Логово бессмертных [Евгений Николаевич Курской] (fb2) читать онлайн

Евгений Курской Логово бессмертных

Наживка

Как бы мне ни хотелось отсидеться в тени, но когда грянул термоядерный взрыв сенсации о разоблачении сети нелегальных медицинских лабораторий, тени попросту не оказалось. Вместе с другими участниками событий я оказался в эпицентре и какое-то время мое имя мелькало во всех новостных лентах. К неожиданной славе я отнесся безразлично, прекрасно понимая ее скоротечность и предвидя неминуемую смену настроения толпы. Не прошло и недели, как меня из спасителя человечества превратили в варвара, губящего великое начинание и уничтожающего уникальные технологии. Истина, как водится, лежала посередине. Никаким спасителем мира я не был, как и не был злокозненным губителем талантливых ученых. Просто так сошлось, что интересы мира совпали с моими. Спасая неблагодарное человечество, я прежде всего заботился о сохранности собственной шкуры. Не удумай те самые талантливые ученые от меня избавиться, не было бы и никаких подвигов с самопожертвованием.

Но все это неважно, с клеймом варвара или лавровым венком победителя мне жилось одинаково легко. Мне не нравилось другое. И без того темную и грязную историю начали превращать в абсурд, причем это делали люди, которые не имели к ней отношения. Они крутились на всевозможных телевизионных шоу и живописали выдуманные ужасы, они давали интервью, в которых не было и слова правды. Я не из тех, кто ревнует к чужой славе или украденной собственной, нет. Такую славу без остатка и с приплатой отдал бы любому, не жалко. А вот бардак и сумятица, которые вносили в реальную историю самозванцы, меня огорчали. Понимаю, что не приукрашенный долей выдумки рассказ скорее всего окажется пресным, но и превращать его в горячечный бред тоже нельзя. Все эти горе-рассказчики вынуждены были врать, ведь реальной истории от начала до конца не знал никто, кроме меня. Некоторые мои, так сказать, сподвижники могли поведать о ее каком-то незначительном фрагменте, но только я знал, как все началось, во что вылилось и чем закончилось.

А началось все в первых числах отвратительно жаркого апреля, дневными температурами напоминавшего июнь. Через приватный канал мессенджера мне поступило долгожданное предложение о работе, ставшее глотком свежего воздуха в затхлости безденежья, в котором пришлось прозябать несколько месяцев. Ответив согласием, я тут же получил второе сообщение со ссылкой на облачное хранилище в сети.

Как правило, хранилище полностью оправдывало свое название. Оно действительно хранило гигабайты информации, на скачивание которой уходило порой несколько часов скоростного интернета, а на предварительное изучение – несколько дней. В тот раз облако содержало единственный текстовой файл с телефонным номером, именем его владельца и условной фразой «В годовом отчете за декабрь у вас вкралась ошибка».

В груди сразу защемило от плохого предчувствия. Мне явно пытались всучить дело, от которого отказались другие частные детективы. Если бы не безденежье, я и сам бы побрезговал. Мне как новобранцу предлагали работать по старинке, начиная с выслушивания сопливо-слезливой истории клиента до сбора улик. Не то чтобы я считал себя элитой частного сыска, но все же привык к другому. Вот уже несколько лет я занимался исключительно незаконченными расследованиями, которые другим сыщикам оказывались не по зубам. Работал через посредника, клиент гарантированно сохранял анонимность. Это было важно, потому что зачастую клиентами выступали легальные следователи с погонами на плечах. И вдруг такое…

Но только лишь мелькнула мысль отказаться, как телефон снова тренькнул уведомлением. На сей раз это было сообщение от банка о поступлении на мой счет шестизначной суммы. Задаток. Уставившись на него, я попытался постичь смысл случившегося. Странного в задатке ничего не было, это обычное дело. Странным был размер, в десятки раз превышающий мою ставку. Я бы очень хотел, чтобы это было ошибкой, но увы, мои посредники таких просчетов не совершают. Это была явная приманка с выглядывающим из-под нее острым крючком. Если бы не безденежье…

Я тяжело вздохнул, а затем набрал телефонный номер из сообщения, отрезая себе пути к отступлению.

– Да! – рявкнул в трубке раздраженный властный голос. – Прокуратура, Матушкин, слушаю!

Прокурор. Вот только бывших коллег в качестве клиентов мне и не хватало. Худшие догадки получили первые подтверждения.

– Алло! – настойчиво требовал ответа обитатель одного из прокурорских кабинетов с совсем не прокурорской фамилией Матушкин. – Ну же, говорите!

– Здравствуйте, Валентин Александрович, – поспешил сказать я максимально будничным голосом и тут же добавил: – Только что проверил ваши бумаги и с неприятным удивлением обнаружил, – делаю голос ниже, – что в годовом отчете за декабрь у вас вкралась ошибка.

Пауза. Секундная возня. Непонятное пыхтение. Приглушенные до визгливого неразборчивого шепота голоса на том конце провода – будто за телефонную трубку шла тихая, но ожесточенная схватка.

– Да-да, – наконец подал голос Матушкин, – слушаю вас внимательно.

– Мне подъехать? Или вы предпочитаете обсудить все нюансы по телефону?

– Вы с ума сошли! – на грани паники, срывающимся на визг шепотом закричал Матушкин. – Кстати, откуда вы звоните? На моем телефоне определитель не сработал.

– Не переживайте, линия чистая.

– Знаю я ваши чистые линии… Короче, так. Через час жду вас на скамейке возле библиотеки на Пушкинской, рядом с филфаком.

– Договорились.

– Как я вас узнаю?

– Достаточно того, что я узнаю вас сам.

– Как? – рявкнул прокурор, снова начиная раздражаться. – Бросьте ваши игры!

– Ну хорошо, – сдался я. – У меня в руке будет книга с вложенной газетой.

С первых минут было понятно, что клиент мне достался упертый и наивный вплоть до глупости. Вычислить в толпе прокурора было делом элементарным, если не сказать примитивным. Конечно, не исключался фантастический вариант, что Матушкин в прокуратуре проработал без году неделю и его организм еще не научился синтезировать фермент, приводящий к образованию в районе макушки сверкающего венца. Но это было маловероятно, обычно сие украшение на голове появляется после прохождения первой студенческой практики в прокуратуре и сопровождает хозяина до его кончины. Мне самому стоило больших трудов избавиться от такого же и, кстати, совсем не факт, что удалось провернуть эту ампутацию до конца.

– Какой газетой?!

– По-моему, особой разницы нет. Но если вы настаиваете, то я специально куплю ваше любимое издание. Кстати, а к книге у вас претензий нет? Будут конкретные пожелания?

– Хватит ерничать!!! – заорал телефон в моей руке, а в оглушенном ухе послышались трели колокольчиков. – Я не люблю сюрпризов и случайностей! Нужно все предусматривать!

– Согласен. Извините.

Сообщив название газеты, вернее с досадой выплюнув его, Матушкин бросил трубку.

Естественно, он опоздал. Ни через час, ни через полтора возле библиотеки на Пушкинской не было никого, кроме случайных прохожих да студенток филфака. На мое счастье выдался жаркий день и чуть ли не все юное поголовье будущих русистов и преподавателей литературы предпочло занятия на свежем воздухе душным аудиториям. Я себя ощущал ботаником в дендрарии, с восторгом созерцая раскрепощенных и демонстрирующих доступность юных прелестниц в допустимом минимуме одежды. В общем, время ожидания я провел с пользой, отдохнув визуально и помечтав о греховном.

Матушкин появился с опозданием на два часа. Лишь увидев дерганного, озирающегося типа в мятом сером костюме и клетчатой рубашке под скособоченным синим галстуком, я сразу понял, что это он. В этом случае даже наличие короны не требовалось. Весь его вид просил, умолял, вопил о помощи. Груз многодневной усталости на поникших плечах, пергаментное выцветшее лицо, вместо глаз черные провалы, губы яростно сжаты в тонкую истеричную линию.

Перехватив взгляд, я приветливо помахал книгой с вложенной газетой. Матушкин отреагировал странно – дернулся как от удара и отпрянул, я даже испугался, что он убежит. Но нет. Через мгновение прокурор уже стремительно направлялся к моей скамейке.

Кивнув вместо приветствия, Матушкин трясущимися руками достал из кармана пиджака мятый носовой платок и принялся долго вытирать мокрые лицо, шею, еще раз лицо. При этом постоянно отдувался, пыхтел, и зачем-то беспрестанно ощупывал себя, будто боялся за сохранность членов.

– Времени у меня мало, – уже знакомым властным голосом начал он.

– Тогда сразу переходите к сути.

– Вам что-нибудь говорили о моем деле?

– Нет.

– Начну с самого начала, – Матушкин шумно выдохнул. – Дело одно на меня повесили, абзац полный. Раскрыть нельзя, не раскрыть – тоже нельзя. Замешаны уроды из мэрии города.

Мне стало до одури тоскливо. Захотелось самому вскочить и бежать подальше. Наитие, которое меня никогда не подводило, неприятно закололо, закрутило, заныло, терзая душу. И в ту же секунду я понял, что ищу, но пока не нахожу повода отказать Матушкину. Солидная сумма задатка не отпускала.

– Самые уродливые уроды или кто рангом пониже?

– Самые, – визгливым шепотом выдавил из себя Матушкин. – Мэр. Вернее, его труп.

Мое вопящее наитие мгновенно заткнулось и уступило место заинтересованности.

– Труп? Его сегодня живого и невредимого в теленовостях видел весь город, на открытии торгового центра.

– Невредимого, – прошептал Матушкин, как-то странно хмыкнув. – А я его неделю назад видел таким…

Он прильнул к моему уху:

– Будто через мясорубку его пропустили. Ни одной целой кости ниже груди! Каша! И самое главное – где!

– Где?

– Здесь, в центре города! В каком-то филиале центра нетрадиционной медицины.

Я весь обратился в слух.

– Его года три как открыли. Для своих, что называется. Жены, дочки и любовницы уважаемых людей себе морды поправляют и от лишнего жира избавляются. Все по высшему разряду. Уж я насмотрелся в прошлый четверг!

Он снова долго утирался платком и снова озирался по сторонам.

– Короче, неделю назад мне звонит старый приятель из гэбэ. Далеко за полночь, часа в два. Им сбросили анонимку, что в том самом филиале обнаружен труп. Да не просто труп, а нашего дражайшего мэра. Мой кореш чуть не плачет: что делать? Ему до пенсии остался месяц, который он и хотел провести тихо и спокойно. А сообщи он начальству… Короче, от страха за свою шкуру наложил в штаны и не придумал ничего лучшего, чем позвонить мне. А у меня, понятное дело, волосы дыбом во всех местах! Звоню начальству, оно – прокурору города, тот – прокурору области. В общем, было принято решение по-тихому наведаться на место и все посмотреть лично, так сказать, своими глазами. Я взял под козырек и ровно через полчаса был на месте. Там меня уже ждали пара особистов. И больше никого! Я еще удивился, почему такой кипиш подняли, а на объекте до сих пор никого. Ладно бы внутрь боялись сунуться, но хотя бы оцепление выставить или наружку подключить, делов-то – пара машин и десяток человек. Ну да ладно. Заходим внутрь со служебного входа, со двора. С виду обычная больничка, но дорогая, люксовая. Нигде ни души, все двери нараспашку, везде свет горит, какое-то медицинское барахло раскидано везде, перевернутая каталка поперек прохода, бардак страшный. Осмотрелись по-быстрому, я пофоткал для виду и хотел уже валить оттуда, как эти остолопы из гэбэ поперлись проверять какую-то комнатенку. Типа у них наводка была. Сейчас-то я понимаю, что они точно знали, где и что искать, а меня за идиота держали. Но тогда любопытство пересилило, да и не хотелось возвращаться с пустыми руками. Короче, полезли мы в эту комнату. Самое странное, что именно там свет был выключен. Везде горит, что аж в глазах режет от яркости и бликов на кафеле, а в той комнате темень. Посветили фонариками с телефонов и сразу же наткнулись на стол вроде операционного, на котором и лежал труп, голый, уже окоченевший. Рядом стояла какая-то огромная ванна с откинутой полупрозрачной крышкой. От этой бадьи к трупу тянулись какие-то мерзкие сморщенные трубки или провода. Кое-как нашли выключатель, включили свет. В темноте еще была надежда, что показалось и тревога ложная, но при свете все стало понятно. На столе лежал мэр. На теле места живого не было, он словно в камнедробилку попал. Уж я-то повидал за свою жизнь и то дурно стало. Синий, опухший, хуже всего были ноги, ни одной целой кости. Грудь вдавлена, будто по ней молотом лупили, торчат ребра с кусками легких.

Машуткин утер потный лоб и перевел дыхание.

– Но на морде была кислородная маска и работал аппарат вентиляции легких. Чушь какая-то! Некоторые раны были очень тщательно зашиты, но пустяковые. У человека грудь разворочена и сердце видно, а они сантиметровый порез на плече зашивали. А еще в комнате стоял тяжелый запах перегара. Разило от него, даже несмотря на кислородную маску! Я даже наклонился, чтобы проверить.

Он снова глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– А когда я над ним наклонился, он открыл один глаз и посмотрел на меня. Осмысленно посмотрел. И заплакал. Представляю, как ему больно было.

– Но вы же сказали, что нашли труп, – перебил я Матушкина. – Уже окоченевший.

– В том-то и дело! Он холодный был! Я сам его трогал. И тут вдруг глаз открывает… – Матушкина передернуло от отвращения. – Я думал, что спятил.

По каждому произнесенному звуку, по каждому жесту, даже по напряженной позе одеревеневшего тела было видно, как тяжело ему дается рассказ, будто он снова проживает те кошмарные минуты.

– Пока я возился с ним, куда-то делись эти двое из гэбэ.

– То есть как?

– Да вот так! – передразнил меня Матушкин. – Оглядываюсь, а никого нет. Я в коридор – никого! Давай звонить, чтобы хотя бы «скорую» вызвать этому бедолаге, а сигнала нет. И только я хотел на улицу выйти, как со всех сторон налетают крепкие парни в черных комбезах, в масках, без оружия. Но таким и оружия не надо, скрутили и запеленали меня так ловко, что я даже охнуть не успел. Профи. Раздели, руки и ноги стянули пластиковыми хомутами, натянули мешок на голову, куда-то поволокли. Часа два катали по городу. Потом просто вытащили из машины и бросили на обочине. Как оказалось, возле поста ДПС на въезде в город. Менты помогли срам прикрыть и позвонить.

– А дальше? – решил поторопить его и заодно проверить догадку, потому что мне почему-то казалось, что я и без Матушкина знаю ответ.

– А дальше началась дичь, – подтвердил он мои предположения. – Сначала меня поимел прокурор области за то, что сею панику и тревожу уважаемых людей. Потом он приказал позвонить начальнику УВД области, который устроил мне настоящий допрос.

Вот такого предположить не мог даже я. В былые годы даже в самой отчаянной голове не могла зародиться дикая мысль, что прокурора при исполнении может допрашивать мент. Пускай самого никчемного и бестолкового, но все же прокурора! Или в мире что-то сильно изменилось за последние дни и это почему-то ускользнуло от меня, или в случае Матушкина произошло нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, если прокурор решил обратиться за помощью к частному сыщику, то одно это уже выходило за все приличные рамки.

– Мой приятель из гэбэ исчез, как в воду канул, причем вместе с семьей. Прокурор области мне прямым текстом велел забыть про этот медицинский филиал. А прокурор города требует скорейшего расследования, особенно его интересует, куда девался труп.

– А то, что это был мэр, его не интересует?

– Это не мог быть мэр, ведь с ним связались в ту же ночь и выяснили, что он отдыхал где-то в Сочи. Я, кстати, еще и получил за то, что «беднягу» подняли среди ночи. А спустя неделю все воочию увидели его на открытии торгового центра.

Я молчал. Я думал. Матушкину, конечно, доверия не было. Хотя он и походил скорее на доведенного до отчаяния неврастеника, нежели на психа или любителя розыгрышей. Однако рассказанную им историю при всем желании не отличишь от дичи из уст шизофреника. Но в этой истории был нюанс. Тот самый филиал центра нетрадиционной медицины. Лишь услышав о нем, мой угасший было интерес встрепенулся и на форсаже унесся в стратосферу. По городу уже многие месяцы ползли недобрые слухи об этом заведении. Рассказывали как невероятное, так и жуткое. Но если раньше от этой обители эскулапов распространялся странный и таинственный душок, то после злоключений с прокурором Матушкиным от него прямо-таки смердеть начало.

И еще кое-что. Мэр-то действительно был живехонек, вот только на открытии торгового центра выглядел он так, будто был с большого бодуна. Ни капли в рот не берущий, не курящий, красавец и спортсмен, любимец домохозяек и уважаемый их мужьями мэр на публике показался опухший, подволакивающий ногу, нянчащий явно больную руку и поддерживаемый армией холуев. Все тогда хихикали, мол, ничто человеческое ему не чуждо. Но стоит допустить крамольную мысль, что это последствия не многодневного запоя и забега по саунам, а, допустим, перенесенной хирургической операции, то происхождение нелицеприятного облика мэра начинало играть новыми красками.

– Ну так что скажешь? – немного нагловато спросил прокурор, незаметно для самого себя переходя со мной на «ты». – Берешься? Надо все сделать побыстрее и максимально тихо, чтобы ни одна сволочь не прознала о нашей сделке. Мне нужны гарантии.

– Гарантии? – я усмехнулся. – А что простой сыщик может гарантировать простому прокурору? Никаких гарантий, гражданин Матушкин.

Слово «гражданин» немного остудило служителя Фемиды. Он потупился и принялся смотреть в сторону.

– Вам ли не знать, что в таких делах гарантий быть не может. Я обещаю, что приложу максимум усилий и попытаюсь выяснить все обстоятельства.

– Но я заплатил! – не унимался Матушкин.

– И спасибо вам за это огромное. С деньгами расследование идет значительно лучше, чем без оных. Однако ничего обещать не могу. Не знаю, как вам меня охарактеризовали и что обещали, но я точно не волшебник. За дело я берусь, это уже хорошо.

– То есть?

– А мог бы и отказаться, – огорошил я прокурора. Его глаза в смятении забегали, во взгляде разом промелькнули отчаяние и ярость от невозможности повлиять на меня.

– Но я же все тебе рассказал!

– И это тоже хорошо. Максимальная полнота предоставленной информации очень способствует, не меньше уплаченных денег. Поэтому еще раз закрепим: конкретных сроков не будет, никаких обещаний я не даю. Меня беспокоить не нужно, как и нашего посредника. Некоторые наивно полагают, что заплаченные ими большие деньги дают им некие привилегии: напоминать о своем деле, требовать, грозить и прочие глупости. Нет. Это наша первая и последняя встреча. Результат расследования я передам посреднику, он сам выйдет на вас. Ему же заплатите остаток моего вознаграждения.

Условия, похоже, понравились Матушкину. Он заметно расслабился и на его дряблом лице даже мелькнуло подобие улыбки.

– Ты, это, извини, если что не так. Я потому и обратился к тебе, что ты хоть и бывший, но все равно из наших. Да к тому же большой спец по делам вроде моего. О том, как ты помог москвичам выловить того маньяка-каннибала, у нас легенды ходят. Мне просто сейчас очень хреново от всего этого геморроя. И хотелось бы поскорее закончить и забыть.

Забыть? Да у него точно проблемы с восприятием реальности. Если рассказанное было правдой хотя бы процентов на пять, то забыть об этом он не сможет никогда, а уж отмыться и подавно. Он пока еще не понимал и цеплялся за меня, как за соломинку, мне же было очевидно, что его карьере в прокуратуре конец. Хорошо, если хотя бы жив останется. Но это вряд ли. Не получив от меня быстрых результатов, он обратится за помощью еще к кому-то, потом еще, а в довольно скором итоге ему просто заткнут рот. Заткнут привычным и надежным способом. Не удивлюсь, если через пару недель прочитаю короткий некролог в каком-нибудь «Вестнике прокуратуры» под фото Матушкина: тяжелая утрата, скорбим, вечная память и прочее.

– Забыть вряд ли получится, – уклончиво сказал я, не став озвучивать свои опасения. – Но прежде всего постарайтесь не забыть прислать мне все материалы по делу.

В глазах Матушкина снова заметались огоньки паники.

– Надеюсь, вас предупредил наш посредник? Вы должны прислать мне все файлы по этому делу, до единого. Если документы бумажные, то придется сканировать в хорошем качестве. Чем быстрее и тщательнее вы это сделаете, тем скорее я смогу взяться за ваше дело.

– Понял! Все пришлю!

– Тогда прощайте! Берегите себя.

***

Бумаги он прислал спустя четверть часа. Видно, действительно хотелось побыстрее расквитаться со «всем этим геморроем». Вот только присланное никак не помогло мне не то чтобы расквитаться, но и хотя бы просто понять эти так называемые документы. Они окончательно запутывали и сбивали с толку. Даже сбивчивый рассказ Матушкина выглядел кристально честным и логически безупречным на фоне той ахинеи, которой были в избытке наполнены сорок семь листов этого более чем странного уголовного дела. Ни одного вразумительного протокола! Псевдоюридическая галиматья, как будто осмотр места преступления да описание и без того скудных улик доверили мечтающему стать юристом абитуриенту, а не зубру из прокуратуры: было то – не знаю что, было там – не знаю где. Если честно, то создавалось впечатление, что Матушкин специально состряпал эти «документы», чтобы в случае чего откреститься от них и от меня заодно. Ну да ладно, ему же это боком и выйдет.

Посидев с минуту и безуспешно попытавшись сложить хотя бы в какое-то подобие кладки имеющиеся кирпичи фактов, я тяжело вздохнул и нехотя потянулся к телефону. Звонить не хотелось, но выбора не было.

– Сашка, ты? – бросил я в кишащий треском и жуткими помехами эфир. – Алло?

Александр Михайлович Лонидов, полковник контрразведки, всегда в идеальном костюме и сверкающих начищенным лоском туфлях, красавец мужчина огромного роста под два метра и неохватной шириной плеч, умница, добряк и по совместительству большой любитель женщин, особенно чужих. Женщины всегда охотно отвечали ему искренней взаимностью. Ни одна не могла устоять. Не устояла, в свое время, и моя собственная жена. К тому времени наш брак уже лежал разбитым кораблем на рифах и я Ленку ни в чем не винил, имела полное право, но вот Сашка… До окончания института мы были настоящими друзьями, как в глупом кино, где все поровну, где горой друг за друга. Взрослая жизнь разнесла нас по разным берегам, но мы всегда находили время для рыбалок, для поездок на море, для встречи Нового года или просто спонтанных посиделок в ресторане по случаю падения на Сашкин погон очередной звездочки. Так мы и дружили домами, пока Сашка по своей похотливой пьяной дури не поставил точку в моих отношениях с бывшей женой, да заодно не разрушил свою семью. Друзьями мы быть перестали, но в память о былом и о предательстве Сашке я иногда не чурался обращаться к нему за помощью. Бывало это редко, когда совсем подходил к краю и не видел выхода, но зато всегда работало безотказно. Да и Сашка, чувствуя вину, никогда не отказывал.

– Алло?!!

– Да не ори ты так. Слышу тебя. Черт, когда же починят этот телефон…

Звонить приходилось по старинке – на стационарный аппарат. У них в гэбэ все еще делали вид, что секретность превыше всего, а потому мобильная техника была под запретом. Наивно, конечно, но не мы устанавливали эти правила.

– Привет! Время на бедного частного сыщика найдется?

– Да куда ж от тебя денешься!

– Так я подъеду?

– Ну, давай.

– Минут через тридцать буду у тебя.

– Угу.

Ехать пришлось в центр города, через пробки. Обещанные полчаса растянулись на полтора. Однако когда я выпрыгнул из такси напротив главного управления контрразведки по области, готовый обрушить на Сашку ворох оправданий за столь вопиющее опоздание, тот стоял перед входом и с невозмутимым видом курил. На мое появление он отреагировал как обычно – будто расстались час назад, хотя на самом деле мы не виделись больше года.

– Ну? – с вызовом спросил он и оскалился в платонической улыбке от уха до уха. Раньше меня эта его манера общения с вызовом на грани фола даже восхищала, но в тот день я поймал себя на мысли, что хочу ударить его прямо в сверкающую улыбку и стереть ее с наглой морды.

– Дело есть, – тихо сказал я и покосился на дежурного полицейского у входа в управление, маявшегося бездельем в паре шагов от нас.

– Прямо-таки дело? Удивительно! – съязвил он. – Ну, пошли, прогуляемся.

Мы неспешно двинулись по тротуару вдоль ревущей моторами, пищащей тормозами и воющей клаксонами улицы.

– Учти, – причмокивая в попытке раскурить очередную сигарету и прикрываясь от ветра, сказал он, – с зоны больше никого вынимать не буду.

– Да это было всего раз.

– Ага, раз в месяц.

– Да нет, – поспешил успокоить я его и заодно попытаться понять, почему Сашка столь очевидно волнуется. На моей памяти он вообще не был подвержен душевным метаниям и на любые вызовы судьбы отвечал неизменной кривой ухмылкой прожженного циника. И вот вдруг такое. В глаза не смотрит, руки подрагивают, коронная ухмылочка как-то быстро сошла на нет и без моего участия.

– Что ты знаешь про филиал центра нетрадиционной медицины?

Он заметно вздрогнул и вскользь глянул на меня, тут же отведя взгляд.

– А про мэра, который живее всех живых?

– Так вот кто подрядился этому дурачку из прокуратуры помогать? Болвану уже досталось немало, а сейчас еще и добавят за то, что нанял частного детектива. Вот блогеры узнают, интернет месяц бурлить будет!

– Ну так все же?

– Зря ты ввязался в эту тему, – он пренебрежительно махнул рукой, но получилось неестественно. – Мертвое дело. Матушкину уже не поможешь.

– Плевал я на Матушкина. Мне главное на нем денег заработать. Тем более, я уверен, что он подставная моська. Через него на меня кто-то из отцов области вышел.

Сашка явно что-то знал и явно не хотел говорить.

– Даже так? Отцы области? Не крутовато загибаешь?

– Может и без них обошлось. Но ты же знаешь, я запах дерьма и гнили за версту чую. А от этой истории прямо-таки разит.

– И еще деньгами, – добавил он.

– А как же! Одно всегда за другим рука об руку ходит.

Сашка вдруг резко остановился и вперил в меня глаза. Все-таки страшный у него взгляд, не хотел бы я оказаться перед ним на допросе.

– Ладно. Расскажу. Но с условием. Все, что нароешь по этому делу, сливаешь не только Матушкину, но и мне. Мне даже раньше на часок-другой.

– Договорились, – легко соврал я.

– Спрашивай, – махнул рукой он и снова медленно пошел по краю тротуара.

– Меня интересует главное: труп был?

– Был, – кивнул Сашка.

– Труп мэра? – прошептал я, сам не понимая, почему перешел на шепот.

– По описанию – да. Но понимаешь… Я сам видел нашего мэра спустя три дня. Это не двойник, не похожий человек. Это наш старый кобелина и матерщинник мэр.

– А эти хлопчики, сопровождавшие Матушкина? Вроде как из вашей конторы.

– Угу, слышал. Но это точно не наши. Я сам все наряды, приказы на дежурство и прочую хрень за тот день дважды перепроверил. Не наши.

– А залетные из какого-нибудь другого управления могли быть? – спросил я, прекрасно зная ответ.

– Нет. Исключено. Как вариант, причем очень тупой вариант, кто-то мог разжиться нашими удостоверениями и прикинулся. Дело было ночью, Матушкин особо не приглядывался, плюс нервы и мысли черт знает о чем.

Сашка прав, глупость. Да и не тот человек Матушкин, которого можно даже очень качественной подделкой обвести вокруг пальца. По себе знаю, через год прокурорской работы я даже не по каким-то внешним признакам, а необъяснимо, наитием из толпы выхватывал взглядом человека, причастного к ношению погон, будь то пожарный, полицейский, судья, просто военный или брат по разуму прокурор. А уж после минуты общения становилось все понятно и без чутья.

– А вариант с враньем? – сказал я. – Это просто попытка себя выгородить. Не было никаких особистов.

– Особистов не было. Но были кто-то, кто пытался себя за них выдать. Двое. Все, как описывает Матушкин.

– Все равно на правду не похоже. А мне нужна именно правда. От вранья в расследовании трудно отталкиваться.

– Можешь смело отталкиваться. Это правда. Я запись видел.

– Есть видео?!

– Не наглей, – сразу осадил меня он. – Запись не дам. Да и ничего нового ты там не увидишь. Все как в отчете Матушкина. И, кстати, благодаря этой записи я могу голову дать на отсечение, что те двое были не из наших. Ни я их не видел, да и никто в нашем управлении. Эти парни просто не работают у нас. Мы прогнали их морды через систему распознавания лиц – результат нулевой. Я тебе даже скажу больше. Тот приятель Матушкина, якобы тоже из наших, уже больше семи лет на пенсии. Пашет где-то на частника.

– Он действительно исчез вместе с семьей?

Сашка кивнул.

– Пока не понятно, то ли сам сбежал, то ли… Квартира перевернута вверх дном. Машины в гараже нет, все банковские карточки обналичены в ту же ночь, деньги снимали в двадцати разных банкоматах жена и сын. У родственников не появлялся. Телефоны отключены. На связь не выходит.

Минуту шли молча. Сашка просто курил и внаглую разглядывал встречных женщин. Я собирался с духом спросить самое главное. Наконец собрался:

– Сам-то что думаешь об этой истории?

– Да нечего тут думать. Классика. Возня для привлечения внимания. Кому-то понадобился шум вокруг этого филиала. Хотят отжать, хотят поделить, хотят отомстить. Там такие дикие деньги крутятся, что ради них можно пойти на что угодно.

– Насколько дикие?

– Представь самую фантастическую сумму и умножь на десять.

Я присвистнул.

– Где-то года полтора тому мы работали одну черногорскую контору по отмыванию денег. Посредник, заказывающий на Кипре консалтинговые услуги по стопроцентной предоплате. Примитивная, но эффективная схема. Вот тогда-то впервые и «выстрелил» этот филиал. Он у нас в разработке был как подпольный косметический салон тире бордель.

– Бордель?!

– Именно. Девочки – налево губы силиконом накачивать, мальчики – направо отдыхать по-взрослому. Сауна, номера, все дела. Учитывая контингент, мы сразу же заинтересовались и попытались внедриться, но получили отлуп аж из администрации президента. Представь уровень! Переть-то мы перестали, но не интересоваться. Сам знаешь – сегодня кто-то в фаворе и под защитой, а завтра на него вдруг компромат требуется и спрашивают с тебя. Короче, издалека прощупывали да следили осторожно. Вот тогда и выплыли первые странности.

– Например?

– Например, туда ходили целыми семьями. Мама, папа, я – дружная семья. Ходили стабильно, минимум раз в неделю. Приезжали исключительно вечером, проводили там всю ночь и уезжали под утро. Только за время наблюдения мы успели зафиксировать все руководство города и области, всех коммерсов первого эшелона. Вот именно поэтому, кстати, никого из силовиков не удивила новость о трупе мэра в филиале. Он там стабильно появлялся и все об этом знали.

Сашка закурил дцатую по счету сигарету и по дрожащим рукам было видно, что его волнение усилилось.

– Другая странность связана с девчонками из эскорта. Если помнишь, где-то с год назад у нас этот бизнес резко захирел. Начали пропадать девки. Бесследно. И раньше бывало подобное, но пташек или их части всегда находили. А тут словно и не было человека. Доказательств нет, но главные подозрения опять же упали на этот филиал. Тут еще одна тема скоро выстрелит. Пока держим в секрете, но рано или поздно плотину прорвет и город накроет паникой. Число пропавших без вести увеличилось в разы. Как только этот филиал открылся – мгновенно статистика свечкой взлетела и несколько лет не падала, каждый год шел прирост в сотни процентов. Пропадали не только шлюхи из эскорта. Ты же заметил, что с улиц исчезли все бездомные и городские сумасшедшие? У нас нашлись кретины, которые обрадовались, мол, город очистился. А потом начали пропадать люди из благополучных семей, молодые и здоровые. Были месяцы, когда исчезали девочки определенного возраста, потом пошел вал заявлений от родителей мальчишек.

– Были? – подметил я акцент на прошедшем времени.

– Уже полгода, как статистика вернулась к средним по стране показателям. Вместе с прекращением ажиотажа вокруг этого филиала. Раньше там не протолкнуться было, а сейчас наружка фиксирует только местную знать вроде того же мэра с губернатором. А раньше попадались даже столичные пташки.

– То есть, – догадался я, – они свернули деятельность?

– Здесь. Да и было бы странно, чтобы с такими ресурсами у них имелся лишь один безальтернативный вариант. Думаю, подобных филиалов они наклепали по всей стране. Здесь остался лишь нервный узел, так сказать, мозговой центр. По крайней мере, все финансы идут по-прежнему через наш город и их поток только растет.

– Насколько?

– Даже приблизительно представить сложно. Мы перехватили лишь одиннадцать платежей той самой черногорской прокладки, которая отмывает и выводит деньги из страны. Оказалось, что у них только один клиент в России и это…

– Наш филиал? – закончил я.

– В точку!

– Но зачем им так глупо поступать? Это же подозрительно.

– Подозрительно, поэтому мы и заинтересовались, – кивнул Сашка. – Но сделать-то мы ничего не можем, кроме как понаблюдать издалека. И они это знают. Поэтому им плевать на подозрительность. Действуют чуть ли не открыто, внаглую. Скорее всего на всех уровнях от Москвы до Брюсселя имеются договоренности, все получают свою долю и не задают лишних вопросов. Соблюдается только внешняя видимость легальности процесса для технического обеспечения оборота валюты, чтобы этим ребятам не пришлось деньги вывозить в чемоданах.

– Ты сказал про одиннадцать платежей. Как-то негусто.

– Учитывая суммы, сравнимые с бюджетом города, очень даже густо. Но фирма быстро исчезла. Пришло время менять загнанную лошадь. Они просто сменили прокладку и теперь работают через очередную «Рога и копыта» на Каймановых или Виргинских островах.

– И что же может стоить настолько дорого? Чем они занимались в этом филиале?

– Да хрен его знает, – отмахнулся он. Судя по всему, его действительно больше интересовали деньги, нежели оплачиваемые ими услуги или товары. – Органами торгуют – это объясняет исчезновение людей. Стволовые клетки вживляют или как там они называются? Делают инъекции какого-нибудь эликсира молодости.

– Но перед этим обязательно ломают ноги, превращают в фарш морду, – пошутил я, вспомнив описанное состояние мэра.

– Зря иронизируешь. В прошлом году в этом филиале крутился столичный актеришка. Мы его каждый день по ящику видим то в сериалах, то ведущим всяких шоу. Раз пять приезжал. И после каждого приезда он становился заметно моложе.

– Да нет, – отмахнулся я. – Никакая косметология не стоит таких денег.

– Как знать, – со странной интонацией сказал Сашка, но мысль не развил, замолчал.

– Ну а пока вам кислород не перекрыли, удалось ведь хоть что-нибудь нарыть. Не может же быть такого, чтобы все молчали и был сплошной вакуум?

– Мы вышли только на трех докторов и девять медсестер. Из всех только одна «сестричка» согласилась говорить. Да и то за обещание оформить горячо любимому братцу условно-досрочное. А остальные, только намек на предложение сотрудничать услышав, бежали сверкая пятками. Страшно им было.

– А «сестричка»?

– Тоже тупик. После второй встречи с нашим человеком она просто исчезла. А вернувшегося с зоны ее братца нашли с перерезанным горлом. Вот такие пироги с котятами.

Сашка резко остановился, положил тяжелую руку мне на плечо и, впервые за встречу глядя мне в глаза, тихо сказал.

– Знаешь, сыщик-то я хреновый, тебе в подметки не гожусь.

– Да ладно!

– Заткнись. Я архивная крыса, бумагомарака. Но! У меня чутье как у волка. Ты знаешь, оно меня никогда не подводило. И последние дни мое чутье мне спать не дает. Скоро из-за этого филиала начнется что-то очень и очень нехорошее. Наше управление бурлит как улей, прокуратура стоит на ушах, со дня на день поменяют губернатора, суд день и ночь строчит постановления об арестах. Затевается большой бардак. Я уже рапорт на перевод в Москву подал. Если не согласуют перевод, то уволюсь к чертовой матери. Завтра последний день дорабатываю и уезжаю подальше отсюда.

И вдруг перешел на шепот:

– Я знаю, ты меня за говно считаешь и имеешь полное право так думать. И советы мои нужны тебе как мертвому припарки. Но не сказать я не могу. Не прощу себе, что не попытался тебя отговорить бросить это дело.

– Что толку отговаривать, если я уже взял его?

– Это же не присяга Родине, в конце концов! Это смертельный геморрой, от которого не стыдно бежать без оглядки. Солдатики вроде меня на подобных делах карьеру ломают, а упертые остолопы вроде тебя без головы остаются.

– Первый раз, что ли? Как-нибудь вывернусь. Да и бабки нужны. На мели я, и уже давно.

Он тяжело посмотрел на меня, вздохнул.

– Ну, как знаешь. Видит Бог, я попытался.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо мятый бумажный лист и протянул мне.

– Держи. Не то чтобы помощь, но хоть что-то.

– Что это?

Я развернул лист, оказавшийся фирменным бланком стандартного формата, с золотой каемкой, пошлыми вензелями и набранной затейливым шрифтом названием вверху «Lorica Occulta», строкой ниже и шрифтом помельче, но с двойным интервалом между буквами было написано «E Pluribus Unum». Ниже обычным мелким шрифтом шел сухой перечень офисной мебели и медицинских инструментов с указанием стоимости и количества. Если бы не странная латинская надпись, то это больше всего напоминало обычную служебную записку с запросом на приобретение продукции, такие любая канцелярия пачками выдает ежедневно.

– Единственная стоящая улика по делу. Этот бланк нам принесла пропавшая медсестра. Все остальное – просто слова и домыслы.

– Так все-таки улики есть? – перейдя на заговорщицкий шепот, сказал я.

– Нет, – спокойно ответил Саша, не собираясь мне подыгрывать. – Ее тоже уже не существует. Я ее сжег, как и было приказано.

– Лорика окульта. Э плюрибус унум, – медленно прочитал я.

– Это латынь: «Тайная защита. Из многих – единое».

– Вижу, что латынь. Но в чем смысл? Второе предложение вроде как на гербе Штатов написано.

– Ага, – с гадкой улыбкой кивнул Саша.

– Так здесь еще и Америка замешана?!

– Тише ты, – зашипел он на меня и, забрав бумагу, поджег ее от зажигалки. – Ты, я вижу, либо резко поглупел за последнее время, либо прикидываешься дурачком. Никакой Америкой здесь не пахнет, даже близко. Просто кто-то излишне пафосный туману нагоняет. Чувствуется селюковый гонор и нереализованные амбиции. Вспомни, чему нас учили. По одному этому названию можно составить примерный психологический портрет. Это как малиновый пиджак на братке из девяностых. Сигнальная система в чистом виде: себя единоверцам показать, заявить о своей успешности всем окружающим и заодно предостеречь от ненужных поползновений в свою сторону. Прямо как яркие полоски на шкуре тигра. Здесь то же самое. Я не плюмбум-пумбум вижу, а чей-то неожиданный взлет. Надо искать кого-то серого и убогого, дорвавшегося до больших денег, власти и славы. Сам знаешь, стремительно вырывавшиеся из грязи в князи ни за что не останутся в тени. Им нужно заявить о себе всему миру и, прежде всего, своему окружению. Пускай все завидуют и видят, как у бывшей серой мыши отлично обстоят дела.

Бросив оставшийся от бланка огарок на тротуар, он тщательно растер его подошвой.

– Кстати, о серых и убогих. Твоя бывшая звонила.

Мое сердце сжалось. Плевать мне на бывшую, просто из уст Сашки это прозвучало обидно. Но я себя пересилил, никак не отреагировал.

– И что?

– Да ничего. Не подумай плохого. Мы с ней с тех пор и не виделись.

Больше всего меня поразило, как легко и спокойно он это говорил, с ленцой в голосе и пренебрежением, будто не он, а кто-то другой спал с моей бывшей женой.

– Я так и не понял, чего она хотела. Ты меня знаешь, я баб в этом плане плохо понимаю.

Я сразу понял, что он врал. Но тогда зачем мне рассказывал, хотел сделать побольнее? На Сашку не похоже.

– Давай короче, – рявкнул я, начав уставать от его сальной вальяжности.

– Да это и вся история. Я чего об этом вспомнил-то? Она ведь какой-то там биолог у тебя.

У меня?!! Чувствуя, как внутри все закипает, я отвернулся и про себя сосчитал до десяти.

– Может у нее спросишь. Она же по конференциям всяким ездит, в кругу этом вертится. Может что и слышала об этом филиале. Город-то небольшой, слухами полнится. Я ее звонок как знак воспринял и даже хотел зацепиться, если бы разработку не прикрыли.

– Я не верю в знаки, Саня, – как можно спокойнее сказал я.

– Зря, – пожал плечами он и снова полез во внутренний карман пиджака. На сей раз оттуда появился небольшой мятый листок. – На! Дарю. Это можешь оставить себе. Будет твоей первой зацепкой. Та медсестра дала нам список шлюх, которые работали или пытались устроиться в бордель при филиале. Она заводила на них личные дела. Обведенные зеленым – живые. Как видишь, их всего трое. Остальные либо на том свете, либо просто исчезли. Там внизу телефонный номер. Звони осторожно. Это сутенер. Магомет. Скажи, что телефон дал Дим Михалыч, получишь скидку!

Он раздражающе громко заржал, но потом резко замолчал и вдруг положил руку мне на плечо:

– Не передумал? Полезешь в эту выгребную яму?

– Полезу.

Сашка странно хмыкнул, сверля меня взглядом, а затем развернулся и вразвалочку пошел обратно к своей конторе.

Лик зверя

От нее разило дешевой туалетной водой, плохо перебивавшей табачную вонь, и сладко-приторным запашком давно не стиранной одежды. Девчонка была даже красива, если бы только не отсутствие женственности. Полное. Сколько раз ни связывался со шлюхами, всегда поражало именно это. Безобразные, красивые, молодые, потасканные, дорогие, дешевые – они отличались только внешне, а внутри все они были словно роботы, выполняющие одну и ту же программу. Одинаково раздевались, одинаково ложились, одинаково фальшиво изображали страсть, одинаково врали. И у каждой в глазах полыхал дикий огонек выслеживающей жертву хищницы. Настоящей добытчицы, не чурающейся любой добычи и понимающей, что непростая жизнь скупа на удачу. Эти женщины никогда не упускали редкого шанса заработать пару лишних монет, и за это я их особенно ценил.

– Предоплату сейчас, – проворковала она, пробежав цепким взглядом по скудной обшарпанной обстановке комнаты с одиноким старым диваном у лишенного занавесококна, по выгоревшим местами ободранным обоям, по перекошенной из-за отсутствия одного плафона кривой люстре под затекшим потолком. Пташка чувствовала себя неуютно от осознания несоответствия интерьера и стоявшего перед ней человека, одежда, обувь и часы которого стоили в сотни раз дороже всей этой конуры. Пташка была права. Я к этому интерьеру не имел никакого отношения, кроме внесенной платы за трое суток проживания. Комната в бывшем рабочем общежитии на окраине города, регулярно пользуюсь. Просто идеальный вариант для этого и еще тысяч подобных ему случаев, когда не нужно привлекать к себе внимание, когда не нужны свидетели или когда требуется просто где-то отсидеться и зализать раны.

– За час, как договаривались, – она улыбнулась, обжигая огнем красивых карих глаз. И поспешила добавить, надеясь себя защитить: – Если через час я не вернусь, сюда придет Мага. Я ему адрес и геолокацию скинула.

Врет. Но мне понравилось, как изящно и красиво она это делает.

– Договорились, – сказал я и протянул ей приготовленные деньги, которые тут же исчезли в утробе ее красной лакированной сумочки.

Пташка зачем-то отвернулась и начала медленно раздеваться – как на приеме у врача, буднично, погруженная в собственный мысли.

– Заказ в силе? Классика без допуслуг?

– Не совсем. У меня к тебе будет просьба.

Она в недоумении повернулась, держа руки за спиной на застежке бюстгальтера. Сделала непроизвольный шаг к двери.

– Чудак, что ли?

В ее глазах мелькнули искорки паники. Насколько я помнил, чудаками шлюхи называли всевозможных извращенцев.

– Не бойся, ничего «такого», – я улыбнулся и присел на край дивана. Похлопал рукой рядом, приглашая сесть и ее. Женщина робко послушалась и, зачем-то прикрывая так и не обнаженную грудь руками, осторожно опустилась на угол кровати. – Хочу поговорить.

– Ну, давай поговорим.

Все время искоса поглядывая на меня, она достала из сумочки сигареты и закурила.

– Ты из «этих»? – она неестественно хохотнула. – Поговорить до?

– Поговорить вместо, – сказал я и положил между нами пару купюр. – Можешь заработать, если мне понравится разговор.

– Ну, давай поговорим, – повторила она, заметно расслабившись и оживившись. Перспектива заработка без раздвигания ног ее определенно устраивала.

– Я ищу одного человека. Девушку. Занимается тем же, чем и ты. Месяц назад она исчезла.

– Бывает, – пожала плечами пташка.

– Родители волнуются. Дети скучают.

– Где она работала? Под кем? – деловито сказала она, глубоко затягиваясь.

– Какой-то медицинский филиал…

Не успел я договорить, как пташка вскочила и попыталась сбежать. Я ее схватил за руку и силой усадил обратно. Все происходило в полной тишине, лишь пташка запуганно сипела сквозь сомкнутые зубы.

– Если сама не будешь болтать, то никто не узнает.

– Хватит того, что мы оба знаем, – прошептала она, подтверждая мои догадки на счет наличия у нее ума.

– Разумно, – согласился я и протянул ей визитку частного детектива. Фальшивка с ненастоящими именем и контактами, как раз для таких случаев. Кусок картона ожидаемо успокоил пташку, по крайней мере она перестала трястись. – За тебя не ручаюсь, а я эту встречу забуду через минуту после ее окончания. Мне нужна информация. Не больше.

Дрожащими руками достав из сумочки новую сигарету, она снова закурила. При этом сумочку поставила на будущий гонорар, а когда убрала ее с дивана, денег под ней уже не было. Профи! Я на всякий случай осторожно проверил часы на руке и телефон во внутреннем кармане кожаной куртки. На месте, хотя, исчезни они, я бы не удивился.

– Ну, спрашивай. Может чего и расскажу.

– Начни с этого филиала. Что слышала о нем?

– С виду обычная точка. Когда три года назад открылась, многие девочки сразу же туда попытались пристроиться.

– И ты?

– Конечно! Кто же не хочет в салоне под крышей работать?! Знаешь ли, не сахар пахать девочкой на звонке и по десять раз за ночь выезжать невесть куда с не иллюзорным шансом не вернуться. Но не срослось. Я им не подошла. Какие-то анализы мои не понравились. И слава Богу!

Я сразу насторожился:

– Анализы?

– Да сейчас это обычное дело. Скоро, наверное, как повара будем с санитарными книжками на вызовы ездить.

Она хохотнула, оставшись довольна собственной шуткой, и взяла паузу, надеясь на одобрение с моей стороны. Я не поддержал. Молча ждал продолжения истории, сверля пташку глазами.

– Нас Мага тоже каждый месяц гоняет к венерологу и гинекологу. Привыкли уже. А тут вдруг заставили сдать кровь – пробирок десять выкачали из меня. Делали, УЗИ, МРТ.

– На месте делали?

– Ну да. Там же все под боком.

– Сами ходили по врачам или с сопровождающим?

Пташка глянула на меня оценивающим взглядом.

– Да ты небось и сам все знаешь?

– Кое-что знаю, – уклончиво ответил я, довольный внезапным поворотом. Пускай думает так, меньше соблазна будет приврать. – Продолжай.

– Дали нам мальчика в костюмчике, в белом халатике поверх. С виду лапочка, а глаза как у садиста. До сих пор мороз по коже, как вспомню его взгляд! Он приходил за каждой и отводил в лабораторию. Мы сидели в большой комнате с теликом, хорошей мебелью, кондиционером, отдыхали. Двери не запирались, но выходить было запрещено. Одна девчонка типа в туалет сбегала, так ее сразу прогнали и деньги забрали.

– Деньги?

– Ну да? Нам заплатили по десять тысяч. Мне, хоть я и не подошла, дали потом еще десять.

– Комната была в исследовательском центре или в филиале?

– В филиале.

– Опиши, что видела.

– Да ничего не видела, кроме этой комнаты с теликом.

– Как-то ж ты туда попала? Не с закрытыми же глазами вас туда водили?

– Вход через крыльцо. За входной дверью комната типа как в отеле, ресепшн короче, с девкой в белом халате. Налево комната, в которой мы сидели. Направо длинный ярко освещенный коридор. В конце коридора дверь широченная, почти во весь проход. Странная.

– Странная?

– Не вязалась она ни с чем, будто у бомжа айфон увидеть. Там все вроде бы и приличное, но какое-то дешевое, простое. А дверь та выглядела очень дорого, типа как в хранилище банка, мощная такая. Возле двери топтались двое мальчиков. С виду приличные, в костюмах, но на деле скоты конченные, садисты. Я таких за версту чую. Менты бывшие.

– Что за дверью?

– Да откуда ж я знаю?

– Ну, может кто входил или выходил, когда ты мимо проходила?

– Нет.

– Ладно, проехали, – завершил я неприятную для пташки тему. – Что дальше?

– Да ничего. Девочек пять или семь отобрали и куда-то увели. Остальным, и мне в том числе, дали денег и выгнали. Помню, костерили мы этих скотов, особенно того Лаврика.

У меня от предчувствия кольнуло сердце.

– Кого?

– Да был там один. С виду добрячок, а на деле…

– Почему Лаврик?

– У него на халате бейджик был. Фамилия там. Лавренок или Лавренко, уже не помню. Михаил. Ну мы его сразу же и прозвали Лавриком.

Я запомнил имя и фамилию.

– Отобранных девчонок увели, а вас оставили в той комнате?

– Угу. Девочки разозлились сильно, что не прошли отбор. Орали дико. Пришлось даже тех уродов в костюмах звать, чтобы нас выгнать. Я тоже злилась. А потом… Короче, где-то через неделю поползли слухи, что не только те девчонки, но и еще кое-кто пропал.

– Как узнали?

Пташка пренебрежительно фыркнула.

– Город-то хоть и не маленький, но тесный. Постоянно с кем-нибудь пересекаешься. Девочки начали шептаться. Но самое главное, мамки и хозяева все разом вдруг прижухли. Раньше за своих девочек могли кому хочешь пасть порвать, а тут вдруг тишина. Некоторые даже вообще из дела ушли. Я своего хозяина таким напуганным никогда не видела. Неделями не появлялся. Бывало, даже доход со смены весь мне оставлял. Да и вообще, тогда весь бизнес захирел резко. Девочки боялись сильно, отказывались к клиентам выезжать.

– А сейчас?

– Сейчас все как обычно.

– Опиши того Лаврика. Приметы какие-нибудь, шрамы, лысина, пальца на руке не хватает, хромает?

– Глаза…

– Про взгляд я понял. Что-то особенное было?

– Ну, лет сорок, роста среднего, лысоват, с пузом. Лицо вроде бы симпатичное, но эти глаза и пухлые мокрые губы все портили. Все старался ущипнуть побольнее, схватить за что-нибудь. Я многое повидала и ко многому привыкла, но от его липких рук у меня в животе все холодело.

– Прическа?

– Точно! Тату! – вдруг выпалила пташка, обрадованная озарением памяти. – У него затылок выбрит, чтобы видно было татуировку. Буквы какие-то, не по-нашему написано, с завитками.

Я бросил ей блокнот и ручку.

– Рисуй расположение комнат. Где охрана. Где камеры, если видела. И эту странную дверь не забудь.

По-детски прикусив язык, она старательно изводила листок за листком, покрывая их корявыми схемами.

– А ты что, хочешь попасть туда?

Я не ответил, но и без ответа все было понятно.

– Зря. Пропадешь. Если не врешь и ищешь ту девчонку… Короче, ей уже не помочь. А если врешь и захотел поиметь этих ребят, то без головы останешься. Да там по-любому без головы останешься.

Я забрал блокнот, быстро просмотрел художества. Пользы не много, ничего нового помимо уже рассказанного и нарисованное моим воображением я не увидел, но все же.

Пташка сидела и покорно ждала, внимательно следя за мной и время от времени недвусмысленно поглядывая на входную дверь.

– Если мозги есть, а они у тебя явно есть, – сказал я, – то о нашей встрече ты постараешься забыть.

– Уже забыла. Я не дура.

Я жестом показал на выход. Не дожидаясь повторного предложения покинуть мои не очень гостеприимные покои, она вскочила с дивана, схватила вещи и полуголая побежала.

Рассеянно прислушиваясь к затухающему стуку каблучков в коридоре общаги, я разглядывал рисунки в блокноте и пытался набросать план действий. Намеченная разведка боем выглядела необдуманным и даже опасным шагом, но иного выхода, похоже, у меня не было. Пока меня никто не торопил, отчетов не требовал, однако я почему-то был уверен, что я уже опаздываю, время на исходе.

***

Единственный вывод, который я сделал после двух часов наблюдения за этой забегаловкой, немного обескураживал. Ожидая увидеть неприступную цитадель с несколькими периметрами охраны, я увидел какое-то недоразумение. Небольшое и явно еще советских времен двухэтажное здание, приютившееся в тени жилой высотки, обнесенное низеньким решетчатым забором, к зданию с улицы вела застекленная кишка крытого перехода. Выглядело все как на рисунках пташки. И почему-то возникла уверенность, что взгляни я на задний двор, описанный Матушкиным, то увидел был там то же самое. Все обыденно, если не сказать уныло, рутинно и лишено даже намеков на ожидаемую кровавую загадочность. Камеры видеонаблюдения имелись скорее номинально – парочка на углах здания. Шлагбаума не было, парковка открыта, окна не защищены. Мимо вольготно прогуливались как сотрудники больницы, так и пациенты, пару раз прошла бабулька в домашнем халатике с собачкой на поводке – видимо кто-то из жильцов ближайших жилых многоэтажек.

Первое время я оценивал обстановку и старался не светиться, но потом понял бессмысленность своего поведения. На меня, на бабку с пекинесом, да вообще на всех обитателям филиала было плевать. Это объяснялось или непуганой дуростью, или осознанием вседозволенности. Первое никогда нельзя исключать, без дураков в любом деле никогда не обходится, но в том случае что-то мне подсказывало, намекало на второй вариант. Эти ребята просто никого и ничего не боялись. И не мудрено, имея в клиентах мэра, губернатора и кого-то там еще из сильных мира сего.

А еще там буквально от всего и отовсюду разило большими деньгами. Неприлично большими. Парковка была под завязку забита исключительно люксовыми машинами, вызывающе сверкающими на полуденном солнце. Костюмы и обувь простых охранников даже далекий от индустрии моды человек опознал бы как очень добротные и родом с Апеннинского полуострова.

Последние полчаса я провел буквально на виду у этих бездельников, не вызывая с их стороны никакого интереса. Странное поведение для людей, отвечающих за безопасность. Нет, они поглядывали в мою сторону, но как-то нехотя, вскользь, точно также они смотрели на выгуливающую собачонку пенсионерку.

И только я решился на отчаянный поступок идти напролом, с наивной надеждой на удачу, как сзади раздался тихий бархатный баритон:

– Добрый день, молодой человек.

За моей спиной стояли трое. В таких же итальянских костюмах и туфлях, как и те на крылечке. Такие же вальяжно ленивые и обманчиво безразличные. Появились незаметно, ниоткуда, против моей воли переубеждая меня и доказывая, что с безопасностью в филиале не все так плохо. Профессионалы.

– Э-э-э… Здрасьте!

– Вы здесь находитесь уже более одного часа. Ждете кого-то?

– А че? Хочу и стою! Нельзя, что ли? – с претензией на пьяную разнузданность в голосе сказал я, параллельно пытаясь оценить собственные перспективы на силовое разрешение инцидента. Перспективы были мрачные. Одного я, может быть, и вырубил бы, но сразу троих мне не одолеть. К тому же, вряд ли они надеялись лишь на кулаки и физическую силу. От таких молодцов можно и сюрприз получить. Стрелять они в меня на людной улице не будут, а вот электрошокером могут приголубить.

– Почему же? Можно. Стоять везде можно. Вот только нельзя беспокоить наших пациентов.

– Я никого не беспокою, – промямлил я на манер одурманенного алкоголем человека, стараясь растягивать слоги и глотать окончания.

– Беспокоите, молодой человек, еще как беспокоите. Своим излишне навязчивым вниманием беспокоите, – убаюкивающим голосом и с полуулыбкой на закрытом очками лице чуть ли не ворковал детина. – Своим неподобающим поведением.

Легенда, похоже, сработала. Меня приняли за пьяного. И специфический акцент помог, и прополощенный спиртом рот накануне. Последней хитрости меня научил старый коллега в бытность моей первой студенческой практики в прокуратуре. С пьяного спрос невелик, его даже пожалеть могут, а в некоторых ситуациях и определенных социальных слоях к нему и доверия больше. Оросил рот медицинским спиртом, задержал дыхание на десять секунд, выплюнул – и вуаля, соответствующий запах гарантирован и даже алкотестер может обмануться, показав опьянение.

Неожиданно крайний слева шагнул ко мне и пробежал очень ловкими пальцами от щиколоток до шеи. Я моргнуть не успел, как в его руках оказались мой простенький кнопочный телефон, связка ключей от несуществующих замков и дешевый бумажник из кожзама с тремя сотнями рублей мелочью. В комплекте с мешковатой одеждой они идеально вписывалось в образ простоватого деревенского забулдыги.

– Все? – спросил стоявший в центре баритон, видимо, бывший в этом трио главным. Он брезгливо разглядывал содержимое моих карманов, явно недовольный увиденным. Ни скрытых видеокамер, ни микрофонов.

– Так точно, – отрапортовал устроивший обыск.

Стоявший справа прильнул губами к уху главного и что-то очень тихо сказал. Разобрать сказанного было невозможно, но по губам прочитать получилось что-то вроде:

– Он сам. Без хвоста.

Это еще больше омрачило главного. Кивком головы он велел вернуть мне вещи.

– Мне только нужно ее увидеть, – вдруг заныл я и схватил его за лацканы пиджака. – Пожалуйста! Умоляю! Мать места не находит…

С гадливой миной на физиономии он меня легко стряхнул, оттолкнул прямо в объятия одного из коллег, скрутивших мне руки за спиной и заставивших опуститься на колени.

– Кого увидеть? – все же спросил главный.

– Мою Любку! Я знаю, она у вас!

– Если у нас и работает некая Любовь…

– Она пропала месяц назад!

– Не кричите, молодой человек. Если кто-то пропал, то нужно обратиться за помощью в полицию. Мы не занимаемся розыском пропавших.

– Мне нужно только…

Главный отдал какой-то знак и мое тело пронзила острая боль от заломленной правой руки.

– Тебе уже ничего не нужно, понял? – уже без всякой вальяжности и мягкости в голосе грубо процедил мне в ухо итальянский костюм. – Еще раз появишься и ты тоже пропадешь. Понял?!

– Понял, – прохрипел я, даже не думая притворяться, мне действительно было нечем дышать.

– А теперь пошел вон!

Меня толкнули в спину и буквально заставили пробежать несколько метров в попытке удержать равновесие и не упасть. Такого удовольствия я этим хлыщам и случайным прохожим не доставил.

Кое-как отряхнувшись и пьяно бормоча под нос абракадабру, я побрел по улице прочь от диагностического центра. Сзади, даже не думая маскироваться и скрываться, шли одинаковые как близнецы два мордоворота в черных кожаных куртках, синих джинсах и белых кроссовках. Совсем не ребята в итальянских костюмах. Шпана.

Я оторвался от них банальным, но очень эффективным способом. Нырнул в ближайший подземный переход, заполненный спешащим людом, и пристроился за человеком в похожей одежде. За первым же поворотом скинул куртку, скомкал и сунул под мышку. Развернулся и пошел в противоположном направлении, голову втянув в плечи, максимально ссутулившись, взгляд устремив в пол. Это всегда работает с непрофессионалами. Сработало и с теми двоими. Они как голодные телята за коровой покорно пошли за уставшим на ненавистной работе и погруженным в свои мысли бедолагой. Я даже успел получить заслуженное эстетическое наслаждение моментом, когда они сначала заволновались, на мгновение потеряв меня из виду, а потом успокоились и прибавили шагу. Это стало хоть и небольшой, но приятной компенсацией за унижение и вывернутую руку возле филиала, хотя главный счет на оплату моих моральных и физических страданий мне им только еще предстояло выписать.

Выскользнув из подземного перехода, я еще минут двадцать петлял по улицам и торговым центрам, перестраховываясь. Конечно, можно было допустить, что за мной в тот момент следили с парящего над городом дрона или вообще со спутника, но это вряд ли. Скорее всего, меня все-таки приняли за отчаявшегося в неразделенном горе лопуха, занятого поиском пропавшего близкого человека, и отправили проводить до условной автобусной остановки парочку безмозглых вышибал. Это отчасти подтверждало подсказанную пташкой мысль – я не был одинок в своих поисках и к подобным визитам в филиале просто привыкли. Так что пока все складывалось удачно.

А потом я увидел газету в витрине журнального киоска на оживленном перекрестке и как страдающий арахнофобией при виде гигантского паука в ступоре уставился на крупные буквы заголовка. Вокруг сновали пешеходы, куда-то неслись машины, город жил привычной шумной жизнью, а для меня окружающий мир словно выключился. Я видел только эту газету и заголовок на всю полосу: «Кто стоит за самоубийством прокурора Южной Столицы?». Буквально накануне я размышлял о подобном и вдруг все это обернулось каким-то пророчеством. В подзаголовке ниже говорилось о прокуроре Матушкине, найденном с дырой во лбу от пули, выпущенной из собственного табельного оружия. Журналист без намеков обвинил Матушкина в связях с международным терроризмом и даже намекнул на его кураторскую роль в какой-то организации с не выговариваемым арабским названием. Подзаголовок заканчивался странным выводом, больше похожим на угрозу, о такой же судьбе, которая неминуемо постигнет всех подобных Матушкину.

Газета была сегодняшняя, наисвежайшая. Пару дней назад, когда я разговаривал с Сашкой, Матушкин был жив. Сашка не смог бы умолчать об этом при всем желании. Выходит, прокурора убили накануне. Зная систему изнутри, я был на сто процентов уверен, что эта статья физически не могла появиться без одобрения сверху, с самой вершины, с того самого кончика невидимой с земли и затерянной в сверкающих золотом облаках пирамиды. Такие события обсуждаются на уровне слухов, в СМИ просачиваются лишь упоминания о самом факте трагедии. А тут вдруг статья на целую полосу в газете федерального уровня. Все это очень напоминало демонстрацию силы, некий намек.

Обстоятельства были неординарными, чтобы осторожничать и соблюдать какие-то правила, а потому я сразу же позвонил Сашке. Личный телефон откликнулся голосом робота, который мне сообщил в недоступности абонента. Служебный же ответил мгновенно, после первого гудка, но чужим голосом.

У меня неприятно заныло под ложечкой. К Сашке я не питал теплых чувств, но и смерти ему никогда не желал. Вдвойне противнее было от мысли, что его могли угробить из-за меня.

Идея связаться с посредником, который и свел меня с Матушкиным, также закончилась ничем. Телефоны не отвечали, а судя по данным мессенджеров, он не появлялся в сети уже больше недели, хотя до этого его статус всегда был «онлайн». Этого-то скользкого типчика мне жалеть уж точно не хотелось, я и сам пару раз подумывал над причинением ему тяжких телесных повреждений, но меня настораживала тенденция. Матушкин, Сашка, посредник, кто следующий? Ответ напрашивался сам собой.

И словно не желая мне оставить даже намека на лазейку, через которую я мог бы выскользнуть из этого мерзкого дела, на мой телефон пришло уведомление от банка о блокировке моего счета по решению суда. Именно на этот счет несколько дней назад пришел крупный задаток. На сам счет мне было плевать, он был мне нужен как прокладка для получения гонораров и денег на нем не было, я их давно перевел на несколько других счетов, в том числе за границу, и частично уже обналичил. Но, опять же, цепочка событий без двусмысленностей мне прямо говорила, что петля вокруг моей шеи затягивалась.

Не сказать, что во мне что-то взыграло и я, словно герой-одиночка из блокбастеров, решил выступить против Голиафа, добиться справедливости и отомстить за безвинных жертв. Плевать я хотел на справедливость, которой по факту просто не существует в этом подлом мире, да и тех жертв назвать безвинными ни один язык не повернулся бы. Просто мне требовалась защита. Когда и по мою душу явятся ребята в итальянских костюмах, а они рано или поздно явятся, у меня должен появиться непробиваемый бронежилет. Как показывал мой опыт, ничто так не защищает, как информация, вернее – угроза ее распространения. Да, это отдавало мерзким душком шантажа, но в качестве последнего средства и он сгодится.

От идеи любых контактов с этим диагностическим центром я отказался сразу, это был верный путь в могилу. Чтобы не привлекать к себе внимания, да и заодно на время исчезнуть из ставшего опасным города, я решил отправиться к началу этой истории – к мэру. Но не к тому, с которым прокурор Матушкин играл в гляделки в последние мгновения жизни, а к тому мэру, который в то же самое время резвился в славном городе Сочи.

К тому же, идея не только заняться делом, но и просто отдохнуть на море, насладиться обществом красивых доступных женщин и наесться южных деликатесов мне показалась очень привлекательной.

Призраки прошлого

– Несчастный случай? – с задумчивой надменностью переспросил администратор, что-то чиркая в моей карточке постояльца. Был он немолод, выглядел уставшим после ночной смены в частности и замученным многочисленным семейством вообще, холеный внешне и выпотрошенный внутри – ему было также наплевать на все несчастные случаи с кем бы то ни было, как и на наводнение, унесшее десяток жизней в каком-нибудь Лаосе. – Увы. Не припоминаю.

Случай был. Перед отлетом в Сочи я раздобыл через одного знакомца в аппарате МЧС внушительный талмуд, содержавший сухой перечень чрезвычайных происшествий интересующего меня отрезка времени на всем юге страны. Ознакомившись с оным в самолете, я имел прекрасное представление обо всем, что тревожило покой сочинцев и нарушало отдых тысяч отдыхающих.

– У нас в Ханты-Мансийске слухи ходят, что кто-то из туристов сорвался в горах? Поговаривают, будто ваши спасатели опоздали на несколько часов. Короче, как всегда. Могли спасти человека, а они чаи распивали.

Это был удар под дых. Я не видел еще ни одного отечественного администратора, который при всех своих прочих недостатках не оскорбился бы после таких слов и не постоял бы за честь родного города. И мой уставший старожил сочинской гостиницы не подкачал. Осоловевшие глаза мгновенно сконцентрировались на мне, взгляд готов был метать молнии, ноздри свирепо раздувались.

– Чушь! – безапелляционно выпалил он. – Эти альпинисты вечно лезут к черту на рога, а потом жалуются, что к ним поздно спасатели прилетают. Последнее время вообще какой-то кошмар творится. Ни дня без того, чтобы какой-нибудь очередной идиот со скалы не сорвался или в бухте утонул. А тот случай, вообще из ряда вон. У меня кум сочинский штаб МЧС возглавляет. Так вот, там и спешить было не к чему! Чего зря вертолет гонять?

– То есть? Человек ведь разбился!

– Во-во! Зачем помощь жмурику? Связь хорошая, выяснили, что остальные не пострадали. Так зачем сломя голову лететь за мешком костей? Тем более, что погода была паршивая.

Жмурик? Мешок костей? В моей сводке происшествий говорилось всего лишь о несчастном случае на альпинистском маршруте таком-то, на горе такой-то, на высоте такой-то. И еще упоминалось об удачной эвакуации пострадавшего.

– Дай Бог, – с озабоченностью произнес я, – дай Бог.

– Понажираются как свиньи, а потом приключения ищут на одно место, – напоследок проворчал администратор, снова погружаясь в свои бумажки. – Спасай вас потом.

Понажираются – отметил я про себя, идя через фойе к лифту. Сразу вспомнилась упомянутая Матушкиным особенность того покойника в филиале – сшибающая с ног вонь крепкого перегара.

Гостиничный номер не разочаровал. На обещанные четыре звезды он не тянул, а учитывая хамоватого администратора, то едва и до трех дотягивал, но вид из окна половину недостатков компенсировал. Лазурь моря, убегающий вдаль изгиб берега, суета пляжа внизу, далекие горы с белыми сахарными головами верхушек.

Идиллию разрушил телефонный звонок:

– Здравствуйте! – восторженно эротическим голосом приветствовала меня незнакомка. – Поздравляем вас с приездом в наш замечательный город. И хотим порекомендовать вам эксклюзивный отдых в компании наших очаровательных девушек-экскурсоводов!

Каких еще, к черту, экскурсоводов? Я уже собрался возмутиться, но уже в следующую секунду понял, что за экскурсии мне предлагали. Что ж, один раз шлюха мне уже помогла, почему бы не попробовать снова?

– Согласен! Но у меня условие: экскурсовод должна быть только местной.

Уже через десять минут в дверь тихонько постучали.

– Отдых заказывали?

На пороге стояла очаровательная молодая особа с кукольным личиком, с рыжей копной разбросанных в задуманном беспорядке волос, небольшого росточка, одетая в малиновые шорты и вздыбленную пока еще упругой юной грудью короткую белую маечку с тоненькими бретельками. Из-под майки выглядывала расползшаяся по животу и боку цветная татуировка, в пупке сверкало фальшивым бриллиантом колечко пирсинга. Глазки как всегда алчные, но, в отличии от недавнего случая, наиглупейшие – взгляд такой же осмысленный, как у обожравшегося пуделя.

– Заходи.

Она опасливо перешагнула порог, всем телом подаваясь вперед и пытаясь заглянуть в глубь номера.

– Ты местная?

– А что? – ее недоверие усилилось и она остановилась на полушаге. Но у меня было проверенное средство от этого «недуга». Безучастные глазки девицы мгновенно зажглись алчным огнем, как только в моих руках появились деньги. – Ну, да. Живу на Крымской.

– А родители?

– Там же, на Мамайке.

Отлично. Я ей протянул задаток и тут же показал еще пару купюр.

– У тебя сегодня счастливый день. Можешь заработать и почти ничего делать не придется.

– Почти ничего? – нотки подозрения снова возникли в ее голосе.

– Отдохнем. Погуляем по городу, а ты мне все покажешь, все расскажешь. Мне случайно премия перепала, так я и решил гульнуть по полной! А то так и сидел бы в своем Ханты-Мансийске.

Услышав название города, пташка окончательно успокоилась. Словно ключ подошел к замку. Совпадение услышанного от клиента и от администратора гостиницы, который наверняка и навел сутенера этой красавицы на меня, послужило лучшим доказательством безопасности. К тому же, запахло легкими деньгами.

Пташка одарила меня милейшей из улыбок и впорхнула в номер. Проходя мимо меня, она словно невзначай прижалась ко мне всем телом и недрогнувшей профессиональной рукой всего лишь кончиками пальцев скользнула от плеча до бедра. У меня аж дух захватило! Мастерица!

Через мгновение пташка уже чувствовала себя хозяйкой в номере, прошлась по всем комнатам, оценила небрежно брошенный на кровати дорогой чемодан с распахнутым нутром, из шелкового чрева которого выглядывали разноцветные сорочки в упаковке, покоящиеся на ночном столике явно недешевые телефон и портативный компьютер с надкушенным яблоком на крышке. Увиденное определенно понравилось ей.

– А как там у вас в Ханты-Мансийске с женским вниманием?

– Да когда как, – уклончиво ответил я.

– Ни за что не поверю, что северные женщины могут быть лучше южных, – с лукавой улыбкой тихо, но очень отчетливо сказала пташка. И вдруг молниеносно стянула маечку. На шорты ей потребовалось не больше времени. – Зачем бы тогда северные мужчины ехали сюда?

Она видела, что нравится мне и пользовалась этим. А я и не сопротивлялся.

Прильнув ко мне действительно соблазнительным телом, на которое мой организм мгновенно отреагировал соответствующе, она прошептала:

– Ты мне нравишься. Дурачок. Уставший дурачок. Сбежавший от жены, от работы, от детей. Я тебе помогу отдохнуть.

Ну, побуду дурачком. С дурачков спрос небольшой. Почти как с пьяных.

***

Через два часа, уставшие, но в то же время действительно отдохнувшие, мы с ней сидели в ресторане отеля и мило трепались за ужином. Я играл свою роль, девица – свою. Наверное, она даже думала, что уже держит на привязи «уставшего дурачка» с далекого Севера. Пусть думает. Я старался не замечать ее игры, непроизвольно долго задерживающегося взгляда на моем кошельке, маячащего у бара крепкого паренька, с которым моя спутница пару раз переглядывалась. Пускай тешатся и делят мои деньги.

– Чему ты улыбаешься? – томно спросила она.

– Вспомнил, что ты со мной вытворяла, – соврал я, хотя на самом деле представил ее лицо, когда всего лишь через несколько минут так «мастерски» выстроенный и, наверное, не раз осуществленный план рухнет, «дурачок» из Ханты-Мансийска исчезнет, а вместе с ним и его казавшиеся такими близкими деньги.

Девчонка мне уже была не нужна. Я от нее получил все – в прямом и переносном смысле. Девица в постели действительно была лучшей из всех, с кем мне ее приходилось делить в последние годы. Но куда полезнее оказался ее безостановочный треп. Вот в тоннах шелухи последнего я и нашел два самоцвета. Во-первых, обитательница района Мацесты мне во всех подробностях рассказала забавный случай, приключившийся с каким-то московским банкиром, – на него устроили покушение, прямо на катере изрешетили из автоматов, катер взорвали, а подоспевшим ментам оставалось только вытащить из воды бездыханное тело бедняги. Все это девчонка рассказывала, чуть не покатываясь со смеху. Но больше всего ее развеселило то, что банкира погрузили не в цинковый гроб, чтобы отправить посылочкой любимой московской жене, а в санитарный вертолет. Во-вторых, моя ночная бабочка посетовала, что богатенькие отдыхающие пошли какие-то странные, не то что раньше. Вместо традиционного русского отдыха с девочками под водочку предпочитают лезть кто в горы, кто под воду, кто к черту на рога. А если и возвращаются оттуда, то им уже не до девочек – вроде этого банкира-жмурика.

И вот тогда-то, во время ее рассказа, у меня и появился спонтанный план. Как только пришло сообщение о ждущем возле отеля такси, я поцеловал пташку, а затем отпросился в туалет. Словно бывалый жиголо, я по пути в уборную юркнул в какой-то служебный коридорчик, немного поплутал по грязным закоулкам ресторана, откуда меня на улицу выгнали плохо говорившие по-русски поварята. Оставалось только через парадный вход вернуться в отель за вещами.

Через полчаса я стоял у стойки администратора уже совсем другой гостиницы и с явным московским акцентом капризничал по поводу предложенного мне номера, совал взятку и требовал дать мне другой – короче, изображал из себя столичного богатея. Судя по выражению глаз прислуги отеля, больше всех на свете ненавидящих именно москвичей, мой спектакль удался. Но точно так же, как они ненавидели обитателей Первопрестольной, они обожали их деньги. Носильщик, «заглотив» пару купюр из моего кошелька, в мельчайших подробностях описал мне всех самых богатых постояльцев отеля. Еще через минуту, уже в моем номере, он поведал о планах на отдых каждого из них. Спустя еще полчаса, после необходимого уточнения и сбора недостающей информации, носильщик выложил имена и телефонные номера всех элитных проводников в горы, инструкторов дайвинга, джиппинга, рафтинга, джампинга и прочего экстремального времяпрепровождения. Прошло не более трех часов после моего ужина в компании пташки, как экспромтом родившийся план начал реализовываться. Я уже был не «уставшим ханты-мансийским дурачком», а матерым туристом-экстремалом.

Начиная с девяти часов утра следующего дня, я обзванивал всех предложенных носильщиком инструкторов, ориентируясь не столько на обещаемые посулы незабываемого отдыха, сколько на свое чутье. Именно оно меня кольнуло во время разговора с обладателем бесцветного сухого голоса и заставило насторожиться.

– Нет, – с нотками раздражения отвечал его обладатель, уставший от моего напора, – я же вам говорю, что группа была сформирована еще месяц назад.

– Мне не нужна экскурсия для лохов! – горячился я. – Для того я, что ли, год в Сирии отпахал, чтобы прогуляться по горам и попеть под гитарку идиотские песенки. Я был везде! Я облазил все горы! А дома, в России меня на хер посылают?!

– Я не могу, – устало отбрыкивался инструктор. – Я же вам говорю…

– Я обзвонил всех…

Немного правды никогда не помешает – пускай проверяет.

–…но нигде мне не предложили ничего стоящего. И только вас мне рекомендовали как настоящего профи.

– Кто рекомендовал?

– Просто дали ваш номер и сказали, что не пожалею. И еще сказали, чтобы я бабок не жалел и уж тогда отдых мне будет обеспечен такой, что на всю жизнь запомню! Вот это мне и нужно! Только лучшее! На бабки плевать!

По его участившемуся дыханию я понял, что лесть и перспектива получить большие деньги сделали свое дело.

– Ну, я не знаю. Группа сформирована. Могут быть неприятности. А у меня репутация…

– В отличие от ваших обычных клиентов, со мной не будет проблем. Да вы можете меня просто выдать за вашего напарника-проводника! Ни у кого не возникнет вопросов!

Пауза в несколько секунд и – вот оно:

– Ладно. Жду вас через час. Если вы действительно профи и, – короткий смешок, – действительно можете себе позволить такой отдых, то у нас быть может кое-что и получится.

Обладавший блеклым баритоном инструктор во время нашего телефонного разговора рисовался мне красавцем, атлетом, покорителем женщин. В жизни же он оказался довольно плюгавеньким коротышкой с редеющей шевелюрой на треугольной голове, выжженной на солнце дубленой кожей, порванным ухом и цепкими умными глазками, прятавшимися под кустистыми бровями. Встретил он меня на пляже в условленном месте и вел себя демонстративно вызывающе, всячески подчеркивая свой «рисковый образ жизни»: жесты, презрительные плевки на песок пляжа, тон, демонстрирование излишне вычурной татуировки на плече, якобы безразличное поигрывание поясным шнурком от камуфляжных штанов. На поверку такие типчики всегда оказываются гнилыми внутри, способными самоутверждаться только за счет других. К корыту за похлебкой они бегут первыми, первыми же и улепетывают, почуяв запашок опасности.

– Вы лучший, – снова польстил я и снова моя лесть пришлась по душе собеседнику, – а мне нужны только лучшие! С вами ходил мой знакомый по одному, – я заговорщицки кашлянул в кулак и для пущей важности оглянулся, – московскому клубу.

– Кто? – тут же спросил этот идиот.

– Вы хотите фамилию услышать? – удивленно спросил я и глянул на него действительно как на идиота. Инструктор сконфузился, отвел глаза, тем самым лишний раз доказав тщедушность своей натуры. – Я не знаю, кем он представлялся здесь, но в Туркмении без него не обходится подписание ни одного газового контракта. Так вот он рекомендовал именно вас.

Я словно бы невзначай пошел по пляжу вдоль прибоя, и инструктор покорно поплелся следом. При всей простоте этого трюка, он довольно сносно демонстрировал мне степень зависимости собеседника. Пара шагов и все становилось понятно – приманка проглочена и можно подсекать или же рыба пока сомневается, все еще кружит вокруг, принюхивается, не решается. Этот пескарь заглотил наживку по самый поплавок.

– Со мной у вас вообще не будет проблем! – Теперь мне оставалось только вытащить из его излишне самодовольной душонки все меня интересующее. – У меня есть опыт – это раз! У меня есть лучшее снаряжение – это два! У меня есть деньги – это три! Но самое главное…

Пан или пропал!

–…мне по барабану все ваши трудности. Я так защищен, что любая проблема для меня…

Мне даже не удалось договорить! Инструктор побелел сквозь африканский загар и начал пятиться.

– Нет, – промямлил он, почему-то пытаясь закрыться от меня рукой. – Нет, извините! Я на самом деле очень занят. Группа моя больше не может принять ни одного человека. Я вам порекомендую очень хороших инструкторов!

Убедившись, что на нас никто не обращает внимания, я коршуном налетел на него, смял в охапку и затащил под первый попавшийся навес от солнца. Оставалось поставить жирную точку: я сунул под нос инструктору фальшивое, но очень похожее на настоящее удостоверение генпрокуратуры.

– Плевать мне на тебя, – сквозь зубы процедил я, – не трясись! Отвечай, что знаешь, и через полчаса я забуду о твоем существовании. Не услышу правды – и ты больше никогда не увидишь любимого города Сочи. На Чукотке будешь походы организовывать, от Певека до Сусумана.

Не через полчаса, а гораздо раньше я действительно забыл о его существовании, но только не о рассказанном им. Разбившийся в горах наш мэр, расстрелянный на катере банкир, утонувший при погружении на пустяковую глубину замминистра экономики одной южной республики, пьяным ставший на лыжи с предсказуемым исходом бывший олигарх, исчезнувший в ущелье во время джиппинга известный своими гонорарами артист – все это для маленького Сочи в последнее время стало обыденной реальностью. То есть, если раньше очень богатые и известные люди считали свою жизнь самой ценной на этой грешной земле и всячески оберегали себя от различных напастей, то в последнее время всем им вдруг стало наплевать на свое здоровье. Город полнился мистическими слухами, инструкторы боялись связываться с ищущими невероятных приключений богатеями, потому что после их смерти кроме неприятностей ничего уже получить было нельзя. Но самое жуткое, что после всех этих «курьезов» со смертельным исходом, известных на всю страну «мертвецов» живехоньких часто видели в теленовостях и ток-шоу.

Чуть позже, вечером, сидя в шезлонге на балконе своего номера, я пытался хоть как-то систематизировать полученные сведения. Проблема была только одна – моя голова пухла от бесконечно множившихся мистических историй и глупых слухов, а ответа ни на один вопрос я так и не получил. Мне даже близко не удалось приблизиться к разгадке секрета этого филиала центра нетрадиционной медицины и понять, чем там занимаются дававшие клятву Гиппократа. К тому же, я все еще не понимал, что там делал труп мэра и почему мэр позже ожил.

От безысходности я попытался было все-таки затесаться в группу какого-нибудь экстремального рафтинга и снова половить на живца. Даже взял телефон и начал набирать номер очередного инструктора, как тот вдруг ожил в моих руках и на экране высветился один из тех обитателей моей телефонной книги, с кем я захотел бы общаться разве что под угрозой смерти. Звонила Лена. Звонила моя бывшая жена. Словно почувствовала (а она это умела, очень хорошо умела, лучше всех на свете умела!), что у меня появилась рана, на которую можно покапать горячим лимонным соком. Обычно, я на такие звонки не отвечал, но в тот раз, удивив и себя, и ее, принял вызов:

– Привет, Лена.

На том конце провода явно удивились случившемуся соединению. Наверняка рассчитывала, что я сброшу звонок, как делал это всегда, и теперь не знала, как реагировать. Это меня немного приободрило.

– О! Ты до сих пор не стер мой номер?

– Как я мог! Ты же лучшее, что со мной случалось в жизни.

Я живо представил, как она скривила свое до тошноты симпатичное и милое личико.

– Все шутишь? – Лена тяжело вздохнула.

Что ей от меня понадобилось? Скучно? Поговорить не с кем?

– А я вот перебирала старые фотографии и вдруг наткнулась на наши с тобой. Что-то нашло на меня, вот и решила позвонить. Я тебя не отвлекаю?

– Глубокой ночью? Что ты! Был занят исключительно ожиданием звонка от тебя!

– И все так же хамишь, – со странной удовлетворенностью в очаровательно-ледяном голосе сказала она.

– Да. Ничего не изменилось, – перешел я в наступление. – И никто не изменился. Ни я, ни ты. Зачем звонишь?

– Соскучилась, – соврала она и, наверное, сама себе не поверила, потому что замолчала на долгие десять секунд. Я тоже молчал, ошалевший от услышанного и бешено соображавший о причинах сказанного.

– Ты? Соскучилась по мне? – наконец нарушил я гнетущую эфирную тишину. – Самой не смешно?

– Ну ладно, – уже своим искренним четким в каждом слоге и циничным в каждом ударении голосом сказала она. – Прав. Сто раз прав. Я бы тебя еще сто лет не видела и голоса твоего не слышала. Но! Есть дело. Общее. Надо встретиться и обсудить.

Вот это поворот!

– Встретиться, говоришь? Если ты по-прежнему обитаешь в той же крысиной норе, где я тебя бросил, то это слишком далеко от меня.

Она раздраженно засопела, но каким-то чудом пересилила разрывавший изнутри гнев и спокойно сказала:

– Да. Я в Краснодаре. Адрес прежний.

А вот это уже интересно. Видимо, случилось нечто действительно экстраординарное, раз Лена не только решилась на звонок, но и терпела мои оскорбления. Скатилась на дно жизни? Понадобились деньги?

– Слушай, серьезно, не могу, – тоже спокойно и без издевок сказал я. – Я далеко. Самолеты не люблю, ты же знаешь. А машиной пилить всю ночь.

– Приезжай завтра, – настаивала она. – Но приезжай.

– Я занят. Работа.

– Подождет твоя работа! – чуть ли не крикнула она, насторожив меня. Даже во время совместного проживания Лена никогда не лезла в мои дела, больше того, именно «дела» зачастую служили хорошим поводом объяснить что угодно. Странно. Или у моей бывшей действительно случилось что-то неординарное, или… Или я просто не знал, что думать.

– Расскажи толком, что произошло?.. – начал было я, но она тут же перебила:

– Не по телефону.

Настаивать было бесполезно, если Лена решила не говорить, то заставить ее было невозможно. Ей же хуже.

– Ну как знаешь. Не хочешь, не говори. Плевать. Приеду, когда смогу.

– Обязательно позвони перед этим, – рявкнула она и отключилась.

Я какое-то время пялился в черный экран телефона и пытался понять произошедшее. Безуспешно.

Неожиданный шум внизу отвлек меня и заставил подняться с шезлонга.

Озаряя синими вспышками округу, к отелю медленно подъезжала карета «скорой помощи». Чуть в стороне толпились зеваки, окружив какое-то светлое пятно на земле. Приглядевшись, я догадался, что там лежит кто-то накрытый простыней или куском клеенки. Скорее всего, покойник. Или кого-то удар хватил, или утопленник. Хотя до моря далеко, нахлебавшегося воды вряд ли стали бы тащить за сотню метров от пляжа.

И тут над городом пролетел вертолет, озаряя меня неожиданным решением моей проблемы. Я уже от троих слышал про винтокрылую машину, эвакуирующую пострадавших мэров, банкиров, звезд экрана и прочих хозяев жизни. Администратор моей первой гостиницы, пташка, перепуганный инструктор – все упоминали вертолет санавиации. В последнее время вряд ли что-то изменилось в лучшую сторону с толщиной городских бюджетов, а потому подобной специальной техники вряд ли будет много. Я даже сомневался, что медицинских вертолетов окажется хотя бы три-четыре. Скорее всего, их пара, а может быть и вовсе один. Пилотов тоже немного. В итоге на горизонте замаячил вполне реальный шанс выйти на медицинский трафик загадочного филиала.

Через пять минут я уже выезжал из отеля, намереваясь перебраться поближе к аэропорту.

Экстрим с ветерком

Слежку я почувствовал, когда направлялся к стоянке такси. Давненько за мной никто не следил, а потому я и подзабывать начал это эфемерное ощущение несуществующего шевеления волосков на затылке. Натренированный за долгие годы рефлекс проснулся и дал тревожный звоночек, будя и мобилизуя расслабленный организм. Управляемые сознанием зрение, обоняние и прочие чувства долгих пару-другую секунд сканировали окружавшие меня улицу, прохожих, здания, автомобили, ища источник раздражения, а подсознание уже знало, где он находится. Через мгновение обнаружился второй, затем – третий. Что-то мне подсказывало, что где-то скрывался и четвертый с пятым, но мне хватило и этих, чтобы понять всю серьезность брошенных против меня сил.

Делая вид, что я не вижу сидящих в белой легковушке двоих, стоящего с букетом цветов третьего, сидящей на лавке под старым вязом с планшетом в руках четвертой, я вальяжной походкой отдыхающего, полностью погруженного во все радости отпуска, направился к такси.

– Вам куда, уважаемый? – подобострастно улыбаясь, ко мне подскочил плотно сбитый коротыш в зеленом спортивном костюме с задранными по локоть рукавами. Остальные таксисты стояли в сторонке и не без опаски наблюдали за происходящим. Коротыш явно был не из их числа.

– Сколько будет до Краснодара? – решил проверить я этого малого и с первого же выстрела выбил десятку. Он растерялся и на мгновение даже запаниковал, выдав себя бегающими глазами и непроизвольно дернувшимися руками. Крепыш не знал ответа, хотя любой таксист на подобный вопрос отвечает на подсознательном уровне, заламывая максимальную цену.

– Сторгуемся! – наконец нашелся, что ответить, но было поздно.

– Нет, уважаемый, – с улыбкой сказал я и начал обходить его. – Так не пойдет. Сейчас ты говоришь одно, а в Краснодаре выкатишь мне конский ценник. Плавали, знаем!

Крепыш что-то лопотал, бегал вокруг меня, пытался неуклюже хватать за чемодан. И вдруг его словно выключили, он мгновенно отстал. Я боковым зрением увидел отмашку, которую ему дал обладатель букета. Тут же поднялась с лавочки девушка с планшетом и быстренько запрыгнула в машину крепыша, на ходу тараторя заготовку:

– Вы свободны? До центра, пожалуйста.

