Бог создал человека по образу своему и подобию.
Ходячих на задних лапах,
Много ли вас дураков
Стоят по улицам в шляпах
Как я не боящихся снов?
Человек не может знать обо всем, потому что этот мир не его. Положим, каждый в детстве рисовал каляки-маляки, которые понимал только он, объяснял всем, где же и что он нарисовал. Как бы кто не старался понять, сам никто не догадается. В этом и есть наше подобие, от которого мы так стремимся уйти. Сотворив, что-либо сам, пусть то даже рисунок, не похожий ни на один другой, человек в какой-то степени становится его богом. Миром управляет не тот, кто стремится его осознать, а тот, кто его создает. Знание порождает новые вопросы, кратно возрастающие с каждым новым ответом. Когда они закончатся, если вселенная бесконечна?
«Nil permanent sub sol». Как бы ни интерпретировали эту фразу, сути в ней не больше чем в яйце и курице. Можешь гадать сколько угодно, но кто-то один знает наверняка. Его мы и называем Богом.
Пролог
Каждый из нас псих, хоть и не все этого хотят, хоть многие скрывают. Не сочтите за оскорбление, я не назвал вас шизофрениками, а по сути, так почему бы и нет, это ведь тоже может быть, правда – одна из граней. В психушке лежат не такие уж и уникальные люди, отличие их только в том, что они сами этого хотят или просто не справились. Придурки не справились со всеми человечками как вы, они их просто не смогли удержать.
Я и еще один почти такой же. Его звали Боб. Я звал его Бобом, потому что он сам хотел, чтобы его звали Бобом. Как его звали на самом деле, я не знаю, но вполне возможно, что действительно Боб. Мы замыкали кольцо одного маленького события, которое для нас становилось всем. Кольцо это было дорогой, что мы шли на концерт и после него. Так бывает, иногда еще не случившееся кажется уже произошедшим, предвкушение или déjà vu, я бы это назвал памятью будущего.
По нам обоим тек пот, от бешенства и счастья, которое творилось с нами всего минуту назад. Мы дышали полной грудью безумного и невинного торжества, готовые выброситься хоть из под самых небес, и не боясь разбиться в лепешку. Крылья вот-вот вырвались бы при следующем вздохе. Я перевел дыхание.
– Если я пропущу их следующий концерт, то только если умру, ты прав – это круто, – на выдохе прорычал Боб.
Дальше мы уже почти и не говорили, только выдавали короткие междометия, подтверждающие наше восхищение. Тем временем солнце уже готово было начать новый заход на холодное осеннее утро, а дожидаться его нам бы пришлось на улице, до дома идти было совсем далеко. Мы брели по пустому мосту через реку, голодные и уставшие, но жутко довольные.
– Смотри, вроде гостиница, – Боб увлек мое внимание на двухэтажное здание через дорогу от моста, на котором вовсе и не было ни каких указаний по поводу его функционирования. Может, это вообще ДК какое-нибудь было? Кто уж теперь знает.
– Может домой все-таки? – предложил все же я.
– Если доползем. Далеко ведь. Ладно, пошли, – с паузами пробурчал Боб.
–Ну, пошли…
Мы дома, лежим оба, так и не спим. Остаточная эйфория не дает сомкнуть глаз. Я все еще помню, как пристально пялился в белый потолок, который, то приближался ко мне, то уходил под самое небо. В один момент перед глазами пропала штукатурка, все стало белым бело, окутало словно облаком. Тут я, верно, уснул, но все еще продолжал думать, пытаясь сквозь сон рассказать что-то Бобу. Мы твердо помнили о том, что задумали. Все наши мысли хоть были раздельные, тем не менее, каждый знал, как-то догадывался, что твориться в голове у другого. Нам ничего не стоило обсудить план действий на сегодняшний день. Впечатлительность видимо была нашей общей чертой. И если уж на то пошло, когда как не сегодня нам осуществлять свою заветную цель. Выбитую на фалангах пальцев и продравшую всю глотку. Отсыревшую в полутемном подвале репетиционного зала и въевшуюся в самые недра чертогов собственных «крыш».
Утро для нас началось поздно, но едва собравшись мыслями, без обсуждения мы взяли гитары и отправились ловить удачу. В юных головах каждое событие казалось знамением, потому именно сейчас, и не часом позже. Повезет обязательно. Так думали мы оба.
– Пойдем еще, может, куда и возьмут. Чего уж сразу то? – это был уже пятый бар, в котором нам отказали, но в голосе Боба не было и оттенка печали.
– Знаешь, мне даже нравится шататься по этим барам, хоть и без толку. Романтика ей богу, – с оттенком сарказма, но не без лихой доли правды выпалил я.
Зима подбиралась аккуратно по улицам, припорашивала снегом, а осень все не могла уняться и проливала бесконечные хлипкие дожди. По городу то и дело слышишь, как бранят погоду и только-то о ней и речь. Сказать, кому-то сейчас известную поговорку о прикрасах любой погоды, было сродни оскорблению чувств бедствующих. В свою очередь, я из последних дыханий смаковал уходящую осень.
– Вот дали бы сыграть что-нибудь, хоть одну вещь и сразу бы взяли, – будто вопросом вымолвил Боб.
– Денежки берегут, жадные сволочи, а что за бар без музыки? – мой вопрос прозвучал как-то риторически, – может, мы выглядим слишком интеллигентно? – тут я вновь вставил вопрос, уже более насущный, нежели прежний.
– Ага, прям симфонический оркестр, – выдавил из себя Боб сквозь короткие смешки. Потом почесал затылок и добавил, – может ну их?
– Э нет месье, давай закончим похождения, а потом – ну их! – из меня тоже выпрыгнул маленький смешок.
А выглядели мы действительно довольно прилично для панк-рок музыкантов. С другой стороны оффспринг тоже рок-н-ролльщики и в прилежном внешнем виде их ни кто не упрекал.
Если мысленно отбросить с наших спин гитары, мы мало чем отличались от обычных ребят, студентов например. Один светловолосый, другой потемнее, похожие на всех, но только не друг на друга.
Добравшись, наконец, до очередного бара мы вдруг остановились. Не говоря ни слова, мы простояли возле заведения минуты две и когда оба из нас уже, казалось бы, нашли что сказать, переглянулись и пошли внутрь.
Рисунок первый (нарисуй сам). Глава один.
…
Шаги даются тяжело, будто в болоте. Неважно, главное, что я иду. В невероятно белом зареве как будто что-то начало проявляться, как чернила на промокашке. Я все пытаюсь устремить взгляд вперед и отыскать что-нибудь там, а его все нет и нет. До меня вроде доходит. Мои ноги идут, руки усердно машут вдоль тела. Я вижу себя.
…
Выделяясь вычурной вывеской среди всех остальных, этот бар казался нам непохожим во всем. Андеграунд этого заведения был и в его месторасположении, его нельзя было найти, просто наткнувшись внезапно, он находился среди узеньких улочек, глубоко ото всех. Если бы не вывеска, мы бы прошли дальше, так ни когда и не узнав о нем. Тогда мы подумали, как же нам повезло. Над железной дверью красочно горели слова – «Королева роз».
«Королева роз» вряд ли ждала в тот день именно нас, и потому, мы наверняка и утонули в общем шуме огромного бара.
–Тут сегодня концерт, наверно, – я попытался выразить свою версию по поводу толкотни и безумного гвалта.
– На концерты не пускают бесплатно, – Боб уткнулся носом в стену и что-то вычитал, – о, сегодня свободная сцена. Это наш шанс дружище, – на лице Боба расплылась улыбка, и он хлопнул меня по плечу, а я, обняв его голову, потощал нас на сцену.
Спустя час бешенного слэма и непрерывных воплей, доносящихся со сцены, выступали уже мы. Честно сказать я даже не понял, сыграли мы песню или нет. Мы шли по коридору, жали кому то руки, нас подбадривали, а что произошло, я напрочь забыл.
Вот я подношу ко рту сигарету, зажигаю огонь и краем глаза замечаю нечто, как будто улыбку, Чеширский кот, не иначе. Я понимаю, что в моей жизни случился самый яркий момент, а вспомнить его не могу. Положив зажигалку на место и вынув изо рта сигарету, с минуту промедлив, я все же сказал:
– Пойдем
– Покури пока, я за пивом схожу, – все это время Боб был рядом. С ним тоже что-то не так, но он не подал виду.
– Не буду я пиво, – мои слова наверно так и остались на языке, среди общей толпы веселья, я выглядел действительно глупо. От вспышки веселья осталась лишь улыбка, ни сколько не гармонирующая с моим каменным лицом. Не уж то это был мой главный спектакль и лучшую роль кто-то отыграл за меня? Нахальный воришка украл мое тело и вернул без мечты.
Боб как обещал, вернулся с пивом и тут сказал:
– Пошли, поговорим с ними.
– С кем? – слегка удивленно спросил я.
– С Энди Уорхалом блин, пошли, давай. – было ощущение, что Боб делает это именно для меня и делается это не просто.
– С хозяином что ли? ну пошли, – мне ужасно не хотелось, и не понять теперь зачем согласился.
– Говорят нормальный мужик.
Кто именно и что успел рассказать Бобу о владельце бара не известно. Однако, именно Боб каким-то образом умудрился записать их сегодня.
– О, здрасте! – словно крякнул Боб, и не успев войти в гримерную из нее вышел бармен, высокий седой мужчина с усами почти как у Сальвадора Дали.
– Ребята, если хотели выступить, выступите в следующий раз, мы закрываемся.
–Вы наверно забыли, но мы как бы уже… – Боб попытался выкрутиться из неловкой ситуации, получилось тоже как то неловко.
–Что вам надо?
– Мы музыканты, мы играть у вас хотим.
– В баре – добавил я.
– Даже если бы я видел вас на сцене, и предположим мне даже понравилось… Нет. Не до вас ребятки ей богу. – с этими словами усатый отправился, наверное, куда и шел. Мы снова остались с носом, лишь с той разницей, что это был наш лучший шанс.
Рисунок второй (надеюсь, у тебя получается). Глава вторая.
Хоть один звук услышать, долго же я иду. Я пытаюсь вспомнить песню, мычу себе под нос и ни чего не слышу, перехожу на крик и все равно ничего. Тишина мне всегда нравилась, в ней можно создавать что угодно, непременно зная, что именно ты создатель. Тишина как белый лист, из которого может получиться все. На грязном же полотне идеальным будет лишь черный квадрат, а его уже создали, так зачем же делать то, что получится заведомо хуже?
Мысли есть, тело тоже на месте, нужно всего лишь воспроизвести слово. Я как маленький ребенок, вроде и просто, а для меня работы на целый год. Как же быть? Раз есть ноги и главное руки, значит, руками я могу проверить и все свое тело. За доли секунды я обшарил все свое тело, залезая пальцами в рот, уши, глаза и тут я упал. Мне казалось что должен был упасть, но не успев опомниться, снова оказался в вертикальном положении. Земли то здесь нет, и пола тоже ни какого, откуда им взяться, их ведь нужно придумать.
…
Дорога домой оказалась похожей на ту что мы уже шли, с одной только разницей, что если в тот раз мы словно издали первый младенческий крик, то теперь явно приготовились сматывать удочки. Будто каждый из нас уже купил себе места на кладбище, и мы как два старых деда все еще не верим что эти места для нас.
– Не взяли и черт и сними, – в десяти метрах от меня Боб кричал мне, пытаясь переорать ветер, он цеплялся за поручни на мосту и шел впереди и ему явно было не все равно.
– Ты так говоришь потому что не вышло, а было бы тебе все равно если бы взяли? – я разевал широко рот, но даже не пытался кричать, гнева во мне не было, опустошение какое-то, не иначе , но не гнев.
– В большей степени это зависит от того, чего ты хочешь. Скажи себе, что сделает тебя счастливым и поймешь все ли тебе равно. Скажешь это вопрос сложный, нет брат, ты всегда это знал.
–А чего хочешь ты? – с того самого момента в курилке, я впервые проявил интерес. Мне было действительно плевать на фиаско в «Королеве роз», вовсе меня не трогало ничего, что было до и после. Одна навязчивая мысль только билась в голове как рыба из сети: «как мне случилось остаться без мечты?». Исходный момент был в вопросе ко мне, на который я не мог ответить, а потому и задал его Бобу.
– Я хочу дойти до конца, сделать. У нас был шанс, а может, не было и это не важно, главное верить. Я хочу верить, что получится, – сказав это, я уже знал, что он непременно спросит и меня. А что ответить мне, теперь, когда, может, впервые в жизни я не могу разделить его чувств, когда одним своим словом я могу увести не туда. Я знал, что не должен стать эгоистом. И он спросил:
– А чего хочешь ты?
– Свободы – я произнес слово так, как должно оно звучать. Выдохнул с ним всю свою душу. Говоря, я даже не знал, лож ли это, – свобода, самое ценное в жизни человека, никто не вправе лишить его этого дара, одно лишь правило могло бы сделать мир идеальным. К величайшему сожалению грань свободы невозможно определить в той степени, где она перетекает в одиночество. На заре своего рождения человек выбрал сторону, он ушел от одиночества, но вместе с тем потерял свободу. – вперед спиной, я шел чеканя свой монолог как из книжки, но пред последней фразой повернулся, – реальность кусается и она съест меня вместе с тобой.
Рисунок третий (можно и лучше). Глава третья.
…
В причудливой позе, вообразив, будто сижу, я закинул ногу на ногу, обхватив колени. Мои думы сводились к тому, чтобы взять что-то в руки или просто пощупать. Вот уже потеряв всякую нить, мои пальцы начали плавно выводить кривые линии. Сознание включилось не сразу и наконец, до меня дошло, я рисую. Я попробовал дальше, в надежде, что из этого выйдет материя, которую можно было б потрогать. Пожалуй, нужно быть идиотом, первой же фигурой нарисовать солнце. В моем-то положении и солнце. Тут света и так до жути, а я, видите ли, солнце вырисовываю. Осознав глупость, я решил, что мне бы не помешал стул. Не очень-то ловко каждый раз так сворачиваться, чтобы присесть. Я представил его в деталях, до каждого гвоздика и наконец, спустя уйму времени, у меня появился бледно серенький маленький стул. Соблазн присесть на него с размаху был велик, но страх разрушить свое творение взял верх. Аккуратно, как только было возможно, боясь, как бы стул не превратился в дым, затаив дыхание, я коснулся по нему рукой.
