Разговор за рюмкой чая. Любовь понарошку и всерьёз [Валерий Столыпин] (fb2) читать онлайн

Валерий Столыпин Разговор за рюмкой чая. Любовь понарошку и всерьёз

Удачный розыгрыш

– Алло! Это Семён?

– Да, я. Чем могу быть полезен, с кем говорю?

– Услуга… да… Собственно, я по объявлению. Хочу записаться к вам, желательно на сегодня.

– Извините, не понял, какое объявление? Мне нечего предложить, разве что себя. Судя по голосу я разговариваю с очень молоденькой девушкой? Что же могло вас заинтересовать? Я заинтригован.

– Неважно насколько я молода. Мне уже есть восемнадцать, можете не шифроваться. Интересуюсь услугой, которую вы предложили. Мне жизненно необходима интимная разрядка. сами понимаете, о здоровье нужно беспокоиться своевременно. У меня слишком долго не было мужчины…

– Вы о чём, милая незнакомка? Предлагаете мне себя в качестве сексуальной партнёрши, прямо по телефону? Это теперь так делается? Не боитесь, что сообщу куда следует?

– Да нет же! Предлагаете вы, я лишь нуждаюсь в услуге, которую вы обещаете профессионально и недорого выполнить.

– Что за бред, какое объявление, чёрт побери? Вы ничего не перепутали?

– Ну как же! Вы, Семён? Семён. Это по вашему номеру я звоню? По-вашему. Вот!

– Хорошо. Давайте успокоимся и начнём сначала. Да, я Семён, но никакого объявления не давал. Где вы прочитали об услуге, которую я якобы предлагаю?

– По всему посёлку висят объявления. На каждом столбе: "Семён. Делаю кунилингус. Профессионально. Недорого. Справка о состоянии здоровья обязательна. Качество услуги,  конфиденциальность и санитарные нормы гарантирую." И ваш телефонный номер. Я не из полиции нравов, и не из налоговой полиции. Давайте уже прекратим играть в разведчиков и займёмся, в конце концов, делом. Я плачу, вы работаете. Сами же придумали такой бизнес. Кстати, рядом со мной ещё одна клиентка, нуждающаяся в такой услуге.

– Девушка, вас разыграли. Или меня? Говорите на каждом столбе? Забавно. Кажется, начинаю въезжать в ситуацию. Понимаете, совсем недавно, всего два дня назад, я расстался с девушкой. Мы были близки, но совсем недолго. У неё редкая способность заполнять собой всё пространство вокруг. Она пыталась контролировать каждый мой шаг, влезала, в том числе, в сугубо интимную зону. Вы же понимаете,  у каждого есть настолько деликатные сферы жизни, в которые нет желания допускать даже самых близких. Тем более, что романтические отношения были в зачаточной стадии, о чём-то более серьёзном не было речи. А она тайком читала  дневниковые записи, личную переписку, рылась в моём смартфоне. Ничего предосудительного там не было и всё же..  это очень неприятно, когда за тобой следят. Я разорвал с ней отношения. Похоже это объявление результат… обида, уязвлённое самолюбие, месть. Даже не знаю, почему всё это вам говорю. Наверно мне симпатичен голос. Судя по реакции и манере общения, у вас неплохое чувство юмора. Вы ведь… Никакого объявления я действительно не давал.

– Значит, говорите шутка, розыгрыш?

– Вот именно. Но, кажется я рад знакомству. Можно, для начала узнать ваше имя?

– Ну, тогда и я хочу объясниться. Зовут меня Алина. Учусь в колледже. Мы с подружкой увидели объявление и решили приколоться. Вот. Игривое настроение, сами понимаете. Ну и… Кажется шутка удалась, во всяком случае у меня теперь замечательное настроение. А вам сколько лет? Должна же я знать, кто мне кунилингус делать будет.

– Настаиваешь? А если я не умею? Мне двадцать один. Сто семьдесят пять сантиметров. Семьдесят три килограмма, волосы тёмные, глаза золотисто-коричневые с искоркой. Симпатичен, спортивен. Какие ещё характеристики необходимы для удачного выполнения означенных в объявлении функций? Да, а ты, Алина, знакома с этой технологией или мы её опустим и начнём с обычного романтического свидания?

– Ты меня заинтриговал. Пожалуй, рискну встретиться. Что если прямо сейчас? Я нахожусь у Дворца культуры. На мне полупрозрачное персикового цвета платье и в цвет ему туфельки на высоких каблуках. О фигуре и прочем… пусть это будет сюрпризом, надеюсь приятным. Как я тебя узнаю?

– Я буду с букетом. Какие цветы ты больше любишь? Ах да, конечно же, что-то карамельно-оранжевое. Нет нужды портить композицию. Насколько помню, с этим цветом идеально сочетаются красный, жёлтый, голубой и тёплые оттенки зелёного. Тогда, зелёные брюки и жёлтая рубашка с коротким рукавом. Познакомимся и отправимся… в городской парк. Идёт? Буду через пятнадцать минут.

Романтическое свидание

День, такой хороший… Настроение… А мне как назло, работать и работать.

Магнитола выдает нечто лирическое, настраивающее на отдых, романтику и любовь, как раз под сегодняшнее настроение – «У моря, у синего моря, со мною ты рядом со мною. И солнце светит лишь для нас с тобой, целый день шумит прибой. Прозрачное небо над нами и чайки кричат над волнами. Кричат, что рядом будем мы всегда. Словно небо и вода…»

Ноги и руки сами идут в пляс. Хорошо!

Лето в самом разгаре. Зелёное растительное море вместо далёкого от нас синего колышется под лёгким ветерком.

Немного жарко, но в тени, где я ожидаю очередных пассажиров, просто замечательно. Так бы и задремал, представляя шум морского прибоя, яркое солнце в закрытых глазах, свежий солёный запах лёгкого бриза…

Когда работаешь в такси, время сжимается, превращается в концентрат.

Ведь ты не сидишь на одном месте, суетишься, мечешься, словно Фигаро, между адресами и объектами, сталкиваясь, невольно, с множеством коротких и длинных историй, даже порой принимаешь в некоторых разной интенсивности и глубины участие.

Приходится мимолётно общаться с массой разных людей, которые спеша куда-то обычно пролетают мимо, лишь слегка задевая тебя, словно тот ветерок, иногда обдавая теплом, чаще холодом.

Чужая жизнь… Не захочешь, а становишься невольным свидетелем. Вот и сейчас…

В пяти метрах от меня стоит девушка в полупрозрачном воздушном платье персикового цвета с воланами, отороченном лёгкими изящными кружевами, подчеркивающими её вполне ещё нежный возраст, стройность, тонкость, скромность,  привлекательность и даже стиль.

Загляделся невольно, залюбовался молодой пластикой, привлекательностью плавных волнующих изгибов тела, кошачьей грацией, просыпающейся застенчивой женственностью, гибкостью движений.

Согласитесь, приятно смотреть на цветущую, просто бушующую, до неприличия бьющую в глаза  молодость.

Пышные волосы прелестницы рассыпаны по плечам, отдельные пушистые локоны летают, кружатся. Девушка поправляет их то и дело, одёргивает края взлетающего как крылья бабочки подола, едва прикрывающего трусики в цвет платья.

Её тонкие руки любовно поправляют наряд и причёску.

Изредка она бросает взгляд на свои стройные ножки, вытягивая одну из них, явно любуясь, может, оценивает…

Кто его знает, что у девочки на уме. Она, волнуется, часто подносит к глазам дисплей телефона. Лицо сосредоточенное, но одухотворённое. Она явно счастлива.

Ждёт кого-то. Наверняка влюблена.

Эх, где мои семнадцать лет…

Пролетела жизнь, торопясь куда-то, меняя аллюр с шага на галоп и обратно. Трясла, пытаясь сбросить, порой колошматила, словно дорожную сумку на полном скаку о потный круп лошади.

Усидел, справился, приспособился, нашёл вполне комфортные позы, чтобы не слишком уставать и всегда чувствовать себя способным проскакать хоть сколько, если понадобится.

А ведь и мне когда-то везло с той самой любовью: романтической, чувственной, расчудесной. Испытал. В полной мере. Пусть и не долго, а всё одно запомнилась… навсегда.

Навстречу девушке скорым размашистым шагом стремительно и нетерпеливо приближается юноша: коренастый, поджарый, с мощными плечами, спортивным торсом и волевым лицом. При костюме и галстуке, в такую-то погоду. С огромным букетом, надо же, персикового цвета хризантем, как её замечательное платье.

Догадался, совпадение, заказ? Какой молодец.

На лице его ликование и улыбка.

Руки юноши разведены в стороны, призывают к немедленному объятию.

Девушка сорвалась с места, побежав вприпрыжку, как делают это маленькие девочки, подпрыгивая на одной ноге, затем на другой, чтобы ускорить движение…

Объятие, ликование, поцелуй…

Долгий и страстный.

Я даже подался вперёд, явно помогая эмоциями и напряжением в теле влюблённым, переживая вместе с ними такой искренний и долгожданный момент счастья.

Теперь они стоят чуть дальше от меня.

Жаль, совсем не слышно, о чём воркуют эти возбуждённые встречей голубки.

Неожиданно и резко на глазах девчонки выступают слёзы.

Она прижимается к кавалеру, кладёт голову ему на грудь.

Тот грубо и резко отталкивает девушку, начинает метаться: два шага влево, два вправо. Он жестикулирует, размахивает руками, всем видом выказывая раздражение и недовольство.

Девушка стоит перед ним, не двигаясь, лишь теребила нетерпеливо подол платья и ковыряла носочком туфельки землю, словно не знала, как оправдаться.

Взрыв его эмоций и невольное движение подруги, пытающейся  в паузах его гнева  вставить слово или объяснить нечто…

Тщетно. Мальчишка похож на грозовую тучу, которая вот-вот прольётся дождём, предварительно разметав вокруг громы и молнии.

Девочка напряглась, сжалась как пружина. На её испуганном лице неподдельный ужас.

Вот сейчас, я это чувствую, наступит некая непредвиденная кульминация.

Так захотелось, чтобы юноша остановился в своём грубом непристойном для мужчины порыве, улыбнулся, как тогда, в самом начале…

Нет…

Вместо примирения последовал удар…

В лицо. Сильный. Наотмашь.

Так бьются на ринге. Затем серия ударов с двух рук, как бьют на тренировках манекены и груши.

Голова девчонки летает: вправо-влево.

Хлынула кровь, забрызгав персиковое красным, моментально превратив его в нечто порочное, грязное и неприглядное.

Бьёт умело, не давая упасть, жестко и жестоко…

Я выпрыгиваю из машины, подбегаю, хватаю его руку на замахе, слегка выкручиваю её и кричу, – брэк, брэк! Успокойся, хлопчик. Это же девочка! Ты не на ринге, а она не соперник тебе. В ней килограммов сорок, в тебе – шестьдесят. Девушка, вам нужна помощь? У вас кровь и губа рассечена. Вот, возьмите платок, прижмите, хотя бы…

– Скотина, – кричит она на меня,  – подонок, живодёр! Отпусти его сейчас же.

Девушка хватает кусок кирпича и с размаху кидает мне в голову. Я отскакиваю, выпустив вместе с тем руку парня, едва успеваю увернуться от просвистевшего снаряда.

Теперь они объединились и наступают на меня. Я отхожу на шаг или два, показываю им раскрытые руки, демонстрирую отсутствие агрессивности и намерения драться.

– Успокойтесь. Лучше подумайте о том, что произошло между вами. Моя задача вас разнять и только. Если хотите, девушка, можете идти. Он, больше вас не тронет. Ручаюсь.

– Не твоё собачье дело. Какого чёрта, ты влез в наши отношения, – кричит дама, – это, мой жених. Мы, сами разберемся. Нам не нужны помощники.

– Я заметил, – говорю с сарказмом, – это был явный любовный порыв. Удар в лицо, как нежное и чувственное признание в любви. Страстно и до жути оригинально, не правда ли?

– Ты ещё здесь, сука, – кричит парень и летит ко мне с явным намерением нанести удар. Уклоняюсь, вставая в стойку. Видно драки не избежать. У таксистов быстрая реакция, враждебные выпады – не редкость в нашем нелёгком ремесле.

Мальчишка нападает снова, запуская ракетой в направлении моей головы свой внушительный кулак.

Приходится отвечать ударом в подбородок, иначе его не остановить.

Он падает, как столб, на который наехала машина, с грохотом и немножко с хрустом.

Минут пять лежит, не двигаясь.

Девчонка, выплевывая кровь из рассечённой губы, дует на его лицо, целует, оставляя грязные следы своих прикосновений, вытирает их грязным уже порядком, платком.

У неё быстро и уверенно заплывает глаз. Второй смотрит на меня с ненавистью.

Сейчас она похожа на тигрицу, готовую разорвать меня в клочья.

Вскоре мальчишка очнулся. Потряс головой. Оттолкнул девочку. Встал.

Она попыталась его обнять.

Реакция юноши меня потрясла и огорошила… неожиданный и сильный удар коленом в живот.

Точно жених. Любимый себе подобного не позволил бы.

– Ромочка, Рома! Я ведь тебя люблю! Сильно – сильно.

Холодно и больно

В комнате было темно, тоскливо и душно, хотя окно было распахнуто настежь, а воздух был прохладен и свеж. Кружевные занавески порхали и кружили в зловещем танце, усиливая состояние безысходности и отчаяния.

Голые ветви берёзы раскачивались с жалобным стоном, стучали при порывах ветра о стекло, бесцеремонно проникали подвижными тенями внутрь комнаты, создавая иллюзию враждебного вторжения.

На самом деле им не было никакого дела до сидящей в расслабленной позе на полу Линды. Отголоски переживаемой трагедии атаковали не снаружи, скорее изнутри. Она никак не могла сосредоточиться.

Мысли зигзагами и прыжками петляли по лабиринтам воспалённого сознания, за что-то призрачное цеплялись, но были слабы и беспомощны настолько, что их запросто сбивал шум на улице, хлопающие крылья безумно пляшущих полотен тюли, даже привычные щелчки отмеряющих уходящие навсегда секунды времени стрелок настенных ходиков.

Многоквартирный дом тем временем наслаждался обыденной жизнью. Звукоизоляция в нём была несовершенна. Стоило немного прислушаться, как тайная жизнь соседей становилась частью твоей.

Этажом выше что-то тяжёлое катали по полу, топали ногами, словно резвящиеся на степном просторе жеребцы. Там живёт семья с двумя замечательными ребятишками. Кажется, они счастливы.

За стенкой справа были слышны приглушённые вопли. Это почти ежедневная традиция. Эмоции и чувства люди выражают по-разному, иногда причудливо, чересчур эксцентрично.

 Эта странная парочка постоянно что-то яростно выясняет с хлопаньем дверей и битьём посуды. Минут через двадцать у них наступит затишье, немного позднее будут слышны размеренные звуки хлопающей о прилегающую стену в экстазе любовной игры спинки кровати.

Линда давно жила в этом доме, знала всех жильцов, была в курсе их проблем и предпочтений. В их квартирах протекали однообразные будни простых людей. Зачастую разобраться в сюжетных хитросплетениях семейных и сложно переплетённых межличностных событий было слишком сложно: не всегда это было выражением благоденствия и счастья. На то и настоящая жизнь, в которую она не была посвящена и допущена.

Женщина мучительно переживала своё затянувшееся до тридцати лет одиночество, безмолвие и пустоту по вечерам, терзания по поводу несбывшихся надежд и желаний, хотя…

В замке входной двери дважды провернулся ключ, заскрипели петли. Давно бы пора их смазать… только некому…

Она не знала, когда в очередной раз придёт Игорь Леонидович. Он не имел обыкновения предупреждать о предстоящих визитах: шумно вваливался со свёртками, наполненными вином и готовыми закусками в любое удобное для него время, открывая дверь своим ключом, и принимался хозяйничать.

Игорь был мужчиной до мозга костей: сильный, грубовато-прямолинейный, энергичный, самоуверенный, резкий и вспыльчивый, в меру циничный, почти щедрый. От него вкусно и уютно пахло, к нему неодолимо притягивало соблазнительной, желанной чувственностью.

Игорь умел и любил танцевать, целовал так, что от избытка нахлынувших чувств у Линды беспомощно подкашивались ноги. С ним ужасно интересно разговаривать даже тогда, когда беседа уходила в дебри травмирующих психику или шокирующих тем.

Именно таким как Игорь Линда представляла будущего спутника жизни, видела в томительно гнетущих снах в холодной одинокой постели.

Они встречались больше года. Мужчина чувствовал себя в этой квартире по-домашнему. У него были свои полки в шкафу, личные вещи, бритвенные принадлежности, собственные полотенца и тапочки, даже компьютер.

Игорь был удивлён, что его не встречают, о чём тут же громогласно поведал.

Линда не двинулась с места. Её сознание в клочья раздирали противоречия. Она никак не могла решиться на поступок, который, как ей казалось, был крайне необходим.

Сегодня им предстоит расстаться. Навсегда.

Игорь холост. Линда знает, нет, не так, чувствует, догадывается, что у него есть тайная личная жизнь, в которой он выстраивает интимные отношения не только с ней.

Не только.

Раньше её это вполне устраивало.

Опять не так. Прежде Линда ни о чём подобном не задумывалась, жила переполненная сверх меры любовью и связанными с ней мечтами, считала, что Игорь думает и чувствует так же.

Оказалось, что нет. Игорь был для неё всей жизнью, а она для него лишь отдельными эпизодами, пикантной приправой к пресным будням, в которых не случалось по какой-то причине других наслаждений.

Чаще и чаще Линда замечала в его глазах не искорки искреннего счастья от взаимной принадлежности друг другу, а липкие следы нахлынувшей внезапно похоти, удовлетворив которую он становился безразличным, иногда мрачным, старался уединиться в компьютере или спешил уйти.

Явных следов присутствия в жизни любимого других женщин не было, разве что посторонние запахи и длительные перерывы в свиданиях, но интуиция не давала покоя, оглушительно и протяжно посылая сигналы бедствия, игнорировать которые не было сил.

– Просыпайся любимая, я соскучился! Хватит сидеть в темноте и скучать. У меня сегодня превосходное настроение. Зацелую до смерти, изомну как цвет… Ау, Линда, ты что, оглохла? Есть замечательный повод для праздника души и тела. Меня назначили руководителем проекта. Отныне я большой босс. Ты рада?

– Безмерно счастлива. Главное, чтобы тебе было хорошо.

