Литлабиринты [Николай Николаевич Наседкин] (fb2) читать онлайн

1. В «Москву»! В «Москву»!

Ну, вот и сбылась мечта идиота: я опубликовался в толстом престижном журнале. Когда-то, на заре пресловутой туманной юности, в Сибири ещё, робко мечтая об этом, я говорил себе: вот напечататься в толстом столичном журнале и – умереть!..

Это – цитата из моего (потому и без кавычек) романа «Алкаш», выплеск эмоций героя-поэта, которого опубликовали наконец в Москве. Словечко «идиот» вставлено здесь, конечно, для снижения пафоса, для «чуть-чуть» самоиронии, но по существу оно довольно точно характеризовало суть ситуации и положение вещей. Мечтать провинциальному автору опубликоваться в «Нашем современнике», «Новом мире», «Москве», «Знамени», «Молодой гвардии» или «Октябре» – это мог если не совсем идиот, то уж очень наивный человек, безусловно. Это было не-воз-мож-но! Чтобы рукопись молодого никому не известного автора, да ещё и из глубинки в редакции столичного «толстяка» хотя бы ВНИМАТЕЛЬНО прочитали, для этого необходим был толчок, внешний мощный фактор –  рекомендация, сопроводиловка, слово поддержки литературного мэтра…

Но и это ещё не гарантия успеха, отнюдь. Вот хотя бы в качестве наглядного примера довольно грустная история моих взаимоотношений с самым престижным в прежние годы журналом «Новый мир». Сохранилось в моём архиве пять «отказных» ответов из редакции этого журнала, первый ещё от 17 марта 1983 года, и во всех: «К сожалению… Не заинтересовали… Возвращаем…» И тут судьба подбросила мне явный шанс. Весной 1988 года в Тамбове, где я тогда уже жил, проходило выездное заседание совета по прозе Союза писателей РСФСР, приехали столичные литературные зубры во главе с главным редактором «Нового мира», именитым писателем С. П. Залыгиным. Естественно, я как завотделом пропаганды (так пафосно именовался отдел культуры) областной молодёжной газеты договорился об интервью с Сергеем Павловичем. И вот, когда мы разговорились с ним в гостиничном люксе, вдруг выяснилось, что мы чуть ли не земляки да ещё и в квадрате: столичный писатель когда-то жил и работал в Хакасии, где я тоже прожил почти двадцать лет, а дед и отец Залыгина, оказывается, родом с Тамбовщины… Ну и как-то так само собою вышло-получилось, что в итоге главный редактор «Нового мира» увёз с собой в Москву папочку с тремя моими рассказами.

Понятно, что какое-то время я ходил по улицам Тамбова, подпрыгивая и потирая ладони в предвкушении литературного триумфа. Для местных читателей и, тем более, сочинителей я был всего лишь журналистом, в лучшем случае, – литературным критиком, так как строчил на их нетленки рецензии в местной печати. А то, что прозу я уже писал и публиковал (пусть пока в газетах) почти два десятка лет, и мой рассказ уже чуть было не появился в журнале «Москва» (о чём у нас речь впереди) – об этом никто не знал и знать не хотел.

Короче, ходил я, напыжившись, по чернозёмным тротуарам, пока не получил очередной конверт из редакции «Нового мира» с фирменным бланком внутри: «С. П. Залыгин прочитал Ваши рассказы и передал их нам в отдел прозы. Ваши рассказы в отделе прозы прочитали и обсудили. Вынуждены Вас огорчить, т. к. напечатать их мы не можем…» И далее как бы извинительные подробности: конкурс у них большой, рукописей много, отбор «весьма жёсткий»…

Я огорчился, обиделся и объявил бойкот «Новому миру». О чём, разумеется, ни редакция, ни, тем более, Залыгин знать не знали и ведать не ведали. Жили себе спокойно, продолжали публиковать  литературные шедевры, прошедшие «весьма жёсткий» отбор (если кто-нибудь почует здесь иронию – я не виноват!), пока летом 1991-го не получили очередной пакет от меня с двумя рассказами – «Осада» и «Четвёртая охота». Да, продержался я ровно три года. Но уж больно хотелось попасть-пробиться сразу в дамки. А тут и повод: написались-родились на свет из-под моего пера (точнее для тех лет – из-под шарика пластмассовой ручки) несколько совершенно новых во всех смыслах рассказов в русле жёсткой прозы, они уже, можно сказать, с триумфом прошли в областных газетах, были приняты к печати в один новый толстый журнал (который, увы, на втором номере застрял). И вот бедной и бессменной даме из отдела прозы «Нового мира», носившей титул «старший редактор» (фамилию трепать не будем), после трёхлетнего перерыва вновь пришлось отвечать настырному провинциальному непризнанному гению. И, то ли эта самая настырность чуть растопила сердце литдамы, то ли и правда она прочла внимательно тексты и отметила рост и прогресс автора, только ответ её на этот раз оказался более обстоятельным и не вполне уничижительным:

Уважаемый Николай Николаевич!

Рассказы ваши сюжетны, вы умело держите нить повествования в руках – драматургия в них развивается последовательно (завязка, кульминация и т. д.), что в новой прозе встречается не так уж часто.

К сожалению, содержание их – при том, что вы выпукло вырисовываете самочувствие современного горожанина: отчуждение, страхи, неприятие насилия и т. д. – не является открытием в текущем процессе. Пожалуй, рассказы ваши во многом угадываемы – ловишь себя на том, что читаешь их с тем, чтобы удостовериться в правильности того или иного предположения.

С другой стороны, вы явно обладаете пером. Как знать, может случится, что рано или поздно вы будете писать так, что будет  н е в о з м о ж н о  не публиковать вашу прозу. Пока же трудно подыскать существенные аргументы, опираясь на которые я бы мог рекомендовать редколлегии ваши рассказы…

Эти «вы» и «ваши» в письме почему-то с маленькой буквы и мужской глагол «мог» – остались для меня загадкой, которую, впрочем, я разгадывать и не желал.

Понятно, что я решил расплеваться с неприступным «Новым миром» окончательно и навсегда и перестать тратить деньги на почтовые пакеты в его адрес. Но судьбе угодно было так распорядиться, что уже вскоре, буквально через год, мой отвергнутый рассказ «Осада» вновь очутился в редакции этого журнала. И, уж разумеется, не по вине моей безразмерной настырности и безграничной наглости. Совсем нет, я как раз автор более чем скромный – когда мне указывали на дверь, в окно я влезть не пытался…

А случилось вот что. Совершенно отчаявшись от, как мне казалось, сплошных неудач (хотя были и проблески-публикации), я 16 марта 1992 года, преодолев свою псевдоинтеллигентность, сел и написал письмо в Красноярск В. П. Астафьеву, к тому времени уже безусловному живому классику и мэтру из мэтров:

Уважаемый Виктор Петрович!

Уже несколько лет собираюсь обратиться к Вам, но, отлично понимая Вашу безмерную занятость, откладывал. Однако, вот решился. Бога ради, простите меня за отнимаемое время!

Дело в том, что Вы один из крайне немногих писателей, кого я уважаю в нынешней русской литературе. И ещё – что даёт мне смелость – мы с Вами в какой-то мере земляки: в детстве и молодости (до 24 лет) я жил и рос под Абаканом, в райцентре Белый Яр. Недавно похоронил там мать, но самые близкие, кровные, родственники живут и посейчас в Хакасии.

Мне уже под 40. В Тамбов попал по распределению после Московского университета. Сюда же вернулся и после Высших литературных курсов (тоже общая точка моей и Вашей биографий!), которые окончил в прошлом году. Я не член СП и поэтому на ВЛК учился в семинаре критиков.

А не член Союза писателей (да и не в членстве дело!) потому, что уже несколько лет бьюсь понапрасну лбом в бронированные журнально-издательские стены. Результаты унизительные: отрывки из повести в сборнике молодых в региональном издательстве да рассказ в журнальчике «Физкультура и спорт». Когда учился на ВЛК, вроде бы лёд тронулся, казалось, вот-вот и – шуга: одну повесть приняли в издательстве «Столица», рассказ – в журнале «Московский вестник». Но стоило мне уехать из Москвы, дело застопорилось напрочь.

Но я ещё продолжал трепыхаться. Однако ж, толку мало. Я даже года 2-3 назад предлагал свою повесть «Казарма» и «Енисею». Рукопись мне кое-как вернули почти через год с разбором Т. Воронцовой. Об уровне суждений этой дамы, «разобравшей» армейскую повесть, говорит хотя бы тот факт, что на пяти страничках её рецензии наляпано почти пятьдесят орфографических, лексических и разных прочих ошибок.

Но я всё равно продолжал бы рассылать рукописи (помня о судьбе Джека Лондона), если б при нынешних почтовых вздорожаниях редакции не перестали вовсе отвечать и возвращать рукописи. Полный тупик!

Виктор Петрович, я, конечно же, мало на что надеюсь, тревожа Вас. И тем более – Вы не редактор, не издатель. Но Ваше слово, Ваше мнение весомы в мире литературы. Да если даже и не практической помощи, то хотя бы одобрение услышать от Вас – и то легче станет дышать, вдохновеннее будет работаться. А то, ей-Богу, уже сил никаких нет. Я понимаю: Вы добились в жизни и литературе всего сами, но будьте снисходительны и к тем, кто послабже Вас в коленках, не имеет характера для долгой (бесконечной) борьбы.

Виктор Петрович, прошу Вас, просмотрите, пожалуйста, два-три моих рассказа. Может быть, это и будет тем чудесным случаем-толчком, который сдвинет наконец мою буксующую писательскую судьбу с места. Бог Вам за это воздаст!

Если Вы ответите согласием, я тотчас вышлю рассказы заказным пакетом и уж, само собой, оплачу все расходы по пересылке рукописи обратно.

Ещё раз очень и очень прошу – не гневайтесь на меня: решился обратиться к Вам после мучительных раздумий, уже в полном отчаянии.

Всего Вам наилучшего и главное – здоровья!

С большим уважением

Николай Наседкин.

Мало кто поверит (я бы и сам не поверил), но совсем скоро, 26 марта, я получил из Красноярска ответ:

Дорогой Николай!

Весь крик и стон твоей души слышу и понимаю, но думаю, что будет ещё хуже, вот беда-то!

Раньше лета прочесть твои рассказы не смогу. Я заканчивал первую книгу романа и сейчас меня качает и валит, проспал сегодня 12 часов, а голова всё не на месте. Раньше, когда был моложе, восстанавливался быстрее и легче, а сейчас…

За это время скопились вороха рукописей и читать я их смогу летом, когда уеду в свою деревню садить огород и попробую отдохнуть от работы, где-то в конце мая присылай рассказы. И не обижайся и не старайся оплачивать их пересылку, я не самый бедный литератор в России и на хлеб-соль, да на почту моего заработка ещё хватает.

Кланяюсь Виктор Петрович

(В. Астафьев)

Да, были люди в наше время! Напомню, что Виктору Петровичу уже шёл шестьдесят седьмой год, он, судя по его письмам тех лет, болел всеми какими только можно и нельзя болезнями и к тому же, потеряв один глаз ещё в юности на фронте, надсаживал оставшееся око многочасовой работой за письменным столом (рождался роман «Прокляты и убиты») и чтением книг да чужих рукописей. В оправдание себе скажу, что, конечно, не знал тогда весь ужас со здоровьем Виктора Петровича, вероятно, и про глаз один-единственный его не знал – это уже потом, когда вышла посмертная книга его писем «Нет мне ответа…», все эти скорбные подробности стали известны и легли постфактум камнем на мою совесть. А тогда, я, конечно, воспарил, еле дождался конца мая и отправил в Красноярск два рассказа (в том числе и – «Осада», который считал на тот момент своим лучшим, своей визитной карточкой), а также небольшой отрывок из повести «Муттер».

И опять же стремительно скоро, 16 июня, получил ответ:

Дорогой Николай Н/иколаевич/.!

Вернулся из Москвы, с так называемого съезда, так называемых писателей и малость отоспавшись принялся за рукописи, а их скопилось целая телега, да все рукописи-то дикие, самодеятельные. Чем хуже нам живётся, тем шибчее исходит народ стишками, особенно пенсионеры. От одичания это, не иначе…

Рукописи Ваши вполне профессиональны, чисто написаны и я готов предложить рассказы в «Новый мир», хорошо бы три, уж так почему-то повелось давать небольшие рассказы подборкой. Хорошо бы Вы подослали мне ещё один или два рассказа, (чтоб выбор был) и не ниже по уровню, чем те, что я прочёл. Я со своей сопроводиловкой зашлю рассказы в отдел прозы нашего, всё ещё очень требовательного журнала, и дальше уж помогай Вам Бог, но если «Н/овому/. Миру» не подойдут, можно подумать и о других органах, есть у меня кое-где знакомые, например, Леонид Бородин в «Москве», да вот сама-то «Москва», как и многие наши журналы, висит на волоске.

Комплиментов Вам никаких не пишу. Зачем они, твёрдо владеющему пером, человеку? Дай Бог сил, здоровья и терпения «отражать» эту дорогую действительность, да ещё в «осаде» бесхлебья, беззакония, всеобщего разгула, политиканства, воровства и <…>.

Жму Вашу руку и кланяюсь Вашим близким.

Виктор Петрович

(В. Астафьев)

Легко представить, как бесконечно перечитывал я это чудесное письмо от САМОГО Виктора (!) Петровича (!!) Астафьева (!!!), как вновь воспарил я на крыльях надежд и мечтаний, как захмелел без вина, а потом, на радостях, и от вина. Почему-то ещё больше хмеля, помимо одобрительных слов о моей прозе, добавляло и то, что писатель-классик, в отличие от той дамы из редакции и от своего первого письма, вдруг стал обращаться ко мне на уважительное «Вы» с большой буквы…

Позже, 27 августа, В. П. Астафьев, остановив свой выбор всё же только на «Осаде», писал:

…«Осаду» вместе с двумя рассказами провинциальных авторов я отослал с предисловием в «Новый мир» и пока не знаю какое отношение тамошних лит. снобов, точнее изображающих оных, к этим материалам. Если не подойдут «Н/овому/. М/иру/.», рассказы передам в другой журнал, всё равно найду им место…

Но рекомендации Мастера так и не смогли пробить в «Новом мире» «снобизм», скорей всего, невзрачного человека со сказочно-былинным именем и почти славянофильской фамилией, который много лет рулил прозой в этом либеральном журнале. Он сам накропал десятка три романов (я начинал два-три читать – не одолел), учил в Литературном институте студентов мастерству, его то и дело упоминали через запятую в критических статьях о «московской прозе сорокалетних» рядом с именами Владимира Маканина и Анатолия Кима, так что снобизм его имел толстые и основательные корни.

Отголоски напрасных хлопот Виктора Петровича обнаруживаются в его письме к литератору В. Болохову от 24 ноября 1992 года (оно, как и одно из посланий ко мне, также опубликовано в книге «Нет мне ответа…»):

Вот перечитал телегу рукописей, выловил из того воза три талантливейших рассказа и со своим предисловием отправил в “Новый мир”, увы, их там не приняли, и я передал рукописи в другой журнал…

Я же теперь уже окончательно и бесповоротно избавился от мечты опубликоваться в «Новом мире», осиянном именем великого Твардовского и былой славой флагмана советской литературы, но в 1990-х становящемся крайне либерально-демократическим, прозападным и тенденциозным изданием. Всё же я понял-убедился окончательно, что, несмотря на свой нейтралитет и нежелание примыкать к какому-либо лагерю двух враждебных направлений в нашей литературе, мне всё же ближе «почвенники-патриоты», чем «либералы-западники». Тем более, что с юности уже я был «человеком Достоевского». И вот теперь, по сути, подводя жизненные и творческие предварительные итоги, я даже благодарен судьбе за то, что в своё время не опубликовали меня ни «Новый мир», ни «Знамя», ни «Октябрь» – втянулся бы я в эту компанию и, глядишь, ходил бы сейчас с белой ленточкой на груди и мечтал о том, чтобы Запад усилил санкции против России… Бр-р-р!

А история моих взаимоотношений с «Новым миром» закончилась всё же на мажорной ноте: в его 7-м номере за 1995 год в обзоре периодики А. Василевский (будущий главный редактор) среди заметных публикаций прозы в «Знамени», «Гранях», «Звезде» и прочих либеральных журналах отметил и мою повесть «Прототипы», которая появилась в февральском номере «Нашего современника». И это дорогого стоит: демократический «Новый мир» в те годы уже в упор не замечал народно-патриотический «Наш современник».

Ну а В. П. Астафьеву я, несмотря ни на что, остался благодарен на всю жизнь. О чём свидетельствует пылкое письмо, вложенное в бандероль с первой моей книгой, которую послал я 8 декабря 1993 года в Красноярск:

Виктор Петрович, здравствуйте!

Случилось невероятное: вышла моя первая книжка – да ещё и в таком «красивом» виде. И Вы, Виктор Петрович, имеете к этому самое прямое отношение.

Когда летом прошлого года Вы по-доброму оценили мой рассказ «Осада» и даже вознамерились предложить его «Новому миру», я воспринял это…

Да что там объяснять! Я так вдохновился и чуть поверил в себя, что решился, собрал рукопись в 33 листа (практически всё из серьёзного мною написанного) и, назвав сборник «Осада», предложил московскому издательству «Голос». Конечно, сыграло роль, что командует в «Голосе» бывший тамбовчанин, и поэтому рукопись мою прочитали. И вот результат: в феврале они мне предложили договор, а неделю назад книга уже вышла. Правда, одну повесть всё же вынули, но разве можно об этом горевать!

Итак, Виктор Петрович, очень и безмерно благодарен Вам за поддержку в самую трудную для меня минуту, за доброе слово! Только что прочитал в Вашей книге «Посох памяти» (купил в «Букинисте»), что Вы не любите навязчивых людей, но я не могу представить себе, как бы это я не подарил Вам свою первую книгу.

Прошу не обращать внимания на рубрику «Современный детектив» на обложке, моя проза к этому жанру не имеет никакого отношения, это уж издательство для рекламы присобачило. Разумеется, не надеюсь, что Вы прочитаете всю книгу (тем более, что несколько рассказов знакомы Вам по рукописям), но если когда-нибудь будет скучная свободная минута, а под рукой не окажется другой книги, то посмотрите повесть «Муттер» – там жизнь моей матери, отчасти моя, действие происходит в основном в Сибири, под Абаканом.

Ещё раз простите за беспокойство!

С большим уважением и благодарностью!

Николай Наседкин.

* * *

Но ещё характернее и, может быть, поучительнее история моего романа с «Москвой». Если, опять же, продолжить тему «блата» и самотёка – каким путём легче пробиться рукописи провинциального и неизвестного автора в толстый авторитетный столичный журнал.

Фирменных бланков с записками-отписками из «Москвы» в архиве моём сохранилось четыре. Первый имеет дату 26 июня 1989 года, однако в тексте сказано: «В ответ на Ваше письмо сообщаем, что рассказы (четыре) были возвращены Вам 16.9.88 г. с письмом литконсультанта Попова Н. П. заказной бандеролью». Увы, драгоценное письмо литконсультанта (надо полагать – с рецензией-отзывом), получается, до меня не дошло, хотя почта в те годы работал ещё вполне добросовестно. Но что в том отзыве тов. Попова могло быть написано – представить не трудно: подобными литконсультантскими разборами забита в моём архиве толстая папка.

Разговор не о том. Получается, что уже в 1988 году редакция «Москвы» имела счастие узнать о моём существовании. Хотя, думаю, я и ранее озадачивал «московских» литконсультантов и сотрудников отдела прозы своими литпотугами. Ну не мог же я, пробуя пробиться в «Новый мир» с начала 1980-х, не пытаться достучаться параллельно и в «Москву» («Наш современник», «Молодую гвардию», «Юность» etc.). К тому же, бывало, я и лично заносил рукописи в редакции, а потом забирал обратно – в годы учёбы на журфаке МГУ (1977—1982) и позже, когда жил уже в Тамбове и наезжал то и дело в столицу (что нам в молодости – ночь в плацкарте!). Помню, как однажды, поднимаясь по крутой скрипучей лестнице (редакция «Москвы» располагалась на втором этаже старого арбатского дома), я столкнулся с человеком, в котором сразу узнал тогдашнего главного редактора журнала Михаила Алексеева. Ещё бы не узнать! Герой Соцтруда, лауреат Государственных премий, редактор популярного журнала – это ладно, но Михаил Николаевич без дураков был известным и, можно сказать, народным писателем в те годы, его романы «Вишнёвый омут», «Ивушка неплакучая», «Драчуны» и другие издавались миллионными тиражами, читались, экранизировались… Ответив на моё почтительное «здравствуйте», мэтр вдруг остановился и доброжелательно поинтересовался, мол, по какому поводу я осчастливил редакцию своим визитом? Я, воспользовавшись таким благоприятным случаем, уже возмечтал было всучить главному редактору свои литературные поделки, которые нёс под мышкой, заимев тем самым подарочный шанс на успех предприятия, и робко квакнул: вот, дескать, рассказы принёс…

– А-а-а, это вам, голубчик, в отдел прозы надо, – опять же благодушно сказал Алексеев и в добром настроении продолжил мимо меня сошествие по лестнице.

А я, тяжко вздохнув, безнадёжно продолжил восхождение на второй этаж в неприступный отдел прозы.

К слову здесь упомяну, что и в редакциях других журналов доводилось мне сталкиваться мимоходом с главными редакторами, но всякий раз свой шанс я не использовал – не решался, образно говоря, взять главреда за горло и заставить лично прочесть мои опусы. К примеру, Григорий Бакланов, капитан «Знамени», на ходу ответил на моё приветствие в дверях редакции (он выходил, я входил) и, даже и не подумав остановиться (а я-то, избалованный Алексеевым, наверняка этого ждал!), побежал дальше – то ли новую военную повесть писать, то ли выбивать для журнала помещение попросторнее (в ту пору «Знамя» ютилось во флигеле Литинститута)…

А вот с Анатолием Ивановым, бессменным многолетним редактором «Молодой гвардии», я однажды даже в лифте поднимался несколько этажей в их журнальном небоскрёбе на Новодмитровской. Редактор комсомольско-молодёжного журнала был уже довольно стар, лет под шестьдесят, грузен и, в отличие от Алексеева (которому автор романов «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень» не уступал в регалиях и славе), суров на вид. Может ещё поэтому мне и мысли не пришло подступиться к нему с моими машинописными рукописями. Я только робко поздоровался, он как-то строго ответил, и мы, посапывая каждый в своём углу (я тихо и застенчиво, он громко и сурово), благополучно доехали до «молодогвардейских» высот. Там литгенерал отправился в свой царско-редакторский кабинет, а я – в неприветливый отдел прозы…

Но вернёмся к «Москве». Невероятный, просто сказочный шанс появиться со своей прозой на страницах этого чудесного журнала и сразу заявить о себе на весь Советский Союз появился у меня совершенно неожиданно. Как уже упоминалось, я более-менее активно занимался литературной критикой. Началось это ещё в студенческие годы, когда я на втором курсе начал посещать спецсеминар критики Валентина Дмитриевича Оскоцкого. Критические дела мои продвигались неплохо, я уже довольно регулярно публиковал рецензии и литобзоры в популярном еженедельнике «Литературная Россия», одна моя большая рецензия, по сути критическая статья была опубликована в журнале «Литературное обозрение» – для критиков это всё равно что «Новый мир» для прозаиков и поэтов.

И вот «ЛитРоссия» осенью 1986 года делегировала меня на Всероссийский семинар молодых критиков, который проходил в Доме творчества писателей в Дубултах. Почему молодые критики России собрались на семинар под Ригой – в то время вопросов не вызывало: дома творчества Союза писателей СССР имелись во всех союзных республиках – где хотели, там и собирались. Я попал в группу очень именитого и авторитетного  критика Анатолия Ланщикова, а в ассистентах у него был не менее известный Сергей Лыкошин.

И вот здесь вновь придётся коснуться темы противостояния и разделения в литературных кругах. В те перестроечные годы всё более разгоралась в литературе нашей борьба между двумя лагерями-группировками, которая привела в конце концов к расколу Союза писателей, к грязной и шумной принародной драчке. Уже возник тогда, как альтернатива Союзу писателей, пресловутый либеральный «Апрель», который и начал всю эту литбузу…

Так вот, с Ланщиковым, конечно же, приехали в Юрмалу его ученики – московские мальчики-критики, которые играли в новых славянофилов и числили-почитали Анатолия Петровича своим учителем, наставником, гуру. В первый же день, поднимаясь с ними в лифте, я услышал, как один из этих снобствующих столичных дарований язвительно изрёк, кивая на меня:

– А вы знаете, друзья мои, что вот этот наш коллега – выученик самого Оскоцкого?

Признаться, я не нашёлся что ответить, только постарался потвёрже глянуть в глаза насмешнику, а его сотоварищи от меня явно отодвинулись. Ну ещё бы! Валентин Оскоцкий как раз и был одним из создателей и лидеров русофобского «Апреля», да и прежде примыкал всегда к либеральному крылу в советской критике. (К слову, и вся кафедра литературной критики на факультете журналистики Московского университета, где Валентин Дмитриевич работал, а я защищал диплом, – была по духу западнической, демократической, крайне либеральной.) Так что и реплика юного сноба, и явное отчуждение семинаристов-сотоварищей вполне были мне понятны. Но я и предчувствовал, что они шибко удивятся, когда узнают меня поближе и познакомятся с моим творчеством.

Так и случилось. Когда через неделю подошла на семинаре моя очередь обсуждаться, все выступающие и руководители чуть не в один голос признавались, что мои скромные плоды критического вдохновения их удивили и приятно поразили, и особенно – серьёзное литературоведческое исследование «Герой-литератор в мире Достоевского». И это вполне логично! Ведь это была моя университетская дипломная работа, которая рождалась в жёстких непримиримых спорах с руководителем диплома критиком Игорем Виноградовым (будущим редактором «Континента»!), и меня с ней чуть было на защите не завалили на моей родимой либерально-демократической кафедре…

Короче, в Дубултах я с триумфом был признан как перспективный русский критик и реабилитирован как достоевсковед, новые друзья-товарищи мне улыбались и ласково похлопывали по плечу. Но мне этого было мало. Я-то ведь не случайно прихватил с собой в Прибалтику и папочку с рассказами. А вдруг? И это «вдруг» вот так прекрасно обозначилось-наступило. Дело в том, что Анатолий Петрович Ланщиков, подводя итог обсуждению моих критических опусов, сказал волнительную для меня вещь: мол, критические тексты Николая несут в себе признаки прозы, они зачастую строятся по законам прозы, и, дескать, не исключено, что когда-нибудь мы услышим о Наседкине-прозаике…

Ну как было после этакого не признаться в своих писательских потугах и не вручить Ланщикову драгоценную папку с рассказами? Вручил. И…

Ей-Богу, сейчас слёзы выступят при воспоминании! Вечером того дня в дверь нашей комнаты, где мы с моим товарищем-соседом скромно обмывали мой критический триумф бутылочкой местной водки (замечательно вкусной – нигде я больше не пивал такой вкусной водки, как в Риге), – так вот, в дверь нашей комнаты постучали. Водку мы убрали (горбачёвский сухой закон в разгаре!), я открыл дверь – Ланщиков и Лыкошин с моей папочкой в руках. И вот следующие четверть часа – одни из самых счастливых минут в моей жизни. Я слушал сладкие слова уважаемых столичных критиков о моих прозаических опытах, что-то лепетал в ответ и потом, ошеломлённый финалом нашей беседы, чуть вообще не потерял дар речи. Анатолий Петрович Ланщиков сказал:

– Я сейчас готовлю как составитель шестой номер «Москвы» на следующий год, где будут только молодые. Вы не против, если я включу ваш рассказ «Супервратарь» в этот молодёжный номер журнала?..

А Сергей Артамонович Лыкошин, который был ответственным редактором «Библиотеки журнала “Молодая гвардия”», в свою очередь, огорошил:

– Папку с рассказами я забираю – в следующем году издадим в нашей «Библиотечке» вашу книжку…

Домой в Тамбов я летел на крыльях мечты по страшенной поднебесной выси. Образно, конечно, говоря. На самом же деле я почти сутки трясся на жёсткой верхней полке поезда «Рига – Воронеж», не замечая грязи, холода, пьяного гама в вагоне, моросливого дождя пополам со снегом за мутным стеклом, и грезил о славе. Неужели я – писатель?.. Я фантазировал о журналах, о книгах, об интервью и автографах…

Впрочем, чего уж тут рассусоливать – понятно же, что всё в тот раз мечтаниями и кончилось. Сперва заколдобило проект с книжкой рассказов в «Библиотеке “Молодой гвардии”». Уже в начале следующего года С. Лыкошин перешёл работать на другое место, но книжку мою в план издания поставить успел. Пару раз мы ещё по телефону общались, раза два я, бывая в Москве, заглядывал к нему лично, Сергей Артамонович каждый раз звонил в «Библиотеку журнала “МГ”», выяснял, как там дела с книжкой Наседкина, ему каждый раз новый редактор отвечал, что всё нормально, книжка ждёт своей очереди…

Так, бедная, и не дождалась!

С «Москвой» надежда теплилась почти до самого финала истории. Беловую распечатку рассказа «Супервратарь» я сразу по приезде домой из Риги изготовил и отправил Ланщикову. Июньский номер сдавался в типографию примерно в начале апреля. В конце марта я позвонил Анатолию Петровичу, услышал от него, что всё идёт прекрасно, номер с моим рассказом составлен и вот-вот будет сдан в производство. Я, задыхаясь от избытка чувств, горячо поблагодарил мэтра и попросил оставить для меня в счёт гонорара аж двадцать экземпляров драгоценного журнала…

Ну чего, опять же, размазывать – не судьба: как потом объяснил мне Анатолий Петрович, вдруг, в последний момент сменился редактор отдела прозы журнала, и новому шефу два-три произведения в подготовленном номере дебютантов категорически не понравились, в том числе и мой «Супервратарь». Скорей всего, этот новый зав. прозой был, что называется, святее папы римского. Вернее, патриотичнее и, если можно так выразиться, славянофилее Ланщикова и его, конечно же, не устроил рассказ «из западной жизни» с героями, носящими имена Боб, Дик, Фреди…

Кстати уж упомяну ещё раз, что многострадальный мой «Супервратарь» через три года должен был появиться в новом толстом журнале «Московский вестник». Рассказ принял к публикации сам главный редактор журнала Владимир Иванович Гусев (в семинаре которого я в то время учился на Высших литературных курсах), его одобрили в отделе прозы, поставили в ближайший номер и…

Не вышел! Не напечатался!! Застрял!!! Сначала его передвинули, по срочным редакционным причинам, в следующий номер, потом в послеследующий…

Уже в Тамбов, когда я и ВЛК год как окончил, мне на мой отчаянный запрос ответил первый зам. главного редактора: «Ваш рассказ действительно одобрен редколлегией. И, естественно, будет напечатан… “стреляться” не торопитесь… “Супервратарь” – это интересно!»

Увы и ах! К тому времени рассказ уже был опубликован в двух газетах, в журнале «Физкультура и спорт» (тираж – почти полтора миллиона экземпляров!), позже в двух моих сборниках, а вот «толстяка» в его судьбе так и не случилось. Но, и правда, не стреляться же из-за этого?

А с «Москвой» новый шанс, как мне мнилось, появился, когда в начале февраля 1994 года на 1-м Всероссийском совещании молодых писателей меня по одной книге «Осада», которая к тому времени вышла в столичном издательстве «Голос», приняли в Союз писателей России. Единодушно и единогласно рекомендовали меня принять все четверо руководителей семинара, в котором я обсуждался. Среди них был и Владимир Крупин, не последний писатель в то время и ещё незадолго до того – главный редактор «Москвы». Редакторское кресло он оставил (говорят, по собственной воле), но продолжал работать в журнале заместителем нового редактора. Вот я и решил резонно, что имею полное право, не надеясь на самотёк, собственноручно вручить свою рукопись Владимиру Николаевичу и заиметь весомый шанс насчёт публикации.

В следующий свой приезд в столицу я прискакал на Арбат, в редакции «Москвы» разыскал Крупина, с пылу с жару вознамерился было, против своих правил, но по московским традициям облобызаться с ним, однако ж писсоюзный мой крёстный отец (можно ведь и так сказать?), увы, настроение в тот день имел то ли плохое, то ли грустное, особой радости от встречи не выказал и творения мои взять вежливо, но твёрдо отказался: нет, мол, надо в отдел прозы сдать, у них в журнале, дескать, так принято…

Я и после этого ещё, вероятно, раза два-три посылал в «Москву» (параллельно с «Нашим современником») свои тексты, но уже самотёком, по почте, ещё надеясь на чудо и удачу. И не удержался, заявился опять на Арбат весной 1995-го якобы для того, чтобы забрать залежавшуюся рукопись своей повести «Прототипы». И вот когда зав. отделом прозы (который через полтора десятка лет станет главредом «Москвы») искал в завалах папок и конвертов мою распечатку, смущённо бормоча что-то насчёт того, что он, конечно же, читал мою повесть и не так давно ещё видел её где-то вот здесь, она не потерялась, не волнуйтесь, – я и выдал то, зачем пришёл:

– Да я и не волнуюсь! Повесть эту в февральском номере «Нашего современника» опубликовали… (Театральная пауза.) Я просто для интереса хочу взглянуть на отзыв вашего рецензента…

Ну вот зачем мне это надо было?!

Вскоре редакции, экономя на почтовых расходах, окончательно перестали высылать авторам отвергнутые рукописи и даже вовсе отвечать. Энтузиазм мой иссяк.

И вот после многолетнего перерыва я, по какому-то наитию свыше, вновь решил испытать шанс всё же пробиться в «Москву» или ещё раз опубликоваться в «Нашем современнике» и в начале лета 2010 года одновременно отправил почтой в обе редакции новый рассказ «Судьба писателя» и новую повесть «Сто двадцать лет спустя», объединённые общим заглавием-темой «Чеховские мотивы». Попытка не пытка.

Когда через некоторое время я позвонил в отдел прозы «НС», мне заведующий, добрый мой знакомый, с укоризной сказал:

– Ну что же вы, Николай, – как можно делать главным героем произведений писателя?! Это мало кому интересно, это только студенты Литинститута могут себе позволить…

И вот с этим я категорически не согласен. Лично я читаю в той же ЖЗЛ, по преимуществу, только биографии писателей, если из аннотации узнаю, что герой романа или повести литератор – непременно начинаю читать, если, собираясь скачать фильм из Интернета, узнаю, что главный герой писатель – обязательно скачиваю и смотрю… Думаю, таких как я, – десятки, сотни тысяч, все те, кто пробует и уже распробовал свои силы в сочинительстве, для кого литература – главное и самое интересное в жизни, а всё остальное лишь фон и материал для неё…

Но с заведующим отделом прозы разве поспоришь? В редакцию «Москвы», понятно, и звонить даже не стал.

И вдруг… (О, это сказочное, волшебное «вдруг»!) Вдруг 13 января 2011-го, как подарок к старому Новому году, в квартире моей раздался звонок из редакции журнала «Москва»: ваша повесть «Сто двадцать лет спустя» пойдёт в третьем мартовском номере – срочно пришлите файл с компьютерным набором…

Казалось бы, и тираж у журнала уже далеко не массовый (всего несколько тысяч), и гонорарий стал чисто символическим (тоже всего несколько тысяч), да и повесть моя к тому времени была уже опубликована в «Тамбовском альманахе» – чего ж особо ликовать-то? Ан нет! Когда раскрыл я мартовский номер «Москвы» и увидел на первой же странице свой портрет и начало моей повести – сердце застучало молоточком. Можно было бы здесь над самим собой поусмешничать, поиронизировать (сбылась мечта идиота!), но – не буду. В «Москву»! В «Москву»!.. Этот «чеховский» рефрен столько лет звучал в моей писательской душе, и вот мечта осуществилась. Как же тут сердцу не забиться?

Но и дополнительных поводов-нюансов для авторской гордости именно от этой публикации вполне хватает. Ну, во-первых, повесть моя действительно и в полном смысле слова попала в журнал из самотёка (и ведь полгода лежала, а кто-то из редакционных в конце концов взял, да и прочитал!). Во-вторых, этот номер «Москвы» ещё успел одобрить и подписать в печать сам Леонид Иванович Бородин (последний из безусловно авторитетных, с именем, главных редакторов наших толстых журналов). В-третьих, повестью моей открывается номер (надо ли тут чего объяснять-размазывать?). Ну и, в-четвёртых, за всю историю «Москвы» впервые на её страницах была опубликована повесть автора из Тамбова (а я за тридцать лет жизни в этом богоспасаемом городе стал таки тамбовским патриотом).

* * *

К слову, о самотёке и полугоде лежания рукописи…

А ведь с «Нашим современником» всё так же было, и даже в чём-то чуднее. Получив за несколько лет из этого журнала свою порцию отписок-отказов, я осенью 1992 года, окрылённый историей с В. П. Астафьевым, так добро откликнувшегося на мою просьбу о поддержке и участии, решил повторно испытать судьбу и обратиться непосредственно и лично к главному редактору «Нашего современника», именитому поэту («Добро должно быть с кулаками!..»), публицисту и критику С. Ю. Куняеву. Я как раз закончил повесть «Муттер», которая и по форме (лирическо-автобиографическая), и, главное, по содержанию, как я считал, в первую очередь подходила именно этому журналу – самому русскому из русских, патриотичному из патриотичных. Письмо моё, к сожалению, не сохранилось, но помню, что упирал именно на это и ещё на то, что великие редакторы славных журналов прошлого (Некрасов, Достоевский) не гнушались лично читать рукописи, предлагаемые неизвестными авторами…

Видимо – проняло. Получил я от Станислава Юрьевича письмо в одну строку на знакомом мне бланке редакции: «Присылайте повесть на моё имя. Посмотрим».

