Всё о Ниро Вульфе. Том 3 [Рекс Стаут] (fb2) читать онлайн

- Всё о Ниро Вульфе. Том 3 (пер. Юрий Александрович Смирнов, ...) (а.с. Все произведения о Ниро Вульфе в трех томах -3) (и.с. Библиотека приключений и научной фантастики (СИ)) 10.36 Мб скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Рекс Стаут

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Рекс Стаут ВСЕ О НИРО ВУЛЬФЕ Том 3

БОКАЛ ШАМПАНСКОГО

1

Не будь дождя, в четверг утром я бы отправился в банк депонировать чеки, Остин Бэйн не застал бы меня дома и обратился к кому-нибудь другому. Однако я не вправе винить погоду. Во всяком случае, я сидел и смазывал пистолет 38-го калибра системы «Морли», на который у меня было разрешение, и тут раздался телефонный звонок.

Я поднял трубку.

— Контора Ниро Вульфа. У телефона Гудвин.

— Арчи? Это я, Бэйн. Остин Бэйн.

Вы-то это читаете, а я слушал и не мог разобрать ни единого слова. То, что я слышал, походило скорее на хрип издыхающего бегемота, чем на человеческую речь.

— Прокашляйтесь и попробуйте еще разок, — посоветовал и.

— Не поможет: у меня заложено горло. За-ло-же-но. Гор-ло… Понимаете? Это я — Бэйн, Остин Бэйн.

— Ах, Бэйн! Привет. Не спрашиваю о здоровье, и так слышу. Примите мое соболезнование.

— Спасибо. Но я нуждаюсь не только в соболезновании. — Его речь стала немного явственнее. — Мне нужна ваша помощь. Окажете мне услугу?

Я поморщился.

— Пожалуйста. Только не выходя из дома…

— Вам это ничего не будет стоить… Вы знаете мою тетю Луизу — миссис Робильотти?

— Встречался с ней только по делам службы. Ниро Вульф помог ей отыскать пропавшие драгоценности. Вернее, она обратилась за помощью к нему, а всю работу проделал я. Однако, если не ошибаюсь, я ей не понравился. Ее возмутило какое-то мое замечание.

— Не имеет значения. Она забывает такие пустяки, Арчи. Надеюсь, вы знаете о ежегодном званом ужине, который она устраивает в день рождения моего покойного дяди Альберта?

— Еще бы!

— Так вот, это происходит сегодня. В семь часов. И я должен быть одним из кавалеров. Но я простудился и не могу пойти. Она, конечно, разозлится, как черт, но я скажу, что позаботился о замене. Вы во всех отношениях куда лучший кавалер, чем я. Она вас знает и давно позабыла о вашем замечании. Во всяком случае, она забыла уже сотню моих замечаний, а вы умеете обхаживать женщин. Черный галстук, семь часов, адрес вам известен. После разговора со мной она сама позвонит вам и подтвердит приглашение. Гарантирую, что угощение будет такое, что зубы вы не сломаете. Повар у нее хороший. Бог мой, я и не думал, что смогу так много говорить! Ну?..

— Еще не усвоил, — ответил я. — Слишком поздно вы затеяли этот разговор.

— Знаю, но я до последней минуты думал, что смогу пойти. Обещаю отплатить услугой за услугу.

— Не удастся. У меня нет тетушки-миллиардерши. К тому же сомневаюсь, чтобы она забыла меня — мое замечание было довольно едким. А что, если она наложит вето на мою кандидатуру? Тогда вам придется снова мне звонить, затем искать кого-то другого, а вам нельзя много говорить и, кроме всего прочего, ее отказ оскорбит меня в лучших чувствах.

Я нарочно затягивал разговор, желая подольше послушать, как он говорит. Мне показалось, что хрипел он и шипел как-то неестественно, и я заподозрил, что он симулирует. Не скрою, удивился я и тому, что его выбор пал на меня — мы даже не были приятелями.

Я отнекивался до тех пор, пока не удостоверился, что голос у него вовсе не простуженный, и только после этого согласился удовлетворить его просьбу. Она пришлась мне по душе. Новые впечатления расширяют кругозор и помогают лучше познать человеческую натуру. К тому же мое присутствие в доме миссис Робильотти создает щекотливую ситуацию, а мне было интересно, как эта семейка из нее выкрутится. Интересно и то, как я сам справлюсь… Короче, я сказал, что буду ждать звонка от тетушки.

Не прошло получаса, как зазвонил телефон. Я как раз покончил со своими смазочными делами и убирал пистолет в ящик письменного стола. Знакомый голос представился секретаршей миссис Робильотти.

— Опять пропали бриллианты, мисс Фромм? — произнес я и услышал:

— Миссис Робильотти сама будет говорить с вами, мистер Гудвин.

Другой знакомый голос спросил:

— Мистер Гудвин?

— Он самый.

— Мой племянник Остин Бэйн сказал, что договорился с вами.

— Кажется, да.

— Кажется?..

— Вот именно. Чей-то голос уверял, что это Остин, но возможно, что это был морж, пытавшийся лаять по-собачьи.

— У Остина ларингит. Он сказал вам об этом. Вижу, что вы ничуть не изменились. Мой племянник просил вас заменить его сегодня за ужином в моем доме, и вы будто бы дали согласие, если я вас приглашу. Это верно?

Я подтвердил.

— Вам известно, что это за ужин?

— Конечно. Так же, как и многим другим американцам.

— Очень сожалею, что эти приемы получили такую огласку, но не хочу нарушать установившуюся традицию. Я обязана ее продолжать в память о моем покойном муже. Я приглашаю вас, мистер Гудвин.

— Ладно. Принимаю приглашение, но только в порядке одолжения вашему племяннику.

— Хорошо. — Пауза. — Не полагается предупреждать гостя, как ему вести себя, но в данном случае это необходимо. Надеюсь, вы понимаете?

— Безусловно.

— Тактичность и благоразумие обязательны.

— Непременно прихвачу, — заверил я.

— И, разумеется, благовоспитанность.

— Одолжу у кого-нибудь. — Я решил ее утешить. — Не тревожьтесь, миссис Робильотти. До кофе и даже после можете полагаться на меня. Успокойтесь. Я полностью проинструктирован. Тактичность, благоразумие, благовоспитанность, черный галстук, семь часов.

— Я рассчитываю на вас. Минуточку, не вешайте трубку. Мой секретарь назовет вам имена гостей. Если вы будете знать их заранее, это упростит церемонию представления.

— Мистер Гудвин?

— Все еще он.

— Приготовьте карандаш и бумагу.

— Они всегда при мне. Выпаливайте.

— Остановите меня, если я стану диктовать слишком быстро… За столом будут двенадцать персон. Мистер и миссис Робильотти. Мисс Цецилия Грантэм и мистер Сесиль Грантэм — дочь и сын миссис Робильотти от первого брака.

— Знаю.

— Мисс Элен Ярмис. Мисс Этель Варр. Мисс Фэйт Ашер. Не слишком быстро?

— Справляюсь, — отозвался я.

— Мисс Роза Тэттл. Мистер Поль Шустер. Мистер Биверли Кент. Мистер Эдвин Лэдлоу и вы. Итого двенадцать человек. Справа от вас сидит мисс Варр, слева мисс Тэттл.

Я поблагодарил и повесил трубку. Теперь, когда я был внесен в реестр, эта затея стала нравиться мне куда меньше. Правда, может быть, это окажется интересным, но возможно, что и потреплет нервы. Однако отказываться уже было поздно, я позвонил Бэйну и сказал, что он может оставаться дома и полоскать горло. Затем я прошел к столу Вульфа и записал на его календаре номер телефона миссис Робильотти. Даже когда у нас нет никаких дел, шеф всегда хочет знать, где меня найти, на тот случай, если в мое отсутствие кто-нибудь завопит о помощи и согласится заплатить за нее. Затем я вышел в прихожую, свернул направо и через дверь-вертушку вторгся на кухню. Фриц, у большого стола, взбивал анчоусы с икрой алозы.

— Сними меня с довольствия на ужин, — сказал я. — Я совершу еще одно доброе дело и на том покончу с ними в нынешнем году.

Фриц посмотрел на меня.

— Жаль. Сегодня тушеная дичь в горшочке. Знаешь, в белом вине с грибами.

— Конечно, жаль. Но возможно, там, куда я иду, тоже найдется что-нибудь съедобное.

— Клиент?

Это не было проявлением любопытства. Фриц Бреннер никогда не совал нос в чужие дела, даже в мои, но он проявлял вполне понятный интерес к благосостоянию обитателей старого каменного особняка на Тридцать пятой улице. Только поэтому он хотел узнать, улучшит ли мой сегодняшний визит дела нашего дома. А деньги наш дом пожирал немалые. Жалованье мне. Жалованье Фрицу. Теодор Хорстман, который проводил дни напролет, а иногда и ночи, возясь с десятью тысячами орхидей в оранжерее под крышей, тоже трудился не за фу-фу. К тому же все мы должны кормиться теми харчами, которые приготовлял Фриц по заказу и на вкус шефа. Да и орхидеи влетали нам в копеечку. И так далее, и так далее… А единственным источником текущих доходов являлись люди, у которых возникали те или иные проблемы и которые имели возможность и желание платить нам за то, что мы помогали разрешать их. Фриц знал, что сейчас мы сидели без дела, почему и спросил, не ужинаю ли я с возможным клиентом.

Я покачал головой и сел за стол.

— Нет. С бывшим клиентом, с миссис Робильотти. Помнишь, года два назад у нее стибрили на миллион долларов колец и браслетов, и мы их разыскивали?.. Мне нужен твой совет, Фриц. Хоть по женской линии ты и не такой великий эксперт, как в кулинарии, но кое-что про твои делишки я знаю и был бы признателен, если бы ты посоветовал, как вести себя сегодня вечером.

Фриц фыркнул.

— Как вести себя с женщинами? Тебе советовать?! Ха… Да ты рехнулся, Арчи!

— Спасибо за столь лестное мнение, но сегодня будут особые женщины. — Кончиком мизинца я прихватил кусочек анчоусного паштета, упавшего на стол, и облизал палец. — Проблема заключается в следующем. Первым мужем миссис Робильотти был Альберт Грантэм, который последние десять лет жизни посвятил тому, что часть своих трех или четырех сотен миллионов, полученных в наследство, тратил на благотворительные цели. Он желал улучшить этот мир и перевоспитать живущих в нем людей. Надеюсь, ты согласишься, что особа, имеющая ребенка, но не имеющая мужа, нуждается в перевоспитании?

Фриц поджал губы.

— Сперва я посмотрел бы на мать и на дитя. Возможно, что они прелестны.

— Дело не в их прелести. Это Грантэма не интересовало. Матери-одиночки были не главной проблемой в его филантропической деятельности, хотя, по-видимому, очень волновали его. Дом, который он выстроил в округе Датчесс, был назван «Приютом Грантэма» Так зовется он и поныне. Что ты добавляешь в жаркое?

— Майоран. Хочу испробовать.

— Ни слова не говори шефу — интересно, учует он или нет. Так вот, когда перевоспитанные матери покидают «Приют Грантэма», то получают денежное вспомоществование до тех пор, пока не найдут себе работу или мужа. Но даже и после этого о них не забывают. Один из способов поддерживать с ними связь был придуман самим Грантэмом. Ежегодно в день своего рождения он устраивал в своем доме на Пятой авеню званый ужин, на который приглашал четырех матерей-одиночек, а в качестве кавалеров четырех молодых людей. После его смерти (он умер пять лет назад) его жена продолжает эту традицию. Миссис Робильотти говорит, что делает это в память о покойном супруге, хотя уже успела выйти замуж за некоего Роберта Робильотти, который никогда не задавался целью исправить мир. Сегодня как раз день рождения Грантэма, и я приглашен в качестве одного из кавалеров.

— Не ходи! — воскликнул Фриц.

— Почему?

— И ты еще спрашиваешь, Арчи?

— Не понимаю.

— Ты же все погубишь! Меньше чем через год все они вернутся в «Приют»!

— Перестань! — сурово произнес я. — Я ценю комплимент, но вопрос мой не шуточный, и я нуждаюсь в совете. Учти, Фриц, эти девицы уже перевоспитались. Предположительно, они должны уже иметь опору в жизни. Ужин в этом чертовом доме, да еще вместе с четверкой светских молодых людей, которых они никогда прежде не видели и больше никогда не увидят, — дурацкая по сути затея. Но тут уж ничего не поделаешь. Я не могу перевоспитать Грантэма, он на том свете, и мне претит даже мысль о перевоспитании миссис Робильотти, живой или мертвой. Однако передо мной стоит личная проблема: как мне себя вести? Приветствуется любой совет.

Фриц склонил голову набок.

— Зачем ты идешь туда?

— Меня попросил один знакомый. Другой вопрос, почему он остановил свой выбор на мне, но оставим это. Кажется, я согласился потому, что мне показалось заманчивым поглядеть на это сборище, но теперь мне думается, что вечер будет чертовски скучным. Однако отступать поздно, поэтому — как мне держаться? Я могу попробовать развеселить общество и дурачиться весь вечер, или вызвать одну из девиц на разговор о ее чаде, или сидеть смирно, посылая все к черту, или подняться и закатить речь о знаменитых матерях, таких, как Венера, или госпожа Шекспир, или та древняя римлянка, которая родила двойню?..

— Нет, нет! Все не то!

— Ну, а что же то?

— Не знаю. Все это ты только так говоришь…

— Тогда ты поговори хоть немножко!

Он ткнул ножом в мою сторону.

— Я очень хорошо знаю тебя, Арчи. Так же, как и ты меня, наверное. Тебе не нужно никаких советов — как себя вести. — Он рубанул ножом по воздуху. — Ха! Ты явишься туда, осмотришься и решишь. Ты всегда так поступаешь. Если тебе будет слишком тяжко, ты уйдешь. Если одна из девиц окажется привлекательной и за ней станут ухлестывать, ты отведешь ее в сторонку и на завтра пригласишь в ресторан. Если тебе все наскучит, ты наляжешь на еду, независимо от ее качества. Если начнешь раздражаться… Боже мой, лифт! — Он взглянул на часы, воскликнул: — Одиннадцать! — и стремглав бросился к холодильнику.

Я даже не приподнялся с места. Спустившись вниз, Вульф любит заставать меня в кабинете, и, если меня там нет, это слегка будоражит ему кровь. Ему это лишь на пользу, поэтому я дождался, пока открылись и закрылись дверцы лифта и шаги шефа зазвучали в прихожей и стихли в кабинете. Я никогда не мог понять, почему при ходьбе он почти не производит шума. Казалось бы, для его ног, размером не больше моих, тяжело тащить на себе груз в одну седьмую тонны, однако факт остается фактом: он ходит почти неслышно. Я дал ему время дойти до стола и устроиться в огромном, сделанном на заказ, кресле и только тогда отравился в кабинет. Он буркнул мне «доброе утро» и я ответил ему тем же. Наше «доброе утро» начинается обычно после того, как Фриц отнесет ему в комнату поднос с завтраком, и затем шеф проведет два часа, с девяти до одиннадцати, в оранжерее со своими орхидеями и Теодором.

Приблизившись к своему столу, я заявил:

— Из-за плохой погоды я не депонировал вчерашние чеки. Может быть, до трех часов дождь прекратится.

Он просматривал почту, которую я положил ему на стол еще до завтрака.

— Вызови доктора Вольмера, — изрек он.

Смысл этих слов заключался в том, что если такая мелочь, как мартовский дождь, может помешать мне отнести в банк чеки, значит, я заболел. Именно поэтому я принялся кашлять, потом чихать.

— Он может уложить меня в постель, — твердо сказал я. — Это вам ни к чему.

Вульф метнул в меня взглядом, кивнул в знак того, что отменяет свое распоряжение, и потянулся за календарем.

Как обычно, он делал это во вторую очередь, после осмотра корреспонденции.

— Что это за номер телефона? — вопросил он. — Миссис Робильотти? Та женщина?

— Да, сэр. Та самая, которая не хотела платить вам двадцать тысяч, но уплатила.

— Что ей опять нужно?

— Не что, а кто. Я. Вы можете найти меня по этому телефону после семи вечера.

— Сегодня вечером приедет мистер Хьюитт. Он привезет Дендробиум и хочет взглянуть на мою Ренантеру. Ты говорил, что будешь дома.

— Так я и предполагал, но произошло непредвиденное. Она позвонила мне утром.

— Я не знал, что она ищет знакомства с тобой. Или наоборот — ты с ней?

— Не угадали. Я не видел и не слышал ее с того самого дня, как она оплатила наш счет. Тут дело особого рода. Может быть, вы помните, когда она обратилась к нам за помощью, я рассказал вам, что прочел в каком-то журнале о званых ужинах, которые она устраивает ежегодно в день рождения своего первого мужа? Приглашает в гости четырех девиц и четырех молодых людей. Девицы эти — матери-одиночки, которые перевос…

— Да, да, помню. Дурацкая затея. Карикатура на благотворительность. Ты хочешь сказать, что оказываешь ей пособничество в этой чуши?

— Мне просто позвонил один знакомый, по имени Остин Бэйн, и попросил заменить его, потому что он захворал. Во всяком случае, я обрету свежие впечатления, укреплю нервную систему, расширю кругозор.

Глаза у Вульфа сузились.

— Арчи!

— Да, сэр?

— Я когда-нибудь вмешиваюсь в твои личные дела?

— Да, сэр. Зачастую. Но вы думаете иначе, поэтому продолжайте.

— Не хочу быть навязчивым. Если такова твоя прихоть — принять участие в этом диковинном представлении, — поступай как знаешь. Но ты роняешь свое достоинство. Эти создания приглашаются туда в надежде, что кто-то из них встретит человека, желающего продолжить знакомство, а это может повести к законному браку и усыновлению ребенка. Тебя хотят окрутить вокруг пальца, и ты это знаешь. Я начинаю сомневаться в том, что ты никогда не позволишь женщине взять над собой верх.

Я потряс головой.

— Нет, сэр. Вы не правы. Я дал вам закончить вашу мысль, только чтобы дослушать ее. Если единственная цель сегодняшнего ужина — дать возможность девушкам встретить спутника жизни, я бы трижды прокричал «ура» в честь миссис Робильотти, но не пошел бы туда. Однако все обстоит иначе. Приглашены мужчины только ее круга, те самые, которые носят черные галстуки шесть вечеров в неделю, и у девиц нет никаких шансов. Смысл этого ужина — встряхнуть девушек, укрепить их моральные устои общением со сливками общества и черной икрой, сидя в креслах, сработанных еще Конгривом[1]. Все это, конечно…

— Конгрив не делал кресел.

— Знаю, но мне потребовалось какое-нибудь имя, и это первое, которое пришло мне на память. Конечно, все это чушь, но мне ничто не грозит. И к слову сказать, не будьте так уверены, что я не могу обрести там свое счастье. Научно доказано — некоторые девушки становятся более красивыми, более привлекательными, более одухотворенными и пленительными после того, как познают радость материнства. К тому же тут есть и свои преимущества — фундамент семьи уже заложен.

— Пф! Значит, ты идешь.

— Да, сэр. Я уже сказал Фрицу, что не буду ужинать. — Я встал. — Мне нужно кое-что сделать. Если вы хотите ответить на письма до обеда — я вернусь через несколько минут.

Я вспомнил, что в субботу вечером во «Фламинго» кто-то что-то пролил на рукав моего вечернего костюма, и дома я воспользовался пятновыводителем, но еще не проверил, к чему это привело. Поднявшись в свою комнату на третьем этаже, я убедился, что костюм мой в полном порядке.

2

Я был хорошо знаком с внутренним расположением особняка на Пятой авеню в районе Восьмидесятых улиц, где обитали Робильотти, так как обследовал там каждый дюйм, включая помещение для прислуги, во время поисков похищенных бриллиантов, поэтому в такси, по дороге туда, мысленно представлял себе место предстоящего действия, почему-то решив, что в ожидании ужина гости соберутся на втором этаже, в так называемом музыкальном зале. Однако я ошибся. Для матерей-одиночек сгодилась и гостиная.

Распахнув передо мной парадную дверь, Хакетт не выказал удивления. Правда, и прежде его отношение ко мне, как нанятому частному сыщику, тоже было безукоризненным, но все же… Теперь, когда я был званым гостем, он воспринял перемену не моргнув глазом. Я считаю, что человек, дослужившийся до дворецкого, научен тому, как следует подавать и принимать пальто и шляпу у людей разного положения в обществе, но эта проблема так сложна, что дворецким, пожалуй, нужно родиться. То, как Хакетт поздоровался со мной сейчас, являлось прекрасным тому примером. Мне захотелось пробить брешь в его чопорности, когда он принял у меня пальто и шляпу, я задрал нос кверху и спросил:

— Ну, как делишки, Хакетт?

Это не обескуражило его. Нервы у него были железные.

— Очень хорошо, благодарю вас, мистер Гудвин. Миссис Робильотти в гостиной.

— Ваша взяла, Хакетт. Поздравляю. — Я пересек прихожую, для чего потребовалось сделать десять шагов, и прошел в арку.

Высота потолка в гостиной равнялась шести метрам, и здесь могли свободно танцевать пятьдесят пар. Альков для оркестра был величиной с мою комнату. Три хрустальных люстры, приобретенные еще матерью Альберта Грантэма, по-прежнему находились на месте, так же как и тридцать семь кресел (в свое время мне пришлось пересчитать их) — всех форм и размеров, хоть и не творение рук Конгрива, признаю, но и не продукция фабрики стандартной мебели в Грэнд Рэпидс. Войдя и осмотревшись, я предпринял прогулку, иначе это не назовешь, через всю гостиную, туда, где возле передвижного бара стояла миссис Робильотти в окружении группы людей. Когда я приблизился, она обернулась ко мне и протянула руку.

— Рада видеть вас, мистер Гудвин.

До Хакетта ей, конечно, было далеко, но в общем она вполне сносно справилась с задачей. Ведь сегодня моя персона была ей навязана. Бледно-серые глаза, посаженные так глубоко, что брови были изломаны под острым углом, не загорелись гостеприимством, хотя сомнительно, чтобы они вообще когда-либо загорались. Угловатость была характерна не только для бровей. Тот, кто ее запроектировал, явно отдавал предпочтение углам перед овалами и не пропускал ради этого ни единой возможности, а прожитые годы (миссис Робильотти было уже под шестьдесят) улучшили положение. Ее возраст был прикрыт по самый подбородок бледно-серым, как ее глаза, платьем с высоким воротником, скрывавшим сморщенную шею. Во время ведения дела о похищенных драгоценностях мне дважды довелось видеть открытой шею миссис Робильотти, когда она была в вечернем туалете, и это не доставило мне ни малейшего удовольствия.

Меня представили присутствующим и предложили шампань-коктейль. Первый же глоток этого снадобья подсказал мне, что тут что-то не так, и я подгреб к бару, желая выяснить, что именно. Сесиль Грантэм, сын от первого брака, который готовил коктейли, совершал нечто большее, чем простое убийство. Пряча бокал ниже стойки бара, он клал в него полкуска сахара, кусочек померанца, лимонную корку, добавлял горькую настойку, разбавлял до половины содовой водой, ставил на стойку и доливал шампанским. Портить хорошее шампанское сахаром, горькой настойкой и коркой лимона само по себе является преступлением, но содовая еще более усугубляла вину преступника. Мотив был очевиден — понизить крепость напитка, чтобы обезопасить почетных гостей. Я стиснул зубы и решил не спускать глаз с Сесиля, желая проследить, делает ли он такую же мерзкую смесь и себе, но тут появился еще один гость, и мне пришлось пройти церемонию представления. Гость оказался последним — двенадцатым.

К тому времени, как хозяйка повела собравшихся под арку и по широкой мраморной лестнице в столовую, расположенную этажом выше, я рассортировал их всех, прикрепив к каждому лицу его имя. Конечно, я уже встречался с мистером Робильотти и близнецами Сесилем и Цецилией. У Поля Шустера был острый нос и суетливые темные глаза. У Биверли Кента длинное узкое лицо и огромные уши. Эдвин Лэдлоу был небольшого роста и, видимо, никогда не причесывался, а если и причесывался, значит, шевелюра отказывалась ему подчиняться.

Я пришел к решению обращаться с девицами так, словно я их старший, любящий брат, который привык подшучивать над своими сестричками — конечно, тактично и благовоспитанно. Их реакция на это была вполне удовлетворительной. Элен Ярмис, высокая и стройная, с большими карими глазами и крупным ртом, который был бы куда привлекательней, если бы углы рта загибались кверху, держалась с достоинством, умея это делать. Если бы мне пришлось решать свою судьбу, я лично остановил бы выбор на Этель Варр. Она была не из тех, на кого оборачиваешься на улице, но несла свою головку с изяществом, и на ее лицо можно было смотреть не отрываясь, потому что оно все время менялось при любом ее движении и в зависимости от перемены освещения.

Фэйт Ашер я бы выбрал не в качестве подруги жизни, а как сестру, потому что, видимо, она больше других нуждалась в брате. Она была красивее остальных, с маленьким нежным личиком и зелеными крапинками на зрачках, а ее фигурка, очень изящная, была отлично вылеплена, но она изо всех сил старалась умалить свои преимущества, сутуля плечи и так напрягая мышцы лица, что со временем оно неизбежно должно было покрыться морщинами. Заботливый братец мог бы сделать из нее чудо, но за ужином у меня не было возможности приняться за это, так как она сидела по другую сторону стола и слева от нее был Биверли Кент, а справа Сесиль Грантэм.

От меня по левую руку сидела Роза Тэттл, которая ничем не проявляла нужды в брате. Большие глаза голубели на круглом лице, каштановые волосы были зачесаны конским хвостом, и у нее было столько округлостей, что она могла бы поделиться ими с миссис Робильотти без всякого ущерба для себя. Она была весела от природы, и для того, чтобы лишить ее этого качества, одного внебрачного ребенка было явно недостаточно. И впрямь, как я вскоре выяснил, этого не смогли сделать даже двое. Подцепив на вилку кусочек омара, она обернулась ко мне и спросила:

— Гудвин? Ведь вас так зовут?

— Совершенно верно.

— Я удивилась, потому что мне сказали, что я буду сидеть между мистером Эдвином Лэдлоу и мистером Остином Бэйном, а теперь оказывается, что вы Гудвин. На днях я рассказала своей приятельнице, что приглашена на этот ужин, и она сказала, что здесь должны быть также и отцы-одиночки, а вы переменили фамилию, по-видимому, успели жениться и взять себе фамилию жены?

«Помни о необходимости соблюдать такт», — сдержался я и ответил:

— Я не женат, но, насколько мне известно, не являюсь отцом. Мистер Бэйн заболел и попросил меня заменить его. Ему не повезло, в отличие от меня.

Она проглотила кусок омара — ела она тоже весело, — затем вновь обернулась ко мне.

— Я еще сказала своей приятельнице, что если все светские мужчины будут похожи на тех, которые были здесь в прошлый раз, мы пропадем с тоски, но, кажется, сегодня они иные. Вы, во всяком случае. Я обратила внимание, как вы рассмешили Элен. Элен Ярмис. Пожалуй, я никогда прежде не видела, чтобы она смеялась. Если не возражаете, я расскажу о вас моей приятельнице.

— Буду вам признателен. — Пауза, еще кусочек омара. — Но мне не хочется, чтобы вы заблуждались. Я не принадлежу к светским молодым людям. Я человек трудящийся.

— Вот как! — наклонила она голову. — Тогда все ясно. Чем же вы занимаетесь?

«Будь осмотрителен, — твердил я самому себе. — Мисс Тэттл не должна думать, что миссис Робильотти призвала на помощь детектива, чтобы следить за гостями».

— Можете назвать мою работу поисками неприятностей. Я служу у одного человека, по имени Ниро Вульф. Возможно, вы слышали о нем.

— Кажется, да… — Проглотив очередную порцию омара, она положила вилку. — Да, пожалуй… Вспоминаю про какое-то убийство… Он сыщик?

— Совершенно верно. Я служу у него. Но я…

— Вы тоже сыщик?

— Только когда работаю, не сегодня. Сейчас я развлекаюсь и хотел бы…

Хакетт с двумя ассистентками убирал со стола блюда с остатками омаров, но не это меня остановило. Меня прервал мистер Роберт Робильотти, сидевший по другую сторону стола между Цецилией Грантэм и Элен Ярмис. Он призвал к общему вниманию. Однако, когда наступила тишина, послышался вдруг голос миссис Робильотти:

— Опять про блоху, Робби?

Он улыбнулся жене. Во время поисков драгоценностей он не расположил меня к себе, улыбался он или нет. Но попытаюсь быть справедливым, я знаю, что не существует законов против выщипанных бровей, тоненьких усиков и длинных наманикюренных ногтей, а мое подозрение, что он носит корсет, оставалось всего-навсего подозрением; я охотно соглашусь, что он женился на миссис Грантэм ради ее денег, но ни один человек не женится без причины, а в отношении миссис Грантэм просто невозможно найти иную причину; допускаю также, что он таил в себе какие-то добродетели, которых я не приметил. Однако, будь мое имя Роберт и женись я по каким-либо причинам на женщине на пятнадцать лет старше себя, пусть хоть на ангеле, я бы не разрешил ей называть себя на людях «Робби».

Но вот что я скажу в его защиту: он не дал ей заткнуть себе рот. Он хотел рассказать и рассказал анекдот о служащем рекламного агентства, который проводил последовательную работу над блохой и прилепился к ней клеем. (Я слушал этот анекдот от Пензера, который рассказывал его куда лучше). Трое светских молодых людей тактично и благовоспитанно рассмеялись. Элен Ярмис позволила уголкам своего рта приподняться кверху. Близнецы обменялись понимающими взглядами. Фэйт Ашер перехватила через стол взгляд Этель Варр и, почти незаметно покачав головой, опустила глаза. Затем Эдвин Лэдлоу рассказал о писателе, написавшем книгу симпатическими чернилами, а Биверли Кент поведал о генерале, забывшем, на чьей стороне он воюет. Все мы являли собой одну большую счастливую семью.

Когда начали подавать жареных голубей, передо мной возникла проблема. Дома мы разделывались с птицей руками, что, конечно, является единственно правильным, однако я не хотел нарушать компанию. Но тут Роза Тэттл воткнула вилку в голубя и, взявшись рукой за ножку, оторвала ее, что и разрешило всю проблему.

Мисс Тэттл что-то сказала при этом, на что мне захотелось ответить, но она обращалась к сидевшему слева от нее Эдвину Лэдлоу, и я перевел взгляд на Этель Варр, справа от меня. Ее лицо было полно сюрпризов. В профиль, вблизи, оно казалось совершенно иным, а когда она повернулась ко мне и мы встретились взглядами, лицо ее снова изменилось.

— Надеюсь, вы позволите мне сделать одно персональное замечание, — сказал я.

— Попытаюсь, — отозвалась она, — но сперва я хотела бы его услышать.

— Рискну. Если вы заметили, что я таращусь на вас, то мне хочется объяснить причину.

— Может быть, не стоит? — улыбнулась она. — Может быть, это не придется мне по душе. Может быть, мне приятно думать, что вы разглядывали меня просто потому, что это доставляло вам удовольствие.

— Можете так и думать. Иначе бы я не разглядывал вас. Но дело в том, что я пытался увидеть вас хоть один раз одинаковой. Если вы хоть капельку повернете голову влево или вправо, ваше лицо делается совершенно другим. Знаю, что такие лица встречаются, но я никогда не видел, чтобы они менялись так разительно, как ваше. Говорил ли вам кто-нибудь об этом?

Она раздвинула губы, затем сжала их и отвернулась от меня. Мне оставалось только обратиться к своей тарелке, что я и сделал, но через мгновение она вновь обернулась ко мне.

— Знаете, — сказала она, — мне еще девятнадцать лет.

— Я тоже был когда-то девятнадцатилетним, — заверил я. — Кое-что мне в этом нравилось, а кое-что было ужасным.

— Да, — согласилась она, — я еще не научилась, как нужно относиться к окружающему, но надеюсь со временем научиться. Извините меня, мне следовало ответить вам «да», мне уже об этом говорили. Относительно моего лица, я имею в виду. И не однажды.

Итак, я сдвинулся с мертвой точки. Но как, черт возьми, быть тактичным, если не знаешь, что выходит за рамки приличия, а что нет? Переменчивое лицо вовсе не означает, что у девицы обязательно должен родиться ребенок. Я переметнулся к другой теме.

— Понимаю, мое замечание было бестактно, — сказал я, — но я хотел только объяснить, почему разглядывал вас. Я бы не заговорил на эту тему, если бы заподозрил в ней что-нибудь оскорбительное. Можете отомстить мне. Я очень чувствителен в отношении верховой езды, потому что однажды, когда слезал с коня, у меня застряла в стремени нога. Спросите меня что-нибудь о лошадях, и выражение моего лица тут же изменится.

— Вы, конечно, ездите верхом в Центральном парке? Это случилось там?

— Нет, на Западе, однажды летом. Продолжайте.

Мы принялись болтать о лошадях, пока не вмешался Поль Шустер, сидевший справа от нее. Я не могу винить его за это — ведь по другую сторону от него сидела миссис Робильотти. Эдвин Лэдлоу все еще продолжал занимать Розу Тэттл, и только когда подали десерт — пудинг со взбитыми сливками, — я получил возможность спросить ее о замечании, которое она сделала.

— Вы что-то сказали, — произнес я, — может быть, я неверно расслышал?

Роза Тэттл проглотила кусок пудинга.

— Может быть, это я неверно выразилась. Со мной это случается. — Она наклонилась ко мне и понизила голос. — Мистер Лэдлоу ваш друг?

Я покачал головой.

— Никогда не встречал его до сегодняшнего дня.

— Ничего не потеряли. Он издает книги. Посмотрите на меня, разве я похожа на человека, которого интересует, сколько книг было издано в прошлом году в Америке, в Англии и в других странах?

— Не сказал бы этого. Скорее всего, вы спокойно можете прожить и без этих сведений.

— Так и есть. Что же я неверно сказала?

— Я не говорю, что вы неверно сказали. Вы что-то сказали о людях, которые были здесь в прошлый раз, и мне показалось, что я неправильно вас понял. Вы говорили о другом званом вечере?

Она кивнула.

— Да. Три года назад. Она же устраивает их ежегодно, знаете?

— Да.

— Я здесь уже второй раз. Моя приятельница, которую я упоминала, говорит, что я родила второго ребенка только ради того, чтобы меня снова пригласили сюда, но поверьте, если бы я хотела шампанского, то могла бы пить его чаще, чем через год. К тому же я вовсе не уверена, что меня пригласили бы сюда еще. Как думаете, сколько мне лет?

Я посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Ну, скажем… двадцать один…

Она была польщена.

— Из вежливости вы, конечно, сбросили пять лет, так что вы угадали. Мне двадцать шесть. Неправда, что роды старят девушку. Разве что если у вас много детей, восемь или десять, но и это ничего не значит, просто с годами начинаешь выглядеть старше. Я просто не верю, что выглядела бы моложе, если бы у меня не было двоих детей. Что вы скажете?

Я оказался в затруднительном положении. Я принял приглашение, отдавая себе полный отчет относительно значения этого ужина, и заверил хозяйку, что она может на меня положиться. На мне лежала моральная ответственность, а эта веселая мать-одиночка одним своим вопросом — постарела ли она от родов — ставила меня в двойственное положение. Если я отвечу — нет, не постарела (что было бы и правдиво и тактично), это бы означало, что я одобряю ее образ жизни и тем самым нарушаю данное мной обещание и наношу вред самой идее этого вечера. К тому же она, конечно, уже сотни раз слышала всякие нравоучения, и они не произвели на нее никакого впечатления. Все это я сообразил в три секунды. Не мое дело, будет она продолжать производить на свет детей или нет, но я вовсе не должен поощрять ее к этому. Поэтому я соврал.

— Да, — сказал я.

— Что? — возмутилась она. — Вы говорите «да»?

Я оставался непреклонен.

— Да, Вы согласились, что я дал вам двадцать шесть лет, скинув пять лет из вежливости. Будь у вас только один ребенок, я мог бы дать вам двадцать три года, а если бы не было вовсе, то двадцать. Не могу этого доказать, но возможно, что именно так оно и было бы. Давайте лучше примемся за пудинг, мы отстали от других.

Она с радостью обратила свое внимание на тарелку.

Очевидно, почетные гости были осведомлены о процедуре, потому что, когда Хакетт, повинуясь поданному ему знаку, отодвинул кресло миссис Робильотти и она поднялась, мы, кавалеры, сделали то же самое по отношению к нашим дамам, которые последовали за хозяйкой, направившейся к двери. Когда они вышли, мужчины вновь заняли свои места.

Сесиль Грантэм громко вздохнул:

— Последние два часа самые тяжелые.

— Коньяку, Хакетт, — распорядился Робильотти.

Хакетт перестал разливать кофе и посмотрел на хозяина.

— Шкафчик заперт, сэр.

— Знаю, но у вас имеется ключ.

— Нет, сэр. Он у миссис Робильотти.

Мне показалось, что это вызвало смущенное молчание, но Сесиль Грантэм рассмеялся и сказал:

— Принесите топор.

Хакетт продолжал разливать кофе.

Биверли Кент, человек с длинным лицом и большими ушами, прочистил горло.

— Небольшое воздержание только на пользу, мистер Робильотти. Мы же знали, каков будет протокол, когда принимали приглашение.

— Какой еще протокол? — запротестовал Поль Шустер. — Протокол тут ни при чем. Просто удивляюсь вам, Бив. Не бывать вам посланником, если вы не знаете, что такое протокол.

— Я никогда им и не буду, — заявил Кент. — Мне тридцать лет, вот уже восемь лет, как я закончил колледж, а кто я такой? Мальчик на побегушках в нашей миссии при Организации Объединенных Наций. Разве я дипломат? Но что такое протокол, я знаю лучше, чем молодой многообещающий адвокат какой-нибудь корпорации. Что вы-то знаете о протоколе?

— Не много, — посасывая кофе, отозвался Шустер. — Не много, но что это такое, я знаю, и вы неправильно применили это слово. Вы также ошиблись, я не являюсь молодым и многообещающим адвокатом. Адвокаты никогда ничего не обещают. Я немногого достиг, но я на год моложе вас, поэтому еще остается надежда.

— Надежда для кого? — вопросил Сесиль Грантэм. — Для вас или для корпораций, в которых вы служите?

— Что касается слова «протокол», — сказал Эдвин Лэдлоу, — то я могу примирить вас. Так как я издатель, то резюме принадлежит мне. Итак, слово «протокол» происходит от двух греческих слов — «протос», что означает первый, и «коллао» — клей. Почему именно клей? Потому что в Древней Греции «протоколлон» был первым листом с изложением манускрипта, который наклеивали на рулон папируса. В наше время протоколом называются различные документы — первичная запись чего-либо, отчет о проделанной работе или запись какого-либо соглашения. Это должно поддержать вас, Поль, но Бив тоже прав, так как протоколом называется также свод правил дипломатического этикета. Так что вы оба правы.

— Я за Поля, — заявил Сесиль Грантэм. — Запирать спиртное — значит нарушать этикет. Хуже — это просто акт тирании.

Кент обернулся ко мне.

— Что скажете вы, Гудвин? Вы детектив, может быть, поэтому вы сможете найти ответ?

— Я не вполне понимаю, чего вы добиваетесь. Если вы хотите узнать, правильно ли вы употребили слово «протокол», то лучше всего обратиться к словарю. Наверху в библиотеке есть словари. Но если вы хотите выпить коньяку, а шкафчик заперт, то лучше всего одному из вас сбегать в винный магазин. Ближайший на углу Восемьдесят второй и авеню Мэдисон. Давайте бросим жребий.

— Практичный человек, — заметил, Лэдлоу. — Человек действия.

— Заметьте, — обратился к остальным Сесиль, — Гудвин знает, где находятся словари и где ближайшая винная лавка. Детективы знают все. — Он обернулся ко мне. — Между прочим, если уж речь зашла о детективах, вы находитесь здесь по служебным делам?

Не обращая внимания на тон, которым это было произнесено, я спокойно ответил:

— Если да, то какого ответа вы ждете от меня?

— Гм… Так вы отвечаете на мой вопрос отрицательно?

— А что еще я могу ответить?

Роберт Робильотти фыркнул.

— Один ноль, Сесиль, тебе дается еще одна попытка.

Сесиль пренебрег замечанием отчима.

— Я спросил просто так, — обернулся он ко мне. — Или мне не следовало спрашивать?

— Почему же? Вы спросили — я ответил. — Я повернул голову направо, затем налево. — Приди я сюда по делам службы, я бы так и сказал, но я здесь не в связи с моей профессией. Сегодня утром мне позвонил Остин Бэйн и попросил заменить его. Так что со всеми претензиями обращайтесь к нему.

— Думаю, это никого не касается, — сказал Робильотти. — Про себя скажу, что это не мое дело.

— И не мое, — продолжал Шустер.

— Ну, хватит об этом, — воскликнул Сесиль. — Просто меня взяло любопытство, черт побери!.. Может быть, присоединимся к матерям?

Робильотти метнул в него далеко не дружелюбный взгляд: кто тут хозяин, в конце концов?

— Может быть, кто-нибудь хочет еще кофе? — спросил он и, так как желающих не оказалось, поднялся с кресла. — Присоединимся к прекрасному полу. Всем понятно, надеюсь, что первый танец каждый из нас должен посвятить своей даме. Прошу, джентльмены.

Я поднялся и одернул брюки.

3

Будь я проклят, если в алькове не уместился целый оркестр — рояль, саксофон, две скрипки, кларнет и ударник со всеми своими погремушками. Конечно, можно бы обойтись магнитофоном с усилителем, но на что только не пойдешь ради матерей-одиночек! Что касается расходов на оркестр, то они частично покрывались экономией на напитках — содовая вода в коктейлях, бурда за столом, выдаваемая за вино, и отсутствие коньяка — так что оркестр не являлся таким уж расточительством. Напитки появились, только когда мы протанцевали больше часа. За баром появился Хакетт, принялся откупоривать шампанское и, не разбавляя ничем, разливать по бокалам. Очевидно, в заключение приема миссис Робильотти решила пойти на жертвы.

Как партнерша по танцам Роза Тэттл была не находкой. Внешне она вполне годилась для танцев и даже обладала в какой-то степени чувством ритма, но дело заключалось в принципиальном отношении к танцам. Она и танцевала весело, а это, конечно, никуда не годится. Танцевать весело нельзя. Танец слишком важная штука, чтобы во время него веселиться. Он может быть яростным или торжественно-важным, беспечным или бесстыдным, танцем ради искусства танца, но никогда не веселым. Если тебе весело, ты становишься слишком болтлив. Элен Ярмис была партнершей получше, вернее, могла бы стать, не держись она так чертовски скованно. Едва мы начинали танцевать как следует, она вдруг вся напрягалась и превращалась в двигающуюся куклу. Роста она была подходящего — голова на уровне моего носа, и чем ближе я находился к ее крупному рту с изогнутыми губами, тем больше она мне нравилась, особенно, когда углы рта загибались кверху.

Робильотти пригласил Элен на следующий танец. Оглядевшись вокруг, я увидел, что все почетные гости разобраны, а ко мне направляется Цецилия Грантэм. Я не тронулся с места. Она подошла, остановилась от меня на расстоянии протянутой руки и откинула назад голову.

— Ну? — проговорила она.

Как я понимал, тактичность предполагалась только в отношении матерей-одиночек, и я вовсе не обязан был растрачивать ее на дочь хозяйки.

— Что «ну»? — отозвался я.

— А то, что я хочу поглядеть, как вы сумеете избежать танца со мной.

— Очень просто. Скажу, что заболела нога и сниму ботинок.

— Вы на это способны?

— Конечно.

— Пожалуй, — кивнула она, — лишь бы помучить меня. Неужели вы никогда больше не обнимете меня в танце? Неужели я буду вынуждена унести в могилу свое израненное сердце?

Вероятно, у вас может создаться обо мне ложное впечатление, но я передаю все точно до последней мелочи. Я видел девушку — я говорю «девушку», хотя она была на несколько лет старше Розы Тэттл, которая уже дважды испытала радость материнства, — я видел Цецилию всего четыре раза. Трижды в этом самом доме во время поисковдрагоценностей, а в последний раз на короткое время оказался с нею наедине, когда назначил ей невзначай свидание и пригласил поужинать и потанцевать во «Фламинго». Танцевала она хорошо, даже очень, но и пила не хуже и к полуночи затеяла ссору с какой-то дамой, в результате чего нас выпроводили вон. В течение нескольких месяцев она донимала меня телефонными звонками, не меньше двадцати раз предлагая переиграть нашу встречу, но я был занят. На мой взгляд, во «Фламинго» был лучший во всем городе оркестр, и я не желал портить это впечатление. Что касается ее настойчивости, то я предпочитаю думать, что после меня ей не мог понравиться никакой другой партнер. Однако я считал, что она уже давно позабыла про все это, но вот начиналось все сызнова.

— Это не сердечная рана, — сказал я. — Это ваше воображение. К тому же опасаюсь, что если начну с вами танцевать, то через минуту-другую вы станете делать мне замечания и тем самым все испортите. Я вижу это по вашим глазам.

— В моих глазах только страсть. Неужели вы этого не видите? У вас есть Библия?

— Нет, забыл прихватить. — Из внутреннего кармана пиджака я вынул блокнот, который всегда ношу с собой. — Это сойдет?

— Вполне. Держите. — Она накрыла блокнот ладонью. — Клянусь, что если вы согласитесь танцевать со мной, я буду вашим послушным котенком в горе и радости, во веки веков и никогда не сделаю того, что вы не пожелаете, аминь.

Миссис Робильотти, которая танцевала с Полем Шустером, поглядывала на нас. Спрятав блокнот в карман, я обнял дочь хозяйки за талию и через три минуты пришел к заключению, что девушке, которая так танцует, можно простить все недостатки.

Музыканты устроили передышку, и я проводил Цецилию к креслу, думая, будет ли тактично пригласить ее на следующий танец. Но тут к нам подошла оставленная в одиночестве Роза Тэттл, Цецилия обратилась к ней, как женщина к женщине:

— Если вы за мистером Гудвином, я не стану осуждать вас. Он здесь единственный настоящий танцор.

— Я не ради танцев, — отозвалась Роза, — да у меня и духу не хватило бы просить его танцевать со мной. Просто я хочу кое-что сообщить мистеру Гудвину.

— Выкладывайте, — предложил я.

— Только приватно.

— Вот как нужно это делать, — Цецилия рассмеялась и встала. — У меня ушло бы на это сто слов, а вы уложились в два. — Она направилась к бару, где Хакетт разливал шампанское.

— Садитесь, — предложил я Розе.

— О, я не займу у вас много времени. — Она продолжала стоять. — Просто я подумала, что вам это следует знать, коль вы детектив. Я понимаю, что миссис Робильотти не желает никаких неприятностей у себя в доме, и хотела было предупредить ее, но думаю, что лучше всего поделиться с вами.

— Я нахожусь здесь не в качестве детектива, мисс Тэттл. Я уже говорил об этом. Я пришел сюда развлечься.

— Знаю, но все равно вы детектив. Можете рассказать миссис Робильотти, если сочтете нужным. Я не хочу обращаться к ней, но если случится нечто ужасное, а я никого не предупрежу, то меня смогут порицать.

— А почему должно случиться нечто ужасное?

— Я не говорю, что должно случиться, но может. Фэйт Ашер всюду носит с собой яд, вот и сейчас он у нее в сумочке. Вы не знаете об этом?

— Нет, конечно. Какой яд?

— Ее личный яд. Она еще в «Приюте» рассказывала нам, что это какой-то цианид, и даже показывала маленький пузырек. Она всегда носит его с собой, если не в сумочке, то в карманчике, который специально нашила себе на юбке; она на всех своих платьях сделала такие карманчики. Она сказала, что еще не решила покончить с собой, но если решит, то примет этот яд. Некоторые девочки подумали, что она просто рисуется, кое-кто даже подшучивал над ней, но только не я. Я поняла, что она действительно может это сделать, и в этом случае, если бы я смеялась над ней, меня станут порицать. Теперь, когда она уехала из «Приюта» и устроилась на работу, я решила, что она бросила свою затею. Но Элен Ярмис была с ней в туалете, увидела пузырек в сумочке и спросила — по-прежнему ли он с ядом, — и Фэйт ответила — да.

Роза замолчала.

— Ну и что? — спросил я.

— Что «ну и что»? — не поняла она.

— И это все?

— По-моему, вполне достаточно, если знать Фэйт так, как я. Этот роскошный особняк, дворецкий, расфранченные люди, оркестр, шампанское — именно здесь она может это проделать, если вообще решится. — Роза вдруг оживилась.

— На ее месте я проделала бы это только здесь, — заявила она. — Высыпала бы в шампанское яд, встала на стул, высоко подняв бокал, и крикнула: «Пусть вместе с этим уйдут все наши горести!» — как говорила одна наша девочка, когда пила кока-колу. Я выпила бы все до дна, отшвырнула бокал, слезла со стула и медленно стала бы опускаться на пол, а мужчины бросились бы меня поддержать… Интересно, сколько времени я бы умирала?

— Минуты две или даже меньше, если выпить хорошую дозу. — Я похлопал ее по руке. — Ладно, вы мне все выложили, теперь позабудьте об этом. Вы сами-то видели пузырек?

— Да. Она мне показывала.

— Нюхали, что там находится?

— Нет. Она не отворачивала пробку.

— Пузырек стеклянный? Видно содержимое?

— Нет, пузырек из какой-то пластмассы.

— Вы говорите, что Элен Ярмис видела яд у нее в сумочке? Какая из себя эта сумочка?

— Черная, кожаная. — Она обернулась. — Вон она лежит на кресле, видите? Я не хочу показывать пальцем…

— Вижу. Вы уже показали глазами. Забудьте обо всем. Я прослежу, чтобы ничего ужасного не произошло. Хотите танцевать?

Она кивнула, мы присоединились к танцующим парам. Когда оркестр замолк, мы пошли к бару и выпили шампанское. На следующий танец я пригласил Фэйт Ашер.

Так как Фэйт разыгрывала свой спектакль уже год или больше, а в пузырьке мог быть просто-напросто аспирин или жареные орешки, но даже если он содержал цианистый калий, шансов, что может произойти что-нибудь — был один на десять миллионов Все же на меня была возложена ответственность, и я приглядывал и за сумочкой на кресле, и за самой Фэйт Ашер. Это было проще простого — когда я с ней танцевал, потому что в это время я мог не обращать внимания на сумочку.

После танца мы стояли у окна и беседовали, когда подошел Эдвин Лэдлоу и поклонился ей:

— Не желаете ли потанцевать со мной, мисс Ашер?

— Нет.

— Я сочту за честь…

— Нет.

Лэдлоу был всего на два дюйма выше ее, возможно, она предпочитала более высоких партнеров. Меня, например. Или, может быть, она отказала Лэдлоу в танце из-за его растрепанной шевелюры? Если в ее отказе было что-то более личное, — может быть, он обидел ее каким-нибудь неосторожным словом, то это произошло не за столом, где они сидели далеко друг от друга, а перед ужином или после. Лэдлоу ретировался, и как только заиграл оркестр и я раскрыл было рот, чтобы вновь пригласить Фэйт на танец, подошел Сесиль Грантэм и увел ее. Он был моего роста, и прическа у него была в порядке. Я пригласил Этель Варр и на этот раз ничего не говорил о ее лице. Во время танца я старался не вертеть головой, но вел свою партнершу так, чтобы не упускать из вида Фэйт Ашер и сумочку на кресле.

Нечто ужасное все же произошло, а у меня не было ни малейшего предчувствия, что это может случиться. Я люблю думать, что предчувствия никогда не обманывают меня, но на этот раз я ошибся… Хуже всего, что я в этот самый момент, болтая с Этель Варр, не спускал глаз с Фэйт Ашер. Я видел, как Сесиль Грантэм проводил Фэйт к креслу, стоявшему метрах в пяти от кресла с сумочкой, видел, как она села, а Сесиль отправился к бару, вернулся с двумя бокалами шампанского и протянул один бокал ей, видел, как он поднял свой бокал и что-то при этом сказал. Я поглядывал на все это уголком глаза, чтобы не показаться Этель Варр невежливым, но в тот момент глядел прямо на Фэйт. Не потому что я что-то предчувствовал — просто рассказ Розы Тэттл о яде в шампанском засел у меня в голове, и это было вполне естественно. Итак, я в оба глаза смотрел, как Фэйт сделала глоток и вдруг вся затряслась, выронила бокал, пыталась подняться, издала нечто среднее между стоном и криком и вдруг повалилась на бок. Она пыталась удержаться за подлокотник кресла и, если бы Сесиль не сгреб ее в охапку, оказалась бы на полу.

Когда я подскочил, он все еще держал ее. Я сказал, чтобы он опустил ее, поддержал за плечи и велел немедленно вызвать врача. У нее начались судороги, голова дергалась из стороны в сторону, ноги начали сучить по полу, и, когда Сесиль пытался удержать ее за колени, я сказал, что это бесполезно, спросил, вызван ли врач, и кто-то позади меня ответил, что уже вызывают. Стоя на коленях, я поддерживал Фэйт так, чтобы она не ударялась головой об пол. Робильотти, Кент и дирижер оркестра сдерживали наседающих на нас людей. Судороги стали затихать и вскоре вовсе прекратились. Фэйт прерывисто и тяжело задышала, вскоре затихла, шея у нее словно окостенела, Я понял, что наступил паралич, никакой врач не поспеет вовремя, чтобы спасти ее.

Сесиль что-то кричал мне, раздавались и другие голоса, я повернулся и крикнул: «Замолчите! Ни я, никто уже не в состоянии помочь ей!

Тут я увидел Розу Тэттл.

— Роза, идите и стойте возле сумки, чтобы никто не трогал ее. Не спускайте с нее глаз.

Роза повиновалась.

Миссис Робильотти сделала шаг ко мне и сказала:

— Вы находитесь в моем доме, мистер Гудвин. Эти люди мои гости. Скажите, что с ней случилось?

По запаху изо рта Фэйт, когда она тяжело дышала, я понимал, что случилось, но ничего не ответил, только спросил:

— Кто вызвал врача?

— Цецилия звонит, — отозвался кто-то.

Все еще стоя на коленях, я снова обернулся к Фэйт. Взглянув на часы, я отметил, что было пять минут двенадцатого. Фэйт лежала на полу уже шесть минут. На губах у нее появилась пена, глаза остекленели, шея не гнулась. Прошло еще две минуты. Я взял Фэйт за руку и надавил на ноготь среднего пальца. Ноготь остался белым. Еще тридцать секунд — никаких изменений.

Я поднялся и обратился к Робильотти:

— Мне самому звонить в полицию или это сделаете вы?

— В полицию? — встревоженно переспросил он.

— Да. Она умерла. Мне лучше остаться здесь, а вы позвоните, да поскорее.

— Нет, — твердо заявила миссис Робильотти. — Мы вызвали врача. Здесь распоряжаюсь я и сама позвоню в полицию, когда сочту нужным.

Я разозлился. Нехорошо, конечно. Никогда нельзя злиться, оказавшись в трудной ситуации, особенно на самого себя, но я не мог сдержаться. Всего только полчаса назад я уверял Розу, что она может положиться на меня, я прослежу, чтобы ничего ужасного не случилось!.. Я оглянулся. Муж и сын хозяйки, две гостьи, дворецкий, трое кавалеров — никто из них не собирался возразить миссис Робильотти. Цецилии здесь не было. Роза стерегла сумочку. Тут я увидел дирижера, широкоплечего парня с квадратной челюстью, который, стоя спиной к алькову, глядел на происходящее, и обратился к нему.

— Меня зовут Гудвин. А вас?

— Джонсон.

— Хотите проторчать здесь всю ночь, мистер Джонсон?

— Нет, конечно.

— Я тоже. Предполагаю, что эта девушка была убита, если полиция сочтет то же самое, вы знаете, что это значит. Поэтому чем скорее они явятся сюда — тем лучше. Я частный детектив и обязан находиться возле убитой. В прихожей есть телефон. Позвоните по номеру СП — 730100.

Он направился к арке, но миссис Робильотти велела Джонсону остановиться и пошла ему наперерез. Он просто обошел ее, не вступая в пререкания. Тогда она крикнула:

— Робби! Сесиль! Остановите его!

Они не тронулись с места, и она накинулась на меня:

— Немедленно убирайтесь вон из моего дома!

— С удовольствием! — огрызнулся я. — Но если я уйду, полиция тут же привезет меня обратно. Никто не имеет права покинуть место убийства.

Робильотти взял жену за руку.

— Не нужно, Луиза… Это, конечно, ужасно… Сядь, успокойся…

Он посмотрел на меня.

— Почему вы думаете, что это убийство? Почему вы так сказали?

Поль Шустер, подающий надежды молодой адвокат, заговорил:

— Я тоже хотел спросить вас об этом, Гудвин. Ведь у нее в сумочке был пузырек с ядом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказала мисс Варр.

— Мне это тоже сказали. Именно поэтому я попросил мисс Тэттл посторожить сумочку. Все же я думаю, что это убийство, но о своих догадках расскажу полиции. Все вы можете…

Вбежала Цецилия Грантэм.

— Ну, как она? — Цецилия остановилась возле меня, глядя на Фэйт Ашер.

— Боже! — Она сжала мне локоть. — Почему вы ничего не делаете?

Я положил ей руку на плечо и отвернулся.

— Спасибо, — произнесла она. — Боже, такая красивая… Она умерла?

— Да. Вы вызвали врача?

— Сейчас приедет. Я не могла дозвониться до нашего… Я вызвала скорую… Но что может сделать врач, если она умерла?..

— Никто не считается умершим, пока врач не констатирует этого. Таков закон.

Послышалось чье-то причитание, я обернулся и повысил голос:

— Можете дать отдых ногам. Кресел всем хватит. Только держитесь подальше от кресла с сумочкой. Если хотите выйти, я не могу вас удерживать, но рекомендую не уходить. Полиция может превратно это понять, тогда вам придется отвечать на лишние вопросы.

Раздался звонок в дверь, Хакетт направился в прихожую, но я остановил его.

— Хакетт, останьтесь здесь. Теперь вы один из нас. Мистер Джонсон их впустит.

Он это и сделал. Звука открываемой двери слышно не было — двери в богатых домах открываются без скрипа, но из прихожей послышались голоса, и все обернулись в сторону арки. Вошли полицейские, двое участковых в форме. Они остановились в дверях.

— Мистер Роберт Робильотти?

— Я Роберт Робильотти.

— Это ваш дом? Нам позво…

— Нет, — сказала миссис Робильотти. — Этот дом мой.

4

Когда в среду, в начале восьмого утра я преодолел семь ступенек крыльца старого кирпичного особняка и отпер дверь, я был так измотан, что чуть не швырнул пальто и шляпу на стул, но все же воспитание сказалось, и я повесил пальто на вешалку, а шляпу положил на полку и только после этого отправился на кухню.

Фриц так воззрился на меня, что даже забыл захлопнуть дверцу холодильника.

— Дай мне кварту апельсинового сока, фунт сосисок, шесть яиц, двадцать блинчиков и галлон кофе, — заявил я.

— И ты откажешься от пончиков с медом?!

— Нет, я просто забыл их упомянуть. — Я шлепнулся в свое кресло и застонал. — Если хочешь заполучить друга, который никогда тебе не изменит, сделай мне омлет. Хотя нет, это займет слишком много времени. Сделай просто яичницу.

— Провел плохую ночь?

— Именно. Убийство со всеми последствиями.

— Ужасно! Значит, имеется клиент?

Я не претендую на то, чтобы понимать отношение Фрица к убийствам. Он сожалеет о них. Для него невыносима сама мысль о том, что один человек может лишить жизни другого; он говорил мне об этом и не кривил душой. Но он никогда не проявляет ни малейшего интереса к деталям, не интересуется даже, кто явился жертвой, а кто убийцей, и, если я пытаюсь рассказать ему о каких-либо подробностях, он скучает. Узнав, что человеческое существо вновь совершило нечто невероятное, он задаст единственный вопрос — заполучили ли мы клиента?

— Клиента нет, — ответил я.

— Но мог быть, раз ты находился там. Ты ничего не ел?

— Три часа назад у окружного прокурора мне предложили сандвич, но мой желудок ответил отрицательно. Он предпочел свидание с тобой. — Фриц протянул мне стакан апельсинового сока. — Спасибо. Сосиски пахнут расчудесно.

Он не любил разговаривать или слушать чьи-либо рассказы, когда занимался стряпней, даже такой простой, как варка сосисок, поэтому я взял номер «Таймса», который, как обычно, лежал на столе у моего прибора, и стал его просматривать.

Конечно, убийство не такая уж сенсация, чтобы сообщать о нем на первой полосе, но убийство, совершенное во время широко известного приема матерей-одиночек в особняке миссис Робильотти, занимало половину первой полосы и продолжалось на двадцать третьей. Однако, так как убийство произошло поздно вечером, в газете не было ни единой фотографии, даже фотографии моей персоны.

Я расправлялся с яйцами пашот на гренках, когда зазвонил внутренний телефон. Подняв трубку, я сказал «доброе утро» и в ответ услышал голос Ниро Вульфа:

— Когда ты пожаловал домой?

— Полчаса назад. Сейчас я завтракаю. Было ли сообщение о случившемся во время передачи новостей в семь тридцать?

— Да. Как тебе известно, я не люблю слова «передача». Разве обязательно пользоваться им?

— Поправка. Считайте это трансляцией последних известий по радио. Я не в настроении спорить. К тому же у меня остывают гренки.

— Когда позавтракаешь, поднимись наверх.

Я положил трубку, и Фриц спросил, в каком настроении пребывает шеф. Я ответил, что не знаю, мне на это наплевать.

Я не торопился с завтраком, даже выпил три чашки кофе вместо обычных двух и как раз делал последний глоток, когда вернулся Фриц, который относил Вульфу поднос с завтраком. Я отставил чашку, встал, потянулся, зевнул, затем вышел в прихожую, не спеша поднялся по лестнице, свернул налево, постучал в дверь и услышал приглашение войти.

Открыв дверь, я зажмурился. Лучи утреннего солнца врывались в комнату через окно и отражались от необъятной желтой пижамы Ниро Вульфа. Он восседал за столом возле окна и поглощал миску свежего инжира со сливками. Когда я перечислял затраты по нашему заведению, я мог бы упомянуть о том, что свежий инжир в марте, доставленный по воздуху из Чили, стоит значительно дороже выеденного яйца.

Он взглянул на меня.

— Ты в растрепанных чувствах, — отметил он.

— Да, сэр. А также раздражен. А также посрамлен и разбит. По радио сообщили, что она была убита?

— Нет. Только то, что она умерла от яда и что полиция ведет следствие. Твое имя не упоминалось. Ты впутан в эту историю?

— По самое горло. Одна из подружек погибшей рассказала, что у нее в сумочке пузырек с ядом, и я не спускал с Фэйт глаз. Все мы, двенадцать человек, находились вместе в гостиной, танцевали, двенадцать, не считая дворецкого и музыкантов, когда один молодой человек принес ей бокал шампанского, она сделала глоток и через восемь минут была мертва. От цианида, это установлено. Яд был подмешан в шампанское, но это сделала не она. Я наблюдал за ней и могу утверждать, что она этого не сделала. Большинству, может быть, даже всем, хотелось бы, чтобы это сделала она сама. Миссис Робильотти готова задушить меня, и, возможно, кое-кто охотно согласился бы ей помочь. Самоубийство в ее доме само по себе достаточно плохо, ну а уж убийство — из рук вон. Итак, я впутан в это дело.

Он раскусил винную ягоду.

— Без сомнения. Надеюсь, ты подумал о том, следует ли держать свой вывод при себе?

Я оценил то, что он не подверг сомнению мое утверждение. Он отдавал дань моим способностям, а при том состоянии, в котором я находился, это было мне необходимо.

— Конечно, я все учел. Но я не должен был забывать о том, что у нее в сумочке яд, так как девушка, которая мне это рассказала, расскажет об этом Кремеру, Стеббинсу и Роуклиффу, которые, конечно, поймут, что я держал глаза открытыми. Не мог же я заявить им: да, я наблюдал за сумочкой, да, я смотрел на мисс Фэйт, когда Грантэм принес ей шампанское, да, она могла всыпать что-нибудь в шампанское перед тем, как выпить, тогда как я на сто процентов уверен, что ничего подобного она не делала.

— Конечно, — согласился Вульф, покончил с инжиром и взял из подогревателя сырник с яйцом, обсыпанный хлебной крошкой. — Итак, ты впутан… Насколько я понимаю, в этом деле мы не можем ждать выгодного клиента.

— Нет. И уж во всяком случае не миссис Робильотти.

— Очень хорошо. — Он сунул сдобу в тостер. — Помнишь мои вчерашние слова?

— Да, помню. Вы сказали, что я унижаю себя. Но вы не сказали, что я окажусь свидетелем убийства, которое не принесет нам никакого дохода. Сегодня я депонирую чеки.

Он порекомендовал мне отправиться в постель, и я ответил, что если я это сделаю, то потребуется ядерная бомба, чтобы разбудить меня.

Приняв душ, почистив зубы, побрившись, надев чистые рубашку и носки, проделав прогулку в банк и обратно, я начал приходить к убеждению, что сумею протянуть день. У меня были три причины совершить поход в банк. Первая: люди имеют привычку умирать, и, если тот, кто подписал наш чек, умрет раньше, чем чек попадет в банк, нам его не оплатят. Вторая: я хотел побыть на свежем воздухе. Третья: мне было сказано областным прокурором, чтобы я все время находился в пределах досягаемости, то есть дома, а я хотел воспользоваться дарованной мне конституцией свободой передвижения. Однако все обошлось — когда я вернулся домой, Фриц сказал, что единственный телефонный звонок был от Лона Коэна из «Газетт».

Лон уже много лет оказывает нам различные услуги, и, кроме того, он мне симпатичен, поэтому я тут же позвонил ему. Он хотел заполучить рассказ очевидца, свидетеля последних часов жизни Фэйт Ашер. Я сказал, что подумаю и извещу его. За рассказ он обещал мне пятьсот долларов, которые пойдут не Ниро Вульфу, а мне, так как мое присутствие на приеме было сугубо личным делом, не имеющим никакого отношения к службе. Конечно, Лон Коэн изо всех сил давил на меня — обычная манера журналистов, — но я осадил его. Наживка была привлекательная — пять сотен и моя фотография в газете. Но я не мог обойти молчанием главного, а если я расскажу, как все произошло, тогда весь мир узнает, что я являюсь единственной помехой к тому, чтобы объявить смерть Фэйт Ашер самоубийством. И все, начиная от областного прокурора до дворецкого, насядут на меня. Я с огорчением думал, что придется отказаться от предложения Лона, когда раздался звонок. Я услышал голос Цецилии Грантэм. Она поинтересовалась, нахожусь ли я в одиночестве. Я ответил утвердительно, но заметил, что через шесть минут из оранжереи спустится Вульф, и я уже буду не один.

— Это не займет так много времени. — Голос у нее был хриплый, но не обязательно, чтобы от выпитого. Как и всем нам, включая меня самого, ей пришлось много разговаривать за последние двенадцать часов. — Если, конечно, вы ответите на мой вопрос. Ответите?

— Сперва задайте его.

— Относительно того, что вы сказали прошлой ночью, когда я побежала звонить доктору. Моя мать говорит, что вы думаете, будто Фэйт Ашер убили. Вы это говорили?

— Да.

— Почему вы это сказали? Вот мой вопрос.

— Потому что я так подумал.

— Не остроумничайте. Арчи. Почему вы так подумали?

— Потому что обстоятельства вынудили меня. Если вы считаете, что я увиливаю от ответа, то вы правы. Я очень хотел услужить девушке, которая так хорошо танцует, но не отвечу на ваш вопрос. Во всяком случае, сейчас. К сожалению, тут я ничего не могу поделать.

— Вы все еще продолжаете думать, что она была убита?

— Да.

— Но почему?

Я никогда не вешаю трубку до конца разговора, но, кажется, на этот раз мог бы это сделать. Впрочем, она сама сдалась как раз в тот момент, когда лифт с Вульфом остановился внизу. Вошел шеф, направился к письменному столу, устроил поудобнее спою тушу в кресле, просмотрел корреспонденцию, затем взглянул на календарь и откинулся назад, чтобы прочесть письмо на трех страницах от одного охотника за орхидеями из Новой Гвинеи. Он был на третьей странице, когда раздался звонок в дверь. Я встал, вышел в прихожую, сквозь одностороннее стекло увидел за дверью знакомую дородную фигуру и распахнул дверь.

— Бог мой! — произнес я. — Неужели вы никогда не спите?

— Очень мало, — сказал неожиданный посетитель, переступая через порог.

Я помог ему снять пальто, и он направился к двери в кабинет.

— Ваш визит честь для меня. Почему бы вам просто не вызвать меня к себе, Кремер?

То, что я назвал его «Кремер», а не «инспектор» или «мистер Кремер», было настолько неожиданно для него, что он остановился и обернулся.

— Почему вы никогда не приучитесь? — вопросил я. — Вы же дьявольски хорошо знаете, что мой шеф не любит, когда кто-нибудь является к нему без предварительной договоренности, даже вы, вернее, особенно вы! Вы только все осложняете. И вообще, разве вы не по поводу меня?

— Да, но я хочу, чтобы он присутствовал.

— Понятно, иначе вы просто послали бы за мной, а не утруждали себя. Если будете любезны…

Рев Вульфа прервал нашу беседу:

— К черту! Заходите сюда!

Кремер повернулся на каблуках и двинулся в кабинет. Я последовал за ним.

Единственным приветствием Вульфа был сердитый взгляд.

— Я не могу читать свою корреспонденцию при таком шуме, — холодно заметил он.

Кремер занял свое обычное место, сев в красное кожаное кресло перед столом Вульфа.

— Я пришел повидать Гудвина, — сказал он, — но я…

— Я услышал ваш голос в прихожей. Вы хотите осведомить меня о чем-то? Поэтому желаете, чтобы я присутствовал?

Кремер передохнул.

— Если я когда-нибудь захочу осведомить вас о чем-либо, немедленно отправьте меня в сумасшедший дом. Дело заключается в следующем: я знаю, что Гудвин является вашим человеком, и хочу, чтобы вы поняли ситуацию. Я счел, что разговаривать с ним лучше в вашем присутствии. По-моему, это разумно. Что вы скажете?

— Возможно. Так ли это, я узнаю, когда услышу вашу беседу.

Кремер вперил в меня взор своих пронзительных серых глаз.

— Я не собираюсь повторять все сначала, Гудвин. Я дважды сам допрашивал вас и к тому же читал протокол ваших показаний. Меня интересует только один момент, очень важный момент. Начнем с того, что я кое-что расскажу вам, чтобы больше не возвращаться к этому. В показаниях всех остальных свидетелей нет ни намека на то, что исключало бы самоубийство. Ни единого! Зато многое говорит за самоубийство. Если бы не вы, версия о самоубийстве была бы самой разумной, и похоже, я говорю только похоже, что таким и окажется окончательное заключение. Понимаете, что это значит?

Я кивнул.

— Да. Я оказался мухой в супе. Мне это нравится не больше, чем вам. Мухи не любят попадать в суп, особенно, если он горячий.

Кремер достал из кармана сигару, принялся раскатывать ее в ладонях, сунул между зубов, белых и ровных, и тут же вынул.

— Начну сначала, — сказал он. — Во-первых, ваше присутствие там. Знаю, что вы скажете, это есть в протоколе допроса: звонок от Остина Бэйна, затем от миссис Робильотти. Конечно, так бывает. Когда вы говорите что-либо, что может быть проверено, это всегда подтверждается. Но не организовали ли вы или Вульф этот звонок? Зная Вульфа и вас, я должен учесть вероятность того, что вы или Вульф хотели там присутствовать и предприняли соответствующие шаги. Так ли это?

Я зевнул.

— Простите, я не спал всю ночь. Я мог бы просто ответить «нет», но давайте покончим с этим раз и навсегда. Как и почему я оказался там, подробно объяснено в моих показаниях. Ничто не опущено. Мистер Вульф считал, чти я не должен был идти туда, так как этим самым я унижу себя.

— Является или являлся кто-нибудь из присутствующих на ужине клиентом Вульфа?

— Несколько лет назад клиентом являлась миссис Робильотти. Дело было завершено за девять дней. Кроме нее — никто.

Он перевел взгляд на Вульфа.

— Вы это подтверждаете?

— Да.

— С вами и Гудвином трудно быть в чем-либо уверенным. — Он вновь обернулся ко мне. — Хочу рассказать вам, как обстоит дело. Во-первых, яд. С этим все выяснено. В бокале был цианид. Это подтверждено анализом разлитого по полу шампанского, да и по быстроте действия это мог быть только цианид. Далее, двухунциевый пузырек в ее сумочке был наполовину полон кусочками содового цианида. Лаборатория называет их аморфными частицами, я называю их кусками. Далее, она показывала этот пузырек разным людям и говорила, что хочет покончить с собой; так продолжалось больше года…

После короткой паузы Кремер продолжал:

— Сумочка находилась в кресле в пяти метрах от нее, а пузырек лежал в сумочке, следовательно, она не могла вынуть из него кусочек яда, когда Грантэм принес ей шампанское, или сразу перед этим, но могла достать яд в любой момент в течение предыдущего часа и держать его в носовом платке. Исследовать носовой платок оказалось бесполезным, так как она выронила его и он упал в разлитое на полу шампанское. Такова версия самоубийства. Видите ли вы в ней какие-либо прорехи?

Я подавил зевоту.

— Конечно, нет. Все безупречно. Я не утверждаю, что она не могла покончить с собой, и лишь утверждаю, что она НЕ покончила с собой. Как вам известно, у меня хорошее зрение. Когда она взяла бокал шампанского из рук Грантэма правой рукой, ее левая рука лежала на колене. Она взяла бокал за ножку, и когда Грантэм поднял свой бокал и что-то произнес, она подняла свой чуть выше рта, затем опустила и поднесла к губам… Не прячете ли вы козырного туза в рукаве? Может быть, Грантэм сказал, что, когда он протянул ей бокал, она что-то бросила туда?

— Нет. Он только сказал, что, возможно, она опустила что-то в бокал перед тем, как выпить, но он не уверен.

— Зато я уверен! Ничего подобного она не сделала.

— Так, так… Вы подписали ваши показания. — Он ткнул в мою сторону сигарой. — Послушайте, Гудвин, вы согласны, что никаких прорех в версии о самоубийстве нет. Какова же картина убийства? Сумочка лежала в кресле на глазах у всех. Разве кто-нибудь подходил к ней, открыл, вынул пузырек, отвернул пробку, достал яд, затем завернул пробку, сунул пузырек обратно в сумочку, положил ее в кресло и отошел? Для этого нужны крепкие нервы.

— Чушь. Вы передергиваете. Можно было просто взять сумочку, — конечно, до того, как я начал наблюдать за ней, — отнести в любую соседнюю комнату, запереть дверь, достать яд, спрятать его в свой или ее носовой платок (благодарю вас за идею с носовым платком) и положить сумочку на место. Для этого вовсе не нужны крепкие нервы, а нужно только принять некоторые меры предосторожности. Конечно, если бы этот человек заметил, что кто-то видел, как он взял сумочку или вернул ее на место, он не воспользовался бы ядом. К тому же ему вообще могло не представиться случая воспользоваться им.

Зевота все же осилила меня.

Кремер снова ткнул в меня сигарой.

— Это следующий вопрос — возможность воспользоваться ядом. Два бокала с шампанским, которые нес Грантэм, были налиты дворецким. Только он разливал шампанское. Один из бокалов несколько минут стоял на стойке бара, второй Хакетт налил как раз перед тем, как подошел Грантэм. Кто именно подходил к бару в течение этих нескольких минут? Нам еще не удалось этого выяснить, но, очевидно, все. В том числе и вы. По вашим показаниям, и Этель Варр подтверждает это, вы и она подошли к бару и взяли два бокала с шампанским из числа пяти или шести бокалов, которые там стояли, затем отошли и занялись беседой и вскоре — по вашим словам, через три минуты — увидели, как Грантэм подошел с двумя бокалами к Фэйт Ашер. Итак, вы тоже были у бара. Стало быть, и вы могли подсыпать яд в один из бокалов. Однако нет. Даже если признать, что вы способны отравить кого-нибудь, вы не могли быть уверены, что бокал с ядом попадет именно к тому, кого вы намеревались отравить… Подсыпать яд в бокал, стоящий на стойке, не зная, кому он достанется! Нет, тут что-то не так… Только Эдвин Лэдлоу, Элен Ярмис, мистер и миссис Робильотти оставались возле бара, когда подошел Грантэм и взял два бокала. Но он взял два бокала. Если одно из этих четырех лиц, видя, что к бару за шампанским подходит Сесиль Грантэм, отравило один из бокалов, то вы должны признать, что этому лицу было совершенно безразлично, кому достанется этот бокал — Фэйт Ашер или Грантэму… Но я не могу даже предположить этого… А вы? — Он вонзил зубы в сигару. Он никогда не раскуривал, только жевал и мял зубами.

