Белолуние [Надежда Васильевна Кремень] (fb2) читать онлайн

Его Мудрейшество последователен

Если бы не рассказы Мудрейшего, принц Рени, принцесса Лаэнца, мидав Золто и малыш Саватор по прозвищу Синий Жук не вернулись бы во дворец до самого ужина. Да и к ужину – тоже. Причиной тому была весна, внезапно посетившая Аштарские горы и, увы, по всем прогнозам кратковременная. Тёплый ветер принёс с ливарийских лугов ароматы первоцветов. Ошалевшие от неожиданного тепла птицы заверещали в кружевных зарослях. Бабочки, мухи и мошки бесстрашно вырвались из ледяного плена. Водопад у дороги ожил и зазвенел, обещая вскоре превратиться в бушующий поток.

В такую погоду хотелось бродить по узким тропкам, дышать благоухающим весенним воздухом, ловить зазевавшихся насекомых, чтобы немного подержать на ладони и снова выпустить на волю. Однако едва гувернантка сообщила о приезде его Мудрейшества, дети наперегонки бросились в Большой каминный зал.

– Хотите знать, что было дальше? – ухмыльнулся Мудрейший, едва завидев воспитанников.

Ему никто не ответил. Все знали, что спрашивает он просто так. О том, как давно дети ждут продолжения истории, во дворце не слышал только глухой.

– Что ж, – его Мудрейшество с юношеской ловкостью прыгнул в любимое кресло и кивком головы пригласил слушателей занять места у камина, – сегодня я расскажу вам о том, как его Величество Витас Первый… Впрочем, не буду забегать вперёд. Последовательность – едва ли не главное в рассказе, друзья мои. Слушайте же! Тот день выдался ярким и солнечным, что нередко бывает в первой половине осени…

Данория Палле

День выдался ярким и солнечным, что нередко бывает в первой половине осени, и, когда ночь окутала горы, ни единое облачко не заслоняло крупную белую луну.

Когда трое конных миновали частокол, символически ограждавший поселение, в домах уже не горел свет. Лишь из-за ворот придорожного трактира доносились отрывистые выкрики.

Первый всадник откинул капюшон, и тень на покосившемся дощатом заборе обнаружила женские черты: аккуратную головку, тонкую шею и выбившиеся из причёски длинные пряди.

Женщина кивнула одному из провожатых:

– Пора, Фили. Когда разыщешь того господина, скажи, что Данория Палле ожидает его на постоялом дворе…– она покосилась на вывеску, прибитую к почерневшим доскам, – … на постоялом дворе «Логово вепря».

– Не опасно ли вам здесь оставаться, госпожа? – голос у Фили был совсем юный.

Та, что называла себя Данорией Палле, тряхнула головой:

– Не теряй времени, мой мальчик! Я буду ждать его сегодня же, в какой бы час он ни явился.

– Что если он не придёт, госпожа? – спросила Данорию вторая спутница, провожая юношу взглядом.

– Он придёт, Дора, – убеждённо заявила хозяйка. – Этот человек ненавидит загадки, и сразу захочет узнать, кто назначил ему свидание в столь позднее время.

Сказав это, госпожа Данория уверенно постучала в ворота. Не дождавшись ответа, она забарабанила громче, и вскоре внутри завозились. Лязгнуло железо, скрипучий голос поинтересовался:

– Кого принесла нелёгкая?!

Дора намеревалась что-то ответить, но хозяйка жестом приказала ей молчать. В ворота протиснулась седая голова трактирщика, похожего на хорька, пойманного в курятнике.

– Кого принесла нелёгкая, ядрёный пень?! – прошипел мужичишка, вглядываясь в темноту.

Госпожа Данория молча протянула ему свиток.

Дорожная грамота, в которой значилось, что советница варийского короля, Данория Палле следует из Варии в Миравию с дипломатической миссией, открывала перед ней все двери. И неважно, что миссия была вовсе не дипломатической, а печать на грамоте – поддельной. Госпожа Данория действительно следовала из Варии в Миравию, но об истинной цели её путешествия хозяину знать не полагалось.

Пока трактирщик суетился, показывая знатной даме лучшую комнату, выгодно отличавшуюся от прочих полным отсутствием крыс и малым количеством постельных клопов, Дора принесла кувшин с горячей водой, чтобы госпожа могла умыться с дороги. Данория велела хозяину держать её визит в тайне, нисколько не сомневаясь, что уже к утру о нём будут знать не только на постоялом дворе, но и далеко за его пределами. Раскрытие инкогнито её, впрочем, ничуть не заботило. Госпожа Данория рассчитывала покинуть гостеприимное село раньше, чем первые лучи солнца выглянут из-за верхушек деревьев. Но прежде следовало дождаться посетителя, который непременно придёт, когда Фили сообщит о её приезде.

Умывшись восхитительно тёплой водой, о которой в минувшие дни можно было только мечтать, госпожа Данория села за крошечный столик с принесённым специально для неё мутноватым зеркалом, выставила перед собой фонарик Тафеля и приступила к ежевечернему ритуалу, выполнять который во время путешествия было затруднительно. На лицо и шею она нанесла толстый слой жирного крема, под глаза – лёгкую эмульсию с лепестками васильков и экстрактом пустынного грашника¹. Кремы госпожа Данория не покупала – смешивала сама. Это было одним из немногих доступных ей развлечений.

На виски и запястья женщина брызнула по несколько капель любимых духов. Аромат жасмина, нагретого полуденным солнцем, был тонким мостиком, связывавшим её нынешнюю с той беззаботной девушкой, которой она была много лет назад.

– Мне скоро сорок, – проговорила Данория, обращаясь скорее к собственному расплывчатому отражению, чем к Доре, полировавшей башмаки шерстяной тряпочкой.

– Вам больше тридцати не дашь! – тотчас отозвалась служанка, и у хозяйки не было повода сомневаться в её искренности.

Говоря о возрасте, она имела в виду вовсе не внешность. Минувшие годы не превратили её в старуху. Несмотря на высокий рост, госпожа Данория по-прежнему держала спину прямо. Её подбородок не утратил прежнего изящества, а крупный нос с горбинкой, доставлявший хозяйке немало хлопот в юности, теперь казался верным признаком благородного происхождения.

Нет, с годами Данория Палле стала, пожалуй, ещё красивее, а потому сожалела она вовсе не об утраченной молодости.

Госпожа Данория потеряла нечто куда более важное, чем тонкость талии или блеск глаз. Больше десяти лет она провела не так, как хотела. И никакие чудодейственные кремы не могли вернуть эти годы.

– Скучаешь по дочери? – Данория знала, что Дора скучает. Женщина сопровождала её лишь затем, чтобы встретиться со своей Ришей, которая, если верить слухам, служила теперь в миравийской армии.

– Она в Миравии, госпожа, – вздохнула служанка. – Скоро я её найду. Вы тоже найдёте, не сомневайтесь!

В дверь поскреблись, и детский голос Фили доложил:

– Я привёл того господина. Прикажете позвать?

Кивком головы Данория велела служанке выйти:

– Зови, Фили. Я давно его жду.

Мужчина вошёл и осмотрелся. За дверью кто-то пронзительно завопил. Визитёр напряжённо прислушался, закатил глаза, после бросил беглый взгляд на фонарик Тафеля и оглядел комнату со сдержанным любопытством. Наблюдавшая за ним в зеркало Данория отметила, что он нисколько не постарел, только отрастил острую чёрную бородку, добавлявшую лицу мужественности.

Наконец, посетитель втянул воздух и едва заметно улыбнулся:

– Я знал, что мы встретимся.

– Как ты меня узнал? – Данория поднялась ему навстречу. – Прошло столько лет!

– Я ждал. Мы все ждали. Ты не могла просто исчезнуть.

– И всё же исчезла, Рубер. Тогда всё обернулось против меня. Но я очень рада тебя видеть!

Визитёр не ответил. Он молча разглядывал госпожу Данорию, точно пытаясь обнаружить в ней какие-то прежде неизвестные черты. Спустя время, мужчина опомнился:

– Твой слуга сказал, что меня ожидает Данория Палле…

– Тебе не нравится это имя?

– Первое было лучше.

– Мне пришлось пересечь всю Тарию с юга на север. Под именем госпожи Данории путешествовать безопаснее.

– Нынче непростые времена. Как говорили древние бескарийцы…

Госпожа Данория грустно усмехнулась:

– Никаких бескарийцев не было! Ты сам их выдумал.

– Зато теперь я знаю, кому приписать собственную мудрость.

– Хвастун! – она вздохнула и тотчас погрустнела. – Я еду в Миравию. Говорят, они там. Ты что-нибудь знаешь?

– Они в Лакове. По крайней мере, собирались там обосноваться.

– Значит, ты его видел.

– Я видел обоих.

Данория содрогнулась, будто пронзённая крошечной молнией:

– Какая она? Мне столько о ней рассказывали, но я хочу знать как можно больше.

Мужчина задумался:

– Она умная и храбрая. Принципиальная, как и ты. Честная, справедливая и любознательная. Сейчас она только изучает этот мир, но когда-нибудь, я уверен, сможет его изменить.

Данория старалась моргать как можно реже, но так и не сумела сдержать слёз, которые тотчас побежали по щекам прохладными ручейками:

– Она необыкновенная, верно?

– В ней заключена огромная сила, госпожа Данория Палле. Тебе ли не знать?!

– Я жила одной надеждой, Рубер! Всё это время я ждала и верила, что когда-нибудь всё изменится, и вот, наконец, дождалась!

– Ты была советницей варийского короля? Это правда?

– Хочешь сказать, что кто угодно отдал бы полжизни за место, которое я заняла помимо своей воли?! Знаешь, Рубер, жизнь чудовищно несправедлива. У меня отняли единственное, что по-настоящему ценно, а взамен всучили жалкую подделку под названием «власть» и «богатство». Многие с радостью приняли бы такую судьбу, но не я! Я хотела только одного – вернуться домой.

– Должно быть, ты представляла своё возвращение иначе.

Женщина смахнула слёзы:

– Неважно, как я это представляла. Главное, что Лаков уже близко. Ты мне поможешь?

– Мы пойдём с тобой и найдём их, обещаю.

– Ты сказал «мы»?

– Со мной – Кот и… мидав.

– Странная компания.

– Странная во всех отношениях. С мидавом ты, наверное, уже знакома. Это Зебу, сын паргалиона Зегды. Что касается Кота… Постарайся ничему не удивляться.

Тем временем на тёмной лестнице, освещаемой лишь пробивавшимися из-под двери лучами, ожидали двое: огромный кот и невысокий пухленький мальчик. После неприятного казуса, едва не закончившегося их выдворением на улицу, оба старались вести себя как можно тише. Дело в том, что, выходя из комнаты, служанка нечаянно наступила Коту на хвост. Не привыкший к такому обращению Кот, истошно завопил и вцепился грубиянке в башмак. Ойкнув, та затрясла ногой, пытаясь сбросить животное на землю.

– Что вы себе позволяете, сударыня?! – отцепившись от башмака, Кот мягко спикировал на пол. – Все конфликты в цивилизованном обществе должны решаться путём мирных переговоров, без применения насилия.

Женщина смешно хлюпнула:

– Вы… Я… Ой, батюшки!

– Дора! – прошептал мальчик, до того хихикавший в сторонке.

– Что там такое?! – крикнул снизу трактирщик. – Не угодно ли вести себя потише?

– Я… я… иду… – подобрав юбку, женщина бросилась вниз по лестнице.

– Дора! – окликнул её мальчик. – Дора, это я, Зебу!

Служанка не отозвалась. Должно быть, уже убежала.

– Сиди тихо, друг мой собака! – одёрнул мальчика кот. – Не то нас вышвырнут отсюда.

– Я не собака! – огрызнулся его спутник. – И не говори мне, что делать!

– Мэтр Казлай будет сердиться. Нам было велено не привлекать внимания.

– Ты сам привлёк внимание, вредный комок шерсти! Нечего было заговаривать с Дорой! Раньше она никогда не встречалась с говорящими котами.

– Это служанка, что жила у Никласа? Тогда она вдоволь насмотрелась на говорящих собак. Говорящий кот – это, по-моему, куда логичнее.

– Что здесь делает Дора? – пробормотал Зебу себе под нос.

– Сопровождает ту знатную даму, это же очевидно, – Кот облизнул лапку и пригладил взъерошенную шерсть. – Госпожа Данория Палле… Ты что-нибудь о ней слышал?

– Нет.

– Я так и думал. Это говорит о низком уровне твоего образования, друг мой собака.

– Хочешь сказать, что знаешь её?

– Разумеется, нет. Но качество моего образования сомнению не подлежит.

Дверь в комнату госпожи Данории приоткрылась, и мэтр Казлай с обычной поспешностью вышел на лестницу. Задержавшись на мгновение в проёме, он бросил невидимой собеседнице:

– Твоё счастье, что Эхо больше не спрашивает имён.

– Я отправлю Дору и Фили вперёд, – женщина его точно не слышала. – Большая свита привлекает лишнее внимание.

– Как тебе угодно, – отозвался мэтр Казлай.

– И уже обращаясь к Коту и Зебу, добавил:

– Пойдёмте, друзья мои. На рассвете мы выдвигаемся в путь. Вам стоит немного поспать.

Зелёное пёрышко

С виду это было обыкновенное пёрышко – маленькое, пушистое, цвета весенней листвы. Когда-то оно принадлежало одному из зелёных попугаев, каких не счесть в Красноземелье. В Ливарии и на тарийском юге эти птицы тоже не редкость, так что купить такое пёрышко на любой приличной ярмарке не составит труда.

Однако сейчас в руках у Селены была вовсе не безделица, как решил бы непосвящённый, а символ тайного общества, означавший, что её отца срочно вызывает к себе старый друг и учитель магистр Гастон.

Слуга магистра, добродушный парень по имени Карли, подтвердил девочкину догадку:

– Господину магистру нездоровится, вот он и велел скакать прямиком в Лаков, к мэтру Каригу.

– Гастон болен? – всполошилась Селенина тётя Вилла. – Степная лихорадка?

Новая болезнь была главной темой для разговоров уже три луны кряду. Единичные случаи этого недуга встречались в Миравии и прежде, но теперь болезнь отчего-то вышла из-под контроля. Сотни людей в городах и сёлах мучились от жара. У некоторых начинались судороги. Тем же, у кого открывалось кровотечение, доктора уже помочь не могли.

Король Витас даже издал указ, запрещающий проводить ежегодные ярмарки после сбора урожая, поскольку лекари заметили, что чаще болеют там, где собираются большие толпы, но по слухам толку от этого не было. Крестьяне надеялись продать излишки овощей и зерна. Купцы не желали терять прибыли, которые в пору ярмарок взлетали до небес. Ремесленники, трубадуры и бродячие артисты – все они слишком долго ждали так называемой «золотой поры», чтобы отказаться участвовать в главном событии года. Больных в связи с этим становилось всё больше, и госпитали уже не могли вместить всех страждущих.

В довершение случилось невиданное прежде несчастье – степной лихорадкой заболел сам четырнадцатилетний король Витас Первый. Селенин отец Никлас Кариг, вновь служивший лекарем при дворе, теперь уже миравийском, проводил возле больного сутки напролёт, пытаясь сбить жар, но состояние мальчика всё не улучшалось.

Селену во дворец не пускали, и девочке оставалось лишь дожидаться новостей под присмотром тёти. На время отсутствия Никласа Вилла забросила работу в лаборатории, так что теперь они коротали дни за игрой в шарики и чтением вслух. Селена любила свою молодую, красивую и смешную тётю, но сейчас ей ужасно хотелось увидеть Никласа. Ведь когда её отец вернётся домой, всё будет по-прежнему.

Услышав Виллин вопрос, Карли надулся, как шар. Его явно распирали противоречивые чувства: жалость к больному хозяину и гордость от того, что именно его, Карли, отправили в Лаков с поручением чрезвычайной важности.

– Господин магистр болен степной лихорадкой со среднего краснолуния, госпожа, – важно поведал он. – Если я не привезу господина мэтра…– он сглотнул, оборвав фразу на полуслове.

Вилла беспомощно взглянула на племянницу:

– Если Никлас не вернётся до вечера, я поеду вместо него.

– Господин магистр велел мне привезти господина мэтра, – пробормотал Карли.

– Если ему нужна помощь, то я буду рядом, – не сдавалась Вилла. – Что если Никлас пробудет во дворце ещё несколько дней?! Мы не можем так долго ждать!

Точно потешаясь над её словами, о мостовую застучали подковы. Спустя несколько мгновений, дверь скрипнула, и звонкий голос Никласа возвестил:

– Я дома! Селена! Вилла! Где вы?

– Никлас! – взвизгнула девочка, бросаясь навстречу. – К нам приехал Карли! Он привёз тебе пёрышко!

Отец вошёл в гостиную и швырнул шляпу на банкетку, распахивая объятия. За несколько дней отсутствия он необъяснимо изменился. Дело было не в отросшей рыжеватой щетине и не в тёмных кругах под глазами – свидетельстве нескольких бессонных ночей. Никласу и раньше доводилось проводить у больных несколько дней кряду, но никогда прежде Селена не видела его таким растерянным. Не усталость, а недоумение отпечаталось на отцовском лице, и это было непривычно, странно, пугающе.

– Ты голоден? – забеспокоилась Вилла. – Лиа! Подай обед господину Никласу!

Лопоухая голова горничной Лии тотчас высунулась из-за двери, но Никлас устало махнул рукой:

– Не нужно, Лиа. Я заехал только попрощаться. Что за новости ты привёз, Карли?

Слуга сделал шаг вперёд и вытянулся как солдат, докладывающий обстановку на поле битвы:

– Господин магистр велел передать вам пёрышко. Ему нездоровится с прошлой луны.

Никлас насупился и поворошил волосы знакомым движением. Он делал так всякий раз, когда беспокоился или пытался что-то обдумать.

– Гастон болен степной лихорадкой?

– Да, господин. Когда я уезжал, ему было совсем скверно. Он велел мне скакать в Лаков и разыскать вас как можно скорее.

Никлас покосился на Виллу, однако та лишь беспомощно развела руками:

– Я хотела ехать, но Гастон зовёт тебя, а не меня.

– Я не могу, – лицо Никласа скривилось точно в судороге. – Королю стало хуже, сквелен уже не так эффективен как прежде. Нам нужно другое лекарство.

– Но ведь другого лекарства нет! – Селена едва не расплакалась. – Как теперь помочь Витасу?! То есть… – девочка покосилась на слугу, – его Величеству?

Никлас покачал головой:

– Сегодня утром из Гарцова прибыла доктор Иллария Амиди. В тамошней лаборатории давно ведётся разработка сыворотки от степной лихорадки. Через пару дней, когда я туда доберусь, лекарство будет готово. Я должен его привезти. Маршал Нордиг просил ехать незамедлительно.

– Почему эта Иллария Амиди не могла дождаться в Гарцове и привезти сюда готовое лекарство? – задумалась Селена. – Зачем ей понадобилось уезжать раньше?

– Доктор Иллария – один из лучших врачей страны, – нехотя пояснил Никлас, хотя по его лицу было видно, что он полностью согласен с дочерью. – Долг врача – находиться у постели больного.

Это прозвучало высокопарно и, сказать по правде, глупо. Никлас и сам, конечно, почувствовал нелепость собственных слов – вздохнул и отвернулся, пряча взгляд.

– А как же Гастон?! – вспыхнула Вилла. – Кто будет дежурить у его постели?

– Ты поедешь к нему.

– Он звал тебя, Никлас!

– Он звал вас, мэтр! – неожиданно подал голос Карли.

Вилла насупилась:

– Ты ему нужен, Никлас Кариг! Гастон не стал бы присылать пёрышко просто так. Что если это твоя последняя возможность увидеть его?! Ведь он – твой самый близкий друг!

– Ты должен поехать! – поддержала тётю Селена. – Магистр Гастон ждёт.

– Король тоже ждёт! – обычно невозмутимый Никлас вдруг повысил голос. – Если лекарства не будет к концу белолуния, его не спасти!

– Разве королю есть дело до того, кто привезёт сыворотку? – задумалась Вилла. – Что если я поскачу в Гарцов и доставлю её?

– Ты? – кажется, такое простое решение не приходило Никласу в голову.

– Почему нет? Не вижу ничего сложного в том, чтобы перевезти несколько пузырьков из одного города в другой.

– А как же я? – испугалась Селена. – Вы оставите меня одну?

– Ты поедешь со мной, – махнула рукой Вилла.

– Ты останешься с Лией, – одновременно с ней заявил Никлас.

– Почему она не может поехать? – тётя всегда была на Селениной стороне.

– Повсюду лихорадка, Вилла! – Никлас снова говорил громче, чем следовало. – Ты же не хочешь, чтобы она заболела!

– Заболеть она может и здесь, – спорить с Виллой было непросто. – Зато там у нас будет сыворотка, а, значит, ехать, как ни крути, безопаснее.

Селена победоносно взглянула на отца, и тот сдался:

– Мы с Карли отправляемся немедленно. За королём присмотрит доктор Иллария. Вы должны выехать не позже завтрашнего утра.

Вилла улыбнулась:

– Не беспокойся. Через четыре дня король получит свою сыворотку. И передай Гастону, что я скоро его навещу.

Стихи и хризантемы

Если бы Селена могла выбирать цель путешествия, то, вместо ничем не примечательного Гарцова, она бы, конечно, отправилась в горы. Навестила бы мэтра Казлая, Кота и Зебу. Особенно Зебу. Шутка ли, целый год не видеть лучшего друга?! Хотя Зебу о ней наверняка забыл. Теперь у него есть Кот, который умеет пускать молнии. Селена вздохнула. Сказать по правде, она скучала не только по мидаву. Год назад с ней были Гараш, Риша и Хегван. Теперь каждый из них жил своей жизнью, в которой не было места прежней дружбе.

– Скучаешь по Никласу? – Вилла легко угадала её настроение.

Девочка покачала головой:

– Я бы хотела увидеть Зебу. Думаешь, у него всё хорошо?

Вилла взглянула через плечо на ехавшую следом служанку. Лиа нарочно держалась шагах в двадцати, чтобы не слушать хозяйских разговоров – стеснялась. Дело в том, что тётя хотела оставить её дома. И оставила бы, но Лиа уговорила взять её с собой. Опасаясь лихорадки, она старалась держаться поближе к хозяевам и оставаться в одиночестве категорически отказывалась. Лиина пегая кобылка не отличалась резвостью, и путешественницы теряли драгоценное время, отчего Вилла пребывала не в лучшем расположении духа.

– Зебу с Казлаем, – вздохнула она. – Значит, с ним всё в порядке.

– Мэтр Казлай – хороший человек, – согласилась Селена.

– Хороший он или плохой – не знаю. Каждый для кого-то хорош, а для кого-то плох. Скажу только, что Рубер Казлай – человек надёжный. Твоя мама доверяла ему, Никласу и Гастону. А больше – никому.

– А тебе? Разве тебе она не доверяла?

– Думаю, она считала меня ребёнком. Я и была ребёнком, если разобраться. Когда тебе пятнадцать мир кажется острее и ярче. Сильнее радость, но и обиды сильнее. Тогда я обижалась на Вилму за то, что она не посвящала меня в свои дела, а ведь она всего-навсего пыталась меня защитить.

– Я беспокоюсь за Витаса, – призналась Селена, понизив голос. – По-твоему, эта лихорадка действительно так опасна?

– Не всегда. Некоторые переносят её легко, другие болеют тяжело и долго как наш король.

– Но ведь он не умрёт, правда?

– Если мы будем плестись как больные черепахи, то лекарства он не дождётся! Не нужно было слушать Лию!

Селена только вздохнула.

– Взгляни, какие хризантемы! – Вилла кивнула в сторону невзрачного домика из серого камня. Из-за низенького дощатого заборчика выглядывали пышные шапки белоснежных цветов. – Помнишь, у Велларии Таллис были такие строки: «Лишь ранней осенью цветы так трогательны и прекрасны. Их небывалые черты предвестники зимы ненастной».

– Я не люблю стихи! – пробурчала Селена. Цветы её сейчас не занимали. Нужно торопиться! Витас в опасности, и кроме них рассчитывать ему не на кого.

Вилла намеревалась что-то возразить, но не успела. Из каменного домика выскочил человек и бросился наперерез лошадям. Он был бос, из-под расстёгнутого жилета торчала окровавленная рубаха. Вилла натянула повод, разглядывая незнакомца. Тот, в свою очередь, замахал руками, выдыхая слова:

– В город бы, госпожа! Мне бы до города!.. Лекаря позвать бы!..

– Что стряслось? – испугалась Вилла. – Вы ранены?

Мужчина затряс косматой головой:

– Не я, госпожа! Мне-то что оно станется?! Малому нынче совсем паршиво! Кровит! Боюсь, как бы не помер!

– У ребёнка степная лихорадка? – догадалась Вилла. – Мы пришлём врача. Далеко ли до ближайшего города?

– К закату доберётесь, госпожа.

– Если у больного кровотечение, до заката он вряд ли доживёт, – прошептала Вилла. Но Селена всё равно услышала.

Вилла легко спешилась и отстегнула сумку о подпруги:

– Ведите! Я его осмотрю.

Селена хотела идти следом, но тётя остановила её взмахом руки:

– Жди меня здесь. Это не займёт много времени.

Вынужденная остановка пришлась по вкусу только Лииной кобылке, которая тотчас принялась ощипывать придорожный куст.

Привязав лошадей к старой растрескавшейся липе, Селена побрела вдоль забора. Кроме хризантем, которые привлекли внимание Виллы, в палисаднике отцветали разновеликие астры и невзрачные космеи – неизменные спутники лета. Сейчас, в разгар осени, их пожухлые соцветия терялись на фоне желтеющей листвы. Природа готовилась ко сну, и ей не было дела до людских бед.

– Краснопёрки хочешь? – крякнуло за спиной.

Подпрыгнув от неожиданности, Селена оглянулась. Босоногий мальчишка лет восьми протягивал ей кулёк с крошечной сушёной рыбёшкой. Девочка мотнула головой. Незнакомец ничуть не огорчился – закинул в рот рыбёшку и широко улыбнулся щербатой улыбкой:

– Не хочешь – как хочешь. Ты мидава видала?

Селена вздрогнула, сердце застучало в висках:

– Какого мидава?

Мальчик смешно растопырил руки:

– Почём я знаю, какого?! Какого-нибудь. Мидава ты когда-нибудь видала?

Вышло в рифму, и мальчишка довольно захохотал, припевая:

– Мидава видала? Видала ты мидава?

– Почему ты спрашиваешь? – не выдержала Селена.

– А потому, – подбоченился мальчик, – что я мидава видал. И батька видал. А батька мой… он врать не будет.

– Где же ты его видел? – прищурилась Селена.

До того дня, когда Зебу Зегда перешёл границу, мидавы в Миравии не появлялись. Не было их тут и сейчас – Зебу жил близ Аштарского ущелья, у Казлая, да и все его соплеменники остались в Тарии. Мальчишка шмыгнул носом и задумчиво пожевал рыбёшкин хвост:

– В лесу видал. Тута.

– Какой же он был из себя, мидав этот? – подначила его Селена.

– Известно какой: громаднющий. Башка с колесо. Весь серый, глаза чёрные…

– Придумал бы что-нибудь получше! – рассмеялась девочка. – Серых мидавов не бывает! Это всем известно.

– Это тем известно, кто их не видал, – философски протянул мальчишка, дожёвывая рыбку. – А я видал. И батька мой…

– Ты живёшь в этом доме? – догадалась девочка. – Твой отец искал врача?

Мальчишка кивнул:

– Меня Фьорком звать. Малой у нас заболел, того и гляди помрёт. Я нынче был за старшего. Батька-то из города только поутру воротился. Братец у меня там, в городе. И две сестрицы. Ильзия – которая средняя – ничего себе человек. А старшая, Маруша, промеж нами говоря, дура дурой. Ейный мужик там рыбную лавку держит. Вот погляди: краснопёрки прислал. Это навроде как гостинец. Мог бы и пряников купить или там леденцов, да что с него возьмёшь?! Дурак он и есть. Разве ж кто в своём уме нашу Марушку сосватал бы?!

Побоявшись, что ей придётся заочно познакомиться со всеми родственниками Фьорка, Селена решила сменить тему:

– Говоришь, твой отец тоже видел этого мидава?

– И никакого не этого! – возмутился мальчик. – Другого видал!

– Такого же серого?

– Вот ты мне не веришь, а зря! Не серого, а рыжего. Дорогой встретил. Ты послушай, как дело было, а уж потом смеяться будешь. Батька мой ехал из Туспена. На возу ехал. У него там товар. Акромя рыбы ещё сапоги, кадушки… ну, да я не о том. Ехал он себе, ехал… Вечерело. Видит: впереди двое скачут. И лошадь в поводу. Опосля пригляделся – не лошадь, а пони. Для лошади мелковата. Ну, скачут и скачут, ему до того дела нет, а только у городской стены он их всё ж нагнал. Стоят себе, лясы точат. Он бы так мимо и проехал, а только знаешь что?

– Что? – прошептала Селена, копируя восторженный тон мальчика.

– А то, что пони с ними не было.

– И что с того? Может, они её где-то оставили.

– Оставили, говоришь? – Фьорк расплылся в улыбке. – Уж не знаю, кого они там оставили, а только заместо пони стоял с ними мальчишка чуть меня постарше. Сама посуди: мужик и баба едут верхом, а малой с ними пешкодралом топает. Где такое видано, спрашивается? Выходит, никакой это был не ребёнок, а самый настоящий мидав.

Селена едва не закричала от радости, но всё же сумела взять себя в руки:

– Какой он был, этот мальчик? Твой отец его запомнил?

– Какой – какой? Никакой. Обыкновенный мальчишка: светленький, плотный. Да какая разница, когда этот мальчишка и не мальчишка вовсе?! Мидавы, они могут в человека превращаться, когда пожелают. В любого. Хошь в меня, хошь в тебя. Им это запросто.

Селена скривилась. В отличие от неё, Фьорк явно не знал о мидавах почти ничего. Эти удивительные существа ни в кого не превращаются. Они просто умеют создавать слуховые и зрительные иллюзии, транслируя в пространство звук и изображение. Что касается последнего, то оно у каждого своё, и светленький плотный мальчик мог быть только Зебу.

Зебу! Неужели она скоро его увидит?! Нет, это невозможно. Если мужчина – Казлай, то что за женщина ехала с ним?

– Батька говорит: у мужика ещё кошак был, – вспомнил Фьорк. – Здоровенный такой котище, усы врастопырку…

Выходит, всё верно. Путники – это Казлай, Зебу и Кот. Но куда и зачем они едут?

Чтобы не выдать волнения, Селена заметила будничным тоном:

– Твоему отцу должно быть показалось. В Миравии нет мидавов.

Обидевшись, мальчик проглотил очередную рыбку и побрёл к дому, но, не дойдя до конца изгороди, вдруг остановился:

– Твоя мамка что ль колдунья?

Селена непонимающе уставилась на него.

– Мамка твоя, – терпеливо пояснил Фьорк, – та, что малого лечит. Она колдунья?

– С чего ты взял, что Вилла – моя мама? – удивилась девочка.

– Похожи вы сильно. Прям одно лицо. Кто она тебе, как не мамка? Может сестра?

Вот ещё глупости! Её тётя – красавца, а она, Селена, – обыкновенная, каких не счесть. Девочка уже собиралась сообщить об этом Фьорку, но не успела – на крыльце показалась Вилла. Едва она переступила порог, в доме глухо завыли, срывающийся голос рявкнул:

– Ведьма!

Вилла сбежала с крыльца, махнула рукой Селене и, не обнаружив поблизости служанки, сердито крикнула:

– Лиа! Мы уезжаем!

Её лицо не выражало никаких чувств, только уголки рта легонько подрагивали. Позабыв о мальчике, Селена бросилась отвязывать лошадей. Мгновение спустя прибежала испуганная Лиа.

– Едем! – повторила тётя, вскочив в седло. – Мы потеряли много времени.

В доме по-прежнему голосили.

Проезжая мимо Фьорка, Селена помахала рукой. В ответ мальчишка скорчил отвратительную рожу.

Некоторое время путешественницы ехали молча. Лиа по обыкновению плелась в хвосте, а Селена изо всех сил старалась не отставать от тёти.

Вилла плакала, но как-то удивительно тихо, без всхлипываний. Её лицо покраснело, и блестящие ручейки стекали по щекам за воротник. Добрая и ранимая в душе, Вилла всегда скрывала свои чувства от посторонних. Только теперь, когда никто, кроме племянницы, её не видел, она позволила себе ненадолго расслабиться, сбросить маску хладнокровия и стать собой настоящей. Селена попыталась её утешить:

– Ты не виновата. Никто не смог бы ему помочь.

– Теперь они меня ненавидят! – выдохнула Вилла.

– Не думай об этом. Скоро мы привезём сыворотку и для Витаса, и для других. Тот мальчик, Фьорк, сказал, что его отец видел мидава. Я думаю, это Зебу. Если они с мэтром Казлаем идут в Лаков, то мы скоро встретимся.

Вилла улыбнулась одними губами:

– Хотелось бы верить. Сейчас нам так нужны хорошие новости!

Следующий день начался, однако, с новостей скверных. Когда накануне путешественницы въехали в городок Литван, близилась полночь. В затрапезной придорожной гостинице им удалось заполучить лишь комнату над лестницей, но уставшие с дороги они были рады и этому. Сославшись на недомогание, Вилла отправилась спать, а Лиа с Селеной попытались поужинать, что, как выяснилось, было совсем не просто.

– Жаркое съедено, – сообщила маленькая краснолицая хозяйка, вытирая обветренные руки о передник. – Если желаете, могу подать уху из краснопёрки.

Селена поморщилась. Краснопёрка нынче была повсюду. Летом её ловили и заготавливали впрок – сушили, солили, вялили, чтобы в разгар осени продавать на ярмарках. Сушёная краснопёрка употреблялась не только как самостоятельное блюдо, но и в качестве основы для супа. Бедняки любили костлявую рыбёшку за дешевизну, а богатые горожане, не говоря уже об аристократах, брезговали ею, предпочитая более изысканные кушанья.

Выбор, впрочем, был невелик.

– Мы будем уху, – заявила девочка к удивлению хозяйки. – Только прошу вас, подайте побольше хлеба.

Утром выяснилось, что у Виллы жар. Сначала она попыталась скрыть это от спутниц и, отказавшись от завтрака, ушла в комнату собираться, но, когда настало время отъезда, всё, наконец, открылось. Из-за внезапного приступа слабости Вилле пришлось лечь в постель, встать с которой она в тот день уже не смогла. Лиа беспомощно суетилась вокруг, пока хозяйка не отправила её собирать кору крамса² с лубом. Когда служанка, успокоенная возможностью быть полезной, наконец, убежала, тётя подозвала Селену.

– Это степная лихорадка, – начала она без предисловий. – Вряд ли я смогу ехать верхом в ближайшее время, а, если и смогу, толку от меня будет немного.

– Что же делать? – испугалась девочка. – Я не оставлю тебя с Лией.

– Лиа поедет с тобой. Путешествовать в одиночку слишком опасно. Со мной всё будет хорошо. Я дам хозяйке инструкции, и она приготовит сквелен.

– Но, Вилла…

Тётя подняла руку, призывая её замолчать:

– Сыворотка нужна королю. А теперь – и мне тоже. Не теряй времени!

Она пошарила рукой под подушкой и вытащила оттуда свёрнутый листок:

– Это – дорожная грамота. В ней написано, что Никлас… то есть я… то есть теперь уже ты следуешь в Гарцов по поручению его Величества. Как только Лиа вернётся, вы должны ехать.

Селена кивнула. Она не собиралась оставлять больную тётю в одиночестве и знала, что станет делать.

Препоручив Виллу заботам краснолицей хозяйки, путешественницы выехали из гостиницы. Отдохнувшая Майла бежала бодрой рысью, Лиина же кобылка всё норовила отстать, а временами и вовсе останавливалась, артачась, как осёл.

Миновав городские ворота, Селена и Лиа, выбрались на широкий тракт. Тут девочка и рассчитывала претворить в жизнь давно созревший план. Когда-то они с Зебу любили бегать наперегонки. Майла почти всегда уступала мидаву в скорости, но обогнать Лиину клячу для неё было проще простого.

Сначала Селена нарочно выехала вперёд. Привыкшая тащиться в хвосте Лиа, ничего не заподозрила. Разорвав дистанцию настолько, насколько это было возможно, девочка пришпорила лошадь.

– Куда же вы? – завопила служанка, пускаясь следом.

– Возвращайся в гостиницу! – крикнула Селена, не оборачиваясь. – Присмотри за Виллой!

Она скакала во весь дух, и вскоре, обнаружила, что Лиа давно скрылась из виду. На мгновение девочка загрустила – путешествовать одной и впрямь опасно – но вскоре успокоилась. Гарцов не так далеко. Если Майла не подведёт, к ночи ей удастся добраться до университетской лаборатории, и, возможно, возвращаться в Лаков в одиночку не придётся.

Старый друг

К полудню Селена добралась до городка Шерпена, примечательного, в первую очередь своим расположением. Всё оттого, что лежал он на знаменитой Фарисовой дороге, по которой можно было за день доехать до третьего по величине города – Гарцова. К югу от Шерпена раскинулись густые изумрудные леса с россыпью деревушек, с запада подступало море. И, хотя собственного порта у города не было, прибрежные сёла снабжали его всем, чем богата большая вода.

Благодаря местоположению, Шерпен стал центром торговли. В дни проведения крупных ярмарок его тесные улицы едва вмещали нескончаемый поток людей и обозов. Гостиницы и постоялые дворы получали прибыль, сопоставимую с годовой выручкой, а жители веселились от рассвета до заката.

Впрочем, нет. Жизнь в городе не останавливалась даже с наступлением темноты. По вечерам на смену торговцам приходили артисты, музыканты и шарлатаны всех мастей. Прибывший на ярмарку народ хотел не только продавать, но и развлекаться, и увеселений здесь было сколько угодно.

Раньше Селене доводилось слышать о шумных ярмарках Шерпена, однако возможность увидеть действо воочию представилась впервые. Самым удивительным было то, что торговля шла не только на центральной площади. На каждой улице, в каждом переулке громоздились лотки и палатки, да так кучно, что протолкаться мимо стоило немалых усилий. Сказать по правде, даже в Лакове ей нечасто доводилось видеть столько людей одновременно. А все потому, что праздник Урожая был для миравийцев важнее Дня Коронации и Дня Большого Безветрия вместе взятых. Несмотря на запреты, сейчас они стекались в города и погружались в ярмарочную суету, подобно тому, как призванные половодьем ручьи впадают по весне в большую реку.

Продавцы расхваливали свой товар, перебивая друг друга. Порой доходило до перебранки, а то и до рукоприкладства. На одной из улочек Селена наблюдала стычку торговцев кружевом, не поделивших кошелёк зажиточной горожанки, а, проезжая мимо старой ратуши, видела, как лоточницы в одинаковых передниках таскают друг друга за волосы, отстаивая право стоять ближе к проезду.

Несмотря на конфликты, все они выглядели довольными. Похоже, ссоры и драки были лишь частью привычного ритуала под названием «ярмарка», и никто из прибывших сюда не сомневался, что уж его-то расчудесный товар непременно найдёт покупателя.

Вскоре Селена оказалась там, куда стремился весь торговый люд – на центральной площади. Передвигаться тут выходило с трудом. Несмотря на то, что никакого официального запрета на проезд верхом в городе не было, большинство продавцов и покупателей перемещались на своих двоих. Так выходило и быстрее, и удобнее.

Никто не собирался уступать дорогу всаднице, и Селене пришлось терпеливо шагать в толпе.

Только увидев кренделя, карамель и пряники, которыми бойко торговали на площади, она вспомнила, что ничего не ела с самого утра. Увы, к лоточникам было не подобраться – толпа здесь роилась так густо, что проталкиваться сквозь неё пришлось бы целую вечность. Какой-то мальчишка с ожерельем из сушёной краснопёрки вынырнул из-под лошадиного брюха:

– Рыбки не изволите?

Селена наелась рыбы на две жизни вперёд, но всё же бросила ему медячок:

– Отсыпь, пожалуй!

Ловко отщипнув несколько рыбёшек, мальчик сунул их всаднице и вновь исчез. Селена зашагала дальше, жуя краснопёрку. Если разобраться, рыбка была не такой уж противной – солёненькая, с лёгким огуречным запахом. Не зря же бедняки заготавливают её на зиму в огромном количестве но, как говорят, съедают уже к концу осени.

Селена ехала через площадь, разглядывая толпу. Как ни странно, кроме простых миравийских крестьян и горожан, тут было немало красноземельцев, выделявшихся смуглой кожей и богато расшитыми балахонами. Кочевники амату встречались куда реже, но всякий раз, когда кто-то из них проходил мимо, он вёл за собой прекрасную нарядно убранную лошадь.

Тяжеловозы амату ценятся за неприхотливость, силу и, конечно, редкую красоту. Тот, кто хоть раз видел, как запряжённая великолепными рыже-пегими конями повозка мчится по дороге, поднимая пыль, вряд ли когда-нибудь сможет это забыть. Недаром даже стребийская королева ездит в карете, запряжённой шестёркой тяжеловозов амату.

Интересно, где сейчас Хегван? Как знать, может быть, и он разводит лошадей, как все его соплеменники. Ходит в штанах и жилете из грубой бычьей кожи и носит хлыст за поясом. Приезжает на ярмарки вроде этой, чтобы дорого продать жеребят, а летом пасёт огромное стадо где-то в холодных степях Забелогорья.

Селена часто вспоминала друзей. Неужели они больше никогда не встретятся, не отправятся в какое-нибудь глупое и рискованное путешествие, не станут болтать дорогой о разных пустяках, которые так приятно вспоминать, спустя время? Гараш и Риша теперь служат в армии, Лайды давно нет в живых, а Зебу… где он сейчас? Вот бы он был где-нибудь поблизости.

Что-то ударило в бок лошади. Майла шарахнулась, Селена натянула поводья, пытаясь её удержать, и вдруг разглядела торговца сушёной краснопёркой, пробиравшегося сквозь толпу. Его преследовал невысокий пухленький мальчик с огромным котом на плечах. Зебу! До преследуемого оставалось не больше пяти шагов, но расстояние не сокращалось – мешали люди, непрерывно шедшие навстречу.

– Стой, негодяй! – крикнул Зебу. – Верни кошель, мерзавец!

Мальчишка бросил на него взгляд через плечо и, ловко обогнув какую-то грузную даму, попытался перескочить через воз на трёх колёсах, привалившийся к водостоку. Не вышло. То, что произошло дальше, непосвящённому показалось бы удивительным. Мальчик с котом легко оттолкнулся от мостовой и, подпрыгнув, перелетел через мужчину в широкополой шляпе. Приземляясь, он сбил удиравшего торговца с ног, вцепился в его воротник зубами и принялся трепать за шиворот. Кот всё это время держался лапками за его загривок и смешно тряс усатой головой. Движение остановилось. Люди, которые были поближе, глазели на диковинку, а те, кому не хватало обзора, приподнимались на цыпочки, выглядывая из-за спин впереди стоящих.

– Верни кошель! – потребовал Зебу, уронив голову мальчишки на мостовую.

Послушно поднявшись, тот протянул мошну.

– То-то! – мидав поднялся, отряхиваясь. Толпа вокруг него почтительно расступилась.

– Зебу! – Селена замахала руками, пытаясь привлечь внимание друга. И мидав её заметил – махнул в ответ. Кот на его плече прищурился, пошевелив хвостом – опахалом.

Когда друзья выбрались из переулка, подальше от любопытных глаз, девочка смогла, наконец, обнять друга.

– Не думал, что встречу тебя здесь, – хмыкнул Зебу. – Мы с Котом сопровождаем мэтра Казлая и советницу варийского короля, а этот подлец стащил у меня кошель.

– Кажется, нам не по пути. Я еду в Гарцов, – Селена поправила краешек дорожной грамоты, высунувшийся из рукава, – за сывороткой для короля и Виллы.

– Хорошо, что коты не болеют этой вашей лихорадкой, – Кот уютно устроился у Зебу на загривке. – Я слышал, от неё выпадает шерсть…

Селене ужасно хотелось поболтать с друзьями, но сейчас было не до разговоров.

– Мне пора, – засуетилась она. – Передайте привет мэтру Казлаю. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Кот лениво махнул хвостом. В ореховых глазах мидава сверкнула тревога.

– Ты едешь одна?

– Вилла заболела. Ей пришлось остаться в гостинице.

– Но это опасно!

Кот закатил глаза. Селена только отмахнулась:

– У меня нет выбора. Лекарство нужно привезти как можно скорее!

– Сейчас вернутся мэтр Казлай и госпожа Данория, – Зебу беспомощно огляделся. – Они тебе помогут.

Девочка покачала головой:

– Я и так потеряла много времени. Нужно спешить!

– Я не отпущу тебя одну! – пробурчал мидав.

– До скорой встречи! – помахав друзьям, Селена пришпорила лошадь.

Вскоре Зебу догнал её и побрёл рядом. Кота с ним не было.

– Мы поссорились, – ответил мидав на её немой вопрос. – Кот будет ждать мэтра Казлая, чтобы рассказать, куда я подевался. А я пойду с тобой.

– Но зачем, Зебу?

– Потому что я никогда тебя не брошу. Помнишь?

– Помню. Спасибо тебе. Жаль, что с Котом так вышло…

– Брось! – отмахнулся мидав. – Мы и так ссоримся посто раз на дню. Этот вредный комок шерсти лучше всех знает, как меня вывести, и всё же он – мой лучший друг.

Девочка осторожно покосилась на мидва. Перехватив её взгляд, тот лукаво усмехнулся:

– После тебя, Селена. Конечно, после тебя.

Если бы кто-то спросил у Кота (а его, разумеется, никто не спрашивал), нравится ли ему госпожа Данория, он вряд ли смог бы ответить вразумительно. Потому что вопрос был непростой. И неоднозначный.

Если, к примеру, говорить о внешности, то тут уж не придраться, даже если захочешь. Данория Палле (или как её там?), несмотря возраст, была, пожалуй, хорошенькой. Хотя, нет. «Хорошенькая» – это когда носик кнопочкой, губки бантиком и глазищи как у совы. Красота госпожи Данории была иного свойства: глаза – лисьи, но не жёлтые, а дымчато-серые, нос – орлиный, талия – осиная, рост не меньше, чем у мэтра Казлая, а походка такая, будто она по воздуху летит, а не ногами по земле топает. Одним словом – королева.