Ребята поняли, что посадить меня в свое «такси» им не удастся и приготовились к реализации плана «Б». Тут же завелась белая легковушка. Но при этом обе машины стояли и ждали, пока я погружусь в настоящее такси.

– До аэропорта подкинете гостя города? – объявил я во всеуслышание. Таксисты робко переглянулись, затем от их группки отделился крепкий высокий армянин в белой расстегнутой сорочке поверх ярко-красных шорт и, жестом велев следовать за собой, молча повел меня к стоявшей в отдалении безликой синей «тойоте».

– Пятьсот просто так или за три косаря с ветерком, – уже в машине сказал он и многозначительно посмотрел на меня, хищно ухмыляясь. Через мгновение до меня дошло, что он предлагает всего лишь за три тысячи оторваться от соглядатаев или за пятьсот рублей просто прокатиться до аэропорта.

– С ветерком так с ветерком, – кивнул я и положил на приборную панель пятитысячную купюру. – Без сдачи, если просто вывезешь меня из города.

Армянин ослепил улыбкой и завел машину:

– Против музыки не возражаешь, друг?

– Да кто ж не любит музыку? Врубай!

Из динамиков грянуло что-то восточно-зажигательное, сразу поднявшее настроение, и наша «тойота» понеслась по ночным улицам Сочи, по улочкам Сочи, по переулкам и окраинам Сочи. Таксист не только умел водить и хорошо знал родной город, но и оказался просто башковитым парнем. Одних преследователей он оставил блуждать в узких закоулках через полминуты после начала погони, от других избавился минутой позже, а потом он обнаружил и довольно долго играл в прятки с парочкой мотоциклистов, которых даже я сначала не заметил. Получилось даже забавно, выброс адреналина был такой, что не на всякой американской горке в луна-парке испытаешь подобное.

Развязка погони наступила в самый неподходящий и подлый момент, когда я уже смаковал соблазнительную мысль о благополучном исходе и прикидывал в уме, как долго на электричке ехать до Краснодара через Горячий Ключ. Я лишь краем глаза успел заметить несущийся на нас из-за поворота фургон с какой-то яркой рекламой на студнем трясущихся бортах тентованного кузова. Уйти от стольких преследователей, чтобы врезаться в старую «Газель», – в этом была даже ирония какая-то.

Что было после столкновения, я не помнил. Визг шин, удар, вспышка в глазах, темнота небытия.

Очнулся я уже в положении лежа, полностью голый, если не считать прикрывавшего срам полотенца. Хотелось думать, что произошло сие чудо в больнице. По крайней мере, характерный запах антисептика и специфическое эхо больших помещений, столько характерное для наших госпиталей, явились первыми моему очнувшемуся от черного сна сознанию. Глаза, увидевшие высокий беленый потолок с молочно-желтыми плафонами ламп, подтвердили догадку. Следом за зрением ко мне вернулось осязание и вместе с ним гадостное ощущение боли и ломоты во всем теле. Не было клеточки в моем организме, которая не горела бы огнем. Болело так сильно, что я не сразу понял, что правая рука у меня затекла и мне не удается ею пошевелить. Мелькнула даже паническая мысль, что я остался без самой ценной конечности, но беглый осмотр успокоил меня и озарил неприятным открытием – правая рука была заведена к изголовью кровати и прикована наручниками. Из-под полотенца на левом бедре торчали несколько длинных разноцветных игл с трубками, которые тянулись к пузатым пакетам с лекарством на стойке капельницы в изголовье кровати.

– Очнулся? Ну наконец-то!

Я с великим трудом повернул голову на голос и рядом с кроватью увидел типа в полицейской форме с погонами капитана и шевроном уголовного розыска. Лица толком разглядеть не удалось, доблестный служитель закона сидел между мной и окном, злые солнечные лучи превратили его в размытый силуэт. Силуэт издал гадкий звук – то ли хохотнул, то ли кашлянул.

– Спасибо, удружил! Я из-за тебя тут поселился. Второй день, как прописался!

К горлу подкатил раскаленный колючий комок и я зашелся в долгом сухом кашле. Н-да, вот так больница – ни одна сволочь в белом халате не подошла помочь или спросить о самочувствии. Лишь эта тварь в погонах сидела и ухмылялась (лица я не видел, но был уверен, чувствовал всей своей воспаленной кожей, что ухмыляется).

– Полегчало? – спросил он и, не дожидаясь ответа, швырнул мне на грудь какие-то бумажки. – Что это?

– Я не вижу.

– Это ксерокопии всех найденных у тебя удостоверений: ФСБ, МВД, МЧС, прокуратура. Есть объяснения?

Какой идиот! Где же его учили так допрашивать? Да ни в одном глянцевом детективе ни одному гламурному сыщику не придет в голову вот так в лоб задавать такие вопросы. К тому же, липового мента подводило наличие формы. Еще не видел ни одного сыскаря из угрозыска, который носил бы форму. Они ее надевали пару раз в год на День милиции да по случаю еще каких-нибудь торжеств.

– Есть.

– Ну?!! – тот аж подался вперед. Наивный дурак, ждал признания.

– Сам читай.

– Что, читай?! – уже с раздражением рявкнул мент.

– Не что, а где. Начни с закона «О полиции». Потом проштудируй закон «Об оперативно-розыскной деятельности». Ну а заполируешь конституцией Российской Федерации. Как прочитаешь, приходи, поговорим за эти бумажки.

Полицейский вскочил и раздраженно пнул мою кровать. Странно, но болью это ни в одном моем члене не отдалось. Даже больше: начали приятно покалывать ноги, затихла саднящая боль в спине. Вряд ли это следствие полицейской терапии, скорее всего какие-то лекарства начали действовать или, что более вероятно, прекращалось их действие.

– Да я тебя!..

– Пошел вон, – тихо сказал я и закрыл глаза.

Он долгую минуту пыхтел надо мной, но потом вдруг собрал свои бумажонки и выбежал из палаты. Это лишь подтвердило мою уверенность, служитель закона был не настоящий. Как-то слабовато отыграл он роль, даже не старался особо. Реальный мент вцепился бы в меня, как бульдог в ногу. А этот еще и вспылил как девочка перед позорным убеганием.

За время вынужденного одиночества я огляделся по сторонам и проклюнувшиеся ростки подозрений мгновенно вымахали в шумный и дремучий лес. Я лежал на единственной кровати в просторной палате. С трудом повернув голову, я одним глазом разглядел-таки открытую дверь с черным проемом коридора, из которого и доносились редкие голоса невидимых обитателей этой странной больницы. Кроме меня, других пациентов не было, свет в коридоре не включен, не было даже самого примитивного медицинского оборудования, даже банальных прикроватных тумбочек не наблюдалось. Если это помещение и имело отношение к какой-нибудь больнице, то самое отдаленное.

Где-то через час место капитана занял силуэт заметно солиднее. Был он в гражданском костюме, коренастее, ниже ростом, уверенный в себе. Говорил командирским голосом с повелительными нотками. От него уже явственно веяло духом работника внутренних органов.

– Ознакомьтесь и распишитесь. Это постановление о возбуждении против вас уголовного дела.

– Я не могу расписаться. Рука в наручниках онемела.

Коренастый велел кому-то невидимому за моей спиной расстегнуть наручники. Мою левую руку тут же приковали к спинке кровати, и лишь потом освободили правую – профессиональный подход.

Правая рука безжизненной плетью упала вниз и ударилась о пол тыльной стороной ладони, но я этого даже не почувствовал. Долгих пять минут я сжимал-разжимал кулак, разгонял кровь, возвращал жизнь руке, пока наконец-то не почувствовал долгожданное покалывание сначала в кончиках пальцев, потом и во всей руке. Коренастый все это время терпеливо и молча ждал.

– Готовы подписывать?

– Готов. Но не буду, – сказал я. – Я должен прочитать документы. Но читать я не в состоянии.

Коренастый хмыкнул, сверля меня ледяным взглядом.

– Не беда, – пожал плечами он и, лениво махнув кому-то за моей спиной, приказал: – Понятых сюда!

Рядом с моей кроватью возникли две тени.

– Все процессуальные действия производятся в присутствии понятых и с использованием видео- и звукозаписывающей аппаратуры. Итак, в соответствии со статьей 14 Федерального закона «О полиции»…

Тараторил он весьма профессионально, чувствовалась многолетняя выучка. Правда, выучка это была не прожженного оперативника, а какой-нибудь канцелярской крысы из отдела кадров или вообще пресс-секретаря районного ОВД. Так что вполне можно было допустить мысль, что коренастый был реальным сотрудником органов, которого в последний момент подключили для исправления чужих ошибок. Какого нашли в спешке, такого и подключили. И я бы даже поверил в реальность постановления об аресте, понятых, да и во все остальное, если бы не прокол мнимого капитана часом ранее. Поэтому, когда он закончил читать свои бумажки, я уже не подозревал, а был уверен в театральности происходящего вокруг. Ни менты эти не были настоящими, ни больница. Правда в эту дешевую пьесу не совсем вписывался утешающий меня факт сохранения моей никчемной жизни. Действительно, почему я все еще жив?

– Принято решение о вашем этапировании в следственный изолятор города Краснодар для проведения дальнейших процессуальных мероприятий в рамках открытого уголовного дела. Вам все понятно?

– До последнего слова! – отрапортовал я.

– Не паясничайте, молодой человек, – сказал коренастый, направляясь к выходу. – Вы угодили в переплет, из которого вряд ли легко выберетесь.

С этим было сложно спорить.

– Судя по обнаруженному у вас набору фальшивых документов, вам светит от десяти лет строго режима, – попытался запугать меня коренастый. Секунду подумал и решил усилить напор: – И это если еще повезет и судья добрый попадется.

– Четыре года максимум, – через силу улыбнулся я. – И то, если докажут умысел и что они вообще мои.

Коренастый дернулся как от пощечины. Но тут же совладал с эмоциями и процедил:

– При обычных обстоятельствах, молодой человек. В городе находится президент. А тут вы со своими фальшивками.

На это я ничего не ответил. Почему-то захотелось, чтобы этот нудный «законник» просто ушел. Я не стал ему разжевывать очевидные вещи, например, что в этом случае мною занялись бы ребята из ФСБ и ФСО, а не полицейские из райотдела.

– К тому же…

– Вы мне, кстати, так и не представились и не продемонстрировали удостоверение, – устало перебил его я. – Настоящее удостоверение. Надеюсь, у вас такое имеется? С печатями, с фотографией, с вашим званием?

Коренастый развернулся на каблуках и сбежал следом за «капитаном». Тем же курсом из палаты отбыли «понятые» и еще какие-то люди.

Оставшись один, я с максимальной пользой использовал короткую передышку. Что она будет короткой, я не сомневался ни секунды. Короче, я поспал.

Когда проснулся, у изголовья кровати на стуле сидела хорошенькая барышня в новенькой полицейской форме с погонами лейтенанта на прекрасных покатых плечах. Блондинка, красавица, юна и прекрасна, из того типа людей, которым невероятно идет форма, делая их еще соблазнительнее и желаннее.

Это очаровательное существо также попыталось разговорить меня. Действовало без нажима, без угроз. Общаться с ней было невероятным наслаждением, причем вдвойне от осознания простой мысли, что мне, возможно, вряд ли удастся пережить эту ночь. Все-таки в последние мгновения жизни вспоминать этого прекрасного ангела было бы очень приятно.

Естественно, я девочке ничего не сказал хотя бы потому, что мне нечего было ей сообщить. Но зато она, сама того не подозревая, мне рассказала массу интересного и ответила на мучивший меня вопрос о причинах сохранения моей никому не нужной жизни. Именно специфика вопросов и расставленные акценты утвердили меня в мысли, что я попал в лапы ребят из пресловутого филиала центра нетрадиционной медицины. Их интересовало, что я знаю, насколько глубоко погрузился в проблему, как долго занимаюсь расследованием. Наивная девчушка даже проговорилась и упомянула несчастного Матушкина, назвав его бывшим прокурором, пропавшим без вести.

После очаровательной барышни, которой, очевидно, была отведена роль «доброго полицейского», ко мне пожаловали «злые полицейские». Парочка воняющих дешевым одеколоном дегенератов в костюмах с чужого плеча. Этих я просто игнорировал и особо даже не запомнил, что они сулили и чем грозили.

Когда за окном стемнело, мои последние на тот момент «гости» как по команде дружно покинули палату, а их место занял конвой. Я этих ребят сначала даже не увидел, они тенями возникли сзади и стояли не шелохнувшись. Об их существовании я скорее догадывался и в течение часа не раз ловил себя на мысли, что мне они просто чудились на фоне принятых лекарств или перенесенного стресса. Но однажды ожившая рация пресекла все мои сомнения.

– Опекун один? Опекун один? Доложитесь. Прием.

– Опекун один на месте. Прием.

– Готовность тридцать минут! Опекун один, как понял? Прием.

– Опекун один. Готовность тридцать минут. Все понял. Прием.

– Конец связи.

Осталось только выяснить, сколько именно их было. Знать это было жизненно необходимо, учитывая мои зреющие планы сделать ноги из этой псевдобольницы. Один нависал тенью над изголовьем кровати, а второй наверняка торчал в дверях. Меньше двух на подобные дела не отправляют. А двое противников, учитывая мое физическое состояние, уже было много. Да что там рассуждать – я и с одним вряд ли справился бы. Разве что удача улыбнулась, но, увы, я в удачу не верил.

– Опекун один! – снова ожила рация. – Как слышишь? Прием!

– Опекун один на связи. Прием.

– Отправляйте посылку. Как понял? Прием.

– Опекун один. Отправляю посылку. Прием.

– Конец связи.

Их оказалось трое. Даже не двое, а минимум трое, что разом обнулило мой наспех запланированный побег. В черных тактических комбинезонах, в скрывавших лица балаклавах, без оружия. Маленький крепкий обладатель рации был старшим и командовал двумя довольно нерасторопными амбалами. Один приволок дребезжащую каталку и начал неуклюже пристраивать ее к кровати с явной целью половчее меня перекинуть с мягкого матраса на жесткое железо каталки. Другой бесцеремонно сорвал заменявшее одежду полотенце, под которым я оказался-таки голым, и выдернул из меня иглы. Из тени привидением вынырнул третий с блеснувшей отраженным светом на кончике иглы шприца и довольно ловко, явно не первый раз, сделал мне укол в предплечье. Перед глазами снова все поплыло, предметы начали резко терять и менять очертания, звуки стали приглушенными, потянуло в сон.

Проверив мой пульс на шее и одновременно заглядывая в глаза (я старался запомнить это лицо, но оно расплывалось бесформенным пятном), командир что-то невнятно сказал и мое бренное тело швырнули на холодное железо каталки.

– Твою мать! – выругался один из конвоиров. – Все-таки вляпался в кровь!

– А ты хоть раз не вляпывался? – другой заржал, но его резко осадил командир:

– Молчать!

Встряхнув надо мной простыней, расправляя, он укрыл меня с головой, словно покойника. От простыни разило какой-то химической дрянью, щипавшей ноздри и саднившей в горле.

– Взяли? Выдвигаемся.

Каталку покатили, словно нарочно цепляя все углы, пороги и попадавшиеся на пути предметы. От тряски простыня чуть съехала и в открывшийся треугольный просвет между собственными животом и ступнями ног я увидел поистине удивительные вещи. Оказывается, это была все-таки больница. Самая настоящая больница с крашенными зеленой краской панелями на стенах, с постом дежурной медсестры в коридоре, с кроватями вдоль стен и распахнутыми в черным мрак больничных палат дверями. Оттуда долетали отголоски кашля, срывающегося на стон крика.

– Неужели вы нас наконец-то покидаете? – откуда-то сзади, постепенно приближаясь, раздался бархатный баритон. Его обладатель мне казался великаном, всемогущим, чуть ли не моим спасителем. И словно подтверждая мои надежды, каталка остановилась. В просвет я видел, как из палат выглядывают и тут же прячутся испуганные белые пятна лиц.

– Да, – коротко ответил кто-то из конвоиров, скорее всего командир.

– Не подумайте, что я против, но неплохо было бы меня предупредить. Хотя бы.

– Не по адресу. Я всего лишь выполняю приказ, – в голосе моего пленителя уже отчетливо звенело раздражение, грозящее перерасти в ярость.

– Как и все мы. Но в следующий раз постарайтесь все же. Ведь мне отчитаться как-то надо, документацию привести в порядок. Этот человек как-никак мой пациент.

– Был ваш, стал наш.

– Все-таки…

– Короче, док! – шипящим шепотом выдавил из себя конвоир. Я представил, как он готовым к броску удавом навис над трепещущим сусликом в белом халате, в которого превратился давешний великан. Надежды на чудесное спасение улетучились. – Надоел. Я тебе в прошлый раз сказал и могу повторить. Не мне претензии предъявляй. Боссу звони!

– Но у меня нет контактов. Я бы с удовольствием пообщался с милой Еле…

– Вот и общайся. Ей затирай про сроки, договоренности, необоснованные расходы и прочую херню. Меня это не касается. Я доставляю туши. Остальное идет мимо меня лесом, тундрой и тайгой. Понял?

– Я же говорю, что у меня нет… – уже совсем не уверенно промямлил доктор и голос его из баритона превратился в плаксиво-просящий тенорок. Хотя, может это мне всего лишь казалось из-за действия лекарств.

– Тебе лучше вообще не говорить. Потому что херню несешь, как только рот открываешь. Уже третий раз ты меня цепляешь, отнимаешь время. Время! За время мне платят. Нас уже вертушка ждет, а ты меня цепляешь. Все! Пошел!

Каталка снова пришла в движение.

– Да пальцы ему сломать и все дела! – подал голос кто-то из конвоиров, второй, поддерживая отличную идею, хохотнул.

– Я тебе сейчас голову сломаю, – рявкнул командир. – Он хирург. Ему нельзя пальцы ломать.

– Но не на руках же. Можно на ноге.

– На ноге? – удивился командир. – Ну, да. На ноге можно.

Они еще долго перешучивались на тему не вредящего делу членовредительства врача, а я старался запомнить в подробностях услышанный разговор. Врач и конвоиры вряд ли догадывались и очень удивились бы, узнай, насколько ценной информацией они меня одарили. Возникла даже крамольная мысль, что только ради этого следовало угодить в подобную передрягу.

Дурман от лекарств мешал, но я все равно пытался выстроить в подобие системы полученные сведения. Во-первых, босс была женщиной и ее звали скорее всего Елена, хотя возможны были и экзотические варианты вроде Елестемии или какой-нибудь Елекомиды. Во-вторых, и это было уже куда важнее имен, структура организации была примитивнейшая. Врачу было предложено выйти на личный контакт с боссом, чтобы уладить низовой организационный вопрос. То есть управление огромной организации осуществляется одним человеком в ручном режиме. Это уровень мелкой лавочки, внезапно распухшей до размеров корпорации. Денег и возможностей стало много, а сознание осталось по-прежнему мелколавочным. Что, собственно, и объясняло все нелепости в истории с мэром и моим прокурором Матушкиным. Подобное не могло не обнадеживать и не обещать самые радужные перспективы в моем будущем расследовании, при условии, конечно, что это будущее у меня будет. Но если судьба мне подкинет хотя бы малейший шанс, то вывести на чистую воду контору с таким бардаком в руководстве не составит труда. Нужно будет просто идти по зловонному следу из просчетов и ошибок, которые, традиционно приправленные большими деньгами, обычно имеют вид трупов, исковерканных человеческих жизней и жажды отомстить. Последнее всегда было особенно ценным ресурсом, предоставляющим поистине неограниченное количество союзников, информаторов и просто сочувствующих.

В предвкушении неминуемого обличения негодяев из преступной организации я и не заметил, как отключился. В себя я пришел от укачивающей болтанки и не сразу понял, что носилки со мной сняли с каталки и тащат. Ноги холодил свежий ветер, а в изрядно увеличившийся треугольник в районе ног, ставший моим окном во внешний мир, я со смешанным чувством тревоги и удивления увидел залитую электрическим светом вертолетную площадку с замершей на ней винтокрылой машиной. И потому, как с каждым шагом моих конвоиров вертолет становился ближе и увеличивался в размерах, я догадался, что эти сволочи несли меня ногами вперед. Мало им наброшенной простыни, так еще и несли как покойника. Похоже, они меня действительно уже списали со счетов.

Вблизи вертолет оказался не таким большим, каким привиделся сначала, имел веселенькую желтую раскраску с цветными полосами вдоль борта. Но самое интересное, что у него обнаружились примечательные красные кресты – вертолет санавиации. Вот так находка! Уж не с ним ли я искал встречи? Если так, то судьбинушка начинает поворачиваться ко мне более приятной стороной, до лицезрения ее прекрасного лица еще было далековато, но главное, что это уже не была ставшая привычной сморщенная задница.

Носилки довольно бесцеремонно скорее бросили, нежели поставили на бетон взлетки.

– Сопроводиловка? – потребовал кто-то.

Зашуршали бумаги, зацокали языки.

– Изолированная травма нижних конечностей, – бубнили прямо надо мной, – средняя тяжесть, ушиб мягких тканей, подозрение на воздушную эмболию… Стоп! Не проще ли «скорой»? С эмболией можем не довезти.

– Вези чем хочешь, док, – буркнул командир конвоя. – Хоть на велосипеде. Теперь это ваш головняк. Расписаться не забудь.

Мне на левое запястье надели что-то холодящее металлом. Подумал грешным делом о наручниках, но это был, скорее всего, какой-нибудь кардиомонитор или подобный прибор.

Носилки со мной снова подняли и погрузили в салон вертолета, пристегнули ремнями. Авиационные медики сделали это настолько аккуратно и даже бережно, что у меня появилась надежда на человеческое отношение. Но надежда умерла, едва появившись. Когда пристегивали ремнями, с меня даже простыню не сняли, прямо поверх нее и затянули оковами, даже не удосужившись проверить результат. Как там меня назвал конвоир? Туша? Так и есть, кусок мяса.

– Взлетаем мягко, – услышал я словно из другой комнаты. – Если еще одного холодного привезем, то не видать премии.

– Настолько тяжелый, что ли?

– Нет. Побитый немного. Скорее всего после ДТП. Но его лошадиной дозой трамадола накачали и есть подозрение на воздушную эмболию.

– Это что?

– Пузыри газа в крови. Ерунда, скорее всего. В этой больнице всегда перестраховываются и пишут лишнее.

– А если не ерунда?

– Тогда не довезем. Пан или пропал. Ладно, погнали!

Грузовые двери захлопнулись на удивление тихо и со звуком, больше подходящим люксовому автомобилю, нежели этой летающей бочке. Только я успел подумать, что вертолет готовится взлетать, как ожила силовая установка машины. Поначалу я на этот свист не обратил внимания, приняв за отголоски эха в голове, но с каждой секундой он нарастал, превращаясь в монотонный гул. Когда кушетка подо мной начала дрожать, я сквозь болезненную дремоту осознал, что эти причиняющие физическую боль раздражители атакуют мои тело и сознание все же извне, а не являются плодом наркотического бреда. Тем временем шум лопастей крутящегося винта нарастал, дрожь переросла в тряску и, когда стало совсем невыносимо, вертолет наконец-то взлетел.

Поначалу стало даже легко и я себя почувствовал парящим в невесомости без страданий и боли. Но потом все закончилось. Сначала противно запищал прибор на моей руке и мгновением спустя прилив блаженства сменился захлестнувшим меня шквалом страдания. Я на собственной шкуре понял, о чем говорил врач несколько минут назад, опасаясь не довезти меня. От боли я не раз терял сознание и выплывал из липкого небытия в сопровождении терзавших кошмаров моего реального прошлого, вернее одного единственного, но с разным исходом. Снова вертолет, снова кушетка, снова взлет, снова боль. Вот только вертушка была не чистенькой иномаркой, а старым гремящим армейским транспортником, битком набитым такими же ранеными. Город был не уютным летним Сочи, а забытым в кровавых девяностых годах прошлого века слякотно-осенним Гудермесом. И болело не все тело, а развороченная осколком нога, но болела так, что не помогали никакие обезболивающие и ни стонать, ни терпеть боль не было сил. В реальности меня, молодого офицера военной прокуратуры южного военного округа, чудом уцелевшего в мясорубке той идиотской войны, благополучно довезли до Владикавказа, прооперировали и даже спасли ногу. В кошмарах же я горел в падающем вертолете, бился на операционном столе во время ампутации ноги без анестезии прямо во время полета, безуспешно пытался выбраться из-под горы заиндевевших трупов в изодранной военной форме, тонул в озере огня вместе с обломками рухнувшего вертолета.

Когда я в очередной раз пришел в себя, то не сразу понял, что меня окружает тишина, что кушетка подо мной больше не трясется и что вертолет, похоже, стоит на земле. Неужели прилетели?

– И долго? – спросили знакомым голосом прямо надо мной, скорее всего тот врач, что принимал меня у конвоиров. Ему неразборчиво, но с явными нотками раздражения ответили снаружи.

– И как мы объясним, что места нет? Это же не автобус!

Снова неразборчивое бурчание издалека.

– Ну разве что так. Если контейнер стандартный, то можно и штабелем. Тушу сверху привяжем.

Вдруг все разговоры прекратились и скоро до моих ушей донесся шум подъехавших автомобилей. Захлопали дверцы, послышались крики.

– Это еще что? – услышал я и буквально кожей почувствовал, что говорили обо мне.

– Груз.

– Убрать! – не признающим возражения тоном приказал некто.

– Нет. При всем уважении. Наш груз приоритетный.

– Да ты знаешь, кто это?! – с яростью коршуна набросился на врача обладатель властного голоса. Вопрос был глупый, рассчитанный исключительно на мягкотелых особей, к числу который мой врач явно не принадлежал.

– Просветите, – спокойно сказал он, прекрасно понимая, что никаких фамилий названо не будет. – Но мне не особо интересно. Профессиональная этика, знаете ли.

– Да что б тебя… Саня, Толя! Сюда!

– Давайте сэкономим время, которого у нас и так мало. Меня не нужно стращать громкими именами и запугивать вашими троглодитами. Это все ведет лишь к затягиванию процесса. Сделаем проще. Ваши Александр и Анатолий помогают вынести наш груз, затем они внесут ваш контейнер, поверх которого мы закрепим наш груз.

Вряд ли из сказанного была понята хотя бы половина, но и понятого вполне хватило для достижения нужного результата. Хам перестал орать, пугать и принялся слушать.

– Только так мы отвезем вашего подопечного в Краснодар. Или вместе с нашим грузом, или он не летит вовсе.

В Краснодар! Мы-таки летим в Краснодар.

– Твою мать! – напоследок выругался обладатель властного голоса, но уже без былой агрессии. – Ладно. Давай, отвязывай этого вашего приоритетного…

Упомянутые Толя и Саня выволокли мою кушетку из вертолета и без особых церемоний бросили ее на землю. Бросили так, что в глазах у меня пара фейерверков выстрелила под звук клацнувших зубов. Рука дернулась было, рефлекторно потянувшись к ушибленному затылку, но безуспешно, я по-прежнему был оплетен ремнями и привязан к носилкам. Спохватившись, я настороженно замер, но, похоже, мою неуместную активность никто не заметил. Вряд ли этому способствовало небрежное обращение с моим бренным телом, скорее всего просто ослабло действие трамадола и мне бы очень не хотелось получить новую дозу. Для верности шевельнув нижней челюстью и даже облизав пересохшие губы, я испытал животное наслаждение. Организм просыпался, медленно выбирался из трясины лихорадочного забытья. При этом я понимал, что скоро вернется и настоящая боль. Но мне было наплевать на это. Любая боль в тысячу раз приятнее и лучше давешнего паралича с единственным вариантом лежать и пялиться в одну точку.

Зажав уголок простыни пальцами ног, я с величайшей осторожностью потянул, каждую секунду ожидая окрика. Но моя хитрость осталась незамеченной и не прошло и половины минуты, как удалось освободить от укрывавшего меня савана сначала правый глаз, а потом и левый. На этом я благоразумно остановился, надеясь, что со стороны все выглядело так, будто простыня сползла сама.

Получив возможность не только слышать, но и видеть происходящее, я первое время не мог сориентироваться. Вертолет, фрагментарно выхваченный из темноты несколькими мощными лучами, нависал надо мной громадой корпуса. Я лежал на земле у левого борта ногами к хвосту и из-под днища вертолета мог наблюдать за мельтешением ног по правую сторону. Я насчитал семерых, не считая людей в летных и медицинских комбинезонах. И вся эта толпа, создавая суету, бегала взад-вперед.

Оглядевшись, я безуспешно пытался понять, где мы приземлились. Судя по кромешной тьме и специфическим сухим ароматам открытой степи, это была какая-то глушь вдали не только от моря, но и человеческого жилья. Сколько я ни всматривался и не вслушивался, нигде не увидел и намека на типичное даже для небольших поселков зарево электрического освещения, не услышал шума проезжающих машин. Нужно было постараться найти в густо населенном многомиллионном Краснодарском крае такое место, чтобы приземлиться на вертолете и не вызвать интереса у местных.

Приподняв голову, я украдкой оглянулся. Увиденное оказалось куда интереснее решения загадки с местом приземления. Перед вертолетом стояло несколько огромных черных джипов и фургонов с включенными фарами, которые объезжала, опасно раскачиваясь на неровностях дороги, белоснежная карета скорой помощи. Обогнув вертолет, она на какое-то время выпала из поля зрения, но потом снова возникла уже позади вертолета, неуклюже пытаясь пристроиться к нему максимально близко. Когда же распахнулись ее задние двери, давая возможность разглядеть содержимое, у меня внутри все сжалось. Конечно, была вероятность ошибки, действие лекарств и обманчивость ночи могли сыграть со мной злую шутку, но сомнения отпали, когда безликие троглодиты «сани» и «толи», мешая друг другу, выволокли из белого фургона что-то похожее на огромный обтекаемый черный саркофаг с плоским дном. По бокам у этого корыта имелся ряд рукоятей для переноски, чуть выше виднелся шов, разделяющий массивное основание и полупрозрачный матово блестевший колпак. Вживую я эту диковину видел впервые, но по описанию прокурора Матушкина точно знал, что именно увидел – контейнер, рядом с которым нашли труп мэра. Вот только тот был пуст, а этот явно имел интересное содержимое. Заглянуть бы внутрь!

В сопровождении сопенья и шарканья волокущих большой груз ног саркофаг бережно занесли в вертолет. Через минуту туда же отправили и носилки со мной. Мордовороты не обратили внимания на мое почти открытое лицо и позволили рассмотреть салон изнутри. Контейнер стоял на месте моих носилок уже пристегнутый множеством ремней и у меня создалось впечатление, что это не первая и далеко не спонтанная перевозка подобного груза. Под него имелась площадка с системой ременной фиксации и ограничителей, из открытого в носу лючка этого аэродинамического гроба тянулся широкий шлейф проводов, подключенных к электросистеме вертолета.

Врач сразу заметил съехавшую простыню и, хоть я и изображал лежащего в беспамятстве с закрытыми глазами, резким рывком натянул ее обратно. И сделал это буднично, безразлично, как уставший от ненавистной работы санитар в морге. При этом смотрел он будто сквозь меня или вовсе не видя меня.

Как водружали носилки со мной поверх саркофага я, естественно, видеть уже не мог. Но очень удивился, когда их даже как-то зафиксировали.

Тем временем возникла новая, но вполне предсказуемая проблема.

– А вы куда собрались?!

– Я должен сопровождать!

– И без вас перегруз намечается, – отрезал доктор.

– Ну тут еще много места!

– Это же не маршрутка со стоячими местами! – голос доктора уже звенел. – Самый легкий из ваших троглодитов утяжелит вертолет на центнер, а у нас каждый килограмм на счету.

– Тогда выкидывайте этого вашего! Без сопровождения нельзя!

На горизонте возник проблеск надежды, что меня все-таки действительно выбросят или хотя бы доставят в Краснодар менее шустрым и опасным транспортом. Но доктор погасил надежду, буквально растоптал.

– Мы, вроде бы, это уже обсудили. Наш груз приоритетный. Да и откуда вам знать, может быть именно эта туша предназначена для вашего клиента? Вы его сейчас выкинете, а в Центре окажется, что он был единственным подходящей донором.

Троглодиты вмиг замолчали и больше не предпринимали попыток забраться в вертолет. По крайней мере, больше никто не шумел, ничего не требовал и даже не грозил.

Через минуту завыли двигатели вертолета и, отрезая даже теоретические пути к спасению, захлопнулись двери.

Взлет возымел не столь разрушительное воздействие на мой истерзанный организм, как в прошлый раз. В начале, конечно, замутило с одновременным появлением стойкого позыва провалиться в небытие. Но я переборол желание плоти, в моем положении лишиться сознания было равнозначно утрате жизни. Я должен слышать каждое произнесенное в вертолете слово, я должен знать о всех манипуляциях, которым меня подвергнут. Но самое важное, я должен быть готов использовать любой шанс спастись, а сделать это будет проблематично в беспамятстве.

Скрытый простыней, я принялся осторожно разминать мышцы. В сопровождении с дыхательной гимнастикой систематическое сокращение и расслабление мышц от кончиков пальцев ног до шеи и без помощи тренажеров в фитнес зале способно привести тело в тонус. Однажды мне этот прием помог избежать обморожения в Кодорском ущелье на севере Абхазии, когда нашу группу горячих, смелых, но неопытных молодых идиотов накрыло снежной лавиной. Большинство укрылись, они даже особо испугаться не успели, а троих самых «везучих» стихия протащила несколько километров, а потом припорошила ледяным снежком несколько метров толщиной. Из троицы выжил я один, и то лишь благодаря разминке и дыхательной гимнастике. Выжил тогда, выживу и теперь. Тем более, что мое нынешнее положение даже отдаленно нельзя было сравнивать с тогдашним. В болтающемся на облаках вертолете было хотя бы тепло, на меня не давило несколько тонн снега и не заканчивался воздух.

Разминка помогла убедиться и в цельности всех костей. Налфубин, промедол, фентанил и прочая химия, которой меня пичкали последние сутки, могли сыграть злую шутку с организмом. На собственном горьком опыте я не сталкивался с подобным, но много раз видел, как люди довольно шустро бежали с простреленными ногами и сломанными ступнями всего лишь под действием адреналина. Самое гадкое в этих историях, что потом эти шустрые беглецы попадали на стол к хирургам для ампутации, потому что вылечить столь запущенные переломы и повреждения было уже практически невозможно.

Неожиданно я каждой клеточкой организма почувствовал, как вертолет слегка накренился на повороте, противнее уже привычного взвыли двигатели и тут же заложило уши, к горлу подступил комок. Летчики молодцы, совершили вираж очень аккуратно и, будь я не в полуобморочном состоянии, то и не заметил бы. А вот посадку я действительно проморгал. Борясь с желанием блевать и одновременно пытаясь определить, где верх, а где низ во вращающемся мире, я с удивлением обнаружил отсутствие тряски и относительную тишину. Турбины еще какое-то время посвистывали, с каждой секундой стихая, но того сверлящего где-то в основании черепа гула уже не было, доставляя невероятное облегчение. Тем временем в салоне вертолета началась возня. Неразборчиво бубня и постоянно задевая мою койку, кто-то сновал взад-вперед, раздавались щелчки многочисленных тумблеров и клацанье защелок.

Когда открыли люки, в медицинскую затхлость летающего госпиталя ворвался прохладный воздух, наполняя пространство свежими ночными ароматами и новыми звуками, прежде всего голосами. Снаружи ругались, причем даже без контекста и невольно вклинившись в чужой разговор в середине оного было очевидно, что кого-то пугали невообразимыми карами.

– То есть как? – услышал я голос врача с оправдывающимися нотками, грозящими вот-вот превратиться в лебезящие. – Мне ничего не сказали. В сопроводиловке не было и намека…

– Что вы ему вводили? – рычал кто-то.

– Ничего. Мы его приняли в таком состоянии.

– Не дай бог хоть что-то пойдет не так, босс обещала всех причастных на органы пустить, – сказано это было уже без былого рыка и даже как-то буднично, но с большой уверенностью в голосе. Не видя говорящего, я ему поверил. Врач, похоже, тоже.

Кто-то же такой важный находился в саркофаге, что состояние его здоровья так всех пугало? Мне вдвойне захотелось заглянуть внутрь.

– Да нет, беспокоиться не о чем. Все показания в норме. Пульс, давление в пределах.

– Да вы бы его хоть развязали! У него некроз может начаться от стягивающих ремней. И почему он укрыт простыней как туша?

– Ну так мы и думали, что это туша, – лепетал врач, забираясь обратно в вертолет. Через секунду с меня сорвали простыню и начали судорожно освобождать от ремней, даже не расстегивая их, а срезая ножом. Я обомлел. Оказывается, речь шла не об обитателе саркофага, а обо мне. Про саркофаг вообще забыли.

– Он еще и голый! – снова неистовствовал кто-то снаружи. – Да что б вас! Оденьте его немедленно!

– Но…

– Хоть сам раздевайся!

И врач принялся стягивать свой комбинезон и мягкие белые туфли. Через минуту я лежал, уже одетый и со стороны наверняка напоминал просто прикорнувшего врача.

– Почему он без сознания?!

– Не знаю. Странно. По идее, должен был уже в себя прийти.

– Немедленно в реанимацию!

Носилки со мной отстегнули и бережно вынесли из вертолета. Сквозь прищуренные веки я огляделся в поисках обладателя грозного голоса и очень удивился, увидев коренастую женщину в зеленой медицинской спецодежде с отражающими полосками на штанах и куртке. Правда, принадлежность к слабому полу была условной и дама напоминала чемпионку мира по метанию молота. Такая половину мужиков на ноль помножит не задумываясь. За ней стоял грузовой черный микроавтобус с распахнутыми дверями и толпилось с десяток народа в такой же спецодежде, как и грозная мадам с прокурено-простуженным голосом. Чуть поодаль замер промышленный погрузчик с манипулятором на длинной стреле. Надними, теряясь в рассеянном электрическом свете, нависала темная громада какого-то здания.

Как только меня выволокли из вертолета, погрузчик рыкнул мощным дизелем и, лязгая раскачивающимся манипулятором, тронулся с места. Оживились и люди. Через секунду вокруг саркофага началась суета. Но как его извлекали из вертолета и грузили в фургон, мне увидеть не довелось. Загораживая окрестности могучими плечами и прочими атлетическими частями тел, двое дюжих молодцов схватили носилки со мной и по хорошо освещенной дороге чуть ли не бегом понесли к зданию.

Как только наша процессия свернула за угол и попала на скудно освещенный участок, я внезапно для санитаров «ожил». Они-то наверняка были уверены, что я если и не на том свете, то семимильными шагами направляюсь туда. Потому и не сразу поняли, что произошло, а когда поняли, было уже поздно удивляться. Несший носилки сзади лишь успел округлил глаза и открыть рот, когда я вскинул ногу и вырубил его ударом носка точно в подбородок. Санитар утробно булькнул, будто поперхнулся, а затем рухнул на меня, не выпуская носилок. Его напарник сразу же выронил ставшую непомерно тяжелой ношу, по инерции прошел пару шагов и только потом бросился помогать упавшему товарищу. Этот даже не успел понять, что произошло. Со стороны выглядело так, будто его ударил лежавший на мне санитар. На самом деле бил я, когда тот наклонился над бездыханным телом, точно в стык верхней и нижней челюстей, отработанным и проверенным ударом, на несколько минут выбивающим дух из любого.

Полежав несколько секунд и собирая мгновенно растраченные силы, я кое-как спихнул с себя две туши и впервые за сутки поднялся на ноги. Ощущения были так себе, словно это не я только что, а меня нокаутировали. Перед глазами плавали фиолетовые пятна, окружающий мир раскачивался, будто я стоял на палубе корабля в пятибалльную качку.

Держась стены здания, я побрел в противоположную сторону, благо там и электрического света было поменьше и вроде как различались очертания какой-то высокой ограды.

Подойдя ближе, я действительно обнаружил забор из темного металлопрофиля, однако его высота кроме отчаяния никаких чувств не вызывала. Перелезть-то, наверное, я бы смог, особенно изнутри по каркасу, а вот спрыгнуть с него на противоположную сторону без травм вряд ли получится. Чертыхнувшись, я побрел вдоль забора. Но перед этим стянул с руки кардиомонитор и зашвырнул его подальше. Вряд ли там было какое-нибудь устройство слежения, но на всякий случай подстраховаться не мешало.

Путешествие вдоль забора показалось многочасовым с перспективой превращения в бесконечное. В действительности оно вряд ли длилось больше пятнадцати-двадцати минут, сказывались общая слабость и крепнувшее ощущение безнадеги. Не добавляло уверенности и полное отсутствие информации о месте, куда меня привезли. Простая больница, пенитенциарное учреждение, пресловутый филиал, на сей раз краснодарский? От этого зависела специфика охраны и сил, которые должны были бросить в погоню за мной. Каждую секунду я ждал воя сирены, криков, остервенелого собачьего лая и мечущихся в темноте лучей прожекторов. Тела санитаров уже должны были обнаружить и поднять тревогу, но почему-то ничего не происходило. Я это воспринимал как часть хоть и непонятного, но все же плана. Была и надежда, что меня вообще не хватились, но я всегда исходил из худших вариантов развития событий. Если в моей изрядно оскудевшей чаше кармы еще оставалось хоть несколько чудесных капель удачи, то искать меня станут внутри здания, вокруг вертолетной площадки или где-то еще подальше от того бесконечного забора, вдоль которого я плелся. Мне нужно было несколько минут форы, всего несколько минут.

Выход обнаружился внезапно, когда я уже чуть ли не отчаялся выбраться из западни. Забор уперся в ярко освещенную несколькими фонарями сторожку со шлагбаумом, за которым была свобода. От шлагбаума убегала желанная, манящая приглушенным желтым светом уличных фонарей дорога в город, огни которого просматривались впереди за деревьями какого-то сквера. В сторожке обнаружился невероятных размеров жирный тип в камуфляжной форме с нашивками охранника, но он сладко спал на стуле под убаюкивающий голубой свет мониторов с камер слежения. На одном из экранов я не без трепета увидел себя, заглядывающим в сторожку. Чуть ли не с обожанием глядя на храпящего толстяка, я сразу успокоился. Если здесь так обстоит дело с охраной, то никакой это не режимный и уж тем более не спецобъект, где подобные типы при трудоустройстве даже собеседование не смогли бы пройти. Нет здесь ни сирен, ни собак, ни матерых охранников, а потому и искать меня некому.

Прокравшись мимо сторожки, я просто вышел на дорогу, взял чуть в сторону от ее освещенной части и, спотыкаясь, побрел в город. Тем более, метров через сто обнаружился какой-никакой тротуар и можно было плутать по ночным улицам без опаски попасть под колеса автомобиля случайного лихача.

Получасовое плутание забрало остатки сил, но зато принесло и плоды. По номерам на машинах, насыщенности ночного трафика на дорогах, названиям улиц и говору редких прохожих я с успокоением констатировал, что меня привезли-таки в Краснодар. Как вариант – в какой-то другой крупный кубанский город, но скорее всего в столицу этого благодатного южного региона. В общем, одна из поставленных еще в Сочи задач выполнена успешно, хотя пришлось заплатить за это несколько иную цену, нежели я рассчитывал. А вот что делать дальше?

Первое попавшееся неприметное место, где можно было бы передохнуть, оказалось почти не заплеванной скамейкой возле какого-то закрытого продуктового магазинчика. С облегчением откинувшись на жесткую спинку, я закрыл глаза. Оставалось надеяться, что я напоминал уставшего выпившего человека, к которому со стороны окружающих обычно не бывает ни вопросов, ни претензий.

Очнулся я от раздражающей боли и не сразу понял, что это был свет. Бьющий прямо в глаза свет, чувствовалось даже исходящее от него тепло. Он был так ярок, его было так много, что казалось, будто кроме света в мире ничего не осталось. Боль и свет.

– Живой! – свет резко скакнул в сторону и потух. – Эй! Доктор! Ну и нализался. Медицина, слышишь?! Ты на работу или с работы?

Кто-то стремительно наклонился к моему лицу, с шумом втянул воздух и тут же отпрянул.

– Не, он не пьяный. Лекарствами разит.

– Значит с дежурства на автопилоте прет.

Щурясь, я во мраке разглядел две фигуры, вроде как в форме. Менты, что ли? Этого только не хватало.

– Да нет, ребята, сморило меня, – выдавил я из себя. – Вторые сутки на ногах. Оптимизация медицины на марше. Работать некому, вот и приходится…

Ко мне кто-то наклонился, в лицо ударил жар чужого дыхания и меня вынудили сесть, а затем я с облегчением почувствовал опору чьего-то плеча.

– А ну-ка!..

Меня подхватили и с другой стороны, а потом буквально понесли.

В ходе короткого разговора выяснилось, что парни были казаками, возвращавшимися из какого-то патруля. Балагуря и подбадривая меня, казачки живо донесли мое мало на что годное тело до стоявшей под уличным фонарем машины.

– Тебе куда, медицина? Домой или на работу? Можем подбросить.

– Да нет, не нужно…

– Не дело на улицах спать. Сейчас хоть и лето, а сквозняком легко может прохватить. У меня так батя воспаление легких заработал. Жарко стало, он майку-то и снял, под ветерок в тенечке стал. Назавтра «скорая» увезла.

– Да и мало ли что, – вторил ему другой. – Ночью лихих людей хватает. Обидеть могут.

– Так куда тебя?

И тут-то в голове само всплыло нечто неожиданное. Вот если бы кто-нибудь до этого попытался у меня выведать давно забытый адрес бывшей жены, я бы сильно разочаровал спрашивающего. Не помогли бы даже кардинальные меры воздействия, потому что забитый повседневной информационной шелухой мозг просто не смог бы выковырять из глубоких подкорок эти давно забытые и, по большому счету, не нужные мне сведения. Но в тот момент произошло невероятное. Или лекарства помогли, или стресс поспособствовал, но я практически без раздумывания выдал:

– На Гидрострой. Улица Мачуги.

Поначалу казаки напряглись, заставив меня насторожиться – вдруг, это все-таки не Краснодар, но потом все объяснилось.

– Далековато, – с растягом сказал один и посмотрел на другого, неловко почесывая затылок.

Я был бы и рад назвать им иной адрес, но кроме бывшей жены, в Краснодаре у меня никого не было. Да и вообще совсем не хотелось куда-то ехать.

– Вот я и говорю, – ухватился я за возможность. – Ничего со мной не станется. Сейчас такси вызову и все будет нормально!

– А деньги-то у тебя есть? – засомневался первый.

– Да какие сейчас деньги? «Убер» вызову и…

И я осекся, поняв, что у меня нет ничего, кроме медицинской униформы. В свете фонаря вид у меня был еще более нелепый, чем в подслеповатых сумерках у лавочки. И даже человеку с плохим зрением было очевидно, что у меня нет не то что телефона, но даже элементарного клатча или хотя бы поясной сумки для мелочей. Спасая ситуацию, я для вида похлопал себя по груди и бедрам в поисках несуществующего телефона.

– Да что же это? Вроде брал. Помню же, что брал.

– Походу, тебя уже обчистили, медицина! – весело констатировал казак, невольно подыгрывая мне.

– Ладно. Поехали, – невесело сказал другой, как-то обреченно махнул рукой и принялся помогать напарнику усаживать меня на заднее сиденье старенькой «хонды».

До района Гидростроителей мы ехали без малого полчаса, давая мне приблизительное представление о расположении места, откуда я сбежал. Да и подзабытые, но все равно знакомые названия улиц подсказывали, что везут меня с севера на юг.

Кроме того, отпущенное на незапланированную передышку время я потратил на анализ. Попытался хоть в какое-то подобие системы связать полученные сведения. Но вместо этого я лишь по уши вляпался в самокопание, самобичевание и самокритику. Как я мог кому-то позволить втянуть себя в это зловонное кровавое болото? И самое главное – зачем? Ведь я нарушил свои же принципы, причем все сразу: не лезть в политику, не пересекать дорогу бывшим коллегам из органов и не касаться собственного прошлого. Вспоминая начало этой истории и разговор с прокурором Матушкиным, я понимал, что уже тогда было все предельно очевидно и понятно. Не послушал бывшего друга Сашку, не насторожился после звонка Лены в Сочи – все это были очевидные знаки. Однако овладевший мной азарт заставил проигнорировать все до единого. Что это было? Усталость от жизни, желание добавить остроты в пресное существование, что-то кому-то доказать? Я не знал ответов на эти вопросы. Но зато я был уверен, что судьба мне больше не будет фартить. Передряга с аварией в Сочи и путешествие на вертолете были последним намеком на это.

Когда казацкая «хонда» въехала в ночной Гидрострой, я уже принял решение закрыть это дело. Хватит с меня приключений. Будь, что будет.

На грани

Я ел. Какое же это было блаженство! Бесценность момента не отменяли ни убогость кухни, ни колченогость табурета подо мной, ни облезлость липкого обеденного стола. В одних трусах и чужих растоптанных тапках, с мокрыми после душа волосами я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Дополняя великолепие момента приятной изюминкой, напротив сидела самая красивая женщина из живущих на планете. Без преувеличения! В сиреневом махровом халате поверх ночной сорочки, с нелепыми плюшевыми тапками на ногах, чуть припухшая и растрепанная после сна, Лена поражала, шокировала, убивала невероятной красотой. Я смотрел на нее и, не веря глазам, безуспешно пытался найти рациональное объяснение увиденному. Нашу последнюю встречу разделяли годы, которые просто обязаны были нещадно изменить нас, потрепать, состарить. Меня-то они не пожалели, прожитое и пережитое отпечаталось в каждой из тысяч моих морщин и шрамов, а вот Лену они явно обошли стороной, почему-то. Украдкой разглядывая ее, я не мог отделаться от мысли, что все еще брежу под воздействием лекарств. Понятно, что современные косметика, фитнес, здоровый образ жизни без вредных привычек и, в конце концов, пластическая хирургия творят чудеса, но не настолько же! Лена была не просто хороша, желанна, молода – она в свои сорок пять выглядела лучше, чем в былые двадцать. Но главное, даже подумать было страшно о стоимости подобных преображений, особенно на фоне обшарпанной хрущевки, в которой последний раз бюджетный ремонт делал ваш покорный слуга лет эдак двадцать назад. Лена выпадала из этой обстановки, как чужеродный элемент из паззла. Я больше подходил этой убогой квартире, вписывался в ее бедняцкий интерьер, но не Лена, только не Лена.

– Что? – спросил я, кожей чувствуя на себе ее взгляд. – Неужели настолько плохо выгляжу?

– Прости! – она закрыла лицо руками и прыснула смехом. Вернее, она попыталась изобразить нечто подобное, но получилось излишне театрально и неправдоподобно плохо. – Но видок у тебя еще тот!

– Знаю. – Я залихватским жестом закинул назад волосы и, оттянув большим пальцем резинку трусов, с щелчком отпустил. Раньше Лена от подобных трюков заливалась смехом, сейчас же не отреагировала, будто не заметила. – Видела бы ты меня вчера!

– Даже пытаться не буду это представить.

Разговор не клеился, и я решил сменить тему:

– Ну? Как у тебя дела?

– Узнал бы, если бы захотел говорить, когда я тебе звонила, – со знакомой колкостью сказала она. – Когда это было? Вчера, позавчера?

– Я был занят. Даже не представляешь, как занят!

– Вопрос жизни и смерти. Как всегда.

– У меня других не бывает, Лена. И все же? Мне реально интересно, как ты, где ты, кто ты?

– Почти без изменений, – не сказала, а процедила она.

– Все также батрачишь в этом своем институте? Он еще не закрылся? Слышал, наука у нас в загоне.

– Из института я ушла давно. Но тему свою развиваю. Нашла инвестора, работаю на частника.

– Ух ты! Поздравляю!

– Спасибо, – потеплевшим голосом сказала она, почувствовав мою искренность.

– Тема все та же? – Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Что-то там с вегетацией? Помнится, у тебя с моим отцом какой-то совместный проект был, вы статьи писали, книжку издали.

– Ничего не получилось, – перебила меня Лена. – Он отказался.

– Странно. Ты ему очень нравилась, иногда я даже ревновал.

Лена очаровательно улыбнулась, но ничего не сказала.

– В наших дрязгах он всегда был на твоей стороне. Как он говорил, баб вокруг навалом, а стоящего молекулярного биолога еще поискать. После нашего расставания он мне чуть мозг не вынес, требовал примирения. Мы с ним здорово поссорились из-за этого. Из-за тебя. Он-то до сих пор уверен, что я тебя просто бросил. Не стал его разочаровывать.

– Ты недооцениваешь своего родителя, – наконец сказала она. – Он все прекрасно знает.

– Неужели? Так кошка между вами пробежала все-таки из-за меня?

– Выбрось из головы. Ты здесь вообще ни при чем. Твой отец талантливый ученый, но у него кишка оказалась тонка. Без обид!

– Никаких обид. Мне плевать, что ты думаешь и говоришь об этом человеке.

– Все еще не помирились?

– А мы и не ссорились. Он делает вид, что меня не существует, я ему подыгрываю в этом. Так что там с вашим проектом?

– Не было никакого «нашего» проекта. Был мой эксперимент, который курировал твой отец. Когда он начал мне мешать и тянуть одеяло на себя, я избавилась от обузы.

– Стала сама работать?

– Самой в этом деле сложно. Место твоего отца занял другой ученый. Настоящий гений!

– Прямо-таки? Познакомь! Всегда мечтал увидеть живого гения.

– Непременно. Если до утра доживешь, – с какой-то хищной улыбкой сказала она и вдруг поднялась со стула, а затем подошла ко мне вплотную, обдав знакомым и одновременно забытым запахом ее тела. Вилка с куском яичницы со звоном выпала из моей руки.

Улыбка медленно сошла с лица Лены, тело заметно напряглось. Она вскользь коснулась колючей от щетины шеи, пригладила волосы. Чувствуя возбуждение, я обхватил ее поперек талии, а другой рукой скользнул под халат… А потом что-то горячее толчками ударило мне в голову, сдавило грудь, неодолимая сила перевернула обстановку кухни перед глазами, выбила табурет из-под меня и в который уже раз за последний день бросила в черную бездну беспамятства.

Когда я очнулся, то в первые секунды вообще не понял, где я, но потом произошедшее яркими пятнами вспыхнуло в памяти. Оглядевшись, я понял, что нахожусь в спальне, лежу на продавленной кровати под старым вонючим одеялом. Под потолком тускло светила трехрожковая люстра с одним треснутым плафоном, вокруг основания люстры сквозняк покачивал забитый пылью саван паутины. Осторожно повернув голову, я тут же встретился взглядом с Леной. Она сидела на стуле подле кровати, закинув ногу на ногу и осуждающе скрестив руки на груди.

Я потер виски и попытался сесть, но неожиданно твердая и сильная рука Лены не позволила.

– Лежи, идиот. А то снова падать начнешь, таскай тебя потом.

Она вдруг перебралась ко мне на кровать, устроилась рядом на краешке.

– Прости.

Ленка улыбнулась и, опершись головой на согнутую в локте руку, замерла на боку, пристально глядя на меня:

– Сколько раз тебе говорить, что никогда нельзя у женщины просить прощения за э т о? Или за отсутствие э т о г о.

– Прости.

Она засмеялась и чувствительно ударила меня в плечо.

– Когда ты последний раз занимался любовью?

– Давно, – признался я. – Любовью – очень давно. Теперь любовью не занимаются. Только сексом.

Я осмелился и поглядел на нее. Смеющаяся, невероятно красивая. Даже убогая обстановка спальни не умаляла, а только подчеркивала совершенство ее тела. Шелковистые пшеничные волосы до плеч, идеальные черты лица, точеная шея, длинные ровные ноги, выпирающая из полураспахнутого халата полная грудь размера эдак третьего. Грудь удивляла и настораживала больше всего, ведь мои руки запомнили ее идеально помещающиеся в ладонях упругие грудки с маленькими твердыми сосочками. Все это действительно было как морок. Всего полчаса назад я как во сне каком-то пялился на Ленку и видел ее молодой, красивой, но прежней! Сейчас же… Черт, это были как будто два разных человека. Или просто мне хотелось видеть ее прежней, а сейчас же у меня просто сил не хватало обманывать самого себя и я действительно видел Ленку настоящей, но чужой или просто забытой.

– Что? – ей явно не понравился мой шарящий по ее телу взгляд или, скорее всего, ей не нравилось мое разочарование во взгляде.

– Ты изменилась.

– В лучшую, в худшую? Женщины любят комплименты!

– Ты меня обманула. По телефону сказала, что ты та же.

– А разве нет?

– Еще как! Глаза и голос остались прежними, а вот все остальное…

Ленка изящным жестом провела кончиками пальцев по своему телу от шеи до колена и снова рассмеялась.

– Ты даже не представляешь, что сейчас можно сделать со своим телом за деньги.

– Зачем?

– Скажи это лет через… – она прищурилась, задумавшись. – Короче, когда от волос останется пушок на макушке, третий подбородок будет о грудь тереться, задница заплывет жиром, а живот будет как бурдюк. В общем, когда однажды посмотришь на себя в зеркало и не узнаешь отражения. А может еще раньше. Например, когда какая-нибудь юная особа заявит тебе, что ты для нее слишком стар.

Она вдруг в упор посмотрела мне прямо в глаза и, вмиг посерьезнев, сухо спросила:

– Стоит спрашивать о твоей работе? Мне кажется, я имею право знать. После того, как посреди ночи пустила в свою квартиру, вымыла тебя, накормила и позволила собой любоваться.

– Запутался я, Лен. За дело взялся, а оно… Короче. Ничего не ладится у меня. Мистика какая-то. Куда ни сунусь – везде куча хвостов торчит. А выдерни любой…

Но она даже слушать не стала. Словно почувствовав что-то кислое или горькое, скривила лицо, а потом ее рука вдруг замелькала перед моим лицом, будто она отмахивалась от раздражающих слов. Я невольно замолчал, не решаясь продолжить едва начавшуюся исповедь.

– Короче, занимаешься тем же, что и пять, и десять, и пятнадцать лет назад. А помнишь, что ты мне говорил? Тогда, в парке.

Я напряг память, но кроме самого факта расставания ничего не вспомнил.

– Ну так, смутновато.

– То есть, не помнишь, – со снисходительной улыбкой констатировала она. – Ты божился, что утопишься, если и через год будешь ковыряться в чужом дерьме. До того тебе осточертело это ремесло. Было?

– Не совсем теми словами, но…

– Было! – за меня ответила она и вдруг резко села, сложила ноги по-турецки и, в каком-то раздражении схватив сигареты с прикроватной тумбочки, закурила. Лена всегда курила и старалась курить хорошие сигареты, даже когда на остальное денег не было. Но эти выглядели уж слишком хорошо и даже подумать было боязно об их стоимости. Такие сигареты при всем желании не назовешь «куревом», о дороговизне кричали внешний вид пачки, пафосное название «Джордж Карелиас» и шикарный аромат табака, мгновенно заполнивший комнату. Даже я, всегда равнодушный к подобным вредным привычкам других людей и все еще пребывающий в легком неадеквате после случившегося, в тот момент оценил глубину и разнообразие букета.

– Прошел не год, прошло пятнадцать лет. И ты все так же ковыряешься в чужом дерьме. И совсем не думаешь топиться!

И все-таки это прежняя Ленка. Пускай с новыми сиськами, подтянутой мордой и идеальной кожей, но все та же мнившая себя моей совестью Ленка.

– Ты это знаешь. Я это знаю. И еще мы кое-что знаем. Оба. Что я люблю тебя…

Последнее прозвучало фальшиво. Я это почувствовал сразу, но не только я, даже сама Ленка поняла, что сморозила глупость. Вот только зачем?

Она докурила и затушила окурок о прикроватную тумбочку. Тумбочка была, конечно, убогая и буквально просилась на помойку, но жест Лены меня все же покоробил. Не помню за ней такого, как и в большинстве женщин бережливость часто преобладала над прочими странностями и порой раздражала. И если бы мне кто сказал, что Лена будет в собственной спальне тушить сигареты о собственную мебель, я не поверил бы. Но я увидел это собственными глазами.

Она попыталась взять новую сигарету. Не получилось. В раздражении разодрала пачку, высыпала все сигареты на кровать, взяла одну и медленно раскурила, с причмокиванием затягиваясь.

– Вернее, любила, – уже совершенно спокойно сказала она, пытаясь спасти неловкую ситуацию. – Любила, когда ты сбегал от меня, а потом возвращался.

– Забавно слышать такую интерпретацию твоих же потрахушек на стороне.

Она попыталась что-то сказать, но осеклась.

– Может ты меня с кем-то путаешь, Лен, но я не сбегал и не возвращался. Ты меня обманула с моим лучшим другом и я просто ушел. Без мексиканских страстей.

Я отбросил душное одеяло и сел рядом с ней.

– Не знаю, что ты себе навоображала, но мой ночной визит к тебе случился исключительно от безысходности. Если бы у меня в Краснодаре был хоть один даже случайный и давно забытый знакомый, я бы предпочел унижаться и выклянчивать у него ночлег или сотню монет. Не у тебя.

Я произносил жестокие слова, однако Лена реагировала на удивление спокойно.

– Спасибо, – с какой-то обреченной улыбкой сказала она, глядя в сторону. – Спасибо за честность. Но попытаться ведь стоило?

– Попытаться?

– Сначала я тебе звоню в порыве ностальгического припадка. Потом ты среди ночи заявляешься сам. Чем черт не шутит! Но раз нет, значит нет.

Ее рука легла мне на бедро и медленно двинулась вверх.

– Погоди, погоди! – я резко отстранился. Настолько резко, что ее рука осталась в воздухе на том месте, где только что была моя нога. – Раньше ты, бывало, впадала в ярость от какой-нибудь солдафонской шутки и на неделю отлучала меня от тела. А тут вдруг ласки и намеки на страстный секс после откровенного посылания тебя куда подальше? Ты не могла настолько измениться и уж точно ты не выглядишь отчаявшейся до такой степени, что готова кинуться на любого мужика.

– Ты не любой.

– Я хуже, чем любой. Я «бывший», который тебя бросил и которому ты изменила. Между нами пропасть.

Лена тяжело вздохнула, уронив голову на грудь. Волосы свободно упали вниз, образовав непроницаемую маску.

– Ну ладно, – сказала она уже другим тоном, без тени лести и до нелепости фальшивых ноток страсти в голосе. – Я с самого начала была уверена, что ничего не получится. Из меня хреновая актриса.

– Не получится? – я еще дальше отодвинулся, а потом и сам не заметил, как сполз с кровати и отошел к обклеенной аляповатыми синими обоями стене. – Что именно?

– Да весь этот спектакль, – уже своим капризно-жестким, привыкшим требовать и не терпящим возражения голосом сказала она, глядя на меня сквозь полог волос. – С твоим соблазнением и последующей вербовкой. Наш пиар-отдел целую стратегию разработал, они неделю безвылазно в офисе просидели, продумывая все мелочи. Хотя мне изначально было ясно, что ты не купишься и все старания напрасны. Слишком хорошо я тебя знаю. Но это был вопрос жизни и смерти. Твоей жизни и твоей смерти.

– Ничего не понимаю, – тихо сказал я, на самом деле начиная догадываться.

– Альтернативой твоей вербовки была и остается ликвидация. Наша служба безопасности настаивала на этом с самого начала. Но не могу же я позволить убить близкого человека! К тому же, я тебе многим обязана.

Лена поднялась с кровати и подошла к окну, резко распахнула тяжелые пыльные шторы вместе с тюлем. Небрежно смахнув на пол цветочные горшки с уже мало напоминающими комнатные растения высохшими скрюченными мумиями, она села на подоконник.

– Меня вызвали к главному сразу же, как только ты попытался влезть в наш ростовский филиал. У них есть досье и на тебя, и на меня. Поэтому и о нашей связи они знали. Спросили мое мнение. Я высказалась против твоего устранения и настояла на вербовке. Каким бы уродом в наших отношениях ты ни был, но в плане безопасности ты профи. Таких еще поискать.

Я не стал ей напоминать, снова, что роль урода в наших отношениях принадлежала совсем не мне.

– Вот я и предложила нанять тебя, чтобы ты организовал нашу службу безопасности, а потом, если войдешь во вкус, и возглавил ее. С безопасностью у нас беда. Сам понимаешь, если они проморгали твой интерес к нам и обнаружили тебя уже в ростовском филиале, то это катастрофа. Я так главному и сказала, что это не служба безопасности, а сборище ночных сторожей. Они крутые, здоровые и даже не идиоты, в основном. Но совершенно не опытные и бестолковые. Бестолковые настолько, что даже проследить за тобой не могли. Если верить их отчетам, то они на тебя натыкались чуть ли не случайно и постоянно теряли. В Ростове ты от них три раза уходил.

В Ростове? Я слежку впервые обнаружил только в Сочи. Или она блефовала, или я устал настолько, что потерял свое хваленное чутье. Но по всему выходило, что блефа не было, да и поведение «следящих» регулярно удивляло топорностью. Я-то думал, что они демонстративно себя показывают и загоняют меня в угол, а оказалось, что они просто не умеют иначе. Знай я об этом раньше, решился бы на более радикальные меры в ростовском филиале, хотя тогда меня наверняка уже прикопали бы где-нибудь на берегу Дона. У ребят с топорным стилем работы решения проблем всегда кардинальные и безальтернативные, неспроста же они первым делом предложили сначала меня ликвидировать, а уже потом разбираться.

– Ну что ж… Может ты и права. Да, скорее всего права. Действительно пришло время менять профессию.

Лена удивленно и с недоверием посмотрела на меня:

– Это ты пытаешься шутить или затеял игру в поддавки? Насколько тебя помню, ты никогда не прогибался под ситуацию. Меня эта упертость в тебе всегда бесила.

– Ни то, ни другое. Просто подвожу итог. В моем деле нельзя терять хватку и интуицию. А я потерял разом все.

– Так уж и потерял!

– Разве нет? Как только дал слабину, так сразу же оказался в твоей спальне.

Лена оценила шутку и снисходительно улыбнулась. Хотя эта спальня и не принадлежала ей, как и вся квартира. Теперь это стало совершенно очевидно.

– У тебя действительно проблемы, если до сих пор думаешь, что это моя спальня, – сказала она, неожиданно подтверждая мои мысли. – Сыщик хренов. Еще на кухне, по пустому холодильнику все было понятно, а ты не пронюхал.

– Вообще-то, насколько я помню, и в лучшие времена твои холодильники редко могли похвастаться чем-то, кроме инея. Но в целом ты права. Сдал я. Надо бросать.

– Зарекалась свинья в грязь не лезть! Отдохнешь, отоспишься, заскучаешь – и снова за старое. Знаю я тебя. Мы оба знаем.

Лена в который уже раз закурила, растягивая и без того затянувшуюся паузу. Явно собиралась с мыслями и готовила себя к неприятному разговору или собиралась просто врать, у людей с некогда существовавшей, но в процессе эксплуатации атрофировавшейся совестью это одно и то же.

– Значит так, – наконец сказала она. – Ты подошел к опасной черте, за которой начнутся проблемы. Пока ты ничего еще не знаешь и поэтому не опасен. Но! Если продолжишь расследование, а мы оба знаем, что ты его продолжишь, ты эту черту перейдешь. За чертой смерть. Даже я не смогу помочь. Слишком много людей вовлечено и слишком большие деньги вложены, чтобы рисковать всем из-за какого-то частного сыщика. Да и захочу ли я помогать? Ты правильно сказал, что между нами пропасть и мы давно чужие люди друг другу. Мне будет неприятно от тебя избавляться, но что-то мне подсказывает, что я это переживу. Так что если главный решит от тебя избавиться…

Она виновато развела руками и замолчала, вопросительно глядя на меня.

– Не молчи. Отреагируй. Ты понимаешь, что я говорю и говорю это без шуток?

– Как же не понять? Практически ставишь меня перед фактом. Или работать на тебя, или отправляться червей кормить.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула Лена.

– Но что конкретно ты предлагаешь? Все что я услышал до этого, было унылым вождением вилами по воде. Мне нужно конкретное предложение.

– Деловой подход. Одобряю! – Лена снова закурила, но теперь пальцы ее не дрожали, да и вообще чувствовалось, что сбросила оковы нервного напряжения. – Сам понимаешь, сразу в КУБ тебе не попасть. Даже несмотря на мою протекцию. Придется потерпеть какое-то время, будут проверки.

КУБ? Забавное название. Медицинская аббревиатура? Сокращение имен основателей конторы? Но в любом случае это звучит лучше, чем просто «филиал». Не люблю безликости, особенно когда речь заходит о враге.

– Почему КУБ? – спросил я, перебивая.

– КУБ? – первую секунду не поняла она, сбитая с толку. – Ну, не знаю точно. Вроде как сокращение какое-то. Но мне хочется думать, что это произошло от названия одного медицинского аппарата, я его создала и назвала «Сubitus». Это «ложе» на латинском.

Снова латынь. Я сразу вспомнил разговор с Сашкой и сожженный им бланк с пафосной латинской надписью «E pluribus unum». Вероятность простого совпадения сводилась к минимуму. Это уже было закономерностью, одной из многих. Некогда разрозненные и спутанные нити наконец-то соткались в относительно целое полотно. В нем пока еще зияли изрядные дыры, но в целом картина уже обрела форму.

– Как пройдешь формальную проверку, возьмешься за доставку, – продолжала она. – Тут у нас поле непаханое. Придется все чуть ли не с нуля организовывать.

– Доставка? – я попытался изобразить удивление, хотя прекрасно знал, о каких грузах идет речь. Перед глазами стоял саркофаг, а в памяти глубоко засело словечко «туша», которым меня называли. – И что же надо будет доставлять?

– Особые грузы. VIP. Тут сложность не столько с доставкой, это вообще не проблема, сколько с безопасностью вообще и абсолютной секретностью содержимого груза в частности.

– Неужели за столько времени не нашлось специалистов? – здесь я не лукавил, а искренне удивился. – Просто не нужно экономить на людях.

– А мы и не экономим. Но как оказалось, деньги не всегда решают все проблемы. Больше того, именно большие деньги создают новые, толкая некоторых на необдуманные шаги. Люди всегда хотят иметь еще больше, чем у них уже есть. Наш главный порой не понимает, за что мы платим, а служба безопасности требует все больше и больше. Иногда возникает ощущение, что меня просто дурят. Нужен надежный человек, который не просто все организует и наладит работу, но и будет гарантией качества этой работы.

– Сколько платите? – деловито спросил я, внутренне довольный и ходом, и результатом разговора. Ленка, сама того не замечая, освободила меня от множества сомнений морального качества. До этого момента я искал пути выхода из сложной ситуации без причинения ей вреда, а после предложения устроить меня на работу я прекратил колебаться. Мы действительно стали чужими людьми, настолько чужими, что Ленка забыла даже причину нашего расставания. По ее реакции я видел, что она только после моих слов вспомнила, как все было на самом деле. Похоже, что все эти годы в ее искаженном сознании реальные события старательно вымещались выдуманными и удобными для самой Лены. Но даже на это мне было плевать, куда больше покоробило само предложение войти в штат организации. Эта самонадеянная женщина забыла во мне то, что было моей сутью и чем я всегда дорожил даже в ущерб самому себе – чувство свободы.

– Достаточно. Неужели ты думаешь, что я на тебе позволю им экономить? Ты приподнял завесу, но уже должен понимать размах мероприятия. У нас сеть из двух десятков филиалов во всех главных городах бывшего Союза. В клиентах лучшие люди, министры, губернаторы и депутаты целыми семьями. Вот-вот должны заполучить Самого! Представляешь?! Да у нас только зарплатный фонд составляет более четырех миллиардов! По обороту средств мы уже больше года занимаем первую строчку в списке медицинских фирм Европы. Перспективы такие, что и в самых смелых фантазиях не вообразить.

Я верил ей. Кое в чем она привирала или просто не договаривала, но по большей части говорила все же правду. Верил, что этот спектакль организован неспроста и только ради моей вербовки. Верил, что она нуждается в моей профессиональной помощи и, быть может, хочет иметь рядом кого-то надежного и проверенного, устав от слетевшихся на запах больших денег проходимцев. Верил почти всему, но от каждого ее слова у меня стыло и ныло в груди, а по спине волнами прокатывалась ледяная дрожь и хотелось бежать из той квартиры без оглядки. Я смотрел на шикарную желанную женщину, но видел вместо нее лакающего кровь вурдалака, слушал ее обволакивающий голос, но слышал жадное чавканье и хруст разгрызаемых костей.

Она настолько вошла в роль, что начала фальшивить и сама не заметила, как несколько раз оговорилась и выдала свой главный секрет. Не существовало никакого «главного», к которому ее вызывали и предлагали поучаствовать в решении моей судьбы. Она сама была этим «главным», принимающим решения. Никто в здравом уме не решился бы на затратное шоу с фальшивыми квартирами, переодеваниями и погонями только лишь ради предложения работы потасканному и уставшему от жизни частному сыщику – за этим явственно маячила тень женщины, изводящей себя романтическими метаниями или что-то пытающейся доказать своего бывшему. Это о ней говорили в сочинской больнице, называя боссом и теперь-то уж точно отпала необходимость гадать о ее имени по первым трем услышанным буквам – ее точно звали Елена. Конечно, оставался призрачный шанс, что моя бывшая жена была не на вершине этой загадочной пирамиды, но даже мое подуставшее чутье намекало на обратное. А еще оно уже без намеков говорило, что надо выбираться из ловушки, в которую я сам же и приполз полуживой.

Она трещала без умолку, входя во вкус и не замечая перемен во мне. Внешне я все еще был расслаблен и чуть ли не с открытым ртом слушал ее болтовню, а мое тело уже готовилось к побегу из западни. Глаза шарили по комнате, изучали окно, оценивали крепость радиатора отопления и высоту шифоньера. Теперь я ждал момента, одного единственного шанса.

На расписывание невероятных перспектив, которые передо мной развернутся во всей красе в ближайшее время, у нее ушло не меньше четверти часа. К моему счастью, эти пятнадцать минут утомили не только меня, но и ее вымотали. Сказались и общая усталость, и бессонная ночь, и потрепанные нервы. К концу рассказа она заметно подустала и вернулась на кровать. Пересилив отвращение, я присел рядом, перед этим как бы невзначай задернув плотные шторы.

– Слушай, – я слегка оттянул мягкий ворот халата и обнажил идеальную шею и часть плеча, – помнится, у тебя здесь раньше шрам был. Таком милый шрамик.

– У женщин не бывает милых шрамиков, – сказала она, чуть ли не урча от удовольствия и поглаживая мою руку.

– Но все же! Сейчас его нет. Я почему спрашиваю? У тебя был один, а у меня-то их не счесть. Раньше гордился, да и барышни велись на подобное. А теперь брутальность не в чести.

– Ага, конечно, – уже с придыханием сказала она, прямо на глазах возбуждаясь. – Тебе бабы не дают именно из-за шрамов!

– Да я не про это. Шрам тебе, небось, в этом вашем КУБе свели?

– Ну да.

– А это больно?

– И чего вы, мужики, так боли боитесь? – она громко засмеялась, а потом, прильнув ко мне, перешла на шепот: – Боль укрепляет, боль закаляет. Не бойся. Никакой боли. Только наслаждение. Были бы деньги. Все остальное будет. Ты даже не представляешь, что можно заказать за очень большие деньги. Не представляешь…

Она с каким-то рыком застонала, будто исторгла из глубин что-то застоявшееся, прижалась и начала целовать меня, спускаясь все ниже и ниже. Самое страшное, что я вдруг почувствовал, что не могу сопротивляться. Не потому, что попал под чары и оказался во власти собственного вожделения, просто она реально оказалась сильнее меня. Возникло ощущение, что под фарфоровой кожей без единого изъяна скрывались железные мышцы. На меня навалилась не хрупкая женщина, а словно тяжеленный киборг в женском обличье. Я попытался отодвинуть ее, но она даже не заметила моего сопротивления и лишь усилила напор, утробно урча и диковато посмеиваясь. Уж не знаю, что она с собой сделала, но теперь в этом теле ничего не осталось от моей прежней жены. К прежней жене, если уж до конца быть честным, я тоже не питал теплых чувств, а уж к подменившему ее монстру и вовсе. Когда она дошла до живота, я со смесью брезгливости и наслаждения резко ударил ее открытыми ладонями по ушам. Неподготовленного человека это может даже убить, а подготовленного просто выводит из строя на какое-то время. Ленка плаксиво всхлипнула и вдруг обмякла, сразу став беспомощно грузной.

Я как мешок со строительным мусором свалил ее тело на пол, стянул с нее халат, а потом связал наволочками запястья и, для верности, в локтях. На секунду засомневавшись, я спеленал пододеяльником еще и ноги, а потом перевернул тело и за спиной привязал их к рукам. Получилась ласточка, из такого положения без посторонней помощи не выбраться даже самому сильному человеку.

Решая, что делать дальше, я огляделся. На окнах шторы – это очень хорошо, потому что дает фору в несколько минут. Но не исключалось, что за нами наблюдали не только через окно. Вряд ли Ленка позволила бы установить камеры, но пара микрофонов в квартире наверняка имелась, сводившие на нет любую фору. Так что, не дожидаясь гостей, надо было бежать. Однако побег изрядно осложнялся шестым этажом, абсолютно точно заблокированным подъездом и наверняка закрытым на замок чердаком.

Барахла в комнате было с избытком, но все это были вещи прежних (или нынешних?) хозяев квартиры. То же самое в прихожей, в гостиной, на кухне. И лишь в кладовке на привинченных к стене крючках среди непотребного вида шмотья я нашел искомое. Под засаленной курткой неопределенного цвета обнаружился черный полиэтиленовый пакет, всем своим видом дисгармонировавший с обстановкой. В пакете оказалась перетянутая резинкой внушительная пачка денег, полностью заряженный девяносто девятый «Вальтер» в изящной желтой кобуре, массивный электрошокер, рация СВ-диапазона, мобильный телефон, покрытая защитными голограммами и чипами золотая пластиковая карточка с объемной фотографией моей бывшей жены. Ни должностей, ни имен, ни координат на этом куске пластика не было, но что-то мне подсказывало, что это самое ценное содержимое пакета.

Из спальни послышался стон. Для меня это было как будильник, пробуждение ото сна – фора заканчивалась. Соблазн был прихватить все Ленкино добро, но я ограничился только пластиковой карточкой, остальное бросил обратно в пакет и зашвырнул в недра кладовки. Натянув Ленкин халат и первые попавшиеся изношенные кроссовки с задранными носами, я прильнул к входной двери.

Теперь предстояло заняться самым опасным и неблагодарным делом: отдаться случаю. Прекрасно зная, что меня ждало снаружи, я все равно долгие пару секунд пытался услышать хоть что-то из происходящего в подъезде. Дверь была хорошей, железной, добротной, с массивным запором – наследие «веселых» девяностых годов двадцатого века. Такую легко не открыть, разве что болгаркой петли срезать или автогеном вскрывать.

Судя по гробовой тишине за дверью, ничего хорошего для меня там не происходило. Дверной глазок мне также продемонстрировал пустую лестничную площадку. Чем черт не шутит? Может и есть шанс.

Сгруппировавшись, я осторожно потянул противно скрипнувшую дверную задвижку. Дверь буквально рванулась от меня, распахиваясь в подъезд, а затем так же внезапно захлопнулась. Прием банальный и уж конечно ожидаемый, задумавший его рассчитывал сбить меня с ног. И, судя по уже начавшей снова открываться двери, он был уверен в успехе своей задумки. Что ж, глупых надо учить на их же ошибках. Я вложил всю силу в удар ноги, бедная дверь вздрогнула, затряслась и, едва не слетая с петель, распахнулась. Послышался короткий вскрик, какое-то шарканье, а затем до боли приятный звук падающего тела.

Выскочив на лестничную площадку, я перескочил валяющегося без сознания громилу в неуместном здесь дорогом костюме и побежал вниз по лестнице. Но уже этажом ниже столкнулся еще с одним. Он уже приготовился к встрече, стоял в стойке на полусогнутых и был предельно напряжен, готовый к драке. Но я не собирался с ним драться. Не останавливаясь, я схватился за перила как за перекладину турника и всем весом обрушился на этого недотепу. Удар пришелся ногами в грудную клетку, сокрушивший бы и привинченный к полу шкаф, не говоря уже о человеке. Человека сложило пополам и в таком состоянии швырнуло на одну из входных дверей квартиры. Дверь была металлической, выполненной под бронзу, с массивными нашлепками и декоративными заклепками по всей поверхности и роскошным массивным кольцом под дверным глазком. Кольцо крепилось на петле в видекрюка, на который и налетел затылком бедолага, буквально насадившись на него с отвратительным хрустом. Он так и болтался, будто забытая кукольником марионетка. А тем временем с полами его пиджака происходила какая-то метаморфоза, они потемнели, увеличились в размерах, раздулись, а потом из-под швов накладных карманов начала обильно капать кровь, быстро образовав черную лужу на кафельном полу подъезда.

Забыв про покойника (что парень был мертв, я не сомневался, для этого и судмедэкспертом не надо было быть), я было побежал вниз, но уже площадкой ниже замер, прислушиваясь. Внизу, где-то в районе второго этажа, подъезд гудел от топота многочисленных ног.

Я бросился обратно в квартиру, запер дверь на засов и, на всякий случай, подпер ее опрокинутым шкафом. Провернуть это оказалось так же легко, как и описать процесс. Шкаф оказался с подломленной ножкой и стоял на какой-то шатающейся подпорке, лишившись которой он в сопровождении грохота и клубов пыли обрушился на входную дверь. Я даже отскочить не успел и стоял ошарашенный, ошалело думая, что было бы, упади эта доисторическая мебель на меня или перегороди мне вход в квартиру, оставив один на один с бегущими снизу головорезами.

Лена уже не стонала, а яростно рычала, пытаясь освободиться от пут. Безуспешно.

Быстро соображая, я метался из комнаты в комнату. Решение нашлось неожиданно. Да, моя бывшая жена сильно изменилась, а вот квартира-то осталась прежней. Уйму лет назад я в ней даже ремонт делал, наивно предполагая свить здесь семейное гнездо. А вот по поводу ремонта и сопровождавшего его шума не раз приходили соседи ругаться, причем не столько снизу или сверху, сколько боковые. Абсурд ситуации был в том, что они жили в соседнем доме на другой улице. Эта архитектурная задумка была не очень понятна, однако благодаря ей окна соседних домов сходились вплотную под небольшим углом и обитатели квартир вынуждены были визуально сосуществовать с соседями более тесно, чем им того хотелось.

– Ты же понимаешь, что тебе не уйти? – вдруг раздался сзади до кислой оскомины знакомый голос, поразительно спокойный и даже какой-то довольный.

– И все же попробовать стоит, – сказал я, не оборачиваясь, и рванул оконную задвижку. Рама лязгнула стекольным звоном и легко распахнулась в ночь. Только в тот момент я понял, как же мне не хватало свежего воздуха. В квартире воняло пылью, плесенью и бывшей женой.

– Можешь считать себя трупом.

– Ну, моя дорогая, для тебя я давно уже умер, – мои глаза шарили по стене такого соблазнительно близкого дома. – Так что ничего нового.

– Еще не поздно одуматься.

– Ты зачем Сашке звонила? – вдруг спросил я, ошарашив ее.

– Что?

– Просто узнала, что он копает вокруг этого твоего КУБа и решила переманить, как меня сегодня? Интересно, ты ему только деньги предлагала или еще и себя?

Она резко побледнела и я даже испугался, что отключится. Но нет, это была всего лишь ярость.

– Я тебя уничтожу, – прошипела она и снова затряслась в конвульсиях, безуспешно пытаясь освободиться.

– Знаешь, дорогая, – я подошел к ней и присел на корточки, – несколько часов назад я дал себе слово выйти из игры. Мне осточертело это дело. Но ты! Вот буквально ты лично! Ты меня сегодня переубедила. Поэтому я, глядя тебе в глаза, обещаю, что раздавлю твой поганый КУБ. А потом и по твою душу явлюсь.

Она замерла, глядя на меня и часто моргая, а потом фальшиво рассмеялась:

– Ты до сих пор не понял, с кем связался?! Да молись, чтобы мы тебя не нашли через минуту! Да ты вообще не сможешь отсюда уйти! Все пути перекрыты!

– Ничего, – прошептал я и резко поднялся. – Шкаф в прихожей тоже выглядел внушительно, а рухнул от одного толчка.

– Какой еще шкаф?

– У любой конторы есть слабое место, – сказал я, проигнорировав ее вопрос и подходя к окну. – Твой КУБ не исключение. Я найду это место и ударю, болезненно ударю. Ты почувствуешь.

– Ну-ну! Помечтай.

На миг ослепив, в меня снизу ударил мощный луч света.

– Спасибо, ребятки, подсветите мне, а то ни черта не видно.

До соседских окон было около трех метров, располагались они напротив с небольшим угловым отклонением, и тускло сверкали немытыми стеклами в облупившихся деревянных рамах. Сосед просто умница, до последнего боялся, что он установил современные стеклопакеты. Потому как со стеклопакетами задуманное мною сделать было бы сложнее. С кряхтением подняв прикроватную тумбочку, я разбежался и, чувствуя, как у меня внутри все обрывается, бросил ее в окно квартиры соседнего дома. Тумбочка на удивление легко тараном вышибла раму, послышался звон разбитого стекла, грохот, истошный женский визг, заливистый собачий лай. Прожектор снизу ударил в это место, высветив черный провал на месте бывшего окна.

– Правильно, ребятки. Прямо мысли мои читаете.

Я зажал в зубах пластиковую карточку, поплотнее запахнул халат и одновременно задрал его подол, чтобы не мешал, а потом разбежался через всю комнату, оттолкнулся от подоконника и взмыл. Ну, мне хотелось думать, что мой полет можно было описать этим словом, в реальности это скорее всего напоминало попытку толстяка взять с разбега олимпийскую высоту – нелепо и смешно. Но мне был важен не произведенный эффект, а результат.

Внизу толпилось десятка полтора безликих силуэтов и все они как один окаменели, застигнутые врасплох моей выходкой. Можно понять их реакцию, нелегко признавать себя идиотом, будучи уверенным в обратном. Но признавать пришлось самим фактом моей выходки. Эти остолопы считали дельце обстряпанным, ловушку со мной захлопнутой и, наверное, уже готовились доставать меня тепленьким. Подъезд, двор, чердак они перекрыли, все пути отступления отрезаны, и вдруг все это обнулилось, в одну секунду я оказался совершенно в другом доме с выходом на соседнюю улицу. Все-таки они идиоты, моя бывшая не лукавила, говоря о плохой работе ее службы безопасности.

Не знаю, бросились ли они бежать или так и стояли с разинутыми ртами и задранными вверх головами, но я побежал сразу. Изрезанный осколками стекла, в темноте покусанный какой-то мелкой, но очень свирепой псиной, с отбитыми ногами-руками и, скорее всего, парой сломанных ребер, оглушенный переходящим в ультразвук женским воплем, я наконец пробился к прихожей, нашарил ключи в замке входной двери, распахнул ее и буквально вывалился в темный подъезд. Скатившись по лестнице вниз, я выбежал в ночной тихий двор, на секунду остановился осмотреться, а потом что было сил побежал между двумя домами на пустырь. Но это много лет назад в этом месте был пустырь. Вместо него я уткнулся в решетчатый забор, ограждавший двор новенькой высотки – красивой, освещенной, наверняка со всех сторон утыканной камерами наружного наблюдения. За ней виднелась еще одна, а за той уже шумела трасса. Собрав остатки сил, я вдоль забора не столько побежал, сколько заковылял на вожделенный шум машин. Внешний вид у меня был отпугивающий, конечно, но я это надеялся компенсировать деньгами из Ленкиного пакета.

Кубарем выкатившись на засыпанную острым гравием обочину, я впереди метрах в ста увидел одинокую фуру-рефрижератор. Двое в свете стоящего на земле фонаря возились у переднего правого колеса. Рядом на земле россыпью валялись гаечные ключи, стоял ящик с инструментами. Из салона доносился приглушенный шансон.

План родился сам собой. Не сомневаясь ни секунды, я избавился от халата с кроссовками, зашвырнув в ночь не глядя, в трусы запихнул пластиковую карточку, и спотыкаясь подошел к дальнобойщикам.

– Мужики…

Они разом повернулись и у обоих разом отвисли челюсти – мой жуткий измождено-окровавленный видок перепугал бы кого угодно.

– Помогите. За мной гонятся. Мне нужно куда-нибудь подальше отсюда.

– Гонятся? – хрипло переспросил один из них и, вытирая руки черной промасленной тряпкой, медленно пошел ко мне. – Кто же за тобой гонится, браток?

И тут под разводами мазута на его руках я увидел тюремные наколки.

– Мусора, твари, – решился я на авантюру. – Взяли ни за что. Я просто в парке решил прикорнуть, а тут они. Сначала раздели, а потом били, долго били. Хотели, чтобы я подписал что-то.

– Как же ты здесь оказался, браток?

– На «бобике» меня куда-то повезли. Я на ходу выпрыгнул и побежал через дворы.

Он подошел вплотную и смерил меня взглядом. Потом невыносимо долгие секунды смотрел в ту сторону, откуда я приковылял.

– Ладно, лезь назад. Но только из города. Дальше сам.

– Хорошо. Спасибо.

– Да не испачкай там, – проворчал он мне уже в спину. – Антоха, а ну помоги! Подстели ему что-нибудь. А то изгадит сиденья, чисти потом.

Антоха помог мне забраться в кабину, закутал в провонявшее табачным дымом одеяло и как мешок бросил на спальное место.

– Лежи тут, не трепыхайся, – это было последнее, что я услышал, проваливаясь в черную бездну беспамятного сна.

