Сергей Овчинников
Red Riding Hood
В тот год мамаша напрочь отморозилась и всё время зависала на ферме Беларуса. Я молча подозревала, что она замыслила его на место моего бедного папочки. Она отмазывалась, как могла, что тот, мол, платит за работу. Дескать, сейчас в нашей дыре это редкость.
– Папаша же твой сдох без предупреждения. – Говорит.
Мне насрать, если честно. Я её не спрашивала, чтоб она оправдывалась. Беларус мне не нравится совсем. Толстый, плешивый. Тащит из-под Бреста разную молочку, свои марки клеит и по лабазам развозит. Так себе фермер. За какую он там работу мамаше платит – врать не буду – не знаю. Говорю же: не спрашивала я её! Только, как с ним связалась, дома стала появляться в неделю раз – не чаще. И каждый раз загашенная – жуть! Запаха нет – вроде не курила, руки чистые. По ходу, колёса. У неё же после папиной смерти депрессняк легкий случился, и так она вяло помалу мыкалась – где с ребенком посидеть, где убраться. А тут глядь, от депрессухи ёйной след простыл. Глазищи горят.
– Привет! – Говорит. – Цветуёчек. Налей-ка мамочке беленькой.
Такие метаморфозы неспроста, как папа любил повторять. Папочка у меня геройский! Я и не верю, что он погиб. Я не видела – гроб закрытый несли. Уехал, может – другой бы свалил давно от этой стервы – но мой не такой. От меня бы не уехал. Товарищи его плакали. Водку хлестали и рыдали! Я одна глаза сушила. Нет, Бирюков ещё. Этот опер там всем фору нарисует! Здоровый, шкаф двустворчатый, под потолок. А взгляд злой. У папочки, помню, ловила такой же – только с работы придёт. Ну а потом уже я ему суп наливаю. Он положит на стол свой ПМ, волыну значит, отодвинет подальше. Надломит горбушку – он почему-то горбушки обожал. И говорит мне:
– Цветочек ты мой! Аленький! – И глаза уже совсем другие – теплые и мягкие. Ну а у Бирюкова… Хотела бы я посмотреть, как у него глаза сталь на плюш меняют. Да ну! Ерунда какая!
Ещё в то лето ко мне начал Хантер подкатывать. Девки все обзавидовались. Городок-то у нас небольшой. А мамаша рубанула:
– Ну, понятно, сиськи отросли!
Сука!
Хантер-то чел знаменитый у нас. Учился на два года старше – уже закончил, значит. Прозвали его так после поножовы одной. Погасил он в драке одного мутного из тех, что малолеткам дурь толкают. Насовсем погасил, насмерть, то есть. Условный получил. Тогда фильм как раз вышел «Хантер Киллер». Никто ещё не смотрел – только афишу читали. Вот и приклеилось. Мол, говорим Хантер, подразумеваем Киллер. В него тогда все влюбились хором. Я-то нет. Ходила как в обмороке после папиной смерти. Очень по нему скучала. И сейчас скучаю, но тогда просто до изнеможения – сил ни на что больше не оставалось.
А тут, значит, Хантер сам подошёл:
– Привет, – говорит, – я – Борис.
– Шутишь, Хантер! Кто ж тебя не знает? Ты – звезда.
– Постой! – Он прямо позеленел. – Ты же не из этих, кто по тому упырю убивался, что я угандошил! Твой же батя гниль эту сам давил.
– А ты моего отца откуда знал, Хантер?
– Знал… Вообще-то мне это погоняло не очень. Он посмотрел исподлобья, и я почувствовала себя старше.
– Эт поздняк уже: нравится-не нравится. Ты теперь Хантер – имя своё забыть можешь смело! Представляться тебе точно без надобности. – Что на меня нашло? Я его дразнила, провоцировала. Сама же чуть в штаны не надула. Нрав-то у него по слухам суровый.
– Окей! – Сказал он, улыбнувшись неожиданно широко и дружелюбно. – У меня для тебя тоже прозвище есть.
– Теперь мне надо дяденьку хорошо попросить, чтоб рассказал? – Ну да, я в ударе была.
Он прыснул совсем не брутально:
– На-ка песенку послушай. – И включил свой телефон на громкую.
Скрипучий мужской голос затянул:
Hey there Little Red Riding Hood
You sure are lookin' good
You're everything a big bad wolf could want
1
А потом он вообще взвыл, по ходу, подражая этому «big bad wolf». Короче, не стала я обижать кумира, дослушала до конца. Тема меня не впечатлила. По приметам какой-то отстой из прошлого века.