Ещё у госпожи Данории был чудесный голос. Не высокий, не низкий, а какой-то приятно-мяукающий. Когда поблизости никого не было (Кот, само собой, не считается), она тихонько напевала незнакомую песенку. Что-то вроде колыбельной, только не на тарийском. В совершенстве владевший тремя языками Кот, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Это ему тоже отчего-то нравилось.

Вдобавок ко всему, госпожа Данория умела рисовать по памяти карту звёздного неба. Кот нарочно проверял – всё сходится. Во время недолгих остановок она рассказывала о разных небесных светилах, да так, словно побывала на каждом. И не единожды. Всё это было забавно. Хотя и не очень. Потому что, когда речь заходила о двоелунии, госпожа Данория всегда начинала сердиться. Не то на мэтра Казлая, не то просто так. Кто её разберёт?! «Ты ошибаешься, Рубер! – она била рукой воздух, будто тот чем-то провинился. – Нужно было учесть поправку на три сотых! С учётом погрешности ты не досчитался восьми лун».

Мэтр Казлай только вздыхал, что было на него совсем не похоже.

Чтобы разрядить обстановку, Кот забирался к госпоже Данории на колени, и она никогда его не прогоняла. Ясное дело: ни одна женщина кота с колен не прогонит, что она сумасшедшая, в самом деле?! Наоборот, госпожа Данория тут же начинала скрести его ноготками за ушком и, конечно, успокаивалась. А Кот-то именно этого и добивался. В глубине души он не любил ссоры. Нет, поставить на место зарвавшегося мидава было, конечно, приятно, но чтобы спорить до хрипоты – увольте, ни к чему это.

А вот что Коту в госпоже Данории не нравилось, так это её настроение. Люди к таким вещам нечувствительны. Они вообще ничего вокруг не замечают, пусть хоть мышь на голове танцует. А коты всегда чувствуют, что у других на душе. Так вот, у госпожи Данории на душе была печаль. Но не давняя и тяжёлая, как у мэтра Казлая, а свеженькая такая печаль пополам с надеждой. И это, честно говоря, раздражало.

Хотя то, что госпожа Данория всегда называла Кота «мой милый», раздражало ещё больше. Однажды в целях обеспечения личного суверенитета³ он даже совершил поступок, за который в приличном обществе молоком не угощают, – цапнул даму за палец. Думал: «На тебе, получай! Будешь знать, какой я милый!» И что толку, спрашивается? Госпожа Данория и не подумала обижаться. Палец убрала и опять о чём-то загрустила. Лучше бы уж сюсюкала, в самом деле!

Дожидаясь мэтра Казлая и госпожу Данорию, Кот немного волновался. Это он только с виду был невозмутим – с ленцой прикрывал и открывал глаза, будто ничто на свете его не заботит. На самом деле, получить нагоняй не хотелось. А ведь было за что.

Вернувшийся хозяин сначала не заметил отсутствия мидава. Он вообще был каким-то рассеянным в последнее время. Зато госпожа Данория сразу почувствовала неладное.

– Где же Зебу? – она огляделась, высматривая мальчика в толпе. – Пора в дорогу. Где он ходит?

– Мидав ушёл, – Кот старался говорить равнодушно. – Просто взял и удрал. Оставил меня, своего друга и учителя. Меня, того, кто привил ему хорошие манеры, кто научил его…

– Что значит «ушёл»? – вспыхнул мэтр Казлай. – Куда он мог уйти? Что ты мелешь?

– Вот так и ушёл, – обиделся Кот. – Я был ему другом и учителем, но никак не сторожем, господа. Мидав повстречал девчонку и, как обычно, бросился ей на выручку.

– Девчонку? – переспросил Казлай. От него повеяло беспокойством.

Кот закатил глаза:

– Девчонку, мэтр. Селену Кариг.

Такого эффекта он даже не мог вообразить. Надежда госпожи Данории вдруг вырвалась из заточения и брызнула слезами. Коту сделалось неуютно.

– Где она? – женщина схватила его в охапку и неожиданно легко оторвала от земли. – Где Селена, Кот?

Впервые не «мой милый». Это уж и впрямь невероятно!

– Ну, – задумался Кот, – они пошли через площадь…

– Давно? – опомнился Казлай.

– Пожалуй. Я насчитал триста восемьдесят семь голубей, пока ждал вас.

– Рубер, где наши лошади? – казалось, госпожа Данория вот-вот грохнется в обморок. – Мы должны их догнать! Пожалуйста, Рубер!

– Я приведу их, – мэтр Казлай удалился, а она всё сжимала Кота в объятиях и что-то бормотала под нос.

Он попытался высвободиться – не вышло. Даже когда мэтр Казлай вернулся с лошадьми, госпожа Данория Кота не выпустила – посадила за луку седла. Он, впрочем, не возражал. Теперь, когда её печаль улетучилась, находиться рядом было почти комфортно.

Забегая вперёд, следует признаться, что Селену и Зебу они так и не догнали. Сначала проталкивались по городу мимо лоточников, балаганов, жонглёров и всякой ярмарочной чепухи. Потом выбрались на тракт, но и здесь было не счесть повозок и всадников. Десятки копыт поднимали над дорогой песчаные облака. Госпожа Данория всё вертела головой, но тщетно. Мидава и девочки нигде не было. Надежда, вспыхнувшая так ярко, потускнела и почти погасла. На её место вновь поползла серая печаль. Пожалев госпожу Данорию, Кот сообщил важное:

– Девчонка скачет за лекарством для короля.

Казлай и Данория переглянулись.

– Значит, они едут в Ристон, – уверенно сказала женщина. – И мы их догоним.

– Они едут в университет к Гастону, – согласился мэтр Казлай. – Если где-то и сделали сыворотку, то только там.

Кот ничего не сказал. Он снова был выше человеческой суеты.

Благородный разбойник

Тем временем по Шёлковой дороге, что вела из тарийской столицы к загородным дворцам знати, скользила неприметная карета, запряжённая парой гнедых. На дверях не было ни гербов, ни вензелей, только похожие на большие шахматные доски квадраты, с перламутровыми вставками вместо белых полей и с агатовыми – вместо чёрных.

Справа и слева от кареты колонной по трое вышагивали рослые молодцы, все как один с угольно-чёрными волосами. Лошади бежали рысью, и мужчины двигались с той же скоростью, явно не испытывая ни малейшей усталости.

В карете, облокотившись на обтянутые ливарийским шёлком подушки, сидели друг напротив друга худой мужчина лет пятидесяти с пустыми бесцветными глазами и маленькая светловолосая девочка. На малышке было васильковое платье из тончайшего сукна и короткая накидка, подбитая соболем. В белокурых волосах сверкала витая сапфировая диадема.

Отодвинув занавеску длинными костлявыми пальцами, мужчина выглянул в окно и одобрительно кивнул – свита маршировала как на параде. Его спутница вздохнула, демонстративно уставившись в потолок:

– Мне скучно, господин Шамшан. Кажется, эта дорога никогда не кончится!

Мужчина отвлёкся от созерцания свиты и небрежно пожал плечами:

– Вы должны титуловать меня «ваше Величество», сударыня. А я, если угодно, буду называть вас Лайдой.

–… принцессой Лайдой, – девочка лениво скользнула по нему взглядом и принялась следить за мухой, ползавшей по потолку.

Муха вела себя безобразно: то норовила сесть на нос её Высочеству, то, как сейчас, уползала туда, где до неё было никак не дотянуться.

– Просто Лайдой, – зевнул Шамшан, вытянув длинные ноги. – Вы давно не принцесса, сударыня. Ваша династия низложена, и моё покровительство – лучшее, на что вы можете рассчитывать.

Лайда потеснилась. Ноги его Величества занимали слишком много места, и сидеть было неудобно.

– Почему же вы… – она поискала слова, – … оказываете мне покровительство. Ведь я дочь бывшего короля.

Шамшан выдавил сухое «хе-хе», означавшее что-то вроде сдерживаемого смеха:

– Видите ли, сударыня, живая вы куда полезнее, чем мёртвая. К чему мне вас убивать?

Девочка заёрзала на подушках. Каким-то непостижимым образом они оказались слишком жёсткими и слишком мягкими одновременно. Наблюдая за её страданиями, Шамшан едва заметно усмехнулся:

– Не беспокойтесь, я не строю никаких матримониальных планов…

– Матри… – Лайда запнулась – … мотриривальных?

Мужчина хмыкнул:

– Можно сказать и так. Проще говоря, я не намерен устраивать ваше замужество. В отличие от королевы Клибеллы.

– Тётя собиралась выдать меня замуж?

– Для вас это новость? Хотя чему я удивляюсь? Вы ведь не знакомы с её Величеством. Её план по захвату мира был так по-женски очарователен, что мне было даже немного обидно слышать треск, с которым он провалился.

– План по захвату мира? – Лайда, наконец, перестала ёрзать, устроившись более-менее удобно. – Я вас не понимаю, господин… ваше Величество.

– Желаете знать всё? Извольте. Когда при содействии королевы Клибеллы я устранил последнее препятствие на пути к трону…

– То есть, убили моего отца…

Шамшан поморщился:

– Я бы не стал называть это убийством. Убийства происходят в портах и кабаках, в переулках квартала Крыс, иногда и в домах богатых горожан, но в королевских дворцах – никогда. Если сильный, устраняет досадную помеху в лице слабого, то это не убийство. Это борьба за власть. Когда лев охотится на антилопу, вы не называете его убийцей?

– Нет. Но мой отец был человеком!

– Как и ваша матушка, ваши сёстры, гвардейцы, горничные, даже доктор… Я готов скорбеть о каждом из них, но, увы… Лев не может пощадить антилопу из жалости. Это извечный закон жизни, сударыня. Сильный поедает слабых.

– Выходит, мой отец был слабым?

– Несомненно. А слабость – единственный недостаток, который не дозволено иметь королю.

– А как же Тумай? Он тоже был слабым?

– О, нет! В каком-то смысле я им восхищался. Тумай был из тех, у кого всё и всегда получается. Обласканный славой отпрыск древнего рода! Человек, перед которым весь народ склоняется в подобострастном⁴ поклоне. Нет, он не был антилопой, но знаете, сударыня, львы убивают не только травоядных.

– И что потом? Что случилось после того, как вы… устранили препятствие?

Шамшан потянулся, его суставы хрустнули:

– Знаете, что было нужно королеве Клибелле? Какую плату она хотела получить за свою помощь?

Лайда помотала головой, хотя ответ был давно известен.

– Ей нужны были вы, сударыня.

– Зачем же?

Тонкие губы Шамшана вытянулись в подобие улыбки:

– Её Величество мнит себя великим стратегом. В действительности, всё, на что она способна, это мелкие интриги, с которыми справилась бы любая камеристка⁵. Вообразите: королева решила взять вас на воспитание, чтобы в будущем устроить ваш брак с Витасом Первым. Странная идея, не так ли?

Девочка фыркнула:

– Мой брак с Витасом?! Вот ещё! Он же некрасивый! Я бы нипочём не согласилась выйти за него замуж! А если бы тётушка решилась настаивать, я бы объявила голодовку и умерла бы, честное слово!

Шамшан слушал её, подперев голову рукой и отрешённо кивая. Его лицо казалось серьёзным, смеялись только глаза, да и то не слишком убедительно.

– За минувший год я успел изучить ваши повадки, сударыня, – проговорил он, когда Лайда, наконец, успокоилась, – и теперь нисколько не сомневаюсь, что собственную жизнь вы цените куда выше всего прочего. Так что насчёт голодовки вы, пожалуй, погорячились.

Хуже всего, что самозванец был прав. Лайда ни за что не уморила бы себя голодом, как не сделала этого год назад, оказавшись в его власти.

Когда стребийская каравелла, которая должна была доставить её к тётушке, вышла из порта, девочка стояла на палубе, глядя на удалявшийся берег, и украдкой смахивала слёзы. В Стребию ей не хотелось.

Во-первых, она успела привыкнуть к королеве Соне и научилась ею манипулировать. Это оказалось проще простого. Её Величество была из тех, кто любит пушистых котят, клубничное мороженое и розовые пионы в фарфоровых вазах, а потому страдальческий взгляд голубых, как льдинки, глаз всегда действовал на неё должным образом.

Во-вторых, в Миравии Лайда по-прежнему сохраняла статус наследницы престола, пусть и опальной⁶, а в Стребии могла стать лишь племянницей королевы. Не очень-то завидная роль, если разобраться.

В-третьих, девочка ни разу за двенадцать лет не видела свою тётю. Вдруг королева Клибелла окажется ведьмой, злющей, как тысяча ярг? А что? В сказках таких пруд пруди, кто сказал, что в жизни должно быть иначе?

Вот почему Лайда была уверена, что отплытие в Стребию не сулит ей ничего хорошего. Когда же появились тарийские галеры и принялись топить корабль, она до того перепугалась, что забилась в узкую щель между стеной и каким-то железным сундуком и сидела там до тех пор, пока не появился человек в остроносых башмаках. Это потом Лайда узнала, что на нём был лиловый плащ с красивой агатовой булавкой и широкополая шляпа по моде прошлых лет. Сперва же она увидела только башмаки.

– Вылезайте, сударыня, – сказал носитель башмаков, и Лайда тотчас узнала ядовито-вкрадчивый голос Шамшана. – Корабль вот-вот утонет, и, если в ваши планы не входит утонуть вместе с ним, извольте пройти в шлюпку. Вылезайте, я жду.

И принцесса покорно вылезла, став его пленницей.

Возвращаясь в Туф, она воображала, что сразу по приезде окажется в башне Мертвеца или, что ещё вернее, в дворцовом подземелье, но вышло иначе. Её действительно разместили во дворце, но не в темнице, а в гостевых покоях. Конечно, в прежние времена эти комнаты были для неё недостаточно хороши, но лучшей тюрьмы она не могла и представить.

У бывшей принцессы появилась собственная прислуга и вполне сносный гардероб. Если учесть, что ей не дозволялось выходить из гостевых покоев, имевшихся платьев с лихвой хватало. Кормили тоже неплохо. Иногда от Шамшана поступало приглашение отобедать в столовой, но чаще для неё накрывали стол прямо в комнате.

Со временем Лайда привыкла к новой жизни, и даже стала находить в своём положении некоторые преимущества.

– Хотите – верьте, хотите – нет, но я не желаю вам зла, – сказал ей Шамшан во время одного из совместных обедов. – Вы гарантируете мою безопасность и благополучие. С моей стороны было бы чёрной неблагодарностью не ответить вам тем же.

– Я вас не понимаю, – отозвалась девочка. Она ела нежнейшую перепёлку, тушёную в ежевичном желе, и перепёлка занимала все её мысли. – Я гарантирую вашу безопасность? Что это значит?

Шамшан отложил вилку и промокнул губы белоснежной льняной салфеткой:

– Пока вы у меня в гостях, королева Клибелла не решится напасть на Тарию. Вы – её последняя надежда, и она не станет рисковать вами.

– Моя тётушка знает, что я у вас?

– Разумеется. Бывают козыри, которые стоит приберечь на потом, но есть и такие, о которых нужно объявить как можно раньше. Вы – мой главный козырь, сударыня.

Лайда не стала возражать. В сущности, тогда ей было всё равно.

Только сейчас, четырнадцать лун спустя, она вдруг осознала, что обладает над Шамшаном не меньшей властью, чем он над ней.

Было и ещё кое-что.

Когда гнев прошёл, девочка вдруг поняла главное: только королева Клибелла, та, при содействии которой, была убита её семья, поможет ей вернуть прежнее благополучие. Сейчас вероломная тётушка – её временный союзник, и неважно, что у Витаса смешной нос и рыжие волосы. Главное, он король. Если бы замысел Клибеллы осуществился, то уже через четыре, максимум пять лет, Лайда сумела бы занять место, которое было уготовано ей по праву рождения. Конечно, Миравия – маленькая страна, и личности Лайдиного масштаба будет в ней тесновато, но стать королевой всё-таки гораздо лучше, чем провести остаток жизни в плену у Шамшана.

Размечтавшись, девочка вздохнула и тотчас покосилась на своего омерзительного спутника (не заметил ли?), но тот дремал, запрокинув голову.

Если бы только Витас Первый был хоть чуточку посимпатичнее! К примеру, как Гараш. Честно говоря, Лайда всегда мысленно именовала сына Первого марсия только так, хотя ни за что в этом бы не призналась. «Дум Квестин Алекрос Мармиллион Вегар Тумай» звучит, конечно, хорошо, но «Гараш»… Было в этом имени, больше похожем на лошадиную кличку, что-то невозможно романтическое. Будто ветер свистит в степях Забелогорья. Положим, про ветер это Лайда придумала. В Забелогорье она никогда не бывала и, в сущности, не имела понятия, свистит там ветер или нет, но была уверена, что если и свистит, то только так и никак иначе.

В общем, если бы Витаса звали Гарашем, он бы от этого только выиграл. Лайда тихонько вздохнула, в очередной раз поправив подушку, вновь ставшую слишком мягкой. Витаса зовут Витасом, тут уж ничего не поделаешь. И глаза у него не карие, а зелёные. Или голубые? Да какая, в сущности, разница?!

Однажды Шамшан сказал кое-что, показавшееся Лайде необыкновенно важным:

– Люди – полезный ресурс, сударыня. Научитесь использовать их с умом, и вы сможете многого добиться.

Витас – ресурс не просто полезный, а прямо-таки бесценный! Добраться до него было бы сказочным везением.

Лайда скривилась от собственной глупости. Везения не бывает! Чтобы получить то, что хочешь, нужно постараться. Сначала использовать королеву Клибеллу, потом Витаса, потом… Домечтать она не успела.

Шамшан вдруг открыл глаза и рубанул воздух ладонью, с силой шлёпнув себя по ноге. Убитая муха беспомощно распласталась на ворсистой ткани.

Лайда открыла, было, рот, но промолчала. С Шамшаном лучше не ссориться. Вдруг он и её – как эту муху.

К счастью (или к сожалению, это как посмотреть), продолжать разговор не пришлось. На улице вдруг зашумели, и карета, покачнувшись, остановилась. Скорчив кислую мину, Шамшан отогнул занавеску, но тотчас отпрянул от окна. Стекло разлетелось, внутрь кареты брызнули осколки, осыпав Лайдино дорожное платье. Обхватив голову, Шамшан упал лицом в подушки. Девочка завизжала.

Снаружи шла борьба: кто-то пытался взять карету приступом, мидавы защищались.

– Выходите! – раздался звонкий юношеский голос. – Мы вас не тронем!

Что-то тяжёлое грохнуло в дверь кареты. Шамшан выпрямился и недобро хмыкнул – похоже, до последнего верил, что мидавы сумеют его защитить. Однако вышло иначе. Дверь вдруг распахнулась, двое молодчиков с замотанными лицами ворвались внутрь, и выволокли пассажиров из кареты. Всё это время Лайда не переставала визжать, и разбойник (кем же ещё могли быть нападавшие, если не разбойниками?) ткнул её кулаком в бок. Больно не было, но девочка булькнула и затихла. Злить разбойников не хотелось.

Выяснилось, что немалая толпа оттеснила мидавов от кареты, и, хотя охранники бросались в бой с присущей им яростью, отвоевать позиций они уже не могли.

– Ценности на землю! – крикнул разбойник, гарцевавший на сером жеребце.

Лицо его скрывал шарф, какие носят красноземельцы, с яркой росписью из полос и ромбов, а голос был совсем молодой, да и глаза с венчиком белёсых ресниц смотрели поверх платка с юношеским задором.

Шамшан скривился, неторопливо отстегнул от пояса кошель и бросил его под ноги.

– Ценности на землю! – повторил юноша.

Лайда не сразу сообразила, что разбойник обращается к ней. Только когда кто-то больно ткнул её в спину, девочка поспешно вытащила из волос диадему и осторожно положила её на землю, присев в увечном подобии реверанса. Разбойники захохотали. Двое мидавов едва не прорвались к карете, но путь им тотчас отрезали конные.

– Шубку на землю! – велел предводитель, явно потешаясь над Лайдой.

Девочка сняла накидку, но, вместо того, чтобы бережно положить рядом, швырнула её прямо под копыта лошади. Конь переступил с ноги на ногу, втаптывая драгоценный мех в дорожную грязь. Разбойник взглянул на неё сверху вниз, но в его взгляде не было угрозы. Лайде даже почудилось что-то вроде восхищения.

В это мгновение командир мидавов выкрикнул какой-то клич, и бойцы исчезли. Нападавшие завертелись на месте, ища тех, кого только что атаковали, но черноволосые мужчины не появлялись. Вместо этого в воздухе начали вырисовываться контуры огромных собакообразных тел.

Воспользовавшись растерянностью потерявших преимущество разбойников, мидавы врезались в толпу. Раздался отвратительный хруст. Победоносные крики сменились воплями ужаса.

– Мидавы! – заорал кто-то. – Спасайся, кто может!

Тут-то Лайда и опомнилась. Будто кто-то шепнул ей на ухо: «Беги! Другого шанса не будет!»

Метнув последний взгляд туда, где мидавы терзали перепуганных людей, девочка подхватила платье и помчалась в сторону леса. Сзади застучали копыта. Кто-то из разбойников гнался за ней, и Лайда надеялась лишь на то, что успеет добраться до деревьев раньше, чем её схватят. Там, в лесу, пешему передвигаться легче, чем конному. Только бы успеть! Только бы не упасть!

Подумав так, Лайда вдруг наступила на платье и, конечно, упала лицом в скользкую влажную траву. Что-то перелетело через неё. Поднявшись на четвереньки, девочка увидела брюхо серого жеребца. Юноша в пёстром платке протянул ей руку:

– Прыгай, я тебя увезу!

Лайда оглянулась. Толпа заметно поредела. Некоторые из нападавших валялись вокруг кареты, другие – с криками бежали прочь. Один из мидавов вдруг повернул голову, и, заметив девочку, бросился к ней. Лайда охнула, взглянула на разбойника, после – на мидава. Юноша вновь окликнул её:

– Прыгай, не то пожалеешь!

Лайда вскочила на ноги и, вцепившись в его руку, неловко взобралась на лошадь. Мидав прыгнул, метя прямо в неё, но серый жеребец вдруг взвился и полетел по полю, унося разбойника и принцессу.

Заноза

Лайда зажмурилась и не открывала глаза, пока не перестала слышать за спиной шумное мидавье дыхание. Если не видеть опасности, то её, вроде, и нет. Будучи совсем ещё крохой, принцесса не раз проделывала этот трюк. Закроешь глаза – и всё исчезает: сердитое лицо гувернантки, злая собака, противный рисовый пудинг. Так переносить страдания куда легче.

Ехали долго. Пока конь скакал по ухабам, Лайда изо всех сил держалась за куртку разбойника, боясь упасть. Жёсткая, шероховатая ткань царапала изнеженные ладони, но это ещё полбеды.

Хуже другое – было страшно. Так страшно, как никогда не бывало прежде. Ведь Шамшан, Кассис, Рати Ривай – все, кого Лайда боялась прежде, были ей хорошо знакомы, а, значит, понятны. Чего ожидать от разбойника, девочка не знала, а потому не ждала ничего хорошего.

Можно было попытаться вообразить, что бандит окажется благородным юношей из обедневшей семьи. Что, узнав принцессу, он тотчас упадёт на колени и принесёт клятву верности, пообещает защитить её, во что бы то ни стало.

Можно было понадеяться, что это королева Клибелла послала своих слуг под личиной разбойников, чтобы те освободили её племянницу и доставили в Стребию.

Можно было мечтать, сколько душе угодно, но Лайда просто ехала с закрытыми глазами, ожидая неизбежного столкновения с реальностью.

Вдруг лошадь замедлила бег, и девочка приоткрыла глаза. Теперь они шли по лесу, петляя между деревьями.

Когда к привычному запаху прелой листвы примешался лёгкий аромат дыма, Лайда уже не сомневалась, что цель путешествия где-то рядом. Вскоре вдалеке замаячили люди, а дымный запах стал вполне очевидным да ещё дополнился благоуханием приготовляемой на огне снеди. Теперь Лайда непрерывно держала глаза открытыми. Даже моргать старалась как можно реже, чтобы не упустить ничего интересного.

Когда путники приблизились к лагерю, из-за куста возник взъерошенный оборванец с клокастой чёрной бородой.

– Пароль! – потребовал он.

Лайдин спаситель махнул рукой.

– Пароль! – не отступал страж.

– Ты нешто ослеп, Головня? – звонко выкрикнул юноша. – Не видишь, с кем говоришь?!

– Тебя не увидишь, как же! – окрысился мужичонка. – А только велено паролю говорить – так говори!

– Мной и велено! – расхохотался молодой человек.

Чернобородый отвернулся, бормоча под нос что-то неразборчивое, а после вновь принялся за дело:

– Говори паролю или катись к медвежьей бабке! Мне тут с тобой цацкаться резону нет!

– Молодец, Головня! У тебя не забалуешь! – похвалил юноша, отсмеявшись. – Ну, держи свой пароль: «Вороны клюют мертвечину».

Головня закатил глаза:

– А вот на тебе – выкуси! Не тот пароль!

– Как так не тот?

– Говорю: не тот!

– Брешешь!

– А вот не брешу!

– Какой тогда?

– Не знаешь – так проваливай!

– Ух, ты ж, кровопийца! Ну, стало быть, другой. «Под ёлкой – волки». Нешто этот?

Головня подбоченился:

– И никакой не этот, дырявая башка!

Рассердившись, юноша дёрнул коня за повод, тот переступил с ноги на ногу и обиженно зафыркал.

– Не помнишь, стало быть, паролю-то, – злорадно проскрипел Головня.

– Шёл бы ты лесом! – огрызнулся молодой человек, пуская коня в шаг.

– Точнёхонько, ваша милость, – картинно расшаркался Головня, уступая дорогу. – «Шёл бы ты лесом» – он самый и есть.

– Выпорю, – пообещал всадник, походя пнув его мыском сапога.

Разбойничий лагерь выглядел совсем не так, как представлялось принцессе. Во всяком случае, кольев с насаженными на них отрубленными головами тут не было, как не было ни захлёбывавшихся лаем собак, ни, скажем, бойцов на ножах, которые бы танцевали в центре огненного круга, угрожая вырезать друг другу печёнки. Словом, лагерь как лагерь. Обычное поселение.

По краям большой, поросшей вереском поляны стояло несколько хижин из прутьев и елового лапника. Под деревьями толкались привязанные лошади.

В самом центре пустоши тлел костёр, вокруг которого сгрудились местные обитатели, похожие на пастухов или бродячих торговцев. Лайда насчитала шестерых. Пахло чем-то съестным, но принцесса не сразу определила, чем именно. Всё прояснилось, когда разбойники принялись рыться в золе и с криками бросать друг другу потемневшие кругляшки. Печёная репа – привычная пища бедняков. Лайда невольно поморщилась.

– Чего морду кривишь? – бросил её провожатый, не оглядываясь.

– Откуда ты знаешь? – Лайда нарочно решила говорить ему «ты» – пускай не зазнаётся.

Юноша ловко спрыгнул с коня и протянул руки, помогая ей спуститься. А попросту говоря, подхватил за талию и поставил на землю.

– Затылком вижу. Посиди тут, в стороночке, да сильно не шебурши. Я сейчас, скоренько.

Проходя мимо развалившихся у костра приятелей, он махнул рукой, на лету поймал брошенную ему репу и скрылся в ближайшей хижине. Лайда огляделась. Шагах в десяти от кострища валялось упавшее дерево. Туда и направилась принцесса. Усевшись на источенный жуками ствол, она уткнула подбородок в коленки и стала ждать. Разбойники косились с любопытством.

Наконец, какой-то парень лет двадцати с неожиданно седыми волосами, поманил её рукой:

– Иди к нам. Чего сидишь, как жаба на мосту?

Лайда отвернулась, изобразив презрение. Бандиты захохотали.

– Им, Ляхой, твои политесы мерзительны, – отозвался краснолицый дядька с маленькими водянистыми глазками. – Они – барышня знатная. Самый, так сказать, цвет…

– Какой такой цвет, Кабан? – осклабился третий. Его рябое лицо было обезображено шрамом, тянувшимся от угла рта до самого уха. – Кормчего помнишь? Так вот сестра евонная была белошвейка. Это, я понимаю, цвет. Платьёв у ей было – завались. Панталоны батистовые…

– Ты почём знаешь про панталоны-то? – хрюкнул Кабан.

Разбойники снова загоготали. Рябой надулся:

– Говорю – стало быть, знаю.

Тот, кого называли Ляхоем, со смехом двинул его в плечо:

– Брешешь, Лягуха! Как пить дать, брешешь!

– Чего с этой-то? – неожиданно сменил тему рябой, кивнув в Лайдину сторону. – На кой она нам сдалась, спрашивается?

– Не твоего ума дело! – заявил Кабан и тоже посмотрел на принцессу. – Начальству оно виднее.

– Она жрать может готовить, – принялся рассуждать долговязый яйцеголовый детина с глупым лицом. – Стирать там… Одёжу чинить…

– Эта? – усомнился Ляхой. – Ты зенки-то протри, Бурелом! Не такой породы эта пташка. Её сызмальства мамки-няньки пестовали, нянчили. Нет, жратвы от такой не допросишься. Верно я говорю?

Вопрос был адресован Лайде, и девочка вновь скривилась.

– Немая что ли? А ну ещё и глухая? – Кабан задумчиво поскрёб подбородок. – Это, братцы, совсем худо.

– И ничего не худо! – задорно отозвался Ляхой. – Нам с ней лясы точить резона нет.

– Так-то оно так, – согласился Кабан. – А ежели тебе, к примеру, сказать ей надо: «Почини, девка, мою душегрейку». Тогда как?

Лайда зажмурилась и закрыла уши руками. Пусть болтают, что хотят, а слушать она не станет – противно. В это время что-то ударило её по ноге. Не больно – всё-таки три нижние юбки так запросто не пробьёшь, – но вполне ощутимо. Лайда открыла глаза. Платье было испачкано сажей, рядом валялась печёная репа.

– Вот так, стало быть, – Ляхой демонстративно обтёр руки о штанину. – Запущу в неё чем-нибудь, и дело с концом.

Тут-то Лайда и рассвирепела. Такое случалось с ней нечасто, но уж если случалось… Оглядевшись по сторонам, девочка быстро обнаружила то, что искала. Рядом с деревом валялось несколько толстых сучьев. Выбрав тот, что покрупнее, Лайда схватила его и тотчас запустила в разбойника:

– Не смей швырять в меня репой, свинья!

Получив палкой в скулу, бандит изумлённо захлопал глазами. Остальные покатились со смеху.

– Пташка-то клюётся! – схватился за живот Кабан. – То-то она тебя!

Ляхой вскочил на ноги:

– Ух, зараза!

Нужно было бежать, но Лайда не могла пошевелиться от страха.

– Я ж тебе, гадина!.. – взревел бандит, двинувшись на неё. Его кулаки были сжаты, губы дрожали.

Лайда зажмурилась. Она не станет смотреть. Ни за что!

Вдруг издалека послышался окрик:

– Остынь, Ляхой! Сам виноват! Нечего в барышню репой швырять, тогда и в глаз не получишь!

Лайдин спаситель приблизился и встал между новоиспечёнными врагами. Он смотрел насмешливо, но бандиты отчего-то притихли, странно скукожившись.

– Чего она меня палкой-то? – пробурчал Ляхой.

– А то сам не знаешь! – хмыкнул атаман. – А ты, девонька, молодец, не струсила!

«Ещё как струсила!» – хотела сказать Лайда, но промолчала. И вообще решила больше с разбойниками не пререкаться. На всякий случай. Вышло, правда, не очень. Да, что там! Совсем не вышло, если начистоту. Всё оттого, что молодой атаман вдруг спросил:

– Ты кто такая? Как звать?

Лайда возьми и скажи:

– А сам-то представиться не желаешь? А то так и ходишь с платком, лицо прячешь.

Разбойники снова засмеялись, но иначе. Прежде они ржали, как лошади в горящей конюшне, теперь же робко захихикали, переглядываясь.

– Твоя правда, – согласился юноша. – Невежливо выходит.

Сказав это, он снял свой пёстрый платок, и Лайда невольно охнула. Перед ней стоял вовсе не юноша. Да и не «стоял», если разобраться. Принцесса привыкла доверять своему зрению, но сейчас усомнилась в его надёжности, потому что атаман оказался… женщиной. Точнее, девушкой лет девятнадцати.

Лицо у неё было круглое, бледное. Нос короткий, чуть вздёрнутый. Светлые глаза с белёсыми ресницами и кустистые рыжеватые брови. Одним словом, не красавица. Принцесса даже почувствовала что-то похожее на разочарование. Она-то представляла благородного юношу. А тут мало того, что девица, так ещё и страшненькая.

– Стало быть, зови меня Занозой, – криво улыбнулась атаманша.

– Это не похоже на имя, – прошептала принцесса.

Атаманша оглядела свою свиту:

– Тут, девонька, у всех имена такие. Не то имена, не то клички собачьи. Верно я говорю?

Разбойники закивали, заугукали.

– А только мы и таким рады. Вот Ястреб, а это – Сныть, – продолжала девушка, поочерёдно указывая на разбойников. – Это – Кабан. Это – Бурелом. Ляхоя ты знаешь. Язык у него поганый, грабли загребущие, мозги – как у цыплёнка. А всё ж он незлой, Ляхой-то.

Разбойник стоял пристыженный, не поднимая глаз.

– Иди сюда, – неожиданно предложила принцессе Заноза. – У костерка посидим, покалякаем.

– Я с ними сидеть не стану! – огрызнулась Лайда. – Особенно с этим, – она указала на Ляхоя. – Не желаю, чтобы он меня оскорблял.

Она была уверена, что атаманша разозлиться, но та кивнула разбойникам:

– Подите, ребятушки, просвежитесь. А мы туточки по-девичьи побалакаем.

Когда, фыркая и скалясь, разбойники убрались восвояси, Лайда осторожно подобрала платье и села на трухлявый пень поближе к костру. Заноза подбросила щепок, и притихший, было, огонь вновь разгорелся.

– Стало быть, этот тощий дятел – наш король? – атаманша подожгла прутик и теперь размахивала им из стороны в сторону, глядя, как дымный хвост тянется по воздуху.

– С чего ты взяла? – осторожно поинтересовалась Лайда.

– Мидавы. Они абы за кем таскаться не станут, а тут бились как черти. С чего бы, спрашивается? Выходит, большую шишку везли. Так что ли?

Лайда неопределённо покачала головой.

– Не скажешь? – удивилась Заноза. – Чего тогда драпала?

– Может, я твоих головорезов испугалась.

– Ой ли? – закатила глаза атаманша. – Мои головорезы тебя пальцем не тронули. Репой разве треснули, да и то несильно. А драпала ты от мидава чернявого. Так?

– Допустим, – уклончиво ответила принцесса. Она до сих пор не решила, сможет ли использовать разбойницу в своих целях, а потому не торопилась откровенничать.

Заноза удовлетворённо кивнула:

– Платье у тебя справное, шубка соболем подбита. Была шубка. Покуда ты её коню под копыта не шваркнула, девонька. Так запросто, будто у тебя таких шубок воз да ещё полвоза. Цацки золотые…. Ну, да это я так. К слову пришлось. Теперь, стало быть, главная загадка: кто ж ты будешь, пташечка?

Лайда молчала.

– Боишься, значит? – догадалась разбойница. – Думаешь, продам тебя ихнему Величеству с потрохами?

– Если заплатит – продашь, – в тон ей проворчала принцесса.

– Частенько тебя, поди, продавали, – вздохнула атаманша, – коли совсем людям не веришь. Годков-то тебе сколько?

– Тринадцать, – отозвалась принцесса, не заметив подвоха.

Заноза прищурилась, вглядываясь в её лицо:

– Я думала, десяти не сравнялось. До того ты маленькая. Ну, да мне немногим больше было, когда меня из дому выперли. Оно, знаешь, как бывает? Живёшь себе, горя не ведая, а тут – на тебе. И вся твоя жизнь бесприютная больше гроша ломаного не стоит.

– Почему тебя из дома выгнали?

– Почему и тебя. Мешала сильно.

– Меня никто не выгонял.

– И то верно. Ты сама драпака задала. Выходит, не расскажешь, чем тебе ихнее худосочное Величество не угодило?

Лайда не ответила.

– Ну, коли так, – пожала плечами Заноза, – прощай, как говорится. Не поминай лихом.

– Что значит «прощай»?! – возмутилась девочка. – Прогонишь меня?

– Дороги к лагерю ты не видала, стало быть, никого не приведёшь. Завяжу тебе зенки да и отволоку подальше.

– Откуда ты знаешь, что я дороги не видела?

– Говорю же: затылком глядеть умею. Ты всю дорогу с закрытыми глазами сидела, как крот слепенький.

– Куда же я пойду?!

– А мне что за дело?! Вали, куда хочешь, да уж не обертайся!

Лайда неохотно поднялась. Вышло даже хуже, чем она рассчитывала. Куда теперь идти? Что делать? Да, не всё ли одно?! Куда ни пойдёшь – мидавы сцапают и отведут к Шамшану, а там…. И думать страшно!

Лайда оглянулась. Заноза смотрела незлобно, вроде бы даже жалостливо. Выходит, не всё потеряно.

Принцесса вздохнула, глянула искоса, будто бы снизу вверх и снова вздохнула. Конечно, атаманша разбойников не такая лёгкая добыча, как королева Сона, но и у неё есть сердце. Нужно только подобрать к нему ключик.

– Пожрать что ли не хочешь, на дорожку-то? – окликнула девочку Заноза.

Сработало! Лайда смиренно покачала головой и вдруг, зарыдав, бросилась к ногам разбойницы:

– Не прогоняй меня! Прошу! Помоги!

Видела бы атаманша своё лицо! От прежней уверенности вмиг ничего не осталось: щёки раздула, ресницами захлопала…. Того и гляди – заплачет. А Лайда – всё о своём:

– Отвези меня к тётушке, она тебе денег даст! И золота – сколько попросишь!

Тут она, конечно, перегнула, но разбойница наживку заглотила, не поморщившись:

– Как же я тебя за море-то переправлю, девонька?

Не успела принцесса испугаться, как она пояснила:

– Что ты – королевская дочка, это я сразу скумекала. Небось не дурочка! А только до тётки твоей нам вовек не добраться.

– Она заплатит, – всхлипнула девочка. – Сколько нужно заплатит.

Заноза вытянула губы трубочкой и смешно задвигала ими из стороны в сторону – задумалась.

– Вот что, девонька. Есть у меня в порту, в Ристоне один человечек. С виду неказистый, а только кудесник, каких поискать. Уж он-то найдёт, как нас за море доставить, ежели тётка твоя золота не пожалеет. Но смотри: дёшево не станет!

Смахнув слёзы, Лайда стукнула себя кулачком в грудь:

– Всё, что пожелаешь, отдаст!

– Тогда по рукам, девонька! – Заноза протянула принцессе обветренную ладонь с поломанными ногтями. Лайда вложила в неё свою сухую, сморщенную ладошку:

– По рукам!

Дорожная грамота

Можно ли вообразить что-нибудь более приятное, чем дорога?! Если и найдётся человек, убеждённый в существовании подобной вещи, то это, наверняка, тот несчастный, которому никогда не доводилось выходить дальше ворот собственного дома.

Самые сладкие пирожные рано или поздно теряют вкус. Самые красивые безделушки покрываются слоем пыли. Только в дороге всегда остаётся новизна, без которой теряет остроту даже пронзительный, живой ум исследователя, не говоря уже о будничном, сером сознании обычного человека. Если же какой-то маршрут кажется давно знакомым и скучным, то стоит повернуть в другую сторону – и перед тобой новый путь, новые места, новая пища для наблюдений. Дороги – единственное, чего хватит на всех, было бы желание идти.

Селена любила путешествия больше всего на свете. То есть, конечно, не совсем. Никласа, к примеру, она любила сильнее. И Виллу. И даже Зебу. Но путешествия были нужны ей для счастья почти так же, как пища или крыша над головой.

Раньше Селене нравилось ездить с отцом в другие города, смотреть на меняющиеся пейзажи и мечтать, но теперь её дорожные мечты стали на удивление однообразными. Сначала она и сама не понимала, почему при виде пологих охряных холмов представляет каменный забор, поле, зубчатую полоску леса на горизонте. После – сообразила и удивилась сделанному открытию. Селена просто скучала. По неуклюжему старому дому. По лесной опушке с гибкими молоденькими деревцами, на которых весной распускаются трогательные гофрированные листочки. По старой коряге – лучшему месту для игр. По Доре и прежней жизни с её предсказуемым, размеренным укладом.

– Я хочу домой, – проговорила Селена.

Для того, кто не понимал её рассуждений, это, должно быть, прозвучало странно, и Зебу даже остановился от неожиданности:

– Как же сыворотка? Мы не можем вернуться.

Селена замотала головой, легонько пришпорив лошадь:

– Я не о том. Просто, мне вдруг подумалось: как было бы здорово вернуться в Тарию! Не сейчас – когда-нибудь.

– И вернёмся! – оптимизма у Зебу хватало. – Не будет же Шамшан править вечно!

Селена вздохнула. Ждать всегда трудно, а ждать неизвестно чего – трудно вдвойне.

– Я скучаю по отцу, – сообщил Зебу доверительным шёпотом.

Селена давно привыкла к способности мидавов транслировать мысль в пространство, используя любые возможные голосовые модуляции, но тут отчего-то взглянула на друга по-новому. Сейчас принявшего человеческий образ мидава не отличить от простого мальчика, но Зебу – не мальчик. И он не обыкновенный. То есть, для мидава в нём нет ничего исключительного, но человеку о таких способностях и мечтать не приходится.

– Ты ещё не чуешь? – спросила она.

Чутьё – одна из уникальных мидавьих особенностей. Эти существа могут не только передавать информацию в пространство, но и получать её, причём иногда – в довольно причудливой форме. Это и называется «чуять». Человеку может показаться, что чутьё – это что-то вроде ясновидения, но в действительности всё куда проще. А, может, и сложнее – как посмотреть. Никлас много об этом рассказывал. Дело в том, что в мозге каждого мидава есть специальный отдел. Маленький, с полногтя, но очень важный. Именно там и находится так называемый «информационный фильтр». У Рована Таля есть трактат «Сила разума». Там об этом подробно написано. Селена как-то начала читать, но было чересчур сложно, и она решила вернуться к этой книге попозже, когда повзрослеет.

– Пока нет, – грустно поведал Зебу. – Не чую. Да я и не должен. Говорят, чутьё появляется лет в восемнадцать – двадцать.

– Думаешь, дядя Зак чуял, что ты жив?

– Надеюсь. В молодости у него было очень сильное чутьё. Сильнее, чем у других. Было бы такое у Тиша Белолобого, мы бы их тогда не остановили.

Некоторое время путники шли бок о бок. Точнее, Зебу шёл бок о бок с Селениной лошадью. В былые времена он мог запросто обогнать Майлу.

– Ты по-прежнему бегаешь? – поинтересовалась девочка.

– Каждый день. Кот надо мной смеётся, ну и пускай! Забыл, как мы удирали от чёрного отрада в ущелье?! А я вот не забыл. Ещё немного потренируюсь, и стану самым быстрым мидавом на свете. Неплохо, да?

– Здорово! Хотя, думаю, ты и так самый быстрый.

Селена вдруг сообразила, что хотела рассказать другу:

– Помнишь, как мы попали в подземный ход?

Мидав кивнул:

– Такое вряд ли забудешь!

– Я тогда нашла фонарик Тафеля…

– А потом – снова потеряла.

– Не потеряла, а выбросила.

– А, по-моему – потеряла.

– Неважно. Мы тогда решили, что это фонарик магистра Гастона.

– Ну, да. Чей же ещё?!

– Зебу! – Селена сделала торжественную паузу. – Это не его фонарик!

Мидав потешно вытянул шею:

– Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал.

– Фонарик? – хрюкнул Зебу.

– Да ну тебя! Магистр Гастон сказал, что это не его фонарик. Он знал, что подземный ход существует, но не спускался туда.

– Откуда же он это знал, если не спускался?

– Когда-то, наверно, спускался, но не в тот день, понимаешь?

– Что я должен понимать?

– Он не оставлял фонарик, значит…. Что это значит, Зебу?

– Это значит, что его оставил кто-то другой.

– Кто?

– Понятия не имею.

– И я – тоже. Никто из «попугаев» этого не делал, я спрашивала. Вилла вообще не знала, что этот ход существует. Она мне сначала не поверила. Думала, я её разыгрываю.

– Хорошенький розыгрыш! Мы чуть не пропали в этом проклятом подземелье!

Селене вдруг стало грустно:

– Зря ты так! Нам было весело. Помнишь?

– Было, но нечасто. В основном было страшно.

– Тогда мы познакомились с Рошаном Первым, и выяснилось, что он – брат нашейДоры…

– Точно! – воскликнул Зебу так громко, что лошадь шарахнулась от него в сторону. – Я вспомнил, что собирался тебе рассказать! Знаешь, кого я видел на постоялом дворе, когда мэтр Казлай в первый раз навещал госпожу Данорию?

– Кого?

– Угадай!

– Я не знаю.

– Ну, угадай же!

– Неужели Рошана?

– Как бы не так! Дору!

Селена покосилась на него с недоверием:

– Тебе, наверное, показалось.

– Ничего мне не казалось! Дора прислуживала госпоже Данории, точно тебе говорю!

– Не может быть! Ты не обознался?

Зебу задумался:

– Я уверен, что это была она.

И, помолчав, чуть слышно добавил:

– Почти.

– Когда вернёмся в город, обязательно найдём эту госпожу Данорию! – заявила Селена. – Тогда и посмотрим, прав ты был или нет.

Тем временем пустынный тракт стал оживлённее. Всё оттого, что путники миновали развилку, где широкая Фарисова дорога встречалась с неприметной лесной тропой, на которой едва ли могли разъехаться две телеги. Однако именно по этой дорожке ехали все путешественники, стремящиеся из Ристона в Гарцов и желающие срезать по пути не менее семи тарелов⁷.

Сначала мимо проколыхалось несколько разбитых возов, после – карета с гербами в виде вздыбленного медведя под перекрещивающимися ливарийскими саблями.

