Ягиня [Настасья Карпинская] (fb2) читать онлайн

Настасья Карпинская Ягиня

За высокой черной горой, за старым дремучем лесом, куда редко ступает нога человека, между трех рек стояла бревенчатая избушка: изрядно покосившаяся, со старой деревянной дранкой на крыше и почерневшей от копоти печной трубой. В избушке той у старой огромной печи, что занимала пол горницы, кашеварила старуха неприглядного вида. Юбка и платок ее выцвели: то ли от солнца, то ли от старости; кофта изорвалась на локтях, и на тех местах, где были прорехи, виднелись заплатки, да и те пришиты плохо, неаккуратно, большими стежками, и к тому же красной ниткой; передник ее был измазан сажей и покрыт грязными пятнами.

Старуха готовила, беспрестанно ворча на своего кота, который, словно из вредности и несмотря на недовольство своей хозяйки, разлегся на столе поверх чистой скатерти и свежесорванных яблок.

– Брысь, проклятый! – шикнула на него старуха.

– Мяу! – возмущенно раздалось в ответ, и до ее слуха донеслось недовольное фырканье.

– Лучше бы делом занялся, негодный!

– Гости спеш-шат, – промурчал кот и принялся с усердием вылизывать свою лапу, принимая что ни на есть важный вид.

– Какие гости, дурень!

– Спеш-ш-шат, – протяжно, с еще большим упорством протянул кот. Старуха пошевелила в печи кочергой угли и, прикрыв створку, подошла к дубовому столу, на котором развалился Баюн, наблюдая одним глазом, как по блюдцу катается красное яблоко.

– Тьфу ты! – сплюнула старуха, увидав, что и в взаправду через дебри и буераки продирается к ним добрый молодец. – Вот же нелегкая принесла! Поди Иван какой: то ли царевич, то ли дурак… – пробурчала недовольно старуха, снова возвращаясь к печи.

– Сын кузнеца, – вслед ей протянул кот, лениво зевая. – Богданом люди кличут.

– Лучше бы Дураком, – буркнула под нос старуха и вдруг, немного призадумавшись, внезапно прищурившись, топнула левой ногой об пол и, взмахнув рукой, вывела в воздухе замысловатый знак, значение которого знала только она сама, топнула второй раз – сомкнулись в миг ветви деревьев на пути молодца, преграждая ему путь, зашипели в болотах змеи, завыли волки, поднялись над землей пни старые и коряги, не давая ему прохода.

Яга, взглянув в блюдце и удовлетворившись результатом сделанного, снова принялась за домашние хлопоты и, спустя некоторое время, позабыла о незадачливом путнике, который зачем-то держал путь к ее избе.

– Скатерть свежую стели, спеш-шат, – настойчиво промурлыкал Баюн, приоткрыв один глаз.

Яга уже с большим интересом заглянула в блюдце, отметив незавидное упорство путника, и, почесав задумчиво подбородок, юркнула за печь, прихватив пучок какой-то травы, вышла из избы.

Вся ворожба Яги была напрасной: Богдан, сын кузнеца, и сквозь чащу лесную пробрался, и реку бурную преодолел, и перед стаей свирепых волков устоял, и вышел он к покосившейся избушке, представая перед недовольным взором Яги.

– Зачем пожаловал?

– И тебе здравствуй, старуха! Смотрю, гостей не жалуешь.

– Пришел зачем, спрашиваю?! – зло прошипела Яга.

– Дерево мне надобно, что у Навских ворот выросло. Пропусти, не стой на пути, все равно возьму, зачем пришел.

И как только прозвучали его слова, так затих лес и все живое в нем, блеснули глаза Яги зеленым огнем. Но не испугался Богдан, сделал шаг вперед, и в тот же вмиг взметнулись ветры буйные, собрались тучи темные, сверкнула молния яркая, и ударила Яга своей клюкой о землю так, что вздрогнула земля. Но и тут не испугался Богдан, без страха пошел он ей на встречу, и сцепились они не на жизнь, а на смерть, стали силушкой мериться. Гнулись сосны вековые и дрожала земля, но никто из них друг другу не уступал. Час бились, два бились, щепки летели, пыль столбом стояла, а никто другому уступить не хотел. Так день прошел, второй прошел, а на третий разозлился Богдан, извернулся, изловчился, да как бросится на Бурю Ягу, опрокинул он старуху, прижал ее спиной к сырой земле и уже ударить хотел, как вдруг затихло все вокруг, будто и не было ничего.