–Он настоящий! – выкрикнул я, и, осмотрев со всех сторон свое детище, я медленно сел.
Мой голос по-прежнему не выходил из уст и следующей проблемой, которую я надумал решить был звук. На стуле мне рассуждалось куда приятней. Я поздравил себя с первой победой.
…
Легкой дымкой охватило реку, туман поднимался выше, и вот уже заволокло весь мост. Сойдя с моста, Боба я не увидел, и просто побрел дальше. Нам обоим в этот момент захотелось тишины. Отдать все, чтобы тебя оставили в покое.
На отшибе города у оврага, стоял невзрачный, но при этом большой серый дом. Этот дом стал мне кровом на непродолжительное, но в моем случае не малое время. Наверняка и Боб нашел себе такой приют, где до тебя никому нет дела, просто потому, что и рядом ни кого нет. И я был бы только рад, если бы он сразу забыв обо всем, снова продолжил наш путь один. Ну а пока я знал только то, что у меня был дом. Дом предназначался для одной семьи и был не достроен, а поскольку с деньгами у них было туго, то и строить его было некому. Меня взяли, вроде, как на работу. Я достраивал дом, а взамен мне разрешили там жить. Вот так с холодного осеннего утра моя жизнь поместилась за четыре стены серого дома.
Ночи ходят под луной
Ты поди-поди за мной
На высокий бережок
Да с мосточка в реку скок!
Пролетая в междуречье
Ты схвати ее за плечи,
Порасправь крылаты руки
Улетишь и ты от скуки
Рисунок четвертый (рисуешь, рисуй). Глава четвертая.
…
В бескрайних просторах непроглядного горизонта на стуле сидел человек и этим человеком был я. Я сидел на стуле, а шло ли тут время? Нужно ли его кому отмерять? Однако сидел я невероятно долго.
«Хоть одного паучка найти, букашку мертвую в углу, да где уж, нет здесь углов. Только не впадать в отчаянье», – думал я про себя, старясь усмирить гнев. Пространство вокруг стало навязчивым, куда бы я не пошел, кругом было все одинаковым – белым. Легкие вкрапления оттенков пытались вмешаться в белизну, но тщетно, они все равно оставались белыми. Наконец этот ужасный стул, который я проклял, едва ли, не раньше, чем создал. Стул везде меня находил, я оставлял его, старался отвязаться, пинал, но через ровное количество времени он все равно меня находил. Неизвестно, как в этом пространстве перемещаются стулья, но мой стул всегда делал это незаметно.
– Послушай, зачем ты меня преследуешь, иди, погуляй уже где-нибудь, – советовал ему я
– Может, ты боишься, а? Так я тебе скажу, бояться здесь нечего, кроме меня здесь ни кого нет. Уйди, прошу тебя, – теперь я пытался вызвать какую-то жалость.
–Не можешь или не хочешь? – я лихорадочно засмеялся, представив при этом и себя самого стулом. Затем на секунду, жуткий страх пронзил меня и швырнул на пол. Я закрыл глаза, боясь как не сойти бы с ума.
…
Постарайтесь не попадать в такие дома, во всяком случае, надолго, ибо моя история не даст вам советов по выживанию. Целый месяц лил дождь, вернее кроме первой недели, когда был жуткий ветер, а потому я и не высовывал оттуда своего носа. Большую часть суток я умудрялся проспать, а ту меньшую что оставалась, валял дурака, горланя песни, танцуя и бегая взад вперед. Неудивительно, конечно, и то, что время от времени, мне становилось ужасно грустно и даже скучно. И если грусть в своем роде тоже неплохое чувство, то скука уж ни как не добродетель. Это становится ясно, когда скуку пытаешься описать. Грусть вбирает в себя плохое, но борется с ним чувством надежды и справедливости, скука же, угнетает, не давая ничего взамен. В таких местах, как этот дом, проще всего разобраться в чувствах, не в своих собственных, а вообще. В человеческой природе, в принципе. Пытаясь обуздать природу, первым делом, как просохло на улице, я решил покрасить дом. У меня была только красная краска, но в каком именно цвете должен быть дом, мне указаний не было, а потому я решил сам пофантазировать на тему: как сделать то что хочется из того что по определению должно быть?
Рисунок пятый (что бы это могло быть?). Глава пятая.
…
Стараясь рассмотреть детали, я пялился на табурет, пытаясь увидеть в нем то, чего не смог разглядеть раньше. Каждая щепочка была изучена мной по тысячу раз и перепроверена снова, я высматривал поры, а взгляд устремлял в самую глубь. Просидев так несколько дней, иль сколь-нибудь дольше, я бросаю взгляд выше и вижу… облака. Пушистые серые замки, летающие по небу. У меня появилось небо. Пусть мое небо не синее и пускай, нет на нем солнца, главное, что оно есть и таким я, наверно, и любил его всегда.
…
Дом был выкрашен в один день. Под силами усердия одного человека, безумно желавшего изменить серость, окружавшую, его бытие. Работа завершилась, и вместе с томными сумерками уходил день. Наутро, мне первым делом захотелось увидеть свое творение при свете белого дня. Едва разлепив глаза после сна, одев только штаны и футболку, я вышел на холодный ноябрьский двор и увидел не то, что изначально хотел. На крыльце возле дома, где я вчера поужинал, сидел и жевал маленький пушистый пес. По самой морде, было понятно, что он именно пес, а не собака. Пополам рыжий и белый, с длинной шерстью, маленькими лапками, которые едва отделяли его мохнатое брюшко от земли, и грустные глазки были ужасно милыми. Напрочь позабыв о покраске дома, я рассматривал своего пса.
–Как тебя зовут, морда? – подойдя чуть ближе, пес отшатнулся от меня, напыжился, пытаясь гавкнуть, замялся и только неловко чихнул, со смешным звуком, типа: «вульф»!
– Очень приятно мистер Вульф, такое нежданное знакомство. Пойдешь ко мне жить? – я открыл дверь, приглашая песика внутрь, как и ожидалось, сразу он не пошел. Я попытался найти чего-нибудь съестного в доме, но там ни чего не оказалось, кроме маленького сухарика давно валявшегося на полу. Я взял сухарь и поднес псу.
– Извини друг, все что есть, – слова вырвались не без грусти, я действительно боялся, что пес у меня не останется. Моим пайком на день была булка хлеба, кефир и пакет лапши – на двоих маловато. Тем не менее, Вульф не торопился меня покидать и даже дал себя погладить. С того самого момента я решил сделать все что бы оставить себе пса. Неподалеку от дома была железнодорожная станция, там можно было подзаработать на разгрузке угля. Каждый вторник там проходил товарняк. Много конечно не заработать, но нам с мистером Вульфом многого и не надо.
Рисунок шестой (палитра). Глава шестая.
…
Облака всегда были миром фантазий, для всех, с самого детства. В облаках можно увидеть все что угодно, а спрятать за ними можно еще больше. Среди пустоты белого света, очень трудно найти серые, бледные кусочки дыма, но только не мне. За годы, что прошли здесь в белоснежно ярком свете, я сумел бы увидеть даже маковое зернышко с расстояния в тысячу миль. Одно только радует тех, кто не видит цели, пустота и полная безмятежность. Я отправился в путь.
«ну что, посмотрим, что они прячут»? – я кивнул стулу, а затем начался истерический хохот, я пинал стул и он будто вместе со мной закатывался от смеха. Едва улыбка сошла с моих уст, я поглядел вдаль и снова увидел облака, а затем дурацкую табуретку, плюхнулся на пол и зарыдал. Маленькая надежда промелькнула в душе, остатки рассудка вновь возвращали меня в жизнь.
…
–Мистер Вульф, не соизволите прогуляться? – приподняв брови, я играючи посмотрел на пса.
– Непременно Сэр, – будто ответил мне Вульф. Я придумывал фразы для Вульфа, в голове проигрывал диалог и был, абсолютно, доволен нашей беседой. Ни один собеседник не понимал меня лучше, чем мистер Вульф. Мы могли спорить и говорить о чем угодно.
В философии нет полной определенности, точного достоверного и тождественного понятия, а потому скептик и философ никогда не приходят к единому мнению. Несомненно, во мне боролись сразу несколько человек, одного то я любезно и предоставил мистеру Вульфу, и он был скептик. Вульф вечно сомневался в моих утверждениях, нередко приводил разумные доводы и едва ли не убеждал.
– Давно ли ты ел старина? – поинтересовался Вульф, который, кстати, ни в чем себе, с некоторых пор не отказывал.
– Чревоугодие не грех, да? – парировал я.
– Ты бросаешься в крайности.
– Знаешь ли ты, как долго человек может обходиться без пищи? – спустя паузу я поспешил ответить на свой вопрос, – двадцать один день, представь. Представь как немного нужно, чтобы работал сложнейший в мире механизм.
– Когда-нибудь твои крайности доведут тебя до могилы.
– Так мы не о еде, что ли говорим?
– Я с удовольствием поговорю о еде, если желаешь…
– Я не конкретно о какой-то булочке говорю… в целом. Беда не в том, что человечество скоро превратится в аккуратно сваленных колобочков, проблема такова, что еда возомнила о себе больше чем ей полагалось. Слово «кушанье» могло и не появиться в нашем диалекте, не будь еда чем-нибудь большим энергии для человека. Пища начинает забивать уже не животы, она проникает повсюду, возможно, скоро не останется места и для тебя.
– Может ты прав, а может такой сам по себе и тебе так удобнее рассуждать, у тебя нет средств для того чтобы испытать обе стороны. Что если энергия пищи и дает нам жизнь в полном объеме, и именно так мы можем ощутит в ней себя?
– Будь я уверен в правоте твоих слов, мистер Вульф, уж, наверное, мы бы осуществили твою идею. Сложный ответ всегда кажется вернее, вот почему мы все еще не набили себе животы и не занялись сладким сном. Поедим еще, не к спеху.
Рисунок седьмой (надеюсь я тебе не надоел). Глава седьмая.
…
Облака вот – вот навалятся на меня, они уже совсем близко, вытяни руку, прикоснись и они укроют тебя. У самого края облака, я остановился, переводя дух, и уже легкая дымка едва не отделившаяся от большого кома щекочет мой нос. Я иду сквозь облако, кругом маленькие частички воздуха вперемешку с водой будто разделяют мир на пиксели. Идти сквозь облако тяжело, натужно, но мне-то надо узнать, что за ними. Покрываясь зыбкой изморозью, ты будто и сам переходишь в состояние частиц, разлетаясь на мелкие доли, словно испаряясь.
…
Навалившись к стене, сидя на полу в полной безмятежности, я чешу ухо мистера Вульфа. Наверное, как просыпаясь, можно почувствовать, что перебрался в другой мир, где не действует та магия, что еще секунду назад в тебе была. Реальность ли это? Попробуй, угонись за ней, чем чаще я выпадал из нее, тем призрачнее становилась грань. Нет, я пока еще не сумасшедший, но возможно когда-нибудь моя фантазия доведет меня. Нужно сопротивляться, необходимо быть собой, верить в то, во что всегда верил и постараться быть идеалистом. Осознать свое сумасшествие не сложно, страх бережет тебя, и ты это понимаешь, как боль, как опасность.
За окном ярко светит солнце, и его лучи озаряют весь дом. Мы только позавтракали с мистером Вульфом и разошлись по своим делам. Я сел читать книжку, а мистер Вульф растянулся вдоль широкого лучика света, лежавшего на полу гостиной. В руках у меня был Конан– Дойл, конечно же его знаменитый «Шерлок Холмс», то и дело переносящий меня в различные закоулки Лондона. Подчас мне уже не столько нравилось само действие детектива, как описание места в коем происходило действо. Над городом плывет серая дымка, испарины появляются на каменных домиках Викторианской эпохи, гулко мчатся лошадиные повозки по мостовой, мальчишка горланит с кипой газет, вот уже во всей суете находится место и для меня. Я стою как-нибудь с краю, едва ли мелькая в картинке, лишь у моста в преддверии Темзы маячит мой силуэт.
Рисунок восьмой (еще и еще). Глава восемь.
…
Пой вечно, на небе кричи
Глянь на душу больно
Лежат кирпичи
Пой вечно как вольно
Дыши и не больно
Рождается эхо в тиши
–Слышишь ?! – я понял все сразу и закричал во весь голос, уже и не столько в надежде, как просто включая логику мысли. Я сам себя слышу, вовсе уже и не в голове, мой голос вырвался наружу. Я понял это, как только перестал думать о сказанном, а вернее спетом, ведь когда поешь, слова идут сами собой. Если меня можно услышать, наверное, кто-то должен слушать. Я стал кричать, теперь уже не видя света, во мраке облака, веря в то, что здесь не один.
…
– Мы с тобой очень даже похожи, а? – я обращался к мистеру Вульфу, – ты согласен или просто не говоришь? – снова спросил я.
– Ты хочешь спросить меня на счет Хемингуэя? – мистер Вульф уже не лежал на полу, а сидел с важным видом в кресле, держа трубку в одной из своих лохматых лап.
– Причем здесь Хемингуэй? Я вообще его не упоминал, – немного хмурясь, ответил я. Вопрос мне показался совершенно неуместным.
–Ну что ж давай послушаем тебя – пес сделал сильный глоток дыма и задержал дыхание.
– Вопросы ведь задаю я и ответ, по сути, даю сам же… – тут я отвел взгляд и задумался.
– А можешь ли ты вспомнить, что когда то было иначе, по-другому, хоть один волнующий вопрос, на который ты сам бы себе не ответил? Нет мой друг, вопросы всегда рождались в тебе и кто бы там что не сказал, ты последний, кто отвечал и именно этот ответ оставался. – он кивнул.
– Ты видишь тот же мир что и я, ощущаешь себя центром, почему же этот мир не твой? – трубка, внезапно, оказалась в моей руке, и я машинально потянул ее ко рту
– Я не очень хочу быть центром чего бы там ни было, – словно с укором в голосе произнес Вульф, сглотнув все в одно слово.
– Как то я уже понял, что не мы с тобой здесь главные, а значит мы всего лишь части. Но ведь мы доли одного целого, как атомы одной молекулы, как единый материк. Верно ведь Вульф? – повернувшись к стене, я бормотал это, опустив голову. Вульф не ответил, а от него этого сейчас и не требовалось. Как будто он знал. Вскоре оглянувшись, я увидел как пес по-прежнему дремал на солнце.
Рисунок девятый. Глава девять.
