Её саада [Елизавета Михайловна Родкевич] (fb2) читать онлайн

- Её саада 634 Кб, 25с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Елизавета Михайловна Родкевич

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Елизавета Родкевич Её саада


      Феодора Кантакузина – дочь Иоанна VI Кантакузины и Ирины Асень, жена правителя Османского бейлика Орхана Гази, мать шехзаде Халиля. Родилась около 1332 года. Умерла в 1381 г.


Глава 1


– Феодора! – голос отца звучал громко и несколько взволнованно.

Девушка оглянулась, оторвавшись от чтения.

– Феодора, закончены переговоры, касающиеся твоего брака. Ты выйдешь замуж этим летом.

Слова, которых она боялась все шестнадцать лет своей жизни. Внутри что-то резко упало, принцессу бросило в жар.

– Отец…

– Это не обсуждается. Для Византии твой брак станет соломинкой для утопающего.

Она напряглась. Значит, брак будет политический и совершенно не желанный для неё.

– Кто он? – говорить было трудно, Феодора словно выдавливала из себя слова.

– Османский царёк, называющий себя великим султаном. Орхан Гази.

Теперь что-то внутри не то, чтобы упало, а просто рухнуло в пропасть. Осман! Иноверец! Враг страны! Она хотела что-то сказать, но вместо слов из глаз полились слёзы, а плечи задрожали.

Отец молча развернулся и ушёл. Он не любил женских слёз, был для них слишком суровым, а на деле терялся, не зная, как успокоить.

В голове у Феодоры звучали тысячи проклятий и выражений, которых принцесса точно не должна была знать. Девушка согнулась, словно желая уменьшиться, испариться, и глянула на иконы. «Приснодева, защити!» – прошептала она. Богоматерь с обильно украшенной драгоценными камнями иконы смотрела на неё с жалостью, как будто желая изменить все, и, казалось, что она вот-вот покачает головой и скажет что-то ей в утешение, но икона лишь грустно молчала. Тишина убивала. В этом страшном, поистине мучительном молчании прошли ещё два часа. Зашла её служанка, Анна.

– Госпожа, императрица зовёт Вас.

Ещё хуже. Сейчас будут неискренние соболезнования и объяснения того, что «так надо для страны».

– Скажи матери, что у меня разболелась голова, и я не приду.

Анна помялась в дверях и тихим, нерешительным голосом спросила:

– Это правда, что вас за Великого Турка выдают замуж?

– Великого? Был бы он великим! – Феодора горестно усмехнулась и тяжело вздохнула.

– Что меня ждёт, Анна? Я буду жить в гареме. Какой я буду женой? Пятой? Десятой? Какой позор! Если меня заставят принять ислам, я готова на мученическую смерть ради моей веры.

– Госпожа, прошу Вас! Вы же так молоды и красивы, султан в Вас точно влюбится!

Феодора и правда была красива: золотые локоны, серо-зелёные глаза, тонкие брови и чувственные губы делали её похожей на лесную нимфу, а высокий лоб и румянец на щеках напоминали о том, что ей всего шестнадцать ,и вся жизнь ещё впереди. Но султанская любовь ей был совсем не нужна: уж лучше бы он её ненавидел! Пусть бросит в темницу, пусть выгонит из дворца!..

Феодора уронила голову на руки и зарыдала.


Глава 2

Дня свадьбы Феодора ждала как дня похорон: с постепенно нарастающим ужасом и липкой душащей тревогой она одобряла ткани для платья, выбирала украшения, примеряла одежду, учила османский. О, как же ей хотелось уйти, сбежать, исчезнуть, отсрочить ненавистный день отъезда в Бурсу1! Уже ни пение птиц, ни цветение садов, ни рассвет над Босфором не радовали её; она слонялась по дворцу как призрак, стараясь запомнить каждый свой последний день на родине, каждый фрагмент ускользающего девичества. Если бы только можно было умертвить свой рассудок хотя бы на час! Мысли… Они преследовали Феодору, крутились в голове, не давали покоя, и она раздирала в кровь ладони, чтобы хоть что-то, пусть то была бы боль, отвлекало её от этого кошмара. Чем ближе была свадьба, тем было хуже. Но время шло, и ненавистный день настал.

Отъезд был поистине торжественным. Феодору с родителями и сёстрами провожала огромная толпа со всех уголков Константинополя: радостным гулом приветствовала семью правителя, кидала монеты и лепестки роз, выкрикивала пожелания счастья вступающим в брак. Затем невеста взошла на корабль, оправлявшийся в Селимбрию2. Путь, прошедший в попытках сдержать слезы. И вот, они прибыли. Какой же фальшивой была радость придворных, какими же омерзительной была их лесть, как же принцессе хотелось исчезнуть, повернуть все вспять, да хоть начать жизнь с чистого листа!

– Приплыли. Флот из тридцати кораблей, кавалерия… Взгляни, Феодора, какая роскошь! Ты ждёшь встречи с мужем? – её младшая сестра радостно задавала вопросы и тянула за руку Феодору, а та с нарастающим ужасом смотрела на прибывшую делегацию.

– Варвары… Умереть бы сейчас! – процедила сквозь зубы девушка.

– Что?

– Конечно, я жду нашей встречи, Ирина, – она ответила с натянутой улыбкой, сдерживая гнев и слёзы.

С причалившего судна сошёл посол, приглушая невесту взойти на корабль. Последний миг на родной земле вместе с семьей… Шаг. Вдох. Судно отчалило, и плеск волн словно расчертил её жизнь на две половины.

На другом берегу её ждал богато украшенный трон, завешенный занавесками, и толпа придворных. Женщины с закрытыми тканью лицами накрыли её голову алой фатой с золотистыми узорами. Принцесса взошла на трон. Вокруг на коленях стояли темнокожие евнухи с факелами. Словно по взмаху волшебной палочки заиграла музыка, и они поднялись с колен и закружились в танце вокруг невесты. К трону сквозь толпу продвигалась процессия. Впереди шёл высокий длиннобородый мужчина, в тюрбане и длинном кафтане. Он должно быть, был красив в юности, но годы и слезы, которые не были пролиты суровым мужчиной, наложили на него свой отпечаток. Горделивый, статный, он производил впечатление жесткого и прагматичного человека. Один из евнухов вынырнул из хоровода и шепнул на ухо Феодоре:

– Это и есть ваш муж, госпожа. Султан Орхан Гази.

