Вьюга [Квасецкий] (fb2) читать онлайн

Квасецкий Вьюга

Сегодня Елизавета Михайловна читала «Душевный лекарь: О перенесении скорбей». В нём были приведены цитаты из Библии, взятые из сочинений Святых Отцов:

Святитель Феофан, затворник Вышенский (1815–1894).

Человек – самолюбив и любит другого больше потому, что тот ему нужен. Эта слабость у человека часто простирается и на всё религиозное, святое, чтобы он любил Бога от всего сердца и от всей души (Ср.: Лк. 10, 27), дайте ему почувствовать всю нужду в Нем; поражайте его – держите его в чувстве постоянной зависимости от Него, в чувстве его совершенной нищеты – и тогда он будет обращаться к Богу; и искренно и пламенно оно (обращение) будет.

Книжка была дешёвенькая, всего-то 80 рублей, да и то, за ленивый сборник цитат, с такой низкосортной обложкой из нулевых, это было чересчур большой ценой. Но Петрюля Елизавета Михайловна впитывала в себя мудрости с удовольствием и радостью.

В этих цитатах, в которых одни находили себе способ лёгкого заработка, она находила успокоение и утешение, раздумывая над смыслом в стенах Донского монастыря. Большую часть времени Елизавета Михайловна сидела на стуле или на скамейке, рассматривала иконы, расписанные стены, людей, иногда ходила по монастырю, но в основном читала книжки, которые продавали в церковной лавке.

Здесь её многие знали в лицо, она была частой гостьей. Вот, приветливо кивнула проходящая мимо женщина в платке и зимней коричневой дублёнке, Ирина.

В дальней части монастыря, поодаль от Елизаветы Михайловны, скучилась группка бабулек, все конечно же в платках, низенькие, широкие и сгорбленные, они всегда ходили вместе, чтобы молиться, иногда помогали убирать в монастыре, протирали подсвечники или выносили мусор.

Ещё, с недавних пор, в монастырь начал заходить странный мужик, сильно младше её, даже молодой на её взгляд, с бородой и странной шишкой на лбу. К иконам он подходил, сняв чёрную шапку и прижав её к груди, шёл он быстрым и раздражённым шагом. При этом, когда он заходил в монастырь и замечал маленькую, сухую старушку в чёрной дублёнке и чёрной шапке сидящей в углу с какой-нибудь книжкой, злобно и подозрительно пялился на неё. Можно было даже подумать, что смотрел он на неё с некоторым испугом. Елизавета Михайловна считала, что шишка на лбу это наказание от Бога за какой-то страшный грех или метка Сатаны.

Так проходили дни Елизаветы в выходные, в будние дни она работала учителем литературы в школе неподалёку. Денег с преподавания и пенсии хватало, чтобы постоянно пополнять свою религиозную библиотеку дешёвыми книжками о православии и, чтобы вносить деньги на разные пожертвования, в Донском монастыре или в другие вместилища Бога. Она ходила по всем районным и около районным святыням, это было её паломничеством в свободное время.

Там она находила поддержку и силу, ответы на вопросы, которые её волновали. В этой среде она находила для себя более высокую причину жить, открывала для себя другую, духовную сторону жизни, которая закрыта для обычного обывателя, которому ничего неинтересно кроме его повседневных мелочных забот и бытовых проблем.

Тем временем, сразу за помеченным бесом, в монастырь зашел мальчик, на вид лет 15 – 16, в очках, и начал ходить по территории, рассматривая всё, что находилось внутри. Пока мальчик, как муха, бессмысленно ходил от одной стены к другой, от одной иконы к другой, Елизавета Михайловна терпеливо ждала в углу, как паук, она ждала и муха залетела в её уголок.

«Привет, мальчик, тебя как зовут?»

«Егор»,– удивлённо, но вежливо ответил мальчик.

«А что же ты здесь делаешь, Егор? Разве не время школы?»