– Ну а причём здесь я? – Мне вот ни капельки не было смешно, но глядя на его улыбающуюся физиономию, я тоже волей-неволей расплылась. Что это? Я с ним кокетничаю, выходит?
– Так это же ты! У тебя же с твоими девчонками красные капюшоны. – Он уставился на меня, а глаза у него были такие огромные или мне показалось, только стала я цвета капюшона на моём худи.
– Ты не подумай, мне вообще нравится, что ты делаешь. Что вы делаете! – Он немного сдал назад– то-то испугался моей красной морды.
Да что такого мы делаем. Ну потрошим закладки с дурью по водостокам и школьным туалетам. Не мочканули пока ни одного драгдилера – похвастаться нечем. А вслух я почему-то сказала:
– Да? Очень приятно.
Фу, и я, что ли на него залипла!
– Ладно, – говорит, – какие планы?
О, мальчик хочет продолжения. Но я уже устала от него, мне перерыв был нужен. Хотя и к нему тоже тянуло. Рвало на части, одним словом. Надо было срочно придумать планы, и я вспомнила про записку матери.
Выходные уже почти всё, а мамаша-то так и не заявилась. А сегодня – в воскресенье, значит, утром – бац: на тумбочке записка. Чтобы мамаша мне записки писала – не помню такого. Хотела даже сама ей набрать, но у Беларуса приём плохой – не стала.
Наверное, когда приходила, я уже спала. И умотала к своему фермеру чуть свет. Спасибо, хоть не спотыкаться об неё весь уикенд!
Скучать, я по ней не скучала… Но иногда накатывало. Морозило порой вообще конкретно, что матери своей, выходит, я не уперлась. А если даже и не ей, тогда вообще кому? Хоть кому-то? Отцу – да, была нужна. Была! Чувствовала! Да и до сих пор чувствую! А этой…
– К бабке еду – такие планы! – Выдохнула, не глядя на Хантера. – Мать попросила.
А он опять заржал:
– Через лес пешком? Пирожки понесешь?
Ну конченный придурок! Хотя через лес и вправду ближе, и автобус не ждать, но, может, кто подвез бы.
– Шутим, да? Ну-ну, смешно! – И я повернулась идти.
– Ага, очень смешно. Попросила как-то раз мама Красную Шапочку отнести больной бабушке пирожков. Смотри только в лесу не останавливайся и ни с кем не разговаривай. – Он погрозил мне пальцем и противно гоготнул.
– Да пошёл ты! – Ну и уже сама пошла-таки прочь.
Чёрт, с капюшонами-то я лоханулась! Девчонкам зато всем понравилось. Ну и хрен с ним!
– Постой. – Он меня догнал. – Провожу тебя. До бабушки. – Улыбка его мне всё ещё не нравилась.
С одной стороны – такой видный перец… Меня… Провожать… А с другой… Теперь, точняк, придется переться к бабке. И пешком, сука, через лес!
Но вслух я сказала как можно безразличнее:
– Ну ладно. Пошли.
Вообще-то бабка не моя. То есть моя конечно, но я ее не знаю совсем. Видела пару раз. Любимая моя бабуля – папина мама – умерла давно, ещё до папы. А эта – мамина. Она со мной не сидела, всё время чем-то болела. Мамаша её одна навещала. Ну и я изредка. Та почти не двигалась – парализована, что ли. Сиделка с ней жила.
Дом её был на краю леса, но не со стороны города, а с противоположной. От деревни на отшибе. Деревня, значит, Козорезово. Но она заброшена. От нас до бабки выходит километров пять лесом – это его самая узкая часть. В объезд по грунтовке – все двадцать – если есть, на чём – быстрее, конечно.
Валим, короче, мы с Хантером лесочком и эта скотина начинает меня накручивать:
– Знаешь, почему я с тобой пошёл? – И не дожидаясь моего «расскажите, дяденька». – В этом лесу девчонки пропадали. Слыхала?
– Так то ж давно. – Говорю.
– Давно, да. – Он помолчал. – А одна совсем недавно.
Я вспомнила – слышала от отца перед самой его… Уходом. Ну а потом некому было рассказать. В газетах не писали. Да и кто их читает.
– Нет, ничего не слышала. Расскажи. – По чесноку если, сто лет бы мне этого не знать, но молча идти жутковато было. Вечерело, холодком потянуло.
– Дружили девчонки, книжки разные колдовские читали. С заклинаниями. Духов вызывали. Все про них знали – городок-то переплюнуть.