У невесты внутри все похолодело. Как хорошо, что за фатой не видно слез! Она уже ненавидела его – всей душой ненавидела. Одна мысль о том, что этот варвар мог прикоснуться к ней, приводила её в ужас, а ведь он имел законное право на это!

Жена. Как горько и отвратительно звучит это слово. Со всех сторон сыпались поздравления, сливались в гул, и для Феодоры они были что голоса демонов в аду. Но вот и конец. Мужчины стали молиться, а её повели во дворец.

Прошёл час, а может и больше. Она лежала на роскошном ложе и смотрела в потолок, надеясь, что все это сон.

Евнух, обратившийся к ней на празднике, несмело заглянул в покои.

– Султанша, вас ждёт повелитель.

Она подняла на него взгляд, и все невыплаканные за сегодняшний день слёзы встали комом в горле, да так, что ответить была не в силах. Молча встала, с мольбой взглянула на него и отправилась на верную смерть – смерть души.

Феодора шла по длинному коридору и тихо шептала молитву.

«Приснодева, защити!» – девушка вспомнила, как говорила эти слова ещё дома, после известия о свадьбе. Казалось, прошли годы…

Раскрылись двери. Султан стоял посреди комнаты, спиной к ней. Феодора прекрасно знала, что она должна опуститься на колени и поцеловать край его одежды, но она продолжала стоять прямо.

– Здравствуй, хатун3, – она впервые услышала его голос. Он был гулким, раскатистым и, наверное, обычно напоминал гром во время летней грозы, но сейчас в нем чувствовались нотки грусти и раздражения.

Он подошёл к ней, заглянул в глаза и взял за подбородок. От этого прикосновения по телу пробежала обжигающая волна. Хотелось вырваться, сбежать и никогда не видеть этого отвратительного, слишком старого для неё человека.

Но паника не давала сделать ни шагу, произнести хотя бы слова.

– Не надо… не надо, пожалуйста, молю!.. – прошептала она. Орхан не обратил внимания на ее слова.

Мгновение, и принцесса уже лежит на ложе, а султан нависает над ней, гладит её бёдра и снимает одежду. Как отвратителен этот миг! Она перед ним и в одеяниях совсем нагая, сгорающая от ненависти и стыда, а что теперь? Она вспомнила легенду об Аполлоне и Дафне. Как она понимала несчастную нимфу сейчас, как хотелось ей обратиться в лавровое дерево!

Его дыхание обжигало, мутный взгляд разрывал на части, а боль от каждого его движения заставляла тихо стонать. Ненавидела. Плакала в душе, не показывая слез, ибо они уже все высохли; стискивала зубы и мечтала о самой мучительной смерти для этого человека. Но сил ударить, вырваться не было, словно ее парализовало, словно она – не она, и не в своём теле. Боль нарастала, и она начинала задыхаться, не смея заплакать, находясь в ужасе от происходящего. О небеса, хоть бы это было не наяву!..

Издав стон, он рухнул на кровать и долго смотрел на неё, ожидая, что та начнёт беседу. Наконец, сказал:

– Спасибо. Можешь идти.

Она тихо встала с ложа, и, сама себя не узнавая, попятилась к двери. Еле-еле дошла до комнаты. Упала и зарыдала, как в далеком детстве, когда умерла от чумы её близкая подруга. Только вот не было рядом няни, что могла бы утешить. Никого не было. В слезах прошёл час, второй, третий. Глаза отекли и уже не могли открыться, но легче не становилось ни на каплю. Какой же грязной, павшей она себе казалась, как отчаянно подавляла естественное чувство жалости к себе!

В дверь постучали. Кажется, уже утро. Раздался голос служанки.

– Феодора хатун, султан Орхан хан шлёт вам подарки!


Глава 3.


Она приняла подарки, не понимая, что с ней происходит: гордость сменилась апатичным смирением, а эмоции притупились, уступая место равнодушию. Мир уже не был таким, как раньше. Слоняясь по огромным покоям как призрак, она чувствовала себя совершенно грязной, никчёмной и отяжелевшей. Снова расцарапывала руки в кровь, надеясь почувствовать хоть на миг боль физическую, а не душевную.

Дни проходили в раздумьях и воспоминаниях о прошлом. Ночами она раз за разом возвращалась к эпизоду ненавистной близости.

Начала носить широкие штаны и платье до лодыжек, тюрбан с пером и изумрудами или круглую шапочку-фотазу4, укладывала волосы по-турецки. Зачем? Сил сопротивляться обстоятельствам не было. Она полнела с каждым днём и отекала по утрам, становилась все более пышной, как и окружавшие её одалиски. Лицо ее было теперь сероватого цвета, ещё бледнее, чем раньше, и она больше напоминала труп, чем живого человека.

Из покоев почти не выходила, да и кому она была нужна? Но вскоре случилось то, чего она боялась больше всего – стало плохо утром. Нет, этого не могло быть. А на следующее утро ее вновь стошнило, а потом опять и опять… И что только она не делала, как ни пыталась и убедить себя, что съела что-то не то, главная калфа5, навещавшая её раз в несколько дней, не могла не заметить ее изменений в её самочувствии. Позвали лекаршу.

Пышная, пышущая здоровьем Хатиджа совмещала в себе профессии главного врача гарема и акушерки. Наверное, ее было бы не отличить от остальных женщин, если бы не какой-то тёплый, родной запах, напоминающий об объятиях матери, и звонкий жизнерадостный голос. Она улыбалась приветливо, и, пожалуй, была единственной женщиной в гареме, не разучившейся смеяться. Осмотр был болезненным и неприятным. Встав и встряхнув руки, лекарша сказала:

– Поздравляю, госпожа. У Нилюфер-хатун и Аспорчи-хатун появилась соперница! Дай Аллах, шехзаде6 родится, – она засмеялась, и смех ее напоминал водопад.

