Тайна палаты №6 [Александр Иванович Вовк] (fb2) читать онлайн

Часть первая

Глава 1

Утро, мягко стирая границу между светом и тьмой, незаметно превращалось в летний день. Чистый диск солнца висел пока низко над магистралью, заставляя щуриться водителей, стремящихся на юго-восток. Белая «Камри», замиравшая на пару ночных часов рядом со случайно подвернувшейся заправкой, опять летела в сторону Черноморского побережья.

Измученная бессонной ночью Алёна иногда приоткрывала глаза и провожала резво отлетающие назад придорожные пейзажи, но больше дремала, слегка отклонив спинку крепко охватившего ее сиденья. Дмитрий расслабленно удерживал послушную «японку» на дороге и копошился в воспоминаниях, изредка им улыбаясь.

Приятная своей несовременностью музыка обволакивала салон томной мелодией тоскующего саксофона и скрипки, рыдающих в унисон.

– Где мы? – почмокала пересохшими губами Алёна, не открывая глаз.

– Почти восемьсот накрутили. Воронежские машины всё чаще попадаются! Значит, скоро и город… Может, Аленький, остановимся? Соня ты моя, засоня! Неужели не проголодалась?

– А ты уже хочешь? Я бы подремала чуток…– отозвалась Алёна, с удовольствием потягиваясь и ощущая блаженство оттого, что он опять рядом, опять она ему дорога, а он бесконечно дорог и близок ей.

– Тогда молчу! Но если подвернется удобное и красивое местечко, желательно, министерское, то всё равно разбужу. Не обижайся! Кстати, скоро мы увидим самую длинную в мире ворону! И к тому же она ещё никогда не покидала своё насиженное место.

– Ну тебя, Димка, опять шутишь? Какая еще длинная ворона? По-твоему, бывают короткие?

– Так вот и она, длинная! Смотри, на табличке по-русски написано: Во-ро-на!

– Так это же река! Река Ворона! А я уж подумала и впрямь что-то невероятное! Длинная… Разыграл меня спросонья! Значит, теперь моя очередь… – легко засмеялась Алёна.

Они всё мчались, смирившись с давно утомившей их сменой дорожных декораций. Алёна, отстранившись от движения, ушла в себя. Какие странности иной раз происходят в жизни самых обыкновенных людей, думала она. Расскажи ей кто-то о ней же такое, произошедшее с ней наяву, она бы засомневалась либо в достоверности рассказа, либо в искренности рассказчика! Но всё это было! Действительно было с ней. Давно и совсем недавно.

И вообще, странно вдруг осознать, как многим в нашей распланированной жизни управляет этот лукавый батюшка случай! С какой лёгкостью он вертит человеческими судьбами! Иногда ставит людей на голову, иногда на колени! Тем не менее, люди, – до чего же они всё-таки глупенькие, – беспечно продолжают с ним не считаться, наивно рассчитывая на своё призрачное везение. Мол, опять пронесет, обойдется, проскочим. Но случаю того и нужно, – не взирая, на их заблуждения, он осуществляет задуманные гадости с жесткой и расчетливой фантазией, действием доказывая свои беспредельные возможности, а радует нас своей щедростью настолько редко, что мы уж и не помним, когда было это в последний раз…

Разумеется, очень странно, думала Алёна, почему люди, даже сильно обжегшиеся на своей беспечности, совсем не дуют на воду, как уверяет нас пословица. Они лишь немножечко, первое время, поведут себя настороженно и испуганно, обещая себе впредь быть более бдительными и более разумными, но очень скоро обо всё забывают и опять беспечно прут напролом, надеясь на зыбкость привычного и родного авось.

И я такая же дуреха, поскольку глубоко в душе всегда лелеяла глупую надежду на свою исключительность, которую должна же, в конце концов, заметить и оценить моя недоброжелательная хозяйка-судьба. А сделав это, она, ввиду безусловной ко мне привязанности, о которой сама еще не догадывается, возьмет и по-царски меня отблагодарит. Если дождусь я, конечно, от нее подобного озарения! Смех смехом, но события последнего месяца уже вселяют усиливающуюся день ото дня надежду. Ведь, надо же! Всё так неожиданно и хорошо в моей жизни вдруг перевернулось, что благодарить остаётся лишь его, мой неиспользованный до сих пор счастливый случай…

Раньше всё было иначе. Потому многие годы Алёна не забывала ни на минутку, перелистывая и перелистывая в памяти непростые, подчас остро ранящие, но дорогие моменты своей семейной и полусемейной жизни, и их последующие судьбы – свою и Димы, сложившиеся уже порознь. Но тогда, еще вначале их пути, Димка был лихим курсантом военного училища, и она, в свои романтические восемнадцать, безумно в него влюбилась и доверилась во всем. И ведь не жалела о том многие, как выяснилось позже, столь короткие годы, сияя от безмерного счастья, – на зависть школьным и институтским подругам.

В 91-м у них родилась Настенька, а следом и Дашутка. И опять всё у них ладилось, хотя и очень трудно было. Даже пришлось перевестись на заочное отделение химико-технологического института, казавшегося к тому времени ей родным. А Димке оставался еще год до выпуска. Ничего! Как-то справлялись. Иногда мама помогала. Особенно, в экзаменационные сессии. Да и преподаватели тогда еще нормальными советскими людьми оставались – как узнают о двух моих доченьках-погодках, так сразу по-отечески начинают меня, молодую мать, опекать. Мне и не нужны были их щедрые поблажки, но особо доброе их отношение было всё-таки приятно. Как-то приподнимало оно над всеми, над собой. Напоминало, что, родив двух своих девонек, я выполнила первую часть важной государственной задачи. И теперь я обязана сделать всё, чтобы они выросли замечательными и полезными для моей страны людьми.

Только нежданно-негаданно сильно вдруг зашаталась та опора, в надежности и устойчивости которой мы никогда не сомневались, на которой держалось не только счастье молодой семьи Алёны, но и миллионов других семей. Уж, что угодно можно было вообразить, но только не это! Тем не менее, могучая страна, перенесшая в своей истории множество исключительных бед и невзгод, будто разом вся с ума сошла и принялась безжалостно разрушать саму себя изнутри. Димка еще шутил, что мы готовились к отражению внешних врагов, а о коварности внутренних врагов, живущих и жирующих рядом, почему-то забыли. Вот они и взяли реванш за многие годы утаивания в подполье своей подлой неискренности и враждебности к нам, честным людям. Капитализм и его частная собственность, безмерно обостряющая в человеке его худшие звериные качества, открыли нечестным людям путь к преступному обогащению.

Снабжение продуктами сразу стало главным средством убеждения населения в выборе, за кем ему идти – за надоевшими коммунистами или появившимися ниоткуда демократами? Полки в магазинах преднамеренно опустели. Цены стали непомерными. Торгаши почувствовали свою власть над населением и нагло пользовались ею, реализуя вечную идею собственного обогащения.

Это уже теперь, когда многое пережито и осталось позади, те страшные времена можно вспоминать как угодно, даже с покровительственной улыбкой, а тогда ведь никто не знал, выживем ли мы вообще или нет? И это «нет» казалось нам куда реальнее, нежели благополучный исход из унизительной нищеты. Оттого каждый выживал, как у нас говорят, самостоятельно – кто, как мог, кто на что решался, кто на что годился. По принципу: каждый за себя, один бог за всех! Потому и коллективизм, испокон веков присущий русскому народу, всё чаще пробуксовывал.

Люди всё реже объединялись для решения общих проблем. Они, обложенные преступной властью со всех сторон, тем не менее, не могли ничего понять и считали себя неудачниками, себя же и винили в беспросветной нищете, а потому смирялись с тем, что и дальше придется мучиться в этой ужасной безысходности. Они покорно подчинились обстоятельствам. И это были уже не прежние целеустремленные борцы с неизменными трудностями, а униженные и сломленные тени, которые были не в состоянии стать народом! Тем более, великим народом!

Нервы у всех были напряжены сверх всякого предела. В такой обстановке нравственно нестойкие людишки легко отбрасывали неписанные правила, которыми в любом обществе являются моральные устои. Народ от отчаяния быстро зверел, забывая о совести, народ сатанел. Но в эти же страшные дни кто-то стремительно наживался, хотя основная часть людей не выдерживала вселенской обстановки морального разврата и стремительно оставляла этот мир. Кто уходил от голода, кто от холода. От инфаркта или инсульта…

Начался мощный процесс расслоения населения на тех, кто еще придерживался старой человеческой морали, и на тех, кто успел приспособиться к новым развращающим людей условиям. Последние радовались установившемуся беззаконию, посмеивались над первыми и изредка бросали им обглоданные кости, таким образом, порабощая бедолаг своей усиливающейся алчностью, уже разрешенной, уже получившей официальный статус. Статус движущей силы прогрессивных частнособственнических перемен в еще помнившей справедливость некогда социалистической стране.

Народ быстро устал, чтобы оставаться прежним, настоящим народом, то есть, той частью населения, которая весьма активна в достижении именно общих интересов этого самого народа, всего единого народа. Потому известный миру великий советский народ быстро превратился в бессильную, послушную, ничего не значащую человеческую массу, готовую на все, за исключением борьбы за собственное спасение.

Население, которое под руководством Сталина впервые в своей истории стало действительно великим народом, – которое почувствовало это само и доказало всему миру, – теперь, лишившись мудрого и порядочного вождя, оказалось всего-то весьма жалким сбродом, неспособным защитить ни себя, ни своих детей, ни будущего своей страны. Отныне и надолго население превратилось в тупой, запуганный и послушный электорат.

Глава 2

Сейчас Алёна с удовольствием вспоминала, как тогда в их молодой семье установилось то удивительное доверие, которое называется безграничным. Но ведь и оно не исключало маленьких, а иногда и больших личных тайн, хотя это обстоятельство никогда не вызывало у супругов стремления их выведать и уж, тем более, шарить по карманам или следить друг за другом. Болезненной подозрительностью никто не страдал, вспоминала те счастливые деньки Алёна.

Однако всё расстроил единственный, но фатальный случай. Опять случай! Понятно, что не только над нами он обладает огромной властью, но зачем использовать её столь коварно и безжалостно? Почему он, будто играючи, запутывает людей и сбивает их с пути праведного? Почему затуманивает их сознание нелепыми подтасовками фактов, из-за чего они принимают важные, но неверные решения?

В иное время случай не показался бы столь могучим, если бы удалось всё спокойненько обдумать, разобраться и тем самым как-то предотвратить беду… Но случай умеет быть коварным – он заранее всё устраивает так, чтобы наверняка добиться своего, независимо от истины, независимо от обстоятельств… Он не оставляет несчастным время для оценки обстановки и принятия верного решения. Он умело опирается на наши ошибки, им же и спровоцированные.

В тот давний злополучный день Димка примчался на обед и сразу объявил, торопливо поцеловав Алёну, что опять заступает на сутки в наряд, уже седьмой в этом месяце, а голова итак трещит от хронического недосыпания. Он и впрямь был рассеян более обычного, и едва не заснул за столом. Понятливая и по-женски заботливая Алёна, бросив глажку белья, прихватила дочурок и ушла на часок погулять, пока супруг отдыхает. Девочек уговаривать не пришлось – они всегда гулянью рады – быстренько оделись и убежали.

Когда все вернулись, Димка еще спал, со всей очевидностью не собираясь подниматься, хотя ему давно следовало поторопиться. Алёна, походя, подняла лежащий на полу китель мужа, чтобы аккуратно повесить его на спинку стула. Из кармана выпало Димкино удостоверение личности и незнакомый ей конвертик, согнутый пополам. Руки непроизвольно к нему потянулись… И пока ее девочки, стараясь не шуметь, помогали в кухне друг дружке раздеться, она вчиталась. Остановиться было невозможно:

«Милый мой Димка, здравствуй! Я давненько тебя не видела, очень соскучилась, но сейчас это и не важно. Важно лишь то, как я к тебе отношусь, а ты ко мне. Очень-очень жду твоего ответа, потому что многое помню и на многое теперь готова, ради тебя, ради нас с тобой! Целую тебя, твоя Валентина».

– Ничего себе, – растерянно, как после удара грома, произнесла Алёна. – На многое готова… Да что же это происходит… Что за Валентина… А ну, вставай! В наряд он собрался… Что это такое? – трясла она листком перед носом обалдевшего спросонок Дмитрия.

Какое-то время супруг ничего не понимал, но, сообразив в чем дело, как-то странно, всей ладонью, погладил ухо, потом затылок, фыркнул, крякнул, усмехнулся и принялся одеваться.

– Нет! Вы поглядите на него! Я же тебя, Дмитрий, спрашиваю, что это такое? Кто такая эта Валентина, на многое готовая ради тебя? Ну почему ты молчишь?

– Алёна, я потом всё-всё объясню. Ну, понимаешь ведь, я очень спешу! Ты же видишь, уже должен из дома выйти … Не время скандалы устраивать! Да и причин, даю тебе слово, нет. Никаких! – он улыбнулся и привычно потянулся к жене, чтобы поцеловать ее перед уходом, но не тут-то было. Супруга закусила удила…

– Никуда ты не пойдешь, пока мне всё не объяснишь! Подождет твой наряд, подождет и Валентина твоя ненаглядная! – Она кипела и негодовала, как никогда. И Дмитрий некстати подумал, что с женой он не промахнулся – красота ее очевидна, а внутренняя силища в такие вот моменты настолько ее украшает, что и сил нет никаких, чтобы тут же не обнять ее, чтобы не зацеловать. Но жена не успокаивалась, оставаясь в этот миг недоступной. – Вот что! Если ты сейчас уйдешь… Если… Если сейчас уйдешь… То и не возвращайся! Всё равно, не пущу! – выпалила она то, чему сама изрядно испугалась.

Дмитрий без слов надел фуражку и вышел вон.

Та история, множество раз выстраданная за эти годы, опять с мельчайшими деталями прокрутилась в памяти уязвленной Алёны, только теперь она, когда всё осталось позади и Дмитрий снова рядом с ней, не вызвала прежнюю боль и слезы.

Но самое глупое, припомнила Алёна, было сделано ею следующим вечером, когда Дмитрий вернулся домой после своего суточного наряда, как всегда выжатый, желающий только уснуть.

Прошедшие сутки Алёна хоть и справлялась с привычными домашними делами, но не находила себе места. То она плакала от обиды на Дмитрия и от собственной беспомощности, то гневилась на него и на себя, оказавшуюся бессильной изобразить неосведомленность об измене мужа и выяснить важные подробности как-нибудь иначе, мягче, хитрее, чтобы пощадить собственное и его самолюбие. Но не могла сосредоточиться, невпопад отвечала насторожившимся дочкам, опрокинула на себя кастрюлю с горячим супом, подряд грохнула две тарелки и, наконец, до крови порезала себе палец. Ее руки постоянно тряслись от утомляющей неопределенности, жутко угрожающей ей самой и ее девочкам.

Она была уверена, что Дмитрий обязательно вернется вечером, но не могла решить, как к этому отнестись. То ли упереться в дверях, не впуская его в квартиру, то ли сделать вид, будто ничего существенного между ними не случилось, лишь усмехнуться и безразлично произнести что-то типа: «Есть-то, будешь? Или потом, когда дочурок уложим?» Только для такого спектакля выдержки у нее явно не хватит!

И она снова и снова возвращалась к тому, что минуту назад уже приказала себе не ворошить. И опять нервничала, опять плакала и злилась на себя, хоть и понимала, что дело-то не в ней, и не в нем! Покоя и ясности не обрести, пока Алёна не узнает истинные намерения мужа и той самой Валентины. Что у них там было? Как было? И Алёна опять, уже в который раз скатывалась к исходному моменту своих размышлений и болезненных фантазий. Что ей делать? Как ей поступить, если Дмитрий вернется домой? А если не вернется? Ну, как? Что ему сказать? Как удержаться от слез, от злости на него, от оскорблений неявно стоящей между ними соперницы? Как? Как? Ответов на множество важнейших вопросов она не находила и оттого злилась и всё глубже погружалась в парализующее волю смятение и неспособность что-то решать.

А когда Дмитрий, как всегда осторожно, чтобы ненароком не разбудить дочурок или прикорнувшую от хозяйственной маяты жену, вошел, наконец, в их прихожую, Алёна вышла к нему с заготовленной надменной улыбкой. Дмитрий ей в ответ радостно улыбался, держа перед собой ее любимые, с дурманным запахом ландыши. И этот дурман сделал своё черное дело. Алёна, сознавая, что говорит всё против своей воли, о чем потом пожалеет, съязвила:

– И это вместо объяснений? А цветочки эти ты ей отнеси… При нашем скудном бюджете только букеты и осталось покупать…

– Аленёнок, – так Дмитрий называл ее в минуты особой нежности. – Давай не будем! Неужели какая-то бумажка, которую я и прочитать не успел, испортит наши отношения! Ну, не дуйся же ты!

– Уходи! Ты мне… Ты нам больше не нужен… Не нужен! У меня, может, тоже есть кое-кто… – выкрикнула Алёна и убежала в спальню к дочкам.

– Вот это, уже другое дело! – отрубил Дмитрий, удивляясь мгновенно закипевшему в нем возмущению и обиде, наверняка, беспочвенной. Но внутри уже клокотало от прилива злости, первой злости за их совместную жизнь. Он резко прошел в комнату, собрал какие-то военные вещички, взял из ванной подвернувшиеся под руку причиндалы, в сердцах швырнул под стол неповинный букетик ландышей и вышел прочь.

Он пока не сознавал на всю глубину, сколь огромную ошибку совершает с такой легкостью. Он не мог знать наперед, что почти двадцать лет последующей жизни будет пытаться ее исправить, но восстановить в полной мере то, что так глупо разрушал в эти минуты, уже не суждено будет никогда. Для того, следовало действовать иначе с самого начала. Но теперь дело сделано! И даже финальная точка жирно поставлена.

Он еще не знал, что это именно так…

Глава 3

И сколько изматывающих лет, думала теперь Алёна, два близких человека безжалостно изводили себя, стремясь на основе необоснованных и пустячных обид достичь невозможного – забыть того, без кого раньше не мыслили своего существования. Будто так уж важно, кто уступит первым и первым подойдет, протягивая навстречу любимому человеку распахнутую настежь душу и руки? И настолько важно, кто первым отважится задавить своё самолюбие, проявив житейскую мудрость, ради того, кого любит?

Но все эти годы они стойко придерживались своих принципов, коверкающих им жизнь, которая каким-то странным образом устраивала-таки ранее невозможное. Потому они, худо-бедно, продолжали жить врозь, подозревая друг друга в том, чего не было, потеряв доверие как раз в те труднейшие годы, когда больше всего нуждались в помощи бесконечно родного и надежного друга.

Многие ошибки, совершаемые людьми походя, исправить невозможно! Это иллюзия, будто выход есть отовсюду и всегда! Это неверно, будто можно вернуть что угодно, и всё исправить, а в некоторых случаях даже начать жизнь сначала, мудро избегая прошлых ошибок!

Так уж мир наш устроен, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды! И ничто не проходит бесследно. Жизнь всегда и на всём оставляет свой несмываемый отпечаток. Её нельзя переписать набело! Ее нужно проживать сразу и без черновиков. А за ошибки придется – нет! – не платить! Придется расплачиваться! Чем? В лучшем случае, прожитыми бессмысленно впустую годами. Расплачиваться частью изуродованной своими же неправильными действиями жизни! Упущенными возможностями. Украденными радостями и дополнительными муками своих же детей. Страданиями и сединой родных.

В жизни нельзя вернуться назад, чтобы сделать ее умнее, честнее, порядочнее…

С какой же легкостью нами разрушается то, думала сейчас Алена, что так трудно и долго создается, во что вложено столько сил, времени и души! Как больно понимать это задним числом, когда… когда годы прошли… Мне почти сорок, совсем старуха… Хотя вижу, что Димке еще нравлюсь! Он по-прежнему загорается весь, когда я напускаю на него свои женские чары…

Глава 4

Месяц назад в чудом сохранившемся на первом этаже почтовом ящике Алёна обнаружила странную записку. В ней кратко, словно в телеграмме, оказался напечатанным ее адрес, фамилия и имя, но от текста веяло неформальной интригой:

– Уважаемая Алёна! Я пытался зайти к вам в гости проездом, чтобы повидаться, но не застал дома. Попытаюсь это сделать на днях (точнее не знаю), возвращаясь к себе в Воронеж. С уважением, ваш родственник.

И всё! Значит, опять объявился этот таинственный родственник, который систематически их выручал в самое трудное для них время. Однако ни Алена, ни ее мама не знали и никогда не имели каких-либо родственников в Воронеже! Прямо-таки, добрый невидимый дух, опекающий всегда ее саму и ее девочек.

При этом важными всегда оставались два обстоятельства, связанные с духом. Во-первых, отказаться от его крупных денежных переводов под Новый год и подарков к дням рождения девочек и самой Алёны было никак невозможно. Она просто не знала обратного адреса своего доброго духа, и на почте его не знали, потому сожалели, что перевод «повиснет». Его просто некуда возвращать, «лучше уж получите вы его, девушка». А во-вторых, ей с девочками в те тяжелые годы без подобной помощи из Воронежа было бы не выжить. Приходилось смирять гордыню и получать столь необходимые деньги, не зная даже, кого благодарить за подобные щедроты?

Алёна, разумеется, предполагала, что всё это исходило от Дмитрия, но, не зная за эти годы о нем ничего-ничего, – он как в воду канул! – она не была уверена в правильности своей догадки. Да и злой он ушел… И не вернулся же. До подарков ли после такого расставания! Вот и продолжалась многие годы эта странная односторонняя связь с неведомым родственником-духом из Воронежа, в котором Алёна и не была-то никогда.