– Я быстренько накрою стол, а ты дуй в душ. Моя любовь выходит из берегов, ещё немного и лопнет. Линда, любимая, обнимай же меня скорее.

– Давай не сегодня. Нет настроения для праздника.

– Даже слышать не желаю. Сгораю от страсти. Ты что, обиделась? Работа, сама понимаешь. Как только освободился – сразу к тебе. Ой, извини, на звоночек нужно ответить.

– Да, я… не могу, сегодня занят. Завтра сказал! Это почему? Я же заранее предупреждал. Давай не сегодня. Нет. Не сердись. Мне к завтрашнему совещанию проектную документацию нужно доделать. То, сё… Да-да, ещё на работе. Какие бабы! Нет, не забыл. В десять буду. Точно буду…

– Мама… у неё сегодня юбилей. Закрутился, забыл… да… придётся в темпе вальса скоренько с церемониями закончить. Ты ещё не в душе? Неудобно перед мамой, сама понимаешь. Такой день…

– В прошлом году у неё, кажется, в ноябре день рождения был. Впрочем, не важно. Ты иди. Подарки можешь забрать. Нельзя заставлять женщину ждать.

– Какую женщину? Я к тебе пришёл, тебя хочу. Я так долго ждал момент этой близости. Ты у меня такая… такая сексуальная, такая аппетитная, сдобная, такая сладенькая, мокренькая! У-ух, не томи, Линдочка, любовь моя единственная!

– А потом, что потом?

– В смысле? Вина выпьем, бутерброды с икорочкой поедим, суши и в люлю.

– А когда высушишь, дальше что? К другой любовнице полетишь? У наших отношений вообще есть будущее?

– Что за чушь! Нет у меня никого… кроме тебя.

– А я, я-то есть?

– Понимаю, Линда, понимаю. Замуж тебе хочется. Фату там, кольца. Белоснежное платьишко, фейерверки, крики горько, детишек там, хомут на мою шею… Пойми, подруга, я же молодой ещё, не нагулялся. Нет, не подумай, я не бабник… у нас с тобой всё серьёзно, без б.

– Думаешь, мне так уж хочется за тебя замуж? Её, её, бабёшку ту, что в телефоне, тебе тоже хочется? Как же ты с ней… после меня-то, не противно?

– С кем, Линда? Ну, у тебя и фантазии.

– Ну, с этой, с мамкой, которая названивает и пальчиком грозит. Наверняка ты там накосячил. Думаешь, я совсем наивная? От тебя Игорёк чужими бабами на километр пахнет. Не я тебе нужна, не я… секс… секс без обязательств. Ты же мне ничего не обещал, так? Так. Значит, за последствия отвечаю только я. А если я скажу, что беременна, тогда что?

– Это как… да ладно! Не… слушай, Линда, нет, так мы не договаривались. Не-е… если только подождёшь… ну, годик там, два. Нам же замечательно вдвоём. Зачем рушить, зачем убивать нашу с тобой любовь?

– Так ты меня на самом деле любишь?

– Нам же хорошо. Разве это не любовь?

Игорь закурил, не спросив у хозяйки разрешения, налил себе вина. Потом долго и весьма обстоятельно доказывал, что гражданский брак, это нормально. Так, мол, думают и живут все, что классическая семья с её предрассудками – пережиток прошлого, что штамп в паспорте убивает любовь, что свободные отношения продляют молодость, что секс на стороне полезен для здоровья и не является изменой, что молчание про адюльтер оберегает психику партнёра от перегрева, что…

Линда молчала.

Перед ней сидел совершенно посторонний мужчина: сильный, грубовато-прямолинейный, энергичный, самоуверенный, резкий и вспыльчивый, в меру циничный, почти щедрый. Это был чужой человек, присутствие которого неприятно, болезненно тягостно отзывалось в каждой клеточке тела.

Его красивое прежде лицо казалось расплывчато-безобразным, порочным и гадким. Сложно было понять, как она могла полюбить такое убожество.

Линда собрала себя в кучу, напряглась, словно собиралась прыгнуть в бездонную пропасть. Внешне она была спокойна, хотя внутри закручивались спиралью вихри эмоций, бушевал ураган страстей.

Мерзкое чувство сжимало горло, препятствовало дыханию.

– Тебе пора. Ключи, оставь ключи, они тебе больше не понадобятся.

– Ты что, обиделась? Напрасно. Как бы не пожалеть потом. Принцы на белом коне только в сказках встречаются. Я для кого угодно завидная партия. Мне кто угодно даст, а вот кто на тебя позарится? Давно ли ты девочка в зеркало смотрелась? Тоже мне – принцесса!

– Юпитер, ты сердишься – значит, не прав. Не думала, что в тебе столько пошлости и низменного цинизма. Я ведь тебя не обижала, зачем же так унижать?

– Заслужила. Нечего из себя жертву строить. Скажи спасибо, что спал с тобой.

– Спасибо, любимый! Будь счастлив. Не жди, что отвечу грубостью. Мне действительно было с тобой хорошо. Было, пока не поняла, что для счастья этого мало. Любовь без доверия и общей цели бесплодна. Эгоизм и альтруизм – нормальные состояния, когда они находятся в равновесии. Я готова дарить и отдавать, но не бесконечно. Прости. Ты эгоист.

– Дура ты, Линда! Больше мне нечего сказать. Если что – я на связи.

Игорь ушёл, громко хлопнув дверью, прихватив с собой закуски, до которых не успел дотронуться. Линда выключила свет, легла на кровать, свернувшись калачиком. Слёзы обжигали лицо, мешали дышать.

Ей было холодно. Холодно и больно на отсыревшей от солёной влаги подушке. Сердце переживало вместе с ней: то застывало без движения, то яростно клокотало, сдавливая грудину мучительно ноющими спазмами.

Женщине казалось, что кто-то безжалостный грубо вскрыл грудную клетку, разворотил её содержимое, потом отвлёкся и оставил как есть, забыв, что она ещё живая.

Почему же так больно лишь от того, что не поняли, оттого, что Игорь не захотел идти с ней по жизни рука об руку? Может быть, не нужно было задавать ему неудобные вопросы, ждать ответа на них, требовать взаимности? В этом ли суть отношений?

Как же всё в жизни запутано, как сложно.

Скучает. Любит…

Её день начинается ещё ночью, часа в два, иногда чуть позже: проклятое одиночество.

Вера до колик в животе боится пустоты и безмолвия, но так и живёт одна. Несколько неудачных попыток завести семью выбили женщину из колеи, лишили некого стержня, необходимого для того, чтобы заставить мужчину желать её общества настолько, чтобы позвать замуж.

Понимает, что причина кроется в ней самой. Иначе, почему все романы заканчиваются внезапным исчезновением человека, которого она полюбила?

Что, что в ней не так?

Как оглушительно громко капает кран на кухне. Нужно будет вызвать сантехника.

И часы. По мозгам барабанят, просто бесят.

Часов до пяти Вера беспокойно ворочается в кровати, полностью на сторону сбивает простыню.

Раньше она спала крепко, страстно любила своё тело. Понежиться в постели после пробуждения, ласкать себя, баловать, чувствуя возбуждённый отклик каждой клеточки, разве это не счастье?

Поваляться несколько минут с закрытыми глазами в полной тишине было пределом мечтаний.

Теперь ей это совсем не нужно. Какой смысл дразнить себя, если это бессмысленно?

После шести часов утра женщина то и дело берёт в руки смартфон. Время она не смотрит, чувствует каждую минуту.

На экране стоит заставка, портрет улыбающегося мужчины.

Вера мысленно следит за началом его дня. Скоро он проснётся. Его телефон разбудит в семь. Осталось пять минут.

Женщина открывает вчерашние сообщения. Семь последних от Александра.

Странно, но она не может называть его иначе, даже когда того нет рядом.

Александр мужчина привлекательный. С ним всегда есть о чём поговорить, но удаётся пообщаться крайне редко.

Вера знает про него почти всё. Её любимый откровенен, любит о себе рассказывать.

Александр замечательно поёт, играет на гитаре и пианино, рисует портреты карандашом, пишет статьи в несколько журналов, вкусно готовит, прилично зарабатывает. Он обаятелен, энергичен, начитан, легко сходится с людьми.

Проблема в том, что всё это он делает не с ней и не для неё.

Александр женат.

Детей у него нет и быть не может. Жена любимого предусмотрительно произвела со своей репродуктивной системой какие-то манипуляции, чтобы не забеременеть. Александр постоянно сокрушается по этому поводу, но ничего не предпринимает, находит тысячу оправдательных аргументов.

Вера готова родить от него ребёночка, но мужчина этого не хочет. Говорит, что так неправильно, что у жены больное сердце, поэтому уйти из семьи выше его сил.

Как же! Видела она эту больную в тренажёрном зале, в ночном клубе, в сауне. Специально интересовалась. Ходила за соперницей хвостиком.

У женщины атлетическое сложение, без излишеств. Красивое, стройное тело, развитые мышцы, плоский животик, розового цвета, как у младенцев, кожа.

Привлекательная особа, ухоженная. Одевается ярко. Любит шопинг, пропадает в массажных и косметических салонах, не работает.

Вера много раз задавала себе вопрос: почему Александр с ней встречается, что в ней есть, чего недостаточно у его жены?

Ответа не находит.

Семь часов. У любимого зазвонил будильник. Через пять минут отправит первое сообщение. “Люблю! Целую! Скучаю.“

Отвечать нельзя. Табу. Жена ни о чём не должна догадываться. Это его условие.

Теперь любимый готовит для себя завтрак.

Супруга ещё спит. Проснётся тогда, когда Александр начнёт надевать верхнюю одежду. Наверняка попросит банковскую карточку.

Сегодня она записана на маникюр и на массаж.

Вера довольно подробно осведомлена о графике жизни соперницы. Для этого пришлось знакомиться с персоналом, который поддерживает её красоту.

Свидетельств болезни и лечения обнаружить не удалось, хотя Александр то и дело напоминает о её больном сердце.

Про самочувствие Веры он никогда не спрашивает. Впрочем, любимый вообще мало интересуется её жизнью. Он всегда торопится.

Сейчас Александр целует жену. Так, заходит в лифт.

Вера с надеждой смотрит на экран телефона. Есть! Звонок. От него.

Несколько привычных дежурных фраз, комплименты, признания в любви, затем новая шутка про любовницу.

Это ритуал.

Тем не менее, она ждёт звонок, мечтает услышать обворожительный голос, от которого замирает всё внутри, по телу бегут мурашки, восстают соски и становится влажно между ног.

Как же она любит этого мужчину! Знать бы, что по отношению к ней чувствует Александр.

Вера давно разучилась верить словам, а судя по действиям, ничего хорошего их отношения не сулят.

На работе женщина механически, на автомате, выполняет рутинные манипуляции, не испытывая по отношению к обязанностям никаких эмоций. Голова забита мыслями о нём.

Отношения с любимым складываются совсем неправильно. Это тупик. Вере кажется, что  сотрудницы знают об этом, шепчутся, ехидничают.

Отогнать негативные мысли удаётся с трудом, опять же при помощи портрета в смартфоне, который улыбается и обнадёживает.

Сообщение от Александра: “Пообедаем вместе? Жду у нашего кафе.

Сердце женщины заходится от предчувствия встречи. Она и не думает отказываться.

Девчонки с пониманием скалятся, с кривой ухмылкой комментируют её уход в обеденный перерыв, вызывая двусмысленный смех и серию непристойных шуток.

– По магазинам прошвырнусь, – объясняет Вера, краснея, застенчиво пряча взгляд.

Александр сидит у кафе в заведённой машине, машет рукой, чтобы садилась. Вера знает, что будет дальше.

Любимый озирается по сторонам, нетерпеливо стучит по рулю, не выходит.

– Как я по тебе соскучилась, – мурлычет женщина, чмокая мужчину в щёку.

– Верусик, я номер в гостинице снял. Закрывай дверь, поехали. Время, деньги.

– Я же голодная, ты меня на обед звал.

– Девочка моя, любимая, ты же всё понимаешь. Пиццу и кофе принесут в номер. Время, Верочка, время.

– Давай вечером. Поедем ко мне, посидим. Я гитару купила. Ты всё обещаешь поиграть, спеть.

– Ты же знаешь, у меня семья, больная жена. Не сердись. Я так скучал.

Вера махнула рукой. Хоть так. Полчаса счастья.

А потом…

Время пролетело быстро.

Александр торопился. Без предисловий и нежностей раздвинул ей ноги, с сосредоточенным видом вошёл, сделав больно.

Вера почувствовала тошноту и пустоту внутри, ещё большую, чем ночью.

Возбуждения не было. Закружилась голова, совсем близко подступили слёзы.

Быстро оделись. Александр торопил, даже привести себя в порядок, как следует, не дал. Пиццу засунул в пакет.

– Всё, любимая, побежали. На работе съешь. У меня сейчас совещание. Я тебя люблю.

Мужчина торопливо чмокнул Веру в нос, не потрудившись посмотреть на её реакцию, и отворил дверь.

Ехали молча.

Женщина брезгливо выбросила в урну пиццу, достала из сумочки зеркальце.

Сейчас будут шушукаться, подумала Вера. Аромат секса духами и дезодорантами скрыть невозможно, только смыть горячей водой с шампунем, но такой возможности у неё нет.

Остаток рабочего дня она чувствовала на себе любопытные взгляды.

Мысли предательски крутились вокруг Александра.

Вера пыталась оправдать его поведение, находила для этого кучу причин. Тут же их отвергала, но выдумывала новые.

Любовник прислал около десятка сообщений. Не совсем обычных. Чувствовалось, что нервничает. Сегодня он вёл себя особенно цинично.

Вера села в маршрутку.

Мог бы отвезти, – подумала она, посмотрев на часы.

Сейчас Александр заберёт жену из косметического салона. У него начинается размеренная семейная жизнь, подчиняющаяся заведённым давно и прочно порядкам и правилам.

Мужчина выйдет из машины, откроет дверцу, поцелует супругу с заискивающей улыбкой.

Вера с нескрываемой завистью несколько раз наблюдала этот ритуал.

Несколько минут голубки обнимаются, мило воркуя, обмениваются впечатлениями. Затем Александр закрывает за ней дверь.

Вера нехотя заходит в  магазин, покупает пельмени. Сегодня она не обедала, но есть совсем не хочется.

Любимый приехал домой. Сейчас начнёт готовить ужин на двоих.

Квартира встретила женщину гнетущей, звенящей тишиной. Это одиночество.

Механические движения, безразличный взгляд, мурашки по всему телу, словно почувствовала озноб.

На смартфон пришло сообщение. Конечно от него. Значит поужинали. Сейчас он на балконе или в ванной. Пишет, что любит.

Почему ей сегодня особенно плохо?

Интересно, с женой он тоже спешит, когда занимается сексом или они спят в разных кроватях?

Да нет же, не стоит себя обманывать. Его женщина сексуальна. Фитнес, салоны, покупки, примерки – всё для него.

Наверняка у супругов бурная сексуальная жизнь, полная нежности.

Тогда зачем ему нужна Вера?

Сколько можно так жить, сколько ждать?

Никогда Александр не уйдёт от жены, не откажется от привычного комфорта. Его всё устраивает.

А Вера?

Скорее всего, мужчина так самоутверждается, трусливо доказывая себе, что власть вагины его супруги не беспредельна, что он волен поступать так, как посчитает нужным.

Неужели всё дело в этом?

Опять сообщение.

Скучает. Любит…

Неужели это была я?

Время неумолимо стремится обогнать жизнь, путает  порядок и линейность событий, заставляет их носиться кругами и петлями в одних и тех же пределах, пытается завязать случайности в хитрый экзотический узел, настойчиво  вновь и вновь возвращая к началу чего-то незавершенного ранее.

Наверно у всех так. Планируешь изящный симметричный узор, а выходит некая бесформенная абстракция, невнятная по содержанию, можно сказать пятно, клякса с элементами едва различимого контура.

Так было не всегда. Поначалу в нашей семейной жизни всё шло замечательно: красиво, ярко, необычно и до чёртиков выразительно… до тех пор, пока в крови бродили соки страстной влюблённости.

Как же это впечатляет, когда случается впервые. Мир преображается, становится удивительно разноцветным, настолько, что порой приходится зажмуриваться, чтобы не ослепнуть, не лишиться сознания от избытка эмоций и чувств.

У нас была настоящая любовь, такая, когда переживания превращают мир двоих в безграничную Вселенную, многократно превосходящую размерами бренные тела.

События тех дней и их последовательность выстраивались без участия нашего сознания, сами по себе, словно мир заранее знал, как и почему мы поступим именно так, а не иначе.

Любовь и её проявления воспринимаются осмысленно лишь спустя продолжительный период времени, когда наступает похмелье, когда огонь страстей больше нечем поддерживать, когда иссякает энергия единения.

Чувства – ресурс ограниченный, невосполнимый. Если неумело или слишком расточительно ими пользуешься, рано или поздно они иссякнут. Пришедшее на смену ярким эмоциям  опустошение заставляет смотреть на происходящее другими глазами.

А там, на холсте судьбы… там не остаётся ничего, кроме намалёванных наспех пятен.

Какими же глазами смотрел я на свою жизнь, если не видел основного и главного. Девушка моей мечты на поверку оказалась редким сочетанием авантюризма, эгоизма, самовлюблённости, страстного стремления наслаждаться и праздновать.

Она не обманывала меня тогда, в самом начале отношений, честно созналась в том, что в годы ранней юности, задолго до замужества, имел место ряд романтических приключений, которые заканчивались очень взрослым проявлением чувств.

Конечно, Лиза приукрасила своё повествование, добавила в него для убедительности и трагического художественного эффекта щепотку перца, немного соли и пряных приправ.

В историях её любовных похождений прослеживались интриги, в которых маленькую неопытную, но очень чувствительную девочку соблазняли, обманывали и предавали.

Героиню её повествований невозможно было не пожалеть. Она вызывала искреннюю симпатию, завоёвывала сочувствие, внушала доверие и приязнь.

Лиза откровенно рассказала о недавнем прошлом, отлично сознавая свои не совсем обычные  чувственные повадки и наклонности: привычку безоглядно влюбляться во всё, что обещает толику воодушевления, выразительные эмоции и праздник.

Я был окрылён и вдохновлён очарованием внешней привлекательности, темпераментом и чувственностью подружки, её податливостью, готовностью воплощать в реальность мои незрелые, но вполне определённой направленности мечты.

Это было так давно.

С тех пор многократно менялись правила любовной игры, её декорации и сюжетные линии.