— Согласен, — кивнул я. — Но у меня есть два замечания. Первое, имеется одно лицо, которое знало, какой именно бокал достанется Фэйт Ашер. Это лицо протянуло ей бокал.

— Вы обвиняете Сесиля Грантэма?

— Я никого не обвиняю. Я только говорю, что вы опустили одну вероятность.

— Не представляющую важности. Если Грантэм, перед тем как взять шампанское, отравил его на глазах у пяти человек, то у него действительно железные нервы. Если он подсыпал яд, уже направляясь к Фэйт Ашер, то это цирковой трюк — обе руки у него были заняты. Если он подсыпал яд после того, как отдал ей бокал, — вы бы это увидели. Ваше второе замечание?

— Давая показания, я говорил, что подозреваю, кто это мог сделать, как и почему. То, что вы сейчас рассказали, — новость для меня. Мое внимание было поделено между Этель Варр, сумочкой и Фэйт Ашер. Я не знал, кто находился возле бара, когда подошел Грантэм, или кто там был, когда Хакетт разлил шампанское по бокалам, которые забрал Грантэм. И до сих пор я не имею представления, кто это мог сделать, зачем и как. Я знаю только, что Фэйт Ашер ничего не подсыпала в свой бокал, следовательно, это не было самоубийством. Вот и все, что я утверждаю.

— И вы не желаете обсудить это?

— С чего вы взяли? А чем мы сейчас занимаемся?

— Я имею в виду, вы не желаете подвергнуть сомнению свое убеждение? Не допускаете, что могли ошибиться?

— Нет.

Он долго и внимательно разглядывал меня прищуренными глазами, затем принял свое обычное положение в красном кожаном кресле, лицом к Вульфу.

— Я скажу вам все, что думаю, — после паузы произнес он.

Вульф хрюкнул.

— Вы это часто делали.

— Знаю, но я надеялся, что до этого не дойдет. Я надеялся, Гудвин сообразит, что у него ничего не получится. Кажется, я понял, что произошло. Роза Тэттл рассказала Гудвину, что Фэйт Ашер носит в сумочке пузырек с ядом и она опасается, как бы Фэйт не покончила с собой тут же, на приеме. Гудвин успокоил ее, обещал проследить, чтобы ничего не произошло, и с той минуты принялся наблюдать за Фэйт Ашер и ее сумочкой. Принимаю.

— Это установлено.

— Хорошо, будь по-вашему, установлено. Когда Гудвин увидел, что, выпив шампанское, она теряет сознание и умирает, какова должна быть его реакция? Реакция человека, который оплошал. Вы хорошо знаете Гудвина, я тоже. Он был задет за самое больное место. Поэтому, ничтоже сумняшеся, он заявляет, что она была убита. Появляется полиция, он понимает, что его слова станут известны, повторяет их полиции, а когда его препровождают к окружному прокурору и туда являюсь я и сержант Стеббинс, повторяет их нам. Но нам-то он обязан был дать объяснение, и у него нашлось такое в запасе, чертовски хорошее к тому же, и до тех пор, пока подозревалось убийство, мы занимались этой версией вплотную. Но теперь, вы слышали, я объяснил, как все было. Я надеялся, что Гудвин выслушает меня и поймет, что для него лучше всего признать возможность своей ошибки. У него было время обо всем поразмыслить. Он достаточно разумен, чтобы оценить обстановку. Надеюсь, вы согласитесь со мной?

— Вопрос не в том, согласен я или не согласен. Вопрос упирается в фактическую сторону дела. — Вульф обернулся ко мне. — Арчи?

— Нет, сэр. Никто не любит меня больше, чем я сам, но, по-видимому, я не достаточно разумен.

— Ты продолжаешь стоять на своем?

— Да. Инспектор противоречит себе. Сперва он говорит, что я действовал с бухты-барахты, затем утверждает, что я разумный человек. Ему хочется, чтобы это было объявлено самоубийством? Не выйдет. Я играю без прикупа.

Вульф приподнял плечи на одну восьмую дюйма и обернулся к Кремеру.

— Боюсь, что вы зря тратите свое время. И мое тоже.

Я снова зевнул.

И без того красное лицо Кремера побагровело еще больше — верный признак того, что он дошел до предела и вот-вот взорвется. Но произошло чудо: он вовремя нажал на тормоза. Всегда приятно наблюдать победу самоконтроля. Он обратил взор в мою сторону.

— Предлагаю не ставить точку, Гудвин. Продумайте все сызнова. Конечно, мы будем продолжать следствие и если обнаружим хоть что-нибудь, указывающее на убийство, то расследуем все до конца. Вы нас знаете. Но я честно хочу предупредить вас. Если наше окончательное решение будет в пользу самоубийства, как мы считаем, и если вы информируете вашего друга Лона Коэна из «Газетт», что это было убийство или еще что-нибудь в этом роде, пеняйте на себя. Почему, в самом деле, вы оказались там, черт возьми? Это одному только Богу известно. И ваше заявление в качестве очевидца…

Раздался звонок в дверь. Я поднялся, вежливо попросил у Кремера извинения и вышел в прихожую. На крыльце я увидел своего недавнего знакомого, хотя не сразу узнал его из-за сорокадолларовой шляпы, которая скрывала его нечесаную шевелюру. Я открыл дверь, произнес «ш-ш-ш-ш», приложил палец к губам, отступил назад и поманил его войти. Он в нерешительности остановился, испуганно глядя на меня, но затем все же переступил через порог. Заперев парадную дверь и не предлагая ему снять пальто и шляпу, я провел его в комнату, рядом с кабинетом.

— Здесь все будет в порядке, — сказал я, закрывая за собой дверь. — Стены звуконепроницаемы.

— Все будет в порядке? — переспросил он. — Для чего в порядке?

— Для секретности. Или вы пришли повидать инспектора Кремера из Отдела убийств?

— Не понимаю, о чем вы говорите! Я пришел повидать вас.

— Просто я подумал, что, возможно, вы не захотите встретиться с инспектором Кремером. Он беседует с мистером Вульфом в кабинете и собирается уйти.

— И слава Богу! Мне надолго хватит встреч с полицией. — Он огляделся. — Мы можем здесь поговорить?

— Да, но сперва я должен проводить Кремера. Я сейчас вернусь. Присаживайтесь.

Я вышел в прихожую и направился в кабинет, когда оттуда появился Кремер. Он даже не взглянул на меня, не говоря уж о том, что не сказал мне ни слова. Я подумал, что если ему позволено быть таким грубияном, то позволено и мне, и дал ему возможность самому надеть пальто, самому отпереть парадную дверь и выйти. Когда дверь за ним захлопнулась, я вошел в кабинет.

— Делаю тебе замечание, Арчи, — заговорил Вульф. — Измываться над Кремером в связи с каким-либо расследованием — это одно, а делать это только ради развлечения — совсем другое.

— Вы правы, сэр.

— Ладно. Но он попал в рассол.

— Очень жаль. Но вместе с ним попал еще и кое-кто другой. Вчера, когда меня позвали на этот прием и сообщили имена приглашенных мужчин, я захотел узнать, кто они, и позвонил Лону Коэну. Один из приглашенных, Эдвин Лэдлоу, довольно важная персона для своих лет. В свое время он вел себя весьма вольготно, но три года назад, после смерти отца, который оставил ему десять миллионов, купил контрольный пакет книгоиздательской фирмы «Мелвин-пресс» и, очевидно, остепенился и…

— Это представляет интерес?

— Возможно. Он в соседней комнате. Пришел повидать меня. Я встретился с ним впервые вчера вечером, поэтому его визит может представить интерес. Я бы и сам поговорил с ним, но подумал, что, возможно, вы захотите послушать нашу беседу. Через наше устройство в стене. На тот случай, если мне понадобится свидетель.

— Фуй!

— Да, знаю. Я вовсе не хочу подстегивать события, но у нас вот уже две недели не было клиентуры…

Он хмуро посмотрел на меня. Подняться с кресла и подойти к дыре в стене было для него непереносимой физической нагрузкой. Однако это пойдет ему только на пользу и для здоровья, и потому, что он может заполучить клиента, хотя сама мысль о том, что придется работать, ему ненавистна. Он тяжко вздохнул, с сердитым видом пробормотал «К черту все!», оперся ладонями о край стола, отодвинул назад кресло, поднялся и пошел.

Дырка в стене была проделана на уровне глаз, в восьми футах от письменного стола Вульфа. Со стороны кабинета она была замаскирована картиной, изображавшей красивый водопад. Я дал Вульфу минуту, чтобы устроиться, затем открыл дверь и сказал:

— Садитесь сюда, Лэдлоу, здесь вам будет удобнее.

С этими словами я подвинул ему кресло и сам уселся напротив.

5

Лэдлоу сел и уставился на меня. Так он глазел три секунды. Шесть секунд. Очевидно, он нуждался в искре, чтобы воспламениться и заговорить. Я поспешил ему навстречу.

— Мне кажется, вечер удался до определенного момента, не так ли? Даже дискуссия о протоколе.

— Я уже ничего не помню. — Он наклонился вперед. Волосы его были в прежнем беспорядке. — Послушайте, Гудвин. Я хочу задать вам прямой вопрос и надеюсь, что вы мне ответите так же прямо. Не вижу оснований, почему бы вам не ответить.

— Возможно, что и я не увижу. Что вам угодно спросить?

— О том, что вы сказали вчера… Что девушка была убита. Вы заявили об этом не только нам, но и полиции и окружному прокурору. Сообщу вам конфиденциально, что у меня есть друг, который передал мне кое-какую информацию. Как я понимаю, они были готовы признать, что смерть Фэйт Ашер произошла в результате самоубийства, и прекратить расследование, если бы не вы, поэтому ваши доказательства должны быть весьма весомыми. Вот мой вопрос: какие у вас основания для вашего заявления?

— Ваш друг не рассказал об этом?

— Нет. Или не хотел, или не мог.

Я положил ногу на ногу.

— Что ж, я тоже не могу этого сказать. Скажу только, что я рассказал об этом полиции, окружному прокурору и мистеру Вульфу, этого вполне достаточно.

— А мне вы не скажете?

— Пока нет. Согласно протоколу.

— А вам не кажется, что люди, замешанные в это дело только потому, что они там оказались, имеют право это знать?

— Конечно. Они имеют полное право потребовать, чтобы полиция объяснила, почему она ведет расследование свершившегося как убийство, когда все говорит о том, что произошло самоубийство. Но спрашивать об этом меня они не имеют права.

— Понимаю. — Он задумался. — Но полиция отказывается…

— Да, знаю. Мне приходилось иметь с ними дело. Только недавно у меня была встреча с инспектором Кремером.

Он уставился на меня. Еще четыре секунды.

— Вы профессиональный детектив, Гудвин. К вам обращаются за услугами и платят за это. Единственно, что мне нужно, так это информация, ответ на мой вопрос. Я уплачу вам пять тысяч долларов. Деньги у меня при себе. Конечно, я хотел бы получить точный ответ.

— За пять тысяч вы вполне заслуживаете этого. — Он сверлил меня глазами. — Пять тысяч наличными будут мне очень кстати. Жалованье, которое я получаю у мистера Вульфа, весьма скудно. И все же я вынужден ответить «нет», даже если вы удвоите сумму. Так обстоит дело. Лишь когда полиция придет к какому-либо решению в отношении моей правоты или неправоты, я буду волен все рассказать вам или кому угодно. Но если я сделаю это теперь, они заявят, что я повредил официальному расследованию, и вмешаются в мои личные дела. А если я лишусь лицензии частного детектива, то ваши пять тысяч недолго прокормят меня.

— Десять прокормят вдвоедольше.

— Но все равно не вечно.

— У меня издательское дело. Я дам вам работу.

— И вскоре уволите. Я не такой уж великий словотворец.

Он смотрел на меня в упор.

— А можете ли вы сказать, насколько основательны причины, по которым вы считаете, что было совершено убийство? Достаточно ли они весомы, чтобы их не могла опровергнуть такая влиятельная женщина, как миссис Робильотти?

Я кивнул.

— Да, скажу. Они оказались достаточно весомы, чтобы вынудить инспектора Кремера приехать сюда несмотря на то, что он провел бессонную ночь.

— Понимаю. — Он потер ладони о подлокотники кресла, затем — к моему облегчению — перевел взор с меня на пятно на ковре. — Значит, вы сказали об этом только полиции, окружному прокурору и Ниро Вульфу. Я хочу поговорить с Вульфом.

Я поднял брови.

— Не знаю…

— Чего вы не знаете?

— Не знаю, захочет ли… — Я умолк, скривил губы. — Он не любит совать нос в дела, в которых я лично замешан. К тому же он очень занят. Но я узнаю. — Я поднялся с места и направился к двери. — Никогда нельзя заранее сказать, как он решит.

Открыв дверь в кабинет, я кивком поманил Вульфа. Он последовал за мной на кухню. Когда дверь за ним закрылась, я заговорил:

— Должен извиниться перед вами за мою остроту по поводу жалованья. Я забыл, что вы слушаете.

Он хмыкнул.

— У тебя отличная память и не пытайся умалить ее. Что этот человек хочет от меня?

Я подавил зевоту.

— Спросите что-нибудь полегче. Если бы я хоть немного поспал, то еще рискнул бы гадать, но сейчас я стараюсь только не заснуть. Возможно, он хочет опубликовать вашу автобиографию. Или сделать из меня посмешище, доказав, что произошло самоубийство.

— Я не желаю видеться с ним. Ты уже дал объяснение моему отказу, ты лично замешан в этом деле.

— Да, сэр. Но я лично замешан только в доходах вашего детективного агентства. Так же как и Фриц. Так же как и парень, который прислал вам письмо из Новой Гвинеи.

Он рыкнул, словно лев, понявший необходимость покинуть свое уютное логово, чтобы отправиться за пропитанием. Согласен, лучшим сравнением был бы слон, но слоны не рычат. Фриц, который готовил морские моллюски, начал тихо напевать какой-то мотив, по-видимому, довольный тем, что у нас появится клиент. Вульф взглянул на него, потянулся за моллюском, сунул его себе в рот и принялся жевать. Я растворил дверь и придержал ее, он проглотил моллюска и лишь затем прошел в дверь.

Он не любит пожимать руки незнакомым людям Когда мы вошли в кабинет и я представил ему Лэдлоу, он только кивнул, направляясь к своему столу. Я предложил Лэдлоу занять красное кожаное кресло и прошел к своему месту. Когда я садился, Лэдлоу высказал предположение, что Гудвин, то есть я, уже рассказал Вульфу, кто он. Вульф ответил — да, рассказал.

Взор Лэдлоу был устремлен теперь на Вульфа.

— Я хочу, — начал он, — обратиться к вашей помощи. Предпочитаете ли вы получить предварительный гонорар наличными или чеком?

Вульф покачал головой.

— До тех пор, пока я не приму вашего предложения — ни так, ни этак. Что вы хотите поручить мне?

— Раздобыть для меня кое-какую информацию. Вам известно, что произошло в доме миссис Робильотти вчера вечером. Вам известно, что девушка по имени Фэйт Ашер умерла от яда. Вам известны обстоятельства, указывающие на то, что она покончила с собой, не так ли?

Вульф ответил утвердительно.

— А знаете ли вы, что следствие ведется по подозрению в убийстве?

Вульф ответил утвердительно.

— Следовательно, у полиции должны быть данные о каких-то обстоятельствах, не известных ни мне, ни всем остальным, присутствовавшим на этом ужине. Не знаю, что именно, — мне не говорят, хотя я заинтересованное лицо (только потому, правда, что я там присутствовал) и имею законное право это знать. Вот какую информацию я прошу вас достать для меня. Я немедленно выдам вам задаток и оплачу любой счет, который вы почтете справедливым представить.

Зевота больше не донимала меня. Должен признаться, что я был восхищен его нахальством. Конечно, он не мог знать, что Вульф слышал весь наш разговор, но должен был допустить, что я сообщил Вульфу о предложении, которое он мне сделал, и вот он глядел прямо в глаза Вульфу и был согласен на любой гонорар, тогда как со мной его предел был десять тысяч! Ну и нахал! Поневоле я вынужден был восторгаться им.

Уголки рта Вульфа загнулись кверху.

— Только и всего? — произнес он.

Лэдлоу кивнул.

— Мистер Гудвин рассказал мне о предложении, которое вы ему сделали, — продолжал Вульф. — Не знаю, отнестись ли мне с уважением к вашему упорству или сожалеть о вашей наивности… Во всяком случае, я вынужден отказаться от вашего предложения. Я уже знаком с информацией, которую вы добиваетесь, но я получил ее от мистера Гудвина конфиденциально и не могу ее разглашать. Очень сожалею…

— Ради Господа Бога, что за великая тайна вокруг этого дела? — вскричал Лэдлоу. — Чего вы боитесь?

Вульф покачал головой.

— Мы ничего не боимся, мистер Лэдлоу, просто мы соблюдаем осторожность. Когда обстоятельства требуют от нас, чтобы мы ссорились с полицией, мы не останавливаемся перед этим. В данном случае мистер Гудвин оказался замешан в деле только потому, что случайно оказался на месте происшествия, точно так же, как и вы, а я уж и вовсе не имею к этому никакого отношения. Здесь не вопрос страха или предубеждения. Просто я сторонний человек. Обещаю не сообщать полиции о предложениях, которые вы сделали мистеру Гудвину и мне, чтобы не возбуждать их любопытства в отношении вас, так как допускаю, что вы сделали эти предложения, доверяя нам. Я не могу в ответ на ваше доверие ответить вам злом.

— Но вы же отказали мне!

— Да. Решительно. В данных обстоятельствах у меня нет иного выбора. Другое дело мистер Гудвин. Он отвечает за себя.

Лэдлоу повернулся ко мне, и вновь я ощутил его пристальный взгляд. Я не имел ничего против, если бы он повторил свое предложение, с единственной поправкой, что он доверит мне самому назначить сумму гонорара. Однако даже если такое намерение и было у него, он его отверг, увидев на моем лице непреклонную решимость. Поглядев на меня в течение восьми секунд, он поднялся с кресла. Я подумал, что он покидает поле боя и Вульфу не придется приниматься за работу, но не тут-то было. Он хотел только поразмышлять и спросил: «Могу ли я иметь минуту на раздумье?» — и когда Вульф ответил, что да, повернулся к нам спиной и прошаркал по ковру до самого дальнего угла кабинета, где перед книжными полками стоял большой глобус. Он стоял и вертел глобус по крайней мере вдвое больше времени, чем просил. Наконец он повернулся к нам и вновь занял свое место в красном кожаном кресле.

— Я должен поговорить с вами конфиденциально, — обратился он к Вульфу.

— Мы так и разговариваем, — ответил Вульф. — Если вы имеете в виду беседу наедине, то нет. Если бы мистер Гудвин не пользовался моим доверием, он не был бы здесь. Его уши — мои уши, а мои — его.

— Это не вопрос доверия. Я хочу рассказать вам то, о чем никто на свете не знает, кроме меня. Я иду на риск и не желаю удваивать его.

— Вы его и не удваиваете, — Вульф сохранял терпение. — Если бы даже мистер Гудвин оставил нас наедине, я бы сделал ему знак подслушивать нас из соседней комнаты при помощи одного хитроумного приспособления, поэтому он может присутствовать с тем же успехом.

— Вы не желаете облегчить мое положение!

— И не собираюсь. Я только делаю его терпимым.

На лице у Лэдлоу появилось такое выражение, будто ему снова надо было поразмыслить, но он справился с этим без помощи глобуса.

— Я не могу обратиться с этим делом к моему адвокату и ни в коем случае не обращусь к нему. Но даже если бы обратился, это оказалось бы ему не по зубам. Я думал, что вообще ни к кому не смогу обратиться за помощью, и затем вспомнил о вас. У вас репутация кудесника, а только Богу известно, как я нуждаюсь в нем. Во-первых, я хочу узнать, почему Гудвин считает, что это было убийство, но, очевидно, вы не хотите… Да, чуть не забыл…

Он вынул из кармана перо и чековую книжку, которую положил на маленький столик, стоявший обок него, и что-то написал. Оторвав чек, он просмотрел его, поднялся, положил на письменный стол перед Вульфом и вновь уселся на место.

— Если двадцати тысяч в качестве аванса на необходимые расходы и гонорар мало — скажите, — произнес он. — Знаю, вы еще не дали согласия взять на себя мое поручение, но я не уйду отсюда, пока вы не согласитесь. Я прошу вас сделать так, чтобы в результате расследования не был предан гласности определенный факт моей биографии. Я хочу, чтобы вы уладили все так, чтобы мне не было предъявлено обвинение в убийстве.

Вульф хрюкнул.

— Я не могу дать гарантии ни в том, ни в другом.

— Я не ожидаю этого. Никаких чудес от вас тоже не ожидаю. Я хочу, чтобы вам были ясны два положения: первое, если Фэйт Ашер была убита, то я не убивал ее и не знаю, кто это сделал, и, второе, мое личное убеждение заключается в том, что она покончила с собой. Я не знаю причин, по которым мистер Гудвин подозревает убийство, но я уверен, что он заблуждается.

Вульф снова хрюкнул.

— Зачем же в таком случае вы появились здесь в столь возбужденном состоянии? Ведь вы убеждены, что произошло самоубийство. Хотя полиция зачастую все путает, но бывает, что и добивается истины. Бывает.

— В том-то и несчастье, что бывает. На этот раз они могут разузнать об одном событии, случившемся в моей жизни, и в таком случае предъявят мне обвинение в убийстве. Может быть и так.

— В самом деле? Должно быть, это было экстраординарное событие. Если вы хотите мне довериться, я должен предварительно заметить: вы еще не являетесь моим клиентом, но даже если бы вы им были, признание клиента частному детективу в преступлении не может быть сохранено детективом в тайне от властей. Здесь не может быть никаких исключений, мистер Лэдлоу. Второе — я не могу принять ваше поручение, пока не знаю об этом событии в вашей жизни. Однако добавлю, что если я приму ваше предложение, то сделаю все возможное для защиты интересов клиента.

— Признаюсь, я в отчаянии, Вульф, — сказал Лэдлоу и откинул назад волосы, но для того, чтобы привести в порядок его шевелюру, требовалось куда больше усилий. — Я в отчаянии, но уверен, что вы согласитесь, никаких оснований отказать у вас нет. То, что я расскажу вам, не знает ни один человек на свете. Я совершенно уверен в этом, в том-то и вся загвоздка.

Он снова провел рукой по волосам.

— Я не горжусь тем, о чем хочу вам рассказать… Мне тридцать один год. Полтора года назад я как-то зашел в магазин Кордони на Мэдисон-авеню за цветами. Продавщица оказалась весьма привлекательной, и я пригласил ее поужинать со мной. Это была Фэйт Ашер. Через десять дней у нее начинался отпуск, я сумел уговорить ее провести отпуск со мной в Канаде. Я не назвался настоящим именем и убежден, что она не знала, кто я. Она была свободна всего одну неделю и по возвращении из Канады вновь приступила к работе у Кордони, а я отправился в Европу и отсутствовал два месяца. Вернувшись, я не собирался возобновлять отношений с Фэйт, но и причин избегать ее у меня не было, и однажды я заехал за цветами в магазин Кордони. Она была там, но не удостоила меня даже взглядом. Сказала только, чтобы в следующий раз я попросил обслужить меня другого продавца.

— Предполагаю, что вы считаете все это существенным? — перебил Вульф, когда Лэдлоу сделал паузу.

— Да. Я хочу, чтобы вы точно знали, как все было. Я не люблю чувствовать себя должником, особенно перед женщинами, поэтому дважды звонил ей, желая встретиться и обо всем переговорить, но она отказалась. Я оставил свои попытки и перестал посещать магазин Кордони. Но несколько месяцев спустя, дождливым апрельским днем, оказавшись в том районе и нуждаясь в цветах, я заехал туда, Фэйт я не увидел. Ничего не спрашивая, я купил цветы и уехал. Упоминаю все эти подробности, потому что они помогут вам определить, каковы шансы у полиции докопаться до всего этого.

— Переходите к существу дела, — пробормотал Вульф.

— Хорошо, но вам нужно знать о том, как я узнал, что она находится в «Приюте Грантэма» «Приют Грантэма» был учрежден для…

— Знаю.

— Значит, объяснять не нужно. Через несколько дней после того, как я обратил внимание на ее отсутствие в магазине Кордони, один мой приятель, Остин Бэйн, племянник миссис Робильотти, рассказал мне, что накануне ездил по поручению своей тетушки в «Приют Грантэма» и видел там одну особу, с которой был случайно знаком. Он сказал, что, возможно, и я знаю ее — девушку с овальным личиком и зелеными глазами, служившую у Кордони. Я ответил что не припоминаю. Но я…

— Не чувствовалось ли в тоне мистера Бэйна какого-нибудь намека?

— Нет. Я не задумывался над этим, но уверен, что никакого. Однако я удивился. Вполне естественно. После поездки в Канаду прошло всего восемь месяцев, и я не верил, что она столь легкомысленная особа. Я решил обязательно повидаться с ней. Хочу думать, что главной причиной такого решения являлось чувство долга, но не отрицаю, что хотел также разведать, не узнала ли она, кто я, и кому рассказала обо мне. Готовясь к свиданию с ней, я принял все меры предосторожности. Рассказать вам об этом?

— Потом, если это окажется необходимым.

— Ладно. Итак, я встретился с ней. Она сказала, что согласилась на свидание только для того, чтобы заявить мне, что она не желает больше видеть меня, слышать обо мне. Она сказала, что не ненавидит меня, — я вообще не думаю, что она способна к ненависти, — но что свою ошибку она себе никогда не простит и хочет вычеркнуть меня из своей памяти. Ее собственные слова — «вычеркнуть из памяти». Она сказала также, что ребенок будет отдан на усыновление и никто никогда не узнает, кто его настоящие родители. У меня с собой были деньги, много денег, но она не приняла и цента. Я не спрашивал, есть ли какие-либо сомнения в том, что я отец ребенка. На моем месте вы поступили бы так же…

Он помолчал, потер подбородок, затем продолжал:

— Именно тогда я твердо решил изменить образ жизни. Анонимно я сделал крупный взнос в фонд «Приют Грантэма». С тех пор я ни разу не встречался с ней до вчерашнего вечера. Я не убивал ее. Я уверен, что она покончила с собой, и молю Бога, чтобы наша случайная встреча на ужине не явилась тому причиной.

Он снова сделал паузу.

— Я не убивал ее, но вы знаете, что будет, если полиция докопается до нашей связи. Они накинутся на меня. Ведь я стоял у бара, когда подошел Сесиль Грантэм, взял шампанское и отнес ей. Даже если мне не предъявят обвинение в убийстве и я не окажусь под судом, вся эта история выльется наружу… Это будет ужасно… И если бы не Гудвин, если бы не то, что он заявил, полиция почти наверняка определила ее смерть как самоубийство, и дело было бы закрыто. Теперь, надеюсь, вас не удивляет, почему я хочу знать, что он им сказал? Любой ценой!

— Нисколько, — согласился Вульф. — Если ваше признание искреннее, нисколько. Однако вы изменили свою позицию. Сперва вы хотели только узнать у меня, что мистер Гудвин рассказал полиции, и я отклонил вашу просьбу. Для какой цели вы теперь хотите прибегнуть к моим услугам?

— Для того, чтобы вы сделали так, чтобы моя связь с Фэйт Ашер не выплыла наружу и чтобы меня не заподозрили в убийстве.

— Вы уже под подозрением. Как и все, кто находился там.

— Но это же чепуха! Вы занимаетесь софистикой! Я был бы вне подозрений, если бы не Гудвин! Никто не был бы под подозрением!..

Я позволил себе внутренне усмехнуться. «Софизм, софистика» были одними из самых любимых словечек Вульфа. Десяткам людей, сидевшим в красном кожаном кресле, Вульф говорил, что они занимаются софистикой, а теперь услышал это в свой адрес и был явно недоволен.

Он раздраженно ответил:

— Но вы уже под подозрением и стали бы последним дурнем, заплатив мне за предупреждение того, что уже произошло. Вы признали, что находитесь в отчаянном положении, а люди в отчаянном положении не могут здраво мыслить. Я делаю скидку на это. Тщетная надежда, что полиция не обнаружит вашу связь с Фэйт Ашер. Девушка, безусловно, знала ваше настоящее имя. Разве вы не были известны у Кордони? Разве у вас не было там своего текущего счета?

— Нет. Текущие счета в магазинах у меня, конечно, имеются, но не в цветочных. За цветы я всегда плачу наличными. Теперь это не имеет значения, но тогда это было более… гм… более благоразумно. Не думаю, чтобы она знала, кто я, но даже если знала, я почти убежден, что никому не рассказывала ни про меня, ни про поездку в Канаду.

Вульф был настроен скептически.

— Предположим, что так, — буркнул он. — Но вы появлялись с ней в общественных местах. Ужинали вместе. Если полиция проявит настойчивость, то почти неизбежно докопается до этого. В таких делах они чрезвычайно искусны. Это может остаться скрытым, только если полиция не станет заниматься расследованием. — Он повернул ко мне голову. — Арчи, нет ли в рассказе мистера Лэдлоу чего-нибудь, что побудило бы тебя усомниться в твоем мнении?

— Нет, — сказал я. — Хотя обещанный мне гонорар, признаюсь, весьма соблазнителен, но я твердо стою на своем. Нет.

— Твердо стоите — на чем? — вопросил Лэдлоу.

— На моем заявлении о том, что Фэйт Ашер не покончила с собой.

— Но почему, черт возьми, почему? Какие у вас основания?

Вмешался Вульф:

— Вы не должны спрашивать об этом, сэр, даже если я соглашусь принять от вас аванс. Но и в этом случае я буду действовать исходя из гипотезы, что ваш рассказ об отношениях с Фэйт Ашер является bona fide[2], но только лишь как гипотезы. За долгое годы практики я убедился, что многие гипотезы в конце концов оказывались ошибочными. Вполне вероятно, что Фэйт Ашер могли убить вы и ваш визит ко мне является частью какого-то коварного плана. Тогда…

— Но я не…

— Понимаю. Но это только гипотеза. Итак, ситуация такова. Мистер Гудвин непреклонен. И если полиция проявит настойчивость, то обязательно раскроет вашу тайну и потревожит вас, поэтому я могу выполнить ваше поручение только: а) доказав, что Фэйт Ашер покончила жизнь самоубийством и мистер Гудвин ошибся, или б) обнаружив и изобличив убийцу. Это будет трудоемким и дорогостоящим делом, и я попрошу вас подписать обязательство оплатить мои счета независимо от того, кто бы ни оказался убийцей.

— Конечно, подпишу, — не задумываясь, согласился Лэдлоу.

— Без всякой, как я уже сказал, гарантии с моей стороны.

— Я не требую никаких гарантий.

— Следовательно, тут у нас полное взаимопонимание. — Вульф взял чек и протянул мне. — Арчи, депонируй этот чек в качестве аванса за гонорар и на предстоящие расходы.

Я встал, взял чек и сунул в ящик письменного стола.

— Позвольте задать один вопрос, — сказал Лэдлоу, глядя на меня. — Очевидно, вы не говорили в полиции, что, когда я пригласил Фэйт Ашер на танец, она отказала мне. Если бы вы им сказали, они, конечно, спросили бы меня об этом. Почему вы смолчали?

Я сел.

— Это, пожалуй, единственное, что я не рассказал полиции. Для этого имеются причины. Они вцепились в меня из-за моего утверждения, что произошло убийство, и если бы я рассказал, что Фэйт отказалась танцевать с вами, то решили бы, что я пытаюсь навести их на ложный след, а у них уже давно сложилось определенное мнение обо мне в связи с различными столкновениями между нами. Представьте, что они могли бы подумать, если бы вы отказались подтвердить мои слова? А так у меня осталась возможность, если потребуется по ходу дела, вспомнить и рассказать об этом факте.

Вульф нахмурился:

— Ты мне об этом ничего не говорил.

— Да, сэр. А разве я должен был говорить? Вас же это не интересовало.

— Тогда да, а сейчас интересует. Однако теперь ее отказ вполне понятен. — Он обернулся к клиенту. — Вы знали, что на ужине будет мисс Ашер?

— Нет, — ответил Лэдлоу. — Если бы знал, то не пошел бы.

— А она знала, что там будете вы?

Он пожал плечами.

— Не знаю, но сомневаюсь. Думаю, она поступила бы так же, как и я, — не пошла бы.

— Следовательно, случилось удивительное совпадение. В нашем хаотическом мире совпадения могут иметь место, но должны вызывать недоверие. Вы прежде присутствовали на этих ужинах?

— Нет. Я принял приглашение только из-за Фэйт Ашер. Не ради того, чтобы повидать ее. Как я говорил, я бы не пошел туда, если бы знал, что она приглашена. Просто из-за того, что произошло между нами. Думаю, что психиатр назвал бы это комплексом виновности.

— Кто вас пригласил?

— Миссис Робильотти.

— Вы часто бывали в ее доме?

— Нет, изредка. Я знаком с ее сыном, Сесилем, еще со школы. Правда, мы никогда не были близки. Ее племянник, Остин Бэйн, учился со мной вместе в Гарварде. Вы что, допрашиваете меня?

Вульф не ответил. Он взглянул на стенные часы — десять минут второго. Он втянул в себя через ноздри несколько кубометров воздуха и выпустил через рот. Затем без всякого энтузиазма посмотрел на клиента.

— Наша беседа займет много времени, мистер Лэдлоу. Я должен расспросить о том, что вы знаете обо всех участниках ужина, исходя из рабочей гипотезы, что мистер Гудвин прав и мисс Ашер была умерщвлена, и так как убили ее не вы, следовательно, это сделал кто-то другой. Одиннадцать человек, включая дворецкого, нет, десять, так как, пользуясь своими правами, я исключаю мистера Гудвина. Подумать только, целая армия! Уже время ленча, и я приглашаю вас откушать с нами, а затем мы продолжим наш разговор. Сегодня у нас морские моллюски, фаршированные яйцами, петрушкой, зеленым перцем, чесноком и свежими грибами. Мистер Гудвин пьет молоко. Я пью пиво. Может быть, вы предпочитаете белое вино?

Лэдлоу сказал да, предпочитает. Вульф поднялся и прошествовал на кухню.

6

В четверть шестого, когда Лэдлоу ушел, в моей записной книжке было застенографировано тридцать две страницы.

В общем-то это была пустая трата времени и бумаги, но встречалось и кое-что интересное. Ни слова не было сказано о трех матерях-одиночках, оставшихся в живых. До того вечера Лэдлоу никогда не видел Элен Ярмис, Этель Варр и Розу Тэттл. Пустым местом являлся и Хакетт. О нем было сказано только, что он хороший дворецкий, но я знал это и без Лэдлоу.

МИССИС РОБИЛЬОТТИ. Лэдлоу невысоко ставил ее. Он не заявил этого прямо, но так явствовало из его слов. Он назвал ее вульгарной. Ее первым мужем, Альбертом Грантэмом, владела внутренняя тяга к филантропии, и он отдавал этому много времени и средств, но миссис Робильотти была филантропкой дутой. Она всерьез даже не продолжала филантропических начинаний мужа: он сам позаботился о них в своем завещании; правда, она тратила много времени, присутствуя на различных собраниях и заседаниях, но только лишь затем, чтобы поддержать свое реноме в обществе.

РОБЕРТ РОБИЛЬОТТИ. К нему Лэдлоу относился еще хуже и прямо сказал об этом. Миссис Грантэм заполучила его в Италии и привезла в Штаты вместе со своим багажом. Одно это, по словам Лэдлоу, доказывало его вульгарность. Здесь, как мне кажется, кое-что было напутано, так как Робильотти вовсе не был вульгарен. Он был «полированным, цивилизованным и хорошо информированным». (Цитирую Лэдлоу.) Конечно, он являлся паразитом. Когда я спросил, не случается ли, что он ищет женских ласк на стороне, потому что дома их было явно недостаточно, Лэдлоу ответил, что слухи об этом ходят, но слухи есть слухи, злых языков не счесть.

ЦЕЦИЛИЯ ГРАНТЭМ. Здесь меня ожидал сюрприз — ничего примечательного, но все же кое-что заставило меня приподнять брови. Шесть месяцев назад Лэдлоу просил ее выйти за него замуж, и она ему отказала. «Я рассказываю вам об этом, — сказал он, — чтобы вы поняли, что я не могу быть полностью объективным в отношении мисс Грантэм… Это произошло, когда я уже остепенился после случившегося с Фэйт Ашер, и, возможно, я просто искал помощи. Цецилия могла бы помочь: у нее есть характер. Свой отказ выйти за меня она объяснила тем, что я недостаточно хорошо танцую». Во время беседы о Цецилии я понял, что Лэдлоу несколько старомоден. Когда я спросил его относительно ее отношений с мужчинами и получил туманный ответ, то решил уточнить свой вопрос и спросил, считает ли он, что она целомудренна, и он ответил — конечно, иначе бы он не сделал ей предложения.

СЕСИЛЬ ГРАНТЭМ. Меня удивило, что, рассказывая о нем, Лэдлоу был весьма дипломатичен, и, мне кажется, я догадался, почему. Сесиль был на три года моложе Лэдлоу, и его образ жизни был схож с тем, какой сам Лэдлоу вел три года назад, пока случай с Фэйт Ашер не стукнул его по темени. Правда, Лэдлоу мог сорить деньгами без ограничений, Сесиль же во всем контролировался мамашей и должен был рассчитывать свой бюджет. Однажды он даже заметил, что готов потрудиться, чтобы заработать денег, но для этого у него не было свободного времени. Каждое лето он проводил три месяца в Монтане.

ПОЛЬ ШУСТЕР. Выдающийся человек. Сам заработал деньги на оплату учения в колледже и затем на юридическом факультете, закончил его с отличием и получил предложение поступить на работу клерком в Верховный суд Соединенных Штатов, но предпочел службу на Уолл-стрите, в одной из фирм, на бланке которой значился длинный список директоров. Он зарабатывал монет сто двадцать в неделю, но к пятидесяти годам наверняка станет загребать полмиллиона в год. Лэдлоу был мало с ним знаком и не мог дать никаких сведений относительно его интимной жизни. Одним из директоров фирмы, в которой служил Шустер, значился адвокат Альберта Грантэма, и, возможно, поэтому Шустер оказался приглашенным в дом миссис Робильотти.

БИВЕРЛИ КЕНТ. Из Родайленских Кентов, если это что-нибудь вам говорит. Для меня это пустой звук. Его семейство все еще держится за три тысячи акров земли и несколько миль реки, называемой Усквепау. Образование получил в Гарварде, учился на одном курсе с Лэдлоу и, следуя фамильной традиции, избрал в качестве карьеры дипломатическую службу. По мнению Лэдлоу, не был подвержен слабости в отношении женского пола.

ЭДВИН ЛЭДЛОУ. Покаявшийся грешник, возродившаяся душа. Он сказал, что существуют и более подходящие ярлыки, но я ответил, что и этих вполне достаточно. Наследовав отцовскую мошну три года назад, он продолжал вести прежний легкомысленный образ жизни и опомнился после известного случая. До этого никогда, насколько ему было известно, никого не делал матерью. Больше половины своего состояния израсходовал на приобретение издательской фирмы «Мелвин-пресс» и в течение последних четырех месяцев больше десяти часов ежедневно проводил в своей конторе. Он надеялся за пять лет занять положение в издательском мире.

Касательно Фэйт Ашер, Он ничего не знал ни о ее семье, ни о ее окружении и образе жизни. Он даже не знал, где она живет — она отказалась дать ему свой адрес. Сообщила только номер телефона. Он позабыл номер. (Став на праведный путь, он торжественно уничтожил записную книжку с номерами телефонов.) Когда я заметил, что за недельную прогулку в Канаду для обстоятельных разговоров времени было больше чем достаточно, он ответил, что они и впрямь много разговаривали, но она ничего не рассказывала о себе.

Вульф заставлял его вспомнить каждую минуту званого вечера, пытаясь напасть хоть на какой-нибудь след. Лэдлоу был уверен, что ни его поведение, ни поведение Фэйт Ашер не могли ни у кого возбудить подозрение, что они были знакомы прежде, разве только ее отказ танцевать с ним, который помимо меня не слышал никто.

Конечно, главным является момент, когда Сесиль Грантэм подошел к бару за шампанским. Лэдлоу стоял у бара вместе с Элен Ярмис, с которой только что танцевал, с мистером и миссис Робильотти. Когда он вместе с Элен Ярмис подходил к бару, оттуда отошли Биверли Кент и Цецилия Грантэм. У бара оставались только мистер и миссис Робильотти и, конечно, Хакетт. Лэдлоу считал, что он и Элен Ярмис пробыли у бара не больше минуты, во всяком случае не более двух, когда подошел Сесиль Грантэм. Он не помнит, стояли ли на стойке другие бокалы с шампанским, кроме тех двух, которые взял Сесиль Грантэм. В полиции его просили восстановить в памяти всю картину, но он не мог. Он только уверял, что не подсыпал в шампанское яд и что этого не делала Элен Ярмис. Она все время стояла рядом.

В общем, наговорено было много.

Добавлю, что Вульф продиктовал мне текст соглашения, которое я перепечатал и Лэдлоу подписал. И еще, также по распоряжению Вульфа, сразу же после ухода Лэдлоу я позвонил Саулу Пензеру, Фреду Даркину и Орри Кэтеру и велел им прийти в девять часов.

В шесть часов, минута в минуту, как обычно, в контору вошел Вульф и направился к своему столу. Я перечитал четыре уже отпечатанные страницы, отнес их шефу и вернулся к пишущей машинке. Я заканчивал пятую страницу, когда он заговорил:

— Арчи.

Я повернул шею:

— Да, сэр.

— Прошу внимания.

Я повернулся на стуле.

— Да сэр.

— Согласись, что нам задана задача с чудовищными трудностями и неблагоприятными условиями.

— Да, сэр.

— Я трижды спрашивал тебя о твоей уверенности в том, что мисс Фэйт Ашер не покончила с собой. В первый раз просто в порядке любопытства. Во второй раз, в присутствии мистера Кремера, — чисто риторически, чтобы дать тебе возможность подтвердить свою уверенность. В третий раз, в присутствии мистера Лэдлоу, так, между прочим, так как я знал, что при нем ты не отступишь от своего. Теперь я снова задаю тебе тот же вопрос. Ты знаешь, как обстоит дело. Если я возьмусь за поручение исходя из уверенности, что она была убита, уверенности, основанной только на твоих словах, то ты знаешь, какую потерю времени, энергии и нервов это повлечет за собой. Расходы падут на плечи мистера Лэдлоу, но все остальное ляжет ил мои. Я не боюсь риска, но не хочу рыться в пустой норе. Поэтому я снова спрашиваю тебя.

— Я твердо стою на своем. Могу произнести речь по этому поводу, если хотите послушать.

— Нет. Ты уже объяснил свою позицию. Я только напомню, что обстоятельства, как они были описаны мистером Кремером, указывают на невозможность того, чтобы кто-нибудь мог отравить шампанское в уверенности, что именно бокал с ядом попадет к мисс Ашер.

— Я это слышал.

— Можно предположить, что отрава была предназначена какому-то другому лицу и мисс Ашер — просто жертва случая.

— Правильно.

— Но вполне возможно, что она была намеченной жертвой. Она хранила в сумочке яд, поэтому убийца мог надеяться, что следствие склонится в пользу самоубийства, вопреки твоему утверждению. Отсюда можно сделать вывод, что яд почти наверняка был предназначен для нее.

— Правильно.

— Но по доводам, приведенным мистером Кремером, он не мог быть предназначен для нее.

Я усмехнулся.

— Какого черта, все это абсурд! Согласен, я не знаю, с чего начать, но я не должен этого знать. Это по вашей части. Если уж говорить о начале, то Саул, Фред и Орри будут здесь в девять.

Лицо его скривилось в гримасе. Он должен был заготовить для них задание, а до девяти вечера оставалось меньше трех часов, из которых час уйдет на еду, а за обеденным столом он никогда не загружает свой мозг работой.

— Чек мистера Лэдлоу можно еще вернуть… — буркнул он, положив ладони на подлокотники кресла. — Но я берусь за дело. Завтра утром ты отправишься в это заведение, «Приют Грантэма», и разузнаешь все о Фэйт Ашер. Как и когда она туда попала, когда вышла, что произошло с ее инфантом, все. Не забудь.

— Не забуду, если только мне удастся проникнуть туда. Упоминаю об этом не в порядке возражения, а только потому, что там, конечно, паломничество. Десятки репортеров, не говоря уж о полиции. Есть ли у вас какие-либо предложения?

— Да. Вчера утром ты сказал, что твой знакомый, по имени Остин Бэйн, позвонил и попросил тебя пойти на это сборище вместо него. Сегодня мистер Лэдлоу сказал, что некий Остин Бэйн, племянник миссис Робильотти, однажды ездил в «Приют Грантэма» по поручению своей тетушки. Предполагаю, что это одно и то же лицо?

— Предполагайте, — я заложил ногу на ногу. — Если вы позволите мне время от времени пошутить, это будет полезно для моего морального состояния. Мысль об Остине Бэйне уже пришла мне в голову, и я спросил, имеются ли у вас какие-либо предположения только из вежливости. Я хорошо знаю вашу наблюдательность и память, и вам вовсе незачем было демонстрировать их. Почему вы фыркаете?

— Над твоими словами. Ты знаешь, где найти мистера Бэйна?

Я ответил утвердительно и перед тем, как вновь сесть за машинку, набрал номер телефона. Молчание. В течение следующих полутора часов я четырежды отрывался от работы и звонил Бэйну, все четыре раза безрезультатно.

Во время ужина я три раза выходил в кабинет звонить Бэйну, но удача не сопутствовала мне. Еще одну попытку я сделал, когда после печеных груш мы перебрались в кабинет и Фриц принес нам кофе. Я заключаю, что звоню тщетно, только насчитав тринадцать гудков, и уже дошел до девяти, когда в дверь позвонили и Фриц объявил о приходе Саула Пензера. Фред и Орри явились минутой позже.

Эта троица, к которой Вульф всегда обращался за помощью, когда нам требовались глаза, уши и ноги, были лучшими специалистами своего дела из всех, кого можно было заполучить в Нью-Йорке. А лучший из трех был Саул Пензер, среднего роста малый с длинным носом. Открой он собственное агентство со штатом, мог бы зарабатывать большие деньги, но тогда у него не оставалось бы времени для музицирования на рояле, игры в карты и чтения, поэтому он предпочитал оставаться вольным стрелком. Фред Даркин, неуклюжий и лысый, имел свои недостатки, но все равно стоил не меньше половины Саула, если давать ему подходящие поручения. Если бы Орри Кэтер был бы так же смышлен, как был красив, то сам бы нанимал людей вместо работы по найму, и Вульфу пришлось бы искать себе другого сотрудника.

Они сидели рядком в желтых креслах перед столом Вульфа. Мы не видели их уже месяца два и поэтому соблюдали все правила вежливости вплоть до рукопожатий. Все трое принадлежали к числу девяти или десяти лиц, которым Вульф охотно подает руку. Саул и Орри приняли предложение выпить кофе. Фред предпочел пиво.

Отпив глоток кофе, Вульф поставил чашку на стол.

— Я взялся вести одно дело и кое-что объяснить клиенту, что, вполне вероятно, не имеет объяснения.

Фред Даркин сосредоточенно нахмурился. Он давно решил для себя, что в каждом слове, которое изрекал Вульф, содержится какой-то тайный смысл, и не хотел пропустить его мимо ушей. Орри Кэтер улыбнулся, желая показать, что понимает и ценит остроумие. Саул Пензер сказал:

— Значит, задача заключается в том, чтобы изобрести его.

Вульф кивнул.

— Может быть, дойдет и до этого, Саул, иначе придется отказаться от дела. Как вы знаете, обычно я даю вам определенные задания, но в данном случае я должен буду объяснить положение дела и его предысторию. Речь пойдет о смерти женщины, по имени Фэйт Ашер, которая выпила отравленное шампанское в доме миссис Робильотти. Надеюсь, вы знаете об этом случае.

Все они, конечно, читали газеты.

— Но вы должны знать все, что знаю я сам, за исключением того, кто мой клиент. Вчера утром Гудвину позвонил его знакомый, по имени Остин Бэйн, племянник миссис Робильотти. Он попросил Арчи…

Понимая, что некоторое время мое присутствие здесь будет не нужно, и надеясь, что наступила пора еще раз попытаться дозвониться до Бэйна, я направился на кухню и там набрал его номер. После пяти гудков я решил было, что вновь не застал его, но услышал в трубке: «Алло».

— Бэйн? — спросил я.

— Кто говорит?

— Арчи Гудвин.

— А, привет! Я так и думал, что вы позвоните и станете ругать меня за то, что я впутал вас в историю. Приступайте.

— Вполне мог бы, но у меня другое намерение. Вы обещали ответить мне услугой за услугу и завтра можете исполнить свое обещание. Я хочу поехать в «Приют Грантэма» и поговорить с женщиной, стоящей во главе заведения. Однако «Приют», наверное, осаждают визитеры, и меня могут не принять. Вот я и прошу замолвить за меня словечко — по телефону или запиской. Что вы на это скажете?

Молчание. Затем:

— Почему вы думаете, что моя рекомендация поможет вам?

— Вы племянник миссис Робильотти. И, как я слышал, не помню от кого, ездили туда с разными поручениями.

Опять молчание.

— А что вам там понадобилось?

— Просто меня разбирает любопытство в связи с некоторыми вопросами, которые мне задавали в полиции из-за того, что я влип по вашей милости в неприятность.

— Какие вопросы?

— Долгая история. И сложная к тому же. Просто я любопытен от природы, почему и занимаюсь сыскным делом. Может быть, я хочу раздобыть себе клиентуру. Во всяком случае, я не прошу вас присутствовать при смерти от отравления…

— Не могу, Арчи.

— Не можете? Почему?

— Потому что не могу. Это будет… это может выглядеть, будто я… В общем, я не могу…

— Ладно, забудем об этом. Тогда мне придется удовлетворить свое любопытство, у меня его с избытком, в другом отношении. Например, почему вы просили меня заменить вас из-за простуды, когда в действительности никакой простуды у вас не было, но если и была, то не такая, какой вы пытались ее изобразить. Я не рассказывал в полиции, что вы симулировали простуду, а теперь, видимо, придется. Пускай они спросят вас об этом. Я очень любопытен.

— Вы сошли с ума! Я был простужен.

— Чушь. Берегите себя. Скоро увидимся, может быть, даже в полиции.

Короткое молчание. Затем:

— Не вешайте трубку, Арчи.

— Почему? Вы хотите мне что-то сказать?

— Я хочу вас видеть, но не могу выйти из дома, жду звонка. Не можете ли вы приехать?

— Куда?

— Ко мне. Дом номер 87, Боудойн-стрит, Виллидж. Два квартала на юг от…

— Знаю. Буду у вас через двадцать минут. Примите таблетку аспирина.

Когда я повесил трубку, Фриц, который возился у раковины, обернулся и сказал;

— Так я и думал, Арчи. Я знал, раз ты там, у нас будет клиент.

Я ответил, что подумаю, как расценить его слова, и отправился в кабинет известить участников проводимой там конференции, что некоторое время им придется обойтись без меня.

7

Дом 87 по Боудойн-стрит оставался таким же, каким был много лет назад. Выложенный изразцами пол был красивого темно-зеленого цвета, стены того же цвета, но посветлее, и отделанные алюминием дверцы лифта. Справившись по внутреннему телефону, я вошел в лифт и нажал кнопку с цифрой «5».

Бэйн уже ждал меня и провел к себе, и я оказался в комнате, в которой с удовольствием поселился бы, почти ничего не изменив в ней, когда Вульф уволит меня или я решу удалиться на покой. Ковры и кресла были в моем вкусе, так же как и освещение, и там не было камина. Терпеть не могу каминов. Усадив меня в кресло, Бэйн спросил, не хочу ли я выпить. Я поблагодарил и отказался.

— Я впутал вас в неприятности, — сказал он. — Дьявольски огорчен…

— Ерунда, забудьте об этом, — успокоил я. — Признаюсь, я слегка удивился, почему вы остановили свой выбор именно на мне. Если хотите получить бесплатный совет, бесплатный, но хороший, то в следующий раз придумайте какую-нибудь более уважительную причину и не переигрывайте.

Он подвинул кресло и сел.

— Очевидно, вы убедили себя, что я симулировал болезнь.

— Конечно, но самоубеждение еще ничего не доказывает. Доказательства следовало бы отыскать, и если нужно, то это можно сделать, расспросив людей, с которыми вы встречались в понедельник вечером, или которым звонили вчера по телефону, или которые звонили вам, и все такое прочее. Но пусть этим занимается полиция. Если бы доказательства потребовались мне лично, то для меня вполне достаточно, что вы немедленно захотели повидаться со мной, как только я сказал, что вы притворились больным.

— Вы говорите, что не рассказали об этом полиции?

— Верно.

— А кому-нибудь другому? Моей тете?

— Нет. Ведь я делал вам одолжение, не правда ли?

— Да, я очень это ценю. Вы же знаете. Арчи, что я ценю это.

— Вот и отлично. Все мы любим, когда нас ценят. Я бы высоко оценил вас, если бы вы сказали, о чем вы хотели со мной потолковать.

Он заложил руки за голову, словно желая подчеркнуть, каким обыденным был наш разговор, словно два приятеля болтали о пустяках.

— Сказать по правде, я тоже попал на горячую сковородку. Или попаду, если вы захотите видеть, как я буду корчиться. Вы хотите этого?

— Только если вы умеете делать это классно. Как же мне это увидеть?

— Для этого вам надо только разболтать, что я наврал относительно простуды. Не важно, кому вы это расскажете, моя тетушка обязательно узнает, и тогда мне крышка. — Он снял руки с затылка и наклонился вперед. — Вот как было дело. Я ходил на эти проклятые званые ужины по случаю дня рождения моего дяди в течение трех лет и сыт ими по горло. Когда тетушка снова пригласила меня, я сделал попытку увильнуть, но она настояла на своем. Есть причины, почему я не мог отказать ей. Но в понедельник я всю ночь напролет проиграл в покер, утром чувствовал себя отвратно и никуда не мог почти. Вопрос заключался в том, кого мне уговорить пойти вместо себя. Для такого дела не остановишь свой выбор на ком угодно. Первые два кандидата, которых я избрал, находились в отъезде, у следующих трех были назначены свидания. Тогда я подумал о вас. Я знал, что вы справитесь с любой ситуацией.

Он откинулся назад.

— Вот как это было. А сегодня утром я вдруг узнаю, что там произошло. Я очень сожалею, что впутал вас в это дело, и я действительно чертовски сожалею, но, откровенно говоря, также чертовски рад, что меня там не было. Должно быть, это было ужасно… Согласен, я эгоист, я рад, что меня там не было, дьявольски рад… Вы это должны понять.

— Конечно. Примите мои поздравления. Мне самому это показалось не очень радостным.

— Еще бы! Я хотел вам все объяснить, чтобы вы поняли, почему я придумал эту простуду. Правда, это мне мало поможет, потому что раньше или позже мой обман дойдет до тетушки, и она разозлится, как бес.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Следовательно, ситуация идеальная. Вам кое-что нужно от меня, а мне от вас. Значит, мы сговоримся. Я не стану трезвонить о вашей так называемой простуде, а вы поможете мне получить аудиенцию в «Приюте Грантэма». Как фамилия той женщины? Ирвинг?

— Ирвин. Бланш Ирвин. — Он почесал шею большим пальцем. — Значит, услуга за услугу?

— Да. Что может быть справедливее?

— Что ж, достаточно справедливо, — согласился он. — Но я говорил вам, что никак не могу этого сделать.

— Да, но тогда я просил об одолжении. Теперь же я совершаю сделку.

У него снова зачесалась шея.

— Конечно, я бы мог… Смог бы, если бы знал, зачем вам это нужно. В чем, собственно, идея?

— Алчность. Желание заработать. Мне предложили пять сотенных за рассказ очевидца о том, что произошло вчера вечером, и я хочу разукрасить его кое-какими деталями из прошлой жизни бедняжки. Однако ни слова об этом миссис Ирвин! Возможно, она уже имеет зуб на газетчиков, просто скажите, что я ваш приятель и добропорядочный гражданин и всего пять раз побывал за решеткой.

Он рассмеялся.

— Этого достаточно. Обождите, пока увидите ее. — Он тяжело вздохнул. — Смешон наш мир, Арчи. Девица попадает в положение, из которого видит только один выход — покончить с собой, и вы оказываетесь свидетелем ее смерти лишь потому, что мне надоели эти званые ужины, а теперь вы хотите получить пятьсот долларов только за то, что оказались там. Смешно. В конце концов я оказал вам недурную услугу.

Я вынужден был признать верным его взгляд на происходящее. Он заметил, что хотел бы выпить за этот смешной мир, и спросил, не желаю ли я присоединиться к нему, я ответил, что сделаю это с удовольствием. После того, как он вышел и принес все необходимое — шотландское виски и содовую для меня и кукурузную водку со льдом для себя — и мы выпили, он подошел к телефону и позвонил миссис Ирвин в «Приют Грантэма». Очевидно, он был там на хорошем счету. Он просто сказал ей, что был бы весьма благодарен, если бы она приняла его друга. Этого оказалось вполне достаточно. Она предпочла назначить встречу на утро. Затем мы еще побеседовали об этом смешном мире и выпили еще по бокалу.

Когда я вернулся домой, конференция уже была закончена и троица разошлась по домам. Вульф сидел за письменным столом, с очередной толстенной книгой в руках, которую, по его мнению, я тоже должен был прочесть — «Всеобщий мир через всемирный закон», написанную Гренвиллем Кларком и Луисом Б.Соном. Закончив абзац, он отложил фолиант и велел занести в ведомость выданные на расходы Саулу, Фреду и Орри деньги, по двести долларов каждому. Я подошел к сейфу, достал нашу бухгалтерию, сделал там соответствующие записи, затем положил ее на место, запер сейф и спросил Вульфа, нужно ли мне знать что-нибудь относительно заданий, которые он дал троице. Он сказал, что это может обождать, давая тем самым понять, что желает продолжать свое чтение, и спросил, как я справился со своим делом. Я ответил, что он не увидит меня утром, потому что я спозаранок отправлюсь в «Приют Грантэма».

— Теперь я зову Остина Бэйна Красавчиком, — поведал я шефу. — По-видимому, ему дали такую кличку, потому что он на дюйм выше шести футов, но точно не знаю. Считаю нужным доложить, что он противился, и мне пришлось на него нажать. Вчера, когда он звонил и представлялся будто болен, он врал. Никакой простуды у него не было. Он объяснил, что уже трижды присутствовал на этих званых ужинах и они ему осточертели, а ко мне он обратился лишь после того, как обзвонил пятерых приятелей, но не сумел их залучить. Мы пришли к соглашению: он помогает мне попасть в «Приют Грантэма», а я ничего не расскажу его тетушке о его симуляции. Он уверяет, что она умеет больно кусаться.

Вульф хрюкнул.

— Ничто не вызывает такую жалость, как мужчина, боящийся женщины. Он не хитрит?

— Не могу сказать. Возможно, он знал, что кто-то хотел убить Фэйт Ашер таким манером, чтобы это сошло за самоубийство, и желал, чтобы при этом присутствовал бдительный, умный и наблюдательный человек, а теперь рассчитывает, что я, с вашей помощью, конечно, разоблачу убийцу.

— Вы друзья?

— Нет, сэр. Просто знакомые. Я изредка встречался с ним на вечеринках.

— Следовательно, его выбор, по-видимому, пал на тебя per se[3].

— Конечно. Поэтому я и взял на себя труд поехать повидаться с ним. Чтобы выяснить — что к чему. К миссис Ирвин в «Приют Грантэма» можно было попасть и иными путями.

— Но ты не пришел ни к какому заключению?

— Нет, сэр.

— Очень хорошо. Фу! Бояться женщин! — Он взялся за свою книгу, а я отправился на кухню выпить стакан молока.

На следующее утро, в четверг, в восемь тридцать, я вел наш «герон» по Сорок шестой улице, направляясь на Вест-Сайдское шоссе. Год назад покупка этой машины вызвала у нас споры, которые до сих пор еще не завершились. За машины платит Вульф, а я только их вожу, и я хотел иметь более поворотливую машину, но это натолкнулось на убежденность Вульфа, что любой человек в двигающемся автомобиле подвергает себя смертельной опасности, которая обратно пропорциональна величине машины. В сорокатонном грузовике он еще мог бы чувствовать себя более или менее спокойно. Поэтому мы и приобрели «герон».

Когда я доехал до Гоуторн-серкл, пошел снег. Наконец, съехав с шоссе на проселок и проехав еще несколько миль, я свернул к воротам, над которыми красовалась вывеска: «Приют Грантэма».

Вырулив по узкой, расчищенной от снега аллее, я затормозил и остановился. Я оказался блокированным, хотя и не снегом. Прямо передо мной стояло девять или десять краснощеких, со сверкающими глазами девиц в разноцветных куртках и пальто, без головных уборов. Их вполне можно было принять за школьниц старших классов, если бы не одно обстоятельство: все до единой были полноваты в талии. Загородив мне дорогу, они ухмылялись мне в лицо, сверкая белыми зубами.

Я опустил стекло и высунул голову.

— С добрым утром. Какие будут предложения?

Одна, с копной каштановых волос, громко спросила:

— Вы из какой газеты?

— Не из какой. Сожалею, если разочаровал вас. Я рассыльный. Вы сможете обойти машину?

Отозвалась другая, блондинка:

— Если вы прижметесь к самому краю, мы пролезем. — Она обернулась и скомандовала: — Назад, девочки, дайте проехать.

Девицы подчинились. Когда они посторонились, я направил машину вперед и направо и остановил впритык к снежному валу. Сказав, что теперь все в порядке, они поодиночке стали протискиваться по узкому проходу мимо машины. Они пробирались боком, что показалось мне неправильным, так как сбоку они были куда шире, чем с фронта. И идти им следовало спиной к машине и лицом к снежному валу, так как снег куда мягче, но нет, все они шли лицом ко мне. Некоторые из них, пробираясь мимо меня, делали дружеские замечания, а одна с остреньким подбородком и пляшущими черными глазками просунула руку в машину и дернула меня за нос.

«Приют Грантэма», чье-то бывшее загородное поместье, раскинулся на площади в целый акр и был обсажен вечнозелеными деревьями, покрытыми густым снегом, и лиственными деревьями, голыми сейчас, словно скелеты. Перед домом была расчищена небольшая площадка, достаточная, чтобы оставить там машину. Я пошел по дорожке к парадной двери, открыл ее и оказался в холле величиной с гостиную в доме миссис Робильотти. Навстречу мне поднялся человек, которому никогда снова уже не будет восьмидесяти, и прошамкал:

— Ваша фамилия?

Я назвался. Он ответил, что миссис Ирвин ожидает меня, и провел в помещение поменьше, где за рабочим столом сидела женщина. Когда я вошел, она отрывисто произнесла:

— Надеюсь, вы не раздавили моих питомиц?

— Ни в коем случае, — заверил я.

— Благодарю вас. — Она указала мне на стул. — Садитесь. Из-за снега нам едва не пришлось сидеть дома, но прогулка и свежий воздух нам необходимы. Вы из газеты?

Я ответил, что нет, и собрался было развить свою мысль, но она захватила инициативу:

— Мистер Бэйн сказал, что вас зовут Арчи Гудвин и что вы его друг. Судя по газетам, в тот вечер у миссис Робильотти был человек под этим именем. Это вы?

Я оказался в невыгодном положении. Ее гладко зачесанные волосы, тронутые сединой, плотная маленькая фигурка и быстрые карие глаза, посаженные далеко друг от друга, напоминали мне мисс Кларк, мою учительницу геометрии в Охайо, а мисс Кларк, как мне казалось, видит меня насквозь. Я выждал, размышляя, какую линию поведения избрать. Сперва я должен был решить, сказать ли ей, что я тот самый человек или нет.

— Да, — произнес я, — это был я. В газетах также упоминалось, что я служу у частного детектива по имени Ниро Вульф.

— Да, знаю, читала. Вы приехали сюда в качестве детектива?

Конечно же, она хотела докопаться до истины. Точно, как это любила мисс Кларк. Но я надеялся, что я в достаточной степени мужчина, чтобы не бояться женщин.

— Лучшим ответом будет объяснение, зачем я сюда приехал. Вы знаете, что произошло на том ужине, и знаете, что я был там. Существует мнение, что Фэйт Ашер покончила с собой. У меня создалось впечатление, что полиция может остановиться на таком заключении. Но исходя из того, что я видел, и того, что не видел, я в этом сомневаюсь. Мое личное мнение — она была убита, и если это так, то мне ненавистна мысль, что убийца может остаться безнаказанным. Но до того, как я заявлю во всеуслышание о своем убеждении, я хочу кое-что проверить в отношении Фэйт Ашер, и мне подумалось, чти для этого лучше всего явиться сюда и поговорить с вами.

— Понимаю. — Она сидела прямая, как жердь, и в упор смотрела на меня. — Значит, вы рыцарь с пером на шлеме?

— Вовсе нет. Я чувствовал бы себя по-дурацки с пером. Задета моя профессиональная честь. Я детектив и стараюсь быть хорошим детективом, и вдруг на моих глазах совершается убийство… Скажите, разве может мне это понравиться?

— Почему вы думаете, что это убийство?

— Как я уже сказал, на основании того, что я видел, и того, чего не видел. Вопрос наблюдательности. Я не хотел бы вдаваться в подробности, если вы не протестуете.

Она кивнула.

— Понимаю, профессиональная тайна. У меня ведь медицинское образование. Вас послала сюда миссис Робильотти?

На этот раз принять решение было нетрудно. «Приют Грантэма» не зависел от миссис Робильотти, так как субсидировался из средств, оставленных Альбертом Грантэмом, согласно его завещанию, так что было десять шансов против одного, что я верно догадался об отношении миссис Ирвин к миссис Робильотти. Поэтому я не задумывался над ответом.

— Боже мой, конечно, нет! Достаточно того, что это произошло у нее в доме. Если бы она узнала, что я здесь в поисках доказательств своей убежденности в убийстве Фэйт, у нее был бы сердечный приступ!

— У миссис Робильотти не бывает сердечных приступов, мистер Гудвин.

— Что ж, вам лучше знать. Но если бы она была подвержена этому недугу, то на этот раз приступ был бы обязательно. Возможно, конечно, что я слишком далеко тяну свою шею. Если вы предпочитаете версию самоубийства, которую поддерживала миссис Робильотти, значит, я зря потратил бензин на дорогу сюда.

Она посмотрела на меня оценивающим взглядом.

— Нет, — откровенно призналась она.

— Вот и хорошо, — отозвался я.

Она задрала подбородок кверху.

— Не вижу причин, почему я не могу сообщить вам, что я сказала полиции. Конечно, вполне вероятно, что Фэйт покончила с собой, но я лично сомневаюсь. Я знала о яде, который она носила с собой. Не от нее, нет. Мне рассказали об этом другие девочки. Я не знала, как быть — отнять у нее пузырек или нет. Я решила, что лучше не забирать, пока яд у нее и она показывала его подругам, это как бы являлось выходом ее нервному состоянию, а если бы я забрала яд, ей пришлось бы искать какой-то другой выход, и кто может сказать, чем бы это могло кончиться. Одна из причин, почему я сомневаюсь в ее самоубийстве, заключается в том, что пузырек с ядом был по-прежнему при ней.

Я улыбнулся.

— Полиции, наверно, очень понравилось ваше умозаключение.

— Нет, конечно. И еще, если бы она решила прибегнуть к яду, она не сделала бы этого на званом ужине, при людях. Она проделала бы это в одиночестве, в темноте и оставила бы мне записку. Она знала мое отношение к девочкам, знала, как я буду мучиться, и обязательно оставила бы мне записку. И потом, ее характер… Она была довольно упряма. Пузырек с ядом был для нее чем-то вроде врага, которого она хотела победить, это была смерть, и она хотела одолеть ее. Дух упорства она таила глубоко в себе.

— Я видел. Во вторник вечером, когда танцевал с ней.

— Если она еще не растратила его, значит, и не убивала себя. Но как вы можете это доказать?

— Не знаю… Но я не могу доказать и обратного. Если не она отравила шампанское, видимо, это сделал кто-то другой. Кто? Вот что я хочу узнать.

Глаза ее расширились.

— Боже мой! Я даже не задумывалась над этим… Единственной моей мыслью было, что Фэйт не покончила с собой… — Губы у нее сжались, она покачала головой. — Я ничем не могу помочь вам, — произнесла она, нахмурив брови, — но, во всяком случае, желаю вам успеха. Я бы с удовольствием помогла вам, будь это в моих силах.

— Вы уже помогли мне, — заверил я, — и, возможно, поможете еще. Если вы ничего не имеете против, я хотел бы задать еще несколько вопросов… Вы читали газеты и знаете, кто присутствовал на ужине. Я имею в виду Элен Ярмис, Этель Варр и Розу Тэттл. Они ведь находились здесь одновременно с Фэйт Ашер?

— Да. Не все время, конечно. Элен и Этель ушли на месяц раньше Фэйт. А Роза появилась за шесть недель до ее ухода.

— Кто-нибудь из них был знаком с ней до «Приюта»?

— Нет. Правда, я не спрашивала их, — я стараюсь как можно меньше расспрашивать девочек об их прошлом, но никаких признаков, что они были прежде знакомы, я не замечала, а я замечаю все.

— Не случались ли ссоры между ними и Фэйт?

Она улыбнулась.

— Послушайте, мистер Гудвин, я сказала, что с удовольствием помогла бы вам, будь это в моих силах… Конечно, у девочек бывают свои ссоры и споры, но уверяю вас, ничто не могло поселить в сердцах Элен, Этель и Розы мысли об убийстве. Иначе я бы знала и сумела все уладить.

— О'кэй. Если все трое вне подозрений, нужно поискать других. Перейдем к присутствовавшим там мужчинам — к Эдвину Лэдлоу, Полю Шустеру и Биверли Кенту. Вы кого-нибудь из них знаете?

— Нет. Никогда не слышала о них.

— Ничего?

— Абсолютно ничего.

— А что вы скажете о Сесиле Грантэме?

— Я не видела его уже несколько лет. Его отец дважды, нет, три раза, привозил его сюда на наши летние пикники, когда Сесиль был еще подростком. После смерти отца он в течение года являлся членом правления «Приюта», но затем отказался от этого поста.

— Не было ли каких-либо связей между ним и Фэйт?

— Нет.

— А что вы скажете о Роберте Робильотти?

— Я видела его всего один раз, больше двух лет назад, в День благодарения[4], когда он приехал на обед вместе с миссис Робильотти. Он играл для девочек на рояле и пел вместе с ними, а когда миссис Робильотти собралась уезжать, девочки не хотели его отпускать. У меня было смешанное чувство.

— Уверен в этом. А Фэйт Ашер была тогда?

— Нет.

— Итак, с мужчинами покончено. Цецилия Грантэм?

— Одно время я довольно хорошо знала ее. После окончания колледжа она часто приезжала сюда, раза три или четыре в месяц, беседовала с девочками, вела разные кружки, затем вдруг перестала приезжать. Она оказывала мне большую помощь, и девочки любили ее. У нее много достоинств, но она своенравна. Я не видела ее уже года четыре. Меня так и тянет кое-что добавить…

— Приступайте…

— Я бы не сказала ни слова, если бы сомневалась, что вы правильно поймете меня. Вы ищете убийцу, и Цецилия способна на убийство, если бы сочла, что того требуют обстоятельства. Она признает только то, что угодно ей. Но я не могу даже вообразить таких обстоятельств, которые понудили бы ее к убийству Фэйт. Правда, я не видела ее четыре года.

— Следовательно, если она была связана с Фэйт Ашер, вы можете не знать об этом. И последняя, но самая важная персона — миссис Робильотти.

— Вот именно, — улыбнулась она. — Миссис Робильотти.

Я улыбнулся в ответ.

— Да. Вы, конечно, знаете ее. Бывшая миссис Грантэм. Меня так и тянет кое-что добавить…

— Я вас слушаю.

— Я бы не сказал ни слова, если бы сомневался, что вы меня правильно поймете. Я чувствую, что если бы вы знали хоть что-нибудь, могущее указать на то, что убийцей Фэйт Ашер может быть миссис Робильотти, вы бы сочли своим долгом рассказать мне. Поэтому я просто спрашиваю — знаете ли вы что-нибудь?

— Это довольно щекотливый вопрос, мистер Гудвин. Я отвечу кратко — не знаю. После смерти мистера Грантэма она приезжала сюда не чаще раза в месяц, конечно, когда не отправлялась путешествовать, но миссис Робильотти никогда не искала общего языка с девочками, и они ее недолюбливали. Она бывала здесь при Фэйт, но, насколько мне известно, никогда не общалась с ней, разве только когда беседовала со всеми девочками вместе. Поэтому мой ответ на ваш вопрос будет — нет.

— Кто отбирает гостей на ежегодные приемы по случаю дня рождения мистера Грантэма?

— При жизни мистера Грантэма — я. После его смерти этим занималась миссис Грантэм, основываясь на моей рекомендации. Последние два года она препоручила это мистеру Бэйну, а он советуется со мной.

— Вот как? Красавчик не говорил мне этого.

— Красавчик?

— Я имею в виду мистера Бэйна. Так его зовут друзья. Если вас не затруднит — расскажите, как он это делает? Предлагает кандидатуры и спрашивает ваше мнение?

— Нет. Я составляю список, сопровождаю его необходимой информацией и своими замечаниями, и он выбирает из этого списка. Я очень внимательно составляю список. Некоторые из девочек чувствовали бы себя неловко на таком приеме. На какой основе мистер Бэйн отбирает кандидатуры, я не знаю.

— Я расспрошу его об этом. — Я положил руки на стол. — И теперь, главное, на что я больше всего рассчитываю, если вы желаете мне помочь. Похоже, что объяснение смерти Фэйт Ашер нужно искать в ее прошлом, до того, как она попала сюда. А может быть, и после того, как она покинула «Приют», тогда вы не можете этого знать. Она пробыла здесь около пяти месяцев. Вы сказали, что стараетесь задавать девочкам как можно меньше вопросов относительно их прошлого, но, по-видимому, они откровенничают с вами, не так ли?

— Не все, но некоторые бывают откровенны.

— Естественно. И, конечно, вы держите их откровения в тайне. Но Фэйт умерла, и вы сказали, что готовы помочь мне. Может быть, она вам что-нибудь рассказывала? Назвала имя человека, из-за которого оказалась здесь…

Я обязан был задать этот вопрос. Миссис Ирвин была достаточно проницательна, чтобы понимать, что это был самый важный вопрос, на который детектив хотел бы получить ответ, — относительно прошлого Фэйт Ашер, и если бы я его не задал, она могла бы удивиться и, поразмыслив, прийти к выводу, что я не задал этого вопроса потому, что знал ответ. Шансов на то, что она знает имя соблазнителя Фэйт, было очень мало, если судить по ее поведению и по тому, как она сказала, что никогда не слышала об Эдвине Лэдлоу.

— Нет, — отозвалась она. — Об этом Фэйт не обмолвилась ни словом, и сомневаюсь, чтобы поделилась с кем-нибудь из девочек.

— Но ведь она вам что-нибудь рассказывала?

— Очень немногое. Если вы имеете в виду фамилии людей, с которыми она была знакома, и о своих отношениях с ними, — то ровно ничего. Мы беседовали часто и подолгу, и я сделала из этих бесед два вывода. Нет, даже три. Первый, что у нее были интимные отношения, причем весьма кратковременные, только с одним человеком. Второй, что она никогда не видела своего отца и не знала, кто он. Третий, что ее мать жива и Фэйт ненавидит ее. Нет, пожалуй, это слишком сильное слово. Фэйт не такая девушка, которая может ненавидеть. Лучше сказать — испытывала к ней неприязнь. Я пришла к этим трем заключениям, хотя прямо она никогда не говорила об этом. Больше ничего о ее прошлом я не знаю.

— Как зовут ее мать?

— Не знаю. Я уже сказала, у меня нет никаких фактов.

— Как она попала в «Приют»?

— Она пришла сюда в марте, год назад, на седьмом месяце. Без какого-либо сопроводительного письма или звонка по телефону, пришла, и все. Сказала, что знает про наше заведение из газет и журналов. Ребенок родился у нее 18 мая. — Миссис Ирвин улыбнулась. — Я, конечно, не помню на память даты рождения всех детей, но эту знаю, потому что специально проверяла ее для полиции.