Вызов

Ростов встретил меня ненавистным дождем. Не тем моросящим и до тошнотворности милым дождиком, под которым любят бегать персонажи романтических комедий, а жестким многодневным ливнем. Вода стеной, полумрак, раскаты грома, заполненные мутными потоками улицы, парализованный дорожный трафик и ощущение подступающей депрессии.

До недавнего времени я ненавидел такую погоду, но в тот день она мне была на руку. Никто не обращал внимания на ссутулившегося типа с опухшим лицом, исполосованным чуть поджившими корками порезов. Я напоминал пребывающего в хроническом запое бездомного алкаша, одежду подобрал под стать – растянутая рваная футболка, выцветшие треники с оттопыренными коленками и галоши. Судя по тому, что от меня шарахались редкие прохожие и даже бездомные псы сторонились, в образ я вписался отлично.

Недолго поплутав среди заплесневевших девятиэтажек убого микрорайона, который по уму давно пора было снести, но в котором по недоразумению все еще жили люди, я юркнул в подъезд одной из них и поднялся на седьмой этаж.

На стук в дверь обитатель нужной мне квартиры отреагировал необычно:

– Опять ты? – агрессивно рявкнули из-за двери. – Пшел вон!

– Экстази, это я.

Пришлось чуть отступить и дать себя разглядеть в дверной глазок. Экстази всегда был излишне подозрителен, но на сей раз превзошел даже самого себя.

– Да я это, я! Открывай!

На весь подъезд лязгнул замок, однако дверь приоткрылась лишь на длину цепочки и в образовавшуюся щель одним глазом просунулась заросшая многодневной щетиной толстая репа Экстази. Вид у него был озадаченно-испуганный.

– Ты?!! Ну и морда! Опять забухал, что ли?

– Ты собираешься меня пускать? – я настороженно оглянулся на лестницу, откуда несколькими этажами ниже вдруг донеслись голоса.

– Вообще-то, я занят!

– Открывай!

Экстази нехотя впустил меня, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы я мог протиснуться. И тут же быстро и с сотрясшим весь подъезд грохотом захлопнул, затем прильнул к глазку.

– Слушай, Экстази, ты хоть и хороший программер, но мозгов у тебя все равно как у курицы, – я усмехнулся и тут же скривился от пронзившей лицо боли. – Если бы за тобой следил я, то засел бы этажом выше и слушал твою дверь. Дурень, меньше шума и возни – больше толку.

Я глянул на него и от отвращения желание усмехаться сразу же улетучилось. Последний раз мы виделись больше полугода назад и эти шесть месяцев Экстази не пощадили, превратив в образцовую скотину. Смердящий, косматый, небритый, здоровенный увалень в обтягивающем жирные телеса засаленном до зеркального блеска халате неопределенного цвета, в дырявых тапках с торчащими, словно когти, черными нестриженными ногтями выглядел переходным звеном между человеком и лежащей в луже грязи свиньей.

– Ладно меня жизнь раком поставила, – не без злорадства сказал я, – но с тобой-то что случилось? Выглядишь хреново.

– Что случилось? Что случилось?! Да уроды какие-то приходили. Я уже три дня не сплю!

– Какие еще уроды? Кому ты нужен?

– Да про тебя спрашивали!

Я заглянул в его глаза – чистые, трезвые, вменяемые. Да и судя по владевшей Экстази раздражительности, сегодня никакой дурью он не накачивался. Это вселяло оптимизм.

Грубо оттолкнув его с пути, я прошел в единственную жилую комнату квартиры. Торя путь через скопища разнообразного компьютерного хлама, я пробрался к столу, смел со стоявшего рядом кресла какое-то тряпье и, с сомнением посмотрев на бурую от каких-то подозрительных разводов обивку, все же сел.

– Эй! – тут же заголосил сзади Экстази. – Я просил?

– Завали! – рявкнул я и Экстази тут же втянул голову в плечи, отпрянув. При желании он мог бы легко меня в бараний рог скрутить или хотя бы просто раздавить, усевшись, но кроткий овечий нрав даже мысли о подобном не допускал.

Порывшись в недрах штанов, я из секретного кармана на молнии извлек позаимствованную у бывшей жены пластиковую карточку.

– Вот, полюбуйся. Это по твоей части.

От одного взгляда на пластик, Экстази чуть не взвыл.

– Охренел? Убери! Говорю же! По твою душу приходили какие-то уроды. И еще бомж какой-то подозрительный крутится, пожрать просит, а у самого зубы золотые. Кстати, на тебя похож.

– Так что за уроды? Менты?

– Не, не похоже. Уж больно вежливые. И не блатные.

– Уж точно не блатные. Будут они о тебя мараться.

– Ну чего ты начинаешь! – обиделся Экстази.

– А ты чушь не пори.

У меня вдруг закружилась голова, комната заметно шатнулась и чуть просела, как при землетрясении. Боясь упасть, я схватился за подлокотники кресла.

– Слушай, открой окно. Ты когда-нибудь проветриваешь? Ну и вонь.

– Не нюхай, раз не нравится, – пробурчал Экстази, но все же пролез мимо меня к окну и со второй попытки распахнул лязгнувшую форточку.

– Так кто заходил-то?

– Они не представились! – съязвил Экстази. – Трое. Здоровые. В дорогих костюмах. Вежливые. На крутой тачке прикатили.

– И так уж прямо про меня спрашивали?

– Ну, не то чтобы про тебя, хотя может и про тебя.

– Я предупреждал!

– Имен они не называли, – поспешил уточнить Экстази. – Но я сразу про тебя подумал. Вот прямо с первой секунды разговора. А мы ведь с тобой несколько лет вообще не виделись.

– Не гони. В начале года пересекались.

– Да? А мне казалось… Короче! Я сразу про тебя подумал. Они с порога спросили, оказываю ли я незаконные услуги частным детективам? А кроме тебя, у меня среди сыщиков клиентов нет. Да и зачем вообще такое спрашивать? Ясно же, что припугнуть хотели. Не намекали, а прямо сказали, что знают о наших шашнях.

Логику Экстази можно было понять, думал он в правильном направлении, да только выводы сделал как всегда ошибочные. Парень он башковитый и в своем деле спец высшего разряда, но в таких вопросах он валенок валенком.

– Вот, – он перевернул гору хлама на столе и извлек белый прямоугольник визитки, – сказали позвонить по этому номеру, если вдруг ко мне обратится такой частный детектив. Обещали хорошие деньги.

– Хорошие?

– Ну я же не крыса, ты знаешь!

На безликой визитке кроме телефонного номера ничего не было.

– Пробивал этот номер?

– Конечно, первым делом. Какой-то санаторий или госпиталь, я так и не понял. Лажа, короче.

– Не парься, – я вернул ему визитку. – Эти ребята не блещут умом, но и настолько тупыми они не могут быть. К тебе пришли потому, что ты занимаешься левым пластиком и каждая собака в городе об этом знает. Уверен, что они обошли всех твоих белых, серых и черных коллег с тем же предложением.

– Уверен или знаешь?

– Если бы знал, то сказал бы прямо. Перед приходом я твою квартиру целый час пас. За тобой не следят.

– Да сейчас в кустах никто не сидит, – стоял на своем Экстази. – Поставят камеру размером с муху или спутник направят.

– Ты ври, да не завирайся! Сам-то себя слышишь? Тоже мне, спутник!

– Ну, со спутником я может и перегнул, но направленным лучом из соседнего дома…

– Короче! – перебил я его. – Твоя жирная персона пока никому не интересна, можешь спать спокойно и попрошаек-бомжей ни в чем не подозревать. Вот если позвонишь по этому номеру и расскажешь о моем визите, тогда на твою вонючую тушу и слетится туча трупных мух.

– Не позвоню, – проворчал Экстази, все еще оставаясь при своем мнении.

– Мы уже полчаса шкуры трем. Если бы квартира была под колпаком, в дверь уже ломились бы те самые типы в дорогих костюмах.

Экстази заметно расслабился, успокоенный моими доводами. На самом деле они яйца выеденного не стоили. Настоящие профи никуда бы не ломились, а спокойно ждали бы меня на выходе из квартиры. Просто за Экстази действительно никто не следил, пока за ненадобностью.

– Дай-ка гляну на этот кусок дерьма? Хочется понять, из-за чего весь кипиш.

Я снова протянул ему карточку. На ее осмотр потребовалось не больше пяти секунд.

– Ты ничего не перепутал?

– А что?

– Да это же дешевка!

Сначала я удивился и заподозрил Экстази в лукавстве ради доказывания правоты, любил он до последнего свою линию гнуть. Но потом вспомнил бланк с золотыми каемками и загадочными латинскими словечками. Действительно дешевка.

– А эти голограммы, объемные фото?

– Конечно, для динозавров вроде тебя это выглядит дорого и богато, но на самом деле не стоит вообще ничего. При печати от ста штук рентабельность без вариантов уходит в плюс. Заказывай хоть голограммы, хоть шелкографию, хоть какую фактуру. А если есть время подождать доставку пластика из Китая, то такую забаву себе может позволить даже безработная домохозяйка.

– Ну что же эта карта содержит? Чип или магнитная полоса? Это же не просто кусок пластика с фотографией бабы?

– Чип тут какой-то есть, но обычный, можно сказать примитивный. Это самый обыкновенный пропуск. Прокси-карта. Чип – для электронной системы, морда лица – для живого охранника. Хотя, – Экстази брезгливо покрутил карточку в руке, – по идее, здесь должна быть еще инфа. Фамилия, должность и так далее.

– Скопировать и слегка изменить сможешь?

Экстази аж подпрыгнул и заметался по комнате, как медведь в тесной клетке – яростно топоча, сметая все и вся.

– Спятил? Да тут такие дела творятся! Ты бы слышал, что мне наобещали! И что отрежут, и что отстрелят, и где утопят!

– Ты же говорил, что те уроды были вежливыми, – с улыбкой напомнил я.

– Ну!.. – Экстази от бессилия засопел. – Я просто предположил, чем все закончится.

– Ничем для тебя не закончится. Если языком трепать не будешь, конечно.

Я достал несколько крупных купюр в местной и европейской валюте. При виде денег Экстази сразу присмирел и не отрываясь смотрел на вожделенные бумажки в моих руках. Боясь, что его от перевозбуждения удар хватит, я протянул ему деньги.

Трясущимися руками пересчитав несколько раз, при этом млея от удовольствия, Экстази вдруг спохватился и принялся прятать сокровище в недра изодранного халата.

– Я так понял, ты берешься за мой заказ, – не столько спросил, сколько констатировал я.

– Берусь.

Он полез в ящик компьютерного стола, извлек ювелирный монокль и, воткнув его в складки жира на месте век, принялся более тщательно изучать пластиковую карту.

– Не просто дешевка. Халтура, – заключил он. – Даже желтомордые где-нибудь в Тянь-Пяне делают лучше. Наверняка клепают где-то здесь.

Он швырнул монокль на стол и, потирая переносицу, сказал:

– А теперь конкретно и подробно о том, что ты от меня хочешь.

– Есть некая организация с сетью филиалов, разбросанных по нескольким городам. Вряд ли для каждого филиала существуют уникальные ключи. Но если ключи универсальные, но именные, то должна быть база данных с персональными сведениями на каждого сотрудника, владеющего таким ключом. Даже я понимаю, что связь с этой базой осуществляется через интернет.

– Ни хрена ты не понимаешь. Может в каком-нибудь кино так и работает, но в жизни все проще и надежнее. Есть контролер-считыватель, в его память занесены номера таких карт-пропусков. Подносишь карту – открывается замок, турникет, лифт и тому подобное. Иногда связь осуществляется через сеть, бывает, что и через беспроводную, но опять же передаются и проверяются на подлинность, на допуск к системе номера карт. Никаких баз данных, никаких личных сведений. Только номера карт из списка. Есть карта в списке – дверь откроется, нет – не откроется. Все просто.

Экстази развел руками и одновременно пожал плечами, как будто извинялся.

– Этот кусок дерьма нет смысла копировать. Он уже наверняка мертвый. Достаточно просто заблокировать привязанный к ней номер. Скорее всего это сделали через минуту после того, как ты его спер.

Я строго посмотрел на него, а потом примирительно улыбнулся:

– И все-таки. Раз ты взял деньги, то что-то же можешь сделать?

– Ну, – Экстази почесал затылок. – Я уже давно таким не занимаюсь. Ты же знаешь, я в основном перепрошиваю ворованные банковские карточки, могу помочь обнулить или пополнить чей-то счет за щадящий процент. С прокси-картами я давно дела не имел.

– Не тяни кота за мошонку!

– Короче. Можно попытаться. Но я только делаю, остальное на твой страх и риск!

– Само собой, – заверил я.

– Есть призрачный шанс, что список разрешенных номеров практически бесконечен и можно создать любое количество карт, которые считыватели будут принимать.

– Ничего не понял, – признался я.

– А я еще и не объяснял. Скорее всего в системе задействован протокол «Даллас Тач». Это надежно, недорого, проверено временем. Но работа контролеров считывателей подобной системы требует тонкой настройки, которая уже стоит дорого и поэтому многими заказчиками игнорируется. В систему с тонкой настройкой влезть вообще нельзя, а вот в протоколе «Даллас Тач», настроенном по умолчанию, есть огроменная дырища. Правда, дыру эту видят не все. Система работает исправно, считыватели карт исправно считывают карты и открывают или не открывают двери, но! Тонкая настройка подразумевает внесение в память устройства конкретных разрешенных и заблокированных ключей. А система с общими настройками подразумевает внесение в память целого кластера разрешенных ключей, которых может быть бесконечно много. В протоколе «Даллас Тач» задействован уникальный для каждой системы идентификатор, поэтому нельзя картой «Предприятия А» открыть дверь на «Предприятии Б», хотя на обоих установлены одинаковые устройства и задействованы одинаковые протоколы. Но всего лишь скопировав идентификатор прокси-карты «Предприятия Б» и присвоив его прокси-карте «Предприятия А», можно с ноги открывать любые двери на «Предприятии Б». При блокировании конкретного ключа его номер принудительно вносится в список заблокированных. Но при этом остается бесконечное количество вакантных номеров, которые будут приниматься системой и открывать двери. Если на «Предприятии Б» работает максимум тысяча человек, есть статистическая текучка и прочие кадровые заморочки, то в их системе задействуется максимум две тысячи цифровых комбинаций ключей, отличающихся на единицу. Работник увольняется, ключ с его номером блокируется, а новому выдается новый ключ и присваивается следующий в списке номер. Знаешь, сколько при этом остается свободных ключей? Тысяча биллионов примитивных 48-битных ключей. Понял? То есть мы можем сделать миллиард прокси-карт и присвоить им номера из середины списка и система их пропустит.

– Я понял одно. Ты мне сделаешь ключ, который мне откроет нужную дверь.

– Добавляй: «попробуешь сделать». Ты же знаешь, я суеверный и не люблю раньше времени…

– Да-да, знаю. Короче, Экстази, когда мне зайти?

– Но если не получится, деньги я не верну!

– Само собой. Но если получится, ты получишь еще.

Его глаза загорелись сальным огоньком.

– Так когда к тебе наведаться?

– Давай денька через… – Он замялся, комично играя мимикой пухлого лица. – Нет, давай-ка через недельку. А еще лучше через две. Чтобы наверняка.

– Договорились. Мне тоже время нужно, чтобы раны зализать. Залягу на дно.

– До хрена же тебе зализывать придется! Одна морда чего стоит!

Я собрался было уходить, но вовремя спохватился:

– Забыл совсем! В качестве бонуса нарой мне статистику по пропавшим без вести. Желательно ментовскую.

– О! Вот это моя тема! Это я люблю! Могу любую базу данных добавить в качестве бонуса.

– Не надо. Хватит статистики.

– Но ведь придется подмасливать кое-кого. Хорошо бы ручку-то позолотить, – просяще сказал Экстази и недвусмысленно протянул мне клешню.

– Заплатишь из тех денег, что я тебе уже дал.

– Но мне тогда ничего не останется!

– Вот и чудно! На голодный желудок работается сподручнее.

Экстази был мега-профессионалом, но имел отвратительную особенность забывать про работу и даже исчезать из города, когда разживался большими деньгами.

– Сделаешь все как надо, заплачу сверху. Не обижу.

Оставив Экстази, я действительно залег на дно, в прямом смысле. Снял комнату в некогда рабочей общаге какого-то завода, не пережившего эпоху российского капитализма. В такой же, но в соседнем районе, много дней назад встречался со шлюхой, рассказавшей про ростовский филиал. В славные времена в таких общежитиях жили молодые семьи рабочих, а ныне эти унылые девятиэтажки превратились в полуобитаемые прибежища городских маргиналов всех мастей. Удобств никаких, в соседях бывшие зеки и крысы, но зато документов там не требовали и даже имени не спрашивали.

На зализывание ран ушло времени чуть больше отпущенных двух недель. Как я не предостерегался, а все же где-то подцепил инфекцию, причем какую-то ядреную, с которой в первые дни ни один антибиотик не мог совладать. После возвращения от Экстази я вообще в полубреду провалялся всю ночь, похудел килограммов на десять и был в шаге от вызова неотложки. Но потом организм, подстегнутый достижениями современной фармакологии, встрепенулся и за пять дней одолел внутреннего супостата. Остальное время я отъедался, килограммами поглощая ненавистную икру со сливочным маслом, сало с жирным сыром и запивая белковыми коктейлями. Через две недели я даже начал потихоньку тренироваться, приходя в форму.

Мне очень хотелось верить Экстази, но он всего лишь человек, а человек, как известно, слаб. Поэтому пришлось несколько дней убить на слежку за его домом, чтобы убедиться в отсутствии или наличии нежелательного интереса к нашему компьютерному гению. И не напрасно. С поразительной пунктуальностью, позволявшей чуть ли не часы сверять, от подъезда Экстази отъезжала зеленая ржавая «Газель» и на ее место становилась серая «буханка» с плохо затертыми следами пребывания в рядах органов внутренних дел, спустя четыре часа они менялись местами. Если «Газель» просто занимала пост и несла службу, то пассажиры «буханки» с проступающими по бортам синими полосами и надписями «Милиция» были менее дисциплинированы, периодически выскакивая покурить и справлять нужду.

Набрав телефон Экстази через мессенджер «Телеграм», я решил прикинуться ничего не подозревающим и договориться о встрече, однако тот мне и слова не дал сказать:

– Я занят! – заорал он в трубку. – Перезвоните позже!

Выходит, Экстази в курсе, что за ним следили и предупредил меня.

Я отправил ему условное сообщение: «Пошли по грибы». Через несколько минут из подъезда вывалилась туша Экстази в безразмерных гавайских бриджах, растянутой до безобразия серой футболке с излишне патриотической символикой на груди и похожих на ласты сланцах. Болтая пакетом в руках и старательно делая вид, что не замечает «буханки», он прошествовал через двор. Из микроавтобуса выскочил молодец и побежал следом. Эти олухи даже не подозревают о сюрпризе, который их ждет. Они-то уверены, что уж такого кашалота они при всем желании не упустят, но на их беду этого кита я неплохо поднатаскал. Если Экстази не забыл хотя бы десятой части моей науки, он уйдет от слежки, тем более от такой слежки.

Через полчаса мы встретились под мостом на набережной. Экстази прикатил на такси. На нем вместо фривольных одежонок уже был охотничий комбинезон, а за спиной виднелся внушительных размеров рюкзак. По всей видимости, после нашего рандеву он не собирался возвращаться домой.

– Ты куда пропал? – набросился он на меня. – Я уже пятый день сижу на измене! Работа сделана, а тебя все нет и нет. Уже подумал, что взяли тебя. Решил, что если сегодня не объявишься, то я свинчу на месячишко-другой из города.

– Ну, значит мне повезло, – пожал я плечами. – Сделал?

– А то! С пластиком проблем не было, даже позабавился немного. Сейчас расскажу. А вот со статистикой придется обломаться. Как только я вышел на знакомого мента, через которого такие вопросы решал, он как в воду канул, а потом и за мной следить начали. Попытался через МЧС – вообще глухо. От безнадеги сунулся к волонтерам из «Лизы Алерт», они ищут пропавших, так оказалось, что они у нас прикрыли лавочку. И не только у нас, а во всех городах, где пустил корни этот твой гребаный КУБ.

Услышав знакомое название, я вздрогнул.

– Ты глубоко копнул.

– Не пришлось копать. Все на поверхности вывалено. Эти скоты даже не пытаются прятаться. Короче, статистики нет. Все дико напуганы, даже менты. Я лишь пару дней в этой теме, но уже мерзко. Короче, я решил лыжи мылить.

– После того, как закончим наше общее дело.

– Бабки вперед! Мне зелень сейчас ой как понадобится! Схоронюсь, чтобы ни ты, ни этот твой гребаный КУБ до меня не добрались.

Я не стал разочаровывать Экстази известием, что знаю место его якобы секретной лежки. А если знаю я, то могут знать и другие.

Отдав ему конверт с гонораром, я в обмен получил толстую связку карточек, перетянутых зеленой резинкой. Штук сорок, может больше. Одни были белыми, другие ярко-красными, кроме верхней карточки, которая очень сильно напоминала оригинальный ключ, даже имитация голограмм имелась. Передавая деньги и получая в обмен карты, я обратил внимание на руки Экстази в латексных перчатках. От жары кожа под резиной покраснела до бурого оттенка, будто набухла от пота и казалось, что лопнет от малейшего прикосновения.

– Боишься пальчики оставить? – усмехнулся я.

– Боюсь! Не хочу, чтобы меня с этой клоакой хоть что-то связывало.

– Ну и дурень же ты! А как ты объяснишь наши встречи и мои деньги в твоем кармане?

Экстази нетерпеливо отмахнулся.

– Уж как-нибудь объясню! Лишь бы с этим дерьмом меня не связали, – он кивнул на стопку карт в моих руках.

Я веером раскрыл стопку:

– Ого сколько! Хоть продавай.

– Белые – это пропуск на территорию, красные – для входа в систему. – Экстази со стоном облегчения содрал перчатки, после чего в бешенстве зашвырнул подальше в реку через ограждение набережной. – Смотри не перепутай, штрих-коды и чипы отличаются, хотя внешне похожи.

– Зачем столько-то?

– Для страховки. У всех разноуровневый допуск. Грубо говоря, эти карты имитируют пропуска службы безопасности, простых служащих и даже боссов. Тыкай до тех пор, пока какой-нибудь сработает. Это на случай, если система начнет блокировать доступ целыми секторами. Все сразу заблокировать она не сможет. Но это про запас, если не сработает главный ключ, он верхний в стопке.

– И это все копии с того самого ключа? Кстати, что-то не вижу его. Где он?

– Уничтожил. Сжег. Следы заметал. Уж извини, но мне моя шкура дороже. Если тебя успокоит, то я не только твою карту в небытие отправил, но и все оборудование, которым пользовался. А это неплохой ноут, сетевой сканер, считыватель карт и еще кое-что по мелочи.

– Рассказывай, – насторожился я.

– Если коротко, то это была ловушка. Нового владельца карты ждали и услужливо распахнули парадную дверь.

– А бестолковостью это не могло быть? Человеческая безалаберность не знает границ.

– Нет. После инициализации система меня пинганула и попыталась определить местоположение.

– Пинганула?

– Ну, это вроде как их сервер пометил мой компьютер.

– То есть, тебя вычислили?

– Глупый вопрос. Мы бы сейчас не разговаривали.

– Разговаривали бы еще как. Просто ты был бы подсадной уткой.

Экстази понял, что сморозил глупость и попытался оправдаться:

– Не парься. Во-первых, они банально не успели, я подключался через цепочку южноамериканских платных прокси-серверов. Там на расшифровку лога моих действий уйдет месяц работы. А во-вторых, я подключался через роутер соседа.

– Которого рано или поздно вычислят. И потом вдруг окажется, что за стенкой у него живет известный любитель воровать чужие электронные данные?

– Это условный сосед. Чувак живет в нескольких кварталах от меня и раздает беспроводной интернет через узконаправленную антенну из своей квартиры в какой-то цветочный магазин. Не знаю, зачем он это делает, но делает. Может ему так дешевле, не хочет подключать корпоративный тариф. Я через него работаю уже третий год. Такие вещи творил, что ты и представить не можешь! И что-то к нему Интерпол не ломится и управление «К» его хату не штурмует.

– Ладно, убедил. Рассказывай дальше.

– Для начала я решил просто поиграться с ключом, посмотреть, как он себя поведет. Больших надежд не возлагал, короче. Но только я воткнул карту в считыватель, как она мгновенно инициировалась и я вошел в систему. Внезапно! Я ведь был на сто процентов уверен, что ключ давно заблокирован и максимум, что я получу, это адрес сервера, к которому он попытается подключиться.

– И все-таки подключение через интернет, – не без удовольствия сказал я. – А ты мне, помнится, другое говорил. Намекал на мою дурость и доказывал, что это обычная прокси-карта, дешевка.

– Ну, знаешь… – Экстази замялся, стыдливо опустив глаза. Он ненавидел ошибаться, но еще больше ему не нравилось, когда его ловили на этом. – Я немного погорячился. Да, это был хороший чипированный ключ. Но не в том дело! Как только я вошел в систему, сразу же сработала тревога. То есть кто-то ждал, что ключом воспользуются. Но они вряд ли ждали меня!

Экстази от удовольствия даже облизнулся.

– Они меня начали заманивать, пытаясь вычислить. Пинг подскочил до небес! Но я сразу же отключился, а перед этим запустил им червя!

– Вирус, что ли?

– Типа того. Они-то думали, что заманивали меня в западню и открыли дверку, а я им в эту дверку разъяренного трицератопса закинул. Он как бумагу проломил их защиту и пошел все крушить на серверах. Короче, этим тыквоголовым сразу прибавилось работы и стало не до меня. Через часок я снова подключился к серверу и уже спокойно начал копаться в нем.

– Зачем? – насмешливо спросил я, прекрасно зная ответ.

– Ну, чтобы тебе нарыть инфы побольше.

– Врешь. Хотел поживиться.

– Ну и что? Лишняя копейка не помешает. Я не то, чтобы хотел вот прямо сейчас их поиметь, просто оставлял задел на будущее, так сказать. Мой червь прогрыз немало дыр и в каждой оставил по закладке. Их антивирус процентов девяносто девять скорее всего уже уничтожил. Но один процент остался-то! В каждой закладке спрятана маленькая, но шустрая программка-шпион. Она предназначена для поиска любой финансовой инфы на серверах, но на безрыбье может скачать и любую подвернувшуюся базу данных: клиентскую, сотрудников и так далее. Это тоже полезно. Можно продать кому-нибудь.

– Не вздумай! – уже без шуток рявкнул я. – Пока я занимаюсь этим делом, даже не смотри в эту сторону!

– Да я не дурак, сам понял, – отмахнулся Экстази. – Да и нечего было у них брать. Это были сервера кадровой службы и клиентского отдела. Клиентов у них, кстати, всего девять тысяч триста семьдесят человек. Для их размаха до странного мало.

Я глянул на Экстази, но ничего не сказал. Бедолага даже не подозревает, насколько это чудовищно много. Я-то наивно полагал, что КУБ обслуживает человек пятьдесят.

– Так вот, уже через полминуты мой шпион начал слать гигабайты данных. Клиентская база мне была до лампочки, а вот базу данных сотрудников я прошерстил. Нужно было узнать структуру, чтобы без подозрений встроить в нее нашего виртуального человечка вот с этим ключом, – Экстази ногтем щелкнул по ключу, верхнему в стопке. – Пока ребятушки воевали с моим червем, я снова вошел в их систему и прописал в кадровой базе нового сотрудника.

– Так теперь можно и зарплату там получать? – попытался я пошутить.

– Не выйдет, – покачал головой Экстази. – Сотрудник виртуальный, абсолютно. Нет личного дела, нет зарплатной ведомости, у него даже имени нет. Обнаружить его в базе можно только случайно, но даже в этом случае он будет похож на случайный глюк системы. Его удалят, конечно, но сама вероятность обнаружения статистически ничтожна. Но тем не менее его ключом можно воспользоваться и система ничего не заподозрит.

– Как это?

– Примитивная система свой-чужой. После успешной обработки информации действия этого ключа будут заносится в лог ошибок и отправляться в никому не нужный архив. К этому ключу не привязан реально существующий сотрудник, не фиксируется время прихода и ухода, этот ключ не запрашивает особых полномочий для действий на сервере. Это ошибка системы. Ты можешь сколько угодно раз пользоваться этим ключом, а для системы каждый раз будет первым и последним, потому что она сама будет обнулять счетчик.

– Настолько все хорошо, что как-то и не верится.

– Конечно хорошо, потому что это теория, – осклабился Экстази, – проверить можно только практикой. Да и то все делалось из расчета, что ты заявишься в КУБ максимум один раз, а не будешь там шляться, как у себя дома. Но шанс туда попасть есть. Реальный шанс! Я лишь по верхам пробежался, но и этого хватило, чтобы проблеваться. Там творится полнейший треш! Это та самая мутная вода, в которой надо ловить рыбу.

– То есть?

– Чтобы проверить, как прошло внедрение нашего виртуального работника месяца, я начал мониторить и сверять базу данных сотрудников. Мой шпион без конца ее копировал и отсылал мне. Я скачивал базу каждые пять часов, чтобы исключить статистическую погрешность. В базе случайным образом отметил несколько сотрудников, помимо нашего виртуального, и следил за их карьерой в течение двух суток.

Мое сердце вдруг застучало чаще обычного. Я еще не понимал этого, а мое чутье уже ухватилось цепкими коготками за рассказ Экстази.

– И что же ты обнаружил? – спросил я, совладав с волнением.

– В этом КУБе больше пятнадцати тысяч сотрудников в сорока семи филиалах по всей стране. Но прикол в том, что у них какая-то бешеная ротация. Люди просто летают по всей стране из филиала в филиал. Трое из моего контрольного списка за два дня успели побывать в Казани, Питере и Астрахани. Но все до единого потом оказались в Брюховецкой.

– Где?

– Это какая-то станичка на Кубани. Населения три с половиной калеки, а у КУБа там одно из самых мощных подразделений. То есть реально чуть ли не вся деревня вкалывает на КУБ! Весь следующий день я в базе проверял перемещение ключей сотрудников в Брюховецкую и только за сутки там побывало больше сотни человек. Это даже не филиал, это настоящий логистический центр, узловой склад какой-то.

Вот оно! Брюховецкая! Мое чутье подстегнуло выброс адреналина в кровь и я даже почувствовал охвативший меня легкий приятный мандраж, словно ребенка в предвкушении долгожданного подарка на день рождения.

– Ты эти данные сохранил?

– Нет, конечно. Все уничтожено. Говорю же, я не хочу, чтобы меня с этой клоакой хоть что-то связывало.

– А по новой скачать можешь?

Экстази осуждающе вздохнул и покачал головой:

– Да скачать не проблема. Но что ты будешь с этими гигабайтами делать? Это же не столбики текста в «Экселе» на флешке, типа воткнул в комп и читаешь, кофеек прихлебывая. Это зашифрованные массивы данных в последовательно связанных архивах. Нужны специальные программы, знания и время. У тебя ничего из этого нет.

– Особенно времени, – пробормотал я. – Но в случае чего их скачать можно?

– Можно. Но без меня! – Экстази осклабился. – Ну или за очень большие деньги. Если уж рисковать задницей, то задорого!

– Ладно, можешь валить, – наконец разрешил я. Если в начале он нетерпеливо перетаптывался и опасливо оглядывался, то последние минуты разговора выглядел прямо-таки застоявшимся в стойле жеребцом – до того ему хотелось бежать, да подальше от меня.

– Ну тогда я пошел?

– Отдыхай, но не теряйся. Будем на связи.

– Ага, щас! Я уж так зароюсь по ноздри в грунт, что меня и с собаками не найдешь!

Глядя ему в жирную спину, которая даже с учетом увеличивающегося расстояния каким-то непостижимым образом не уменьшалась и оставалась такой же гигантской, я пытался обмозговать услышанное.

Экстази хоть и относился к числу особо отъявленных сволочей, но уж если брался за дело, то всегда доводил его до совершенства. Тот раз не стал исключением, и на мое счастье обошелся относительно дешево. Узнай эта жадная сволочь, что сделанное им вообще цены не имеет, то наверняка попытался бы ободрать меня как липку. Да я и сам, если бы заранее знал о полученном результате, не пожалел бы никаких денег. Экстази за полдня добыл настолько ценные сведения, что без его помощи мне понадобились бы долгие месяцы, а может быть и годы работы по старинке.

Методы Экстази, конечно, незаконные и добытые им доказательства никуда подшить не получится, но в том-то и прелесть частного сыска, что меня это волновало меньше всего. Легальность, законность, соблюдение прав и прочая чушь пускай заботит кого-нибудь другого. В конце концов, я ведь не для прений в суде готовлю набор доказательств, а для сухого отчета заказчику (хотя последнее время меня не отпускало навязчивое ощущение, что никому мой отчет уже не понадобится). Но прежде всего, новые и столь бронебойные факты для меня были окном возможностей. Если раньше я лишь в случайные дырочки и щелки украдкой заглядывал, то отныне передо мной зияли распахнутые ворота в КУБ. И я бы уже был на полпути туда, кабы не одно коварное «но».

Экстази правильно предположил, что его успешная авторизация на сервере с помощью того злополучного ключа была ловушкой. Вот только была ли эта ловушка единственной? И только ли ловушкой это было? Бывшая жена знала меня как облупленного и была абсолютно уверена, что я воспользуюсь ключом. Больше того, она наверняка была уверена, что я не могу не воспользоваться в силу характера и упертости. Потому и оставили эту дверку приоткрытой.

Экстази, безусловно, большой умница и великий мастер своего дела, но мне что-то подсказывало, что даже ему не удалось бы так легко и просто взломать сервер, а потом беспрепятственно скачивать оттуда данные. Кто-то, и скорее всего у него было имя Елена, хотел мне продемонстрировать размах предприятия. То ли хотелось меня припугнуть, то ли моя бывшая со свойственным ей упрямством не оставляла глупой затеи все жепереманить меня на свою сторону и просто хвасталась детищем. Мол, смотри, какие мы крутые, могучие и бесстрашные!

Но больше всего мне не давал покоя странный факт Ленкиного старшинства в этой конторе. За годы многое могло измениться, но вряд ли она научилась управлять людьми. Моя бывшая была неплохим биологом и отличным психологом с талантом кого угодно уговорить на что угодно, но вот наладить работу собственной лаборатории у нее не получалось. Достать какой-нибудь сложный прибор или выбить грант на разработку – это легко, а вот поладить с собственными лаборантами и начальством для нее было неосуществимо. А тут не заплесневелая лаборатория в богом забытом институте, а огромная корпорация с филиалами по всему бывшему Союзу. Хотя именно Ленкиным ручным управлением этого монстра и можно было объяснить все несуразности.

К тому же, из головы не шло совершенно неуместное упоминание моей бывшей в разговоре с когда-то лучшим другом из госбезопасности. Даже если поверить, что он лишь копнул эту навозную кучу и после приказа сверху бросил расследование, то все равно невозможно было на вершине этой кучи не заметить Лену. Больше того, скорее всего это первое, что он выяснил. И это не она ему звонила и что-то невнятно лепетала, а наоборот. Но почему Сашка не сказал об этом прямо? Боялся, что я не возьмусь за дело? Хотел стравить меня с бывшей? В конце концов, планировал избавиться от меня чужими руками? Последнее вряд ли, а вот идея науськать меня на КУБ вполне реалистичная и в духе нашей доблестной контрразведки. Кстати, их незримым присутствием можно было объяснить и мое невероятное везение на первых порах расследования. Правда, после моего визита в Сочи оно так же чудесно улетучилось, как и появилось. Скорее всего даже для госбезопасности мои методы оказались чересчур ретивыми и они решили от меня откреститься. А может быть Сашка и не лукавил, когда говорил о приказе смотреть в противоположную от КУБа сторону и помощь мне была лишь отголоском былой инерции расследования мощной организации.

Я с сомнением посмотрел на карточки ключей – новеньких, манящих глянцем пластика, искушающих. Они были пропуском в святая святых, они обещали дать ответы на все, в том числе еще не заданные вопросы. Но чутье мне подсказывало, что это тупик. Даже не ловушка, не западня, не хитро расставленные силки и капканы (хотя, конечно, и это все вместе), а просто путь в никуда. Не готов я был к визиту в КУБ. Пока еще у меня не было ни понимания происходящего, ни панорамного видения всей картины происходящего, ни тех самых нужных вопросов, на которые требовалось получить ответы.

А вот чего от меня точно никто не ждал, так это визита в ту самую небольшую и мало кому известную кубанскую станицу, чуть ли не всем населением вкалывающую на КУБ. Как там ее, Брюховецкая?

Тихий омут

Больше всего я боялся попасть именно в дыру, помня мрачноватые живописания Экстази. На самом же деле Брюховецкая оказалась славным провинциальным городком – солнечным, зажиточным, уютным, утопающим в молодой майской зелени. Никогда не понимал, почему на просторах Руси-матушки какой-нибудь Муховыдрищенск со спившимся населением в полторы тысячи пенсионеров и навсегда остановившимся заводом по производству булавок называют именно городом, а на Кубани и Дону богатые многотысячные поселки именуют почему-то станицами. Но плевать на административные заморочки, в тот момент куда важнее оказалось, что мне не пришлось переться к черту на кулички. Всего лишь пять часов пути на старенькой пригородной электричке в компании дачников, студентов и прочего странноватого народа – и Брюховецкая предстала передо мной во всей своей южно-провинциальной красе. Конечно, можно было ехать скоростным поездом с минимумом остановок или автобусом, но я не хотел лишний раз попадать в объективы камер слежения на вокзалах, а потому пришлось садиться на поезд с ближайшего к Ростову полустанка, где не то что касс и навеса от дождя не было, но и банального перрона не наблюдалось.

Недолго полюбовавшись черепичным теремком здания вокзала, окруженного цветущими каштанами, я через пустую привокзальную площадь не спеша направился к стоянке такси. Колл-центр, диспетчерская и комната отдыха персонала удачно совмещались в бывшем газетном киоске с выцветшей вывеской «Роспечать». Рядом стоял белый «жигуленок» седьмой модели с лихой надписью «Юпитер» по борту и желтым колпаком с шашечками на крыше. В тени киоска на драных офисных стульях то ли сидели, то ли сидя спали двое широко распространенной южной национальности.

Было что-то около десяти утра, солнце уже вовсю пекло, горячий ветер лениво поднимал и носил над площадью клубы пыли, где-то остервенело лаяли собаки, что создавало странное ощущение запустения и, одновременно, не отпускающего взгляда в спину. У меня давно выработался рефлекс никогда не оглядываться, но после первых шагов по благодатной брюховецкой земле мне очень захотелось сделать это.

– Здрасьте, – поприветствовал я аборигенов, – до центра подбросите?

Таксисты вскочили, засуетились, начали о чем-то спорить на древнем красивом языке. Наконец один махнул рукой и, что-то неразборчиво ворча, удалился в киоск. Другой, сияя улыбкой, схватил мою дорожную сумку, распахнул дверь в салон машины.

– Куда едем?

– Центр, – для верности я показал рукой вперед, где в волнующейся зелени тополей виднелся выезд с территории вокзала. – Там где-то редакция газеты «Брюховецкий курьер».

– Так тебе газета нужна? – таксист с визгом шин сорвал «семерку» с места, утопив киоск и своего ворчливого коллегу в облаке пыли. – Знаю! Ай знаю! Хорошая газета, объявлений много. Купи-продай! А уж какой там редактор работает! Ах!!! Я целый месяц ходил к ней и давал объявление о знакомстве, намекал. Но нет! Брезгует! Да и где я, а где она?! И тому, кто мог с тобой побыть, на земле уж нечего любить…

Гумилев?! Едва сдержав изумление и впав в диссонанс, я уставился на таксиста. Без тени акцента говорящий по-русски армянин-романтик, наизусть цитирующий поэта серебряного века и при этом одетый в скверно пахнущую футболку и джинсы с явными следами рук, которые пытались оттереть от машинного масла. И это лишь первый человек, встреченный в Брюховецкой. Многообещающее начало.

Путь до редакции занял несколько минут, которые таксист планировал растранжирить на описание в лицах и красках истории своей неразделенной любви к редактору местной газеты. Романтику я люблю, но все же не так сильно, как помогающие в расследовании нюансы, поэтому я его тактично перебил и попытался сменить тему. Кому как не таксистам быть в курсе местных новостей, слухов и сплетен. Но как только я заикнулся о самой Брюховецкой и существующем в ней криминально-политическом балансе сил, мой извозчик мгновенно погрустнел и лишь прибавил газу. У меня сложилось впечатление, что он не столько отказывается болтать на эту тему, сколько побаивается. Но так как молчать ему запрещал секретный кодекс таксистов, после короткой паузы он опять разговорился, но лишь для того, чтобы порекомендовать и кратко описать лучшие злачные места Бухары (так местные называли Брюховецкую).

Редакция крошечной частной газеты «Брюховецкий курьер» занимала всего две комнаты и располагалась на втором этаже небольшого торгового комплекса между бухгалтерией этого предприятия и довольно мрачными и явно необитаемыми помещениями с какой-то мебельной рухлядью. В первой комнате, центром которой был большой красный стол с несколькими стульями, я первым делом ознакомился с правилами подачи объявлений в газету «Брюховецкий курьер», затем узнал расценки на рекламу – всей этой важной информацией была обклеена одна из стен. У дальней стены стояли два стола с компьютерами, принтер, стопки каких-то документов и книг. За правым столом, подперев щеку кулачком, с чашкой кофе в обнимку сидела маленькая женщина с отстраненно-пренебрежительным выражением на лице. Ей явно было скучно, очень скучно. Однако судя по высокомерному недовольству в ее глазах, мое появление отнюдь не обрадовало ее, а наоборот – прервало некую негу, блаженство утреннего ничегонеделания.

– Простите, – с каким-то даже удовольствием сказал я, заставляя ее покинуть теплое и уютное ложе лени, – могу я видеть главного редактора?

– Проходите, – со вздохом произнесла она и кивнула куда-то мне за спину, – она у себя. Алена, к тебе!

Оглянувшись, я увидел дверь, ведущую в смежную комнату.

– Можно? – постучав в дверной косяк костяшками пальцев, я медленно переступил порог крошечного темноватого кабинета, в котором из мебели имелся только компьютерный стол с ноутбуком и почему-то сразу три кресла, два из которых были завалены бумагами, подшивками газет и прочим редакционным барахлом. За компьютером сидела одетая в обтягивающие джинсы, яркую блузку с откровенным вырезом и белые кроссовки молодая женщина. Это немного обескураживало и практически рушило мои планы, ведь я рассчитывал на встречу со взрослым человеком. Искать подходы ко вчерашним студенткам я разучился лет, этак, двадцать назад.

– Алена Игоревна?

Женщина впилась в меня цепким взглядом огромных карих глаз, безуспешно пытаясь узнать или вспомнить, затем медленно поднялась, оказавшись на полголовы выше меня, и шагнула навстречу. И сразу же иллюзия рассыпалась, окрыляя надеждой. Вблизи газетчица оказалась женщиной под сорок, причем настолько очевидно, что положение не спасали ни вызывающе-откровенный стиль одежды, ни макияж, ни модно подстриженные короткие темные волосы, ни практически безупречное тело, за которым явно следили и которое безжалостно истязали в спортзале. Очевидно, что с проявлениями возраста шла ожесточенная, но пока успешная борьба, однако о грядущем и довольно скором поражении красноречиво говорили складки вокруг носа и губ, сеточка морщин вокруг глаз и мешки под ними.

Но не только внешностью здесь пытались покорить. Стены кабинета украшали с десяток разнообразных дипломов, сертификатов и благодарностей в рамках побольше. В рамках поменьше помещались многочисленные фотографии Алены Игоревны в компании разных явно уважаемых людей, из которых я с трудом узнал лишь какого-то певца из забытых девяностых.

– Да, – сказала она, разглядывая меня не менее откровенно, нежели я ее. И судя по всему, увиденное ей нравилось, хотя мое лицо напоминало скорее бандитскую рожу со следами уже заживших, но все еще проступающих на коже следов от порезов.

– Прошу прощения за внешний вид, – поспешил оправдаться я, ставя на пол дорожную сумку, и улыбнулся со всем дарованным природой дружелюбием. – Меня угораздило побывать в небольшом приключении. Собственно, оно меня и привело сюда. Но сначала заставило напроситься к вам на встречу. Это я вам звонил вчера.

– Ростов? – она довольно мило наморщила лоб, якобы пытаясь что-то вспомнить, и тут же очаровательно улыбнулась. – Ну что ж, вы напросились!

Редактор недвусмысленным жестом показала на единственное свободное кресло и села сама, перед этим не забыв потянуться всем телом с закинутыми за голову руками. Сев, она рефлекторно принялась приводить в порядок и так безупречную прическу. Без сомнений, я ей точно нравился. Оставалось надеяться, что впечатление на нее произвели одеколон, свободного стиля одежда или даже нечто скрытое у меня внутри, а не разбойничий внешний вид. Если она меня приняла все же за бандита, то это значительно осложняло дело. Как подсказывал опыт, очень тяжело наладить контакт с женщинами такого типа. Они были импульсивны, несдержанны и предпочитали постоянно испытывать на прочность окружающих – то есть крайне нежелательная кандидатура на роль партнера в сколь-нибудь ответственном деле. А дело, которое я хотел предложить Алене Игоревне, было чрезвычайно ответственным.

– И что же понадобилось ростовскому гостю в нашей богом забытой станице?

Если честно, то как такового плана у меня не было. От скуки в электричке я пытался хотя бы приблизительно набросать его контуры, но ничего путного в голову так и не пришло. А потому я скоро плюнул на это неблагодарное дело и решил отдаться импровизации – как оказалось, не напрасно. Услышав про «богом забытую станицу», я вдруг понял, чем можно зацепить провинциального, но явно амбициозного журналиста.

– Вы о цели моего визита?

– Угу, о ней. Вчера вы так и не признались. Прямо крепкий орешек. Я заинтригована! Итак?

Она сложила руки на груди и с полуулыбкой на ярко накрашенных губах ждала ответа.

– Итак, – повторил я за ней и со вздохом полной покорности полез во внутренний карман замшевой куртки. Дальше началась игра. Не раз отрепетированным движением легко извлек красную книжицу удостоверения, но тут же замер и спрятал ее обратно, изобразил на лице растерянность, оглянулся. – Мое дело довольно щекотливое, а потому свидетели нежелательны. Это возможно?

Алена Игоревна понимающе кивнула и, чуть наклонившись, бросила осторожный взгляд в соседнюю комнату. Наверное, она тоже чувствовала цепкий взгляд колючих глазок скучающей коллеги, у меня же от этого взгляда аж затылок горел.

– Есть два варианта: закрыть дверь или…

– Давайте второй, – решительно сказал я. – Погода отличная. Почему бы нам просто не прогуляться! С меня ланч в кафе и заманчивое предложение, а с вас – только внимание и чуточку времени.

– Хорошо. Полчаса я вам подарю, – и снова ослепила меня кричаще-алой улыбкой. – Только давайте просто прогуляемся, подышим воздухом. Здесь рядом парк. А то, знаете ли, наши кафе… Хочется, чтобы вы из Брюховецкой уехали здоровым.

Смеясь и шутя, мы вышли из редакции и через пять минут сидели на скамейке у фонтана в тихом и на удивление ухоженном парке. Прошло еще десять минут. Каким-то отголоском сознания я понимал, что нужно было переходить к делу, но мне не хотелось этого. Короче, я и сам не заметил, как из охотника превратился в жертву. В какой-то момент Алена Игоревна вдруг превратилась в Алю, мы перешли на «ты» и мне начало казаться, что я знаю ее если не всю жизнь, то очень давно. Только это «давно» было частью той моей жизни, где я был молод, амбициозен, первый и последний раз влюбился в женщину с похожим именем, которая позже меня предала.

– Так все-таки, зачем ты приехал сюда? – наконец спросила она сама, то ли устав от моего неуклюжего флирта, то ли на самом деле интересуясь.

– По делу, – сказал я, сбрасывая морок и пытаясь привести мысли в порядок. – По большому и странному делу. Я частный детектив.

– А то удостоверение, которым ты сверкнул в редакции?

– Глупости. Приманка, чтобы заинтересовать тебя.

– Действительно глупости. Я бы и без нее поговорила с тобой. Что за удостоверение, кстати?

– Помощника полномочного представителя президента в Южном федеральном округе. Ксива оригинальная, кстати.

– Ого! Дай посмотреть!

Удостоверение формально даже подделкой не считалось, просто оно было недействительным. С настоящим печатями и подписями, оно в свое время было отправлено на списание и утилизацию, но вместо печи попало на черный рынок.

– Хотел тебя поразить, – честно сказал я, наблюдая, как Алена с детским восторгом разглядывает удостоверение. – Но передумал.

– И почему передумал?

– Увидел тебя и понял, что подобные номера не пройдут. Не хочу тебе врать.

– А что ты хочешь? – тихо спросила она, возвращая удостоверение, и опустила руку поверх моей, прижала к дереву скамейки.

– Хочу видеть в тебе союзника и друга.

Она усмехнулась и вдруг убрала руку так же неожиданно, как положила ее. А затем отвернулась.

– У меня есть для тебя тема, – преодолевая отвращение, начал я сочиненную на ходу историю. Почему-то был уверен, что говорю зря, но молчать в той странной ситуации было еще хуже. – Это дело, которым я сейчас занимаюсь. Если согласишься помочь, то получишь хорошую тему для резонансной статьи. И деньги, хорошие деньги.

Я бы не удивился, если бы Аля залепила мне пощечину, а затем ушла, но она вдруг повернулась и с явным интересом принялась слушать. Боясь спугнуть наметившийся клев, я начал еще активнее подманивать рыбку.

– То есть я тебе предлагаю не только заработать, но и подняться на иной профессиональный уровень. Если честно, я не понимаю, что человек вроде тебя делает в Брюховецкой? Я видел твои награды в рамках на стене в редакции, я вижу тебя сейчас и в моей голове все это не уживается с фактом, что тебе приходится писать статьи и отвоевывать место для них у рекламы комбикорма и объявлений о продаже коров. Сомневаюсь, что это осознанный выбор. Вот никогда не поверю, что люди вроде тебя добровольно пускают корни в такой дыре.

– Вроде меня?

– Ты красивая, умная, молодая, перспективная. И ты об этом прекрасно знаешь. Сама биология с ее естественным отбором тебе уготовили лучшее в этой жизни. Ты же довольствуешься малым. Наверняка этому есть разумное объяснение, правда мне в голову не приходит ничего вменяемого. Я реально не понимаю, как можно свое будущее связывать с Брюховецкой?

По молниеносно сменяющим друг друга маскам эмоций на лице я понял, что не просто угадал, а затронул что-то глубинное и еще не зажившее в больной душе. Пришло время подсекать мою рыбку.

– Не собираюсь тебя искушать и обещать золотые горы. Но вот реальный шанс изменить свою жизнь я тебе гарантированно подарю.

Я сказал это и вдруг понял, что не играл, не притворялся и не врал. Мне почему-то на самом деле захотелось забрать ее с собой в Ростов, захотелось обнять ее, вдохнуть запах ее волос.

– И что за тема? – спросила она чуть дрогнувшим голосом и прокашлялась, будто пыталась проглотить что-то мешающее в горле.

– КУБ.

Напряжение на ее лице сменилось растерянностью. Или она слышала это название впервые, или очень правдоподобное изобразила удивление.

– В смысле? Геометрическая фигура?

– Нет. Аббревиатура. Глупое сокращение от одного латинского слова.

– Ничего не понимаю.

– Понимаешь, Аля, – с расстановкой сказал я. – Просто у вас оно называется по-другому. Вспомни, какие предприятия у вас открывались в последнее время. Крупные предприятия. Появление которых перевернуло жизнь станицы. Вряд ли их много.

– Биоэтанол, – вдруг сказала она и неожиданно отодвинулась от меня на край скамейки.

– Биоэтанол?

– Завод по производству биоэтанола, – со странным выражением на лице и почти неразборчиво произнесла Алена. – Это спирт из кукурузы, биотопливо.

– Как интересно!

– Еще интереснее, зачем это тебе и почему ты заявился именно ко мне? – уже холодно и без намека на былую сентиментальность спросила она.

– Я же сказал…

– Чушь!

Аля резко встала.

– Решили проверить меня? Ради этого весь цирк?!

– Аля, ничего дурного…

Она буквально отшвырнула мою протянутую руку и стремительно пошла по дорожке к выходу из парка. Я бросился следом.

– Аля! Да стой же ты! Погоди!

Давненько я не бегал за девчонками, а это тот самый навык, который нужно регулярно тренировать и даже оттачивать – как в прямом, так и в переносном смысле. То есть мне буквально пришлось бежать следом в попытке догнать спортивную тренированную женщину и при этом гадать о причине столь бурной реакции. Отношения с женщинами всегда были моей слабой стороной. Первой и единственной была моя бывшая жена, а после нее была безликая вереница пташек по вызову.

– Аля! Извини! – Я на бегу схватил ее за локоть и остановил. Хуже всего, если бы она начала отбиваться и устроила истерику, но нет, покорно замерла. – Не знаю, за что, но извини. Ума не приложу, что тебя так взбеленило.

– То есть ты продолжаешь свой спектакль? – со злой улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, сказала она.

– Да какой еще спектакль? Я действительно только сегодня, всего лишь час назад приехал из Ростова. Мне нужна информация об одном предприятии. Не знаю, завод биоэтанола это или что-то другое. Для этого я и приехал сюда.

Наверное, я говорил достаточно искренне, потому что ярость в ее глазах сменилась всего лишь настороженностью.

– Ты только посмотри на меня, – умоляюще сказал я и задрал футболку, обнажая корки шрамов на груди и огромный синяк поверх отека на ребрах. – Не знаю, что тебе показалось и за кого ты меня приняла, но я не этот человек. Я без малого две недели провалялся после передряги, связанной с этим КУБом. Они меня чуть не убили. И наверняка попытаются убить снова.

Она осторожно коснулась моих подживших, но все еще болезненных ран, провела кончиками пальцев от груди до ремня на джинсах.

– Так ты не с завода? – глупо спросила она, прекрасно зная ответ.

– Конечно же нет. Я даже не понимаю, о чем речь.

В отчаянной и импульсивной попытке вызвать ее симпатию, я сделал то, чего не делал никогда – протянул ей запаянную в прозрачный пластик картонку настоящего удостоверения с именем, номером лицензии и прочим. Оно мне служило лишь для оформления договоров и получения гонорарных выплат, да иногда для подтверждения личности при контактах с особо подозрительными заказчиками и правоохранителями, в поле зрения которых я регулярно оказывался. А вот малозначительным свидетелям и случайным встречным, вроде Али, мое удостоверение видеть не полагалось, на них куда большее впечатление производили мои фальшивки. Хотя, судя по произошедшему, Аля как-то незаметно для меня выскользнула из разряда малозначительных.

– Твои настоящие имя и особенно фамилия тебе больше подходят, – сказала она, оценив и явно поняв жест. – Особенно фамилия…

И вдруг она произнесла мою фамилию и приставила к ней свое имя. Повторила. Удовлетворенно улыбнулась. А затем взяла меня – немного ошалевшего – за руку и повела обратно к фонтану.

Мы вернулись на скамейку у фонтана. Украдкой осмотревшись, я с облегчением убедился, что наша сцена почти не привлекла внимания. Лишь парочка школьниц в клетчатой форме и с красными ранцами за плечами остановились, чтобы поглазеть на продолжение скандала. Но через минуту и они, разочаровавшись, побрели мимо по своим делам.

– Прости, – виновато сказала Аля. – У нас из-за этого завода чертовщина какая-то творится. Никто не знает, откуда он взялся, но все боятся. Властей, ментов, всех эти типы с завода просто купили. Даже нашу газету.

– Буквально?

– Нет, конечно. Они выкупили у нас целый разворот в цвете на пять лет вперед под рекламу, но ничего там не публикуют, мы размещаем на этом месте телепрограмму. То есть это была завуалированная взятка владельцу газеты. Как только они подписали договор на эту псевдорекламу, шеф меня вызвал и под страхом увольнения запретил любые упоминания о заводе.

– А ты раньше уже писала о нем?

– Была одна история, но до публикации дело не дошло. Да поначалу как-то и не хотелось негатива, ведь это рабочие места, налоги. Хотя странности начались сразу. Обычно у нас ведь как дела делаются? Если происходит что-то, то местные СМИ трубят об этом неделями. Нас можно понять, инфоповодов немного, за каждую новость цепляешься. А тут открывают огромный завод – и тишина. Ни красную ленточку под телекамеры не разрезают, ни освящают попами, ни тебе круглосуточных речей о невероятном вкладе в экономику района, края и страны. Завод просто появился за старым кладбищем. На заброшенном хуторе Победа также внезапно вырос шикарный микрорайон. Брюховецкую наводнили новые люди. И сразу почувствовались огромные деньги везде. Вылизали этот парк, отремонтировали все дороги и тротуары, построили новый стадион с бассейном, пару корпусов в районной больнице, две школы и три детских сада. Я и сама была в тихом восторге от происходящего, хотя ты нашего брата журналиста знаешь, мы любим найти дерьмецо и поковыряться в нем с удовольствием. Но потом в редакцию пошли письма. Активисты из числа пенсионеров традиционно беспокоились о здоровье брюховчан и требовали от руководства завода не допустить спаивания населения. Первое время ходили дикие слухи о биоэтаноле, ведь это спирт и народ побаивался его появления в промышленных объемах. Но пару раз на электронную почту редакции приходили странные письма с намеком, что никакого биоэтанола на этом заводе нет и вообще это какая-то промышленная лаборатория. Я заинтересовалась и начала собирать статистику. И вот оказалось, что не только в нашем районе, но и вообще в крае и соседних областях существенно не выросло производство кукурузы, из которой этот спирт гнали. Я попыталась выйти на этот завод, звонила, писала запросы, но без толку. Потом просто поехала к ним, но меня дальше проходной не пустили. А на следующий день они сами явились и заключили с редакцией тот самый рекламный договор и мне шеф запретил даже думать об этой теме.

– Письма продолжают приходить?

– Нет. Уже больше года тишина. – Алена замолчала и с тревогой оглянулась, услышав шаги. Она проводила мамашу с детской коляской и только когда она скрылась за фонтаном, чуть слышно, практически шепотом продолжила: – Я еще пару раз пыталась прощупать этот завод издалека, но везде натыкалась на стену. Только услышав про него, люди сразу теряли интерес ко мне, даже старые знакомые. Бывшая коллега из районной многотиражки так чуть с кулаками на меня не накинулась и попыталась выгнать из кабинета, хотя с виду милая пожилая женщина, до этого чуть ли не приятельницами были. Люди реально запуганы, а защиты искать не у кого. Не поверишь, но у нас криминала нет, вообще нет. Исчезли даже семейные разборки по пьяни.

– Как это? – не поверил я. – Неужели больше никто в пьяном угаре не хватается за нож и не режет неверных жен с мужьями или собутыльников?

– Наверное, режут. Только и те, кто резал, и те, кого зарезали, куда-то пропадают. Это началось где-то полтора года назад. В один прекрасный момент из полиции перестали возвращаться люди, которые туда попадали под любым предлогом. Я и сама тогда заметила, но не придала значения, что вдруг как в воду канули бомжи. Вот вчера еще они в мусорках рылись и в людных местах милостыню клянчили, а сегодня их уже нет. Потом к нам в редакцию прибежала мать какого-то парня и попросила помочь найти сына. Эта семья не совсем благополучная, можно было не обращать внимания, но женщина утверждала, что пропали и все дружки сына. Их задержали после драки в каком-то кафе, а когда она на утро привычно понесла ему в изолятор сигареты и чай с сахаром, то в полиции его не оказалось и даже записи о задержании не было. Хотя в кафе все говорили, что приезжал наряд полиции и всех участников драки забрал. Я эту женщину больше не видела, но приходили другие. Кому-то удавалось достучаться до краевого центра и даже до столицы. Пару раз приезжали журналисты из региональных СМИ и один раз с федерального канала. Вот тогда пропавшие чудесным образом находились в лесополосе или всплывали в речке в виде неузнаваемого тела. Опознавали только по ДНК. Сейчас я понимаю, что расчет был тонким. Никому нет дела до пропавших маргиналов, все только с облегчением вздохнут. Этим притупили внимание общества и СМИ к самой проблеме, а когда начали пропадать нормальные люди – всем уже было безразлично.

Аля перевела дух и на минуту замолчала. Дрожащие кончики пальцев выдавали терзавший ее страх. Это было странно. Говорила она ловко и быстро, словно отрепетированный текст, но при этом боялась. Времени прошло немало, описываемые события коснулись ее вскользь и должны были если не стереться из памяти, то хотя бы сгладиться. Однако Алена говорила так, будто все произошло вчера и те пропавшие были ее близкими.

– После разговора с женщиной, искавшей сына, за мной начали демонстративно следить. Ровно один день. Затем влезли в мою квартиру, ничего не тронули, но оставили на столе список всех моих родственников с адресами и номерами телефонов, даже про бывшего мужа не забыли. Несколько раз звонили и, давясь от смеха, просили написать статью о пропавшей без вести журналистке Алене. Поэтому когда ты появился и намекнул на этот завод…

Она замолчала, пытаясь проглотить застрявший в горле комок.

– Ну а все-таки, – решил я сменить тему, чтобы дать ей передохнуть. В какой-то момент даже возникло ощущение, что она от переживаний в обморок грохнется. – Что ты делаешь в Брюховецкой? Не хочу снова говорить, какая ты вся из себя классная, но все-таки? Это местечко уютное и милое, но это деревня. А ты и деревня не очень вяжетесь.

Аля улыбнулась комплименту, искренне оценив его.

– Сама не знаю. Жизнь как-то так сложилась. Я здесь родилась, здесь ходила в детский сад, здесь окончила школу, здесь влюбилась и вышла замуж. Сюда же вернулась после университета. Были попытки, после развода, устроиться в Краснодаре, работала и в газете, и в телекомпании продюсером, даже в пресс-службе губернатора засветилась, но… Мне уже было за тридцать и конкурировать с молодежью было сложно, а батрачить за копейку малую на низовой работе противно. Вот я и вернулась в Брюховецкую, здесь не нужно ни с кем конкурировать, здесь я всегда звезда!

Она бахвалилась, намекая на несерьезность сказанного. Но мне не нужно было намекать, я и сам не верил. Аля явно не хотела говорить правду и при первой же возможности снова переключилась на предмет моего интереса:

– Да в общем-то здесь неплохо. Было. Пока не появился этот завод.

– И что же тебя держит в месте, которое когда-то было неплохим? – стоял я на своем. – Отношения, дети, обязательства какие-то?

– Ничто меня не держит. Так, живу по привычке, булькаю в нашем болоте. А мечтать я давно уже перестала.

– Зачем же мечтать? Жизнь всегда подкидывает нам шансы, просто мы чаще всего не замечаем их или игнорируем, ожидая предложения получше.

Я взял ее за руку, однако Аля даже не попыталась противиться. Наоборот, сжала мою ладонь и придвинулась ко мне чуть ближе.

– Намекаешь на себя? – сказала она, откровенно глядя мне в глаза. – Даже не представляешь, сколько раз я хваталась за такие шансы, а потом оказывалась у разбитого корыта. Причем это были люди, которых я знала годами. А с тобой мы познакомились час назад.

– Ради этого часа не грех пожертвовать и парой годов жизни, а может и больше! – я неудачно попытался отшутиться, но Алена даже не улыбнулась. Она поняла, почувствовала, что я невольно сказал правду и ждала продолжения: – Хотел сказать, что время не имеет значения. Сколько раз тебя предавали люди, которых ты давно знала, и сколько раз помогали незнакомцы? И неужели ты не испытывала симпатии к человеку, которого видела впервые, но чувствовала, будто знаешь его всю жизнь?

Ее огромные глаза распахнулись еще больше, вспыхнули огнем. Не отпуская моей руки, она придвинулась вплотную и положила другую руку мне на бедро.

– Не знаю, что я делаю, – прошептала она, обжигая мое лицо горячим дыханием. – И скорее всего пожалею об этом. Но я верю тебе. Вернее, я хочу тебе верить. Или мы думаем об одном и том же, или ты как-то угадал мои мысли и водишь меня за нос, но я постоянно ловлю себя на мысли, что знаю тебя. Прямо как ты сказал. Всю свою жизнь знаю тебя. Как только увидела тебя в дверях своего кабинета, то будто пыталась вспомнить тебя, твой запах, твой голос, твои прикосновения. Мне будто память стерли, а сейчас она медленно просыпается.

Она прижалась ко мне, обвила рукой и положила голову на плечо.

– Я сразу это почувствовала, сразу тебе поверила. Потому чуть сквозь землю не провалилась, когда ты заикнулся про тот завод. В голове не помещалось, как могут быть связаны эти твари и ты. А когда ты все объяснил, у меня будто гора с плеч свалилась.

Вообще-то я просто показал свои шрамы, что на более-менее вменяемое объяснение никак не тянет. Но это если использовать логику, а вот как то же самое работает с применением эмоций, да еще и женских, я не понимал и отказывался понимать. Объясни подобное мне кто-нибудь – не поверил бы. Но Аля, видимо, не столько слушала меня, сколько чувствовала. Надо бы ей рассказать о моих приключениях в Краснодаре, может хоть она мне наконец растолкует мотивацию моей бывшей жены, а то я до сих пор в недоумении от произошедшего.

– О чем ты думаешь? – вдруг спросила она, снова каким-то дьявольски непостижимым образом уловив, что мои мысли витают где-то за допустимыми пределами.

– Да обо всем сразу.

– Ты знаешь, что такое обманутая и оскорбленная женщина?

– Догадываюсь, – буркнул я, почему-то снова вспомнив бывшую.

– Это страшное создание, – со смехом, но каким-то натянутым сказала Аля мне прямо в ухо, а затем неожиданно, заставив меня вздрогнуть, прикусила мочку. – Если меня обманешь, то я тебя убью.

– Я прежде сам себя убью.

***

Оранжевые лучи заходящего солнца били прямо в лицо, но вставать и задергивать штору было лень. К тому же, не хотелось нарушать идиллию и будить прикорнувшую Алену. Она лежала на спине с закинутыми за голову руками, грудь все еще резко вздымалась и тут же опадала в сорванном учащенном дыхании, покрытое испариной тело переливалось шоколадными оттенками. В обманчивом закатном свете Аля казалась неестественно смуглой, как мулатка. Ломанные вечерние тени искажали плавные обводы бедер, черным провалом сходились внизу живота, от чуть съехавшей на бок груди падали на безмятежное лицо.

Любуясь Алей, я гнал и не мог прогнать предательскую мысль о странности происходящего. И дня не прошло с нашего знакомства, а мы уже успели и хлеб преломить, и в верности поклясться, и переспать. Все это отдавало киношной халтурой из дешевого остросюжетного боевичка, сценаристы которого не потрудились проработать романтическую сюжетную линию и просто запихнули главных героев в койку без малейших намеков на правдоподобность. В реальной жизни не бывает, чтобы шикарная женщина, вроде Алены, выскакивала из трусов через час после знакомства. Поэтому все рациональное внутри меня в голос кричало о подлоге, о подсадной утке. Рациональному вторило иррациональное чутье, что бывало крайне редко, но я не хотел к ним прислушиваться. Слишком хорошо мне было с Аленой, а мне очень давно, да попросту никогда не было настолько хорошо с женщиной. Поэтому я отмел все подозрения и быстро нашел доказательства обратного, множество доказательств. И чем больше мне хотелось «реабилитировать» Алю, тем больше подтверждений ее невиновности я придумывал, причем некоторые буквально высасывал из пальца. Некоторые выглядели нелепо и смешно, вроде версии о том, что именно я был той самой пресловутой половинкой Алены из наивных телесериалов для домохозяек и она в меня влюбилась с первого взгляда. Но в итоге, после долгих душевных терзаний, я остановился на банальном и нереализованном желании этой красивой женщины вырваться из брюховецкого омута с моей помощью. Но кем бы ни была на самом деле Алена, опасности для меня она явно не представляла, а вот полезной вполне могла оказаться. Красивая, эрудированная, понимала меня с полуслова, в постели она была выше всех моих стандартов, у нее была машина и Аля была местной. Последнее перевешивало все возможные минусы. Заполучить в преданного союзника аборигена и попытаться все вынюхать в Брюховецкой без привлечения лишнего внимания дорогого стоило. Да и в случае чего, бросить Алену и исчезнуть из этой дыры для меня было еще проще, чем оказаться в ней.

Успокаивало меня и другое. Если бы КУБ стоял за Аленой, то меня просто ждали бы в редакции и попытались как минимум задержать. К тому же, Аля оказалась болтушкой и много чего компрометирующего рассказала. Подсадные утки так себя не ведут, они намекают, сулят, но ничего конкретного не говорят, при этом пытаясь выведать максимум информации у другой стороны.

Кроме того, мне понравилась квартира. Попав в якобы Ленкину краснодарскую нору, я чувствовал себя на сцене дрянного театра с плохими декорациями. Квартира же Али была ее прямым продолжением или ее точной копией – такая же стильная, ухоженная, местами красивая и с любовью обжитая. Обычная двухкомнатная хрущевка на пятом этаже под крышей, но со вкусом и вложением немалых денег отремонтированная, обставленная необходимым минимумом дорогой мебели и бытовой техники. Каждая подушка на диване, каждая кухонная шторка, каждая фигурная лампочка в вычурной люстре – все до последней мелочи вписывалось в образ Алены. Как и ее маленький красный автомобильчик, кстати. Все было органично настоящим, не было и намека на бутафорию.

Не в пользу моей бывшей было и сравнение с Аленой. Идеальное тело пластикового манекена из модного магазина поражало, удивляло и одновременно пугало своей противоестественностью. Глядя на Алю, я видел живую женщину с множеством недостатков. Она тоже воевала с возрастными изменениями, но делала это легально и с приложением больших усилий. О чем я лишь догадывался во время нашей первой встречи в спальне лишь подтвердилось. Атлетическое тело почти без лишнего веса и волос в нежелательных местах, грудь явно подвергалась коррекции, не обошлось без липосакции и подтяжки кожи в районе живота – об этом красноречиво говорили тщательно скрытые, но присутствовавшие следы от операций. Помимо медицинских шрамов, у Алены имелся полный набор обильно рассыпанных по ее шикарному телу родинок и веснушек. Вспоминая Ленку, я видел лишь мертвую фарфоровую кожу без единого изъяна.

– О чем думаешь? – сонно пробормотала она, уже раз сотый за день задавая этот вопрос, будто надеясь меня подловить на чем-то.

– О твоем шикарном теле.

– Врешь, – чуть ли мурлыча прошептала она и потянулась.

– Не вру. Думаю, за какие такие заслуги мне досталась ты?

– О! – Аля прильнула ко мне и обняла поперек груди. – Мне нравится ход твоих мыслей.

– А еще я думаю, с кем мне придется за тебя драться не на жизнь, а на смерть?

Она смутилась и, отстранившись, вопросительно посмотрела на меня.

– Без обид, но смотрю на тебя, на твою квартиру, на твою машину, а вместо них вижу большие деньги.

– Поподробнее!

– Кто-то же оплачивал тебе все это? И вряд ли это были мама с папой.

– Почему же?

– Ну, они бы тебе купили и отремонтировали квартиру, может быть – машину, но никакие родители никогда не будут оплачивать дочери увеличение груди.

Алена рассмеялась, кошкой метнулась ко мне, прильнула, поцеловала, отпрянула. Сев на кровати по-турецки, она правую руку завела за голову, а левой демонстративно приподняла грудь.

– Они тебе не нравятся? – спросила она, капризно дуя губы.

– Обожаю твою грудь. Даже больше, чем тебя. Но вопрос не снимается!

Аля снова рассмеялась, а затем плюхнулась рядом и принялась острыми наманикюренными ногтями рисовать у меня на животе бессмысленные узоры. Она была раскрепощена, игрива, шаловлива и явно снова возбуждена, что мне безусловно очень нравилось и еще вселяло надежду на правду из ее уст. В таких состояниях люди редко врут.

– Ну, родители всякие бывают. Может быть мне требовалась операция по медицинским показателям! Вот папочка и оплатил.

– Сомневаюсь.

– Ты же сыщик! – Алена звонко хлопнула ладонью по моей груди. – Сам скажи. Удиви меня!

– У меня есть версия, но хотелось бы услышать твою.

– Ну, если тебе охота испортить мне настроение, давай поговорим о моем прошлом. – Алена действительно погрустнела, легла рядом ничком, приобняла и уткнулась мне в плечо. – Муж оплатил. Бывший. Но идея была моей. Дура была, хотела сохранить отношения, а он все рано ушел к другой. Ни новые сиськи не помогли, ни эпиляция зоны бикини, ни фитнес с йогой, ничто не помогло.

– Неужели в Брюховецкой нашлась женщина лучше тебя?

– О! Каждая вторая лучше меня. По крайней мере, точно умнее. Мужа хотела силиконом удержать, тебя вот через час после знакомства в койку потащила. Наивная дура.

– И кто бывший муж?

– Ну, – замялась она. – Один бизнесмен. От него у меня и квартира эта, и машина, и цацки с бирюльками. Живу на алименты, так сказать. Если вздумал ревновать, то брось. Он живет в Краснодаре. Мы уже года три не виделись и даже по телефону не говорим. Раз в месяц приходит перевод на мою карту. Не то чтобы огромные деньги, но на жизнь хватает. Откупные, так сказать. Он мне деньги, я ему – спокойствие и тыл.

Видя недоверие в моих глазах, она со вздохом сказала:

– На меня его фирма краснодарская записана. Вот такая я бизнес-леди!

– Ладно. С мужем разобрались.

Алена с каким-то рыком застонала:

– Ну что ты за мужик?! Рядом с ним лежит голая, доступная, возбужденная баба, а он разговоры разговаривает!

– Не забывай, что мне уже за сорок. Это ты молодая и ненасытная, а мне нужны паузы.

– Думаешь дешевая лесть и самооговоры тебе помогут? – с хищной улыбкой сказала она и без шанса на сопротивление оседлала меня.

– Если бы мы были знакомы хотя бы пару дней, то я был бы спокоен как гранитный утес. Просто я не хочу оказаться героем дурного анекдота, выскакивающим из спальни в чем мать родила.

– Ты о своих несуществующих соперниках? – она презрительно фыркнула. – Можешь успокоиться. У меня никого нет. Я барышня развратная, но не до такой же степени.

– Неужели? – Я невольно вспомнил рассказ подвозившего меня таксиста о его неуклюжих ухаживаниях за Аленой. Уж если простой извозчик питал неразделенные чувства к ней, то что говорить про остальных. – Я же не вчера родился. Ты себя в зеркало видела? У тебя должен быть практически бесконечный список претендентов из местных дельцов, ментов, прокуроров, чинуш и прочих адвокатов. Не поверю, что такая красивая баба прозябает в одиночестве.

Улыбка сползла с лица Али. Она как-то обреченно вздохнула, а затем, уперев руки мне в грудь и навалившись всем телом, со звенящей в голосе злостью выпалила:

– Ну ты и зануда. И он еще сыщик! Хреновый ты сыщик! Уж не знаю, как ты свои расследования проводишь, если не видишь дальше собственного носа! Мы с тобой уже три раза занимались любовью. Три!!! И я еще хочу! Стала бы на тебя прыгать, если бы у меня кто-то был? Ну походя потрахались бы и сидели бы сейчас чаек пили в ожидании прихода моего мифического бойфренда. Даже мне, глупой женщине, очевидно, что ни у тебя давно бабы не было, ни у меня мужика. Претендентов хватает, но все женатые и хотят не отношений, а развлечений со мной. Надоело! Нет никого. Уже полгода нет.

Она залепила мне пощечину:

– Это тебе за разговоры и мое потраченное время. А теперь заткнись и сделай мне первоклассный четвертый раз, чтобы даже соседи начали в стену колотить!

***

На улице смеркалось и из открытой балконной двери тянуло приятной прохладой летнего вечера. Мы с Алей сидели на кухне, принципиально не включая свет, в полутьме пили ядрено-крепкий кофе и курили одну сигару на двоих.

– Не знаю, что будет дальше, – вдруг сказала она, прижавшись ко мне, – но сегодня у меня был самый лучший день за последние лет десять. А может и больше.

– У меня тоже.

– Врешь. Просто ты не видишь себя состороны. Тебя жизнь порывом свежего ветра занесла в наше болото, завтра ты окажешься еще где-то. А я здесь безвылазно прозябаю, как струпьями обросла шмотьем, цацками, машинами, квартирами, осточертевшими знакомствами. И ненавижу это все, и бросить жалко.

– Этот порыв свежего ветра в любой момент может меня так приземлить, что твое болото раем покажется.

– Не покажется. Если бы ты в моей шкуре прожил хотя бы месяц, то сошел бы с ума от скуки и безнадеги. Недолгая жизнь стремительной птицы в небе куда лучше бесконечного существования гниющей коряги в трясине.

– Без обид, но это брюзжание. Тебе просто нужно переменить обстановку и жизнь в Брюховецкой снова покажется милой.

– Сменяла. Не помогает. Полмира объездила. Пару раз на несколько месяцев уезжала, но меня обратно затягивает в эту дыру. Я не брюзжу, не жалуюсь. Констатирую факт. Было бы мне двадцать лет… А сейчас бросать все страшно. Страшно от неопределенности, страшно потерять халявные деньги от бывшего мужа, страшно превратиться в молодящуюся старуху, делающую вид, что у нее еще все впереди.

– Брюзжание, брюзжание, брюзжание. И деньги можно самой заработать, и мужа можно нового найти, причем уже с деньгами и тогда первая проблема отпадает сама собой. Просто нужно решиться и изменить свою жизнь. Просто решиться. Просто!

– Это ты так топорно мне предлагаешь с тобой ехать?

– Ну да.

– Ну поехали, – тихо сказала Алена и передала мне сигару.

– Поехали. Только сначала в Брюховецкой дела закончим.

– О! – Она рассмеялась и звонко хлопнула меня по голому плечу. – Тонуть в болоте начинают с первого шага. Долго и незаметно. Смотри, в своей квартире тебя прописывать не буду!

– Не, у меня иммунитет к вашему болоту. Сделаем все быстро.

– Надеюсь, это будет хотя бы завтра?

– Как минимум завтра. – Я привлек ее к себе, поцеловал, одной рукой крепко обнимая, а другой заскользил по влажной коже от груди к низу живота и чуть сжал, вызвав волну трепета во всем теле Али. – На сегодня у меня другие планы.

Металлическая стена высотой четыре метра тянулась бесконечной полосой, сверкающей отраженным солнцем. Мы ехали вдоль этого забора не меньше пяти минут, и я успел подустать от однотипного мелькания сверкающих отраженным солнцем столбов, листов металла и колючей проволоки. Нам потребовалось меньше времени, чтобы добраться сюда от Брюховецкой. И это ведь только одна из сторон гигантского квадрата, на котором раскинул свои владения завод, и конца ей не было видно.

– Да, – только и оставалось сказать мне. – Здесь незамеченным не пролезть. Небось и ночью ярче, чем днем.

– Угу, – кивнула Аля, не отрываясь от дороги. – Фонарей здесь много.

– И патрулей, – картаво сказал я и кивнул в сторону стоявшего на обочине черного джипа с желтыми проблесковыми маяками и белыми полосами вдоль бортов, на дверцах разорванной надписями «Служба охраны». – И наверняка камер слежения, датчиков всяких и прочего.

– Они и сейчас нас снимают. Ты уверен, что номер пройдет? – спросила Аля, глянув на мою лысую голову. Я специально состриг волосы, напялил стильные очки с нулевыми линзами и напихал за щеки силиконовых подушечек для изменения очертаний лица. Алена помогла мне с помощью косметики закрасить следы от порезов, подвела глаза черным карандашом и изменила форму бровей, приклеила тонкие усики и бородку. Вместе с белой рубашкой навыпуск, драными джинсами и малиновыми сланцами получился образ быдловатого метросексуала. Аля оделась соответствующе – яркий сине-красный сарафан с неизменными белыми кроссовками.

– Нейросеть я не обману, но простого охранника с ориентировкой – легко.

– Ну, может быть, – улыбнулась Аля. – Я бы тебя точно не узнала. Хотя видела тебя со всех сторон и во всех ракурсах.

Когда мы обогнали джип, тот тронулся с места и пристроился сзади.

– Как только завод появился, менты начали всех прессовать за видеорегистраторы. Большинство сразу поснимали, чтобы проблем не было, а остальных за полгода додавили. Даже тех, у кого в машинах камеры по умолчанию стоят во всяких парктрониках, людям приходилось замуровывать их, закрашивать.

Видя, что я достаю смартфон, Аля, предостерегающе схватила меня за руку:

– Убери! Не дай бог увидят, тогда точно остановят и начнут шмонать. Тогда и грим не поможет, тебя сразу раскусят.

Прошлой ночью я рассказал ей о своих злосчастных приключениях в Сочи и Краснодаре. Изрядно удивив, Аля вместо испуга или хотя бы настороженности загорелась каким-то подозрительным азартом и к утру уже больше моего хотела проникнуть на этот биоэтанольный завод. Проснулась ни свет ни заря, меня растолкала и заставила собираться «на операцию». Или она происходящее действительно воспринимала как приключение и способ развеять многолетнюю скуку, или в ней проснулся хищный инстинкт журналиста-добытчика.

– Пока ты не рассказал, я была уверена, что это какая-то военная база. В Бухаре и окрестностях очень плохо работает мобильная связь, народ давно уже избавился от спутниковых телевизионных тарелок, потому что смотреть невозможно. Даже беспроводной интернет дико глючит, все пользуются кабельным подключением. Что-то дает очень сильные помехи. Сейчас-то уже все помалкивают, но первое время шла горячая дискуссия о том, что же скрывается за забором: станция слежения за спутниками или экспериментальная база с новыми гиперзвуковыми ядерными ракетами. Особо отмороженные были уверены, что там прячут инопланетян и Бухара одно время даже стала местом паломничества всяких уфологов. Но их быстро отвадили.

– А что говорят работающие там? Ведь кто-то наверняка что-нибудь да ляпнул бы. Шила в мешке не утаить.

– Ничего они не ляпают. Я же говорила, они отстроили себе отдельный микрорайон за пределами станицы и с местными не контактируют вообще.

– То есть? На этом заводе местные не работают? Даже уборщиками, охранниками?

– Нет.

Вот это поворот! А Экстази был уверен, что на КУБ работает чуть ли не вся Брюховецкая.

– Значит, благодаря заводу население вашей станицы увеличилось на несколько тысяч человек.

– Скорее уменьшилось. С момента появления завода люди начали разбегаться. У нас в газете первое время был настоящий ажиотаж с продажей недвижимости, под объявления уходило до десяти полос. А потом появилось странное агентство недвижимости, которое начало у людей скупать на корню все подряд. Не торговались, платили любые деньги. Думаю, что эта контора также принадлежит заводу. С тех пор в Брюховецкой можно легко продать самую «убитую» хату по цене хорошего дома, но совершенно невозможно купить даже завалюху за баснословные деньги. А теперь внимание, слева.

Доехав до поворота, Аля сбавила скорость, остановилась, включила поворотник, начала крутить головой, изображая очень осторожного и внимательного водителя, но на самом деле давая мне возможность рассмотреть показавшуюся из-за угла проходную завода. Это было напоминающее здание из сверкающего стекла и пластика с огромными монолитными створками ворот. Все ведущие к нему подъезды были отсечены бетонными блоками. Перед воротами имелось целых два шлагбаума под решетчатой аркой навеса, между ними на дороге виднелись мощные полуметровые шляпки скрытых под дорогой заградительных блокираторов, которые при необходимости могли перекрыть путь и остановить даже танк. Количество оборудования для контроля удивило бы кого угодно, я одних только видеокамер мельком успел насчитать с десяток. Но судя по направленным на шлагбаумы разнообразным щупам, шарам, полусферам и прочим экзотическим датчикам, там наверняка имелись рентгенотелевизионные сканеры, газоанализаторы, металлодетекторы и прочие дозиметры.

– Серьезно, – с уважением сказал я. – Как-то в бытность прокурором, мне довелось побывать на Ростовской АЭС. Так там контроль попроще будет.

Я замолчал на полуслове, увидев показавшиеся из-за проходной белые верхушки гигантских решетчатых сфер. Настолько гигантских, что я просто отказывался понимать, как их можно было не заметить раньше. Пришлось невольно отдать дань уважения проектировщикам, выбравших лучшее место для размещения завода. Мимо него нельзя было проехать случайно, единственная дорога вела на кладбище и заканчивалась тупиком. С дороги не было видно вообще ничего из-за высоченного забора справа, по другую сторону тянулся надежный частокол старых тополей, за которой просматривались поля с пшеницей. От станицы завод визуально отсекался громадой элеватора, насыпью железной дороги и рощей все тех же тополей, которые высаживались недавно и явно уже взрослыми деревьями. Получалось, что у случайного зеваки не было ни единого шанса увидеть завод целиком, а замеченные отдельные его фрагменты интереса не представляли наряду с другими предприятиями промышленной зоны Брюховецкой вроде комбикормового и прочих молокозаводов. У особо любопытных граждан, вроде меня, единственный шанс рассмотреть хоть что-то представлялся только с территории станичного кладбища.

– А ты была права. Напоминает станцию космического слежения.

– Вот-вот! – подмигнула мне Аля.

Она лихо свернула в сторону показавшегося кладбища и прибавила газу.

– Кстати, вспомнила одну жуть, которая со мной приключилась года три назад, точно не помню. Тогда никакого завода еще не было, но вот сейчас на что угодно готова забиться, что это связано с ним. Уже тогда. Короче, на железнодорожных путях между Брюховецкой и соседней станицей Переясловской нашли человека. Он просто брел, бесцельно. Без документов, без памяти, совершенно голый, остриженный и с какими-то странными ожогами на голове. Он был весь какой-то ободранный и выглядел так, будто из машины на ходу выпал. В тот же день ко мне в газету прискакала инспектор по связям с общественностью нашего РОВД с просьбой дать заметку, типа: кто видел, кто знает? Заодно и фотку приволокла. Однако снимали на мобильник да еще на фоне окна, качество – сам понимаешь. Меня эта тема зацепила и я под предлогом получения фотки лучшего качества напросилась в больницу к этому бедолаге. Его держали в инфекционном отделении, в отдельном боксе. Сфоткала я его и заодно похоронила мысль пообщаться, потому что тот тип был просто овощем с глазами вареной рыбы. А потом начался цирк. Собралась уходить, как в палату врываются какие-то амбалы в камуфляже, человек пять. Фотоаппарат забрали, меня в угол отшвырнули, бросили этого полудурка на носилки и ходу. Как потом выяснилось, они не только на меня напали, но и досталось медсестрам, санитаркам, одному врачу и подвернувшемуся водителю «скорой». Первые дни в Бухаре только об этом и говорили, объявляли какой-то план «Перехват», завели дело о похищении человека, от меня приняли заявление об ограблении и причинении легких телесных повреждений. А потом, – Алена надула щеки и комично выпустила воздух, – тишина. Ажиотаж утих, менты делали вид, что ничего не понимают. В итоге мне курьер принес новый фотоаппарат, букет цветов и конверт с солидной суммой. Через неделю РОВД разродилось идиотским пресс-релизом, в котором случившееся объяснялось недоразумением. Мол, это был пациент психиатрической больницы, который пропал после ДТП с участием кареты скорой помощи. Его перевозили после проведения плановой хирургической операции в одной из клиник Краснодара.

– Но ты не успокоилась на этом, – угадал я.

– Конечно, не успокоилась! Это же чушь! Из Краснодара через Брюховецкую напрямую нельзя добраться ни в какую психиатрическую больницу, а крюками никто не ездит, все бензин экономят. К тому же, мой… – Алена запнулась, неловко стрельнула в мою сторону глазами. – Тогда у меня был один хороший знакомый, в угрозыске работал. Вот он и обмолвился, что отпечатки пальцев этого больного принадлежат солдату-контрактнику из Казани, который больше месяца числился дезертиром. Где мы и где Казань?! Вот я и написала разгромную статью. Владелец газеты от восторга до потолка прыгал, предвкушал чуть ли не всероссийский успех. Ну и чтобы разрекламировать сенсацию, он начал болтать об этом на всех углах. Вот к нему и заявились домой среди ночи. До сих пор не знаю, что там произошло, но его запугали так, что мы с тех пор вообще ничего стоящего не публикуем. Он запретил мне писать любые статьи без согласования с ним и начал проверять каждый номер газеты перед отправкой в типографию.

Тем временем мы доехали до кладбища, свернули в распахнутые ворота и еще немного проехали вглубь. По легенде, нам предстояло якобы посетить и привести в надлежащий вид могилу родственника, а на самом деле я просто хотел поближе рассмотреть завод. Так как ни у кого из нас не имелось близких, упокоенных в брюховецкой земле, было решено выбрать любую из могил, удачно расположенных поближе к огороженной территории завода. Эта блестящая идея принадлежала Але. Столь виртуозного способа максимально близко подобраться к супостату и осмотреться даже я не придумал бы.

Следовавший за нами джип остановился у ворот кладбища.

Для лучшей конспирации напялив ковбойскую шляпу, я выбрался из машины и полез в багажник за мешком с тряпками, одноразовыми перчатками, садовой мини-тяпкой, канистрой с водой и банкой черной краски. Аля вооружилась букетиком цветов и кульком с конфетами для поминок. Осталось только переобуться в резиновые сапоги и можно отправляться реализовывать замечательную идею Алены.