Обернулась старуха горбатая девой прекрасной, и замер Богдан на месте, вмиг ослепленный ее красотой. Предстала перед ним красавица зеленоглазая с нежным румянцем на щеках.

– Ты ли это, Буря-Яга?

– Ослеп что ли, добрый молодец, али разумом помутился? – скинула Яга с себя Богдана, да поднявшись, принялась отряхивать одежду свою от пыли и сухой травы. – Ягиня я, дочь Макоши-матушки и стража ворот Навских. Уходи подобру-поздорову, пока ноги держат. Не дам я тебе могучее древо срубить, умру, но не дам.

Поник Богдан от ее слов, но виду не подал, расправил плечи широкие, сжал кулаки силой полные.

– Не могу я уйти с руками пустыми, коли головы лишиться не хочу и народ царства тридесятого погубить. Лютует царь, косит головы с плеч ни за что, ни про что. Откуп темным силам платит.

И рассказал ей все Богдан: как царь власти над всем светом захотел, как с силами темными дружбу водить начал, как народ свой губить стал и как мост вздумал строить через реку Светлую. Со всех краев везли могучие дубы для этого моста, только на пользу это не шло, чем выше и краше становился мост, тем больше темнели воды под ним. А на праздник Купалы и вовсе приказал царь отправить в пучину сорок девиц невинных на погибель верную. Вот и вызвался Богдан речь перед царем молвить, а царь и говорит в ответ, что мол, достань мне дерево темное, могучее, что у Навских ворот выросло, тогда отпущу девиц с миром. Хоть и веры нет его словам, но делать все равно нечего, вдруг, и правда, слово сдержит.

– Дурак ты, Богдан, ой дурак!.. – покачала Яга головой, выслушав его рассказ, наперед уже зная, что царь и дев не отпустит, и дерево заберет, и как только достроит он мост, так из глади речной, уже ставшей чернее, чем сама Матерь-земля, души темные, заточенные там много тысяч лет назад, устремятся в этот мир; и покоя, и добра от них никому не будет, все уничтожат, все на своем пути сгубят вместе с царем несведущим.

– Дерево я срубить не дам, а вот как помочь тебе, подумаю, – произнесла Яга и направилась в избу, жестом показав сыну кузнеца следовать за ней.

Отведав обеда сытного, напившись кваса крепкого, уснул Богдан, а Ягиня села за стол, взяв в руки зеркальце, и принялась рассматривать себя: как давно она не видела своей косы русой да кожи гладкой, румяной. С тех самых пор, как отправили ее врата охранять на границе миров да лес темный сторожить, а все потому, что ослушалась как-то Ягиня Святогоровна матушки своей Макоши и, благословения родительского не испросив, обвенчалась с Велесом, сыном Суричем. Осерчала тогда Макошь и сослала Ягиню подальше, разорвав не благословенные узы венчания тайного и набросив на нее лик старухи безобразной, который снять можно, если только победит кто Ягиню в честной схватке да придавит лопатками к сырой земле. Так давно были сказаны эти слова, что и не вспомнить, сколько лет прошло. Смирилась Ягиня с участью своей, обучилась за это время знахарству. Людям помогала, что забредали к ее порогу, а захаживали к ее избушке очень редко, раз лет в сто появлялся путник потерянный иль со злом пришедший, но никто не мог в схватке сравниться с силой Ягини Святогоровны. Только за то, что сын кузнеца проклятье матушкино снял, помочь ему стоило.

Поутру отвела Ягиня Богдана в лес, и указала на дерево иссохшее.

– Его руби и то, что рядом!

– Обдуришь меня Яга, погибели ты моей хочешь!

– Хотела бы, еще ночью убила. Руби, говорю! Дуб этот обычный, но царю скажешь, что у ворот Навских срубил. Трогать его никому не давай, чтобы подлог не усмотрели, скажешь, что сам его к мосту унесешь. Из второго дерева кольев наделай и, когда к мосту подберешься, в каждое бревно его по колу и вбей.

Хоть и не больно-то верил Богдан Яге, но за дело принялся. К вечеру покончив с работой, зашел в избу попрощаться, а Ягиня, молча выслушав его, всунула в руки сверток со снедью и отвернулась к печи. Вышел Богдан с сердцем тяжелым из горницы, не зная, чем мог Бурю-Ягу обидеть, но солнце уже к закату клонилось, и спешить надо было. Привязав к поясу мешок с кольями и взвалив на плечо дуб срубленный, отправился Богдан в путь, в тридесятое царство.