Отправив в середине ноября пакет с рукописью, я уже вскоре, перед Новым годом, имел удовольствие читать вердикт главного редактора. Удовольствие от оперативности ответа, но отнюдь не от содержания:

Дорогой Николай! Я прочитал Вашу рукопись, но вынужден Вас огорчить – мне она показалась в большей степени эмоциональной, даже чувственной, нежели художественно совершенной… Поэтому не обессудьте, что нам приходится рукопись вернуть…

Эк ведь – «не обессудьте»! Ещё бы я стал «обессудивать»… Я просто взял и в следующий раз, ровно через два года, когда вновь решил озадачить «Наш современник» своими литплодами, заслал в редакцию  два пакета сразу в отделы, минуя главного редактора. В отдел прозы предложил новую повесть «Прототипы», а в отдел критики – только что законченное исследование «Минус Достоевского»…

И кто бы мог подумать, буквально через пару недель звонит мне заведующий отделом прозы Александр Сегень, писатель уже в ту пору не из последних (он сменил на этом посту зава, который подписывал все прежние отписки), и славно озадачивает: срочно нужно ваше фото – повесть «Прототипы» идёт в февральском номере…

На тот момент у меня уже был опубликован рассказ «Супервратарь» в популярном, но тонком журнале «Физкультура и спорт» и рассказ «Четвёртая охота» в толстом, но ещё мало престижном журнале «Сыщик». А здесь всё совпало, все пазлы сошлись: толстый из толстых, а уж про престиж и говорить нечего, для русского писателя «Наш современник» – земля обетованная…

Короче, я мигом очутился на седьмом небе от счастья и долго там, в эмпиреях, парил соколиком и опять же пыжился.

Само собой, возомнив, что теперь стану постоянным (и любимым!) автором родимого журнала, я предлагал в «Наш современник» всё, на мой взгляд, значимое, что удавалось родить-написать – повесть «Завтра обязательно наступит», роман «Алкаш» и даже виртуальный роман «Меня любит Джулия Робертс»… Всё это в редакции читалось самым внимательным образом (с пометками на рукописях) и на всех уровнях, вплоть до заместителя главного редактора и (по крайней мере – «Алкаш») самого С. Ю. Куняева. Читаемое «современникам» вполне нравилось: да – читабельно, да – увлекательно, да – сюжетно, да – современно, да – злободневно, но… Но не в русле и не совсем в традициях консервативного «Нашего современника» – слишком остросюжетно, чересчур криминально, избыточно «еротично»… Пресловутый неформат.

С «Достоевским» же моим в этом журнале произошло-случилось нечто невероятное, из ряда вон. Сразу после публикации повести как-то неудобно было напоминать и о статье (псевдоинтеллигентность проклятая!), а позже, когда напомнил, выяснилось, что её толком в отделе критики ещё не смотрели… Через какое-то время, заглянув при случае лично в «Наш современник», я, само собой, опять заикнулся о «Минусе Достоевского», начали при мне рукопись мою искать, дабы наконец прочесть внимательно, перерыли все шкафы в отделе и ящики в столах – как в воду канула…

Что ж, бывает. Погоревал я, сел за пишмашинку (компьютера с принтером ещё не было), распечатал новый экземпляр статьи и отправил в воронежский «Подъём». Наш родимый чернозёмный «толстячок», до этого относившийся ко мне довольно прохладно, как раз переживал революционные времена, в кресло редактора сел новый молодой энергичный и бунтарски настроенный Вячеслав Дёгтев, который к тому времени и в Москве уже шуму-гаму наделал своим «Манифестом нового поколения», опубликованном в «Литературной России». И вот моя статья-исследование «Минус Достоевского» с довольно острым для того времени подзаголовком «Ф. М. Достоевский и “еврейский вопрос”» появилась таки в 12 номере «Подъёма» за 1995 год. Причём название с подзаголовком были вынесены на обложку журнала.

Что ж, надо признать, шуму публикация наделала. Трое из пяти членов редакционного совета «Подъёма» (маститые литераторы, местные классики!) в знак протеста вышли из состава этого самого совета. Об этом скандале писали столичные газеты. Двенадцатый номер «Подъёма» в библиотеках пользовался повышенным спросом, статья моя (знаю из достоверных источников) ксерокопировалась и размножалась. Через несколько лет, в 2001-м, «Минус Достоевского» в составе моего сборника «Достоевский: портрет через авторский текст» была издана в издательстве Тамбовского университета им. Державина.

Казалось бы, всё, судьба этого текста определилась и оформилась – точка. Ан нет, вот тут-то и случилось самое интересное и непредсказуемое. В следующем, 2002-м, году в «Нашем современнике» (№ 8) появилась статья некоего Михаила Назарова «Закон об экстремизме и “Шулхан Арух”». Я редко откликаюсь на какие-либо публикации письмами в редакции, но тут меня, что называется, зацепило, и я 22 октября (то ли журнал с опозданием вышел, то ли я не сразу его прочитал) отправил письмо лично Станиславу Куняеву, где, в частности, писал:

У М. Назарова как-то так получается, что эти беды на Руси проявились только в последнее время, при разгуле «демократического» бесовства. Это совсем не так, всё началось ещё в середине и развилось во второй половине позапрошлого XIX в., что прекрасно видел Достоевский, писал-кричал о «жидовской» напасти, и мало кто сейчас об этом знает. Прикладываю к письму свою статью-исследование «Минус Достоевского (Достоевский и еврейский вопрос)», которую, может быть, Вы сочтёте нужным и возможным поместить в журнале…

Да-да, я и распечатку текста приложил (благо, уже принтер с компом имелись –не жалко), и вполне ёрнически удочку насчёт публикации забросил, ни на что не надеясь – захотели бы, ещё в 1995-м напечатали…

Куняев мне не ответил. И вот через полгода, столкнувшись случайно в Москве с заместителем главного редактора «Нашего современника», я услышал от него: в июльском номере идёт ваш материал о Достоевском… Я даже не поверил. И когда дождался седьмого номера, раскрыл и действительно увидел «Минус Достоевского» –  тихо прибалдел и скромно порадовался: ну вот, не прошло и десяти лет!

Кстати сказать, если бы тогда, в середине 1990-х, такое произошло – публикация одного и того же произведения в двух журналах, – скандалу бы добавилось, теперь же, в XXI веке, при нынешних мизерных тиражах, эти условности давно исчезли-стёрлись: публикуй один текст хоть в десяти журналах – лишь бы читателей прибавилось…

* * *

За годы не регулярного, но вполне упорного литтруда одних только журнальных публикаций прозы скопилось более двадцати, а с литературоведческими (в основном по Достоевскому) – и вовсе почти сорок. Вон они, журналы, стоят-теснятся на книжной полке, греют авторское самолюбие – толстые и тонкие, столичные и региональные, престижные и новые, популярные и ещё не очень…

Но если выбирать самую-самую из самых публикацию – остановлюсь всё же на «Москве». И сама повесть «Сто двадцать лет спустя», аукающаяся со «Скучной историей» Антона Павловича Чехова, мне особенно дорога, да и, о чём уже упоминал, греет авторское самолюбие в какой-то мере уникальность публикации – если в том же «Нашем современнике» и до меня и после печатались тамбовские прозаики, то в «Москве» прецедентов не было и пока не предвидится.

Тем более было обидно, когда совсем недавно наша Тамбовская областная библиотека им. Пушкина, разместив на своём сайте обширный материал к 60-летию журнала «Москва», совершенно забыла упомянуть об этом. Ах вы, сссс…! Впрочем, матюгаться не стал, но не выдержал – написал с укоризной: мол, это же был единственный случай публикации прозы ТАМБОВСКОГО писателя на страницах этого престижного журнала за все 60 лет его истории. Неужели это не повод упомянуть об этом на сайте ТАМБОВСКОЙ  библиотеки?

Увы, слаб человек, тщеславен…

Письмо В. П. Астафьева от 16 июня 1992 г.

2. Издательские стены

Эти издательские стены всегда – и в доисторические советские времена, и в новейшие дико капиталистические – нежным писательским лбом прошибать было трудно. Сейчас, когда от ран на лбу остались только памятные шрамы, самое время вспомнить с улыбкой или усмешкой самые любопытные истории рождения своих книг.

К слову, вот эту затёртую метафору про рождение для наглядности хочется развернуть во всей её нескромной и даже игривой красе. Сначала происходит таинство зачатия замысла – автор и сам зачастую не может толком объяснить, где, когда и каким образом он «залетел». (В этом месте какой-нибудь циник может съязвить: получается, Пушкин «оплодотворил» Гоголя сюжетами «Ревизора» и «Мёртвых душ»? Циник он и есть циник. Хотя по сути верно.) Затем литературный плод внутри писателя формируется-растёт и начинает проситься наружу – часто недоношенным и несовершенным. И происходит предварительное рождение – в виде рукописи, машинописи, файла. На этом этапе родитель-творец (а это может быть и женщина) ещё имеет возможность подправить, пригладить, «облизать» своё детище и решить его дальнейшую судьбу: 1) дать ему родиться полностью и окончательно, 2) спрятать до поры и времени в стол, 3) уничтожить-сжечь (хотя рукописи, как уверял классик, не горят, но попытаться можно)…

Если автор выбрал первый (а автор, как правило, выбирает первый) вариант, он плод свой помещает в некую оболочку (папку с тесёмками, флешку) и доставляет в роддом-издательство, где детище его должно родиться уже по-настоящему, в виде книги. Тут-то и вступает в силу закон стены, которую надо пробивать лбом. И вот бывает так, что стену ты каким-то чудом пробил-прошиб, а книга всё равно не вышла. Или вышла, но совсем в другом издательстве-роддоме, к неприступным стенам которого ты и приближаться не думал…

Впрочем, хватит метафор и предисловий, пора к сути. Вот несколько самых любопытных, порой курьёзных и, если можно так выразиться, лабиринтных историй рождения книг из моей писательской практики.

Как уже упоминал в рассказе о журналах, самая первая книжечка рассказов у меня должна была родиться-появиться в серии «Библиотека журнала “Молодая гвардия”» в начале 1987-го, когда мне было 33 года. Ещё прекрасный возраст для дебюта прозаика! И хотя на обороте титула таких книжечек-брошюрок указывалось, что они приравниваются к журнальной публикации, но я (как и другие авторы-счастливчики «Библиотеки “МГ”») сборник этот толщиной почти в сто страниц (десять-двенадцать рассказов), изданный тиражом 75000 экземпляров (нынешним дебютантам и не снилось!), конечно же, считал бы полновесной первой книгой.

Не сложилось…

Следующий шанс проклюнулся уже в следующем году. Я только-только закончил первую свою повесть «Стройбат», как Центрально-Чернозёмное книжное издательство начало на волне перестройки активно шукать в регионе молодых и неизвестных авторов. И вот тамбовский представитель ЦЧКИ, вернее представительница, известная уже в то время в Тамбове поэтесса В. Дорожкина, встретив меня в коридорах Дома печати (я работал в молодёжке), поинтересовалась, не знаю ли я какого-нибудь нового прозаика, не попадалась ли мне на глаза интересная рукопись? Валентина Тихоновна в то время знала меня как журналиста и литературного критика (именно как критика меня и спрашивала), кто ж тогда мог подумать, что мы через четверть века будем бок о бок работать в писательской организации – я председателем правления, она моим заместителем…

Ну так вот, я скромно ответил, что и прозаика знаю, и рукопись видел. Валентина Тихоновна, ознакомившись, повесть мою одобрила, но и предупредила сразу: на отдельное издание надежды мало – перестройка перестройкой, а армейская тема ещё считалась чересчур острой, цензура работала в полную силу. А вот в коллективке – может и проскочить. И проскочила.  В сильно усечённом и местами приглаженном виде – в сборнике «Молодая проза Черноземья» (Воронеж, 1989). Редактор сборника, субтильная интеллигентная женщина, считала, что моё повествование чересчур мрачно, чрезмерно жёсткое –  мол, надо бы смягчить. И хотя я с этим категорически не согласился, милая женщина своей волей кой-чего подправила. Так что, читая уже в вышедшей книге свой «Стройбат», я, испытывая авторскую щенячью радость, в иных местах всё же невольно морщился как от похмельной боли. К примеру, моя фраза «встряхнувшись в пять сорок пять утра от мерзкого рёва старшины» в сборнике выглядела так: «встряхнувшись в пять сорок пять утра от крика старшины»…

Забегая вперёд скажу, что это был первый и практически последний случай, когда так беспардонно сокращали и редактировали моё литдетище, – все последующие мои книги и публикации в журналах вышли, можно сказать, в авторской редакции. А повесть «Стройбат», волею судьбы перекрещённая в «Казарму» (ибо в том же 1989 году в «Новом мире» проскочил вот уж действительно запредельно мрачный «Стройбат» Сергея Каледина), в полном виде вышла потом в моём сборнике «Криминал-шоу» (1997).

Между тем, ещё в 1986 году уже случилось судьбоносное событие в моей писательской биографии – встреча-знакомство с Петром Алёшкиным. Редакция нашего «Комсомольского знамени» выписывала молодёжные журналы, и вот в одном из номеров «Литературной учёбы» я увидел повесть П. Алёшкина, из аннотации узнал, что он родом с Тамбовщины. В редакции «Литучёбы» дали мне его телефон, я связался с ним. Алёшкин жил в Москве, работал заведующим редакцией издательства «Молодая гвардия», в своё время занимался в литературной студии при нашей газете «Комсомольское знамя», публиковал рассказы в воронежском журнале «Подъём» и уже выпустил три книги. Вскоре одну из них, самую новую и толстую, я прочёл и опубликовал о Петре статеечку в нашей газете. Проза его мне в целом понравилась, о чём я и написал, но заканчивалась заметка весьма критически (а критиком я бывал порой очень суровым):

Заметно определённое однообразие в творческих приёмах автора (к примеру, во многих повестях и рассказах сюжет построен на воспоминаниях о прошлом), встречаются порой попытки искусственного разрешения конфликтов и стремление к пресловутому хэппи-энду…

Но понятно, что статья эта писалась и публиковалась вовсе не с целью раскритиковать молодого прозаика, а для того, чтобы привлечь внимание тамбовских читателей к творчеству писателя-земляка Петра Алёшкина.

А тут и та самая прибалтийская моя осень подоспела, когда поехал я на Всероссийский семинар молодых критиков в Дубулты, чтобы там окончательно переродиться из критика в писателя-прозаика. Вот по дороге в Ригу я и встретился-познакомился с Алёшкиным лично у него дома, в подмосковном Зеленограде. Всё это позже довольно подробно будет описано в романе «Алкаш» (где Пётр носит фамилию Антошкин). Он успел просмотреть мои рассказы (я, по предварительной договорённости, выслал ему за две недели до встречи папочку со вторыми экземплярами) и сказал примерно следующее:

– Способности у тебя есть, это видно, но не хватает пока смелости, уверенности, широты. Короче, рассказы я оставляю, попробую некоторые рассовать по разным коллективным сборникам. А ты должен, просто обязан всерьёз засесть за стол и написать повесть. Это – первое. Второе: я собираю альманах «Живая ветвь» – там будет и проза, и поэзия, и критика. Тема – преемственность поколений в литературе. Хочешь участвовать?

– Ещё бы! – выдохнул я. – Один или два рассказа?

– Нет, – охолонул меня Пётр, – я хочу задействовать тебя как критика. Поэтов и прозаиков я приглашаю уже с именами – так надо, для успеха книги. А критики требуются именно молодые и дерзкие – там будет галерея портретов нынешних писателей. Кто тебе близок из нашего поколения?

Мы остановились на кандидатуре Юрия Козлова, и я, весьма ободрённый, помчался в Юрмалу, дабы там окончательно захмелеть от похвальных речей-отзывов о моей прозе А. Ланщикова, С. Лыкошина и соответствующих перспектив…

Увы, как дубултовские перспективы ушли в песок, так и зеленоградские. Ни единый рассказ мой в сборники издательства «Молодая гвардия» не попал, написанная и одобренная громадная (два авторских листа!) статья о творчестве Юрия Козлова для «Живой ветви» до сих пор лежит в моём архиве неопубликованная. Дело в том, что Пётр Алёшкин внезапно ушёл (скорее, его ушли) из госиздательства на вольные хлеба.

Но и в этот вольнохлебный период его жизни случился эпизод, который до сих пор вспоминаю я с благодарностью. Пётр приехал в Тамбов на неделю, чтобы поработать в архивах (собирал материал для романа об Антоновском восстании), одну ночь ночевал у нас, а затем перебрался в гостиницу из нашей тесной однушки – там было, конечно, вольнее и продуктивнее работать. И забрал с собой для прочтения папку с той самой первой моей повестью «Стройбат». На следующее утро и случилась та сцена, чем-то напомнившая мне сцену в Дубултах. Я открыл дверь свой квартиры на звонок, вошёл Алёшкин с моей красной папкой подмышкой, с какой-то удивлённо-радостной улыбкой протянул мне руку и выдохнул:

– Поздравляю!

Вот ради таких моментов писатель и живёт-творит! Потом уже, за чаем, Пётр рассказал-признался, как с опаской, боясь разочарования, приступил вечером к чтению рукописи, как увлёкся с первых страниц и не ложился почти до утра спать, пока не дочитал всю повесть до конца… Мне в чай и мёд не надо было класть – всё было сладко! (Не будь я скромен до неприличия, вспомнил бы здесь по аналогии эпизод, как к молодому Достоевскому примчались Некрасов с Григоровичем, прочитавшие за ночь рукопись его «Бедных людей», и кинулись обнимать и поздравлять-окрылять смущённого автора…)

На вольных скудных хлебах Алёшкин долго усидеть не мог, его деятельная натура требовала достойного поприща, а тут ещё пресловутая перестройка бурлила и штормила всё сильнее, появились первые кооперативы, и вот на этой волне возник книгоиздательский кооператив «Глагол», который Алёшкин учредил со своими московскими друзьями-писателями и возглавил. Дела пошли споро. Как раз началась амнистия ранее запрещённой литературы – просто пиршество для издателей и читателей. Помню, одной из первых книг «Глагола» стала «Судьба России» русского философа-эмигранта Бердяева.

В те дни Пётр и сделал мне конкретное предложение, от которого трудно было отказаться. «Глагол» задумал издавать серию «Современный детектив».

– Пиши, дерзай, – сказал мне Алёшкин. – У тебя получится. Только вещь должна быть остросюжетной, злободневной, читабельной. Возьми конкретное нашумевшее преступление в Тамбове и построй на этом сюжет…

И я решился. Заручившись бумагой с печатью от правления местной писательской организации («помогите молодому литератору в сборе материала для повести»), я пришёл в канцелярию областного суда. В то смутное время перестройки Тамбовщину (как и всю страну) захлестнул вал чудовищных преступлений. Мне на выбор предложили пять-шесть уже законченных кровавых уголовных дел, я их внимательно просмотрел (чуть не поседев от ужаса) и остановился на одном, о котором года за два до того писало и наше «Комсомольское знамя»: главный инженер тамбовского завода «Ревтруд» в обеденный перерыв повёз на своих «Жигулях» работницу этого же предприятия на «свидание» в пригородный лес, и там их убили три подростка, которым захотелось покататься на машине…

Уже в разгаре работы над произведением я начал понимать, что детектив в чистом классическом виде вряд ли у меня получится, да мне это и не интересно. Главное, подумалось мне, описать не то, как искали убийц, а – КОГО убили, КТО убил, ПОЧЕМУ и КАК судьба свела этих людей в одном месте и в одно время. Заменив инженера завода на редактора молодёжной газеты, я широко использовал в повествовании воспоминания о работе в «Комсомольском знамени», реалии собственной судьбы и окружающей жизни-действительности. В результате получилась повесть (на роман всё же сил, опыта и материала не хватило!) с криминальной жуткой фабулой,  лирической любовной линией и социально-сатирическим содержанием. Назвал я её – «Казнить нельзя помиловать». В ней, кстати, и появилось впервые название города Баранов как псевдоним Тамбова, потом в нём поселятся герои многих моих произведений.

В общей сложности работа над повестью длилась не так уж долго… семь месяцев (лето и осень 1989-го), но за это время в издательском лабиринте её судьбы наметился совершенно новый поворот. Я уже с сентября учился на Высших литературных курсах, попал в самый эпицентр кипучей столичной литжизни, присутствовал гостем-зрителем и на том общем собрании писателей Москвы, на котором было принято решение о создании издательства «Столица». А директором нового издательства избрали Петра Алёшкина. Понятно, что из «Глагола» он ушёл, начал с нуля создавать «Столицу», и опять дела новорождённого издательства пошли в гору. Помню, одной из первых книг там выпустили «Библию для детей» с рисунками Доре.

Когда же в начале декабря я закончил таки «Казнить нельзя помиловать» и поехал к Алёшкину с рукописью, душа моя, признаюсь, ныла: ну отдаст он моё детище в «Глагол», а там без него много ли шансов?.. Однако ж Пётр, прочитав и безоговорочно одобрив («Молодец! Отличная повесть!..»), сказал:

– Будем в «Столице» издавать.

– Да разве можно?! – квакнул я, зная, что это же издательство Московской писательской организации.

– Да почему же нельзя? – успокоил Алёшкин. – Мы по уставу имеем право издавать молодых авторов, имеющих московскую прописку. Ты же имеешь?

Да, я как раз имел – меня на два года прописали в общежитии Литинститута. Вскоре рукопись моя была одобрена редсоветом «Столицы» и включена в план отдельным изданием на следующий, 1990-й, год. По договору я даже получил совершенно королевский аванс в тысячу шестьсот рублей, который здорово помог мне выжить эти два года в Москве (моя стипендия на ВЛК с вычетами составляла 86 рублей).

Итак, судьба первой моей книги определилась, оставалось только ждать и надеяться. И хотя сроки выхода её начали отодвигаться (издательство новое, ещё неразбериха с планами), но в начале 1991-го я всё же получил типографскую вёрстку своей книги для авторской окончательной вычитки. Чуть не забыл упомянуть, что неугомонный Алёшкин учредил при издательстве два новых журнала со старыми названиями – «Нива» и «Русский архив». В первый из них взяли для публикации мой рассказ «Осада», а во второй – статью «Подпольный человек Достоевского как человек». Но и этого мало! Ещё одно грандиозное событие подоспело-случилось: Пётр задумал и новую литературную газету при «Столице» издавать, предложив мне стать её главным редактором. Мы даже сходили на приём для согласования этого вопроса к заместителю министра печати…

Но правду говорили древние греки и римляне: мойры-парки – особы, в общем-то, недобрые, любят зло шуткануть над доверчивым человеком.

Вдруг и неожиданно в «Столице» произошло землетрясение, случилась катастрофа, обвалился потолок и рухнули стены. Образно, конечно, говоря. Оказывается в недрах издательства вызрела оппозиция неутомимому и деятельному директору во главе с бездельником главным редактором. Должность эту занимал один из литературных московских снобов нового поколения, чрезмерно обласканный критикой и накопивший вследствие этого чрезмерные амбиции. Понятно, что его раздражала и угнетала чересчур успешная кипучая деятельность директора, который не только решал-проворачивал все хозяйственные, производственные и бытовые проблемы растущего издательства, но и активно вмешивался в творческий процесс. Главреда, вероятно, особенно злило, что он, как и должно, появляется на работе после обеда и часа на два, а директор чуть не круглые сутки увлечённо работает и по праву является лидером коллектива. Да кто он такой?! Выскочка деревенский!

И вот, когда Алёшкин по делам «Столицы» уехал в командировку на неделю, в издательстве вспыхнул бунт. Главный редактор, как стало потом известно, организовал коллективное письмо-донос против директора и объявил о его якобы уже решённом грядущем свержении…

Всё это сам Алёшкин потом обстоятельно опишет в документальной повести «Предательство, или Скандал в “Столице”». Здесь же скажу только, что в этот конфликт, в эту корпоративную «столичную» драку каким-то боком оказался втянут и я. Мне бы в те дни не соваться в издательство, понятно, что Алёшкину было не до меня, но – как не соваться-то? Во-первых, мнилось мне, что я должен морально поддержать Петра – друзья всё-таки. Во-вторых, и с книгой моей непонятно что творилось – да когда ж она выйдет наконец? Ну и, в-третьих, с литературной газетой и моим редакторством надо было определяться окончательно – я уже и план-проспект издания разработал, и штатное расписание редакции определил, и предварительную смету финансовых расходов набросал. И ведь подходила к финалу учёба на ВЛК, пора было выписываться из общежития. Короче, мне необходимо было срочно решить кардинальный и судьбоносный вопрос: остаюсь я в Москве или уезжаю домой в чернозёмные палестины?.. А решить его мог только Алёшкин.

С тем и пришёл я в недобрый час в «Столицу». И – нарвался. Само собой, Алёшкин, ошеломлённый нежданной изменой вчерашних друзей, коллег и соратников, находился во сверхвзвинченном состоянии, в разбросанных чувствах и готов был видеть предательство во всём и вся. И на волне этого один издательский придурок-оппозиционер из каких-то своих подлых расчётов и задумок ляпнул Петру, что вот, мол, даже твой друг Наседкин письмо против тебя подписал. Чушь полная и явная. Письмо, как я потом увидел, по содержанию было простым: по таким-то и таким-то причинам просим снять директора с должности, мы категорически отказываемся с ним работать – его подписали, естественно, только штатные работники «Столицы» и никто другой подписывать просто не мог! Одним словом, любой нормальный человек только бы рассмеялся. Однако ж, Алёшкин, будучи в тот момент явно ненормальным, поверил.

Конечно, я тут же, вскипев, побежал к московскому литгенералу, у которого лежало злополучное письмо (а вдруг тот самый придурок-доносчик подпись мою подделал?!), убедился, что это не так и посоветовал Алёшкину убедиться в этом самому.

Казалось бы, вопрос прояснился, но лишних горячих слов с обеих сторон выскочило уже немало, конфликт оставил саднящие раны в душе, дружба наша с Петром оборвалась…

Я выписался из Москвы, уехал в Тамбов, увозя в сумке на память вёрстку так и не вышедшей книги «Казнить нельзя помиловать». Дома сел за свой родной письменный стол, обхватил голову руками и крепко задумался. Что дальше делать и на что жить было неясно. От предложения стать корреспондентом отдела культуры областной «Тамбовской» тогда ещё «правды» я сразу категорически отказался – возвращаться в журналистику отнюдь не желалось. Мои робкие надежды на место редактора в издательстве «Новая жизнь», которое открыли незадолго до того в Тамбове местные маститые прозаики, потерпели фиаско: братья-писатели уже поделили все издательские портфели между собой и взялись всласть сами себя издавать. Вскоре, к слову, «Новая жизнь» прогорела и сгинула.

А я, между тем, стал по сути безработным. Но мне даже в пособии по безработице отказали на основании каких-то там казуистических законов (это описано в рассказе «Пирожки с мясом»). Перебивался публикациями статей, рецензий и рассказов в местных газетах. Благо их расплодилось в годы перестройки немало. О крупных гонорариях за книги и журнальные публикации оставалось только мечтать. От тех дней сохранился любопытный мой рисунок шариковой ручкой в дневнике: изобразил себя рыбаком, ждущим клёва на берегу Литературного моря или озера, рукописи, заброшенные в омуты издательств, заводи журналов и прибрежные газетные воды, выглядят как удочки. Их, этих удочек, – 18! Но поплавки торчат, как луковицы на грядке, абсолютно неподвижно (автоцитата из рассказа «Лебединый крик»).

Ещё стоит привести не менее любопытную запись от 6 февраля 1992 года из того же дневника:

О славе думать неприлично, нельзя, опасно, но… Если в «Тамбовской жизни» опубликуют «Казнить нельзя помиловать» (даже в кастрированном виде), если «Тамбовские губернские ведомости» дадут «Пирожки с мясом», а «Рассказ-газета» – «Четвёртую охоту», если ещё и «Новый мир» опубликует «Осаду» или «Тварь», а в «Молодой гвардии» выйдет сборник, то я стану известным писателем, популярным и… тысячу раз раскаюсь…

Я даже в те тусклые дни (уж признаваться так до конца) совершил рейд по местным толстосумам и чиновникам в поисках спонсора, дескать, не поможете ли писателю издать книгу? Бр-р-р, до сих пор от стыда и отвращения передёргивает!

Чуть было я не решился изменить опять и круто судьбу свою: придумал, раз другого никакого выхода нет, поступить в аспирантуру Литинститута – ещё на три года обеспечить своё существование. С согласия завкафедрой критики Владимира Гусева, у которого учился в семинаре на ВЛК, подготовил реферат, собрал все необходимые документы и отправился на окончательное собеседование в Москву. Но, то ли ангел мой хранитель не согласен был с моим решением, то ли я сам не шибко-то желал такого поворота в жизни, только на полпути, в Мичуринске, я вдруг вышел из вагона и вернулся домой восвояси…

 И вот тут, когда и мысли чёрные в голове побулькивать начали (недаром потом теме самоубийства целую книгу посвятил!), опять же вдруг прилетает из Москвы в конверте послание с неожиданным предложением: не хотите ли стать собкором по Центральному Черноземью новой всероссийской газеты «Глашатай»? Несмотря на голод и нищету, я взялся думать-размышлять. С одной стороны, – газета центральная, оклад, надо понимать, приличный. С другой, – опять же журналистика, да и мотаться по соседним областям в поисках тем-материалов не больно-то хотелось…

Ответил Москве, что подумаю, а пока, для затравки, выслал им статью «Кто убрал Игоря Талькова?», где логично называл-указывал убийцей, вопреки официальной версии, Шляфмана и которую тамбовские газеты печатать чего-то не решались. В «Глашатае» она тут же вышла, и редактор ещё более напористо повторил предложение насчёт собкорства.

Но тут затянувшийся дрейф в тёмных водах моря житейского наконец кончился, спасательный круг был мне брошен. Пригласили меня в приёмную ректора местного тогда ещё пединститута, который готовился уже стать университетом, провели собеседование, и через полчаса я вышел редактором институтского издательства с небольшим, но твёрдым окладом.

А на волне этой везухи подоспел и следующий приятный сюрприз – письмо от Алёшкина. Он создал и уже раскрутил новое коммерческое издательство – «Голос». Газета «Глашатай», оказывается, учреждена при издательстве, это он рекомендовал меня редактору в качестве собкора и советует настоятельно согласиться…

Я написал ответное письмо, кратко описал перипетии своей жизни-судьбы за последний год и, пользуясь случаем, сделал довольно толстый намёк:

…Вчера перечитывал вёрстку своей повести «Казнить нельзя помиловать». Откровенно скажу, поплакал: писал я её с вдохновением, с жаром, с мечтами и надеждами. И мне она до сих пор нравится. Я уже смирился, что она не будет издана, от отчаяния предложил её «Тамбовской жизни» (с приходом нового редактора областная газета начала публиковать вещи с продолжением), повесть одобрили: редактор, его зам и завотделом культуры, но в этот самый момент в редакцию приходит работать прототип главного героя повести Фирсова, и всё летит в тартарары.

Пётр, буду краток: я написал эту повесть (лучшую пока у меня) с твоей подачи, по твоему дружескому заказу. Ты обещал (просто констатирую) издать её в течение года. Теперь окончательно ясно, что в «Столице» она не выйдет и через 25 лет (я не знаю, существует ли это издательство). И вот теперь я решаюсь задать вопрос: можешь ли ты хотя бы с опозданием выполнить своё обещание? Я, конечно, знаю, что рано или поздно она будет опубликована, пусть даже после моей смерти, но хотелось бы поскорее и – при жизни…

Пётр ответил: присылай повесть. И попенял мне, дескать, сам я во многом виноват в бесславной судьбе своей «столичной» книжки – мол, был бы понапористее, теребил редактора книги и его, Алёшкина…

И вот тут я пошёл, что называется, ва-банк и вместо распечатки многострадальной повести прислал новое письмо-запрос:

…Теперь я отлично понимаю, что есть громадная доля вины в неудачных издательских родах «Казнить нельзя помиловать» и с моей стороны: ты прав, я должен был теребить всю «Столицу», не давать спать редактору книги и тебе, торопя с выходом, но, увы, характер был не тот.

И вот теперь, учась на собственных ошибках, я форсирую усилия и пытаюсь запрашивать о максимальном, а именно, нельзя ли как-нибудь издать мой сборник: две повести, которые ты прекрасно знаешь – «Казнить нельзя помиловать» и «Казарма», – и несколько рассказов? Или хотя бы – две повести? В первом случае объём будет около 20 листов, во втором около 16. Рукопись лежит полностью подготовленная. Очень хочется стать автором нормальной на вид, полноценной книги…

В результате в ноябре 1993 года в «Голосе» вышла моя первая книга прозы – сборник повестей и рассказов «Осада». И вот здесь самое время и место вернуться к нашей фривольной метафоре о рождении книг. В этом плане историю с первой книжечкой в «Библиотеке “Молодой гвардии”» можно назвать ложной беременностью; с повестью «Стройбат» в Воронеже – родовой травмой (детище изувечили щипцы акушеров-издателей); с книжкой «Казнить нельзя помиловать» в «Столице» – это натуральный выкидыш… И вот наконец на четвёртый раз и через семь лет после первой попытки – полноценные и прекрасные роды, настоящий первенец родился здоровым и просто красавчиком: тираж сто тысяч экземпляров, объём 23 авторских листа (430 страниц), красочная суперобложка. По этой одной книге, как уже упоминалось, меня вскоре приняли в Союз писателей России. А через три с небольшим года в «Голосе» выйдет второе издание «Осады» и одновременно новый мой объёмный сборник повестей – «Криминал-шоу»…

Ну а вот представить: если б чёрные мысли тогда,  в серую полосу жизненных неудач начала 1990-х, в голове моей не только начали побулькивать, но закипели бы основательно, и крест бы окончательный был поставлен на мечтах, а значит и на жизни-судьбе – кому от этого стало бы лучше?..

Это я так сам себя в иную весёлую минуту подкалываю.

* * *

Своя заковыристая история случилась и с романом «Алкаш»» – главной моей, как считают иные читатели-критики, книгой.

Когда поставил я точку в рукописи после двух лет интенсивного труда – был ноябрь 1996 года. В «Голосе» готовилась к выходу новая книга «Криминал-шоу» и к переизданию сборник «Осада», поэтому Алёшкин, прочитав роман и безусловно его одобрив, внёс в перспективный план своего издательства, но сразу же посоветовал пробовать-искать и другие пути, дабы выпустить роман оперативнее. Я подготовил-распечатал на пишмашинке так называемый рекламный блок и отослал-запустил в шесть издательств – аннотация (словцо «синопсис» тогда ещё не вошло в моду), распечатка первой главы и сведения об авторе.

Безрезультатно.

Тогда я решил не суетиться с «Алкашом», не бить понапрасну пальцы о клавиши пишмашинки и надеяться только на «Голос», где роман мог выйти в середине или конце 1998 года… Памятливые читатели в этом месте могут саркастически или сочувственно улыбнуться. Да, грянул 1998-й и безжалостно разрушил не только мои, но и многих россиян планы-надежды – убийственный кризис. Попал под штормовую волну и «Голос», к тому времени входивший в тройку крупнейших издательств страны. Издательство пошатнулось-накренилось, дало течь и чуть вовсе не пошло ко дну. Слава Богу, выстояло, но былую мощь потеряло, выпуск книг резко сократился… Пётр признался-предупредил, что теперь они сосредоточатся в основном на выпуске уже начатых собраний сочинений классиков и в ближайшие два-три года выход «Алкаша» в «Голосе» под большим вопросом.

Что ж, наученный горьким опытом, я не стал унывать, руки не опустил, а, наоборот, рукава засучил. К тому времени у меня уже появился-завёлся в доме первый компьютер «Пентюх» («Pentium-II») и матричный шумный принтер. Так что я, быстренько распечатав новые порции рекламного блока «Алкаша» весной 1999-го озадачил им ровно десять издательств, выживших после кризиса и продолжающих выпускать современную прозу. Шесть издательств вообще не откликнулись, из трёх пришёл в конвертах краткий депрессивный отказ-отлуп, и только из одного-единственного с непонятным названием «Локид» – взбодрительная телеграмма:

Господин Наседкин ознакомились с фрагментом вашей рукописи очень заинтересованы в получении всего материала просьба связаться с главным редактором издательства Локид Захаровой Ларисой Алексеевной (телефоны рабочий и домашний) заранее благодарю и жду информацию.

До сих пор не знаю и знать не хочу, что словцо «локид» означает, но книги этого издательства с яркими и довольно аляповатыми обложками продавались на всех лотках – в основном, убойные детективы и боевики. Несколько не в струю, конечно, но выбора не было и от шанса отказаться было бы грешно. Впрочем, чего ж переходить мост, пока до него не дошёл? Отослал полную распечатку романа (800 страниц!) и стал ждать окончательного вердикта. Вскоре Л. А. Захарова позвонила и успокоила-обрадовала: о’кей, интересно и читабельно – будем издавать…

И вдруг (опять и опять вдруг!), когда я уже смирился с перспективой аляповатой обложки и попаданием моего выстраданного романа-исповеди в книжную серию типа «Крутой детектив», Захарова опять мне позвонила и приятно ошеломила: она уходит из «Локида» в новое издательство «Астрель», которое входит в концерн «АСТ» (тоже всё названия-ребусы!), и намерена забрать с собою моего «Алкаша»… Мол, не буду ли я возражать? Ха-ха, да я от радости готов был подпрыгнуть до потолка и обнять-расцеловать, будь она рядом, ещё не виданную мною, но наверняка милую Ларису Алексеевну за такой чудесный сюрприз. Издаться в мощном «АСТ», становящемся уже монополистом в издательском и книготорговом мире России, – об этом любому автору можно было только мечтать!

