День пропавших детей [Анастасия Благодарова] (fb2) читать онлайн

Анастасия Благодарова День пропавших детей

В тот вечер погода была благосклонной, впрочем, как и всегда в это время года. Городок (скорее, село хрущёвского типа) утопал в меди заходящего солнца. В нос ударяли сладковато-горькие запахи мокрой земли, тополиных почек. Молодая зелень, окроплённая дождём, распушалась, глубоко дышала, точно живая. «Тепличный» влажный воздух, может, и способствует пробуждению трав и древ после долгой зимы, но людям, особенно с лёгочными, сердечными болезнями, может быть в тягость. Будто небо давит на плечи. Ходить труднее, голова гудит.

Стас устало провёл рукой по лицу. Протёр глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Сколько раз они шли по этому маршруту? Две дорожные полосы, разбитый тротуар, клумбы из покрышек, прибитые к самым фундаментам трёхэтажных домов. Возможно оттого, что путь от школы до дома за столько лет отпечаталась в подкорке, сейчас окружение казалось чем-то нереальным, абстрактным. Ещё и эта духота. Потерпеть до выходных всего денёк. Близится конец четверти и матч. При большом желании завтра можно бы было проспать уроки и прийти на тренировку уже вечером. Но что мимолётные желания? Есть вещи поважнее. Петя слишком мал, чтобы отправляться в такую даль один.

Петя был не две головы ниже старшего брата, зато сейчас мог похвастаться большущим набитым до отказа ранцем. Содержимое шуршало в такт подскокам. Стас, с трудом переставляющий ноги, расплылся в улыбке. Вот действительно, дети – батарейки. А Петя – так настоящее солнышко!

– Осторожнее. Лямки оторвутся, – предостерёг его старший брат.

– А и ладно! Всё равно скоро каникулы. Больше не понадобится.

– Тебе отец, что же, должен теперь каждую осень рюкзаки покупать?

– Я с этим с первого класса хожу! – Мальчик перешёл на шаг, сложил руки на груди. – Дырявый уже!

– А нечего было перекидываться им. Это не мяч тебе. – Стас положил руку ему на плечо. – Ты же знаешь, с деньгами сейчас туго. А штопать я тебя научу. Представляешь, как мама обрадуется? Скажет: «Вот какой помощник у меня растёт!»

Петя не обижался, а теперь даже воодушевился. Новёхонькие портфели одноклассников в аргумент приводить не захотел. Снова поскакал, теперь не так высоко.

Братья пустились в обсуждения планов на каникулы. Конечно, опустили работы по дому и в огороде. Куда приятнее говорить о тарзанке на берегу реки, о сборе лесной ягоды, о поездке в областной центр на Петин день рождения, в парк аттракционов, и, разумеется, о казаках-разбойниках! Увлечённые беседой, по привычке свернули в парк – царство солнечного света и птичьего галдежа. Единственный в городе, он очень походил на лес. Будто когда закладывали фундаменты под дома, это дикое место отчего-то нарочно обходили стороной. Ни скамеек, ни асфальтированных дорожек, кроме одной заросшей, в другой стороне. Лишь протоптанные тропинки, единственная из которых вела прямо к дому. Пусть двое на ней не умещались, да и кроссовки вязли в высокой мокрой траве, Стас шёл рядом, с интересом слушая забавную историю, повторенную в который раз. В Петиных глазах сверкали солнечные зайчики. В речи его проскальзывал смех.

Обычно старший показывал себя как прекрасный собеседник, участливый и в редких моментах даже остроумный. Сейчас же то и дело оборачивался. Когда очертания улицы поглотили зелёные стены сосен, берёз и тополей, уже тогда к Стасу, точно рыболовный крючок, прицепилось мерзкое ощущение чужого взгляда на себе. Укрытый вислыми ветками вездесущих деревьев, за ними следовал прохожий. Обходить идущих впереди, тем более двоих, было бы проблематично. Зимой, сойди с тропинки в сугроб – наберёшь в валенки, а сейчас штанины намочишь. Запачкаешься весь в грязи, листочки налипнут. Так что неспешность незнакомца понятна. Если бы только сердце прислушалось к разуму. Подвешенное состояние распаляло тревогу. Откуда она вообще взялась?

Стас перестал поддерживать диалог. Теперь только и глядел неотрывно через плечо. Младший спросил, но тот только крепко сжал его руку, вынудил ускорить шаг. Не прошло и нескольких секунд, как ему шёпотом приказали: «Беги». Мальчик не успел сообразить. Не заметил, как к ним приближаются. Старший развернулся, грубо оттолкнув брата, принял удар на себя. Преследователь прижал парнишку к дереву. Стас в последний раз крикнул Пете, чтобы тот уносил ноги. Перепуганный ребёнок поднялся с земли и бросился вглубь парка.

Их лица освещало солнце, будто приблизилось понаблюдать за происходящим. Огненная звезда, немой равнодушный свидетель. Он навсегда запомнил это лицо. В глазах отчего-то будто бы полыхали алые искры. Силы неравны, потому единственная попытка мальчишки оттащить от горла тяжёлую руку моментально пресеклась. Стас хрипнул от боли. Голос утонул в крови, заполнившей рот. Неизвестный умело, торопливо вспорол жертве живот. Падая на колени, она остекленевшими глазами смотрела, как её убийца сбегает. Как его фигура теряется среди сосен, растворяется в непонятно откуда взявшемся тумане. В мутной серой пелене, застилающей взор.

Слишком быстро. Стас не сразу понял, что остался один. Понимать что-либо в принципе вдруг стало как-то затруднительно, хотя голова осталась целой. Он перевернулся набок, инстинктивно сжался в позу эмбриона. Прерывистые выдохи мешались с булькающим звуком. С губ бежало. Охладевшие руки, запачканные в земле, тряслись. К пальцам прилипли чёрные влажные комочки с семенами, но и без этого приложить грязные ладони к ране боязно. Несчастный, растерялся, будто разучился двигаться.

Сумерки очень медленно опускались на землю. Притихший, всегда безлюдный парк словно не замечал немой агонии ребёнка. Стало достаточно темно, чтобы различать очертания деревьев в тусклом свете одних лишь звёзд. Где-то с востока донёсся до ужасного отчётливый стук колёс поезда, отбивающих общеизвестное сообщение на азбуке Морзе. Невидимые птицы, ещё недавно чирикающие в весёлом стаккато, затянули унылый реквием. Хотя Стас знал наверняка только один, и этот на тот совсем не похож. Руки-предатели, обескровленные, ослабевшие, не могли смахнуть ползучих тварей, щекочущих лицо и пальцы. Они лезли в глаза и нос, огибая кровавые дорожки на щеке и подбородке. Только и оставалось что жмуриться и пыхтеть. Жар, словно ворочающийся в брюхе колючий мячик, разрывал изнутри и будто грозился покинуть туловище вслед за его содержимым. Боль отступать не хотела. Только отмирала. Страшно захлебнуться. Раненный отхаркивался кровью, рот сушило. Полжизни за глоток воды.

