ты просил – Зергер. Но – если тебе так нужен Цветок – Гармонии для Взмокина – так пойди и возьми. Пусть Взмокин – отнесет его на свою жалкую землю.

– Чем это вам наша земля не нравится? – обиделся Ведя.

Ровнежга издала писк (засмеялась?) и произнесла:

– Вы, Взмокины – жалкий и пустой народ, глупый – до невероятности. Своим глупым трудом вы – смеете противостоять великой силе – которой я служу. Вы мешаете мне – очень – своим жалким созиданием. От вас я так – измотана. Единственная радость мне – видеть, как вы ежегодно страдаете от воды и без воды.

Ведю вдруг осенило:

– Так это ты, леталка, насылаешь на нас град, а потом засуху?! Ты сыплешь снег летом?!! Наводнениями развлекаешься?!!! Ах ты, ты… да я тебя,… да мы тебе…

– Странно, что вы все еще живы. – сказала ровнежга.

– Я тебе морду набью! – пообещал Ведя.

– Ну что ж, – зашелестела ровнежга – попробуй. Только вот сперва разбери-ка мусор.

Ведя Взмокин хотел сказать что-нибудь сильное – но в этот момент с неба, в ста шагах от них, посыпался жуткий ливень. Сверху вниз падала пропасть вещей: круглые, плоские, пузатые, извилистые – металлические изделия; глыбы, валуны, каменные плиты; бревна и коряги длиной в три дома.

Все это нападало в беспорядке, а потом собралось в кучу и стало вибрировать. Один за другим, строй за строем, из вертящейся кучи вылетали готовые твари – здоровые, с руками ногами и головами, собранные из всего подряд.

– Мы их что, победить должны? – спросил простодушно Авужго.

– Видимо, да, если только мы не хотим дезинтегрироваться! – отозвался Гониденек и опять полез за спину Авужго.

Но Ведя вытащил Гониденека оттуда, говоря:

– Да ты что, дружочек, тут же никто по-настоящему не умрет – до конца всей этой истории. Мы же в мире, где настоящая смерть отсутствует. Вряд ли они нас … убьют.

Гониденек вертелся:

– Зато раздавят.

На них надвигалась толпа рыцарей – грохочущая и плотная.

Ведя стал соображать:

– Нам нужна аппаратура для боя. У меня есть веревочка, неедящееся яблоко и горшок со взрывной смесью. Мне брат Трнемов подарил. Но вот чем их бить и рубить…

– Мой мешок всегда готов, – сказал Зергер, – но мне необходим живой материал.

– Кулаками можно бить, – откликнулся Авужго, – кулаки всегда при себе, вот они где…

– Есть тут что-нибудь такое? – пристал Зергер к Гониденеку.

– Очень надо знать, где тут что! У меня дела поважнее – заноза из хвоста не вышла…

– Это же прекрасно! – закричал Зергер. – Заноза в хвосте – это то, что нужно! – Он подскочил в Гониденеку, схватил конец занозы и дернул так, что Гониденека перевернуло. Не успел Гониденек приземлиться, как Зергер бросил занозу в мешок – мешок раздулся, затрещал – и выбросил четыре палки.

Самая большая была чуть потоньше бревна:

– Эту дадим Авужге, раз он такой крепенький, эту – Веде, эту мне.

– А мне? – капризно отозвался Гониденек.

– А тебе – рогатку; но ты умеешь ли стрелять.

– Ну – так…

– Неплохая кочерга – заметил Ведя, – а она выдержит удары?

– Вполне; тут самое главное – вышибить из тех болванов камни, а еще лучше – металл; из него я смогу делать уже настоящие вещи.

– Как драться будем – сообща или разойдемся? – спросил Авужго.

Ведя Взмокин удивился:

– Конечно, сообща! Поодиночке они нас сразу затопчут.

– Ишь ты, – подивился Сокол, играя дубиной, – как бывает. Никогда ведь сообща не дрался, а тут пришлось.

…

Неприятель наступал. Скрипя каменными спинами, лязгая железными мечами и щитами, шипя и посвистывая, рыцари шли вперед с одной лишь целью – раздавить. Они были разнообразны и разновелики; под ногами гигантов путалась мелочь, ее давили и не останавливались. Рыцари наступали.

Рыцари двигались стеной. И уперлись – слева Ведя, справа – Зергер, в середине – Сокол Авужго, и еще Гониденек сидит и плачет. Рыцари пошли стеной, но –

Ведя Взмокин скачет и рубит, набегает, ударяет и отпрыгивает. Летят головы.

Зергер вертится, уклоняется и косит, косит, косит – как косой, и летят не только головы, но и руки с ногами.

Сокол Авужго стоит на месте и вертит бревном как хочет – все летит вдребезги.

Гониденек сидит сзади и делает всякие замечания.

Первая волна рассыпалась; Ведя с Зергером бросились искать металлические детали, но успели поймать немного: вещи-то были непростые – заколдованные Гирзой-Марой; едва рыцари попадали, как слагавшие их части полетели назад, сбились в кучу – а из нее выпрыгнули уже новые рыцари.

Рыцари второй волны пошли уже не стеной – клином; клин шел, шел да и уперся прямо в Авужгу. И никак не мог его сдвинуть.

– Ох уж мне эти толкачи – ворчал Авужго с бревном наперевес. – Лезут и лезут… небось уж все ноги в мозолях.

А пока клин напирал на Сокола Авужго, Ведя и Зергер порубили его с боков (из собранных металлических кусочков Зергер успел сотворить новое оружие – хлесткое), так что рыцари снова попадали. И снова собрались в кучу.

В третий раз куча превратилась в крутящуюся спираль. Из той спирали вылетали другие, поменьше, уже не давящие, а засасывающие. Засосет такая штука – и измельчит.

Спирали нападали уже не на всех сразу, а поодиночке.

Кинулись было на Ведю Взмокина, да не сумели поймать его. Ведя очень ловко прыгал и уворачивался – спираль улетела с отсеченными руками. Налетела на Зергера – он стал рубить ее, рубить всю; долго рубил и косил, что даже увлекся, едва не дорубился до большой спирали; на помощь подоспел Ведя – внезапно на них с двух сторон посыпались иглы, миллионы игл. Зергер успел отскочить и вытянуть Ведю за штаны. Иглами разорвало треть спирали.

– Ну и молотилка… жутчайшие материалы здесь собрались. Гирза-Мара не мелочится!

Спираль налетела было на Сокола Авужгу – но тот оказался слишком тяжелым. Зато Гониденек почти ничего не весил.

Он вообще-то сидел в стороне и соображал, что делать с рогаткой – стрелять Гониденеку еще не приходилось, и он задумчиво ковырял рогаткиным концом в горшке от Трнемова. Поэтому он и не заметил, как ослабевшая спираль – отскочив от Авужго – и удирая от Веди с Зергером – врезалась ему прямо в нос.

– Ох, мой носочека-а-а-а-а-а-а-а-е—е-е- кошмар-р-р-рр-р….

– Вишь ты как его накручивает, – произнес Сокол Авужго. – Небось засосет.

Зрелище было мучительное. Со страшной скоростью Гониденека уносило по спирали к центру вихря, где было полно стальных и алмазных клинков. Эти клинки рубили все подряд, в том числе – самих себя, но не останавливались.

Ведя видел, что вокруг Гониденека кружит множество камней, а сам Гониденек то пропадает в каменном потоке, то выныривает из них:

– У-а-а-а-а-а-я- бедное мое созда-а-а-а-ание-ние-ние-ние…

– Может, плюнуть на него? – сказал Зергер. – Он же просто проходимец.

– Нет, это как-то не очень удобно. Сколько ему еще вертеться, Зергер?

– Витков семнадцать, а потом… Вот он выехал! Или это хвост его… у него на голове какая-то кастрюля.

– Это же трнемовский горшок! – сообразил Ведя. – Его мне старший брат Трнемов дал… он со взрывающейся смесью. Она горит если потереть! Гони-денек! Денек! Высыпь средство из кастрюли!

Но до Гониденека не доходило – он вертелся и вертелся:

– Ах-эт-моя-печ-а-а-а-а-а-ль штоб мне не выдалась вовеки-и-и-и-и!

–Ты не трепись, а слушай! – кричал Ведя – У тебя рядом горшок с горящей смесью! Сними с головы!

– А-а-а-а-а-е-е-е-а-во-во-о мне сни-снимать-мать то? Откуда?…

– С головы пустой твоей! – кричал Зергер. – В кастрюле – взрывающаяся смесь! Да ты не ешь ее, а вноси равномерно в вихрь!

– Сыми горшок и сыпи! – гудел Авужго басом. – Сыпи больше!

– Я не… – доносился слабый голос Гониденека. Он был уже крайне измотан. – Я не могу сня-а-а-ть…

– Видно мне придется помочь, – решил Ведя. – А ну-ка братцы, подкинем меня.

Палка, превращенная Зергером в пружину, гавкнула и Ведя помчался вверх. Он быстро достиг вихря и сразу же ощутил его жуткую силу – вихрь тянул и тянул к центру; вокруг летели мелкие камни и куски металла – крупные и мелкие, но самого маленького было достаточно, чтоб при такой скорости изрядно повредить. Ведя прыгал по крупным камням, уворачивался, гнулся, но все-таки его пару раз задело. Ведя не обращал внимания и прыгал по каменному вихрю туда, где торчал хвост Гониденека.

Гониденек уже ничего не соображал; от стремительного верчения его тело вжалось в камень, голова целиком утонула в горшке.

Ведя стал тянуть горшок:

– Застряло! Сдвинь уши! Уши сложи!

Уши онемели и как распорки удерживали горшок. Насилу Ведя отодрал его от Гониденека; тут же едва не слетел вниз (вихрь набрал уже совершенно сумасшедшую скорость), проскочил между рядом игл, схватил ногу Гониденека и не мог ее оторвать от камня; потом Ведю опять что-то стукнуло, на этот раз почти по глазу, потом еще по носу… Ведя зубами вцепился в гониденековский хвост и, задыхаясь, на четвереньках пополз назад. Из глаз сыпались слезы.

На несколько мгновений стало темно и Ведя ничего не видел. Потом он различил – Гониденек, жутко помятый, но целый, сидит прижатый к его спине и бормочет:

– О-о-о-о-о-о-й-й-ё-ё-ё-й….

– Ну что, отцепился? – спросил Ведя. Тут он вспомнил про горшок – тот оказался у самого края и готов был упасть. Но Ведя схватил его и запустил прямо в центр спирали:

– Получай привет от Взмокиных!

Горшок треснул; со всех сторон посыпалась сероватая масса вроде песка. Сталкиваясь с вещами в потоке, она искрилась.

– Ой как сейчас рванет… прыгаем!

Смесь разнесло по всей спирали; спираль заискрилась – трбем!!

Спираль не сгорела и не взорвалась, а будто стремительно истлела, превратилась в туман и пропала. И не осталось ничего – только горшок,треснувший в двух местах, рухнул наземь.

Гониденек долго щупал себя – во всех местах; никак не мог поверить что остался цел. Авужго тискал Ведю Взмокина, обнимал и вертел им во все стороны. Небо и земля стали опять пустыми, свободными от всего, без начала и конца. И ничего не происходило.

Зергер вдруг подумал, что проклятый Вор-Юн-Гак обманул их, обманул еще когда попросил дать его прихвостням три задачи – и все. Подлый, очень подлый, и очень хитрый Змей, ничего не обещал им в случае их удачи! В случае неудачи – обещал неприятности, а случае удачи – «он будет удовлетворен»… И никакой явной благодарности с его стороны!

Зергер не знал что сказать.

Но тут Гониденек произнес робким голосом:

– Так мы, кажется, победили?,..

Ответом была темнота.

Темнота длилась всего мгновение – для Веди, Зергера, Авужго и Гониденека, – но для Вор-Юн-Гака это мгновение было весьма долгим, ведь он, Подлый Хитрый Змей был хозяином всего в своем мире, в том числе и времени. Он мог вертеть им как вздумается.

В зале кроваво-красного камня собралось большое общество. Пристальным и пронзительным взглядом Вор-Юн-Гак следил за тем, как его приспешники наперебой ругают друг друга.

– Поздравляю Вас гениальным болваном! – налетал на Третьего советника Четвертый советник, надутый и толстый как бочка. – Вы великий-великий сберегатель ума! Сохраните свою мудрость в световых скрижалях, пусть летят они повсюду и прославляют вашу жадность, коя даже крупицы смысла не даст для дела… Вы остолоп! Такой ерунды не разгадать!

– Я не мог представить, что этот оборванец окажется таким изворотливым – отвечал Третий уныло. – Но позволю Вам заметить, что Вы тоже не угадали его неправды…

Четвертый советник надулся еще больше:

– То, что я думал и не угадал, это еще ничего не значит. Это я про себя не угадал! Если я б был на Вашем месте, я бы наверняка угадал… И откуда взялся этот певун в потрепанной майке!

– Не орите понапрасну – заметил некто, кого не было видно – Этот парень в лаптях совершенно не глуп… Напротив – он нашел настоящего дурачка, здорового и мохнатого, который одолел истязателя душ Бырчу. Конечно, Бырча без мозгов, но у него неоспоримые способности… И так жалко проиграть!!! Проиграть не сделав шагу!!! Нет, нет, нет, скорбь заливает мое сознание…

– Да ведь Вы сами накачали Бырчу! Это был Ваш совет выдернуть его из подземелий.

– Да я что, знал, что ли, что они такие несгибаемые? Что их победить нельзя? Я мыслитель, а не предсказатель! Если вам нужны предсказатели, так подите туда-то за тем-то и т.д.

Приспешники Змея ругались. Они долго-долго выясняли кто виноват в первой и второй неудаче, но про третью неудачу помалкивали. Ведь в третий раз – невозможно сказать – потерпела поражение сама Гирза-Мара, потерпела дважды; не сумев решить задачу Зергера, она захотела силой раздавить всю компанию, но тоже не смогла… Никогда еще не было такого случая. Но говорить что-то Гирзе-Маре никто не мог.

Сама Гирза-Мара невидимкой сновала по залу, задевая слуг Змея и насмехаясь над ними, а потом, обратившись в тонкую фигуру (вроде той, что явилась Зергеру), подскочила к Вор-Юн-Гаку:

– Великий, дай мне еще раз проучить ту компанию! – из ее раскосых глаз текли слезы, полные яда. – Дай мне еще раз обрушить на них свою силу и свой гнев! Я же так несчастна!… Увидишь, Великий, как я сокрушу Взмокина! Как я расплющу его мохнатого приятеля, его глупую толстую шкуру! Зергера перетяну к себе и тогда…

Но Вор-Юн-Гак отмахнулся:

– Оставь свои страдания, Алчущая. К чему тратить время? Если ты не смогла победить их поодиночке, то неудивительно, что ты не победила их вместе. Ты хочешь бить их еще раз, но хитрее? – так они сами стали хитрее. Этот сочинитель в майке и стоптанных лаптях действительно опасен со своим творчеством. Его мохнатые приятели – большой без хвоста и мелкий Гониденек – плоды простой природы; но при умелом руководстве можно добиться очень многого даже с такими дурачками. О Зергере и говорить не хочу. Этот мечтатель наделен реальными возможностями. То, что они вытворили, это… Мне необходимо от них избавиться; но сейчас же это невозможно! Мудрейшие, – обратился Вор-Юн-Гак ко всем слугам, – кто ответит, как мне их убить, если их нельзя убить? А?

Все мудрейшие, как один, проглотили слова со страха. Даже Гирза-Мара немного сжалась.

Вор-Юн-Гак долго смотрел вперед, а потом произнес – ледяным, пронзительным голосом:

–Ладно. С ними пока ничего нельзя сделать – здесь; но я знаю чего они хотят. Они хотят – да, они очень сильно хотят, это неудивительно – во Вселенной очень многие чего-то хотят. Но очень немногие знают, что именно они хотят, хотят на самом деле. Большинство этого не знает. Им только кажется, что они знают, чего хотят. Ими движет самообман. Вот я и дам им – то, чего они хотят… как им кажется.

Вор-Юн-Гак моргнул – приспешники пропали, даже Гирза-Мара уползла – и произнес:

– Непонятно, зачем мне только эти ничтожные типы, если вечно приходиться все делать самому.

В уме Хитрого Подлого Змеи рождались идеи; идеи сцеплялись друг с другом, разбухали, росли, превращаясь в поразительные и страшные сущности.

…

Ведя заметил, что темнота возникла и тут же пропала, а вместо нее появилась какая-то комната, с абсолютно черными стенами, без потолка и с ярким-ярким светом. Он и Гониденек оказались вдали от этого света (Гониденек влез подмышку Веде), Зергер с Авужго – ближе. Свет исходил из странного объекта, висевшего в воздухе. Зергер подошел и увидел, что это куб с торчащими из каждой грани полусферами.

– Это кубем – геометрическое тело; обычно его не существует в природе.

– Может, грохнуть его надо? – предложил Авужго.

Ведя, сам не зная зачем, смотрел во тьму. Казалось бы, в ней нет ничего кроме тьмы, но на самом деле в ней было еще нечто. Это нечто напоминало клыки или когти; словно сам Вор-Юн-Гак наблюдал за ними. В этот момент Гониденек высунулся в сторону света:

– А нельзя ли свет прибавить? Я весь вспотел… от мрака.

Вспышка. Потом еще – и еще.

Гониденек кубарем полетел вниз, во что-то мягкое. Это была мука, сладкая, рассыпчатая – Гониденек тут же принялся ее есть, нимало не задумываясь о последствиях.

Соколу Авужге показалось, что все вокруг накрылось радугой – бесконечные, широкие полосы завертелись перед ним, играя красками и перетекая одна в другую. Радуга опутала его собой, приподняла, а потом мягко опустила.

Авужго огляделся и увидел вокруг себя луг, чуть подальше холмы и черное небо в звездах, хотя было светло как днем. Авужго пощупал себя («Вроде целый»), повертел головой и позвал:

– Ведя! А Ведя!! Дядя Зергер! Куда все делись! Вот история напала. Что ж делать? Пить чего-то хочется…

Вмиг из ниоткуда возникла здоровенная кружка с брагой.

Сокол Авужго не удивился, но пробормотал – смущенно:

– Я вообще-то не это… больше молоко употребляю.

Кружка пропала, а вместо нее возникла другая – такая же здоровая, с молоком, похожим на сметану.

Сокол Авужго весь облизался, пока добрался до дна.

– Важно попили. Даже хорошо. Только вот скучно очень и под спиной чешется… Ой, вот теперь весело. Весело!

Авужго улыбался во весь рот. Он внезапно стал так доволен, так доволен, что даже говорить не мог. Ему было хорошо. И ничуточки не скучно!

…Зергер, едва взглянув на кубем, ощутил, как пространство вжимается, вжимается в него, что какая-то белая линия стремительно летит к нему из бесконечности и тянет бесконечность за собой. В ее конце Зергер увидел крошечное окошечко; оно подходило все ближе, ближе, не увеличиваясь, и наконец достигло Зергера. Стало серо и как-то пусто.

Зергер дернул языком и произнес:

– Слушай, Вор-Юн-Гак! Я не знаю, что ты там выделываешь, но если это твои штучки против моих товарищей, я тебя насквозь…

Пустота, словно утренняя дымка, редела и рассыпалась, а за нею в ослепительных лучах света открывался мир. Это был новый мир, никогда прежде неизвестный Зергеру – мир без мерзости и лицемерия, без дешевых пошлых игрищ и развлечений – мир, основанный на том, что больше всего ценил Зергер – на созидании.

Зергер не знал что подумать. Он уже тысячу раз представлял себе как создаст свой мир, прекрасный и грандиозный, перебрал десятки возможных его вариантов, но все это было нечто призрачное, неживое, существовавшее лишь в сознании самого Зергера. Здесь же все оказалось настоящим – настоящие леса, поля, горы; настоящие реки и озера. И все здесь подчинялось воле Зергера.

Некоторые из деревьев выглядели слишком корявыми – Зергер подумал, и они вмиг сделались стройными. Фиолетовые цветки-хищники стали голубыми, к ним потянули пчелы с бабочками. Их иногда ловили другие животные покрупней, но совсем немного, лишь для утоления голода. Всюду чувствовалось торжество гармонии; всюду смерть подчинялась Зергеру – для создания нового. Еще не было разумных существ, но Зергера это уже нисколько не огорчало. Он лишь говорил – про себя:

– Это невероятно. Непостижимо. Кошмар. Я создал мир. Мир. Ослепительный, потрясающий, целеустремленный, новый мир. Мир какой я хотел. Да. Это мой мир. Мой мир…

«Мой мир… мой мир» – шелестели травы.

«Мой мир.» – откликалось лесное эхо.

«Мой мир!» – гудели горы.

«Мой мир, мой мир, мой, мой, мой» – отражалось в возбужденном, пылком сознании Зергера, чье имя означает «Отец Смерти».

…

Ведя очнулся и ощутил страшную сырость. Коряги, ветки и корни, запутанные в узлы, кололись и щекотали, под ногами хлюпала бурая вязкая жидкость. Болото медленно тянуло Ведю вниз.

–А вот шиш вам треснутый! – Ведя Взмокин выдернул себя из воды, полез по сучьям как по лестнице. Бурелом тонул уже давно, поэтому он напоминал не стену и не лабиринт, а скорее покосившийся забор. Воды натекло много; старые деревья грудами лежали внизу, превращаясь в ил, а сверху желтели островки из мха. На одном из них Ведя заметил деревце с черно-белой корой, сильно погнутое ветром.

Ведя выпрямил деревце.

– Так. Так. Понятно. Этого стоило ожидать. Гнусные происки… – он почувствовал, как кто-то больно колет его в плечо. Мелкий кровосос, привлеченный Вединой красной майкой, прилетел с неба, насосался и запутался в волосах. Нахал.

Ведя прихлопнул кровососа.

– Прямо как у нас! Значит – он посмотрел внимательнее, но кровосос точно лопнул. – Значит, придется начать все сначала. Надо бы думать… но что думать?

Цепляясь за коряги, подпрыгивая и хромая, Ведя Взмокин пошел прочь из буреломного болота. Лес был глухой, но все же кое-где Веде подмигивали кусочки неба – маленькие, будто заплатки.

Конечно, Ведя не мог видеть многое. Например, он не видел, как в неистовом приступе торжества хохочет Вор-Юн-Гак, Подлый, Хитрый Змей; как сверкает алмазами его длинное, собранное в кольца, тело. Да! Удалось! Удалось перехитрить такую странную и невообразимую компанию, которую не брали ни знание, ни сила, ни явное зло. Но на то он и Вор-Юн-Гак – Хитрый Подлый Змей, чтоб быть хитрым как никто. Лишь его хитрая мудрость способна одолеть всех на свете, лишь у него, у великого Вор-Юн-Гака, хватило мудрости дать – не отнять, а дать! – приятелям то, что они хотели. То, что им казалось, они хотят. И в каждом таком даре имелся страшный секрет.

Гониденек хотел жить как хочется – Вор-Юн-Гак бросил его в мир, где все жители были простодушные и честные, но – непримиримые к лукавству.

Авужго хотел, чтоб было не скучно – вот и получил себе пространство, где можно легко избавляться от всех неприятных ощущений. Но отсутствие неприятностей неизбежно ведет к бездействию и остановке, а она – прямой путь к смерти, самой настоящей.

Зергеру Хитрый Змей будто бы дал возможность творить, творить бесконечно, создавать что пожелаешь. Но на самом деле он лишь перенес Зергера в мир из стекла, где каждое зеркальце и грань отражали в трехмерном виде все малейшие фантазии. Новый мир лишь казался настоящим – в действительности, Зергер стоял согнутый над плитой, неподвижный, полностью погруженный в свои идеи, а со всех сторон нависали стеклянные скалы. Небольшое колебание – и они начнут трескаться, крошиться, падать. Когда-нибудь – от внешних ли причин или от фантазий – скалы рухнут и погубят Зергера.

А Ведя Взмокин? Что Вор-Юн-Гак решил подсунуть Веде? Не собирался же он всерьез отдавать Цветок Гармонии?