…
Запахи жизни дают нам воспоминанья, мы можем не помнить день, но отдельный момент, можно забыть даже чувства, но только не запахи. Прохладное утро огромного, едва ли проснувшегося города, кирпичные улицы, чуть свет совсем без солнца и вместо ветра замерзает воздух. Начинается суета, кругом машины, люди снуют, а тебе все равно, ни дел, ни забот, живешь эпизодом, будто из фильма и чувствуешь миг. Таким запахом меня окружало облако, и это было первое воспоминание, мне оно показалось чудесным. До сих самых пор я и секунды не пытался вспомнить свою прежнюю жизнь или не мог отчего-то. Облако рассеивалось с каждым шагом, а я все еще пытался удержать воспоминание, контраст смазался, все произошло не так уж внезапно, но эмоциям и без того не было предела. Передо мной как из картинки выстроился мост. Вдоль моста тянулись кузничные узоры оград, а венчали его стеклянные фонари, стоявшие по бортам. Куда тянется мост неизвестно, да и важно ли это, но мост уходил далеко, пологой дугой оставляя загадку.
…
– У тебя весь мир перед носом, а ты сидишь тут в четырех стенах, – мистер Вульф с плеча выказывал недовольство, а я стоял у окна.
– Хочешь прогуляться, так я не держу, айда на все четыре стороны, – все так же глядя в окно, сказал я.
– А сам чего? – напрашивался мистер Вульф
– Далеко не уйдешь, а близко мне не хочется. Видал я, знаете, – я повернулся и пошел прочь от окна, мистер Вульф и тут увязался следом
– Тогда простой вопрос: – как долго ты собираешься здесь сидеть? – заглянув в окно и отвернувшись, тут же спросил мистер Вульф.
– Видишь ли, мне задолжали, – мистер Вульф посмотрел подозрительно, – у меня украли мечту, вот как вернут, так я и уйду. – продолжил я.
– То есть, как это украли? Небось сам и профукал, тоже мне потерпевший, – небрежно бросил мистер Вульф.
–Увы, мой друг, но я ее осуществил, – рухнув на кресло, произнес снова я, – только не знаю для кого.
– И в чем же была твоя мечта, мой друг? – последние два слова пес произнес как будто бы дразнясь.
– С двенадцати лет я мечтал спеть на сцене перед огромной толпой, – не замечая издевки начал я, – я играл на гитаре, сочинял музыку, каждый день представляя будто оказался по ту сторону концерта. Прошу помянуть мое слово, я никогда не сомневался в успехе и не представлял себя кем– то другим.
–Ну а в целом я тебя понял, – мистер Вульф неожиданно перебил.
–Меня не было там, ты понимаешь? – закричал я.
–Ну и что с того, перестать быть человеком? – негромко, но бойко, снова перебил меня мистер Вульф.
Спустя паузу я все же продолжил:
– Наверное, у всех когда-то была мечта, может в детстве, не важно. Мечта не должна быть просто мечтой, мечта – есть цель, а к цели нужно стремиться. Потому я сижу в четырех стенах и смотрю на все из окна.
– Не думал создать новую цель? Это возможно, – предложил мистер Вульф
–Посиди со мной, – прошептал я словно самому себе, и с надеждой глядя в преданные глаза, через время, погрузился в сон.
Рисунок десятый (склейка). Глава десять.
…
За шагами по мосту следовали отзвуки босых ног, я прошел немного, а времени прошло будто уйма. Вдруг я услышал посторонний звук, остановился и после долгой отдышки затаился, вслушиваясь и напрягая все тело. Слабое журчание перетекало в шум, и под мостом уже виднелась река. Вода заполняла только для нее определенное пространство, не выходя за рамки устья без краев. Я перегнулся через мост, и первым желанием моим было, конечно, прикоснуться к воде, окунуть в нее руки, но она была далеко, хоть и казалась совсем близкой. Пошарив руками кругом, я нашел камень и легонько подбросил его в реку, мне стало интересно, и я стал считать, камень все никак не издавал свой булькающий звук. Отсчитав с минуту я снова пошел дальше и сделав, по меньшей мере, сотню шагов, услышал булькающий звук. Спустя еще сто шагов у меня за спиной вновь раздался звук, но теперь другой, звонкий и жесткий, будто камень о камень. Со всех ног я помчался за звуком, и как прежде увидел камень на мосту рядом с оградой, мало ли тут камней, конечно, но этот был совсем как тот. Чудно, подумал я, взял камень и швырнул его со всей силы.
…
На нашей стороне зимой и не пахло, по-прежнему лил дождь, с утра были заморозки и похоже время здесь остановилось. Продолжались мои усилия в облагораживании дома, он уже и выглядел иначе, не было видно кирпичей на стенах, закрылись сваи под потолком, и как-то даже запахло уютом. Мне полюбилось наше пристанище, свободное и обособленное, ни кому не ведомое, уединенное. Мистер Вульф, конечно, порывался покинуть жилище, но как оказалось, и это была всего лишь прогулка. Бывало, мистер Вульф уходил надолго, без него становилось худо, и когда он возвращался, я безумно был рад, но всеми силами старался не выдать этого. Я ругал пса, как только мог и сам же просил у него прощения, спустя пару дней мы как прежде завязывали долгие споры.
– Читать мне больше нечего, может, ты расскажешь свою историю? – предложил я мистеру Вульфу
– Я, видишь ли, пес, а у псов истории однообразны и скучны, так что увольте мой друг. Не стану травить басен о тяжелой собачьей доле, – сказал мистер Вульф, все чаще употребляя обращение «мой друг», к моей персоне.
– Пожалуй, тогда я начну? – снова предложил я, в нетерпении завязать разговор.
Мистер Вульф вместо ответа лишь вытянул морду и сделал приглашающий жест, будто подает мне что-то на блюде.
– Я всегда мечтал побывать в Англии, Франции, Италии и еще в Бельгии тоже. Я верю, что окажусь там, не знаю когда, но когда-нибудь я там буду. А тревожит меня только одно, что если они к тому времени перестанут быть такими, какие они есть сейчас, да и всегда, пожалуй, были.
– Какими это? – неловко перебил мою возвышенную речь мистер Вульф.
–Вершинами мира цивилизации, не важно, средневековье то или новейшее время, они всегда были столпами эпохи. Вдруг с ними что-то случится, просто не смогу увидеть их прежними. А то, что увижу, я точно знаю. Не спрашивай откуда, мне известно о них и мне этого хватает. Пожалуй, если узнать каждую деталь, то уж можно увидеть, что представляет из себя целое.
– Как хороший рассказ о месте, услышав который, покажется, будто ты сам там побывал, – снова перебил мистер Вульф, но уже более тактично, дождавшись паузы.
Луна опустилась в овраг, садится изморозь на желтую траву и мы снова не заметили, как минула огромная ночь.
– Доброе утро, мистер Вульф, – я почти засыпал, и куда только девалась бодрость ночных разговоров…
– Ложись спать, – посоветовал мистер Вульф.
– Обязательно придумай рассказ, завтра расскажешь. Я спать, – пробурчал я.
– Я попробую, – улыбнулся в ответ мистер Вульф.
Рисунок одиннадцатый. Глава одиннадцать.
…
Ну что друзья, вот вы и попали в мир безграничной фантазии полного воображения абсолютной анархии. Если вам все еще не страшно, вы либо ангел, либо идиот. Хочется чего-то реального, забудьте – это вам не Диснейленд, здесь нет человечков в двухметровых мышках, тут исключительно мыши.
Признаться, страха во мне было не мало, но все же, какая-то беззаботная претензия на ангела или идиота во мне была. Скорее мне было просто интересно, но в то же время пугливо. Глядя на мост, облака и совсем уже не помня про стул, я испугался. Больное воображение не раз играло со мной злую шутку и на сей раз, я боялся его как никогда. Наконец, наваждение прошло или только усилилось с другого конца, но теперь я жутко боялся потерять, что имелось и не увидеть нового. Я хотел поговорить с любой душой, живой или умершей, но внезапно замыкался и гнал всех прочь. Лакомый кусок так и оказывался у меня во рту еще не испеченным. Начало одного порождает конец другому и наоборот. Если я действительно так уж хочу прекратить блуждать в пустоте, так почему же не хочу заполнить ее? Боюсь. Наверно и впрямь боюсь … себя, конечно, кого же еще.
…
Совсем уже заснеженный сад смотрел в наши глаза и радовал их блестящими иглами белых ветвей. Мы в свою очередь лишь сидим на крыльце, а перед нами рождается утро. Солнце ярко светило на небе, отражая еще большие блики от снега. Вдвоем сидели мы не долго, пес несколько раз бросил ко мне призывающий взгляд, и не дожидаясь ответа ринулся взбивать пушистые сугробы. Я вовсе и не возражал, так как мистера Вульфа сегодня придется закрыть в доме на целый день, потому что меня ожидала работа. Шел большой товарняк, которого мы ждали почти месяц, деньги в моих карманах не появлялись уже давно, а потому я был рад этой новости.
– Не озоруй тут без меня, – я начал собираться, периодически выкрикивая указания псу на день.
– Сытно заживешь блохастик. Не унывай! – взлохматив загривок мистера Вульфа, сказал я.
– Дай лапу,– попросил я песика на прощание и тот вежливо ее подал.
На станциях в морозные дни было не людно, вот и сегодня, несмотря на большую погрузку, не было ни кого. Рельсы как с ночи стояли в снегу, запорошены намертво, едва ли поймешь, что тут идет железная дорога. Но только лишь подумав об этом, к месту действия тут же начали стекаться люди и машины, впрочем, их тоже было не так уж много. Два больших грузовика привезли с собой по три человека каждый, а еще лопаты, их было меньше чем людей. Как и всегда перед таким мероприятием начинается долгая подготовка, в виде перекуров, затяжных историй и плана действий. «План действий» – почему то предлагается именно в таких ситуациях, где казалось бы лозунг «бери больше, кидай дальше» подходит на все сто, но нет, нужен план. Тем временем ожидание затянулось, и как только я это понял, мы начали переходить к действиям. Грузчикам раздали лопаты, и мы полезли в вагоны, нас оказалось трое, вагонов было столько же, каждый сам за себя.
Каждая лопата выброшенного из вагона угля понемногу отделяла меня внешнего мира, как кот в коробке, один и никого больше. Подобные мысли и раньше навевали на меня страх. Спокойствие и уединение так хорошо, что даже страшно, чем меньше я, тем больше свободы. Я ловлю себя на мысли что меня поглощают и начинаю бороться, столь судорожно и спешно, что тонущий в момент истины, поплыву или нет. Я не хочу свободы в капсуле, уменьшающейся до размеров не сопоставимых с вселенной, я хочу свой мир.
– Слышь, пацан, а ну вылезай, давай пока не сдох там совсем, – огромный дядька с усищами кричал видимо в мой адрес, кто он вообще? …
–Мне еще чуток осталось, – ответил я, не понимая чего ему собственно надо.
–Ушли уже все, темно, ты еще заночуй тут, – снова кричал дядька
Моего ответа не последовало сразу, и лишь через пять минут я снова отозвался:
– Все, я вылезаю.
Похоже, моя реплика была не нужной, так как если он ждал меня, то все равно дождался бы, а так…
Ужасно мокрый, грязный как сам уголь я выпрыгнул из вагона и едва не свалился на снег, а сдержало меня лишь то, что перед глазами снова возник тот самый дядька усач. Он направился в мою сторону, а я тихонько побрел навстречу, попутно накидывая куртку и надевая шапку.
– Ну, ты даешь, все разгрузил? – обратился ко мне дядька, – пойдем, поглядим, – он кивнул, и полез в вагон.
– Ты завтра приходи, я тебя на станцию возьму, – не раздумывая предложил дядька, и не дождавшись ответа спросил, – тебя как звать то?
–Меня?– переспросил я тут же.
На лице дядьки исказились все мышцы, и он так и не смог подобрать нужную гримасу.
– Я не приду, завтра точно нет, – выдавил я из себя.
– А чего нет то? Не можешь завтра, приходи послезавтра или в четверг, – несколько недовольно пробубнил дядька.
–Дело обстоит несколько сложнее, нежели вам представилось. Я неплохо заработал сегодня, перекидав девятнадцать тысяч двести сорок лопат всего за двенадцать часов, у вас же мне придется работать по восемь часов и, пересчитав деньги на часы, выйдет не лучшая сделка. Но дело вовсе не в деньгах, перекиданных лопатах или часах, поймете ли вы? – через огромную паузу, не отрывая взгляд, я произнес, – есть нечто большее и я его очень жду, цель на пути к которой, нашлось место для вас. Я должен ждать, а потому не смогу прийти ни завтра не даже в четверг. – Окончив мысль, я оторвал взгляд и медленно пошел прочь.
– Бывай парень, дурной ты конечно, – дядька помотал головой и уставился вниз.
Я отчего-то рассмеялся прерывисто и истошно, будто подражая его словам, оборачиваясь и улыбаясь.
Рис12
…
Вот уже несколько шагов я сделал к низу, понимая, что мост пошел на убыль. Трепет густого тяжелого ветра изредка ходил поперек, сбивая в сторону волосы и пробирался под кожу шершавой зябью. Время застыло в тщедушном напряжении, как тысячи мыслей успевших заполонить мозг в моменты решений. Мысли летят быстро, перебираясь одна на другую, не успев сказать себя, и вот ты хватаешь одну, первую, которая прыгала выше всех и уже не вспомнишь другие. Если же удержать секундные мысли, диву даешься, как ты успел пропустить их, обдумать в столь маленький срок. Время жутко не постоянная единица, живущая сама по себе, хотя и возможно только в моей голове.
Над берегом тучи чернее чернил
Непрошенный гость в них что-то забыл
Крадется вдоль глади небесной воды
Сгущаются пряди за речкой в сады
Ты можешь ругаться на темные очи
Не стоит боятся прогулок по ночи
В саду за кустами будет светло
Шепот губами и в миг рассвело
…
По дороге домой я обдумывал свое безумство, вернее решение, которое всякий назвал бы безумным. Я ни сколько не сомневался в правильности решения и как раз это, и наталкивало на бредовые мысли. Сразу возвращаться к мистеру Вульфу и нашей уединенной пристани не хотелось, потому, как принести мне было нечего, а возвращаться с пустыми руками? Псу ведь не объяснишь, что магазины ночью закрыты, хотя мой пес наверно бы понял. Он понимает принципы действия черных дыр во вселенной! Чего уж там магазины. Тем не менее, разочаровывать его не хотелось, к тому же прогулка выдалась замечательной. Морозный воздух слегка цепляет щеки, а моторный ритм походки нивелирует холод, и ты идешь не спеша, как будто бы шел всегда, а дорога твоя не кончится.