Стас пролежал в травяной колыбели не меньше вечности. Несмотря на обречённость своего положения, упрямо сопротивлялся спасительному сну. Вечному сну. Одной лишь силой воли копал окоченевшими пальцами землю в доказательство самому себе, что ещё жив. Буквально вгрызался в жизнь зубами, как всякий, утративший надежду, подчиняющийся уже законам иным, нечеловеческим. Прогонял кого-то, кого видел только он. Кричал на неё, в реальности хрипя. Она терпела долго, пока на рассвете не пожалела несчастного. Игнорируя протесты, опустила его веки своими костлявыми пальцами. В то же мгновение отлегло. Всё. Отныне ничего.

Когда-то, непонятно, когда, первыми у тела потоптались собачьи лапы. Потом чьи-то ноги. Вскоре ударились о землю колени рыдающей матери. Ещё спустя время ребёнка несли, пока не положили на холодную гладкую сталь. Живот вновь закололо, только на сей раз что-то крошечное и тонкое. Невидимый окружающий мир быстро менялся. Металл растопился в воду. Окунали целиком, с головой. Трогали, щипали, после чего, по-видимому, сжалились – уложили на мягкую перину. Голосов больше, но по-прежнему глухо, как за стеклом. Кто-то аккуратно, мягко касался его лба. Громче всех слышались мамины стоны, яснее всего чувствовались мокрые от слёз пальцы её. Стас не оставлял попыток подняться, обнять, чтобы перестала плакать. Но тело не двигалось. Оно мертво.

Так человек пережил свои похороны. Паника от осознания происходящего не накатила, даже когда на крышку гроба упала первая горсть земли. Не было ни страха, ни печали. Эмоции – живым. Во всей бесчувственности лишь одно отозвалось, будто случайным стуком сердца ответило внутри. Незнакомые женщины, переговаривавшиеся у гроба, жалели несчастных родителей.

– Вот ведь как. Живёшь, живёшь, и тут… Не представляю, как она. Одного сына похоронить, второго – потерять.

6.07.88

Несовершенство эволюционного механизма или злая шутка высших сил? Я умнее этого, а остаюсь, как все, наравне с безмозглой букашкой. Если там ничего нет, почему идущему и следящему за ним так горько и больно? Мне больно. Осточертело умываться слезами.

Стас открыл глаза и увидел небо. Бескрайнее голубое небо, сияющее в своей первозданной чистоте. Облака, сотканные из снежной ваты, как никогда близки. Так хочется нырнуть. Только чудо оказалось иллюзией. Человек не смог дотянуться. Но не обман поразил его. Рука, в самом деле, послушалась, вытянулась. Гравитация подсказала, где «верх» и «низ». Теперь небо, которое доселе, казалось, окружало, вернулось обратно, на положенное ему место. Сам же Стас лежал здесь, далеко под ним, на колючей хвое. Жёсткие иголки впивались в кожу сквозь одежду, но это воспринималось не так чутко, как должно. Если бы хотел, не смог бы объяснить. Всё равно грубое и в корне неправильное сравнение, но единственно понятные живым аналогии – онемение сдавленной конечности, хоть и без судорог. Или действие местного наркоза, пусть и не столь разрушительное. Вероятно, нечто среднее, и в то же время ничего похожего.

Словно заядлая соня, которую мама разбудила в школу, он медленно перешёл в сидячее положение, устало прикрывая глаза руками. Последний вечер запомнился как вторая жизнь. Бесконечно долгая, продолжающаяся по сей день. Стас осознал, насколько точно угадал, когда отнял ладони от лица. К деревянному кресту приколочена овальная пластинка – его чёрно-белый портрет. Ещё в парке стало понятно, как оно закончится, но подобное зрелище всё же отразилось на лице тупым шоком. Не желая верить реальности, покойник погладил табличку, опустил голову. Он сидел на постели из пластиковых венков и живых цветов на закате своей красивой жизни. В его положении подобные декорации смогли бы свести с ума любого. Стас, уставившись на ленты с вышитыми золотыми нитями трогательными, лживыми обещаниями, ждал волны истерики, да так и не дождался. Запертое в парализованном теле сознание не отреагировало, даже когда тесная глухая вечность заперла его глубоко под землёй. А здесь светло, шумят птицы и ласковый ветер. Если остальное воспринималось ясно, как при жизни, пусть каким-то другим образом, будто без участия органов, то дышать отныне не требовалось. Не нужно было проверять пульс. Его нет.

Ещё немного Стас посидел на своей могиле, осматриваясь, пока не решился встать и идти. Поначалу это выглядело нелепо, и, будь здесь кто ещё, возможно, посмеялся бы над походкой мальчишки. Но тот быстро вспомнил, как держать голову, спину, равновесие, помогая себе руками. Восставший из мёртвых и не надеялся найти ответы ни в воспоминаниях, ни там, куда шёл, куда бы ни шёл. В его праве разве что принять. При жизни трудности – испытания, которые всегда преодолевал. Тут ничего не изменилось.

Земля усопших, укрытая берёзовыми кронами, никак не охранялась. Огораживалась забором из ржавых прутьев, что словно кривые клыки впивались в сытую почвенную плоть. По ту сторону от бесхозного поля чернела незнакомая деревенька. Стас на своём пути не повстречал ни живого, ни мёртвого. Не напугал первого, не посоветовался со вторым. Смирившись со своим одиночеством неоправданно быстро, так и не проронив ни слова, не спросив у неба за всё, дошёл до бора.

Зарастающее склизкой тиной старое озеро скиталец выбрал себе в зеркала. Вопреки ожиданиям, из мутной воды на него смотрело знакомое лицо. Только его цвет нельзя определить наверняка. Сколь внимательно ни вглядывался в глубину, человек по ту сторону выказывал лишь мертвенное равнодушие. Стас попытался улыбнуться ему. Получилось вымученно и неестественно, однако. Попробовал разговорить «утопленника». Голос оборвался после долгого молчания, но также быстро, как и с ходьбой, пришёл в норму. Общаться не хотелось, напрягать лицевые мышцы тоже. На уровне инстинкта подобная апатия самостоятельно распозналась как нечто неестественное, по образу старичка, скачущего на резиночке, игре для девчонок, и звонко хохочущего.