«Да я так, гуляю просто, вот решил заглянуть посмотреть, а школу прогулял, там ерунда одна»

«Ну это хорошо, что ты сюда зашёл, в школах действительно мало чего хорошего проходят, вот что у вас на биологии рассказывают, наверное, что человек от обезьяны произошёл?»

«Ну да»

«И ещё наверное, что Бог человека не создавал?»

«Ну да»

«То есть они говорят, что ты и я – обезьяны. Ты в это веришь?»

«Да»,– у Егора было удивлённое лицо, он не ожидал, что разговор зайдёт в русло биологии и что ему придётся отвечать по школьной программе, всё-таки школу он сегодня прогуливал.

«Тааааак, а ты скажи, ты верующий?»,– у женщины лицо заметно посуровело, одновременно с этим в дальнем углу монастыря вслух начали молиться бабушки, а прямо к Егору и Елизавете Михайловне подошла старушка в чёрном, пихнула сзади мальчика, чтобы он подвинулся и начала протирать подсвечник, ворча: «Трёшь и трёшь, целый день трёшь и трёшь, без остановки, так трёшь и трёшь.»

Тут и мужик с шишкой на лбу начал злобно пялиться на мальчика с женщиной. Всё это не могло не действовать на нервы, для Егора это казалось каким-то странным сном, каким-то бредом, какофония звуков: молитвы бабушек в углу, ворчание бабушки-уборщицы, злобный взгляд крестящегося мужика с шишкой и немигающий взгляд строгой женщины, которая не верила, что могла произойти от обезьяны.

«Да, то есть нет»,– ответил Егор,– «неверующий»,– добавил он.

«Ага, а родители, крещёные?»

«Ну да, недавно только крестились»

«Понятно, и тебя тоже надо крестить, а то вот ты какой вырос. Молитвы хоть знаешь?»

«Нет»

Какофония звуков не прекращалась, всё так же нараспев читали молитвы бабушки, ворчала уборщица, пялился мужик. Елизавета Михайловна начала объяснять, уже дуреющему Егору, как важно креститься и читать правильные книжки и с какой стоит начать, как тут вдруг, как-будто из-под земли, появилась низенькая старушка с широким, добрым лицом, большим приплюснутым носом и большими руками с толстыми пальцами.

«Внучек, а помоги мне, пожалуйста, донести мешки с мусором»

«Конечно»,– Егор радостно принял это предложение

После того, как появилась старушка сразу пропала вся какофония звуков и настала приятная монастырская тишина. Было ли это случайным стечением обстоятельств или чем-то ещё, непонятным Егору, он не стал рисковать и тут же после того, как отнёс тяжеленные мешки с мусором, которые по замыслу руководства монастыря старушка должна была донести в одиночку, сбежал из монастыря и пошёл домой.

Елизавета Михайловна всё ждала, когда же придёт этот мальчик, но он не пришёл. Тогда она продолжила сидеть на стуле перед иконой и читать свою книжку. Добыча сорвалась.

В коридоре раздались бытовые, отработанные звуки: шуршание пакетов, возня с одеждой, с вешалкой, звук воды из крана, – на кухне появился мужчина лет 40: Петрюля Ярослав Владимирович.

«Привет, мам»

«Привет, Ярик»

«Я тебе вот ужин приготовила, будешь?»

В ответ на это прозвучал неразборчивый, но утвердительный звук, на лице Ярика появилось задумчивое, ищущее выражение. Он начал бродить по квартире, обходя комнату за комнатой.

«Что же ты не идёшь есть, куда ты пошёл?»

Ответа не было, минут через пять Ярик вернулся, с очками в руках.

«В коридоре оставил, найти не мог, думал где же они. Очки для меня смешались со стулом и я никак не мог их разглядеть, поэтому всю квартиру обошёл пока искал, а они оказались в коридоре, откуда я их начал искать»,– его лицо выражало недоумение: как же он так мог, не найти очки,– говорило оно.

Он сел за стол, очки натянул на макушку, заправляя таким образом свои длинные волосы под них, использовать их по-прямому назначению было проблематично, ведь покрытие линз уже давно стёрлось и в очках прямо по центру были протёртые места, там находилось стекло. Сходить и купить новые очки или линзы всё как-то не находилось времени, а ещё в большей степени, желания.