— Не может ли быть, что тут замешан ребенок? Я имею в виду — замешан в ее смерти? Кто-нибудь или что-нибудь, связанное с ним или его усыновлением?

— Ни в малейшей степени. Совершенно исключено. Я сама занималась этим. Можете поверить мне на слово.

— Кто-нибудь посещал ее?

— Нет.

— Вы сказали, что она провела здесь пять месяцев, следовательно, покинула «Приют» в августе. Кто приехал за ней?

— Девушки обычно не остаются здесь после родов так долго, но Фэйт чувствовала себя плохо, и ей нужно было набраться сил. За ней приехала миссис Джеймс Роббинс, член нашего правления, и отвезла ее в Нью-Йорк. Миссис Роббинс устроила Фэйт на работу в мебельный магазин Барвика и помогла ей поселиться вместе с другой нашей девушкой, Элен Ярмис. Той самой, что была на приеме во вторник. Может быть, Элен что-нибудь знает… Что вам угодно, Дора?

Я повернул голову. Женщина средних лет и чуть полноватая для своей голубой формы стояла в дверях.

— Простите, доктор, — заговорила она. — Но у Катерины, кажется, начинается…

Миссис Ирвин поднялась с кресла и направилась к двери. Я тоже встал и пожал протянутую мне руку.

— Возможно, что это только прелюдия, — сказала она, — но все равно мне нужно идти. Повторяю, мистер Гудвин, я желаю вам успеха, хотя не завидую вашей работе… Извините, что я должна спешить.

Я поклонился и хотел сказать, что не поменялся бы местами с ней или Катериной. Надевая пальто, я подсчитал, что если она работает здесь пятнадцать лет и еженедельно имеет одну Катерину, то всего их будет семьсот восемьдесят. По дороге к машине я тревожился, что снова встречу девушек на узкой аллее. Но, к счастью, они появились на площадке, как только я сел за руль. Лица у них порозовели еще больше, и они тяжело дышали. Одна из них пропела: «О, вы уже уезжаете?» А другая крикнула: «Почему бы вам не остаться к обеду?» Я ответил, что заеду в другой раз. У меня было поползновение сказать им, что Катерина принялась исполнять свою главную роль в жизни, и посмотреть, как они на это прореагируют, но решил, что это будет бестактно, и, когда они ушли с дороги, нажал на газ. Они хором пожелали мне счастливого пути.

8

Обычно, когда у нас предстоит собраться обществу, я предпочитаю быть дома к прибытию посетителей даже в том случае, если вопрос, который будет обсуждаться, не является очень важным или обещающим солидный гонорар, но на этот раз я опоздал на пять минут. Появившись в кабинете в пять минут седьмого, я увидел, что Ниро Вульф уже сидит за своим столом, Орри Кэтер расположился на моем месте, а Элен Ярмис, Этель Варр и Роза Тэттл занимали три желтых кресла перед Вульфом. Как только я вошел, Орри пересел на кушетку. Он все еще не отказался от надежды когда-нибудь навсегда занять мой стул, и ему нравится в мое отсутствие для практики на нем посидеть.

Дело, конечно, не в том, что мне потребовалось шесть часов для того, чтобы вернуться из «Приюта Грантэма». После возвращения я успел еще управиться с обедом, подогретым для меня Фрицем, а также подробно доложить Вульфу о моем разговоре с миссис Ирвин. Он скептически отнесся к моему мнению, что она в здравом уме и у нее чистое сердце, поскольку убежден, что у каждой женщины не хватает того или иного винтика, но все же вынужден был согласиться, что разговаривала она по-деловому, сообщила некоторые данные об интересующих нас персонах, которые в будущем могут оказаться полезными, а кроме того, указала, что Остин Бэйн, возможно, не так уж невиновен. Из этого бесспорно вытекала необходимость еще раз побеседовать с Красавчиком Бэйном. Я позвонил ему, но, не получив ответа, решил воспользоваться солнечной погодой и отправился пешком сперва в банк, чтобы депонировать чек Лэдлоу, а затем в дом № 87 по Боудойн-стрит.

На мой звонок в обиталище Бэйна никто не ответил. Я еще ранее просил Вульфа разрешить мне взять с собою набор ключей с таким расчетом, чтобы, если Бэйна не окажется дома, я мог войти туда без него и провести время с пользой, ориентируясь в обстановке. Однако Вульф запретил мне это под тем предлогом, что подобного повышенного интереса у нас Бэйн еще не возбудил, и мне пришлось проторчать скучнейших полтора часа в подъезде дома на другой стороне улицы. Вообще-то говоря, ждать кого-то, не зная, сколько это продлится и будет ли такой человек располагать чем-то полезным, — одна из скучнейших обязанностей в профессии детектива.

Было уже двенадцать минут шестого, когда к подъезду дома номер 87 подкатила машина, из которой вышел Бэйн. Как только он расплатился с таксистом и направился к подъезду, я оказался перед ним.

— Мы, наверное, связаны с вами узами телепатии! — радостно воскликнул я. — Как только у меня появилось желание повидать вас, вы тут как тут!

По всей вероятности, с всемирным братством людей произошло что-то неладное, Бэйн весьма холодно взглянул на меня.

— Что еще за дьявольщина… — резко заговорил было он, но вовремя спохватился. — А впрочем — не здесь. Заходите.

У него даже испортились манеры — он вошел впереди меня в лифт и так же шел по коридору, хотя пропустил перед собою в квартиру, не помог мне повесить пальто и шляпу, а едва я успел прикоснуться задом к стулу, как тут же грубо спросил:

— Что за чушь вы распространяете про какое-то убийство?

— Мне не нравится слово «чушь», — заметил я. — Вы знаете, я ведь заглядываю в толковый словарь и…

— Перестаньте молоть вздор! — Бэйн сел. — По словам моей тетушки, вы утверждаете, что Фэйт Ашер была убита, и из-за вас полиция не верит теперь, что она покончила с собой. Вы же прекрасно знаете, что это было самоубийство. В чем же дело? Чего вы добиваетесь?

— Ничего мы не добиваемся. — Я заложил руки за голову, давая понять этим, что мы приятели, непринужденно болтающие, или должны быть таковыми. — Послушайте, Красавчик, вы ведь не полицейский и не окружной прокурор. Я уже дал вам показания о всем том, что видел и слышал на том званом ужине во вторник, и если вам хочется знать, почему полиция не спешит с квалификацией происшедшего, вам придется спросить об этом у полицейских. Если я солгал, полицейские, конечно, поймают меня на лжи и прижмут. Спорить с вами я не собираюсь.

— Что вы сообщили в своих показаниях?

— Спросите об этом у полицейских. Я ничего вам не скажу. Если полицейские воздерживаются называть это самоубийством только на основании моих показаний, в таком случае мне предстоит оказаться козлом отпущения. Меня призовут к ответу, и хотя я никакого удовольствия от этого не испытываю, но поступить иначе не имею права. Именно поэтому я провожу сейчас небольшое расследование независимо от полиции, и именно поэтому я хотел повидать миссис Ирвин в «Приюте Грантэма». Я уже говорил вам, что мне предлагали пятьсот долларов за статью о Фэйт Ашер, и снова подтверждаю это. Меня интересует, был ли у кого-нибудь из гостей мотив для ее убийства, а если кто-то намеревался убить ее, он должен был заблаговременно знать, что она будет там. Вот и у миссис Ирвин я хотел спросить, как Фэйт Ашер оказалась в числе гостей и кто именно пригласил ее.

Дружески улыбнувшись Бэйну, я продолжал.

— Так вот, я беседовал с миссис Ирвин, но она не смогла мне помочь, потому что выбирали и приглашали гостей вы, а сами даже не присутствовали на ужине. Вы даже симулировали простуду, чтобы уклониться от него… Кстати говоря, я обещал не болтать об этом и свое обещание сдержал. Как вы сами понимаете, я сказал об этом, желая напомнить, что между нами все еще существует база для хороших отношений.

— Я так и думал, что вы найдете нужным напомнить мне об этом, — заметил Бэйн. — Но миссис Ирвин, наверное, рассказала вам, как в числе приглашенных мною гостей оказалась Фэйт Ашер. Она просто дала мне список фамилий со своими замечаниями, и я выбрал четырех из них. В окружной прокуратуре, откуда я только что вернулся, я объяснил, что никого из этих девушек не знал. Ознакомившись с пояснениями миссис Ирвин, я выбрал четырех, которые показались мне наиболее подходящими.

— Вы сохранили этот список? Он у вас?

— Был, но помощник прокурора забрал его. Несомненно, он покажет его вам, если вы попросите.

— Но даже если бы замечания миссис Ирвин и не давали вам достаточно оснований для приглашения Фэйт Ашер, все равно мне это ничего не даст; ведь вы не присутствовали на ужине, — сказал я, делая вид, что не заметил насмешки. — Когда вы выбирали гостей, кто-нибудь был с вами. Может быть, при этом присутствовал кто-нибудь и сказал, например: «Вот девушка с красивым и необычным именем Фэйт Ашер. Почему бы вам не пригласить ее?»

— Никого со мною не было. Я сидел один за этим самым столом.

— В таком случае исключается и это, — разочарованно согласился я. — А вы знаете, когда я возвращался из «Приюта Грантэма», мне в голову кое-что пришло, и сейчас я хочу задать вам один вопрос, если вы не возражаете. Вы не поленились потратить время на приглашение девушек, но сами уклонились от посещения дома миссис Робильотти и приложили для этого много усилий. Вы, наверное, можете объяснить, в чем дело?

— Объяснить вам? Почему я должен объяснить вам что-то?

— Тогда объясните это самому себе, а я послушаю.

— Да тут и объяснять нечего. Я выбрал девушек, потому что об этом меня попросила тетушка… Так же, как сделал это по ее просьбе и в прошлом году. Вчера вечером я объяснил вам, почему я не пошел на ужин. — Бэйн наклонил голову набок, отчего кожа на его правой щеке натянулась еще больше. — Черт возьми, вы что, собственно говоря, имеете в виду? Вы знаете, что я думаю?

— Нет, но хотел бы знать. Выпаливайте.

— Точнее говоря, не то, что я думаю, — несколько поколебавшись, продолжал Бэйн, — а то, что думает моя тетя… или, во всяком случае, какая мысль у нее появилась. По-моему, она не забыла сделанною вами замечания, которое ей очень не понравилось. Она уверена также, что Вульф содрал с нее слишком большой гонорар за проделанную работу. Вот она и думает, что вы убедили полицию и прокуратуру в правильности вашей гипотезы об убийстве, а раз так, власти начнут причинять неприятности ей и ее гостям, и Вульф может счесть, что она согласится заплатить крупную сумму, чтобы замять всю эту историю. Как предполагается, это будет такая сумма, которая заставит вас «вспомнить» нечто такое, что понудит полицейских изменить свое мнение. Ну что вы скажете?

— Да, конечно, мысль интересная, — согласился я, — но с одним недостатком. Если я припомню сейчас «нечто такое», о чем не упомянул в своих показаниях, никакая сумма, предложенная вашей тетушкой, не компенсирует мне моей собственной шкуры, которую сдерут с меня за это полиция и прокуратура. Передайте тетушке, что я ценю ее столь лестное мнение обо мне и ее щедрое предложение, но не могу…

— Я вовсе не говорил, что она делает вам какое-то предложение… Вот вы все твердите о каких-то своих предложениях…

Это, естественно, беспокоило его больше всего, так же, как Цецилию Грантэм, Эдвина Лэдлоу и, вероятно, всех остальных. Бэйн бубнил об этом минут десять и, хотя прямо мне денег не предлагал ни сам, ни от имени своей тетушки, использовал все, что можно, начиная от обращений к моему стадному инстинкту до призывов к моей добропорядочности. Конечно, я мог бы предоставить ему возможность изливаться хоть до второго пришествия в надежде, что он выболтает что-нибудь, если бы мне не было известно, что у нас дома к шести часам вечера ожидается общество и мне необходимо быть там. Когда я уходил, Бэйн был так расстроен, что даже не проводил меня.

Времени у меня оставалось в обрез, я попал в часы «пик» и опоздал. Мои часы показывали пять минут седьмого, когда я вышел из такси у нашего дома и поднялся на крыльцо. Если вы думаете, что я напрасно нервничал, значит, вы плохо знаете Вульфа, во всяком случае хуже, чем я. Мне известны случаи, когда он вставал и уходил из кабинета только потому, что женщина начинала плакать или повысила на него голос, а теперь, как Вульф сообщил мне ранее, он ожидал компанию, в которую входили три женщины — Элен Ярмис, Этель Варр и Роза Тэттл, — и никто не мог предсказать, в каком состоянии они появятся у нас после допросов в полиции.

Именно поэтому я должен признаться, что испытал определенное облегчение, когда, появившись в кабинете, обнаружил, что там все тихо и мирно: Вульф восседал за своим столом, дамы рядком перед ним, а Орри — на моем месте. Пока я здоровался с гостями, Орри переместился на кушетку.

— Арчи, мы пока еще только обменивались любезностями, — обратился ко мне Вульф, как только я оказался на принадлежащем мне месте. — Ты хочешь доложить мне что-нибудь?

— У меня нет ничего срочного, сэр, что не могло бы ждать.

— Так вот, сударыни, — продолжал Вульф, обращаясь к собравшимся, — я благодарю вас за то, что вы пришли, ибо вы не обязаны были делать это. Мистер Кэтер, приглашая вас сюда, объяснил: мнение мистера Гудвина, выраженное в вашем присутствии во вторник вечером, о том, что Фэйт Ашер была убита, а не покончила с собой, привело к возникновению некоторых обстоятельств, касающихся меня, и в связи с этим я хотел бы посоветоваться с вами. Мистер Гудвин все еще верит…

— Но я же предупреждала его, — прервала шефа Роза Тэттл, — что Фэйт может принять яд прямо там, на ужине, а он заверил меня, что не допустит этого, однако Фэйт все равно не стало.

Голубые глаза и круглое личико Розы выглядели вовсе не так жизнерадостно, как в тот вечер… Более того, они не были жизнерадостными вообще, но все же она по-прежнему казалась мне хорошенькой, когда она говорила, ее конский хвостик задорно подрагивал.

— Мистер Гудвин докладывал мне об этом, — кивнул Вульф, — но полагает, что произошло не то, чего вы опасались. Он считает, что мисс Ашер не сама умышленно отравилась, а кто-то отравил ее шампанское. Вы не согласны с ним, мисс Тэттл?

— Не знаю. Я уже ответила на столько вопросов, что теперь и сама не знаю, что думать.

— Мисс Варр?

— А я думаю, — заявила та, пытаясь казаться спокойной, — что Фэйт не кончала с собой.

— Вы так думаете, мисс Варр? Почему?

— Потому что, когда она взяла бокал с шампанским и выпила, я смотрела на нее. Мы стояли с мистером Гудвином и наблюдали за Фэйт, так как Роза сообщила нам, что у Фэйт есть яд. Я убеждена, что если бы Фэйт опустила яд в шампанское, я увидела бы это. Полицейские усиленно пытались заставить меня сказать, что я так говорю только потому, что меня подучил мистер Гудвин, а я отрицала и отрицаю это. Мы с ним беседовали, правда, но вовсе о другом. Не так ли, мистер Гудвин? — обернулась она ко мне.

Мне хотелось подскочить к ней, обнять и расцеловать, а затем пристрелить Кремера и нескольких помощников окружного прокурора. Кремер не только не нашел нужным упомянуть, что мои показания подтверждались другими свидетелями, но даже заявил, что если бы не я, самоубийство было бы вполне приемлемым объяснением. Проклятый лжец! Пристрелив его, я должен был потом через суд предъявить ему гражданский иск об уплате мне компенсации за причиненный ущерб.

— Конечно, так! — отозвался я. — Надеюсь, вы не осудите меня, если я расскажу здесь о нашей беседе за ужином? Вы сказали, что вам только девятнадцать лет и вы пока еще не всегда знаете, как следует воспринимать те или иные факты, но уже научились наблюдать, можете занять ту или иную позицию и придерживаться ее. — Я повернулся к Вульфу. — Думаю, будет вовсе не вредно сказать ей, что это неплохо.

— Конечно, — подтвердил он. — Более того, мисс Варр, это вполне удовлетворительно. — Если бы она только могла знать, что подобная оценка Вульфа представляла собою нечто совершенно исключительное. Например, мне он выставлял отметку «удовлетворительно» только в тех случаях, когда мои действия представляли собою шедевр. Вульф повел глазами. — Мисс Ярмис?

Элен Ярмис все еще держалась с достоинством. Уголки ее полных губ были опущены вниз, очевидно, навсегда. Вид у нее был довольно беспомощный.

— Все, что я могу сделать, — мертвым голосом произнесла она, — это сообщить свое мнение. По-моему, Фэйт покончила с собой. Я сказала ей, что нелепо брать яд на прием, где, как предполагалось, мы должны были веселиться, но тем не менее яд оказался у нее в сумочке. Зачем же она взяла его с собой, если не намеревалась им воспользоваться?

— Когда, — спросил Вульф, — вы посоветовали ей не брать с собой яд?

— Когда мы одевались. Мы жили в одной квартире. Вообще-то говоря, это лишь спальня и маленькая кухня с ванной, но все же отдельная квартира.

— Сколько времени вы жили вместе?

— Семь месяцев, с августа. После того, что мне пришлось пережить за последние два дня, я готова сказать вам все, что вы найдете нужным спросить. Миссис Роббинс привезла ее из «Приюта» и устроила нас жить вместе. Гардероб у нее был небольшой и…

— Мисс Ярмис, прошу вас. Время наше ограничено. Мы должны считаться с мисс Варр и мисс Тэттл. Много ли визитеров было у мисс Ашер в течение этих семи месяцев?

— Никогда и никаких.

— Ни мужчин, ни женщин?

— Никого. Раз-другой в месяц нас навещала миссис Роббинс узнать, как мы живем, вот и все.

— Что она делала вечерами?

— Четыре вечера в неделю посещала курсы машинописи и стенографии; она хотела стать секретаршей. Я не понимала, как у нее еще хватает сил на это, если она уставала так же, как я. По пятницам мы ходили в кино. Субботы Фэйт посвящала прогулкам… во всяком случае, так она говорила. Я оставалась дома, чувствовала себя слишком усталой… да и кроме того, у меня иногда бывали свидания и…

— У мисс Ашер совсем не было друзей?

— Я никого не видела, и у нее никогда ни с кем не было свиданий. Я часто говорила ей, что так жить нельзя, ибо она лишь влачит жалкое существование…

— Письма она получала?

— Не знаю, но думаю, что нет. Почта всегда оставалась внизу, в холле. Я никогда не видела, чтобы она писала письма.

— Кто-нибудь звонил ей по телефону?

— Телефон у нас внизу, в холле, но если бы кто-нибудь звонил ей при мне я, конечно, знала бы… Мистер Вульф, получается довольно странно. Вы задаете мне те же самые вопросы, которые задавали в полиции, даже теми же самыми словами, и я могу отвечать вам не думая.

Я прямо-таки готов был расцеловать ее, хотя, разумеется, не с таким же чувством, как Этель Варр. Любой, кто одернет Вульфа, несомненно, приносит пользу человечеству, а сказать ему в лицо, что он лишь копирует полицейских, означало, что его аппетит перед обедом будет испорчен.

— Каждый следователь до определенного времени действует в соответствии с существующей процедурой, — проворчал Вульф. — Только выполнив ее, следователь может проявить свой талант, если он обладает им… Видите ли, я нахожу несколько затруднительным согласиться со всеми вашими отрицаниями. Конечно, мне не так уж трудно придумать вопрос, который не будет повторять вопросы, задававшиеся в полиции, и я сейчас попытаюсь сделать это. Неужели за все те семь месяцев, что вы жили вместе с мисс Ашер, у вас не сложилось определенного мнения о том, с кем из человеческих существ (за исключением сослуживцев, учащихся вечерних курсов и миссис Роббинс) она общалась?

Элен нахмурилась, подумала, а затем потребовала:

— Повторите вопрос!

Вульф сделал это несколько медленнее.

Элен отрицательно покачала головой и, продолжая хмуриться, ответила:

— Нет.

— Разве она не рассказывала вам о встрече с кем-либо из ее прежних знакомых? Или о том, что какой-нибудь покупатель в магазине досадил ей? Или что на улице к ней кто-то приставал? Неужели она никогда не объясняла, например, свою головную боль или просто плохое настроение какой-либо встречей? Не упоминала ли она когда-нибудь хоть какое-нибудь имя в отрицательном или положительном контексте? За все время, проведенное вами вместе, не вспомнила ли она о чем-нибудь… Что с вами?

Элен внезапно перестала хмуриться, и уголки ее губ чуточку приподнялись.

— Головная боль! — воскликнула она. — Фэйт никогда не страдала головными болями, но однажды, вернувшись с работы, пожаловалась, что у нее сильно болит голова. В тот вечер она ничего не ела, не пошла на курсы, а когда я посоветовала ей принять таблетку аспирина, заявила, что это ей не поможет. Потом она поинтересовалась, жива ли еще моя мама, а когда я ответила, что умерла, Фэйт выразила сожаление, что ее мать еще жива. Это было так не похоже на нее, что я не могла не возмутиться и упрекнула ее, что она говорит ужасные вещи. Фэйт согласилась, но тут же заметила, что если бы моя мать была такой же, как ее, я говорила бы то же самое. И еще она рассказала, что во время обеденного перерыва встретила на улице свою мать, между ними произошел скандал и она вынуждена была убежать от нее. — Рассказывая все это, Элен, казалось, была довольна собой. — Вы имели в виду и такие ее связи, не так ли?

— Да. Что еще она вам рассказывала об этом случае?

— Больше ничего. На следующий день… нет, через день Фэйт сказала, что сожалеет о своих словах, что на самом деле не желает своей матери смерти. Я ответила, что если бы умерли все те, кого мне хотелось бы видеть мертвыми, для них не хватило бы крематориев. Конечно, с моей стороны это было преувеличением, но как мне казалось, Фэйт было полезно знать, что многие часто желают смерти другим.

— Она никогда больше не говорила о своей матери?

— Нет, только в тот раз.

— Хорошо. Раз уж нам удалось припомнить об одной ее связи, может быть, мы вспомним о какой-нибудь другой?

Однако ничего у них не получилось. Вульф придумывал различные вопросы, не повторявшие вопросы в полиции, но получал в ответ лишь отрицания и, в конце концов, отказался от продолжения разговора с мисс Ярмис.

— Вероятно, мне следовало бы объяснить вам, — обратился он ко всем остальным, — почему именно с вами я захотел встретиться. Во-первых, все вы были тесно связаны с мисс Ашер и мне хотелось выяснить ваше отношение к утверждению мистера Гудвина о том, что она не покончила с собой. В основном, вы все согласились с ним. Мисс Варр, поддерживая мнение мистера Гудвина, убедительно объяснила, почему она делает это. Мисс Ярмис не согласна с ним, однако ее аргументы довольно слабы. Мисс Тэттл колеблется.

Это было хитроумно, но не совсем правильно. Он прекрасно знал, что Элен Ярмис не говорила этого, но тем не менее умышленно сказал так.

— Во-вторых, полагая, что мистер Гудвин прав и мисс Ашер не сама отравила свое шампанское, я хотел посмотреть на вас и выслушать. Вы — трое из одиннадцати присутствовавших на приеме и поэтому относитесь к числу подозреваемых (мистера Гудвина, я, конечно, исключаю). Любая из вас могла использовать яд, о котором вы всезнали…

— Но это же не так! — прервала его Роза Тэттл. — Этель была с Арчи Гудвином. Элен разговаривала с издателем… как его фамилия?.. Лэдлоу, а я — с человеком с большими ушами — Кентом. Следовательно, ни одна из нас не могла использовать яд!

— Знаю, мисс Тэттл, — кивнул Вульф. — Очевидно, ни одна из вас не могла этого сделать, а мне, следовательно, нужно попытаться подойти к этому делу иначе. Я не намерен изматывать вас, пытаясь вынудить проговориться о каком-нибудь тщательно хранимом секрете ваших взаимоотношений с мисс Ашер. Это очень сложный и длительный процесс, требующий много времени, да и к тому же, вероятно, совершенно бесполезный. Если у кого-то из вас и есть такой секрет, для выяснения его потребуется применить какие-то иные методы. Мне лишь хотелось взглянуть на вас и послушать, что вы скажете.

— Мне, например, нечего было рассказывать, — заметила Этель Варр.

— Правильно, — согласился Вульф, — но вы поддержали мистера Гудвина, и это уже говорит кое о чем… В-третьих, и это главное, мне нужна ваша помощь. Я полагаю, что если мисс Ашер была убита, вы, естественно, хотели бы найти и разоблачить виновного. Я также полагаю, что среди остальных восьми присутствовавших на ужине нет человека, в котором кто-либо из вас заинтересован настолько серьезно, чтобы покрывать его, если он окажется виновным.

— У меня определенно нет, — заявила Этель Варр. — Как я уже сказала, я уверена, что Фэйт ничего не клала в шампанское, а если она не сделала этого, кто же тогда? Я думала об этом. За себя я уверена. Я знаю, что мистер Гудвин не делал это, так же как Элен и Роза. Кто же остается?

— Восемь человек. Трое гостей — Лэдлоу, Шустер, Кент, дворецкий, мистер и мисс Грантэм, мистер и миссис Робильотти.

— Да? Я определенно не собираюсь покрывать кого-нибудь из них.

— И я тоже, — добавила Роза Тэттл, — если кто-нибудь из них виновен.

— Да вы и не можете покрывать их, — вмешалась Элен Ярмис. — Если они этого не совершили, их просто незачем покрывать.

— Элен, ну как ты не можешь понять! — удивилась Роза. — Мистер Вульф хочет найти виновного. Предположим, что это был Сесиль Грантэм. Предположим, ты заметила, как он достал пузырек с ядом из сумочки Фэйт или что-нибудь вроде этого. Неужели ты будешь молчать?

— Да, но в этом же весь вопрос, — продолжала упорствовать Элен. — Если Фэйт сама насыпала яд в шампанское, почему у меня появится желание покрывать Грантэма?

— Фэйт ничего подобного не делала. Этель и мистер Гудвин все время наблюдали за ней.

— Тогда почему же она, — упорствовала Элен, — взяла яд, идя в гости, хотя я не советовала делать это?

— Лучше уж вы сами объясните это, — обратилась к Вульфу Роза, взмахнув при этом своим хвостиком.

— Боюсь, что это выше моих сил, — ответил Вульф. — Возможно, вам будет понятнее, если я поясню, что, обращаясь к вам с просьбой о помощи, я имел в виду не какое-то там подозрительное слово, сказанное кем-то на ужине или какой-то поступок, вроде того, что мистер Грантэм якобы взял пузырек из сумочки мисс Ашер. Я лишь хотел узнать у вас, известно ли вам о ком-либо из восьми нечто такое, что могло бы дать основания заподозрить этого человека в желании видеть ее мертвой. Вам известно о какой-либо связи между кем-нибудь из них и мисс Ашер или кем-то из них с кем-то из ее близких?

— Я не знаю, — решительно заявила Роза.

— И я тоже, — воскликнула Этель.

— Но их так много, — пожаловалась Элен. — Вы можете назвать их еще раз?

Несмотря на раздражение, Вульф вновь терпеливо перечислил восемь фамилий.

— Единственное, что известно мне, — опять хмурясь, сказала Элен, — имеет отношение к миссис Робильотти. Когда она навещала нас в приюте, я заметила, что Фэйт относилась к ней неприязненно.

— Подумаешь! А кто относился к ней иначе? — фыркнула Роза.

— Вы можете рассказать подробнее, мисс Ярмис? — спросил Вульф. — Не произошло ли между мисс Ашер и миссис Робильотти стычки?

— По-моему, нет, — ответила Элен. — Пожалуй, мы все так же, как Фэйт, относились к миссис Робильотти.

— Может быть, мисс Ашер и миссис Робильотти наговорили чего-нибудь друг другу?

— Нет, я не слыхала, чтобы Фэйт говорила ей что-нибудь. Я тоже ничего плохого ей не говорила, хотя она считала нас шлюхами.

— Она вас так называла?

— Не в лицо, конечно. Она пыталась быть любезной, но у нее ничего не получалось. Однако, по словам одной из девушек, миссис Робильотти как-то при посещении «Приюта» заметила, что мы шлюхи.

— Ну, что ж, — Вульф глубоко вздохнул, — еще раз благодарю вас, сударыни. — Он встал и оттолкнул кресло. — Мы мало преуспели, но, по крайней мере, я повидал вас, поговорил с вами и знаю теперь, где вас можно будет найти, если такая необходимость возникнет.

— Однако я все же не понимаю одного, — заметила Роза Тэттл, вставая. — Хотя мистер Гудвин и заявил, что он присутствовал на приеме не в качестве детектива, он все же детектив. Я ведь сказала ему о том, что Фэйт носит с собой яд, и, мне кажется, ему следовало бы точно знать, что в присутствии детектива может произойти убийство!

«Какой поверхностный и несерьезный подход к делу!» — подумал я, провожая девушек.

9

Поль Шустер — обещающий молодой адвокат (специалист по гражданскому праву, человек с острым носом и живыми темными глазами) — в пятницу в четверть двенадцатого утра сидел в красном кожаном кресле, не спуская взгляда с Вульфа.

— Мы не утверждаем, — сказал он, — что располагаем какими-либо данными, дающими основание для возбуждения уголовного преследования против вас. Вы должны ясно понимать, что мы не угрожаем вам. Однако совершенно бесспорно, что нам наносится ущерб, и если вы ответственны за это, не исключено, что нам придется обратиться в суд.

Вульф оглядел всех остальных, сидевших перед ним в желтых креслах — Сесиля Грантэма, Биверли Кента и Эдвина Лэдлоу, и, обращаясь ко всем сразу, сухо ответил.

— Мне не известно, чтобы я причинил ущерб кому-либо из вас.

Это, конечно, было не совсем так. Прошло уже двое суток с тех пор, как Лэдлоу выписал чек на двадцать тысяч долларов и положил его на стол Вульфа. Однако мы не только не отработали части этой суммы, но и перспективы были у нас не из лучших. Нам не удалось пока узнать, скрывает ли что-нибудь Красавчик Бэйн. Ничего полезного не сообщили и все три матери-одиночки. Орри Кэтер, доставив их в кабинет Вульфа, тут же получил другое задание. В четверг вечером он снова появился у нас для доклада вместе с Саулом Пензером и Фредом Даркином, но у них не было ничего нового. Если у Фэйт Ашер и имелись какие-то связи, они были тщательно скрыты, и Вульф предложил нашей троице продолжать поиск.

В пятницу утром, вскоре после десяти, когда нам позвонил Поль Шустер и сообщил, что он, Грантэм, Лэдлоу и Кент хотели бы как можно скорее повидаться с Вульфом, я нарушил два наших постоянных и непременных правила, а именно: встречи с кем бы то ни было я могу назначать только с согласия шефа, а беспокоить его в оранжерее только в самых исключительных случаях. На этот раз я сперва предложил Шустеру быть у нас в одиннадцать и только потом позвонил в оранжерею по внутреннему телефону и доложил Вульфу о предстоящем визите. Он, разумеется, начал ворчать, но я заявил ему, что посмотрел в словаре все значения слова «исключительный» и убедился, что оно означает непредвиденное сочетание обстоятельств, требующих принятия немедленных мер, а если у него есть желание поспорить на сей счет со словарем или со мной, я готов подняться к нему в оранжерею. Вульф просто положил трубку.

Так вот сейчас он заявил Шустеру, что никакого ущерба он никому не причинил.

— Бог мой! — воскликнул Сесиль Грантэм.

— Да, но факты остаются фактами, — пробормотал Кент, что, несомненно, было дипломатично и вполне приличествовало дипломату.

— Но вы не можете отрицать, — потребовал Шустер, — что именно по вине Гудвина мы оказались привлеченными к следствию по делу об убийстве, и теперь нас постоянно беспокоят и тревожат! Гудвин же ваш сотрудник! Несомненно, вам известна одна из юридических аксиом: respondent superior[5]. Разве это не ущерб?

— Но и это еще не все! — вмешался Сесиль. — Он является в «Приют» и начинает совать нос в то, что его не касается. Вчера какой-то тип, не имеющий какого-либо официального статуса, приставал со всякими расспросами к дворецкому моей матери. Я хочу знать, не вы ли посылали его? А другой тип, тоже без всякого официального положения, пытается расспрашивать обо мне моих друзей. Я хочу знать, не вы ли послали и его?

— А для меня, — заявил Кент, — наиболее серьезным аспектом создавшейся ситуации являются масштабы следствия, проводимого полицией. Моя работа в нашей миссии при ООН является деликатной, весьма деликатной, и мне уж, несомненно, причинен ущерб. Разумеется, следует сожалеть, что я, хоть и случайно, присутствовал при таком ужасном происшествии, как самоубийство молодой женщины. Однако привлечение к полицейскому расследованию убийства может серьезно скомпрометировать меня. Если вы еще пошлете своих агентов наводить справки обо мне у моих друзей и знакомых, это только усугубит дело. Правда, какой-либо информации об этом у меня пока нет. А у вас, Сесиль?

— Есть, конечно, — кивнул Грантэм.

— Так же, как и у меня, — добавил Шустер.

— А у вас, Эд?

— Точной информации — нет. Ничего определенного, — откашлявшись, заявил Лэдлоу. — Но я имею основания кое-что подозревать…

«А получилось у него неплохо», — подумал я.

Естественно, что ему нужно было выступать заодно с ними, иначе у них возникли бы подозрения. Однако в то же время он давал Вульфу понять, что по-прежнему является его клиентом.

— Вы не ответили на мой вопрос, — обратился Шустер к Вульфу. — Вы отрицаете, что этими неприятностями мы обязаны Гудвину, а следовательно, и вам, поскольку он работает для вас?

— Нет, не отрицаю, но вы обязаны этим мне через мистера Гудвина только во вторую очередь. В первую очередь вы обязаны убийце Фэйт Ашер, и поэтому вполне возможно, что один из вас должен благодарить за это самого себя.

— Так я и знал! — воскликнул Грантэм. — Я же вам говорил, Поль!

— Как я уже вам сказал, мистер Вульф, — не обращая внимания на Грантэма, продолжал Шустер, — не исключено, что возникнет вопрос о передаче дела в суд.

— И я так полагаю. Дело будет передано в суд, мистер Шустер, поскольку произошло убийство. — Вульф наклонился над столом, положил на него руки и более резким тоном продолжал: — Господа, давайте говорить по существу, если вам есть о чем говорить. Зачем, собственно говоря, вы пришли? Надеюсь, не затем, чтобы жаловаться на Гудвина? Откупиться от меня? Напугать? Спорить со мной? Что вам нужно?

— Черт возьми! — воскликнул Грантэм. — Скажите лучше, что нужно вам!

— Заткнись, Сесиль! — совсем не дипломатическим языком приказал Биверли Кент. — Пусть ему ответит Поль.

— Ваши грязные намеки, — заявил Шустер, — будто мы хотим откупиться или запугать вас, абсолютно ни на чем не основаны. Мы явились к вам потому, что нарушаются наши гражданские права и вы виновник этого. Мы сомневаемся, чтобы вы могли оправдаться, однако считаем, что вам должна быть предоставлена возможность опровергнуть это обвинение прежде, чем мы решим, какие юридические действия могут быть предприняты нами.

— Чушь! — сказал Вульф.

— Выражение презрения вряд ли можно назвать удовлетворительным оправданием, мистер Вульф.

— Я и не намерен оправдываться, — ответил Вульф, откидываясь в кресле и переплетая пальцы на животе. — Я не вижу пользы в этом разговоре ни для вас, ни для себя, никто из вас не получит удовлетворения от беседы. Вы хотите, чтобы вас не привлекали к следствию по делу об убийстве, а моя забота заключается в обратном…

— Но почему? — потребовал Шустер. — Почему вы так заботитесь об этом?

— Потому, что профессиональная репутация и компетентность мистера Гудвина, а следовательно, и моя, поставлены под сомнение. Вы употребили тут юридическую аксиому. Я не только несу ответственность, но и буду действовать. Разумеется, жаль, что к расследованию привлекаются не только виновные, но и невиновные, но это неизбежно. Вот и получается, что вы сейчас не в состоянии добиться желаемого, но и я в таком же положении. Мне нужно определить путь к обнаружению некоторых подробностей. Я хочу знать, например, не скрывает ли кто-либо из вас в своем прошлом такой факт, который объяснил бы, почему он пошел на убийство, чтобы отделаться от Фэйт Ашер, и если так, то кто именно. Понятно, что никто из вас не согласится просидеть тут у меня целый день, подвергаясь допросу, и даже если бы вы согласились, маловероятно, чтобы кто-либо из вас проговорился. Поэтому-то я и сказал, что считаю нашу беседу бесполезной и для вас, и для себя.

Однако отделаться от них было не так просто. Они явились к нам для решительного разговора, и выпроводить их, — во всяком случае троих из них, — простым «до свидания» оказалось невозможным. Прежде чем мы остались одни, все они буквально лезли из кожи вон. Шустер полностью забыл свое утверждение, что они не намерены грозить нам. Кент вышел из рамок дипломатичности. Сесиль же Грантэм так распалился, что принялся стучать кулаками по письменному столу Вульфа. Я стоял наготове на тот случай, если кто-либо из них вовсе потеряет самообладание и попытается запустить в нас стулом или креслом, однако мое внимание было сосредоточено главным образом на нашем клиенте. Ему явно не повезло. Для вида он вроде бы и пытался вести себя так же, как и остальные, но чувствовалось, что у него не лежит душа к этому, и все, что ему удавалось, лишь время от времени пробормотать несколько слов. Он не поднялся с кресла, пока Грантэм, сопровождаемый Шустером и Кентом, не направился к двери, и только после этого, не желая оставаться в одиночестве, вскочил и направился за ними. Я вышел в прихожую проследить, чтобы кто-нибудь от волнения не надел мою новую шляпу, а потом, убедившись, что дверь за ними захлопнулась, вернулся в кабинет.

Я ожидал увидеть Вульфа сидящим с закрытыми глазами в кресле, откинувшимся на спинку, но ошибся. Он сидел выпрямившись и уставившись в пространство. Как только я вошел, он перевел взгляд на меня.

— Абсурд, — проворчал он.

— Конечно! — охотно согласился я. — Четверо подозреваемых являются к нам без приглашения, настроенные провести длительную и откровенную беседу, а добились только, что мы их выставили. Беда в том, что один из них — наш клиент и теперь он может подумать, что мы ничего не делаем для него.

— Чушь!.. Когда начнут звонить наши люди, вели им явиться в три… Нет, в половине третьего… Нет, в два. Мы поедим раньше. Сейчас пойду и скажу об этом Фрицу. — Вульф встал и отправился на кухню.

У меня поднялось настроение. Вызов нашей троицы для новых заданий обещал многое. Перенос встречи с ними с трех часов, когда пища только-только улеглась в желудке, на два тридцать, в самый разгар пищеварения, был весьма впечатляющим, а уж перенос на два часа, да еще желание отобедать раньше обычного — прямо-таки вдохновляли! Ну, а уж тот факт, что он сам пошел к Фрицу сказать об этом, а не позвонил ему, был равнозначен тому, что преисподняя готова была разверзнуться!

10

— Сколько раз вы слыхали от меня признание того, что я балбес? — спросил Вульф.

Фред Даркин ухмыльнулся, ибо шутка есть шутка. Орри Кэтер улыбнулся. Он становился еще красивее, когда улыбался, хотя это вовсе не значит, что он становился храбрее.

— Трижды вы говорили об этом всерьез, — ответил Саул Пензер, — и дважды, когда не имели этого в виду.

— Ты, Саул, никогда не разочаровываешь меня, — заметил Вульф, на этот раз усиленно старавшийся быть общительным. Он только что вышел из столовой. С Фредом и Орри он ни за что бы не стал так стараться, но к Саулу относился с большим уважением. — Таким образом получается, — продолжал он, — что, считая сегодня, я в четырех случаях был серьезен. На этот раз я совершил такую грубейшую ошибку, что мне пришлось наказать себя. Единственный способ культурно провести время после обеда состоит в том, чтобы хоть в течение часа почитать книгу. Однако, едва проглотив последний кусок творожного пудинга, я уже начал трудиться. Вы должны набраться терпения, так как сейчас я расплачиваюсь за сделанную мною ошибку.

— Но, возможно, и мы виноваты, — заметил Саул. — Мы не выполнили вашего задания.

— Нет, нет! — решительно возразил Вульф. — Я — осел. Ваша вина может состоять только в том, что, когда я объяснял вам положение в среду вечером и давал соответствующие поручения, никто из вас не напомнил мне о моем принципе — не ждать положительных результатов от следования по стопам полиции. А вы, по моему указанию, именно этим и занимались, что, конечно, было глупостью. Полицейских — много, а вас только трое. Вы только заглядывали под камни, которые они уже перевернули. Нет, нет, я самый настоящий осел.

— Но других камней, возможно, больше и не было, — сказал Орри.

— Есть. Они всегда есть. — Вульф некоторое время помолчал, чтобы передохнуть. Ему всегда требуется больше кислорода, если он не отдохнет с книгой. — Естественно, что у меня имеется оправдание, заключающееся в невозможности применить свой талант для поисков в одном интересном направлении. По утверждению мистера Кремера, не отвергнутому Арчи, никто не мог отравить шампанское в бокале с полной уверенностью, что этот бокал обязательно попадет мисс Ашер. Я мог бы решить эту проблему только после тщательного допроса всех присутствовавших на ужине, что, к сожалению, было для меня практически невозможно. Однако рано или поздно она все равно должна быть решена, но только после того, как станет известным мотив убийства. Таким образом, единственная возможность для меня вести расследование состояла в попытке найти такой мотив. И я послал вас собирать информацию туда, где полиция уже побывала или еще только работала. Какая глупость!

— Да, но я, например, разговаривал с четырьмя лицами, — запротестовал Фред, — которых полицейские еще не допрашивали.

— Ну и что полезного ты узнал?

— Гм… ничего.

— Вот видите, — кивнул Вульф. — А цель наша, как я уже говорил вам в среду вечером, состояла в том, чтобы найти какие-нибудь существенные доказательства конкретной связи одного из этих лиц с мисс Ашер. Конечно, это была вполне естественная линия расследования, но именно ее придерживалась полиция, и поэтому я приношу вам свои извинения. Теперь мы попытаемся пойти по другой линии, где вы будете по крайней мере на неисследованной территории. Мне нужно увидеться с матерью Фэйт Ашер, и вам придется разыскать ее и доставить сюда.

Фред и Орри достали свои блокноты. У Саула тоже был блокнот, но он очень редко пользовался им, предпочитая все держать в голове.

— Вам незачем делать какие-либо заметки, — заявил Вульф. — Да и записывать нечего за исключением того лишь факта, что мать мисс Ашер еще жива. Какие бы там обстоятельства ни привели мисс Ашер к смерти, однако несомненно, что это связано с ее личными переживаниями, и мне известно лишь о двух эпизодах ее жизни, вызвавших эмоциональные потрясения. Один из них — связь мисс Ашер с человеком, ставшим отцом ее ребенка (разговор с ним может быть полезным, и если его вообще возможно найти — полиция сделает это), и другой — ее отношения с матерью. Мисс Ирвин из «Приюта Грантэма» сообщила Арчи, что из бесед с мисс Ашер у нее сложилось впечатление, что ее мать жива и Фэйт ненавидела ее. Мисс Элен Ярмис, с которой мисс Ашер проживала в одной квартире в течение последних семи месяцев своей жизни, вчера рассказала, что мисс Ашер однажды пришла домой с головной болью. Она объяснила это случайной встречей на улице со своей матерью, между ними произошла ссора, и мисс Ашер сбежала. По словам мисс Ярмис, мисс Ашер тогда же высказала горькое сожаление, что ее мать не умерла. Сомневаюсь, чтобы миссис Ирвин или мисс Ярмис сообщили при допросах в полиции о матери мисс Ашер, и таким образом в розыске ее вам никто не будет мешать.

— Ее фамилия тоже Ашер? — спросил Орри. Конечно, ни Сил, ни Фред не задали бы такой глупый вопрос.

— Орри, вам следует научиться слушать, — резко сказал ему Вульф. — Я сообщил вам все, что мне известно, и большего нельзя ожидать ни от миссис Ирвин, ни от мисс Ярмис, поскольку они рассказали все, что знали. — Он перевел взгляд на Саула. — Руководить розыском будешь ты, используя в случае необходимости Фреда и Орри.

— Мы должны будем делать это негласно? — поинтересовался Саул.

— Желательно.

— Вчера вечером, возвращаясь из «Приюта Грантэма», — сообщил я, — я заглянул в телефонный справочник Манхэттена. В нем имеется человек двенадцать Ашеров. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы мать мисс Ашер носила ту же фамилию, или жила в Манхэттене, или вообще имела телефон. Фреду и Орри не потребуется много времени, чтобы проверить эти двенадцать человек. Я могу позвонить Лону Коэну в «Газетт». Возможно, что он уже пытался получить интервью и сфотографировать мать мисс Ашер.

— Правильно! — согласился Саул. — Если бы не необходимость негласного розыска, я первым делом навел бы справки в морге. Мать, если даже мисс Ашер и ненавидела ее, могла прийти туда попрощаться с дочерью. Однако служители в морге знают меня, Фреда, Орри и, конечно, Арчи.

В конце концов было решено, разумеется, Вульфом, что на такой риск следует пойти лишь в случае, если все другие наши попытки окажутся безуспешными, и что прежде всего следует позвонить Лону Коэну.

Я так и сделал. Разговор оказался довольно трудным. Дело в том, что он еще раньше звонил мне раза два, пытаясь уговорить меня, как очевидца, дать в газету рассказ о случившемся в доме миссис Робильотти, и сейчас мой вопрос, есть ли у него какие-нибудь данные о матери Фэйт Ашер, возбудил его профессиональный интерес. Он тут же принялся расспрашивать меня, ведет ли Вульф расследование по делу и, если так — по чьему поручению, не предложил ли мне кто-нибудь более высокий гонорар, не хочу ли я упомянуть в своей статье мать Фэйт Ашер, кому я обещал написать статью и сколько мне предложили за нее? Прежде, чем Лон ответил на мой вопрос, мне пришлось долго заверять его, что я даже и мысли не допускаю о сотрудничестве с кем-либо, кроме «Газетт», и если у нас будет какой-нибудь материал, годный для публикации, он, и только он, получит его.

Положив трубку, я повернулся на своем вращающемся кресле к собравшимся.

— В морг мы уже опоздали, — объявил я. — В среду во второй половине дня туда приезжала за телом мисс Фэйт некая Марджори Бетц, проживающая в Манхэттене по адресу: дом 812, Западная 87-я улица. Она предъявила письмо матери Фэйт — Элен Ашер, проживающей по тому же адресу. По ее указанию, тело Фэйт Ашер сегодня утром было перевезено в крематорий на 32-й улице. Репортер из «Газетт» пытался переговорить с Марджори Бетц, но она мало что сообщила ему. По ее словам, Элен Ашер уехала куда-то в среду вечером, и ей якобы неизвестно, где она сейчас находится. Репортер «Газетт» не мог найти ее, и Лон полагает, что это никому не удастся. Все.

— Превосходно! — заметил Саул. — Если кто-то находит нужным скрыться, следовательно, есть причины для этого.

Раздался звонок, и я взял трубку.

— Контора Ниро Вульфа, Арч…

— Гудвин?

— Да.

— Говорит Лэдлоу. Я должен видеть Вульфа, и как можно скорее!

— Он дома. Приезжайте.

— Я боюсь. Я только что вышел из прокуратуры, сел в такси и обнаружил за собою слежку. От меня не отстает другое такси. Я ехал к вам, чтобы рассказать Вульфу о том, что произошло у окружного прокурора, но сейчас боюсь, я не хочу, чтобы в прокуратуре стало известно о том, что я побежал к Вульфу. Что мне делать?

— У вас много возможностей, и вы можете использовать любую из них. Лучше всего было бы просто отвязаться от «хвоста», но для этого у вас, конечно, нет никакого опыта. Где вы?

— В аптеке на Седьмой авеню около Шестнадцатой улицы.

— Вы отпустили такси?

— Да, я решил, что так будет лучше.

— Правильно. Сколько человек следят за вами?

— Двое.

— Да? Значит, они взялись за дело всерьез. Ну что ж, возьмемся за дело и мы. Во-первых, закажите себе бутылку кока-колы или чего-нибудь там еще, чтобы дать мне немного времени вывести машину… ну, скажем, минут шесть-семь. Потом поезжайте в такси к дому № 214 на Восточной 28-й улице. На нижнем этаже находится фирма «Перлман пейпер компани». Поняли?

— Да.

— Зайдите туда, спросите Эйба и скажите ему: «Арчи нужны еще конфеты»… Повторите, что вы скажете ему?

— «Арчи нужны еще конфеты».

— Совершенно верно. Он выведет вас на Двадцать седьмую улицу, где буду ждать я в серой машине марки «герон». Платить Эйбу ничего не нужно, так как ему это может не понравиться. У нас с ним имеется договоренность.

— А если вашего Эйба не окажется на месте?

— Он там, ну а если вы все же не застанете его, никому другому о конфетах не говорите. Найдите телефон-автомат и позвоните мистеру Вульфу.

Я положил трубку, нацарапал слово «Лэдлоу» на своем настольном блокноте, вырвал этот лист и положил перед Вульфом.

— Он хочет поскорее повидаться с вами, — доложил я, — и ему нужен транспорт. Я вернусь вместе с ним через полчаса, а может быть и раньше.

Вульф кивнул, скомкал записку и выбросил в корзинку. Я же, пожелав троице успеха в охоте за матерью Фэйт, ушел.

Из гаража на углу Десятой авеню, пока Хэнк готовил машину, я позвонил в «Перлман пейпер компани» и предупредил Эйба. Он ответил, что давно интересовался, когда мне снова понадобятся конфеты, и сейчас с удовольствием выполнит мой заказ.

В 2.49, спустя всего девятнадцать минут после звонка Лэдлоу, я уже был в обусловленном месте, а в 2.52 увидел его спешащим ко мне через мостовую. Я открыл дверцу, и он забрался в машину. Операция «потеря хвоста» прошла прекрасно, без всяких осложнений. Правда, у меня мелькнула было мысль проехать мимо такси, из которого за Лэдлоу велось наблюдение, и посмотреть, не знаю ли я филеров, но я тут же отказался от такого намерения из опасения, что меня могли узнать.

Лэдлоу был взволнован.

— Успокойтесь, — посоветовал я, прибавляя скорость. — Слежка — это чепуха. Если филеры и решатся зайти в магазин и справиться о вас, Эйб скажет им, что он провел вас на склад показать товар и вы оттуда же и ушли.

— Да меня беспокоит вовсе не слежка. Мне нужно видеть Вульфа.

Судя по тону, каким это было сказано, можно было подумать, что Лэдлоу намерен сбить Вульфа с ног и начать топтать, и я не стал отговаривать его. Во время езды по городу я раздумывал над тем, насколько серьезна вероятность наблюдения за нашим особняком и не следует ли мне провести Лэдлоу через черный ход и кухню, но отказался от этого. Как обычно, перед нашим домом не было места для машины, и поэтому я проехал в гараж, оставил ее там и вместе с Лэдлоу пешком вернулся домой. Провожая его в кабинет Вульфа, я на всякий случай шел позади. Дело в том, что Лэдлоу был одним из лиц, связанных в прошлом с Фэйт Ашер и, следовательно, возможно, имевших какой-то мотив к ее убийству, и поэтому подозреваемым. Ну, а если человек однажды совершил убийство, невозможно предсказать, на что он решится.

Однако вначале Лэдлоу не пошевелил не то чтобы пальцем, но даже языком, а молча стоял у стола Вульфа. Секунд через пять я понял, что он или так взбешен, или так напуган, или то и другое вместе, что потерял дар речи. Убедившись в этом, я взял его под руку, подвел к красному кожаному креслу и усадил.

— Ну-с, сэр? — нарушил молчание Вульф.

Лэдлоу, волнуясь, прежде всего пригладил волосы, хотя теперь ему следовало бы уже знать, что это была напрасная трата времени и энергии.

— Возможно, что я и не прав, — прохрипел он. — Я искренне надеюсь, что это так. Это вы сообщили письмом окружному прокурору, что я отец ребенка Фэйт Ашер?

— Нет, — поджимая губы, ответил Вульф. — Я такого письма не посылал.

Лэдлоу повернул голову ко мне.

— А вы?

— Конечно, нет.

— Но вы или Гудвин рассказывали кому-нибудь?

— Совершенно очевидно, — заявил Вульф, — что вы сейчас расстроены и к вам следует относиться с известным снисхождением. Должен напомнить, что за последнее время не произошло ничего, освобождающего мистера Гудвина или меня от нашего обязательства сохранить в секрете все наши беседы. Если же нечто подобное произойдет, мы прежде всего поставим в известность вас. Я полагаю, что сейчас вам следует уйти и немного успокоиться.

— Черта с два, успокоишься тут! — Лэдлоу потер ладони о подлокотники кресла и, не сводя глаз с Вульфа, продолжал: — Значит, вы не посылали письма. Ладно. Сегодня утром я поехал от вас в свою контору, где секретарша сообщила, что мне несколько раз звонили из окружной прокуратуры. Я сейчас же позвонил туда, и мне велели немедленно явиться. Так я и сделал. Меня провели к прокурору Боуэну, который спросил, не хочу ли я изменить свои предыдущие показания о том, что до вечера во вторник никогда не встречался с Фэйт Ашер. Я ответил отрицательно. Тогда прокурор предъявил мне письмо, полученное по почте. Оно было напечатано на машинке, без подписи, и в нем говорилось: «Стало ли вам известно, что отцом ребенка Фэйт Ашер является Эдвин Лэдлоу? Поинтересуйтесь его поездкой в Канаду в прошлом году». Боуэн не дал мне в руки письмо, а лишь подержал перед глазами.

— Да, конечно, такое письмо, даже если оно и лживо, заслуживает того, чтобы посмотреть на него, — проворчал Вульф. — Вы растерялись?

— Нет! Клянусь Богом, нет! Я не думаю, что решение о том, какой линии поведения мне следует придерживаться, пришло ко мне, пока я сидел, уставившись на письмо, решение о том, что мне делать, я, очевидно, подсознательно принял еще раньше. Прочитав письмо, я был слишком ошеломлен для того, чтобы принимать какие-либо решения, а лишь подумал, что единственно правильным будет не отвечать на вопросы вообще, и именно так я поступил. Правда, я все же заявил, что автор письма клеветник, что я имею полное право выяснить его личность, но для этого мне потребуется письмо. Однако мне не дали даже копии. А выйдя из прокуратуры, я обнаружил за собой слежку.

— Вы там ни в чем не признались?

— Ни в чем.

— Даже не подтвердили, что ездили в Канаду?

— Нет. Я вообще не ответил ни на один вопрос.

— Удовлетворительно, — одобрил Вульф. — Вполне удовлетворительно. Такое развитие событий, мистер Лэдлоу, можно приветствовать. Мы, наконец…

— Приветствовать? — взвизгнул наш клиент. — Приветствовать?

— Конечно. Мы, наконец, понудили кого-то к действиям. Если еще могло существовать хотя бы слабое сомнение, что мисс Ашер убита, а не покончила с собой, теперь и оно окончательно исчезло. Все, с кем мы беседовали, категорически утверждали, что до этого злополучного приема не были знакомы с мисс Ашер, но теперь ясно, что один из них лгал и теперь вынужден начать действовать. Разумеется, пока еще нельзя полностью исключать, что виновным являетесь вы, но я полагаю, что это крайне маловероятно. Мне кажется более предпочтительным считать, что настоящий убийца решил предпринять шаги для отвлечения нашего внимания, и это весьма обнадеживающе.

— Боже мой! Но они же знают теперь обо мне!..

— Не больше того, что уже знали. Прокуратура ежедневно получает десятки анонимок, и там хорошо понимают, что большинство из них не стоит выеденного яйца. Ваш отказ отвечать на вопросы естественен, поскольку нельзя ожидать от человека вашего положения, чтобы он занял какую-либо позицию, не посоветовавшись предварительно с адвокатом. Обстановка ясна, очень ясна… Конечно, следствие предпримет все необходимые меры для того, чтобы найти факты, подтверждающие содержание письма, но вполне резонно предполагать, что ими располагает только отправитель письма, и если он попытается сообщить их — он в наших руках. Разумеется, нам придется повозиться с ним, но тем не менее он будет в наших руках. — Вульф посмотрел на настенные часы. — Само собой разумеется, что мы тоже не будем сидеть сложа руки, дожидаясь этого. У меня есть полчаса. В среду утром вы сказали мне, что абсолютно никто на земле не знал о вашем… романе с мисс Ашер, однако теперь известно, что вы были неправы. Мы должны проанализировать буквально каждую минуту, проведенную вами в ее обществе, кто вас мог видеть или слышать? В четыре часа я вас покину, но мистер Гудвин продолжит беседу. Начните с того дня, когда мисс Ашер впервые обратила на себя ваше внимание в цветочном магазине. Был ли там кто-нибудь из ваших знакомых?

Вульф, начиная подобный допрос и заставляя кого-то припоминать буквально все детали прошлого, — становился хуже самой придирчивой домохозяйки, стремящейся во что бы то ни стало найти пылинку, не замеченную служанкой. Однажды Вульф расспрашивал шофера о его поездке в Нью-Хейвен и обратно, которая имела место полгода назад, и просидел с ним целых восемь часов, с девяти вечера до рассвета. Правда, на этот раз он не был так придирчив, но тоже ничего не упускал. До четырех часов, когда настало время ему удалиться в оранжерею на свидание с орхидеями, он успел переговорить о первой встрече Лэдлоу с Фэйт Ашер, двух ужинах — в ресторане Вудбина в Вестчестере и у Хенке на Лонг-Айленде, а также о ленче у Джейдо на Шестьдесят девятой улице.

Я продолжал разговор в течение часа с лишним, следуя более или менее modus operandi[6] Вульфа, но не сказал бы, чтобы это доставило мне удовольствие. Я все время думал, что с таким же успехом можно было ограничиться единственным вопросом: «За время, проведенное вами с мисс Ашер, включая Канаду, видели ли вы кого-нибудь или разговаривали с кем-нибудь, кто знал вас ранее?» Судя по ответам Лэдлоу, видеть их вместе могли многие, но он не знал об этом. Помимо ресторанов, она трижды ездила с ним на машине в дневное время по городу. Утром в день поездки в Канаду он оставлял мисс Ашер в машине перед своим клубом, куда заходил, чтобы дать там какое-то поручение.

Продолжая беседу, мы разбирали третий день их пребывания в Канаде, где-то в Квебеке, когда раздался звонок в дверь. Выйдя в прихожую и взглянув через одностороннее стекло, я обнаружил, что за дверью стоит инспектор Кремер из уголовной полиции.

Меня это не очень удивило, так как я знал, что у него были основания для визита, если Лэдлоу интересовал его достаточно серьезно. Так же подсознательно, как ранее это проделал Лэдлоу, я принял необходимое решение — взял с вешалки его шляпу и пальто, вернулся в кабинет и сообщил:

— Пришел инспектор Кремер, разыскивающий вас. Вам нужно уйти через эту дверь. Быстро и…

— Но как он мог…

— Не важно, как! — Снова послышался звонок. — Да шевелитесь, черт возьми!

Лэдлоу встал и прошел за мной на кухню. Фриц стоял у стола и возился с уткой.

— Мистер Лэдлоу намерен покинуть нас через черный ход и хочет сделать это как можно скорее. У меня нет времени провожать его на крыльце ждет Кремер. Проводи нашего клиента и помни, что ты не видел его.

Фриц и Лэдлоу направились к черному ходу. Как только за ними закрылась дверь, послышался новый звонок из парадного. Я не спеша подошел, набросил цепочку и только после этого чуточку приоткрыл.

— Вероятно, вам нужен я, не так ли? — вежливо поинтересовался я через щель. — Ведь вам известно, что с четырех до шести мистер Вульф занят.

— Откройте, Гудвин!

— Хорошо, но на некоторых условиях. Вы же хорошо знаете, что с четырех до шести я могу принимать посетителей, желающих видеть только меня.

— Да, знаю. Откройте.

Я решил, что он согласен с моими условиями. Кроме того, вовсе не исключалось, что какой-нибудь тип, например сержант Пэрли Стеббинс, уже находится на пути к нам с ордером на обыск, и тогда обстановка несколько смягчится, если я пущу Кремера в дом без ордера.

— Пожалуйста, если вы хотите видеть меня, — сказал я и, сняв цепочку, распахнул дверь.

Кремер вошел, промаршировал через прихожую и направился в кабинет.

Я закрыл дверь, пошел за ним, но в кабинете его уже не оказалось…

— Где Лэдлоу? — рявкнул он, появляясь из двери в соседнюю комнату.

— Кто? — с оскорбленным видом переспросил я. — Фамилия эта довольно распространенная, но здесь нет человека с такой фамилией. Очевидно, вы…

Кремер, не отвечая, бросился в прихожую. Я не стал тратить сил и кричать ему вслед, так как берег их для подъема по лестнице. Поднимался я сразу же позади него. Кремер был лишен чести и благовоспитанности, и меня не удивило бы, если бы он, свернув на первой площадке налево, ворвался в спальню Вульфа или влетел бы в мою комнату, однако он миновал их, следуя в оранжерею под крышей.

Не знаю, почему Кремер терпеть не может орхидей — потому ли, что их любит Вульф, или же он просто дальтоник, однако в тех немногих случаях, когда я видел его в оранжерее, он не обращал на орхидеи ни малейшего внимания.

Дверь из прихожей оранжереи в парники как обычно была закрыта. Как только Кремер распахнул ее, я обошел его и, повысив голос, громко объявил:

— Мистер Кремер сказал, что пришел переговорить со мной.

Как только я впустил его в дом, он помчался в кабинет, затем в соседнюю комнату, после чего принялся орать: «Где Лэдлоу?», а после моего ответа, что никакого Лэдлоу у нас нет, бросился к лестнице. Очевидно, ему так нужен какой-то Лэдлоу, что в горячке он забыл о правилах приличия.

Теодор Хорстман, мывший цветочные горшки в ванне, обернулся, чтобы бросить взгляд на Кремера, но сразу же вернулся к своему занятию. Вульф, рассматривавший всходы орхидей в горшках на стеллажах, сердито посмотрел на меня и уставился на Кремера.

— Вы помешаны? — ледяным тоном справился он.

Кремер остановился и ответил Вульфу не менее раздражительным взглядом.

— Когда-нибудь… — начал он.

— Что когда-нибудь? Когда-нибудь к вам вернется рассудок?

— Вы опять суете нос в наше дело, — заявил Кремер, сделав два шага к Вульфу. — Гудвин ухитрился выдать самоубийство за убийство, и вы тоже тут как тут. Вчера вас посетили эти девицы, сегодня утром мужчины. Сегодня Лэдлоу был вызван в окружную прокуратуру, где ему кое-что предъявили и потребовали объяснений, но он отказался отвечать и прямо из прокуратуры направился к вам. Я знаю, что он побывал у вас. Вот поэтому я и приехал, чтобы…

— Не будь вы инспектором полиции, — вмешался я, — мне пришлось бы сказать, что это ложь, а так я согласен назвать это ошибкой. Вы не знаете, что он побывал у нас.

— Я знаю, что он взял такси и дал таксисту ваш адрес. Обнаружив, что за ним наблюдают, он вышел из такси, позвонил по телефону-автомату и в другом такси подъехал к зданию, занимающему целый квартал с выходами на другие улицы. Он вошел через одну дверь и вышел на другую улицу. Совершенно ясно, куда он направился, ибо ничего другого я предполагать не могу.

— Вот и получается, что вы не знаете о его визите к нам, а только предполагаете.

— Хорошо, хорошо, пусть так! — Кремер сделал еще шаг к Вульфу. — Вы видели Эдвина Лэдлоу в течение последних трех часов?

— Нет, но это уже переходит всякие границы! — воскликнул Вульф. — Вы знаете, как строго я придерживаюсь своего расписания и как не терплю любые попытки помешать моему отдыху. И тем не менее вы проникаете обманом в мой дом, а затем врываетесь сюда с вопросом, задавать который, а тем более ожидать ответ на него у вас нет никакого права. Более того, в подобной обстановке и при сложившихся обстоятельствах я вообще не намерен разговаривать с вами о чем бы то ни было. — И Вульф, продемонстрировав Кремеру свою широченную спину, занялся цветами.

— Я полагаю, — сочувственно обратился я к Кремеру, — что единственный выход у вас — получить ордер на обыск и прислать сюда банду своих подручных для поисков доказательств пребывания Лэдлоу у нас, вроде пепла сигарет той марки, которую он обычно курит и так далее. Я знаю, почему вы так настроены против нас. Вы не можете забыть тот день, когда появились у нас с ордером и целой толпой шпиков в поисках женщины, по имени Клара Фокс, но тогда вам не удалось найти ее, а позднее вам стало известно, что она находилась вот в этой комнате в ящике, покрытом циновкой из папоротника, которую мистер Вульф поливал из лейки. Вот вы и думали, что если вы ворветесь сюда до того, как я подам сигнал тревоги, Лэдлоу окажется здесь, но так как его тут нет, вы попали впросак, и у вас нет оснований требовать от Вульфа ответа — обсуждал ли он здесь с Лэдлоу то, о чем Лэдлоу отказался разговаривать в прокуратуре… Кстати, следует снимать пальто, когда входишь в дом. Иначе, выйдя на улицу, вы можете простудиться. Я веду подобный разговор, чтобы дать вам возможность взять себя в руки. Да, конечно, Лэдлоу был здесь сегодня утром, вместе с другими, но вам, очевидно, известно об этом. Однако, вне зависимости от того, кто сообщил вам о его якобы вторичном визите, вы должны были бы…

Кремер резко повернулся и, сопровождаемый мною, направился к выходу.

11

В пять минут седьмого позвонил Саул Пензер. По заведенному порядку наши помощники, выполняя то или иное поручение, звонили нам в полдень и в начале седьмого, чтобы доложить о своих успехах и неудачах и получить новые указания. Саул сообщил, что звонит из телефона-автомата и баре на Бродвее около Восемьдесят шестой улицы. Вульф, только что спустившийся из оранжереи, оказал ему честь, протянув руку к трубке параллельного аппарата, стоявшего у него на письменном столе.

— Пока что, — доложил Саул, — мы только разведываем. Марджори Бетц проживает вместе с миссис Элен Ашер по известному вам адресу на Восемьдесят седьмой улице. Миссис Ашер является квартирохозяйкой. Под одним из шаблонных предлогов мне удалось встретиться с Марджори Бетц, но ничего я от нее не узнал. Миссис Ашер уехала вечером в среду; Марджори Бетц неизвестно, где она сейчас и когда вернется. Мы разговаривали с двумя лифтерами, хозяином дома, пятью соседями, четырнадцатью продавцами из ближайших магазинов и лавок, с водителем такси, который часто возит миссис Ашер, а сейчас Орри пытается связаться со служанкой, ушедшей в половине шестого. Вам нужны приметы миссис Ашер?

Вульф сказал — нет, а я одновременно с ним — да.

— Ладно, — смилостивился Вульф, — сделайте ему одолжение.

— Ей около сорока лет, так как одни говорят, что ей года тридцать три, а другие — лет сорок пять. Рост примерно пять с половиной футов, вес — фунтов сто двадцать, голубые, близко расположенные глаза, овальное лицо с хорошим цветом кожи, два года назад волосы светло-каштановые, а теперь совсем светлые.Одевается хорошо, но несколько крикливо. Встает около полудня. Ненавидит давать на чай. Определенной работы не имеет, но нехватки денег никогда не испытывает. Часто встречается с различными мужчинами: есть ли у нее муж, никто не знает и никто его не видел. Шесть опрошенных знают ее дочь Фэйт и хорошо относятся к ней, но уже около четырех лет не видели ее, а миссис Ашер никогда о ней не упоминает.

— Несомненно, этого для Арчи достаточно, — проворчал Вульф.

— Слушаюсь сэр. Следует ли нам продолжать работу?

— Да.

— Ладно. Я подожду результатов разговора Орри со служанкой. Если он не узнает ничего полезного, я попробую реализовать некоторые из возникших у меня идей. Ну, например, мисс Бетц может отлучиться куда-нибудь вечером, а замок ее квартиры довольно прост.

— А как обстоит дело с водителем такси, который обычно обслуживает ее? — спросил я. — Он не возил ее куда-нибудь в среду вечером?

— Я с ним не разговаривал. Его видел Фред, которому он сообщил, что в среду никуда с ней не ездил. По мнению Фреда, он не лжет.

— Ну, а что, если замок окажется более сложным, чем вам кажется? — вмешался я. — Я мог бы подъехать с набором ключей и инструментов, мы посовещались бы и…

— Нет! — решительно прервал меня Вульф. — Ты будешь нужен здесь.

Вульф не нашел нужным разъяснить, для чего я буду нужен, а сразу же, после того, как мы положили трубки, спросил, как я отделался от Лэдлоу. Затем он потребовал, чтобы я подробно доложил ему, о чем мы беседовали в течение часа с четвертью. Результаты этого разговора полностью исчерпывались фразой, что это была пустая трата времени, однако Вульф расспрашивал меня до самого ужина.

После ужина, вернувшись в кабинет и уже было взявшись за книгу, Вульф решил все же немного потрудиться, возможно потому, что увидел выражение моего лица.

— Черт возьми! — заявил он, откладывая книгу. — Я хочу видеть миссис Ашер не только потому, что у нее были плохие отношения с дочерью. Не следует упускать из вида тот факт, что она исчезла.

— Да, да, сэр. Но я ведь ничего не сказал.

— Но судя по выражению твоего лица, ты что-то подумал. Я полагаю, ты размышлял над тем обстоятельством, что мы получили два расплывчатых намека об авторе анонимки в прокуратуру.

— Ни над чем я не размышлял, это ваш удел. О каких намеках вы говорите?

— Тебе хорошо известно. Ну, во-первых, Остин Бэйн сказал Лэдлоу, что видел Фэйт Ашер в «Приюте Грантэма». Правда, он не назвал ее, и Лэдлоу не считает, что в его тоне или в манере разговора содержался какой-либо намек, но все же иметь это в виду следует. Конечно, расспрашивать Бэйна нельзя, во всяком случае — пока, так как тем самым ты выдал бы нашего клиента.

— Хорошо, мы возьмем это на заметку, — кивая, ответил я. — Ну, а второй намек?

— Мисс Грантэм. Она отказалась выйти замуж за Лэдлоу под нелепым предлогом, что он плохо танцует. Правда, женщины постоянно объясняют те или иные свои поступки прямо-таки фантастическими причинами, не отдавая отчета, насколько они нелепы, но в этом случае мисс Грантэм понимала нелепость такого объяснения. Если подлинная причина отказа состояла просто в том, что он ей не нравился, безусловно, она придумала бы что-нибудь поубедительнее, если она, конечно, не презирает его. Она презирает или ненавидит его?

— Нет.

— Так зачем же оскорблять его? Это же оскорбление для мужчины, решившегося на полнейшую капитуляцию перед женщиной, отклонить предложенные им руку и сердце под таким несерьезным предлогом, но тем не менее она пошла на это полгода назад. Не резонно ли предположить, что в действительности она отказала ему, узнав об его связи с Фэйт Ашер? Похоже это на нее?

— Может быть.

— Следует повидаться с ней. Ты, очевидно, танцуешь неплохо и можешь, не раскрывая наших обязательств перед мистером Лэдлоу…

Зазвонил телефон, и я повернулся к аппарату, надеясь, что звонит Саул с просьбой о ключах, но ошибся. Саул никогда не обладал сопрано. Говорившая хотела немедленно видеть меня, и я ответил, что буду у нее через двадцать минут.

Я положил трубку и снова повернулся к Вульфу.

— Телепатия, — заметил я, — или вы договорились с ней, пока я занимался с Лэдлоу? Цецилия Грантэм хочет видеть меня, причем — немедленно, и, по всей вероятности, для того, чтобы объяснить, почему она отказала Лэдлоу, когда он сделал ей предложение. — Я поднялся. — Просто чудеса телепатии!

— Где? — проворчал Вульф.

— У нее дома. — Уже направляясь к двери, я обернулся и поправился. — Я хотел сказать, в доме ее матери. Номер телефона у вас имеется.

Можно было насчитать по меньшей мере двадцать возможных причин, исключая причины личного порядка, почему Цецилия внезапно пожелала встретиться со мной, но даже не намекнула, зачем именно. Хотя строить всякие догадки было бесполезно и нужно было только набраться терпения, я всю дорогу в такси только этим и занимался. К сожалению, нажимая кнопку звонка в вестибюле особняка на Пятой авеню, я успел перебрать в уме только половику возможных предлогов.

Одновременно я размышлял и над тем, как меня встретит Хакетт — как нанятого частного детектива или как гостя, однако мне не пришлось решать эту проблему. Цецилия, вышедшая мне навстречу, взяла у меня пальто, передала Хакетту, схватила меня под локоть, провела в одну из комнат и закрыла за собой дверь.

— Вас хочет видеть мать, — заявила она.

— Да? — удивился я. — А я думал, что вы…

— Так оно и есть, но к такой мысли я пришла только после того, как мать уговорила меня заманить вас к нам. Видите ли, сейчас у нас сидит сам начальник полиции Нью-Йорка, и, полагая, что вы можете отказаться приехать к нам, они попросили меня позвонить от своего имени. Выполнив их просьбу, я поняла, что тоже хочу видеть вас. Они оба находятся наверху в музыкальном зале, но прежде чем пойти к ним, я хочу задать вам вопрос. Что вы знаете об Эдвине Лэдлоу и этой Фэйт Ашер?

События принимали непредвиденный оборот. По мысли Вульфа, я должен был, по возможности, не раскрывая карт, выяснить, осведомлена ли она о тайне нашего клиента, а тут она заговорила первая, и я должен был изображать человека неосведомленного.

— Лэдлоу? — Я недоумевающе покачал головой. — Понятия не имею. А в чем дело?

— Вы ничего не знаете?

— Нет. А что я должен знать?

— Я думала, что вы должны знать все, раз являетесь виновником всех неприятностей. Видите ли, не исключено, что я все же когда-нибудь выйду замуж за Лэдлоу. Вы оказались подлецом, и я могу выйти за него замуж даже сейчас, если он попадет в неприятное положение. Мое мнение о вас складывается на не совсем еще проверенной информации, и я могу изменить его. Вы действительно подлец?

— Я подумаю и потом отвечу вам. Так что Лэдлоу и Фэйт?

— Я сама хочу знать. Полиция интересуется, известно ли кому-нибудь из нас, что Эдвин был знаком с ней. Конечно, он не знал ее. По-моему, они получили какую-то анонимку. Я думаю, что они хотят попечатать на каждой из наших пишущих машинок, которых у нас четыре… нет, пять — по одной у Хакетта, Сесиля и у меня и две в кабинете мамы. Вы действительно ничего не знаете?

— Ну, теперь-то знаю, вы же рассказали мне. — Я погладил ее по плечу. — А знаете, если вам придется туго и нужна будет работа — позвоните мне. У вас есть задатки дамы-детектива, так как вы сразу поняли, зачем полиции понадобились образцы шрифта всех ваших машинок. Они взяли их?

— Да. Можете представить себе, как это понравилось матери, но она все же разрешила им взять образцы.

Я снова погладил ее по плечу.

— Не позволяйте этому нарушить ваши брачные планы. Несомненно, полиция получила анонимку, но они приходят ежедневно дюжинами и не стоят ломаного гроша. Даже если в письме утверждается, например, что Лэдлоу — отец ее ребенка, это ничего еще не доказывает. Отправители анонимок никогда…

— Да, дело не в этом. Если он отец ее ребенка, это доказывает, что после выхода за него замуж у нас сразу же могла бы быть семья, которую я так хочу иметь. Меня беспокоит, что у него неприятности, а какой-либо помощи от вас ждать не приходится.

Миссис Ирвин, безусловно, правильно охарактеризовала ее. У нее был трезвый взгляд на вещи.

— Теперь вы можете поступать так, как найдете нужным, — продолжала Цецилия. — Если вы хотите уклониться, от встречи с мамой и начальником полиции — вам известно, где ваше пальто и шляпа. Мне не нравится, что меня использовали в качестве приманки, и я могу сказать им, что вы рассердились и ушли.

Мне предоставлялся выбор. Возможность поболтать с миссис Робильотти казалась мне довольно привлекательной, поскольку ее можно было довести до такого состояния, что она выболтает что-нибудь интересное, но там будет присутствовать начальник полиции Скиннер, по всей вероятности, разговор сведется к пустопорожней болтовне. И вместе с тем было бы полезно выяснить, почему они не постеснялись использовать Цецилию. Я сказал, что мне не хотелось бы разочаровывать ее мамашу, и мы вместе поднялись на следующий этаж. Она провела меня в ту самую гостиную, где во вторник вечером мы встретились с дамами, не дождавшись, что нам подадут коньяк.