За целый день, что Стас провёл на берегу, не почувствовал ни единой вспышки скуки, ни приступа усталости. Ничего. Казалось, он единственный, кто отныне может разделить с вечностью её удел. Но одно происшествие буквально выбило опору из-под ног. Только сумерки завесили небо разводами синей акварели, земля в мгновение ока разразилась могилой и бесследно похоронила беглеца. Почва зажала, лишая возможности двигаться. Никак не реагируя, Стас только прислушался к ощущениям. Удушение, болевой шок от множественных ушибов и переломов ему не грозили. Плотность земли ощущалось как нечто естественное. Как для плода в утробе матери.

Погребённый заживо проваливался глубже. Уже не в реальности – в себя. Как хиляк, что сейчас же хлопнется в обморок. Быстро накатывало ничего, сон без сновидений или иное, куда более пустое чем то, что живые только способны себе вообразить, безуспешно пытаясь заткнуть десятки голосов в голове. Покойник вернулся «туда», где недавно был. Но даже «там», где его нет, «чего» нет, донимала бестолковая, по сравнению с чем-то более величественным и первозданным, навязчивая жизнь. Неугомонная и голодная, именно этому человеку знакомая в своей безжалостной крошечной форме. Черви и почвенные жуки не столько ползали по телу, сколько ели его. Безболезненно, однако, даже мёртвому, приятного мало. Ведь она, эта жизнь, тянула обратно – наверх.

Стас сам не понял, когда очнулся. Перед ним цвело лесное озеро с древесной грядой на горизонте, откуда только-только выползало белое светило. Одинокий в этом мире помнил, кто отравлял его покой, потому первым делом глянул на руки. Бледная кожа, погрызенная в некоторых местах до мяса, сухая кровь с прилипшими шматами грязи. Живой мертвец поспешил посмотреться в «зеркало». Если бы было не всё равно, завопил бы. Солнце, доселе холодное в своём эгоизме, бросило лучи на изуродованное лицо трупа. Ребёнок наблюдал, как сияние новорождённого дня залечивает раны. Минута – и вот из толщи воды на него смотрит такой же безучастный до всего сущего, но в остальном абсолютно нормальный парень.

Без тени благодарности, не моргая, Стас смотрел на светило, не боясь ослепнуть. Провожал его, чудотворное, безмозглое, дальше по небосводу. Потом снял свой школьный костюм, вошёл в озеро. Когда дневная звезда переползла на другую сторону голубого купола, наконец, вынырнул, обсох, оделся и поспешил обратно, к кладбищу. Едва успел до темноты, чтобы проверить теорию. В самом деле, с наступлением ночи его настоящая могила проглотила хозяина. На сей раз, в объятиях мягкой обшивки гроба – самой уютной постели на свете, он мирно спал. Живой мир больше не тревожил мёртвого.

По прошествии дней, когда Стас уже свыкся со своим новым домом, ведомый то ли бессмертной человеческой любовью, то ли рефлексами, задумал искать родительский. Готовый ко сну в сырой земле, он вышел к людям. Несведущие не заметили ничего необычного в сонном мальчишке в пыльных одеждах, и в их окружении тот почти почувствовал себя вновь нормальным. Как оказалось, до родного городка было совсем недалеко; из ближайшей деревни утром ходил автобус. Без денег брёл по обочине и, переночевав в овраге на окраине, на следующий день добрался до места. Даже мёртвое сердце терзал порыв открыть дверь, упасть в объятия, крикнуть: «Мама! Папа! Я живой! Я вернулся!». Но нет. Нельзя. Какой удар хватит родителей, увидь они на пороге умершего сына? Потому, в самый последний момент, когда мать, будто почувствовав что-то, посмотрела в окно, покойник спрятался за старым вязом. Так и простоял, зачарованный неподвижностью её тени в пятне света на траве, пока не провалился на месте.

Стас задержался в мире живых. Пришлось украсть с бельевой верёвки чью-то олимпийку с капюшоном. К счастью, никто не всматривался в прохожего, не узнавал. Трудно было лишь, когда портилась погода. Без своего «убежища» и небесной панацеи Стас был вынужден особенно тщательно прятаться и ждать, пока выглянет солнце. Рисковать психическим здоровьем возможных случайных свидетелей побуждал тот разговор маминых подружек, что провожали его в последний путь. Старшего брата мучило исчезновение младшего. Обходя десятой дорогой места, где могли оказаться люди, которые знали покойника при жизни, он сновался по городу. К отклику в пустой груди, вместо Пети находил лишь расклеенные на фонарных столбах и автобусных остановках объявления о розыске. Вдоль и поперёк обошёл своё и парочку чужих кладбищ, буквально перекопал злополучный парк. Готов был достать мальчика из-под земли, но тот как сквозь землю провалился.

С отчаянием мешалась жажда мести. Лучше прочего жертва запомнила лицо убийцы. Безумные глаза, в которых горело пламя заката. Стас не фантазировал, что будет с обидчиком, к которому его тянет будто бы сама суть мироздания, если вдруг встретятся. Тот не так заботил. Да и псих тоже сам собой не находился. Складывая два плюс два, старший брат воображал худшее, нечто пострашнее неизвестности. Время шло. Он смотрел, как оно ветром срывало листовки. Уносило в никуда.

Как ни крути, даже ему, по-видимому, бессмертному, далеко до вечности. Мертвая сущность быстро забирала своё. Не плоть, так душу. Стас по-прежнему искал, ведомый не надеждой, что давным-давно умерла, сразу после него, а тем, другим, что задержало его на этом свете так надолго. Любовь, да хотя-бы ненависть скоро угасали, как разлагающийся труп. Даже днём случайный ближний, если обратит внимание, если заставит разум замолчать и прислушается к своему подсознательному, животному, истинно верному, наконец, узнает в парнишке нечисть. Однако доселе никто попыток не предпринимал.

Когда приближался сезон листопада и дождей, Стас, что поразительно, нашёл для себя работу в магазине, максимально далеко от его дома и школы. Хозяйка, женщина широкой души, брала под своё крыло преимущественно молодых (иногда слишком молодых), у кого имелись жизненные трудности. С лишней копеечкой Стас теперь мог ездить в город, а вечером возвращаться на кладбище. Милая улыбчивая девушка-кондуктор и подумать не могла, зачем на самом деле этот одинокий мальчик едет до конечной. Если он ночует в своём гробу, уродство ему не грозит даже в самый непроглядный день. В сменной одежде внешне ничем не отличался от других детей. Конечно, бывали случаи, когда, по возвращению, он натыкался на родителей, задержавшихся у могилы сына до самой темноты. К счастью, всегда осторожничал, быстро бесшумно прятался. Тогда приходилось ночевать за забором. Но Стас отца с матерью за беспокойство ни в коем случае не винил. Скорее сам испытывал чувство вины, если всё-таки что-то испытывал.

