Детство Тины [Лера Леонтьева] (fb2) читать онлайн

Лера Леонтьева Детство Тины

Глава 1.

Второй день не прекращались обстрелы…

– Бух! Бух! Бух! – очень громко и очень близко застучало с запада. «Что-то сегодня совсем рядом бьют», – прислушалась Валентина. Уже несколько дней было совсем тихо и нате вам, опять зарядили». Не зажигая света и помня о снайперах, пожилая женщина с трудом протиснулась к подоконнику, заставленному горшками с кактусами, и всмотрелась в темноту. Никаких отблесков от разрывов в хмуром январском небе не наблюдалось, но это ровным счетом ничего не значило. Начаться могло в любую секунду. Она проверила, включено ли радио в спальне, на всякий случай, чтобы не пропустить сообщение от служб МЧС о том, что нужно срочно спускаться в подвал.

Вдруг она почувствовала, что зябнет, хотя с утра ходила в толстом махровом халате. Потрогала батарею, и пальцы наткнулись на обжигающий холодом металл. «Так, отопление отключили. Интересно, из-за аварии или по более серьезной причине. Свет и вода пока есть. Пойду-ка еще раз проверю «тревожную» сумку». С этими мыслями, промелькнувшими в секунду, Валентина задернула поплотнее шторы и пошла на лоджию, в противоположную сторону квартиры, откуда окна смотрели прямо на восток. Достала из-под старого стула, доживавшего свой век в качестве этажерки, большую дорожную сумку на колесиках и переместилась в спальню. С этой стороны квартиры свет можно было включать без опасений, что она и сделала. Расстегнула молнию и стала, не спеша, перебирать тщательно упакованные вещи первой необходимости: аптечку, деньги, консервы, крупы, документы, белье. «Так, а это что у нас?», – Валентина осторожно размотала скрученное в комок полотенце и извлекла на свет … древнюю куклу, с лысой, облупившейся от старости опилочной головой и тряпичным туловищем неопределенного цвета, без одежды.

– Смотри-ка, – удивилась про себя Валентина, – и ее подружку я, оказывается сюда сунула. На счастье, больше полувека зачем-то ее храню. Хотя от судьбы все равно не уйдешь, какими талисманами не запасайся. И опять весь этот ужас повторяется.

– Бабуля, бабуля, ты где? В спальню вбежал девятилетний правнук Ваня. – Бабуля, я боюсь, почему так сильно стреляют, я рисунок рисовал о зиме. А потом стрелять начали, я испугался и к тебе прибежал! Я, наверное, буду плакать. – Ванин бурный поток эмоций заполнил небольшую комнату и вернул Валентину в реальность. А мальчишка тем временем прошмыгнул на холодную лоджию и, прыгая, как Маугли, по тумбочкам и шкафчикам, теснившимся впритык друг к другу, подобрался к окну и уткнулся лицом в темное стекло.

– Бабулечка, не ругайся, я только посмотрю, что там и сразу слезу, – горячо и быстро забормотал мальчик. Валентина, тем временем, уже полностью пришла в себя и строгим «бабушкиным» голосом приказала:

– Быстро слезь с окна и иди в свою комнату. На всякий случай переоденься, может опять придется спускаться в подвал.

– А что, а зачем? А в наш дом что, может попасть снаряд? И что тогда будет? Нас всех убьют? – Очередная порция Ваниных вопросов- утверждений обрушилась на Валентину. Она видела, что мальчик на грани истерики. Нужно быстро успокоить и отвлечь мальчика.

– Ваня-Ванюшка, ну что ты такое говоришь! Не бойся, ничего с нашим домом не случится! Один раз в это место бомба уже попала и все-все разворотила. А второй раз бомба, как известно, в одно место не попадает. Так что все будет хорошо.

– Как второй, как второй? – Ваня уже полностью переключился на новую информацию и огромными горящими глазами смотрел на бабушку. – А когда первый был, бабуля? А тогда тоже обстреливали? А ты тоже вещи в сумку складывала? А я где был? Наверное, я был маленький и ничего не помнил?

– Нет, детка, – пробормотала Валентина, – это было, когда я была маленькой и все-все помню. Помолчала и еще тише добавила:

– В начале жизни помню я войну…

… Жила-была девочка, звали ее Тина. Косички вразлет, курносый нос в веснушках, на круглом лице огромные распахнутые глазища. Вообще-то полное ее имя было Валентина, но была Валя девочкой непоседливой, быстрой во всем, в том числе, и в имени. Поэтому, когда ее спрашивали: «Девочка, как тебя зовут?», она сквозь зубы быстро, чтобы поскорее отстали, отвечала: «Тина» и мчалась прочь. К тому же ее старшую сестру звали Таня, и все знакомые и друзья так о них и говорили: «Тина и Таня». «Пошли к Тине и Тане, вчера встретила Тину и Таню, и т.д.». Таня, наоборот, была девицей обстоятельной, решительной и властной. Она любила верховодить, и чтобы ее слушались и не спорили. А Тина и не спорила, потому что Таня была на целых два года старше и знала таблицу умножения на восемь.

Жили Тина и Таня в небольшом степном городе с шахтами и заводами. Мама Тины и Тани работала в школе учительницей начальных классов, папа – главным бухгалтером в городском коммунальном хозяйстве. В общем, жили – не тужили. Осенью Тина готовилась пойти в первый класс. Ей уже исполнилось шесть лет. Вообще-то в школу Тина не рвалась, ей жалко было расставаться с вольной жизнью и ходить все время в одном и том же коричневом платье. Но зато Тина очень любила читать. А мама пообещала, что в школе у Тины будет много книг для чтения. И Тина согласилась в сентябре идти в школу. Папа подарил Тине по случаю этого грандиозного события калейдоскоп. Тина то и дело заглядывала одним глазком в эту волшебную трубочку. А в ней, чуть встряхнёшь, вспыхивают разноцветные картинки: серебристые, красные, зеленые… Так и жизнь представлялась маленькой Тине в буйных красках, вроде этих калейдоскопических картинок. И не думала, не гадала она, что скоро в два цвета окрасится все вокруг …

А еще Тина любила лето. Нет, весну и начало осени она тоже любила, но меньше. А вот зиму ненавидела. Из-за многочисленной одежды, которую нужно было носить несколько месяцев подряд. Из-за холода и ветра, который так и норовил залезть во все мыслимые и немыслимые отверстия одежды, отчего приходилось напяливать ненавистный шарф. А летом – красота! Бегаешь целыми днями в легких маркизетовых платьицах, горячий степной ветер обдувает со всех сторон, а вечером после долгих походов с мальчишками в дальние балки и карьеры отдыхаешь на крылечке в ласковой прохладе! Красота!