Там оказалось в сборе все семейство — Сесиль стоял у окна, а мистер и миссис Робильотти с начальником полиции Скиннером сидели в дальнем конце с бокалами, конечно, уж не шампанского. Как только Цецилия и я подошли к ним, Робильотти и Скиннер встали, но не для того, чтобы пожать мне руку. Миссис Робильотти вздернула костлявый подбородок, но это не произвело того впечатления, на которое она явно рассчитывала. Нельзя сделать вид, что сидя ты смотришь свысока на человека, который стоит.

— Мистер Гудвин поднялся сюда по доброй воле, — заявила Цецилия. — Я предупредила его, что вы устроили ему засаду, но он все равно пришел. Познакомьтесь, мистер Скиннер, — мистер Гудвин.

— Мы знакомы, — заметил начальник полиции тоном, из которого следовало, что он вовсе не испытывает бурной радости, видя меня. После нашей последней встречи около года назад у него еще больше поседели виски и на лице прибавилось морщин.

— А я хочу сказать, — провозгласила миссис Робильотти, — что предпочла бы вообще больше никогда не видеть вас в своем доме.

— Луиза, Луиза, не нужно, — укоризненно покачал головой Скиннер и, переведя взгляд на меня, продолжал: — Гудвин, мы сейчас разговариваем совершенно неофициально. Альберт Грантэм был моим близким, дорогим другом. Я знаю, как болезненно он воспринял бы то, что произошло у него в доме, и считаю своим долгом перед ним…

— Но он так же, — прервала его Цецилия, — никогда не позволил бы, позвав кого-то к себе домой, не предложить ему стула.

— Верно, — согласился Робильотти. — Гудвин, присаживайтесь.

Я и не предполагал, что он обладает таким мужеством.

— Возможно, что на это даже не стоит тратить время, — ответил я и, взглянув сверху вниз на сидевшую миссис Робильотти, продолжал: — Ваша дочь сказала, что вы хотели меня видеть. Зачем? Для того, чтобы сказать, что не желаете больше видеть меня в своем доме?

— Три последних дня, — заявила миссис Робильотти, — были самыми тяжелыми в моей жизни, и виновны в этом вы. По опыту общения с вами и с человеком, у которого вы служите, я знаю, что не следовало приглашать вас сюда. Я уверена, что вы способны на шантаж и, по-моему, именно этим хотите заняться. Сразу же заявляю, что не поддамся никакому шантажу, и если вы попытаетесь…

— Довольно, мама! — остановил ее Сесиль. — Твои слова могут быть использованы для обвинения тебя в клевете.

— Да и кроме того, этот разговор бесполезен, — добавил Скиннер. — Как я уже упомянул, Гудвин, наша беседа является неофициальной и никто из моих коллег, включая прокурора, даже не знает, что я здесь. Давайте предположим кое-что… просто выскажем предположение. Ну, например, во вторник вечером, когда здесь произошло то, что вы обязались предотвратить, вы разволновались (а это вполне естественно), и в таком состоянии, не подумав как следует, заявили, что, по вашему мнению, Фэйт Ашер была убита. Позднее, после зрелого размышления вы обнаружили, что ошиблись, но решили, что теперь уже вам отступать нельзя, тем более, что ваше неосторожное утверждение стало известно не только прибывшим на место полицейским и чиновникам уголовной полиции, но инспектору Кремеру и окружному прокурору.

Скиннер улыбнулся. Я видел его улыбку раньше и знаю ей цену.

— Теперь еще одно предположение. Я повторяю — предположение. В ходе расследования, скорее всего в самом начале его, вам и Вульфу пришла в голову мысль, что некоторые богатые лица, занимающие видное положение в обществе и не желающие быть скомпрометированными причастностью к следствию по уголовному делу, могут попытаться воспользоваться услугами частного детектива. Теперь же вам и Вульфу должно быть ясно, что ваши умозаключения, а тем более ожидания — ошибочны. Никто из причастных к расследованию не пойдет на такую глупость, и, следовательно, никакого гонорара не ждите…

— Могу ли я сделать замечание? — спросил я. — Или же мне следует ожидать, пока вы закончите?

— Позвольте мне закончить. Я понимаю ваше положение. Я понимаю, сейчас вам будет очень трудно пойти к инспектору Кремеру или к окружному прокурору и заявить, что после дальнейшего обдумывания вы пришли к выводу о своей ошибке. В связи с этим хочу сделать предложение. Оно заключается в следующем. Скажем, что, желая быть абсолютно уверенным в своей правоте, вы решили еще раз проверить все на месте происшествия и сегодня вечером, явившись сюда с этой целью, застали здесь меня. После вторичного тщательного осмотра и перепроверки расстояний и местонахождения гостей и все такое вы обнаружили, что, видимо, несколько поспешили со своим выводом, хотя извиняться вам не за что. Вы согласны, что Фэйт Ашер могла сама отравить свой бокал шампанским, и, если, по заключению официальных органов, она покончила самоубийством, вы не будете больше оспаривать этого. Я со своей стороны берусь обеспечить, что никаких претензий к вам предъявляться не будет и вас оставят в покое. Можете не сомневаться, что свое обещание я выполню. Как я понимаю, перед тем как дать определенный ответ, вам нужно посоветоваться с Вульфом, но мне хотелось бы, чтобы вы ответили как можно скорее. Можете позвонить ему отсюда, или, если вам это удобнее, из телефона-автомата, или даже съездить к нему. Я подожду вас здесь, поскольку вся эта история слишком уж затянулась. Мне кажется, что мое предложение резонно и справедливо.

— Вы закончили? — спросил я.

— Да.

— Вы знаете, я тоже мог бы высказать кое-какие предположения, но не вижу смысла в этом. Кроме того, сейчас я нахожусь в невыгодном положении. Моя мама всегда советовала не оставаться там, где мое присутствие излишне, а вы все слыхали, что сказала миссис Робильотти. Возможно, что я слишком чувствителен, но оставаться больше здесь я не в состоянии.

Я повернулся и вышел. Вслед раздались голоса Скиннера, Цецилии и мистера Робильотти, однако я даже не остановился.

12

Если вы от нечего делать попытались бы решить, какое именно изречение из всех известных вам является наиболее высокомерным и самодовольным, на чем бы вы остановились? Однажды вечером моя приятельница в разговоре на такую тему остановила свой выбор на утверждении Людовика XIV: «Государство — это я». Мне же вовсе не требовалось возвращаться к такой далекой истории. Я выбрал изречение: «Они знают меня!»

Так заявил Вульф в ту пятницу, вечером, когда я возвратился домой и все доложил ему.

— По-моему, чертовски глупо, — заметил я в конце доклада, — что начальник полиции, окружной прокурор и инспектор уголовной полиции грызут ногти от ярости, ибо, видите ли, некий малоизвестный гражданин осмелился пропищать, что он не согласен с их утверждениями о самоубийстве.

— Они знают меня! — изрек Вульф.

Если можете — попробуйте опровергнуть. Я, например, не в состоянии, тем более, что дальнейшее развитие событий полностью подтвердило это утверждение Вульфа. Они действительно должны были знать его. Подумайте сами. Полиция и прокурор категорически утверждали, что произошло самоубийство, а через какое-то время Вульф звонит по телефону ВА 9-8241 и приглашает приехать к нему за убийцей и доказательствами!

На следующий день в субботу у нас с Вульфом произошла размолвка. Случилось это вскоре после обеда. Утром в половине девятого, когда я пил вторую чашку кофе, позвонил Саул и сообщил, что никаких новостей у него нет. Марджори Бетц весь вечер провела дома, и подбирать ключи к ее квартире не потребовалось. В полдень он снова позвонил и сообщил кое-какую информацию, но ничего существенного. Однако в половине третьего, когда мы вернулись в кабинет после обеда, он опять позвонил, но на этот раз с новостями. Они отыскали ее! На квартире у нее побывал курьер из посыльного бюро, вынесший чемодан с ярлыком. Это уже было кое-что! Саул и Орри сели в вагон метро вместе с курьером и прочли на ярлыке: «Мисс Эдит Апсон, номер 911, отель „Кристи“, Лексингтон-авеню», а на самом чемодане инициалы «Э. А.»

Вообще говоря, взглянуть на кого-то, не желающего казать нос из номера гостиницы, дело довольно сложное, но в этом случае обстановка была исключительно благоприятной. Саул, не обремененный чемоданом, оказался первым на девятом этаже отеля и прошел мимо номера 911 как раз в тот момент, когда дверь открылась для курьера с чемоданом, и если всякие заочные описания внешности людей что-нибудь стоят, Эдит Апсон была, бесспорно, Элен Ашер. Конечно, Саулу очень хотелось тут же заняться ею, но поскольку это был Саул, он все же ретировался подумать и позвонить по телефону. Он хотел знать, каковы будут указания, или же ему поступать так, как подсказывает обстановка.

— Тебе нужна помощь, — тут же ответил я. — Я приеду через двенадцать минут. Где…

— Нет! — прервал меня Вульф в параллельную трубку. — Саул, действуй так, как находишь нужным. Тебе может помочь Орри. Для такой ситуации ты подготовлен ничуть не хуже меня. Доставь ее ко мне.

— Слушаюсь сэр.

— Доставь ее в любом настроении, но предпочтительнее в разговорчивом.

— Слушаюсь, сэр.

Вот тогда-то и произошла наша размолвка. Я швырнул трубку на рычаг и встал.

— Сегодня суббота, — заявил я, — и я уже получил свое недельное жалованье. Теперь выдайте мне выходное пособие.

— Вздор.

— Никакой не вздор. Я разрываю наши отношения. Прошло восемьдесят восемь часов с того момента, когда эта девушка умерла у меня на глазах, и единственное хорошее предложение, которое вы выдвинули за все это время, а я согласен, что предложение блестящее, заключалось в том, чтобы найти ее мать и доставить к нам. Теперь же вы хотите, чтобы я просиживал здесь штаны, пока Саул будет уговаривать ее. Месячное выходное пособие должно будет…

— Заткнись!

— С удовольствием.

Я достал чековую книжку из сейфа и положил ее перед собой.

— Арчи!

— Вы приказали мне заткнуться, — ответил я, открывая чековую книжку.

— Твое поведение естественно. Мы — живые люди, и все происходящее в жизни — естественно. Ты очень упрям, а я чересчур властен. Наша терпимость друг к другу — несомненное чудо. Я выдвинул не одно предположение (блестящее или нет — не важно), а два. Мы забываем об Остине Бэйне. Прошло уже двое суток после твоей встречи с ним. Он заслуживает нашего внимания, так как именно он, симулируя болезнь, пригласил тебя на тот ужин, именно он сообщил Лэдлоу, что видел мисс Ашер в «Приюте Грантэма», и именно он выбрал мисс Ашер в качестве гостьи. Я предлагаю тебе заняться им.

Я повернул к нему голову, но чековой книжки не закрыл.

— Как? Сказать ему, что нам не понравились его объяснения и нам нужны другие?

— Чепуха! Ты не так уж наивен. Присмотрись к нему. Изучи его.

— Я уже сделал все это. Вам известно, что рассказал о нем Лэдлоу. Неизвестно, на какие средства Бэйн живет, но у него прекрасная квартира, машина, он крупно играет в покер, хорошо одевается… Между прочим, мне понравилась его квартира, и, если вы пришьете ему убийство мисс Ашер, а наша взаимная терпимость иссякнет, пожалуй, я сниму ее. Вы, наверное, готовитесь сказать мне, что хотите видеть Бэйна?

— Нет. Мне нечем воздействовать на него. Но я чувствую, что мы зря его забываем. Если ты встретишься с ним опять, у тебя тоже нет возможности оказать на него какое-то давление. Пожалуй, наиболее правильно будет взять его под наблюдение.

— Следует ли мне рассматривать это как ваше указание и временно отложить выписку выходного пособия?

— Да.

По крайней мере мне удастся побыть на свежем воздухе и хотя бы на время оказаться подальше от гения. Я спрятал чековую книжку обратно в сейф, снял с полки коробку с деньгами на оперативные расходы, взял сотню долларов десятками, сказал Вульфу, что он увидит меня по возвращении, и вышел в прихожую за пальто и шляпой.

Перед тем как взять человека под наружное наблюдение, нужно знать, где он, а потому я испытывал некоторое затруднение. Бэйн мог быть в любой части города или вне его, играть где-нибудь в покер, лежать в постели с простудой или гулять в парке. Подышав вволю свежим воздухом во время двухмильной прогулки до Боудойн-стрит, на углу этой улицы и Арбор-стрит я нашел телефон-автомат и позвонил на квартиру Бэйна, но безуспешно, узнал только, что дома его нет. Правда, мне пришлось побороться с соблазном. Ведь всегда соблазнительно позабавиться с замками, а одна из лучших возможностей проверить ваш слух предоставляется, когда вы, проникнув без приглашения и чей-нибудь дом в поисках чего-нибудь интересного, все время прислушиваетесь к шагам на лестнице или пытаетесь определить, не поднимается ли кто-нибудь в лифте. Если вы вовремя не услышите подозрительных звуков, — следовательно, у вас что-то неладно со слухом. После того как вы снова окажетесь на воле, вам следует переменить профессию.

Поборов этот соблазн, я прошел еще квартал до одного местечка, замеченного мной в прошлый четверг, которое я решил сделать своей временной штаб-квартирой. На ярко размалеванной вывеске с бордюром из цветов душистого горошка было написано «Уютный уголок Эми». Вошел я туда, судя по моим часам, в 4.12 и до четверти седьмого, то есть за два часа с лишним, съел кусок яблочного пирога, два куска пирога с ревенем, кусок пирога с зелеными помидорами, порцию шоколадного торта, выпил четыре стакана молока и две чашки кофе. Все это время я сидел у окна, из которого мне был хорошо виден подъезд дома № 87 на другой стороне улицы. Чтобы не привлекать излишнего любопытства к моему длительному пребыванию тут, я положил перед собой на столик блокнот и рисовал кошку, спящую на стуле рядом. В Гринич-Виллидже этим можно объяснить все, что угодно. Кстати говоря, пироги здесь оказались более чем удовлетворительными, и мне даже захотелось взять кусок домой для Фрица. В четверть седьмого, когда на улице стало темнеть, только я попросил счет и закрыл свой блокнот, как перед домом № 87 остановилось такси, из которого вышел Красавчик Бэйн. Настроение у меня поднялось, и я даже добавил четвертак к чаевым.

В подъезде здания сразу же напротив дома № 87, в котором я уже топтался в четверг, было далеко не так уютно, как в «Уютном уголке Эми», но вечером вам всегда нужно быть поближе к объекту наблюдения, каким бы хорошим ни было ваше зрение. Я мог только надеяться, что Бэйн не намеревается провести весь вечер дома за книгой или без нее, но решил, что это маловероятно, поскольку он должен был поесть, а я сомневался, чтобы он сам готовил себе. В одном из окон на пятом этаже загорелся свет, и я получил возможность чем-то заняться, так как мне пришлось каждые полминуты вертеть головой, чтобы убедиться, не погас ли он. У меня уже начала болеть шея, когда в 7.02 свет, наконец, погас. Через несколько минут объект вышел из дома и пошел направо.

Вести слежку в одиночку в Манхэттене, даже если объект наблюдения неопытен, скажем прямо, кошмарное занятие. Вдруг, например, он остановит такси… Вообще говоря, подобных «вдруг» сотни, и все они благоприятствуют объекту, но, конечно, всякая игра становится интереснее, если шансы не на вашей стороне, а вы все же в конце выигрываете. Это усиливает ваше уважение к себе. Разумеется, если объект знает вас, слежку легче вести вечером. Правда, в этот раз я не мог утверждать, что мне все же удалось перехитрить Бэйна, так как никаких «вдруг» не произошло. Все ограничилось десятиминутной прогулкой. Он вышел на Арбор-стрит, пересек Седьмую авеню и через три квартала вошел в забегаловку, на окне которой было написано «Закусочная Тома». Возникла ситуация, при которой то обстоятельство, что Бэйн знал меня, оказалось особенно досадным, ибо войти вслед за ним я не мог. Мне оставалось лишь найти снаружи подходящее место для продолжения наблюдения, что я и сделал. Почти напротив, на другой стороне улицы, оказался узкий проход между домами. Я прошел по нему шагов десять, куда не достигал свет с улицы, но был хорошо виден вход в закусочную, и остановился. Здесь даже оказалась какая-то железная штука, на которую можно было присесть, если бы моим ногам потребовался отдых. Однако никакого отдыха не потребовалось — не прошло и пяти минут, как я оказался в компании. Только что я был в одиночестве, и вдруг у меня появилось общество. В проход проскользнул какой-то человек, обнаружил меня и стал внимательно всматриваться в темноту. Вопрос, возникавший неоднократно и раньше — у кого из нас лучшее зрение, решился сразу же, так как мы воскликнули одновременно:

— Арчи?!

— Саул? Вот так встреча!

— Ты тоже за ней? — спросил Саул. — Почему же ты хотя бы не предупредил меня?

— Я наблюдаю за мужчиной, черт возьми. Где твой объект?

— В «Закусочной Тома», через улицу. Она только что зашла.

— Какая ирония судьбы! Это же редчайший случай! Возможно, что это совпадение. Правда, мистер Вульф утверждает, что в нашем мире всегда следует считаться с возможностью всяких совпадений, однако такого совпадения я и не ожидал… Ты разговаривал с ней? Она знает тебя?

— Нет.

— Мой объект знает меня. Это Остин Бэйн. Рост футов шесть с небольшим, вес фунтов сто семьдесят, каштановые волосы и карие глаза, тощий, держится разболтанно. Зайди в закусочную и взгляни на них. Готов поспорить, что они вместе.

— Сейчас я спорить не буду, — ответил Саул и с этими словами ушел. Отсутствовал он минут пять, показавшиеся мне пятью часами. Раза три… нет, четыре я присаживался на железную штуку и вскакивал.

Наконец, Саул вернулся.

— Они сидят вместе в кабинке в дальнем углу, — сообщил он. — С ними никого больше нет. Он глотает устрицы.

— Да? Скоро ему придется глотать кое-что похуже. Какой подарок ты хотел бы получить к Рождеству?

— Я всегда хотел получить твой автограф.

— Получишь. Я вытатуирую его на тебе. Но сейчас мы стоим перед проблемой. Она — твой объект, он — мой, но сейчас они вместе. Кто из нас старший?

— Ну, это не трудно сказать, Арчи. Мистер Вульф.

— Черт возьми, пожалуй, ты прав. Мы успеем еще сегодня же вечером закончить дело. Я знаю один подвал, куда мы можем бросить их и там содрать шкуру… Раз Бэйн занят сейчас устрицами, у нас достаточно времени, чтобы позвонить по телефону. Ты или я?

— Ты. Я побуду здесь.

— А где Орри?

— Потерялся. Когда она вышла из отеля, он утверждал, что она пойдет пешком, а я сказал, что поедет на машине. Она взяла такси.

— Я видел, как она подъехала к закусочной. Ну, хорошо. Садись и чувствуй себя как дома.

В баре на углу телефон-автомат был занят, и мне пришлось ждать, хотя я уже устал от бесконечных ожиданий, на которые потратил очень много времени в течение этих последних четырех дней. Однако вскоре телефон освободился, я вошел в будку, закрыл за собой дверь и набрал номер телефона, который помнил лучше всех других. Как только Фриц ответил, я сказал, что хочу переговорить с шефом.

— Что?! Он же ужинает! — с ужасом воскликнул Фриц.

— Знаю. Скажи, что у меня очень срочное дело.

Я испытывал еще одно непредвиденное наслаждение, так как располагал прекрасным предлогом для того, чтобы оторвать Вульфа от еды. Слишком уж много он завел всяких правил. Но вот послышался его голос или, говоря точнее, его рев:

— Ну, что еще там?

— Докладываю, что мы с Саулом поспорили. Он думал…

— Как вы оказались вместе с Саулом, черт бы вас побрал?

— Сейчас доложу. Он думал, что я должен позвонить вам, поскольку у нас возникла спорная ситуация. Я привел Бэйна в одну забегаловку, а Саул привел туда же миссис Ашер, и сейчас оба объекта сидят вместе в кабинке, Бэйн ест устрицы. Вопрос состоит в том, кто из нас сейчас старший — я или Саул. Единственная возможность решить этот вопрос без драки — обратиться к вам.

— Во время еды?!

Я не стал оправдываться, а лишь сочувственно заметил:

— Да. Им следовало бы учитывать это.

— Кто еще с ними?

— Никого.

— Они знают, что их видели вместе?

— Нет.

— Ты можешь подслушать, о чем они разговаривают?

— Возможно, хотя и не уверен.

— В таком случае доставьте их ко мне. Можете не спешить, я только что начал ужинать. После того, как они увидят вас, не давайте им возможности сговориться. Ты ел что-нибудь?

— Переполнен пирогами и молоком. Не знаю, как Саул. Я спрошу у него.

— Пожалуйста. Он может приехать сюда и поесть… Хотя, нет. Он может понадобиться тебе.

— Он требует доставить их к нему, — сообщил я Саулу после возвращения в наш штаб, — что и следовало ожидать. Это можно сделать через час, так как он только приступил к ужину. Ты знаешь, что такое гений? Гений — это человек, по воле которого происходят те или иные события, причем он и понятия не имеет, что они произойдут. Трюк весьма сложный. Наш гений интересуется, ел ли ты что-нибудь?

— Вполне естественно для него. Да, ел, и основательно.

— Ну хорошо. Сейчас мы должны определить наш modus operandi[7]. Мы возьмем их в забегаловке или подождем, пока они выйдут?

У той и другой операции были свои «за» и «против», но, обсудив, мы решили, что Саул пойдет в забегаловку, чтобы убедиться, как продвигается их ужин, и, когда сочтет, что они поели достаточно для того, чтобы не умереть с голода во время предстоящего им испытания или когда станет очевидным, что они собираются уходить, он выйдет, подаст мне сигнал, и вернется обратно, и будет ждать меня там.

Должно быть, наши объекты привыкли быстро управляться с едой, так как не прошло и десяти минут, как Саул вышел, махнул мне и, убедившись, что я увидел его сигнал, вернулся обратно. Я пересек улицу, вошел в забегаловку и, сориентировавшись в шуме и густом табачном дыме, подошел к кабинке. Бэйн опомнился только после того, как обнаружил, что кто-то теснит его на узкой скамейке. Он резко дернул головой, обернулся ко мне, хотел сказать что-то, но, узнав меня, захлебнулся от изумления.

— Привет, Красавчик, — поздоровался я. — Извините меня за такую бесцеремонность, но я хочу представить вам своего друга. Мистер Пензер — миссис Ашер — мистер Бэйн. Садись, Саул. Миссис Ашер, может быть, вы немножко подвинетесь?

Бэйн хотел было встать, но в тесной кабинке это оказалось невозможным, и он, закрывая и открывая рог, снова сел. Из бокала, который держала Элен Ашер, на скатерть начало вытекать вино, и Саул, уже втиснувшийся в кабинку и севший рядом, взял бокал у нее из рук.

— Выпустите меня! — прошипел Бэйн. — Выпусти те нас, или я перелезу через вас! Ее фамилия Апсон… Эдит Апсон.

— Если вы устроите скандал, — укоризненно заметил я, — вам же будет хуже. Мистер Пензер знает миссис Ашер, хотя она и не знает его. Давайте успокоимся и обсудим положение. Должна же быть…

— Что вам нужно?

— Вот именно об этом я и пытаюсь поговорить с вами. Должна же быть какая-то весьма весомая причина для вашей встречи в этой дыре. Мы с мистером Пензером хотели бы знать эту причину… так же как кое-кто еще — пресса, публика, полиция, окружной прокурор и Ниро Вульф. Не думаю, что вы можете рассказать что-нибудь толковое в этом шуме и гаме. Так вот, или мистер Пензер позвонит инспектору Кремеру, пока мы сидим тут и болтаем, и Кремер пришлет за вами полицейскую машину, или вы пойдете с нами побеседовать с мистером Вульфом. Выбирайте.

Бэйн уже несколько пришел в себя, как и следовало ожидать от человека, который часто играет в покер. Он положил свою руку на мою.

— Послушайте, Арчи, но в этом же нет ничего особенного. Конечно, странно видеть нас вместе, но мы заранее не договаривались об этой встрече. Я познакомился с миссис Ашер около года назад, когда посетил ее после того, как ее дочь попала в «Приют Грантэма». Сегодня вечером, зайдя сюда и увидев ее, я вполне естественно заговорил с ней и…

— Не тратьте напрасно времени, Бэйн. Саул, позвони Кремеру.

Саул начал было подниматься, но Бэйн удержал его за рукав.

— Минуточку, минуточку! — воскликнул он. — Выслушайте меня. Я же…

— Нет, выслушивать вас здесь я не намерен. У вас есть минута на размышление. — Я взглянул на часы. — Через минуту вы или поедете вместе с миссис Ашер к Ниро Вульфу, или мы позвоним Кремеру. Засекаю время. — Я снова взглянул на часы.

— Только не в полицию! — вскричала миссис Ашер. — Боже мой, только не в полицию!

— Если бы вы только выслушали, — снова было заговорил Бэйн.

— Нет. Сорок секунд…

Уже через десять секунд Бэйн, сообразив, что все козыри у меня, подозвал официанта и попросил счет.

13

Посматривая на Элен Ашер, сидевшую в красном кожаном кресле, я подумал, что ее устный портрет, сделанный Саулом со слов разных лиц, оказался довольно точным. Овальное лицо, голубые, близко посаженные глаза, хорошая кожа, средний длины светлые волосы, лет около сорока, вес фунтов сто пятнадцать, а не сто двадцать, хотя, возможно, она немного похудела в течение последних четырех дней. Я усадил ее в красное кожаное кресло, так как считал желательным, чтобы Бэйн был поближе ко мне, и я поместил его между собой и Саулом так, что Саул оказался между обоими объектами. Однако мои старания вскоре оказались напрасными.

— Я предпочитаю разговаривать с вами по отдельности, — заявил Вульф, — но прежде всего хочу убедиться, что между нами нет никакого недопонимания. Я намерен допросить вас с пристрастием и оказать давление на вас, но вы вовсе не обязаны отвечать или подчиняться мне. В любую минуту — сейчас или в ходе беседы — вы можете встать и уйти. Если вы так поступите, мои отношения с вами будут окончены и в дальнейшем вам придется иметь дело с полицией. Я разъясняю это вам для того, чтобы в дальнейшем вы не прыгали без конца со своих мест. Если хотите уйти сейчас, пожалуйста.

Вульф глубоко вздохнул — он только что пришел из столовой, где пил кофе, пока я докладывал ему о нашей «конференции» в «Закусочной Тома».

— Нас вынудили угрозой приехать к вам, — заявил Бэйн.

— Знаю, но я и сейчас с помощью той же угрозы задерживаю вас здесь. Хотя, повторяю, вы можете уйти в любое время. Мадам, я хочу поговорить наедине с мистером Бэйном. Саул, проводи миссис Ашер в другую комнату.

— Не уходите, — потребовал Бэйн. — Оставайтесь здесь.

— Арчи, ты был прав, — обратился ко мне Вульф. — Он неисправим, и нам не следует тратить на него время. Позвони мистеру Кремеру.

— Не нужно, — остановила меня миссис Ашер. — Я выйду.

Саул встал, вышел вместе с миссис Ашер в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь.

— Ну-с, сэр, — продолжал Вульф, переводя взгляд на Бэйна. — Не пытайтесь повышать голос — дверь и стены звуконепроницаемы. Мистер Гудвин уже рассказал мне, как вы объяснили свою сегодняшнюю встречу с миссис Ашер. Вы ожидаете, что я могу поверить подобному объяснению?

— Нет.

У Бэйна было достаточно времени сообразить, что его объяснение никакой критики не выдержит. Если он решил встретиться с нею, поскольку ее дочь в течение какого-то времени находилась в «Приюте Грантэм», каким же образом ему стало известно, что она была матерью Фэйт? Во всяком случае не из документов и не от миссис Ирвин. От кого-либо из девушек? Слишком сложно.

— Я дал такое объяснение Гудвину потому, что правильное объяснение поставило бы миссис Ашер в неловкое положение. Сейчас у меня нет иного выхода, как говорить правду. Я познакомился с миссис Ашер года три назад и в течение года находился с ней в интимных отношениях. Она, вероятно, будет отрицать это… Я почти уверен, что она будет отрицать, что вполне естественно.

— Не сомневаюсь. Следовательно, ваша встреча с ней сегодня была случайной?

— Нет. Она позвонила мне сегодня утром и сообщила, что проживает в отеле «Кристи» под фамилией Эдит Апсон. Ей было известно, что я племянник миссис Робильотти. В разговоре по телефону миссис Ашер сказала, что хотела бы повидаться со мной и расспросить о дочери. Я ответил, что не присутствовал на ужине во вторник. Она заявила, что ей известно об этом, но все равно ей хотелось бы встретиться со мной. Мне не хотелось обижать ее, и я согласился. Мне также не хотелось, чтобы кто-либо узнал о нашей связи в прошлом, и мы договорились встретиться в закусочной.

— Вы знали, что она мать Фэйт Ашер?

— Знал только, что у нее была дочь, но мне не было известно ее имя. Она рассказывала мне о своей дочери, когда мы… когда мы встречались.

— И что же она спрашивала о своей дочери у вас сегодня?

— Ей просто хотелось знать, известно ли мне что-нибудь такое… не опубликованное в газетах… о гостях… и что именно произошло там. Я мог рассказать ей о том, кто присутствовал на ужине, ну, а о том, что произошло, мне было известно столько же, сколько ей.

— Вы желаете дополнить свое сообщение какими-либо подробностями или рассказать мне что-нибудь?

— Дополнять или рассказывать мне больше нечего.

— В таком случае я должен буду побеседовать сейчас с миссис Ашер. После окончания беседы с нею я вновь приглашу вас, Арчи, проводи мистера Бэйна и пригласи миссис Ашер.

Повинуясь, как овечка, Бэйн вышел. Я позвал миссис Ашер и, когда она вошла, вернулся к своему письменному столу. Она уселась в красное кожаное кресло, и Вульфу пришлось повернуться, чтобы оказаться лицом к лицу с ней. В данной ей Саулом характеристике упоминалось, что она любит мужчин, а судя по тому, как она держалась даже сейчас, мужчины, несомненно, не были равнодушны к ней. На вид ей было лет сорок, но она все еще выглядела интересной, ну а в двадцать лет, конечно, была картинкой.

Вульф еще раз глубоко вздохнул — работа сразу же после еды давалась ему с большим трудом.

— Конечно, мадам, — заговорил он, — причина, по которой я вынужден беседовать по отдельности с вами и мистером Бэйном, вполне очевидна. Мне нужно выяснить, совпадают ли ваши объяснения. Возможности договориться между собою вы не имели, и идентичность ваших объяснений, если и не явится решающим фактором, по крайней мере будет убедительной.

— Какие громкие слова вы употребляете! — улыбаясь, заметила миссис Ашер, как-то ухитряясь и тоном голоса и взглядом дать понять, что ей давно хотелось встретить человека, употребляющего громкие слова.

— Я стараюсь употреблять такие слова, которые точно передавали бы именно то, что мне нужно сказать.

— И я тоже, но иногда мне трудно подобрать нужные слова. Мне неизвестно, что рассказал вам мистер Бэйн, но все, что я могу сделать, — это рассказать вам правду. Вам нужно знать, как произошло, что мы сегодня вечером оказались вместе с ним, не так ли?

— Да.

— Видите ли, я позвонила ему сегодня утром и сказала, что хотела бы встретиться с ним. Он ответил, что будет ждать меня в четверть восьмого в «Закусочной Тома» (о которой раньше я и понятия не имела). Я приехала туда. Не очень сенсационно, правда?

— Пожалуй, да. Вы давно знаете мистера Бэйна?

— По сути дела вообще не знаю. Мы встретились около года назад, и хотя мне хотелось бы сказать вам, где именно, несмотря на все мои усилия вспомнить, не могу. По-моему, на какой-то вечеринке, но на какой — не помню, да это и не важно. Вчера, сидя у окна, я думала о своей дочери… о моей дорогой покойной дочери. — Она попыталась сделать вид, что задыхается от волнения, но получилось это не очень убедительно. — И я вспомнила, что однажды встретила некоего мистера Остина Бэйна, о котором кто-то (а может быть, и он сам) сказал мне, что он — племянник богатой миссис Робильотти, ранее бывшей замужем за мистером Альбертом Грантэмом. Моя дочь умерла в доме миссис Робильотти, и я подумала, что он или сам расскажет мне о ней, или уговорит миссис Робильотти принять меня, чтобы я могла расспросить, как все произошло. Я хотела знать все о своей дочери… — Она снова принялась судорожно глотать.

Такое объяснение не предвещало нам ничего интересного. Больше того, оно выглядело плохо для нее. Бэйн оказался достаточно предусмотрительным и придумал историю, подтверждения которой от нее нельзя было ожидать; он ведь даже предупредил нас, что она, вероятно, будет отрицать ее, но хуже всего было то, что он, возможно, даже ничего и не придумал, а как джентльмен говорил правду. Встреча в «Закусочной Тома», показавшаяся мне такой многозначительной, могла оказаться ничего не значащей вообще. Может быть, наш гений вовсе и не был гением?

Однако гений, если и испытывал такой же пессимизм, как я, вовсе не выказывал этого.

— Но если ваша встреча с мистером Бэйном была такой невинной, — продолжал он, — почему вы испугались, когда мистер Гудвин пригрозил обращением в полицию? Арчи, что она тогда воскликнула?

— «Только не в полицию! Боже мой, только не в полицию!»

— Так. Почему, миссис Ашер?

— Я не люблю фараонов и всегда терпеть их не могла.

— Почему вы переехали из своей квартиры в отель и зарегистрировались под вымышленной фамилией?

— Но вы же должны понимать, как я себя чувствовала после смерти дочери! Я не хотела никого видеть. Я знала, что мне будут досаждать газетчики… и полицейские. Я хотела побыть одна. И вы на моем месте тоже…

Послышался звонок в дверь, и я вышел в прихожую. Иногда в подобных случаях к двери идет Фриц, но сейчас, когда в кабинете сидела миссис Ашер, а в другой комнате находился Бэйн, я решил, что лучше пойти мне, тем более что настроение у меня было отвратительное и я чувствовал, что это был всего лишь Орри Кэтер. Я впустил его, поздоровался и закрыл дверь. Он расстегнул пальто, и под ним оказалась кожаная папка с застегнутой молнией.

— Это еще что? — спросил я. — Отправляешься на уикенд?

— Нет. Это доказательство того, что миссис Ашер…

Я едва успел зажать ему рот. Он удивился, но быстро понял намек и молча прошел за мной в столовую, где, закрывза нами дверь и повернувшись к нему, я резко спросил:

— Доказательство чего?

— Секретного грехопадения миссис Ашер. — Глаза у Орри блестели. — Я хочу сам передать это мистеру Вульфу.

— Нельзя. Он разговаривает с миссис Ашер. Где ты…

— Она здесь?! Это каким же образом…

— Потом расскажу. Где ты раздобыл эту штуку?

Возможно, что я разговаривал грубо, но сегодня нервы у меня были не совсем в порядке. Орри даже обиделся и вздернул подбородок.

— С удовольствием докладываю, мистер Гудвин. Мы с мистером Пензером вели наблюдение за отелем «Кристи». Когда наш объект вышел из отеля и сел в такси, мистер Пензер последовал за объектом в другом такси, я сесть не успел. Я позвонил мистеру Вульфу, и он спросил, можно ли хотя приблизительно определить, как долго она будет отсутствовать. Я ответил, что, вероятно, не менее получаса, а возможно и больше, раз она уехала в такси. Он заметил, что было бы желательно заглянуть в ее номер, и я согласился. Мне потребовалось некоторое время, чтобы проникнуть туда. Нужны подробности?

— Потом. Что в папке?

— Папка лежала в чемодане — не в том, который ей сегодня доставил посыльный, а в другом — поменьше. Чемодан я открыл без труда, но у папки оказался сложный замок, и мне пришлось сломать его.

Я протянул руку. Орри очень не хотелось отдавать папку, но порядок есть порядок. Я взял у него папку, положил на стол и открыл. В ней оказались два конверта — один размером 9х12, а другой поменьше. Ни один из них не был запечатан. Вначале я вытряхнул на стол содержимое большого. В нем лежали фотоснимки, вырезанные из журналов и газет. Я узнал бы человека, снятого на них, если бы даже под снимками отсутствовали соответствующие подписи, так как уже порядочное время читаю газеты и часто вижу в нашей прессе фотоснимки мультимиллионеров. Под одной из вырезок, например, было напечатано: «Альберт Грантэм (слева) получает ежегодную премию Американской благотворительной лиги». На остальных вырезках, а их было штук двадцать, был снят Грантэм. Я начал переворачивать их одну за другой, надеясь увидеть какую-нибудь надпись на обороте.

— Да ну их к черту! — нетерпеливо воскликнул Орри. — Ты лучше загляни в другой конверт.

В меньшем конверте оказался еще один конверт из плотной белой бумаги с напечатанным выпуклым типографским шрифтом обратным адресом Альберта Грантэма на Пятой авеню. Он был адресован миссис Элен Ашер, дом № 812, Западная 87-я улица, Нью-Йорк. Внутри лежало несколько сложенных листков почтовой бумаги. Я вынул их и принялся читать:

«Моя дорогая Элен!

В соответствии с моим обещанием настоящим письмом я подтверждаю то, что недавно говорил тебе.

Я не беру на себя никаких юридических или нравственных обязательств об отцовстве твоей дочери Фэйт. Ты всегда утверждала, что я ее отец, в течение некоторого времени я верил тебе и даже сейчас не располагаю никакими доказательствами обратного. Тем не менее, как я уже говорил тебе, я не поленился собрать информацию о твоем образе жизни в течение последних десяти лет, и мне совершении ясно теперь, что добродетель не принадлежит к числу твоих достоинств. Возможно, что ты вела себя иначе пятнадцать лет назад, когда привлекла меня своей молодостью и наивностью (во всяком случае, ты утверждаешь, что это было так), но твое последующее поведение вынуждает меня усомниться в этом. Я не намерен еще раз извиняться за мое поведение тогда, так как уже сделал это, а тебе хорошо известно, как я себя чувствую и всегда чувствовал в этом отношении с тех пор, как стал совершеннолетним. Меня нельзя назвать скупым во всем, что касаемся обеспечения твоей дочери и тебя. Одно время я испытывал большие финансовые затруднения, но после смерти отца регулярно выплачивал тебе две тысячи долларов в месяц, с которых ты не платила каких-либо налогов.

Однако я старею, и ты права, что мне следует предусмотреть возможность всякого рода случайностей. Как я уже сказал, я должен отклонить твою просьбу выдать тебе единовременно такой капитал, на доход от которого ты и твоя дочь могли бы жить. Я знаю, как ты относишься к деньгам, и опасаюсь, что ты скоро растранжиришь его и опять будешь докучать мне. По причинам, о которых тебе известно, я не могу упомянуть тебя в своем завещании. Я не желаю рисковать тем, чтобы о наших отношениях стало известно кому бы то ни было.

В связи с этим я предпринял некоторые меры, которые должны помочь найти выход из положения. Я передал моему племяннику Остину Бэйну ценные бумаги, освобожденные от налогообложения, на сумму свыше двух миллионов долларов, проценты с которых ежегодно будут составлять около пятидесяти пяти тысяч долларов. Я обязал своего племянника передавать тебе половину этой суммы, а другую половину оставлять себе.

Эту договоренность мы закрепили соглашением, подписанным моим племянником и мною. Одно из условий соглашения гласит, что, если ты выдвинешь какие-либо дополнительные требования на имущество, принадлежащее мне или кому-либо из членов моей семьи, или разболтаешь о близких отношениях, когда-то существовавших между нами, мой племянник тем самым освобождается от обязательства делить с тобой доход от указанных выше ценных бумаг. В другом пункте соглашения обуславливается, что, если мой племянник не будет своевременно переводить тебе половину дохода, ты получишь право потребовать передачи тебе всех этих бумаг. Формулируя этот параграф соглашения, я хотел бы проконсультироваться с юристами, но по понятным тебе соображениям не мог обратиться к ним. Однако я убежден, что это условие законно с юридической точки зрения и накладывает на моего племянника определенное обязательство. Я не думаю, чтобы мой племянник не выполнил обязательств, предусматриваемых этим соглашением, но если он так поступит, тебе известно, что нужно сделать. Разумеется, не исключено, что он может растратить основной капитал, но я знаю его всю жизнь и уверен, что это маловероятно.

Как видишь, я сдержал свое обещание письменно подтвердить тебе все сказанное мною. Вместе с тем я повторяю, что это письмо не должно рассматриваться как подтверждение мною того, что я отец твоей дочери Фэйт. Если ты покажешь это письмо кому-либо или попытаешься использовать для подтверждения своих требований, мой племянник немедленно прекратит выплату тебе денег.

Я кончаю письмо самыми наилучшими пожеланиями счастья и благополучия тебе и твоей дочери.

Искренне твой Альберт Грантэм».
— Я хочу передать это мистеру Вульфу сам, — заявил Орри, как только я кончил читать и взглянул на него.

— Понимаю тебя, — сказал я, сложив листы и вкладывая их обратно в конверт. — Ну и письмо! Ну и письмо! Недавно я прочитал в одной газете, что какой-то фрукт пишет его биографию. Представляю себе, как он был бы рад заполучить такое послание. Тебе здорово повезло! Я не пожалел бы месячного жалованья, чтобы испытать такое же удовольствие, какое испытал ты, когда нашел его!

— Да, удовольствие немалое… Но я все же хочу передать письмо мистеру Вульфу.

— И передашь. Подожди здесь. Глотни шампанского.

Я вернулся в кабинет, подождал, пока Вульф кончит фразу, и сказал:

— Мистер Кэтер хочет показать вам кое-что. Он в столовой.

Вульф встал и вышел, а я сел. Судя по выражению лица миссис Ашер, она чувствовала себя прекрасно. Зная, что это выражение сменится совсем иным после того, как на нее словно свалится тонна кирпичей, я решил больше не смотреть на нее. Я отвернулся, достал из ящика стола бумаги и стал перебирать их. Я был так невежлив, что даже не повернулся к ней, когда она сказала мне в спину, как рада тому, что я привез ее к мистеру Вульфу и что она нисколько не возражает объяснить ему кое-что. Я вырывал рисунки кошек из блокнота, когда в кабинет вернулся Вульф.

— Арчи, приведи мистера Бэйна и позови Саула, — распорядился он, усаживаясь.

Я выполнил приказание.

Бэйн, войдя в кабинет, сейчас же посмотрел на миссис Ашер и, увидев то, что ранее заметил я, не мог скрыть удовлетворения. Они сели на те же кресла, что и раньше.

— Я не хочу без необходимости затягивать наш разговор, — начал Вульф, взглянув по очереди на каждого из них, — но не могу не принести вам свои поздравления. Вы были доставлены ко мне неожиданно для вас и не имели возможности договориться, но оба лгали так ловко, что потребовалось бы длительное и дорогостоящее расследование доказать это. Вы разыграли свои роли превосходно… Минуточку, мистер Бэйн. Скоро вам будет предоставлено слово, и вы обязательно этим воспользуетесь. Так вот, к несчастью для вас, спектакль был сыгран напрасно. Я получил новый материал для беседы и только что закончил чтение одного документа, вовсе не предназначавшегося мне. — Вульф снова взглянул на миссис Ашер. — В нем говорится, мадам, что вы понесете строгое наказание, если разгласите его содержание, но вы и не разгласили его. Более того, вы сделали все зависящее от вас, чтобы сохранить его в тайне.

Миссис Ашер выпрямилась в кресле.

— Какой документ? О чем вы говорите?

— Я полагаю, что для того, чтобы вы скорее поняли, о чем идет речь, лучше всего процитировать какую-нибудь выдержку из него, ну, скажем, четвертый абзац, в котором говорится:

«В связи с этим я предпринял некоторые меры, которые должны помочь найти выход из положения. Я передал моему племяннику Остину Бэйну ценные бумаги, освобожденные от налогообложения, на сумму свыше двух миллионов долларов, проценты с которых ежегодно будут составлять около пятидесяти пяти тысяч долларов. Я обязал своего племянника передавать тебе половину этой…»

Бэйн вскочил, а за ним и я, чтобы оказаться между Бэйном и Вульфом. Гневно глядя на миссис Ашер, он двинулся было к ней, но путь ему преградил Саул. Воспользовавшись тем, что все наше внимание было обращено на Бэйна, миссис Ашер выскочила из кресла и бросилась к Вульфу, а тот, пытаясь увернуться от нее, опрокинулся вместе с креслом на спину и, падая, случайно задел ее ногой под подбородок. Пошатываясь, она сделала шаг назад и попала в объятия Саула, который тут же усадил ее обратно в кресло. Миссис Ашер схватилась обеими руками за подбородок и провизжала:

— И вы посмели ударить меня!

Я крепко держал Бэйна за руку. Он не сразу сообразил, в чем дело, а когда понял — попытался ударить меня другой рукой, но я легко парировал удар и посоветовал ему:

— Спокойно, спокойно. Экономьте силы, они вам еще понадобятся.

— Где вы взяли это письмо? — закричала миссис Ашер, все еще держась за подбородок. — Где оно?

Вульф разглядывал ее, и я бы не сказал, что с осторожностью, а пожалуй, даже с самодовольством. Можно было подумать, что он давно подавлял в себе желание пнуть какую-нибудь женщину в подбородок.

— У меня в кармане, — ответил он, похлопав себя по груди. — Я только что получил его от человека, который достал его в вашем номере в отеле. Вероятно, со временем вы получите его обратно. Это будет зависеть от вас, хотя возможно, что…

— Но это же кража! Это противозаконно! — воскликнул Бэйн.

— Строго говоря, да, — кивнул Вульф. — Однако я сомневаюсь, чтобы миссис Ашер обвинила нас в краже, если документ в конце концов все же будет возвращен ей. Возможно, что он будет фигурировать на процессе об убийстве в качестве одного из вещественных доказательств, и если так…

— Никакого убийства не было!

— Вы ошибаетесь, мистер Бэйн. Присядьте, пожалуйста. Наш разговор еще не окончен. Благодарю вас. Я решительно отклоняю ваше заявление и категорически утверждаю: Фэйт Ашер была убита.

— Нет! — воскликнула миссис Ашер. Она отняла руки от подбородка, но держала их наготове со скрюченными пальцами. — Фэйт покончила с собой!

— Я не намерен открывать дискуссию, — ответил Вульф, — но могу лишь сказать, что готов поручиться своей репутацией за правильность заявления о том, что мисс Ашер была убита. Да, я это заявляю и использую все имеющиеся у меня возможности для доказательства своей правоты. Поэтому я должен проанализировать все возможности, которые подсказывает это письмо. Например, я буду настаивать, чтобы вы, мистер Бэйн, показали мне соглашение, заключенное вами с мистером Грантэмом. Не содержится ли в нем условия, что в случае смерти Фэйт Ашер выплата вами денег ее матери уменьшается или полностью прекращается?

Бэйн облизал губы.

— Вы прочли письмо к миссис Ашер и должны знать, что обуславливается этим соглашением. Соглашение конфиденциально, и вы его не увидите.

— Нет, увижу, — заверил его Вульф. — После вашего приезда ко мне я пригрозил только сообщить полиции о вашем свидании с миссис Ашер. Теперь же моя угроза становится еще более серьезной и может оказаться даже смертельной. Взгляните на миссис Ашер и учтите, с каким выражением она смотрит на вас… Мадам, вы видели это соглашение?

— Да, видела.

— В нем есть условие, о котором я спрашивал?

— Да, есть. В нем говорится, что в случае смерти Фэйт он может выплачивать мне только половину первоначальной суммы или даже меньше… Вы говорите правду, утверждая, что Фэйт была убита?

— Вздор! — вмешался Бэйн. — Его правда не интересует. Да и кроме того, я там даже не был. Элен, не смотри на меня, а смотри на него.

— Я полагал, — сказал Вульф — что мы сэкономим время, если ознакомимся с соглашением сейчас, и послал за ним на вашу квартиру мистера Кэтера. Он возвратится скорее, если вы позвоните ему и скажете, где оно спрятано. Мистер Кэтер умеет обращаться с различными замками и сейчас уже должен быть в вашей квартире.

— О Боже! — вскричал Бэйн.

— Вы хотите позвонить ему?

— Да, но не ему. Вы угрожали мне позвонить в полицию. Сейчас я сам позвоню туда и скажу, что в мою квартиру проник вор, и потребую, чтобы полицейские схватили его.

— Красавчик, пожалуйста, мой телефон к вашим услугам, — предложил я, вставая.

— Никакого соглашения ваш человек не найдет, — продолжал Бэйн, не обращая на меня внимания, — по той простой причине, что его там нет. Оно хранится в моем сейфе в банке, и я не намерен брать его оттуда.

— В таком случае подождем до понедельника, — заметил Вульф, слегка пожимая плечами. — И все же мистер Кэтер не зря побывает в вашей квартире. Он немного попечатает на вашей пишущей машинке, если она у вас есть, не говоря уже о том, что ему может подвернуться еще что-нибудь интересное. Кстати говоря, я даже сказал, что ему нужно будет напечатать на вашей машинке примерно следующий текст. «Выяснили ли вы уже, что отцом ребенка Фэйт Ашер является Эдвин Лэдлоу? Расспросите его о поездке в Канаду». Он напечатает такой текст и принесет его сюда. Вы улыбаетесь? Вам смешно? Потому, что у вас нет дома пишущей машинки?

— Нет, почему же, машинка у меня, конечно, есть. Я смеюсь над вашими попытками ни с того ни с сего приплести Лэдлоу ко всей этой истории.

— Никуда я его не приплетаю, — возразил Вульф, — но кто-то уже сделал это. Власти получили анонимку, напечатанную на машинке, и текст ее я только что воспроизвел. Вы напрасно улыбались, так как этим самым совершили ошибку. Смешного я ничего не сказал, но тем не менее вы улыбались, словно вас что-то позабавило. Но что именно? Во всяком случае, не мое предположение, что у вас нет машинки, ибо она у вас есть. Я рискну высказать предположение. Вы улыбались, предвкушая, что мистер Кэтер принесет сюда образец шрифта вашей машинки, который ничего не докажет по той простой причине, что вам хорошо известно, на какой машинке была напечатана анонимка и где эта машинка находится, не так ли? По-моему, это предположение придется тщательно изучить. К сожалению, завтра — воскресенье и нам придется подождать до понедельника. Утром в понедельник мистер Гудвин, мистер Пензер и мистер Кэтер посетят все те места, где вы, не вызывая подозрений, могли поработать на машинке, например ваш клуб или банк, где у вас имеется сейф. Арчи, ты регулярно бываешь в банке, где находится мой сейф. Может ли вызвать у кого-нибудь подозрение или вопросы, если владелец сейфа попросит предоставить ему возможность напечатать на пишущей машинке какую-нибудь бумагу?

— Подозрение? — Я отрицательно покачал головой. — Никакого.

— Вот видите. Вообще говоря, я вовсе не сожалею, что нам придется отложить это мероприятие до понедельника. Образцы шрифтов машинок все равно придется, сравнивать с анонимкой, находящейся в прокуратуре. Мне не слишком улыбается такая перспектива, но иного пути нет. Однако, если мое предположение подтвердится, мы, по крайней мере, разоблачим автора анонимки, и это одно уже окажется полезным. Тогда уж, сэр, мне не потребуется прибегать к угрозам обратиться в полицию — я буду вынужден так поступить.

— Проклятый шпик! — пробормотал Бэйн сквозь зубы.

— Очевидно, я высказал правильное предположение? — заметил Вульф. — Машинка в банке?

— Элен, марш отсюда! — бесцеремонно потребовал Бэйн. — Я должен говорить с ним с глазу на глаз.

14

Остин Бэйн выпрямился и словно застыл. Саул проводил миссис Ашер в другую комнату и остался там. Я предложил Красавчику пересесть в красное кожаное кресло, где ему будет удобнее, но, судя по взгляду, который он бросил на меня, можно было подумать, что он, наверное, забыл, что означает слово «удобнее».

— Ваша взяла, — наконец сказал он Вульфу, — и мне придется расколоться. Откуда мне начать?

— Прежде всего давайте разберемся в нескольких неясных вопросах, — заметил Вульф. Он сидел в кресле, откинувшись, оперевшись руками о подлокотники и сложив вместе кончики пальцев. — Зачем вы послали анонимку в прокуратуру?

— Я не говорил, что посылал анонимку.

— Вот как? — презрительно произнес Вульф. — Скажите сразу — вы будете отвечать на мои вопросы или не будете? Я не намерен выжимать из вас ответы по крохам. Зачем вы послали анонимку?

— Да потому что, — с трудом выдавил из себя Бэйн после долгого молчания, — полиция продолжала расследование и невозможно было предвидеть, что она найдет. Например, она могла пронюхать о моем знакомстве с матерью Фэйт и о моих… обязательствах. Я считал, да и продолжаю считать, что Фэйт покончила с собою. Однако если окажется, что она действительно была убита, я подумал, что это должно быть делом рук Лэдлоу, и решил, что прокурору следует знать о нем и о Фэйт.

— Но почему это обязательно должно быть делом рук Лэдлоу? Вы сами сочинили историю о его связи с Фэйт Ашер?

— Ничего я не сочинял. Вполне естественно, что я не терял Фэйт из вида. Поймите меня правильно — я присматривал за нею, хотя близок с ней не был. Я дважды видел их вместе, а кроме того, она была с ним в его машине в тот день, когда он уезжал в Канаду. О том, что он ездил именно в Канаду, мне стало известно от одного его приятеля, которому он прислал оттуда открытку. Как видите, мне не нужно было ничего придумывать.

— Вы, конечно, понимаете, мистер Бэйн, что все ваши утверждения сейчас вызывают сомнение. Даже предполагая, что вам было известно об интимных отношениях между Лэдлоу и мисс Ашер, почему у вас возникло мнение, что именно он убил ее? Разве она чем-то грозила ему?

— Этого я не знаю. Если у него была причина для того, чтобы убить ее, она мне неизвестна. Однако на том ужине он был единственным человеком, который имел определенное отношение к ней.

— Неправда. Вы тоже имели.

— Черт возьми, но меня же там не было!

— Верно, но любой из присутствовавших тоже может утверждать, что у него не было даже возможности для свершения преступления. Судя по тому, что мне рассказывали, никто из присутствовавших не мог отравить шампанскою мисс Ашер с уверенностью, что именно к ней попадет бокал с ядом. Из всех причастных к делу только вы один имели повод, и не маленький, желать ее смерти. Возможность увеличить свой годовой доход на двадцать семь или даже больше тысяч, свободных от налогообложения, весьма соблазнительна. На вашем месте я, пожалуй, согласился бы на любую альтернативу, чтобы избежать огласки содержания этого соглашения перед окружным прокурором.

— Я тоже и только поэтому слушаю вас.

— Далее. Вы знали, что мисс Ашер носит с собой пузырек с ядом?

— Мне об этом говорили, но сам я никогда не видел, — без колебаний сразу же ответил Бэйн. — Мне рассказала об этом ее мать, а потом о том же самом как-то упоминала миссис Ирвин из «Приюта Грантэма».

— Вы знали, что это был за яд?

— Нет.

— Миссис Ашер сама решила скрыться в отеле под чужой фамилией, или вы так рекомендовали ей?

— Ни то, ни другое… то есть я не помню. Она позвонила мне в четверг… нет, в среду, и мы решили, что ей следует на время исчезнуть. Не помню, кто из нас первым предложил это.

— А кто из вас предложил встретиться сегодня вечером?

— Она. Как я уже говорил, она позвонила мне сегодня утром.

— Что ей было нужно?

— Она хотела знать, как я намереваюсь поступить с выплатой ей денег после смерти Фэйт, так как по соглашению это было предоставлено на мое усмотрение. Я ответил, что пока буду продолжать переводить ей ее половину.

— Расходовала ли она хотя бы часть посылаемых вами средств для помощи дочери?

— Думаю, что нет, во всяком случае в течение последних четырех-пяти лет, но не по своей вине. Фэйт наотрез отказалась брать от нее деньги и жить вместе с ней. Они не могли ужиться. Миссис Ашер женщина очень… своеобразная. Фэйт ушла из дома, когда ей было шестнадцать лет, и больше года мы даже не знали, где она, а когда я, наконец, нашел ее, она работала официанткой в ресторане.

— Но вы продолжали выплачивать миссис Ашер ее половину полностью?

— Да.

— Обусловлено ли соглашением, что эти ценные бумаги находятся в вашем распоряжении без какого-либо контроля?

— Конечно!

— Проверялась ли когда-либо их сохранность и наличность?

— Разумеется, нет. Да и кто мог это проверять?

— Пока не знаю. Будете ли вы возражать, если их проверит рекомендованный мной бухгалтер-ревизор?

— Да, буду. Бумаги принадлежат мне, и, пока я выплачиваю миссис Ашер ее долю, я ни перед кем не отчитываюсь.

— Я должен ознакомиться с соглашением. — Вульф поджал губы, медленно покачал головой и продолжал: — Мистер Грантэм тщетно пытался сохранить свой секрет и после смерти. Он сделал все, чтобы вы и миссис Ашер не могли обмануть друг друга, но оказался не в состоянии предусмотреть, что вы объединитесь, чтобы нарушить его волю… Нет, нет, я должен ознакомиться с соглашением. Пока что нам еще следует выяснить несколько деталей. Вы заявили мистеру Гудвину, что выбор вами мисс Ашер для приглашения на вечеринку был случайным, но такое объяснение теперь уже не годится. Почему вы рекомендовали пригласить ее?

— Я знал, что такой вопрос последует! — воскликнул Бэйн.

— В таком случае вы располагали достаточным временем, чтобы придумать ответ.

— Ничего мне придумывать не нужно. Просто я оказался форменным идиотом. Получив рекомендательный список от миссис Ирвин, в котором была Фэйт… да, да, ее фамилия значилась там… мне показалось забавной мысль о том, что Фэйт будет гостьей в доме моей тетушки. Вы знаете, ведь миссис Робильотти мне не родная тетка. Моя мать была сестрой Альберта Грантэма. Согласитесь сами, как было бы восхитительно увидеть Фэйт за столом моей тетушки! Ну, а потом…

Бэйн умолк.

— Что потом? — напомнил ему Вульф.

— Ну, а потом у меня появилась другая мысль — пригласить также Лэдлоу. Теперь я понимаю, что вел себя по-дурацки, но тут уж ничего не поделаешь… Конечно, миссис Робильотти могла вычеркнуть Фэйт из списка гостей и сказать миссис Ирвин… Нет, нет, я хочу сказать, что невозможно было предвидеть, как поступит Фэйт. Она могла отказаться от приглашения… Короче говоря, я посоветовал тете пригласить Лэдлоу, и она приняла мой совет.

— Мисс Ашер знала, что ее отцом был Альберт Грантэм?

— Что вы! Нет, конечно. Она думала, что ее отцом был некто Ашер, умерший до ее рождения.

— Было ли ей известно, что ее мать получает средства к существованию от вас?

— Нет. Я думаю… Нет, не думаю, а знаю. Фэйт полагала, что ее мать получает средства к существованию от своих бывших любовников, и поэтому ушла от нее. Так вот, рекомендовав пригласить Фэйт и Лэдлоу на званый ужин, я перепугался, так как подумал, что это может быть чревато неприятностями. Увидев Лэдлоу, Фэйт может демонстративно уйти или сделать что-нибудь похуже. Я решил поэтому не ходить, а вместо себя рекомендовать кого-нибудь другого. Первые четверо или пятеро знакомых, к которым я обратился, оказались занятыми, и я вспомнил об Арчи Гудвине.

Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и принялся работать губами, надувая их и втягивая… Рано или поздно, но в процессе расследования он всегда прибегал к этому, и мне давно следовало бы начертать табличку «ГЕНИЙ ЗА РАБОТОЙ» и поставить шефу на письменный стол, когда он приступает к губной гимнастике. Обычно я имею некоторое представление о том, над чем размышляет гений, но сейчас даже предположить ничего не мог. Он расчистил кое-какие дебри — выяснил, кто настучал прокурору на Лэдлоу и как Фэйт и Лэдлоу оказались приглашенными на прием. Однако из обстоятельств, действительно имеющих значение, ему удалось узнать только имя человека, располагающего серьезным мотивом для убийства Фэйт Ашер, но этот человек — Бэйн, как он неоднократно подчеркивал, даже не был на званом ужине. Конечно, над этим, возможно, ломал себе голову гений, пытаясь придумать, уж не с помощью ли дистанционного управления Бэйн мог отравить шампанское, но я не был в этом уверен.

Вульф открыл глаза, перестал жевать губами и посмотрел на Бэйна.

— Нет, я не буду ждать до понедельника, — заявил он. — Если я не узнаю все сейчас, то никогда не узнаю. Одно обстоятельство, о котором вы сказали мне, или, точнее говоря, намекнули, должно будет послужить для меня отправным пунктом. Однако сейчас я не стану расспрашивать вас об этом, так как вы все равно не скажете правды и что-нибудь измыслите. Наступила пора ответить на основной вопрос: если кто-то решил убить Фэйт Ашер, каким образом он осуществил это? — Шеф повернулся ко мне. — Арчи, позвони мистеру Кремеру.

— Нет! — крикнул Бэйн. — После всего того, что я искренне сообщил вам?..

Я уже было поднял трубку, но Бэйн подскочил ко мне и попытался вырвать ее у меня.

— Мистер Бэйн, не визжите, пока вас не ударили, — резко бросил ему Вульф. — Вы у меня в доме, и так просто я вас не отпущу. Может быть, следует позвать на помощь мистера Пензера?

Однако приглашать Саула не понадобилось. Красавчик отошел и дал мне возможность набрать номер. Найти инспектора Кремера в одиннадцатом часу вечера в субботу всегда было весьма сомнительным делом. Его можно было отыскать или очень быстро и просто, или практически невозможно. На этот раз мне повезло. Он еще не уходил со службы, и после короткого ожидания меня связали с ним. Как только Вульф поднял трубку, Кремер ворчливо поздоровался с ним. Вульф сказал, что он отнимет всего минуты три его времени.

— Могу вытерпеть и больше, — ответил Кремер. — Ну, в чем дело?

— Речь идет о Фэйт Ашер. Меня буквально изводят по этому делу. Вот, к примеру, вчерашний день. Утром на встрече со мной настояли эти четверо, днем ко мне ворвались вы, вечером мистеру Гудвину и мне помешал работать вызов его по телефону в дом миссис Робильотти, где он встретил мистера Скиннера и…

— Кого, кого? Начальника полиции?

— Да. Мистер Скиннер заявил ему, что эта встреча и разговор носят частный и конфиденциальный характер и сделал оскорбительное предложение, которое мистер Гудвин должен был передать мне. Я, конечно, не жалуюсь вам, поскольку мистер Скиннер ваш начальник и вы, очевидно, не знали об этом.

— Понятия не имел.

— Однако это лишь усилило мое раздражение. Больше я терпеть не намерен и хочу положить этому конец. Вся нервозность была вызвана заявлением мистера Гудвина, как очевидца, что Фэйт Ашер не покончила с собой, и я намерен сам проверить, прав ли он. Если я решу, что он не прав, мне придется заняться им. Если же я приду к противоположному выводу, это будет означать, что мне удалось найти какие-то доказательства, неизвестные вам. Ставлю вас в известность о своем намерении, ибо для ведения расследования мне нужно побеседовать со всеми причастными к делу лицами, для чего я должен пригласить их к себе, о чем, как мне думается, вы должны знать. Я также подумал, что вы можете найти нужным присутствовать при этом. Я буду рад этому, но в таком случае именно вам придется вызывать их ко мне. Я не хочу, чтобы для приглашенных было бы неожиданностью встретить у меня инспектора уголовной полиции. Завтра в одиннадцать часов утра. Это самое подходящее время.

Кремер что-то пробормотал, но тут же опомнился и сказал:

— Вам, видимо, стало что-то известно? Что именно?

— Кое-что мне пришло в голову, но, кроме того, я раздражен. Я подробно охарактеризовал вам сложившуюся ситуацию, и добавить мне нечего.

— Так я и думал. Послушайте, завтра же — воскресенье.

— Да. Из тех, кого нужно пригласить, — трое девушек работают, следовательно, воскресенье должно вполне устроить их.

— Вы хотите пригласить всех?

— Да.

— Кто-нибудь из них сейчас у вас?

— Нет.

— Скиннеру известно об этом?

— Нет.

— Я позвоню вам через час.

— Что вы! — возразил Вульф. — Если пригласить их на завтра придется мне, я должен приступить к этому немедленно, и так уже поздно.

Конечно, нежелание Вульфа ждать в течение часа объяснялось не только поздним временем. Он прекрасно понимал, что если согласится на часовую отсрочку, Кремер уже минут через десять окажется у наших дверей. Кроме того, Вульф не сомневался, что Кремер вынужден будет согласиться с его предложением, и, действительно, после нескольких дурацких вопросов тот так и сделал.

Мы положили трубки, и Вульф сейчас же обратился к Бэйну, который уже уселся в кресло.

— Ну, а теперь о вас и миссис Ашер. Я не могу позволить ни ей, ни вам связаться с кем-либо из ваших знакомых. Для этого есть только один способ. Она проведет ночь в моем доме, в комнате для гостей со всеми удобствами. Вообще-то, в доме живут только мужчины, но не думаю, чтобы это смутило миссис Ашер. Вы же можете переночевать у меня в другой комнате, но, если желаете, мистер Пензер проводит вас домой, переночует у вас и утром привезет обратно. Мистер Кремер доставит сюда всех остальных к одиннадцати часам.

— Пошли вы к дьяволу! — крикнул Бэйн вставая. — Я провожу миссис Ашер в ее отель.

Вульф отрицательно покачал головой.

— Я понимаю, вы волнуетесь, но… Я не могу предоставить вам возможность залатать пробоины, которые сделал в вашей броне. Если вы сбежите, я немедленно приму соответствующие меры, и вы останетесь вообще без брони. Вы хорошо понимаете, что, только благодаря моему терпению, вы можете выбраться из всех этих неприятностей невредимым. Арчи, позови Саула и миссис Ашер… Хотя, нет, подожди. Вначале позвони на квартиру мистера Бэйна и скажи Орри, чтобы он возвращался сюда. Пусть не беспокоится, что ему не удалось найти соглашение — его там нет. Если ему попалось что-то интересное — пусть доставит мне.

— Проклятый шпик! — крикнул Бэйн, очевидно так и не придумавший ничего нового.

Я повернулся к телефону.

15

В воскресенье утром в течение полутора часов мы с Фрицем трудились, как бобры, готовя сцену. Замысел, принадлежавший, конечно, Вульфу, состоял в том, чтобы воспроизвести как можно точнее обстановку преступления, что было невероятно глупо, ибо в гостиной дома Робильотти поместились бы семь-восемь кабинетов Вульфа. Мы внесли в столовую глобус, кушетку, телевизор, но положение по-прежнему оставалось безнадежным. Я хотел подняться в оранжерею, сказать Вульфу об этом и добавить, что, если задуманная им реконструкция кабинета так уж необходима, ему следует нарушить свое правило никогда не покидать дом по делам и перенести весь спектакль в дом Робильотти, однако Фриц отговорил меня. Полагая, что потребуется четырнадцать кресел, а столько их в кабинете не было, нам пришлось притащить сверху несколько стульев, а потом выяснилось, что они не нужны. Стол в дальнем углу изображал собою бар, но поставить его вплотную к стене было нельзя, так как следовало оставить место для Хакетта. Единственное скромное удовлетворение я получил оттого, что красное кожаное кресло мы вынесли в столовую вместе с другой обстановкой, а я знал, что Кремеру это придется не по душе.

Однако перестановкой мебели дело не кончилось. Миссис Ашер очень часто звонила по внутреннему телефону из предоставленной ей комнаты, требуя то кофе, то полотенце (хотя их там было более чем достаточно), то воскресную газету (которую я уже приносил ей), то всякие косметические принадлежности, за которыми мне приходилось бегать в магазин. Затем в десять пятнадцать появился Остин Бэйн, сопровождаемый Саулом, и потребовал немедленной встречи с Вульфом один на один. Для того, чтобы отвязаться от него, я попросил Саула подняться с ним в оранжерею, которая, конечно, была на запоре. После этого Саулу пришлось силой усмирять Бэйна, когда тот принялся ломиться подряд во все комнаты на верхних этажах в поисках миссис Ашер.

Я ожидал новых неприятностей, когда в десять сорок послышался звонок — на крыльце стоял инспектор Кремер. Однако оказалось, что он явился так рано вовсе не для того, чтобы предварительно переговорить с Вульфом. Он спросил только, приехала ли уже миссис Робильотти, и, узнав, что ее еще нет, остался ждать ее на крыльце. На словах у нас в стране все равны, и полицейский инспектор, казалось бы, должен одинаково относиться к миллионерше и к бедной матери-одиночке, но факты — вещь упрямая, а факт тут состоял в том, что начальник Кремера не поленился побывать в особняке этой богатой дамы. Вот поэтому я не хочу винить Кремера, что он топтался на тротуаре в ожидании лимузина мадам Робильотти, тем более что ему пришлось все же поздороваться с тремя матерями-одиночками, когда сержант Пэрли Стеббинс доставил их в полицейской машине. Трое кавалеров — Поль Шустер, Биверли Кент и Эдвин Лэдлоу прибыли по отдельности.

Я обещал доставить себе маленькое развлечение и поэтому не стал вмешиваться в деятельность приемной комиссии, состоявшей из одного Кремера. Когда, с опозданием на несколько минут, к тротуару все же подкатил лимузин и Кремер помог подняться на крыльцо миссис Робильотти, сопровождаемой ее мужем, сыном, дочерью и дворецким, я открыл для них дверь, а затем предоставил Фрицу обслужить их. Мне хотелось заняться Хакеттом, вошедшим последним. Как только он переступил порог, я подчеркнуто вежливо, как полагается в таких случаях, протянул руки за его шляпой и пальто.

— С добрым утром, сэр — нарочито почтительно поздоровался я. — Сегодня чудесный день. Мистер Вульф сейчас будет.

Хакетт удивился, но понял, что я шучу, бросил взгляд на остальных и, убедившись, что на него никто не смотрит, отдал мне шляпу.

— Да, да, вы правы, Гудвин, день чудесный. Благодарю вас, — важно произнес он.

Я провел Хакетта в кабинет, а потом вышел на кухню, по внутреннему телефону позвонил Вульфу и доложил, что вся группа в сборе.

— Как миссис Ашер? — поинтересовался он.

— Пока в своей комнате.

— А мистер Бэйн?

— В кабинете, вместе с остальными. Саул не спускает с него глаз.

— Очень хорошо. Сейчас приду.

Я присоединился к компании в кабинете. Некоторые наши гости сидели, другие стояли. Я позволил себе мысленно усмехнуться, когда увидел, что Кремер, обнаруживший отсутствие красного кожаного кресла, поставил на то же самое место одно из желтых кресел, усадил в него миссис Робильотти и, ни на минуту не отходя, стоял над нею, согнувшись в три погибели. Я направился к своему столу. Послышался шум опускающегося лифта, и вскоре в кабинет вошел Вульф.

Представлять ему кого-либо не понадобилось, так как он встречался с супругами Робильотти, братом и сестрой Грантэм во время поисков пропавших драгоценностей. Вульф обвел всех взглядом, сел за свой письменный стол и обратился к Кремеру:

— Вы объяснили цель нашей встречи, мистер Кремер?

— Да. Вы намерены доказать, прав Гудвин или ошибся.

— Я вовсе не утверждал, что буду доказывать что-то. Я сказал, что намерен лишь проверить это, и, если найду, что ошибался, — займусь им, как он того заслуживает. — Вульф снова обвел взглядом аудиторию. — Дамы и господа! Я не хочу долго задерживать вас, или, точнее говоря, большинство из вас. Я не собираюсь читать вам проповедь или задавать какие-либо вопросы. Для того, чтобы составить мнение о компетентности мистера Гудвина, как очевидца, мне нужно увидеть, если не точно то, что видел он, — у меня недостаточное помещение для этого, — то хотя бы нечто максимально похожее. Вы не можете расположиться здесь точно так же, как вечером в четверг, или точно повторить свои действия, но мы попытаемся сделать все, что возможно. Арчи!

Я немедленно приступил к исполнению обязанностей помощника режиссера. Полагая, что миссис Робильотти и ее супруг, по всей вероятности, будут возражать и спорить, я оставил их напоследок. Вначале я поставил Хакетта за стол, изображавший бар, а сбоку — Лэдлоу и Элен Ярмис. Роза Тэттл и Биверли Кент сели в кресла на том месте, где ранее у нас стоял глобус. Цецилию Грантэм я посадил у стены, справа от стола Вульфа, а Поль Шустер встал рядом с нею. Как только Саул Пензер по моей просьбе занял место у двери в прихожую, я объявил аудитории:

— Мистер Пензер — это Фэйт Ашер. Расстояние между ним и вами меньше, чем было в действительности, учитывая меньший масштаб, но все остальное более или менее верно.

Потом я поставил пепельницу на кресло у сейфа и добавил:

— Это — сумочка Фэйт Ашер с пузырьком яда.

Как и следовало ожидать, миссис Робильотти и ее муж не рискнули возражать, когда, проделав все это, я попросил Этель Варр встать рядом со мною возле моего стола, после чего доложил Вульфу:

— Все в порядке.

— Да, но мисс Тэттл и я находились значительно дальше, — возразил Биверли Кент.

— Совершенно верно, сэр, — согласился Вульф. — Но никто и не утверждает, что наша реконструкция полностью идентична с тем, как все происходило в действительности. — Он взглянул на группу у бара. — Мистер Хакетт, мне известно, что когда мистер Грантэм направился к бару за шампанским для себя и мисс Ашер, у вас были налиты два бокала — один вы наполнили за несколько минут до этого, а другой буквально перед тем, как он подошел к вам. Я прав?

— Да, сэр. Я уже показывал в полиции, что один из бокалов стоял налитым минуты три-четыре.

— Пожалуйста, налейте бокал и поставьте его так, как он стоял в тот вечер.

В ведерке со льдом стояли бутылки с шампанским, причем с хорошим, как на этом настоял Вульф. Фриц заранее откупорил две бутылки. Наблюдать за тем, как разливается шампанское, всегда приятно, но я сомневаюсь, чтобы за любым, кто когда-либо делал это, наблюдала такая внимательная аудитория, как сейчас за Хакеттом, когда он вынул бутылку из ведерка и наполнил бокал.

— Пока держите бутылку в руке, — попросил Вульф. — Сейчас я объясню, чего я добиваюсь, после чего вы продолжите свое дело. Я хочу увидеть весь этот процесс с различных позиций. После того, как вы нальете еще один бокал, подойдет мистер Грантэм, возьмет оба бокала и отнесет их мистеру Пензеру… я хочу сказать, мисс Ашер. Один бокал он передаст ему, а другой мистеру Гудвину, который подойдет туда. Вы опять наполните два бокала, мистер Грантэм снова подойдет к вам, возьмет бокалы и передаст один мисс Тэттл, а другой снова мистеру Гудвину, который перейдет туда. То же самое нужно будет проделать с мисс Варр и мисс Грантэм. С мисс Ярмис и миссис Робильотти мы проделывать этого не будем, так как они рядом с вами. Таким образом, я увижу это со всех сторон. Вам ясно, мистер Хакетт?

— Да, сэр.

— А мне вот не ясно, — возразил Сесиль Грантэм. — Что вы, собственно, хотите? Я не делал всего того, что вы предлагаете, а лишь взял два бокала и один из них передал мисс Ашер.

— Правильно, — согласился Вульф. — Как я уже сказал, мне нужно рассмотреть ситуацию с различных положений. Если вы действительно возражаете, я могу поручить мистеру Пензеру заменить вас, но так было бы проще. Вы считаете мою просьбу не резонной?

— Я нахожу ее довольно глупой. Однако все сейчас настолько глупо, что, по-моему, никому и ничему хуже не будет, если я, сыграв свою роль, выпью налитый мне бокал. — Он уже было пошел, но затем остановился и спросил: — В какой последовательности я должен носить бокалы?

— Не имеет значения. После мистера Пензера — мисс Тэттл, мисс Варр, мисс Грантэм или в любой другой последовательности.

— Хорошо, Хакетт, наливайте. Иду.