Рассвет прогонял тьму, сизые облачка чуть прикрывали небо, а воздух становился свежее. Закончилась и моя прогулка, я тихонько пытался войти, чтобы не будить мистера Вульфа, но он и не спал, а похоже всю ночь просидел у двери.
– Доброе утро мистер Вульф! – в полголоса прошептал я, будто снова пытаясь сохранить тишину.
Пес был очень рад, тому свидетельством был его шустрый хвост, которым он размахивал во все стороны.
– Держи, как обещал, налетай, – я преподнес завтрак мистеру Вульфу, а затем положил и себе.
– За завтраком можно было бы и обсудить кое что, – навязывался я .
Спустя долгую паузу, вызванную бурным аппетитом мистера Вульфа, он произнес:
– Очень вкусно. Я вижу, ты устал, не лучше ли нам поговорит позже, тебе нужно поспать.
– Вот как раз это можно и отложить. За целую ночь, всякое может случиться. К нам никто не приходил? – спросил я.
– Без тебя не начнут, я уверен. То чего ты ждешь, идет именно к тебе, но ждать нам придется, – с усилием окончил мистер Вульф.
– Ты со мной мой друг? – снова спросил я.
Пес кивнул и уставился на меня длинным взглядом.
–Спасибо, – коснувшись морды проронил я, затем вздохнул, откинулся в кресло и в мгновенье уснул.
Как зарево бьется, в окна летит
Ангел смеется, сердце свербит
Меняются лики и станы чудес
Сквозь милые блики шепот небес
Рисунок тринадцатый. Глава соответствующая.
…
Стекло будто лопнуло в оконной раме дождливого дня, а меня вместе с ним выбросило наружу. Целый город представился передомной словно в один миг, вернее даже не так, город будто и был там всегда, а я вот так внезапно явился. Чувство целого с этим городом потрясало до глубины души, да как и вырывало ее наружу, острыми иглами пытаясь вырваться из плотских оков. Я бегу по набережной вдоль ограды, дальше углубляюсь в лес и, падая навзничь, изо всех сил пытаюсь надышаться. Над головой свисают деревья, изо рта к небу выходит пар, а я лежу и не могу сказать хоть слово. Спотыкаясь в мыслях, с глубоким вдохом во мне взрывается смех, становится тише, почти смолкает совсем и на глазах замирают слезы. Я вжимаюсь в землю с чудовищной силой, хватая ее как последнюю нить, проходящую сквозь время. Снова выдох и вновь, я закатываюсь со смеху, выгибаясь и молотя по земле.
Наконец я поднялся, из жуткого интереса ко всему что вокруг, не иначе и подошел к реке. Глядя в сторону моста, и дальнего берега я уже был готов повернуться и ждать, что за мной пустота, но удалив взгляд от серой дымки реки, обернувшись, я увидел все тот же город. Взяв камень с дорожки, бросил в реку и мой пронзительный вопль услышал бы дальний берег, если б только кто-то был там.
…
Добрую половину суток дом гремел от самой разнообразной музыки, и каждый раз она была новой. Теперь я уже не представлял себя на концерте, с гитарой в руках и микрофоном у горла, но и оставить ее я тоже не мог. Моей энергией и жизнью по-прежнему была музыка. Взгляни со стороны и увидишь, как подбрасывая крышу, дом станцует пого дэнс.
– Ты еще ждешь чего-то? – спросил мистер Вульф, как только утихла музыка и я перестал кричать размахивая его ушами перед мордой в такт.
– Я и не перестану, – серьезно ответил я. На лице будто и не было той безумной улыбки секундной давности.
– Ты разве не счастлив? Прости если это не так, – пробурчал мистер Вульф.
– Как бы там ни было, в чем-то ты прав. К черту концерты, толпы, вернее уже не сейчас. Наверное, будь у меня вечность, я бы ответил попозже, но сейчас сказать не могу.
– Причем же здесь время? – с детским интересом полюбопытствовал мистер Вульф.
– Мы еще ждем, а раз это так, когда-то дождемся, не знаю когда и догадаюсь навряд ли. Дождусь кончено и потому не знаю смогу ли ответить на твой вопрос, – с этой мыслью я сам для себя что-то понял. На инстинктивном уровне, что-то мне подсказало, что неведение мое не совсем уж и правда.
Рисунок четырнадцатый. Глава четырнадцатая.
…
– Ох, и дури же в твоей башке, ни чего попроще-то не приходило в голову? – усталый путник бродил по пустому городу, каждый раз приговаривая старую фразу.
– Дурная башка… – он плюнул и пошел дальше, молодой парень в старой одежде, босиком шел по тротуарам. Старые брюки его едва доходили до колен, а полосатая футболка с рукавами давно истерлась. За спиной путника висел рюкзак и что бы он ни делал, рюкзак всегда оставался на месте. Дел у путника было много, как и много домов было в городе, каждому из них должен был посвятить себя путник.
– Как жаль, что я не стал считать вас поочередно, может тогда б вы и кончились, – путник встал напротив дверей одного дома и огляделся. Ему жутко было при одной мысли, что в него придется зайти, но идти было нужно. Дверь, наконец, отперлась и вела она к веранде обвитой плющом, чистой, будто только минуту назад здесь хозяин пил чай. К сожалению, чая на столе не оказалось, да и прочей утвари тоже. Выдохнув остаток воздуха, путник отворил дверь и в гостиную.
– Ой! – крикнул путник, войдя в комнату, и не дожидаясь ответа, продолжал открывать двери настежь. Кругом было пусто, хоть и веяло домашним уютом, путник сразу понял, что ни кого нет. Едва обнаружив то, что искал, путник упал на колени и полез в рюкзак, ловко манипулирую замками карманов, так словно руки его были отдельной частью тела не привязанной к туловищу.
– Сыграй мне что-нибудь хорошее, – ласково сказал путник, поглаживая проигрыватель, и одновременно положил в него пластинку. Он сел напротив, скрестив ноги, слушая музыку и поджидая ответа.
Прорехи в мозгу наполнило время
Куда не пойду со мной это бремя
…
Суета убивает время, размеренность сходит на – нет, и ни что ей в своем бурном потоке не помеха. Дом, в котором поселились мы с мистером Вульфом, был так же далек от понятия суеты, как пингвины от белых медведей. Хозяин постройки давно уж мечтал поселиться в укромном местечке. Дом казалось, уже был достроен, но что-то упорно не давало ему заселиться. Чего-то не хватало этому дому, хорошей отделки, уюта, какой-то завершенности. Видимо именно для того в нем и стали жить мы, а может и просто нас пожалели.
Шло время, менялись сезоны, а еще чаще менялся дом. Краски исчезали и появлялись снова, помимо прочей работы теперь приходилось еще и расписывать дом. Розовый цвет на фасаде продержался не долго, так как вскоре нам надоел, тогда мы с мистером Вульфом решили покрасить его заново и сделали немного темнее. С тех пор хозяин дома привозил все новые краски, что бы освежить картинку его будущего крова. Покраска шла едва ли не весь день, пока в один момент он не стал попросту серым. Здесь что называется, переборщили. Хозяин был огорчен, хоть и не выдавал своих чувств, но мы это заметили и вот что я предложил.
– Он ведь совершенно не живой, – кивнув на дом, сказал я.
– Кто? Это про кого это ты сейчас? – изумился хозяин, так и не поняв о чем речь.
– Вы видели бриллиант? – спросил я.
– Это так из алмаза делают, камень – да? – непрерывно, глядя куда-то в сторону переспросил он.
– Угу. Камень ведь и правда красивый и отличается от других, но ведь как его не шлифуй, он все равно будет камнем. Вот и мы красим этот дом, как и все кто их красит, – я дал время обдумать метафору хозяину дома, а затем продолжи:.– Мы могли бы сделать картину, нарисовать что-то особенное, у нас выйдет, только позвольте, – окончил я.
–Прекрасно! – восхитился хозяин.
– Только почему вы говорите о себе во множественном числе? – продолжил он и осекся.
– Я не имел в виду лишь себя, хоть работаю действительно один, – ответил я и сразу же понял, что этого будет не достаточно.
–Секунду, вы хотели бы, что бы и я принял в этом участие? – недоуменно вопросил хозяин.
– Ни в коем случае, это работа касается только нас, и мы с радостью ею займемся, – пояснил я.
–Опять, – лицо хозяина не изменялось с тех пор, как я успел его чем-то ошарашить, – вот я знаю, что ты здесь один и сам я тоже один, о себя же когда я один, я говорю – я, – едва ли не на пальцах втолковывал мне хозяин.
– Вы ведь знаете мистера Вульфа? – прервал я монолог о местоимениях.
– Пса что ли? – дошло до него.
– Мы с мистером Вульфом, – подтвердил я.
– А он что, красить умеет? – будто уже поверив, спросил хозяин.
– Нет, крашу я один, но он много чего может, – с серьезным видом промолвил я.
Так что же нам нарисовать, подумал я, глядя на внимательно следившего за ходом моих мыслей мистера Вульфа. Мне всегда нравилось рисовать человечков, нет, не людей, а именно человечков, которые выражают одну только эмоцию и ни каких других больше. Такое личико можно изобразить любым: веселым, смешным, грустным и даже думающим о котах, у таких мыслей тоже есть выражение лица. Вовсе не обязательно думать как кот, и быть котом вы так же не обязаны, просто нужно знать, как они выглядят эти коты, и подумать об одном. Мораль состоит в том, что человечек не носит масок, у него есть только одно лицо и именно это лицо и есть он. А кто ты? ты не можешь быть человечком, но ты можешь его создать.
Тем временем работа уже началась, мистер Вульф строил мне рожи то ли позируя, то ли попросту хотел привлечь внимание. Неожиданно появился незваный гость, как черт из табакерки, откуда не возьмись. На вид человек пожилой, но при этом сохранивший статность фигуры и прямую осанку. Человека того я видел впервые, да и вообще люди здесь появлялись не часто. При всем при этом, я не тосковал по обществу, но был не прочь поболтать.
– Ты чего это пакостишь? – закричал дед, поглядывая на баллончик краски.
– Я, а с чего это? Неужели так скверно у меня выходит? – замявшись, уточнил я.
– А… так ты рисуешь значит, и что же там? – выпалил дед, как будто пытаясь извиниться, но извиняться все же не стал.
– А вы подойдите ближе, – предложил я.
– У тебя такие большие стены, а рисуночки маленькие, нужно рисовать крупнее, не видно же, – приговаривал дед, подходя все ближе.
Почти вплотную он подошел к стене и глядел очень долго, прошло минут пять.
– Красиво выходит, ты наверно художник? – всплеснув руками, восторгался дед.
– Нет, я не художник, хотя почему бы и нет. Все же я знаю, в чем мне льстят, – сказал я, спускаясь с высокого стула на котором недавно стоял.
– Как скажешь, только рисуй не так мелко – с улыбкой согласился дед, и уже было хотел уйти,– поторопись, если хочешь закончить – буркнул дед, после чего сделал вид что закашлялся и ушел.
Рисунок пятнадцатый (не последний). Глава пятнадцатая.
…
Музыка длилась бесконечно, перетекая из одной песни в другую, уже невозможно было понять, когда кончается одна и начинается следующая. Путник аккуратно привалился к стене, откинул рюкзак и из последних сил старался не уснуть. Сон накрывал его волной теплой бухты, не потому что не было сил держаться, а только от того, что он уже сотни раз слушал свои пластинки. Пластинки те, были самые разные, мелодичные, душевные, взрывные и утопические, в них сочетались все эмоции. Песен было очень много, а кончались они лишь под утро и как раз именно этот момент печалил путника больше всего. Что же такого печального происходило утром? А дело в том, что не происходило в этот момент ничего, а он очень ждал что произойдет. Парень был совсем молод, а на вид так прожил не меньше тысячи лет. Глаза его опустились к щекам, вены раздували вески, а пара тонких морщин навсегда врезалась в лоб. Белые волосы путника перестали переливаться на солнце, выгорели они совсем или просто он был седым, сразу и не поймешь.
– Пожалуйста, не кончайся сразу, – путник услышал начало последней песни и сразу же подскочил. Он медленно подкрался к проигрывателю, сел на одно колено, а второе прижал к груди.
– Еще одну песню, – сказал путник все так же сидя на одном колене и немного раскачиваясь. … Тишина. Так продолжалось еще минуту, пока дикий крик не раздался на весь дом, а путник в истерике не принялся биться об пол. Еще долго он лежал на полу, позабыв обо всем, в том числе и о песне, которая его сюда привела.
Путник собрался с духом и, упаковав обратно в рюкзак свои надоедливые пластинки, вышел из дома. На улице его, как и всегда к этому времени, поджидал верный пес. Собравшись духом, он потрепал загривок песика и сказал
–Дома скоро кончатся Вульф, и мы его найдем.
…
Иногда очень хочется не о чем ни думать, как это делают буддисты в медитации, ну или еще кто, только вот от чего– то у меня никогда не выходит. Неужели все люди постоянно о чем-то думают? Пожалуй, что да, вот только о чем, наверное, разница все же есть, думаешь ты о стуле, который перед тобой стоит или о том почему бы ему не растечься по полу, а затем, превратившись в летучую мышь, не сбежать от тебя подальше и от твоих дурных мыслей тоже. Ведь если думать о чем-то простом, можно и не понять живешь ли ты на свете или кто-то показывает тебе картинку, на которой ты есть. Существую ли я? Да, я точно существую, через меня проходит нить связующая все в этом мире, как и любая другая нить, проходящая через сущность, то есть мир. А, пустое все, не волнуйся не переживай, посмотри хороший фильм и ложись спать, свет то уж тебе кто-нибудь потушит.
«О, счастлив тот, кому дана отрада –
Надежда выбраться из непроглядной тьмы!
Что нужно нам того не знаем мы
Что ж знаем мы того для нас не надо»
– С огнем играешь, не иначе, – мистер Вульф пристально смотрел на меня уже который час, сидя в кресле и покуривая трубку, да так что уже весь дом был окутан дымом, едва ли что разглядишь.
–Это слова не мои, Вульф, – сказал я, прервав свой спектакль одного актера, на реплике Фауста. Хочешь и вправду узнать мое мнение? – снова отозвался я, меняя очередную портретную позу.