А теперь – на тебе – сам объявится! И как мне с ним быть? Не в ножки же кланяться, хотя именно это, по мнению Алёны, он вполне заслужил. И вернуть все его подарки и, тем более, деньги, до сих пор нет никакой возможности. Тупиковая ситуация. Впрочем, он, конечно, и не примет свои дары обратно. Ему от меня что-то другое нужно. Может, и не старик он вовсе! Боже, ты мой, о чем я? И что мне делать, если явится? Как же выпутаться из этой странной истории?

Но уже назавтра, средь бела дня в ее окно на шестом этаже постучали… Алёна вздрогнула, удивившись, неужели проклятый подоконник за окном стал дребезжать даже в безветренную погоду. И кто его, наконец, закрепит? Но оказалось, что стучит блынька! Она сразу вспомнила это название их детской шалости и легко рассмеялась. Когда-то они прикрепляли канцелярской кнопкой над окном друзей нитку с камешком, к которому в кусты тянулась другая нитка. Подергаешь ее, камушек в окно и постучит… Шутка особенно хорошо удавалась в темное время.

Теперь же на веревке за окном раскачивалась изящная корзинка с роскошными цветами. Алена сквозь тюль опасливо поглядела на внезапную «блыньку», как-то объявившуюся на ее шестом этаже, заглянула наверх – кто там шутит? Потом раскрыла окно и, притянув корзинку, отвязала ее.

Любопытство и радость не умещались в груди, предчувствующей нечто приятное! Под цветами в корзинке лежал красочно оформленный пакетик, а в нем – о боже! – пятьдесят грязно-розовых купюр. Двести пятьдесят тысяч! Алёна таких денег и в руках-то никогда не держала, потому задохнулась от испуга. Зачем-то опять выглянула в окно – может, не ей всё это предназначено? И, вся дрожа, брякнулась на диван, не выпуская цветов. Наконец она прочитала открытку. Так и есть! Опять этот чудак из Воронежа! Значит, он уже здесь! На крыше, что ли?

В это время прозвучала мелодия их звонка – значит, кто-то стоял у двери в подъезде. Алёну бросило в жар.

– Только бы Димка! Только бы Димка! – заклинала она судьбу, не очень щедрую на сюрпризы, и вспыхивала от радостного предчувствия. Потом сосредоточилась, (не зря она была на хорошем счету в должности старшего инженера-химика на чудом сохранившемся с советских времен заводе химических волокон) поправила расческой копну красивых волос и распахнула дверь.

А когда обнаружила перед собой Дмитрия, то голова Алёны предательски закружилась. Она оперлась о дверной косяк и произнесла восторженным шепотом:

– Так это ты? Ты проездом… из Воронежа?

– Это я, Аленёнок! Но не из Воронежа! И не в Воронеж! Я к вам! Я – домой!

Обрадовавшись откровенной радости Алены от их встречи, но ещё слегка опасаясь ее непрогнозируемой реакции, Дмитрий отставил в сторону кожаный чемоданчик и приблизился к жене. Она резко припала к нему всем телом и запричитала всё тем же шепотом, потому как говорить ей мешал комок в горле:

– Ну как ты мог? Как ты мог?

– А где наши дочурки? – тоже шёпотом спросил Дмитрий, запоздало испугавшись, что услышит в ответ – ну, какой ты им отец? А потом еще сильнее прижал к себе родного человечка и зарылся в пахучих, любимых ему волосах, воспоминания о которых так часто не давали ему спать.

Но Алена ответила напрямую, ни на миг, не выпуская Дмитрия из своих объятий:

– Дашутка после института у бабушки останется, а Настенька совсем самостоятельная у нас. У нее скоро свадьба… Давай, пока не будем звонить девочкам… Проходи же…

– Я так и думал! – промычал первое пришедшее на ум Дмитрий, уже не понимая, к чему относятся его слова. Голова шла кругом от благополучного финала, к которому он стремился много трудных и бесконечных лет, часто теряя надежду, часто теряя веру в то, что хватит сил, чтобы дождаться, чтобы достичь, чтобы дожить…

Глава 5

Двигатель Тойоты приятно урчал, и она уверено летела к морю, словно изящная газель, крепко держась за дорогу новыми узорчатыми шинами, вносящими, как и ветер, свой вклад в ненавязчивый шум стремительного движения.

Алена уже не спала, хотя и продолжала лежать на слегка отклоненном сиденье. Она исподтишка поглядывала на своего Димку. По-прежнему красивый, он стал совсем другим. Не чужим, – совсем родным, но другим. Теперь его облик излучал уверенность зрелого мужчины, которому пришлось не только преодолеть множество значительных трудностей, но и познать радость покорения вершин, недоступных каждому. С ним ей было хорошо и тогда, и особенно сейчас. Оставалось лишь горько сожалеть, что много лет он провёл далеко от нее. Может, ей и удалось бы уберечь его голову от нынешнего обилия седины.

– Какой же ты худющий, Димка! – вырвалось у Алёны в порыве накатившей нежности.

– Это поправимо, – отшутился он. – Главное, чтобы мозги не похудели, да чтобы руки не опустились!

– Философ!

– Нисколько! Просто, я знаю, что хочу в этой жизни. И что могу, я теперь тоже знаю!

– И что же ты хочешь? – счастливо хохотнула Алёна.

– Честно?

– Как на духу! – включилась она в непонятную ей пока игру.

– Так я перед тобой иначе и не умею! Хотя, молчу! Было однажды! Ты, наверное, забыла, а я – никак! Я всё помню. И нередко всё вспоминаю…

Они замолчали, понимая, что подошли к своеобразному барьеру, за которым может открыться опасное и непреодолимое для обоих пространство. Но через минуту-другую Дмитрий продолжил затронутую тему.

– Да и как мне забыть тот злополучный день, в который я покрыл свою голову, прямо таки, неувядаемой славой полного болвана! Я за многие годы сотни или тысячи раз переигрывал ту нелепую партию… И всегда удивлялся своему нелепому поведению в тот вечер. Хотя объяснения ему я потом находил. И они, на мой взгляд, вполне верные. Понимаешь, у каждого человека есть некий предел физических, моральных и прочих сил, после которого он ломается. Вот и я из-за хронической усталости, всех этих учений, нарядов, бессонных ночей на службе и дома – помнишь, как наши девочки по очереди ревели многие ночи напролет, – я тогда действительно подошел к своему пределу. Но был обязан терпеть, и я терпел, понимая, что вот-вот терпелка моя не выдержит, и тогда что-то случится. Знаешь, известны невероятные случаи, когда даже трусливые зайцы, доведенные обстоятельствами до отчаяния, бросались на волков, и те, чтобы случайно не пострадать, ретировались. Но я, скорее всего, ни на кого и не бросился бы. Я бы саморазрушился. Без малейшей надежды на ремонт. Ерунду я какую-то говорю, да?

– Ты говори, говори… Я тебя хорошо понимаю… Никто не поймет тебя, лучше меня. Просто тебе сейчас надо сбросить свой давний и тяжелый, уже ненужный нам груз. Ты его, Димка, нес все эти годы, словно мифический Атлант. Нёс ко мне! Нес, чтобы положить его к моим ногам, чтобы всё рассказать, чтобы я простила, чтобы я стала прежней… А теперь, когда между нами нет преграды, твой груз никому не нужен! Теперь его у нас нет! Правильно я тебя понимаю?

– Насчет Атланта ты явно приукрасила! – ухмыльнулся Дмитрий. – Но ты имеешь полное право иронизировать, хотя самого главного пока не знаешь! Помнишь то письмо, оказавшееся началом конца? Так вот! Я тогда даже не знал, от кого оно! Нет, я, конечно, знал о существовании в нашем дворе какой-то мелкой девчонки… Только и всего, поверь мне! А тут получил это письмо. Для меня оно стало неожиданным, но и совсем ненужным! Я его впопыхах прочитал, конечно. Ничего не понял – причем здесь я? И в чём признания, мне ли это? Но из-за хронической своей замотанности не сообразил даже, что лучше бы от такого письма сразу избавиться. Однако же – оставил зачем-то! Можешь еще подумать, будто собирался хранить его для удовлетворения своего мужского тщеславия! Вот, мол, как я девчонок с ума свожу! Даже письма какие-то мне пишут! И вот! Ты его сразу обнаружила. Просто непостижимо, как плотно, подчас, у несчастных людей переплетаются самые гадкие обстоятельства!

Алена смотрела на мужа, не отрывая глаз.

– Ну а когда письмо я увидел в твоих руках, мгновенно уяснил, что, так сказать, приплыли! Теперь никакие объяснения не помогут мне восстановить твое доверие. Даже, несмотря на то, что ты всей душой желала, чтобы вся эта история оказалась твоим бредовым сном, сомнения всё равно бы не развеялись. От острого понимания столь глупого крушения прежней жизни, меня, словно, паралич мозга разбил – я совсем не соображал, как мне выпутываться. Без вины виноватый, я не знал, как мне оправдаться перед тобой, как тебя успокоить! Ведь я страдал не за себя, а за тебя. Я-то знал наверняка, что не виноват перед тобой, но ты ведь этого не знала и мучилась невероятно. Мне тебя так было жалко! Но я будто вне закона оказался – ты не была готова слушать мои аргументы… Да их и не было! Что я мог сказать? Что это странная ошибка? Но даже это сказать не имел права, поскольку ты держала в руке письмо, спрятанное мной от тебя, и имела веские основания меня подозревать! «Как это, не было?» – могла удивиться ты. А письмо с признаниями!

– Ну, хорошо! Допустим, теперь я тебе верю! – поддела Алена. – Но зачем незнакомой тебе, или почти незнакомой Валентине, писать те письма, полные любви? Она что, сумасшедшая?

– Это тебе лучше знать! – огрызнулся Дмитрий. – Тут, наверное, сработала ваша, чисто женская логика. А уж, с какой целью она сработала, я не знаю. Может, эту Валентину одиночество замучило. Вот и перебирала знакомых ей с детства парней.

– Ну вот! Всё же – знакомых! – прицепилась Алёна.

– Не придирайся к словам. Мне и без того говорить с тобой об этом трудно. Я постоянно боюсь, что ты вот-вот засомневаешься во мне. А та Валентина, возможно, из-за зависти это сделала. Или более дальние планы на меня имела. Кто же знает, кроме нее? Только сработала она с точностью, прямо-таки ювелирной! Ведь добилась своего, нас рассорила! Однако, что очень странно, результатами своей интриги не воспользовалась. Может, ее совесть замучила! Разве вас, коварных и целеустремленных женщин, мне понять под силу?

– И ты ее потом не встречал, не говорил с ней?

– Конечно, нет! Только в детстве. Где-то там, в песочнице она возилась, как и прочая мелюзга. Разве парни моего возраста смотрели на эту мелочь? Одно лишь повторять буду под любой присягой, даже на смертном одре – «не виноватая я, он сам пришел! Или, она сама пришла!»

– Ну а потом? Потом ты пробовал жениться?

– Было дело… Только не мог я… и со мной никто не мог ужиться, поскольку видели, что тебя не забываю, в них тебя ищу. Стало быть, не соответствовали они моему идеалу! Не могли сравниться с тобой, мой славный Аленёнок! Я к этому сам пришел и после второй попытки жениться поставил на себе крест. Да и зачем тешить несчастных, в общем-то, женщин напрасными надеждами. Зачем им жизнь из-за меня опять портить? У них – своя, у меня – своя! И только у нас с тобой она может быть общей! Так, может, тормознём на этом разговоре? Заодно и позавтракаем! Согласна? Тогда, подъем! Лежебока!

Глава 6

После умывания и короткого завтрака, разложенного Алёной на траве поверх заготовленной клеенки, они помчались дальше. Алёна с интересом поглядывала по сторонам, но чаще ворошила свои беспорядочные мысли и случайные воспоминания. Потом отогнула солнцезащитный козырёк, за которым располагалось зеркальце, и принялась без видимой нужды причесывать свои роскошные волнистые волосы.

– Как же мне нравятся твои волосы, и как я люблю смотреть, когда ты ими встряхиваешь! Во мне при этом что-то переворачивается!

– Так мы же, блондинки, все дурочки! Скажи мне только, откуда такая глупость пошла? И все, не глядя на ее абсурдность, с радостью подхватили. Видно, приятно им считать кого-то глупее себя.

– А у них самим-то волосы нужного цвета, да с мозгами всё равно проблемы! Они, Аленький, блондинкам просто завидуют! – Дмитрий красиво ухмыльнулся, покосившись на Алёну. – Вроде, пустячок, но он служит диагнозом не отдельному, так сказать, индивидууму, а всему нашему больному-пребольному отечеству! Что у людей в голове, то и на языке! Дурь высокой концентрации у них и тут, и там! И чего же от них, убогих, нам ждать? Уж не того, конечно, что сами осознают, наконец, все опасности и начнут страну спасать!

– Какая милая песенка… «Попробуй не краснеть, когда тебе шестнадцать…» – промурлыкала Алёна вслед за поющими поочередно двумя исполнителями. – Что-то плакать захотелось… Даже реветь! – Сказала Алёна и действительно отвернулась, пряча накатившиеся слёзы.

– И мне хочется. Когда оглядываюсь на наши шестнадцать, двадцать, тридцать… – Искренне поддержал ее Дмитрий.

– Почему ты не сразу вернулся? В тот же день! Ну как ты мог меня оставить! Да еще одну! С девочками! Без средств. Как ты мог! – упрекала она его, уже глотая ненужные теперь, когда он вернулся, слезы.

Дмитрий долго молчал, а она с ответом и не торопила, поскольку после своих слов испугалась за него. Даже плакать перестала. Нельзя же человека всё время за былое долбить!

– Если бы я сам это знал! Может, вожжа под хвост попала? Бывает, захочется, да не заможется! Случается и наоборот! Иной раз ерунда представляется важностью, а сама важность – ерундой! Глупость почему-то кажется гордостью, гордость – глупостью! Я просто боялся, что ты меня выгонишь… А я и без того уже был размазанным… Вроде мелочь, через себя переступить, но чем больше времени проходит, тем труднее это сделать! Но всегда тянулся я к тебе, как к северу магнитная стрелка. Тянулся, да не приближался. Трудно, знаешь ли, собственную глупость объяснять, – с досадой усмехнулся Дмитрий. – Только теперь меня с пути не свернуть! Теперь я мудёр, как никогда! И это ты меня в меня вернула! И даже не знаешь, как мне ты дорога! Уверен, что до сих пор не знаешь… И не узнаешь, наверное, потому как я и сам до конца этого не знаю. Знаю лишь одно, что ты – мой Аленёночек, родной и ненаглядный.

Последние слова Дмитрий почти прошептал, скорее для себя, нежели для Алёны. Для себя, потому что и впрямь не сознавал на всю глубину души, что его мечта, его Алёнка, опять рядом. Вот она, можно протянуть правую руку…

Алёна улыбалась, прикрыв от смущения и безмерного счастья мокрые глаза. Улыбалась в ответ его красивой любви, выраженной в столь несуразной форме.

– У тебя не любовь ко мне, а будто какая-то пирамида! Египетская! Огромная и неразрушаемая! – придумала она, наконец, чтобы как-то преодолеть сильное смущение от нахлынувшей нежности к нему, когда-то брошенному ею на произвол столь безучастной к ним обоим судьбы. – Так зачем мы впустую потратили самые ценные годы? Мы что с тобой – совсем чокнутые? – Алёна опять засмеялась звонким колокольчиком и прильнула к Дмитрию, стараясь не мешать.

– Чокнутые мы или нет, видно лишь со стороны. Однако почему мы торопимся на Юг, словно, нигде, кроме моря, и отдохнуть нельзя! Давай-ка остановимся в той гостинице, которую нам обещают километров через пять! А там – уже очень-очень спокойно, никуда не торопясь, поужинаем с легким виноградным винцом, погуляем с тобой ножками, если вокруг будет красиво, особенно, если есть хвойный лес, потом до отвращения выспимся в хорошей кровати… Ну а уж потом, если очень захотим, не спеша покатим дальше. Сейчас, реагируя на твой единодушный аплодисмент, я уже понял, что мой план утвержден, как говорится, в целом! Потому предупреждаю, будь начеку, начинаю торможение, входим в плотные слои атмосферы…

Алёна одобрительно засмеялась.

– Ты такой остроумный стал. Моё длительное отсутствие на тебе, как оказалось, плохо не отразилось!

– Ну, что ты говоришь, Аленький? Что ты об этом знаешь? Когда трое суток по бездорожью, да по незнакомой безлюдной тайге порулишь туда, а потом еще трое суток обратно – и это ведь только по плану, а на деле, уж как придется! – то лишь разговоры с самим собой и спасают. Иначе ведь одичаешь без людей через поездку-другую. Еще и свихнешься! А мне этих рейсов пришлось сотни накрутить. Едешь так, то днем, то ночью, и никому ты не нужен! И ждут тебя лишь где-то там, далеко-далеко. Да и совсем не тебя, а лишь твой груз! Вот и рассуждаешь сам с собой. С собой и споришь! Там и отточил, так сказать, ораторское мастерство.

– Да, уж! Видимо, ты без меня не скучал! – весело подвела итоги Алёна, но он почувствовал, как ей стало жаль его, жаль даже теперь, когда все те трудности, о которых он легко вспоминает, навсегда остались в прошлом.

– А знаешь, Димка, меня уже много дней не оставляет какая-то неосознанная до конца, но глупая мысль, будто всё, что с нами случилось, кем-то было предопределено. Будто всё это случилось не потому, что мы сами с тобой накрутили, а потому, что нами кто-то крутил, зная заранее, что он с нами сделает. Ерунда ведь, да? Будто муравья соломинкой погоняют…

Дмитрий долго молчал, а Алёна не знала, о чём еще поговорить. Но он, видимо, что-то переваривал и неожиданно ответил:

– Знаешь, ничего странного в этом нет – так всё в действительности и есть! Всё в этом мире кем-то или чем-то предопределено!

– Удивил… Неужели ты религиозным в своей тайге сделался?

– Нет, конечно! Ты же знаешь, я всегда считал, что религия это удел глупых. Или чересчур напуганных! А я с точки зрения науки…

– Опять разыгрываешь! – засмеялась Алёна. – Какая еще у тебя наука?

– Квантовой механикой сия наука зовется, между прочим! Исходя из нее всё, что ещё только собирается произойти, где-то и кому-то уже известно. Кстати, этой наукой давно установлена возможность телепатии и возможность предсказаний будущего. И это не чьи-то пожелания, догадки или прогнозы, сделанные в трудный понедельник – это настоящая, очень сложная для нашего понимания наука! Никто пока не может понять этого, но сами фаты зарегистрированы самой серьезной наукой.

– Пусть так! Но ты-то, откуда всё это знаешь? Ты ведь не физик! Ты сто последних лет баранку в тайге крутил да медведей, говоришь, попугивал!

– Вот! Опять необоснованное и обидное недоверие! – стал смешливо обижаться Дмитрий. – Именно там, в тайге, среди медведей, я и слушал популярные лекции и по квантовой механике, и по астрономии, и по истории искусств, и истории религии. Образовывался, как мог! Переслушал всю, наверное, русскую классическую литературу… Там время было… Читать-то за рулем не получалось, зато наушники нацепил – и в путь! А мои университеты со мной поехали! Идеальный учебный процесс!

– Димка, знаешь, я тебя не только люблю, но и уважаю! Очень-очень! Ты прямо многогранный такой, словно бриллиант! Всё время раскрываешься с какой-то новой стороны. Постоянно, чем-то удивляешь, как никто другой! – наговорила Алёна, любя.

– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее… Кто этот другой? Впрочем, не надо! Мы с тобой в этом вопросе уже так наказаны, что даже воспоминания на эту тему нам не нужны. Верно я говорю? А, жена? Да вот и она, гостиница! По внешнему виду, вполне нормальная. Так что, заходим?

Глава 7

Как же чудесно, что мы догадались остановиться именно здесь, думала сейчас Алёна. И какая же я счастливая, улыбалась она, наблюдая, как ее Димка красиво спит. Ровно, спокойно, даже уверенно спит. И не храпит!

А Алёне давно не спалось – всякие мысли веером сменяли одна другую, однако не порождали в душе даже тени тревоги, не вызывали бестолковую суету и стремление что-то ускользающее догнать, срочно и обязательно исполнить нечто важное, как было с ней многие-многие годы. На душе было безмятежно. Даже за девочек, формально оставленных на попечение бабушки, – они и сами с любыми делами управляются, – она не тревожилась. Дочери у нее давно самостоятельные и понимающие. Она заволновалась только на второй день после встречи с Дмитрием. Как девочки встретят отца? Не возникнет ли конфликтов, затаенных обид или демаршей. Думала, вряд ли. Ведь дочкам об отце она плохого слова никогда не сказала. И всё же…

Но Настенька и Дашутка чутко уловили счастливые перемены в настроении матери и поддержали ее открытой доброжелательностью, интересом и почтением к Дмитрию. Конечно, первое время некоторая настороженность в отношениях себя проявляла, потому Димка даже не решился ни одну их дочек при встрече обнять и поцеловать. Понимал, что, пусть и непроизвольно, могут от него отшатнуться, чужой ведь, как сразу им покажется. А если отшатнутся, то потом станет еще труднее притираться. Лишь время эту настороженность ликвидирует само собой, если ничего не поломать случайно. В любом случае, обе дочки, каждая по-своему, проявили к отцу безусловный интерес, он им явно понравился, как человек, как мужчина, но признать его родным и близким они пока не смогли.