Селена пришпорила лошадь. Похоже, заболтавшись, они с Зебу чересчур замедлили шаг, а так до Гарцова вовек не доберёшься.

Однако через некоторое время их вновь обогнали. На этот раз путник был один. Щуплый человечек в коричневой мантии нёсся галопом, поднимая пыль. Скача мимо, он лишь принял чуть влево, но толку от этого не было: пыльное облако повисло в воздухе и Селене пришлось придержать лошадь, чтобы дать ему улечься.

– Сумасшедший! – проворчал Зебу.

– Может, он спешит?

– Мы тоже спешим.

– Так давай наперегонки, как раньше!

Зебу прищурился:

– Давай! Только шансов у тебя маловато.

Улыбнувшись, Селена пустила лошадь в галоп и поначалу даже оторвалась от мидава, но вскоре Зебу настиг её и побежал рядом. Казалось, он может двигаться куда быстрее, но потешается над подругой. Селена приподнялась на стременах, мидав тоже ускорился. Впереди показалась карета с медведем, но уже через несколько мгновений состязающиеся обошли её с разных сторон. При этом Селенина лошадь едва не соскользнула в канаву, и девочка с трудом удержалась в седле.

Так же легко путники обогнали и возы, с той лишь разницей, что ехавшие там крестьяне долго ругались им вслед. Теперь дорога оказалась в их распоряжении, и Зебу, наконец, решил показать, на что способен. Втянув шею, он вырвался вперёд, рассекая лбом воздух. Как ни старалась Селена держаться рядом, вскоре мидав скрылся из виду.

Обнаружился он, впрочем, довольно скоро. Миновав очередной поворот, Селена увидела друга. Зебу стоял посреди дороги и разглядывал что-то вдали.

– Устал? – рассмеялась девочка. – Кажется, ты теряешь форму!

Мидав замотал головой:

– Смотри!

Проследив за его взглядом, Селена разглядела впереди всадника в коричневой мантии. Мужчина что-то втолковывал обступившим его конным, а те, в свою очередь, смыкали кольцо вокруг лошади, не давая ей двигаться.

– Разбойники! – прошептал Зебу.

– С чего ты взял? – удивилась девочка. – Скорее всего, обычный патруль.

– Гвардейцы? И что они, по-твоему, тут забыли.

Понятия не имею. Давай подойдём поближе и узнаем.

– Что-то мне не хочется! – встряхнулся Зебу. – Может, вернёмся?

– В любом случае, они нас уже заметили. Так что лучше уж идти вперёд. В конце концов, мы сможем убежать. Ведь так?

– Надеюсь, – пробурчал Зебу, хотя, без сомнения, был недоволен. – Дорожная грамота у тебя есть?

Селена тряхнула рукавом:

– Она здесь. Вообще-то, грамота выписана на имя Никласа, но это неважно. Пойдём. Может, они нас и не остановят.

Приблизившись, она, правда, пожалела о своём решении. А дело было вот в чём. Один из четверых всадников (на которых, к слову, были обычные дорожные плащи, в вовсе не мундиры гвардейцев) бросил задержанному, явно продолжая начатый разговор:

– Извольте следовать за нами, господин Кариг!

Услышав это обращение, девочка впилась глазами в спину незнакомца, но нет…. Обознаться она не могла, и это, конечно, был вовсе не Никлас. Неужели однофамилец?

– Говорю вам: это не моё имя! – взвизгнул человечек. – Это ошибка! Вы не имеете права меня задерживать!

– Будь у вас дорожная грамота, я бы поверил, – закатил глаза его собеседник. – Но у вас её нет. А, значит, нет доказательств того, что вы не Никлас Кариг.

Селена придержала лошадь, пытаясь осмыслить происходящее. Эти люди ищут Никласа, но зачем? Что-то подсказывало, что намерения у них не добрые, и нужно убираться подальше.

Оглянувшись, она попыталась взглядом объяснить это Зебу, но тот шёл позади и вряд ли слышал то, что слышала она, а потому никак не отреагировал на молчаливый призыв. Стараясь привлекать как можно меньше внимания, Селена прошествовала мимо всадников, но, когда ей стало казаться, что опасность миновала, человек, допрашивавший мнимого Никласа, вдруг окликнул её:

– Куда направляетесь, сударыня?

Остановившись, девочка взглянула на мидава, ища поддержки.

– Мы с сестрой идём в Гарцов, – мигом отреагировал тот, – к родителям.

– Предъявите дорожную грамоту! – потребовал предводитель отряда.

Селена почувствовала, как противный холодный комок сползает из горла в желудок. Дорожная грамота у неё была, но имя, которое в ней значилось, сейчас явно называть не следовало.

– У нас её нет, – потупилась девочка.

Зебу непонимающе уставился на неё:

– Покажи ему грамоту. Ты же говорила, что она у тебя!

Селена пригрозила ему взглядом, и начальник это заметил. Сначала он пристально посмотрел на Зебу, потом долго разглядывал Селену и её лошадь.

– Что-то я не пойму, – наконец проговорил он, – есть у вас грамота или нет?

– Нет! – отрезала Селена.

– Есть! – одновременно с ней заявил Зебу.

– Выходит, нет? – теперь человек обращался к одной Селене. – Что в таком случае торчит из твоего рукава?

Селена невольно взглянула на свою правую руку. Предводитель конных, кем бы он ни был, оказался прав: из-под кружевного манжета и впрямь выглядывал краешек свитка.

– Хорошо, – почти ласково похвалил её изобличитель. – Знаешь куда смотреть. Выходит, это и впрямь тот документ, что нам нужен. Давай его мне! Да поживее!

Холодный комок покатился в обратную сторону, отчего вмиг сделалось трудно дышать, однако вместо того, чтобы послушно опустить повод, Селена пришпорила лошадь и крикнула Зебу:

– Бежим!

Конные не сразу сообразили, что произошло, и эта краткая проволочка дала беглецам фору, но вскоре сзади застучали копыта. Стремительный Зебу умчался вперёд, но старушка Майла за ним не поспевала. Селена пригнулась к самой шее лошади, пытаясь набрать скорость, но без толку – погоня приближалась. Зебу тем временем скрылся из виду, и теперь ждать помощи было не от кого. К счастью, вскоре девочка вновь увидела мидава. Выходит, Зебу не сбежал, а ведь мог бы. Выглядело это, по правде говоря, глупо до неправдоподобия: посреди дороги стоит в облаке пыли маленький белобрысый мальчик, только что обошедший лошадей на добрых три сотни шагов. Тут бы преследователям и задуматься, но думать им, похоже, было некогда. А, возможно, и нечем.

Увы, промедление принесло Зебу одни лишь проблемы. Когда Селенина лошадь, хрипя и фыркая, поравнялась с ним, преследователи были совсем рядом. Девочка подгоняла кобылу изо всех сил, но та бежала всё медленнее. За спиной отрывисто кричали люди, и Селене стало казаться, что кто-нибудь вот-вот схватит её за шиворот и сбросит на землю, под ноги лошадям.

Вдруг на дорогу высочило какое-то существо. Сначала Селена приняла его за крупного серого коня, но, приблизившись, разглядела белые оскаленные клыки и вздыбленную шерсть на загривке. Мидав!

Девочка натянула, было, повод, но, услышав за спиной фырканье, вновь подогнала лошадь. Мидав так мидав. Терять нечего!

Похоже, в это время чудище заметил и тот, кто скакал за ней, потому, что сзади послышался вопль: «А-а-а!». Его подхватили и остальные. Обернувшись, Селена увидела лишь крупы коней, которые теперь мчались в обратную сторону. Зебу стоял рядом, тяжело дыша.

– Ты тоже его видишь? – прошептала девочка, боясь повернуть голову.

А, когда всё же осмелилась посмотреть в сторону, где только что стоял их нежданный спаситель, там уже никого не было. Только пыль оседала на дорогу в доказательство того, что огромный серый мидав беглецам не примерещился.

Серая Эли

Первым порывом было немедленно продолжить путь, но Майла хрипела, выплёвывая пену, да и Зебу явно запыхался. Пришлось свернуть с дороги и войти в лес. Бояться погони теперь вряд ли стоило – преследователи были так напуганы, что, конечно, не собирались возвращаться.

– Кто это был? – прошептал Зебу, точно опасаясь, что чудище прячется где-то поблизости.

Селена пожала плечами:

– Мидав. По-моему.

– Издеваешься?!

– Ты и сам его видел.

– Он же серый!

– Я заметила.

– Серых мидавов не бывает!

Селена поморщилась. Не так давно она говорила то же самое деревенскому мальчику. И, похоже, была неправа. Как там сказал этот Фьорк? «Громаднющий и башка с колесо». Вот уж точно. Мидава таких размеров ей ещё видеть не приходилось. Хотя, нет. Зебу может создавать похожую иллюзию. Однажды он так до смерти напугал одного подлого трактирщика и его дружков. Мэтр Казлай ещё сказал, что это очень редкая способность. Она была только у мифического Эткри. Эткри?! Точно! Если верить легенде, он был серым.

– Зебу! – Селена лихорадочно соображала, о чём стоит рассказывать мидаву, и чего ему лучше пока не знать. – До какого возраста вы живёте?

– Ты о чём? – насторожился её друг.

– Я знаю, что в среднем мидавы живут около ста лет, но что если один из них смог прожить четыреста? Или, к примеру, пятьсот?

– Пятьсот?! – кажется, Зебу начал понимать, что к чему. – Уж не думаешь ли ты, что это чудище?..

– Эткри. Только он мог создавать такую иллюзию. К тому же, он был серый.

– Допустим, я тоже умею её создавать…

– Но ты не серый!

– Серых мидавов не бывает! – упрямо повторил Зебу. – К тому же никто не может прожить до пятисот лет.

– Это уж точно, – отозвались из-за деревьев.

Вздрогнув, Зебу отскочил в сторону и едва не налетел на Селенину кобылу. В это время нарушитель спокойствия, наконец, выбрался из подлеска. Оказалось, что это мидав удивительного голубовато-дымчатого цвета. В действительности он был едва ли крупнее Зебу. Выходит, подросток.

По какой-то неведомой причине Селена ни капли не испугалась. Мидав ей сразу понравился. Его мех с коротким ворсом и густым равномерным подшёрстком напоминал драгоценный ливарийский бархат, из которого шьют церемониальные наряды королей. Небесно-голубые глаза, каких не встретишь у мидавов Тарии, смотрели насмешливо и задумчиво одновременно. Неожиданно маленькие острые ушки изящно вздрагивали при каждом шорохе. И – самое главное – у мидава был хвост. Настоящий длинный хвост, кокетливо загибающийся кверху, а не плоский обрубок, как у Зебу.

– Пятьсот лет – многовато, – хмыкнул серый, и глаза его засверкали ещё задорнее. Голосовая иллюзия у него тоже была приятная – эдакое звонкое, журчащее сопрано.

– Кто ты? – прошептала Селена, разглядывая незнакомца.

– Ты мидав? – прямолинейно уточнил Зебу.

Серый закатил глаза и фыркнул, дёрнув розоватой мочкой носа:

– Мидав?! Конечно, нет!

– Нет?! – от удивления Селена, кажется, повела себя невежливо.

– Нет! – отрезал серый. – Как можно было перепутать?! Я не мидав. Я – мидава.

– Это как? – сглотнул Зебу.

Мидава сочувственно взглянула на Селену:

– Давно это с ним?

– Ты о чём? – не поняла девочка.

– Давно он такой… странный?

Селена пожала плечами:

– Не вижу ничего странного. Зебу всегда такой.

– Понятно, – кивнула мидава. – Значит, врождённое. Тем хуже. Я слышала, это не лечится.

– Я не сумасшедший! – рассердился Зебу. – Но послушай меня: мидавов-девчонок не бывает!

Серая округлила глаза:

– Ты и впрямь чокнутый! А как же твоя мама? Она, по-твоему, не девчонка?!

– У меня нет мамы! – выпалил Зебу. – Только отец.

– Прости! – потупилась мидава. – Мне жаль, что она умерла.

– Она не умерла! – Зебу обиженно запыхтел. – Её никогда и не было!

Мидава снова повернулась к Селене:

– Говоришь, он всегда такой? Покажи его лекарю, мой тебе совет. У каждого была мама, это же ясно!

– Откуда ты такая выискалась?! – проворчал Зебу.

– Из приальзарья, конечно, – хихикнула мидава. – Здесь я только охочусь.

– Что?! – глаза Зебу стали круглыми, как кофейные блюдца. – Охотишься? На кого?

– Чаще всего на косуль. Они шустрые, но вкусные. Иногда ловлю тетёрок. У них нежное белое мясо. Объедение.

– У вас Большая Охота? – догадался мидав.

– Почему большая? – удивилась серая. – Обыкновенная охота. Всё как всегда.

– То есть ты просто бродишь по лесу, убиваешь зверей и ешь их? – недоумевал Зебу. – Сама по себе?

Мидава кивнула:

– Вроде того. Кстати, утром, я поймала косулю. Не хотите составить компанию? Тут недалеко.

Зебу попятился:

– Мы тебя не знаем!

– Справедливо, – согласилась мидава. – Я – Эли. Ты, стало быть, Зебу. А это… Селена, верно?

– Как ты узнала? – удивилась девочка.

Слух о том, как вы разбили отряд Тиша Безголового, дошёл и до нас. Было забавно.

– Хотя и не очень? – насупился Зебу.

Эли погрустнела:

– Не очень. Мидавы не должны враждовать друг с другом, я думаю. Ну, да ладно. Пойдёмте скорее, нас ждёт косуля.

Пристанищем серой Эли оказалась груда камней, образовавшая что-то вроде небольшой пещеры. У входа лежала присыпанная лапником туша косули.

Селена отвела Майлу в сторонку и привязала к молодой сосенке. Это дерево было выбрано неслучайно – прямо за ним начинались густые заросли орешника, так что лошадь без труда могла дотянуться до его поблёкших листочков.

– Угощайся, – кивнула Зебу мидава. – Косуля ещё свеженькая. Не парная, но вполне съедобная.

Гость остановился в замешательстве:

– Я…. Мне….

– Не любишь косулю? – удивилась Эли. – Странно. Я думала, её все любят.

Мидав насупился, и Селена пришла на выручку:

– Зебу никогда не ел сырого мяса.

– Сырого мяса?! – Эли зажмурилась и замотала головой, словно пытаясь выбросить оттуда нелепую мысль. – Мидавы не могут питаться травой! Мы не коровы и не лошади!

– Я не ем траву, – обиделся Зебу. – Я ем окорок, сыр, лепёшки…

Мидава улеглась, вытянув лапы вперёд. Когда так делал Зебу, это означало, что он возмущён или расстроен.

– Значит, окорок? – прищурилась Эли. – Где же ты берёшь готовый окорок, Зебу Зегда?

– Ну, – задумался мидав, – думаю, его приносит отец.

– Отец? – переспросила Эли, о чём-то задумавшись. – То есть, ты даже не знаешь наверняка, откуда берётся твоя еда?!

Порывшись в сумке, Селена примирительно сообщила:

– У меня есть немного сушёной краснопёрки и сырная лепёшка. Хотите?

Однако предотвратить ссору не удалось.

– Зачем мне это знать? – с вызовом ответил Зебу и тоже опустился на лапы.

– Если ты не знаешь, откуда берётся твоя еда, то рано или поздно останешься без неё! – заявила Эли.

– В Туфе не водятся косули!

Эли презрительно оскалилась:

– В твоём Туфе и вороны-то вряд ли водятся! Мидаву там ловить нечего!

Усевшись на кочку, Селена принялась грызть краснопёрку. Солнце спустилось ниже, и крапчатый моховой ковёр сделался полосатым от теней. Скоро станет совсем темно, значит, придётся ночевать прямо здесь, в лесу и в Гарцов они попадут лишь завтра. Скверно.

Мидавы тем временем продолжали препираться.

– Туф ей не угодил! – проворчал Зебу. – Сама-то ты где живёшь? В каком городе?

– В городе?! – взвизгнула Эли. – Я – мидава, а не комнатная собачонка!

Зебу ухмыльнулся. Похоже, его посетила неожиданная догадка:

– Ты живёшь с мамой?

Эли осторожно кивнула.

– А твой отец? Он служит в армии, верно?

– Вовсе нет!

Зебу на мгновение задумался:

– Все мидавы служат в армии!

– С чего ты взял?

– Как же иначе? Мой отец – паргалион Зегда, командир белого отряда.

– Знаю, – кивнула Эли. Её голос стал мягче. – И что с того?

– А то, что все-все мидавы служат. Мой отец, дед, прадед…

– Твой отец, дед и прадед – это ещё не «все».

– Но так было всегда!

– Две-три тысячи лун – это ещё не «всегда».

– Селена! – кажется, Зебу понадобилась поддержка. – Она не верит, что все мидавы…

– Я слышала, – откликнулась девочка. – Знаешь, Зебу, ещё вчера я думала, что мидавы не бывают серыми и ошибалась. Получается, серый Эткри существовал на самом деле. Ведь он твой предок, Эли?

– Могла бы я наврать с три короба!.. – развеселилась мидава. – Но, если честно, не думаю. Серых мидавов полно.

– Полно?! – хором воскликнули Селена и Зебу.

– Хочешь сказать, что ты не одна такая? – уточнила девочка.

– У меня серый папа. И старший брат – тоже.

– Где же они, твои брат и папа? – прищурился Зебу. – Почему не служат?

– Чего ты привязался?! – рассердилась Эли. – Служба, служба…. В жизни есть вещи и поважнее.

Зебу скривился:

– Ловить косуль?

– А что? – вскинулась Эли. – Ты сам-то пробовал поймать хотя бы лягушку?

– Стану я ловить лягушек!

– Когда в один прекрасный день тебе не принесут окорок, придётся добывать пищу самому. А ты этого не умеешь, Зебу Зегда.

– Подумаешь, какие сложности! Захочу – поймаю.

– Попробуй!

– Делать мне больше нечего!

– Значит, не можешь!

– Ещё как могу!

Эли пошевелила ушками, принюхалась и вдруг сообщила:

– Белка!

– Где? – прошептал Зебу.

– У меня за спиной.

Мидав приподнялся на лапах:

– Я ничего не вижу.

– Конечно, – кивнула Эли. – Ты и не можешь её видеть. Она с другой стороны дерева, на тонкой ветке. Хотя, нет, – мидава вновь прислушалась, – уже не на ветке – внизу, под кустом.

– Я тебе не верю! – заявил Зебу. – Кто угодно может сказать: «Там белка», а потом, когда выяснится, что никакой белки не было, просто наврать, что она убежала.

Эли вздохнула:

– От меня не убежит. Хочешь, поймаю?

– Не надо! – ахнула Селена.

– Давай! – подначил Зебу.

И, повернувшись к Селене, добавил:

– Нет там никакой белки!

Неторопливо поднявшись, мидава вытянулась в струну и медленно двинулась к большой корявой сосне, что росла шагах в двадцати. Приблизившись, она закачалась из стороны в сторону и вдруг прыгнула в заросли. Только длинный серый хвост мелькнул над кустами.

– Никого там нет! – хохотнул Зебу и тотчас выпучил глаза.

Эли выбралась из кустов, держа за хвост крупную чёрную белку.

– Отпусти её! – завопил мидав.

– Отпусти, пожалуйста! – поддержала его Селена. – Не надо её убивать!

Выплюнув белку, Эли поморщилась:

– Я и не собиралась. Белки невкусные – только шерсть и когти.

– Как ты это делаешь? – Зебу явно был впечатлён. – Эта белка пряталась за деревом, да к тому же так далеко…

– Ничего особенного, – отмахнулась Эли. – Это моя жизнь, и я умею делать только то, что в свободном племени умеют все.

– Ты умеешь создавать огромную иллюзию, – возразила Селена. – Это ведь уникальная способность! Раньше мы думали, что только Зебу…

Эли расхохоталась, не дав ей договорить.

– Уникальная способность! – заверещала она. – Ой, мамочки! Уникальная способность! Скажешь тоже! Любой малыш так может! Даже новорождённый! Ну, ладно, новорождённый, допустим, нет, но годовалый – запросто. Уникальная способность! Давно так не смеялась!

На Зебу было больно смотреть. Он скривился, скукожился и принялся разглядывать собственные когти с преувеличенным любопытством.

В лесу тем временем наступали сумерки. Привычные дневные звуки сделались тише. Теперь не было слышно ни выкриков птиц, ни гудения шмелей. Даже ветер больше не тревожил желтеющую листву, не заставлял её шуршать и хлопать, как делал прежде. Тишина, однако, длилась недолго. Вскоре на смену звукам дня пришли другие – непостижимые и таинственные. Вдалеке что-то затрещало, залепетало, защёлкало.

Селена поёжилась.

– Оставайтесь здесь, – предложила Эли. – Идти вам сегодня всё равно некуда. Переночуете в моём логове, а на рассвете – в путь.

– Даже не спросишь, куда мы идём? – удивилась девочка.

– Каждый куда-то идёт, – философски заметила мидава. – У вас своя жизнь, у меня – своя.

Селена благодарно улыбнулась.

В логове оказалось на удивление уютно, но на устланном мхом полу могли без труда разместиться только двое.

– Я ещё поохочусь, – пояснила мидава. – Спать как-то совсем не хочется.

Похоже, она просто проявила гостеприимство, но Зебу был так обижен, что даже не поблагодарил. Заполз внутрь логова, вытянулся на моховой подстилке и засопел.

В просвет между верхушками деревьев выползла белая луна, похожая на половину сырной лепёшки. Помахав Эли, Селена нырнула в щель между камнями, подоткнула под голову торбу и закрыла глаза.

Братство ветра

Никогда прежде Никлас не бывал в Ристоне и, как выяснилось, зря. Город ему сразу понравился. Если бы нужно было охарактеризовать вторую столицу Миравии одним словом, то это было бы, несомненно, слово «простор». Зажатый между морем и горами город был, как ни странно, вовсе не тесным.

Непривычно широкие улицы вели к сердцу Ристона – Белолунной площади с южной королевской резиденцией и Дворцом Малого совета. Минуя площадь, Никлас успел взглянуть на роскошные светло-серые здания, будто бы сделанные из невесомого кружева, походя восхититься модной двухцветной брусчаткой, выложенной недавно а, потому, ещё не отполированной башмаками горожан и даже попить из крошечного фонтанчика с украшением в виде собачьей головы. Говорят, каждый питьевой фонтан в городе имеет собственный символ, будь то собака, кабан или, к примеру, ястреб. Убедиться в этом Никлас, правда, не смог – не хотел терять время.

Его путь лежал в южную часть Ристона, где расположился крупнейший университет Миравии с окружавшим его университетским кварталом. Это место стало для Гастона вторым домом. Конечно, в Туфе условия были не в пример лучше. Лаборатории квартала Сов считались едва ли не лучшими в мире, и это, пожалуй, не было преувеличением. Однако, из немногих оставшихся вариантов, Ристон всё же оказался самым подходящим.

Известное в научных кругах имя позволило магистру без труда получить кафедру, а прекрасная архитектура «южной столицы» вполне соответствовала его представлениям о прекрасном. Так или почти так писал Никласу Гастон, обосновавшись на новом месте. С тех пор связь надолго прервалась и, если бы не визит Карли, наверняка, возобновилась бы нескоро.

Двигаясь вдоль моря, Никлас разглядел вдалеке знаменитый ристонский маяк. Строго говоря, старинное сооружение располагалось не в городе, а на мысе близ его южных ворот. Маяк был неизменным символом Ристона. Его рисовали на открытках и гравюрах, чеканили на монетах, вышивали на гобеленах. Каждый путешественник, оказавшийся в Ристоне, приезжал сюда, чтобы взглянуть на двухсотлетнюю каменную башню, которая и поныне выполняла прежнюю функцию – указывала кораблям дорогу к порту.

Никлас, однако, взглянул на маяк лишь издали – его ждал университетский квартал и лучший друг, нуждавшийся в помощи.

Карли отстал ещё близ приморского Туспена. Всё оттого, что его лошадь не вовремя расковалась. Первого кузнеца, найденного по рекомендации местных жителей, не оказалось дома. Второй – слёг с лихорадкой. Никлас не мог ждать и, нисколько не колеблясь, оставил слугу в одиночестве. Вот почему никто не сопровождал его в дороге, и путь к дому Гастона пришлось разыскивать самостоятельно.

Никаких трудностей тут, правда, не возникло. Первый же прохожий, в котором Никлас безошибочно распознал студента, не только показал дорогу, но даже вызвался проводить путника к дому магистра, которого знал лично. Так доктор Кариг оказался в опрятном, переулке с одинаковыми жёлтыми домиками, к каждому из которых притулилось по несколько горшков с увядающими розами.

Раскланявшись, студент убежал, а Никлас взялся за дверной молоточек, не зная, что ждёт его внутри, и оттого готовясь к худшему.

К его удивлению, дверь открыл сам Гастон. Увидев друга, он лишь покачал головой, обнял его и увлёк за собой.

– Рад видеть тебя в добром здравии, – Никлас вовсе не хотел начинать разговор с банальности, однако не смог придумать ничего более подходящего.

Четырнадцать лун – срок, на первый взгляд, небольшой. Но, увы, лёгкость общения, свойственная близким друзьям способна улетучиться и за это короткое время.

– Вижу, ты где-то потерял моего верного Карли, – пробормотал Гастон вместо ответа. – Надеюсь, с ним всё в порядке?

– Он скоро будет здесь, – сказал Никлас, осматриваясь.

Жилище отражает характер хозяина лучше, чем что бы то ни было, и домик Гастона был тому доказательством. Внутренним убранством он поразительно напоминал дом в квартале Сов, где магистр жил прежде – та же плетёная мебель, те же полки с массивными фолиантами, те же светлые стены без каких-либо украшений. Никласу даже на мгновение привиделось, что они снова в Туфе, на узкой улочке, ненавязчиво пахнущей озоном.

– Как же я рад! – Гастон усадил приятеля в неудобное кресло на гнутых ножках и придвинул крошечный столик точь-в-точь такой же, как тот, что стоял в его прежней гостиной.

– Карли уверял, что ты болен, – замялся Никлас. – Выходит, это не так?

– Это чистая правда, – заверил Гастон. – Ума не приложу, как мне удалось выкарабкаться!

– Значит, ты и вправду был плох?

Только теперь Никлас обратил внимание на бледность и непривычную худобу товарища. Гастон кивнул:

– Я чуть было не отправился к праотцам, но вызвал тебя по другой причине.

– Вот как! Карли заставил нас поволноваться, когда сказал, что ты при смерти! Вилла едва не сошла с ума!

– Вилла… – голос магистра стал теплее. – Как она?

Никлас пожал плечами:

– Всё как всегда: работа, лаборатория… Ах, да, – он лукаво прищурился, – забыл сказать: скоро свадьба.

– Свадьба?! – голубые глаза магистра на мгновение расширились. – Чья же?

– Вилла выходит замуж, – буднично поведал Никлас, наблюдая за реакцией друга.

– Вот как! – вздохнул Гастон. – Передай ей мои наилучшие пожелания. Кто же счастливый избранник?

Лицо его при этом сделалось задумчивым и мрачным.

Порой даже самые умные из людей ведут себя на удивление глупо. Гастон вёл себя не просто глупо, а чудовищно, невероятно, немыслимо глупо. Просто как последний болван.

– Болван! – вздохнул Никлас.

– Болван?! – удивился магистр. – Ты называешь будущего зятя болваном?!

– Я называю болваном человека, который, похоже, никогда моим зятем не станет. То есть тебя.

– Как это понимать?!

– Гастон, я пошутил! Никакой свадьбы не будет. Во всяком случае, пока. Вилла слишком увлечена своей работой, чтобы думать об этом, но так будет не всегда, поверь мне!

– Что ты хочешь сказать?

– Ты знаешь, что! Но я здесь не для того, чтобы обсуждать Виллу, верно?

– Верно, – нахмурился обидевшийся за «болвана» магистр. – Это касается короля.

– Витаса?

– Витаса. Боюсь, что он в опасности.

– Откуда ты знаешь? Неужели слухи о его болезни дошли до Ристона?

– Так Витас болен?

– Ты сам только что сказал…

– Я имел в виду совсем другое, но если король болен…

– Степная лихорадка. Я оставил его, решив, что тебе нужна помощь, но надежда ещё есть. Если Вилла привезёт сыворотку…

– Сыворотки не существует!

– Её сделали в лаборатории Гарцова. Там давно искали формулу…

– Впервые слышу. В тамошней лаборатории работает мой старый товарищ, магистр Омаль. Он рассказал бы мне…

– Омаль! – воскликнул Никлас. – К нему-то я и должен был ехать!

Гастон развёл руками:

– Всё это очень странно. Кто лечит короля в твоё отсутствие?

– Доктор Иллария Амиди из гарцовского университета.

Взгляд Гастона вдруг вцепился в его лицо и сделался ещё более напряжённым:

– Ты ей доверяешь?

– Я с ней едва знаком. Но в чём дело? Что ты хотел мне рассказать?

Гастон снова вздохнул и вытянул губы трубочкой – задумался.

– Они называют себя «братьями ветра».

– Никогда о таких не слышал.

– Меня это не удивляет. Они хорошо скрываются. «Братство ветра» – тайная организация, что-то вроде секты. Их цель – свержение королевской власти. Уверен, что они подбираются к Витасу.

– Думаешь, его хотят убить?

– Они не станут действовать в открытую – убийство короля вызвало бы в народе ненужное возмущение. Скорее, «братья» попытаются инсценировать смерть от естественных причин. Ты уверен, что Витас болен именно степной лихорадкой?

– Абсолютно. Налицо все симптомы.

– Что ж, во всяком случае, это не действие яда. Возможно, заговорщикам просто повезло, и я поторопился с выводами. Что ты знаешь об этой Илларии Амиди?

Если говорить начистоту, Никлас не знал о докторе Илларии ничего. Вернее, он знал, что у неё рыжие волосы, тёмно-болотные глаза, бледная кожа с голубоватыми прожилками на висках, низкий, хрипловатый голос и решительный характер. Но всё это было, пожалуй, несущественно.

– Она приехала из Гарцова, – Никлас вцепился в это утверждение подобно тому, как утопающий хватается за соломинку.

– Возможно, – согласился Гастон. – Я вовсе не утверждаю, что она причастна к заговору, но тебе всё же стоит немедленно возвращаться. И прошу: не спускай глаз с короля! Если бы он был здоров, всё могло обернуться иначе, но король болен и рядом с ним человек, о котором мы совсем ничего не знаем.

Никлас впервые осознал всю опасность своей ошибки. Он проявил недопустимую, преступную беспечность, доверив жизнь короля доктору Илларии из Гарцова. Да вот из Гарцова ли?

– Ты должен ехать прямо сейчас! – повторил Гастон.

– Как ты узнал об этих заговорщиках? – опомнился Никлас.

– Мне рассказал один юноша. Он был моим студентом, но бросил учёбу из-за… Неважно. Семь лун тому назад он связался с этой шайкой, и они едва не втянули его в неприятную историю. Ему удалось скрыться от «братьев». Теперь он живёт в постоянном страхе. Боится, что его найдут и убьют, ведь он знает имена тех, кто готовил покушение на короля.

– Я могу с ним встретиться?

– Боюсь, что нет. Мальчик слишком напуган. Он умолял меня никому не выдавать его убежища, и я дал слово. Сейчас тебе нужно возвращаться в Лаков. Надеюсь, ты застанешь Витаса живым. И вот ещё, – он помолчал что-то обдумывая, – постарайся догнать Виллу. Скажи ей, чтобы обращалась только к магистру Омалю, и ни к кому другому. Кто знает, сколько этих «братьев» сейчас в Гарцове… Я поехал бы сам, но боюсь, что не осилю дорогу.

Никлас поспешно поднялся:

– Я еду немедленно. Вилла навестит тебя, как только вернётся.

– Буду ждать, – улыбнулся Гастон.

На обратном пути Никлас заблудился, да так глупо, как можно заблудиться лишь в большом городе, когда решаешь, что одна улица идёт параллельно другой, а она вдруг бессовестно сворачивает в сторону и выводит тебя вовсе не туда, куда предполагалось. В результате такой глупейшей ошибки доктор Кариг неожиданно выехал к порту.

Миновав старую крепостную стену, он оказался на площади, выходящей прямиком к морю. Вокруг сновали люди: тащили, катили, перекидывали грузы всеми возможными способами. Толстый маленький человечек, пыхтя, толкал деревянную бочку. Пёстрая толпа красноземельцев грузила на подводы тяжёлые сундуки. Лошади ржали и фыркали. Купцы вяло поругивали носильщиков. Словом, порт жил обычной жизнью, и для человека, не раз оказывавшегося в подобных местах, здесь не было ничего интересного.

Никлас уже намеревался повернуть назад, но внезапно передумал. Здесь, в порту, много кораблей. Что если один из них идёт в столицу? Если так, то стоит попытаться передать капитану послание для маршала Нордига, а самому отправиться в Гарцов и лично встретиться с магистром Омалем. Мысль была не то чтобы блестящая, но вполне стоящая, и Никлас зашагал к пристани, где покачивались в предвечернем мареве разновеликие корабли.

Вдруг он увидел подростка в серой униформе королевской гвардии. На нём были сапоги с высокими голенищами и длинный камзол, окантованный серебряной тесьмой – всё точь-в-точь как у настоящего гвардейца. Только мягкий берет вместо привычной тулейки выдавал в нём кадета. Заметно прихрамывая на левую ногу, мальчик шёл к причалу, и Никлас тотчас узнал его.

– Гараш! – позвал он, спешиваясь.

Мальчик обернулся, заулыбался, узнав старого знакомого, и двинулся навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – Никлас взял мальчишку за плечи, встряхнул и обнял. После вновь отодвинул от себя, разглядывая. – Как вырос-то! Не узнать!

Гараш и вправду изменился: над его верхней губой уже пробивался заметный пушок, да и ростом он стал почти с Никласа.

– Я здесь по поручению маршала Нордига, – пояснил мальчик. – Секретная депеша для капитана «Морского льва». Вон та белая шхуна, видите?

– Так уж и секретная? – шутливо нахмурился Никлас, разглядывая корабль.

– Ещё какая! – Гараш понизил голос. – Думаю, скоро этот порт будет закрыт.

– Военная тактика?

Гараш вздохнул:

– Война тут ни при чём. Сдерживать Тарию на море мы можем сколько угодно. Их флот гораздо слабее нашего, так что, пока они не найдут способ переправить сюда пехоту, бояться нам нечего.

– Когда ты закончишь обучение?

– Осталось девять лун, и меня зачислят в королевскую гвардию.

– А Риша? Кажется, я не видел её больше года.

– Маршал Нордиг её хвалит. Надеюсь, мы и дальше будем служить вместе. Я уже научился понимать её язык.

– Помнится, они с Селеной прекрасно ладили…

Гараш вновь улыбнулся:

– Хотелось бы мне её увидеть.

– Селену? – идея, посетившая Никласа на этот раз, была куда лучше предыдущей. – Это проще простого. Мне как раз нужна твоя помощь, сынок. Дело в том, что я должен как можно скорее возвращаться в столицу, а Вилла с Селеной направляются в Гарцов за лекарством для короля. Если бы я мог просить тебя догнать их и передать кое-что на словах…

Гараш скрипнул зубами:

– Меня накажут. Маршал Нордиг велел возвращаться в Лаков сразу после встречи с капитаном.

– Он простит тебе небольшое отклонение от маршрута, ведь речь идёт о жизни короля, сынок. Как только я буду в Лакове, сразу же пойду к маршалу и объясню, что произошло…

– Это настолько серьёзно?

– Боюсь, что да. Витасу грозит опасность.

Мальчик задумчиво почесал переносицу и, наконец, кивнул:

– Я постараюсь их разыскать. Скажите, что нужно делать.

Сушёная краснопёрка

Когда Гараш, наконец, выбрался из порта, небо на горизонте уже розовело в ожидании заката. Выдвигаться в путь на ночь глядя – не лучшая затея. С другой стороны, до темноты можно ещё проехать добрый десяток тарелов, а это гораздо лучше, чем коротать время в портовом кабаке, рассматривая подгулявших матросов.

Гараш не любил сидеть без дела. Избрав военную карьеру, он стремился, так или иначе, посвящать ей всё своё время. Потому что трезво оценивал шансы.

Если бы не погиб отец, всё могло сложиться иначе. И, хотя наследство и титул, в любом случае достались бы старшему брату, будущее остальных, в том числе младшего, выглядело вполне определённым. Получив образование, о котором говорят «блестящее» и при этом даже прикрывают глаза, будто оно и впрямь блестит так, что больно смотреть, Дум Квестин Алекрос Мармиллион Вегар Тумай сделался бы послом в каком-нибудь государстве, настолько маленьком, что на карте его обозначают просто точкой. Там бы он провёл едва ли не всю жизнь, и лишь к старости, вернувшись домой, начал бы писать мемуары. Если же, несмотря на блеск образования, литературный талант так и не пожелал бы проявиться, бывший посол утешился бы выращиванием роз, коллекционированием янтарных трубок или разведением породистых лошадей.

Будучи ребёнком, Гараш не противился такой участи, принимая её как должное. Повзрослев, начал вяло сопротивляться, но в настоящее противостояние его борьба так и не переросла. Отец погиб, и Гараш остался один.

Военную службу мальчик избрал неслучайно. Дело в том, что в ней был порядок, которого ему так недоставало. Ещё были правила, а это, пожалуй, даже важнее. Не будь этих правил, подчас необычайно серьёзных, а порой и откровенно комичных, Гараш захлебнулся бы ненавистью.

Пятнадцать лун спустя, он ещё помнил слова подземного короля. «Месть – плохая цель, она ведёт к слабости». Кажется, так. Гараш не хотел стать слабым, поэтому заставил ненависть замолчать. Он утешался тем, что это не навсегда. На время. Только на время.

Теперь, когда у него была цель, жизнь вновь сделалась простой и понятной. А Шамшан ещё получит своё. Гараш это знал и готов был ждать, сколько потребуется.

Выйдя за крепостную стену, мальчик подогнал коня. Теперь стоит поторопиться, иначе придётся ночевать под открытым небом.

– Тумай! Это вы? – послышался за спиной девичий голос.

Гараш обернулся. Навстречу ему шагали две всадницы. Первая оказалась одетой на мужской манер широкоплечей девицей с лохматыми жёлтыми бровями, бледным лицом и убранными в тугой узел золотистыми волосами. Вторая – малышкой лет десяти в синем платье.

Сначала Гараш решил, что его окликнула старшая, и принялся рассматривать незнакомку, почти не взглянув на её спутницу, но малышка вдруг заговорила, обнаружив его ошибку:

– Как вы здесь оказались, Тумай?

Только теперь Гараш, наконец, обратил на неё внимание. Та, которую он принял за несмышленого ребёнка, была ему знакома.

– Ваше Высочество! – выдохнул Гараш.

Этого просто не могло быть! Принцесса Лайда, погибшая четырнадцать лун тому назад, с улыбкой шагала ему навстречу. Гараш не верил в привидения, и тотчас решил, что обознался, но Лайда повторила:

– Доброй луны, Тумай! Вы мне не рады?

Её спутница молча разглядывала мальчика и что-то жевала.

– Да светит она ярко! – раскланялся Гараш, всё ещё размышляя, стоит ли теперь доверять собственному зрению.

– Славно, что мы встретились! – радовалась принцесса. – Куда вы направляетесь?

– В Гарцов, ваше Высочество. Но могу ли я узнать, что произошло? Мы оплакивали вас, считая погибшей…

– Ах, это…, – отмахнулась Лайда, покосившись на свою спутницу. – Мне удалось спастись. Четырнадцать лун я провела в скитаниях, и вот, наконец, возвращаюсь туда, где меня любят и ждут.

Гараш вовсе не был уверен, что кто-то ещё ждёт принцессу, да и желтобровая хмыкнула в кулак. Только сейчас мальчик разглядел у неё кулёк с сушёной краснопёркой. Закинув рыбёшку в рот, девица проговорила:

– Будет лясы точить, твоё Высочество! Проторчим тут до ночи, корабль без нас уйдёт! Айда за мной!

Она уже собралась уходить, но принцесса запротестовала:

– Погоди! Не видишь, я занята?!

– Толку мне с твоих занятий, что с козла молока, – огрызнулась девица. – Говорю, что пора – стало быть, топай. Не то плакали мои грошики.

Гараш старался не улыбаться, хотя делать это становилось всё труднее. В провожатые чопорной принцессе досталась грубая простолюдинка. Можно ли выдумать историю смешнее?!

– Не прибедняйся! – вспыхнула принцесса. – Тебе заплатят золотом.

– Я покудова и медяка не видала!

Лайда сконфузилась. Было видно, что её тяготит общество белобровой, а ещё сильнее – необходимость появляться в этом обществе перед знакомым. Гараш решил прервать принцессины страдания:

– Прошу прощения, но я вынужден откланяться.

Принцесса приоткрыла рот, точно хотела что-то сказать и никак не могла решиться, после насупилась и выдохнула:

– Я еду с вами, Тумай!

– Что ещё за коники?! – возмутилась белобровая. – Куда это ты намылилась, девонька? Мне денежки не за то обещаны, чтобы ты в Лаков двинула. Так что давай без глупостей, как уговаривались.

– Я еду в Лаков! – упрямо повторила принцесса. – Могу ли я просить вас сопровождать меня хотя бы до половины пути, Тумай?

Гараш стиснул зубы с такой силой, что заломило в висках, но всё же ответил, как предписывает вежливость:

– Почту за честь, ваше Высочество. Я смогу проводить вас до Фарисовой дороги, если пожелаете.

– Э-э-э нет! – желтобровая пошевелила пальцами, словно хотела убедиться в их подвижности. – Не было такого уговора, девонька! Кто ж мне тогда за тебя заплатит?

– Королева Сона, – досадливо отмахнулась принцесса. – Её Величество будет рада видеть меня живой и вознаградит тебя по заслугам.

– Отчего же не желаешь больше в Стребию? – выпучила глаза девица.

– Я так решила! – принцессины губы сжались в тонкую линию и даже побелели от напряжения. – Изволь делать, что велят, не то денег не получишь!

Вторжение принцессы нарушило планы Гараша, и за остаток дня ему не удалось пройти даже половины намеченного пути. Во-первых, пришлось изменить маршрут, и, вместо кратчайшей дороги, через Нижний Бартис, выбрать другую. Во-вторых, Лайда ехала верхом неуверенно: то и дело останавливалась и жаловалась на неудобство доставшегося ей седла, а на закате и вовсе объявила, что устала и больше не сможет пройти даже полтарела. Пришлось заночевать на постоялом дворе, который при других обстоятельствах Гараш обошёл бы стороной.

Была у этого путешествия и хорошая сторона – Гараш, наконец, познакомился с желтобровой. Девица, называвшая себя Занозой, имела в загашнике столько смешных историй, что хватило бы на сотню дорог, а потому скучать не приходилось. Вскоре Гараш узнал, что её настоящее имя – Бурбелла Чиноза, и что на полученные от королевы деньги она собирается купить маленький домик с палисадником. А нужно ей это потому, что собственного дома у неё никогда не было. То есть когда-то был, да сплыл. Так сказала сама Заноза.

– Чиноза? – переспросил тогда Гараш, услышав знакомую фамилию. – Не в родстве ли ты с теми Чиноза, которые в ливарийскую кампанию снабжали армию солью?

– Эка ты меня подловил! – восхитилась Заноза. Она вообще была весёлая, и радовалась многим вещам, которые вряд ли обрадовали бы кого-то другого. – Как есть, с теми самыми!

– Чиноза – богатая купеческая династия, – принялся рассуждать мальчик. – Отчего же ты…– он задумался, подбирая слова, но, так и не подобрав, посмотрел на девицу вопросительно.

– Сызнова подловил! – хохотнула та. – Сбрехала я чуток. Совсем чуток, ты не думай! Чинозой-то меня никто не звал, хоть родитель мой из Чиноза взаправдашних. А только мамка-то не из господ – крестьянская баба без роду, без племени. Тятенька-то незлой человек был, страдательный. Вот к простой бабе и прикипел. Жениться, стало быть, на ней вздумал. Ну, молодой был, что с него взять. А только родня ему строго-настрого… «Ежели, – говорят, – с деревенщиной вздумал спутаться, так и живи как деревенщина. Ни тебе наследства, ни родительского благословения».

– И что же он сделал?

– А сам-то как думаешь? Женили его, стало быть, на вреднющей бабёнке. Сама тощая, что эта краснопёрка, и злая, как ярга, зато богатая, это уж не отнять. А мамка моя в деревне осталась. Там и я на белый свет появилась, себе нагоре.

– Значит, отца ты не видела?

– Отчего ж не видала? – обиделась Заноза. – Вот как тебя видала. Говорю же: добрый он был, только квашня. А квашнёй не прожить, точно говорю. Когда я из пелёнок-то вылезла, тятенька тут же моей судьбинушкой и опечалился. Сперва думал меня в город отправить к богатой дамочке компаньонкой, а только компаньонка из меня как из хромого танцор…

Гараш стиснул зубы, но Заноза ничего не заметила и продолжала с той же весёлостью:

– Потом, стало быть, родитель мой возьми да и помри. А за ним и мамка преставилась – шести лун не минуло. Осталась я одна-одинёшенька на всём белом свете. А тут и баба эта, жена тятенькина, на меня ополчилась. Так прям из хаты и выперла. «Ты, – говорит – здесь никто, и звать тебя никак. Так что уматывай подобру-поздорову». А земля-то вся ихняя. Выходит, и хибарка моя на ихней земле стоит, и никаких у меня правов на неё нету.

Замолчав, она принялась остервенело жевать краснопёрку. Гараш выждал некоторое время, но, поскольку, продолжения не последовало, спросил:

– Что было дальше?

Заноза мазнула рукой:

– Что было, то быльём поросло. Нынче уж и не упомнишь. Только вот, что я скажу, парень: у меня это житьё сиротское в печёнках сидит. Хочу жить по-людски: домик свой заведу, скотинку… Корову хочу. У нас с мамкой была корова да гусей две дюжины. Что скажешь? Думаешь, будет у меня коровка-то?

– На месте короля я бы тебе и домик пожаловал, и корову, – усмехнулся Гараш. – Но я не король.

– От короны, как и от сумы, зарекаться не след! – расхохоталась Заноза. После покосилась на угрюмо молчавшую принцессу и тоже надолго замолчала.