Моя девочка довольно быстро из сказочной феи превратилась в земную женщину: корыстную, заносчивую, капризную и циничную.

Наверно стервозность, которую приобретают  жёны – это обязательное условие в развитии семейных отношений, которые, по сути, приводят к неизбежному разрушению возвышенных чувств, сопутствующих созданию этого союза.

Но тогда я об этом не догадывался.

Словно опытный сёрфер следила Лиза за окружающей её тело мужской средой: улавливала неким подобием радара малейшие потоки интереса и внимания, направляла его в нужное русло, взбиралась на вершину разбуженных волн и парила на гребне восторга, наслаждаясь вожделением и страстью столь долго, пока не иссякала энергия влечения.

Как и любой поток, побуждаемый к движению извне, который неизбежно теряет энергию,  её увлечения вскоре иссякали.

Растратив желание и силу страсти, Лиза вновь начинала скучать, хандрила, становилась агрессивной и раздражительной. Обыденная, однообразная, размеренная жизнь не представляла для неё интереса.

Ей приходилось подстраиваться под меня, основательно надоевшего и опостылевшего мужчину, под скучную обыденность семейного быта, заниматься хозяйством и детьми, что бесило, выводило из равновесия, требовало слишком много внимания, не дающего того безумного вдохновения, которое она принимала за проявление счастья.

Лизе приходилось заниматься стиркой, готовить еду, спать с мужем, который не способен в силу привычности ласк укротить её кипящие любовные соки.

Она не хотела и не могла убивать на семейную рутину драгоценное время молодости, которое можно было израсходовать иначе – празднично и весело.

Я всё это знал, много раз заставал жену за горячим, но категорически отказывался признаться себе в необходимости разорвать порочные отношения.

Лиза не скрывала, лишь слегка прикрывала неприглядные стремления фиговым листком лживых объяснений: юные девы, мол, наивны и непоследовательны, сами не ведают, что творят.

Не из похотливых якобы побуждений оказывается она в объятиях очередного любовника, а лишь из любопытства, от незнания жизни. “Соблазнил, воспользовался доверчивостью, бессовестно обманул, заманил в ловушку, околдовал, загипнотизировал, напоил, взял силой…”

На самом деле Лиза была не просто любознательна  и наивна – назойливо сосредоточена на процессах совершенствования методов совращения.

Циничной её сделал первый интимный опыт, приобретённый в ранней юности. Это было  искушение взрослостью, которая манила своими деликатесами, подробно и чувственно описанными в романах.

Любовное чтиво Лиза поглощала как запойный пьяница алкоголь. Иногда родители заставали её среди ночи с книжкой под одеялом со светом фонарика.

Впечатления и чувственные позывные растревоженного неизведанными действиями тела копились и требовали реализации. Лиза ласкала сама себя, научилась быстро достигать необходимого напряжения и разрядки, но хотелось большего.

Восхитительная жизнь и волшебные эмоции, которые испытывали героини романов, проходила совсем близко, можно сказать рядом, но была скрыта таинственным пологом неизвестности и непонятно кем выдуманными правилами приличий.

Лиза ждала таинственных событий, торопила их, мечтала и грезила, представляла в деталях и красках, когда и как это произойдёт.

Мечты не замедлили войти, ворваться реальным воплощением в её скучную жизнь.

Я не оговорился, они действительно вошли, ворвались, вполне по-взрослому. Опытный похотливый самец настойчиво и грубо раздвинул горизонт событий вместе с нежными бёдрами до уровня первого, не вполне удачного женского опыта.

Позднее, когда раз за разом вскрывались её неумело камуфлируемые скабрезные шалости, я старался не обращать на них внимания, относя к совпадениям и нелепым случайностям, хотя каждый подобный эпизод добавлял к нашим странным отношениям царапины и шрамы, не кровоточащие до поры, но раздражающе зудящие.

Я терпел.

Почему? Наверно оттого, что Лиза была моей первой женщиной. С ней я познал радости настоящей любви, с ней прошёл подготовительную и начальную школу эротизма, с ней мечтал о возвышенно-волшебном будущем, с ней связал свою судьбу, счастливую, как пытался себя убедить.

Наверно я однолюб.

Сознаюсь, несколько раз пытался отомстить за измену изменой, но с одинаковым итогом: одноразовые любовницы казались мне синтетическими копиями настоящей женщины. Мне с ними было хорошо, иногда очень здорово, но не так, не так…

А хотелось так. Так как с ней, с моей Лизой, как в тот, самый первый в жизни раз.

С Лизой каждое слияние было как в первый раз. Наверно так я устроен. Желание близости с ней, с моей первой и единственной женщиной, возникало мгновенно, стоило только представить её милый образ.

Я любил Лизу даже тогда, когда ненавидел.

После случайных походов налево я себя презирал, ненавидел, понимал, что альтернативы жизни с Лизкой нет и быть не может.

Я понимал, что наши отношения – зависимость, мания, но ничего не мог с собой поделать. Лиза нужна была мне как вода, как воздух. Без неё не могло биться сердце, не текла кровь.

Отчего мы друг друга не понимаем, что с нами не так? Как и почему возникла эта странная  зависимость?

В рассуждениях я исходил из того, что если есть яд, значит, обязательно должно быть противоядие. Нужно постараться найти антидот, снять с его помощью интоксикацию, раскрутить спираль чувственной привязанности обратно.

Или хотя бы постараться изобразить безразличие.

Я сосредоточился и начал действовать: приходил с работы на два-три часа позже, слегка под мухой. Есть не хочу, желаю спать в гордом одиночестве.

Удивительно, но это простое действие сработало уже на пятый день.

С моей милой кошечкой происходило нечто невообразимое: с ней, женщиной, которая привыкла гулять сама по себе. Она начала за мной следить.

Неужели зависимость обоюдна?

Нужно было выяснить, на чём она основана.

Поразмыслив, я понял, что большой мир состоит из одних и тех же элементов и событий, объединяющих, конкурирующих или враждующих. Действие равно противодействию.

Любовь действительно существует в реальной жизни. И дружба у супругов совсем не редкость. Ругаются, мирятся и конфликтуют все, но некоторые умудряются стежок за стежком выткать добротный семейный гобелен.

Чем мы хуже?

На тот срок, когда включаются чувства, мозг создатель отсоединяет, чтобы не перегрелся ненароком. Любовь – процесс энергоёмкий, приходится организм в режиме экономии эксплуатировать.

Скандалы, истерики и измены – очень сильные инструменты воздействия на психику, способные заставить  делать многое против воли, но это работает лишь до тех пор, пока активно принимаешь в них участие, болезненно реагируешь на провокацию.

Как только удаётся абстрагироваться от парализующего влияния агрессивных действий, убедить себя,что  совершаемые враждующей стороной манипуляции утратили власть, перестали возбуждать, магия резонансного воздействия прекращает работать, теряет энергию и силу, превращает власть зависимости в любительское театральное представление, банальное и совсем не интересное.

Лишившись могущества, энергия влияния должна иссякнуть.

Лиза недоумевала, это было видно. Она привыкла вести себя, как заблагорассудится, а я молчал. Теперь что-то пошло не так.

Это её обеспокоило.

Жена знала расположение, силу влияния и направление импульса каждой кнопочки в моей голове и в моём теле, на которую можно было нажать, чтобы заставить поступать, как ей необходимо.

Она чуть не с первого дня совместной жизни наслаждалась вседозволенностью, властью, тотальной зависимостью от любовных чар.

Лизу раздражало и бесило изменение правил игры без её на то дозволения. Она не понимала, что происходит.

Теперь жена вызывала меня на скандал, а я с абсолютно равнодушным выражением на лице занимался своим делом, на её выпады и манипуляции не реагировал.

Удачное начало эксперимента окрылило. Я изменил правила общения так, чтобы девочке моей самой расхотелось романтического пафоса, который можно безболезненно сменить на спокойное парение в тишине семейного моря.

Что может заставить женщину, которая увлечена поисками необычных ощущений и вечного праздника, возвратиться с небес обратно на землю? Может быть ревность? Но Лиза давно и безнадёжно равнодушна к моим мужским чарам.

Она любит бесцеремонных циников, обладающих грубыми мужскими достоинствами, агрессивных, настойчивых и сильных.

Для меня не вполне понятно, почему её больше привлекают мужланы. Может это неосознанное стремление к мазохизму? Почему бы и нет? Все её нынешние воздыхатели  мало того, что приземленные и убогие, так ещё и примитивные.

Не уподобиться ли и мне им? А что – накачать мышцы, прижать так, чтобы визжала от боли, в качестве благодарности за терпение двинуть в глаз? Слишком вульгарно. Наигранная грубость не поможет вернуть чувства. Хитрость нужна.

Можно попробовать использовать встречную провокацию, например, возбудить чувство собственника, намекнув, что эта или это может принадлежать кому-то другому.

Когда просят отдать или подарить совершенно ненужную, давно и прочно забытую вещь, маниакальное стремление вернуть притягивающий мысли предмет во что бы то ни стало, начинает активно высверливать мозг.

Если вдуматься, Лиза меня воспринимает как не обременительный, вполне годный к эксплуатации, временами просто необходимый экземпляр привычного интерьера, к тому же добывающий средства существования.

Ну и что, если порой раздражает? Так случается. Это не значит, что можно просто так  взять и выбросить не очень нужную, но привычную и удобную вещь.

Я ведь  ещё доброкачественный, вполне расторопный, удачливый добытчик материальных благ. Должна же для неё быть во мне какая-то ценность.

Вот! Нужно для начала набить себе цену, а потом огорчить возможностью лишиться такого нужного меня. Я даже знаю как.

На следующий день я купил две упаковки резинотехнического изделия номер два, положил их в карман брюк и… нечаянно уронил на пол в её присутствии.

Нисколько не смущаясь, поднял и медленно, чтобы супруга имела возможность  рассмотреть интересный предмет, положил обратно в карман.

Глаза у моей леди начали расти и застыли в полностью расхлопнутом состоянии.  Лиза начала ртом  ловить воздух, словно выброшенная на берег рыба, жестикулировать, словно человек, увидевший живого мертвеца.

Похоже, наживка сработала. Ждём-с.

– Может, объяснишь мне, что за предмет ты сейчас поднял с пола?

– Вот это?

Я достал и протянул на ладони упаковку, – кондом, презерватив. Нужная, между прочим, просто необходимая в хозяйстве вещь. Знаешь сколько аварийных функций можно выполнить при его наличии в случае непредвиденных обстоятельств?

– В том и дело, что знаю. И функцию и метод использования, даже ощущения…

– Девчонки рассказывали, – поправляется она. – Но ведь мы с тобой никогда… зачем они тебе?

– Просто ты в походы никогда не ходила. Обычно я использую кондом как контейнер, чтобы спички, сигареты случайно не вымокли. Потом, как напальчник, если поранился. Вместо жгута, опять же. Можно быстро прокладку временную сделать… для крана, насоса или карбюратора. Много чего ещё. А что тебя так удивило?

– Он и удивил. Мне казалось, это надевают… короче, если ребёнка не хотят… или заболеть боятся.

– А, это! Хочешь попробовать?

– Вовсе, нет! Похоже, ты очень хочешь. Кто она?

– Ты о ком, родная?

– Всё равно узнаю.

– Ревнуешь что ли?

– И не думаю.

– Странно. Последнее время тебя не интересует моя личная жизнь.

– Много чести. Мне и сейчас фиолетово. Дурой не хочется выглядеть, только и всего.

– Можешь успокоиться. Люблю лишь тебя одну. Кому мужчина добычу приносит, того и любит. Всё в этом доме исключительно для тебя милая. Ты – моя единственная женщина в этом мире. Обмену и возврату не подлежишь. Буду использовать, пока сама меня не бросишь. Или не состаришься.

– Не дождешься. Кстати, нас в гости зовут. Пойдёшь?

– Что-то случилось? Ты ведь давно уже никуда меня с собой не приглашаешь.

– Просто хочется…  с мужем побыть… соскучилась.

– Так давай лучше никуда не пойдём. Ужин при свечах, романтическое свидание. Красное вино из больших бокалов, нежный поцелуй с многозначительным продолжением…

– С тобой же, Антон, со скуки помрёшь. Ты даже петь не умеешь, а там компания, там весело. Натанцуемся, выпьем, салатиков поедим, с людьми пообщаемся. Ты ещё не нацеловался за столько лет? Ну, чисто дитя малое.

– Ладно, подумаю. А  Саша тоже там будет?

– Какой Саша?

– Тот самый, блондин с длинными волосами, который с гитарой. Ну, помнишь, ты с ним на кухне целовалась?

– Вспомнил. И ничего не целовалась. Просто понюхала, чем его волосы пахнут.

– И как, понравилось? Уверен – никотином они воняли, козлиным потом и винным перегаром.

– Не твоё собачье дело. За собой следи.

– Понятно, не моё, непонятно, почему собачье. Так он там будет?

– Конечно, будет. Он же душа компании, он поёт и играет? Ты чего, ревнуешь? Глупости какие…

– Вот это тебе нравится –  «Ты трогаешь себя, ты стонешь и плачешь, как будто и быть не может иначе, как будто душа расплавляется телом. Ты делаешь это смело…»? Я запомнил этот гениальный эротический шлягер. Ведь это он для тебя исполнял. А заразиться боялся, презервативов прикупил.

Не нервничай, они у него из кармана выпали, совершенно случайно. Я именно из-за этого и ушёл тогда с вечеринки. Переживал, глупый винторогий олень. Это ведь теперь не считается, правда? Подумаешь, делов-то: туда, сюда, обратно… Один раз – не пидарас.

– Опять хамишь?

– Чего так разволновалась? Раскраснелась, взъерошилась. Дело-то житейское. У нас ведь с тобой свободные отношения, правда? Ты иди, иди. Мне в гости не хочется. Погулять с удовольствием схожу, подышать свежестью леса, с тобой наедине побыть, поговорить по душам… Помнишь, как мы познакомились! Ты была такая… да, была…

– Мне тоже в гости расхотелось.  Может,  правда, посидим, вина попьём. Или шампанского. Помнишь, как тогда…

– Напомни-ка… у меня что-то память отшибло. Давно с тобой не сидел.

– Как это давно? Года не прошло… Всего год и не сидели. Ты тогда из командировки приехал, ожерелье ещё привёз из коричневого жемчуга. И шарф кашемировый. А ещё духи. Клима  кажется. Вкусные. Мы тогда до утра наговориться не могли. Неужели это была я?

– Сама удивляешься? Конечно ты. Представляешь, Лиза, год назад, всего год, мы были безумно влюблены. По уши… а что это значит? Только то, что до мозга любовь наша не доходила: сердце, грудь, нос, уши… и всё. Как до мозга дошла, начали думать, сопоставлять, сомневаться.

Оказалось, что любовь наша и не любовь вовсе – иллюзии, глюки, что мы совсем не идеальны, попросту обычные люди, как миллионы прочих. Мираж растаял, осталось ощущение, что тебя надули, как последнего простака, подсунули фантик вместо сладкой конфетки.

А ощущения той эйфории, счастья неземного, в памяти прочно засели, требуют повторения. Любовь ведь  наркотик. Это не преувеличение, так оно и есть на самом деле. Симфонию жизни исполняют гормоны, тот ещё опиум. Организм привыкает получать дозу допинга в виде космических эмоций и ярких оргазмов. Не дают – начинается ломка.

– Не выдумывай. Хочешь сказать, что мы сами себе не хозяева?

– Почему? Люди взрослеют, набираются опыта, учатся справляться с любыми ситуациями, перестают жить иллюзиями.  Жизнь слишком коротка, чтобы только и делать, что преодолевать одиночество, живя вдвоём.

Одиночеством нужно наслаждаться. Одному, в полной тишине. Только не очень долго. Если слишком увлекаешься, пропадает сладость блаженства. Оно превращается в несчастье, выдержать которое становится невыносимой пыткой. Когда начинаешь тосковать в браке, значит, любовь безвозвратно ушла, не выдержала испытания временем.

– На что намекаешь, опять скажешь, что изменяю?

– Зачем? До любой информации дозреть нужно. Никогда не замечала, что перечитывая одну и ту же книгу, ты не видишь, не чувствуешь то же самое, каждый раз получаешь совсем иную информацию. А почему? Развиваешься, становишься другим. А буквы и слова в тексте всё те же.

Понимаешь, Лиза, нет смысла строить дом на чужой земле, даже если очень хочется. Это исключено. Отнимут. Или выгонят в лучшем случае. Обживать нужно своё поле, пусть даже крошечное, неудобное. Так как насчёт романтического ужина?

– Принято. Выдвигаю встречное предложение – что скажешь о романтическом завтраке? И вообще, может, хватит уже ссориться?

– Ты мне что, предложение делаешь, на любовь намекаешь?

– И не намекаю даже, всегда тебя любила.

– Считаешь, что я должен поверить?

Серёжка на пузе

Любовь, она и есть любовь. Она – сокровенное таинство, мистическая благодать, бесценный дар, колдовство, талант, магия.

Можешь триста романов с продолжением о любви прочитать, Санта Барбару все две тысячи сто двадцать семь серий посмотреть, миллионы томов познавательных книг о психологии семьи и брака изучить и всё равно ничего о ней не узнаешь.

Конспекты и графики, теории и тренинги, даже обширная практика ничего не дадут. Пока сам не испытал на себе действие волшебства любви – ты по сути девственник, даже если успел совратить десяток-два наивных партнёров.

Прямая линия как это ни странно состоит из отдельных точек. Одну пропустил –  получилось тире, а это уже совсем другая история.

Когда мальчишечка лет пяти утром после обильного прилива бегал по берегу и бросал в воду медуз и ракушек, вынесенных на берег, мама сказала ему, что он зря старается, потому, что природу невозможно исправить.

– Каждая смерть – продолжение чьей-то иной жизни, – говорила она малышу.

Ребёнок ответил, – а эта ещё живая. Может, у неё детки будут.

Как же он прав.

Судьбу, её ещё собственноручно создать нужно. Она пока  молодая, эксцентричная, хохотушка и шалунья, смотрится в зеркало, где всё её не устраивает и страдает.

Рыжеволосый юноша хочет иметь чёрные кудри. Худой и хилый мальчишка мечтает о коренастой с рельефной мускулатурой фигуре. Ребёнок торопится взрослым быть,  красавец страдает от несовершенства пропорций тела, хотя все вокруг завидуют его внешности.

Мы такие, каких нас создала природа. Ничего невозможно исправить, потому, что всегда есть то, чего не достаёт, сколько бы мы ни старались стать совершенными.