На работе, самое главное, не забывать вовремя отлучаться якобы на обед и по другим нуждам, как люди. Начальница ещё спрашивала, между прочим, чего это Стас не посещает школу? Тот сказал что-то про помощь семье. Уже точно не мог вспомнить, что именно. Хозяйка магазина не скупалась на похвалу для нового исполнительного работника. Остальные же замечались за жалобами на усталость и жизнь в принципе, за негодованием от непонимания трудолюбия старшего молчуна. Будто ему больше всех надо. Стас же лишь слабо улыбался в ответ. Глупые, не понимают своего счастья. Это же, оказывается, так приятно – работать, делать что-то руками. Не в рабском труде – добывая награду, которую можно обменять на приятные, нужные вещи. Судя по всему, приходится пожертвовать жизнью, чтобы это осознать. Да и, в конце концов, с трудом вспоминая прошлое, с её эмоциями и чувствами, нельзя не согласиться, что укладываться в постель всяко лучше, чем падать в могилу.

2.11.89

Он – договор между светом и тьмой.

Скорее, живой мертвец, чем мёртвый жилец. Ночью – под землёй. Наверху не слышно звуков, даже если прислушаться. Днём – по земле. Время и смерть забыли про него. Тот же мальчишка с фотографии. Бледный, апатичный, словно пребывающий в полусне. Ничем себя не выдаёт. Только прикасаться неприятно. Кожа без крови. Зимой снежинки на его носу не тают, а летом руки тёплые, как у живого.

День – это жизнь. Она даёт свободу. Так она забирает своё. Ночь – это смерть. Она пленит. Так она забирает своё. Но он – не то и не другое.

Дни сменяли друг друга. Всё устаканилось. Стас, работящий, необщительный, при всём создавал о себе приятное впечатление. Определённо старше своего возраста, будто целую жизнь прожил. Никого не обижал, обиженного утешал. При этом сам Стас замечал, что увядает. То, что выдавало в нём человеческие эмоции, изображать становилось всё труднее. Интерес к живому постепенно пропадал, осязание утрачивало ясность. Всё реже вспоминалось прошлое, хоть и клятва найти Петю нерушимым маяком вела его к призрачной цели. Лица людей для него теряли цвет и уникальные черты. Бесстрашно ожидая настоящей смерти, Стас в действительности боялся лишь одного. Что он, по случаю оглупевший, опоздает, когда окружающие начнут стареть, не заметит и останется.

Решено в скором времени менять место работы. Без заработка придётся тяжко – сон вне гроба беспокоен и мучителен. С учётом всех полезных черт, одно в поведении трудоголика было проблемой для начальницы. Стас настаивал на том, чтобы заканчивать рабочий день вместе со световым. Ссылался на занятость. Оттого зимой в магазине оставался меньше положенного. Несмотря на такую странность, ничего не подозревающая хозяйка не хотела терять лучшего своего работника. Но, к её удаче, весной пришёл мальчик лет десяти и попросился «на подмастерье».

Назвался Тимофеем. Начальница купилась на слезливую историю. О родителях, погибших в автокатастрофе, о вредной, вечно пьяной тётке, и новом старом доме, по описанию похожем на притон. Мотивы заработать копеечку понятны. Куда более удивляла улыбчивость, солнечность мальчика. В этом он так походил на Петю. Стас ненароком проникся к напарнику, стал его старшим товарищем.

Весна вернулась с фанфарами. Цветущий май, такой же ласковый, как и последний в жизни Стаса, пестрил палитрой ярких красок. Даже кладбище в это тёплое утро обрело смиренную привлекательность и даже некое очарование, будто сад с причудливыми инсталляциями. Игриво щурясь от солнечных лучей, как бы парадируя живых себе в развлечение, покойник лениво повернулся на неудобных венках, давя свежие цветы. Поднялся на руках, да тут же замер. Блестящие от ужаса глазки впились в него. Гость весь дрожал, но с места сдвинуться не мог. Стас сморгнул, полагая, что ему чудится.

«Тима..? Чего здесь забыл? В такой-то час?»

В первую секунду даже понадеялся, что тот такой же, как и он. Но, судя по реакции – нет, совсем нет. Тень беспокойства легла на бледное лицо. Восставший из мёртвых, прочищая горло, поманил к себе рукой. Мальчик сделал шаг назад, да снова застыл. Представляя, как это выглядит со стороны, Стас мысленно похвалил смельчака за храбрость.

– Тим. Успокойся. – Говорил устало и обрывочно, как всегда прежде. Коллега только теперь понял истинную причину необычной манеры речи. – Всё нормально. Видишь? – парень развёл руками, как бы демонстрируя, что не представляет никакой угрозы.

Видимо, сработало. Тимофей передумал бежать, но из ступора выходил неохотно. Растерянный, напуганный, обратился к немым слезам. Вздрогнул, когда рука легла ему на плечо. Стас хотел помочь, как-то поддержать, но реакция получилась совершенно неожиданной. Тима прижался к холодной груди, намертво вцепившись в ворот рубашки, и разрыдался.

Доверительная беседа раскрыла мотивы мальчика. Настолько достала того жизнь с гнусной тёткой, что сбежал на ночь глядя. Да не абы куда, а к родителям. Их похоронили в открытой части кладбища, у самых ворот, в то время как крест Стаса укрывали тени берёзовых крон. Единственный живой местный житель не догадался бы о связи ребёнка с траурным супружеским ложем. Не знал фамилии Тимофея.

Выговорившись, Тима, едва сдерживая детскую любознательность, не смотря на страх, стал расспрашивать об очевидном. Врать бессмысленно. Да и не уверен был Стас, что ему уже хватит остатков мозгов, чтоб убедительно лгать. Коротко и по делу поделился, как жил, как живёт. На полный восхищения вопрос: «Правда ничего не чувствуешь?», отвечал убитой улыбкой – самый безнадёжный из возможных ответов.

– И как же, не можешь умереть?

Стас отреагировал смешком, двусмысленным и нервным. На то в голове Тимы промелькнула странная, пугающая мысль, что это он должен быть на его месте. Промелькнула и исчезла. Тимофей хотел быть с родителями, Стас – с братом. Они там, он здесь.

Покойник, рассказывая о Пете, заметно оживился. Описав подробнее и красочнее прочего, ненароком спросил:

– Не знаешь?

Собеседник сочувственно помотал головой.

– Вы сверстники, – уже более отстранённо добавил Стас. – Я год его ищу.

Тима нахмурился.

– Год?.. А хотя ты сказал, что забываешь. Значит, только вспомнил? – Опустил глаза. – Мне жаль.

– Я не забывал.

Парнишка глянул на него, всем своим видом демонстрируя, что Стас уже начинает нести какую-то откровенную несуразицу.