Ярик начал есть.

Жил он с мамой в квартире, которую его родители получили, обменяв свою большую квартиру на окраине Москвы на квартиру поменьше, но в центре, рядом с тогда еще новой станцией метро «Шаболовская». Менялись с людьми пожилыми, уже вышедшими на пенсию, в центре им было шумно, неудобно ездить на дачу. С окраины намного ближе, поэтому они пошли на такой обмен. Им, в свою очередь, квартира была выдана администрацией Московского Электромеханического завода им. Владимира Ильича Ленина за чего-то там, когда-то там. Этих подробностей никто в семье уже не помнил.

Отец, Владимир Петрюля, умер в середине нулевых, в те неотёсанные годы, когда Москва еще не ушла полностью от девяностых: рекламные растяжки на всю улицу, ларьки в подземных переходах, строительный бум в Москве, куча торговых центров, активное строительство церквей и храмов. На них ещё везде собирали деньги, теперь в этих новостройках собирают деньги в разные фонды.

Москва очень сильно менялась тогда. В девяностых разрушалась Москва советская, а в нулевые на обломках строилась новая Москва. Отец остался в старой Москве.

Ярослав Владимирович покосился на церковную книжку, которую принесла Елизавета Михайловна, и спросил: «Ты же уже покупала такую, зачем тебе ещё одна?»

«Нет, Ярик, то была другая: «Душевный лекарь: о семейной жизни»,– зря ты её не стал читать, может она бы тебе помогла, а то ты всё один»

«Лучше бы печатали короткие формулировки законов естественных наук и продавали в церквях, толку бы больше было, может туда бы ходить перестали и студенты бы поумнее были, а то приходят, ничего не знают после школы»

«Нет, ну почему ты не хочешь почитать, там же всё только полезное, умные, святые люди ерунду не скажут, поумнее всех ваших профессоров и ученых. Потому что они с Богом напрямую связаны и глаголят истину единственную в этом мире. А ты, орясина, сидишь и обо мне совсем не думаешь!»

Такое происходило часто. Почти каждый вечер.

«Жена от тебя ушла и я скоро уйду, ты меня в могилу загонишь своей упёртостью»

«Да заткнись ты, старая карга!»,– мгновенно вышел из себя Ярик,– «Заткнись! Хватит меня доводить и устраивать истерики, ты, выжившая из ума старуха! Всё! С меня на сегодня хватит, я ухожу!»,– с этими словами он встал. Встал неаккуратно и тарелка с ужином полетела вниз со стола, упала и разбилась.

«Сама и убирай теперь, это твоя вина, что ты меня довела!»

С этими словами он ушёл, хлопнув со всей дури дверью на кухне, а потом и у себя в комнате, ещё и заперев её на ключ, чтобы нельзя было войти.

Мать начала убирать на кухне, после этого пошла в свою комнату. Квартира давно стала холодной и неуютной, последние огоньки семейного уюта и тепла ушли из неё много лет назад.

Комната её немного успокоила, тут был её личный мир. Старый коричневый шкаф из дерева был весь заставлен книгами: художественными советскими с шершавой бумажной или картонной обёрткой и новыми, с глянцевым покрытием, мягкие и твёрдые, на них уже были странные картинки, обычно абстрактные, научные книги, литературные журналы, книги по готовке, по шитью, по уборке и другим бытовым делам, старые учебники и куча религиозных книжек. На книжных полках лежали рамки с фотографиями родственников, ещё живых и уже не живых, рядом с не живыми стояли иконки. Фотография мамы, брата, мужа, а рядом иконки.