Серёжка, худой как щепка юноша под два метра ростом, субтильный и замкнутый на внутренних семейных отношениях, со скрипучим, истинно мужским глубоким басом. Таким голосищем проповеди с амвона читать или литургии петь, но характер и сущность его нисколько не соответствуют данному обстоятельству.

Не сказать, что Сергей маменькин сыночек, но всю жизнь под присмотром исключительно женским. До десяти лет с тётками спал, благо их много и каждая души в нём не чаяла.

Когда его выгоняли на свою кровать, малыш басом плакал, – ну можно я с Любкой лягу, она горячая и мяконькая?

Кто же ребёнку откажет – конечно, можно.

– Сергунька, маленький мой. Ну иди же скорей к любимой няньке.

Семнадцать лет парню было, а дамы из его прихода пылинки с тела недоросля  сдували, сопровождая и контролируя каждый его шаг.

Не дай бог случится с ребёнком чего! Мальчишка совсем. А ну как обидят?

А оно вон как повернулось.

Вжик…

С одного единственного взгляда пал долговязый баловень к ногам светлокудрой прелестницы..

Взмахнула девочка пушистыми ресничками, метнула пристальный сероглазый взор и пронзила насквозь чувствительное мальчишечье сердечко.

Дальше всё завертелось вихрем, заполнило голову Серёги туманом первой любви, предъявляя ему раз за разом волшебные наслаждения, одно прекраснее другого, манившие ещё более прекрасным, пока неизведанным.

Наташенька – пигалица чуть не вдвое меньше Сергея ростом, но серьёзная не по годам и решительная девочка взяла быка любви за рога, повергла его,  заставила мальчишку сразиться с мамками и тётками.

Понятно, что победили в итоге романтические чувства.

Спустя малюсенький срок прекрасная дива принялась раздаваться в боках. Ветром ли надуло или непорочное зачатие произошло – кто там чего разберёт у детей неразумных.

Сердце, руководящее чувствами и разумом, никакого отношения к мудрости и расудительности не имеет. Тук-тук! Кто там? Почтальон Печкин. Принёс вам привет от вашего мальчика. Из всех возможных удовольствий – греховные деяния самые привлекательные.

Ура, свадьба!

А чего? Здорово же. У них и детки будут. Красивые, здоровые, счастливые. Тёток и мамок много –  вырастят.

Пигалица оказалась оборотистой, мозговитой и ловкой. Родила замечательного мальчика. Грудью до двух лет кормила, дом как могла обиходила. Им ведь сразу, словно по щучьему велению квартиру отдельную предоставили.

Девочка сразу же учиться пошла, не дожидаясь пока дитя вырастет.

Серёжка, как в детстве был, так и остался – телок и увалень. Про таких говорят – ни украсть, ни покараулить. Только и достоинств, что нежность да верность.

Сказали работать – трудится в поте лица, звонок прозвенел – отдыхает. Напарники гуляют, значит и он с ними. Привык всю жизнь под присмотром, чужим умом жить.

А у супруги его громадьё амбиций. Ей абы как, без цели и плана судьбу строить не по душе. Серёжка мычит и не телится, сколько есть – столько и достаточно.

Помните Вовку из Тридевятого царства – “и так сойдёт”. Если что, мамки и тётки помогут.

– Почему, –  думает его ненаглядная жёнушка, –  у других всё есть, а у меня есть, но не всё?

Выучилась девочка на экономиста в расчёте на будущее, точнее, определяя и формируя его. Заочно училась, не забывая ребёнка и повседневные домашние хлопоты. Всё успевала. Сыночек к тому времени подрос.

Тётки и мамки по телефону беседуют с малышом, – Мишенька, дитятко, где мамка? Дай ей трубочку.

– Некогда мамке. Уёки учит по математике.

Осилила девочка всё разом, диплом заветный получила. А Сергунька, муж ненаглядный, и без того счастлив. Милая рядышком, сыночек – кровинушка родная, растёт на радость многочисленной родни. Тётки вокруг вьются, готовы без промедления любой его каприз исполнить.

Каждому своё. От, как говорится, добра не ищут. Серёжке невдомёк, что любовь, это не каменная кладка, а рисунок на асфальте или дом из песка на берегу моря: дождь пошёл, волна набежала – всё смыло, даже следов не оставило.

Он-то её на всю жизнь полюбил, отпечаток своих чувств в рамочку оформил и на стенку на видное место повесил.

Однолюб.

– Да ладно тебе, Наташенька, золотце, чего это ты решила, что у нас денег недостаточно? Просто ты тратишь быстрее, чем мы зарабатываем. Умерь потребности,  у нас же любовь. Если разобраться, у нас же всё-всё есть…

В том и закавыка: когда  всё есть, именно тогда отчего-то всего катастрофически недостаёт. И того, и другого… А хочется. И мысли о желанном, но недосягаемом –  куда же их деть?

Зудят, свербят, чешутся.

Серёженька на работу ходил, футбол смотрел да пиво пил, а семейную жизнь свою тёткам. мамкам да жене доверил.

Счастлив был безмерно.

Наташа между тем кумекала, вычисляла, что не так. Додумалась до того, что нужно искать себе другую, достойную её стремлений и вожделений пару, способную обеспечить комфорт не только в постели.

Это же не дело, когда жена больше мужа зарабатывает. Пара, когда двое, а у неё вроде как полтора землекопа выходит с нынешним мужем.

И ведь отыскала себе то, что могло мечты и желания воплотить в реальность.

Подходящий мужчина был старше, более того – невзрачный, сексуально слабый, обременённый букетом возрастных заболеваний. Но семья его была зажиточной, с возможностями и надёжными связями местного масштаба.

Новый претендент на Наташкину руку: интеллигентный, образованный, довольно импозантный мужчина, влюблённый в молодицу дюймовочку до корней волос готов был за её привлекательность и свежесть кинуть к ногам милой буквально всё.

В разумных пределах.

Короче – почти принц на белом коне. Правда, весьма потрёпанный жизнью принц.

 Без сожалений и застенчивости развелась Наталья с Серёжкой, оформила официальный брак, начала собирать цветы и плоды этого деяния.

Родственники альтернативного мужа без промедления на престижную работу её устроили, нарядами и благами задарили.

Жизнь удалась!

Что касается некогда любимого Серёженьки: что поделаешь – не мы такие, жизнь такая.

А уволенный в запас муж крепко сел на стакан с горячительным зельем.

Страдает, бедолага. Депрессия у него.

Он-то свою любовь на видном месте выколол – не сотрёшь. Во всяком случае, сам так думает. Мужичок-то о, ещё ничего себе: отмыть, побрить, отогреть… глядишь, на что и сгодится.

Охотницы на бесхозный товар отыскались быстро. Да не одна.

 Выбирай Серёга любую!

 Мужчина и представить не мог, что на рынке женихов настолько популярен.  Мужское начало – оно без дела сидеть не должно и не может: бурлит, требует выхода.  Его ведь прёт от избытка невостребованных гормонов: туманит мозг желанием, разжигает вожделение до немыслимых размеров, причиняя попутно к духовным и физические страдания.

Любовь, она же на самом деле – сплошная органическая химия. Кто там разберёт –  чего с чем и в каких пропорциях смешивать нужно, но реакция при достаточном содержании катализатора происходит незамедлительно и весьма бурно.

Романтический канат был немедленно завязан на мужском достоинстве мужским узлом. Не сказать что шторм или буря, но настоящая чувственная интрига с конфетами и букетами, поцелуями и подарками.

Увлёкся Сергунька не на шутку. Даже жениться собрался.

Не судьба… да… о том неприглядном факте Наталья узнала.

Одно дело, когда ради мечты и идеи на жертвы идут, другое – если налицо реальная измена. Ведь Серёжку жена, хоть и ушла от него к другому представителю грубого мужского племени, до сих пор своей собственностью числила.

А он… подлец, ловелас, изменник!

У Наташки в головке фазу незамедлительно перемкнуло, реально торкнуло. Ревность отравила всё её романтическое существо.

Как же так? На кого он её променял? Да она же, Наталья, супротив той невзрачной разлучницы – настоящая королева.

И в бой.

Развод с новым супругом был оформлен незамедлительно.

Невесту новоиспечённую Наталья застращала: наговорила ей такого…

Серёжке проходу не давала: день и ночь пела комсомольские песни о любви и дружбе  ангельским голоском.  Такая корова, сами знаете, нужна самому.

Зачем?

А чтобы было! Не ваше дело. Имущество, оно священно и неделимо.

Купила бывшая супружница квартирку дверь в дверь с Серёжкиной. С работы встречает, на работу провожает. Куда бы ни пошёл – она рядом.

Какая к чёрту может быть любовь на стороне, если у них сын общий и вообще…

Пока угольки ещё тлеют разжечь костёр умеючи всегда можно. Девка-то Наталья хоть куда: фигура, походка, стать, личико кукольное, запах родной, интимные зхавлекалочки до мелочей изученные и желанные…

Короче, коготок увяз – всей птичке пропасть.

У Наташеньки спустя десяток-два случайных, но бурных ночей опять пузо на лоб полезло. Извините, временные дамы и кавалеры – так уж вышло, сердцу не прикажешь. Дети – это вам не интим на раз. Это уже социальная ответственность. Приблизительно так.

Ребёнок – аргумент железный: родная кровь.

Страсть – удивительное эмоциональное состояние, схожее с сильным головокружением, когда всё вокруг носится вихрем, не имея направления и цели. События тогда стремятся вылететь за пределы действительности. Сколько ни пытайся из последних сил упорядочить происходящее – тщетно.

Разве можно совладать со стихией?

В таких случаях больной вместо лекарства принимает ещё несколько порций яда, которым  отравился накануне. Попытка выблевать то, что вызывает болезненные ощущения,  бессмысленна – облегчение не наступает.

 Остаётся решить, какое зелье страшнее: сейсмически неустойчивые семейные отношения или депрессия и водка.

“А может ну их: и жену, и водку, будь они неладны? Напьюсь и умру молодым, – думает Серёга, –  чтобы не достаться ни той, ни другой. Тогда им придётся между собой влиянием мериться. Хотя, если честно, от водки отказаться проще – проспался и забыл”.

Только любая отрава – тот же наркотик. Удержаться в рамках оптимальной дозы не всегда удаётся, потому неизбежны болезненные кризисы, когда система сбивается с ритма. Дальнейшие события раскручиваются хаотически, сразу во всех направлениях и не ясно, куда  кривая выведет.

Если разобраться – всё складывается просто сказочно: две квартиры у них, двое мальчишек, дом – полная чаша. Чего ещё?

Нужно просто решить, чего ты хочешь на самом деле – добить себя окончательно или чего-то опредёлённого добиться.

Кто бы знал, что на самом деле лучше. Сергуньку не переделаешь: как был валенок, так им и остался, а у Наташки – положение, статус и немалое материальное имущество.

Она, когда ринулась в бой, думала, что муженёк очухается, поймёт, что к чему, изменится. Но, Серёжка, как и прежде, в обозе: любовью сыт по горло, а больше ему ничего не надобно.

И на какой хрен, ей такой хвост?

Пожила Наталья в повторном с Сергуней замужестве, пока заскучавшие во временной разлуке гормоны шевелились, и ревность покоя не давала,  а потом заскучала.

Пришлось опять разводиться.

Серёга от такого оборота событий вновь основательно запил. Ни любви, ни ласки больше не хочет.

– Все бабы б…ди!

А Наташка опять невестится. Планы и цели, конечно, видоизменились, но желание быть успешной, богатой и знаменитой не пропало.

Пробует она интенсивными мерами  вывести свою судьбу на более высокий уровень потребления. Мерещатся ей немалые материальные блага, которые непременно необходимо добыть и поставить на личный учёт.

Причесон по моде соорудила, маникюр, пилинг, тату, одежонку от кутюр приобрела, лабутены там всякие носить научилась , даже серёжку на пузо прилепила. Пирсинг, мать его, чтобы чувствовать себя необыкновенной… и отправилась плавать в море любви с интересом.

Молодая кровь требует не только возбуждения, но и разрядки, а чувственные акробатические номера в постели никогда не были ей чужды. Чего греха таить – секс тоже относился в её головке к материальным ценностям.

Секс без любви, хоть и горячий, увы, не вдохновил. Новые возможности не дал и не приумножил.

 По причине несбывшихся надежд провалилась Наталья в глубокую депрессию.

Серёжка, решивший никогда больше не иметь отношений с женщинами-предательницами и вообще чувственных связей, запил беспробудно.

Наташка тем временем окончательно разочаровалась во всём, что имело прежде привлекательность, начала стремительно  худеть и гаснуть на глазах. Практически в тень себя прежней превратилась.

Зато у неё теперь всё есть, даже больше, чем мечтала: квартира, машина, положение, деньги.

Только любви нет. И счастья тоже.

А так всё-всё…

У Серёги, хотя ему ещё сорока нет, проктологию выявили и отсутствие иммунитета, способного справиться с болезненной проблемой. Грубо говоря – незапланированная биологией дырка в заднице, не к столу будь сказано.

Уныние, сами знаете, хуже отчаяния. Оно не оставляет шанса на будущее. Ведь человек, подхвативший эту хворь, ничего не чувствует. Совсем.

Жизнь – сама по себе занятие не из лёгких: чтобы радоваться – необходимы усилия и желание, а любовь и вовсе труд непосильный.

Бывшие супруги и любовники страдают непомерно, мучаются от утери интереса и воли к жизни, но теперь уже намеренно и жёстко не оставили друг для друга ни единой возможности на третью попытку, огородили себя со всех сторон забором негативного опыта.

Вместе плохо, врозь – и того хуже.

Хоть дырка в заднице, хоть серёжка на пузе, которая со временем грозит обратиться в отверстие немыслимого размера в теле духовном – без разницы, если живёшь без любви.

Есть явления, которые исправить невозможно: упущенное время, опрометчивые слова и поступки, утраченные доверие.

А так чего – жить можно. Главное, чтобы было на что выпить.

И таблетки приобрести…

Молчун

Женька Голованов – тот ещё молчун: обожает общество, праздники, но совсем не любит разговаривать. Обычно садится в сторонке, закидывает ногу на ногу, вставляет в уголок рта спичку, и сидит в мечтательной позе, уставившись в потолок или, к примеру, на гвоздь в стене.

Лицо его неизменно выражает благодушие и удовлетворённость. Что происходит у него в голове  догадаться невозможно. В это время он похож на молодого Пушкина: густая непослушная шевелюра, бакенбарды. В профиль – просто вылитый Александр Сергеевич.

Сидит неподвижно и мечтает.

Такого его и приметила Валентина, заведующая сельским клубом, приехавшая в деревню по распределению: худосочного, долговязого, с застывшей мимикой, но румяного и красивого юношу.

По жизни Женька флегматик и пофигист.

Валентина – высокая, дородная, крепко скроенная девица с крутыми выпуклыми формами, улыбчивая, чрезвычайно предприимчивая, но невзрачная, можно сказать топорной выделки дама.

Редкие волосы, бесцветные глаза, брови почти незаметные на бледной коже лица, широкие скулы, сильно выступающий подбородок. Зато рукастая и очень хозяйственная: за что ни возьмётся – всё у неё ладится, хоть и лет ей немного, только восемнадцать справили.

В одну кампанию ребята попадали многократно. Валентину частенько звали в гости, чтобы она готовила, накрывала стол, подавала. За столом девушка была тамадой и запевалой.

Женька сидит молчав сторонке, а Валентина устраивается на стул рядышком: то кружку с чаем в руку парню сунет, то выпивку или закуску. Следит, чтобы не перебрал невзначай.

Юноша безмолвно берёт из её рук любой предмет, словно всегда именно так в его жизни и происходило всегда, даже головы не поворачивает.

Валентина зорко следит за его движениями и взглядом, научилась понимать Женькины желания без слов.

Потянется тот в карман за папиросами – Валька скорее ему спичку зажжённую подносит, прикурить; скосит глаз в сторону – чай наливает или стопочку наполнит, не забывая нанизать на вилку солёный груздочек или ломтик колбасы, в зависимости от выражения глаз, только ей ведомого.

Женька встаёт – Валентина следом. Парень в дверь  – бежит провожать: куртку подаёт, ботинки помогает зашнуровать, шапку наденет, проверит, не забыл ли папироски и спички.

Пока юноша сидел и мечтал, Валька потихоньку его и приручила. Женька на рыбалку – она с ним. Женька шагает налегке, покуривает – Валентина рюкзак и снасти тащит.

Парень сидит на вечерней зорьке, уставившись на поплавки, словно ничего более на свете не существует, папироску из одного угла рта в другой перекатывает. Ни комар, ни мошка словно не замечают его, а Валентину облепят со всех сторон и грызут.

Девчонка терпит, завернувшись с головой в одеяло, только нос и торчит, но всё видит. Как только поплавок качнётся – подбегает, дёргает за удилище, тащит очередную добычу. Женька даже в лице не меняется, только дым пускает да ногу, закинутую на колено, перебросит на другую сторону.

Посадка как у наездника, спина ровная, одна рука голову поддерживает, другая папироской руководит. Только Женька пальчик указательный вверх поднимет – Валентина тут как тут с кружкой крепкого чайного взвара, в который для бодрости граммов пятьдесят водки добавлено.

Она уже успела валежника наломать, костерок сварганить, чайник вскипятила, а дружок на стульчике расслабленно развалится, напиток терпкий потягивает, дует не спеша на горячую влагу папиросным дымом, закрывая от удовольствия глаза по причине попадания дыма от костра.

Хорошо ему, спокойно!

Тут снова поклёвка. Валентина встрепенётся, бежит к удочкам, вытаскивает очередную добычу, наживку на крючки насадит, проверит снасть, закинет удилище на глубину и снова зорко наблюдает за молчуном.

Ввечеру холодает. Валентина достаёт из объёмного рюкзака одеяло, укрывает Женечку с ногами, проверив, удобно ли милому.

Позже, глянув на часы, тушит костёр, заливает угли водой, собирает пожитки, добычу, берёт кавалера под ручку и тащит домой.

Конечно к себе, куда же ещё? До Женькиного дома далеко, а он устал. Не может Валька отпустить парня в непроглядную темень: утром Женечке на работу рано вставать. Кто его разбудит как не она.

Соберётся Женька на охоту или в тайгу за ягодами – Валька следом.

Не совсем понятно как она с ним беседует, если объясняется с ней парень только глазами. Кажется, что он и не замечает ничего. Как есть, так и ладно, ему всё едино.