– Потому работаю. Чтобы ездить в город. Искать. А сюда возвращаться. – Стас начал что-то подозревать. Осторожно уточнил. – Какой сегодня день?

Не сдержав жалостливой мины, мальчик провёл рукой по табличке на кресте, указывая на последние цифры.

– Посмотри. Двадцать пятое мая восемьдесят третьего.

Пауза.

– Я в магазине с прошлой весны. На первое время меня приставили к тебе. Говорили: «Смотри, как делает Стас. Он здесь уже три года».

В ответ тишина. Проглотив ком в горле, ребёнок продолжил:

– Сейчас девяностый. Третье мая девяностого года.

Тимошка повернулся к собеседнику, ожидая «взрыва». А тот лишь молча склонил голову. Похоже, от человека разумного у него мало что осталось.

Эта реакция добила Тиму окончательно. Как грустный конец в детской книжке о брошенном щенке. Ребёнок не смог скрыть порывов своей незапятнанной души. Так они и просидели, прямо на голой земле. Слушая синичьи трели и шелест листвы, вдыхая весну, мальчик почти познал мудрость жизни. В компании того, кто потерял всякую надежду, кто потерял всё, он почувствовал себя на месте Пети. Он больше не одинок в своём горе. И просто находится рядом, просто вместе молчать о наболевшем – для него в тот момент значило быть в своей тарелке.

Но земля всегда забирает своё. Она и Стаса забрала, на закате. Погружённые в свои мысли, друзья не успели попрощаться. Живой мертвец в последний момент оттолкнул Тимофея. Испугался, что утащит за собой. Этого, к счастью, не случилось.

3.05.89

Стас.

Стас не тревожился, что ребёнок нарочно или ненароком раскроет их маленький секрет. Не потому, что в принципе ни о чём, кроме судьбы Пети, не беспокоился. Просто доверял Тимофею. По крайней мере, выбора не было. Да и он так похож на братишку. Общаясь с ним, Стас чувствовал, будто сосуд души теплеет, как от уголька. Сознание через электрические импульсы закладывало подозрения, что рассудок всё же теряется. Одиночество медленно сводит с ума. Тимошка – спасательный круг.

Но Стас не учёл одного – того, что история может повториться. Буквально спустя пару дней (а может, и больше) он заметил, что Тима пропал. Товарищи заверили, мол, его не видно уже второй день. Всего-то! Вот только Стас, услышав это, стал белее обычного и поспешил удалиться без объяснений.

Ничто не могло задеть его, но безвестное исчезновение Тимофея почему-то ужасно напомнило историю с младшим братом. Ничего похожего, а мёртвое сердце заныло, как живое, словно ведомое предчувствием несчастья. Даже после своего возвращения в мир живых Стас не был столь эмоционален, как в этот, казалось бы, обычный день, в который, по сути, ничего не произошло. Со стороны, непосвящённым в его тяготы прохожим могло показаться, что мальчишка принял пилюлю горькой печали. По каким-то причинам, не кричит и не плачет. Прячет чувства за каменной невозмутимостью.

Очередной удар судьбы, отчего-то такой болезненный, вынудил Стаса попробовать уйти проверенным способом. Купил на накопления ножик, повторил. При свете дня самоубийца провалился под землю, а на следующее же утро, как по часам, вновь предстал перед солнцем, что охотно залечивало страшную рану. С приходом света тени эмоций покинули несчастного. Даже отчаяния не осталось. Одно лишь смирение.

Обречённое на вечные муки существо в теле ребёнка вернулось в город. Бесцельно сновалось туда-сюда, опуская капюшон пониже. Природа на годовщину дня смерти Стаса будто задумала порадовать его. Знакомые виды на рассвете окрасились в закатное золото, тягучее, льющееся на ветви деревьев, крыши, пыльную дорогу безлюдной улочки. За заборами яблони и вишни тянулись к небу, как стражи в бронзовых доспехах. Игра света придавала их листьям вид чешуи кольчуги. Где-то во дворах надрывался одинокий петух. Осевшие рукотворные бревенчатые лавочки, качели из каната и обломанной доски, заросли крапивы и болотистые овраги. Запустение и бедность, отлитое из драгоценного металла. Но путник не замечал всей этой торжественной прелести. Не его. Больше не его. Он чужой здесь.

«Это так тяжело».

Сонная тишина деревенских улочек отозвалась немного впереди шорохом неуклюжих шагов. Стас, позабыв о скрытности, поднял голову. Замер. Лицо исказилось от шока, как у живого. Терзания были напрасны. Он не пропал. Шёл навстречу. С губ сорвалось его имя. Он. Это точно он. Отощавший, босой. Уже ровесник. Ноги путались в пыли, косолапили, пальцы загибались, скользя по очередной кочке. Его лицо, лицо повзрослевшего Пети, кривилось, как у маленького ребёнка, что очень долго плакал, но так до конца и не отошёл.

Тот, казалось, совсем не удивился неожиданному воссоединению и тому, как старший остался таким же, каким и был. Уж слишком сильно его душу занимало что-то своё. Мокрыми глазами смотрел с мольбой. Костлявые пальцы переплетались в замок на груди. Петя упал в объятия брата. Беззвучно плакал, только плечами подрагивая. Стас крепко прижимал его к себе. Нет, для него страшнее всего не смерть. Страшнее, если самый дорогой человек в любую секунду может просто исчезнуть. Навсегда.

Петя отстранился, и, выдавая незначительные дефекты речи даже в короткой фразе, сказал:

– Тим, – и снова тихонько захныкал.

Стас переспросил, но тому не хватило сил ответить. Лишь сутулился приступообразно, словно его тело сжимала невидимая рука. Только сейчас старший заметил, что братик придавил к груди руками какую-то потрёпанную тетрадку. Перемены в лице Стаса после прочтения первых строк на форзаце напугали Петю. Он весь сжался, словно зашуганный пёс.

Валерий, первоклассный инженер, сознательный гражданин, убийца Стаса, если бы увидел свою жертву такой, как в эту самую минуту, не отступил бы, но хоть задержался на мгновение в сомнениях, узнав родственную душу. Аккуратным почерком на листе было выведено: «Дневник. Для чтения не рекомендуется». Ниже – авторство. Валерия Валерьевна. И фамилия. Так зовут хозяйку магазина.

Тетрадь не походила на настоящий дневник. Скорее, на исследовательский журнал. За исключением первой страницы, заполненный небрежно, второпях. Термины, таблицы, графики, зарисовки на скорую руку и ещё Бог знает что. Но на некоторых страницах – отрывки, которые и ожидаешь увидеть в дневнике. Стаса заинтересовали только они.

26.06.88

Попробую как люди.