Милые мои девочки, тепло думала Алёна. Ни Настя, ни Дашутка даже глазом не повели, не задали ни единого вопроса, когда Алёна вручила каждой – на личные расходы, – по сто тысяч. Для них это было абсолютно невероятным подарком. И они, конечно, сами догадались, откуда у нее, всегда нуждающейся, столь огромные деньги. Но дочки лишь нежно зацеловали любимую мать. Они искренне радовались так давно заслуженному ею счастью. Дашутка от радости даже повисла у Алёны на шее. Настенька, как всегда, оказалась более сдержанной в проявлении чувств, но ее слова и глаза не вызывали сомнения в огромной радости за установившееся благополучие матери.

Глава 8

Второй день после встречи оказался пересыщен событиями. Алёна, воспользовавшись телефоном, даже сработы отпросилась. Там за нее искренне порадовались, пообещав, что день-другой сами как-то продержатся. Поздравили от души и велели целовать за них Дмитрия.

Первая ночь, о которой каждый из них мечтал многие годы, растворилась в разговорах, воспоминаниях, сожалениях, слезах радости и признаниях в любви. Временами они засыпали, чутко ощущая один другого, но что-то страшное преследовало каждого во сне, и они вдруг вскакивали, успокаивали один другого, опять вспоминали, радовались, грустили… Это были часы заслуженного и выстраданного счастья.

Алена рассказала, как жила эти годы, как мучительно перебивалась. Трудно было тогда всем, потому ее страдания с маленькими дочками, при безденежье, этих постоянных инфляциях, взлетах цен, массовых обманах, мало кого трогали. А если и трогали, то даже хорошие люди не могли помочь, поскольку сами нуждались в такой же помощи. Всем было тяжело, как в войну… Войной, по сути, та жизнь и являлась! Войной против нашего народа. Что не смог сделать проклятый Гитлер, завершили местные предатели, которые поначалу назвали себя «демократами», а потом люди сами стали звать их еще менее благозвучно.

Первым не выдержал того, что сделали со страной и семьей, отец. Хоронили его в то страшное время, когда в стране уже и на гробы денег для порядочных людей не находилось. В полиэтиленовые мешки людей оборачивали…

Мама всегда держалась очень стойко, не жалуясь и помогая дочери во всём. Как-то и теперь мама держится, хотя самой помощь часто необходима. Очень она меня беспокоит, а я и не позвонила-то ей до сих пор, раскаялась Алёна. Уж кто-кто, а она-то от души за нас с тобой порадуется… Мамочка моя!

Алёне казалось, будто расскажет Дмитрию столь важное и в таком объеме, что и остановиться не сможет, но как-то быстро исчерпала себя. Оказалось, что поведать обо всех ее бесчисленных бедах и печалях можно за каких-то пять минут, настолько они однообразны. А потом – ничего нового уже и не добавишь! Одно и то же! И сегодня, и завтра, и через месяц, и через год… Те же заботы, та же нищета, ухищрения, выживание. Ну, окончила как-то свой институт, который к выпуску в университет превратился. Разве это ее подвиг? Ну, дочурок своих одна вырастила. Тоже не подвиг, как будто! Ну, работала лаборантом, потом инженером на химзаводе. Потом даже старшим инженером назначили, когда директор во время переналадки производства заметил, как спокойно она решает трудные для других коллег задачи. До сих пор справлялась, да что о том говорить! Всё это уже пережито, и вспоминать ни к чему!

Интереснее ей казалось слушать Дмитрия. Он вплетал в своё повествование множество наблюдений, выводов, предложений. Говорил он интересно, с шутками, но рассказы о собственной жизни не растягивал, собой не любовался, больше насмехался над своей же незадачливостью. Однако же, несмотря на нее, незадачливость, лихо везде выкручивался, и про дело, которое требовало полного напряжения сил, не забывал. И никогда, как сам неоднократно повторил, не забывал о своём Аленьком. Не было бы со мной тебя, говорил Димка, не выжить бы мне там. Много раз только мысль о том, что надо осилить путь к тебе, – ждешь ведь, мучаешься из-за моей глупости, – и помогла сделать невозможное. Иначе бы непременно где-то замерз, утонул, погиб в других непростых и частых передрягах, которых на таежных дорогах Восточной Сибири – хоть пруд пруди. Но ты всегда меня спасала, потому я считал себя обязанным вернуться к тебе. И не побитым жизнью неудачником, а непременно, чтобы на коне!

Алёна узнала, как поначалу Димка, решив вопрос с командиром, вообще жил в своём дивизионе, с солдатами. Очень удобно кстати, смеялся он над собой, – сразу столько времени для службы появилось! Даже «в гору пошёл», но скоро в стране, да и в армии началось такое, что «служить бы рад, но прислуживаться тошно!» Воруют, предают, совершают служебные подлоги. Подал рапорт и ушел, как говорят, в никуда, оставшись надолго без зарплаты и без гражданской специальности.

Но точно сказано – кто ищет, тот найдет! Рано или поздно, но обязательно! Подвернулась и ему вахтовая работёнка. Хотя далеко, почти на краю света. Водителем ставшего ему за годы военной службы почти родным большегрузного «Маза». Только теперь он назывался «Ураганом». К этой работе по формальным признакам он оказался готов. Ухватился, втянулся. Потом даже на «материк», как прочие семейные вахтовики, возвращаться перестал. Опять же хорошо! И ему, да и нанимателям: всегда свободный водитель под рукой, удобно! Безотказный, опытный, надежный, никогда в дороге не подведет!

В общем, жизнь как-то устроилась, но без любимой семьи. А без нее, без своей Алены и дочурок, Дмитрий ощущал себя человеком неполноценным, да еще и виноватым во всех их бедах, и своих собственных. Потому строил он на будущее самые различные планы, но смутное время и откровенно поганая жизнь, их не однажды разносили в пух и прах. Приходилось всё это как-то переживать, чтобы потом заново строить новые планы возвращения к жене и своими силами превращать их в реальность.

Всякое бывало. Иногда Дмитрию казалось, будто почти всё уже удалось, но опять вмешивался досадный случай. Хотя – нет! Случай, он и есть всего лишь случай! Он на вкус – никакой. Но для Дмитрия он казался конкретным испытанием, и вкус его был раздражающим и ненавистным.

Ну, например. Работал Дмитрий в зверском напряжении почти два года. Денег немало накопил. Часть жене отсылал, выдумав некого родственника из Воронежа. Часть оставлял на будущее, пытаясь спасти деньги от обесценивания. Для этого первый раз вложил, как говорили, в надежный и быстро растущий «МММ». Но контора захлопнулась, глазом моргнуть не успел! Денежки гавкнули! Тогда стал всё заработанное переводить в ненавистные доллары. Прятал их в потайном месте своего огромного Маза. Уж неизвестно как, но кто-то и об этом разузнал. Опять Дмитрий остался на бобах!

Всё-таки умудрился со временем накопить солидную сумму, почти такую, к которой стремился. С которой, как сам для себя установил, заработает своё право вернуться к жене. Но опять не получилось. Очередной черный случай сотворил своё подлое дело! На таежной трассе трагически погиб друг, и Дмитрий по велению души отослал почти все, что накопил, жене друга. Дмитрий хорошо знал из его рассказов, как нищенствует его семья на «большой земле». А после того стал копить сначала.

Глава 9

И всё же, лет через десять каторжного труда, Дмитрий додумался до сути с ним происходящего: сколько ни вкалывай, сколько ни бейся, а нужной суммы даже там, на «севере» с его повышенными зарплатами и надбавками, ни за что не наберешь – непременно что-нибудь, да помешает, как было с ним не однажды!

Вот тогда он запаниковал всерьез. Запаниковал оттого, что мозгами своими понял, а сердцем почувствовал, что сражается уже из последних сил, но впустую. Жизнь и годы теряет, а нужный результат от него как мираж ускользает. Иной раз мерещится, будто совсем он рядом, но проходит время и выясняется, что он всё дальше, дальше и дальше!

Дмитрий еще подумал тогда сгоряча, уж не запить ли ему, разобидевшись на все непреодолимые обстоятельства, вместе взятые? Ведь некоторые «местные» периодически именно так и поступали, выпуская из глубины души безысходность и обиды. Однако следует отдать должное Дмитрию, – от столь глупого решения он удержался.

Похвально, ибо нетипичное и «странное» поведение у большинства мужиков, даже сильно пьющих, всегда считается признаком сильного характера. За это уважают!

Все-таки, куда легче было «расслабиться», раз и навсегда плюнув на все неразрешимые проблемы и на необходимость их разрешать, нежели по-прежнему страдать безысходностью. Но как умный и целеустремленный человек, Дмитрий заранее знал главное – неминуемые последствия «расслабления». Легче на некоторое время, пожалуй, станет, ибо в пьяном угаре – всё по фигу. Но, во-первых, это будет означать полное крушение его давних планов возвращения в семью, а во-вторых, его ненаглядной Алёне с девочками помощи от него тогда вообще не дождаться. Потому Дмитрий, не вспоминая высоких слов, посчитал для себя такое поведение двойным предательством, то есть, величайшей, абсолютной подлостью.

Однако главный вопрос, как быть дальше, что делать, душил Дмитрия постоянно. И что ни день или ночь, всё сильнее и сильнее. Особенно, если этот вопрос навязывался в рейсе, где отвлечься не на что.

Подобная внутренняя борьба Дмитрия за правильное решение была обязана закончиться чем-то значительным и окончательным! Так, в общем-то, и случилось. Но решение самым странным образом пришло с той стороны, откуда ждать его не приходилось.

Алёна всё это время крайне серьезно слушала, стараясь представить и понять, что пережил ее супруг за прошедшие годы, борясь за нее и дочурок. Но сейчас, переживая за него, она была относительно спокойна за своего Дмитрия, уверившись наперед, что всё в его страшном рассказе завершится благополучно для него и всей семьи. Ведь завершилось же, в конце концов! Наяву завершилось!

Глава 10

Как-то после очередного рейса Дмитрию, едва сдавшему путевые документы, не дали даже отоспаться, а после завершения недельной поездки срочно вызвали к Генеральному. Любой понимает, что для водителя событие это экстраординарное. Ну, кто он для Генерального?

Пришел. Секретарша, едва остановив его для своего доклада шефу, приветливо проводила до двери. Мол, проходите, вас ждут!

Вошел в большой незнакомый кабинет. Опешил, но дошел до середины. Оперся о торец стола в виде огромной буквы «Т», ножка которой показалась гипертрофированного размера. Представился.

– Знаю, знаю! Здравствуй! – приветливо встретил меня Генеральный, не вставая из-за своего стола. – Есть к тебе конфиденциальное дело. Перевожу это на русский язык – «с этой минуты молчать ты обязан до самой смерти. Впрочем, не о том я – живи сто лет! Так, согласен ты мне помочь?» – спросил Генеральный.

– Если только не криминал! – очертил Дмитрий границы возможной деятельности.

– Ты, кажется, офицером раньше служил, ракетчиком? – Дмитрий согласился кивком. – Очень хорошо! Я ведь тоже когда-то ракетчиком был… Ох, и золотые времена!

– Золота вокруг себя не помню! – возразил Дмитрий, полагая, что его начинают оплетать невидимой паутиной чего-то незаконного.

– Не ершись! Мне тебя хорошо охарактеризовали! Как водителя и как мужика, способного себя проявить и утвердить. И, что особенно ценится, – как несгибаемого в самых трудных условиях.

– Спасибо за откровения, но я не для славы здесь работаю. Я и без благодарностей прожить смогу…

Директор не стал подбирать к Дмитрию другие ключики – перешел к делу. Посвятил в некоторые свои планы, выполнение которых предполагало две поездки Дмитрия в Сеул.

Читателю нет нужды погружаться в тонкости задуманного Генеральным сугубо личного поручения, которое он собирался доверить Дмитрию. Но водитель сразу просчитал, чем такая поездка может ему угрожать, и молчать не стал:

– Допустим, соглашусь я. Выполню всё, как вы говорите. Переведу все средства на другие счета, и доставлю вам все сведения о них. А далее я окажусь не только вам не нужным, но и опасным! Ведь так? Я же непременно всё срисую для себя, и вы, конечно, это понимаете, не хуже меня. Стало быть… Вы еще не пообещали мне ничего в качестве морковки, а уже ставите в положение либо смертника, либо вора-невозвращенца.

Генеральный довольно рассмеялся.

– Торгуешься? Что ж, это нормально! И нормально, что всё понимаешь без разъяснений. В том числе и то, что я, конечно же, многократно подстраховался! Исчезнуть с моими счетами или снятыми с них деньгами ты не успеешь! Уж поверь мне! За этим проследят другие люди. А насчет моей благодарности, так она за каждую твою поездку будет в пять раз превышать твою среднюю годовую зарплату. Устроит?

– А если я с вашими этими «другими людьми» в сговор войду? Да поделюсь с ними? Или, того интереснее, они хлопнут меня там, представив дело так, будто я того заслужил?

Генеральный опять рассмеялся. Предложил: «Ты садись, садись. Поближе!»

– Ты, однако, всё больше мне нравишься. Зришь в корень! Но я и это предусмотрел. Уж прости, что не посвящу тебя в детали, тем не менее, и эти свои опасения отбрось! Сам ведь понимаешь, что ты поедешь туда, не потому что я это сделать иначе не могу, а лишь потому, что мне ни шум, ни даже малейшие подозрения здесь не нужны! Ни сегодня, и никогда! А для тебя подобная моя позиция является лучшей гарантией безопасности. Ну, что? Согласен?

Генеральный опередил Дмитрия, который уже собирался сознаться в том, что даже загранпаспорта не имеет:

– И это не твои заботы. Вернешься из очередного рейса и сразу в отпуск уйдешь на три месяца. За это время всё и провернешь. Перед отъездом всё получишь с инструкциями и билетами в лучшем виде и в полном комплекте! Не дрейфь, ракетчик! Никого там не удивит твоё незнание и неумение – там сейчас неумех, подобных тебе, толпы бродят! Ну, а после – дело твоё! Можешь и здесь, у меня остаться, хотя ничего нового тебе не обещаю. Должность будет прежняя. Вот так-то! А теперь иди, высыпись, – знаю, что после рейса. О деле нашем до поры не вспоминай! Тебе обо всём в нужное время напомнят. Свободен!

Глава 11

Как ни удивительно, но всё без осложнений прошло по намеченному плану. Дмитрий слетал кое-куда. В Сеул, потом и в Пекин. Генеральный не обманул, свои деньги Дмитрий получил до копейки. Уже собирался рвануть к своей Алёне, заждалась за столько лет, да Генеральный попросил слетать еще разок. Теперь в Джакарту.

Вот тут, уже не имея веского морального права отказаться, Дмитрий засомневался – уж, не хотят ли теперь с ним расправиться? Оснований, как будто не было. Он ведь потом, когда дело сделал – просто из интереса – но убедился, что все деньги с известных ему счетов сразу куда-то ушли, как бы принимая эстафету от Дмитрия. Таким образом, все следы Генерального оказались надежно запутаны. Схимичить для себя Дмитрий возможности не имел, потому и для Генерального опасности не представлял. И всё же теперь для него очень уж удобный момент… Все дела Генерального сделаны… самое время избавиться от много знающих исполнителей.

Но Дмитрий снова рискнул. И опять всё прошло наилучшим образом.

Вернувшись, он взял расчет и, как рассчитывал, расстался с этим суровым краем, который, по сути, почти два десятка лет являлся его домой.

Теперь, когда всё завершилось, и серьезные препятствия не предполагались, Дмитрий полетел бы к своей Алёне на собственных крыльях любви, но очень кстати подвернулся самолет бог весть какой компании. Как же им не воспользоваться!

Самолет перенес Дмитрия в Москву, а оттуда совсем просто, поскольку издавна всё знакомо и любимо.

Глава 12

– Ты чему так долго и красиво улыбаешься? – нежно обратился Димка.

– Вспомнила, как ты мне корзину цветов через окно прислал! Ведь так только в кино и показывают! А у меня это в жизни случилось! Вот! И как на третий день ты вернулся, меня поцеловал и спросил, за сколько минут я в отпуск соберусь? Помнишь? И сказал, что завтра купишь машину, и мы поедем на ней на юг. Ну, что? Неужели сам всё забыл? Я еще спросила тебя, а не лучше ли на поезде? А ты в ответ – поезд я купить, пожалуй, пока не смогу! Давай всё-таки на машине! – Алена счастливо хохотала. А назавтра ты действительно встретил меня с работы на новой машине. Да еще, на какой машине! Мои коллеги, выйдя через проходную, только на нас с тобой и глазели. Мы с тобой теперь для них одно целое, а ещё – прямо-таки киношная мелодрама!

Алёна почему-то замолчала, отворачивая от мужа влажные скоро глаза, но опять развеселилась.

– Потом мы катались. Помнишь? Ты молчал, а я непрерывно о чём-то болтала. И даже о машине стала тебя расспрашивать, догадавшись, что тебе это будет приятно. И не ошиблась. Ты мне такого наговорил про этих японцев, что я уверилась – никто кроме них хороших машин и не делает. Возможно, и умеет, но не делает. И лишь Тойота продолжает свои традиции – «надежность и безопасность, прежде всего»! Помнишь? Твои ведь слова!

– Я за свои слова отвечаю! – дурашливо ответил Дмитрий. – Фирма Тойота нам безопасность обеспечит… Тут столько всяких подушек япошки понапихали, что нам нечего бояться.

– А я и не боюсь! Я с тобой ничегошеньки не боюсь! – Алёна чмокнула Дмитрия в щеку, оправдываясь, что целовать водителя в губы не положено по технике безопасности. Затем, нажав клавишу на подлокотнике, пожужжала встроенными моторчиками, отклонила спинку своего кресла еще сильнее и удовлетворенно (освоила-таки, наконец!) объявила, что так ей больше нравится.

Глава 13

Машина продолжала лететь над шоссе с изяществом дикой газели, вырвавшаяся из оков большого города, где ей мучительно не хватало свободного пространства. Приятная музыка порождала чудесное настроение – всё складывалось как нельзя лучше. Ещё совсем немного, и они на море… Отдохнем! Покупаемся! Если бы не те напряженные поездки по заграницам, в которых Дмитрию оказалось не до отдыха, то можно считать, отпуска он не видел более трёх лет. Устал. Его-то отпускали, но ехать на родину было далеко, да и не к кому, а деньги тратить зря, то есть, на себя, Дмитрий, чтобы приблизить сокровенную мечту, себе не позволял.

Алена опять дремала, видимо, устав от мелькания ландшафта за окном.

– Умаялась, бедолага моя! – подумал Дмитрий с нежностью и приглушил музыку.

В тот же миг машину потянуло вправо. Дмитрий привычно отработал рулем, благоразумно запретив себе не только тормозить, но и резко сбрасывать газ.

– Видно, существенный прокол! Только спокойно! Без резких движений, спокойно… Сейчас машину выровняю, потом запаску поставлю…

Глава 14

Машина, продолжая затухающее, но еще стремительное движение вперед, сильно накренилась, затем принялась энергично рыскать по дороге, выскочила на грунтовую обочину, вспахала ее, оставляя длинный и зловещий пылевой след…

Через миг она накренилась очень сильно, словно изящная ножка резвой газели неожиданно подвернулась. Тойоту мощно швырнуло вправо, она с грохотом дальней артиллерийской канонады опрокинулась на бок и, увлекаемая бескомпромиссной инерцией, устремилась вперед, одновременно кувыркаясь на вспаханном ею придорожном лугу, так прекрасно зеленевшем между шоссе и слегка удаленной лесополосой.

Через несколько секунд всё завершилось.

Страшное зрелище приняло статический вид свершившейся трагедии. Лишь клубы пыли на протяжении десятках метров, оказавшихся последними для беленькой Тойоты, не спешили оседать на придорожную траву.

Свидетелей происшествия не оказалось. Лишь немного погодя на обочине притормозила ободранная «Девятка». Из нее быстро и уверенно выскочил мужчина средних лет, призывая по ходу:

– Пойдем-ка, сынок, поглядим поближе…

Они торопливо сбежали с невысокого шоссейного косогора и в тишине, нарушаемой лишь пением неугомонных птиц, приблизились к искореженной машине. Отец смело заглянул вовнутрь через выдавленное лобовое стекло, валявшееся вдалеке, брезгливо потряс головой и решительно скомандовал.

– Погляди-ка, сынок, по сторонам, а я тут пока…

– Батя! Так нельзя ведь… Там же люди! Надо им помочь!

– Да ты, я вижу, слизнячком растешь! Я в твои годы лучше соображал! Идет удача – не спи! Им деньги больше не нужны, а нам, в самый раз! – мужчина торопливо, но уверенно пошарил в машине, не обращая внимания на окровавленных людей, что-то извлек из дамской сумочки и мужского пиджака, всё ещё нелепо болтающегося на оконном крючочке. – Ну вот, кое-что и нам перепало…

– Позвоним, давай… Скорую вызовем…

– Ну, конечно! С нас трясти и начнут! Соображаешь, что советуешь? – он брезгливо вытер окровавленную руку о траву. – Всё! Валим отсюда – вон, уже другие подъезжают… Опоздали, однако, господа! – усмехнулся он злорадно.

Вновь подъехавшие остановились напротив завершенного действа, но спускаться к машине не стали, наводя на нее издалека свои телефоны с фотокамерами:

– Что там случилось? Помощь нужна? Может, позвонить надо?

– Нет! Перед нами уже позвонили… Белый «Мерс» и серая «Приора». И помчались себе дальше… Вот и мы сейчас! – спокойно пояснил мародер, усаживаясь в свою «Девятку».

Обе машины вырулили на трассу и помчались вперед, как ни в чём ни бывало. Через минуту они умчались с места трагедии.