– Ты ведь не просто смеешься, верно, мой друг? – мистер Вульф, наконец, приподнялся и оставил свою трубку.
–Как по-твоему, на что все это похоже? – увильнул я, прекрасно понимая к чему ведет мистер Вульф.
–На сумасшествие, – прикинул мистер Вульф
– И у меня получается? – спросил я, абсолютно уверенный в ответе.
– Почти, – мистер Вульф выдохнул так, будто весь тот дым, что он выкурил из трубки только что разом вышел из него наружу.
–Именно это я и хотел услышать, – с улыбкой продекламировал я, – трудней всего ходить по грани и не свалиться с нее, но именно грань и есть настоящая жизнь. Когда ты пробудил свое тело, заставил бежать и на полной скорости еще не свалился в пропасть, можно почувствовать себя. Ты отделился от общей массы и не улетел в бездну, ты будто ожил.
Навалится груда бездушных камней
И станет ей худо как в царстве теней
Упьется ли море каплей вечного сна
Лежит на просторе стальная струна
По мне она ходит и в миг замирает
Лишь только со мною вместе играет
Зажгись где то море, сгорая со мной
Мое это горе, так я хоть живой
Рисунок шестнадцатый (надеюсь готово). Глава шестнадцатая.
…
Пеплом осыпало город, слегка приукрасив пейзажи желтым, над крышами все так же висели облака, а по небу белым блюдцем ходило солнце. Этот чудесный город так похож на многие что мы видели и не узнать его ни в одном. Темные улочки сужались к небу колодцами и вдруг выходили на громадную площадь, на которой запросто размещался маяк окруженный заводью.
– Там мы уже были, и ни чего хорошего не нашли, – сказал путник псу, который то и дело подпихивал его носом, едва они выходили на новую улицу.
– Мне кажется, мы ищем не там, – развел руками путник и сел подле пса. Пес долго всматривался в него, дожидаясь продолжения. И он продолжил: – должен быть другой дом, наверняка необычный, – они вместе сидели на брусчатке одной из площадей, смотрели друг на друга, и желание у них было только одно…
Не потеряться, помнить и верить, что единственная дорога верна – та, по которой идешь не спеша. Путник устал и уже не раз бы плюнул на все, да и рванул бы прочь, но с ним был пес, а в нем была его вера.
…
Череда картинок из лиц человечков украшала дом и только одна стена оставалась не тронутой. Мысли о том старике не давали мне завершить работу, а именно, его прощальная фраза. Может вовсе не стоило начинать, либо не нужно заканчивать. Мне советовали торопиться, а я уже так долго жду. Спешка сама по себе вещь опасная, все самые прекрасные моменты происходят не торопясь. Как бы там ни было, он сумел создать впечатление того, что чего-то знает, возможно, лишь впечатление и тогда он просто пришибленный дед, а возможно, дело вовсе не в картинках. Мистер Вульф не подозревал о предстоящем моменте, который предрекал дед и просто резвился по двору, на радостях цветущей вены. Погода была замечательной, воздушная свежесть чувствовалась в каждом глотке дыхания, а цветущий сад дополнял их фруктовым ароматом. Я взял краски и принялся рисовать. На сей раз мистер Вульф был менее словоохотлив и лишь иногда присаживался рядом посмотреть, как у меня выходит. На мой взгляд, получалось очень даже не плохо, улыбка на моем лице не сползала до самого вечера. Наконец завершив этюд, я присел рядом к мистеру Вульфу на стульчик, и мы еще долго созерцали мою работу.
–Тебе просто нравится смотреть или ты ждешь чего то? – спросил все же мистер Вульф, продолжая вглядываться в стену.
– Пожалуй, я уже задумался, – ответил я, хоть и не собирался говорить ничего вовсе.
– Там вряд ли появится что– то новое пока ты не нарисуешь, – продолжал мистер Вульф с тем же отрешенным взглядом.
– Зачем ты спросил? Я уже забыл про этого, чертова старика, – я напрягся.
– Ни о каком старике я не говорил. Но если уж ты начал, как думаешь, он придет к нам еще? – мистер Вульф явно действовал мне на нервы.
– Не знаю, лучше бы не приходил. Не здоровый у него интерес к живописи, – сказал я, и мы вдруг рассмеялись.
–А вообще, он ведь подарил мне надежду, – продолжил я после паузы, – чего мне бояться? Того чего я и так уже невесть сколько жду, нет уж, хоть и очень жаль.
– Я смотрю тебе и впрямь не страшно, – мистер Вульф улыбнулся.
– Да мой друг и картина закончена, – я кивнул на стену, и мы обернулись, глядя друг другу в глаза.
Меж тем старик продолжал существовать и колебать силы природы. Пусть в этот раз у него не получилось, зато, наверняка, выходило сотни раз. Так, например, с мальчишками готовыми верить в сказки и любые приметы. Кот не виноват, что он черный, да и черным его сделали мы, и этот старик тоже делал котов черными. Бывает же так, собрался поужинать в светском кругу и тут на … ну впрочем, все уже и так знают эту историю. Сложно ли сотворить судьбу человека? До определенной степени нет, но я не знаю, как далеко в этом вопросе зашел старик. Есть определенная пропасть, через которую перепрыгнуть нельзя, если только ты уже не на другой стороне. Положительный ответ уже заложен в суть вопроса того, кто его задает.
Рисунок семнадцатый (возможно последний). Глава семнадцатая.
…
Мелодия оставляет свет, а музыкой наполнено время. Неуловимо тонкий оттенок формирует сознание запаха в голове, и вот уже музыка перестает быть просто аккомпанементом во времени, становясь мостом между памятью и тобой. Прямо в нос отдает влажный речной воздух, переплетаясь, сбивается на душный сухой дым, и тело, словно поршень выбивает из легких пьянящую смесь. Вдруг послышалось что-то еще, звук какой-то другой, до боли знакомый. Из ностальгической дымки всплывают еще моменты, как кадры на пленке, засвечены и перекликаются через одну. Я давно уже понял все что услышал и слушал целую вечность, от того то мой мозг и не старался поверить. Пусть нити сигналов опустят провода, пусть никто не дергает нейроны мозга, только бы слышал он, только бы не уходил. Таким было желание всех моих «я» и сопротивляться было чудовищно трудно. На мое счастье, пусть и не всегда на него, у меня есть кто-то такой, кому интересно. Он не противоборствующая сторона, не герой отнюдь, ему попросту любопытно, что там с другой стороны. Кадры пустеют. При моей ли помощи? Не важно, воспоминание пропадает, словно в диффузии переходя к реальности. По вымощенной площади, на перекос от стоящей башни идет сутулый парень, одетый в черные лоскуты и пытается не спугнуть надежду.
…
Как затишье перед бурей мерно назревала тишина, и наше присутствие выдавало лишь дыхание. Мистер Вульф сидел на диване, зачарованно глядя в окно, и в том же окне отражался мой силуэт освященный луной. Будь у нас часы или капающий водопровод мы давно бы уж сошли с ума. Комната словно поглощала нас, объединяя своей темнотой в целое. Предпосылки такого поведения естественно были, но вот кто нам сказал, кто дал понять, что случится что-то сейчас? Этим вопросом можно задаваться бесконечно долго, приходя к тому, почему именно это и как раз сейчас, но об этом думать не стоит. Будь хоть что-то иначе, ты непременно поймаешь себя ровно на той же мысли. То что случается, все неизбежно, меняется только время и раз уж суждено взойти солнцу сегодня, оно и взойдет, но и на другой результат есть не меньше шансов. Вселенная настолько стара, что количество возможных вариантов событий бесконечное множество, а раз так все чего ты ждешь, обязательно случится. Только надо дождаться.
Мы оба оглянулись и посмотрели друг другу в лицо. Точнее я глядел на морду. Неважно, момент напряженный. Мистер Вульф улыбнулся, не знаю, что было на моем лице, но я попытался ответить.
Он давно меня ждал, хоть и был всегда рядом. Темнота сгущается к центру, и едва она заполнит все целиком, прежний мир перестанет существовать и начнется новый.
Только страница перевернутый лист
Лишь заискриться все так же не чист
Новая сфера большой карнавал
Чистая вера и черный портал
– Привет! – крикнул парень с балкона, размахивая собакой. – Мистер Вульф очень рад тебя видеть и я тоже.
Передо мной раскинулась нелепая картина, будто художник эпохи романтизма увековечил улочку старых домов и тут самым непристойным образом вылезли эти двое. От их выразительно улыбчивых лиц мне становилось дурно, я окончательно потерял нить времени места и бытия, но все же счастье внутри играло безмерно. Прочь все пространства, измерения, да и все кругом, до чего нет дела душе. Я с вами друзья мои, навеки и не открещусь от вас ни когда.
–Боб, спускай этого лохматого ко мне, живо! Задушить бы вас обоих, засранцы вы эдакие, – улыбка так и распирала мое лицо, и даже на тот жалкий миг пока они скроются в доме, спускаясь по лестнице мне тяжко было оставить их.
Померкло небо над луной
Сгорает блеклая лампада
На смену шаг и мир другой
Начнется новая баллада
Прошло ужасное количество времени, а мы будто и не расставались. Так кто же это все придумал? Если приглядеться мир держится почти что на черепахе с большими слонами, а поверх них летает маленькая муха с миллионами глаз и дергает нас за веревочки. Баланс наш зыбок до крайности, основанной на случае, которого и вовсе могло не произойти, если бы у истории был конец. Моя память наполнилась событиями, вспышки моментов все чаще мелькали в мозгу, и каждая вспышка заставляла задуматься. Вернее думал я уже после, а тогда мне просто казалось, что все это выдумка, параллельный мир, придуманный и забытый, что бы вспомнить в самый неподходящий момент. Словно все было не со мной, будто я никогда не бродил по барам в надежде стать музыкантом, будто ни когда не был в размалеванном мною же доме. Вот и теперь я не верю глазам, а друзья мои рядом.
– Извините, конечно, может, вы назовете меня болваном, но… – не окончив мысли, я осекся.
– Ну, раз хочется – ты болван, – сказал Боб, напротив, не промедлив ни на секунду.
– Ладно, давай после, – продолжил, наконец, я. Тем временем мы уже шли по аллее неизвестно откуда возникшей.
– Нет уж говори, я, знаешь ли, с некоторых пор ждать не люблю, – побуждал Боб переходя мне дорогу и замедляя шаг.
– Да ну, вздор какой, – сказал я и попытался тут же обойти Боба
– Вздор говоришь, ну ладно, как отыщешь в своей башке что дельное, сообщи, – Боб улыбнулся и посмотрел на мистера Вульфа, а тот ответил своим коронным умиляющим взглядом.
– Я живой? – вдруг я решился и задал вопрос. Вопрос, который был почти утерян в моей голове, едва ли благополучно не забыт.
–Что значит живой? – переспросил Боб, лицо его стало суровым, а вот улыбка, нахально еще зияла на губах.
– Тогда просто скажи, где мы? – слегка ослабив напор, продолжал я.
–Ты не умер если хочешь знать, доказать тебе я этого не могу, но поверь, будь иначе, мне бы этого и не потребовалось. Знай, что ты существуешь, и неважно где, просто ты есть, – Боб наверное не закончил, сделал паузу и тут заговорил снова я.
–Я помню, как мы в последний раз попрощались, помню, что на кого-то был зол, а ощущение такое будто бы на себя.
– Сейчас-то не все ли равно?
– Мне что– то осталось сделать, не припомнишь чего? – вопросом ответил я.
–Нет, этого я уже помнить не в силах. Откуда мне знать, что там в твоей голове, – Боб пытался закончить, он поглядывал на мистера Вульфа, на деревья и фонари, стараясь вовсе не думать.
– Пойдем чаю, что ли попьем. А ведь и правда, какая мне разница, – я снова заулыбался и тоже не о чем не думал, может мистер Вульф в тот момент взял на себя этот груз, за нас обоих.
Раздольные парки с газонной травой растилась вдоль города, да так что иных и не видно было конца, горизонт размывала серая дымка облаков и тумана. Как раз именно такой парк мы пересекали в поисках местечка, где можно будет угоститься чаем. Глядя на зеленую траву под ногами я и не заметил как Боб и мистер Вульф устремили взгляды вдаль, пытаясь вдалеке рассмотреть нечто и от того ускоряли шаг. Следом за ними побежал и я, они уже достаточно оторвались, и мне пришлось трусить за ними вдогонку. Они остановились, после чего поравнявшись с ними, я тоже это увидел – там вдалеке сидели люди.
Не задумывались, каково это посмотреть на себя со стороны? В буквальном смысле, не фигурально выражаясь, а просто увидеть, как ты сидишь себе на траве. Впрочем, что рассуждать о невозможном, этим человеком уже все равно будешь не ты, ты будешь тем, кто смотрит. Присутствие облика не дает осознания понимать его как свой облик, а следовательно и тело твое лишь маска которую ты берешь взаймы. Мы все големы в которых вселили людей.
Мы приближались все ближе, но силуэты, сидящие на траве, так и оставались силуэтами. Словно призрак оазиса в пустыне под муками помутнения. Ты хочешь увидеть больше, но как ни старайся, перед тобой одно и то же. Самый правдивый сон не сравниться с этим чувством, но даже во сне я бы изо всех сил попытался проснуться. Слава богу, что это произошло позже, не в тот миг, когда искал своих друзей, когда они рядом и чувство бессилия не бросает тебя в бешенство.
В призраке жизни, что не видно конца мы бродили в поисках смысла, умоляющего нашу свободу. Кто не был свободен, никогда не искал смысла жизни, узники не видят дороги. Мысль, повернувшаяся в таком ключе, давала не просто надежду, а цель. Правда, тогда я еще не знал, что цель моя скоротечна, да и по сути своей бессмысленна. Бродя по готическим улочкам, мы внезапно оказались в местечке, ни чем не связанным с предыдущим пейзажем, захолустные трехэтажные домики окружали двор. Неприметный подвальчик одного из домов украшала винтажная вывеска с надписью «Queen Rose». Бывалая, казалось бы, надпись ввела нас в ступор.