Сегодня соседка поманила меня через ограду. Пускает слюни на мои розы. Допытывается, в чём секрет. Что ей ответить?

Мама, почему ты оставила меня? С ним. Зачем ты ушла? Он плохой человек, мама. Но, думаю, мы скоро встретимся, и я всё расскажу. У меня такой же билет, как у тебя.

4.09.88

Он не умирает. Я даже пробовала. Петя не умирает. Он не умирает. Не умирает.

1.04.89

Бумага стерпит всё. Терпи, бумага.

Я на пороге чего-то большего. Меня разрывает на части.

Пошла к маме. Шла и упала – нашла на свою голову. Стас. Он. Один в один. И год – восемьдесят третий.

Мне хуже.

7.08.89

Пришлось покопаться в архиве. И потратиться. Заплевала книги кровью, но оно того стоило.

11.10.89

Не снись мне. Не снись мне. Нет.

Я не виновата, папа. Это твоя вина. Ты же видел, что я хороша в врачевании, что это моё. Ты был плохим, пап. Торговое дело не принесло мне счастья.

Самый страшный день в жизни. Хуже того, когда мама ушла. Самый страшный. А что я должна была сделать?! Погладить твоего подвального зверька? Пока ты спишь.

Ты сволочь, папа. Ты меня в это впутал. Я даже не могу позвать гостей, отпустить его теперь. Мне не поверят, и вместе с соседкой твоими розами заинтересуется милиция.

Знаешь, пап, я вчера посетила их дом. Под видом журналиста. Умненькая я у тебя выросла. А мать до сих пор ноет. Сидит у окна, несчастная, и всё смотрит. Надеется, что снова померещится сын. Как тогда, сразу после трагедии. Ну разве не умора? Как сама не померла ещё? Всё ноет и ноет. Столько лет прошло, а женское сердце болит. Материнское сердце бессмертно. Что, пап, не надо было? Не надо было, пап. Не надо было этого делать.

Не ври мне. В отличие от тебя я нормальная, папа. Я умная. Не ври мне. Хватит приходить ко мне во сне. Весь город гудел. Что я должна была сделать? Что бы ты сделал со мной? Это закончилось сразу после твоих скромных похорон. Оставайся там, а я здесь сохраню твой страшный секрет.

Не ври мне. Это закончилось сразу. Они братья, папа, ты знал? У них одна фамилия. Одна мать. Ты был плохим, папа, но у тебя есть шанс искупиться. Это спасёт меня.

Ты там, папа? Ты же по-прежнему там?

15.11.89

Думаю, это важно!

Тогда мать проболталась, что младший умирал в младенчестве. Он не должен был очнуться. Чудо. Стас тогда страшно переживал.

Он не умирает. Он не умирает. А я умираю.

Я вынуждена обратиться к последнему, к чему бы обратилась.

30.01.90.

Ребёнок не мог этого сделать! Не мог в час отчаяния воззвать к нему! Не мог договориться с ним. Его же не существует!!!

15.03.90

Господь. Если есть он, значит, есть Ты.

Это запретные знания. Это яблоко.

Оно может вернуть вечную жизнь.

20.05.90

Станислав.

Ты не поймёшь меня. Не захочешь. Не прощай моего отца. Не прощай меня. Мёртвые не чувствуют. Наверное, поэтому я обращаюсь к тебе.

Ты не поймёшь меня, но только ты понимаешь меня.

Петя умел читать. Конечно, в школе алфавит выучил, но нужно было двигаться дальше. Валерия хорошо к нему относилась. Постоянно приносила раскраски с новёхонькими цветными карандашами, хрестоматию и учебники, положенные по возрасту. Из альтернативных развлечений – упражнения с гантелями, прослушивание радио (тоже её подарок) и уборка. Так что чтение быстро стало любимейшим из занятий. Бесспорно, мальчик отставал от сверстников по развитию, но, возвратись обратно в школу – на второй год не остался бы даже сейчас, когда стукнуло четырнадцать. Но этот дневник, как только попал к нему в руки, не читал. Искал Стаса.

А вот то, как Валерий обходился с Петей… В парке догнал сразу же. Как схватил, точно коршун зайчонка, так и весь мир разом будто схолпнулся. Провалился в электрический полумрак. Грохнул над головой тяжёлой крышкой подвального люка. Сколько ни плачь, сколько ни зови, Стас не спешил на помощь. Не слышал. Как далеко? Как глубоко? Петя не видел, что случилось. Не подозревал. Валерия забавляли заблуждения, надежды его мальчика. Будоражила такая игра в кошки-мышки. Да и это была не единственная их игра.

Ребёнок не знал наверняка, сколько недель или лет провёл в заточении, и какое было время суток, когда увидел первого человека. Просто однажды к нему заглянула молодая женщина, что, по всей видимости, совсем не ожидала обнаружить там кого бы то ни было. Растерявшись, повинуясь одним лишь инстинктам, всё же превозмогая выдрессированное в нём болью и унижением, он взмолился к ней о помощи. Ошарашенная, та только захлопнула дверцу, лязгнув щеколдой. Жуткий звук.

После такого уже привыкший пленник впервые за долгое время по-настоящему разрыдался. Но потом, часы спустя, женщина, напуганная не меньше него самого, вернулась, села перед ним и сказала, что Валерий больше не придёт. Самое главное, что выудил для себя из этого разговора Петя – ему «пока придётся побыть здесь».

Положение его, конечно, с той поры значительно улучшилось. Значительно. Люк отпирался чаще. Хоть и под присмотром Валерии, позволялось постоять под лучами солнца, исходящими от ближайшего окна. Еда стала вкуснее, окружение изменилось. Появились крошечный столик с табуреткой, железный сейф. Но и эту жизнь нельзя было назвать спокойной. Валерия объясняла, что следит за его здоровьем. Не мучала, как могла бы. Петя разве что пару раз хлопнулся в обморок от инъекций. Очевидно – тётя доктор говорила правду. Ведь за всё время в плену никогда ничем не болел.

Стас поднял глаза. Младший братик рефлекторно сжался, подогнув коленки. Будто в самом деле испугался, что тот убьёт его взглядом. Страшная перемена. Словно и не он это. Не он. Нечто другое, чужое, что только притворяется им. Петя уж было потянулся к его рукам, точно просил милости, да тут же в ужасе отпрянул, как этот, жуткий, зыркнул на него. Может то оказалась лишь игрой света, но в глазах его точно сверкнула красным раскалённая сталь, закипающая кровь. Не своим голосом Стас сказал жалкому существу, жмущемуся у его ног:

– Покажи.

