Сампо [Юлия Григорьевна Рубинштейн] (fb2) читать онлайн

Юлия Рубинштейн Сампо

Приложить пропуск с чипом, потом левую ладонь, потом снова пропуск – к другому считывателю. Пауза десять секунд. На сличение данных человеком, сидящим за пуленепробиваемым стеклом. По традиции сидящим, с прошлого века, компьютер службы безопасности сличает быстрее. Загорается зелёный. Турникет проворачивается. Направо по узкому коридору, первая дверь. Приложить пропуск там. В окошко выскочит ключ. Расписаться в книге, прикреплённой толстой плетёнкой – экраном от провода – к маленькому столику рядом. Указать время до минуты. И можно к себе, на минус третий этаж, зажигая по пути свет, если ещё никто не зажёг.

Компьютер. «Windows». Корпоративная сеть грузится сама, автозапуск. Минут с десяток на всё это надо. Почтовый клиент тут как тут. Сколько сообщений? Шесть просроченных событий системы «Тезис», три возвращённых извещения на изменение конструкторской документации, одна служебная записка, две объяснительных, семь – «вам назначена роль Согласующий» по системе «Windchill». Срок рассмотрения каждого – один рабочий день.

На часах семь сорок одна. Горюнов специально пришёл ощутимо раньше начала рабдня. В семь пятьдесят снятие образцов со стенда в испытательной. Так что шалишь. Да, появятся ещё просроченные события. И хрен с ними, так и так найдут, за что депремировать. Премий у отдела не было крайние полтора года.

Крайние, а не последние. Те, кто связан с космосом, иначе не говорят. Насчёт последних скажут на похоронах.

Испытательная – ещё этажом ниже. Удобно: и экранирование, и термостатирование.

Серёга на месте. Ночь отдежурил, но носом не клюёт.

– А, Лёха! – листает журнал, потом такой же журнал на экране. – Ты у нас с пятьдесят первого бюро, так? Ага… Семь-писят конец режима? Ща.

Руки уже на пульте управления камерами. Пресс. Испытательный, позволяющий давить образцы по заданной эпюре. Вот и они, по конвейеру ползут.

– Тю! Не ронять! – руки у Горюнова сами дёрнулись. Подхватить. Нельзя: только на лопатку, на поднос какой-нибудь, специально с собой захватил крышку от посылочного ящика. И – под микроскоп. Руками можно будет потом.

– Ленту надо? – и регочет Серёга белозубо, всеми румяными щеками лыбится, откидывая льняной чуб. Нипочём ему подземелье. Небо в глазах весеннее.

– Сунь в карман, руки заняты.

Суёт копии лент самописцев. Карман халата-спецовки оттопыривается: моток солидный. Хлопает Серёга по спине на прощанье, на удачу.

– Давай, хоть ты шо-то делаешь, а то заколебали эти события, тезисы-шмезисы…

– Отсмотрю, а там следующий этап.

Не сглазить бы. До микроскопа.

В пятьдесят первом бюро уже оживлённо. Жужжат, грузятся компы, ворчит чайник.

– Лё-о-ша, зрасстуй…

– Привет, Свет.

Дениска, второй сосиделец, только кивнул молча. Видно, как ожесточённо тыркает мышью. Расправляется с просроченными событиями.

– Ща рычать буду! – бросил Горюнов и включил станочек. Тот – жжжь!

Распилил четыре образца. Образцы были похожи на разъёмы-байонеты, такими испокон веку подключаются осциллографы и прочая радиотехника. Самые близкие по конструкции к разрабатываемому стыковочному узлу для новой космической станции. Из партии числом в тридцать пять, определённым по критерию достоверности хи-квадрат, полагалось распилить не менее четырёх.

Под микроскопом были хорошо видны узлы кристаллической решётки керамики, которую в институте назвали «циолковит». Сохранившейся, без дефектов и дислокаций. После многократных переходов «альфа-циста-дельта». Изготовление изделия из материала в альфа-состоянии, прессование в таблетку меньше исходного изделия по объёму раз в двадцать – в цисту – и затем преобразование к исходному виду, дельта-переход под воздействием давления менее одной десятой атмосферы. Эпюры работы испытательной камеры были на ленте в кармане спецовки. И в серёгином компе, то есть в корпоративной сети.

– Лё-о-ош, обедать идё-ошь?

– Ещё три шалабушечки. Займи на меня.

Прибежал – две трети меню уже повычёркивали. Отобедавшие разбегались по рабочим местам. Ел, не замечая, что кидает в рот. И не отвечая на «приятные аппетиты». Сбывалась мечта. Давняя, институтская, пронесённая сквозь все канавы девяностых, где оказывался, сквозь все годы слесарем, монтёром, почтальоном и прочая. Сквозь нелегальную мастерскую в подвале многоквартирного дома. Сквозь морозное небо над головой. Звёздное.

Второй образец. Третий. Четвёртый. Немножко дефектов сбоку видно на принт-скрине, но макропараметры в допуске. Размеры, форма. Остальное скажут химики.

Ох ты. Оказывается, пересидел время. Кекс за пуленепробивайкой – «не имею права вас выпустить, пишите объяснительную». Выходит, начальник с нового квартала не забил в пропуск галку «разрешить сверхурочные». Тьфу. Спустился назад, настукал на компе нечто. Выпустили.

На следующий день позвонил начальник бюро-51.

– Алексей Вадимович, у вас больше всех в КБ незакрытых пунктов по системе «Windchill». В том числе просроченных. И новые появляются. Обратите внимание, пожалуйста.

– М-гу…

– Алексей Вадимович, вопрос поставлен начальником пятой темы, Небольсиным. Хотелось бы большего понимания субординации.

– Мм-гм… Да-да, Дмитрий Тихонович, понял.

– Поняли – повторите.

– Незакрытые пункты закрыть, – и ляпнул трубку на рычаг, опасаясь сорваться. Надо же! Ведь было почти счастье, в двух шагах от счастья, и испортил, дудак этакий! Руки дрожали от досады. Ничего. Взять в руки инструмент, начать макетирование – успокоятся. Начать с грубого, простого, с подготовки разъёмов и разделки кабеля.

– Свет, бери телефон, ладно? Руки заняты. Начальству отвечай, что вышел, я хоть попаяю.

Кивнула, точнее, томно опустила чернолаковые ресницы. И локоны вдоль ушей дрогнули согласно. Отхлебнула розовыми губками-бантиком чай. Кажется, взаимно нейтрализованы.

Кабель – не совсем кабель. Прототип стыковочного узла. То есть кабель, конечно. Можно использовать как сетевой, интернетный. Разъёмы-коннекторы какие надо. По контактам. Но они из циолковита. И процессура запрессована. То есть в определённых условиях, либо в случае подачи определённого сигнала, этот кабель сам подключится куда надо. Сам размотается из бухты, найдёт ответный разъём – и там. САМПО – самоподключающаяся обойма. Оставить в зоне видимости любой камеры, каких прорва по институту развешана, подать сигнал, написать служебную записку, да чтоб она попала не начальнику по режиму, а кому надо, отсмотреть видео. Удастся эксперимент на малом образце – можно масштабировать.

А то разработка за крайние года три застопорилась до полного затыка. Рабочего дня хватает ровно на закрытие пунктов, просроченные события и прочее, а на работу – фиг да ни фига.

Пару дней удалось нормально поработать. Даже с химиками пообщаться. Они тоже в очереди на хроматографию, но обнадёжили: «Ты первый». И даже в отделе режима намекнуть – «вот будет от меня записочка, это, дескать…» Но расплата подкараулила.

– Лё-ош, уже не могу-у… Он ма-атом…

– Го-ррюнов! – сотряслась трубка от начальственного рыка. – Др-рам-драбадан! У меня ваши события уже в стр-раницу не вмещаются! Я больше отср-рачивать их не могу! Кр-райний срок завтра, пр-ринимайте меры, иначе уволю по статье!

Не мелочь, не начальник бюро, не пятая тема даже. Замдиректора по направлению. Товарищ Кречет, который больше любит обращение «товарищ полковник». В отставке – добавлять строго не рекомендуется.

– Серафим Игоревич! Предварительно положительный результат по теме «Сампо»! Испытание, микроскопические исследования пока плюс! Химики вот-вот…

– Не слышишь? Дрын дубовый! Я что сказал? Не слышу ответ!

– А пошёл ты до самого БАМа! – разъярился Горюнов. И хлопнул трубку так, что она раскололась пополам.

Остервенело, раздирая по уже имевшимся дыркам, Горюнов стащил носки с ног, зашвырнул их в пространство и плюхнулся на диван, не раскладывая его, так что ступни свисали на пол.

Таки уволили. Зараза Кречет. Не только приказ показали, с формулировкой «по причине несоответствия должностной инструкции», но и три выговора, задним числом, сегодняшним, вчерашним, позавчерашним. За незакрытие пунктов. Отдельно по «Тезису», по «Windchill» и сегодняшний за хамство замдиректору. Чтоб не оспорил по Трудовому кодексу.

А хуже всего Томми удружил, из химиков – он вообще-то Фома, но все Томми зовут.

– На твоё место внука шефа айтишников прочат. Он как раз в Питере что-то заканчивает.

Да ещё пришёл – а дверь из коридора в комнату нараспашку. И мама – «ты бы носки сменил, что ли». Проходит мимо – лицо отворачивает. Козёл ты, мол, и носки у тебя козлом воняют. Да до каких же это пор!

Раньше выручала одна вообще-то не очень удобная особенность организма – когда что-то не ладилось, он неудержимо засыпал. В любой обстановке. На работе. Дома за столом. В транспорте, при этом иногда просыпая нужную остановку. Но теперь и не спалось. Горюнов пребывал в зыбком нечто между сном и явью. Как сквозь слой чего-то мягкого и мутного ощущал он руки жены, которые прикасались к его лбу, поднимали ноги на диван, укрывали одеялом. Словно издали слышал её голос, звавший ужинать и бормотавший утешения, голоса и шаги детей, ходивших на цыпочках и говоривших шёпотом – «папе опять плохо». Шевелиться не мог, будто не его были руки-ноги. Не мог ни полностью заснуть, ни полностью проснуться. Мерещились странные вещи – родной институт, каким он был двадцать лет назад, собственная свадьба, на которой он почему-то ожесточённо спорил о преимуществах RISC-процессоров перед «пеньками», рота китайцев – как ни смешно, китайцев! – жёлтых, узкоглазых, на плацу в подмосковном военном городке, и он, рычащий «к паяльникам арш!!!», словом, разная чертовщина.

И вдруг всё исчезло неведомо куда. Теперь он владел руками-ногами, ясно видел и слышал. В окно глядела луна – маленькая, яркая, как советский юбилейный рубль, наполняя комнату лиловыми тенями. Один в комнате. Один на один с компьютером. И он включил компьютер.

«…Люди старше среднего возраста, которые сегодня считают будничной нормой управлять работой офиса, смотреть цифровые фильмы, общаться по электронной почте и «зависать» в соцсетях с интенсивным применением, как говаривали в Совдепии, «средств вычислительной техники», при известном напряжении памяти могут воскресить в ней, как начиналась их трудовая биография: размещённый на отшибе, с наглухо забаррикадированными подходами, полумагический-полувоенный корпус-флигель-закуток-сарай, гордо именующий себя «информационно-вычислительный центр» или иной какой центр – зачастую даже без вывески или таблички на дверях, громадные колоды перфокарт в окошечко, или там многотонные катушки с магнитной лентой, или куча распечаток размером с БСЭ (кто помнит, что это такое, а?) – и ещё какие-то удивительно-странные обитающие там люди (иногда даже в белых халатах), говорящие совершенно непонимабельные простыми смертными слова: “консоль”, ”отладка”, ”супервизор”, ”ассемблер” и много-много такого же таинственнно-неотмирасегошного.