И в конце декабря 2000 года мой роман в связке «Астрель-АСТ» вышел. Как я в шутку (а может, и всерьёз) говорил потом: по сути мой «Алкаш» стал последним романом XX века, завершил его. По крайней мере – в тамбовской литературе. Ну да наговорить я мог что угодно – голова-то, что уж скрывать, слегка кружилась. Мало того, что объёмный роман мой вышел в крупнейшем издательстве страны и весьма приличным для того времени тиражом (10 000 экз.), но ещё и вне всяких серий (на них «АСТ», как и все коммерческие издательства, был зациклен), эксклюзивно. Более того, в издательстве уже собирались издать ещё два моих сборника – криминальных повестей «Всех убить нельзя» и рассказов «Наша прекрасная страшная жизнь» (которые я составил из ранее написанного и опубликованного), а также книгу «Самоубийство Достоевского», которую я к тому времени как раз написал-создал.

Живи и радуйся, вкушай плоды успеха! Перспективищи радужные открылись до горизонта!..

Всё рухнуло в единый миг, за какие-то 15 минут. Именно столько длилась наша беседа с главным редактором «Астрели», на которую я приехал по его приглашению. Молодой и энергичный, он заранее был уверен, что осчастливит меня своим предложением, и от этого весь лучился доброжелательно-покровительственным счастьем. А предложил мне главред следующее: я заключаю с издательством договор-контракт на два года, в течение которых должен создать-выдать пять остросюжетных романов со сквозным героем. Мне будет выплачен соответствующий аванс (когда я услышал сумму – чуть со стула не упал: десять тысяч долларов!) и по мере выхода книг приличный гонорар…

Что и говорить, валютные суммы, прозвучавшие в предложении, были для меня фантастическими  и, конечно, заманчивыми (за «Алкаша» я получил аванс в одну тысячу баксов), но… Я подумал буквально минуту и ответил твёрдо: нет, это не моё! Извините, стать серийным автором я просто не сумею и не смогу!..

Увы, главный редактор человеком оказался обидчивым. В результате, издательство отказалось от идеи заменить обложку «Алкаша», которая по мнению отдела маркетинга (да и по моему) получилась чересчур тёмной и мрачной (а подобные случаи замены обложки в уже готовом тираже в коммерческом книгоиздании случались), и решило не вкладывать деньги в рекламу моего романа, поставив тем самым крест на допечатке тиража. Ну а уж о моих сборниках рассказов и повестей и книге о Достоевском можно было после этого и не вспоминать. Нет, окончательно рукописи автору не вернули, но и договоры на них подписывать уже не спешили…

Обидно, конечно, но в общем-то сам виноват: ишь, нос задрал, не пожелал вступить в соперничество с Корецким, Доценко, Донцовой и прочими успешными сериальными авторами того времени. Иные мои сотоварищи-писатели (тот же Пётр Алёшкин) уверяли меня, что поступил я поразительно глупо и упустил свой шанс, который, по известной американской поговорке, второй раз может и не постучать в дверь моей судьбы.

Ну а сам я, если уж признаваться без, как говаривал Виктор Петрович Астафьев, смефуёчков, поступком-решением этим до сих пор горжусь…

* * *

Да и как я мог согласиться на поделку-штамповку стандартных остросюжетных романчиков, когда с головой уже погрузился в создание нового эксклюзивного необычного виртуального романа «Меня любит Джулия Робертс»? Это было повествование, созданное в виртуально-компьютерную эпоху, о пылком чувственном реальном романе в виртуальном мире.

С этой книгой тоже приключилась странная издательская история.

Роман был закончен в ноябре 2001 года. Журналы-«толстяки» произведением с фантастическим виртуально-компьютерным сюжетом, как я ни бился, не заинтересовались. Пётр Алёшкин рукопись опять же одобрил и формально поставил в план (вместо «Алкаша»), но затянувшийся для «Голоса» кризис не позволял надеяться на скорый выход книги. Сгоряча даже предложил, несмотря на разлад, «Джулию» и в «АСТ», Л. Захарова его даже прочитала и тоже одобрила, но издательство, как уже говорилось, подписывать новые договоры со строптивым автором, конечно, не спешило.

Поиски издателя продолжились. Пакеты из Тамбова с рекламным блоком виртуального романа улетели по Интернету и уползли обычной почтой в два десятка московских и питерских издательств. И в большинстве своём – как в воду канули. Редкие издательские отклики с гнусными словами «предложение нас не заинтересовало» – настроение автора не поднимали, отнюдь…

Но, чу, кажись и поклёвка! После новогодних праздников-каникул 14 января мне позвонила домой дама с приятным голосом, представилась Мариной Михайловной, редактором московского издательства «Центрполиграф» (ого!) и сообщила замечательную новость: виртуальный роман нас заинтересовал – шлите срочно весь текст по электронке. «Ого!» здесь недаром выскочило: издательство это было на слуху, входило в десятку крупнейших и процветающих. Не мешкая, отправил файл. Череда контактов-переговоров с милейшей Мариной Михайловной, и 23 марта я получил заказной бандеролью чудесный договор в четырёх экземплярах, уже с печатями и подписанных главным редактором «Центрполиграфа». Оставалось мне их со своей стороны подписать и – тру-ля-ля! Получай аванс, жди летом новорождённую свою книжку, пей шампанское и купайся в волнах очередного авторского триумфа…

Однако ж, случился небольшой сбой: договор-то чудесный, но заусенцы досадные в нём при внимательнейшем чтении обнаружились, вид его портили. Ничтоже сумняшеся я загнал текст в комп, исправил его по своим авторским понятиям, распечатал в четырёх экземплярах, подписал и отправил пакетом с подробным сопроводительным письмом:

Уважаемая Марина Михайловна!

1. К сожалению, с договором произошла-случилась досадная накладка: во всех четырёх экземплярах – в п. 6 вместо «Издательство» проскочило «Автор»; в двух же экземплярах ещё и п. 5 получился-отпечатался в совершенно несуразном виде, а п. 7 (о 10 авторских экземплярах книги) и вовсе исчез. Я перепечатал текст договора на своём компьютере, подписал все четыре экземпляра, поставил дату, так что Вам теперь необходимо: 1) поставить во всех экземплярах подпись Издательства; 2) поставить на все экземпляры печать; 3) выслать мне один экземпляр и обязательно (очень Вас прошу!) – ЗАКАЗНЫМ письмом.

2. Вставьте, пожалуйста, небольшую вставку (4 строки) в текст романа, которую я высылаю на отдельном листке.

3. Пожалуйста, если у Вас как редактора будет правка – постарайтесь согласовать её со мной. (Лучше бы, конечно, без особой правки!)

4. Будет ли у меня возможность вычитать макет?

5. Очень (чрезвычайно!) бы хотелось, чтобы художник-оформитель согласовал со мной обложку. Я могу выслать электронной почтой несколько изображений Джулии Робертс, на выбор. Может быть, какие пригодятся и для иллюстраций внутри текста.

6. Своё фото (правда, нескольколетней давности) на всякий случай высылаю. Если оно не подходит, могу выслать другие сразу файлом по электронной почте.

7. Вопрос меркантильный: нет ли в Вашем издательстве практики платить автору за компьютерный набор текста?

8. И последнее: высылаю Вам для сведения пять своих проектов на издание новых книг. Вероятно, не все они по вашей редакции, тогда, если не трудно, передайте коллегам. Если что заинтересует издательство – буду рад.

Жду с нетерпением ответа (в том числе – на конкретные вопросы).

Прошу простить, если доставляю какие лишние хлопоты и желаю Вам, Марина Михайловна, и всему Вашему ЗАО всего самого наилучшего и процветания!

С уважением Николай НАСЕДКИН.

Ей-Богу, ещё бы из двадцати пунктов послание сочинил придурок!

Милейшая Марина Михайловна пыталась меня по телефону образумить: мол, договор правильный был, не ерепеньтесь. Нет, ерепенился я, авторская воля – закон! И доерепенился, докочевряжился – через неделю до моего сведения сухо было доведено, что главный редактор «Центрполиграфа» (тоже мужик ершистый!) наотрез отказался второй раз подписывать договор с зарвавшимся автором.

Я не знал, то ли локти свои кусать, то ли коленки, но что-то делать надо было, эмоции выплеснуть и в результате родилось на свет письмо, которое с первым составляет вполне логичную пару-дилогию и которое я отправил накануне своего дня рождения, 11 апреля, в «Центрполиграф».

День добрый, Марина Михайловна!

Ну, вот, прошло несколько дней после Вашего неожиданного и странного звонка, который, признаюсь, выбил меня из рабочей колеи (неприятно взрослому человеку мужского пола чувствовать себя в роли девочки-подростка, которую поматросили и бросили) – теперь самое время спокойно всё обсудить, дабы всё же избежать непоправимой ошибки.

Я знаю, что написал хорошую книгу. Я знаю, что она может принести прибыль и издательству, и автору. Суперсовременная и актуальная тематика, увлекательный сюжет, язык и стиль, скажем так, достойного уровня, имя и портрет Джулии Робертс на обложке – это же все слагаемые стопроцентного бестселлера!

Пошёл я специально посмотреть продукцию «Центрполиграфа». На коммерческих лотках ваших книг нет вовсе, и только в одном из наших семи книжных магазинов книги «Центрполиграфа» представлены довольно широко (более 30 названий): спросил я у директора, как они расходятся – тяжело вздыхает. Помилуйте, Марина Михайловна, ведь у вас нет бестселлеров, несмотря на то, что всё сплошь серии. Да и какая же это «современная проза» – Ким, Маканин, Валерий Попов, Пьецух?!.. Согласен, это хорошие писатели (особенно ранний Маканин), но это – вчерашняя если не позавчерашняя проза! «СОВРЕМЕННАЯ проза» – это Юрий Козлов, Александр Трапезников, Михаил Попов, Виктор Пелевин, Вячеслав Дёгтев и, в том числе, Николай Наседкин…

Вы, Марина Михайловна, я верю, опытный издательский работник, но в разговоре обронили довольно странную вещь: мол, моё имя неизвестно. На это могу резонно ответить следующее: 1) Ким с Пьецухом начинали совсем в другое (благословенное для писателей!) время и то стали известными далеко не сразу; 2) первый тираж первого романа Акунина «Азазель» расходился-раскупался с большущим скрипом более года – кто в это сейчас поверит? 3) Именно роман «Меня любит Джулия Робертс» и должен принести мне наконец-то задержавшуюся где-то славу, которую издательство, издавшее книгу, вполне заслуженно иразделит.

Ровно три месяца назад (14 января) Вы, Марина Михайловна, позвонили мне и сказали, что моим романом Ваше издательство заинтересовалось и попросили больше текст никому не предлагать. Что я, как честный человек, и сделал. Потом, когда дело дошло до договора, мне не очень глянулись условия, предложенные «Центрполиграфом» (срок договора целых 3 года, смешной аванс и то не сразу), но так как я был занят (и до сих пор занят) срочной работой и мне некогда было искать более выгодные варианты – я согласился. И вот в результате потеряны самые драгоценные три месяца – впереди летний застой в издательском деле: поиски нового издателя, естественно, будут мало эффективными. Поэтому, Марина Михайловна, воля Ваша, остаётся мне надеяться на «Центрполиграф» и на то, что недоразумение-заминка с подписанием договора – явление временное и преходящее. Думаю, Вам и самой жаль уже потраченных Вами усилий и времени на работу с моим текстом.

Как в любви трудно встретить свою половинку (это я Вам как специалист говорю), так и издателю редко удаётся найти СВОЕГО автора, поэтому если контакт затеплился – им надо дорожить. Думаю и надеюсь, что издательству «Центрполиграф» нужны не только серийные авторы-подельщики и писатели-«классики», но и современные авторы штучных произведений. Сейчас я заканчиваю новую энциклопедического плана книгу о Достоевском, после чего намерен засесть за новый суперсовременный и суперувлекательный роман под условным названием «Рекламный киллер» с несколько утопическим и симпатичным сюжетом, как одному человеку удалось победить рекламную мафию… Это я намекаю насчёт перспектив.

Очень Вас прошу, Марина Михайловна, показать это письмо главному редактору и обсудить с ним вместе сложившуюся ситуацию. Если по каким-либо причинам Вам это сделать неудобно, я через неделю найду время и сам ему напишу.

Роман «Меня любит Джулия Робертс» должен как можно быстрее выйти на радость читателям и начать приносить прибыль.

Жду Вашего отклика.

Всего самого доброго и успехов и лично Вам, и «Центрполиграфу»!

Николай НАСЕДКИН.

Увы, резоны мои успеха не возымели, все и всяческие связи со снобистским «Центрполиграфом», толком не начавшись, прервались-кончились. Погоревал я трохи, да и засел опять за штамповку реклам-блоков – ещё запустил веером штук десять-пятнадцать. И, пожалуйста, – вторая поклёвка!

Издательство «Зебра Е», входившее, как оказалось, в мощнейший издательский холдинг «Эксмо», не только заинтересовалось «Джулией Робертс», но и 10 декабря 2002 года заключило с мной договор (уже без всяких заноз-заусенцев!) и даже подкинуло аванс в валюте, триста долларов – не фонтан, но всё же!

Казалось, ну всё устаканилось – судьба новой книги определилась. А между тем моя, авторская, Судьба решила надо мною поиздеваться и посмотреть на мои метания в роли Буриданова осла: не прошло и месяца после договора и аванса от «Эксмо», как получаю я по электронке предложение от нового столичного издательства «Добросвет», в который я реклам-блок даже не отправлял: нас заинтересовал роман «Меня любит Джулия Робертс» – хотим издать. На моём сайте увидели – я там выложил несколько глав. Само собой, в ответе я начал юлить-дипломатничать, мол, сейчас я по поводу этого романа уже рассматриваю предложения двух издательств и, естественно, буду выбирать самые выгодные условия…

Между мною и управделами «Добросвета» Светланой Юрьевной (как она отрекомендовалась – «представитель молодого поколения издательства») вспыхнула и полыхала две недели бурная, очень деловая, но и с какими-то даже проблесками-искрами своеобразного (авторско-издательского) флирта переписка. Вот лишь фрагменты, дающие общее представление об этом поединке издателя и автора:

Уважаемая Светлана Юрьевна! Хочу предложить следующее: давайте пока не будем вести речь о «Джулии Робертс». У меня есть три текста (книги) для издания – любовно-криминальный роман «Обречённый мечтать» (переработанный, сокращённый «Алкаш»), сборник криминальных повестей «Всех убить нельзя» и увлекательная «прикладная» книга «Советы колдуна» (которая на моём сайте пользуется повышенным спросом посетителей). Аннотации – во вложенных файлах. Если что-то из этого Вас заинтересует, я согласен без проволочек заключить с Вами обоюдовыгодный договор (договоры)…

Насколько я поняла, Вы сейчас проживаете в городе Тамбове? Меня интересует выходили или нет те романы, аннотации которых Вы послали? Обоюдовыгодные договоры – это здорово. Вы наверное хотите, чтобы три перечисленные книги увидели белую бумагу с маленькими жучками (буквами), а я мечтаю выпустить то, что безумно нравится читать мне и надеюсь понравится читать жителям России (реализация наших книг охватывает достаточно большое пространство России). Так в чём же всё таки обоюдная выгода?! Давайте попробуем найти тот компромисс, который станет радостным не только для нас, а многих кто почитает Вас, Ваши произведения и творчество Джулии Робертс…

Постараюсь, наконец, быть максимально деловым.

Живу я в Тамбове, но издаюсь в Москве, а теперь ещё и в Польше.

Книга «Советы колдуна» ещё нигде и никогда не выходила. И, повторяю, судя по статистике моего сайта, она пользуется повышенным спросом у интернетовских посетителей-читателей. Некоторые вещи из книги «Всех убить нельзя» публиковались в журналах («Наш современник», «Южная звезда») и сборниках, но в таком виде и составе книга ещё нигде не издавалась. Роман же «Обречённый мечтать», как уже я писал, – улучшенный, сокращённый, переработанный вариант романа «Алкаш», издававшегося в конце 2000-го года в «АСТ». Все три книги – читабельны, увлекательны, написаны профессионально. Я уверен, что все они «безумно понравятся» Вам, а после выхода в Вашем издательстве и – «жителям России».

Мои предварительные условия (надеюсь – обоюдовыгодные): я могу предоставить права Вашему издательству на издание каждой книги с оплатой-авансом, скажем, по 500 (пятьсот) у. е. за разовый тираж в 5-7 тыс. экз. Если какая-то из книг будет иметь несомненный успех и потребуется дополнительное тиражирование, тогда можно будет заключить новый договор, как это и принято сейчас, на процентную оплату автору от реализации новых тиражей.

Если такие условия Вас устраивают, я готов подписать договор (договоры) хоть завтра.

Всего доброго и успехов на издательской ниве!..

Ваш максимально деловой тон всё таки обошёл «Джулию Робертс». Но в моих планах заполучить именно её. Мы рады будем ознакомиться с полной версией Ваших рукописей… Но без разговора о заключении договора на «Джулию Робертс» все разговоры о взаимовыгодности теряют смысл… Очень надеюсь на своё женское обояние и Ваш трезвый расчёт.

P. S. А если касаться деловой части, то мы заключаем договор на 10 000 экз. на три года эксклюзива, с правом последующего переиздания и выплатой роялти в процентной или суммой договорённости с автором…

Я уже давно и безоговорочно поддался Вашему «женскому обоянию» и действительно рад буду с Вами сотрудничать, но начать хочу всё же не с «Джулии Робертс». Бога ради, не подумайте, что я ломаюсь (да и как джентльмен может ломаться перед дамой!!!), но обстоятельства складываются так, что о романе «Меня любит Джулия Робертс» я смогу конкретно говорить только через 1-1,5 месяца. На те же три мои книги, повторяю, хоть сегодня заключу договоры.

Притом (это я уже намекаю), нахожусь я пока (тьфу! тьфу!) в расцвете сил, полон замыслов, работаю над новыми вещами, так что если вы (я имею в виду издательство) мне понравитесь, а я – вам, то сотрудничество наше может стать многолетним, плодотворным и в полном смысле слова обоюдовыгодным…

Я очень Благодарна Вам и своему женскому обаянию (или обоянию – как правильно-то). Мы, наверное, тоже будем рады сотрудничать с Вами, для точной определённости мы ждём по электронке Ваших рукописей для ознакомления с ними главного редактора. Почему Вы говорите о том, что о Д. Р. мы сможем разговаривать только через месяц, когда Вы неделю назад говорили, что уже несколько издательств рассматривают её. Или это был рекламный трюк?! Я буду рада с Вами поговорить и через 3 месяца, если я буду уверена, что книга не уйдёт к третьему лицу.

Схеме такая: Вы присылаете рукописи, мы с Вами заключаем договор на одну из рукописей и выплачиваем по ней гонорар, а на остальные книги составляем акт соглашения о том, что мы обязуемся брать у вас по одной рукописи предположим раз в квартал, Вы в свою очередь обязуетесь не передавать права третьему лицу. ОБЯЗАТЕЛЬНО в данном соглашение должна быть книга о Д. Р. – ну нравиться она мне, только благодаря ей я нашла Вас… Ждём Ваших решений.

Простите за ошибки и корявую речь – поздно уже…

Высылаю первый текст (самораспаковывающийся архив RAR) – надеюсь, сложностей с распаковкой и ознакомлением не возникнет. Если такой формат Вас устраивает, в течение двух дней вышлю и два других текста…

Вашему главному редактору желаю приятного чтения, а Вам, Светлана Юрьевна, – поменьше работать по ночам (от этого же цвет лица портится!).

Всего самого доброго!

(Включите-задействуйте в своей почтовой программе опцию проверки ошибок и это избавит Вас от лишней головной боли!)…

Да, процесс пошёл. С Вами приятно общаться. Проблем с распаковкой не возникло, всё раскрылось и пробежалось глазами. Присылайте другие и дайте нам сроку до 1 месяца. Просьба, перед тем как я отдам всё это в читку, успокойте меня, что Дж. Р. будет наша. Пожалуйста. Кол-во авторских листов радует, и радует Вами запрашиваемый гонорар.

А по ночам работать мне легче, я сова, и, к сожалению, «просыпаюсь» не раньше 9-10 вечера. Спасибо за заботу. Всего.

И Вы мне не ответили, почему мы сможем вести разговор о Дж. Р только через месяц?..

Рад, что всё у нас  пока идёт без осложнений.

Высылаю второй файл. О «Джулии» пока не волнуйтесь. Мне так ужасно приятно, что она Вас «завлекла», так вам понравилась, и я, конечно, буду «сватать» её Вам в первую очередь. Но сразу говорю, что это на сегодняшний день моя самая новая вещь в прозе (последнее время я был занят-увлечён ещё одной книгой о Достоевском), она мне очень дорога, я на неё делаю большие ставки и мне хочется её «выдать замуж» поприличнее. Поэтому, повторяю, не удивляйтесь, что я относительно осторожно отношусь к «Добросвету», о котором ещё две недели назад и слыхом не слыхивал.

Одним словом, давайте сотрудничать, работать, притираться, узнавать друг друга, открывать, начинать любить… Одним словом – прогрессировать в наших взаимоотношениях!

Успехов на этом пути!..

Очень приятно, что мне удалось выгодно выставить нас в виде жениха. Я Вас понимаю и ценю, что согласились с нами работать. Ведь все когда-то начинали, и Эксмо, и АСТ не всегда были широко известны, но они уже более 10 лет на рынке, а мы практически только год. Но очень надеемся общими усилиями стать не менее звучными.

Повесть Ваша открылась, так что всё ок. Ждём следующих…

На этом наш увлекательный email-роман вдруг затух-оборвался. Через три месяца я, уже поняв, что с «Эксмо» дело пошло в затяг, решил всё же пересватать мою «Джулию» и отправил запрос в «Добросвет»:

Здравствуйте, Светлана Юрьевна!

Если Вы меня ещё помните, то осмелюсь спросить, как идут дела по ознакомлению с файлами-рукописями моих трёх книг, последний из которых я отправил вам 13 января? Это – во-первых.

А во-вторых, я наконец готов представить вашему издательству полностью готовый текст романа «Меня любит Джулия Робертс» (по существу – оригинал-макет) и заключить договор для начала на одно оперативное издание разовым тиражом на взаимовыгодных условиях…

Увы, моё предложение руки и сердца, вернее, рукописи и макета пропало втуне: милейшая Светлана Юрьевна откликнулась, но не порадовала – в издательстве случился сбой в работе, кризис, пошла чёрная полоса.

Если что-то у нас измениться в положительную сторону – я с Вами свяжусь…

Не связалась.

А между тем издательство «Зебра Е», делающее, как и «Эксмо» в целом, ставку на серийные издания, всё никак не могло втиснуть необычный роман ни в одну из своих серий или накопить-собрать рукописей, дабы начать какую-нибудь новую виртуальную серию…

Время шло. Время бежало. Время утекало. Готовый роман лежал уже три года в пресловутом столе. Реальная Джулия Робертс там, в своей Америке, уже замуж выскочила и детей начала рожать!..

Наконец, устав ждать, я решил (как кто подтолкнул свыше!) в январе 2005 года предложить роман «Меня любит Джулия Робертс» в некоторые журналы и издательства по второму кругу. Ну а вдруг?! И, пожалуйста, вскоре из редакции родимого «Нашего современника» мне позвонил завотделом прозы Евгений Шишкин, сказал добрые слова о произведении, но и разъяснил очевидное: для читателей этого почвеннического патриархального журнала сюжет и лексика «виртуального романа» вряд ли будут интересны, а вот только что созданное в Москве издательство «СовА» как раз ищет новых авторов с «нестандартными» произведениями. «Вы не против, если я передам им Вашу рукопись?» Я, естественно, возражать не стал.

И буквально через три месяца «СовА» издала роман! И так всё подгадало, так подарочно карты легли, что на 22 апреля 2005 года в Малом зале Центрального Дома литераторов был запланирован мой творческий вечер, который организовал Пётр Алёшкин (для автора из провинции, понятно, событие вселенского масштаба!), и аккурат к началу вечера прямо из типографии представитель издательства «СовА» доставил в ЦДЛ несколько пачек «Джулии Робертс», которая меня любит… Я в тот замечательный московский вечер чувствовал-ощущал себя примерно так, как миллионер Эдвард в фильме «Красотка», когда Вивьен (сама Джулия Робертс!) согласилась выйти за него замуж…

Ну уж если пошла полоса везения!

Через полгода книга «A mnie kocha Julia Roberts» вышла и в Гданьске на польском языке…

Впрочем, Польша – это отдельная песня, о ней чуть далее, а пока скажу ещё, что издательские зигзаги с романом «Меня любит Джулия Робертс» на этом не исчерпались. В нашей Тамбовской писательской организации, которую я волею случая возглавлял (и об этом рассказ – далее), было создано своё издательство, имелась программа «Издание книг тамбовских писателей для библиотек области» (в основном юбиляров) при финансовой поддержке областной администрации. Вот я и возмечтал в рамках всего этого к своему 60-летию издать книгу «Сладкий недуг», где под одной обложкой соединились два компьютерных произведения, объединённые темой любви, наполненные чувственностью и страстями – виртуальный роман «Меня любит Джулия Робертс» и email-роман «Люпофь». Сам изготовил макет, оформил обложку: не книга получилась – издательская бомба! Уже предвкушал, какой эффект она произведёт в наших замшелых чернозёмных палестинах (хотя оба романа уже были изданы в Москве, но уже давно и весьма скромными тиражами)…

Увы, увы и ах! Когда типография тамбовская выставила счёт, и я соразмерил его с выделенной на книгоиздание суммой, стало понятно, что придётся или убирать один роман из макета, или уменьшать тираж вдвое. Подумал я подумал, погоревал о несбыточности мечт и заменил в издательской программе книгу-бомбу «Сладкий недуг» на скромный по объёму и интеллигентный по содержанию сборничек повестей и рассказов «Рано иль поздно»…

Однако ж очень хотелось-желалось, чтобы издательский проект «Сладкий недуг» вопреки пессимизму строк Лермонтова не исчез («…рано иль поздно их сладкий недуг исчезнет при слове рассудка…»), и вскоре я предпринял новую попытку – решил связаться, поборов своё недоверие к новомодным виртуальным издательствам, с некоей фирмой под названием «YAM publishing». Она, судя по адресу, базировалась в Германии, но издавала книги на русском языке по принципу «печать по требованию». «Публишинг» этот быстро заключил со мной виртуальный договор, выставил мою книгу на своей виртуальной витрине и установил цену за экземпляр, которая повергла меня в шок: 75 евро или на наши деньги 4650 (Четыре тысячи шестьсот пятьдесят!) рублей. А в интернет-магазинах она предлагается и вовсе по 6182 рубля!!!

Ежу понятно, что при такой нелепой цене книга вряд ли станет бестселлером.

Аминь!

* * *

Ну а с Польшей дело было так.

В феврале 2002 года в почтовую программу моего компьютера среди прочих прилетело-слилось электронное послание с иноземной абракадаброй. Ясно – импортная реклама какая-то. Как опытный уже чайник, я удалил мэйл не читая – вдруг там ещё вирус какой прицеплен-заслан. До сих пор нервно поёживаюсь при мысли: а вдруг на этом всё бы закончилось-оборвалось?!

Но дня через два в моей электронной почте опять объявился тот же настырный мэйл. Я присмотрелся внимательнее: ба, латиница латиницей, а текст-то читается по-русски: «Glubokouwazchajemyj Nikolaj Nikolajewitsch! Polskoje izdatielstvo “Dom na wsi” oczen zaintieriesowano Waszymi romanami. Budtie lubiezny potwierdit moje pismo. Glavnyj riedaktor Marta Szydłowska».

Расшифровал-«перевёл», получилось интригующе: «ГлубокоуважаемыйНиколайНиколаевич! Польское издательство “Дом на вси” очень заинтересовано Вашими романами. Будьте любезны подтвердить моё письмо. Главный редактор Марта Шидловска».

Как оказалось, поляки вышли на мой персональный сайт, который я незадолго до того создал-открыл в Интернете, и ознакомились с фрагментами моих творений. Я, конечно, так пылко взялся «подтверждать письмо» Марты Шидловской, что чуть клаву своего компа не повредил. В следующем письме-ответе из Польши я с превеликим удовольствием, но и некоторым удивлением читал (перевожу сразу на кириллицу):

Наше издательство очень заинтересовано Вашими романами «Джулия Робертс» и «Алкаш». Будьте любезны послать нам экземпляры произведений. Мы намерены издавать русскую современную прозу, начиная с Ваших романов…

Началась электронная, а затем и почтово-бумажная бурная переписка. Это настоящая эпопея, скажу я вам! «Дом на вси» заинтересовался в конце концов не только романами «Алкаш», «Меня любит Джулия Робертс» и (позже) «Люпофь», но и моим Достоевским – сначала «Самоубийством», а затем и энциклопедией. Я на почту устал бегать. Сначала отправлял свои изданные книги, затем пакеты с подписанными договорами и финансовыми бумагами-расписками на гонорарные авансы… Чтобы дать хоть какое-то представление о дотошности и утомительности бумажно-издательской волокиты, приведу образчик договора хотя бы на роман «Меня любит Джулия Робертс». Все бумаги-документы составлялись на польском и русском языках. Но и в русском варианте некоторый польский акцент, понятно, присутствует.

Итак:

15 июня 2002 г.

Издательство «Dom na wsi», именуемое в дальнейшем Издатель, от имени которого действует Марта Шидловска – с одной стороны, и Николай Наседкин, именуемый в дальнейшем Автор – с другой, заключили настоящий договор о нижеследующем относительно произведения, озаглавленного «Меня любит Джулия Робертс» (именуемого в дальнейшем Произведение).

Стороны постановили следующее:

§ 1

Автор заявляет, что ему принадлежат ничем не ограниченные права на это Произведение в области, охваченной настоящим договором, и Произведение является подлинным сочинением. В случае, если вышеупомянутое заявление оказалось бы не отвечающим действительности и, в связи с этим, Издатель понёс бы какой-либо ущерб, Автор принимает на себя обязательство немедленно возместить этот ущерб, а также по мере необходимости и по желанию Издателя – вступить вместе с Издателем в находящиеся на рассмотрении споры.

§ 2

С момента подписания настоящего договора Автор переносит на Издателя исключительное право:

воспроизводить и распространять напечатанное Произведение в виде книги – в переводе на польский язык,

вводить Произведение в оборот посредством всех каналов продажи (т. е. открытый рынок, клубы книг, Internet shop, door-to-door) во всех странах, на которые распространяется действие авторского права,

загружать в запоминающее устройство и распространять с помощью общедоступного компьютера,

воспроизводство и передача по проводному и беспроводному пути с помощью наземной станции, а также с помощью сателлита,

перепечатка в печати, –

на протяжении действия имущественной охраны Произведения независимо от количества реализованных экземпляров или от других актов эксплуатации и способа распространения Произведения.

Издателю принадлежит, в особенности, исключительное право решать о вводе Произведения в платные или бесплатные компьютерные и мультимедийные сети и распространение Произведения с их помощью, в том числе в банк данных информационных центров и центров научно-технической документации, а также использовать Произведение с их помощью как полностью, так и в сокращённом виде и в виде отпечаток.

§ 3

Авторское право, касающееся содержания перевода Произведения на польский язык, остаётся собственностью Издателя.

§ 4

Стороны согласовали следующий текст ноты по авторскому праву:

Copyrihgt © for the Polish edition by «Wydawnictwo dom na wsi», 2003.

Copyrihgt © for the Polish translation by «Wydawnictwo dom na wsi».

Кроме того, Издатель принимает на себя обязанность напечатать ноту по авторскому праву соответственно образцу, переданному Автором, отвечающую подлинному изданию Произведения – Copyrihgt © Наседкин Н. Н.

§ 5

Издатель имеет исключительное право решать вопросы о издательской форме, несмотря на способ изготовления и распространения экземпляров, о художественном оформлении, в том числе об обложке или возможной суперобложке.

Издатель правомочен издавать Произведение с иллюстрациями, в том числе решать вопрос о подборке материала и его авторов. Способ выполнения Издателем этих полномочий не может умалять достоинств Автора или Произведения.

Исключительно Издатель будет решать также вопрос о способе рекламирования Произведения. Особенно с рекламной целью он может даром распространять отрывки Произведения. По усмотрению Издателя вместе с Произведением могут быть помещены рекламы других издательств или издательских единиц Издателя. Чтобы поместить рекламы, рекомендуемые другими лицами, Издатель должен получить согласие Автора.

§ 6

1. За права, полученные на основании настоящего договора, Издатель уплачивает Автору следующее авторское вознаграждение: в срок двух месяцев с момента подписания договора – аванс в сумме 300 евро брутто, сверх того, после отчисления аванса: за первые 3000 экземпляров – 6 % и за очередные экземпляры, начиная с 3001 – 8 % отпускной цены проданных Издательством экземпляров, подлежащих уплате поквартально до 20 числа каждого месяца, следующего после отчётного месяца.

2. Поступления за использование Произведения информационными центрами или центрами научно-технической документации, за проводные и беспроводные передачи, использование в компьютерных или мультимедийных передачах, перепечатку в печати – будут приходиться Сторонам договора по половине.

3. Поступления за помещение Издателем реклам других лиц – с учётом оговорки § 5 настоящего договора – будут приходится Сторонам по половине.

4. Экземпляры, не проданные в течение одного года с момента ввода в продажу, могут быть переоценены. Тогда авторское вознаграждение начисляется на основании цены, установленной в результате переоценки.

5. Вместо переоценки, о которой речь идёт в п. 4, Издатель может принять решение об уничтожении остальной части тиража. С уничтоженной части вознаграждение не насчитывается.

6. В случаях, о которых речь идёт в п. 4 и п. 5, Автор вправе потребовать перепродать ему полный оставшийся тираж или его часть по цене, которую Издатель применил бы при переоценке. С той целью Издатель, прежде чем принять такое решение, должен известить Автора, определяя соответственные условия и сроки для возможности воспользоваться перепродажей.

7. В основу начислении причитающегося Автору вознаграждения не входят рекламные и сигнальные экземпляры, предназначенные для бесплатного распространения. Их количество не должно превысить 200 экземпляров каждого издания.

8. Автор может потребовать у Издателя предъявить ему письменный расчёт приходящихся авторских вознаграждений.

9. Всякого рода платежи, следующие по настоящему договору, будут осуществляться Издателем в виде банковского перевода на счёт  Автора (реквизиты).

§ 7

1. С каждого издания Автор получит от Издателя бесплатно авторские экземпляры:

с первого издания – 10 экземпляров;

с каждого очередного издания – по 3 экземпляра.

2. Авторские экземпляры не подлежат включению в основу начисления авторского вознаграждения (§ 6).

§ 8

1. Устанавливается минимальный тираж Произведения – 3000 экземпляров. Отпускная цена за один экземпляр – не меньше 10 новых польских злотых.

2. Окончательное количество экземпляров Произведения в отдельных изданиях (сверх минимального тиража), количество изданий, в том числе частоту и величину тиража каждого из них, а также способ издания и отпускную цену (сверх минимальной) – определяет Издатель.

3. Информация, касающаяся даты направления тиража к распространению, общего количества напечатанных экземпляров (торговый тираж плюс обязательные и поощрительные экземпляры) и отпускной цены 1 экземпляра, направляется Издателем Автору в письменном виде в течение одного месяца со дня отпуска Произведения в продажу.

§ 9

Издатель обязан издать Произведение и приступить к его распространению в течение 18 месяцев, считая со дня подписания договора.

§ 10

Если в срок, указанный в § 9 Произведение не было издано, Автор может нарушить договор только по безрезультатном истечении дополнительного, по крайней мере полугодичного, срока, предоставленного Издателю в письменном виде для завершения издания.

§ 11

1. Издатель оставляет за собой право отказаться от издания Произведения.

2. В случае, описанном в п. 1, финансовые притязания Автора ограничиваются к уплате всего гонорара, вытекающего из тиража и минимальной цены. Этот гонорар будет уплачен по частям тремя месячными взносами, считая с 30 дня со дня заявления Издателем решения об отказе от издания Произведения.

3. По требованию Автора Издатель обязан письменно обосновать постановление об отказе от издания Произведения.

§ 12

1. Если после израсходования тиража Произведения Издатель заявит, что он не намерен возобновлять издание, договор подлежит расторжению.

2. Если на протяжении шести месяцев с момента израсходования тиража Произведения Издатель не возобновит издания, Автор имеет право расторгнуть договор по безрезультатном истечении, по крайней мере, шестимесячного срока, предоставленного Издателю для начала подготовки следующего издания Произведения.

§ 13

Согласно графику, предоставленному Издателем, Автор обязан принимать участие и сотрудничать с Издателем в кампаниях, рекламирующих и поощряющих Произведение, творчество Автора или его личность как творца. В случае, если поощрение охватывает мероприятия (например, встречи с Автором, представление Произведения или творчества Автора, радио- телепередачи) вне постоянного места проживания Автора, Издатель обязан на общих началах нести командировочные расходы…

Польское издание романа «Меня любит Джулия Робертс» (2005 г.)

Ну и т. д. Там ещё семь пунктов!

Только бегло прочитать – и то сколько времени и усилий затратить надо, а уж вникать в текст каждого параграфа! Ни единый из договоров отечественных издательств, подписанных мною, и в подмётки не годится польским. Правда, я только с первым договором возился долго, изучал дотошно, другие же впоследствии подписывал, практически, не читая. Разве что параграф, где о гонорариях речь шла.