Петя в силу причин не мог похвалиться гибким умом и сообразительностью. Сам по себе – подросток, в душе – беспомощный мальчик. Однако сейчас ему не пришлось повторять дважды. Младший брат, испытав дежавю от приказного тона, замешкавшись, всё же пошёл обратно. Туда. Стас – следом. Ни на шаг не отставал.

Петя рассказывал. Невнятно. Время от времени речь сползала на полушёпот. С доверием и звериной осторожностью, шитой белыми нитками, докладывал о событиях последних дней. Как Валерия привела к нему другого. Назвался Тимой. Петя, с учётом всех обстоятельств их встречи, всё же обрадованный новому знакомому, представился. Очень не хотел вдаваться в подробности. И не понадобилось. Новенькому хватило того, что он видел и имени, чтобы узнать в нём потерянного брата Стаса. И не успели пленники понять всю знаменательность встречи, как с Тимой случилась странность.

Валерия вернулась с тяжеленой дорожной сумкой, бросила её на пол. Подошла к новенькому. Тот, широко распахнув глаза и издав один единственный булькающий вдох, вздрогнул и обмяк в её руках. Женщина осторожно уложила его, побелевшего, на кровать, не выпуская шприца из трясущихся пальцев. Свидетель только зачарованно наблюдал за происходящим. Мог поклясться, в этой тишине слышал, как наверху под полом тараканы перебирают лапками, но не дыхание товарища по несчастью. А тот вдруг как подскочит, как закашляется. Валерия, усталая, болезненно бледная, нисколько незаинтересованная происходящим, только молча кивнула своим мыслям и, пошатываясь, ушла, не забыв запереть каморку. Долго, очень долго не приходила. Благо, в сумке мальчики нашли вещи первой необходимости и приличный запас продуктов, в том числе нескоропортящихся.

Валерия освободила пленников спустя пару дней. У Пети сухо попросила прощения, всучив эту странную тетрадку, и наказала найти брата. Мол, тот о нём позаботится. Тимошку же взяла за руку и повела в противоположную сторону. Хоть теперь мог вырваться и убежать, он этого не сделал. Лишь мгновение поколебавшись, пошёл с ней. Даже слова против не сказал.

Стас будто не слушал. Ничего не сказал, ничего не сделал. Никак не изменил жестокого, непримиримого выражения лица. Точно бравый солдат. Но Пете отчего-то взбрело в голову что-то про злого бога.

Увёл недалеко. Ничем не примечательный частный дом. Такой же, как и все. Если бы Стас сохранил хоть какие-то остатки здравого рассудка, тут же утратил бы его волею судьбы-мучительницы, охотницей до издевательств. Столько раз проходил по этой улице? И всегда мимо.

Не видя перед собой никаких препятствий, заступник несчастного вломился в гараж. Опрокинул шкаф с инструментами, закрывающий люк, спустился. Младший по привычке поспешил включить свет. Так страшно оставаться в кромешной темноте. Страшно, что Стас нырнул в неё и потонул. Сияние тусклой лампочки открыло картину не ужасающую, но безумную. Низкая комнатушка с земляными стенами. Быт обустроен небрежно, «на скорую руку». Сколоченная (видимо, тут же) из досок кровать, полки, забитые одеждой и книгами, всевозможные тазы и вёдра. В углу с потолка спускался шланг. Вода капала в помятое жестяное корыто. Пыль сушила воздух. Холодно, как в склепе.

Действуя из побуждений, ему неведомых, Стас один зашёл в дом. Дорожка из почерневших капель привела к размазанной кровавой луже и багровым отпечаткам женских рук. Стыло быть, здесь хозяйка и упала, испустив дух. На выходе он отчего-то бросил случайный взгляд на широкую клумбу с пышными розами, алеющими под окнами.

Оставаться более не было ни желания, ни смысла. Увидел достаточно. Новое знание будто бы вело его. Шестым чувством подсказывало направление. Хотя, здесь сработала простая логика. Ожил ум. Так его шарахнуло потрясение. Напуганный Петя, отвыкший от ходьбы, на своих двоих едва поспевал за братом.

Величие безрассудного случая! Настоящее и, наверное, единственное чудо, дарованное хотя бы раз в жизни каждому. Ведь так сложилось, что Валерия заинтересовал именно этот мальчик, которого приводил и уводил из школы старший брат, ещё неспособный дать отпор. Тот же всемогущий случай в годовщину смерти Стаса таки позвал его на нужную тропу, ознаменовав долгожданную встречу рождением нового, исключительно прекрасного майского утра. Именно это самое совпадение подсказало некоему несчастному человеку о верном способе избавления от страданий и, непременно, красивом – на рассвете на железнодорожных путях.

Валерия, искренне и от чистого сердца предложившая Тимофею стать её сыном и получившая согласие, вела его на вокзал. Не знала – чувствовала, что это наконец-то закончилось. Больше не будут мучать сны, в которых она рыдает, размазывая кровь отца по лицу, и копает ночью в саду под бестолковыми звёздами. До них не дотянуться. Их нельзя убить. Белые точки в небе, глупые свидетели, не могли никому рассказать о её грехе в состоянии аффекта, но напрягали очень… Теперь навеки избавилась от удушливого кашля и тугой боли в груди. Теперь-то у них всё будет хорошо.

Валерия торопилась уехать со своим сыном куда угодно, чтобы поскорее начать всё заново. Чтобы подарить свою любовь, растоптанную людьми, одному единственному человеку, ответившему взаимностью – Тимошке. Однакопланам не суждено было сбыться, как задумано. Поезд в счастливую жизнь отменили, как и остальные, из-за какого-то умника, бросившегося под товарный состав.

Остался последний вариант – автостанция. Всего полчаса ходьбы. Могли бы подождать, пока откроют железную дорогу. Вот только Тимофею передалось скрытое волнение названной мамы. Пусть тревога никак не дёргала мышцы её бледного лица, как рыболовные крючки. Напротив, Валерия вела сына по переулкам вдоль заборов без спешки, будто на прогулке. При этом едва заметно улыбалась. Словно ждала чего-то. Мальчик же ничего не ждал. Догадывался, но не верил. Не верил в могущество случая. Но тот опять же подшутил над смертными, когда в похожих безлюдных декорациях Валерия и Тимофей встретились со Стасом и Петей.

Они замерли в десяти метрах друг от друга. Не так, как в кино про ковбоев, а словно бывшие. Мол, вроде и расстались полюбовно, а осадочек остался. Женщина нисколько не смутилась, только устало смахнула пряди с лица. Сыночек её, растерянный, так и не выпускал руки матери. Петя стоял поодаль, на травке, жался. Обезоруженный свободой открытого пространства, не знал, куда себя деть.