Новый день принёс путешественникам новые неприятности. А точнее, проблемы и, притом, нешуточные.

С самого утра Лайда казалась утомлённой и подавленной, но, сказать по правде, Гараш с Занозой не придали этому значения. Принцесса куксилась постоянно, и к её странностям успели привыкнуть. Насторожились они лишь тогда, когда девочка театрально приложила ко лбу сморщенную ладошку и объявила, закатив глаза:

– Кажется, у меня жар.

К удивлению Гараша, выяснилось, что это не выдумка. Лоб принцессы и вправду горел. Нужно было срочно что-то предпринять, но никакого разумного выхода не находилось. Чтобы попасть в ближайший город, придётся ещё миновать развязку с Фарисовой дорогой, а это вовсе не близко.

– Боюсь, вы не сможете ехать дальше, ваше Высочество! – проговорил мальчик, отчаянно пытаясь отыскать решение. – Вам стоит остановиться в первой же гостинице.

– Я хочу лечь в постель! – заныла принцесса.

– Не хнычь, девонька, – Заноза попыталась приободрить её, но вышло не слишком убедительно. – Доберёмся до постоялого двора, там и приляжешь.

Не обращая внимания на уговоры, Лайда опустилась на шею лошади.

– До ближайшей гостиницы не меньше пяти тарелов, – шепнул Гараш. – Мне нужно было сворачивать раньше, но теперь… Я должен ехать с вами.

– Кому должон-то?– ответила Заноза тоже почему-то шёпотом. – Езжай своей дорогой, а мы уж – своей…

– Что если у принцессы степная лихорадка? – спросил Гараш скорее у самого себя, чем у Бурбеллы.

Лайда услышала – подняла голову и жалобно простонала:

– Я умру, Тумай? Скажите, что я не умру!

– Я те помру! – прикрикнула на неё Заноза с наигранным легкомыслием. – Кто ж мне за покойницу заплатит-то?! Так что не вздумай! Хочешь – не хочешь, а живой доставлю!

Услышав эти слова, Лайда, кажется, успокоилась – снова прилегла и закрыла глаза.

Придвинувшись к Занозе, Гараш зашептал:

– Я еду в Гарцов. Там сделали сыворотку от степной лихорадки. Если мне удастся найти, друзей, сыворотка будет у нас, и мы сможем помочь принцессе.

– Чего раньше-то молчал?! – выпучилась девица. – Скачи в свой Гарцов что есть духу, да не обертайся! А мы уж как-нибудь доберёмся.

Гараш покосился на принцессу:

– До Лакова вам не доехать. Остановитесь в первой же гостинице. На обратном пути я вас найду, обещаю.

– Поучи дядьку лыко драть! – отозвалась Заноза. – Авось не дурней тебя буду! Ищи нас в Литване.

– Не боишься, что я не вернусь? – улыбнулся Гараш.

Девица разглядывала его целую вечность, а потом вдруг сказала:

– Куда ж ты денешься? Вернёшься как миленький.

Гараш и сам знал, что обязательно вернётся.

– До встречи! – шепнул он, пуская коня в галоп.

Заноза только махнула рукой на прощание.

Жасмин под солнцем

Никлас выехал из Ристона с твёрдым намерением скакать до рассвета, но усталость всё же одолела его и сделалась почти невыносимой в то самое мгновение, когда слева от дороги показались далёкие огни приморского Туспена.

– Я должен поспать! – сказал Никлас половинке луны, исправно освещавшей дорогу.

Луна не ответила. Желания путника были ей безразличны.

– Я устал, – пожаловался Никлас в пустоту.

Луна не стала уточнять, что он имеет в виду, да он и сам не знал этого наверняка. Ему хотелось спать, но сон мог избавить лишь от телесной усталости. Усталость душевная никуда не исчезнет, спи хоть несколько дней кряду.

– Я встану до рассвета, – пообещал Никлас луне, хотя та не брала с него никаких обещаний. – До рассвета. И сразу – в путь.

В Туспене он без труда отыскал ночлег – во время ярмарки здесь всё было рассчитано на приём гостей. Заплатив за комнату вперёд, Никлас поручил хозяйке разбудить его с первыми петухами, не раздеваясь, упал на продавленный матрац и провалился в холодный, беспокойный сон.

Наутро он в очередной раз убедился, что люди – существа безответственные. И владельцы гостиниц не исключение.

Когда Никлас открыл глаза, солнце за окном уже светило вовсю. Петухи давно исполнили свою утреннюю песню и теперь важно бродили по двору, ковыряя землю в поисках червяков. Как выяснилось, хозяйка ушла на рынок, начисто забыв о постояльце.

Мысленно выругавшись, Никлас отказался от предложенного завтрака, хотя девушка-служанка и убеждала его поесть, напирая на то, что стоимость кормёжки входит в цену, уплаченную им накануне. Никлас ничего не стал объяснять, только велел оседлать лошадь, как можно быстрее.

Чтобы вернуться на дорогу, ведущую к Миравийскому тракту, нужно было пройти через центр города, где теперь царила ярмарочная суета. Проталкиваясь между рядами, Никлас пожалел, что не заночевал в лесу – на то, чтобы выбраться из города ему явно предстояло потратить столько же времени, сколько потребовалось бы на дорогу до Литвана. Рассердившись (не то на забывчивую хозяйку, не то на самого себя), Никлас спешился и повёл коня под уздцы. Выходило ничуть не быстрее, зато теперь он не чувствовал себя глупцом, вынужденным медленно трястись над человеческим морем, разглядывая затылки и тульи шляп.

Не успев добраться до края рыночной площади, Никлас вдруг ощутил нечто неожиданное. Он даже невольно остановился, преградив дорогу тем, кто шёл сзади. Люди забурчали, зафыркали, обходя его, кто справа, кто слева, а он всё стоял, беспомощно вращая головой.

Это был запах. Тот самый запах, который исчез из его жизни так давно. Тот самый запах, который он пытался удержать рядом, как можно дольше, потому жить с ним было одновременно и легче, и труднее. Тот самый запах, который вскоре исчез без остатка, потому что запах – ненадёжное хранилище воспоминаний. Тот самый запах. Жасмин, разогретый полуденным солнцем.

Никлас всё смотрел по сторонам, пытаясь отыскать источник своего наваждения, но не видел его. Да и сам аромат, повисев некоторое время в воздухе, начал тускнеть и растворяться в десятках других запахов. «Померещилось», – мелькнуло в голове, но тотчас выяснилось, что не померещилось.

Вдоль лотков с сушеной рыбой шли двое – мужчина и женщина. Оба – в дорожных плащах. Так одеваются лишь те, кто намерен провести в пути несколько дней, а то и больше. На мужчине была старомодная шляпа. Голову женщины прикрывал капюшон, но её походка, движения, тонкие длинные пальцы, придерживавшие краешек плаща – всё это вдруг показались Никласу знакомым.

Позже, пытаясь воспроизвести в памяти детали той погони, он не мог вспомнить всего, как ни старался. К примеру, Никлас не знал, куда подевалась его лошадь. Помнил только, как разжал пальцы, выпустив повод, как побежал туда, к рыбному лотку, но бежать не получалось – мешало скопление людей.

Мужчина и женщина в плащах свернули на угол, но, когда Никлас добрался туда, его встретил только запах – жасмин, разогретый полуденным солнцем. Он продолжил погоню, хотя не видел тех, за кем гонится, и даже не был уверен, что не допустил ошибки.

Запах вёл за собой. Едва Никлас начинал терять ориентир, жасминовые волны вновь захлёстывали его, указывая путь, но был ли этот путь верным или воображение давно подменило реальность – этого нельзя было сказать наверняка. Никлас шёл и шёл по незнакомым улицам. Узкие переулки выводили к просторным площадям, которые нельзя было целиком удержать в поле зрения, и это приводило его в отчаяние.

Временами впереди мелькала старомодная шляпа мужчины. Иногда Никласу мерещился глубокий капюшон на головке женщины. Оба они были где-то здесь, в нескольких шагах, в нескольких мгновениях, на расстоянии одного выкрика, но Никлас не мог заставить себя закричать. Имя, которое он так хотел произнести, застревало в горле. Его нельзя было называть. Оно давно стало всего лишь воспоминанием. Как и запах. Жасмин, разогретый полуденным солнцем.

Когда Никлас в очередной раз увидел тех, кого искал, они уже ехали верхом. Где и когда успели они раздобыть лошадей, было неясно. Неясно было и то, зачем ему это знать. Мужчина повернулся вполоборота, Никлас вздрогнул. Не то чтобы он ожидал увидеть кого-то другого. Скорее, он хотел увидеть кого-то другого. Кого угодно, только не его.

Лицо женщины было по-прежнему скрыто под капюшоном, но Никлас и без того знал, что не ошибся. За лукой её седла вольготно развалился огромный полосатый кот. Кот. За лукой её седла. Её седла! Кот!

Никлас вдруг сообразил, что мысли пошли по кругу, а те, кого он безуспешно пытался догнать, в это время уже выезжали из городских ворот. Вскоре они скрылись из виду. Исчез и запах – жасмин, разогретый полуденным солнцем. Теперь здесь пахло тёплым камнем, и сточной канавой, и сушёной рыбой, и морем, и невесть чем ещё, но это уже не имело значения.

– Всё найдёшь, – послышалось сзади.

Никлас оглянулся. Прямо на тротуаре, привалившись спиной к обшарпанной кирпичной стене, сидела полная женщина. Её пухлые руки были унизаны браслетами, в ушах подрагивали серьги, похожие на маленькие подковы, несколько толстых цепей колыхалось вместе с монументальной грудью. Отполированные желтоватые кости, разбросанные у ног женщины, изображали странный орнамент.

– Всё найдёшь, что ищешь, – повторила гадалка.

– Я не верю в гадания, – отмахнулся Никлас. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Тем более с тем, кто собирался лгать. Лжи и без того хватало.

– Само собой, – неожиданно согласилась женщина. – Тот, кто верит, никогда ничего не находит.

– Почему? – спросил Никлас, хотя не собирался ни о чём спрашивать.

Гадалка сгребла кости и принялась медленно перемешивать их, точно хотела перетереть в порошок:

– Кто верит, тот не знает. Чтобы найти, нужно знать.

– Я ничего не знаю, – зачем-то признался Никлас, опустившись на тротуар возле гадалки.

– Знаешь, – поморщилась та.

– С чего вы взяли? – Никласу не хотелось смотреть на её блестящие браслеты, и он отвёл взгляд.

– У тебя лицо такое.

– Какое?

– Как у того, кто знает.

Покосившись на женщину, Никлас с удивлением обнаружил, что она улыбается.

– Вы её видели?

Он спросил это просто так, ни на что не надеясь, но гадалка вдруг кивнула:

– Видела, ясное дело.

– Какая она?

– Ты знаешь.

– Не знаю.

– Знаешь.

Она продолжала улыбаться.

– Русые волосы?

Гадалка кивнула.

– Серые глаза?

Женщина медленно опустила веки и вновь посмотрела на него в упор.

– Вы не могли этого видеть! Они были слишком далеко.

– Ты это видел, – вздохнула гадалка. – Ты. Не я.

Никлас не верил ни единому слову, но всё же спросил:

– Где моя лошадь?

Женщина пожала плечами. Цепи на её груди всколыхнулись и вновь улеглись без движения.

– Гадалки всегда врут. Всё, что я знаю – неправда. Правда – это то, что знаешь ты.

Никлас невесело рассмеялся, по-прежнему избегая смотреть на браслеты, а, когда всё же повернулся к гадалке, её уже не было. Зато на тротуаре остались кости. Теперь они лежали иначе. Придвинувшись ближе, Никлас прочитал выложенное на брусчатке слово:

ВИТАС

Витас! Королю нужна помощь, нужна защита! Как он мог забыть?!

Никлас отвернулся, тряхнул головой и снова посмотрел на выложенные из костей буквы. В действительности, никаких букв не было. Теперь кости лежали в произвольном порядке, словно их выложили случайно, ни о чём не задумываясь. Видимо, так оно и было.

Витас! Нужно немедленно ехать в Туф, но как?

Никлас огляделся. Впереди была городская стена с массивными воротами, позади уютная площадь, посреди которой журчал небольшой фонтанчик. От площади лучами расходились улочки – такие узкие, что всадник с трудом мог проехать по ним, не касаясь стен коленями.

Никлас не помнил, как добрался сюда, и, уж конечно, понятия не имел, как выбраться назад. К тому же он потерял лошадь, и не надеялся её отыскать, а денег на то, чтобы купить другую у него при себе не было. Сложно придумать историю глупее.

Если, конечно, это не будет история о том, как разумный взрослый человек гоняется по незнакомому городу за призраком. Никлас рассердился, да так сильно, что, когда въехавшая в город повозка остановилась напротив, даже не взглянул в её сторону.

Только высунувшаяся из-под тента лохматая голова, наконец, привлекла его внимание.

– Где найти лекаря, дяденька? – крикнул незнакомец, хотя кричать не было нужды – повозка стояла всего в нескольких шагах.

Никлас пожал плечами. Где здесь найти врача, он не знал.

– Врача! – проорал незнакомец, видимо, решив, что собеседник не расслышал вопрос. – Мне, дяденька, врач нужен!

Никлас покачал головой, надеясь, что после этого повозка двинется дальше, но тот, кто требовал врача, выбрался из-под тента, подошёл и опустился перед ним на корточки.

Незнакомец напоминал дрессированную обезьянку из бродячего цирка, который иногда выступал в Туфе. Его кожа была такой смуглой, что, казалось, уже не могла загореть сильнее. Чёрные, похожие на жёсткую проволоку, волосы сильно курчавились, образуя над головой плотный венчик. Из выреза просторной, явно снятой с чужого плеча, блузы выглядывали редкие волоски, не такие тёмные, зато более толстые, чем на голове.

– Лекаря мне надо, дяденька! – тонкие усики незнакомца комично зашевелились в такт словам. – Вы, часом, не лекарь?

– Хороший лекарь на дороге не валяется, – невесело пошутил Никлас.

– Выходит, лекарь, – заключил незнакомец. – Мне вас очень надо!

– С чего вы взяли, что я врач?

– Знаю.

– Откуда?

– Знаю и всё.

– Откуда же?

– Я в душу могу смотреть.

– Души не бывает.

– Тогда – в сердце. Или сердца, по-вашему, тоже не бывает?

– Сердце качает кровь. Смотри на него, сколько угодно – ничего другого не увидишь.

– А вы смотрели?

– Смотрел.

– Значит, точно лекарь, – обрадовался молодой человек. – Поедемте со мной, очень прошу!

– У вас кто-то болен?

– Если бы «кто-то»! – вздохнул незнакомец. – Все больны. Один я здоров. Да и то под вопросом.

– Где же ваша семья?

Молодой человек нахмурился, что-то соображая, а после радостно вскинул брови:

– Вот вы о чём! Они мне и вправду как семья. У цирковых другой семьи не бывает. Труппа – вот наша семья. Так и живём. Ехали в Лаков. Там публика зажиточная, на деньгу не скупится. Только вот не доехали. Сперва Жилдемина расхворалась, шутиха наша. Это бы ещё полбеды, только за ней и Кукус заболел. Тут уж совсем туго стало, потому что без Кукуса публика нас плохо принимает. Вы не подумайте, деньги у нас пока есть. На ярмарке голодным не останешься. Только Жилдемина что-то совсем плоха, боюсь, как бы не преставилась. Вот мы и решили обождать в лесочке. А я в город подался, лекаря искать. Гляжу – а лекарь на дороге валяется. Я вообще-то везучий, но такого даже со мной ещё не бывало.

Пока молодой человек путано излагал свою историю, Никлас разглядывал фургон. Надпись на тенте гласила:

«ЦИРК-ШАПИТО КУКУСА МЛАДШЕГО»

– Вы знали Кукуса-старшего? – зачем-то спросил он. Это был единственный вопрос, который пришёл в голову.

– Кто же не знал маэстро Кукуса?! – закатил глаза черноусый. – Он был моим кумиром! Он…

– Я понял, – кивнул Никлас. – Вы едете в Лаков?

– Да, мэтр, – подтвердил незнакомец, отчего-то переставший называть его «дяденькой». – Если только Жилдемина…

Никлас поднял руку, призывая его замолчать:

– Я не возьму с вас платы, но хочу попросить об услуге.

– Всё, что угодно!

Мне нужно попасть в Лаков.

– Это редкостная удача! – обрадовался молодой человек. – Меня зовут Фанафаффил. Можно прости Фанни.

Никлас протянул ему руку:

– Чтобы найти, нужно знать.

– Истинная правда, мэтр!

Фанни вскочил и откинул тент, жестом приглашая его в повозку.

Пляска змееруких

Миравия была страной маленькой и небогатой. Так, во всяком случае, считали в соседней Тарии.

Тем удивительнее казалось множество городов, попадавшихся на пути. Едва ли не каждым двадцатым поселением оказывался город, в котором было всё, что нужно для жизни: вместительные площади, кладбище, ратуша, неприступные стены, питьевые фонтанчики и множество домов.

Верхний Бартис, куда Селена и Зебу добрались после полудня, ничем не отличался от других городков. Здесь тоже проходила ежегодная ярмарка, пусть и не столь многолюдная, как в Шерпене.

На подходе к городу путешественники заспорили: Селена хотела продолжить путь в обход городской стены и вернуться на Фарисову дорогу у восточных ворот, а Зебу порывался пройти через торговую площадь, куда устремлялись вереницы пеших и конных.

– Я есть хочу! – заявил он. – Купим окорок и пару сырных лепёшек, тогда дотянем до Гарцова.

Парой лепёшек он бы, конечно, не ограничился, но с голодным мидавом лучше не спорить. Пришлось уступить.

С тех пор, как путешественники покинули логово серой Эли, Зебу вёл себя необычно – говорил мало, отвечал невпопад. Казалось, он грустит, но причину этой внезапной тоски Селене отыскать не удавалось. Первую попытку разговорить непривычно молчаливого друга она предприняла ещё утром. Тогда Зебу лишь отмахнулся. В следующий раз он, наконец, ответил:

– Я не грущу – просто думаю.

Это было уже кое-что, и Селена решила выяснить всё, до конца.

– О чём ты думаешь? – спросила она будто бы между делом.

– Об отце, о себе, об этой странной девчонке…

– Что в ней странного?

– Ну, она серая…

– И что с того?

– Серых мидавов не бывает!

– Ты опять за старое?! – воскликнула Селена и тотчас прикрыла рот рукой. Не хватало ещё обидеть Зебу! Тот, впрочем, и не думал обижаться:

– Мне всегда говорили, что их не бывает, а теперь… Я её видел своими глазами.

– Я тоже видела, Зебу. Раньше мы ошибались, а теперь знаем правду. Что тут страшного?!

– Ты не понимаешь, – проворчал Зебу, и был прав. Она действительно не понимала.

Серая Эли отличалась от всех мидавов, которых ей доводилось видеть раньше, и это было по-настоящему здорово. Во-первых, она красивая. Зебу, конечно, тоже по-своему симпатичный, но совсем не такой. Во-вторых, она девочка, а не суровый боец, рождённый для службы. В-третьих, у неё длинный хвост. При чём здесь хвост, Селена и сама не понимала, но ведь должен быть в этом какой-то смысл!

– Ты видел её хвост? – спросила она.

Зебу кивнул:

– У мидавов таких не бывает.

– Она тоже мидав, – осторожно напомнила Селена.

– Она мидава, – пробурчал Зебу, напирая на последнее слово. – Девчонка. У них такие длинные хвосты, потому что…

– Почему?

– Не знаю, почему!

Зебу явно был раздражён.

– Что если все мидавы рождаются с такими хвостами? – задумалась девочка.

– Ты о чём?

– Может быть, ваши хвосты купируют, пока вы ещё маленькие?

– Ты с ума сошла?!

– Если у мидавы из вольного племени длинный хвост…

– «Из вольного племени…» – передразнил Зебу. – Ты говоришь точно как она. Скажи ещё, что мидаву не обязательно служить в армии!

Селена пожала плечами:

– Ты сам это сказал. К тому же, ты никогда и не хотел служить.

– Не хотел, но… так положено, понимаешь?! Я не могу хотеть или не хотеть, я обязан это делать!

– Обязан?

– Так было всегда, Селена. И так будет всегда! А если я не хочу этого делать, то проблема во мне. Отец всегда говорил…

– Дядя Зак тебя любит.

– Перестань! Я – его позор. Помнишь, что он сказал там, на площади?

– Не помню, – солгала Селена. Ей хотелось прервать этот разговор, но Зебу, похоже, был иного мнения.

– Он всегда знал, что я опозорю его на всю Тарию! Вот как!

– Дядя Зак просто рассердился. Это ничего не значит!

– Нет, Селена, – мидав опустил голову. – Я не такой как все. Я – позор и недоразумение. Думаю, отец рад, что меня больше нет в Тарии.

– Не говори так!

Селена одновременно жалела друга и злилась на него. Всё это неправда! Дядя Зак любит Зебу. Мало ли, что он сказал в сердцах?!

Мидав неожиданно кивнул:

– Ты права. Не стоило мне этого говорить.

К обеду путешественники оказались на ярмарочной площади. Окорока они, правда, так и не купили, зато Селена до верху наполнила сумку сырными лепёшками и сушёной рыбой. Теперь можно было идти дальше.

Сказать по правде, ярмарочная суета привлекала внимание. Хотелось остановиться и взглянуть на представление, которое разворачивалось в центре площади, но время и без того было потрачено впустую. Стараясь не смотреть ни на пёстрые шатры фокусников, ни на дрессированного медведя, выкидывавшего смешные коленца, ни на унизанные браслетами руки гадалок по костям, Селена и Зебу пробирались к городским воротам. Внезапно мидав остановился. Проследив за его взглядом, девочка заметила небольшую фигурку, извивавшуюся на дощатом помосте.

Сначала она решила, что это ребёнок-красноземелец пляшет, размахивая полосатыми лентами, и удивилась необычайной грации малыша, однако, приглядевшись, поняла, что ошиблась. Несмотря на маленький рост, человечек двигался как взрослый. Жесты его были плавными и точными. Но самым удивительным казалось то, что каждая лента двигалась будто бы сама по себе, взлетая и опускаясь независимо от остальных.

– Как он это делает? – зачарованно прошептала Селена.

– Пойдём, посмотрим, – предложил Зебу.

Задерживаться в городе не хотелось. Даже ради удивительного плясуна, кем бы он ни был.

– Нужно идти дальше, – Селена взяла друга за рукав. Несмотря на то, что и куртка, и ткань, из которой она сшита, были иллюзорными, пальцы будто бы нащупали податливую и слегка колючую материю.

Зебу, не отрываясь, смотрел на плясуна.

– Мы быстренько. Глянем – и вперёд.

– Когда ты в последний раз так говорил, мы нашли Гараша, – улыбнулась своему воспоминанию Селена.

– Я же не знал, что мы его найдём.

– А если бы знал?

– Пошёл бы домой, ясное дело. Так что же? Посмотрим, кто там танцует?

– Посмотрим, – согласилась девочка. – Только быстренько, ведь…

Зебу её не дослушал. Он уже бежал через площадь к необыкновенному плясуну. Селена вздохнула и двинулась следом, ведя лошадь под уздцы.

Вокруг танцора собралась толпа и, как выяснилось, не зря. Селена в жизни не видела ничего более странного. Голый по пояс человечек, ростом не выше восьмилетнего ребёнка, то начинал вращаться с небывалой скоростью, то стекал на помост и замирал, но лишь для того, чтобы через миг возобновить движение. Его блестящая красноватая кожа переливалась на солнце подобно рыбьей чешуе, бирюзовые шаровары, перехваченные лентами на щиколотках, трепетали от каждого мускульного сокращения.

Но всё это было, пожалуй, несущественно, в сравнении с главной особенностью танцора: на месте рук из его торса струились змеи. Селена насчитала по шесть с каждой стороны.

Когда плясун начинал двигаться, змеи поднимали головки и принимались извиваться в такт. Когда он останавливался – поникали, точно ожидая немого приказа действовать.

Должно быть, и Зебу разглядел змей только сейчас. Ахнув, он отпрянул от помоста, к которому подошёл едва ли не вплотную и пробормотал:

– Кто это?

Человек в коричневой куртке горожанина, стоявший позади него, пояснил с явным удовольствием:

– Это, малец, диковинка заморская – плясун змеерукий.

– Змеерукий? – переспросила Селена, наблюдая, как полосатые змейки высовывают раздвоенные язычки.

– Змеерукий, – подтвердил мужчина. – Чудо из чудес. Их к нам прямиком из Ристона привезли. В самой столице такого не видали.

– Вы сказали «их»? – удивилась девочка. – Выходит, он тут не один.

Мужчина снисходительно усмехнулся:

– Видно, что ты не здешняя. У нас этих чудищ уже весь город видел. Много их тут: может, два десятка, а, может, и все четыре. Пляшут на ярмарке, людям на потеху. Нынче-то народу собралось поменьше – кто хотел, все насмотрелись. Да и ярмарка закрывается. Сама погляди: вон уже и шатры сворачивают. Едут по домам с полными карманами. А приехали-то с пустыми.

– Выходит, сегодня последний день ярмарки?

– Выходит, так. Повезло вам, что успели на заморскую диковинку глянуть.

Плясун тем временем завертелся волчком, прокатился по помосту до самого края и вернулся назад. Публика вяло захлопала.

– Пойдём, Зебу! – позвала Селена. – Нам пора.

– Неужто не останетесь, последний танец смотреть? – удивился горожанин. – Они под конец такие коники выкидывают – обхохочешься.

Пляска змеерукого вовсе не казалась забавной – скорее, жутковатой. К тому же, в Гарцов нужно было успеть раньше, чем учёные разойдутся по домам, иначе придётся ждать до утра.

– Пойдём, – повторила Селена. – Мы же договаривались глянуть одним глазочком и – назад.

Зебу округлил глаза:

– Как так пойдём?! Ты, наверно, шутишь! Единственный раз в жизни увидеть змеерукого и даже не досмотреть последний танец?!

– Нам некогда! – прорычала девочка. – Если хочешь, можешь оставаться, а я пойду. Встретимся на обратном пути.

– Ну, и пожалуйста! – фыркнул мидав. – Зря я с тобой связался!

Ругаться было без толку. Потерянное время всё равно не вернёшь, только оставшееся потратишь. Бросив на Зебу последний укоризненный взгляд, Селена зашагала прочь, уводя Майлу. Краем глаза она видела, что змеерукий вновь начал танцевать. Ну и пусть. Есть вещи поважнее какого-то там чудища.

Однако уйти оказалось не так просто. Не успела она сделать несколько шагов, как из каждой улочки, ведущей на площадь, показались змеерукие. Все они были удивительно похожи, и различались только цветом шаровар. У одних они были багряные, у других – зелёные и даже золотые.

Змеерукие всё шли и шли. Выяснилось, что их не десять и даже не двадцать, а едва ли не полсотни. Множество полосатых змеек качалось над красноватыми торсами. Селене сделалось не по себе. Она оглянулась.

Зебу не смотрел в её сторону. Всё его внимание было приковано к ужасному плясуну.

В отличие от Селены, торговцы, сворачивавшие шатры на площади, встретили змееруких одобрительно – заулыбались, замахали руками. Похоже, за время ярмарки они успели привыкнуть к монстрам, и не считали их появление чем-то из ряда вон выходящим.

Селена не разделяла их добрых чувств. Ей хотелось уйти как можно быстрее, но, чтобы убраться подальше от площади, нужно было протиснуться мимо толпы чудовищ, преградившей проход. Девочка вновь оглянулась на Зебу – заметил или нет? Оказалось – заметил. Хоть иллюзорная мимика и отличается от настоящей, на физиономии мидава читалось не только любопытство, но и лёгкая тревога. «То-то», – мстительно подумала Селена.

Змейки плясуна тем временем взмыли вверх и замерли, повернув головки в одну сторону. Казалось, так они приветствуют соплеменников.

К тому времени змеерукие оцепили площадь, но люди по-прежнему встречали их как старых знакомых. Селена и сама толком не понимала, какая угроза может исходить от этих существ, но желание уйти становилось всё сильнее. Она в очередной раз обернулась, ища глазами Зебу. Мидав понял – мотнул головой, дескать, уходим, но плясун внезапно возобновил движение.

Одновременно с ним затанцевали и остальные. Сначала они просто раскачивались из стороны в сторону. Змейки вытягивались вверх и опускались, каждая в свой черёд, отчего человечки становились похожими на осьминогов. Люди улыбались и хлопали, впечатлённые диковинным зрелищем. После плясун завертелся на месте, и соплеменники повторили сложное па, превратившись в разноцветный смерч. Они закружили по площади, налетая на торговцев, отчего те повалились на землю.

Селена не сразу осознала, что происходит, до того стремительными были движения чудовищ. Ужасающая суть танца змееруких открылась ей только после того, как плясун бросился на горожанина в коричневой куртке. Одна из змеек свернулась подобно пружине и вдруг выстрелила мужчине в шею. Схватившись за место укуса, человек задрожал и скорчился, но вскоре обмяк и попытался опереться о стену. Мгновение спустя, руки отказались повиноваться хозяину, и он упал на мостовую, сотрясаясь в конвульсиях.

Охваченные паникой, люди бежали с площади. Некоторым удавалось добраться до ближайших переулков, но и они были обречены. Чудовища тотчас бросались наперерез. Змейки кусали беглецов за открытые части тела, люди падали друг на друга и после непродолжительных судорог оставались лежать без движения.

Пока одни змеерукие расправлялись с людьми, другие потрошили возки и шатры торговцев. Руки им были ни к чему. Действуя на удивление слаженно, змейки зубами выхватывали из мешков монеты, наполняя ими карманы на шароварах.

В толчее Селена едва не упустила Зебу из виду. Когда же ей удалось обнаружить мидава, он сам бежал навстречу. Следом нёсся змеерукий в золотистых шароварах. Одна из змеек выстрелила в шею мидава, но, судя по всему, попала в иллюзорную плоть. Зебу по-прежнему держался на ногах. Следом за первой его атаковала вторая змея, после третья, четвёртая… Селена зажмурилась от страха.

Она почти не сомневалась, что Зебу мёртв, но, открыв глаза, обнаружила его на прежнем месте. Теперь мидав яростно отбивался от чудовища. Змеи нападали на него не поодиночке, а все одновременно. С каждым укусом Зебу вздрагивал, но, похоже, яд не был для него смертельным.

– Держись! – крикнула Селена, не надеясь быть услышанной.

Мидав повернул голову, но в это время что-то с силой потянуло девочку в сторону. Вскрикнув, Селена забрыкалась и выпустила повод лошади. Её плечи опутывали змейки. Их раздвоенные язычки почти касались Селениного подбородка. Зубы застучали сами собой. Хотелось кричать, но вместо вопля выходило что-то вроде:

– А-м-м-м-а-а!

Змеерукий тащил девочку в переулок. Змеи не кусали её, только сдавливали, подбираясь к самому лицу. Селена пыталась оттолкнуть их, но хватка была слишком сильной. Будто десять живых верёвок опутали её, растягиваясь и сжимаясь по собственной воле. Девочка набрала в грудь воздуха и, наконец, закричала:

– Помогите! Зебу! Зебу!

Это был просто жест отчаяния. Мидав не мог до неё добраться – несколько змееруких преграждали ему путь, но Селена всё равно продолжала кричать:

– Зебу! Зебу!

Внезапно хватка ослабла, и, выскользнув из объятий чудовища, девочка упала на мостовую. Что-то тяжёлое и тёплое нависло сверху. Неужели Майла? Змеерукий вскрикнул, защёлкал и резко обернулся. Селена отползла в сторону, вжавшись спиной в холодную стену.

Выяснилось, что змеерукого атаковал королевский гвардеец. Выходит, армия где-то поблизости. Несмотря на пережитый ужас, девочка вздохнула с облегчением. Если гвардейцы уже в городе, бойня скоро прекратится. Нужно только отыскать Зебу.

Взъярившись, чудовище бросилось на лошадь, но всадник натянул повод, и конь отступил. Змеи сплелись в клубок, цепляясь друг за друга. Гварцеец взмахнул палашом, и змеерукий повалился наземь прямо рядом с Селеной. Девочка отвернулась. Её тошнило.

– Вставай, Селена! Уходим! – сказал кто-то знакомым голосом.

Девочка подняла голову. Рядом, протягивая руку, стоял Гараш.

– Гараш!

– Уходим! Их слишком много!

– Но там Зебу! – Селена вскочила на ноги, озираясь. При этом она едва не наступила на змеерукого и невольно шарахнулась в сторону, но змеи не шевелились.

– Он мёртв, – успокоил Гараш. – Но сейчас сюда прибегут остальные.

– Где Зебу? – Селена вглядывалась в мельтешащую толпу, ища друга.

Наконец, среди серых курток горожан замаячила бело-рыжая шкурка. Зебу остановил иллюзию и предстал в привычном облике. Его окружили сразу несколько змееруких. Мидав, что было сил, отбивался от кусавших его змей, но двигался куда медленнее, чем прежде.

– Ему надо помочь, – прошептала Селена.

– Жди здесь, – велел Гараш.

Вскочив в седло, он помчался через площадь, расчищая себе дорогу ударами палаша. Змеерукие шарахались в разные стороны, а те, что оставались на пути, падали как подкошенные. Увидев подмогу, Зебу, кажется, воспрял духом. Выпрямившись, он стряхнул с себя маленьких чудовищ, прорвался через окружение и побежал в сторону переулка, где ждала Селена.

Гараш тем временем отыскал Майлу. Змеерукий в алых шароварах уже расстёгивал подпругу, ловко орудуя змейками, но был сбит с ног точным ударом. Схватив лошадь за повод, мальчик поскакал прочь. И вовремя. Потому что из переулка на другой стороне площади показалась новая группа чудовищ.

– Их тут не сорок, – проговорила Селена.

Подоспевший Зебу ничего не ответил. Стараясь не оглядываться, девочка вскочила на приведённую Гарашем лошадь, и друзья помчались гуськом по узкому переулку.

Лишь однажды навстречу им попалось четверо змееруких. Скакавший впереди Гараш взмахнул палашом. Селена на мгновенье зажмурилась, пригнувшись к Майлиной холке, а, когда открыла глаза, чудовищ уже не было.

Впереди виднелась каменная стена с массивными деревянными воротами, за которой начиналась Фарисова дорога.

– Как ты нас нашёл? – спросила Селена, когда путники, наконец, выбрались из города.

– Случайно, – отмахнулся Гараш.

– Но ты ведь знал о змееруких, верно? – не отставала девочка.

– Я ездил в Ристон с поручением от маршала Нордига. До нас дошли слухи, что змеерукие переправились через море. Сначала мы решили, что они приплыли на торговой шхуне «Морской лев». Я допросил капитана именем короля, но он клялся, что ничего не знает.

– Похоже на правду. Змеерукие в городе с начала ярмарки.

Селена покосилась на Зебу. Вновь принявший человеческий облик мидав молча шествовал рядом. Вид у него был несчастный. Похоже, заметил это и Гараш.

– Не рад меня видеть? – поддел он.

– Нисколько, – фыркнул Зебу.

– Понимаю, – усмехнулся мальчик. – Но сейчас мы должны как можно скорее сообщить гарцовскому бургомистру, что Верхнему Бартису нужна помощь. Иначе город долго не продержится.

– Ты хочешь, чтобы я бежал в Гарцов? – удивился Зебу.

Гараш кивнул:

– Разве не ты самый быстрый?

Зебу обиженно взглянул на Селену.

– Пожалуйста! – взмолилась та. – Змеерукие всех перебьют!

Она была уверена, что мидав начнёт спорить, но Зебу спросил только:

– Как найти бургомистра?

– Беги к ратуше, – велел Гараш. – Скажи, что действуешь по приказу маршала Нордига.

– Но ведь это неправда, – захлопал глазами Зебу.

– Почти правда, – улыбнулась Селена. – Если бы маршал знал, что случилось, он бы обязательно отдал такой приказ.

– Точно, – подтвердил Гараш. – Отдал бы обязательно.

Зебу ничего не ответил – втянул шею и побежал, поднимая клубы пыли.

Один из четверых

Коту до того понравилось сопровождать госпожу Данорию, что теперь он сам прыгал за луку и вцеплялся коготками в лошадиную попону. Когда же допрыгнуть до седла не удавалось (а такое, что скрывать, случалось нередко), женщина сама протягивала руки, подхватывала его и, смеясь, усаживала рядом с собой. Мэтр Казлай, кажется, даже начал немного ревновать. Только вот кого и к кому было непонятно.

Вообще-то Кот хотел поскорее вернуться в родную пещеру, а потому в Лаков отправился с надеждой. Отсюда было совсем недалеко до Аштарского перевала, а, значит, и до дома. Однако мэтр Казлай возвращаться не спешил.

В Лакове путешественники едва отыскали жилище магистра. Если бы Коту довелось побывать тут прежде, он бы, конечно, не заблудился, но в Лакове он никогда не был и чувствовал себя как мышь в лабиринте. Когда же магистр Гастон был, наконец, найден, началось самое интересное.

Кот и сам до конца не понял, что именно, поскольку трое друзей говорили сплошь загадками. В том, что Гастон, Данория и мэтр Казлай прежде были добрыми друзьями, Кот уже не сомневался. И вот почему. Увидев госпожу Данорию, магистр Гастон даже не поздоровался. Разве между незнакомцами так принято?! Вместо приветствия он прищурил глаза, улыбнулся одними уголками рта и проговорил так тихо, будто хотел сказать что-то ужасно секретное:

– Мы ждали тебя раньше.

– Это я ждала, – отозвалась госпожа Данория.

После вздохнула и спросила вовсе невпопад:

– Я изменилась, Гастон?

Тот посмотрел серьёзно и печально:

– Мы все изменились, дорогая. Ты – меньше, чем кто-либо. Я хотел бы знать, что произошло, но не стану спрашивать. Когда-нибудь ты сама обо всём расскажешь.

Он помолчал, а после добавил:

– Если захочешь.

– Я просчиталась, – грустно усмехнулась госпожа Данория. – В моём идеальном плане оказалась брешь. Через неё и хлынули все беды.

– Брешь? План выглядел безупречным.

Коту захотелось выйти за дверь. Решили секретничать – пожалуйста. Он всё равно не понимал ни слова. К несчастью, дверь оказалась заперта, а звать мэтра Казлая на помощь было неудобно. Пришлось сесть в уголочке и притвориться глухонемым. Особой нужды в этом, правда, не было – внимания на него и так не обращали.

– Брешь, – кивнула госпожа Данория. Всё-таки она была ужасно красивая, и даже свеженькая печаль не портила впечатления. – Нас было только четверо, Гастон, и я надеялась, что могу рассчитывать на вас троих как на саму себя.

Магистр непонимающе приподнял брови:

– Так и было.

– Было иначе. Меня кто-то предал. Кто-то рассказал обо всём Тумаю, и мне пришлось уехать. Меня заставили уехать, и весь мой безупречный план лопнул.

Она говорила спокойно, глядя почему-то не на Гастона, а на мэтра Казлая, хотя по всему было видно, что разговор её тяготит.

– Никлас вне подозрений, – нахмурился магистр Гастон, и между его бровями образовались глубокие складки. – Значит, это кто-то из нас, верно?

Мэтр Казлай молча глядел на госпожу Данорию, точно ожидал продолжения, но та вдруг заговорила о другом:

– Мы ищем Селену, Гастон. Ты её видел?

Магистр кивнул:

– Четырнадцать лун тому назад.

– Значит, они здесь не появлялись? – вставил мэтр Казлай. Похоже, он был разочарован.

Магистр пожевал губу:

– Никлас был у меня.

– Давно? – насторожилась госпожа Данория, и её свеженькая печаль целиком заполнила тесную квартирку магистра.

– Третьего дня. Он приезжал по моей просьбе.

– Ты отдал ему сыворотку?

– Сыворотку? О чём ты?

Несколько мгновений он хмурился, шаря глазами по стенам, после встрепенулся:

– Ты о сыворотке от степной лихорадки? У меня её нет. По слухам её разработали в Гарцове.

Данория и мэтр Казлай переглянулись. Оба они выглядели растерянными. Женщина опомнилась первой.

– Селена едет в Гарцов, – прошептала она. – Как мы могли ошибиться?!

– Селена едет в Гарцов, – подтвердил магистр. – И с ней – Вилла.

Тут уж Кот не выдержал. Аккуратно кашлянул (хоть и не стоило) и заметил будто бы невзначай:

– Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа, но, когда я видел Селену Кариг, она была одна.

Вышло ненавязчиво и деликатно, так что Кот остался собой доволен. А вот госпожа Данория отчего-то переполошилась.

– Мы должны ехать немедленно! – заявила она.

Магистр кивнул:

– Я думал об этом. Не знаю, что там происходит, но всё это очень странно. Сыворотку якобы должен передать мой старый знакомый, но я никогда не слышал от него о такой разработке. Не может быть, чтобы лекарство изготовили так быстро.

– Что это значит? – насупился мэтр Казлай.

– Это может оказаться ловушкой. Что если вся история с сывороткой – обман? Никлас доверился едва знакомому человеку, и отправил Селену за сывороткой, которой может просто не быть.

– Кому нужно его обманывать? – лицо у мэтра Казлая стало точно каменное.

Магистр Гастон его будто не слышал – потёр бескровный лоб, переносицу, разгладил складки вокруг рта, явно напряжённо размышляя.

– Найдите молодого человека по имени Руди Вокс. Если сумеете разговорить его, то он, наверняка, расскажет то, чего мы пока не знаем.

– Сумеем, – буркнул мэтр Казлай. – Запоминай адрес, Кот.

Район, где обитал упомянутый Руди, оказался не из тех, где назначают встречи порядочным людям. Жалкие трущобы. Не то чтобы Кот боялся. Он был не из пугливых, но обшарпанные стены, мусор, вонь и повсеместно полощущееся на ветру бельё приводили его в уныние. Лошадей пришлось оставить – улицы здесь не были рассчитаны на всадников. Расстояние между домами оказывалось подчас таким маленьким, что пройти можно было не иначе, как вжавшись в стену.

Что связывало магистра Гастона с юношей из бедняцкого квартала, оставалось только гадать. Какое отношение этот молодой человек имеет к сыворотке от степной лихорадки, было, тем более, не ясно. Мэтр Казлай об этом не спросил, и Кот решил, что ему виднее.

Госпожа Данория нервничала, и это было совсем не похоже на её свеженькую печаль. На сей раз это был самый настоящий, доподлинный страх. Сначала Кот решил, что она боится грабителей. Оно и понятно: пробираться пешком по незнакомым узким улочкам – то ещё удовольствие. После пригляделся и понял, что ошибся. Госпожа Данория не оглядывалась и вообще по сторонам почти не смотрела, так что дело, похоже, было не в грабителях.

В одном из переулков мэтр Казлай остановился. Сидевший у него на плече Кот задрал голову, пытаясь отыскать табличку на стене, однако никакой таблички не было. Только прокопчённая тряпица колыхалась на окне второго этажа.

– Здесь, – тихо сказала госпожа Данория.

Мэтр Казлай медленно кивнул.

– Я не вижу таблички с адресом, господа, – проговорил Кот.

Его спутники хором шикнули, и он замолчал, обидевшись. Зачем запоминать адрес, если таблички всё равно нет?! Глупость какая-то!

Госпожа Данория тем временем легонько постучала в дверь. Ответа не последовало, но за занавеской мелькнула отчётливая тень.

– Руди, вы дома? – позвала госпожа Данория. Кажется, она тоже заметила силуэт в окне. Тем лучше.

За дверью было тихо. Если бы не отогнутый краешек шторы, могло показаться, что внутри и вправду никого нет.

– Руди, откройте дверь! – повторила госпожа Данория. Ей снова никто не ответил.

– Нас прислал магистр Гастон, – громкосказал мэтр Казлай.

Штора шевельнулась, и на мгновение в окне показалось белое лицо с нездоровым пылающим румянцем.

– Открой дверь или я сам открою, – устало проговорил мэтр Казлай, обращаясь к вновь задёрнутой шторе.

Спустя некоторое время внутри что-то скрипнуло, и дверь тихонько приоткрылась. Мэтр Казлай тотчас прижал её ногой, лишив хозяина возможности запереться, и сказал всё ещё невидимому собеседнику:

– Нам нужно поговорить, Руди Вокс. Изволь пригласить гостей внутрь.

– Не убивайте! – просипел кто-то.

– Не убью, друг мой, – пообещал мэтр Казлай. – Во всяком случае, пока.

За дверью оказалась тесная прихожая с узенькой винтовой лестницей. Сверху пробивался яркий уличный свет. Пылинки танцевали в воздухе. Исхудавший юноша с белым лицом и спутанными смоляными волосами вжался в угол за лестницей, точно пытаясь отгородиться от незваных гостей.

– Ты Руди Вокс? – зачем-то уточнил мэтр Казлай.

Молодой человек помотал головой, после неуверенно кивнул и вдруг заплакал:

– Не убивайте меня!

Мэтр Казлай вздохнул:

– Зачем мне тебя убивать?

– Я ничего им не сказал! – заныл юноша, точно не слыша. Слёзы потекли по его щекам, и болезненный румянец сделался ещё ярче.

– Не сказал о чём? – нахмурилась госпожа Данория.

Руди Вокс поднял на неё заплаканные глаза:

– Вы не из братьев?

– Мы из сестёр, друг мой, – неудачно пошутил мэтр Казлай.

Потом неторопливо оглядел корчившегося за лестницей Руди и добавил:

– Нас прислал магистр Гастон.

Юноша затряс головой:

– Магистр Гастон не мог! Он дал слово!

– Нам нужна помощь, друг мой, – терпеливо произнёс мэтр Казлай. – Расскажи нам о сыворотке? Что ты знаешь?

– Ничего! – ответил Руди с излишней поспешностью. – Я ничего не знаю, клянусь!

– Ладно, – кивнул мэтр Казлай. – Тогда что ты знаешь о людях, именующих себя братьями ветра?

– Ничего! – захныкал Руди. – Я совсем ничего не знаю!

Мэтр Казлай вздохнул:

– Я бы хотел тебе верить, друг мой, но это совсем не похоже на правду! Как говорили древние бескарийцы: «Актиме лопус хафран тулаха», что означает: «Лжеца видно по глазам». Изволь говорить правду и не тратить время, которое сейчас дорого.