Петляя по тропкам между могил, мы часто останавливались у памятников и читали таблички с именами и датами на них, с заинтересованным видом и обильной жестикуляцией обсуждали увиденное, пытаясь произвести впечатление людей причастных, но давно здесь отсутствовавших. В действительности же я искал наилучший вид для обзора. Таковой вскорости обнаружился на некогда богатой, но, увы, ныне запущенной могиле какого-то ветерана. Добротное гранитное надгробие дополняли металлический столик со скамейкой и кованная вычурная оградка.

Аля присела на скамейку, демонстративно повернувшись в противоположную от завода сторону, а я принялся за дело. Вымыл памятник, выполол сорняки, в мешок собрал весь мусор, выкрасил оградку, но прежде всего я украдкой рассматривал КУБ.

Самым удивительным оказалось как раз то, что он больше всего напоминал именно завод, если бы не эти странные титанически огромные белые шары. Он выглядел как солидное, ухоженное, стабильно работающее предприятие с коптящими полосатыми трубами, блестящими сводами металлических крыш, лязгающим шумом механизмов, гулом мощных компрессоров, свистом пневматики и прочим. Это не было похоже на декорацию и могло легко сбить с толку.

– Коптят, – вдруг сказала Аля. Со стороны могло показаться, что она смотрит на меня, а на самом деле ее глаза были устремлены на трубы завода. – А с чего им коптить-то?

– То есть?

– Что они должны сжигать на этом заводе, чтобы так коптило?

Ай да умница! Я и сам терзался сомнением, но не мог понять их источник.

– Они жгут органику. Это горит мясо, жир, кости.

От моих слов Алю передернуло и она резко отвернулась. У меня тоже подкатил комок к горлу. Похоже, мы одновременно представили, что это за мясо и чьи это кости.

– Это печь, – пробормотал я, завороженно пялясь на черные клубы жирного дыма, нехотя поднимающегося из раструбов труб. Толком еще не осознавая увиденного, я уже был уверен, что нащупал ключ к разгадке.

– То есть, крематор?

– Он самый. У меня отец ученый, биолог. Мое детство прошло в его лабораториях. А на заднем дворе любой уважающей себя лаборатории стоит печь, в которой сжигали подопытных морских свинок после неудачных экспериментов, бездарных ученых и непослушных детей – как меня частенько пугали коллеги батюшки моего. Держу пари, если бы ветер дул в нашу сторону, мы бы и соответствующий душок почувствовали.

– У нас ветер всегда восточный, – сказала Алена. – Специфика розы ветров.

– Все учли, гады.

– Может на сегодня хватит? Что-то меня пробирать начало от всего этого.

– Ладно, поехали домой.

Воткнув в бетонную вазу цветы и, как положено, разложив на могилке поминальные конфеты, Аля чуть ли не бегом пошла к машине. Я с объемным мешком мусора в руках старался не отстать.

Когда мы выезжали с кладбища, джипа уже не было, что могло оказаться одновременно и обнадеживающими и печальными для нас известиями. Либо наша легенда сработала, либо меня все-таки вычислили и готовят некий сюрприз.

– Стой! – заорал я, хватаясь за руль. Аля ничего не поняла, но послушно затормозила. – Капот! Капот открой. Быстрее!

Глаза Алены смотрели на меня одновременно и с осуждением, и со смирением. Она уже начала привыкать к моим выходкам, а потому без лишних вопросов потянула рычаг капота и вышла из машины. Я метнулся следом.

– Ага, – наконец сказала она, сквозь прищур разглядывая подъезжающий к проходной завода запыленный фургон. – Карета «скорой помощи». Кому-то плохо стало? Хотя…

– Что? – нетерпеливо сказал я, опершись руками о край моторного отсека и из-за Алиного плеча наблюдая за «скорой». Это был огромный бело-синий «Мерседес», в котором без особого ущерба могла поместиться передвижная операционная вместе с реанимационным отделением.

– Это не наша «скорая». Сроду в Бухаре таких «скорых» не было.

– Угу. Ты на номера глянь. Регион видишь? Татарстан. Если кому и стало плохо, то ехать пришлось издалека. Символично.

– В смысле?

– Тот придурок из твоей истории. С ожогами на башке. Тоже из Татарстана был.

– Точно! Обалдеть, совпадение!

«Мерседес», опасно накреняясь и раскачиваясь, нехотя перевалил через заградительные сооружения на дороге и медленно въехал в распахнутые ворота завода. Перед тем, как они закрылись, мы успели разглядеть внутренности странной проходной, которые больше напоминали сверкающий чистотой таможенный пост. А еще довелось разглядеть десятка два явно ждавших прибытия фургона людей в белых комбинезонах.

– Что-то многовато медиков, не находишь?

– Угу, – Аля усмехнулась. – Наверное, производство биоэтанола очень вредно.

– Я бы даже сказал, опасно.

Для виду подергав проводки, я отправил Алену якобы пытаться завести машину. У нее это «чудесным» образом получилось с первого раза и вскорости, дабы больше не искушать судьбу, мы уже катили обратно в Брюховецкую. На сегодня хватит. Насмотрелись достаточно.

– Что дальше? – спросила Аля, глядя на дорогу.

– Известно, что. Попытаемся проникнуть внутрь.

– Надеюсь, ты шутишь?

– Даже не думал.

– А о самом проникновении ты думал?

– Даже не начинал.

– И почему меня это не удивляет? – Аля осуждающе покачала головой и тут предостерегающе взглянула на меня. – Только не начинай с «даже».

– Даже пробовать не буду, – не преминул я ляпнуть. – А если серьезно, то пара идей есть. Очень сильно надеюсь на наши традиционные ценности, в число которых на генетическом уровне прописана небрежность.

– Небрежность?

– Тяп-ляп, работать спустя рукава, от работы кони мрут и так далее. Еще не встречал ни одного дела, где удалось бы избежать этого порока. Поэтому уверен, что и в самом совершенном заборе отыщется щель, через которую мы и проникнем на завод. Щель не буквально, конечно, но…

– Я поняла.

– Меня начинает пугать, что ты стала понимать меня с полуслова.

– Пугать? Я бы счастлива была, окажись рядом кто-то такой понимающий.

– Так я и счастлив, – поспешил сказать я. – Просто немного напуган!

– Трепло ты!

Разверстый ад

Я вернулся за полночь, нагруженный парой набитых под завязку пакетов с продуктами и огромной тяжеленной коробкой. Справиться с кодовым замком и проникнуть в подъезд, где жила Алена, было относительно легко, а вот задача бесшумного проникновения в квартиру, чтобы не разбудить ее, мне представлялась нереализуемой. Каково же было мое облегчение, когда я увидел дверь распахнутой со стоящей на пороге Алей. Хоть у нее и был вид сонный и уставший, но на мое счастье она улыбалась и, похоже, совсем не дулась. Десять часов назад мы расстались не совсем гладко, Алена настаивала на совместной поездке, я же не хотел брать ее и подвергать даже малейшему риску. Перед этим я сделал заказ в одном нелегальном интернет-магазине и мне нужно было встретиться с курьером в соседнем городе. Чтобы понять серьезность моих опасений, достаточно знать, что лишь семь из двенадцати моих обращений в эту мутную контору заканчивались благополучно. Трижды меня пытались просто обокрасть, а дважды продавцами оказывались менты со свойственным им желанием меня арестовать. Алена женщина боевая и даже лихая, но к таким передрягам она все же пока не готова.

– Ну как, успешно? – шепотом спросила она, целуя меня и непроизвольно ощупывая, будто проверяла целостность и сохранность всех моих членов. От обиды не осталось и следа, Аля сияла искренней радостью. И мне сразу стало легче на душе.

– А то!

Я водрузил коробку на пол посреди прихожей, а пакеты отдал Алене.

– Это продукты. Колбаса, сыр, винишко и всякое такое.

– И зачем?

– А затем, моя радость, что у тебя из пожрать только макароны и каши в коробках на полке да просроченный кефир в холодильнике.

– Ну уж извините! – всплеснула она руками. – Не надо было подкатывать к бабе, которая уже неделю как сидит на диете.

Пока Алена шуршала пакетами на кухне, я разорвал картон коробки и извлек массивный черный чемодан со следами стертых до блестящего металла идентификационных надписей. С таким можно было даже путешествовать, для чего имелись колесики на днище и удобная выдвижная ручка для переноски, если бы не угрожающий внешний вид. Он не намекал, он буквально вопил об опасном содержимом. В таких чемоданах киношные злодеи перевозят портативные ядерные бомбы или инопланетные артефакты. В моем же случае содержимое было практически банальным – там лежал дрон, правда не обычный, а армейский. Стоил он как подержанная малолитражка, несколько лет служил в армии соседней восточноевропейской страны и в данный момент числился потерянным в результате учений.

Дождавшись Алены, которая запретила мне открывать без нее, я щелкнул массивными металлическими замками чемодана и театральным жестом откинул крышку.

– Так это квадрокоптер? – не смогла скрыть разочарования Аля. – Сколько ты, говоришь, за него заплатил? По-моему, тебя нагрели. Такой же в любом магазине игрушек стоит в сто раз дешевле.

– Не такой же. – Я откинул удерживающие скобы и бережно извлек из отсека массивную тушку дрона. Местами потертый и кое-где поцарапанный, он все же сохранил оригинальный матовый неопределенный темный цвет, который будто поглощал свет. Обтекаемый продолговатый корпус начинался на носу и заканчивался на хвосте темными полусферами объективов камер и датчиков. Едва различимый шильдик на пузе сообщал, что сие устройство произведено в Израиле с указанием фирмы. – Он из невесомого углеволокна. Он бесшумный. Он автономный. Он мощный. Он работает на собственной уникальной частоте. Он дальнобойный. Но самое главное, он с защитой от РЭБ.

– От чего?

– Средств радиоэлектронной борьбы. Если его не обнаружат визуально и не запустят сканер частот, то он легко пройдет сквозь любые глушилки. И уж его точно не удастся перехватить.

– Стоило ради такого огород городить? Да у них может и нет никаких глушилок.

– Во-первых, я не хочу рисковать. Во-вторых, у них точно есть глушилки. Ты же видела их проходную. Сейчас это добро ставят везде, даже в школах и больницах. Да и те решетчатые сферы меня смущают. Думаю, что под ними какие-то антенны или радиотелескопы какие-нибудь. В любом случае там наверняка зашкаливающий электромагнитный фон. Даже без глушилок ты уже через сто метров потеряешь дрон-игрушку. А этому красавцу все нипочем. Если верить продавцу, он способен пережить даже электромагнитный импульс от взрыва ядерной боеголовки. Врет, конечно, но звучит прикольно.

Если бы не рекомендации Экстази, я бы в сторону того продавца даже не посмотрел – уж больно мутный тип. С такими связываться, это все равно, что у цыган якобы фирменный товар покупать, надеясь на приобретение все же не подделки, а просто украденной вещи. Чаще всего остаешься и без денег, и без товара. Но такова участь всех нелегальных сделок через интернет. Лотерея с надеждой на везение. Семь раз мне удача улыбнулась, а пять попыток вышли боком.

Лет семь назад покупку нужных, но не очень законных ништяков я по неопытности поручал Экстази. Тот пользовался моей неосведомленностью на полную катушку, выставляя заоблачные ценники на сам товар и свое посредничество. В один прекрасный момент мне это надоело и под легким нажимом мой жирный айтишник провел для меня курс молодого бойца. На нелегальный виртуальный рынок вход открытый и свободный, но там требуются рекомендации пользующихся авторитетом людей. Как это ни странно звучит, но к таковым относился и Экстази. Он быстро меня зарегистрировал на нескольких торговых площадках в интернете, затем свел с нужными людьми и дал пару дельных советов. Во-первых, не пытаться покупать или продавать оружие и боеприпасы, радиоактивные материалы, наркотики, людей и драгметаллы. Во-вторых, заказывать доставку курьером и всегда на нейтральную территорию, желательно где-нибудь в соседнем городе. С тех пор я и приобретал по мере необходимости то, что легально купить было невозможно даже за любые деньги. Я покупал в основном сложную электронику для слежения.

– Какой-то он весь покоцанный, – брезгливо сказала Аля.

– Главное, чтобы он был рабочим.

Отсек для пульта управления обнаружился под откидывающимся гнездом дрона. В нишах лежали закрепленные скобами сам пульт в пластиковом чехле, который был размером практически с квадрокоптер, четыре небольшие съемные антенны и одна выносная на кабеле-пружине, несколько шлейфов для подключения к компьютеру и пара запасных аккумуляторов. У пульта имелся ремень, чтобы можно было вешать на шею, о чем я подумал сразу же, как только извлек этого монстра из чехла.

– Ого! – теперь уже с уважением воскликнула Алена, разглядывая десятки рычажков, кнопок и пятидюймовый зеленый экран. – Точно не игрушка.

Я щелкнул красным тумблером под надписью «POWER». Экран на мгновение вспыхнул приятным салатовым оттенком, винты машины дернулись и тут же застыли.

– Сломан? – ахнула Алена.

– Разряжен. Продавец предупреждал, но я надеялся на чудо. Будем заряжать. И пульт, и дрон. Как сказали, не меньше пятнадцати часов. Зарядка должна быть где-то здесь.

Аккумуляторы, зарядное устройство, напоминающее небольшой трансформатор, и пугающий размерами фолиант инструкции на английском находились в самом нижнем отсеке под пультом с антеннами.

– Не знаю, как ты, – сказал я Але, – а я пошел пить вино, есть сыр и изучать инструкцию. Сна ни в одном глазу!

– Ага, сейчас! На моей же кухне он будет без меня пить вино.

– Ну, тогда присоединяйся.

– Я уже присоединенная. Только у меня предложение, – Алена прильнула ко мне. – Давай просто попьем вина, поедим сыра, пообщаемся. А инструкция твоя никуда не убежит.

Я, учащенно задышав, заглянул в недра распахнувшегося женского халата и вынужден был признать ее правоту. Гори она синим пламенем эта инструкция!

***

Неделю мы потратили на изучение материальной части и тренировки. К тому же, я хотел просто выждать время и дать охране завода расслабиться. Несмотря на всю предосторожность, наш визит на кладбище все же вызвал некоторые шевеления в Брюховецкой. На следующий день Алена обнаружила слежку, которая, по традиции не скрываясь, неотвязно волочилась за ней повсюду. Внезапно выяснилось, что даже сотрудница редакции – та самая скучающая пигалица, с которой я познакомился перед встречей с Алей, – связана с заводом. До этого бывшая крайне эгоистичной особой, любившей хвастать и рассказывать исключительно про себя, она ни с того ни с сего вдруг начала расспросы про семью Алены и ее текущую личную жизнь. Особенно ее интересовали похороненные на старом кладбище родственники и кто в текущий момент по ночам греет ее постель. При других обстоятельствах Аля послала бы ее куда подальше, но это вызвало бы еще большие подозрения, поэтому пришлось чуток «пооткровенничать» за чашкой чая. Я в этой истории оказался университетской любовью, с которым Алена случайно встретилась в Краснодаре и на безрыбье у нас снова все завертелось с редкими свиданиями во время моих приездов из города. Это вполне вписывалось в мои исключительно ночные появления в квартире Али. И посещали мы на кладбище могилку не ее родственника, а моего, я мол попросил отвезти меня на погост. Вранье было простым, но реалистичным, что доказала и пропавшая через пару дней слежка за Алей.

И вот через семь дней, далеко за полночь, в какой-то лесополосе за пределами станицы, мы сидели в машине на заднем сиденье и жадно всматривались в экран ноутбука на коленях Алены. Пока он показывал лишь белый шум, от которого рябило в глазах и начинало ныть под зубными коронками.

– Ну когда же он долетит, – снова начала было капризничать Аля, как вдруг картинка на дисплее моргнула и вместо надоевшего мельтешения мы увидели плавно проплывший внизу ярко освещенный заводской забор. – Есть! Наконец-то!

Я незаметно выдохнул с облегчением. Были опасения, что благодаря моим усилиям дрон либо вообще не улетел, либо улетел не туда. Как оказалось, мало было научиться им управлять, его требовалось еще запрограммировать для автономного функционирования, а программист из меня, мягко говоря, никудышный. По моей просьбе код программы написал Экстази, а от меня требовалось эту программу загрузить в дрон, откалибровать его датчики и обновить прошивку основных модулей. Можно представить широту и глубину моих опасений, особенно если до сего знаменательного момента мои познания в этой области вращались разве что вокруг какого-нибудь телевизора или смартфона, для обновления прошивок которых требовалось всего лишь нажать волшебную кнопку «Обновить».

Появление долгожданной черно-белой картинки с унылыми видами ночного завода подтвердило успешное выполнение первой части задания и подарило надежду, что не менее гладко пройдет и его завершение. Взлетев десять минут назад с капота нашей машины, дрон в режиме «инкогнито» самостоятельно облетел Брюховецкую, добрался до территории завода с тыла и только лишь после этого включил видеокамеру и передатчик. В пространстве он ориентировался с помощью американской, отечественной и китайской систем спутниковой навигации. Написанная Экстази программа также предполагала, что наш шпион самостоятельно вернется в точку взлета в случае потери сигнала с пульта.

Но даже если бы все было сделано правильно и безупречно с технической точки зрения, я до последнего опасался за дрон после рассказа Алены об испорченной мобильной и спутниковой связи в Брюховецкой. При всей его автономности и прочих технических решениях, он мне нужен был прежде всего для управления извне.

– Какой четкий сигнал, – сказала Аля, словно прочитав мои мысли, в который уже раз. – Ты заметил?

– Заметил. Думаю, все дело в какой-то выделенной особой частоте.

– Вообще-то, в Бухаре все частоты заглушены.

– Ну, значит у нас не простой дрон, а супер-пупер, – отшутился я, на самом деле теряясь в догадках. Чтобы сменить тему, я постучал пальцем по мигающему колечку в левом нижнем углу экрана ноутбука. – Следи за ним. Если мигает, значит картинка с коптера записывается. Пробел не трогай, можешь случайно остановить запись.

Сказав это, я оценивающе глянул на нее, ожидая хоть какой-то реакции, но Аля была спокойна.

– Поняла, поняла! – ответила она тоном, будто отмахиваясь от надоедливого собеседника. Ее внимание было захвачено происходящим на экране.

Преодолев условную границу, квадрокоптер завис в одной точке, ожидая команды с пульта. Я осторожно коснулся рычагов управления, и картинка на экране ноутбука тут же метнулась в сторону. Дрон был в моей власти и ждал приказов.

Я поднял объектив камеры и заставил машину сделать полный оборот, осматриваясь. Мы пробрались в воздушное пространство завода с противоположной от проходной стороны и ожидаемо не увидели ничего интересного. Камера беспристрастно фиксировала залитый холодным светодиодным светом хаос высоковольтных вышек, проводов, кабелей и трансформаторов довольно мощной электроподстанции. За ней раскинулся гигантский пустырь с островками какого-то хлама.

Темные громады решетчатых сфер обнаружились почему-то слева и на картинке выглядели не столь грандиозно, какими они мне показались наяву. Борясь с искушением прибавить скорости и быстрее подлететь, я направил коптер в их направлении. И сразу же на четкой картинке появились помехи.

– Как думаешь, что это может быть?

– Ни одной мысли, – честно призналась Аля, сквозь прищур разглядывая мутноватое изображение странных шаров, медленно растущих по мере приближения. Помехи усилились. – Склады? Цеха?

Дрон подлетел к первой решетчатой горе и, держась в тени соседней сферы, начал медленный облет. Сравнивать было не с чем, но на глаз диаметр купола был около сорока-пятидесяти метров, гладкая матовая поверхность состояла из соединенных шестиугольников с темными гранями, из-за чего и создавалось впечатление решетчатости. Всего мы насчитали пять таких полусфер одинакового размера, располагались они по кругу на равном расстоянии друг от друга.

– Нет, – покачал я головой. – Не похоже. К складам и уж тем более к цехам должны быть подведены коммуникации и трубопроводы всякие.

– Может быть они под землей?

– Нет, неэффективно. К тому же, нет подъездов, нет ворот для въезда. Нет труб, нет воздуховодов, вытяжек.

К каждому куполу вела едва различимая тротуарная тропка, она упиралась в крошечную арку входа с обычной дверью, которая едва выделялась на фоне всей громады конструкции.

– Не знаю почему, но я думаю об обсерватории.

– Похоже, – согласилась Алена. – Да я с самого начала говорила, что это какая-то станция орбитального слежения.

– Не знаю, как насчет орбитальности, но эта хрень явно как-то связана со связью или телекоммуникациями.

Я увел дрон в сторону и сразу же помехи сошли на нет. Мы с Аленой переглянулись, думая об одном и том же.

Ярко освещенные сферы остались сзади, а впереди разлилась мутная мгла с редкими пятнами далеких фонарей. Автоматика коптера сама переключилась в режим ночного видения и картинка сразу же обрела четкость, правда немного пугающую неестественной черно-белой контрастностью. Мы «летели» над облагороженной территорией с подобием сквера, в центре которого даже имелся круглый водоем с неработающим фонтаном и скамейками на импровизированной набережной.

За сквером и начинался, собственно, «биоэтанольный завод». В темноте ночи за кронами деревьев возникли правильные геометрические очертания плоских крыш рядами стоящих зданий. Вот они уже явно ничем не отличались от промышленных цехов любого другого завода. Дрон, переключив камеры в обычный режим, взмыл над прямоугольными кубиками одинаковых корпусов и медленно полетел в поисках лазейки.

– Смотри! – Аля стукнула ногтем по экрану. – Это что? «Скорые»?

Напротив одного из цехов начиналась и убегала в ночную глубь территории завода невероятных размеров парковка, но вместо обычных автомобилей там аккуратными рядами были расставлены белые и желтые фургоны. И это действительно были кареты неотложной помощи. Пустив дрон над ними, я принялся считать и бросил на четвертом десятке.

– Зачем им столько?

– Думаю, это не простые «скорые», – расплывчато ответил я.

Вернув коптер на прежнюю высоту, я принудительно переключил камеры в режим ночного видения и снова принялся осматривать крыши корпусов. Искомая лазейка обнаружилась в самом первом цеху – распахнутый вентиляционный люк.

– Вот и он родимый. Наш черный вход. Теперь молимся, чтобы он не был зарешеченным.

Забыв дышать от напряжения, Алена не отрываясь смотрела на приближающуюся черную бездну прямоугольного провала в крыше.

– Вроде бы решетки нет.

Спохватившись, я снова включил режим ночного видения, что помогло не сильно. Коптер окружала сплошная темень, а для ночного видения требовался хотя бы минимальный источник света. Попадавшего снаружи освещения хватало разве что на превращение картинки в подобие глубоких сумерек с едва различимыми очертаниями предметов. Боясь врезаться в какую-нибудь балку, я медленно поворачивал коптер вокруг оси, направив камеру вниз.

– Ни черта не видно!

И в следующую секунду камера ослепла от хлынувшего снизу света. Автоматика мгновенно переключила режимы и мы увидели под собой большое просторное помещение, в которое с улицы заезжал вилочный погрузчик с уже знакомым мне саркофагом на грузоподъемнике. Помигивая проблесковым маячком, он не спеша проехал под нами и опустил свой груз в основание внушительной пирамиды точно таких же. Даже с такого расстояния и с таким качеством картинки было хорошо видно, что большинство саркофагов находятся в удручающем состоянии, покрыты многолетним слоем пыли, какие-то зияли выпотрошенным нутром со свисающими кишками перепутанных кабелей, у некоторых отсутствовали верхние крышки, демонстрируя пугающее сходство ложа с анатомическими пропорциями человека.

Когда погрузчик выехал через открытые ворота, свет погас, но остался виден ярко-освещенный прямоугольник открытых наружу раздвижных ворот. Видя, что створки ворот начали медленно съезжаться, закрываясь, я, отдавшись порыву, направил дрон туда.

– Что это было? – почему-то шепотом спросила Аля.

– Свалка какая-то. Чулан для хлама.

– Странный хлам.

– Я эту хрень называю «саркофагом». Подозреваю, что в них людей перевозят. Вблизи видел такую одну. Помнишь, я тебе рассказывал? В вертолете.

Тем временем дрон выпорхнул наружу, на секунду замер, позволяя мне осмотреться, а потом чуть взмыл и полетел следом за погрузчиком. Тот катил по дороге между цехами, явно не собираясь никуда сворачивать и направляясь к особняком стоящему корпусу. Длинной с целый квартал и в высоту не меньше двадцати метров, он словно прятался в ночной тени. Вряд ли у создателей была цель его скрыть таким образом, тем более днем не заметить этакую громадину просто невозможно, да и раз увидев его даже ночью, уже нельзя было больше не замечать, но меня не отпускало чувство тревоги, будто я случайно увидел притаившегося в засаде хищника. Вокруг него горели фонари, к нему вели несколько дорог и тротуарных дорожек, на его плоской крыше горели фонари и габаритные огни на вышках, но при этом здание без единого светящегося окна напоминало растворившийся в ночи гигантский черный ящик.

– Ну вот и еще один слон, которого я не приметил.

– То есть?

– Басня дедушки Крылова. Не помнишь, что ли? Про слона.

– Я только про стрекозу помню, – сказала она, явно дразня меня.

– Эх, молодежь! – с нотками старческого брюзжания сказал я, замедляя полет коптера. – А глянь-ка сюда. Это еще что?

Через дорогу от здания тысячью шипастых штырей в звездное небо взмывала странная металлическая конструкция. Отблескивая алюминиевыми лепестками и время от времени искря статическим электричеством, она создавала чарующий и одновременно пугающий эффект. Конечно, это могло быть украшающей заводскую территорию бесполезной техногенной инсталляцией, созданной каким-нибудь модным сумрачным художником, но скорее всего мы лицезрели некое утилитарное сооружение вроде антенны. Мои догадки подтверждали трансформаторная будка там же и змеящиеся от нее к штырям толстые кабели.

Погрузчик объехал черное здание по ярко освещенной дороге, ведя нас следом, и нырнул в жерло подземной парковки. Разминувшись на въезде, ему навстречу выскочил шустрый гольфкар с парой охранников и понесся в направлении проходной.

– Об экологии заботятся, сволочи. На электромобилях рассекают.

– Ага. И при этом небо коптят.

– Кстати! Надо будет наведаться к тому крематорию.

Потратив секунд пять на разглядывание манящего въезда на подземную парковку, я все же не решился и вместо спуска вниз поднял коптер над зданием.

– Забавно, – я ткнул пальцем в экран, указывая на желтую латинскую букву «Н» в свете ярких прожекторов. – У них вертолетная площадка на крыше. Зачем, если вокруг столько пустого места?

– А для красоты!

– Ну разве что…

Покружив над окрестностями и не увидев ничего интересного, я вернулся к подземной парковке. Меня туда как магнитом тянуло.

– И чего ты медлишь? – с вызовом спросила Аля, прекрасно зная, о чем я думаю. – Вперед!

– Легко сказать. Там наверняка все камерами утыкано.

– И что будем делать?

Я сам не знал. Борясь с соблазном сразу же нырнуть под землю, я повел дрон по широкой дуге от здания, держать в его тени и не выпуская из виду опоясывающую его дорогу. У меня было выработанное с детства и безупречно работающее правило десяти: в сложных ситуациях считал до десяти. Это мне помогало и нервы успокоить, и мысли упорядочить, и фору самому себе дать. Помогло и на сей раз, именно в те самые десять секунд, когда я считал, а дрон безучастно висел над дорогой, с парковки выехал тот же погрузчик. Алена даже вскрикнула от неожиданности, видимо представив встречу с ним и, тем самым, завершение нашей шпионской миссии. А я удовлетворенно улыбнулся, найдя решение проблемы.

– Мы будем ждать попутного ветра, – сказал я и подмигнул Але.

– Какого ветра?

– Того самого, который нас подхватит и понесет. А вот и он!

Резко замедляясь перед поворотом, по дороге ехал темный фургон. Когда он приостановился перед въездом под землю, я аккуратно опустил дрон на его крышу за массивным выступом вентилятора.

Передняя камера нам во всей красе демонстрировала лишь обтекаемый колпак вентилятора, поэтому пришлось вывести на экран дополнительное окно с картинкой, передаваемой тыловой камерой, и наблюдать за происходящим сзади. Предполагая сразу же оказаться на парковке или ее подобии, я с растущей тревогой увидел плавно поворачивающий широким изгибом тоннель. Очень просторный тоннель с возможностью разъехаться двум встречным грузовикам, с крупноячеистыми решетками водоотведения вдоль всей дороги, с избыточно ярким светом от сплошной светодиодной полосы светильников на высоком потолке. Пару раз мелькали уходящие в сторону зарешеченные и перегороженные шлагбаумами ответвления тоннеля. Если верить датчикам коптера, эта бетонная кишка тянулась под землей почти семьсот метров. Семь сотен метров спирального серпантина вниз. Получалось, что под землю здание уходило намного глубже, чем былона поверхности.

Наконец фургон остановился перед очередной решеткой со шлагбаумом и будкой охранника. От резкого торможения дрон чуть съехал вбок и вперед, давая нам хотя бы частичную картинку с фронтальной камеры. Я до последнего надеялся увидеть парковку, после чего со спокойной душой планировал убраться оттуда побыстрее. За шлагбаумом же оказались мощные металлические ворота, закрытые. К тому же, картинка начала заметно рябить, намекая нам, что передатчику уже не хватало мощности для качественного изображения.

Из будки вразвалочку вышел охранник, подошел к водительской дверце фургона и исчез из нашего поля зрения. Минуты две мы наблюдали лишь за его мельтешащими руками, плечами и макушкой, изредка появлявшимися в кадре. Наконец он вернулся в свою будку, после чего шлагбаум качнулся и резко взмыл вверх, тут же начали разъезжаться в стеновые ниши створки ворот.

Мы с Аленой одновременно прильнули к экрану, вглядываясь в открывающееся за воротами помещение – круглый зал с тремя арками секционных ворот, пандусами и эстакадами. Больше всего это напоминало обычную разгрузочно-погрузочную площадку какого-нибудь склада.

Подъехав к крайним левым воротам задом, фургон остановился. И тут же картинка покрылась сеткой сильных помех, сквозь которые изображение едва проступало.

– Ворота закрылись, – констатировал я с досадой. – Сигнал отрезан. Дальше двигаться нельзя. Можно дрон потерять.

Мы наблюдали отсеченную крышей фургона картинку и потому не заметили, как тучный маленький водитель выбрался из кабины, а увидели его уже стоящим на пандусе и колотящим в закрытые ворота. Когда же они открылись, выпуская человека в медицинском комбинезоне и маске-респираторе на все лицо, изображение внезапно обрело былую четкость с легкими искрами помех. Я мгновенно этим воспользовался и поднял коптер под потолок.

– Думаю, там что-то усиливает наш сигнал.

– Именно наш сигнал? – удивилась Алена. – Как это?

– Ну, не буквально наш, а нашу частоту. Помнишь ту антенну снаружи? Скорее всего, она и усиливает. Это явно какая-то армейская хрень со своими частотами и каналами. А дрон-то наш военный. Смекаешь?

– Смекаю. Но не смекаю, зачем им вообще такие мощные антенны? Это ведь какая-то лаборатория, как ты говоришь.

– Не знаю. Мы не увидели и тысячной доли, а ты уже требуешь ответов. Может это, в конце концов, та самая твоя станция слежения за спутниками. Шут их знает!

Из открытых ворот появились еще двое в таких же комбинезонах и масках. Они толкали до краев груженую чем-то бесформенно-темным тележку.

Водитель открыл задние двери фургона, куда сам же начал кидать объемные и легкие мешки с тележки. Мусор, скорее всего. Делал он это остервенело, не скрывая раздражения, а те трое явно над ним потешались, активно жестикулировали и смеялись.

– Не боишься, что услышат дрон? – с тревогой спросила Аля.

Я показал на зеленое пятнышко в правом углу экрана.

– Это датчик шума. Пока он зеленый, окружающий шум громче дрона и его не слышно. Там скорее всего гул какой-нибудь вентиляции или вытяжки. Гляди, какие мощные трубы на стенах.

Алена и без моих подсказок видела переплетения толстых труб на стенах, потолке и даже над полом. Одни беспрерывно тянулись снаружи и исчезали за стеной, в которой были ворота, другие появлялись из потолка и исчезали в полу, третьи сочленялись с соседними или, наоборот, разветвлялись.

Опустевшую тележку те же двое потянули обратно, а третий спустился на пандус и, по всей видимости, не собирался уходить до отъезда фургона. Сложенные на груди руки, надменно вскинутая голова и пренебрежительная поза говорили, что этот человек мало того, что не доверяет водителю, так еще и не скрывает этого. Водитель понимал это и явно нервничал.

– Давай-ка рискнем? Пока они заняты своими мутными разборками.

– Ты же не собираешься?.. – ахнула Алена, но было поздно. Я направил коптер прямо в арку ворот, краем глаза следя за типом в спецодежде на картинке с тыловой камеры. Но тот был настолько увлечен надзором за водителем, что даже ухом не повел.

– Как по маслу!

Дрон, проскочив короткий широкий коридор, внезапно вылетел в полутемный зал, усеянный щедро рассыпанными точками света.

– Красиво! – не удержалась Алена.

– Ага, – поддакнул я, – прямо поляна со светлячками.

– Что это может быть?

– Оборудование какое-то. Напоминает серверную станцию. – Я переключил камеры в режим ночного видения. – Сейчас посмотрим.

Алена вскрикнула и, будто спохватившись, зажала рот руками. Я стиснул зубы и почувствовал, как по телу поползла липкая волна ужаса. За красивых светлячков мы приняли индикационные огни оборудования, подключенного к людям. Сотни расставленных в шахматном порядке огромных кювет с погруженными в жидкость телами. Их головы были скрыты под сферическими кожухами, кабели от которых тянулись к металлическим шкафам в изголовьях. Вот эти шкафы и перемигивались в темноте.

Дрон медленно летел над бесконечными рядами пузатых ванн и бесстрастно передавал страшную картинку. Люди не шевелились, лежали в одних и тех же позах на спине. Их руки были жестко привязаны к бортам кювет ремнями. Из черной жидкости торчали пухлые коленки и бочонки раздувшихся животов. Мое воображение искало какое-то рациональное и безобидное объяснение увиденному, намекая на какую-то клинику и пациентов, на не совсем законные процедуры и потому скрытые от посторонних глаз, но жестокое сознание не оставляло шансов, да и впившиеся в плоть ремни на руках подсказывали обратное. Белые как мел, безволосые, опухшие тела были одинаковыми, как куклы, как болванки, как человеческие заготовки.

– Что это? – осипшим голосом прошептала Алена. Ее била мелкая дрожь, остекленевшие глаза хотели, но не могли оторваться от экрана.

– Все-таки это завод. На самом деле завод.

Коптер, лавируя между торчащими из невысокого потолка раструбами вытяжек, медленно пролетел до конца зала и, развернувшись, замер у стены.

– Они отличаются, – вдруг сказала Аля не своим голосом.

– Кто?

– Люди, – она показала на тела. – Эти нормальные. А те, в начале, какие-то бесформенные и опухшие, что ли.

Действительно, цепкий женский глаз увидел ускользнувшее от меня. Отличия были, хотя и не столь очевидные, как описала Аля. Назвать нормальными одутловатые тела людей, лежавшие у дальней стены от входа, язык не поворачивался, а вот люди в первых рядах на самом деле напоминали спящих борцов сумо.

– Как шампиньоны в теплице, – зачем-то сказал я. – Эти еще дозревают, а те уже поспели.

– Ты же понимаешь, что это люди? Живые люди! – дрожащим голосом с первыми нотками готового вот-вот прорваться плача воскликнула Алена. – Как можно?

Я заткнулся, признав и поняв неуместность сказанного. Правда, и мнения своего не изменил. Никто не сомневался, что лежавшие перед нашим взором тела были живы, а вот был ли в них человеческий разум?

Неожиданно изображение пропало. Вспыхнуло ослепляющим импульсом на экране и медленно потухло. Точно как и на том складе, камеры на мгновение ослепли, передавая серо-белую картинку, а потом автоматика сама отключила ночной режим. В зале включили яркий свет, появились люди. Слева от узкого коридора, через который мы проникли, виднелись уже открытые ворота и очертания въезжающего в зал погрузчика с черным коконом саркофага на опущенном грузоподъемнике.

Возле одной из кювет уже суетились трое в белых комбинезонах, еще двое копались во внутренностях распахнутого саркофага. Сферический кожух уже был отключен и поднят, открыв раздувшуюся голову с подобием маски на лице, от которой тянулись какие-то трубки. К кювете подтащили заляпанную темной дрянью мятую бочку и, закинув в нее шланг, начали откачивать черную жидкость. С рук срезали удерживающие ремни, причем не особо заботясь о целостности этих рук. Затем место бочки заняла расстеленная клеенка, на которую и положили белесую тушу из кюветы, не снимая маски. К операции подключились все, даже водитель погрузчика. Сделали они это быстро, ловко, с первой попытки – чувствовался навык. Пока трое обтирали лежащее на полу тело, двое вернулись к саркофагу. Они сначала выстлали его ложе куском мягкой ткани, а затем твердым отработанным движением один выдернул трубки от маски из ящика в изголовье кюветы и передал другому, который без промедления воткнул их в гнезда саркофага. Затем тело погрузили в саркофаг, укрыли тканью и захлопнули крышку.

Погрузчик начал сдавать назад, скрываясь в проходе. Я пустил коптер следом.

Пролет нашего дрона никто не заметил. Оставшиеся в зале люди в белых комбинезонах были слишком заняты опорожненной кюветой и наведением порядка вокруг нее, чтобы крутить головами по сторонам. А услышать его они тем более не могли, датчик шума даже не горел, а пылал ярко-зеленым, извещая нас о запредельном уровне шума в том зале.

Пролетев над погрузчиком, я на максимальной скорости вывел коптер на погрузочно-разгрузочную площадку. Я хотел как можно быстрее проскочить зону плохого сигнала и вылететь в транспортный тоннель. Но я напрасно опасался потерять дрон, скорее всего из-за открытых дверей уровень сигнала почти не изменился.

Полагая, что погрузчику просто некуда будет свернуть в тоннеле, я довел коптер до первой развилки и принялся ждать. Когда дрон пролетел над шлагбаумом, своды тоннеля озарились всполохами света, а затем из будки выскочил и сам охранник. Он нерешительно покрутил головой по сторонам, даже заглянул за свою будку. Посмотреть вверх он не догадался.

– Скорее всего какой-то датчик задели, – предположил я. – Сигнализация сработала.

Погрузчик не заставил себя ждать. Довольно шустро одолевая ощутимый уклон вверх, он проехал мимо нас, затем оставил позади еще одно зарешеченное ответвление тоннеля, и когда я уже готовился вместе с ним покинуть подземелье, погрузчик вдруг свернул направо под уже поднятый шлагбаум и распахнутую решетку. В первый раз ничего разглядеть не удалось из-за царившей там темноты и воображение рисовало очередную длинную кишку тоннеля, но на самом деле сразу за решеткой оказалась обычная, в тот момент уже хорошо освещенная, квадратная площадка перед закрытыми дверями.

– Это лифт, – вдруг сказала Аля.

– Думаешь?

– Знаю. На дверях логотип фирмы. Я точно такой лифт видела в новом хирургическом отделении нашей больницы, когда писала репортаж с торжественного открытия после ремонта. Как раз эти ребята тот ремонт и оплатили.

Словно подтверждая ее слова, створки дверей разъехались, открывая залитое ярким холодным светом просторное нутро грузового лифта с гидравлической тележкой на полу. Погрузчик ловко опустил саркофаг на ее салазки и тут же начал разворачиваться.

Не давая Алене и шанса возразить (она лишь осуждающе вскрикнула), я направил коптер в лифт и опустил его на крышку саркофага. Двери лифта закрылись и кабина поехала вверх. Датчик шума потух.

– Жалко коптер, – сказала, словно приговор вынесла, Аля. – Хороший был.

Если верить цифрам на табло, лифт поднялся на шестой этаж, автоматически открыл двери и замер. Пытаясь придумать более-менее вразумительный ответ на незамедлительно последовавшее бы от Алены: «Говорила же!», я с какой-то обреченностью ждал неминуемого разоблачения. За саркофагом просто не могли не явиться, как и не заметить приютившийся на нем дрон. Но за первой секундой последовала вторая, затем третья, а никто так и не появился. На четвертой секунде коптер вылетел из лифта и устремился по первому попавшемуся коридору прочь.

Больше всего это помещение напоминало больницу. Обычное отделение какой-нибудь частной клиники – чисто, ослепляюще-бело, дорого. Вперед устремлялся просторный коридор с бегущей эскалаторной лентой на полу, сверкающими отполированным металлом поручнями на стенах, широкими остекленными дверями тяни-толкай в палаты. Вот только в палатах этих было темно. Да и вообще, складывалось впечатление, что там живых людей вообще не было. Если бы из-за угла выкатил какой-нибудь робот с тележкой, я бы не удивился.

– Смотри! – закричала Алена, тыча в картинку с тыловой камеры.

Люди там все же были. Сзади, возле лифта, топталось с десяток охранников. Одни, опустившись на четвереньки, заглядывали под саркофаг, другие крутили головами в коридоре, осматривая углы под потолком, третьи что-то бубнили в рации и активно жестикулировали.

– Нас ищут, – с удивившим самого себя спокойствием сказал я. – В лифте наверняка камера была. Теперь ищут ту хреновину, которая стояла на саркофаге.

– Нашли, – не менее спокойно сказала Аля и закрыла глаза, наверное не в силах смотреть, как охранники один за другим поворачиваются в нашу строну и, выхватывая что-то похожее на оружие, бегут по коридору.

Плюнув на осторожность, я на максимальной скорости погнал коптер по коридору. Понятно, что аппарат мы уже потеряли. Мне хотелось напоследок снять как можно больше. Желательно было найти открытую палату, а там, чем черт не шутит, может и открытое окно попадется.

Словно угадав мои чаянья, на шум в коридоре начали выглядывать из палат сотрудники в белых комбинезонах. Большинство тут же пряталось обратно, но головы особо любопытных так и торчали в дверях.

С трудом вписавшись в поворот, дрон юркнул за угол и полетел вдоль коридора-близнеца предыдущего, затем – еще одного. За очередным поворотом нас ждали глухие металлические двери во всю ширину прохода с огромной надписью «Стерильно! Не входить без спецодежды и санобработки!». Перед дверями стояла женщина в похожем на скафандр белом костюме, наголовник которого был откинут назад, во всей красе демонстрируя идеальную, прекрасную и до колик в животе знакомую мне голову. Женщина стояла не шевелясь, широко расставив ноги, и смотрела прямо в объектив камеры летящего на нее дрона.

– Чтоб тебя! И эта тут!

– Ты ее знаешь?

– Знаю, – прошипел я, борясь с искушением вонзить коптер прямо в эту безупречно-прекрасную физиономию.

– Она?! – догадалась Аля и впилась взглядом в лицо моей бывшей жены. – Красивая, сволочь. Тоже думаешь, чтобы дроном в нее долбануть?

Я невольно усмехнулся, но все же поборол соблазн, развернул коптер над головой Ленки и пустил его обратно.

– Вон! – Алена пальцем показала в направлении прямо по курсу на одну из палат, в полуоткрытых дверях которой стояли сразу трое. Над ними, взъерошив прически ветром от винтов машины, я и провел дрон.

Первым впечатлением было разочарование. В мельтешении пикселей черно-белой картинки мне показалось, что под мечущимся коптером лежали те же пухлые тела в чанах, что и в подвале. Выходило, что я рисковал напрасно и только ради кадров, которые у нас уже были. Но потом мы увидели и кое-что новое. В той палате тела лежали попарно и не в кюветах с темной жидкостью, а в саркофагах. Рядом с бесформенной, мало напоминающей человека, голой тушей лежали обыкновенные мужчины и женщины в одноразовых медицинских рубашках до пят. Голова каждого была накрыта похожим на ведро колпаком, толстый кабель от которого шел к такому же колпаку на туше.

Внезапно картинка на экране перевернулась, дернулась, на мгновение мы увидели мелькающие ноги, а затем сигнал от дрона пропал.

– Ну все, – констатировал я. – Прилетели.

– Что делали те люди? – сдавленно спросила Алена. – Почему они лежали рядом с этими, ну, с другими людьми?

– Не знаю, – честно сказал я. Догадки у меня, конечно, были, но делиться ими я пока был не готов. – Надо выбираться.

– Поехали, – как-то уж слишком безучастно сказала она. – Сейчас бы напиться! Все равно заснуть не смогу.

– Надо ехать в Ростов. Сейчас.

Неожиданно Алена выдавила из себя странный звук, что-то среднее между сиплым вздохом и сдавленным криком ужаса. Ее и без того огромные глаза расширились и немигающим взглядом вперились в левый нижний угол экрана ноутбука у нее на коленях.

– Что?! – всполошился я.

– Он не мигает, – прошептала Аля.

– Не мигает? – попытался удивиться я, вернее я попытался изобразить удивление. Индикатор записи не мигал практически с самого начала операции. Я не видел, специально или случайно она нажала клавишу остановки записи, но факт оставался фактом. Запись на жесткий диск ноутбука не велась. Зато она велась в облачное хранилище и сейчас хранилась на каком-то южноафриканском сервере.

– Значок этот! Не мигает!

Я не стал ее успокаивать, на всякий случай. Были у меня смутные подозрения, да и без них за такую ошибку, даже если она не преднамеренная, должны быть последствия.

– Ну что ж, – я пожал плечами. – Значит, начнем с начала.

Алена вопросительно посмотрела на меня.

– Опять дрон?

– Нет, моя радость. Я никогда не хожу одними и теми же путями.

– И что же мы будем делать?

– Мы уедем. Вернее, попробуем уехать. А там будет видно.

Похоже, перспектива отъезда если и маячила перед ней, то очень отдаленно.

– Ну, давай, конечно, но…

– Без «но», моя радость. Надо ехать и быстро.

– А как же квартира? Там же все мои вещи, документы.

– Чудо, если нас еще не ищут. А я не верю в чудеса. Надо быть последним кретином, чтобы не связать мое появление в Бухаре, наш визит на кладбище и сегодняшние приключения с дроном.

Глянув на ее лицо с искренним мученическим выражением и с висящими на ресницах крупными каплями слез, я тяжело вздохнул и с искренним сожалением сказал:

– Ладно, можешь не ехать. Может быть тебя и не свяжут со мной, может все обойдется. Мне больно это говорить, но оставайся.

– Без тебя я не хочу.

– А я уезжаю. Немедленно. Если хочешь быть рядом, то и ты едешь.

– Хорошо, – кивнула она, давясь рыданием. – Но у меня вещи в квартире.

– Ладно. Заберем твои безделушки. Давай только быстро.

Глаза Алены радостно вспыхнули, она тут же перебралась на водительское место и завела машину. Я остался сзади и решил попытаться прикорнуть хотя бы на пять минут.

К Алиному дому мы подъехали с противоположной стороны, через двор соседнего дома, с выключенными фарами. Глупости, конечно. Даже Алена это понимала и потому пыталась хоть как-то минимизировать риск быть обнаруженными. На мой взгляд, из всех мер предосторожности лучшей было бы ехать на максимальной скорости прочь из Брюховецкой, но я не вмешивался в ситуацию и решил пустить все на самотек, пока. Очень давно, еще на заре карьеры частным сыщиком я извлек горький урок последствий насильственных благих дел. Люди никогда не верят чужому опыту, им нужно обязательно наступить на грабли, даже если ты их предупреждал и показал, где эти грабли лежат. Хотя риск был и немалый, я все же предпочел, чтобы Алена сама убедилась в этом и потом не обвиняла меня ни в чем и не фантазировала на тему, что надо было бы сделать. Не люблю выслушивать пустые претензии.

У меня уже вошло в привычку прокрадываться в Алину квартиру затемно, а потому ночной микрорайон выглядел уже привычным, полутемным, безлюдным. Свет горел лишь на редких кухнях и проступал бледными дорожками подъездных окон на темных телах спящих домов. Мне хватило трех дней, чтобы узнать, как, где и что паркуют соседи, а потому я сразу вычислил три чужие машины во дворе. Если в отношении стоявшего в отдалении новенького «Вольво» еще были сомнения и скорее всего это были чьи-то гости, то уже знакомый черный тонированный джип на въезде во двор и белая «Гранта» Волжского автозавода, мирно стоящая под деревом у подъезда Али, сразу же вызвали мои опасения. За лобовым стеклом «Гранты» едва тлели два сигаретных всполоха, которые погасли мгновенно, как только мы въехали во двор.

– Двигатель не глуши, – тихо сказал я Алене, которая пока еще не замечала ничего необычного. – Меня они пока не видят и думают, что ты приехала одна. Шанс проскочить есть. Не спеши, не суетись. Шмотки брось, новые купим. Бери документы и дорогие сердцу вещи. Все должно поместиться в дорожную сумку. Поняла?

– Угу!

– Ну все! Давай!

Она, пытаясь одолеть дрожь в руках, вышла из машины и срывающимся на бег шагом пошла в подъезд.

Я, лежа на заднем сиденье, смотрел через грязные окна подъезда, как силуэт Алены взбегает вверх этаж за этажом, и каждую секунду ждал появления рядом с ней еще кого-то. Но вот она благополучно добралась до своей квартиры, эхом лязгнул дверной замок, и я наконец перевел дыхание.

Через непростительно и неоправданно долгие десять минут послышалось многократное клацанье закрываемой двери, а затем – дробный стук бегущих по ступенькам ног. И тут же из «Гранты» вышли двое, в движениях, в жестах, в повадках которых явственно читалась принадлежность к органам правопорядка. Задрав головы, они вместе со мной следили за спуском Алены. Когда она выскочила из подъезда, черный джип выплюнул еще двоих. Лениво разминая затекшие руки-ноги, они не спеша двинулись к полицейским.

– Девушка! – зычно рявкнул явно главный и шагнул к остолбеневшей Але. – Разрешите взглянуть на ваши документики?

– А собственно, что…

– Полиция. Мы тут ловим домушника. И вдруг вы среди ночи с сумочкой из подъезда выбегаете. Как-то подозрительно.

– Я тут живу.

– Ну, это еще надо выяснить, – он щелкнул пальцами и напарник стал между ней и машиной. – Так документики покажем или как? И сумочку, будьте добры, поставьте на землю.

Алена явно растерялась и не знала, что делать. Зато я знал. Выскользнув из машины, я толкнул стоявшего ко мне спиной полицейского. Але хватило сообразительности и реакции отскочить, поэтому тот пролетел мимо нее и врезался в напарника, валя его на землю. Фактор неожиданности сработал отлично, все прошло довольно складно, и у нас наверняка был шанс уйти без потерь, если бы не те двое из черного джипа.

Глянув на одного из них, я обомлел. По спине пополз липкий холодок. Ко мне медленно приближался мой краснодарский знакомец, которого я насадил затылком на крюк в подъезде Ленкиного дома. Живехонек! Конечно, была вероятность существования у него близнеца, занятого тем же делом и работающего в той же конторе, но я был уверен, что это один и тот же человек. А это порождало уже массу вопросов и вытекающих из них проблем. Даже если бы он просто выжил после такой травмы, то сейчас бы лежал под капельницей в реанимации, а не бегал по ночным дворам в Брюховецкой. Но кое-что все же успокаивало, одним грехом на душе стало меньше.

Но не только я удивился встрече. Приглядевшись, покойничек даже с шага сбился и подло юркнул за спину своего более рослого и плечистого напарника. Меня он явно не ожидал встретить и в тот момент явно паниковал, не зная, что предпринять.

– Стой, дурак! Давай хоть сейчас без фокусов! – визгливо заорал он, по ветру пуская пылью остатки моих сомнений. Тот самый, это точно был тот самый. – С тобой просто хотят поговорить. Девчонку не тронут. У нас приказ взять тебя живым и невредимым. И все!

– Кто хочет поговорить? – Мне действительно было интересно.

– Не имею права говорить. Да ты же не дурак! Сам знаешь, как работает система. У меня приказ. Я исполнитель!

– Исполнитель, говоришь? Тогда откуда знаешь, что со мной хотят просто поговорить? – не без иронии спросил я.

В его отведенной назад руке блеснуло что-то матово-вороненое. Екнувшее при виде пистолета сердце бешено заколотилось, но потом оживший мертвец сделал очередной осторожный шаг вперед и оказавшись в полосе света из дверей подъезда. Оружие оказалось электрошокером, стреляющим электродом на проволоке. Это дрянь не менее грозная, но все ж не пистолет. Выходило, что не врал супостат, убивать нас не хотели, на убийство с электрошокером не идут. Я это воспринял как шанс. Правда и в сказки про разговоры по душам мне не верилось. Если руководство этих ребят чего и хотело, то разве что допроса с пристрастием.

– Ты же профи, понимать должен. Мы вас пасли все эти дни, хотели бы завалить, то давно завалили бы. Прямо на пороге этого подъезда.

Покойничек явно заговаривал мне уши, подходя на дистанцию стрельбы зарядом электрошокера. При промахе ему придется или отступать, или вступать в прямой контакт со мной, чего он явно не хотел. К тому же он сильно боялся меня и даже не пытался скрыть страх, трясясь мелким ознобом как в лихорадке. Знал бы он, что и у меня поджилки тряслись не меньше при виде него! Хотя я и был уверен, что это тот же человек из Краснодара, но тем не менее неосознанно раз за разом вглядывался в его лицо, безуспешно пытаясь найти отличия. Черт! Да что же это за КУБ такой? Чем они там занимаются? Клонируют со скоростью звука? Но это невозможно. Человек не огурец, его за неделю в пробирке не вырастишь. Да и огурец не вырастишь. К тому же, у этого «клона» была память «оригинала», что тоже не вписывалось в идеальную картину клонирования.

– Врешь, – с усмешкой сказал я. – Ты даже не узнал меня, пока не подошел. Если бы вы знали, что здесь окажусь я, то вместо вас двоих прислали бы армию.

– Не льсти себе, – нервно хихикнув, выдавил из себя оживший труп.

Я пробежал глазами по темным окнам микрорайона, но перепуганные дома словно вымерли, свет погас даже в тех редких квартирах, где горел всего минуту назад. Хотя наверняка уже давно никто не спал, все притаились и наблюдали за нами из-за штор и снимали на мобильники. Лучшей помощи в такой ситуации и придумать было нельзя. Даже если для нас с Алей все закончится не очень хорошо, завтра же в сеть выложат десятки роликов с расправой над нами, что будет не на пользу КУБу. Но мне все же хотелось, что это были ролики нашего благополучного побега.

Я взял Алену за руку и привлек к себе. Затем чуть отступил на полшага правой ногой, чтобы иметь надежную опору.

– Почему же не польстить. Размазал я тебя один раз, в Краснодаре, размажу и еще раз, в Брюховецкой. Но в любом случае счет пока в мою пользу. И я намерен его увеличить. Да и тебе не привыкать с того света возвращаться.

Покойничка будто судорогой свело, наверное от неприятных воспоминаний.

– Короче! Хватит базарить! – заверезжал он. – Короче! Руки за голову и на колени. Короче! Все перекрыто. Отступать некуда. Короче! На колени!!!

Внезапно один из валявшихся в беспамятстве полицейских застонал и попытался перевернулся с живота на спину. Все как по команде посмотрели на него. Все, кроме меня. Я же смотрел на электрошокер в руке ожившего покойника и как только он его чуть отвел в сторону, резко толкнул Алю вперед. Даже она не ожидала от меня такого вероломства. С пронзительным криком то ли испуга, то ли возмущения Алена всем своим немалым весом навалилась на истеричного мертвеца, рефлекторно обняла его, пытаясь удержаться на ногах, а потом они вместе упали. Пока они возились на земле, я подскочил и уже без зазрений совести вышиб дух из бренного тела ударом ботинка в висок. Напарник покойничка, явно не ожидавший такого развития событий, стоял столбом и пялился на упавшего шефа. Его я вырубил не менее безжалостно, сбив ударом ноги в подбородок и уже потом вонзив жало электрошокера в шею – поглубже да подольше, чтобы аж паленым завоняло.

– Ты их убил? – в ужасе воскликнула Аля, поднимаясь.

– Надеюсь, хотя вряд ли. Вот этого, – я наклонился над краснодарским «приятелем», вернувшимся в положенное природой состояние безжизненности, и тщательно обыскал его карманы, – уже убивал, а он, как видишь, живее нас с тобой оказался.

– Но как?

– Не знаю, моя радость, не знаю. Но думаю, ты и сама догадываешься. Все, уходим! Если у нас и была фора, то уже давно закончилась.

Я хотел сам вести машину, но Аля не позволила. Оно и к лучшему. Может водила она не так хорошо, но зато знала все закоулки Брюховецкой и в случае чего могла воспользоваться этим преимуществом. А КУБ даже со всей своей многочисленной армией марионеток были в той маленькой кубанской станице такими же чужаками, как и я.

Когда выезжали из двора, я непроизвольно оглянулся, будто почувствовал чей-то взгляд. Возле Алиного подъезда спиной к нам стояли семь человек и как-то уж слишком безучастно рассматривали распростертые тела на асфальте. Идеальные черные силуэты с безупречной офицерской осанкой. Будто тени друг друга, они просто стояли и смотрели вниз. А затем словно отрепетированным движением разом повернулись в сторону нашей машины. Они не бежали и не стреляли нам вслед, они просто стояли и смотрели. Я себя сразу почувствовал мышью, случайно попавшей и теперь улепетывающей из логова удавов, которые знали, что мне некуда деться, а потому и им незачем торопиться.

Обуза

Пробившееся сквозь частокол высоток спального района солнце наконец показалось над сонным городом, разгоняя утреннюю промозглость. Словно нерадивый дворник, злой и ленивый после страшного похмелья, оно нехотя поднималось на свою ежедневную службу в серое холодное небо.

Услышав слабый шум в комнате, я отвернулся от окна и резко задернул штору.

Алена села на развороченной после ночи кровати и сладко потянулась, улыбаясь с закрытыми глазами. Ярко-малиновое одеяло сползло с ее плеча, медленно обнажая тело женщины.

– Бр-р-р! – поежилась она и, вдруг действительно покрывшись мурашками, смешно обхватила себя руками, будто хотела удержать стремительно исчезающее тепло. – Закрой форточку! Холодно.

Я присел на краешек дивана и осторожно обнял ее, а затем укрыл нас одеялом. Аля тут же прижалась ко мне и затихла. Гусиная кожа на ее руках сразу разгладилась, став бархатистой и теплой.

– Как спала?

– Плохо, – сонно сказала она. – Кошмары какие-то снились.

– Мне тоже, – соврал я. – Врачи говорят, надо негативные воспоминания вытеснять позитивными. Чем и предлагаю заняться!

– И какая программа намечается? Опять будем куда-то вторгаться и потом улепетывать?

– Давай сначала хорошо поедим! Я заказал обед в итальянском ресторане. И пяток бутылок отличного сухого вина. Если меня не обманули, конечно. В вине я слабо разбираюсь.

– Вино? Прямо с утра?!

– Ну надо же создавать базу для позитивных эмоций! На трезвую голову вряд ли получится.

***

К обеду мы с Алей все заказанное съели и почти все выпили. Гастротерапия оказала положительный эффект на Алену, она наконец расслабилась и даже начала шутить, а вот меня как-то не очень проняло. Вкуса продуктов я почти не чувствовал, да и вино меня не пьянило. Если бы не изрядно захмелевшая Аля, я бы решил, что мне подсунули какую-то безалкогольную мерзость.

– Странное вино, – пробурчал я, разглядывая бордовую этикетку, на которой не было ни слова по-русски, даже тыльная с составом и адресом производства состояла исключительно из латинянских слов. – Подделка какая, что ли? Лучше бы пива взяли.

– Отличное вино! – излишне громко и эмоционально возразила Алена, допивая бокал и жестом веля подлить еще. – Замечательное вино!

– А мне почему-то не пошло. Вообще не вставляет.

– Это потому, что у тебя есть что-то затаенное, – с прищуром и, почему-то, грозя мне пальцем, сказала она. – Надо просто излить душу. Давай! Изливай!

– Да нет ничего затаенного. – Я пожал плечами. – Если о чем и думаю постоянно, то о тебе.

– О! Мне нравится! Уж не предложение ли надумал делать? Учти, кольцо хочу только дизайнерское в винтажном стиле и без этих пошлых бриллиантов!

Я кисло улыбнулся.

– Вообще-то, я думал о твоем месте в этом бардаке.

Аля перестала улыбаться, насторожилась.

– Помощник из тебя идеальный, но…

– Ты опять?! А еще баб ругают за ковыряние в одном и том же! Ну и зануда!

– Да, я опять и о том же. Еще есть шанс соскочить. Думаю, что наши побегушки в Бухаре были жалкой тенью предстоящей мясорубки. Плевать, если со мной что-то случится, я сам заварил эту кашу и мне ее расхлебывать. А вот тебя жалко. Ты вообще ни причем.

Алена вытаращила на меня глаза:

– Ах ты гад! Ты меня бросать собрался, что ли?!!

– Нет.

– Ну ты и сволочь!!! – всплеснула она руками и, схватив наполовину опорожненную бутылку, присосалась к горлышку. Надолго ее не хватило, после пары больших, громких и, судя по всему, мучительных глотков Аля грохнула бутылкой по столу, ставя ее на место. – Если еще раз заведешь такой разговор, я тебя придушу, ночью, подушкой. Понял?!!

– Стал бы я тебя привозить в свою квартиру, если хотел бросать? Кроме тебя никто не знает о моей берлоге!

Аля заметно смягчилась, но по инерции продолжала негодовать:

– Это же чистое предательство! Подбил меня на авантюру, лишил меня всего, привез меня в эту свою секретную берлогу, а теперь ему меня жалко стало. Да пошел ты знаешь куда со своей жалостью?!!

– Я не то хотел сказать.

– Уже сказал. Заметь, второй уже раз!

– И ты мне снова намекаешь, что пойдешь со мной до конца.

– Намекаю?! Ну ты и гад!

Я привлек ее, усадил к себе на колени, обнял.

– Хотел сказать, что если грохнут меня, то не жалко, никто не заметит, всем плевать. Некоторые даже обрадуются. А вот если навредят тебе…

– Ну и что? – прошептала мне в ухо Алена. – Будешь снова по шлюхам бегать и за секс платить.

Я не удержался и прыснул смехом.

– Ну я же серьезно.

– Серьезно, говоришь? Ну что ж! Если они доберутся до меня, то ты отомстишь. Я за тебя не смогу, даже если захочу. А вот ты за меня их всех на куски порвешь.

В таком ключе я об этом не думал. Было приятно подобное слышать от женщины, хотя контекст настораживал.

– Ты даже пьяная излагаешь мудро.

– Да, – мурлыкнула она, – я такая! И от меня ты теперь до конца своих дней не отвяжешься. Разве что надоешь и я тебя сама брошу.

– Все-таки ты ненормальная.

– Конечно! Нормальные скучные, нудные и в постели холодные. С ними ни развлечься, ни разработать план вторжения в этот твой КУБ. Да и тебя, если честно, нормальным трудно назвать.

– Вот это в точку! – я звонко шлепнул ее по заду.

– Будь ты нормальным, я бы в твою сторону и не посмотрела. Меня уже тошнит от нормальных, от образцовых, от надежных. На поверку все ничтожествами, негодяями и трусами оказываются.

– Значит вместе до конца?

– До самого!

***

С осуждением глядя на мои сборы, Аля забилась в угол дивана и дула губы.

– Я же тут со скуки помру! – наконец сказала она.

– Телик смотри. Отдыхай. Поспи, наконец.

– Надоело!

– Увы, пока ничего другого предложить не могу.

– А я могу! Например, возьми меня с собой.

– Мы это уже обсуждали, – я придирчиво оглядел себя в зеркало стенного шкафа. Драные джинсы, растянутая футболка, тертая кожаная куртка и, самое главное, отросший ежик волос на голове вместе с недельной щетиной на отъетых щеках приятно преобразили меня. При этом я был похож на только что освободившегося из тюрьмы жулика, но мне действительно было приятно и спокойно от мысли, что я сам себя не узнал бы при случайной встрече. – Человек, к которому я иду, не любит свидетелей. Особенно таких красивых, как ты.

Аля, довольная комплиментом, улыбнулась.

– Я вообще подозреваю, что он боится баб. Короче, в твоем присутствии он не скажет и, самое главное, не сделает нужного. Да и тебе не хочу наносить психологическую травму. После посещения его хлева ты месяц есть не сможешь, а когда увидишь его жирную тушу и лоснящуюся от многолетнего сала рожу, то окончательно разочаруешься в человечестве.

Тут я не лукавил. Экстази, которого я и собирался навестить, действительно не любил свидетелей.

– Знаешь, – как-то подозрительно тихо и глядя в пол сказала Алена, – ты вот мне вчера предлагал соскочить.

– Ну?

– А если это сделаю не я одна, а мы вместе?

Я уставился на нее, не сумев сдержать ехидной улыбки.

– Ух ты! Мы протрезвели, все взвесили и возвращаемся к вчерашнему разговору?

– Ну да, – сказала Аля, потупившись. – Нельзя все это просто забыть, а?

– Тебе – можно. Вчера ты мне не дала и слова сказать, а у меня был целый план разработан. Реальный и даже пару раз воплощенный в жизнь. Ты исчезаешь здесь и появляешься в другом городе, в другой области, с другой фамилией. Денег на первое время хватит.

– А вдвоем нельзя?

– Уже нет. Мне остается или воевать, или прятаться. А спрятаться уже не получится.

– Но как можно воевать с ними?

– Давид и Голиаф, – сказал я и подмигнул Але. – Если получилось у паренька с пращой, то почему не может получиться у меня?

Она не ответила. Сидела, по-прежнему не поднимая глаз. Алена боялась, и ее сложно было в том винить.

– Я ухожу. А ты остаешься и думаешь. Все!

Не оборачиваясь, я выскочил из квартиры и побежал по лестнице вниз. Побежал с очень легким сердцем, потому что был уверен в решении Али. Девка она бедовая и напарница отличная, но работать я привык все же один.

***

Экстази прятался на даче. Он, мягко скажем, удивился моему появлению. Настолько, что от страха обмочился, увидев меня у калитки своей загородной «виллы», хотя сказать этого наверняка было нельзя, от него всегда воняло какой-то дрянью и на штанах (в тот момент на нем красовались безразмерные пестрые бермуды) были хронические перманентные пятна разной степени влажности. Бедняга по наивности был уверен, что ему ловко удалось прикупить затерянную на просторах Краснодарского края фазенду и все концы этой сделки века спрятать в воду. Оформлена она была на другого человека, соседи знали Экстази под чужим именем и считали его отдыхающим от городской суеты художником из Краснодара (справедливости ради, он действительно недурно рисовал). Горе-конспиратор даже приезжал туда исключительно из Краснодара на рейсовом автобусе или такси с краснодарскими же номерами. В общем, неподдельному и смешанному с ужасом удивлению моего гениального айтишника не было границ, когда я застал его поливающим клубнику. Он так и замер с открытым ртом и опрокинутой лейкой в руках. От переизбытка эмоций даже немного сдулось его волосатое брюхо, отчего сильно съехали штаны, обнажая срам.

– Прикройся! – со смехом сказал я, заходя во двор.

Экстази суетливо поддернул штаны.

– Как? Ты?! Откуда? А кто еще?

– Не ори, – я зашел под рассыпающийся трухой навес перед входной дверью в что-то среднее между сараем и пляжным домиком для переодевания, назвать это домом язык не поворачивался. А вот сад у Экстази был отличный, старый, разросшийся. – Успокойся, наконец. Если бы ты, сволочь, отвечал на мои сообщения, то и мне не пришлось бы ехать сюда. Так что сам виноват. Пошли в дом, разговор есть.

– Да пошел ты со своими разговорами! – Экстази замахнулся на меня пустой лейкой. – Я потому и свалил из Ростова, что даже спать боюсь.

– Может заткнешься уже? – тихо сказал я, кивая в сторону соседнего двора, где за сетчатым забором возились пара разновозрастных ребятишек под присмотром дремлющей в кресле-качалке бабки. – Сейчас ментов вызовет кто-нибудь и кранты твоей конспирации. Заткнись и подыгрывай мне: я заказчик, приехал за готовой работой, картиной своей жены.

– Чего? – обомлел он, явно ничего не соображая.

– Ну ты же художник! Да елки зеленые, включай уже голову!

– Это-то ты откуда знаешь? – начал было Экстази и тут же прикусил язык, с большим уважением в готовых выскочить из орбит глазах глядя на меня. – Вот это я понимаю! Профи! Ну ладно, пошли в дом.

Ругаясь в своей манере, но теперь уже по поводу сложности заказа и подорожавших красок с кистями, он провел меня в свои апартаменты. Оные оказались точной копией его ростовской однокомнатной квартиры: та же жуткая мебель, тот же компьютерный хлам, та же вонь, тот же бардак.

– Так понимаю, ты здесь прячешься? – я оглядел «хоромы» в поисках места присесть, однако перспектива подхватить какую-нибудь бациллу остудила мой пыл и я остался стоять.

– Спрячешься от вас, как же, – проворчал Экстази и рухнул на остатки раздавленного дивана. – Как нашел меня? До ближайшего города сотня километров! Мистика какая-то! Давай, колись! А то ведь ночь спать не буду.

– Дело случая! Пару годков назад возвращался в Ростов и вдруг вижу на обочине такси стоит, водила колесо меняет, а рядом ты прогуливаешься. Такси ехало из города. Вот я и заинтересовался, куда это направляется мой не любящий уезжать из Ростова друг. Проследил за тобой до Краснодара, а оттуда ты меня и привел в эту дыру.

– Черт!

– Потом переговорил с соседями, наведался в местный сельсовет, раздобыл копию регистрационных документов на твою дачу. Короче, судьбе было угодно! И как оказалось – не напрасно! Ты мне нужен и вот я тебя нашел!

Экстази недоверчиво хмыкнул, вроде как разочарованный банальностью услышанного. Видимо, он действительно ждал менее будничной истории а-ля распутывание тайны с привлечением всемогущих спецслужб или даже потусторонних сил.

– От кого прячешься-то? – сменил я тему.

– Ото всех! Тебя! Ментов! Особенно от ребятишек в дорогих костюмах и с кровавыми ручонками. КУБ! Помнишь такой?

– Они тебя таки вычислили?

– Кишка тонка! – Экстази форсил, кривляясь в своей манере, однако в глазах у него был неподдельный страх. Мы оба понимали, что если бы его действительно вычислили, то мы бы не разговаривали. – Хотя они пытались! Всех айтишников в Ростове перетрясли. Не церемонились! Кому пальцы ломали, кому морду били. Мне тоже досталось. Но сам виноват, дурак. Когда с тобой распрощались, я домой вернулся, забыл карточку банковскую. Там меня и встретили. Ребро сломали, твари, и всю технику забрали. Но я не раскололся!

Один бок у Экстази действительно был непропорционально раздут и имел легкий синюшный оттенок.

– Как у тебя с деньгами?

– Хреново! Все на карте, а пользоваться боюсь. Вычислят ведь.

Я протянул ему заранее приготовленную пачку денег, свернутую в толстую трубку. Однако Экстази, хотя его глаза и загорелись алчным огнем, наличность принимать не спешил.

– Это еще за что? У тебя передо мной долгов вроде нет.

– Задаток.

– Э, нет! Иди ты лесом со своим задатком! Мне еще жить охота.

Я бросил деньги на стол между монитором и клавиатурой.

– Говорю же, задаток. Работа будет потом. Сейчас можешь расслабиться.

– КУБ?

– КУБ.

– Нет! Ни сейчас, ни потом!

Я долго смотрел ему в глаза, в итоге заставив отвести взгляд.

– Поздно метаться. Ты уже в деле. Выскочить сможешь только с моей помощью.

Экстази пару минут посопел, как разъяренный носорог, пытаясь испепелить меня молниями из глаз, но потом смягчился:

– Ладно. Что за работа?

– Нужен вирус. Мощнейший. Который парализует все. А еще лучше, если он после себя не оставит ничего целого на серверах КУБа. Но по крайней мере, он должен вывести из строя их энергосистему. Это приоритетная цель.

– То есть? – от страха Экстази начал вонять еще больше.

– Буквально. В этих филиалах есть мощные электроподстанции, питание от которых подается на антенные комплексы. Вот их и нужно вывести из строя.

Я перехватил его затравленный взгляд, который по задумке Экстази должен был выглядеть пренебрежительным. Он снова пыталсявыставить меня профаном и свести задуманное к неосуществимому с технической точки зрения.

– Только не надо мне чесать, что это невозможно, – упредил я его выпад. – Знаю, что американцы такое проворачивали не раз с электростанциями заклятых друзей. Именно с помощью вируса заставляли раскручиваться турбины, пока те в космос не улетали. Норвежский алюминиевый завод «Norsk Hydro» остановили и перевели в режим ручного управления после атаки вируса-вымогателя. А там даже доступа к интернету не было и запрещалось приносить на работу любые гаджеты. В КУБе же двери открыты.

– Но там и турбин нет, которые можно было бы раскрутить.

– Турбин нет. Зато есть современное, цифровое оборудование на подстанциях. Достаточно дать команду увеличить напряжение в десять, в сто, в тысячу раз. Перенапряжение с одновременным отключением защиты от него. Все просто.

– Просто, как же! – плаксиво заголосил Экстази. – Может кому и просто, кто шарит в этой теме. Я же по другой части!

– Ну ты же написал того червя, с помощью которого проник в КУБ?

– Так то червь, а ты хочешь вирус!

– Это не одно и то же?

– Нет, конечно! К тому же, – он замялся, – я его не писал. Червь мне по случаю достался, старый кореш должок вернул.

– Но ты знаешь того, кто напишет вирус? – с улыбкой спросил я. – Кто безупречно сделает работу, кто не будет задавать глупых вопросов и кто не возьмет с меня лишнего?

Экстази, поморщившись, со скрипом почесал щетинистую шею.

– Сложно, но можно, – наконец сказал он. – Но! Написать вирус мало. Его надо еще и внедрить.

– За дополнительную плату, конечно же? Узнаю старого доброго Экстази! Занялся любимым делом – вымоганием.

– Нет, я просто уточняю!

– На том свете тебе деньги не понадобятся. Думай не о заработке, а о своей шкуре.

– Я о ней всегда думаю.

– Вот-вот! Думай. Не забывай. Тогда и дело пойдет как по маслу, – сказал я. – Да и помнится, ты говорил, что твой червь оставил в их системе пару закладок. Вот и воспользуешься!

Экстази криво усмехнулся, а затем косо глянул на меня.

– Все хорошо, но… КУБ. Это же твой гребаный КУБ!

– Я в курсе.

– Ты же понимаешь, что после наших проделок с вирусом они будут уже не ребра ломать, а начнут убивать? Всех подряд. А мы с тобой в первой линии на передовой.

– Нет, не так. Ты нарушаешь последовательность. Если мы просто закинем им вирус и нашкодим, то разъярим КУБ. Согласен. Но! История с вирусом будет потом и только после сигнала от меня. Сам ты ничего делать не будешь. Ты будешь сидеть на своей даче, поливать клубнику и ждать моего сообщения. Если сообщения не будет в течение месяца, то значит меня нет в живых и дальше ты будешь крутиться уже сам. Можешь запустить свой вирус, можешь стереть его, можешь слинять в какую-нибудь соседнюю страну, короче, делай, что хочешь.

– А что будешь делать ты?

– Вот! – я воздел указательный палец. – Хороший и правильный вопрос. Я обезглавлю КУБ.

– Чего?! Я бы рассмеялся, если бы не боялся обосраться.

– В детали тебя посвящать не буду. Это чтобы тебе по ночам лучше спалось. Но можешь поверить мне на слово. Я смогу это сделать, вернее – я попытаюсь это сделать, потому что ничего невозможного в этом нет. Если у меня все получается, в игру вступаешь ты. К тому моменту КУБ будет лишен руководства и дезориентирован. Ты закидываешь им вирус, который стирает всю мерзость с их серверов. А далее мы разворачиваем масштабную пиар-кампанию. У меня уже есть отличное видео из Брюховецкой, в ближайшее время планирую заснять еще кое-что. Из этого мы делаем фильм, который ты вывалишь в сеть. Не знаю, как это делается, но слышал, что можно любой видеоролик как вирус распространить по всем соцсетям и сервисам.

Экстази слушал, не перебивая, и впервые за весь разговор в его глазах горел интерес.

– Насколько убойное видео у тебя есть?

– Выносящее мозг. Когда это дерьмо полезет из всех щелей, КУБ превратится в прокаженную зону. Из него побегут все тараканы.

– Побегут ли?

– Побегут! Ломая ноги и давя друг друга в узких проходах. Уж поверь.

Экстази не верил, но явно хотел побыстрее от меня избавиться:

– Ладно, как знаешь. Договорились!

Он шустро протянул мне лапищу для рукопожатия. Я же его схватил за руку и сжал, не отпуская:

– Но сначала ты снова залезешь на их сервер.

– Ты же сам сказал…

– Думаю, найдешь способ, – спокойно сказал я. – Может быть ничего и делать не придется. Может быть одна из уже заброшенных на их сервер программок-шпионов до сих пор шлет тебе инфу, а тебе нужно будет ее просто скачать.

– Черт! Запомнил. Надо прекратить тебе рассказывать подробности моей работы. А то мне же это и выходит боком.

– Если можешь скачать старые данные, можешь качать старые. Это не принципиально. А может просто пороешься в своих закромах и найдешь то, что якобы давно удалил.

Экстази заметно посвежел увядшим было лицом, подтверждая мои давние догадки.

– Ты ничего не удалял, – сказал я утвердительно. – Так ведь?

– Ну…

– Так. Это значительно облегчает наше дело. Тебе флешку дать или сам найдешь подходящую?

– Там столько данных, что и за сто лет не…

– Да-да-да, все помню, – перебил я его. – Куча архивов, гигабайты и прочая хрень. Плевать. Сбрасывай все, что есть. Люди, которым я это передам, знают, что делать с подобными вещами. А пока поройся в этой инфе и структурируй трафик. Мне нужно знать если не все, то максимально много о перемещении тех курьеров, за которыми ты уже следил: как, на чем, когда и куда ездят?

– Ты слишком много хочешь. Я уже ковырял эти данные, там максимум будет дата и время перемещения.

– И все же попытайся. Не за деньги! За идею!

– Да в гробу я видал твои идеи!

– Мои? Э, нет! Теперь они наши.

Я наконец отпустил его уже побелевшую от напряжения руку.

– Не медли. Тотчас берись за дело! Пора валить этого мамонта.

– В заваленных мамонтах обычно много мяса! – Он аж облизнулся от предвкушения. – Поделишься?

– В этом мамонте больше дерьма, чем мяса. Все! До связи!

***

Экстази действительно постарался и прислал информацию о внутренних перевозках КУБа к концу дня. Чем изрядно удивил, ведь обычно даже под угрозой тяжких физических расправ он обещанное выполнял с задержками. Видимо, натерпелся немало и хотел как можно скорее избавиться от гнета ребят, сломавших ему ребра.

– Что это? – с деятельным интересом спросила Алена, заглядывая мне через плечо и пытаясь понять смысл столбиков текста на экране ноутбука. А затем и вовсе уселась мне на колени, обняв за шею, и загородила половину дисплея.

– Выгруженный отчет одной бухгалтерской программы, – с легким недовольством ответил я. За время моего отсутствия она действительно все обдумала и снова сама себя назначила моей помощницей. – КУБ. Это их месячная логистика. Накладные на груз, время отправки и прибытия груза, тип транспорта.

Я прокручивал колесиком мыши бесконечную простыню канцелярского текста, выискивая в нем заветные буквы и цифры ГУ-27.

– И что мы ищем?

Меня немного резануло это «мы», но я все же ответил:

– Мы ищем железнодорожные накладные.

– И мы их уже нашли?

– Большой воз и маленькую тележку! – я согнал Алю с коленей. – Когда ты мне рассказала ту историю про вашего странного найденыша на железной дороге в Брюховецкой, я призадумался. КУБ перевозит саркофаги на каретах «скорой помощи», вертолетами и наверняка обычными фургонами, но ведь это штучно и рискованно.

– Почему рискованно?

– Банальная авария может поставить крест на ценном грузе, – я развел руками. – Другое дело, если возить железной дорогой. Объемы, скорость, безопасность – одни плюсы! Так почему бы не предположить, что доставка автомобилем или вертолетом носит разовый, так сказать экстренный характер? Машиной выгодно перевозить набольшие объемы на небольшие расстояния.

– И?

– Я предположил и оказался прав! Железной дорогой они перевозят в сорок раз больше, чем остальным транспортом.

– И?! – чуть более нетерпеливо повторила Алена.

– И мы завтра едем смотреть на поезда. Хочу увидеть своими глазами вагоны, в которых КУБ перевозит свой черный груз.

– Что-то мне не верится, что они целыми составами перевозят.

– Нет, конечно. Пока объемы, слава богу, не те. Скорее всего они просто цепляют свой вагон к сборному грузовому составу.

– И как ты его узнаешь?

– Узнаю! Еще как узнаю! Поможет их же накладная. Глянь на время и даты, – я повернул к ней экран ноутбука. – Это всегда вторник и четверг первая половина дня. Нужно всего лишь найти кого-нибудь с сортировочной горки и договориться.

– Откуда?

– Это такое место на сортировочной станции, где формируются железнодорожные составы. Найдем человека, который за небольшое вознаграждение ткнет пальцем в вагон, который регулярно прицепляют здесь и отцепляют в твоей Брюховецкой.

– И у тебя есть такой человек на сортировочной станции?

– Конечно!

– А потом?

– Суп с котом, – отшутился я. – Видно будет.

Я соврал. Не хотел расстраивать Алю своими планами не столько взглянуть на этот вагон, сколько проникнуть в него и покопаться в содержимом, снимая все на цифровую камеру с высоким разрешением. Увы, мои слова об убойности видео из Брюховецкой были очень далеки от реальности. То ли я что-то не так сделал с настройками дрона, то ли сработали постановщики помех на том заводе, но качество видео удручало. Это был белый шум с редкими вкраплениями маловразумительных сцен. Грамотный специалист из этого наверняка смог бы вытащить какой-то материал, но это потребовало бы привлечения посторонних лиц, трату времени и, самое главное, появление на видео злополучных отметок обработки и монтажа, что ставило крест на возможности использовать его как доказательство. Поэтому мне и требовалось новое видео, действительно убойное, качественное, а уже к нему можно будет пристегнуть и обрывочные кадры из Брюховецкой.

***

Сидя на заброшенной даче в пригороде и сквозь пыльное окно пялясь на железнодорожную насыпь метрах в сорока впереди, я думал об Але. Вернее, не столько о ней самой, сколько о своем желании от нее избавиться. Глупо. Если бы она послушалась моих увещеваний или действительно смалодушничала и сбежала от меня, то у нас с Экстази возникли бы крупные проблемы. Без Алены осуществить задуманное было бы невозможно. Хоть это и отдает мерзким душком эгоизма, но факта не отменяет.

– Спутник, на связи база! Прием! – раздался ее голос из торчащего в ухе наушника. Или мне показалось под давлением совести, или нотки в голосе на самом деле были осуждающие. Словно мои подлые мысли прочитала.

– Спутник на связи. Прием.

– Проверяю связь, спутник! Прием! Как слышишь, спутник?! Прием!

Нет, показалось. Голос как голос, разве что приглушен шумом движущегося на большой скорости автомобиля.

– Нормально слышу. Прием.

– И я тебя нормально слышу! Вот еще хотела…

– Не засоряй эфир, база. Связь только по делу. Прием!

– Ну и дурак, – после паузы сказала Алена и отключилась.

Я без необходимости глянул на часы и тут же забыл увиденное время. Это было рефлекторное и бессмысленное действие, вроде доставшейся от предков привычки чесать волосы при отсутствии вшей. О часе икс меня должен был известить установленный на смартфоне таймер. И тем не менее я раз за разом включал экран телефона и смотрел на электронный циферблат часов, словно это помогало мне сосредоточиться на предстоящем деле.

За свою жизнь я испробовал все способы в извращенном желании убить время ожидания. Без конца проверял оборудование, занимался разминкой, слушал музыку, разгадывал головоломки и даже пытался спать. Все это либо осложняло, либо откровенно вредило делу. Ничто не сравнится с тупым и кажущимся бесконечным ожиданием. Только ожидание позволяло копить энергию, чтобы потом выстрелить пружиной и броситься в бой.

Наконец тренькнула мелодия первого таймера. Пятнадцать минут до прибытия поезда.

Я поднялся с остатков гнилого ящика и сделал минутную разминку, давая мышцам разогреться. Затем принялся надевать темно-синий гидрокостюм. Существует масса удобной одежды на все случаи жизни, но при этом есть ряд предметов гардероба, надеть которые обычному человеку и в голову не пришло бы. Если бы кто увидел меня, в полумраке старой дачи натягивающим эластичный комбинезон для плавания, то либо меня посчитал ненормальным, либо усомнился в собственном психическом здоровье. А узнай он, что костюм был к тому же женским, то вопросов возникло бы еще больше. И все же, я буду настаивать, что именно гидрокостюм был и остается лучшей одеждой для активных операций, где приходится много бегать и прыгать – исключительная аэродинамика, невероятно прочный, визуально уменьшает силуэт и сбивает с толку потенциального противника, поддерживает в тонусе мышечный каркас тела. Летом – летний вариант, зимой – утепленный зимний, но в обоих случаях костюм должен быть женским. Как таковой разницы в них нет, это только на рекламных картинках мужские от дамских отличаются специфическими выпуклостями, но однажды за отсутствием альтернативы пришлось надеть женский и тогдашнее дело прошло без сучка и задоринки. Логики в этом нет никакой, одни суеверия, но с тех пор я пользуюсь исключительно женским. Минус всего один – жарко в нем дико, не спасают даже мембраны и прочие нанотехнологии.

Зазвонил второй таймер – пять минут. Я натянул балаклаву, надел забрало лыжной маски с уже закрепленной на ней цифровой камерой и кевларовые перчатки, закинул за спину небольшой черный рюкзак.

– Спутник – базе! Прием!

– База – спутнику! Слышу тебя! Прием! – раздался голос Али, от которого у меня в груди тепло разлилось. Она отчеканила как заправский оперативник, без шуточек и сантиментов. Умница, сделала выводы.

– Готовность три минуты. Прием!

– Понято, спутник. Прием!

Я помахал рукой перед объективом камеры.

– Картинка с камеры идет? Прием!

– Нет. Сигнала нет, спутник. Прием!

– Будем надеяться, что это из-за расстояния. Все, база, конец связи.

Но я больше надеялся на флешку в камере, да и брюховецкий конфуз в моих глазах подпортил репутацию современных технологий. Хоть Экстази и уверял, что можно чуть ли не прямой эфир вести или сразу сбрасывать данные в облачное хранилище, но мне хотелось надежности и качества без помех. Записал в высоком разрешении, вынул флешку, показал людям. Правда, в моей схеме был досадный нюанс – необходимость вернуться живым вместе с флешкой, а так при любом исходе хоть какое-то видео сохранится на Алином компьютере.

Сразу после срабатывания третьего, финального таймера, я выбрался из покосившегося домика, пробрался через запущенный сад к железнодорожной насыпи и замер в тени штакетника. И вовремя – послышался далекий гудок приближающегося поезда. Хотелось надеяться, что это нужный мне поезд.

Я выбрал тот дачный поселок по совету моего информатора с сортировочной станции. В том месте был поворот перед въездом в карантинную зону и все поезда вынужденно тормозили, замедляясь вплоть до полной остановки. Словно вторя моим мыслям, послышался пронзительный скрип тормозов, а затем показался и сам поезд. В заборной щели, через которую я смотрел на железнодорожные пути, с грохотом промелькнуло ярко-красное пятно локомотива, за ним, сливаясь в сплошной бурый поток, замельтешили грузовые вагоны. Скоро состав начал замедляться и уже можно было по отдельности рассмотреть платформы с пестрыми морскими контейнерами. Нужные мне вагоны, как и обещал информатор с сортировки, оказались последними. Я их накануне очень хорошо разглядел, во всех подробностях. Восьмиосные тяжеловесы, небесно-голубые, обтекаемые, без окон, они больше всего напоминали футуристические рефрижераторы. Скорее всего это и были холодильники на колесах с раздвижными боковыми створками для погрузки и разгрузки, но при этом у них имелись и необычные для такого типа вагонов торцевые тамбурные двери.

При всей необычности и даже загадочности рефрижераторов, они производили отталкивающее впечатление своей инородностью в том грузовом составе. Разыгравшееся воображение рисовало жуткие картины заиндевевших штабелей выпотрошенных человеческих тел в студеных облаках хладагента. Вряд ли я там увижу что-то подобное, но для компромата это было бы идеальной картинкой.

– Спутник – базе! Начинаем операцию! Прием!

– База – спутнику! Понято! Конец связи!

Когда состав снова начал ускорятся, я выскочил из укрытия и побежал рядом с поездом. Мне нужны были голубые вагоны, но у них отсутствовали посадочные площадки, лестницы или какие-нибудь поручни, за которые можно зацепиться. Поэтому я какое-то время бежал параллельно поезду, пропуская грузовые вагоны и намереваясь вскочить на ближайшую к моей цели фитинговую платформу с морскими контейнерами. Состав внезапно прибавил ход и мне пришлось запрыгивать на ближайшую платформу. На ней был закреплен всего один контейнер, а потому свободного места там хватило бы на пятерых, но вот держаться было не за что. Пришлось лечь на рифленый металл платформы, носком ботинка упереться в петлю двери контейнера, а рукой схватиться за ручку запорного механизма.

Минут пять я лежал, раскачиваясь в такт движения поезда, и рассматривал проносившийся мимо унылый пейзаж из столбов с провисающими проводами да однородного месива лесополос с редкими прорехами. Затем состав выскочил на простор и поехал вдоль автомагистрали. Я сразу же увидел коробочку Алиной машинки в потоке транспорта. На крыше громоздился черный обтекатель багажника-лодки.