Стас смотрел на Валерию в упор. С того момента, как к нему попала её тетрадь, в лице он более не менялся. Та узнала в том едва ли скрытую угрозу. Будь у неё выбор –предпочла бы лучше постоять так перед бешенным быком. Пусть никак она не выдавала потаённого страха. Мёртвые не боятся смерти. Бывшая начальница только вымученно улыбнулась, скрывая за напускной храбростью психологическое нездоровье, изувеченную душу. Явила искреннее безнадёжное, самой себе в утешение:

– Мы ничего не изменим.

Стас не шелохнулся. Не моргнул.

– Или ты за ним? – намекнула та. Обратилась к сыну. – Иди с ними.

Тима переводил вопросительный взгляд туда-обратно. Неопределённость терзала, но её ладони так и не выпустил. Валерия по-доброму посмеялась:

– Это привязанность, – пояснила она Стасу. Указала на Петю. – Смотри! У тебя то же самое.

Нездоровая лёгкость в голосе и жестах выдавала безнадёгу приговорённого к казни. Вот только умереть-то теперь не получится. Очень жаль. Значит, это лечит не всё.

Валерия сделала шаг в сторону, чтобы обойти – Стас отзеркалил. В другую сторону – то же самое. Убийцу его убийцы даже тронули нелепые попытки поехавшего мальчишки задержать их. Глянула на него снисходительно, умалчивая об очевидной просьбе. Он тоже смотрел ей в глаза, стремительно приближаясь.

В последний момент Валерия за своим отражением распознала смерть. Стас умер давным-давно. Ничто не смогло его вернуть, и та же клятва, обрекающая на бессмысленные скитания тени не возвратила украденную жизнь. Только он сам, отравленный ненавистью, что сильнее небесных запретов и адских печатей, долгие годы томящийся в огне своей холодной тюрьмы за пустотой зрачков протянул руку из темноты за ней. Пусть это страшно. Пусть её половина не его, но она есть. Притягивает. Наконец его обречённая душа нашла целостность. Наконец он им отомстит.

Животный страх кольнул навеки замершее сердце, как заступница и мучительница Пети попала в жадные объятия мертвеца. Не успела оттолкнуть. Земля разверзлась под их ногами и похоронила обоих.

Птицы тихонечко переговаривались между собой где-то за пределами видимости. Свежая трава, лентами полосующая просёлочную дорогу, тянулась к солнцу, медленно плывущему вверх. Ничто во Вселенной не выдавало произошедшего здесь секунду назад. Ни следа, ни трещинки.

Не до конца понимающий масштабы трагедии Петя прильнул к плечу малознакомого мальчишки и, по привычке, горько заплакал. Тимофей смотрел на место, где названных друга и мать только что проглотила земля. Смотрел взглядом человека, который в одночасье окончательно и бесповоротно сошёл с ума.

Дело «Станислава и Петра» №1.

Сулящие бесполезность и вредность тайных знаний отвадили элиту, зовущую себя «научной», от скрытых человеческих возможностей, уводящих от одной психологической жизненной формы к другой. Я была такой же. В падающем самолёте нет атеистов, а от моего оторвались оба крыла. Только теория вероятности продемонстрировала свою эффективность, ведь даже тогда я бы не отошла от традиции и не обратилась бы к традиции. Моё открытие, которое открыли тысячу лет назад, всё равно самое главное из существующих. Даже если колесо случая покатится в другом направлении.

Работа с многочисленными литературными источниками вкупе с лабораторными исследованиями и стационарное наблюдение позволило систематизировать полученные знания.

Объекты: Стас (ст.) и Петя (мл.).

Введение: Волей случая на моё попечение попал младший из братьев. Я не имела возможности отпустить его, потому он был выбран как объект дальнейших исследований по синтезу лекарства от лёгочной болезни наследственного характера. Эксперименты не давали эффективного результата, но с течением времени было открыто другое.

Сам объект, не смотря на ограничение необходимых для здоровой жизни условий существования, отличался исключительным иммунитетом. За годы пребывания в замкнутом пространстве Петю не взяла ни одна зараза. Оценка его состояния и поиски причины подобной аномалии не дала никаких зацепок. Более того, многократная эвтаназия не подействовала. Петя просто не мог умереть.

Это чудо завело бы в тупик, если бы я не наткнулась на его старшего брата, который, как оказалось, работает на моём официальном месте работы. Стас, в отличие от Пети, был мёртв, при этом оставался живым.

Автор работы придерживается определённой точки зрения, отличной от общепринятых научных формулировок, но, по законам логики, единственно верной. Объяснение возможно только в случае принятия позиции разделения «внутреннего» и «внешнего». Дикие животные ближе к этой форме существования, чем человек, потому вернуть утраченные способности можно только инстинктивными реакциями, а именно чувствами. Сильными чувствами. Таким образом, можно контролировать то, что не просто является подсознательным, а выходит за его пределы.

Рецензия: Петя умер на первом году жизни. Его мать рассказала, что Стас страшно переживал. Ни с кем не говорил, отказывался покидать больницу. Петя ожил без вмешательство со стороны. Сам по себе. Это можно объяснить тем, что старший брат под воздействием сильных чувств поделился с ним своим (назовём это «а») «а». Таким образом, Стас разделил своё «а», без которого не может существовать «внешнее», пополам. При этом «а» Пети самоликвидировалась с его биологической смертью, но эта тема останется вне дела.

Древняя литература описывает таких людей крайне скупо. Имеются суждения, что по причине целостности «а» её половинки тянутся друг к другу, дабы восстановить равновесную структуру замкнутой системы. Этому есть подтверждение и в современной научной теории. Такой союз человеческих особей отличается привязанностью и большой любовью, что породила его.

Касательно дальнейшего существования двоих с общим «а» имеются расхождения в найденных писаниях. Для удобства понимания сохраним имена: Стас (донор) и Петя (акцептор). В таком союзе, в случае смерти Стаса, как это и произошло, его половина «а», ему принадлежащая, самоликвидируется, но при этом Петя продолжает жить с другой половиной «а». Наличие живой «а» донора, отданной акцептору, не даёт донору умереть окончательно. Поэтому Стас вынужден делить мёртвую и живую суть своей «а» по законам дня и ночи, отсылающим к многочисленным верованиям. При этом «а», как, по сути, единое целое, нельзя уничтожить несколькими способами. Так причина смерти может быть только одна. Оттого Петя оставался живым и здоровым. Напрашивается логичный вывод, что убить акцептора можно только тем способом, каким умертвили донора. По ликвидации второй половины «а» наступает окончательная смерть обоих участников союза. В теории, случай смерти акцептора после разделения «а» рассматривать по однотипной обратной схеме.

Половинки тянутся друг к другу. Даже с того света. Даже чужие.

Мой последний шанс.

За это обещают ад. В таком случае, я ничего не потеряю.