К слову, с этими польскими евро в наших чернозёмных палестинах поначалу конфуз вышел. Я по совету Марты открыл в нашем доблестном Сбербанке валютный счёт и, когда прилетел из Польши самый первый долгожданный аванс в евро, примчался с авторучкой наперевес к валютной стойке банка – очень уж хотелось воочию увидеть эти радужные европейские денежки, впервые заработанные мной. Тамбовская банковская разъевшаяся тётка ошарашила меня – упёрла мне в лоб дуло пистолета и допрос учинила: откуда, за что, по какому праву валюта?.. Ну про пистолет, положим, я преувеличил, однако ж по ощущению правда, ибо допрос был строгим, всамделишным и приговор безжалостным: перевод не получите, пока не докажете, что имеете право получать из-за границы валюту!

Когда же я, ошеломлённый, начал лепетать-объяснять что-то про литературу, мол, я тамбовский писатель (может, подсюсюкнул, слышали-читали?), и вот за границей книги мои издавать начали, гонорар прислали – банковская дама и вовсе ожелезобетонилась: да что вы мне тут сказки какие-то рассказываете!..

Пробовал я вразумить зарвавшуюся женщину – мол, не ваше собачье дело кто, зачем и за что мне перевод сделал, ваше банковское дело посредническое – выдать мне денежки и ещё спасибо сказать за то, что свой процент получили… Куда там!

Пришлось бежать домой (благо недалече) и возвращаться в банк с договором из Польши – польские печати и солидная многостраничность двуязычного договора банковскую цербершу таки убедили…

Но в чём-то я её оправдывал и даже благодарен был – баба эта необразованная, сама того не ведая, опосредовано подбросила своё полешко в костёр моего авторского тщеславия: если бы тамбовские писатели до меня уже то и дело получали валюту из-за границы, разве ж пришлось бы мне доказывать своё право на это?

Поляки поначалу решили начать с «Алкаша». Марта писала:

Я включила «Алкаша» в наши издательские планы 2003 года. Мы намерены издать роман тиражом  1500 экземпляров. Ваш роман это сочинение объёмистое, будет стоить дорого, переводчику для работы нужно 6-8  месяцев, а потом редакция перевода…

Но по прошествии какого-то времени вдруг новое письмо от неё:

Ваш дебют перед польским читателем решила начать с «Джулии Робертс», а следующим будет «Алкаш». Жаль, что русская литература младшего и среднего поколений писателей должна пробиваться к польскому читателю, но такая «глобалистическая» реальность. Введение нового автора на издательский рынок – это сегодня очень серьёзное дело…

Признаться, в туманные места писем Марты Шидловской (что за «глобалистическая» реальность такая?) я особо старался не вникать: главное, договоры составляются-подписываются, переводы в евро приходят, значит и книги рано или поздно выйдут, а уж в какой последовательности – Бог весть.

В одном из писем я спросил между прочим, кого ещё издаёт «Дом на вси»? Шидловска ответила, что издательство выпускает прежде всего художественную литературу, мемуары и дневники. В настоящее время выходят у них и готовятся к изданию роман австралийского писателя Davida Brooksa «The House of Balthus» (имена и названия оставляю как в оригинале), дневники польского философа Jerzego Prokopiuka, дневники американского композитора Neda Rorema, книга Vanessy Curtis «Virginia Woolf's Women», романы и книги о Достоевском Николая Наседкина…

Естественно, в следующем послании, покончив с делами, в постскриптуме я скромно поинтересовался:

Может быть, это тайна и тогда я настаивать не буду, но жутко хотелось бы узнать, почему из сотен (тысяч!) российских писателей Вы выбрали меня?..

В ответе, мурлыча от удовольствия и побулькивающего тщеславия, читал:

Вы спрашиваете, почему мы заинтересовались Вашим творчеством? Всякий честолюбивый издатель хочет иметь нового «собственного» автора. Что касается самой современной русской литературы, польский читатель знает пока такие фамилии, как Пелевин, Соколов, Суворов. Надеюсь, что Ваша фамилия пополнит этот список, а Ваши произведения заинтересуют польских читателей…

Не знаю, как насчёт  сомнительной славы Суворова, но сопоставление с Пелевиным чего-то стоило – Пелевин в то время был популярен-знаменит без дураков. Упомяну ещё, как одна экзальтированная читательница, вероятно влюблённая в меня, прочитав роман «Меня любит Джулия Робертс» на моём сайте, писала в отзыве-рецензии:

Блеск, гениальное произведение! Стиль, язык, «парнишки» (парные слова), яркие образы, сравнения, глубина мысли, искренность… В героя вживаешься-влюбляешься моментально. Компьютерная тема увлекает в какую-ту другую реальность, делает роман таким необычным, читаемым, интересным, захватывающим… Столько там афоризмов-неологизмов, да и вообще гениальных фраз-мыслей – хоть записывай. А юмор – вкуснотища! Например – «дарёному компу в чипы не смотрят»! Обалдеть! Пелевин рядом с Вами даже не валялся! Ваш виртуальный роман – чудо!..

Признаться, и польская Марта, и тем более наша чернозёмная экзальтированная критикессочка обливали сердце моё авторское шоколадом, я млел. Но вот сейчас, спустя годы, повзрослев, поумнев и поскучнев, я сопоставлению с Пелевиным особо уж не радуюсь…

Ну да это – отдельный разговор.

А пока покончим с Польшей. Не хочется вспоминать поговорку «Гора родила мышь» (тем более, что «мышь» мне очень нравится и дорога), но итогом всей долгой, бурной, объёмной переписки (целый эпистолярный том можно издать!) с Мартой Шидловской и переводчиком Андреем Шиманским стала пока всего одна книга – «A mnie kocha Julia Roberts», которая вышла уже после московского издания в 2005 году. Причём в выходных данных её значится не «Dom na wsi», а почему-то гданьское издательство «Tower Press». Я и вникать в эти тонкости не стал. Остальные мои книги, уже переведённые на польский и оплаченные авансами, где-то там в польско-издательских тенетах так и застряли. Видимо, и отношения Польши с Россией развивались не в лучшую сторону, да и кризис издательский поляков не миновал. Марта периодически на мои запросы отвечала: потерпите, книги вот-вот выйдут, даже и email-роман «Люпофь», на который ещё и договора не было. В апреле 2008-го я по просьбе Марты послал для ознакомления и включения в план издания текст совсем новой своей книги «Гуд бай, май…», который и в России ещё ни единый издатель не видел…

Последний наш обмен мэйлами состоялся в сентябре этого же 2008 года. Я получив перед этим послание из Польши от неизвестного мне профессора, сообщившего, что пишет рецензию на мою энциклопедию «Достоевский», вполне естественно сделал запрос в «Дом на вси»:

Глубокоуважаемая Марта! Ко мне обратился по электронной почте некто professor Wlodzimez Wilczinskij из Polsza, uniwersitet w Zelonej Gore с просьбой прислать биографические сведения обо мне, так как он пишет рецензию на мою энциклопедию о Достоевском для zurnala «Slavia Orientalis». Вот я и хочу уточнить: что, вышла энциклопедия на польском языке? Если да, то нельзя ли хотя бы два-три (2-3) авторских экземпляра мне прислать?..

Шидловская мне ответила 25 сентября: энциклопедия у них ещё не вышла (но готовится к печати!), а профессор-рецензент, видимо, пишет о русском издании.

Так и оказалось, Влодзимеж Вильчинский написал статью о втором российском издании (в «Эксмо») энциклопедии «Достоевский», опубликовал её в журнале Польской академии наук  «Slavia Orientalis» (2009, № 1) и прислал мне экземпляр журнала с припиской, где трогательно подчеркнул: «Книга Ваша ценнейшая!..»

Вот пора наконец поговорить отдельно и подробнее и об этой ценнейшей книге.

* * *

Энциклопедия «Достоевский» появилась на свет чудом. То есть неожиданно и, можно сказать, против моей воли…

Но сначала надо вкратце хотя бы упомянуть вообще о нехудожественных  моих книгах, книгах нон-фикшн, или, как для удобства стали в последнее время произносить и писать этот импортный термин – нон-фикшен (но мне привычнее начальный вариант). Как уже упоминалось, параллельно с прозой я всегда занимался критикой и литературоведением. И так как критика у меня продвигалась более бойко и успешно, то самой судьбой вроде бы уготовано было, чтобы первой моей книжкой стала именно – нон-фикшн. И к тому всё шло. Первой моей серьёзной публикацией в коллективке стала статья о творчестве Николая Шипилова в сборнике «Молодые о молодых», вышедшем в издательстве «Молодая гвардия» в 1988 году. Там же, в «Молодой гвардии», в сборнике «За строкой учебника» стотысячным тиражом осенью 1989-го (на два месяца раньше «Молодой прозы Черноземья» со «Стройбатом») вышла моя дипломная работа «Герой-литератор в мире Достоевского» (та самая, которую пытались задушить в зародыше на кафедре журфака МГУ!).

Короче, набрался полный короб, так сказать, критической судьбы-биографии: публикации в «ЛитРоссии», журналах, престижных сборниках, дважды участник Всероссийских семинаров молодых критиков, персональное обсуждение в Совете по критике Союза писателей СССР и, наконец,  – Высшие литературные курсы, где, волею судьбы, я попал в семинар именно критики. (На ВЛК принимали только членов Союза писателей, не имеющих высшего гуманитарного образования – я по этим параметрам категорически не подходил. В виде исключения меня приняли, но только в семинар критики – чудесная эта история подробно описана в романе «Алкаш».) Не мудрено, что я собрал, отпечатал, упаковал в папку с тесёмками все свои критические опусы, озаглавил рукопись поэтично и выспренно (куда ж без этого!) «О Достоевском, моих современниках и самом себе» и отправился в сентябре 1989-го прямиком в столичное издательство «Современник», где активно издавали молодых критиков. Там я пробился к главному редактору и вручил папку лично ему. Главный редактор мою увесистую папку взял, тяжко, как мне показалось, вздохнул и с безнадёгой в голосе сказал:

– Позвоните через пару месяцев…

Но уже через полтора месяца я на вахте Литинститута получил обратно объёмистую бандероль из «Современника», потащил обречённо на 7-й этаж в свою 714-ю комнату, дабы поплакать там наедине над отвергнутой своей папкой с тесёмками… В бандероли действительно находилась моя папка, но сверху лежало послание заведующего редакцией критики («…включаем Вашу рукопись в планы издательства…»), которое вмиг высушило мои ещё только намечавшиеся слёзы, и редакторское заключение некоей С. Ростуновой с подробным разбором моих литпотуг («…Все статьи написаны подкупающе простым, доступным языком и благодаря этому им будет легко найти путь к уму и сердцу самого широкого читателя… Наличие выношенной и твёрдоустоявшейся авторской концепции несомненно…»), которое заставило меня пропеть «тру-ля-ля!» и сбацать гопака.

Фамилия доброжелательной редакторши – Ростунова –  мне ни о чём не говорила, но когда я принёс в «Современник» доработанную по редакторским замечаниям рукопись и встретился наконец с ней лично, Светлана Анатольевна в разговоре раза два-три упомянула «папу»: мол, папа высокого мнения о вас, папа тоже просмотрел ваш сборник и одобрил…

Заметив моё недоумение, Светлана Анатольевна ясность наконец внесла: это она по мужу Ростунова, а девичья фамилия – Ланщикова. Вот как опять аукнулись в судьбе моей прекрасные Дубулты!..

Уж само собой, я потом по коридорам литобщежития, аудиториям ВЛК и буфетам ЦДЛ ходил Гоголем, ожидая, что в ближайшее время у меня не только в «Столице» выйдет книга прозы, но и в «Современнике» –  массивный сборник критики. Двойной блистательный дебют, так сказать.

Дальше можно и не размазывать: как в «Столице» повесть не вышла, так и в «Современнике» тоже начался глобальный кризис, планы издательские взялись ужимать-сокращать в основном за счёт молодых и неизвестных, а вскоре критику и вовсе перестали издавать – не рентабельно…

И всё же Судьба упёрлась и решила-таки настоять на своём: нет, первой книжкой Наседкина будет непременно нон-фикшн! Если не критика в чистом виде, то хотя бы – литературное краеведение. Так и вышло. Тамбовское издательство «Новая жизнь» (о котором здесь упоминалось) вдруг и неожиданно заказало выпускнику Высших литературных курсов создать-написать очерк истории тамбовской литературы для издания отдельной книжкой и выдало аванс. Кто ж откажется? Покопался в библиотеках, изучил вопрос, набрал материала и выдал на гора 3,5 авторских листа под названием «От Державина до…». Вскоре труд мой оформился и материализовался в симпатичную книжечку-брошюру, вышедшую тиражом 3000 экземпляров в марте 1993 года – за 8 месяцев до «Осады».

Но если критика как жанр сдувалась и теряла позиции в 1990-е всё больше, то литературоведение вообще и достоевсковедение в частности ещё держались. В моём неродившемся московском сборнике раздел «О Достоевском» был самым весомым и самым хвалимым. Я понимал, что пора писать о Достоевском свою книгу. Своеобразной репетицией стала книжечка-брошюрка «Ф. Достоевский. “Преступление и наказание”»,  созданная опять же по заказу, но уже московского «Голоса» и вышедшая в 1997-м в серии «Школьникам и студентам». Но это была именно репетиция, книжечка-проба, ибо я уже вовсю работал без всяких заказов и авансов над текстом книги-исследования под названием «Самоубийство Достоевского». Можно было бы сказать – это был каторжный труд (четыре года, пусть и с перерывами), но язык не поворачивается. Это был сладостный вдохновенный труд! Я в процессе всё более и более понимал-убеждался, что получается-рождается новая и увиденная под необычным углом биография Фёдора Михайловича. Тут, пусть и нескромно, но надо сказать-упомянуть, что ни единая биография Достоевского в ЖЗЛ (а их целых три – Л. Гроссмана, Ю. Селезнёва и, совсем новая, Л. Сараскиной) мне не нравится, у каждой свои недостатки, но единый и главный для всех – язык, стиль повествования: нечто научно-литературоведческое, академическое, засушенное. А о Достоевском надо писать как Игорь Волгин, спецкурс которого я посещал, учась на факультете журналистики МГУ, и которого называю своим учителем именно и в первую очередь в этом: он подсказал мне своим творчеством, что о Достоевском можно писать увлекательно, читабельно – сюжетно. Тогда, в мои студенческие годы, Игорь Леонидович как раз создавал свою главную книгу «Последний год Достоевского», рассказывал нам на семинарах о своих находках-открытиях в ходе работы, читал только что написанные главы – это было нечто. Потом я неоднократно перечитывал уже вышедшую книгу «Последний год Достоевского» и каждый раз получал неизъяснимое (одно из любимых словечек Фёдора Михайловича) удовольствие. Добавлю для истории, что, спустя годы, я, можно сказать, отблагодарил Волгина за его давние чудесные уроки, привезя ему из Черногории издание на сербском языке «Последнего года Достоевского», о котором он даже не знал…

Но это будет потом, а пока, закончив компьютерный набор своего «Самоубийства Достоевского», я, как водится и по уже устоявшейся привычке, взялся рассылатьрекламные блоки по журналам и издательствам (в сорок адресов!). Пока столичные и питерские снобы изучали моё предложение, вдруг (ну никак без этого словца!) наклюнулась перспектива в Тамбове, в родимом университете имени Державина, где я продолжал подрабатывать редактором издательства и с некоторых пор стал ещё и соискателем на степень кандидата филнаук на кафедре истории русской литературы. Так что, как говорится, сам Бог велел хватать шанс под уздцы. (Ха, шанс – жеребец, что ли? Это что-то новенькое!) Подал заявку, получил принципиальное согласие руководства кафедры, издательства и университета, собрал под одну обложку всё ранее написанное о Достоевском и новую книгу про самоубийство в толстенный кирпич (545 страниц!), сам создал макет, сам оформил обложку, дал название «Достоевский: портрет через авторский текст», поставил подзаголовок-определение «Монография», и к 180-летию со дня рождения Достоевского детище моё вышло тиражом… 67 (шестьдесят семь), но зато нумерованных экземпляров.

С этим своим пухлым детищем я, по приглашению И. Волгина, поехал в декабре 2001 года в Москву на Международный симпозиум «Ф. М. Достоевский в современном мире», выступил там с докладом «Тема самоубийства у Достоевского», который, в свою очередь, затем был опубликован в престижном «Литературоведческом журнале» Российской академии наук (2002, № 16).

– Гордись, вьюнош! – говорил я сам себе, надувая щёки. – Радуйся!

– Ага, «радуйся»… – отвечал я сам себе плаксивым голосом. – А книга «Самоубийство Достоевского» всё лежит – столичные издательства вон как кобенятся-отфутболивают!..

И правда, эти сучьи дети (я имею в виду издателей-снобов) почему-то не поддавались на приманки рекламного блока. А ведь одна аннотация – это ж «Песнь песней» в прозе!

Предлагаю для издания книгу «Самоубийство Достоевского» («Тема суицида в жизни и творчестве писателя») объёмом 25 а. л. По существу, это – портрет и судьба, жизнеописание и анализ творчества гения сквозь призму темы, которая волновала-тревожила его всю жизнь и прошла сквозной красной нитью (канатом!) через всё его творчество.

Повествование-исследование написано нормальным языком и, несмотря на литературоведческий фундамент, читается, без преувеличения, как биографический роман с напряжённым сюжетом и неожиданным финалом.

Фрагмент книги и содержание дадут более-менее полное предварительное представление о ней…

Названия глав в содержании – это тоже сплошная интрига!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I. Маленький герой, или Первый дебют

Глава II. Хождение в Мёртвый дом

Глава III. Под красной шапкой, или Первая любовь

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава IV. Второе рождение

Глава V. Путь в классики, или Семейное счастье

Глава VI. Эмигрант поневоле

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава VII. Бесы, или Возвращение домой

Глава VIII. Исповедь горячего сердца

Глава IX. На разрыв аорты, или Открытый финал

Короче, не понимал я зажравшихся московско-питерских издателей: ну почему бы не заинтересоваться, не прочесть хотя бы весь текст?!

Впрочем, справедливости для всё же вспомню-напомню, что в двух издательствах – в «Голосе» и «АСТ» («Астрели») – книгу прочли-изучили и издавать в принципе готовы были, но радости от этого не прибавлялось: и там, и там, по уже упомянутым причинам, надежды-перспективы были жидкие…

Читатель ждёт уж слова «вдруг» – на, вот возьми его скорей!

Именно вдруг случилось очередное чудо, почти как с «Локидом». Я разыскивал с помощью Интернета (к слову, сейчас этот термин стали писать со строчной буквы – по-моему зря, это же своеобразная Вселенная!) новые издательства для своих предложений и обнаружил некий «Вердикт», который, как уже понятно из названия, специализировался на детективном чтиве. Я сделал запрос с рекламным блоком: а не хотите ли, мол, издать мой сборник криминальных повестей «Всех убить нельзя»? Через какое-то время ответил сам владелец частного издательства П. Ульяшов: это интересно, присылайте весь текст…

Весь текст так понравился Павлу Сергеевичу, что он, вскоре обрадовав меня (будем издавать!), тут же предложил:

– Присылайте ещё что у вас есть.

Я, естественно, тут же отослал в «Вердикт» файлы сборника рассказов «Наша прекрасная страшная жизнь» и на всякий случай «Алкаша», честно предупредив, что роман только что вышел в «АСТ»…

У каждого более-менее профессионального писателя (то есть, не графомана) обязательно есть читатели, ставшие почитателями его творчества, доброжелательно воспринимающие практически всё им написанное. У кого-то (того же Достоевского) их десятки миллионов, у кого-то (того же Астафьева) – десятки тысяч, у кого-то, в том числе и у меня, несколько десятков.

И это просто подарок Небес, если в число таких читателей-фанатов попадает издатель. В моей судьбе уже был один такой читатель-издатель, Пётр Алёшкин, и вот появился второй – Павел Ульяшов. Эх, повернись обстоятельства по-другому и стань он владельцем не маленького «Вердикта», а гигантского «Эксмо» или того же «АСТ» – я давно бы уж был растиражирован, раскручен и прославлен…

Павел Сергеевич пришёл прямо-таки в восторг от моей прозы (это констатация факта) и без колебаний обещал издать первую мою криминальную книгу уже в ближайшее время. Правда, пока небольшим тиражом, ибо «Вердикт» ещё никак не мог набрать обороты в жестокой конкуренции с издательствами-гигантами и боролся за выживание. Вот тут и случился-произошёл тот внезапный поворот в издательском лабиринте, который привёл в итоге  совершенно к неожиданным и, в общем-то, чудесным результатам. Павел Сергеевич мне позвонил и сообщил новость: ему предложили место главного редактора в новом и уже процветающем издательстве «Алгоритм», и он вынужден согласиться – «Вердикт» прекращает своё существование.

– Значит, книга моя выйдет в «Алгоритме»? – резонно спросил я, памятуя об истории с «Алкашом».

Ульяшов тяжко вздохнул:

– Увы, Николай, «Алгоритм» прозу не издаёт, только – нон-фикшн. Но я буду ваши рукописи в другие издательства предлагать…

Павел Сергеевич действительно пытался потом до самой своей внезапной кончины (умер он в октябре 2004-го), что называется, пристраивать мои вещи в другие издательства, в частности, это именно он отдал мою «Джулию Робертс» в «Зебру М», где я получил даже аванс и книга чуть было не вышла…

Ну а в тот раз не успел я скукожиться депрессивно от плохой вести, как Ульяшов вернул меня к жизни простым вопросом:

– У вас есть что-нибудь помимо прозы?

Да как нет, врубился я, да вот же книга о Достоевском готовая лежит и ждёт благосклонного издателя!

В «Алгоритме» уже вскоре со мной заключили договор на «Самоубийство Достоевского» и обещали издать быстро – издательство новое, современное, стремительное, амбициозное. И действительно, дело продвигалось стремительно, но, как оказалось, лимит подарков ещё на этом не исчерпался. Когда приехал я в Москву и разыскал «Алгоритм», Павел Сергеевич Ульяшов (с которым я уже ранее виделся-встречался) повлёк меня для знакомства и важной приватной беседы к директору издательства С. В. Николаеву. Развивающаяся ситуация продолжала аукаться с уже пережитым мною в «АСТ» – Сергей Васильевич тоже сделал мне головокружительное предложение:

– Мы начинаем большой проект издания персональных энциклопедий русских писателей. Уже готовятся энциклопедии Гоголя, Булгакова. Не возьмётесь ли вы за энциклопедию «Достоевский»?

– Один??!!! – опешил я.

– Конечно, один, – спокойно подтвердил директор. – Нам нужна персональная во всех смыслах энциклопедия, не только об одном классике, но и АВТОРСКАЯ.  Судя по «Самоубийству Достоевского», материалом вы владеете…

Естественно, я и на этот раз наотрез и категорически отказался. Да это просто невозможно! Я знал, что над Лермонтовской энциклопедией (единственной на тот момент персональной) в советские времена целый отдел из докторов и кандидатов филнаук Института русской литературы работал несколько лет, а тут одному управиться за полтора-два года?!

Ульяшов и Николаев уговаривали меня как девочку целый час. Сумасшедших авансов не сулили, но зато били на самолюбие, на авторское тщеславие: мол, никто кроме вас не напишет нормальную энциклопедию, для массового читателя, чтобы её можно было читать увлекательно, как художественную книгу…

В конце концов, устав сопротивляться, я пообещал подумать и ответить окончательно через неделю. Дома, всё ещё не веря самому себе, что соглашусь, просмотрел все накопленные по Достоевскому материалы-записи, в библиотеке изучил Лермонтовскую энциклопедию, сразу понял, что подобный засушенный «гербарий» уж точно делать-создавать не стану, набросал примерную схему-композицию своей энциклопедии, если только соглашусь за неё взяться…

И – согласился! Окончательно подвигли меня на это два существенных обстоятельства: 1) работа над романом «Меня любит Джулия Робертс» близилась к финишу, и опыт подсказывал, что пора переключиться с прозы на литературоведение, 2) незадолго до того у меня появился шикарный CD-диск со всеми текстами Достоевского, который мог существенно облегчить и ускорить процесс…

Первый абзац непосредственно текста появился в компьютере 14 июня 2001 года, и начал день за днём формироваться-длиться один из лучших и насыщенных отрезков моей жизни-судьбы размером в полтора года – с Достоевским, в мире Достоевского. Поначалу дело шло со скрипом, мучительно, но затем, по мере окончательного прояснения концепции энциклопедии, выработки формы и стиля, родилась уверенность в успехе, и стремительно помчались дни, вечера, а порой и ночи работы, что называется, не разгибаясь. В середине декабря следующего года файл с полным текстом был доставлен в «Алгоритм» (и тогда же получены авторские экземпляры только что вышедшего «Самоубийства Достоевского»), затем добавились ещё и файлы более двухсот иллюстраций, которые удалось найти-подобрать, а в мае 2003-го я уже имел счастие держать в руках томище энциклопедии «Достоевский» с издательской аннотацией на обороте титула, которая для сердца автора звучала наградной грамотой:

Впервые в мировом достоевсковедении под одной обложкой собраны сведения практически обо всех произведениях и героях Достоевского, людях, окружавших писателя, понятиях, так или иначе связанных с его именем. Это – своеобразный путеводитель по необъятному миру Достоевского. Издание написано популярным языком и адресовано всем любителям творчества великого писателя – самому широкому кругу читателей.

С этим фолиантом поехал я на очередной Международный симпозиум Фонда Достоевского, где выступил с докладом «Энциклопедия “Достоевский”: принцип построения». А принцип этот действительно был новаторским. Отказавшись от традиционного для всех энциклопедий сквозного алфавитного выстраивания статей, я разделил их на три основных раздела: «Произведения», «Персонажи» и «Вокруг Достоевского». По-моему (да и по мнению большинства рецензентов и читателей) это сделало работу с энциклопедией весьма удобной.

Энциклопедия «Достоевский» настолько выделялась в моём творческом багаже объёмом, уникальностью и, скажем так, престижностью, что я впервые в жизни согласился на предложение устроить презентацию, чего никогда не делал ни до, ни после. Честно говоря, меня слегка смешит суета иных сотоварищей по писорганизации (а уж о самодеятельных авторах и не говорю!), которые, выпустив книжку-брошюрку со стишками или десятком рассказов тиражом сто-двести экземпляров, тут же устраивают пышную презентацию вселенского размаха – с пригласительными билетами, выспренними речами, фуршетом… Терпеть этого не могу!

Но тут меня друзья-соратники и руководители Общества любителей книги просто уговорили: мол, не имеешь права отказаться от презентации: это же – ЭНЦИКЛОПЕДИЯ, это же – ДОСТОЕВСКИЙ, это же  – СТОЛИЧНОЕ ИЗДАНИЕ! Это же не только престиж автора, это престиж Тамбова, всей Тамбовщины!..

Согласился.

И, в общем-то, не пожалел. Презентация прошла в актовом зале тамбовской мэрии, он был полон, в первом ряду – сам мэр, председатель городской Думы, начальник управления культуры, корреспонденты газет, три телекамеры, представитель облрадио с микрофоном… Сладкие речи лились рекой, фамилии Достоевский и Наседкин то и дело звучали рядом, через запятую (а одна пылкая дама даже обмолвилась: «Николай Николаевич Достоевский написал замечательную энциклопедию!..»), – чего ещё надо, чтобы в кои веки потешить авторскую душу? А один штришок в ходе презентации и вовсе умилил чуть не до слёз чуйвствительную душу автора и некоторых гостей презентации. Оказывается, буквально накануне в киосках тамбовских появился свежий номер центральной газеты «Культура» с огромным фото на первой странице: вагон метро, пассажиры читают книги, в основном, детективы (обложки хорошо видны – Незнанский, Колычев, Кивинов…), а один, симпатичный юноша в очках – мою энциклопедию «Достоевский»…

Вот вам и аннотация!

Через пять лет «Алгоритм» уже совместно с «Эксмо» выпустили второе издание моей энциклопедии. Перед этим она уже была переведена на польский язык и готовилась к изданию в Гданьске.

Но самое поразительное, как я узнал с опозданием и совершенно случайно, ещё в 2004 году энциклопедия «Достоевский» вышла на сербском языке в Черногории!

* * *

Дело было так.

Я заглянул однажды, уже в 2006 году, на сайт Российской государственной библиотеки (бывшей Ленинки) и решил в каталоге сверить, все ли мои книги там значатся-имеются? Может, кто не знает, что при нормальном, так сказать, официальном издании книги она маркируется по нескольким параметрам: ББК (Библиотечно-библиографическая классификация), УДК (Универсальная десятичная классификация), ISBN (англ. International Standard Book Number – Международный стандартный книжный номер), Авторский знак (условное обозначение первого слова, с которого начинается первый элемент библиографического описания), Копирайт (англ. Copyright) – знак авторского права (C), который ставится на книге перед фамилией автора. Из всех этих издательско-типографских абракадабр ISBN является самым важным – он единственный и уникальный для каждой книги, как отпечатки пальцев у человека. Если такого знака-номера у книги нет, значит она, несмотря даже на красочный переплёт и мелованную бумагу, издана кустарным, любительским, непрофессиональным способом, как правило, за счёт автора и полноценной книгой не является. Подобных изданий сейчас – тьмы, и тьмы, и тьмы! Само собой, в Российскую государственную библиотеку такая кустарная самоделка попасть никак не может. Издательство или типография с каждого тиража книги с ISBN делает обязательную рассылку 16 экземпляров в основные книгохранилища страны, в том числе и в РГБ.

Ну так вот, пошарил я по сусекам каталога главной нашей библиотеки, все свои книги на радость себе там разыскал-обнаружил, даже и нумерованную, но малотиражную «Достоевский: портрет через авторский текст». Все и плюс ещё одну, мне неведомую, экзотическую – Николаj Насеткин «ДОСТОЕВСКИ. Енциклопедиjа» (Подгорица: ЦИП, 2004). Что за мистика? Какой это язык? Яка така Подгорица и где она находица?..

Рифмы рифмами, а вопросы прояснить дюже хотелось. Впрочем, Подгорицу я уже знал – это столица Черногории, которая ранее входила в состав Югославии.

Как раз наметилась поездка в Москву, там я сбегал в бывшую Ленинку и глянул воочию на неведомое чудо. Это действительно оказалось чудом: такой же 800-страничный томище, но, в отличие от московского издания, где фамилия автора значилась только на титульном листе, здесь она красовалась прямо на обложке. С русского на сербский (который тогда был официальным языком в Черногории) труд мой перевела некая Неда Андрич-Радоевич. Имя это мне ничего не говорило, но я уже имел в Черногории, можно сказать, друзей-почитателей – ещё в октябре 2003-го прилетел ко мне чудесный мэйл:

Уважаемый Николай Николаевич!

Недавно мы приобрели великий результат Вашего многолетнего труда. Энциклопедия особенно будет полезна нам – переводчикам и преподавателям русского языка и литературы. В нашей черногорской газете (самой читаемой у нас) недавно мы опубликовали статью, в которой обращаем внимание наших почитателей русской литературы на Вашу книгу.  Посмотрите (ссылка).  Желаем Вам больших успехов и ждём новых книг.

С большим уважением,

Наташа и Савва Рашович,

преподаватели русского языка и литературы.

г. Подгорица, Черногория.

Они на мой запрос тут же ответили, что Неду Андрич прекрасно знают, дали её электронный адрес. Завязалась интенсивная переписка с Недой. Выяснилось следующее. Она работает в Институте иностранных языков, занимается русской литературой и пишет докторскую диссертацию о творчестве Мережковского. Энциклопедию она купила тоже в Москве, так восхитилась-загорелась, что тут же засела за перевод, нашла и заинтересовала издателя…

В этом месте сведения несколько туманились и в оригинале читались так:

…Владелец Издательского дома Предраг Петричевич. Он не хотел Вам написать письмо и сообщить о переводе Энциклопедии, а также не хотел устроить литературный вечер. У нас с ним сложились плохие отношения, но я попробую передать ему Ваши слова и вопрос гонорара…

В конце концов все вопросы, препоны и недоразумения утряслись, Неда ещё подключила к процессу и декана своего факультета, он организовал-оплатил от имени Института иностранных языков мне приглашение в Черногорию, и во второй половине октября 2006 года я провёл там незабываемую неделю. Милые черногорцы оплатили мне авиаперелёт в оба конца, номер-люкс в лучшей гостинице Подгорицы и даже проезд мой на поезде от Тамбова до Москвы и обратно, а господин Предраг Петричевич, прижатый к стенке, выплатил всё же мне постфактум солидный гонорар в евро (это коммерческая тайна, но могу признаться, что сумма была едва не больше, чем за два российских издания вместе взятых, хотя черногорский тираж был намного скромнее даже одного), кормили меня на убой и дополнительно устроили в мою честь два званных обеда в лучших ресторанах города, Неда и её муж Йован показали мне всю Подгорицу и даже свозили на автомобиле к побережью, в Будву, где я искупался в прозрачном до невероятности и ещё тёплом в октябре Адриатическом море…

Но главное-то даже не это, главное то, что в стенах этого самого Института иностранных языков прошла сначала очень душевная презентация энциклопедии, а на следующий день я выступил перед студентами и преподавателями с лекцией о Достоевском. Большинство слушателей вполне понимало по-русски, но мою речь синхронно переводила Неда, что придавало действу торжественности. Немудрено, что я чувствовал-ощущал себя как какой-нибудь Евтушенко, или, прости Господи, Аксёнов – щёки, наверное, сами собой слегка надувались…

Черногория стала своеобразной премией-наградой. И, завершая рассказ об энциклопедии «Достоевский», похвалюсь ещё одной наградой, которая дороже мне всех медалей и денежных премий. Это дарственный автограф автора на форзаце книги «Колеблясь над бездной»:

Дорогому Николаю Николаевичу Наседкину, писателю-энциклопедисту, глубоко проницающему нашего общего героя, с лучшими пожеланиями, сердечно. Игорь Волгин. 22.02.07.

Ну и чтобы уж совсем поставить точку в этой главке упомяну ещё, что за энциклопедию Достоевского я получил очень славную награду – медаль и диплом премии «Хрустальная роза Виктора Розова». Награждение проходило в стенах театра МХАТ на Тверском (Доронинского), и во время церемонии случился трогательный эпизод, ставший приятным, выражаясь по-нынешнему, бонусом к награде: когда я, получив её, пунцовый от радости и волнения, закончил свой ответно-благодарственный спич, с первого ряда вскочил и выскочил на сцену один из членов премиальной комиссии Михаил Ножкин – безмерно уважаемый мною (и не только!) поэт и артист. Он кинулся обнимать меня и пылко поздравлять:

– Молодчина, Николай! Такую энциклопедищу прекрасную создал! Поздравляю!..

Сразу понятно – это человек Достоевского!

Чуть позже, за банкетным столом, захмелевший совсем не от вина (хотя бокал и выпил – ну как не позволить себе по такому случаю!), я вдруг вспомнил-подумал: а ведь где-то в глубинах этого здания есть кабинет Татьяны Васильевны Дорониной, хозяйки-царицы МХАТа, и там на столе лежит моя пьеса «Город Баранов»…

Но это уже совсем новый поворот в нашем лабиринте.

Титульный лист энциклопедии «Достоевский»

на сербском языке с автографом автора.

3. Драма драматурга

Ну вот почему одно произведение рождается в виде повести или романа, другое – в виде пьесы? Тот же Достоевский в одном из писем сформулировал это так:

Есть какая-то тайна искусства, по которой эпическая форма никогда не найдёт себе соответствия в драматической. Я даже верю, что для разных форм искусства существуют и соответственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме…

Сам Фёдор Михайлович, что называется, на заре туманной юности сочинил две драматические пиесы, от которых сохранились лишь названия – «Мария Стюарт» и «Борис Годунов» – да свидетельства очевидцев, слышавших отрывки этих текстов в исполнении автора. Не слабо? Юный Достоевский, взяв сюжеты и даже названия известных пьес Шиллера и Пушкина, пытался создать свои оригинальные драматические произведения. Слава Богу, оставил-бросил сии опыты неоконченными. Позже, сразу после каторги и солдатчины, Достоевский сочинил две совершенно водевильные по содержанию и композиции повести, «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели», которые вскоре уже были поставлены на сцене и с тех пор второй век уже с неё не сходят. И вообще практически все основные произведения Достоевского были инсценированы и экранизированы, потому что сами так и просятся на сцену или экран, ибо созданы по всем законам драматургии. Но сам Фёдор Михайлович категорически открещивался от стези и славы драматурга, сам свои романы для театра не переделывал.

Ну мы, понятное дело, не Достоевские! Отчего бы не попробовать? Я и попробовал.

Для начала покусился на лавры киносценариста. Это как раз в ту пору чудесную, когда учился на ВЛК в Москве, готовились к выходу первые книги (прозы и критики), намечались публикации в журналах, энергии и замыслов было хоть отбавляй. Вот в эти-то бурливые дни всё тот же неугомонный Пётр Алёшкин, сам написавший сценарий по своей повести, который уже одобрили на «Мосфильме» и собирались снимать по нему фильм, и подбил меня: дерзай, пробуй, у тебя тоже получится! Как раз закончил я рассказ «Осада». Получился он довольно внушительным по размеру (авторский лист) и, в общем-то, несмотря на так называемый открытый конец, воспринимался полностью завершённым – понятно было, что ничего хорошего с героями рассказа, квартиру которых средь бела дня осадили и взяли штурмом пьяные подонки, далее не будет, одна только жуть.

И вот я, вдохновлённый Алёшкиным, решил положить в основу сценария «Осаду» и развить-продолжить действие далее. Читатель пусть сам додумывает (на это и расчёт был), чего там с героями дальше случилось-произошло, а вот для потенциальных кинозрителей я, разогрев воображение, решил сам нарисовать сцены-кадры. Пётр показал мне, как оформляется киносценарий: какие-то поля особые, отбивки, шрифтовые выделения и прочие тонкости, которые я сейчас уже и не помню.