Но время не стояло на месте, и вот в СССР вместе со словами «перестройка» и «гласность» масса народа узнала, что не только на загнивающем Западе, но и в нашей родной державе, оказывается, существуют и даже «серийно выпускаются для широкого применения в народном хозяйстве» почти мыслящие железки, справиться с которыми, по замыслу их разработчиков, может всякий мало-мальски образованный человек, «владеющий основами компьютерной грамотности», без шеренги «шаманов»: перфораторов, постановщиков задач, программистов. Правда, как тогда часто случалось, благие идеи отечественных конструкторов высвистывались в сифон убогостью нашей технологии и тотальным дефицитом всего, в том числе и комплектующих, на три четверти – импортных, закупаемых государством(!) тогда (!!) за инвалюту(!!!).

Итак, «процесс пошёл». Советско-постсоветский работник типичной непыльной конторы «по исследованию динамики разрыва лаптя в воздухе» мог лицезреть в своих стенах и у коллег по трудовым будням широчайший спектр «электронных считалок» – от одиозных «Электроник-60» и «Д3-28» с перфоленточной загрузкой, кривосхемных и кривоплатных (в смысле – на платах из горбатого текстолита), ДВК, Корветов, ЕС1840, через странный Роботрон-1715 из почти европейской ГДР (вот ещё взгляд в вечность…) до вполне работоспособных Мазовий, Видеотонов, и даже – о, ужас! – Рабочих Станций вроде «Сапсан» (кто не в курсе – отечественный отвёрточный клон Sun Sparc Station III) или микро-VAX!»

Текст ложился строчка за строчкой.

Луна нырнула за угол дома.

Завыл, заверещал будильник в мобиле. Горюнов с яростью прихлопнул кнопку «ОК». Молчи, тварь пластмассовая! По дому ходили, зажигали свет, раза три в комнату просунулась жена – что-то хватала из своих вещей и панически исчезала. Её-то он уже выдрессировал. Даже дети не мешали – толклись где-то там, у границ слышимости.

«…Ещё на самой ранней зорьке наполнения просторов Родины железокремниевыми мозгами какой-то дошлый резидент уволок у американских супостатов, на микроплёнке, буквально в каблуке ботинка, подробные сведения об архитектуре и элементной базе довольно приличной по тем временам (речь идёт о середине 70-х годов ХХ века) машины PDP-11 ихней конторы по имени DEC (кстати, именно с таких машин впоследствии началось победоносное шествие по компьютерному миру операционки UNIX и тучи её клонов – это важно для понимания истории вопроса!). Так как в СССР планировалось всё и вся, то высокопоставленные и на этом основании считающие себя самыми умными дяди в тогдашнем правительстве старых маразматиков повелели считать фирму DEC главными в американском ВПК, а утянутую у ней машину – образцом для развития нашей вычислительной техники, и гордо нарекли опять-таки кривосхемную и кривоплатную пародию на этого зверя «системой малых вычислительных машин», т.е. пресловутой «СМ ЭВМ», с организацией под это дело нескольких крупных заводов и НИёв в разных краях нашей необъятной. Ведомственные амбиции и распри тут же взыграли. Делят такой толстый пирог! И советский МЭП (министерство электронной промышленности) тут же в пику МинПрибору (где СМ-ки) выкатил в кооперации с «польскими друзьями» свою, справедливости ради, слизанную ТЭЗ-в-ТЭЗ, «Электронику 100-25» – у неё даже цифры соответствовали ДЕКовской модели – PDP11/25!

На этом они не успокоились и продолжали рожать в муках «машины с системой команд ”Электроника”» …-60, НЦ-80, 79, 82, УКНЦ, 85, 88… Пол-Зеленограда оттяпали под так называемый НИИ «Научный центр» (НЦ в обозначениях машин – он, родимый, а не марка паркетного лака!), напроектировали и нашлёпали разнообразных паукообразных микросхем (вроде 1801ВМ3), а ещё заводы для производства этих микросхем и сборки из них ДВК-1, (он же НЦ80-20), -2, -3, -3М, 3М2, 4 (кто его видел, а? Отзовитесь, ветераны!) … В общем, гигантомания в лучших советских традициях.

МинПрибор тоже времени и казённых денег на «хорошее дело» не жалел! НИИ и завод «Электронмаш» в Киеве – сначала СМ-3, потом СМ-4 в восьми (!) основных исполнениях, далее СМ-1410, -1420, -1425 (якобы, микроVAX – ха, ха, ха!), пытались даже -1430 на комплекте серии К1839 родить, НПО «Сигма» в тогдашнем вполне советском Вильнюсе скрестила ужа и ежа в одном сундуке – старую CDCшную М-5000 и пресловутую PDP-11 – получился мутант СМ-1600 с двумя разнопородными процессорами, якобы могущий управляться с двумями операционками сразу! Попутно они освоили дисководы аж по 14 Мегабайт. Да и 32-разрядный ДЕКовский VAX-11 в уже трещащем по всем швам СовСоюзе сделали тоже они: СМ-1700 и даже 1703, 1705 (интересно, сколько штук? 2 или 3?); успели даже операционку для них пересобачить. Во работали!

В эту компанию затесали – или сами затесались? – и ребят из Северодонецкого НПО «Импульс». Те вообще с начала 70-х шли таким своим трудным путём, что и до сих пор ни один простой компьютерщик про них ничё не знает! Когда Родина приказала ковать ракетно-ядерный щит размером с весь СССР в ответ на «ограниченную ядерную войну» у американцев, они ещё более извилистыми крысиными тропами, чем пресловутый шпион КГБ, слямзили у самих Хьюлетта вместе с Паккардом их тогдашний хит сезона для управления всякими критическими процессами вроде смертельно ядовитых химпроизводств да атомных станций, – систему HP/1000, злостно извратили её с особым цинизмом, вогнали в железные тиски отечественной элементной базы вроде ферритовой памяти объёмом 8К да триггеров на вентильной логике– страшно подумать! – назвали сие детище «АСВТ М-6000», понаставили на отечественных АЭС, где они трудятся верой и правдой чуть не по сей день – и передали их производство грузинам (!) в Тбилиси (!) на завод «Элва» для… комплектации ими зенитно-ракетных комплексов(!!!). А потом из двух М-6000 они сделали М-7000 с горячим (!) дублированием, а потом – перевели всё это на СМ-конструктивы и обозвали СМ-1 и СМ-2 соответственно, а потом были еще СМ-2М, СМ-1634 (и завод в Орле, их выпускавший), СМ-1210, а потом обнаружилось, что от Хьюлетта с Паккардом в них остался скелет системы команд да радиальный ввод-вывод – и всё… Остальное было своё, доморощенное, кондовое, самоструганное и поэтому работающее по-русски, то есть хреново.»

Зазвонил телефон. Отдел кадров. Мстительно швырнул трубку, не попал на рычаг, она продолжала тревожно курлыкать в пространство. Он не слушал. Жидкий свет – ну какой свет в январе под шестидесятой широтой? – нерешительно вполз в комнату. Потом стало смеркаться. Руки и спину заломило, но он всё лупил по клавишам.

«…Ваш покорный слуга лицезрел этапы этого Большого шокового пути своими глазами и слышал, чего не видел сам, своими ушами от людей, руками которых большинство из названных железяк устанавливалось, запускалось, доводилось до сколь-нибудь работоспособного состояния (включая, но не ограничиваясь, как любят формулировать в Microsoft, перевивку генмонтажа, переписку операционной системы, перепрошивку (проволокой! медной!) микрокоманд в системном ПЗУ и тому подобные фокусы) и в нём поддерживалось. Причём граждане эти зачастую были такого полёта, что в достоверности их слов было нельзя усомниться.

Помню и прогулки по машзалу двухмашинного комплекса ЕС1045, где между рядами накопителей с теми самыми километровыми лентами можно было запросто устраивать соревнования по фигурному веловождению, и затаскивание двух таковых на второй (слава богу, второй!) этаж жилого дома (между прочим, полтонны – каждый НМЛ), и таскание ЕэСовских дисплеев в военном исполнении (73 кг! должны были сохранять работоспособность в условиях “ограниченной ядерной войны” на каком-нибудь командном пункте запуска МБР из шахты), и щенячий восторг от первой в тех краях РС-шки ХТ “Мазовия” – ну и что же, что с монохромным экраном, зато щёлк тумблером сети – и загружается сама! Ваще! Без никаких дискет, перфолент, клавиш, команд, кодов, – без нифига! А ещё и с графическим принтером! А ещё и…!

Был и грубоватый, неказистый внешне девайс с невыразительным названием УВУ-06 (устройство вычислительно-управляющее, шестая модель) – подпольная кличка “кубик Рубика”. Во-первых, потому что появился на пике моды оного кубика – в 89-м году, а во-вторых, являл собой АСЭТ-овский (т.е. приборный) корпус с размерами примерно полметра по всем координатам, да ещё и с квадратными светофильтрами индикаторов на передней панели. Делали тогда это чудо техники в Киеве – НПО имени Королёва, делали в заказной комплектации, в количестве около 15-20 штук в год на всю страну, и держали они даже своих фирменных пусконаладчиков этих машин, кои знали “в лицо” все такие девайсы поимённо! Это я, чтобы вы, читатели, знали: в виде громадной везухи и исключения, благодаря судьбе и связям начальства, простой советский инженер мог поюзать действительно замечательную технику!

Эта самая, как она полностью называлась по документации, «система управляюще-вычислительная СОУ-6»:

а) являла собой точную схемотехническую копию вышеупомянутой НР/1000 на наших микросхемах и соответственно работала так же цивильно;

б) не только сигналы, но и даже конструктив разъёма системного интерфейса совпадал с хьюлеттовским, то есть могла быть воткнута фирменная периферия;

в) ставилась на неё родная хьюлеттовская операционка RTE-IVB или VI/VM –

БЕЗО ВСЯКИХ СЕВЕРОДОНЕЦКИХ ДОВЕСКОВ И КУПЮР!

Надо ли говорить, что всё это выглядело и работало классно!

И самое главное – по производительности и надёжности работы эта машина клала на обе лопатки ВСЕ!!! окружавшие меня тогда компы (и, я думаю, многие из современных), а недавно добытые тогда с большой помпой и придыханием “Мазовии” пусконаладчик королёвцев Слава Станкевич порекомендовал подключить к ней… в роли удалённых терминалов. Вот так!

Не забывайте, что на дворе стоял тогда 1989 год…

И сейчас, сидя за очередной х86-ой персоналкой с тактовой частотой за 2 гигагерца, глядя в огроменный многокрасочный ЖК-монитор, я думаю – что бы творилось в нашей стране в компьютерной отрасли, не будь мы в государственном масштабе так тупы и падки на цветастые фантики…»

Заскрёбся ключ в замке. Обойдутся без приветственных выкриков. Текст «шёл», Алексея разбирал азарт.

«…В те далёкие времена складывались и правила, и привычки, да и регламентирующие документы по использованию этих самых «средств вычислительной техники». Понятно, что выдающихся разработок, реализуемых зачастую в штучных количествах, для сколь-нибудь массового применения не наскребёшь. А тут подоспела великая августовская капиталистическая революция. Обнаружилось, что все эти колоссы «электроногого» приборостроения ничего действительно практичного и тиражно-массового родить и выпускать не в состоянии. Но ежели раньше проклятый Запад стращал нас санкциями КОКОМа за ввоз стратегических технологий, то теперь он стал нашим примером и ориентиром во всём, особенно в такой сфере, как вычислительная техника. Тут и раньше-то оригинальных разработок хватало лишь на прикрытие фиговым листиком военно-стратегической безопасности, а о таком ширпотребе, как массовый ПК, даже всерьёз и не задумывались (вспомните – «Наши люди в булочную на такси не ездят!»).