– Вы, правда, не из братьев? – юноша, наконец, перестал плакать и захлопал покрасневшими глазами.

Госпожа Данория покачала головой:

– Ты что-нибудь знаешь о сыворотке?

– О сыворотке? – повторил Руди, отчего-то уставившись на Кота. – Сыворотка… она… её нет.

– Её нет? – тихо переспросил мэтр Казлай.

Кот вытянул вперёд лапы и легонько щёлкнул. Голубые искорки всегда производят впечатление на непосвящённых. Так было и на этот раз. Руди Вокс вздрогнул и заговорил так быстро, точно слова сами выпрыгивали у него изо рта, и он никак не мог сдержать их:

– Сыворотки нет! Это обман! Это было обманом с самого начала! Они давно ждали, когда король заболеет. Теперь можно инсценировать смерть от естественных причин. Никто ничего не заподозрит. Все решат, что король умер от лихорадки. Это всё Мартиния! Она хитрая, как змея. Это была её идея!

– Для чего им понадобилась эта история с сывороткой? – прищурилась госпожа Данория. Её взгляд стал совсем не добрым.

Руди Вокс посмотрел на неё снизу вверх и ничего не ответил. По его щеке вновь поползла слеза.

– Для чего им это понадобилось? – госпожа Данория вдруг вцепилась в его воротник и тряхнула с такой силой, что голова юноши качнулась из стороны в сторону.

Руди Вокс ойкнул, клацнув зубами:

– Чтобы тот, кто привезёт сыворотку…

– Сыворотки нет, – рассердился мэтр Казлай, – ты сам сказал!

Руди замотал головой и вдруг кивнул:

– Сыворотки нет. Вместо неё они дадут…

– Дадут что? – прошипела госпожа Данория, по-прежнему держа его за ворот.

– Яд, – выдохнул юноша.

– Они хотят отравить короля, – прошептал мэтр Казлай, – и обвинить в убийстве того, кто привезёт яд.

Госпожа Данория, наконец, разжала пальцы. Глаза её были страшными.

– Тот, кто привезёт отравленную сыворотку, будет казнён – сказал мэтр Казлай. – Ты знал об этом?

Руди молчал, опустив глаза.

– Они в Гарцове?

Юноша вновь не ответил.

– Поехали, Рубер! – вдруг сказала госпожа Данория. Теперь она казалась почти спокойной, только голос слегка подрагивал. – Поехали, мы должны успеть!

Ведьма

Вот уж подфартило Занозе, нечего сказать! Когда она привезла принцессу в Шерпен, та горела, будто в огне. Пришлось тащить её в гостиницу на себе, потому что охотников помочь крестьянской девушке не сыскалось. Ну, да это ещё полбеды. Разместились они в просторной комнате с белыми полами. Всё оттого, что Лайда, хоть и была не в себе, отказываться от удобств не пожелала.

– Мне, – заявила она, – кровать требуется с балдахином. И чтобы ножки кручёные.

На кой ей эти ножки сдались, спрашивается?! Только хозяйка мигом в принцессе цацу холёную распознала и давай Занозе руки выкручивать.

– Комната у меня, – говорит, – такая имеется. И кровать там, и ножки резные. Балдахина, правда, не держим, тут уж, ваша милость, не обессудьте, зато столик есть с инкрустациями и цельный гардеробный шкаф.

А Лайда, даром, что едва на ногах держится, давай командовать:

– Тащите мне морсу горячего и приготовьте ванну! Купаться желаю!

Тут Заноза, ясное дело, смекнула, что с головушкой у неё скверно, зато хозяйка, точно курица, раскудахталась:

– Не извольте беспокоиться, всё сделаем в лучшем виде!

В лучшем – не в лучшем, но сделали. Приволокли в комнату корыто, натаскали воды. Тут Лайда опять заартачилась:

– Не желаю, чтобы меня посторонние купали! Пускай служанка моя пошевелится.

Заноза ей за «служанку» чуть было промеж глаз не треснула, да только пожалела. Что взять с убогой-то?! Пришлось ей принцессу в корыте купать. А та, знай себе, кобенится. То ей вода горячая, то холодная, то мыло глаза щиплет, то пахнет дурно, то вообще не пахнет. Словом, намучилась с ней Заноза по уши. Морсом напоила, уложила в кровать, сама на полу растянулась. Всё потому, что хозяйка ей даже сенного тюфячка бросить не удосужилась. Заноза сперва разозлилась, а после решила: «Пусть катится к псам, старая скряга». Так прямо на голом полу и уснула.

А утром принцессе совсем худо сделалось. Трясёт её, колотит, так что зубы о зубы клацают – смотреть страшно. Заноза – к хозяйке:

– Позовите лекаря!

А та как фыркнет:

– Сперва за ночлег расплатись, голубушка! За комнату, за постель, за морс и за ванну. Будет тебе тогда лекарь.

Заноза в кошеле порылась, а деньжат в нём, считай, что и нет вовсе. Уезжая, она с собой немного взяла. Думала, подзаработает, да где там?! Положим, за ночлег заплатить хватало, а вот с ванной уже перебор вышел. Что делать, спрашивается?

Заноза хозяйке отдала, что могла, а та бухтит недовольно:

– Коли до вечера денег не будет – выгоню к медвежьей бабке.

И ведь выгонит же! С неё станется. И принцессу хворую не пожалеет. А той уж совсем скверно – хоть плачь.

Заноза вслед за хозяйкой вниз спустилась. Там было что-то вроде трактира: столы деревянные со скамейками. Пахло вкусно: щами и рыбой. Заноза такую еду с детства любила, только теперь и на миску похлёбки не наскребла бы. Одно слово – тощища.

За столами народ сидел. Не то чтобы много – несколько человек. Заноза одну дамочку заприметила и удивилась. Больно уж она была не похожа на здешних постояльцев: вся из себя, будто королева. Волосы чёрные за уши убраны, лицо худое, вытянутое, глазищи огромные, ресницы длиннющие. Что ни говори – красавица.

Дамочка в полном одиночестве за столом сидела и краснопёрку прямо из горшочка лопала. Странно. Заноза хотела пройти мимо, но черноволосая на неё посмотрела, и говорит:

– У вас всё хорошо, сударыня или помощь требуется?

Где там «хорошо»?! Хуже не придумаешь! Заноза этого, понятно, вслух не сказала, а, напротив, поблагодарила вежливо:

– Спасибочки, ваша милость, на добром слове! Думала отобедать, да кошель некстати утратила. Пойду теперь не солоно хлебавши.

Тут бы дамочке от неё отвязаться, но нет.

– Садитесь со мной, – говорит. – Я вас рыбой угощу.

Заноза и села. Чего ж не сесть, спрашивается, коли приглашают?! Дамочка улыбнулась. Зубки у неё были белые, ровные – загляденье. Представилась:

– Я – Вилла. А как вас называть?

Заноза тут и подумала: «Сказать ей что ли, кто я есть? То-то она подскочит!». Только ничего похожего говорить не стала, а назвалась со всеми приличиями:

– Бурбелла Чиноза – соляного магната старшая дочь.

Черноволосая снова улыбнулась, да так загадочно:

– Очень приятно! Угощайтесь, а то мне в одиночестве обедать не весело.

Заноза даже обиделась. Приятно тебе! Как же?! Потом подумала, и сама на себя рассердилась. Человек к ней по-доброму, а она вот как. Нехорошо это. Угостилась рыбой маленечко, а черноволосая и спрашивает:

– Не в Лаков ли направляетесь?

– Точно так. В Лаков, ваша милость.

– А я в другую сторону ехала, только приболела. Степная лихорадка.

Заноза вздохнула, вроде как посочувствовала, но брюнетка её поняла по-своему:

– Не бойтесь. Сейчас это не опасно.

– Вовсе я не боюсь! Простому люду-то чего бояться? Лихорадка эта – дело господское.

Сказала – и язык прикусила. Пожалела, что сболтнула лишнего. Тут какой-то дед на неё из-за соседнего стола глянул:

– Верно говоришь, девка! Эта болячка тех косит, кто на пуховых перинах спит да из фарфоровых тарелок ест. Нам она не страшна!

Люди вокруг закивали, заугукали. Дядька с красным, потным лицом утёр кулаком лоб:

– Барин у нас помер, а с ним и все домочадцы. Мы уж думали: деревне конец. Ан нет. Ни один не захворал. Только господские. Вот и думай опосля!..

– Чего тут думать?! – отозвалась щербатая баба, что сидела поодаль. – Это богачам наказание, а простому человеку всё житьё в тягость, ему до лихорадки как ослу до лопаты.

– Не скажите! – возразил кто-то. – Бывает, что и бедняки болеют.

– Бывает, что и жаба летает, – хохотнула тётка, показав редкие зубы. – А только я ещё ни одного больного не видала из тех, кто на сене спит да сечку варит. Сплошь одни богатеи, точно говорю!

Заноза осторожненько на черноволосую поглядела: не обиделась ли? Та сидит себе, о своём думает, ни на кого не смотрит. А ведь, и правда, богатая. Балахон на ней чёрный, доброго сукна. Ботинки такие, что любая модница столичная обзавидуется. Это Заноза краешком глаза под стол посмотрела. Надо же знать, с кем дело имеешь.

Тут Заноза и скумекала: не одолжить ли у дамочки деньжат? С виду она незлобная, авось не откажет. С другой стороны, просить не с руки, раз уж сдуру Чинозой именовалась. Кто ж поверит, что дочка богатого купца без единого гроша сидит в убогой гостинице?! Нет уж. Эдак её разоблачат, пожалуй. Тут уж хлопот не оберёшься! Выходит, нужно идти околицей.

Подумала Заноза чуток и говорит:

– Как вы тут разместились, ваша милость? С каким комфортом?

Дамочка на неё – зырк, точно впервые увидала:

– Комфорт меня не интересует. Я живу в комнате над лестницей.

– Шумновато, должно быть?

– Сначала тяжело было. Я с лихорадкой лежала, ни есть, ни пить не могла. Служанка моя всё суетилась, но без толку. Потом она мне ухи принесла. – Дамочка поморщилась, видать уху не любила. – Я поела и мне, вообразите, стало гораздо лучше. К утру жар спал. Теперь вот сижу тут, жду племянницу…

Служанка у неё. Скажите, пожалуйста! Значит, и впрямь богатая. Вот и хорошо. Вот и славно.

Заноза поднялась скоренько, дамочку за обед поблагодарила и – наверх. Ворвалась в комнатку над лестницей, точно фурия, а там девица сидит убогая, лопоухая. Не иначе, служанка. Глазёнки выпучила и давай мямлить:

– Что вам угодно, сударыня? Кто вы такая?

Заноза по сторонам озирается и думает: «Кто я такая – тебе лучше не знать, девонька. А что мне угодно – это мы сейчас поглядим». Тут видит: на столике медальон лежит. По виду, из чистого серебра. Весь в буквах-закорючках, и, по всему видать, вещь стоящая.

Заноза на служанку сурово так зыркнула:

– Госпожа Вилла велела ей украшение принести немедленно. Оно ей страсть как потребно, прямо сие же мгновение.

Лопоухая закопошилась:

– Сейчас принесу, сударыня.

Заноза её мысленно передразнила: «Су-сударыня». Вот ведь бестолочь! А вслух давай петь елейным голосом:

– Я сама отнесу, милая, не беспокойся.

Пока девица ушами хлопала, она медальон хвать – и бежать со всех ног. С лестницы скатилась, оттуда – в сад и на улицу.

Примчалась на городскую площадь, ног под собой не чуя. Народу тут толпилось, как тараканов под ухватом, а только кому медальон продать – так сразу и не разберёшь. Заноза туда-сюда походила, пригляделась и – в лавку ювелирных дел мастера. Видит: в лавке дядька сидит – цепочку крутит. Заноза – к нему:

– Не изволите ли, ваша милость, купить у меня по сходной цене товар исключительный.

И шлёп медальон на стол.

Дядька украшение взял, покрутил-повертел, морду скривил, насупился:

– Мне такого не надо. Проваливай.

Так значит. Да и катись ты сам к медвежьей бабке!

Этого Заноза, понятно, не сказала. Взяла медальон и побрела себе дальше.

В другой лавке вышла та же история. В третьей, в четвёртой – всё одно. Какая-то гадалка долго на медальон пялилась.

– Это, – говорит, – вещь необыкновенная. Во сколько её не оцени – всё мало будет.

Заноза не растерялась:

– Я много не возьму. Называйте цену.

Гадалка нахмурилась, губами пошелестела:

– Мне это без надобности.

– Как так без надобности? Сами же говорите: вещь бесценная.

– Бесценная, да не для всякого. Только для того, кто в нём понимает.

– Кто же в нём понимает-то?

Тут сзади послышалось:

– Может, мне продадите. Я уж как-нибудь разберусь.

Смотрит Заноза и глазам не верит: рядом черноволосая стоит. И как только нашла?! Не иначе – ведьма. От такой не удерёшь. Заноза медальон протянула (кто ж в своём уме станет с ведьмой ссориться?), та его взяла и сразу на шею надела. Ни ругаться не стала, ни кричать. Скверный признак. Заноза думала, сдадут её городскому начальству, и дело с концом, но нет. Черноволосая вздохнула, волосы пригладила.

– Что вас, – говорит, – толкнуло на преступление?

Тут бы Занозе и промолчать, но рот сам собой открылся. Всё как на духу и выложила:

– Не ради себя, ваша милость! Ради принцессы старалась. Она на сестрёнку мою покойную страсть как похожа. Я и пожалела хворую! Прикипела к ней душой, брехать не стану!

И ведь не соврала, вот что ведьмовские чары делают. Никому ещё про сестру не говорила, а тут – на тебе. От ведьмы разве что утаишь?! А черноволосая вдруг заинтересовалась:

– Вы сказали «принцесса»?

Заноза опять язык прикусила. Пожалела, что открылась незнакомой дамочке, а всё же тревоги на сердце отчего-то не было. То ли ведьма её околдовала, то ли ещё что.

– Принцесса она и есть всамделишная. Дочка покойного короля.

Черноволосая задумалась:

– У покойного короля не было дочери, только сын.

Вот непонятливая!

– Не этого короля. Не тутошнего. Тарийского короля. Тира Двенадцатого, покойника.

Лицо у черноволосой и без того было узкое, а тут ещё больше вытянулось:

– Ведите меня к ней, немедленно!

Тут самое интересное и началось. Оказывается, эта ведьма Лайду хорошо знала, только, как и все, думала, что принцесса вместе с кораблём утонула. Заноза сначала решила, что дамочка кудахтать начнёт, удивляться, но не тут-то было. Ведьма – это тебе не простая баба. Они, как ни крути, на другой манер скроены.

Когда в гостиницу вернулись, Вилла служанку свою за какой-то корой отправила, а Занозе велела принцессу раздеть и прохладной водой обтереть. Хотела накормить ухой, да Лайда забрыкалась:

– Не хочу, не желаю! Я рыбу терпеть не могу!

Вилла тогда ещё улыбнулась:

– Хлеб на костре мы с тобой после пожарим, когда поправишься.

Заноза не поняла, причём тут хлеб, но принцессе это понравилось. Больше она не капризничала. Даже снадобье выпила, которое служанка из коры сварила.

Когда Лайда, наконец, уснула, Занозе было поручено подле неё сидеть и лоб холодной водой обтирать. Черноволосая ей так сказала:

– Утром вас сменит Лиа. Тогда отдохнёте.

Заноза смелости набралась и говорит:

– Она ведь не помрёт? Или помрёт, как думаете?

Хотела, чтобы Вилла ей что-нибудь в утешение сказала, но то, что услыхала, услыхать и не надеялась.

– Скоро моя племянница привезёт сыворотку. Если принцесса её дождётся, то будет в безопасности.

Сыворотку! Это лекарство, стало быть! Скорей бы уж она приехала, племянница эта! Где её носит, в самом деле?!

Флаппер

Теперь Селена знала, что станет делать, когда вырастет. Она займётся изучением времени. Ведь очевидно же, что раньше никто всерьёз этим не занимался. Иначе люди давно знали бы, отчего время не течёт равномерно, как полагается, а движется будто бы скачками: то стоит на месте, то делает бешеный рывок.

К примеру, когда Селена и Гараш добирались до Гарцова, время будто бы остановилось. Они всё скакали по дороге, и, за каждым новым поворотом девочке мерещилась городская стена, но всякий раз выяснялось, что до города ещё далеко.

Поначалу, правда, ехать было веселее, потому что Гараш рассказывал невероятную историю. Селена отказывалась верить. Ещё бы! Она собственными глазами видела, как корабль, на котором была принцесса, погрузился под воду. Но ведь и Гараш видел это. Тем не менее, он утверждал, что Лайда жива, хотя и не вполне здорова.

То, что Лайде удалось спастись, было, конечно, удивительно, только вот где она была всё это время? Почему сразу не вернулась во дворец? Гараш не знал ответа.

– Неужели ты не спросил, где она пропадала?! – в очередной раз укорила Селена. Будь она на месте Гараша – всё бы вызнала.

Мальчик обиженно хмыкнул:

– Мы с ней почти не разговаривали.

– Это ещё почему?

– Ну, – он замялся, – по-моему, я ей не нравлюсь.

Вот глупый! Странные люди эти мальчишки – ничего не видят. А что видят – того не понимают.

– Я думаю – наоборот, – осторожно намекнула Селена.

Гараш непонимающе уставился на неё. Глаза у него были круглые, как шарики, и очень тёмные.

– Наоборот? Что ты имеешь в виду?

Видел бы он свою физиономию! Не должен человек в пятнадцать лет быть таким серьёзным! Будто экзамен держит, а не с девчонкой болтает. Зануда!

– Помнишь, как она велела называть себя Лайдой?

– И что с того?

– Ты ещё нарочно злил её и без конца говорил «ваше Высочество»…

– Я не нарочно!

– Нет, нарочно, я же видела!

– Зачем мне её злить?!

– Понятия не имею. Может, потому что она такая чопорная?

– Я не хотел! Правда!

– Но ведь она тебя раздражала, верно?

– Она всех раздражала!

– Меня – нет.

– Неужели?!

Гараш надулся, и Селена даже пожалела, что завела этот разговор. В действительности, она хотела сказать о другом. Гараш точно прочитал её мысли:

– Допустим, я действительно её злил. Только к чему ты ведёшь?

Сказать ему или лучше промолчать? Поймёт или станет смеяться? Была – не была!

– По-моему, ты ей как раз нравишься, – выпалила Селена. – Она столько раз пыталась привлечь твоё внимание…

Пока Гараш молчал, легонько двигая челюстями, девочка изучала его профиль. Мэтр Казлай был прав: Гараш, действительно, похож на отца. У него такой же нос – небольшой, но высокий, без выраженного углубления в области переносицы – и такой же выступающий подбородок.

Тумая-старшего Селена видела всего однажды, да и то на портрете. Говорили, что он красив, но девочке так не показалось. Обыкновенный человек. Разве что очень уверенный и сильный. Даже с портрета он смотрел так, словно всё и все вокруг были его собственностью.

Гараш смотрел иначе: грустно и даже сурово. Похоже, он сильно изменился за минувшие четырнадцать лун, да вот к лучшему ли?

– Тебе показалось, – откликнулся, наконец, мальчик. Было видно, что он злится. Почему?

– Ничего не показалось! – полезла на рожон Селена.

Ему лишь бы спорить! Второй Зебу выискался!

– Показалось! – рыкнул Гараш. – И не выдумывай, пожалуйста!

Селена обиделась. Ничего она не выдумывает! А если ты такой бестолковый, надо слушать тех, кто умнее.

Она уже хотела было высказать это Гарашу, но прикусила язык. Не хватало ещё ссориться из-за Лайды! Глупость какая-то!

Похоже, Гараш тоже почувствовал, что разговор не клеится, потому что вздохнул и сказал примирительно:

– Лайда просто капризный ребёнок.

– Она не ребёнок!

– Ей всего тринадцать!

Надо же! Всё-то он помнит!

– Мне тоже тринадцать.

– Значит, ты тоже ребёнок.

– И тоже капризный?

Вот грубиян! Селена уже собиралась обидеться по-настоящему, но Гараш неожиданно рассмеялся:

– Судя по всему, да.

Как так можно? Только что был чернее тучи, а теперь – улыбка до ушей и глаза смеются. Селена хотела промолчать из вредности, но не удержалась – тоже улыбнулась:

– Я рада, что ты снова с нами!

– С вами? – Гараш театрально огляделся.

– Не паясничай! Я имела в виду: со мной и Зебу.

– Боюсь, что Зебу вовсе не так рад! Или ты скажешь, что и он от меня без ума?!

– Вообще-то нет.

– Я так и думал! – расхохотался Гараш. – Значит, ему не повезло.

Ну, да. Тут всем не повезло, если разобраться. Вот «попугаи» дружили по-настоящему. Не ссорились по пустякам и всегда были честны друг с другом. Или нет?

Чем больше Селена размышляла о прошлом, тем больше возникало вопросов. Вилла проговорилась, что мэтр Казлай любил её маму. И, конечно, Никлас не мог об этом не знать. Оставались ли они друзьями, несмотря на конфликт? Или никакого конфликта в действительности не было?

Спрашивать об этом Никласа Селена постеснялась. Спрашивать Виллу было бессмысленно. Откуда ей знать подробности?

Выходило, что Селене никто ничего и не расскажет, но ведь она должна знать! В конце концов, это и её жизнь тоже!

– О чём ты думаешь? – оказывается, Гараш давно наблюдал за ней.

Селена отмахнулась:

– Так, ни о чём. Скоро мы будем в Гарцове. Надеюсь, Зебу нашёл бургомистра.

Её надежды оправдались лишь отчасти. Зебу без труда отыскал ратушу, но внутрь его не пустили.

Когда Селена и Гараш, наконец, добрались до главной городской площади, они обнаружили друга сидящим на брусчатке у питьевого фонтанчика. Вокруг деловито разгуливали голуби, но Зебу не обращал на них внимания.

– Со мной не желают разговаривать! – обиженно сообщил он. – Я говорил им про маршала Нордига, но они только смеются!

Гараш кивнул, точно не ожидал ничего другого и направился к высокому кирпичному зданию, по-хозяйски расположившемуся в центре площади. Взбежав по ступеням, он обратился к скучавшим у двери охранникам:

– Могу ли я видеть господина бургомистра?

Мужчины лениво оглядели его, и один из них (по виду – старший) сказал, растягивая слова:

– Можешь, коли не слеп. Отчего ж не мочь?

Второй хрюкнул и ткнул товарища локтем в бок. Оба захихикали.

– Мне нужен бургомистр, – процедил Гараш. – Я здесь по поручению господина маршала. Извольте меня пропустить.

Охранники снова захихикали, и стало очевидно, что оба они – в крепком подпитии.

– Милости просим, господин королевский гвардеец! – комично расшаркался молчавший прежде охранник. – А только нету господина бургомистра!

– Нету, – радостно подтвердил второй. – И не будет.

– Что значит «не будет»?! – возмутился Гараш. – И где же он?

– Уехавши! – расплылся в улыбке начальник.

– Точно так! – согласился его товарищ. – Уехавши. Вернутся к концу краснолуния.

– В городе осталась стража?

Охранники переглянулись, и старший рявкнул:

– Ты что это здесь вынюхиваешь, щенок?! Уж не шпион ли к нам пожаловал?!

– Верхнему Бартису нужна помощь! – взорвался Гараш. – На них напали змеерукие!

Стражники вновь переглянулись и вдруг захохотали, толкая друг друга в бока.

– Змеерукие! – покатывался один.

– Отчего же не козлоногие?! – вторил другой. Его физиономия раскраснелась. Того и гляди – удар хватит.

– Змеерукие, – невозмутимо повторил Гараш. – Они устроили бойню на площади.

Внезапно старший перестал смеяться и гаркнул:

– Убирайся прочь! Мы на службе, нам не до сказок!

Гараш не стал спорить – сбежал вниз и кивнул ожидавшим поблизости друзьям:

– Уходим! Здесь делать нечего!

Путники успели зайти за угол, когда их окликнули:

– Постойте! Возможно, я могу помочь!

Следом за ними, со стороны ратуши, шёл высокий человек лет двадцати в коричневой мантии, вроде тех, что носят студенты в университете Туфа. Он был строен, если не сказать – худ, и походил на женщину изяществом черт. Глубоко посаженные глаза грустно смотрели из-под тонких бровей. Длинные волнистые волосы были заправлены за воротничок, но выбивались из-под него, спадая на плечи.

– Я могу помочь! – повторил молодой человек, приблизившись. – Прошу простить мою дерзость, но я слышал, что вы сказали стражам. Господин бургомистр, действительно, вернётся нескоро, и вряд ли вам стоит его дожидаться.

– У вас есть другое предложение? – Гараш разглядывал его с недоверием, не торопясь спешиваться.

Молодой человек робко улыбнулся:

– Я лишь хотел предложить свою помощь, но, если вы в ней не нуждаетесь…

Его стоило выслушать, хотя бы потому, что иного выхода не было. Селена умоляюще взглянула на Гараша – пусть не вмешивается со своей суровостью – и кивнула незнакомцу:

– Говорите, сударь. Мы будем признательны за любую помощь.

Молодой человек сдул со лба непослушную прядь:

– Я – Флаппер. А как вас называть?

Девочка искоса взглянула на Гараша. Тот сидел, надувшись, и теребил повод. Сколько можно злиться?! Человек предлагает помощь, что в этом плохого?! Если в каждом видеть врага, то и друзей скоро не останется! Она наклонила голову, как учила когда-то Дора:

– Рада знакомству! Моё имя – Селена Кариг.

Флаппер едва заметно вздрогнул, выдохнув короткое «ах», но через мгновение вновь смотрел с прежней печальной прохладцей:

– Позвольте мне угадать, что привело вас в Гарцов, сударыня! Вы проделали долгий путь ради сыворотки для его Величества, не так ли?

– Откуда вы знаете? – удивилась Селена.

Гараш нахмурился ещё сильнее.

Флаппер вздохнул:

– Все об этом знают. Сказать по правде, магистр Омаль ждал самого мэтра Карига, но я так же рад приветствовать в Гарцове его дочь.

– Вы знаете моего отца?! – обрадовалась Селена.

Молодой человек осторожно пригладил волосы. Его движения были мягкими и плавными, как у кошки.

– Научный мир тесен, сударыня. И я, не будучи лично знакомым с мэтром Каригом, всё же безгранично ценю…

Он явно намеревался продолжить витиеватую фразу, но Гараш внезапно перебил:

– У нас мало времени, сударь! Если вы и впрямь хотите помочь, отведите нас к магистру Омалю.

– Мне жаль, господа, – замялся Флаппер, – но устроить вашу встречу с господином магистром не в моих силах.

– Отчего же? – прищурился Гараш.

– Господин магистр сопровождает господина бургомистра в его поездке. Мы ждём его лишь к концу следующей луны, но, если вы располагаете временем…

– Не располагаем! – сердито отрезал Гараш. – И вам, сударь, это известно.

Флаппер кивнул:

– Разумеется, оттого-то я и осмелился предложить вам помощь. Скажу больше: магистр Омаль сам просил меня оказать содействие королевскому посланцу. Он был весьма огорчён, узнав, что не дождётся его в городе, но, поскольку сыворотка давно готова, поручил мне передать её господину Каригу. Кроме того, я взял бы на себя смелость утверждать, что могу помочь и Нижнему Бартису тоже.

Спрашивается, почему он сразу об этом не сказал?! Ходит полдня вокруг да около, как кот вокруг сметаны!

– Поедемте, скорее! – заторопилась Селена. – Король ждёт сыворотку, а Бартис ждёт помощи. Чем раньше мы всё решим, тем лучше!

Она тронула лошадь, намереваясь идти, но Гараш вдруг заупрямился:

– Нам велено забрать сыворотку лично у магистра Омаля. О вас Никлас ничего не говорил.

Флаппер передёрнул худыми плечами:

– Я бы удивился, если бы он говорил обо мне. Магистр Омаль только вчера покинул город, и все распоряжения отдал мне лично. Впрочем, если желаете, подождите до следующей луны, и он непременно вернётся. На этом позвольте откланяться. Не смею вас задерживать!

Церемонно поклонившись, молодой человек подхватил подол мантии и поспешно зашагал прочь.

– Зачем ты его обидел? – шепнула Селена.

Она надеялась, что Гараш устыдится, но тот и бровью не повёл. Только проворчал:

– Мы ехали не к нему, а к магистру Омалю. Так велел твой отец.

– Магистра Омаля нет в городе. Что же нам делать?

– Не знаю. Но это не повод доверять первому встречному!

– Тогда Витас умрёт! Разве ты не хочешь ему помочь?!

– Хочу, но…

– У нас нет выбора, – вмешался молчавший прежде Зебу. – Если сыворотка у него, мы должны её забрать.

Селена пришпорила лошадь:

– Господин Флаппер! Подождите! Мы идём с вами!

Сарпин

Университет Гарцова выглядел непривычно. За кирпичной стеной, невесть зачем окружавшей университетский городок, начинались заросли кустарника, а чуть поодаль – стройные аллеи, которые вели к нескольким зданиям из того же красного кирпича.

Людей тут было на удивление мало, но Флаппер пояснил, что занятия отменены по случаю ярмарочной недели.

– Студенты всё равно прогуливают, – потупился он. – Сами понимаете: гулять веселее, чем учиться. Вот декан и принял решение распустить их на время.

Лаборатория, в которую привёл путешественников новый знакомый, располагалась на первом этаже одного из кирпичных зданий. Селена рассчитывала попасть внутрь, но Флаппер проводил их в небольшой кабинет, обставленный тёмной мебелью, попросил подождать и ушёл, оставив дверь приоткрытой.

– Я ему не доверяю! – заявил Гараш, как только стихли шаги в коридоре.

– Ты и самому себе не доверяешь! – огрызнулся Зебу. – Хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?!

– Никлас просил…

– Не начинай! – взвился Зебу. – Он же всё объяснил. Сыворотка у него. Сейчас возьмём её и – назад. Никлас на нашем месте поступил бы так же.

Заложив руки за спину, Гараш прошёлся вдоль стены, но кабинет был таким крошечным, что шагать вскоре стало некуда.

– Плохо, что мы не нашли бургомистра, – сказал он скорее самому себе, чем спутникам. – Змеерукие наверняка до сих пор в городе, если ещё всех не перебили.

В это время за дверью заверещали, и по коридору с невероятной скоростью пронеслось что-то тёмное величиной с крупную собаку. Следом пробежал Флаппер. Когда Селена выглянула наружу, там уже никого не было. Только откуда-то издалека раздавалось пыхтение и повизгивание.

– Вы это видели? – прошептала девочка.

Вопрос был глупый – ни Зебу, ни Гараш, конечно, ничего видеть не могли, ведь оба они стояли сбоку от двери.

– Там какой-то… Там кто-то… – пробормотала Селена, но сформулировать мысль до конца так и не смогла. К счастью, ей на помощь пришёл Флаппер.

Молодой человек вошёл в кабинет, таща на цепи невиданное существо. Животное, вполне можно было бы назвать помесью медведя, хорька и крысы, что, правда, решительно не отражало действительности. Медведя оно напоминало только переваливающейся походкой и широко расставленными когтистыми лапами. Хорька – коричневым с проседью мехом и чуть раскосыми треугольными глазками. Заострённая крысиная мордочка, довершавшая облик существа, могла привести в недоумение даже многоопытного натуралиста. Однако всё перечисленное было, пожалуй, несущественно, в сравнении с главной странностью: животное передвигалось на двух ногах почти так же ловко, как и на четырёх. Селена не сразу сообразила, как ему это удаётся, но после разглядела длинный хвост, служивший зверю опорой при ходьбе.

– Прошу простить мне эту маленькую проволочку, господа! – Флаппер тяжело дышал, пытаясь втащить в комнату упиравшееся чудище. – Эта тварь совершенно не желает быть полезной.

Точно в доказательство его слов зверь глухо рыкнул, заозирался и стал перебирать лапами, скребя когтями по каменному полу.

Зебу попятился:

– Что это?

– Гигантский сарпин. Разве вы о них не слышали?

О сарпинах Селена не слышала, но читала. Правда, в своём трактате Рован Таль уверял, что эти существа – лишь плод людского воображения. Неужели он ошибался?!

– Многие исследователи ошибочно относят сарпинов к числу вымерших животных, – Флаппер точно читал её мысли, – но во время экспедиции в Красную Землю мне удалось поймать этот чудесный экземпляр.

Он дёрнул цепь, и зверь жалобно взвизгнул.

– Понимает! – обрадовался Флаппер. – Кажется, я близок к победе, господа!

– Не мучайте его! – потребовала Селена. – Если это настоящий сарпин, то он…

– Разумеется! – в голосе Флаппера слышалось ликование. – Сарпины – разумные существа. Вы ведь хотели сказать именно это?

– Я хотела сказать, – проговорила Селена, чеканя слова, – что мучить живое существо – жестоко. Неважно, разумное оно или нет.

Флаппер намотал цепь на руку, заставив сарпина приблизиться:

– Только это и важно, сударыня. Прежде нам был известен лишь один вид, кроме человека, наделённый разумом. Речь идёт о мидавах, но эти существа, обладая сознанием и мышлением, всё же лишены свободной воли.

– С чего вы взяли? – недобро прищурился Зебу.

– Мидавы – цепные псы. Они были созданы человеком для собственных нужд.

– Я слышал другую версию, – отозвался Гараш, легонько скрипнув зубами.

– Версий может быть сколько угодно, – мягкая улыбка зазмеилась на губах Флаппера. – Всё это неважно, господа. Я лишь хотел рассказать вам о сарпинах. Нам до сих пор известно немногое. Одно мы знаем наверняка: эти существа упрямы и своенравны, хотя и обладают интеллектом, сопоставимым с мидавьим. Я намеренно не сравниваю их с людьми, ибо считаю подобное сравнение некорректным…

– Для чего вы нам это рассказываете?! – не выдержал Гараш. – Мы и так потеряли уйму времени!

– Справедливое замечание, – кивнул Флаппер. – Как вы, возможно, успели догадаться, я ценю время превыше всего, и уверяю, что вы не пожалеете ни об одном мгновении, проведённом в этой комнате.

Гараш наклонил голову:

– Надеюсь, так и есть. Говорите, сударь.

Флаппер ослабил цепь. Мотнув головой, сарпин оглядел собравшихся, фыркнул и скрылся за дверью.

– Они обладают не только разумом, господа, – прошелестел Флаппер, проводив его взглядом, – но и ещё одной интересной способностью. Сарпины – прирождённые змееловы. Этот вид появился во влажной части Красноземелья, где змей, как вам, должно быть, известно, великое множество. Так что они умудрились сформировать устойчивость к большинству змеиных ядов. Это ли не удача?!

– Допустим, – кивнул Гараш. – Но что вы задумали?

– Это ж очевидно! Я заставлю сарпина охотиться на змееруких. Уверен, он разделается с ними в два счёта!

– Вы сами сказали, что он вас не слушается, – возразила Селена. – Как же вы собираетесь его заставить?

Флаппер сложил губы уточкой и лукаво улыбнулся:

– Заставить можно кого угодно, сударыня. Как вы могли убедиться, этот экземпляр совершенно неагрессивен. Стоит мне проявить…

Не успев договорить, он внезапно вскинул руки, вскрикнул и упал навзничь. Цепь загрохотала по каменному полу, утаскивая Флаппера за дверь. Селена, Гараш и Зебу замерли на месте, недоумённо глядя, как молодой человек, вопя и извиваясь, уползает прочь. Когда же, опомнившись, они выбежали следом, их взору предстала пугающая картина: Флаппер лежал на полу посреди коридора, отчаянно прикрывая руками голову, а над ним нависал разъярённый сарпин. Ворча и похрюкивая, зверь трепал человека за руки и плечи, но, к счастью, никак не мог добраться до его беззащитной шеи.

Гараш и Зебу не без труда оттащили зверя от жертвы, но, осмотрев Флаппера, Селена не обнаружила никаких повреждений, если не считать разорванной на плечах мантии и нескольких царапин на щеках.

– Злобная тварь! – фыркнул молодой человек, отряхиваясь.

Он собирался пнуть сарпина, но Гараш отстранил его, выставив руку вперёд:

– Вы его спровоцировали!

– Я?! – взвизгнул Флаппер.

– Он всё понимает, а вы… – Селена покосилась на зверя. Тот смотрел с нескрываемой злобой.

– Его нужно увести в подземелье! – Флаппер вырвал из рук Гараша цепь и потащил сарпина за собой.

– Отпустите его! – крикнула вслед Селена. Внезапно сарпин обернулся. Их взгляды встретились лишь на мгновение, однако и этого было достаточно. Зверь явно молил о помощи, но что она могла сделать?!

Лязгнула решётка, скрипнули дверные петли, звуки шагов сделались глуше.

– Надеюсь, он его сожрёт, – сказал Гараш.

Зебу хмыкнул. Селена молча кивнула.

Надеждам Гараша, однако, не суждено было сбыться. Совсем скоро Флаппер вернулся.

– Я его запер, господа, – пояснил он. – Уверяю вас, скоро зверь одумается, и мы выступим в сторону Бартиса. Всего одни сутки без пищи…

– Могу я спуститься к нему? – прервала его Селена.

Флаппер пожал плечами:

– Не вижу необходимости.

– Я бы хотела… Мне нужно ещё раз на него взглянуть.

Молодой человек сладко улыбнулся:

– Я вас понимаю. Жажда исследований неутолима, а этот экземпляр и впрямь уникален.

– Так вы позволите?

– Что ж, пойдёмте. Теперь, когда он за решёткой, опасаться нам нечего.

– Могу ли я?.. Я бы хотела пойти одна, если не возражаете.

Флаппер огляделся:

– Разумеется, вы можете туда спуститься, но я хотел бы предупредить, что ценность этого экземпляра настолько велика, что…

– Селена не украдёт ваш экземпляр! – заявил Гараш, напирая на последнее слово. Он явно злился.

– Я в этом не сомневаюсь, – пропел молодой человек. – К тому же зверь сидит в клетке, под замком. Выбраться оттуда ему будет затруднительно.

Ничего не ответив, Селена решительно отодвинула тяжёлую металлическую решётку, открыла дверь и зашагала вниз по скользкой лестнице.

– Факел слева, внизу! – крикнул ей вслед Флаппер.

Девочка поморщилась. Спустившись в каменную прохладу, она вытащила из торбы фонарик Тафеля, и яркий свет залил просторное помещение с низким сводчатым потолком.

По углам здесь были привинчены клети, на взгляд непосвящённого выглядевшие, должно быть, зловеще. В действительности, ничего страшного в них не было. Опыты, которые проводятся во всех университетских лабораториях, требуют большого количества живого материала. Обычно в университетских подземельях содержат собак, птиц и мышей, но иногда встречаются и более крупные существа.

Сейчас все клетки, за исключением одной, были отчего-то пусты. Единственным животным в подземелье (если не считать Селены) был несчастный сарпин. Клеть, в которой его заперли, была слишком низкой, так что встать в полный рост, не говоря уже о том, чтобы подняться на задние лапы, зверю не удавалось. Увидев Селену, сарпин вытянул шею, пригляделся.

– Привет! – сказала девочка. Она не знала, как разговаривать с сарпинами, а потому решила вести себя так, будто он её старый знакомый.

Зверь повёл ушами и настороженно взглянул на неё.

– Не бойся! – Селена старалась вести себя как можно более естественно. Сказать по правде, она даже не была уверена в том, что сарпин её понимает, но не могла придумать ничего другого, кроме как просто разговаривать с ним. – Ты меня понимаешь?

Сарпин предсказуемо промолчал. В его взгляде читались боль и усталость.

– Мне очень жаль, что ты здесь, – заверила Селена. Ей действительно было жаль. – Конечно, Флаппер тебя не отпустит. Мы не можем заставить его тебя отпустить, потому что… – она зажмурилась. – Только он может дать сыворотку… А если нет… Я не знаю…

Селена открыла глаза и взглянула на сарпина – слушает ли. Тот смотрел с любопытством.

– Мы не друзья! – на всякий случай сообщила девочка. – Я вовсе не одобряю то, что он держит тебя здесь, но, понимаешь… На Верхний Бартис напали змеерукие…

Тёмные глаза сарпина на миг расширились, мордочка приобрела хищное выражение.

– Змеерукие, – обрадовавшись, повторила Селена. – Ты ведь понимаешь, о чём я, верно?

Сарпин по-прежнему молчал. Да и как могло быть иначе? В глубине души Селена подозревала, что напрасно теряет время, но сейчас дело было не в змееруких и даже не в сыворотке. Она действительно хотела помочь сарпину, потому что жалела его. Нет ничего страшнее несвободы. Только тот, кто волен идти куда хочет, выбирает верное направление. Да и то не всегда.

– Знаешь что, – Селена зачем-то понизила голос, хотя толстые стены подземелья не пропускали наружу ни единого звука, – у меня есть идея. Только не отказывайся сразу.

Сарпин пошевелил усатой мордочкой. Отказываться он, похоже, не собирался.

Набравшись мужества, Селена выпалила:

Ты можешь сбежать!

Сарпин хрюкнул. Что это значит, было непонятно, и она тут же пояснила:

– В Верхнем Бартисе полно укромных уголков. Флаппер обязательно тебя отпустит – к змееруким он не сунется. Когда расправишься с ними, беги к южным воротам. Это здесь.

Она принялась чертить воображаемые линии на каменном полу. Сарпин смотрел с любопытством.

– Если встретишь Серую Эли, она покажет дорогу за перевал. Если нет – как-нибудь доберёшься сам. Главное: не попадись мидавам Шамшана.

По выражению мордочки сарпина невозможно было определить, одобряет ли он предложенный план, и Селена осторожно просунула руку между прутьями клетки:

– Можно тебя погладить?

Сарпин наклонил голову. Было ли это выражением согласия или у зверя просто затекла шея, оставалось только гадать. Девочка легонько потрепала покрытый колким мехом загривок, и сарпин заурчал, захрюкал.

– У тебя всё получится, – шепнула Селена. – Только беги к южным воротам.

Поднявшись наверх, она заверила Флаппера, что морить зверя голодом нет нужды.

– Он пойдёт с нами завтра же утром.

Молодой человек округлил глаза. Тонкие женственные брови поползли вверх.

– Чем вы его напугали?

– Ничем. Я просто попросила о помощи.

– Вы говорите так, будто это человек.

– Я и думаю так же, господин Флаппер.

– Прекрасно. В таком случае, у меня есть время, чтобы подготовить сыворотку.

– Его не так много, – вмешался Гараш. – Мы выдвигаемся на рассвете.

Эта по-армейски строгая фраза дала Зебу повод для колкостей, и добрую половину ночи, которую путешественники провели в одной из университетских аудиторий, мальчишки препирались друг с другом. Селена в споре не участвовала. Она размышляла о судьбе сарпина, которому предстоял долгий и опасный путь, если, конечно, всё пройдёт гладко. Гараш растолкал всех затемно, и, как только небо светлеть, путники покинули Гарцов.

Сарпин вёл себя на удивление смирно. Когда пришла пора прощаться, он лишь краем глаза взглянул на Селену и заковылял на кривых лапах, волоча за собой тяжёлую цепь.

– Пока! – крикнула девочка ему вслед. – Мы ещё встретимся!

Решив, что обращаются к нему, Флаппер повернул коня, натянул цепь и сладко улыбнулся:

– До встречи, господа! Поторопитесь! Сыворотку нужно доставить как можно скорее!

Клятва доктора Илларии

С тех пор, как Никлас сидел на мостовой в приморском Туспене прошло не больше двух дней, а фургон с надписью «Цирк-шапито Кукуса младшего» уже въехал в столицу. Справедливости ради стоит отметить, что это был не единственныйтранспорт, имевшийся в распоряжении циркачей. Следом за нарядным фургоном катили ещё два ничем не украшенные и, оттого, почти неприметные.

Фанни оказался прав: вся немногочисленная труппа (за исключением его самого) была больна степной лихорадкой. Никлас заболеть не боялся – давно известно, что врачи обладают особой устойчивостью ко многим хворям – зато Фанафаффил заметно нервничал и, чтобы немного отвлечься, всю дорогу травил байки из цирковой жизни.

Его болтливость, впрочем, никому не мешала – лучшего помощника нельзя было и желать. Фани послушно и расторопно выполнял все приказы доктора: грел воду, готовил отвар сквелена, тампонировал кровоточащие раны, словом, был образцовой сиделкой. Хотя, несомненно, и самой разговорчивой.

Подъезжая к городу, Никлас высунулся из-под тента и оглядел башни. Больше всего он боялся увидеть приспущенные флаги, что означало бы смерть короля, но красно-голубые полотнища по-прежнему трепетали на ветру. Выходит, Витас жив. Как говорится: «Отсутствие вестей – уже добрая весть».

Когда фургоны миновали городские ворота, их остановили для проверки. Оказывается, маршал Нордиг ввёл в столице комендантский час и велел требовать дорожные грамоты у всех прибывающих. Мера была вполне оправдана, но, увы, несвоевременна. Если уж болезнь добралась до королевского дворца, сдержать её на подходе к городу не удастся. Вряд ли маршал питал на этот счёт какие-то иллюзии, но, будучи человеком деятельным, всё ещё пытался принять меры для спасения столицы.

Проверка заняла немало времени. Выданную маршалом грамоту Никлас передал Вилле, а другой у него не было. На слово стражники, разумеется, не поверили, и, лишь когда начальник лично запросил из дворца разрешение на въезд, Никласу и его спутникам, наконец, позволили войти в город.

Чтобы не задерживаться по пути во дворец, Никлас написал коллегам короткую записку с просьбой помочь больным и передал её Фанни. Теперь об артистах будет кому позаботиться. Его же главной заботой вновь стал король Витас.

Проходя под окнами дворца, Никлас заметил Лолуса и Феру, смотревших на него из окна. Когда он поднял голову, девочка замахала руками. Мальчик только кивнул.

Когда у Витаса обнаружили признаки болезни, королева Сона буквально заперла воспитанников в правом крыле дворца, запретив им появляться в королевских покоях. Никлас это одобрил. Давно известно, что степная лихорадка передаётся от человека к человеку, хотя и не до конца ясно, как именно. В любом случае, детей стоило изолировать, что и было сделано. Теперь Лолус и Фера сидели в правом крыле с прислугой, но без друзей и, конечно, отчаянно скучали.