Представление началось. Оно, действительно, выглядело довольно глупо. В том, как Хакетт наливал, а Сесиль разносил бокалы девушкам, ничего глупого не было. Однако мне, как ненормальному, пришлось носиться от одной девицы к другой, чтобы успеть вовремя взять принесенный Сесилем бокал, придумать, что с ним сделать и поспеть к другой девушке. Должен сказать, что более нелепого поручения Вульфа я еще никогда не выполнял. Сесиль схитрил, когда принес последний по порядку бокал с шампанским своей сестре. Он передал ей бокал, но сделал вид, что не замечает моей протянутой руки, поднял бокал к губам, провозгласил: «Поднимаю тост за преступление!» — и, выпив, спросил у Вульфа:

— Надеюсь, я ничего не испортил?

— Только расписался в своем дурном вкусе! — воскликнула Цецилия Грантэм.

— Но все происходящее здесь с самого начала делается в дурном вкусе.

— Нет, вы ничего не испортили, — заметил Вульф, внимательно наблюдавший за спектаклем. — Какие замечания есть у присутствующих? Кто заметил что-нибудь?

— Не знаю, заслуживает ли это замечания, — заявил адвокат Поль Шустер, — но на основе подобной демонстрации, пожалуй, вообще нельзя прийти к каким либо выводам, прежде всего потому, что условия здесь совсем иные.

— Не могу согласиться с вами, — возразил Вульф. — На основе этой демонстрации я уже пришел к тому самому выводу, на который рассчитывал. Я не хочу пока говорить о нем, пока не проверю. Я снова обращаюсь ко всем: обратили ли вы внимание на что-нибудь в действиях мистера Грантэма?

— Я не знаю, о каком выводе вы говорите, — послышался хриплый голос сержанта Пэрли Стеббинса, стоявшего на пороге и заполнившего своей мощной фигурой весь проем, — но я заметил, что каждый раз он нес бокалы совершенно одинаково. Бокал в правой руке он держал за верхнюю часть большим пальцем и еще двумя пальцами, а бокал в левойнес ниже другого и держа за ножку. Всякий раз он отдавал бокал, принесенный в левой руке, оставляя себе бокал в правой руке.

Я никогда еще не видел до этого, чтобы Вульф взглянул на Стеббинса с таким восхищением.

— Спасибо, мистер Стеббинс, — заявил он. — Вы не только имеете глаза, но и знаете, для чего они существуют. Кто может подтвердить это наблюдение мистера Стеббинса?

— Я, — заявил Саул Пензер. — Я подтверждаю. — Он все еще держал в руке бокал, который Сесиль принес ему.

— А вы мистер Кремер?

— Пока воздержусь. К какому же выводу вы пришли?

— Но это же очевидно. Мне нужно было убедиться в наличии оснований для вывода о том, что любой человек, знакомый с привычками мистера Грантэма и наблюдавший, как он берет и разносит бокалы, уже знал, какой бокал из двух он передаст мисс Ашер. Теперь я не только получил такие основания, но и располагаю двумя компетентными свидетелями — мистером Пензером и мистером Стеббинсом… Дамы и господа, у меня все. Беседу я продолжу только с миссис Робильотти, мистером Бэйном и мистером Лэдлоу. Мистер Робильотти, разумеется, может присутствовать, если желает. Все остальные — свободны. Мне нужна была ваша помощь для проведенной нами реконструкции, и я благодарю вас за ваше содействие. Я с удовольствием угощу вас шампанским в другой раз и по более счастливому поводу.

— Мы должны уйти? — пропищала Роза Тэттл. — А я хочу остаться.

Судя по выражению лиц остальных, все они тоже не возражали бы остаться, за исключением Элен Ярмис, стоявшей с Лэдлоу у бара.

— Пошли, Этель, — предложила она Этель Варр, стоявшей у моего стола, и обе матери-одиночки тут же направились к двери.

Сесиль Грантэм допил до дна свой бокал и объявил, что он остается. Цецилия присоединилась к нему, Биверли Кент лишний раз доказал, что достоин избранного им поприща, продемонстрировав всем, как истинный дипломат должен обращаться с дамой. Сидевшая рядом с ним Роза Тэттл без всяких возражений позволила ему проводить ее. Поль Шустер, выслушав разговор близнецов с Вульфом, повернулся и вышел. Когда Кремер подошел к бару, у которого находились супруги Робильотти, я обнаружил, что Хакетта там уже не было. Как я потом выяснил, он убрался незаметно для меня.

Домогательства Сесиля и Цецилии Грантэм прекратила мадам Робильотти. Сопровождаемая Кремером и своим супругом, она подошла к столу Вульфа и велела им отправляться восвояси, а затем так же отделалась от мужа.

— Вульфа нужно проучить как следует, — заявила она им, прежде чем они ушли, — и я займусь этим. В вас я никогда не нуждалась, тем более не нужны вы мне и сейчас. Вы ведете себя, как дети.

Цецилия раскрыла было рот, порываясь что-то сказать, взглянула на Лэдлоу и вышла, сопровождаемая братом. Робильотти тоже хотел что-то сказать, но, встретив ледяной взгляд бледно-серых глаз супруги, пожал плечами, как полагается хорошо воспитанному итальянцу, и вышел. Миссис Робильотти проводила его взглядом до двери, после чего подошла к креслу, ранее так любезно поставленному Кремером для нее, села, взглянула на Вульфа и произнесла ледяным тоном:

— Вы изволили сказать, что хотели бы продолжить беседу. Итак?

— Одну минуточку, мадам, — вежливо отозвался Вульф. — Я ожидаю еще одного человека. Вы, может быть, присядете, господа? Арчи!

Саул, попивая шампанское, уже сидел в кресле, которое он занимал в роли Фэйт Ашер. Предоставив Лэдлоу, Бэйну, Кремеру и Стеббинсу рассаживаться как они хотят, я вышел, поднялся к миссис Ашер и объявил:

— Ваш выход.

— Давно пора, — ответила наша гостья, пиная валявшиеся вокруг нее на полу газеты. — Кто там?

— Как и предполагалось: мистер Вульф, Бэйн, Стеббинс, миссис Робильотти. Она отправила мужа домой. Я проведу вас прямо к ней.

— Знаю, и вы даже не представляете себе, какое это доставит мне удовольствие, вне зависимости от того, что там произойдет. Подождите минуточку, пока я приведу в порядок прическу.

Миссис Ашер вышла в ванную и закрыла за собой дверь. Я не торопил ее, так как знал, что Вульф использует это время для того, чтобы создать у миссис Робильотти соответствующее настроение. Нужно сказать, что наша гостья тоже не проявила спешки, а когда, наконец, вышла из ванной, ее прическа показалась мне прямо-таки замечательной, а губы так накрашены, что любой бык, увидев их, немедленно пришел бы в ярость. Миссис Ашер не пожелала воспользоваться лифтом. Мы спустились по лестнице. В кабинет мы вошли почти рядом.

Наше появление прошло так, словно мы его много раз тщательно репетировали. Я провел миссис Ашер между Кремером и Бэйном, повернул лицом к миссис Робильотти и громко произнес:

— Миссис Робильотти, разрешите представить вам миссис Ашер — мать Фэйт Ашер.

— Рада, очень рада, — объявила миссис Ашер, поклонившись и протягивая руку.

Миссис Робильотти взглянула на нашу гостью, размахнулась и ударила ее по лицу. И довольно сильно.

16

Мы с вами можем сколько угодно и с одинаковым успехом гадать, удалось бы Вульфу успешно закончить дело, если бы трюк с «конфронтацией» оказался бесполезным, то есть если бы миссис Робильотти вовремя сообразила, что ей следует пожать руку, протянутую миссис Ашер, и вести себя в соответствии с протоколом. Он утверждает, что ему все равно удалось бы, однако такой вопрос сейчас является уже чисто академическим, поскольку внезапное появление этой женщины, поклонившейся и протянувшей руку миссис Робильотти, окончательно выбило из колеи вдову мистера Грантэма, нервы которой и так уже были напряжены до предела.

Я не помог, хотя и мог бы, миссис Ашер вовремя уклониться от пощечины, но затем уже не стал терять время. В конце концов она была нашей гостьей, и удар шефа в подбородок, а затем пощечина от другой гостьи не делали чести нашему гостеприимству, да и, кроме того, она могла ответить тем же самым. Поэтому, схватив ее за руку, я оттащил ее от миссис Робильотти, натолкнувшись при этом на Кремера, вскочившего со своего кресла. Миссис Робильотти тоже отшатнулась назад и, словно истукан, сидела в кресле, закусив губу.

— Посади-ка миссис Ашер рядом с собой, — велел мне Вульф. — Мадам, приношу извинения за оскорбление, которому вы подверглись под моей крышей. — Он обвел рукой присутствующих. — Мистер Лэдлоу, инспектор Кремер и сержант Стеббинс из полиции. Мистера Бэйна вы знаете.

— Вы устраиваете спектакль, а затем извиняетесь, — бросил Вульфу Кремер и тут же обратился к миссис Робильотти: — А я извиняюсь перед вами. Заверяю вас, что никакого отношения к этому я не имел. — Он повернулся к Вульфу. — Ну, а теперь мы слушаем вас.

— Вы уже видели, что я умышленно устроил этот спектакль и так же умышленно довел миссис Робильотти до такого состояния, чтобы вызвать желательную для меня реакцию с ее стороны на появление миссис Ашер. Прежде чем проанализировать эту реакцию, я должен объяснить причины присутствия здесь мистера Лэдлоу. Я попросил его остаться, так как у него есть для этого законное основание. Как вам известно, кто-то прислал окружному прокурору анонимку с некоторыми утверждениями, касающимися его, что дает ему полное право узнать правду. Причины присутствия мистера Бэйна вы скоро узнаете. Из разговора с ним вчера вечером я понял, что миссис Робильотти знала о том, что ее покойный муж Альберт Грантэм был отцом Фэйт Адлер.

— Ложь! — прервал его Бэйн. — Отвратительная ложь!

— Я не бросаю слов на ветер, — резко ответил Вульф, — и не утверждаю, что вы сообщили мне это. Я повторяю, что вы рассказали кое-что такое, из чего я сделал этот вывод. Рассказывая о гостях, приглашенных на ужин, вы заметили: «Конечно, миссис Робильотти могла вычеркнуть Фэйт из списка гостей и сказать миссис Ирвин…» — и смолкли, поняв, что проговорились. Я промолчал, и вы решили, что я ничего не заметил, но дело обстояло иначе. Я полагал, что, если заговорю с вами на эту тему, вы ускользнете от объяснения и станете утверждать, что никакого скрытого смысла за вашей обмолвкой не кроется. Теперь же…

— Я и сейчас утверждаю это!

— Вздор! Почему ваша тетушка должна была вычеркивать Фэйт? Почему она должна была возражать против появления мисс Фэйт Ашер у нее в доме? Конечно, можно придумать различные объяснения этому, но известные нам факты свидетельствуют об одном — она не желала видеть у себя в доме, в качестве гостьи, внебрачную дочь своего покойного мужа. А мне уже было известно, что Фэйт Ашер являлась дочерью Альберта Грантэма, о чем вы также хорошо знали. Таким образом мне был понятен скрытый смысл вашего замечания, и я устроил проверку его. Если бы миссис Робильотти, неожиданно встретившись с матерью Фэйт Ашер, дружески протянувшей ей руку, не колеблясь, без замешательства, поздоровалась бы с ней, ясно, что придаваемая мною интерпретация скрытому смыслу вашей обмолвки оказалась бы несостоятельной. Должен сознаться, я ожидал, что она просто уклонится от рукопожатия, и ошибся. Мне еще предстоит понять раз и навсегда, что поступки женщины предсказать невозможно. Миссис Робильотти, вместо того чтобы уклониться от рукопожатия, ударила миссис Ашер. Еще раз, миссис Ашер, приношу вам свои извинения. Подобного развития событий я не предвидел.

— Позвольте, позвольте! — заявил Бэйн. — Вы утверждаете, что тетя не хотела видеть у себя в доме Фэйт Ашер, так как знала, что она дочь ее покойного мужа. Но ведь Фэйт была у нее в доме. Тетя знала список приглашенных и не воспротивилась ее приходу.

— Совершенно верно, — кивнул Вульф. — В этом-то все дело. Именно поэтому я и предполагаю, что ваша тетушка отравила ее. Есть и другие…

— Довольно! — крикнул Кремер. — Миссис Робильотти, должен вас заверить, что это столь же отвратительно и неожиданно для меня, как и для вас.

— Вряд ли кто-либо еще мог пасть так низко, как этот человек, — заявила миссис Робильотти, не сводя взгляда с Вульфа. — Это же невероятно!

— Мадам, — продолжал Вульф, — я связал себя этим заявлением перед свидетелями, и если я не прав, вы вольны поступать в отношении меня, как найдете нужным… Мистер Кремер, я вижу, что вы потрясены. Если желаете, я могу развить свое утверждение, или вы хотите и без этого начать оспаривать его? Что вы предпочитаете?

— Ни то, ни другое, — огрызнулся Кремер, сжимая кулаки, лежавшие на коленях. — Я лишь хочу знать, какими вы располагаете доказательствами, что Фэйт Ашер была дочерью Альберта Грантэма?

— Это довольно деликатный вопрос, — ответил Вульф, склоняя голову набок. — Я занимаюсь расследованием убийства Фэйт Ашер и не хочу, без необходимости, причинять неприятности лицам, не причастным к этому. Но мне известно, где вы можете найти доказательства того, что смерть Фэйт Ашер дала значительную финансовую выгоду определенному человеку, но поскольку он не присутствовал на ужине и не мог убить мисс Фэйт, я сообщу вам о нем только в случае необходимости. Отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что у меня имеются заявления миссис Ашер и мистера Бэйна. — Он взглянул на Бэйна. — Ну, а теперь, мистер Бэйн, вы уже достаточно лгали… Ваша тетушка знала, что Фэйт Ашер была дочерью Альберта Грантэма?

Красавчик пошевелил челюстью и посмотрел не на тетушку, а на миссис Ашер. Совершенно очевидно, что Вульф предоставлял ему выбор — если он ответит утвердительно, то Вульф не скажет Кремеру о соглашении и где оно находится. Колебался Бэйн недолго, вероятно, решил, что тетушка выдала тайну, ударив миссис Ашер.

— Да, — кивнул он. — Я сказал ей об этом.

— Когда?

— Месяца два назад.

— Почему?

— Да потому что… Она как-то назвала меня паразитом, сказала, что я живу на средства, оставленные мне дядей. Спустя некоторое время она повторила это оскорбление, а я вспылил и ответил, что деньги были оставлены мне дядей для обеспечения его внебрачной дочери. Она не поверила, и я сообщил ей имена дочери и матери. Потом я раскаивался в этом, но…

— Лжец! — крикнула его тетушка, с ненавистью взглянув на него. — Что ты там сочиняешь! Ты же сочинил всю эту историю, чтобы шантажировать меня и тратить мои миллионы, так как денег, полученных от Альберта, тебе оказалось мало. Ты был неудовлетворен…

— Замолчите! — словно удар хлыста раздался голос Вульфа. — Вы подвергаете себя смертельной опасности, мадам. Я несу ответственность за это, так как довел вас до такого состояния и поэтому советую вам помолчать. Мистер Кремер, вы хотите узнать дальнейшие подробности от мистера Бэйна или от меня?

— От вас. — Кремер был так потрясен, что даже осип. — И вы утверждаете, что миссис Робильотти пригласила Фэйт Ашер на ужин с целью убить ее. Я правильно понял вас?

— Да, правильно.

— И что она пошла на это, узнав, что Фэйт Ашер была внебрачной дочерью Альберта Грантэма?

— С ее характером и темпераментом это могло явиться достаточно веским мотивом, хотя она сама только что подсказала возможность существования и еще одного мотива. Ее племянник мог использовать Фэйт Ашер как предлог для того, чтобы выколотить из нее состояние. Вам придется разобраться с этим.

— Конечно, я разберусь. Значит, вы утверждаете, что разыгранный здесь спектакль доказал, что миссис Робильотти могла совершить убийство?

— Да, вы сами видели это. Она могла бросить яд в бокал, стоявший на стойке бара три-четыре минуты, так как находилась рядом, и, если бы кто-нибудь попытался взять этот бокал, всегда могла сказать, что пьет из него. Если бы ее сын, подошедший к бару за шампанским, взял бокал с ядом в правую руку, миссис Робильотти, прекрасно знавшая его привычки, поняла бы, что он будет пить из него сам, и не допустила бы до этого, сказав ему то же самое. В конце концов она могла просто передать ему бокалы так, чтобы отравленный бокал оказался обязательно в левой руке, однако точно установить, что именно произошло, никогда не удастся, ни она, ни ее сын не подтвердят этого. Как только он отошел от бара с отравленным бокалом в левой руке, Фэйт Ашер была обречена; риск быть обвиненной в убийстве был весьма невелик: в сумочке мисс Ашер находилось достаточное количество цианистого калия.

— Кто же сообщил миссис Робильотти, что у мисс Ашер был яд? Когда?

— Не знаю… Послушайте, сколько еще времени я должен таскать за вас каштаны из огня!

— Нисколько, теперь я как-нибудь сам справлюсь с этим… Вы говорите, что риск был невелик. Но это вовсе не так — она брала сумочку мисс Ашер, вынимала оттуда пузырек.

— Сомневаюсь, чтобы она делала это или даже близко подходила к сумочке мисс Ашер. Если она знала, что мисс Ашер носила с собой яд (а об этом было известно нескольким лицам), для нее не составляло никакой трудности достать где-нибудь такой же яд и держать при себе наготове. Я советую вам навести справки, не приобретала ли миссис Робильотти цианид в последние два месяца, и вовсе не удивлюсь, если вы обнаружите, что это так… Кстати говоря, я вовсе не считаю, что показываю вам созревший плод, который вам остается только сорвать. Я лишь хотел убедиться, прав или нет мистер Гудвин. И я убедился, что он прав. А вы?

Кремер ничего не успел ответить. Миссис Робильотти вскочила и хотела уйти. Слушая Вульфа, я заметил, что она потеряла самообладание, когда шеф упомянул о возможности того, что она купила яд. (И действительно, спустя несколько дней Пэрли Стеббинс сказал мне, что полиция выяснила, где миссис Робильотти приобрела цианид, и может подтвердить это свидетельскими показаниями). Так вот, миссис Робильотти вскочила и хотела уже уйти, но успела сделать всего шага три. Кремер и Стеббинс загородили дорогу ей, а вместе они весят фунтов четыреста, да и в ширину они фута четыре.

— Пропустите меня! — крикнула она. — Я иду домой.

— Не спешите, — нахмурился Кремер. — Боюсь, что вначале вам придется ответить на несколько вопросов.

17

Вы, возможно, помните мое упоминание о том, как на следующий день после вынесения приговора убийце Фэйт Ашер мы обсуждали с приятельницей, какое изречение из известных нам является наиболее высокомерным и самодовольным? Так вот, в тот же самый день в одном баре я случайно увидел Эдвина Лэдлоу и решил, как бойскаут, совершить добрый поступок. Кроме того, я чувствовал, что сумма посланного ему и немедленно оплаченного счета была довольно велика и мне следовало хоть как-то отблагодарить его. Поэтому я подошел к нему и после обмена приветствиями осуществил свое намерение.

— Я не хотел напоминать об этом, — заметил я, — пока шел процесс, на котором мамаша мисс Грантэм фигурировала в качестве обвиняемой. Теперь же, если, конечно, вас это интересует, могу сообщить следующее: однажды в разговоре с Цецилией Грантэм, когда было упомянуто ваше имя, она сказала: «не исключено, что я все же когда-нибудь выйду замуж за него. Я могу выйти замуж за него сейчас, если он попадет в неприятное положение». Сообщаю вам об этом на тот случай, если вы сочтете нужным начать брать уроки танцев.

— А в этом уже нет необходимости, — ответил Лэдлоу. — Я очень признателен вам, но наше бракосочетание состоится на будущей неделе, тихо, без гостей. Мы откладывали его до окончания процесса. Чем вы позволите мне угостить вас?


СОЧИНЯЙТЕ САМИ

1

Книги, которые читает Ниро Вулф, я делю на четыре категории — А, Б, В и Г. Если, спустившись в шесть часов вечера из оранжереи, он, прежде чем попросить Фрица принести пива, раскрывает книгу, заложенную тонкой золотой пластинкой длиной в пять дюймов и шириной в один, которую несколько лет назад ему преподнес благодарный клиент, — эта книга относится к категории А. Если он берется за книгу, прежде чем попросит пива, но она заложена простой бумажной полоской — эта книга категории Б. Если он сперва просит у Фрица пива, а уж затем берет книгу с загнутым на нужной странице уголком — эта книга принадлежит к категории В. Последняя категория, это когда он принимается за чтение только после того, как нальет и пригубит принесенное ему Фрицем пиво.

Я не подсчитывал, но приблизительно из двухсот или около того книг, которые Вулф прочитывает за год, не более пяти или шести относятся к первой категории.

В понедельник, одиннадцатого мая я сидел за своим рабочим столом, проверяя список расходов, который должен был сопровождать счет, направляемый в Корпорацию Спуннера за работу, которую мы только что завершили, когда в шесть часов в прихожей послышался шум лифта и затем шаги Ниро Вулфа. Он вошел в кабинет, сел в огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее за его столом, взял роман Филиппа Харвея «Почему боги смеются», открыл на странице, заложенной золотой пластинкой, и принялся за чтение. Затем, не отрываясь от книги, потянулся к кнопке, находившейся на краю стола, чтобы велеть Фрицу принести пиво.

В этот самый момент раздался телефонный звонок. Я поднял трубку.

— Арчи Гудвин слушает.

— Мне нужно поговорить с мистером Вулфом, — произнес усталый баритон. — Это Филипп Харвей.

— Мистер Вулф захочет узнать, по какому вопросу, если вы не возражаете.

— Об этом я скажу ему сам. Я звоню по поручению Национальной Ассоциации писателей и драматургов.

— Это вы написали «Почему боги смеются»?

— Да.

— Минутку. — Я прикрыл трубку рукой и обернулся к шефу. — Если в этой книжке имеются недостатки, вам предоставляется удобный случай. Парень, который сочинил ее, просит вас к телефону.

Ниро Вулф поднял голову.

— Филипп Харвей?

— Он самый.

— Что ему нужно?

— Желает говорить только с вами. Возможно, интересуется, на какой вы странице.

Он заложил пальцем книгу и взял трубку.

— Я слушаю, мистер Харвей.

— Мистер Вулф?

— Да.

— Возможно, вам известно мое имя?

— Да.

— Я говорю от имени Объединенной комиссии по вопросам плагиата, созданной Национальной Ассоциацией писателей и драматургов и Ассоциацией книгоиздателей Америки, председателем которой являюсь. Нам нужно встретиться с вами для консультации. Можете ли вы принять нас завтра утром?

— Но я ничего не смыслю в вопросах плагиата, мистер Харвей.

— Мы вам все разъясним. Перед нами возникла одна проблема, и мы хотим, чтобы вы нам помогли. Как относительно завтрашнего утра?

— Но я не адвокат, мистер Харвей, я детектив.

— Знаю. Предположим, в десять утра?

Даже автор книги первой категории не мог нарушить распорядок дня Вулфа. С девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести дня он проводил со своими орхидеями. В конце концов Харвей убедил Вулфа принять их в четверть двенадцатого. Когда они кончили разговаривать, я спросил Вулфа, следует ли мне навести справки? Он кивнул и вновь углубится в чтение. Я позвонил Лону Коэну в редакцию «Газетт» и выяснил, что есть такая Ассоциация писателей и драматургов. Все более или менее известные драматурги являлись ее членами, так же как и большинство писателей, за редким исключением тех особей, которые никак не могли решить, стоит ли им иметь дело с простыми смертными, или тех, которые твердо решили никаких дел с ними не иметь. Существовала и Ассоциация книгоиздателей Америки. Она объединяла все основные книгоиздательские фирмы и много второстепенных. Я сообщил эти сведения Вулфу, но не был уверен, слышал ли он меня. Он читал.

В тот вечер, около полуночи, когда я вернулся домой после спектакля «Сорок бочек любви» Мортимера Ошина, на котором я был со своей приятельницей, Вулф ставил на книжную полку позади огромного глобуса только что законченный им роман Харвея. Проверив, хорошо ли заперт сейф, я спросил:

— Почему бы не оставить книгу на столе?

Вулф хмыкнул.

— Самоуверенность мистера Харвея не нуждается в поощрении. Не будь он таким искусным писателем, он был бы несносен. Лесть ему не нужна.

Я не доживу до того дня, когда Вулф польстит кому-нибудь, включая меня, думал я, подымаясь в свою комнату на втором этаже.

2

На следующее утро, в среду, в одиннадцать часов двадцать минут, Ниро Вулф, восседая в своем кресле в кабинете, оглядел поочередно всех собравшихся, остановил взор на Филиппе Харвее и спросил:

— Вы будете говорить от имени всех?

Так как эту встречу организовал Харвей и он же являлся председателем комиссии, я усадил его в красное кожаное кресло, рядом со столом Вулфа. Это был коротышка средних лет с круглым лицом, покатыми плечами и брюшком. Остальные пятеро уселись полукругом в желтых креслах, которые я для них расставил. Их имена и фамилии мне сообщил Харвей, и, я занес их для памяти в блокнот. Ближе других ко мне сидел высокий светловолосый мужчина в коричневом полосатом костюме — Джеральд Кнапп, глава издательской фирмы «Кнапп и Боуэн». Рядом с ним устроился жилистый петушок с большими ушами и гладкими черными волосами — Рубен Имхоф из издательства «Виктори пресс». Женщина, приблизительно моих лет, к которой стоило бы приглядеться, если бы она беспрестанно не дергала носом, была Эми Винн. Я прочел несколько рецензий на ее роман «Постучи в мою дверь», но самой книжки на полках Вулфа не оказалось. Высокий седовласый человек с длинным, сухим лицом был Томас Декстер из издательской фирмы «Тайтл хауз». Последним был Мортимер Ошин, человек с толстыми губами и глубоко посаженными темными глазами, автор пьесы «Сорок бочек любви», на представлении которой я имел удовольствие присутствовать вчера вечером. За восемь минут он выкурил три сигареты и бросил на ковер мимо пепельницы, стоявшей рядом с ним, две спички.

Филипп Харвей прокашлялся.

— Вам понадобятся подробности, — начал он, — но сперва я опишу в общих чертах всю ситуацию. Вы сказали, что ничего не смыслите в проблемах плагиата, но что это такое, вы, конечно, знаете. Как правило, все казусы, связанные с литературной кражей книги или пьесы, разбираются автором и издателем или автором и продюсером, но при ситуации, которая привела нас сюда, обычного разбирательства недостаточно. Именно поэтому Национальная Ассоциация писателей и драматургов и Ассоциация книгоиздателей Америки образовали эту объединенную комиссию. От имени НАПИД должен заявить, что мы высоко ценим сотрудничество с АКА. В делах о плагиате страдающей стороной является автор, а не издатель. При подписании договора на автора налагаются обязательства в возмещении всех убытков издателя, расходов и затрат в случае, если…

— Договор договором, — перебил Рубен Имхоф, — а в действительности пострадавшей стороной зачастую оказывается издатель…

— Пострадавший издатель! — фыркнула Эми Винн, дергая носом.

Вставил свое замечание и Мортимер Ошин, и все четверо принялись говорить одновременно. Я даже не пытался записывать, что они говорили.

— Прошу тишины! — возвысил голос Вулф. — Продолжайте, мистер Харвей. Если интересы автора и издателя противоречат друг другу, почему же тогда создана объединенная комиссия?

— О, авторы и издатели не всегда конфликтуют между собой, — усмехнулся Харвей. — Интересы раба и рабовладельца зачастую совпадают, как, например, в данном случае. Я только между прочим заметил, что страдающей стороной, как правило, является автор. Итак, мы высоко ценим сотрудничество с АКА. Это чертовски благородно с их стороны.

— Вы хотели вкратце охарактеризовать ситуацию.

— Да. В течение последних четырех лет имели место пять важных случаев обвинения в плагиате. — Харвей вынул из кармана сложенные листы бумаги, развернул и взглянул на первый лист. — В феврале тысяча девятьсот пятьдесят пятого года издательство «Макмюррей и компания» выпустило в свет роман Эллен Стюрдевант «Цвета страсти». К середине апреля этот роман возглавил список бестселлеров. В июне издатели получили письмо от некоей Алисы Портер, утверждавшей, что фабула романа, образы действующих лиц, а также все основные сюжетные линии заимствованы из ее неопубликованного рассказа «Только любовь». Изменены лишь место действия и имена персонажей. По ее словам, свой рассказ, двадцать четыре страницы машинописного текста, она послала Эллен Стюрдевант в ноябре тысяча девятьсот пятьдесят второго года, желая узнать мнение писательницы. Рассказ ей возвращен не был. Она не знала также, поучила ли Эллен Стюрдевант ее письмо и рукопись. Миссис Стюрдевант категорически заявляет, что никогда не видела этого рассказа. Однажды, это было в августе, когда она находилась на своей вилле в Вермонте, служанка принесла ей пакет, обнаруженный в ящике письменного стола. Пакет содержал двадцать четыре странички, отпечатанные на машинке, и на первой стояли заглавие «Только любовь» и фамилия автора — Алиса Портер. Сюжетные линии, характеры и многие детали совпадали с романом Эллен Стюрдевант. Служанка призналась, что Алиса Портер уговорила ее поискать в доме эту рукопись, посулив сто долларов. Найдя пакет, она принесла его хозяйке, так как в ней заговорила совесть. Первой мыслью миссис Стюрдевант было сжечь рукопись, но, поразмыслив, она поняла, что это ничего не даст, так как служанка в случае судебного разбирательства побоится быть осужденной за ложные показания. И тогда миссис Стюрдевант позвонила своему адвокату в Нью-Йорк.

— Таковы обстоятельства дела — Харвей поднял руку ладонью кверху. — Убежден, как, впрочем, и все, кто знает Эллен Стюрдевант, что до того дня она эту рукопись не видела. Рукопись была ей подброшена. До суда дело не дошло. Стороны пришли к соглашению. Миссис Стюрдевант выплатила Алисе Портер восемьдесят пять тысяч долларов.

— Теперь я уже ничего не могу поделать, — хрюкнул Вулф.

— Естественно. Однако это лишь начало. — Харвей взглянул на вторую страничку — В 1956 году издательство «Тайтл хауз» выпустило в свет роман Ричарда Экклза «Берите все, что вам дают». Прошу вас рассказать об этом, мистер Декстер.

— Попытаюсь, — произнес Томас Декстер, приглаживая рукой седую шевелюру, — хотя это долгая история. Роман поступил в продажу девятнадцатого января тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. В течение первого месяца мы печатали его по пять тысяч экземпляров в неделю. К концу апреля уже по десять тысяч в неделю. Шестого мая мы получили письмо от некоего Саймона Джекобса. Он писал, что в феврале 1954 года послал рукопись своей повести под названием «Все мое — твое» в литературное агентство Норриса и Баума. (Они являлись агентами Экклза в течение многих лет). Джекобс приложил фотокопию ответа, полученного им из агентства двадцать шестого марта тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Возвращая рукопись, Норрис и Баум сообщали, что не могут взять на себя обслуживание нового клиента. В своем ответе они упоминали название повести — «Все мое — твое». Копия ответа хранится в архиве агентства, но больше об этом деле никто ничего не помнит. За два года через агентство прошло великое множество рукописей.

Декстер перевел дыхание и продолжал:

— Джекобс утверждал, что роман «Берите все, что вам дают» написан по его повести. Он сообщал, что готов ознакомить нас со своим произведением. По его предположению, кто-то в агентстве Норриса и Баума рассказал о его повести Экклзу или дал ему прочесть рукопись. Сотрудники агентства единодушно отвергли это предположение так же, как и сам Экклз, и наше издательство полностью доверяет им. Но обвинение в плагиате штука очень тонкая. Сама мысль о том, что удачливый автор обокрал своего неудачливого коллегу, вызывает у простых людей симпатию к «пострадавшему», а присяжные выбираются именно из таких простых людей. Переговоры затянулись почти на год. Окончательное решение было предоставлено Экклзу и его адвокату, а наше издательство «Тайтл хауз» положилось на их решение. Они решили не рисковать судебным разбирательством, и Джекобсу было выплачено девяносто тысяч долларов отступного. Хотя издательство не было обязано, мы все же взяли на себя четверть этой суммы, а именно двадцать две с половиной тысячи долларов.

— Могли бы заплатить и больше, — заметил Харвей, не вступая в спор, просто констатируя факт.

— Вы получили копию рукописи Джекобса? — спросил Вулф.

— Конечно, — кивнул Декстер. — Она подтверждала его притязания. Сюжет и образы были почти идентичны.

— Так, так. И вновь, мистер Харвей, могу повторить, что слишком поздно браться и за это дело.

— Выслушайте все до конца — отозвался Харвей. — Итак, продолжаю. В ноябре тысяча девятьсот пятьдесят шестого года «Нэм и сын» издали роман Марджори Липпин «Святой или нечестивец». Как и все ее предыдущие произведения, книга пользовалась большим успехом. Издатели сразу же тиснули сорок тысяч экземпляров. — Он взглянул в свои бумаги. — Двадцать первого марта тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года Марджори Липпин скончалась от инфаркта. Девятого апреля «Нэм и сын» получили письмо от некоей Джейн Огильви. Ее притязания были почти идентичны притязаниям Алисы Портер по поводу романа «Цвета страсти». Она писала, что девятнадцатого июня тысяча девятьсот пятьдесят пятого года послала Марджори Липпин рукопись своего рассказа «На земле, не на небесах», но не получила ответа, рукопись возвращена не была, и что сюжет и образы действующих лиц романа «Святой или нечестивец» целиком заимствованы у нее. Через пять дней после получения письма Джейн Огильви, а именно четырнадцатого апреля, душеприказчик миссис Липпин обнаружил рукопись рассказа «На земле, не на небесах» в сундуке, стоявшем на чердаке дома Марджори Липпин. Он счел своим долгом известить об этом издателей и переслал им рукопись. Сын и дочь миссис Липпин, не желая, чтобы имя их матери было запятнано, отказались даже вступить в переговоры с Джейн Огильви, однако в октябре прошлого года дело разбиралось в суде и присяжные присудили уплатить истице сто тридцать пять тысяч долларов, которые и были выплачены из оставшегося после смерти писательницы наследства. «Нэм и сын» не пожелали принять в этом долевого участия.

— А почему, черт побери, они должны были это делать? — вопросил Джеральд Кнапп.

— НАПИД высоко ценит ваше сотрудничество, мистер Кнапп. Я только излагаю факты, — улыбнулся Харвей.

— Лучше помолчите, — обернулся к Кнаппу Декстер. — Общеизвестно, что Харвей язва. Вот почему боги смеются.

Харвей перенес свою улыбку с Кнаппа на представителя «Тайтл хауз».

— Благодарю вас за рекламу, мистер Декстер. Надеюсь, она поможет распродаже вашей книги. — Он снова обернулся к Вулфу. — Следующее дело касается пьесы Мортимера Ошина «Сорок бочек любви». Может быть, вы сами расскажете, мистер Ошин?

Драматург размял сигарету в пепельнице, пятую или шестую, я сбился со счета.

— Все это очень тягостно, — тоненьким голоском пропищал он. — Просто отвратительно. Премьера прошла на Бродвее двадцать пятого февраля прошлого года, и если я скажу вам, что спектакль имел бешеный успех, то поверьте, что, как и мистер Харвей, я всего лишь придерживаюсь фактов. Приблизительно в середине мая мой продюсер Эл Френд получил письмо от человека по имени Кеннет Реннерт. Все было точно, как и в других случаях. В августе тысяча девятьсот пятьдесят шестого года он якобы послал мне разработку своей пьесы «Бушель любви», предлагая написать пьесу в соавторстве с ним. Теперь он потребовал с меня миллион долларов, что само по себе льстит мне. Мой адвокат ответил Реннерту, обвиняя его во лжи. Однако, памятуя о трех случаях, о которых вам только что рассказали, он посоветовал мне принять меры предосторожности. Вместе с адвокатом я тщательно обшарил дюйм за дюймом мою квартиру на Шестьдесят шестой улице, а также дачу в Сильвермайне, штат Коннектикут, и принял меры, чтобы воспрепятствовать кому-либо подбросить мне рукопись.

Ошин раскурил сигарету и опять швырнул спичку мимо пепельницы.

— Однако все наши усилия оказалась напрасны. Вы, конечно, знаете, что драматургу необходимо иметь своего агента. В течение некоторого времени моим агентом был Джек Сандлер, но я не сработался с ним, и через месяц после того, как «Сорок бочек любви» пошли на сцене, мы с ним расстались, и я подписал контракт с другим агентством. Однажды во время уик-энда, это было в июле, Сандлер позвонил мне на дачу и сказал, что обнаружил кое-что в своем офисе и хочет приехать и показать находку. Так он и сделал. Это оказалась машинописная рукопись Кеннета Реннерта на шести страницах под названием «Бушель любви». Сандлер сказал, что рукопись нашла его секретарша, роясь в архиве.

Он размял, сигарету и продолжал:

— Как я уже говорил, все это отвратительно. Сандлер предложил сжечь рукопись в моем присутствии, но я не мог довериться ему. Он сказал, что и они, и его секретарша подпишут бумагу о том, что никогда не видели эту рукопись прежде и что, должно быть, она была кем-то подброшена в его офис. Я обратился к своему адвокату. Тот встретился с Сандлером, которого довольно хорошо знал, и с его секретаршей. Мой адвокат считает, что они не имеют отношения к этому шантажу, и я согласен с ним. Но полагаться на Сандлера, быть уверенным в том, что он не свяжется с Реннертом, мы не могли. И, представьте, мерзавец так и сделал, потому что в сентябре Реннерт предъявил иск, требуя компенсацию за причиненный ему материальный ущерб. Он не пошел бы на это, не будучи уверен, что может обосновать свой иск. По совету адвоката я за три месяца уплатил одному сыскному агентству шесть тысяч долларов, просто выбросил деньги на ветер. Мой адвокат считает, что мне придется уступить.

— Я не люблю ходить хожеными тропами, — заметил Вулф. — Однако вы опустили одну деталь. Сценарий оказался схожим с вашей пьесой?

— Не только схожим, просто это была моя пьеса, только без диалогов.

Вулф обернулся к Харвею.

— Итого четыре случая. Вы упоминали о пяти.

— Последний самый свежий, — кивнул Харвей, — но одно из действующих в нем лиц было замешано в первом случае. Алиса Портер. Та самая, которая получила восемьдесят пять тысяч долларов у Эллен Стюрдевант. Ей захотелось сорвать новый куш.

— Вот как!

— Да. Три месяца назад «Виктори пресс» выпустило в свет роман Эми Винн «Постучи в мою дверь». Эми?

— Я не очень красноречива, — задергала носом Эми Винн и обернулась к Имхофу. — Расскажите вы, Рубен.

— Не скромничайте, Эми. — Он потрепал ее по плечу и взглянул на Вулфа. — Да, это самый свежий случай, прямо, как говорится, из печки. Мы выпустили книгу мисс Винн четвертого февраля и как раз вчера заказали четвертый тираж, двадцать тысяч экземпляров. Всего мы уже продали сто тридцать тысяч. Десять дней назад мы получили письмо, подписанное Алисой Портер и датированное седьмым мая, в котором утверждается, что роман «Постучи в мою дверь» написан на основе ее неопубликованного рассказа «Счастье стучит в дверь», сочиненного три года назад. Она якобы послала рукопись мисс Эми Винн в июне тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Мы, конечно, показали письмо мисс Винн. Она сказала, что не получала никакого рассказа, и не знала, как ей немедленно удостовериться, что рукописи нет у нее дома, и предпринять все возможное, чтобы воспрепятствовать тому, чтобы ей подкинули рукопись. Наш поверенный написал короткое письмо Алисе Портер, отвергая ее домогательства, и, наведя справки, узнал, что это та самая Алиса Портер, которая в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году учинила иск Эллен Стюрдевант. Я позвонил секретарю Национальной Ассоциации писателей и драматургов и предложил включить мисс Винн в Объединенную комиссию по вопросам плагиата, созданную всего за месяц до этого. Я уже являлся членом комиссии. Никаких последующих известий от Алисы Портер получено не было.

— Вы проделали то, что вам советовали, мисс Винн? — поглядел в ее сторону Вулф.

— Конечно. — Она была вовсе не дурна, когда не дергала носом. — Мне помогала секретарша мистера Имхофа. Мы все перерыли, но не обнаружили никаких следов рукописи.

— Где вы живете?

— У меня небольшая квартира в районе Вилледж, на Арбор-стрит.

— Кто живет вместе с вами?

— Никто. — Она покраснела, что сделало ее почти красивой. — Я незамужем.

— Как долго вы там проживаете?

— Немногим больше года. Я переехала туда в марте прошлого года. Четырнадцать месяцев.

— Где вы жили до этого?

— На Перри-стрит. Снимала квартиру вместе с двумя подругами.

— Как долго вы прожили там?

— Около трех лет. — Носик у нее дернулся. — Не понимаю, какое может иметь отношение…

— Самое непосредственное. Вы жили там в июне тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, когда, по утверждению Алисы Портер, она послала вам свой рассказ. Вполне вероятно, что рукопись может находиться на вашей прежней квартире. Вы не заглядывали туда с секретаршей мистера Имхофа?

— Нет… — Она широко раскрыла глаза. — Боже мой! Конечно? Я немедленно это сделаю!

— Надо было подумать об этом, — погрозил пальцем Вулф. — Немедленно следует организовать, чтобы нынешняя квартира и та, в которой вы жили прежде, были тщательно осмотрены двумя людьми, которым можно довериться и которые никак не связаны ни с вами, ни с «Виктори пресс». Вы не должны присутствовать при этом. Осмотреть все нужно очень тщательно, чтобы те, кто проведет обыск, могли присягнуть, что такой рукописи в обеих квартирах нет. Конечно, если только она не будет обнаружена ими. Если у вас нет на примете людей, которые сумеют выполнить такое поручение может быть, мистер Имхоф или его поверенный порекомендуют вам кого-нибудь?

Она взглянула на Имхофа.

— Конечно, это необходимо сделать, — подтвердил тот. — Совершенно очевидно. Мне следовало бы подумать об этом. Не можете ли вы предложить таких людей, мистер Вулф?

— Могу, если вы пожелаете. У вас есть литературный агент, мисс Винн?

— Нет.

— А был когда-нибудь?

— Нет. — Она вновь покраснела. — «Постучи в мою дверь» — мой первый роман, первый опубликованный. До этого я напечатала в журналах несколько рассказов, и ни одни агент не соглашался вести мои дела, во всяком случае, ни один хороший агент… Это большое потрясение для меня, мистер Вулф, первая книга, такой успех, я витала в облаках, и вдруг это ужасное обвинение.

— Понимаю, понимаю, — кивнул Вулф. — У вас есть машина?

— Да. Купила месяц назад.

— Ее тоже следует обыскать. Что еще?.. Вы абонируете шкафчик на теннисном корте?

— Нет. Ничего такого у меня нет.

— Часто ли вы проводите ночи вне дома?

Я думал, что она покраснеет, но, очевидно, ее мысли были чище моих. Она покачала головой.

— Почти никогда. Я не очень общительный человек, мистер Вулф. Близких друзей у меня нет. Родители живут в Монтане, и я не была там уже десять лет. Я вообще нигде не бываю.

— Я уже говорил вам по телефону, мистер Харвей, — обернулся к нему Вулф, — что ничего не смыслю в проблемах плагиата, но предполагаю, что плагиат связан с нарушением авторского права. Поскольку все пять претензий основываются на неопубликованных произведениях, которые тем самым не охраняются законом об авторском праве, почему нельзя было просто-напросто игнорировать их?

— Это невозможно, — отозвался Харвей. — Не так все просто. Я не юрист, и если вы желаете ознакомиться с существующими по этому вопросу законами, можете получить консультацию у адвоката НАПИД. Однако право собственности, так, кажется, это называется, распространяется и на неопубликованные произведения, на которые не распространяется авторское право. Ведь иск Джейн Огильви рассматривался в суде, и решение было в ее пользу. Хотите, я сейчас же свяжу вас по телефону с нашим адвокатом?

— Не к спеху. Сначала я хочу знать, с какой целью вы обратились ко мне. Первые три дела уже ушли в область преданий, и, очевидно, четвертое, мистера Ошина, вскоре присоединится к ним. Вы хотите, чтобы я действовал в пользу мисс Винн?

— Не совсем. Я бы сказал и да, и нет. Наша комиссия была создана шесть недель назад, до того, как мисс Винн обвинили в плагиате. Комиссии совершенно ясно, что произошло. Успех первого вымогательства Алисы Портер послужил началом для лавины притязаний. Метод, которым она воспользовалась, был совершенно точно скопирован Саймоном Джекобсом, если не считать способа, которым он установил приоритет своей рукописи и то, каким образом Экклз получил ее. Дело в том, что Джекобс действительно посылал рукопись в литературное агентство Норриса и Баума, и она была возвращена ему. Он этим воспользовался. Понятно, что рукопись, которая легла в основу его претензий — предъявленная им издательству и мистеру Экклзу для рассмотрения, — была вовсе не той, которую он послал Норрису и Бауму за два года до этого, в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Он «сочинил» ее после того, как роман Экклза вышел в свет, и дал то же самое название, что и рукописи, присланной впервый раз. — «Все мое — твое»

— Можете опускать очевидные вещи, — буркнул Вулф. — Следовательно, вы считаете, что все пять случаев можно назвать… как бы это сказать… плагиатом вверх тормашками? Рукопись, на которой основывалась претензия, создавалась после выхода в свет романа, после постановки пьесы на сцене, и шантажисты добивались успеха.

— Вот именно, — подтвердил Харвей. — Такова общая схема. Третий случай с Джейн Огильви в точности повторит первый. В случае с Кеннетом Реннертом единственное отличие заключалось в том, как была обнаружена его рукопись. Так обстояли дела, когда наша комиссия провела свое первое заседание. Один видный романист сказал на совете НАПИД, что осенью у него выходит в свет новая книга и он молит бога, чтобы она потерпела неудачу. Никто даже не рассмеялся. На заседании Джеральд Кнапп, глава издательской фирмы «Кнапп и Боуэн»… Как вы тогда выразились, мистер Кнапп?

Кнапп облизал губы.

— Я сказал, что это несчастье еще не задело нас, но издательство выпустило три романа, которые попали в список бестселлеров, и мы со страхом распечатываем приходящую к нам корреспонденцию.

— Таково положение дел, — продолжал Харвей, обращаясь к Вулфу. — А теперь вновь возникла Алиса Портер. Этому пора положить конец. Мы консультировались не меньше чем с десятью юристами, адвокатами писателей и издательств, знатоками авторского права, и никто из них не знает, что предпринять. За исключением, пожалуй, одного, который посоветовал обратиться к вам. Можете ли вы прекратить эти вымогательства?

Вулф покачал головой.

— Если вы ожидаете, что я отвечу вам «нет», вы бы не приходили сюда. Если ожидаете, что я скажу «да», значит, вы считаете меня хвастуном, и в этом случае вам тоже не следовало бы приходить. Я, конечно, не могу гарантировать, что кто-нибудь впредь не станет вымогать денег у писателя по той схеме, которую вы нарисовали.

— Мы и не ждем от вас гарантий на будущее.

— Тогда чего же вы хотите?

— Мы хотим, чтобы вы приняли какие-либо меры в создавшейся ситуации, которые дадут нам возможность оплатить ваш счет не только потому, что мы обязаны это сделать, но также и потому, что вы заслужили свой гонорар, а мы за свои деньги получили то, что желали.

— Так больше похоже на дело, — кивнул Вулф. — И облечено это в форму, достойную автора «Почему боги смеются». Я было думал, что вы пишете лучше, чем говорите, но вы выразили свою мысль так хорошо, что я меняю свое мнение. Итак, вы согласны пригласить меня на этих условиях?

Харвей посмотрел на Джеральда Кнаппа, затем на Декстера. Те, в свою очередь, обменялись взглядами.

— Можете ли высказать нам, каким образом вы рассчитываете действовать и каков ваш гонорар? — спросил Рубен Имхоф.

— Нет, сэр, не могу, — ответил Вулф.

— Какого черта, — раздавливая в пепельнице очередную сигарету, сказал Мортимер Ошин, — разве можно требовать каких-либо гарантий!

— Я предлагаю согласиться при условии, что мы оставляем за собой право в любой момент прервать наше соглашение, — произнес Джеральд Кнапп.

— Это похоже на пункт издательского договора, — заметил Харвей. — Вы принимаете такие условия, мистер Вулф?

— Конечно.

— Вы удовлетворены, мистер Кнапп?

— Да. Ведь это наш поверенный в делах посоветовал обратиться к Ниро Вулфу.

— Мисс Винн?

— Согласна, если согласны остальные. Это была хорошая мысль — обыскать мои квартиры, нынешнюю и прежнюю, на Перри-стрит.

— Мистер Ошин?

— Безусловно, согласен.

— Мистер Декстер?

— При условии, что мы можем в любой момент прервать нашу договоренность.

— Мистер Имхоф?

Мистер Имхоф склонил голова набок.

— Я готов присоединиться к большинству, но у меня есть несколько замечаний. Мистер Вулф не может сказать, как он будет действовать, и, естественно, мы не вправе ожидать, что он, подобно фокусника, вытащит на наших глазах кролика из шляпы, но, как он сам заметил, первые три дела ушли в область преданий, а четвертое вскоре последует за ними. Однако дело мисс Винн остается животрепещущим. Алиса Портер, которая заварила всю эту кашу, только что предъявила ей претензию. Я считаю поэтому, что следует сконцентрировать все внимание на деле мисс Винн. Второе мое замечание заключается в том, что если мистеру Вулфу удастся заставить Алису Портер отказаться от своих претензий, то, я думаю, мисс Винн сочтет правильным и справедливым взять на себя оплату части гонорара мистера Вулфа. Вы не считаете, что я прав, Эми?

— Конечно, конечно, — задергала она носом.

— Было бы также правильно и справедливо, — вставил Харвей, — чтобы часть гонорара была оплачена издательством «Виктори пресс». Как вы думаете?

— Мы готовы, — Имхоф улыбнулся. — Мы войдем в долю вместе с АКА. Мы даже готовы понести большую часть расходов. — Он подошел к столу Вулфа. — Что вы скажете о том, чтобы сосредоточить внимание на Алисе Портер?

— Я не могу ответить на это, сэр, пока не обдумаю все обстоятельства дела. — Вулф обратил свой взор на председателя. — Кто мой клиент? Комиссия или кто?

— Как вам сказать… — Харвей взглянул на Джеральда Кнаппа.

Кнапп улыбнулся.

— Достигнута договоренность, мистер Вулф, что Ассоциация книгоиздателей и Ассоциация писателей и драматургов в равных долях разделят расходы, которые наша комиссия сочтет необходимыми. Они и являются вашими клиентами. Вы будете иметь дело с мистером Харвеем, председателем комиссии, как с уполномоченным обеих Ассоциаций. Надеюсь, вас это удовлетворяет?

— Да. Но учтите, что операция может оказаться трудоемкой и дорогостоящей, и я прошу выдать мне аванс. Скажем, пять тысяч долларов.

Кнапп посмотрел на Харвея.

— Хорошо, — сказал Харвей. — Вы их получите.

Вулф выпрямился и глубоко вздохнул, словно собирался проделать какую-то работу и нуждался в дополнительной порции кислорода.

— Естественно, — произнес он, — что я должен получить все данные и документы, касающиеся этих дел, в подлиннике или копии. Все. Включая рапорты детективов из сыскного агентства, нанятого мистером Ошином. Я не могу планировать свои действия, пока не буду полностью информирован, а эти данные могут помочь мне разобраться в некоторых вопросах. Мистер Харвей, предпринимались ли попытки обнаружить связь между Алисой Портер, Саймоном Джекобсом, Джейн Огильви и Кеннетом Реннертом или между любыми двумя из них?

Харвей кивнул.

— Конечно, предпринимались, но безрезультатно.

— Где находятся четыре рукописи, на которых основывались притязания? Не копии, а оригиналы. Можно ли их посмотреть?

— В нашем распоряжении две рукописи — Алисы Портер «Только любовь» и Саймона Джекобса «Все мое — твое». Рукопись «На земле, не на небесах» Джейн Огильви фигурировала в качестве вещественного доказательства на суде, но после того, как она выиграла дело, была возвращена ей. У нас имеется лишь копия этого произведения. Сценарий пьесы Кеннета Реннерта «Бушель любви» находится у адвоката мистера Ошина. Копии он нам не дал. Конечно, мы…

Мортимер Ошин перестал чиркать спичкой и пробормотал:

— Он даже мне не дал…

— Мы ничего не знаем относительно рукописи рассказа «Счастье стучит в дверь» Алисы Портер, который лег в основу ее иска против Эми Винн. Подозреваю, что рукопись найдется в старой квартире мисс Винн, на Перри-стрит. Что делать тогда? — заключил Харвей.

— Не имею ни малейшего представления, — развел руками Вулф. — Черт возьми, вы показали мне только скелет, а я не кудесник. Я должен знать, что было предпринято в связи с каждым отдельным случаем, что было упущено, на какой бумаге перепечатаны рукописи… Давала ли показания и какие Джейн Огильви во время судебного разбирательства? Была ли она подвергнута компетентному перекрестному допросу? Каким образом рукопись Алисы Портер оказалась в ящике стола Эллен Стюрдевант? Как попала рукопись Джейн Огильви на чердак дома миссис Марджори Липпин? Как сценарий Кеннета Реннерта очутился в конторе бывшего литературного агента мистера Ошина?.. Был ли найден ответ хоть на один из этих вопросов? — Он пожал плечами. — И еще одно, относительно вашего утверждения, будто все эти претензии мошеннические. Я могу принять ваше утверждение в качестве рабочей гипотезы, но не вправе отбросить вероятность того, что предполагаемая жертва действительно является плагиатором. «Большинство писателей крадут чужие идеи, когда им предоставляется возможность сделать это при бесспорном условии, что…»

— Чушь! — взорвался Мортимер Ошин.

— Я взял эти слова в кавычки, мистер Ошин. Они принадлежат английскому поэту и драматургу Барри Корнвеллу, жившему больше ста лет тому назад. Он написал «Мирандолу», трагедию, которую исполняли в «КовентГардене» с участием Макреди и Кембла. Его слова, бесспорно, преувеличение, но вовсе не «чушь». Нельзя сбрасывать их со счетов.

Он обратил взор налево.

— Мисс Винн, не следует откладывать осмотр ваших квартир. Вы сами организуете это или поручите мне?

Эми Винн взглянула на Имхофа.

— Поручите мистеру Вулфу, — сказал Имхоф.

Мисс Винн обернулась к Вулфу и согласно закивала.

— Очень хорошо. Заручитесь согласием жильцов вашей бывшей квартиры на Перри-стрит и впустите моих людей в вашу нынешнюю квартиру, а сами удалитесь. Арчи, вызови Сола Пензера и мисс Боннер.

Я повернулся к телефону и набрал номер.

3

Тридцать четыре часа спустя, в одиннадцать часов вечера, в среду, Вулф вдруг выпрямился в своем кресле.

— Арчи!

Я перестал стучать на машинке.

— Да, сэр?

— Есть ответ еще на один вопрос.

— Очень хорошо. На какой?

— Относительно искренности пострадавших. Их добросовестность очевидна. Они действительно явились жертвой надувательства. Взгляни.

Я встал и подошел к нему. Для этого нужно было обогнуть стол, специально принесенный сюда из соседней комнаты и заваленный тонной всякой всячины. Тут были папки с корреспонденцией, вырезки из газет, фотографии, записи телефонных разговоров, справки, фотокопии различных документов, списки фамилий и адресов, стенограммы показаний и много всего другого. В течение тридцати четырех часов с перерывами на еду, сон и обязательное радение об орхидеях Вулф разбирался во всех этих материалах. Так же, впрочем, как и я. Мы прочитали все без исключения, кроме четырех книг: «Цвета страсти» Эллен Стюрдевант, «Берите все, что вам дают» Ричарда Экклза, «Святой или нечестивец» Марджори Липпин и «Постучи в мою дверь» Эми Винн. Браться за эти произведения не имело смысла — было известно, что их сюжеты и действующие лица идентичны сюжетам и персонажам рассказов, на которых основывались притязания шантажистов.

Вулф прервал меня, когда я печатал отчет, который должны были подписать Сол Пензер и Долли Боннер, посетившие нас сегодня. Во вторник они провели семь часов в квартире на Перри-стрит, а в среду шесть часов — в нынешней квартире Эми Винн на Арбор-стрит. Они был готовы поклясться на кипе бестселлеров, что рукописи рассказа Алисы Портер под названием «Счастье стучит в дверь» нет ни в одной из квартир. На Перри-стрит вообще не было ни единой рукописи, а на Арбор-стрит их полный ящик — два романа, двадцать восемь рассказов и девять очерков, принадлежащих перу Эми Винн и носящих следы неоднократных путешествий по почте. Сол представил подробную опись с указанием названий и количества страниц. Я позвонил Филиппу Харвею, чтобы доложить о результатах поисков, но его не оказалось дома, и я связался С Рубеном Имхофом. Услышав добрые вести, Имхоф обрадовался и обещал передать их Эми Винн.

Обойдя заваленный бумагами стол, я остановился у стола Вулфа. Перед ним были разложены три экспоната из нашей коллекции: оригиналы рассказов «Только любовь» Алисы Портер, «Все мое — твое» Саймона Джекобса и копия рассказа «На земле, не на небесах» Джейн Огильви. В руке у Вулфа было несколько листков, вырванных из блокнота. Он опирался на подлокотник кресла, держа руку с бумажками прямо перпендикулярно в воздухе. Это требовало усилий и случалось только тогда, когда шеф бывал особенно доволен собой.

— Что же вы обнаружили? — спросил я. — Отпечатки пальцев?

— Лучше, чем отпечатки. Все три рассказа написаны одним лицом.

— Вот как? Но не на одной машинке. Я сравнивал шрифты.

— Я тоже. — Он помахал в воздухе листками. — Это куда важнее машинки! На машинке можно сменить шрифт. — Он взглянул на первую страничку. — В повести Алисы Портер герой «изрекает» шесть раз. В рассказе Саймона Джекобса — восемь раз. У Джейн Огильви — семь раз. Ты, конечно, знаешь, что почти у каждого писателя имеется свой излюбленный заменитель сюда «сказал». В поисках вариаций для «он сказал» или «она сказала» автор заставляет своих героев «заявлять», «утверждать», «выпаливать», «произносить», «молвить», «изрекать», «оповещать», «заметить», «бросить», «обронить», «буркнуть», «ввернуть», «шепнуть» — синонимов десятки. Как правило, у каждого автора свои излюбленные словечки. Ты согласен, что это не простое совпадение — привязанность одного мужчины и двух женщин к одному и тому же «изрекать»?

Я неуверенно кивнул.

— Я обнаружил и другие примечательные совпадения, — продолжал Вулф и взглянул на второй листок. — Два из них буквальные. Алиса Портер пишет: «Ни за какие блага мира не согласится она унизить собственное достоинство». Саймон Джекобс пишет так: «Неужели он потеряет свое доброе имя? Ни за какие блага мира!» И еще: «Ни за какие блага мира не согласится она вновь на муки, которые не вынесла бы никакая другая женщина». У Джейн Огильви герой рассказа отвечает на вопрос так: «Ни за что, дорогая, ни за какие блага мира».

Я потер щеку.

— А какие блага мира сулит все это вам?

Он отмахнулся от меня и перешел к третьей страничке.

— Еще одно буквальное совпадение. У Алисы Портер: «Едва лишь она тронула его за руку, как сердце у него учащенно забилось». И еще: «Едва лишь наступили сумерки, когда она подошла к своей двери и достала из сумочки ключи». И еще: «Оставался едва лишь один шанс». Саймон Джекобс при аналогичных построениях фразы использует «едва лишь» четыре раза, а Джейн Огильви — три.

— Сдаюсь, — изрек я. — Случайность исключается.

— Есть еще два момента. Первый — пунктуация. Авторы всех трех рассказов без ума от точки с запятой, и пользуются этим знаком препинания в тех случаях, когда большинство людей избрали бы точку или тире. Второй момент для меня, пожалуй, самый решающий… Ловкий хитрец может умышленно преобразить все элементы своей манеры письма, кроме одного — разделения на абзацы. Отбор слов, синтаксис могут сознательно быть подвергнуты изменению, но деление на абзацы делается инстинктивно, подсознательно. Я допускаю возможность, что буквальные совпадения и даже пунктуация могут быть случайными, хотя это маловероятно, но деление на абзацы — никогда. И я утверждаю, что тексты этих трех рассказов делились на абзацы одним и тем же лицом!

— Один вопрос, почему никто не обратил внимания на все это?

— Возможно, потому, что ни у кого не было под рукой всех трех рукописей сразу и никто не имел возможности сравнить их. До создания этой комиссии рукописи находились в разных местах.

Я взглянул на часы.

— Четверть двенадцатого. Харвей должен быть дома. Хотите похвастать?

— Нет. Я устал и хочу спать. Спешить некуда. — Он отодвинул кресло и поднялся.

Иногда он сам несет свою тушу, весом в одну седьмую тонны, на второй этаж, но в этот вечер он воспользовался лифтом. После его ухода я взял все три рассказа и не менее получаса потратил на их изучение. И хотя Лили Роуэн однажды сказала, что я туп, как кувалда (в тот момент она не владела собой и не сознавала, что говорит) — понял, что имел в виду Вулф.

Заперев рассказы в сейф, я задумался над проблемой уборки заваленного бумагами стола. Права и обязанности обитателей старого каменного особняка на Тридцать пятой Западной лице четко разграничены. Вулф является владельцем дома и главнокомандующим. Фриц Бреннер, шеф и домоправитель, отвечает за состояние всего замка за исключением оранжереи, кабинета и моей спальни. Теодор Хорстман ведает орхидеями и не вмешивается ни во что на нижних этажах; обедает он на кухне вместе с Фрицем. Я питаюсь в столовой с Вулфом, за исключением тех дней, когда мы не разговариваем. Тогда я присоединяюсь к Фрицу и Теодору или иду обедать к кому-нибудь в гости, приглашаю кого-нибудь в ресторан или отправляюсь в харчевню Берта на Десятой авеню и уплетаю там бобы со свининой. Мои права и обязанности зависят от возникшей обстановки, и решение вопроса, что именно эта обстановка от нас требует, создает иногда атмосферу, при которой мы с Вулфом перестаем разговаривать. Следующая фраза должна выглядеть так: «Однако уборка заваленного бумагами стола, который находится в кабинете, является моей прямой обязанностью» — и я должен решить, оставить ли эту фразу здесь или начать с нее новый абзац. Видите, как это тонко? Так что делите на абзацы сами.

Я остановился и принялся разглядывать груду бумаг. Среди них были разбросаны сведения относительно четырех истцов. Допустим, что все эти рассказы написал один из них, но кто именно? Я перебрал в уме всех четырех.

Алиса Портер. Тридцать с небольшим лет. Незамужняя. Имеется фотография. Упитанная. Весит фунтов сто пятьдесят. Круглолицая, небольшой носик, близко посаженные глаза. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году жила в «Колландер хауз» на Восемьдесят второй Западной улице, в пансионе, населенном девушками и одинокими женщинами, которые не в состоянии позволить себе никаких излишеств. Теперь живет неподалеку от Кармела, в шестидесяти милях к северу от Нью-Йорка, в коттедже, купленном, по-видимому на деньги, выуженные у Эллен Стюрдевант. С тысяча девятьсот сорок девятого по тысяча девятьсот пятьдесят пятый год опубликовала в журналах четырнадцать рассказов для детей и выпустила детскую книжку «Мотылек, которой питался земляными орехами», опубликованную издательством «Бест и Грин» в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году и не имевшую успеха. В тысяча девятьсот пятьдесят первом году вступила в Национальную Ассоциацию писателей и драматургов, но была исключена в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году за неуплату членских взносов. Восстановилась в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.

Саймон Джекобс. Описание и фотографии. Шестьдесят два года, сухощав, шевелюра, как у Марка Твена (по словам адвоката «Тайтл хауз»), заикается. Женился в тысяча девятьсот сорок восьмом году, в возрасте пятидесяти одного года. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году с женой и тремя детьми поселился в квартире на Двадцать первой и Западной улице, где проживает до сих пор. Во время первой мировой войны находился за океаном в составе Американской экспедиционной армии. Дважды ранен. С Тысяча девятьсот двадцать второго по тысяча девятьсот сороковой год написал сотни рассказов для желтых журнальчиков под четырьмя псевдонимами. Во время второй мировой войны служил в Информационном отделе вооруженных сил США, писал тексты для радио по-немецки и по-польски. После войны вновь принялся сочинять рассказы, но покупали их плохо, не больше восьми-девяти в год, по три цента за слово, В тысяча девятьсот сорок седьмом году издательство «Оул пресс» выпустило его книгу «Огневой вал на рассвете», разошедшуюся в количестве 34 тысяч экземпляров. Больше его книг не выходило. Рассказы публиковались все реже и реже. Член НАПИД с тысяча девятьсот тридцать первого года, членские взносы платит аккуратно, платил даже во время войны, хотя не был обязан этого делать.

Джейн Огильви. Описание по трем источникам и нескольким фотографиям. Чуть меньше или чуть больше тридцати лет, в зависимости от источника информации. Небольшого роста, хорошая фигура, миловидное личико, задумчивые глаза. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году проживала со своими родителями в их доме в Ривердейле, где проживает и в настоящее время. Сразу после получения денег от наследников Марджори Липпин совершила путешествие в Европу, ездила одна, пробыла в Европе всего месяц. Зажиточный отец, занимается оптовой торговлей скобяными товарами. На суде показывала, что ею опубликовано в различных журналах семнадцать стихотворений; три из них прочла со свидетельской скамьи по настоянию ее адвоката. Член НАПИД с тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, больше года не платила членские взносы.

Кеннет Реннерт. Могу исписать о нем десятки страниц, основываясь на докладах сыскного агентства, нанятого Мортимером Ошином. Тридцать четыре года, холост. Выглядит моложе своих лет. Мужественный (не мое слово, детективов), хорошо развит физически, красив. Пронзительные карие глаза, и так далее. Живет на Тридцать седьмой Восточной улице в просторной однокомнатной квартире с ванной и кухней. Детективы дважды обыскивали ее. Мать и сестры живут в Оттамуа, штате Айова. Отец умер. В тысяча девятьсот пятидесятом году окончил Принстонский университет. Служил в маклерской конторе «Орнетт и компания», в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году был уволен, причины увольнения не ясны, но что-то связанное с надувательством клиентов. Несудим. Начал писать для телевидения. Насколько известно, в течение четырех лет продал всего лишь девять короткометражных сценариев, другие источники существования неизвестны. Одалживает деньги у всех подряд; долги достигают тридцати или сорока тысяч. Не член НАПИД. Никогда не пользовался услугами литературных агентов или продюсеров.

Вот и вся четверка, весь квартет. Чисто интуитивно, без всяких на то оснований, я лично подозревал Алису Портер. Еще в 1955 году она впервые начала это грязное дело и теперь вновь взялась за него. Ее сочинение про «Мотылька, который питался земляными орехами» доказывало, что она ни перед чем не остановится. К тому же я не верю близко посаженным глазам. Утром, если Вулф поинтересуется моим мнением, что он часто делает просто из вежливости, я дам совет объединить ее с Саймоном Джекобсом в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, с Джейн Огильви в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году и, возможно, с Кеннетом Реннертом в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году. Если это Алиса Портер написала рассказы, которыми они воспользовались, то, конечно, между ней и ими должны быть контакты. Правда, сыскное агентство Ошина и адвокат, ведший наследственные дела Марджори Липпин, не обнаружили никакой связи между ними, но это уж зависит от квалификации того, кто занимается поисками.

Освободив место на полке одного из шкафов, я в семь приемов запихал туда все бумаги со стола, запер шкаф, вытащил стол в переднюю комнату и отправился спать.

4

Я так и не дал ему этого совета, потому что придумал кое-что получше. В 8.16 утра в четверг я спустился в кухню, обменялся «добрым утром» с Фрицем, взял стакан апельсинового сока, от первого глотка которого рассеивается в голове туман, оставшийся после сна, и спросил:

— Омлета нет?

Фриц закрыл холодильник.

— Арчи, ты же знаешь, если яйца еще не разбиты, значит…

— Знать-то знаю, но я голоден.

«Если яйца еще не разбиты…» означало, что, когда Фриц отнес Вулфу поднос с завтраком, шеф велел вызвать меня; Фриц не станет готовить омлет, пока не услышит моих шагов на лестнице и не поймет, что я направляюсь на кухню. Что ж, тогда не буду пить сок залпом, а продлю удовольствие. Сделав второй глоток, я со стаканом в руке поднялся в спальню Вулфа. Похожий в своей желтой пижаме на огромную гору, шеф босой восседал во втором по счету любимом кресле за столом возле окна, намазывая малиновое варенье на лепешку.

Я ответил на его приветствие и, не давая ему вставить словечко, продолжил:

— Вероятно, экземпляры «Мотылька, который питался земляными орехами» и «Огневого вала на рассвете» можно достать у издателей, а вот копаться в журналах в поисках стихов Джейн Огильви — дело трудное. Может быть, вам хватит книг Алисы Портер и Саймона Джекобса? Или понадобятся еще и их рассказы?

Он хмыкнул.

— Перестань хвастаться своей прозорливостью!

— Я вовсе не хвастаюсь, сэр. Просто я голоден и хотел сэкономить время.

— Тебе это удалось. Достань книги. Рассказы могут не потребоваться. Стихи Джейн Огильви не понадобятся наверняка. Я прочел три ее стихотворения. Чепуха. Набор слов. К тому же там нет разбивки на абзацы.

Я отпил еще глоток апельсинового сока.

— Что ответить, если они спросят, зачем нам нужны эти книги?

— Уклонись от ответа. — Он зацепил вилкой кусок лепешки с вареньем.

— А если позвонит Харвей?

— Нам нечего рассказать ему. Возможно позднее. Мне нужны эти книги.

— Что еще?

— Все.

Когда я вернулся на кухню, Фриц уже взбалтывал яйца для омлета. Я сел к столу, взял утренний выпуск «Таймс» и допил апельсиновый сок.

— Интересное дело? — спросил Фриц.

С точки зрения Фрица, интересное дело должно было отвечать трем условиям: не мешать распорядку дня в столовой, не продолжаться слишком долго (что всегда раздражало Вулфа) и, по возможности, принести куш пожирнее.

— Так себе, — отозвался я. — Придется прочесть несколько книг, вот и все. Пожалуй, так.

— Мисс Боннер помогает вам? — спросил он, ставя сковороду на плиту.

Я улыбнулся. Фриц рассматривает каждую женщину, которая появляется в доме, как потенциальную угрозу его кухне, не говоря уж об остальных его владениях, и особенно подозрительно относился к Дол Боннер. Дол, сокращенно от Теодолинда, являлась единственной в Нью-Йорке женщиной-детективом, владелицей сыскного агентства.

— Нет, — сказал я. — Вчера она приходила по личному делу. Вулф пристает к ней с приглашениями отобедать с ним, и она просила, чтобы я убедил шефа не надоедать ей.

Фриц ткнул в мою сторону ложкой.

— Послушай, Арчи, если бы я мог врать с таким апломбом, как ты, я уже давно был бы послом США в каком-нибудь государстве. Ты дамский угодник и хорошо знаешь, что женщины с такими глазами, как у мисс Боннер, и с ресницами такой длины, да еще собственными, а не подклеенными, очень опасны.

К девяти часам, благодаря омлету с абрикосовым вареньем, лепешке с беконом и медом и двумя чашками кофе, туман в голове рассеялся окончательно. Я отправился в кабинет и набрал номер телефона Харвея. По его тону можно было подумать, что я звоню ему на рассвете. Извинившись и пообещав никогда не звонить ему раньше полудня (только в самых исключительных случаях), я попросил назвать людей в издательствах «Бест и Грин» и «Оул пресс», которые могли бы помочь мне. Он ответил, что не знает там никакого, посоветовал обратиться к секретарю в НАПИД и повесил трубку. Черт, а не председатель! Ничего не поделаешь — позвонил в НАПИД. Секретарша начала допытываться, что мне нужно от этих издательств. Я объяснил. Тогда она захотела узнать, зачем Ниро Вулфу понадобились книги. На это я сказал, что ни один уважающий себя детектив никогда не говорит, зачем ему то или иное, и если я отвечу на ее вопрос, то скажу заведомую неправду. В конце концов я уговорил ее назвать мне несколько фамилий в нужных мне издательствах.

Мистер Арнольд Грин из издательства «Бест и Грин» оказался человеком чрезвычайно недоверчивым. Хотя он прямо не сказал этого, но я понял, что он подозревает, будто Объединенная комиссия по вопросам плагиата является секретной организацией, созданной его конкурентами для того, чтобы натянуть нос «Бесту и Грину», для чего и понадобились какие-то материалы, связанные с автором книги, вышедшей пять лет назад, во всяком случае, «Мотылек, который питался земляными орехами» не был распродан и голодал на складе. И вообще, какое отношение имеет эта книга к расследованию, проводимому Ниро Вулфом? Когда он слегка поостыл, я сказал, что целиком и полностью разделяю его точку зрения и передам мистеру Кнаппу, мистеру Декстеру и мистеру Имхофу, что по каким-то, по-видимому, вполне уважительным причинам он отказался предоставить один экземпляр книги мистеру Вулфу. На это он ответил, что я его неправильно понял, он не отказывает мне, что, возможно, в конторе и завалялся один экземпляр. Если так, то он немедленно пришлет книгу с посыльным, а если нет, то велит разыскать ее на складе.

Мистер У.Р. Пратт из «Оул пресс» оказался весьма деловым человеком. Когда я рассказал ему, что мистер Ниро Вулф проводит расследование по поручению Объединенной комиссии по вопросам плагиата, он прервал меня, заявив, что ему известно об этом, а когда я сказал, что мистеру Вулфу срочно нужна книга «Огневой вал на рассвете» и мистер Вулф будет весьма признателен, если… — он снова перебил меня, сказав, чтобы я оставил адрес секретарю, — книга будет прислана с курьером. Он не задавал никаких вопросов, однако за него это сделала секретарша. Она сразу спросила: «На чье имя выписывать счет?»

Первой прибыла книга «Огневой вал на рассвете» (что ничуть не удивило меня) с приложением счета на полтора доллара за курьера. Вулф уже спустился из оранжереи и просматривал утреннюю почту. Когда я протянул ему книгу, его передернуло при виде суперобложки, и он бросил книгу на стол, но через несколько минут взял ее в руки и раскрыл. Он был углублен в чтение, когда прилетел «Мотылек, который питался земляными орехами», и так как (я уже говорил об этом) мои обязанности зависели от возникающей ситуации, я принялся за чтение, ища «изрекла» и «ни за какие блага мира» или что-нибудь вроде: «Едва лишь мотылек проглотил десятитысячный земляной орех, как у него начались рези в желудке», а также, конечно, обращал внимание на точки с запятыми и систему разбивки на абзацы. Я просмотрел почти половину книжки, когда Вулф попросил ее у меня, и я поднялся с места и обменял «Мотылька» на «Огневой вал».

В начале второго, незадолго до ленча, Вулф отшвырнул «Мотылька» и буркнул:

— Фу! Ни одна не подходит, будь они прокляты!

Я закрыл «Огневой вал на рассвете».

— Книгу Саймона Джекобса, конечно, можно вычеркнуть, — заметил я. — А «Мотылек» Алисы Портер написан для детей. Нельзя ожидать, чтобы мотылек чего-то изрек, даже если он и без ума от земляных орехов. Но мысль о том, чтобы исключить Алису Портер из списка подозреваемых, претит мне. Она начала всю эту катавасию, она же и продолжила ее.

Вулф обернулся ко мне.

— Она не писала этих рассказов.

— Что ж, если вы так утверждаете… Но зачем так смотреть на меня? Я тоже их не писал. Ваше решение окончательное, или вы просто не в духе из-за того, что кто-то оказался достаточно предусмотрительным, чтобы надеть перчатки?

— Окончательное. Эти двое исключаются.

— Следовательно, остаются только Джейн Огильви и Кеннет Реннерт.

— Не похоже, чтобы это была Огильви. Женщина, которая сочинила так называемые стихотворения и в своих показаниях на процессе (я читал стенограмму) использовала такие выражения и обороты речи, почти наверняка не могла написать эти три рассказа, включая и тот, который, как она утверждает, написан ею. Кеннет Реннерт — возможно. Он остался единственным из четырех. Но его иск основан на сюжете пьесы, а не на рассказе, и у нас нет текста. Вполне вероятно, что он действовал самостоятельно. Можно ли достать копии сценариев, которые он написал для телевидения?

— Узнать?