Как говорят медики, «вскрытие показало», что на необъятных просторах нашей Родины на рубеже 90-х годов на предприятиях и у граждан либо доживали свой век честно стянутые при растаскивании этих предприятий ДВК, Корветы, Роботроны et cetera, либо вбрасывались нахапанные с пылу с жару за спекулятивные пореформенные деньги «самые крутые и навороченные» IBM-совместимые компьютеры сборки подвальных китайских, тайваньских, сингапурских и иже с ними, в т. ч. и новоявленных отечественных фирм.

Как учил Гегель, история повторяется в виде фарса. Почти по Гоголю –

«К нам едет Microsoft!»

К середине 90-х все «ЭВМ с системой команд Электроника» благополучно сдохли, и Microsoft со своей философией планомерного и нарастающего выкачивания реальных денег из карманов подсевших на него пользователей монопольно воцарился в новой вотчине.

Надо сказать, (и читатель наверняка отдаёт себе в этом отчёт), что с момента угона в каблуке документации про PDP-11 до вывоза последней «Электроники-85» на свалку, равно как и от самых первых IBM PC до нынешних многоядерных монстров, – компьютеры на Западе, куда мы смотрим, раскрыв рот от зависти, также неуклонно и поступательно эволюционируют – чем и объясняется их галопирующее вторжение во все сферы человеческой деятельности. Но стратегия применения такого оборудования в «цивилизованных», каковыми они себя считают, странах разительно расходится с нашей. Там у них, прежде чем что-то оснащать, менять, короче, «ввязываться в драку», сто раз всё просчитают, взвесят, найдут лучшего поставщика, который к обоюдному удовлетворению сторон склепает добротную технику, могущую работать десятилетия без перезагрузки, снабдит её (за деньги клиента) официальным софтом, установит, подключит и обеспечит техподдержкой. И можно руководству предприятия лет так… несколько спокойно заниматься своими прямыми обязанностями. Причём техника эта, смотря по задачам предприятия, не обязательно будет вся как один на процессорах Intel и в конструктивах ATX, да и установка «в технически обоснованных случаях» ОС типа OS/2, Solaris, NetBSD etc. весьма даже представима.

У нас же всё совсем иначе. Не говоря уже о рейтинговых и прочих надуманных критериях (цитата из книги В. Водолазского: «Mы – солидная компания, и поэтому не можем себе позволить какой-то там Linux…»), эволюция харда и софта применяемых у нас компьютеров просто-таки ультимативно (и что самое обидное, действительно безальтернативно) навязывает к применению в рядовом офисе чего-нибудь вроде Pentium 4 Prescott или там Celeron Tualatin, или там Athlon Barton – в зависимости от времени обзаведения оным. Техника забрасывается в страну буквально пароходными тралами (общался с очевидцем такой акции в Петербургском порту), а потом проходит многошаговый путь ловли золотой рыбки в мутной водичке, да ещё и изрядно протухшей в пути из жёлтых стран. Говорить о жизненном цикле изделия при таких начальных условиях – просто садомазохизм какой-то, да и маркетинговая политика «ведущих производителей» наперебой кричит об обратном.

До середины 2000-х на всём этом безобразии крутилась какая-нибудь, говоря точными терминами, «интегрированная оболочка защищённого режима процессора х86 с графическим интерфейсом пользователя» из породы Microsoft-овских «форточек» от 95 до Миллени, насаженная на с миру по нитке смотанную лохматую MS-DOS. А потом редмондские ребята за нас, неумытых, решили, что пора с этим «плюрализьмом» кончать, и под благовидным предлогом «заботы о пользователях» добровольно-принудительно подсадили нам очередной недоношенный клетчатый эмбрион с кликухой ХР. Чтобы оно развилось во что-то жизнеспособное (кто сталкивался, знает), понадобилось пять пересадок всяких там подсистем. Вопрос риторический – что осталось от исходного зародыша в таком компоте, и был ли там вообще зародыш? То же самое проделали с «Ready, steady, …» А уж про «семёрку» и «десятку» даже там признают: так и не заработало.

Один неглупый человек, мотивируя в разговоре возможность работы под MS-DOS, озвучил убийственный для Редмонда довод: «А какая ещё система может работать изо дня в день 7-8 лет без обвала и переустановки?». При всём при этом в его конторе стоят и работают компы, на которых за 3-4 года с установки пресловутой Windows (разных, от 98ОЕМ до «десятки») ни разу(!) не делались проверка реестра и дефрагментация дисков из боязни потери данных! Да и сама Винда чаще всего стоит в варианте «по умолчанию», таская за собой весь хвост той трухи, что напичкал в неё Микрософт. И ничего, работают люди (или думают, что работают) в таких условиях даже на Пеньках-75! Более того, одна нужная программа совершенно одинаково ведёт себя как на 486-й машине с голым ДОСом, так и под «семёрой», а накладные расходы на поддержание «семёры», как машинные, так и людские – совершенно несоизмеримы…»

Чем дальше, тем отчётливей Горюнов понимал, что и зачем он пишет. К какому лозунгу придёт в конце. Чьего отклика ждёт. Пункты, видите ли, не закрыты! Погодите, ужо вам и всем вашим Wintel’ам, всем Windchill’ам. Дописал последний абзац:

«Такое нагромождение аппаратных и программных несуразностей, загнанное в высокоинтегрированные специализированные микросхемы, соединённые шинами с закрытыми протоколами и спецификациями, отягощённое наследием архитектурных ошибок прошлых разработок системы команд и арифметики процессоров х86 и воспроизводящее их для пресловутой «совместимости», – фактически обречено быть подвергнутым взлому самыми вандальскими методами с целью выправления врождённой «кривизны» и расчистки эволюционного пути компьютерной техники для новых, идейно стройных и поэтому – перспективных архитектур с реальным будущим.

И я практически уверен, что где-нибудь в укромной норе, даже и с коммунальными удобствами, в самом захолустье континентального Китая, нашей родной России или солнечной Мексики уже сидит какой-нибудь непризнанный умелец и спортивного интереса ради компилирует на своей машине строки ассемблерного или Сишного кода, которые обратятся к невидимым простому пользователю прорехам платформы Wintel и могут сотворить самые причудливые эффекты – вроде выдачи команды на перезапись микросхемы BIOS или отключения умножителя тактовой частоты задающего генератора процессора!»

То, что получилось, пихнул в Инет. На форум сайта «бадвиста», куда периодически захаживал на предмет узнавания новых выловленных «блох» в «самой передовой и удобной системе». Причём демонстративно не скрывая e-mail – «страна должна знать своих героев!» Уф. Можно выключить. «Глаз папуаса» на корпусе наконец-то погас. И ощутилось, как ломит спина, шея, руки, затылок, как совсем потеряла чувствительность нога, на которой сидел, как замёрзли пятки. Зарычал: «Есть кто живой, что – я у себя дома должен сидеть поджав желудок?!!» Зашевелилось за стенкой, из гостиной прибежала заспанная Ленка, причитая: «полтретьего ночи, что же ты, бедный мой, нежный…» – разогрела гуляш с картошкой, борщ, заварила чай с настоем шиповника, поставила перед ним «мерзавчик» с коньяком. Как ел – не помнил, тут же провалился в тяжёлый совершенно чёрный сон. Проснулся в окружении всего семейства, увидел напуганные и жалостливые личики детей. Сказал что-то ободряющее. Всё-таки свои дети. Хоть и дурошлёпы порядошные, жалко будет, если сдохнут вместе с прочими дураками.

Телефонный звонок раздался глубокой ночью.

– А, ну да, это у нас тут скоро полдень, а у вас, у отсталых, ещё и четырёх утра нет… Ну, короче, я прочёл, правильно, а то у нас тут уже этих жёлтых программеров больше, чем наших… Я россиянин, понял, короче? И пиндосовские компы админил, и на островах серые ноуты собирал, понял? Представляешь, где они у меня уже?

Насчёт времени (да и насчёт населения родного края) Митька, уроженец Арсеньева, был прав. Но в полчетвёртого утра соображалось плохо. Поэтому Горюнов сумел только выдавить:

– Ты… это… телефон продиктуй, хорошо? Я перезвоню… Ближе к вашим десяти вечера устроит?

Митька продиктовал. И телефон, и адрес электронной почты.

И второй разговор тоже состоялся. Было слышно на весь дом, как ржёт неведомый Митька в телефонной трубке.

Через пару дней от него пришла по емейлу ссылка на exe-шник с такой приписочкой:

«Я тут нарыл на одном сайте прогу миграции сетевых конфигов для подготовки перехода на новую Винду, так она на старых машинах попутно делает как раз то, о чём ты писал. Мне надо было одних местных бизнеснюков раскрутить на апгрейд, так я хохмы ради оттестил на семи компах, все на свалке, шефа убедил, что это не вирус, а про Касперыча он даже не знает. Только, если хочешь, чтоб мамка выжила, заклинаю: не пускай под NT-ями. Hi!»

Программа работала изящно, как всё гениальное: не найдя в конфигурации компа вожделенного адреса настроенной сетевой карты, выставляла «синий экран смерти», но… вызывая отладчик, не читала область ESCD из микросхемы BIOSa, а напрочь затирала её. Дальше всё было просто. Получая расчёт, заглянул на бывшее своё рабочее место, забрал экспериментальный кабель. И зашёл по старой памяти на почту. Было ведь, работал лет с десяток назад.

Встретили бурно:

– Ой, Лёшка!

– Давай чаю с вареньицем? Вишнёвым, а? Ну чё бороду кудряву чешешь, барбудос, чё кари глазки тупишь?

– Без тебя знаешь как хреново? Завхозиха на каждую красящую ленту для принтера электронную накладную требует, а компы виснут!

Бросил кабель возле колодки свитчей и стал помогать настраивать. После настройки, как и ожидалось, WindowsXP запустила свой «мастер сетевой идентификации», но вместо сетевого принтера операторша получила совершенно мёртвый компьютер. Глянул на колодку: сработало. Кабель был расправлен и воткнут в ближайшие дырки. Первые попавшиеся.

Через несколько часов городскую почту парализовало. Горюнов всеми длинными, нескладными конечностями изображал движения зайца, за которым гонится свора разъярённых борзых, но знал, что эта беготня бесполезна – все компьютеры можно отправлять на свалку. У всех была затёрта флэш-память BIOS’а.

Дальнейшее было предсказуемо. Пенсионеры, посидев три дня без пенсий, избили начальницу одного из почтовых отделений, имевшую неосторожность сказать толпе: это, мол, всё начальство – велели понаставить американских машин, теперь хлебаем всей страной… Ах, начальство? Бей начальство! Домой её привезли на трактовой машине со сломанной рукой и рёбрами – толпа топтала со всей дури, вспомнив очереди за маслом и водкой. Потом разбили окна в горадминистрации. Полиции пришлось пустить в ход дубинки, но буквально через день выяснилось, что один за другим сыплются все компьютеры в районе. И в роно, и в райздраве, и на всех почтах района, и, естественно, у сити-менеджмента тоже. Районный уполномоченный ФСБ Чмыхало, быв вызван на ковёр в область, высказал такую мысль:

– Компьютерный вирус. Запущен компьютерными торговцами. В целях роста продаж.

На вопрос, что уже предпринято, ответил:

– Все, кто у нас в районе торгует компьютерами, уже сидят по подозрению в незаконном предпринимательстве – я написал всем составы разные, но на эту тему. У самых подозрительных, их фамилии Ярошенко и Ривкин, сидят сыновья, одиннадцати и пятнадцати лет. В интересах сохранения тайны следствия – сидят не у меня, а в полиции. Чтоб папаши раскололись быстрее. Мною отдано указание – меры воздействия без ограничения. Среди населения пущен слух о диверсии. Распространился согласно инструкции.

Слух действительно распространился – что, мол, за порчу компьютеров двух мальчишек посадили, самых-рассамых завсегдатаев местного геймерского клуба. Перепуганные мамаши других «игрозависимых» отроков пришли выяснять, что к чему. Да такой толпой, что перепугали и полицию. Стучали в оконные решётки, скандировали:

– Де-тей бьют! Де-тей бьют! От-дай де-тей! От-дай де-тей!