Никлас тоже помахал малышке и вошёл в одну из боковых дверей, предназначенную для челяди. Он так и не успел переодеться с дороги, но сейчас это вряд ли имело значение. Если король жив, значит, Вилла и Селена уже привезли сыворотку, и теперь потребуется несколько дней и ночей, чтобы состояние мальчика стабилизировалось.

Королева выпорхнула навстречу, едва камердинер доложил о возвращении доктора. В тёмно-синем платье, с гладко зачёсанными волосами, она была совсем не похожа на того воздушного мотылька, каким была четырнадцать лун назад. С первого дня болезни королева сидела ночами у постели сына, и теперь от усталости лицо её выглядело почти бескровным. Только глаза, ставшие отчего-то непомерно большими, лихорадочно блестели под золотистыми бровями.

– Вы привезли сыворотку? – спросила Сона вместо приветствия.

Взгляд её при этом обшарил Никласа и, не обнаружив в его руках искомого, остановился на лице с вопросительным выражением. Доктор церемонно поклонился.

– Разве Вилла ещё не приехала?! – это прозвучало чудовищно глупо, но ничего другого не приходило ему в голову. – Сыворотку должна доставить она.

Королева закусила губу. В дверном проёме за её спиной показалась массивная фигура маршала Нордига:

– Вы должны были её доставить! Или я ошибаюсь, мэтр Кариг?!

Впервые за много лет Никлас вновь ощутил себя школяром, прогулявшим лекцию и теперь вынужденным оправдываться перед седым магистром. Всё верно. Он должен был привезти сыворотку, но не сделал этого, потому что поставил личные интересы выше интересов тех, кому служит. Скверно. Хуже не придумаешь.

Маршал Нордиг молчал, разглядывая его, и Никлас не выдержал:

– Будет ли мне позволено пройти к его Величеству или я отстранён от работы?

Разговаривать подобным образом с самым влиятельным лицом государства было непозволительной дерзостью, но он не видел другого выхода. Он вообще не видел никакого выхода и готов был кричать от бессилия. Кричать на кого угодно. Даже на маршала, если потребуется.

Каменное лицо Нордига не изменило выражения. Бросив мимолётный взгляд на королеву, маршал кивнул:

– Идите к нему. Всё равно на вас вся надежда.

Сона тихонько заплакала, и уже подходя к двери, Никлас услышал, как Нордиг шепнул ей:

– Всё будет хорошо!

Никлас многое бы отдал за то, чтобы это оказалось правдой.

Все окна в королевских покоях были задрапированы тяжёлыми тёмными гардинами, так плотно, что уличный свет проникал внутрь лишь через узкие щели. Витас дремал, откинувшись на подушки. Он заметно похудел с того дня, когда доктор видел его в последний раз, хотя и тогда уже выглядел скверно. Болезнь сделала щёки четырнадцатилетнего короля почти бескровными, пугающе иссушила его, и сейчас он казался куда младше своего возраста.

Доктор Иллария Амиди сидела возле постели больного, склонив голову к самому плечу и прикрыв глаза. Веки её легонько подрагивали. Выходит, сон был не сном, а кратковременным забытьём перед новой битвой за жизнь короля.

Никлас старался ступать как можно тише, но доктор Иллария всё равно услышала – открыла глаза и устало улыбнулась:

– Вы вернулись, мэтр Кариг?

Никлас кивнул, осторожно взял горячую руку пациента, нащупал пульс:

– Что скажете о состоянии его Величества, сударыня?

– Ночь была тяжёлой, – Иллария поворошила причёску. Интересно, как ей удаётся так хорошо выглядеть, проводя возле короля сутки напролёт? – Его Величество уснули только под утро. Сейчас опасности нет, но я не знаю, чего ждать от следующего вечера.

– Проблем, сударыня, – Никлас сказал это почти шёпотом, хотя король вряд ли их слышал. – Теперь я буду возле него, а вы можете пойти к себе и немного отдохнуть.

Доктор Иллария заметно напряглась, выпрямив спину:

– Я никуда отсюда не уйду до тех пор, пока жизнь его Величества не будет в безопасности, мэтр Кариг!

Подойдя к окну, Никлас отдёрнул штору, и яркий уличный свет залил комнату. Иллария поморщилась, прикрыв глаза рукой:

– Его Величеству вреден солнечный свет, сударь!

– С чего вы взяли?! – удивился Никлас.

– Так написано во всех учебниках! Больного степной лихорадкой необходимо уложить в тёплой и тёмной комнате, исключив проникновение солнечных лучей и уличного воздуха!

Никлас пожал плечами и, повозившись немного со сложным замком, открыл оконную створку. Снаружи потянуло прохладой.

– Вы с ума сошли! – прокаркала доктор Иллария, вскакивая со стула. – Холод губителен для его Величества!

Никлас невольно нахмурился:

– У короля жар, сударыня. Если температура в помещении будет слишком высокой, это лишь усугубит его состояние.

Он ожидал, что доктор Иллария начнёт спорить, но та вдруг потупилась и вновь присела на краешек стула, сложив руки на коленях:

– Вы, вероятно, правы, мэтр Кариг. Прошу простить мою несдержанность! Минувшая ночь далась его Величеству слишком тяжело, что причинило мне немалые душевные страдания.

Солнечный свет разоблачил доктора Илларию. Теперь она вовсе не казалась такой уж холёной: причёска выглядела несвежей, лицо побледнело, на щеках проступили розовые пятна.

– Вам не за что извиняться, сударыня! – поклонился Никлас. – Напротив, это я должен просить прощение за долгое отсутствие.

– Это неважно, мэтр Кариг. Главное – вы, наконец, привезли сыворотку! Не медлите же, прошу! Дайте её королю, и следующая ночь будет для всех нас куда лучше прошедшей!

Она сказала это громко и страстно, совсем не так, как приветствовала Никласа. Но что изменилось?

– У меня нет сыворотки, сударыня, – ответил Никлас, наблюдая за её реакцией.

Зрачки Илларии на мгновенье расширились, рот приоткрылся, ноздри раздулись. Женщина фыркнула:

– Что значит «нет»? Вы шутите, сударь?!

– Жизнь его Величества – неподходящая тема для шуток, сударыня. У меня действительно нет сыворотки.

Внезапно доктор Иллария запрокинула голову и забулькала горлом. Никлас не сразу понял, что это: смех или кашель. Оказалось, всё-таки смех.

– По-вашему, это забавно, сударыня? – насупился он.

Перестав смеяться, Иллария заговорила другим голосом – сухим и резким:

– У короля жар. Третьи сутки мне не удаётся ничего с этим поделать! Вы уехали за сывороткой, но явились с пустыми руками! На что вы надеетесь, сударь?! На то, что лихорадка пройдёт сама по себе?! На чудо?! На древних богов?! У нас был шанс. У вас был шанс, мэтр Кариг, но вы его не использовали! Теперь король умрёт, и мы не сможем его спасти! Вы не сможете его спасти, сударь, потому что мне здесь больше делать нечего!

Она вновь вскочила на ноги, но уходить не торопилась – так и стояла у двери, вглядываясь в бледное до синевы лицо Витаса.

– Какую дозу сквелена он получил прошлой ночью? – спросил Никлас. Нужно знать, чего ожидать. Если уже и высокие дозы не помогают, то дело плохо.

Иллария перевела на него растерянный взгляд. Некоторое время она хлопала глазами, точно не понимала, о чём её спрашивают, и вдруг усмехнулась:

– Никакую, сударь.

– Это неостроумно, сударыня!

– Зато честно, сударь. Я не давала ему сквелен с того дня, как вы покинули город.

– Вот как! Что же побудило вас принять такое решение?

– Я – врач, мэтр Кариг, и не нуждаюсь в ваших предписаниях! Всё это время пациент получал другое лечение, которое, как видите, оказалось вполне эффективным.

– Могу я узнать, чем именно вы лечили короля, сударыня?

– Разумеется. Здесь нет никакой тайны. Его Величество получал отвар чомуса желтоцветного трижды в день, после приёма пищи. Впрочем, он уже два дня ничего не ест, так что, выходит, просто трижды в день. Вы удовлетворены?

– Я возмущён, сударыня! Но ведь это именно то, на, что вы рассчитывали, не так ли?

Иллария скривилась:

– Нам больше не о чем разговаривать, мэтр Кариг! Счастливо оставаться и всего наилучшего!

Она устремилась к выходу, едва не налетев на маршала, внезапно показавшегося в дверном проёме. Нордиг вскинул бровь, по его скулам поползли желваки:

– Вы уходите, доктор?

– Мэтр Кариг больше во мне не нуждается, господин маршал, – Иллария попыталась протиснуться мимо, однако Нордиг преградил ей дорогу:

– Мне так не показалось.

– Помощь госпожи Амиди мне действительно больше не требуется, – отозвался Никлас, хотя его никто не спрашивал. – Хотелось бы узнать лишь о том, почему вы избрали столь неразумную терапевтическую тактику, сударыня.

Иллария просительно взглянула на маршала, но тот лишь кивнул, веля отвечать.

– Чомус – отличное противовоспалительное средство, – едко проговорила женщина. – Противовоспалительное и жаропонижающее, да будет вам известно!

Никлас не отвечал. Он рылся в сумке в поисках пузырька со сквеленом.

– Чего вы от меня хотите?! – взвизгнула Иллария. – Я лечила его тем, чем считала нужным.

– Нужным для чего? – Никлас посмотрел на неё в упор, и женщина не выдержала – отвела взгляд.

– Я – врач, сударь!

– Это мы уже слышали, – кивнул маршал. – Извольте отвечать на вопрос!

– Я не понимаю вопроса! – Иллария дёрнулась в сторону двери, однако Нордиг встал прямо в проходе, и ей пришлось отступить.

– Вопрос предельно прост, – вздохнул Никлас. – Вы осознанно лечили короля так, чтобы не дать ему выздороветь. Зачем?

– Это клевета! – выкрикнула Иллария, но тотчас опустила плечи и скукожилась. Маршал взял её за локоть:

– Отвечайте на вопрос! Притворство вам не поможет.

Внезапно переменившись в лице, женщина подняла голову и зашипела:

– Во славу ветра! Клянусь, я сделала всё, что могла! Теперь тиран умрёт, а больше я ничего не скажу!

– Под стражу её! – крикнул Нордиг.

Гвардейцы появились так быстро, точно ожидали приказа прямо за дверью. Возможно, так оно и было.

Когда Илларию, увели, маршал сухо произнёс:

– Мы не ждём от вас чудес, доктор. Вы хороший врач, но сейчас всё в руках судьбы.

Никлас опустил глаза:

– Я виноват перед его Величеством. Позвольте мне искупить вину. А у вас, господин маршал, нынче прибавилось дел. Теперь ясно, что эта дама связана с группой фанатиков, именующих себя Братьями ветра.

– Я впервые о них слышу.

– Я и сам до недавнего времени не догадывался об их существовании. Впрочем, моё дело – лечить его Величество. Безопасность государства – ваша сфера влияния, господин маршал.

Нордиг кивнул и поспешно вышел, оставив его наедине с королём.

«Бесхвостые» и «тени»

Обратный путь всегда кажется короче. Интересно, почему? Эту загадку, как и все прочие, связанные с течением времени, Селена решила разгадать позже, когда выучится и проведёт серьёзное исследование. Пока же оставалось только удивляться тому, как быстро холмы Нижнебартисского округа сменились густым лесом. Судя по пейзажу, до развилки было уже недалеко.

Добрую половину пути Селена промурлыкала себе под нос незнакомую песенку. Откуда взялась эта мелодия, оставалось загадкой даже для неё самой. Возможно, была подслушана ещё в Лакове, а, может, привязалась на какой-то ярмарке. У песенки даже были слова, правда исполнялась она на каком-то неизвестном языке, так что повторить было непросто. Зато мелодия была чудесная. С ней дальняя дорога казалась короче и приятнее. Тем более что и полюбоваться было на что.

Миравия – удивительная страна. Уму непостижимо, как на такой маленькой территории умещается столько красот. Тут вам и море, и горы, и зелёные холмы до горизонта, и поля, весной жёлто-салатовые, летом – золотые, а осенью, как сейчас, – охряно-коричневые. Ещё в Миравии много городов и деревушек. Деревни, пожалуй, особенно живописны.

Те, что расположены близ моря, будто отполированы солёным ветром. Почти все дома там построены из серого камня, а те из них, которым посчастливилось быть сооружёнными на рубеже суши и моря, покрыты причудливыми узорами, что оставляют штормовые волны. Вообще-то таких домов немного. Большинство людей предпочитает селиться на внушительном расстоянии от кромки воды, опасаясь разрушительной силы стихии.

Вдали от побережья деревни иные. Тут нет головокружительного морского простора, зато есть трогательный уют дерева и сочная яркость лугов, перетекающих с холма на холм, будто другое, зелёное море. Здесь строят дома из белёной глины или облицовывают досками, но возле каждой двери непременно выставляют горшки, бочки или кадки с цветами. В Миравии цветёт всё. За эту особенность путешественники поэтично прозвали её Страной Цветов.

И всё же, как ни прекрасна Миравия, здесь недостаёт чего-то важного. Того, что витает в душном воздухе Туфа, чудится в речной прохладе, слышится в плеске воды под веслом, видится в сиянии ночных огоньков. Того, что несомненно, существует, хотя не имеет собственного названия. Того, что Тарийцы называют Тарией, Ливарийцы – Ливарией, Стребийцы – Стребией. Даже в шипящем языке кочевников амату есть слово «родина». Селена давно отыскала его в словаре. Оказалось, оно произносится как «арххуммэ».

– Арххуммэ, – проговорила она, задумавшись. Произносить такое красивое слово было приятно. Поток воздуха будто бы ударялся о нёбо и с шумом прорывался между зубов.

– Мэ арххуммэ Тарйа, – откликнулся Гараш. Он выговаривал звуки иначе: долгое «х» клокотало в горле, «мэ» выходило плавным, точно скатывалось вниз с языка.

– Что ты сказал? – переспросила Селена.

– А ты? – его глаза смеялись.

– Я сказала «родина».

– Верно. А я сказал, что моя родина – Тария.

– Моя – тоже, – зачем-то вставил Зебу.

– Вы хотите вернуться? – Селена зачем-то понизила голос, хотя лесная дорога, по которой они ехали, была безлюдна.

– Когда-нибудь мы обязательно вернёмся! – заверил Зебу. Он говорил так всякий раз, когда речь заходила о Тарии. Похоже, ему просто нравилось себя обманывать.

Гараш долго молчал, но, когда пауза чрезмерно затянулась, внезапно встрепенулся:

– Мы не можем. Не сейчас.

– Почему? – удивилась Селена. – Чего мы ждём?

– Я должен стать сильнее.

– Сильнее? – хмыкнул Зебу. – О чём ты?

Лицо Гараша сделалось каменным. Как тогда, на площади, когда они ждали начала казни.

– Будет война, – выдохнул он.

– Война уже идёт, – заметил Зебу. – Ты разве не в курсе?

Гараш скривился:

– Война Тарии с Миравией не моя война. Тарийцы мне не враги. Враг у меня один – Шамшан.

– А ещё Кассис, Ривай, – стала загибать пальцы Селена. – Ты намерен стать таким сильным, что сможешь в одиночку победить их всех?!

Гараш посмотрел на неё так, словно она сказала, что красной луны не существует. Он явно не понимал вопроса.

– Я не хочу ждать, – неожиданно призналась девочка. – Я много об этом думала…, я каждую ночь об этом думаю. И я поняла, что хочу вернуться домой.

– Тоскуешь по Тарии? – ухмыльнулся Зебу.

Селена была готова к этому вопросу:

– Что такое, по-твоему, Тария, Зебу?

– Отец, – не задумываясь, ответил мидав и осторожно покосился на Гараша – засмеётся ли? Тот не засмеялся.

– А ты что скажешь? – спросила Селена у мальчика.

Гараш долго молчал, и она успела решить, что вопрос останется без ответа, когда он, наконец, заговорил:

– Тария это не границы. Границы всегда меняются. Сейчас они здесь, а через сто лет – совсем в другом месте. Тария это не лес, не поля и не море. Они везде одинаковые. Я думаю, Тария – это мы. Она в наших сердцах.

– Красиво сказано! – хохотнул Зебу. – Но, если бы это было правдой, мы бы всегда носили Тарию с собой и не скучали по ней. Где же она? – он наигранно огляделся. – Её нет!

Вдруг его взгляд сделался тревожным. Селена невольно оглянулась. Выяснилось, что следом едет всадник, закутанный в тёмный плащ, в сопровождении троих пеших. Гараш тоже их заметил.

– Давайте оторвёмся, – тихо проговорил он, подгоняя лошадь.

– Боишься? – поддел Зебу.

Мальчик не удостоил его ответом, только привычно стиснул зубы.

– Думаешь, это опасно? – прошептала Селена.

Гараш нахмурился:

– Не знаю. Но я бы не стал рисковать. Неспроста кто-то ищет Никласа на этой дороге. Если им нужен не он, а сыворотка, то они до нас доберутся.

Внезапно кто-то из преследователей окликнул их по-тарийски:

– Стойте! Извольте предъявить вашу грамоту.

Селена и Зебу переглянулись. В глазах мидава девочка прочла то, о чём догадывалась и сама.

– Вперёд! – проговорила она сиплым шёпотом. – Не останавливайтесь!

Путники ускорились, но преследователи не отставали.

– Вам велят остановиться! – прогремело сзади. – Стойте немедленно!

Перехватив взгляд Гараша, Селена замотала головой:

– Ни за что!

– Взять их! – скомандовал тот же голос.

– Бежим! – одновременно с ним крикнул Гараш.

В это мгновение время ускорилось. Слева от Селены взвилась серая грива коня, справа мелькнули рыжие пятна на шкурке Зебу. Беглецы мчались, что было духу. Если за ними всё ещё гнались, то преследователь теперь, конечно, был один. Пешие, конечно, давно отстали, и мысль об этом обнадёживала.

Селена оглянулась. Действительно, следом скакал лишь один всадник. Значит, его спутники остались далеко позади. Только девочка успела порадоваться лёгкой победе, как воздух вокруг конного начал сгущаться, и вскоре превратился в три узнаваемых силуэта.

– Мидавы! – ахнула Селена.

Чёрные бойцы тем временем угрожающе набирали скорость. Селена пригнулась к лошадиной холке, и время вновь стало замедляться. Теперь конь Гараша плавно покачивался слева от неё, будто не бежал по земле, а парил, рассекая воздух мощной грудью. Вскоре Зебу вырвался вперёд. Если бы сундучок с сывороткой был у него, то, возможно, Витас и получил бы свой шанс на спасение. Сундучок, однако, был привязан к Селениному седлу, а Майла, как нарочно, не желала бежать быстрее.

Казалось, преследователи совсем близко, но судьба, как известно, благоволит впавшим в отчаяние. Выяснилось, что мидавы отстали. Дорога теперь петляла по лесу, и, оглядываясь, Селена больше не видела их тёмных силуэтов. От этого делалось немного спокойнее, хотя радоваться было всё ещё нечему.

В это время в подлеске слева от дороги появилась серая тень. В первое мгновение Селена решила, что это кабан или косуля, но, но приглядевшись, поняла, что ошиблась.

– Эли! – ахнула она.

Зебу тоже заметил мидаву – радостно взвизгнул и побежал ещё быстрее. Набирая скорость, Эли помчалась вдоль дороги. Селена неотрывно следила за ней, чтобы не упустить из виду.

Добравшись до примыкавшей к дороге тропы, мидава забрала влево и скрылась в лесу.

– За ней! – скомандовала Селена, и беглецы помчались гуськом по узкой тропке.

Укрытая под деревьями земля была влажной и не пылила. Выходит, повезло. Вряд ли преследователи в ближайшее время догадаются, что те, за кем они гонятся, изменили маршрут. Во всяком случае, Селене хотелось в это верить. Эли – умница. Она знает лес, и выведет их туда, куда нужно.

К счастью, преследователи и впрямь отстали. Во всяком случае, сзади не было слышно ни стука копыт, ни шумного пыхтения мидавов.

Спустя некоторое время, тропинка вывела беглецов на поляну. Здесь их ждала серая Эли.

– Неплохо бегаешь, Зебу Зегда! – сообщила она вместо приветствия.

– Хочешь сказать, что у вас так умеет каждый ребёнок? – набычился мидав.

Эли махнула хвостом:

– Не каждый. Только некоторые.

Она лукаво прищурилась, изучая надувшегося Зебу и, наконец, сжалилась:

– Я пошутила, Зебу Зегда. У нас мало кто так может. Ладно. Если хочешь знать, никто так не может. Доволен?

Мидав не ответил, но было видно, что он горд собой.

– Я вас не представила, – опомнилась Селена. – Эли, знакомься: это Гараш. Гараш, Эли – мидава из вольного племени.

Она ожидала, что мальчик от удивления ляпнет какую-нибудь бестактность и уже приготовилась извиняться, но тот лишь поклонился:

– К вашим услугам, сударыня.

Вот это воспитание! Даже глазом не моргнул! Будто бы он каждый день видит серых мидавов, да, к тому же, девочек.

– Сударыня! – хихикнула Эли. – У нас так не говорят!

Селена собиралась промолчать, копируя молчаливую галантность Гараша, но не сумела. Очень уж было любопытно.

– Как же у вас говорят? – поинтересовалась она.

Эли немного помолчала, точно решая, стоит ли откровенничать, но всё же ответила:

– Родных мы зовём своекровными. Друзей – своедушными.

– Своедушными? – скривился Зебу. – Как это понимать? Друзья вас душат?

Эли вздохнула:

– Говорила я: совсем он на голову скорбненький! Даже жалко! Своедушный – значит, у него своя душа. То есть такая душа, которую ты признаёшь своей. Понял?

– Вас поймёшь, как же! – рассердился мидав. – У него своя душа, и он тебя душит. Ерунда какая-то!

– А как вы зовёте врагов? – неожиданно спросил Гараш.

Лицо его сделалось таким грустным, что стало понятно – спрашивает он не из простого любопытства. Эли попыталась отшутиться:

– Врагов мы не зовём. Зачем они нам?!

Гараш криво усмехнулся:

– Если есть название для друга, то должно быть и для врага.

Эли тоже отчего-то погрустнела:

– Для этого у нас есть два слова, потому что бывает два типа врагов. Есть враг, которого стоит простить, чтобы не разжигать ненависть. Таких мы зовём… – она осторожно покосилась на Зебу, – «бесхвостыми». Не потому, что у них нет хвоста, а потому, что… Честно говоря, я и сама не знаю, почему. Тут дело вот в чём. Нельзя враждовать с тем, кто обидел тебя по глупости или по незнанию. Таких врагов называют «бесхвостыми». Но есть и другие. Те, которые причиняют настоящую боль. Имя такому врагу – «тень». Они не просто задевают за живое, они влезают прямо в душу и пакостят там в своё удовольствие. Когда ты не можешь простить обидчика, он становится твоей тенью. Ты всегда будешь думать о нём, всегда будешь искать его. Пока он жив, ты с ним связан, и только смерть может разорвать эту связь.

– Красиво сказано! – одобрил Зебу.

– Чья смерть? – зачем-то уточнил Гараш. – Его или?..

Мидава долго и пристально разглядывала мальчика. После кивнула:

– Его. Или твоя. Это уж как повезёт.

– Там были мидавы, – заметила Селена. – Ты их видела?

– Их трудно не увидеть!

– Я не понимаю! – успокоившись, девочка, наконец, привязала Майлу к дереву. – Как они здесь оказались? Как прошли мимо Эха?

– Сначала тебе стоило спросить, как здесь оказалась я, – хихикнула Эли. – Аштарское ущелье не так непреступно, как можно подумать. Однажды взломать Эхо сумели простые разбойники!

– Неужели они нашли новый способ?! – удивился Гараш. – Миравийские инженеры специально всё проверили и не нашли никакого кода.

– Хочешь сказать, что перейти границу невозможно? – в очередной раз прищурилась Эли.

– Я в этом уверен!

– Ты уверен только потому, что считаешь Эхо абсолютно надёжным?

– Конечно!

– Типичное заблуждение. Допустим, Эхо действительно больше не ошибается. Разве это гарантирует безопасность границы?

– Как же иначе?!

– Что если есть другой способ её перейти?

– Другого способа нет! – рассердился Зебу.

Эли сочувственно вздохнула:

– То, что ты о нём не знаешь, не означает, что его нет. Я, например, перехожу границу, когда мне вздумается. И, знаете, что?

– Что? – хором выдохнули мидав и Селена.

– Границы существуют только на картах, а у вольного племени нет карт, поэтому я хожу туда, куда вздумается. Это моя жизнь.

– Неужели Эхо тебя пропускает? – не поверил Гараш.

– Вообще-то я не хожу через ущелье. У вольного племени есть другой путь, куда более надёжный. Если хотите, могу показать.

Гараш насупился. Было видно, что он напряжённо размышляет.

– Тот человек говорил по-тарийски, – сказала Селена. – И с ним были мидавы, значит его…

– … послал Шамшан, – закончил за неё Зебу. – Но зачем?

Эли повела ушками и принюхалась:

– Они пошли по ложному следу. Сделаем так: вы останетесь здесь, а я приведу подмогу.

Гараш встрепенулся:

– Подмогу? О чём ты?

– Неважно. Оставайтесь на этой поляне и никуда не уходите.

Не дожидаясь ответа, она нырнула в кусты и скрылась в зарослях.

– «Никуда не уходите», – передразнил Зебу. – Всё-таки она странная, вам не кажется?

Селена улыбнулась:

– По-моему, ты был рад её видеть. И потом, она хочет помочь, что тут странного?

– Вредная, самоуверенная девчонка, – бурчал мидав, устраиваясь в тени дерева.

– Если мы останемся здесь, то Витас не дождётся сыворотки, – вздохнул Гараш.

– И Вилла, – поддержала его девочка. – И Лайда – тоже. Сейчас всё зависти от нас. Но я верю, что Эли нам поможет.

Услышав её, Зебу поморщился:

– С чего бы?

– Просто верю, и всё.

– Это потому, что она тебе нравится.

– Она мне нравится. И я, в отличие от тебя, не боюсь в этом признаться.

– Я бы тоже не боялся, если бы она мне нравилась, но она мне не нравится.

– По-моему, она милая.

– По-твоему, все милые!

– Не все. Ты, например, сейчас вовсе не милый!

– Ну и пожалуйста!

Зебу лёг на лапы и демонстративно отвернулся.

– Подождём до вечера, – решил за всех Гараш. – Если она не вернётся, будем выбираться сами.

Селена, наконец, решилась спросить о том, что её интересовало:

– Неужели ты нисколечко не удивился?

Мальчик пожал плечами:

– Ты про серую мидаву? Удивился, конечно.

– Почему же не подал виду?

Гараш вздохнул:

– Аристократическое воспитание, будь оно неладно. Гувернёр всегда твердил: «Не подавай виду, что ты удивлён. Это неприлично». Глупость, конечно, но я привык.

– Может и не глупость, – протянула Селена.

Подумала же она совсем о другом. Что, если Никлас тоже удивляется, только не подаёт виду? Это бы многое объяснило. Надо будет обязательно спросить его самого.

Успокоенная мыслью об отце, она села с другой стороны дерева, под которым лежал Зебу, и затянула свою песенку.

Вольное племя

Прошла целая вечность, но Эли всё не появлялась. Теперь солнце не висело над верхушками деревьев, а пряталось за стволами, поочерёдно показывая лучи. В лесу уже блуждал розовый вечер, хотя до настоящей темноты было ещё далеко.

– Она не вернётся, – проворчал Зебу. – Как можно доверять хвостатой, которая, к тому же, живёт в лесу?!

– Она живёт дома! – вступилась за мидаву Селена, хотя, в сущности, не имела ни малейшего понятия о том, где и как та живёт.

Если разобраться, они и впрямь не знали об Эли ничего, кроме тех скудных фактов, которые та захотела сообщить, и вопросов оставалось немало. Где, например, обитают те, кто называет себя Вольным племенем? Эли проговорилась, что её народ пришёл из приальзарья, но это слишком неопределённо. Альзар – крупнейший приток Леи – течёт с востока на запад через добрую половину Тарии.

Неясно было и то, почему много лун тому назад одни мидавы ушли к людям, навсегда утратив серый цвет, а другие остались дикими или, как считали они сами, – свободными. Эли, наверняка, знала ответ, ведь это история её народа. И вообще, Вольное племя по непонятной причине знало о происходящем куда больше, чем их собратья, связавшиеся с человеком.

Во всяком случае, теперь понятно, откуда появилась мама Зебу. Что если она до сих пор жива? Селена осторожно покосилась на мидава. Тот казался спящим, но услышав, как она шевельнулась, тотчас повернул голову:

– Хочешь меня о чём-то спросить?

– С чего ты взял?!

– Ты всегда так смотришь, когда собираешься задать бестактный вопрос.

– Я не задаю бестактных вопросов!

– Задаёшь!

– Никогда!

– Постоянно!

Вот ещё! Она – сама тактичность. Селена фыркнула:

– Гараш!

Мальчик вздрогнул, вырвавшись из полудрёмы, и Селена тотчас начала допытываться:

– Я ведь не задаю бестактных вопросов, правда?

Тот скривил губы, что, должно быть, означало неосведомлённость:

– Пожалуй, нет. Во всяком случае – мне.

Селена победоносно уставилась на мидава:

– Ты это слышал?!

– Угу, – хрюкнул Зебу. – Ему – нет, а мне – сколько угодно. Так что, если хочешь, спрашивай – я привык.

– Ты никогда не думаешь о маме? – выдохнула Селена. Сейчас Зебу точно рассердится и скажет что-нибудь обидное.

Мидав, однако, отреагировал вовсе не так, как можно было ожидать: приоткрыл рот, захлопал глазами, вздохнул и отвернулся, пряча взгляд.

– Прости, – шепнула Селена. – Это, наверное, и был бестактный вопрос, да?

Зебу покосился на Гараша:

– Не думаю. Если это всё, что тебя интересует, то мой ответ – нет. У меня не было мамы. Только отец.

Вот ведь упрямый! Селена вздохнула:

– Ты же знаешь, что это неправда!

– Правда!

– Вовсе нет! Эли права: у каждого была мама. И у тебя – тоже.

– Ладно. Допустим, она действительно была…

– Не «допустим», а точно была.

– Хорошо. Она точно была, но теперь её нет.

– Что если она жива?

– Да какая разница?!

– Неужели ты не хотел бы её увидеть?!

– Ни капельки!

– Я тебе не верю!

– Ну, и пожалуйста!

– Если бы моя мама была жива, я бы очень – преочень хотела её увидеть! Хоть на минуточку! Хоть одним глазом! Я даже сейчас этого хочу, хоть и знаю, что мамы давно нет!

– Это совсем другое дело!

– Нет, Зебу, не другое! Она – твоя мама, и любит тебя больше всего на свете!

– Она отдала меня отцу! Если бы любила, то не сделала бы этого!

– Может, она знала, что с отцом тебе будет лучше!

– Это ещё почему?

Селена не нашлась, что ответить. Почему мать отдала своего новорождённого малыша? Для этого нужны веские причины. Очень веские. Она не могла придумать ни одной.

Толком поразмыслить ей так и не удалось, потому что со стороны дороги послышались голоса. Похоже, Эли сдержала обещание и привела кого-то на помощь. Селена хотела, было, её окликнуть, но, прислушавшись, поняла, что ошиблась. Из леса, хрустко ступая по ковру из сухих веток, выбрались пятеро: недавний конный преследователь и его ужасные спутники. Правда, теперь отряд пополнился ещё одним запоминающимся субъектом. То был огромный угольно-чёрный мидав с блестящей шерстью и тёмными глазами.

– Ривай! – ахнул Зебу, вскакивая на лапы.

– Зегда-младший! – обрадовался глиман. – А я-то стал опасаться, что не найду тебя, малыш! Приятно повидать старого знакомого, не так ли? Старик Закари будет рад твоему возвращению!

– Почему вы так говорите? – насторожился Зебу.

– Потому что у тебя, наконец, появилась возможность вернуться домой. Отличная новость, верно?

Зебу замотал головой:

– Я не хочу!

– Не хочешь домой? – притворно удивился Ривай. – Что ж, я тебя не осуждаю. А, может, дело в том неприятном происшествии с Тишем Белолобым и его отрядом? Ты боишься, я угадал? Если да, то напрасно. Его Величество Шамшан Первый способен на редкое великодушие. Тиша всё равно не вернёшь. Кто-то должен занять его место. Как думаешь?

Зебу посмотрел на Селену, после мельком взглянул на Гараша:

– Хотите сказать, что это буду я?

Ривай сухо рассмеялся:

– Не сразу, малыш. Я хочу сказать: не прямо сейчас. Но когда-нибудь – вероятно. Старина Зак ещё будет гордиться тобой. Правда, для этого нужно быть паинькой и отдать нам то, что везёт вон в том ящике твоя подружка.

Гараш скрипнул зубами:

– Зачем это Шамшану?

Ривай подмигнул своим спутникам:

– Он не понимает! Даже досадно, что сын старого лиса Тумая вырос таким глупцом! Его Величество заинтересован в скорейшем разрешении затянувшегося конфликта. Долгая, бессмысленная война на море нам давно надоела. Пора переходить к решительным действиям, не так ли? Скоро мы положим этому конец. Что до малолетнего короля… Сам по себе он нас абсолютно не интересует, но есть одна проблема – миравийский народ его любит, в то время как Нордига только уважает и немного побаивается. Не станет короля – ваша и без того хилая армия полностью утратит боеспособность. Они могут идти за маршалом, но умирать согласятся только ради мальчишки. Значит, мальчишка должен умереть первым. Только и всего.

– Хотите забрать сыворотку? – скривился Гараш.

Ривай округлил глаза так, что на мгновение стали видны яркие белки с красными прожилками:

– Зачем? Мы просто убьём вас, и ящик останется тут навсегда. То есть, когда-нибудь его, вероятно, найдут, но покойному королю Витасу не будет от этого никакого проку. Что касается тебя, Зегда-младший, то моё предложение по-прежнему в силе: пойдём с нами. Твой отец будет рад.

Зебу не отвечал. Селена многое бы отдала, чтобы узнать, о чём он думает, но угадать было невозможно. Девочка оглянулась. Привязанные в нескольких шагах лошади беспокойно переступали с ноги на ногу, прядая ушами. К Зебу они привыкли, но запах других, взрослых мидавов пугал их.

Увы, лошади были слишком далеко. На то, чтобы добежать до Майлы, отвязать её и вскочить в седло потребуется время, а мидаву хватит одного мгновения для точного и мощного прыжка. Однажды Селена видела, как боец из чёрного отряда убил человека, и это было страшное зрелище.

Зебу по-прежнему напряжённо молчал.

– Мне это надоело! – объявил Ривай. – В последний раз спрашиваю: ты идёшь с нами, малыш, или мне стоит убить тебя как ненужного свидетеля?

Он явно знал, что делает. Зебу и без того не герой, а упоминание об отце окончательно убедит его сдаться. Селена заранее готова была простить друга, ведь в историю с сывороткой он оказался втянут только из-за…

Внезапно Зебу метнулся вперёд бело-рыжей молнией, истошно завопив:

– Бежим!

Не ожидавший нападения Ривай повалился на землю, но тотчас вскочил с криком:

– Убить их! Щенок – мой!

Мидавы бросились исполнять приказ, сталкиваясь лбами и поминутно цепляясь друг за друга. Эта краткая проволочка дала Селене и Гарашу фору. Не сговариваясь, они бросились отвязывать лошадей и, наверняка, сумели бы прорваться к дороге, если б не Зебу. Повалив Ривая на землю, тот не успел во время отскочить и оказался схвачен за шкирку острыми клыками.

– Попался! – крикнул глиман.

Всем известно, что мидавы не используют артикуляционный аппарат, а лишь транслируют звук в пространство и всё же, видеть разговаривающее и одновременно держащее жертву существо было жутковато.

– Бегите! – сипло взвизгнул Зебу, но Ривай тотчас прикусил его, заставив замолчать.

Зебу жалобно заскулил.

Внезапно Гараш ударил коня в бока, пуская в галоп. «Сбежит», – решила Селена. Мысль была гадкая, но другого объяснения не находилось. Всё прояснилось уже в следующее мгновение, когда мальчик на скаку подхватил спрятанный за деревом палаш и с рёвом бросился на мидавов. Те заплясали вокруг, уворачиваясь от ударов и одновременно пытаясь стащить его с лошади.

Задача была не такая уж сложная, и они непременно преуспели бы, если б из леса не выскочила серая Эли. Она мчалась, прижимая ушки к затылку, а следом бежали десять или двенадцать взрослых мидавов разных мастей. Одни были бело-рыжими, как Зебу. Другие – цвета корицы. Но больше всего Селену поразили серые. Эли не солгала. Кроме неё их тут было трое. Эли говорила, что у неё есть отец и брат такого же удивительного цвета, но кто же третий? Тоже родственник?

Не ожидавший нападения Ривай, разжал зубы, и Зебу вырвался на свободу. По его белоснежной холке тонкими струйками стекала кровь. Вокруг, тем временем, завязалась битва. Воспользовавшись численным преимуществом, Вольное племя теснило Чёрный отряд вглубь леса. Не успевший прийти в себя Зебу заметался между дерущимися. Гараш остановился в нерешительности. Опасаясь ранить кого-то из своих, теперь он лишь осаживал коня, когда тот, пугаясь запаха крови, порывался вырваться из окружения рычащих и фыркающих чудовищ. Увидев это, всадник, сопровождавший Чёрный отряд выхвалил шпагу и бросился на него. Гараш ловко отбил удар. В руке противника остался обломок оружия.

– Зебу, сюда! – позвала Селена.

Выбравшись из толпы, Эли в три прыжка оказалась рядом.

– Уходите! – велела она. – Дорога свободна. Мы их задержим.

Зебу бросился бежать. Увидев это, Ривай попытался вновь схватить его, но был атакован одним из серых мидавов. Тем самым, кого Селена приняла за родственника Эли. Вскоре, однако, выяснилось, что это был вовсе не мидав, а мидава.

– Быстрее, Зебу! – её звонкий переливчатый голос не заглушали даже звуки битвы. – Беги!

Зебу на мгновение замешкался. Селена не переставала звать его, но он смотрел на свою спасительницу, отважно бросавшуюся на противника в полтора раза больше себя. Лишь когда та вновь велела уходить, он, наконец, опомнился и помчался в сторону тропы, где ждала Селена.

Теперь оставалось лишь вызволить Гараша, но тот и сам сообразил, что нужно делать. Конного, который, несмотря на потерю шпаги, всё же пытался догнать его и сбросить на землю, остановила серая Эли, попросту вцепившись в ногу лошади. Падая, животное сбросило седока. Селена видела, как он бежал следом, потрясая остатками оружия. Однако, догнать всадников пешком ему, конечно, было не под силу.

Когда беглецы, наконец, выбрались на большую дорогу, в темнеющем небе уже вырисовывался контур тусклой белой луны.

– Ты молодец! – сказала Селена мидаву.

Зебу не ответил.

– Я думала… – начала девочка и вновь замолчала.

Ей хотелось похвалить друга, но тот отчего-то выглядел подавленным. Разве так ведут себя победители? Спустя время, Зебу заговорил:

– Ты думала, что я пойду с ним?

Селена замотала головой, но вышло, похоже, не слишком убедительно. Признаться, она и впрямь решила, что Зебу поверит слащавым уговорам Ривая, ведь тот не раз упоминал дядю Зака.

– Знаете, зачем они пришли? – теперь голос Зебу звучал будто из подземелья.

– Он сам сказал, – отозвался Гараш. – За сывороткой, конечно.

– Нет, не за сывороткой. Во всяком случае, не только за ней. Они пришли за мной.

– За тобой?! – не поверила Селена. – Неужели, ты, правда, думаешь, что он собирался отвести тебя к отцу?!

Зебу поморщился:

– Можно сказать и так.

– Что-то ты темнишь! – упрекнул Гараш.

Зебу молча сделал несколько шагов и вдруг сказал тихо-тихо:

– Я чуял.

– Чуял?! – ахнула Селена и тотчас огляделась – нет ли кого поблизости.

– Чуял, – подтвердил Зебу. – Отца нет в Туфе.

– Где же он? – спросила девочка. – На Большой Охоте?

Зебу покачал головой:

– В Башне Мертвеца.

– Дядя Зак в тюрьме?

– Похоже, что так.

Гараш пристально посмотрел на мидава:

– Ты уверен? Вдруг тебе показалось…

– Я чуял, – упрямо повторил Зебу. – Отец – в Башне Мертвеца, а Ривай пришёл за мной. Я был ему нужен.

– Зачем? – в очередной раз спросила Селена. – Допустим, дядя Зак арестован, но какой им прок от тебя?

– Этого я не знаю.

Гараш долго молчал, что-то обдумывая.

– Если это правда, – наконец сказал он, – скоро нам придётся вернуться в Тарию.

Зебу только вздохнул.

Старик-учёный

Происходящее нравилось Коту всё меньше. Да и как могло быть иначе?! Коты и без того плохо приспособлены к долгому пребыванию вне родных стен, а когда маршрут, как сейчас, меняется по два раза на дню, тут и заболеть не долго.

Казлай и Данория гнали лошадей весь день, всю ночь и ещё один день, и, когда они, наконец, миновали стену из красного кирпича, окружавшую университетский городок, здания начали потихоньку терять очертания, превращаясь в бесформенные чёрные тени. Белая луна с насмешкой выглядывала из-за ажурных верхушек старых вязов. Близилась ночь.

– Уже поздно. Вряд ли мы кого-то застанем, – сказала госпожа Данория. Звук её голоса покатился по пустынной аллее, ударяясь о стволы деревьев, упал на ковёр из пожухлых листьев и исчез. Вокруг вновь стало тихо. Только листва тихо шуршала под копытами лошадей.

– Стоит попытаться, – отозвался мэтр Казлай. – Они могли остаться здесь на ночлег.

Данория не ответила. Она вертела головой, высматривая что-то в тёмных окнах. Кот тоже посмотрел – ничего интересного. На некоторых подоконниках стояли какие-то склянки, другие были завалены бумагой. Это ж какие деньжищи здесь выбрасывают на ветер! Небось сам король столько не пишет!

Если не считать признаков странного расточительства, Гарцовский университет выглядел вполне обычно. И уж, конечно, ему было далеко до великолепно оснащённого университета Туфа. Там никому и в голову не приходило прятаться ночью по каморкам – фонари Тафеля освещали и лаборатории, и стены домов, и просторные аудитории, и даже дорожки между зданиями. Здесь же с наступлением темноты жизнь точно остановилась. Люди давно разбрелись по домам. Тёмные глазницы окон незряче уставились в ночь. Бррр! Никогда прежде Кот не замечал за собой склонности излишне романтизировать атмосферу, но в этом вечере было нечто такое, что заставляло его вести внутренний монолог красивыми витиеватыми фразами.

Домой одновременно хотелось и не хотелось. Так бывает, когда ты, с одной стороны,ужасно устал, а, с другой – боишься пропустить нечто важное, что по всем признаком вот-вот произойдёт. В том, что важное близко, Кот почти не сомневался.

От госпожи Данории пахло нарастающей тревогой, и даже настойчивому цветочному аромату было не под силу заглушить этот запах. Почему? Для чего ей понадобилась бестолковая девчонка? Неужели только из-за неё двое уважаемых людей и один уникальный Кот мечутся туда-сюда по всей стране?! Всё это было в высшей степени странно.

Если уж говорить начистоту (а внутренние монологи как раз для этого и существуют), Кот тоже слегка волновался. Не впутайся глупый мидав в историю с сывороткой, ему, возможно и не было бы никакого дела до происходящего, но мидав в историю впутался самым бессовестным образом. Не то чтобы Коту было его жаль (этого ещё недоставало!), но смотреть, как казнят того, кого ты воспитывал целых четырнадцать лун, что ни говори, неприятно. Даже печально. Прямо-таки ужасно. Хотя и не очень. Сам виноват! Бестолочь!

Чтобы не думать о мидаве, Кот принялся изучать подоконники с преувеличенным вниманием. Вдруг в одном из окон на первом этаже мелькнул свет. Кот прищурился, пригляделся. Так и есть. Кто-то сидел за столом, наполовину укрывшись за шторой, а перед ним тускло поблёскивала свеча. Выяснилось, что госпожа Данория тоже его заметила. Махнув рукой, она тихо проговорила:

– Рубер, там кто-то есть.

– Вижу, – так же тихо ответил мэтр Казлай.

Сказав это, он бесшумно спешился и протянул руку:

– Пойдём. Если это тот, кто нам нужен, лучше застать его врасплох.

Коту эта таинственность ужасно понравилась. Бесшумно ступая за мэтром (благо для кота это проще простого), он пробрался к зданию и даже тихонько замурлыкал от удовольствия, когда выяснилось, что дверь не заперта. Человек, сидящий внутри, явно не опасался прихода незваных гостей.

В длинном тёмном коридоре передвигаться беззвучно сделалось труднее. Каменный пол гулко отзывался при каждом шаге госпожи Данории и даже кошачьи лапы скребли его коготками, издавая звонкое цоканье.

– Тсс, – прошипел мэтр Казлай, призывая спутников двигаться тише, однако было уже поздно.

Из единственной освещённой комнаты, располагавшейся в самом конце коридора, послышался мягкий и вкрадчивый голос:

– Мартиния, это ты?

Мэтр Казлай и Данория замерли на месте. Кот тоже вжался в стену.

– Мартиния? – повторил кто-то. – Это ты?

Кот попытался представить говорившего. По всему выходило, что это мужчина лет двадцати пяти, невысокий и стройный.

Мэтр Казлай сделал ещё несколько почти бесшумных шагов, когда в конце коридора показался человек. В руке он держал подсвечник, и свет единственной свечи озарял высокую ссутулившуюся фигуру. Вопреки ожиданиям Кота, мужчина был немолод, если не сказать стар. Его длинные белые волосы космами спадали на плечи, а пышная борода закрывала едва ли не пол-лица.

– Что вам угодно, господа? – спросил старик голосом юноши. Он не выглядел напуганным, скорее – заинтересованным.

– Мы ищем магистра Омаля, сударь, – тотчас нашлась госпожа Данория.

Кот мысленно её похвалил. Удивительная женщина! Не только красавица, но и умница, каких поискать!