– Я не знала.
Я и на самом деле не знала, хотя поняла, о ком речь. Ну они совсем мелкие были – лет по десять. Я такими не интересовалась.
– Многие знали. Батюшка даже к родителям ходил – увещевал. Прихожане надавили. Но мать, говорят, вообще её боялась. Это про старшую – Аманду, как она себя называла. Леськины-то родители её пытались от этой Аманды отвадить, но она ни в какую. Ей же все эти темы мистические – так, приключение – она под обаяние попала – не свернуть.
– Ну, так вот. А потом Аманда пропала. Пошла лесом в Козорезово – вот как мы сейчас – и с концами. Искали, прочесывали – без толку.
– Куда она пошла? – Чертовщина какая-то. Мне стало неуютно. – В брошенную деревню?
– Ну, для неё это нормально – никого не удивило. Леська все глаза проплакала. Ходила вурдалак вурдалаком. Родители не знали, какому врачу показать. В Москву увезли потом.
Он опять замолчал, а потом напел из той песенки:
I'm gonna keep my sheep suit on
Until I'm sure that you've been shown
That I can be trusted walking with you alone.
2
Оскалился и подмигнул мне. Я молча показала ему средний палец.
У Бабки в доме в коридоре темень. Хантер скромно топчется на улице. Выключатель нащупала – щелк – не намного светлее. На стене тесачино – пипец, музейный! Захожу в комнату:
– Здрассьте, бабушка! Меня мама прислала помочь, прибраться. – Оглядываюсь – охренеть тут месяц грязь возить!
Бабка в куче тряпья на кровати что-то шелестит в ответ. Вонь адская! Ни слова не разобрать!
Нос зажимаю, подхожу. Наклоняюсь. Это было ошибкой!
Костлявые руки тисками сдавили шею. Я еле успеваю просунуть свою ручонку в этот захват – папа не зря учил. Старуха вертит меня как тряпичную куклу. В следующую секунду я трепыхаюсь спиной к кровати. Глаза лезут из орбит. Мои новенькие адидасы отчаянно молотят по дощатому полу, один соскакивает. Я с ужасом смотрю уже будто со стороны, какой щербатый пол в этом месте, выдолбленный не одной парой ног.
За дверью что-то громыхает. На пороге Хантер. В руке ржавый тесак из коридора. Он всё-таки очнулся, мой рыцарь!
– Долбанный тормоз! Она же меня придушит! Сука! – Я хриплю и шепчу – сама себя не слышу. Тиски сжимаются. Моя чудом просунутая рука в конец онемела.
Он бросается ко мне. Мимо уха что-то просвистело, и мерзко чавкнуло слева. Захват падает, и я звездой лечу на пол. Кручусь по-звериному, не соображая, где свои, где чужие.
– Херасе! Такой острый! – Хантер склонился над бабкой. Тесак отсёк ей руку по локоть и наполовину вошел в череп.
Рука на полу в луже крови. Хантер перехватил мой взгляд:
– Не смотри! – И отбросил ногой в дальний угол.
– Бабка-то у тебя огонь! Сущий терминатор! – Он разглядывал обезображенную старуху.
– Походу, бабка левая! – Я старалась не смотреть в её сторону. – Я с мамашей как-то приезжала, давно правда – плохо помню, но точно полненькая бабуля была, а это же скелет.
А потом, значит, к Красной Шапочке пришёл серый волк. Тихо возник, мы не услышали – обернулись только на звук затвора.
Бирюков скользнул взглядом по старухе с тесаком и уставился на Хантера:
– А ты зачем здесь?
Хантер криво ухмыльнулся и не ответил. Опять мне его улыбка не понравилась. Совсем.
– Как же вы, детишечки, бабушку угробили? Старенькую. – Здоровяк хохотнул, покачнулся. Бухой!
Подвинул себе стул, сел у входа, закурил. Мы по обе стороны от него – опасности не представляем. Он даже пистолет свой на комод сгрузил.
– Я на самом деле не проверял, бабушка это или дедушка. Смекаете? – Криво ухмыльнулся. – Мы это чудо на свалке подобрали. Бомжей потрошила и жрала. Как раз настоящая бабуля померла – Ирка пенсию мамашину терять не хотела – прикопали на задах по-тихому, а ту сюда определили. Руки у неё сильные. – Глянул на бабку. – Были, да.
Меня подбросило:
– Ирка? Мама моя?