В начале сентября 1990 года я принёс Петру готовый киносценарий – почти 60 страниц, оформленных, надо полагать, по всем правилам сценарных стандартов. Заглавие придумал киношно-убойное – «Всех убить нельзя». Алёшкин сценарий взял, прочитал, одобрил и обещал показать кому надо…

Но тут накатили тайфуном убойные девяностые, смяли-порушили и издательские, и киношные и всякие прочие проекты-замыслы – ни алёшкинский фильм, ни, тем более, мой на свет так и не родились. Аминь!

Но всё же замысел и труд мой втуне не пропали. У доброго-то хозяина каждое лыко в строку! Позже, уже в Тамбове, собирая сборник остросюжетных рассказов «Кошмарная наша жизнь», я вспомнил о нереализованном сценарии и из второй, дописанной части, сотворил отдельный рассказ «Всех убить нельзя». Но и на этом не остановился (своя рука владыка!): составляя для тех же потенциальных коммерческих издателей сборник криминальных повестей, взял, да и переделал весь сценарий в повесть под тем же названием, которым озаглавил и весь сборник – «Всех убить нельзя».

Эти сборники-проекты так и не реализовались, слава Богу, а рассказ «Всех убить нельзя» вошёл потом в первую мою книгу «Осада». И вот что я должен откровенно сказать: не знаю, как читатели, а я, автор, чувствую-ощущаю разницу, скажем так, в качестве, в жизненности между вдохновенно (сердцем!) написанной «Осадой» и сделанным профессионально (головой!) текстом «Всех убить нельзя». Хотя и встречались читатели, которым этот страшный киношный рассказ вполне нравится…

К слову, и с рассказом «Осада» тоже связаны какие-то киношные поползновения, который так и остались таинственными и нереализованными. Но в моём дневнике 1994 года есть краткая запись от 17 декабря об этом: «В. Пеленягрэ: “Надо по «Осаде» фильм снять – буду говорить об этом с кем надо…”» Так и не знаю, говорил или нет «с кем надо» известный столичный поэт, с которым я познакомился в издательстве «Голос», но порыв сам по себе знаменателен. Кстати, чуть ранее, 25 октября того же года в дневнике ещё запись в тему: «Звонил Н. Иванову: “Цена” – самая талантливая вещь в сборнике. Буду её Стасу Говорухину предлагать…» Речь идёт о повести «Криминал-шоу», которая под названием «Цена» должна была идти в коллективном сборнике, и, выходит, редактор «Голоса» собирался даже предлагать её для экранизации знаменитому кинорежиссёру, с которым, видимо, был на дружеской ноге…

С кино, увы, не сложилось.

Следующий, уже драматургический, опыт случился у меня через 13 лет (цифра в моей судьбе счастливая и судьбоносная). Если в первой попытке я попробовал из 20-страничного рассказа сделать 60-страничный сценарий, то на этот раз я вознамерился из 600-страничного романа «Алкаш» сотворить 60-страничную пьесу. Задача, понятно, ещё более архисложная. В уже упоминаемом письме Достоевский далее писал В. Д. Оболенской, испрашивающей его разрешения на инсценировку романа «Преступление и наказание»:

Другое дело, если Вы как можно более переделаете и измените роман, сохранив от него лишь один какой-нибудь эпизод, для переработки в драму, или, взяв первоначальную мысль, совершенно измените сюжет…

Судя по всему, «совершенно измените сюжет» – это Фёдор Михайлович вспомнил собственные юношеские неудачные опыты с «Марией Стюарт» и «Борисом Годуновым». А вот совет про «эпизод», может,  и Оболенской пригодился (был ли осуществлён её замысел – неизвестно), да и мне сразу лёг на душу. Взяв только основную линию романа, где события происходят в наши дни, и отбросив все ретроспекции, я сочинил в январе 2003-го пьесу «Город Баранов», дал ей подзаголовок-определение «Сцены современной жизни в 3-х действиях», перечитал получившееся вслух, по ролям, воскликнул, само собой, «Ай да Наседкин! Ай да сукин сын!» и на следующий же день побежал с нею в наш родимый и единственный в городе Тамбовский областной театр драмы им. Луначарского. А чего тянуть-то? Очень уж хотелось-желалось побыстрее увидеть своё детище на сцене…

И вот тут необходимо небольшое отступление, дабы были понятны невидимые миру слёзы дальнейшего повествования. Дело в том, что в нашем доблестном ТАМБОВСКОМ театре к тому времени никогда (по крайней мере, за последние полвека), ни разу не ставилась пьеса местного современного автора на современную тему. Когда-то во времена оны имелась в репертуаре драма Александра Стрыгина «Колосья в крови» об Антоновских событиях, а в начале 1980-х – эпическая историческая постановка «Что есть истина…» Ивана Елегечева о тамбовском наместнике Державине и Екатерине Второй. Всё! То есть, два десятка лет даже и исторических постановок не было к тому времени, когда прибежал я, запыхавшись, в театр со своей суперсовременной пьесой, резонно ожидая, что меня в бедствующем театре встретят объятиями-поцелуями и заплачут от счастья…

Ага, заплакали!

Нет, поначалу надежды какие-то забрезжили. Главный режиссёр театра  Н. Ширяев «Город Баранов» взял, вполне быстро прочитал и одобрил: мол, поставим в репертуарный план на следующий сезон…

А тут ещё произошло фанфарное событие. В Интернете я обнаружил призыв присылать свои драмопыты на отборочный конкурс Международного фестиваля молодой драматургии «Любимовка-2003». Слово «молодой» меня, почти что пятидесятилетнего старикана, слегка смутило, но я разумно подумал-решил, что как драматург я ещё юнец юнцом, в прямом смысле новорождённый дебютант и послал «Город Баранов» на конкурс, не упоминая о своём возрасте, а напирая на то, что это моя первая пьеса. Проскочило! Когда я получил сообщение из Москвы: «Ваша пьеса “Город Баранов” прошла конкурсный отбор и получила высокие оценки…» – пора было признаваться (требовались паспортные данные для заказа билетов и гостиницы). Но на мой смущённо-покаянный лепет, мол, возраст у меня уже не совсем молодой, меня успокоили: неважно, вы действительно начинающий драматург и это главное…

Эта неделя в июне 2003 года в подмосковном пансионате «Клязьма», где проходил фестиваль, стала праздником, который теперь всегда со мной. Он собрал начинающих драматургов из Англии, Германии, Франции, Литвы, Эстонии, Украины, Белоруссии и, конечно, России. С утра до вечера шли читки-показы и обсуждения творений участников «Любимовки» – пьесы по ролям читали молодые же артисты московских театров. Просто гипертеатральное пиршество! Когда настала очередь моего «Города Баранова», я, сидя на первом ряду, превратился в соляной столб, закаменел и начал как-то странно глубоко дышать и постукивать зубами…

Впрочем, тут я слегка кокетничаю-притворяюсь. Ещё до дебюта своей пьесы я уже услышал о ней немало лестных мнений-отзывов организаторов фестиваля и членов конкурсной комиссии. Особенно и безусловно ободрил-поддержал меня Григорий Заславский, уже в то время влиятельный театральный критик, ныне возглавляющий ГИТИС. Так что я кукожился только первые минуты читки-представления своих «Сцен современной жизни», когда же начались всплески одобрительного смеха и аплодисментов зрителей – взбодрился, спину и плечи распрямил…

В результате «Город Баранов» вошёл в пятёрку «лучших пьес фестиваля» (формально заняв четвёртое место), получил наградной диплом и, вследствие этого, осенью того же года попал на Международный фестиваль «Новая драма», который под эгидой ассоциации «Золотая маска», МХАТ им. Чехова и Театра.doc проходил в Москве. Там 26-го сентября силами артистов московских театров (режиссёр А. Великовский) состоялась читка-показ моей пьесы на сцене Театра.doc…

Получил я очередной красивый диплом. Но не это главное. Главное в другом. Именно на этом фестивале Г. Заславский сказал мне, что лично в руки Т. Дорониной отдал экземпляр «Города Баранова», настоятельно рекомендовал прочесть пьесу и поставить. А мне посоветовал отправить своё детище ещё и в Екатеринбург на Международный конкурс драматургов «Евразия», где он тоже является членом конкурсной комиссии и поддержит меня. Именно на «Новой драме» я познакомился с её учредителем, а также учредителем и директором «Золотой маски» Эдуардом Бояковым, который жал мне руку, горячо хвалил мою пьесу и обещал способствовать тому, чтобы она попала на театральные подмостки…

Мне, конечно, всё это могло и присниться (авторов порой заносит), но вот ведь – сохранились беспристрастные свидетельства газетных заметок:

…Николай Наседкин из Тамбова, автор вышедшей недавно энциклопедии «Достоевский», приехал на фестиваль с замечательной пьесой «Город Баранов»… (Г. Заславский, «Независимая газета», 20 июня)

…И я очень советую прочитать пьесу, написанную Наседкиным из Тамбова… (Э. Бояков, «Известия», 25 августа)

…Я и раньше подозревал, но сейчас убедился окончательно: время «чернухи» уходит… Вот, например, в пьесе «Город Баранов» Н. Наседкина (Тамбов) алкоголик, попавший к мошенникам, рискует потерять свою квартиру. Текст жёсткий, насыщенный жестокими реалиями. Но герой в конце концов бросает пить и отстаивает свои права… Это, безусловно, некий позитив, уход от вялой констатации… Этот драматург, как мне кажется, ощущает потребность в самоидентификации: национальной, нравственной, социальной – какой угодно. Появляется активное начало, некое социальное видение, если хотите, новая гражданская позиция… (Э. Бояков, «Культура», 4 сентября)

В мае следующего года я уже был на Международном конкурсе драматургов «Евразия-2004» в Екатеринбурге, получал за свою первую пьесу вторую премию, знакомился-общался с организатором конкурса известным на всю страну и за её пределами драматургом Николаем Колядой, вдвоём с ним на главном канале местного телевидения полчаса в прямом эфире мы рассказывали уральским жителям о конкурсе, театре Коляды, моём «Городе Баранове», энциклопедии «Достоевский» и прозе. Н. Коляда в то время был ещё и главным редактором уважаемого журнала «Урал», и немудрено, что в том же году (№ 9) там были напечатаны три моих новых рассказа – «Перекрёсток», «Муравьи» и «Динамо»…

* * *

Но вернёмся к нашим баранам, в наши родимые чернозёмные палестины.

Ещё после «Любимовки», понятное дело, я сразу побежал во всю прыть с дипломом наперевес в родимый театр к Ширяеву: дескать, наш общий триумф, Никита Андреевич! Давайте скорее воплощать пьесу на сцене – она просто обречена на успех!..

Главреж меня поздравить-то поздравил, но как-то кисло. Да в чём дело?! А в том, оказывается, что у него в то время уже сформировалось в душе чемоданное настроение и было ему всё по фигу. Вскоре Ширяев из театра исчез в неизвестном направлении вместе с моей пьесой…

Кстати сказать, чехарда с главрежами в нашем театре к тому времени уже разрослась до пределов неприличия. Худруки появлялись один за другим, но надолго в нашем достославном Тамбове не задерживались.

Однако ж слух о моём «Городе Баранове» уже в театре и его окрестностях появился, утвердился и окреп. Немало способствовало этому то, что на представлении моей пьесы в московском Театре.doc присутствовал ведущий актёр нашего театра и председатель на ту пору Тамбовского отделения Союза театральных деятелей Юрий Томилин. Он предложил мне выступить перед труппой театра – рассказать о фестивалях, представить пьесу, себя родимого, а там, дай Бог, появится новый худрук и дело сдвинется с мёртвой точки. Главное, найти режиссёра для постановки…

Я вспомнил в связи с этим, как опытный Николай Коляда советовал мне не доверять свою пьесу никаким режиссёрам-проходимцам, а надо, мол, просто прийти в театр, зажать директора в угол, взять крепко за грудки и заявить, что сам поставишь на сцене своё детище – ничего сложного!

Ну, этот совет энергичного уральца я как-то не решился воплотить в жизнь, а вот другой, более тихий, вполне реализовал – отнёс распечатку «Города Баранова» и вручил лично начальнику областного управления культуры А. Кузнецову. И уже вскоре, 3 октября 2003 года, на общем писательском собрании, где меня совсем неожиданно избрали председателем правления (о чём рассказ ещё впереди), милейший Александр Николаевич меня, ошеломлённого избранием, ещё и добил радостной вестью, заявив во всеуслышание: пьеса «Город Баранов» будет поставлена в театре после Нового года…

Казалось бы, опять слова, пусть и при свидетелях сказанные, но ведь и материальное подтверждение снова есть. В апреле следующего года директор Тамбовского облдрамтеатра Алексей Нешко в интервью агентству «Тамбов-Информ» сказал-подчеркнул: «Сенсацией сезона может стать постановка пьесы тамбовского автора Николая Наседкина…»

Не стала.

Вскоре новый главреж, который и взялся за постановку, также исчез-растворился, как его и не бывало. В областное управление культуры на место Кузнецова пришёл новый босс, пухлый чиновник, которому, как можно было предположить, пьеса моя не особо нравилась, а может, и вовсе не нравилась. Оно и понятно, ведь он считал, к примеру, за большого писателя Олега Роя и любил на публику «театрально» (в его понимании) декламировать стихи – пафосно, надрывно, с завываниями и закатыванием глаз…

Короче, дело с моей пьесой застопорилось. Правда, чуть позже произошла-случилась ещё одна попытка осуществить встречу изголодавшегося по живому театру тамбовского зрителя с современной пьесой. Это уже новый молодой председатель Тамбовского отделения СТД Сергей Левандовский, сменивший на этом посту Юрия Томилина, загорелся идеей осуществить постановку «Города Баранова» под эгидой СТД силами начинающих актёров на малой сцене, а потом, при успехе, перенести её уже на основную. И уже режиссёр опять нашёлся, даже приступил к работе – раза три встречалась (это была женщина) с автором, вместе обсуждали концепцию постановки. Но и эта идея требовала какого-никакого финансирования, коего найти-сыскать не удалось…

А вскоре театр возглавил новый директор, тоже весьма упитанный весёлый и довольный жизнью-судьбой господин (всё анекдоты в Фейсбуке травит) с дипломом местного «Кулька» (института культуры) и опытом работы в самодеятельных любительском и молодёжном театрах, который вслед за своим начальником-декламатором недавно в одном из интервью на вопрос, работает ли театр с местными авторами, на голубом глазу заявил:

К сожалению, нет. Драматургия – это особый вид искусства. Нужно признать: у нас пока нет авторов необходимого уровня. Но хочется верить, что хорошие драматурги у нас появятся. Мы открыты к диалогу и сотрудничеству. Хочется верить, что со временем тамбовские драматурги напишут для нашего театра хорошую пьесу…

Ишь ведь, пузырь, как глубоко разбирается в театре – получше Заславского, Боякова и Коляды вместе взятых!..

Ну просто интересно, а на что всё же денежки находились и находятся? Какие пьесы наши барановские чиновники культурно-театральные считают хорошими?  Да вот афиша Тамбовского театра сегодняшнего дня:

1) Привычный и переворачивающийся в гробу от того, что творят с ним в провинциальных театрах А. Островский – «Волки и овцы» и «Аферисты» (так здесь зачем-то переиначили-замаскировали комедию «Свои люди – сочтёмся»).

2) «Варшавская мелодия» Л. Зорина – замшелая пьеса советских времён, действие происходит в Польше.

3) «Дураки» – «немного грустная, но весёлая история» (так в афише) американского драматурга Нила Саймона.

4) «Звериные истории» – это  «оксюморон в одном действии» Дона Нигро (надо полагать, тоже американца).

5) «Интимная комедия», автор – Ноэл Кауард (он или она и кто по национальности – не знаю).

6) «Калека с острова Инишмаан» – ирландца Мартина МакДонаха.

7) «Кастинг, или Белый танец для любимой актрисы», автор – Ника Квижинадзе (тоже не знаю, он или она, видимо, из Грузии).

8) «Развод по-женски», автор – Клер Бут Люс (без комментариев).

9) «Свободная пара», авторов два – Дарио Фо, Франка Раме (снова – no comments!)

10) «Когда не говорят прости…» – это «парафраз известных сюжетов» (так в афише) неведомого мне, но хотя бы российского и современного Юрия Пахомова…

Ну и так далее.

Там ещё есть и русская классика, и современные западные драмоделы, и российские, которых новые руководители театра вместе с завлитом, видимо, долго и напряжённо искали на бескрайних просторах России подальше от родных чернозёмов и таки нашли. Вот характерный образчик их находок:

Рагим Мусаев

«Мейлах в октябре, или А коза таки зелёная»

Трагикомедия в 2-х действиях  

(по мотивам одноимённой повести С. Петрова)

СССР. На дворе 1960-е… Время надежд и искренней уверенности в будущем… А в маленьком провинциальном еврейском дворике бурлит своя по-соседски ровная и неторопливая жизнь. В свободное от женщин и работы время Мейлах Кац пишет никому не нужные стихи. Его попытки вырваться из рутины будней неизменно кончаются комедией для окружающих. Свободен он только в мечтах, где живут Дантес, Мендельсон, Марк Шагал, пророк Моисей, Вавилонская Башня и… загадочная Зелёная Коза…

Спектакль пронизан неповторимой атмосферой оттепели – ощущение свободы буквально разлито в воздухе, на сцене звучит молодой советский джаз и полузапрещённые песни легендарного Аркадия Северного.

Член Союза Белорусских писателей Сергей Петров – начал писать в очень зрелом возрасте. В 70 лет издал сборник стихов – «Свет воспоминаний», затем повесть «Мейлах в октябре» в четырёх книгах, роман «Безотцовщина наша» и др. В настоящее время он – автор пятнадцати книг, в данный момент работает над киносценарием по своему роману.

Автор инсценировки известный писатель и драматург Рагим Мусаев – член Академии российской литературы и Белорусского литературного союза «Полоцкая ветвь». Лауреат международной литературной премии «Славянские традиции» (2013 год) и Всероссийской литературной премии «Левша» им. Н. С. Лескова (2015 год). Его пьесы с успехом идут в театрах России, Беларуси, Украины, Казахстана, Шотландии.

Здесь особенно умиляет Дантес через запятую с пророком Моисеем и членство Мусаева в «Академии российской литературы»… Почти полвека интересуюсь-занимаюсь литературой, но ни о «зрелом» С. Петрове, ни об «академике» Р. Мусаеве, ни о такой «академии» и слыхом не слыхивал. Как водится, погуглил в Интернете – об «АРЛ» сведения совсем скудные: создана в 2013 году и «является организацией, объединяющей писателей Российской Федерации». Странно, ведь для этого уже давно существует Союз писателей России и, если кто в оппозиции – Союз российских писателей. Впрочем, и так было понятно, что сия шарашкина контора создана нынешними литавантюристами и неслучайно названа по аналогии с весьма уважаемой Академией российской словесности…

Ну а наши герои Петров и Мусаев обнаружились со своим творчеством на портале Проза.ру, где тусуются в основном самодеятельные авторы. Мне открылась вторая книга трилогии «Мейлах в октябре». Взялся читать:

Романтический вечер Мейлаха с Тамарой был посвящён не столько любовным утехам, сколько прагматическим планам на будущее. В отличие от Гриши Мейлах был скромный и не такой темпераментный, чтобы поминутно приставать и затягивать Тамару в постель, как это делал Гриша, а потом, чуть отдышавшись, продолжать свои неуёмные потребности с новойсилой.

Слова любви у него с языка не слетали, и даже не сползали, на языке у него крутились фразы, связанные с финансовыми интересами, но так активно, что, проявляя то естественное влечение мужчины к женщине, он при выполнении потребностей инстинкта не забывал о финансовых комбинациях, бурливших в его голове…

Тамара, в свою очередь, тоже не обольщалась на кажущиеся положительные качества потенциального мужа. Она замужем не была, но, имея отзывчивый эмоциональный характер и рано созревший к проявлению полового интереса организм – в «девках» не оставалась с юных лет…

Избави меня, Боже, от муки читать такую «прозу» далее!

Глянул на страничку Мусаева, открыл пьесу (которая называется у него почему-то «Мейлах в октябре ёлупень») – может, «драматург» всё же чуть оживил и перевёл на нормальный русский язык творение «прозаика»? Оживил и перевёл!

Зураб: Ну и где труп?

Рахиль: Вы за что меня пугаете? Зачем труп?

Зураб: Почему зачем? Когда убивают, делается труп.

Рахиль: Это у вас делается, а у нас просто, человек лежит, как бешеный, и чего ему, паразиту, не плохо!

Зураб: Почему тогда не шевелится?

Рахиль: Для чего шевелиться, под ним нет дамы. Да он зубом убитый. Морально!

Зураб: Так его убили или не убили?

Миша: Да разве ж убили! Толком даже не постреляли.

Зураб: Кто стреляли? Из чего стреляли?

Миша: Да не стреляли мы. Ни из револьвера, ни из винтовки, ни даже из рогатки, что окна бьют.

Зураб: Зачем тогда он зубом убитый? А револьвер где?

Рахиль: Да какой револьверт, товарищ милиционер! Посмотрите на этого ёлупня, где у него револьверт? Он только умеет, что огорчать всех до потери сознательности своим никому не нужным талантом. Породистый еврей! За столько лет не то что на скрипке, на патефоне играть не научился! Бездарность!..

Неужто тамбовским театральным зрителям вот это нравится?!

Обнаружил попутно информацию от 25 марта сего, 2017, года о премьере спектакля в Тамбове, где сказано буквально следующее:

В Тамбовском драматическом театре поставили  спектакль «Мейлах в октябре» по пьесе, написанной всего три года назад, то есть настолько современной, что никто её ещё не инсценировал. Мировая премьера…

Вот такое мармеладно-провинциальное понимание современности и «мировой премьеры». У меня, кстати, даже сомнения возникли в достоверности уверений афиши, что-де пьесы Мусаева «с успехом идут в театрах России, Беларуси, Украины, Казахстана, Шотландии» – да, пара драматических спектаклей и несколько кукольных в театрах России и Белоруссии упоминаются, но и здесь нигде ещё о «мировых премьерах» спектакля про «зелёную козу» и «ёлупень» пока не слышно. Видно, мало на наших необъятных славянских просторах таких расторопных директоров и чиновников-кураторов театра, как в родимом Тамбове-Баранове. Думаю, это они родимые приврали насчёт Шотландии для солидности и самопиара…

В следующем, 2018 году, уже можно будет отмечать 35-летие полного и тотального отсутствия в тамбовском театре тамбовского духа, местного колорита. Последняя премьера в местном театре местного автора, напомню, появилась осенью 1983-го – блистательная историческая пьеса Ивана Захаровича Елегечева о Державине, которая с триумфом шла не сцене несколько лет, стала его визитной карточкой, восторженно принималась столичными зрителями во время гастролей в Москве. Скоро уже и мою пьесу, написанную в 2003-м и посвящённую нашей убийственной жизни в лихие девяностые, можно будет считать исторической…

Нелепость всякой абсурдной ситуации всегда яснее высвечивается при аналогии. Ну вот представить себе: приходят тамбовчане на отчётный вернисаж Тамбовского отделения Союза художников, а там ни единого тамбовского пейзажа и портрета – всё сплошь Америка, Франция, Москва и Сибирь… Открывает наш местный читатель «Тамбовский альманах», а в нём только авторы из Канады, Шотландии, Петербурга, Тулы и ни единого из Тамбова… Покупает обыватель тамбовский утром родимую «Тамбовскую жизнь» и читает-впитывает статьи и заметки о жизни в Бразилии, Италии, Казахстане и соседнем Воронеже, но ни полстрочки о событиях в милом сердцу Тамбове…

Ребята, да это же извращение какое-то и может нравиться только извращенцам!

Право, хочется идею предложить: может, отказаться тамбовскому театру не только от местных авторов, но пойти ещё дальше – показывать только антрепризные гастрольные спектакли с участием  непременно московских, питерских, а то и забугорных лицедеев? Известные раскрученные актёры наверняка сыграют интереснее, и зрителей привлекут намного больше…

* * *

Но вернёмся чуть назад.

На волне фестивального успеха первого моего драматургического опыта, вдохновившись, я написал-сочинил новую пьесу, вернее – «Сцены виртуальной жизни в 20 гликах» под названием «Джуроб» («Jurob»). Понятно, что создана она была по мотивам виртуального романа «Меня любит Джулия Робертс». Никогда бы не решился я на такую авантюру (ну где в России и тем более в Тамбове найти артистку, которая сыграла бы саму Джулию Робертс?!), если бы не уроки «Любимовки» и «Новой драмы». Там иные авторы такое в своих пиесах предлагали-заворачивали, что и представить трудно, как всё это можно воплотить на сцене. Однако ж девиз молодых и дерзких драматургов был прост: моё дело сочинить пьесу, а уж дело режиссёра придумать, как воплотить её на сцене!

Ну так вот, сочинить-то я смело сочинил, но после начавшейся волынки с «Городом Барановом» понял, что дело это безнадёжное и с сочинением следующих драм и «сцен» решил погодить. Новую пьесу мою опять сразу поддержал Григорий Заславский, написав мне после прочтения, что «написано смешно и здорово!». Съездил с «Джуроб» ещё на следующий фестиваль «Любимовка», получил очередной диплом, отдал распечатку «Сцен виртуальной жизни» тогда ещё директору театра А. Нешко (по его просьбе) и опубликовал свои драмопыты, дабы хоть читатели познакомились с ними: «Город Баранов» в газете «Город на Цне» и сборнике «Вчера и сегодня (Родной город в прозе и драматургии тамбовских писателей)», а «Джуроб» в «Тамбовском альманахе», разместил их на театральных интернет-ресурсах…

К слову, спустя длительное время после шума вокруг первой моей пьесы наклюнулся ещё один шанс. В декабре уже 2011-го получил я по электронке мэйл:

Здравствуйте, Николай Николаевич.

Меня  зовут  Станислав  Казаков и я являюсь молодым режиссёром в Малом Драматическом театре «Театрон» г. Екатеринбург. В руки мне попал текст пьесы «Город Баранов», и после прочтения у меня появилось желание поставить  её  на  нашей  сцене. Поэтому, я прошу Вашего разрешения на постановку пьесы. Разумеется, я готов ответить на все Ваши вопросы…

На все мои вопросы молодой уральский режиссёр ответил, согласие моё получил и… И исчез. Так и не знаю, может, где-то там в Екатеринбурге чего и репетировалось-показывалось…

Перед этим ещё было и такое предложение по электронной почте:

Здравствуйте, Вас беспокоит Гранина Ольга из дирекции «Золотой Маски»…

Спешу сообщить Вам о новом проекте – драматургическое бюро «Эсхил». Высылаю Вам официальное письмо-предложение о сотрудничестве с «Эсхилом». Если Вы согласны – заполняйте анкету. Получив, заполненную Вами анкету, я вышлю Вам проект авторского договора…

И анкету заполнил, и договор подписал… Что там дальше было – не знаю или не помню… Мне это уже не так интересно. О настроении моём можно судить по признанию из письма от 17 октября 2010 года драматургу Александру Найдёнову в Екатеринбург, с которым я познакомился и задружил на «Любимовке»:

…Да, я действительно с театром завязал. Не только новые пьесы писать не пробую, но даже в прошлом году вышел из состава худсовета нашего драмтеатра и перестал ходить на его премьеры. Мне театр стал неинтересен и в целом: пытаюсь иногда смотреть по «Культуре» спектакли – не затягивает, на 10-й минуте выключаю…

Да, ведь совсем забыл упомянуть, что года два был членом худсовета тамбовского театра, как чокнутый ходил на все премьеры и чего-то там обсуждал, хотя и обсуждать-то было нечего. Ещё и это, вероятно, усугубило разочарование и охлаждение – не до театра стало.

Хотел уж вовсе уйти от темы театра, да вдруг подумал, что иной читатель этих заметок давно уже от нетерпения и любопытства извертелся весь: да неужто, дескать, не пытался наш провинциальный начинающий драматург на столичные сцены пробиться или хотя бы в театры других городов? Да как же не пытался, милые! И лично пьесу завлитам заносил и последние деньги, обливаясь горючими слезами, на почтовые расходы тратил. Штук двадцать распечаток первого действия или пьесы целиком разослал. Глухо. В лучшем случае получал редкие ответы-отказы типа вот такого, из Театра им. Моссовета:

Уважаемый Николай Николаевич!

Мы ознакомились с Вашей пьесой «Город Баранов». Она вполне заслуживает внимания и как драматическая история и как литература.

Однако найти ей сегодня место в нашем репертуаре не представляется возможным…

Да почему это внимания заслуживает, но найти ей места не представляется возможным?! (Это я как бы спрашиваю завлита «Моссовета» Андрея Марковича.) Дай ответ!!! Не даёт ответа…

Впрочем, каким-то ответом и утешением мне стали строки из письма всё того же Саши Найдёнова, когда я пожаловался ему на глухую оборону театров:

Про пьесы. Птушкина, самая поставимая сейчас в России драматуржица, всегда рассылает новые пьесы по 100-150 адресам. Так же, я знаю, делает Коляда (третий номер по числу постановок). И при том у Коляды из 100 с лишним пьес поставлено от силы 30…

Ну, подумал, раз у самого Коляды только одна из трёх пьес до сцены доходит, уж мне-то с двумя моими драмопытами чего ждать – хошь не хошь, надо за третью пьесу садиться, дабы шанс заиметь.

Но, вот именно, было уже «не хошь», к театру я охладел окончательно…

* * *

Тут накатила в судьбе моей новая волна интереса к кинематографии.

Я увидел-обнаружил в Сети несколько объявлений о конкурсах сценариев. Взял и переделал пьесы «Город Баранов» и «Джуроб» в киносценарии. Последняя от этого только выиграла! Взялся бы какой-нибудь Михалков или Шахназаров за экранизацию – могла получиться и смешная и трогательная вещь, если подобрать артистку, похожую на Джулию Робертс и обыграть (спародировать) известные сцены из популярных фильмов с её участием. И тема вполне серьёзная: голливудомания, дефицит любви, компьютерное одиночество…

Ну так вот, добавил к двум новым сценариям для компании и оправдания поговорки о Троице, которую Бог любит, ранний киноблин «Всех убить нельзя» и запузырил на конкурсы «Российский сюжет», «Народное кино» и прочие.

Впечатление тоже, что и с театрами – как камни в воду бросил: круги лёгкие разошлись и гладь восстановилась. Какие-никакие отношения вполне романтические началась и какое-то время длились у меня лишь с неким киноагентством «Cinemotion Group» (я это название читал-произносил как – «Синемоушен Групп»). В начале февраля 2006-го из агентства сообщили, что анонсы моих сценариев их заинтересовали и запросили полновесные тексты. Выслал. Вскоре меня порадовали, что сценарии и в полном виде их радуют, но так как они работают не только с российскими киностудиями, надо изготовить «тритменты». Мой разум, понятно, от этого термина завис, но вскоре, после прочтения приложенной инструкции, перезагрузился и снова стал готов к прохождению очередного этапа-испытания. Хотите узнать, что такое «тритмент»? Да, пожалуйста! Может, кому пригодится:

Для того, чтобы заинтересовать потенциальных покупателей вашего сценария, необходимо прежде всего написать тритмент (treatment).

Тритмент призван рассказать ипоказать вашу историю. Цель тритмента – помочь читателю (будь это редактор, представитель киностудии или телеканала, продюсер или режиссёр) представить себе и эмоционально пережить то, о чём вы рассказываете.

Для этого необходимо помнить о нескольких основных моментах:

– История должна быть изложена в «свободной», повествовательной манере. Примером может послужить письмо к другу, в котором вы оживлённо и ярко описываете произошедшие с вами события.

– Язык тритмента должен быть прост и непретенциозен. Это скорее язык рекламного текста, чем литературного эссе. Основное внимание следует направить не на выразительные средства языка, а на развитие действия. Повествование должно вестись в настоящем времени – тогда читатель быстрее включится в действие.

– Помните, что ваша цель – не описать, а показать сцены. Ваш читатель должен представлять себе, как эта история будет показана на экране.

– Создавая картинки, старайтесь использовать как можно меньше слов. В грамотно написанном тритменте ни одного слова не сказано впустую. Всё повествование подчинено одной цели – вовлечь читателя в рассказываемую историю.

– Не нужно вдаваться в детали и подробности. Человек за один раз способен воспринять ограниченное количество информации. Сфокусируйтесь на основных моментах, которые позволят увидеть историю в целом. Изложите самые яркие эпизоды и тенеобходимые детали, без которых история потеряет смысл и не будет интересна зрителю или читателю.

– Читатель тритмента с самого начала должен представлять себе, о чём ваша история. Если, прочитав первую страницу, он этого не поймёт – вы его потеряете.

– Тритмент – это своего рода трейлер сценария. Он должен не только представлять историю, героев, окружающий их мир, тон повествования. Очень важно, чтобы в нём были отражены незабываемые моменты, которые заставили бы читателя не только прочесть сценарий, но и как можно скорее посмотреть фильм.

Мы предлагаем Вам написать краткий тритмент сценария – объемом 1-2 страницы.

В результате прочтения вашего текста нам должно стать ясно:

– кто главный герой (герои) вашей истории,

– о чём эта история,

– каков основной конфликт и мотивации героев,

– каков драматический потенциал истории.

Мучился я несколько дней (на двух страничках – историю в шестьдесят страниц!) – уж легче новую пьесу написать-сочинить! Однако ж, путём чудовищных усилий и насилия над авторским разумом уплотнил-сократил-сжал свои киноистории до требуемых двух страниц на каждую и отправил. Вот, для удовлетворения любопытства, что у меня получилось, например, из «Города Баранова»:

Тритмент сценария Николая Наседкина «Город Баранов»

 Спивающийся журналист и поэт, очнувшись в день своего 40-летия, понимает-осознаёт, что его убьют в ближайшие дни, и начинает отчаянную борьбу за свою жизнь.

Вадим Неустроев просыпается с тяжкого похмелья в своей пустой запущенной квартире, в которой всё продано-пропито, от нахрапистого стука в дверь. Это – Михеич, «пахан» местного розлива. Он требует возврата долга. Выясняется, что за три месяца «знакомства-дружбы» с Михеичем Вадим задолжал ему уже более шести тысяч – сумма для него неподъёмная. Михеич расставляет точки над «i»: или возврат денег, или квартира. Вадим ставит условие: ещё 14 тысяч рублей и два месяца сроку – после этого он квартиру (которая стоит минимум 300 тысяч) освободит. Пахан соглашается: он хочет подарит квартиру Вадима юной Валерии из своей шайки на день рождения, который как раз через два месяца.

Вадим выпроваживает Михеича, рассматривает себя в зеркало, подводит итоги: к 40 годам он стал инвалидом (вместо кисти левой руки – протез), при странных обстоятельствах погибла когда-то безумно любимая, но ставшая вдруг чужой жена, дочь единственная оказалась не родной, и вот его в плотную опеку взяли мафиозные архаровцы, которым нужна его квартира в центре города Баранова…

Вадим звонит своему единственному другу художнику Мите Шилову, они празднуют-отмечают вдвоём день рождения, и Вадим после тостов-разговоров на глобальные темы («Гибнет Россия!..») объявляет другу о своём решении «завязать», очнуться и начать новую жизнь. Митя, конечно, не верит. На намёки Вадима о грозящей ему, Вадиму, опасности почти не реагирует. Но Вадим знает, что в трудную минуту Митя жизнь за него отдаст.

Митя идёт сдаваться грозной жене Марфе Анпиловне, а  в квартире Неустроева появляется Валерия. В этой 20-летней «бандитке» особенно привлекает-поражает контраст между вызывающей, яркой, проститутской внешностью и тихой, плавно-скромной, полусонной манерой держаться. Вадим настроен агрессивно, но разговор вдруг поворачивает на поэзию: Валерия увидела в столичном журнале стихи Неустроева. Тот в шоке – сбылась мечта его жизни! И именно сейчас. Между Вадимом и Валерией протянулась какая-то ниточка, но это его раздражает – он выпроваживает её.

Жизнь Неустроева резко меняется. В квартире появляется кой-какая мебель, он одевается по-человечески, посещает клуб анонимных алкоголиков, вновь пишет стихи. Начинает общаться с дочкой Иринкой, живущей после гибели матери у бабушки. И – разрабатывает-формирует план спасения. Он понимает, что если он отдаст квартиру – превратится в бомжа, погибнет; не отдаст – архаровцы просто-напросто убьют его.

Между тем, он всё чаще думает о Валерии. Встречи с ней волнуют его. И её. Однажды она появляется с охапкой обойных рулонов. Вадим мрачнеет: уже своей квартиру считает, хочет сразу в отделанную въехать. Но тут же по  реакции-поведению Валерии понимает, что никакого умысла у девчонки нет. К тому же, левое запястье у неё перемотано бинтом: как выяснилось, она вскрыла вены из-за того, что Михеич не выпускал её из дома (понятно, к нему – Неустроеву!). Вадим и Валерия начинают клеить обои, трудятся «по-семейному» до позднего вечера. И вот, так получилось, дело уже доходит до поцелуев-объятий, но Вадим опять говорит себе «стоп»: нет, она из этой шайки, ей тоже доверять нельзя! Уходя, Валерия умоляет Вадима найти деньги, вернуть долг Михеичу и оставляет на столе свёрток – в нём 10 тысяч.

В конце концов, Неустроев находит остальные деньги (продаёт дачу за бесценок), более того, в последний момент находит и выход, как сделать так, чтобы даже в случае его гибели квартира бандитам не досталась – оформил завещание на дочь.

Художник Митя по заказу Неустроева изготавливает-отливает бронзовый протез-кулак весом в полтора кило. Друг готовится вместе с Вадимом идти и на «стрелку», но сам попадает случайно в трагическую и нелепую ситуацию: покупает в магазине электробритву, которая оказывается бомбой – с тяжёлыми ранениями он попадает в больницу.