Валентина к соседям сбегает, узнает, что да как в тайге, какие пожитки с собой нужны, всё подробно запишет и по списку в рюкзак собирает. Только что ружьё за Женьку не тащит.

Бывали случаи – заплутают, несколько дней по тайге бродят, пока на жильё наткнутся. Никогда прежде девчонка в  лесу не бывала, но всё выдержала, сопровождая своего Женечку.

Свечку никто не держал, но так случилось – приболела  Валентина. Поехала со своей хворью  в посёлок, ибо в деревне только фельдшер, девчонка после училища по распределению. Укол сделать, горчичники поставить, больничный выписать –  всё, что она умеет.

Молодая, красивая, улыбчивая, но не врач… Ответственности за свои медицинские действия как огня боится. Не дай бог…

Пока Женька сидел и мечтал, Валька тихим сапом  мужчиной его сделала. Со стороны казалось, что он и не понял, что девчонка женила его на себе.

Валентина на работу его будит, завтраком кормит, провожает до самого гаража. В кабину самосвала засунет пищевой паёк на день. Пока задание Женьке дают, путёвку выписывают, Валентина в кабине приберётся: протрёт все, коврики вытряхнет и сидит, ждёт своего милёночка.

Папироски на месте, кушать есть чего, денег на всякий случай в бардачок положила, мыло, полотенце чистое. С богом! Перекрестит, руку к груди приложит и домой.

– Мой Женечка, мой!

УЗИ показало – скоро свадьба.

Было у Валентины одно дитя, будет двое. Одно хорошо – уверенность процентов на двести, что жених – телок, налево не побежит. Раньше за ним мамка ходила – теперь она.

Ну и ладно. Зато свой, прикормленый.

Последний месяц девчонка с пузиком, похожим на спелый арбуз, по деревне ходила.

Женечка всё молчит и молчит, а Валентина, знай – гнёт свою бабью линию, обхаживает и обихаживает своего дролечку, самого главного в своей жизни мужчину.

Теперь им друг без друга не обойтись. Может так и проживут до преклонных лет в немом согласии.

Для молчуна каждое действие жены – слово или фраза, а идеальные отношения складываются тогда, когда всё происходящее за границами личного соприкосновения не имеет никакого значения.

Женечка у Валентины – первый и единственный. Это ли не важно? Такой мужчина никогда не обманет.

Впрочем, так и вышло. Троих детишек вырастили, хату срубили. Вот только сгинул молчун в тайге: пошёл на охоту и не вернулся. Двадцать семь годков ему было.

Сопромат и любовь

– Любовь, любовь… Что вы сами-то знаете о любви? Девчонки, вы даже не представляете, Димка мне целый вечер вчера про баскетбол и зачёт по сопромату втирал, заливался как соловей. Первое я терпеть не могу, а второе, ну убейте  – не понимаю. А я слушаю, развесив уши и счастлива, сама не знаю почему. Любовь это или нет?

– Это шизофрения, не иначе.

– Я с вами серьёзно, а вы… У меня же нет галлюцинаций. Я что, похожа на ненормальную? Глупости говорите. Просто Димочка самый лучший. Какая мне разница, о чём он  рассказывает? Главное мне, а не кому-то другому. Катя, хоть ты им скажи, я права?

– Откуда мне знать, Лариса? Я сама порой веду себя как ненормальная. Спрятала вон Лёнькину грязную майку, нюхаю её по ночам как ночную фиалку, носки его с удовольствием стираю… Аппетит теряю, когда Лёнечка ест, в обморок падаю от его прикосновений, ночами с его фантомом  разговариваю и вообще… Самой иногда за себя стыдно бывает. Что бы ни увидела на улице, представляю его. Кстати, на первом нашем свидании мы всю ночь молчком просидели. Я такие глюки ловила – не передать. Каждые пять минут в нирвану проваливалась, улетала куда-то далеко-далеко. А какая счастливая была. Может и шизофрения, но она мне нравится. Не слушай никого, девчонки просто завидуют.

– Вот именно. Я тоже так думаю. Даже если я ненормальная, пусть, если мы с Димкой вместе с ума сходим. Он ведь такой же ненормальный, как я. Так и будем жить в любви и согласии – двое шизанутых влюблённых. Кать, а Лёнька тебя замуж звал?

– Ларис, я не пойму, ты про любовь или про замуж?

– Так ведь это…

– А вот это, это уже совсем про другую любовь. Тебе ещё рано о ней думать, сначала романтики вдоволь наешься.

– Ты что, всерьёз? Тебе значит не рано, а я не доросла? Кать и ты туда же? Между прочим, мне двадцать один год. Уже всё можно.

– Если осторожно. От любви дети бывают. Ты с этим аккуратно, а то без диплома можешь остаться.

– Сама-то много осторожничаешь? Зачем тогда запираетесь каждый раз?

– Разговариваем по душам: сопромат там, то-сё, сама понимаешь.

– Это что получается, вы все ангелочки и только одна я о глупостях мечтаю?

– Не заводись, Лариска. Девушка должна быть скромнее. Мало ли о чём мы грезим. Не обязательно об этом на каждом углу кричать. Конечно, некоторым нужен секс, может быть даже всем, но ведь это личное, интимное. И потом, знаешь, когда мальчики ездят по ушам, а они это делают постоянно и очень охотно, обычно они непременно превышают предельно допустимую скорость движения, не справляются с управлением и влетают в очень интимные пределы. Это я так, для раздумий. Обсуди с собой на досуге. А вдруг он тебе про сопромат глаголит, потому, что ты сопротивляешься? Намекает он тебе, что пора бы уже ножки раздвинуть, иначе у него где-то в штанишках и-го-го и бо-бо.

– Я же только с вами, с подругами откровенничаю. Что в этом такого?

– Даже с нами не стоит. Точнее, с нами тем более, но это ты позже поймёшь. Зависть и всё такое. Боишься не успеть? Уйдут, уйдут ведь без возврата года, достойные разврата? Помнишь, как Тоня говорила в фильме “Девчата”  – если сегодня всё переделаем, чем завтра заниматься будем? А если он тебя не любит, просто хочет, тогда как?

– А вот и любит!

– Вот смотрите, девочки, – Катя вынула из косметички золотое колечко с зелёным камешком, примерила его на безымянный пальчик правой руки. – Как вам?

– Вы с Лёнькой помолвлены? Это он тебе подарил? Какая прелесть.

– Не угадали. Берите выше. Это мне его мама подарила. Заветное. От одной невестки к другой по наследству переходит. Семейная реликвия.

– Ври больше. С какой стати такие дорогие подарки первой встречной делать? Вы же без году неделю знакомы.

– Вот и я так думаю. Конечно, это аванс, его ещё заслужить нужно, но я постараюсь. Вот увидите. Так что Лариска, мне уже об этом не только мечтать можно, а ты сама думай, любовь у тебя или так себе. Замуж звал?

– Говорит, что рано. Познакомиться поближе, мол, сначала нужно.

– И я про то же. Выбирает, ковыряется, хочет товар на зуб попробовать, чтобы решение принять. А девственность всего одна. Вот… Поиграй в недотрогу, если сможешь устоять против его чар. Не всем правда удаётся. Если любит – поймёт, что причиной тому твоя девичья застенчивость и осторожность. Чаще мальчишки убегают от девочки-мимозы, не желают терять время на напрасные детские игры. Им сразу цветочек сорвать нужно. Биология, основной инстинкт.

– Откуда ты это знаешь?

– Страус поведал. Шучу, конечно. Девочки рассказывали. Раечку из сто пятьдесят третьей комнаты спроси. Она много чего про мужское непостоянство знает. У неё от того сопромата тоже уши пухли, теперь вот животик на нос прёт, а мальчику мамочка не разрешила иметь дело с плохой девочкой.

– Это как понять, где логика? Нас же другой математике учили. Почему девочка вдруг и сразу стала плохой, как только забеременела? А ребёнок, получается, он тоже…

– Ещё как получается, Лариска. Реальность бытия огорчает чаще, чем радует.

– Мой Димка не такой. Он добрый.

– Ты спросила, я ответила. Сама решай. У нас ведь страна советов, этого добра у каждого хоть отбавляй. Слушать советы не только не обязательно, но и вредно. Знаешь, Лариска, что я тебе скажу – мы ведь только строим из себя умных и целомудренных, а как любимый прижмёт – благоразумие и скромность волной смывает. Сама поймёшь, о чём говорю. Вспоминаю свои любовные ошибки,  глупости всякие забавные, минуты неодолимой страсти и улыбаюсь про себя: так хочется повторять их ещё и ещё. Эх, растравила душу, зараза! Хватит уже болтать невесть о чём. Сами не хотите учить, другим не мешайте. Одни Джульетты, блин, собрались. Не успели вылупиться, а уже про любовь.

И табе таке будэ

Бабушка, точнее прабабушка Ирина, сидит в раскалённой июньским зноем комнате, почти не двигаясь. Одета она вполне по-зимнему: в добротный ручной вязки шерстяной свитер, вязаную шапочку и катаные валенки.

В комнате есть телевизор, на столе лежит стопка книг, но она погружена в себя, не обращает внимания на внешний мир. Видимо путешествует во времени. Со стариками это часто происходит.

Большая часть жизни, фотографически запечатлённая памятью, покоится где-то глубоко внутри. Воспоминания время от времени становятся живыми, проходят перед мысленным взором цветными картинками и звуковыми галлюцинациями, вызывают ощущение присутствия и участия.

Нередко Ирине Сергеевне мерещатся удивительно живые вкусы и запахи из далёкого детства или юности, такие желанные, милые сердцу ароматы, которые обычно накрепко  привязаны к определённым событиям.

Помнится, как совсем махонькую, брали её родители на сенокос. Было это в самый разгар лета, скорее всего в середине июля.

Словно соревнуясь друг с другом в виртуозном умении славить лето, стрекотали кузнечики, прыгали из-под ног, потешно взмахивали крыльями. Благоухающее разнотравье, непрерывное гудение пчёл и шмелей, парящие над лугом, цветные, по большей части полосатые мушки.

Многочисленные бабочки, порхающие между всем этим великолепием, пение невидимых птиц, лишь изредка вспархивающих непонятно откуда. И сладкий, дурманящий запах свежескошенного сена.

Взрослые сгребают его в валки, потом складывают в стожок. После мамка собирает обед на цветастой скатерти, постеленной прямо на траву. Приходит папка: потный, в светлой холщёвой рубахе с закатанными рукавами и распахнутым воротом.

Мамка подаёт ему кринку молока, вышитый рушник. Отец пьёт, проливая белую жидкость струйкой на грудь, крякает от удовольствия, смачно, с причмокиванием целует в губы мамку, вытирает обоих полотенцем, хватает на руки её, маленькую Иришку, подбрасывает и смеётся.

От него исходит пряный, терпкий дух разморённого мужского тела, сдобренный ароматом настоявшихся трав, полуденного зноя, молока. Этот удивительный запах, точнее коктейль из ароматов, замешанный на переживаниях: впечатления, эмоции, звуки, ощущение тепла, счастья, стали посещать Ирину Сергеевну всё чаще.

Она вдыхает эту иллюзорную, до боли родную смесь ощущений, щурится подслеповатыми глазами, выдавая своё возбуждённое состояние выражением на лице блаженства и умиротворенности, и радуется.

Было же. Всё это происходило именно с ней, отпечаталось в сознании.

Теперь она осталась совсем одна, хотя и живёт в семье родной дочери. Во всяком случае, так чувствует.

Есть у неё две дочки, у них она и квартирует по очереди, внучки, но у каждого из них своя обособленная жизнь, в которую Ирина Сергеевна никак не вписывается.

Как ни крути, самым дорогим и родным после родителей был муж. Всё самое важное и дорогое добывали и строили вместе, в том числе горе и злосчастья пополам переживали.

Когда и куда направляться далее, что делать, с кем жить, решают, не спрашивая её согласия дочки, постоянно создавая из этого неразрешимые проблемы.

Был ещё сынок, да недавно сгинул: неловко, очень небрежно закрепил машину на пеньках во время ремонта, нажал посильнее на гаечный ключ, сдвинул подставку с места, машина и завалилась, придавив парня насмерть, царство ему небесное, земля пухом.

Всё чаще раздаются голоса с того света, забирают одного за другим родных, знакомых и близких. Скоро и её черед настанет. Недолго, осталось. Пора и честь знать.

Никифор Степанович, муж её, с которым прожила большую, счастливую, раньше казалось –  бесконечно долгую молодость, который уже раз звал её во сне к себе в гости.

Она бы и пошла, да что-то удерживает на Земле, не даёт покоя. Давит ощущение некой незавершённости: словно писала, сочиняла письмо, но забыла о главном сообщить и никак вспомнить не может, чего именно запямятовала.

Иногда ведь случайно пропущенная точка напрочь меняет смысл написанного предложения. Казалось бы, всё в этой жизни сделала правильно: дочерей вырастила, дом обиходила, даже профессию свою учительскую по наследству передала. Рождения внучек дождалась.

Замечательные девчоночки: шустрые, любознательные, милые.

Сдаётся Ирине Сергеевне, что неспроста не призывают её на суд Божий. Есть значит за ней должок. Может урок какой не до конца выучила или не туда свернула на пути к неизбежному.

Теперь предстоит упущенное выправить. Да и то, коли подумать, жизнь – это драма, состоящая из многих тысяч новелл и антрактов, театральное действо спредсказуемым финалом.

Если всю пьесу хорошо обыграл, а последнюю сцену показать достоверно поленился, зритель не поймёт толком, в чём суть.

Остаётся только гадать,  о чём поведать хотели. Свой спектакль нужно обязательно до опущенного занавеса отыграть. Сентиментальную слезу пусть другие роняют.

Ирина Сергеевна свои горючие потоки давно выплакала. Если и осталась внутри души какая горько-солёная капля, следует сберечь её на крайнюю надобность. Слеза – тоже богатство.

Вон  как дочки для неё стараются, хотят, чтобы подольше поскрипела. Глаза лазером  отремонтировали, катаракту сняли, больные лёгкие подлечили. Зачем хлопочут? Нет своего здоровья, а от подаренного рая счастья не будет.

Давно уже свыклась Ирина Сергеевна со своими болезнями, кроме одной, пожалуй. Несколько лет назад инсульт разбил. Долго разговаривать не могла, еле передвигалась. Сейчас  отпустило маленько.

Речь вот только замедленная и не очень связная. Соображает, правда, нормально. Всё  понимает. По дому по мере сил старается помогать, только дочки не  дозволяют напрягаться. Наверняка боятся, что побьёт чего, испортит.

Сиднем сидеть тоже не здорово. Скучно. Только память и спасает. Странная память, клочковатая, но живая.

Странно жить теперь стали. Друг перед дружкой павлиньи перья распускают, словно на чужой свадьбе пируют. У кого чего больше, сдобнее и толще. И детишек тому же учат с малых лет.

Нет бы усилия и способности на доброту истратить, жизнь друг другу облегчить, наоборот – алчностью, тщеславием, завистью себя изводят. Не дай бог у соседа добра больше окажется.

Скромность и честность нынче не в почёте. Все хотят быть, как они теперь бают, крутыми.

В комнату тем временем забежали внучки: яркие, румяные, солнечные и шумные, почти невесомые сестрички. Одной четыре, другой чуть больше пяти.

– Бабушка, включи мультики.

– Не умею, малышки. Стара стала. Учили, как пультом включать, а я не пойму никак. Мамку позовите.

– В магазин мамка ушла. Тогда конфет дай.

– И конфет у меня нет, зефиринки-золотиночки. Родителей дожидайте.

– Ну и дура! Ничего у тебя нет. Даже разговаривать, как следует не умеешь.

– Бабка ёжка, костяная ножка, с печки упала, ногу сломала, а потом и говорит – у меня нога болит.

– Пошла на улицу, раздавила курицу. Пошла на базар, раздавила самовар. Пошла на лужайку, испугала зайку…

– Бабка ёжка, бабка ёжка, поиграй нам на гармошке.

– Беззубая карга, тебя кошка родила, тебя поп крестил и штаны спустил…

– Разве, вас не учили, внученьки, что взрослых нельзя дразнить и обзывать. Я ведь ваша прабабушка, мама вашей мамы. Не стыдно вам? Вы ведь тоже когда-нибудь станете старыми.

– А вот и не станем! Бабка Ирка, в бублике дырка. Бабка обижается, а на нас ругается!

– Придётся мамке на вас пожаловаться.

– Ну и дура! Тогда скажем, что ты кружку расколотила.

– Не выдумывайте, ничего я не била. Сиднем сижу. Ни разу не встала.

– А мы сейчас сами её уроним и скажем что ты.

– Так поступать гадко.

– Не будешь жаловаться. Ябеда-ябеда, ябеда-корябеда!

Бабушка Ира мгновенно возвратилась из воспоминаний в реальность, почувствовала на  лице солёную влагу, смахнула жгущие кожу ручейки кончиком пальца, слизнула докатившиеся до губ капли.

Значит, не всё ещё выплакала.

Она отвернулась от внучек, уставилась размытым влагой взором в никуда и тихо сказала, – ничого дитятки, малы вы пока, жизни не ведаете. Она всему научит! Одно скажу – и табе и табе такэ, как у мэнэ будэ! Усе возвертается взад, кажно добро, кажно худо, кажно неосторожно молвленное слово.

Прекрасное далёко

Как же мы все мечтали об окончании школы.

На несомненный успех и гарантированную удачу  после, на настоящую взрослую жизнь мы молились и медитировали.

На выпускном балу, когда было радостно и грустно одновременно, когда все без исключения девчонки разрешали себя обнимать и целовать, мы со слезами на глазах делились грёзами и планами.

Тогда мы клялись и обещали друг другу держать нос по ветру, не теряться, помогать. На выпускном снимке каждый чего-нибудь ободряющее, памятное написал.

Теперь уже сложно понять, кому принадлежала та или иная реплика: слишком неразборчивы, корявы подписи.

Сейчас, спустя десять лет, невозможно вспомнить даже схематично, кто как представлял недалёкое и далёкое будущее. Главное, оно было заманчивым и прекрасным.

Было в неведомом грядущем нечто увлекательно интересное: цветное, гармоничное, волнующее и чарующее одновременно.

Интересно, у кого-нибудь сбылось?

Когда мне сообщили о том, что на вечер встречи выпускников придут почти все, кроме Витьки Горина, погибшего в Чечне, и Вали Некрасовой, скончавшейся от неудачных родов, руки и ноги затряслись в предвкушении… наслаждения от встречи с прошлым, возбуждения и  триумфа.