Веде Взмокину Хитрый Подлый Змей заготовил Цветок Успокоения – дивный, совершенно неотличимый от Цветка Гармонии. Цветок Успокоения и вправду приносил покой, но только вместо гармонии жизни он создавал гармонию пустоты. Цветок Успокоения рос в чаще; Вор-Юн-Гак был уверен, что Ведя, блуждая, найдет этот проклятый цветок, решит, что цель достигнута, с помощью цветка перелетит в свой мир, а потом – Вор-Юн-Гака особенно не интересовало то, что случится потом. Возможно, Ведин мир замерзнет или засохнет, возможно, остановится навсегда – к чему эти ненужные мелочи, если и так понятен смысл. Веде Взмокину не вернуться. И никто уже никогда не потревожит великого Вор-Юн-Гака.

– Почему я так умен? – спросил Вор-Юн-Гак у своего отражения, извиваясь кольцами и любуясь собою.

Но. Ведя так и не нашел коварный цветок. Более того – он и не собирался его искать, и к тому же в чаще, где он шел, такого цветка вовсе не было.

Неужели Хитрый Подлый Змей ошибся? Это было бы поистине необычно.

Нет, Вор-Юн-Гак не ошибся – он точно угадал тайные желания Веди, Зергера и Сокола Авужги. Он заготовил три иделовы – ловушки идей, собирающие мечты, концентраторы могучей силы. Эти три иделовы, спрятанные в кубеме Подлого Змея, должны были угадать тайные желания тех, кто в него посмотрит, и сделать все что нужно.

Вор-Юн-Гак не ошибся. Но – он совсем забыл про Гониденека!

Или, вернее сказать, не забыл, а просто не подозревал у него фантазий. Вор-Юн-Гак считал, что Гониденек – это просто неразумная мелюзга, чистый плод дикой природы, у которого и мыслей-то быть не может. Не говоря уже о фантазиях. Какие могут быть фантазии у мышей или блох? – Никаких, только врожденные свойства. Вот и у Гониденека то же самое.

Однако Гониденек имел мечты – простенькие, но имел. Вот они-то и были пойманы кубемом, наряду с мечтами Зергера и Сокола Авужго. Гониденек, а вовсе не Ведя Взмокин поглядел на это страшное творение Вор-Юн-Гака (Ведя в тот момент отвернулся и видел гигантскую морду с клыками). Поэтому третья иделова, предназначенная для Веди, ухватилась за мысли Гониденека и понесла его сообразно мыслям – а для самого Веди иделов уже не было, но из-за того, что он находился рядом с Гониденеком, его утащило туда же, куда и свернутый баранкой хвост. Утащило в мир Гониденековых фантазий, где легко было брать без спроса. Так Ведя очутился в болоте.

Все это – обман всех и взмокинское жизнелюбие – Вор-Юн-Гак мог бы запросто увидеть, если б только захотел. Но сразу же после торжества Хитрый Подлый Змей полетел вверх, в недоступные дали Вселенной, где посеянные им семена хитрости уже собирались цвести. Вор-Юн-Гак желал получить свою прибыль, поэтому его не интересовало смотреть на тонущего «сочинителя в лаптях».

Однако Ведя уже выскочил из трясины и шел вперед, сам не зная куда. Он имел цель –выручить Зергера, Авужго и Гониденека, а потом победить – но путь к этой цели был настолько неясен, что оставалось одно –идти. Ведя не сомневался, что в конце концов любую задачу можно решить, даже если решать самым простым способом.

Самое простое сейчас – сочинять:

Не привык я скитаться по дремам,

Называя работу – трубой.

Будь я даже глухим буреломом,

То работал бы сам над собой.

Всех животных держал бы при деле.

И густою травою б зарос.

Чтоб чужие глаза не глядели

На могилы дубов и берез…

Беспорядка в лесу было много, но все же этот лес не производил такого гадкого впечатления как вор-юн-гаковский. Гниль, труха, кровососы, колючие заросли, паутина чередовались с молодыми деревцами и кустиками, рядом с пнями желтели и краснели ягоды. Ведя пробовал их на вкус, и после каждой ягоды бегал в кусты. Ягоды были не очень съедобные, но и не заколдованные, так же как и грибы и растения. И птахи на ветках не ругались – наоборот, что-то пели.

Ведя спрашивал всех подряд:

– Не знаете, где тут есть разумные существа? Мне очень нужно посоветоваться!

Но птахи не знали, к тому же они вообще не умели говорить, а умели лишь петь.

Веля шел, шел, шел – кажется, дней восемь подряд – и не встретил ни одного говорящего создания, ни одного признака даже самой простой культуры. Он все шел, шел, пока не устал.

– Ладно, отдохнем немного.

Только Ведя сел на пень, как вдруг кто-то говорит:

– Здряв-в-в-вствуте!

Ведя подскочил – кругленький уваленчик таращил на него свои глаза-бусинки и говорил, приятным глухим тембром:

– Здряв-в-в-вствуте!

Уваленчик был маленький, едва ли по колено Веде, но у него явно виднелись руки, ноги, голова и лицо, все покрытое морщинистой кожей, с налипшими листьями.

«Местный лесник», – догадался Ведя. Он встал на пень в торжественной позе.

– От лица всего Взмокинского народа разрешите мне выразить вам наше приветствие и величайшую радость отыскать в глубинах космоса борцов за развитие лесной культуры и за сохранение леса в неиспорченном виде! Я считаю, что взаимодействие между нами принесет нам… то есть вам… принесет всем нечто приятное.

Уваленчик не ответил, лишь слегка зашуршал и снова произнес:

– Здряв-ав-в-вствуте!

– Он не знает наших слов – сообразил Ведя. – Надо наладить взаимопонимание. Но писать или рисовать было нечем и не на чем. Ведя стал показывать руками.

–Я (ткнул в себя) – Ведя – Взмокин (потер волосы на голове и постучал по ней пальцем) – мы (ткнул в себя и развел руками) – Взмокины – трудовой народ (показал как копают и стучат молотом) – мы – послали (пальцем в небо вверх-вниз) – меня (ткнул в себя) – за победой (потряс руками). С мной были Зергер (провел по горлу), Соколавушка (развел руками вверх и в сторону) и Гониденек (изобразил сзади хвост колечком). Нет ли кого из них здесь?

Уваленчик слушал, но не отвечал и лишь тихо-тихо посвистывал.

Ведя рассказывал об их приключениях. Он прыгал, махал руками, изображал бег и борьбу с вор-юн-гаковыми прихвостнями. Это было очень выразительно, однако уваленчик все посвистывал и посвистывал. Наконец его лицо сморщилось, и он замолк.

Ведя хотел рассказать ему про Вор-Юн-Гака, но тут ветер, который играл молодыми верхушками сосен, стал доносить какие-то лающие звуки. Не то «гра-а-а-ав-в», не то «какой страх».

– Какой кошма-а-ар… – сказал ветер хриплым писклявеньким тоном – я та-а-кой не-есчастный, что ужас… никто нас не рубит (не любит)…

Это голос, тонкий и скрипящий одновременно, вечно склонный к нытью, невозможно было спутать. Гониденек!

Ведя, едва не сбив уваленчика, помчался навстречу ветру.

Да, это был Гониденек, только очень сильно помятый – больше, чем обычно, взъерошенный, сверху донизу перемазанный лесным сором и почему-то на веревке вниз головой. Веревка тянулась с дуба.

Ведя Взмокин подскочил:

– Гони! Денек! Неделик! Бублик! Гони-деньчик, это ты говоришь?!

Гониденек изогнул голову и вяло-вяло произнес:

– Дя-а-а, это я… У меня все опять боли-и-и-и-ит…

– Слушай, а чего ты на веревке?

– Да это я так… пошел погулять… вижу – оно растет… главное, вид такой, будто оно само выросло, ничье… а оно не само, оно их… Я же не собирался все брать.

Ведя заметил, что вокруг дуба, где висел Гониденек, действительно были посадки низеньких трав с пестрыми цветочками и плодами. Травы были помятые, с сорняками, но все-таки понятно, что они сеянные. Очевидно, Гониденек хотел их присвоить, но попался.

Ведя прыгнул на ветку и освободил Гониденека из западни. Гониденек грохнулся, заохал, но тут же вскочил и стал ругаться:

– Ах они, как им… медоеды, медоделатели худые! Если б ты, Ведя, знал, как они меня побили!

– Кто это «они»?

– Ну они… эти самые местные… тут их целая деревня… или даже несколько деревень. Главное, я же аккуратно… никого не собирался убивать или обижать… ну зашел пару раз, а они сразу…

– Понимаю – ты у них что-то взял просто так.

– Ну да; а что, нельзя?

– Значит нельзя. – Ведя посмотрел на гониденекову шерсть. Она была вся мокрая и липкая. – Эта твоя привычка брать что-то просто так вечно тебя подводит.

– Какая же она привычка? – удивился Гониденек – У меня никаких привычек нет… я всегда так…, это как его… естественное свойство.

– А иначе ты не можешь действовать? – сказал Ведя, выдирая из гониденековых ушей репейники.– Поработать, например.

Гониденек еще больше удивился:

– Но я же не умею… это как его… работать!

Действительно, Гониденек мало чего умел.

Пройдя немного, Ведя Взмокин и Гониденек увидели поле в бурьяне. На нем пестрели участки обработанной земли – маленькие, словно заплатки на серой ткани. Но говорящие жители пока не встречались.

– У них тут есть золото – доложил Гониденек конфиденциальным тоном – золото, серебряные изделия и еще что-то в этом роде… приятное на ощупь.

Ведя спросил:

– Слушай, а зачем тебе вообще золото? Ведь тебе его хранить не в чем.

Действительно, у Гониденека не было даже карманов – один только рот и уши.

– Ну так, – отозвался Гониденек – не знаю зачем… Хочется.

– Ладно, золото и прочая драгоценная дребедень не должны нас сейчас интересовать. Надо пойти и поинтересоваться у здешних обитателей, не видали ли они Зергера и Соколавушку.

– Не пойду я туда – мрачно заявил Гониденек – они там все какие-то такие… А у тебя инструмент сперли.

Лишь сейчас Ведя заметил, что у него за спиной нет его струн.

– Да, по-видимому, сперли. Вредный Вор-Юн-Гак,… а, нет, я их в шапку спрятал.

Ведя вытащил из шапки инструмент со струнами, хотя по виду шапка была заметно меньше.

– Это у нас так в хозяйстве используется небольшое сжатие материи – объяснил он Гониденеку. – До большого сжатия мы еще не додумались. Слушай – раз место освободилось, могу тебя там поносить. Ведь ты, кажется, не прославился здесь благородством.

И Гониденек, не имевший благородной славы, полез в шапку Взмокина.

…

– Ну и как там этот мохнатец? – спросил Вор-Юн-Гак.

Воздух замигал и в нем тут же возникла картина: Сокол Авужго сидит под черным звездным небом на бревне, а вокруг плещется озеро сладких сливок. Авужго окунает в сливки пальцы и сосредоточенно их облизывает. Он совершенно доволен. И Вор-Юн-Гак – тоже:

– Замечательно. Удовольствие очень приятная вещь – но разве это значит, что от него нельзя умереть? Все дело в сроках. Стоит лишь немно-о-о-о-го подождать… А что неугомонный Зергер?

Зергеру казалось, будто он ходит по своему миру и создает, и улучшает, и исправляет; однако Вор-Юн-Гак отчетливо видел, как над Зергером склонились две огромные скалы из стекла – страшные, но пока совсем целые.

– Скалы не рушатся. Вероятно, следует им помочь. Да, помочь. – Хитрый Змей на мгновение отвлекся, глядя на алмазы своего тела, а потом снова сказал экрану:

– Я надеюсь, этот сочинитель в лаптях уже нашел что искал? Свой магический цветочек?

Однако Цветок Успокоения по-прежнему горел неярким белым цветом посреди чащи, и Веди поблизости не было.

– Он найдет его скоро. А Гониденеку, вероятно, туго? – спросил Вор-Юн-Гак, но увидел одну черную массу.

– Отбегался. На мелочь не тратим времени.

На самом деле, Гониденек уже сидел в шапке Веди Взмокина, в которую вор-юн-гаковы лучи не проникнут; невидимая сила крутила Гониденека. Шапка все время съезжала.

– Слушай, товарищ мой, чего ты так резво вертишься?

– Я не вертюсь… Я борюсь… с моим страхом.

…Страх, кошмар, ужас – до чего же частые явления, даже в тех местах, где не очень любят мыслить. Страх бессмертен. Он уходит и возвращается снова. И вот опять в дальних уголках Вселенной видели гигантский огненный вихрь. Это Вор-Юн-Гак, Хитрый, Подлый Змей, мчался назад с добычей нового богатства и новой мудрости. Что поделать, богатство и мудрость он очень любил. Если кто-то владел редкими знаниями или идеей, то Вор-Юн-Гак старался забрать их себе – хитростью или силой; точно так же он поступал и с материей. Это делало Вор-Юн-Гака грандиозным, могучим, непобедимым; но, несмотря на свое величие, Хитрый Змей имел хорошую память на мелочи. Поэтому-то он, едва прибыв, сразу поинтересовался судьбой Вединой компании. Она его удовлетворила вполне; даже можно было сказать, что Вор-Юн-Гак победил и на этот раз. Почти победил.

…

Трава на лугу вымахала по пояс, а местами и еще выше; из нее вперемешку торчали сорняки и культурные растения с длинными листьями, заостренными на концах. Ведя Взмокин постоянно натыкался на них, но героически шел вперед, слушая Гониденека.

Гониденек из-под шапки давал советы:

– Они тут все жутко необразованные. С ними просто нельзя. Любят лупить. Но ты, Ведя, не беспокойся. Ты меня, главное, слушай. Они тут ходят или на двух ногах, или на четырех. Если увидишь те, которые на четырех, то говори им сразу: «Ага!!! Бездарного вам угощения!!!». И, главное, свисти.

– А это не получится слишком грубо?

– Не, не грубо. Они иначе не соображают. Я же знаю. Надо прямо так вот. Это если у них четыре. А если две, то тут надо сперва кулаками…

Ведя встал и подумал.

– Дружочек, а может, они – это не они, и ты их с кем-нибудь перепутал?

– Да как же я могу путать! – возмутился Гониденек. – Да я их вдоль и поперек ощупал… облазил… в общем, я же точно знаю. Ты, главное, меня слушай.

Ведя шел и наконец увидел впереди троих – кругленьких, с пушистым туловищем и на четырех ножках. Они что-то ели. Ведя, следуя инструкциям Гониденека, подошел к ним неслышно и говорит:

– Здравствуйте, мы к вам. Да здравствует просвещение!

Трое посмотрели на Ведю, недоумевая.

– Ну свисти, свисти, свисти – зашипел из шапки Гониденек. – если не свистнешь, мы пропали!

Ведя как свистнет – тех троих чуть не сдуло; они зачирикали, застрекотали, закружились волчком, а потом юркнули в траву и помчались прочь.

– Стойте, просвещенные!! – закричал Ведя. – Мы ж с вами еще не переговорили! Как тут нам дойти до…

Но трое уже растаяли, растворились в густой траве.

Гониденек кувыркался от смеха:

– Здорово вышло! Так им, круглобоким… будут еще меня ногами толкать. Давай еще на кого-нибудь свистнем! Кстати, выдери вон ту палку.

Ведя поднатужился, но потом стал рассуждать:

– Как-то глупо выходит. Разве мы собирались кого-то разгонять? Нам же, наоборот, надо было посоветоваться.

– Вот еще – с такими олухами советоваться! Они же ничего не соображают. Идем дальше. Ты, Ведя, не беспокойся. Ты меня слушай. А при чем тут просвещение?

«Ерунда полнейшая» – думал Ведя про себя – «И зачем я выковырял этот шест, вдруг он кому-то нужен? Гониденек слишком самонадеян.». Но не стал этого говорить, чтоб не обижать Гониденека.

Заросли густели и увеличивали. Они стремились ввысь. Ведя прошел еще двести или триста шагов и тут вдали услышал голос, вернее два голоса. Один был резкий, грубый, другой – мягкий, мелодичный и немного чирикающий. Не было видно, кто разговаривает – травы выросло по шею – но, судя по интонации, грубый голос ругался на мягкого:

– Да как ты смеешь решать что-то за меня!! Безделка!!

Мягкий голос оправдывался:

– Прелестный, но мне просто хотелось… хотелось сделать лучше…

– А что ты такое, чтоб делать лучше? А?! Ничтожная безделка?! Кто ты есть, что решать?! Да за это сушить надо!!

– Прелестный, я тебя прошу…

– Ах ты еще просишь?! Ну так получай!

– Ну, сейчас будут мутузить. – прошептал Гониденек, и зачем-то сжался.

Ведя сквозь заросли увидел – местный житель с черным лицом («грубый голос») катал по земле другого жителя со светлым лицом («мягкий голос»). У обоих были упругие, будто собранные из частей тела, и большие глаза; только вот рубашки были разной длины.

– Они что, дерутся? – спросил Ведя.

– Да нет. Развлекаются. Не волнуйся, это все несерьезно.

Однако Ведя заметил, что «грубый» не шутя напирает на «мягкого», словно хочет раздавить.

Ведя двинулся вперед, попал носом в колючку, и от возмущения выскочил прямо на тех двоих.

– Что б вас так… Здравствуйте, друзья. Извините, что мешаю, но мне кажется, вы слишком стараетесь… причинить ущерб себе.

«Грубый голос» (ростом чуть пониже Гониденека) отскочил и с ужасом вылупился на Ведю (глазами чуть ли не в пол-лица). «Мягкий» тоже посмотрел – с тревогой. «Грубый голос», весь покрытый чем-то блестящим, нескладный, скрюченный в четырех местах, выпалил:

– Изыди, демон!!

Ведя удивился и говорит:

– Да нет, я не демон, я… поэт. Ну и так еще по хозяйству. А чего вы так напали на своего товарища?

«Грубый голос» завопил:

– Ильвестрища!!! Это все из тебя!!! Это ты виновата!!! Ты разгневала всевойность!!! Из-за тебя пришла демонская сила. Я тебя, тебя…

«Грубый» стал было опять душить «мягкого» – но Ведя без усилий отодрал его.

– Слушайте, чего вы орете как на пожаре, тут же никто не сгорел…ер…ре…а…. а….а…

Соломинка ковырнула Ведин нос – Ведя как чихнет!

Гониденек едва не оглох.

«Грубый» отлетел шагов на сто, упал в колючую траву и уже боялся высовываться. Лишь кричал грубым плачущим голосом:

– Ну, Ильвестрища, я теперь – к тебе – никогда не приду!!! Да!

Он явно боялся Веди.

Житель с мягким голосом посмотрел вверх:

– Спасибо вам, добрый демон. Вы не станете меня кушать?

– Да какой я демон, я поэт. – сказал Ведя Взмокин, который никогда не видел демонов и не знал что это такое.

– Ох, как вы великодушны!

…

Гониденек скучал в шапке – не имея возможности побегать, он кряхтел, вздыхал и время от времени советовал:

– Что ты возишься с этими пеньками. Они тут все того этого… Дай в глаз сразу, и привет. Я же знаю.

Нового знакомого (вернее, знакомую) звали Ильвестра; ее большие-пребольшие глаза излучали доброту и решительность. Ильвестра ничего не слыхала про Зергера и Авужгу, но, по ее словам, «о друзьях доброго демона» (Веди Взмокина) могут что-то знать мудрые старики, которых у них в городе «целые толпы».

Ильвестра всю дорогу чирикала о том, что ее муж Гульбий (на которого чихнул Ведя) всегда отличался резким нравом и даже часто колотил брата ее двоюродной сестры, а также ее племянницу и саму сестру, и хотя двоюродный дядя сестры передал брату матери его отца свое возмущение, но муж первой бабки и одновременно дядя старших сестер категорически запретил что-либо менять. А жена другого мужа уговорила брата мужа сделать что-то такое и т.д. Вот такая вот беда.

– Да, беда немаленькая – согласился Ведя, хотя он так и не понял, кто чей муж. Он вообще не мог понять, зачем давать родственникам разные названия, если все они и так составляют один народ. По крайней мере, так было у Взмокиных. Впрочем, это неудивительно, поскольку, во Взмокинском народе полностью отсутствовали лица женского пола.

– Моя сестра Эрия имела идею, но печать страха сковывала ее рот. Он придумала развести плодовый лес. Я решила, что нужно прежде развести плодовый сад. Но как младшая она не имела права давать совета. Я же, являясь старшей, рассказала об этой идее Гульбию, но он рассердился… У нас не принято, чтоб жены советовали, зато принято, чтоб мужья поступали с женами по собственной воле. Гульбий узнал и… – Ильвестра потрогала края своего платья. – Он потащил меня к дедушке, а дедушка (добрый и глухой, почти ничего не видящий), возьми и скажи, что если жена придумывает, то она не жена, а безделка. Гульбий тогда побежал меня бить; а я что-то испугалась и побежала от него. Я в амбар – и он в амбар, я – в баню, и он в –баню, я кладовую… там стоял ушат с тестом, Гульбий не разглядел в темноте и провалился. А сверху еще полки посыпались – его и стукнуло колбасой. Вылезает перемазанный…

Ведя подумал, что это была бы очень забавная беготня, если б в конце не было тупой грубости.

– А вы не пробовали сказать, что это вам просто во сне приснилось? Тогда это был бы не совет, а просто рассказ.

– Но ведь мы же не смеем лгать. – удивилась Ильвестра. – Правда есть наша сущность.

– Правдоделы недоделанные – прошептал с ненавистью Гониденек.

– Да, – сказал Ведя – дела. Я и не подозревал, что врать бывает так полезно! Почему же мы сами раньше не додумались… Хотя, мы же не вредный Вор-Юн-Гак с хвостом.

– А что такое ворюгаки? – спросила Ильвестра.

И Ведя Взмокин в самых выразительных красках принялся описывать свои вор-юн-гаковские приключения.

Народ Ильвестры называл себя комниками. Комники жили в большом городе, собранном из земли, деревьев и хвороста; в этом городе имелись отдельные дома, лицу, аллеи, проспекты, которые незримо объединялись в одну целую композицию.

Едва Ведя с Ильвестрой подошли к городу, как навстречу им высыпало громадное множество народу. Комники были большие, маленькие, худые и толстые, но вполне пропорциональные, только вот лицом они почему-то очень напоминали муравьев с детских рисунков.

Все заговорили хором:

– Дорогая Ильвестра, как я рада что ты пришла! Гульбий ведь пошел тебя душить… Это ужасно, но что поделать…. Правила и правда выше всего… Молоко, что я оставила, прокисло, но не сворачивается… У ребят штаны опять промокли, так что… Бывают же такие злые типы… Трава сейчас отличная!

Ведю окружили комники – ребятишки и кричали от восторга:

– Ура, ура, какое счастье!

– Страсти-мордасти!

– Пропастье!

– Ильвестра с демоном пришла, ура!

– Ильвестра, тебя демон в плен взял, да? Вот здорово!

– Он хочет тебя съесть, да? И пришел просить за тебя выкуп? Вот здорово!

– А мы будем платить выкуп, или сначала подеремся? А если демон нас побьет? Он, наверно, очень сильный, да?

– А он может нас съесть?

– Тише, тише, дети – говорила Ильвестра, обнимая всех подряд. – Никто никого не будет есть. Это добрый демон. Он меня выручил от Гульбия и у него очень важное дело…

– Да, – сказал Ведя, протискиваясь сквозь ребятишек. – у меня действительно дело… слушай, не дергайся там, а то шапка свалится (от шума голосов Гониденек вертелся как на сковородке), я бы очень хотел узнать… Нет ли в пределах вашего мира лиц по имени Зергер и Соколавушка?

– Зергер! Мергер!

– Протергер!

– Сокол-авушка! Сколо-авушка!

– Скоро бабушка!

– Я помру сейчас… – проскрипел Гониденек.

– Нет, уважаемый демон, – ответили старые мудрые Комники – таких героев не сыщешь во всем нашем мире. Видно, их здесь еще не было.

– А нет ли у вас аппаратуры – Ведя показал руками – чтоб летать меж звезд? Чтоб посещать разные миры?