Кто-то дотумкал показать самым напористым на компьютере, в базе данных – вот, мол, эти двое проходят как правонарушители, а ваши дети – нет, идите спокойно по домам. Тут-то и выяснилось, что сетевой связи с областью нет даже у полиции. Только телефонная. В отдельно взятый район стремительно возвращались восьмидесятые. Когда компьютеров не было, а в конторах, решающих жизнь простых граждан, хоть что-то ещё работало. А работать отвыкли. Настолько, что отключили тепло, электричество и воду – в соответствующих службах тоже отъехали все компьютеры, и коммунально-энергетическое начальство не нашло ничего лучшего, как «прекратить предоставление услуг впредь до обеспечения нормального режима работы». То есть – до возобновления размеренного течения документооборота.

Прекратили торговлю магазины – кроме совсем маленьких лавочек, хозяева которых не заморачивались компьютерной отчётностью, ибо не обзавелись юридическим лицом. В квартирах стоял чёртов колотун, ибо был февраль, за бортом – под двадцать. Ниже нуля, естественно. Встали поезда и всё, во что наливалось горючее – ведь не работала ни одна автозаправка. Встали и заводы, и мастерские – забастовку не объявляли, но никто не стал работать в нетопленых халупах. Народ, кто был понезлобивее, разбрёлся по огородам – там хоть можно было топить печки. Подъедали старые запасы и ждали у моря погоды. Как ни странно, не исчез газ. Газ не зависел от Wintel – он регулировался системой с электромеханическим управлением, да ещё и с автономным электропитанием. Поэтому отдельные отважные остались в квартирах, топили газом, уповая на то, что не век ведь будет февраль – глядишь, настанет и июнь. Дошлые хозяйки пекли и продавали блины и оладьи – без хлеба русский человек всё-таки не привык. Кто порешительнее – слили весь бензин у всех мыслимых родных и знакомых и рванули в область митинговать. Вернуться домой не все могли – бензину мало у кого было больше, чем в один конец. Редкие возвращенцы говорили: в области то же самое, никто, кроме компьютерщиков, не работает.

Так и было. Торговцы компьютерами везли и несли – ведь и их авто встали! – во все мыслимые конторы новые и новые «мамки», ибо невиданный мор поражал только эту, самую главную в любом компьютере деталь. И всё новые и новые «мамки» дохли, давали дуба, откидывали коньки – как ни назови, легче не делалось. Программисты лезли вон из кожи, пытаясь выловить и вычистить вон новый вирус, не только портивший данные, но и губивший самое оборудование. Люди, близкие к промышленности, знакомые с управляющими машинами, только усмехались: напасть приходила туда, где была «Винда», а где её не было, никакими стихийными – они же техногенные – бедствиями не пахло. Вот если бы было отопление и электроэнергия… Но без тепла, воды и «Облэнерго» могли обходиться только военные, атомщики, НИИКристаллокерамики – бывшая родная контора Горюнова – да самый мелкий частник вроде кустаря-сапожника. Вся же большая промышленность во всей стране стояла.

Горюнов ненавидел огород. Поэтому он цеплялся за квартиру. Жена вынесла из кухни всё, кроме плиты, и оборудовала там двухэтажное спальное место, где ютились все четверо. Скоро разморозилась и перестала действовать канализация. Горюнов выходил из себя от необходимости бегать на двор, на мороз – бил и швырял вещи, выл дурным голосом. Удивительно, но работали школы, поэтому дети хоть полдня могли находить там убежище от него. Совсем не стало подвоза продуктов, за деньги было ничего не купить. Чтобы достать еду, нужно было идти в область пешком, выменивать муку, крупу, масло у хитрых людей, скупивших или разворовавших в первые дни бедствия большие оптовые склады. Они торговали только на золото и драгоценности. Ходили слухи, что продают детей, убивают их и едят.

В марте стали умирать. Сначала одинокие, старые и немощные, потом и люди в рабочем возрасте. Газеты не выходили, радио умолкло – только зарубежные станции можно было поймать на батареечные приёмнички. Они сообщали, что невиданным потоком в Россию идут из Восточной Азии компьютерные комплектующие. Что в составе караванов с ними всегда есть бензовозы, так как в России запрещено чем-либо торговать, топливом в том числе. Что китайским и филиппинским поставщикам не хватает площадей цехов. Что в Европе тоже появились депрессивные районы, где из-за компьютерного коллапса наступил голод. Что слать гуманитарную помощь продуктами бесполезно – она не дойдёт до терпящих бедствие, выход один – преодолеть компьютерный мор, который, по словам Би-Би-Си, «как гигантская мельница, перемалывает машины интеловско-майкрософтовской архитектуры», и наладить управление хозяйством.

Это-то Алексей и сам знал. Мало того, он знал, где взять ЭВМ. Почти исправную. Не компьютер – потомок «икстишек», а советскую ЭВМ. Захватив из дому весь остаток крупы, добытой женой в последний поход в область, он пошёл к Сане.

– Сань! Есть дело.

Саня пережидал напасть один. Жену и детей отправил пешком в деревню сразу, как перестали ходить автобусы и электрички. Он был атомщик, контора его вполсилы, в дежурном режиме, работала, там кормили и топили, и домой он приходил только убедиться, что квартиру не разнесли.

– Извини, Лёш, встретить нечем.

– Если ты про пошамать, то… – и Горюнов потряс мешочком с крупой, – а вообще-то у тебя есть чем, только это у тебя на работе.

– Загадками изволите выражаться, – хмыкнул Саня, ставя на газ кастрюльку с рыжей водой из речки. – Эт’чё? Овсянка, сэр? Классно! – и с приятным шорохом высыпал крупу в кастрюльку. – А чего это ты расщедрился?

– Помнишь, ты рассказывал про списанные «Автографы-840»? Ещё не уехали на свалку?

– Не-а. У нас ничего не выбрасывали с перестройки. Решили, всё когда-нибудь пригодится, эти тоже. Там даже штуки четыре трёхсотых пэкашек валяются, последней, уже постсоветской поставки из Белоруссии. По моему, этих даже и не вскрывали – все тогда на триста восемьдесят шестые накинулись.

– Сань! Это же спасение для всех! А добыть ты их можешь?

– Не, один не могу. Это же нехилая куча харда. Надо с охраной говорить, с завхозом, с первым отделом…

– Я уже позвал деятеля из охраны, он ща придёт. Вы ведь не в ссоре?

– С Аркашей? А чё с ним ссориться…

Раздался стук в дверь.

Съев тарелку овсянки, командир вохры атомного института, где работал Саня, вполне проникся идеей. Через день внеочередное заседание Городского Собрания депутатов состоялось в столовой института. Депутаты сидели в кружок, а посередине возвышалась груда пыльных железных ящиков, кабелей и чего-то похожего на старые телевизоры. Кроме депутатов и горы барахла, были: Горюнов, Саня, Аркадий, директор хлебозавода, начальник железнодорожной станции, начальник налоговой и замдиректора института.

– Срочно надо делать, – подвёл итог сити-менеджер, когда выслушал Горюнова и Саню. – Михаил Михайлович, если установить машину здесь, вы сможете предоставить доступ к вашим сетям, они работают?

– У нас всё работает, – ответил замдиректора. – Ситуация чрезвычайная, сейчас всё можно.

– И можно, – подхватил Саня, – дать одновременно доступ железнодорожникам, энергетикам, органам учёта, – он покосился на налоговую даму в мундире с узкими погончиками. – Если уж вы говорите, что без связи с вашей базой данных ни одно предприятие не имеет права работать!

Бывший инженер НИИКристаллокерамики вышел с заседания главным инженером ВГВЦ – временного городского вычислительного центра. Саня – ведущим программистом. Обязанности директора возложили на зама директора института. Операторов и прочих должен был прислать он. Электричество дать на первых порах брался тоже институт – от своей энергоустановки, а дальше, по мере налаживания учёта, город обязывался погасить долг.

Работали круглосуточно. Лена с детьми тоже переселилась сюда – кое-что в вычислительной технике советского времени она понимала, да и детям теплей. Никто не возражал. Горюновы-младшие наравне со всеми таскали кабели и винтили шурупы. Через три дня в область ушёл поезд с охраной – не штатскими-добровольцами, а институтскими десантниками-антитеррористами. Полный поезд продуктов – уже что-то. А потом ещё и ещё. Заработали два магазина, где еду давали вначале по талонам, напечатанным всё на том же ВГВЦ. Подали ток в город и в ближние деревни. Начали ремонтировать теплосети и канализацию. Дали тепло и воду. Потом стали открываться промтоварные лавочки. Из деревень пошли овощи, молоко и мясо. Пошёл и бензин из области, с нефтеперегонного завода. Город начал оживать.

Все – и Горюнов, и атомщики, и депутаты Горсобрания – понимали, что это не жизнь, а так, нечто едва теплящееся. Жизнь – это заводы, железные дороги, телефон, газеты и прочее, что невозможно в отдельно взятом городе. А существует только в целой огромной стране.

– Могу рассчитывать на вашу помощь? – спросилГорюнов у сити-менеджера.

Только входя, на табличке впервые прочёл фамилию-имя-отчество: Мешков Семён Захарович. НИИКристаллокерамики, где Алексей трудился до коллапса, был очень автономен. Бетонный забор вокруг примерно четверти квадратного километра земли, проходная, несколько будок на территории – в основном вентиляционных. И котельная. Остальное закопано. Удобно же: и экранирование, и термостатирование. Автобус-развозка и то свой. Какая уж городская инфраструктура… А город, имея кое-что с атомщиков, ни на что не претендовал от этого НИИ.

– Как же нет, Алексей Вадимович, вы практически город спасли. Одно упрощение отчётности чего стоит. Какое оживление бизнеса…

– Не один, само собой, в одиночку вообще мало что можно, – Горюнов знал, что зарываться нельзя, – потому и нужна помощь. Организовать встречу с товарищем замдиректора, кто там теперь вместо Кречета?

Кречет умер зимой – Лена рассказывала, как слышанное в очереди к проруби, за водой.

– Да, вечная память товарищу, – Мешков вздохнул как-то всем лицом, точно осело выхаживающееся тесто, и полистал бумажный блокнот, – Житняк вместо него теперь.

По спине Алексея пробежала словно ящерица: Житняк был до этого замом по ай-ти. Но деваться было некуда.

– Можно поговорить с нашего коммутатора, – продолжал Мешков.

– А если вы сами? Чтоб авторитетнее? Попросите встречи насчёт самоконтактирующего разъёма.

– Интересно. А не розыгрыш? – хмыкнул градоначальник. Алексей затряс головой – «нет».

Пи-ип… пи-ип… пи-ип…

– Здравствуйте, Орест Павлович, Мешков говорит. Дошёл слух, что у вас начали-таки делать самоконтактирующий разъём…

– …самоконтактирующий разъём, – услышал замдиректора НИИ Житняк.

Нажал кнопку записи. После скандального увольнения инженера второй категории Горюнова остался не закрыт пункт материальной отчётности. Этот наглец принёс обходной лист не со всеми подписями. Регламент электронной безопасности предписывал при запуске процесса увольнения отключать увольняемого от корпоративной сети сразу, поэтому обходной лист подписывался в бумажном виде. И любители подписываться размашисто – ишь, министры какие! – затушевали, замаскировали отсутствие подписи материального склада. Запрошенный этим Горюновым циолковит пошёл налево. Не весь был использован на заказ опытных образцов.

Трясли крепко и многих. Приезжали люди из Ракетно-космической корпорации. Из их собственной безопасности. Прямо с рабочего места, едва дождавшись конца рабдня, увели начальника бюро-51 Хопрова. Не вернулся, пришлось объявить в розыск и уволить по этой причине.

Поэтому ответил дипломатично:

– Мы не занимаемся изготовлением разъёмов, Семён Захар-ч. А вам для каких нужд?