– Ой, всё! – Он махнул рукой. – Какая она тебе мама! Мама твоя в родах померла. Была у папаши твоего любовь, он тебя к себе забрал. Жена ему простить не смогла – ко мне стала бегать, ну а потом уж… Беларусова подстилка.
– А записка? – Голову, думала, сейчас порвёт от этого наворота.
– Это я написал. – Довольный откинулся на спинку стула. – Я к этой бабуле клиентов отправил не счесть.
– И Аманду? – Хантер подал голос. Чем-то его цепляла эта ведьма-малолетка.
– Ну на неё заказ был вообще-то. – Он хмуро подмигнул Хантеру, у того челюсть так и отпала.
– Неужели батюшка?
– Да не. Подружкины родаки. Люди с ума посходили. – Скроил грустного и затянулся.
Я уже больше не хотела ничего знать. Может и правда лучше подохнуть здесь в луже крови и рвоты, чем жить в этом аду. А вот и избавитель
– И нас? За что? – Хотела подумать, а вышло вслух.
Он молча кивнул и выпустил струю дыма.
– Да вы, красные шапки, совсем оборзели. У фермера выручка падает. Продавцы в долги залезают. Поубивали уже за недостачу.
– Беларус? – Это мы хором с Хантером выдали. – Так это его всё?
– Спокойно, дети! Всё моё! Беларус – мой фермер, правильный, но он в беде. Кстати, а ты может думала, что Хантер твой – супергерой? Ну да, все так думали.
– Не слушай его! – Прошипел Хантер.
– Как это «не слушай»? – Не унимался Бирюков. – Слушайте уж! Кому мне это ещё рассказать, как не вам!
И навёл на Хантера свой большой чёрный ствол.
– Борька твой попросту поляну не поделил с другим дилером. – Заржал. – Нормально? Он знает, что это правда! Зачем мне врать? – Снова откинулся и брякнул волыну на комод.
Я тупо смотрела на Хантера. Он – на меня и мотал головой.
– Ладно, сегодня, один хрен, сворачиваем лавочку. – Опять затянулся, посмотрел на нас, взвесил ствол на руке.
– Что смотришь? – Это он мне, значит. – Я твоего отца одного в отделе уважал. Он настоящий был. Мужик. Обложил меня со всех сторон. Но до конца так и не понял. Верил мне. – Он скривился. – Я его в соседнюю область отвез. Там местные одного маньячного должны были взять. Совпало. Я плакал… Ты веришь мне? Пока его резал. – Он уронил голову на руки. – Всего изрезал. – Всхлипнул. – Инициалы того фигуранта оставил. Теперь тебя вот…
Я не сразу разобрала, что он там бормочет. А потом будто свет потушили и лицо аж огнем изнутри. Но зверюга шустрый. Только я к бабке рыпнулась, он уж рядом – Хантер по дороге на нем повис – отбросил точно ветошь и уже мне в харю волыной тычет. Я тесак схватила, а он как влитой. От старухи смердит, этот ещё ко мне подсел перегарищем своим:
– Ну ты чего? Не дергайся – уже недолго! – А глаза, сука, и правда мокрые!
Вот меня такое зло взяло. Тесак не выпускаю, другой рукой ему в морду вцепилась. Аж затряслась вся от натуги – думала кожа лопнет. А он руку мою лапищей своей с лица соскреб и сжал, гнида! Я на крик, и тут в старухе что-то изменилось. Рука моя с тесаком вдруг из старухи – вжик, да обратной стороной этому в переносицу – тюк! Оттуда фонтаном, я вся в кровище! И ещё, и другой стороной. И не остановиться! В остервенение вошла. Хантер меня еле оттащил. Едва дыхание перевела – протягивает мне кроссовок слетевший.
Надеваю, и тут меня забирает – ну, давай ржать. Ну, дико ржать! Хантер в непонятках, глаза выпучил. А я ему:
– Слыхал, что волчара сказал? Так что зови меня теперь Cinderella, бро!
Примечания
1
Песня «Little Red Riding Hood» Доминго Самудио, более известного как Sam The Sham. По преданию Хантер включил Красной шапочке оригинальный трек именно в исполнении группы Sam The Sham & The Pharaohs
(обратно)2
Я не буду снимать свой овечий костюм,
Пока ты не покажешь,
Что доверяешь мне настолько, чтобы я шел с тобой.
(обратно)Оглавление
*** Примечания ***
Последние комментарии
5 часов 47 минут назад
21 часов 51 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
3 дней 13 часов назад
3 дней 17 часов назад