Старики очень удивились:

– Летать? Но летать могут лишь птицы, уважаемый демон.

– Ясно. – сказал Ведя. – Кажется, я немного застрял… впрочем, не стоит огорчаться. Будем действовать как можем и со временем я что-нибудь придумаю. А как у вас хозяйство идет?

Хозяйство Комников было гораздо проще, чем у Взмокиных, и основывалось исключительно на природных структурах. Комники не знали ни металлических, ни деревянных инструментов, не говоря уже о сложных механизмах; все операции они производили исключительно вручную, всем миром, полагаясь не на хитрость, а на мастерство и усердие. Это было, конечно, очень просто; но несмотря на всю простоту, доходы у них были побольше Взмокинских. Комники имели обширные амбары, в амбарах были погреба и кладовые, и все было заполнено полезным съедобным или несъедобным продуктом (Гониденек угодил тогда в один такой погреб. Его вскоре нашли и всем миром отлупили).

В первый же день Ведя объелся как никогда в жизни.

– Благодарю вас, пирог чрезвычайно вкусный.

– Съешьте еще один – уговаривала Элидия, мать или старшая сестра Ильвестры (Ведя не разобрался).

– Ой, спасибо, я так накачался, что просто ужас (пирог был размером с кулачок). Полное едо-наполнение. Можно целую неделю не употреблять.

Ведя не привык есть большими порциями. Поэтому второй пирог он сунул в шапку Гониденеку.

– С морковью? Ага, стану я есть с морковью, я же им не зайцев внук, впрочем, это ничего – шептал Гониденек, подкрепляясь.

Вместе с другими комниками, Ведя занялся на строительстве домов и новых улиц. Это было нетрудно. Амбары, дома и улицы стояли кругом крепкие, не поврежденные сильными ветрами, не изъеденные плесенью наводнений, без трещин. Гирза-Мара здесь не вредила. Веде даже стало немного завидно. Но он решил так: пока нет ясных идей насчет аппаратуры, действовать имеющимися методами, то есть работать как есть.

Гониденек, хоть и употреблял в шапке очень вкусные пироги, все время был недоволен.

– Сколько ж можно тут торчать! Посидели и хватит… ты же сам сказал, что у этих физиономий ничего прогрессивного нет. Так зачем еще возиться со строительством? Глупо. Я считаю так – попроси у них золота за труд, да подороже, и поедем в другой мир.

– На чем, интересно, мы поедем – на твоем хвосте, что ли? Надо сначала придумать аппаратуру, создать ее, и потом – мне пока приятно помогать хорошим лицам.

– Тоже мне хорошие. Головы бьют друг другу! И после этого они хорошие?

– Разберемся.

– Разберешься, как же… ерунда кругом сплошная! – бормотал Гониденек, кусая хвост. – Сплошные физиономии.

– Слушай, чего ты мне все в уши шипишь! Надоело уже. Я сказал – разберемся, а пока не верти языком, а то я тебя вытащу на обозрение общества. Думаю, ему будет нескучно тобой заняться.

– Ладно, ладно… нужны мне их глупые толпы… Да мне все равно!

На самом деле Гониденек боялся комников – и за то, что они гурьбой могли очень сильно побить, и за их нетерпимость к жульничеству и вранью. Комники умели говорить лишь правду; с другой стороны, это не запрещало им ругаться и скандалить. Ведя видел немало комников-мужей, мужей-дядей, дедо-дядей, прочих лиц – одним словом, родственников, обижавших других родственников. А придумать что-нибудь, что уладило бы ссоры, у комников не получалось.

– Ну и что, что побили? Побили, но ведь не убили – говорил Веде дяденька Креоний, толстенький плотник. – Мы ж не для удовольствия бьем, а для порядка. Как, скажите, славный демон, нам детвору-то удержать? Прямо-таки спасу от нее нет!

– Кстати, – спрашивает тето-бабушка Креония, – великий демон, отчего у вас штаны такие страшные?

– Где же они страшные? По-моему, вполне приличные.

– Отчего же из них все торчит и заплатки на виду?

– Торчит потому что протерлось немного. А заплатки вообще имеют большой смысл – они дырки прикрывают. Нужны мне штаны без заплаток! Нормальные штаны всегда с заплатками.

Тето-бабушка хочет сказать еще что-то, но боится – Ведя все-таки «демон». Вдруг съест или разорвет?

– Так почему же вы не учите детишек? – спрашивал Ведя Креония, Ильвестру, ее братьев, сестер и прочих трудящихся.

Но никто из комников нигде никогда не учился; все учились как-то сами собой.

Детворы было очень много. Все они бегали здесь и там, забирались в лес, шалили, и приставали к Веде с вопросами.

– Дяденька демон, а дяденька демон! Вы конфеты с повидлом пробовали?

– Нет, не пробовал; там, где я обычно живу, не растут конфеты.

– Дяденька демон! А вы можете целое войско одолеть?

– Могу, конечно, – говорит Ведя и рассказывает, как однажды он одолел целую толпу слепней. Он нарочно преувеличивает их размеры, но от этого рассказ только интересней.

Малыши в восторге. Они любят сказки про войну.

– Ой, как здорово! А вы умеете загадки разгадывать? – спросил самый маленький малыш, Утюлик.

– Умею, и не только разгадывать, но и загадывать. Вот например: без рук, без ног, а летает по воздуху.

Утюлик задумался и полез на дерево, но свалился – и прямо на грядки. Получил от старших подзатыльник, но не перестал думать. Наконец подбегает в Веде:

– Без рук, без ног, а летает – это руконогая леталка!

– Нет, – говорит Ведя, – на самом деле это – летающий безруконог!

– Ой, как интересно! А еще вы можете загадать?

– Ну, вот еще загадка – зимой, осенью, летом – и все разным цветом.

Утюлик задумался; тер свои чечевичные глазки, бегал к взрослым, даже к мудрецам.

– Не знаю, дяденька демон, зимой, осенью, летом, все разным цветом, не знаю; дяденька демон, что ж это такое?

– Вот и я не знаю – сказал Ведя.

Но Утюлику очень понравилось отгадывать, и он принялся бегать за Ведей Взмокиным повсюду. Он требовал загадок постоянно, днем и ночью; он был очень любознательный малыш. Наконец Ведя говорит:

– Хорошо, вот тебе загадка: раздели 19 на 7. Но только до конца.

Утюлик нахмурился; потер ручками лицо, забрался на крышу. Задачка была не из легких. Он думал, думал, думал, решал, решал, решал, на дереве, на крыше, на заборе и все никак не мог до конца доделить.

Пока Утюлик решал, Ведя Взмокин придумал как устроить деревянный водопровод – водопровод, целиком из дерева.

– Товарищи, организовать водоснабжение очень просто. Сходите в лес, наберите там тысячи две стеблей.

Комники принесли.

– Теперь выдолбите у них сердцевину, и размочите в таком-то растворе.

– Теперь защемите их камнями и согните их до нужно формы. Потом опять замочите. Потом опять сгибайте. Потом надо эти стебли собрать, высушить и замазать стыки. А теперь их надо воткнуть в воду. Нет, нужно чтобы вода текла в нужную сторону. Организуйте воду. Теперь пускайте ее. Теперь можно работать. Видите, как все просто!

С водой хозяйство комников пошло еще лучше.

– Вы добрый, умный демон, – говорила Веде Эрдения, младшая сестра Ильвестры – у вас так хорошо получается придумывать! Вы знаете, мы мечтаем о плодовом лесе. Это было бы прекрасно. Но Ильвестра говорит, что надо начинать с сада…

– А мне кажется, надо начинать с семян, – сказал Ведя, – но у вас же тут не растет ничего такого.

Тут он вспомнил про неядящееся яблоко из вор-юн-гаковского мира. Яблоко – вещь с колдовского дерева – по-прежнему лежало в кармане, но теперь оно сильно изменилось. Оно стало маленьким, сухим, сморщенным; из-под него градом посыпались мелкие черные точки.

– Надо эти точки посадить на плоское место – сказал Ведя Ильвестре и Эрдении – и поливать водой. Вдруг из них что-то вырастет?

– Не вырастет. – сказал один мудрец-комник. – Как же оно вырастет? Раньше ж ничего не росло, а теперь вдруг вырастет? Но ведь точки – это же все равно что ничего…

Откровенно говоря, Веля Взмокин и сам не был уверен в успехе нового дела. Разве можно доверять плодам, которые по воле Вор-Юн-Гака имеют свой характер? Однако, в скором времени, из-под земли появились крохотные ростки; они тянулись ввысь, становясь все шире и прочнее; очень скоро из них получились настоящие деревца.

Прошло всего-то две недели, а деревце уже зацвели, а еще через неделю на них появились первые яблочки. Красно-желтые, красно-зеленые, желтоватые, и не слишком круглые.

– А их можно кушать? – спрашивали Ведю дети и взрослые.

– Сейчас я у шапки спрошу. – Ведя бросил пару яблочек внутрь шапки и зашептал. – Слушай, как они там? Не кислые?

Шапка зашуршала, зачавкала, потом говорит:

– Я что, яблочный знаток? По мне все равно что есть, лишь бы сладенькое… Ведь, я серьезно говорю: проси с них что хочешь, и поехали отсюда. Мне уже совсем скучно! Не хватало еще для этих правдоделателей стараться. Знаешь, вкосмосе столько мест…

– Сколько же раз повторять, что ехать не на чем! И я работаю не ради чего-то такого. Ты мне не про космос, а про яблоки рассказывай. Что они – не кислые?

– Вроде бы что ли не кислые…

Не кислые яблоки – еще одно достижение, и как ни странно, не без помощи Вор-Юн-Гака. У Веди появилась новая забота.

– О великий-великий-великий демон – умоляюще бормотал Иридий, двоюродный младший брат Эрдении – только вы и ваше величие можете мне помочь… Вы знаете, я неплохой строитель, несмотря на мою юность, я уже построил восемь домов и два амбара… Вы знаете – мне очень нравится Ильвестра, он такая… добрая и решительная.

Иридий говорил очень-очень много. Ведя слушал, но не запоминал.

– Ну и хорошо, что она вам нравиться. Я-то здесь при чем?

– Но ведь я хочу…– Иридий запнулся – жить с нею ну как с… ну совсем вместе…

– Так и живите, – удивился Ведя – я же вам не запрещаю. У меня вообще другие представления об организации народа.

– Но Ильвестра, Ильвестра…

Иридий стал рассказывать что-то быстрое, бессвязное и совсем неинтересное; поэтому Ведя Взмокин взял да и пошел в лес – искать хоть какие-нибудь материалы для межзвёздного аппарата. Он проходил две недели, непрерывно слушая Гониденека («надо, надо… лично мне не ничего надо, ну разве что золото…»), однако во всем лесу не нашлось ничего, что годилось бы хоть на переплавку. Плавить тоже было не в чем; Ведя Взмокин думал, думал и догадался: мудрецы, обитатели здешних мест, все-таки что-то знают, да только не говорят ему. Надо спросить их понастойчивее, решил Ведя и отправился назад к комникам.

Подходит Ведя к городу, смотрит – а у них уже война началась. Жестокая осада.

…

Гульбий, грубоголосый муж Ильвестры, долго-долго сидел в бурьяне, потом замерз, вскочил и побежал жаловаться. Он имел кучу родственников в другом городе, Арве, расположенном неподалеку. Жители этого города были точно такие же комники, как и те, только их было в 100 раз больше. Гульбий бегал по домам, по улицам, все рассказывал про ужасный Ильвестрин характер. Комники Арве посоветовались и решили: от такого оскорбления, от такого нарушения правил им поможет лишь война. Но они были такие же комники – у них совершенно отсутствовали какие-либо инструменты, не говоря уже о вооружении. Зато их было в 100 раз больше.

Комники-Арве – раз-два! – построились, как положено, в коробку и пошли – три-четыре! – защищать правила.

–Раз-два! Раз-два! Лишь вперед! Наше дело – делать то, что правильно. А что неправильно – то не надо делать!

– Будьте готовы к жестокой схватке! – призывали командиры Арве – Победа не дается легко. Там сидит могучий демон с лицом лесной чащи, он жу-у-утко плохой… Те комники нарушают правила! Надо защитить наши правила!

А откуда взялись эти правила, никто не знал.

Комники-Арве дошагали до Ильвестриного города и, поскольку их было очень много, окружили его плотным кольцом.

– Эй, – говорят они комникам в городе, – сдавайтесь!

А те отвечают:

– Мы не можем сдаться, нам правила не позволяют!

Арве говорят:

– Тогда отдайте нам Ильвестру. Она нанесла нам оскорбление!

Комники отвечают:

– К сожалению, не можем ее выдать, потому что наши правила не разрешают бросать своих товарищей.

Арве:

– Тогда что… будем стоять тут, пока вы не сдадитесь!

Комники:

– Да мы не можем сдаться, потому что это против наших убеждений. Уж и не знаем, чем вам помочь… Стойте пока.

Арве простояли две недели; они и вправду не знали, что им делать. Некоторые предлагали пойти на штурм и всех победить силой. По всей вероятности, штурм бы удался, ведь комников-Арве было в сто раз больше, чем комников в городе. Однако Арве смущало присутствие в городе «истребительного демона» (Веди Взмокина); они знали, что демоны очень злы, и к тому же обладают сверхестественными способностями. А специальных средств против демонов они не имели.

Комники-Арве ждали, ждали, вдруг видят – на них, сквозь изодранный старый орешник, лезет огромное чудище. И еще ругается!

Это Ведя Взмокин вслух подбирал рифмы, особо не глядя на дорогу. Наконец он приблизился к городу и увидел целое море голов. Комники-Арве, как и все прочие комники были небольшого роста.

Гониденек заскребся внутри:

– Мы пропали.

Ведя стукнул по шапке, чтоб не болтала впустую, и сказал вслух:

– Здравствуйте, друзья! Вы по какому вопросу?

Комники-Арве смутились и не знали что ответить; их пугали Взмокинские размеры. Молчали; наконец из толпы вылетел Гульбий.

– Мы пришли, чтоб защитить наши правила! И… и прогнать такого страшного демона, как ты!…

«Странно, подумал Ведя, а мне всегда казалось, что я красивый». Но не стал ничего спорить, только говорит:

– Разве во мне есть что-то страшное?

– Да! Ты страшный, потому что ты плохой! – храбро ответил Гульбий.

Ведя Взмокин чихнул – Гульбий юркнул обратно в толпу.

– Я чихал на вас… чихаю от возмущения. С чего вы взяли, что я плохой? Разве я кого-нибудь обидел? Неужели по мне не видно, что мне неинтересно никого обижать?

Ведя Взмокин поглядел на комников и увидел среди них того самого уваленчика, который повстречался в лесу. Уваленчик сидел на мешке припасов, посвистывая.

Ведя подскочил к нему:

– Вот вы, вы скажите, я что, плохой? Я к вам обратился со всей серьезностью, объяснил наши высокие цели и намерения, безо всяких угроз и насмешек; я же вам так и сказал – мы трудящиеся, а не вредящие, это можно хоть где узнать, и т.д.

Уваленчик все посвистывал. На самом деле он был сделан из сжатой кожи. Разжимаясь и сжимаясь, она издавали звуки похожие на отдельные слова. Он стоял в лесу как часовой для украшения. Ведя же воспринимал его абсолютно всерьез.

По толпе комников пробежал шепот.

– Разум набок… Сумасшедший демон с чучелом разговаривает… его силой не возьмешь! Бедные, мы, бедные…

Комники считали, что сумасшествие демонов всегда сочетается с огромной мощью. Но при этом им не хватает ума.

– Дорогой демон! – из толпы вылез Арве-мудрец. – Мы видим вашу силу… не гневайтесь. Пусть нас рассудит не сила, а вдохновение! Давайте на песнях состязаться! Кто лучше песню споет, того и победа. Вы споете – ваша взяла, мы споем…

– Хорошо, хорошо, – Ведя отстал от уваленчика и с интересом поглядел на комников. – Песнями состязаться можно. А кто же от вас будет петь?

– Славогласитель земли и неба, всевеликий мастер слова, познающий жизнь без меры… наш высокочтимый Эстебнодий!

Эстебнодий, крошечный старичок в халате из прошлогодних листьев, вышел вперед, дернул что-то и запел.

– О небо, гуляющее за тучами… О тучи, гуляющие над небом… О примятая дождем трава… О светило, дарящее бесконечный свет, свет счастья и жизни…

У Эстебнодия была всего одна струна; он ее дергал и пел – шипел, гудел, дребезжал о том что вокруг:

– О небо, о поле, о счастье мое…

– Сейчас помру, – сказал Гониденек – слушать этот бред набитый… невозможно поутру… Кошма-а-ар-р…

Наконец Эстебнодий кончил; у него был весьма гордый, самоуверенный вид.

– Ну как, звучный демон, сможешь ли исполнить что-либо похожее?

– Думаю, смогу, – сказал Ведя. – Даже чуть-чуть получше.

Из-под пальцев Веди Взмокина потекла густая, непрерывная, мощная мелодия. Комники застыли: они никогда не слышали ничего такого. Ведя сочинял на ходу.

«Была страна – сама богатая, а жители бедные. Всюду их притесняли, всюду их обижали, убивали и грабили. Всюду, от столичных столов до глухих углов был барин – хитрый и жадный; имея большие таланты к лицемерию, все свои преступления он объяснял стремлением к «порядку» и «равновесию». Был он замечательный подлец. И холопов держал подлых. И житья не стало от них никакого.

Жители глухих углов страны все мечтали о новой жизни. О великих переменах, о торжестве добра и справедливости, о мире равенства. С надеждой им жилось легче.

Барские холопы все слышали, но пропускали мимо ушей. Только посмеивались:

– Ждите, олухи, своей справедливости. Да где ж она – неужто на ветке вырастет? Из земли прольется? Из моря вынырнет? Олухи вы, олухи! Нет справедливости на свете. А если б даже была – мы ее мигом раздавим. Потому что сила за нами. Бурю хотите? – так ведь даже дождь нам служит. Не будет вашей бури.

Больше всего власть предержащие боялись бури. Не той, что в небе, а той, которая на земле изменяет путь истории. Находя удовлетворение в своем торжестве, разумеется, они не хотели перемен и подавляли малейшие ростки бури в стране. Впрочем, их и было не очень-то много.

Правда, порой в наполненное страстями сознание пролезала едкая мысль о том, что буря может прийти извне, из других краев. Это слегка пугало, но все старались заглушить эту мысль приятными утехами.

– На наш век добра хватит! – говорили в богатых домах. – Все обойдется.

Не хотели подлецы чужой бури, а она случилось. Из далеких краев, из неведомых миров прилетела Светлая Сила. Царя подлецов вмиг растерла. Столицу заняла. И пошла по всей стране – огнем карать недостойных.

Барин как услыхал, что такая каша заварилась, так без лишних слов собрал кой-какие вещи, самые драгоценные, и тихо скрылся. Бросил холопов своих, дом богатый, жену, детей, прочих родственников – всех бросил; не было ему до них дела, себя, себя одного спасти хотел. Бормотал:

– Бежать-бежать-бежать.

Да разве убежишь!

В глухой чаще, вблизи чужого царства, настигли барина разведчики Светлой Силы. Чужестранцы это видели. И слышали, как командир разведчиков крикнул в их сторону:

– Торжество справедливости неизбежно!

Всех холопов барских в клочья разнесли; все их оружие в дым обратили. Барина на высоком столбе повесили; и качаясь, видел он, как летят головы подлых родственников. А потом проглотил его белый огонь – очистительный огонь забвения.

Светлая Сила провозгласила:

– Победив зло, наполним же мир новым смыслом и красотой.

Это означало: необходимо работать. Только вот работать за время гнета жители разучились. Привыкли, что все равно все бессмысленно, и стараться и учиться чему-то незачем. Светлая Сила была готова к этому – ее посланцы стали учить народ заново – труду и добру.

Учили, учили, хорошо учили, бескорыстно. Но тут что-то встало поперек.

Очистительный огонь старую подлость сжег, а новую сжечь он не мог, потому что тогда ее еще не было. Но вот она родилась – уж не от подлецов, а от самих жителей. Стали многие из них вести так же, как былые подлецы – кичиться, обманывать, скандалить; стали воровать, грабить, убивать. Забыли, что такое Светлая Сила.

Думали, что добрая она. А она добрая, но твердая. Быстренько новую подлость выжгла. Только выжгла – а тут уже новая растет, а за ней – еще новая, ядовитая как борщевик, гибкая как пырей ползучий, растет и не кончается. Казалось, бесконечно жечь придется.

Но на то и Светлая Сила, чтобы добиваться великого и прекрасного. Мудрость ее позволила на основе естественного материала получить новое поколение жителей – таких же, как они сами; только не склонных к низости и подлости.

Старые жители не всегда могли принять новых жителей – новые были настойчивые, благородные и какие-то слишком красивые. Светлая Сила любила красоту и хотела, чтоб все ее творения были прекрасны. От этого во многих жителях проснулось недовольство, а еще больше – зависть. Снова позабыли, что такое Светлая Сила, снова затеяли драку.

Но новые жители победили – ведь они были духовно сильнее, жили ради добра и созидания. А те старые жили только для себя.

Много, много времени прошло с той поры, как одолели барина – но в конце концов новые жители в союзе со Светлой Силой создали великий мир – умный, благородный и прекрасный. Где и в городах, и в полях, и в лесах, и в умах был порядок. Жители нового мира были прекрасны. Но от старых жителей, от их лиц и тел, от их страданий и надежд даже записок не осталось»

Ведина история произвела на комников потрясающее впечатление. Даже более чем потрясающее. Ведь никто из них не умел всерьез сочинять – потому что никто не умел врать.

– Ну что, товарищи слушатели, – говорит Ведя, – чья песенка лучше? И красивее?

– Не демон он! – закричал вдруг Гульбий – Он не демон! Он всех нас обманул! Демоны могучие, но в них нет ума! Ума в них нет!… Демоны… они летать умеют! Они умеют летать, исчезать, колдовать! А он ничего этого не делал. Пусть докажет, что он демон. А если он не демон, братья комники, он же один, а нас…

– Полети, о страшный демон! – стали просить комники.

– Отлетались мы. – тихо сказал Гониденек.

– Заткнись. – тихо сказал Ведя. И говорит:

– Да что летать! Летать неинтересно. Даже мелочь порой летает, так что это слабое доказательство. А вот хотите – я сейчас шапке своей скажу, и из нее другой демон вывалится!

Комники застыли – от страха. Ведя прошел перед ними, показывая свою шапку, очень даже небольшую, потом сунул в нее руку, поворошил да как тряхнет!

Из шапки вывалился Гониденек. У него был обескураженный вид, он явно не ожидал такого.

Но и комники не ожидали. Они верили в колдовство, но никогда не замечали даже самых небольших его проявлений. А тут, в чистом поле, простой шапкой породить демона! Нет, Ведя не просто демон – он совершенно потрясающий демон!

Мудрецы-Арве долго молчали. Потом говорят:

– Твоя взяла, блистательный демон. Могущество твое бесконечно. Мы не смеем спорить. Это твой город… Мы будем вечно помнить твою мощь.

– Дайте мне хоть какое-то доказательство вечности! – попросил Ведя.

Да разве найдется во Вселенной что-либо истинно вечное? Может быть, оно и существует, но принадлежит грозному, могучему хозяину, вроде Вор-Юн-Гака. Откуда вечность у комников? Но старенький-старенький мудрец порылся в кармане:

– Воть, дорогой демон… это камень с огоньком – он горить вечно, по крайней мере, никто из нас и из наших предков не помнит, что он погас. Держи его при себе. И прошу тебя, не создавай больше никогда таких жутких и отвратительных демонов.

– Это я-то отвратительный?!! – рассердился Гониденек. – Ах ты пень старый, я вам… я вас всех…

Но комников была огромная толпа, и Гониденек спрятался за Ведю.

– Неохота просто связываться.

На самом деле, Гониденек очень боялся таких, как эти комники.

…

Сплоченность комников была сильным, положительным качеством. Но для Зергера, привыкшего мыслить грандиозно, одной сплоченности было явно недостаточно, он желал воплотить в реальность и другие добродетели.