Календарный год так и рисовался в Тинином воображении таким себе неправильным прямоугольником. Боковые грани – это весна и осень, верхняя – зима, а нижняя – любимое лето. Так вот, если боковые грани были примерно одинаковыми, нейтральными по любви, то нижняя – лето, была длинной-длинной, прямо-таки бесконечной. А вот полоска зимы у Тины была короткой, которую надо быстрее пережить, чтобы, легко перемахнув через весну, очутиться в бесконечном лете. Так Тина в детстве представляла себе круговорот природы.

А пока шло жаркое лето 1941 года, и семья собиралась в гости к папиному брату Михаилу, который жил неподалеку в небольшом греческом селе с громким названием Константинополь.

Вообще-то Тинины родители жили раньше на Кубани. Когда в тридцатые годы прошлого столетия в селах начались одновременно коллективизация и раскулачивание¹, мамин дедушка – зажиточный казак, приказал им срочно уехать подальше и затеряться в толпе. И правильно сделал, потому что всю их семью вскоре угнали на Соловки. После войны, они, правда, вернулись.

А Тинины родители прямиком направились в степь Донецкую, куда в те времена стекались толпы людей со всей страны, потому что здесь началась, наоборот, индустриализация, когда вместо мелких мастерских и фирм начали строить большие заводы, фабрики и, конечно, шахты. Вокруг них построили дома, школы и больницы, поэтому требовалось много работников. Папа закончил курсы бухгалтеров. Мама и так все знала, потому что еще до революции училась в женской гимназии в Краснодаре, тогда он назывался Екатеринодар. А здесь она стала учительницей начальных классов. Потом в шахтерские края подтянулись и папины братья. Расселились в окрестностях. Но маленькая Тина была уверена, что самое лучшее место для жизни – это их Город. Потому что бабушки на лавочках в сквере рассказывали, что в Городе ничего плохого произойти не может, потому что его защищает сам Святой Георгий на коне и с мечом. Кто такой Георгий, маленькая Тина не знала, потому что воспитывалась в семье атеистов, но представляла его таким себе дядькой с длинной белой бородой, сидящим на небе и зорко всматривающимся оттуда в их Город. Все ли там в порядке? Не надо ли кого-нибудь защитить?

Глава 2.

… Выезд в село на отдых наметили на воскресенье, 22 июня. Утром семья собралась завтракать в большой комнате, где всегда было включено радио. По случаю выходного дня мама испекла пирожки с абрикосами. Тина уплетала их, запивая большой кружкой холодного молока. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. Вдруг мама замерла, вслушиваясь в голос диктора, а потом заплакала и сказала: «Война началась, Киев уже бомбили …». Тина не поняла, что означают эти мамины слова и мамины слезы, но настроение отчего-то испортилась сразу.

Правда, планы насчет поездки не поменялись, ведь война была далеко, а «Красная Армия всех сильней…!». На трамвае доехали до железнодорожной станции Землянки, оттуда поездом до безымянного полустанка, потом на попутной бричке до самого Константинополя. Там их встретил дядя Миша – высокий, чернобровый, усищи, как у Буденного на портретах во время первомайской демонстрации. И понеслись прекрасные летние дни полной свободы и счастья. Тина целыми днями носилась по лугам и полям, собирала землянику, купалась в речке. А дома ждали мама и вкусная еда. Тетя Люба, жена дяди Миши, работала на молокозаводе, рядом с домом, и по вечерам в окно было видно, как она возвращалась с работы с кувшином вкуснейших сливок в руках. Тина залпом выпивала полную запотевшую кружку и валилась без сил на кровать. Раздевалась во сне. Таня потом все подсмеивалась, вспоминая, как Тину ставили к стенке, чтобы снять одежду, а она тут же сползала на пол.

Счастливый месяц в деревне быстро пролетел, и Тина вернулась в Город. И не узнала его. На Город опустилось несчастье. Люди на улицах не улыбались. Они собирались в молчаливые группки в городском сквере и хмуро слушали сводки с фронтов, доносящиеся из репродуктора на столбе. Магазины тоже стали неинтересные, в них почти ничего не продавалось. Хлеб стали выдавать по карточкам, но это был уже не прежний душистый каравай с хрустящей верхней корочкой, на который Тина так любила намазывать толстый слой масла, а сверху еще абрикосовым вареньем, а землистый комок без цвета и вкуса, трещавший на зубах. А любимые Тинины плюшки, посыпанные сахаром, вообще исчезли. Тине хотелось все время плакать от того, что прежняя счастливая жизнь уходит куда-то вместе с летом. Ей казалось, что никогда больше не будет, как раньше…

Но наступило первое сентября, и школы, как обычно, распахнули свои двери для новых учеников, в том числе, и для Тины. Война на время отступила, и Тина с упоением ринулась в школьную науку. Проучилась она в первом классе «Б» ровно месяц. Первого октября немцы подошли вплотную к Городу. Объявили срочную мобилизацию мужчин на фронт и эвакуацию для всех остальных жителей. Тининого папу в армию не взяли, потому что у него была «бронь», как у ценного работника – он готовил к эвакуации городское хозяйство. Школу закрыли. Теперь все, кроме папы, сидели целыми днями дома и не знали, чем заняться.

Настоящая война пришла страшно и внезапно. Просто как-то посреди ночи Тинин двор затрясло: началась бомбежка. Сначала все заметались по комнатам, потом мама сообразила:

– Все быстро давайте в подвал! Кто в чем спал, спотыкаясь и толкая друг друга, посыпались в подвал. Грохотало до самого утра, один из разрывов показался особенно страшным. Всех так тряхнуло, будто на школьном батуте подпрыгнули. Канонада стихла только утром. Когда все опомнились от страха и вылезли наверх, то увидели прямо посреди двора глубокую и ужасную черную воронку. Осколком убило дворового пса – симпатягу Тузика, которого Тина и Таня подкрамливали леденцами. А в самом доме повылетали все стекла. Тут уж Тина не выдержала и заплакала. Она сама не знала, от чего. То ли от жалости к Тузику, то ли к разрушенному дому, то ли от ого, что старая уютная жизнь окончательно закончилась.

Окна папа кое-как заделал слюдой, холод ушел, но зато в Тинином сердце прочно поселился страх. Ей все чудились взрывы и выстрелы. От этого стала постоянно болеть голова. Тина решилась сказать об этом маме. Та заволновалась и стала отпаивать Тину каждый день чаем из брусники и зверобоя. Тане тоже за компанию наливали кружку.