После долгих внутренних терзаний сын в «девятке» всё-таки спросил:

– А зачем ты про тех сказал, которые впереди нас на «Мерсе» проехали, будто они позвонили? Они ведь даже не остановились.

– Ну, ты силен, парень, соображать! Неужели не ясно? Когда менты копать начнут, они быстренько их отыщут. Тогда к ним всё и прилипнет – ведь они, с наших слов, первыми здесь поживились… Учись, сынок, пока батька жив!

Глава 15

Алёна пришла в сознание, ничего не зная и не понимая. Она захотела резво и весело, как обычно делала после сна, вскочить на ноги, но острая боль в шее и ноге привела ее в оцепенение. Второй раз Алёна поступила осторожнее, постаравшись для начала хотя бы раскрыть веки, слипшиеся от густой и маслянистой жидкости, и осмотреться. Обе ее руки странным образом не слушались, произвольно раскидавшись в стороны. От столь необычного положения своих непослушных рук Алёна испугалась.

– Дима…, – прошептала она разбитыми и непослушными губами, не слыша себя и ничего не видя.

Никто не отозвался.

Вернувшаяся память обрушила на Алёну радостную предысторию их первой совместной и дальней поездки. На новёхонькой Тойоте со своим Димкой она, всем подругам на зависть, отправилась на юг. Куда-то на Черноморское побережье. Честно говоря, им было всё равно, куда ехать, хотя основным направлением выбрали Сочи.

Теперь, уже вспомнив те радостные сборы и приготовления, инструктажи своих девочек и обещания маме быть осторожной на море, Алёне нестерпимо захотелось дотронуться до самого родного своего существа, до Дмитрия, но рука не послушалась даже столь простого желания. Еще одна попытка лишила Алёну сознания.

Глава 16

Крохотная «Калина», похожая на занятную букашку, летевшую вдоль трассы не хуже самых дорогих джипов, издалека принялась активно притормаживать, но, чтобы не поднимать с обочины пыль, лишь в последний момент вильнула вправо и замерла у края косогора. Ее водитель поспешно выскочил из машины, махнув жене так, что без слов стало понятно – «сиди, мол, не на что тебе там смотреть!» – стремглав бросился к изувеченной машине в оседавшей пыли.

Из «Калины», несмотря на запрет, всё же показалась женщина. Не спускаясь вниз, она в сердцах выкрикнула вслед мужчине, скорее всего, своему супругу:

– Николай! Ну, чего тебе там понадобилось? Ведь и у нас лишнего времени нет… Опоздаем же к поезду…

Николай зло отмахнулся. Ему хватило одного мгновения, чтобы оценить всю трагичность дорожной ситуации. К тому же здесь он, видимо, оказался первым.

Из варварски измятой машины издевательски слышалась красивая мелодия. Через проём отсутствующего ветрового стекла, Николай разглядел двоих! Дышат, но оба в шоковом состоянии. Всё залито кровью, завалено какими-то вещами и раскрошенным печеньем.

– Кто тут? – испуганно, но с надеждой спросила лежащая в машине красивая женщина. – Кто тут? – повторила она.

– Ну, слава богу! Не волнуйся, дочка! И не такое случалось… Уладим…

Николай попробовал открыть дверь, чтобы подобраться к женщине с ее стороны, но пластиковая ручка не выдержала огромного усилия и наполовину осталась в руке. Дверь со стороны водителя поддалась неожиданно легко, хотя была немыслимо деформирована, а крыша над ней сильно вмята вовнутрь салона. Мужчина лежал окровавленным, но, видимо, несмотря на отсутствие подушек безопасности, грудную клетку себе не повредил, так как руль, что и предусматривалось конструкцией, очень сильно подался вперед даже без удара о встречную преграду. «Стало быть, самое страшное не произошло, только бы голова осталась целой! С ним разберусь потом. Сначала женщина».

Из их же фляги, лежавшей на виду, Николай смочил свой носовой платок и протер женщине глаза, потом намочил растрескавшиеся губы.

– В туалет… я уже не могу… – простонала она.

– Вот что, дочка, до туалета мы с тобой не скоро доедем, так что ты не стесняйся меня, старика, я отойду, не стесняйся, – по-отечески мягко посоветовал Николай, соображая, как можно извлечь сильно травмированную женщину, не причинив ей еще больше вреда. Причем, он сразу заметил, что ее правая нога невероятно вывернута и резко изогнута – видно, кость переломлена – и зажата смятой металлической конструкцией так, что извлечение бедняжки окажется трудной задачей.

«Как же быть?»

Николай поглядел на свою машину и нервничавшую рядом с ней супругу, а когда заметил мчащуюся по шоссе легковушку, энергично замахал ей руками, приказывая жестами остановиться. Из машины к нему нерешительно приближалась девушка, только что сидевшая за рулем. Николай остановил ее на расстоянии взмахами руки, что бы зря не теряла время, и, докричавшись, велел:

– Не подходи, милая! Стой, говорю, где стоишь! Лучше останови на дороге два грузовика и направь их ко мне… И пусть тросы готовят… И подъезжают с двух сторон…

Видя, что необычные команды поставили девушку в тупик, Дмитрий огорченно махнул рукой и прокричал ей издалека, подняв два пальца:

– Два грузовика сюда! А я разберусь! Заодно звони по сотовому! Вызывай всех подряд – реанимацию, скорую, полицию, милицию… Скажи, два человека в критическом состоянии!

Девушка быстро развернулась в сторону шоссе, и скоро к Дмитрию подбежали водители остановленных ею грузовиков:

– Что случилось, командир?

Дмитрий не многословил.

– Мужики! Надо растянуть кузов! Цепляйтесь с разных сторон за стойки дверей. Потом, по моей команде, но только ты, – он обратился к водителю КамАЗа, – станешь медленно тянуть! Предупреждаю! Очень медленно, что бы нам их не добить! А ты свой ЗиЛ затормози, как сможешь, упрись и стой! А то ведь Тойота поползет за КамАЗом. Всё ясно? Тогда, по местам!

В этот миг с шоссе от «Приоры», имеющей характерную раскраску и крупную надпись ДПС, к месту аварии спустился рыхлый лейтенант в хорошо известном всем обмундировании. Он решил вмешаться в события и привычным начальственным тоном потребовал, чтобы водители грузовиков заглушили моторы. Никто, однако, не проявил привычного для него подобострастия, потому лейтенант закипел и решительно бросился к кабине КамАЗа:

– Глуши мотор, я сказал! И ничего на месте ДТП не трогать! Не ваше это дело! Ждите приезда бригады!

Николай сильной рукой отодвинул его от автомобиля и, обозначая водителю двумя пальцами расстояние, на которое следует еще протянуть трос, опять отодвинул мешающегося лейтенанта в сторону. Тот начал выходить из себя:

– Вы что, не подчиняетесь требованиям сотрудника?…

– Слушай, не мешайся под ногами… Не до тебя сейчас! Людям помощь нужна! – в сердцах отпихнул его Николай.

Лейтенант уже готовился восстановить должный, как ему казалось, порядок, но Николай закричал в сторону, кому придется:

– Да, уберите же этого козла! – что и было осуществлено двумя подошедшими вплотную мужиками. Их решительность проявлялась на лицах, потому лейтенант срочно ретировался и направился к патрульной машине, повторяя по пути страшные угрозы. Вместе с напарником, дожидавшимся его всё это время в машине, они с чувством честно исполненного долга рванули в сторону города.

Когда с завыванием, наконец, подкатил первый автомобиль реанимации, обоих пленников от искореженного металла уже освободили. Но извлекать их из смятой машины не рискнули, чтобы до приезда врачей лишний раз не кантовать.

В работу вступили медики.

Николай почувствовал, что дело своё он сделал, и здесь больше не нужен. Пожал руки незнакомым водителям, принимавшим участие в организации спасения, поблагодарил их и с какой-то извиняющейся улыбкой заключил:

– Всё, ребята! Теперь их судьбы зависят не от нас. Поехали-ка и мы своими дорогами.

Часть вторая

Глава 17

Дмитрий стал сознавать происходящее, когда два выздоравливающих в больничных халатах безучастно перевезли его на каталке из реанимации в палату №6 с табличкой «Травматологическое отделение» и, не особенно церемонясь, перебросили – иначе и не скажешь – на кровать у открытого окна.

Во время сей непростой процедуры ему едва удалось не застонать, хотя острая боль напрягала в нескольких местах. Он еще вчера, когда впервые стал соображать, разобрался в местах основных травм. Да уж! Основательно его поломало! И можно не сомневаться – надолго! Вся левая нога от колена до стопы в гипсе, шея в гипсе, правая кисть зафиксирована лангеткой, а левая, как ему сказали, распорота и зашита, потому толсто перебинтована. А еще голова… С нею тоже что-то случилось, но перебинтована она, как отметил для себя Дмитрий, лишь снаружи. «Но интересно, что теперь творится внутри?»

Молоденькая медсестра со шприцем в руке, дожидавшаяся тела Дмитрия, тотчас приблизилась и приказала больному перевернуться на бок.

– Смогу ли я… Вряд ли получится! Вы уж как-нибудь сами подстройтесь…

Пока она делала укол, Дмитрий спросил, как ее зовут.

– Вот еще! – получил грубоватый ответ. – Для вас я просто медсестра.

– Но ведь в отделении вы не единственная медсестра, как же мне с вами разбираться?

– А вам и не нужно с нами разбираться! – опять выдала она, нисколько не заботясь о впечатлении, оставленном о себе у Дмитрия. – Кому надо, тот и разберётся! Вот вам таблетки, прямо сейчас их примите. При мне! И обязательно запейте! Где же ваш стакан?

– Нет у меня из вещей ни-че-го. И стакана нет. И денег нет. Я же транзитный. И как мне теперь быть?

– Уж, не знаю, – отпарировала медсестра. – Попросите потом у сестры-хозяйки.

– А она где? Я же не могу подниматься. И в туалет как мне…

– Ну! Это уже вообще не моё дело!

– А чьё это дело? – почти разозлился Дмитрий. – Что вообще в ваши обязанности входит?

– А это, – опять рубанула медсестра. – Тем более, не ваше дело!

– Тогда лечащего меня врача пригласите, пожалуйста!

– Нет! Вы только поступили. Когда врач посчитает нужным, тогда и придет! Ты не один у него! – ответила она всё так же грубо.

– Девушка, вы ведь с виду очень даже симпатичная. И добрая, наверное. Откуда же у вас такое отношение к больному? Я ведь от вас полностью завишу.

– Послушайте, больной номер два, если вы и дальше будете ко мне приставать, я пожалуюсь на вас начальнику отделения! Так и знайте!

– Кажется, поговорили. И почему я номер два? – С ноткой безнадежности произнес Дмитрий и замолчал до ухода странной медсестры.

Потом он оглядел палату, не поднимая головы от подушки, и стараясь выглядеть бодро, произнес.

– Всех приветствую, господа! Меня Дмитрием зовут!

– Да нам по барабану – у нас все тут лежат под номерами, указанными на кровати! И все обращаются по номеру и на «ты». Твой номер два, вот и запомни! – исчерпывающе пояснил №1, красномордый мужик лет пятидесяти с большой головой, на которой более глаз выделялся крупный мясистый, будто вдавленный между рельефными щеками нос. Очень неприятное лицо, но не без признака интеллекта.

– Однако, занятная у вас классификация! Последний раз я такое в ракетных расчетах встречал. Но там иначе и нельзя было. А уж откуда здесь рационализаторы появились? Им же давно за идеи не платят! – посмеялся Дмитрий, надеясь смягчить неудачное начало знакомства, разглядывая с неутихающей болью в шее больных на остальных койках.

К нему тоже присматривались. И даже с первого момента, как только Дмитрия привезли в палату, и у него завязался пикировочный разговор с медсестрой.

– Ты кто вообще? – словно допрос начал номер один.

– Странный вопрос, – усмехнулся Дмитрий. – Гражданин я! Гражданин Российской Федерации. А еще – я больной! А ты следователем или дознавателем здесь пристроился?

– Не угадал! Чем по жизни-то занимаешься, спрашиваю? – не унимался.

– По жизни, говоришь? – опять усмехнулся Дмитрий. – Странное словосочетание! По жизни я ничем не занимаюсь, я по ней иду! А специальность моя – водитель! Устраивает?

Номер один, чувствуя очевидную иронию в словах Дмитрия, не унимался номер один.

– И кого же ты водишь? – спросил он, видимо, включая чувство юмора.

– Есть такая профессия, довольно распространенная, между прочим, во-ди-тель! Неужели не слышал? – опять поддел Первого Дмитрий. – А вожу я «Ураган». Есть такой многоосный и большегрузный тягач. Тоже не слышал? Так теперь, может, и о себе кое-что расскажешь? А то все разговоры в палате вокруг меня вертятся.

Дмитрий опять, насколько мог, оглядел палату, не вовлекая в этот процесс загипсованную шею. Он увидел, что коллеги по несчастью, оказавшиеся с ним в этой больничной палате, к разговору прислушивались, но вступать в него не желали. Почему так, Дмитрий не понимал. Будто опасаются чего-то? Что же здесь произошло? Ведь не я же оказался причиной столь напористой агрессивности Первого и глухого молчания остальных? Однако начинать следует с Первого, коль он уже проявил свою активность и даже голос подал, ухмыльнулся про себя Дмитрий. Для начала пусть ответит на заданный мною вопрос, я подожду.

– Ну, сварщик я. В автоколонне. – Дождался ответа Дмитрий.

– А звать тебя как? Не номером же «один» величать? Или это секрет? Да и насчет сварщика, похоже, ты слукавил. Не верится, что-то… Видимо, это опять секрет?

– А тебе всё надо знать? Мы тут все под номерами, и ты успокойся! Сварщик или космонавт – всё едино! У каждого свой номер, но я в этой палате единственный ходячий! – похвастался Первый.

– Странно! – удивился Дмитрий. – Лежишь в травматологии, а дефектов не нажил.

– Тебе-то что! У меня желчный пузырь… На «скорой» привезли, но надумали с операцией повременить, консервативно подлечить. В экстренной хирургии места не нашлось, а в плановой хирургии в очереди и своих выше крыши. Потому я здесь и оказался. Ничего, я не жалуюсь! Раз не гонят, то и лежу, где положили. Ну что, удовлетворился? Тогда не приставай к людям.

Дмитрий последовал его совету. В его планы никчемные перебранки не входили.

Однако очень скоро №1 опять задел Дмитрия, которому и болтать-то не хотелось – мучила затылочная боль.

– Ты за кого? За красных или за белых? – громко и уверенно запросил со своей кровати Первый.

– Странно слышать… – удивился Дмитрий. – Такое впечатление, будто вы здесь со времён гражданской войны лежите. Неужели лечение совсем не помогает? Или настолько понравилось?

– Ты зубоскалить-то кончай! Прямо отвечай! – стал с очевидностью заводиться №1.

– А чего ты, собственно, переживаешь? Может, я дальтоник!– усмехнулся Дмитрий, демонстрируя спокойствие. – Видимо, и впрямь палата №6! Удивляюсь, что значится травматологией, а не психиатрией. Ты-то сам, Первый, какого цвета?

– Брось, парень, мне мозги ковырять! Водитель не может быть дальтоником! Не хочешь добровольно признаваться, так я и сам тебя расколю! На это немного времени потребуется. А потом, как говорят, извольте! Ладно, лечись пока…

– Это ты тут всех своей любовью к цветам радуги запугал? Никто, кроме тебя, до сих пор не пикнул? Спящими притворяются… – не сдержался Дмитрий. – И напрасно ты режим нарушаешь! Это может повредить желчному!

Неизвестно, чем бы закончилась разгорающаяся перепалка, но в дверях показалась медсестра с неким посетителем. Она кивнула в сторону Дмитрия: «Вон он, у окна. Койка №2».

Посетитель уверено прошел вперед, энергично выхватил стул от стола, стоявшего в центре палаты, уселся с папкой для бумаг, разложенной на коленях, и только после этого поздоровался с Дмитрием, нисколько не смущаясь его состоянием и положением.

Посетитель оказался следователем прокуратуры и интересовался аварией, в которую три дня назад попал Дмитрий. Дмитрию на его вопросы о жене он ничего не ответил, лишь сам расспрашивал о погоде, о дороге, о качестве ее покрытия, о состоянии здоровья Дмитрия до поездки, о степени его усталости. Он привычно что-то записывал у себя на коленях. Потом начинал сызнова – о принимаемых лекарствах, о техническом состоянии автомобиля и его поведении на дороге, о прежних проколах шин, не принимал ли спиртные напитки и пр. Потом неискренне пожелал скорейшего выздоровления и вышел, не водворив стул на место.

Упитанный сосед под номером три слева от Дмитрия, часто стреляющий глазами по сторонам, ранее молчавший, приглушенно спросил с интонацией, претендующей на доверительность:

– Тебя посадить хотят, что ли?

– Напротив! – с усмешкой возразил Дмитрий. – Вот, предложили не посидеть, а полежать!

– Шутишь? А ведь он не просто так старается, всё выспрашивает…

Странно, подумал Дмитрий, мне и в голову мою раненую столь простая мысль не приходила. Понятно, что раньше мне было не до этого, сознание-то вернулось недавно, и всё-таки! Ведь легко подберут статейку и сразу прилипнут, начнут мне «помогать»! Тогда только отстегивай…

«Кстати, где наши деньги? – впервые забеспокоился Дмитрий. – Где наши с Алёной документы, документы на машину, вещи? О боже! И где несчастная «японка»? Не суждено ей было долго по нашим дорогам бегать. И об Алёне этот орёл ни единым словом не обмолвился. Юлил-юлил, но так ничего и не прояснил. Мол, в другой больнице она, вы всё равно здесь ничего не знаете. Хоть телеграмму дочкам отослали-то? Сказал-то, что отослали, но можно ли ему верить?»

Дмитрий всё глубже погружался в состояние затягивающего напряжения и тревоги. Беспомощность сильно тяготила грозящими последствиями, но перехватить инициативу у чрезвычайных обстоятельств он пока не в состоянии.

Одолеваемый невеселыми мыслями, Дмитрий погрузился в тяжелый сон, не прерванный даже очередным уколом шумной медсестры.

Глава 18

Утром Дмитрий не ощутил сколько-нибудь заметного облегчения ни со стороны своих травм, ни со стороны терзающих душу тревог, навалившихся в связи с недавней аварией, неизвестностью и беспокойством о жене. Тем не менее, некоторые хозяйственные неурядицы, связанные с отсутствием посуды, белья и туалетом, играючи устранила другая медсестра, заступившая на свой пост утром. Она в значительной степени облегчила существование Дмитрия, но лишь здесь, на больничной койке, а не вообще. Он с помощью следователя кое-что уже вычислил в произошедшем с ним, но до сих пор ему никто ничего не рассказал и не объяснил.

Лечащего врача он так и не увидел, а ведь так нужно хоть в первом приближении выяснить перспективы своего пребывания в больнице. Вон, уже объявили обход начальника отделения. «Всем лежать на местах!» – приказала торопливо заглянувшая в палату медсестра. И боли почему-то не проходят. Хотя бы обезболивающее дали…

«Сколько здесь придется лежать? Ведь меня дожидаются важнейшие дела, хоть и очень неприятные. И что же, в конце концов, сейчас с Алёной? Где она? В каком состоянии?»

– Сестричка, – просипел хриплым шепотом дед, значащийся под номером шесть. – Рассказала бы ты нам, что на белом свете творится! – он второй час лежал под капельницей, не ворочаясь, как и Дмитрий, и производил впечатление разумного, еще крепкого семидесятилетнего старика, которого лишь болезнь сделала беспомощным. Надо думать, на непродолжительное время.

– Ой, дедуль! Оно тебе надо! – весело отозвалась медсестра, продолжая сортировать шприцы на подносе и вгонять их, кому следует, сверяясь со списком назначений.

– Да, как же, дочка? Дети, внуки, правнуки… За всех сердце болит… Теракты продолжаются. И не понять, что этим террористам везде нужно? Словно играют они с нами… И сами, вон, подрываются и людей убивают. А зачем – не говорят, требований не предъявляют. Как же с ними покончить? Чего им надо? Может, мы и дали бы! – Его тело затряслось в надрывном кашле, хотя рука с иглой от системы даже в это время плотно прижималась к подложенной под нее подушке.

– Дедуль, уймись! До выборов далеко! Кому они теперь нужны, эти теракты? – успокоила медсестра.

Дед освободился от приступа кашля, вытер глаза рукавом свободной руки, несогласно потряс головой, но промолчал.

Тихо, тем самым, подчеркивая обращение лишь к старику, накачанный парень студенческого возраста под номером четыре сообщил деду, показывая на свой телефон с большим экраном:

– Ну, дед, и чутьё у тебя! Без теракта вчера и впрямь не обошлось. Давненько нас этим не беспокоили.

– Что? – захрипел дед. – Ты громче, сынок, мне в ухо надо…

– Говорю, что в новостях действительно пишут о новом теракте. В метро. Оно и понятно! Того гляди, население расслабится! А уж тогда…

– Что тогда? – грозно вмешался красномордый №1.

Студент усмехнулся, положив загипсованные руки поверх простыни, которой постоянно укрывался, дабы не видели его голым и затянутым в сложные корсеты, и уклончиво ответил:

– Пока не знаю… Но когда-нибудь всплывёт…

– Ты сам пытаешься на пустом месте нас запугать, – пробасил Первый.

– Мне-то что от вашего запуга?

– Тогда не трынди! Если сам не знаешь, зачем оно надо! – продолжил давить Первый. – Рассказывай-ка всем, что еще вычитал, студент?