Мне, Константину Эдуардовичу Полетаеву, есть чем гордиться.

Заметили меня и мои незаурядные способности ещё на четвёртом курсе института. Сначала получил грант, следом предложение стажироваться в солидной компании. У меня своя квартира, хорошая машина. В перспективе серьёзная работа за рубежом.

Целую неделю я с энтузиазмом готовился к встрече: пересматривал фотографии, представлял сцены встречи с каждым одноклассником, первую реакцию друзей и подруг, репетировал диалоги. Это же так интересно, встретить в реальном будущем всех тех, с кем учился и жил десять, а с некоторыми и больше, лет.

Утро получилось скомканным, нервным, несмотря на то, что ни одно из привычно-ритуальных действий не было забыто. Как всегда пробежка, прогулка с собакой, кофе с гренками, но всё это выполнялось в режиме избыточного напряжения.

Меня трясло и колотило. В голове вертелись эскизы сцен узнавания: настороженность, потрясение, радость…

Я пытался воспроизвести реакцию каждого, но у меня ничего не получалось: я не знал, кого и как на самом деле увижу, что им скажу и как отреагирую сам.

Время близилось к полуночи. Я убежал со встречи задолго до её завершения, сейчас бреду по волглому снегу в неизвестном направлении, наугад.

Настроение странное, непонятное. Такое впечатление, что побывал на дне разбитых сердец.

С самого начала всё пошло не так.

Колька, Димка и Андрей, лучшие школьные друзья, пришли основательно выпивши. Сходу принялись брататься, нагло хватали девчонок за интимные выпуклости, лезли целоваться в губы, делали сомнительные комплименты.

Ребята перед зданием школы стояли в одной стороне, девчонки в другой. Особенной радости на лицах не было, хотя голоса были оживлённые.

Выпускников пригласили в спортзал. Директор, Сергей Николаевич, выступил с речью. Его все любили, чего нельзя было сказать о преподавателях, на глазах которых блестели слёзы.

После концерта все пришедшие ненадолго разбрелись по своим классам, чтобы пообщаться с учителями, которые сияли от мистического осознания своего божественного предназначения.

Спустя час или около того раздался школьный звонок, объявили о том, что школа закрывается. Наверно боялись последствий. А мы гурьбой пошли в заранее заказанное кафе.

Поговорить ни с кем и не удалось. Радость встречи сразу со всеми была затушёвана мимолётностью происходящего.

Разговорились, лишь рассевшись за столы, после второй или третьей рюмки.

Пили в основном водку.

Серёжка Глухов и Варя Лаврухина что-то невнятно зачитывали по бумажке, объявляли тосты.

Общаться начали в перекур. Возможности спросить и узнать о том, что по-настоящему интересно, не было. Одноклассники странным образом приземлились. Для полёта у них не было ни высоты, ни объёма, ни цели.

Это были они, точно они, мои однокашники, но совсем другие, словно нарисованные мультяшки.

Ребята наперебой делились воспоминаниями, доставали из памяти и воскрешали события, которые таинственным образом не совпадали с моими личными сентиментальными переживаниями.

Всё было так и совсем не так. Выпячивая личные достоинства, каждый рассказчик старался создать свой положительный образ, погружая в раствор иронии и сарказма школьных друзей, моих друзей, которых я помнил совсем не такими.

У них были те же тела и лица, правда, слегка повзрослевшие, но… мне мерещилось в их облике что-то не совсем реальное. Каждый старался казаться моложе и значительнее чем на самом деле, но как-то искусственно. Так и хотелось сказать “не верю”.

Все мои заготовки, все придуманные заранее диалоги и монологи не понадобились. Мы были вместе и в то же время каждый сам по себе.

Конечно, вспоминали о вылазках на картошку, о том, как всем классом сбегали с уроков в апреле в берёзовую рощу пить пиво, как пели у костра под гитару, как устроили взрыв в кабинете химии, как выкрали классный журнал, как…

Но сначала… сначала каждый вставал с наполненной рюмкой и вещал о своих победах.

Моя фамилия стояла в конце классного списка. Говорить о себе после всего услышанного расхотелось. Настроение к тому времени улетучилось.

На перекуре основательно захмелевший Костя Бондаренко вдруг выдал, – выходит один я из всего класса неудачник? Чего вы все выделываетесь, кому втираете? Я вот женился сразу после школы, потом родилась двойня, из института пришлось уйти, работаю наладчиком вакуумного оборудования на заводе. Мне двадцать семь, а я всё, приплыл, сдулся. Ни перспектив, ни будущего. С работы домой, из дома – на работу. Вечером стирка, готовка, возня с малышнёй, потом бутылка пива, телевизор… Я их люблю, но для счастья этого недостаточно. А вы… вы счастливы?

Петька Говорухин посмотрел исподлобья, так посмотрел, словно только что ему вынесли приговор, щелчком отшвырнул окурок, улетевший яркой спиралью в темноту, отвернулся и побрёл туда же.

– Чего это он? Только что хвастался, что жизнь удалась, что…

– Вчера удалась, а сегодня… ладно, проехали. Захочет – сам расскажет, – с горечью в голосе сказал Петька Герасимов. – Это его жизнь.

– Что за тайны от друзей? Убил кого, заболел неизлечимо? Давайте поможем.

– А давайте… пойдём сейчас и отрежем у его начальника ту штуку, которой детей делают. Что, слабо! Жена от него ушла, не сегодня  – завтра с работы вылетит. Он же резкий, боссу своему глаз подбил… в перспективе развод, раздел имущества и вообще…  жизнь, как говорится, дала трещину.

– Какие его годы. Если невеста уходит к другому…

– От тебя уходила? Лучше о себе расскажи.

– Нечего собачиться, парни. Жизнь прекрасна. Пойдём лучше девочек развлекать.

Увидев, что мы входим, бывшие одноклассницы замолчали, притихли. Кое у кого из них были опухшие, со следами недавних слёз, глаза.

Колька Дементьев подбежал к музыкальному центру, врубил на полную громкость музыку.

Из динамиков полилась печальная романтическая баллада в исполнении Натальи Штурм, – “Окончен школьный роман до дыр зачитанной книжкой, но не поставленный крест, как перепутье у ног. Подружка сводит с ума, и мой вчерашний мальчишка с букетом наперевес

её терзает звонок…”

Мы стали несмело приглашать на танец подруг. Маша Булыгина, к которой я был неравнодушен тогда, в далёком прошлом, “когда деревья были большими“, была удивительно приятной на ощупь, но раздражала избыточно концентрированным запахом духов.

– Не молчи, поговори со мной, Костя?

– C удовольствием. О чём?

– Помнишь…

– Конечно, помню, Машка. Тогда, на выпускном, у нас случилась любовь… а потом ты пропала. Я тебе писал, но ответа не получил. Куда ты исчезла?

– Долго рассказывать. Он меня обаял мгновенно. Сияющий неподдельным счастьем и удивительными эмоциями красавец лейтенантик. Всего одна ночь…  я стала мамой. Уехали служить на Байкал, мотались по гарнизонам. Было интересно вновь и вновь обустраиваться, знакомиться, приспосабливаться. Миллион впечатлений, романтическая влюблённость.

– Давай о чём-нибудь другом. Я рад за тебя. Нужно было просто написать, признаться. Я страдал, мучился.

– Не думай, что мне было наплевать. Брак по залёту не такое уж и счастье. Муж привлекал всех самок, приближающихся к интимной зоне на опасное расстояние. Он изменял с первого дня. Я знала…

– Маша, мне это не интересно. Хочешь, чтобы я тебя пожалел? У меня не осталось эмоций в отношении тебя, которые хотелось бы до сих пор реализовать.

– Но ведь ты не женат, я знаю.

– Что с того? Прошлое не вернуть. Рад видеть тебя, но это совсем другие эмоции. Лучше не начинай.

Машка расплакалась. Остановить излияния её исстрадавшейся души было невозможно. Мы обнимались за углом здания. Она рыдала, опустошая тайники с закапсулированной болью, я ничего не слышал, мечтал о том, чтобы эта экзекуция быстрее закончилась.

Вскоре мы замёрзли и вернулись за стол. Машку тут же пригласил танцевать Генка Вершинин, которого она сразу с энтузиазмом принялась нагружать своими неисчислимыми проблемами.

Я спокойно вздохнул. Можно было осмотреться, поговорить с другими, но сначала послушать.

Алкоголь и танцы расслабили, насколько возможно объединили и сблизили ребят. Наружу полезла неожиданная откровенность. Оказалось, что лишь я один не был обременён семьёй, бытовым опытом и серьёзными отношениями.

Разговоры тут и там касались многочисленных проблем, несовпадений стремлений и надежд с реальностью.

Всех и каждого в отдельности волновали профессиональные, материальные и семейные перспективы, но высказывания говорили о туманно-безрадостном будущем, в котором не было вдохновляющих мотивов.

Что может быть хорошего, когда тебя больше всего в жизни волнует, где и как достать денег, чтобы купить холодильник или шкаф, заплатить за съёмную квартиру, с кем оставить завтра ребёнка, во что его обуть-одеть, чем накормить, а ещё кредит, будь он неладен…

Катька Чернова, девочка-праздник. В неё были влюблены все. Она кокетничала, могла выбирать из неисчислимого множества любого приглянувшегося кавалера.

Золотая медаль, гордость школы. Если бы не её глаза, если бы она сама не представилась… узнать в раздавшейся, распухшей толстушке миниатюрную Катеньку было невозможно.

Она балагурила, шутила, отпускала остроты по любому поводу, прошлась и по мне, намекнув на нетронутое целомудрие, чем вызвала шквал неприятных вопросов и расспросов, от которых я едва отделался.

Оказалось, что Катька четырежды за это время была замужем, родила троих детей, которых воспитывали бабушка и дедушка, институт так и не закончила, профессии не имеет, живёт у любовника.

Дальше слушать было противно. А ведь вначале она рассказывала, что создала жизнь-сказку.

Катька танцевала со всеми по очереди. Парни нисколько не стеснялись мять её объёмные выпуклости, целовать в шею и уединяться в подсобке.

Витька Буланов был не просто навеселе  – пьян. Он не буянил, но слишком громко жаловался на жизнь.

– Помните, на выпускном я мечтал, что стану выдающимся архитектором, как отец. Тогда я представлял, как лет через десять…  А он, зараза, взял и ушёл на пенсию, или его ушли. Без разницы. Про него тут же забыли. И что… а ничего… Кое как получил диплом, работаю в архиве. Баба, жена моя, свалила с сыном  к родителям. Скоро тридцать, а я, как бабка, из сказки про разбитое корыто…

– Забей, дружище. Не ты один… в жопе… Да мы все, если хочешь знать… все подранки. Нам сулили весь мир, обещали счастье коллективного и индивидуального творчества, а ничего такого для нас нет.  Самое страшное, что учителя и родители про это знали. Знали и молчали. Думаешь у меня по-другому? Дудки!

– Не бузи, Дементьев, значит, не старался.

– Как бы ни так, друг мой Андрюха, пытался я, землю рыл. Только в романах всё сходится, в жизни иначе. У каждого генерала есть сын, которому назначено, по праву рождения быть генералом. А ты будешь тянуть за него лямку, работать и жить на гроши. Диалектика, брат. Утешает лишь то, что нас таких много. Поэтому не зевай, бери от жизни всё, что можешь урвать.

По поводу фатально упаднических реплик развернулся спор, участвовать в которых было не интересно. Я пошёл курить с Лариской Прониной и Лидой Фатеевой. Когда-то они были отличницами и спортсменками, выделялись идеальной стройностью, стремлением быть первыми.

Мне казалось, во всяком случае, так девчонки выглядели, что у них всё о-кей. Я надеялся хоть от них услышать истории взлётов.

Как же я оказался неправ.

– Почему ты весь вечер молчишь, Костя, не о чем рассказать?

– У меня всё в порядке. Живу, работаю. Как все…

– Да, мне бы твои проблемы…

– Чего, Лидуш, опять?

– А, надоело всё. Разведусь наверно. Пьёт и пьёт, скотина. Руки распускать начал. Ладно бы зарабатывал, за мой счёт живёт, гадёныш, а строит из себя султана Брунея. Как из сборной  вышибли, так и сел на шею. А ведь я из-за него даже мастера спорта не получила. Работаю на фабрике, как проклятая, прихожу домой, а там… да что я говорю, кому… у самой не лучше, так ведь, Ларис? Но и это только цветочки…

– Ась, а ягодки?

– Залетела я, подруга. Поняла поздно, у меня же проблемы по женской части, сама знаешь… короче, аборт поздно делать.

– Да уж, не сладко. А мой благоверный всё в командировки на Байконур летал. Долетался, сука. Оказалось, у него там бабёшка и двое детей. Пришлось расстаться. А кому, скажи, я нужна с двумя детьми в ипотечной квартире? Серёжкиных алиментов даже на платежи не хватает. На зарплату учителя физкультуры не зажиреешь. Перспектив ноль, мужики как от чумной шарахаются.

– Да, подруга, дела. Костя, взял бы над Лариской шефство. Она девка горячая.

– Извините, девочки, пожалуй, пойду за стол. Не гожусь в спонсоры. Я… я обязательно по любви женюсь.

– Ну-ну! Мы тоже так думали. Жизнь обломает. Ничего, мы терпеливые, подождём. Если что, милости просим. Запиши адресок на всякий пожарный, вдруг пригодится. Судьба нынче никого не балует.

Вернулся в кафе, а там, то же самое. Долги, ипотека, детский сад, болезни, разводы, измены. Бабы-****и, мужики-козлы, любовники и любовницы, аборты, залёты, подгузники…

Одноклассники на полном серьёзе консультировали друг друга как быстро и без последствий снять тёлку, как облапошить и любовника, и мужа, как ничего не делая наколотить бабла, как жить в кредит, как получить выгодную ипотеку и материнский капитал, как устроиться работать в таможню или судебным приставом, как…

Но самое печальное – все безоговорочно знали кто и в чём виноват в том, что судьба от них отвернулась.

“Что произошло, что с вами со всеми стало”  – мысленно закричал я, приходя в ужас. Все как один строили своё будущее за счёт кого-то или чего-то, что сделает их жизнь счастливой.

Кто-то, что-то …

Ни перспектив, ни радости, ни счастья…

Вместо целей и планов – безразличие и отчаяние.

Мы все учились у одних и тех же педагогов, которые чему-то много лет упорно обучали, но так и не захотели объяснить, что жизнь – бесконечный выбор и постоянная ответственность, что судьба рукотворна, что счастье внутри, а не снаружи.

Молодость импульсивна, романтична и беспечна, ошибки неизбежны. Всё так. Но разве сложно понять, что любовь и легкомысленные гулюшки не одно и то же, что от случайной беременности нужно предохраняться, что создавать семью на основе страсти – бред умалишённого, что расчёт на протекцию и авось – лотерея, что ипотека – афёра и рабство, что кредит выгоден только ростовщику, что дети – не шары в бильярде, что постоянно плыть по течению может только мёртвая плоть…

 Я был раздавлен, обескуражен. В голове проносились цветные кадры из замечательной школьной юности, когда  у каждого из нас было прекрасное будущее.

“Они сами всё испортили, думал я, –  сами! У меня  жизнь сложится иначе. Не позволю случайности вмешиваться в мою судьбу. Я всё сделаю так, как нужно, всё просчитаю до мелочей, всё…“

В это время мне позвонили. Отвечать не хотелось – не до этого. Нужно обмозговать: слишком много впечатлений и информации.

Звонок был слишком настойчивый, пришлось ответить. Я посмотрел на экран – Лиза, моя девушка. Я встречался с ней около двух месяцев.

Ничего серьёзного, нас сближала только сфера деятельности и общие интересы.

Мы весело и беззаботно проводили свободное время. Правда Лиза оставалась у меня на ночь пару раз, но никаких планов мы не строили.

Как же не вовремя она звонит.

– Извини, Лиза, мне неудобно говорить, я занят. Давай созвонимся завтра.

– Это срочно.

– Не выдумывай, извини, – я нажал на отбой.

Настойчивая трель зуммера заставила нервничать. Я опять ответил.

– Не смей бросать трубку, Полетаев! Ты обязан меня выслушать. Я залетела, что скажешь?

– Я… я… ты уверена? Да ладно… такого не может быть.

– Может. Кроме тебя у меня месяца два никого не было. Короче думай. Я намерена рожать. В моём возрасте опасно избавляться от ребёнка.

– Но ведь ты меня не любишь.

– Какое это имеет значение? У ребёнка должны быть родители. Рассчитываю на твою порядочность. У тебя, Костя, есть время подумать. Я на связи.

Люблю! Люблю! Люблю!

Димка ухаживал за Викой с десятого класса. Поначалу он и не знал, что влюбился, просто таскался за ней везде и всюду, оказывал знаки внимания, считая всё это обыкновенной дружбой.

Димке с мальчиками было не интересно, даже скучно. То ли дело Вика…

У неё такое воображение, такая неуёмная фантазия. Девочка могла часами рассказывать о том, что действительно было, чего хотелось и чего быть никогда не может в принципе, да так интересно.

Димка внимал её романтическим повествованиям, открыв рот, и умилялся.

Учителя, правда, её буйное воображение воспринимали скорее как порок развития. И ладно. Подумаешь, учителя!

На выпускном балу, настроение было ужасно сентиментальное, они обнимались и целовались. Вика плакала, сама не понимая отчего. Было одновременно очень хорошо и слишком плохо.

После школы Димку почти сразу призвали в армию.  Вика ждала его, как и обещала на проводах, писала письма.

Вообще-то она ни о чём серьезном не помышляла, но поклялась, как просил Димка, значит нужно выполнять. Хотя, глупое занятие  – давать клятвы. Они Вике ошейник напоминают, как у собачки.

Сидишь, привязанная к столбику: тяф-тяф. Мимо проносится до одури интересная жизнь, а тебе остаётся только мечтать.

Замуж она не собиралась, как другие девчонки. Мамка говорила, что только дуры выскакивают за первого встречного. “К выбору мужа, тем более отца детей, нужен серьёзный, взвешенный подход. Это тебе не стакан чая выпить: ответственность на всю жизнь”.

Оно и понятно, но всё же, откуда ей знать, что такое та самая любовь?

С другой стороны – как узнать, какой  Димка после службы вернётся? Может у него там…

Но письма от Димки приходили каждую неделю.