А между тем, «час пик» наступил. В квартире  – Михеич и его подручный Волос, новые хозяева жизни, владельцы всего, как они считают, города Баранова, с одной стороны; Валерия и Вадим, которым в этом городе ещё предстоит жить и любить друг друга, с другой. У Вадима Неустроева в арсенале бронзовый кулак, томик стихов в кармане (который и спасёт его от рокового удара ножом), деньги для возвращения долга и завещание на имя дочери. У мафиозных архаровцев – пистолеты, ножи и тупая уверенность, что победят они…

Вот ей-Богу, дали бы мне денег и полномочия кинорежиссёра – тут же побежал бы снимать фильму по такому убойному трименту!

Через какое-то время после отправки своих сжатых до неприличия киноисторий в «Групп» я приехал по другим делам в Москву и, естественно, отыскал эту киноконтору на Садовом кольце в самом центре столицы. В супер-пупер современном офисе (металл, стекло) меня встретили улыбчивые девушки модельной внешности с ногами, что называется, от ушей, поили за стеклянным столиком кофе-эспрессо, угощали бисквитами, щебетали очень вкусные речи о моих сценариях и тритментах («Ах какие у Вас классные тритменты!»), которые проходят «экспертизу» и «обязательно будут использованы»…

Короче, ушёл я оттуда сытым от кофе с пирожными и обещательных иллюзий. Прошло-минуло, как видим, более десяти лет. Ау, девушки-тритментки, где моё кино?!

А на одном из форумов сценаристов не так давно я вычитал вот такой афоризм: «Тритмент – это пояснительная записка для тех, кто хотел бы украсть у вас идею фильма».

По смыслу – малоутешительно.

В конце этой главы, рискуя вызвать у читателя ассоциации с басней о лисе и винограде (дураки всегда найдутся), скажу всё же твёрдо и осознанно: слава Тебе, Господи, что миновала меня чаша сия! Я имею в виду успешный альянс с театром или кино. Что вытворяют театральщики и киношники с оригинальным литературным произведением, как самовыражаются за счёт автора – думаю, и рассказывать не надо. Какие муки терпят, как здоровье теряют даже самые гениальные драматурги от того, что творят с их пьесами господа театральные деятели, как  нелепо порой воспринимает и реагирует на выстраданное автором театральная публика – одна история с премьерой 1896 года «Чайки» в Александринском театре чего стоит!..

Но пора от условностей театра и кино перейти к реальной жизни (но тоже полной своих условностей). Хочу вкратце поведать терпеливому читателю, как литлабиринты судьбы завели меня в писательский «офис», где ровно десять лет занимался я извращением.

То есть совершенно несвойственным мне делом – руководил…

Диплом премии «Евразия-2004».

4. Два срока, или Десять лет с правом обильной переписки

В пятницу 3 октября 2003 года дееспособные члены Тамбовского отделения Союза писателей России собрались в Доме печати на плановое отчётно-выборное собрание. Из тридцати трёх списочных поэтов и прозаиков таковых оказалось двадцать два человека. Остальные  – или инвалиды, не выходящие из дома, или внезапно захворавшие, или живущие в дальних районах и пожалевшие денег на автобус, или пофигисты, вообще не желающие голосовать… Но протокольный кворум собрался.

Само собрание проходило на первом этаже, в конференц-зале, а на 6-м, где собственно и располагалась в комнате площадью 23 квадратных метра писательская организация, в это время родные действующего председателя А. Акулинина накрывали обильный стол с водкой, салом, колбасой и прочими вкусностями для обмывания очередного, уже третьего, избрания его на новый срок в пять лет.

Сам Александр Михайлович вёл собрание, выступал с отчётным докладом, оглаживая свою седую пышную бороду, и был, судя по всему, спокоен, в запланированном ходе вещей не сомневался. Особенно, когда дело дошло до голосования. Соперника-то выдвинули всего одного, да и тот – какой соперник? Смехота! Опыта ни граммулечки, даже в правление никогда не входил, да и сам категорически отнекивается, не хочет на место председателя, отказывается – доподлинно известно…

Итоги тайного голосования стали шоком для обоих: 8 голосов за Акулинина, 14 за Наседкина. Мы с Александром Михайловичем одинаково выпучили глаза, у каждого стукнуло сердце и прилила кровь к лицу. Один потерял в единый миг уже ставшее привычным, дорогим и желанным, второй приобрёл в ту же секунду нечто для себя новое, пугающее и обременительное. Признаюсь, упреждая упрёки, я и кандидатуру свою с голосования только потому не снял, что был уверен, как и мой соперник, – необходимого количества голосов ни за что не наберу.

Никогда не мечтал руководить и командовать. Это просто не моё. В армии как бы был избран и числился комсоргом роты, в университете профоргом группы – вот и весь мой скорбный, вернее пустяшный опыт. Ничем я там не руководил, ничего толком не организовывал, так, взносы собирал да, как водится, с какими-то формальными отчётами выступал.

И вот меня внезапно избрали вождём писательского племени могикан, которое на тот момент находилось буквально на грани краха-исчезновения. По образному выражению патриарха писательской организации прозаика и драматурга Ивана Захаровича Елегечева – она лежала на боку.

Да и то! Когда я сел в кресло председателя (на самом деле – разваливающийся стул) и осмотрелся, а затем и вник в суть дела – сердце моё ещё более скукожилось. Из трёх кабинетов, когда-то принадлежавших писателям, остался один офис и совсем не с офисной мебелью – разваливающиеся столы-стулья, четыре обшарпанных шкафа советских времён, пара мягких рваных кресел и облупившийся сейф. Да, ещё пара сломанных пишмашинок. Просмотр жидких папок с документами, хранящихся в сейфе, оптимизма не прибавил. Писательская организация даже не была зарегистрирована! Формально её как бы и не существовало вовсе!!! Не было, само собой, и счёта в банке. В то время писательская организация по традиции и инерции ещё числилась как бы подразделением областного управления культуры, так что все грошовые финансы (коммуналка, аренда, телефон, чуть-чуть книгоиздание, зарплатишка председателю) проходили через бухгалтерию управления,  ну а для потенциальных спонсоров писорганизации прежний председатель, не заморачиваясь, указывал банковский счёт своего частного предприятия «Книжная лавка писателя», где свой бухгалтер имелся.

Вот это и оказалось, может быть, самым сложным, когда управлению культуры уже вскоре окончательно запретили по каким-то там иезуитским законам официально финансировать нашу общественную организацию, и когда я открыл счёт в банке – найти опытного бухгалтера, согласного за небольшое вознаграждение вести нашу убогую, но обильную на бумажные отчёты бухгалтерию.

Но я забегаю вперёд. Сначала я, пересилив себя и отрепетировав жест «протянутая рука» с соответствующей миной на лице, пошёл, что называется, по миру: помогите, люди добрые, кто чем может! Выше уже упоминалось, как однажды я попробовал пойти с протянутой рукой, надеясь после ВЛК найти в Тамбове мецената-спонсора для издания своей первой книги. Быстро выдохся и бросил позорное и бесполезное занятие. Но здесь отступать было некуда, позади целая писательская организация. Пересилил себя – пошёл по кругу с протянутой рукой.

Но прежде мне надо было сориентироваться, чего хоть и сколько просить, пошукал по соседям, заслал письма с просьбой отписать, как они живут – картина нарисовалась достойная удивления и зависти. Как-то ещё с советских времён укрепилась-осталась в генной памяти жажда справедливого равенства: раз в одной стране живём, то и жить должны примерно одинаково. Ага, щас! Оказывается, те же писатели где-то (Орле, Белгороде, Воронеже…) как сыры в масле катаются, а мы, в соседней области, воды с чёрным хлебом вдоволь не имеем. Особенно поразил меня ответ из Белгорода:

Здравствуйте, Николай!

Выполняю Вашу просьбу. Только за последние пять-шесть лет администрации области и городов Белгорода и Старого Оскола выделили писателям бесплатно восемь квартир, а в городе Грайвороне молодой поэтессе, инвалиду первой группы, члену Союза писателей России Жанне Бондаренко горрайадминистрация при содействии губернатора Е. С. Савченко построили дом с приусадебным участком.

Сегодня все без исключения члены Союза писателей, а их 53 человека, состоящие на учёте в Белгородской писательской организации, получают ежемесячные стипендии в размере 1500 рублей каждый.

На издание книг в 2003 году выделено один миллион семьсот тысяч рублей. Таким образом, в течение двух-трёх лет каждый член СП и многие члены литактива имеют возможность издать книгу стихов или прозы.

Писательскую организацию переселили в просторное помещение, оставив за ней старое помещение, в котором разместилось книжное издательство, соучредителем которого является писательская организация…

В 1995 году администрация области приобрела для писательской организации новый служебный автомобиль «Волга», а в 2003 году – новую «Волгу», выделила ставку водителя-механика и средства на приобретение горюче-смазочных материалов и техническое обслуживание автомобиля.

В новое помещение писательской организации администрация области приобрела за свой счёт современную мебель, компьютер, ещё один компьютер в комплекте был подарен литературной студии «Младость», которая работает при писательской организации, управление культуры администрации области подарило пианино для проведения литературно-музыкальных вечеров, факс и некоторую другую оргтехнику.

Помещение писательской организации передано в бессрочное и безвозмездное пользование, организация освобождена от арендной платы, поставлена на бюджетное финансирование области (заработная плата руководителю писательской организации, главному бухгалтеру, водителю, литературным консультантам, уборщице, машинистке), выделяются средства на оплату всех коммунальных услуг и телефонной связи

Учреждена ежегодная областная литературная премия «Молодость Белгородчины», совместно с Союзом писателей России и порубежными областями – премии «Боян», и «Прохоровское поле».

Выделяются средства на издание ежеквартального литературно-художественного альманаха «Светоч».

Председатель Белгородского регионального

отделения Союза писателей России

В. Молчанов

В ответном письме я, позоря родную Тамбовщину, откровенно писал:

Добрый день, Владимир!

Большущее спасибо за подробный ответ!

Признаюсь, читал его как рассказ в жанре фэнтези и чуть не лил слёзы – зависти к Белгороду и обиды за Тамбов. Достаточно сказать, что нам на писательскую организацию выделяют одну ставку председателя (сейчас, после повышения – 3,5 тыс. в месяц) и в год всего 400 тыс. на издание книг (и то не на писательскую организацию, а – управлению по делам печати) и 15 тысяч на аренду (у нас один кабинетик с обшарпанной мебелью в Доме печати), командировки, телефон, почту и канцтовары. Всё. Всё! Не говоря о компьютере, даже пишмашинки ни единой нет. При этом начальница планового отдела управления культуры каждый раз, как я туда прихожу, напоминает мне, что писательская организация получает все эти крохи незаконно, из милости и в любое время субсидии вообще прекратятся: дескать, государство не обязано и не имеет право финансировать общественные организации…

После, утерев слёзы обиды и заглушив рыдания, вот какую бумагу (первую из сотен и тысяч бумаг, которые напишу-составлю потом во все и всяческие инстанции!) сочинил я на имя нашего губернатора:

Главе администрации Тамбовской области

Бетину Олегу Ивановичу

Уважаемый Олег Иванович!

Если завтра (представим на минуту) во вверенной Вам Тамбовской области не останется ни единого поэта – послезавтра на Тамбовщине можно будет ставить крест, смело вычёркивать её из списка цивилизованных регионов с развитой культурой…

Красноярск, к примеру, славен не только и не столько алюминиевым комбинатом или бандитом Быковым, сколько тем, что там жил и творил Виктор Петрович Астафьев. Мало кто знает имена хоккеистов или борцов, которые родились в Иркутске, кто там сейчас в губернаторах или возглавляет Думу, но то, что там родился и живёт замечательный русский писатель Валентин Григорьевич Распутин – известно в России каждому грамотному человеку… Престиж, имидж, говоря по-современному, городу, губернии, стране создают не только политики, финансисты, промышленники, спортсмены и бандиты, но и, безусловно, в ещё большей мере писатели, композиторы, художники… Это – аксиома.

В связи с этим – две скромные просьбы.

1) Олег Иванович, на Вашей родной Тамбовщине в настоящее время живут и прославляют её чуть более 30-ти членов профессионального Союза писателей России. Они нуждаются в Вашей поддержке. Многие из них живут буквально в нищете. Власти, которые обрекают своих потенциальных Астафьевых, Беловых, Распутиных на голодное существование, на унизительную бедность – поступают недальновидно, неразумно, не в интересах своего региона. Во  всех соседних с нами областях (Воронежской, Курской, Липецкой, Белгородской и др.) каждый член Союза писателей сегодня получает из областного бюджета ежемесячное пособие (стипендию, грант, матпомощь) от 800 до 2000 рублей. Конечно, все эти области, может быть, и побогаче нашей, но ведь тамбовские чиновники, депутаты на освобождённой основе получают не меньше своих воронежских и белгородских коллег? Почему же тамбовские писатели должны жить хуже воронежских и белгородских?

Если каждому члену СП у нас доплачивать в месяц по 1500 рублей, это обойдётся областной казне в год –  всего около 500 000 рублей;

если по 1000 рублей – 330 000;

если хотя бы по 500 рублей – 165 000.

Цифры не такие уж страшные, и хочется надеяться, Олег Иванович, что данная проблема будет, наконец, и в нашей области решена.

2) В последние годы по разным объективным причинам областная писательская организация, к сожалению, утратила свой былой авторитет, сужается круг читателей, книги, публикации местных поэтов и прозаиков уже не так широко расходятся по градам и весям. Вероятно, иные жители Тамбовщины даже и не знают, что писательская организация в области сохранилась, действует. Именно сейчас как никогда необходимо выпустить коллективный сборник «Тамбовские писатели», в котором будет представлено творчество всех 33-х членов Тамбовской писательской организации, содержаться их краткие биографии, библиография и портреты. Такой сборник стал бы визитной карточкой, коллективным портретом тамбовских писателей, сегодняшней тамбовской литературы, и поверьте, Олег Иванович, вручать его гостям Тамбовщины или оставлять-дарить на память там, где руководители Тамбовщины бывают с визитами – будет престижнее и оригинальнее, чем какой-нибудь стандартный фотоальбом с видами Тамбова…

А потребуется на такой сборник не так уж много средств – всего около 100 000 рублей.

Олег Иванович, мы уверены в Вашем добром отношении к книге, литературе вообще и к тамбовским писателям в частности и надеемся, что просьбы наши не останутся без ответа.

С уважением

Николай НАСЕДКИН,

председатель правления

Тамбовской писательской организации

Надо пояснить, что акцент в завязке письма на спортсменов и бандитов, конечно, был не случаен – первые получали завидную финансовую поддержку от администрации области, вторые процветали при её попустительстве. Ну и особенно мне нравилась усмешливая подковырка в моей бумаге про доходы местных прихлебателей власти, жирующих не слабже соседей-чинуш. Хотел для смеха добавить ещё про новые квартиры для писателей и машину с водителем, но всё же не стал – не тот случай, чтобы с юмора начинать…

И вот с этим просительным письмом отправился я в местный Белый дом к губернатору. Тут, раздражая своих недоброжелателей, вынужден затронуть весьма деликатную тему. Когда сторонники моего избрания на председательский пост толкали меня на эту авантюру, уговаривали хотя бы принять участие в голосовании, они упирали на то, что я, дескать, самый известный в Тамбове писатель, единственный из тамбовских авторов издаюсь в Москве – мне, мол, будет легче и, так сказать, результативнее общаться с властями предержащими и выколачивать из них матпомощь для организации. Скромность скромностью, но чего уж там – резон в этом был. Действительно, и глава администрации О. Бетин, и особенно председатель на тот момент областной Думы В. Карев, истинный книгочей и книголюб, писателя Наседкина знали, почитывали, энциклопедию «Достоевский» с автографом автора имели…

Так вот, отправился я со своей челобитной в здание администрации, ещё не зная (раньше бывать как-то не приходилось),  что проникнуть в него не так-то просто. Писательская ксива никакого впечатления на двух стражников в милицейской форме у входа не произвела, паспорта, чтобы выписать пропуск, у меня с собой не было, – хоть назад поворачивай. Озабочен был бы я личной просьбой, так бы и поступил. Но, повторяю, ощутив-осознав себя представителем коллектива в тридцать с лишком человек (так и хочется пожалобнее ввернуть – голодных птенцов), я почуял в себе какие-то неведомые ранее силы духа, напористости и даже наглости. Ах вы суки ментовские! Писательское удостоверение вам не пропуск?!

– А ну, – строго приказал, – позвоните в приёмную губернатора, доложите, что председатель правления писательской организации Наседкин пришёл!

Ха, напужал! Мент-охранник лениво пальцем на выход ткнул:

– Вон в тамбуре телефон внутренний – сами, если надо, звоните.

Собрал обратно гонор в тряпочку, в карман подальше засунул и со спецтелефона внутренней связи в тамбуре дозвонился до приёмной. Секретарша меня, оказывается, знала, толком не поняла, чего я хочу, но позвонила на пост, приказала меня пропустить. Поднимаясь на четвёртый этаж в лифте, я перед зеркалом лифтовым репетировал мину на лице, с какой предстану перед генерал-губернатором области – и робким забитым просителем всё же выглядеть не хотелось, но и гонором козырять было бы глупо.

Позже, приехав в Москву на первый свой пленум правления Союза писателей России, я у новых своих знакомцев-коллег из других регионов выпытывал секреты их деятельности и взаимодействия-сотрудничества с местными князьками, и один из них, вернее – одна, руководившая Архангельской писорганизацией уже лет двадцать, помню, учила меня: перво-наперво и главное, открывай дверь в кабинет губернатора ногой. Если не будешь этого делать – ничего не добьёшься…

Увы, характер не тот. В приёмной я скромно поинтересовался у доброжелательной секретарши: могу ли я пройти в кабинет?

Вообще-то, пояснила она с некоторым удивлением (кто ж этого не знает?!), на приём к главе администрации надо записываться заранее.

– А что же делать? – спросил я.

Добросердечную женщину, видно, тронула моя искренняя растерянность (ну лопушок ещё в кабинетных делах):

– Пока присядьте, когда Олег Иванович освободится – я спрошу, сможет ли он вас принять.

Я присел в мягкое кресло, поглядел внимательно на дверь в высокий кабинет: да-а-а, такую пинком открыть труднёхонько. Тем более, что она наружу открывается…

И тут эта самая массивная дверь открылась, вышел губернатор с двумя людьми и собрался вместе с ними уходить. Ей-Богу, мне бы и в голову не пришло вскакивать и преграждать ему путь, но он сам, увидев меня, поздоровался и спросил:

– Ко мне?

– К вам, – поднялся я.

– Ну заходи. Минут пять есть – хватит?

– Вполне.

В кабинете в пять минут всё и решилось. Вскоре писательской организации выделили деньги на стипендии-гранты и на издание сборника «Тамбовский писатель-2004». Правда, меньше, чем просилось-ожидалось, но всё же – начало было положено, первый поход с протянутой рукой не оказался провальным, и это весьма таки ободрило меня, прибавило сил и уверенности на будущее. И ещё с этого первого похода с протянутой рукой обозначились и вскоре отточились-сформировались два фундаментальных правила общения с этим в общем-то чужим чиновничьим миром:

1) Если хочешь добиться результата – пробивайся только к высшему начальнику, лично ему в руки вручай свою бумагу-прошение.

2) Проси всегда больше, чем требуется – обязательно дадут меньше просимого.

Сколько раз потом убеждался: пробьёшься с проблемой к губернатору, председателю Думы, мэру города, начальнику управления – вопрос более-менее решится и весьма быстро; попробуешь дело сделать с замом или, не дай Бог, завотделом – только время потеряешь…

Вообще скажу, общение с чиновниками – самый тяжкий груз для интеллигентного человека. Нет, встречались среди них и вполне нормальные, с человеческим взглядом, с которыми общаться и дела решать было одно удовольствие (вроде упоминаемого уже начальника областного управления культуры  А. Н. Кузнецова – жаль, «ушли» его вскоре, понадобилось это место для пухлого чиновника), но в большинстве своём представители чиновничьего племени имели глаза стеклянные, взгляд сановный, мину при общении с посетителем-просителем брезгливую, мол, я дела государственной важности решаю, бюджет пилю, а ты тут со своими мелкими докуками…

Но не будем в эти дебри забредать и повторяться – со времён Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина мало что изменилось.

А общение с чиновниками становилось всё интенсивнее день ото дня. Ибо круг моих обязанностей и должностей, в силу обстоятельств, всё расширялся. Даже перечислить страшно: председатель Тамбовской писательской организации, секретарь Правления Союза писателей России, председатель правления регионального отделения Литфонда России, главный редактор «Тамбовского альманаха», директор, главный редактор, макетировщик и художественный редактор издательства Тамбовского отделения Литфонда, дизайнер, администратор писательского веб-сайта (который сам, своими руками и создал-построил), бухгалтер, курьер и даже – уборщик!.. Да, чтобы не тратиться на уборщицу долгое время сам ежедневно подметал и раз в неделю мыл шваброй пол в писательском офисе. Само собой, запираясь при этом на ключ, дабы престиж председательский не губить…

И ведь не от жадности всё это взваливал на себя (эх, если б за каждую лямку хоть по минималке платили!) – по безжалостной необходимости, вынуждено. Ну вот, взять, к примеру, историю с Литфондом. Решили мы восстановить-зарегистрировать исчезнувшее в годы перестройки региональное отделение Литературного фонда, дабы через него решать все финансовые вопросы писательской организации. Один поэт попробовал себя в качестве председателя Литфонда, другой – ну не идут дела. В Москве, в правлении, мне подсказали: во многих областях председатели писательских организаций возглавляют и отделения Литфонда – не бойся, впрягайся, главное, найти толкового директора и бухгалтера, а ты будешь только координировать. И выделили на становление тридцать тысяч рублей. Решился, впрягся и даже директора нашёл-взял – пенсионера, бывшего преподавателя вуза, которого мне рекомендовали как делового мужика и который за мизерную (пока!) зарплату согласился возглавить наш Литфонд, дабы вскоре уже озолотить писательскую организацию и себя самого. Бухгалтерию согласилась вести тоже пока на полставки бухгалтерша одной из газет Дома печати. Сладкая парочка тут же открыла в коммерческом банке зачем-то два счёта (а за открытие надо заплатить полторы тысячи и потом ежемесячно за обслуживание каждого отстёгивать по четыреста рублей!), начали они зарплату себе выписывать и получать. Ну ладно, бухгалтерша хотя бы отчёты в налоговые составляла и с банком дела вела, а пенсионер-директор ходил с важным видом и всё обещал: вот-вот чего-нибудь и придумаем. Через полгода сели мы с ним за стол, подвели итоги: в кассе кой-какие денежки появились, но только те, что я заработал в созданном мной издательстве, доходов от деятельности директора оказалось нуль, одни расходы на зарплату… Пришлось уволить со скандалом – ещё не хотел уходить, клялся, что исправится. Ну а с первой бухгалтершей и вовсе конфуз вышел. Уехал я как-то из города дней на десять,возвращаюсь, а меня типография за горло берёт: почему, дескать, оставшиеся десять тысяч за готовый альманах не платите? Я в непонятках: да как же, бухгалтер должна была неделю назад перевести вам на счёт, я её предупреждал! Кликнул финансистку нашу полуставочную, пытать начал, что и как да почему? Смотрит девушка на меня голубыми глазищами и, не моргнув ими, поясняет: мол, последние эти десять тысяч из кассы себе взяла в качестве зарплаты – ей ведь уже задержали выплату за два месяца, да вперёд за два решила взять, чтобы в отпуск было с чем ехать…

Ну как с такой дальше было работать?

Следующая бухгалтерша, которую нашёл по объявлению в газете, была надомницей. Приезжала раз в неделю, забирала какие надо документы, дома с ними работала, потом привозила готовые результаты. Не очень удобно, но деваться некуда. Однако ж и эта бухгалтерская особь учудила: взяла и через три месяца исчезла. Буквально. На звонки отвечать перестала, а адреса её мы и не знали. Может, и случилось с ней чего, или уехала внезапно – не знаю, только с нею пропала целая кипа бухгалтерских документов, кои пришлось потом с муками и скрежетом зубовным восстанавливать.

В итоге я в очередной раз пришёл к здравому выводу: лучше всё делать самому, ни на кого не надеясь и ни от кого не завися. Пошёл в банк, один ненужный счёт закрыл, оформил на себя право подписи банковских операций, наведался в налоговые службы, проконсультировался насчёт отчётов, со скрипом, с переделками и не с первого раз сдал один отчёт, второй, третий…

И Боже ж ты мой, сколько отчётов надо было готовить-сдавать, сколько бумаги, времени, компьютерных ресурсов и собственных сил на это тратить. За каждый выделенный или заработанный рубль надо было сдать отчёты в управление культуры, управление финансов, управление юстиции, налоговые органы, банк, ревизионную комиссию Литфонда, Пенсионный фонд, Фонд социального страхования, кроме того, отчитаться перед правлением своей организации и перед общим собранием… Мы с моим домашним компом, на котором я первые годы всё это делал, чуть с ума не сошли.

Это был тихий ужас!

* * *

Кто-то из читателей удивится: а когда же о творчестве речь пойдёт? Организация-то всё же творческая. Да, занимались мы и творчеством – писали и выпускали книги, издавали альманах, устраивали презентации, литературные вечера, отмечали юбилеи, встречались с читателями, проводили фестивали книги и чтения… Но вот запомнилось больше то, что как раз мешало всему этому творческому началу в работе, отнимало силы, время, буквально последние гроши. И, помимо чиновников с их скаредностью и давящей бумажно-отчётной волокитой, в ещё большей, может быть, степени – так называемая оппозиция, попросту говоря, обиженные, считающие, что председатель писательской организации их обделяет, принижает, недооценивает и мало воздаёт им почестей и наград. Причём, как те, так и другие зачастую привлекали для мщения, давления, порчи настроения лично председателю и вставления палок в колёса всей организации угнетающую судебную систему.

Признаться, настроение этим они здорово портили. У меня есть повесть «Иск», где описал я, как пять лет таскался по судам, пытаясь добиться справедливости по одному пустяшному бытовому делу, но в итоге полной победы так и не добился. Эта нервомотательная судебная пятилетняя эпопея закончилась летом 2003-го, я прочистил лёгкие от спёртого судебного воздуха и, забыв пословицу про суму да тюрьму, взял и легкомысленно зарёкся: всё, больше никогда и ни с кем судиться не буду!

Ха-ха, смешно вспомнить… В октябре того же 2003-го избрали меня ответственным за писательские дела в области и – понеслось. Сначала по судам начали таскать меня бессовестные чиновники – то отчёт какой-то вовремя не сдал, то налог не доплатил, то какой-то закон об общественных организациях нарушил… Напрасно пытался я размягчить покрытые панцирем чиновничьи сердца, объяснить и разжалобить: мол, я не волшебник, я только учусь, простите на первый раз! Бесполезно – тащили в суд, а там уж всё по букве, всё автоматически: нарушил – плати штраф! Нечем – имущество опишем! Последние буквально гроши могли забрать…

Осталась копия характерного документа того времени – моя попытка оспорить совсем уж нелепый иск потерявших совесть чиновников:

ВОЗРАЖЕНИЯ

на иск Комитета по управлению имуществом Тамбовской области

к Тамбовскому отделению Союза писателей России

о взыскании 42992 руб. 32 коп. «долга и пени» за 2004-2005 гг.

1. В 2004-2005 гг. финансирование писательской организации осуществлялось из областного бюджета через Управление культуры. Согласно их сведениям, средства на оплату за аренду помещения писательской организации в Доме печати за данный период арендодателю перечислены в полном объёме. (Справка прилагается.)

Видимо, в данном случае Комитету по управлению имуществом и Управлению культуры и архивного дела надо разбираться (судиться) между собой – кто кому и сколько должен.

2. С 2006 г. общественная творческая организация Тамбовское отделение Союза писателей России снята с финансирования, тем более, не занимается коммерцией, у неё нет даже счёта в банке. Войдя в положение, областная Дума с 2006 года освободила писательскую организацию от платы за аренду комнаты в Доме печати площадью 23 м², которой писатели владеют уже более 30 лет.

Почему вдруг Комитет по управлению имуществом в конце прошлого года (Года поддержки русского языка, литературы, писателей!) начал требовать с писательской организации этот по существу чужой долг за 2004-2005 гг. – совершенно необъяснимо. Получается, депутатам Думы понятно, что писателям даже за аренду платить нечем, а г-ну Чулкову это непонятно, и он собирается отсудить у нищих тамбовских писателей в счёт мифического долга три старых книжных шкафа, столы-стулья и две пишущих машинки – других «ценностей» просто нет.

Н. Н. НАСЕДКИН,

председатель правления

Тамбовской писательской организации,

секретарь правления Союза писателей России.

К слову, при личной встрече с этим самым главой Комитета по управлению имуществом Чулковым, ещё пытаясь отговорить его от подачи позорного иска на нищих писателей, я привёл, как мне казалось, убийственный аргумент:

– Вот, – говорю, – как раз сегодня утром в новостях сообщили, что Россия простила очередной долг какой-то Уганде или Танзании в семнадцать миллиардов долларов. Семнадцать миллиардов чужим африканским неграм! А вы родным тамбовским писателям не хотите списать дурацкий долг в полторы тыщи баксов…

Как об стену горох:

– От меня не зависит, не я решаю…

Если от тебя не зависит и ты не решаешь – какого хрена сидишь в этом кресле и приличную зарплату с премиальными огребаешь?!

Ну да хватит о чиновниках, пора вернуться к проблемам внутри писательской организации. Признаться, в моих ранних произведениях и даже позже, когда был уже принят в Союз писателей, но ещё пребывал в статусе, так сказать, рядового бойца, образы литоднополчан рисовались у меня почему-то весьма комическими и даже сатирическими красками. Вот хотя бы кусочек из повести «Казнить нельзя помиловать» (1989):

– Во-о-он те вон, мил-человек, с животами, это – писатели, наши самые крупные прозаики: Карасин, Алевтинин и Савченко. Очень маститые! А животики, мил-человек, это у них профессиональное – для солидности. А в стороне от них, во-о-он тот вон, косится и весь пиджак в орденах, – это самый главный барановский поэт Сидор Бучин. Его поэмы, мил-человек, покойный Валентин Васильевич Фирсов с колёс в «Комсомольском вымпеле» печатал. Последнюю так перед самой своей нелепой кончиной тиснул, «Дерзай, комсомольское племя!» – название такое… Не имели счастия прочесть?..

Или вот фрагмент романа «Алкаш» (1996):

Впрочем, надо признать, писатели барановские в целом и общем люди неплохие. Они писали и пишут книжки, учат читателей жить и любить друг друга. Есть среди них свои герои соцреалистического труда, свои гении местного масштаба и свои графоманы чистой воды, есть детские писатели и взрослые, есть деревенщики и детективщики, поэты-философы и поэты-сатирики, есть, наконец, свои алкоголики и свои сумасшедшие…

Добавлю ещё, что с разгаром перестройки появились в барановской писательской организации и свои коммуняки и свои дерьмократы. Короче, всё как у людей – в Москве, Питере, Воронеже… И недостатки у барановских сочинителей тоже были неоригинальные. Неискренность в творчестве, к примеру, робость. Так, многих барановских прозаиков можно было сравнить с… Хемингуэем. В том смысле, в каком сказал однажды о соотечественнике и сопернике в литературе Фолкнер: мол, Хемингуэй робок в работе со словом – боится употребить его в необычном значении или контексте…

  И каждому местному литератору-профи какой-нибудь существенный изъян мешал стать настоящим писателем: к примеру, Алевтинин владел словом, но совершенно не имел творческой фантазии и тянул из книги в книгу утомительно-воспоминательную тягомотину о босоногом деревенском детстве; Савченко, напротив, умел ловко фантазировать, но кропал-писал совершенно суконным языком и газетным стилем; а вот Заскорузлычев имел и фантазию, и чувство языка, но каким-то чудом умудрялся писать тяжело, совершенно нечитабельно, заскорузло…

 Ещё у барановских сочинителей поголовно проявлялась странная черта: они не читали друг друга. Никогда и ни под каким соусом! Я же, наоборот, прилежно просматривал всё, что выходило из-под перьев местных исаевых и проскуриных, убивая при этом двух зайцев: я подзарабатывал на рецензиях и учился одновременно – как не надо писать. И, увы, я убеждался зачастую, что барановские наши литераторы пренебрегают мудрой истиной: быть интересным – первая обязанность малоизвестного автора; право быть скучным принадлежит только писателям, которые уже прославились…

Ну и не могу не привести весьма характерный отрывок из повести «Завтра обязательно наступит» (1999):

В областной писательской организации, в затрапезном кабинете на 6-м этаже, встретили его радушно. Впрочем, как он потом подметил, там всех встречали радушно, особенно если посетитель уже имел в портфеле или кармане эликсир вдохновения или по первому же намёку бежал за ним в ближайший комок. Лохов раз сбегал, второй, а потом уже на равных с другими и скидывался, и угощался от даров других посетителей писательского штаба. Здесь, если продолжить сравнение, толклись-кучковались одни и те же четыре-пять профлитераторов, словно штабные офицеры, да двое-трое вестовых из литактива, а остальную армию барановских членов Союза писателей  (человек двадцать) Иван так никогда и не увидел: то ли, как и положено, сидели по домам и писали, то ли, наоборот, писательство совершенно забросили, то ли, наконец, по причине возраста и болезней напрочь забыли пить-опохмеляться.

Конечно, поэтического и романтического в этих почти ежедневных пьянках-попойках было маловато. Какое там шампанское, какая там знаменитая пушкинская жжёнка! Чернозёмные пииты и эпики употребляли только дешёвую водку и преимущественно без закуски – не из бахвальства, разумеется, а из экономических соображений в пользу лишней бутылочки…

Однажды, как обычно, сидели в писательской берлоге на 6-м этаже, пили. У Лохова раскалывалась голова, крепко прихватило желудок, разыгрался геморрой. Иван ёрзал на стуле, кривился, никак не мог словить кайф от выпиваемого, да и не пил почти. Говорили, по обыкновению, о водке, бабах, бабках, но пришла-таки очередь и литературы. Обсудили и пришли к выводу, что никакой Солженицын не писатель, а Юрий Кузнецов и вовсе не поэт…

 Потом самый шумливый и шебутной, как пацан, несмотря на свои шестьдесят пропитых лет, Аркадий Телятников закричал свои свежепридуманные стихи:

И вдруг Лохов не выдержал, чего никогда с ним не случалось, оборвал без всяких извинений, сжимая кулаками свои виски, взмолился:

– Аркадий! Арка-а-ади-и-ий! Ты мне друг, но истина дороже: нельзя так, нельзя! «Пояс – полю»… «трава – двора»… Это даже не недостаточные рифмы и даже не банальные или приблизительные, это совсем не рифмы…

И вот какая чудная и чудная метаморфоза приключилась со мной сразу после того, как возглавил я писательскую организацию. Я, можно сказать, возлюбил сразу и безоговорочно всех своих собратьев по перу. Ну, может, про «возлюбил» – это слишком категорично и громко, но факт: с первого дня председательства я сам себе сказал и другим потом пытался внушить и словом и делом, что для меня нет в нашей организации ни эллина ни иудея, ни гения ни графомана, ни любимчика ни изгоя – все равны. Вот именно, – как перед Богом. Я сразу начал твёрдо пресекать любые попытки в разговоре со мной обсудить за спиною и тем более осудить творчество того или иного собрата по перу. По моему предложению Правила приёма в СП были дополнены пунктом, по которому председатель не имел права давать рекомендации желающим вступить в союз. И на первом же собрании я этот свой постулат озвучил: для меня все члены нашей организации абсолютно равны. Если мы решили, к примеру, что каждому юбиляру будем издавать к дате книгу, то именно каждый юбиляр, независимо от степени заслуг и таланта, а также от того, нравится он и его творчество мне лично, такой подарок получит. Если удастся пробить гранты-стипендии для писателей, их должны получать все в нашей организации…

Я, конечно, прекрасно сознавал, что не червонец и тем более не бакс-доллар – всем и каждому нравиться не могу: и восемь, проголосовавших против меня, и кто-то из не принимавших участия в голосовании могут меня не любить – это их право. А моё право, вернее, обязанность, пока я возглавляю организацию, – опекать всех и каждого, делать всё для их блага и процветания. Звучит пафосно, но ведь и наивным я тогда человеком, вернее, писпредседателем был, что ж поделать. Я готов был в глотку вцепиться, на дуэль вызвать любого, кто говорил при мне плохое о тамбовской писательской организации вообще и каждом из её поэтов и прозаиков в частности. И вцеплялся, и вызывал – образно, конечно, говоря.