– Всё в прежнем ритме! Но об Украине, похоже, замолчали! Надолго ли? Теперь у наших журналюг Сирия в моде. И демонстрации по большим городам… Не санкционированные! Будто нам американских санкций мало! Вот, кричат в больших городах: «Путин – вор! Путин – война! Путин – смерть!» Попробовали бы такое при Сталине покричать!

– Так не поверил бы никто, при Сталине-то! О нем и враги заклятые не смели такую чушь… А теперь и смысла нет… Кто-то, прокукарекав, ухмыляется, кто-то в щель заползает, а кто-то орет, будто все мы патриоты, и руки прочь от великой России, проклятые пендосы! И тянут все в разные стороны, как лебедь, рак и эта, как ее? На букву «С».

– А ты о чём кукарекаешь? – с нажимом рявкнул Первый, рассчитывая, видимо, не на ответ, а на послушное молчание студента.

Странно это, опять подумал Дмитрий. Чего он добивается своими казарменными выходками? Ведь никого, кроме себя, не слушает, всех затыкает, а меня провоцирует. Или в его палатной диктатуре имеется скрытый смысл?

Глава 19

Дмитрий проснулся от нравоучительного громогласия Первого. Тот расхаживал по палате и разглагольствовал о том, как хорошо жилось при Брежневе.

– А ты почему постоянно молчишь, Второй? – обратился к нему Первый, заметив, что Дмитрий не спит. – Мы битый час сражаемся за истину, а тебе она по барабану, что ли? – подначил он Дмитрия. – Сказал бы нам, что думаешь…

– Будто без меня не обойдетесь! – Дмитрию ненужными казались разговоры, которыми дирижировал красномордый, ловко прекращавший дискуссии, если они уходили в сторону от разрешенного им направления.

– Никак не обойдемся! Мы хотим, чтобы в нашей палате не было недомолвок по части политических пристрастий. А то ведь можно ненароком врага народа на груди пригреть! – стал приставать Первый.

Дмитрий поморщился. Он понимал, что лежатьспокойно красномордый ему не позволит, будет донимать снова и снова, но обсуждаемые темы его не интересовали. Точно так же, как и собеседники. Вот, подумал он, теперь этот странный тип станет провоцировать меня расплывчатым термином «враги народа». Из-за частого применения и сарказма его каждый понимает как некую несуразицу, якобы придуманную Сталиным для расправы над неповинным народом.

– Ты вопрос для начала сформулировал бы, а уж потом просил на него ответить. – Вяло огрызнулся Дмитрий, намекая, чтобы Первый отстал.

– Опять ему, всё – не слава богу! – ехидно хмыкнул Первый. – Персональный вопрос он захотел? А ты нам без вопроса расскажи, чем живешь, да на что надеешься?

Дмитрий всё-таки ввязался в разговор, решив наступать, чтобы поскорее отстал:

– Да мы и о тебе ничего не знаем, хотя ты навязываешься нам в качестве проповедника или неформального лидера. Вот и расскажи, чем сам живешь, да на что надеешься? Ты, сварщик наш мнимый, хоть электросварку от автогена отличить сможешь?

– Что-то я тебя не пойму! Может, ты специально нарываешься? – стал закипать Первый, встретив нескрываемое непочтение к своей личности, публично обвиняемой во лжи. Но решил сманеврировать, уйдя от нежелательного разбора. – Ладно, будет тебе персональный вопрос. Вон, номер пятый давно пытался уяснить, как нам относиться к Брежневу? Ты, надеюсь, застал такого? Может, и в партии состоял? Тогда он тебе прямым начальником являлся!

Красномордому понравилось, как он завернул вопрос и то, что вопрос этот будто исходит от Пятого.

– Да-да! – послушно подтвердил Пятый. – Нам очень интересно, что ты думаешь о тех временах?

Дмитрий усмехнулся:

– Не пойму, что-то! Вам интересно моё мнение о самом Брежневе, о его правлении или о его эпохе?

Первый опять стал раздражаться, мол, ты что, нас за дураков держишь? Но сдержался и, усмехнувшись, царственно разрешил:

– Валяй уж, обо всём сразу! А если хочешь, то и по отдельности! Народ тебя ждёт!

– Народ ждет не меня, а порядочного и трудолюбивого лидера, которому и страна, и сам народ будут дороги! Может, имеешь кого-то на примете? Так ты не скрывай! – воспользовался Дмитрий тактической ошибкой Первого, чтобы вынудить его на ход в заданном направлении.

Первый свирепо уставился на Дмитрия, и тот понял, что маневр не удался. Кажется, придется отвечать самому.

– Для начала замечу, что с термином народ следует обходиться аккуратнее. Больно уж он мутный. Всякий подразумевает под ним, что угодно. Может, потому люди и договориться меж собой не могут, что и себя, и всех остальных к народу причисляют. А ведь ошибаются!

– Всё мутишь, всё усложняешь! – констатировал Первый. – Что же такое народ, по-твоему?

– Опять всё на мне замыкается! – усмехнулся Дмитрий. – Уже и отдохнуть мне некогда!

– Назвался груздем… – вступил Пятый.

– Раньше я у вас Вторым считался, теперь до груздя повышен… Персональное звание, что ли? Ладно, уж! Меня ваши игры не задевают! – поддел его Дмитрий. – Попробую сформулировать… Во-первых, народ это, конечно же, население страны, но не всякое, а имеющее много общего. Как говорят, много признаков идентичности. Ну, территория там, национальность, язык, отношение к богатствам страны, идеология, культура, имущественные интересы… Обязательна связь между людьми через общую историю и ощущение единства, как сегодня, так и с общими для всех предками. Вот так, если без подготовки.

– А во-вторых? – напомнил третий.

– Ах, да! – подтвердил Дмитрий, удивившись тому, как легко ускользнула мысль. Раньше такого не случалось. – Со вторым сложнее… Мне всегда представлялось, будто народ наш живет, как бы, под копирку, наложенную на чужой, заготовленный кем-то текст. Самостоятельно ничего не думает и не решает, кого-то боготворит, кому-то внимает, находит себе кумиров в книгах, в кино или в церкви. Помните типовой школьный вопрос на уроках литературы – кто ваш любимый герой? Или: на какого книжного героя ты хочешь походить? А если ни на кого не хочу, тогда что? Не все, конечно, так живут, но очень многие. Даже большинство! Потому мне кажется, под народом следует подразумевать не всё население, а лишь некоторую его часть. Ту, которая не способна самостоятельно мыслить, не способна сама анализировать события, явления, мотивацию чужих поступков. Она не имеет собственного мнения о внутренней и внешней политике своей страны. Она всегда согласна с любым начальством, даже если она с ним не согласна! Она не думает иначе, нежели говорят в программе «Время»! Она всего боится! Боится думать, боится говорить! А при угрозе высказать своё суждение по любому вопросу на всякий случай забивается в щель, в которой ее не заметят, следовательно, не спросят! А рот, на всякий случай, – всегда на замке. Такой вот предусмотрительный народ, я бы сказал иначе – народные массы – удается легко заболтать, легко запугать, а далее делай с ним что угодно! Можно его руками великие подвиги совершать! А можно чудовищные подлости творить! Зависит от того, кто эти бессловесные массы и куда повернет!

– Ясна твоя путаная мысль! А остальных куда относишь, тех, которые всё понимают? – удивился Первый.

– А их место, на мой взгляд, определяется личными морально-нравственными качествами. Кто-то, имея высокий уровень интеллекта, образования, совести, наконец, если так допустимо говорить, старается приподнять свой народ над тем, что он собой представляет. Старается возвысить свой народ! А кто-то пользуется не очень симпатичными особенностями своего народа, чтобы взобраться ему на шею.

– Так что же? Выходит, те, кто поднялся наверх, дослужился до высоких должностей, взобрались народу на шею? А если… – вклинился Пятый.

– Не надо передергивать! – оборвал эти рассуждения Дмитрий. – Всегда были, есть и будут люди, которые и на высоких должностях приносят народу большую пользу и верно ему служат. Но в твоих словах, Пятый, сквозит явно современный и очень специфический опыт! Это лишь в наши времена установилось, чем выше должность, тем концентрированнее подлючесть! И мы к этому привыкли! Потому-то наш горемычный народ и не представляет, как же так – человек на государственной службе, а клянется, что не богат! Повезло бы мне, думают многие представители народа, своего бы я не упустил! Так, что ли, Пятый?

Пятый намеривался вступить в дискуссию, как обычно в таких случаях, долгую и бесполезную, в ходе которой часто забывают, с чего она началась, но, заметив останавливающий взгляд Первого, промолчал и опять откинулся на подушку.

Первый удовлетворенно хмыкнул и спросил, обращаясь к Дмитрию:

– А себе ты, какую роль отводишь? Сдается мне, героическую? Конечно же! Народник! Просвещаешь! Возвышаешь! Защищаешь! Несешь доброе и вечное в массы! – он явно старался вывести Дмитрия из равновесия.

Дмитрий ответил без паузы, но неожиданно для Первого, весело, что свидетельствовало о том, что его оппонент держится крепко:

– Я стараюсь! Но не мне судить о результатах…

– Скромная позиция! – иронично протянул Первый и добавил. – Но скромная, совсем не означает, что достойная! Ведь все мы стараемся! Кто в чём преуспел! Но о Брежневе ты так и не сказал. Крутил, крутил и опять в сторону увел, Сусанин из палаты номер шесть!

– Ладно, исповедуюсь, если вам настолько это интересно! Брежнев как личность был весьма сер и примитивен. Не обладал лидерскими качествами. Не годился на ту роль, в которой его все запомнили. Да! Весельчак, легко с людьми сходился, даже нравился им за простоту общения. Знал всех вокруг по имени, включая последнюю уборщицу или охранника. Даже вникал в их семейные дела. Не в пример Горбачеву, который всегда смотрел поверх людей.

– Это точно! – поддакнул кто-то.

– Еще, Брежнев считался жизнелюбом! Это в том нехорошем смысле, если подразумевать тягу к выпивке, охоте, бабам, яхтам и иностранным автомобилям. Не трус! По крайней мере, на фронте пулям не кланялся. Но он был неисправимым лодырем. Работать не любил патологически. Идей государственного масштаба не выдавал. Ответственных решений не принимал, передоверяя их, кому придется.

– Ну, ты и даешь! – опять кто-то одобрительно захихикал.

– Брежнев и сам сознавал, что не соответствует своей должности, потому обожал подхалимов, награды и откровенную лесть. Когда его хвалили, Брежневу казалось, будто люди его не «раскусили», а это было особенно приятно. Мол, «хоть кто-то не догадался, что мне как руководителю цена пятак в базарный день!»

Дмитрий передохнул и продолжил.

– Но его ушлое окружение сразу догадалось, что он есть на самом деле! И успешно этим пользовалось в корыстных интересах. Более того, Брежнев не однажды пытался избавиться от высокой должности, чтобы на законных основаниях ничего не делать и ни за что не отвечать, но ближайшее окружение его не отпускало. Он вполне всех устраивал в качестве ширмы. Особенно преуспели своей щедрой обходительностью руководители южных советских республик, получая за нее всё, что от центра им хотелось получить.

Дмитрий сосредоточенно замолчал, выстраивая логику дальнейшей речи. Несколько передохнул, помолчав, благо, никто до сих пор его не перебивал, и продолжил.

– Но более всех пользы выжали для себя Соединенные Штаты. Их руководство сразу стало веревки из Брежнева вить. Всё просто – с помощью публичных восхвалений, международных наград и премий. За счет этого с помпой был подписан ряд ущербных для СССР соглашений по обычным и ядерным вооружениям. Мы поделились с американцами самыми передовыми космическими технологиями, которые США достались ни за грош, а Советскому Союзу обошлись в миллиарды. И всё ради того, чтобы США польстили Брежневу, будто это он впервые за послевоенное время настолько улучшил отношения между СССР и США, что стал возможен совместный полет советско-американского космического тандема «Союз-Апполон».

Дмитрий опять замолчал. Попросил соседа попить. Принесли, смочил пересохшее горло и продолжил, поскольку все терпеливо ждали, не переходя на иные дела и темы:

– Молодежь может и не знать, но после запуска советского спутника в 57-м году космос оказался самым больным местом Штатов. Чтобы они не делали, а во всём оставались позади! Для руководства США это было невыносимо. Они согласились бы на всё, лишь бы население США забыло о поражениях в космосе. Но для этого следовало ликвидировать Королёва и Гагарина. Ибо Королёв возглавлял все космические проекты и был яркой личностью, обладал недюжинной целеустремленностью и настойчивостью, а первый космонавт планеты стал символом грандиозных достижений Советского Союза. И что же? Брежнев решился и на это! Конечно же, всё подвели под некую роковую случайность! Но сделали это грязно. И с Королевым, и с Гагариным! Убили, всё засекретили, заболтали в печати и замазали в памяти искренне горюющего народа невероятной помпезностью государственных похорон. Если кому подробности интересны, то потом расскажу.

– Как хочешь! Только не дойдёт у нас до этого! – засомневался кто-то.

– Сразу после устранения главных космических символов СССР, Королёва и Гагарина, американцы провозгласили курс на покорение Луны. Началась афера! Если бы они действительно это сделали, то затмили бы все победы в космосе Советов, у которых не стало Королева, способного опередить в этой гонке США. Не было и Гагарина, который объездил все страны мира, толпившиеся в длинной очереди за право его приглашения. Не стало бы запомнившейся всем красивой и доброй улыбки Гагарина, не дававшей покоя Штатам. Как ни странно, эта улыбка оказалась наиболее эффективной пропагандой коммунистической России во всём мире. Ну, а США опять опозорились, поскольку не потянули высадку своих астронавтов на Луну. Не смогли осуществить её технически. И выходило так, что обещания Президента США покорить Луну опять оказались пустой пропагандой! США не только не догнали СССР, но в глазах всего мира могли рухнуть еще ниже. Это оказалось бы несмываемым плевком! США решились на обман человечества, рассказав о якобы свершившемся покорении Луны, которого в действительности не было! Но на их пути стоял Советский Союз, который мог легко разоблачить все подлоги.

– Ты откуда такое узнал? – перебил Первый.

– Если будешь мешать, я могу и отдохнуть! – среагировал Дмитрий.

– Ладно, ладно! – сразу возбудились больные со всех сторон. – Продолжай! Интересно стелешь!

– Хорошо! Продолжу! Самое время вспомнить мерзкую сущность тщеславного Брежнева! Американцы с ним тайно обо всём договорились. Уж не знаю, на чём его подловили, но что-то весомое они нашли! И только после этого выдали миру столь желанную аферу – якобы полет и высадка на Луну состоялись!

– Это мы помним… – зло рявкнул пристыженный только что Первый.

– Молодые-то не знают, как это липовое дело обтяпывалось! – вставил Дмитрий. – Высаживалось на Луне за шесть раз, как объявили, в общем счете двенадцать американских астронавтов! Один полет оказался, с их же слов, неудачным, без прилунения. И хотя во всём мире нашлись десятки и сотни ученых, в том числе, и в Штатах, которые публично и доказательно разоблачали этот подлог, но для США это уже не имело никакого значения, ведь передовая космическая держава в лице СССР высадку астронавтов на Луну признала! Признала, подтвердила и не усомнилась! Именно поэтому одураченный Брежневым советский народ во всю американскую чушь вынужден был поверить. А то, что у нас официально о покорении Луны почти никогда не говорили, так это советские люди объясняли горечью утраты приоритета.

– Так и было! Нам не говорили, и мы о том не говорили! Но на душе было погано! Однако кто-то, несмотря на все подписки и запреты из отряда космонавтов СССР или Академии наук мог и проговориться? Что знает один, то знают все! – усомнился Первый. – Не вяжется!

– Может быть! – подтвердил Дмитрий. – Потому Брежнев со своими холуями, облеченными властью, приказал всем подчиненным структурам изображать печаль по случаю победы США. И не дай бог, проговориться, что американцы подсунули миру фальшивку! И, что за диво! Наши академики все годы делали хорошую мину, обманывая и советский народ, и население всего мира! Они ведь за свои кресла держались! Вот вам еще одна роль в нашей истории обожаемого вами Брежнева!

– Так ведь, сколько киноматериалов о Луне осталось… – усомнился студент под номером пять. – Неужели все они фальшивые? Как же так?

– Видеоматериалов много! – согласился Дмитрий. – Это точно! Но как только появляется их публичная критика, с доказательствами подделок, они почему-то исчезают навеки. Наверное, чтобы не компрометировать США! Если бы НАСА среди плохоньких голливудских фильмов хоть разок показали бы один-единственный, но подлинный хроникальный фильм… Но, поверьте, за десятки лет этого так и не случилось! Да что там, ведь американские астронавты доставили на Землю почти полтонны лунного грунта. И где он теперь? А он, знаете ли, исчез! Не уберегли! Представляете, грунт, который обошелся Штатам в десятки раз дороже, нежели земное золото такой же массы, неожиданно пропал из специально построенного для него и недоступного никому хранилища, находящегося под живой и электронной охраной! Но его ведь и красть не было смысла! Кому потом продашь? Объясните это! Не можете? Вот и НАСА, и США никак это не объяснили до сих пор! Теперь сами и подумайте, был этот грунт взят с Луны или же с ближайшего карьера, что и побудило США сделать его недоступным для добросовестных научных работников. А вдруг кто-то из них получит научные доказательства обмана?

– Ты непосредственно от Брежнева это узнал? – съязвил №1. – Может, еще расскажешь, зачем он пошел на предательство интересов страны? Зачем навеки веков опозорил не только себя, но и свой любимый Советский Союз? Ведь мог уличить США во лжи, тем самым, ещё больше укрепить космический и любой иной авторитет СССР! Что на это скажешь?

– Не знаю… Но предполагаю. Наиболее возможными причинами предательства Брежнева мне представляются три.

– Очень интересно! Целых три! И ты сможешь их перечислить? Или что-то чересчур секретное, что нам не положено знать? – ехидничал Первый.

– Если интересно… С первой причиной всё просто! Взятка! В виде кредита. И не Брежневу, как делают в нынешние времена, а всему Советскому Союзу. Судите сами! Именно тогда США предоставили кредит в двадцать миллиардов долларов, якобы лично Брежневу и в знак особого к нему расположения. А ведь наши страны были в состоянии холодной войны, и к чему такая щедрость по отношению к злейшему врагу? Причем, сделали Штаты это иначе, нежели поступали с другими странами – «даем вам деньги, чтобы вы купили на них наши товары, машины или оборудование», – а без предварительных условий. Уже в этом отступлении от правил скрывается некая засекреченная от нас цель американцев! Догадайтесь сами, какая! Надо отдать должное, Брежнев, а скорее всего, его окружение проявило мудрость и не позволило столь огромные суммы пустить на ветер. Был построен автогигант «КамАЗ», оплачены кредиты за строительство ВАЗа, строился БАМ.

– Ну, вот! – воскликнул №6. – Смотри, каким молодцом оказался Брежнев, а ты его в предатели зачислил!

– Это, как посмотреть! – парировал Дмитрий. – Достижения в космосе обошлись нам значительно дороже тех двадцати миллиардов. Но и это не всё! Какими деньгами можно оценить ущерб от убийства Королева и Гагарина?

– Во, как загнул! Кто же их убивал? Трагическая случайность! – с издевкой пропел Первый.

– Что-то с логикой твоей стало… Неужели всё сначала начинать? – с огорчением произнес Дмитрий.

– Ладно, мы тебя, как будто, поняли! Давай следующую версию… – подытожил Первый.

– Чтобы вторую причину понять, надо копнуть отечественную историю… Брежнев хоть и был пешкой в хрущевском заговоре, приведшем к убийству второго человека в государстве – Лаврентия Павловича Берии, – но главное здесь не его роль, а то, что он в заговоре участвовал! Американцы именно этот факт использовали для шантажа. Они, как я представляю, пригрозили Брежневу найти способ поведать советскому народу о его участии в государственном перевороте. И Брежнев сразу осознал, что подошел не только к своему политическому финалу, а вообще… Тогда он по своей воле оказался в теплых объятиях США! Рыпаться ему было некуда, и впредь он послушно всё исполнял. Много чего наворочал, нам во вред, но об этом потом.

В палате ехидно встретили эту версию, однако несогласия с ней открыто не высказывали, ориентируясь на мнение Первого. А тот, лежа на спине, спокойно ковырял в зубах спичкой, будто тем самым вершил главное дело своей жизни, и отрешенно молчал, словно ничего его не касается. Наконец, милостиво разрешил:

– Пусть будет так! Хотя выглядит жидковато! Неправдоподобно как-то! А третья?

– Как таковой, третьей версии нет. Она предполагает объединение первой и второй причин. То есть, кнут и пряник. Пряник в виде тех самых миллиардов и международного восхваления непревзойденной мудрости Леонида Ильича. Вот и всё!

В разговор раздраженно вмешался Третий:

– Какое нам дело до всего этого? Брежнев, Луна, шантаж… Главное, что народ в семидесятые свободнее вздохнул! Мы тогда впервые жить стали, а не выживать! Зарплата… мороженое… «жигуленки»… Брежнев старался для народа! Да, что там!

Отозвался и Дмитрий:

– Конечно! Война от нас удалилась, ее ужасы и невзгоды забылись. Восстановили довоенное производство и даже превысили его! Бурное жилищное строительство многим соотечественникам подарило личное счастье. Бывшие фронтовики и тыловики заботливо лелеяли своих чад, излишне оберегая их от невзгод и забот, которые пережили сами. Даже настоящая культура слегка коснулась простого народа. Поднялась общая образованность. Расширились интересы и возможности. Это так! И зарплата пошла вверх! Причем, значительно скорее, нежели производительность труда. А это гибельно для любой экономики…

– Опять ты свои теории навязываешь! На хрена нам твоя производительность? – вдруг сорвался Третий. – Стали люди жить лучше, так опять всё не так!