Папа, наконец, погрузил на поезд все имущество, которое ему поручили вывезти из Города, и дал команду маме и девочкам собираться. А двадцатого октября в Город вошли немцы. Во время уроков кто-то вбежал в класс и закричал, что по улице идут немцы. Все высыпали в школьный двор. Вдоль школы шла трасса на Ростов. По ней и двигалась колонна немецких солдат, хмурых и запыленных. Немцы молча смотрели на людей, стоявших вдоль дороги, люди – на немцев. Немцы прошли lдальше. Через несколько недель по этой же трассе, но в обратную сторону, гнали наших военнопленных. Учителя и ученики опять выбежали на дорогу и пытались давать солдатам еду, а охранники отгоняли и кричали.

Вскоре к Тине в дом наведались немцы, вероятно, искавшие жилье для постоя. Тина и Таня от страха залезли под кровать. Из своего убежища они наблюдали, как две пары грязных сапог потоптались по маминым цветным половикам, протопали на кухню, а оттуда на веранду, потом вернулись и направились к входной двери. Видимо слюдяные окна и низкие потолки немцам не приглянулись, так как никто больше не появлялся. Однако, неизвестность и страх с того дня прочно поселились в доме.

Приближалась зима. В Тинину школу вселился немецкий госпиталь, а на первом этаже устроили конюшню. Во дворе валялись разбитые наглядные пособия из кабинетов. Мамина знакомая учительница биологии попросила Тину и Таню помочь спрятать уцелевшие заспиртованные препараты различных зародышей. Тине было жутковато ходить по двору перед ставшими вдруг враждебными окнами. Ей все казалось, что из дверей вот-вот выскочит немец и начнет в них стрелять. Но никто, кроме огромной лошади с волосатыми ногами, не вышел. Девочки быстро покидали разбросанные пробирки в пустой аквариум и пулей помчались на пустырь, начинавшийся за школой. Там и спрятали в развалинах недостроенного дома.

– Спасибо, дорогие, это ненадолго, когда придут наши, мы выкопаем эти ценные пособия и вернем в школу, – растроганно поблагодарила учительница Тину и Таню. Тину просто распирало от гордости за свой поступок. Она не струсила и оказалась полезной такой взрослой женщине. Пыталась поделиться своими чувствами с Таней, но та о чем-то крепко задумалась и никак не отреагировала на Тинин душевный подъем.

Тем временем по Городу стали расползаться слухи, один ужаснее другого. Тинина одноклассница с вытаращенными глазами рассказала жуткую историю. Будто-бы немцы отлавливают детей и ставят над ними опыты в их же бывшей школе. Ее младшую сестру поймали, когда дети катались на самокатах, отвели в раздевалку спортзала, и там какая-то немка в белом халате делала всем уколы под лопатку, а потом спрашивала, кто где живет. Маленькая девочка сразу слегла и заболела. Вскоре к больной девочке наведался немецкий врач. Он назвался Гансом, осмотрел ее, что-то записал в блокнот и оставил какие-то порошки, хлеб и сливочное масло. Маме подружки он сказал: «Дошка» теперь будет всю жизнь мучиться». Тина слушала, а сердце замирало от страха. Несколько дней после этого она боялась выйти на улицу.

Танины подружки принесли новости еще ужаснее. Что всех жителей по очереди выгоняют из домов и гонят в Северный парк, где заставляют смотреть, как закапывают коммунистов из городского комитета партии. А еще они видели, как из бывшей гостиницы, где расположилось гестапо, вывели моряка в одной тельняшке и повели в городской сад, а потом оттуда донеслись выстрелы…

А вскоре на заборах немцы расклеили объявления, где предлагали всем взрослым жителям работу в городской управе за деньги. Хотя Тинин папа и был бухгалтер, он не захотел работать на немцев. Но без работы не было и денег, угля для печки – тоже. На шахте, расположенной прямо за домом, Тина и Таня собирали уголь, который научились выбирать среди пустой породы. Вечерами, сидя с книжкой перед теплой печкой, Тина ловила обрывки разговоров родителей, из которых следовало, что впереди их ожидает голодная и холодная зима. В животе щекотало от страха …

И вот папа собрал семейный совет чтобы решить, как жить дальше. Таня и Тина мечтали опять вернуться в то самое село, где провели такое чудное лето. Родители опасались, что дядя Миша не особо будет рад, если родственники приедут к нему опять. И к тому же непонятно было, а на что в селе они станут жить? Допустим, мама могла пойти работать в сельскую школу. А папа? Ведь он категорически отказывался работать на немцев. Взвесив все «за» и «против», решили все-таки ехать в Константинополь, рассудив, что на земле всегда легче прокормиться, чем на асфальте.

Папа соорудил из велосипеда тачку на колесах, погрузил в нее вещи, не забыл и швейную машинку «Зингер», и пошел вперед – готовить место для жилья. Мама с девочками вышли через несколько дней. На себя надели все лучшее – Тина и Таня – беличьи шубки и меховые шапки с длинными ушами, под ними – маркизетовые платья. Летние вещи не брали, потому что собирались только перезимовать у родственников, а весной вернуться в Город. Тина в последний момент запихнула в мешок свои любимые туфельки, совсем новые – чтобы не пропали в пустом доме (когда от голода стали менять вещи на продукты, туфельки ушли первыми).

Перед самым отъездом Таня, улучив момент, когда взрослые паковали узлы с постельным бельем, таинственно прошептала Тине на ухо:

– Через час встречаемся возле будки Тузика, возьми свою лопатку, если придешь первая – начинай копать. Тина послушно выполнила указание и, сгорая от любопытства, поджидала старшую сестру перед выкопанной ямкой внушительных, на ее взгляд, размеров. В ожидании старшей сестры девочка успела сгрызть ногти на обеих руках. Вскоре появилась Таня, держа что-то под мышкой и оглядываясь по сторонам.

– Что это у тебя? – затеребила сестру Тина, пританцовывая от нетерпения.

– Валя, лаконично ответила Таня. – Будем закапывать. С собой брать не будем, вдруг потеряется, а когда вернемся – откопаем, как те школьные препараты. С этими словами она деловито развернула сверток, внутри которого был железный ящик, раньше стоявший перед печкой, куда складывали бумагу на растопку. А в ящике лежала красавица кукла Валя, – папин подарок. Валино туловище розовое, мягкое, тряпичное. Голова – из прессованных опилок. Шелковые волосы, огромные нарисованные глаза, румяные щечки. Одета в роскошное кружевное платьице. И вся она такая мягкая, уютная, самая любимая и верная подружка.