– Я создам такой народ, такой народ, что все поразятся… народ великий, и вместе с тем красивый, творческий и благородный! Кто мне помешает?

Зергер сотворил существ (еще не придумав окончательного имени, он назвал их «новеги»), внешностью немного похожих на него, но более близких к живой природе. Каждый новег имел ум, не меньший чем у самого Зергера, склонный к искательству.

– Вроде бы ничего, – сказал Зергер, разглядывая свои произведения, – разве что благородство выражено не явно. Я вообще его здесь не вижу. Впрочем, благородство не в физических структурах, а в свершениях…

Новеги забегали по миру; они обошли весь мир. А потом началась возня.

В мире, сотворенном Зергером, не было больших потрясений, а малые были новегам неинтересны. Они принялись исследовать друг друга – выясняли кто лучше и кто главнее, спорили, кричали; вскоре дело дошло до драк. Новеги били друг друга, а заодно ломали деревья – ради оружия.

Зергер предстал перед новегами – как всегда бледный-бледный, с мешочком за поясом.

– Товарищи, кончайте эту глупую возню – или вам нечем занять драгоценный ум свой?

– Но кто вы такой? – спросили новеги.

Несмотря на глубокий ум, никто из новегов даже не подозревал о существовании Зергера.

Зергер постеснялся сразу раскрыть свое значение, и говорит:

– Мне доступны все тайны этого мира.

– Это невозможно – ответили новеги.

Зергер моргнул – из ниоткуда выросла туча и град прошел.

– Природный эффект. – сказали новеги. – Ну так что же?

– В некотором роде тучу я организовал – сказал Зергер.

– Да? – удивились новеги. – А нам кажется, она возникла сама собой. Разве ты что-то сделал?

«Тьфу, подумал Зергер, какие упрямые! Неужели я сам такой?» и говорит:

– Да я все небо могу закрыть тучами, потом открыть, потом сделать одновременно зиму и лету, а еще весну…

И действительно, он все это сотворил, но не убедил новегов.

– Чего на свете не бывает. Но ведь ты ни разу не показал, КАК ты это все делаешь. А раз это неизвестно, значит, ты не можешь утверждать о своей причастности.

Зергер разозлился:

– Слушайте, ребятки мои, я же ведь могу показать вам мою Смерть!

– Помереть хочешь – ну так помирай, не жалко!

Зергер мигнул и половина новегов исчезла. Другая половина говорит друг другу:

– Давайте-ка его раздавим!

Это был бунт. Но не успел никто даже кулака сжать, как все прекратилось (Зергеру достаточно было лишь подумать о порядке).

– Чепуха вышла… умники с повадками дикарей, даже злые. Странно. Разве большого ума мало? А чего же, позвольте спросить, им еще нужно? Вероятно, время… время для развития и строительства. Что ж – я дам им время, его у меня – достаточно.

Зергер создал второй вариант новегов – тоже умных, но не таких строптивых. Новеги стали работать.

Через год у них уже были высоченные дома, достигавшие нижней части неба.

Зергер ходил, задрав голову.

– А что – вполне приемлемо, только не хватает изящества. Фасад немного грубоват, капители покрыты мелкой рябью, но в целом… А это у них на карнизах, что – ведра?– Зергер загляделся и ничего не замечал внизу; он шел-шел, и вдруг – бац! – споткнулся в яму. Глубиной шагов в сотню.

– Ребята, что за фантазия? Для чего яма поперек улицы? – сказал Зергер, когда вылез.

– Копаем. – говорят ему.

– Но зачем копать где не надо? – удивился Зергер.

– Мы работаем. Копаем. Надо этот дом снести!

– Зачем сносить? – поразился Зергер. – Он же совершенно новый. И отчасти даже красивый…

– Работать надо. – ответили новеги – Не мешайте действовать.

Не успел Зергер задуматься, как на него рухнул дом – со всеми капителями, фризами и прочими украшениями. С Зергером, конечно, ничего не произошло – но подобная картина происходила повсюду. Дома, украшенные колоннами, капителями, двойными карнизами вырастали за сутки, стояли день-два, а потом их ликвидировали, в бесконечных поисках более совершенных форм. У новегов была цель – улучшать, создавать новое. Но достигнув поставленной цели, новегам становилось скучно и хотелось чего-то нового. И снова звенели пилы и гремели молотки.

Новеги строили и сносили, создавали и разрушали.

– Если не разрушать, а только создавать, – то в скором времени в мире не будет места для создавания. Как же мы тогда работать станем?

Никакие доводы на новегов не действовали – ведь они были так умны, и переспорить, переубедить их было невозможно. Все работали-работали-работали… копали-копали-копали… улучшали-улучшали, совершенствуя.

Зергер не выдержал и прекратил бесконечные поиски совершенства. Потом он долго приводил мир в первозданный вид.

– Кажется, я слишком перестарался со стремлением к улучшению… а как же быть? Должны же быть у великого народа великие цели? Или не должны? Или они не сразу появляются? Ладно, мешочек мой, не унывай, а действуй…

Зергер сотворил новегов в третий раз – без явных высоких целей, но со склонностями к высоким целям. Третьи создавали, но с умом. Новеги постигали мир и преобразовывали его. Они построили города, дороги, парки; создали огромные производящие комплексы, где трудились инженеры и управляемые автоматы; добрались до тайн превращения одних форм энергии в другую и т.д. Одним словом, достигли высоких уровней развития.

Зергер (не называя себя) близко сошелся с одним мальчиком.

– Скажи, дружочек, есть ли у тебя мечта?

– А как же – отвечал тот, болтая ножками. – Есть, конечно. Создать аппарат, вроде лодки, и полететь на нем в космос… облететь все-все на свете, все углы и закоулки. Найти планету плотностью в миллион единиц, сесть на ней…

– «Молодец, подумал Зергер, в таком юном возрасте такие зрелые разговоры». И спрашивает:

– А что же там есть такое интересное, на планете в миллион единиц плотностью?

– Как, удивился малыш, разве вы не знаете? Да ведь давным-давно доказано, что такие планеты целиком состоят из алмаза или другого тяжелого вещества, который ценится очень дорого. У нас алмазы крошечные, а тут целая планета! Я ее открою и меня все будут уважать… А я тогда смогу играть во что захочу.

– Во что же ты хочешь? – спросил Зергер.

– В войну! Только в настоящую.

Зергер подумал, что в учебном заведении, куда ходит малыш, не очень правильно учат.

Но оказалось, что все заведения такие. И не только заведения – вообще все новеги. Все они были какие-то чрезвычайно деловые, верили исключительно во все деловое и прагматичное. Однако это им не мешало верить в сверхъестественные силы.

Промышленные предприятия и стадионы стояли вперемешку с храмами, где висели объекты для почитания. Причем половина из них была похожа на логов из Взмокинского леса, а другая – вообще на порождения Вор-Юн-Гака. Увидев поклонения змеям, Зергер закричал – чуть ли на весь на весь мир:

– Да вы что, спятили уже все?!!! Негодяями восхищаетесь!!!

Он стал спорить, убеждать, доказывать; но новеги (такие же умные как и он сам) были непобедимы в споре, образ Зергера, многократно зафиксированный аппаратурой, появлялся в виде многочисленных печатных карикатур. Рассердившись, Зергер при больших скоплениях народа приводил примеры созидания и разрушения, творил грандиозные вещи, но добился обратного. Его новеги решили, что Зергер – это «сокровенное проклятие мира». И следует с ним бороться.

– Ну, вы меня нескоро достанете, – сказал Зергер, сидя в заповедном лесу. – Пути сюда неисповедимы и у меня есть время подумать обо всех этих странностях…

Однако новеги почти сразу отыскали заколдованный лес, где жил Зергер (он никогда не обитал среди новегов, только появлялся). Им рассказал тот самый малыш; точнее, он рассказал о многих особенностях Зергера, которых сам Зергер никогда за собой не замечал – например, об умении скрываться; а новеги преобразовали эти сведения в мудрость.

Они решили ликвидировать Зергера. Кроме того, новеги стали строить межзвездные корабли, чтобы в случае затяжного противостояния быть вдали от страшного места. Они вывели на марш свою боевую мощь.

Зергер не замечал этого – он думал, мучительно думал, – и очнулся лишь когда земля не на шутку затряслась.

Автоматическая махина из тысяч смертоносных орудий двигалась в сторону леса. Она была огромна, всепоглощающа. Зергер вспомнил, как однажды Гирза-Мара напустила на них с Ведей Взмокиным лавину камней и железяк; но в сравнению с нынешней, та лавина казалась просто куличиком. Автоматы шагающие. Автоматы летящие. Автоматы исчезающие и появляющиеся вновь, управляемые издали. Искусственный мор. Все это должно было одолеть Зергера.

Но ведь Зергер-то был Отец Смерти. Он только подумал – и вся армада стала ничем. Новеги тоже пропали; хотя два или три межзвёздных аппарата взлетели еще до рокового часа – Зергер не успел до них добраться. Аппараты были уже за пределами его Мира.

– Натворят еще чего-нибудь… или пойдут всем рассказывать, какой я плохой; или свяжутся с подлецами, вроде Вор-Юн-Гака. Ужасно, ужасно! – переживал Зергер – До чего мы докатились. Я болен, да, я болен… собственным несовершенством.

В одиночестве он ходил по своему Миру. Все вокруг было по-прежнему, все цвело – леса, поля, горные долины, полное свежести и естественной красоты. Но Зергера это уже не радовало. Он бродил, не останавливаясь, думал, думал, думал о грандиозном. Эта идея окончательно вросла в его сознание, невидимыми корнями переплетаясь с другими идеями и мыслями. Она жила внутри Зергера, развивалась и страдала вместе с ним.

Такова природа Зергера – он не может не мечтать.

…

– Скалы – все еще не рухнули? – спросил Вор-Юн-Гак. – Ну так стоит им помочь. Правда, путь к трущобам, где сидит Зергер, чрезвычайно далек, но ведь Алчущая… ты же удивительное создание?

– Да, о Великий, – отозвалась Гирза-Мара, правда, без характерной ядовитости в голосе. – Я могу многое. Великий… а может, оставить все как есть? Рано или позже, стекло не выдержит энергии мечтаний Зергера; или он сам себя истощит фантазиями.

– Я не могу ждать миллионы лет! – заявил Вор-Юн-Гак. – К тому же я еще не разобрался с его ушастым сочинителем! Он появится. Не придумывай мне лишних задач, Алчущая. Иди и сделай!

…

Едва толпы Арве ушли, как из города выскочил Иридий, перемазанный дегтем, а за ним – целая толпа ребятишек.

– Иридий, возьми нас в поход!

– Нет, нет, не уговаривайте! – бормотал Иридий, ежеминутно спотыкаясь – Я не могу отказаться от своих идей! Это мой внутренний порыв… тропой длинных тяжких испытаний пройти к заветному этому… Только так я найду путь к сердцу Ильвестры! ЧСТРДЖ! ЧСТРДЖ!

Он выкрикивал какое-то слово, но от волнения звуки сбивались в кучу, и нельзя было ничего разобрать кроме «чстрдж». Под этим причудливым именем скрывался тайный магический предмет, добыть который по силам одним лишь героям.

Иридий выбежал из города не со стороны Веди Взмокина, а с противоположной стороны, обращенной к реке. Река, хотя и не очень широкая, славилась скоростью лазоревых волн, напоминавших длинные изогнутые зубья. Иридий героически прыгнул в воду, заколотил по ней руками; он, как и все прочие комники, совершенно не умел плавать, им двигало исключительно внутреннее чувство – но у реки тоже были чувства. Спустя некоторое время она выбросила Иридия на берег, неподалеку от Кикомирского леса. Иридий долго лежал, чувствуя, как проникает между пальцев мягкий липкий ил, и пытался вспомнить цвет глаз Ильвестры, но не мог – голову сильно кружило. Наконец он встал, попробовал отряхнуться, а потом пошел – искать.

На самом деле, Иридий особенно не верил в то, что «чстрдж» существует; этот предмет упоминался исключительно в рассказах о старинной жизни, которые полагалось считать враньем. Это фантазия, думал Иридий, но шел вперед. Дважды ему на пути попадались чужие комники – не Арве, но еще другие комники, хулиганы; они занимались тем, что обирали прохожих по дорогам. Но у Иридия ничего не было, поэтому его просто побили. Иридий терпел. Терпел жару, терпел дождь, терпел, когда приходилось лезть вверх; он совершенно не произносил ругательств или каких-то иных слов и лишь про себя тихо жаловался. Он давно заблудился и наворачивал круг за кругом.

Подобно Веде Взмокину, Иридий пытался заговорить с птахами.

– Вы не видали чстрдж? – спрашивал он слабым голосом – Мне очень необходимо отыскать его, чстрдж, потому что Ильвестра, Ильвестра… очень хорошая.

Птахи не отвечали или кидались шишками. Кикомирский лес смеялся над Иридием. Но вот наконец Иридий прошел его и попал в другой лес, лес мистический. Там жил «паутинный мудрец» – до того обросший паутиной и мхом, что даже нельзя было определить его возраст. Наверное, мудрец прожил очень много, ведь он постоянно что-то шептал на птичьем языке, бормотал и сморкался – но все-таки в его памяти остались и простые слова.

Когда Иридий спросил «паутинника» про чстрдж, тот выскочил из гнезда, пробежал вниз по стволу, раза три перекувырнулся, попал в чью-то нору и там затих; а потом вылез из норы и опять уселся в гнезде.

– Чь-уирк, чь-уирк – вещал мудрец, – чь-уирк… т-так! Чстрдж-чстрдж, знаю-знаю-знаю, храню-храню-храню, секрет, секрет…

– Так где же мне отыскать его? – спросил Иридий.

Мудрец продолжал петь:

– Чь-уирк, чь-уирк! – пение вдруг оборвалось, и мудрец заговорил обычным старческим голосом – Как-то раз бродил я по полю и думал. Поглощенный своими мыслями, я не заметил тучу, которая незаметно подползла с востока, полная небесной влаги. Хлынул дождь; укрыться было негде, и я изрядно вымок; я не смутился, ибо привык относиться ко всему спокойно, и поэтому я шел медленно. Но едва я дошел до первого же дома, как дождь внезапно прекратился. Я подумал:

– Неужели дождь прошел просто так, шутки ради? Но это невозможно, немыслимо! Должна же быть подлинная причина дождя. Но в чем она заключатся?

С этим вопросом я стал приставать ко всем встречным.

Встречные отвечали:

– Странные вопросы ты задаешь, мудрец! Дождь нужен, чтобы напоить землю.

– Но скажи – спрашивал я, – неужели небо может быть равнодушно к тому, что идет дождь? Неужели оно безвольно и не способно управлять своим бесконечным и невидимым телом? Но ведь дождь – это же, в сущности, небесные слезы! Значит, оно плачет. И значит, есть причина ему, чтоб плакать.

Значит, есть причина, причина, причина… есть-есть-есть… чстрдж-чстрдж-чстрдж. Ответь, ответь… чстрдж…

– Выходит, я должен узнать причину, отчего плачет небо? – сказал Иридий. – Выходит, если я отыщу ее для вас, то вы мне откроете секрет чстрдж?

Но мудрец уже опять чирикал и не отвечал.

– Ну что ж, – вздохнул Иридий, – придется найти правду о дожде…

Пройдя через лес «паутинника», Иридий попал в совершенно чужие края, где он никогда не был, никого не знал. Тамошние жители не очень отличались от комников и охотно разговаривали с Иридием. «В самом деле, отчего плачет небо?»

– Небо плачет от горя – сказал некто старый. – Оно смотрит на наши грехи и рыдает от отчаянья.

– Небо плачет от ненависти! – сказал некто желчный. – Оно злится оттого, что всякие твари ходят по земле и своими нечистотами портят небесную чистоту и блеск. Небо хочет утопить их и заодно смыть всю скверну.

– Небо плачет от страха! – прогрохотал воин. – Страх! – вот что заставляет плакать небо. Оно видит блистательную мощь оружия, покоряющего все на свете, и боится, что и оно будет покорено.

И сказав так, воин лязгнул мечами.

– Небо плачет от радости! – воскликнули юноша и девушка. Они только что вернулись из леса, где вместе прятались от дождя. – Оно плачет от радости, потому что скоро засияет солнце!

– Небо плачет, потому что хочет – сказал маленький мальчик. – Я тоже плачу, когда захочу… или когда мне сделают обидное.

– Не знаю, почему плачет небо, – пробормотала старуха. – У меня и без этого много дел, чтоб еще рассуждать о небе.

– Небо плачет от тоски – сказал одинокий поэт. – Ведь у неба есть только оно само, и нет пары. Оно ищет любимого, но не может нигде отыскать.

«Сколько разных суждений – подумал Иридий – но все они так или иначе справедливы. Какое же из них самое справедливое?»

Он бродил-бродил, не находя ответа; потом махнул рукой и пошел куда глаза глядят, по первой же попавшейся тропе.

Странным образом, она вела прямехонько к его городу!

– Чстрдж, чстрдж… – шептал Иридий, – что же это за чстрдж такое, раз его найти нельзя? А «паутинник» небось так и не узнает, отчего плачет небо… бедный!

Путь домой проходил через широколиственную чащу. Иридий задевал ногами коряги, спотыкался, путался, мало что различая, пока вдруг не воткнулся в хижину из старых веток.

Иридий сперва ничего не подумал (он был слишком поглощен мыслями), но потом сообразил:

– Счастливого вам света (комники всегда так здороваются)! Желаю вам радости и хорошего урожая и… нельзя ли мне дальше пройти?

В ответ хижина захрустела ветками, затряслась, и как зарычит! Иридий отскочил назад и говорит:

– Так, значит, нельзя пройти?…

Из хижины выросла пасть, а потом целая голова – похожая на ту, что носил Сокол Авужго, только грубее, и с многочисленными клыками. На клыках блестел пот.

Иридия угораздило наткнуться на крупного лесного хищника – хищник, хоть и был большой и толстый, никогда не отказывался поесть.

У Иридия подкосились ноги, он знал, что надо бежать – но не мог абсолютное ничего сделать. Он вспомнил цвет глаз Ильвестры, цвет ее гордых и прекрасных глаз; какая глупость, подумал Иридий. Хищник, тяжело и сильно дыша, поднес к нему свою морду и…

Рядом рухнуло дерево. Потом еще одно, другое, третье.

Хищник подумал-подумал, да и убежал. Вероятно, испугался шума.

Иридий ничего не видел, только слышал.

– Носятся тут всякие с такими рожами… Физиономии горелые… Ведя, ну полетели, я тебе же рассказываю, надоело мне здесь все…

– Если хочешь полететь, тогда собирай материал для аппарата!

– Ну зачем сразу грубости?

Ведя Взмокин оказался рядом очень вовремя!

По пути в город Ведя одной рукой тащил связку бревен, а другой – Иридия; Гониденек ковылял следом. Ведя тащил-тащил, тянул – тянул, потом говорит:

– Перерыв! – и у него из рук все выпало. Одно бревно задело Гониденеку хвост, Гониденек хотел обидеться, но сдержался.

– А, великий демон… – прошептал Иридий. – Вы опять нас выручили…

– Сказать по правде, я просто шишки в лесу искал, только они не отдирались от веток. У местных шишек очень тонкий запах, вероятно, от масла, их наполняющего. Я подумал, нельзя ли это самое масло использовать в толкательном приборе. Огонек-то для него уже есть, правда маленький и слабый, но несгораемый в кристалле.

– Камень с огнем?! – воскликнул Иридий – Это же спрятанное пламя, вечная искра, древнее тайное сокровище!… Какой ужас! Ведь я хотел его найти, чстрдж, найти, чтоб понравиться… А теперь его нашли вы, о великий демон… Что же мне теперь искать?

– Ну не то чтобы я совсем сам его нашел. – сказал Ведя. – Но как мог попасть в ваш мир столь удивительный предмет?

– Это неизвестно, великий демон; говорят, что его оставил один великий мудрец, покоритель истины. Это было давным-давно, целую вечность назад.

– А лицо у него было бледное или огненное?

– Не знаю, великий демон; я слышал только, что он обронил множество чудесных вещей, способных давать и радость и горе. И вечный огонь, в камне, тоже был среди них, неугасимый свет… Это – чудо, непонятное, и потому прекрасное.

– А почему же вы раньше не говорили про этот свой чстрдж?

– Да мы сами в него не верим – удивился Иридий. – Чстрдж – это же сказка, неправда, а зачем же мы будем рассказывать неправду? Я уж и сам забыл о нем, но думая об Ильвестре почему-то вспомнил… Ведь Ильвестра, Ильвестра… А как он работает?

– Это еще необходимо придумать.

– Надоело уже придумывать, – бормотал Гониденек, – сколько можно время тратить. Нет бы – сделали все и полетели. А тут думай, думай, эксперименты какие-то… У меня уже вся шерсть стерлась – я так долго лежал, в смысле – думал…

Иридий очень боялся, что Ильвестра станет ругать его за авантюру с походом, закончившимся ничем. Но Ильвестра была очень умная и – добрая. Она сказала просто:

– Бедный, бедный Иридий!

Ведя, разгадав секрет камня, принялся строить аппарат для межзвездный перелетов; комники помогали ему всем городом. Обшивку делали из многих слоев бересты укрепленной веществами из яблочного сока, а каркас делали из гнутых досок. Иридий был большой мастер на такие работы, под его руководством каркас возвели очень скоро. Аппарат, или берестон, получился похожим на две соединенный лодки, вниз и вверх дном. Внутри было три отсека – рулевой, центральный и задний корректирующий. Рули и рычаги управления, за неимением прочих материалов, делали из коряг, выдержанных в жесткой воде.

Все это время Гониденек лазил по амбарам, правда, без особого удовольствия:

– Это у них не золото – это у них янтарь! А на шута лысого мне янтарь? Он же не оборотный, не оборотистый, его не пустишь в оборот… Тьфу, кругом же обман. Жить нормально нельзя!

Наступил день отлета. Гониденек еще с вечера залез в берестон и сидел там надутый. Речь произносил один Ведя.

– Друзья! Товарищи! Мы полетели. Хочу сердечно поблагодарить всех за доброту, открытость, сплоченность, за достижения в сельском хозяйстве и в пироговом деле. Искренне желаю, чтоб все ваши начинания были также успешны и замечательны, как ваши чудные пироги, и чтоб любой труд, производимый вами, приводил к торжеству разума и справедливости.

Товарищи! Мы полетели выручать наших товарищей; пусть все хорошее, сделанное здесь, остается и приносит вам радость…

– Спасибо, о великий, добрый, многозвучный демон! – отвечали комники хором.

Ведя потянул дубовый сук – главный рычаг запуска; двигатель ожил, раскаляясь; задняя часть берестона покрылась бело-голубым светом. Свет растекался по обшивке; наконец, он накрыл весь корабль, потом исчез, а берестон подбросило вверх. Сзади полыхнуло.

– Горит! Действует!! Ура!!!

У Гониденека заложило уши.

Энергия, рожденная от «вечного камня», проходила сквозь внешний корпус берестона, до каждой его точки, и словно выталкивала аппарат из среды. В хвостовой части она превращалась в белое пламя. Пламя несло берестон вперед, создавая все новое и новое ускорение. Вот он уже за пределами мира.

– Спасибо дорогому демону! – кричали комники – Удачи и счастья вам!

Белая звездочка подмигнула им из вышины.

Спустя 10 минут после старта, Иридий, ужасно стесняясь, сказал Ильвестре:

– Хорошо мы поработали, правда? И великому демону помогли. Ильвестра, знаете, знаешь,… добрый демон Ведя научил меня обрабатывать доски… совершенно новым способом. Его можно было бы применить при строительстве новых домов. Как вы, ты… думаете?

– Это будет замечательно, милый Иридий! – улыбнулась Ильвестра.

Берестон – деревянный межзвездный аппарат – летел сквозь черную бездну. Его потряхивало, но Ведя очень крепко вцепился в руль.

Гониденеку было похуже.

– Ведя! А Ведя! У меня нога в ухе!

– Мои ноги при мне.

– Да? А чья она тогда? Неужели моя? Да, действительно моя… А вторая где?

– Гони-нолик, я не могу следить за твоими ногами, пока мы не выровняли режим полета. Сам разберись.