Микрофон пишет. Ну-ка, что ответят…

– То есть так понимать, что всё-таки можете? Если не сделать, так достать?

– Уж так до зарезу надо?

– Да вот тут человек один хороший, можно сказать, город спас…

Житняк не видел, какие отчаянные жесты выкамаривал перед Мешковым Горюнов. Нет, нет – махал руками крест-накрест, мотал головой. Указывал на себя и снова – нет, нет. Замдиректора только слушал.

– Это кто ж у нас такой герой?

Если не ответит, с компьютерной быстротой проносилось в мозгу Житняка, то для следствия – так ведь и висит дамокловым мечом! – уже зацепка. Не ответил на прямой вопрос. Толстые, с толстым белёсым волосом пальцы набирали быстрым набором службу безопасности. Спихнуть, спихнуть, отвести от себя.

Телефонисты-слухачи сидели в рядок, каждый в своей звуконепроницаемой кабине. На головах плотно прилегающие наушники. Замнач по безопасности Боталов – сбоку, у двери.

Он увидел жесты одного из дежурных. Подбежал неслышно – ещё не утратились навыки, которые пришлось пару лет назад освежить в командировке в Мариуполь. Схватил наушник.

– …шлите специалиста, пусть побеседует, как инженер с инженером…

Чвяк, щёлк, пилик – отсоединение. И голос:

– Отдел безопасности? Сделана запись разговора, который только что… ?

– Кто говорит?

– Замдиректора по направлению «Стык» Житняк.

– Зрассь, Орест Пал-ч. Сделана. А что, собственно…

– Утечка особо охраняемого материала. Матерьяльный матерьял, не документ!

– Пон-нятно. Спасибо. Примем меры.

Меры начались с предупреждения коллег в Ракетно-космической корпорации. Совсекретная керамика, особые свойства.

– Какие? Особые. Я не разрешал задавать вопросы!

Перспектива орбитальной сборки летающих городов по принципу «самовырастания». Вот чего не знал Боталов и что знали в Ракетно-космической.

А ещё там знали – железно, а не по сарафанному радио – что компьютеры «Intel inside» и им подобные вымирают или впадают в невменяемость целыми этажами бизнес-центров. В большинстве мест России учётно-административные органы просто запретили всю торговлю, пока не отлажена работа с базами данных по сети. Но отладить никак не удавалось – догадливые китайцы сообразили, какую выгоду им сулит программулька, изваянная никому неведомым Митькой Алямовым (прав оказался эфэсбэшник Чмыхало!), и включили её в пиратски распространяемый пакет виндовских утилит. Полноводный поток компьютеров, затыкающихся навсегда если не при первом, так при десятом запуске Винды, полился в Европу, Азию и Африку. Когда замолчало три четверти серверов Интернета, то даже в Америке стало плохо жить – чуть не большинство граждан потеряли работу из-за банкротства почти всего бизнеса. Запахло полномасштабным конфликтом. Оборонка переходила на двенадцатичасовую смену без выходных.

Поэтому «газель» с проворными ребятами поравнялась с Горюновым между горадминистрацией и его родной хрущёвской пятиэтажкой. Хвать! – без шума, отработано, сразу мешок на голову, только дверь хлопнула негромко да мотор взревел. И вот уже слегка помятый бывший инженер НИИ стоял перед незнакомым мужиком в камуфляже.

– Бу-м знакомы, Конс-тин Михал-ч Разин, кстати, кричать разрешаю, мы на минус четвёртом, за испыталкой, – глуховато пробубнил камуфляжный. – Но считаю тебя умным. Пока не докажешь обратное, – уголок его рта шевельнулся, и вся щека в пятнах от ожога дёрнулась. – Видал? – и резко, угрожающе выбросил пудовый кулак с зажатыми ксерокопиями.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КИБЕРТЕРРОРИЗМ!

КОММУНИСТИЧЕСКИЕ ЛУДДИТЫ!

КИТАЙ И РОССИЯ ПРОТИВ ЦИВИЛИЗАЦИИ СВОБОДЫ!

– мелькнули перед глазами газетные заголовки. Дальше хлеще. Немедленная нейтронная бомбардировка Китая, России, Малайзии и Филиппин, как не вызывающая «ядерной зимы» и гибели большинства матценностей, а только гибель «киберпреступников». Не газета. Какой-то бюллетень, да сверху гриф… чужой… Горюнова передёрнуло, будто он читал план «Барбаросса»… или материалы Нюрнберга.

– Пока ООН против войны. Кроме Румынии, Польши и Эстонии. Пока, понял? – вдруг волкодавом прорычал Разин.

– Вы приземлиться не предложили, – сказал Горюнов и плюхнулся на первый попавшийся конторский стул.

– Пр-риземлиться? Хы… Хор-рошо… Дальше читай…

Дальше был текст его статьи на «бадвисту» и переписка с Митькой. Со всеми почтовыми и mac-адресами.

– Алямов твой тоже уже где надо. И тебя приземлить можно и пожизненно. За такое, – медленно жевнули рельефные губы, ожили клочкастые чёрно-сивые брови. – Зачем, сам объяснишь?

– Бестолку, – сказал Алексей, глядя мимо камуфляжного волкодава.

– Хммрр… Ну, что, пари, сколько продержишься? По часам и минутам? – ощерился Разин, и стало видно, что почти все зубы у него железные.

Бывший инженер молчал.

– Но ты можешь сохранить шкуру и даже болт, – опять хищно ухмыльнулся Разин, – если поедешь от Ракетно-космической корпорации в Европу. И наведёшь там наш порядок.

– Ага, ваш. Костоломный, – словно плюнул Алексей.

Разин посмотрел длинным взглядом. Разбирающим по косточкам.

– Сказ-зать тебе, зачем ты эту подтирку накропал? – потыкал он опять в распечатку статьи на «бадвисту». – Мститель хренов неуловимый. Потому что никому, кроме нас, не нужный. Ни ты, ни твой разъём.

– Константин Михайлович, – перевёл дух Алексей, – а не затруднит вас остаться на вы?

– Хвалю, – рыкнул собеседник и положил перед собой толстую папку. – Это ты даже при том, что твою семью мы прекрасно знаем, и в случае чего – понимаешь.

Алексей ел его ненавидящим взглядом. Тот, казалось, получал от этого удовольствие.

– Переходим к заданию.

– Физиономию-то его видал? – спросил Медвецкий. – Это он сейчас безопасник. А так свой брат ракетчик. Химик нашенский, по топливам. Меддопуск утратил с того случая, вот и… Ты ж тоже химик?

– Металлург. А больше по керамикам, – трудновато Горюнову было привыкать, что около космоса все на ты, только такие вусмерть погрязшие в рыночной экономике конторы, как бывший его НИИ, не принимали этого порядка.

– Дык… по керамикам? Из этого института?

Горюнов посмотрел внимательно.

– Что, там правда изобрели… самостык? Самосбор на орбите?

– Изобрели бы, – зло сказал бывший инженер второй категории, – да кое-кто до сих пор ходит без петли на шее. События в рапортичках, понимаешь. Ну, ща «винтел-инсайды» грохнулись наконец. То-то у него, поди… абстиненция.

Медвецкий был по международной части. Сейчас он снаряжал Горюнова в Австрию. Твердокаменные нейтралы-австрияки не присоединялись ни к каким эмбарго. «Фибёк-Гмбх» продолжал сотрудничество с Роскосмосом. Предстояло не просто добраться до Австрии по охваченной техногенным коллапсом Европе, а разузнать, что за такой организуется «комитет по информационной открытости» – IOS. И по возможности использовать его деятельность в интересах России и Российского Космического Общества.

В Приморск ехали на бронированном лимузине, в салоне которого всё свободное место занимали канистры с бензином.

Сейнер, на котором Алексей двинулся дальше, назывался «Палтус». И был зафрахтован тем самым IOS’ом, ведь крупные судоходные компании приостановили свою деятельность из-за невозможности продажи билетов. Газеты издевались: «прIOSтановили». Дальше были частники, трое подряд. Из Оденсе в Киль, из Киля в окрестности Ганновера, оттуда до Людвигсхафена. Подвозили за солярку. В Дании и Германии было по-разному: местами так же, как дома – ни света, ни газа, ни горючки, пустые города, жители ковыряются в грядках, пытаясь добыть хлеб насущный или хоть насущную крапиву; местами цивилизация не сдавалась – обычно это был признак наличия поблизости серьёзного производства, управляемого не Виндой. Как в том же Людвигсхафене. Таких производств в Европе было немало, а главное – не было лапотной покорности чиновникам: велено прекратить всякую торговлю, пока господа учётчики не про…утся со своим учётом – и всё, все в анабиозе. Нет, датчане и немцы не собирались помирать по приказу своих налоговых и прочих держиморд. Нашёлся дальше, где-то в окрестностях Ульма, даже фермер на конном возке. Он понимал по-русски, обрадовался землякам и на смеси русского и немецкого воинственно требовал наказать тех, по чьей милости все в такой галоше.

Там, где цивилизация уцелела, часть пути удалось проехать на местных поездах. Электрички в Европе были комфортабельней родных, но ходили так же медленно.

На «Фибёке-Гмбх» встретили свои. Немецкоязычное название было только для отвода глаз.

– Знаешь, кто такой Петер Фибёк? Австрийская сторона программы «Интеркосмос»! – сказал встретивший Горюнова седой, но по-юношески подвижный дядька. – Здесь все наши. От Саши привет, ну, Медвецкого…

Угощал настоящим чаем.

– Здесь-то чай не пьют, кофейная, вишь, цивилизация.

Алексей выдул несколько чашек, с наслаждением отпыхивался.

– Про циолковит уже все знают. И что ты первый, у кого получилось. По грифу тебе нельзя этого показывать, но тут у наших вышла, гм… Привычка галочки расставлять, она долго ещё выветриваться будет. Смотри.

И Алексей увидел. Он знал, что это ещё не наяву. Что это называется «рендер». На экране компьютера под BSD’ой возникала – собиралась автоматически – непривычного масштаба орбитальная станция. Вот капсула. Вот, крупно – эмбрион сборки очередного отсека. Керамическая форма, довольно сложная, но размером от силы с ботинок. Схема: как приводится в действие с земного пункта управления процессор, находящийся внутри. Форм-эмбрион подлетает сам к месту пристыковки, бряк, звяк – звукоимитаторы постарались, очень правдоподобные щелчки и стуки изобразили, именно так и громыхают друг о друга керамические части. И вырастает следующий отсек. Изнутри, из существующего. Как только форм-эмбрион оказывается в космическом вакууме. Алексей видел это сам, пусть на малой модели, в испытательной камере.

– Вот тебе документы, – седой положил перед Горюновым нечто похожее на банковскую карту, – теперь ты комиссар IOS’а. А вот билет в Лондон – называется «комбинированный», самолёты-то не летают.

– В космос бы не смутило, а так – неуютно, признаться, – Алексей смотрел на документы, на собеседника глаз не поднимал. – Точно дадут ход… – и ткнул пальцем в сторону экрана.

– Точно. Не сумлевайсь, твоё степенство.

– Не остепенился, – хохотнул Алексей, но неловкость как-то растаяла. На прощанье даже обнялись.

Лондон ошеломил суматохой. До этого Горюнов думал, что понимает по-английски. Оказывается, когда все вокруг – по-английски, каждый со своим акцентом и наперебой – не очень въедешь. В отеле извинялись за трудности с водой – водопровод не действовал, её носили в номер вёдрами – и за отсутствие электричества. Два дня IOS договаривался с флотом Её Величества: предстояло отправиться в Штаты. Потому что, как выяснилось, IOS уже уполномочил Американское Агентство по национальной безопасности отловить живыми Билла Гейтса со Стивом Баллмером.