Тина собралась было всплакнуть из-за предстоящей потери, но Таня строго прикрикнула, и девочка взяла себя в руки. Пошмыгивая носом, она взялась помогать старшей сестре аккуратно укладывать дорогую реликвию в землю. В ящичек также сложили Валину посудку – алюминиевую кастрюльку и сковородку. Ямка оказалась как раз по размеру. Быстро забросали землей, сверху стояла собачья будка, так что ничего не было заметно. Тина немного успокоилась и привычно подумала, какая Таня умная и предусмотрительная. Ей бы подобное никогда не пришло в голову. Скорее, она бы тайком от мамы запихнула свои ценности куда-нибудь в чемодан. А так все устроилось наилучшим образом. Война скоро закончится, они вернутся, а верная Валя их тут уже поджидает! Сразу поднялось настроение, и ужасная война не представлялась такой уж бесконечной…

Глава 3.

Вышли на рассвете. Тина думала, что к вечеру придут в село, а оказалось, что поход растянулся на много дней и ночей. По ночам уже стало подмораживать, но никто еще не мерз – все еще были тепло одеты. Вскоре закончились взятые в дорогу продукты и деньги, а дороги – ни конца, ни края. Мама повздыхала и сняла свою замечательную каракулевую шубку. Взамен получили ведро картошки, кусок сала и каравай хлеба. На этом продержались неделю. Следующими ушли за еду любимые беличьи шубки. По этому поводу Тина пролила не мало горьких слез.

Вначале ей категорически не нравились ночевки в попутных домах. Хозяева пускали беженцев переночевать в сараи. где и так было полно народа. На полу рассыпали солому, сверху кидали какие-то тряпки, и все так и спали – вповалку, одетыми, тесно прижавшись друг к другу. Тине после жизни с удобной кроватью и теплой постелью было тяжело привыкнуть к такой нищете. Она просила маму, чтобы та отвела их в дом, но со временем и к этому привыкла. Главное теперь было – согреться и что-то поесть.

Так и шли, день за днем, ночь за ночью, без конца и края. Погода становилась все холоднее, а сил оставалось все меньше. Тина уже не хотела никуда идти. В один из дней возле медленно бредущей по дороге усталой женщины с двумя девочками остановилась немецкая машина. Из нее вышел военный и позвал маму: «Матка, киндер, ком, ком!». Мама вначале категорически замотала головой, но потом, взглянув на заплаканных Тину и Таню, с опаской полезла в машину. Выхода-то все равно не было, хоть бы их и убивать повезли. Но повезли их просто по дороге, в тепле и комфорте, не причинив никакого вреда. Еще угостили шоколадом. Шли первые месяцы войны…

Потом опять были бесконечные дороги, ночевки, голод. Наконец пришли в Константинополь, где их уже поджидал папа. Село было давно занято немцами, но вели они себя тихо, к местным жителям не приставали, не то, что в их Городе. Может потому, что жили здесь в основном, греки и турки. Самое главное, что Тининых родителей здесь никто не знал, как и то, кем они до войны работали, поэтому и не заставляли идти на работу.

В Константинополе остановились на постой у дяди Миши. Особой радости он, как и ожидалось, не высказал, но все же отвел Тининой семье отдельную комнату, маленькую, правда, но зато с печкой и отдельным входом. Кое-как устроились, и потянулись бесконечные дни и ночи Тининой жизни в оккупации.

Через некоторое время девочка заметила, что ее внутренний календарь выглядел уже по-другому. Весна, лето и осень стали такими малюсенькими-малюсенькими отрезками. Зато зима растянулась в бесконечную черную линию: день-ночь, день-ночь, белое-черное, белое-черное… Сыпались в бездну войны минуты Тининого детства. День-ночь, день-ночь, белое-черное, белое-черное… И не видно впереди огонька надежды, и ни конца, ни края нет…

Все время теперь уходило на поиски еды и тепла. Тина и Таня ходили с мамой по соседним селам и меняли свою одежду и взятые для жизни вещи на продукты. Взамен получали картошку, кукурузу, свеклу, крупы. В ту, первую, военную зиму променяли на еду всю одежду и обувь, которую привезли с собой. А зима в тот год была свирепой и долгой. Стояли жуткие морозы. Поэтому Таня и Тина просидели весь остаток зимы на печке, на улицу было выйти не в чем. В основном, читали книги.

Вот сидит Тина на лежанке, сгорбилась над книжкой. Вокруг полумрак, только слабый отблеск падает на страницы от неуклюжего каганца. Каганец плохонький, самодельный. Просто налили в блюдечко масла немного и пустили по нему веревочный фитилек. Огонек от него слабенький, трещит, плюется. Но спасибо и за такой. Масло сейчас на вес золота, редко для света его используют, но для чтения мама не ограничивает: лейте, сколько нужно. Только и читать особо нечего. С собой, когда убегали, книг не брали, лишний вес ни к чему, да и обменять вряд ли бы удалось. А у дяди Миши книг отродясь не читали.

Как-то полезли Тина и Таня на чердак. Хотели найти старую ненужную одежду, а нашли книги. Целых две. Первая – повести и рассказы украинского писателя со смешным именем Марко Вовчок. Тина даже не поняла, на каком языке это было написано, до того ее захватили книжные истории. За долгую зиму Тина их выучила наизусть. Немало переживала она на печке о трагической судьбе Маруси, еще больше восторгов вызвали подвиги героического Кармелюка. Эх, и почему она не родилась мальчиком, в который раз погрустила Тина. Она бы тоже сейчас со всеми фрицами справилась, всех прогнала, и они бы в свой дом вернулись. И лето бы наступило…

А вот вторя книга была вообще без обложки и многих страниц не хватало. Но и тех, которые сохранились, было достаточно для того, чтобы Тина наполнилась жутким ужасом от описания страшных событий поимки отцеубийцы. Даже спать от этого хуже стала. Но все же она перечитывала и перечитывала свои сокровища, пока фитилек не сгорал полностью, а лежанка не остывала. Потом притулялась к Тане и засыпала. Так и перезимовала.

Топить печку было не совсем не просто. В степном краю ни дров, ни угля не было. Поэтому топили соломой. Во дворе у дяди Миши красовалась огромная скирда соломы. Из нее раз в день разрешалось надергать немного соломы специальной палкой с крючком на конце. Этой жалкой охапки хватало как раз на то, чтобы вечером разжечь огонь в печи и сварить на всех похлебку. Когда похлебка было готова, нужно было быстро задвинуть заслонку чтобы оставить тепло внутри и, хотя бы ночью, спать на теплой лежанке. Тина как-то раз услышала, как тетя Люба громко выговаривала маме, что при закрытой заслонке можно запросто «вчадить». Что такое «вчадить», Тина не знала, но по угрожающему тону тети Любы догадалась, что это что-то ужасное. Теперь она боялась спать. Но еще больше девочка боялась лютого холода, который наступал, как только печка остывала.