Воспоминания о хороших старых временах, в сравнении с настоящими, вызвали чувство смешанной тоски и обречённости. Она легла в кровать и почувствовала, как в напряжённых глазах начинает скапливаться влага, а из носа вытекать водица. Теперь она лежала в кровати и плакала от всего унижения, которое она пережила за последние годы. Когда-то были счастливые времена, кажется, что в другой жизни, а потом несчастья, всё покатилось. И вот теперь, она доживает свой век в одиночестве: раньше семья была единой и дружной, ходили в гости друг к другу, общались постоянно,– а потом, раз, и все разбежались. На маленькие семейки разбились и начали вымирать. В её семье два человека и всё идёт неправильно.

Плакала, плакала и заснула.

Ярик посмотрел в окно: февраль, утро. По Шаболовке идут большие потоки людей, все спешат на работу. Снег из-за машин черный, а под ногами у прохожих серое месиво. Ярослав встал, помыл за собой сковородку, тарелку, чашку, вилку, нож. Промыл чайник, выбросил из него переваренные чаинки в мусорку, под раковиной.

Мама уже ушла, то ли в монастырь, то ли на работу.

Послесонное умиротворение не покидало Ярика, пока он собирался на работу. Зима за окном только помогала этому ощущению, ведь дома тепло, а на улице холод, незнакомые безучастные люди. А на работе – работа. И только после всего этого, снова – домашнее тепло.

Так что эти последние ленивые минуты перед выходом были особенно ценны для него. Ярик оделся очень тепло, чтобы и на улице не растерять этого тепла и уюта. Потому что в большом потоке людей можно идти, не особо думая, уткнувшись носом в шарф, просто идти и думать о домашнем тепле, можно думать о детстве или вообще о прошлом, придаваясь тёплым воспоминаниям.

День прошёл по обычному. Лекция, семинар, кафедра, пришли должники. Человек десять. Каждого надо выслушать, проверить работу, объяснить ошибки, на это нужно время. А они там сидят в коридоре и бухтят: «Что же, побыстрее нельзя? Он там сидит – пердун старый, уже сколько времени прошло, а нас же всего десять было. Как же медленно.» Только ждущим кажется, что время идёт быстро и ничего не происходит. Ярослав Владимирович работал 2 часа подряд, без остановки. Ему казалось, что работает он с потрясающей скоростью и упорством. А работа при этом не заканчивалась. Он уже наперёд знал, что у него спросят и знал, как на это стоит ответить, навыки, доведённые до автоматизма за растянуто долгие годы работы.

«Ярослав Владимирович, а посмотрите мою домашку вторую вот я переделал»

«Ярослав Владимирович, а когда контрольную можно будет переписать, а то я проспал»

«Ярослав Владимирович, ну выдайте дополнительное задание»

И так далее, и тому подобное. Какой-то бесконечный единообразный поток. Или конвейер. Всё это безумно утомляет, однообразная мелочная работа, когда постоянно что-то отвлекает: нужно готовиться к занятиям, писать научные работы, проверять задания,– а тут эти назойливые мушки налетают.

«Хотя мушки обычно налетают на говно»,– подумал Ярослав Владимирович и мысленно себя поправил: «а тут это постоянное мелкое комарьё налетает.»

«Да, так звучит и лучше, и точнее, они жужжат и высасывают кровь»,– удовлетворённо подумал Ярослав Владимирович.

Студенты почти кончились, осталось всего трое: это были двоечники, ни на одном своём занятии он их не видел и решил, что, если они ждали его четыре часа, то подождать его ещё пол-часика для них не будет проблемой, тем более, по их лицам было видно, что деваться им некуда.

Он откинулся на спинку стула. На улице Солнце уже зашло. Оттого тусклые цвета кабинета становились только тусклее, чуть ли не превращаясь в сероватый. Преподаватели тоже не сильно выделялись красками на фоне стен. Уставшие от бумажной волокиты, однообразных приставаний студентов, преподаватели от отсутствия Солнца тоже становились ещё более безынтересными и безучастными к жизни вокруг, чем летом. Многие из них были людьми немолодыми и даже откровенно старыми, раздражительными, озлобленными, в основном семейными и в своей семейной жизни одинокими. Их подтачивало осознание безнадёжности их жизни. Прожито много, а накоплено мало, при том во всех смыслах: и в материальном, и в духовном. Было уже поздно, но на кафедре преподаватели оставались допоздна. Никто не торопился бежать домой. Большинство работало, чтобы не быть дома. Особенно те, у кого дома кроме жены-старушки никого не осталось, под старость, всё, что копилось долгие-долгие годы даёт свои плоды: в основном это что-то несъедобное или даже ядовитое и опасное для здоровья.