— Успеется. Согласно отчету, они состояли исключительно из диалогов и вряд ли окажется полезными для нас. Хочу выслушать твое мнение. Наша задача заключается в отыскании человека, который в пятьдесят пятом году прочел «Цвета страсти» Эллен Стюрдевант, написал рассказ под названием «Только любовь» (использовав сюжетную канву и персонажи романа), склонив Алису Портер поставить под рассказом ее имя и обвинить Эллен Стюрдевант в плагиате, пообещав, по-видимому определенную долю от полученной суммы, затем проник в загородный дом Эллен Стюрдевант и подбросил рукопись в ящик ее письменного стола; человека, который год спустя при помощи другого сообщника повторил то же самое с «Берите все, что вам дают» Ричарда Экклза, воспользовавшись для установления своего приоритета тем обстоятельством, что Джекобс когда-то посылал свою рукопись литературному агенту Экклза и получил ее обратно; человека, который в пятьдесят седьмом году снова повторил тот же трюк с романом «Святой или нечестивец» Марджори Липпин, использовав другого сообщника — Джейн Огильви. Как твое мнение, может ли Кеннет Реннерт быть этим человеком?

— Недостаточно хорошо знаю его, — покачал я головой.

— Ты знаком с отчетом?

— Да. — Я задумался. — По первому впечатлению я бы ответил «нет». Десять против одного, что нет. Сомневаюсь, чтобы Реннерт возился с сообщниками. Отмечу особо: нет доказательств, что у него вообще было что-нибудь общее с сочинительством или сочинителями до пятьдесят пятого года, пока он случайно не связался с телевидением. Отсюда возникает вопрос: как мог он связаться с Алисой Портер, Джекобсом или Джейн Огильви? И еще: если он воспользовался их помощью в первых трех случаях, делясь с ними добычей, почему же в четвертый раз он совершает это самостоятельно и затем в пятом случае вновь прибегает к содействию Алисы Портер?

— Согласен, — кивнул Вулф. — Мы запутались в собственных силках. Выяснив, что эти три рассказа написаны одним и тем же лицом, мы решили, что облегчили задачу. На деле оказывается, что мы усложнили ее. Если эти четверо — съеденное кошкой мясо, то где же сама кошка?.. Очевидно только одно: человек этот американец. Но их сто семьдесят миллионов.

— Не так уж плохо, — резюмировал я. — Возможно, что он находится в штате Нью-Йорк, а это всего пятнадцать миллионов, да еще надо исключить детей, неграмотных, малограмотных, миллионеров, людей, отбывающих наказание в тюрьмах…

В дверях появился Фриц.

— Ленч готов, сэр.

— У меня нет аппетита, — пробурчал Вулф.

Это была правда. За ленчем он съел всего лишь четыре куска мяса, жаренного по-креольски, вместо обычных пяти.

5

Итак, он поднял бунт впервые за последние три года. Его бунты не похожи на бунты других людей. Другие бунтуют против армии, или флота; или властей, но он бунтует против самого себя. Это был его дом и его офис, и он взялся за определенное дело, но вдруг повернулся к нему спиной. Открытие, что все три рассказа написаны одним лицом (за что я отдаю ему должное), ударило по нему же, и он ретировался. Вернувшись после ленча в кабинет, я учтиво спросил, есть ли какие-либо задания для меня.

— Нет, — буркнул он. — Хотя, пожалуй, повидай мисс Портер, мисс Огильви, мистера Джекобса и мистера Реннерта. В любом порядке, который тебе покажется приемлемым. Познакомься с ними.

Я оставался учтивым по-прежнему.

— Для меня будет истинным удовольствием познакомиться с этими людьми. О чем я должен с ними говорить?

— О чем угодно. Я никогда не считал тебя молчальником.

— Может быть, привести их сюда, чтобы вы побеседовали с каждым из них в отдельности?

— Нет.

— Понимаю. — Я встал и взглянул на него сверху вниз. Это всегда раздражает его, потому что ему приходится задирать голову. — Должно быть, замечательно быть гением! Как та певичка, Дория Рикоо, которая просто уходит со сцены, если что-нибудь не по ней, а затем созывает пресс-конференцию. Может быть, и нам созвать пресс-конференцию, скажем, на шесть часов? Вы получили бы возможность поведать миру, что от такого титана мысли, как вы, нельзя ожидать того же, что и от рядового детектива, который…

— Будь любезен держать свои замечания при себе!

Значит, это действительно был бунт, а не скоропреходящий каприз. Если бы он просто прикрикнул на меня: «Заткнись!», как случается два или три раза в неделю, я бы знал, что его хандра пройдет через час-другой, и как ни в чем не бывало продолжал бы делать свои дела, но тут пахло другим. Это был затяжной прыжок, и неизвестно, на сколько времени. Вулф поднялся с кресла, подошел к книжным полкам, взял томик Шекспира, вернулся на место и открыл книгу, удалившись не только от расследования, но и из страны и даже из двадцатого века. Я ушел. На Девятой авеню я остановил такси и дал шоферу адрес — Двадцать первая Западная улица, № 632.

Дом этот не подходил под официальное определение жилых домов властями штата. Отнюдь. Это было старое, грязное, запущенное здание; то есть именно то, что жители Нью-Йорка обычно называют многоквартирным жилым домом.

Еще в такси я решил, как повести разговор с Саймоном Джекобсом, и, найдя его фамилию в списке жильцов, нажал кнопку. Щелкнул замок, я открыл дверь и стал подыматься по лестнице, вдыхая запах чеснока. Аромат чеснока в испанском соусе, который приготовляет Фриц, доставляет наслаждение, но на лестничной клетке жилого дома, где в течение полувека он впитывался в штукатурку вместе с другими ароматами из кухонь и мусорных ящиков, это невыносимо.

На третьем этаже перед открытой дверью меня ждала женщина, рядом с ней стоял мальчуган лет девяти или десяти. Когда я подошел, мальчик воскликнул: «Ой, вовсе это не Томми!» — и скрылся.

— Миссис Джекобс? — спросил я.

Женщина кивнула. Ее вид удивил меня. Саймону Джекобсу шел уже шестьдесят третий год, но его подруга, на которой он женился тринадцать лет назад, была далеко не стара — ни морщинки на лице, ни сединки в мягких каштановых волосах. Я представился и сказал, что желал бы поговорить с ее мужем. Она ответила, что он не любит, когда его тревожат во время работы, и спросила, по какому я делу. Я объяснил, что ничего не продаю, у меня есть деловое предложение, которое, может, выгодно ее мужу. Она повернулась и ушла в квартиру, оставив дверь раскрытой. Спустя довольно продолжительное время появился сам Джекобс, очень похожий на свою фотографию, — сухопарый и тощий, с лицом, изборожденным морщинками, которых хватило бы на двоих, и, как сказал адвокат «Тайтл хауз», с марк-твеновской шевелюрой.

— Что вам угодно, сэр? — Ему скорее подходил бы тонкий голосок, но у него был глубокий и звучный баритон.

— Мистер Джекобс? Моя фамилия Гудвин.

— Жена уже сказала мне.

— Я работаю в редакции журнала, распространяющегося по всей стране. Не буду называть его, пока не узнаю, заинтересуетесь ли вы предложением, которое мы хотим вам сделать. Может быть, вы разрешите войти?

— Это зависит… Работа над рассказом у меня в самом разгаре. Не хочу быть невежливым, но в чем заключается ваше предложение?

— Ну… мы хотели бы заказать вам очерк. Тема — переживания человека, узнавшего, что сюжет написанного им рассказа украден другим писателем, который сумел сделать из него бестселлер. Условное название для очерка может быть «Сочиняйте сами». Я хотел бы рассказать, как, по нашему мнению, следует трактовать эту тему, и мы могли бы обсудить…

Он захлопнул дверь у меня перед носом. Вы можете подумать, что я никудышный детектив, что любой более или менее опытный парень успел бы придержать дверь ногой, но, во-первых, случившееся было совершенно неожиданно для меня и, во-вторых, незачем блокировать дверь, раз ты не являешься наступающей стороной. Поэтому я показал закрытой двери нос, повернулся и направился к лестнице. Выйдя на мостовую, я сделал глубокий вдох, чтобы очистить легкие и дать им отдохнуть. На Десятой авеню я поймал такси и велел шоферу ехать на угол Лексингтон-авеню и Тридцать седьмой улицы.

Это здание между Лексингтон и Третьей авеню было совсем иного толка. По возрасту оно, возможно, было не моложе дома на двадцать первой улице, но умело пользовалось гримом. Кирпичный фасад был выкрашен в серо-серебряный цвет и отделан ярко-голубой краской, дверные наличники были из алюминия, по обе стороны подъезда стояли кадки с вечнозелеными растениями. В списке жильцов значилось всего восемь фамилий, по двое на каждом этаже. Имелось там и внутреннее переговорное устройство. Я нажал кнопку напротив фамилии Реннерт и поднял трубку. Послышался треск, затем голос:

— Кто там?

— Вы меня не знаете. Моя фамилия Гудвин. Ничем не торгую. Но, возможно, захочу что-нибудь приобрести.

— Бил Гудвин?

— Нет, Арчи Гудвин.

— Арчи Гудвин? Не помощник ли Ниро Вулфа?

— Собственной персоной.

— Так, так! Меня всегда интересовало, что покупают детективы. Поднимайтесь и расскажите! Верхний этаж.

Я повесил трубку и обернулся. Когда раздался зуммер, я открыл дверь. В вестибюле было еще больше алюминия, окаймлявшего дверь в лифт. Я ступил в кабину и нажал кнопку четвертого этажа. Лифт остановился, и дверцы растворились. В небольшом холле меня уже встречал Реннерт. Он был в рубашке с закатанными выше локтя рукавами, без галстука, мужественный, мускулистый, красивый, казавшийся моложе своих тридцати четырех лет. Я пожал протянутую руку и был препровожден в просторную комнату. Она была даже больше и красивее, чем я мог заключить из рапорта. Он подвинул мне большое удобное кресло и сказал:

— Виски, коньяк, джин?

Я поблагодарил и уселся на широкую тахту, которая, возможно, служила ему и кроватью.

— Рад познакомиться с вами, — сказал он, — если только вы не явились снять отпечатки моих пальцев для сравнения с отпечатками, которые вы обнаружили на кинжале, торчавшем в спине убитого. Клянусь, я не делал этого! Я никогда не режу людей ударом в спину, только в грудь! Так мне больше нравится.

— Отпечатки пальцев не помогут, — подхватил я, — на кинжале их не оказалось. Такой, знаете, старинный арабский кинжал с замысловатой рукояткой. Ну, хватит шуток. Я вам сказал правду. Возможно, я захочу, кое-что купить у вас, вернее, не я, а клиент Ниро Вулфа. Парень этот с деньгами, но ему этого мало. Его обуревают идеи. Одна из них заключается в том, что он готов перекупить ваш иск к Мортимеру Ошину и Элу Френду, укравшим вашу заявку на сценарий «Бушель любви» и превратившим ее в «Сорок бочек любви». Наш клиент готов заплатить десять тысяч наличными сразу и еще десять тысяч в случае, если Ошин и Френд заплатят неустойку. Конечно, наш клиент рассчитывает, что вы не откажетесь дать показания, если дело дойдет до суда.

— Так, так. — Он вытянулся на тахте. — Кто же этот сказочный златоуст?

— Клиент мистера Вулфа. Однажды мы помогли ему, правда, в деле иного рода. Если вы дадите согласие — вы с ним встретитесь. Десять тысяч лежат наготове.

— А что, если его затраты не окупятся?

— Это уж его забота. Значит, потеряет десять тысяч.

— Чушь. Они заплатят и в десять раз больше.

— Возможно, — уступил я. — Когда-нибудь. Но если дело дойдет до суда, потребуются расходы на адвокатов и всякое прочее…

— Что ж, передайте вашему клиенту, что это может меня заинтересовать. Я готов встретиться с ним ивсе обсудить.

Я покачал головой.

— Для этого я и пришел к вам. Наш клиент обратился к мистеру Вулфу потому, что тут есть кое-какие трудности, которые следует преодолеть. Первая: он хотел бы получить на руки какое-нибудь доказательство, что это не единственное драматургическое произведение, которое вышло из-под вашего пера. Ну, это проще всего. У вас, конечно, имеются копии ваших произведений, написанных для телевидения.

— Конечно. Все до единой.

— Отлично. Это разрешает вопрос. Вторая: если дело дойдет до суда, необходимо будет доказать, что это вы написали пьесу, которая была обнаружена у Джека Сандлера, и лучшим доказательством будет, если вы представите пишущую машинку, на которой напечатали свое произведение. Наш клиент может этого пожелать. Конечно, он заплатит за это отдельно.

— Он очень любезен.

— Он не так уж любезен. Между нами говоря, мне он не по душе.

— Мне тоже. Он вор. Он украл мою пьесу! — Реннерт вскочил. — Хватит, ищейка, вон отсюда!

Я не двинулся с места.

— Послушайте, мистер Реннерт. Я понимаю, что вы…

— Я сказал, прочь отсюда! — Он сделал шаг ко мне. — Может быть, вам помочь?

Я встал и приблизился к нему на расстояние руки.

— Хотите попробовать?

Я надеялся, что он захочет. Бунт Вулфа так повлиял на меня, что мне доставило бы удовольствие схватиться с кем-нибудь, а этот парень был как раз подходящей комплекции, так что это было бы не только удовольствием, но и хорошей тренировкой. Но он не сделал мне этого одолжения. Не сводя с меря глаз, он отступил на шаг.

— Не хочу пачкать ковер кровью, — сказал он.

Я повернулся и пошел к двери.

— Передайте Мортимеру Ошину, что это похоже на его вонючие пьесы! — крикнул он мне вслед.

На улице я взглянул на часы: 16.05. Кармел находился всего в полутора часах езды, и прогулка за город могла успокоить мне нервы, но я все же решил сперва позвонить. Какой номер телефона Алисы Портер? Я стоял на обочине тротуара, закрыв глаза и напрягая память, и наконец вспомнил его. За углом на Лексингтон-авеню я зашел в будку телефона-автомата, набрал номер и после четырнадцати гудков повесил трубку. Никто не отвечал. Я решил совершить более короткую поездку. Прошел пешком до Десятой авеню, затем еще один квартал на юг, добрался до гаража, взял «герон», принадлежавший Вулфу, которым я пользовался по доверенности, и поехал в сторону Вестсайдского шоссе.

Теперь уже я почти уверился, что это был не Кеннет Реннерт. Кто бы ни задумал эту кампанию, сочиняя рассказы, подбирая себе соучастников и пользуясь удобным случаем, чтобы подбросить рукопись, он был не мямлей, как Реннерт. Будь он чуточку поумнее, то, заподозрив, что Мортимер Ошин является клиентом Вулфа, он продолжал бы выведывать у меня сведения, вместо того чтобы выставить меня за дверь. Он был одним из хора, а никак не солист. Я успел позабыть о нем, пока добрался до аллеи Генри Хадсона.

Улицы Ривердейла были спланированы человеком, не имевшим представления о том, что такое прямая линия. Для приезжего это настоящий лабиринт, но у меня с собой была хорошая карта, и я всего лишь два раза возвращался назад, пока отыскал дом № 68 на Хаддон плейс. Остановившись у обочины, я оглядел дом и лужайку перед ним, клумбы с тюльпанами, высокие деревья. Фундамент дома был каменный, а выше был сложен из темно-коричневых бревен, которые лежали вертикально, а не горизонтально. Очень классно. Я вышел из машины и пошел по дорожке.

Приближаясь к крыльцу, я услышал звуки музыки. Я остановился и навострит уши. Звуки шли не из дома, а откуда-то слева. Я зашагал по траве, обогнул дом, прошел мимо ряда окон, снова повернул за угол и оказался у небольшой террасы. Аудитория, слушавшая музыку, которая доносилась из портативного радиоприемника, стоявшего на стуле, состояла из одного человека — Джейн Огильви. Она лежала с закрытыми глазами на подстилке почти обнаженная. По фотографиям, которые я видел (она была снята одетой), я сделал вывод, что у нее хорошая фигурка. Это подтвердилось. У нее даже были хорошие коленки.

Я не знал, как поступить — ретироваться и затем появиться вновь с какими-нибудь звуковыми эффектами или оставаться на месте и кашлянуть, — как вдруг она раскрыла глаза и повернула голову. Она искоса разглядывала меня в течение нескольких секунд и затем заговорила:

— Я почувствовала, что кто-то пришел. Неосознанное ощущение чьего-то присутствия. Надеюсь, что вы реальность?

Когда Вулф исключил ее из списка на основе ее показаний в суде и трех стихотворений, которые она там прочла, я еще сомневался, но несколько слов, произнесенных ею, убедили меня в том, что шеф прав.

— Ничего не говорите, — продолжала она, — даже если вы реальность. Вы ничего не можете сказать такого, что было бы равнозначно моменту, когда я ощутила ваше присутствие. Вы можете подумать, что я услышала ваше приближение, но я ничего не слышала. Мои уши были полны музыки, я вся была полна ею, но вдруг ощутила вас. Если бы был канун Святой Агнессы, но нет… И я не голодна и не в постели… Ах, неужели имя ваше Порфиро? Да? Нет, не отвечайте. Приблизьтесь!

Я был целиком и полностью согласен с ее предложением, но ничего не мог произнести, что соответствовало бы ситуации. Кроме того, мое имя было не Порфиро. Но я не хотел повернуться и безмолвно уйти, поэтому я подошел к клумбе, сорвал красную розу, прижал ее к губам, бросил ей и затем удалился.

Из ближайшей аптеки я позвонил в Кармел Алисе Портер, но мне снова никто не ответил. Делать больше мне было нечего. Я понимал, что Вулф поручил мне познакомиться со всем квартетом только из желания отделаться от меня; он знал, что если я останусь дома, то не отвяжусь от него или просто буду смотреть на него с укоризной. Поэтому я набрал другой номер, мне ответили, я высказал предложение относительно того, как провести следующие восемь или девять часов, и мое предложение было принято. Затем я набрал номер, который знал лучше всех других, и сказал Фрицу, что не вернусь домой к обеду.

Было уже далеко за полночь, когда я поднялся на крыльцо старого каменного особняка на Тридцать пятой Западной улице и отпер дверь своим ключом. На моем столе не было оставлено никакой записки. Я черкнул Фрицу, чтобы он не ждал меня к завтраку раньше десяти часов. Я всегда сплю свои восемь часов, и если Вулф вдруг выйдет ночью из своего состояния, он будет знать, где меня искать.

В пятницу утром, когда я спустился к завтраку, со мной был уложенный чемодан. Без четверти одиннадцать, захватив чашку кофе в кабинет, я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею.

— Да? — послышался голос Вулфа.

— Доброе утро, — радостно произнес я. — Вы помните, что меня пригласили провести уик-энд у друзей?

— Да.

— Может быть, мне отказаться?

— Нет.

— Тогда я хочу кое-что предложить. Вчера я повидал трех из них — Джекобса, Реннерта и мисс Огильви. Не видел только Алису Портер. Она не отвечает на звонки. Как вы знаете, дача мисс Роуэн, куда я еду, находится неподалеку от Коэтона, а это всего в получасе езды от Кармела. Мисс Роуэн ждет меня к шести часам. Если я поеду сейчас, то успею заехать в Кармел к мисс Портер.

— Что-нибудь важное в сегодняшней почте?

— Ничего, что не могло бы обождать.

— Тогда поезжай.

— Хорошо. Я вернусь в воскресенье вечером. Хотите послушать отчет о моих встречах с этими тремя?

— Нет. Если бы было что-нибудь интересное, ты бы уже сказал.

— Конечно. Номер телефона мисс Роуэн я оставлю у вас на столе. Я передам ей ваш привет. Не переутомляйтесь.

Он повесил трубку. Жирный боров! Я написал на бумажке номер телефона, положил ему на стол, зашел на кухню попрощаться с Фрицем, взял чемодан и был таков.

На Вестсайдском шоссе двадцать четыре часа в сутки оживленное движение, но за пределами города машин стало меньше, и после Хоуторн Сэркл я поехал довольно быстро. Съехав у Кротон фолз с дороги № 22 и покружив по перелескам мимо озер и речек, и остановился на часок в «Зеленом заборе», знакомом мне заведении, где женщина с двойным подбородком жарит цыплят так, как умела их жарить только моя тетка Марджи в Охайо. Фриц вообще не жарит цыплят — не признает. В два часа я вновь сел за руль. Мне оставалось проехать всего несколько миль.

Звонить Алисе Портер было незачем, раз я был уже там, но мне чуть не пришлось это сделать, чтобы выяснить в конце концов, как проехать к ее дому. Полицейский на Мейн-стрит и слыхом не слыхивал ни о какой Алисе Портер. Аптекарь слыхал, изредка он готовил ей по рецептам лекарства, но не знал, где она живет. Человек на заправочной станции считал, что к ней надо ехать по дороге на Кент Клиффс, но не был в этом уверен. Он посоветовал мне справиться у Джимми Мерфи, таксиста. Джимми тут же все объяснил: полторы мили на запад по дороге № 301, затем направо одну милю, опять направо по проселку с полмили, и я увижу по правой стороне ящик для писем.

Все оказалось именно так. Последние полмили в гору по извилистой, покрытой грязью узкой дороге. Ящик для писем висел в начале еще более узкого проулка, у провала в кирпичной стене, служащего, по-видимому, воротами, следов которых я нигде не обнаружил. Я повернул и с трудом проехал по корневищам до небольшого одноэтажного домика, выкрашенного голубой краской. Когда я вылез из машины, захлопнув за собой дверцу, откуда ни возьмись появилась маленькая двухцветная дворняжка и принялась облаивать меня. Однако любопытство вынудило ее приблизиться. Я нагнулся, пощекотал песика за ушами, и мы подружились. Он отправился со мной, помог постучать в дверь и, когда никто не отозвался, так же растерялся, как и я.

За годы, которые я обучался профессии детектива, я пришел к одному заключению: собак нужно кормить. Поблизости не было других домов, никаких соседей, которые могли бы кормить пса Алисы Портер. Следовательно, она должна была вернуться. Детектив высшего класса, такой, например, как Ниро Вулф, мог бы даже определить точное время ее возвращения, обследовав у собаки зубы и ощупав брюхо, но я не принадлежу к подобной элите. Я осмотрел участок — четыре молодых деревца и полдюжины кустов, разбросанных там и сям безо всякого порядка, и прошел за дом. Там был разбит небольшой аккуратный огородик, тщательно выполотый. Я выдернул несколько редисок и съел. Затем отправился к машине, достал из чемодана книгу, не помню какую именно, но только не «Мотылек, который питался земляными орехами», сел в один из двух шезлонгов, стоявших в саду, и принялся за чтение. Собачонка свернулась у моих ног и задремала.

Она появилась в 5:28. Фургон «форд» выпуска 1958 года проехал, подпрыгивая по корням деревьев, и остановился позади моего «герона». Она выкарабкалась из него и направилась ко мне. Пес с радостным лаем помчался навстречу, она остановилась и приласкала его. Я закрыл книгу и поднялся.

— Вы ко мне? — спросила она.

— Я к мисс Алисе Портер, — ответил я.

Она знала, кто я такой. Тут очень легко ошибиться, в свое время я ошибался тысячи раз, но сейчас по ее глазам я понял, что она узнала меня, или не заниматься мне больше своей профессией, а быть мойщиком окон. В этом не было ничего удивительного; так случалось довольно часто. Моя физиономия появляется в прессе реже, чем фото президента США, но однажды все же красовалась на первой странице «Газетт».

— Это я, — сказала она.

Рассматривая ее фотографии, я решил, что она весит сто пятьдесят фунтов, но с тех пор она прибавила еще фунтов десять. Ее круглое лицо стало еще круглее, нос уменьшился, глаза были посажены почти что рядом. Лоб у нее был покрыт испариной.

— Меня зовут Арчи Гудвин, — представился я. — Я работаю у Ниро Вулфа, частного детектива. Можете ли вы уделить мне десять минут?

— Конечно, если только вы подождете, пока я положу в холодильник покупки. Тем временем можете переставить свою машину позади моей. Только, пожалуйста, осторожнее с газоном.

Так я и сделал. Газон не имел ничего общего с газоном на Халдон плейс № 78, но, конечно, она займется им, когда получит деньги от Эми Винн. Я отъехал и поставил «герон» позади «форда». Она вытащила из своей машины груду свертков и, отвергнув мою помощь, понесла в дом. Я снова уселся в шезлонг, она вскоре появилась и села во второй.

— Я подумала, — сказала она, — что раз вы Арчи Гудвин и Ниро Вулф послал вас прямо сюда, то нетрудно догадаться для чего. Или, вернее, для кого. Это легко сообразить. Вулфа наняло издательство «Виктори пресс» или Эми Винн, чтобы он отыскал какой-нибудь изъян в моем иске за причиненный ущерб. Если это так, то вы зря потратили уйму горючего. Я не собираюсь разговаривать на эту тему. Не произнесу ни единого слова. Возможно, я и не семи пядей во лбу, но и не дура. Или я ошибаюсь, и вы приехали ко мне с каким-нибудь предложением? Тогда я готова выслушать.

Я покачал головой.

— Вы не совсем угадали, мисс Портер. Что касается вашей претензии к Эми Винн, в этом отношении ваша догадка верна, но ни мисс Винн, ни издательство «Виктори пресс» не нанимали мистера Вулфа. Я приехал сюда по получению одной нью-йорской газеты, которая ищет возможности кое с кем поквитаться. В прессе не было ни единого слова относительно вашего иска, просто удивительно, как в редакции узнали об этом. Но вы сами знаете, как расходятся всякие сплетни. Так вот, газета хочет опубликовать ваш рассказ «Счастье стучит в дверь», на котором вы основываете ваш иск, и меня просили узнать, какой гонорар вы хотите получить за право публикации рассказа с продолжением из номера в номер, и я не скрою, что вы можете назвать довольно кругленькую сумму. Причина, почему они наняли для этих переговоров Ниро Вулфа вместо того, чтобы явиться самим, заключается в том, что они хотят удостовериться в кое-каких деталях. Вы, конечно, понимаете, вопрос довольно щекотливый…

— Ничего щекотливого в моей претензии нет.

— Я говорю не об этом. Газета рискует быть привлеченной к суду по обвинению в клевете, хотя, казалось бы, для этого нет никаких оснований. Конечно, чтобы принять окончательное решение, газета хочет ознакомиться с рассказом. Мистер Вулф счел, что у вас должен быть экземпляр и вы передадите его мне. Верно ли его предположение?

Ее глаза встретились с моими. До сих пор она все время отводила от меня взор, но теперь посмотрела мне прямо в глаза.

— Вы ловкий человек, — сказала она.

— Благодарю вас, — улыбнулся я в ответ. — Мне самому хочется так думать, но я человек суеверный. Значит, вы считаете, что я ловкий? Очень ловкий?

— Да. Вы очень ловко управляете вашим языком. Я должна буду все это продумать. Так я и сделаю. Все обдумаю. А сейчас, как я уже сказала, я не хочу говорить по поводу этого. Ни единого слова. — Она поднялась.

— Но ведь вы не хотели говорить, думая, будто мистера Вулфа наняла Эми Винн или «Виктори пресс»

— Мне безразлично, кто нанял его, я не желаю об этом разговаривать. Прошу меня извинить. Я занята. — Она направилась к дому. Песик поглядел на меня, затем на нее и, решив, что она ему ближе по крови, засеменил за ней. Я сел за руль и включил мотор. На взгорке человек с охапкой дикого водосбора гнал перед собой стадо из сорока семи коров, каждая из которых больше предпочитала быть сбитой моим «героном», чем быть выдоенной. Поэтому прошло не менее пяти минут, пока я пробился сквозь стадо.

В воскресенье, на даче у Лили Роуэн, когда полдюжины ее гостей нежились на солнце у плавательного бассейна, я рассказал им о Ривердейле (опустив имя и причину моего появления там) и спросил, не считают ли они, что она не в своем уме. Три женщины проголосовали отрицательно, двое мужчин положительно, и это, конечно, кое-что доказывает, но я до сих пор не решил, что именно.

Поздно вечером в воскресенье, надышавшись свежим воздухом, с обгоревшим на солнце носом, я поставил чемодан в прихожей старого особняка, прошел в кабинет и на своем рабочем столе обнаружил записку: А.Г. Звонил Харвей. Явится к нам со своей комиссией в 11.15. Н.В.

6

На этот раз их было семеро вместо шести. В дополнение к трем из АКА — Джеральду Кнаппу, Томасу Декстеру и Рубену Имхофу — и к трем из НАПИД — Эми Винн, Мортимеру Ошину и Филиппу Харвею — прибавилась женщина средних лет по имени Кора Баллард, чей позвоночник был прям, как кочерга, и когда она стояла, и когда сидела. Харвей объяснил, что, не являясь членом комиссии, она присутствует здесь в качестве должностного лица, так как является исполнительным секретарем НАПИД. Харвей позаботился о том, чтобы она села рядом с ним. Заметив, какие взгляды бросали в ее сторону Декстер и Кнапп, я отчетливо понял, что в случае общенациональных выборов лучшего секретаря года голоса книгоиздателей не будут отданы Коре Баллард, а ее ответные взгляды свидетельствовали, что она не станет горевать из-за этого. На коленях у нее лежал наготове блокнот для стенографической записи, в руке — карандаш.

Филипп Харвей позевывал, сидя в красном кожаном кресле, возможно, из-за того, что вот уже во второй раз на этой неделе ему пришлось проснуться до полудня. Джеральд Кнапп заявил, что отменил два деловых свидания ради того, чтобы присутствовать здесь, и высказал свое согласие с мистером Имхофом в том, что обвинение Эми Винн и «Виктори пресс» со стороны Алисы Портер требует немедленного и самого решительного отпора; только поэтому он и согласился с мистером Харвеем, что они все вместе должны повидать мистера Вулфа и узнать, как продвинулось дело.

Вулф сидел, сжав зубы, и сердито смотрел на него.

— Если, конечно, — закончил Кнапп, — оно продвинулось.

— Нет, не продвинулось, — отозвался Вулф. — Если и продвинулось, то назад.

Все удивленно воззрились на Вулфа.

— Как так? — вопросила Кора Баллард.

— В самом деле, — воскликнул Мортимер Ошин, — как назад, черт побери?

Вулф глубоко вздохнул.

— Я вкратце все объясню вам и, если вы пожелаете, по первому вашему слову верну пять тысяч долларов, полученных в качестве аванса. Во вторник я говорил вам, что дело это может оказаться трудоемким и дорогостоящим. Теперь выяснилось, что оно может потребовать больше труда и времени, чем я могу уделить, и обойтись дороже, чем вы готовы заплатить. Вы сочли, что успех шантажа Алисы Портер в отношении Эллен Стюрдевант явился дурным примером для остальных, но вы ошиблись. Алиса Портер явилась всего лишь орудием в чужих руках, так же как Саймон Джекобс, Джейн Огильви и Кеннет Реннерт.

Кора Баллард оторвалась от блокнота.

— Вы сказали «орудием».

— Я так сказал. Я пришел к подобному заключению исходя из двух обстоятельств. Одно возникло в результате проведенной мною экспертизы рассказов, использованных первыми тремя поименованными мною людьми в качестве основы для их притязаний. Все эти рассказы написаны одним и тем же лицом. Доказательства бесспорны: словарь, стиль, синтаксис и разделение на абзацы. Если вы люди, профессионально занимающиеся литературой, сделаете сравнительный анализ этих рассказов, вы согласитесь со мной.

Харвей обернулся к Вулфу.

— Если это так, то это очень важно. Я хочу просмотреть эти рассказы.

— Не только важно, — заявил Кнапп, — но и просто удивительно! Должен заметить, что вы все же достигли определенного продвижения вперед.

— Я и сам так считал, — произнес Вулф, — пока не сделал следующий шаг. Мне казалось, что остается только узнать, кто из троих написал эти рассказы, и тогда все прояснится. Я достал книги Алисы Портер и Саймона Джекобса, сравнил их и затем перечел три стихотворения Джейн Огильви, которые она огласила на суде. Я не стану входить в детали, скажу только, что я пришел к убеждению, что ни один из трех не является автором этих рассказов.

— Но кто же тогда автор, черт побери?! — вскричал Имхоф. — И Алиса Портер повторяет теперь тот же трюк!

— Клянусь, это Реннерт! — заявил Ошин, разминая очередную сигарету в пепельнице. — Кеннет Реннерт!

Вулф покачал головой.

— Сомневаюсь. Основания для сомнений не решающие, но достаточно убедительные. — Он поднял руку ладонью кверху. — Так вот, после того как мы расстались с вами шесть дней назад, я думал, что мне нужно разобраться с четырьмя подозреваемыми лицами. Прочитав рассказы, я счел, что нужно определить только одного из четырех, — задача несложная. Остальные трое явились всего лишь орудием в руках этого одного. Это показалось мне продвижением вперед. Теперь тоже остается только один подозреваемый, но кто он и где? Он не является ни одним из четырех. Единственная возможность напасть на его след через связи, которые он должен был поддерживать со своими контрагентами. Подобные поиски, выходящие к тому же за рамки моих интересов, могут продлиться долго и будут стоить дорого. Они потребуют исчерпывающего и дотошного расследования связей этих троих, даже четверых, включая Кеннета Реннерта. Это уже продвижение назад, а не вперед.

— Вы хотите сказать, что отказываетесь от ведения дела? — спросил Декстер.

— Я хочу сказать, что при создавшемся положении это дело больше не подходит мне. Чтобы вести его, потребуется по меньшей мере дюжина опытных оперативных сотрудников, которые должны будут работать под компетентным руководством. Стоить это будет шестьсот или больше долларов в день плюс расходы при семидневной рабочей неделе. Я не берусь руководить подобной операцией. Позвольте мне закончить… Как я уже говорил мистеру Харвею в субботу, я послал мистера Гудвина повидать всех этих четверых, и он видел их. Арчи!

Я бросил записную книжку через плечо на свой письменный стол и подумал, что мы даже не сможем возместить понесенные расходы и тогда прощай мои три доллара и восемьдесят центов за жареного цыпленка, которого я съел в «Зеленом заборе».

— Доложить вам все подробно? — спросил я.

— Не мне. Им. Мисс Баллард ведет стенограмму. Если это не будет слишком пространно.

— Нет, не будет. Я провел всего две минуты с Саймоном Джекобсом. Семь — с Кеннетом Реннертом. Одну — с Джейн Огильви, восемь — с Алисой Портер.

— Тогда подробно.

Я подчинился. Так как я развил эту способность до такой степени, что мог дать Вулфу полный и точный отчет о двухчасовой беседе с тремя или четырьмя лицами, то это задание было для меня проще простого. Докладывая, я заметил, что Мортимер Ошин больше не чиркает спичками, чтобы закурить, и я воспринял это как высокую оценку своему дарованию рассказчика, пока не сообразил, что, будучи драматургом, он просто внимательно прислушивается к моим оборотам речи. Когда я умолк, он был первым, кто взял слово.

— Конечно, вы слегка приукрасили речь Джейн Огильви. Чертовски здорово!

— Никаких украшательств, — ответил я. — Когда я отчитываюсь, я только отчитываюсь.

— И вы считаете, что Кеннет Реннерт не… не зачинщик всего? — спросил Джеральд Кнапп.

— Да. Я уже привел доказательства.

— Мне кажется, — произнес Филипп Харвей, что все то, что рассказал нам мистер Вулф, не слишком меняет ситуацию. — Он оглядел присутствующих. — Ну, что мы решим?

Они провели совещание комиссии. Я счел это совещанием, потому что трое из них начали говорить одновременно, а Харвей вопил, что ничего не слышит. Наконец, четверть часа спустя, они пришли к соглашению.

Первым слово взял Томас Декстер.

— Предлагаю в течение двадцати четырех часов обдумать ситуацию и встретиться завтра сызнова. Возможно, что мистер Вулф…

— Минуточку. У меня есть идея, — вмешался Ошин, снова жуя сигарету. Он вытянул шею и из-за спины Джеральда Кнаппа взглянул на меня. — Вопрос к вам, мистер Гудвин. Кто из четверых, которых вы видели, больше всего нуждается в деньгах?

— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «деньги», — ответил я. — Десять долларов, тысяча или миллион?

— Что-нибудь посередине. Вот в чем моя идея: мы сделаем одному из них предложение. Ниро Вулф от нашего имени предложит, скажем, десять тысяч долларов. Какого черта, я сам готов заплатить такую сумму! Мой адвокат считает, что мне, может быть, придется уплатить Реннерту что-нибудь от пятидесяти до ста тысяч, и если моя идея приведет к успеху, то с Реннертом будет покончено. Вы, мисс Винн, в точно таком же положении в отношении Алисы Портер. Она тоже намерена ограбить вас…

— Ничего общего, — возразил Рубен Имхоф. — У Алисы Портер нет никаких доказательств. Алиса Портер утверждает, что мисс Винн украла у нее сюжет рассказа, но самого-то рассказа нет.

— Будет. Мисс Винн, неужели вы не согласитесь уплатить десять тысяч долларов, чтобы навсегда отвязаться от Алисы Портер?

Эми Винн обернулась к Имхофу. Он похлопал ее по плечу.

— В чем заключается ваша идея? — спросил он Ошина.

— А вот послушайте. По-моему, блестяще, но просто. Мы выплачиваем двадцать тысяч долларов за подробный рассказ о том, кто написал произведение, на основании которого предъявлена претензия, как была подброшена рукопись и так далее. С доказательствами, конечно. Мы гарантируем, что не возбудим судебного преследования, не потребуем возвращения полученных в результате шантажа денег. Вы видели их всех четверых, мистер Гудвин. На ком бы вы остановили выбор?

— На Саймоне Джекобсе, — ответил я.

— Почему именно на нем?

— Очень просто, хотя и не блестяще. Реннерт собирается содрать с вас куда больше — двадцать тысяч. То же самое и Алиса Портер; она только что предъявила свои претензии Эми Винн. Что касается Джейн Огильви, то тут только одному богу известно. На суде она заявила, что написала рассказ «На земле, не на небесах», потому что «задыхалась от опеки своего отца и обожания матери и искала выхода для своей плененной души» — конец цитаты. Я предполагаю, это означает, что она любым способом готова была заполучить какие-нибудь деньги и, по-видимому, шантажист знал об этом и решил помочь ей. Заполучив деньги и почувствовав свободу, она отправилась в Европу, но через месяц вернулась обратно в свои ясли. Она может взять двадцать тысяч, а может и отвергнуть.

— Значит, остается один Джекобс.

— Совершенно верно. По-видимому, он давным-давно истратил свою долю добычи. Сейчас у него трудные времена, пристроить рассказы нелегко. Он живет в трущобах вместе с женой и детьми. Не знаю, есть ли у него долги, наверное, есть, а он не из тех людей, которые любят быть должниками. Вероятно, он согласится получить куш в двадцать тысяч долларов, если будет твердо уверен, что на него не подадут в суд и ему не придется возвращать деньги, выуженные два года назад у Ричарда Экклза. Это должен гарантировать ему сам Экклз.

Ошин обернулся к Томасу Декстеру:

— Как вы считаете, мистер Декстер? Вы лучше нас знаете Экклза, вы издали его книгу. Он согласится?

Издатель провел рукой по седой шевелюре.

— Трудно сказать. Скажу только, что если мистер Экклз согласится, то и «Тайтл хауз» не будет возражать. Конечно, при условии, что письменное обязательство Джекобса — я надеюсь, что оно будет дано в письменном виде, — будет ясно говорить, что предъявленные им обвинения в плагиате были ложными. Таким образом, это снимет с издательства «Тайтл хауз» вину за то, что оно якобы выпустило в свет книгу, которая была гм… подделкой. Мы дадим обязательство, что не потребуем возврата денег ни целиком, ни частично, заплаченных нами Джекобсу.

— Отлично. Ну, а как Экклз?

— Ничего не могу сказать за него. Однако он человек здравомыслящий и толковый во всех отношениях. Думаю, что он согласится, если к нему правильно подойти.

— А что вы скажете по этому поводу, Кора? — спросил Филипп Харвей. — Вы знаете его лучше, чем кто-либо из нас.

Кора Баллард поджала губы.

— Еще бы я не знала Дика! Я помогала ему, когда он двадцать лет назад подписал договор на свою первую книгу. Тогда он еще не обзавелся собственным литературным агентом. Издатель требовал себе тридцать процентов за право экранизации и двадцать процентов от сборов. Смешно, право. В некоторых отношениях Дик очень странный человек, но он справедливый и очень щедрый. Думаю, что первым делом он пойдет к Полю Норрису, своему агенту, и посоветуется с ним. Конечно, я знаю и Поля, и, возможно, с ним следовало бы переговорить в первую очередь. Могу повидаться с ним сегодня же.

— Вот образцовый секретарь, — заявил Джеральд Кнапп. — Вы, писатели, всегда снимаете сливки.

Председатель Харвей хмыкнул.

— Издатели тоже не остаются внакладе. Однако к делу. Будь я на месте Дика Экклза, я бы не задумывался. К сожалению, я человек не его ранга и никогда не буду. У меня опубликованы шесть книг, и последняя — «Почему боги смеются?» — издана уже тиражом больше чем в девять тысяч экземпляров, что является для меня рекордом. — Он оглядел присутствующих. — Так что же относительно идеи мистера Ошина? Как она вам нравится?

— Мне нравится, — изрек Ошин. — Она стоит десяти тысяч долларов, и думаю, что мисс Винн должна принять ее.

Эми Винн посмотрела на Рубена Имхофа с немым вопросом.

— Мы это еще обсудим, — ответил он на ее взгляд и обернулся к председателю. — Не будет никакого вреда, если мисс Баллард повидается с мистером Экклзом и его агентом. Если они дадут согласие сотрудничать с нами, тогда и решим, как нам действовать дальше.

— Считаю, что нужно решить это сейчас же, — заявил Джеральд Кнапп. — Я целиком и полностью одобряю идею мистера Ошина и предлагаю принять ее. В случае согласия мистера Экклза у нас не будет надобности собираться вновь. Мистер Вулф получит необходимые бумаги и сделает предложение Саймону Джекобсу.

— Поддерживаю, — сказал Ошин.

— Будут еще вопросы? — спросит Харвей. — Нет? Тогда прошу, кто за предложение мистера Ошина, поднять руки. Единогласно. Мисс Винн, когда вы известите меня о том, согласны ли вы войти в долю с мистером Ошином на десять тысяч? Сегодня, предположим?

— Конечно. До пяти часов, — заверила она.

— Отлично. Если меня не окажется дома, позвоните мисс Баллард в НАПИД. Мистер Вулф, я надеюсь, что вы изменили свое решение? Вы согласны, что мы достигли некоторого прогресса? Конечно, только благодаря вам и мистеру Гудвину. Есть ли у вас какие-нибудь замечания?

— Да, хотя я детектив, а не ловец зверя с помощью наживок. Однако, поскольку мистер Гудвин назвал кандидатуру мистера Джекобса, мы оба берем на себя ответственность. Если вся подготовительная часть будет проделана вами удовлетворительно, мы начнем действовать.

7

В тот же день, в двадцать минут пятого, Эми Винн сообщила мне (лично, а не по телефона), что согласна внести свою долю в десять тысяч долларов.

Дела закрутились около трех часов дня после телефонного звонка Рубена Имхофа. Вулф и я после совместного обеда, который прошел в несколько улучшенной атмосфере, находились в кабинете. Он сидел за своим столом, диктуя письма, я за своим записывал его слова, когда раздался телефонный звонок и я поднял трубку.

— У телефона Арчи Гудвин.

— Это Рубен Имхоф. Я, конечно, знаю, что Вулф никогда не выходит из дома по делам…

— Совершенно верно. Никогда.

— Что ж, тогда приезжайте поскорее вы. Ко мне, в издательство.

— Я сейчас занят. Скажем, через час?

— Нет. Немедленно. Я ничего не могу объяснить вам по телефону. Поспешите.

— Ладно. Еду. Наберитесь терпения. — Я положил трубку и обернулся к Вулфу: — Имхоф. Что-то его кусает, не говорит что, просит приехать немедленно. Наша обязанность?

— Будь они прокляты, эти помехи, — буркнул Вулф. Мы как раз писали письмо Льюису Хьюитту, рассказывая о результатах скрещивания орхидеи Гаскеллианы Альбы с Моссиае Вашенери. — Что ж, отправляйся.

Так я и сделал. В это время дня движение транспорта на Восьмой авеню меньше, чем на Десятой, так что я направил свои шаги на восток, где и взял такси. Наконец мы доехали до перекрестка Пятьдесят второй улицы и Шестой авеню, и, когда повернули направо, я увидел, что весь квартал забит машинами. Я рассчитался с таксистом и дальше отправился пешком. Издательство «Виктори пресс» из Мэдисон-авеню в районе Пятидесятых улиц располагалось в новомодной коробке из стекла и бетона с четырьмя лифтами и вестибюлем, выложенным зеленым мрамором. В приемной на тридцать втором этаже я ожидал увидеть суматоху, судя по взволнованному тону, которым со мной разговаривал по телефону Имхоф, но все тут было тихо и безмятежно. На стульях терпеливо ждали приема два человека, один из которых держал на коленях толстенный портфель. Ясноглазая секретарша едва подняла голову при моем появлении. Однако, когда я назвал себя, она тут же оживилась, сказала, что мистер Имхоф ожидает меня, куда-то позвонила, и в тот же миг в приемную вошла привлекательная молодая особа и пригласила меня следовать за собой. Пожалуйста. Будучи, как я уже говорил, человеком наблюдательным, я, естественно, заметил, что бедра у нее ни на секунду не оставались в покое.

Кабинет Рубена Имхофа являлся идеальным местом для ведения переговоров с членами НАПИД по поводу условий договора на издание их книг. Автор, конечно, не станет мелочиться из-за отдельных незначительных деталей, беседуя с владельцем такого внушительного, в четыре окна, кабинета, таких мягких комфортабельных кресел, картин известных художников на стенах и настоящего старинного персидского ковра на полу. Мгновенно оценив все это, я приблизился к письменному столу, за которым восседал Имхоф. Он даже не встал и не протянул мне руки. Он был явно не в духе и вряд ли протянул бы руку даже самому Вильяму Шекспиру или Марку Твену, если бы они вдруг вошли. Меня он и вовсе не приветил. Вместо этого он обратился к особе, которая ввела меня в это святилище.

— Не уходите, Джудит, сядьте. Вот, Гудвин, пожалуйста, полюбуйтесь.

Я не спешил проявить заинтересованность. Возможно, как однажды заметил мой приятель, я воспитан не лучше, чем чванливый тигр, но Эми Винн являлась членом комиссии и одной шестой частью нашего клиента, и я не мог ее игнорировать. Итак, прежде чем полюбоваться, что, находилось на столе перед Имхофом, я обернулся к креслу, в котором сидела Эми Винн, и поздоровался. Она кивнула в ответ еле-еле, следует отметить. Затем я обернулся к столу и посмотрел на то, что предлагал мне Имхоф.

Всего лишь тонкая стопа бумаги форматом восемь с половиной на одиннадцать дюймов. На верхнем листке заглавие «СЧАСТЬЕ СТУЧИТ В ДВЕРЬ», ниже — АЛИСА ПОРТЕР. В верхнем правом углу дата — 3 июня 1957. Текст на остальных страницах был напечатан через два интервала. Я посмотрел на нумерацию последней страницы — 27.

— Где это нашлось? — спросил я.

— В шкафу, в регистратуре. В папке, помеченной «Эми Винн».

— Кто обнаружил рукопись?

— Мисс Фрей, моя секретарша. — Имхоф ткнул большим пальцем в сторону молодой особы. — Мисс Джудит Фрей.

— Когда?

— Минут за десять до того, как я позвонил вам. Мисс Винн как раз была здесь. Мы беседовали с ней по поводу письма, которое я отправил ей на прошлой неделе, и я вызвал мисс Фрей и попросил ее принести копию этого письма. Она принесла всю папку, потому что там, по ее словам, кое-что было. «Кое-что» оказалось этой рукописью. Мисс Фрей утверждает, что пять дней назад этой рукописи в папке не было. В тот день она в последний раз заглядывала в папку. Я хочу вас кое-что спросить. Помните, в то утро Мортимер Ошин сказал, что Эми Винн находится в таком же положении с Алисой Портер, как он сам с Кеннетом Реннертом, и я ответил, что вовсе не в таком же, потому что рукопись Алисы Портер не обнаружена, на что он ответил: «Будет». Не «может быть, будет», а именно «будет». Помните?

— Ерунда. — Я подвинул кресло и сел. — Мало ли что люди говорят! Вы познакомились с рукописью?

— Поверхностно. Так же, как и мисс Винн.

— Возможно, это и не имеет значения. Тот, кто сунул рукопись в папку, наверное, знает, что такое отпечатки пальцев. Кто имеет доступ в регистратуру?

— Все.

— Сколько всего?

— В договорном и редакционном отделах — тридцать два человека. А всего в издательстве больше ста, но сотрудники других отделов никогда не ходят в регистратуру.

— Но могут ходить?

— Конечно.

— Кто постоянно находится в регистратуре?

— Никого. Сотрудники бывают там, только когда в этом возникает необходимость.

— Туда может войти посторонний?

— Думаю, что да. — Имхоф склонился вперед. — Послушайте, Гудвин. Я сразу же вызвал вас. Следы еще не остыли. Ниро Вулф считается лучшим в этих делах, он и вы вместе. Я хочу, чтобы вы поймали этого сукина сына, и побыстрее.

— Его или ее?

— Неважно. Но побыстрее, черт возьми! — Он стукнул кулаком по столу. — Подбросить рукопись в мое издательство! Подумать только! Что вы предпримете? Чем я могу вам помочь?

Я положил ногу на ногу.

— Довольно сложное дело. У мистера Вулфа уже имеется клиент — Объединенная комиссия по вопросам плагиата, членами которой состоите и вы с мисс Винн. Может произойти столкновение интересов. Например, если рассматривать этот случай обособленно от других, то, возможно, правильнее всего было бы забыть о том, что рукопись обнаружена. Сжечь ее или спрятать. Но это не понравится комиссии, потому что эта рукопись может оказаться полезной для того, чтобы навсегда прекратить этот шантаж с плагиатом, то есть добиться именно того, чего хочет комиссия. Сколько человек знает о находке?

— Трое. Мисс Винн, мисс Фрей и я. И вы. Четверо.

— Давно ли мисс Фрей работает у вас?

— Около года.

— Следовательно, вы еще недостаточно хорошо ее знаете.

— Я знаю ее довольно хорошо. Она была рекомендована мне моей бывшей секретаршей, когда та вышла замуж.

Я взглянул на Джудит Фрей и снова перевел взгляд на Имхофа.

— В связи с мисс Фрей возникают два очевидных вопроса. Первый: не сама ли она положила рукопись в папку? Второй: если это сделала не она, можно ли ей доверять, что она позабудет о находке, если вы попросите ее об этом? Иначе будет весьма рискованно.

— Я не подкладывала рукописи, мистер Гудвин, — громко заявила мисс Фрей. — И если мой шеф не может мне доверять, лучше я подам заявление об уходе.

— Я всего лишь размышляю вслух. — Я обернулся к Имхофу. — Даже если вы доверяете мисс Фрей и решите, что она может держать язык за зубами, и уничтожите рукопись, остаюсь еще я. Я видел рукопись. Конечно, я сообщу об этом мистеру Вулфу, и он будет действовать исходя из интересов клиента, то есть комиссии, и может оказаться, что…

— Мы не уничтожим ее, — выпалила мисс Винн, подергивая носиком. Глаза у нее покраснели. Руки, которые она держала на коленях, сжались в кулачки. — Никогда прежде я не видела этой рукописи, и никто не может доказать, что видела! Мне противно все это! Противно!

Я обернулся к ней.

— Я понимаю вас, мисс Винн. В конце концов пострадаете вы, если Алисе Портер удастся ее трюк. Хотите услышать мой совет?

— Конечно.

— Но учтите, что после того, как я доложу все мистеру Вулфу, он может отменить мое предложение. Во-первых, дайте мне рукопись. На всякий случай я проверю, нет ли на ней отпечатков пальцев, а мистер Вулф сравнит текст с остальными. Во-вторых, никому не говорите ни слова. У вас, если не ошибаюсь, нет адвоката?

— Нет.

— Хорошо. В-третьих, не вступайте ни в какие переговоры с Алисой Портер. Если получите от нее письмо — не отвечайте. Если она будет звонить — вешайте трубку. В-четвертых, пусть мистер Вулф отнесется к этому случаю как к части того, ради чего он был приглашен. Он не может лично допросить всех служащих издательства и не будет этим заниматься, но у него есть квалифицированные люди, которые проделают это, если, конечно, мистер Имхоф окажет им содействие.

— Содействие, гм! — буркнул Имхоф. — Я впутан в это дело не меньше, чем мисс Винн. У вас все?

— Нет, — я продолжал обращаться к мисс Винн. — И последнее, я думаю, что идея Мортимера Ошина имеет шансы сработать. По выражению лица Саймона Джекобса, когда я просил его написать очерк о том, как чувствует себя литературный вор, мне показалось, что он ненавистен самому себе. Мне думается, что он пошел на это, оказавшись в трудном финансовом положении, ведь у него семья, дети, ему нужно их содержать… Теперь он жалеет о содеянном и был бы счастлив свалить этот груз со своей совести, и если сможет сделать это, не опасаясь тюрьмы, и к тому же еще получить приличную сумму, мне кажется, что он согласится. Гарантировать не могу, но я видел его лицо. Если я прав, вся авантюра с плагиатами выяснится. Только крючок нужно наживить поаппетитнее, а двадцать тысяч долларов вдвое аппетитнее, чем десять. Итак, в-пятых, я рекомендую вам сказать мне, что мы можем увеличить сумму до двадцати тысяч.

Носик у нее задергался.

— Вы хотите, чтобы я согласилась уплатить десять тысяч?

— Совершенно верно. При условии, что Ричард Экклз внесет свою долю.

— Соглашаться? — взглянула она на Имхофа.

Имхоф обратился ко мне.

— Именно об этом мы беседовали до вашего прихода, но не пришли ни к какому решению. Я лично был против. Но теперь, черт побери, согласен с вами. Я даже готов пойти на то, что «Виктори пресс» внесет половину этой суммы. Пять тысяч. А вы согласны дать пять тысяч, Эми?

— Да, — отозвалась она, — Спасибо, Рубен.

— Не благодарите меня. Благодарите мерзавца, который подложил эту пакость в мою контору. Нужно ли письменное заявление?

— Нет. — Я встал. — Я еще должен узнать, одобрит ли мистер Вулф совет, который я вам дал. Он вам позвонит. Мне нужно несколько листков глянцевой бумаги и штемпельная подушка. Я хочу взять отпечатки пальцев у вас троих для того, чтобы исключить их из отпечатков, которые могут оказаться на рукописи. И еще несколько больших конвертов.

Это заняло некоторое время, пока я получил три комплекта отчетливых отпечатков с помощью обыкновенной штемпельной подушки. Было уже около пяти часов, когда я покинул помещение издательства, причем мистер Имхоф оказал мне честь, проводив до самого лифта. Я решил пойти домой пешком. Это заняло бы всего на несколько минут больше, чем поездка на такси при таком движении транспорта, к тому же мне хотелось размяться.

Поднявшись на наше крыльцо и войдя в прихожую, я прошел в конец коридора и сунул голову в кухню, чтобы оповестить Фрица о моем возвращении, затем направился в кабинет, положил конверты на свой стол и достал щеточки, порошок и прочие приспособления из шкафа. В суде меня вряд ли сочли бы экспертом по дактилоскопии, но для наших надобностей я вполне подходил.

Когда Вулф в шесть часов спустился из оранжереи и, войдя в кабинет, увидел этот хаос на моем столе, он остановился и вопросил:

— Чем ты там занимаешься?

Я обернулся.

— Очень интересным делом. Я проверил первые девять страниц рукописи Алисы Портер «Счастье стучит в дверь» и не обнаружил никаких следов пальцев,даже плохо различимых, кроме следов Эми Винн, мисс Фрей и Имхофа. Это доказывает, что следы были тщательно стерты или что рукопись трогали в перчатках. В таком случае…

— Где ты ее взял? — Он стоял у стола, глядя через мое плечо на листки бумаги.

Я принялся рассказывать, и когда дошел до слов Имхофа о том, что в договорном и редакционном отделе издательства «Виктори пресс» работают тридцать два человека, Вулф прошел к своему столу и сел.

— Если вы хотите внести какие-либо изменения в совет, который я дал мисс Винн, у меня есть ее домашний телефон, — закончил я свой отчет. — Я ей сказал, что мой совет предварительный и должен быть одобрен вами.

Он хрюкнул.

— Удовлетворительно. Ты понимаешь, конечно, что это может оказаться только дополнительным затруднением, а вовсе не шагом вперед.

— Конечно. Неизвестная личность каким-то образом раздобыла ключ в комнату регистратуры, проникла туда после служебных часов и сунула рукопись в папку Эми Винн. Возможно, точно также было проделано с ящиком письменного стола Эллен Стюрдевант и с сундуком Марджори Липпин. Единственная разница, что этот случай горячий, как выразился Имхоф.

— Недавний, — допустил Вулф. — Дай мне девять страниц, которые ты проверил.

Я отнес ему страницы, вернулся к своему столу и занялся десятой страницей. Фриц принес пива, и Вулф откупорил бутылку и налил себе. На десятой странице я тоже ничего не обнаружил. На одиннадцатой было всего лишь два бесполезных грязных пятна — одно на лицевой стороне и другое на обратной, с краю. Страница двенадцатая содержала след первого большого пальца Рубена Имхофа. Я был уже на тринадцатой странице, когда послышался голос Вулфа: «Дай мне остальную рукопись».

— Но я сделал еще только три страницы. Я хочу…

— Дай мне всю рукопись. Я буду осторожен.

Я отнес ему рукопись и отправится на кухню посмотреть, как управляется Фриц с тушеными утятами, фаршированными крабами, потому что не хотел видеть, как Вулф будет пачкать остальные пятнадцать страниц. Не в том дело, что он не верит в дактилоскопию; просто он считает, что это шаблон, на который гений может не обращать внимания. Однако, пройдя на кухню, я сменил одного гения на другого. Когда я предложил выложить паштет на марлю, которой должны были быть обернуты утята, Фриц бросил на меня точно такой же взгляд, каким одарял Вулф при различных и многочисленных обстоятельствах. Я был усажен на табурет и делал только отдельные замечания Фрицу относительно преимуществ коллективного труда, когда из кабинета раздался рык:

— Арчи!

Я пошел на зов. Вулф сидел, откинувшись в кресле, положив ладони на подлокотники.

— Да, сэр?

— Это действительно новое затруднение! Рассказ написан Алисой Портер.

— Конечно. Об этом так прямо и сказано на первой странице.

— Не валяй дурака. Ты так же, как и я, ожидал, что он написан тем же самым человеком, который написал и три остальных произведения. Но оказалось, что мы ошиблись. Фу!

— Так-так, как сказал бы Кеннет Реннерт. Вы уверены в ошибке?

— Конечно.

— И также уверены, что это написано Алисой Портер?

— Да.

Я вернулся к своему столу и сел.

— Стало быть, на этот раз она решила проделать этот фокус самостоятельно, вот и все. Совершенно очевидно. Хотя это нам не помогает, но зато и не мешает. Не так ли?

— Возможно. Очень похоже, что тот, кого мы ищем, кого мы должны найти и уличить, не имел отношения к этому рассказу, и, таким образом, не следует тратить на него время. Мисс Винн не наша клиентка, так же как и мистер Имхоф. Они лишь члены комиссии. Нужно немедленно известить их, что они согласились внести десять тысяч для подкупа Саймона Джекобса по ошибке, решив, что это еще одна афера того же самого искомого нами лица, но это не так. Следует сообщить им об этом. Пусть тогда и решают, давать эти десять тысяч или нет.

Я почесал нос. Почесал щеку.

— Да. Конечно. Вы слишком много работаете. Слишком много читаете. Я и подумать не могу, чтобы вы забыли. Ну забудьте о том, что вы читали эту проклятую рукопись, хотя бы на двадцать четыре часа!

— Нет, ни я, ни ты не должны этого забывать. Немедленно позвони им. Разве мало предложить Саймону Джекобсу десять тысяч?

Я покачал головой.

— Нет, нет, не мало. Во всяком случае, я начал бы с десяти, но предпочел бы знать, что могу увеличить эту сумму. Возможно, даже, что он согласится и на пять. Я мог бы начать и с пяти.

— Очень хорошо. Соедини меня с мисс Винн.

Я обернулся, но не успел взять трубку, как раздался звонок. Звонил Филипп Харвей. Он хотел говорить с Вулфом, и шеф поднял трубку. Свою трубку я не положил и слышал весь разговор.

— Ниро Вулф у телефона.

— У меня хорошие новости, мистер Вулф. Благодаря Коре Баллард. Она обо всем договорилась с Ричардом Экклзом. Видела его самого и Поля Норриса, его агента, видела. Я только что разговаривал с Экклзом, все улажено. Адвокат Декстера составит утром соответствующие документы один на подпись Экклзу, другой для издательства «Таттл хауз». Я разговаривал с Мортимером Ошином, и он интересуется, хотите ли вы получить десять тысяч наличными или чеком.

— Думается, наличными было бы лучше.

— Ладно, я ему скажу. А что относительно Эми Винн? Она согласна?

— Еще неизвестно. Возникло новое обстоятельство. Рассказ, в котором Алиса Портер обосновывает свои притязания, обнаружен сегодня в «Виктори пресс».

— Не может быть! Будь я проклят! В издательстве у Имхофа?! Удивительно! Потрясающе! Тогда, конечно, она согласится. Ей придется согласиться.

— Возможно. Имеются кое-какие осложнения, о которых я сообщу позже. Во всяком случае, пожалуй, будет лучше выдать Джекобсу только половину обговоренной суммы, а остальное лишь после того, как он все расскажет. Если мисс Винн не согласится, эти деньги даст кто-нибудь другой. Комиссия сумеет разрешить эту проблему.

— Пожалуй, хотя я ничего не обещаю.

— Я и не прошу вас. Мы поставим этот вопрос перед мистером Кнаппом, мистером Декстером и мистером Имхофом. Им не удастся открутиться от уплаты.

— Ха! Вы не знаете, как умеют выкручиваться издатели. В таких делах они чемпионы.

— Тем более приятно будет принудить их. Приятно и вам, и мне.

Вулф положил трубку и обернулся:

— Соедини меня с мисс Винн.

8

На следующий день, во вторник, в половине шестого, я вошел в вестибюль жилого дома № 632 на Двадцать первой Западной улице и нажал кнопку, над которой было написано «Саймон Джекобс». Щелкнул замок, дверь растворилась, и я прошел к лестнице. Во внутреннем кармане пиджака у меня лежали два документа, подписанные один Ричардом Экклзом, а другой Томасом Декстером из издательства «Тайтл хауз». Оба документа были заверены нотариусом. В боковом кармане у меня покоилась аккуратная пачечка в пять тысяч долларов купюрами по двадцать, пятьдесят и сто долларов. Другие пять тысяч были разложены небольшими суммами по другим карманам.

Я мог бы прийти сюда и на два часа раньше, но только если бы на город обрушился ураган, ибо только ураган мог понудить Ниро Вулфа отменить посещение оранжереи от четырех до шести часов дня. Было принято решение, что не я буду ловить Джекобса на крючок. Мне было поручено лишь привезти его на Тридцать пятую улицу и смотреть, как это проделает Вулф. Решено так было главным образом из-за желания шефа, чтобы при этом присутствовал свидетель. Я не должен был показываться на глаза, а схорониться в алькове в конце прихожей с записной книжкой наготове, возле проделанной в стене дырки, которая со стороны кабинета была замаскирована картиной с изображением водопада. Сквозь это отверстие я мог все видеть и слышать. Однако, отправляясь за Джекобсом, я взял с собой и деньги, и документы на тот случай, если бы мне вдруг не удалось одними словами убедить Джекобса поехать к нам.

Все шло без всяких заминок. Вскоре после двенадцати Кора Баллард, исполнительные секретарь НАПИД, сама привезла документы. Она не послала их с курьером, потому что хотела вкратце проинформировать нас о Джекобсе, которого знала почти тридцать лет с тех самых пор, как он вступил в НАПИД в тысяча девятьсот тридцать первом году. Он всегда был со странностями, но она считала его честным и благородным человеком, поэтому, когда он обвинил Ричарда Экклза в плагиате, у нее возникло некоторое сомнение. Она даже подумала, что в этом есть какая-то доля правды, но ее сомнения улетучились, как только она сделала попытку связаться с Джекобсом, и он отказался разговаривать с ней. Он был гордый, легко ранимый челочек, любил свою жену и детей, и Кора Баллард советовала не запугивать его, не быть с ним грубым, а только показать деньги и документы и повести разговор на основе здравого смысла. Все эти советы могли бы оказаться чрезвычайно полезными, если бы Джекобс не был мертв вот уже четырнадцать часов.

Да, вот тебе и без заминок! Какое значение имело теперь то, что Эми Винн и Рубен Имхоф взяли обратно свое обещание подсластить приманку, чего вполне можно было ожидать. Во время обеда явился посыльный от Мортимера Ошина с десятью тысячами долларов.

Итак, в пять тридцать, приготовившись к запаху чеснока и задержав дыхание, я вошел в подъезд и направился к лестнице. Первые слова, с которыми я хотел обратиться к Саймону, уже были у меня на кончике языка. Я поднялся на третий этаж, и у раскрытой двери, где меня в прошлый раз ожидала миссис Саймон с сыном, меня ожидали и на этот раз, но не они. В полумраке я узнал того, кто меня поджидал, лишь подойдя почти вплотную. Мы заговорили одновременно и произнесли одно и то же слово:

— Вы? — сказали мы.

Так я и знал. Как выразилась бы Джейн Огильви, факт был ощутим, но не осознан. Присутствие сержанта Перли Стеббинса из бригады по расследованию убийств могло означать любое из дюжины предположений: ребенок Джекобса попал под машину, водитель которой скрылся; Джекобс убил свою жену; Джекобс или его жена подверглись допросу относительно чьей-либо насильственной смерти и тому подобное, но меня словно ударило током, и я сразу понял, почему сержант Стеббинс находится здесь. Этого можно было ожидать…

— Я здесь пять минут, — сказал Пэрли. — Всего лишь пять минут, и вдруг появляетесь вы! Чудеса, да и только!

— А я здесь всего лишь пять секунд, — ответил я, — и вдруг вы здесь! Мне нужно повидать по делу человека по имени Саймон Джекобс. Пожалуйста, передайте ему, что я пришел.

— По какому делу?

— По частному.

Пэрли Стеббинс заработал челюстями.

— Послушайте, Гудвин, — иногда он называл меня и просто Арчи, но это зависело от обстоятельств, — я здесь по делам службы. И если бы меня спросили, кого я меньше всего хотел бы встретить здесь, я назвал бы вас… Найден его труп. Джекобс убит. Мы опознали тело. Я иду к нему домой, чтобы задать кое-какие вопросы, и не успеваю приняться за дело, как раздается звонок, я открываю дверь, появляетесь вы и утверждаете, что пришли повидать его по делу. Когда вы приходите по делу к трупу, я знаю, что можно предполагать. Так вот, я спрашиваю: зачем вы сюда явились?

— Я уже сказал. По частному делу.

— Когда вы узнали, что Джекобс убит? Каким образом? Его опознали всего час назад.

— О его смерти я узнал только что. От вас. Давайте изберем кратчайший путь, сержант. Длиннейший будет заключаться в том, что сперва вы будете рычать на меня, начнете злиться из-за того, что я ничего вам не говорю, затем отвезете меня в Управление, хотя не имеете на это права, и этим самым разозлите меня, затем инспектор Кремер отправится повидать мистера Вулфа и так далее и тому подобное. Кратчайший же путь — дать мне позвонить мистеру Вулфу и спросить у него разрешения рассказать вам, зачем я явился к Джекобсу. Возможно, мистер Вулф разрешит, потому что нет никаких причин для противного, к тому же то, зачем я пришел к Джекобсу, может быть связано с его смертью. Вы же чертовски хорошо знаете, что без разрешения мистера Вулфа я ничего вам не скажу.

— Вы признаете, что ваше дело может быть связано со смертью Джекобса?

— Чушь. Не ловите меня на слове. Вы не окружной прокурор, и мы не в суде. Конечно, мистер Вулф захочет узнать какие-либо детали, когда и как был убит Джекобс и кем, если вам это известно.

Пэрли разинул и тут же захлопнул пасть. Когда мне бывают известны факты, которые ему необходимы, он готов плясать на мне, лишь бы выжать их из меня, но для этого я должен быть повергнутым наземь. В данном случае этого не было.

— При условии, что я буду присутствовать при разговоре, — сказал он.

— Пожалуйста, почему бы и нет!

— Ладно. Тело было обнаружено сегодня в два часа дня в парке Ван-Кортланда, в кустах. Тело протащили туда по траве с обочины дороги, так что, возможно, оно было доставлено туда на машине. Единственная рана в груди сделана ножом с широким лезвием. Орудие убийства не найдено. Экспертиза установила, что убийство было совершено вчера между девятью часами вечера и полночью. Возможно, что ничего не взято. В бумажнике оказалось восемнадцать долларов. А теперь можете позвонить Вулфу.

— Какие-нибудь подозрения?

— Никаких.

— Когда или куда он ходил вчера вечером? С кем?

— Неизвестно. Я как раз расспрашивал об этом его жену, когда вы явились. Говорит, что не знает. Телефон в его комнате, где он работает. Он пишет рассказы.

— Знаю. В какое время он ушел?

— Около восьми. Если у него было свидание, то он назначил его по телефону и жена ничего об этом не знает. Я только начал допрашивать ее. Мы вместе приехали из морга, где она опознала тело. Говорит, будто он сказал ей, что идет с кем-то повидаться и, возможно, вернется поздно. Вот и все. Если Вулф желает знать, что обнаружено у него в желудке, ему придется обождать, пока…

— Не болтайте глупостей. Где телефон?

Мы вошли в квартиру, он закрыл дверь и провел меня по узкому коридору в маленькую комнату с одним-единственным окном, у которого находился письменный стол, столиком, на котором стояла пишущая машинка, и полками с книгами и журналами. Кроме того, там было еще два кресла, в одном из которых сидела миссис Джекобс. Прежде я говорил, что она была не стара, но это было пять дней назад, а теперь я этого не мог бы сказать. Я бы не узнал ее. Когда мы вошли, она уставилась на меня и закричала: «Это он!»

— Что? — спросил ее Пэрли. — Вы знаете этого человека?

— Да. Я видела его — Она поднялась с места. — Он приходил сюда на прошлой неделе. Его зовут Гудвин. Мой муж разговаривал с ним не больше минуты, и после того, как он ушел, Саймон велел мне никогда больше не пускать его на порог. — Она вся тряслась. — Я так и подумала, что это он…

— Успокойтесь, миссис Джекобс, — взял ее под руку Пэрли. — Я знаю этою Гудвина. Я управлюсь с ним, не беспокойтесь. Позже вы мне все подробно расскажете. — Он проводил ее до двери. — Прилягте и отдохните немного. Выпейте чего-нибудь… Горячего чая…

Он прикрыл за ней дверь и обернулся ко мне.

— Значит, вы уже здесь бывали?

— Конечно. Если мистер Вулф разрешит, я признаюсь во всем.

— Вот телефон.

Я сел к столу и набрал номер. После пяти гудков Фриц поднял трубку. Он всегда отвечает на звонки, когда Вулф возится наверху со своими орхидеями. Я попросил соединить меня по внутреннему телефону и вскоре услышал голос Вулфа: «Да!»

— Должен доложить вам еще об одном затруднении. Я нахожусь в квартире Саймона Джекобса, в его рабочей комнате, где он писал свои рассказы. Рядом со мной сержант Стеббинс. Он расследует убийство Саймона Джекобса, чье тело было обнаружено сегодня в два часа дня в кустах Ван-Кортландского парка. Убит ударом ножа в грудь. Вчера между девятью и двенадцатью вечера. Тело, по-видимому, перевезено в парк на машине. Никаких следов. Ничего.

— Проклятье!

— Вот именно, сэр. Стеббинс был здесь, когда я пришел, и естественно, что его одолевает любопытство. Рассказать ему все или умолчать о каких-нибудь деталях?

Молчание. Через десять секунд я услышал: «Умалчивать не о чем».

— Хорошо. Попросите Фрица оставить мне хоть немного шашлыка. Я не знаю, когда вернусь. — Я повесил трубку и обернулся к Пэрли. — Шеф говорит, что я могу рассказать вам все, без утайки. Ну как, рассказать или вы предпочитаете подвергнуть меня допросу третьей степени?

— Рассказывайте. — Он придвинул кресло, в котором до этого сидела вдова, сел и достал записную книжку.

9

Томас Декстер расправил плечи и выдвинул вперед костлявую челюсть.

— Мне безразлично, как вы смотрите на это, мистер Харвей, — отрубил он. — Мне важно, как на это смотрю я. Я не виню ни мистера Вулфа, ни кого-либо из членов комиссии, включая самого себя, но меня мучают угрызения совести… Я считаю себя виновным, в подстрекательстве к убийству. Непреднамеренно, нет, но совесть… Мне следовало бы предусмотреть возможные последствия нашей задумки в отношении Саймона Джекобса.

Был полдень следующего дня, среда. Если вам надоели все эти собрания, то Вулфу и мне они осточертели вдвойне, но уж таково неудобство, если вашим клиентом является не отдельный человек, а целая комиссия.

Через два часа после того, как я все выложил Стеббинсу, наш коллективный клиент был вызван к нам. Ради этого визита Кнаппу пришлось прервать партию в бридж. Ошина разыскали за ужином в ресторане Сарди. Имхофа и Эми Винн вытащили с совещания в издательстве «Виктори пресс». Декстер, Харвей и Кора Баллард были обнаружены посыльными дома. Харвей расспросил всех, кто где находился, и доложил об этом Вулфу, чтобы тот осознал важность ситуации.

Явившись в одиннадцать часов вечера, они просидели у нас около часа. Было все: и повышенные голоса, и проклятия, и горячие дебаты, не было только общего согласия. Возьмем хотя бы вопрос: признают ли они вероятным, что Джекобс был убит с целью помешать ему выдать кого-то? Кнапп и Харвей ответили на вопрос отрицательно: Джекобс мог быть убит по каким-либо другим мотивам, не относящимся к нашему делу; возможно, что это просто совпадение. Декстер и Ошин заявили: да, они отвергают совпадение и не могут снять с себя ответственности за его смерть. Имхоф, Эми Винн и Кора Баллард заняли выжидательную позицию. Вулф поставил точку в этом споре: неважно, признают они вероятность того, что он убит в связи с нашим делом или не признают — полиция так же, как и сам Вулф, решила принять это за рабочую гипотезу.

Конечно, тут сразу же возник другой вопрос. Если Джекобса убили, чтобы он не смог рассказать, кто написал повесть «Все мое — твое», на основании которой Ричарда Экклза обвинили в плагиате, следовательно, убийца должен был знать о разработанном нами плане подкупа Джекобса. Кто сообщил об этом убийце? Вот что пыталась выяснить полиция, того же самого хотел добиться и Вулф.

Эми Винн рассказала о нашем намерении подкупить Джекобса двум друзьям, мужчине и женщине, с которыми ужинала вечером в понедельник. Кора Баллард известила президента и вице-президента НАПИД, а также двух членов правления. Мортимер Ошин поделился со своим адвокатом, литературным агентом, продюсером и женой. Джеральд Кнапп рассказал адвокату и двум членам правления своей фирмы. Рубен Имхоф разболтал трем руководящим сотрудникам издательства «Виктори пресс». По утверждению Филиппа Харвея, только он не сказал никому ни слова. Томас Декстер рассказал своей секретарше, адвокату и шестерым членам совета директоров «Тайтл хауз». Итак, включая членов комиссии, Вулфа и меня, об этом знали тридцать три человека. Предположим, они рассказали об этом другим — каждый только еще одному человеку, что было вовсе не трудно предположить, следовательно, осведомленных будет уже шестьдесят шесть. А если предположить… Дальше считайте сами. Я отказываюсь.

Другой вопрос: что теперь делать комиссии? По мнению Джеральда Кнаппа, она не должна ничего делать. Так как полиция считает, что убийца действовал, побуждаемый срочной необходимостью заткнуть рот Джекобсу, она направит свои усилия на то, чтобы выяснить личность того, кто написал эти произведения и подстрекал предъявлять иски. Хотя это могло иметь свои отрицательные стороны, но все же по сравнению с возможностями полиции возможности комиссии практически равны нулю. Филипп Харвей согласился с Кнаппом, может быть, потому, что трижды в течение девяти дней ему приходилось покидать постель до полудня, и он хотел наконец-то выспаться как следует. Эми Винн высказала предположение, что не помешает выждать и посмотреть, к каким выводам придет полиция. Кора Баллард считала, что для рассмотрения этой проблемы нужно созвать специальное заседание правления НАПИД, так как комиссии, созданной правлением, было поручено лишь разобраться с обвинениями в плагиате, а не заниматься поисками убийцы.