Феодора вздрогнула. Мысль никак не умещалась в голове. Беременна. Беременна ребёнком тирана, её насильника! И он, этот ребёнок, никогда не увидит ее родных краев, не услышит песен ее родины, не будет говорить на ее языке. Он будет ей чужим, и она чувствовала, что в каждом движении, в блеске глаз, она будет узнавать Орхана. Но что ей было делать? Идти к ведьме, избавляться от плода? Если узнают, то смерти не миновать. А жить предательски хотелось, хоть и смысла в этом не было, но, ведь когда лишаешься всего, последним умирает желание жить. Никто на самом деле не хочет умирать, даже если все очень, очень плохо; просто хочется избавиться от всех проблем разом, и единственное чудесное избавление, приходящее на ум – смерть.

– Феодора-хатун, да что же вы не радуетесь? Такое счастье, такая радость!

– Я беременна от моего насильника. Убейте меня, прошу! – голос был слабым и дрожащим, она словно истлевала, находясь в гареме.

– Не говори глупостей, хатун, – в покои зашла высокая, статная женщина, на ней было темно-синее энтари7, расшитое золотыми узорами, – не надо устраивать трагедию. Отныне это – твой супружеский долг. Детство закончилось. Привыкай.

Феодора с трудом сдерживала слёзы. Теперь пришло осознание того, что жертвой она ни для кого не была, ведь Орхан – её законный муж и может делать с ней все, что захочет.

Женщина в синем вошла в покои, и все склонили головы. За нею следовала свита из евнухов и служанок.

– Ты уже месяц в гареме, а так и не выходила из комнат. Сегодня жду тебя у себя. Хотя бы с другими жёнами познакомишься, – она развернулась и хотела уже уйти, как внезапно сказала, не поворачивая головы:

– Запомни, хатун, плод, что ты носишь, важнее тебя и твоей жизни. Не смей делать глупости. Не смей, – она окончательно удалилась, и служанка закрыла за ней дверь.

Хатиджа наклонилась к Феодоре и прошептала: «То была сестра султана, Фатьма-хатун. Она гаремом правит. Очень влияет на нашего повелителя.»


Глава 4


Шикарные покои, угловой диван, стоящий по периметру. На нем восседает роскошная, как и всегда, Фатьма-хатун в серебристых струящихся шальварах8 и бордовом энтари, расшитым цветами. На ней жемчужное колье с крупным бриллиантом. Яшмак9 не закрывает лица. О чем думает эта женщина? Сложно сказать. На лице её печать суровости и строгости к себе, к близким, ко всему миру. Она, несомненно, умна, красива, да к тому же – принцесса. Завидная партия, но только волосы её уже совсем седые, а счастья она так и не испытала. Свадьба, вдова, свадьба, и снова вдова. Она в чём-то понимала Феодору, но опуститься до того, чтобы выражать сочувствие какой-то гяурке10, пускай и принцессе – да ни за что!

В команту вошла женщина, тихо произнеся:

– Госпожа, Ваши племянники желали увидеть Вас.

– Входи, Аспорча, входи. Детей отправь спать. Феодора придёт, – сказала Фатьма, прекрасно зная, что её собеседница все время прикрывает своё любопытство детьми.

Аспорча скривилась, как будто почувствовала смрад, и высокомерно произнесла:

– Зачем? Пусть сидит в своих покоях. Она же принцесса, как никак, к чему ей с рабами-иноверцами встречаться?

– Замолчи. Вы для меня равны. К тому же она беременна, скоро станет султаншей не на словах. И чтобы без выходок, поняла? – наверное, Аспорче Фатьма благоволила куда больше, чем Нилюфер, и последнюю за такие слова та бы хорошо проучила, но с матерью шехзаде Ибрагима вела себя куда миролюбивее.

Ох, Аспорча! Как же она была глупа и горделива, и непонятно, что нашёл в ней султан – красотой и умом та не отличалась. То ли дело первая жена, Нилюфер – черноокая, с волосами смоляного цвета, аккуратным носиком и строгим овалом лица. И цены бы ей не было, если б не острый язык, хотя, она была уверена, что и с языком бесценна.

В бирюзово-золотистом платье и высокой короне – хотозе11, напоминающей два рога, обмотанных парчой, Нилюфер вошла в покои Фатьмы и поцеловала ей руку.

Нилюфер жила на острове Диапорос и была счастлива. Когда это было? Она потеряла счёт времени. Помнила только своё имя – Холофира да шелест волн и горячий песок.

Попав в плен к пиратам, она узнала, что такое боль, страх, тоска, ненависть; попробовала на себе плеть, голод, лихорадку. И все, что осталось у Холофиры, – её невинность, доброта, любовь к ближнему своему. И это отняли у неё, продав в султанский гарем. Средь сотен конкуренток она пробилась ввысь, привлекла внимание султана и завоевала его любовь, родила двоих сыновей, стала первой женой в гареме. Теперь нежная детская улыбка сменилась горестной насмешливой усмешкой, надменным голосом, горделивой осанкой. Она не склоняла головы ни перед кем, и, должно быть, за это и получила от судьбы в подарок сотни врагов.

– Где же наша гостья, Фатьма-хатун?

А тем временем Феодора сидела в своих покоях, надеясь, что о ней все забудут. Но надежды были напрасны: первой о своей госпоже вспомнила служанка, Эмине-хатун.

– Госпожа, Фатьма-хатун звала вас к себе. Следовало бы пойти.

– Зачем? Чтобы они глумились надо мною, чтобы призывали закрыть рот, не вспоминать о том, как он был груб, как отвратителен? Ни за что! Он… Орхан сломал мне жизнь, унизил, растоптал меня! А теперь я должна льстить его родственникам? Да пусть уж лучше я умру!

– Феодора-хатун, успокойтесь, прошу вас. Госпожа рассердится, если вы не пойдёте.

– Пускай.

– Все решат, что вы струсили.

Эмине была не глупа, ей сразу удалось узнать слабые места своей госпожи.

Феодора резко подняла голову. Сломали, унизили, сравняли с землей? Пусть! Несмотря ни на что, в душе она оставалась дочерью византийского императора, и трусость являлась для неё самым худшим пороком.

– Принеси фиолетовое платье. Я быстро соберусь.