Стали думать, где еще можно взять что-нибудь, пригодное для растопки. Добрые люди подсказали, что можно собирать солому на полях. Как-то под вечер папа вернулся из такого похода весь обмороженный. Лег на кровать, его трясло от холода. Девочки накрыли его всеми теплыми вещами, которые смогли найти в доме. Мама приготовила кружку с кипятком (чаю не было) и попросила Тину отнести. Тина осторожно стала вкладывать кружку в папину руку и вдруг вскрикнула от ужаса – у папы все пальцы на руках были покрыты огромными волдырями. Такого она никогда не видела. Всю ночь папе накладывали какие-то примочки на руки. Потом руки забинтовали тряпками, и папа на долгое время «выпал из строя», как он сам над собой подшучивал.

Глава 4.

Теперь Тина и Таня стали главными добытчицами топлива для печки. Вот тут-то и пригодился верный «Зингер», принесенный на руках из Города. Мама пошила Тине с Таней бурки з старой телогрейки и какие-то кацавейки, чтобы можно было выходить на улицу. Эх, где твоя, Тина, любимая беличья шубка, теплая и легкая? И меховая шапочка с длинными ушами? А розовое маркизетовое платьице с вышитой цветами нижней юбочкой. Цветы шикарно просвечивались сквозь маркизет, вызывая повальную зависть всех школьных подружек? Кто их теперь носит? Кто красуется? Да неважно все это! Главное, живы все и относительно здоровы. А шубки, что? Будут еще лучше, вот только немцев, проклятых, выгонят, вернутся все по своим домам, и все будет опять хорошо. Так думала длинными зимними вечерами маленькая Таня, прижавшись носом к обледенелому окошку и глядя на яркую луну в хороводе ночных звезд.

А топливо, что, тяжело собирать? Подумаешь! Взяли санки, вооружились палками с крючками и отправились на бывшее колхозное поле добывать сухие стебельки кукурузы, подсолнечника, разной травы. Охапки связывали в пучки, клали на санки и тащили добычу домой, крадучись под окнами бдительного дяди Миши. Ведь если бы он заметил, сразу бы лишил и той скудной пайки из общей скирды. И так каждый день. И в метель, и в лютый мороз.

Поле – где оно, далеко, в конце села. Сначала нужно пройти длиннющую улицу, потом – площадь. На площади – базарные ряды. А еще на площади всю зиму провисели шесть повешенных. Шесть человек – неизвестные мужчины разного возраста, среди них Тина запомнила черного цыгана в розовой рубашке. Трупы замерзли и во время сильного ветра ударялись друг о друга, и эти ужасные удары были слышны в каждом доме. А ночью они снились Тине, и она с плачем просыпалась и бежала к маме в кровать.

Однажды в лютый зимний вечер в дом постучал вышедший из окружения красноармеец. Дядя Миша его не пустил, а Титины родители приютили. Солдат пожил несколько дней, отогрелся, отмылся. Его переодели в гражданскую одежду, которую от страха добровольно принес дядя Миша, и красноармеец пошел пробираться за линию фронта. А где эта линия? Кто знает? … На память воин подарил Тине и Тане котелок с ложкой. Ах, какой вкусной стала желудевая похлебка, съеденная из солдатского котелка!

А вот дядя Миша с тетей Любой жили и питались хорошо, ни в чем себе не отказывая. Как-то мама с Тиной заскочили на их половину. Тетя Люба как раз готовила греческое блюдо чир-чир. Это такие вареники с мясом, жаренные на сковороде, что-то вроде чебуреков. Запах стоял восхитительный, а вот вкуса Тина не запомнила, наверное, их не угостили. Дяде Мише вообще «повезло» на войне. В первый же месяц он попал в плен недалеко от дома. А немцы тогда были еще «добрые». Они могли отпустить пленного, если за ним приходил кто-нибудь из родственников. Местные женщины часто так выручали солдат, даже если и были с ними не знакомы. Так и дядю Мишу одна женщина признала своим «мужем». Его отпустили. Он немного пожил у этой доброй женщины, а потом ушел и пробрался к себе в село к настоящей жене – тете Любе. И всю войну тихонько просидел, занимаясь домашним хозяйством. Тетя Люба ему помогала. Детей у них не было, так что жили вдвоем они припеваючи.

В конце зимы Тинин папа устроился конюхом в конюшню. Хозяин то-то ему платил. Стала налаживаться жизнь. Девочки пошли учиться в сельскую школу, Тина – в первый класс, Таня – в третий. Село было греческим, а школа почему-то оказалась украинской. На дворе стоял лютый мороз, градусов 30-40, все сидели в верхней одежде, уроки были короткие и все устные. Учительницу звали Галина Львовна, прибыла она откуда-то издалека и была очень строгой. Тине трудно было выговаривать такое сложное сочетание имени и отчества, поэтому она постепенно переименовала учительницу в Галину Альбомовну, а потом – просто в Альбомовну. Через какое-то время Альбомовна принесла откуда-то перьевые ручки и чернильницы и обёрточную бумагу вместо тетрадок. У Тины не очень ладилось с письмом, никак не получалось вывести ровную строчку, начало было вверху страницы, а конец – внизу. К тому же из-за холода чернила застывали, приходилось долго возить пером по бумаге. В результате или бумага рвалась, или вместо букв выходили какие-то толстые чертики. За это ей доставалось от Альбомовны линейкой по пальцам. Это было больно и обидно, зато школьная наука быстро двинулась вперед. А на переменке все ученики собирались в кружок вокруг Альбомовны и шепотом пели «Реве та стогне Днипр широкий…». Почему шепотом – Тина не очень понимала, а спросить у Альбомовны почему-то боялась. Ей казалось, что они делают что-то недозволенное и лучше об этом помалкивать.

И все-таки пришла весна. И отступили холода. А с ними отступил и голод, потому что немецкая управа выделила беженцам земельные наделы для прокорма. Семена для посева выпросили у дяди Миши. Тита и Таня с большим удовольствием садили огород. Тина ходила вдоль свежевскопанных грядок, тыкала пальцем и громко объявляла всем желающим воробьям:

– Вот здесь морковка, здесь кукуруза, тут подсолнухи, еще дальше – сахарная свекла и всякая зелень.

Она с восторгом представляла, какими лакомствами она будет угощаться, когда все это овощное великолепие вырастет, они с Таней все соберут, а мама наготовит разных вкусностей. О том, что еще год назад в их доме вазочка на столе каждый день была наполнена конфетами, а по субботам мама пекла вкуснейшие пироги с капустой, творогом и вишнями, а домработница Маруся до блеска натирала полы и посыпала их пахучими травами Тина не то, чтобы забыла, просто ей казалось, что та жизнь уже закончилась, что это было почти во сне, а реальная жизнь – вот она, с буханьем пушек, немецкой речью, бедностью, голодом и затаенной мечтой о том, что весна придет.