Гониденек распрямился – тут его швырнуло вправо, влево, вытянуло назад, скрутило в узел. Гониденек стал развязываться – но тут берестон вздохнул (заработала искусственная сила притяжения) и Гониденек свалился прямо себе на хвост.

– Чтоб я еще раз согласился летать! – Да ни за что! Вообще зачем все это нужно?

– Дружочек, ты же сам хотел, чтоб мы полетели! Вот мы и летим.

– Ну да, летим, – согласился Гониденек. – А куда летим? Зачем?

– Как зачем – выручать Зергера и Соколавушку.

– Будто очень надо кого-то выручать… и потом, ты же сам не знаешь где они.

И верно, отыскать нужный мир во Вселенной еще трудней, чем добыть Цветок у Вор-Юн-Гака.

Ведя тер уши.

– Я пока буду думать, искать решение этой интереснейшей задачи.

– А чем это пахнет? Сгоревшим повидлом, что ли?

– Это смазка из шишкового масла с яблоками, она действует в толкателе, и еще ею смазаны швы, чтоб стены не разъехались. Смотри не ешь.

– А как здесь воздух удерживается?

– Не знаю.

Гониденек замолчал.

Под летящим берестоном мелькали миры – чужие, неведомые, манящие.

Гониденеку очень хотелось знать что в них происходит.

– А что там делают?

Ведя посмотрел:

– Головы друг другу рубят.

– Рубят? Да, это нам не подходит… А вон там что делают?

– Крапиву сажают.

– Крапиву? Да, крапива тоже как-то не очень… А здесь-то что делают?

– Сверху не разобрать… кажется, считают золото.

Там, внизу, росли горы золота, серебра, денег и прочих богатств, от их грандиозного блеска резало глаза. Это был Золото-Создающий Мир, затмевавший самые яркие звезды.

Гониденек завертелся юлой.

– Столько золота – и все без меня?!!! Батюшки, оно ж пропадет! Золото, золото, золото червонненькое… как они грубо с ним, болваны… Я не могу так смотреть – я должен сойти!

Гониденек стремительно откинул тяжеленную крышку люка и полетел – вниз. Мир всосал его мгновенно.

– Стой, дурак! – закричал Ведя. – Разобьешься!

Гониденек не слышал – у него возникли дела поважней.

Жители Золото-Создающего мира любили богатство, но не как Вор-Юн-Гак – ради выгодной цели – а ради самого богатства. Эта любовь была искренней и всепоглощающей. Благодаря ей жители могли крутиться весь день напролет, создавая золото из всего, даже из самой земли. Земля того мира сама рождала богатство. Вокруг росли и множились золотые исполины.

Ведя видел, как Гониденек снует возле одной такой кучи, пытается отколупнуть куски побольше и ищет место, где бы припрятать приобретенное.

– Ладно! – крикнул Ведя. – Я на обратном пути заверну! Отыщу Зергера и Авужгу и – тотчас сюда!

Зергер, Зергер… Где ты, Зергер.

Путь к тебе далек и сложен, он опутан могучей силой, которая зовется Неизвестность. Неизвестность – она повсюду; ее невидимый платок, покрывающий Вселенную, хуже любого мрака. Какой луч его пробьет?

– Надо соображать – но как соображать верно? Вор-Юн-Гак здорово нас надул. Поместил Гониденека в мир, где таскать без спроса легко и вместе с тем невозможно. Ему было плохо от того, от чего ему хорошо. Ага. Есть скрытое противоречие. С Зергером, наверное, то же самое. А что нравится Зергеру? Придумывать. Да, именно что придумывать, а еще создавать. Это мечта. Мечта. Значит – надо идти на мечту!

В обшивку берестона стучал ветер – звездный ветер. Этот ветер, рожденный у далеких краев Вселенной, был тихий, пульсирующий, незаметный – и все же дыхание его огромно. Оно создавало в атмосфере миров игру красок и надежд, сжигало старые планеты, создавало новые. В звездном ветре, безусловно, таилась великая мощь, энергия. Но кроме энергии, там была и информация.

Звездный ветер разносил разговоры, слухи, сплетни, плач и хохот, мечты и хвастовство. Ведя высунулся из берестона, чтоб слушать ушами, но очень быстро замерз. Тогда он приладил к корпусу корабля тонкую-тонкую мембрану из модифицированной бересты, протянул от нее волокна к усилителю-декодеру.

– Послушаем, о чем говорят во Вселенной.

Лист затрясся от новостей.

– Вы-вы-вы-вы-вы-вы… они-они-они-они…

– Абустрирхтуворцаэкзис….– Ву-у-у-у-у-у-у-у-у….

– Скучно.

– Захватить, покорить, растоптать, опять захватить… скучно.

– Пошел топор по двору – на амбар наткнулся, по горнице пошел – о лавку споткнулся, по забору пошел – перевернулся, там попал на сеновал, заблудился и пропал. Не ходи, топор, куда не просят.

– Любые слова – это полная глупость.

– Я хотел бы любить, но некого! Та, которую люблю, не любит меня; а которая меня любит, ту я сам ненавижу…

– Вы-вы-вы-вы-вы….

«Как много разговоров, подумал Ведя и все о пустяках. Где же тут идеи Зергера, в царстве шума? Впрочем, мы их отыщем»

Берестон летел вперед.

…

Зергер так и не создал следующей, четвертой генерации новегов; вместо этого он сотворил множество зверей – красивых, почти бесплотных, питавшихся теплом воздуха. Эти звери, словно духи или сны, гуляли по миру, кружились средь облаков, забирались в сердце гор и морей. Некоторые из них – дремовны – оказались даже разумными.

Одна дремовна все время приставала к Зергеру с разговорами:

– Зергер, о великолепный мастер дремы, побудь со мною…

У нее был приятный щебечущий голосок, но у Зергера голова раскалывалась от фантазирования.

– Простите, я занят… у меня мыслительный процесс. И к тому же я не «мастер дремы», а Отец Смерти.

– Зергер, но ведь вдвоем мыслить лучше, чем одному… Зергер – дремовна поднесла к нему свое лицо. – Зачем бежатьот твоих же созданий. Ведь их мудрость – твоя мудрость, Зергер…

– И что же вы мне хотели сообщить?

–Зергер – дремовна колыхнулась всем своим стройным телом – Я ведь знаю, что тебя мучит. Тебя мучит сознание собственного несовершенства; ты вечно хочешь придумать нечто новое, что лучше тебя. Но зачем быть лучше? И разве совершенство так необходимо для того, чтоб творить? Творить надо не потому что связан какими-то обязательствами, а потому что имеешь к тому внутренний порыв.

«Все верно! – подумал Зергер – У этой штучки удивительно слаженный разум. Но ведь она так легко открыла то, до чего я сам не додумался. Странно, неужели моя фантазия умнее меня самого?»

– Зергер, шептала дремовна (за спиной у нее колыхались пышные прозрачные волны, волосы или крылья), посмотри как я пользуюсь чудесной силой, подаренной мне тобою… мне нужно ничего более!

Дремовна взмахнула крыльями и вокруг нее вырос богатый наряд из цветов; потом он стал багряно-красным, осенним, из осеннего – сверкающе-зимним, полным серебряных и голубых узоров.

– Выразительно – сказал Зергер. – Но я привык стремиться к новому…даже к идеалу.

– Зачем стремиться к недостижимому? – засмеялась дремовна. Ее голос звенел ручейком. – Ведь идеал недостижим. Зачем тратить драгоценное время на создание того, что не было? А может, оно и не нужно? Может, стоить создавать только то, что известно и ясно? Самое лучше.

Дремовна носила Зергера над землей, над водой, сквозь неприступные скалы и пропасти, и все шептала, шептала… Слушать ее было приятно, у нее было множество деловых предложений. Но Зергер не понимал главного.

– Так что, вы, собственно, предлагаете? Как найти выход из созидательного тупика?

– Очень просто – ответила дремовна – Раздели со мной свое творчество. Слушай мои идеи, будь со мной. Когда я скажу, ты…

– Погоди, ты что – просишь меня быть у тебя – в подчинении?

– Зачем в подчинении? Вовсе нет. Будь наравне со мной, будь рядом. А я буду тебе советовать как делать лучше.

Но вот этого Зергер не мог допустить никак.

– Что значит – ты мне будешь советовать? Вы вообще кто? Вы – моя фантазия, считайте, фантом, игра мыслей, и вы хотите моей покорности пред вами?! Сделай то, сделай это?! Вы имеете чрезмерные претензии. Исчезните.

Однако дремовна осталась на месте. Она даже не колыхнулась.

– Почему вы так резки, дорогой Зергер? У вас плохой характер.

– Какой надо, такой и есть! А если он вам не нравится, так чего вы вяжитесь? Исчезни, я сказал!

Дремовна не исчезала.

– Хорошо, я уйду; но потом вернусь.

«Что за наваждение, подумал Зергер, плод фантазии не исчезает. Я что, уже спятил?»

Дремовна стала преследовать Зергера. Будучи бесплотной, она проникала повсюду, в самые маленькие щели, в самые опасные места. Перед ней не было преград. Ее голос звенел, тело сверкало, а волосы (то прозрачные, то золотисто-русые) складывались в дивные узоры.

– Зергер, говорила она притягательно, насладись моей мудростью, насладись моей красотой Зергер; будь со мной, Зергер, ты же мой и ничей, нам будет лучше, чем тебе…

– Когда я поумнею. Что делать? – шептал бедный Отец Смерти, не зная как отвязаться от дремовны. Наконец он решился на хитрость.

– Подпущу ее поближе, чтоб схватить целиком, а тут и мешочек наготове… Дремовна, слушайте, прежде чем идти на серьезные шаги, я должен проверить ваши способности. Согласитесь, что нужно подробно знать своего…э….

Дремовна подлетела к нему.

– Все что ты пожелаешь, Зергер.

– Сосчитай клетки в моем глазу.

Дремовна приблизилась вплотную. У нее было красивое лицо, но Зергер знал что делает. Прошло четыре или пять секунд:

– Шестнадцать миллионов сто семнадцать тысяч, прекрасный…

– Чтоб ты провалилась!!

Свободной рукой Зергер создал тьму, опутавшую дремовну, и тут же навалил на нее мешок.

Дремовну дернуло, она хотела оттолкнуть Зергера. Зергер изо всех сил сжал ее и повалил вместе с мешком. Он ожидал толчков. Но дремовна больше не шевелилась. Зергер подержал мешок, повертел, потом открыл. Внутри не было ничего.

– Отлеталась? Замечательно! Будет мной командовать, … нахальство, глупость несусветная. До чего я докатился, выдумал чудовищную идею…

Зергер вдруг ощутил страшную усталость, такую, что даже стоять было тяжело. Он сел – усталость давила отовсюду, голова раскалывалась, сверху по ней будто молотком гремели.

– Но зато я избавил свой мир от угрозы! – сказал Зергер.

До чего только не додумается пылкий разум, когда мечтает безудержно.

Но на самом деле, дремовна не пропала, не сгинула навеки. Зергер уничтожил лишь ее оболочку, маску, существовавшую в его мире. Маска скрывала основную сущность, до которой Зергеру было не добраться; в маске дремовны, полной нежности, к нему явилось совсем другое создание – Гирза-Мара.

Гирза-Мара! Что ее привлекло в Зергере? У них не было абсолютно ничего общего, даже слово «смерть» они понимали по-разному. Она всегда называла себя несчастной; неужели она всерьез хотела подружиться с Зергером? Или повелевать им, околдовав? Она и сама не могла ответить, а кроме того, некому было спросить. Ее боялись – все, за исключением Вор-Юн-Гака, а сам Вор-Юн-Гак мало интересовался чужими чувствами. Он считал их обманом, но использовал в своих целях.

Он велел Гирза-Маре нанести удар по зеркальной чаще над Зергером, чтобы уничтожить его на месте. Но Гирза-Мара сперва попыталась очаровать Зергера.

– Не удалось – Он отверг меня во второй раз – Хорошо же – в третий раз он сам – будет умолять меня об этом!

Сверкнула молния. Удар!

Одна за другой, скалы стали опускаться вниз и достигнув дна, рабивались. Вместо них вырастали гигантские облака осколков, разрывающих пространство. Но до Зергера было далеко. Гирза-Мара нарочно стала рушить скалы с краев, чтоб растянуть трагедию как можно дольше.

Заодно она сожгла два необитаемых мира; в одном из них в самом центре пряталось необычное пламя – вроде того, что горели в Ведином камне, только гораздо сильнее. Это пламя имело возможность притягивать к себе такое же пламя, и когда мира не стало, оно вспыхнуло одной свечой.

Ее сила распространялась быстрее всего на свете.

Ведя Взмокин двигал рычаги, и вдруг почувствовал, что их тянет куда-то вбок, совсем не в ту сторону.

– Да куда вы все гнетесь… – Ведя сжал главный руль, но он тоже гнулся, гнулся – не туда. Ведя повис на нем – и тут берестон едва не смяло, потом дернуло, потом понесло, понесло – со страшной скоростью, намного больше той, на которую он был технически способен.

– Вот история с управлением! – Ведя не знал, что причина капризов берестона кроется в его крошечном сердце, камешке с вечным огоньком. Огонек притягивало свечой, той, что в неистовстве зажгла Гирза-Мара. Он притягивался сильнее всякого колдовства.

– Вот врежемся еще… будем потом письма писать про свои худые зубы.

Берестон несся навстречу огню; однако расстояние между ними было так велико, что к моменту приближения пламя сожженного мира сильно зачахло. Во всяком случае, оно было теперь не сильнее двигателя берестона.

Руль снова заходил; Ведя, оторвавшись от стены, искал шапку.

– Кажется, мы еще не развалились. Это хорошо. Даже замечательно. Но куда мы влетели? Стойте, здесь голоса какие-то.

От мембраны, принимавшей звездный ветер, доносилось:

– Лопнула моя затея… великий народ остается по-прежнему в мечте… Кто мне скажет, что должно иметь существо, достойное считаться великим? У них было все, чтоб стать великими, но они не захотели ими стать… я не смог их заставить. Я, Отец Смерти, нахожусь в жутком положении, в которое сам себя загнал…

Ведя подскочил:

– Это Зергер!! Ну, да, точно, это Зергер!! Наш товарищ, Зергер!!! Зергер, не переставай мечтать!! Впрочем, чего я ору-то, он же не слышит. Так летим к нему! Берестон, мой хороший милый берестон, не разваливайся! Идем на мечту!

Голос становился все отчетливее; Ведя видел груды камней и пыли из сгоревших миров, но разобрать что-то детально было нельзя. Наконец из пыли вырос огромный хрустальный шар – мир, куда попал Зергер, – весь мир был опутан кольцами осколков. Берестон вилял меж ними, как заяц между деревьями; он шел на снижение. Скалы рушились уже повсюду. Ведю слепил их яркий свет, отраженный и от мыслей Зергера, и от настоящих светил. Вся майка промокла от слез. Ведя не выдержал, зажмурился – но все же он успел увидеть.

Длинная тонкая фигура в черном лежала на льду. Голова и шея были сильно вытянуты.

Ведя чуть не выпал из берестона:

– Зергер!!! Зергер!!!

Зергер не слышал. Ведя изо всех сил хлопнул по мембране приемника – та с воем треснула и из нее вниз посыпался град волн и звуков. Они волной накрыли Зергерову голову.

– Но куда делся мой мир?…

– Зергер!!! Зергер!!! Зергер, я тут…

Еще минуту назад вокруг Зергера были деревья, поля, реки под голубым небом, а теперь – один только блеск, режущий, слепящий блеск зеркала и страшный холод. Скалы падали. Земля хрустела, хрустело и небо, полное миллиардами злых острых градин. Но теперь Зергер ощущал всё по-настоящему.

– Я бездарен. Отравлен несовершенством ума. Ладно. Ничего!!

Тем временем Ведю вертело вместе с берестоном.

– Зергер, ну Зергер же!…

– Ведя!! – кринул Зергер. – Ты – как?

– Я – нормально!! Зергер, я не знаю как садится! Ничего! У меня веревочка!!

– Гирза-Мары нет поблизости?!

– Нет!!! Только веревочка!!! Ничего, она прочная!!!

Ведя быстро привязал конец вор-юн-гаковой веревки к каркасу берестона.

– Зергер!! Лови!!!

«Вдруг длины не хватит, чтоб их…»

Но Зергер, подпрыгнув, ухватился за самый конец.

– Ведя! Трогай.

– По-летели!!

Обломки скал вертелись кругом; некоторые летели прямо в Зергера, но он лез очень быстро. Ведя тянул с другого конца.

– Хороший у тебя аппарат! – сказал Зергер, едва они с Ведей втянулись внутрь. – Оригинальный, но эффективный. Ты молодец, Ведя! Впрочем, это давно известно. А вот я – идиот…

– Да ладно, чего на свете не бывает – успокаивал его Ведя Взмокин. – Я же тоже – знаешь, столько бродил, пока…

– Нет, но как я, Отец Смерти, позволил так дико себя обмануть? Вообразил, что материализую идеи, а на самом деле они – лишь стеклянные отражения…

Зергер принялся рассказывать о своих попытках создать новый, великий мир. Ведя тоже рассказывал – и про болото, и про Гониденека в амбаре, и про комников с их дружным характером. Он представлял себе все, что говорил Зергер, только не все понимал.

– А вот те новеги третьего поколения, те из них, которые успели улететь – они действительно улетели? Я хочу сказать, они на самом деле улетели, или это тоже были лишь мечты?

– Я и сам теперь не пойму – признался Зергер. – Конечно, они мне лишь казались. Но, с другой стороны, они же улетели за пределы мира, то есть за пределы моих фантазий, и возможно, сделались независимы от них… Мне кажется, я уже разучился по-настоящему различать подлинную реальность и подлинный вымысел. Впрочем – мы летим, и мы летим на самом деле. Ты молодец, Ведя! Чем это пахнет, кстати?

– Выжимки из шишек с яблочками. Такие, знаешь, маслообразные.

– Для смазки узлов?

– Точно, для смазки, и еще мы щели заделывали в корпусе. Ты не представляешь, Зергер, в каких интересных условиях приходилось работать! Ничего же нет. Комники отличные товарищи, но у них ничего нет. Ну да ладно. Идем за Авужгой. Только вот куда – у меня был приемник космической информации, но он треснул…

Ведя рассказал Зергер об известиях, которые летят с космическим ветром.

– Я знаю, где наш приятель! – воскликнул Зергер. – То есть не знаю напрямую, но очень догадываюсь. Вор-Юн-Гак, Подлый Хитрый Змей ни за что бы не стал делать нам простые гадости. Он выдумал гадости сложные, труднопостижимые, чрезвычайно запутанные. Но у самых сложных задач часто очень простое решение. А раз так, то мы разыщем Авужгу в самом простом месте.

Зергер принялся объяснять Веде.

Хрустальный мир, между тем, продолжало трясти, но все слабее и слабее. Катастрофа прекратилась – на месте бывших скал выросли океаны из алмазов, притягательных и лицемерных. Но Зергера под ними не было.

Знал ли об этом Вор-Юн-Гак? Неизвестно. Знала ли об этом Гирза-Мара? Не знала, но – догадывалась; она чувствовала, что Зергера не уничтожить лишь физическими приемами.

Между тем Гониденек чувствовал себя отлично. Он был просто в восторге.

Еще бы! Утро еще не наступило, а уже перед его ногами блестит золото – маслянистое, чистейшей пробы. Бери сколько хочешь и не думай о хозяевах – хозяева заняты исключительно тем, что добывают новое золото. Старое им уже неинтересно. Гониденеку не надо было ловчить даже чуть-чуть. Он просто сгребал да сгребал себе потихоньку, из одной кучи, из другой, и в скором времени получил уже столько, что не знал где прятать. На золото он приобретал всякие полезные вещи – главным образом, сладенькое. Еще ему нравилось играть в призрачные игры на экранах и вдыхать винных аромат. Один раз он так надышался, что захмелел. Во хмелю ему понравилось еще больше.

– Ой, какие тут все хорошие – и конфеты хорошие, и дороги хорошие, и золото хорошее, и я сам хороший-хороший…

От вина Гониденеку хотелось танцевать – он прыгал в одну сторону, другую, подворачивал лапы, вертел туловищем и хвостом. В самом деле, почему не потанцевать, если хорошо?

В голове его вертелась одна старинная песня:

Угадайте – где я? Кто я?

У меня особый вкус:

Изнываю от покоя,

Если грустно – засмеюсь.

Я в трущобах, я в конторах,

На приемах во дворце,

Я в солидных разговорах

С умным видом на лице.

Не сижу за пыльной партой –

От наук давно б зачах.

Ворожить гадальной картой

Обожаю при свечах.

Я народу очень нужен.

А не нужен – навяжусь!

И босой пройдя по лужам,

Ни за что не простужусь!

На следующий день у него везде болело («ой, какой же я несчастный!»), но запах золота избавлял от страданий. Гониденек шел, пошатываясь, к старой или новой куче; если рядом был хозяин, молча отпихивал его (хозяева попадались сплошь мелкие, слабые, по колено Гониденеку), а потом, после долгих рассуждений о смысле бытия, запускал в золото лапки.

– Существуют же, которые дергаются, дергаются… которым вечно что-то нужно (он имел в виду Вор-Юн-Гака и Ведю Взмокина с Зергером). Я вот, например, не дергаюсь, я просто беру свое. Ну и что, что я такой? Все в некотором роде имеют некоторые… да. Тут и говорить нечего. Хорошее место, только земля иногда трясется…

В Золото-Создающем мире был какой-то подвох. Но Гониденек не замечал этого.

Берестон с Ведей и Зергером летел вперед. Пространство, куда Подлый Хитрый Змей засадил Авужгу было на редкость закрученное, из-за чего часто приходилось пролетать мимо одной и той же звезды.

– Многие космические объекты – объяснил Зергер – находятся в движении, они вращаются, вращаются под действием внутренних и внешних сил, порой разлетаясь или сталкиваясь друг с другом. Но существуют и неподвижные миры – не такие, как у Вор-Юн-Гака, с управляемым временем – но поистине неподвижные, где ничего не рождается, лишь гниет. Я уверен, наш Сокол Авужго как раз в таком мире, где изначально было полно всего приятного и свежего, но…Посмотри-ка, Ведя – что это там за тарелка с тиной?

Впереди висела огромная плоская спираль, действительно напоминавшую тарелку или блюдце. Почти целиком ее заполняла мрачная буро-серая-зеленая масса, покрытая впадинками и бугорками. Масса была неподвижна.

– А ты уверен, что искать Авужгу надо именно здесь, в этой луже? Но где же тут приятное?

– Оно испортилось. Приятное появляется лишь однажды, а потом лежит, нисколько не обновляясь. Видишь, Ведя, эти многочисленные бугры, покрытые тиной? Это тела любителей приятного. Надо найти то, которое более всего похоже на приятеля нашего, и вытягивать его. Ведя, ты управляй, а я объясню веревке.

Зергер нагнулся к веревке, скрутившейся в клубок и начал быстро-быстро объяснять ей. Веревка долго соображала, но в конце концов скрутилась в петлю нужной формы – такой чтоб поймать и вытащить без повреждения.

– Ну что, товарищи, давайте целиться.

С первого раза Зергер вытянул бочку.

Со второго раза – сундук старинный. Панцирь и бочку сбросили вниз.

А в третий раз веревочка поймала нечто колючее и не отцеплялась. Она натянулась как струна. Берестон своротило набекрень, чуть ли не вверх ногами.

Из пузырящейся жидкости поднималось огромная хрипящая туша, с шипами по всей спине.

– Нет, это точно не Авужго! – крикнул Зергер и отсек веревкин узел. Берестон отбросило на тысячу шагов. – Это какая-то отсталая форма жизни.

Ведя глядел вниз – всюду тина, тина, одна сплошная тина.

– А вон там, Зергер, посмотри – пень торчит с плесенью на носе. Это вроде Соколавушкин нос.

– Разве это нос? – это скорее ухо с прыщами. Сейчас проверим!

Веревка запуталась на пне.