Ярик, хоть и не был женат, но тоже жил со старухой-матерью, что делало его не менее грустным и унылым, чем остальных.

Грустно здесь всем было от жуткой беспросветности: их всех засосало в этот водоворот мелочей, который как-будто постоянно не даёт заняться чем-то действительно важным. Но при этом никто не понимал: а чем, важным?

Кафедра напоминала склеп с живыми трупами.

Вот уже ночь, университет закрывают, последние профессора и отчаявшиеся студенты выходят на улицу. Несколько фонарей среди разбушевавшейся под ночь вьюги одиноко горят у дороги. Ярослав видел как лучи от этих фонарей как бы закругляются, попадая ему в глаза. Всему виной плохое зрение.

С последними студентами вышел тяжелый разговор на повышенных тонах. Ярослав Владимирович отказался давать им дополнительное время на досдачу долгов, у них его и так было предостаточно. Они, как стая собак, сначала скулили, потом рычали, потом виляли хвостами, пробовали по-разному к нему подступиться и вымолить ещё немножко времени, но не вышло, Петрюля Ярослав Владимирович был непреклонен.

Остановка, скамейка покрытая льдом и заметенная снегом, мигающий фонарь. Ждать автобус ночью обычно приходится долго, ещё и в такую погоду.

Потихоньку преподаватели и студенты вокруг исчезали, кто-то уезжал на автобусе, кто-то на такси, кто-то на своей машине, за кем-то заезжали друзья или родственники. Ярослав Владимирович стоял. Начинали подмерзать пальцы ног и рук, а ресницы и брови покрывались льдом. Телефон разрядился и поэтому оставалось только ждать. Ресницы слипались и становилось больно моргать. А держать глаза долго открытыми тоже тяжело. Холодный ветер будто бы пытался их выколоть или выдуть из глазниц. Становилось тяжело ждать. С каждой секундой такого стояния мысли о доме становились всё навязчивее, а за ними уже шли мысли о детстве и о чем-то тёплом, из прошлого. Но вот, в темноте показался неяркий желтый цвет, как у лекарства желтого цвета, разведённого в воде. Тут тоже желтый цвет был разведён белой пургой, которая была видна только из-за света автобуса и которая при этом этот свет ослабевала, съедая резкость цвета. Автобус номер 16*, последняя цифра не видна, но видимо это тот, который нужен.

Внутри было абсолютно пусто, Ярослав Владимирович зашёл, было уже поздно, ехать надо было 30 минут до ближайшего метро.

Потёртые коричневые сидения, вода на тёмном полу, желтый валидатор и поручни. Душный, тёплый воздух внутри успокаивал. Можно было отогреться. Он сел в середину автобуса, на места, располагающиеся чуть повыше.

За стеклом не было видно ничего, только снеговое поле вокруг автобуса. Снежинки носились вокруг, подхваченные ветром, бессильные что-то изменить они со всей силой и злобой врезались в автобус, в дорогу и друг в друга. Ярослав начинал волноваться: времени уже прошло не мало, а метро всё не было.

«Извините, а когда уже будет остановка метро?»,– спросил недовольно у водителя Ярослав Владимирович

«Метро?»

«Да, метро»

«Вот ваша остановка, выходите»

Автобус остановился где-то посреди дороги, остановки видно не было.

«Тут даже нет остановки!»

Водитель молчал.

«Эй, тут даже остановки нет! Ты что мне тут голову крутишь?! Вези меня до метро»

Ответа не было. Ярослав встал со своего места и пошёл к кабине водителя, место было пустым. Женский голос объявил: «Остановка метро «ВДНХ»»Водитель пропал.