Шел второй год войны. Тина и Таня все больше привыкали к сельской жизни. Уже не как городские приезжие штучки, как было прошлым летом, а точно такие же, как и местная ребятня. Так же коротко пострижены (где косички? Где банты?), так же бедно одетые, такие же худые (где, Тина, твои розовые щечки?), только речь осталась городская, так быстро не переделаешь. Вместе ходили на речку ловить рыбу, собирали на лугу съедобные корешки, в дуплах – птичьи яйца, а в посадке – вешенки и сморчки. Папа все на том же «Зингере» пошил им тряпочные тапки, в которых стали бегать, как только сошел снег.

И к местным традициям постепенно Тина привыкала. Например, в Городе как-то было не принято отмечать церковные праздники. Только встречу Нового Года перед самой войной Тина помнила, потому что папа принес настоящую елку и к ним в дом пришли гости. Тинины родители устроили целое представление с песнями, стихами и танцами. Тина тоже стояла перед сказочно красивой елкой в накрахмаленной пачке снежинки, заботливо сшитой мамой, и с выражением декламировала: «Дети! В школу собирайтесь, Петушок пропел давно!». Веселились всю ночь. Других праздников Тина не знала.

А в этом греческо-украинском селе все было устроено по-другому. На рождество и Маланку дети гурьбой бегали по дворам, колядовали и посевали. Тина и Таня тоже с ними бегали. Домой принесли полный мешок угощений. Осмелев, решили зайти и к дяде Мише. Но сколько не надрывались с «…Щедрик-Петрик, дай вареник, ложечку кашки, наверх колбаски, этого мало, дай кусок сала, выноси скорей, не морозь детей…», никто не расщедрился. Пришлось уходить ни с чем. И Тине теперь казалось, что так было всегда и так всегда будет. И никакого города с трамваями и магазинами никогда не было. А всегда была метель и большое село с белыми избами…

Так прошли весна и лето, наступила осень. А тут и огород подоспел. Все дружно собрали первый урожай. Папа соорудил ручную мельницу и крупорушку, и теперь в доме была и крупа, и мука. Можно было варить кашу и печь лепешки. А если удавалось натереть их салом, то это был настоящий праздник. Семечки подавили на маслобойке, получили подсолнечное масло, стали есть кашу с «постным» маслом, как его называла мама. А еще приспособились варить кофе из поджаренного ячменя, желудей и корня цикория. Так Тина приучилась пить по утрам свежезаваренный кофе. И субботнее лакомство появилось – большая миска поджаренной воздушной кукурузы. Вместо сахара ели сладкую свеклу.

Даже мыло научились сами варить из павших лошадей и коров (их за селом валялось великое множество). В коридоре теперь постоянно стояло корыто с липкой смесью. Когда она застывала, ее резали ниткой на скользкие куски, получалось мыло. Запах, конечно, от этого продукта исходил отвратительный, просто сбивал с ног. Зато и люди, и одежда теперь были чистые.

Тем временем у дяди Миши поселились еще одни квартиранты, на этот раз немцы. Тина теперь каждый день встречалась с ними во дворе, возле умывальника. Немцев было два. Один – толстый, рыжий и добродушный, второй – худой, с «ежиком» волос и злой. Тот второй придумал такое развлечение – наводил на Тину автомат и прицеливался. Тина с плачем убегала, а потом просила маму выходить во двор вместе с ней. Однажды в ним комнату зашел «добрый» немец и знаками приказал, чтобы все уходили в кукурузные поля, потому что скоро начнется бой. Тина и Таня вначале обрадовались, что Красная Армия придет и всех освободит, но потом испугались, что до этого времени могут всех убить. Быстренько похватали вещи и побежали из дома впереди родителей.

В кукурузе собрались и другие семьи, тоже кем-то предупрежденные. Мужчины нашли колышки, натянули на них простыни, на землю постелили одеяла и устроили детей на ночевку. Тину от усталости и напряжения быстро сморил сон, но вскоре ее разбудили крики: «Газы, газы, давайте мокрые простыни». Так до утра и просидели в мокрых простынях на холодной земле. Утром узнали, что немцы подогнали к краю поля грузовики и выпустили на людей газ. Папа опять пострадал – сильно отравился и долго потом кашлял. А боя никакого и не было.

И снова замелькали дни за днями: вверх-вниз, вверх-вниз, черное-белое, белое-черное. Тина уже их не различала, ей было все равно. Она жила, как-бы сжавшись в комок, не тратя драгоценную энергию на вспомогательные желания. Главное, чтобы не холодно было, и еда какая-нибудь, и не стреляли.

И вдруг пришло освобождение. Такое долгожданное, выстраданное, которое уже почти перестали ждать, но все равно ждали. Все произошло до обидного буднично и быстро. Просто в один из сентябрьских дней вдруг поднялась стрельба прямо на соседней улице. Вроде бы, ничего необычного, за последний год к ней все привыкли и не обращали особого внимания. Но дяди Мишины немцы вдруг подхватились и куда-то убежали. Папа скомандовал всем на всякий случай тоже спрятаться в погребе. Туда же прибежали и дядя Миша с тетей Любой и с большим сундуком. Долго-долго ухали над головой снаряды. Потом вроде все затихло. Таня высунулась наверх, чтобы разведать обстановку и сразу скатилась вниз с истошным криком: «Горит! Горит!». Тина не утерпела и тоже выглянула. Горел соседний дом, тот, где все так весело колядовали зимой. Пожар перекинулся на дяди Мишин сарай, и вся скотина сгорела. Тетя Люба сильно плакала, Тина тоже – жалко было корову Зорьку, которая так уютно вздыхала, когда девочки угощали ее пучком соломы или сладкой вкусной свеклой.

Тина все порывалась выскочить и своими глазами увидеть тех, кто так напугал противных немцев, но папа строго-настрого запретил вылезть наружу. Только вечером осторожно вернулись в дом. И как раз вовремя – во двор заходили два красноармейца. Да, представьте себе, два самых обычных, запыленных, полузабытых красноармейца со звездами на пилотках. Тина с воплями бросилась им на шею. Они спросили, не прячутся ли поблизости немцы. Проверили комнаты, погреб, попили воды и ушли. А Тина и все-все-все целый вечер радовались и строили планы на будущее. Так закончилась Тинина жизнь в оккупации.

Тинин папа сразу засобирался в Город, а остальные решили еще пожить в селе – неизвестно, как там дома дела. И есть ли тот дом вообще?