И тут же мой наушник взорвался шквалом женских эмоций:

– Я тебя вижу! Вижу!!! Это ведь ты за контейнером?

– Я.

– С ума сошел?!!

– База…

– Ты же говорил…

– Потом, база! – повысил я голос, пытаясь подавить волнение Алены. Не хватало, чтобы она в запале начала именами в эфир кидаться. – Лучше скажи, картинка с камеры идет? Прием!

– Идет. С помехами и разрывами в несколько секунд, но идет. Прием!

– Сколько вагонов от меня до цели? Прием.

– Четыре. Прием!

– Конец связи.

В багажнике на крыше Алениной машины находился мощный сканер частот, у меня в рюкзаке лежал подключенный к нему нетбук, а всей этой сложной схемой управлял Экстази из своей ростовской квартиры. В моей голове техническая сторона вопроса не помещалась вообще никак, а потому оставалось довериться нашему жирному айтишнику. Все еще цепляясь за контейнер, я кое-как извлек из рюкзака компьютер, вывел его из состояния сна и просто положил на платформу, придавив коленом. Экран нетбука вспыхнул сменившими друг друга десятками непонятных мне диаграмм, а затем на совершенно черном дисплее сверху вниз каскадом посыпались строки из желтых символов. Я мало что понимал в происходящем, но мне хотелось думать, что это и было обещанное Экстази сканирование. Сканер в багажнике Алиной машины из шквала сигналов от всевозможной электроники вокруг нас искал единственный нужный. Нам в этом море мобильников, бортовых компьютеров автомобилей, спутниковых навигаторов и прочих гаджетов нужно было обнаружить и загарпунить хотя бы одного голубого кита из трех. А конкретно мне требовалось открыть электронный замок двери ближайшего ко мне голубого вагона.

Мельтешение цифр на экране сменилось белой строкой посередине черного экрана со стремительно меняющимися символами. Судя по всему, Экстази таки нашел лазейку и теперь методом перебора подбирал пароль доступа. Неожиданно первые пять символов замерли и больше не менялись, а в следующие десять секунд зафиксировались и остальные. Через мгновение пропали и они.

На экране возникло диалоговое окно с коротким текстом: «Второй вагон. Дверь открыта. Удачи!».

Вот у меня часто так, вроде бы и получается задуманное, но всегда с каким-то подвохом. Вагон открыт, но второй, а ведь куда проще было бы, окажись открытым первый, чтобы мне не пришлось на ходу прыгать с крыши на крышу. Опыта-то у меня никакого нет, разве что в кино видел, как легко и непринужденно герои скачут с вагона на вагон, вылезают из окон вагона-ресторана и залезают уже в купе какой-нибудь смазливой барышни, даже дерутся на крыше вагона, ловко уворачиваясь от семафоров. Вот только что-то мне подсказывало, что в жестокой реальности такие финты выделывать будет трудновато, законы физики обычно категорически возражают, да и мой далеко уже не молодой возраст вряд ли будет согласен на такое.

Неожиданно под первым на экране возникло еще одно окно с сообщением от Экстази: «Странно. Нащупал следы двадцати камер слежения. Все заблокированы. Работает только одна в третьем вагоне. Пытаюсь взломать».

Действительно, странно.

Спрятав нетбук в рюкзак, я отклеился от контейнера, подошел к краю платформы и, чуток потоптавшись, приноравливаясь, прыгнул на соседнюю платформу с контейнером. Ничего сложного, если бы ветер в ушах не свистел даже сквозь неопрен моего гидрокостюма да не болтанка на приличной скорости. Куда утомительнее было перелазить через грязные контейнеры, причем зачастую это была даже не пыль с грязью в привычном виде, а какая-то дрянь вроде мазута или нефти. Уже после третьего я был похож на трубочиста. Так я и прыгал кузнечиком с платформы на платформу, пока впереди не возникла голубая громада рефрижератора. Взгляд ласкала широкая дверь на торце вагона. Если верить Экстази, точно такая же, но уже открытая, ждала меня во втором вагоне.

Теперь предстояло самое трудное – с контейнера запрыгнуть на крышу вагона, то есть пролететь метров шесть вперед и как-то умудриться даже чуток вверх.

Матерясь про себя, согнутый напором воздуха, я долгую минуту стоял на дальнем от голубого вагона краю контейнера и собирался с духом, а потом побежал. Оставалось надеяться на те самые законы физики и удачу. Оттолкнувшись от контейнера, я в прыжке взмыл между вагонами. И краем глаза увидел, как мчавшаяся параллельно поезду машина Али вильнула, чуть не вылетев с трассы.

Все опасения оказались напрасны. Подхваченный плотным потоком бьющего в спину воздуха, я пролетел не только разделявшие контейнер и вагон метры, но и долетел до середины голубой покатой крыши, довольно безболезненно приземлился, а затем меня ногами вперед потащило по гладкой как стекло поверхности. Я безуспешно пытался схватиться грязными скользкими пальцами за торчащие раструбы вытяжек и какие-то решетки, но неумолимая сила инерции, ускоряя, толкала меня назад, пока я просто не нырнул в пространство между вторым и первым вагонами. Все произошло за какие-то секунды с момента прыжка, а потом я вдруг обнаружил себя сидящим уже внутри второго вагона, судорожно цепляющимся за какой-то поручень. Судя по всему, меня просто затянуло в открытый дверной проем. Что было бы, окажись дверь закрытой, даже думать не хотелось.

И тут же наушник взорвался криком Алены, забыв про правила ведения радиопереговоров:

– Что случилось?!! Ответь немедленно!!! Я тебя не вижу!!!

– Все хорошо, база. Прием!

Правда. Я и сам не знал, все ли у меня хорошо. В ушах стоял набат бьющегося на пределе сердца, от зашкаливающих порций адреналина в крови мне было жарко и появилась одышка. Бегло ощупав себя и не найдя ничего сломанного и даже ушибленного, разве что левое бедро немного ныло, я с облегчением выдохнул.

– Где ты?!! Почему я тебя не вижу?

– Я на месте. Внутри, – прокряхтел я, – и почти невредимый. Все, конец связи.

Мельком оглядев полумрак тамбура и не найдя в нем ничего интересного или опасного, я захлопнул дверь и оказался в кромешной темноте. Миниатюрный фонарик выскользнул из крепления на рюкзаке в ладонь и через мгновение озарил ярким светом тесное помещение. Тамбур как тамбур, ничего необычного, разве что сверкающе-чистый, будто только что с конвейера, да ведущие внутрь вагона двери были слишком уж широкими. И я уже знал, почему они такие вместительные, вернее – для чего. Да и знакомая уже красная надпись «Стерильно! Не входить без спецодежды и санобработки!» подтверждала мои мысли. К тому же, настораживала крупная наклейка со знаком биологической опасности.

Перед тем, как нажать на ручку двери и войти в вагон, я достал из рюкзака и вооружился телескопической дубинкой. Но сражаться не пришлось. Внутри вагона царила ледяная, воняющая какой-то едкой химией темнота. Ни живых людей в виде охраны, ни полуживых людей в виде груза там не было. Лучом фонаря выхватывая из мрака штабеля саркофагов от пола до потолка, я прошел вагон из конца в конец, затем обратно.

Зрелище хоть и было захватывающим, а при наличии воображения даже пугающим, но все же не соответствовало моим ожиданиям. Для компромата мне нужны были железобетонные аргументы, без намеков и закадровых комментариев. А все зафиксированное моей камерой пока годилось разве что для сомнительного контента какого-нибудь YouTube-канала, рассказывающего про НЛО и снежного человека. Значит придется вскрывать один из саркофагов. Как бы я себя не обманывал и каким бы надеждами не тешил, но к чему-то подобному я был готов с самого начала этой авантюры. Везение дается крошечными порциями, потому как расплата за него уж слишком непомерная.

Примерившись к ближайшему саркофагу в первом ряду нижнего яруса, я сначала осмотрел его со всех сторон, затем исследовал руками, стараясь прощупать каждый сантиметр. Тогда-то я и заметил, что он не жестко закреплен на полке огромного стеллажа, как мне показалось сначала, а подвешен на тонких тросах и едва заметно покачивался. Полка, на которой он лежал, имела собственные амортизаторы, с помощью которых едва заметно прогибалась и поднималась, компенсируя недостатки движения поезда. Система была настолько сбалансированной, что когда я лег на саркофаг и оторвал ноги от пола, то будто в невесомости оказался, качания и тряски мчащегося по рельсам вагона не ощущалось.

Сняв перчатку и пощупав один из эластичных тросов, я улыбнулся. Боялся, что это окажется сталь и тогда пришлось бы долго мучиться с перекусыванием, но кожа приятно прикоснулась к чему-то теплому, эластичному и даже мягкому. Полимер. А на этот случай у меня в рюкзаке имелся отличный складной нож с лезвием из нитинолового сплава. Игрушка дорогая и требующая специфического отношения, но она уже давно окупила себя, выручая меня в самых неожиданных ситуациях, вроде такой. Эти тросы наверняка были рассчитаны на чудовищные нагрузки и способны были уберечь саркофаг даже во время катастрофы со сходом с рельсов, но их проектировщикам и создателям вряд ли приходила в голову мысль, что кто-то будет резать их детище острейшим и прочнейшим ножом. Рассеченные тросы лопались с каким-то поюще-протяжным звуком, один за другим, но даже после разрезания половины креплений, саркофаг держался на месте. Лишь после рассеченного последнего троса он опасно качнулся, в его основании что-то заискрило, он наконец вывалился из своего ложа и покатился по вагону. Я едва успел отскочить, а потом бросился вдогонку.

Оседлав саркофаг, я снова зашарил по его поверхности руками. Вспоминая саркофаги с картинок заводского склада в Брюховецкой и приблизительно представляя их типовое устройство, я что-то похожее на запорный механизм искал в изголовье ближе к основанию. Искал не напрасно, там и обнаружились сразу три клавиши замка. Немного удивленный, я с легкостью открыл их, хотя ждал, что по крайней мере один будет заблокирован. Ощущая легкое волнение в предвкушении близости долгожданного результата, я потянул тяжелую крышку вверх и тут же с отвращением захлопнул обратно. Вагон наполнился сероводородной вонью, от которой захотелось блевать и бежать оттуда подальше. Теперь я понял, зачем тем парням на заводе в Брюховецкой маски-респираторы. Мне бы не помешала такая же, а еще лучше – противогаз. Однако даже того мгновения мне хватило, когда я заглянул во внутренности саркофага, чтобы увидеть пустоту. Странно. В вагоне, на амортизаторах, железной дорогой перевозить пустышку было прежде всего нерационально. Доставить пустые саркофаги могла и обычная фура, набитая под завязку.

Раздумывая над возможностью определенного невезения с выбором саркофага, который мне просто попался пустым, а какой-нибудь все-таки окажется с содержимым, я медленно пошел вдоль рядов, выбирая «жертву». И только я собрался резать тросы на очередном саркофаге, как у меня в ухе раздался встревоженный голос Алены:

– Спутник! Не хочу мешать, но у нас проблемы. Прием!

– Слушаю, база. Прием.

– Твой друг, этот, как его? Который тебе помогает издалека.

Аля старательно подбирала слова, чтобы ненароком не назвать Экстази и не выдать его. Однако в этом деле была странность – ни Экстази, ни Алена не знали о существовании друг друга. Вернее, не должны были знать.

– Да, я понял о ком ты. Прием.

– Он уже пять минут шлет тебе сообщения в чат. Ты их получил? Прием!

– В чат? Нет, конечно. Для этого нужен комп, а он у меня выключенный в рюкзаке. Прием.

– Понятно. Так он и сказал. Он мне звонил. Просил передать, что в поезде объявлена тревога. Он подключился к какой-то их камере наблюдения. Из третьего вагона идут гости. Их трое. Прием!

Он ей еще и позвонил! Вдвойне странно. Правда, с Экстази станется, он и не такие фокусы показывал, тем более в его распоряжении сканер, который наверняка определил и Алин телефон. Но все равно это было подозрительно.

– Сколько у меня времени до контрольной точки? Прием.

– Двадцать семь! Прием!

– Конец связи!

– Но!..

– Нет времени, база. Все идет по плану. Конец связи!

Как бы я ни успокаивал Алену, но по плану уже давно ничто не шло. Особенно в него не вписывались те трое, идущие ко мне. Но меня успокаивало слово «идут». Не бегут, не ломятся, не взламывают двери, а просто идут. Если бы они знали, что во втором вагоне орудую я, то ситуация была бы несколько иной. Скорее всего, сработала сигнализация слетевшего со своего места саркофага и ко мне в гости идут не бойцы, а работяги.

Когда в вагоне включился свет, я уже стоял в углу тамбура, который должен был прикрыться открывшейся дверью. Если эти трое идут не по мою голову, то классическая уловка может и сработать.

Как всегда в такие моменты, время чуточку замедлилось и я за всем наблюдал словно бы со стороны. Дверная ручка медленно опустилась, начала открываться дверь, из-за нее показался человек в маске-респираторе и яркой оранжевой спецовке поверх зеленого комбинезона, за ним один за другим прошли еще двое точно так же одетых. Они сразу увидели лежащий на полу саркофаг и, выругавшись, бросились к нему. Придерживая так и не закрывшуюся дверь, я незамеченным выскользнул в тамбур. Вставив в ручку тамбурной двери фонарик и заблокировав ее, я устало сел на пол и привалился спиной к стенке вагона.

– База! Сколько у меня времени до контрольной точки? Прием.

Прежде чем ответить, Алена облегченно выдохнула.

– Пятнадцать минут, спутник. Прием!

Оказывается, еще и времени оставалось с избытком. Вот уж действительно, все шло согласно плану.

– Отлично. Готовься меня принять. Конец связи.

Хоть мне и хотелось побыстрее соскочить с этого проклятущего поезда, но пришлось смириться с необходимостью растянуть «удовольствие» пребывания в нем еще на четверть часа. По опыту знаю, что прыгать на ходу и при скорости поезда под сотню километров в час чревато проблемами со здоровьем, а целые ноги с руками и особенно шея мне еще пригодятся. Так что лучше не рисковать, а дождаться скорого торможения перед входом грузового состава в очередную карантинную зону. Всего лишь пятнадцать минут. Пустяк. Или бесконечно долгих пятнадцать минут в ожидании неизвестности. Все двойственно или, как сказал бы мой жирный айтишник, диалектологично, со свойственной ему самоуверенностью путая диалектику с диалектологией и разбавляя этот ядреный коктейль логикой. Но даже в его двоящемся мировосприятии легко поместился бы простой и очевидный факт, что несмотря на все мои старания, КУБ все еще маячил непреступным утесом где-то неопределенно далеко впереди, как бы мне не хотелось видеть его дымящиеся руины позади. У меня как не было весомых доказательств, так и нет. Видео я снял занятное и местами даже пугающее, но не более того.

А еще я думал об Алене, о бедняжке Алене. Хоть и гнал от себя подобные мысли с момента нашей первой встречи в Брюховецкой, но все же не мог избавиться от ощущения двойного дна этой женщины. Я уже привык к ждущей дома и всегда мне радой, теплой и преданной, доброй и умной Алене. Я готов был ей простить что угодно, лишь только заглянув в ее огромные глаза, вдохнув ее запах, прикоснувшись к ней. Но иногда внутри меня просыпался лишенный романтики и безразличный к плотским утехам прагматичный циник, который не давал мне забыть и кое-что другое, связанное с Аленой. Выключенная запись с дрона в этом ряду стояла на первом месте, но была не единственной, чего стоили хотя бы попытки вникнуть во все нюансы расследования с одновременным требованием бросить это дело. Вполне могло оказаться, что за двадцать лет холостяцкого прозябания я мог просто отвыкнуть от подобного и все женщины вели себя похоже. Тем более, что еще в Брюховецкой я проверил Алену и узнал о ней все, что можно было узнать в наш цифровой век, пробил по всем базам от миграционной службы до бюро кредитных историй, невольно познакомился не только со всеми ее родственниками до седьмого колена, но и с родней бывшего мужа. Алена и КУБ не были связаны никак и ничем, кроме Брюховецкой. И мне бы облегченно вздохнуть и, обняв Алю, расслабиться, но я не мог, чутье не позволяло. Чем больше мы проводили времени вместе, тем явственнее я чувствовал себя глупым ослом с привязанной перед носом морковкой, покорно идущим не куда мне нужно, а куда меня вели.

– Спутник! – раздался ее жизнерадостный голос. – До контрольной точки минута! У меня все готово! Я соскучилась! Прием!

– Отлично, база. Скоро увидимся. Конец связи.

Услышав любимый голос, я сразу испытал угрызения совести за былые подозрения. В конце концов, из-за меня Алена бросила все в Брюховецкой, практически перечеркнула свою прежнюю жизнь. Но при этом я попытался вспомнить, знаю ли еще хоть одну женщину, добровольно бросающую обжитое гнездышко с накопленным дорогим барахлом и очертя голову бросающуюся в омут с первым встречным. Не вспомнил. И это тоже было не в пользу Али. Хотя я и не большой знаток женщин, но я знал точно, что ни с какой стороны не походил на дамского угодника и уж совсем не тянул даже на завалящий секс-символ. Если нельзя было рационально что-то объяснить, то оставалось только слепо верить. А вот с верой у меня туго, в моем деле это чревато.

Алю можно было просто бросить вместе со всеми подозрениями. Оставить ей свою квартиру взамен брошенной в Брюховецкой, подкинуть деньжат на первое время, устроить на хорошую работу в Ростове. Но я так не мог. Не потому, что был слишком совестливым, порядочность у меня давно атрофировалась как мешающий атавизм. Просто я не терпел оставшиеся без ответов вопросы, они меня сна и аппетита лишали. Вот такой загадкой и была Алена, и чем больше я о ней думал, тем навязчивее становилось желание найти разгадку.

А может быть, я просто искал повод без последствий для остатков своей совести избавиться от обузы. Не привык я ни жить, ни работать в паре. Может быть поэтому, задумывая для Алены итоговую проверку боем, который однозначно отсеет своих от чужих, я даже хотел, чтобы она оказалась подсадной уткой.

Прерывая мои мрачные мысли, поезд вздохнул могучими механизмами, заскрежетал многочисленными сочленениями, зашипел компрессорами гидравлики и начал тормозить. Через секунду мне предстояло прыгать.

Похищение

Поездка в Москву не сильно обрадовала Алену, ожидаемо. Вообще-то она была не против совместного путешествия хоть на велосипедах, а еще лучше – самолетом. Но вот чтобы с фальшивым паспортом и без меня несколько дней трястись в Первопрестольную в жарком туристическом автобусе – на это она категорически была не согласна. Особенно ее взбесило мое нежелание говорить, как я доберусь до Москвы. Подобные капризы, если это были капризы, я лечил проверенным лекарством – предлагал остаться дома, что как рукой снимало желание протестовать и что-то требовать.

Ехать с Аленой я действительно не хотел. И дело было не в недоверии ей, а просто из соображений безопасности. Аленина мордашка вряд ли, а вот моя физиономия уже давно внесена во все розыскные базы и в любом аэропорту или на крупном вокзале система распознавания лиц меня вычислит мгновенно, и фальшивый паспорт с выдуманной биографией эстонского туриста не поможет. Своеобразной лазейкой в столицу, все еще никак не прикрытой силовиками, была поездка на автомобиле или автобусе в качестве пассажира. И если с автомобилем были определенные проблемы, то автобусный вариант выглядел идеальным. В столицу из Ростова ходили туристические и коммерческие автобусы, но так как у меня не было ни времени, ни желания проехаться по Золотому Кольцу с заездом в Москву, то я купил два шоп-тура по московским вещевым рынкам. Это был идеальный вариант с возможностью сесть на автобус без документов в пригороде, а с двойной доплатой можно было купить тур на автобус, который не досматривался полицией на всем пути следования. Единственным нюансом стал поиск рекомендателя, потому как с незнакомыми этот люд не хотел иметь дела. Я такого человека среди своих должников, которым когда-то спасал шкуру или репутацию, нашел довольно быстро.

Кратко проинструктировав Алю куда и как ей добираться в Москве, я вскорости посадил ее на огромный двухэтажный автобус с грузовым прицепом и помахал на прощание. Вскользь глянув на попутчиков, я успокоился окончательно. Исключая двоих водителей мужчин, пропахший чем-то съестным и гремящий музыкой полупустой салон был оккупирован хабалистыми, но очень веселыми и уже порядком захмелевшими тетками. Владелицы коммерческих палаток и небольших магазинчиков с просторов ростовских рынков ехали затариваться барахлом и, используя редкие минуты дорожного безделья, отдыхали. Еще дверь автобуса не успела закрыться, как верховодившая этой торговой бандой могучая атаманша в алом спортивном костюме, ужасающе обтягивавшем необъятные телеса, усадила ошалевшую Алену рядом с собой и налила ей явно не воды в довольно внушительную рюмку-непроливайку. Что-то мне подсказывало, что поездка будет очень познавательной для Али.

Хоть я Алене и не говорил о своих планах, но без обладания интеллектом сверхчеловека можно было догадаться, что я собираюсь воспользоваться точно таким же автобусом. Единственной неразрешимой задачей для нее и для ее возможных кураторов было определить конкретный автобус. Даже краткое погружение в мир полулегальной торговли давало ошеломляющее представление о масштабах этой деятельности, незримой сетью челночных маршрутов опутавшей всю страну. Из всех крупных городов ежедневно отправлялись десятки больших и малых автобусов, набитых торгашами. Не было ни одного населенного пункта на необъятной территории России, откуда на крупнейшие оптовые рынки страны не ехал бы алчущий быстрой и легкой прибыли торговец. Как купцы в древности, они для безопасности сбивались в группы, нанимали охрану, сбрасывались на подати и взятки сильным мира сего. Перед большими праздниками с их неизменной составляющей в виде тотального сметания с полок магазинов всего, что хоть как-то могло сойти за подарок, формировались целые автобусные караваны, но чаще всего по стране колесили одинокие автобусы с грузовыми прицепами. У них не было расписания, они не продавали билетов и, соответственно, не регистрировали пассажиров, на борт такого автобуса поднимались либо свои проверенные, либо чужие, но с рекомендацией от уважаемых людей. К тому же, каждому пассажиру полагалось крупногабаритное грузовое место в прицепе к автобусу. Идеальный вариант для людей, вроде меня, предпочитающих время от времени оставаться в тени и перевозящих поклажу чуток крупнее дорожной сумки. Даже жалко становилось от мысли о стольких упущенных возможностях в прошлом. Знай я о существовании такого способа передвижения по стране и ближнему зарубежью, моя жизнь частного сыщика была бы куда проще.

Мне очень хотелось думать, что Алена чиста передо мной и не связана с КУБом, но без весомых доказательств этого я предпочитал рассматривать худший вариант событий. А потому, пока подопечные моей бывшей жены рыскали по вокзалам Ростова в поисках нужного им пассажира, я на такси отправился на дачу к своему компьютерному гению.

Экстази, раздраженный и злой, отчего вонял пуще прежнего, ждал меня у запертой калитки. Намекал, что не хочет приглашать в дом. Да я и сам не очень-то хотел менять отличный свежий воздух на смрад его берлоги.

– Привет! – мне захотелось его позлить дружелюбием.

– Готово, – прошипел он, даже не думая отвечать на приветствие, и сунул мне в руку грязную, потерявшую даже намек на когда-то синий цвет пластиковую папку с несколькими листами в прозрачных файлах.

– Похуже не мог найти? – я двумя пальцами, брезгуя, взял папку.

– Все равно не вернешь, – буркнул Экстази. – Чего добру пропадать. Да и плевать на папку. Главное внутри.

– Получилось?

– Если бы не получилось, я бы предупредил, чтобы ты не перся сюда и не светил своей рожей возле моего когда-то секретного логова, – тоном капризничающего ребенка сказал он, готовый чуть ли не заплакать. Выглядело дико и неестественно.

– Ты под кайфом?

– Тебе-то что?! – взъярился Экстази. – Имею право!

– Имеешь, имеешь, – примирительно сказал я. – Главное, чтобы дело не страдало.

– Да не было там никакого дела. Пустяк на три секунды. И дегенерат справился бы. Вопрос только зачем они тебе?

Я его просил снова залезть в электронное нутро КУБа и раздобыть мне заявку на получение саркофага.

– Нужны, – уклончиво ответил я. Узнай Экстази правду, он решил бы, что я спятил. А я всего лишь хотел заполучить саркофаг, просто приехать на завод и забрать. Забирать буду не я, конечно, это миссия ляжет на хрупкие плечи Али. Заодно и покажет, на чьей она стороне.

Я открыл папку и недоверчиво уставился на верхний в стопке распечатанный лист с логотипом КУБа, несколькими строчками текста в табличке, печатями и даже какой-то неразборчивой подписью.

– Это оно?

– Оно-оно.

– Заявка?

– Ты дремуч, как динозавр! Я тебе специально распечатал, потому что знал это. Сейчас все давно в цифре. Заявка уже у них в базе, ждет появления заказчика.

– Так просто?

– Сейчас все просто. Называется электронный документооборот, может слыхал?

– То есть, я могу с этой бумажкой приехать на условный склад и получить груз?

Экстази подозрительно прищурился.

– Теоретически.

– А практически?

– А практически? – передразнил меня он и издевательски хохотнул. – Ты со своей рожей не пройдешь дальше первого же охранника.

– Допустим, груз буду получать не я.

Экстази перестал ухмыляться и побледнел.

– Я не поеду! Убивай, пытай меня, но я не поеду!!!

– Да не ори ты, придурок! Соседи услышат. – Для наглядности я даже оглянулся, но тенистая дачная улица была пуста. – Ты мне для другого нужен.

Экстази перестал трястись, смахнул капли испарины с лица.

– Итак? Человек приезжает на склад. Что дальше?

– Нет. Сначала этот человек должен появиться в офисе, показать там свою заявку и уже офис дает добро на отгрузку. А вот уже потом можно отправляться на склад. Там человек этот себя идентифицирует, оператор находит в базе заявку на груз, на складе ему этот груз выдают вместе с товарно-транспортной накладной и путевым листом.

– Для идентификации ведь не паспорт потребуют, так ведь? – спросил я. – Те ключи, которые ты мне изготовил, подойдут?

– Скорее всего, – опустив глаза, сказал Экстази. – Но не факт. Одно дело в терминал раз за разом тыкать этим пластиком, подбирая подходящий, а другое дело живому человеку предъявлять. Одна попытка. Нужно угадать с ключом.

– С каким ключом посоветуешь идти?

– Я посоветую вообще туда не идти. Но уж если тебе приспичило, то с копией ключа, который ты мне подогнал. Прайм-уровень. Наверняка открывает все двери и пускает в святая святых. Но! Будь я простым твердолобым охранником на складе, я бы очень удивился, если бы за обычным грузом ко мне явился кто-то уровня замдиректора. Смекаешь?

– Смекаю, – пробормотал я, глядя на соседский двор, за забором которого вдруг появились дети и принялись шумно играть с противно лающим пуделем. Перспектива моей очередной авантюры вырисовывалась безрадостная, с какой стороны ни посмотри. Если Алена не связана с КУБом, то я ее посылаю на верную гибель, что меня совсем не красит и грозит лишить остатков совести.

Перебарывая отвращение и стараясь реже дышать, я наклонился к Экстази и прошептал:

– А у тебя остались какие-нибудь наметки от этого ключа?

– В смысле?

– Ну, его копия у тебя случайно не затерялась на жестком диске или в облаке каком-нибудь? А может даже и оригинал, вдруг, сохранился?

– Я же говорил, что все следы подтер. Ничего не осталось.

– Так ли уж все? – с многозначительной улыбкой спросил я. – Мне плевать, вообще-то. Но я бы хотел, чтобы ты последил за московским филиалом КУБа. Где-то через неделю, точную дату сообщу потом. Хочу знать, воспользуется кто-нибудь той копией ключа или нет.

Экстази для вида попыхтел недовольно, но потом понуро кивнул:

– Можно сделать.

– Вот и лады! Последи. А еще найди мне точный адрес московского филиала.

– Уже нашел. Здесь, – его толстый палец, оставляя жирные следы, постучал по папке в моих руках, – в реквизитах на заявке.

– Кстати! – вовремя вспомнил я. – Данные скачал? Ты мне обещал сбросить на флешку.

– Качаю, – буркнул тот, давая понять, что он явно забыл о моей настоятельной просьбе. – Не так это и просто, знаешь ли.

– Ты, главное, сделай это. Время пока есть. Но будет лучше, если в следующий раз ты мне отдашь флешку, чтобы обошлось без лишних напоминаний.

– Договорились. Вопрос можно?

– Валяй.

– Зачем в такую даль переться? Других филиалов поблизости хватает.

– Вот и в КУБе так думают. А я думаю нестандартно. И тебе советую. Надо бить в место, менее всего подготовленное для удара.

***

Как мы и условливались, Алена ждала в небольшом отеле на краю Москвы. Хотя слово «ждала» вряд ли подходило под описание того шквала эмоций и страстей, которые на меня обрушились чуть ли не с порога. Или она на самом деле соскучилась, или чуток переигрывала, но со стороны все выглядело так, будто я вернулся к любимой жене после нескольких лет вынужденной разлуки. От взрыва ее страстей и выплеска эстрогенных эмоций лишь чудом не пострадал интерьер хоть и скромного, но довольно уютного гостиничного номера.

На отдых и привыкание к бешенному ритму столицы мы потратили несколько дней, вечерами шатаясь по достопримечательностям, отъедаясь в ресторанах и прочими доступными способами изображая беспечных туристов. Алена откровенно наслаждалась ролью и вовсю эксплуатировала ее разнообразные грани, а вот мне приходилось несладко из-за необходимости таскать на себе тонны маскирующего грима и накладных волос.

Приятным бонусом стало открытие, что за нами не следили. Я понимал, что уходить от слежки и искать «жучки» в гостиничном номере было глупо, если Аля работала против меня, но я это делал чуть ли не в автоматическом режиме, для самоуспокоения и в качестве аутотренинга.

Все дни Алена болтала без умолку, находясь под впечатлением от невероятной, грандиозной, великолепной, роскошной и просто невозможной поездки в Москву. Я одну за другой выслушивал исповеди попутчиц Али в ее интерпретации и с ее комментариями. Она настолько вдохновилась, что собралась даже книгу писать, одна история – одна глава. И судя по тому, что Алена созванивалась и переписывалась со многими новыми знакомыми, собирая информацию, идея литературного воплощения услышанного в автобусе зиждилась не на хлипких подпорках мимолетного каприза, а твердо стояла на крепких ногах вдохновения.

– Ты не представляешь, какие это судьбы! – кричала она из ванной. – Невероятные люди! Про каждого можно кино снимать!

Я сидел в кресле у окна и слушал вполуха, не разделяя ее восторга и не строя иллюзий на ближайшее будущее, в котором не видел себя участником литературного процесса. Мое ближайшее будущее крутилось вокруг КУБа.

– А у тебя как прошла поездка? – Вытирая голову полотенцем, она медленно вышла из ванной в отяжелевшем от влаги белом банном халате, небрежно наброшенном на распаренное горячей водой тело.

Мне похвастать было нечем. Я ни с кем не познакомился и многочасовых сеансов душещипательных исповедей не устраивал, да и не собирался. В кои века мне выпала возможность отдохнуть и я почти весь путь проспал без задних ног.

– Завтра идем в КУБ, – вместо ответа сказал я. – Вернее, ты идешь.

Я ожидал любой реакции – от удивления до страха, но уж точно не искорок восторга в распахнутых глазах. Аля прекратила терзать волосы и сначала уставилась на меня долгим испытывающим взглядом, а потом всего лишь кивнула, будто речь шла не о смертельном предприятии, а о походе за покупками в ближайший продуктовый.

– Наконец-то! – сказала она, швыряя в меня мокрым полотенцем. – Надоело быть пятым колесом у телеги.

– Обычно, это запасное колесо, – сказал я, неспешно избавляясь от одежды. Принимать душ перед сном мне не хотелось, но еще меньше хотелось спорить на эту тему с Аленой. – От него тоже много пользы.

– У телег не бывает запасных колес, – назидательно сказала она, идя за мной следом в ванную. – А ты словно мысли мои прочитал! Сама хотела предложить тебе свои, так сказать, услуги. К тому же, пока я тут скучала в одиночестве и ждала твоего приезда, я много думала. И придумала всякого! А ты все продумал?

Прямо с места в карьер стартует.

– Более-менее, – уклончиво сказал я, залезая в душевую кабину.

– То есть, как всегда?! – восторженно выпалила она и с хитрой улыбкой пригрозила пальцем, будто подловила меня на чем-то.

– Ну, да, – пытаясь перекричать шум воды, сказал я. – Разведка боем, так сказать. Я знаю, куда идти и что говорить. Остальное как-нибудь само нарисуется.

– А если не нарисуется? – в ее голосе появились назидательные нотки. – Давай хоть раз не будем влезать в драку, а попробуем ее избежать?

– Ладно, – вынужденно согласился я. – Давай, выкладывай, что ты там надумала?

Аля аж взвизгнула от восторга. Я не видел, занятый намыливанием шевелюры, но почему-то был уверен, что она прыгала и хлопала в ладоши.

– Ты же хочешь заполучить саркофаг?

Меня пробрало холодом даже под горячими струями душа.

– Знаю, что хочешь, – ответила за меня Аля. – Я не дура. Я много думала. И ничего другого не надумала. Это же очевидно!

– Ну, допустим.

– И ты наверняка раздобыл какие-нибудь бумаги, разрешение там какое-нибудь или пропуск? Угадала?!

Я лишь удивленно моргал, глядя на нее.

– Угадала! А теперь скажи, как ты собираешься вывезти саркофаг? Вот ты приходишь в КУБ, у тебя все проходит гладко…

– У тебя, – зачем-то уточнил я.

– Ну да, у меня. Допустим, все сымпровизированное тобой…

– Сымпровизированное?

– Ну, довольно сложно назвать это «задуманным» или «спланированным», согласись?

Не согласиться было трудно.

– Так вот, все у нас получилось. Раздобытая тобой «липа» срабатывает, я попадаю в логово и мне разрешают взять саркофаг, а потом?

– Мы едем в Брюховецкую и забираем его.

– А если мне придется сразу его забрать?

– То есть?

– Может у них тут поблизости есть свой завод? Такой же, как в Брюховецкой.

Странное предположение. Вообще-то, Экстази говорил только про Брюховецкую. Туда съезжались курьеры со всей страны.

– Ты что-то знаешь? – спросил я прямо, глядя ей в глаза.

– Откуда? – искренне удивилась Аля. – Я просто предполагаю, что такой завод может быть поблизости. Это ведь рационально? Рационально. И вот они мне дают документы на саркофаг, а я что? Не могу же я сказать, что, мол, подождите, я сейчас тачку поймаю? Да и просто безлошадный сотрудник, заходящий с улицы и просящий выдать ему саркофаг, выглядит подозрительно, и это еще мягко сказано. Поэтому у нас должна быть «скорая»!

– Чего?

– «Скорая помощь». Белый фургон с мигалками и красными крестами. Помнишь, мы видели такие на заводе в Бухаре? На них ведь перевозят саркофаги?

Ай да умница! Особенно мне понравился азарт, с которым она это рассказывала. Алена не просто раскрывала планы, а смаковала их, предвкушала неминуемый успех. Со стороны казалось, что в целом свете не существовало человека, более заинтересованного в низвержении КУБа. Если бы ненароком в том гостиничном номере оказался кто-то еще, то этот третий посчитал бы в нашей парочке Алю локомотивом расследования, имеющей к КУБу какие-то личные претензии и нанявшей меня непонятно зачем, разве что обузы ради.

– Я тут пробежалась по сайтам проката автомобилей и заказала нам «скорую». Вышло даже и не очень дорого.

– Вот так просто взяла и заказала? – недоверчиво спросил я, выглядывая из душа.

– Я представилась продюсером маленькой кинокомпании. Сказала, что нам нужно для съемок. Так они даже не удивились. Оказывается, сейчас многие заказывают спецтранспорт. Чаще всего перевозят больных родственников. Можно заказать с водителем и без, с каким-нибудь медицинским оборудованием специфическим, с бригадой медиков на борту.

– Молодца! Я бы до такого не додумался. И какой вариант ты заказала?

– Просто машину без оборудования на три дня. Самый дешевый вариант.

– И самый нужный.

И вдруг мне захотелось все переиграть. Может Аля и работала на КУБ, но она не заслужила участи прокурора Матушкина. Никто из хороших людей не заслужил этого, а она была очень хорошим человеком. Вернее, немного не так – Алена явно что-то скрывала от меня и это ее не красило, но и законченной мразью она не была. Да и откуда мне знать ее мотивы? Имеющего слабые стороны человека можно заставить делать что угодно, а слабой стороной мог стать родной человек в заложниках, некий компромат из прошлого или еще что-то. Да и вообще, это не ее война и она не должна становится ее жертвой.

– О чем ты думаешь? – тут же спросила она.

– Да так, – буркнул я из-под полотенца, вытирая голову.

– Я же тебя насквозь вижу, – тихо сказала она, подходя. – Мы уже сколько вместе? Месяц, два? А мне кажется, что я тебя знаю всю жизнь.

– Ты уже говорила это.

– И еще не раз скажу. На что у других уходят годы, у нас заняло несколько минут еще там, в Брюховецкой. Мне достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, о чем ты думаешь. Я всегда знаю, когда ты хочешь секса, когда ты голоден или когда ты чем-то озабочен. И вот сейчас я абсолютно уверена, что ты собрался сам полезть в КУБ. Я права?

Я умоляюще посмотрел на нее, но в ответ получил строгий взгляд.

– Не делай этого! Мы же договорились!

– Вообще-то, не договаривались.

– Не важно! Ты решил, что иду я.

– Для этого были причины. Сейчас я передумал. Вот только что передумал!

– Почему?

– Не важно, – сказал я, безуспешно пытаясь обойти ее. Аля была слабее меня, но в тот момент какая-то дикая решительность с сыплющимися искорками агрессии придала ей сил, превратив чуть ли не в несокрушимый гранит. – Я все взвесил и решил, что это опасно. Ты можешь просто не вернуться. Я себе этого не прощу.

Алена смягчилась и даже чуть улыбнулась.

– А ты, значит, вернешься? Вот у тебя точно стопроцентные шансы вляпаться!

– Плевать! – повысил я голос. – Но я себе не прощу, если благодаря мне тебя не просто убьют, а превратят в ту мерзость из саркофага.

Я запустил руку под ее халат и провел ладонью от теплого бедра до мягкой груди.

– Такое-то тело они уж точно пустят в ход!

Ее глаза вдруг увлажнились, а потом она обняла меня, положила голову на плечо.

– Иду я, – прошептала она. – Ставлю тебя перед фактом. Или иду я, или не идет никто. Вздумаешь меня бортонуть, я тебя сдам. Понял? Позвоню в этот проклятый КУБ и все им расскажу!

Не только она меня изучила, но и я ее. Конечно, не так хорошо, чтобы точно знать все ее желания и мысли, но что она через мгновение будет плакать, я знал наверняка.

– Ладно, – примирительно сказал я. – Если уж так рвешься в бой.

– Спасибо!

– Только есть уговор.

– Все, что угодно!

– Никакой самодеятельности. Будешь слушаться меня во всем.

– Уже слушаюсь! Мне халат самой снять или оставить это удовольствие тебе?

Черт! Она действительно читала мои мысли.

***

Ночь, предшествующую операции, мы не спали. От зашкаливающего в крови Али адреналина даже мне чуток перепало, изгоняя сон как чеснок вампиров. Хотя я время от времени и позевывал, задумываясь о где-то там в спальне ждущей подушке, Алена же как заведенная носилась по номеру. Мы раз за разом просматривали интерактивные карты виртуальной Москвы, выискивая лучший вариант подхода к офису КУБа, спорили о предпочтительной парковке – подземной на месте или надземной за пару кварталов до объекта. Но самое главное, Аля репетировала роль провинциального курьера и демонстрировала моему придирчивому взгляду придуманные образы, которые я сходу браковал.

Когда над столицей забрезжил рассвет, мы покинули спящую гостиницу и с туго набитыми баулами погрузились в ждущее такси. Продолжая соответствовать легенде мелких предпринимателей из российской глуши, мы со стороны должны были напоминать обыкновенных челночников. Судя по неприязненной реакции таксиста, в образ хабалистых сумочников мы вписались. Вот только в наших потертых сумках и обильно заклеенных скотчем коробках были не китайская обувь со шмотками на продажу, а довольно дорогое оборудование для шпионажа.

Такси нас провезло чуть ли не через полгорода до какой-то промзоны с лабиринтом складов, ангаров и путаницей железнодорожных путей. Где-то в ее недрах располагалась парковка спецтранспорта с нашей арендованной «скорой». Алена в этих технологических трущобах бывала уже дважды, а потому я полностью ей доверился. Когда такси нас выгрузило возле вросшего в землю насквозь проржавевшего вагона, я остался стеречь вещи, а она отправилась за машиной.

– Ну ничего себе! – не смог удержаться я от восторженного восклицания при виде подъезжающего белоснежного фургона с Аленой за рулем. – Чтоб я так жил!

Але понравился произведенный эффект и она сияла, как медный пятак.

– Признавайся! Ты соблазнила владельца гаража? Или пообещала его вознаградить? Ни за что не поверю, что за такие деньги можно было арендовать такую красоту!

– Ага, соблазнила, – уже без улыбки сказала она, выбираясь из машины. – Мы, как всегда, переплатили. Эта колымага только снаружи красивая. Механик предупредил, что она бензин жрет как мамонт и ходовая стучит, как погремушка. Мне намекнули, что если я ее «случайно» разобью, то сделаю гаражу большое одолжение.

– Даже так?

– Вместе с договором пришлось и страховку покупать, так что их предложение совсем не похоже на шутку.

Внутри неотложка оказалась обычным фургоном – пустым, без медоборудования и даже обязательной каталки. Закрывшись внутри, мы переоделись в зеленую униформу парамедиков, но если я в ней выглядел уставшим врачом со «скорой», то Алену она омолодила и сделала в разы привлекательнее.

– Тебе идет, – сказал я. – Если большинство на твоем пути будут мужиками правильной ориентации, то это сыграет нам на руку. Учти, будет кто флиртовать, то пользуйся без зазрения совести.

– Спасибо за жизненный урок, папочка, учту, – язвительно ответила она. – А то бы я сама не догадалась, что девять из десяти мужиков думают совсем не головой.

В ее нагрудном кармане на заколке крепилась немного великоватая шариковая ручка, которая на самом деле была миниатюрной видеокамерой, шнур от которой под одеждой тянулся к передатчику, закрепленному скотчем под мышкой. Тело Алены должно было служить антенной и при наличии усилителя могло передавать сигнал на пару километров. Камера с передатчиком сделаны из полимерных материалов и в выключенном состоянии не должны быть засечены никакими средствами обнаружения, а остаточное излучение предполагалось списать на смартфон. Если Алю не разденут до гола и не будут просвечивать рентгеном, то был шанс пронести это шпионское добро на территорию предполагаемого противника.

Путь наш лежал в самое сердце деловой Москвы, на Пресненскую набережную. Где-то там, в недрах одной из устремленных в небеса башен Москвы-Сити расположился офис «Центра нетрадиционной медицины «Lorica Occulta». Узнав адрес, я немного приуныл и пару дней свыкался с новыми ощущениями. Когда мне бывшая жена хвасталась масштабом своей деятельности и оборотом денег, я даже приблизительно не представлял истинных размеров исполинского монстра. Многочисленные филиалы по всей стране, тысячи сотрудников и прочее были туманом, скорее маскирующим деятельность КУБа. А вот купленный целый этаж в деловом небоскребе одного из самых дорогих городов мира говорил о многом.

Благодаря подсказкам навигатора, найти нужную башню Москвы-Сити было несложно. А вот пробраться на ее паркинг оказалось сродни проникновению на секретный стратегический объект. Оплатив трехчасовую парковку по тарифу с возможностью выбора места стоянки, мы спотыкались о каждого охранника или парковщика, который считал своим долгом проверить нашу парковочную карту при том, что закон предусматривал беспрепятственный проезд для спецтранспорта. Хотя, быть может, их удивлял сам вид неспешно катящей по улицам делового центра неотложки.

– Точно не передумала? – на всякий случай спросил я, зная ответ.

Аля осуждающе глянула на меня, а затем просто выскользнула из машины. На плече у нее в такт движению раскачивалась сумка с документами, а руки были заняты пухлой картонной коробкой с узнаваемыми цветами известного брэнда фастфуда. Кроме соблазнительных форм, которые подчеркнула форма парамедика, в Але ничто не привлекало внимания. Она влилась в поток спешащих людей, половина которых что-то подобное несла в руках, перекусывая и запивая съеденное на ходу. Вот только вместо бургера или какой-нибудь картошки фри в запятнанной соусом коробке Алена несла усилитель сигнала камеры. По идее, она должна выбросить эту коробку в первую попавшуюся мусорную корзину в здании.

Как только небоскреб поглотил Алю, я достал планшет и воткнул в ухо наушник. Сигнал от камеры шел четкий и настолько сильный, что пришлось даже снижать уровень громкости. Мне оставалось только ждать и наблюдать происходящее на экране без возможности вмешаться и помочь. Если что-то пойдет не так, мне отводилась роль трусливо бегущего неудачника. И эта мысль червем грызла меня.

Внутри здания было ожидаемо людно. Однако Алю эта толкотня нисколько не смутила, она уверенно влилась в одну из людских рек и направилась к лифтам. Мы хоть и отрабатывали это накануне, но у меня были опасения, что все тренировки разобьются о ее провинциальность. Все-таки Брюховецкая даже городом не была, Аля же вела себя как бывалый горожанин. Сначала меня поразило, как уверенно она вела машину по забитым трафиком многополосным московским улицам, теперь же она в деловом небоскребе чувствовала себя как рыба в воде. Или, как бы сказал мой внутренний параноик, она и без наших тренировок и симуляций отлично знала, куда идти.

Изображение из лифта передавалось с большими помехами, но я все равно наблюдал, как редеют ряды его пассажиров с каждым оставленным внизу этажом. Алене предстояло выйти на пятидесятом, в одиночку.

Когда двери лифта открылись и Аля шагнула вперед, то чуть ли не уткнулась в ряд одинаковых как близнецы амбалов в костюмах, которые на них сидели так же нелепо, как и кавалеристские седла на валяющихся в лужах грязи свиньях. Вся эта армия выстроилась боевым каре перед лифтом, заполняя практически все свободное пространство небольшого вестибюля. За их головами с трудом можно было рассмотреть просторную арку залитого ярким светом прохода.

– Добрый день, – исторглось из недр широченной грудной клетки одного. – Это частная территория. Вход только по именному приглашению от специалиста «Центра нетрадиционной медицины «Lorica Occulta».

Латинские слова детина произнес с совсем уж демоническим выговором, от которого даже у меня мурашки побежали по спине. Аля же и бровью не повела или виду не подала.

– Простите, я здесь первый раз, – задорно проворковала она. – Я из питерского филиала. Наш постоянный курьер временно нетрудоспособен, подхватил грипп и валяется на больничном. Вот и прислали меня.

Питерского? Почему питерского? Хотя, по большому счету, конкретный город не имел значения. Однако самодеятельность Алены меня снова насторожила.

– Ваш пропуск? – потребовал амбал.

Алена протянула ему пластиковую карту, которую тут же куда-то вставили, раздался звонкий электронный сигнал срабатывания. Похоже, Экстази постарался на славу, изготовленная им копия Ленкиного пропуска прошла проверку. В подтверждение этого каменное лицо охранника треснуло кривой щелью улыбки.

– Добро пожаловать! – пробасил он с заметными нотками подобострастия. – Руководство региональных филиалов к нам не часто заглядывает.

– Да вот решила все своими глазами увидеть. Перенять опыт, так сказать. И прикоснуться к прекрасному! Ваш офис в сравнении с нашим просто космос!

– Ну так!.. – осклабился верзила, принимая заслуженный комплимент. Он отодвинулся в сторону, освобождая путь. – Следуйте за этим молодым человеком. Вас проводят до нужного специалиста.

Алена послушно двинулась за горой в деловом костюме ко входу. И тут же картинка пропала. Я погасил внезапную волну эмоций по этому поводу, вспомнив свои же инструкции, которые давал Але. Скорее всего, она сама отключила камеру из предосторожности.

Изображение появилось через полторы минуты. Алена уже сидела напротив хорошенькой девушки в просторном светлом кабинете с минималистичной офисной обстановкой. Одетая в строгий, но очень стильный деловой костюм, с подчеркнуто дорогими очками на кукольно-красивом личике с безупречным макияжем, она была идеальной демонстрацией финансового благополучия этой мерзкой организации.

–…будет удобно. Можно ваши документы?

– Пожалуйста, – сказала Алена, протягивая бумагу из папки. – А разве это обязательно? Я думала, достаточно заявки в компьютере.

– Заявка заявкой, но без документа никак, – проворковала пташка, вчитываясь в документ и параллельно что-то ища в компьютере. – Или, скажем так, с бумажным документом все происходит быстрее.

Я послал Экстази мысленный привет.

Они еще минут пять непринужденно щебетали, отпускали друг дружке комплименты, обсуждали погоду и пробки, даже успели с придыханием и появлением эротических ноток в голосах обеих поговорить о каком-то актере. Я не без содрогания представил себя на месте Али и вынужден был признать, что она справляется лучше.

– А вы давно сюда переехали? – вдруг спросила Алена. – Могу ошибаться, но у нас вроде про другое место говорили, где-то на краю.

Вопрос больше удивил меня, чем ее собеседницу. Я даже не заикался про другой адрес московского филиала и уж тем более не давал указаний прощупать почву на сей счет. Очередная импровизация?

– Да с полгода, где-то. Руководство уже давно перебралось, а потом и наш отдел подтянули. Хотя, скажу вам по секрету, мне на старом месте больше нравилось, спокойнее было. Да и клиенты не жаловались, как сейчас. Вы не первая.

– И на что жалуются?

– Парковка, пробки, потраченное время и прочие издержки. Кстати, у нас есть корпоративный тариф на парковку в подземном паркинге. В следующий раз, предупредив заранее, вы можете получить возможность парковаться там. А сейчас мы можем компенсировать вам затраты на парковку. Просто предъявите в первичном отделе обслуживания клиентов вашу парковочную карту…

– Нет, спасибо, – перебила ее Алена и снова задала неуместный вопрос: – А близость начальства не мешает?

Что она делает?! Я впервые пожалел, что у меня не было микрофона для связи, чтобы остановить этот неуместный допрос.

– Да не особо, – уже не так откровенно сказала девушка. – Разве что усиленная охрана отпугивает некоторых клиентов из провинции, так сказать.

– Уж такие мы, провинциалы, – со смехом сказала Аля, разряжая обстановку. – Склад готовой продукции вы хоть не переносили сюда?

– Нет, – улыбнулась девушка, – склад на прежнем месте, в Трехсосенке.

Вот, оказывается, к чему она подводила. Пришлось признать, сделано ловко. Немного смущали, опять же, многочисленные и очень подозрительные совпадения, однако результат все оправдывал. Алена как в воду глядела, а может быть изначально знала, что завод есть не только в Брюховецкой, но и еще в какой-то Трехсосенке.

– Вот, пожалуйста!

Потянувшись вперед и на миг закрыв рукавом камеру, она приняла протянутый скоросшиватель с кислотно-зеленой обложкой.

– Спасибо огромное, работать с вами было одним сплошным удовль…

Изображение с камеры пропало, но на сей раз это было предусмотрено сценарием. Алена выключила камеру, завершив миссию. Сама она показалась на площади перед входом в небоскреб через несколько минут – радостная, довольная и издалека машущая зеленым скоросшивателем.

За Аленой наверняка следили от офиса до парковки и в тот момент на нашу «скорую» была направлена минимум одна камера слежения, а то и несколько. Хоть я и был в гриме, но все равно закоренелая привычка заставила меня опустить противосолнечный козырек и поглубже натянуть бейсболку в попытке спрятать лицо.

– Ну, как прошло? – чуть ли не закричала она, вваливаясь в машину и мгновенно заполняя все пространство наэлектризованной энергией. Когда она начала с себя срывать чуть ли не месте с кожей провода, камеру и усилитель, я схватил ее за руки.

– Все, все! Успокаивайся! – Ее руки от перевозбуждения мелко дрожали и были мокрыми. – Ты справилась. Все позади.

– Ты лучше скажи, как я? Нормально прошло?

– Отлично! Высший класс! – Я аккуратно снял с нее оборудование. – Сделала даже больше, чем мы планировали.

– Картинка была? Записал?

– Все записал. Кино получилось отличное!

– Я иногда отключала камеру, как ты учил. Там у них металлоискатели на входе, а за ними какой-то длинный туннель метров пять с прорезями на стенках, я когда мимо шла, у меня волосы начали шевелиться и зубы ныть. Точно просвечивали чем-то. Как же я испугалась! Но обошлось.

Я заставил ее пересесть на пассажирское сиденье, решив, что она слишком взбудоражена и вести машину пока не в состоянии. Аля не сопротивлялась.

– Тачку мы правильную взяли. Они тут все на «скорых» приезжают за спецгрузом. Правда, в медицинские комбинезоны никто не наряжается, это их позабавило, но не насторожило. Приняли за провинциальную дурь.

Чтобы действительно никого не настораживать, я завел машину, а после медленно выехал с парковки.

– И насчет завода я была права! – с гордостью заявила Аля. – Слышал, какая-то Трехсосенка? Сразу едем или подождем немного?

– А чего тянуть? Да и опасно это. Завод, скорее всего, уже предупредили о нас. Будет странно, если за грузом мы явимся завтра или еще позже.

Трехсосенка оказалось деревней в ближнем Подмосковье. Навигатор обещал всего лишь четырехчасовую поездку через забитый пробками город.

Пока мы выбирались из Москвы, Алена листала файлы в скоросшивателе и фотографировала их цифровой камерой.

– Что это? – спросил я, одним глазом косясь на документы.

– Да какая-то медицинская хрень. Антропометрия, томограммы, кардиограммы, какая-то осциллограмма. Сорок страниц!

– А последняя страница?

Она открыла и, довольно правдоподобно переходя на испуганный шепот, прочитала:

– Унифицированная форма N ТОРГ-1. Это что такое?!

– Товарная накладная. Там вон ниже, читай.

– Приемка товара, – послушно прочитала Аля, – грузоотправитель, поставщик. Да какой, к черту, товар, если речь идет о человеке?!

– Ага, о человеке, – глядя на дорогу, сказал я. – К которому относятся, как к товару. Насколько помню, накладные ТОРГ-1 выдают при перевозке мяса. Ты лучше адрес уточни. Это в графе «Производитель».

Москва не отпускала, вцеплялась в нас когтями пробок и останавливала муторно долгими красными сигналами бесчисленных светофоров, соблазняла свободными и озаренными зелеными светофорными огнями полосами в обратном направлении, будто намекала на что-то, предупреждала, отводила от чего-то ужасного и неведомого. Но я игнорировал все знаки и упрямо гнал «скорую» из города, пока он не остался в дымном мареве далеко позади. Четко следуя указаниям электронного голоса навигатора, мы послушно сворачивали с Ярославского шоссе на МКАД и выруливали обратно, проскочили Мытищи и Королев, зачем-то завернули в Пушкино и поплутали по деревне Кощейково. И если название этой деревеньки нас позабавило, то требование свернуть у каких-то Могильцов уже насторожило. Указатель «Трехсосенка 15 км» показался неожиданно и, если бы не Алена, я скорее всего проскочил бы мимо съезда с дороги.

– Прямо сельская идиллия, – проворчала Аля, с каким-то подозрением вдыхая чистый свежий ветер, который ворвался в салон, вытесняя хоть и приятно прохладный, но все же мертвый кондиционированный воздух. Запахло пылью и какими-то травами. – Не люблю деревню.

– Отчего? Говорят, все мы родом из деревни, – насмешливо сказал я, намекая на ее не совсем городское происхождение.

– Там все фальшиво и тупо. В городе просто никому ни до кого дела нет, а в деревне каждый норовит залезть немытыми руками тебе в душу. Не скалься! Я знаю, о чем говорю. Сама много лет прожила в такой дыре.

Словно подтверждая ее слова, мы сначала обогнали ветхий «москвичок» выпуска эдак советско-застойных времен, затем с осторожностью объехали дымящий черным выхлопом и оглушающе тарахтящий трактор с вихляющей по всей дороге телегой. Но самым удивительным была третья машина, которая уже нас обогнала, когда я максимально замедлился, пытаясь вписаться между двумя огромными ямами на дороге, которая с каждым метром выглядела все хуже и напоминала последствия бомбежки. Свежевыкрашенный, но оттого не ставший новее белый «газон» с каким-то барахлом в деревянном зеленом кузове, обдав нас сизым облаком с забытыми с детства ароматами низкооктанового бензина, со скрипом тормозов и легким заносом остановился чуть впереди. Из кабины с пассажирского места высунулся немолодой водитель в драной тельняшке и засаленной кепке и, с улыбкой подмигнув Алене, кивнул неопределенно вперед:

– Вы, никак, заблудились? Небось, в санаторий чешете?

Мы переглянулись.

– В Трехсосенку, – сказал я. – Далеко это?

– Так я и говорю! В санаторий! Я как ваш лимузин с мигалками увидел, так сразу понял. Только что ж вы в окружную поехали совхозной дорогой? Ее, чай, с Союза не ремонтировали. Ваши давно другую отгрохали! Чудо, а не дорога! Стекло, прям, а не дорога!

– Далеко отсюда?

– Дорога-то?

– Да нет. Санаторий этот далеко?

– Да сразу за поворотом. Метров пятьсот. Там указатель увидишь. Совхозное правление направо, а тебе налево. Мимо не проедешь!

– Спасибо!

Водитель исчез, перебираясь на свое место, и скоро в механическом нутре грузовика что-то заскрипело, лязгнуло переключаемой передачей, двигатель заклокотал и «газон» с натугой тронулся.

Подождав, пока рассеется копоть выхлопа, мы поехали следом.

Скоро дорога, действительно, закончилась развилкой под указателем. Направо предлагалось ехать желающим попасть в Трехсосенку по ямам и колдобинам с едва просматривающимися остатками асфальта, а налево черной гладью бежала новая дорога. Она плавной рекой огибала обширную территорию, больше всего напоминавшую тюрьму. Старый кирпичный забор, беленный известью и обвитый колючей проволокой, дополняли новые металлические вышки наблюдения с застекленными будками. В них маячили силуэты охранников, которые замирали всякий раз, когда мы проезжали мимо, явно наблюдали и докладывали руководству. Пару раз мелькнуло нечто похожее на оружие. На заборе через каждый десяток метров трафаретными красными буквами было написано в две строки: «Режимный объект. Остановка запрещена! Огонь на поражение открывается без предупреждения!».

– Вот так санаторий, – проворчал я. – В Брюховецкой такого не было.

Но хуже всего, что сразу за забором и, насколько хватало глаз вглубь, вся территория была засажена старыми высокими деревьями, напрочь отрезавшими обзор. Я-то надеялся сразу увидеть и мощную антенну, и крематорий, и новенькие складские ангары, как в Брюховецкой, а видел лишь верхушки крон.

То ли мы поехали в противоположную сторону, то ли так и было задумано, но проходная обнаружилась только через пять километров унылой езды вдоль белого кирпичного забора и вышек.

– Ага, санаторий, – невесело сказала Аля, читая поблекшую синюю вывеску над металлической черной дверью: «Министерство здравоохранения Московской области. Государственное бюджетное учреждение здравоохранения Московской области. Трехсосенский психоневрологический диспансер».

А вот въезд на территорию почти ничем не отличался от такого же в Брюховецкой – те же выдвижные блокираторы, шлагбаумы, грозди видеокамер и даже сами ворота были близнецами-братьями кубанских.

Когда мы подъехали, они начали медленно открываться.

Мельком глянув на Алю, я увидел вжавшуюся в кресло незнакомую женщину с серым каменным лицом. Не верилось, что всего несколько часов назад этот же человек смело вошел в головной офис КУБа и раздобыл ценнейшие сведения. А в тот момент ей было настолько страшно, что она даже не отреагировала на мой вопрос:

– Алена! – в третий раз крикнул я и она наконец повернула голову. – Ты как? На тебе лица нет.

– Нормально, – едва прошептала она. – Что-то дурно стало.

Из ворот вышли пять крепких ребят в камуфляже, при рациях, дубинках и знакомых по Брюховецкой электрошокерах. Я всмотрелся в лицо каждого, боясь снова увидеть моего воскресшего краснодарского знакомого. Если уж мы дважды встретились, причем в самых неожиданных местах, то почему бы не случиться третьей встрече? Но нет, встречающие были незнакомы.

– Можно ваши документы? – вроде бы и вежливо, но все же с нотками угрозы попросил старший. Я протянул ему скоросшиватель, который подвергся тщательнейшему досмотру.

Тем временем, уже без спроса, двое других залезли в фургон через задние двери.

– Что в сумках? – спросил один и носком армированного ботинка пнул одну.

– Дефибриллятор, фонендоскоп, аптечка, – соврал я, не оборачиваясь и наблюдая за ним в зеркало заднего вида. – Мы же «скорая» как-никак.

– Все нормально, – прорычал старший и что-то буркнул в рацию. – Проезжайте. Следуйте по желтой линии.

– Если не секрет, – сказал я с улыбкой, – скажите, почему «санаторий»?

– Санаторий? – мрачно переспросил тот и обменялся с коллегами подозрительными взглядами.

– Мы у вас тут впервые. Раньше через Брюховецкую работали. Неделю назад сюда перебросили. В головном офисе блондинки работают, сам знаешь. Для них не существует жизни за пределами Садового кольца. Пришлось по навигатору ехать, вот и поплутали немного. Не с той стороны заехали, нечаянно с местным населением пообщались.

– Вот оно что! – облегченно выдохнул охранник. – А мы тут гадали, чего это вы круги нарезаете? Да и опоздали на час с лишним. Из центра давно уже сообщили, а вас все нет. Хотели даже машину на поиски отправить.

– Так почему «санаторий»?

– Это легенда для местных. Чтобы вопросов не задавали, почему в их дыре такая активность наблюдается.

– Понятно. Так, говорите, по желтой полосе?

Это была не полоса даже, а выкрашенная в цвет яичного желтка дорога. Заблудиться при всем желании было невозможно.

Мы ехали вдоль мрачных одноэтажных корпусов с зарешеченными окнами, некоторые были отгорожены дощатым забором. И везде росли деревья – вдоль дороги, между корпусами, ветер волновал раскидистые кроны за корпусами.

– Как много деревьев, – сказала Аля. – Точно, как в санатории.

– Знаешь, по-моему, это настоящая психушка.

– Думаешь?

– Угу. Отличное прикрытие, кстати. И халявный источник материала, заодно.

Мы обогнали группку одинаково серо одетых худых мужчин, с трудом тащивших огромные кастрюли и ведра, на боках которых коряво красной краской было написано: «Пищеблок. Горячее». Процессию замыкала погруженная в свои мрачные мысли санитарка в грязно-белом халате.

– Вот и постояльцы.

– А что они тащат?

– Ужин для своего отделения.

Завернув за угол очередного корпуса, я аж притормозил от неожиданности. Впереди показалось сверкающее новизной многоэтажное здание, за ним высилась громада антенного комплекса, по обе стороны от дороги ровными кварталами раскинулись ряды складов. И нигде ни одного дерева.

– А вот это уже знакомо.

Желтая дорога ожидаемо привела нас к раскрытой пасти въезда в подземные уровни мрачного прямоугольного здания. Однако броситься в него, очертя голову, мы не успели. Навстречу, прижимая нас к обочине, выскочил кортеж из десятка тонированных черных автомобилей представительского класса в сопровождении машины дорожной полиции с включенными проблесковыми маяками.

– Никак постоянные клиенты, – со злостью выдавил я из себя. – Большая шишка, никак не меньше депутата. Твари!

Поездка по тоннелю ничем не отличалась от виденной на картинке с камеры дрона в Брюховецкой, разве что мы все видели в цвете и наблюдали не со стороны.

На третьем уровне дорогу перегородил человек в комбинезоне биологической защиты и начал знаками нам показывать на съезд в боковое ответвление тоннеля, куда я послушно и свернул. Впереди нас ждал знакомый круглый зал с пандусами и эстакадами перед арками секционных ворот, одни из которых были открыты. Вспоминая увиденное в Брюховецкой, когда мы с помощью дрона наблюдали за фургоном, я точно как его водитель развернул нашу «скорую» и к погрузочной эстакаде подъехал задом. Надеялся сойти за опытного.

Указывавший нам направление человек в защитном костюме показался парой минут спустя. Шел он медленно, волоча ноги в безразмерных сапогах, смотрел мимо, напоминая зомби из дешевого ужастика.

– Это вы из питерского филиала? – глухо спросил он. Голос из-за пластикового забрала отдавал каким-то шелестением, будто не человек говорил, а звучала некачественная запись на старой пленке.

– Мы самые! – излишне бравурно, изображая дружелюбие, отрапортовал я и вылез из машины.

– Давайте сопроводиловку, – он буквально вырвал из моих рук скоросшиватель и по пандусу медленно пошел к открытым воротам, всем своим видом показывая, как ему осточертела эта работа.

– Так это вы теперь курируете северо-западное направление? – услышал я женский голос и с удивлением посмотрел на его обладательницу, невесть откуда взявшуюся на дальнем конце эстакады. Хрупкая и изящная в розовом хирургическом костюме и пестренькой шапочке, издалека она напоминала хорошенькую студентку третьего курса медвуза, которую хотелось обнять и целовать. Вблизи же в сравнения напрашивались исключительно вымышленные персонажи вроде василиска и Медузы Горгоны и все благодаря ледяному взгляду бесцветных глаз старухи. Я сразу вспомнил бывшую жену, в свои сорок с лишним имевшую внешность двадцатилетней желанной женщины, но к которой почему-то даже прикасаться не хотелось. Тогда я еще подумал, что у меня это личное из-за былой неприязни, но вот вдруг оказалось, что и эта очаровательная «студенточка» не вызывает никаких чувств, кроме омерзения и страха.

Она легкой пружинящей походкой сбежала к нам, сияя улыбкой.

– Захотела посмотреть на вас лично! И познакомиться, заодно! Ирина… – она слегка запнулась, будто собиралась назвать еще и отчество, но передумала. – Я здесь главный аморфохирург.

Я пожал протянутую руку и представился вымышленным именем, затем придумал псевдоним Але. Она вымученно улыбнулась и слегка кивнула.

– Солнышко, с тобой все в порядке? – В голосе Ирины сквозила чуть ли не материнская забота, а вот слово «солнышко» относило ее уже к категории бабуль. Преклонный возраст давал о себе знать несмотря на юное тело, к которому сознание еще не привыкло.

– Наверное, укачало, – сказала Алена и через силу улыбнулась.

– Может тебя осмотреть?

Аля еще больше побледнела и начала вжиматься в спинку кресла, будто хотела максимально отдалиться от этой женщины.

– Нет-нет! Я просто тут посижу. На пять минут глаза прикрою и все пройдет.

– Ну, как знаешь.

Ирина повелительным жестом указала мне направление вверх по пандусу.

– Вы даже не представляете, как мы рады! – щебетала она, невольно повышая голос. Чем ближе мы подходили к отверстому жерлу ворот, тем сильнее становился свистящий гул мощной вентиляции. – Ваш предшественник, так скажем, вызывал массу вопросов насчет своего поведения.

– На чем и погорел, – сказал я, особо не целясь, но тем не менее попав точно в яблочко.

– Лучше и не скажешь! Я всегда говорила, что нельзя быть настолько мерзавцем даже ради своей работы. Это был абсолютно беспринципный человек!

Меня кольнуло слово «был», сказанное с такой уверенностью, будто увольнение в этойконторе само собой подразумевает свидание с далекими предками.

– Прошу вас! – Она завела меня в небольшую комнатку сразу за открытыми воротами, оказавшуюся тесной раздевалкой с висящими на стенных крючках желтыми костюмами биологической защиты.

Если бы Ирина не была занята болтовней и собственным костюмом, который она натягивала профессионально и небрежно легко, я бы погорел на неумении надевать столь специфическую одежду. В армии я пару раз на учениях надевал общевойсковой защитный комплект, но ОЗК не шел ни в какое сравнение с теми желтыми «скафандрами». Не было ни плаща, ни чулок, ни перчаток, ни привычных затяжек. Подглядывая за Ириной, я просто влез в шуршащий как клеенка костюм, кое-как устроил ноги в безразмерных резиновых сапогах, соединенных со штанами, всунул руки в рукава с огромными перчатками на концах, затем кое-как застегнул герметичную молнию от паха до горла и в завершении надел шлем с огромным прозрачным забралом, который фиксировался также герметичной застежкой. Я сразу понял, почему у того парня, который забрал наши бумаги, было такое дурное расположение духа – внутри костюма воняло какой-то химией, было душно и дышалось с трудом.

Из раздевалки мы прошли в кабину дезинфекции, где нас каждого обдали клубами серого порошка из подобия раструба душа под потолком. После этой процедуры я понял, что если этот костюм и защищал кого-то, то явно не его обладателя. Скорее всего, оберегать должны были как раз от того, кто находился внутри костюма. Надпись на двери в конце коридора только подтвердила мои догадки: «Стерильно! Не входить без спецодежды и санобработки!».

А Ирина продолжала болтать, нисколько не смущенная естественными препятствиями для оживленного разговора. То ли она по сути была такой разговорчивой и просто воспользовалась случаем пообщаться с новым человеком, то ли строила насчет меня какие-то планы. Судя по парочке довольно прозрачных комплиментов и недвусмысленного предложения отложить поездку до завтра из-за наступления скорой ночи, второе было ближе к реальности.

Когда дверь с шипением уехала в стеновую нишу, открывая широкий проход в ярко освещенный зал с рядами знакомых кювет с пухлыми телами, меня качнуло и повело в сторону. В костюме я не чувствовал никаких запахов, кроме собственных и вони антисептика, но в тот момент мне в нос ударил смрад гниющей плоти. Я понимал, я уговаривал себя, что это всего лишь плоды разыгравшегося воображения, но волны тошноты одна за другой подкатывали к горлу. Хорошо, что на мне был мешковатый скафандр, который благополучно скрыл внезапно возникшие проблемы с координацией, иначе пришлось бы как-то объяснять мои спотыкания и хватания за попадающиеся под руку закрепленные предметы в попытке предотвратить неизбежное падение.

– Маловато у вас практики, – по-своему объяснила мои шатания Ирина. – С непривычки этот костюм доставляет массу неудобств.

– Да уж! – Крикнул я сквозь давящий на уши гул и попытался улыбнуться. – Чувствую себя космонавтом в открытом космосе!

Ирина залилась фальшивым смехом после моей несмешной шутки и попыталась пошутить сама. Я улыбался как идиот, дежурно отвечал что-то, но не видел ничего вокруг кроме людей, лежащих в бадьях с черной жидкостью. Хотя людей в привычном смысле они уже мало напоминали, походя скорее на отечные заготовки для бесполых манекенов, но я-то знал правду. Каждое тело, мимо которого мы проходили, когда-то было обыкновенным человеком, жило своей жизнью, строило планы на будущее, чего-то опасалось и на что-то надеялось. И никто из сотен этих людей даже в худшем из своих кошмаров не мог вообразить финал своей жизни в этом ярко освещенном шумном зале. Ни один из них! Каким бы скверным человеком ни был при жизни, какие бы преступления не совершал, никто не заслужил участи превратиться в студенистую тушу в бадье с черной жижей.

Ирина остановилась у крайней в предпоследнем ряду кюветы и выдернула скоросшиватель из крепления в изголовье.

– Так, так, так, – Она листала скрепленные листки, небрежным движением перекидывая, мгновенно просматривала данные и утвердительно кивала, чуть улыбаясь. – Ну да, все правильно. Итак! Зеленая группа, абсолютная совместимость, конечная стадия эмбрионизации, полное завершение нулевой стадии прерывания наследственного цикла. Возрастная группа в пределах допустимой погрешности. Пол женский. Фазовое позитронное позиционирование частотности сигнала в пределах допустимого. Вроде бы все в порядке. По-моему, вам подходит! Возражения есть?

Я косо глянул на расплывшуюся тушу, в которой опознать хоть какие-то половые признаки было нереально, и тут же отвел взгляд.

– Никаких возражений. Доверюсь вашему выбору.

– Прекрасно! – она повернулась и помахала скоросшивателем кому-то у меня за спиной: – Мальчики! Ау-у!!!

«Мальчики» оказались детинами под два метра роста, которых черные бесформенные костюмы биологической защиты превратили в демонических созданий из ночных кошмаров. Когда они бесшумными тенями возникли в зоне видимости забрала моего шлема и я с одним мельком встретился взглядом, мне захотелось бежать оттуда и не оглядываться. Меня начало потряхивать, как в ознобе, по спине одна за другой медленно потекли обжигающие дорожки ледяного пота. Таких страшных глаз я не видел никогда. В прокурорскую бытность приходилось общаться с худшими из людей, в которых почти не осталось ничего человеческого, но даже они не внушали такого животного страха, рефлекторного или даже инстинктивного ужаса. Лишь однажды в жизни я испытал нечто подобное в школьном походе, когда во время веселой и радостной лесной прогулки за хворостом для костра случайно вышел на огромного матерого волка, доедавшего кровавые ошметки, оставшиеся от какой-то твари. Я окаменел, боясь пошевелиться, а зверь просто развернулся и ушел в чащу. Но перед этим мы точно так же встретились взглядом. И вот десятилетия спустя я снова увидел эти глаза, этот взгляд смертельно опасного хищника.

– У вас это первая экспедиционная поездка? – вдруг спросила Ирина.

– Так заметно? – в ее голосе мелькнули нотки подозрения и мне пришлось выкручиваться, импровизировать. – Нас, конечно, готовили, показывали видео, рассказывали, но в реальности это очень сильно отличается.

– Понимаю вас, – кивнула она, склонившись над изголовьем кюветы с телом. Ее руки профессионально шарили по сферическому кожуху над головой, что-то нажимая, чем-то щелкая. Наконец кожух с шипением втягиваемого воздуха поднялся, откидываясь. – С непривычки всякое может случиться. Скоро привыкнете!

Это было сказано с улыбкой и дурацким подмигиванием, будто она готовила романтический ужин, а не колдовала над потерявшим человеческие очертания телом.

Далее все происходило более-менее знакомо по увиденному в Брюховецкой, разве что кювету никуда не откатывали да вместо громоздкого вилочного погрузчика использовали миниатюрную рохлю. Грубо отпихнув меня, амбалы на гидравлической рохле подкатили открытый и выстланный большим куском мягкой ткани саркофаг. Из кюветы откачали черную жидкость, извлекли тело, обтерли его, уложили в саркофаг, подсоединили с десяток тянувшихся от человека шлейфов к разъемам в изголовье саркофага и захлопнули крышку. Работали они ловко, шустро и очень слаженно, я охнуть не успел, а рохлю с саркофагом уже толкали к открытой арке выхода. Когда же мы с Ириной, задержавшись в раздевалке, вышли на погрузочную площадку, саркофаг уже стоял внутри нашей «скорой». Оказалось, что на днище у него было подобие полозьев, которые идеально подошли к желобам для колес кушетки, которая обычно и располагается в «скорой». От саркофага, озарившего темноту салона зеленой светодиодной индикацией в изголовье, сразу к двум электроразъемам на панели тянулись шлейфы кабелей.

– А почему крепежа нет? – прорычал один из «мальчиков», подозрительно оглядывая внутренности фургона. – Непорядок. На первой же выбоине эта дура выскочит из пазов и двери вышибет.

– Уж какую дали, – развел я руками, аккуратно отстраняя детину и захлопывая двери. – Я поведу аккуратно.

– Ну, смотри! – с хищным оскалом сказал тот. – Тебе отвечать придется, не мне.

Наблюдавшая за происходящим Ирина с подобием грустной улыбки протянула мне скоросшиватель с торчащей из-под пружины зажима шариковой ручкой.

– Там внизу, где галочки, распишитесь. А потом еще раз на следующем листе.

Я чиркнул неразборчивые автографы, стараясь писать их похожими, однако никто на мою каллиграфию даже не глянул. Ирина забрала скоросшиватель и не глядя, через плечо, чуть ли не швырнула его унылому типу, который нас встречал, а взамен мне протянула увесистую пластиковую папку.

– Сопроводиловка на тушу, – на всякий случай пояснила она. – Отдадите спецам в вашем филиале. Они знают, что с этим делать. Кстати, там сверху, под накладной есть пропуск для дорожной полиции, если вдруг возникнут проблемы на дороге. Это, конечно, если вы не передумаете ехать на ночь глядя!

– Нет-нет! – подала голос Аля. – Мы и так уже задержались из-за того, что заблудились по пути сюда!

Она это практически прокричала с явными истерическими нотками, будто нам не предложили, а настаивали на переносе поездки на завтра и это вызывало ужас.

– Я все понимаю, – кивнула Ирина, примирительно поднимая руки и, вроде как, не заметив странной реакции Алены. – Дела, дела и еще раз дела! Но! Обещайте в следующий раз так не спешить, нам нужно познакомиться ближе!

Это адресовалось уже мне и сопровождалось самым похотливым взглядом, какой я когда-либо видел, по крайней мере за последние годы. Женщина явно страдала от неудовлетворенного инстинкта размножения и не стеснялась демонстрировать это окружающим. Ее можно было понять и, не зная нюансов, даже посочувствовать. Вдруг получить молодое тело с гормонами, рвущими в клочья мозг, было испытанием, которое усугублялось явным отсутствием претендентов на алчущую плоть молодой старухи. Якшаться с местными из Трехсосенки ей, скорее всего, гордость не позволяла, а может и вовсе было запрещено, а всевозможные коллеги, вроде тех же «мальчиков», вызывали стойкое отвращение вперемешку с липким ужасом.

Я забрался на водительское сиденье, завел двигатель, стараясь не смотреть на красивую мордашку улыбающейся Ирины, как внезапно из туннеля довольно шустро выскочил гольф-кар с группой вооруженных охранников и перегородил нам выезд.

– Добрый вечер, коллеги! – с обманчивым радушием, которое даже не пыталось замаскировать сталь в голосе, сказал явно старший, подходя к «скорой». Он профессионально остановился в метре от фургона, чтобы его нельзя было сбить дверью, и положил руку на рукоять пистолета. – Внезапная проверка! Не переживайте. Это начальство нам такие учения периодически устраивают. Можно взглянуть на ваши пропуска и сопроводительные документы?

– Мы их сопроводиловки уже забрали, – внезапно вмешалась Ирина, все еще чаявшая произвести на меня впечатление. – Да и вообще! Что это за проверки такие на ночь глядя?!!

– Мы люди подневольные, – сияя ледяной улыбкой, сказал охранник, даже не взглянув на нее. – Приказали – делаем и вопросов не задаем. Итак?

Аля заерзала на своем сиденье, затравленно мельком глянула на меня, а потом вышла из машины.

– Вот, – она протянула охраннику карточку электронного ключа и снова глянула на меня через лобовое стекло, виновато глянула. Увидев пропуск, я на секунду обомлел, но тут же постарался взять себя в руки. Пропуск был черный. Ленкин был золотым, Экстази мне наклепал безликих белых и копию золотого, черный электронный ключ в руках Али я видел впервые.

Охранник передал карточку напарнику в гольф-каре, который сначала вставил ее в считывающее устройство на приборной панели, а затем вернул и коротко кивнул. После этого все заметно расслабились и начали улыбаться почти искренне.

– Все в порядке, – главный охранник убрал руку с кобуры. – Из центрального офиса сообщили, что за спецгрузом прибудет курьер с наивысшим уровнем доступа. Нам это показалось подозрительным. Решили проверить.

– Бывает, – пожала плечами Аля, возвращаясь в «скорую».

– Да заодно хотелось посмотреть на большую шишку! – неуклюже пошутил охранник. – Птицы высокого полета нечасто залетают к нам! Мы даже подумали, что это проверка какая-то!

– Нет, – сказала Алена, пристегиваясь. – Это нововведение такое. Полевая практика, так сказать. Чтобы в офисах народ не засиживался.

– А вот это правильно, – подала голос Ирина. – Надо знать свои корни.

Гольф-кар освободил выезд и мы под махание ручек въехали в туннель.

Я сосредоточенно вел машину, Аля смотрела в окно, отвернувшись. Так мы и ехали километров тридцать. Когда я уже кожей начал ощущать колючие искорки незримой грозовой тучи, повисшей между нами, Алена наконец прервала молчание, но при этом продолжала смотреть в окно:

– Я давно хотела тебе сказать. Искала повод.

– Вот он сам и нашелся.

– Я просто…

– Не нужно, – прервал я ее и Аля резко повернулась ко мне, что-то почувствовав в моем голосе. Я на самом деле не осуждал ее и даже зла не держал. – Я давно знаю.

– Давно?!

На ее ресницах висели крупные капли слез. Может быть я заблуждался и просто хотел верить в это, но мне казалось, что и слезы, и ее отчаяние были искренними. Ей было тяжело признаваться в предательстве, она не находила слов и боялась уткнуться в глухую стену непонимания.

– Помнишь, ты сказала, что изучила меня и видишь насквозь, потому что полюбила. Вот и я тебя тоже.

– Полюбил?

– Вижу насквозь.

Я свернул на обочину, включил «аварийку» и вышел из машины, жестом предлагая последовать своему примеру.

– И когда ты мне хотела сказать?

– Честно, не знаю! – Она обхватила себя руками, будто ей было холодно. – Ждала удобного случая.

– Ты его дождалась. За нами сейчас следят?

– Нет, насколько я знаю. В машине следящих устройств нет, по крайней мере я не ставила.

– Ты всю инфу по моему делу сливала?

– Инфу? – Аля искренне сморщила хорошенькое личико в гримасе непонимания.

– Да, информацию.

– Нет, – она даже облегченно улыбнулась. – Это было не нужно.

– Как это? – агрессивно спросил я, готовый чуть ли не накинуться на нее. Алена почувствовала это и отступила.

– Это никому не нужно. Твое расследование не интересно.

– То есть? Меня не хотят остановить?

– Да нет же! – воскликнула Аля и всплеснула руками, недоумевая и поражаясь моей наивности. – Ты, твое расследование, вся эта наша беготня били всего лишь декорациями в спектакле.

– Спектакле?

– Насколько я знаю, а знаю я не очень много, сценарий принадлежит твоей бывшей жене…

– Стоп! Давай с самого начала, – велел я. – С твоего выхода на сцену.

Аля тяжело вздохнула, глядя мне в глаза. Ночь уже практически сменила сумерки и было трудно различать нюансы, но мне в ее взгляде виделась вина.

– Я не редактор газеты, – чуть ли не вымученно произнесла она дрожащим голосом. – Я пиар-менеджер компании, работаю в пресс-службе питерского филиала. Вернее, работала. Короче, пару месяцев назад меня вдруг вызывают к шефу и ставят перед фактом, что система из тысяч сотрудниц выбрала меня для особой командировки в Краснодарский край. Обещали повышение по службе и огромную премию, но при отказе мне гарантировали увольнение с плохой рекомендацией. Естественно, я согласилась, не раздумывая. К тому же мне казалось, что Краснодарский край – это сплошные курорты и бесконечное лето, а мне предлагали оплачиваемый компанией шикарный отпуск. Он так и начинался, меня посадили в бизнес-джет, на нем прилетела в Краснодар, а уже оттуда отвезли в Брюховецкую. Это меня немного расстроило…

– Почему именно тебя?

Аля пожала плечами.

– Скорее всего работали кадровики компании. У них уже давно все отлажено и компьютер выбирает кандидата по заданным параметрам. Перечислили все, что тебе нравится в женщинах, машине оставалось только отсеять претенденток. В итоге выбрали меня. И не зря, судя по результату.

Аля чуть улыбнулась.

– Что было в Брюховецкой?

– Времени было мало, мне толком даже отдохнуть не дали. Сразу же начали готовить к встрече с тобой. Единственной моей задачей было встретиться с тобой, разговорить и завербовать.

– Я накануне звонил в редакцию газеты и разговаривал с редактором. Это была уже ты?

– Нет, конечно. После твоего звонка и завертелось все. Система опознала твой голос, подключилась к разговору и через секунду сотрудник КУБа уже слушал тебя. В Брюховецкой все телефоны прослушиваются, все сети под контролем.

– Что стало с настоящим редактором?

– Не знаю. – Она опустила глаза, явно догадываясь об участи той несчастной женщины. – Судя по намекам и обрывкам информации уже можно было догадаться, что меня впутывают во что-то мерзкое. А потом я встретила тебя и…

– И влюбилась? – насмешливо спросил я.

– И ты влюбился, – парировала она. – Они не только твой женский идеал подобрали, но и с моим угадали. Это, скорее всего, было случайностью. Я как только тебя увидела, то забыла инструкции и сценарий пошел под откос, почти весь наш разговор был моей импровизацией. Ох твоя жена и бесилась потом!

– Бывшая, – поправил я.

– Но так как все получилось еще лучше задуманного, то мне простили все вольности. И… Черт! Не могу!

Она яростно пнула какой-то камень, а затем отвернулась и дико заорала в ночь, давая выход эмоциям.

– Чтобы ты знал, – тихо сказала Аля. – Спать с тобой задачи не было. Это моя инициатива.

– Я знаю.

– Знаешь? – не поверила она.

– Если это сценарий моей жены, то она бы такого просто не допустила.

– Точно! – с облегчением выкрикнула Аля. – Сколько я от нее выслушала по этому поводу, ты не представляешь!

– Еще как представляю. Но давай ближе к делу. Запись с коптера ты специально выключила?

– Да, хотя это не особо-то и нужно было. Перестраховка. Частоту видеосигнала с дрона глушили. А сам дрон помогали тебе вести, в паре мест связь с ним пропадала.

– Не понимаю, – перебил я. – Зачем это все? Хоть КУБ меня и не боится, но я все равно ведь мог навредить им, не нарочно.

– Тебя заманивали, будили гнев и ненависть, чтобы натравить на кое-кого. А потом, как я поняла, тебя же хотели сделать и козлом отпущения.

– Натравить?

– Твоя бывшая рвется к власти. И тебя использует как таран. КУБ разделен на два лагеря – северный и южный. Северный с головным офисом и фабрикой находится в Москве, южный – в Ростове, хотя фактически располагается в Брюховецкой. Северное направление курирует Михаил Лавренюк.

Я сразу вспомнил садиста Лаврика из рассказа ростовской шлюхи. Уж не он ли? Хотя, вряд ли. Мне сложно было представить, как можно руководить московским филиалом из Ростова. Однофамилец, скорее всего, или родственник.

– За южное отвечает твоя бывшая. Они конкретно враждуют. А все из-за предстоящего объединения. Этот Лавренюк и твоя бывшая отвечают, как я поняла, за научное направление, но над ними стоит кто-то еще. Потому что всякий раз северян и южан просто разводят по разным углам и успокаивают. Скорее всего, эти дрязги просто надоели и все филиалы решили объединить под одним началом. Южан оттесняют, а может и вообще уберут. Вот твоя бывшая и затеяла непонятно что, стремясь сохранить власть.

Не узнать почерк Ленки было невозможно. Грубо, напролом и, как всегда, с обратным от задуманного результатом.

– По оговоркам людей из окружения твоей бывшей, которые со мной работали, ты у них уже давно в разработке. За тобой следили очень плотно. Мне показывали старые отчеты, где описывались твои посещения ресторанов с выбором меню, перечислялись женщины, с которыми ты спал, они знают даже о твоей странной нелюбви к современным фильмам и аллергии на ананасы.

Ну вот паззл и собрался. Ленка с самого начала хотела меня использовать. Не удивлюсь, если и история с ростовским прокурором Матушкиным была ее идеей.

– Где-то месяц или два назад, когда я еще ни сном ни духом не знала о сущности КУБа, в Краснодаре была большая заварушка с трупами. Пришлось привлекать серьезные ресурсы, чтобы замять шумиху. У нас это подавалось как нападение на южный филиал какой-то банды. А потом, уже в Брюховецкой, мне показали видео с погоней за тобой, как ты прыгаешь из окна, и обмолвились, что это снято в Краснодаре. Так что уже тогда у них были на тебя планы, но все сорвалось, как я поняла.

В памяти всплыли те события и на душе разлилось тепло от мысли, что хоть в чем-то мне удалось навредить Ленке. Но тут же это мимолетное тепло воспоминаний сменилось льдом реальности. Если бы я тогда согласился на предлагаемую роль в игре моей бывшей, то сейчас занимался бы тем же самым, но без Али и с другими помощниками. Получается, что так или иначе я воплотил в жизнь безумный план Ленки.

– На железной дороге тоже все контролировалось?

– О, это отдельная история! – Алена даже чуть улыбнулась. – Она мне чуть головы не стоила. Твоя бывшая просто запретила даже думать об этом. Поэтому я тебя до последнего уговаривала отказаться от затеи, но ты же твердолобый! В последний момент саркофаги заменили на обманки. Охрану убрали и оставили только техперсонал. Да и поезд старались вести как можно аккуратнее. Твоя бывшая меня поставила перед фактом, что если с тобой что-то случится, то я очень сильно пожалею. Так что когда ты оленем сигал с вагона на вагон и пару раз чуть не угодил под колеса поезда, то рисковал и моей жизнью тоже. Кроме того…

– Что?

– Служба безопасности не верила в твою затею и доказывала, что дистанционно вскрыть вагон и добраться до саркофагов невозможно. Но ты со своим тайным хакером сделал это.

– Толку от того…

– Для тебя – никакого, а КУБу ты помог обнаружить несколько серьезных уязвимостей в компьютерной защите и ликвидировать их.