Старик едва заметно пошевелил губами:

– Чем могу служить? Магистр Омаль – это я.

Посторонившись, он жестом указал посетителям на открытую дверь.

Внутри оказался на удивление просторный кабинет, выглядевший тесным из-за обилия вещей. Тут было множество всевозможных баночек и пробирок, разноцветные книги в кожаных и деревянных переплётах, неведомые механизмы, песочные часы, перья, сундуки, корзины и много чего ещё. В углу пылился настоящий человеческий скелет, увешанный крошечными табличками. Чтобы прочитать надписи на них, нужно было подойти совсем близко, но Кот подходить не стал – поостерёгся.

Старик тем временем внимательно оглядел посетителей, дольше всего задержав взгляд на Коте, после указал им на лакированные стулья тёмного дерева и привалился к столу, скрестив руки на груди:

– Я весь внимание, господа!

– Недавно у вас были посетители, – начал мэтр Казлай без предисловий. – Девочка – дочь моего старого друга – и мальчик. Верно?

Старик нахмурился:

– Припоминаю. Им нужна была сыворотка от степной лихорадки.

– Они её получили, господин магистр? – прищурился Казлай.

Старик кивнул:

– Разумеется. Было бы досадно, если бы, проделав такой путь, они не получили того, за чем приехали.

– Выходит, сыворотка действительно существует? – госпожа Данория несомненно думала о чём-то другом.

Учёный долго разглядывал её лицо и, наконец, подтвердил:

– Сыворотка существует, сударыня. Я лично принимал участие в разработке.

Мэтр Казлай удовлетворённо кивнул и даже слегка поморщился, дескать «этого и стоило ожидать». После вдруг спросил:

– Много ли времени заняло исследование?

– Несколько лун, – отмахнулся старик. – Была проделана серьёзная работа.

– Любопытно, – протянула госпожа Данория. Лицо её стало безучастным и прочесть на нём даже намёк на какие-то чувства никак не удавалось. – Многие учёные бились над формулой, но так и не преуспели. Как же вам это удалось?

Учёный поднялся, глядя на неё сверху вниз:

– Я не могу разглашать эту информацию, сударыня!

– Разве вы создали формулу не для того, чтобы ею могли воспользоваться другие? – притворно удивился мэтр Казлай.

Кот, как ни старался, не мог понять, что за игру они ведут. Ясно же, что этот старик, каким бы странным он ни был, к заговорщикам отношения не имеет.

– Это решать не мне! – ответил учёный, и в его голосе впервые послышалось раздражение. – Если его Величество прикажет наладить выпуск сыворотки, мы сможем это организовать. Правда, понадобится лаборатория куда мощнее нашей, но это не так важно. Сейчас главное – спасти короля.

– Разумеется, – неожиданно согласился Казлай. – Не смею больше отнимать ваше время.

Он резко встал, оказавшись лицом к лицу со стариком, и тот невольно отшатнулся. Отступать было некуда – мешал стол. Госпожа Данория тоже поднялась:

– Прощайте, господин магистр! Могу ли я просить вас дать нам несколько ампул вашей сыворотки?

Старик развёл руками:

– Сожалею, но у меня её не осталось. Всё, что мы изготовили, забрали посланцы его Величества.

– Очень жаль, – вздохнула госпожа Данория. При этом в её голосе отчего-то не было сожаления, скорее уж злость. – У меня есть повод опасаться, что его Величество не получит сыворотки.

Учёный буравил её глазами:

– Вы ведь не из Миравии, верно?

– Верно. Как вы догадались?

– У вас Тарийский акцент.

– Варийский, господин магистр. Моё имя – Данория Палле.

– Вы служили при дворе его Величества Альрика Третьего?

– Вы хорошо осведомлены.

– Пустяки.

Он, не спеша, подошёл к окну и отпер створку:

– Здесь душно, вы не находите?

– Нисколько, – госпожа Данория следила за каждым движением старика, точно боялась упустить что-то важное.

– Почему же король не получит лекарство? – спросил тот, присаживаясь на подоконник.

– В Миравии хватает страждущих, – ответил за Данорию мэтр Казлай. – Селена – добрая девочка, и, конечно, она захочет помочь им всем. Потому-то госпожа Данория и просила вас об одолжении. Если ребёнок не сумеет доставить лекарство, то мы, без сомнения, с этим справимся.

– Что ж, – учёный выглядел озадаченным, – если так, то я, пожалуй, смогу вам помочь.

– Разве у вас осталась сыворотка? – вскинула брови Данория.

Старик стушевался:

– Немного. Сказать по правде, всего один пузырёк. Каюсь, я приберёг его для себя на случай, если болезнь доберётся сюда, но что значит жизнь скромного учёного в сравнении с жизнью нашего короля?! Возьмите её, прошу вас!

С этими словами, он извлёк из-за пазухи крошечный пузырёк тёмного стекла и протянул его госпоже Данории. Та взяла и благодарно поклонилась, не переставая при этом следить за стариком:

– Какую дозу должен получить король?

– Всё и сразу! – воскликнул учёный.

После, будто устыдившись этого порыва, пояснил:

– Чем тяжелее состояние пациента, тем больше сыворотки он должен принять. По-моему, это вполне очевидно.

Госпожа Данория покрутила пузырёк, разглядывая его со всех сторон:

– Почему вы запечатали сыворотку в тёмную склянку?

– Потому что солнечный свет для неё губителен, – сообщил учёный с нарастающим раздражением.

– А температура? Я думала, что сыворотку нужно хранить в прохладном месте. Разве нет?

Старик злобно взглянул на неё из-под кустистых бровей:

– Температура не имеет значения.

Данория сделала шаг, приблизившись к нему почти вплотную:

– Вы в этом уверены?

Она была такой высокой, что ей даже не приходилось задирать голову – лицо магистра оказалось прямо напротив её лица.

– Что вы… – пробормотал учёный, но вдруг резко развернулся и, взмахнув полами мантии, вскочил на подоконник.

– Кот! – крикнул Казлай.

Кот и сам толком не успел понять, что произошло, но его лапы сами собой выпрямились, оттолкнувшись от пола. Мгновение спустя когти впились в спину беглеца, легко прошли насквозь тонкую ткань и коснулись кожи. Голубые молнии вырвались на свободу.

То, что произошло после, со стороны, должно быть, выглядело забавно. Хотя и не очень. А случилось вот что. Старик завопил и, вместо того, чтобы выскочить в окно, как намеревался, отчего-то закрутился волчком, пытаясь сбросить Кота. Тот не отцепился, но не потому, что хотел удержать беглеца. Причина была куда прозаичнее: когти запутались в переплетениях ткани и никак не втягивались обратно. Хоть плачь! За первым разрядом, помимо воли Кота, последовал второй. Учёный взвыл, чертыхнулся и, замахав руками в отчаянной попытке удержаться на подоконнике, грохнулся на пол.

Стоит ли говорить, что упал он прямо на не сумевшего высвободиться Кота? Тот, хоть и повидал в жизни всякое (однажды искупавшись в чане с кислотой, на многое начинаешь смотреть иначе), всё же заорал от возмущения и обиды и быстро отполз в дальний угол. Благо, когти удалось вытащить, пожертвовав двумя, самыми упрямыми. Ну, да это пустяки! Когти не зубы – отрастут.

Мгновение спустя, Кот о вырванных когтях начисто позабыл, потому что началось самое интересное. Упав на пол, старик был скальпирован. То есть, это Кот поначалу решил, что учёный лишился волос, но вскоре выяснилось, что всё не так страшно. Просто в полёте он потерял косматый белый парик, который теперь валялся рядом. Собственные волосы негодяя оказались собраны в низкий хвост, а съехавшая к уху борода приоткрыла белый и гладкий подбородок юноши.

Старик (то есть, как выяснилось, не старик вовсе) проворно перевернулся на живот и завилял куда-то подобно гигантскому червяку. То ли госпожа Данория от неожиданности выронила склянку с сывороткой, то ли самозванец сам выбил пузырёк у неё из рук, но теперь он изо всех сил старался добраться до упавшей возле стола бутылочки. Сделав шаг, мэтр Казлай наступил прямо на его руку, тянувшуюся к пузырьку, и приказал:

– Лежать!

Лжеучёный дёрнулся, пытаясь вырваться, но Казлай вдруг рявкнул:

– Кот!

Этого оказалось достаточно, чтобы молодой человек прекратил свои попытки и покорно вытянулся на полу. Вздумай он сопротивляться, Кот бы вряд ли мог быть полезным – покалеченная лапа жгуче саднила. Так что всё к лучшему.

Госпожа Данория подняла пузырёк:

– Хотели покончить с собой? Глупо, сударь. Хотя чего ожидать от фанатиков? Надо полагать, в этой склянке тот самый яд, которым вы собирались отравить короля?

– Во славу Ветра! – прохрипел негодяй.

Мэтр Казлай пнул его мыском ботинка:

– Назови своё имя!

Юноша не ответил, и он вновь обратился к проверенному приёму:

– Кот!

Пришлось собраться с силами и легонько щёлкнуть в воздухе одной лапой. На большее Кот был уже не способен. К счастью, и этого оказалось достаточно.

– Флаппер! – взвизгнул мерзавец.

– Где магистр Омаль?

– Уехал с бургомистром!

– А дети? Где они? Отвечай! – потребовала госпожа Данория.

Кот ещё раз щелкнул для убедительности. Флаппер вздрогнул:

– Возвращаются в Лаков!

– Ты дал им яд?

Мэтр Казлай мог не спрашивать. Ответ был и без того очевиден.

Флаппер молчал, и госпожа Данория вдруг сказала:

– Мы должны догнать их, Рубер!

– А что делать с этим? – мэтр кивнул в сторону валявшегося на полу Флаппера.

– Возьмём с собой.

– Он будет помехой.

– Тогда оставим здесь. Запрём его в подземелье. Тут ведь есть подземелье, верно?

Вопрос был обращён к пленнику, и тот поспешно заверил:

– Нет! Тут нет никакого подземелья!

– В каждом университетском корпусе должно быть большое подземелье, – назидательно проговорила Данория. – Значит, оно есть и у вас.

– Не надо, умоляю! – выкрикнул пленник, захныкав. – Только не в подземелье! Я могу поехать с вами! Я предстану перед судом!

– Предстанешь, друг мой! – заверил мэтр Казлай. – Но позже. Когда его Величество выздоровеет и сможет судить тебя лично. Кот!

Кот снова выпустил молнию, и на этот раз она вышла куда ярче предыдущих. По приказу Казлая пленник поднялся и позволил отвести себя в подземелье, оказавшееся большим и просторным, как и предсказывала госпожа Данория. Заперев Флаппера, мэтр повесил ключ от клети себе на шею и сказал с ужасающим спокойствием:

– На твоём месте, друг мой, я бы призывал всех древних богов в надежде, что гвардейцы его Величества доберутся сюда раньше, чем я испущу последний вздох. Так что, если знаешь молитвы, – молись. Сомневаюсь, что это поможет, но других шансов у тебя не осталось.

Снадобье для принцессы

Ох, и намучилась Заноза с принцессой Лайдой! Прямо по уши намучилась! Так она ведьме и заявила:

– Намучилась я по уши с этой дурёхой! Не могу больше!

Ведьма на это и отвечает:

– По уши влюбиться можно, а намучиться – нет.

Ещё и покраснела, как редиска. Ну, может не как редиска – легонечко так зарозовела, но Заноза всё равно заметила. Выходит, есть у этой черноволосой какая-то сердечная тайна. Отчего, спрашивается? Видать, плохо на ведьму училась. Училась бы хорошо – приворожила бы кого надо, и дело с концом. Этого Заноза, понятно, говорить не стала. С приворотом у ведьмы, может, и не очень, а в жабу превратит запросто. Или, ещё хуже, в дерево. Жабе-то что? Скачи себе по болоту, хватай комаров. Сносная жизнь, если, конечно, аист не сцапает. А дерево на месте стоит – никуда ускакать не может. Так, горемычное, участи своей и дожидается. А какая у него участь, у дерева-то? Или дровосек с топором придёт, или молния в верхушку шарахнет, или жук-древоточец всё нутро изъест. В общем, как ни крути, одни страдания. Так что пускай себе краснеет на здоровье, а мы уж как-нибудь помолчим – целее будем.

Тут ведьма над Занозой сжалилась.

– Отдохните, – говорит. – Лиа с принцессой побудет.

А Лайда – ни в какую:

– Желаю, чтобы за мной Бурбелла ухаживала. Мне лучшей сиделки не надо. А то ваша Лиа то грелку перегреет, то компресс перестудит, то компот вчерашний принесёт – неумеха.

Вот ведь поганка! Лиа тотчас в рёв. Оно, может, и за дело её принцесса обругала – ручки-то у служанки и впрямь кривоваты, а всё же нехорошо это человека охаивать. Тем паче – при свидетелях.

Ведьма, видать, про то же подумала. Сверкнула глазами и строго так заявила:

– Бурбелле тоже отдых требуется. А, если тебе, душенька, компот не нравится, то можешь сама себе с кухни свежего принести.

Тут Лайда и попритихла. Потому как эта Вилла уже не первый день платила хозяйке за её комнату с резными ножками. И за еду платила, и за компот, и за ванну. Которая, правда, не ванна, а корыто, но за бесплатно и корыта никто не даст. Это уж Заноза на своей шкуре проверила.

Сперва-то они все племянницу ждали. Ту, которая, с лекарством. Только племянницы и след простыл. А принцессе, как назло, хуже сделалось. Уже и кора не помогала. То есть помогала, конечно, но только на время. Днём всё вроде спокойно. Лайда, когда компоту не требует, на кровати с резными ножками дрыхнет, а Заноза – на коврике посапывает. Потому как знает уже, что главное представление на ночь назначено. Едва Солнце сядет – тушите свечи. То есть, конечно, наоборот: тащите свечи, да побольше. Лайда теперь глаз не сомкнёт до самого утра. Ну, и Заноза, стало быть, тоже ни на миг не притулится.

В тот вечер, когда всё переменилось, принцессе было, прямо сказать, поганенько. Заноза только туда-сюда бегала – компрессы меняла. А что толку с этих компрессов, спрашивается, когда жар так и прёт?! Положишь компресс на лоб, руки-ноги водой оботрёшь – вроде полегчало. Только вода на горячем лбу – как на сковородке. Раз-два – и нет её. Тут жар опять расти начинает, и – всё по новой. Сплошные мучения!

Ведьма и то переполошилась. Спать не пошла – сидит у постели принцессиной, командует:

– Лиа, принеси сквелена! Бурбелла, нужно воды похолоднее.

А сама всё глаза Лайдины смотрит и пульс щупает. Что там щупать, спрашивается?!

Тут хозяйка постучала, в дверь голову просунула:

– К вам, ваша милость, племянница пожаловала с какими-то тёмными личностями. Прикажете позвать?

Вилла как вскочит да как заорёт:

– Никаких «тёмных личностей» с моей племянницей быть не может! Зовите всех сюда!

Заноза даже удивилась. Прежде Вилла поспокойнее была, таких коников не выделывала. Вот, что значит переволновался человек. Хоть и ведьма, а всё одно не железная.

Тут входит племянница. С ней – Гараш и ещё какой-то мальчуган белобрысенький. Заноза Гараша увидала – как родному обрадовалась. Выходит, сдержал слово-то. Ну, да она и не сомневалась. Гараш этот, видать, из благородных, пусть и зовёт себя по-собачьи. Такому слово нарушить – что мужику лапотному таракана живьём съесть.

Что до племянницы и белобрысого, то тут уж совсем особенная история вышла. Девчонка писаной красавицей оказалась. Ясное дело: Вилла постаралась. Не только саму себя заколдовала, но и родную кровиночку. Ведьме такие чары наложить – раз плюнуть.

В том, что Виллина красота была свойства магического, Заноза нисколечко не сомневалась. С ведьмы станется. Может, раньше, лун эдак пятьсот назад, она и была страшилищем, кто ж нынче разберёт?!

На мальчугана Заноза, до поры до времени, внимания не обращала. Оказалось – зря. Потому как ребёнок этот был и не ребёнок вовсе. Сперва-то вёл он себя смирненько: стоял в стороночке и ждал, пока племянница с тёткой не облобызается да на Лайду не наахается. После взял и исчез. А, когда появился, медведь его раздери, это уже был никакой не мальчонка, а всамделишный мидав. Заноза от неожиданности крякнула и хотела в него сапогом зашвырнуть, но ведьма её остановила:

– Успокойтесь. Зебу – наш друг.

Ясное дело: ведьме и мидав – друг. А Заноза ещё позабыть не успела, как эти «друзья» гнались за принцессой. Еле ноги унесли, и вот – нате.

Тут Лайда совсем закатываться стала. Все перепугались, заохали. А племянница – шлёп сундук на стол и говорит:

– Вот сыворотка. Надо ей дать поскорее.

Заноза внутрь заглянула – точнёхонько. Лежат в сундучке тёмные пузырьки, один к одному. Вилла обрадовалась. Пузырёк – хвать. Спрашивает:

– Какая дозировка?

Это, стало быть, сколько лекарства требуется. Племянница отвечает:

– Весь пузырёк, без остатка. Утром нужно будет дать второй.

Вилла в ответ:

– Чудненько!

Нет, не так она сказала. Позаковыристей. «Чудесно» или что-то вроде того. Ну, да не в том суть.

Вилла пузырёк откупорила, невесть зачем понюхала, плечами пожала.

– Неси, – говорит, – Лиа, стакан с водой.

Служанка умчалась. Все стоят, ждут. Рожи – как на поминках! Было бы смешно, если б не Лайда. А то уж и не до смеху.

Тут внизу что-то как загрохочет. После кто-то что-то рявкнул – не разобрать. Вилла на племянницу смотрит. Племянница – на Виллу. Гараш лоб нахмурил, ноздри раздул, а мидав – как сиганёт за дверь.

Ведьма снова плечами пожала, ложку взяла:

– Сейчас мы ей так дадим, без воды.

Не успела она склянку откупорить, в комнату влетел мидав, а на загривке у него здоровенный котище сидит. Шерсть дыбом, глаза синим светом светятся. Где это, скажите на милость, видано, чтобы у кота синие глаза были?! Снова чародейство, ни дать, ни взять!

А мидав прямо с разбегу – скок, и повалил сундук на пол. Склянки дзынькнули, разбились. А Вилла-то, как ложку держала, так всё от неожиданности и выплеснула.

Племянница в крик:

– Зебу, что ты наделал?! Как мы теперь Лайду вылечим?!

Что тут началось! Вроде Заноза не робкого десятка была, а всё ж за стеночку-то ухватилась, чтоб на пол не шлёпнуться. А всё оттого, что Кот вдруг заговорил:

– Вряд ли это снадобье пошло бы принцессе на пользу, друзья мои. В пузырьках – яд, а не сыворотка.

Пока все глазами хлопали, охали, переглядывались, Заноза видит: входят двое – мужчина и женщина. Господин, по всему видать, солидный. Шляпа только старовата, зато бородка, усы – всё как надо. Дамочка, та, хоть и не первой молодости, а хорошенькая. Ещё одна ведьма, не иначе. Заноза пригляделась. Где-то она эту ведьму видала, да вот где?

Вилла тем временем к двери повернулась, гостей заприметила, взвизгнула, к стенке привалилась и стоит, смотрит. Гостья руки протянула. Не то к ней, не то к племяннице – не разберёшь. Вилла не отвечает. Стоит, смотрит, а саму мелкая дрожь бьёт, и слёзы – ручьём.

Тут племянница как заорёт:

– Мама!

Гостья её в охапку сгребла и тоже реветь стала. Стоят они втроём, плачут. Что за ведьмы такие, скажи на милость?! Заноза и та чуток прослезилась. Хорошо, что не видел никто.

Истина под водой

Напрасно Никлас говорит, что утро вечера мудренее. Может, конечно, повезти, и проблемы исчезнут сами собой, но бывает и по-другому.

К примеру, следующее утро не принесло никакого облегчения. Наоборот, стало гораздо хуже, потому что вечером была, пусть и слабенькая, но, всё же, надежда. Теперь осталась только глухая тоска. Сыворотки не существует. Никто её не изобретал и не изобретёт, а, значит, Лайде и Витасу рассчитывать не на что.

Гараш оказался прав: нельзя было доверять этому Флапперу. Мерзавец! Ничего, пускай теперь посидит в подземелье, а уж, когда Витас выздоровеет… если Витас выздоровеет, он своё получит! Страшно подумать, что могло случиться, если бы Кот не подоспел вовремя! И мэтр Казлай. И… Вилма.

Селена никак не могла решиться ещё раз произнести слово «мама», и была рада небольшой отсрочке. Дело в том, что Вилма ускакала в Лаков ещё затемно, не взяв с собой даже служанку. Кот хотел поехать с ней, но, когда проснулся, обнаружил, что «госпожа Данория» уже уехала, и страшно обиделся. Сам он, правда, называл это «был весьма озадачен», что совершенно не отражало сути происходящего.

Вилла тоже обиделась. Вечером они с мамой вдвоём ухаживали за Лайдой. Выгнали даже Лию, хотя та могла пригодиться. Выходит, разговор был серьёзный. О чём они говорили – неизвестно. Даже Зебу и Кот, пытавшиеся подслушивать под дверью, ничего не добились. Кроме, разве что, нагоняя от мэтра, застукавшего их в коридоре.

Раньше Селене до слёз хотелось узнать, что произошло с её мамой на самом деле, и она легко приняла первое же правдоподобное объяснение. Теперь оказалось, что всё было иначе. Только вот как именно? Вдруг Вилма просто бросила её и Никласа, так же, как и мама Зебу? Выходит, Вилла солгала. А, может, она и сама не знала всей правды? Не об этом ли сегодня шла речь в принцессиной комнате?

Селена впервые не была уверена, что хочет получить ответы на все вопросы. Что делать с этими ответами, если они ей не понравятся? Забыть не получится. Не обращать внимания – тем более.

Она ела уху из краснопёрки, но уха почему-то не имела ни вкуса, ни запаха. Будто и не уха это была вовсе, а так – водичка с жёлтыми пятнышками жира и кружочками тушёной моркови. Странно. Толи хозяйка разучилась готовить, то ли причина была в чём-то другом.

Вилла написала длинный список для аптекаря, и Гараш уехал в город. Теперь Лайда нуждалась в лекарствах, но никто не знал наверняка, помогут они или нет. Кот и Зебу куда-то сбежали. Селена подозревала, что на рынок, за копчёным окороком.

– Древние бескарийцы не рекомендовали грустить за обедом, – сказал кто-то у неё над ухом.

Девочка подняла голову. Мэтр Казлай стоял рядом, скрестив руки на груди, и даже не улыбался. Неужели он это серьёзно?!

Селена вовсе не хотела его обидеть, но слова вырвались сами собой:

– Никаких бескарийцев не было. Я читала.

– Хорошо, – одобрил Казлай. Он был по-прежнему серьёзен.

– Хорошо, что их не было?

– Хорошо, что ты читала. Читать всегда хорошо, даже о том, чего нет.

– Вы сами их выдумали?

– Я поспорил с твоей мамой, что заставлю всех в это поверить.

– Ну и как? Заставили?

– Заставил. Но не всех. Никлас не поверил. И Гастон – тоже.

– Вы были друзьями, верно?

Казлай сел напротив и, водрузив локти на стол, подпёр кулаками подбородок. Маленькая бородка смешно затопорщилась.

– Они были мне как братья.

Спрашивать явно не стоило, но Селена всё равно спросила:

– Расскажите мне, что произошло. Ведь вы знаете, правда?

Казлай медленно кивнул – борода качнулась вместе с подбородком:

– Знаю. Возможно, ты уже слышала, что королева Эльжбетта невзлюбила твою маму.

– Значит, это правда?

– Правда. Сейчас об этом можно говорить – Эльжбетта больше не причинит никому вреда.

– Вы как будто рады её смерти.

– Не стану притворяться, что нет. Эльжбетта возненавидела Вилму из одного только страха разоблачения. Несмотря на высокое происхождение, ей недоставало благородства. Если бы Вилма тогда не «умерла», то закончила бы жизнь в башне Мертвеца.

Он слабо улыбнулся неожиданному каламбуру. Селена замотала головой:

– Я ничего не понимаю! Ведь это неправда! Мама жива!

– Жива. Хотя ты даже не представляешь, чего это стоило.

– Стоило кому?

Казлай вновь усмехнулся. Едва заметно – одними уголками рта.

– В первую очередь – Никласу. А ещё Вилле, Гастону, даже тебе, хоть до вчерашнего дня ты ничего об этом не знала.

– А вам?

– И мне. Впрочем, я платил по собственным счетам. В то время как Никлас оплачивал чужие.

Селена доела уху и отодвинула тарелку. Хозяйка тотчас вынырнула из-за двери чулана (подсматривала она что ли?), сгребла посуду на потемневший медный поднос и выжидательно уставилась на Казлая. Тот качнул головой, дескать, ничего не нужно, и женщина, фыркнув, удалилась. Небось опять спряталась в свой чуланчик – подслушивать.

– Положение Вилмы с каждым днём становилось всё опаснее, – проговорил Казлай, проводив хозяйку взглядом. – Все понимали, что Эльжбетта не остановится – бывшая подруга стала слишком опасна.

– Никлас был придворным лекарем. Он мог всё рассказать королю.

Казлай снисходительно усмехнулся:

– Когда речь идёт о сильных мира сего, друг мой, откровенность неуместна. Даже если бы король и поверил Никласу, он всё равно предпочёл бы избавиться от него и Вилмы. Как говорили древние бескарийцы: «Нет человека – нет проблемы».

– Вы опять за старое?!

Может «попугаям» история с бескарийцами и казалась забавной, но Селену она раздражала до колик.

Казлай примирительно поднял руки:

– Не о том речь, друг мой. Тогда все наши мысли были заняты тем, как спасти Вилму, Никласа и тебя. Сначала Гастон предложил переправить вас в Стребию, но это было слишком рискованно. Мы не могли предугадать, как поведёт себя королева Клибелла. Потом Вилма предложила собственный план. Идея была настолько безумной, что мы поддержали её единогласно.

– Что это был за план?

– Вилма сказала, что ей придётся умереть.

Это прозвучало так неожиданно, что Селена невольно вздрогнула.

– Конечно, не по-настоящему, – тут же успокоил Казлай. – Она всего лишь хотела инсценировать собственную смерть, и каждый из нас должен был сыграть свою роль в этой пьесе. Виллу заранее отправили в Гремундский лес к дальним родственникам Гастона. Она была ещё слишком юной, слишком импульсивной, и мы не решились посвятить её в свой план. Вилма рассчитывала, что всё пройдёт быстро, и сестре не придётся её оплакивать. Отослав Виллу, Никлас распустил слух о болезни жены. В ту пору ему ежедневно приходилось бывать во дворце, и всякий раз он со скорбью в голосе сообщал королеве, что Вилма чувствует себя всё хуже.

– Никлас на такое не способен!

– Ему не пришлось изображать отчаяние. Ареста Вилмы ждали со дня на день, и мы все были как на иголках. Однажды Эльжбетта прислала с нарочным⁸ какой-то пузырёк. Курьер передал, что её Величество обеспокоена состоянием своей фрейлины и предаёт лучшее лекарство, но никто из нас не сомневался, что в пузырьке – яд. Простейший химический анализ это подтвердил. Более подходящего случая могло и не представиться. На следующий день Никлас отправил во дворец срочную депешу о том, что Вилма скончалась. Мы стали готовиться к похоронам.

– Как можно похоронить живого человека?!

Казлай пригладил бородку:

– Тебе, должно быть, известно, что прежде похоронный ритуал отправлялся в храмах.

– Это было так давно…

– Вообще-то да, но Никлас объявил, что Вилма пожелала быть похороненной по древней традиции.

– Неужели Эльжбетта ничего не заподозрила?!

– Думаю, она была так рада смерти Вилмы, что не обратила на это внимания. На похоронах, разумеется, присутствовали её посланники. Они-то и донесли королеве, что Вилма Кариг лежала в гробу, мертвее не бывает.

– Я читала, что раньше гроб выставлялся в храме на обозрение, потом крышка закрывалась, и покойника везли на кладбище…

– Верно. По старому ритуалу, открывать её повторно запрещено. Мы всё продумали заранее. Близ площади Справедливости есть старый храм. Когда-то я вычитал в фолиантах времён Тира Седьмого, что прямо под его алтарём начинается подземный ход. Он связан с городской канализацией.

– Я знаю.

– Неужели? Похвальная осведомлённость, друг мой! Этим-то ходом и ушла Вилма. Когда мы заколотили крышку гроба, она открыла специально сконструированное дно и спустилась в подземелье. Гроб задрапировали расшитым покрывалом. Ещё одна дань традиции, за которую мы были безмерно благодарны древним. Я спрятался за колонной и незаметно нажал на рычаг.

– Хотите сказать, что никто ничего не заметил?!

– Никто и не мог. Гроб несли я, Никлас и Гастон. Мы не жаловались, что он слишком лёгкий, сама понимаешь

Лицо Казлая больше не казалось мрачным – зелёные искорки задорно прыгали в глазах.

Вот, что называют «горькой правдой». Выходит, Вилма, действительно, сбежала, бросив мужа и двухлетнюю дочку. Селена не чувствовала за собой права её осуждать, но и оправдывать этот жестокий поступок не собиралась.

Словно прочитав её мысли, Казлай замотал головой:

– Не спеши с выводами, друг мой. Ты знаешь далеко не всё.

– А вы?! – ей хотелось, чтобы слова цепкими коготками впились в его лицо. – Вы всё знаете?!

Сказано это было с нажимом на слово «всё». Сейчас он признается, что и сам стал жертвой заблуждения.

Казлай вздохнул, точно его вынуждали говорить о том, о чём ему хотелось бы умолчать, но всё же ответил:

– Я знаю всё. Выслушай меня, друг мой. Тогда и у тебя не останется никаких сомнений на сей счёт.

Фраза вышла до того старомодной, что Селена невольно улыбнулась, и Казлай продолжал:

– Согласно нашему плану, Вилма должна была выбраться на берег реки, где мы заранее спрятали лодку. Никто из нас не мог встретить её там, потому что к нам было приковано всё внимание. Десятки глаз следили за каждым шагом, десятки ушей вслушивались в те слова, что мы с Никласом и Гастоном говорили друг другу. Поэтому нам нужно было вести себя как можно более естественно, то есть скорбеть и напиваться. Точнее, делать вид, что скорбим и напиваемся. План был прост. Ночью, после поминок, мы с Гастоном должны были доставить Никласа и тебя на развилку дорог, к повороту на дорогу Трёх Мельниц. Вилма собиралась подняться вверх по течению, пробраться через лес и выйти нам навстречу. Она надеялась, что уже на следующий день вам удастся перейти через Аштарский перевал и попасть в Миравию.

– А что должны были делать вы?

– Нам предстояло вернуться домой, чтобы как можно дольше скрывать отсутствие Никласа.

– Как можно скрыть отсутствие придворного лекаря?

– Мы должны были рассказывать всем, что после похорон жены он занемог, и сидит дома разбитый сплином⁹. Вряд ли кому-то это показалось бы подозрительным. Как думаешь?

– Пожалуй, никому. Но ведь мы так и не попали в Миравию.

– Не попали. Безупречный план лопнул.

Не успела Селена спросить, что же произошло, как из-за углового стола раздался визгливый возглас:

– Никому, говорю тебе! Это всё богатым! Кто на перине…

Неприятный тенорок принадлежал субтильному человечку с огромной плешью на затылке, обрамлённой жидкими космами цвета свалявшейся шерсти. Его собеседницей и сотрапезницей оказалась дородная низенькая женщина, похожая на молочного поросёнка. Услышав крик своего спутника, она, похоже, смутилась и зашикала, но тот был неумолим:

– Только богатым, кому ж ещё?! Сама посуди: у Пролы трое братьев на ярмарке были, и что, спрашивается?!

Молочная бабёнка просительно сложила руки на груди и что-то напряжённо зашептала, озираясь по сторонам. Плешивый нисколько не озадачился.

– Нешто я неправду говорю?! – снова выкрикнул он, да так громко, что все посетители завертели головами. – Богатых эта зараза косит, им всем смерть придёт! А нам-то с тобой, Терадосия, бояться не след. Кто на одной краснопёрке жив, тому с чего помирать-то?!

Казлай с молчаливым презрением оглядел нарушителя спокойствия и сказал негромко, так, что никто, кроме Селены, не мог его услышать:

– В народе бытует поверье, что бедность защищает от степной лихорадки. Глупо и смешно. Бедность ни от чего не может защитить. Разве что от ожирения.

– Вы собирались рассказать, что стало с мамой, – напомнила Селена.

Казлай встрепенулся:

– Ты права, друг мой. До недавнего времени я знал лишь то, что знали все. Мы прибыли на развилку, но твоя мама так и не появилась. Мы ждали до самого рассвета, после прочесали лес и даже спустились на берег – её нигде не было. Пришлось возвращаться в город. На следующий день Гастон поднялся по реке, но и там не обнаружил никаких следов. Теперь скорбь Никласа была вполне искренней. Мы все понимали, что Вилма жива, но понятия не имели, где её искать. Шло время, а вестей всё не было. Твоя мама просто исчезла, и никто из нас не имел ни малейшего понятия, куда именно.

Казлай говорил, и говорил, и было в его тоне что-то неестественное. Что-то такое, что мешало Селене посмотреть ему прямо в глаза и заставляло следить за тем, как смуглые узловатые пальцы легонько постукивают по столешнице.

– Вы так её и не нашли?

– Нет. Спустя триста с лишним лун, она сама меня нашла.

– Но почему вас?! – воскликнула Селена и тотчас осеклась, сообразив, что сморозила глупость. – Простите, мэтр Казлай! Я вовсе не хотела вас обидеть, но почему она сразу не поехала к Никласу?

Казлай грустно улыбнулся:

– Вилма не знала, как вас найти, а я просто подвернулся по дороге. Только и всего.

Казлай замолчал, разглядывая собственные ногти. Разговор явно давался ему нелегко.

– Где она была? – прошептала Селена. – Почему вернулась только сейчас?

– Сначала всё шло по плану, – выпалил Казлай так скоро, будто эта фраза была заготовлена заранее. – Вилме удалось выбраться к реке, но, когда она вышла на берег, её ждал сюрприз.

Последнее слово он произнёс с нескрываемым отвращением.

– Сюрприз? – переспросила Селена. Почему-то ей сделалось не по себе.

Казлай легонько кивнул:

– Гвардейцы.

– Королева её разоблачила?!

– Если бы их послала королева, Вилмы давно не было бы в живых. Нет, отряд гвардейцев под предводительством Гекклиона Верды был отправлен другим лицом.

Должно быть, он ожидал, что Селена спросит о том, что это было за лицо, но она неожиданно заинтересовалась другим:

– Гекклион Верда? Разве у мидава может быть такое имя?

– Верда не был мидавом. Тот влиятельный господин, о котором я говорил, содержал небольшую гвардию, состоявшую только из людей.

Он помолчал и вдруг тихо добавил:

– За что и поплатился.

Вот оно что! Теперь понятно, о ком идёт речь! Гараш не раз упоминал, что в их домашней гвардии никогда не служили мидавы. Селена огляделась. Люди за соседними столами негромко гудели. Одни жевали краснопёрку, другие пытались грызть розоватые сухожилья, именуемые в здешних краях аппетитным словом «жаркое». Никто из них не знал и даже не мог вообразить, о каких опасных вещах беседовали неподалёку загорелый мужчина и худенькая девочка.

– Я знаю, о ком вы говорите, – наконец, объявила Селена.

Казлай вскинул бровь. Его обычно бесстрастное лицо на мгновение сделалось заинтересованным:

– Неужели?

– Кроме короля, в Тарии только один человек мог позволить себе личную гвардию.

Казлай не шелохнулся, только едва заметно смежил веки в знак согласия:

– Верно. К нему-то и доставили твою маму.

– Но зачем?!

Селена невольно повысила голос и вновь огляделась, испугавшись, что привлекла чьё-то внимание. Люди, однако, не проявляли к ней никакого интереса. Только плешивый поборник¹⁰ бедности зыркал по сторонам, как обезумевший хорёк.

– Тот, чьё имя тебе известно, имел собственный интерес. Ему нужен был свой человек в Варии. Такой, чтобы варийский король принял его с готовностью.

– Вы хотите сказать: «шпион»? – догадалась Селена.

– Для двенадцатилетней девочки ты чересчур сообразительна, друг мой.

– Мне тринадцать.

Казлай наклонил голову, разглядывая её исподлобья:

– Для тринадцатилетней – тоже. Твоя мама была такой же.

– Но Тумай её переиграл, верно?

– Не совсем. У неё просто не было выбора. Тумай предложил своё покровительство. Если она соглашалась принять его предложение, то и ты, и Никлас, и Вилла оказывались в абсолютной безопасности. Даже Эльжбетта была не вольна причинить вред тем, кому покровительствовал сам Тумай Великий. Чтобы вы могли получить такую привилегию, Вилме предстояло отправиться в Варию, к тамошнему королю, и стать одной из его приближённых.

– Чтобы шпионить для Тумая?

– Кажется, ты её осуждаешь?

– Нет, но ведь она могла отказаться.

– Могла. Но в этом случае, ваши жизни стоили бы недорого. Главным условием было то, что Вилма ни при каких обстоятельствах не могла вернуться в Тарию. Связь с Тумаем она должна была поддерживать через доверенных лиц.

– Неужели Тумай, которым все так восхищались, в действительности был жестоким и бессердечным?!

– Он был политиком, друг мой, а для политиков не существует слова «жестокость».

– Так не должно быть!

Казлай вздохнул:

– Не знаю. У каждого своя правда. В тот вечер твоя мама приняла предложение Тумая. Она понимала, что это единственный способ обезопасить любимых людей.

Всё это в голове не укладывалось! Как отец Гараша мог быть таким?! Политик ты, рыбак или, скажем, лесоруб, человеком надо быть прежде всего. Грош цена такому величию, которое основано на людских страданиях!

Ничего этого Селена, конечно, говорить не стала, просто взяла с последней оставшейся на столе тарелки суховатый ломтик хлеба и принялась его жевать.

В это время плешивый вновь подал голос. На этот раз он возопил громче прежнего, не обращая внимания на протестующее кряканье своей дамы:

– Всю жизнь краснопёрку грызём, с ней в зубах и подохнем! А только раньше они подохнут на пуховых перинах!

Осклабившись, человечек стал тыкать пальцем в пространство, так, что неясно было, в кого конкретно он метит. Казлай прищурился:

– Вы не утомились кричать, милейший?

Плешивый рыкнул, пытаясь подняться, но был остановлен молочной бабёнкой и плюхнулся на место с явным огорчением. Не желая, однако, молча терпеть обиду, он скуксился и прошипел:

– Не всё вам, богачам, довольство! Нынче на нашей улице праздник! Защитит нас краснопёрушка-то от недуга богатейского! А ты, толстосум, накося-выкуси!

С этими словами, он скрутил шиш и ткнул им в сторону Казлая, точно пытался до него дотянуться. При других обстоятельствах Селену это, вероятно, смутило бы, но только не сейчас. Брошенная плешивым фраза ещё звенела в воздухе, и этот звон был похож на радостное пение колокола, возвещающее окончание войны. Как он сказал? «Защитит нас краснопёрушка»! Это просто невероятно!

– Мэтр Казлай! – Селена ухватила своего собеседника за рукав в то самое мгновение, когда он стал медленно подниматься навстречу обидчику. – Оставьте его, мэтр Казлай! Я знаю, что делать! Знаю, как помочь Витасу!

Бросив на плешивого уничижающий взгляд, Казлай тяжело опустился на место:

– Мы не можем ему помочь. Как говорили древние… – он внезапно осёкся. – Как говорят в народе: «Не ищи истину, что скрыта под землёй».

– И вовсе не под землёй, а под водой! Вы только послушайте! Я ела краснопёрку и не заболела. Принцесса её не ела, и мы видим, что с ней случилось. Бурбелла…

– … ела краснопёрку, – кажется, Казлай начал понимать, что к чему.

– Вот именно. Вилла её не ела, Лиа – ела. В конце концов, народ говорит, что степная лихорадка – болезнь богатых. Уж не потому ли, что краснопёрка содержит какое-то вещество, которое от неё помогает?

Казлай посмотрел на свои пальцы:

– Мы можем это проверить. Нужна только лаборатория и группа добровольцев, чтобы испытать лекарство.

– Испытаем его на Лайде. Терять всё равно нечего.

Казлай улыбнулся, и на этот раз его улыбка была почти открытой:

– Не знаю, кем ты станешь: учёным, не чуждым политики или политиком, не чуждым человечности, но, если краснопёрка и вправду поможет, король наградит тебя по заслугам.

Селена не ответила. Поспешно поднявшись, она бросила на стол несколько медяков:

– Пойдёмте скорее! Нам нужно успеть!

К немалому удивлению Казлая, опыт оказался успешным. К обеду полученный почти в лабораторных условиях (а точнее – в хозяйской печи) экстракт краснопёрки был испытан на Лайде и показал свою эффективность. После первой дозы лекарства жар уменьшился, а после второй (то есть поздно вечером) и вовсе прекратился. Принцесса уснула, и Вилла с Бурбеллой впервые получили возможность перекусить.

После непродолжительного совещания было решено немедленно отправить Зебу в Лаков, чтобы как можно скорее доставить королю изобретённое лекарство. Казлай, правда, пытался против этого возражать, ссылаясь на то, что безопасность экстракта по-прежнему не доказана, но слушать его не стали.

– Это наш последний шанс! – сказала Вилла, откинув со лба прилипшую прядь. – Зебу должен бежать в Лаков, не дожидаясь утра!

– Почему только Зебу? – возмутился Кот. – В Лакове может потребоваться консультация квалифицированного специалиста. И вообще, – он понизил голос, – не станете же вы доверять такое ответственное дело собаке!

– Я не собака! – оскорбился Зебу.

Кот лишь закатил глаза, но по всему было видно, что отступать он не намерен. В конце концов, уполномоченная делегация в лице Кота и мидава была отправлена в город. Остальные же разошлись по своим комнатам в надежде немного поспать.

Стотридцать восемь лун и один день

Напрасно доктор Кариг проводил у постели короля сутки напролёт – состояние Витаса не улучшалось. Временами, правда, казалось, что кризис миновал, но после непродолжительного затишья жар всякий раз начинал нарастать, и это приводило королеву в отчаяние.

Витас не открывал глаз ни на мгновение. Было ли его состояние беспамятством или долгим, тяжёлым сном, этого доктор не мог сказать наверняка. Будить короля он не пытался, позволяя ему переживать мучительные мгновения в забытьи.

За две минувшие ночи самому Никласу удалось поспать в общей сложности не больше трёх часов, и бессонница не преминула сказаться на его самочувствии. Накануне он весь день боролся с приступами тошноты, а теперь его преследовали видения. По стенам, полу и потолку расползались бледные пятна. Они скользили вдоль кровати, забирались на покрывало, бесцеремонно лезли на щёки короля. Никлас смотрел на это безобразие из-под полузакрытых век. Он сходил с ума, и не мог остановить надвигавшееся безумие.

Королева навещала сына десятки раз на дню и всякий раз, видя, в каком состоянии пребывает доктор, предлагала ему передохнуть, но Никлас неизменно отказывался. Он должен быть с королём до конца. Он – придворный лекарь, последняя надежда и роковая ошибка. Он пообещал спасти Витаса, но теперь наказывал себя за самоуверенность созерцанием того, чего уже не мог изменить.

Вилла так и не возвратилась. Никлас запретил себе думать о ней и о Селене. Запретил себе бояться за них, потому что страх мог окончательно парализовать и без того угасающее сознание.

Минувшие дни были чудовищно одинаковыми. Каждый начинался с борьбы за жизнь короля, но лишь затем, чтобы незаметно перетечь в другой, ничем не отличавшийся от предыдущего день.

Всё изменилось в полдень, когда в окна светило не по-осеннему яркое солнце. Часы на дворцовой башне пропели шестой час нового дня. Никлас с усилием разомкнул веки, поднялся, стараясь не обращать внимания на расползавшиеся во все стороны белёсые круги, взял чашу с водой и губку. Ему предстояло напоить короля, то есть увлажнить его губы и попытаться влить несколько капель внутрь.

Обычно подобная процедура проходила без неожиданностей, но в этот раз вышло иначе. Стоило Никласу коснуться влажной губкой лица короля, тот медленно открыл глаза и посмотрел на него невидящим взглядом:

– Доктор! Который теперь час?

Король проговорил это глухо и хрипло, а после, сделав несколько жадных глотков из поднесённой Никласом чаши, вновь откинулся на подушки.

– Миновал шестой, – зачем-то пояснил доктор. Казалось, безумие овладело им окончательно, и всё это: распластавшийся на подушках Витас, яркий свет, бой часов – лишь всполохи отрывистого сна.

– Прикажете послать за её Величеством? – Никлас не мог позволить королю вновь провалиться в забытьё.

Тот мотнул головой:

– Прикажите построить мою гвардию!

– Я не могу командовать гвардией, ваше Величество.

– Передайте им мой приказ!

Если бы только кто-нибудь открыл дверь! Тогда Никласу не пришлось бы ни на секунду оставлять ускользавшего короля в одиночестве!

– Постройте мою гвардию! – упрямо повторил Витас.

Никлас резко вдохнул, точно пытаясь выпить весь воздух, и гаркнул неожиданно громко:

– Построить гвардию его Величества!

Бледные губы Витаса тронула лёгкая улыбка. Дверь тихонько приоткрылась, и в проёме показалось испуганное лицо гвардейца, одного из тех, что несли вахту в коридоре.

– Построить гвардию его Величества! – повторил Никлас.

Король вновь улыбнулся:

– Выполняйте!

Некоторое время он лежал почти неподвижно, глядя мимо Никласа, но, когда тот решил, что вновь утратил контакт с пациентом, внезапно заговорил:

– Помогите мне подняться, доктор. Я желаю выйти на плац.

– Ваше Величество ещё слишком слабы, – запротестовал Никлас. – Будет благоразумно посмотреть с балкона.

Внезапная активность короля пугала его. Так бывает в последний час, когда временное улучшение – лишь затишье перед новой бурей. Предложение выйти на балкон было ничем иным, как дипломатической увёрткой – измученный болезнью Витас вряд ли сумел бы сделать даже несколько шагов.