Мама сразу пошла работать в сельскую школу. Школу перевели на русский язык. Тина тоже пошла – во второй класс, а Таня – в четвертый. Выдали учебники. Тина с восторгом их схватила и за неделю прочитала все от корки до корки и приступила ко второму разу. А в самой школе было уже не так интересно. Тине было трудно молча высиживать на длинных с непривычки уроках, от постоянного писания страшно болела рука и хотелось вместо сидения на деревянной лавке пробежаться по улице к речке. Учительница была уже другая, не злая Альбомовна, которая била линейкой по рукам. Эта, наоборот, детей любила и жалела, и Тина скоро освоилась и принялась изо всех сил учиться. В школе учеников подкармливали. Каждый день выдавали по ломтю хлеба и стакану кипятка с куском сахара. Если кто-то не приходил в школу, его паек делили между присутствующими.

Глава 5.

И снова пришла зима, с метелями и завирюхами. Чтобы как-то согреть детей, учительница заставляла их все время хлопать в ладоши, стучать ногами, прыгать рядом с партами. Маме выдали карточки на хлеб, а еще выделили дрова для печки. Теперь уже можно было не ходить под пронизывающим ветром по полю, чтобы собрать окоченевшими руками горстку засохших стеблей травы. Тина и Таня наконец отогрелись и уже не голодали, но носить по-прежнему было нечего. Мама сшила на верном «Зингере» ватные пальто – тяжелые, неудобные, зато теплые. Тина опять всплакнула о навсегда утерянной шубке, но делать было нечего. Зато в этих громоздких одеяниях удобно было кататься на санках с горы, отталкиваясь от земли острыми палками. Если и перевернешься – не замерзнешь. Однажды какой-то парень попал острым концом палки Тане в спину – опять вата выручила, а то мог и насквозь проткнуть. Все равно пришлось долго лечить рану. Это он так отомстил за то, что Таня его постоянно дразнила: «Греки, турки, банабаки, оторвали хвост собаке, а собака завизжала, на тарелочку на…ла». Но Таню этот случай не остановил, она по-прежнему отстаивала свою правоту, даже кулаками. Тина, хоть и была на два годе младше сестры, выступала в роли миротворца.

Все ждали перемен на войне. Радио в селе не было, газет – тоже. Новости поступали случайные и часто непонятные. Тина жадно ловила любые обнадеживающие весточки с фронта – ведь, когда война закончится, придет конец и бесконечным холодам, – так папа сказал, – и наступит тепло. И Тина терпеливо ждала и верила. Но как же хотелось, чтобы это время наступило как можно скорее!

К соседям приехала родственница с дочкой из самой Москвы. За этой необыкновенной девочкой, одетой в настоящую городскую одежду, табуном стали ходить дети. Увидеть настоящую москвичку хотелось всем. Девочку пригласили в школу. В центре самого большого класса поставили табуретку, на нее взгромоздили девочку и, затаив дыхание, слушали ее рассказ о жизни в столице. Потом девочка громко и выразительно спела государственный Гимн, никем в селе не слышанный. А когда в конце она научила всех веселой считалке: «Внимание, внимание! Говорит Германия! Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!», многочисленные зрители пришли в полный восторг. А Тине вдруг так остро захотелось очутиться на месте этой незнакомой девочки, в таком же синем платьице в белый горошек, чтобы это ей все хлопали за исполнение Гимна, а потом сесть вместе с мамой и Таней на поезд и очутиться в Москве! И ходить круглый год в красивой одежде, а не в самодельных хламидах. И чтобы тротуары на улицах, а не замерзшие сугробы. И не слышать вой зениток, ужасных разрывов снарядов. И чтобы не было войны…

После освобождения села дядя Миша как-то осмелел и принялся, сначала осторожно, а потом и всерьез, выживать своих родственников из дома. Ходил за Тиной и Таней следом и следил, чтобы из сада, не дай бог, не сорвали яблочко или вишенку. А по вечерам, после торговли на базаре, к ним в комнату заходила тетя Люба и заводила долгие разговоры о том, как трудно сейчас живется и им придется брать квартирантов, чтобы они платили за жилье, а комнаты свободной нет. От этих разговоров Тине становилось тоскливо на душе, и в сердце опять заползала зима. А от папы по-прежнему вестей не было.

Устав от притеснений дяди Миши, стали подыскивать новое жилище. И тут – чудо! Маме как приезжей учительнице, выделили комнату при школе, размером даже больше прежней, но почти совсем без мебели. Стояли только две большие кровати и печка, которую топили тоже казенными дровами. Тине с Таней все казалось, что дров недостаточно, может на зиму не хватить и опять придется ходить по полям в поисках стебельков. От этих предчувствий сжималось сердце. Неизвестно, чья былаэта идея, но однажды темным зимним вечером девочки прокрались на школьный двор и стащили охапку дров с большой поленницы. Их поймал сторож и под конвоем привел к маме для воспитательной беседы. Мама ничего не сказала, но отчего-то Тине стало ужасно стыдно за свой поступок. А Тане нет. Забравшись с Тиной в огромную кровать, она стала строить новые планы проникновения к школьным дровам в обход противного сторожа. А Тина молча слушала и мечтала о лете…

Глава 6.

Весной 1944 года люди массово стали собираться по домам, началось великое переселение народа. По дороге вдоль села потянулись вереницы вчерашних беженцев в обе стороны. Мама варила борщи из свежей крапивы и картошку, а Тина и Таня выносили еду в кастрюлях на дорогу. Всем желающим раскладывали еду в миски, выдавали ложки. За это имели скромное вознаграждение, которое тут же тратили на хлеб и молоко.

После окончания учебного года пришла долгожданная весточка от папы. Он вернулся на прежнюю работу, их дом сгорел, а ему выделили новую квартиру. Квартире требовался ремонт, и папа вызывал маму для помощи. Мама уехала, а девочки остались в селе и стали жить сами. Им было девять и одиннадцать лет. Пришлось опять возвращаться к дяде Мише. Мама оставила тете Любе пшена, картошки и денег и попросила подкармливать Тину и Таню. Тетя Люба все это надежно спрятала в закромах, а выдала только мешочек пшена. Еду тоже не готовила и не пускала девочек к плите. Таня сложила во дворе из кирпичей что-то наподобие печурки, отыскала тот заветный котелок спасенного красноармейца (всю посуду тетя Люба тоже попрятала) и варила в нем пшенную кашу без масла и соли. Так и перебивались два месяца. Украдкой бегали в сад, чтобы хоть чем-то разнообразить унылую пшенную жизнь. Люба их караулила и все отбирала, иногда пускала в ход веник и скалку. Дядя Миша ничего этого не замечал. Наверное, варил вишневое варенье…

И снова потянулись дни без конца и края. Совсем тяжело жилось маленьким девочкам одним-одинешеньким. Наконец, целую вечность спустя, открылась дверь и в комнату вошла … мама. Тина и Таня с громким ревом кинулись ей на шею.