Это было даже не насмешкой судьбы, а каким-то плевком. В стремлении навредить КУБу мне удалось сделать его еще крепче и сильнее.

Я постучал по борту фургона.

– А что с этим саркофагом? Тоже моя бывшая?

– Отчасти. Идея твоя, но от нее все пришли в восторг. Ничто так не ударит по репутации Москвы, как похищение саркофага с содержимым и документацией. Твоя бывшая мне сделала бронебойный пропуск и кое-что подчистила в заявке, которую ты со своим хакером внесли в базу КУБа, исправила пару роковых ошибок. Но на этом помощь закончилась. Здесь вражеская территория, где твоя бывшая не имеет власти.

– Поэтому ты запаниковала, когда мы подъехали к Трехсосенке?

Аля вжала голову в плечи, сразу став похожей на маленькую запуганную девочку.

– Честно, я старалась держаться, подбадривала себя, но… Понимаешь, я ведь не знала, где работаю. Да и никто не знает, кроме тех палачей садистов в хирургических комбинезонах. Я была уверена, что работаю в пресс-службе какой-то медицинской конторы. Зарплата отличная, начальник чудо, дисциплина номинальная, свобода творчества и сплошной креатив в полный рост! Чего еще надо? Когда мне сказали, что какой-то гад хочет все это сломать, я с воодушевлением вызвалась помочь. Встреча с тобой немного подорвала мою уверенность и я стала считать, что ты просто заблуждаешься или вынужденно выполняешь чью-то волю. А потом я увидела нутро брюховецкого завода и…

У нее на глаза навернулись слезы, Алена отвернулась и, безуспешно пытаясь побороть рыдания, несколько секунд тряслась в беззвучных конвульсиях. Мне пришлось обнять ее. Она не лгала и слезы были искренними, у меня до сих стояло перед глазами ее окаменевшее мертвенно-бледное лицо, когда мы впервые увидели раздутые серые тела в цеху завода.

– Уже в Ростове я решила выйти из этого дела и даже тебя попыталась уговорить отступиться, но… Мне сказали, что единственный выход для меня лежит через такую кювету с черной жижей. Они мне рассказали, что происходит с человеком там, твоя бывшая рассказала. Она же и предупредила, что с нами будет в Трехсосенке, если все вскроется. Поэтому у меня чуть истерика не началась, когда мы подъехали к тому заводу. Я же просто медийщик, до этого самым большим испытанием для меня были собеседования о трудоустройстве.

– И что дальше?

Алена в панике отшатнулась.

– Я больше не могу! Как хочешь, но…

– Ты больше ничего делать не будешь. Успокойся. – Я снова ее обнял. – У тебя есть варианты спрятаться где-то, отсидеться хотя бы несколько месяцев?

Она отрицательно покачала головой.

– Ни дальних родственников в глухой деревне на Алтае, ни друзей в Казахстане или Белоруссии?

– Нет.

– Что ж… Кстати, Питер твой родной город?

– Ну да, – тихо сказала она, не понимая, куда я клоню.

– А конкретнее? Откуда ты?

– Родилась на Гражданке, но я этого не помню, родители переехали на Ржевку через год после моего появления. Там и выросла, в школу пошла…

– На Гражданке? – с улыбкой переспросил я, почувствовав теплоту в душе от забытых с детства названий родного города.

– Это район такой, на Гражданском проспекте.

– Я знаю. Сам оттуда.

Глаза Алены вспыхнули восторгом.

– Правда, не был на родине уйму лет, – я тяжело вздохнул, снова почувствовав боль в щемящем сердце. Невольное желание подловить Алю на лжи обернулось против меня же, больно кольнув иголкой совести. – Если вариантов нет, тогда остается только моя квартира в Ростове. Ты про нее кому-нибудь рассказывала?

– Никому. Инструкции я получала лично, когда выходила в магазин. Меня машина ждала в каком-нибудь людном месте. Возвращалась, как ты учил. Слежки не было.

Наивная.

У меня, конечно же, были варианты надежно ее спрятать, но тогда пришлось бы привлекать и засвечивать много постороннего народа. А мне не хотелось рисковать этими ценными людьми ради Алены, чья преданность была под большим вопросом и только что рассказанная история также могла оказаться частью какого-то плана, даже если она в нем была всего лишь безвольной пешкой. Моя ростовская квартира была единственным для нее вариантом отлежаться в тени. Отныне, как бы парадоксально это не выглядело, все зависело от самой Алены – если соврала мне и по дурости все же рассказала людям моей бывшей об этой секретной берлоге, то сама же и будет виновата в своей неминуемой гибели.

– Это твой выход из мышеловки, – я сунул ей за пазуху пухлый мятый конверт. – Здесь немного денег, ключи арендованной машины и краткая инструкция. Я предполагал подобный исход и попытался все максимально просчитать. Если будешь осторожна, то есть шанс выскочить. Все в твоих руках.

Она всхлипнула и еще сильнее прижалась ко мне.

– Главное до Ростова добраться без проблем.

– Ростов?! Но там же…

– Да, Ростов, – перебил я. – Поближе к их логову, надеюсь, там они в последнюю очередь будут тебя искать. Да и других вариантов просто нет. Отсидишься в моей квартире.

Я чуть отстранил ее, чтобы видеть лицо.

– В нижнем ящике комода, который у кровати в спальне, двойное дно. Там нотариально заверенная дарственная на квартиру, твои документы на новое имя и банковская карточка с пин-кодом. Новый паспорт на крайний случай, старайся им не светить, серьезную проверку он не пройдет, но устроиться на работу или купить билет на поезд получится. Квартиру я тебе подарил сразу же, как только мы сбежали из Брюховецкой, в качестве компенсации за утраченную.

– Но та квартира не моя.

– Это уже не важно. Да и где-то же есть жилье, куда ты уже не сможешь вернуться. А мне эта хата вряд ли понадобится.

– Не говори так!

– Всего лишь смотрю правде в глаза. Должно случиться чудо, чтобы мне удалось выбраться из этого болота. Запоминай! – Я слегка тряхнул Алю за плечи, фокусируя ее внимание и оставляя зарубку в памяти. – Смени прическу и цвет волос. Кардинально похудей или поправься, смени стиль одежды. Постарайся сделать все, чтобы даже близкие тебя не узнали при встрече. Про свою машину забудь, даже не приближайся к стоянке, где она припаркована. Из квартиры выбирайся в случае крайней необходимости и только в часы пик, всегда старайся слиться с толпой. Забудь про друзей, родственников, вообще забудь про всех, как огня бойся соблазна с кем-нибудь связаться, даже если от тоски выть захочется.

– Поняла, – устало кивнула она.

Был еще один вопрос, который мне не хотелось поднимать, но его игнорирование грозило еще большими проблемами.

– Как ты связывалась с кураторами? – прямо спросил я и, как и ожидалось, вопрос словно пощечина оттолкнул Алю, она даже сделала пару шагов назад.

– По телефону, – тихо сказала она. – Они мне дали мобильник. Когда я его включала, там всегда было сообщение с инструкцией. Не знаю, как это работает, но стоило нажать кнопку включения…

– Где аппарат?

Тяжело вздохнув, Алена полезла в «скорую», долго копалась в сумках и наконец вернулась ко мне с миниатюрным черным телефоном.

– Заряжается любой стандартной зарядкой.

Я забрал аппарат, мельком глянув, и засунул его в карман штанов.

– Есть еще что-нибудь, чего я не знаю, но должен знать?

– Да вроде бы нет.

– Тогда в путь. Время не ждет.

До ближайшего города мы ехали молча и старались не смотреть друг на друга.

Когда я высадил Алю на стоянке круглосуточного гипермаркета и помог ей вынести из машины вещи, она вдруг прильнула ко мне и поцеловала. Алена меня целовала много раз, я ее – еще больше, мне были знакомы вкус ее губ и ее запах, все давно превратилось во что-то привычное на тонкой грани банального, но в тот раз поцелуй был иным. И лишь спустя несколько дней, бесконечно вспоминая тот момент, я понял, что он был прощальным. Она не верила, что увидит меня снова.

Один против всех

Не чувствуя усталости, я гнал всю ночь, изредка останавливаясь на заправках. Я понимал, что это неправильно и перевозбужденный организм мне рано или поздно предъявит солидный счет, но ничего поделать не мог, мне хотелось как можно скорее и дальше уехать от Трехсосенки. Утром следующего дня, уже где-то в Новгородской области, я буквально заставил себя остановиться возле первого попавшегося мотеля с возможностью почасовой оплаты номера и наличием охраняемой парковки. Можно было поспать и в машине где-нибудь в лесу, но я не хотел рисковать ценным грузом, да и прятаться от потенциальной слежки пока не было нужды. По легенде, я направлялся в Питер, так что у потенциальных наблюдателей никаких вопросов пока возникнуть не должно, разве что кого-то могло насторожить отсутствие Алены.

Оставалось только позаботиться об энергоснабжении саркофага, который наверняка за пару минут «высосет» аккумулятор фургона и поставит меня перед фактом необходимости покупки нового. Этот вопрос решился быстрее, чем я думал, и обошелся мне в пару лишних купюр и три минуты общения с веселым охранником с парковки. Он мне быстро нашел удлинитель, переходник и показал свободную электророзетку. Я опасался ненужных вопросов и попыток заглянуть в фургон, но оказалось, что это уже давно стандартная услуга, которой пользуются обладатели прожорливых домов на колесах и электромобилей.

Перед тем, как забыться во сне, я изучил сопроводительные документы на саркофаг. Медицинский талмуд я сразу отложил в сторону, а вот многочисленными накладными и тем самым пропуском, о котором говорила Ирина, заинтересовался. Даже поверхностно просмотрев документы, я понял ошибки, которые мы допустили с Экстази в заявке на груз и которые исправила моя бывшая. Этот самонадеянный жирный умник, видимо, вытащил из какого-то глубокого архива покрытые вековой пылью накладные и просто поменял на них даты на актуальные. Оказалось, что КУБ уже давно не маскирует перевозку саркофагов под доставку мяса или что-то еще. В лежавших передо мной документа черным по белому указывались поставщик с отправителем, не скрывались адреса, груз был обозначен как биоматериал класса «Б», прилагалась копия нескольких лицензий Минздрава. Но самым интересным был пропуск, оказавшийся подписанным одним из замов министра внутренних дел приказом о нечинении препятствий на пути следования из Москвы в Санкт-Петербург по федеральной трассе М-11. Чуть ниже, видимо для сомневающихся в подлинности, были указаны реквизиты приемной этого чиновника для связи и даже личный мобильный телефон. Причем, судя по съехавшим вбок от подписи и печати строчкам, приказ небрежно распечатали на уже подписанном бланке. Если кого подобное диво и могло поразить, то на меня оно нагнало тоску. КУБ словно выходящий из тени колосс демонстрировал мне одну за другой свои некогда скрытые части могучего тела. По наивности или самонадеянности я был уверен, что это маленькая и плохо организованная конторка, одолеть которую не так уж и трудно. В реальности же оказалось, что я не представлял и тысячной доли размаха этой чудовищной корпорации. Я оказался насекомым, бросившим вызов мизинцу великана и не подозревавшим о существовании остального тела со всеми его лапами, когтями, пастью с зубами и головой с мозгами. От насекомых в лучшем случае отмахиваются, в худшем – их давят, не глядя. Мне оставалось тешиться мыслью, что иногда насекомые оказываются ядовитыми. Вот только окажется ли мой яд достаточно токсичным для этого чудовища?

Перед сном я оставил Экстази короткое сообщение и наконец позволил слипающимся глазам закрыться, чтобы в следующее мгновение провалиться в сон.

***

На отдых я себе отвел привычные шесть часов, однако впервые просыпался непривычно долго и тяжело – сказывались бессонные передряги прошлых дней. Но я таки переборол собственное желание чуть продлить удовольствие пребывания в царстве Морфея и, не оставляя себе даже малейшего шанса передумать, после третьего сигнала будильника полез под ледяной душ.

Я будто предчувствовал неприятные известия от Экстази и не прикасался к телефону, а когда все же включил его, то обнаружил ожидаемо пустую область уведомлений, хотя до последнего надеялся увидеть там иконку нового сообщения. Экстази не ответил накануне вечером, Экстази не ответил ночью, Экстази не ответил утром. Полчаса спустя, выселяясь из мотеля, я уже наверняка знал, что Экстази мертв.

Моя душа была слишком опустошена, чтобы в ней что-то дрогнуло, да и друзьями мы не были, но все же мысли о нем не отпускали меня очень долго. Экстази хоть и был жадной сволочью, однако он не заслуживал участи стать жертвой КУБа. Впрочем, больше всего меня заботила не утрата человека, а потеря ценного специалиста, замену которому едва ли удастся найти.

Пару раз даже писал ему снова, разумом понимая глупость этого, но сердцем надеясь на чудо. Чуда не случилось. Последним отчаянным шагом был звонок соседям по даче Экстази, которые лишь подтвердили, что тот не появлялся больше недели, хотя должен был «прятаться» там безвылазно.

Ближе к обеду пришло и подтверждение моих худших предположений. Телефон наконец-то тренькнул уведомлением о новом письме, автором которого был Экстази. Радостно забившееся сердце тут же упало и затихло, когда я увидел в заголовке сообщение об автоматической отправке. Почтовый робот всего лишь выполнил установленное много лет назад задание и прислал мне короткое письмо: «Если ты читаешь это, то меня нет в живых. Наш уговор в силе. Задание почти выполнено. Над вирусом работает человек с ником Butler с известного тебе форума. Напиши ему в личку с предложением обсудить проблемы глобального потепления, это условный знак. Денег платить не надо, все оплачено. Прощай. Жаль, что не успел передать тебе данные, извини. С тобой было весело работать. Не поминай лихом. Отомсти за меня».

Экстази как-то обмолвился в ответ на мою претензию о невозможности стабильной связи с ним, что если он не хочет, то и не свяжется, а если не сможет, то я узнаю это первым. И только в тот момент я понял, что он имел в виду. Как и предложение поставить небольшое расширение в мой рабочий почтовый ящик, которое бы разослало по нужным адресам определенные сообщения в случае форс-мажорных обстоятельств, например – если не пользоваться ящиком определенное время. Оказалось, очень дельный совет был, зря я не послушался. Если со мной что-то случится, то никто и не узнает.

Когда до цели моего пути оставалось полторы сотни километров и день начал клониться к исходу, я резко сбавил скорость и свернул с федеральной трассы сначала на какую-то сельскую второстепенную, а потом и вовсе на грунтовую дорогу. На исходе был период белых ночей и говорить о наступлении вечера можно было с большой оговоркой, потому как за окном машины подступающая ночь едва напоминала изрядно рассеянные сумерки. Первое время я по царству чудовищных колдобин и возникающих на пути самых неожиданных препятствий передвигался даже без света, но потом все же пришлось включить свет. Судя по всему, я заехал на территорию заброшенного колхоза, потому что фары выхватывали из мрака ржавые остовы брошенных комбайнов, сожженный трактор, обглоданный скелет бывшей фермы, торчащие прямо из земли толстые искореженные трубы. Это было какой-то декорацией к фильму-катастрофе, а не ожидаемой пасторали сельской идиллии Руси-матушки. Мало верилось, что всего пару минут назад моя «скорая» с ветерком катила по ровной, прекрасно освещенной дороге в компании красивых автомобилей, мимо ярких рекламных огней придорожных кафе и мотелей, призывно манящих скидками многочисленных заправок и прочих признаков развитой цивилизации. Отъехав же всего пару километров вглубь от этого праздника жизни, я попал в какое-то мрачное небытие.

Убедившись, что забрался в самую что ни на есть беспросветную глушь, я остановился, потушил фары, включил освещение в салоне «скорой» и перебрался назад. Глядя на черный матовый, мигающий цветными огнями саркофаг, я долго собирался с духом, прежде чем отважился открыть его. Он занимал почти все свободное пространство, выглядел неприступно и от него веяло жутью настолько, что не хотелось даже прикасаться.

Саркофаг был братом-близнецом виденных мною в вагоне. Хоть те и оказались, по словам Алены, обманками, однако открывались они наверняка одинаково. Нащупав в изголовье три клавиши замка, я поочередно нажал их и приготовился к удару по обонянию. Но саркофаг лишь вздрогнул, в его утробе что-то зашипело-зажужжало, послышался легкий свист всасываемого воздуха и он просто раскрылся двумя створками гигантского моллюска. Никакой сероводородной вони не было, по ноздрям ударило чем-то слегка похожим на карболку, но скоро этот запах смешался с воздухом внутри «скорой» и я его перестал воспринимать. Значит, Аля не соврала, в поезде действительно были муляжи, предназначенные для отпугивания.

Передо мной в мягком люминесцентном свете под несколькими слоями ткани лежала девушка. Но это я знал, что она была девушкой. Понять же это даже после откидывания тряпок и тщательного осмотра тела было практически невозможно. Ни первичных, ни вторичных половых признаков – это был не человек, а покрытый бледно-фиолетовой сеткой венозных сосудов сизый студень, в очертаниях которого лишь угадывались ноги, руки, голова. И при этом студень жил, дышал – приглядевшись, можно было заметить, как чуть поднимается и тут же резко опадает его грудная клетка в судорожном дыхательном ритме, как едва пульсируют под прозрачной кожей сосуды, как подрагивают толстые водянистые веки.

Я закрыл саркофаг, а потом повторил все, но уже под зорким оком камеры, снимающей видео в высоком разрешении и в сопровождении моих дилетантских комментариев.

***

Выбираясь обратно на трассу, я пытался набросать дальнейший план действий. Вообще-то, он у меня уже давно созрел в голове, еще до знакомства с Алей, и его реализация была лишь вопросом времени. Но сколько бы я не откладывал его на потом, сколько бы не искал обходные пути в надежде обнаружить хоть какой-то намек на альтернативу, но увы. План этот уже был безальтернативным с того самого момента, когда в деле огромным вонючим пузырем всплыли на поверхность проклятая биология и посвятившая ей жизнь моя бывшая жена. Среди населяющих планету семи миллиардов людей единственным человеком, кто мог бы меня хоть как-то сориентировать в этом лабиринте, был мой отец. И из всех людей на планете Земля мне меньше всего хотелось звонить именно ему, я бы с большим удовольствием поговорил даже с бывшей женой или той же Ириной из Трехсосенки.

Мы настолько давно общались последний раз, что я даже при большом желании не вспомнил бы, когда именно это было. Развод с Ленкой уже начал покрываться патиной забытья в моей памяти, а это было еще раньше. Собственно, тот телефонный разговор, когда я ему сообщил о принятом решении расстаться с некогда любимой женщиной, и был последним в нашей жизни. И, судя по отсутствию хоть каких попыток связаться со мной, отец испытывал от нашего общения едва ли меньший дискомфорт, нежели я сам. Однако телефонный номер этого человека я всегда хранил в списке контактов и, порой, даже интересовался у общих знакомых судьбой родителя. А когда он менял номер телефона или адрес, я неизменно узнавал новый, будто чувствовал, что рано или поздно нам предстоит встреча.

Я остервенело вдавил в пол педали сцепления и тормоза, «скорая» клюнула носом и покорно остановилась. Саркофаг при этом угрожающе скрипнул и навалился на спинку сиденья, которая хоть и выдержала, но это было грозным намеком. Вспомнив предостережение упыря из Трехсосенки о необходимости закрепить саркофаг, я достал телефон и набрал номер отца.

– Да, – практически мгновенно отозвался в трубке отдаленно знакомый голос, не давая мне даже малейшего шанса пойти на попятную.

– Здравствуй. Это я.

В эфире на мучительно долгие секунды воцарилась гнетущая тишина.

– Ну, здравствуй, – наконец ответил он. И по высокомерной интонации с нотками разочарования, с какой он произнес это «Ну», я понял, что за прошедшие годы ничего не изменилось. – Обстоятельства заставили или ты нарочно выбрал глубокую ночь, чтобы потревожить сон пожилого человека?

– С каких это пор ночь ты используешь для сна? – съязвил я в ответ, хотя вынужден был признать его правоту. Про неурочный час я не подумал. Правда и отец ответил сразу же, у спящих людей реакция немного иная. Оставалось только гадать, что лишило его сна или чьего звонка он ждал на самом деле.

– Ближе к делу, сын. Сейчас я действительно занят. Итак?

– Мне нужен совет.

– Совет отца?! – искренне опешил он. – С каких пор…

– Нет. Мне нужен совет авторитетного ученого, биолога. Да и стал бы я звонить по пустякам? Ты же меня знаешь.

– В том-то и дело, что не знаю, – тихо сказал он. – Хорошо. По телефону или подъедешь?

– Подъеду. Хочу тебе показать кое-что. Я сейчас в пути, рассчитываю прибыть утром. Нужна надежная электророзетка и пара переходников савтомобильным разъемом.

– Договорились. Жду в лаборатории. Пятый корпус.

– Я бы не хотел…

– Езжай через «помойку», – отец понял с полуслова. – Там охраны нет, там давно уже никого и ничего нет.

Продолжая держать уже молчащий телефон у уха, я несколько раз прокрутил в голове наш разговор в безуспешном поиске подводных камней. Иной человек наверняка заподозрил бы неладное в столь скором получении желанного результата, но меня-то как раз привычная прагматичность отца успокоила. Я бы куда больше насторожился, начни он тянуть резину и что-то выспрашивать. На ловушку это мало походило, особенно с учетом железобетонной принципиальности моего отца. Он быстрее даст себя убить, чем позволит использовать. Хотя, где-то на периферии сознания, предательским маячком маячил неприятный факт, что Аля тоже была из Питера и явно направлялась туда же. Снова эти лукавые совпадения. Но с другой стороны, даже если мой родитель и был очередной подсадной уткой, это мне не мешало и даже было на руку. Я пока играл по правилам моей бывшей жены и даже встреча с отцом не нарушала их. Более того, было очевидно, что мне понадобится консультационная помощь, а срочно найти лучший источник информации, нежели мой отец, невозможно. Правда, была опасность, что мой визит может как-то навредить отцу, но меня это, если честно, мало заботило.

Детская память сохранила хоть и редкие, но очень четкие воспоминания о работе отца. О нашей семье у меня вообще мало воспоминаний, да и семьей-то мы были лишь когда была жива мама. С уходом единственного человека, который меня по-настоящему любил, отец быстро охладел ко мне и если бы не дед, то я наверняка оказался бы в каком-нибудь детдоме. Отец неделями не показывался дома, а каждое редкое появление сопровождалось бурями и штормами. Когда отец женился второй раз, он попросту исчез из моей жизни на годы. Мы мельком встретились на моем школьном выпускном вечере, на который отец прикатил на шикарной дорогой машине, в компании с очередной красоткой. Он громче всех хлопал на вручении мне аттестата и медали, произносил самые вычурные и красивые тосты на банкете, лучше всех танцевал и привычно был звездой вечера. А после он традиционно исчез на годы, чтобы чертиком из табакерки выскочить на моей свадьбе, произвести фурор и снова кануть в безвестность. После этого мы пересекались на редких семейных торжествах да пару раз вместе встречали Новый год, мучительным для нас обоих встречам отдавая предпочтение коротким телефонным разговорам, но и они прекратились после моего развода с Леной. Да и вообще, у меня сложилось впечатление, что если бы не моя жена, которая по какому-то дикому стечению обстоятельств оказалась его ученицей и, в последующем, коллегой, мы вряд ли общались бы. Но может быть это и к лучшему, что мы так редко виделись и каждая встреча буквально врезалась мне в память. Не будь этого, я бы вряд ли запомнил рабочий кабинет отца во всех подробностях, коридоры мрачного лабораторного комплекса и что такое «помойка», через которую можно прокрасться на некогда охраняемую территорию незамеченным.

Обрубленные корни

В Питер въехал за пару часов до условного рассвета. Но это тысячей километров южнее солнце только готовилось показаться из-за горизонта и разогнать ночную мглу, в окрестностях же Петербурга разгонять было нечего, там властвовали белые ночи. С удивлением крутя головой, словно турист из далекой африканской страны, я безуспешно пытался увиденное соотнести с ощущениями. Глядя на часы и пустые спящие улицы, сознание хоть и со скрипом, но признавало фактическую ночь за окном, а вот неразумное подсознание сопротивлялось. За городом этот диссонанс не так ощущался, а вот полупустые проспекты и отсутствие трафика на дорогах с редкими, в основном служебными, автомобилями вызывали оторопь и невольную ассоциацию с каким-нибудь карантином или военным положением. Я и не подозревал, что настолько отвык от странностей родного города. Особых сантиментов я не испытывал, но и чувствовать себя непрошенным гостем не хотелось.

Немного поплутав по изменившимся до неузнаваемости улицам и с удивлением читая знакомые дорожные указатели с незнакомыми свечками жилых высоток и кварталами торговых центров, я только лишь под утро добрался до бывшего научного городка. С Питером мне пришлось распрощаться в начале далеких девяностых прошлого столетия, и он мне запомнился депрессивно умирающим, как и вся страна в те лихие времена. Увидев ровные дороги и красивые новые дома рядом с отреставрированными старыми, я невольно испытал гордость за малую родину. Но все стало на свои места, когда моя «скорая», по окраинам проскочив город, снова оказалась в пригороде, где по-прежнему царили те самые девяностые с разбитыми дорогами и запустением. Некогда здесь жизнь била ключом, на осушенных болотах ухоженными поселками раскинулись профессорские дачи, за ними под надежной защитой вековых сосен и елей укрылись многочисленные биостанции, и совсем вдалеке от ненужных глаз, за неприступными кирпичными стенами с опушкой из колючей проволоки, расположились секретные лаборатории. И если на бывших профессорских дачах жизнь все еще не угасала, а кое-где даже демонстрировала явный прогресс в виде крепких особняков и даже дворцов, то на месте биостанций царил регресс. Запущенная и местами проросшая молодыми деревьями дорога уныло тянулась мимо брошенных корпусов с выбитыми окнами и прохудившимися шиферными крышами. Пару раз встречались аборигены, больше похожие на бездомных, да небольшие стаи бродячих псов; и те, и другие словно по команде останавливались и провожали мою машину свирепыми голодными взглядами, вынуждая прибавлять скорость.

Я в тех местах не был лет тридцать и ехал скорее по наитию, потому что местность изменилась слишком кардинально, чтобы ориентироваться по каким-то запомнившимся в детстве достопримечательностям, которых уже просто не существовало. Мне помнилась только эта дорога, по которой отец несколько раз возил меня с дачи в свою лабораторию. И вот спустя час осторожного продвижения по настоящему лесу с намеком на дорогу, которая уже давно напоминала скорее тропу, причем постоянно сужающуюся, бампер «скорой» неожиданно уперся в старые железные ворота с гнутой ржавой табличкой: «Охраняемая территория! Охрана стреляет без предупреждения!». Я даже испугаться не успел, да и на мое счастье скорость была практически нулевой, поэтому от небольшого удара ворота просто раскрылись. На воротах сквозь серую краску по центру едва проступали контуры красных звезд, в прошлом указывавших на армейскую принадлежность территории за ними. Звезды стыдливо закрасили, отрекаясь от пагубного влияния советской военщины, однако подобная демилитаризация с использованием дешевой китайской краски ожидаемо закончилась ничем, год за годом алые звезды избавлялись от серых струпьев и вскорости грозили снова явить себя миру. Правда, свидетелей этому вряд ли будет много, и в былые времена здесь редко кто проезжал, а уж в нынешние – только инкогнито, вроде меня. За этими воротами был пустырь, где сваливали списанное оборудование, спецтранспорт и прочий секретный лабораторный мусор, который нельзя было выбрасывать на общие мусорные полигоны. Лаборанты в шутку назвали это место «помойкой», а после название закрепилось. В годы былого советского могущества за воротами дежурил, но чаще просто спал солдат. Несмотря на предупреждающую грозную табличку, стрелять ему было нечем, самым грозным его оружием был трехэтажный мат и, на крайний случай, телефонный аппарат в сторожке для вызова подкрепления. Въехав в ворота, я ожидаемо не увидел ни охраны, ни шлагбаума, разве что на месте, где когда-то стоял теремок сторожки, из травы снулой змеей торчал измочаленный телефонный кабель.

Лавируя между ржавыми остовами вросших в землю зеленых туш грузовиков и фургонов с выцветшими красными крестами на бортах, какими-то прогнившими пластиковыми коробами, горами покрышек и пытаясь объехать даже один вертолет без лопастей и хвостовой балки с поблекшей надписью на борте «Санавиация», я все дальше углублялся на территорию лабораторного комплекса. Скоро курганы мусора остались позади и даже появился намек на асфальт, мимо проплывали все такие же безжизненные, но не брошенные, а законсервированные ангары и напоминающие производственные корпуса здания с заколоченными фанерой окнами и дверями. А потом я впервые столкнулся с местной формой жизни – два молодых обалдуя в белых халатах поверх солдатской формы курили за углом низенького, но уже явно обитаемого дома. Увидев катящую мимо них «скорую» в направлении от «помойки», они даже про сигареты забыли и ошарашенно проводили меня глазами.

Отца я увидел издалека. Сухой и высокий, как всегда в идеально подогнанном сером костюме, с руками в карманах брюк и с надменно вскинутой, но уже лысой головой, он не шелохнувшись стоял посреди дороги и смотрел в мою сторону. Это был совсем не тот человек, каким я его помнил, но все же я сразу узнал его.

– Как доехал? – спросил он, не вынимая рук из карманов. «Скорая» и мое облачение его совсем не удивили.

– Нормально.

Вот так – без приветствий, рукопожатий и объятий после многих лет разлуки. Поначалу меня это резануло и захотелось двинуть надменному старику по спесивой роже, но через минуту я уже был благодарен за холодный прием. Статус-кво восстановлен.

– Что ты мне хотел показать?

Я распахнул задние двери фургона.

– Однако! – на каменном лице отца не отразилось никаких чувств, разве что чуть дрогнули уголки тонких белых губ. – Твоя бывшая намедни звонила и намекала, что ты можешь заявиться, но ничего не сказала про подобное.

– Вы общаетесь?

– Мы больше пятнадцати лет проработали вместе. Естественно, мы общаемся!

Меня особенно позабавило это «естественно». Очень хотелось съязвить что-нибудь на тему естественности родства сына и отца, но я сдержался.

– И что же она говорила?

– Ничего конкретного. Пыталась разузнать о тебе. В последнее время она часто о тебе спрашивает. Видимо, женская сентиментальность. – Он постучал кончиками пальцев по крышке саркофага. – Какой занятный контейнер. Ты знаешь, что внутри?

– Да.

– Садись за руль. Поехали.

Он молодецки легко запрыгнул на пассажирское сиденье и нетерпеливо похлопал по приборной панели, подгоняя меня.

– Прямо. Второй поворот налево.

Четко выполняя все указания отца, выступавшего в роли идеального навигатора, я немного покружил по научному городку между корпусами лабораторий и остановил машину возле неприметного крыльца, облицованного голубым кафелем.

– Посигналь!

На звук клаксона из дверей выглянул молодец в белом халате, кивнул отцу и исчез. Вскоре он появился в компании шести молодых ребят в солдатских комбинезонах с нашивками рядовых действующей армии. Вооружившись широкими ремнями, с помощью каких обычно буксируют автомобили, они выволокли саркофаг из «скорой» и понесли его в здание. Отец возглавлял процессию, я ее замыкал, придерживая волокущийся по земле шлейф кабелей от саркофага.

Внутри здание напоминало скорее заброшенную больницу, чем академическую лабораторию. Мы шли по темным пустым коридорам, под ногами хрустела старая битая плитка, выкрашенные темно-зеленой краской стены поглощали даже те крупицы света, которые проникали через редкие грязные окна.

Возле широких распашных дверей возникла заминка, одна створка заела и отец приказал ее сломать. За дверями оказалась совершенно круглая комната с несколькими хирургическими столами и панорамными окнами по периметру. Солдаты из последних сил водрузили саркофаг на один из столов и, получив разрешение быть свободными, поспешили ретироваться.

– Здесь знак биологической опасности, – сказал отец, в упор глядя на меня. – Что внутри?

– Для нас опасности нет. Для того, кто внутри, я не знаю, может это и чревато. Но этому человеку уже давно все равно. Поверь на слово.

– Там труп?

– Почти. Живой труп.

– Однако! – Отец обошел саркофаг, кончиками пальцев касаясь его гладкой поверхности. – Ну ладно. Поверю тебе на слово. Открывай!

Все еще держа кабель в руках, я закрутил головой, осматриваясь в поисках источника питания, пока не обнаружил у подножия одного из операционных столов моток кабеля с мощной армированной розеткой на конце. Там же лежали и автомобильные адаптеры. Как только на саркофаге ярко вспыхнули огни индикации, я откинул колпак.

Отец тем временем успел надеть толстые перчатки до локтя, плексигласовую маску-забрало и респиратор. Эта предусмотрительность меня даже успокоила. Я бы заподозрил неладное, если бы мой предельно циничный и расчетливый отец без защиты полез бы в контейнер с маркировкой биологической опасности.

– Бог ты мой! – непроизвольно вырвалось у некогда спокойного как скала старого ученого. Он рефлекторно отпрянул, но затем в нем проснулся профессионал, не знающий брезгливости и сгорающий от любопытства.

Отец осматривал, щупал, делал с телом девушки какие-то манипуляции в течение бесконечно долгой четверти часа.

– Невероятно! – его уста наконец издали членораздельные звуки вместо невразумительных междометий. – Ты мне позволишь исследовать это?

– Делай с телом что хочешь. Но потом. Сейчас мне нужно знать твое мнение.

– Я бы хотел сначала провести пару тестов…

Зная, что его переубедить невозможно, я развернулся и вылетел из операционной. На забег до «скорой» и возвращение у меня ушла от силы минута, но моего отсутствия, как я и предполагал, отец не заметил. Наверное поэтому он сильно удивился, когда я протянул ему папку с сопроводительными документами на тело в саркофаге.

– О! – только лишь произнес он и надолго погрузился в чтение, с каждой минутой становясь все мрачнее. Когда он перевернул последнюю страницу и захлопнул папку, на нем лица не было.

– Что сделали с этой женщиной?

Отец зашел с противоположной стороны саркофага и, чуть ли не прильнув к телу, что-то тщательно рассматривал в районе грудной клетки.

– Как минимум, ей удалили участки головного мозга, которые отвечают за когнитивные функции. Попросту говоря, она уже не человек. Ты прав, это живой труп. Физиологически организм функционирует, но вот личности в нем нет. Судя по антропометрии, уже месяцев восемь-девять как.

У меня перехватило дыхание.

– Она находится в вегетативном состоянии, как цветок в горшке на подоконнике. Пока поливаешь и подкармливаешь удобрениями, будет существовать.

– Но почему она так выглядит? От удаления части мозга тело ведь не превращается в бесформенную массу?

– Не превращается, – кивнул отец. – Ей не только мозг секвестировали, но и провели довольно необычную генетическую модификацию. В ядрах ее клеток разрушены нуклеопротеидные структуры и заменены другими белками. Грубо говоря, здесь уже нет ни целостных ДНК, ни РНК.

– Это разве возможно?

– Ты же только что это услышал от меня, – с легким раздражением в голосе сказал отец.

Он снова открыл папку, резко и не щадя бумагу пролистнул с десяток листов, а потом долго смотрел на заинтересовавшую его страницу с перечнем препаратов. Чуть слышно и явно не замечая этого, он раз за разом прочитывал латинские названия.

– Что за черт! Дежавю какое-то, – тихо произнес он. – Скажи мне кто, не поверил бы. А тут черным по белому…

– Ты о чем?

– Об этом! – рявкнул он и швырнул папку на стол, взметнув облако пыли. – Это мои наработки. Им сто лет в обед и я давно забыл о них, но тем не менее! У меня даже патент есть! Нет, конечно, здесь применялись иные препараты и совсем другая метода, но сути это не меняет!

– Ты занимался подобным?

Я и сам не заметил, как мой голос стал шипяще хищным, а ладони сжались в кулаки. Впрочем, отец даже не заметил этого.

– Все генетики занимались и будут заниматься подобным. С момента открытия и начала изучения молекулы ДНК. В этих экспериментах заключается суть генной инженерии. Изменение, замещение, разрушение с попыткой последующего восстановления и прочее.

Он повелительным жестом привлек меня к телу и я помимо воли, сам себе удивляясь, подошел ближе.

– Приглядись. Гипопигментация кожи, гладкие ладони, плоское лицо с застывшим счастливым выражением идиота. При желании здесь можно найти признаки большинства генетических отклонений, с которыми рождаются люди – от синдрома Ретта до синдрома Прадера-Вилли. Но что-то мне подсказывает, эта женщина была рождена без аномалий, она их приобрела позднее, много позднее. Много лет назад мы экспериментировали с препаратами, разрушающими хромосомы для подавления иммунного ответа при аллотрансплантации. На крысах. Вот те крысы как-то так и выглядели.

Он на деревянных ногах отошел от тела и, не сводя с него глаз, присел на соседний операционный стол.

– Получается, что кто-то использовал твои старые наработки? – спросил я.

– Похоже на то, хотя… – отец пожал плечами. – Те крысы и эта несчастная женщина отличаются так же, как и костер в первобытной пещере от пламени в сопле реактивного двигателя. К тому же, наши эксперименты были скорее констатирующими, они проводились ради промежуточного результата. Мы получили патент, написали пару статей, а потом я переключился на что-то другое и потерял интерес к этой теме. При других обстоятельствах я бы предположил, что кто-то параллельно занимался похожими исследованиями и продвинулся намного дальше, нежели мы.

– Мы? – перебил я, не удержавшись.

– Я и твоя бывшая жена. Справедливости ради, это был ее эксперимент, я лишь придавал ему вес своим именем и выбивал финансирование. Лена работала в своей лаборатории сначала в Краснодаре, потом в Ростове. Она регулярно слала мне отчеты, я иногда наведывался.

Предчувствие меня не подвело. Отец был причастен, хотя до конца и не ясно, как именно.

– Ты потерял интерес. А она?

– Что, она? – с каким-то диким блеском в глазах переспросил отец.

– Может все куда проще? Не кто-то параллельно занимался похожим экспериментом, а продолжил ваш старый?

Какое-то время мы сверлили друг друга взглядами, пытаясь угадать мысли, а потом отец скороговоркой выпалил:

– Ты зачем приехал? Только не юли! Она подослала? Решила через тебя работать?

– Она? В смысле?! Моя бывшая?!! – Я искренне засмеялся, чем несколько смутил отца. – Ну уж нет! Не приписывай мне своих тараканов. Это у вас давние теплые отношения и совместные патенты с многолетней работой. Приехать к тебе было моей идеей.

– Нет уже никаких теплых отношений, – буркнул он, отвернувшись.

– Никто не знает о нашей встрече, – продолжил я. – Разве что среди тех солдатиков был соглядатай или ты сам сообщил куда и кому нужно.

Отец захлопнул крышку саркофага, а потом яростно сорвал забрало и респиратор, швырнул их на пол. Признаюсь, мне стало значительно легче, вся эта амуниция изрядно действовала мне на нервы, к тому же не позволяла как следует разглядывать мимику и улавливать оттенки в голосе.

Стянув перчатки, он достал носовой платок и долго, с раздражающей тщательностью принялся вытирать руки. Судя по всему, его мысли метались в беспорядке, отражаясь на лице пугающими оттенками.

– Нет, не сообщил, – сказал он наконец. – И о солдатиках плохо не думай. Трусы и предатели давно уже разбежались, остались лишь верные.

Отец изящным аристократическим жестом холеной руки извлек из внутреннего кармана пиджака тонкую пачку сигарет, отточенным движением вытряс одну, однако закуривать не стал, принявшись ее с хрустом мять.

– Извини, сын. Тут такое творится, что невольно всех будешь подозревать. Когда ты позвонил, я первым делом плохое подумал. Решил, что ты заодно со своей бывшей. Она уже давно ко мне клинья подбивает, предлагает возобновить работу. Уже все методы перепробовала. И вот накануне звонит и заводит про тебя разговор, намекает на какой-то гостинец, сюрприз, который мне что-то должен будет продемонстрировать. А потом уже ты звонишь и сам заявляешься. Тут невольно призадумаешься и начнешь подозревать.

Когда человек слышит подтверждение своим догадкам, он обычно испытывает чувство глубокой удовлетворенности. Уж так устроены мы на уроне сидящей где-то там глубоко внутри каждого из нас дикой эгоистичной обезьяны и это ее устами мы восклицаем что-то вроде: «Ну я же говорил!». Я не исключение, но в тот момент, услышав от него чуть ли не слово в слово собственные предположения, мне стало гадко на душе. Как ни крути, а приходилось признать, что Ленка таки играла мною, как кукольник марионеткой. Даже я сам пару дней назад еще не знал, что приеду к отцу и, спроси меня кто, наверняка отрицал бы саму возможность подобного визита, а моя бывшая уже была уверена в этом. Конечно, при желании себя можно было оправдать и объяснить случившееся тем, что раз Ленка создала эту шахматную доску и расставила на ней фигуры, то кому, как не ей с легкостью предугадывать ходы пешек, однако это не отменяло самого факта. Пришлось признать себя облапошенным. Но был в этом и плюс. Разгадать секрет вращения шестеренок механизма – это практически получить доступ к нему. Если моя бывшая так любит играть в шахматы, то придется ее удивить и начать играть не по правилам, а еще лучше – шахматы превратить в шашки. Но это чуть позже, пока же мне предстояло разобраться с ролью отца в этой мерзкой истории.

– Сейчас-то я вижу, что тобой движет ненависть и чуть ли не желание убивать, – он вскользь глянул на меня и тут же отвел глаза. – Извини, но от тебя разит кровью.

– Я знаю.

Отец с явным трудом унял дрожь и поспешил продолжить, обходя явно пугающую его тему:

– А тогда мне ситуация виделась иначе. Думал, что ты явился своеобразным гонцом от имени этой мерзавки.

– Мерзавки? Совсем недавно я от тебя слышал другое.

– Я же не знал, с какой целью ты приехал, – выкрутился отец. – Вот и пришлось прощупывать почву.

– Так есть у вас отношения или нет?

– Никаких отношений, причем давно. Иногда действительно созваниваемся по праздникам, обмениваемся дежурными поздравлениями, но не более.

– Это называется приятельством. Нет отношений, это когда ты о человеке забыл настолько, что с трудом вспоминаешь его фамилию. Вот как у нас с тобой.

– Не говори ерунды! Я слежу за тобой, как и ты за мной. Я знаю, мне общие знакомые и родные рассказывали, что ты всегда спрашиваешь обо мне. Мой телефон же как-то оказался у тебя, хотя мы не обменивались номерами. И твой телефон у меня тоже есть, кстати.

– Ну, отец, раздобыть номер телефона сейчас не труднее, чем чайник вскипятить, – попытался отшутиться я, однако вынужден был признать, что попытка уколоть отца не удалась, более того, я в ответ получил укол куда болезненнее.

– Мы же интеллигентные люди, в конце концов. Хоть она меня в свое время и предавала, но не буду же я опускаться до скотства. Тем более, Лена не последний человек в нашей области и знакомство с нею очень полезно. Увы, но в нашей трудной жизни приходится крутиться.

– Спасибо за откровенность, – сказал я. На сей раз в моем голосе не было даже намека на издевку. Зная отца, я прекрасно понимал, чего ему стоила эта честность.

– Правда, теперь отношения вряд ли будут прежними. Особенно после этого, – он кивнул на папку с документами. – Я многое могу простить, но только не воровство. Если бы она просто меня уведомила, намекнула…

– Что ты имел в виду, когда говорил «тут такое творится»? – снова перебил я, боясь еще на полчаса утонуть в словоохотливости отца.

– Чертовщина. Буквально. На кафедре стало невозможно работать. Исчезают видные ученые, особенно молодежь. Да что там! Не осталось ни одного толкового лаборанта. Куда не зайдешь, везде под ногами путаются скользкие типы, что-то типа вербовщиков. Переманивают лучших специалистов. Под чистую выбрали всех, не осталось даже аспирантов. Ситуация аховая, ветераны говорят, такого дефицита кадров не было даже после Великой Отечественной.

– И тебя вербуют?

– Пытались. Да и пытаются. В какой кабинет не зайдешь – везде они. Даже в уборную уже нельзя сходить, чтобы не столкнуться с какой-нибудь мордой в дорогом костюме и с кейсом из крокодиловой кожи.

– И что предлагают?

– В том-то и дело, что не говорят. Лишь обещают сплошное и безальтернативное благополучие. Собственная новейшая лаборатория, оборудование из любого каталога, баснословные гонорары. Мечта, а не работа. Вот только эти типы мертвечиной смердят. Полгода за мной бегали с каким-то контрактом, пока я не осатанел и не стал посылать их открытым текстом.

– А как же охрана? У вас же, вроде бы, режимный объект, оборонка.

– Поначалу я тоже так думал, ректору жаловался и даже на ученом совете вопрос поднимал. Оказалось, что они представляют какую-то солидную фирму, которая уже давно спонсирует академию. Настолько давно и настолько хорошо спонсирует, что они везде ногами двери открывают. Но меня им охмурить не удалось! – с какой-то обреченностью воскликнул отец. – И когда я уже успокоился и решил, что выработал иммунитет к этой напасти, позвонила Лена. Вот тогда и стало понятно, откуда дует этот ветер перемен. А потом появился ты.

Отец развел руками, намекая на конец истории.

– Твоя очередь, сын. Откровенность в обмен на откровенность. Рассказывай.

– У меня все проще и короче. Взялся за расследование и по уши вляпался в самое вонючее дерьмо, какое только мне доводилось встречать. В Ростове нашли тело одного важного человека, который потом внезапно оказался живехонек. Труп обнаружился в филиале крупной медицинской организации. Очень крупной, отец. Они уже по всей стране расползлись, сейчас, наверное, в каждом городе уже есть подразделение. И представители именно этой фирмы вербуют твоих лаборантов.

– Те самые?

– Те самые.

– Да нет, глупость какая-то! – запротестовал отец. – Они ведь ученые, занимаются наукой, серьезным делом. На кой черт им сдалось сидеть в этих офисах? Когда все это только началось, я в попытке расставить точки над «i» даже побывал в одном. На Аптекарской набережной. Такой концентрации отборных идиотов, как там, я еще нигде не видел, даже районная администрация или какой-нибудь ЖЭК проигрывают. Я так и не смог им объяснить, чего хочу. Кстати, ни одного своего бывшего сотрудника я там не встретил.

– Твоя наивность с легкостью даст фору твоим талантам, – сокрушенно сказал я. – Это же обычная контора для первичной работы с клиентами, они просто принимают и обрабатывают заказы. Там сидят хорошенькие дурочки и дурачки под охраной мордоворотов. У всех вместе взятых мозгов наберется едва ли на половину от имеющихся у вахтера на твоей кафедре. А ученые твои вкалывают в других местах. Я знаю о минимум двух таких. Это крупные производства. С цехами, складами, лабораториями. И производят они вот это.

Я ударил кулаком по саркофагу.

– В промышленных масштабах производят.

– Не понял, – дрожащими губами пролепетал отец. – Так это не единственный экземпляр?

– Увы, отец. Я его выкрал с подобной фабрики. Я проник туда и побывал всего лишь на одном уровне в одном, так сказать, цеху. Только там лежат сотни таких тел. Но, скорее всего, я видел лишь малую часть.

– Бог ты мой!

– Вот там и работают твои лаборанты и аспиранты. И тебе предлагали там работать. И ты правильно сделал, что отказался. Согласиться участвовать в этой мерзости легко – всего лишь подпись под контрактом, а выбраться из этой кровавой ямы уже невозможно, разве что в таком вот контейнере.

– И ты хочешь это остановить?

– У меня выбора нет. Уже нет.

– Так, так, так. И что же Лена? Какая ее роль?

– Одна из ведущих. Вряд ли она на самом верху, но очень близко.

– Погоди! – отец всплеснул руками, бледнея. – Ты рассказал ужасные вещи. И эта несчастная женщина тому подтверждение. Но… Я не понимаю! Зачем им это? Что они делают с этими несчастными?

– Вот ты мне и расскажешь, – уверенно сказал я, глядя ему в глаза.

– Но я не понимаю, – пролепетал он и осекся. – Даже не знаю, сын. Если это то, о чем я думаю… Нет, невозможно! Я же сам и доказал, что это невозможно!

– Что именно невозможно?

– Я про тот наш совместный эксперимент с крысами.

– Который продолжила моя бывшая и в результате получила вот это, – уже без всяких вопросов, утвердительно сказал я, похлопывая ладонью по саркофагу. – Рассказывай! Что это был за эксперимент? Во что и, самое главное, зачем превратили эту девушку?

– Чтобы сделать из нее сосуд, вместилище. Она сейчас представляет собой особь биологического вида хомо сапиенс сапиенс, но с полностью разрушенной наследственностью и, следовательно, биологической идентичностью. Если взять фрагмент ткани, то в нем, скорее всего, не обнаружится ни одной целой хромосомы. Все цепочки разорваны. Но если определенным образом к этому искалеченному организму подсоединить другой организм, с неизмененной наследственной информацией, то они объединятся в некий симбиоз. Но это только теоретически.

– И для чего нужен такой симбиоз? – спросил я, догадываясь об ответе.

– Чтобы один организм начал довлеть над другим. Чтобы один стал донором, а другой – акцептором. Давно замечено, что долго живущие рядом люди даже внешне становятся похожи, у них появляется совместный иммунитет, при разлуке они начинают болеть. Чаще всего это супруги, много лет прожившие одним браком, но известны и редкие случаи с коллегами по работе и даже друзьями. Но это движение в одну сторону, то есть в паре меняется кто-то один себе в ущерб и подстраивается под другого. Еще в институте, будучи зеленым студентом, я в английском журнале прочитал статью о подобном и загорелся идеей создать такую связь искусственно. Возможности открывались широчайшие. Обретение чужого опыта, избавление от болезней.

Вот оно! Мое сердце учащенно забилось в груди.

– Избавление? – уточнил я. – Как это?

– Это когда с тяжелым заболеванием борется не один организм, а уже два или даже три.

– То есть, грубо говоря, вот такое тело в таком саркофаге просто перетягивает на себя болячки подключенного к нему человека?

– Это очень примитивно, но… – отец замялся, а потом удрученно кивнул. – Да. Это так.

– Но тела нужно соединить?

– Конечно. Во все эти ментальные связи и прочую изотерическую чушь я не верю.

– Ты же сам говорил о статье в журнале.

– Это всего лишь некий намек, – отмахнулся отец, – соблазнительная теория, предположение. Фактов нет. Научных исследований нет. Больше того, есть серьезное противоречие в виде миллионов супружеских пар, которые не обладают такой связью. Но даже если предположить, что подобная связь между мужем и женой существует, то на ее установление и закрепление уходят годы, десятилетия. У нас нет этого времени, требуется ускорить процесс. Вот тогда мне и пришла в голову идея эксперимента с крысами. Я предложил Лене, она поддержала. Так и началась долгая многолетняя работа.

– Что за эксперимент?

– Мы соединяли подопытных животных.

– Соединяли?

– Буквально. Объединением кровеносных систем. Бралась здоровая крыса и вводилась в искусственную кому, затем ее кровеносная система соединялась с кровеносной системой другой крысы, страдающей хроническим заболеванием. Это ни к чему не привело, обе крысы гибли от реактивного сепсиса, буквально в течение нескольких часов. Организм здоровой крысы даже в анабиозе агрессивно отторгал инородную кровь. Вот тогда я и рискнул перед соединением кровеносных систем колоть крысам препарат, разрушающий хромосомы. И сразу же были получены прекрасные результаты! Мы опубликовали их в паре научных журналов, удалось даже определенный резонанс вызвать.

– А потом?

– Я же говорил, что потерял интерес к этому направлению. Да и эксперимент себя исчерпал. А чуть позже наши научные пути разошлись.

– И ты не интересовался ее успехами?

– Интересовался, конечно же. Никаких успехов не было, – сказал отец, но перехватив мой взгляд на саркофаг, тут же поправился: – Легальных успехов. Я знал, что она работает с одним известным ученым, но так как не было никаких публикаций, докладов и заявок на гранты, я это уравнял с фиаско. Теперь-то я понимаю, что ошибался, но тогда…

– А как ты понял, что эксперимент себя исчерпал?

– Это же было очевидно из отчетов. Больше того, даже до его начала мне было понятно, что практического применения эксперимент не имел. Несмотря на явные, но абсолютно узко-научные успехи, он очень скоро зашел в тупик. Я получил промежуточные результаты и свернул эксперимент.

– То есть, ты судил по отчетам, которые тебе слала Ленка?

– Да.

– Ты не допускаешь мысли, что она могла водить тебя за нос?

– Но зачем?

Я едва сдержал себя, чтобы не вспылить. Настолько быть слепым и не видеть очевидного – это нужно было постараться, что и делал мой отец. Хотя не исключен вариант с валянием дурака в неумелой попытке сохранить лицо.

– Затем, что она явно нащупала в этом эксперименте нечто отнюдь не бесперспективное, что захотела присвоить себе. А тебе она просто морочила голову.

Отец замолчал, бессмысленным осоловевшим взглядом уставившись в покатую стенку саркофага. То ли он о чем-то напряженно думал, то ли пытался смириться с явным поражением.

– Нет, нечего там было нащупывать, – решительно сказал он. – Иначе как объяснить попытки твоей бывшей снова заманить меня? Она явно хочет, но без меня не может продолжить тот эксперимент.

От его наивности мне захотелось чуть ли не рыдать навзрыд. Бедолага не видел, не понимал очевидного. Ленке было плевать на меня, на него, на всех в этом мире. Она любила только себя и себе пыталась доказать собственную значимость или состоятельность и важность. Я уже не раз встречал подобное, в менее агрессивной форме, конечно, но очень похоже, когда богатые люди, получившие в этой жизни все, из-за предельной пресыщенности вдруг задумываются над получением чего-то, что нельзя купить ни за какие деньги. Иногда это искренние порывы, подстегнутые совестью, но чаще всего это обычная блажь, каприз. Вот так и Ленка, обретя невероятные деньги и власть, наверняка в один прекрасный момент почувствовала себя одинокой в окружении лишь подобострастных холуев, в тайне ненавидящих свою хозяйку. А где-то там в прошлом остались муж, наставник, друзья, родственники и прочие люди, которые были с нею рядом в радости и печали, в болезни и здравии. Чувства этих людей, их признание, их одобрение, их сочувствие нельзя купить ни за какие деньги и заставить их себя любить тоже невозможно. Но хочется, демонстрируя им свой невероятный успех.

– Не знаю, зачем ей это нужно, но… – отец замялся, не в состоянии вразумительно продолжить свою мысль.

Его было даже жаль, немного. Я видел перед собой талантливого, гордого, несломленного, но бесконечно упрямого Альфонса Бертильона, навсегда отставшего от локомотива прогресса и отказывающегося это признать. Громада саркофага с изуродованным телом внутри лучше любых прочих доказательств свидетельствовала в пользу триумфа Ленки, а отец видел в ней всю ту же беспомощную щуплую студенточку в белом лабораторном халате не по размеру.

– Ты упомянул какого-то известного ученого, с которым начала работать моя бывшая. Кто он?

– Да так, – отец отмахнулся, – проходимец один. Жулик. Известный, это я с изрядной долей иронии сказал.

– Лавренюк?

Отец буквально окаменел.

– Откуда ты знаешь? Ах да! Расследование это твое.

– Расскажи про него.

– Да ты и без меня наверняка знаешь. А скорее всего и больше моего.

– Я его знаю понаслышке. Пару раз в документах и разговорах мелькала эта фамилия. Все сходится на том, что это и есть главный человек в КУБе.

– Как ты сказал? Куб?

Я кивнул.

– То ли сокращение, то ли аббревиатура. Название для внутреннего пользования. Клиенты знают эту контору как «Lorica Occulta».

– Как-как?!

– «Lorica Occulta». Пафосная дичь для простофиль. Звучит загадочно и грозно. Но вернемся к Лавренюку. Кто это? Откуда взялся?

– Если тебе нужны его координаты или что-то подобное, то ничем не могу помочь. Мы с ним пару раз пересекались на научных конференциях и даже шапочно знакомы, но не более. Полезной для тебя конкретики у меня нет.

– Сгодится все. Любая мелочь. Рассказывай, что знаешь. Вполне вероятно, что даже ты сам не знаешь, насколько ценной информацией для меня владеешь.

Мне захотелось подбодрить его внутреннего обиженного эгоиста. Позволить отцу блеснуть красноречием было немного опрометчиво и грозило нам всем просидеть в той лаборатории до вечера, но риск был вынужденным.

– Зовут его Михаил Лаврентьевич Лавренюк…

Я перебил отца, чтобы уточнить:

– Молодой?

– Молодой? – переспросил он, сбитый с толку. – Почему, молодой? Да нет, когда я его впервые увидел, ему было ощутимо за сорок. Сейчас уже наверняка шестой десяток разменял.

– Просто я знаю одного типа с похожей фамилией. Молодого. В Ростове работает, вроде как вместе с моей бывшей.

– Может быть, сын?

– Наверняка. Извини, что перебил. Продолжай.

– О Лавренюке я впервые услышал лет десять назад, увидев его фамилию в списке докладчиков секции фармакогенетики психических заболеваний на конференции в Новосибирске. И это странно. Имена всех ученых на слуху, мы если не лично знакомы, то знаем друг о друге по научным публикациям и заявкам на гранты. А этот возник ниоткуда. Обычно подобное объясняется как раз тем, что к науке такие типы не имеют отношения. Лжеученые с харизмой и подвешенным языком. Они трутся везде, где пахнет деньгами и царит невежество. Всегда в окружении какого-нибудь влиятельного политика есть такой обаятельный шарлатан, который легко пообещает что угодно – от эликсиров молодости до чудодейственных лекарств. Лавренюк производил именно такое впечатление. Он появился с солидной свитой из местных чиновников, каждый шаг этой компашки снимал персональный видеооператор. Лавренюк вальяжно улыбался, покровительственно кивал, к нему как детишек на утреннике к Деду Морозу подводили ученых и знакомили. Как только он появился, то мгновенно переключил внимание на себя. Что ни говори, а харизма у этого человека просто термоядерная. Больше всего он напоминал мецената, явившегося на пять минут за получением какой-нибудь награды или почетного звания. Если бы при этом не значился докладчиком. Это интриговало. Все лжеученые избегают прямого контакта с настоящими учеными из естественного страха быть разоблаченными.

Отец наконец-то закурил порядком искалеченную кривую сигарету.

– Тема доклада, – он наморщил лоб. – Нет, не помню. Что-то вроде рассуждений о тупиковости нынешних эволюционных представлений, которые требуют скорейшего пересмотра. Другого бы подняли на смех, но Лавренюка почтительно слушали, боялись его свиты. Однако и положенного обсуждения не случилось, ни одного вопроса никто не задал. Покровители Лавренюка ничего не заметили, они наверняка это восприняли как успех, но сам докладчик-то все понял. Я видел его лицо и его взгляд. Он явно рассчитывал на иной прием. Но тогда все дежурно похлопали и был приглашен следующий докладчик. Глумиться над ним цели не было, просто этот доклад был воспринят как блажь. Лавренюк какое-то время сидел мрачнее тучи, а потом вдруг швырнул рукопись своего доклада и вышел из зала. Пока все приходили в себя после этого спектакля, я украдкой собрал разлетевшиеся листки доклада и припрятал.

– Зачем? – искренне удивился я. Скажи мне кто-то другой, что отец может заниматься подобным, я бы клеветника поднял на смех. Просто невозможно было представить его ползающим под столами и собирающим мятую бумагу.

– Я понимаю, насколько глупо выглядел в тот момент, но это было что-то вроде состояния аффекта после услышанного, – сказал отец. – Мне даже показалось, что я ослышался и хотел убедиться в этом. Но нет, не ослышался. Теоретическая часть доклада интереса не представляла, но вот доказательная меня шокировала. Там описывались мои опыты с крысами. Причем на совершенно ином уровне, с другими животными и с иным результатом, но это были они.

Отец говорил с жаром, голос утончился до визгливого полукрика, глаза его начали слезиться, кончики пальцев подрагивали. Все это никак не вязалось с его недавними заявлениями о тупиковости и ненужности экспериментов с крысами. Он говорил с болью в голосе, с обидой, даже спустя столько лет не в силах пережить унижения от осознания чужого триумфа. Было очевидно, что он не добровольно отказался от продолжения экспериментов, а вынужденно.

– В науке не редкость, когда два или даже больше ученых независимо друг от друга работают над одной темой. Поэтому я не особо удивился. Удивительны были результаты работы. Но был в зале еще один человек, кто удивился не меньше.

– Ленка? – догадался я.

– Она самая. Когда Лавренюк выскочил из зала, а я собирал его разлетевшийся доклад, она побежала за ним. После той конференции, кстати, наши пути и разошлись. А встретились мы через год или полтора, на Международном генетическом конгрессе в Москве. Она была в компании с Лавренюком.

– И снова со свитой?

– Да, какие-то люди его сопровождали, но мне это было неинтересно, – отмахнулся отец. – Лена нас и познакомила. Получилось случайно, мы столкнулись в коридоре. Судя по реакции твоей бывшей, она не рассчитывала на встречу, а потому постаралась скорее увести Лавренюка. Хотя мне показалось, что при упоминании моей фамилии его глаза загорелись интересом и он даже попытался что-то спросить, но Лена не позволила. Сославшись на график встреч, она его увела. Я тоже был не прочь задать ему парочку вопросов, хотя планировал сделать это сразу после его доклада.

– Он снова читал доклад? Прошлый горький опыт не учел?

– О нет, что ты! На сей раз это был триумф. И читал он уже не собственное сочинение, написанное на коленке, а настоящий доклад. Чувствовалась рука Лены. Текст сопровождала шикарная презентация на большом экране. Но главное – содержание! Он снова поднял прошлую тему и ковровой бомбардировкой прошелся по сторонникам синтетической теории эволюции. Я все ждал доказательств, как в прошлом году, и надеялся увидеть либо уже упомянутый старый эксперимент, либо его развитие. Однако Лавренюк выкатил артиллерию совсем иного калибра. После графиков, таблиц и пары формул на экране за его спиной вдруг появились фотографии шестиногих поросят.

– Каких поросят? – не понял я.

– Шестиногих. По рядам сразу поползли сдавленные смешки, кое-кто демонстративно вышел из зала. Это уже не попахивало, а откровенно выглядело фальсификацией. Но вот когда появилось видео с этими же поросятами, зал притих. Лавренюк мог бы начать с этого видео и тогда его покорно слушалибы, прикусив языки, но он словно издевался, глумился над слушателями, медленно приоткрывая завесу. После видео все, и я в том числе, жадно ловили каждое слово этого мерзавца, боясь пропустить что-то важное. Хотя ничего важного он так и не сказал, разве что снова бездоказательно заявил, что нашел механизм изменения и передачи потомкам измененной наследственной информации.

– Бездоказательно? – усмехнулся я. – А как же те поросята-многоножки?

Отец вздохнул, вынужденный согласиться.

– Поросята были его козырем, да. Но это лишь некий факт из неизвестного источника, тем не менее требующий подтверждения при всей явной очевидности. Лавренюк же просто заявил, что управляющий генами орган находится в диэнцефалоне, промежуточном мозгу. По сути, предложил поверить на слово.

Он снова тяжело вздохнул.

– Лавренюк играл на поле противоречий современной науки. Давно открыты ДНК и РНК, посчитаны пары азотистых оснований, измерена толщина слоев дезоксирибозы и прочее. Однако мы доподлинно не знаем, а лишь предполагаем, как меняется наследственная информация и как она передается от предка к потомку. Нам известно, что она передается, это один из столпов теории эволюции, но как она передается – это остается загадкой. Прогрессивные дарвинисты со своей идеей естественного отбора и наследственностью давно одолели ретроградов ламаркистов с их слепой верой в стремление организма к саморазвитию с последующей передачей обновленных более совершенных генов. Но ни те, ни другие не могут объяснить эволюционный механизм передачи измененных генов. Наша наследственная информация очень консервативна, при малейшем отклонении от заданной нормы на свет появляются нежизнеспособные уроды. Благодаря этой консервативности в утробе матери у плода формируется нужное количество конечностей и внутренних органов. Однако в то же время люди не рождаются идентичными родителям и даже у однояйцовых близнецов есть морфологические различия. Это попытались объяснить, разделив гены на структурные и регуляторные, первые отвечают, собственно, за структуру, а вторые – за адаптивность. Но это всего лишь преумножило и без того огромное количество предположений. Доказательств как не было, так и нет.

– Пока не появился Лавренюк.

– Пока не появился Лавренюк, – кивнул отец. – Все сказанное им можно спокойно делить надвое или даже натрое, однако это не отменяет продемонстрированного им. Поросята родились от хряка, которому были приживлены две дополнительные конечности. И уже от него родились те самые шестиногие поросята. То есть Лавренюк произвел с организмом хряка некие манипуляции, в результате которых была кардинально изменена, закреплена и передана потомкам наследственная информация. Это одновременно и горизонтальный, и вертикальный перенос генов.

– Какой перенос?

– Вертикальный перенос подразумевает передачу генов от предка к потомку. При горизонтальном переносе гены передаются организму не потомку. Грубо говоря, это объясняет появление человека-паука из глупого детского фильма. Паук кусает подростка и наделяет его своими генами. Горизонтальный перенос лежит в основе генной инженерии будущего.

– Или настоящего? – осторожно поправил я.

– Или настоящего, – нехотя согласился отец, поняв намек. – Лавренюк показал видео с поросятами, которые резво бегали вокруг своего шестиногого папаши и обычной четырехногой мамаши, дрались, сосали молоко и вели себя как обычные, если бы не по паре лишних ног у каждого. Они уродливыми отростками свешивались с животов и мешали им, но они существовали.

– А это не могло быть муляжом? В кино и не такое показывают.

– Нет, – покачал головой он. – Многие ведь так же подумали. Особенно в начале доклада. Лавренюк предполагал подобное, поэтому был еще один ролик, со вскрытием поросенка. Вивисекция. Дополнительные ноги были родными, из плоти и крови, продолжением тела. Я лично видел сосуды, суставы, мышечную ткань с фасциями, жировую клетчатку. Другое дело, что эти конечности были не функциональны и скорее мешали организму, входя в противоречие с законами эволюции. Но самое главное! За скобками остался вопрос, как Лавренюку удалось произвести приживление дополнительных конечностей их родителю. Одно это уже стоило заявки на Нобелевку. Я собственными глазами видел невозможное, у хряка не было даже намека на реакцию отторжения. Словно в насмешку, Лавренюк поместил это кошмарное семейство в антисанитарные условия обычного свинарника, доказывая наличие сильного иммунитета. То есть иммуносупрессии не было, перед приживлением дополнительных конечностей иммунная система не угнеталась, что в трансплантологии является обязательным для предотвращения отторжения донорских органов. Но Лавренюку было мало этого. Финальным аккордом стало появление твоей бывшей жены, которая на поводке вывела одного из тех поросят. Это была уже взрослая свинья, но действительно с шестью конечностями. Поросенок не просто выжил, но и вырос, хотя в прошлом на гарантированную смерть был обречен даже его родитель, тот самый хряк. Ученые всегда баловались с приживлением лишних конечностей или даже голов, но подопытные долго не жили и уж тем более не плодились.

– И что было потом?

– Потом? Под общий смех свинья нагадила на сцене, что было очень символично. Зал аплодировал. Затем Лавренюка завалили вопросами, седовласые маститые ученые чуть ли не дрались за микрофон, кто-то кричал с места, там творился какой-то хаос. Однако Лавренюк, похоже, и не думал отвечать ни на какие вопросы. Он какое-то время с кривой ухмылкой наблюдал за произведенным им и его шестиногими свиньями эффектом, а потом потребовал тишины и заявил, что эксперименты с животными остались в прошлом. Отныне он будет работать только с первичным материалом. И ушел.

– Первичным?

– С человеком. В настоящей науке считается неэтичным ставить опыты на людях. Наука должна быть для человека, а не за счет человека. Лавренюк же явно обозначил приоритеты. Плевать он хотел на этику.

– А дальше?

– Ничего, – отец развел руками. – Лавренюка я больше не видел. Узнавал у коллег, конечно, но никто о нем ничего не слышал. Скоро он сам и его шестиногие свиньи стали чем-то вроде нашего местечкового фольклора.

– Не понимаю. Выскочил как чертик из табакерки, а потом спрятался обратно. Зачем ему вообще нужно было выступать и что-то демонстрировать?

Отец пожал плечами, раскуривая еще одну сигарету.

– Если мы видим нарушение логической цепи, то скорее всего были утрачены какие-то ее звенья. Только сам Лавренюк может ответить на твой вопрос. С моей же колокольни все видится некоей демонстрацией силы. И первый раз в Новосибирске, и потом в Москве все делалось с претензией на что-то, с вызовом. Ведь после конференции ко всем более-менее видным ученым подходили вежливые люди в строгих костюмах и за очень хорошие деньги предлагали работать вместе с Лавренюком. Насколько знаю, многие согласились. Может это и было главной целью.

– То есть, реклама?

– Почему нет? Нельзя исключать и банальную блажь. Лавренюк очень амбициозен и честолюбив. А это гремучий коктейль. Потерпев фиаско в Новосибирске, ему захотелось реванша.

– Тогда как это объясняет исчезновение Лавренюка? Честолюбцы никогда не останавливаются, им всегда мало.

– Я же говорю. Мы не видим всей картины. Подозреваю, за Лавренюком стоят серьезные люди. В одиночку при всех талантах такие проекты не реализовать. Мне видится, что ему дали порезвиться, так сказать поиграть в ученого, а после снова запечатали в сейф.

– Снова?

– Ну откуда-то ведь выполз этот жулик! – вспылил отец, раздраженным столь очевидным непониманием с моей стороны. – Хоть он и скользкий тип, но все-таки ученый. Глупо не признавать проделанной им работы, колоссальной работы. Я даже приблизительно боюсь представить объем задействованных ресурсов, вложенных в Лавренюка. При этом о нем ничего не было слышно. Вывод один – он работал в какой-то секретке. Скорее всего – на оборонку, а может быть даже на частника.

– У нас частники занимаются подобным?

– Не у нас. Здесь наука уже давно в коматозе последние дни доживает, а за бугром цветет и пахнет. Биология очень перспективна, например, в сельском хозяйстве. Думаю, что ноги экспериментов Лавренюка оттуда и растут. Да и работал он с племенными животными, кроликами и свиньями, что тоже намекает. Все вполне логически вписывается в нашу канву. Лавренюку за пятьдесят, в момент развала Союза он был максимум зеленым аспирантом на биофаке какого-нибудь университета одной из бывших республик, откуда вполне мог отправиться работать в полулегальную биотехнологическую лабораторию. Они сотнями раскиданы по всему миру, особенно в Южной Азии, половина квалифицированного персонала как раз выходцы из Союза.

Какое-то время мы молчали. Отец курил и смотрел в окно. Я пытался осмыслить услышанное.

– Что ты намерен предпринять? – наконец задал он давно терзавший его вопрос.

Я пожал плечами. Откровенничать с ним желания не было, но и врать не хотелось.

– Прекратить это все.

– Каким образом?

– Каким получится. Буду действовать по обстановке.

– Какая у меня роль?

Я удивленно посмотрел на отца.

– Неужто желаешь присоединиться? Это опасно.

– Плевать! – неожиданно яростно сказал он. – Эта сволочь меня уже по рукам и ногам опутала. Работа парализована. Сотрудников почти не осталось. Кафедра на грани исчезновения. А тут еще и это.

Отец кивнул в сторону саркофага, а потом вдруг грязно выругался.

– Мне это видится болезнью, эпидемией. Если не остановить заразу, рано или поздно она поразит всех, и тогда будет поздно.

– Лучше и не скажешь.

Я потянулся и взял папку с документами на тело в саркофаге, а затем вручил ее отцу.

– Без обид, но твоя роль будет небольшой и, так сказать, отсроченной. Оставляю тебе документы и этот ящик. Можешь делать с ними что угодно. Исследуй, приглашай поглазеть коллег, да хоть экскурсии устраивай для своих солдатиков. Готовь почву, так сказать, оттачивай мастерство, потому что скоро к тебе побегут со всех ног журналисты, блогеры и прочие медийщики.

– Какие еще журналисты? – Отец наморщил лоб. – Ничего не понял. С какой стати они ко мне побегут?

– Еще как побегут. Уж поверь. Я скоро вскрою этот гнойник и вонь такая пойдет, что не заметить ее будет невозможно. Вот тогда-то ты и выступишь. Привлекай коллег, пиши статьи, обличай, не жалея красок. Если информация пойдет не от анонимных аккаунтов в «Твиттере», а от маститых ученых, это вызовет больше доверия и не позволит сенсации раствориться в пене ежедневных слухов. Я хочу, чтобы на гребне информационной волны был ты.

– Хорошо! – сказал отец, хищно осклабившись. – Пускай хоть сейчас бегут, мне есть, что сказать.

– Вот и отлично. Но попридержи коней. Фальстарт будет хуже бездействия.

– Как я пойму?

– Постараюсь позвонить и дать отмашку. Но если вдруг что… – я замялся. – Если начнется возня, а от меня не будет вестей, то действуй на свое усмотрение. Меня, скорее всего, уже не будет в живых.

Отец дернулся, как от пощечины, но ничего не сказал.

– И еще кое-что. Для установления связи между теми крысами вы соединяли кровеносные системы. А существует хотя бы теоретическая возможность такой связи на расстоянии?

– О каком расстоянии идет речь? Две соседние лаборатории через стенку?

– Нет. Сотни километров. А может и тысячи.

– Невозможно! – безапелляционно заявил отец, но, глянув на меня, неожиданно смягчил категоричность: – Или возможно?

Я кивнул.

– Ну уж извини! – он виновато развел руками. – Я предупреждал, что от меня будет мало проку.

Снова повисла гнетущая тишина, уже не намекая, а вопя во все горло, что нам больше нечего сказать друг другу. Предсказуемо оказалось, кроме как о деятельности моей бывшей и этого Лавренюка, нам и говорить-то было не о чем. Мы чужие, хотя по крови и были самими близкими на этой планете.

– Мне пора, – сказал я и просто пошел к выходу. Не хотелось оглядываться и уж тем более прощаться с объятиями и рукопожатиями, но, когда я переступил порог, отец странно крякнул и я против воли обернулся. Он стоял со вскинутой рукой, как будто махал мне на прощанье, а потом вдруг сказал:

– Береги себя.

– Я постараюсь. Прощай.

Уходя, я вновь подумал, что очень вовремя избавился от Алены. Эта дуреха не позволила бы бросить саркофаг с телом, попыталась бы выяснить личность девушки и найти родственников, чтобы огорчить страшным известием. Ее душа была еще жива и полна сострадания. А мне было плевать. Я жил единственной мыслью об уничтожении КУБа, любой ценой и невзирая ни на какие сопутствующие жертвы.

Легкое опасение вызывал отец, устоит ли он перед соблазном создать свой аналог того чудовища, которое я стремился повергнуть. В его распоряжении оказалось готовое тело, саркофаг и документы – эти семена вполне могли упасть на подготовленную и удобренную почву. Но потом я отбросил эти мысли. Если отец сам не достиг научных вершин, на которых обосновался Лавренюк, то не сделает этого уже никогда из-за гордыни. Быть вторым для него хуже обвинения в плагиате. Конечно, был риск, что отец возобновит эксперименты под эгидой возврата украденного и просто объявит себя обманутым первооткрывателем, но и на этот случай у меня имелся вариант решения проблемы. Старый добрый вариант, безотказно работающий с начала времен. Моя рука не дрогнет.

Прыжок в ловушку

Без проблем найдя питерский филиал конторы, в которой Аля арендовала «скорую», я к обеду избавился от приметной машины. Мало того, что через часок-другой этот фургон будут искать все сыскные собаки северо-запада, натравленные КУБом, так мне просто надоело разъезжать на этом неповоротливом и прожорливом сундуке.

А затем я наведался на знаменитый радиорынок «Юнона». Всевозможный электронный хлам и серый неликвид из Поднебесной, продающийся по бросовым ценам и работающий две-три минуты после включения, меня не интересовал, как и пестрая барахолка с унылыми развалами блошиного рынка. Я целенаправленно шел в конкретный павильон к конкретному продавцу на конкретном торговом месте. Нужные координаты раздобыл на том самом специфическом форуме в сети, где регулярно заказывал разнообразное оборудование, вроде отлично отработавшего в Брюховецкой квадрокоптера. Правда, все гладко было в теории, на практике же найти нужного человека оказалось сложным квестом. Не помогал даже распечатанный план, потому как он безнадежно устарел и половины указанных на нем торговых точек уже не существовало, а оставшиеся изменили координаты. Попытка же спросить дорогу у аборигенов заканчивалась безрезультатно, потому как в большинстве случаев меня явно принимали за полицейского и отказывались разговаривать или даже пытались запутать, но попадались и такие, кто с радостью соглашался помочь, однако лишь с целью что-то продать.

После часа блужданий, устав и осатанев, я наконец нашел нужный магазинчик мобильных телефонов и аксессуаров к оным. За прилавком, ковыряясь паяльником в развороченном нутре какого-то девайса, сгорбилось прелестное создание неопределенного возраста с ярко выкрашенными волосами, испоганенным пирсингом лицом, торчащей в углу рта папиросой в длинном мундштуке и одетое в оранжевый рабочий комбинезон.

– Закрыто, – не поднимая головы, сказала она, обнаружив грубый прокуренный голос. В подтверждение была выпущена сизая струя едкого табачного дыма в мою сторону.

Я назвал кодовую фразу.

– Ого! – она отложила паяльник и, щурясь правым глазом, оценивающе посмотрела на меня. – Я тебя не так представляла. Думала задрот какой-то. Оказался мужик. На мента похож.

– Мне это уже говорили сегодня много раз.

– У здешних глаз наметан.

– А что, менты не люди? – усмехнулся я.

– В том-то и дело, что не люди. Гады они.

– Но я не мент. Даже не бывший. Я частный детектив.

– Врешь, поди? Ну да ладно, плевать! Раз пароль знаешь, то по-любому свой человек. Да и я ведь не атомную бомбу тебе продаю. Главное, чтобы у тебя деньги были.

Я положил на прилавок пару крупных купюр. Деваха усмехнулась, а затем полезла под прилавок, где долго рылась и гремела пластиком.

– Тебе подешевле или понадежнее?

– А есть вариант подешевле и понадежнее одновременно?

– Да ты, я смотрю, спец! – она вывалила на прилавок несколько пыльных коробок. – Короче, без шуток. Есть шведский аппарат, надежный как танк, но такой же медленный и стоит три тысячи европейских тугриков. Есть оригинальная китайская шняга, шустрая, копеечная, но в любой момент может сдохнуть. Есть китайский клон шведского монстра, в десять раз дешевле и в сто раз ненадежнее. Я же советую отечественного производителя.

Деваха подтолкнула ко мне небольшую безликую коробочку.

– Скремблер, – она распаковала устройство, напоминавшее дешевый портсигар, с гнездами стандартных разъемов на торце и парой примитивных тумблеров на верхней крышке. – Древнее, стабильное, надежное. Соединение идет по блютус. Тебе потребуется два таких устройства – на свой аппарат и на телефон собеседника.

– Нет. Мне нужно другое. Я, видимо, неточно сформулировал запрос.

Девица насторожилась.

– Мне нужен мобильный телефон под стандартную симку, который нельзя отследить.

– Не существует телефонов, которые нельзя отследить. Разве что в кино. Но даже в кино такие телефоны незаконны. Ты это понимаешь?

Я кивнул.

– С таким телефоном на кармане можно легко на нары заехать. Статья 138-1 уголовного кодекса, до четырех лет.

Я снова кивнул.

– Ну, смотри, дело твое. Я предупредила.

Она снова отправилась в закрома, откуда вскорости извлекла треснувший пластиковый ящик, под завязку набитый яркими коробками с мобильниками.

– Под стандартную симку не прокатит. Смысла нет. После разговора, а иногда и во время, сеть ее заблокирует. Телефон подменяет коды зоны сотового оператора и передающей вышки, а это, сам понимаешь, очень не нравится операторам связи. Поэтому, – она начала выкладывать коробки с телефонами одну за другой, – здесь используются вшитые симки. Телефон получается одноразовым, но зато отследить тебя не получится. Тариф безлимитный, оператор не принципиален, аппарат сам подключается к сети с наилучшим сигналом, никаких «Глонасов» и прочих навигационных систем. Сколько возьмешь?

***

Помахивая ярко-оранжевым пакетом, туго набитым коробками с телефонами, я еще какое-то время слонялся по необъятной «Юноне», скорее на уровне рефлекса пытаясь в толпах покупателей вычислить слежку. Слежки не было, пару раз за мной пристраивались мутные типы с явным намерением как-то поживиться за мой счет, но довольно быстро отставали – все-таки иногда бывало очень полезно иметь вид переодетого полицейского на задании.

На месте и перекусил, по совету новой знакомой посетив непрезентабельную забегаловку, торговавшую лучшими шавермой и разливным пивом, какие я пробовал за последние годы. Там же, в кафешке за изрезанным грязным столиком я достал из внутреннего кармана куртки Алин телефон.

Алена говорила, что мобильник сам звонил, стоило его включить. Сорвав крышку, я выдернул аккумулятор и под ним ожидаемо увидел маленький яркий прямоугольник сим-карты. Вставив вместо родной другую, купленную в ближайшей забегаловке, я вернул батарею на место и уже без опаски включил телефон. Подождав пару минут, в течение которых аппарат не проявлял никаких признаков активности, я вооружился листком с инструкцией и начал набирать на клавиатуре один длинный код за другим. Электронные друзья значительно улучшают и упрощают жизнь обывателя, но в определенные моменты они могут стать и его невольными предателями. Как ни стирай данные, как ни форматируй диски, практически все данные сохраняются и могут быть легко извлечены злоумышленниками. Экстази мне однажды объяснил, все современные телефоны практически вечно хранят зашифрованный и архивированный список контактов, а некоторые даже запоминают время и дату всех совершенных звонков, сохраняют геолокацию и кодек сделанных фото- и видеосъемок. Эти бесконечно длинные архивы хранятся в тех самых недоступных простому пользователю темных уголках памяти их телефонов, планшетов и ноутбуков. Алин телефон был не самым современным, но уже относился к поколению таких негласных шпионов, готовых в любой момент свидетельствовать против своего хозяина.

После продолжительных манипуляций и с пятой попытки я таки вошел в инженерное меню, после чего дело пошло легче. Я просмотрел все сеансы связи за последнее время и длинный список телефонных номеров, с которыми осуществлялись эти сеансы. Мобильником пользовались давно, много и очень активно с применением разных сим-карт, но меня интересовал только крайний месяц. Как и ожидалось, последние недели одностороннее соединение шло с одним-единственным телефонным номером. Переписав тот номер на бумажку, я выключил Алин телефон и на всякий случай извлек аккумулятор.

Были опасения, что предпринятые меры предосторожности могли не сработать и при включении телефон все-таки послал куда-то сигнал и засветился на какой-то электронной карте. А потому я еще три часа бродил вокруг того кафе, издалека наблюдая за обстановкой и в любой момент ожидая появления ребят в итальянских костюмах. Но никто не явился по мою душу, а потому можно было хотя бы на время расслабиться и приступить к следующему этапу моего не очень надежного, но единственного плана.

На следующее утро, сладко выспавшись в непрезентабельной, а потому не очень дорогой гостинице на окраине Питера, я лежал на разоренной после сна кровати и держал у уха один из незаконно ввезенных на территорию нашей страны телефонных аппаратов, слушая гудки.

– Да-а? – наконец раздался в трубке мужской голос, очень удивленный. Его можно было понять, на этот номер мало того, что редко звонили, так еще и звонящий номер не удавалось идентифицировать и определить его местоположение.

– Я бы хотел поговорить с Еленой Михайловной.

– Простите, но вы явно ошиблись…

– Не валяй дурака, – перебил я незримого собеседника. – Система уже определила меня. Поэтому ты знаешь, кто звонит. Повторяю свою просьбу. Хочу говорить с твоим босом.

– Хорошо. Подождите, пожалуйста. Нам нужно время, чтобы связаться с…

– Зря стараешься. Меня не вычислить. Передай Елене Михайловне, что ровно через час я буду звонить на этот же номер. Конец связи.

***

Ровно через час я набрал заветный номер.

– Алло?

Хоть я себя и готовил к этому разговору, но меня все равно передернуло и захотелось проблеваться.

– Привет, моя ненаглядная.

– Где Алена? – звенящим от напряжения голосом спросила Лена. Она наивно и самонадеянно решила играть по-взрослому без сантиментов и полунамеков. Давала мне понять, что она главная и не намерена плясать под мою дудку. Что ж, оттого было вдвойне приятнее ее разочаровать.

– Вне игры. Девочка сыграла свою роль и больше не нужна. Забудь про нее.

– Она жива?

– Радость моя, с каких пор тебя заботит подобное? – может быть мне показалось, но она заскрежетала зубами. – Или ты переживаешь, что твоя шестерка могла разговориться? Успокойся, ничего и никому она уже не скажет. Все что могла, она уже сказала. Иначе откуда у меня был бы этот номер телефона.

– И все же?

– Забудь, солнце мое! Мне сейчас меньше всего хочется говорить о любых продажных тварях, особенно втыкавших мне нож в спину.

– Значит, ты ее убил, – с явным облегчением сказала Лена и больше об этом не заикнулась ни разу, подтвердив мои подозрения, что ее интересовала исключительно компрометирующая информация, которой Аля могла поделиться, а не судьба самой Али. И это к лучшему, может быть бросят искать Алену и дадут ей шанс выжить. Чтобы закрепить созданное впечатление, я сказал:

– Но если без этого наш разговор не продвинется дальше, то можешь отправить холуев, пусть прочешут леса в окрестностях Новгорода, может и найдут что.

– Неужели ты опустился до убийства беззащитных женщин? – уже спокойно и даже с каким-то удовольствием произнесла она. – Она ведь тебя любила, умоляла не причинять тебе вреда. Как тебе спится? Кошмары не мучают? Совесть не терзает?

– Как младенец сплю, – соврал я. – А в любовь я давно не верю, начиная со следующего за нашим разводом дня. Так что оставь эти сказки. Я в них давно не верю.

– Неужели?

– Давай не тратить время. Мне меньше всего хочется вести с тобой непринужденные светские беседы на грани фола. Я звоню, чтобы договориться и кое-что выторговать.

Лена от неожиданности рассмеялась.

– Время сделок прошло, мой милый. После Краснодара у тебя не осталось ни единого шанса остаться живым.

– Если бы ты в Краснодаре сразу мне все сказала, а не устроила тот цирк с конями, то может быть у нас и получилось что-нибудь.

– Я еще и виновата?!

– Виновата, еще как виновата. И можешь очень легко эту вину загладить.

– Чего?! Ты в своем уме?!

– В своем. А сейчас рекомендую отключить запись нашего разговора и выгнать всех свидетелей. Я серьезно.

– Он мне еще условия будет ставить!

– Повторяю. Отключи запись и выгони всех шестерок. Я собираюсь сказать то, что компроматом может ударить по тебе в будущем. Тебе это не нужно. Но если хочешь, можешь добровольно вляпаться в очередное дерьмо, тебе не привыкать.

– Козел! – в сердцах выпалила она, но потом все же послушалась моего совета и начала кого-то прогонять. А затем еще и куда-то долго шла, изводя мои уши громом вышагивающих по гулким коридорам каблуков.

– Говори. Я слушаю. Только я.

Судя по шуму, она из помещения вышла на улицу.

– Я так понимаю, ты, гадина, собрался меня чем-то шантажировать?

– Не совсем.

– Тебе что-то рассказала эта потаскушка?

– О! Много чего рассказала. И про идущую грызню в вашем гадюшнике, и про дележ ништяков, и про твою войну с Лавренюком, и про грядущее объединение под началом Лавренюка, и про отодвигание тебя на вторые роли.

Она учащенно задышала в трубку.

– Я что-то упустил или неправильно понял?

– Продолжай.

– Вот я и хочу тебе помочь свалить этого Лавренюка.

– Помочь? – искренне удивилась она, явно ожидая другого развития разговора.

– Да, ты не ослышалась. Я сделаю то, чего ты от меня хотела с самого начала.

– В обмен?

– Ну ты же неглупая девочка, сама догадайся. Неприкосновенность даже не обсуждается, эта опция предусмотрена по умолчанию. А вот насчет гонорара я бы поторговался. За последние месяцы пришлось поиздержаться.

– Деньги не проблема. Озолочу! – хищно прошипела она. – Но мне интересно другое, с чего бы это ты передумал? Насколько помню, ты обещал уничтожить и меня, и мое детище.

– Обещал. Но обстоятельства изменились.

– Как же так? – издевательски воскликнула Лена. – Ты уже не держишь данное слово? Размяк? Скурвился?

– Нет. Просто устал. Запыхался бегать за тобой и от тебя. Еще месяц этой катавасии и я без твоей помощи сдохну. Да и глупо отрицать, что я недооценил масштабов твоей конторы. Когда ты хвасталась в Краснодаре, я не верил, думал, что просто цену набиваешь. А оказалось, что все даже серьезнее. Короче, плетью обуха не перешибить.

Сколько лет прошло, а врать ей было так же легко, как и в годы студенческой юности, когда я обещал ей золотые горы и бесконечное счастье. Разве что теперь я знал, что вру, а она все также верила сказанному, потому что хотела в это верить.

– Ну, допустим. – Тембр ее голоса продолжал меняться от истерично-взвинченного до бархатного с хрипотцой, грозя пересечь опасную грань, за которой женщина из просто разговаривающей превращается во флиртующую. – И что же ты предлагаешь? Хочешь устроиться ко мне в команду? Будешь моим телохранителем? А может ко мне под юбку залезешь? Постарайся врать поубедительнее.