…Она прошла мимо распахнувших двери евнухов, провозглашающих её имя, вошла в покои Фатьмы и слегка поклонилась, как бы оказывая почтение, но в то же время напоминая, что кланяться ей должны они. Живот крутило, руки замёрзли – она сильно переживала.

– Проходи, Феодора, – тон голоса сестры султана давал понять, что разговаривает она с простой гяуркой, а не с принцессой.

Аспорча окинула её презрительным взглядом, а Нилюфер усмехнулась. Ещё бы – разве это соперница для неё? Раздавленная гаремом, жалкая, дрожащая, она не представляла опасности для Нилюфер. Родила порфирородного сына? Пускай! Она и дня не проживёт султаншей, слишком слаба.

Феодора села и сложила руки на коленях.

– Мне не нравится твоё имя, уж слишком оно… Не знаю, как и сказать…

Фатьма на секунду задумалась и, презрительно усмехнувшись, сказала:

– Ты теперь будешь Эфтандис.

– Я не сменю веры, – уверенно и твёрдо ответила Феодора. – Не сменю.

– Тебя никто и не заставляет. Думаешь, кому-то нравится ломать язык об твоё гяурское имя? Её назвали так красиво, а она хоть бы поблагодарила! – визгливым от возмущения голосом прикрикнула Аспорча.

Новоиспеченная Эфтандис набрала воздуха в лёгкие, чтобы что-то сказать, но тут же остановилась. Понимала, что ничем хорошим это не кончится.

Фатьма благосклонно улыбнулась.

– Надо радоваться, Эфтандис-хатун. Была у нас ваша тезка, Теодора, так сам Аллах теперь не ведает, что с ней да как. Султан Орхан с ней брак политический заключили, но с повелителем она не была, как только планы военные обрушились, он её выслал, – сказала Нилюфер.

«Какая счастливая!», – подумала принцесса.

– Могу ли я уйти? Хатиджа-хатун прописала мне больше отдыхать, – отчаянно выкручивалась Феодора, которой было совсем неуютно среди этих дам.

Должно быть, у Фатьмы был арсенал из тысячи улыбок, обозначавших недовольство, презрение, возмущение, удивление и изредка – радость. Сейчас она извлекла из своего запаса одну, выражавшую некую жалость с нотками ненависти.

– Что же, Эфтандис-хатун итак скоро покинет нас. Она отправляется с повелителем на её родину по случаю победы императора Иоанна, её отца, в Гражданской войне. Ступай, хатун. Хорошенько отдохни.


Глава 5.

На родину! Она не верила сама себе. Домой! Хоть на три дня, пускай, лишь бы оказаться дома!.. Она вновь увидит места, где выросла, где была счастлива, юна и довольна жизнью. Как же она была счастлива! Чадо в утробе, кажется, тоже было довольно и пиналось так, что Феодора еле сдерживалась, чтобы не вскрикнуть.

Она начинала любить своего ребёнка, любить нежно, но пока неуверенно, как бы опасаясь своих чувств. Радовалась его толчкам и шевелениям, гадала, чем он будет похож на неё.

Внезапно в голову пришла мысль, что она просто не сможет вернуться с родных земель в этот чужой, враждебный дворец, наполненный змеями, а не людьми. Не сможет, вот и все! Подумала о том, как будет плакать в ночь перед отъездом, и в носу защипало. Неужели отказаться, не ехать? Нет, нет, решительно нет, она отправится повидаться с семьей, нанесёт визит своей ушедшей юности.

Дорога была долгой. Сначала султанша тряслась в душной карете с решётками-кафесами12 на окнах, мечтая побывать на свежем воздухе, потом взошла на палубу корабля, но и тут ей не дали остаться, а приказали спуститься в каюту, подготовленную для неё. Орхан стоял на палубе и отдавал кому-то приказы. Что же, уж лучше сидеть в тёмной комнате, чем находиться рядом с ним.

Яшмак – поистине удивительная вещь. Ты можешь видеть всех, но никто не сможет разгадать твоих эмоций. Это то, что было нужно сейчас Феодоре, ведь переживания переполняли её. Радость смешалась с грустью, тревогой, страхом и раздражением. Как хорошо, что прозрачная ткань скрывала в своих складках её чувства!

И вот наконец-то прибыли! Она дома, дома! Кутаясь в ферасе13, принцесса спустилась по трапу и оказалась на родной земле.

Остальная дорога была недолгой и перенеслась легко. Дворец встретил её привычным шумом и снованием слуг.

Их повели в тронный зал. Как хотелось сорвать яшмак при виде отца, закричать: «Я дома, папа! Вот она я!», броситься ему на шею, но Феодора почувствовала, что не может, что она уже другая.

Приём был холодным и официальным. Никто не улыбался. Неужели это она привезла из ненавистной Бурсы грусть и скорбь?

Служанки проводили её в комнату. Не в ту, где она жила когда-то, а в чужие гостевые покои, холодные и пустые. Оставшись наедине с собой, она предалась мыслям. Кто она – Феодора или Эфтандис? Какой дворец – её настоящий дом? В Бурсе или в Константинополе? Как бы ни ненавидела она султана и все, что с ним связано, она никак не могла не понять, что здесь она уже чужая, и сама стала другой, и от этого было невыносимо горько. Где та смеющаяся, нежная девочка, радующаяся каждой мелочи? Куда делась улыбка с её лица, куда пропали романтические мечтания?

И словно не было больше мыслей. Отныне это не ее дом. Прошлое уходило, как утекает вода сквозь пальцы того, кто набрал ее в руки. Она больше не Феодора. Никто и никогда не сможет лишить её воспоминаний, но… она уже совсем другая, иная. Эфтандис представлялась ей сильной, смелой и жёсткой, была образом её мечтаний о другой себе, щитом от жестокого мира. Но невозможно было стереть мечтательной и нежной Феодоры, и новая она была слиянием своего прошлого и настоящего.

Эфтандис встала с постели, борясь с собой. Надо действовать. Она чувствовала, что не может здесь оставаться, что боль и горечь одиночества, желания вернуться в прошлое сводят её с ума. Подозвав к себе Эмине, она попросила слабым голосом:

– Эмине, с нами приехал тот евнух, что отводил меня к султану?