– Хм! – усмехнулся Дмитрий столь снисходительно, что всем стало ясно, насколько же больше он знает, нежели говорит. – Производительность труда определяет жизнеспособность любого общественного строя! Это не моя мудрость, это Ленин сказал. Но при Брежневе всяким там директорам, управляющим, министрам и прочим руководителям, да и рядовым работникам, повышать производительность труда было не выгодно – забот прибавлялось, а зарплата снижалась! Потому ленинскую мудрость не то, что бы скрывали, нет, но делали вид, будто нас она уже не касается. А в это самое время на заводах и фабриках работали столь древние станки, что мы всё больше отставали. Где в США справлялся один работник, у нас задействовали двоих, в строительстве – троих, а в сельском хозяйстве – вообще четверых! Потому рабочих рук и не хватало! Ведь все работали без автоматизации, без современных производственных линий, управляемых одним оператором, но производящих продукцию, как целый завод! Вот мы и дождались, что дети стали нам вопросы задавать. Почему в США делают синие штаны с прострочками, а СССР не может! Молодые поколения наотрез не хотели знать о других достижениях своей страны. Решающим фактором в формировании мнения о родине у них стали эти дешевенькие по своей сути джинсы! Нет штанов – родину не любим! Разве этот позор на нашу голову обрушил не бездеятельный и самовлюбленный Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев? Пусть, не он один! Их там много пригрелось на нашей шее! Но ведь именно он всё это возглавлял, утверждал и одобрял!

– Тьфу ты! – опять возмутился Третий. – Ты ему про Фому, а он тебе про Ерему!

– Нет, уважаемый! Всё по теме! – не согласился Дмитрий. – Именно это и определяло нашу жизнь. СССР в последнее время походил на огромный автобус, полный самых разных людей, поющих от счастья. Только за рулем того автобуса давно сидел спящий водитель, то есть, партия – наш рулевой! В общем, слава КПСС! Автобус вслепую, но всё-таки куда-то ехал. Его часто кидало в стороны, иногда он съезжал в кювет… Тут бы рулем слегка подправить… может притормозить перед ямкой, либо ускориться на прямой… Так нет же – рулевой наш крепко спал! Или охотился! Чёрт его знает! Потому все мы и допелись… Ведь знать-то всем полагалось, кто там, за рулем? А всем не до того было! Всем весело! Все счастливы! Все одобрям, но не проверям!

Все молчали, напряженно ожидая вердикта Первого. А он, недолго думая и не прекращая ковырять в зубах, лениво изрек:

– Да! Фантазия у тебя, будь здоров! Тебе, небось, ночью плохо спится? Теперь всем ясно почему! Ты сам всё и запутал!

Тут же с разных кроватей послышались одобрительные хихиканья, и Дмитрий догадался, что Первый одной фразой мастерски обратил всю его работу в ноль. Разговор утратил прежний смысл.

Самое обидное, Дмитрий ведь заранее знал, что люди обычно даже не пытаются в чём-либо разобраться самостоятельно, а лишь ориентируются на тех, от кого они зависит, кому выгодно подпевать. Так получилось и здесь, в пресловутой палате №6! И перед кем он, сдуру, распинался? Перед кем откровенничал?

И Дмитрию опять захотелось спать, тем более от долгого разговора боль в затылке не утихла. Даже напротив. Однако сон опять пришлось отложить, поскольку Первый почему-то не хотел оставлять Дмитрия в покое.

– Слушай, Второй, а чем тебе правление уважаемого Леонида Ильича по вкусу не пришлось?

Дмитрий с усмешкой огрызнулся.

– Ты меня больше часа будто исповедуешь! То ли я лекцию всем читаю, то ли в политических воззрениях признаюсь? А, может, это допрос?

– Успокойся! Ещё нет! – вяло, вроде, не проявляя интереса, отозвался Первый. – Но интересно у тебя получается. Будто мы все тогда были слепыми котятами, когда ты свои секреты на Земле разгадывал. Мы будто ничего не замечали, а ты, вон, сколько интересного узрел! Вот нам и интересно! – повторил он, тем самым, приглашая Дмитрия к продолжению разговора. – Что у тебя с любимым Леонидом Ильичом там получилось?

– Ведь и сам знаешь, что главные беды Советского Союза начались отнюдь не с Брежнева! – постарался отбрить его Дмитрий, дабы диспут рассосался.

Но с двух сторон прокомментировали:

– Это конечно! Всё-то со Сталина началось! Это его коллективизации, индустриализации, мобилизации, репрессии… Именно они и доконали страну! Сколько людей перестрелял, зараза! Сколько бед от него!

Дмитрий обсуждать это не стал, но поставил ультиматум:

– Либо вы слушаете меня – тогда я поясню свою точку зрения, сами же просили, либо я с радостью помолчу! Но вместе у нас лишь базар получается. Выбирайте!

– Да ты слишком уж обидчивый! И одного слова народу не даешь сказать! Не демократично это! – Первый усмехнулся. – Хотя сам знаешь, что все только тебя и слушают! Спой, Светик, не стыдись, пожалуйста! – опять подтолкнул беседу Первый.

Дмитрий помолчал, проверяя истинные намерения палаты. Все ждали, не рискуя нарушить благословение Первого.

«Ладно, – подумал Дмитрий, – Попробую еще разок! Возможно, до кого-то дойдет. Хотя бы задумаются».

– Чтобы понять, почему правление Брежнева не было благополучным, надо вернуться в историю страны. К большевикам! Они, совершившие октябрьскую революцию, в большинстве своём не умели ничего, кроме как разрушать. А потребовались уже созидатели. И чем дальше, тем в большей степени проявлялась неспособность старых большевиков к строительству новой жизни. Они намеревались всё низвергать и разрушать, как сами пели, «до основания, а затем…». Но до этого «затем» у них не доходило! Зато они, вмешиваясь своей необразованностью во всё и вся, любому делу только вредили. Но и освобождать руководящие места, в которых укрепились в бурные революционные времена, они не собирались, ибо потеряли бы власть, привилегии и уважение, которое само собой прилагается у нас ко всякой «ответственной» должности.

Палата замерла во внимании.

– Вот тогда-то Сталин, стремившийся к развитию науки, промышленности, сельского хозяйства и армии для обеспечения полной независимости страны, решил отодвинуть партию от экономики. А ей оставить функции управления только пропагандой и кадрами. Но ушлые партийцы в этом быстренько разобрались и сплотились, защищая свои привилегии! Сталинское решение они заблокировали. Потом началась война – стало не до реформ! Уже после победы Сталин опять поставил этот вопрос. Но этим он подписал приговор не зажравшейся партийной номенклатуре, а себе. Заговорщики во главе с необразованным, но умным и хитрым Хрущевым, которого даже Сталин недооценил как конспиратора, способного плести заговор у него за спиной, постарались поскорее избавиться от Сталина. Это они, конечно, помогли ему умереть! Неоказанием помощи, или отравили – не знаю! Но это дело их рук. Мудрый Сталин и это предвидел, как и свою естественную смерть, потому иерархию государства он подробно расписал заранее, уповая на самых толковых и преданных народу людей. От народа это до сих пор скрывают! Сталинскую иерархию после его смерти никто не нарушил. Во главе страны встал Маленков, человек, малопригодный для столь важного поста, но он был русским, что для Сталина являлось очень важным обстоятельством.

Дмитрий чувствовал, что его внимательно слушают, хотя не подают голосов.

– С Берией всё было наоборот! Непревзойденный организатор и специалист во многих областях социалистического строительства, проявивший себя прямо как сам господь, он родился грузином. А Сталина династия грузин на главном посту Союза, в котором преобладало русское население, не устраивала и очень тревожила. Потому-то он и поставил во главе страны русского. Пусть бестолкового, но русского. Зато на второе место благословил лучшего работника, который и должен был держать всё в стране под своим разумным и заботливым началом. Ничего нового! И ранее такая схема успешно работала во всех союзных республиках СССР. Там первым секретарем всегда назначался местный. Будь он туркмен, таджик или киргиз, а второй секретарь, который и тащил на себе весь воз забот и проблем, был русским. Так что, после смерти Сталина все заняли указанные им посты без каких-либо трений. Ничего Берия не захватывал, как народу лапшу вешают.

Дмитрий помолчал. Во рту пересохло. Нестерпимо, выводя из равновесия, хотелось почесать ногу под гипсом. Это простое желание прямо-таки изводило в последнее время, превратившись в навязчивую идею. Кто не испытывал, тот не поймет, как это действует на мозги, как напрягает нервную систему. И даже разговоры не отвлекают! Дмитрий без какой-либо пользы нервно поёрзал в постели, стараясь почесать ногу через гипс, и продолжил, видя, что палата ждет:

– Хочу подчеркнуть очень важный для истории момент. Хрущев среди высшего руководства был никем и ничем. А то ведь некоторые полагают, будто он имел большой вес, прямо, как Сталин или его близкое окружение, потому и оказался во главе страны. Всё не так! Первоначально он попал в это окружение случайно. Уже после войны, когда для обсуждения дальнейшей судьбы реформируемой и ущемляемой в правах партии Сталин хотел пригласить кого-то в качестве защитника этой партии. А Хрущев тогда возглавлял московский горком партии, то есть, территориально находился рядом с кремлем, хотя по своему должностному положению был никем против Берии, Булганина, Маленкова… Так уж вышло, что Хрущева взяли, чтобы не брать кого-то издалека. Но пригласили его временно, всего-то для решения одного вопроса. Тем не менее, стране от этого решения не поздоровилось! Хрущев из первых уст узнал о планах Сталина в отношении партии, значит, и в отношении самого Хрущева… И куда он пойдет, когда его сократят? Он же ничего делать не умеет и не хочет, ни на что не годится, кроме как давать указания! Хрущев понял, что дальше ждать опасно! И заговорщики, как и он, почувствовавшие для себя угрозу, активизировались под началом решительного Хрущева!

Дмитрий опять замолчал, но и все молчали в ожидании продолжения. И Дмитрий, постепенно увлекаясь своими рассуждениями, продолжил:

– Нам долгие годы внушали, будто Хрущев необразованный дурак, потому и не знал он, как сделать нашу жизнь лучше! Но опять всё не так! Он и не собирался что-то улучшать! Он изначально был закоренелым троцкистом!

– Это как? – раздалось откуда-то сзади. – Опять ярлыки навешиваешь?

– Это значит, что на словах он был за народ, а на деле за мировую революцию! То есть считал, будто СССР годится только на растопку для этой самой мировой революции. Народ ему жалко не было! И успехами этого народа он и не думал гордиться! Для нас он – настоящий враг, по своей сути!

– Ну, да! Все у тебя враги, которые что-то полезное сделали! – послушалось опять сзади. – Какая растопка? Слова всё это! Чем нам Хрущев навредил? Где факты?

– Факты следовало суду изучать! – парировал Дмитрий. – Но над Хрущевым суд не состоялся! А напрасно… Своими совнархозами он уничтожил сталинскую систему единого управления страной! То есть, фундамент социализма взорвал! А разогнав МТС, разорил колхозы и лишил их средств механизации! Запретил, фактически, подсобные хозяйства на селе, обездолив крестьян с их мизерными доходами? Изъял почти всю технику и финансы из прибыльных колхозов и совхозов и отдал всё это в Казахстан, где распахал целину, на которой веками только скот и можно было пасти… А наиболее развитые сельхозрайоны Украины, Кубани, Ставрополья, Краснодарского Края стали быстро загибаться! Зерно с воспетой целины так и не восполнило огромные затраты, поскольку урожайность там оказалась в три-четыре раза ниже плановой! А ведь предупреждал Хрущева академик Лысенко, что начинать целину следует с небольших экспериментов в Казахстане! Но Хрущеву был нужен не результат, а лишь видимость масштабных свершений! Но главное, что сделал Хрущев, он под преступным знаменем борьбы со сталинизмом, уничтожал все социалистические достижения нашего народа, давшиеся большой кровью и тяжелым трудом! Как итог, на 22-м съезде даже диктатуру пролетариата отменил, то есть, священную корову социализма, изменив программу КПСС. Это стало успешным и разрушительным для страны контрреволюционным переворотом! Оно и понятно! Коль не стало диктатуры пролетариата, то ее место немедленно заняла диктатура буржуазии! Какой уж социализм, если буржуи власть в стране захватили! А все коммунисты, между прочим, опять промолчали, предав тем свой народ, свою страну!

Глава 20

Дмитрий приподнялся в постели на локтях, чтобы как-то изменить положение затекшего тела, упакованного в гипс и бинты, и в этот миг обратил внимание на лицо Первого. На нем проявилась сдерживаемая из последних сил злость, и ничего более.

Это озадачило Дмитрия, поскольку он не понял причину подобного настроя, но решил обдумать позже.

Неожиданно Первый с раздражением возобновил разговор:

– Чем больше ты говоришь, тем дальше уходишь от темы! Я так и не понял, чем же Брежнев нам не угодил?

– Я и стараюсь объяснить, да, видимо, ты не хочешь мои аргументы слушать! В 64-м Брежнев оказался на вершине государственного переворота, свергнувшего Хрущева, но далее и сам продолжил укреплять власть той самой партийной номенклатуры, которую Хрущев установил и с которой боролся Сталин. Ведь она стала тормозом, мешавшим министерствам, мешавшим Советам, мешавшим профсоюзам развивать страну. Всюду вмешивалась, навязывала свои некомпетентные предложения. И попробуй, принципиальный специалист, им возрази! Попробуй, скажи им, что дважды два – четыре! Враз припишут оппортунизм, троцкизм, консерватизм, догматизм… Принудят публично покаяться. А не покаешься, так снимут с работы, затравят!

– Ну, ну! – подначивал Первый. – Что же дальше?

– Всё то же! Именно Хрущев, а за ним и Брежнев уничтожили тот настоящий социализм, который, как самый прогрессивный государственный строй, строили в СССР. Строили под руководством Сталина, считавшим это строительство основным делом своей жизни. Вместо этого власть, да еще безраздельная, оказалась в руках профессионально некомпетентных, но властолюбивых и корыстных партийных чиновников. Они, чтобы показать свою власть, директивно указывали, кому и что делать, когда сеять, как варить сталь, чему учить школьников и студентов и как рожать детей.

У окна засмеялись, но Дмитрий уже разошелся так, что остановить его было не просто.

– Постепенно партократы жирели от осознания своей исключительности и незаменимости, позволяя ближайшему окружению жить за счет народа настолько сладко, словно, при коммунизме, но ничего не создавая и ничему хорошему не способствуя. Они подмяли под себя советские законы, а прокуратура, находившаяся в их подчинении, на все их преступления закрывала глаза.

– В этом ты прав! – подтвердил Первый.

– Советский народ, глядя на тех, чьи портреты сам носил на парадах и демонстрациях, кто считался образцом и идеалом, тоже стал пропитываться их цинизмом и лицемерием. И дети, конечно, стремительно впитывали эту грязь, под оправдательным для себя прикрытием – «что они умеют жить!» Так начинался обвал моральных и нравственных ценностей народа. И начинался он с тех самых большевиков, которых ублажал Брежнев. С тех большевиков, которых мудрый Сталин собирался слегка прижать. Но не успел! Убили!

– Вовремя! – усмехнулся кто-то.

– Или вот, прямо-таки для веселья тех, кто тогда что-то понимал! От навязываемой нам «Истории КПСС» всех давно тошнило! Но партократы всё равно продолжали бить этим талмудом по нашим мозгам. И сами не понимали, что этот учебник по истории КПСС, написанный в далеком 1939 году, наводит думающих людей на серьезные размышления. На его последней странице Сталин лично вписал убийственную и мудрейшую фразу.

– Какую? – сразу с нескольких кроватей последовал вопрос.

– Фраза простая, но, казалось всем, совершенно неуместна для учебника! От нее веяло странностью и таинственной силой! Судите сами! В конце последней главы Сталин самолично дописал: «На этом всё!» Как будто сказку завершил! Мол, на этом история партии закончилась, и продолжаться теперь не чему, поскольку и сама партия закончилась. Вот как считал Сталин. А Хрущев, спасая власть партийной верхушки, сделал всё наоборот. Главой страны через некоторое время оказался не Председатель Верховного Совета, как положено. Даже не Председатель Совета Министров, то есть, Глава правительства СССР, а Первый секретарь партии. В соответствии с мировой практикой государственного строительства – это нонсенс! Тем самым, Хрущев совершил реакционный государственный переворот! Он сменил само существо общенародного государства, подменил его цели и задачи! А Брежнев уверенно продолжил это гадкое и антинародное дело, добивая советский строй и возвышая партийную номенклатуру! Уже потому я не могу согласиться, будто брежневское правление, то есть, период развала моей страны, стал для нашего народа самым счастливым, спокойным и обеспеченным! Ведь мы уже сидели на пороховой бочке, фитиль которой поджег Хрущев и оберегал Брежнев. Неужели быстро приближающийся крах и был для кого-то наилучшим периодом жизни нашей страны? Допускаю! Но только для тех, кто люто ненавидел советскую власть и мечтал о ее крахе во имя собственного обогащения!

Закончив последнюю фразу, Дмитрий, как смог, скосил глаза в сторону Первого. Тот, казалось, спал, но по частоте его неровного дыхания и раскрасневшемуся сильнее обычного лицу ощущалось внутреннее напряжение человека, готового взорваться, но, крепившегося изо всех сил, чтобы не выдать собственную позицию.

Но через минуту-другую Первый приподнялся на кровати и дерзко уставился на Дмитрия:

– Так и быть! Последний тебе вопрос – что дальше со страной будет? Может, ты и это знаешь?

– Ничего себе! – присвистнул Дмитрий. – Таким вопросом любого можно придушить, как ни ответь! Хотя всем и всё, в общем-то, ясно. Ничего хорошего страну не ждет! Не зря твердят, будто наша экономика стремительно идет ко дну.

– Это мы знаем! – сообщил Первый, давая Дмитрию понять, что от него ждут более весомого ответа. – Ты точно на вопрос ответь!

– Правильно! Это все знают! – согласился Дмитрий. – Только не насчет дна! Красиво звучит, но не отражает сути происходящего. И население это чувствует! Сами знаете, кто-то недоумевает, а кто и посмеивается – где же, наконец, обещанное дно? Тонем, тонем, а дна никак не достигнем! А дело в том, что в современной экономике тонуть можно бесконечно! До какой бы степени люди ни обнищали, а сам процесс всё равно можно продолжить. В качестве примера поглядите на Африку… Нам их нищета пока и не снилась! Но дайте время!

– Ну и что здесь нового? – усмехнулся Первый. – Мы и без тебя знаем, что будем погружаться в нищету бесконечно! И что же? Никаких взрывов, никаких революций впереди не видишь? Тогда в тупик ты зашел, философ! Мелковато копаешь! Движущие силы истории не замечаешь! Мировую систему в комплексе пока не чувствуешь! Борьбу интересов игнорируешь… Мы-то ждали толкового ответа, что дальше со страной будет? А ты уговариваешь нас потерпеть! Мол, сразу не утонете, не бойтесь, всё будет по-прежнему, а уж на небе заживём!

Дмитрий стал внутренне заводиться, ведь опять Первый его высмеял.

– Про небо не я, а ты нам обещаешь! – не сдержался Дмитрий. – А остальное я и сказать не успел! Может, ты сам, коль всем здесь судья, и ответишь на свой вопрос?

– Да, пожалуйста! – стал расхаживать по палате Первый. – Нищета усиливается. Страх не находит выхода. Он насыщает людей безысходностью и злостью. А у злости есть свой предел! Потому нас ждет не пресловутое дно, а мощный взрыв населения. Тот самый русский бунт, давно обещанный, необузданный, сокрушительный и беспощадный.

От столь решительного прогноза палата притихла. Уж от Первого никто такого не ждал. Но он высказал именно то, чего все ждали и боялись, но подобные мысли всегда от себя гнали, поскольку они предполагали не только кровавый ужас вокруг, но и собственное участие в нём. Именно этого стремления никто в себе не ощущал. Каждый считал, что бунт будет вершиться чужими, никому неведомыми руками, не затрагивая его самого.

Дмитрий тоже молчал. В общем-то, он не исключал такой возможности. К тому же она не впервые высказана. Она давно вдавливается в массы, но, как говорится, массами пока не овладела. Понятно, что такое развитие ситуации никому из нас не нужно. Его последствия окажутся ужасными. Интересно, что об этом скажет наш главный провокатор, подумал Дмитрий. Спрашивать его не хотелось, но ещё не прошла обида на Первого из-за того, как он высмеивал всё, сказанное Дмитрием, потому он сделал свой ход:

– Допустим, такой вариант пойдёт! Но как один из множества возможных! Но на него ты лишь намекнул, а ведь не закончил… Ты скажи нам, чем этот бунт закончится? Вот, что всем интересно! Может, кто останется, счастливым, наконец, станет?

Первый разгадал замысел Дмитрия и легко перевел стрелку обратно:

– Снова мечтаешь на моих плечах в свой рай въехать! Вот ты и поведай нам, что об этом мыслишь?

Пришлось Дмитрию выкручиваться:

– Если вместо тебя развивать твой же вариант, то ничего хорошего от него я не жду. Думаю, в этом случае на нашу территорию войдут войска быстрого реагирования НАТО. И они примутся «спасать многострадальный русский народ» и «защищать зарождающуюся демократию!»