– Знаете, чего мне всегда хотелось? – король облизнул пересохшие губы. – Я всегда мечтал командовать настоящей армией.

– Мечта вашего Величества скоро исполнится.

– Не обманывайте меня! Я знаю, что скоро умру! Ведь это правда? Признайтесь, что это правда, доктор!

Король заметался на подушках, точно они обжигали его спину. Никлас беспомощно взглянул на дверь, и та, будто вняв его мольбе, распахнулась. В комнату вбежала трепещущая Сона, за ней, по-армейски твёрдо чеканя шаг, вошёл маршал Нордиг. Обливаясь слезами, королева бросилась к сыну, но тот внезапно отстранился:

– Помогите мне подняться, маршал! Это приказ вашего короля!

Нордиг посуровел, бросил беглый взгляд на королеву и протянул ему руку:

– Обопритесь на меня, ваше Величество! Гвардия построена и ждёт распоряжений!

К несчастью, Никлас оказался прав. Стоило королю сделать несколько шагов, как его ноги подкосились, и, если бы не рука маршала, поддерживавшая его под локоть, он наверняка упал бы. Нордиг подхватил мальчика на руки так легко, словно тот был не королём Миравии, а пуховой подушкой, и вскоре возглавляемая им процессия вышла на плац, где была построена немногочисленная гвардия.

– Поставьте меня на землю! – приказал Витас тем особенным тоном, каким умеют разговаривать лишь короли и женщины. – Где Гараш?

Маршал взглянул на Никласа:

– Выполняет особое поручение, ваше Величество.

– Скверно! – вздохнул король. – Отчего, когда он мне нужен, его не бывает поблизости?! Я желаю, чтобы он командовал моей гвардией!

Витас оглядел плац и, не отыскав на нём своего протеже¹¹, крикнул по-детски срывавшимся голосом:

– Доброй луны, гвардейцы!

– Да светит она вашему Величеству! – прогудели выстроившиеся перед ним юноши.

Их было не больше двадцати. Любимая игрушка короля, его потешная гвардия, состояла в основном из знатных юношей в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Они не сражались на поле боя, не выполнили никаких поручений, кроме одного – маршировать на плацу в угоду его Величеству.

– Напррраво! Шагом марррш!– рявкнул Витас.

Вышло похоже на то, как если бы щенок зарычал на медведя, но гвардия покорно повернула в указанном направлении и затопала, бряцая набойками по брусчатке. Король смотрел с обожанием, а, когда первые ряды достигли стены, вновь подал голос:

– На месте стой ррраз-два!

Гвардейцы в последний раз щёлкнули каблуками и остановились.

– Не забыли! – радовался король. – Всё помнят, шельмецы¹²! Всё помнят! Кррругом! Шагом марррш!

Подчиняясь приказу, гвардейцы развернулись и потопали в обратном направлении под одобрительные возгласы короля.

Сона тихонько плакала вытирая глаза белоснежным платочком. Нордиг напряжённо следил за каждым движением воспитанника, готовый прийти на помощь по первому требованию, а Никлас незаметно удалился на несколько шагов, чтобы прислониться к стене. Не сделай он этого – упал бы, потому что вдобавок к белёсым кругам его теперь мучило головокружение. Хорош доктор, ничего не скажешь!

Наконец, король наигрался и позволил увести себя в спальню. Правда, обратный путь он пожелал, во что бы то ни стало, проделать на своих ногах.

В связи с этим произошёл странный инцидент. Когда ведомый Нордигом король подходил к двери, он заметил караульного, прятавшего что-то за спиной.

– Что там у тебя? – спросил он.

Юноша густо покраснел.

– Что ты прячешь? – повторил Витас. – Покажи своему королю!

Сказав это, он требовательно протянул руку, и караульному ничего не оставалось, кроме как отдать ему кулёк с краснопёркой.

– Рыба? – удивился король.

– Так точно, ваше Величество! – подтвердил гвардеец. – Солёненькая.

Пожав плечами, Витас погрыз рыбёшку:

– Правда, солёная. Не возражаешь, если я возьму?

Караульный просиял:

– На доброе здравие, ваше Величество!

Услышав этот разговор, королева захлопотала, чтобы Витасу подали бульон с гренками, но мальчик отказался. По непонятной причине ему хотелось только бедняцкой пищи – сушёной краснопёрки.

Возвращаясь в спальню, король сгрыз ещё несколько рыбёшек, а после – упал на перину и засопел. Королева, Нордиг и вся собравшаяся свита поспешно удалились, а Никлас вновь занял свой пост у постели больного.

Король спал, разметавшись на подушках. Время от времени он начинал бормотать что-то неразборчивое, после вновь затихал, заставляя Никласа напряжённо вслушиваться в каждый доносившийся до него звук.

Белые круги сделались разноцветными. Теперь они метались по комнате в ярких полосах солнечного света, пробивавшегося сквозь окна. Привалившись к стене, Никлас закрыл глаза и провалился в тревожную дрёму.

Его мозг, однако, не желал успокаиваться и продолжил создавать причудливые видения. Сначала цветные круги хаотично носились по комнате, после выстроились в ряд и закружили и хороводе, то компонуясь по цвету и размеру, то слипаясь друг с другом в произвольном порядке. Никлас пытался определить цель и направление их движения, но безуспешно. Ни цели, ни направления не было. Сплошной хаос и неразбериха.

Спустя некоторое время, ему приснилось, что дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась высокая женщина. Нижняя часть её лица была скрыта под повязкой. Приглядевшись, Никлас понял, что это никакая не повязка, а длинный шёлковый шарф с кистями.

– Что вам угодно, сударыня? – спросил он незнакомку. – Это покои его Величества, здесь нельзя находиться посторонним.

– Я знаю, – ответила женщина шёпотом. Но не ушла. Напротив, сделала несколько шагов к королевскому ложу.

Никлас подумал, что она может оказаться заговорщицей, и хотел было подняться навстречу, чтобы защитить короля, но вспомнил, что всего лишь видит сон. Никакой женщины не существует. Да и кто бы пропустил незнакомку в королевские покои?! Значит, ни приветствовать её, ни оберегать Витаса не нужно. Сон становился всё более забавным.

По комнате прокатилась тёплая волна аромата. Жасмин, нагретый полуденным солнцем. Странно.

– Откуда вы прибыли, сударыня? – он постарался придать голосу невозмутимости.

– Из Варии, доктор Кариг, – было ответом.

– Вам известно моё имя?

– Конечно. Как и вам – моё.

– Боюсь, что не имею чести…

– Данория Палле. Советница варийского короля.

Никлас вздрогнул. Незнакомка была ему знакома. Её голос, насмешливый взгляд, тонкие пальцы, и это «Данория Палле». Сознание играло с ним в жестокую игру. Что ж, Никлас решил принять его правила. Боли нельзя избегнуть. Её можно только побороть.

– Боитесь степной лихорадки? – хмыкнул он. – Надеетесь защититься от неё с помощью шарфа?

Знакомые глаза сверкнули стальным блеском. «Данория Палле» улыбнулась, и тонкие лучики побежали от век к вискам:

– Я боюсь многого, доктор Кариг. Степной лихорадки – в последнюю очередь.

– Вы так и не ответили: что вам угодно?

– Я хотела повидать вас.

– Меня?

– Вас это удивляет?

– Ума не приложу, зачем простой лекарь мог понадобиться советнице варийского короля.

«Данория Палле» вновь улыбнулась. Метавшиеся вокруг цветные круги делали её похожей на сказочную волшебницу. Никлас протянул руку, но она внезапно отпрянула, точно испугавшись, и вдруг запела красивым бархатистым голосом. Песня тоже была знакомой. Эту колыбельную на варийском он сочинил для новорождённой Селены, и Вилма часто пела её, укачивая малютку. Когда Селене было чуть больше года, она и сама стала подпевать матери, а потом Вилмы не стало, и песня оказалась вне закона. Никлас не мог заставить себя спеть ни строчки. Да и голоса у него не было.

Король заворочался во сне, «Данория Палее» на мгновение умолкла, но поняв, что он не намерен просыпаться, вновь затянула свою колыбельную.

Никлас ожидал, что она вот-вот исчезнет, но вышло иначе. Вместо того, чтобы разлететься на части вместе с цветными кругами, женщина приблизилась и села рядом, опустив голову ему на грудь.

– Где ты была так долго? – прошептал Никлас.

«Данория Палле» перестала петь и ответила так же тихо:

– Я думала, ты удивишься.

– Я разучился удивляться.

– С каких это пор?

– С тех пор, как познакомился с Селеной. Если бы ты знала нашу дочь так же хорошо, как я, то согласилась бы, что ничего более удивительного с тобой никогда не происходило.

– Жаль, что меня так долго не было рядом. Целых сто тридцать лун.

– Сто тридцать восемь лун и один день

– Тебе нужно поспать.

– Я сплю.

– Нет.

– Сплю.

– Ошибаешься.

– Я…

– Да, теперь ты, кажется, спишь.

Никласа разбудил резкий возглас:

– Мэтр Кариг, вас спрашивает какой-то… кот.

Нехотя открыв глаза, он обнаружил перед собой улыбающееся лицо Вилмы. Сон всё не кончался. Давешний гвардеец топтался на пороге комнаты.

– Вас спрашивает кот, мэтр Кариг, – повторил он. – Прикажете позвать?

Худший из людей

Разношёрстная компания провела в Шерпене ещё несколько дней и, лишь убедившись, что жизни принцессы больше ничто не угрожает, выдвинулась в путь.

Селена оказалась права: в маленькой, невзрачной рыбёшке была скрыта целебная сила, и Лайда теперь чувствовала себя вполне сносно. Когда процессия приближалась к южным воротам Лакова, через которые должна была въехать в город, она даже принялась шутить, что было, по правде говоря, весьма необычно.

– Знаете, Тумай, недавно я вспоминала одного доброго знакомого… – пропела принцесса. Её реплики почти всегда были адресованы одному лишь Гарашу. – Этот человек многому меня научил. Скажу больше: я очень признательна ему за науку.

– Ливий Крат призывал благодарить учителей, – пробормотал Гараш, явно думая о своём.

– Как это мудро! – подхватила принцесса. – Мой… учитель однажды сказал мне, что люди – самый ценный ресурс.

– С этим трудно поспорить, ваше Высочество.

– Вот и не спорьте! Не так давно я поняла, что народ – единственная опора монарха.

– Вас послушать, так ценнее человека ничего в мире не сыскать, – встряла Бурбелла. Нешто поговорку не слыхали: «Дураков на плахе – что блох на собаке»? Это, стало быть, одним больше – одним меньше, считать не станут.

Бледная Лайдина мордашка на мгновение приобрела хищное выражение, но, кажется, никто, кроме Селены, этого не заметил.

Сразу за воротами путешественников остановила городская стража. Формальная проверка документов обещала занять совсем немного времени. Вероятно, так бы и случилось, если бы не происшествие, изменившее весь дальнейший ход событий.

Увидев стражников, принцесса Лайда скорчила совою излюбленную гримасу и заверещала:

– Помогите! Держите разбойницу! Она меня похитила! Она хочет получить выкуп!

Все участники процессии недоумённо заозирались по сторонам, пытаясь понять, что происходит, но уже через несколько мгновений всё прояснилось.

– Это она! – взвизгнула принцесса, ткнув пальцем в Бурбеллу. – Заноза! Атаманша разбойников!

– Извольте ваши документы, – потребовал стражник, разглядывая путников.

Вилла протянула ему дорожную грамоту.

– Эта барышня вам знакома? – кивком головы он указал на побледневшую девицу.

– Её имя – Бурбелла Чиноза, – вспыхнула Вилла. – Она – старшая дочь соляного магната из Тарии.

– Неправда! – заорала принцесса. – Это разбойница! Вы должны её арестовать!

– Для таких обвинений нужны доказательства, – проворчал стражник. Ему явно не хотелось ввязываться в разбирательства.

– У меня они есть! – не успокаивалась принцесса. – Знаете ли вы, с кем говорите?! Я – Лайда из рода Билеанов, наследница тарийского престола!

Страж криво усмехнулся и спросил у Виллы так, что в его тоне едва угадывался вопрос:

– Девочка шутит?

Вилла замялась:

– Не совсем. Перед вами действительно принцесса Лайда, но…

– Ваше Высочество! – ахнул стражник, попятившись. – Не извольте гневаться! Будет ли мне позволено препроводить вас во дворец? Времена нынче неспокойные.

Он оглядел принцессиных спутников с таким недоумённым презрением, точно это были тараканы, утонувшие в миске с похлёбкой.

– Во дворец я доберусь и сама! – проскрежетала девочка. – От вас требуется только арестовать преступницу!

– Что ты такое говоришь?! – рассердилась Вилла.

– То, что следует! – поджала губы принцесса. – Эта особа слишком долго пользовалась моей беспомощностью, но больше я её терпеть не намерена!

Бурбелла хлопала белёсыми ресницами, непрестанно сглатывая.

– Может ли кто-нибудь из присутствующих поручиться за девицу Чинозу? – лениво протянул страж.

Было видно, что он изо всех сил пытается избавить себя от необходимости принимать решение. Путники, молча, переглянулись. Действительно, никто из них не знал Бурбеллу Чинозу лучше, чем Лайда, но именно Лайда и свидетельствовала против неё с пугающим хладнокровием.

– Это ошибка, сударь! – наконец, опомнился Гараш. – Её Высочество, должно быть, заблуждается!

– Я знаю, что говорю! – прервала его Лайда. – Арестуйте мерзавку!

Стражник огляделся, ища поддержки, но, не заметив никого поблизости, выдавил:

– Следуйте за мной, сударыня.

– Это излишне, сударь! – вступился за Бурбеллу Казлай. – Мы едем во дворец, и, если его Величество отдаст распоряжение арестовать девицу, то…

– Арестуйте её! – приказала принцесса. – Она опасна!

Нос Бурбеллы порозовел, по щеке поползла слеза. Самым удивительным было то, что обыкновенно бойкая девица не пыталась защищаться, с молчаливой покорностью выслушивая то, что о ней говорили.

– Извольте следовать за мной! – повторил страж.

Гараш взялся за рукоять меча, но Казлай накрыл его руку своей и покачал головой.

– Зачем, Лайда?! – прошептала Селена.

Принцесса скривилась:

– Как ты разговариваешь с наследницей престола, простолюдинка?! Забыла своё место?!

– Прикажешь арестовать и меня?!

– Возможно. Когда-нибудь.

Лайда задрала подбородок так высоко, что, казалось, прибавила в росте. Триумфально оглядев оцепеневших спутников, она мотнула головой и бросила стражу:

– Чего встали?! Увести её!

В это мгновение Бурбелла пришпорила коня и бешеным галопом понеслась к городским воротам. Стражник замешкался лишь на долю секунды. Осознав происходящее, он тотчас заорал:

– Закрыть ворота!

Решётка упала за миг до того, как лошадь достигла прохода, и не успевшая остановиться Бурбелла врезалась в неё на полном ходу.

– Зачем?! – проскрипел Казлай сквозь зубы.

Вилла закрыла лицо руками, а к воротам уже сбегались гвардейцы.

На глазах у растерявшихся путников Бурбеллу связали и усадили на лошадь. Теперь её вину можно было считать доказанной.

– Люди – ценный ресурс. Используйте их с умом, сударыня, – чуть слышно прошептала принцесса.

Вечером следующего дня многочисленная компания собралась в доме Никласа. Не было тут лишь его самого (состояние короля по-прежнему внушало тревогу) и, конечно, принцессы, которая проследовала во дворец, не обременяя себя долгим прощанием.

Зато в доме появились два ценных обитателя – мальчик-паж Фили и экономка Дора, служившая у Никласа в Тарии. Оказалось, что Дора сопровождала Вилму из самого Туфа. История, надо сказать, была интригующая.

Когда до Варии докатились вести о гибели короля и Первого марсия, Вилма тотчас засобиралась в дорогу. Некоторое время ушло на подделку документов (благо доступ к королевской печати был открыт), и вскоре путешественница прибыла в родной город. Здесь она первым делом отправилась к своему прежнему дому, но там давно поселились другие жильцы, ничего не знавшие о Никласе Кариге.

Следующим пунктом назначения стал дом мэтра Казлая, но, к своему огорчению, на его месте Вилма обнаружила совсем другое здание. Следы терялись с устрашающей скоростью.

Дом Гастона, к счастью, обнаружился на прежнем месте, но в окне Вилма неожиданно увидела сестру и побоялась войти. К объяснению она была не готова. Пришлось изменить маршрут.

По иронии судьбы за несколько часов до того, как Зебу и Гараш подрались на паперти, Вилма спустилась в подземный ход заброшенного храма на площади справедливости. Она и потеряла фонарик Тафеля, найденный впоследствии Селеной.

В своём рассказе Вилма упомянула и Дориного брата, подземного короля Рошана Первого. Именно к нему она отправилась в тот достопамятный день.

– Почему к Рошану? – нетерпеливо спросила Селена. – Разве вы были знакомы?

– Когда я согласилась принять предложение Тумая, он представил мне своих доверенных лиц. Ими оказались брат и сестра…

– Рошан и Дора?

– Именно.

– Выходит, Дора появилась в нашем доме не случайно.

– Когда речь идёт о политике, случайностей не бывает.

– Ты говоришь точно, как мэтр Казлай.

– Я ведь не называла тебя «друг мой».

– Конечно, нет. Я – твоя дочь, а не друг.

– Ты – моя дочь, – согласилась Вилма, проведя рукой по её волосам.

– Зачем Тумай познакомил тебя с Рошаном и Дорой?

– Это было что-то вроде двухсторонней связи. Рошан через посыльных получал от меня сведения, а Дора передавала мне весточки о тебе и твоём папе. Представляешь, я всё о тебе знала: когда ты потеряла первый молочный зуб, когда выучилась читать, когда упала с лошади и разбила локоть…

– Я этого не помню.

– Конечно. Для тебя это было совсем не важно, а я ждала новостей от Доры как подарка. Иногда она даже умудрялась передавать мне твои рисунки.

– Я ведь плохо рисую!

– По-моему, замечательно!

– Ужасно! Я думала, что Дора потихоньку сжигает мои рисунки, чтобы они не уродовали гостиную!

– Вовсе нет!

– Я ей это припомню!

Они обе рассмеялись, и Селена отметила, что, когда Вилма улыбается, на её левой щеке тоже появляется ямочка. Никлас часто говорил, что она похожа на мать, и это оказалось чистой правдой.

Белая луна отражалась от светлых стен, озаряя комнату, и даже принесённые Вилмой фонарики Тафеля не могли соперничать с ней в яркости.

Селена лежала на софе, положив голову матери на колени и лениво наблюдая, как Дора распекает Лию, а Зебу и Кот шутливо тузят друг друга. С трудом оторвавшись от созерцания баталии, она продолжила расспросы:

– Значит, когда мы оказались под землёй, Рошан уже знал, что ты вернулась.

– Конечно. Он дал мне ваш адрес в Ольве, и был уверен, что мы с Дорой будем ждать вас там.

– Получается, если бы мы тогда не сбились с пути, то ты бы нашла меня на целый год раньше?

– Знаешь, котёнок, наша жизнь – долгий односторонний маршрут. Он состоит из больших дорог и маленьких тропинок. Иногда тебе кажется, что стоило пойти по другому пути, и всё обернулось бы иначе, но правда в том, что мы никогда этого не узнаем. Каждый отрезок пути можно пройти лишь однажды, и сравнивать, в любом случае, будет не с чем.

Она была права, но, кажется, нынешняя тропинка вела в непролазные дебри. Это ощущалось повсюду.

В доме теперь всё было по-другому. С возвращением сестры Вилла изменилась. Теперь она вела себя так, будто была приглашена в гости и ждала удобного повода удалиться, чтобы не надоедать хозяевам.

Мэтр Казлай тоже выглядел странно. Время от времени он обменивался отдельными фразами с Виллой, ещё реже отдавал распоряжения Коту, но, в основном, был тихим и замкнутым. Если бы кто-нибудь сказал Селене, что она станет скучать по бескарийцам, она подняла бы его на смех, но, по правде говоря, даже бескарийцы были бы сейчас куда приятнее, чем это тяжёлое молчание.

Единственными, кто немного разряжал обстановку, были Кот и Зебу, правда, иногда обстановка оказывалась разряженной настолько, что не обходилось без ущерба. К примеру, едва оказавшись в доме, они растерзали чучело белки, прежде украшавшее гостиную. Чучело было ужасным, и его гибель никого не опечалила, но мэтр Казлай всё равно отчитал Кота, назвав «бессовестным животным».

– Почему они арестовали Бурбеллу? – спросила Селена. Вот уже много часов её мучил этот вопрос.

Вилмины пальцы остановились у неё за ухом, но тотчас продолжили путь.

– Говорят, она связана с разбойниками, – откликнулся мэтр Казлай.

Вилла вошла в гостиную и остановилась на пороге:

– Ты в это веришь?! Судя по тону, она была раздражена.

Казлай пожал плечами, как делал всякий раз, когда считал обсуждаемый вопрос выходящим за пределы своей компетенции:

– Это решит суд.

– Что если это правда? – сказала Вилма, и Селена подскочила от неожиданности. – Мы знаем, что грозит девочке за связь с разбойниками.

Селена этого не знала. Не знал и Зебу, потому, что отцепившись от Кота, он тотчас подскочил и сел напротив Вилмы, вопросительно вглядываясь в её лицо:

– Что ей грозит?

– В лучшем случае – каторга, друг мой собака, – ответил за Вилму Кот. – В худшем – казнь. Местные законы суровы к разбойникам.

Селена резко выпрямилась:

– Неужели ничего нельзя сделать?!

Вилла мотнула головой:

– Нас не станут слушать.

– Они должны знать, что Бурбелла помогала принцессе! – возмутилась Селена. – Если бы не она, Лайды уже не было бы в живых!

– Лайда будет свидетельствовать против неё, – вздохнула Вилла.

– Но почему?

Вилла не успела ответить, потому что дверной колокольчик разразился нетерпеливым звоном, и вскоре Дора доложила о посетителях.

Вошедший в гостиную маршал Нордиг принёс с собой запах недавнего дождя и прелой листвы. Гараш держался за его спиной, как и положено ординарцу¹³. Теперь вместо берета на нём была тулейка, точь-в-точь как те, что носят королевские гвардейцы.

Вилма по-хозяйски поднялась навстречу визитёрам. Селена сделала реверанс и, улучив мгновение, когда маршал приветствовал собравшихся, подмигнула Гарашу. Мальчик едва заметно улыбнулся в ответ.

– Надеюсь, вы к нам с добрыми вестями, господин маршал, – проговорила Вилма после приветствия.

– Кризис миновал, сударыня, – сообщил Нордиг. – Его Величество чувствует себя лучше, и я надеюсь возвратить вам супруга не позднее завтрашнего вечера. Весьма неловко заставлять вас терпеть тяготы разлуки после всего, что вам довелось пережить.

– Я ждала так долго, что эти несколько дней ничего не решают, – в тон ему сказала Вилма. – Что с девушкой, за которую мы ходатайствовали? Она по-прежнему в тюрьме?

– Увы, сударыня. Особа, которую вы так яростно защищали, оказалась предводительницей разбойников по кличке Заноза. При всём уважении к вашим заслугам, освободить её – значит, отдать на поругание закон, который я призван охранять.

– Она была добра к принцессе! – воскликнула Вилла. – И уж, конечно, ни о каком похищении не может быть и речи!

Нордиг кивнул:

– Гараш мне всё рассказал. Миравийский суд справедлив, и не осудит девушку за преступление, которого она не совершала, но на счету банды десятки нападений на купцов, торговцев и, по слухам, даже на самого короля Тарии.

При упоминании о Шамшане Гараш скривился, и Казлай это заметил:

– Неужели миравийская сторона намеревается выдать девушку тарийскому эм… монарху?

Нордиг примирительно поднял руки:

– Отнюдь, господа! Наши государства находятся в состоянии войны, и мы не несём никаких дипломатических обязательств перед Тарией. За все преступления девушка будет осуждена по миравийским законам. Здесь же понесёт наказание. И, даю слово, что суд учтёт все смягчающие вину обстоятельства, которых, судя по тому, что я слышал, найдётся немало!

Сказано это было с несвойственным маршалу жаром, и на лицах присутствующих отобразились неловкие сдержанные улыбки.

– Надеюсь, человек, именующий себя Флаппером, не дождётся снисхождения! – Вилма разгладила несуществующую складочку на платье.

Маршал внезапно переменился в лице:

– Я здесь как раз для того, чтобы сообщить неприятную новость.

– Неужели его помилуют?!

– Разумеется, нет! Заговорщик не мог бы рассчитывать на помилование, если бы попал в наши руки.

Казлай вмиг сбросил маску равнодушия:

– «Если бы…»?! Что вы хотите сказать господин маршал?! Мы оставили это чудовище там, откуда ему было не выбраться!

Нордиг пожевал губу:

– Боюсь, что вы ошибаетесь. Когда гвардейцы прибыли в Гарцов, его там уже не было.

– Это невозможно! – воскликнула Вилма, но тотчас, будто устыдившись, потупилась. – Я хотела сказать, что мэтр Казлай забрал с собой все ключи. Если бы кто-то захотел сделать дубликаты, это заняло бы немало времени.

Маршал вздохнул и сказал извиняющимся тоном:

– Гвардейцы прибыли туда уже в тот день, когда вы сообщили о поимке преступника. Времени у него было совсем немного, и всё же он умудрился сбежать. Животное, о котором рассказал Гараш, тоже исчезло без следа. В последний раз его видели близ Верхнего Бартиса. Показания очевидцев расходятся. Ясно одно: Флаппер действительно побывал там и привёл с собой зверя, который уничтожил всех змееруких, которые ещё оставались в городе. Почему он решил выпустить зверя на волю, нам, к сожалению, пока не известно.

Что ж, это первая по-настоящему хорошая новость. Выходит, сарпину всё-таки удалось сбежать. Селена изо всех сил старалась сдержать улыбку.

– Кажется, вы задержали его сообщницу? – вспомнил Казлай.

– К моему стыду, её разоблачил не я, а мэтр Кариг. Настоящее имя этой особы – Мартиния Латьеза. Она оказалась замешана в ряде преступлений против государства, и теперь ожидает суда. Должен сказать, дамочка не из простых. Моим людям так и не удалось добиться от неё показаний, поэтому Флаппер мог стать ценным свидетелем. Жаль, что мы его упустили!

Когда маршал уходил, Гараш на мгновение задержался в дверях, якобы прощаясь с Селеной. Как выяснилось, это промедление понадобилось ему для того, чтобы вложить в её руку сложенный вчетверо листок.

Проводив Нордига, Селена бросилась на кухню в надежде прочитать записку в одиночестве, но её уединение было прервано самым бесцеремонным образом. Из-под стола выбрался Зебу, на загривке которого царственно восседал Кот.

– Я всё видел, – нахально сообщил мидав.

– Мы всё видели, – подтвердил Кот, томно прикрыв глаза.

– О чём вы?! – рассердилась Селена. – Я пришла попить воды.

– У тебя в рукаве записка от Гараша, – заявил Зебу и даже указал носом в соответствующую сторону.

Селена начала терять терпение:

– Допустим. И что с того?

– Это любовное послание! – не сдавался мидав.

– Не говори глупостей!

– Как ни странно, я согласен с собакой, – кивнул Кот. – С чего бы мальчишка стал передавать тебе записку, если бы не намеревался признаться в нежных чувствах?! Видели, как он принарядился? Это явно неспроста!

– Прекратите! – взвилась Селена. – Слушать вас противно!

– А ты не слушай, – посоветовал Зебу. – Возьми и прочитай, что там написано. Сама во всём убедишься.

Кипя негодованием, Селена развернула листок. На нём красивым (ей бы такой!), размашистым почерком было выведено:

Будьте сегодня в полночь у западных ворот.

Вместо подписи Гараш изобразил саламандру в огненном круге. Вышло красиво.

– Что я говорил! – обрадовался Зебу. Оказывается, он умудрился прочитать записку, стоя у неё за спиной. – Мальчишка приглашает тебя на свидание!

– Какой же ты дурак! – не выдержала Селена. – Здесь написано не «будь», а «будьте». С каких пор мы с Гарашем на «вы»?!

– Возможно, это лишь фигура речи… – принялся рассуждать Кот.

– Никакая это не фигура! – прервала его Селена. – Гараш хочет, чтобы мы с Зебу пришли сегодня к западным воротам.

Кот скорчил смешную мордочку, его усы затопорщились:

– Если мальчишке понадобилась помощь собаки, то уж моё-то скромное участие точно придётся кстати. Я иду с вами. Не стоит благодарности!

– Отлично! – обрадовалась его Селена. – Будьте готовы. Я позову вас, когда все уснут.

В тот день произошло ещё два события, заслуживающих отдельного упоминания. Первое касалось Виллы. К огорчению сестры, она объявила, что намерена уехать в Ристон, чтобы продолжить работу над усовершенствованием огнестрельного оружия в тамошнем институте.

О Виллиных наработках в этой области знала вся страна – на вооружении миравийской армии уже имелось достаточно самострельных стволов – но никто не мог и предположить, что продолжение работы требует спешного отъезда.

– Ты уезжаешь из-за меня? – сухо спросила Вилма, выслушав сестру. – До сих пор злишься, да?

Та не ответила – отвела взгляд.

– Дождись хотя бы Никласа! – попросила Селена, не слишком веря в успех.

– Передай ему мои наилучшие пожелания, – грустно улыбнулась Вилла. – Никлас давно уверял, что мне нужно продолжать работу под руководством Гастона. Думаю, он был прав, поэтому отправлюсь в Ристон завтра же.

Селена пыталась сдержать слёзы, но в носу предательски защипало:

– Ты будешь мне писать, правда?

Вилла протянула к ней руки:

– Конечно, моя дорогая!

– А мне? – вздохнула Вилма.

Вилла снова промолчала, но Селене отчего-то показалось, что и она вот-вот расплачется.

Второе примечательное событие было связано с мэтром Казлаем. Вышло так, что Селена поневоле подслушала разговор, который состоялся между ним и Вилмой.

Сказать по правде, она тайком пробиралась в чулан, чтобы собрать немного провизии для ночной вылазки, но, проходя мимо кухни, услышала из-за двери тихие голоса.

– Боюсь, ты знаешь не всё, – сдавленно проговорил мэтр Казлай.

– Хочешь открыть мне глаза? – произнесла Вилма с явной иронией.

– Я мог бы попытаться.

– Давай. Мне давненько не попадались хорошие романы.

– Смеёшься?

– Как всегда. Я смеюсь, а ты тянешь время.

– Изволь. Я потороплюсь. Для начала, ответь: как, по-твоему, Тумай узнал, что ты жива? Почему он отправил своих гвардейцев точно к тому месту, где ты вышла на берег?

– Это очевидно. Я уже говорила Гастону и тебе: вне всякого сомнения, меня кто-то предал.

– Никласа можно исключить.

– Конечно. В его любви и преданности я никогда не сомневалась.

– Думаешь, тот, кто это сделал… – голос Казлая сделался ещё глуше. – Думаешь, этот человек тебя не любил?

Вилма неожиданно рассмеялась:

– Прости, Рубер, мне было так забавно за тобой наблюдать!

– Как это понимать?

– Я всегда знала, что это сделал ты. Догадаться было нетрудно. Ты был одним из мудрецов, а, значит, имел возможность обратиться к Тумаю с просьбой.

– Ты меня ненавидишь?

– Вовсе нет, уверяю тебя!

– Я худший человек на свете! – покаянно воскликнул Казлай. – Я сделал это из одного только самолюбия!

– Неправда! Ты беспокоился обо мне! Ты не хотел зла ни моему мужу, ни моей дочери!

– По дороге в Миравию вас могли арестовать, и я очень этого боялся, но кто дал мне право принимать решение за тебя?!

– Теперь это не имеет значения, Рубер. Поначалу я действительно злилась, но потом поняла, что своим поступком ты, возможно, спас мою семью. Именно поэтому я и попросила тебя о помощи. Ты – мой лучший друг, и всегда им будешь!

Мэтр Казлай ничего не ответил, и Селена тихонько проскользнула в чулан, плотно закрыв за собой дверь.

Гвардия его Величества

Часы на Южной башне пробили полночь. Их утробное ворчание долгими раскатами прокатилось по городу, и, достигнув стены, с триумфом возвратилось назад.

Огни в домах давно погасли. Только фонари в руках редких похожих освещали тёмные мостовые, да слепящий диск белой луны самолюбиво гляделся в трепещущее море, рисуя на воде серебристую дорожку.

В этот-то час и прошёл мимо западных ворот человек в длинном плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Он был невелик ростом и худ, как ребёнок, но, несмотря на кажущуюся хрупкость, нёс перед собой большой деревянный сундук с навесным замком.

Поравнявшись с тюремной решёткой, возле которой, подсветив фонарём поле битвы, резались в карты разомлевшие стражники, он с грохотом опустил сундук на брусчатку.

– Чего тебе, малец? – окликнул его один из стражей, нехотя прервав игру. – Али что потерял?

– Тут ходить не след, – подхватил второй, явно огорчённый вынужденным перерывом. – Особливо по ночам.

– Ничего я не потерял, дяденьки! – прогудел незнакомец ломающимся подростковым голосом. – Наоборот, нашёл.

– Что нашёл-то, болезный?! – захохотал первый охранник. – В нашем городе на дорогах окромя грязи нечего не валяется.

– Сундук нашёл, дяденьки, – сообщил мальчик, отдышавшись.

– Сундук, говоришь? – в голосе стражника послышалось любопытство. – Что в сундуке-то? Небось, барахло какое?

– Может, и барахло, – вздохнул незнакомец. – Сундук закрыт – не заглянуть. Только весит он так, будто внутри золото.

– Брешешь! – откликнулся второй охранник. – Кто ж в своём уме сундук с золотом выбросит?!

– Выбросить – не выбросит, – согласился мальчик, – а потерять мог.

Первый стражник, тот, что был разговорчивее, посветил фонарём в его сторону:

– Тащи, что ли, сюда! Поглядим.

Мальчик покорно подтащил сундук поближе:

– Может, у вас ключи найдутся, дяденьки? Мы бы его живо открыли!

Охранник погладил тяжёлый замок:

– Ключи у нас только от тюремной решётки. Знаешь, поди, что там за стеной?

– Там, дяденька, государственные преступники сидят, – проявил осведомлённость мальчик. – Суда дожидаются.

– Точно, – страж поднял вверх указательный палец. – Место это, сынок, до того важное, что аж жуть! А ты чего в капюшоне-то? Или заразный?

– Ничего я не заразный! – обиделся незнакомец. – А без капюшона меня с семи лет даже родная мать не видела. Всё лицо оспа изъела. Хотите взглянуть?

– Еще чего не хватало! – замахал руками охранник. – Мы только поесть собирались, зачем на твою харю глазеть?! Давай-ка лучше подумаем, что с этим сундуком делать.

Второй стражник внезапно захохотал:

– Что ж с ним делать, дырявая башка?! Сундук-то открыт!

– Как это «открыт»?! – не поверил мальчик.

– А вот так. Видишь, замок только для виду повешен, а не защёлкнут. Сейчас мы его снимем! Гляди!

Сказав это, он отбросил в сторону приготовленные ключи, снял замок, нетерпеливо откинул тяжёлую крышку и заглянул внутрь сундука. В это мгновение прямо перед его носом с радостным пощёлкиванием взметнулась голубая молния. Потом ещё, и ещё одна. Из сундука послышался утробный бас:

– Кто посмел меня тревожить?!

От неожиданности страж сел на брусчатку и, быстро перебирая ногами, попятился к решётке. Над сундуком снова взвилась молния. Увидев это, второй охранник бросился наутёк. Однако не успел он пробежать и четверти тарела, как из-за угла выскочило чудовище, похожее на гигантскую собаку с рыжими пятнами, рассыпанными по белоснежной шкуре. Шерсть на загривке зверя топорщилась, глаза сверкали, отражая белый лунный свет.

– Мама! – закричал страж, меняя направление.

– Спасите! – подхватил второй. Он уже бежал за товарищем, поминутно оглядываясь в ожидании нападения.

Однако бело-рыжий зверь и не думал гнаться за беглецами. Дождавшись, когда стражники скроются за выступом стены, он тихо присвистнул:

– Селена! Гараш! Где вы там?

Те, кого он звал, выскользнули из-за бойницы, как чёрные тени.

– Пора! – заторопила девочка. – Они скоро вернутся!

Подобрав ключи, мальчики отперли тяжёлую решётку, и вскоре скрылись внутри хода, ведущего вглубь стены.

Из сундука с ленивой грацией выпрыгнул Кот. Бело-рыжий зверь (а это, конечно, был не кто иной, как Зебу), принял обычные размеры.

– Вот это представление! – восхитился он. – Ты был неподражаем!

Кот пригладил взъерошенную шерсть:

– Ты прав, друг мой собака! Без меня вы бы не справились.

Селена прислушалась. Вокруг было тихо, значит, стражники ещё не успели позвать на помощь, но времени осталось не так уж много. Скоро они доберутся до командира, доложат о случившемся и приведут с собой целую толпу. Нужно уходить как можно скорее! Но где же Гараш?! Скорее! Скорее!

Мгновения тянулись мучительно долго, но вот решётка металлически скрипнула. Гараш и мальчик в плаще выбрались наружу. За ними, озираясь, шла Бурбелла с растрёпанными волосами, в выправленной из штанов мужской блузе и одном сапоге.

– Что это вы удумали?! – кипятилась девица. – Коли меня поймают – живо на плаху! У них с беглецами разговор короткий!

– Пойдём! – поторопил её Гараш. – Они скоро вернутся!

– И мидав тут! – ахнула Бурбелла, увидев Зебу. – Нету у вас ума! Ох, нету! Что ж мне теперь делать-то?

Мальчик в плаще, молча, взял её за локоть, увлекая за собой, но в это время из-за угла вывалила целая толпа стражников. Группу возглавлял один из давешних беглецов. Увидев Занозу и столпившихся вокруг неё подростков, он выставил вперёд самострельный ствол и радостно рыкнул:

– Вот они! Побег готовили, мерзавцы! Держи их, ребятушки!

Стражники неуверенно двинулись вперёд. Никто не хотел быть первым в схватке с мидавом, но и отступать было стыдно.

– Сдавайся, шельма! – крикнул один, обращаясь неизвестно к кому.

– Стоять! Ни с места, подлецы! – подхватили остальные, хотя никто и не думал убегать.

Наконец ощетинившаяся самострелами толпа приблизилась.

– Сдавайтесь! – повторил предводитель. – Возвертайте преступницу!

Когда между противниками оставалось не больше пяти шагов, мальчик в плаще откинул капюшон и поднял фонарь над головой. Стражники ахнули, замерев на месте, а после, как по команде, скрючились в поклоне.

– Вы видите здесь преступницу?! – спросил мальчик ядовитым тоном, каким умеют говорить лишь женщины и короли.

– Никак нет, ваше Величество! – промямлил первый охранник, попятившись.

– Прекрасно! – одобрил король. – Вы и не можете её видеть, потому что здесь её нет. Если же кто-то по ошибке принял за преступницу эту особу, – он царственным жестом указал на опешившую Занозу, – то вынужден его разочаровать: к разбойникам она не имеет никакого отношения. Перед вами Бурбелла Чиноза – законная дочь соляного магната из Тарии.

Охранники стояли неподвижно, опустив глаза долу. Витас махнул рукой:

– Можете идти!

После добавил более мягко:

– Благодарю за службу!

Когда стражи, толкаясь и наступая друг другу на ноги, удалились, король обратился к Занозе:

– Моим указом ты признаешься законной дочерью и наследницей купца Винсерата Чинозы.

Заноза испуганно покосилась на Гараша, но тот лишь ободряюще улыбнулся:

– Ты свободна! Можешь идти, куда хочешь!

Стоило ожидать, что девица начнёт рассыпаться в благодарностях, но та вдруг заныла:

– А куда ж я хочу-то?! Не к разбойникам же возвращаться! Нет уж, увольте, ваше Величество! Мне теперь уж лучше в тюрьму али на каторгу! Не хочу я прежней жизни, хоть убейте!

Витас изобразил удивление, но тотчас заулыбался. Несомненно, он предвидел такой поворот событий и уже подготовил собственный вариант решения проблемы, но, как истинный политик, тянул время, желая убедиться в его правильности. Наконец, король вздохнул и проговорил снисходительно:

– Если пожелаешь, могу принять тебя в свою гвардию.

– Соглашайся! – подхватил Гараш. – Нам нужны надёжные люди! Сколько можно маршировать на плацу?! Пора переходить к настоящимучениям!

Из всего сказанного было понятно, что решение о зачислении Занозы в королевскую гвардию было принято монархом задолго до её освобождения, но девушка была так удивлена, что не заметила этого.

– Мне уж теперь всё одно, ваше Величество, – сдалась она. – А в армии оно, может, и лучше. Сапоги-то хоть дадут? А то куда ж я в одном-то?!

– Моя гвардия станет лучшей из тех, что существовали в Миравии! – самодовольно заявил король. – Вы ни в чём не будете нуждаться!

– Вот и славно! – подытожил Кот. – А теперь нам пора!

– Зебу! – окликнул Витас собравшегося уходить мидава. – Я бы желал видеть и тебя в числе своих гвардейцев.

Тот замялся:

– Понимаешь, Витас… Военная служба не моё призвание.

– Впервые вижу мидава, который не хочет служить.

– Мы тебя познакомим сразу с несколькими, – рассмеялась Селена.

– А как насчёт тебя? – Витас посмотрел на неё в упор. – Не хочешь стать моим гвардейцем?

Девочка шутливо насупилась:

– Если уж Зебу не желает служить, то какой вам прок от меня? Моя стихия – живопись и танцы.

– Надеюсь, танцуешь ты лучше, – усмехнулся Гараш.

– Лучше, чем что? – прищурилась Селена.

– Лучше, чем рисуешь.

– Ты не видел, как я рисую!

– Видел. Вся гостиная в вашем доме была увешана твоими рисунками.

– И что же? Хочешь сказать, что рисую я плохо?!

– Я этого не говорил!

– Именно это ты и сказал!

– Допустим!

– Это чушь! Я хорошо рисую, правда, Зебу?

Мидав неопределённо закатил глаза.

– Ах, так! – подхватив юбку, Селена зашагала вдоль стены.

Кот оседлал Зебу, прикрикнув:

– Вперёд, друг мой собака! Барышня не должна возвращаться домой в одиночестве!

Король, Гараш и Заноза молча смотрели им вслед. Наконец, когда даже яркая шкурка Зебу растворилась в темноте, Витас опомнился:

– Она действительно плохо рисует?

Гараш неловко улыбнулся:

– Не то слово.

– Так что же? – хмыкнул Витас. – Зато она симпатичная.

– Просто красавица! – вставила Заноза.

Гараш пожал плечами:

– Я что-то не заметил. По-моему, обыкновенная.

Заноза хрюкнула.

– Со зрением у тебя даже хуже, чем у стражников, – скривился король. – Ну, да ладно. Если уж мне суждено командовать слепцами, значит, так тому и быть. Завтра во втором часу начинаем учения. Моя гвардия должна стать лучшей в мире! Такой, которая не отступит ни перед кем! Позаботьтесь о том, чтобы это произошло как можно скорее!

Ночь сгустилась над городом, и это означало, что скоро рассвет. Круглая белая луна прощалась с морем, потешаясь над его печалью. Чёрные громады кораблей толпились в гавани, готовясь выйти навстречу ветрам. Близился новый день.

Его Мудрейшество нетороплив

Белая луна неспешно проплывала над лесом, изредка ныряя за ватные облака.

Мудрейший был уверен, что дети уснут, не дослушав до конца, но не тут-то было. Каким-то непостижимым образом они умудрились выработать устойчивость к его чарам, и теперь четыре пары глаз смотрели на него, каждая – со своим выражением.

Глаза принца Рени взирали с благодарностью, глаза принцессы Лаэнцы – с трогательной нежностью. Синий Жук то моргал, то щурился, раздувая ноздри. Лишь Золто, казалось, был опечален.

– Расскажите про дедушку, ваше Мудрейшество! – робко попросил он. – Ведь вы обещали!

– Я не забыл, друг мой! – сладко потянулся Мудрейший. – Твой дедушка достоин отдельного рассказа, но не стоит торопиться! В свой черёд вы всё узнаете, и, поверьте, то, что я расскажу, будет самой правдивой историей на свете, ведь в ней – сама жизнь!

В оформлении обложки использованы иллюстрации с https://pixabay.com/ по лицензии СС0

Примечания

1

Грашник пустынный – растение из семейства Бобовые, произрастающее в пустынной части Красноземелья.

(обратно)

2

Крамс – древовидное растение семейства Рипиевые, распространённое в равнинных районах Миравии и в южных регионах Забелогорья. Используется для получения сквелена, вещества, известного выраженными противовоспалительным и жаропонижающим свойствами.

(обратно)

3

Суверенитет – независимость государства.

(обратно)

4

Подобострастный – покорный, льстивый, раболепный.

(обратно)

5

Камеристка – комнатная служанка при госпоже.

(обратно)

6

Опальный – находящийся в изгнании.

(обратно)

7

Тарел – мера длины, принятая в Тарии, Миравии, Ливарии и Стребии и равняющаяся тысяче шагов.

(обратно)

8

Нарочный – лицо, посланное со спешным поручением, гонец, курьер.

(обратно)

9

Сплин – хандра, тоска.

(обратно)

10

Поборник – защитник, сторонник чего-либо.

(обратно)

11

Протеже – тот, кому кто-либо покровительствует.

(обратно)

12

Шельмец – ловкий, хитрый человек.

(обратно)

13

Ординарец – военнослужащий, состоящий при командире для служебных поручений.

(обратно)

Оглавление

Его Мудрейшество последователен

Данория Палле

Зелёное пёрышко

Стихи и хризантемы

Старый друг

Благородный разбойник

Заноза

Дорожная грамота

Серая Эли

Братство ветра

Сушёная краснопёрка

Жасмин под солнцем

Пляска змееруких

Один из четверых

Ведьма

Флаппер

Сарпин

Клятва доктора Илларии

«Бесхвостые» и «тени»

Вольное племя

Старик-учёный

Снадобье для принцессы

Истина под водой

Сто тридцать восемь лун и один день

Худший из людей

Гвардия его Величества

Его Мудрейшество нетороплив

*** Примечания ***