Пень вздохнул и произнес:

– Эх, кабы малинки бы…А пиво мы не дуем, не думаем …

– Думаю, надо тянуть – сказал Зергер. – Раз-Два!

Дернули раз – показались плечи; дернули другой раз – выпрыгнул живот. А после третьего раза – чпок-к!! – Авужго летит спиной к звездам и рассуждает:

– Когда б не комары да муки, то жить было бы спокойно…

Перепачканный, Сокол весил раз в 10 больше обычного, а он и раньше-то никогда не был легоньким. Зергер с Ведей дотянули его почти до самого люка и в этот момент веревка окончательно лопнула. Извиваясь кольцами, она полетела в самую гущу тины; в ее бешеных изгибах четко прослеживалась бессмысленная ярость. (Это была не простая веревка – ей нравилось душить, Авужго оказался слишком велик и потому она решила просто лопнуть.). Но Сокола уже надежно держали за шиворот.

– Приналяжем!

«Что-то хрустит, подумал Ведя. Одно из двух – или корпус корабля, или наши кости; но не будем отвлекаться».

Раз-два!

Скрип стоял во всем отсеке.

«В животе – как будто бомба. Грохнула».

Сокола Авужго втянули. Он был огромен, липок и смущен; во все стороны от него исходили мощнейщие запахи – кислые, едкие, тягучие.

– Угораздило тебя так вымазаться – сказал Ведя, осторожно обнюхивая Авужго.

– Да я что ж… я же не то чтобы совсем… Просто там было немного сливок, ну я и стал их кушать, а потом они…

– Сливки испортились. – безошибочно определил Зергер. – Они испортились и вместо удовольствия стали де… делом весьма вредным. Ты, дружок, разве не знал, что все в мире портится?

– Вот оно как! – огорчился Сокол Авужго – А как же жить тогда?

– Ну это же ясно – необходимо создавать, создавать новое из старого или взамен старому.

– А нельзя ли мне того… протереться? Уже больно глаза режет. И еще чего-нибудь пожевать.

Пока Авужго терся мокрыми тряпками, сотворенными Зергером из тины, и ел комниковские пироги, Ведя крутил рулем. Внезапно его осенило:

– Товарищи, я совсем забыл про Гониденека! Он там остался, в одном подозрительном месте. Его бы надо поскорей забрать, а то он тоже испортится!

– Он с самого начала испорченный, и не может стать лучше. – заметил Зергер. – Думаешь, стоит его спасти? По-моему, это не обязательно, но раз уж он наш приятель… жми, Ведя.

Берестон помчался назад, к Золото-Создающему миру.

Там по-прежнему росли, будто сами собой, драгоценные горы, росли и расширялись. Иногда от них окалывались огромные глыбы, лавины дорогущих камней падали вниз, прямо на благоустроенные города. Это происходило оттого, что земля время от времени тряслась, но ни золотосоздавцы, ни примкнувший к ним Гониденек не видели в этом ничего особенного. У них даже поговорка была про «деловую трясучку».

А между тем мир расшатывался. Внутренние скобы, призванные соединять его материю, незаметно крошились и исчезали. Это была грандиозная скрытая работа, запущенная «великим стратегом» – Вор-Юн-Гаком –, хотя внешне он не делал тут ничего. Все операции выполняли кладюки, давние знакомые Хитрого Змея, прирожденные копатели; в случае неожиданностей он мог бы запросто свалить на них всю ответственность.

– Кладюки любят копать? Пусть копают, я рад придумать для них выгодное дельце. Ах, они разрушат Золото-Создающий мир? Смешно. Он сам себя не укрепляет.

Каждый кладюк похож на червя или ужа. Извиваясь, он проникает сквозь материю, превращая ее из твердого состояния в мягкое, или даже в почти невесомое. Кладюкам все равно что долбить; но у них есть твердые правила.

– Эрзери-зери – Зубри! Зубри! Эрзеризь-Взеризь! Вертись! Вертись! Стучи, стучи, выстукивай! Великий Вор-Юн-Гак даст нам половину, целую половину! Целую половину от того что мы найдем!

«Эрзери, эрзери!» разносится под ногами жителей-золотосоздавцев, а они наивно думают, что это земля говорит.

Когда спускается мгла, кладюки выходят на поверхность. У них временно вырастают ноги, и они тащат, тащат, тащат все добытое в потайное место. Это место заколдовано: там богатство исчезает и, преодолев огромные просторы Вселенной, оказывается у Вор-Юн-Гаковых казначеев. Казначеи считают честно и скрупулезно.

Ройте, ройте, кладюки! Это ваше дело, ваше призвание; оно подарит вам радость могущества, может быть, оно приведет вас к концу – если мир вдруг не выдержит и расколется. И тогда не половина, а все достанется Вор-Юн-Гаку. Кладюки, вы не можете проникать сквозь завесу Неизвестности, зато вы умеете проникать сквозь материю – ворошите, ворошите ее, землю, камни, золото, все, что сдерживает ее от распада. В этом смысл вашей жизни. Ройте, кладюки, ройте…

Однажды ночь выдалась на редкость тихой и безветренной; не было ни малейшего дуновения, так что даже в степи стебли прошлогодних злаков, внутри сухие и пустые, стояли неподвижно. На них висели колосья желто-оранжевого цвета, тоже пустые, но внешне казавшиеся наполненными – к ним подбегали юркие грызуны, срывали со стеблей, а потом, разворошив, убегали, полные разочарования.

В одном месте степная земля чуть поднялась; возник бугорок. Из него, отплевываясь, выползли двое кладюков, тонких, хлипких, нескладных. Их сегментированные тела дрожали.

– Хорош-шо ли мы поработали? – спросил один.

– Хорош-шо! – ответил другой. – Во всем теле нет ни капли влаги. Оно ноет и скрипит, шагу сделать нельзя. Наши мешки наполнены благом!

Кладюки заковыляли. Свет близких звезд играл на их хвостах, высохших как солома. Кладюки вздыхали – они и вправду очень утомились, а идти надо долго, тысячи, десятки тысяч шагов. Сухая трава степи скребла ноги, в воздухе, несмотря на ночь, висела дымка; из нее вырастали тени, стояли неподвижно и исчезали. Тень, тень, мягкая тень, шагает следом, шагает, распадается; опять тень, вот еще одна…

– Стой. Понюх-хаем воздух. Тень подошла.

– Понюх-хаем. Горько. Тень растает.

Кладюки увидели: тень не растаяла; наоборот, она стала плотной и черной.

Раздался глухой звук:

– Что вы тащите, пресмыки?

– Тебе ли не все равно? Доставай свое благо. А мы достаем свое.

– Пресмыки – у тени выросла броня и копья, – это золото не ваше.

– Как не наш-ше? А чье?

– Это золото господина Ничтова – опоры Вечности! Господин великий Ничтов стережет опору вечной Вселенной, а вы, жалкие пресмыки, смеете ее разрушать! Я – Не-Эс, глядящий рыцарь Ничтова, рубящий без следа, приказываю вам – верните все вспять!

Глядящие рыцари – это авангард сил Ничтова, его разведчики, которые следят за порядком на дальних границах Ничтовых владений. Они жестоки и непререкаемы.

Но кладюки не испугались. Сотворенные Вор-Юн-Гаком, они никогда не учились и не знали ничего кроме тех вещей, которые Хитрый Змей сам позволил им знать; они слыхом не слыхивали про Ничтова. Поэтому они вообразили, что Ничтов – это просто местный олигарх, а Не-Эс олигархов прихвостень.

– Иди-ползи, жалкий бездельник, в бездну, не то мы…

Не успели кладюки договорить, как Не-Эс рассек их на тысячи кусков. Его матовое лицо не выражало никаких чувств. Однако он произнес.

– Господин Ничтов будет доволен рыцарем Не-Эсом. Вечность будет сохранена. Я сохраню ее опору здесь.

До Не-Эса глядящие рыцари не посещали Золото-Создающий мир. Сам Не-Эс тоже мало что знал о местных особенностях, он был могучий рыцарь, и ничего более. Он принялся истреблять кладюков – ждал, когда они выберутся на поверхность, большими или малыми стаями, и сокрушал всех. Под ногами Не-Эса трещали тела копателей.

Но кладюков было бесконечно много, и они умели думать. Они устроили западню – в одном месте появится копатель – Не-Эс срубит его, но тут уже второй смотрит из-под земли – в сотне шагов от первого. Едва Не-Эс зарубит второго, как появится третий, четвертый, пятидесятый. Длинная цепь мертвых кладюков затянула Не-Эса в пещеру, а едва он вошел туда, как вся раса – сотни тысяч, миллионы злых созданий – навалилась толпой. И задавила.

Так пропал Не-Эс, неистовый, нетерпимый рыцарь Ничтова, и раз он сгинул, то Ничтову никто уже не скажет о происках Хитрого Подлого Змея в том Мире.

Ройте, кладюки, ройте. Устраняйте преграды. Вы побили многих золотосоздавцев, но Гониденека вы не трогаете. Вам кажется, что Гониденек не разумное существо, а лишь творение дикой природы, безобидный хищный зверь, любящий попрыгать. Вот он опять прыгает, полный вина с сахаром…

Гониденек прыгал, прыгал, танцевал, да так усердно, что рухнул без чувств. Он валялся очень долго, явно не желая пробуждаться, – а когда очнулся, увидел уже привычную картину. Поля, деревья и качающееся небо с облаками. Сегодня оно качалось словно посильнее обычного.

– Совсем облака распоясались – пробормотал Гониденек. – Перепортили все небо.

Он склонился над речкой, да никак не мог зачерпнуть воды. Тогда он полез в нее целиком – но тут мир тряхнуло, вода завертелась и ушла вниз. Вместо речки выросла огромная трещина.

Гониденек с удивлением посмотрел в трещину, но увидел там лишь пустоту. Пустота отпугивала, Гониденек отошел подальше, и тут под ним возникла новая трещина, еще страшней.

– Э-э-э… кто вас просит мир расшатывать?

Опять тряхнуло.

Гониденек поехал кубарем; он уперся раскоряченными ногами в края трещины, а голова уже болталась свободно. Вися вниз головой, Гониденек увидел, что пустота, движется прямо на него из внутренней части мира. Он не на шутку перепугался:

– Пропадешь тут с вами! Золото золотом, но у меня еще есть намерения… убраться в безопасное место! Где оно тут у них?

Но трещины появлялись уже везде. Мир сжимался и лопался, проваливался в бездну целыми полями, равнинами и городами. Но горы еще держались. Гониденек со всех ног бросился к горе, полез по блестящим сапфирам, однако гора тоже поехала.

– Ты, куда, куда? С ума, что ли, сошла? Золото пропадает!!!

Гониденек прыгал с горы на гору, но всех их втягивала пропасть. Гониденек уже отчетливо видел ее: огромное пятно, со страшными рваными краями, ползло, жадно поглощало несметные богатства, и наверное, даже Вор-Юн-Гак не смог бы их достать. Гониденеку хотелось плакать.

– Эй!!! Говорю всем разумным лицам!!! Золото гибнет почем зря!!! Почем зря!!! Золото!!! Пропадает!!! Я тоже!!! Пропадаю!!!

Наверху возникла вспышка – небольшой астероид в желтых парах летел вниз, прямо на гору с Гониденеком.

–Ой, не сюда, только не сюда… не надо на меня падать!!!

Но это был не астероид – это дымил обожженный трением берестон.

– Поразительное дело! – произнес Зергер. – Мир, где еще совсем недавно шла золото накопительная возня, стремительно раскалывается. Это трудно поддается объяснению.

Зергер все видел.

– Мир дешевых развлечений, мир порока жадной страсти разрушается?

– Разрушается, Ведя, разрушается.

– Ого! Мир исчез. Просто исчез – без вспышки, без взрыва, безо всякого видимого превращения. Он стал пустотой, прозрачной беспомощной пустотой, не имеющей даже горстки материи.

– Впрочем, отдельные камешки я вижу, их даже много. И они множатся; фрагменты материи множатся и растут-растут-растут, объединяются.

– Возник шар! Бело-золоченый шар с некрасивым пламенем на поверхности, такого же размера, что и прежний мир. Вероятно, через некоторое время возня на нем возобновится.

– Откуда эти окны кривые? – спросил Гониденек капризно. – При мне их не было!

– Это не окна, это берестон насквозь прожгло. Атмосфера выдалась слишком неподходящая для наших материалов. Соколавушка, замажь-ка их шишковым маслом.

– Я немного того – масло употребил…– признался Авужго.

– Ну тогда прикрой их чем-нибудь. Или обшивку подвинь.

Сокол Авужго стал тянуть края листов, сделанных из упругой древесины. Листы едва слушались.

– Наш дорогой Берестон немного поизносился. – сказал Ведя. – Поэтому мы должны решить о главном.

– Насчет золота? – спросил Гониденек. – Так оно ж пропало.

– Да не насчет золота – нужно мне твое золото. Это все чепуха. Товарищи, мы забыли о Цветке Гармонии! Сможем ли мы теперь его добыть?

Зергер посмотрел туда, где мерцали миры.

– Цветок Гармонии есть поистине удивительная вещь, иначе бы Вор-Юн-Гак не старался бы так нас уничтожить из-за Цветка. Отдавать Цветок он не станет, это же элементарно ясно. А что касается того старинного оборота с загадками – думаю, Змей просто захотел жестоких зрелищ. С нашим участием. Мы его весьма потешили, но зря.

– Не совсем уж зря, – заметил Ведя, – по крайней мере, мы в сознательном состоянии.

– Да, конечно; но смешно думать, что Подлый Змей подарит нам Цветочек в награду за старания. Он, в общем-то, и не обещал этого. Он нас обманул.

– Накостылять ему надо! – сказал Сокол Авужго.

– Иди попробуй, – проворчал Гониденек, – я туда теперь ни в жизнь ни ногой ни рукой… Я только сейчас понял, как там пло-охо!

– Когда я работал с товарищами комниками, – сказал Ведя, – я сделал удивительное наблюдение насчет вранья. Вранье – оно в общем-то и есть вранье, но в некоторых случаях оно бывает полезно. Полезно для порядочных существ, не подлецов.

Звездный ветер доносил до берестона странные волны, волны с инормацией о мире, где царствует и правит пустота.

– По всей видимости, это звуки царства Ничтова – сказал Зергер. – Ничтов любит, чтоб ничего царствовало над всем.

У Веди чесались оба уха.

– Товарищи, а может поехать к этому Ничтову, пусть он могущественный прохиндей… и наврать ему про Вор-Юн-Гака? Или рассказать правды? В общем, наговорить всяких вещей.

– Не просто наговорить, – подхватил Зергер, – а заманить его к Вор-Юн-Гаку в гости! Дескать, здравствуйте. Змей, не ждавши, засуетится; вероятно, возникнет повод, чтоб Ничтову задержатся. А пока эти хозяева Вселенной ругаются, мы…

– Обоих разнесем! – догадался Авужго.

– Нет, отыщем Цветок Гармонии. В конце концов, имеем мы на него право? У нас же исключительно благородные цели. По крайней мере, у меня и у Веди. Ты как считаешь, Сокол?

– Так я что ж – я не против благородности, добра. Когда добро на пользу, то и хорошо.

– Не дадут спокойно пожить – промямлил Гониденек.

Берестон, управляемый Ведей Взмокиным – в компании с Зергером, Соколом Авужгой и Гониденеком на полу –, двигался вдаль, в черные глубины космоса, слушая пустоту…

Пустота тоже звучит – в ней слышен голос таинственного Ничтова.

…

«… можно подумать, что долгое и краткое взаимосвязаны. Свет, волны, да и вообще все формы энергии распространяются чрезвычайно быстро, но с точки зрения бесконечности, они не такие уж и быстрые. Долго тянется свет во Вселенной, из одного конца ее в другой, а ведь есть и другие Вселенные. У нас нет оснований говорить о конечности мироздания, т.е. о наличии у него границ/краев, но так же у нас нет оснований говорить о бесконечности мироздания. В связи с этим возникает мыслительный парадокс, разгадать который – дело более прогрессивных эпох…»

– Мудро – сказал Взмокин-Делай, глядя на трактат, составленный Трнемовом – но слишком заковыристо. Непонятно, как сия мудрость поможет в нашей жизни.

Трнемов поглядел в окно – за стеклом, покрытым мелкими горошинами, лежал снег, много-много снега. Стояла зима.

– Впрочем, ты конечно прав насчет противоречий времени. Время медленно идет, но быстро кончается, его вечно не хватает. Как бы нам узнать насчет Веди?

– На небе – сказал Трнемов – в последние дни наблюдается повышенная активность, образование всяких новых звездных скоплений, не описанных никем. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Да у нас от всего может быть плохо, при нашей-то жизни. Кругом же одни прохвосты! Бедный Ведя! Он же совсем один пошел…

Трнемов сунул нос в передающую мембрану, и зашептал в сторону космоса:

«Дорогой Ведя! Если ты нас слышишь. У нас в хозяйстве относительно спокойно. Все разваливается, но не так быстро, как в прошлую зиму. Мы полны скрытой уверенности в твоей победе! Дорогой Ведя, твои стихи положенные на народную музыку, имеют успех. Когда их исполняют, жизнь кажется легче… Дорогой Ведя… Ведя…».

Слова летели сквозь мороз и иней, сквозь снежные облака, выше, выше, выше, туда, где начиналась бесконечность.

– Сколько можно уже лететь? – спрашивал Гониденек капризно, всякий раз когда берестон встряхивало. – Я совсем устал… Авужго, чего ты меня все толкаешь?

– Где я тебя толкаю-то? – возмутился Авужго. – Я сижу, никого не трогаю.

– Ага – от тебя такой протухший дух идет, что повеситься можно! У меня от твоего запаха весь живот растрясло! Пахнешь слово рыба с хреном!

– Сам ты рыба. А по поводу трясения – пить не надо.

– Ах ты так, да?! Ты еще будешь говорить мне что пить?! – рассердился Гониденек.

Он стал толкаться с Авужго – да так, что берестон раскачивало.

– Слушайте, ребята, кончайте друг друга подкалывать, а то мы вообще не долетим.

– А когда же мы долетим?

– Когда голос пустоты кончится.

– И что тогда начнется?

– Пустота начнется, царство этого самого Ничтова… может, нам дров в топку толкателя подкинуть? Зергер, есть ли еще материал для твоего потрясающего творчества?

– Есть немного! – Зергер взял последник клочок плесени с Авужгиных штанов, мешочком превратил ее в полено и забросил в печь толкателя.

– Странно, – начал рассуждать Гониденек – ракета, и вдруг на дровах! Это как-то…

Но в это время бревно Зергера создало энергетическую вспышку; берестон рванулся – вперед, вперед, вперед! Гониденека и Сокола Авужго моментально отбросило назад, причем Гониденек опять попал к Соколу в карман. За считанные секунды берестон увеличил скорость в десятки раз.

Ведя Взмокин держался за белую корягу – главный руль. Рядом держался Зергер. Вперед!

Они не заметили, как достигли царства Ничтова. На огромной скорости берестон пробил внешнюю оболочку царства, невидимую материю, пролетел двести тысяч шагов и наконец грохнулся. От удара лопнула обшивка верхней части всех трех отсеков, а по левой стороне образовалась длинная изогнутая щель.

Двери долго не открывались. Под ударами отпала крышка среднего отсека и оттуда кубарем выкатился Гониденек.

– Ой, не могу терпеть! – он схватил свой хвост и принялся его жевать.

– Как-то грубо приземлились. – сказал Зергер. – Еще одна такая посадка, и мы, Ведя, совсем развалимся.

– Ну, я думаю, на два-три раза его хватит. – говорил Ведя, разглядывая щели. Руки свободно проходили насквозь. – Да, место тут не вдохновляющее…

Кругом была ночь, вечная ночь.

– Зергер, а как мы найдем…

– ВЫ – КТО – ТАКИЕ? – произнес густой голос.

– С незнакомыми не разговариваем, – отозвался Зергер, – обозначьте сперва себя.

– А-А! – сказал голос. Казалось, он наполняет все царство – А!

Моментально вокруг берестона выросла стена из ста рядов рыцарей. Каждый рыцарь был подобен Не-Эсу.

– Я – ХРАНИТЕЛЬ ЦАРСТВА ВЕЧНОСТИ – СТРАЖ ПОВЕЛИТЕЛЯ ПУСТОТЫ –ВЕЛИКОГО ГОСПОДИНА НИЧТОВА.

–А, понятно, – сказал Зергер с независимым лицом – значит, вы нам не нужны. Мы думали что вы – Ничтов, а вы так себе…

Голос издал короткий стон и у стражей выросли страшные острые пики.

Кольцо стало сжиматься.

Но тут раздался другой голос – еще громче.

– А на что вам Ничтов?

Голос был резкий, оглушительный, и вместе с тем усталый.

– Начинать врать, что ли – потихоньку спросил Ведя, – или погодить пока?

– Я думаю, уже можно. Хозяин – появился.

– Мы искатели, – начал Ведя, вертя головой, – путешественники, поэты и фантазеры. У нас имелась очень ва-ажная задача – отыскать… простите, не видя вашего лица, не знаю в какую сторону говорить. Вы где?

– Я везде. У меня нет лица. Говорите в любую сторону.

– Ну так вот какая штука: у нас была грандиозная задача, то есть цель. Для ее достижения мы отправились в мир Вор-Юн-Гака и почти нашли решение; но Вор-Юн-Гак раскидал нас в разные стороны и цель осталась недостигнутой. А она ведь хорошая, эта цель…

– Цель? А зачем, собственно, нужны цели? Вот вы кто есть?

– Я-то? Я Ведя Взмокин; делаю все подряд, но вообще я поэт. Сочиняю.

– Сочиняете – повторил Ничтов и замолк. – Что ж – можно и сочинять, но – зачем? Ведь не будет ничего, кроме того, что уже было; значит, ничего по-настоящему не рождается, и не исчезает. И нет смерти…

«У него нет смерти – зло подумал Зергер. – Как же! Он замуровал цедые миры в царстве вечной пустоты и не желает останавливаться. Он воображает, что дарит бессмертие. Какое вранье!»

Но не сказал ничего вслух.

– Ну, в то, что ничего не рождается, в это я никак не могу поверить – заявил Ведя.

– Смотрите! – сказал Ничтов.

Все вдруг очутились в длинном-длинном, почти бесконечном зале, уставленном стеллажами. На каждом стеллаже стояли большие и маленькие сосуды, покрытые не то звездной пылью, не то очень тонкой и мягкой резьбой.

Перед Ведей возник один такой сосуд.

– Посмотрите в него.

Внутри сосуда, к огромному удивлению Веди, была точная копия его мира.

– Посмотрите в другой.

Так оказалась точная копия мира Вор-Юн-Гака.

–Видите? – произнес Ничтов – Миры лежат недвижно. Вам только кажется, что внутри их происходит какая-то деятельность, рождение и смерть, но на самом деле они просто есть, внутри моих сосудов. Даже если мир умрет – он тут же возникнет снова, ибо он всегда был, сохраненный в моем сосуде. В моих сосудах то, что, как вам кажется, было и будет…

«Врет! – закричал про себя Зергер. – У него в сосудах не миры, а информация о мирах. Настоящие миры он превращает в управляемую пустоту!». Но опять ничего не сказал.

Ничтов помолчал, а потом произнес:

– Я храню вечность для Вселенной. Так, а это что за шарик?

Возникшие ниоткуда стражи мигом скрутили некий комок. Комок попискивал; стражи швырнули его на пол, и стало видно, что это Гониденек.

– Тьфу ты, пропасть – пробормотал Сокол Авужго. – И здесь тоже.

– Я не виноват, – проскрипел Гониденек, – меня словно притянуло.

– Так что вам нужно, сосульки Вор-Юн-Гаковы?

– Мы не Вор-Юн-Гаковы! – закричал Ведя. – И мы не сосульки!

– А кто? Впрочем, вас я не знаю… а вот этот с хвостом точно терся у Великого Змея. А вот вы? – спросил Ничтов Зергера.

– А я Отец Смерти.

– Смерти? – удивился Ничтов. – Вы владеете ее тайнами?

С полки сорвался сосуд и опустился перед Зергером. Из сосуда выпрыгнул скакун; одновременно потолок превратился в экран белого света.