“Люблю! Люблю! Люблю!“

Иногда в одном письме раз двадцать эту магическую фразу накалякает.

А если правда любит? Придётся подождать.

Дальше – как карта ляжет. Девчонки, вон, чуть не поголовно замуж выскочили. Некоторые даже родить успели.

И развестись.

Зачем, спрашивается, замуж ходили? Хотели-то чего?

Вот, и Вика не знает, чего хочет. Но Димку ждёт.

Димка демобилизовался немного раньше назначенного срока. Аккорд какой-то им назначили, генералу дачу строили.

Как приехал – сразу к Вике, не заходя к родителям, прибежал.

Целоваться полез.

Совсем не такой парень как раньше. Хуже, лучше – не понять, но другой.

“Ладно, уж, пусть целует. Авось с меня не убудет. Если честно – приятно”.

Через несколько дней Димка получил паспорт и потянул Вику на регистрацию.

Мамка ругается, – не торопись доча, сгоряча можно такого натворить, как потом расхлёбывать – вот где задача. Погуляйте, узнайте, что почём. Два года ведь не виделись, отвыкли, а ты сразу в хомут шею суёшь. Ой, не нравится мне всё это.

– Какой хомут, мама? Не понравится – разведусь. Девчонки говорят, что это теперь совсем не проблема.

Немного больше чем через месяц Вика поняла, что беременна. Пришлось теперь самой торопить со свадьбой.

Не хотела по залёту, вроде как нужда заставляет, а любит или нет, пока не поняла.

“Сама дура. Нужно было предохраняться. Так нет же, пошла у Димки на поводу – ощущения ему, видите ли, не те. Теперь в самый раз, те будут. Как теперь Димка запоёт, мы ведь такой вариант событий не обговаривали? Мамка вообще пришибёт, если что. Ну и что теперь? Не на аборт же идти, в самом деле”.

Свадьбу сыграли скромную.

Мамка к бабушке жить ушла. Молодым её однушка досталась.

Поначалу всё замечательно складывалось, даже слишком: любовь-морковь и всё прочее. На руках не носил, но кофе в постель по утрам, приятные безделушки, букеты цветов, ужины при свечах – всё было.

Димка к отцу своему автослесарем в мастерскую работать устроился. Деньги неплохие. Старался, всем необходимым обеспечивал.

Вика между тем к пузику своему и семейному положению привыкла: хозяйственная стала, домовитая.

Переделает всё по дому, сядет в кресло, животик гладит, разговаривает с тем, кто внутри, музыку для него включает. Моя, – говорит, – Анжелочка. Ангелочек ненаглядный.

Родила в срок.

К Димке успела прирасти, привязаться. Готовится к его приходу, словно безграничное счастье встречает. И он не отстаёт: милая, дорогая, любимая.

Через месяц после родов муженёк неожиданно нервным стал: раскричится, уляжется лицом к стенке и сопит как паровоз.

Немного погодя и вовсе запил. Сначала помалу, раз в неделю, потом чаще. Начал приползать еле живой каждый день.

Анжелка, родилась действительно девочка, совсем маленькая. Этот, она теперь Димку иначе называть не могла, сходу орать начинает. Дочка пугается, зайдётся в истерике – не успокоить.

Говорить Димке, чтобы успокоился, без толку – лыбится, клянётся, что любит безумно, а сам ведёт себя как скотина.

Начнёт скандалить – ум у него напрочь отшибает. Не поймёт Вика, он это или не он. Словно подменили. Теперь вон, ещё новость: помада губная на воротнике и запах парфюмерный как от проститутки.

Говорит, что краска так пахнет, отметку, мол, на кузове делал. Интересно на ту штучку, что он пометил, посмотреть. Говорила мамка, – не ходи замуж за первого встречного. Не послушала. Получай, любимая!

Сегодня совсем никакой припёрся. Вика даже кормить его не стала, обиделась. Легла дочку усыпить, отвернулась к стенке.  Димка разорался, из постели вытащил и кулаком приложился. Прямо в глаз попал.

Вика, со страха и от боли, заехала ему коленом между ног, за что получила добавку, теперь уже ногами.

Ревела всю ночь.

А Димка, изверг треклятый, храпит и перегаром на всю квартиру.

Под утро Вику разморило, уснула. Просыпается, а на зеркале от трюмо размашисто губной помадой кривыми буквами выведено: «Люблю! Люблю! Люблю! Только тебя. Прости».

“Ну, нахрена мне такая любовь? Гнать нужно этого любовника в шею, пока не поздно. Интересно, похмеляется сейчас или очередную метку на кузов ставит?”

Вечером Димка пришёл раньше времени. С цветами, конфетами, тортом, шампанским и коньяком. Улыбается, целоваться лезет.

Вика его простила. Очень уж уговаривал.

Окончательно, как водится, помирились в постели.

“В принципе он ничего, хороший. Если бы только не пил… пускай уж такой, чем никакого. Без мужчины в доме нельзя”.

Немного погодя Анжелка проснулась, заныла.

Димка коньяк допил и опять беситься начал.

На этот раз разукрасил Викусе оба глаза, перебил нос и сломал палец.

Утром на зеркале слово люблю было написано пять раз.

Вика вытерла зеркало, посмотрелась в него и подумала: нет, это я себя люблю.

И вызвала милицию.

Попробуй, разберись

Анна Фёдоровна работала секретаршей у Егора Степановича Кретова, хозяина и по совместительству генерального директора цеха металлообработки.

Элегантная, яркая,  модная, лёгкая, улыбчивая, позитивная. Она нравилась всем, особенно молодым мужчинам.

Анечка умела и любила флиртовать, легко увлекалась, часто получала приглашения на рандеву в интимной обстановке уютного ресторанчика, в театры и просто на прогулки.

Отказывала встретиться или интересно провести время Анна Фёдоровна не часто, только тем ухажёрам, которые ей сильно не нравились или на стадии предварительного знакомства вели себя некорректно.

Со стороны Анечка выглядела легкомысленной шалуньей, но никто не слышал от претендентов на её благосклонность о реальной победе.

Было как-то раз, похвастался тридцатилетний айтишник, будто провёл с ней страстную ночь. Публичное аутодафе, когда Анечка вывела шутника на чистую воду короткими меткими вопросами, состоялось немедленно, как только ей сообщили о наглой выходке.

Лучше бы он промолчал. Сделала его Анна Фёдоровна в два счёта: показала, что он на самом деле из себя представляет. Да как ловко… это нужно было видеть.

Был у женщины пунктик: её нереализованной мечтой был удачный брак. В мужья Анечка хотела непременно богатого или знаменитого, но обязательно с возможностями и средствами.

Мечтала она обычно вслух, в основном во время офисных чаепитий и на девичниках, которые устраивала довольно часто. Женщины за бокалом вина готовы душу наизнанку вывернуть. Вот и она…

Жизнь свою семейную Анна Фёдоровна распланировала аккуратно и весьма  детально, так же как делопроизводство вела, и файлы с документами расставляла. Она чётко знала, где будет справлять свадьбу, сколько и каких гостей пригласит, как будет одета.

Семейная стратегия предполагала немедленную беременность, отдельную детскую комнату в квартире с дизайнерским интерьером, массу необходимых мелочей и прочее, и прочее…

Про любовь она никогда не распространялась. Видимо эта категория запросов предполагалась само собой разумеющейся или вовсе не была включена в реестр предпочтений.

Анечка с художественным изяществом описывала будущую дочурку, сыночка, легко и с интересом вещала о системах воспитания, развивающих играх, закаливании, рассказывала, какие навыки привьёт своим отпрыскам, в какие кружки и секции будет их водить.

Работа… это точно нет. Когда, если у тебя малолетние детишки и мужик на руках?

Время шло, знакомства расширялись. Анечка не сидела, сложа руки: совершенствовала и разнообразила наживки и снасти, закидывала леску с крючками и поплавками то далеко, то близко. Она была натурой неугомонной, творческой, с серьёзными интеллектуальными и эстетическими запросами, с незаурядными способностями.

Претендентов на её руку было в избытке, но всё не то, и не так.

И вдруг Анна Федоровна притихла, затаилась. Тихо исполняла привычные обязанности, без обычных разговоров, без шуток и описаний счастливого будущего.

Население офиса и цеха насторожилось. Анечка была центром вселенной, заводилой. Что-то определённо произошло. Но что?

Потом её затошнило. Обычно, как это случается у всех женщин, которые отведали, не предохраняясь от возможных последствий запретный плод. Тест на беременность выдал две полоски.

Это же здорово, думали подруги, свершилось. Кого-то упитанного заарканила.

Офис шептался, выдавая “на гора” одну за другой тонны предположений и версий, но, ни одна из них не соответствовала действительности.

Анна Фёдоровна молчала, что было ей совсем несвойственно, а животик рос.

Внешне её жизнь никак не менялась. Её никто не встречал после работы, никто не провожал, на её пальце так и не появилось символа супружеской верности в виде свадебного колечка.

Разве что одеваться Анечка стала строже и проще, причёски перестала делать в салоне, маникюр местами слезал с аккуратных прежде ноготков.

 Даже самые отчаянные поклонники прекратили вокруг неё кобелировать и виться. Работа – дом, дом – работа. До самого декретного отпуска.

Из родильного дома её встретили дружно, почти всем офисным составом, включая Егора Степановича и его молодую супругу, Ирину, свадьбу с которой весело и шумно отгуляли две недели назад.

Мальчонку Анечка назвала Егором. Это заставило подружек и весь коллектив призадуматься. Конечно, бывают всякие разные совпадения, почему нет?

По фирме поползли шепотки да шушуканья. Посещая Анечку в очередной раз на её съёмной квартире, подружки, не стесняясь в словах, задали вопрос в лоб, –  папа Егора – Кретов?

Анна Фёдоровна то ли не смогла, то ли не успела ответить, из её глаз водопадом хлынули слёзы.

– Так, ясно, понятно… а он, а Егор Степанович в курсе? Не молчи, чего он-то сказал,  собирается делиться с сыном фамилией, денег даёт, квартиру покупать думает?

– Ничего не сказал… сама, мол, решай, что и как. Не было, мол, такого уговора, чтобы рожать. Одно дело секс, другое – семья. И точка. Денег не даёт, признавать не хочет.

– А ты… чего делать думаешь, как поступишь? Требуй компенсацию. Он отец – пусть отвечает. Заставь тест на отцовство сдать, на алименты подай. Ты же умная, шустрая, делай что-нибудь. Как ты думаешь одна маленького Егорку растить да воспитывать?

– А что я, он же как бы и прав, не просил меня рожать, жениться не обещал. О чём я, дурра набитая, думала, сама не понимаю. Сама себе жизнь сломала. Он-то теперь счастлив, жена красавица, на десять лет его младше.

– Предъяви ультиматум, заставь раскошелиться. В конце концов, не силком же ты его на себя затаскивала. Ты ему что, за деньги отдавалась или сам за тобой ухлёстывал? Цветы покупал, в рестораны водил, подарки делал?

– Делал…

– Ну и… слова всякие говорил… про красоту там, про глаза, губы… неужели ни разу про любовь не обмолвился?

– Ещё как говорил… но жениться-то не обещал. Я сама… сама всё-всё придумала, сама теперь и расхлёбываю.

– Подруга… ты вправе требовать… если не любви и семейного счастья, то участия в судьбе сына. А жена, Ирка, тоже пусть знает, что у неё мужик – кобель похотливый с низкой социальной ответственностью.

– Она уже знает и что? Та ещё штучка, рыба-прилипала. Сказала, что её не касается, с кем, как и сколько раз спал Егор. Любит, мол, больше жизни и никому не отдаст.

– А он?

– Пригрозил, что без работы оставит, если вякать буду. Куда я тогда с довеском?

Вот такая, понимаешь, история с географией. Кто прав, кто виноват? Попробуй, разберись.

Осторожно, двери закрываются!

Люська Степанова, миниатюрная кареглазая блондинка с удивительно шелковистыми волосами цвета спелой пшеницы, точёной фигуркой и рельефными выпуклостями, работающая у нас в цехе кладовщицей – женщина общительная, разговорчивая.

Все домашние и семейные проблемы она запросто выставляла на суд общественности: считала публичное обсуждение взаимоотношений с мужем нормальным и правильным.

На тот момент Люсьен состояла в третьем браке. Сын от первого мужа вырос, жил самостоятельно от маменьки, а супруг – Игорь Вольнов, был человек скромный, довольно обеспеченный и имел двухкомнатную квартиру в собственности.

Звёзд с неба супруг не доставал, но на хлеб с маслом и кусочком сёмужки зарабатывал. Люську  любил беззаветно, по причине чего баловал, как мог и на капризы её старался не реагировать.

Игорь считал, что женская сварливость, подозрительность и лёгкая вздорность, это признаки неравнодушия. Ему даже нравилось, что Люська ревнует, что тайком роется в его карманах, проверяет звонки и сообщения в смартфоне, эмоционально реагирует на случайно брошенный в сторону симпатичной дамы взгляд.

У него это был второй брак.

С первой женой Игорь развёлся не по своей воле: она была искательницей приключений. С Инночкой он расходился во взглядах на жизнь, в понятиях добра и зла, в отношении к семье и браку.

Спустя год после свадьбы мужчина понял, что это был случайный, ни на чём кроме секса не основанный семейный союз.

Люся была совсем другая. Наверно она немного перегибала со стремлением всё устроить по-своему, всегда и во всём быть лидером, но не была равнодушной.

Заводилась Люська с пол оборота, знала за собой эту особенность характера, но придерживать вспыльчивость не желала: считала скандалы и выволочки обычными приёмами защиты и приемлемыми элементами воспитательного процесса.

Идея переделать Игоря под себя ни на минуту не покидала её милую головку. Люська постоянно и целенаправленно поправляла любое суждение мужа, корректировала его желания и потребности, переворачивала с ног на голову идеи и цели.

Воспитание не позволяло Игорю принимать участие в боевых действиях. Обычно он уступал: прижимал кудрявую Люсенькину головку к своей широкой груди и успокаивал, соглашаясь с её мнением.

Но однажды что-то пошло не так. Игорёк заартачился, не захотел, видите ли лететь в отпуск в Дубай, счёл такие траты нецелесообразным, неприемлемым расточительством.

Она, Люська, не посчитала, а он, паразит, посчитал…

– Да кто ты такой, чтобы мне перечить! Я сказала, полетим – так тому и быть!!! И не смей противиться. Я всё продумала до мелочей, всё предусмотрела. У меня даже купальник в тему куплен, со стразами, специально для Эмиратов. Как я в нём могу показаться в нищебродной Турции? Думаешь, что говоришь? А девчонки… я же всем-всем сообщила про Дубай… даже снимки отеля и пляжей показала, а ты… опозорить меня хочешь?

Короче, понесло Люську по кочкам и буеракам. Орала, как ненормальная, истерила, а когда исчерпала оптимально эффективные, действенные в проблемные моменты семейных склок  аргументы, начала в очередной раз шантажировать разводом.

Люська свято верила в свои колдовские чары. В привлекательность верила, в неотразимость. Надеялась, что сейчас дожмёт своего недоделанного Игорька (так она называла мужа, когда эмоционально делилась на работе переживаниями), а он…

Обычно в подобных ситуациях муж безоговорочно капитулировал, ещё и виноватым себя считал: извинялся, сувенирами и украшениями задаривал, а тут впился в неё пустым безжизненным взглядом, кулачищи сжал, скулами играет.

Люська испугалась, даже съёжилась инстинктивно. Таким она Игоря никогда не видела.

Её расчёт был до безобразия прост: внушить муженьку, что он неправ, что женщина всегда лучше знает, как поступить, если не получится – сыграть на его сентиментальности, на романтических чувствах, наконец, на великодушии, деликатности и порядочности.

Люська совсем не боялась унизить Игоря, рассердить. Он не был тщеславен и обидчив, ему не были свойственны мужское самодовольное тщеславие и чувство превосходства.

Люська не хотела вызывать цунами, достаточно было волнения средней интенсивности, чтобы муженёк понял, что может её потерять. Пусть выбирает: она или Дубай.

Понятно, что он выберет то, что нужно. Главное –  преподнести это решение, как его собственное, пусть почувствует себя победителем даже в поражении. Женщины – существа ловкие, изобретательные не в меру.

Кроме этого у неё был убойный аргумент: целый пакет козырных карт в рукаве в виде нежности и страстного секса. Люська умела когда нужно преподнести свои достоинства в красивой глянцевой упаковке.

Минут пять Игорь стоял неподвижно, потом развернулся, полез в антресоль и достал оттуда чемодан. Как раз тот, что Люська в Дубай взять хотела.

Сначала она обрадовалась – победа, безоговорочная капитуляция без аннексий и контрибуций, но Игорь открыл шкаф с её вещами, начал небрежно запихивать, нисколько не заботясь о том, что они могут помяться.

Люська стояла с открытым ртом, глотая пузыри воздуха, как карп в ожидании отправки на сковородку и ничего не могла осмыслить. Она ведь не собиралась на самом деле разводиться, она хотела в Дубай, только и всего…

– Завтра куплю тебе путёвку в Дубай. Съезди, отдохни. Наверно ты права… кто я такой, чтобы перечить? Несовершеннолетних детей у нас нет, разведут быстро. Приедешь – документы, думаю, будут готовы. Ладушки, любимая? Ты же этого хотела?

– Нет-нет, о чём ты, Игорёшенька, какой развод, я пошутила?

– Возможно… А я – нет. Довольно с меня, устал от твоей бурной деятельности на ниве модернизации меня. Будем считать, что не сошлись характерами. Пока не разведёмся и не найдёшь, где жить – будем спать в разных комнатах. И не нужно меня благодарить. Ты женщина самостоятельная, свободная, с чем тебя и поздравляю.

Вот такая получилась неприглядная история.

А Люська вторую неделю всему цеху мозг выносит: плачет и плачет. А чего, собственно, она хотела? Сама же разводом мужа стращала.

Всем  ведь известно, что мысли материальны, что нужно быть осторожными с желаниями, даже шуточными: они время от времени сбываются.

Позитивное впечатление

Зима за Полярным Кругом наступает сразу, иногда за один день. Морозы лютые, трескучие. Снега наваливает несколько метров. Лежит он рыхлым покрывалом девственно белого цвета, почти до весны не уплотняется. Бывало, на охоте лыжу сломаешь, всякое в тундре случается, провалишься в толщу колючего пуха на большую глубину или на бок упадешь – не вылезти, не перевернуться.