Завсегдатай всех наших хороших дней, ну и не только, всегда была музыка. Неважно был это блюз, джаз, рок, кантри или хоть регги неизменно с Бобом Марли, саунд треком моей жизни, пожалуй, всегда был грандж. Едва мы вошли в бар, как в ту же секунду на нас вылилась волна грохота в стиле панк рок. Мы оценили теплый прием, раскат припева пришелся как раз во время, эпичности моменту добавил бармен, не то специально, не то по оплошности взорвав бокал с неизвестным напитком, который так и не будет выпит, но оставит еще большие споры в вопросе о самых мощных коктейлях вселенной. Подойдя к стойке, мы вежливо попросили чаю. Бармен будто готовился и возможно даже репетировал такой случай. Он выставил перед нами поднос с чашками, чайником, сливками и всем что только могло пригодиться, затем сказал неизвестно что, однако в лице его показалась доброжелательность и учтивость, следом на сцену полетела бутылка, и вместо рок панков вышел скрипач и двое виолончелистов. Воспользовавшись паузой между двумя выступлениями, бармен сказал:
– Рад вашему визиту господа, иначе этому безумству не было бы и конца. И как скрипач только не повесился, – продолжал он меланхолично.
– Не высокие потолки и обилие виски, – выдвинул свою версию касательно скрипача Боб. Кстати сказать, скрипач был метра два с лишним росту и едва не задевал потолок, при этом сутулясь.
– Безумно рады у вас побывать, если вы кончено не против слова безумно. Я бы мог выразиться иначе – ужасно или жутко. Пожалуй, лучше безумно, согласитесь, – протараторил я, пытаясь отвлечь внимание бармена от реплики Боба.
– На этого товарища я, по правде сказать, не рассчитывал – он указал на мистера Вульфа, распластавшегося на стойке.
– А вот это вы зря. Как по вашему, кто из нас самый главный? – непонятно к чему, спросил Боб. Бармен испуганно покосился на пса, затем улыбнулся ехидной улыбкой и сказал.
– Причем здесь это?
– Притом, что ты уже целую вечность сидишь и готовишь чай неизвестно для кого, а скрипач как ты уже сам успел заметить, играет сейчас свою первую мелодию, – Боб уставился на чуть седого бармена, бледного как стена за ним, но при этом достаточно справного. Он смотрел долго в ответ Бобу, сначала удивленно и почти жутко, а затем совсем печально, отрешенно, будто то бы сквозь.
–Ты к чему-то очень готовился, потому как, видимо что-то знал, а теперь забыл, нечто очень важное в твоей жизни. Прости, но иначе ты бы так и не вспомнил, – я встал из-за стойки и поставил чашку на блюдце.
– Спасибо за чай. – Уже у выхода, прокричал Боб.
–Наш первый спасенный, – заметил я, едва мы вышли из бара.
– Хорошо бы, оно было так, – сказал Боб.
Легкий ветерок треплет кончики листьев, в городе без места и времени, едва желтые деревья никогда не сбросят листву, а их крона не зальется солнцем. Пространство покинуло этот мир, а время застыло в мгновении, вечность утонула в облаке серого дыма, позабыв себя здесь навсегда. Как же прекрасен томному взгляду закат, зависающий в небе. Прекрасный новый мир. Мы поняли его дословно, едва успев войти, пусть Боб и проклинал его заевшие миллионы раз песни, а я чуть до беспамятства не приковал себя к небу лежа в первый день на траве, да явно и мистеру Вульфу было бы что сказать, вот только почему-то теперь он молчал. Боб прекрасно знал, насколько умен наш пес, хоть и пока они были вместе, он не проронил ни слова. Наш славный город был полон и других обитателей, а может и не был, вероятнее стал. Между нами образовалась негласная тайна, так еще бы, бывают ли тайны гласными. Суть тайны передать, в общем, то можно: ты не знаешь ничего о городе, ни о каком другом, важно именно не знать, хотя можно и помнить. Все живут себе тихонько и чего-то ждут, а ведь оно не случится. Без времени ждать удивительно сложно.
С того самого момента как нами был покинут странный или даже я бы сказал подозрительный бар, никто из нас не проронил ни слова. Мы мерно шагали по пустым дорогам, Боб глядел куда-то в небо, затем посмотрел на меня, будто пытаясь задеть тишину, но все же он промолчал, как молчал и я, будто из солидарности к обету мистера Вульфа. Казалось, уже пес заговорит первым, как вдруг Боб спросил:
– Ты был в других барах или заведениях вроде того?
– Нет, не был – ответил я. – Хочешь еще куда-нибудь зайти?
– Надо попробовать, – предложил Боб и потащил меня за руку.
– Это зачем еще? – сопротивляясь, спросил я.
– Бар ведь странный, не уж то все такие. Надо это проверить. – Боб встал напротив, глядя в глаза, он пытался отыскать в них тайну, которая, как можно подумать, мне известна лучше, чем ему.
Оглянувшись назад, в сторону бара, все трое ринулись, будто ведомые бесами обратно, туда, где их тайна могла бы стать истиной. Казалось, еще минуту назад свершилось сие действо, но добраться до него, как и вернуться не представилось возможным. Улицы словно гуляли, расставляя тупики лабиринта, и лишь бросали свой высокомерный каменный взгляд на все попытки троих друзей.
–Надо найти место, – сказал я, и мы снова остановились.
– Место? – несколько машинально спросил Боб.
–Людей здесь уйма, а вот человек попался только один, – парировал я.
– Толпа незнакомцев, необщительных и весьма, скрытных, – продолжал мою мысль Боб.
– Бегущих незнакомцев, а ведь должно быть у каждого есть дом, вон их ведь сколько. Ты видел их, – в тот момент я и сам не знал утверждать мне или спрашивать.
–Едва ли. Чудно, не спорю, и где ж они были? – понял ли меня Боб, но ответил он так, как и полагалось отвечать, вопросом, не оставляющих сомнений.
– Полагаю им страшно, – с некоторой скорбью произнес я, – от того они и не говорят с нами.
– Детский сад, жмурки и домики. Ловить нам их что ли? – с этими словами Боб застыл в позе, затем мельком глянул на меня одними зрачками и ринулся бегом по улице. Мы хвостом увязались за ним.
Пес догнал Боба в считанные секунды, когда тот еще бежал по прямой улице, зеленой ото мха и плюща, что обвивал частый ряд скамеек. На одной из таких полу природных лавочек сидел грузного вида мужчина, во фраке и с цилиндром на голове. Верно, я прочитывал мысль Боба – «этот от нас не уйдет». Да вот только сама мысль была не верной. Едва ли мы и на сто метров сумели приблизиться к этому воплощению капитализма нашего безумного города. Мужчина обернулся к нам, неохотно оперся на трость, встал и зашагал прочь. Несмотря на то, что все его движения совершались исподволь, неохотно и вроде бы совсем медленно, он успел удалиться от нас так далеко, что вскоре мы потеряли его из виду. Словно мысль, пролетевшая в голове – действо, было закончено, не успев так толком и начаться. При этом каждый из нас успел разглядеть беглеца до мельчайших деталей, будь то лакированные туфли или даже гравировка карманных часов с изображением ястреба. Запыхавшись в узком переулке, мы стояли с Бобом и поджидали возвращающегося мистера Вульфа, который ни как не хотел прекращать погоню. К возвращению ретивого пса я стоял, согнувшись, опираясь на колени, а Боб и вовсе без сил скатился по стене на брусчатку.
– Как-то не правильно он от нас ушел, мы значит со всей душой… – Боб поводил руками по воздуху, изображая концовку фразы.
– Эдак, нам их ни когда не поймать, – подытожив, продолжал я.
– Кончайте уже мистер Вульф, я прекрасно знаю, что ты что-то от нас скрываешь, пес ты паршивый, – ополчился на зверька Боб.
–Эй, не трогай лохматого, – заступился я.
– извиняйте мистер Вульф, но только у тебя одного такая довольная морда, – сказал Боб, потихоньку вставая и отряхиваясь.
– Так может он действительно прав? Зачем бегать, выпытывать? Место невероятно прекрасное и по-моему он это понимает лучше чем мы, – с этой репликой я и не заметил как мистер Вульф очутился у меня на руках, чего раньше, кстати, ни он, ни я друг другу не позволяли.
От наших улыбок, иль от чего-то еще, воздух прозрел, а скрытое солнце делало его желтым. В такие минуты, пожалуй, уместна доля сентиментальности погруженной в еще не совсем старый, но уже забытый хороший фильм. Все будто на киноленте.
Будь это место указано на карте и воспето устами в легендах, вы все равно его бы не нашли. В самом то месте искать не возможно, тут тысячу раз сделаешься суеверным и каждый раз будешь ждать тумана раздвигающего свои могучие стены забвения. Представится ль пред нами Бразил или утянет Кракен на самое дно. Пусть я конечно и преувеличиваю своего слона, но, тем не менее, порой настороженность в скользь и проходит со страхом, как киль корабля бы мог проходить, над колоссальных размеров кальмаром. Всякий случайный мог бы сойти здесь с ума, предаться ужасу, не поборов страха. Потому то, сюда и занесло именно нас, счастливых оболдуев, не боящихся здешних тайн. Говоря же о случае, наверняка нельзя говорить только о нас, случайность не мыслима без времени и места. Исходя же из всего перечисленного, можно сказать только то, что бесконечность не допускает оплошностей и в ней все когда-нибудь случается.
Из каменных улиц выходила дивная аллея, переходящая в парк, увитых плющом деревьев, прилегающих ограждений, которые, показались бы джунглями, не имея под собой абсолютно ровного газона и таких же дорожек. Блеклые фонари поддавались плющу лишь на половину, так и не приняв до конца, чью-то сторону. Ровно под одним из прочих фонарей была скамейка, мы осмотрелись кругом, выдохнули усталость и сели.
– Должна же быть цель, как считаешь? – спросил Боб.
– Иногда достаточно только помечтать и цель сама тебя найдет, – я попытался ответить.
– В нашем положении без нее нельзя.
– Чего же ты хочешь?
– То чего я хотел, я добился, а чего я сейчас хочу, я не знаю.
–А положение, что с ним не так?
– Мы во вселенной, вечно текущем измерении, где нужны мать их check pointы, иначе наше движение утонет в одной бледной картинке, как стрела Зенона и все его черепахи с атлетами.
В это мгновение я улыбнулся и не скрытно зевнул, ко мне нагнулся фонарь, отворив его дверцу, я подул на свечу. Ночь, словно неловко споткнувшись, упала, выбегая из-за солнца.
Небо свободы возьми меня в рай
На лоне природы со мною играй
Бросай меня выше словно дитя
Пусть будет тише ночь без огня
Словно моргнув, ночь отступила так быстро, как и не было ее вовсе. Ночь исчезла, а вместе с нею и весь пейзаж превратился в нечто совершенно иное. Откуда не возьмись, выросли небоскребы, увешанные интерактивными щитами, по улицам стали разъезжать подобия автомобилей или вроде того и толпы людей на тротуарах, в расписанных костюмах и платьях. Пожалуй, гул всех этих новшеств и разбудил день. Вчерашнее безумие, сегодня может показаться образцом адекватности, когда, не услышав ни единого слова, в бесконечной болтовне я очнусь посреди всего этого, а рядом нет их. Мистер Вульф и Боб исчезли, как будто на новой сцене их просто не должно быть. Я сижу на тротуаре, меня обступают и пихают прохожие. Девушка во всем блестящем, как золоченая фольга ударила меня зонтом, рядом с ней был такой же блестящий мужчина, только серебреного оттенка и тоже чем-то меня ударил. Пройдя еще несколько шагов, они одновременно обернулись, сделали жалостливые выражения лиц, а после улыбнулись и пошли дальше. Не понимать происходящего, казалось бы, норма, но на этот раз меня это угнетало. Посидев еще немного на бетонном покрытии нелепого парада, я поднялся, и уж было дюжился идти, но всякий раз поток разворачивал меня в стороны. Должно быть, смешно этим кривлякам, было смотреть на меня, открывающего рот истукана, а мне совсем было не смешно и даже как то жутковато. Наконец я остановил одного прохожего и вцепился в него, лишь бы не ушел.
– Кто ты такой? Куда ты идешь? – резко спросил я у такого же расфуфыренного красавца, как и все остальные, только улыбка у него в отличие от всех, куда-то исчезла.
– Чего вам всем надо здесь, зачем ты тут? – едва спросив это, я уже понял, что такой вопрос поставил бы в тупик даже нормального человека, что уж говорить об этом павлине.
– Отстань от меня, – крикнул павлин и вырвался в тот же миг.
Снова собирая на себе недоуменные взгляды и толчки, я постарался уйти как можно скорее. Наконец мне показалось, что я куда-то пришел. Здесь кончались потоки идущих, и начиналось торжество фанатиков поклоняющихся самим себе. Одетые во все яркое, пестрое настолько, что рябит в глазах, они плыли у меня перед глазами в огромной чаше. Посреди чаши бил фонтан светящейся жидкости. Все кругом плескались, вздымая руки и крича, не обращая внимания ни на кого кроме себя. Столько людей и все они будто одного возраста, ни кто не стар и не юн. В какой-то момент мне показалось, что одна девушка бежит прямо ко мне, но пробежала она мимо, а затем на коленях скатилась к фонтану и посмотрела вверх. Я тоже поднял глаза к небу, и попытался увидеть, чего же там она в нем нашла, а после когда уже опускал глаза, понял, небо таким не бывает. Вечерами в преддверии холодного дня закат случается розовым, но это ведь только закат. На этом небе было много таких закатов, да и солнце далеко не одно. В следующий миг я оказался на земле, зазевался и упал на гладкий пол, покрытый каплями краски. Рядом со мной уже сидел какой-то парень, мне казалось, что именно он-то мне все и объяснит. Он выглядел мессией. Прошла наверно минута, а может и больше, тогда как я не выдержал и решил говорить первым.
– Как тебя зовут? – спросил я и подумал что начал неплохо.
– А как ты думаешь? – спросил разукрашенный сидящий.
– Такие вопросы затем и задаются, что бы узнать точный ответ, – констатировал я.
– Тогда я отвечу, что это не важно, – проговорил парень, а затем встал и пошел медленным шагом.
Я так же поднялся на ноги и пошел за ним, думая, что тем самым он хочет продолжить беседу, или быть может показать мне, что-то особенно важное. Однако и теперь не происходило ни чего удивительного. Как только я стал его догонять, он обернулся и подозрительно посмотрел на меня, а после и вовсе убежал неизвестно куда.
Я подошел к краю чаши и снова поник. Буквально за несколько минут, веселье в радужном цвете стало проклятым нуаром, гнетущим до глубины души.
– Ты, верно, напугал этого паренька, – раздался хриплый голос у меня за спиной.