– Войска НАТО, говоришь? – загремел голосом Первый. – Решительный шаг! Да кто же позволит им это осуществить? У нас столько сюрпризов заготовлено…

– История показала, что даже самую нелепую войну предотвратить почти невозможно! А в нашем случае НАТО и потерь-то почти не понесёт! Чем же их, если не угрозой поражения, остановить? К тому же американцы всегда и всюду, как и немцы, рассчитывают на решительную помощь Пятой колонны. И насчёт нашего нынешнего населения они, к большому моему сожалению, не ошибаются! Вокруг нас уже давно нет сплоченного советского народа, готового самоотверженно защищать Родину! Приспособленцы, мимикристы, убежденные вредители и жертвы недопонимания… Слепцы! Я думаю, вы ещё насмотритесь, как они оккупантов с букетами станут встречать! Особенно, в Москве и подкормленных мегаполисах, как теперь их называют. Эти «продвинутые россиянцы» русский язык-то презирают, всё пытаются наши слова иноземными заменить! Разве не понятно, что местных перерожденцев и псевдо патриотов судьба страны давно не заботит! Их, что ни день, в Европу тянет, в страны НАТО! «И машины у них, видите ли, что надо! И в магазинах всего навалом! Чистота, ухоженность и порядок всюду! Вот бы и нам туда, думают они. А тут, на тебе, дождались! Запад сам к нам собирается прийти! И ехать-то, никуда не придётся! Сиди, как Емеля на печи, а к тебе сами идут калачи…»

– Ну, ты! Поэт с философским уклоном из палаты номер шесть! – с усмешкой резюмировал Первый. – Интересную характеристику ты дал своему народу! Куда уж хуже? А нельзя ли крестьянам без эмоций, попроще? Чтобыруками пощупать?

– Руками не получится! Некоторые вопросы потому сложными и признаются, что простых ответов не имеют! Их нужно не руками, а головой щупать!

– Не крути! – сморщил свой примечательный нос Первый. – Если тебя в твоей аварии немного покорёжило, так будто весь мир в этом виноват! Вот и всё население уже коллаборационистами заделал! Эка! Куда завернул! Да за такие слова тебя самого к стенке нужно поставить!

– Я-то как раз, бороться буду до последнего вдоха! И меня, уж не беспокойся, к стенке точно поставят! Но натовцы поставят, в то время как кого-то они будут за измену награждать! Невозможно же в здравом уме не замечать имущественного, классового, национального, идеологического, конфессионального и любого другого расслоения нашего населения! Оно же в разные стороны тянет, вместо того, чтобы объединяться и страну спасать! Как же нужно ненавидеть свой народ и любить себя, негодяя, чтобы взрастить в себе гены звериной алчности? Проглотить наживку в виде разрушительной для человеческого сознания частной собственности и права на эксплуатацию себе подобных! И вот, докатились! Потому и не осталось у нас народа! А население, которое вместо него здесь мыкается, за себя постоять не в состоянии! Разбегутся, как тараканы, чуть что! А другие, напротив, с восторгом из тех щелей повылазят. Они ведь дождались! Они многие десятилетия ждали прихода «своих»! В общем, хватит об этом! Не я этот разговор затевал… Ответил, как мог! Прошу впредь меня по этим вопросам не тревожить! Мне бы сейчас свои беды развести! Да ещё как-то, не вставая с этой койки!

Но со всех сторон к Дмитрию снопом полетели обрывочные, плохо сформулированные вопросы, пересыщенные эмоциями. Больные никак не хотели соглашаться с трагическим для них концов, предрекаемым Дмитрием, и были готовы обвинить его во всех грехах, считая именно его источником своих жизненных тягот и бед.

Им, судя по накалу страстей, и ответы-то Дмитрия были не нужны – им требовалось лишь время, чтобы прийти в себя от того, что их напугало. Ведь всё показалось вполне осуществимым. К тому же они остро нуждались в поиске того, кто для них может стать козлом отпущения. И кто им пообещает, что надо успокоиться, всё будет хорошо, вам ничего делать не надо, вам надо выздоравливать и отдыхать! Всё сделают за вас!

Но Дмитрий, не взяв на себя эту роль, упрямо молчал. Он и к стене бы с радостью отвернулся, но сделать это не мог физически, потому демонстративно прикрыл глаза забинтованной кистью руки.

Что оставалось сказать им всем в ответ? Что сам с собой не согласен? Не дождутся! Или упрекнуть себя в том, что нежелательное развитие событий они по своей прихоти не хотят рассматривать как нечто вполне вероятное? Что госпожа объективность вряд ли станет согласовывать свои действия с моими или вашими желаниями? Может, следует напомнить, что опасно мыслить чересчур оптимистично, то есть, не считаться с реальностью! Или объяснить вполне взрослым мужикам, что в мышлении и, тем более, в жизни, опираться следует на реализм.

Впрочем, и пессимизм удобнее бездумного оптимизма, ибо пессимисты, хоть всегда чем-нибудь и напуганы, но очень работоспособны! В ситуации, когда оптимист махнет рукой, ничего не предпринимая, – мол, итак пронесёт – пессимист проделает гору, казалось бы, лишней работы! На всякий случай! Чтобы от души отлегло! Чтобы меньше изводить себя всевозможными страхами! Пессимисты – они удивительные работяги! Они как муравьи! Побольше бы нам таких муравьёв, которые не закрывают глаза на грозящие стране опасности! Которые, хоть что-то пытаются делать во спасение, а не прячутся по щелям, по Израилям да Турциям!

От дальнейших домогательств со стороны Первого и его вспомогательной армии Дмитрия спасла медсестра, влетевшая в палату с подносом шприцев («Быстренько все у меня приготовились!»), но так же стремительно выбежавшая за стойкой для систем, на которой, как обычно, ею заранее были закреплены бутылочки с растворами. Вернувшись с громоздкой стойкой, она в первую очередь приблизилась к деду, безропотно приготовившему руку для внутривенного укола.

– Поработайте кулачком! – приказала медсестра, выполняя привычную процедуру.

Однако дед, не на шутку напугав медсестру, голосом, излишне громким, возмутился:

– Вот вы все коллективизацию ругаете! Но как же тогда колхозники покупали фронту танки и самолеты? На свои сбережения! Значит, нищими они в колхозах были, по-вашему? Вот мой отец…

Старик неожиданно переключился:

– Дочка! Ты новенькая, что ли? Хорошо так уколола…

– Новенькая, новенькая! – удовлетворила она его любопытство. – Кто же сюда работать придет? На такую-то зарплату! Разве кому совсем деваться некуда… Как мне!

Глава 21

Наконец, в палату №6 пожаловал закрепленный за ней молодой врач, с которым Дмитрий давно хотел поговорить. Поначалу врач замельтешил, видимо, не решив заранее, с кого начать, но скоро сделал очень важный вид и осмотрел больного №5, бесцеремонно стянув с него, нагого, спасительную простынку. Постучал, пощупал и уведомил, что контрольные снимки вполне обнадеживают. Постельный режим с сегодняшнего дня отменяется. Можно подниматься и ходить, а через пару дней желательно весь день проводить на ногах.

– Ну, вот! – пробасил Первый. – Разрушена моя исключительная монополия на мобильность! Теперь будет с кем покурить! Давай-ка поднимайся, лежебока. Пойдем, прогуляемся! Заодно и мир посмотришь, пусть лежачие нам завидуют!

Пятый номер немедленно предпринял попытку подняться, завернувшись в простыню, только ноги странным образом отказались его держать, подкашивались, делались ватными, а тело предательски дрожало, обессиленное. Он вовремя ухватился за спинку кровати, чтобы не рухнуть, потом долго сидел, прислушиваясь к бухающему с непривычки сердцу, приспосабливался, а когда сделал первый неуверенный шаг, от восторга пожелал поделиться распиравшими его впечатлениями:

– Вот уж, ни за что не поверил, если бы сам не испытал! Я же теперь как труп старика! Где мои силы? Всего две недели без движения, а организм совсем отвык от минимальной нагрузки! И ещё кто-то смеет сомневаться в теории Дарвина?

– Ладно, причитать! – остановил обмен впечатлениями Первый. – Пошли в коридор, выведу тебя на оперативный простор! Заодно уму разуму поучу!

Они доковыляли до комнаты отдыха, одну стену которой поглотил светло окрашенный коридор. Здесь под потолком висел маленький телевизор; у окна как-то выживал неказистый фикус; на столе дожидались брошенные в беспорядке шахматы, а на стенах красовались портреты заграничных медицинских светил.

Пятый, узрев неказистый уют, сразу запросил отдыха. Оба присели на засаленный диван.

– Вы действительно сварщик? – высказал сомнение Пятый, давно, видимо, мучившее его.

– Ну, какой из меня сварщик? Это я для маскировки… А вообще-то я доктор. Исторических наук. У нас сдуру считается, будто есть такие науки! – он саркастически засмеялся. – Профессор я, заведующий кафедрой.

– Ничего себе! – восхитился Пятый.

– Ну, да! Со стороны впечатляет! А по сути – наукообразное безделье. Одна тупая пропаганда! Но за большие деньги меня это устраивает… Смешно! Получается, платят мне за то, что я сознание подростков разрушаю!

– Не понял! Это как? – озадачился Пятый.

– Видишь ли, салага! Любая история, – которую навязывают в школах, вузах, везде – является политической. По-ли-ти-чес-кой! Это слово само за себя говорит! Политическая история выгодна господствующему классу, но она и рядом не лежала с исторической правдой! Всё на свете происходило совсем не так, как вам сегодня вворачивают!

– Зачем? И как школьная история может кому-то помочь или помешать? Не понимаю!

Первый усмехнулся:

– Всё-то вам нужно разжевывать! Вот тебе простой пример! Может, с его помощью сам додумаешься! На севере современной Германии археологи давно находят большие древние поселения! Раньше их сразу закапывали, чтобы никто не видел! А теперь намерены создавать туристические заповедники! Целые города!

– Ну и что? Прибыльное дело! Почему же раньше закапывали?

– Не перебивай, салага, коль сам плохо соображаешь! Дело в том, что эти поселения когда-то создавались и заселялись исключительно славянами! Никаких норманнских корней археологи у себя в Германии не находят! Куда ни копни, всюду славяне!

– Интересно! Ну и что с того? – так и не понял Пятый.

– Ну, ты и даёшь! Тебе в детстве витаминов не хватало? – посмеялся Первый.

– Причём здесь это? – обиделся Пятый.

– Ладно, проглоти, коль заработал! Представь, что современные немцы, вечные враги славян, как им внушают веками, поймут, что сами от славян произошли! Опомнятся и станут не воевать с ослабленной Россией, а опекать ее и всячески помогать, как и положено помогать родителям и пращурам! Представляешь, как весь мир перевернётся! Где границы? Где НАТО? Где враги? Где друзья и родственники? Чтобы такого не случилось, требуется реальную историю вывернуть наизнанку! Чем я, собственно, вместе с другими историками и занимаюсь! Я, в частности, очень хотел бы всё здесь перевернуть, но не так, как хотят немцы! А более под себя! И я над этим давно работаю!

– Да, разве в одиночку справитесь? Для этого целая армия нужна!

– Ты, салага, не прав! Нас много, и силы наши велики! Мой дед до революции был средней руки промышленником. Всё, что долго наживал, в один миг накрылось. Он пытался защитить свой завод от экспроприации, но балтийские матросики деда, недолго думая, шлёпнули в собственном кабинете! Потом уже мой отец… Он действовал умнее, потому и сохранился, перейдя на службу к большевикам. Имея хорошее образование, он быстро достиг штабных высот, по-нынешнему, стал генералом. И продолжал негласно вершить дело, завещанное ему отцом, моим, значит, дедом. А завещал дед бороться с большевиками до победы. Открыто или подпольно, но борьбу не прекращать никогда. Допустимы любые способы и средства. И сделал он немало. Ты ведь знаешь, как неудачно для СССР началась война в 41-м? А всё потому, что таких генералов, как мой отец, было много! И все они ориентировались на поражение Красной Армии, на сдачу страны немцам. Молодцы! Ибо немцы и наших бы не обидели! Их троцкистами в то время называли и считали лютыми врагами советской власти. Не зря считали!

Первый настороженно поглядел по сторонам и продолжил:

– Троцкисты надеялись, что немцы их не только пощадят, но и отблагодарят за открытие восточного фронта! Это теперь об одном Павлове вспоминают, как о генерале-предателе, а ведь даже с ним на сторону немцев перешли еще два генерала. О них молчат! И правильно делают, нам помогают! А наши друзья и сегодня внушают простачкам, будто врагов у русского народа не осталось! Одни друзья вокруг! А коль так, то можно расслабиться! Мы же, напротив, активизировались! И, в конце концов, добились своего! Где теперь тот СССР? Нет его и в помине! Однако перестарались чуток. Потому режим советской партократии сменился режимом россиянской буржуазии. А ей вообще ничего не дорого! Всё, что было ценного, уже перекачали либо на Запад, либо в свои бездонные карманы. Они ничего не создают, они только разворовывают, что ни попади! Им страну не жалко. А нам, подлинным и законным хозяевам страны, хоть и бывшим, но нажившим свои богатства не где-то там, а здесь, в России, трудом, они ничего не оставят! И нас это никак не устраивает! Так что, борьбу придется продолжить!

– Хорошо! Но я не пойму… Сталин для вас главный враг, а вы о нем хорошо отзывались! – недоумевал №5.

– Сталин враг, это однозначно! Но побеждать можно, опираясь лишь на достоверную, совершенно объективную информацию. Своим никогда не лги, не приукрашивай, не принижай достоинства врага. Говори о нем правду – всё, как есть! А вот врагам нашим можешь петь, что угодно. Рассказывай про близкое торжество коммунизма, про отсутствие у них настоящих врагов. Рассказывай, что русские – великая и непобедимая нация! Что они самые сильные, самые умные, самые святые и прочую туфту. Отталкиваясь от такой дребедени, опираясь на нереальное представление о мире, они всё перепутают, что нам и требуется! И еще – самый верный способ кого-то обмануть, говорить ему правду. Говорить остро то, о чем они сами думают, но опасаются сказать. А между делом – раз, и что-то своё ввернуть! Как Жириновский, например, или Зюганов…

– Так Зюганов ведь коммунист, наш противник! Ловко хлещет, наотмашь!

– Ты его хоть коммунистом назови, хоть папой римским, но кормится-то он из кремлевских рук, в которые, для видимости, для обмана черни, иногда плюет напоказ! А сам верно служит кремлю. Полноценный штрейкбрехер!

– Кто?

– Ну, засланный! Казачок! Говорит он резко! Всё правильно говорит! Да где надо, мягко стелет! Черни он говорит, что ей хочется слышать! Мол, не стоит вам, мои хорошие, волноваться, не стоит бунтовать! Я и есть тот, кто всё за вас сделает. И даже кровь свою, если надо, прольет! Идите с миром, мечтайте, как бы в Турцию съездить или иномарку купить! А потом, когда ему поверят, он между правдой втискивает заказную ложь. А если его болтовня начинает людей возмущать, мол, воз и ныне там, он сразу ноет, будто коммунисты везде в меньшинстве, потому голосованием решать вопросы не могут. Ха-ха! Зачем же ты вообще там сидишь?

– Ну, вы даёте! – восхитился № 5.

– Запомни, салага! Я никому, ни при каких обстоятельствах, никогда ничего не давал и не дам. И тебе не советую, если не хочешь прожить нищим, как эти голодранцы! Любая доброта и сострадание – они для нищих придуманы. Это мы, имущие, им такую мораль подсунули. А наши гениальные предки превзошли себя, подменив их ведическое мировоззрение на современное христианство с одним богом в трех лицах! Такое понять разве можно? С ним можно лишь смириться!

– Так, все говорят, будто христианство способствовало просвещению и развитию Древней Руси?

– Пусть говорят! А ты божий дар с яичницей не путай! Мало ли говорят! В тех разговорах, конечно, есть доля правды – но она для нас, не для черни! А остальное – религиозные мифы! Они и придуманы для нищих, для рабов! Ты суть христианства представляешь себе? Там же, куда ни сунься, ничего не понять! К примеру, всем верующим внушили, чем меньше ты имеешь здесь, тем больше у тебя будет там! Чем больше ты страдаешь здесь, тем счастливее будешь на том свете! Надо мол больше страдать! Даже защищать нельзя! Ни себя! Слышал, «подставь другую щеку!» Ни свою страну! Оружие в руки брать – большой грех! Убить врага, готового убить тебя и твоих детей, тоже большой грех! Вон римляне, катавшиеся как сыр в масле, стоило им поверить в это, исчезли как государство. Их османы легко покорили и уничтожили, ведь римляне противопоставили им не хорошо сколоченную армию, как было доселе, а другую щеку! Вот и суди, кому помогло христианство? Только нам, имущим! Ибо помогает держать чернь в повиновении.

– Почему же столько недотёп на Земле? – не унимался Пятый.

– Наивный ты, до странности! Всякая религия опирается на веру!

– Это мне понятно!

– Ты опять поперёд батьки в пекло! Видите ли, понятно ему! Послушай, для начала! Вера тоже должна на что-то опираться!

– На факты! – опять не сдержался Пятый.

– Какие факты! – посмеялся над ним Первый, очевидно, считая безнадёжным. – Факты нужны прокурору да науке! А фундаментом всякой веры служит либо собственный опыт, критичный или нет, либо собственная глупость, не способная отличить черное от белого, потому и уповающая на чужую мудрость, на чужое понимание жизни! Потому и тянутся забитые и напуганные верующие к священнослужителям, якобы всё понимающим, поскольку верующим объявили, будто те, есть представители бога на земле. Они якобы мудрые и добродетельные посредники между богом и людьми! Тебе не смешно? Нет? Значит, ничего ты не понимал раньше, ничего не поймешь и теперь! В том, что я выложил тебе как на блюдечке, и есть суть любой религии! А далее сам разбирайся!

Первый уверенно развалился на диване. Его что-то привлекло на телеэкране. А Пятый долго молчал. Он не успевал впитывать революционные для него истины, не успевал их перерабатывать и запоминать. Ему хотелось обидеться на пренебрежительное отношение к нему Первого, но хотелось узнать его мнение по тревожащим давно вопросам. Помолчав, Пятый всё-таки спросил:

– И всё-таки, почему же Сталин вам враг?

– О! Тут не совсем простая история. Сталин виновен в том, что мы потеряли всё, что накопили наши предки! Ленин был гением, спору нет! Он лихо выхватил власть, которая предназначалась Свердлову или Троцкому. Свердлов даже попытался убить Ленина, но дело не выгорело. Зато рабочие очень скоро самого Свердлова, пожалуй, по наводке раскусившего его Ленина, хорошо поколотили в ходе одного митинга. Вот он скоро и умер якобы от эпидемического гриппа. Но всякие Бухарины, Каменевы, Зиновьевы – все они, наши люди, – и все они были ближе к Ленину, ближе к власти, нежели Иосиф. Да, да! Его, разумеется, все ценили как умного, инициативного, умелого и работящего человека, готового за них выполнять всю черновую работу, но не считали равным себе по происхождению. Они все, в том числе и Ленин, из дворян, а Сталин безродный, нищий, да еще грузин. Не их поля ягодка. Ленин передал бы Сталину власть в самую последнюю очередь, если бы уж вообще никого не осталось. Но Иосиф медленно, умно, эффективно взял власть и сам. Вот только не для того, чтобы обогащать Англию и США, как сделали бы, наверное, его товарищи, не для того даже, чтобы самому обогатиться, а чтобы превратить отсталую во всём Россию в сильную, независимую, справедливую страну! Мы тоже были не против этого, вот только нам, классу имущих, в той стране места не отводилось, а работать на равных с чернью мы не собирались! Всё, что нам когда-то принадлежало – заводы и фабрики, газеты и пароходы, – всё отнял у нас Сталин! Этого простить мы не могли. И дети наши, и внуки наши тоже не захотят прощать! А нас много! На разных постах, в разных должностях, в организациях и структурах! Мы тихо делаем своё дело, кто как может!

– Но ведь Сталина давно нет, а Хрущев и прочие, они же стали противоположностью Сталина. Разве не так? Значит, они наши люди, а ты говоришь – враги!

– Кто в какой степени! Хрущева привлекала только высшая власть. И он ее получил! Перехитрил-таки Сталина. А говорят – дурачок! Сталина он убил, так или иначе. За то ему наше спасибо! Берию очень смело убил. Но тот заслужил, поскольку подобрался к нашим людям настолько близко, что им осталось его лишь убить, а там уже выкручиваться! Не шуточное дело – убить второго человека в стране. Первым был Маленков, как Председатель Совета Министров. Никчемный руководитель! Берия – совсем другое дело! Как человек, он был исключительно честным и бескорыстным, и работник – лучше некуда! Нищее Закавказье за несколько лет сделал картинкой! Теперь никто поверить не может, какой там ужас до Берии был, голод, нищета, преступность. А потом: мандарины, чай, курорты, осушение болот, химические предприятия, добыча нефти на шельфе, университет, предприятия по переработке местной продукции. Я тебе так скажу, нет на свете человека, которого оболгали так же сильно, так же незаслуженно, как Берию. Нам бы этого молодца в свой лагерь! Но дело сделано и теперь среди населения не найдешь никого, кто бы не знал, что Берия воровал школьниц и насиловал их у себя в кабинете! Это, конечно, полный бред, но ведь, согласись, как работает, как запоминается, как зовет к протесту! После такой рекламы Берия не отмылся бы никогда! А мы на него еще и все репрессии навешали, к которым он ни ухом, ни рылом!

– И я ничего не знал… – промямлил Пятый.