Но Томас Декстер, Мортимер Ошин, так же как и Рубен Имхоф, придерживались иного мнения. Хотя и по различным мотивам, они настаивали на том, чтобы Вулф продолжал расследование. Доводы Имхофа состояли в том, что неизвестно, сколько времени займут у полиции розыски плагиатора, если они вообще когда-либо разыщут его, а гласность, неизбежная при этом, может принести вред не только издателям, но и писателям. Ошин исходил из личных интересов. Он дал десять тысяч долларов наличными в надежде пресечь посягательства Кеннета Реннерта и желал, чтобы Вулф продолжал работать, что бы там ни говорили члены комиссии. Позиция Томаса Декстера была еще более личной. Это можно было понять из его речи, обращенной к Харвею. Он считал себя в какой-то мере виновным в подстрекательстве к убийству Джекобса. Очевидно, у него была старомодно-совестливая душа. Он продолжал твердить, что не может переложить ответственность за поимку убийцы на полицию, желает, чтобы Вулф продолжал расследование и чтобы в этом ему не создавали никаких помех: не желая ограничивать Вулфа в расходах, он готов внести любую требуемую сумму. При этом он даже не прибавил «в пределах разумного».

Он попросил председателя поставить вопрос на голосование. Три руки взметнулись вверх немедленно — Декстера, Имхофа и Ошина. Они были «за». Затем подняла руку Эми Винн, но без энтузиазма. Кора Баллард заметила, что, не являясь членом комиссии, не имеет права голоса. Джеральд Кнапп просил отметить, что голосует против.

— Даже если бы председатель имел право голосовать, это ничего бы не изменило, — сказал Харвей и обернулся к Вулфу. — Итак, продолжайте расследование. За прошедшее время в результате вашей деятельности был убит человек. Что нас ждет дальше?

— Очень грубо с вашей стороны, — заметил Ошин. — Я протестую. Предложение выдвинул я, и оно было принято.

Харвей игнорировал его слова и повторял:

— Что нас ждет дальше?

Вулф прочистил горло.

— Я дважды осел, — сказал он.

Все уставились на него. Он утвердительно кивнул.

— Во-первых, мне не следовало соглашаться, чтобы моим клиентом являлась комиссия. Это было вопиющей глупостью с моей стороны. Во-вторых, мне не следовало соглашаться выполнять обязанности простого передатчика приманки. Это тоже была глупость. Где была моя обычная предусмотрительность?! Согласившись на затею, которая ставила человека в опасное положение, и еще при том, что все вы знали о плане и, конечно, не могли не разболтать о нем, я был осел, что не принял никаких мер предосторожности. Я был обязан все предусмотреть, обязан был сделать все, чтобы не подвергнуть Джекобса опасности. Я доверился вам, а вполне возможно, что один из вас является тем самым негодяем, которого я должен отыскать…

— Вы забываетесь, сэр, — негодующе произнес Харвей.

— Возможно, что этим человеком являетесь вы, мистер Харвей, — продолжал Вулф. — При том, что ваша весьма удачная книга тиснута всего девятью тысячами экземпляров, вы должны быть беззащитны перед соблазном. Итак, хотя я не считаю, подобно мистеру Декстеру, что являюсь невольным подстрекателем к убийству, я признаю, что действовал неправильно. Если бы не моя ошибка, мистер Джекобс был бы жив и, возможно, помог бы нам найти того, кого мы ищем. Естественно, что вы можете расторгнуть наш контракт. Более того, предлагаю вам сделать это немедленно.

Трое из них сказали «нет» — Ошин, Имхоф и Декстер. Остальные промолчали.

— Хотите проголосовать, мистер Харвей? — обратился к председателю Вулф.

— Нет, — сказал Харвей. — Результат будет прежним — один к четырем.

— Он будет единогласным, — заметил Джеральд Кнапп. — Я не предлагал расторгнуть наше соглашение с Вулфом.

Вулф хмыкнул.

— Очень хорошо. Должен заявить, однако, что, если бы вы расторгли нашу договоренность, я все равно не прекратил бы заниматься этим делом. Я должен рассчитаться кое с кем, точнее говоря — с самим собой. Я оскорбил чувство собственного достоинства и желаю сатисфакции. Я разыщу убийцу Саймона Джекобса, не дожидаясь, пока это сделает полиция, и думаю, что этим самым разрешится и ваша проблема. Я займусь этим во что бы то ни стало, но если я буду действовать в качестве вашего агента, руки у меня должны быть свободны. Я не буду извещать вас о своих намерениях. Если любой из вас сделает мне какое-либо предложение, как, например, это проделал мистер Ошин, я отвергну его безотносительно достоинств этого предложения. Коль скоро я не могу положиться на ваше благоразумие, придется вам полагаться на мое.

— Вы просите слишком многого, — сказал Кнапп.

— Нет, сэр. Я вообще ничего не прошу, просто ставлю вас в известность. Даже если я скажу вам, что собираюсь сделать то-то и то-то, а сделаю что-либо другое, вы не вправе протестовать. Вы должны доверять моей честности и моим суждениям в любом случае, либо же мы немедленно расстанемся.

— Какого черта! — буркнул Ошин. — У вас мои десять тысяч, так действуйте, используйте их! — Он взглянул на часы и поднялся. — Мне пора.

Совещание закончилось в 12.48. Все ушли, кроме Томаса Декстера, который остался не для того, чтобы сделать Вулфу какое-либо предложение, а лишь повторить, что он чувствует личную ответственность за смерть Джекобса и готов внести необходимую сумму для производства расследования. На этот раз, однако, он добавил «в разумных пределах». Совесть штука хорошая, но распускать ее нельзя.

Когда Декстер ушел, Вулф откинулся в кресле и закрыл глаза. Я расставил по местам кресла, сделал разминку, пошел на кухню, выпил стакан воды и вернулся.

— Интересно, — спросил я, гляди на Вулфа, — вхожу ли я в это число?

— Какое число? — спросил он, не раскрывая глаз.

— В число отверженных. Вряд ли я смогу быть полезен, если вы не будете говорить мне, что вы собираетесь делать.

— Фу!

— Очень рад это слышать. А то у меня тоже имеется чувство собственного достоинства, конечно, не такое, как ваше, но и оно требует к себе внимания. Вчера Пэрли Стеббинс спросил меня… цитирую: «Когда вы приходите по делу к трупу, я знаю, что можно предполагать; так вот, зачем вы сюда явились?» Впервые сотрудник уголовной полиции задал мне вопрос, на который я не мог ответить. Если бы я сказал ему, что я здесь из-за того, что вы оказались ослом, он включил бы этот ответ в протокол и заставил бы меня подписать.

Вулф хрюкнул. Глаз он по-прежнему не открывал.

— Итак, мы должны продолжать расследование, — не унимался я. — Скоро обед, за столом о делах мы не разговариваем, вы предпочитаете, чтобы ваша голова отдыхала во время пищеварения, поэтому дайте мне инструкции сейчас. С чего мы начнем?

— Не имею представления.

— А было бы неплохо иметь, раз вы решили соперничать с полицией. Или, может быть, обзвонить всех членов комиссии и спросить, что они могут предложить?

— Заткнись.

— Как видите, все пришло в норму.

В четыре часа Вулф отправился наверх к орхидеям, а я все еще не получил никаких инструкций, но ногти по этому поводу не грыз. В течение полутора часов после обеда он четырежды брался за чтение, прочитывал один абзац и откладывал книгу в сторону; трижды включал и выключал телевизор; дважды пересчитал колпачки из-под пивных бутылок, которые хранил в ящике письменного стола, и даже встал и подошел к большому глобусу и десять минут посвятил изучению географии. Поэтому, так как он всерьез занялся работой, мне не было нужды подстегивать его.

Я тоже не без пользы провел время: в течение часа сравнивал машинопись «Счастье стучит в дверь» Алисы Портер с «Только любовью» той же Алисы Портер и «Что мое — твое» Саймона Джекобса. Все три были напечатаны на разных машинках. Я перечитал копию показаний, данных много Пэрли Стеббинсу, не нашел ничего, что требовало бы исправлений, и подколол в папку. Перечитал в утреннем выпуске «Таймса» заметку об убийстве. Около половины шестого принесли «Газетт». В «Таймсе» не было упоминаний ни о плагиате, ни о НАПИД и АКА. В «Газетт» был один абзац о том, что Джекобс в 1956 году обвинил Ричарда Экклза в плагиате, но не было ни единого намека на то, что его смерть связана с этим. Я подивился, почему Лон Коэн не звонит до сих пор, как вдруг раздался звонок — Коэн был тут как тут. Он выложил свои карты: девять дней назад я справлялся у него относительно НАПИД и АКА. Саймон Джекобс, убитый в понедельник, являлся членом НАПИД. Во вторник вечером я явился на Двадцатую улицу в уголовную полицию вместе с сержантом Стеббинсом, который ведет дело об убийстве Джекобса, и пробыл там в течение четырех часов. Поэтому не буду ли я любезен немедленно сообщить ему причины, по которым я интересовался НАПИД, кто является клиентом Вулфа, а также кто и почему убил Джекобса, со всеми подробностями, которые имеют право знать читатели его газеты. Я обещал позвонить в течение ближайших двух месяцев, как только у меня будет что-либо для печати.

Был и другой звонок — от Коры Баллард из НАПИД. Она беспокоилась относительно решения комиссии предоставить Ниро Вулфу свободу действий. Она понимает, что частный детектив не может рассказывать группе лиц, что он делает и что намерен делать, но комиссия не уполномочена нанимать детектива для расследования убийства, и поэтому естественно, что она обеспокоена. Конечно, трудно за короткий промежуток времени собрать кворум совета НАПИД, но она все же попробует созвать его на понедельник или вторник следующей недели и просит уговорить мистера Вулфа не предпринимать каких-либо шагов до того времени. Она боялась, что если он примет какие-либо решительные меры, то будет действовать без полномочий, и она считает своим долгом предупредить об этом. Я ответил, что вполне с ней согласен и, конечно, передам Вулфу наш разговор. Зачем грубить, если можно закончить беседу значительно быстрее при помощи обычной вежливости?

Я включил радио, чтобы прослушать последние известия в шесть часов, когда Вулф спустился вниз. В руке у него было несколько Фаланопсис Афродиты, он взял с полки вазу, прошел на кухню за водой, вернулся, опустил цветы в вазу и поставил на свой письменный стол. Пожалуй, это единственная тяжелая работа, которую он делает сам. Последние известия окончились, комментатор перешел к биржевым новостям, я выключил радио и обратился к Вулфу:

— Ни слова ни о плагиате, ни о наших клиентах, ни о вас. Если полиция чего-нибудь разнюхала, — то держит это в тайне…

Раздался звонок в дверь. Я прошел в прихожую посмотреть, кто пришел. Одного взгляда было достаточно. Я обернулся к Вулфу:

— Кремер.

Он сделал гримасу.

— Один?

— Да.

— Впусти, — вздохнул Вулф.

10

Инспектор Кремер из бригады по расследованию убийств чаще других занимал красное кожаное кресло, стоявшее перед письменным столом Вулфа. Вот и теперь он развалился в нем. Поза, которую он принимал, зависела от обстоятельств. Мне приходилось видеть, как он сидел, удобно откинувшись в кресле, спокойный и невозмутимый, со стаканом пива в руке. Я видел, как он сидел, опустив толстый зад на самый краешек кресла, стиснув зубы; с более багровым, чем обычно, лицом и глазами навыкате.

На этот раз было ни то ни се, во всяком случае, в начале его визита. Он отверг пиво, предложенное Вулфом, но в кресле устроился поудобнее. Он сказал, что заехал к нам по пути, а это означало, что он хочет чего-то добиться от нас, чего — он хорошо знал это — не мог бы добиться по телефону. Вулф ответил, что весьма рад видеть его; это означало: «Что тебе нужно?» Кремер достал из кармана сигару, из чего следовало, что он рассчитывает узнать то, что ему нужно, не за две минуты.

— Довольно путаное дело это убийство Джекобса, — произнес Кремер.

Вулф кивнул.

— Да, действительно.

— Кое-что в нем… Да, прежде мне никогда не приходилось слышать, чтобы сержант Стеббинс одобрительно отозвался о вас и о Гудвине. Он сказал, что план подкупа Джекобса при том, чтобы об этом знала вся братия, не мог придумать такой умный человек, как вы. Вы бы, конечно, сразу поняли, к чему это может повести. Стеббинс сказал даже, что он не верит, чтобы вы могли потворствовать убийству.

— Передайте мистеру Стеббинсу мою благодарность за доброе мнение обо мне, — отозвался Вулф.

— Обязательно. Больше вы ничего не хотите сказать?

Вулф шлепнул ладонью по столу.

— А что, черт возьми, вы ждете, чтобы я сказал? Или вы явились сюда ради удовольствия выжать из меня признание, что я совершил оплошность? Что ж, могу доставить вам такое удовольствие — да, я просчитался! Что еще вам угодно?

— Ладно, оставим это, оставим, — взмахнул сигарой Кремер. — Меня беспокоит, что наш подход к этому делу основывается на чем-то, чего мы не знаем, а вы знаете. Я трижды перечитал показаний Гудвина. Он утверждает, будто вы заключили, что все три рассказа написаны одним и тем же лицом, и это лицо не Алиса Портер, не Саймон Джекобс и не Джейн Огильви. Это верно?

— Да.

— И вы пришли к такому выводу, сравнив рассказы с книгами, написанными двумя из них, а также исходя из свидетельских показаний Огильви в суде?

— Да.

— Я хотел бы убедиться в этом. Я согласен с сержантом Стеббинсом, что вы проницательны, вы не раз доказывали это, но на этот раз я не могу поверить вам на слово. Как я догадываюсь, все материал дела находятся у вас — рассказы, рукописи, книги, — и я хочу получить их. Сам я не эксперт по писательской части, но у нас имеется подходящий человек на примете. Если ваш вывод верен, то все эти материалы раньше или позже понадобятся суду в качестве вещественных доказательств. Они у вас?

Вулф кивнул.

— И останутся у меня.

Кремер сунул сигару в рот и придавил ее зубами. Я всего один раз в жизни, много лет назад, видел, чтобы он раскурил сигару. У Крекера сигара несла определенные функции. Дело в том, что когда он прикусывал ее, то не мог выпалить тех слов, которые были у него на кончике языка, и это давало ему время одуматься и заменить эти слова другими. Спустя пять секунд он вынул сигару изо рта и произнес:

— Это неразумно.

— Мистер Кремер, — ответил Вулф, — давайте избегать ссор по пустякам. Книги принадлежат мне, вы можете раздобыть их в другом месте. Рукописи — в оригиналах и копиях — принадлежат разным лицам и даны мне на время. Я могу дать их вам только с разрешения их владельцев. Правда, вы можете получить их постановлением суда и то только если докажете, что они являются вещественными доказательствами, а я сомневаюсь, что вам удастся получить такое постановление, судя по тому, как сейчас обстоит дело. Однако попытайтесь.

— Вы, чертов… — Кремер сунул сигару в рот и сдавил ее зубами. Через четыре секунды он вынул ее. — Послушайте, Вулф… Ответьте мне только на один вопрос. Не окажусь ли я в дураках, если начну расследовать убийство, исходя из вашего домысла?

Уголки рта Вулфа скривились. Так обычно он улыбался.

— Могу это допустить, — сказал он. — Возможно, что нам удастся договориться. Предлагаю вам сделку. В течение прошедших суток вы, конечно, собрали кое-какую информацию. Поделитесь его со мной. Тогда я одолжу вам то, за чем вы явились, при условии, что вы подпишете обязательство вернуть все в целости и сохранности через двадцать четыре часа.

— Потребуется целая ночь, чтобы рассказать вам все, что мы узнали.

— Мне нужно не все. Хватит и получаса, может, и того меньше.

Кремер внимательно посмотрел на Вулфа.

— Сорок восемь часов?

Плечи Вулфа приподнялись на одну восьмую дюйма и вновь опустились.

— Ладно, не хочу торговаться. Сорок восемь так сорок восемь. Итак, вопрос первый и самый важный: раскрыли ли вы что-нибудь, что противоречит моему выводу?

— Нет.

— Что-нибудь, что могло бы привести к другому выводу?

— Нет.

— Что-нибудь в защиту моего вывода?

— Только то, что члены комиссии подтверждают заявление Гудвина. Это не доказывает, что ваш вывод, к которому вы пришли после прочтения всех этих материалов, правилен, вот почему я и хочу познакомиться с ними. Вдове ничего не известно, так она утверждает. Она говорит также, что у Джекобса не было врагов, у которых были бы мотивы убить его, за исключением одного человека, и этого человека зовут Гудвин. Он приходил к Джекобсу в прошлый четверг. Она так считает потому, что Джекобс не велел больше пускать Гудвина в дом. Мы не допрашивали Гудвина, где он был в понедельник вечером, между девятью и одиннадцатью.

— Уверен, что он оценит вашу тактичность. Но мистер Стеббинс назвал мистеру Гудвину время между девятью и двенадцатью?

— Это были предварительные данные. Дальнейшая экспертиза уточнила время. Между девятью и одиннадцатью.

— Хорошо. Мистер Гудвин был здесь, со мной. Конечно, вы выяснили, сколько человек знало о плане подкупа Джекобса?

— Пока что сорок семь.

— Вы беседовали с ними?

— Со всеми, кроме двоих, которых нет в городе.

— Заслуживает ли кто-нибудь из них внимания?

— Все, если придерживаться вашей теории. Но никто в частности. Мы не обнаружили ничего, что могло бы навести на след.

Вулф хмыкнул.

— Неудивительно, что вы ищете подтверждения моим выводам… Все еще считается, что тело перевезено в парк в машине?

— Да.

Вулф снова хмыкнул.

— Боюсь, мистер Кремер, что вы делаете выводы слишком поспешно. Сведу сотню вопросов в один. Что интересного дал вам осмотр места, где был обнаружен труп, осмотр тела или одежды убитого?

— Лезвие ножа, которым совершено убийство, было в дюйм шириной и по крайней мере пяти дюймов длиной; по-видимому, не было никакой борьбы, и что Джекобс умер между девятью и одиннадцатью вечера в понедельник.

— Больше ничего?

— Ничего такого, что стоило бы упоминания.

— Вы, конечно, справлялись о выплате денег Алисе Портер, Саймону Джекобсу и Джейн Огильви по их искам? Если мой вывод верен, то значительные части этих сумм должны были найти себе дорогу к другому человеку.

— Видимо, да.

— К кому же?

— Неизвестно. В каждом случае на счета этих троих перечислялись деньги и тут же забирались ими наличными.

— Вы только что ссылались на миссис Джекобс. Вы проверяли правдивость ее слов?

— Думается, что ей незачем лгать.

— И она не имеет представления, куда пошел ее муж и с кем он должен был встретиться в понедельник вечером?

— Нет.

— Брал ли он с собой из дому что-либо, что впоследствии не было обнаружено на теле?

— Если и взял, она об этом ничего не знает.

Вулф на мгновение закрыл глаза.

— Удивительно, — заметил он, — как мало сведений сумела собрать за сутки большая группа компетентных следователей. Я не хочу никого обижать. Слив в пустыне не собирают. Арчи, отпечатай в двух экземплярах «Подтверждаю получение в качестве личного одолжения от Ниро Вулфа… (сделай подробную опись). Я гарантирую возвращение всего вышеперечисленного в целости и сохранности лично Ниро Вулфу не позднее семи часов вечера в пятницу 29 мая сего года».

— Один вопрос, — сказал Кремер, положив сигару в пепельницу. — Эта комиссия является вашим клиентом?

— Да, сэр.

— Ладно, ваше дело. А мое, как слуги закона, расследовать убийство. Я отвечал на ваши вопросы потому, что мне нужны были известные вам сведения, и мы совершили сделку, но это не означает, что я позволю вам совать нос в МОИ дела. Я говорил вам об этом раньше, повторяю и теперь. Берегитесь! Не рассчитывайте на мое сочувствие, когда вы свернете себе шею.

Вулф внимательно посмотрел на инспектора.

— Обещаю вам, мистер Кремер, что я никогда не обращусь к вам за сочувствием. Мой клиент нанял меня для поимки мошенника. Если он же является и убийцей, то у вас преимущественное право. В случае поимки шантажиста я всегда буду иметь это в виду. Не думаю, что вы станете оспаривать мое право вывести жулика на чистую воду?

Остальной разговор носил скорее личный характер. Я был занят печатанием на машинке описи, затем сбором всех материалов и их упаковкой, так что невнимательно следил за беседой. Когда я уже все упаковал, Кремер вдруг решил проверить содержимое пакета по описи, и мне пришлось развязать пакет. Затем ему вздумалось спросить про отпечатки пальцев на рукописях. Не нужно оценивать его способности в качестве полицейского инспектора по этому устроенному им представлению. Вулф всегда действует на него угнетающе.

Проводив гостя, я вернулся в кабинет. До ужина оставалось около получаса, и Вулф хмуро сидел над какой-то книгой, не принадлежавшей перу кого-либо из членов комиссии. Я вышел прогуляться. Голова у Вулфа работает лучше, когда он сидит, а у меня, когда я гуляю. Я не смею сравнивать себя с ним, хотя кое в чем… Ну да ладно!

Войдя после ужина в контору, я вежливо обратился к шефу, сказав, что если я не нужен ему, то отправлюсь по кое-каким личным делам. Он спросил, срочные ли это дела. Я ответил отрицательно, заметив, что все же хотел бы заняться ими, коль скоро нет никаких поручений.

— Есть ли у тебя какие-нибудь предложения? — проворчал он.

— Нет. Ни одного, которое бы мне нравилось.

— У меня тоже. Мы еще никогда не бывали в подобной ситуации. Доискиваться мотивов нам не нужно — мы их знаем. Поставить ловушку мы не можем — не знаем, где и кому. Расспрашивать людей мы тоже не можем — кого расспрашивать и о чем? Сорок семь человек, которых люди Кремера уже допросили? Фу! Да нам потребуется на это не меньше трех недель. Мы почти в таком же положении, в котором находились и в понедельник, когда я заявил проклятой комиссии, что это не мой профиль работы, и затем, как идиот, согласился на предложенный мистером Ошином план действия. Правда, я признаю, что это могло бы привести к положительным результатам, если бы были приняты соответствующие меры предосторожности. А теперь Саймон Джекобс мертв… Предложи хоть что-нибудь!

— Когда я вышел прогуляться, вы сообразили, что я хочу подумать. Когда я вернулся, то по выражению моего лица вы поняли, что я пуст, так же как японял, что и вы пусты. Могу только напомнить вам, что мышление — это по вашей части. Я вам не надоел? Я чертовски хорошо знаю, что это нетрудно.

— Тогда есть предложение у МЕНЯ. Оно мне не нравится, но мы должны либо действовать, либо капитулировать. В понедельник ты сказал мистеру Ошину, что Джейн Огильви может уцепиться за наживку, а может и отвергнуть ее. У нас имеется десять тысяч долларов мистера Декстера. Возможно, что стоит попытаться…

— Возможно, — согласился я — Но сперва повидайтесь с ней.

— И не собираюсь. Это по твоей части. Ты знаток женских сердец, я — нет. Конечно, ты будешь не в столь выгодных условиях, как в случае с Саймоном. Тогда ты был двое богаче. Если же мы попросим денег у наследников Марджори Липпин или у издательства «Нэм и сын», наш план опять станет известен ряду людей.

— Стало быть, задачу вы мне задаете чертовски трудную…

Он кивнул.

— Из показаний Джейн Огильви в суде и по твоему отчету о свидании с ней я пришел к выводу, что она, как теперь говорится, чокнутая, и поэтому предугадать ее поведение невозможно. Поэтому попытка может привести к успеху. Обратись к ее чувствам. Раскрой перед ней ситуацию всю целиком. Объясни, почему мы знаем, что ее притязания к Марджори Липпин были спровоцированы человеком личность которого нам неизвестна, назовем его Икс, оказавшись перед опасностью разоблачения, он убил Саймона Джекобса. Опиши горе вдовы и детей; можешь даже свести их, пусть поговорят. Можно ли раздобыть фотографию убитого?

— Пожалуй. Через Лона Коэна.

— Покажи ей фотографию. По возможности достань такую, на которой было бы видно его лицо. Если ты сумеешь завоевать ее симпатии, тебе, может быть, удастся возбудить в ней и чувство страха. Предупреди, что она сама находится в опасности. Икс может захотеть убрать с дороги и ее. Не пытайся добиться у нее доказательств и деталей ее сотрудничества с Иксом, это может спугнуть ее. Единственно, что тебе нужно узнать, так это его имя. Каково твое мнение?

Я взглянул на часы — четверть десятого.

— Чтобы отыскать Лона, понадобится время. Никогда не известно, где он может оказаться после семи. А фотография может быть полезной.

— Ты думаешь, что стоит попытаться?

— Конечно. Мы же все равно должны что-то делать!

— Разумеется, должны. Но тогда как можно раньше.

Я направился к телефону и принялся разыскивать Лона Коэна.

11

Утром в четверг, без четверти десять, я поставил машину перед домом № 78 на Хаддон плейс. «Как можно раньше» это назвать было нельзя, но я не хотел набрасываться на нее до того, как она позавтракает, а кроме того, мне не удалось добыть его фотографию до тех пор, пока Лон не появился в редакции «Газетт» в девять часов. Как мне скоро предстояло узнать, это вообще не имело какого-либо значения, поскольку часов в двенадцать она была уже мертва.

Если бы утро было хорошим и солнечным, я, наверное бы предварительно обошел дом, чтобы взглянуть на террасу, где видел ее накануне. Однако погода была облачной, прохладной, и я, подойдя прямо к входу, нажал звонок. Дверь открыла высокая, прямая как жердь, женщина того типа, к которому относят членов организации «Дочери американской революции»; на ней было серое платье с черными пуговицами. Несомненно, мамаша, под опекой которой Джейн мучилась раньше и продолжала мучиться, наверное, сейчас.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Доброе утро. Я Арчи Гудвин. Вы миссис Огильви?

— Да.

— Мне хотелось бы повидать вашу дочь — мисс Джейн Огильви.

— Она знает вас?

— Мы встречались с ней, но, возможно, что моя фамилия ничего не скажет ей.

— Она — в келье.

«Боже милосердный! — мелькнула у меня мысль. — Она постриглась в монахини!»

— В келье? — переспросил я.

— Да. Возможно, что она еще спит. Обойдите дом слева и от террасы следуйте тропинкой через кустарник.

Обходя дом, как мне посоветовала женщина, я подумал, что мне следовало бы знать об этой келье, в которой, фигурально выражаясь, она жила. На террасе никого не было, и я пошел по гравийной дорожке, исчезавшей среди высокого кустарника, ветки которого образовали крышу над ней. Затем дорожка кончилась, и, пройдя между двумя большими кленами, я оказался перед дверью небольшого одноэтажного домика из серого камня с пологой крышей; окна по обе стороны двери были закрыты занавесками. Я постучал дверным молоточком в форме большого бронзового цветка с красным агатом в середине. Никто мне не ответил, я снова постучал, подождал несколько секунд, повернул ручку оказавшейся незакрытой двери и, слегка приоткрыв ее, окликнул в образовавшуюся щель: «Мисс Огильви!» Никакого ответа не последовало, и я, распахнув дверь, вошел в домик.

Это была чудесная, превосходно обставленная «келья», и в ней, вероятно, было много кое-чего такого, на что следовало бы посмотреть, но в эту минуту мое внимание было целиком уделено ее обитательнице. Она лежала на спине на полу перед большой кушеткой, одетая в нечто, что я бы назвал голубым халатом, но что она называла, наверное, как-нибудь иначе. Одна ее нога была немного согнута, а другая вытянута. Приблизившись, я наклонился и потрогал ее руку, оказавшуюся совершенно холодной. Нога в чулке, но без туфли была тоже холодной. Девушка умерла минимум часов шесть назад, а то и раньше.

Примерно на уровне сердца, вокруг разрыва в халате, виднелось небольшое темно-красное пятно, и я уже хотел расстегнуть застежку-молнию, чтобы взглянуть на рану, но тут же отдернул руку — пусть уж это сделает судебно-медицинский эксперт. Я выпрямился и осмотрелся. Никаких следов борьбы и вообще никакого беспорядка я не видел — ящики не были выдвинуты, и ничего не разбросано. В общем, все было так, как следовало, за исключением того, что хозяйка оказалась мертвой.

— Сукин сын! — с чувством воскликнул я.

На столике у стены стоял телефон. Я подошел к нему, обернул руку носовым платком и снял трубку, в которой сейчас же послышался продолжительный гудок. Возможно, что телефон был параллельным, а возможно, и нет — номер на нем был не тем, который я видел в телефонном справочнике. Я набрал наш номер, и когда мне ответил Фриц, попросил его соединить меня с оранжереей.

— Да? — послышался голос Вулфа.

— Извините, что я так часто беспокою вас, когда вы заняты с орхидеями, — извинился я, — но у меня новое затруднение. Я нахожусь в помещении на усадьбе Огильви, которое Джейн называла своей кельей. Она лежит здесь на полу, убитая ударом ножа в грудь, что произошло минимум часов шесть назад, а возможно, и раньше. Ее мамаша сказала мне, что ее дочь сейчас здесь и, возможно, еще не вставала. Я пришел сюда один. За исключением дверного кольца и дверной ручки, я ни до чего тут не дотрагивался. Если нужно, чтобы я поспешно вернулся домой за новыми указаниями, — пожалуйста. Скажем, что я постучался несколько раз, никто мне не ответил, и я ушел. Уходя, я могу зайти в дом и сказать миссис Огильви это.

— Тебе следовало бы приехать к ней вчера вечером, — проворчал Вулф.

— Может быть. Она, вероятно, была убита в то время, когда я пытался найти Лона Коэна. Если я должен уйти отсюда, мне следует сделать это как можно быстрее.

— Почему ты должен уходить? Какие новые указания для тебя могут быть у меня?

— Я подумал, что вы, возможно, пожелаете обсудить обстановку.

— Вздор! Обсуждение сейчас ничему уже помочь не может.

— В таком случае я остаюсь здесь.

— Да.

Вулф дал отбой. Я положил трубку телефона, полминуты подумал, вышел из домика, носовым платком вытер ручку двери, по дорожке вернулся к парадному входу в дом и нажал звонок. Дверь мне открыла снова все та же любящая мамаша.

— Извините, что мне опять приходится беспокоить вас, — сказал я, — но мне кажется, что я должен поставить вас в известность. Мисс Огильви, видимо, там нет. Я стучал несколько раз, стучал громко, но никто мне не ответил.

Женщину не встревожило это.

— Она должна быть там, так как еще не приходила завтракать.

— Я стучал долго и громко.

— В таком случае она, вероятно, уехала куда-нибудь. Позади ее домика проходит маленькая улочка, на которой она обычно оставляет свою машину.

— Она уехала без завтрака?

— Возможно. Обычно она не делала этого, но тут могла.

Я решил рискнуть, ибо было крайне маловероятно, чтобы Икс уехал бы на ее машине.

— Какой марки ее машина?

— «Ягуар».

— Тогда он стоит на месте, я видел его. Пожалуй, миссис Огильви, вам следует пойти со мной и самой убедиться, в чем дело. У вашей дочери мог быть сердечный приступ или еще что-нибудь.

— Сердечных приступов у нее не бывает. Ее «келью» я никогда не посещаю… — Женщина поджала губы. — Но, пожалуй, мне действительно следует… Хорошо, пойдемте вместе.

Женщина перешагнула порог и захлопнула дверь за собой, а я посторонился, чтобы пропустить ее вперед. Вышагивая, словно сержант в юбке, она обошла вокруг дома и направилась по тропинке. Дойдя до домика, она уже хотела было взяться за ручку, но передумала и вначале постучала — три раза с промежутками. Не получив ответа, она повернула голову, чтобы взглянуть на меня, а потом распахнула дверь и вошла. Я вошел вслед за ней. Уже через три шага она все увидела и остановилась. Я прошел мимо нее и, подойдя к тому, что лежало на полу, присел на корточки. Прикоснувшись к руке, я расстегнул застежку халата, отвернул его, и взглянул на рану, и затем встал. Мать даже не пошевелилась, а лишь беззвучно двигала губами.

— Она мертва, — сказал я. — Убита ударом ножа в грудь. Убийство совершено уже довольно давно.

— Она все же покончила с собой, — заявила миссис Огильви.

— Нет, она убита кем-то. Около нее нет никакого орудия.

— Оно под ней или где-нибудь здесь еще.

— Нет, это невозможно. Если бы она сама нанесла себе удар ножом, а потом вынула бы нож из раны, вокруг нее было бы много крови, а ее почти нет. Нож был вынут из раны после того, как сердце перестало биться.

— Вы очень осведомлены.

— Во всяком случае, я знаю что-то. Вы сами позвоните в полицию, или я должен буду сделать это?

— Она покончила с собой.

— Нет, она не самоубийца.

— Кто вы такой?

— Я — частный детектив Арчи Гудвин и имею некоторый опыт в расследовании убийств.

— И вы утверждаете, что она убита?

— Да.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— Слава богу! — Женщина отвернулась от меня и, увидев стул, опустилась на него, начала было сутулиться, но тут же выпрямилась. — Следовательно, нужно ставить полицию в известность?

— Обязательно. — Я стал к ней лицом. — Полиции могло бы помочь, если бы я по телефону мог дать какую-нибудь информацию. Вы можете ответить на несколько вопросов?

— Если я найду нужным сделать это.

— Когда вы в последний раз видели свою дочь?

— Вчера вечером, когда она из дома отправилась сюда.

— В какое время было это?

— Сразу же после ужина, в половине девятого или, может быть, немного позднее.

— С ней был кто-нибудь?

— Нет.

— Она всегда ночевала здесь?

— Не всегда, но часто. У нее есть своя комната в доме.

— За ужином были какие-нибудь гости?

— Нет, только мой муж, я и она.

— К ней должен был прийти кто-нибудь?

— Не знаю, но я могла и не знать, ибо она вообще редко говорила мне об этом.

— Вы знаете что-нибудь о каком-нибудь письме или телефонном звонке в течение всего вчерашнего дня?

— Нет, но я могла и не знать об этом.

— Кто-нибудь приходил к ней после того, как она ушла из дома, или звонил по телефону ей?

— Нет, дома нет, но кто-то мог прийти к ней сюда.

— И все же кто-то приходил. Но кто? Через улочку за домиком?

— Да. Это обычная городская улица под названием Дипперлейн… Я забыла вашу фамилию. Как вы сказали?

— Гудвин. Арчи Гудвин. Вы слышали, чтобы вчера вечером на этой улочке заработал мотор идя чтобы остановилась машина?

— Нет. — Женщина быстро встала. — Я должна позвонить мужу. К приезду полицейских ему следует быть здесь. Как скоро они могут приехать?

— Минут через десять, а может быть, и скорее. У вас есть какое-нибудь предположение, кто мог убить вашу дочь? Вы подозреваете кого-нибудь в этом?

— Нет. — Женщина повернулась и вышла, все еще вышагивая, как сержант.

Я подошел к телефону, снова обернул руку носовым платком, снял трубку и набрал номер.

12

Завтрак в тот день — два рубленых бифштекса и стакан молока — мне пришлось съесть в окружной прокуратуре Бронкса, в кабинете помощника прокурора Хеллорана, которого я до сих пор даже никогда не встречал. Обедал же я, если, конечно, два сандвича с солониной в остывший кофе из бумажного стаканчика можно назвать обедом, в окружной прокуратуре графства Нью-Йорк в кабинете помощника прокурора Мандельбаума, которого я знал довольно хорошо по различным встречам в прошлом. Когда же я в конце концов вернулся в наш старый особняк на Тридцать пятой улице, было уже около десяти часов вечера. Фриц предложил мне подогреть фаршированную баранину, уверяя, что она будет съедобна, но я ответил, что слишком устал для еды и, может быть, позднее немножко смогу закусить.

Было уже около одиннадцати, когда я закончил свой доклад Вулфу. Вообще-то говоря, я знал теперь лишь немногим больше, чем после того, как миссис Огильви вышла из домика дочери и я позвонил по телефону СП 7—3100 однако Вулф пытался обнаружить хотя бы какую-нибудь соломинку, чтобы уцепиться за нее. Ему требовалось решительно все, что я знал, видел и слышал в течение моего двенадцатичасового дня, включая допрос в окружной прокуратуре Бронкса, хотя Хеллоран совершенно не знал всей предшествующей истории. Мой шеф заставил меня трижды повторить наш разговор с миссис Огильви. Обычно он почти никогда не требует, чтобы я что-то повторял хотя бы раз, но на этот раз он чуть ли не впал в отчаяние. Даже когда меня было уже не о чем спрашивать он все же спросил, какие выводы сделал я сам.

— Выводы делаете вы, — ответил я, качая головой — а я лишь высказываю предложения. Я предполагаю что сейчас нам ничего не остается, как отказаться от дальнейшего расследования. Мне кажется, что этот фрукт слишком ловок и изворотлив. Я предполагаю что и с Саймоном Джекобсом, и с Джейн Огильви он не оставил для полицейских даже самого крохотного следа. Я предполагаю, что он на несколько шагов впереди нас и не намерен позволить нам догнать его. Я предполагаю, что нам следует основательно подумать, как добраться до Алисы Портер и сделать это своевременно, а не так, как у нас получалось с другими, ну, скажем, после того, как она будет мертвой всего час-другой.

— Я уже думал об этом, — проворчал Вулф.

— Прекрасно! В таком случае она, может быть, еще не успеет остыть.

— Я уже принял некоторые меры. Сол, Фред и Орри ведут наблюдение за ней, так же как мисс Боннер и ее оперативница мисс Корбетт.

— Да?! — удивился я. — С какого же времени?

— Вскоре после того, как ты позвонил сегодня утром. Сейчас там из укрытия ведет наблюдение Орри. Его машина находится поблизости и тоже спрятана. Мисс Корбетт в машине, взятой напрокат, дежурит около того места, где шоссе пересекает грунтовую дорогу. В полночь она уедет, а Сол сменит Орри. В восемь часов утра на дежурство вступят Фред и мисс Боннер. В половине восьмого вечера звонила мисс Корбетт и доложила, что Алиса Портер дома и никто не приходил к ней.

Я удивился еще больше.

— Должен признать, что, когда вы думаете о чем-нибудь, вы действительно думаете. С такими темпами расходов десяти тысяч Ошина хватит ненадолго. Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что деньги выбрасываются на ветер. Однако вы, может быть, помните, что, когда он спросил меня, кем из четверых мы намерены заняться в первую очередь, я ответил, что Алиса Портер только что выступила со своей претензией к Эми Винн и, надеясь на получение денег от нее, вероятно, не согласится на сделку. Вам также известно, как она реагировала на мое предложение.

Вулф кивнул.

— Да, но все это произошло до того, как ее рукопись была найдена и нам стало известно, что ее написала именно она, а не тот человек, кто написал другие вещи. Он может знать об этом, но может и не знать, но, вероятно, знает. Во всяком случае, даже если она отвергнет все те приманки, которые мы можем предложить ей, он может думать иначе. Он решителен и беспощаден, а сейчас очень встревожен. Он нисколько не будет колебаться, если решит, что она не менее опасна для него, чем Джейн Огильви. Я дал подробные оказания Солу, Фреду, Орри, мисс Боннер и мисс Корбетт. Они обязаны брать под подозрение любого, кто попытается приблизиться к Алисе Портер. Если возможно, они должны схватить убийцу до того, как он нанесет удар, но, конечно, могут действовать только, если будут убеждены, что Портер действительно угрожает опасность.

— Да? — Я подумал, а потом заметил: — Это очень сложная задача. В присутствии Фреда или Орри среди белого дня кто-то подъезжает к дому и входит в него. На расстоянии примерно ярдов ста от дома спрятаться негде. Никто из них не может без риска быть обнаруженным оказаться достаточно близко к дому, чтобы увидеть, кто это — какой-нибудь ловкач-коммивояжер или приятель. Все, что наш наблюдатель может делать, это дождаться окончания встречи, надеясь, что потом Алиса Портер покажется, может быть, в окне, или же позвонить ей по телефону с целью убедиться, что она ответит и, следовательно, жива. Если потом выяснится, что приходил этот самый Икс, ее песенка спета, хотя я не отрицаю, конечно, что мы будем знать, кто он.

— Ты можешь предложить что-нибудь лучше? — ворчливо спросил Вулф.

— Нет, сэр. Но я и не жалуюсь. Что вы думаете о Кеннете Реннерте? Если Икс встревожен, следующим у него на очереди может оказаться Реннерт.

— Возможно, но я сомневаюсь в этом. Реннерт может даже и не знать, кто Икс. Возможно, что он всего лишь скопировал прием Икса. Да и кроме того, он написал не рассказ, а план пьесы, который мы не видели.

— Ну, пожалуйста. — Я взглянул на часы — 11.23. — Я полагаю, что Сол позвонит перед тем, как заступит в полночь, а Орри после того, как сменится.

— Да.

— В таком случае я подожду их звонков. Что еще есть для меня? Какие-нибудь поручения?

— Нет.

— В таком случае у меня есть предложение. Мне и самому оно не нравится, но тем не менее я должен высказать его. На другой стороне улицы, напротив дома, в котором проживает Реннерт, имеется портновская мастерская с хорошим чистым окном. За пятерку владелец мастерской позволит мне смотреть в это окно и даст еще стул в придачу. После наступления темноты я могу подойти поближе к дому Реннерта. Память на лица у меня почти не хуже, чем у Сола. После обнаружения трупа Реннерта и заключения, что он был убит, я буду знать, чьих рук это дело. Если убийца окажется человеком, которого я опознаю, ну, например, одним из членов Объединенной комиссии по вопросам плагиата, я смогу даже назвать его по фамилии. Приступить к наблюдению я могу хоть сейчас. Я терпеть не могу подобную работу, да и любой человек на моем месте сказал бы то же самое, но по этому делу я уже дважды видел мертвецов, и этого достаточно.

Вулф покачал годовой.

— Два возражения. Во-первых, тебе нужно поспать. Во-вторых, мистера Реннерта нет дома. Как я уже говорил, все это он мог проделать по собственной инициативе, не будучи даже связан с Иксом, но тем не менее я учел такую возможность. Дважды сегодня утром и дважды в полдень я звонил ему, но никто мне не ответил. В три часа к нему в дверь квартиры звонил Сол, но тоже не получил ответа и, зайдя к управляющему домом, спросил, когда тот видел Реннерта в последний раз. Оказалось, что накануне рано вечером Реннерт предупредил управляющего домом о своем намерении провести за городом уик-энд, совпадающий с Днем памяти павших на войне[8], и о том, что он вернется в понедельник. Реннерт ничего не сообщил, где именно за городом он будет.

— Мы не могли бы позвонить ему и предупредить об осторожности, если бы только знали, где он сейчас. Было бы приятно услышать его голос.

— Согласен, но нам неизвестно, где он.

— Утром я мог бы навести справки и, вероятно, нашел бы его адрес. У нас есть много фамилий тех, у кого он занимал деньги.

Однако Вулф запретил мне это. Он заявил, что ему нужно, чтобы я был дома, и что в любое время дня или ночи могут позвонить или Сол Пензер, или Фред Даркин, или Орри Кэтер, или Дол Боннер, или Сэлли Корбетт, и после такого звонка нужно будет сделать что-то немедленно. Кроме того, дважды звонил Филипп Харвей и раз Кора Баллард, спрашивая, не сможет ли Вулф присутствовать на заседании совета НАПИД в понедельник. Завтра они, вероятно, снова будут звонить, а он не желает разговаривать с ними. Закончив этот разговор, Вулф отправился спать. В 11.42 из кабины телефона-автомата в Кармеле позвонил Сол Пензер, чтобы сообщить, что он идет сменить Орри Кэтера. В 12.18 позвонил Орри, тоже из Кармела, сообщая, что около одиннадцати в доме Алисы Портер погас свет и она, очевидно, спокойненько отправилась почивать. Я последовал ее примеру.

В пятницу утром я надевал брюки, когда позвонил Фред Даркин и доложил, что он едет сменить Сола и что с ним находится Дол Боннер, направляющаяся на пост у перекрестка шоссе с грунтовой дорогой. Я был в кухне, газета «Таймс» стояла на подставке передо мною на столе, а я поливал вафлю горячим кленовым сиропом, когда позвонил Сол. Он сообщил, что сменился в восемь часов, причем Алиса Портер в это время уже копалась в огороде. Я находился в кабинете и опять перечитывал копии показаний, данных мною накануне двум помощникам прокурора, когда позвонила Кора Баллард. Она спросила, может ли Вулф присутствовать на заседании совета НАПИД, которое состоится в клубе «Клевер» в понедельник в 12.30. Если Вулфа больше устроит заседание после завтрака, его можно назначить на два часа или даже на два тридцать. Когда я сказал ей, что Вулф никогда не уезжает из дома по делам, она ответила, что ей известно это, но сейчас речь идет о чрезвычайном случае. Я заметил, что случай очевидно, не слишком уж чрезвычайный, если заседание назначается только через три дня. Она заявила, что ей приходится обычно назначать заседания за две-три недели вперед, так или иначе из писателей и драматургов никого не соберешь, что, кроме того, предстоит уик-энд, совпавший в этом году с Днем памяти погибших в войнах, и попросила меня соединить ее с Вулфом. Я сказал, что не могу сделать это, что ее разговор с Вулфом, даже если бы он и состоялся, все равно бесполезен, и что он, несомненно, может лишь предложить ей послать меня на заседание. Если членов совета устраивает это, я попрошу поставить меня в известность.

Я подкладывал копии показаний в папку, озаглавленную «Объединенная комиссия по вопросам плагиата», когда позвонил инспектор Кремер и сообщил, что он забежит к нам на несколько минут в четверть двенадцатого. Я ответил ему, что, наверное, мы примем его. Я слушал передачу последних новостей в десять часов, когда позвонил Лон Коэн и заявил, что пора бы мне начинать «колоться». По его словам, у него в редакции уже есть пять моих фотографий в морге. Редакция намерена поместить лучшую из них, на которой я, обнаруживший труп Джейн Огильви, выгляжу почти что человеком, однако предварительно мне придется снабдить редакцию кое-какими интересными деталями о том, почему в течение двух суток оказались мертвыми два человека, только что получившие по решениям суда вознаграждения по выигранным ими делам о плагиате их произведений. Каждый дурак прекрасно понимает, что о простом совпадении тут не может быть и речи. Так в чем же дело? Я ответил, что посоветуюсь с окружным прокурором и потом сам позвоню ему.

Я отрывал вчерашний листик с настольного календаря Вулфа, когда позвонил президент Национальной ассоциации писателей и драматургов по фамилии Джером Тэбб. Я читал одну из его книг. Вулф прочитал их четыре; все они стояли на полках и ни в одной не было страниц с загнутыми уголками. Все книги были отличны, и Тэбб, даже по мерке Вулфа, представлял собой весьма важную персону; он, несомненно, поговорил бы с ним, но у нас существовало правило никогда не звонить ему в оранжерею за исключением чрезвычайно важных случаев. Тэббу только что звонила Кора Баллард, и он хотел сказать Вулфу, как для него важно прийти на заседание совета в понедельник. Он намеревался уехать из города на уикэнд и просил меня сообщить Вулфу, что руководители и члены совета будут весьма признательны ему, если он найдет возможным встретиться с ними.

Вулф спустился из оранжереи в одиннадцать, и я доложил ему в хронологическом порядке о всех телефонных звонках, из которых последним звонком был звонок Тэбба. Выслушав, Вулф сел, уставился на меня, но ничего не сказал, так как оказался в весьма трудном положении. Ему очень хотелось бы поговорить с Джеромом Тэббом, и он прекрасно понимал, что мне было известно об этом, но не мог же он наброситься на меня за то, что я выполнял установленные им самим правила. Поэтому Вулф прибег к трудовой тактике. Сердито глядя на меня, он заявил: «Ты был слишком уж категоричен. Я еще могу решить поехать на заседание». Ребячество! Я уже готовился резко возразить ему, и у меня уже был на языке соответствующий ответ, как раздался звонок в дверь, и мне пришлось промолчать.

Пришел Кремер. Я открыл дверь, и он промаршировал мимо меня, не здороваясь, а ограничившись каким-то подобием кивка. Я прошел за ним. Вулф поздоровался с ним и пригласил сесть, однако Кремер остался стоять.

— У меня лишь минута, — заявил он. — Таким образом, ваша теория подтвердилась.

— Моя и ваша, — поправил его Вулф.

— Да, да. Жаль только, что мисс Огильви пришлось умереть, чтобы подтвердить это.

— Вы, может быть, все же присядете? Вы же знаете, что я предпочитаю разговаривать, когда мои глаза на одном уровне с глазами собеседника.

— Я не могу задерживаться у вас. Убийство Огильви произошло в Бронксе, но оно явно связано с убийством Джекобса, и, следовательно, им должен буду заниматься также я. Вы можете избавить меня от массы напрасных хлопот и большой потери времени. Нам придется допросить примерно человек пятьдесят, чтобы узнать, кому именно из них вы сообщили о своем намерении взять в работу Джейн Огильви, но, разумеется, проще спросить об этом прямо у вас. Вот я и спрашиваю.

— Мистер Гудвин уже несколько раз ответил на этот вопрос в окружной прокуратуре.

— Знаю, но я не верю ему. Вы, очевидно, тут снова сделали ошибку. По-моему, вы отобрали кое-кого из той группы, что знала ранее о вашем намерении прижать Джекобса (то, что вы отобрали кого-то, — несомненно, хотя я не знаю, чем вы руководствовались), и дали понять им, что намерены взяться за Джейн Огильви. Потом вы послали человека, а может быть, нескольких, вести наблюдение за ней. Вероятно, это были Пензер и Даркин, и они зевнули. Возможно, что они не знали об улочке за домиком. Может быть, они не знали и о том домике, который она называла своей «кельей». Тоже мне «келья»! Я хочу знать, кому именно вы говорили и почему. Если вы не скажете мне, я все равно узнаю об этом, хотя, конечно, это будет очень трудно. После того, как мы выясним фамилию и узнаем, что он убил ее, ибо от вас или от Гудвина ему стало известно, что вы намерены заняться Огильви, вам придется тяжко. У меня к вам только один вопрос: вы скажете мне?

— Сейчас я вам отвечу. — Вулф помахал пальцем. — Прежде всего хочу напомнить вам, что сегодня к семи часам вечера вы должны вернуть все полученные от меня материалы, то есть меньше чем через восемь часов. Вы не забыли?

— Нет. Вы получите их.

— Прекрасно. Я вовсе не возмущен вашим вопросом. К сожалению, я допустил грубую ошибку с Саймоном Джекобсом и не удивлен, что вы подозреваете меня в еще более тяжкой ошибке с Джейн Огильви. Если бы дело обстояло действительно так, я признал бы это, отказался от дальнейшего расследования и навсегда закрыл бы свое агентство. Однако тут я не ошибался по той простой причине, что о нашем намерении заняться Джейн Огильви никто не знал за исключением мистера Гудвина и меня.

— Следовательно, вы не желаете мне сказать!

— Мне нечего говорить вам. Мистер Гудвин…

— Убирайтесь к черту! — Кремер повернулся и вышел из кабинета.

Я прошел за ним в вестибюль, желая убедиться, что он действительно уйдет, а не только хлопнет дверью и останется у нас в доме. Как только я вернулся в кабинет, раздался звонок телефона. Звонил Мортимер Ошин, который желал узнать, уведомил ли Филипп Харвей Вулфа о том, что его договор с Комиссией аннулирован. Я ответил отрицательно и высказал предположение, что, вероятно, этот вопрос будет обсуждаться на заседании совета НАПИЛ в понедельник. Ошин сказал, что если договор все же будет аннулирован, то он намерен сам пригласить Вулфа. Я поблагодарил его.

Вулф, даже не затрудняя себя какими-либо замечаниями в адрес Кремера, велел мне взять блокнот и продиктовал письмо одному человеку в Чикаго с отказом приехать и выступить с речью на ежегодном банкете Ассоциации частных детективов Среднего Запада. Затем последовал очень длинный ответ на письмо женщины из штата Небраска, которая спрашивала, можно ли так откормить петуха, чтобы его печенка в паштете не отличалась от печенки откормленного гуся. Потом он диктовал еще другие письма. В принципе я согласен с ним, что решительно на все письма следует отвечать, однако он ведь может (и часто делает так) передать письмо мне и сказать: «Ответь так-то». Мы как раз занимались письмом в Атланту, в котором Вулф сообщал, что не может взяться за поиски девушки, месяц назад уехавшей в Нью-Йорк и ничего не пишущей, как Фриц объявил, что завтрак готов. Едва мы успели выйти из кабинета, как раздался телефонный звонок, и я был вынужден вернуться. Звонил Фред Даркин.

— Я звоню из Кармела, — доложил он. Как обычно, он говорил в трубку, слишком уж близко прижимая ее ко рту. Фред — хороший оперативник, но у него есть свои недостатки. — Объект наблюдения вышла из дома в 12.42, села в машину и уехала. До этого она была в брюках, но перед выездом переоделась в платье. Я должен был ждать в укрытии, пока она не отъедет, и лишь только потом выехал вслед за ней, но, конечно, упустил ее. Видимо, ее взяла под наблюдение Дол Боннер, так как на месте ее машины не оказалось. Здесь, в центре города, ни одной из их машин нет. Может быть, мне порасспросить тут кое-кого, чтобы узнать, в каком направлении они поехали?

— Не нужно. Возвращайтесь на свой пост, спрячьте машину и укройтесь сами. Возможно, к ней придет кто-нибудь и будет дожидаться ее.

— Но я могу прождать тут очень долго!

— Знаю, но скучно будет только в течение первых двух недель. Изучайте природу.

Я прошел в столовую к Вулфу, сел и рассказал ему последние новости. Он проворчал что-то и развернул салфетку.

Спустя час десять минут, когда мы снова были в кабинете, заканчивая разбор почты, раздался телефонный звонок. Я взял трубку и, услыхав мягкий деловой голос Дол Боннер, знаком дал понять Вулфу, чтобы он сделал то же самое.

— Слушаю, мисс Боннер, — сказал я. — Где вы?

— В кабине телефона-автомата в аптеке. В 12.49 машина объекта выехала на грунтовую дорогу на шоссе и повернула налево. Я последовала за ней. Объект направилась по шоссе на юг. В пути я дважды чуть не потеряла ее. С Вестсайдского шоссе объект свернула на Девятнадцатую улицу, поставила свою машину на стоянке у Кристофер-стрит и пешком прошла сюда пять кварталов. Я поставила свою машину у тротуара.

— Где это «сюда»?

— Аптека находится на углу Арбор-стрит и Бэйли-стрит. Объект вошла в вестибюль дома номер сорок два на Арбор-стрит, нажала кнопку звонка, подождала полминуты, открыла дверь и прошла в дом. Это было восемь минут назад. Из аптеки я не вижу вход в дом, но если вы хотите…

— Вы сказали дом номер сорок два?

— Да.

— Минуточку. — Я повернулся к Вулфу. — В доме номер сорок два по Арбор-стрит проживает Эми Винн.

— Правильно… Мисс Боннер, говорит Ниро Вулф. Вы можете видеть вход в дом из своей машины?

— Да.

— В таком случае возвращайтесь в свою машину. Если объект выйдет, следуйте за ней. Сейчас выезжает мистер Гудвин, чтобы присоединиться к вам, если он вас еще застанет там, где вы сейчас. Вас устраивает это?

Мы положили трубки.

— Чепуха! — заявил Вулф.

— Близко к этому, — согласился я. — И вместе с тем — возможно. Вы же сами сказали им в среду, что виновником может быть один из них. Если бы вопрос решался голосованием, я не стал бы голосовать за Эми Винн, однако забывать о ней не следует. Саймона Джекобса силачом назвать нельзя. Если они были вместе в машине, она вполне могла нанести ему удар ножом. Конечно Джейн Огильви никакой трудности для нее не составила бы. У нее есть еще более веские мотивы расправиться с Алисой Портер — не дать ей возможность разболтать об операции, предпринятой против Эллен Стюрдевант, а кроме того, урегулировать претензию Портер к ней. Другой возможности урегулировать вопрос с этой претензией вне суда у нее нет. Я не думал, что она выберет для этого свою собственную квартиру, как самое подходящее место, но вы сами же утверждали, что она очень напугана… правда, вы сказали «он», а не «она». Не исключено также, что она придумала какой-нибудь особенно хитроумный и ловкий план, как потом избавиться от трупа. Вы же не можете отрицать, что она или он люди весьма ловкие. Я могу навестить ее, например, под тем предлогом, что объезжаю членов комиссии с просьбой не расторгать договор с вами. Если будет уже поздно спасти Алису Портер, я хотя бы помешаю убийце как-то отделаться от ее трупа.

— Чушь!

— Кремер решит иначе, если после того, как Алиса Портер окажется номером три и ему придется заниматься еще одним убийством, выяснится, что по вашему распоряжению там в машине дежурила Дол Боннер, не сводившая глаз с двери. Ваша шуточка о том, что вы навсегда закроете свое агентство, может оказаться…

Раздался звонок телефона, и я снял трубку. Звонил Рубен Имхоф, попросивший к телефону Вулфа. Вулф ответил, что он слушает.

— Кое-что интересное — заявил Имхоф. — Я только что разговаривал по телефону с Эми Винн. Сегодня утром ей позвонила Алиса Портер и сказала, что хотела бы зайти к ней. Если бы мисс Винн сообщила мне заранее об этом, я, наверное, посоветовал ей не встречаться с мисс Портер, но она не сделала этого. Во всяком случае, мисс Портер сейчас у нее на квартире. Она согласна взять обратно свое исковое заявление, если ей будет уплачено двадцать тысяч долларов наличными. Мисс Винн спрашивает меня, следует ли ей принимать это предложение. Я посоветовал ей не делать этого. Мне кажется, что два убийства очень напугали мисс Портер. Она подозревает, что оба они совершены тем же самым человеком, заставившим ее выступить с обвинением Эллен Стюрдевант в плагиате. Мисс Портер, видимо, опасается, что если этого человека арестуют и он заговорит, ей тоже не выпутаться, и поэтому она сейчас хочет получить как можно скорее все, что можно, и скрыться. Что вы думаете на сей счет?

— Возможно, что вы и правы, но я говорю так под первым впечатлением услышанного от вас.

— Да, да, похоже, что дело обстоит действительно так. Однако, положив трубку, я начал сомневаться, правильный ли совет я дал мисс Винн. Мисс Портер, вероятно, согласится и на половину названной ею суммы, а возможно, и на меньшую. Если мисс Винн может получить документ о полном и безоговорочном отказе Портер от всех претензий к ней, скажем, тысяч за пять долларов, по-моему, ей следует согласиться. Если же она сейчас откажется от такого урегулирования, возможно, потом ей придется заплатить раз в десять или больше этого. С другой стороны, если вы или полиция схватите человека, которого вы ищете, ей не придется платить вообще. Вот поэтому я теперь и прошу вас посоветовать мне: не должен ли буду я позвонить мисс Винн и рекомендовать ей пойти на эту сделку тысяч за десять или меньше? Или же мне не следует делать это?

— Но вы не можете даже надеяться получить от меня какой-то ответ. Ни мисс Винн, ни вы не являетесь моими клиентами. Как член комиссии, вы можете спросить меня, надеюсь ли я найти этого мошенника и убийцу.

— Ну хорошо, я так и спрашиваю вас.

— И я отвечаю, что да. Рано или поздно, но он обречен.

— Меня устраивает это. В таком случае я не буду звонить ей.

Вулф положил трубку и, слегка кривя губы, взглянул на меня.

— Хорошо, хорошо, — заметил я. — Я же сказал только, что это возможно. Вы не думаете, что было бы неплохо, если бы я помог мисс Боннер проследить за мисс Портер при ее возвращении в Кармел?

— Нет, не думаю.

— У вас будут какие-нибудь особые указания для мисс Боннер?

— Нет. Она, очевидно, найдет мисс Корбетт на ее посту. Я ушел.

13

Сорока двумя часами позже, в девять часов утра в воскресенье, поблагодарив Фрица за завтрак, поставив на стол пустую чашку из-под кофе и направляясь в кабинет, я сказал себе вслух: «И это так я вынужден проводить уик-энд, совпавший с Днем памяти павших на войне!» Я был приглашен за город. Я был приглашен на морскую прогулку. Я был приглашен приятельницей сегодня во второй половине дня на стадион «Янки». А я вынужден был торчать здесь! Единственная причина, почему я не валялся в постели, а встал и был одет, состояла в том, что в восемь без двадцати меня разбудил телефон. Звонил Фред, сообщивший, что он едет сменить Сола. Через полчаса Сол доложил, что Алиса Портер долго спала в воскресенье, и это, видимо, должно было послужить наиболее сенсационной новостью, которую я узнал за длительное время.

В пятницу под негласным наблюдением Дол Боннер она приехала с Арбор-стрит прямо в Кармел, сделала тут кое-какие покупки на рынке и в аптеке и вернулась домой.

В кабинете я подошел к письменному столу и принялся рыться в воскресном выпуске газеты «Таймс» (в своем экземпляре, так как экземпляр Вулфа был у него в комнате) в поисках той ее части, которую я обычно просматриваю первой. Найдя, я хмуро пробежал ее, вырвал из газеты и швырнул на пол, воскликнув при этом: «Вот еще дьявольщина!» Вчера вечером, когда я смотрел по телевидению, как ковбой, сняв сапоги, шевелил пальцами, я подумал, что при такой жизни, кажется, интереснее сидеть в тюрьме. Если я подумал так всерьез, сейчас дело было только за мной. Ничего страшного мне не грозит, если даже меня арестуют за административное нарушение или даже мелкое преступление. Я набрал номер телефона квартиры Кеннета Реннерта и, не получив никакого ответа после тринадцати звонков, положил трубку. Из шкафа я вынул шесть коробок с различными ключами и минут двадцать подбирал те, что могли мне понадобиться. Из другого ящика этого шкафа я взял пару резиновых перчаток. Пройдя на кухню, я сообщил Фрицу, что пойду примерно на час погулять, и ушел. Идти нужно было минут двадцать.

Вообще-то говоря, я не намеревался попадаться. Мне казалось, что в чудесной большой комнате Реннерта, может быть, я найду нечто полезное. По прошлому опыту я знал, что Вулф одобрил бы мое решение, но, если бы я сказав ему заранее, он тоже был бы ответствен за него, и в таком случае нам пришлось бы делить ответственность за нарушение закона мною, поскольку оно было бы совершено по его предложению, а не по моей инициативе. Я не надеялся найти доказательство тому, что Реннерт — это Икс, но считал возможным раскопать нечто, свидетельствующее, что именно Икс убедил его обвинить Мортимера Ошина в плагиате или же он поступил так сам. И то и другое немногим бы помогло нам, но, возможно, что таким я добуду и еще кое-что.

Трижды с перерывами я нажимал звонок в квартиру Реннерта, но не получил какого-либо ответа и занялся дверью. Так же, как и с отпечатками пальцев, я не могу назвать себя специалистом по замкам, но за свою жизнь я многому научился. Разумеется, еще во время предыдущего визита стада я заметил, что замок двери на улицу и замок двери квартиры на лестничной площадке были одной и той же системы «Хансен». Куда бы вы ни пошли и где бы вы ни были, всегда следует замечать систему замков на тот случай, если когда-либо в будущем вам потребуется войти туда без чьей-либо помощи.

Замки системы «хансен» надежны, но у меня с собой был хороший набор ключей, никто меня не торопил, а если бы меня кто-то застал за этим занятием, я ответил бы, что, видимо, использую не тот ключ. Уже минуты через три, а возможно и скорее, я подобрал нужный ключ и вошел в дом. Лифта внизу не оказалось, я вызвал его и в кабине нажал кнопку с цифрой «4». На дверь в квартиру мне пришлось потратить больше времени, чем на дверь внизу, ибо я упрямо пытался открыть ее тем же самым ключом, но в конце концов все же добился своего. Осторожно приоткрыв дверь дюймов на шесть, я несколько минут стоял прислушиваясь, ибо в это время воскресного утра Реннерт мог не обратить внимания ни на телефонный, ни на дверной звонок. Ничего не слыша, за исключением некоторого шума от уличного движения, я открыл дверь пошире и вошел в чудесную большую комнату.

Реннерт лежал на спине на чудесной большой кушетке. Даже беглого взгляда издалека оказалось достаточным, чтобы убедиться, что он вовсе не спит. Лицо у него так распухло, что теперь никто не назвал бы его красивым. Из груди у него торчала рукоятка ножа. Реннерт был мертв дня три-четыре и, как минимум, не меньше двух.

Я оглянулся — никакого беспорядка или следов обыска. На столике у изголовья кушетки стояла наполовину полная бутылка виски и два бокала; лежали пачка сигарет и спички-книжка с открытой крышкой, тут же была пустая пепельница. Прекрасно понимая, что такой человек, как Реннерт, не будет спокойно лежать на кушетке и ждать, пока некто с ножом ударит его, если его чем-то предварительно не одурманили, что было вполне вероятным, я наклонился и понюхал бокалы, но, как и следовало ожидать, безрезультатно. Наиболее вероятный препарат, обычно применяемый в подобных случаях, не имеет ни вкуса, ни запаха, но даже если бы он обладал такими качествами, с помощью лишь обоняния да еще через три-четыре дня обнаружить его, конечно, невозможно.

Ручка ножа в груди Реннерта была сделана из коричневой пластмассы. У меня тут же возникла догадка, почему инструмент преступления на этот раз не был удален. Для проверки своей догадки я заглянул на чудесную маленькую кухоньку и уже во втором открытом мною ящике среди других предметов увидел два еще таких же ножа, точно с такими же рукоятками. Это подтвердило и мою первую догадку. Вы не сможете потихоньку прокрасться на кухню и стащить нож из ящика буфета, если глаза человека, к которому вы пришли в гости, открыты и он может использовать свои мускулы.

Сделав две такие хорошие догадки, я решил, что для воскресного утра этоговполне достаточно. Возможность провести часа два, занимаясь обыском здесь даже в резиновых перчатках, не показалась мне привлекательной. Обнаружение вас в доме, куда вы проникли незаконно, ничего приятного не обещает, а ситуация окажется куда более щекотливой, если хозяин этого дома будет найден тут же мертвым, да еще с ножом в груди. Я немедленно пришел к выводу, что вчера я не мог подумать всерьез, будто бы жизнь в тюрьме окажется более интересной. Кроме того, я ведь обещал Фрицу, что вернусь примерно через час.

Я вышел из квартиры, вытер носовым платком все, к чему я прикасался обнаженными пальцами — ручку двери квартиры, дверцу лифта и кнопку в лифте. Потом я снял резиновые перчатки и засунул их в карман. Все в порядке. Кнопку спуска в лифте я должен был вытереть платком внизу.

Однако мне не пришлось сделать этого. Как только лифт остановился внизу, естественно, что я прежде всего посмотрел через стекло дверцы кабины. В вестибюле никого не было, но дверь сюда уже начала открываться снаружи человечком без пиджака. Над ним возвышалась большая квадратная физиономия сержанта Пэрли Стеббинса. В такие минуты вы не думаете, потому что для этого нет времени, а просто нажимаете в лифте кнопку против цифры «2», что я и сделал. Превосходная штука все-таки электричество — лифт немедленно пришел в движение, а когда он остановился на втором этаже, я вышел из кабины. Как только дверца закрылась за мной, лифт тут же начал опускаться, что свидетельствовало о том, что кто-то в вестибюле нажал кнопку вызова. Прямо-таки чудеса!

Я оказался в маленьком холле. Теперь уже все зависело от того, как мне повезет. Вероятно, один шанс из миллиарда был за то, что Перли выйдет тоже на втором этаже, и если он так поступит, это будет означать, что все боги в небесах против меня и я попаду в исключительно неприятное положение. Однако лифт, поднимаясь, миновал второй этаж, и я бросился к лестнице. Один шанс из тысячи был за то, что человек без пиджака — дворник, наверное (я заочно извинился перед ним, так как мне, очевидно, следовало сказать — управляющий домом), остался в вестибюле, а не поднялся вместе с Стеббинсом, чтобы впустить его в квартиру Реннерта, но если так, тогда только несколько второстепенных божков были настроены против меня, и я еще мог справиться с ними. Я спустился: в вестибюле никого не оказалось. Однако мое положение все еще оставалось затруднительным. Пятьдесят против одного было за то, что у дома стояла полицейская машина с водителем, и десять против одного за то, что, если я выйду из дома на тротуар, он увидит меня. Решить это было просто. Я не стал выходить из дома, а нажал кнопку внутреннего телефона против фамилии Реннерта и снял трубку.

— Кто там? — почти сразу же спросили меня по телефону.

— Арчи Гудвин, мистер Реннерт. Вы, возможно, помните, что я был здесь дней десять назад. Вам тогда не понравилась предложенная мною сделка, но сейчас у меня есть новое предложение, которое может изменить ваше отношение к ней. Я полагаю, что вал следовало бы выслушать это предложение, ибо мне кажется, что вы найдете его заслуживающим внимания.

— Хорошо, зайдите.

Я подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Вытирать ее теперь уже не требовалось. Из лифта я вышел на четвертом этаже; на моем лице была дружеская улыбка для Реннерта, однако при виде сержанта Стеббинса я так удивился, что разинул рот и вытаращил глаза.

— Вы! — только и мог воскликнуть я.

— Слишком уж чертовски своевременно! — воскликнул Стеббинс слегка хриплым голосом и тут же резко повернулся к человеку без пиджака, стоявшему на пороге. — Взгляните хорошенько на этого типа. Вы видели, чтобы он где-нибудь слонялся тут.

— Нет, сержант, не видел. — Управляющий домом выглядел не совсем здоровым. — Никогда раньше я его не видел. Извините, но мне нужно в…

— Ни к чему там не прикасайтесь?

— В таком случае я должен буду… — Он бросился к лестнице и исчез.

— Как бы мне хотелось, чтобы я раньше «слонялся» тут, — заметил я. — Возможно, что я тогда видел бы убийцу, как он пришел или ушел, или то и другое. Сколько времени уже Реннерт мертв?

— Откуда вы знаете, что он мертв?

— Ну, знаете! Не только потому, что вы здесь, да еще в таком настроении, но еще и состояние вашего спутника, которого затошнило… Это произошло сегодня? Он был убит ударом ножа, так же как и остальные?

Стеббинс сделал шаг ко мне и остановился на расстоянии вытянутой руки.

— Я хочу точно знать, почему вы появились здесь точно в это время, — еще более хрипло заявил он. — Вы пришли на квартиру Джекобса через пять минут после меня. Здесь вы оказались уже через три минуты после того, как приехал я. Вы появились тут вовсе не для того, чтобы увидеть Реннерта. Вначале вы позвонили, желая убедиться, дома ли он. Вы прекрасно знали что это не он спрашивал у вас, кто говорит. Вы знали, что это был я, так как хорошо различаете голоса. Вы также хорошо умеете лгать, и мне осточертело это. Ну-ка раскалывайтесь и скажите мне хоть немного правды.

— Но и вы бы тоже.

— Чего тоже?

— Вы тоже вначале позвонили бы ему. Разве после того, как вы позвоните кому-нибудь и не получите ответа, вы приходите к выводу, что этот человек мертв, и направляетесь к нему, чтобы убедиться в этом? Надеюсь, что нет. Почему вы появились тут точно в это время?

Стеббинс было даже стиснул зубы, но потом ответил:

— Хорошо, я скажу вам. В пятницу и вчера управляющему домом звонили люди, к которым Реннерт должен был приехать на уик-энд. Управляющий домом подумал, что Реннерт просто решил поехать куда-то еще, но все же, не желая заходить в квартиру, он позвонил в полицейское бюро по розыску пропавших без вести. В бюро было решили, что это еще одна ложная тревога, но сегодня утром кто-то из чиновников там вспомнил, что видел фамилию Реннерта в какой-то сводке, и позвонил нам. Ну, а теперь ваша очередь, и, клянусь всеми святыми, я хочу только правду, да поживее!

— Очень жаль, что я, видимо, всегда вас раздражаю, — задумчиво хмурясь, заметил я. — Но как бы раздражены вы ни были, мне кажется, что единственно правильное, что вы могли бы сделать, это арестовать меня и отвезти в полицию, хотя даже я не знаю за что. Я звонил от дверей в квартиру, но это не является даже административным правонарушением. Единственное, что я хочу сделать, так это помочь вам, поскольку я уже здесь. Если вы тут всего три минуты, у вас не было еще времени взять необходимые пробы для анализа и все такое. Возможно, он еще живой. Я буду рад…

— Вон отсюда! — заорал Стеббинс, сжав кулаки. Жилы на шее у него набухли. — Вон!

На лифте я не поехал. Стеббинс знал, что наиболее естественным для меня будет повидать управляющего домом, чтобы основательно расспросить его, и поэтому я спустился по лестнице. Управляющего я нашел в подвале — бледного и расстроенного. Он или чувствовал себя очень плохо, или был слишком испуган, или, может быть, думал, что убийца — это я. Я рекомендовал ему выпить горячего крепкого чая без сахара, нашел боковую дверь на улицу и направится домой. Шел я не спеша, так как не видел необходимости беспокоить Вулфа в оранжерее, ибо ничего срочного у меня не было. Реннерт был давно мертв, и еще полчаса ничего не меняли.

Положив резиновые перчатки и ключи обратно в ящики, я налил себе джина, разбавил тонизирующей водой и просматривал в «Таймсе» раздел о спорте, когда в кабинете появился Вулф. Мы обменялись приветствиями, он сел в кресло, которое считает единственно подходящим для него во всем мире, позвонил, чтобы ему принесли пиво, и заявил, что я могу идти погулять. Вулф почему-то считал, что моя прогулка будет полезна ему.

— Я уже гулял, — ответил я, — и нашел еще труп, на этот раз Кеннета Реннерта.

— У меня нет настроения выслушивать всякий вздор. Иди погуляй.

— А это не вздор, — возразил я, откладывая газету. — Я позвонил Реннерту по телефону, но никто мне не ответил. Случайно у меня были с собой ключи и резиновые перчатки; думая, что я могу найти что-нибудь интересное в его квартире, я поднялся туда. Реннерт уже три-четыре дня валяется у себя на кушетке с ножом в груди и пока все еще там. Нож — тоже. По всей вероятности, Реннерту предварительно дали выпить чего-то дурманящего…

Я замолчал, так как на Вулфа нашло что-то. Он стучал правым кулаком по столу и орал, причем на языке, на котором он, очевидно, в детстве разговаривал в Черногории с Марко Вукчичем, когда тот был еще жив. Так он орал тогда, когда узнал о том, что Марко убит, и в течение многих лет еще только в трех случаях Фриц, принесший пиво, остановился и укоризненно взглянул на меня. Однако Вулф перестал кричать так же внезапно, как начал, гневно посмотрел на Фрица, а затем холодно сказал:

— Унеси обратно. Мне не нужно это.

— Но вы же…

— Унеси обратно! Пока я не схвачу за горло эту тварь, я не буду пить пиво… и не буду есть мясо.

— Но это же невозможно! Я мариную сейчас специально откормленных голубей!

— Выбрось их.

— Минуточку, минуточку, — вмешался я. — Ну, а как с Фрицем, Теодором и мною? Ну, хорошо, Фриц. Мы потрясены. Я больше не буду есть вареные огурцы.

Фриц разинул рот, тут же закрыл его и вышел. Вулф же, положив кулаки на стол, распорядился:

— Докладывай.

Мне было бы вполне достаточно для доклада минут шесть, но, решив, что ему следует немного остыть, я растянул это минут на десять, а затем, выложив все факты, продолжал:

— Мне нужна полная оценка, без скидки, обеих моих догадок — нож был взят из буфета на кухне, а Реннерт перед убийством был одурманен и находился в бессознательном состоянии. Еще одно предположение, в котором я не совсем уверен, состоит в том, что он был мертв уже часов восемьдесят — восемьдесят пять. Его убили поздно вечером в среду. Икс направился прямо к нему после того, как убил Джейн Огильви. Если бы убийца отложил это до того, как станет известно об убийстве Джейн Огильви, Реннерт бы насторожился и не допустил бы, чтобы ему в вино подсыпали какую-то отраву. Он мог подозревать Икса в убийстве Саймона Джекобса, но мог и не подозревать этого, тем более что в газетах не было ничего, указывающего на какую-то связь между его убийством и обвинением в плагиате, выдвинутым им три года назад. Однако, если бы Реннерту стало известно еще и об убийстве Джейн Огильви, несомненно, у него появились бы подозрения… Нет, больше, он знал бы наверное. Следовательно, Икс не мог ждать и не стал. Он отправился к Реннерту обсудить их претензии к Мортимеру Ошину, не сомневаясь, что Реннерт предложит ему выпить что-нибудь. Кстати, в свое время я не пробыл у него и трех минут, как он предложил мне выпить с ним.