– Эх, мать твою, дед говорящий, – скороговоркой вырвалось у меня. – Напугал блин. – обернувшись я действительно увидел деда. «Как и хотел» – почему то мелькнуло в моей голове.
– Простите великодушно, – пробубнил дед, и стал, уже было уходить.
– Не, не, не. А ну давай обратно, – возвращая деда, крикнул я.
Дед присел на край чаши, посмотрел на меня и улыбнулся. Я тоже стал улыбаться, да того аж, что слезы наворачивались на глаза. Мы засмеялись.
Оказалось, что чаша эта была не одна, кругом еще десятки таких, и поменьше. Везде фонтаны и водопады разных цветов. Кругом одни краски, а мы идем не спеша и снова молчим. И у деда надо заметить получалось как будто бы лучше, весь седой с плешью на голове, небольшой, но широкой бородой, глубокими глазами он выдавал собой незаурядного мудреца… Хемингуэй не иначе. Надо же вспомнил еще. Брожу, понимаешь с Эрнестом. Я чуть не засмеялся, но не стал. А на Хемингуэя он все-таки похож.
–Могу я узнать твое имя? – робко спросил я, все еще побаиваясь, как бы этот вопрос не отпугнул от меня еще и старика.
–Герберт, – выговорил дед, так будто только что придумал.
– А,– выдавил я, не подумав о продолжении диалога.
– А тебя как зовут? – спросил Герберт.
– Я вот, так сразу, наверное, и не скажу, не помню просто, – протяжно произнес я, словно еще вспоминая
–Как же мне тебя называть?– спросил Герберт.
–Не знаю, у меня нет чувства, что мне принадлежит имя. Может от того что я не хочу ему принадлежать… а для тебя я невидимый розовый кот, в которого ты почему то веришь, – предложил я.
– Ладно, пусть кот, но почему розовый? – спросил старик.
–Потому что невидимый, – подмигнул, я и пошел, куда-то от этого разговора. Дед помедлил еще пару секунд, пытаясь вымолвить, что-то после, но только вытянул указательный палец немного вперед, опустил руку и двинулся вслед.
Посмотри на нас сверху. Вот мы идем по большому застолью, которое еще не началось, но уже близится, и огромные блюдца встают у нас на пути, одни только блюдца на белой скатерти. Мы обходим их стороной потому что, знаем – в них ничего нет. Длинны границы этого стола и кончатся ли вовсе, если здесь пирует свобода?
– Куда ж мы идем? – все же спросил Герберт. Не то что бы он устал, просто для него поход был в новинку.
– Нам нужно кое-что найти, – сказал я и остановился для разъяснений.
– И что же? – снова спросил дед.
– Мы ищем фонарь, который опрокинул на меня ночь, и унес туда где мне не по себе, – ответил я.
– фонарей я здесь не встречал, не то это место где нужны фонари, – прокомментировал Герберт, –а все же, есть ли в том смысл – искать фонарь?
– Именно он нам и нужен, – снова отвечаю я.
–Фонарь? – воскликнул дед.
– Смысл. На кой нам фонарь, если смысла в нем нет? Здесь, везде светло ,– только успел сказать я, как в голове старика начало, что-то пробуждаться, выплескиваясь в гримасы.
– Я помогу тебе, но меня тебе должно стать жаль, ну или постарайся не забыть хотя бы, – печально произнес дед.
– Ты не пойдешь со мной? – почти без вопроса сказал я.
– Я просто поклялся. Теперь я не могу нарушить, чьей либо свободы. Даже во благо другим, нельзя начинать эту цепь, – сказал стрик, и похоже я егопонял.
– Есть один город, – начал Герберт, – в этом городе вовсе ни кого нельзя найти, но он не мертвый. В нем живет все кроме людей, они свободны и не хотят принимать ни кого, кто мог бы ими воспользоваться. Думаю, там есть твой фонарь.
– Поверь, Герберт, ты можешь намного больше, – я снова ему улыбнулся.
Этот путь не станет большим приключением, где следовало бы спасать друг друга и бежать сквозь тернии. Так было понятно совсем, сразу, как только у нас появилась цель почти столь же реальная, как и все вокруг нас. Желто розовый закат менялся, но не переставал быть закатом, только круги гуляли по небу, а под ним будто вовсе ничего не было. «Не опускай голову, не смотри на них», – говорил я себе, нам пора уходить.
Вдалеке оставались белые чаши фонтанов, а впереди нас ожидал путь, увенчанный большим силуэтом города или огромного замка. Замок тот походил на дракона с вонзенными в тело пиками, то верно были башни, а может так просто казалось. Самое главное, что небо было там другим, оно снова было синим и всякий раз как не посмотришь, найдешь звезду, опустишь взгляд и ее уже нет, но появляется новая. Может и звезда просто гуляет и прячется временами в небесном тумане? Загадки здесь появляются снова и снова, а ты просто сам выбираешь на них ответ. Чудно как. Бедный Герберт плелся так будто на каторгу, ну а кто ему виноват? Пожалуй, кроме меня не кому. Твою тишину нарушил я. Я вызвал тот резонанс, который толкает одну костяшку другой и так следом всех сразу. Им не нужна моя реальность, как и ни кому другому. Реально то, во что веришь ты сам, и если доказать что это не так, вселенная потеряет целый мир, пусть их у нее и не мало.
– Пожалуй, надо прощаться? – с тоской проговорил я.
– Пока не стоит, идти еще долго, дай хоть наболтаться, – остановил меня Герберт и улыбнулся немного стесняясь.
– Тогда я расскажу историю, очень короткую, если позволишь, – предложил я.
– А потом я, – вставил дед.
– Хорошо, – подтвердил я.
– Как-то раз, я побывал на концерте. Там было полно народу, все плясали, прыгали и веселились. А я был среди них. Так много людей и все чувствовали тоже, что и я. Нас объединяло это, и не было лишних, мы толкались друг о друга и кричали. Я вышел оттуда ошарашенный, задушенный атмосферой, и не хотел ее выпускать. Только лишь одна мысль успела проскочить сквозь бурю эмоций. Мимолетная, крошечная мысль, которая завладела мной целиком – « тот, кто ее творит» – эту самую атмосферу. Должно быть, он чувствует нечто большее, подумал я.
Не стоит говорить, что было потом, между взглядов по обе стороны. Вот я стою на сцене и поднимаюсь все выше, уже совсем большой, чувствую, будто должен лопнуть прямо сейчас. Еще чуть-чуть, но я ухожу, и уходим все мы. Все еще в диком восторге и только я не понимаю, как здесь оказался. Вычеркнули весь промежуток, и я уже ничего не почувствовал. Тогда я решил, что меня не было там вовсе. А как думаешь ты?
– Хорошо, что ты не лопнул, – протянул старик, и мы засмеялись.
– А в чем же заключается твоя история? – спросил я Герберта.
– Она, несомненно, была, но я не стану ее рассказывать, потому что ты и так ее знаешь, – сказал старик.
– Здесь и впрямь ничего не случается? – полюбопытствовал я.
– А зачем, когда вечность, – ответил Герберт.
– Я не согласен, вечность была бы и без нас. Наша жизнь не имеет смысла для вечности, она создана в ней, – начал, было, я, но Герберт прервал меня, что на него было как-то и не похоже.
– Что вообще наша жизнь? Жизнь у каждого есть своя и мы всего лишь их пересекаем, – серьезно сказал Герберт.
– Пожалуй, – ответил я, но не медля продолжил, опережая победный взгляд старика, – а еще есть любовь. Без которой жизни пересекаться бы не стали, – закончив фразу я посмотрел на деда и снова увидел печаль на его лице, но тем не менее я чувствовал, что сказать был должен.
– Кого же ты любил, мальчик? – спросил меня дед.
– В ваших краях не особенно много девушек, да и приветливостью они не отличаются, так что пока нет … – выдавил я концовку фразы.
– ну, эт понятно, – прыснул дед.
– А если в целом, мне есть, кого любить. Говоря о друзьях это слово тоже уместно, если они настоящие. Мне не подойдет слово уважение, уважать можно даже врага и только близких, любить, – не знаю, удивил ли я деда, но мне кажется, в этот момент мы будто поменялись местами. Пожилой старик выглядел маленьким мальчиком перед юнцом, в мысли которого закралась мудрость. Быть может и ничего умнее в мою голову в жизни не придет, но тогда я знал, что бесконечно прав.
За нашим разговором прошло немало времени. Звездочка исколесила все небо, а больше ни чего и не изменилось, замок, как и был, все так же огромен, туман стоял над ним неподвижно. Менялись ощущения, не более. Под ногами же стало чуть больше песка или пыли. Видно все же то был песок, только очень мелкий. Старик шел бодро и от того меня все больше удивляло, что на песке оставались протяжные следы, как от шаркающих ног. Я начал гадать, каким будет город. Должно быть, он не станет смотреть на меня как любой другой, утонувший в собственном быте. Нет, не о нем эта песня. Мы идем в живой город.
Побудь за стеною
В расхожих клише
Дай время покою
Кирпичной душе
Ступай в свою рощу
В богатый эдем
Оставь свои мощи
Где ты еще нем
Дальше он не пойдет. На горизонте был все тот же туман, а в нем замок, но порог тумана близок и за него мне придется идти одному. Герберт – заложник собственной клятвы, мне все-таки жаль тебя, но произносить это вслух я не стану, не хочу снова вызвать в тебе противоречивых чувств. Ты абсолютно прав в своей идее, потому что она твоя, а пока так, ты остаешься собой.
–Пора прощаться, – с грустью сказал я, хотя в душе больше было надежды.
– Пора, – сказал Герберт почти отрешенно.
–Я передам привет от тебя фонарю, – улыбаясь, произнес я.
– Не нужно, я и сам бы мог, но… – старик недоговорил, я все равно все понял.
– Я обязательно буду помнить тебя, – я начал прощаться.
– Если снова вернешься, не зови ни куда, – улыбаясь, сказал Герберт.
– Ты можешь гораздо больше, – сказал я и протянул руку. Старик взял ее в обе ладони, и не глядя на меня, потряс ее, а затем поднял свой взгляд, тот же самый что и при встрече, немного смущенный.
Неподвижный туман стеной оставался позади, будто скованный волей чудесного города, в веках стоять на страже. Неожиданно я оказался в самом центре, словно рукой подброшенный за его стены. Тишина нависла надо мной, так как бывает в преддверии опасности. Я опустил глаза, и камни уставились в них. Когда тебе смотрят в затылок, ты ощущаешь нечто похожее. Кругом огромные башни стрелами возвышаются над маленькими домами из серого камня. Дорожки того же цвета что и дома, устланы ровно, как зеркало. Вдоль домов тянутся тротуары с горшками зеленых растений, в линию стоят фонари. Только под фонарями вовсе нет лавочек, как было тогда у меня. Ближе к домам ютятся телефонные будки, красные настолько, что в общей серости режут глаза. Чуть поодаль виднеются мостики, дугой переложенные через канал. Возможно, то была настоящая река, вот только вода в ней показалась какой-то слишком яркой, синей – синей. Лишь на картинке я как-то видел такую воду в одном озере среди скал. Я слегка обернулся, и стало совершенно ясно – передо мной самый центр этого безлюдного творения цивилизации. В один большой круг, здесь была раскинута площадь, а посреди нее… мы привыкли видеть фонтан, большую статую или колонну. На этой площади красовался совершенно обычный стул, но в самом ее центре. Я вдруг понял, что должен был захотеть сесть на него. Так поступил бы едва ли не каждый, но мне это не к чему. Любой, кто остался бы здесь непременно бы сел. Город не угадал моего желания, и я побрел дальше.
Перед глазами начинает все плыть, когда увиденное кажется необычным. Первый же шаг камни на дорожке встретили раздраженно, будто пытаясь уйти от прикосновений ног, выгибались, уходя в землю. Дома оборачивались и смотрели на меня окошками, щурясь и нервно кряхтя. Ох уж этот таинственный город, всех ли ты сводишь с ума? Я подумал спросить у них сразу только то, что мне нужно, но испугался и шел себе прямо, стараясь наступать как можно нежнее. Так я дошел до той самой реки, чьи воды изумрудного цвета стояли под одним из мостов.
Плюхнуться в воду
Разбежавшись с моста
Тасуя колоду
Не видеть хвоста
Грохнуться в землю
В гранитный настил
Руби эту петлю
Пока не поплыл
Хватайся за воздух
Тяни в себя крик
Ржавые гвозди
Рисуют твой лик
В панике неведения всегда горит свет. То виден маяк в суматошной пучине. Обдумывая планы поисков, я снова и снова пытался побороть в себе желание угадать свой фонарь в бесчисленном множестве тех, что стояли вдоль по аллее. Он мог бы стоять и тут, будь он не моим, но я знал, что один из этих вдруг унесет меня совсем не туда. Знаю, что вы вовсе того не хотите, совсем не нужен я вам. Простите меня, что я тут не ради вас, хоть вам этого не было нужно.
Улицы бегали вокруг моей головы, будто следуя за моим шествием. В общей суматохе, как ни странно, города, в котором ни кого нет, я вовсе не чувствовал страха. Погодя на маленьком мостике, по самому центру, я вдруг понял: «здесь никогда не дует ветер». Абсолютная тишина, что не тревожит и не пугает. В тишине всегда есть сила, она дает ее, обязательно требуя нечто взамен. Крик души исходящий воплем наружу. Иначе ее не услышать. На миг даже фонари вылетели из головы. Но я снова вспомнил, мне даже стало как-то неловко. Долго, видимо, нельзя стоять в тишине. Надо идти.
Дома и мосты, узкие улочки, грудой стоят один к одному. Я шел уже долго, а кругом все тоже, что и всегда, скучный надо признать город. Так можно сойти с ума. Я здесь постоянно норовлю с него сойти, но пока не выходит. Впервые воспоминания нахлынули здесь сами собой. Я вспомнил, как пытался выстроить хоть что-то в сплошной пустоте, а у меня все ни как не выходило. Эта мысль меня приободрила. Дома стали отличаться один от другого, глиняные, из камня слегка покрытого мхом, деревянные, большие и малые. Стоило обратить чуточку внимания, как каждый из них постарался выделиться один от другого. Казавшаяся бесконечность, понемногу рассеивалась с бакалеями улочек, лестницами на порогах реки. Я подошел к берегу, сел и погрузил ноги в воду. Вода была теплой, так что ее почти и не чутно. Река казалась не настоящей, чувство было такое, будто мои ноги просто укрыты в большое синее одеяло. Я потянулся рукой, как вода вдруг стала прозрачной, и мне захотелось спать. Только не здесь, не хватало мне еще рухнуть в реку, да и фонарь найти надо. Я встал и направился в сторону от реки. Должно быть, где то в этом городе есть парк и уютная скамейка, чтобы пережить ночь.