– Плевал я на тебя, – рефлекторно рявкнул я и тут же Лена яростно засопела в трубку, из игривой мгновенно преобразившись в свою обычную ипостась стервы. Пришлось срочно исправляться: – Без обид. Мне тебя не хочется видеть. Думаю, в этом мы взаимны. Будь моя воля, ни этого звонка, ни всего остального не было бы. Но мне нужен выход из тупика. Так что не ищи подвоха. Никаких хитрых планов и многоходовок не будет. Я тебе предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.

– Слушаю.

– Я сделаю то, что ты больше никому доверить не сможешь, не подставив себя в будущем.

– Даже заинтриговал! Что же такого может сделать жалкий состарившийся неудачник с намечающимся простатитом? Что у него есть такого, чего я не могу купить за деньги?

– Жизнь Лавренюка, – сказал я и Лена мгновенно притихла, прекратила издевательски хихикать и ерничать. – Я предлагаю тебе услуги наемного убийцы. Моя жизнь в обмен на жизнь Лавренюка. Мы оба знаем, что ты это не сможешь купить за все деньги мира. С каждым днем Лавренюк становится все сильнее. Ты уже практически сбитый летчик, павшая на скачках лошадь. У тебя не осталось влиятельных помощников в твоем КУБе.

– Ну, не совсем так… Не все так… – задыхаясь от негодования и путаясь в словах, попыталась было оправдаться Лена, но я не позволил:

– Никто не возьмет на себя устранение Лавренюка. Никто. Кроме меня. А я это сделаю.

Повисла долгая пауза, заполняемая лишь ее сопением в трубку.

– Ну хорошо, – наконец сказала она. – Допустим, мне это может быть интересно. Как ты это сделаешь? И что за это попросишь?

– Техническая сторона тебя не должна волновать. Чем меньше знаешь, тем проще будет потом остаться в стороне. Ты мне просто дашь деньги и информацию, какую я попрошу, остальное тебя не касается.

– Но у него же охраны не меньше, чем у президента. У него лимузин бронированный. В конце концов, – ее голос понизился до шепота, – он защищен и особым образом, если ты понимаешь, о чем я. Его нельзя убить как обычного человека. Понимаешь?

– Понимаю. И повторяю: тебя это не должно волновать. Мне понадобится только информация и материальное сопровождение.

– Сколько ты хочешь?

– На осуществление плана – миллиона полтора-два. Эти деньги переведешь мне сразу, как можно быстрее. А что касается гонорара… Я хочу миллион английских фунтов.

– Почему фунтов? – искренне удивилась она.

– Хочется стабильности. У меня в банке «Ал Салам» на Сейшельских островах есть счет, реквизиты сброшу позже, вместе с доказательствами исполнения заказа. Там должен лежать ровно миллион. Все комиссии, налоги, пошлины и прочие акцизы платит твоя контора.

– И давно ты стал таким меркантильно-расчетливым?

Ей очень нравился наш разговор и то русло, в котором он развивался.

– Жизнь научит, кого хочешь и чему хочешь. А кто не учится – долго не живет. Но разговор за деньги будет потом, после похорон Лавренюка. Мне даже предоплаты не нужно. Поверим друг другу на слово.

– На слово?

– А у нас с тобой ничего больше не осталось. Я – со дня на день труп, у тебя отсрочка чуть побольше, но конец такой же.

– Когда ты это сделаешь?

– Надо все обдумать, спланировать, подготовиться… Но если хочешь, могу постараться быстрее.

– Очень хочу! – нетерпеливо перебила она.

– Тогда поспеши с выполнением моего заказа. Чем скорее я получу от тебя посылку, тем раньше начну. Но прежде всего, отзови всех псов.

– Каких еще псов?

– Тех самых, милая! Прикажи своей службе безопасности забыть про меня. Я уже месяц как прописался во всех розыскных базах – от ментов до налоговой. Сама понимаешь, наше общее дело мне будет куда сподручнее провернуть не являясь особо опасным разыскиваемым преступником. Хочется безопасно ходить по улицам и не шарахаться от каждого патруля. А гримироваться мне надоело, уже вся башка от париков и краски чешется.

– Всего месяц! И уже надоело?! – снова с игривыми нотками в голосе сказала она. – Миллиарды женщин по всему миру каждый день жертвуют собой ради вас, козлов неблагодарных. Красятся, носят неудобную одежду и парики…

– Вот когда сменю пол, тогда и поговорим, – перебил я. – Давай ближе к делу.

– Хорошо. Я подумаю. Позвони завтра утром.

Единственное, о чем я жалел впоследствии, это запрошенная сумма. Надо было просить больше, много больше.

***

Мне потребовалось всего четыре дня, чтобы узнать распорядок дня Лавренюка. Следить за педантичными людьми очень легко, они шаблонны и, порой, традиционны во всем вплоть до мелочей. Уже на третий день слежки я с закрытыми глазами мог предсказать, куда поедет Лавренюк и что там будет делать, а на четвертый был готов к реализации плана. Затея была дерзкой, но скоропалительной, а потому трещала по всем логическим швам и с большой долей вероятности грозила закончиться печально как для меня, так и для моей бывшей. Однако мысль, что после неудачи я не только сам утону, но и потащу на дно Ленку, немного согревала мое ледяное сердце. В каком-то пагубном стремлении уничтожить ее любыми средствами, даже ценой собственной жизни, мне не терпелось сразу же начать операцию по нейтрализации Лавренюка. Ситуация вырисовывалась беспроигрышная, в случае удачи – сработаем мой план, в случае провала – всех собак повешу на Ленку. Но я себя пересилил и взял еще пару деньков на оттачивание плана. Заодно и в Краснодар смотался, чтобы встретиться с программистом, которого рекомендовал Экстази. Летел самолетом, специально выбрал самый проверяемый транспорт, чтобы на собственной шкуре проверить обещание Ленки исключить меня из розыскных баз. Вообще-то, я исчез из всех списков сразу после нашего телефонного разговора, однако имелся такой неприятный фактор, как неторопливость административной машины. Обычно на окончательное удаление человека из базы данных МВД уходило до недели, а из налоговой – не меньше месяца, в тот же раз это произошло мгновенно. Кто-то очень влиятельный буквально заставил вымарать мое имя из розыскных баз. И это невольно подтверждало невысказанное желание моей бывшей побыстрее отправить Лавренюка на тот свет. Прямо как покойный прокурор Матушкин, ему тоже хотелось быстрее расквитаться с делом о мнимом убийстве мэра, а закончилось все плохо, по крайней мере для него. Это меня тоже обнадеживало.

Из всех наших телефонных разговоров я сделал однозначный вывод, что при всем страстном желании избавиться от Лавренюка моя бывшая не верила в благополучный исход задуманного. Она-то, небось, наивно решила, что я буду штурмовать охраняемые виллы в пригороде или взрывать бронированные лимузины, и не понимала, как это можно провернуть в одиночку. Я не стал ее посвящать в свои планы и даже намеком ее не обнадежил, потому как знал натуру этой женщины. Под благовидным предлогом она бы все испортила, начав с выделения мне помощников и заканчивая назначением себя в руководители операции. Я просто поставил ее перед фактом, что единственной помощью от нее будут информация, деньги и, так сказать, фармацевтическое сопровождение.

Получив обещанный перевод, я сразу же половину отправил Але на банковскую карту, чтобы ей в самоизоляции скучалось веселее, а на оставшиеся деньги купил пару подержанных, но добротных машин, и кое-что по мелочи. Чуть позже, на станции метро, холоп моей бывшей передал пакет. В посылке была коробка с заказанными пятью шприц-ампулами эторфина и флаконом фторотана, а также неожиданный сюрприз, от которого я сразу же избавился в подземке, отдав первому попавшемуся бездомному. Бомжу будет полезнее модная кожаная сумка с современным телефоном. Там еще были какие-то хитрые энергетические батончики, на обязательном применении которых непосредственно перед операцией настаивал курьер, но их я не решился пожертвовать даже забулдыге с луженым желудком. Конечно, была вероятность того, что моя бывшая искренне пыталась помочь, но эта вероятность виделась мне настолько ускользающее малой, что я посчитал за лучшее избавиться от подарков. Телефон и сумка наверняка были с жучками (не без удовольствия представил, как эта братия будет следить за бомжом или тем, кому он продаст мои подарки), а начинка батончиков явно не ограничивалась лесными орехами и цельнозерновыми мюсли с изюмом, там могло оказаться и нечто более бодрящее, но с отсроченным сроком негативного действия. Еще в прокурорскую бытность я сталкивался с преступниками, которые под воздействием разных веществ могли голыми руками стальные прутья гнуть и на три метра в высоту прыгать, а на следующий день их истощенный организм просто выключался и человек угасал. Моя бывшая ученый биолог, она знает толк в подобных вещах.

Пока Ленка наверняка истерила и уж точно требовала от помощников найти меня, я следил за Лавренюком. Отец мне особо-то и не описывал внешность гениального ученого, но даже издалека и мельком увидев его впервые, я сразу понял, кто это. Небольшого роста, лысый, полный на грани ожирения, с гладким мягким лицом старого евнуха, на губах постоянная ехидная полуулыбка, одет дорого, но небрежно. Для уверенности я все же сравнил его с фотографиями из копии корпоративного досье, полученного от моей бывшей, но эта перестраховка оказалась лишней.

Следить за Лавренюком было нудно, но очень легко. Куда труднее мне дался план его устранения. Конечно же, я не собирался ни на кого набрасываться посреди улицы или лихим наскоком отбивать у охраны, как предполагала моя бывшая. Задумал я совершенно противоположное, но куда более эффективное. Моим невольным союзником предстояло стать одному свойству натуры Лавренюка, на которое я обратил внимание еще во время рассказа отца о выходках этого человека на научных конференциях. Даже не имея психологического портрета Лавренюка, я догадывался о цветущих буйным цветом в его характере обостренном самолюбии, злопамятстве и болезненном упрямстве в ущерб себе. Получив же досье с подробным описанием качеств ученого, я с избытком нашел в нем подтверждение своим догадкам. Одно только рабочее расписание могло рассказать об этом человеке лучше всех досье вместе взятых. Лавренюк был асоциален и относился к типу людей, которые плевать хотели на правила и законы, сознательно их игнорировали и получали от этого удовлетворение. Жизненный опыт мне говорил, что подобное бунтарство обычно сопровождается ворохом инфантильных комплексов, не изживаемых предрассудков и странных привычек. У таких людей слишком много слабых мест, только успевай выбирать нужное. В случае с Лавренюком это оказалась непонятная традиция ежедневных обедов на свежем воздухе в одном из старых парков Москвы. Вот уже три года, каждый день рабочей недели он демонстрировал самодурскую блажь, игнорируя даже элементарные вопросы безопасности. Я в досье прочитал полсотни одинаковых докладных от охранников, в которых спецы службы безопасности жаловались руководству на Лавренюка и требовали принять меры. Судя по неизмененному за это время графику, требования игнорировались и никакие меры не принимались. Ежедневно в девять утра кортеж из трех машин привозил его в головной офис на Пресненскую набережную, ровно в два часа пополудни этот же кортеж выезжал по направлению к парку, где Лавренюк обедал купленными в ближайшем фастфуде сэндвичами с картошкой фри, затем час гулял по парку, заканчивалось все наведыванием в туалет того же фастфуда на десять минут – ни секундой больше ни минутой меньше. После обеда расписание также не пестрило разнообразием, кортеж мчался либо в Трехсосенку, либо в Жуковку на Рублево-Успенском шоссе, где жил Лавренюк, однако мне это было уже не интересно.

Сидя за столиком на открытом воздухе в ресторанчике быстрого питания на Коломенском проезде, я делал вид, что ел и читал журнал. На самом деле я ждал появления охранника в уже знакомом итальянском костюме, который, похоже, был у жлобов из службы безопасности КУБа своеобразной униформой. На часах было почти половина третьего дня, и когда минутная стрелка щелкнула на шестой отметке, словно по расписанию в ресторан явился охранник Лавренюка, вынужденный переквалифицироваться в доставщика еды. Я наблюдал за этим цирком уже несколько дней и каждый раз приходил новый человек, видимо, охранники выполняли ненавистное поручение по очереди. Что оно было ненавистным, ясно читалось на лице каждого, становившегося в очередь с видом ненавидящего мир мученика. Забавно, но ребята эти производили настолько серьезное впечатление, что ни у одного здравомыслящего человека даже мысли не могло возникнуть о возможности пререкаться с ними. Пожелай они пройти напрямую к кассе, никто не пикнул бы, но все же эти суровые парни добровольно становились в длинную очередь, будто оттягивали момент встречи с охраняемым подопечным. И это мне тоже было на руку.

Когда охранник с набитыми пакетами не спеша вышел из ресторана и через дорогу потопал в парк, я продолжал изображать праздно обедающего. Идти следом уже не было необходимости. Намедни я несколько раз составлял компанию телохранителю в его нелегком пути в глубь парка и уже наверняка знал, что пройдет он ровно двести метров до неприметной беседки в тенистой глубине парка, что подходы к беседке метров за десять уже отрезаны бесполезным оцеплением. Бесполезным оно было потому, что несмотря на все меры предосторожности, не составляло труда разглядеть Лавренюка, одиноко сидящего на скамейке под навесом и с аппетитом пожирающего бургеры с жареной картошкой. А уж если потенциальную жертву можно было увидеть невооруженным глазом, то достать его элементарным винтовочным выстрелом было всего лишь делом техники. Как вариант, можно было с соседней велодорожки бросить боевую гранату, не глядя прошить аллею автоматной очередью и много чего еще сделать смертельно опасного для сидящего в беседке. Признаться, когда я прочитал присланное досье Лавренюка с указанием его злонамеренного игнорирования вопросов собственной безопасности, я не поверил. Теперь же все встало на свои места, вселяя уверенность в благополучности исхода задуманного. Я не планировал стрелять в Лавренюка или забрасывать его беседку взрывчаткой. Нет, ведь перед смертью он мне должен кое-что рассказать.

Когда Лавренюку оставалось десять минут из отведенного на обед времени, я натянул телесного цвета перчатки, поднялся из-за стола и пошел в ресторан. Людный, шумный, большой, с многочисленным персоналом, обслуживающий больше двух тысяч посетителей в день и полторы сотни голодных клиентов в час-пик – идеальный плацдарм, при всем желании не найти места лучше.

Сетевые организации имеют уникальную особенность – корпоративную безликость. Они одинаковы в любой точке мира, работают по одной для всех схеме и достаточно изучить работу любого подразделения, чтобы узнать принципы работы всех остальных. К тому же, не очень благодарныесотрудники любят откровенничать в социальных сетях о своем месте работы с указанием довольно компрометирующих подробностей. Мне хватило одного дня, чтобы в мельчайших подробностях узнать распорядок работы заведения, график уборки и вывоза прессованного мусора, расположение служебных помещений, коды замков служебных помещений (один на все), численность персонала и даже имена менеджеров. На поиск и покупку униформы с бейджем потратил от силы двадцать минут.

Якобы направляясь в туалет, я по пути через дверь с кодовым замком юркнул в служебный коридор, а уже оттуда попал в подсобку со всяким необходимым в работе ресторана хламом. В тот момент в ресторане был час-пик, весь персонал занимался обслуживанием клиентов, и случайная встреча с нежелательными свидетелями была практически исключена. Однако, на всякий случай, я заблокировал дверь громоздкой тележкой для вывоза мусора.

Даже беглого осмотра здания со стороны было достаточно для приблизительного понимания его устройства. Сфотографировав и изучив же план пожарной эвакуации, висевший в коридоре по пути в уборные, я лишь утвердился в своих предположениях – ресторан был хлипкой конструкцией из быстровозводимых панелей на металлокаркасе с межкомнатными перегородками из фанеры и гипсокартона. Подсобка соседствовала с мужским туалетом и если со стороны уборной стена была оштукатурена, то с противоположной стороны все было сделано начерно и имело следы недавнего ремонта.

Это был уже третий мой визит в подсобку, и каждый раз я оставлял там очередной тайник за стеллажами с упаковками фирменных скатертей, туалетной бумаги и огромными канистрами с моющим средством. Теперь предстояло извлечь все это добро и можно было приступать к делу.

Чтобы снять несколько гипсокартонных панелей, образуя своеобразный проход в соседнее помещение, пришлось всего лишь открутить десяток саморезов. За первой же панелью ожидаемо обнаружился вертикальный каркас профиля, на котором и держалась вся эта хлипкая конструкция. К нему же крепились и панели со стороны туалета. Заводя под профиль кусачки, я откусил все саморезы, после чего стена ощутимо заходила ходуном, грозя обрушиться, потому как отныне держалась исключительно на штукатурке. На полу обнаружился приятный бонус в виде пластикового короба с кабелями внутри, среди проводов явно выделялось с десяток видеокабелей от камер наблюдения, не перерезать которые было просто грех.

Отряхнув гипсовую пыль, я переоделся в униформу сотрудника, приготовил женскую латексную маску, огромные очки со стеклами без диоптрий, парик и накладную грудь пышнотелой дамы. Отдельно положил флакон с фторотаном и небольшое полотенце с длинным ворсом. Когда я надел защитные очки и респиратор, тихонько звякнул долгожданный таймер. И тут же в туалете за стеной послышались тяжелые шаги охранников, сдавленные окрики и чьи-то возмущенные голоса. Через несколько секунд все затихло. Лавренюк был себе верен и не подвел, мы с ним будто репетировали и синхронизировали наши действия. Каждый день в это время его охранники выгоняли из туалетов всех посетителей, даже из женских, перекрывали проходы и позволяли своему боссу справить малую нужду. Сотрудники ресторана знали о своем ежедневном госте и не роптали, особенно учитывая щедрые чаевые, а вот среди клиентов иногда встречались строптивые и порой случались неприятные инциденты с применением силы. Но в тот день все обошлось без лишнего шума. Припав ухом к панели, я ждал и слушал, как Лавренюк входит, как расстегивает ширинку.

Обильно полив фторотаном полотенце и держа его в вытянутой руке, я нажал кнопку на миниатюрном пульте. В коридоре включилась портативная аудио колонка, на максимальной громкости воспроизведшая скачанный из интернета единственный трек со звуком падающей и бьющейся посуды. Я эту игрушку на двустороннем скотче приклеил к коробу над дверью в кухню. Как только раздался грохот и звон кастрюль с тарелками, я налег на стену плечом и, проломив панели, буквально вывалился в туалет.

– Что за?..

Небольшой толстоватый человек в мятом костюме еще только поворачивался на неожиданный шум за спиной, а я уже вскочил и бросился к нему с мокрым полотенцем. Лишь раз вдохнув анестетик, он грузным мешком рухнул на меня. Опустив его на пол, я бросился к входной двери и вставил под нее несколько резиновых клиньев, на петли вылил тюбик суперклея мгновенного действия, а затем еще и заблокировал фиксатор на дверном доводчике. Теперь эта дверь если и откроется, то разве что после взлома.

Вернувшись к ничком лежащему телу, я для подстраховки убедился, что это именно Лавренюк, затем не церемонясь разул и раздел до исподнего, разрезая одежду ножом. Когда я тщательно обыскивал его на предмет тайников в белье с электронными сюрпризами вроде каких-нибудь маячков, он открыл глаза и попытался сфокусировать на мне взгляд. Оторопев, я схватил его за голову и, обмотав полотенцем, обильно плеснул на ткань анестетиком. Тело снова обмякло, а через секунду-другую по нему пошли волны судорог, конечности непроизвольно сгибались и разгибались, голова тряслась, раздавались булькающие гортанные звуки. Держа извивающееся тело, я невольно пнул гору тряпья, в которое превратилась разрезанная одежда Лавренюка, и из этого вороха с глухим стуком о пол вывалилось что-то тяжелое черное продолговатое, напоминающее узкую книгу. Лавренюк сразу перестал отбиваться, движения его конечностей сделались вялыми. Я пнул черную коробку, которая отлетела к дальней стене туалета, и тело в моих руках мгновенно обмякло. Это было очень странно, но лишь до тех пор, пока я не вспомнил историю с ростовским мэром, да и чудом воскресший охранник из Краснодара постоянно не шел у меня из головы. Если уж такие люди обладали неуязвимостью, то что говорить про основателя всей этой богадельни, а та узкая тяжелая коробка явно была связана с этим. Я очень жалел, что ее нельзя было взять с собой и исследовать, но что-то мне подсказывало, что внутри обнаружится радиопередающая электронная начинка. В памяти мгновенно всплыли гигантские антенны за производственными корпусами фабрик в Брюховецкой и Трехсосенке.

На всякий случай оставив тряпку с фторотаном на голове Лавренюка, хотя это грозило уже убийством, я остатки раствора вылил под входную дверь. Правда, и без этого концентрация опасного вещества в воздухе была настолько запредельной, что меня даже несмотря на респиратор начало покачивать и мутить.

Когда я тащил Лавренюка из туалета в подсобку, увеличивая расстояние от валяющейся в углу туалета загадочной узкой коробки, его сознание полностью отключилось и тело окончательно превратилось в неподъемный тюк под центнер весом.

Связав руки и ноги, чтобы не раскидывались и не мешали, я запихнул Лавренюка в огромный мешок для строительного мусора и взвалил на тележку. В десяток пакетов поменьше сложил инструменты, свою одежду и барахло, которое попадалось под руку в подсобке, чтобы завалить ими и замаскировать огромный мешок с Лавренюком. Затем с трудом натянул на мокрое от пота лицо латексную маску, напялил поролоновый бюст под фирменную сорочку, надел очки и парик. Когда я мельком глянул на свое отражение в экране телефона, то с удовлетворением увидел измученную жизнью пожилую женщину с немного одеревеневшим лицом.

На все ушло семь минут. Оставалось еще три, в течение которых мне предстояло выбраться из ресторана и уехать.

Неразборчиво бурча в стремлении изобразить недовольство, я открыл дверь и спиной вперед выбрался из подсобки, натужно таща груженую до верха тележку. Я видел перегораживающего коридор охранника и даже специально задел его плечом, вынуждая отойти в сторону. Этот верзила даже не шевельнулся, но потом все же соизволил чуть отступить, когда понял, что я направляюсь в противоположную от охраняемого туалета сторону.

Постоянно ускоряя шаг, я одолел показавшуюся бесконечно длинной кишку коридора и вывалился в набитый народом обеденный зал. Естественно, тут же поднялся гвалт с вкраплениями возмущенных криков несчастных обладателей отдавленных ног и получивших неожиданные толчки в спину от рукоятки моей тележки.

– Это что еще такое?! – сдавленно завопил кто-то и в поле зрения прорезей маски мелькнула белая рубашка менеджера зала. – Кто велел?! Почему?..

Не узнав во мне ни одного из своих сотрудников, он в недоумении чуть отстал, но потом нагнал и начал хватать меня за локоть:

– Вы из какой смены? Кто велел вывозить мусор через обеденный зал?

Я неразборчиво бурчал что-то, пожимал плечами и пытался изображать безвольную бледную моль, которая всего лишь добросовестно исполняет чье-то глупое поручение. Возле входных дверей менеджер наконец отстал, и я пулей вылетел на улицу.

Случайные посетители заведения с удивлением наблюдали, как странная сотрудница ресторана бегом пересекла парковку, толкая груженую мусорными пакетами телегу, остановилась возле старенького пикапа и начала перекидывать в него мешки.

Когда звякнул таймер телефона в кармане, я с визгом шин выезжал с парковки.

Глядя в зеркало заднего вида на уменьшающийся в постоянном удалении ресторан, я до последнего ждал начала погони, буквально рисовал в воображении выскакивающие на огромной скорости и дымящие визжащими шинами черные джипы, но ничего не происходило. По логике, фора у меня еще сохранялась и довольно неплохая. Охрана в это время должна была ломать дверь в туалет. Если сработает фторотан, то у меня появится дополнительная фора. Но даже если анестетик не вырубит охранников и они бросятся переворачивать ресторан в поисках Лавренюка, им все равно потребуется время, чтобы связать в одну логическую цепочку исчезновение подопечного, странную уборщицу в туалете и рассказ менеджера. Если охранники тупые, то у них на это уйдет минут пять или даже больше, если умные – полминуты, но в любом случае даже эти дополнительные секунды у меня были. Тем более, имелись вполне осуществимые планы усложнить им задачу.

Шустро проскочив сотню-другую метров по Коломенскому проезду до улицы Садовники, я завернул в лабиринт дворов старых жилых девятиэтажек и чуток поплутал по закоулкам в поисках второй своей машины. Она ждала под древним ясенем в тени белого бетонного забора, ограждавшего территорию какого-то медицинского учреждения. До последнего были опасения, что ее эвакуируют на штрафстоянку или местные пошалят с прокалыванием шин, но обошлось, видавшая виды белая «Волга» стояла нетронутая. С третьей попытки заведя старый чихающий двигатель и оставив его прогреваться, я перегрузил из пикапа на заднее сиденье «Волги» мешок с телом и бросил в багажник пакеты с инструментами. Пикап я специально не стал закрывать и оставил ключи в замке зажигания, надеясь на нечаянную помощь местного хулиганья. Машина не очень привлекательна для угона, серьезные люди на такую не позарятся, но вот шпана какая-нибудь вполне могла бы взять покататься.

Украдкой оглядевшись в поисках нежелательных свидетелей и не обнаружив оных, я в сопровождении угрожающего скрипа откуда-то из недр передней подвески выехал с парковки и по закоулкам двинул вглубь жилого микрорайона. Этот путь я уже трижды проделал несколькими днями ранее, репетируя, а потому почти без проблем выбрался из паутины узких улочек на простор Каширского шоссе, а с него благополучно свернул сначала на неприметную улочку со все теми же доживающими последние годы хрущевками, а потом – на заросшие травой рельсы заброшенной железной дороги. Рельсы были вровень с асфальтом и пересекали улицу, скрываясь за серым металлическим забором электромеханического завода. Предприятие много лет как числилось в списке бесперспективных банкротов, а его владения уже давно были поделены между желающими возвести на месте завода парочку-другую жилых и торговых комплексов. Я заглянул в генеральный план развития города на сайте мэрии и там эти земли значились как неэффективно используемые производственные территории и включены в резерв градостроительного развития города третьей категории. Переводя на русский язык, это означало, что в ближайшее время никаких строек здесь не планируется, а бывший завод превратился в обиталище всевозможных городских маргиналов. Криминальные сводки последних лет только подтверждали мои предположения.

С перегораживающими железную дорогу воротами я поколдовал накануне, срезав единственный блокирующий их открывание кусок арматуры, который без особого старания был приварен между створками. Куда труднее было распахнуть сами ворота, которые за годы вросли в землю. Местные бездомные и бродячие собаки сильно удивились бы моим стараниям, потому как они легко попадали на территорию завода через многочисленные дыры в заборе, правда, у них и машины с неподъемным телом на заднем сиденье не было.

Заехав под дырявый свод бывшего ангара, я заглушил двигатель и прислушался. Сквозняками свистел ветер, в отдалении грохотал какой-то механизм, фоном разносился шум города, иногда мелькали очаровательным эхом трели собирающейся на вечернее свидание птахи, однако мешок с телом не издавал никаких звуков. Это настораживало. Лавренюку давно уже полагалось прийти в себя и подавать признаки жизни, как любому обнаружившему себя в пластиковом мешке. И если уж не орать благим матом, то хотя бы пытаться выбраться и нечленораздельно мычать. Похоже, я все-таки переборщил с анестетиком.

Подозревая самое плохое, я первым делом установил штатив с цифровой камерой, включил, проверил качество записи и чувствительность микрофона. И только лишь потом выволок мешок с телом наружу. Если уж поговорить не удалось, пускай хоть будет доказательство исполнения заказанного убийства.

Опасения подтвердились, когда я разодрал пленку и сорвал с бледного безжизненного лица пленника мокрое от фторотана полотенце. Отшвырнув тряпку подальше, я какое-то время стоял над телом. От досады захотелось вмазать по этой жирной морде, своей преждевременной смертью испоганившей мои планы. Стоило ли так стараться, если можно было эту сволочь просто застрелить в парке или туалете забегаловки?

Снова проверив, ведется ли запись, я на всякий случай прощупал пульсацию на сонной артерии. Не питая иллюзий и уже убежденный в худшем исходе, я чуть не вскрикнул от восторга, когда почувствовал слабое сердцебиение. Под пальцем будто качаемый ветром волосок подрагивал. Этот гад был жив! Метнувшись к мешку с инструментами, я достал пластиковый контейнер с реанимационным набором – небольшой баллон с чистым кислородом, силиконовая трубка, лицевая маска, инъекция атропина. Внутривенно введя препарат, я надел маску на лицо Лавренюка, трубкой подсоединил к ней баллон и начал подавать кислород. Белое как полотно лицо сразу порозовело, пульсация стала ярко выраженной, появилось ритмичное дыхание. Через минуту Лавренюк открыл глаза.

– Где я? – сипло спросил он, озираясь.

– Неважно, – ответил я и Лавренюк испуганно вздрогнул, будто только что увидел меня. Он долгим тяжелым взглядом осмотрел меня, остановился на демонстративно выставленном электрошокере в руке, а затем попытался оглядеться по сторонам.

– Кто вы? Что вам нужно?

Он попытался сесть, но его повело и завалило на бок. Пришлось его поднимать, разрезать путы на руках и ногах, чтобы он мог сидеть, а потом помогать привалиться спиной к борту машины.

– Что мне дали? Голова раскалывается…

– Фторотан.

Его глаза округлились:

– Фторотан? То есть, галотан? Дичь какая! Не могли что-то безопаснее найти?

– Уж не обессудьте. Я выбрал проверенное средство.

– Э-э, – Он мутными глазами уставился на меня, пытаясь сконцентрировать взгляд. – Это или действие препарата, или… Вы вроде женщина, а голос у вас мужской.

– Маска, – я чуть оттянул латекс, демонстрируя. – Для конспирации.

– Но зачем?

– Мне заказали ваше убийство.

Лавренюк вздрогнул. И будто бы впервые увидел направленную на него камеру, почему-то испугавшись ее больше, чем меня.

– Дичь какая-то. Мое убийство? Кто? Я же мухи в своей жизни не обидел!

Я назвал имя своей бывшей.

– Даже так?! – в его голосе мелькнуло подобие иронии. – Она еще глупее, чем я думал. И сколько денег стоит моя жизнь?

– Пять тысяч евро, – сорвал я, желая позлить. Результат был мгновенным, Лавренюк от ярости даже засопел.

– Пять тысяч? Вот же дрянь! Дешевка! Да мой галстук стоит дороже!

Внезапно замолчав, он вопросительно посмотрел на меня.

– Тогда почему я до сих пор жив? – Лавренюк кивнул на валявшиеся под ногами пустой баллон с кислородной маской и шприц. – Означает ли это, что вам не нужна моя смерть? Иначе не объяснить весь этот спектакль. Могли оставить умирать в этом мешке. Или в туалете той забегаловки.

– Да, не нужна, – снова соврал я.

– Хотите поторговаться? – оживился он. – Очень здравое решение! Я живой стою намного дороже мертвого. А уж за помощь в поимке этой дряни, нанявшей вас, я озолочу…

– Мне деньги не нужны. Мне нужна информация.

– Еще лучше! – оживился Лавренюк. – За деньгами надо куда-то ехать, а рассказать я могу немедля все, что пожелаете. И неплохо было бы наш разговор начать с мотивов. Вам, случайно не известны причины принятия скоропалительного решения о моей ликвидации?

– Пистолет-пулемет Шпагина.

– Простите? Что-то я не совсем понимаю.

– Это оружие Великой Отечественной. Один из гвоздей в гроб побежденной Германии.

– Я знаю, что это. – Лавренюк начал массировать лоб, пытаясь успокоить головную боль. – Я не понимаю аналогии.

– Согласно распространенной легенде, которая недалека от истины, это был настолько совершенный для своего времени автомат, что даже враги безуспешно пытались его скопировать. Не помог прославленный технический гений немцев. А все потому, что у них не было оружейника Шпагина. И у нас не было бы этого отличного автомата без Шпагина. Роль личности. Это то звено в цепи, извлечение которого разрушает всю цепь.

– То есть, она хочет что-то разрушить? – от изумления Лавренюк даже рот открыл и часто заморгал маленькими поросячьими глазками. – Убив меня? Но это же нелепо!

– Нет. Она хочет просто убрать конкурента и возглавить КУБ. А вот я действительно был бы не прочь дотла сжечь эту погань.

– Что-то личное?

– Можно сказать и так. С вас все началось. Вы мозг.

– Как же вы ошибаетесь, молодой человек. – Лавренюк осклабился в улыбке и заговорил притворно елейным голосом, сделавшись еще отвратительнее. – Это уже давно не так. Я всего лишь управляющий, как сейчас молодежь говорит – менеджер. Не последний человек, конечно, но и не центральная фигура. Есть люди и повыше, и поважнее меня. Да та же ваша заказчица! Если уж хотите сжечь дотла, то и ее надо следом за мной отправить к праотцам. А потом еще несколько сотен человек или тысячи. Время-то идет, новые кадры подрастают, обретают опыт. А потом вам придется сжечь архивы с описанием технологических цепочек, патентов, рецептов.

Он врал и даже не пытался скрыть этого, а может просто не мог. С каждым произнесенным словом он дышал все чаще и потел все больше.

– Неубедительно. Существуют вещи, неразрывно связанные с создателем. Я давно занимаюсь этим делом и общался со многими специалистами…

– Например? – нетерпеливо перебил меня Лавренюк.

Я назвал имя моего отца и, навскидку, еще несколько видных ученых из этой области, которые были вхожи в наш дом и фамилии которых прочно засели в памяти с детства. Это возымело эффект, Лавренюк сразу скис.

– Слишком сложная технология, иначе она давно уже была бы обыденностью в любой лаборатории. К тому же, это вопрос доминирования, контроля и денег. Очень больших денег. Если чем-то владеют все – это не стоит ничего, если чем-то владеет один – это бесценно. В итоге я и вышел на двух людей – вас и заказчицу вашего убийства. Сначала я пообщался с Еленой Михайловной. Она меня убедила, что была всего лишь вашей помощницей и не владеет основами технологии.

Лавренюк от услышанного скривился, будто проглотил что-то кислое.

– Вы стали жертвой женского лукавства и обаяния. Лена очень красивая и умная женщина, таких убивать не хочется. Куда проще разобраться с обрюзгшим стариком, на которого навесили всех собак и сделали крайним.

– То есть? – Мне захотелось ему подыграть. Времени с лихвой, может чего и ляпнет в запале вранья. – Она меня обманула?

– Ну конечно же! Я всего лишь талантливый организатор, продюсер, так сказать. Я умею видеть в людях потенциал. В свое время увидел его и в этой алчной девочке. Она гениальный биолог, ученый с неординарным подходом. А у меня ведь даже образования нет!

– Как это?

– А вот так! Я всего лишь решала. Я знаю всех нужных людей, я могу организовать любое дело, я могу достать что угодно. Я и построил этот чертов КУБ для нее. Вот и все, молодой человек!

– Но почему же она хочет от вас избавиться?

– Потому что старик сделал свое дело и больше не нужен! Со мной ведь нужно делиться!

Это было сказано с такой искренностью, что невольно хотелось верить «невинному старику». Если и существовал конфликт между ним и моей бывшей, то он был связан с дележом. В этом Лавренюк не врал, не было нужды.

– Но как же противостояние севера и юга?

– Нет никакого противостояния! Везде правит она! По всем филиалам носится Леночка и налаживает процесс, обучает персонал, исправляет ошибки. Да и как можно воевать с югом, когда там работает мой сын? Было бы это возможно, если бы был конфликт?

Все-таки тот Лаврик с глазами садиста из Ростова был сыном.

– Михаил Михайлович? С витиеватой татуировкой на затылке?

Лавренюк не ожидал услышать имя своего сына и непроизвольно попытался отстраниться от меня, но сзади была машина. Но еще красноречивее были его глаза, я понял, что попал в точку. Тот татуированный маньяк и был сыном этого доморощенного гения. Паззл складывался.

– Это можно объяснить и тем, что вы туда поставили своего сына для контроля за южным направлением. А может быть ваш сын там всем заправляет, является главным технологом. Чужому доверять секреты нельзя, а вот родному сыну можно запросто, он ведь наследник.

Дверь машины под напором туши Лавренюка скрипнула.

– И ваша история не стыкуется с новосибирской конференцией десять лет назад. Тогда вы даже знакомы еще не были. Но зато вы были докладчиком и с высокой трибуны рассказывали о поразительных вещах. Еще ни разу не встречал продюсеров и решал, которые были бы сведущи в генной инженерии.

На Лавренюка было жалко смотреть. Он уже было успокоился и, наверное, начал строить планы мести, считая меня обведенным вокруг пальца, а себя – без пяти минут освобожденным.

– Но… Я даже не знаю, – залепетал он, суча ногами по грязному полу ангара. – Это какое-то нелепое недоразумение. Вас кто-то явно обманул. Я по образованию врач, хирург, армейский. Долго работал в санчастях на передовой, прошел все войны девяностых и нулевых. Имею пять ранений. А потом я уволился и пошел преподавать, занялся исследовательской деятельностью. Но все это разработки в области полевой хирургии. Никакой генной инженерии. Да, в Новосибирске я выступал, но с пустяковым докладом на какую-то тему, я даже не помню названия, мне нужно это было для галочки, я тогда готовился кандидатскую защищать. А вот на конференции я и познакомился с ней. Она мне показала свою лабораторию, рассказала о перспективах. Я и загорелся!

– И что же она вам рассказала?

– Это слишком скучная история.

– Я вытерплю. У нас много времени.

Лавренюк тяжело вздохнул.

– Леночка умеет убеждать. Убедила она и меня. Ей требовались деньги для новых экспериментов, очень большие деньги. Я эти деньги нашел. Мне показалась очень перспективной идея создания искусственной близнецовости. Вы же наверняка слышали о феномене близнецов? Да точно слышали! Все знают эти истории о некоей ментальной связи на расстоянии, порой даже через пространство и время. Окончательно Лена меня убедила, рассказав историю женщины, которой предстояли трудные роды. Я проверял, все правда, была такая пациентка, вернее было две таких пациентки на разных континентах. Одна рожала здесь в России, а другая жила в Перу, обе из пары однояйцовых близнецов. Когда наша рожала, то подготовили целую реанимационную бригаду, подвезли дополнительный запас крови, однако роды прошли легко, мама и ребенок чувствовали себя прекрасно. А вот перуанка, как раз в тот момент, когда наша рожала, потеряла сознание от болевого шока и была доставлена в больницу с серьезным маточным кровотечением. После этого у несчастной даже развился специфический страх рожать. Две эти женщины не особо-то и отношения поддерживали, их разлучили в детстве, однако физиологическая связь между ними была, одна приняла на себя боль и страдания другой.

– А еще муж и жена после десятилетий брака, – почему-то сказал я, вспомнив рассказ отца.

– Именно! – обрадовался моему замечанию Лавренюк. – Что-то такое в этом есть! Мать за тысячи километров чувствует страдания ребенка. Всего месяц назад влюбившиеся друг в друга мальчик и девочка в разлуке вдруг подхватывают простуду, протекающую у обоих с одинаковой симптоматикой. Связь существует, ее глупо отрицать, но это скорее нечто ментальное, почти мистическое, что нельзя пощупать. А потому, чего греха таить, я особо не верил в скорый практический успех, но вот перспектива заработка на богатых идиотах мне увиделась отчетливо. Под это дело можно было раскрутить неплохое выкачивание денег из впечатлительных и внушаемых любовниц богатеев. Я организовал фирму, придумал ей загадочное латинское название, начал раскрутку. Однако когда появились первые клиентки и я их привел к Лене в лабораторию, чтобы поразить непонятной и пугающей непосвященного обстановкой с булькающими ретортами, заспиртованными крысами и прочей дичью, она к моему удивлению продемонстрировала реальные результаты реального эксперимента.

Лавренюк сам не замечал, что начал придавать рассказанной истории несвойственные стороннему наблюдателю оттенки. Когда он говорил о заработке денег, то речь его была быстрой и сухой, когда же в красках описывал научную часть, то говорил с заметной теплотой в голосе и характерным придыханием. Он явно приписывал моей бывшей свои изыскания.

– С близнецами? – вроде как невзначай вставил я. – Однояйцовыми?

– Да-да, имеется в виду монозиготная двойня.

– Тот эксперимент был проведен на человеке?

Лавренюк не ответил, хмуро глянув на меня. Почувствовал, куда я клоню.

– Почему на человеке? Не на крысах, не на морских свинках или хотя бы обезьянах?

– С чего вы взяли, что речь идет о людях? – с хитрым прищуром спросил Лавренюк. – У животных тоже рождаются близнецы.

– Но не монозиготные, а дизиготные, разнояйцовые. То есть, это просто двойни, тройни и так далее.

– Вы, я вижу, хорошо подготовились, молодой человек. – Лавренюк, видимо, рассчитывал как-то умаслить меня комплиментом, однако я никак не отреагировал, продолжая сверлить его глазами сквозь прорезь маски, и он вынужден был продолжить: – На самом деле, монозиготные близнецы рождаются и у животных. Статистически редко, но все же рождаются. Например, у броненосцев это вообще норма, как у людей. У других животных, конечно, намного реже. Однако! У китайских генетически модифицированных свиней породы мейшан монозиготные близнецы появляются на свет чуть ли не в каждом приплоде. С ними мы и экспериментировали.

Мы? Я улыбнулся забавной оговорке. Под маской Лавренюк заметить этого не мог, но, видимо, все-таки что-то почувствовал или даже сам понял свою ошибку. Он на пару секунд замолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил как ни в чем не бывало:

– Леночка очень сетовала, что для большинства коллег феномен близнецовости лежал скорее в области психологии. Нас же куда больше интересовал процесс зачатия такой пары живых существ и образования между ними устойчивой связи. Предстояло найти гены, отвечающие за это. Если я правильно понял, то Лена считала, что близнецы обладают уникальной способностью менять последовательность нуклеотидных пар своих ДНК.

– Что это значит?

– Организм близнецов подвержен доброкачественным мутациям генов. Лена доказывала, что близнецы при жизни способны менять свои гены и передавать полученные изменения потомству. Эксперимент на свиньях показал, что это происходит в течение нескольких месяцев, что в эволюционном летоисчислении равняется неуловимому мгновению. Все известные нам биологические виды эволюционируют миллионы лет, мудрая природа очень осторожно допускает изменения и только после тщательной проверки временем позволяет менять наследственную информацию и передавать ее потомкам. Пары близнецов же своим существованием входили в противоречие с известными нам законами мироздания. Изменения их генов не было кардинальным, но оно было. Например, появлялись некие предрасположенности в иммунном ответе на антиген, который распознавался как чужеродный лишь кем-то одним в паре близнецов. То есть в ходе эксперимента одного из близнецов инфицировали, его иммунная система боролась с новым вирусом, вырабатывала специфические антитела и в результате организм излечивался. При этом второй близнец был изолирован и до эксперимента в его организме не было специфических антител. Как вы уже догадались, молодой человек, через несколько месяцев оба близнеца обладали идентичными антителами, как и их потомство. При этом обычные свиньи, не близнецы, даже переболев каким-нибудь заболеванием и научившись вырабатывать антитела, по наследству невосприимчивость к этому заболеванию не передавали. Теперь понимаете, насколько уникальны близнецы? Причем без всякой мистики! Самое главное в этой истории, что близнецов на свет производят обычные родители и поэтому мы легко можем сделать простой вывод, что подобная уникальная способность к изменению и передаче наследственной информации есть у каждого. Однако эта генетическая функция у не близнецов заблокирована, а близнецы уже рождаются с нею. Значит, это происходит в утробе матери. Оставалось найти конкретную реперную точку в стадии развития зародыша.

– И вы ее нашли?

– Не я, – поспешил поправить меня Лавренюк. – Я вам всего лишь пересказываю занимательную историю, как ее запомнил и понял. Возможно, я что-то понял неправильно, так что не обессудьте.

– Даже если так, я ведь не смогу этого понять, – сказал я с невидимой для него улыбкой, однако он о ней догадался по ироничности в моем голосе. Я ему снова дал понять, что знаю чуть больше, нежели хочу показать. – Продолжайте свою занимательную историю. Мне на самом деле интересно.

– На чем я остановился? – он наморщил лоб, а потом еще и потер его для достоверности.

– Реперная точка. Вы ее нашли.

– Ах да! Итак, Лена проводила внутриутробные исследования близнецов у свиней на всех стадиях эмбриогенеза. Она почти сразу отметила, что в паре монозиготных эмбрионов всегда присутствует доминирующий зародыш и рецессивный, подчиненный. Рецессивный всегда чуть уступал в развитии, на считанные проценты. Однако в развитии головного мозга это отставание было колоссальным – от одиннадцати до двадцати процентов. Начиная с четвертой недели на стадии формирования среднего мозгового пузыря и вплоть до двадцать восьмой недели один зародыш очень сильно обгонял в развитии другого. К моменту родов ситуация более-менее выравнивалась, однако факт оставался фактом. И далее, на протяжении жизни, в этой паре близнецов сохранялась некоторая диспропорция, то есть один по-прежнему был доминирующим, а другой – рецессивным. Вспоминая тот случай с роженицей, страдала как раз рецессивная женщина.

– Двадцать восьмая неделя развития? – переспросил я и Лавренюк вдруг побледнел, без слов поняв продолжение вопроса. – Какая-то странная беременность у свиней, очень затяжная.

– Ну да, вы правы, – промямлил он. – Я, так сказать, экстраполировал. В любом случае произошел бы опытный переход от свиней к человеку. Это изначально было целью.

Я смотрел на него и поражался неумению Лавренюка врать. Мне он представлялся скользким типом, этаким ужом на сковородке, способным выпутаться из любой передряги, заболтать что и кого угодно. А оказалось, что он и двух слов не может соврать, чтобы себя не выдать.

– У млекопитающих все более-менее похоже. Сначала опыты на крысах, потом на обезьянах, потом…

– А история с шестиногими свиньями? Это тоже дело рук Елены Михайловны? Насколько я знаю, вы даже знакомы не были до Новосибирска.

– Кто вам такую чушь сказал?! – Лавренюк даже хохотнул. – Я Леночку знаю со студенческой скамьи.

– Так вы же и сказали. Пару минут назад.

– Я так сказал? В самом деле? – Он был почти искренен. – Ну, не знаю. Может быть я не совсем точно выразился из-за действия вашего анестетика. Мы не были знакомы буквально, не встречались в реальной жизни. Я пристально следил за ее карьерой, потому как, повторю, видел в ней большие перспективы. Мы переписывались на одном форуме, обменивались новостями, делились радостями и бедами. Она ведь и была автором моего доклада в Новосибирске, я ее попросил написать для меня что-нибудь этакое. Вот она и написала что-то про изменение генов, про эволюцию и тому подобное, я уже не помню. Это ведь ее тема! Ее исследование! Леночка работала в лаборатории под началом какого-то простофили в Ленинграде, который ей только мешал, вставлял палки в колеса, а все лавры присваивал себе.

Хоть у меня и было специфическое отношение к отцу, но пренебрежительные слова о нем холодной иглой кольнули сердце.

– И как же обычный военный врач может следить за перспективным ученым?

Глаза Лавренюка панически заметались, дыхание стало частым и сорванным.

– Я же говорю, мы общались на форуме. Там она и жаловалась на этого надзирателя, как она выразилась. Она настаивала на экспериментах над высшими приматами с последующим переходом к работе над первичным материалом.

– Человеком?

– Ну да, человеком. Но увы. Они ставили опыты над крысами, зашли в тупик и не собирались из него выбираться. Леночке требовалась свобода и простор для деятельности. Я ей это обеспечил. Выбил лабораторию в Ростове, купил целую свиноферму в Китае, которая поставляла животных для опытов. И через два года появились первые результаты.

– Какие именно?

Лавренюк не знал, что я был невольным и неосведомленным участником описываемых событий, а потому, наверное, постарался бы врать чуть получше. В его истории выпадали чуть ли не целые десятилетия и смешались в кучу географические названия. В описываемые годы моя бывшая просто физически не могла работать в Ростове, она прозябала в лабораториях какого-то захудалого краснодарского института и проводила эксперименты под началом моего отца. Но я не стал его поправлять, позволяя увязнуть в этом болоте поглубже.

– Я уже ведь говорил, что Леночка провела наглядную презентацию своих достижений, о которых я даже не подозревал. Мы в компании одного очень влиятельного инвестора посетили ее лабораторию в Ростове, где Леночка продемонстрировала нам парочку усыпленных свиней.

– Умерщвленных?

– Нет. Просто спящих. Животные были под наркозом и лежали на операционных столах. Однако одна свинья была абсолютно нормальной, а другая была распухшей какой-то, отечной. И вот вдруг Лена хватает большой хирургический молоток и лупит по ноге здоровой свиньи.

После этих слов я окончательно убедился, что Лавренюк лгал. У моей бывшей много недостатков, к числу которых я относил болезненную аккуратность. Порой она меня до белого каления доводила своей маниакальной скрупулезностью и попыткой доведения до совершенства любой мелочи, будь то налитый в чашку кофе или уборка квартиры. При всей моей неприязни к этой женщине я не мог представить ее с тяжелым молотком, ломающей ноги свиньям. В ее натуре было рассечь ту несчастную свинью скальпелем, филигранно ампутировать конечность, но не «лупить».

– Мы ахнули, – продолжил Лавренюк, – однако скоро забыли об этом. Начались настоящие чудеса! Неожиданно у другой свиньи, опухшей, в том же месте и на той же конечности, что и у первого животного, начали проявляться все признаки перелома. Дальше было еще интереснее. Лена принялась оказывать первую помощь второй свинье, а результат лечения начал сказываться на первой. То есть, лечили вторую свинью, и вылечивали первую! Невероятно!

О чем-то подобном мне рассказывал отец, так что я не особо поразился услышанному, хотя Лавренюк явно стремился меня удивить. Меня куда больше интересовало другое:

– А как они были связаны?

– Связаны?

– Да. Между свиньями была установлена какая-то связь? Проводами каким-нибудь или еще чем-то.

Лавренюк заерзал.

– Ну, там кабели были, но я точно не помню. Да и разве это важно? Ведь сам факт…

– Важно. Чтобы вторая свинья получила увечья первой, между ними должна существовать устойчивая связь. Конкретная, физическая. Без телепатии, чакр и прочей мистики.

– Как-то ж связаны, конечно, но… При всем желании, молодой человек. И рад бы ответить на все ваши вопросы, но не могу. Я с этой наукой связан лишь опосредованно. Что-то слышал, кое-что видел, а понимаю из всего этого едва ли сотую часть. Спрашивайте про деньги, про организацию, про связи – вот здесь я дока! До утра следующего дня буду рассказывать.

Мы явно подошли к чему-то по-настоящему важному. Именно установление связи между донором и реципиентом было камнем преткновения. Разрушить хромосомы, отсечь часть мозга и прочее были очень сложными медицинскими манипуляциями, однако сутью главной технологии КУБа была именно связь между «тушей» и живым человеком. Связь через километры, через сотни километров, через полмира. И эта связь была главным секретом Лавренюка, который он вряд ли выдал бы даже под пытками. Без включенной и направленной на него видеокамеры он может быть и сказал бы что-то, намекнул хотя бы, но говорить под запись он явно не собирался. По его внешнему виду, по выражению глаз я понял, что он не скажет ни слова о связи. Поэтому пришлось ему подыграть.

– Выходит, вы действительно всего лишь пешка?

– Не то чтобы пешка, – обиделся Лавренюк, сам себя нанизывая на очередной крючок с приманкой. – Я фигура покрупнее, конечно, но отнюдь не ферзь и уж тем более не король. Повторю, я обеспечивал финансирование и организацию.

Что-то подобное я недавно слышал от своего отца, причем с теми же интонациями. Все они были замешаны в этом непотребстве, однако теперь чурались его и неумело врали.

– Поначалу речь вообще не шла о людях. Когда вся эта кутерьма закрутилась и я понял, во что вляпался, было поздно. Дурить богатых простофиль было задачей лишь на первое время, для зарабатывания стартового капитала. Главной целью я видел сельскохозяйственный биоинжиниринг. Я всего лишь хотел организовывать производства на заброшенных землях бывших колхозов. Их же тысячи по всей стране! И только представьте, что на месте этих пустошей вырастают новенькие корпуса ферм, теплиц, перерабатывающие комплексы!

Я не только представил, но и отчетливо вспомнил такие корпуса в Брюховецкой и Трехсосенке.

– Невероятно плодовитые мясные породы скота, холодоустойчивые сорта финиковых пальм, невосприимчивая к болезням пшеница. Может кто-то и видел в тех шестиногих свиньях некое чудо или насмешку над природой, я же видел огромные перспективы для сельского хозяйства…

– И как все это великолепие превратилось в ужас под названием «КУБ»? – перебил я, устав от слащавого потока из пухлых уст престарелого мерзавца.

– Деньги, – развел руками Лавренюк. – Самым дорогим продуктом на планете оказалось человеческое здоровье. У меня есть в Подмосковье забавная ферма, но она скорее для туристов. Так скажем, инвесторов это направление не прельстило. Инвесторам куда больше понравилось вкладываться в КУБ.

Инвесторов? Неожиданная идея оставить эту погань в живых теплым согревающим прикосновением прошлась по моему сердцу. Сколько уже раз я слышал об этих больших, важных и уважаемых людях, о которых даже упоминать было нельзя. Говорила Аля, говорила моя бывшая и вот теперь говорил Лавренюк. А нужно ли его убивать, если за меня это могут сделать эти самые «инвесторы»? Отпустить Лавренюка, натравив его на Ленку, а затем выпустить информационного джина из бутылки и показать пальцем на источник утечки. От этого добродушного старичка даже пыли не останется.

– Кстати, а почему «КУБ»?

– Простите, что?

– Откуда это название?

Воспрянувший было Лавренюк снова чуть приуныл, собираясь с мыслями и явно намереваясь врать.

– Это трагическая часть истории, – сказал он, а я едва удержался от колкости по поводу трагичности. В этой истории не то чтобы какая-то часть, а вся она от начала и до конца была чередой горя и несчастий тысяч убитых и замученных людей. – Это инициалы первых подопытных пациентов Леночки. Новорожденные даунята Костя и Ульяна Боковы, брошенные непутевой мамашей. На них она экспериментировала впервые. Я же решил хоть как-то увековечить их память.

У меня потемнело в глазах. Принятое было решение отпустить этого негодяя улетучилось так же внезапно, как и появилось. Мне захотелось удавить подонка. По сальному блеску глаз, по мелькавшей ухмылке, по учащенному дыханию было понятно, что не моя бывшая истязала тех детей. Приписывая ей свои злодеяния, Лавренюк разве что не светился от удовольствия, будто вспоминал приятные моменты прошлого и вновь получал удовольствие. Едва сдержавшись, я на всякий случай отошел на шаг.

– С одной стороны этих деток было жаль, но с другой Леночка им оказала милость. Прекратила мучения. Эти несчастные крохи в адских муках доживали свои дни в одном из спецучреждений, откуда и попали к нам. Нянечка забыла закрыть окно в их палате и у детишек оказались отморожены ноги по колено. В этих психиатрических клиниках детей привязывают к кроватям, а чтобы они не кричали, их обкалывают сильнейшими седативными препаратами…

– И что же Леночка с ними сделала? – перебил я, очень стараясь сохранить твердость голоса.

– Я же лишь наблюдал со стороны, так сказать, и разве что помогал советом. Леночка меня убедила, что это все ради науки и будущего человечества.

– Прекратите оправдываться, – не выдержал я. – Рассказывайте!

– В этой паре близнецов требовалось определить доминанта. При равной степени обморожения наименьшие болевые страдания испытывала сестра. В начале второго дня эксперимента Леночка приступила к лечению брата, а сестре делались лишь бинтовые перевязки на поврежденных конечностях. Однако на пятый день видимые улучшения наступили именно усестры. На одиннадцатом дне эксперимента начали лечить сестру. К концу двенадцатого дня резко ухудшилось состояние брата. На тринадцатом дне у сестры сняли бинтовые повязки, а у брата был диагностирован некроз тканей нижних конечностей. На двадцатый день он скончался. При вскрытии мы провели сравнительный анализ мозгового вещества детей…

– Детей?!

Лавренюк заерзал, не смея поднять глаза, потому как знал, что увидит мои сведенные судорогой кулаки.

– Поверьте, молодой человек, я бы не позволил! Леночка работала самостоятельно и меня поставила перед фактом. Я лишь отчеты читал…

И на его губах снова мелькнула непроизвольная улыбка. То ли он получал нездоровое удовольствие от воспоминаний, то ли таким образом планировал действительно перевести стрелки на мою бывшую, на нее направить мой гнев и попытаться тем самым спастись. Явно считая меня простофилей, уже практически обведенным вокруг пальца, он видел себя спасенным. Наш затягивающийся разговор способствовал этому. Самонадеянный идиот не понимал, что разговор этот нужен совсем для других целей.

– При вскрытии выяснилось, – поспешил продолжить Лавренюк, уходя с тонкого льда опасной темы, – что у брата имелось очень серьезное органическое поражение головного мозга, в то время как у сестры мозг был абсолютно здоров. В принципе, это и ожидалось. Подтверждалось все то, что мы много раз наблюдали во время экспериментов над животными. Это подтверждало отсутствие кардинальных отличий человека от других млекопитающих и открывало нам двери возможностей. Так и появился КУБ.

– Это все жертвы?

Лавренюк засучил толстыми короткими ножками и даже попытался встать, но не смог.

– Да, насколько я знаю, – неуверенно сказал он.

– Не было бездомных, пациентов психушек, нелегальных мигрантов?

С каждым произнесенным звуком Лавренюк втягивал голову в плечи, будто я не говорил, а бил его этими словами.

– Разве что бездомных, – чуть слышно сказал он. – Леночка говорила, что это идеальный лабораторный материал. Если с другими приходилось проводить долгую терапию по разрушению нуклеотидных структур и удалению части головного мозга, то у таких совершенно деградировавших личностей за нас это давно уже сделал алкоголь и наркотики. Они уже и людьми, по большому счету, не были.

– Другими? – сквозь зубы просипел я.

– Не понял.

– Вы сказали, что с другими приходилось проводить какие-то манипуляции. Значит, были не только бомжи?

Лавренюк вдруг покраснел, засопел.

– Ну что же вы меня мучаете, молодой человек! – вдруг закричал он. – Вы же сами все видели своими глазами. Ведь это вы вторглись к нам в Брюховецкой и Трехсосенке! Я сразу понял, что это вы. Больше некому. Да, мы творили черные дела, за которые будем гореть в аду. Мне очень стыдно за них! Я раскаиваюсь! Каждый день раскаиваюсь! Но прошлого не вернуть! Можно сколько угодно рассуждать, как бы кто поступил на моем месте, но пока машина времени не изобретена, это бессмысленные разговоры. Если хотите закончить все это, я вам помогу. Я сам устал! Вы даже себе представить не можете, как же я устал от всего этого ужаса! Так давайте остановим Леночку вместе!

– Но пока что я не услышал ничего интересного, – сказал я, провоцируя Лавренюка. – Вы мне рассказали какую-то историю, которую ни проверить, ни опровергнуть, ни подтвердить не могу. Эта Леночка хоть и тварь беспринципная, но она при всем своем желании не тянет на главаря вашей высокоинтеллектуальной шайки. Я уже давно никому не верю на слово. Мне нужны доказательства. Начнем с имен ваших покровителей.

Лавренюк вздрогнул.

– Да-да, тех самых инвесторов. Адреса всех производств, кроме Трехсосенки и Брюховецкой. Хочу услышать имена руководителей подразделений, их заместителей. У меня в голове должна сложиться картина, в которой я увижу ваше истинное положение и наконец-то поверю, что вы всего лишь… Как вы себя назвали? Решала?

– Нет-нет! Имен я не знаю, вы же понимаете уровень! Эти люди не снисходят до общения с простыми смертными. Кто мы и кто они? Мы работаем с их помощниками. Вот их имена я вам назову с удовольствием. А что касается других производств, то их нет. Только Брюховецкая и Трехсосенка. Вот видите! Я все рассказываю!

– Нет. Не все. Вы рассказываете очевидные вещи в попытке все спихнуть на эту вашу Леночку. Она мне, кстати, говорила все то же самое, но куда убедительнее и расставляя совсем другие акценты.

– Например?

– Например, что вы и есть если не король в этой партии, то уж точно ферзь. Что никакой вы не военный врач, а настоящий ученый естествоиспытатель. Долго работали за границей на частную компанию…

Я сильно рисковал, по сути блефовал, но Лавренюк вдруг побледнел и осунулся, своей реакцией невольно подтверждая догадки отца. А потому дальше я решил гнать дичайшую отсебятину. Даже если что-то и будет мимо цели, то все это невольно окажется на совести моей бывшей – это ведь она мне все «рассказала».

– …там же вы и подглядели за экспериментом какого-то китайца, что и натолкнуло вас на идею искусственной близнецовости. Вы, по сути, украли…

– Чушь! – не выдержал Лавренюк и весь подался вперед, будто хотел до меня дотянуться, но его скрюченные пальцы бессильными когтями лишь впивались в грязную рыхлую землю. Но через секунду разум возобладал над эмоциями, он успокоился и поспешил исправить допущенную ошибку. – Леночка меня оболгала. Ни у кого я ничего не крал.

– А я думаю, что крали, – я продолжил давить в нащупанную болевую точку его самолюбия. – Сначала украли идею, затем нашли ученого с похожими работами и украли его технологию, а потом и переманили его помощницу, чтобы она сделала всю черную работу.

– Да как вы можете судить? – возмутился Лавренюк, снова закипая. – Вы же дремучий в этих вопросах и хромосому от селезенки не отличите! Если бы в Китае кто-то занимался подобным, то это уже существовало на рынке в качестве коммерческого предложения. Но КУБ уникален. Нигде в мире такого нет!

Лавренюк хоть и старался изображать из себя жертву, но получалось неубедительно. Слишком долго он жил с мыслью о своем первенстве в этом мире, чтобы даже теоретически допустить саму возможность чужого превосходства. На кону была его жизнь, но он все равно не мог задавить внутреннего эгоцентриста и заставить его молчать. Признать поражение, отдать свое великое детище другому, сбросить с головы заслуженный лавровый венец победителя – это было сильнее его.

– Допустим. Но технологию-то вы все равно украли? У того ленинградского ученого, с которым работала Леночка. Иначе зачем она вам понадобилась?

– Да нечего там красть было! – вспылил он. – Этот остолоп вообще не тем занимался. Он резал крыс и соединял их кровеносные сосуды. Дичь! Единственным результатом этой возни было то, что грызуны дохли. Мы же начали с переливания крови от одного близнеца другому, затем наоборот. Опытным путем вычислили продолжительность и последовательность. Потом были операции на мозге и трансплантации. Ничем подобным тот ученый не занимался.

– Но идея генетических изменений у одного из подопытных в паре ведь ему принадлежит? Как и само предположение об искусственной близнецовости.

Лавренюк сопел, раздираемый внутренними противоречиями. Признать заслуги моего отца ему не позволяла гордыня, а признаться в своем авторстве и работе с близнецами задолго до моего отца не давал банальный страх.

– Леночка человек одаренный, но при этом ограниченный, – сказал он, немного успокоившись. – Над ней довлела старая школа, закостенелость идей и шаблонность методов. Преодолевать это я и помогал ей, советовал, подсказывал, подталкивал к нужному решению. Мои идеи двигали этот проект, но реализовывала-то их Леночка.

Найдя хоть какой-то компромисс между ложью и правдой, Лавренюк наконец успокоился, перестал потеть, снова порозовел, прекратил сучить руками и ногами.

– Я предположил, что для успешного функционирования близнецовой пары нужна максимальная антропометрическая идентичность. Это же очевидно и не требует специальных знаний. Однако все экспериментаторы относились к этому халатно, в том числе и тот питерский ученый, поэтому и результатов у них не было. Затем именно я разработал схему приемника и передатчика, что тоже лежало на поверхности. Ведь если один организм делится своими болячками, то другой их должен принимать и не оказывать сопротивления. А вот уже Леночка занималась разработкой биотических схем, рецептур ядов для нейрохимического программирования приемника, определяла подлежащие секвестированию участки мозга.

– А зачем вам нужны были шлюхи и фальшивые бордели?

Лавренюк часто заморгал, глядя на меня и искренне не понимая вопроса.

– При ростовском филиале был бордель, – напомнил я. – Самый настоящий. С девочками. С сауной. С номерами.

– Ах это! – наконец понял он. – Пережитки прошлого, ликвидированные за ненадобностью. Странно, что вы упомянули о таком. Первое время организации нужно было прикрытие, вот недоумки на местах и придумывали разнообразные ширмы в меру своей испорченности. Где-то были санатории, где-то – клиники пластической хирургии или стоматология, а где-то и бордели. Но сейчас это все в прошлом. КУБ уже давно вышел на такой уровень, что ему стали не страшны ни местная власть, ни местные бандиты.

– Потому что они стали вашими клиентами?

– Отчасти.

– Мэр Ростова тоже был в их числе?

– Помилуйте, молодой человек! – вальяжно запротестовал Лавренюк. – Давайте без конкретики. У нас тысячи клиентов по всему бывшему Союзу. И все поголовно мэры, депутаты, губернаторы, олигархи и министры. Не могу же я помнить всех.

– В отчете местных правоохранителей есть данные о том, что труп мэра был обнаружен в ростовском филиале. Потом этот труп внезапно ожил. Я знаю, что к этому причастен КУБ. Но я не понимаю, как все эти ваши истории про близнецов могут оживлять мертвецов.

– Как же много вы еще не знаете, молодой человек, – снисходительно сказал Лавренюк. – Никто никаких мертвецов не оживляет. Я же вам говорил о приемнике и передатчике. Что-то происходит с передатчиком – это тут же отражается на приемнике. Передатчик получает травму, она мгновенно проявляется у приемника. Врачи начинают лечить приемник, травмы излечиваются у передатчика. Это очень примитивно, но объясняю вам, как сам понимаю эту схему. Можно соединить несколько приемников и один передатчик, тогда процесс излечения протекает быстрее.

– Но в ростовском филиале обнаружили именно мэра. Я видел этих ваших приемников. Это же просто бесформенные тела.

Лавренюк хищно улыбнулся.

– Это не приемники. Это заготовки для них. Соединенный с передатчиком, приемник со временем начинает обретать его черты. Через восемнадцать месяцев трансформации он практически не отличим, разве что у приемника нет части мозга и он не способен самостоятельно существовать.

– То есть, если заглянуть в ваши закрома…

– Нет, молодой человек, – Лавренюк покачал головой, – там вы увидите лишь многочисленные копии местных нуворишей, их многочисленных жен, любовниц и детей. Приемники первых лиц находятся на нижних уровнях под максимальной защитой. Ведь приемник и передатчик связаны, если нанести вред одному, то пострадает и другой.

– Первых лиц?

– Я обобщил. Имеются в виду самые важные клиенты, – с загадочной улыбкой произнес Лавренюк. – Но среди них есть и действительно влиятельные люди. Очень влиятельные. Они в первую очередь заинтересованы в продолжении функционирования запущенного механизма. Абсолютное здоровье, относительная неуязвимость и практически вечная жизнь очень привлекательны, знаете ли! От подобного никто отказываться не будет несмотря на жертвы и чужие страдания. Миллионы детей в Африке гибнут от голода и жажды, но никому до них дела нет. И до этих несчастных приемников тоже никому дела не будет. Всем плевать.

В этом он прав, всем подонкам и мерзавцам плевать. Но мне не плевать, а уже этого достаточно.

– Вы даже представить не можете, сколько стоит входной билет в этот клуб! Это невероятные деньги! Создана ситуация, при которой ни одна из сторон не заинтересована в разрыве отношений. КУБ получает баснословные барыши, а клиенты – фактическое бессмертие. Эту связь не разорвать никакими силами, уверяю вас. Однако! – Лавренюк лукаво улыбнулся и с сальным прищуром глянул на меня. – Я могу поспособствовать, молодой человек. Все честно. В обмен на мою жизнь, я подарю вам продление вашей. Вы даже не представляете, какие перспективы…

– А вы защищены?

Вопрос был невинным, но какое же воздействие он возымел. Лавренюк мгновенно замолчал, будто поперхнулся, и вытаращился на меня.

– Вы понимаете, о чем я. Ответ на этот простой вопрос расставит все по своим местам. Если вы чисты и невиновны, а сама идея вам претит, то в недрах КУБа у вас не должно быть своего персонального приемника. А если он есть, то все ваши слова о непричастности были ложью в попытке избежать смерти. Итак, у вас есть свой приемник?

Лавренюк в который уже раз заерзал и рефлекторно зашарил по голому телу в безуспешных поисках, видимо, той самой узкой черной коробки. И он запаниковал. На всем теле обильно выступил пот, будто его кто оросил из пульверизатора, руки дрожали, нижняя губа тряслась.

– Итак, у вас есть свой приемник, – уже утвердительно повторил я. – И наверняка не один. Когда я вас вырубил фторотаном, случилось странное. Вы не хотели засыпать, какая-то сила внутри вас сопротивлялась. А потом я нашел занятную вещицу в ваших вещах.

– Где он?!! – истерично завопил Лавренюк, шаря вокруг руками.

– Остался в туалете забегаловки. Это оно самое? – я с наслаждением улыбнулся. – Бессмертие в кармане?

– Умоляю! Я всего лишь администратор!

Я шагнул к нему.

– Пощадите! Это же дико и бессмысленно, молодой человек! Пощадите! Я вам помогу! Я все расскажу! Все имена! Я раздобуду коды доступа ко всем хранилищам! Мы вместе сожжем дотла КУБ! Умоляю!

Вспоминать об этом не очень приятно, но я испытал садистское наслаждение, когда вонзил в его заплывшую жиром шею электрошокер. Лавренюк мгновенно потерял сознание и завалился на бок. Достав приготовленные шприцы с эторфином, я одну за другой вколол сразу три ампулы. Хватило бы и половины одной ампулы, но я не хотел рисковать.

Далее камера снимала, я сидел в отдалении и ждал. В течение первого часа с телом ничего не происходило, оно не подавало признаков жизни. Через три часа, уже практически ночью, я констатировал начало трупного окоченения. Даже если Лавренюка и найдут в ближайшее время, помочь ему уже никто не сможет. Никаким технологиям и даже чудесам не под силу будет оживить несколько часов мертвый мозг. А на тело мне было плевать, пускай реанимируют и делают с этим овощем что угодно, да хоть в тушу для какого-нибудь богатенького клиента превращают, подобный исход был бы справедливым возмездием для этой твари.

Территорию завода я покидал окрыленный. Впервые за долгое время свершилось хоть что-то отдаленно напоминающее правосудие. У КУБа было еще много длинных ядовитых щупалец, которые предстояло обрубить, но лиха беда начало. Процесс запущен.

Опасный сюрприз

Выбравшись с пустыря почти без приключений, что при выключенных фарах в условиях полной темноты было сродни подвигу, я минут сорок покатался по промышленным окраинам столицы. Хотелось привести мысли в порядок. Далеко за полночь, когда о закрытии подумывали даже ночные увеселительные заведении, я наконец остановил верой и правдой отслужившую «Волгу» во дворе расселенного и предназначенного под снос дома. За исключением бродячих псов и пару раз мелькнувших в свете фар темных личностей, которые хотели быть обнаруженными еще меньше, чем я, вокруг не было ни души. Некогда шумный и людный микрорайон был пуст, меня окружали только брошенные девятиэтажки, устало и осуждающе взиравшие на меня пустыми глазницами черных окон без стекол, да горы мусора. Одна из таких возвышенностей была рукотворной, однако почти не отличалась от стихийно возникших. Под грудами отбросов скрывался припрятанный «жигуленок» не первой свежести, но все еще на ходу.

Я раскидал особо крупные куски мусора, а затем в свете фонаря нашел присыпанный землей край тента, который укрывал машину. Раскрывать «жигуль» оказалось куда проще, чем прятать его, по крайней мере быстрее. Хотя все дело могло быть в желании поскорее избавиться от опостылевшей маски и зловонной одежды, а может быть и от напоминания о случившемся.

На всякий случай оглядевшись, а потом выключив фонарь, я наконец-то сорвал с взопревшей головы латексную маску с париком, накладную грудь и разделся. Чистая одежда лежала в салоне «жигулей», и каким же наслаждением было надеть сухое, пахнущее новым белье!

Мокрое от пота тряпье, маска, инструменты и все до последней мелочи, чем я пользовался при похищении Лавренюка и что могло хоть как-то меня связать с этим преступлением, подлежали безальтернативному уничтожению. Это был закон, которому меня научила жестокая жизнь. Она же не раз преподавала мне и другой урок, научив перед этим проверять все вещи, чтобы в запале не сжечь что-то лишнее. Но уж лучше погубить что-то не имеющее отношения к делу, чем по собственной дури сохранить опасную улику. Но тем не менее я всегда копался в барахле и почти всегда находил в нем что-то ценное. Вот и тогда, роясь в сумке с инструментами, я сначала заметил подозрительное свечение в темной утробе баула, а потом нашел и его источник. Это был смартфон, слабый свет пробивался через щели в неплотно прилегающем к экрану чехле.

У меня внутри все похолодело. Несколько секунд я тупо пялился на него, чуть ли не в панике пытаясь предположить источник происхождения телефона в моей сумке, а потом наконец-то догадался его выключить. Все меры предосторожности, вся моя конспирация, все эти латексные маски и перчатки оказались бессмысленными из-за включенного телефона. Но потом я чуть успокоился, ведь если меня до сих пор не взяли, то либо вообще не искали, либо не могли найти. Последнее было более вероятно, потому как перед выключением аппарата я успел прочитать на экране предупреждение об активированном режиме «В самолете».

Телефон производил впечатление очень дорого устройства премиум-класса. Да и солидный кожаный чехол намекал на богатого владельца.

Молниеносно прокрутив в памяти ленту последних событий в поисках возможной ситуации, в которой я мог «обзавестись» смартфоном, я сразу отмел все нелепые и надуманные версии. Подбрасывать в качестве громоздкого жучка бессмысленно, ведь все основные следящие функции аппарата были деактивированы, да и прожорливость этих устройств гарантированно опустошило бы аккумулятор и опять же свела на нет работоспособность. К тому же, есть куда более незаметные и действенные устройства. Вывод напрашивался единственный – телефон случайно попал в сумку с инструментами еще в забегаловке, в один из дней или даже ночей, когда мой баул бесхозным грузом валялся за стеллажами. Но это тоже вряд ли, не представляю ситуации, при которой лишившийся мобильника хозяин плюнет на него и забудет. Когда я тащил усыпленного Лавренюка через обеденный зал ресторанчика, мог толкнуть кого-нибудь из посетителей и тот просто выронил телефон в тележку с мусорными пакетами… И тогда меня озарило. Это был телефон Лавренюка! Когда я его раздевал и обыскивал, мобильник мог выскользнуть и затеряться среди разбросанных на полу инструментов, а потом я его в спешке, не заметив, бросил в сумку.

Покопавшись в чехле, сделанном на манер книжки, я под его обложкой нашел скрытое отделение для визиток и банковских карт. Все были на имя Лавренюка.

Точкой в этом мини-расследовании стало личное дело, которое я изучал перед началом операции. В нем изрядную часть составляли жалобы службы охраны на Лавренюка, который намеренно игнорировал их рекомендации и требования. Так что перевод телефона в неактивный режим «В самолете» вполне вписывался в характер этого человека. Он явно не хотел, чтобы его беспокоили звонками и предпочитал звонить сам или общаться с внешним миром через помощников. Да и вполне возможно, что смартфон он использовал исключительно в развлекательных, а не коммуникационных целях. А может он у него был просто как статусная вещь, вроде бесполезных и неудобных запонок с бриллиантами или еще каких-нибудь перстней.

Я на всякий случай извлек еще и сим-карту, было бы неплохо обесточить его, но в этой модели аккумулятор был несъемным.

Разглядывая телефон, я также вспомнил и недавний разговор со своим новым компьютерщиком, который сетовал на трудности со взломом защиты компьютерной сети КУБа. Почему бы не попытаться использовать его для проникновения в корпоративную сеть? Наверняка Лавренюк делал это и, учитывая возраст и характер, вряд ли он каждый раз вводил сложные пароли. Надо бы закинуть этот аппарат моему новому айтишнику, пускай поколдует с ним.

Побросав в «Волгу» все барахло вместе с вновь обнаруженными визитками и банковскими картами Лавренюка, я снова натянул перчатки и достал из багажника «жигуленка» упакованные в несколько слоев пленки пятилитровые канистры с бензином. Бензин – штука очень токсичная и любящая оставлять следы на всем, чего даже вскользь касался, поэтому приходилось перестраховываться. Ребятам из КУБа было плевать на улики, они меня и без доказательств в асфальт закатают. Но я надеялся, что судьба будет ко мне благосклонна и поможет сломать хребет монстру. А вот когда вся эта беготня вокруг детища моей бывшей закончится и уляжется шум, у правоохранителей возникнут вопросы и к похитителю из забегаловки, и к убийце Лавренюка, и к поджигателю пустыря. Поэтому мне очень не хотелось, чтобы меня со всем этим связывали какие-нибудь улики.

Канистры я поставил на крышу, капот и в салон, отвинтил крышки. Затем достал маленький флакон с серной кислотой, в который кинул запаянную полиэтиленовую капсулу с обычным сахаром и осторожно водрузил эту бомбу замедленного действия на водительское сиденье. Когда во флаконе вокруг капсулы начали образовываться пузыри газа, я длинной палкой толкнул каждую канистру, опрокидывая. Завоняло разлитым топливом. Через секунду кислота наконец прожгла оболочку капсулы и добралась до сахара, в сопровождении громкого хлопка произошла реакция и спустя мгновение «Волга» превратилась в ревущий диким огнем факел.

Выруливая на оживленную дорогу, я краем глаза поглядывал на далекое зарево пожара в зеркале заднего вида, но при этом безнадежно мечтал о мягкой уютной постели. Обнаружение мобильника внесло коррективы в мои планы. Пришлось долго кататься по окраинам Москвы и пытаться вычислить возможную слежку, а заодно и укромное местечко, где предстояло сгореть и «жигуленку». В идеале я это время должен был тратить на сон, однако кое-какую пользу из ночных покатушек все же извлек. Копировать и рассылать содержимое флешки с видеокамеры я наметил на завтра, так что пришлось изменить планы и заняться этим вместо ночного отдыха.

На флешке был единственный файл – долгий и муторный фильм с Лавренюком в главной роли. Его архивированную копию я и разослал по нескольким почтовым ящикам, для подстраховки. Ленка тоже получила свое кино, но в значительно укороченном варианте – без диалогов и с единственной сценой, служившей подтверждением выполненного заказа, остальное было не для ее глаз и ушей. К ролику я также прикрепил текстовой файл с реквизитами моего счета в сейшельском банке.

Среди электронных адресов рассылки был и почтовый ящик моего нового айтишника. Кино он вряд ли будет смотреть, но в данном случае и цель ставилась иная. Это был наш условный сигнал к началу кибератаки на КУБ. Когда в статусе отправленного письма я увидел заветное «Прочитано», у меня сразу отлегло от сердца и в ранее беспросветном мрачном будущем забрезжил робкий луч надежды, что КУБ будет уничтожен. Непременно будет уничтожен, даже если в следующую секунду меня схватят или по нелепому стечению обстоятельств на меня свалится метеорит. Хотя это и было бы большой несправедливостью, ведь я как никто другой заслужил привилегию насладиться моментом крушения этого кровавого колосса. Однако я уже давно допускал возможность фатального для меня развития событий, а в последнее время воспринимал это уже как некую неизбежную данность. Но впервые за последние месяцы появилась надежда, что мои труды будут не напрасны и дело таки завершится.

Надежду эту, граничащую с необъяснимой уверенностью, в меня вселил именно мой новый компьютерщик. Я и сам не ожидал подобного завершения недавней нашей встречи в Краснодаре, на которую ехал нехотя и уже чуть ли не заранее разочарованным. Сказывались преследовавшие меня неудачи последнего времени. Встречаться нам было незачем, да и не любит эта братия никаких встреч, им подавай анонимную переписку и регулярные переводы гонораров, все выходящее за эти привычные рамки они воспринимают в штыки. Поэтому и ехал я с тяжелым сердцем, уверенный в каких-то проблемах, если не сказать хуже.

Однако новый компьютерщик меня разочаровал. Причем как приятно, так и негативно. Специалистом он оказался превосходнейшим, а вот человеком, способным заменить Экстази, ему стать не удалось. Слишком осторожен и принципиален, а в нашем деле это лишние качества. К тому же, в его натуре напрочь отсутствовал кураж, а это было куда хуже чистоплюйской щепетильности.

Местом встречи я выбрал летнее кафе в людном краснодарском парке «Чистяковская роща». Я прибыл на час раньше оговоренного и удачно занял дальний столик в тени старого платана, рядом с шумным детским аттракционом. Гвалт из десятков детских голосов заглушал даже мои собственные мысли, но зато какой прекрасный вид открывался на окрестности, все как на ладони. Ни подкрасться, ни пройти незамеченным. Потому-то и компьютерщика увидел сразу. Пока он слонялся вокруг кафе, зажимая под мышкой условную синюю книгу, и крутил головой в поисках меня, я его успел хорошенько разглядеть и составить более чем положительное мнение.

Внешностью и манерами он напоминал молодого, но очень успешного преподавателя престижного вуза или руководителя среднего звена. Единственным намеком на не совсем ординарное содержимое его ухоженной головы с классической прической и уложенными с помощью геля волосами была байкерская кожаная куртка. Своим неформальным видом она заметно выбивалась из делового стиля, созданного начищенными туфлями, выглаженными брюками со стрелками и белоснежной сорочкой. Пронзительные умные глаза, высокий лоб, зачесанные назад черные волосы, чуть тяжеловатая нижняя челюсть и привыкшие улыбаться губы с характерными складками в углу широкого рта меня подкупили сразу, я видел перед собой приятное лицо приятного человека. Это вселяло уверенность, что в мире высоких технологий еще остались вменяемые взрослые люди, а не только закомплексованные великовозрастные инфанты. Хотя именно это и удивило. Годы общения с Экстази и еще парочкой ему подобных серьезно деформировали мои представления о гениальных фриках, видевшихся мне исключительно параноиками с выводком тараканов в голове. Такие не носят скучной обычной одежды и причесок, таким непременно нужно что-то доказывать окружающему враждебному миру зелеными или малиновыми волосами, никогда не снимаемыми черными очками, диким пирсингом и обязательным презрением к гигиене. Словно опасное насекомое с яркой окраской, они делали все от них зависящее, чтобы их чурались или даже боялись.

Отдельно мне понравилось, что он был просто острожен и минимально подозрителен, что и должно быть свойственно всем нормальным людям. Не оглядывался, не «заметал следы», не передвигался перебежками от дерева к дереву или еще как-то привлекал внимание идиотским поведением.

Я помахал ему рукой.

– Андрей. – Крепкое рукопожатие лишь усилило положительное впечатление. – Бут. Приятно познакомиться, и наконец-то встретиться лично! Я вас именно таким и представлял.

Андрей Бут. Ну надо же! Представился обычным человеческим именем, а не своим ником «Butler» с форума или еще какой-нибудь дичью вроде «Дарко Данте» или «Нулевого холода». Тот же Экстази при первой встрече потребовал, чтобы его имя произносилось непременно с английским «з», но не удосужился объяснить, чем оно отличается от русского.

– Зато вам удалось меня удивить, – честно сказал я. – Ни фиолетовых волос, ни покрытых татуировками рук. Прямо обычный человек из плоти и крови, а не загадочная личность, выплывшая в мир никчемных людишек из темных недр интернета.

Он удивленно посмотрел на свои руки.

– Странные у вас представления, какие-то киношные.

– Не без того.

Я с причмокиванием потянул горячий эспрессо, краем глаза наблюдая за своим визави. Моя манера пить явно покоробила его. Воспитанный.

– Итак? В чем причина скоропалительности встречи?

– Извините, если это как-то помешало вашим планам, но, – он бесшумно отхлебнул из своей чашки, – мне необходимо было встретиться с вами. Хоть деньги и заплачены и ваш заказ практически готов, однако некоторые обстоятельства потребовали уточнения. Я привык работать только с реальными людьми, которым доверяю.

– Очень обременительное требование в наше время.

– И тем не менее. Принципы, знаете ли.

Нет, они таки все блаженные, даже если одеты нормально и называются обычными именами. Программист принимает заказы от анонимных заказчиков на специфическом сайте, насквозь пропитанном нелегальщиной и криминалом, но при этом заявляет о каких-то принципах.

– Боитесь нарушения закона?

– И этого тоже. Но больше всего боюсь, что созданный моими руками продукт может нанести кому-то вред, хотя бы даже теоретически.

Поймав мой скептический взгляд, он поспешил объяснить:

– Не подумайте, что я каждому потенциальному клиенту устраиваю собеседование. Это лишнее. У меня уже давно сложилась своя клиентура, куда практически закрыт вход посторонним. Да и работа эта, по большому счету, является чем-то вроде хобби с элементами спортивного азарта. Я зарабатываю легальным бизнесом. Денег мне хватает. Но иногда хочется пощекотать себе нервишки, впрыснуть адреналина в кровь.

– Выходит, наша встреча – это что-то вроде испытания перед вступлением в круг избранных?

– Не нужно ерничать. О вашем существовании я узнал буквально на днях и не воспылал желанием немедленного знакомства. Но у меня есть правило доводить начатое до конца. Изначально заказчиком выступил Экстази, он и оплатил работу. Ему я и собирался передавать готовый продукт. Однако…

Андрей замолчал и почему-то оглянулся.

– Однако Экстази перестал выходить на связь, – закончил я за него. – А пару дней назад вы получили от него прощальное письмо, отправленное почтовым роботом.

– Вы тоже получали письмо?

– Да. Думаю, Экстази разослал такие письма всем, кого считал близкими.

– Означает ли это?..

– Да. Он мертв.

Андрей побледнел.

– Можете помянуть его при случае. Но вернемся в мир живых. Итак, к чему вы клоните? Хотите разрыва сделки? Хотите больше денег за дополнительный риск?

– Нет. Я хочу знать, что вы собираетесь делать с моим продуктом?

– Несмотря на рекомендации Экстази? – не без иронии спросил я.

– Да. Экстази вас знал. Я вас не знаю. Да и не исключен элемент случайности, подлога. Может быть вы вообще не тот человек, за которого себя выдаете. Экстази ведь не может ни подтвердить, ни опровергнуть вашу личность.

– Разумно. По-детски наивно, но разумно.

– Почему?

– Ну вы же пришли на эту встречу? – Я чуть улыбнулся. – Это очень опрометчиво, если вы допускаете хотя бы малейшую возможность коварства с моей стороны.

– Но вы же тоже пришли?

– Это не имеет значения, если я нахожусь на темной стороне. Я ничем не рискую. А вот вы рискуете лишиться всего.

На самом деле он мог и мне предъявить те же претензии. Реальный программист Андрей Бут мог уже в реке Кубани рыб кормить, а вместо него напротив меня сидеть и пить кофе кто угодно – от полицейского до Ленкиного засланца. Учитывая специфику не совсем законных отношений, я и сам удивился возможности этой встречи, а ведь он был еще и инициатором. Это конечно же было подозрительно, если при этом не учитывать пару существенных нюансов. Во-первых, Андрей явно мне доверял, а потому свойственное всем самонадеянным умникам напускное подозрение готово было вот-вот лопнуть под напором клокотавшей внутри наивной искренности. Он относился к тому типу людей, которых легко обводить вокруг пальца, хотя сами они при этом считают себя неприступной скалой. Во-вторых, в подмене Андрея не было смысла. Слишком сложно. Силовики мною пока вряд ли интересуются, а для КУБа, как выяснилось, я был слишком мелкой сошки. Да и сам КУБ мною интересовался исключительно в лице моей бывшей, которая в тот момент больше всех была заинтересована в моей сохранности из-за внезапно возникшего у нас общего дела.

Конечно, теоретически сохранялась возможность слежки, особенно за Андреем, но и это не имело значения. Мне она не угрожала, а остальное меня не интересовало. Можно было порыться в собственной душе и отыскать там остатки совести, чтобы попытаться убедить самого себя в безопасности Андрея, но на самом деле мне было плевать. От программиста требовалось только создать нужный мне вирус, а уж доберутся до него или нет Ленкины вурдалаки или какие-нибудь силовики – отходило на второй план.

– Не понимаю.

– В том-то и дело. Вы слишком идеалистичны и самонадеянны. А надо жить с мыслью, что где-то поблизости всегда рыскают некие целеустремленные ребятки без принципов. Они не проводят переговоров, им начхать на ваши моральные устои. Поэтому они не потратят ни одной лишней секунды на уговоры, а на выходе из этого парка затолкают вас в фургон без окон, а потом прикуют цепью в глухом подвале и заставят сделать что угодно. И вы сделаете. Вот так бывает в реальной жизни.

– Вы меня пытаетесь запугать?

– Нет. Просто делюсь житейским опытом. Но! – Я жестом привлек внимание официантки и попросил повторить заказ. – Что-то мне подсказывает, вас сюда привело банальное любопытство. Странный заказ, таинственное исчезновение Экстази, загадочное письмо от него и, как финальная точка, появление на сцене странного типа с помятой рожей уволенного за пьянство мента. Прямо детектив какой-то, свежая струя в пресной жизни провинциального программиста. И вот вы уже как зачарованная дудкой факира кобра вылезаете из своей уютной, безопасной, легальной корзины, чтобы посмотреть. Что же происходит? Что же будет дальше? Я угадал?

Я угадал, однако Андрей предпочел сохранить лицо. Он спокойно выслушал мою тираду, после чего сказал:

– Отчасти. Но меня куда больше интересует, зачем вам понадобился мой продукт.