Однажды такая беда случилась с Антоном, когда побежал в выходной день на охоту. Скатился с небольшого обрыва и угодил лыжами прямо в запорошенный снегом камень. Попадаются в тундре такие великаны порой, под снегом не видно.

Обе лыжи пополам.

До посёлка километров тридцать, не меньше. Посидел Антон на валуне, погоревал, пробовал варианты решения проблемы,  да только ничего хорошего не вышло.

Покурил, раздумывая, что делать: по целине не дойти – слишком далеко.  На месте сидеть – тоже не выход. Нужно как-то продвигаться в сторону жилья.

 Снег в тундре рассыпчатый, сухой, в шар не скатаешь – рассыпается. Морозы в ту зиму ниже тридцати градусов – редкость. Всё больше столбик термометра ниже сорока опускался.

Вечером, когда зажигают уличное освещение, свет от фонарей падал столбом вверх. Дым из печных труб тоже.

Однажды Антон шёл на учебу ранним утром. На градуснике было минус сорок пять. Нос и щёки щипало нещадно. Время от времени приходилось доставать из кармана зеркальце, разглядывать в него лицо – нет ли белых пятен на щеках.

Появляются следы обморожения совсем незаметно, без ощущений. Если не заметил вовремя, не растёр мягкими шерстяными рукавицами – могут на всю жизнь остаться черными метками следы неосторожности.

На плече у Антона висела сумка из заменителя кожи, в нём лежали учебники и тетради. Одежда с сумкой заиндевели, стали каменными. Сзади Антона окликнули. Он повернулся резко, отпустил на секунду ремешок, тот моментально соскочил с плеча, заскользил по мёрзлой материи, словно санки с горы, плюхнулся на дорогу под ноги, развалившись моментально на фрагменты, словно разбившийся хрустальный фужер.

Обломки сумки разлетелись вокруг на несколько метров. Пришлось собирать пожитки, нести до техникума вруках.

Мороз. Даже металл не всегда выдерживает. Кипяток, вылитый веером в воздух, падает на землю уже льдинками.

Привыкаешь к морозам быстро. Сухой холод ощущается разве что прохладой, не выдавая ничем своей страшной силы. Особенно разрушительны порывистые ветра, дующие большую часть года. Те, пронизывают насквозь.

Собираясь на охоту,  мужики подкладывают в штаны на причинное место несколько слоёв газет, чтобы принести домой в целости и сохранности свои причиндалы.

Здесь к мелочам, способным сохранить здоровье, выжить в лютые морозы, относятся очень серьёзно, иначе нельзя. Обязательно берут с собой в дорогу смену сухого белья, запас пороха, спички в герметичном кожаном мешочке: на всякий случай.

Неприятные и курьёзные происшествия случаются постоянно, словно лишь из них и состоит жизнь на крайнем севере.

Антон докурил, хотя знал, что нельзя на морозе этого делать –  губы обветрятся, лопнут, кожа высохнет и слезет  чулком. Это не просто неприятно – очень больно. Всё равно он постоянно берёт на охоту табак. И таблетки глюкозы – лучшее средство от усталости.

Сколько раз спасали от физического бессилия эти маленькие белые таблетки, когда сил не оставалось даже на то, чтобы сделать один шаг, а идти предстояло ещё десятки, если не сотни километров по безбрежной снежной пустыне.

Бросил в рот несколько белых кружочков и через несколько минут появляется бодрость.

Камень, о который споткнулся Антон, стылый, безжизненный, обижаться на него нет смысла. Ему всё равно. Он на своём месте, а парню добираться непонятно как по сугробам.

Посидел Антон, погоревал, валун за это время успел забрать долю телесного тепла. Сразу озноб появился. Нужно немедленно начинать двигаться.

Попробовал Антон лечь на огрызки лыж, чтобы передвигаться “вплавь”.  Ничего не выходит: больно  короткие остатки, чтобы удержать на них равновесие, переломились в районе креплений. Да и руки проваливаются сразу на всю глубину.

На ноги тоже не встать: ступил на целину и просел метра на полтора-два в глубину. На месте сидеть, тоже не выход: покинут силы, закончится энергия вместе с нутряным теплом, вместе с ней покидает тело желание бороться.

Как только начинает стынуть кровь – человек засыпает. Проснуться самостоятельно невозможно. Такой опыт у Антона тоже имеется.

Однажды устал он сверх меры на большом переходе, решил прилечь минут  на десять, просто передохнуть, не более того. Не успел преклонить голову – заснул, моментально отрубился.

Говорят, сны приятные снятся, когда замерзаешь. Ничего подобного он не почувствовал. Провалился в бездонную пропасть, отлетел из области сознания, словно под наркозом.

Очнулся неожиданно, но не до конца. Состояние полуобморочное, сомнамбулическое, словно плывёшь по волнам, которые отступают и вновь накатывают. В голове ухает, состояние как после нокаута: вроде видит всё вокруг, только, как бы не с ним это происходит. Впечатление, что мультик смотрит.

Нашли и разбудили его охотники с зимовья. Шли мимо и наткнулись. Видимо кровь здорово остыть успела. Сколько он проспал – неизвестно.

Мужики растирали его, спирту внутрь влили немного – безрезультатно. Словно сильное алкогольное отравление: голова безвольно болтается, руки, ноги как плети.

В поле на севере в беде не бросают. Привязали Антона на постромки, взвалили на плечи и потащили.

Антон по центру, охотники по бокам.

Тяжело им пришлось, однако справились.  Понемногу Антон в себя приходить начал. Голова болела, словно поленом по ней прошлись. Несколько дней после отходил. Ходить в тундру не бросил. Путешествия – тоже зависимость.

Кто попробовал, того уже не переделать.

Нужно было ползти, пробиваться, катиться… как угодно, только двигаться. Суровый край пассивности не прощает. Холод принимает оплату за ошибки и бездеятельность жизнями.

Первый шаг и Антон очутился в снежной ловушке – провалился в толщу сыпучего порошка. Снег сомкнулся, залепил нос, глаза, уши.

Сквозь снег едва пробивался тусклый свет. Дело было в конце декабря, почти месяц как началась Полярная ночь. В это время даже в полдень сумерки. Солнце совсем перестаёт посещать небосвод, наверно тоже спит или дремлет.

Время было к вечеру, когда сумрак и вовсе сгущается.  Антона пробил холодный пот. Страшно.

Дышать легко, воздуха в снежном месиве хватает, только ничего не видно, а это ужасно, тем более, что без помощи зрения невозможно определить направление движения. Похоже на детскую игру, когда раскручивают с завязанными глазами, а тебе нужно правильно определить направление и срезать с верёвки подарок.

Интуиция и острый слух не помогут, только на везение расчёт. Фортуна, как известно, женщина строптивая, коварная и безжалостная – помогает лишь тому, кто сам ей руку протянет.

Антон попал в капкан, который не предполагал лёгкого выхода. Каждое движение усугубляло положение, закапывая его ещё глубже.

Попытки двигаться результата не дали, пассивность – тем более. Куда делись лыжи, неизвестно. Ему бы хоть один огрызочек, который можно использовать в качестве лопаты. Нет ничего, кроме ружья за плечами, охотничьего ножа и рюкзачка с сухим бельём.

Ситуация патовая: рыть тоннель в никуда или медитировать, ждать, когда тебя случайно обнаружат. Одно хорошо: под слоем снега довольно тепло. Впрочем, у этого плюса есть серьёзный минус – мокрое от пота бельё.

Одет-то Антон с поправкой на мороз и ветер, а под снегом, словно в тёплом помещении. Мокрое бельё, это быстрое остывание, которое забирает невосполнимые ресурсы в виде энергии и силы.

Антон начал лихорадочно рыть, пока не выбрался на поверхность. Осмотрелся, нашёл обломки лыж. Начал вытряхивать вещмешок. Ничего подходящего к случаю нет.  Мало того, поблизости ни одного перелеска, где можно хотя бы жерди вырубить.

Пришлось снять ветровку, которую Антон носил под тёплой меховой курткой для защиты от пронизывающего ветра. Привязал её между обломками лыж, разорвал  пополам трикотажные штаны, вдел в штанины руки в рукавицах, чтобы в них не сыпался снег, когда придётся выбираться в очередной раз из снежного плена и начал ползти с помощью этого приспособления.

Определить направление, куда необходимо двигаться ему удалось сразу. На линии горизонта в тёмное время суток, тем более при трескучих морозах, когда свет падает вопреки законам физики вертикально вверх, на огромное расстояние виден городской свет в виде зарева. На него и следует ползти.

Скорость движения получалась фантастическая: не более половины километра за час, если повезёт не проваливаться слишком часто.

Антон оказался не особенно везучим: то и дело барахтался в глубине снежной каши. Несмотря на это, расстояние медленно сокращалось, но хотелось быстрее.

Иногда удавалось удачно съехать с пригорка сразу метров на пятьдесят, однако такой успех – лишь маленький бонус, который поддерживал азарт и заставлял тут же делать ошибки.

Ползти и выкарабкиваться пришлось около суток. Последние метры, перед тем как можно стало встать на ноги, Антон не способен был даже ползти.

Голова кружилась, то и дело отключался мозг, зато вожделённая цель совсем рядом. Нужно только встать на ноги и пройти около километра.

В обычное время это была бы лёгкая прогулка. Только не сейчас. Даже встать не хватило сил.

Пришлось и дальше ползти.

Прохожие шарахались от него, думая, что тот банально пьян.

Странно. Это не характерно для жителей севера. Чего-то в нём было не так. Чего именно, он так никогда и не узнал, но до дома добрался.

Спал почти двое суток.

Вопреки теории о выученных уроках в следующий выходной Антон снова отправился в тундру. И в очередной –  тоже.

Охота, говорят, пуще неволи.

Вот и сегодня он опять на лыжне.

Весь день носился за зайцами и куропатками. Добыл двух ушастых и штук шесть куропаток. Настроение было замечательное.

На обратном пути неожиданно резко усилился мороз. Небо осветило Северное сияние, устроив грандиозное цветовое и световое шоу.

Красотища необыкновенная.

Зелёно-голубой занавес шевелился, будто подчинялся невидимому ветру, перестраивался, играл объёмами, время от времени добавлял красок, изменял конфигурацию, появлялся и исчезал, словно по команде невидимого дирижёра.

Под ногами всё сильнее и отчётливее был слышен хруст, словно лопались невидимые шарики.

Антон достал зеркальце, посмотрелся в него: сияние ярко озаряло окрестности, изображение было чётким, хорошо видимым. Белых пятен, свидетельствующих о начале обморожения, не было видно.

Ну и что?  Подождать, когда появятся? Антон энергично растёр замёрзшие щёки, стянувшиеся на лице как маска, не давая шевелить мимическими мышцами, пока в них не появилось покалывание, завязал покрепче вещмешок, поправил ружье: теперь оно вряд ли понадобится.

Нужно торопиться. В такой мороз опасно долго путешествовать, разве что отправляешься в последний путь.

Рановато ему. Двадцать лет всего. Только жить начинает. Даже с девчонками ещё не целовался.  Ладно, дело наживное. Удовольствие нужно расходовать экономно, чтобы вкус жизни не потерять.

Антон бежал ходко, одновременно наблюдал за небесной феерией, ощущая удовлетворение жизнью, некий душевный подъём…

Который неожиданно провалился…

Антон с головой окунулся в ледяную, обжигающую воду.

Мороз порядка сорока градусов и вода.

У парня остановилось дыхание, тело и мозг испытали мгновенный шок. Ещё не понимая до конца, что произошло, Антон заученным движением выхватил из-за плеча ружье, схватил его двумя руками, которые вместе со стволом резко закинул назад за спину, подавшись туда же в прыжке.

Упав спиной на срез льда, он начал тихонько, чтобы не соскользнуть обратно, извиваясь ужом вытаскивать себя на твёрдую поверхность.

Удалось это не сразу.

Тело и одежду сковало ледяным панцирем, который начал сдавливать тело, словно удавкой. Вода, стекая с рукавиц и шапки, моментально превращалась в сосульки, не успевая скатиться на землю.

Трансформация жидкой воды в стеклянную субстанцию происходила быстрее, чем Антон способен соображать. Мозг отказывался понимать, что происходит и как спасаться.

Действовала исключительно интуиция. Отдельно от сознания.

Видимо, желание организма жить заложено природой на разных уровнях. Если отключается один, сразу же срабатывают иные. Тело, так или иначе, продолжает эффективно сопротивляться.

Как бы само по себе, без посредства ума и памяти, психики и опыта – на автомате.

Позже, когда человек пытается пройти по цепочке событий, как правило, это не удаётся сделать. Мозг и сознание находились тот миг в иной реальности. События проходят мимо сознания, зато тело остаётся жить.

Антон выкарабкался.

Тело моментально замёрзло и замерло, лишившись способности банально и элементарно двигаться.

Попробуйте что-то сделать, будучи спелёнутым в смирительную рубашку.

Увы. Лёд, атаковал закутанное в многослойные одежды тело. Намоченные и застуженные сильнейшим морозом вещи моментально превратили Антона в статую.

Это было похоже на процесс накладывания гипса на сломанную конечность: известковый цемент моментально застывает.

Антон пытался сбросить рюкзак. В нём был заветный пакетик, уложенный герметично в резиновое изделие номер два, в котором  хранился коробок охотничьих  спичек и несколько таблеток сухого спирта.

Необходимо было как можно быстрее разжечь костёр, попытаться согреться и немного подсохнуть.

Конечно, маловероятно, что такое возможно, но, не опускать же безвольно руки. Пока Антон отыскал заветный контейнер, руки заиндевели, скрючились,  лишились возможности шевелиться.

Совсем.

Несколько попыток вынуть из коробка и чиркнуть спички потерпели фиаско. Возможность многократного повторения попыток исключена. Жить или нет, решают даже не минуты, секунды.

Спасительный фактор отправился обратно в вещевой мешок.

Нужно как-то согреться. Нагревания тела можно достичь лишь энергичным движением.

Легко сказать, а как выполнить?

Попытки приседать и прыгать провалились сразу. Необходимо бежать. Бежать и бежать, пусть медленно, пока не появится испарина и жар.

Антон побежал.

Организм молодой. Есть, правда, одно, но… Антон курилка.

Дыхание при быстром движении сбивается быстро. Как выдержать хотя бы умеренный темп?

Бежать нужно не час и не два. Даже в комфортной обстановке путь до дома занимает пять-шесть часов. Шоковое состояние, наверно, прибавляет сил. хотя, может и отнять. Всё зависит от эмоционального состояния.

Убеждённый атеист, скорее агностик, Антон начал умолять небеса и Создателя дать сил справиться с испытанием.

Он бежал и бежал, пока тело не окутало облако пара. Однако силы иссякли быстрее, чем сокращались километры.

Стоило остановиться на мгновение, и ледяной панцирь возвращался на своё место. Для того, чтобы заиндеветь, требовались секунды, а чтобы разогреться необходимы десятки минут бега с зашкаливающим пульсом.

Часа через полтора голову начала высверливать предательская мысль всё бросить к чёртовой матери. Мышцы дрожали, появились предательские спазмы.

Нужно бы присесть, отдохнуть.

Увы, зад тут же примерзает намертво, голову стягивает в тиски боль.

Слёзы отчаяния текли рекой, застывая на ресницах и в углах глаз.

Антон начал прощаться: с замечательной и интересной жизнью, молодой и счастливой. Какой чёрт дёрнул его переться в такой мороз, да ещё во время Полярной ночи?

Никакое удовольствие не может стоить человеческой жизни.

Сам же говорил, что впечатления, восторги и блаженство нужно экономить.

Сэкономил, мля…

Лучше бы истратил до последней капли!

Но почему последней? Он всё ещё жив.

Надежда, она всегда теплится, даже когда испаряется бесследно.

Бежать! Какого лешего!

Осталось-то каких-то жалких двадцать… господи, только двадцать километров.

Вспомни, уговаривал Антон себя, когда первый раз в жизни прошёл почти триста километров пешком, сейчас нужно пробежать в пятнадцать раз меньше. Тогда не было совсем никакого опыта, выручила упрямство и выдержка.

Выдюжил же. Почему сейчас скис как мальчишка? Встань и иди…  беги, греби… делай же что-нибудь!

Живи. Неужели ты не способен на поступок? Вперёд!

Антон вскочил и побежал. Приблизительно через час открылось второе дыхание.

Он всё ещё жив, у него достаточно сил, дерзости и упорства.

Когда прибегу и отдохну, –  уговаривал парень себя, –  обязательно пойду на танцы, познакомлюсь с самой красивой девчонкой, и немедленно её поцелую.

Теперь Антон бежал легко и радостно. Он в деталях представлял, как будет обнимать молодое и нежное девичье тело, как…

Где-то в животе стало жарко, фантазии оживили воображение, которое немыслимым образом скрадывало время, прибавляло сил.

Добежал.

Последние километры движение было похожи на топтание на месте.

Антон щипал и разминал мышцы, пытался растирать окаменевшее окончательно лицо, время от времени выжимал шапку.

Вот уже город. Правда, он отчего-то прибежал в него совсем не с той стороны.

Ладно, это уже не так важно.

Опять на глаза навернулись слёзы. Теперь совсем другие: наверно, от радости.

Дома Антона встретил встревоженный отец. Удивился, что сын в такой мороз совсем мокрый.

Папа раздел парня до гола, растёр, напоил сладким горячим чаем со спиртом, накрыл тремя одеялами и уложил спать.

Антон  отключился моментально.

Как ни странно, утром он был свеж и здоров, лишь утомлён несколько больше обычного. Ещё бы: пробежать практически без остановки, мокрому до костей, в лютый мороз  километров тридцать…

Зато есть о чём вспомнить.

Через несколько дней он вспоминал этот случай как занимательное приключение, чуть ли не как охотничью байку.

А на охоту Антон и впредь бегал при каждом удобном случае. Правда, добыча интересовала его всё меньше и меньше. Его манили позитивные эмоции, интересные приключения и масса впечатлений от созерцания живой природы.

Он стремился произвести хорошее впечатление, не поверите на кого – на себя самого. Оказывается, нет в жизни ничего более важного,  чем уважение к себе любимому, чтобы прожить интересную, не скучную жизнь.

Оглавление

Удачный розыгрыш

Романтическое свидание

Холодно и больно

Скучает. Любит…

Неужели это была я?

Серёжка на пузе

Молчун

Сопромат и любовь

И табе таке будэ

Прекрасное далёко

Люблю! Люблю! Люблю!

Попробуй, разберись

Осторожно, двери закрываются!

Позитивное впечатление