– Да, госпожа.

– Пойди и приведи его.

Прошли минуты, показавшиеся часом. Наконец евнух вошёл к ней в покои.

– Султанша.

Она сцепила пальцы в замок и спросила:

– Как зовут тебя? Ты ведь представлял мне султана на свадьбе и после отводил к нему.

– Али-ага, госпожа.

Эфтандис сняла с пальца массивный перстень с изумрудом и протянула его Али.

– Возьми это. Просто возьми, хорошо?

Евнух остолбенел. Чтобы госпожа, султанша разговаривала с ним в подобном дружеском тоне, обращалась к нему как к человеку? Невозможно.

– Я… я просто хочу, чтобы хоть кто-то здесь был мне другом. Пожалуйста! – сказала она надрывающимся голосом.

– Госпожа, мой долг служить вам…

– Не надо служить. Будь рядом. Ты – единственный, кто в этом дворце не смотрит на меня с ненавистью.

Оторопевший Али-ага, не найдя, что ответить, кивнул, поклонился и, получив разрешение, вышел из покоев.

Через три дня Эфтандис встречала рассвет в своих покоях в Бурсе. Теперь он не казался ей менее прекрасным, чем рассвет над Босфором.


Глава 6

В каморке было темно. Ага14 сидел, массируя виски.

Али. Когда он получил это имя? Когда прошёл через боль, лезвие ножа и огненный песок, в который закапывали их, проданных в рабство мальчиков-мавров, пока они умирали? Или когда его купили как вещь на невольничьем рынке, когда отправили в султанский гарем быть бесполым существом и влачить своё жалкое существование? Он уже не помнил. Он забыл свой дом, руки матери и смех братьев. Да и что мог помнить несчастный евнух, которого увезли из дома в три года?

Али никого и никогда не любил. Он – вещь, предмет, раб, а у рабов чувств не бывает. Так всегда говорил ему главный евнух, жестокий до крайности, отправлявший мальчишку за малейшие проступки на фалаку15.

Ни мужчина, ни женщина, никто. И тут… прикосновение тёплых рук Эфтандис, отдававшей ему перстень, тёплые слова, просьба – впервые за всю его жизнь во дворце – просьба, а не приказ…

Как ему было стыдно за свои чувства! Как хотелось вырвать проклятое сердце из груди, уничтожить свою душу!

Он не мог сидеть на месте, так хотелось увидеть госпожу вновь, сказать ей что-то и слушать её голос. В голове промелькнула мечта об их поцелуе, объятиях. За что ему это? За что эта влюблённость? Он ведь с самого начала относился к ней как к госпоже, не смел роптать на свою судьбу. Но стрелы любви поражают даже рабов. Евнух уронил голову на руки и зарыдал, должно быть, впервые в своей жизни проявив чувства.


Эфтандис вышивала, когда внезапно почувствовала, что отошли воды. В панике она побежала к акушерке, не понимая, что происходит. Вдруг он, её ребёнок, умирает прямо сейчас, и уже ничем нельзя помочь? Хатиджа успокоила её.

Вскоре начались схватки. Боль наполняла её тело, заставляла корчиться и кричать, молиться и плакать.


Устав сидеть в надеждах и ожиданиях, Али подошёл к калфе.

– Зейнеп-калфа, где госпожа, Эфтандис-хатун?

– В своих покоях. Но… она рожает. Я к ней иду, помощь требуется. Она очень плоха.

Горячая волна паники пробежала по телу. Нет, нет, нет, она не может умереть! Еле найдя силы, он сказал:

– Я буду молиться за неё.


Роды были тяжелыми. Эфтандис несколько раз теряла сознание. Боль разрывала на части, хотелось умереть, лишь бы все поскорее закончилось. Внезапно раздался крик – не её, а её ребёнка. О чудо!

– Кто?.. – еле слышно проговорила она.

– Поздравляю, госпожа, у вас родился шехзаде!

Сын. Да, у неё сын. Свершилось! Но её ребёнка унесли, оставив Эфтандис на попечение акушеркам, и она то ли от радости, то ли от обиды на порядки и традиции заплакала, а затем уснула.

Проснулась от того, что услышала голос, который звучал в её кошмарах. Все мышцы тела напряглись, она, как загнанный в засаду дикий зверёк, подняла глаза. Орхан стоял над ней и держал на руках её ребёнка. Ей непривычно было видеть этого человека улыбающимся.

– Нет… нет… нет, пожалуйста, не трогайте моего ребёнка! Не убивайте его! – шёпотом молила она.

– Ты что, хатун? Ума лишилась? Ты защищаешь от меня моего собственного сына? – Орхан громко расхохотался.

К ней мигом подбежала Хатиджа и принялась объяснять:

– Наш господин пришёл на церемонию наречения шехзаде16, надо проявить почтение!

Затем принялась оправдываться перед султаном:

– Повелитель, она не в себе после родов. С женщинами такое иногда случается, сами понимаете…

Орхан отмахнулся. В покои вошла Фатьма-хатун, следом – Нилюфер и Аспорча. Они были в платках и закрытых строгих платьях, из-под которых не виднелись шальвары. Эфтандис тоже протянули платок. Она присела на ложе.

Читали молитвы. Затем Орхан наклонился к уху младенца и прошептал.

– Тебя зовут Халиль. Тебя зовут Халиль. Тебя зовут Халиль.

Все закрыли лица руками, кроме Эфтандис. Сидела не двигаясь, всем своим видом показывая, что здесь, на этой церемонии, она лишняя.

Орхан, презрительно глядя на неё, поинтересовался:

– Ты так и не сменила веру?

От ужаса, что этот человек на неё смотрит и что-то говорит ей, да ещё и недовольно, Эфтандис сжалась в комок. Но твёрдость, уверенность, заложенная ей родителями, позволила отрицательно покачать головой. Султан презрительно отвернулся. Хотел забрать у жены-гяурки сына, забрать навсегда, чтобы воспитывать в традициях его предков, но передумал. Эта маленькая, сжавшаяся девчушка не вызвала у него никаких чувств, кроме жалости и отвращения. Он развернулся и вышел. Фатьма, Нилюфер и Аспорча – за ним, успев ещё раз поздравить роженицу. Наконец-то Эфтандис смогла выдохнуть. Ей отдали сына.