– Чтобы нести хаос и разрушения, естественно!

– А если серьезно?

– Прекратите, – я без притворства поморщился, устав от дутой конспирации, потоков морализаторства и громких фраз в напыщенных позах. – Вы создали мощный вирус. Это оружие. Это средство уничтожения. Для чего же его можно использовать? Вот загадка-то!

Андрей заерзал на стуле и начал озираться.

– Вы боитесь, что нас могут услышать? Бросьте! Всем этим счастливым папашам и мамашам с детишками наш разговор не интересен. А вот если нами заинтересуются серьезные люди, то уже никакая конспирация не поможет. Не вам ли знать, что при нынешнем уровне развития техники запись разговора двух человек в кафе является такой же не имеющей значения мелочью, как и смешанная с многомесячным жиром пыль на этом столике? Мы с вами переписывались на форуме, затем обменялись сообщениями в мессенджере, и это не считая тех двух разговоров по телефону. Называйте вещи своими именами.

– Может быть вы и правы, и скорее всего вы правы, но я все же привык к иной манере общения.

– Как знаете, – я устало махнул рукой. – Так вы мне передадите ваш «продукт» или нет?

– Как только услышу, для чего он вам нужен. Да, я не витаю в облаках и понимаю, для каких целей существуют подобные продукты. Но это ведь как атомная бомба. Ее можно сбросить на мирный японский город, а можно держать про запас в качестве инструмента сдерживания. Вроде бы одна и та же вещь с колоссальной разрушительной силой, но задачи выполняются разные.

Андрей был непробиваем и решил стоять на своем. Ему же хуже. У него был шанс остаться в неведении, теперь же ему придется по собственной воле или же против нее перейти на мою сторону.

– Я хочу камня на камне не оставить на серверах одной конторы. Находится она в небольшой станице в паре часов езды от Краснодара. Называется станица…

– Брюховецкая? – не своим голосом, будто вмиг охрипнув, сказал Андрей.

Хоть я и устал удивляться, но в тот момент испытал нечто вроде удовлетворенного шока. С одной стороны я был поражен реакцией Андрея, с другой же испытал облегчение. Он явно был глубоко в теме и знал о заводике за брюховецким кладбищем не меньше моего, а значит больше не придется тратить силы на бестолковые убеждения.

– Что-то личное? – сказал я, усмехнувшись.

Он молчал, сверля стол взглядом и не поднимая головы. Я терпеливо ждал и продолжал пить кофе. Учитывая микроскопический размер чашек, при всем желании надолго этот процесс растянуть не удалось бы. Опрокинув в рот остатки кофе вместе с противной гущей и шумно проглотив, я поморщился.

– Вы не против, если я закажу нам мороженого?

Андрей коротко кивнул, продолжая сидеть истуканом. Перед тем, как купить пару порций пломбира, я успел наведаться в уборную, отстоять очередь, пропуская детишек, а он все так же сидел, не меняя позы.

– Не нужно быть экстрасенсом, чтобы увидеть бурю терзающих вас эмоций. – Я поставил перед ним мороженицу с лакомством, посыпанным шоколадной крошкой и политой какой-то ароматной оранжевой дрянью. – Единственное, я не могу понять, вы запредельно удивлены, напуганы или находитесь вне себя от радости из-за представившейся возможности сбросить свою «атомную бомбу» в Брюховецкой?

– Вы же понимаете, насколько это опасно? – наконец выдавил он из себя что-то членораздельное.

– О, да! Я понимаю! Уже несколько месяцев понимаю! И с каждым прожитым днем, который вполне может стать для меня последним, понимание усиливается.

Чтобы хоть как-то отвлечься, он принялся ковырять ложкой в мороженом.

– Теперь вы осознали, что не всегда нужно открывать все ящики и копаться в их содержимом?

Он вскинул голову, стрельнув в меня злым взглядом.

– Не думайте, что я глумлюсь. Отнюдь. Это всего лишь урок на будущее. Вы сами перешли черту и назад пути нет. Так или иначе, вы теперь в моей команде и будете воевать против КУБа.

– Против?..

– КУБ. Так называется эта дрянь в Брюховецкой за кладбищем. Тот самый заводик по производству якобы биоэтанола. Современное инновационное предприятие. Уникальный инвестпроект!

– Вся Брюховецкая уже давно это предприятие. Одно большое предприятие, – буркнул Андрей.

– Вас-то как это коснулось? Потеряли кого-то?

– Потерял? – непонимающе переспросил он. – Нет. Я сам из Брюховецкой.

– Вот оно что!

– У меня была фирма, обслуживали компьютеры, устанавливали системы видеонаблюдения и пожарной сигнализации, работали потихоньку. Как и вся станица, в общем-то. А потом появился этот завод за кладбищем. И станица за какие-то месяцы будто вымерла. Брюховецкая попросту стала этим заводом. Люди либо работали на это предприятие, либо уезжали.

А вот это было похоже на правду. Изображавшая редактора газеты Аля, помнится, мне рассказывала выдуманную историю про то, что местных не подпускают к заводу. Это мне еще тогда показалось странным и непрактичным.

– Вы, стало быть, уехали.

– Да. Меня выдавили вместе с бизнесом. Еще куча народу сбежала. У меня ощущение, что все, кто мог, уехали оттуда. Сейчас в Краснодаре куда ни сунься, везде наткнешься на брюховчанина. Как беженцы какие-то.

– А вам не предлагали работать на них?

– Всем предлагали. Отличные условия. Неплохие деньги. Мне без всяких тендеров дали шикарный контракт на обслуживание сетевого оборудования. Я даже согласился, прельстившись огромными деньгами, а потом начал читать этот контракт и охреневал после каждого пункта. Я и все мои сотрудники добровольно должны были предоставить доступ ко всем своим документам, счетам, установить на все телефоны и компьютеры следящие шпионские программы, сделать и сдать дубликаты ключей от всех замков своей недвижимости, ежедневно отчитываться о каждом шаге вплоть до того, какие фильмы смотрим в свободное время и кого встречаем на улице. Естественно, я отказался. И тогда начался дикий прессинг. Мы с женой в один день собрались и уехали. Бросили квартиру, офис, барахло все. Гори оно синим пламенем!

– А здесь, в Краснодаре, что-нибудь слышали об этой конторе? Слухи какие-нибудь? Даже самые невероятные.

– Нет, слава Богу! – Андрей кисло улыбнулся. – Уж поверьте, я и из Краснодара сбегу, как только услышу эту трупную вонь.

– Какую вонь?

– Это просто фигура речи.

– Нет. Вы не просто так это сказали. – Я подался вперед и сказал: – Признавайтесь! Ведь неспроста вы убежали. В мире много вполне солидных корпораций, где сотрудников заставляют петь гимны, участвовать в идиотских мероприятиях, стучать на коллег и даже устанавливать на свои любимые айфоны с макбуками следящие программы. Но они не разят трупной вонью. Хочется покрутить пальцем у виска, но не бежать от них подальше. Так что же случилось в Брюховецкой, из-за чего вы побежали из нее, будто от какой-то эпидемии или войны.

Андрей молчал.

– Я вам скажу, что случилось. Сначала по станице поползли нелепые слухи, над которыми все здравомыслящие люди просто смеялись. Потом начали пропадать люди, массово, а полиция никак не реагировала. В завершении, наоборот, появились новые люди, которые чувствовали себя хозяевами в Брюховецкой и безнаказанно делали что хотели. Так?

Андрей кивнул.

– Беда в том, что когда вы здесь, в Краснодаре, почувствуете эту трупную вонь, бежать будет некуда. Эта мерзость расползается стремительно по всей стране, по всему бывшему Союзу. А скоро и за его пределы вылезет.

– Вы хотите это остановить?

– Да. Хочу.

– С помощью моего продукта?

– Не только. Ваш продукт должен парализовать работу предприятия. Там множество автоматики, довольно высокий уровень роботизации. Это возможно?

Андрей рефлекторно обернулся, проверяя, нет ли подслушивающих, а затем кивнул:

– Да. Это будет довольно просто, если вам, конечно, удастся попасть в их систему и запустить… – он перешел на шепот: – вирус.

– Вот только не мне, а вам. При всем моем самоуважении и обожании себя любимого, я не могу не признать того постыдного факта, что в компьютерных делах я еще тот динозавр. Вы это сделаете гарантированно лучше и, самое главное, надежнее.

Андрей как-то уж слишком спокойно отреагировал на эту новость, будто был готов к ней. Не исключен и вариант, что он даже обрадовался возможности отомстить. Вместо привычной попытки возразить или затянуть очередную волынку про принципы, он лишь чуть улыбнулся и кивнул.

Я достал из кармана изготовленные Экстази электронные ключи и бросил их на стол.

– Вы знаете, что с этим делать.

Он быстро спрятал пластиковые карточки во внутренний карман куртки.

– Мы с Экстази обсуждали еще один момент, – сказал Андрей. – Вирус должен уничтожить и информацию. Базы данных. Экстази намекал, что там содержится какая-то рецептура или технология. С этим могут возникнуть сложности.

– Да, мы обсуждали с ним это. Но сейчас я уже не так уверен, что на этих серверах есть нужная мне информация. Она слишком ценна, а потому содержится в единственном экземпляре в чьей-то голове.

– Это хорошо. Экстази обещал, но так и не успел передать мне списки всех серверов. А без них сложно. Нужно точечно бить с гарантией, а не устраивать бессмысленные ковровые бомбардировки.

– Он что-нибудь говорил про червя, которого запустил в их систему?

– Да. Это был мой червь.

– О! Тем более! Напоминаю, на всякий случай, – сказал я, – вдруг пригодится в работе. Червь оставил в системе закладки или что-то подобное. Это может вам пригодиться.

– Насколько серьезными должны быть разрушения?

– Тотальными.

– Но… – Андрей растерялся. – Это может привести к непредвиденным последствиям. Вирус очень мощный. Если он вырвется на свободу, то может наделать немало бед, пострадают невиновные.

Я жестом остановил этот словесный поток, а потом сказал.

– Вы не представляете масштабов беды. Ради уничтожения этой погани я готов пожертвовать чем угодно. Да пускай сломаются все компьютеры мира, пускай исчезнет интернет, плевать!

Андрей недоуменно смотрел на меня, явно не понимая.

– Но зачем? Я так понимаю, в Брюховецкой работает какое-то секретное предприятие, наверняка на оборонку…

– Нет. Не на оборонку они работают. На себя любимых, но за счет нас с вами и тысяч других людей. Там живодерня. Самая обыкновенная живодерня.

– Что?

– Представьте себе мясокомбинат, но только вместо коров и свиней там режут людей.

– Людей?!

– Не кричите, – поспешил я успокоить Андрея. – Колбасу из хомо сапиенсов там не делают и в консервы не закатывают. Но факта не отменяет.

Я положил перед ним флешку.

– Просвещайтесь. Сами. Смотрите, читайте, делайте выводы.

Андрей смотрел на флешку, не решаясь взять ее.

– Вот это и есть реальный адреналин и щекотание нервишек, – с усмешкой сказал я. – А не то, чем вы занимались до этого с подобными целями. Берите, не тушуйтесь! Вам терять уже нечего. Вы вляпались в КУБ по полной.

Он все же взял флешку и убрал в карман.

– Это результат моей работы. Там видео, таблицы, графики, кое-какая скачанная информация с их серверов. А на днях я вам пришлю еще кое-что. Это будет видео. Страшное. Но можете не смотреть, хотя и желательно глянуть одним глазом. Главное, что это будет вам сигналом начать атаку на КУБ. Как только получите от меня видеофайл, спустя сутки можете начинать.

– Когда приблизительно?

– Через пару дней. Если от меня не будет вестей в течение недели, то значит меня нет в живых. Начнете операцию сами. И еще одно, – я поднялся из-за столика, собираясь уходить. – Есть просьба. Настоятельная. Когда сегодня посмотрите содержимое флешки и отойдете от увиденного, займитесь изготовлением чего-то вроде фильма. Чтобы было не очень долго, минут на десять-пятнадцать, но очень жутко. Рекомендую сделать акцент на пропавших без вести людях, которые сейчас находятся на этой живодерне.

– Так это все же не метафора?

– Нет. Это жуткая реальность. Посмотрите – поймете сами. А потом это кино нужно распространить максимально широко. Экстази мне говорил, что подобное возможно. Чтобы фильм веером разлетелся по соцсетям, торрент-трекерам, телеграм-каналам и видеохостингам. Пожалуйста не откладывайте в долгий ящик, вирус и фильм должны выстрелить если не одновременно, то очень близко по срокам. Сначала – вирус, потом – фильм. Все понятно? Спрашивайте сейчас, мы можем больше не увидеться.

– Да. Я понял.

– Ну, тогда мне пора. У меня самолет через два часа.

Я положил перед ним конверт с деньгами.

– Ваш гонорар за будущий фильм.

– Что вы! Это лишнее! Все давно заплачено.

– Денег никогда не бывает слишком много. К тому же, насколько я знаю, раскрутка роликов в интернете стоит дорого.

– Погодите!

Андрей схватил меня за руку, останавливая, а затем суетливым неловким движением буквально всучил мне что-то. Раскрыв ладонь, я с удивлением увидел в своей руке безликую флеш-карту в прозрачном пластиковом чехле.

– Что это?

– Продукт, – сказал Андрей, потупившись.

– Так выходит, он готов? Не практически готов, а уже готов? – Я не смог сдержать усмешки. – И что мне с ним делать?

– Примените его по назначению, если вдруг… – он проглотил комок в горле, – со мной что-то случится. Я все взвесил. Так будет лучше.

– Как это работает?

– Просто вставляете в любое устройство, подключенное к сети предприятия. Остальное вирус сделает сам.

– Любое устройство?

– Смартфон, компьютер, терминал – что угодно. В смартфон просто вставляете в слот для карты памяти или в свободное гнездо для симки. К компьютеру подключать через картридер, купить можно в любом магазине электроники.

Мы не попрощались, будто оба боялись этого как плохой приметы. Андрей вдруг сосредоточился на растаявшем мороженом, я же сунул карту памяти в карман, а затем, не оборачиваясь, вышел из кафе.

Логово

Так долго и сладко я не спал лет десять – без снов, без постоянных просыпаний, без метаний по горячей разворошенной постели. В четыре утра я упал на кровать и тут же отключился, а на следующий день после обеда проснулся бодрым и отдохнувшим. И голодным, очень голодным!

Завтракая в столовой при гостинице, я смотрел на лежащий между тарелками одноразовый телефон и решал дилемму – звонить Ленке или нет. Хотя на самом деле никакой дилеммы не было, звонок был безальтернативным. Да, мне до рвотного рефлекса не хотелось не то что говорить с ней, но и просто слышать ее голос. Однако мне нужны были ее деньги, тот самый гонорар. Из-за крайне затратной беготни вокруг КУБа я опустошил все свои закрома и никакой перспективы их пополнения в ближайшее время не наблюдалось. Как бы мерзко это ни выглядело, но моя бывшая в тот момент оставалась единственным реальным источником денег. И, судя по всему, она это прекрасно понимала, а потому тянула с переводом. Ни ночью, ни утром мой счет в сейшельском банке не увеличился ни на копейку, там по-прежнему лежали жалкие гроши «на черный день», единственным предназначением которых была подпитка самого счета с целью его существования.

– Алло, – откликнулась она после первого же гудка. Значит, ждала, сидела с телефоном в обнимку. Эротические нотки в сопровождении мурлыканья намекали на очень хорошее расположение духа моей бывшей.

– Привет, – сказал я как можно суше. – Кино получила?

– Отличное кино! Тянет минимум на десяток «Оскаров»!

– Мне бы куда больше понравилось вместо золотых болванов увидеть на своем счету обещанные деньги.

– Уже переводим, частями. Начали, как только эта старая сволочь исчезла. Я уже тогда поняла, что у тебя все получилось. Так что наберись терпения, осталось немного подождать. Это же международные переводы, может и несколько дней потребоваться.

– Частями?

– Сумма слишком велика для транша, который не вызвал бы вопросов. Могут заблокировать, а разблокировка только по решению суда. Думаю, в суде ты не сможешь объяснить происхождение денег. А так тебе в течении пары дней будут капать небольшие суммы из разных источников. Поверь, это надежнее.

– Хорошо. Тогда поговорим после перевода.

– Погоди-погоди! – поспешила сказать она, упреждая разрыв соединения. И вовремя, я собирался отключиться. – Неужели, кроме денег, нам нечего обсудить?

Я опешил.

– Нет, скажем иначе. Разве есть хоть что-то в этом мире, кроме денег, что мы можем обсудить?

– Ну почему же? – притворно и очень неестественно проворковала она. – Массу всевозможных вещей.

– Я не понимаю, – сказал я, на самом деле все прекрасно понимая. – Чего ты хочешь?

– Например, можно было бы встретиться и отпраздновать!

И тут же смартфон звякнул уведомлением о поступлении денег на мой счет. Сумма копеечная и должна она была имитировать тот самый транш, разбитый на множество частей. Ленка все еще считала меня сельским простофилей, которого легко обвести вокруг пальца, всего лишь наговорив приятных глупостей. Краснодарский опыт ее ничему не научил.

– Ну вот, – сказала она, очень довольная собой. – Уже что-то должно было тебе капнуть. Получил? Проверь, пожалуйста.

Я улыбнулся ее наивности. Во-первых, она никак не могла знать, дошли ее деньги или нет без запроса в банк, а на это уходят часы. Во-вторых, я был искушенным в этих вопросах и прекрасно видел, что деньги пришли со счета в том же банке. То есть кто-то из ее людей сейчас сидел чуть ли не на Сейшелах и переводил мне деньги по ее требованию.

– Отпраздновать? Единственное, чего я хочу сейчас, это отдохнуть. Все, давай потом поговорим. Да и когда ты расплатишься, мне будет куда комфортнее. Не хочется, знаешь ли, чувствовать себя использованным и выброшенным за ненадобностью.

Мгновенно счет округлился довольно приличной суммой. Видимо, чтобы получить заработанное, придется и дальше слушать ее предсказуемую ахинею и подыгрывать.

– Не говори ерунды! – с каким-то дурацким смешком воскликнула она. – Как избалованная климактерическая бабенка, честно слово! Я ему предлагаю перспективы, а он ноет о своей ненужности.

– Перспективы?

Пришло еще одно уведомление о пополнении счета.

– Извини, но единственной перспективой мне видится участь оказаться в твоей Брюховецкой. Ты понимаешь, о чем я.

– Чушь! Это страшилки для несговорчивых идиотов. Умные мне для других целей нужны. Для умных у меня поле непаханое. Работать и работать! И не за бесплатно, конечно же.

– Ну уж нет. Будет лучше, если мы просто разбежимся в разные стороны и ко взаимному удовольствию забудем о существовании друг друга.

Еще копеечка малая упала на мой счет. Прямо как аттракцион какой-то – стоит чуть отпустить поводок и Ленка тут же переводит деньги. Сумма на счету вырисовывалась уже аппетитная. Можно было и закругляться с «игрой в пятнашки». Я тут же перевел все деньги на счет в другом банке, чтобы лишить свою бывшую возможности отменить платежи.

– Не все так просто, милый. – Слово «милый» она произнесла так же, как сказала бы голодная лиса при виде жирного тетерева. – Не получится разбежаться и забыть. Слишком большой улей ты разворошил.

– Иначе никак, уж извини.

– Извини?! – Она рассмеялась. – Да я давно такого удовольствия не получала! Записи с камер, где ты тащишь этого жирного борова в мусорном мешке, я уже раз пять пересматривала. Высший класс!

Комплименты от нее мне хотелось слышать меньше всего, однако моему внутреннему эгоисту это понравилось.

– Спасибо. Я старался.

– Высший класс! – повторила моя бывшая. – Быстро! Дерзко! Неординарно! Мои безопасники до сих пор сидят с языками в задницах, не в силах хоть как-то прокомментировать случившееся. Какие же они бестолочи на твоем фоне!

Она, полагаю, рассчитывала кривыми комплиментами снова заманить меня на ту же зыбкую почву, по которой мы без толку топтались в ее фальшивой краснодарской квартире. Еще пара напыщенных фраз и последует предложение работать на КУБ.

– Именно такого уровня нам не хватает! – сказал она, задыхаясь от восторга и подтверждая мои мысли. – Ты даже не представляешь, с какими идиотами приходится работать. Пять раз надо сказать, потом десять раз разжевать сказанное и все равно сделают наоборот, а затем будут с пеной у рта доказывать, что именно это им и приказывали сделать. Нам бы хоть одного такого, как ты…

– Лавренюка уже нашли? – спросил я, перебивая ее и кардинально меняя тему.

– Нет еще. Но это и к лучшему. Хорошо бы и сгинуть ему без следа, исчезнуть. Надо было заказать тебе полное заметание следов, чтобы даже косточек не осталось от этой мрази, ни единого волоска!

– Зачем?

– Это вредит бизнесу. Сам понимаешь, Лавренюк все это придумал и вдруг его похищают, убивают. Получается как минимум эффект сапожника без сапог. А так все могло сойти за красивую выходку уставшего художника, решившего бросить все и пешком уйти в Тибет. Да и ко мне претензий не было бы, а то уже были скользкие намеки.

– А как максимум?

– Есть вариант еще заработать, – вместо ответа сказала Лена. – Проверку ты прошел, тебе можно доверить дело любой сложности. У меня есть парочка кандидатов. Сложность пониже, а денег побольше. Возьмешься?

Новый перевод. На сей раз счет сразу пополнился огромной суммой. Моя кубышка начинала обретать настолько приятные очертания, что грозила лопнуть. А это было уже опасно. Погибнуть от обжорства едва ли лучше, чем сдохнуть с голоду.

– От добра добра не ищут, – сказал я. – Ты переоцениваешь мои способности. Мне просто повезло. Сработал эффект «на кураже». Попробуй я повторить сделанное и вряд ли получится.

– Не прибедняйся, – с каким-то уж слишком елейно-приторными интонациями в голосе сказал она. – Ты устроил первосортную кутерьму в Краснодаре, в Брюховецкой, в Трехсосенке. Про Лавренюка я вообще молчу. Это не операции, а загляденье!

– Хорошо, Лена. Я подумаю.

– Нет, – неожиданно жестким голосом сказала она. – Мне нужен ответ сейчас.

Намеков она не понимала. Придется врать.

– Хорошо. Убедила. Да и чего притворяться. Я действительно поиздержался. Деньги очень нужны. Влез в такие долги, что даже гонорар за Лавренюка не покроет всего. Так что да, я говорю тебе «да». Давай встретимся и отпразднуем.

– Когда? – тут же радостно откликнулась она, ничего не заподозрив в резкой смене моего настроения. – Я свободна в любое время! Нет! Давай сегодня! Сейчас! Я хочу сейчас!

– Не могу. Прости. Мне действительно нужно отдохнуть.

Она строптиво засопела в трубку, но затем вынуждена была пойти на попятную:

– Тогда завтра.

– Хорошо. Договорились. Я позвоню, – быстро сказал и отключился, не без основания боясь продолжения опостылевшего мне разговора.

Завтра так завтра. Пускай подождет денек. Какая-никакая, а фора.

Хоть я и желал больше всего на свете послать свою бывшую подальше, но не мог. И денег лишаться не хотел, да и нужно было прикрыть тылы Андрею, который именно в тот момент готовил атаку на КУБ. Если у него сегодня все пройдет хорошо, то ни о каких встречах с Ленкой и речи быть не могло. А если не получится, то у меня оставалось хоть небольшое, но все же пространство для маневра.

После обеда, который в моем искаженном графике совпадал с поздним ужином у всех нормальных людей, с разницей в несколько минут пришло несколько долгожданных сообщений от Андрея: «Дебют удачный», «Ключ к двери подошел. Вхожу», «Приступаю к генеральной уборке». Он традиционно нагнал тумана, но эта иносказательность была уместной. Она звучала как песня, а налет загадочности соответствовал торжественности момента.

Через полтора часа пришло новое сообщение: «Полный успех. Уборку закончил. Ухожу. Приступаю к уборке во второй квартире».

Я без счета перечитывал это сообщение, с каждым разом чувствуя растущий восторг в душе. Свершилось! Неужели свершилось?!! С души словно кандалы свалились, освобождая, давая дышать полной грудью и наконец-то забыть про терзавший страх. Я понимал, что это лишь победа во втором крупном сражении и до полного поражения врага еще далеко, что КУБ еще не повержен и вполне может дотянуться своими ядовитыми щупальцами, но ничего не мог поделать с окрылявшей меня эйфорией.

Я сразу же позвонил отцу в надежде и с ним поделиться своим успехом и передать частичку удачи. Коротко поздоровавшись и в ответ получив невразумительное «Угу», я сразу же перешел к делу:

– Ты не передумал?

Мой вопрос его задел:

– С чего бы это?

– Ну мало ли. Как говорится, ночь переспал, день передумал.

– Я же слово дал. Это дело чести.

– Хорошо. Ну тогда приступай. Твоя очередь выходить на сцену.

– Неужели у тебя получилось? – лишь спросил он. – Поздравляю. Честно говоря, не верил. После твоего ухода я чуть углубился в проблему, которую ты вскрыл. Поговорил кое с кем. До сих пор под впечатлением. Будь на твоем месте, я бы не знал, за что браться.

– Я сам не верил. Но, как ты же мне говорил, вера пускай остается уделом верунов. Мы оперируем неопровержимыми доводами, опираемся на железные факты и взываем к чистому разуму.

– Это было давно, – тихо сказал отец. – Сейчас я уже не так категоричен. Иногда и вера помогает. Это отличный мобилизатор воли, когда ничего другого не остается… Помощь нужна?

– Нет. Сделай, о чем договаривались. Об остальном не думай.

– Понятно. Ну тогда удачи тебе, сын! Больше и желать нечего, всего остального у тебя в избытке.

Странное пожелание, немного подпортившее мое приподнятое настроение. Уж не заболел ли он?

– Спасибо. Тебе тоже… удачи.

Последнее слово я сказал уже в безмолвную пустоту, потому что он отключился, не дав возможности ни договорить, ни проявить участие. При всей кажущейся дикости ситуации, я был ему даже благодарен. Нельзя на пустом месте и сразу вырастить дерево, а наши отношения даже на жалкий кустик сорной травы не тянули. Не хочет говорить – ну да ладно. Будем эту проблему решать после, когда утихнут сотрясающие мир тектонические проблемы.

Окрыленный успехом и разрываемый буквально фонтанирующей энергией, я не смог усидеть в гостиничном номере и отправился бродить по ночным улицам с периодическим заходом в различные увеселительные заведения. Мне в кои-то века захотелось не просто отдохнуть, а хорошенько напиться, чтобы ни одной мысли в голове не осталось.

Уже под утро следующего дня, когда мой кошелек изрядно похудел, ноги отказывались нести бренное тело, уши оглохли от громкой музыки, а желудок умолял больше ничего не есть и уж тем более не пить, от Андрея пришло последнее сообщение. Прочитав его, я не сразу понял содержание. Безуспешно перечитал несколько раз. По идее, должен был поступить очередной отчет о благополучном исходе операции, и я даже был уверен, что прочитал именно это, но что-то меня насторожило в путаном тексте. И лишь оказавшись на свежем воздухе и в относительной тишине, чтобы прочитать несколько коротких слов с завуалированным смыслом, мой мозг наконец включился и сумел осознать масштабы разворачивающейся катастрофы.

Андрей не смог взломать систему в Трехсосенке и ставил меня перед неприятным фактом: «Дверь второй квартиры заперта. Замки поменяны. Опрос соседей свидетельствует, что новые хозяева квартиры не заказывали уборку. Грозятся вызвать наряд полиции. Ухожу. Мне очень жаль».

Восторг с радостью улетучились мгновенно, уступая место привычным уже отчаянию и безысходности. Они-то и толкнули меня на безумный шаг. Будь я трезвым, не цари вокруг обманчивая ночь и пошли я ко всем чертям свою проклятущую удачу, на которую уж слишком полагался, я бы ни за что не совершил той ошибки. Хотя тогда мне казалось, что я все делал правильно.

Я на такси вернулся в гостиницу, поднялся в свой номер и даже не закрыв входной двери побежал к тайнику в туалете, где лежал смартфон Лавренюка.

Смутно припоминая инструкции Андрея, я непослушными из-за хмеля руками не с первого раза вставил флешку с вирусом в слот для карты памяти, вернул на место симку, а затем включил аппарат. Как это часто бывает в подпитии, собственные действия под воздействием высокого алкогольного градуса в крови кажутся вполне осмысленными и логичными, хотя на самом деле они всегда являются хаотичными и деструктивными метаниями. Так и я, ковыряясь в содержимом чужого гаджета, предполагал, что пытаюсь войти в сеть и заразить КУБ убийственным вирусом, а на самом деле бессмысленно нажимал на какие-то иконки и запускал ненужные приложения. Помнил я это смутно, но мне вроде как даже удалось в интернет выйти и по паре сайтов прогуляться, которые открылись из созданных Лавренюком закладок. Однако на том мои хакерские подвиги и закончились. Телефон вдруг несколько раз моргнул экраном, завибрировал, а потом отключился. То ли он сам заразился вредоносным кодом Андрея и не выдержал этого, то ли я попросту забыл зарядить аккумулятор, но больше мне ничего не удалось сделать со смартфоном, в миг превратившимся в кирпич.

Последнее, что я запомнил, это поиски куда-то запропастившейся подушки. Учитывая полувменяемое состояние, это было очень верным и взвешенным решением, но лучше бы я его принял утром. В тот момент уже было поздно во всех смыслах.

***

Проснулся я не от ожидаемой головной боли с похмелья и не от разрываемого мочевого пузыря, желающего избавиться от выпитого накануне, а чувства стесненности в груди. Будто мне что-то сильно сдавливало ребра, даже дышать было трудно. Продрав глаза и осмотревшись, я пару долгих минут пытался связать увиденное хоть с чем-то ранее виденным в жизни и не смог. Меня окружала какая-то сизая пелена, будто я находился в густом тумане или под водой, однако дышал я свободно, несмотря на тяжесть в груди. Попытавшись пошевелиться, я смог разве что сжать и разжать пальцы рук, хотя скорее всего мне просто почудилось, что я это сделал. Мое тело было онемевшим в каждой его клетке и отказывалось мне повиноваться.

Внезапный яркий свет ослепил, словно включили прожектор посреди ночи и направили прямо на меня. Глазам сделалось больно, я почувствовал текущие по щекам собственные слезы. И это было хорошо, даже замечательно – чувствовать хоть что-то.

Следом за светом появились краски, размытые очертания окружающих предметов, контуры которых с каждой секундой делались четче.

А потом я услышал голоса. Один был неразборчивым мужским, доносившимся издалека, а другой – женским, показавшимся знакомым. Фоном служил монотонный гул множества могучих механизмов, словно я находился в моторном отсеке теплохода.

– Вы наконец-то нас почтили своим присутствием, – услышал я сквозь грохот бешено стучащего в ушах собственного сердца. – Я уже и не чаяла. Боялась, что мальчики переборщили с препаратом… Нет-нет! Не пытайтесь говорить.

Я на самом деле хотел что-то сказать, но не смог, языка как будто не было, я его не чувствовал, но зато вдруг понял, что во рту у меня находится что-то лишнее, давящее на гортань. Попытался сглотнуть, но не смог. Все очень походило на то, что я находился в реанимации под аппаратом искусственной вентиляции легких. Это объясняло и размытость в глазах, смотревших через маску на лице. Однако с каждой минутой мой взор фокусировался все больше, скоро я начал различать силуэты. Значит, никакой маски, но при этом во рту у меня были какие-то трубки.

– Все биомаркеры в норме, – раздался надо мной новый голос, мужской, блеклый, уставший. – Туша готова. Я могу идти?

– Приглядись же! – снова говорила та женщина. – Узнаешь? Правда, он сильно изменился с тех пор, но если приглядеться, то можно узнать. Ну же!

– Нет, не узнаю, – буркнул ее собеседник. – Почему я его должен узнать?

– Ну как же! Ведь из-за него у нас было столько проблем на прошлой неделе. Ведь это он выкрал нашу девочку. И, говорят, он связан с исчезновением дяди Миши.

Несмотря на атрофию чувств, я почувствовал ползущий по спине холодок. Я вспомнил этот голос, этот мерзкий голосок, принадлежавший той твари из Трехсосенки, главному аморфохирургу, Ирине. И это означало только одно.

– Какой прекрасный сюрприз нам преподнесли! Как же я хотела разобрать его по кусочкам, разложить на анатомическом столе и любоваться. Каждую ночь перед сном мечтала, как буду резать его, медленно, не задевая артерий и вен, под музыку Шуберта.

Зрение наконец-то вернулось ко мне, но лучше бы оно повременило. Я увидел склонившееся надо мной красивое, улыбающееся сквозь плексиглас защитного шлема лицо той самой Ирины.

– Вы не понимаете, что происходит? Вы не знаете, где находитесь? Вы не ведаете, что будет с вами дальше? – чуть ли не смеясь, милым воркующим голоском вопрошала она, нежно поглаживая мою щеку рукой в защитной перчатке. – Я вижу ужас в ваших глазах. Это хорошо!

Она отошла куда-то, но скоро вернулась.

– Руководство еще не решило, что с вами делать, а потому и четких указаний на ваш счет пока не поступало. Но что-то мне подсказывает, что если бы хотели вас допросить или еще как-то использовать, то вы бы находились в другом месте. Мы еще немного подождем и приступим. Думаю, сегодня ближе к вечеру.

Мир вокруг сдвинулся, сместился, и я понял, что меня покатили на каталке. Ирина шла рядом, держась у изголовья.

– Мы бы вам устроили экскурсию, но вы ведь уже были здесь и все видели.

Я действительно был в том зале, видел этот потолок с переплетениями труб, видел этот слепящий светодиодный свет, слышал этот гул вентиляции. Если бы я мог повернуть голову, то наверняка увидел бы и бесконечные ряды кювет с лежащими в них телами.

– А вот что мы с вами сделаем, я с удовольствием поведаю. Сначала я вскрою вашу черепную коробку – без анестезии, конечно же! Затем удалю кое-что совершенно лишнее в вашем мозгу. Будь моя воля, я бы вдоволь позабавилась с вашим чудесным телом. Но, увы, оно слишком хорошо для напрасной траты столь превосходного биоресурса и удовлетворения моих низменных потребностей. Вы не представляете, как сложно в наше время найти хорошее тело. Человечество катастрофически деградирует, здоровый образ жизни выходит из моды, организм каждого второго под завязку набит фармакологической химией, наркотиками, алкоголем. А ожирение?! Это же еще хуже всех вместе взятых пороков. Поэтому вашему превосходному, здоровому, спортивному телу придется поработать на нас. Итак! После операции на мозге мы вас на пару дней подключим к биопотоковому сканеру и точно определим частоту вашего мозга. Затем будет долгая терапия по поддержке вашего тела, чтобы оно было готово принять на себя все грядущие испытания. Потом вы займете свое заслуженное место в одном из наших многочисленных хранилищ, спасая жизнь и здоровье какого-нибудь уважаемого и богатого человека. Учитывая ваши показатели, за ваше тело развернется настоящее сражение. Вот только жалко, мне очень будет жалко, что оно утратит столь привлекательные очертания и превратится в безобразную серую тушу. Но вам уже будет все равно. Мальчики!

На окрик, до боли знакомый, откликнулись не менее знакомые мордовороты, которые переложили меня с каталки в бадью с откинутой крышкой. Рядом водрузили какой-то аппарат, к которому из моего рта тянулись гофрированные трубки. Послав мне воздушный поцелуй, сопровождаемый очаровательной улыбкой, Ирина в компании звероподобных детин исчезла из поля зрения.

Никаких мыслей у меня не было. Как не было ни страха, ни отчаяния, ни боли. Все выместило какое-то животное отупение, когда ты себя будто со стороны наблюдаешь и слушаешь, но не слышишь, смотришь, но не видишь, касаешься чего-то, но не ощущаешь прикосновения. Что-то подобное я испытал в молодости во время участия в одной из тогдашних гражданских войн на юге страны, получив легкую контузию. Но даже ее хватило, чтобы на несколько минут превратиться в овощ и не реагировать ни на что, даже на собственное раздробленное колено. Организм защищался, отгораживался от неразрешимой проблемы, но это же могло меня и погубить.

Каким-то отголоском меркнущего сознания поняв это, я начал моргать и сгибать пальцы. Звучит может быть и глупо, но тогда это было единственное доступное мне физическое упражнение. Когда появилась ноющая боль в уставших мышцах, появилось и желание отдохнуть, а потом вслед за ним, медленно, словно волокущим в гору тяжелый состав слабеньким локомотивом возникли и проблески осознанных мыслей.

Выхода из создавшегося положения я не видел. Под воздействием введенных препаратов я был немощен и не способен ни на что помимо того же моргания. Даже если бы удалось каким-то чудом выбраться из кюветы, я вряд ли смог бы просто уйти оттуда, не говоря уже о столкновении с мордоворотами или той же Ириной, которая и без посторонней помощи смогла бы легко меня одолеть. Оставалась еще надежда, что происходящее со мной было частью очередного Ленкиного спектакля с целью меня проучить и заставить-таки работать на КУБ, но это было из разряда фантастики. Последний мост в этом направлении я сжег собственными руками после вирусной атаки на КУБ, да и Трехсосенка была чужой территорией даже для моей бывшей жены.

Мне ничего не оставалось, как думать, а думать я мог только о фатальной глупости, приведшей меня в эти кровавые казематы. Включить телефон Лавренюка было не просто глупостью, а непростительной и дикой глупостью. Я собственными руками отдал себя этим упырям. Умудрился не продать свою жизнь подороже, а попросту подарить ее. Обиднее всего было то, что я не помнил вообще ничего. Последним воспоминанием был телефон Лавренюка перед моими пьяными и оттого почти слепыми глазами, а последней мыслью – дикое желание спать.

Зарекаться уже смысла не было, но я тогда твердо решил больше никогда даже не нюхать ничего крепче кофе. И как нарочно, из горячечных глубин памяти выскочил эпизод далекой юности, когда меня полуживого от выпитого шампанского приволокли с выпускного и бросили под дверью квартиры. На следующий день дед изрек практически пророчество, намекнув, что алкоголь может меня когда-нибудь погубить. И погубил ведь таки!

Где-то фоном маячила еще и обида, что меня привезли сразу в Трехсосенку. Оказывается, когда я рассуждал о размере своей значимости и сравнивал себя с мелкой сошкой, то изрядно переоценил свою роль. Я был настолько неинтересен ребятам из КУБа, что они не посчитали нужным меня даже допросить. Я всего лишь биоматериал, туша.

Однако, пока я еще был жив и говорить о себе в прошедшем времени не хотелось. Я решил, что еще поборюсь! Удушить эту тварину, разбить в кровь красивую мордашку, стереть с ее идеального лица улыбку мне не удастся, конечно, но уж палец ей откусить я попытаюсь, ну или хотя бы просто укусить. Понимая всю нелепость подобных мыслей, я горько усмехнулся.

– Он еще и улыбается! – услышал я ненавистный голос. – Вы только посмотрите! Это что-то с чем-то! Никогда не видела таких счастливых людей перед мучительной смертью. Мне прямо не терпится взглянуть на ваш мозг. Убеждена, что обнаружу там нечто крайне неординарное!

Ирина милостиво похлопала рукой в пластиковой перчатке меня по лицу, как хозяин любимого бульдога, а затем где-то сзади вне зоны видимости принялась колдовать с чем-то металлически гремящим и звонким. Видимо, готовила хирургические инструменты.

– Мальчики! Думаю, пора. Не вижу смысла тянуть резину. Уже пять часов прошло. А мне сегодня еще гору отчетов писать. Приступаем!

Пять часов? С момента моего появление здесь или возвращения ко мне сознания? Успев удивиться скоротечности времени, я тут же забыл об этом, потому как появилась стая мордоворотов. Они замерли по обе стороны.

Естественно, мне даже шанса не оставили не то что отгрызть или укусить за палец Ирину, но даже увидеть ее. Меня сначала перевернули на живот, руки и ноги привязали ремнями к специальным проушинам, а потом чьи-то каменные пальцы просто вдавили мою голову в ложе.

Монотонно зажужжал какой-то механизм и через секунду я понял, что меня стригут машинкой. Затем по коже головы начали водить чем-то мокрым и холодным, иногда это были просто частые касания, будто там рисовали, проводили линии, оставляли пунктирные точки. Скорее всего так оно и было, на моем черепе что-то размечали маркером.

– Ну вот, почти все готово…

Где-то далеко раздался утробный вой сирены.

– Что за черт? – возмутилась Ирина. – Пожар, что ли? А ну, сходи посмотри.

И вдруг погас свет, а потом исчез свистящий гул. Сначала мелькнула паническая мысль, что это я перестал видеть и слышать после каких-то манипуляций этих мясников, но потом понял, что все же пропало освещение и отключилась вентиляция.

– Да что же это такое? Не могут уже работу пары лампочек наладить. Что ни день, то сюрприз.

Шарканье ног, кто-то споткнулся, затем в сопровождении приглушенной брани налетел на другого. Послышался звон металла о металл. Я не мог видеть, но отчетливо представил, как Ирина в ярости швыряет скальпель и решительно уходит в темноту. А потом наступила тишина. Лишь я в одиночестве лежал лицом вниз и безуспешно пытался понять, что происходит.

Ожидание растянулось на целую вечность, но хуже всего было даже не ждать неизвестности, а делать это в абсолютной тьме. Источников света не было никаких и в отличии от самой темной ночи, когда глаза все же привыкают к темноте и начинают различать хотя бы что-то, в том подземном каземате не к чему было привыкать.

Как я ни старался, но пару раз все же отключался и засыпал, вскидываясь от каждого шороха, однако не мог понять, снились они мне или на самом деле доносились откуда-то. Но в очередной раз, резко проснувшись, я совсем рядом отчетливо услышал какое-то шуршание в сопровождении тени, мелькнувшей в мгновенном ослепительном отсвете. Через секунду я понял, что это шаги крадущегося человека, шаги осторожного человека. И ладно бы он боялся обо что-то удариться в темноте или заблудиться, тем более он шел с фонарем, но нет. Так ходят воры, непрошенные гости или те, кто не хочет быть замеченным.

Человек остановился возле меня, с минуту стоял, тяжело размеренно дыша, затем по мне, слепя, скользнул луч фонаря.

– Это вы? – вопрос был настолько неожиданным и неуместным, что я вряд ли нашелся бы с ответом, даже если бы у меня во рту не было никаких трубок. Однако моему неожиданному гостю и не требовались ответы, потому как он утвердительно сказал: – Это вы.

Он рассек скальпелем путы, кряхтя перевернул меня, выдернул легко выскользнувшие из гортани трубки, заставив сдавленно кашлять и отплевываться несколько долгих минут. Освободившиеся от оков руки и ноги безвольными плетями упали вдоль моего покрытого липкой испариной тела, сразу стало зябко. Пару раз попытавшись поднять хотя бы одну руку и быстро запыхавшись, я скоро бросил это бесполезное занятие.

– Ничего, – успокоил меня незнакомец. – Силы скоро вернуться. Вам вкололи лошадиную дозу миорелаксантов. Ваши мышцы сейчас как студень. Часика через два будете конем бегать.

Его огромный темный силуэт чудовищем из ночного кошмара возвышался надо мной. Человек скорее всего был в спецкостюме биозащиты, однако точно сказать было нельзя из-за недостатка света. Прежней тьма уже не была, но и света не хватало, его слабые лучи пробивались откуда-то снизу, искажая и без того уродливую действительность. Скорее всего, фонарь лежал на полу между соседними бадьями.

– Так это ваших рук дело?

Голос человека был смутно знаком, и даже не сам голос, а вялые гортанные интонации, но сколько я не силился, не мог вспомнить его обладателя.

– Что? – прохрипел я, не узнавая своего голоса, да и не понимая сказанного.

– Это все, – огромная рука сделала круговой жест. – Как только вас увидел, сразу начал готовиться к худшему.

Я совершенно не понимал, о чем он, но предпочел умолчать об этом.

– Но вы напрасно так рисковали. Еще несколько минут и они бы вас убили.

– Пытаюсь понять, но… – Я снова зашелся в кашле. – Мысли путаются. Из-за лекарств, наверное.

На самом деле мысли у меня были кристально чисты, но я вынужден был валять дурака, чтобы получить нужные ответы.

– Странно, – удивился незнакомец. – Ирина Георгиевна особо настаивала, чтобы ваше сознание было ясным. Она хотела вас помучить.

– Не знаю, – прохрипел я. – Тогда это похмелье. Я вчера напился до чертиков.

– Нет. Вас привезли три дня назад. Похмелье должно было пройти.

Три дня? Три дня?!

– Я вам лично капельницы с глюкозой и изотониками ставил.

– Все это время?

– Нет, только первый день. Потом вас под наркозом держали. Ждали указания сверху. Указания не поступило.

Говорил он заторможено, будто вот-вот заснет. При этом почти не двигался. Это производило жутковатый эффект.

– Так это вы все устроили или нет? – снова спросил он. – Мне нужно знать.

– Да, – соврал я, понимая, что он от меня не отстанет с этим вопросом или, чего доброго, начнет выпытывать ответ на него. Скальпель по-прежнему был зажат в его руке.

– Я так и думал, – устало сказал он, а затем вдруг отбросил скальпель, звякнувший о пол, и грузно опустился на край бадьи. – Спасибо вам.

– Не за что.

Наконец ноги начали слушаться и я, срываясь на стон, сначала кое-как сел, а потом руками перебросил ноги одну за другой через бортик кюветы. Первую секунду меня повело, грозя опрокинуть, но я вцепился в край кюветы и смог удержаться сидя.

– Что произошло? – Задавая этот вопрос, я сильно рисковал. Было стойкое ощущение, что жив я был только из-за уверенности этого странного человека в моей причастности к каким-то событиям. Заподозри он обратное и случиться могло что угодно, парень находился в явно пограничном состоянии. – Вдруг это чужие заслуги, а я их себе приписываю.

– Будет обидно, если не вы. Я бы не хотел, – подтвердил он мои опасения, и тут же развеял их. – Но я уверен, это заслуги ваши. Больше просто некому. Всем плевать. Все в плену больших денег и страха. И только с вашим появлением наша навозная куча зашевелилась. Когда вы украли ту девочку и у нас началась паника с проверками, я стал ждать перемен. Я был уверен, что намечается что-то грандиозное. И вот оно. Случилось.

Наконец-то я вспомнил его. Это был тот самый «зомби», который встречал нас с Алей во время первого визита сюда.

– Сначала вас привезли в отключке. А сегодня утром интернет взорвался фильмом про нашу клоаку. «Твиттер» и «Телеграм» под завязку набиты нарезками. Я часа два смотрел и не мог нарадоваться. Наконец-то! Наши умники попытались сбить волну и устроили ответную кампанию с разоблачением, но куда им, это как решетом цунами останавливать.

– Да, фильм мой.

Я умолчал, что был лишь автором идеи, а техническое воплощение легло на плечи Андрея.

– Пару дней назад была парализована работа южного филиала. Отключилось все оборудование. От перегрузки в энергосети взорвались электроподстанции. Был большой пожар. Говорят, какой-то вирус. Маленький вирус, а таких бед наделал, – с каким-то удовольствием, потеплевшим голосом сказал он. – И вот сейчас у нас то же самое. Сирену слышали?

– Да.

– Вот то-то же. Надеюсь, там сейчас все синим пламенем горит. Я бы хотел, чтобы все сгорело.

Слушая его монотонное бормотание, я возносил благодарственные молитвы за свое спасение всем реальным, мистическим и прочим силам, однако особое место в этом пантеоне отводилось Андрею. Все это время я самонадеянно считал себя центральной фигурой расследования и не раз представлял, как поставлю жирную точку в деятельности КУБа, однако в итоге я оказался беспомощной парализованной куклой в подвале, а главная действующая роль досталась Андрею. Он спас меня, он спас нас всех, он угробил-таки КУБ. Несмотря на неудачи первых попыток, он все-таки взломал систему Трехсосенки и запустил вирус. Конечно, где-то на задворках сознания еще теплилась соблазнительная мыслишка о том, что это все-таки я запустил вирус с помощью телефона Лавренюка, но уж слишком невероятной она была.

– Я только одного не понимаю, как вы здесь оказались. И зачем? Это часть замысла?

– Нет. Так получилось. Неудачное для меня стечение обстоятельств, – сказал я, хотя недоумевал по этому поводу не меньше моего странного собеседника.

– Понятно. Но хорошо то, что хорошо кончается.

Он грузно поднялся и на деревянных ногах повернулся ко мне.

– Скоро отсюда все побегут, а этого нельзя допустить. Буду останавливать. Они прокляты. Проклятым нельзя наверх.

Внезапно его тело резко сложилось пополам, чего явно не ожидаешь от полукоматозного человека в громоздком костюме биозащиты. Он нагнулся за фонарем, но когда так же проворно распрямился, в одной руке действительно был фонарь, а вот другая рука сжимала рукоять огромного пожарного топора со сверкающим лезвием.

– Прокляты? – осторожно спросил я.

– Мы все здесь прокляты. И все должны быть наказаны. Особенно те, кто пришел добровольно. Им нет прощения. Есть и те, кого заставили. Их можно понять, но все равно нельзя простить.

– Нельзя наказывать за сделанное под принуждением.

Его голова медленно повернулась ко мне и замерла. Я не видел его глаз в темноте, но чувствовал их ледяной взгляд, пронзающий насквозь. На какое-то мгновение сделалось жутко и даже возникло ощущение, что он и меня захочет «наказать».

– Это самообман. Я сам такой. Меня наняли по контракту ветеринаром на мясокомбинат при молочно-товарной ферме. Здесь предусмотрено что-то вроде беспроцентной ссуды на любую сумму, но только для сотрудников, при увольнении нужно возвращать в десятикратном размере. У моей семьи были долги. Огромные долги. Вот ловушка и захлопнулась. Когда я узнал, чем на самом деле буду заниматься, уже ничего нельзя было сделать. Мне доходчиво объяснили, деньги придется возвращать конкретному банку. Даже если КУБ вдруг исчезнет, то банк никуда не денется. Моя смерть тоже не исправит ситуацию, потому что коллекторы все равно придут к моим родным. И хорошо, если это будут коллекторы банка, а не КУБа.

– Вы о чем?

– Некоторые кончали жизнь самоубийством. А потом сюда привозили тела их жен и детей. В счет уплаты долга. Это был еще и намек нам, оставшимся работать. Вот мы и работали. Но все равно это неправильно. Это самооправдание.

– Выбор без выбора не может быть самооправданием.

– Выбор есть всегда. Как и оправдание за этот выбор. Дядя Миша, небось, тоже оправдывался перед своей смертью?

– Лавренюк? – удивился я.

– Лавренюк. Его еще ищут. Идиоты. Я уверен, что эта тварь уже мертва. Вы его убили. Я прав?

– Да.

– За это отдельное спасибо.

Он отвернулся и замер.

– Слышите?

Я прислушался и, действительно, услышал эхо отдаленного глухого стука.

– Пытаются выбраться, – со злой усмешкой сказал он, впервые проявив эмоции. – Надо бы им помочь.

Он положил фонарь рядом со мной, а затем поудобнее перехватил топор ине спеша пошел в темноту.

– Стойте! – крикнул я. – А как же?..

– Советую с часок обождать, а потом можете выбираться. Они вам голову обрили и изрисовали. Это хорошо. Сойдете за жертву.

Я ничего не понял, что он говорил. Да и спрашивал совсем о другом.

– Что будет со всеми этими людьми? – я лучом фонаря пробежался по рядам кювет с телами.

– Они уже давно мертвы. Забудьте.

Он сказал это совсем уже ледяным голосом и мне сразу перехотелось не то что переспрашивать, но даже просто говорить, чтобы ненароком не разозлить владельца огромного пожарного топора.

Я выключил фонарь, чтобы не разрядить батарею, и затаился в кювете. Самое поганое, что в ней было очень удобно лежать, даже мелькнула шальная мысль об анатомически идеальной кровати, из которой и вылезать-то не очень хотелось. Практически сразу меня начало клонить в сон, сказывались утомление и напряжение последних часов, да и окружающая темнота. Спать было нельзя, я это понимал, однако организм отказывался внимать разуму и требовал отдыха. Чтобы не заснуть, я бил себя по щекам, щипал, светил в глаза фонарем, но помогало не очень. Несколько раз я проваливался в глубокий черный сон, из которого тут же выныривал, объятый липким ужасом. Всякий раз, когда отключалось сознание, надо мной нависала улыбающаяся Ирина со сверкающим огромным скальпелем в руке, которым медленно замахивалась.

Когда вдалеке раздался, а потом резко оборвался пронзительный женский крик, я резко сел и слепо уставился в направлении шума. Кричала Ирина, в этом я был убежден. Через минуту беспорядочной чередой послышались хлопки выстрелов. Стреляли хаотично, явно наугад. Новый далекий крик – и снова тишина.

Остатками измученного сознания поняв, что я просто не выдержу отпущенного моим странным освободителем часа, я вылез и кюветы и на слабых ногах побрел на доносившиеся из мрака звуки, подсвечивая себе дорогу фонарем. По логике мне следовало бы идти в противоположном направлении, но ирония заключалась в том, что именно там был выход. Сзади были глухой тупик и сплошные ряды кювет с мертвецами.

Выхватывая из темноты мечущимся лучом белые раздувшиеся фрагменты тел в черной как смоль жидкости и каждый раз вздрагивая, я шарахался от кюветы к кювете. Но было еще хуже, когда я пытался не смотреть и шел чуть ли не на ощупь, натыкаясь на бадьи и вскрикивая от вполне реальной боли. Я понимал, что это было невозможно, все давно обесточено, но от каждого такого прикосновения меня будто пронзало электрическим током. Я даже светил фонарем на ладони в ожидании увидеть там электрические ожоги, но не видел ничего, но зато боковым зрением с ужасом замечал, как из кювет поднимаются безмолвные белые туши. Вполне возможно, это было игрой света, действием лекарств или перевозбуждением, но именно тогда я почувствовал, как ко мне в этом мраке подкрадывается безумие. Стиснув зубы и смотря строго перед собой, я уже чуть ли не бежал.

Когда кюветы наконец-то остались позади, а луч света выхватил впереди стену с черной аркой открытого выхода из зала, паника меня отпустила, а сердце перестало выпрыгивать из груди. Привалившись мокрой спиной к покатому своду коридора, я отдышался и дал себе минуту передохнуть, а потом снова пошел.

Я хоть и бывал там один раз, но в темноте туннель коридора неузнаваемо отличался от виденного при ярком свете. Он казался в разы шире, бесконечно длинным и с теряющимся над головой потолком. Не раз мелькала мысль, что это другой туннель и он ведет куда-то в сторону от выхода, что я заблудился, но выбора у меня не было и я упорно шел вперед. Когда показалась знакомая дверь раздевалки, где когда-то надевал костюм биозащиты в компании щебечущей Ирины, я выдохнул с облегчением, будто увидел свет маяка.

Перешагнув порог, я замер. Сразу у входа на полу лежала бесформенная желтая куча, в которой с трудом узнавался тот самый спецкостюм. Из-под него натекла и уже успела покрыться мутной пленкой черная лужа крови. Я не столько видел, сколько догадывался, что внутри костюма был человек. Понять это было невозможно, ни ног, ни рук, ни головы, сплошной изрубленный желтый в черных потеках ком.

Осторожно обойдя оставшееся от Ирины, а это наверняка была она – судя по миниатюрности останков, я осветил комнату в поисках хоть какой-то одежды и обуви. Я был все еще голым, а в том стылом каземате с отключенной климатической системой можно было и застудиться, да и ходить босиком по усеянному мусором полу было опасно. Луч света выхватывал лишь огромные желтые костюмы биозащиты, от вида которых меня брала оторопь, и лишь в самом углу я увидел какое-то тряпье на стенном крючке и розовые кроссовки. Одежда и обувь были женскими, но мне выбирать не приходилось.

– Извините, но вам это больше не понадобится, – сказал я «прилегшей» у порога Ирине. – Обещаю вернуть, если получится.

Ирина оказалась сторонницей спортивного стиля, а потому мне пришлись вполне в пору балахонистые трикотажные штаны на резинке, они нигде не давили, правда и доходили лишь до середины голени. А вот от маечки с блестками пришлось отказаться, дальше груди я ее натянуть не смог. Как и кроссовки. Разодрав задники о стенной крючок, я надел их как шлепки и в таком виде пошел дальше.

Туннель коридора вывел меня в круглый зал с пандусами и эстакадой, где совсем недавно в нашу «скорую» загружали саркофаг с телом. Осветив зал, я на мгновение задержался лучом на двух бесформенных телах под пандусом в лужах крови, но тут же направил фонарь в сторону открытого выхода. Захотелось бежать туда, нестись сломя голову. Я бы и побежал, если бы мог, но в моих силах было только брести, держась за стену.

Туннель бесконечной змеей полз вверх и под проклятым углом. Подъем забрал остатки моих сил, заставляя часто останавливаться на отдых. Я настолько устал, что уже перестал обращать внимание на мертвецов, хотя с каждой оставленной позади сотней метров их становилось все больше, среди трупов в спецодежде начинали попадаться уже и в обычной гражданской. Все они были одинаково изуродованы, жестоко изрублены и, самое страшное, у всех были отсечены головы, причем их старались отбросить подальше от тела.

Проходя мимо очередного покойника, я вздрогнул и попятился, увидев рядом с ним окровавленный топор. Тот самый «зомби», мой спаситель. Он лежал поперек прохода, привалившись спиной к стене и сжимая топорище. На желтой ткани спецкостюма в районе груди и живота виднелись следы вошедших в тело пуль, минимум трех. Это были просто входные отверстия, их и различить-то можно было с трудом, но этих ранений вполне хватило.

Когда я попытался обойти тело, он вдруг кашлянул, приподнял и тут же уронил руку.

– Выбрались, – хоть и тихо, сипя пробитым легким, но все же отчетливо сказал он. – Я рад.

– Давайте я вам помогу…

– Не нужно. Меня убили. Это хорошо. Расплата.

– Но вы тоже многих…

– Да. Наказал. Они думали, что я свой и подпускали. Главное – голову отделить, тогда уже не помочь. Особенно тем, в дорогих костюмах. Запомните.

Я понял, о чем он, однако в той ситуации инструкции по умерщвлению клиентов КУБа нужны были меньше всего.

– Давайте-ка, поднимайтесь. Вместе доковыляем. Вам еще можно помочь. Да и крови почти нет.

– Вся кровь здесь, – он вяло хлопнул по неестественно раздувшемуся бедру, который от удара заболтался как курдюк с водой. – Костюм герметичный. Я как в бассейне из собственной крови. Иронично, да?

– Но…

– Бросьте. Я не хочу жить. Устал. Да и не должен я жить, – он кашлянул и чуть сполз по стене, я успел его поймать и вернуть в вертикальное положение. – Спешите. Там еще должно быть светло. Когда выберетесь, идите в обратную от дороги сторону. Опасно. За корпусом пустырь, идите прямо, до забора. Вдоль забора…

Он замолчал и как-то вдруг обмяк всем телом. Через мгновение звякнул о бетон выпавший из мертвых рук топор.

– Спасибо, – сказал я. – Спасибо.

Думая о том, что так и не узнал его имени, чтобы потом найти семью и помочь, отплатить, я пошел дальше. Если выберусь, если останусь живой, то найду. Обязательно найду.

Близкий выход я почувствовал по дуновению ветра. Чистого, свежего и живого ветра. А скоро мрак туннеля рассеялся, и я сразу же выбросил ненужный, да и порядком надоевший фонарь. Привыкшие к сумраку глаза скоро начали различать изгиб тоннеля, тянущиеся по его стенам и потолку решетки, трубопроводы и мотки кабелей. Выход распахнулся передо мной внезапно, ударил по глазам лучами закатного солнца, оглушил шумом ветра в кронах деревьев.

Помня предостережение, я затаился перед опущенной решеткой запорных ворот и огляделся. Никого. На дороге, ведущей в жерло тоннеля, россыпью валялись матово сверкавшие на солнце автоматные гильзы, на обочине обильно чернело засохшее пятно крови, чуть дальше лежал опрокинутый на бок электрокар, из-под которого нелепо торчали чьи-то голые ноги с обрывками штанин. Асфальт был изрисован витиеватыми узорами следов покрышек, будто здесь недавно устроили гоночный заезд.

Откуда-то из-за административных построек поднимался и, причудливо извиваясь через все небо, тянулся жирный шлейф дыма. Насколько я помнил, именно в той стороне располагался антенный комплекс с электроподстанциями. Значит, атака на Трехсосенку прошла по брюховецкому сценарию.

Отдохнув, я выбрался из-за ворот и пошел вдоль здания в противоположную от дороги сторону. За дальним углом действительно открылся небольшой пустырь с маячившим вдалеке кирпичным забором.

Хоть я и старался сохранять спокойствие, но сердце все равно выпрыгивало из груди, хотелось кричать, бежать, но на сей раз, впервые за многие месяцы, от радости и восторга. Я был жив, вопреки всему и назло всем!

Идя вдоль забора, я наивно рассчитывал обнаружить в нем какую-то прореху. Неспроста же мой таинственный спаситель советовал, все его прошлые рекомендации оказались полезными. Однако мощная каменная стена с колючей проволокой поверху отметала даже саму мысль о возможности существования в ней дыр, щелей или чего-то подобного. Не очень к месту вспомнив, как я уже шел вдоль похожей стены в краснодарском филиале КУБа, сбежав от конвоя, я и не подозревал, насколько уместным окажется невольное сравнение. Тот забор также тянулся бесконечной стеной и привел меня к единственному выходу с территории этой живодерни с будкой охраны и крепкими воротами, правда, распахнутыми настежь.

Спрятавшись за деревом, я долго наблюдал за казавшимся свободным, безлюдным, манящим путем наружу, но не решался выйти из укрытия. Немного настораживали доносившиеся непонятно откуда звуки бьющегося стекла, далекий вой сирены «скорой помощи», визг шин и отголоски криков.

Вернувшись к стене, я вдоль нее все же подошел к будке с поднятым шлагбаумом, выглянул наружу и остолбенел. Со стороны Трехсосенки шла толпа, заполняя собой все свободное пространство. Казалось, что люди идут медленно, но на самом деле эта орда надвигалась стремительно, как цунами, подминая под себя или сметая с пути все. Я даже толком испугаться не успел, как уже оказался окруженным хлынувшим в ворота потоком людей. Меня засосало в эту разъяренную стремнину и понесло обратно. Сопротивляться не было ни сил, ни возможности, окажись на моем месте бетонный столб, людская река его подхватила бы точно так же. Только я успел подумать о перспективе оказаться растоптанным, как ей на смену пришла перспектива быть растерзанным. Сразу несколько рук, судорожно хватая меня за что придется, выдернули из толпы и прижали к ближайшему дереву. В лицо лезли перекошенные яростью рожи, все разом что-то орали, в чем-то обвиняя и чего-то требуя. Чей-то сведенный судорогой кулак замахнулся для удара, но его перехватили и выкрутили.

– Вы с ума сошли?!! – истерично закричала откуда-то с боку женщина с кавказским акцентом. – Не трогайте его! Он не из этих! Он сам от них сбежал!

Ее тут же поддержали, меня отпустили и бережно положили в тень под деревом. Кто-то укрыл курткой, зачем-то начали совать деньги, подле оставили бутылку воды.

– Скажи, брат, где остальные?

Я махнул рукой вдоль дороги с желтой линией.

– Туда. В конце будет здание с входом под землю.

Толпа взревела и понеслась вглубь территории диспансера. Скоро я остался один, ошалевший. И снова с благодарностью вспомнил предречение моего спасителя с топором. Потрогал лысую голову, на которой все еще была разметка маркером. Она-то меня и уберегла от расправы.

Я в один присест опорожнил бутылку, а потом закутался в чужую куртку и побрел к Трехсосенке. На въезде в деревню миновал с сотню брошенных автомобилей, некоторые стояли с распахнутыми дверями. Видимо, на этих машинах приехали разъяренные люди, здесь они сбились в толпу и пошли штурмовать «санаторий». Там же зияли выбитыми окнами здание колхозного правления и несколько жилых домов, павшие первыми жертвами людского гнева. Чуть в отдалении колесами вверх валялось несколько разбитых патрульных машин. Сами полицейские, невредимые, группкой стояли в тени тополей и напряженно смотрели на меня. Мне не понравился ни их интерес к моей персоне, не их тяжелый взгляд. При этом ни один не шелохнулся, не попытался меня задержать или что-то спросить. От греха подальше я решил резко взять в сторону и по обсаженной старыми тополями дороге двинулся к трассе. Совсем недавно мы с Алей по ней медленно ехали в «санаторий», лавируя между ямами, и уже тогда путь мне показался долгим, а уж пешком он виделся бесконечным.

Непроизвольно оглянувшись на полицейских, я заметил, как от них отделился один и пошел следом. Когда он махнул рукой, то ли приветствуя меня, то ли предостерегая, я ускорил шаг. Попытка сбежать наверняка выглядела нелепо, учитывая мое состояние, но я это делал на подсознательном уровне. Скоро преследователь уже чуть ли не в затылок мне дышал.

– Далеко собрался? – окликнул он и схватил меня за локоть. Рефлекторно и безуспешно попытавшись вырваться, я тем не менее замер, ошарашенный, а затем обернулся на знакомый голос. Это был Сашка, полковник контрразведки Александр Михайлович Лонидов. Живой и невредимый. Оказалось, что я крайне опрометчиво определил его в обитатели совсем иных миров, вместе со всеми прочими, кто так или иначе вляпался в КУБ. Не менее удивительным для меня открытием был и его внешний вид. Если я напоминал ходячий труп, то Сашка выглядел так, будто мы с ним только вчера расстались на той ростовской улице. Мой бывший лучший друг и предатель по совместительству излучал жизнерадостность, улыбался от уха до уха, на нем был все тот же идеальный костюм, который изящной изюминкой дополняли все те же сверкающие начищенные туфли.

– Ты? – ахнул я. – Вот уж кого не думал увидеть здесь. Да и вообще увидеть.

– Взаимно!

Он явно собирался привычно хлопнуть меня по плечу, но вовремя одумался. От такого удара я мог и ласты склеить.

– Ну и видок! Я тебя только по походке узнал.

– Ага, – буркнул я, – кроме походки ничего и не осталось.

Сашка перестал скалиться.

– Ты там был?

Я кивнул.

– Без шуток?

– Какие уж тут шутки…

Я отошел к дереву и, привалившись спиной к стволу, буквально сполз на землю.

– Я тебя потерял после Брюховецкой, – сказал он. – А потом увидел запись из той забегаловки, где похитили Лавренюка и прямо отлегло от сердца! Хотя, делов ты, конечно, наворотил, нам еще долго расхлебывать.

– Не надо было допускать, чтобы КУБ расцвел буйным цветом, и расхлебывать бы ничего не пришлось. Тоже мне, госбезопасность, – сказал я, однако именно к Сашке у меня претензий не было. Я решил сменить тему. – Если вы меня вели, то мог хотя бы маякнуть.

– Не, не мог. Тогда вся конспирация накрылась бы медным тазом. Ты был идеальной наживкой.

– Ага, был. Пока вы меня не потеряли. Хреновый получился живец.

– Но твоя самодеятельность тоже неплохо выстрелила. Мы только и успевали руки подставлять, чтобы ловить ништяки. Ты это дерево здорово потряс, у меня полное лукошко.

– Как всегда, – проворчал я. – Кто-то шеей рискует, а кто-то повышение получает.

– Если хочешь, организую тебе какой-нибудь орден.

– Да пошел ты! – отмахнулся я. – Лавренюка нашли?

– Мы – да. КУБ – нет. До последнего искали, пока им до того Лавренюка дело было. Сейчас у них другие заботы, крысы усиленно бегут с корабля по сходням. А мы их ловим. Вот только с вирусом ты зря. Эта сволочь вырвалась в сеть и теперь крушит все подряд. Вчера была настоящая паника, чуть ли не компьютерную пандемию объявили.

– Ничего, перетопчитесь. Только благодаря ему я выбрался, – я вспомнил Ирину со скальпелем и меня непроизвольно передернуло. – А компьютеры починят. Тоже мне, проблема. Малолетние дебилы по всему миру без порнухи остались, вот трагедия-то! Зато мы этим вирусом так по базам данных этих тварей прошлись, что там, поди, ни одного байта не уцелело.

– Ну да, – кивнул Сашка. – Хороший вирус. Кто писал?

– Ага, держи карман шире, так я и сказал.

– Это же кто-то из Краснодара. Все равно вычислим.

– Ну-ну, удачи! – позлорадствовал я, однако на душе стало тревожно.

– Плевать на порно. Вирус уничтожил всю информацию. Клиентура, адреса, счета и прочее. Ты нам сильно подгадил.

– Экстази моего знал?

– Почему же, знал. Он у нас в «Лефортово» сидит. Взяли на границе при попытке выехать из страны по фальшивому паспорту. Я всех твоих дружков в поле зрения держу, на всякий случай. Вот и жирдяя взяли тепленьким.

Услышав это, я непроизвольно улыбнулся. Одна хорошая новость за другой! Оставалось только самому выбраться из передряги и можно было смело заявлять, что жизнь налаживается.

– Потряси его и получишь все данные. Он на меня работал. Незадолго до главного кипиша он выкачал всю информацию со служебных серверов КУБа. Там как раз вся клиентура, сотрудники, адреса и прочее. Мне он сказал, что ничего не сохранил. Но я уверен, что врет. Только не бейте. Пообещай денег или скости какое-нибудь прегрешение и он тебе сделает даже больше, чем попросишь.

Сашка заметно просветлел лицом.

– Так выходит, что твоя контора все время у меня за спиной маячила?

– Ну да. Я же знал, что ты не устоишь и соблазнишься этим делом. Нам оставалось только следом красться. Кстати, предоплату от Матушкина возвращать не нужно, я все утряс.

– Благодетель, – съязвил я. – Кому возвращать-то? Матушкина почти сразу убрали.

– Ну остались же наследники. А он последнее с семейного счета снял, чтобы тебе заплатить. Вот это-то я и утряс. Контора рассчиталась.

– Ага, сейчас разрыдаюсь от умиления и жалости к сироткам. Эти наследники мне еще и должны остались. Я честно отработал не только задаток, но и невыплаченный гонорар. Дело закрыто. Будь заказчик жив, у него на руках уже и отчет был бы.

– Ага, этот отчет уже несколько часов в виде фильма гуляет по сети. Народ с ума сходит. Бунтует.

– Так вот оно что было! Следовало догадаться.

– Ну да. Утром фильм появился. После обеда сюда и в Брюховецкую начали съезжаться родственники пропавших без вести. Разгромлены все офисы этой «Lorica Occulta», куча народа пострадала, есть жертвы.

– Эти жертвы сами виноваты. Они все причастны, даже если просто занимались перебиранием бумажек в конторе. Как мне сказал один умный человек, понять подлость можно, а простить нельзя. Ладно бы они в дерьмо вляпывались ради благого дела, вот как ты, а то ведь только ради денег.

– Как я?

– Ты, армейцы, менты, налоговики и прочая шушера с погонами. Вы служите Родине, защищаете ее, благое дело делаете. А про методы ваши и говорить не хочется, особенно про твою контору, но все это оправдано, все в итоге делается ради жизни миллионов людей. А тут бабки, просто бабки.

– Ну, может быть ты и прав, – неуверенно кивнул он.

– Еще бы я был не прав! Ты-то, кстати, как здесь оказался?

– Как только утреннюю сводку прочитал, так сразу сюда рванул. Мог бы в Брюховецкую, но Трехсосенка ближе. Почувствовал, что намечается что-то грандиозное. К вечеру толпа созрела и пошла штурмовать. Мы с ментами даже не пытались мешать, бесполезно. Тебе повезло, могли затоптать.

– Почти затоптали. А еще хуже, они меня приняли за сотрудника, чуть не порвали.

– Понятное дело. Люди ищут своих родных, когда-то пропавших без вести. И все благодаря твоему фильму. Так что, считай, сам виноват был бы, если б порвали.

– Плевать на меня, тем более, что не растерзали же. Самое веселое начнется позже, когда они доберутся до хранилищ с телами. Так что я бы на твоем месте вызвал подмогу.

– Зачем?

Остатков моих сил хватило, чтобы удивленно вскинуть голову и посмотреть на этого остолопа.

– А ты вообще знаешь, чем занимался КУБ?

Сашка часто заморгал, пойманный врасплох.

– В общих чертах. Оздоровление там какое-то, стволовые клетки, донорские органы и прочая хрень.

– Какая еще хрень?! Да вас всех за профнепригодность разогнать надо. Вы же ничего не знаете! – Я искренне покачал головой в недоумении. – Там в подвалах стоят кюветы с телами людей. Они не живые и не мертвые. Тело живет, а мозг убит. Лавренюк и моя бывшая жена создали технологию, которая позволяет соединять этих несчастных с живыми людьми с помощью определенной радиочастоты. На теле человека закреплен специальный приемник, он связан с таким же в этом хранилище и находится на теле донора. Если что-то случается с живым человеком – травма, заболевание и в некоторых случаях даже смерть, донор принимает на себя весь, так сказать, негатив.

Сашка по-прежнему часто моргал глазами, не веря услышанному.

– Это объясняет массу мистических нелепостей последнего времени. И тот случай с ростовским мэром, и еще десятки других, о которых ты знаешь. Твоя контора просто не могла не заметить, что у многих очень богатых людей вдруг появилась черная коробочка размером с небольшую книжку, с которой они никогда не расстаются.

– Ну да, есть такое, – подтвердил он.

– А теперь представь, что будет, когда толпа начнет громить там все. Я точно не знаю, но скорее всего связь между приемником и передатчиком двусторонняя. Если повредить донора, то наверняка пострадает и связанный с ним человек. Сечешь?

– Секу, – с какой-то недоброй ухмылкой ответил он, хищно глядя на «санаторий» в отдалении. – Но что поделать? Форс мажор. Неуправляемая толпа. Неточность сведений. И еще ряд неучтенных факторов, которые не позволили нам вмешаться и предотвратить нанесение непоправимого вреда множеству видных политиков и бизнесменов. Но мы выразим соболезнование и будем скорбеть!

Я одобряюще крякнул.

– А заодно, по некрологам, вычислите всю клиентуру КУБа.

– Ты, я вижу, тоже сечешь!

– А то!

Я усмехнулся, а потом мне вдруг резко стало не до разговоров. Начало мутить, хотелось одновременно и спать, и есть, да и принять душ не мешало бы.

– Ко мне вопросы еще есть? – устало спросил я.

– Воз и маленькая тележка. Но все потом. Сначала в себя приди.

– Лады! Кстати, можешь подключить моего отца. Я договорился. Направь к нему пару толковых медийных морд, пускай интервью возьмут.

– О да, твой батя умеет жути нагнать. Помню-помню. Грех не воспользоваться.

Он помог мне подняться и, держа под руку и обнимая, как пьяного, повел назад.

– Я так понимаю, что тебе не терпится закончить это дело? – с непонятным намеком спросил он.

– Уже закончил.

– Я имею в виду твою бывшую жену.

– Вы ее еще не взяли? – удивился я.

– Нет. Пока не за что. Ни одна сволочь в ее сторону даже не посмотрела. Боятся. А если и возьмем, то есть у меня подозрение, что она не за решеткой будет сидеть, а окажется снова в какой-нибудь лаборатории. Понимаешь?

– Угу.

– Ну тогда я тебе ее адресок подкину. Можешь в гости наведаться. Я устрою, чтобы в это время все ненужные глаза и уши были в другую сторону обращены.

– Ладно, договорились, – прокряхтел я. – В обмен на услугу.

– Смотря какую.

– Среди погибших в туннеле вы найдете парня. Рядом с телом пожарный топор лежит. У него несколько пулевых. Я должен узнать, кто он.

– С целью?

– Благодаря ему я выбрался оттуда. У него семья осталась. Надо вернуть долг.

– Молодец, – одобрил Сашка. – Встаешь на путь исправления.

– Не дождешься.

– Как знать! Год назад ты бы через того парня просто переступил. А сейчас готов ради него жертвовать.

***

В гости к бывшей я наведался спустя неделю. Хоть мне и действительно дали ее координаты, но это было лишним. Найти Ленку оказалось куда проще, чем похитить саркофаг из Трехсосенки. Лишенная зачатков житейской сноровки, она решила переждать бурю на старой родительской даче под Краснодаром. Как и большинство прочих гениев, дуреха была совершенно не приспособлена к обыденной жизни, хотя и прожила свою подлую жизнь с уверенностью в обратном. Она почему-то считала, что окружить себя телохранителями и спрятаться за высоким забором в охраняемом загородном поселке будет достаточно, тем более и дача была оформлена на других людей. А может быть, у нее просто деформировалось чувство безопасности как таковое и она считала произошедшее временными трудностями. Большие деньги и осознание собственного всемогущества меняет мировосприятие людей.

В поселок я проник без проблем, на закате, под трели птиц и кваканье лягушек в близком пруду. Наивные богатые дачники почему-то уверены, что забор, будка с постом охраны и шлагбаум действуют на злоумышленников как чеснок на вампиров. Хотя достаточно взглянуть на банальную криминальную статистику, чтобы понять всю беспросветную глубину этого заблуждения.

Куда более сложной задачей мне представлялось попасть на охраняемый участок. Однако именно это оказалось самым легким. Я сразу догадался о произошедшем, как только увидел следы множества шин перед воротами и вытоптанные клумбы. Отказавшись от плана, намеченного и разработанного при помощи ребят из Сашкиной конторы, я просто открыл незапертую калитку и вошел, перешагнув огромного мертвого ротвейлера. Чуть дальше, на садовых дорожках, террасе, крыльце, возле и внутри припаркованных у ворот гаража машин лежали тела людей в знакомых мне итальянских костюмах, изрешеченных пулями. В доме практически царил порядок, если не считать пары перевернутых стульев и сорванной на кухне занавески. И там тоже были трупы. Значит, «гости» пришли именно убивать, а не грабить и воровать.

Судя по состоянию тел, убийцы наведались сюда давненько. Однако ни охрана поселка, ни соседи почему-то не поднимали шума, даже полицию не удосужились вызвать. То ли все были запуганы и разбежались, то ли…

Свою бывшую я нашел на втором этаже, в спальне. Она висела в петле из армированной лески, привязанной к потолочной балке. Узнать в ней былую красавицу было трудно, но я узнал.

– Ну вот, – почему-то сказал я, разглядывая искаженное смертельной гримасой фиолетовое лицо. Не то чтобы мне это доставляло какое-то удовольствие, нет. Я испытывал смесь жалости и отвращения. Но мне все же нужно было убедиться, что она мертва. Учитывая их фокусы в КУБе, всякое было возможно. Однако на сей раз чудес не случилось, это была именно Лена и она была мертвее мертвой.

Я потрогал в кармане коробку с ампулами, которыми собирался лишить ее жизни, а затем резко выдернул руку и вытер ее о штанину. Внутри теплой волной облегчения разлилось осознание того просто факта, что мне не пришлось убивать ее. Где-то даже пряталась крамольная мысль, что я и не смог бы сделать этого. В определенный момент, особенно на изломе жизни, когда истерзанная душа уязвима, у многих людей вдруг происходит переоценка. У меня это случилось в Трехсосенке, когда я выбирался из черных глубин подземелий. Я вдруг отчетливо понял, что больше не смогу ни на кого поднять руку. Может быть в будущем, когда моя психика перестанет напоминать натянутую и готовую в любой момент лопнуть струну, я и вернусь к прежнему образу жизни, но это потом. В тот момент я твердо был уверен, что с меня хватит убийств, трупов, смертей и страданий.

Даже не знаю, что бы я сделал, окажись Ленка живой. Честно не знаю. Скорее всего, покрутился бы вокруг участка да сбежал, на ходу выдумывая оправдания. Врать я умею, наверняка выдумал бы что-то правдоподобное и очень может быть это даже сработало бы. Хотя скорее всего, мое вранье вышло бы мне боком и пришлось бы выбираться из очередной ямы, на сей раз выкопанной родным государством в лице Сашкиной конторы. Как оказалось, мои подвиги и самопожертвование во имя человечества не были оценены, а вот многочисленные разрушения и материальные убытки мне припомнили. Очень длинный список оказался. Это был счет, оплатить который невозможно. Разве что устранение бывшей жены могло хоть как-то умилостивить сильных мира сего и выдать мне подобие индульгенции хотя бы на первое время. Правда, меня не отпускало стойкое ощущение, что КУБ еще очень долго будет мне аукаться.

Я позвонил Сашке и описал увиденное.

– Кто это сделал, как думаешь?

– Ну уж точно не те, кому она могла бы понадобиться живой.

– На нас намекаешь?

– Типа того. По почерку это явно не рядовые бандиты. Они перестреляли охрану как котят, ни одного своего не потеряли. Пришли, убили, ушли.

– Откуда знаешь. Может они забрали своих?

– Нет. Ни крови, ни примятой травы на месте лежавшего тела, ни следов ответного огня. Все пулевые отверстия только от ворот к участку, обратно даже не стреляли. Гильзы лежат по направлению продвижения стрелявших вглубь участка. Короче, все сделали без сучка без задоринки. Думаю, это кто-то из разочарованных клиентов, вернее – наследников. КУБ им обещал неуязвимость и даже бессмертие, а получилось наоборот. За это кто-то должен был ответить.

– Ладно. Оставайся на месте. Я вышлю ребят.

– Мы в расчете?

Сашка пару секунд посопел в трубку, а потом нехотя сказал:

– В расчете. Но с условием, что ты забудешь о случившемся.

– Я-то забуду. Ты главное за собой следи и своими побратимами. Чую, что в один прекрасный момент проснусь знаменитым. Ведь наверняка сольете в прессу информацию, когда вас самих за мягкое возьмут и понадобится на кого-то перевести стрелки.

Сашка неопределенно хмыкнул, подтверждая мои догадки.

– Но тогда учти, – сказал я, – придется твоей конторе компенсировать мои моральные страдания.

– О! Ты начал наглеть! Приятно видеть тебя прежним.

– Прежним я буду, когда вернусь домой и наконец-то отдохну.

– У тебя есть дом?

– Надеюсь, что есть.

Возвращение

Конечно же, я больше всего на свете хотел вернуться домой, завалиться в квартиру с охапкой цветов и подхватить Алену на руки, обнимая, целуя. Но это у обычных людей подобное в порядке вещей. В моем извращенном мире, населенном уродами, кровопийцами, предателями и негодяями такое невозможно и даже опасно. Да и сама Аля провела этот месяц, прячась от всего опасного и просто подозрительного, внезапное мое появление могло ее напугать. Ведь узнать во мне нынешнем меня прошлого было проблематично, я порой сам себя в зеркале пугался, особенно по утрам.

Поэтому я решил сначала понаблюдать за своей квартирой и ее обитательницей. Это не было лишним и на случай чего-то непредвиденного, ведь не исключалось, что КУБ добрался-таки до Али и сейчас в моем же жилище меня поджидает кто-то другой. Или, что еще хуже, квартира пуста и заброшена.

Однако первый же час наблюдений дал неожиданные и приятные результаты. Сидя в машине перед закрытыми воротами своего двора и изредка постреливая глазами на седьмой этаж, на зашторенные окна моей квартиры, я наблюдал. И вскорости увидел Алену. Я не сразу узнал ее, а скорее догадался. Она буквально приняла мой совет кардинально изменить внешность, побрившись налысо, поправившись килограммов на десять и нарядившись в какую-то бесформенную яркую хламиду. Больше всего она напоминала служительницу какого-то восточного культа. Выпорхнув из калитки, Алена неожиданно легко для нового веса и чуть ли не вприпрыжку направилась к небольшому супермаркету через дорогу.

Я вышел из машины и присел на капот. Решил, будь что будет.

Когда она вышла из магазина с пакетом покупок, мое сердце бешено застучало, отдавая в висках, хотя я и крепился, готовился. Я от волнения подался вперед, сделал пару шагов и остановился. Алена украдкой перебежала дорогу, оглядываясь по сторонам, вскочила на тротуар и в следующую секунду увидела меня. Она остановилась как вкопанная, а затем бросилась ко мне.

– Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй! – тараторила она мне в ухо, целуя, одновременно пытаясь рассмотреть меня, гладила мою лысину с наметившимся ежиком волос. – Я ждала! Как же я ждала! Я верила!

– Боялся, что не узнаешь меня.

– Издеваешься?! Да я тебя сразу узнала, в первую же секунду. Сегодня сон приснился… Прямо в руку сон. Я полночи не спала. Ждала чего-то. От телефона не отходила. Постоянно подходила к двери и прислушивалась. А потом плюнула и пошла в магазин среди бела дня. Как чувствовала, раньше по ночам ходила, пряталась, а сегодня первый раз днем выбралась. А тут ты стоишь!

Она тараторила, не отпуская меня. Да так и повела во двор, к подъезду, в лифт, в квартиру. И только на пороге, закрывая входную дверь, спохватилась, вспомнила про брошенный на тротуаре пакет с продуктами.

– Дома пустой холодильник! Я сейчас, быстро…

– Потом сходим. Успеем.

Я кивнул на торчащую из-за дверной ручки записку.

– Это для тебя. Чтобы ждал. Я ведь чувствовала. Чувствовала! Как первые новости появились про события в Трехсосенке…

– Не боялась, что сбегу?

На мгновение по ее лицу промелькнула тень, но потом она снова улыбнулась и прижалась ко мне:

– Куда же ты от меня сбежишь?

– Верно. Некуда мне бежать.

После нашего расставания на той заправке, я много думал об Але, о ее обмане и работе на мою бывшую. Было время, считал это даже предательством. А потом бросил. Нет в этом мире идеальных людей, у всех грехов с лихвой и большинство живет с ними, игнорируя и самообманываясь. Но я еще не встречал людей, которые могли смело во всем признаться и раскаяться, кроме Али. Да и кто я такой, чтобы в чем-то ее обвинять? Я, именно я, особенно я. Моих грехов хватит на десятерых. Так что не мне предъявлять кому-то счета, только не мне.

– Прошлого нет, – сказал я и Аля удивленно посмотрела на меня. – Поняла? Его уже не существует. Есть только будущее. И от нас зависит, каким оно будет.

– Поняла, – кивнула она, перестав улыбаться.

Я вошел в свою квартиру и сразу понял, что она уже не только моя. Некогда холостяцкая берлога с минимумом удобств превратилась в уютное жилище.

– Отлично поработала! Собачья конура стала похожа на человеческую.

– Я старалась. Всего-то стены перекрасила, шторы повесила, да еще кое-что по мелочи. Времени-то у меня было завались!

– Зря.

– Зря? – тут же обиделась она.

– Новые хозяева все равно все переделают.

– Не поняла…

– Я ведь как-никак на днях мир спас. А за это полагается премия! – О происхождении денег на моем счету в сейшельском банке я решил умолчать. – Так что сначала слетаем отдохнуть в одно отличное местечко, да и утрясем пару финансовых вопросов заодно. А уже потом будем обживаться на новом месте.

– И где же будет этот райский уголок?

– Да где угодно, лишь бы подальше отсюда.

Я устало потянулся, глянув на нее, а потом с намеком оглянулся в сторону спальни. Аля довольно похотливо подмигнула, утвердительно отвечая на незаданный, но очевидный вопрос. Однако, когда я попытался взять ее на руки и отнести в спальню, мое тело отозвалось ноющей болью от шеи до пяток. Аля прыснула смехом, а затем сама меня подняла и легко отнесла на кровать, где мы и валялись, долго хохоча в голос.

– Хорошего человека должно быть много, – все еще давясь смехом, сказал я. – Но не подозревал, что настолько.

– Я исправлюсь, – прошептала она, обнимая и прижимаясь. – Всего лишь пара месяцев истязаний в спортзале и прозябания на гадкой диете.

– Ну уж нет! Отныне никаких прозябаний и ничего гадкого. Это не тебе нужно меняться, а мне прийти в форму. Всего-то!

– Еще скажи, что тебе моя прическа нравится.

– Нравится! На мою похожа. Мне все в тебе нравится!

– Как же! Пока не встретишь молодую и стройную. Я потому себя и запустила, что не для кого было стараться.

– Как будто кроме меня других мужиков нет.

– Мне не нужно других.

– А если бы я не вернулся?

Аля отстранилась и страшными глазами уставилась на меня.

– Как все прошло? – внезапно спросила она и я вдруг понял, что именно об этом она с самого начала и хотела поговорить. – Тяжело было?

Я не ответил, лишь шумно выдохнул, многозначительно глядя на нее. Аля все поняла.

– Мы будем жить обычной жизнью или пока придется ходить с оглядкой?

– Я же сказал, что прошлого нет. Поэтому незачем бояться того, чего не существует. Впереди у нас только будущее, которое мы будем планировать, и настоящее, которым мы будем жить. Вернее, нет! Мы настоящее будем транжирить, каждую секунду, каждое мгновение! Мы с тобой заслужили, как никто другой.

Я не врал Але, впереди нас ждало только светлое безоблачное будущее, которое ничто и никто не сможет омрачить. Я не позволю омрачить. А если вдруг где-то и заведется новый КУБ или еще какая-нибудь погань, то у меня уже есть опыт кардинального решения подобных проблем. Со мной опасно связываться, тем более в компании с Аленой.

Я привлек ее, обнял, уткнувшись в теплое мягкое плечо, а через мгновение и сам не заметил, как уснул.

Оглавление

Наживка

Лик зверя

Призраки прошлого

Экстрим с ветерком

На грани

Вызов

Тихий омут

Разверстый ад

Обуза

Похищение

Один против всех

Обрубленные корни

Прыжок в ловушку

Опасный сюрприз

Логово

Возвращение