Какая к черту ночь? Ведь их не бывает здесь просто так, а ночь от того лишь, что хочется спать. Нужно срочно искать парк. Он обязательно есть, подумал я. Я вспомнил, как попал сюда и побежал со всех ног, чтобы вернуться. Преодолевая сон, и не успев отчаяться, когда силы подходили к концу, я увидел то, ради чего пришел в этот город. У самого входа в огромный зеленый парк стояла скамейка, а над ней, склонив голову, возвышался сутулый фонарь.
Без снов и взглядов на прошедшую ночь
Несет меня голос по линии прочь
Только б проснуться в открытых глазах
Обратно вернуться не запутавшись в снах
Как жутко тянется время, когда очень ждешь. Есть ли оно вообще – наше время, которое мы делим, пытаемся остановить или хотя бы измерить, есть, наверное, лишь события, которые идут одно за другим, так долго, как только они этого захотят. Лишь бы оказаться там. Не напороться снова на унылые чаши под небосводом сплошных закатов. Не очутится в немом городке живых улиц, и наконец, не увидеть старика, хоть мне и жаль. О том, что не могу остаться на месте, я знал так же отчетливо, как видел этот фонарь. Вернее, чем самый настоящий фонарь. Вот только бы обратно.
Открыв глаза, передо мной была самая унылая картина, какую я помню. Сплошь белый цвет. Словно поволокой окутало глаза, и я даже боялся обернуться, но после почувствовал, что всего лишь лежу и, наверное, не все так уж страшно. Я ожидал всего на свете, когда открою глаза, а их придется открывать снова. Повернув голову чуть на бок, мне стало легче. Это было всего лишь облако. Я поднялся на ноги и взревел от счастья. Боже мой, я снова дома. И теперь события снова идут как попало, а мне так хочется увидеть друзей.
Мне жутко от своих снов, особенно когда я не сплю, а здесь такое бывает. Сами видели. Хорошо, что это случается лишь на время. Я снова их вижу, прижавшись спиной к огромному дубу, сидит Боб, а на его руках мистер Вульф. Бедняги мои, как же вы со мной живете.
– Без тебя стало бы скучно. – крикнул Боб от своего дуба.
– Я все это вслух, что ли… – прервавшись, произнес я.
– Ты просто очень долго спал.
– Простите меня, я не хотел…
– Ну, Бог с ним. Чего нам теперь делать?
Я долго глядел на них, пытаясь вымучить в себе выбор. Должен ли я рассказать им, сказать правду о том мире, в котором только что побывал. Молчи я, мы и дальше останемся вместе, идущими неизвестно куда. Путь этот теперь уже наверняка потерян, размыт, будто акварель под дождем. Но есть еще правда и тогда как знать, что случится. Самое главное в этом выборе то, что я так и не понял тот мир, но раз уж он есть – это что-то да значит. Если я расскажу Бобу о другом мире, он может уйти, исчезнуть как придуманный в моем подсознании. Если только он не настоящий, так непременно случится. Можно обманывать себя долго, но теперь от выбора уже не деться. Это ведь мой мир, стоит это признать. Я ведь никогда не прощу себе сделанного Боба. Он почти такой, но если это не он, с ним нельзя так. Нельзя просто взять и назвать нового плюшевого мишку именем старого медведя, пусть даже он и похож. Пусть даже и купил ты его только поэтому. Пусть тот останется в памяти, но с ним так нельзя. Странно может так думать о друге, сравнивая его с медведем, но думаю, он бы понял, если б слышал.
– Пройдемся немного. Решишь позже, – предложил Боб.
А я признаться уже и забыл вопрос. Вскоре я вспомнил или логика навела меня, но с начала моей прежней мысли как будто прошла ни одна минута.
Потихоньку мы тронулись в путь, самым подрывным оказался, как всегда, мистер Вульф. Он побежал очень быстро, вернулся, когда мы отстали и высоко подпрыгнул. Так что мы оба сначала даже испугались, а после долго смеялись и просили повторить фокус.
Вернувшись в город, нас, как и прежде, ожидало нечто новое. Выбирая новый путь, мне в голову приютилась мысль. Сейчас нужно решить, иначе любой выбор уже будет не верным. Мы проходили витрины и лавки. Я видел их все, наверное, прежде, какие-нибудь маленькие тараканы уносили их по дальним углам, прятали подальше, чтобы сейчас показать.
– Шарлатаны, – тихонько буркнул я.
–Кто? – спросил Боб.
–Не знаю. Но должно быть они правы.
Мы остановились. Боб бросил недоуменный взгляд в мою сторону. Затем он сказал:
– Ладно.
Мы пошли дальше. Шли, болтая о всякой чепухе. Например, зачем тут столько машин, если на них ни кто не ездит, зачем стоят банкоматы, если все бесплатно. Когда речь зашла о том, не войти ли нам куда-нибудь из любопытства, я начал свой рассказ.
–Эта ночь неспроста была долгой. Я был в одном совершенно невероятном месте, вовсе не рядом когда вы спали. То место я бы, наверное, не смог бы описать так, чтобы ты понял. Если б не одно «но», ты и сам его видел, лишь только не глазами. Это мир, которым ты грезишь, свобода, которую ты всегда хотел. Но может тем оно и ужасно, что мы так любим эти прозрачные грани. Никогда не знаешь, когда он кончится. Как на стеклянной доске, что висит над пропастью. Всегда хочется дойти до конца. Если ты захочешь, я расскажу больше, и ты сам отправишься туда. Свой выбор я уже сделал. Я рассказал. Я делаю это явно не из эгоизма, но и не ради дружбы, а просто для тебя. Теперь выбирать тебе, и единственное что я хочу, не делать тебя заложником моего существования.
Глядя на него, я не знал как мне повести себя дальше. Нужно было сделать так, что бы выбор остался именно его решением. Мне жутко не хочется прощаться, и я готов был уже пойти с ним. Но так нельзя, иначе, что бы я изменил.
– Прав ты или нет, рассказав мне все это? Но я говорю тебе, спасибо. В нашем мире нет совпадений на такой случай. Раз уж так, выбор сделан. Прости меня. Я уйду, но прощаться не стану. Я не позволю себе забыть тебя. Это уж точно, – улыбка легла на уста Боба. – Ведь так и было.
Дуб стоял уже совсем близко. Засыпай мой вечный друг и просыпайся скорее. Я прощался с Бобом который ушел уже давно и от того мне не стало легче.
Возвращайся скорее, как только придешь
Не станет трава зеленее, ей не соврешь
Пройди до краев, взмывая на грани
В иллюзии снов, и чьей-то нирване
Блуждай по свету в зефирах морей
Берегись открытых у неба дверей
В синем небе без лунной долины
Где без света рисуют картины
Ночь мигом не вынесла звезды, и не покрыла глубокой синевой тучное небо. Как и прежде, здесь вечная дымка парящих над землей облаков и непрерывно меняющийся пейзаж домов, скверов, снова домов, бакалей и по кругу, заново, заново. Наши шаги с каждым разом набирали вес и гулко отдавались через камни мостовой. Мистер Вульф, где-то плелся у меня за спиной. Я обернулся, присел на корточки, потрепал его ухо, и хотел было, что-то сказать, но тут же осекся. Думаю, он меня и так понимал. Какое-то время мы еще посмотрели на небо, и снова тронулись в путь. Едва мы успели выйти из сквера, как увидели небольшой дворик трехэтажных домов. И поскольку другого пути, кроме обратного не было, мы двинулись прямо через него. Проходя арку, мистер Вульф обошел меня и резво побежал к двери небольшого подвальчика. На черной двери красовалась надпись красного цвета, от которой мне уже становилось не по себе. – «Королева роз», – я посмотрел на пса и сразу же поймал его взгляд на себе.
– Предлагаешь зайти? – спросил я у мистера Вульфа. Есть в нем что-то дрянное или по крайней мере мистическое, подумал я, конечно, о баре.
– Вперед мой дорогой друг, – распахнув дверь, я сделал приглашающий жест, и мистер Вульф несколько вальяжно перешагнул порог.
Ступая вниз по лестнице, мистер Вульф прибавил шагу и оказался в баре раньше меня. Я снова ожидал увидеть того самого бармена, который встречал нас троих, а еще музыканта или кого-то еще. Мой взор неожиданно принял совершенно иную картину. Ни единой живой души, кругом только столы с запрокинутыми на них стульями, паутина на ножках и в каждом углу. Все говорило о том, что здесь давно не было ни души, толстый слой пыли тому очередное подтверждение. Вот только барная стойка, почему-то чистая и над ней горит лампочка. Блеклый свет как от лампады, понемногу освещал помещение. Еще не успев пройти внутрь, глазами, я начал искать пса, но его нигде не было. Я прошел дальше, дверь тихонько скрипнула за моей спиной, машинально я обернулся, и завис, глядя в закрытую дверь.
«Присядь мой друг, я давно тебя жду», – позвал меня мистер Вульф из-за стойки.
Я обернулся и увидел его во весь рост. Мой добрый друг пришел как всегда в нужное время. Собственно я и не ждал, вовсе нет, он сам всегда знает, когда прийти. Я улыбнулся и подошел. Мои пальцы зависли над стойкой как фаланги пианиста над клавишами. Я смотрел на него и не мог понять, что-то было не так в его взгляде. Моя улыбка скисала с каждой секундой, наконец, я положил пальцы на пыльный стул с мягкой обивкой и хлопнул по нему ладонью пару раз. Отчего-то я начинал злиться, садясь, пристально вглядывался в мистера Вульфа. Мы смотрели так, будто кто-то должен соврать.
– Я очень рад тебя видеть, и что ты не скажешь, я всегда буду рад тебе, – глухо произнес я, пытаясь сдержаться от навязчивого чувства нагнетающей атмосферы.
– Налить тебе кофе? – спросил мистер Вульф. На его лице снова появилась улыбка.
Я молча кивнул, переводя взгляд то на него, то на собственные руки, лежавшие на отполированном дереве бара. Это была словно проверка на реальность, о которой в пору уже было позабыть.
– Без сахара, помнишь? – напомнил я. Совсем, кстати, практически все уже было готово. Сваренный кофе в турке дымил через стойку, распуская весь свой аромат, и наготове рядом, стояла, совсем читая, чашка. Как прикованный, я следил за каждым движением лап своего лохматого друга. Чашка наполняется кофе, позвякивая о блюдце, устанавливается перед носом. Я намереваюсь сделать глоток, меня хватает чувство незавершенности своего действа, я предвкушаю его и силюсь остановить. Я смотрю на чашку кофе и понимаю, что упускаю что-то важное. Стоило оторвать глаза и вот оно – мистер Вульф снова исчез. Все бы и нечего, не раз он так куда– то девался, а все же тревожит меня подлец. Едва успев открыть рот, я в то же время поворачиваю голову вправо. Столы, опрокинутые стулья, а за ними невысокая сцена.
Уж чтоб ты ввернул мне голову в плечи
Как я захлебнулся в дерганной речи
Простой тишине памяти мертвое горе
Ты здесь в вышине с шапкой на воре
Как видит твой образ в зеркале душ
Сорванный возглас вечности дюж
Улыбок по свету огненный срез
Ах, что же ты в эту парень полез
На краешке сцены виновато сидел почти тот же парень, чуть сутулый, взлохмаченный и жутко взволнованный, взволнованный не от вины, а скорее от произошедшего события, случившегося еще до того. Он улыбался, и мне безудержно хотелось быть им. Великий соблазн быть тем, кем являешься, а я и есть он. Одна лишь незадача, меня в нем нет. И все увиденное и все чувственное снова явилось, вот только здесь было совсем чужим. Впервые, пожалуй, я вспомнил. Что ж, пусть с этого начнется.
Взметнется, утопнет
Раскрашенный холст
Криво засохнет
Серенький мост
Расплавятся тучи
Померкнет закат
Сделает лучше
Познав ренегат
Линии белым
Невидимый я
Созданный телом
Бежит от меня
Кто-то украдкой
Темной загадкой
Свою песню поет
Тот, он меня и сотрет
Насколько же теперь все стало очевидным, когда я смотрю на этого человека, свою почти что точную копию. Точь-в-точь такого же, крепкого, но худого с четкими линиями лица, иногда будто рассеянного, с большими доверчивыми глазами. Его я вижу каждый раз в отражении. Нет никакого смысла искать пса, ведь он уже смотрит на меня с проклятой сцены, как смотрел тогда. Только не заставляй меня злиться, просто верни, чертова пса. Мы уставились друг на друга не в силах сказать и пошевелиться. Я чувствую, как все еще горячий кофе плавит мне руку. Не успев поставить ее обратно, она сваливается из моей руки и падает на пол. Он встает и идет ко мне. Пытаюсь перешагнуть чашку с опрокинутым кофе, но только пинаю ее дальше по полу и иду сам, запинаясь, хватаюсь за все что могу. Мы становились напротив друг друга. Так говорят в зеркале, с самим собой… Зеркало сказало первым.
– Что же мне делать? – спросил, мистер Вульф, едва решившись.
– Сделай, что должен, но что бы ты ни сделал – вернись в пса, – ответил я
– Так ты прощаешь меня? – задало новый вопрос зеркало.
– Я давно тебя простил.
– Не спросишь меня?
– Да, пожалуй, одно мне все же немного интересно, – я медлил, будто и сам не знал, что спросить.
–Так что? – прервал он мои раздумья.
– Я умер? – спросив, я оглянулся поверху, не зная, откуда дождаться ответа. Вернувшись, глаза уже не увидели зеркало. И мне ответили.
–Нет, и никогда не умрешь. – сказал мистер Вульф.
Пес резво выбежал из подвала, виляя хвостом, он дожидался меня сверху, словно мы собрались, куда-то далеко-далеко. Едва очутившись на улице, небо ярко ослепило глаза. Я вышел и, не закрывая за собой дверь, направился дальше. Каждое облако, каждый дом и даже целый город смотрели на идущих нас, но так никогда и не видели.
Последние комментарии
15 часов 22 минут назад
1 день 13 минут назад
1 день 16 минут назад
3 дней 6 часов назад
3 дней 10 часов назад
3 дней 12 часов назад