Ярослав резко обернулся, ожидая, что позади него будет стоять человек в водительской форме, там никого не было, но дверь была открыта.

«Эй, я вас спрашиваю, где остановка метро?!!»

Ярослав выбежал из автобуса. Он был уверен, что водитель вышел на улицу, где же он ещё мог быть?

«Может быть автобус просто заглох, сломался, такое бывает, водитель наверное вышел его починить»

Действительно, сзади автобуса была какая-то фигура, она помахала ему, было плохо видно, пурга и ночная тьма вокруг не давала хорошо рассмотреть, единственное, что немного разжижало плотную тьму, это свет из салона автобуса. Ярослав пошёл к фигуре, которая возилась сзади, видимо чиня автобус.

Он подошёл, фигура не двигалась, просто стояла.

«Что происходит? Когда будет остановка метро?»,– спросил Ярик с явным волнением, он тронул фигуру, она упала на землю. Это был манекен!

«Что за шутки?»,– крикнул Ярик.

Только он развернулся, чтобы вернуться в автобус, как автобус поехал.

«Эй, эй, стой!»,– закричал Ярослав и побежал за автобусом.

Водитель ждать не стал. В уезжающем автобусе, на заднем сидении, упёршись лапами в окно, стояла рыжая собака с высунутым языком и смотрела на него, как-будто дразнила.

Автобус ехал, а тьма вокруг сгущалась, свет уходил, Ярик начал бежать, он кричал и пытался догнать автобус. Он бежал, бежал. На остановках автобус останавливался, раскрывал двери, но Ярик никак не успевал, каждый раз ему не хватало совсем чуть-чуть, чтобы поймать ускользающий автобус.

«Сколько я уже бегу? Когда это кончится?»

После этой мысли Ярик подскользнулся и упал. Он попытался подняться, но не смог сделать это быстро, подвернул ногу. Поле света, которое исходило от автобуса начало уходить и мельчать.

«Стой, погоди. Мне же домой надо, там мама. Она же ждёт.»

Острая, щемящая тоска появилась где-то в зоне груди. А потом, когда автобус уехал уже так далеко, что его было не разглядеть, Ярик начал чувствовать безнадёжность. Ярослав Владимирович остался один, посреди дороги, без света. Даже фонари не горели в такую страшную вьюгу и свет из квартир не было видно.

Ярик встал и оказался посреди неизвестности, мир вокруг начал сжиматься. Планета-Евразия-Европа-Россия-Москва-Район-Улица-Ярик-Ничего. Как-будто ничего не было, всё в его жизни исчезло, он не помнил, кто он такой и чем занимается из памяти вышло даже имя. Когда темнота выколола тебе глаза и ты знаешь, что ты остался один, в Москве, населённом миллионами людей, ты начинаешь терять ощущение реальности. Вокруг была темнота, холод, снег в лицо, визг вьюги. Ярику оставалось только идти в темноту.

Шаг, шаг, шаг, нога не нашла опору, шага не вышло, Ярослав Владимирович кубарем покатился по склону вниз. Через тернии к земле. *Шлёп*.

Шаг завершился. Нога опустилась на землю. Ярик неуверенно встал. Ноги болели, тело, голова и руки тоже, вроде ничего страшного.

«Кто я?»,– спросил он в темноту.

«Ну и повезло тебе, что ты на меня наткнулся, а то шел непонятно куда, не разбирая дороги, тебя как звать-то?»,– спросил странный человек, живущий в лесу.

«Меня? Не помню»

«Ну ты же человек, значит и имя у тебя должно быть, меня Михаил зовут, а тебя?»

Он пытался яростно вспомнить кто же он и где он. Вокруг был… снег, деревья, мужчина Михаил. АГА!

«Я ЯРИК!»,– вскрикнул он радостно,– «Это снег на земле и мы в Москве, это я помню»

«Ааа, Ярослав, это хорошее имя. Русское. Православное, что важно. Ну, значит, у меня переночуешь, а завтра домой отправишься»

«Спасибо»

«Э-хе-хе, ты говори лучше спасимих»

«Чего?»