Маленький вздернутый носик, прямо как у неё. Румянец на щечках, большие глаза, темные волосики. Халиль глядел на окружающий мир как учёный, серьезно и строго. Султанша рассмеялась. Да, её сын очень похож на неё!

Пришло горькое осознание. Его назвали, не спросив ее разрешения, назвали чужестранным именем. Да и не могла она глядя на сына не вспоминать хальвета17 и своего мучителя. Он был похож на отца, ужасно, отвратительно похож!.. Её начало трясти. Воспоминания мучали, а накопившиеся эмоции больше не могли оставаться внутри.


Узнав о рождении мальчика, Али-ага постучал в дверь. Так хотелось поздравить свою госпожу, хоть на душе было горько от того, что ребёнок его возлюбленной от другого мужчины, да и вообще принадлежит она другому…

Эфтандис отвернулась, глядя в стену. Только не сейчас!.. Никто не должен был видеть её такой.

– Госпожа, поздравляю с рождением сына!

Она лишь сжалась и, не сдержавшись, тихо всхлипнула.

– Госпожа?

Слёзы покатились по щекам, она начала всхлипывать, пытаясь сдерживаться, но больше не могла. Стенания становились все громче и громче.

Евнух подбежал к постели и встал на колени возле роженицы.

– Эфтандис-хатун, молю вас, успокойтесь! Я расстроил вас? Я готов умереть ради вас! – осекся он, сам изумившись своему дерзкому признанию.

– Н-нет.

– Что случилось?

Она зарыдала ещё громче и, не имея больше сил держать это в себе, приподнялась на подушках и поведала ему обо всем: о ненавистном для неё  браке, свадьбе, об ужасе нежеланной ночи и последующей беременности. Слёзы градом падали на шёлковый хилат18, а голос слабел. Евнух слушал, поражаясь тому, что смогла перенести эта хрупкая девушка, и мысленно сравнивая её историю со своей. Наконец, она закончила, уронив голову на постель.

– Али-ага, прошу тебя… Возьми меня за руку и не отпускай, – прошептала Эфтандис, ужасаясь, как смогла открыться чуть знакомому человеку. Должно быть, она сходит с ума.

Он сжал ее руку и просидел рядом час, а может, и больше; наконец, султанша уснула, ребёнок спал рядом с ней. Али встал, поцеловал край простыни, не имея сил сдержать свои чувства. В первый и последний раз за грядущие десять лет он позволил себе проявить их столь бурно, как казалось это ему.

Глава 7.

Тянулись месяцы бессонных ночей, складывались в годы. Халиль рос не по дням, а по часам, превращался в симпатичного упитанного малыша. Шехзаде минуло пять лет. Он был нежным мальчиком, любящим материнскую ласку, однако часто просил внимания отца. Из-за этого для бедной Эфтандис встречи с Орханом стали обыденностью.

В один из таких визитов случилось ужасное.

– Папа, папа, какой чудесное кольцо! Маме точно понравится! Можно я его возьму?

– Нет, сынок, – Орхан поднял малыша на руки и рассмеялся, а затем строго произнёс: «Этот перстень я заказал для матери твоего старшего брата, Нилюфер-хатун. Она будет очень рада».

– Но мама тоже была бы рада!

Султан раздраженно посмотрел на сына, затем покачал головой:

– Он принадлежит мне, а значит, мне решать, кому его дарить. Не вздумай возражать.

Мальчик обиженно опустил глаза.

Вошла Эфтандис.

– Повелитель, я пришла забрать шехзаде. Ему пора спать, – ее глаза метнулись от сына к кольцу, лежащему на столе султана.

– Какая красота!

Султан почувствовал, что скоро взорвется.

– Уходи, Эфтандис, уходи и забирай сына, а не то я…!

Ей не нужно было ещё одного предупреждения. Откланявшись, она мигом вышла из покоев со слезами на глазах.

– Мама, что случилось? Папа тебя обидел?

– Нет, сынок. Все хорошо.

И в тот момент в голове у маленького Халиля родился чудовищный план, чуть было не погубивший его. Обычная детская шалость, но что значит проступок для ребёнка султана!..

Прокрасться к отцу в кабинет. Украсть кольцо, подарить его матери. Для детского разума все казалось проще простого. На следующий день план был воплощён в жизнь.

Хватился Орхан перстня, когда к нему явилась Нилюфер. Он пришёл в такую ярость, что трудно было описать, приказал искать виновника по всему дворцу. А Эфтандис, получившая в подарок украденное сокровище, была в ужасе. Что же делать? Подкинуть украшение обратно? Но как? Заметят! А ведь если её сына обвинят, то непременно накажут!.. Материнское сердце сжималось от боли за ребёнка.


Один. Снова один в тесной каморке. Он не выдержит унижения маленького шехзаде, а что уж говорить о страданиях возлюбленной… За пять лет жизни сына Эфтандис он чувствовал, будто бы это его ребёнок, был с ним всегда рядом, видел первые шаги, слышал первые слова. А что теперь? В голове был один единственный вариант – взять на себя вину воришки. Конечно, если бы шехзаде сослали или просто напросто высекли, то простого евнуха бы казнили. Он никогда не боялся смерти, чуть было не пережив ее однажды. Но боги, как же страшно умирать, когда любишь!..

Он решил. Решил твёрдо и бесповоротно, даже зная о собственной участи.

Не предупредил никого, чтобы не пытались отговаривать; взял перстень и отправился на смертельную аудиенцию. Поклонившись, встал на колени.

– Повелитель, я пришёл сознаться в содеянном. Я взял перстень и хотел подарить одной калфе, но понял, что ей будет опасно принять этот подарок.

Орхана было трудно вывести из себя, пока он был молод. Он был спокоен, немногословен, как и полагалось правителю, но с годами становился всё более вспыльчивым, жестоким и непримиримым.