Глядя на чумазых и худющих дочек, жадно заглатывающих привезенные пирожки с капустой, мама поняла, что больше никогда не оставит их одних. Решено было, не теряя ни минуты, возвращаться в Город. Пешком с тачкой уже не шли. На дороге остановили попутный грузовик, направлявшийся к железнодорожной станции. Людей в кузове было уже полно, а тут еще трое добавились. Маму, как интеллигентную женщину, подсадили в кабину, девочки устроились в кузове на чем-то набитых мешках. Тане повезло приткнуться возле кабины, а Тине достался уголок возле самого края. Борта в машине не было. При резких толчках мешки угрожающе перекатывались к краям, и Тину каким-то чудом не выбросило на дорогу. Но Тина все равно была счастлива. Она смотрела огромными зелеными глазами на убегающую от нее бесконечную дорогу, а в мыслях точно также убегали навсегда и рыжий противный немец с автоматом, и жуткий мороз на колхозном поле, и жадный дядя Миша, и все-все-все ужасное, что было за это время. А с другой стороны, наоборот, приближались лето, родной Город, победа и все-все-все хорошее, что будет…

На станции погрузились в поезд, составленный из разномастных вагонов. Тина и Таня пристроились возле окна и всю дорогу проглядели на окружающий мир. Так добрались до станции Землянки. Оттуда до Города все-таки пришлось пройти пешком несколько километров. Рейсовые автобусы еще не ходили. Тина шагала по пыльной дороге, волоча за собою коробку с «Зингером», и по привычке думала о том, что все это с ней уже было почти три года назад. И эта дорога, и сумки, и толпы людей, бредущих по обочинам… Только теперь это была дорога домой …

Мама привела девочек в их новый дом, который только условно можно было назвать таковым. Дело было в том, что папе, как ценному специалисту, предложили поселиться в любом доме на выбор. Можно было выбрать шикарную квартиру в самом центре, напротив городского сада, но в ней все было разрушено, в окнах не уцелело ни одного стекла, не было воды и света. И папа решил взять другую квартиру, в деревянном двухэтажном доме с работающей печкой, в котором чудом уцелели окна. Дом был построен в форме буквы «П», каждая квартира имела свой выход во двор. В центре двора стояла деревянная будка общественного туалета, который Тине с той поры снился всю жизнь. Зимой туалет не выкачивали, и вся будка была заполнена замерзшими зловонными кучами. Тина частенько бегала в туалет в соседний двор, где было почище.

Тинина семья обитала на втором этаже, куда вела ветхая наружная деревянная лестница. Лестница выводила на веранду, где очень хорошо было летом, а зимой жутко холодно. Сама квартира состояла из двух комнат и кухни с печкой. Кроме Тининой семьи в квартире обитали полчища клопов. Чтобы их вывести, мама поливала стены и железные кровати ведрами кипятка. Ну и что? Зато это была их собственная квартира, как до войны. И главное, здесь был установлен репродуктор! А это обстоятельство перекрывало любых клопов.

Каждое утро Тина выкарабкивалась из огромной кровати, в которой они с Таней спали «валетом», и мчалась к черной тарелке. Раздавался бой курантов, звучал Гимн. Сердце замирало. И сразу вспоминались раскаты пушек, метели, и холод, и голод, и злая тетя Люба. И снова ощущение счастья наполняло все клеточки от того, что все это закончилось. А еще по радио передавали сводки с фронтов и концерты классической музыки. Тина усаживалась на табуретке перед репродуктором и погружалась в сладкие мечты, такие же, как и льющаяся музыка. И так целый день Тина проживала в гуще события, до самых двенадцати часов ночи, когда диктор желал всем спокойной ночи и снова играл гимн.

Радио, это было здорово, но и на улицу приходилось выходить. А носить было вообще нечего. Папа купил на базаре полосатый чехол для матраса и на верном «Зингере» сшил девочкам по платью. Почему не мама сшила? Тина не помнит, наверное, она была занята в школе подготовкой к новому учебному году. На том же базаре купили Тине и Тане деревянные «стукалки». В этом одеянии и ходили все время. Другой одежды не было. Тинины родители одевались не лучше. Вообще тогда все люди в Городе так ходили, потому что тоже всю свою одежду выменяли на еду, а новая еще не продавалась. В магазинах тогда вообще ничего не продавалось, все нужное выдавали по карточкам.

Глава 7.

На следующее утро после возвращения Таня сказала решительным тоном:

– Завтра идем выкапывать Валю! И Тина опять не стала возражать. А зачем? Тем более, что она тоже об этом думала все последние дни.

Девочки пулей неслись к своему двору. Проскочили последний поворот и не увидели ни дома, ни двора. Одни сплошные воронки от снарядов, засыпанные мусором. Опять стало страшно. Тина и Таня взялись за руки и молча шагнули вперед. Подошли к тому месту, где когда-то стояла будка Тузика и так же молча стали копать землю. Тина нисколько не сомневалась, что с их Валей ничего не случилось. Так и оказалось. Через десять минут усилий в земле показалась стенка ящика. Аккуратно вынули его из земли и, не открывая, понесли домой. По дороге тоже не разговаривали и не смотрели друг на дружку. У Тины дрожали губы и болело горло от сдавливающих его спазмов.

В комнате аккуратно посадили Валю на подоконник напротив кровати. Вскоре в комнату вошла мама и ахнула:

– А откуда взялась эта чудесная куколка? Я ее с начала войны не видела, думала, пропала где-то. Девочки, расскажите мне, где вы ее нашли?

– Она все время была с нами, – твердо заявила Таня. А Тина просто молча кивнула головой. Как всегда, она была согласна…

Глава 8 (неоконченная).

Второй день не прекращались обстрелы…

В квартире заметно потеплело. Валентина осторожно потрогала батарею и ощутила тепло нагретого чугуна. «Ну вот, жизнь налаживается», успокоила она саму себя. «Дело все равно к весне идет. Скоро и день прибавится, будет веселей». Она еще раз любовно погладила куколку по облезлой головке, осторожна уложила в коробку и поставила назад в сумку:

– Снова мы вместе. И снова на войне!

Примечания

1

Коллективизация – это когда много маленьких хозяев добровольно отводят своих коров в одну большую ферму и начинают там вместе работать. Раскулачивание – это когда у хозяев, которые не хотят отводить своих коров на ферму, их забирают силой, а заодно и все остальное – инвентарь, землю, урожай и т.д.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***