Шум на все Штаты поднялся неописуемый. «Нами командуют! Какой-то голландец, какой-то не то финн, не то швед – всех финнов и шведов в придачу можно накрыть одним авианосцем, а Голландию вообще одним эсминцем! Да ещё русско-китайская банда!» – верещали жёлтые газеты. Нежёлтые били себя в грудь: почему мы слушали всяких ловкачей-адвокатов, ведь был уже не один процесс над «Майкрософтом»? Ассоциация мелких предпринимателей, Ассоциация владельцев оружия, правозащитные организации в разных штатах наперебой предлагали Гейтсу убежище, защиту вплоть до вооружённой, адвокатов, деньги (система безналичного обращения в Америке рухнула, когда рухнул Инет). В этой обстановке никому не известный Горюнов прослыл «выбором IOS’а», чрезвычайным комиссаром, уже имевшим успех в борьбе с техногенным коллапсом, хотя бы в масштабе одного маленького российского города и одной крупной австрийской фирмы.

ПОБЕДИТЕЛЬ ТЕХНОГЕННОЙ КАТАСТРОФЫ И РУССКОЙ ТИРАНИИ! –

наперебой кричала пресса. И Конгресс проголосовал за решение IOS’а.

В Филадельфию Горюнова доставил эсминец «Ковентри». Всего за четыре дня.

Во главе сводного отряда полиции и ФБР, человек триста (ещё примерно вдвое больше народу добывало этому сводному отряду бензин, сливая его где можно – ведь и в Америке торговля почти встала, хотя предприимчивых, вроде него самого и Сани Повалишина, тут было до чёрта, в каждом втором городке процветала полная автономия, свои продукты, промтовары и законы), Горюнов прибыл в Редмонд. Вызвали туда и представителя Верховного Суда США. Именем закона Горюнов и этот высокопоставленный судейский опечатали всё, что можно было у «Майкрософта» опечатать. Привезли компьютеры на «Трансметах» под ReactOS, запустили кое-как, в аварийном режиме, локальную сеть в банке, где размещалась основная часть гейтсовских счетов. Всё! Деньги ушли в федеральное казначейство. Это был конец монополии.

Привычного благородного постукиванья колёс почти не было слышно. Колея бесстыковая, трансконтинентальный экспресс. От Силиконовой Долины до Бостона.

В купе Горюнов, чрезвычайный комиссар IOS’а, был не один. И не потому, что у IOS’а не было средств на билет класса люкс. Нет. Молчаливый его сосед был охранником. В соседнем купе – ещё двое.

Пойти и налить себе чаю тут было нельзя. Даже кофе нельзя. Титана в коридоре не предусматривалось конструкцией вагона. Дави кнопу и жди проводницу. То есть стюарда, здесь это был юноша. Горюнов нажал кнопку с пиктограммой чашки и дымка над нею, раздался лёгкий топоток по коридору, чмок открывания двери, на пороге возник красивый, коричневый и курчавый малый с чашкой на маленьком подносе.

– Your cappuchino, o-a, – поклонился он, пропев почти по-родному, по-саратовски. Будучи сам южанином, он говорил не «мистер», как в Бостоне, даже не «сэр», а это вот «о-а», выдававшее выходца с глубокого Юга.

– Thanks, – буркнул Горюнов, хотя и знал: не принято. Тот, однако, был вышколен – ничем не выдал недовольства, так, слегка удивлённо дёрнул головой и убежал.

Кофе был безвкусен и пережарен. Не индийское сырьё, не питерский помол. Что-то вроде печенья в пачке – осталось с прошлого раза – тоже отнюдь не «Юбилейное» и не «Наша марка». Жевал, как картон, потом надоело, не допил и кофе, хотя чашечка была крохотной, меньше видывал только в Австрии. Пихнул на столик, поднял поднимающуюся его часть, из умывальника под ним омыл пальцы от крошек. Столик на место. Откинулся на спинку дивана – своего спального места, опять даванул кнопку, на сей раз с пиктограммой корзины – пусть потрудится стюард, уберёт. Раньше говорили – угнетённые негры, но этот-то не угнетённый, у них две трети народу в сфере обслуживания, то есть попросту лакеи. А этот ещё и в престижной компании…

Тапочки в коридоре затопали особо быстро, поезд замедлял ход, стюарда сносило инерцией, поехала даже чашка по столику. Здесь же нет скатертей, одна синтетика.

В динамике раздался негромкий, мелодичный удар колокола – дань традиции, гордятся, заразы, что с позапрошлого века ходят. И голос диктора:

– Westerley station! Two minutes stop! – и что-то ещё, про «rings the bell» и тому подобные архаизмы, но слушать было уже некогда. Вместе со звуком открывающейся двери ворвался треск выстрелов. Крики. Звуки борьбы.

Молчаливый охранник кинулся к двери и выскочил в коридор. Дверь не захлопнул! Ещё пара резких ударов. Громкий щелчок! Алексей невольно дёрнул головой в сторону звука – пластик стены купе украсила дырка. От неё во все стороны побежали трещины. Прямо на глазах. Он резко рванул дверь. Хлоп. Повернул клювик замка. Поднёс карту пассажира – маслянисто сработала логика запора.

Но звуки схватки не исчезли. Теперь события разыгрывались под самой дверью. Кричали «unemployed», «hungry children», «revenge», ещё что-то. Поезд уже взял с места и набирал ход, за пределы станции выскочили давно, коттеджи пошли. В дверь колотили.

Прятаться? – мелькнуло в голове. Да вот ещё. Нажал кнопку POLICE. Ах ты. Палец провалился – кнопка была не подключена. Подёргал свет. Обесточено.

Бум, бум! – колотили по двери, по стене со стороны купе охранников.

Повинуясь лишь смутному, инстинктивному желанию действовать, не пропасть ни за понюх табаку, Алексей вскочил на диван, а с него – на багажную полку над дверью. Что-нибудь бы потяжелее… Поднос пластмассовый, углы скруглённые. Чемоданчик-дипломат? Дверь не выдержала, лязгнула, отъехав на полный распах. Две вспышки, два удара по ушам.

Саданул дипломатом сверху, целясь в темечко. Грузный, слитный шорох падения. Ещё вспышка, ещё раз – бабах! Снова ударил. На сей раз не попал. Схватили за руку, проехались когти по коже, врезал второй рукой, озверев от боли – не удержал равновесия, свалился вниз. На мягкое, пакостно вонючее. Дипломата из рук не выпустил и двинул им в морду нападавшего – заметил только, что морду эту не знает. Значит, правильно, не по своим. Тот тоже ударил чем-то твёрдым – дипломат сработал как щит. Ногой тебя! Перед самыми глазами сверкнуло, уши разлетелись в клочья. Почти теряя сознание, почувствовал только, как рванули за шиворот, придушили – из глаз посыпались искры… волокут по коридору, что здесь ещё такое длинное… Извивался, хватался, упирался в стены, несколько раз пнули по рёбрам, пару раз наступили на пальцы. Ругался, орал. Но в итоге очутился в купе. Когда отдышался и смог видеть – разглядел: не в своём.

– Здоров ты махаться, – сказал незнакомый тип, сидевший на диване без постели.

Горюнов упёрся руками в пол и сел в проходе между диванами. Тот протянул руку. Горюнов проигнорировал.

– Не дошло? – поинтересовался тип, оправляя воротничок, галстук, лацканы блейзера. Потом принялся мазать чем-то ссадину под глазом.

– Ракетно-космическая? – по какому-то наитию спросил Горюнов.

– РКО, – кивнул тот. – А теперь слушай внимательно. Сейчас будет Провиденс. Переоденься, выйдем там, а дальше со мной, – вымахнул свободной рукой откуда-то из-за спины спортивную куртку, кепку, тёмные очки, – да не вздумай капризничать, а то всё равно грохнут. Ты знаешь, что твоя охрана и мы по сумме восьмерых покушавшихся повязали? Из-за тебя же, из-а IOS’а, работу прорва народу потеряла. Пока с нами, будешь цел. И потом, самосбор, самостык – ага?

– Шантажисты, – бросил через губу Алексей и встал, опираясь на руку типа. Перекосило, заныло в боку. Тип довольно захохотал.

– Ничо, ничо, дальше уже все свои. Оцарапало? Помажь, – сунул тюбик.

Царапины на руке от мази стали затягиваться буквально на глазах. Алексей глянул на спутника – под глазом ничего не было уже заметно.

В Провиденсе выпрыгнули на пути со стороны нерабочего тамбура – у типа оказалась трёхгранка. Перебежали мимо складов, бетонных заборов, очень похожих на родной НИИ. Дальше начинался порт. Обходными тропами, лазами оказались у причала. Домой – то есть почти домой, в Кронштадт – Горюнова доставила подводная лодка.

Невысокий, ладный человек мягко, по-кошачьи, мерил шагами кабинет.

Люстра отражалась в паркете. Ещё гэдээровская.

Он смотрел в пространство, можно было бы сказать – бездумно, но нет. Он не умел не думать. Это была высшая степень внутреннего сосредоточения. Глаза, на цветных фото – карие, были прищурены. Те, кому доводилось в эти глаза взглянуть, не видели и не запоминали их цвета. Какой цвет у Космоса? Эти глаза насквозь проницали Пространство, Время и душу.

Человек с кошачьей походкой не умел отступать.

Подошёл к столу и взял трубку. Одну из многих.

– Как поживает Аутсайдер?

– Операция «Аутсайд» свёрнута по плану, – зашкворчало в трубке.

– Результаты?

Лицо человека, не умевшего отступать, выразило неудовольствие – цвет глаз исчез. Обычно наводящих вопросов задавать не приходилось.

– Крах экономики бывшего партнёра подтверждён всеми источниками, – слово «партнёр» прозвучало, как будто сразу в кавычках, – цифры в отделе статистики, рост преступности на всей территории бывшего партнёра, разрыв дипотношений, о чём в открытых СМИ не сообщается, нагнетание военного психоза, вероятна реализация бывшим партнёром плана упреждающего удара в ближайшие дни.

Неотступный слушал, пружинисто покачиваясь. С пятки на носок, с пятки на носок.

– Доклад закончил, – донеслось из трубки. Нет, из близкого, грозного Пространства.

Сухощавая рука поиграла кнопками управляющей панели.

– Дайте НИИКерамики.

Щелчки, гудение.

– Доложите степень готовности «Стыка».

– Закрыты пункты второго этапа по два-три-пять включительно, два-три-шесть ближайший квартал, – понеслось из трубки.

Глаза Неотступного сузились ещё твёрже. Рука вновь опустилась на кнопки. Засветился маленький дисплей. Замигало красным на белом: «Вариант – Особый. Отправить всем». Снова взял трубку. Другую.

– Немедленно разыскать основного исполнителя по «Стыку».

Здесь было всё, что, казалось бы, нужно человеку. Кровать с мягким матрацем – даже за бугром не лёживал на таком. Стул, стол, тумбочка, шкафчик. Страшно сказать, тренажёр в углу! Еду трижды в день подавал транспортёр. Грязные тарелки отвозил он же. Санузел с душем. Бельё, включая банный халат, совсем уж курорт. Отобрали только дипломат, где были бумаги, диски, флешки, связанные с IOS’ом. Чего ещё желать.

Горюнов желал одного. Объяснений. Почему его засунули в эту комфортабельную камеру.

Ладно, день. Ладно, два. Он выполнял какое-то там задание, как результат – мало ли какие рычажки должны сработать в механизме… разведки, контрразведки? Власти? Или чего там ещё.

Тратят на него нехилые ресурсы – с одной стороны, хорошо. Значит, не укокошат сразу.

– На-чаль-ни-ка! На-чаль-ни-ка! – принимался он орать после каждой еды, колотя по дюралевым салазкам транспортёра опустевшей нержавеющей миской из-под завтрака, обеда или ужина. Колотил по полчаса или больше – пока не уставал. Пробовал орать не «начальника», а «зас…цы» – хоть бы оскорбились, пришли надавать плюх, а там кто кому ещё надаёт… Пробовал и «пожар, пожар». Тоже не возымело.