– Вот кто молодец, так Хрущёв! Великий мастер всякие интриги закручивать! Почти всех, с кем работал в Украине, завербовал! Еще и кровью для надежности повязал. И они в одной упряжке прекрасно работали.

– Я слышал, будто и Жуков в Украине пересекался с Хрущевым. Так?

– Конечно, было такое. Но какие там дела вершили, не знаю. Однако Жуков сам по себе являлся тем ещё деятелем. Сам хотел власть захватить по примеру бывших генералов в Штатах или во Франции. Они там все президентами после войны стали, вот и Жуков хотел! Он же себя великим мнил! Но Сталин его насквозь видел, потому в Одессу упрятал. Жуков ему в этом и помог, засветившись, как непревзойденный мародер. А после смерти Сталина и убийства Берии, Хрущев к трону подобрался, но… Если бы Жуков силой армии его не поддержал, у Хрущева еще и не получилось бы… Связка! Но в пятьдесят седьмом Хрущев, понимая неисправимую подлючесть Жукова (как не понимать, сам такой!) и готовность изменить, кому угодно, упрятал маршала на дачу без права выезда! А в стране к полной власти, лишенной какой-либо ответственности, пришла партийная номенклатура! Чего заговорщики и добивались. И все стали хором повторять: «Слава КПСС!»

– А как относиться ко всяким митингам, к Навальному и прочим? Я что-то никак не разберусь…

– Это потому, что твои вопросы впитали множество противоречий! С одной стороны, как же можно уважать народ, который стоит на пороге неминуемого уничтожения и, тем не менее, не предпринимает попыток для спасения страны, себя, своих детей? А с другой стороны, совершенно очевидно, как только начнутся массовые проявления недовольства населения, пусть даже самые обоснованные и справедливые, этим неминуемо воспользуются поджигатели из США и иже с ними. Именно так начинались все цветные революции. И тогда окажется не столь важно, возмущался ли народ по делу, противодействовал ли коррупции и безнаказанности властей, боролся ли за свободу и справедливость – конец всех ждет известный! Вот только в РФ всё получится значительно страшнее, нежели в Украине, ибо у США к тому времени тормоза окончательно сорвет! Они ринутся сюда «защищать» наш народ, свободу и демократию! Ну, кто, скажи мне, помешает им с помощью войск НАТО… Разве что, Китай! Но с ним Штаты, сдаётся мне, давно втихую поделили всю нашу территорию. Основной кусок достанется, конечно, США. Китаю – тоже не малый! Получат своё Турция, Великобритания, Германия, Польша, даже Норвегия и прочая мелочевка, в виде Эстонии. И конфликта между ними не будет. Все зайдут на нашу территорию одновременно и займут заранее оговоренные районы! А коренное население, то есть, мы с вами, окажется ненужным. Разве, малая часть останется на короткое время. Для выполнения самой тяжелой и грязной работы!

Номер пятый сидел подавленный и глядел в экран телевизора, где что-то шевелилось. Ему стало не до содержания телепередач. Он переварил обрисованные перспективы и почти панически осведомился:

– Вот и поговорили! Как ни повернись, а нас…

– Я тебя понимаю! Это не радует! Однако осталась небольшая надежда на окружение нашего деятеля Таврического. Кое-кто ведь спиной чует, что американцы из-за него перекрывают и им возможность обогащаться. Как ты думаешь, простят они ему упущенные барыши? Конечно, нет! Вот они и должны сказать своё веское слово. С благословения американцев.

– А эти-то причем?

– А ты думаешь, они допустят, чтобы страна, приносящая им дармовые миллиарды, вышла из повиновения? Это сто лет назад получилось, когда из-за мировой войны основным державам оказалось не до Советской России. Тогда Ленин не упустил момента. Сегодня же мир устроен и оснащён иначе. Мы и дернуться не успеем! Но со стороны всё будет выглядеть очень даже демократично!

Номер пятый демонстрировал смятение чувств и подавленно промямлил:

– И Второй почти то же говорил…

– Вот это мне и не нравится! Он слишком многое понимает, но работает не на нашей стороне! – произнес Первый после некоторого молчания, затем из своей бутыли отпил газированную воду, которую ему категорически запретили врачи, и поставил точку в разговоре:

– Ладно, разболтался я что-то… Пошли к себе!

Глава 22

Следом за ними в палату уверенно вошел уже знакомый Дмитрию следователь. Но сегодня он явился с коллегой, который на улице за пять минут до этого уточнял:

– Сегодня-то, Сергей, ты скажешь ему о жене?

– Пока нет! И совсем не потому, что мне его жаль! Как только он обо всём узнает… Зажмётся он. А мне это теперь надо?

– Он же нормальный мужик! Да и не виновен! Зачем ты с ним так…

– Виновен, не виновен… Какая разница? Ты только не вклинивайся в разговор со своей сентиментальностью… Лучше учись у меня работать!

Опять Дмитрия расспрашивали об аварии. Но теперь следователя интересовали уже подробности самых последних секунд перед происшествием.

– Я же рассказывал, – со сдержанным раздражением повторял Дмитрий. – Всё было в норме: и погода, и состояние дорожного покрытия, и машина вела себя безупречно. И я себя чувствовал нормально. Всё-таки за спиной у меня двадцатилетний опыт многосуточных рейсов, правда, в ещё более тяжелых условиях… Жена дремала. Ремни пристегнуты. Никакого алкоголя или лекарственных препаратов! И навстречу в тот миг – никого, и сзади. Лишь далеко кто-то маячил, но нисколько не мешал.

– Так, может, вы всё-таки задремали? Или засмотрелись в сторону? Или, как бывает, комара стали ловить, ну и… Или потянулись за чем-то на заднее сиденье, а тут…

– Да, нет же! – стал раздражаться Дмитрий. – Говорю вам, стаж водительский у меня большой, и никогда комары до аварии не доводили. Да и не было в салоне комаров!

– Не понятно. Что-то ведь стало причиной того, что машина сошла с дороги и стала кувыркаться в двух плоскостях? Вот вы всё время напоминаете мне о своём безупречном водительском стаже, так расскажите, что вы, как опытный водитель, почувствовали тогда? Расскажите, что подумали, что предпринимали, как пытались предотвратить аварию?

– Это можно! – согласился Дмитрий. – В какой-то момент я почувствовал, что задок машины потянуло в сторону. Ну, думаю, первый прокол моя тойота получила! Машина-то новая, шины неизношенные, толстые. Их не просто проколоть. Сразу стал я плавно снижать скорость, а она на сотне «круизом» держалась, поскольку жена очень просила ничего не нарушать. Я намеревался остановиться. Машина управлялась, как и положено с проколом бескамерной шины. Знаете, наверное, такая шина давление теряет медленно, иногда многие часы, потому она сравнительно безопасна. Именно об этом я и думал в тот злосчастный миг, понимая, что случилась досадная неприятность, но ведь не беда! Ан, нет! Дальше, я и не ожидал, за секунду, возможно, за полторы, шина просела и стала сильно тормозить. Удерживать машину становилось всё труднее, несмотря на мощный усилитель руля… Меня стащило на грунтовую обочину, что еще не предвещало беды, но именно тогда – даже не понял почему – машину опрокинуло и потащило вперед, переворачивая с одного бока на другой. Там ведь косогорчик. Примерно с метр высотой. А далее, метрах в тридцати от дороги, лесополоса… Я кувыркаюсь и жду, когда подушки безопасности сработают, которых на моей Тойоте только впереди шесть штук… А дальше я ничего не помню. Уже потом, то ли в «скорой», то ли в стационаре, стал кое-как соображать…

Следователь и его попутчик многозначительно переглянулись, после чего Дмитрию сообщили:

– Спасибо! Сообщаем вам, что уголовное преследование с вас снято. В связи с отсутствием с вашей стороны состава преступления.

– Вот как! – даже воскликнул Дмитрий. – Зачем его вообще против меня возбуждали…

– Не всё так просто, как вам кажется. Да и решение пока не утверждено. Но есть кое-что интереснее. Нам удалось установить, что ваша новенькая якобы «Тойота Камри» до аварии уже имела пробег около пятнадцати тысяч км. Но и это не всё! Она побывала в непростой аварии, после которой ее отремонтировали, покрасили и в таком виде продали вам. Как понимаем, втемную. Так?

Удивление Дмитрия оказалось лучшим ответом на этот короткий вопрос.

– Однако ремонт сделан декоративно, упрощенно, лишь для того, чтобы скрыть непростую судьбу машины! – продолжил следователь. – Не было восстановлено ни одной подушки безопасности. А при ремонте это вылилось бы в десять-двенадцать тысяч долларов. Не были заменены сильно пострадавшие шины, – тоже сумма немалая, – зато одометр аккуратно скручен в ноль. Но, бог с ним, ибо вашу трагедию вызвали именно шины. Обе правые имели большие боковые порезы. Причем, сквозные порезы. И разрывы корда в других местах. Их кое-как заделали, а перебортировкой запрятали вовнутрь. Понятно, при осмотре снаружи такие дефекты разглядеть не удается. Первая шина проявила себя в тот момент, когда вы это заметили – машину потянуло на правую обочину. Почти сразу лопнула другая правая шина, в общем-то, понятно – она была повреждена значительно сильнее. Вот так!

Дмитрий напряженно слушал, ловя каждое слово следователя. Всё что он рассказал, конечно же, вполне могло произойти в стране, где нажива стала смыслом жизни чуть ли не всех людей подряд. Это не удивило! Но почему сей роковой жребий выпал именно ему?

Теперь мозг Дмитрия заработал на пределе человеческих возможностей в поисках чего-то такого, что внесением ясности могло немедленно успокоить, но ничего не находилось. Неясность возбуждала беспокойство и потребность срочно предпринять что-то, пока непонятное. Дмитрия буквально разрывало желание вскочить, рвануться, помчаться, но куда и зачем, он и сам не понимал. Оставаясь беспомощным в обстоятельствах, не до конца выясненных, он не находил себе места, хотя внешне это заметил бы не всякий человек. Но следователь заметил. Ему совсем не хотелось становиться свидетелем нервного срыва этого сильного человека, потому он стал уводить Дмитрия в сторону:

– Против руководства автосалона тоже возбуждено уголовное дело. Под следствием находится и персонал мастерской, участвовавший в заведомо фиктивном ремонте. Всего по этому делу проходят семь человек. Дело о вашей аварии и дело о махинациях вокруг вашей машины, скорее всего, объединят в одно.

Дмитрий слушал и смотрел на следователя, до конца не понимая, ему-то самому, что с того? Машина в клочья! Сам он отлеживается на больничной койке, изрядно изуродованный. До сих пор никто даже не обнадежил, останется ли он работоспособным и когда будет выписан? Неизвестно состояние и местонахождение супруги… Где их с Алёной имущество, где деньги, документы?

В его голове всё вдруг завертелось безостановочно, не оставляя малейшей возможности упорядочить сотни вопросов, ранжировать их по степени важности и первоочередности. Потом боль сквозь затылок принялась столь мучительно выдавливать мозги, что потемнело в глазах. А потом она принялась сверлить, сдавливать, перекатывать что-то в черепе. И когда Дмитрий намерился предъявить несколько вопросов следователю, ему стало совсем плохо.

Ещё некоторое время окружающее пространство вращалось перед глазами Дмитрия. Он ухватился загипсованными руками за кровать, чтобы не завертеться самому в ставшей столь ненадежной системе координат, но стал быстро куда-то проваливаться…

Глава 23

Когда сознание вернулось, в тумане слезящихся глаз Дмитрий разглядел двух женщин, стоящих посреди палаты в чёрном одеянии. Тряхнув головой, насколько позволил шейный гипс, Дмитрий попробовал избавиться от мутности зрения и непонятного видения. Но чем дольше он присматривался, тем более резкими становились черные фигуры, а затем и лица двух убитых горем женщин.

Наконец Дмитрий узнал в них своих дочурок. В этот миг Настенька, старшая, с детства более близкая к отцу, не выдержала тяжести этой сцены и упала на колени, прильнув к груди Дмитрия мокрым лицом, а Дашутка, глотая слезы, ещё нерешительно стояла в двух шагах.

Палата тяжело молчала. Лишь Пятый выскользнул из нее, собираясь привлечь на помощь кого-то из персонала. Назревало что-то страшное и неуправляемое.

Теперь Дмитрий догадался обо всём. Но, продолжая на что-то надеяться, уточнил высохшими от волнения губами:

– Мама? Алена? – в ответ девочки зарыдали.

Дмитрию перехватило горло, сорвалось дыхание. Он до боли сжал губы, что было силы, втянув их в себя, плотно зажмурил глаза, стараясь сдержать чувства, разрывающие его изнутри, но не выдержал и беззвучно затрясся в рыдании, сотрясая неустойчивую металлическую кровать.

В голос безутешно рыдали дочери. Даже Первый, не зная, как быть дальше, медленно поднялся с постели и тихонько удалился. Остальные затихли, вынужденные из-за недвижимости наблюдать то, что им не полагалось. В палате разыгрывалась трагедия, превращавшая у них на глазах неизвестное до сих пор дорожное происшествие посторонних им людей в бесконечное, ничем неприкрытое горе.

По коридору озабоченно забегали медики, сочувствие которых проявлялось на их лицах. Они помогали, как могли. Успокаивающие уколы, сделанные Дмитрию и дочерям, на какое-то время загнали горе вовнутрь их души.

Дмитрий тяжело молчал, с болью всматриваясь во вновь обретенных им лишь недавно дочек, и боялся признаться даже себе, что именно он опять сделал их несчастными. Когда-то ушел из семьи, лишив малышек отца, а сегодня оставил их без матери. И хотя беда с Алёной произошла без его вины, но ведь не без его участия. К чему теперь оправдываться! Не будь Дмитрия, его машины и затеянной им поездки на Черноморское побережье, Алёна оставалась бы живой!

Всё это понималось им, как некие факты, с которыми теперь придется считаться всегда, но не воспринималось как нечто реальное, уже свершившееся, окончательное и безжалостное. Казалось, он всё видит в бреду или во сне. Казалось, всю невыносимую жуть еще можно с себя скинуть, достаточно лишь проснуться! И тогда опять смеющаяся и счастливая Алёна будет подтрунивать над ним, что-то петь и кружиться от не покидающей ее ни на мгновение радости. Радости, которая появилась у Алены с возвращением его, Дмитрия. Но воспаленный болью мозг всякий раз одергивал зарвавшиеся чувства и неугомонную память, призывал их жить уже состоявшейся трагической реальностью. Мозг не оставлял малейшей надежды, заранее превращая предполагаемую далее жизнь в ненужное и мучительное терзание больной души, не находящей успокоения на этом свете.

Но даже теперь, здравомыслие Дмитрия не покинуло. Ему вспомнилась радость Алены, впервые увидевшей так много денег, которые появились вместе с ним, и опять содрогнулся, в какой же нищете жила все эти годы его Алёна и девочки. И на какие средства теперь они сюда приехали? Где остановились? Ели сегодня хоть что-то?

– Девочки, меня здесь продержат, видимо, долго. Я понимаю, как вам трудно, но многое теперь проделать придется именно вам. Вы уж соберитесь как-то – Дмитрий тщательно избегал слов, прямо указывающих на их общее горе. – Чтобы на каждом шагу не встречать унизительные ограничения, вам придется узнать у следователя, где теперь банковские карточки, которые были в машине среди документов, и взять их себе. Это ваше законное право. Потому, даже если вам станут препятствовать, настаивайте, обращайтесь к прокурору с жалобой… В общем, деньги вам надо забрать. Ими в полном объеме вы можете распоряжаться по своему усмотрению. Сейчас я напишу доверенность. Заверите её у главного врача, а коды я написал на этом листке. Возьмите… Если карточек в машине не оказалось, а эти деятели могут всякое устроить, обращайтесь непосредственно в банк. По фамилии и доверенности там всё сделают. Аргументация проста – отец в больнице, а вы в чужом городе без средств. Вот. Ну, а появятся препятствия, станем вместе думать, как нам быть. Вы ведь голодные, уставшие… Сделаем доверенность, и идите, доченьки. Отдохните в гостинице до завтра.

Глава 24

Перед ужином опять явился следователь, но Дмитрий категорично отказался с ним говорить, не объясняя причины. Следователь, конечно же, понимал причину такого протеста.

– Вы пожалеете об этом! – стал он угрожать Дмитрию. – В материалах следствия пока далеко не всё ясно… И дело может повернуться в неприятном для вас направлении…

– Пошел вон! Теперь уже я позабочусь, чтобы ты пожалел хотя бы об этой своей подлости!

– Нашел с кем связываться! Будто тебе врагов ещё мало! – неожиданно добродушно заметил Дмитрию Первый. Он молча протянул наполненный стакан. – Прими за упокой души… Полегчает…

Дмитрий поглядел на него с удивлением, которое, впрочем, не выдал, но стакан взял. Может, действительно полегчает, понадеялся он на алкоголь, ощущения от которого не испытывал многие годы. Первый, не дожидаясь благодарности, отошел и улегся на своей кровати с призывом:

– Помолчим, мужики! Сегодня без дискуссий!

Глава 25

В кабинет главврача ворвалась растерянная и испуганная молоденькая медсестра.

– Марк Исаакович! Там опять… Там в шестой опять мертвец!

– Уйми эмоции, Туркова! Сколько раз говорить, не мертвец, а больной! Расскажи спокойно, что произошло?

– Так ведь… отравили… пена изо рта, как от шампуня… Страшно ведь!

– Историю болезни принесла?

– Ой! Я сейчас… – подхватилась медсестра.

– Постой… Хоть фамилию больного ты мне назовешь?

– Да, не помню я! Второй номер! Которого к нам вчера из реанимации перевели! После аварии, который…

– Ах, этот? Я ему доверенность подписывал. Тогда всё проще… У него же банальный посттравматический синдром! Потому и пена! Запомни! И прекрати больных пугать, Туркова, а то завтра уйдешь по собственному желанию…

– Всё-всё, Марк Исаакович, уже молчу! Так я побежала за историей болезни?

– Конечно! И ещё… начальника травматологии ко мне пришли. И лечащего!

Главврач энергично потер лобную часть преждевременно лысеющей головы и, игнорируя стоящий на столе городской телефон, потянулся к сотовому, однако на полпути рука его повисла.

– Нет! Сначала этих умников послушаю… Может, путное что-то предложат! – ограничил он свои ближайшие действия. – Надо узнать все подробности. И задавить любые разговоры на эту тему. И в отделении, и во всей больнице.

Через миг он всё-таки взял мобильник и напряженно замер, ожидая соединения – лучше подстраховаться, пока следователи не набежали.

– Марк Семёнович, извините, что отрываю вас от важных дел… Да-да, хорошо, без вступлений… Хотелось бы рассчитывать на ваше понимание в одном нашем деле… Да-да, опять! Вы же знаете, эксцессы профессии… Что вы, только один! Один! Но хотелось бы смягчить участие следствия и прокуратуры в этом деле… Ведь мы в нем жертвами оказались больше, нежели участниками… Да-да! Он транзитный, после автокатастрофы… Из реанимации? Да-да, к сожалению, успели перевести. Нет… Я пока не провел все обязательные процедуры, ведь только что произошло, но, думаю, это банальный посттравматический синдром… Кроме того, больной с опозданием узнал, что в этой же аварии, в которой он был за рулем, погибла и его жена, ехавшая с ним… Да-да! Такая травма для психики, для сердца… А он получил крайне тяжелые травмы… Мы, конечно, сделали всё, что смогли. Даже на успешный результат надеялись, и вот! Да, жалко! Конечно! Конечно, но наша вина-то в чём? Ах, да-да! Конечно! Ну, что вы, как всегда? Ах, теперь больше… На двадцать? … Ну, да! Да-да! Спасибо! До свидания, Марк Семёнович! Всего вам наилучшего!

Глава 26

– Зачем вы ему… подсыпали? – прошептал Пятый, вплотную приблизившись к закуривающему в туалете Первому.

– Сдурел, салага? – открестился от всего Первый. – Зачем он мне нужен? Может, это следователь ему… Оскорбленное самолюбие и прочее…

– Ладно вам! Мне он тоже… не понравился… Чересчур самоуверенный… На всё своё мнение заготовлено…

– Забудь! И смотри мне… Сам догадайся, салага, как я поступлю с тобой, если где-нибудь хоть тень на меня упадёт! А тип этот… Он для нашего дела был слишком опасен. Чересчур идейный и независимый. Он откуда-то знал то, что черни знать не положено! Таких вот комиссарчиков своевременно не остановишь, так за ними столько баранов двинет… Уж лучше их по мере появления пропалывать! Не то перетянут тех, кто пока шатается. Так сказать, народные массы! Пушечное мясо! Но нам они вполне пригодятся. Надо лишь за собой их умело повести, а не комиссарам в руки отдавать! Не напрасно мне отец завещал – бей, сынок, идейных. При любой возможности – бей их! Не то они нас перебьют! И тогда – конец всем нашим надеждам!

– Так ведь докопаются… Вон, уже следователь приходил… – засомневался №5.

– Не докопаются! – успокоил Первый. – Больнице заморочки не нужны. Сами придумают что-нибудь умненькое, да всё спишут. На этот счет я даже не беспокоюсь! А следователя того только авария и интересовала… Ему мы не нужны. Пока! Или у тебя очко жим-жим делает? Так тренировать надобно очко, парень! Овладевать следует конспирацией! И пусть эти беспечные придурки продолжают всюду считать, будто нас давно нет! Но мы когда-нибудь не только вернемся, не скрываясь, – мы вернемся триумфально! А сейчас, держись от меня подальше. Сам позову, если понадобишься.

*

Обложка Pixabay License. Бесплатно

Оглавление

Часть первая

Часть вторая