В Березках звонит колокол [Виктор Петрович Тельпугов] (fb2) читать постранично

Виктор Тельпугов В Березках звонит колокол

Художник С. КУПРИЯНОВ

ВАРЕЖКИ

Это письмо из Москвы пришло к Дарье, и когда она еще не перестала его ждать, хотя все соседи в один голос говорили:

— Не напишет. Некогда ему сейчас в переписке с тобой находиться. Ты газеты почитай.

Дарья читала газеты. Она ясно отдавала себе отчет: адресат ее очень занят, но ни на минуту не сомневалась — ответ ей все-таки будет.

— Дело у меня серьезное. Человека касается.

И ответ пришел. Однажды утром на виду у всей деревни почтальон дядя Саша-каланча, спрямляя снежную тропку, с тяжелой сумкой на плече пробрался к старухиной хатке, постучал по краешку наличника:

— Важный пакет тебе, Дарья. Отворяй.

Никто не узнал тогда, что говорилось в том пакете, но по всему видно было — своего старуха добилась. И все сразу вздохнули с облегчением: хлопотала она за обиженную кем-то местную учительницу — одинокую, хворую, тоже совсем старую.

А через неделю деревенские окошки стали свидетелями еще более удивительной картины. Дарья, которая от ветхости вот уже лет десять никуда не выходила из дома, с каким-то узелком быстро семенила в сторону станции…

Город встретил ее шумом, сутолокой, но старуха прямо с вокзала, нигде не задерживаясь, направилась к центру и скоро каким-то чудом добралась до места.

— Вы к кому, бабушка? — остановил ее возле высокой стеклянной двери человек в военной форме.

— Мне самого повидать надобно.

— Пропуск иметь полагается.

— Знаю, что полагается, да времени у меня маловато — нынче приехала, нынче и обратно. Ты уж сам, сынок, позвони куда следует.

Еще в поезде обдумала Дарья, что и как скажет при встрече с Ильичем, а вышло все по-другому. Когда переступила порог кабинета, в котором работал Ленин, все приготовленные слова забыла начисто. А он быстро поднялся ей навстречу из-за стола, загроможденного книгами, и заговорил первый:

— Здравствуйте, Дарья Семеновна. Садитесь, вот сюда, к свету, и рассказывайте. Какой у вас разговор ко мне?

Дарья помолчала, еще раз попыталась собраться с мыслями, но так и не пришло ей на память ни одно из тех задуманных слов:

— Вижу, мороки тебе здесь и без меня хватает. Потому разговор у нас недолгий будет. Просто спасибо пришла сказать. Не за себя, за учителку нашу хлопотала. Спасибо, что подсобил.

Владимир Ильич глядел на нее внимательно, стараясь поскорее понять и припомнить, о чем и о ком речь идет, но ничего из этого не получалось.

Старуха заметила его смущение, но виду не подала — встала, подошла совсем близко и развязала принесенный узелок:

— А это тебе. Ты не серчай, прими, как от матери принял бы.

На самый краешек стола легли две серые варежки. Легли так мягко и так тихо расправили возле зеленого сукна свои пушистые складочки, будто задумчиво вздохнули о чем-то.

Вырвался еле заметный ласковый вздох и у старухи:

— Наши, простецкие. Носи на здоровье.

Ленин бережно взял одну варежку и примерил. Пришлась она в самую пору:

— В наших краях тоже такие вот вяжут. Крученая шерсть. Спасибо вам большое.

Хотел еще что-то сказать, но старуха суетно стала прощаться и ушла так же неожиданно, как появилась:

— Ты уж извини, спешу. За Можай шагать ночью придется.

Однако, выйдя из стеклянных дверей, она вдруг как-то сразу перестала торопиться и пошла по большому, как сам город, двору совсем медленно, степенно, как по своему собственному. И как-то почти по-домашнему, по-деревенски садился ей на укутанные платком плечи сухой, граненый снежок января.

Старуха остановилась, оглянулась вокруг — на золотые купола старинных храмов, на зубчатую стену, тоже старую, но такую розовую, будто ее только что сложили, на ровные ряды давно отшумевших пушек, — и на душе у нее стало совсем хорошо.

Дважды вспыхнул и отлетел за реку Москву — в вечереющее Зарядье — перезвон курантов, а она все переступала с ноги на ногу, улыбаясь своим мыслям.

У Боровицких ворот поджидали старуху сани-розвальни. Кучер, потирая красные от мороза руки, объяснил:

— Ленин прислал. Велел до самого вокзала довезть.

Вернулась Дарья в деревню веселая, разрумянившаяся. Односельчане, послушав ее рассказ, не удержались от шутки:

— Ты вроде бы помолодела даже!

— А чего мне делается? Вон пушки в городе стоят под снегами, поди, триста зим — не ржавеют.

Не знала вот только Дарья, носит ли варежки тот, кому они были связаны.

— Да на кой они ему, ты сама рассуди, — говорили соседи. — У него, небось, кожаные, на гагачьем пуху. А еще того лучше — может, ангорской шерсти.

— Это верно, — соглашалась старуха, — мои, видать, ни к чему. А может, все-таки носит в морозные-то дни?..

И в глубине души надеялась: носит.

Вскоре деревенские парни побывали в городе. Воротились и первым делом к Дарье:

— Носит! Сами видели. Носит и похваливает. Очень, говорит, теплые.