– Ты хоть знаешь, что тебя за это ждёт, выродок?! Да ты понимаешь, что ты сотворил?.. Стража, бросьте его в темницу, а на следующий день отрубите голову – пускай помучается ожиданием смерти!

Покорно принимая свою участь, евнух не сопротивлялся бостанджи.

Эфтандис была в ужасе. Её единственный друг взял на себя вину его сына, ему грозит смерть! Она бросилась к мужу, целовала его ноги и умоляла не лишать жизни Али, выслать его, но только не убивать! Орхан, скрепя сердце, согласился. Уж слишком неприятно ему было смотреть на лежащую в ногах жену-принцессу, и, хоть и закрались в голову подозрения, решил выслать виновника, лишь бы не слушать «этих женских истерик».

Последняя встреча. Она, рыдая, бросилась к нему в объятия, а евнух стоял в ужасе, понимая, что никогда больше не увидит своей возлюбленной. Слёзы сами наворачивались на глаза. Он отстранился и поцеловал ей руку.

– Госпожа. Для меня было честью служить вам. Никогда не забуду вашей милости. Но буду дерзок, дерзок непростительно: такое наказания для меня… хуже смерти. Прощайте; отныне все, что я смогу делать – это молиться за вас.

– Прошу… не надо… Ты вернёшься, обязательно вернёшься! Я не смогу без тебя!

Она взяла его руки в свои и прижала к груди, так, что Али слышал, как быстро бьется её сердце. Стояли так с минуту, понимая, что никогда больше не увидят друг друга. На душе было горько, неописуемо горько. Разошлись, словно в танце, отпрянули друг от друга, не надеясь увидеться вновь. И больше не было встреч.

Глава 8

Она снова училась привыкать ко всему, к разлуке, к страху, к ненависти, хотя раз за разом было тяжелее.

Унося её боль, прошли недели, месяцы, годы… И вот уже мать одевает своего десятилетнего сына Халиля, застегивает на его узорчатом кафтане пуговки, гладит по голове, целует в макушку. Она уже не так юна, как раньше; на лице появилось строгое, чуть горделивое выражение, первые морщинки, видные лишь тогда, когда она хмурилась, пара седых волос. Улыбнулась, спросила сына:

– Халиль, сынок… ты уже такой большой! Чем вы сегодня будете заниматься с учителем?

– Мы поедем на смотр роты янычар. Там будут мои старшие братья, Ибрагим и Мурад. Я волнуюсь, мама!

Эфтандис улыбнулась и потрепала сына по щеке.

– Все будет хорошо, сынок. Ты справишься!

Шехзаде вышел из покоев.

Прошёл час, быть может, два. Женщина вышивала, упорно стежком за стежком создавая цветочный орнамент. Думала о прошлом, и мысли спутывались, подобно нитям. Она уснула.

– Госпожа… – испуганная Зейнеп-калфа вошла в покои. Она заменяла ей верного Али, приносила новости.

– Что такое? – заспанно подняла голову султанша.

– Госпожа, шехзаде Халиль… он…

– Что с моим сыном?! Говори же!

– Его похитили пираты.

Эфтандис выдохнула и потеряла сознание. Не приходила в себя около часа. Очнувшись, рыдала, да так, что на следующий день не могла открыть отёкших глаз.

Халиль, её сын, её частичка крови и плоти в плену, быть может, уже мёртв! Неужели её мальчик никогда не увидит матери и отца, неужели не будет счастлив? А она? Была ли она счастлива? Неужели её сыну уготовлена такая же судьба, как и ей, судьба пленника чужой страны? Не в силах выдержать переживаний, она направилась к султану, упала в ноги и молила спасти её сына любой ценой.

При виде заплаканной жены Орхану становилась дурно. Он не выносил женских слёз. Привык видеть её напряженной, трепещущей, и, должно быть, упивался тем, что его боялись. Трепет приносил ему удовольствие, ведь страх порождает подчинение. Вдруг вспомнил себя в молодости и усмехнулся. Каким он был тошнотворно честным, как пытался сохранять справедливость! Годы изменили его, унесли самых дорогих людей. Орхан научился ложиться в постель, не любя; выносить судьбоносные решения, не дознавшись правды. Был суров, жесток и горделив; когда он шёл, вокруг начинало пахнуть смертью. Внутри него, должно быть, давно погиб голос совести, и подданные говорили лишь: «Зато для страны много сделал». Но его сын, этот мальчик, юное, невинное дитя изменило его. Он вспомнил свои детские годы и тёплые руки матери, и в этой маленькой, хрупкой, трясущейся перед ним женщине тоже узнавал себя, припоминая, как боялся отца. Он не понимал её страха, да и вряд ли задумывался, что десятью годами назад изнасиловал её, и больше не хотел как женщину, отдавая предпочтение страстной и пылкой Нилюфер.

Султану было жаль теперь Эфтандис, и, хоть он искренне хотел вернуть сына, но разве можно понять суровому воину материнское горе?

– Я отправлюсь сам на переговоры, не беспокойся. Выше голову. Наш сын вскоре будет здесь.

Султанша молча кивнула и вышла из покоев. Орхан окрикнул её, что-то в нем воспрянуло, и так хотелось причинить ей боль:

– А ты знаешь, что Халиля похитили византийцы? – ему стало противно от самого себя. Зачем он сказал это? Захотелось извиниться, загладить свою вину, но было уже поздно.

Ноги не держали Эфтандис. Еле доплетясь до покоев, она упала на софу. Мысли не давали покоя. Как, как они посмели? Разве могли её земляки сотворить это? Нет, решительно нет! Султанша устало закрыла глаза и вскоре провалилась в тревожный, беспокойный сон.


Глава 9

Словно не было воздуха, неба, земли…Когда же наступит утро? Ночь, темная, холодная и бесконечная поглотила жизнь Эфтандис, и султанша ждала, когда настанет пробуждение. Тянулись зимы, тянулись в беспросветном мраке. Мир без сына для неё потух, подобно задуваемой ветром свече. Смысла жить не было, как и сил покончить с собой. Она слонялась по покоям без дела, перестала вышивать, а то и днями лежала на постели, глядя в потолок. Иногда к Эфтандис приходили мысли, что она никогда и не любила сына, что лишь видела в нем отца и не замечала себя, и, хоть это было и не так, они приносили столько боли, что женщина раскусывала до крови губы. Внутри она была мертва. Несмотря на то, что султан прилагал все усилия для того, чтобы выкупить Халиля из плена, мать уже даже не надеялась увидеть своего сына.