Пришлось опять начать думать. На потолке что-то вроде глазка. Пожарная сигнализация? Может, поэтому не идут на «пожар», знают, что нету пожара. А тогда…

Осмотрел транспортёр. Развинтить, заглянуть внутрь можно. К обеду дают нож.

После обеда развинтил. Только механика. Пассивная. Если заклинить – например, стулом, то должен же мотор начать греться, и… Заклинил. Поставил миску-тарелку – до сих пор это включало автоматику. Включился. Завыл натужно. Щёлк – стоп. Тарелки и прибор так и остались стоять на резиновой ленте.

Ужин не приехал, потому что транспортёр не включился. Алексей взял тарелку и принялся сандалить по салазкам:

– Е-ды! Е-ды! У-жин! У-жин!

Бестолку. Лёг спать голодным. И ещё день просидел голодным. Свирепел всё больше, лупил посудой по всем частям механизма. Разик жахнул так, что высек искру.

В голове тоже словно молния проскочила. Ощупал все карманы. Какие-то клочки бумажек! Взял бумажку и принялся грохать миской по шестерням механизма, поднося её вплотную. Не жалея сил, со всё возраставшим остервенением. Пот застилал глаза, резало в груди. Раз! Ещё искра! Бах! Трах! Дымок! То, что надо! Замер, тщетно пытаясь удержать запалённое дыхание. Но нет, дымилось всё заметнее. Крохотный язычок пламени. Ещё клочок бумаги. Банный халат, бахрома. Горит, дымит, уже сизеет в комнате, заволакивает углы! Снова загрохал миской:

– По-жар! По-жар! Го-рим!

Рёбра ходили мехами, трудно было не хватать ртом дым, кашлял, чихал. Но за стенкой послышался шум, ближе, ближе – и вот дверь распахнулась. Та самая, что захлопнулась несколько дней назад за спинами двух крепких ребят в камуфляже и балаклавах.

Ах ты. Пылесос! А не человек. Вскидывается коленчатая трубка – и струя. Да не вода, а мыло или ещё хуже. Прямо с порога. Горюнов упал, но сообразил – и змеиным броском по-над полом ринулся к роботу. Шмыг мимо! Вот тут уже можно встать. Миска всё ещё в руке, хоть что-то, не возвращаться же за ножом. Коридор. Этого коридора он не видел: вели с мешком на голове. Похож на бывший-родной-кристаллокерамический. Ага, вот и зелёная табличка – бегущий человечек со стрелкой. Лупя по стенкам коридора и продолжая орать «пожар, горим», нёсся Горюнов вперёд. Лестничная площадка и лифт. Цифра четыре.

Как тогда говорил тот волкодав, Разин? За испыталкой. Дальше, дальше!

Ноги готовы были отказаться служить, но дверь распахнулась – уф. Почти дома.

Перехватил чей-то любопытный взгляд, до ушей донеслись удивлённые возгласы. Ответил общим «привет ребя, к Разину иду» – пусть слышат. Чем больше людей увидят и услышат, тем лучше защита. Если вообще что-либо способно защитить его.

Где находится кабинет Разина, не имел представления. Никогда не ходил дальше испыталки. Было запрещено, и пропуск не открывал двери, находившейся за виброустановкой. Но сегодня эта дверь была открыта. Ловушка? Поздно колебаться. Рванул дверь и увидел: дальше по коридору ещё одна дверь распахнулась словно сама собой. Раздался пригласительный рык:

– Заходи, заходи, вот теперь верю, что разъём – твоё дело.

– Т-ты! – вне себя заорал Алексей, на подламывающихся ногах ввалившись в кабинет. – Т-твою! – никакая бумага не стерпела бы каскада, который обрушился на Разина из уст бывшего инженера второй категории . А тот, казалось, только этого и ждал.

– Знаешь, что по Москве уже долбанули? – с расстановкой выдал Разин, когда Алексей временно иссяк. – Мы все боеголовки в океан обрушили, но твоих же рук дело!

Пауза пульсировала разъярённым дыханием Алексея. Наконец тот нарушил молчание:

– Ага… (Хых, хых.) В океан, так откуда знали, что по Москве? Хых… Нет человека, нет проблемы? Хррен! Меня все уже видели!

Разин пристально смотрел на Алексея серо-стальными глазками-шильями. Потом лицо его как-то обмякло. Стало будничным, деловым.

– Хвалю. Ну, победители не извиняются. Конечно, неизвестно. Так и надо – думать в любой обстановке. Так вот, спешу огорчить. Свою часть операции ты отработал успешно, но итог… – и обожжённая физиономия выразила презрительную гадливость. – Не будут они нас любить. И терпеть не согласны. Поэтому вариант «особый», орбитальные города, а для этого твоё «Сампо». Повидайся с семьёй, а потом – назад, будешь ведущим технологом темы. Семью привезёшь – будет больше прав, больше самостоятельности.

Сощурился дружелюбно:

– Как основоположник наш говаривал? Сергей Палыч, а? Опираться можно только на что?

– Что оказывает сопротивление.

Раскалённые августом кроны сосен, песок и речная вода пахли родным домом.

Горюнов по-прежнему любил этот запах. Он шёл домой по Старому мосту – теперь, после постройки в городе третьего по счёту моста, рассчитанного на двухрядное движение, да ещё за городом – так называемого Объездного моста, этот называли так. Он тоже, конечно, был перестроен, до воды стало дальше, но даже кривая берёза осталась на месте. Экологи и градозащитники не дремали.

До маминого дома пешком было двадцать минут.

Позвонил в дверь. Зашаркало, заскрипело.

– Кто там?

Голос у мамы стал совсем «бабушачий». За семьдесят уже.

– Ой…

Обняла-повисла. Больше полгода не виделись.

– Давай пельмени сварю, и картошечка есть молодая.

Рот сразу наполнился слюной. Картошка. Это вам не устрицы. Есть их, правда, не заставляли, всегда можно было выбрать что посъедобнее, но рядом-то их ели. Алексей тогда старался отворачиваться.

Картошечка со сметаной была божественна. И даже пельмени здесь пахли по-родному. В Лондоне и Редмонде осознал, что жена не зря полоскала бельё по три раза. Первое время совершенно не мог спать среди всепроникающих отдушек, которыми Европа густо сдабривала стиральные порошки – чтоб воду экономить, полоскать один раз, как объяснили ему ещё в Австрии.

– Ну, всё, мам. Очередей за пенсией больше не будет. И бумажки носить из кабинета в кабинет, если им какую справку от тебя надо, не заставят. Навели порядок с компьютерами. И никто! Никогда! Не навяжет нам монополию ни на какой компьютер и ни на какую программу! Поняла?

Мама не поняла. Когда в России вновь стали выходить газеты и заработало телевидение, она, конечно, смогла следить за деятельностью сына – но понимала только то, что он теперь вроде посла или маршала Жукова, вершит судьбы мира. И ему там хорошо, богато, он живёт в многокомнатных апартаментах, ест лучшую и дорогую еду, одевается во фрак, ездит на красивой глянцевой машине – муж, шофёр с сорокалетним стажем, признал «Вольво». Но не до конца хорошо ему там, потому что там никто не постирает ему носки и рубашку, не напомнит, что пора, а то можно опоздать, не положит на место его книжки, потому что там нет молодой картошечки со своего огорода. Поэтому она только посмотрела на сына с гордостью и одновременно с облегчением – ну вот, подвиг совершён, воин пришёл жив-здоров, умылся и ест картошечку…

– Ты думаешь, это я там перед английской королевой комедию ломал?

– Какую комедию? – нахмурилась мама почти по-молодому. – Тебя ж по телевизору показывали. Дворец этот, Виндзорский, шотландцы с волынками в кильтах, йомены в тех самых шапках. Ещё скажешь, и принц Уэльский Чарльз не настоящий. Я что, принца не узнала бы? Седой, тощий, подтянутый, как всегда показывали. И меча не было?

– Может, и Чарльз был, и меч был. А меня там не было.

– Мы ж тебя смотрели как главную евроновость дня, – сказала мама, – даже с отбоем затянули чуть не за полночь.

– Ну так вот, это не меня в сэры произвели. Я тоже видел. На базе, потом расскажу. А что фамилию склоняли, так что – фамилия… Им тоже надо хорошую мину при плохой игре делать. Они ж меня упустили. У меня два дня на попрощаться-собраться, а потом обратно на базу.

– Ну-ка, сын, давай как следует. Объяснись. Что за база?

– Для понятности: как Звёздный городок. Или Королёв, бывший Калининград-подмосковный. Ага? – прищурился Горюнов.

– Не ломайся. Что ещё за «ага»? А как же Лена, как же дети?

– Мам. Дети вузы позаканчивали. Им тоже будет предложено. Больше того, и тебе!

– Переехать на твою эту базу, звёздную? Да ты что. Собрался! Так не делается.

– Здесь объяснять не имею права. Но только так и обязательно!

– Это я, Лёлёш, – донёсся знакомый тенорок. Так – Лёлёш – называл Алексея в прошлой жизни только один человек.

– Сенька! – заблажил Горюнов, распахивая дверь.

– Да я, я, – пыхтел вошедший, невысокий, лысый, губастый, с заразительной улыбкой. – Я! Арсений из Арсеньева!

– Как? Ты теперь…

– Привет от Митьки, Митьку Алямова помнишь?

– Ща кофе сварю…

– Во-во, если можно.

Опять задребезжал звонок. На пороге возвышался белобрысый деятель без возраста, еле помещавшийся в дверь, в хлопчатобумажном свитере с надписью «INTEL – OUTSIDE!»

– Мишка! – возопил Алексей. – А ты-то какими судьбами?

– А я ещё когда дефолт был, помнишь, тебе говорил: компьютер – это «Амига», – говорил белобрысый. – Остальное – не компьютеры! У меня же четыре основные типа, Интел один, и то Атлон, для связи с дефективными. Сижу себе в Питере, только-только студию собрал, живу-пишу всяких чуваков. У меня на студии все такой прикол носят, – он подёргал себя за свитер. – Тут – грох! Я всё бросил, сюда примчался, маме в больницу три «Амиги» привёз – ты ведь знаешь, у нас больница работала всё время, никто не помер, как в Приморье от чубайсовских отключений…

В прихожей и так было тесно от одного Мишкиного баса. А звонок не смолкал. Появился местный «акула пера» Лёва Ляхов с супругой Мариной, тоже журналисткой – дверь едва пропустила его раздавшееся за прошедшие годы пузо, а супруга и прежде отличалась нехрущёвочным ростом; пронести в проём свою элегантную шляпку она смогла только пригнувшись. Появился Ахмет – надежда, опора и главная пробойная сила местных экологов, извиняясь с порога, что без мамы и без племянницы. Беспомощно экающего и мекающего Горюнова вытеснили в маленькую комнату. Лена с детьми появились последними и сразу забегали по хозяйству. В гостиной таскали стол, звенела посуда.

– Без меня меня женили, – вяло возмущался Горюнов.

Наконец все уселись на места, и слово взял Ляхов.

– Вы знаете, друзья, у кого мы в гостях? У самого хитрого деятеля комитета по чрезвычайному положению! Который избежал всего того, что выпало на долю прочих. Они-то поступили милосердно, своего узника заточили в Форосе, а их потом… Так вот, этот товарищ сделал ещё хитрее. Он заставил всю страну в лице Думы вспомнить пионерское детство и голосовать простым поднятием рук! А сам, как и положено, бежал в Америку. Женский батальон тебе помогал, признавайся, а? А потом – заметьте, я излагаю исторические события в обратном порядке, а для него-то это был прямой порядок, он ухитрился походя ещё и обратить время! – даже не в пломбированном вагоне, а в трюме с рыбой отправился навстречу дворянским привилегиям. Рыба-то была треска, а? И учитывая многократные признания нашего героя в частных беседах, что он ужасный инквизитор… Короче. Выпьем за невозрождение опричнины и инквизиции его силами, а то ведь он могёт!