И, к слову, это ведь совсем не трудно, потому что как бы я ни иронизировал в прозе своей над сотоварищами по перу, не подсмеивался, но в глубине души, в своих основных мировоззренческих принципах я всегда знал, что любой самый завалящий, самый затрапезный писателишка всегда выше и значимее для мира, страны, своего региона и города любого самого сановного чиновника, любого доморощенного бизнесмена и тем более офисного планктона. Так что все дискуссии на темы нужны ли писатели городу (региону, стране) в таком количестве, столь ли уж необходима писательская организация и не разорит ли она бюджет города (области, страны) – кажутся мне подловатыми и недостойными участия в них…

Несмотря однако ж на мой общепримирительный, уравнительный и доброжелательный ко всем и каждому из писателей и членам литактива настрой с первых же дней не очень большая, но весьма агрессивная кучка оппозиционеров домашней выпечки сплотилась вокруг добрейшего Александра Михайловича, который, увы, никак не мог пережить такой внезапной потери председательского «трона». Тут следует, вероятно, чуть углубиться в историю Тамбовской писательской организации. Образована она была официально в 1960 году, и я стал шестым по счёту её руководителем. Первый ответственный секретарь (так тогда это называлось) прозаик Александр Стрыгин был у руля 8 лет и ушёл, по слухам, не по своей воле – место писательского вождя пришлось освободить для московской поэтессы М. Румянцевой, переехавшей на ПМЖ в Тамбов. Стрыгин вскоре даже уехал из родных мест в далёкий Краснодар, а Майя Александровна правила (и очень успешно) писорганизацией целых 12 лет (пока это рекорд), вплоть до смертельной болезни. В 1980-м к рулю встал её заместитель поэт Иван Кучин, руководивший организацией 8 лет и мирно ушедший на заслуженный отдых по болезни. Прозаик Виктор Герасин, избранный следующим, самый молодой (49 лет) и энергичный, казалось, пришёл руководить и проворачивать громадьё писательских дел всерьёз и надолго, но всего через пять лет, в 1993 году, добровольно сложил с себя обязанности вождя писательской организации, всё более хиреющей во времена буржуазно-криминального переворота в России, и ушёл на твёрдый оклад редактора городской газеты. И вот после него два срока правил писательской общиной Александр Акулинин. Худо-бедно костерок в печи писательского дома поддерживал и намерен был делать это и впредь до конца дней своих. Это, между прочим, вполне в духе времени: в иных соседних областях писвожди сидят в своих креслах по двадцать и более лет (тот же Владимир Молчанов в Белгороде уже четверть века!)…

Надо сказать, что иные из примкнувших к оппозиции в самом начале, априори, потом, спустя какое-то время, увидев и ощутив начавшиеся перемены в жизни писорганизации, вредничать перестали, но на смену им появлялись новые недовольные или обиженные, привечаемые на так называемых «Литературных пятницах» в доме милейшего Александра Михайловича.

На что же обижались? Да вот, к примеру, как упоминал уже, на стипендии выделили нам сумму меньшую, чем просили. Получилось всего 19 грантов по 500 рублей, а писателей-то 33. Как делить? Была создана комиссия при администрации области, которая и выбирала по результатам конкурса самых достойных кандидатов на стипендию. То есть пишешь, публикуешься, участвуешь активно в жизни писательской организации – все шансы есть получить грант. Какие обиды начались, какой шум поднялся, особенно со стороны тех, кто год был стипендиатом, а на другой выпал из счастливого списка. У-у-у, гад председатель, ты за что меня стипендии лишил?! Полетели кляузы в администрацию, Думу, управление культуры. Да это не я решаю, пытался оправдываться, комиссия из пяти человек во главе с вице-губернатором… Бесполезно.

В конце концов я не выдержал, опять пробился к губернатору и слёзно умолил добавить-увеличить количество грантов. Упросил – сделали 30 стипендий. Целых два года её получали практически все члены писательской организации, кроме «мёртвых душ» (три писателя стояли у нас на учёте, но жили в столице или за границей – обычное дело). Увы, подключились на сей раз завистники из других творческих организаций (почему, мол, писателям стипендии, а художникам или артистам нет?), чиновники и депутаты начали менять положение о стипендиях, перекраивать его так и этак и в результате осталось на область 50 единовременных творческих грантов по сколько-то там тысяч, на которые могли претендовать и претендовали не только писатели (30 человек), художники (а их человек 60 и все они имели возможность зарабатывать и подрабатывать своей кистью), артисты (100 или более лицедеев, которые все получали зарплаты), но, допустим, преподаватели музыкального училища и даже чиновники от культуры…

Загубили, одним словом, благое дело!

Обижались, само собой, и крепко обижались на председателя писорганизации те, кому не удавалось с ходу попасть в её ряды. Тем более, что ранее это было сделать довольно легко. Порой даже на собрании кандидата не обсуждали, только на бюро, куда кроме председателя входило ещё два-три человека. В результате за предыдущие десять лет организация увеличилась вдвое и сразу надо сказать – в основном, количественно, но отнюдь не качественно. Как уже упомянул, новое правление внесло некоторые уточнения, подсказанные временем и практикой, в Правила приёма, и на общем собрании мы их обсудили-утвердили в новой редакции. Вот для истории сей документ:

ПРАВИЛА И ПОРЯДОК

приёма в Союз писателей России

(Тамбовское отделение)

В соответствии с Уставом Союза писателей России (ч. 3), в СП принимаются лица, подтвердившие своим творчеством статус профессионального писателя, на основе личного заявления.

1) В правление Тамбовской писательской организации необходимо представить:

Заявление о приёме.

Изданные книги (как правило, не менее 3‑х), каждую – в 3‑х экземплярах.

Список основных публикаций.

Печатные отзывы, рецензии, статьи о творчестве вступающего в СП.

Три развёрнутые, аргументированные рекомендации от членов СП, имеющих стаж членства не менее 3‑х лет. Примечание: Председатель правления от дачи рекомендаций освобождается.

Личный листок по учёту кадров – 2 экз.

Фотографии – 4 шт.

Автобиографию – 2 экз.

2) Заявление предварительно рассматривается на заседании правления писательской организации с приглашением кандидата и авторов рекомендаций, которые должны аргументированно и аналитически представить творчество своего протеже, обосновать его профессионализм, соответствие уровню члена СП.

3) По рекомендации правления вопрос о приёме в СП кандидата выносится на общее собрание писательской организации. Совместными усилиями правления и кандидата необходимо сделать всё для того, чтобы с творчеством последнего заранее, до собрания ознакомилось как можно больше членов СП.

4) Вопрос о приёме считается решённым, если за кандидата проголосовало не менее 2/3 от числа членов областной писательской организации (учитывая и голоса писателей, отсутствующих на собрании по уважительным причинам, но при условии, если они представят до начала собрания своё решение «за» или «против» в конверте на имя председателя правления – обязательно в развёрнутом, аргументированном виде). Отсутствующие на собрании и не приславшие решения в письменном виде – считаются проголосовавшими «против».

5) Решение собрания областной писательской организации о приёме кандидата в члены СП рассматривается и утверждается (или не утверждается) в Москве на заседании Приёмной коллегии правления СП РФ.

6) Вопрос о приёме кандидата, «не прошедшего» Приёмную коллегию, вновь рассматривается на общем собрании областной писательской организации только после выхода его следующей книги (следующих книг).

7) Если кого-либо из кандидатов примут в Союз писателей России, минуя решение областной писательской организации, вопрос о его постановке на учёт в Тамбовском отделении СП будет решаться правлением Тамбовской писательской организации.

Вставки-дополнения выделены. Понятно, что теперь председатель  в какой-то мере ограничивался в праве пополнять организацию по своему усмотрению, значительно повышалась ответственность авторов рекомендаций и голосующих заочно, ну и очень важен пункт седьмой, ибо участились случаи, когда кандидат в профписатели, которого прокатили дома на собрании, отправлялся прямиком в столицу, какими-то неведомыми путями-способами добывал там заветные писательские корочки, возвращался в родные недружелюбные пенаты, спокойно становился на учёт и вливался как бы полноправным членом в писорганизацию, да ещё становился, как правило, одним из самых горластых и недовольных. Я ещё предлагал дополнить в пункте первом строку о наличии трёх книг у кандидата примечанием, что хотя бы одна из книг должна быть издана не за счёт автора или спонсора, но тут меня сотоварищи не поддержали – тогда в Тамбове и принимать было бы некого…

Кому-то Правила и порядок приёма в СП казались чересчур жёсткими и сложными, я в ответ «успокаивал»: к примеру, защитить кандидатскую и тем более докторскую диссертацию намного труднее, сложнее и нервомотательнее, однако ж, гляньте, этих кандидатов и докторов в одной нашей области человек триста, а писателей-то всего тридцать…

Наши обновлённые правила начали действовать (и даже, можно сказать, чересчур жёстко) уже на первом «приёмном» собрании. Кандидатов было трое – все поэты, все мужики. Двое помоложе, один уж в возрасте. У каждого не менее трёх книг, изданных за свой счёт, имеются все рекомендации какие надо, горячее желание влиться в наши ряды и продолжать творить-пополнять поэтическую библиотеку своими новыми книгами. Больше того, все трое уже удачно прошли обсуждение в правлении. Раньше проскочили бы без лишних разговоров. Теперь же при тайном голосовании ни один из них не набрал нужных двух третей голосов. Признаться, это даже для меня стало неожиданностью. По крайней мере один из трёх кандидатов, тот, который  в возрасте, был несомненно уже сложившимся поэтом, причём уже автором пяти, а то и шести сборников. Тем не менее, всем троим было рекомендовано не опускать руки, творить дальше и после издания следующей книги повторить попытку вступления…

И вот как по разному воспринимают люди один и тот же факт, одну и ту же ситуацию – в зависимости от характера, натуры, воспитания, степени ума и таланта. Все трое, естественно, результатами голосования огорчились (а кто бы не огорчился?), но те двое, что помоложе, ещё и озлобились. Причём обида-озлобленность их почему-то избрала вектор направления явно в адрес председателя: мол, это я не пущаю их в СП. Один в сердцах плюнул на пол (который я шваброй перед собранием драил), заявил, что в гробу он видел нашу организацию и вообще весь Союз писателей и, уходя, хлопнул дверью. Как потом выяснилось, он напрочь завязал с поэзией, начал писать-сочинять боевики об афганских и чеченских кампаниях, успешно издаваться в престижном столичном «Эксмо», на одном из всероссийских совещаний молодых писателей был принят в СПР, пришёл к нам с писательским билетом и благополучно и по праву встал на учёт.

Второй обиженный и озлившийся с кривой усмешкой выдавил в мой адрес с непонятной угрозой, дескать, не всё тебе решать, вышел и напрямки отправился в Москву. Оттуда он вернулся с красным билетом, заявился ко мне в писательскую, торжествующе предъявил и потребовал: ставь на учёт. Я напомнил шустрому товарищу, что подобные вопросы рассматривает правление, чем опять вызвал недовольство и претензии. Все семь членов правления на следующем заседании единогласно проголосовали против постановки пиита с московской ксивой на учёт. Он долго не мог в это поверить – краснел, бледнел, чертыхался. Потом куда-то побежал. Через пятнадцать минут мне на мобильный позвонил влиятельный депутат областной Думы, зампредседателя, и строго-повелительным тоном посоветовал немедленно поставить этого «талантливого поэта» на учёт. Пришлось объяснять чиновнику-депутату, ещё со времён советской власти привыкшего командовать всем и вся, что в правлении у нас семь взрослых людей, вполне уважаемых писателей, и мы вправе сами решить тот или иной вопрос, касающийся нашей общественной организации. Депутат этот тоже в свою очередь обиделся-оскорбился и потом упорно втыкал палки в колёса писорганизации (подлянка со стипендиями, поди, его заслуга), а наш пиит с московским билетом грозился поначалу подать на нас в суд, но в итоге ограничился пасквилем  в очередной своей книжке (причём в прозе – поэтического вдохновения видно не накопил), где изобразил меня грязным, оборванным, спившимся попрошайкой, по недоразумению попавшем в председатели писательской организации. Плевки эти грязные цели не достигли и достичь не могли по причине полного несоответствия реальности: умываюсь, моюсь и чищу зубы я регулярно, небритым на улицу не выхожу, в одежде бываю даже франтом (в белом костюме люблю щегольнуть), пить давно не пью и взаймы деньги последний раз брал в те далёкие дни, когда был безалаберным и ещё только подающим надежды молодым писателем. Это наш самозваный пиит где-то до меня или в другом месте таких писпредседателей видел…

И вообще, убийственный пасквиль написать – тоже ведь талант нужен!

Ну а первый из тех трёх кандидатов, Иван Иванович Акулов (уж пора и назвать достойное имя), вернулся с огорчительного собрания к себе в село Петровское, засел вновь за письменный стол, начал работать с вдохновением и удвоенной энергией, выпустил через полгода новый сборник замечательных стихов и поэм, вновь подал заявление на приём и был почти единогласно принят в Союз писателей, стал одним из самых уважаемых, авторитетных членов нашей писательской организации…

А вообще за десять лет при мне было принято в Союз писателей восемь поэтов и прозаиков и за подавляющее большинство из них я и сам при тайном голосовании с охотой отдавал свой голос.

* * *

От природы я, признаться, человек тихий, не агрессивный, никогда сам драки не затевал, скандалить и ругаться не любил, с придурками и хамами всех мастей старался не связываться (себе дороже!), но, как уже упоминалось, когда избрали меня братья-писатели своим лидером-вождём, я готов был в глотку вцепиться, на дуэль вызвать любого, кто говорил при мне плохое о тамбовской писательской организации вообще и каждом из её поэтов и прозаиков в частности. Но всё же поначалу и довольно долго пытался я угомонить недовольных увещеваниями и в личных разговорах и на общих наших собраниях, мол, для недовольства у них нет причин, давайте работать дружно, не суйте с таким азартом палки в колёса – ведь не только председателю, всей организации мешаете двигаться вперёд… Куда там!

Перед очередным отчётно-выборным собранием, поняв-осознав, что новый председатель в общем-то не прочь и на второй срок пойти (а я действительно, можно сказать, во вкус вошёл, уверенность в своих силах почувствовал, да и начатые большие дела на полпути бросать не хотелось), наши милые оппозиционеры, ранее предпочитавшие действовать в основном исподтишка, сбросили забрала и ринулись в открытый бой – вывалили на страницы городской газеты всё накопившееся в прекрасных их душах. Моё терпение лопнуло, решил и я вслед за ними вынести остатний мусор из нашей писательской избы на обозрение читателя-обывателя. Причём, мой ответ врунам-хулителям в той же газетке, несмотря на всю её показную демократичность,  так и не появился, так что материал уже с дополнением-предисловием появился в очередном выпуске «Тамбовского альманаха» в сентябре 2008-го, аккурат перед самым отчётно-выборным собранием.

СТРАННАЯ «ДИСКУССИЯ»

Эта неприглядная история случилась недавно – в июне нынешнего года.

Многострадальная газета «Город на Цне», которой решительно не везёт в последнее время с редакторами, решила оживить свои серые страницы странной «дискуссией». Цель её, как было заявлено, – выяснить ни много ни мало: «а есть ли сейчас на Тамбовщине литература»? На деле всё вылилось в обсуждение (осуждение!) работы Тамбовского отделения Союза писателей России. В 4-х номерах газета дала пространные материалы «против» писательской организации (О. Алёшина, А. Митрофанова, А. Акулинина и Н. Веселовской), в одном – два кратких «за» (И. Елегечева и Л. Котовой), при этом неустанно в редакционных врезках подчёркивая свою якобы беспристрастность и объективность.

Любопытно, что завершать «дискуссию» в номере «ГнЦ» от 2 июля должен был официальный ответ председателя правления Тамбовской писательской организации. Статья была сдана редактору Назаркиной лично в руки за 6 дней до выхода номера, корректура была вычитана автором в полосе и, по согласованию с той же госпожой Назаркиной, была внесена небольшая правка. Более того, госпоже редакторше по её просьбе были представлены автором документы, подтверждающие изложенные факты (насколько нам известно, от злопыхателей, поливающих писательскую организацию грязью, таковых бумаг в редакции не требовали).

Ну так вот, после всей этой канители номер вдруг вышел без этой уже набранной и свёрстанной статьи, а совсем с другим откликом – ещё одного хулителя (впрочем, как потом выяснилось, сильно сокращённым-отцензуренным), а в пространной врезке (стилем удивительно напоминавшей стиль одного из диспутантов) редакция беззастенчиво обманывала читателей, будто бы председатель писательской организации со своим откликом опоздал и высказал только своё частное «неинтересное» мнение. При этом  «редакция» простодушно упоминала-признавала, что статья председателя была официальным ответом – на бланке организации, с печатью и указанием в подписи должности.

Но самое странное во всей этой истории то, что трое из четверых яростных критиков состояния дел в Тамбовской писательской организации к ней самой имеют отношение весьма косвенное или не имеют его вовсе, хотя и подписываются как «члены Союза писателей России». Но, повторяем, на учёте в Тамбовском отделении СПР они не стоят. Так что поговорка-пословица про «чужой монастырь» и «свой устав» в данном случае подходит как нельзя в тему.

Жаль, конечно, читателей «Города на Цне», которые за свои деньги получили со страниц приобретённой газеты, мягко говоря, необъективную информацию. Но для истинных любителей литературы (а читатели «Тамбовского альманаха», безусловно, принадлежат к их числу) мы восстанавливаем подлинную картину «дискуссии», восполняем пробелы и цензурное своеволие непрофессиональной редакции «Города на Цне».

Само собой, все пасквили «членов СП», мы воспроизводить не будем (зачем же повторять-тиражировать дурь?), тем более, что претензии и «обвинения» в них удручающе однотипны, повторяются и сводятся к трём нехитрым постулатам:  1) писатель Н. Наседкин пишет не «те» романы; 2) такой писатель не имеет права возглавлять писательскую организацию; 3) дела в Тамбовской писательской организации сегодня идут из рук вон плохо.

Мы перепечатываем для примера полностью только «критическое» выступление А. Акулинина из «ГнЦ» от 18 июня (к тому же он полноправный член Тамбовского отделения СПР) и Н. Веселовской из «ГнЦ» от 2 июля с восстановлением авторского заголовка и всех цензурных купюр (к тому же у неё речь в основном идёт действительно о литературе). А также выносим на суд читателей опубликованные заметки И. Елегечева, Л. Котовой из «ГнЦ» от 25 июня (с исправлением опечаток и немногочисленных фактических ошибок), «зарубленный» на корню чересчур «объективной» редакцией отклик З. Королёвой и вынутый из готовой полосы газеты официальный ответ Н. Наседкина.

К сожалению, мы не имеем возможности опубликовать все письма и статьи в поддержку писательской организации, которые поступили в редакцию «ГнЦ», но, конечно, чрезвычайно благодарны авторам за них – спасибо!

Точки над «i»

Вообще-то в интеллигентной культурной среде (данная «дискуссия» публиковалась в газете «ГнЦ» под рубрикой «Культурная среда», и редакция обещала расставить все точки над «i») существует хорошее правило: если на тебя лают собаки, не стоит опускаться на четвереньки и лаять в ответ. На Востоке это звучит мягче: собаки лают, караван идёт. Ну да мы не на Востоке, да и мне, признаться, надоело быть мягким – что называется, достали! Полаю. Ибо задели, облили грязью не столько меня, сколько областную писательскую организацию.

Уважаемая мною интеллигентная газета «Город на Цне» дискуссию о якобы сложившейся в Тамбовском отделении Союза писателей России нездоровой обстановке начала заметкой Олега Алёшина под убойным заголовком в духе 1937-го года «Нам не по пути» (№ 23, 4 июня 2008 г.). В следующем номере наезд на областную писательскую организацию продолжил некий А. Митрофанов. Затем в этот странный «диспут» зачем-то вступил мэтр А. Акулинин и свою странную поварёшку дёгтя в котёл «дискуссии» плеснул-вывалил…

Понятно, что каждый из этих диспутантов смотрит на положение дел со своей колокольни, только, судя по всему, колокольни их (минареты, синагоги) стоят в таких тёмных местах, что оттуда данным господам-товарищам плоховато видно.

Для начала: а судьи кто?

Алёшина именуют-представляют в газете то «литератором», то «писателем», то «поэтом». Увы, эти лестные эпитеты-титулы мало соответствуют действительности. Алёшин в литературе, мягко говоря, – никто, пустое место, ноль. Зато амбиций – на трёх Пушкиных хватит. В 2001 году на региональном семинаре молодых литераторов в Белгороде его приняли в Союз писателей, так сказать, авансом, как подающего кой-какие надежды. Разглядел в нём эти надежды в основном, видимо, тогдашний руководитель нашей писательской организации. За семь минувших после этого лет надежды наш уже почти 45-летний «пиит» материализовал в 40-страничный сборничек стишков «Антоновы песни» размером с записную книжку, изданный за счёт автора. Всё. О каких-либо достоинствах «поэзии» речи вообще нет: думается, ни сам Алёшин, ни его опекун Акулинин, ни читатели-родственники не считают эту стихотворную брошюрку поэтическим достижением.

Признаться, когда Олег подал заявление о выходе из состава Тамбовской писательской организации, я чуть было не зауважал его: ну, подумал, проснулась совесть у парня, понял, что ни с какого боку не соответствует он званию писателя, самому надоело играть роль балласта в творческой организации… А оно вон чего: ему, оказывается, с другими – настоящими – писателями не по пути, мелковаты они для него в качестве попутчиков!

С г-ном Митрофановым сложнее: он у нас – «гимнюк» (словечко-эпитет Твардовского о Михалкове) местного розлива, да и книжечек настрогал поболее и повесомее. Но здесь другая запятая: дело в том, что г-н Митрофанов к Тамбовской писательской организации отношение имеет весьма и весьма косвенное. На общем собрании однажды рассматривалось заявление самодеятельного поэта-сатирика Митрофанова о приёме в СП. При тайном голосовании из 24-х необходимых голосов (2/3 от 35 членов писательской организации) сей господин набрал всего 14 голосов «за» и 21 «против», так что в приёме ему было отказано. Вместо того, чтобы в соответствии с Уставом СП и Правилами приёма дождаться выхода следующей книги и повторить попытку, как это делали до него многие другие, Митрофанов нашёл обходные пути и, спустя время, принёс в правление Тамбовской организации готовый писательский билет, выписку из решения о том, что его якобы приняли в Союз писателей в Москве (хотя там всего лишь утверждают решения по приёму региональных собраний и всероссийских семинаров), и потребовал поставить его на учёт. Естественно, единогласным решением всех семи членов правления ему в этом было отказано. Ведь подавляющее большинство тамбовских писателей ясно заявили, что не считают его профессиональным литератором-коллегой, да ещё он Устав и правила нашего «монастыря» соблюдать с первых шагов не собирается, а надо же – просится, требует: возьмите меня к себе в сотоварищи, я хочу с вами жить и работать. Теперь же вот и вовсе придумал через газету со своим уставом в чужой монастырь вломиться – диктовать начал: кого нам в настоятели избирать, какие книги издавать, каким богам молиться…

Бред!

С Акулининым случай и того сложнее. Александр Михайлович до этого десять лет возглавлял писательскую организацию, и вот почти пять лет назад, опять же подавляющим числом голосов, тамбовские писатели вместо него избрали другого. И седобородый человек, право слово, как ребёнок, никак не может пережить ту «обиду», организовывая и подогревая немногочисленную оппозицию в писательской организации. Ну только представить себе, если б после последних президентских выборов В. В. Путин взялся всячески мешать вновь избранному Президенту, начал собирать оппозиционные группировки на своих домашних «средах» или «пятницах», писать в газеты «обличительные» статейки…

Впрочем, сравнение-аналогия несколько хромает: Владимир Владимирович передал Дмитрию Анатольевичу страну-хозяйство на подъёме, а наш Александр Михайлович довёл писательскую организацию до того, что она, по образному выражению одного из старейших тамбовских писателей И. Елегечева, «лежала на боку». Достаточно сказать, что она даже не была зарегистрирована и являлась по сути самодеятельным литературным кружком, таким же, как пресловутая акулининская «Литературная пятница».

Новое правление не только осилило-осуществило эпопею регистрации Тамбовского регионального отделения ООО «Союз писателей России», но и возродило Тамбовское отделение Литфонда, без которого писательская организация, может быть, и не выжила бы. Новое правление создало-открыло при Литфонде писательское издательство, которое уже прочно завоевало репутацию самого профессионального издательства в Тамбове. Основано и начало регулярно выходить издание по типу толстого журнала под названием «Тамбовский альманах»… Новому правлению удалось «пробить» творческие стипендии, о чём ранее тамбовские писатели и не мечтали. Писатели-юбиляры теперь благодаря хлопотам правления получают по 30 тысяч рублей на издание книги и материальную помощь в 5 тысяч. Возродились массовые литературные праздники, вечера, презентации новых книг. Об активной работе Тамбовской писательской организации из номера в номер пишет-сообщает столичная «Литературная газета», ставя нас в пример другим регионам…

Ну да Акулинину со товарищи всё это преотлично известно. И все их недовольства-претензии смехотворны. Недовольны, к примеру, что стипендий на всех не хватает? Но ведь три года их получали в Тамбове только писатели, и ещё в прошлом году их хватало на всех, в том числе и на упоминаемого Остроухова и самого зачинщика бузы Алёшина. Разве есть вина правления писательской организации в том, что администрация области с этого года его почин распространила на все творческие союзы, и теперь, естественно, 50-ти стипендий на всех писателей, художников, артистов (человек 200!) не хватает.

Пытаются диспутёры уверить читателей газеты, будто председатель писательской организации, сатрап и деспот, все решения принимает единолично. Это уж совсем напраслина: практически каждый месяц, а то и чаще, собирается правление, строго раз в 3-4 месяца проходят общие собрания, на которых и решаются все важные вопросы: кого на учёт поставить, кого в Союз писателей принять, кого на премию выдвинуть…

И последнее. Диспутантам не нравится моё творчество и особенно почему-то книга «Люпофь», вышедшая в московском издательстве «Голос-Пресс» два года назад. Что ж, о вкусах не спорят. Я знаю многих людей, которым не нравится проза Л. Толстого, Достоевского и даже Акулинина. И я, можно сказать, благодарен им за бесплатный пиар. Странно только, что «критики» мои обсуждают не художественные достоинства или недостатки книги – им, видите ли, не нравится, что в романе моём герои влюбляются, целуются и (о ужас!) порой занимаются сексом. Видно, оппоненты мои ходят в ближайших родственниках той странной дамочки, которая на заре перестройки заявила на весь свет по телевидению, будто у нас в стране секса нет. Что ж, если у них нет ни любви, ни секса – это их проблемы. Хуже, когда они свои личные комплексы выплёскивают на страницы газеты.

И я хочу попросить прощения у читателей газеты, у любителей литературы вот заэту, с позволения сказать, «дискуссию». Так не хотелось на неё отвлекаться! Уже немало сделано, но впереди дел ещё больше. Только что писательская организация в рамках социального заказа области выиграла по конкурсу грант в двести тысяч рублей на реализацию программы под названием «Возрождение литературных традиций проведения Недель поэзии и праздников литературы на территории Тамбовской области».

И мы её реализуем. Только не мешали бы те, кто не желает идти с нами по этому пути.

На сто процентов уверенным быть не могу, но, надо полагать, публикация эта как-то повлияла на итог отчётно-выборного собрания, которое состоялось 3 октября: из тридцати голосовавших за мою скромную (сверхскромную!) кандидатуру голоса отдали двадцать семь – 90 процентов. За что ребята-бузотёры боролись, на то и напоролись…

Депутатский приятель-поэт (впрочем, уж понятно, что это один из диспутёров) был не первым, кто грозил писательской организации и лично председателю судом, но чаще всего дело угрозами и заканчивалось. Грозители творцами были, может, и бездарными, но людьми всё же более-менее адекватными: понимали – только время, деньги и остатки репутации потеряют в судах. Но нервомотательные сутяжные волны накатили со стороны, откуда и ждать не ждали – из литактива. Нашёлся один перец, явно не совсем здоровый, который взялся изводить и не только меня судебными тяжбами. Потом, правда, прояснилось, что за спиной его всё же стояли недовольные из писательской организации, которые подсуживали бедолагу, подсказывали ему темы для исков, помогали оформлять бумаги в суды…

Уже ближе к окончательному финалу своего председательства, когда нервы натянулись до звона, до предела, я опять не сдержался и уже по собственной инициативе накатал злой фельетон про наши скорбные дела и вынес-выплеснул этот сор домашний на страницы центральной «Литературной газеты» (14 сентября 2011 г.):

НЕАДЕКВАКАНЬЕ

При Тамбовской писательской организации немало лет существует-действует литобъединение «Радуга». За четверть века через это лито-сито прошло сотни три самодеятельных авторов. Для некоторых (единиц!) творчество стало серьёзным делом – со временем они пополнили ряды областного отделения Союза писателей. Большинство же «радужан», как водится, с удовольствием творят самодеятельность: пишут тексты столбиком, обсуждают их на занятиях, радуются редким публикациям в коллективных сборниках-альманахах, которые, скинувшись, издают за свой счёт. Некоторые замахиваются и на отдельную книжицу (благо, заплатить и самиздаться сегодня не проблема), дарят-подписывают её родным и знакомым и на этом успокаиваются.

Ведь каждый более-менее адекватный сверчок знает свой шесток.

Но в наши свихнувшиеся времена, когда литература (как и вся окружающая действительность) всё более начинает походить на балаган, этот благостный литкустарный процесс не мог не дать сбой. И он дал. Некий «радужанин» Неадекватов (назовём его так), дядя уже пенсионного возраста, года два назад тоже замахнулся на самиздат. Да выдал не просто сборничек-брошюрку, а отпечатал в местной типографии тиражом 500 экземпляров целый том своих виршей – в твёрдом переплёте, с фотоиллюстрациями из семейного альбома (в помощь, видимо, будущим биографам).

Очень хотелось порадоваться за седовласого доморощенного пиита – такой финал-апофеоз! Но не успели мы толком поздравить Неадекватова, как выяснилось, что он, напротив, считает выход «книги» всего лишь триумфальным стартом и только началом своей поэтической карьеры. Он решительно выдвинул три требования. Во-первых, считать его отныне ПОЭТОМ. Во-вторых, немедленно к его 60-летнему юбилею издать новую «книгу» массовым тиражом уже на бюджетные деньги. И, в-третьих, безотлагательно принять его в Союз писателей.

Казалось бы, посмеяться или пожалеть злосчастного Неадекватова, у которого чрезмерно закружилась голова, но ни до смеха, ни до жалости дело не дошло. Дело дошло до милиции, прокуратуры, до судов. Именно так – во множественном числе. Бывший «радужанин» практически один и тот же текст в виде жалоб, заявлений, исков начал рассылать и подавать в эти строгие инстанции. Мол, кто считает, что его стихотворное творчество не выходит за рамки самодеятельности, любительского уровня, отказывается издать его книгу на деньги налогоплательщиков и не стремится принимать его в СП – тот клевещет на него и его оскорбляет (соответственно статьи 129 и 130 УК РФ).

Нас, основных мучеников, коих неугомонный Неадекватов таскает по судам, человек пятнадцать: председатель правления писательской организации (аз грешный) и члены издательской комиссии – работники управления культуры, руководители библиотек, профессора-филологи… Позади уже в общей сложности пять судов – мировых и районных. И это только первой инстанции! То есть плюс ещё не менее пяти судебных заседаний в областном суде, где рассматривались апелляционные жалобы неутомимого «поэта». Конечно, судьи каждый раз адекватно оценивают претензии Неадекватова и выносят решения не в его пользу, но нам-то от этого не легче. Только представить себе: достаёшь из почтового ящика очередное извещение, мчишься на почту, получаешь заказное письмо с повесткой (в которой тебя именуют «подсудимым»!), в определённый день и час, отбросив все нужные дела, летишь сломя голову в суд, томишься там час, а то и два в душном зале, выслушивая в сотый раз бред «обвинителя-потерпевшего», который декламирует свои вирши, пытается уверить судью, что остальные тамбовские поэты ему в подмётки не годятся… И таких заседаний в каждом судебном процессе, как правило, два-три, а то и четыре!

Вернёшься, бывало, после очередного судебного сидения домой, измотанный и подавленный, включишь телевизор, а там Президент, премьер или депутат какой с озабоченностью говорят-рассуждают о перегруженности наших судов, о замотанности-усталости судей…

Ну а наш непризнанный пиит между тем освоил и Интернет-пространство. Опять же без устали взялся размещать свои неадекватные претензии-заявления на серверах типа Стихи.ру, Самиздат.ру, Изба-читальня и пр., в многочисленных форумах, гостевых книгах, рассылает по электронной почте знакомым и незнакомым людям… И здесь, в отличие от судебных исков, в выражениях уже и вовсе не стесняется: помимо нас, главных подсудимых «врагов», изрыгает хулу уже и на судей, прокуроров, «ментов», а также чиновников вплоть до руководства области и даже на писателей-гостей из Москвы, которые приезжают к нам на литературные фестивали. Мы, по уверению Неадекватова, «неучи», «мошенники», «главари», «мафия», «моральные киллеры», «нечисть» и т. д.

И что же нам остаётся теперь: становиться на четвереньки и лаять в ответ?

Вспоминается ещё один недавний литбалаганный случай, такой же, а может быть, и ещё более нелепый. Ушёл в мир иной местный писатель Графоманов (назовём-обозначим так), который числился даже в писательской организации, имел корочки СП. Правда, в Тамбове его в союз упорно не принимали, но он смотался в Москву и писательский билет там достал-выбил (в лихие 1990-е и это делалось легко). Этот Графоманов, что называется писатель из народа, от станка, всю жизнь писал многотомный псевдоисторический якобы роман об одном местном купеческом семействе и выпустил один за другим шесть частей-томов – несуразных по содержанию и совершенно безграмотных по исполнению. Печатал книжки за свой счёт, без редактора и даже корректора, небольшим тиражом, сам продавал. Короче, самодеятельность чистой воды.

И вот, не прошло и полгода после кончины Графоманова, как его сын задумался: а как бы увековечить память отца-писателя помимо плиты на кладбище? Думал-думал и ничтоже сумняшеся заказал местному скульптору мемориальную доску. Тот изготовил, деньги взял и только после этого предупредил-подсказал, мол, такие доски без разрешения развешивать где попало, в общем-то, нельзя. А чтобы разрешение получить, необходимо заручиться ходатайством писательской организации.

Решение-ответ правления писательской организации на запрос-требование графоманского сына было вполне чётким и резонным: для установления мемориальной доски писателю Графоманову нет никаких оснований. Ни малейших.

Не будем вдаваться в изнурительные подробности, но сын не унялся и спустя пару месяцев вышло-таки постановление городской Думы об увековечивании памяти Графоманова мемориальной доской на доме, где он жил. И это при том, что в Тамбове до сих пор нет мемориальной доски одному из творцов бессмертного Козьмы Пруткова Алексею Жемчужникову, прожившему последние 18 лет своей жизни в Тамбове – именно здесь он сочинил-создал свои хрестоматийные стихи, вошедшие в книги «Песни старости» и «Прощальные песни». Нет доски и Андрею Платонову, который жил в Тамбове два года, написал здесь ряд своих классических произведений, в том числе повесть «Город Градов». Не увековечена до сих пор (несмотря на ходатайства!) память Майи Румянцевой, не последней поэтессы в Советском Союзе, которая двенадцать лет возглавляла тамбовскую писательскую организацию…

Ну а самое нелепое в этой истории то, что на все протесты правления писательской организации и вообще здравомыслящих людей против установления мемориальной доски доморощенному сочинителю Графоманову ответ-аргумент был железобетонно прост: но ведь доска уже готова, деньги на неё потрачены.

Вот такая логика.

Ну и как же дальше будет развиваться пресловутый литпроцесс по такому балаганному пути? Может быть, уже вскоре новые неадекватовы начнут подавать иски на читателей, которые не желают читать их вирши и тем самым оскорбляют и наносят моральный вред, а суды эти иски будут рассматривать. Или новые графомановы, поднакопив деньжонок, ещё при жизни возьмутся заказывать самим себе памятники и устанавливать их на центральных площадях…

Как говаривал тот же Козьма Прутков: глядя на всё это, нельзя не удивляться!

* * *

Впрочем, что ж мы всё о плохом да о плохом? Был же и хоть какой-то позитив! Чему-то же и я научился за эти десять лет…

Да, кое-чему научился, в том числе и тому, что мне и раньше не особо требовалось, да и теперь в оставшиеся годы жизни вряд ли пригодится.

К примеру – выступать-трибунствовать. А на настоящую или воображаемую трибуну за эти десять председательских лет приходилось выходить и произносить-толкать речи через день да каждый день. Собрания, конференции, юбилеи, литвечера, праздники, фестивали, презентации, бесчисленные культмероприятия городского и областного масштаба… И везде: «А сейчас слово предоставляется председателю писательской организации…» Хошь не хошь, надо встряхиваться, ломать свою натуру, ковылять к микрофону и чего-то там стараться не банального выдать (пысатэл же!), а перед этим ещё, готовясь, составлять-репетировать спич свой в голове – без бумажки же надо выступить, форс держать…

Особенно тяжко давались поминальные речи и хлопоты. Вот этот скорбный опыт совершенно меня измотал. Мне ранее вообще чрезвычайно редко доводилось участвовать в похоронах – провожал в последний путь только самых близких и родных. За всю жизнь буквально раз пять-шесть. А за эти десять лет ушли в мир иной, страшно сказать, – 14 (четырнадцать!) членов писательской организации. А ещё несколько жён и мужей писательских… И каждый раз надо было самому пережить скорбное и зачастую неожиданное известие, обзванивать поэтов и прозаиков, умоляя их прийти проститься с сотоварищем (увы, бывали случаи, когда из писателей за гробом шёл я один), срочно сочинять некролог в газету, искать деньги на цветы или венок, выступать на траурном митинге, ехать на кладбище, сидеть за поминальным столом и опять что-то говорить…

До сих пор вспоминать тяжко!

Ну каким ещё опытом обогатили меня десять председательских лет, какими знаниями? Научился-приспособился, как уже упоминал, с чиновниками общаться, грошовую матпомощь на писательскую организацию выпрашивать… Да нормальному человеку на кой хрен такой опыт вообще нужен! Освоил волею обстоятельств азы бухгалтерского дела, дебет-кредит, баланс-маланс составлять, банковский счёт вести, чеки, ведомости заполнять и отчёты в налоговые органы и всякие фонды составлять-стряпать? Да мне этот опыт до фени, бизнесом я и раньше не занимался, теперь и вовсе не собираюсь – мне и пенсии хватает…

Что же не вспоминается никак что-нибудь приятное?!