«Ну, спасибо – это спаси Бог, а я-то Михаил, поэтому спасимих»,– он захихикал в кулачок.

Они подошли к непонятному сооружению, которое было собрано из понатасканных матрасов, подушек, деревяшек и разного другого мусора, которое понатаскал Михаил со свалок. Всё было грязным, но каким-то образом держалось и не разлеталось от ветра, а внутри было тепло, хоть и крайне душно и затхло, от такого запаха начинала кружиться и болеть голова.

«Сейчас, Ярик, я свет разведу»

Михаил разжег свет в подсвечнике, в который были вставлены свечки. Впритык к Ярику находилось сразу пятеро детей разного возраста, которые смотрели на него, не отрываясь. Дети были разных возрастов и полов, они никак не реагировали на Ярика. Просто смотрели на него, не моргая. Ярик удивлённо уставился на человека, живущего в лесу.

«Ааа, удивляешься откуда у меня такой подсвечник? Он немного поломанный, его на мусорку выбросили, я и подобрал. А свечи я тоже с мусорки беру, там их выбрасывают просто тоннами, их выковыривают из подсвечников, я забираю, хотя они немного уже погоревшие, зато есть чем дом подсветить.»

Михаил задумчиво посмотрел на подсвечник.

«Интересно, да? Это же не догоревшие свечи с молитвами к Богу. Они у меня здесь догорают, то есть получается у меня тоже своего рода храм Божий»,– он похихикал в кулачок.

Ярослав покосился на детей, они всё так же сидели и смотрели на него.

Михаил увлёкся своей мыслью о храме Божьем и продолжил размышлять.

«Ну и смотри, в храм же приходят люди неприкаянные, потерянные, одинокие, ищущие ответов. Вот, ко мне такие и приходят, вот ты например или эти детки. Вот самого маленького я нашёл на окраине леска нашего, младенцем ещё, выкинул кто-то сюда, я его и рощу. Остальные детки сбежали из дома или из приюта, их никто не приходил сюда искать.»,– Михаил задумался,– «никому они не нужны, кроме меня»

Ярослав не верил ни единому слову Михаила. Это было слишком странным, чтобы верить.

«Неужели никто не хватился этих детей, не пошёл их искать, да и странно, что они у тебя тут остались»,– сказал Ярик.

«Эх, Ярик, в мире так много странного и жестокого. И даже не поймёшь откуда всё это, человек человеку – волк. Ты что же, никогда не видел пропавших людей, даже пропавших внутри себя как-будто. Человек пропал и никто не придёт, не поможет, один, всё один»,– он помолчал.

«Я раньше в МГУ работал преподавателем, а потом как-то всё не так пошло, я потерялся, потерял себя, и родных тоже растерял, куда-то все пропали, вроде живы, хотя сейчас уже не уверен. Так вот, ехал я как-то в метро, книжку читал, это конец 90х или начало 00х было, я тогда ещё в «Брате 2» сыграл, эпизодическую роль, там где погоня была. В титрах правда не указали, но не суть»,– вдруг он заулыбался и начал хихикать, косясь на Ярика и как-будто сдерживаясь, чтобы что-то не сказать, в итоге не выдержал и всё-таки выдавил,– «ссуть в унитазе, ахахахахахаха»

«Ооооох»,– выдохнул Михаил, он пытался отдышаться от смеха,– «что-то я и сам теперь захотел, сейчас, я выйду на пару минут, дело важное сделаю, потом продолжу»

Ярослав заметил, что дети так и не сдвинулись с места, не пошевелились, не изменили выражения лица, возможно даже не моргнули. Они сидели слева направо от старшей девочки к младшему мальчику. Время шло, ничего не менялось. Михаила не было.

«Миша хотел сказать, что нужно ценить других людей»,– вдруг сказала старшая девочка.

«А то он уже наверное не придёт»,– добавил самый младший, мальчик.