Раздались хлопки шампанских пробок. Чокнулись, выпили. Потом выпили за то, что все в результате живы, и живут не худо – «за хорошо сидим», как выразился Арсений. Потом за хозяйку, «которая тоже приложила руку к налаживанию ВГВЦ, спасшего город и давшего этому товарищу старт». Лена запротестовала – а дети? – и выпили ещё «за нынешних, которые ещё своё отколют не хуже, правильно старые маразматики брюзжат на молодёжь, не будет им от молодёжи покою»…

Все знали, над чем стебался беззастенчивый Лёвка. Он и за шестьдесят оставался Лёвкой, никакое другое имя ему не шло. Седой, толстый, физиономия в благородных складках, исполнена аристократизма, как у сенбернара. Хоть в лорды. Но посмотреть в глаза – что называется, финка торчит. Одет в джинсы с отвислыми коленками. И говор! При безукоризненной разборчивости и литературности слога, никаких там «плюрализьмов» – что-то было в его речи невытравимо южное. Лёвка, и всё.

Алексей хохотал вместе со всеми. Ещё бы. Это ведь во время его сидения на базе Ракетно-космической корпорации, куда он был перевезён из НИИКристаллокерамики, родился проект Указа о чрезвычайных мерах информационной безопасности. Насчёт независимой схемотехнической и системотехнической экспертизы любой вычислительной техники, а особенно для стратегических предприятий, к которым была отнесена любая инфраструктура – энергетика, железные дороги, газ, телевидение и радио, а также системы жизнеобеспечения городов. Который в основном и стал законом. Ведь и Дума освещалась от военного дизель-генератора, воды не было даже в квартирах депутатов, о системе электронного голосования речи не шло. Лишь перед отъездом в Англию Горюнов узнал подробности. И про голосование поднятием рук, и про представителя президента, который подсчитывал, ставя палочки на бумажке – принять закон во всех положенных трёх чтениях за одно заседание, с криками «да что тут обсуждать, жить-то надо!» – это было не кисло.

– Митька тебе привет передаёт, – тихонечко пел на ушко Горюнову Арсений. – Он не появится, мобилизован… Его же арестовали по чрезвычайному указу. Но он железно доказал, что он-то стресс-тест отказоустойчивости писал, имитация синего экрана смерти – и всё, а уж китайцы в отладчике виндовском поковырялись так, чтобы он BIOS'ы затирал при перезагрузке. И Митька по недосмотру сунул в сеть их чёрное дело, то есть жёлтое дело. Но когда он отмазался от обвинения – это ж такая реклама…

– Я, слава всем земным и небесным, от рекламы буду теперь свободен.

– А-а, ну да, ты ж уезжаешь… Мобилизовали?

– Н-не совсем. В общем… почти как у Митьки. Только при… согласии работать…

– А-а. Ну ясно. В компьютерной сфере?

– Нет. По специальности.

– Мне местечко на орбите забьёшь?

– Будешь работать, делать нужное, дык и протекции не понадобится.

Заканчивалась вечеринка под крики «победа надолго», «мы их смололи» и «Intel outside!»

Дом был очень старый, стены сложены из могучих валунов, оставленных ледником, когда в этих местах ещё мамонты шастали – и от самого дома веяло какой-то мамонтовой мощью, замшелой древностью. Собственно, это с трудом можно было назвать домом – это была старая усадьба, само жильё и все службы подведены под одну крышу, только входы отдельные. Никто не жил здесь лет девяносто верных, одни стены и остались, да ещё рассыпающиеся от ржавчины железные части бывшего мельничного колеса на берегу ручья. И вообще непонятно было, как уцелели эти развалины на территории бывшей советской воинской части – видимо, очень уж трудно было снести, вот и бросили просто так, раз хозяев уже нет.

Теперь бывший военный городок стал Базой космической корпорации, Базой номер такой-то. А отстроенные бывшие развалины – домом и рабочим местом Горюнова.

– Опять о проектных нормах, – вздыхал он. – Не герметичный и не умный!

Вздыхал, когда выдавалось время вздыхать. А случалось это редко. Понятия рабочего дня здесь не было. Был непрерывный график. Эскизирование – выдача рабочих чертежей – изготовление – испытание. Если, что, внесение поправок – и по кругу.

Больше трёх кругов не допускалось. Если ошибки, приводившие к неудаче испытаний, возникали дважды, и дважды разные – виновник отстранялся от разработки и отправлялся на рабочее место оператора, монтажника, да хоть кухонного рабочего. На место разработчика вставал наиболее способный из очереди, тот, кто уже подавал рацпредложения. Если возникали ошибки дважды одинаковые или если трижды – ликвидировался. По формуле Сен-Жюста: mors sans phrases. Без формальностей.

Пока необходимости в таком не случалось.

Горюновы жили в трёх комнатах дома. А в службах разместились мастерские для работы с керамикой.

– Не боги горшки обжигают, – сам и ёрничал.

НИИКристаллокерамики во время техногенного коллапса был распущен и воссоздан вновь, как Испытательный центр. Сохранились почти все рабочие места слесарей и токарей, испытателей и регулировщиков, чертёжников и конструкторов. Многое даже добавилось. Но схлопнулись контролёрские и диспетчерские места, а также начинавшиеся со слов «инженер по» или «начальник». И состоял этот центр при Базе, подчиняясь ведущему технологу темы.

– Тебе привет передавал… Ой, фамилию забыл, – сказал Шурка Горюнов, когда был принят чертёжником-механиком. – У него щека одна жжёная и голос такой… глуховатый, рычит, как хаски. Он меня оформлял и пропуск выдал.

– Не Константин звали, случайно?

– Ой, да, Константин Михалыч… а фамилия… Пугачёв? Нет, короче как-то…

– Разин! М-дас, – Горюнова передёрнуло ещё свежими воспоминаниями, потом он усмехнулся. Шурка тоже залыбился и закивал.

– Как Лизавету зачисляли, тоже слышал, через дверь. Ей сказали, что, мол, тут нет профессии галки расставлять. И компов для ВКонтактов нету, только наши, российские, для работы. Типа, либо учись нормальной профессии, либо вон, через подписку о неразглашении. В ученики оператора печей, в итоге.

Сосны пели глубоким, протяжным тоном.

Таким же глубоким был бархатный, исчерна-синий тон неба. Иногда помигивали колюче звёзды.

Горюнов рысцой бежал к бункеру. Распущенные уши шапки, трясясь, поглаживали по щекам. Мороз невелик, минус тридцать два градуса для архангельских краёв мелочь, но уж очень непривычно по сравнению с родной Балтикой. По пословице: а стоять не велит. В такую ночь можно надеяться не по радиоканалу, а прямым наблюдением увидеть то, что происходит на орбите.

Происходить должно было генеральное испытание. Испытание делом. Ради которого он уже пятый день сидел здесь в командировке. Пока – проверял комплектацию. Всё ли и в нужном ли порядке заряжают в автоматические «Прогресс-Керамики». Вчера и третьего дня они ушли на орбиту, сегодня предстояла стыковка.

Первая дверь, шлюзовая камера. Обязательно обмести валенки. Искусственный климат шизеет от испарения, если не обметёшь. Взял воздушный пистолет – по-местному, «дуло», нажал кнопку. Пшшш… Снег исчез с валенок в полминуты. Теперь можно вторую дверь.

– Привет, – не оборачиваясь, бросил дежурный наблюдатель. – Давай к делу.

Так здесь было принято. Это просто означало, что у собеседника есть минутка выслушать тебя и помочь. Советом, подсказкой, а то и конкретно руками.

– Понаблюдать.

– А, ведущий… Время стыковки знаешь?

– Двадцать трисемнадцать.

Не отрываясь от наблюдения, дежурный пододвинул к Горюнову видеопланшет.

– Сюда глянь, там расписание.

Алексей листал на экране таблицу. Зоны радиовидимости – уверенной, неуверенной… А вот – прямой оптической видимости. Двадцать три пятнадцать вход, двадцать три двадцать две выход. Пять минут можно будет что-то видеть. Пять минут – это много.

– Семь минут до сеанса… Чаю? Ягод?

Алексей поблагодарил и засосал мочёную морошку. Ни дома, ни на Базе такого лакомства не водилось. Время бежало. За минуту до сеанса сел к окулярам.

В них небо было совсем не таким, как невооружённым глазом. Только одна звезда была теперь в поле его зрения. Она дрожала и переливалась от голубоватого до зеленовато-бирюзового. Как будто капля росы, лежащая на бархате неба. Мимо неё то и дело проносились пряди или струи белёсых нитей, или, может быть, рои кристаллов.

– Эт-чё прошмыгивает? И звезда как называется?

– Фекда. Она в Большой Медведице. А белые, как нити – влажность, иней в атмосфере.

Тем временем слева-сверху в поле зрения вошла яркая звёздочка.

– Вижу!

– Дай максимум… А, ты ж не знаешь…

Бормоча это, дежурный уже что-то вертел обеими руками, и звёздочка переставала быть яркой точкой, приближалась, обрастала подробностями. Вот – видна капсула, такая, как она изображалась на чертежах. Вот – раскрылись с одного конца четыре сектора, похожие на арбузные корки, только не зелёно-полосатые, а желтовато-белые в боковом свете Луны. Вот – выдвинулся, вырос между ними короткий стержень. И начал менять форму. Уже не стержень. Капсула уходила за край видимого поля, сеанс наблюдения заканчивался. Горюнов замычал от досады.

Дежурный наблюдатель понял.

– А-а… Ща дам радио… Видео…

Щелчки, плавный негромкий шум сервоприводов и маслянистый – механического перемещения видеоэкрана, похожего на древний чертёжный станок – кульман.

– Сюда гляди, ещё есть на чё!

На видеоэкране продолжалось действо, начало которого Алексей увидел напрямую. Стержень уже не был стержнем. Он сам себя лепил, вытягивался в бутылкообразную фигуру. Всё толще цилиндрическая часть, всё круче выгиб-переход от горлышка к основному объёму. Менялись и оттенки. От серо-синеватого через жёлтые тона слоновой кости к такому же бело-желтоватому, как исходная капсула.

– Крупней горло дай!

Формирование горлышка развернулось перед глазами наблюдавших во всей сложности. Не просто круглый цилиндр исходного стержня, а шестерёночная, зубчатая шайба, всё увеличивающаяся в размерах, обрастающая всё новыми зубцами. Они врезались в тело исходной капсулы, раздвигали его, одновременно лепились несколько соосных тел вращения. Зубчатое – похожее на эксцентрик, с одним зубцом – цилиндрическое с пазом – простой цилиндр. Горюнов знал, что у цилиндра, кажущегося простым, тоже есть паз сложной формы, пропиленный по образующей, концентрический. Тот самый, скопированный с разъёма типа байонет.

– А оконечность успеешь?

– Дык…

И оба увидели: бутылка деформируется дальше, свободный, обращённый в открытый Космос конец её делается полушарием. Но тут по экрану пошли помехи, побежали искровые разряды – и всё, зона радиовидимости тоже была не бесконечна, несмотря даже на наличие связных спутников-ретрансляторов.

– Полчаса, чё ты хошь… Два часа виток, четверть – это много…

Алексей помотал головой, только теперь ощутив, как устал.

– Сдулся? – совувственно улыбнулся дежурный наблюдатель. – Ну хоть из кресла сам выползешь, герой труда? Разве так можно. Чаю ща поставлю… Ты ж не мельница типа шаровой дезинтегратор, это он круглые сутки мелет, мелет…

Распивая чаи, спросил:

– Да, кстати, всё хотел узнать, да никто толком не… Почему «Сампо» назвали? Это сокращённо само-что?

– Самоприсоединяемая обойма. А вообще-то из старых песен взяли, раньше пели про мельницу такую. Она беду на счастье перемалывала.

Май 2022