Во, вспомнил – навыки издательского дела! Вот то действительно ценное, что пополнило копилку моего житейского опыта. Мне всегда хотелось самому от и до сотворить-создать свою книгу. Помню, семилетним пузырём-первоклашкой я впервые в жизни взял в школьной библиотеке книжку – перевод с французского весёлой истории про пса Пифа или Пафа (помню буква «ф» точно была) с яркими картинками. Прочитал по слогам, насмеялся, восхитился и так мне стало жалко расставаться с этой чудесной книжкой, возвращать безвозвратно, что я засучил рукава рубашонки и взялся делать-творить копию. Нашёл чистую школьную тетрадку в 12 листов и принялся переносить-копировать в неё текст печатными буквами и картинки цветными карандашами…

Увы, тот первый «полиграфический» опыт не сохранился, но, видно, в память запал. Работая в газетах, я часто бывал в типографиях, наблюдал воочию, как среди грохота и лязга линотипов, резательных станков, печатных машин рождаются-создаются газеты, брошюры, книги. Мир этот мог я наблюдать только со стороны, и когда начал отдавать в издательства рукописи своих первых книг, прекрасно осознавал, что сочинением текста и распечаткой его на пишущей машинке моё участие в процессе создания-рождения книги заканчивается-обрывается. На форму, внешний вид и качество полиграфии ты уже никак не мог повлиять. А качество (о, это советское качество!) было просто ужасным. Особенно это сейчас видно-понятно. Боже ты мой, на какой отвратительной, скверной, мерзкой бумаге печатались книги в самой богатой лесами стране! Вот стоят у меня на полках собрания сочинений любимых Пушкина, Достоевского, Чехова, Куприна – мука смертная теперь их перечитывать: бумага жёлтая, с разводами (так называемая – газетная), шрифт мелкий, серенький, плотно слепленный…

На всём суки большевики экономили!

Рядом на полках стоят книжки, подаренные мне современниками, изданные недавно. Не книги – конфетки: бумага офсетная, а нередко и вовсе мелованная, шрифт чёткий, пробелы межстрочные в полтора, а то и в два интервала, поля обильные…

Хотя читателю эти технические подробности ни к чему, ему главное, чтобы приятно было книгу в руки взять и читать её было удобно, не утомляя сверх меры глаза. Но тут вот ещё тонкость какая: печать-то ныне шикарная, а вот текст зачастую сам по себе тусклый, серо-жёлтый, с разводами. Ну никак баланс не воцарится в мире – чтобы форма и содержание наконец пришли в соответствие, слились в гармонии.

Но вернёмся к сути нашего повествования. Слава Богу, соблазна в те годы, когда меня ещё упорно не издавали, пробиваться к читателю в виде «самиздата» по примеру Николая Глазкова или «Метрополя» я избежал. Печатать-размножать на пишмашинке свои творения в 5-10 бледных экземплярах, сшивать в брошюрки нитками или скрепками, рисовать самодельные обложки… Всё же несолидно. Но вот когда я вполне уже освоил компьютер и осознал его возможности, я с помощью программы Word создал, на принтере распечатал и степлером  сброшюровал в виде книжечки рассказ «Перекрёсток». Всё честь по чести: обложка (правда чёрно-белая), титул, оборот титула с аннотацией, копирайтом и даже ISBN (из нулей), 12 страниц текста, выходные данные, портрет автора на задней обложке… Получилось симпатично.

Баловство баловством, но макетную эту пробу в 2003 году я взял за основу и соорудил опять же в Ворде уже настоящий макет своей книжки «Наша прекрасная страшная жизнь», которую  писательская организация издавала к моему 50-летию, придумал оформление. В тамбовской типографии «Пролетарский светоч», где печаталась моя скромная книжица (небольшой формат, мягкая обложка, двести страничек), авторский макет (распечатку и файл на CD-диске) взяли, посмотрели, усмехнулись, объяснили, что в Ворде такие вещи не делаются, но обещали максимально близко к моему создать новый макет в своих специальных издательских программах. Так и получилось – книжка вышла один в один по моему макету (образцу). Вот я и считаю это своим вторым издательским блином. (Напомню, что первым был громадный макет тома «Достоевский: портрет через авторский текст» в университетском издательстве – только там, видимо, прямо с вордовского макета тираж и распечатали – благо, всего 67 экземпляров.)

Когда было решено восстановить Литфонд в Тамбове, опытные люди подсказали мне чудесную вещь – непременно внести в устав организации строку о праве на издательскую деятельность. Оказалось, что если такая строка имеется в уставе – можно создавать своё издательство без всякой регистрации и отдельных бумаг-документов, издавать брошюры и книги любыми тиражами и даже газеты-журналы, опять же без регистрации, если тираж их будет менее одной тысячи экземпляров… Ну да нам больше и не надо!

Когда все предварительные вопросы-проблемы были решены и пора было приступать непосредственно к запуску издательского процесса, я изучил расценки типографские и обнаружил, что издательский, так называемый, допечатный цикл (изготовление макета, попросту говоря) стоит ни много ни мало – 20 процентов общих затрат на книгу. Эге, сказал я сам себе, да с какой же стати мы будем из наших и без того скудных средств на издание книг отдавать-дарить типографии аж пятую часть. Да ведь не боги же программы издательские осваивают и макеты-вёрстки делают…

Короче, взялся по самоучителю доосваивать «Photoshop» («Фотошоп»), который в целом был уже мне знаком, и с азов разбираться в самой мощной на тот момент программе вёрстки «ПиджМейкер» («PageMaker»). А практический первый опыт набирал я, конструируя в этом сложном «Мейкере» сборник стихов юной поэтессочки из литактива, которая накопила денежек на третью свою книжку, решила издать её солидно, в переплёте (первые две были пробой пера, брошюрочки), и вот доверилась мне – старому дядьке, но, можно сказать, молодому (начинающему) издателю. До сих пор я искренне ей за это благодарен! Выиграли от альянса (мезальянса!) нашего мы оба. Девочка, пусть и с некоторой задержкой (понятно, что копался я долго, делал-переделывал каждую страничку неоднократно), но получила красивую и вполне добротно изданную книжку, потратила на неё меньше, чем содрали бы с неё в других тамбовских издательствах, и бонусом обрела негласный титул «Автор самой первой изданной в Тамбовском писательском издательстве книжки». Я же действительно настолько освоил издательскую программу, делая-переделывая и оформляя сборничек карманного формата в 4,5 издательских листа (180 страничек), что следом замахнулся сразу на супер-пупер книжищу, коллективный сборник «Тамбовский писатель-2004» – фолиант в переплёте на 640 страниц! Даже сейчас, глядя на него, я сам себе не верю, что решился тогда взяться за этот гранидиозный макет и сотворил его!..

И дела пошли. За девять лет, что издательство существовало, было выпущено 135 книг, как за счёт бюджета, так и на деньги самих авторов. Реальное финансовое подспорье как для организации в целом, так и для поддержания штанов председателя-издателя – вскоре после избрания писвождём мне пришлось уволиться из университетского издательства, где подрабатывал я редактором долгие годы. Управление культуры, как уже упоминалось, подкидывало правдами и неправдами минимальный оклад председателю писорганизации, но, вот именно, – минимальный из минимальных, на который прожить в наши времена дикого капитализма и кусачих цен было нереально. Итак, после расчётов с типографией (а её аппетиты год от года росли неудержимо), после выплат вознаграждения редактору и корректору, после затрат на расходные материалы (бумага, картриджи для принтера, диски) от каждого проекта какая-то сумма оставалась в кассе организации. На это и выживали. Из бюджета деньги нам выделялись (в рамках конкурса общественных организаций на получение субсидий) ближе к осени, а то и поздней осенью и истратить их надо было до копейки и отчитаться за них до нового года, так что порой полгода или больше только издательство и спасало…

Какая-то книжка приносила тыщу, какая-то тысяч пять. Не могу здесь не вспомнить один курьёзный и вместе с тем самый нервомотательный издательский проект. Подкатил как-то к Дому печати на «Волге» с персональным водителем вальяжный кавказец, чеченец, поднялся к нам на 6-й этаж, брезгливо-высокомерно окинул взглядом интерьер «издательства», и заявил, что доверяет нам выпустить сборник его бессмертных афоризмов. Вопрос цены, заявил через губу, его не интересует, главное для него – качество издания, а он наслышан, что писательское издательство лучшее в Тамбове. Ну с последним утверждением я спорить не стал, а вот в намёк чеченца про хорошую оплату поверили мы с директором Литфонда (который тогда в наличии ещё был) зря. Мало того, что Руслан этот истрепал мне все нервы, пока я больше месяца возился с треклятым макетом его книги (то шрифт не тот, то обложка не та, то добавить надо в уже готовый макет новых десять «афоризмов», то… тьфу!), он ещё и в типографии начал в процесс вмешиваться, поправки-дополнения вносить, обложку снова менять… В результате «Пролетарский светоч» увеличил значительно счёт, сам кавказец дополнительно раскошеливаться наотрез отказался, ссылаясь нагло на договор, так что издательству пришлось доплачивать за типографские расходы кровные десять тысяч и терпеть убытки… Пусть простит меня милейший Рамзан Кадыров, но чеченцев я теперь не люблю!

Самое обидное, что книга эта толстая и в пёстро-красочном переплёте, может, какую славу автору среди горцев своих и принесла, но только не издательству Литфонда. Вообще-то я старался держать марку ПИСАТЕЛЬСКОГО издательства. Редактуру рукописей доверял профессиональным писателям, имеющим филологическое образование, корректором у нас подрабатывала опытнейшая женщина из областной газеты. Но, понятно, ни я, ни мои помощники бездарную рукопись в талантливую превратить не могли. Да, недоброжелатели-завистники могут злорадно заявить, что в издательстве Литфонда тоже вышло немало слабых книг авторов-графоманов. На это я отвечу, слегка перефразировав, убедительно-логичным аргументом товарища Сталина: других писателей у нас в Тамбове нет!..

Ну а если серьёзно, то действительно приходилось иногда, так сказать, поступаться принципами. Иной раз, когда в кассе организации пусто, а надо оплачивать счета за телефон, Интернет, покупать венок на очередные похороны, или срочно оплатить какой-то штраф – невольно и априори рад любому автору-заказчику, пожелавшему издать сборник стихов за свои деньги. Только молишь Бога, чтоб принесённая им рукопись не оказалась уж совсем макулатурой. Однако ж бывали случаи, когда совершенно слабый, но самонадеянный автор вдруг начинал спорить, не соглашаться с редакторской правкой, наотрез отказывался доводить до более-менее приемлемого уровня свои стихотворные опусы – скрепя сердце я возвращал ему уплаченный аванс (за вычетом уже понесённых расходов), его дурацкую рукопись и предлагал отправляться в другое издательство – тем паче, в Тамбове доморощенных издательских лавочек, не предъявляющих больших требований к авторам, развелось как плесени.

Одно утешение, что все эти книжечки доморощенных пиитов издавались, как правило, небольшим тиражом в 100-300 экземпляров, без обязательной рассылки (на ISBN эти авторы экономили), и никто и никогда, кроме самих рифмоплётов и их родных-близких, сборники эти не читал и читать не собирается.

Зато стоят сейчас на полках шестнадцати крупнейших книгохранилищ страны и многих библиотек Тамбовщины однотомник «Тамбовский писатель-2004» и двухтомник «Тамбовский писатель-2009», сборники «Тамбовский рассказ» и «Дети Солнца», томики серии «Поэтический Тамбов» и серии «Издание книг тамбовских авторов для библиотек области», книжки для детей Марины Гусевой «Я шагаю по тропинке» и Михаила Гришина «Приключения Витьки Картошкина», «Дорога жизни» Валентины Дорожкиной и «Избранное» Валерия Кудрина, поэтические сборники мэтров Ивана Акулова и Александра Макарова, молодых Марии Знобищевой и Елены Луканкиной… Да немало и других изданий, за которые мне как издателю, опять же, не стыдно. Выпустил я в писательском издательстве за десять лет и один свой томик прозы «Рано иль поздно», к 60-летию, как раз в рамках программы издания книг для библиотек области. За него мне (и как автору, и как издателю) уж точно не стыдно – вот фиг вам! (Это я всё тем же недоброжелателям-завистникам.)

Ну и отдельная песня – «Тамбовский альманах».

Когда-то в романе «Алкаш» я пофантазировал, что и как бы я делал, если б стал вдруг редактором журнала. Там главному герою поэту и журналисту Вадиму Неустроеву (моему альтер-эго) предложили возглавить журнал «Квазар», который задумали издавать в провинциальном городе Баранове (сиречь Тамбове). И есть любопытный абзац, который стоит привести дословно:

Не откладывая, я запустил письма по стране – Косте Рябенькому в Тверь, ещё двум-трём вээлкашникам, способным дать в журнал ВЕЩЬ. Я даже пошёл на авантюру и отправил запрос-просьбу на Енисей Астафьеву: так и так, мол, Виктор Петрович, новый российский журнал рождается – поддержите! Хоть полстранички, одну из малю-ю-юсеньких «Затесей»… Я не надеялся, что из одной лишь местной литпродукции можно собрать-выпечь ХОРОШИЙ увлекательный журнал…

Напомню, я в те годы был литературно-тамбовским антипатриотом, можно даже сказать, литкосмополитом. Но вот спустя несколько лет, став писвождём местного розлива и затеяв «Тамбовский альманах», я заделался таким радикальным патриотом, что решил составлять его только и непременно из творений авторов, живущих на Тамбовщине или имеющих к ней какое-либо отношение. И это стало главным отличием «ТА» от других региональных изданий, которые наперегонки спешат, как романный «Квазар», завлечь читателей громкими именами со стороны. Нет, сказал я членам правления (они же суть члены редколлегии), на деньги из тамбовского бюджета мы будем издавать альманах не только для тамбовских читателей, но, в первую и главную очередь, альманах тамбовских писателей. И, в общем, все двенадцать вышедших номеров это кредо подтверждают: да, это именно и непреложно – «ТАМБОВСКИЙ альманах». Кому это не нравилось, я советовал читать «Подъём», «Волгу», «Урал», а ещё лучше – «Наш современник» или «Москву»…

Но даже в тех фантазиях, когда писал «Алкаша», я и подумать-вообразить не мог, что можно быть не только редактором, но и в полном смысле – АВТОРОМ издания по типу толстого журнала. Да, «Тамбовский альманах» – АВТОРСКОЕ издание. То есть я не только определял содержание каждого номера, не только подбирал-отбирал тексты для публикации, но сам от и до делал-изготавливал в компьютере макет и оформление каждого выпуска. В типографию я сдавал распечатку макета номера и файл PDF на флешке, там оставалось только распечатать тираж в количестве 600 экземпляров. К слову, тиражом тоже можно гордиться: для небольшой области – это более чем. К примеру, «Подъём», журнал Центрального Черноземья (5 областей), или даже столичный толстяк «Октябрь», издающийся на всю необъятную Россию, имеют в наши славные времена тираж в 1 (одну) тысячу экземпляров…

Ну так вот, к чему я клоню? А к тому, что готов в любой момент вызвать огонь на себя. Если кто-нибудь когда-нибудь скажет: «А я вот хочу поглядеть на сукиных сынов, основавших “Тамбовский альманах”, выпустивших в свет первые двенадцать номеров, и забросать их каменьями!» – я встану, рвану рубаху на груди: нате бейте и забрасывайте – один я такой сукин сын!..

* * *

Однако хватит ёрничать.

Издательство в целом и «Тамбовский альманах» – самое светлое в воспоминаниях о десяти годах писательского председательства. Силы и желания нести этот крест дальше год от года истоньшались-таяли. Доставали и всё больше мешали работать наши непризнанные гении. Особливо две особи, ражий мужик-пиит и тихая на вид старушка-пиитесска, испражнялись злобой и пустыми обидами. Да и непрерывная борьба с чиновниками, с ведомствами, с нехваткой средств, с наплевательским отношением к литературе и писателям со стороны властей предержащих – достали уже до не могу.

О настроении тех дней можно судить по тексту, который написал я ещё в конце первого срока для облегчения души и озаглавил по аналогии со знаменитым рассказом А. Солженицына о страданиях-заботах заключённого. Горестное эссе это нигде я не опубликовал, но показал для сведения и в виде, так сказать, укоризны вице-губернатору, курирующему культуру.

ОДИН ДЕНЬ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА

Николай Николаевич – это я, председатель правления Тамбовского отделения Союза писателей России и правления Тамбовского отделения Литфонда России, секретарь правления СП РФ. Ну ещё, конечно, и писатель – прозаик и литературовед.

Казалось бы, должны одолевать меня заботы сплошь творческие. Они и одолевают – и личного, и, скажем так, «союзного» плана. Вот-вот выйдет в столичном «Эксмо» 2-е, исправленное и дополненное, издание моей энциклопедии «Достоевский», пора заканчивать новый роман, над которым работаю урывками уже больше года, на следующей неделе надо бы провести презентацию только что вышедшего 3-го номера «Тамбовского альманаха», пришёл вызов на очередной пленум правления Союза писателей – предлагают на нём выступить…

Однако ж думать об этом сегодня было некогда.

С утра совершил очередной поход в Тамбовский филиал ОАО «ЦентрТелеком»: уже почти месяц, как в нашей писательской организации не просто отключили, а сняли за неуплату телефон и вот теперь требуют 7080 (семь тысяч восемьдесят!) рублей как за установку нового, хотя и обещают вернуть прежний номер. Опять упрашивал-объяснял, что негоже грабить нищих писателей, передал умоляющее письмо на имя начальника филиала. Письмо-петицию взяли, но предупредили: вряд ли поможет…

Оттуда рысью в отделение Фонда социального страхования, из которого пришла строгая бумага: за непредставление в срок отчётности о перечислении страховых взносов нашей писательской организации опять выписали штраф на 5000 (пять тысяч) рублей. Разговаривал с замначальника, холёным молодым человеком: пояснил ему доходчиво, что штата сотрудников в писательской организации уже несколько лет как нет, так что вопрос о перечислении страховых взносов с повестки дня давно снят, а отчётностью заниматься некому, так как и бухгалтера, естественно, нет. В прошлом году я уже объяснялся с начальником Фонда соцстраха, он пошёл навстречу, штрафные санкции отозвал, – так зачем вновь по этому кругу идти? Увы, на этот раз к начальнику пробиться не удалось, а его холёный зам оказался сам непробиваемым – готовьте пять тыщ, а не то судебного пристава на вас натравим!

В Доме печати вахтёрша, вручая ключ от писательского «офиса», напомнила: дескать, уборщица обижается – вы ей за прошедший месяц не заплатили. Ах да! Впрочем, хоть эта проблема пока решаема. В кабинете достал из сейфа тощий конверт, в нём семьсот остатних рублей. Уже третий год нам, членам Союза писателей, решением Тамбовской администрации и областной Думы выплачивается творческая стипендия по 500 рублей в месяц, то есть 6000 тысяч в год (спасибо им за это!), на общем собрании мы решили с этих шести тысяч вносить по сто рублей в общую кассу на самые неотложные нужды – набирается тыщи три, да вот уже почти все иссякли. Итак, заплачу-ка я уборщице, доброй женщине, согласившейся за символические 100 рэ в месяц протирать пол в нашей писательской комнатушке, сразу 300 рублей (и за два месяца вперёд), а на остальные 400 куплю завтра хотя бы 20 гвоздик на гроб нашего товарища – накануне умер ветеран писательской организации, писатель-фронтовик. Хорошо бы приличный венок с надписью на ленте – да где ж полторы тыщи взять?!

Только убрал опустевший конверт из-под денег в сейф (придётся потом уборщице из своего кармана платить), пришла женщина из бухгалтерии издательского дома «Тамбов», владельца Дома печати, у которого арендуем мы комнату в 23 квадратных метра, и напомнила: писательская организация с начала года уже должна более 6000 (шести тысяч) рублей: мол, пора бы и платить…

Хотел позвонить в областную библиотеку, чтобы договориться о презентации альманаха, да вспомнил, что телефон мёртв…

По дороге домой я невесело думал о том, что придётся опять идти в управление культуры, администрацию области, к местным олигархам – клянчить деньги, объяснять в который раз, что писательская организация в области нужна, что без нас, прозаиков и поэтов, народ не полный, что сам Президент в последнее время то и дело говорит-упоминает о поддержке российской литературы и русского языка, о поддержке писателей. Вряд ли все проблемы решить помогут, но, если посильнее прогнуться, хоть что-нибудь да подкинут…

А в качестве репетиции очередного похода по высоким и богатым кабинетам я вечером клянчу у супруги из домашнего бюджета денег на плацкарту до Москвы – на очередной пленум писательский ехать надо, а то и так уже два пропустил, неудобно, да и выступить предстоит…

Хотел включить компьютер и засесть за свой роман, да куда там – сил душевных не осталось.

Уже перед сном решил немного отвлечься от рутинных дум за книгой. Достал с полки томик Солженицына, перечитал «Один день Ивана Денисовича»…

Да-а-а, мне б его заботы!

Высокий чиновник прочитал, посочувствовал и обещал: чем сможет – поможет. Обещал…

Каплей, переполнившей чашу моего терпения стало то, что у писательской организации отобрали последний кабинет в Доме печати, который она занимала 35 лет, ибо весь шестой этаж администрация области решила забрать под управление то ли дорог, то ли оврагов области. Сначала нас выселили в кабинетишко этажом ниже, а затем и вовсе вышвырнули на улицу из Дома печати, который советская власть в своё время построила как раз для редакций газет и писательской организации…

На отчётно-выборном собрании 3 октября 2013 года, день в день через десять лет после избрания меня вождём тамбовской писательской братии, я категорически и даже, можно сказать, истерически (пытались уговаривать) отказался идти на третий срок и – получил свободу. Но ещё какое-то время не мог полностью прийти в себя, отдышаться и находился как бы в подвешенном состоянии, боясь, что за мной придут, скрутят мне руки и повлекут силою обратно на председательский трон. Ей-Богу, не преувеличиваю. Вот документ той поры – письмо Александру Найдёнову в Екатеринбург от 11 декабря 2013 года (два с лишним месяца прошло):

…Да, я 3 октября категорически отказался идти на третий срок (хотя уговаривали и даже умоляли большинство сотоварищей), но до сих пор нахожусь в подвешенном состоянии. Дело в том, что избранная писвождём поэтесса Людмила через сорок дней сложила с себя обязанности по болезни. Следующим избрали прозаика Юрия (из оппозиции) – он подал в отставку через… 7 (!) дней: тоже, уверяя, что заболел… Сейчас вторую неделю шапку тамбовского писмономаха носит молодая (34 года) поэтесса Таня – девушка серьёзная, но у неё ребёнок, преподавание в университете и арт-студия, где она ставит мюзиклы… Жду с ужасом, что и она вот-вот откажется, и тогда вновь примутся упрашивать меня… Они ведь (не только немногочисленные оппозиционеры, но и соратники) даже не понимали, что это такое – тянуть писорганизацию в наше время: быть в одном лице и председателем двух правлений (СП и Литфонда), бухгалтером, секретарём, курьером, издателем, администратором писсайта, координатором литфестивалей, главредом альманаха и т. д., и т. п. И всё это практически даром, без твёрдой зарплаты…

Впрочем, Татьяна, как Ленин в своё время, решила пойти другим путём. Литфонд и вместе с ним издательство были упразднены, альманах приостановлен, интернет-сайт писательской организации заменён на новый и размещён на платном сервере с нанятым администратором, бухгалтерию всю тоже начал вести настоящий бухгалтер за вознаграждение. Таким образом, Татьяна два года всё же выдержала-продержалась. Слава Богу, и после неё нашёлся смелый человек – подхватил эстафету…

* * *

Иной дотошный читатель, увидев, что глава эта уже заканчивается, может в недоумении воскликнуть-спросить: да когда же наконец автор расскажет о роли Москвы, центра, правления СПР в жизни Тамбовского регионального отделения? Отвечу на это обтекаемо. Вспомните историю с романом «Молодая гвардия» А. Фадеева. Когда был опубликован первый вариант, автора строго спросили: а где же у вас в романе руководящая и направляющая роль Коммунистической партии?! Напуганный автор бросился дорабатывать книгу, добавлять в неё небылиц, домысливать, чем несомненно её только испортил…

Нет, Москва, конечно, в чём-то и чем-то помогала бедному провинциальному писпредседателю, но больше морально, чем материально и практически. В столице литературные люди сами озабочены проблемами выживания и борьбой с внутренней оппозиций.

Но это уж совсем другая история…

Первый выпуск «Тамбовского альманаха».

5. Совсем не яркая заплата

Ну и завершим эту воспоминательную повесть короткой главкой несколько философского содержания, как бы подводящей предварительный итог всему вспомненному и выше описанному.

«Что слава? – Яркая заплата / На ветхом рубище певца…» – написал когда-то поэт, который «наше всё». И каждый «певец» с тех пор волен или неволен примеривать на себя эту строку, сопрягать её с собственной судьбой. И вот что касаемо меня, то про ветхое рубище певца, – тут всё в точку: занятия литературой и правда не принесли мне достойных гонораров, не сделали обеспеченным человеком, тем более – литолигархом, вроде того же Акунина-Чхартишвили. Хотя, если уж объективно, как раз на литературные гонорары, писательские заработки я все последние годы и одевался более менее прилично – без них я точно мог дойти до ветхого рубища при нищенских окладах, о которых упоминал…

А вот насчёт заплаты – вопрос сложнее. Какая-никакая заплата на писательских одеяниях моих появилась со временем, но становилась ли она ярче и насколько – вопрос, повторяю, философский. Многие люди мечтают о славе, многие считают себя добившимися её, что называется, звездятся, иных зашкаливает. Даже в нашей  глухоманной маленькой писорганизации имеется пиит, который на полном серьёзе заявляет о себе печатно и вслух, что-де он знаменитый поэт, самый лучший стихотворец России и пишет гениальнее Пушкина. Смешно ещё, когда видишь визитку иного доморощенного литдеятеля: мало того, что на тиснёном дорогом картоне и вся в виньетках, так ещё исписана в пять-шесть слоёв с указанием литтитулов хозяина – он и «про заек», и «литературовьед», и «драматурх», и «члэн Союза пысатэлэй», и даже «Акадэмыи изячной словэснасты». При этом ещё и две-три медальки, а то и ордена на лацкане пиджака – «Демьяна Бедного», «Козьмы Пруткова», «Мариэтты Шагинян» (каких только литорденов теперь не штампуют!)…

Ну а вообще, что такое слава? Поэта, художника, певца, актёра – неважно. Понятно, что не количеством книг, не орденами-медалями и премиями она измеряется. А – чем? Количеством людей, которые имя творца этого знают, слышали о нём? Или которые читали его произведения (смотрели картины, слышали голос, видели на киноэкране)? Или, всё же степень славы определяют те, которым его творчество нравится? Это одна сторона вопроса. Другая – а какое число должно быть этих зрителей-слушателей, чтобы всерьёз говорить о славе? На земле сейчас семь с половиной миллиардов человек, ну пусть взрослых пять миллиардов. Напиши ты пять романов «Преступление и наказание», десять эпопей «Война и мир», двадцать пьес «Чайка» и тысячу детективов под ником Дарья Донцова – всё равно все пять миллиардов людей тебя не прочитают, знать и славить не будут. Может, хотя бы миллиард? Тоже вряд ли. Сто миллионов? Уже ближе к реальности, но и это проблематично…

Короче, вектор рассуждений, думаю, ясен даже любому из двух с половиной миллиардов детишек на земле: слава – понятие относительное и эфемерное. Пусть какого-то писателя знает и даже любит в мире десять-пятнадцать миллионов читателей – это мизер в сравнении со всем человечеством. И уж тем более смешно соревноваться-сравниваться, у кого из пишущих больше читателей. Во-первых, это даже тиражами изданных книг не измеришь (у каждого экземпляра из тиража хрен знает сколько читателей), а во-вторых, пусть у той же Донцовой или Евтушенко миллионы читателей, и даже десятки, а у Валентина Распутина или Николая Рубцова в разы меньше, но разве тех и этих читателей сравнить-сопоставить можно?! То-то и оно. А сейчас иные литперцы даже взялись измерять свою «славу» количеством «подписчиков» в ЖЖ, лайков в Фейсбуке и просмотров в Ютубе – соревнуются, хвалятся…

Если же ещё начать рассуждать о различии понятий «слава», «известность», «популярность» (ведь и дураку понятно, что это не одно и то же), то мы и вовсе убредём в непролазные дебри.

И всё же, философствуй не философствуй, а каждому пишущему славы ох как хочется. Не исключение и я. Да это и так понятно из всего здесь написанного. Мечтал, особенно на заре пресловутой туманной юности, представлял себе – вот когда я стану знаменит, то поеду в Ялту отдыхать…

Каждый, кто изучал историю мировой литературы прекрасно знает, что в судьбе почти каждого прославленного писателя имел место какой-нибудь случай, подтолкнувший эту самую судьбу в счастливом восходящем направлении. Классический пример с Достоевским. Вот так вот звёзды сошлись, что в те дни, когда он закончил свой первый роман «Бедные люди», он жил как раз на одной квартире с Григоровичем, а тот уже приятельствовал с Некрасовым, и оба они общались с самим Белинским, ну а тот только-только объявил о зарождении «натуральной школы» в литературе. Удивительно ли, что рукопись молодого Достоевского была тут же прочитана, пылко одобрена и с колёс опубликована. Ещё неизвестно, как сложилась бы жизнь-судьба Фёдора Михайловича, если б проживал он, допустим, в глухоманном Тамбове и прислал свой дебютный роман в какой-нибудь столичный журнал по почте…

В моей биографии, как уж упоминал, были моменты, которые как бы намекали: вот-вот и дела твои писательские помчатся вперёд и ввысь, готовься к медным трубам! Ну вот если бы в 1987 году в журнале «Москва» появился рассказ «Супервратарь», а в «Библиотеке “Молодой гвардии”» вышел сборник рассказов… Вот если бы в 2000-м  в «АСТ»переделали обложку «Алкаша» и пропиарили как следует роман по телевизору и в прессе… Вот если бы в 2004-м во МХАТе  Доронина поставила пьесу «Город Баранов»… Вот если бы в Польше издали в начале этого века все мои уже переведённые книги и следом остальные…

А ведь ещё случай странный был, о котором я забыл упомянуть. Летом 2003 года в мой комп прилетел заманчивый  мэйл из Франции:

Уважаемый Николай Николаевич, добрый день!

Мы являемся группой переводчиков французского языка (родной язык французский) и хотели бы получить от Вас разрешение на перевод некоторых Ваших произведений.

В случае, если наше предложение Вас заинтересует, мы бесплатно переведём выбранные нами произведения и займёмся поиском издательства во Франции или в другой европейской франкоязычной стране (Бельгии, Швейцарии, и т. д.) для издания этих книг.

На первое время, нас интересует роман «Алкаш» .

В случае, если Вы дадите нам своё согласие, просим Вас направить нам файлы «Doc» этого произведения.

Остаёмся в Вашем распоряжении для предоставления Вам любой необходимой Вам дополнительной информации.

С уважением

Ludmilla BLAISE и Monique CAZAUX

г. Париж

26.07.2003.

Естественно, я тут же послал им файл с «Алкашом». Ludmilla и Monique сообщили, что получили, раскрыли, начали читать, но пока уезжают в отпуск до конца августа: «Мы вас будем держать в курсе о продвижении нашей работы…» Помечтал я, само собой, как буду раскатывать то в Париж, то в Брюссель, то в Женеву на презентации своих франкоязычных изданий… Года через два ещё вспомнил, запрос отправил в Париж: алло, мол, Ludmilla и Monique, есть ли какие новости? Дайте ответ! Не дали ответа…

Однако ж хватит рассусоливать. Не выпал счастливый случай-толчок в судьбе – ну и хай с ним! Были же и не раз намёки на него – это уже прекрасно. Ещё более прекрасно, повторюсь, что Господь наделил какой-никакой искрой, позволил стать творцом, ПИСАТЕЛЕМ. Ну а что громкой и широкой славы не приобрёл – этому есть два замечательных утешения.

Во-первых, с высоты прожитых лет, опыта, знаний о своём характере, своей натуре и некоторых склонностях, я прекрасно понимаю-осознаю, что ангел-хранитель меня уберёг: если б с первых шагов на литературном поприще свалились на меня успешность, известность и, как следствие, большие гонорары и толпы «друзей» – я бы давно уже спился-погиб, не создал бы и половины того, что смог и успел, что предназначено было мне исполнить. Сколько подобных печальных историй случилось на моих глазах. Нет, я сейчас, на склоне уж лет, не устаю благодарить Господа, что миновала меня чаша сия. Я научился ценить больше всего на свете свободу, покой и одиночество. Мог бы, кулёма, и намного раньше это понять-осознать, ведь подсказывал незабвенный Александр Сергеевич – на свете, мол, счастья нет, а есть, голубчик, лишь покой и воля… Не слушал! Не услышал! Даже радовался какой-никакой суете после первых литуспехов: на телевидение начали приглашать, на радио, в газетах интервью…

Ну и во-вторых, никто не запрещает любому пишущему, не вкусившему шумной прижизненной славы, мечтать о её посмертном эквиваленте? Вон судьба Германа Мелвилла какой яркий пример: в 1851 году (ему 32) написал роман «Моби Дик», потом ещё 40 лет до самой смерти писал и издавал книги, но умер в безвестности. И вдруг бац, через 70 (!) лет после написания и 30 (!) лет после смерти автора роман «Моби Дик» производит фурор в читающем мире и занимает своё место на полке самых знаменитых произведений американской и мировой классики. Или взять нашего Михаила Булгакова. Почти через 30 лет после его смерти публикуется наконец роман «Мастер и Маргарита» и сразу возносит писателя, который до этого был один из многих советских писателей (в ряду Ильфа, Петрова, Катаева, Олеши, Алексея Толстого) на Олимп мировой литературы XX века.

Тут правда нужна ещё одна малость – написать «Моби Дика» или «Мастера и Маргариту»…

Ну да ладно, Бог с ней, с посмертной славой, о которой и думать-мечтать действительно смешно. Важнее любому пишущему при жизни, подводя предварительные итоги, трезво и объективно оценивать и себя, и своё творчество. Нередко бывало в последние годы, когда тот или иной человек, давно, много лет меня знающий, вдруг прочтёт при случае и внимательно мою книгу (две, три) и восклицает: «Да ты, оказывается, настоящий писатель!» Он искренне уверен, что меня этим радует, награждает. А мне это – как железом по стеклу. Это было двадцать-тридцать лет назад написано – что ж ты, мил-друг, раньше толком не читал, что ж ты раньше это открытие не сделал? Я-то давно знаю, что я НАСТОЯЩИЙ писатель, не в смысле значительный, великий, знаменитый, а в самом простом и прямом смысле – профессиональный, не графоман.

Практически всё (за малым исключением) мною написанное было опубликовано и прочитано энным количеством читателей. В разное время, разными читателями, вразнобой. А хорошо было бы любому желающему иметь возможность прочесть-воспринять всё мною созданное в целом и последовательно – от и до. Да хотя бы мне самому.

В своё время в рассказе «Судьба писателя» я вдоволь поиздевался над нынешними беллетристами, возмечтавшими о собственном собрании сочинений по примеру Чехова, Толстого, Достоевского. Я лично знаю такого (того самого диспутанта, который пролез когда-то в Союз писателей через Москву), он действительно издаёт в местной типографии томик за томиком свои бессмертные шедевры в единственном экземпляре, ставит их дома на полку и любуется…

А ведь самому своё собрание сочинений стряпать-издавать неприлично, пошло, безнравственно! Кто сам своё собрание сочинений издаёт, – отвечайте искренно, честно? Я вам скажу, кто издаёт: дураки и негодяи издают. Я всем возомнившим о себе писакам это в глаза скажу, всем этим якобы почтенным творцам, всем этим сребровласым и благоухающим доморощенным классикам! Всему свету в глаза скажу! Я имею право так говорить, потому что сам о своём собрании сочинений возмечтал. Сам собранием сочинений решил человечество осчастливить! Сам своё собрание сочинений выпускаю в свет!..

Предыдущий абзац (если кто не понял) я из записок Подпольного человека умыкнул, слегка изменив, – для смеха: неудобно ведь сразу сознаваться, что попал в эту группу и я. Да, работа над СС идёт к концу. Только в отличие от озабоченного славой поэта-диспутанта и подобных ему недотёп я не плачу деньги хапужным издательствам и типографиям. У меня каждый том, опять же, в полном смысле слова авторский: составление, набор, корректура, комментарий, оригинал-макет, оформление, печать, переплёт – всё своими руками, дома…

Но если не для славы это всё, то – для чего? У Достоевского есть такая мысль в «Дневнике писателя» (1876, январь):

…если б кончилась земля и спросили там, где-нибудь людей: «Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?» – то человек мог бы молча подать Дон-Кихота (Роман Сервантеса. – Н. Н.): «Вот моё заключение о жизни и – можете ли вы за него осудить меня?»…

Но ведь не только человечеству в целом, но и каждому живущему на земле предстоит рано или поздно отчитаться «где-нибудь» (перед Богом) за свою прожитую жизнь-судьбу, за дела свои. Вот эти тринадцать томов и будут моим конкретным отчётом…

А пока я сам, поставив их на полку, буду посматривать на них и сам для себя окончательно решать – напрасно или нет прожита жизнь моя…

Вот на этом, видимо, можно и закончить.

Пока…

Вёрстка первой – невышедшей – книги (М.: Столица, 1990).

Экслибрис Н. Н. Наседкина (художник В. Беркетов).

* * *

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

* * *

© Наседкин Н. Н.

Подробнее об авторе и его творчестве можно узнать на персональном сайте – www.niknas.hop.ru или www.niknas.narod.ru.

Оглавление

1. В «Москву»! В «Москву»!

2. Издательские стены

3. Драма драматурга

4. Два срока, или Десять лет с правом обильной переписки

5. Совсем не яркая заплата