«Точь-в-точь как на диске правды» подумал Ведя.

Скакун погарцевал немного, потом упал.

– Видите, – сказал Ничтов – конь умер. Если вы владеете смертью, воскресите его сущность.

Ведя подскочил к Зергеру, зашептал:

– Зергер, потолок стал прямо как тогда…

– Тише, Ведя; я знаю. Тут любая лишняя мысль может стать последней.

Зергер с мудрым видом стал пихать коня в мешок.

– Он не влезет – сказал Гониденек.

– Молчи, пищалка! Я растягиваю мешок и время. Думаешь, я всерьез могу исполнить задачу Ничтова? Товарищи, думаем правильно или вообще не думаем! У меня мыслей ни на грош.

Сокол Авужго стоял как каменный. Гониденек всхлипывал. От волнения Ведя Взмокин тер спину, уши, лицо; внезапно он тихо-тихо подошел к сосуду и сунул его под шапку.

Конь едва влез – Зергер тряхнул мешком, и оттуда гурьбой выскочили зайцы. Зайцы были веселые, смешные, с немного порезанными ушами.

– Вот вам, пожалуйста.

Ничтов долго молчал.

– Ты не воскресил коня. Не воскресил его сущность.

– Как это не воскресил сущность? Зайцы же настоящие. Сущность неживого коня целиком перешла в сущности живых зайцев. Вы сами видите, какие они живые. Или нет, по-вашему?

– Выходит ты соврал, когда говорил что умеешь воскрешать?

– А я разве говорил, что умею воскрешать? Вовсе нет. Я управляю смертью: мертвое превращаю в живое, новое.

– НЕНАВИЖУ – НОВОЕ!! – провыл Ничтов. – Так. Так. Пускай. Ну ничего. Подождите немного. Я найду другой способ все вас…

– Не найдешь, Ничтов! – сказал вдруг Зергер. Мрак затрясся.

– Постойте. Так это Вы. Я Вас спутал с простым живущим объектом. Со всеми этими бегающими, пищащими и дрожащими. Давно хотел Вас увидеть. Слышал о Вас. Я всегда хотел понять, представить…

– Мое почтение к Вам не относится – сказал Зергер. Ничтов его не слушал и бормотал, нависая надо всеми:

– Представить, представить… – он как будто был в большом раздумье. Зергер это почувствовал.

Ничтов еще побормотал, после этого в экране побежали темные молнии.

– В это неспроста. Ты давно хотел проникнуть в мою резиденцию. Ты специально набрал авантюристов…

– Ничуть. – испепеляющий экран висел, не давая всполохов. Если огонь пойдет явно, это будет означать, что экран ощутил неправду. Самого Ничтова это никак не касается – он, как и Змей, не прочь солгать. Зергер произнес:

– Мы не горим. Видишь, Ничтов? Значит, никто не собирался тебе врать. Все рассказанное тебе – правда.

– Правда – устало повторил Ничтов. – Правда.

Страшный экран в потолке исчез.

Довольный Сокол Авужго посмотрел вниз, но не увидел своих штанов.

– А куда мои шта…

Зергер закрыл ему рот:

– Тише, дружок. На тебя намоталась невидимая материя, из внешней оболочки царства Ничтова. Она может быть крайне полезна. Распутай ее и спрячь.

– Ага, ясно. – Авужго стал распутывать невидимую ткань. Она была очень тонкой и прятала концы. От усердия он даже сопеть начал.

– Ы-хы, ы-хы… животик мой…

– Это что еще за деятель? – спросил Ничтов.

– Мы пропали! – прошептал Гониденек.

– А это ничего такого, – заговорил быстро Ведя, – это просто Соколавушка, наш товарищ. Ему Вор-Юн-Гак подсунул плохие сливки, сливки в том, спиралевидном мире… а они вдруг испортились. Знаете, есть такой мир, в виде тарелочки.

– Как – Великий Змей Вор-Юн-Гак влез и в тот мир? Поразительно. Я же просил его не портить ничего в той части Вселенной… Поразительно. Возмутительно. Я иду к Великому Змею. Ты – Ничтов посмотрел на Авужго – расскажешь.

– А? – спросил Авужго моргая.

Закрыл глаза он в царстве Ничтова, а когда открыл, глядь – все вокруг вор-юн-гаково.

– Показывай! – приказал Ничтов.

Он был уже не бестелесный, а вполне определенной формы – в плаще, с квадратным лицом без всего.

Авужго исчез.

– Елкины моталки!! – протянул Гониденек. – Вот тебе и перелет…

Ничто сгоряча перебросил всех во дворец Вор-Юн-Гака!

– Цель ясна, – проговорил Зергер быстро, – не теряя времени действуем. Пока они разговаривают, мы ищем Цветок, выкапываем, хватаем уних Сокола и летим.

– А лететь-то нечем! – трагически произнес Гониденек. – Аппаратик наш свистнули…

– Спокойно! – Ведя постучал по голове. – Берестон у меня под шапкой, внутри сосуда. Товарищи, Соколавушка много не наговорит, так что действуем стремительно! Гониденек, ты нас в прошлый раз завел в…

– Да я же нечаянно – затараторил Гониденек, – я же не специально. Знайте, какой Вор-Юн-Гак подлец, у него столько залов… Я просто ошибился.

– Ладно, дружок, ищи!

Гониденек юркнул куда-то в песок, Ведя и Зергер – за ним.

Вор-Юн-Гак был очень занят – считал погибшие души, добытые им в одном из миров, – когда к нему гремя и спотыкаясь, влетели все высшие советники.

– Господин! – Великий! – К Вам! – Сам господин Ничтов.

Ничто был уже в зале вместе с Авужгой.

– Здравствуйте, Великий Вор-Юн-Гак.

– Здравствуйте, господин Ничтов. – Хитрый Змей пристально поглядел на Сокола. – Эту мохнателькую личность я, кажется, уже встречал. Вы недовольны? Но вы же получили именно то, о чем желали.

Вор-Юн-Гак говорил вслух, но одновременно с этим внутренним голосом он шипел:

«Алчущая!! Немедленно!! Сюда опять притащился сочинитель в лаптях!! Отыщи его и разнеси!!»

«Слушаю, Великий».

– Так вы говорите, погода во Вселенной плохая?

– Погода всегда одинаковая – отозвался Ничтов. – Ничего нового. К счастью.

– Ну, не всегда. День сменяет ночь, а дождь – засуху. Кое-где прошел кровавый град – весь из разрушенных судеб. Вы не видели его по дороге?

– Вы же знаете, я езжу не засматриваясь.

– Ну да, конечно. Хорошо существовать, когда имеешь приличную среду для обитания, приличный мир, но невыносимо трудно, если туда проникают вредные сущности. Вредные идеи, вредные существа. Вот вы – Хитрый Подлый Змей уставился на Сокола – вредный?

Сокол Авужго открыл рот и выдавил:

– Нет. Я хороший.

– А что значит быть хорошим? Что вообще такое есть – хорошо? Хорошо – когда действуют и разрушают, или когда царит бездеятельный порядок?

Авужго почесал нос.

– Да.

– Что «да»? – спросили разом Ничтов и Вор-Юн-Гак.

– Хорошо когда хорошо.

– Хотел бы я знать, – прошипел Хитрый Подлый Змей, – где еще водятся такие совершенные олухи.

– Великий Вор-Юн-Гак, я хотел бы поговорить с Вами о порядке – начал Ничтов. – Видите ли, мне думается, что ваше действие несколько задевает мои интересы.

– Так у вас опять есть интересы? – удивился Вор-Юн-Гак. – А в чем они заключаются?

– Я люблю Пустоту, – сказал Ничтов, – ибо Пустота есть высшая форма порядка.

– Вы полагаете, у меня беспорядок, господин Ничтов? А как же тогда вся та бесконечная энергия, что я вам даю? Разве энергия может быть в беспорядке?

– Я нисколько не умаляю вашего труда, о великий и блистательный Вор-Юн-Гак, просто некоторые миры мне особенно трепетны…

Ничтов говорил долго, растянуто – у него был усталый, глухой и монотонный голос, от которого внутри Вор-Юн-Гака играла и перекатывалась злоба. Но он терпел.

Ведя Взмокин и Зергер не останавливаясь бежали по лабиринтам, вслед за Гониденековым хвостом. Было темно, всюду пахло прелой землею, кое-где торчали острые камни. Дорога петляла; порой Гониденек заворачивал не туда – чудовища, огромные и мелкие, выпрыгивали из тьмы, и Зергеру с Ведей приходилось лупить их. Наконец они попали в кладовую, потом в другую кладовую, в сокровищницу; свежедобытое золото, казалось, еще пахнет руками бедных кладюков. Из сокровищницы Гониденек полез в нору, узкую-преузкую – Ведя и Зергер, несмотря на всю свою худобу, едва протискивались. Веде казалось, что их вот-вот догонят, он тыкался в спину Гониденека и хватал его за хвост. Гониденек ойкал и полз еще быстрее. Зергер не отставал. Нора сжималась, сжималась, сделала изгиб –

Ведя полетел прямо на Гониденека, Зергер – на Ведю.

Белый свет ослепил их. Сразу запахло листвой и свежестью.

– Сказник Щасевный! – пропищало у Веди из-под ног. – Самый настоящий. Хватаем Цветок и мотаем…

На Зергера упала груша.

– Стойте! А как мы узнаем настоящий Цветок?

– Мы это почувствуем! – был уверен Ведя.

– Да, наверное. – согласился Зергер.

Сад поражал своим великолепием. Здесь росли сотни, тысячи растений с цветами, самых разных форм и оттенков, совершенно непохожих друг на друга, но все они казались потрясающе красивыми. Ведя носился по саду, смотрел по сторонам. Внезапно он увидел –

Пять лепетсков разной величины, вместе образующих причудливый узор, напоминающий пламя. Глядя на цветок, внутри чувствовалась необычайная теплота и спокойствие, подлинная гармония. Ведя понял, что цветок этот – тот самый.

– А как его извлечь?

Цветок сидел в горшке, а горшок был втиснут в каменную плиту. Ведя сквозь землю схватился за стенки горшка, стал тянуть, тянуть – горшок трещал, но не поддавался. Зергер тянул Ведю за пояс, Гониденек вертелся под ногами, тоже пытаясь тянуть. Наконец горшок выдрался – глбык!! – и все трое рухнули на пол. С Веди ручьями бежал пот.

–Эх-х! В баню ходить не надо. Батюшки, красота какая! Товарищи, ищем Соколавушку и… Гониденек! Ты куда делся?!

Тот уже сидел на далекой стене, вцепившись в осветительный алмаз.

– Брось сейчас же! Бежать надо!

Алмаз вспыхнул, обжег Гониденеку лапы (он свалился), а потом наполнил сад колючим, злым светом. На свет из щелей стали выползать многочисленные твари.

Мгновение было решительное. Ведя схватил Гониденека за хвост, Зергер –за шиворот; БУМ-М!! – в полу выросла воронка, из нее тоже поползли… Но клубок из трех тел уже выскочил из Сказника.

Тем временем Ничтов все говорил, говорил, говорил, своим тягучим, усталым голос. Вор-Юн-Гаку это жутко наскучило, он со злостью смотрел на Ничтова – и на Авужго. Сокол Авужго был совершенно равнодушен.

– От меня-то вы чего хотите, господин Ничтов?

– От вас – ничего, великий Вор-Юн-Гак; но я желал бы, чтоб в ваших владениях все было благоприлично и благопристойно.

Змей присвистнул:

– Благоприлично! Благопристойно! Что это за беспомощные слова? Я хозяин или нет? А если хозяин, имею право делать все, что хочу!

Концом хвоста Вор-Юн-Гак хлестнул по ногам Авужго; тот упал, но от удар из его кармана выпал клубок невидимой материи, и опять опутал Сокола – уже всего целиком. Сокол Авужго исчез.

– Ты куда залез, мохнатец?! – заорал Вор-Юн-Гак.

Но в материи, обмотавшей Авужго, была огромная инерция. Она толкало его как бочку – в неизвестном направлении.

Ведя, Зергер и Гониденек бежали не расцепляясь.

– Туда? – Да! – Туда? – Нет! Да! Нет! Нет! Нет! Да!

Они в два прыжка перемахнули через высоченную стену, попали на лестницу, тут им под ноги попалось что-то круглое – не успев сообразить, все покатились по ступеням. Лестница вертела и швыряла их, а потом запустила прямо в красное поле. Ведя упал, тут же вскочил – шапка на месте, горшок с Цветком – тоже. Он схватил горшок – и его сдавило клещами.

Зал со стенами из красного камня был забит Вор-Юн-Гаковыми слугами. На почетном месте стоял Вор-Юн-Гак, Хитрый, Подлый Змей, огромный как дерево, а рядом – повелитель Ничтов, совсем небольшого роста. Ведю со всех сторон сжали каменные рыцари, чуть подальше такая же толпа пиками окружила Зергера на полу, готовясь проткнуть. Гониденек потерянно рыскал под ногами стражей (его словно не замечали).

– Неспокойные фантазеры, – произнес Вор-Юн-Гак, становясь еще больше, – опять явились? Похвально. Я оценил вашу силу, но я недооценил вашу наглость. В прошлый раз я дал вам все то, что вы хотели, но похоже…

– Да ты сам обманщик наглый! – закричал с пола Зергер. – Что это такое ты нам дал? Пустышку, мистификацию, рассыпающуюся как песок, злое воплощение фантазии, ведущее к концу! Никто этого не хотел!

– Ах, значит я ошибся. – произнес Вор-Юн-Гак и стал еще больше. – Дал вам хорошее. Но зато теперь не ошибусь. Перед лицом великого господина Ничтова я устрою вам награду плохим.

– А почему это плохим? – крикнул Ведя – Разве мы не достойны хорошего?

– Торжество хорошего ведет к потере равновесия, – произнес Ничтов – а сие недопустимо. Плохое же бывает полезно, ибо…

В воздухе пролетела искра; маленькая красная искорка с крыльями. Она промчалась над всеми и села на нос Вор-Юн-Гаку. Это был тот самый сокол, сотворенный Зергером и Ведей.

Вор-Юн-Гак дыхнул – сокол пропал. Но к этому моменту Гониденек вылез из частокола рыцарских ног и стал растерянно вертеть головой.

Глаза Вор-Юн-Гака раскалились настолько, что не видно было зрачков; два пылающих круга, пронзающих насквозь, глядели на Ведю Взмокина. Они могли вызвать пламя в миллионы градусов. Но Вор-Юн-Гаку хотелось еще раз пошутить.

– Постучи, подергай, свои струны, сочинитель, – может, настроение твое улучшится.

– Ладно, – сказал Ведя, – Мы подергаем. Мы постучим. Ах, как нам не повезло – все трясется, даже руки!

Да как хлопнет по дну горшка!

Горшок с Цветком перелетел через каменное войско – прямо в лапы Гониденеку.

Гониденек оказался неготов:

– Ой, какой тяжелый… И что теперь делать?

– «Что, что»! – передразнил Ведя. – Ногами работай!!!

Рыцари ринулись на Гониденека. Зергер вскочил – кольцо пик сжалось, но он рассек их сотворенным клинком. Ведя Взмокин, изогнувшись страшным образом, дал ногой одному, другому, выскочил, попал в чьи-то глаза.

– ЦВЕТОК НЕ ТРОГАТЬ! ИСПОРТИТЕ! – грохотал Хитрый Змей. – УБЬЮ!!!

Вор-Юн-Гак хотел сделать все стремительно. Но свалка уже началась. Рыцари горой навалились на Гониденека, хотя горшка у него уже не было – он лежал в другой стороне. На него наползли было пауки, однако они не заметили Зергера. Отбив горшок, Зергер опять оказался в каменных клещах, бросил его Веде Взмокину; Ведя, держась за Цветок обеими руками, прыгал по головам не разбирая дороги; с него едва не слетела шапка, он ухватился за нее, потом смотрит – Гирза-Мара! Ведя не задумываясь дал ей по голове – и со страшной скоростью полетел назад (Гирза-Мара обратилась в существо со страшной инерцией), но горшок все-таки ушел от нее.

Горшок с Цветком упал во что-то невидимое. Несколько секунд никто не мог разглядеть пламя Цветка; Вор-Юн-Гак вертелся как бешеный, но лишь сшибал своих приспешников огромным хвостом. Он задел округлое создание, в свете красных стен напоминавшее бочку; бочка треснула и оттуда донеслось:

– Охти, моя головешка… Совсем ударилась…

Наконец-то Сокол Авужго распутался. Цветок торчал у него из подмышки.

– Авужго!!! Горшок!!! – кричали Зергер и Ведя.

– А? – Авужго нащупал горшок. – А, понятно: сча-ас мы его…

И запустил горшком в воздух, подальше от себя.

Ведя почувствовал, что сейчас упадет от огорчения. В носу жутко защекотало, в глазах тоже; но толпа рыцарей уже была далеко. Во главе с Вор-Юн-Гаком она валилась след за пищащим шариком.

– Я же!!! Что?!! Я же ничего!!! – вопил шарик со слезами.

Цветок снова был у Гониденека!

Ведя вытряхнул из шапки берестон, в три прыжка завел двигатель и помчался. Берестон кренился набок, валя рыцарей; Зергер схватил Сокола Авужго за шиворот, подскочил, уцепился за край люка. («Сокол,ссмотри не упади обратно!») Берестон бросило прямо на Гониденека – тот сжимал Цветок зубами, уже без горшка. Зергер поймал гониденековый хвост и держал крепко; но тут из-под лепестков Цветка выползла сколопендра – Гирза-Мара! Она прыгнула прямо в лицо Зергеру. Зергер хотел ее отбросить, но в руке плакал Гониденек, сколопендра вонзилась в его шерсть, снова ударила Зергера – энергией. Хлопок! – От удара все влетели внутрь берестона. Зергер с Гирзой-Марой стукнули Ведю Взмокина, да так, что он отскочил прямо на доску управления. Левая Ведина нога до упора толкнула рычаг – в положение полного ускорения.

Еще ни разу реактору не приходилось увеличивать скорость берестона столь стремительно, и Ведя никак не мог знать, что из этого получится; возможно, при таком темпе движения ускорение окажется избыточным и корпус пробьет страшная вибрация; возможно, взорвется двигатель или «вечный огонь» просто хлянет наружу, поглощая все, насколько способен; это все вопросы научно-фундаментальные, но сейчас всем было не до науки.

На мгновение или два берестон закрутился в страшном танце, потом дернулся и превратился в луч, который каким-то невообразим образом прошел сквозь стену Вор-Юн-Гаковского зала, хотя там не было ни одной, даже крошечной щели. Превышая скорость видимого света, луч летел туда, где начиналась бесконечность.

В ярости Вор-Юн-Гак насквозь пробил собой стены дворца, выпрыгнул наружу. Он изверг белый смертоносный огонь, вплоть до самых краев небосвода. Но берестон был уже за пределами его Мира.

– Ушли! – прошипел Вор-Юн-Гак Ничтову. – Старый идиот!

Ничтов не успел даже слова сказать. Вор-Юн-Гак рванулся вверх, ломая все подряд, не глядя ни на что другое, поднимая вихрь, страшный космический вихрь; он летел, летел, летел ускоряемый собственной злобой.

…Во всем берестоне росло напряжение каркаса, и особенно резко оно увеличилось в хвостовой части. Листы обшивки уже не держались прочно, их края ходили в стороны, хлопали по бокам, крошились в труху; берестон набрал скорость и стал похож на узкий клин, белый-пребелый, словно только что выточенный; клин резал черноту, оставляя в ней зазубрины и щепки. Корпус держался почти исключительно на внутренней гравитации.

Внутри шла грубая драка. Гирза-Мара, обратившись в стального демона, нещадно стегала Зергера, Ведю и Сокола Авужго. Гонидек, получивший раз или два, тихо скулил на полу. Цветок лежал в Вединой шапке, но на нее никто не обращал внимания.

Сокол Авужго кулаками дубасил Гирза-Мару, но она была втрое быстрей. Она сшибла Сокола с ног, отбросила Зергера – Ведя Взмокин врезал ей по шее – потом еще Зергер ударил в бок – Гирза-Мара поползла назад, разрывая обшивку. Она переродилась; новый демон опять сцепился с Соколом, опять повалил, запустил чем-то по Веде – Зергер клинком рассек демонскую голову. Но голова выросла с другой стороны – демон льдом прирос к Зергеру, прямо у открытого люка.

Зергер не мог шага сделать; Гирза-Мара опутывала его, превращаясь из демона в нечто тонкое, как бумажный лист. Только глаза горели:

– Что – Отец Смерти – Страшно – Умирать?!

– Чтоб ты горела!! – Зергер пальцем, перепачканным яблочной смазкой, ткнул ей в глаз – Гирза-Мара зажмурилась, лист сложился – опять ровнежга! – сзади Ведя схватил ее поперек и вместе с Зергером они вытолкнули ужасный сверток за пределы берестона. Сверток остался сзади и пропал.

– Что за вредное создание! – сказал Зергер. – Прилипчивое. Куда идем, Ведя?

– Держим курс на семнадцатый Мир от Вор-Юн-Гакова. Это наш Мир, Взмокинский. Гониденек, звуки из тебя выходят?

– Я – сильно пострадавший… – отозвался тот с пола.

– Да, кажется, тон не твой. И не Соколавушкин. А чей же тогда?

Берестон наполнился тонким противным писком, проникавшим из хвостового отсека.

– Пойду посмотрю. Зергер, дружище – во что бы то ни стало, держи курс.

– Ясно!

Ведя побежал назад.

Хвостовой отсек был страшно изорван. С боков из потолка свисали огромные лохмотья берестяной обшивки, местами обогрелые, трещины ползли по всей высоте, в них уплывал белый свет берестона и даже странно было, что отсек все еще не оторвался. В нос лезли щепки и звездная пыль.

Ведя принялся сдвигать уцелевшие листы чтоб прикрыть хотя бы самые крупные трещины. Листы не поддавались.

– Нет, тут одному не взяться… Соколавушка! Авушк… тьфу ты, пыль проклятая…

Ведя выгнул голову назад.

– Соколавушка!

Сквозь щель пробил тоненький луч, превратился в пятно. Пятно сверкнуло: снова Гирза-Мара!

Все произошло моментально. Едва Ведя стал поворачиваться на свет, как демон – упругий демон – нанес ему страшный удар в голову. Ведя рухнул без сознания, наступила тьма…

– Ведь, ты как там? – откликнулся Авужго и увидел: Ведя Взмокин лежит лицом вниз, а над ним стоит демон – отвратительного лилового цвета.

– Ах ты студень!!! Ведь, держись! – Авужго ринулся на демона, тот уклонился и сразу же покрыл Авужгу веером жутких ударов. Один удар пришелся по Гониденеку, вылезшему сзади. Гониденека отшвырнуло. Тело демона вибрибровало. Он лупил Сокола Авужго в лицо, в уши, в шею, в живот, в колени. На один удар Авужго приходилось целых двадцать. Ноги Сокола не выдержали, он согнулся – тут его хлопнуло сверху. Авужго сел на пол, прямо на заднюю часть Гониденека.

– Я сдаюсь!… – прошептал Гониденек.

Демон перешагнул через обоих и приблизился к Зергеру, застывшему возле доски управления, с клинком в руке. Но клинок был бесполезен.

Демон уперся когтями в каркас берестона – раздался хруст, стены застонали. У демона не было рта, но он заговорил – голосом Гирза-Мары.

– Твои приятели – жалкие создания. Зергер. И ты вместе с ними. Стал жалким. Вы ничего не способны сделать. Захочу – разнесу ваш аппарат. В клочья. Цветок? – Вор-Юн-Гак простит мне Цветок за вашу гибель. Но.

– Зергер. Зергер! Будь со мной. Я еще могу все забыть. Ты увидишь, моя близость даст тебе невероятную энергию и мощь, которая выше всех произведений творчества.

Зергер слушал и глядел в заднюю часть берестона.

– Зачем я тебе нужен, Гирза-Мара?