Сделал Богдан все, как Яга велела: к дубу никого не подпускал, сам вызвался его к мосту доставить, а до моста добравшись, достал молот да колья и давай их в каждую опору забивать. Как вошел первый кол, раздался треск да скрип, как вошел второй, гром мощный грянул, да так, что всколыхнулась твердь земная, как вогнал третий, из глади речной стоны раздались, словно людские, но Богдан уже знал, что это нечисть смуту наводит. С каждым вбитым колом сходила чернота с реки Светлой, и все больше изнывала нечисть. Ветры поднялись, непогода разгулялась не на шутку, нестерпимый звук с ума сводил до мути перед очами, будто пытаясь Богдана от моста прогнать. Но не сдавался сын кузнеца, дело свое вершил да Ягу с каждым ударом добрым словом поминал. А как всадил последний кол, то и вой стих, и ветер исчез, словно и не было их вовсе.

Три дня после этого тишина в царстве была, люд простой из изб и носа не показывал, а от царя и весточки не было. Уже сам Богдан в терем царский засобирался, ждать нельзя было, ночь на Купалу сегодня наступала. Только клич гонцов услыхал. Раскрыл ставни избы своей и слышит, отовсюду кричат, что помер царь, три ночи бесновался, потом холодным изливался и помер.

Народ три дня гулял, поминки по царю справлял: с песнями, плясками, шутками да прибаутками. Богдану вроде бы тоже весело было, да только на душе тяжесть лежала; все Ягиню вспоминал да места себе не находил. На четвертый день совсем тоска-кручинушка за горло взяла так, что закрыл свою кузницу Богдан и пошел за высокую черную гору, за дремучий лес, к покосившейся старой избе, в которой Ягиня жила.

Яга тем временем набранные на Купалу травы в пучки вязала да под крышей развешивала. Только радости на душе совсем не было. Все дни она в зеркало заглядывала да ждала, что волосы поблекнут или бородавки вернутся, только все на месте оставалось: и красота ее, и коса до пояса, и румянец свежий.

– Спеш-ат, – протянул кот, лениво заигрывая лапами пойманную мышь-полевку.

Яга лишь зыркнула на него злым взглядом:

– Что, плут и негодник, шутить надо мной вздумал?

– Спешит Богдан, коль сама не видишь, так иди в блюдце глянь, – хоть и не верила Яга Баюну, ибо пошутить пушистый негодник любил, но в избу зашла и яблочко на блюдце бросила.

– И в прям, спешит, – тихо, словно не веря.

– Матушку испросить не забудь, – довольно промурлыкал кот, входя следом в избу, перед этим, видимо, сытно отобедав мышью, – а то снова рожу твою корявую сто веков наблюдать придется.

– Еще хоть слово скажешь, я тебя в мухомор превращу и змеям на болоте скормлю.

Баюн только хотел сказать, что змеи мухоморами не питаются, но, увидав рассерженный взгляд Ягини, промолчал и, сделав гордый вид, запрыгнул на печь.

– Что же дома тебе не сидится, сын кузнеца? Все, как малоумный по лесу шастаешь, – произнесла Яга, выйдя навстречу Богдану.

– Здравствуй, Ягиня! – встал перед нею Богдан. – Душу мою тоска проклятая терзает. Не осерчай, коли слова мои тебе не по нраву будут, – произнес сын кузнеца и, тяжело вздохнув, глаза в сторону отвел.

– Что же ты все вокруг да около ходишь? Говори, зачем пришел в этот раз. – Произнесла Яга, уже в глазах его читая все, что молвить он все никак не решался.

– Будь женой моей верной, Ягиня, не люб мне белый свет вдали от тебя.

– Вот так, прям, не люб? – улыбнулась Яга, подойдя ближе к поникшему Богдану и нежно положила свою ладонь на его грудь, давая этим свое молчаливое согласие.

В этот раз испросила Ягиня матушкиного благословения.

Макошь благословила Богдана с Ягиней на долгую жизнь и крепкую любовь. И стали они жить-поживать и горя не знать. А Баюн все песни мурлыкал да вечерами сказки рассказывал.