Лежа на софе, Эфтандис уносилась мыслями в далекое прошлое. Когда в дверь постучали, она даже не отреагировала. Пускай. Хороших новостей никто не принесёт.

Внезапно раздался тихий, робкий голос, звучавший в её снах:

– Моя госпожа!..

Она резко вышла из состояния оцепенения и обернулась. Перед нею стоял он, он!

– Али! О боже, Али, ты здесь! Как?..

Они еле сдерживались, пытаясь не проявлять чувств и, стоило служанке закрыть дверь, бросились друг к другу.

Он упал на колени, целовал подол её платья, плакал. Слились в объятиях и долго не отходили друг от друга.

– Моя несравненная, ненаглядная госпожа, султан позволил вернуться мне, позволил ради вас, услышал мои мольбы!

– Как?! Это он разрешил тебе вернуться? Почему?

– Говорят, он жалеет вас…

Эфтандис приложила палец к губам. Взявшись за руки, сидели и смотрели друг на друга, словно и не было мира вокруг.

Она начала свой рассказ. Поведала о жизни без него, о похищении сына, о своих страданиях… Он слушал, а сердце разрывалось от боли за свою возлюбленную. Наконец, кадина19 остановилась, с горечью в голосе сказала:

– Уходи. Если мы долго будем вместе, заподозрят что-то.

Он тяжело вздохнул и вышел из покоев.


Тянулись дни. На душе по-прежнему было тяжело, но короткие встречи с Али радовали, давали силы жить. Эфтандис совершенно не понимала, что с ней происходит. Хотелось видеть Али вновь, и страх вновь полюбить, страх ослушаться мужа уходил на второй план. Она вновь могла ждать: ждать сына, ждать встреч с евнухом. Они виделись, не произнося не слова, ибо слова были не нужны; понимали друг друга с полуслова, полувзгляда; слушали биение своих сердец ночами, когда разлучались.

Однажды утром, она, расчесываясь, услышала стук в дверь, привычный и знакомый. Вошёл Али ага, и на его лице заиграла радостная улыбка.

– Госпожа, я получил добрую весть: повелитель смог достигнуть согласия с византийцами! Ваш сын обручён с Ириной Палеолог и скоро прибудет в Бурсу.

Не верила своим ушам. Она заплакала, заплакала не горькими слезами, разливающими душу на части, но слезами счастья, омывающими лицо и приносящим успокоение.

– Али, ты принёс благую весть! Моему счастью нет предела. Я увижу его, увижу Халиля! Проси чего пожелаешь!

– Моя несравненная госпожа, моя султанша… позвольте просить вас лишь об одном.

Она кивнула.

– Госпожа, я не смею огорчить вас. Признаться, я страдаю уже десять лет. Моя участь – любить вас всем сердцем, быть вашим рабом и не надеяться на взаимные чувства – пускай. Позвольте мне лишь любить вас и дальше, позвольте целовать подол вашего платья, разделять ваши радости и горести с вами. В вашей воле меня казнить, бросить на растерзание палачам. Но мне ничего, ничего кроме вас не нужно в этой жизни, – он говорил неуверенно, боялся ответа, но ждал его, как ничего ещё не ждал в своей жизни.

Эфтандис подняла на него взгляд, не смея вздохнуть. Она боялась, ужасно боялась своих чувств, вспоминала при слове «любовь» лишьмужа и его грубость. Встала с подушек и подошла к евнуху, коснулась его плеча. Внутри Али все замерло.

– Обними меня, – сказала тихо и неуверенно.

Он не возразил, молча приблизился к ней и неуверенно заключил в свои объятия.

Всё отошло на второй план, остались лишь двое сломленных, раздавленных жизнью человека. Они слились в поцелуе, испуганно, боясь сделать что-то не так.

Много горя придётся ещё пережить Эфтандис: смерть Халиля от рук сына Нилюфер, нового падишаха; ссылку обратно на родину, темные стены византийской тюрьмы… Пускай. Сейчас, именно сейчас она по-настоящему счастлива, должно быть, в первый раз за свою короткую жизнь. Настал час её саады20.


Москва, 2021 год. 

Примечания

1

Столица османского бейлика в период с 1329-1365 гг. (Тут и далее – примечания автора)

(обратно)

2

Селимбрия (Силиври) – местность в Турции, расположенная на побережье Мраморного моря.

(обратно)

3

Обращение к женщине в Османской Империи, «Госпожа»

(обратно)

4

Головной убор, состоящий из плоской маленькой шапочки – текке, и смени – платка из муслина, накидываемого на текке.

(обратно)

5

Служанка в гареме

(обратно)

6

Принц, сын правителя

(обратно)

7

Платье-кафтан, плотно облегающее спину

(обратно)

8

Шаровары

(обратно)

9

Вуаль, закрывающая волосы и переносицу

(обратно)

10

Н.ф. – гяурка, пренебрежительное высказывание у мусульман о женщине иного вероисповедания.

(обратно)

11

Н.ф. – хотоз, аналог европейской короны, «шапочка» конической формы, состоящая из твердого каркаса и обшитая тканью.

(обратно)

12

Н.ф. – кафес, здесь: решётка на окна, не позволяющая видеть пассажирку кареты снаружи.

(обратно)

13

Здесь: женский уличный плащ, скрывавший очертания фигуры.

(обратно)

14

Титул, один из вариантов обращения к мужчине. Был распространён среди евнухов.

(обратно)

15

Орудие для наказания ударами по босым стопам, активно применявшееся в султанском гареме

(обратно)

16

Обряд наречения – в исламских странах обряд после рождения ребенка, при котором малышу нашёптывали молитву и его имя три раза.

(обратно)

17

Здесь: уединение мужчины и женщины

(обратно)

18

Халат

(обратно)

19

Здесь: жена султана

(обратно)

20

Саада – от арабского السعادة – счастье. Использовано в контексте как заимствованное слово.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***