– Я – еще нужней тебе, Зергер. Я несчастна, но и ты несчастен. Ты несчастен потому, что сам захотел быть несчастным, только так тебе дается творчество. Ты выдумал какую-то высокую цель, связанную с созиданием. Зергер! Откажись от созидания! это все обман, занятие для простых и глупых существ, недостойное тебя.

На Вединой голове зашевелилось ухо, потом другое. Ведя изо всех сил разогнул шею – совсем чуть-чуть.

Рядом лежал сосуд из царства Ничтова.

Гирза-Мара, не отрывая головы от Зергера, скребла каркас.

– Решай сейчас, Зергер. Или ты будешь со мной, или все вы пропадете. Я говорю – раз (от стены пошел протяжный стон), два (стон превратился в плач), смотри, сейчас я…

– Ладно, Гирза-Мара – произнес Зергер надломанным голосом, – Не трудись. Быть с тобой, может, и неплохо… некоторым. Только перестань ломать корабль.

Демон дернулся.

– Так – ты – решил, Зергер?!!

– Решил, решил! – говорил Зергер. – Чтоб я сдох. До чего я докатился. Кошмар! Ладно, только… только ты превратись во что-нибудь поделикатней, а то меня тошнит.

Ведя встал на четвереньки и пополз к сосуду.

Упругий демон мигом исчез, и Зергер увидел – вот она, опять дремовна, с тонким и красивым лицом, с волосами как волны. Дремовна подлетела к нему.

– Ну, милый Отец Смерти, покажи мне свою близость.

– Сейчас, только пот вытеру – Зергер закрыл левый глаз: Ведя встал, прижавшись косо к стене берестона, потом упал, потом снова встал. В руках у него был сосуд. Надо было протянуть две или три секунды – ужасно долго. Зергер (презирая себя насквозь) схватил Гирза-Мару за плечи:

– Видишь, стремительная, как ярок свет звезд? Звезды светят тем, кто любит. Несчастные не замечают их блеска. Вон там горит звезда, с цветом твоих глаз, которая зовется… ВЕДЯ!!! ДАВАЙ!!!

Ведя Взмокин побежал, споткнулся, но сумел-таки сорвать с сосуда крышку. Спрятанная внутри сила вонзилась в платье дремовны и стала тянуть ее назад. Дремовна закричала страшным голосом – но ее руки были зажаты Зергером. Она хлестала его по лицу волосами – полными ярости и яда. Зергер не мог ничего видеть.

– Ведьма! Чтоб ты… – Ведя вскочил, и втолкнул сосуд прямо в дремовну. Крышка хлопнула:

– Рррраз! –

И тяжеленный сосуд с Гирза-Марой упал на пол. Он покатился, ударился о стену, а потом встал – сам собой.

Зергер не мог опомниться.

– Чтобы. Это. Порождение! было… со мной! да не за… не за… не за….

– У меня голова как котел кипящий, сейчас лопнет – пожаловался Ведя. – Гониденек, Соколавушка, вы как там?

– Ох, у меня того этого повсюду.

– И у меня.

– Значит, порядок. – Ведя оперся на стену. – Порядок. Слушайте, а шапка-то наша где?!

Шапка с Цветком лежало на том же месте, нетронутая.

– Ну так значит хорошо!

Но тут берестон шарахнуло и перевернуло хвостом вперед. Шапку понеслась назад и едва и вывалилась через дыру в стене. Ведя успел ее схватить. По стенам хлестало огнем.

– Это что, град космический? – спросил Гониденек.

– Да не похоже, чтобы камешки… Товарищи, смотрите – сзади!!!

К ним на огромной скорости приближалась лента красного огня.

– Комета? – спросил Гониденек.

Ведя изогнулся:

– Какая, к логову, комета!! Вор-Юн-Гак!! Сам!!! Проклятый, за нами!!!

– А он разве не дома остался?

– Ну, милый, Гирза-Мара тебе хорошо вмазала. Вор-Юн-Гак, Хитрый Подлый Змей идет за нами! Его надо…

– Кошмар-р!!

– Не, ребята, я больше драться не могу – признался Авужго. – Устал сильно.

– Дракой тут не взять. Необходимо нечто… грандиозное. Гониденек! А были вообще случаи, когда Вредного Змея одолели в прямой схватке?

Гониденек трясся на полу, закрыв лапами уши. Ведя оторвал его от пола.

– Ну! Товарищ! Вспоминай!

– Да вроде бы что ли да… – донеслось из под ушей.

– А как они действовали? Кто они были вообще?

Гониденек трагически промолвил:

– Вор-Юн-Гака может победить только тот, кто еще больше… Больше ростом! Это конец! Во всем космосе не сыскать разумного существа таких размеров …

– Но я, кажется, знаю одного – Ведю подбросило, но он ловко приземлился. – Знаю… Это Зой! Наш товарищ!

– Какой Зой?

– Зой – Огненный Скакун! Он тоже огненный и… я не помню точно, насколько он велик, но никак не меньше Вор-Юн-Гака! Его надо вызвать!

Ведя стал кричать в передатчик (настроенный на на то чтоб принимать и выпускать взмокинские волны, а также аналогичные им):

– Зой!!! Товарищ Зой!!!

Вмешался Зергер:

– Ведя, эти волны слабоваты. Сейчас я разработаю… Ох, голова трещит… Неужели я говорил Гирза-Маре, что… Нет, этого не забудешь. Дайте мне что-нибудь!

Зергер сунул оторванную щепку в мешок, повертел и вынул блестящий прибор.

– Это усилитель смысла, он автоматически преобразует слова в волны.

«Зой-зой-зой-зой!» понеслось от далевеста.

– Он должен быть поблизости. Зой! Дорогой наш Зой!

– Попить бы – пробормотал Авужго.

– Зой, Зой, Зой, – тараторил Гониденек. – милый, добрый, страшный Зой, пожалуйста, спаси нас… честное слово, я у тебя просто так ничего брать не буду…

«Зой-зой-зой-зой!» – летели невидимые слова. Ведя не знал точного направления, в котором их надо отправлять, и призыв летел во все стороны.

«Зой-зой-зой-зой!» … «Зой-зой-зой!» … «Зой!»

«Зт!» – щелкнуло в ответ. «Зт-Зт-Зт-Та-а-а-а…»

Зой услышал. Он поймал волны, посланные передатчиком Зергера, в сущности, он действительно был неподалеку.

Пламя Вор-Юн-Гака уже подобралось к берестону, охватило хвостовой и центральный отсеки, но тут Вор-Юн-Гак почувствовал, как что-то словно щекочет его сзади. Он не стал оборачиваться, желая дожечь берестон до конца – но Зой уже настиг его.

Как ни огромен был Подлый Змей, Зой оказался еще больше, намного больше. Зой не умел ловчить, колдовать или придумывать, он вообще не знал, что такое мудрость и хитрость. И все же Зой был велик. Он просто накрыл собой Вор-Юн-Гака – будто проглотил.

Хитрый Змей рванулся, но так и остался в Зое; он напустил ядовитые дыханье, убивающее миры – бесполезно, Зой никогда не дышал. Змей кричал самые злые, отвратительные слова – впустую.

– Получил, вреднюга?! – прокричал Гониденек, торжествуя. – Не можешь вызволиться?!

Вор-Юн-Гак бушевал внутри Зоя; он крутился, извивался алмазными кольцами, колдовал; он испускал такую страшную энергию, от которой могла пошатнуться Вселенная – но Зою было все нипочем. Он не чувствовал злых усилий Вор-Юн-Гака.

Наконец Вор-Юн-Гак стал понемногу уменьшаться – это означало конец; не конец существования, а просто конец чудовищных сил. Зой вытряхнул Хитрого Змей обратно, в космос, и не говоря ни слова (он не умел говорить), помчался вслед за Ведей Взмокиным. Зою нравилось все Взмокинское.

Вор-Юн-Гак повис в пустоте, побежденный. Он растратил очень много сил; он легко мог бы добыть новых, но он понял, что Цветок от него улетел. Цветок словно перестал быть частью Вор-Юн-Гака, его мира и имущества. Исчез вместе с Зоем.

Вор-Юн-Гак, Хитрый Подлый Змей Вор-Юн-Гак, великий, страшный, высокомерный, хотел кричать от обиды. Но кричать было невозможно. Вор-Юн-Гак произнес – обреченно:

– Зой-то-мара… Зойтомара.

Неизвестно, что означало это слово, но с тех пор оно стало крылатым.

Зой проводил берестон почти до самого Вединого мира. Там он подмигнул и помчался дальше.

– Спасибо, товарищ Зой! – кричал Ведя. – Память о тебе будет вечной в наших сердцах и песнях!

– Замечательное лицо, – сказал Зергер, – и не важно что ему недоступна речь. Слова не всегда обязательны…

– Так мы что же – победили?!! – не поверил Гониденек.

– Можно сказать, что да.

– Ур-ря-а-а-а-а!!! – Гониденек запрыгал по отсеку, но тут же стукнулся лбом.

– Ну, – произнеся облегченно Авужго. – Теперь и посидеть не грех!

Он с удовольствием рухнул на пол – и пробил его насквозь. В космос улетел кусок пола шириной с ладонь. Через мгновение такой же кусок вывалился из стены. Сзади донесся грохот. Каркас берестона стал разъезжаться в стороны.

– Ломаемся!! Зергер, товарищ, держи курс изо все силы! Соколавушка, стягивай балки каркаса, чтоб не расходились!! Я посмотрю что сзади, там…

Ведя вихрем убежал и тут же вернулся.

– Товарищи, хвостовой отсек разорвало! То есть целиком! Трещины тянуться насквозь!

– Говорил, не надо деревянный делать… – заворчал Гониденек. Ведя щелкнул его по носу.

– Критиковать потом будешь! Сесть надо!

Раздался удар – разрывало уже центральный отсек. Берестон – его передняя половина – летел на землю и вертелся вокруг свой оси. Бедного Гониденека швыряло от стены к стене, то утягивало наружу, то вдруг обратно всасывало. Толкающая сила вылетала впрочь.

Ведя с Зергером, навалившись на рули и рычаги, изо всех тянули их к нужному курсу, пока те не треснули. Управлять стало уже нечем. Но и до земли оставалось всего 10 тысяч шагов!

Все вцепидись во что попало: Ведя в доску управления, Зергер – в левую сторону каркаса, Сокол Авужго – в заднюю; Гониденек болтался под Авужгиными штанами. Горела береста. Надо было бы тормозить, но тормозить было нечем.

– А у вас – тут – действительно – смерть – есть? – прохрипел Гониденек.

– Чего-чего? – отозвался Ведя.

– Я говорю, у-умирают тут у вас п-по-настоящему или к-как…

– А как же, – Ведю вытянуло и сжало. – самым настоящим образом.

– Кошма-а-ар-р….

До земли оставалось всего 700-800 шагов.

Снизу уже вовсю кричали:

– Ведя!!! Ведя!!! Правь к лугу!!! На луг садитесь, он мокрый!!!

Луг, покрытый густейшей травой, казалось, мог бы смягчить удар. Но берестон относило в сторону – к пыльной степи, полной песка и глины.

– Все повторяется. – подумал Ведя.

И откуда ни возьмись, в его голову полезли строчки:

Позади враги остались,

Отшумела буря злая.

Мы сегодня налетались –

Мчим туда, где все нас знают.

Где мохнатыми руками

Лес размахивал навстречу,

Камни, сжавшись кулаками,

Что-то мудрое лепечут;

Где нетронутая нива

Просит жать напропалую,

А веселая крапива…

Э-э-эх!…Берестон вошел в землю.

Обжигает и целует.

Некоторое время Ведя не решался открыть глаза. Потом он осторожно разомкнул левый глаз – вокруг пыль, песок, степь; закрыл левый и открыл правый – опять пыль, песок и куски Авужгиных штанов. Ведя открыл оба глаза: перед ним доска управления со слованными рулями, и он, Ведя Взмокин, сжавшись сидит на ней. Чуть поодаль Зергер потирает голову, а под ногой его – сосуд, тот самый, ничтовский; еще дальше Авужго глядит на свои штаны, размазанные по балкам берестона.

– А Гониденек – неужели провалился?

Зашевелилась земля под кучей щепок, оттуда показался хвост, взъерошенный и помятый – Гониденек вылез и стал принюхиваться.

– А ваш Мир, оказывается, луком дешевым пахнет! Таким дешевым, что даже неприлично есть…

– А у вас опять штаны промокли. Товарищи!!! – вскричал Ведя. – Так выходит, мы – все-таки! – победили! Несмотря ни на что! Мы сели!!

– Ага, сели, – пробормотал Гониденек, – даже непонятно куда. И не встречает никто.

Но к ним уже бежали – Трнемов, Взмокин-Делай и все остальные Взмокины.

– Ведя!! Ведя!! Товарищи!! Прилетели наконец!!

Все сбились в шумную кучу.

– Ведя! Наконец ты… вы… отлетались, чтоб их… целый год можно рассказывать… пришлось так долго, потому что… Отец Смерти, хотя я совсем… на самом деле у нас были именно высокие цели, но они… враги стремительные… звездосотрясатели… видите, как оно выходит – спереди вроде целое, а сзади ничего нет… А у вас дома – есть?… Да я же так… я же ничего… С точки зрения научного прогресса еще есть чем заниматься…

Маленькие Взмокины обнимали Гониденека как игрушку. Гониденек немного стеснялся.

– Товарищи!! – закричал Ведя. – Мы же забыли о главном!! О главном, имеющем более чем мировое значение! Товарищи, мы поймали ту, что приносила нам зло и несчастья, засухи и наводнения. Товарищи, тут есть сосуд, где он… а, вот… в котором запрятано подлое создание, прозванное Гирза-Марой! Она здесь! В наших руках!

– А что такое Гирз-Амара? – спросил Зергера малыш Взмокин.

– Отвратительная вещь! – сказал Зергер. – Просто страшно рассказывать.

– Точно,– подхватил Сокол Авужго, – она такая…

– Дура несчастная! – выпалил Гониденек.

– Товарищи, но почему же вы ее замуровали, а не разнесли вдребезги? – спросил Взмокин-Делай.

– Ее нельзя было уничтожить в том мире, где мы были, – объяснил Ведя. – потому что там не действовали законы настоящей смерти. Тот мир был сильно испорчен. Но теперь-то мы в нормальных условиях – и мы сумеем… Есть чем ликвидировать?

– А как же!

У Взмокиных полно металлического оружия.

– Соколавушка, вытряхивай!

Авужго зажал в охапку сосуд, схватился одной рукой за крышку, стал тянуть. Крышка не поддавалась. Аужго поднатужился – Чпок-к! – сосуд открылся!

Но из него ничего не вытекло.

Авужго стал трясти сосуд горлышком вниз, но оттуда по-прежнему ничего не выпадало. Авужго поднес сосуд к глазу и сказал:

–А ну выходи!

– Она, наверное, уперлась изо всех сил – сказал Взмокин-Делай. – Друзья, а зачем нам, собственно, сосуд? Разобьем его вдребезги, и она попалась. Вон там камешки как раз. Ну-ка ребята, окружаем!

Со всего размаху Сокол врезал сосудом по степи. Сосуд лопнул, во все стороны полетела пыль космоса вперемешку с земной.

Но внутри опять никого не было!

– А где же… оно? – спросили маленькие Взмокины.

– Тише, ребята! Слышите? – Зергер замер. Над головами шептал юный ветерок – маленький, слабый, из тех, что толпами гуляют в степи. Но в том ветерке чувствовалась какая-то муть. Ветерок опутывал носы, глаза, залезал в уши.

– Зергер… Зергер…

Зергел дернул головой, но шепот остался.

– Зергер… Зергер… слышишь меня?

Это был отвратительно-знакомый голос.

– Гирза-Мара! – закричал Зергер. – Товарищи, Гирза-Мара вокруг нас, кружит подлой невидимкой! Не слушайте ее!

– Вот, вот она!! – крикнул Ведя Взмокин.

Все обернулись – в степи, там, где она переходила в горизонт, в шаге от земли висело блеклое, почти прозрачное облачко. Облачко превратилось в чахлый куст. От куста еле-еле долетали слова:

– Дурачки! Кого вы собрались убить? Меня – Гирза-Мару? Дурачки, но меня нельзя убить, ибо я – бесконечна. Я – Алчущая, и пока во Вселенной есть алчущие, мне не будет конца… Ибо то, что я творю, бессмертно. Даже если вы – уничтожите Вор-Юн-Гака и Ничтова! Вы, жалкие созидатели! – вы никогда не победите бесконечную жажду служить своим интересам…

Взмокины нацелились на куст, но Зергер остановил их:

– Погодите, товарищи – пусть она материализуется.

Куст вытянулся.

– Зергер! Ты отверг меня – в третий раз! Увы. Больше трех раз требовать нельзя. Ну что ж – ты сам этого захотел, Зергер.

Зергер! Я буду вечно преследовать все то, что ты создашь, буду проникать во все твои творения и миры, дабы обратить их в свою веру… все то, что не подчинится мне, я буду разрушать…

– Вот противная тетка! – прошептал Ведя.

– Взмокин! Ты победил – но лишь сейчас; не надейся, что победа будет вечной. Я буду мстить тебе, и твоему народу, и всем потомкам твоим, – ибо я – Алчущая! – не хочу того, что вы все хотите…

– Да заткнись ты! – Ведя запустил в куст шапкой. Куст разлетелся, растаял; голос затих, но потом раздалось – с неба.

– Никогда вам меня не победить! Пока есть в мире грубость, низость, спесь; обман, гнев, война; зависть и стяжательство – я буду бесконечной.

На этих словах Гирза-Мара истощилась. Обернувшись лучом, она полетела впрочь – наверно, туда, где было побольше гнева и зависти.

Все молчали; потом Взмокин-Делай произнес:

– Да, история! Какая она, выходит, неистребимая зараза! Как же с нею справится? Разве что путем самосовершенствования? Дружочек, у меня в кармане пусто.

Гониденек – несмотря на все передряги и приключения – действовал по старой привычке. По карманам.

–Ага! – воскликнул Сокол Авужго. – Я все понял! Чтобы победить Гирза-Мару, надо победить в мире зло и воровство! Счас мы Гониденькина прихлопнем, и тогда воровать больше некому…

– Братцы, я же ненарочно! – завопил Гониденек.

– Тише, храбрый Сокол! – произнес кто-то, и все увидели, что это Кош, Великий Кош, отягченный мудростью. – Гониденек не виноват. Он лишь действует по своей природе; что поделать, если она не слишком благородна! Но Гирза-Маре мало Гониденеков. Она живет теми, кто сознательно выбирает путь лицемерия и лжи, кто от жадности, зависти, гнева живет только ради самого себя. И пока есть во Вселенной эти недостойные качества, Гирза-Мара будет находить себе приятелей. А избавиться от них очень сложно.

– Да,– согласился Зергер, – эта мерзость способна проникнуть даже в самые замечательные вещи и там найти себе почву. Хотя, в моем случае вообще не было никакой почвы – одни только идеи… Выходит, для великих дел одних идей мало?

– Да, надо знать еще кое-что такое из реальной жизни. – сказал Кош.

– Но реальная жизнь наполнена противоречиями! Я же вижу. Хорошее способно перерождаться в плохое и наоборот, кроме того, плохие, отрицательные свойства часто встроено в саму суть явлений, и без них вообще все разваливается. То есть становится еще хуже. Как с этим быть? Непонятно.

– Именно что непонятно! – согласился Гониденек, отодвигаясь от Сокола.

Кош точно знает, но пока молчит. «Не все дается сразу, милый Зергер».

– Тогда что, – Зергер повертел мешком – остается лишь одно. Надо действовать назло всему! По крайней мере, не противно будет существовать.

– Это правда – сказал Ведя. – Я, например, за все время похода чувствовал себя нормально лишь в тех случаях, когда помогал хорошим лицам. В этом опредленно был смысл…

– Ведя, так вы не нашли Цветок Гармонии? – спросил Трнемов.

Только сейчас Ведя вспомнил о Цветке.

– Товарищи, мы же его нашли! Отыскали, честное слово! Вырвали у подлого Вор-Юн-Гака. Цветок в шапке, вот только шапку я куда-то дел.

– Ты ею в Гирзу-Мару запустил.

Крича рифмованные и не очень фразы, Ведя Взмокин полетел в степь.

Шапка лежала в пыли. Ведя схватил ее, отряхнул, пошептал, потом сунул внутрь руку и вынул – Цветок.

Цветок сверкал; его пять лепестков, вместе похожие на пламя, горели и переливались; он казался волшебным, фантастическим – и вместе с тем знакомым.

– Да, это и есть Цветок Гармонии – сказал Кош. – Он принесет вам успех.

– А мы его посадим, или станем передавать друг другу по очереди? – спросил Ведя. – Зергер ведь хотел сотворить собственный мир.

– Думаю, Ведя, я недостоин быть создателем реального мира – сказал Зергер. – Недостоин… пока. Пусть лучше Цветок растет у вас, наполняя вашу природу гармонией, тем более что она очень симпатичная. Я здесь поработаю – творчески.

– А у вас тут вроде нескучно – сказал Авужго – Есть что поделать.

– Еще бы! У нас полно занятий. Хочешь в поле работай, хочешь – на производстве, можешь сходить в лес или в другие места. Штаны можем запросто новые организовать.

– Тогда я тоже останусь. – согласился Авужго. – Когда с хорошим товарищами да за хорошим делом, то и жить интересно.

– А что же мне делать? – плаксиво спросил Гониденек. – Я же ничего не умею делать…

– Но ты можешь научиться – сказал Взмокин-Делай.

– Это как же – научиться?

– Ну, сначала надо наблюдать, отмечать главное, потом надо попробовать самому, двигаясь от простых действий к более сложным.

– Это, наверное, очень долго! – сказал Гониденек и подумал. – А нельзя чего-нибудь побыстрей? Например, если у вас есть кто-то из мира Вор-Юн-Гака, то я с радостью готов его обчистить. Но ведь тут, кажется, кроме меня никого такого нет…

Все засмеялись, даже Зергер – зажмурился.

– Послушайте, – спросили Гониденека маленькие Взмокины, – неужели там, у Вор-Юн-Гака, все жители плохие?

– Обязательно! Там все плохие, даже очень! Все кроме меня. Я не очень плохой.

Все опять засмеялись.

– По крайней мере, одно порядочное существо там осталось, – сказал Зергер, – мой сокол.

– Вроде того? – спросил Авужго.

Вдали на ветке сидел сокол с медно-красным оперением, яркий и могучий, явно не здешний. Рядом сидел другой сокол, по-видимому, самка. Соколы терлись клювами, и в их глазах светился интерес, даже удовольствие друг от друга.

Зергера осенило.

– Ребятки, да это же тот самый сокол! Тот, который мы сотворили из Вединого яблока, который поцарапал нос Хитрому и Подлому Змею! Но как он преодолел столь огромное пространство, он же не может летать в космосе?

Кош подмигнул:

– Понимаешь, друг Зергер, есть такие вещи, для объяснения которых никакой мудрости не хватит – даже если собирать ее бесконечно. И таких вещей много. Например, твой сокол. Или Ведины стихи – до сих пор не могу понять, как у него так складно выходит?

– Это очень просто – сказал Ведя, – просто беру и сочиняю.

И Ведя Взмокин заиграл снова.

Звени, звени, бойкая струна; лети, лети песня, наполненная красотой и смыслом. Тебя слышат там, где есть звуки; но тебя могут слышать и там, где звуки недоступны. Превращенная в частицы или волны, песня летит по Вселенной, ее не догонит Гирза-Мара, не поймает усталый Ничтов; песня летит вперед, преодолевая время и пространства.

Пройдут годы, века, миллионы лет; возникнут новые миры, родятся новые герои, но смысл и красота настоящей песни останутся. Их не украсть Вор-Юн-Гаку.

Где-то очень далеко песни Веди Взмокина превращают пыль в звездные узоры, дарящие свет многим мирам. Там Ильвестра и Иридий говорят детишкам:

– Это привет от Веди Взмокина, великого сочинителя и фантазера!

Дети соглашаются и долго-долго глядят на звезды.

– Не я один их зажег – скажет на это Ведя. – Мы вместе придумали.

Он никогда не хвастается – Ведя Взмокин, наш товарищ!