Свечки догорали, они и так уже были пользованные, поэтому время их горения было недолгим. В хате становилось всё темнее и темнее. В какой-то момент Ярику начало казаться, что вещи вокруг как бы движутся, дети становились то ближе, то дальше. Подсвечник то больше, то меньше, он странно кривился, пока не потух. Тогда уже ничего не было видно, только темнота, снова.

Ярик проснулся. Было приятное солнечное утро, в жилище никого не было. На полу из натасканного линолеума и пакетов лежали 4 куклы. Ни детей, ни Михаила не было.

Он встал, вышел из хижины, следов никого из обитателей не нашел. Покопавшись в кармане, Ярик нащупал деньги: в сумме где-то 1200 рублей, а так же бумажку с ручкой. В хижине он оставил деньги и записку с благодарностью Михаилу и наилучшими пожеланиями ему и его детям.

Из леса он решил идти в ту сторону, с которой, как ему казалось, ночью они пришли к хижине. Выйдя из лесу, он понял, что оказался прямо перед университетом. После этого Ярик, уставший и вымотанный после насыщенной ночи, пошел к остановке.

«Выходит, что перемещение равно нулю. В школе учитель задавал такую задачку на понимание: Петя встал с утра и пошел на работу, с работу в магазин из магазина домой. Чему равно перемещение Пети? Правильный ответ был ноль. Вот и я, вечером выехал с остановки, а с утра снова на ней оказался. Перемещение ноль.»

Ярик упёрся лбом в стекло рядом со своим местом в автобусе. Посмеялся чуть-чуть, такое странное облегчение он чувствовал после этой ночи, хотя в итоге как-будто ничего и не произошло, вернулся в ту же точку, откуда и начинал. А сейчас он приедет домой и ляжет спать, как всегда.

«Ярик, какие автобусы? Ночью сегодня не ездили автобусы, была же жуткая вьюга, ты о чем? Все сегодня оставались и ночевали на местах работы.»

У Ярика по телу прошлись мурашки.

«Ну как же? Я же ехал на автобусе»

Ярик не мог понять, как так случилось, ведь он точно ехал на автобусе, свалился в лесок, потом встретился со странным человеком в лесной ночлежке, шёл домой и оказался у университета и уже на утреннем автобусе поехал до метро, когда улеглась пурга.

Мама включила телевизор.

«Вот, смотри, даже по телепуперу показывают»

«Из-за аномальной вьюги, которую не видели в Москве уже много-много лет поднявшейся ночью, автобусные рейсы были отменены. Несколько людей найдены мёртвыми на улице, непонятно, как они там оказались. Личности потерпевших устанавливаются»

Ярика прошиб пот. Несколько людей погибли, это наверняка его коллеги из университета, с которыми он вчера стоял на остановке. Или же это Михаил с детьми? Их же не было с утра в ночлежке.

«Несколько экспериментальных моделей автобусов с автопилотом от Яндекса, которые были заказаны мэрией Москвы, вышли ночью из-под контроля и самовольно проделали маршрут, на утро, все автобусы вернулись в автопарки. Подробности и причины такого сбоя выясняются.»

«Вот оно как»,– подумал Ярик,– «просто сбой в системе»

Теперь Ярик успокоился, всё было в порядке, случайности наложились друг на друга и привели к такому исходу. Такое бывает. Значит всё нормально, он не сошёл с ума.

«Ярик, ты какой-то встревоженный, знаешь, ты вот лучше отвлекись, почитай книжку, которую я вчера тебе давала»,– сказала мама

«Хорошо, мама, я почитаю, только я очень устал, я наверное лягу спать сейчас, а почитаю вечером»

«Да, конечно, Ярик, ты устал, тебе надо поспать, а вечером я пирог сделаю, как тебе в детстве нравилось»

Елизавета Михайловна начала уходить из комнаты.

«Мам, извини меня за вчерашнее»

«Ничего, Ярик, со всеми бывает»

«Мам, ты же сегодня не спала, иди тоже спать, много нервничать – вредно»

«Хорошо, Ярик, спокойных снов»

«Спокойных снов».