Я остановился, чтобы перевести дыхание. Вулф раскрыл кулаки, а затем принялся сжимать и разжимать их.

— Теперь три замечания, — продолжал я. — Во-первых, мы получили ответ на вопрос, были ли действия Реннерта самостоятельными или представляли собой продолжение операций Икса. Нам ответил на это сам Икс. Я признаю, что сейчас, после смерти Реннерта, нам это не поможет, но все же несколько прояснит обстановку. Во-вторых, после смерти Реннерта его претензии к Мортимеру Ошину отпадают, и Ошин может потребовать обратно свои десять тысяч, комиссия завтра может отказаться от ваших услуг, а наблюдение за Алисой Портер обходится в три сотни долларов в сутки. В-третьих, ваша клятва не пить пиво и не есть мясо. Давайте забудем о ней, так как в тот момент вы временно были не в себе. Положение и так тяжелое, но оно окажется просто невыносимым, если вы будете голодать и умирать от жажды. — Я встал. — Я сейчас принесу вам пиво.

— Нет! — Вулф снова сжал кулаки. — Я дал обещание. Сядь.

— Да поможет нам Бог! — воскликнул я, садясь.

14

Всю оставшуюся часть дня мы совещались, делая перерывы лишь для принятия пищи. Обстановка во время еды была гнетущей. Специально откормленные голуби, маринованные в сливках и панированные соленой мукой с перцем, мускатными орехами, гвоздикой, тмином, ягодами можжевельника, подававшиеся на сухариках с джемом из красной смородины и политые соусом из сливок на мадере, — одно из любимых блюд Вулфа. Обычно он съедает трех голубей, но мне известны случаи, когда он справлялся и с четырьмя. В тот день я хотел поесть на кухне, но — нет. Мне пришлось сидеть с ним в столовой и есть своих двух голубей, пока он с кислым видом тыкал вилкой в зеленый горошек, в салат и жевал сыр. Легкий ужин в воскресенье вечером был так же отвратителен. Обычно Вулф в это время ест или сыр, или паштет из анчоусов, или паштет из куриной печенки, или селедку в сметане, но, очевидно, его отказ от мяса распространялся также и на рыбу. Он поел сыра с крекерами и выпил четыре чашки кофе. Позднее в кабинете он разделался с блюдом орехов, а потом отправился на кухню за щеткой и совком, чтобы собрать скорлупу со стола и с ковра. Все это лишь усиливало агонию.

В его теперешнем состоянии он был даже готов попробовать заняться расследованием одной или более обычных версии, включая даже и такую, которая была уже использована полицейскими, если она обещала что-то. Мы обсуждали все их, и я составил следующий список:

1. Тщательно обыскать квартиру Реннерта и «келью» Джейн Огильви.

2. Попытаться узнать хотя бы что-нибудь от миссис Джекобс, мистера и миссис Огильви.

3. Узнать фамилии всех, кому было известно о нашем намерении заняться Джекобсом, разобраться с ними и повидать возможных преступников.

4. Попытаться проверить обстоятельства встречи Джекобса с Иксом вечером в понедельник 25 мая.

5. Попытаться найти кого-нибудь, кто видел какую-нибудь машину, стоявшую на улочке за домиком Джейн Огильви вечером в среду 27 мая.

6. Попытаться найти кого-нибудь, кто видел Икса или любого незнакомого человека, входившего в здание на Тридцать седьмой улице вечером в среду 27 мая.

7. Повидать несколько сотен друзей и знакомых Джекобса, Джейн Огильви и Реннерта и выяснить, были ли эти трое знакомы с одними и теми же определенными людьми или одним и тем же определенным человеком.

8. Попытаться узнать, как распорядились Джекобс и Джейн Огильви деньгами, выколоченными ими от Ричарда Экклза и от наследников покойной Марджори Липпин; если же они передали крупную сумму из этих средств Иксу, попытаться установить, как это было сделано. То же самое в отношении средств, полученных Алисой Портер от Эллен Стюрдевант.

9. Попытаться сделать Алисе Портер такое же предложение, какое мы намеревались сделать Джейн Огильви. Если не удастся, испугать ее или же попробовать получить согласие Эллен Стюрдевант и ее издательства «Макмюррей и компания» не возбуждать уголовное преследование против Алисы Портер и не требовать от нее возврата полученных денег, если она скажет, кто такой Икс.

10. Получить список членов НАПИД и поговорить с Корой Баллард о каждом.

11. Добыть экземпляров двести «Только любовь», «Все мое — твое» и «На земле, не на небесах» и разослать их книжным рецензентам и по издательствам с сопроводительным письмом, в котором будут содержаться доказательства того, что все они написаны одним и тем же человеком; спросить в этом письме, известно ли им что-либо еще из опубликованного этим же человеком или имеющегося в представленных им рукописях.

При обсуждении последнего пункта из списка перед Вулфом лежали рукописи двух первых произведений и экземпляр третьего. Все это было возвращено сегодня днем Кремером, как он и обещал.

Имелись еще и некоторые другие предложения, но я не счел нужным записывать их. По каждому из перечисленных пунктов я мог бы возражать и указывать на определенные трудности, но они были настолько очевидны, особенно по первым восьми, что я не стал делать это.

Самым трудным было определить мотив. При расследовании убийств в девяноста девяти случаях из ста очень скоро выясняется, что лишь несколько человек — часто двое-трое — имели мотив, и вы двигаетесь отсюда. На этот раз с самого начала мотив четко не вырисовывался, и затруднение состояло в определении того, у кого же он был. Он мог быть у каждого умеющего читать, писать и управлять машиной, ну, скажем, миллионов у пяти только в Нью-Йорке, причем никаких данных ни на кого не было, за исключением намека на Алису Портер, которая в полночь в воскресенье еще была жива, Пензер сменил Орри вовремя, доложил, что свет в доме погас в 10.52 и с тех пор там все спокойно. Вулф отправился спать, заявив, что утром мы решим, как заняться Алисой Портер.

В понедельник утром, когда я наливал себе третью чашку кофе, Фриц спросил меня, почему я так нервничаю. Я ответил, что ничего я не нервничаю. Он настаивал на своем и сказал, что в течение последних десяти минут я все время дергаюсь и пью уже третью чашку кофе. Я ответил, что в этом доме все стали больно уж наблюдательными. Фриц воскликнул: «Вот видишь? Ты очень даже нервничаешь!» — после чего я взял чашку и ушел в кабинет.

Да, я нервничал. В 7.39 позвонил Фред Даркин, доложивший, что едет сменить Сола и что Дол Боннер едет с ним; в 8.20 и уж, во всяком случае, не позднее 8.30 должен был звонить Сол, а он в 8.45 еще не сделал этого. Если бы речь шла о Фреде или об Орри, я еще мог бы подумать, что у них произошла какая-нибудь маленькая неприятность, вроде прокола покрышки, но у Сола этого никогда не произойдет. В девять часов я уже был уверен, что случилась какая-то крупная неприятность, в 9.15 не сомневался, что Алиса Портер мертва, а в 9.20 убедил себя, что Сол тоже мертв. Когда в 9.25 раздался звонок телефона, я схватил трубку и рявкнул в нее «Ну?». Конечно, так нельзя отвечать по телефону.

— Арчи?

— Да.

— Говорит Сол. У нас тут — цирк.

Я так обрадовался, что у Сола всего лишь цирк, что даже заулыбался телефону и сказал:

— Не может быть! И тебя укусил лев?

— Нет, но меня кусает заместитель шерифа, сопровождаемый полицейским. Фред не пришел сменить меня, и в 8.15 я отправился к месту, где в укрытии стояла моя машина. Там же оказался и Фред, отказывавшийся отвечать на вопросы, которые задавал ему заместитель шерифа графства Патнем. Рядом с ним стоял твой старый дружок сержант Пэрли Стеббинс.

— О! А!

— Да, да. Стеббинс сообщил заместителю шерифа, что я тоже работаю на Ниро Вулфа. Больше он ничего не сказал, зато заместитель шерифа не закрывал рта. Фред, очевидно, показал ему свои водительские права и замолчал. Я решил, что все это уж несколько чересчур, и сообщил кое-что еще, но без всякого результата. Заместитель шерифа задержал нас обоих по обвинению в нарушении границы владения с причинением ущерба, бродяжничестве, а потом добавил еще: и нарушение общественного порядка. По радио из своей машины он вызвал еще одного полицейского. Пока нас везли, на дороге образовалась пробка. Нас доставили в Кармел и держат здесь. Это я звоню своему адвокату. Наверное, заместитель шерифа намерен потолкаться около того дома, так же как и Стеббинс. По дороге сюда мы останавливались минуты на две на шоссе, где за машиной Дол Боннер стояла еще одна полицейская машина. Наверное, Долли тоже обвиняют в нарушении границы владения. Когда мы проезжали, она о чем-то разговаривала с полицейским. Если ее тоже доставили в Кармел, то я ее пока не видел здесь. Я сейчас говорю из кабинки телефона-автомата в здании, в котором находится канцелярия шерифа. Номер телефона в канцелярии шерифа: Кармел пять-три-четыре-шестьшесть.

Когда Сол докладывает о чем-то, никаких дополнительных вопросов задавать ему не требуется, но я все же спросил:

— Ты уже позавтракал?

— Еще нет. Вначале я хотел позвонить тебе, а сейчас позавтракаю.

— Ешь больше мяса. К празднованию Дня четвертого июля мы попытаемся освободить тебя. Кстати, перед уходом с поста ты видел Алису Портер?

— Да. Она подстригала траву.

Я сказал, что все понял, положил трубку, минуты две рассматривал ее, а затем по лестнице поднялся в оранжерею. Между мною и целью моего прихода находились тысяч десять орхидей, многие из них в полном цвету. Это могло ослепить каждого, даже такого человека, как я, видевшего все это довольно часто, но тем не менее я продолжал свой путь в то помещение оранжереи, где производится пересадка растений. Теодор стоял у раковины и мыл цветочные горшки, Вулф возился с торфом. Услыхав мои шаги, он повернулся ко мне, поджал губы и вздернул подбородок, так как понимал, что по какому-нибудь пустяку я не стал бы подниматься три пролета по лестнице и врываться к нему.

— Не волнуйтесь, — начал я. — Она еще жива или, во всяком случае, была живой два часа назад — подстригала траву на лужайке. Однако Сол и Фред в кутузке, а у Дол Боннер возник роман с местным фараоном.

Вулф поставил на верстак бутыль, которую держал в руке, повернулся ко мне и предложил.

— Продолжай.

Я продолжил рассказ и повторил, что сказал Сол мне и что я ответил ему. Вулф опустил подбородок, но губы у него оставались сжатыми. Как только я закончил, он заметил:

— Но ты все же рассматриваешь мое обещание не есть мяса как тему для издевательских шуток.

— Ничего подобного. Просто я был очень огорчен.

— Уж я-то знаю тебя… Заместитель шерифа, очевидно, болван. Ты уже позвонил Паркеру?

— Нет.

— Позвони ему немедленно. Скажи ему, чтобы он добился, если возможно, аннулирования предъявленных обвинений, а если это не удастся — освобождения Сола и Фреда под денежный залог. Кроме того, позвони или мистеру Харвею, или мисс Баллард, или мистеру Тэббу и сообщи, что я буду на заседании в половине третьего.

— Что, что? — удивился я.

— Может быть, мне повторить?

— Не нужно. Я поеду с вами?

— Конечно.

Проходя по оранжерее среди рядов орхидей и спускаясь по лестнице, я думал, что до окончания расследования этого дела мы поставим рекорд по нарушениям своих правил, если, конечно, когда-нибудь закончим его вообще. Из кабинета я позвонил адвокату Натаниэлю Паркеру, к услугам которого Вулф всегда прибегает в тех случаях, когда требуется вмешательство именно адвоката, и застал его в конторе. Положение ему не понравилось. По его словам, местные власти за городом терпеть не могут, когда у них шныряют частные детективы из Нью-Йорка, особенно если объектом их внимания является не какой-то хорошо известный преступник, а местный житель, да еще владелец какой-то собственности. И к нью-йоркским адвокатам никакой нежности они не питают. По его мнению, было бы целесообразнее поручить все сделать одному адвокату в Кармеле, которого он знал, а не появляться там самому; я одобрил его предложение. По меньшей мере еще девятьсот долларов будет выброшено на ветер.

Я было начал набирать номер телефона Филиппа Харвея, но вовремя вспомнил, что обещал не звонить ему раньше полудня, и поэтому вместо него позвонил Джерому Тэббу. Женский голос ответил мне, что мистер Тэбб работает и беспокоить его сейчас нельзя; может быть, ему передать потом что-нибудь? Женщина была, видимо, удивлена и даже, кажется, несколько рассержена, что в мире нашелся человек, не знавший этого. Я попросил ее сообщить Тэббу, что Ниро Вулф приедет на заседание совета, назначенное на два тридцать, однако, зная, что поручения не всегда передаются по назначению, тут же позвонил Коре Баллард в канцелярию НАПИД. Мисс Баллард была рада слышать, что мистер Вулф будет присутствовать на заседании. Я позвонил также домой Орри Кэтеру и Сэлли Корбетт в контору Дол Боннер, информировал их о цирке и сообщил, что впредь до новых указаний операция отменяется. Орри, нигде не служивший, спросил, можно ли ему заняться теперь чем-нибудь еще в другом частном агентстве. Я ответил отрицательно и велел ему быть в готовности. В конце концов сорок долларов (его ставка в день) были мелочью.

Придя на кухню, я сказал Фрицу, что завтрак должен быть подан точно в час, так как в два мы должны будем уехать по делу. У Фрица был вопрос ко мне. Он готовил для Вулфа особый омлет, изобретенный им самим, и ему хотелось знать, буду ли я тоже есть этот омлет или, может быть, ему следует поджарить ветчины для меня? Я спросил, что будет в его омлете. Он ответил: четыре яйца, соль, перец, столовая ложка эстрагонного масла, две столовые ложки сливок, две столовые ложки белого сухого вина, пол чайной ложки мелко накрошенного лука шалот, треть чашки целого миндаля и двадцать свежих грибов. Я подумал, что этого будет вполне достаточно для нас обоих, но Фриц ответил, боже мой, нет, конечно, и спросил, не приготовить ли мне такой же омлет. Я согласился. Фриц предупредил меня, что в последнюю минуту он, может быть, добавит еще джем из абрикосов. Я ответил, что готов пойти на такой риск.

15

В 2.35 мы с Вулфом, предварительно плотно заправившись омлетом, вышли из шаткого, старенького лифта на третьем этаже клуба «Клевер» на одной из Шестидесятых улиц недалеко от Пятой авеню. Мы оказались в высоком просторном старинном холле, выглядевшем вполне прилично. Никого в нем не было. Мы оглянулись, услыхали чьи-то голоса за закрытой дверью, распахнули ее и вошли.

Человек около сорока (за исключением шестерых мужчин) сидели за длинным прямоугольным столом, покрытым белой скатертью, на котором стояли кофейные чашки, стаканы для воды, пепельницы, лежали блокноты и карандаши. Мы стояли, Вулф со шляпой в одной руке и с тростью в другой. Трое или четверо присутствовавших говорили одновременно, причем никто не обращал внимания на нас. За столом справа сидели трое членов комиссии: Эми Винн, Филипп Харвей и Мортимер Ошин. С другой стороны стола сидела Кора Баллард, а рядом с ней президент НАПИД Джером Тэбб. Я узнал его по фотографии на суперобложке его книги, которую когда-то читал. Рядом с ним сидел его вице-президент, который, если верить недавно прочитанной мною статье, зарабатывал ежегодно около миллиона долларов на музыкальных комедиях, составляя для них либретто и сочиняя стишки. Я узнал еще кое-кого из присутствующих: четырех романистов, трех драматургов и чьего-то биографа, но затем к нам подошел Харвей. Разговор прекратился, и головы присутствовавших повернулись к нам.

— Ниро Вулф, — представил нас Харвей. — Арчи Гудвин.

Харвей взял у Вулфа шляпу и трость, а какой-то писатель или драматург пододвинул к столу два стула для нас. Если бы я был председателем, президентом или секретарем, стулья, конечно бы, уже стояли там; ведь, в конце концов, было заранее известно о нашем приходе.

— Вы пришли несколько раньше, мистер Вулф, — заявил Джером Тэбб, но, взглянув на свои часы, тут же добавил: — Я знаю, что время именно то, о котором мы договаривались, но мы еще не закончили обмен мнениями.

— Если бы вы поставили часового в вестибюле, он мог бы остановить нас, — недовольно возразил Вулф, раздраженный, как всегда, тем, что стул был узок и неудобен для него. — Если обмен мнениями не имеет отношения ко мне, вы можете закончить его после моего ухода. Если же это касается меня — продолжайте.

Знаменитая писательница захихикала, а двое писателей засмеялись.

— Давайте послушаем, что он скажет. Почему бы нет? — заявил знаменитый писатель.

— Господин президент. Как я уже говорил раньше, все это совершенно неправильно, — подняв руку, сказал неизвестный мне человек. — Мы почти никогда не разрешаем посторонним присутствовать на наших заседаниях, и я не вижу оснований делать какие-либо исключения из этого правила сейчас. Председатель Объединенной комиссии по вопросам плагиата сделал сообщение, доложил разработанные им рекомендации, и это должно стать основой нашей…

Он закончил эту фразу, но я не расслышал ее конец, так как одновременно заговорили человек пять-шесть.

Тэбб постучал ложкой по стакану, и все утихли.

— Вопрос о присутствии мистера Вулфа уже обсуждался, — властно заявил он. — Я доложил вам о том, что пригласил его, вопрос этот был поставлен на голосование и решен. Голосовать вновь мы не будем. Кроме того, я не представляю себе, как мы можем определить свою позицию на основании только доклада и рекомендаций председателя Объединенной комиссии. Одна из причин назначения этого внеочередного заседания как раз и состоит в том, что трое членов комиссии от НАПИД не согласны с ними. Они категорически возражают. Я хочу попросить мистера Вулфа изложить свое мнение, но вначале ему следует в общих чертах познакомиться с ходом нашего обсуждения. Прошу никого не прерывать. Мистер Харвей, начните вы, но коротко.

Председатель комиссии откашлялся, посмотрел вокруг, а затем сказал:

— Ну, что ж, я скажу вам, что чувствую на сей счет. Я не проявляю никакого энтузиазма по поводу использования услуг частного детектива, но подчинился мнению большинства. Сейчас вопрос вышел далеко за рамки тех задач комиссии, для реализации которых она была создана. Убиты уже трое. В прошлую среду Ниро Вулф заявил комиссии, что он разоблачит убийцу Саймона Джекобса вне зависимости от того, аннулируем ли мы свой договор с ним или нет. Я полагаю, что теперь он, очевидно, заявит о своем намерении разоблачить убийцу Джейн Огильви и Кеннета Реннерта. Конечно, все это хорошо, и я за разоблачение убийц, но это вовсе не дело нашей комиссии. Это не только не дело комиссии, но и незаконно, и может вовлечь нас в серьезные неприятности. Мы не руководим действиями Ниро Вулфа и ничего не знаем о них. Он заявил, что должен располагать полной свободой действий, что не скажет нам, что делает и что намерен делать. По-моему это опасно. Как я уже говорил, если совет НАПИД не предложит комиссии аннулировать договор с Ниро Вулфом, единственное, что я могу сделать, это выйти из состава комиссии. Иного выхода для себя я не вижу.

Сразу заговорили двое или трое, однако Тэбб вновь постучал по стакану.

— Вы сможете высказаться потом, мистер Ошин? Покороче.

Ошин затушил сигарету в пепельнице.

— Сейчас, после смерти Кеннета Реннерта, я нахожусь в ином положении. До сегодняшнего дня меня можно было бы обвинять в том, что я лично был заинтересован в продолжении расследования, что, впрочем, соответствовало действительности. Я и не отрицаю, что, внося десять тысяч долларов, я надеялся, что это избавит меня от необходимости платить Реннерту сумму в десять раз большую. Сейчас лично мне ничего не угрожает. Мои десять тысяч были взносом на расходы комиссии, а один из членов комиссии от владельцев издательств — Декстер — заявил, что он согласен заплатить, сколько потребуется, и мне кажется, что нам следует попросить Ниро Вулфа продолжать его расследование. Мы окажемся трусами, отказавшись продлить договор с Вулфом. Очень хорошо, если он хочет разоблачить убийцу, но, сделав это, Вулф одновременно разоблачит и того, кто организовал эту аферу с обвинениями в плагиате то есть сделает то, ради чего мы обратились к нему. Этот тип не убит, он по-прежнему жив и находится на свободе. Должны ли мы капитулировать только потому, что, как нам стало известно, этот человек не только аферист, но еще и убийца? Я не считаю тактичными угрозы о выходе из комиссии, но если комиссия примет решение аннулировать договор с Вулфом, мне придется выйти из нее, да пожалуй, и из НАПИД.

В комнате послышался гул, однако Тэбб снова постучал по стакану и сказал:

— Мисс Винн? Покороче, пожалуйста.

Нос мисс Эми Винн морщился, ее стиснутые руки покоились на кромке стола. Она явно находилась в затруднительном положении, поскольку отсутствовал Рубен Имхоф, который мог бы посоветовать ей, что нужно сказать.

— Вообще-то говоря, мне кажется, что я не должна занимать какую-то позицию по обсуждаемому вопросу, поскольку нахожусь в одинаковом…

— Мисс Винн, пожалуйста, погромче.

— Я нахожусь сейчас в таком же положении, — немного громче продолжала мисс Винн — в каком еще недавно находился мистер Ошин. Человек, обвинивший его в плагиате, мертв, однако Алиса Портер, предъявившая мне аналогичную претензию еще жива. Ниро Вулф утверждает, что со мной дело обстоит иначе, что рассказ на основе которого она возбудила иск ко мне, написан не тем человеком, который написал вещи, послужившие основанием для предъявления иска к остальным, а самой Алисой Портер, но что это существенного значения не имеет, поскольку тот неизвестный написал рассказ, на основе которого она выдвинула обвинение в плагиате против Эллен Стюрдевант, и, следовательно, если его арестуют, все это всплывет наружу, и она тоже будет разоблачена, и, как сказал мистер Ошин, я тоже окажусь в ином положении, чем другие. Таким образом получается что я по-прежнему лично весьма основательно заинтересована во всем этом и поэтому, как мне кажется, я не имею права занимать ту или иную позицию и могу выйти из комиссии, если вы сочтете это желательным.

— Ничего себе, хороша комиссия! — пробормотал кто-то. — Кажется, все члены намерены выйти из нее.

Харвей хотел сказать что-то, но Тэбб снова постучал по стакану.

— Мы еще не закончили. Я хочу выслушать мнение нашего юриста по поводу заявления мистера Харвея о том, что нам следует аннулировать договор с мистером Ниро Вулфом, поскольку он незаконен и действия Вулфа могут послужить причиной серьезных неприятностей для нас. Мистер Сакс?

Плотный, широкоплечий человек с острыми черными глазами, примерно моего возраста, облизал губы.

— С юридической точки зрения ситуация особой сложности не представляет, — заявил он. — Вы должны написать Вулфу письмо, в котором необходимо точно и определенно указать, что вы поручаете ему расследовать обоснованность предъявленных обвинений в плагиате и ничего больше. В этом случае, если он совершит нечто, дающее основание для предъявления ему обвинения в нарушении закона, например, в укрытии от полиции каких-то доказательств, или в создании помех для нормального отправления правосудия, или что-то там еще, вы не будете нести никакой юридической ответственности за его действия. Конечно, после этого могут появиться отрицательные комментарии в прессе, конечно, на вашем имени может появиться какое-то пятно, но никто не может привлечь вас к ответственности, если вы наняли человека, который нарушил закон, находясь у вас на службе, причем сделал это без ваших указаний, поскольку вы не давали согласия на это и вообще ничего не знали. Если вы найдете нужным послать такое письмо и поручите мне составить его проект, я буду рад сделать это.

Мы с Вулфом обменялись взглядами. Юрист говорил так же, как сказал бы Натаниэль Паркер.

— Теперь, очевидно, вопрос для нас ясен, — заявил Тэбб. — Я хочу спросить мнение мисс Баллард. Она пыталась несколько раз сказать что-то, но мы не дали ей закончить. Кора? Покороче.

У Коры Баллард был виноватый вид.

— Я не знаю, — заговорила она, постукивая карандашом по блокноту, — но мне кажется, дело в том, что я просто боюсь. Мне известно, что мистер Вулф очень умный человек, я немножко знаю о его методах работы, как, очевидно, знаете и вы все. Я не намерена, конечно, критиковать его, ибо он знает свое дело так же, как каждый из вас знает свое писательское дело, но я с отвращением думаю о том, что наша Ассоциация может оказаться вовлеченной в такую сенсацию, как процесс по делу об убийстве. Вот мистер Харвей не упомянул тут, что нью-йоркская полиция тоже занимается сейчас расследованием этого дела о трех убийствах, и, как мне кажется, вы можете быть уверены, что полицейские не прекратят дела, пока не арестуют убийцу. Коль скоро мы тоже разыскиваем этого же человека, я думаю, что нам не следует платить частному детективу за то, что делает полиция. — Кора Баллард виновато улыбнулась. — Надеюсь, мистер Ошин не обидится, если я не соглашусь с его утверждением о том, что в подобном случае мы окажемся трусами.

— И я тоже не согласен, — вмешался Филипп Харвей, — и не понимаю, как можно ожидать от нас…

Тэбб постучал по стакану, Харвей пытался продолжать, но на него зашикали сразу несколько человек.

— Я полагаю, что вы довольно подробно обсудили различные точки зрения, — сказал Тэбб. — Мистер Вулф, вы желаете сказать что-нибудь?

Вулф повернул голову вначале направо, потом налево. Сидевшие спиной повернулись к нам.

— Во-первых, — начал Вулф, — я должен отметить, что две ваши книги доставили мне удовольствие, из трех я получил информацию, а одна стимулировала процесс моего мышления. Две или три…

— Назовите их, — потребовала знаменитая писательница.

Послышался смех. Тэбб постучал по стакану.

— … после прочтения двух-трех ваших книг я не испытал ничего, кроме раздражения или скуки, но в целом я нахожусь в большом долгу перед вами. Именно поэтому я и приехал сюда. Увидев ваши фамилии на официальном бланке Ассоциации, я захотел помочь вам не уклоняться от ответственности. Вы все коллективно ответственны за насильственную смерть троих лиц.

Пятеро или шестеро присутствующих заговорили одновременно, и Тэбб даже не постучал по стакану. Вулф поднял руку.

— Прошу вас… Я лишь констатировал факт. Вы назначили комиссию и поставили перед ней конкретную задачу. Для выполнения этой задачи комиссия наняла меня. Комиссия вручила мне материалы — различные документы и прочее. После изучения их я пришел к определенному выводу, который следовало бы давно сделать, а именно: подстрекателем в первых трех случаях обвинения в плагиате был один и тот же человек. Изучая дополнительные материалы, полученные мною самим — книги, написанные истцами, — я сделал еще один вывод: ни один из истцов не был этим подстрекателем, что полностью изменило картину расследования, расширив его объем настолько, что я заявил вашей комиссии о невозможности для меня продолжать его. Именно один из членов вашей комиссии предложил попытаться убедить одного из истцов — Саймона Джекобса — стать нашим информатором. Нехотя, по настоянию комиссии, я согласился с этим предложением, одна из особенностей которого состояла в том, что о нем должны были узнать различные люди. За несколько часов о нем узнали сорок семь человек. Прямым последствием реализации этого предложения явилось убийство Саймона Джекобса еще до того, как мистер Гудвин успел переговорить с ним. Человек, которого мы ищем, опасаясь, что мы попытаемся договориться также с Джейн Огильви или с Кеннетом Реннертом, убил и их, что также явилось прямым результатом реализации этого предложения.

Вулф снова посмотрел вначале налево, а потом направо и продолжал:

— Я повторяю, что эти выводы следовало бы сделать давно и на этом основании провести компетентное расследование. Все те доказательства и данные, на основании которых я пришел к таким выводам, были известны больше года. Из-за этих выводов, сделанных мною в процессе выполнения поручения, данного мне комиссией при реализации плана, выдвинутого членом вашей комиссии и одобренного всей комиссией, было убито трое. Сейчас вы обсуждаете вопрос, не попытаться ли вам увильнуть от ответственности. Возможно, что это предусмотрительно, но, во всяким случае, не свидетельствует о вашем мужестве, и кое-кто может даже не считать это порядочным или честным. Я предоставляю вам решить это самим. Мистер Харвей, вы оспариваете какие-либо из названных мною фактов?

— Ваши факты довольно убедительны, — согласился Харвей, — но один факт вы опустили. Вы сами признали, что действовали не так, как следовало бы. Вы признали также, что, если бы не ваша халатность, Джекобс сейчас мог бы еще быть жив. Ответственны ли мы за вашу ошибку?

— Нет, — резко ответил Вулф. — Поскольку план был известен очень многим, я должен был принять соответствующие меры для охраны мистера Джекобса. Однако вы говорили совсем о другом. Допущенная мною халатность вовсе не снимает ответственности с вашей Ассоциации. Я не буду возражать, если вы пожелаете отказаться от моих услуг из-за моей некомпетентности, но в таком случае для выполнения взятого вами на себя обязательства вы должны будете поручить расследование кому-то еще. Мистер Тэбб, вы предложили мне высказаться, и я сделал это, — Вулф встал. — Если у вас все…

— Минуточку, — остановил его Тэбб. — У кого еще есть вопросы к мистеру Вулфу?

— У меня, — заявил один из присутствующих. — Вы слышали предложение мистера Сакса о том, что мы можем написать вам письмо с предложением провести расследование заявлении о плагиате и только. Вы примете такое письмо?

— Конечно. Если я разоблачу мерзавца, чтобы удовлетворить вас, я разоблачу и убийцу, а это удовлетворит меня.

— В таком случае я предлагаю проголосовать за предложение о том, чтобы обязать председателя комиссии поручить мистеру Саксу составить проект письма, подписать его и отправить мистеру Ниро Вулфу, уполномочивая его продолжать расследование.

Еще двое членов комиссии поддержали это предложение.

— Надеюсь, вы все понимаете, — заявил Харвей, — что я не смогу выполнить подобное поручение и дать такие указания мистеру Саксу. Если это предложение будет принято, вам придется выбрать нового председателя.

— Мортимер Ошин, — предложил кто-то.

— Этот вопрос мы решим после того, как проголосуем за предложение. Возможно, что его и решать не потребуется, — заметил Тэбб. — Прежде чем мы приступим к обсуждению предложения, я спрашиваю, если ли у кого-нибудь еще вопросы к мистеру Вулфу?

— Вот я хотела бы спросить, — поднялась одна из присутствующих женщин, — известно ли ему, кто же убийца?

— Если бы мне было известно это, я не пришел бы сюда, — сердито ответил Вулф, все еще стоя.

— Еще вопросы? — продолжал Тэбб. Видимо, ни у кого больше вопросов не было. — В таком случае приступим к обсуждению.

— Ну, во мне вы не нуждаетесь для этого, — заявил Вулф. — Я признателен за то, что вы пригласили меня присутствовать, и если мое замечание вначале создало у вас впечатление, что я принял его единственно для того, чтобы помочь вам не уклониться от ответственности, хочу уточнить это. Мне нужно также и заработать гонорар. Пошли, Арчи.

Вулф повернулся и направился к двери. Я взял его шляпу и трость со стула и забежал вперед, чтобы распахнуть дверь перед ним.

16

Мы вернулись домой в 3.35, как раз в часы второго ежедневного свидания Вулфа с его орхидеями. На столе у меня лежала записка Фрица, в которой сообщалось о трех телефонных звонках: от Лона Коэна, Декстера из «Тайтл хауз» и от одной моей приятельницы. Я позвонил Декстеру. Он поинтересовался, соответствует ли действительности слух о том, что совет НАПИД проводит специальное заседание для выработки указаний объединенной комиссии аннулировать договор с Ниро Вулфом. Полагая, что неразумно рассказывать даже сознательному издателю о том, что сделали или делают писатели и драматурги, я ответил, что нам известно о таком слухе, но мы не знаем ничего определенного, а это полностью соответствовало действительности, поскольку мы не присутствовали во время голосования предложения. Декстер сказал, чтосовет НАПИД не имеет права давать какие-то указания Объединенной комиссии, и если членам совета не известно это положение, они скоро узнают о нем. На Лона Коэна я не стал тратить время — он позвонит еще раз. Звонок приятельницы был моим личным делом, и я сделал все, что нужно.

Вскоре после пяти позвонил Сол Пензер — из будки телефона-автомата в аптеке в Кармеле.

— Мы освобождены и вольны как птицы, — доложил он. — Никаких обвинений нам не предъявлено. Адвокат, мисс Боннер и Фред пьют молочный коктейль у прилавка. Что теперь?

— Ничего предложить не могу. Вероятно, нет уже возможности продолжать наблюдение за ней?

— Думаю, что нет, ибо я не вижу, как его теперь можно вести. Я только что был там. На том месте, откуда мы вели наблюдение, стоит машина, по-моему, заместителя шерифа. Вероятно, он сам сейчас ведет наблюдение за домом. Около места, с которого наблюдали Боннер и Корбетт, тоже стоит машина, и в ней есть кто-то. Похоже, что Стеббинс информировал полицию графства Патнем. Единственно, что еще, пожалуй, можно было бы сделать, это проехать на другое шоссе, пешком добраться около мили до холма, находящегося ярдах в пятистах от дома, и попытаться наблюдать оттуда через бинокль. Конечно, после наступления темноты мы ничего не увидим.

Я ответил, что и до наступления темноты он тоже ничего не увидит, посоветовал ему поехать домой, поспать и быть в готовности. Фред должен поступить так же. Я попросил его передать Дол Боннер, что мы свяжемся с ней, когда возникнет необходимость. Я положил трубку, но минуты через две снова раздался телефонный звонок.

— Кабинет Ниро Вулфа. У телефона Арчи Гудвин.

— Говорит председатель Объединенной комиссии по вопросам плагиата. Вы, возможно, узнали меня по голосу.

— Как прошло голосование? Вероятно, голоса разделились почти поровну?

— Мы не раскрываем перед посторонним детали наших обсуждений. Голосование прошло совсем не так, как вы думаете. Письмо составлено, и завтра вы получите его. Я не спрашиваю, что Вулф предпримет дальше, поскольку он тоже не раскрывает деталей. Полагаю, ему будет интересно узнать, что у нас есть и мужество и честь… иногда.

— Конечно, ему будет интересно это, мистер Ошин. Примите мои поздравления.

— Харвей остался в составе комиссии, но отказался быть председателем. По-моему, он хочет присматривать за нами. Надеюсь, вы скажете мне, если вам потребуется моя помощь?

Я обещал ему это.

Вулф появился в кабинете в шесть часов, и я доложил ему о телефонных звонках Декстера, Сола и Ошина. Едва я закончил, как вошел Фриц с подносом, на котором стояли бутылка пива и стакан. Вулф так сердито взглянул на него, что Фриц замер на полпути.

— Это Арчи тебя научил, — холодно заявил Вулф.

— Нет, сэр, но я думал, что, возможно…

— Унеси обратно. Я взял на себя обязательство. Унеси обратно!

Фриц ушел, и Вулф перевел взгляд на меня.

— Алиса Портер еще жива?

— Не знаю. Сол видел ее сегодня в восемь часов утра, то есть десять часов назад.

— Я хочу видеть ее. Привези ее.

— Сейчас?

— Да.

Я внимательно посмотрел на Вулфа.

— Когда-нибудь вы прикажете доставить вам английскую королеву, — сказал я, — и мне придется приложить все усилия, чтобы сделать это. Однако сейчас мне хочется напомнить вам, что раза два-три в прошлом, когда вы давали мне такое распоряжение, и я доставлял вам кого-нибудь, вам не нравился метод, применявшийся мною при этом. Может быть, сейчас вы предложите мне что-нибудь?

— Да. Скажите ей, что я готов урегулировать с ней вне суда ее иск к Эми Винн.

— А что, если она захочет узнать, как вы намерены сделать это?

— Ты ничего не знаешь. Тебе только известно, что я готов на такое урегулирование и что завтра может быть уже поздно.

— Ну, а что, если она позвонит Эми Винн и узнает, что она не поручала вам этого?

— Вот потому-то ты и поедешь к ней вместо того, чтобы позвонить. Она, вероятно, не позвонит никому, но если она все же поступит так, ты скажешь, что я делаю предложение не от имени мисс Винн, а от имени комиссии, являющейся моим клиентом. Однако лучше будет, чтобы тебе не пришлось говорить так, если, конечно, не возникнет необходимость в этом.

— Хорошо, — согласился я, вставая. — Может быть, мне поможет то, что я буду иметь некоторое представление, о чем вы намерены разговаривать с ней?

— Нет. Эта мысль пришла мне в голову несколько минут назад, когда я спускался в лифте, хотя должна была бы возникнуть у меня уже давно. Я начинаю думать, что мой мозг тупеет, но ты тоже должен был бы подумать об этом. Целую неделю у нас под рукой была возможность оказать давление на эту женщину, и ни одному из нас не хватило ума увидеть это. Сейчас, после того как я сказал тебе, ты тоже увидишь, в чем дело.

Однако я ничего так и не увидел. Времени для этого у меня было вполне достаточно, и пока я шел в гараж к машине, и во время полуторачасовой поездки. Вы, вероятно, уже поняли, в чем дело, и если нет, то поймете минуты через три, поразмыслив, конечно. Разумеется, вы можете решить, что я кретин, но вам-то все подается на блюдечке. У меня же на уме эти две недели была масса всяких вещей, включая три убийства. Кретин там я или нет, но понял я, в чем дело, только на повороте с грунтовой дороги на шоссе. И тут, когда меня осенила эта мысль, я притормозил, свернул на обочину, остановился и несколько минут думал. Неудивительно, что Вулф обвинил себя в тупости. Ведь все было совершенно ясно. Я вернулся на шоссе и поехал дальше. Она была у нас в руках.

Но прежде всего мне еще нужно было встретиться с ней. Если Икс доберется до нее раньше меня и расправится с ней, я должен буду отказаться от своего заявления о вареных огурцах и, пока мы не разоблачим его, не буду есть ничего, кроме них. Я намеревался было проехать не спеша по шоссе и попытаться увидеть типа в машине около того места, с которого вели наблюдение Дол Боннер и Сэлли Корбетт, но сейчас я уже спешил. Пожалуй, даже слишком спешил, так как ухитрился поцарапать днище машины на одном полумильном отрезке узкой и петляющей грунтовой дороги. Конечно, так небрежно нельзя относиться к седану «герон». Замедлив ход, я свернул на еще более узкую дорожку и, подпрыгивая на колдобинах, направился к небольшому синему домику. Было десять минут девятого, и солнце начало опускаться за вершины невысоких холмов.

Я увидел ее даже еще до того, как остановил машину. Она стояла ярдах в двухстах от меня слева у каменной ограды. Рядом с ней виляла хвостом пестрая дворняжка, а с другой стороны ограды находился мужчина. Через лужайку доносился ее громкий голос. Выйдя из машины и направляясь к ним, я услыхал ее слова: «…и вы можете передать шерифу, что ни в какой защите я не нуждаюсь и не хочу ее! Убирайтесь отсюда и не смейте появляться тут! Никакая опасность мне не угрожает, а если она возникнет, я сама справлюсь с ней! Сегодня утром я сказала полицейскому, что не хочу…»

Человек перевел взгляд на меня, и она резко повернулась ко мне.

— Вы опять здесь? — возмутилась она.

Я остановился у ограды и обратился к человеку, с которым она разговаривала до этого.

— Вы слоняетесь тут без дела и нарушаете неприкосновенность владения с причинением вреда, — сурово заявил я, — и общественный порядок. За чрезмерное любопытство можно получить до трех лет тюрьмы. Пошел вон отсюда!

— Да и вы тоже, — заявила Алиса Портер. — Оба вы убирайтесь отсюда!

— Я чиновник полиции, — возразил человек, показывая значок, который он держал в руке. — Я заместитель шерифа графства Патнем.

Мы посмотрели друг на друга.

— Передайте сержанту Стеббинсу, — сказал я полицейскому, — что здесь был Арчи Гудвин, если его интересует это. — Я повернулся к Портер. — Во время нашей встречи десять дней назад вы сказали, что не скажете ни слова и, очевидно, не изменили своего решения. Однако вы одновременно заявили, что выслушаете меня, если я приеду с каким-то новым предложением. Так вот на этот раз оно у меня есть.

— Что это за предложение?

— Я могу сообщить о нем только лично вам. Сомневаюсь, чтобы оно было интересно для заместителя шерифа.

Когда Алиса Портер смотрела прямо на вас, ее глаза казались совсем близко друг к другу, а ее носика почти не было видно.

— Хорошо, я выслушаю вас. — Портер повернулась к полицейскому и повторила: — А вы убирайтесь и не смейте появляться тут.

Она повернулась и направилась к дому. Получилась настоящая процессия — вначале она, за ней ее собака, потом я, а замыкал наше шествие заместитель шерифа, который плелся позади, шагах в десяти за мной. Портер не оглядывалась, пока не дошла до двери дома и только тут увидела его. Он остановился у моей машины, открыл дверцу и принялся рассматривать водительские права.

— Все в порядке, — заметил я. — Пусть себе изучает мои права. Нужно же ему делать что-то.

Портер открыла дверь, вошла, за ней пес, а потом я.

Комната оказалась значительно большей, чем можно было представить, находясь снаружи, и была совсем неплохо обставлена.

— Садитесь, если хотите, — предложила хозяйка и тут же расположила свои фунтов сто шестьдесят на длинной плетеной скамье. Я пододвинул свой стул к ней. — Так какое у вас предложение?

— Да вообще-то говоря, — сказал я, усаживаясь, — мисс Портер, предложение есть не у меня, а у Ниро Вулфа. Если вы подъедете со мной к нему домой в Нью-Йорк, он сам вам изложит его, в нем идет речь о предложении урегулировать вопрос с вашим иском к Эми Винн.

— Это предложение исходит от нее?

— Я не знаю всех подробностей, но думаю, что да.

— В таком случае вы ошибаетесь.

— Я часто делаю это, но сейчас у меня именно такое впечатление. Возможно, что мистер Вулф хочет сделать это предложение от имени своего клиента, которым является Объединенная комиссия по вопросам плагиата Национальной ассоциации писателей и драматургов и Ассоциации книгоиздателей Америки. Но я все же думаю, что оно исходит от Эми Винн.

— Значит, вы думаете не очень хорошо и лучше прекратите гадать. Я не поеду в Нью-Йорк для встречи с Ниро Вулфом. Если у него действительно есть предложение, содержание которого вам неизвестно, позвоните ему по телефону и спросите. Вот телефон, пожалуйста.

Алиса Портер говорила решительно и серьезно. Я положил еще раньше ногу на ногу, но тут опять сел прямо. Предложенный Вулфом метод оказался неэффективным, и мне пришлось придумывать что-то свое.

— Послушайте, мисс Портер, я специально приехал к вам вместо того, чтобы позвонить, так как опасался, что ваш телефон прослушивается. Зачем заместитель шерифа целый день торчит за оградой? Почему еще один в машине прячется за кустами примерно в миле отсюда? Почему сегодня утром повидать вас приходил местный полицейский? Кто затеял всю эту канитель? Я могу сказать вам. Некто по фамилии Пэрли Стеббинс из нью-йоркской полиции, сержант из бригады, занимающейся расследованием убийств в районе Манхэттена. Сейчас он ведет дознание о трех убийствах, происшедших в течение последних двух недель, и о которых вы, наверное, слыхали. Вот тот тип снаружи утверждает, что он дежурит тут для защиты вас. Вздор! Он сторожит, чтобы вы не скрылись. За нами будет слежка, когда мы поедем в Нью-Йорк, а вы сами сможете убедиться в этом. Я не…

— Я не поеду в Нью-Йорк.

— И будете идиоткой, если не поедете. Я не знаю, какими материалами на вас в связи с этими убийствами располагает или считает, что располагает, Стеббинс, так как иначе он не приехал бы сюда и не натравил бы на вас полицию графства Патнем. Я сказал сущую правду, когда передал вам, что Ниро Вулф не сообщил мне, почему он хочет побыстрее встретиться с вами, и встретиться очень срочно, но если бы я оказался на вашем месте и не чувствовал себя виновным в чем-то, я не стал бы возражать и спорить.

— Никакого отношения к убийству кого-либо я не имею, — ответила Портер, но по ее глазам я увидел, что мои доводы подействовали.

— Да? Ну, что ж, вот вы так и скажите сержанту Стеббинсу. — Я встал. — Он будет рад услышать это. Извините, что я помешал вашему разговору с вашими защитниками. — Я повернулся и был уже на полпути к выходу, когда она сказала:

— Одну минуту.

Я остановился. Портер кусала губы, водила глазами по сторонам, но в конце концов все же остановила взгляд на мне.

— Ну, а если я поеду с вами, как я вернусь домой? Конечно, я могла бы поехать в своей машине, но не люблю управлять ею по ночам.

— Я привезу вас сюда.

— Я сейчас переоденусь, — сообщила она, вставая. — Пойдите и скажите этому проклятому заместителю шерифа, чтобы он убирался ко всем чертям.

Я вышел из дома, но поручение выполнять не стал. Представителя власти я увидел не сразу. Он стоял в отдалении у каменной ограды уже вдвоем с кем-то. Очевидно, наблюдение было круглосуточным, и это был, наверное, его сменщик. Желая показать, что у меня нет причин сердиться, я дружески помахал рукой, но ответа не получил. Развернув машину, я проверил, все ли инструменты на месте в багажнике и не потерялось ли чего-нибудь из отделения рядом с приборным щитком. Вскоре вышла Алиса Портер, закрыла дверь на ключ, погладила собаку и села в машину. Пес проводил нас до выезда на дорогу и вернулся.

По шоссе я ехал со скоростью не более тридцати миль, желая предоставить возможность любому интересующемуся человеку увидеть, что со мной была Портер, завести свою машину и направиться вслед за нами. Наблюдение я обнаружил в зеркальце на перекрестке шоссе с дорогой № 301, но ничего не сказал об этом Портер до тех пор, пока мы не выехали из Кармела и я не убедился окончательно, что это был действительно филер. Конечно, можно было бы позабавиться, отвязываясь от «хвоста», однако если он плелся бы за нами все время, это помогло бы создать у Портер соответствующее настроение для предстоящей беседы с Вулфом, и я решил не чинить препятствий нашему провожатому. Она крутилась на сиденье примерно раз в четыре минуты, чтобы оглянуться, и к тому времени, когда мы подъехали к гаражу на Десятой авеню, наверное, ее шея нуждалась в отдыхе. Я не знаю, успел ли филер поставить свою машину и проводить нас квартал до Тридцать пятой улицы и за угол до нашего дома.

Я оставил Портер в передней, показал, где у нас туалет, а сам не прямо, а через холл прошел в кабинет. Вулф сидел за своим столом, читая французский журнал. Он взглянул на меня и спросил:

— Привез?

Я кивнул.

— Я подумал, что мне следует вначале доложить вам кое-что. Ее реакция была немного странной.

— Странной?

Я доложил ему все подробности. Он подумал секунд десять и распорядился:

— Приведи ее.

Я распахнул дверь в переднюю и сказал:

— Пожалуйста, проходите сюда, мисс Портер.

Наша посетительница сняла свой жакет, и я не мог не обратить внимания, что она или не носит бюстгальтер вообще, или ей нужно приобрести новый, получше. Вулф стоял, и я, зная его отношение к женщинам, до сих пор никак не могу понять, почему он встает при появлении в комнате любой из них. Он подождал пока она сядет в красное кожаное кресло и повесит жакет на подлокотник, и только после этого сел сам.

— Мистер Гудвин сообщил мне, — вежливо начал он, посматривая на нее, — что вас и ваш дом хорошо охраняют.

Мисс Портер поставила локти на ручки кресла и наклонилась вперед.

— Я не нуждаюсь в какой-либо защите, — заявила она. — Он уговорил меня приехать сюда, пытаясь запугать тем, что я подозреваюсь в убийстве. Меня нелегко запугать, и я не испугана.

— Но все же вы приехали.

Портер кивнула.

— Да, я здесь, так как хотела убедиться, что это за игра. Он сказал мне о каком-то вашем предложении, но я не верю, что оно у вас есть.

— Вы ошибаетесь, мисс Портер, — ответил Вулф, откидываясь поудобнее на спинку кресла. — У меня действительно есть предложение. Я готов предложить вам смягчить возможность привлечения вас к уголовной ответственности за совершенное вами преступление. Естественно, что я взамен хочу получить от вас кое-что.

— Никто не намерен привлекать меня к ответственности, и никакого преступления я не совершала.

— Нет, совершили. — Вулф по-прежнему говорил любезно, не обвиняя, а лишь констатируя факты. — И серьезное. Однако прежде чем охарактеризовать преступление, которое я имею в виду и за которое вы не будете преследоваться, если примете мое предложение, я должен буду рассказать вам кое-что из обстоятельств предшествовавших ему. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, четыре года назад, вы вступила в преступный сговор с неизвестным мне человеком с целью путем вымогательства получить деньги от Эллен Стюрдевант предъявив ей заведомо ложное обвинение в плагиате.

— Это ложь!

— Если это так, следовательно, я клевещу на вас, и вы можете подать на меня в суд. Через год, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, это же лицо, назовем его Икс, вступил в такой же сговор с неким Саймоном Джекобсом для шантажирования Ричарда Экклза, а в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году он повторил свой трюк с женщиной по фамилии Джейн Огильви для вымогательства у Марджори Липпин. Все три сговора оказались успешными, так как в результате их были получены крупные суммы денег. В прошлом, тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, Икс попытался проделать то же самое с неким Кеннетом Реннертом для вымогательства у драматурга Мортимера Ошина. Ко времени смерти Реннерта пять дней назад иск не был еще урегулирован.

— Все это ложь. Во всяком случае, в той части, где речь идет обо мне.

— Я стараюсь быть как можно более кратким, — продолжал Вулф, не обращая внимания на нее, — и рассказываю только то, что нужно, чтобы понять суть моего предложения вам. О существовании Икса я узнал путем тщательного сравнения текстов трех рукописей, явившихся основой исков, предъявленных вами, Саймоном Джекобсоном и Джейн Огильви. Все они оказались написанными одним и тем же человеком. Это бесспорно и легко доказуемо. Свое заключение, в силу необходимости, я сообщил семи лицам, и они передали его дальше. Позднее был разработан план, смысл которого заключался в том, чтобы убедить Саймона Джекобса раскрыть личность Икса, и об этом стало известно еще человекам пятидесяти. Икс тоже узнал об этом и, прежде чем мы успели поговорить с Саймоном Джекобсом, убил его, а опасаясь, что мы можем попытаться уговорить сотрудничать с нами Джейн Огильви или Кеннета Реннерта, убил и их. Я не знаю, почему он не убил и вас также, он или она.

— Зачем ему это? Я не знаю никакого Икса. Рассказ «Только любовь» я написала сама.

— В таком случае вы и есть Икс, однако у меня есть основания полагать, что это не так. — Вулф покачал головой. — Это вы написали детскую книжку «Мотылек, который питался земляными орехами», опубликованную под вашей фамилией?

— Конечно я.

— Тогда тот рассказ был написан не вами, что легко доказать, — Вулф выпрямился и положил ладонь на стол. — Так вот. Я также изучил и роман «Постучи в мою дверь», текст которого стал основой вашего иска к Эми Винн. Это было написано вами?

— Разумеется!

— Я верю вам, ибо эта вещь была написана тем же самым человеком, который написал «Мотылек, который питался земляными орехами». Но если это так, тогда рассказ «Только, любовь» написан не вами. Я берусь доказать это самому опытному судье и самому пестрому составу присяжных заседателей. И если можно будет продемонстрировать, что ваш иск к Эллен Стюрдевант представляет собой не что иное, как вымогательство, ибо основан на вещи, которую вы не писали, кто поверит в обоснованность ваших претензий к Эми Винн? Я намерен рекомендовать мисс Винн безоговорочно отклонить ваши претензии.

— Пожалуйста. — Портер, видимо, сказала правду, когда в начале беседы заявила, что ее нелегко напугать.

— На вас все это пока не произвело впечатления? — Вулф все еще был любезен.

— Конечно, нет. Вы лжете и пытаетесь запугать меня, если только я правильно понимаю, чего вы добиваетесь. Вы полагаете, что, показав разницу стилей, которыми написаны моя книга «Мотылек, который питался земляными орехами» и рассказ «Только любовь», вы в состоянии доказать, что автором рассказа я не являюсь. Так, да?

— Да, правильно, причем я имею в виду все элементы стиля, словарь, синтаксис, деление на абзацы.

— Мне хотелось бы посмотреть, как вы будете доказывать это, — презрительно заявила Портер. — Хороший писатель может имитировать любой стиль, и это происходит часто. Взгляните хотя бы на пародии.

Вулф кивнул.

— Да, конечно. Мировой литературе известны многие мастера пародий, но вы упускаете из вида одно весьма важное обстоятельство. Как я уже сказал, все три рассказа, которые легли в основу трех исков, НАПИСАНЫ ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ ЧЕЛОВЕКОМ. Или, если хотите, можно сказать и так, что сравнение этих текстов убедит любого квалифицированного эксперта, опытного издателя или редактора, что все они были написаны одним и тем же лицом. Вам нужно согласиться с этим, или вы будете вынуждены признать, что, работая над рассказом «Только любовь», вы выработали совершенно новый для вас литературный стиль или имитировали стиль кого-то еще, назовем его, скажем, Игрек, что, когда Саймон Джекобс работал над «Все мое — твое», он имитировал Игрека или вашу вещь, что, когда Джейн Огильви писала рассказ «На земле, не на небесах», она имитировала Игрека, или вашу неопубликованную вещь, или также еще не опубликованную рукопись Саймона Джекобса. Совершенно очевидно, что это абсурд. Если вы выступите с подобной фантазией на судебном заседании, присяжным даже не потребуется удаляться на совещание. Вы все еще продолжаете утверждать, что рассказ «Только любовь» написан вами?

— Да. — Однако ее тон и взгляд уже были иными.

— Все это у меня здесь. Арчи, принеси их сюда, включая произведения мисс Портер.

Я достал все из сейфа, передал ей и встал рядом.

— Можете не торопиться, — заметил Вулф, — В нашем распоряжении вся ночь.

Написанное Портер лежало сверху. Она лишь взглянула на первую страницу и положила на столик рядом с креслом. Следующей лежала рукопись Саймона Джекобса «Все мое — твое». Портер прочитала первую страницу и часть второй, а затем положила это на свою вещь. В «На земле, не на небесах» Джейн Огильви она прочла только первую страницу и даже не взглянула на вторую. После того как Портер отложила все это, я обошел вокруг нее, чтобы взять, однако Вулф велел мне оставить все не трогая, поскольку она, возможно, пожелает еще раз взглянуть на них.

— Вы теперь понимаете, что я вовсе не запугиваю вас.

— Я не сказала этого.

— Но это очевидно из вашего поверхностного ознакомления с врученными вам произведениями. Вам следует тщательно ознакомиться с ними или согласиться, что я прав.

— Но я вовсе не согласна с вами… Вы заявили, что у вас есть предложение. Что-то за предложение?

— Вначале угроза. — Теперь уже Вулф был более резок. — Двойная угроза. Я полагаю, что Эллен Стюрдевант располагает вескими основаниями для того, чтобы возбудить дело против вас по обвинению в клевете и потребовать возвращения денег, выплаченных ею вам. Я не юрист и не могу объяснить вам различные положения законов на сей счет. Однако я уверен, что Эми Винн может выиграть дело против вас по обвинению в клевете и потребовать привлечения вас к ответственности за попытку вымогательства, являющегося уголовным преступлением.

— Пусть только попробует. Она не посмеет.

— А я полагаю, что она может поступить так. Я так же читал ваши письма издательству «Виктори пресс» и Эми Винн, в которых вы требуете уплаты вам денег за плагиат. После того, как я объясню положение мистеру Имхофу, как я сделал это вам, я посоветую ему, или совместно с Эми Винн, или независимо от нее принять меры к возбуждению дела против вас по обвинению в попытке вымогательства. Я уверен, что он колебаться не будет. Он очень возмущен тем, что в его издательство подбросили рукопись.

Наконец-то на нее подействовало. Она открыла было рот, закрыла его, несколько раз судорожно вздохнула, покусала губы и лишь только после этого заявила:

— Но рукопись не была подброшена.

— Ну, знаете, мисс Портер, — заметил Вулф, качая головой. — Если вы еще сохранили остатки разума, вам следует понимать, что так у нас ничего не получится. Вы хотите ознакомиться с материалами еще раз?

— Нет.

— Арчи, в таком случае убери их.

Я собрал все материалы, положил их в сейф и закрыл.

— Вот это все, что я сказал об угрозах, — продолжал Вулф, как только я снова сел к своему столу. — Ну, а теперь предложения. Первое: я не буду рекомендовать Эллен Стюрдевант возбуждать дело против вас. Возможно, что она так поступит по своей инициативе, но я не намерен касаться этого. Второе: я уговорю мисс Винн и мистера Имхофа не возбуждать гражданского или уголовного дела против вас. Не сомневаюсь, что мне удастся сделать это. Вот два пункта моего предложения. Вы также должны будете сделать две вещи. Первое: вы письменно возьмете обратно свои иски к издательству «Виктори пресс» и к Эми Винн. Это вовсе не должно быть признанием вами своей вины, а лишь отказом от ошибочно предъявленного иска. Документ составит юрист. Второе: вы скажете мне, кто такой Икс. Это все, что я прошу, и вы можете не…

— Не знаю я никакого Икса.

— Вздор. Я не прошу у вас каких-либо доказательств или деталей, поскольку я добуду их сам. Вы ничего не должны писать мне о нем — лишь назовите фамилию и скажите, где найти его. У меня нет никаких оснований предполагать, что вам известно что-то о его сговорах с Саймоном Джекобсом, Джейн Огильви и Кеннетом Реннертом или о том, как он убил их; я готов считать, что вы совершенно ничего не знаете об этих событиях. Скажите мне только фамилию мужчины или женщины, написавшей «Только любовь».

— Я написала эту вещь.

— Чепуха. Не подойдет, мисс Портер.

— Но должно подойти. — Она держала руки на коленях, крепко сжав кулаки; на лбу у нее выступили капли пота. — Ваше предложение, касающееся «Виктори пресс» и Эми Винн, принимаю. Если я получу от издательства и от Эми Винн документ с обещанием не привлекать меня к ответственности, не судиться со мною и все такое, я напишу письмо с отказом от предъявления иска, потому что я поступила так по ошибке. Я по-прежнему считаю, что вы не сможете доказать правильность того, что вы сообщили мне, возможно, что вы и не пытаетесь запугать меня, но вы ничего не докажете лишь демонстрацией кое-чего аналогичного в стиле всех этих книг и рукописей. Ваше дело считать, что существует какой-то Икс, но я не могу назвать его фамилию всего лишь потому, что мне ничего не известно о нем.

Я не сводил глаз с Портер. Никогда бы я не предположил, что она такой искусный лжец. Это доказывает лишний раз, что каким бы опытным знатоком людей вы себя ни считали, никогда нельзя быть уверенным, что может сделать тот или иной человек. Я также подумал о том, что избранный нами метод давления на нее, который, как мы считали, окажется успешным, очевидно, не оправдал себя, и спросил себя, сможет ли Вулф и каким образом оказать более сильное давление на Портер. Очевидно, Вулф ломал себе голову над тем же вопросом, поскольку он молчал, и я взглянул на него. Взглянул и очень удивился! Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку и шевелил губами, которые он то втягивал, то надувал. Он поступает так только в тех случаях, когда находит или считает, что нашел щель, и пытается заглянуть в нее. Повторяю, что я был очень удивлен. В конце концов для него не составляло большого труда придумать, как оказать давление на Алису Портер; он должен был только показать ей, в каком положении она окажется, если он приведет в исполнение свои угрозы. Я снова бросил взгляд на Портер. Она достала платок из сумочки и сейчас вытирала себе лоб.

Вулф открыл глаза, выпрямился и слегка наклонил голову набок.

— Ну, что ж, хорошо, мисс Портер, — сказал он. — Конечно, вы не можете сказать мне то, чего не знаете. Предположим, что вы действительно не знаете. Придется мне еще раз пересмотреть все мои предположения и выводы. Я свяжусь с вами после того, как посоветуюсь с мисс Винн и мистером Имхофом. Они, несомненно, согласятся с предлагаемым мною проектом договоренности. Мистер Гудвин проводит вас домой. Арчи?

Следовательно, если Вулф и серьезно размышлял о чем-то, я так и не додумался, о чем именно. Во всех подобных случаях мне не полагается иронизировать над ним, особенно в присутствии посторонних. Поэтому я тут же встал, спросил, нет ли у него каких-либо поручений еще, но он ответил отрицательно. Алиса Портер намеревалась сказать что-то, но, очевидно, передумала. Когда я подавал ей ее жакет, она дважды не попала в рукава, и я должен признать, что частично в этом был виноват я, ибо думал совсем о другом. Я думал над тем, что она сказала Вулфу и чем именно выдала себя.

Я продолжал размышлять над тем же самым и три часа двадцать минут спустя в половине третьего ночи, поднимаясь на крыльцо нашего особняка и открывая дверь. На обратном пути домой, в одном месте на шоссе, я уже решил, что обнаружил эту щель в ее ответах, которую нашел и Вулф. Алиса Портер и Икс были одним и тем же лицом. Работая над рассказом «Только любовь», она написала эту вещь в стиле, совершенно отличном от того, которым была написана ее книга. Однако тут же я не мог не учесть трех серьезных возражений против этого. Во-первых, если она оказалась такой ловкой, чтобы изобрести стиль для этой вещи, почему же тогда она написала в том же стиле две вещи еще, а не придумала нового стиля для каждой из них? Во-вторых, почему она написала в своем собственном стиле «Счастье стучится в дверь», вещь, ставшую основой иска к Эми Винн? В-третьих, что именно она сказала Вулфу, после чего он заподозрил ее в идентичности с Иксом и занялся трюком с губами? Нет, нет, я не нашел правильного ответа и все еще ломал голову в его поисках, когда вернулся домой.

На письменном столе у меня лежала записка:


«АГ!

В восемь часов утра ко мне в комнату придет Сол, Фред, Орри, мисс Боннер и мисс Корбетт. Я взял тысячу долларов из сейфа на их расходы. Ты не будешь нужен и, конечно, можешь спать подольше».


У Вулфа были одни правила, у меня — другие. Ложась спать, я категорически запрещаю себе думать о чем-нибудь. Обычно со мной это происходит как само собой разумеющееся, но тут я должен был напомнить себе о дисциплине. Мне потребовалось не менее трех минут, чтобы уснуть.

17

Ложась спать в три часа ночи и вставая в десять, я недосыпал целый час из обычных для себя восьми часов. Однако после примененного Вулфом трюка с губами, его отказа от продолжения беседы с Алисой Портер, назначения встречи сразу с пятью подручными еще до завтрака походило на то, что дело шло к концу, а коль так, то мне следовало пойти на серьезное личное неудобство, и я все же решил встать в десять утра. Я также сократил свое время на одевание и завтрак и именно поэтому оказался в кабинете в 11.15, то есть всего лишь через четверть часа после прихода Вулфа из оранжереи. Он сидел за письменным столом и разбирал почту. Я тоже сел и принялся наблюдать, как он вскрывает конверты. Руками он двигает быстро и аккуратно, и я думаю, что Вулф мог бы хорошо справляться с какой-либо физической работой при условии, конечно, что ее можно было бы выполнять сидя. Я спросил, требуется ли ему помощь, но он ответил отрицательно. Тогда я поинтересовался, есть ли у него какие-либо указания для меня.

— Возможно, — ответил Вулф, перестал вскрывать конверты и взглянул на меня. — После того, как мы обсудим одно дело.

— Прекрасно! Я, пожалуй, уже совсем проснулся и готов обсуждать его, если оно не слишком сложное. Однако прежде всего я должен доложить вам содержание наших разговоров с Алисой Портер при возвращении в Кармел. В одном месте она сказала: «Я никогда не управляю машиной в ночное время; в темноте приходится напрягать зрение, и у меня начинается головная боль». Вот все. Больше она не проронила ни слова. Я ничего не пытался выяснить у нее, ибо вы так внезапно прекратили беседу с ней, что я даже не знал, с чего бы мне следовало начать. Далее, будет не вредно, если я получу хотя бы некоторое представление, чем будут заниматься Сол, Фред, Орри, Дол Боннер и Сэлли Корбетт. Они могут позвонить, и я должен буду знать, о чем вообще будет идти разговор.

— Они будут докладывать непосредственно мне.

— Да? Опять старая история. Коль скоро я не буду знать чего-то, вам это повредить не может.

— Не зная чего-то, ты не будешь тратить времени и энергии на догадки. — Вулф отложил в сторону нож с ручкой из рога для вскрытия конвертов.

Этот нож швырнул в него некий Буа в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году в подвале древнего пограничного форта в Албании. Пистолет системы «Морли», из которого я стрелял в Буа, лежал в ящике моего стола.

— Да и, кроме того, тебя здесь не будет, — продолжал Вулф. — Рассуждая о том, почему Алиса Портер до сих пор жива, я сделал одно предположение. Почему Икс столь поспешно убрал троих и не сделал даже попытки устранить ее? На каком основании она так уверена, что ей ничто не угрожает? Ведь она живет одна в уединенном доме, ее собака ласкается к незнакомым, а Портер никакого страха не испытывает, хотя Икс может караулить ее у дверей или прятаться за ближайшими кустами. Почему она так ведет себя?

Я небрежно махнул рукой.

— Причин может быть сколько угодно, но наиболее вероятной может быть самая простая, причем проделывается это так часто, что ей самой и придумывать ничего не нужно. Ну, например, она написала подробный отчет о том, как она и Икс заставили Эллен Стюрдевант выплатить деньги, и, вероятно, указала, что все это предложил Икс. Потом она вложила это сообщение в конверт вместе с какими-то доказательствами причастности Икса, вроде нескольких его писем на ее имя, опечатала конверт сургучом, написала на нем: «Вскрыть только в случае моей смерти» — и расписалась. Пакет она вручила человеку, который, как она уверена, будет точно выполнять все ее указания на сей счет, сообщила об этом Иксу, а потом, вероятно, послала ему или передала копию того, что написала. Таким образом, Икс оказался в весьма трудном положении. Этот трюк проделывается сейчас все время. Он спас жизнь не только тысячам шантажистов, но и многим так называемым порядочным гражданам, вроде Алисы Портер. — Я снова взмахнул рукой. — Мне такой метод кажется самым лучшим, но, разумеется, есть и другие.

— И такого достаточно, — ворчливо согласился Вулф. — Я сделал такое же предположение. По-моему, оно очень вероятно. Где же может храниться этот пакет?

— В любом из пятидесяти штатов США. Я сомневаюсь, чтобы она послала его куда-нибудь за границу. Вы хотите, чтобы я нашел его?

— Да.

— И вы, конечно, хотите, чтобы я сделал это немедленно? — спросил я, вставая.

— Не паясничай. Если такой пакет имеется, а я серьезно подозреваю, что это так, мне нужно знать, где же он. Было бы хорошо получить его или хотя бы узнать, где он находится. С чего ты начнешь?

— Мне нужно подумать. В ее банке или у ее адвоката, если он есть у нее, или у ее священника, если она посещает церковь, возможно, у какого-нибудь родственника или близкого друга…

— Это слишком уж неопределенно, и на поиски таким методом потребуется много времени. Но, может быть, тебе удастся получить намек или даже больше чем намек от секретаря Ассоциации Коры Баллард. Алиса Портер вступила в Ассоциацию в тысяча девятьсот пятьдесят первом году, за неуплату членских взносов была исключена в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, но снова вступила в тысяча девятьсот пятьдесят шестом. У меня сложилось впечатление, что мисс Баллард исключительно хорошо информирована о членах своей Ассоциации и, наверное, поможет нам, если сможет. Повидай ее.

— Хорошо, но думаю, что особого энтузиазма она не проявит. Ведь именно она рекомендовала Ассоциации отказаться от ваших услуг. Но, как мне кажется, она…

От двери послышался звонок. Я вышел в холл, взглянул через стекло (через него можно увидеть что-то только изнутри дома) и повернулся к Вулфу со словами:

— Кремер.

— Но у меня нет ничего для него, — с гримасой ответил Вулф.

Я спросил, не сказать ли мне об этом Кремеру и не пригласить ли его прийти завтра; Вулф было согласился, но потом проворчал:

— Черт возьми, но он же будет тогда добиваться встречи со мной в течение всего дня, а тебя тут не окажется. Пусти его.

Я открыл дверь и тут же испытал прямо-таки потрясение или даже несколько потрясений.

— С добрым утром! — отчетливо поздоровался со мной Кремер, переступая порог и давая этим самым понять, что он признает во мне человеческое существо. Затем, бросив шляпу на стул, он вместо того, чтобы промаршировать в кабинет, подождал, пока я закрою дверь. Потом он не только вежливо поздоровался с Вулфом, но даже справился о его здоровье. Очевидно, это был день всемирного братства. Я с трудом удержался, чтобы не шлепнуть его по спине или не толкнуть в бок. В довершение ко всему, усаживаясь в кресло, обитое красной кожей, он заметил: «Надеюсь, вы не возьмете с меня платы за использование кресла?» Вулф вежливо ответил, что он всегда рад предоставить гостю возможность присесть и дать отдохнуть его ногам.

— Ну, а как относительно стакана пива? — спросил Кремер.

Создавалось щекотливое, положение. Если Вулф, трижды нажав кнопку звонка (два коротких и длинный), подаст сигнал принести пиво, у Фрица может сложиться ошибочное впечатление, после чего последует определенное объяснение. Вулф взглянул на меня, я встал, вышел на кухню, взял там бутылку пива и стакан, объяснил Фрицу, что это для гостя, и вернулся…

— … но мне даже в голову никогда не приходило, — говорил Кремер, когда я вошел в кабинет, — что может настать такой день, когда вы откажетесь от пива. Что же может произойти дальше? — Он налил себе пива. — Спасибо, Гудвин… А вы знаете, я ведь пришел к вам извиниться. На прошлой неделе, по-моему, в пятницу, я обвинил вас в том, что вы, пытаясь использовать Джейн Огильви в качестве приманки, допустили грубую ошибку. Возможно, я был не прав. Если вы или Гудвин и говорили кому-нибудь, что намерены осуществить подобное мероприятие, Гудвин не сознается в этом. Кстати говоря, Кеннет Реннерт был убит в ту же ночь, и вы, конечно, не могли предпринять подобную попытку с ними обоими одновременно. Вот поэтому я и прошу вас извинить меня. — Кремер поднял стакан и сделал глоток.

— Пожалуйста, — ответил Вулф. — Вы должны были бы извиниться передо мною во многих других случаях, но никогда не делали этого. Пусть ваше извинение распространится на все эти случаи.

— Черт возьми, но до чего же вы неотзывчивы! — Кремер поставил стакан на столик. — Я пришел к вам с извинением, хотя мог бы прийти с требованием не вмешиваться в расследование убийства. Вы послали Гудвина в графство Патнем с тем, чтобы заставить одну женщину приехать к вам, женщину, за которой полиция ведет наблюдение.

— Возможно, что это и является подлинной причиной.

— Причиной чего?

— Причиной вашего прихода сюда. Никто никого не заставлял.

— Да? Как бы не так! Сегодня утром она явилась в канцелярию шерифа в Кармеле и потребовала, чтобы он отозвал своих людей от ее дома. По ее словам, Гудвин сообщил ей, что сержант Стеббинс информировал власти графства Патнем об имеющихся в отношении нее подозрениях в совершении убийства; он предложил ей поехать к вам и сделать это как можно скорее. Что это, не принуждение? — Кремер взглянул на меня. — Вы говорили с ней так?

— Конечно. Разве вы уже не подозреваете ее?

— Подозреваем. — Он повернулся к Вулфу. — Гудвин признает, что я прав. Я называю такие действия созданием помех при расследовании убийства, и так же квалифицирует это любой судья. Подобные вещи стали повторяться слишком уж часто. Я — человек справедливый. Я извинился перед вами за нечто такое, что не в состоянии доказать. Но это, клянусь всеми святыми, я докажу.

Вулф положил ладони на подлокотники кресла.

— Мистер Кремер! Мне, разумеется, совершенно ясно, чего вы добиваетесь. У вас нет ни намерения, ни желания формально предъявить мне обвинение в создании помех для расследования убийства, поскольку это хлопотно и бесполезно. Вы лишь хотите узнать, располагаю ли я какой-либо полезной информацией по делу, расследование которого поставило вас в тупик, и, если она у меня есть, — содержание ее. Я готов удовлетворить полностью ваше желание. Как вам известно, мастер Гудвин обладает изумительной памятью. Арчи, сообщи мистеру Кремеру полностью, абсолютно ничего не пропуская, всю нашу беседу с мисс Портер вчера.

Я на секунду зажмурился, чтобы сосредоточиться. Передать все полностью, не перепутать названия, даты, и как Вулф довел все до главного, — было делом немного сложным. Очевидно, что по той же самой причине он хотел, чтобы Кремер услыхал все, а я должен был рассказать это так, чтобы он не прерывал меня, вставляя что-то или добавляя. Начал я довольно медленно, потом разговорился и запнулся только раз, сказав «вымогательство» вместо «попытка вымогательства», однако сам тут же поправился. Перед самым концом, понимая, что справился с задачей, я откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу, подчеркивая этим, что для меня воспроизвести все так ничего не стоит. Заканчивая рассказ я зевнул.

— Извините меня, — заметил я, — но я немного недоспал. Я ничего не пропустил?

— Нет, — ответил Вулф. — Удовлетворительно. — Он посмотрел на Кремера. — Ну вот, вам теперь известно все, каждое слово. Как вы сами видите, никаких попыток помешать расследованию убийства не было, и даже слово «убийство» было упомянуто лишь между прочим. Я охотно предоставляю вам всю информацию, полученную мною от нее.

— Да? — Никакой признательности в голосе Кремера не прозвучало. — Все это я могу изложить в нескольких словах. Вы абсолютно ничего мне не сообщили. Я не верю вам, и вы не можете рассчитывать, что поверю. Почему же тогда вы отпустили ее? По вашим словам, вы загнали ее в угол, из которого она ни за что не могла бы выкарабкаться, однако вы прекратили беседу с ней и отправили ее домой. Почему?

Вулф поднял руку.

— Да потому, что в тот момент от нее было больше нечего ждать. Она опознала Икса для меня или, точнее говоря, сделала весьма основательный намек, который мне нужно было подтвердить. Я сделал это. Теперь, когда мне известен он или она, остальное труда не составит.

Кремер достал сигару из кармана, сунул ее в рот и закусил. Заявление Вулфа не произвело на меня такого впечатления, как на него. Еще вчера, когда я увидел, как Вулф, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза и принялся жевать губами, мне уже было понятно, что следуетожидать сенсацию, хотя я и не думал даже, что это будет сделано столь эффектно. Я опять зевнул, чтобы не выдать Кремеру того факта, что для меня это такая же новость, как и для него.

Кремер вынул сигару.

— Вы это серьезно, да? Вам известно, кто убил Саймона Джекобса, Джейн Огильви и Кеннета Реннерта?

Вулф покачал головой.

— Я не сказал этого. Мне известно, кто писал эти вещи и организовал предъявление исков по делам о плагиате. Вы расследуете несколько убийств, я же расследую несколько фактов мошенничества. Правда, оба Икса являются одним и тем же человеком, но мне нужно лишь разоблачить мошенника, разоблачить убийцу — ваше дело.

— И вы знаете, кто он?

— Да.

— И вам это стало известно из того, что вам вчера рассказала Алиса Портер, а Гудвин все рассказал сегодня мне?

— Да, и мне удалось подтвердить сделанный ею намек.

Кремер сжал в руке сигару, которую, наверное, уже и жевать было невозможно, не говоря уже о том, чтобы курить.

— Ну, хорошо. Вы к подобной лжи никогда не прибегаете. Что же это за намек?

— Вы его тоже слыхали. — Вулф сложил руки на животе. — Всего, что вам сообщили здесь, вполне достаточно. Я предложил мистеру Гудвину полностью повторить вам всю беседу и сообщил вам, что в ней содержалось точное указание, позволяющее установить личность Икса только потому, что считал себя вашим должником, а я не люблю быть в долгу. Я понимаю, чего вам стоило извиниться передо мною. Для этого нужна была большая сила воли, и я очень ценю это, несмотря на то, что вы поступили так в отчаянии, так как при расследовании зашли в тупик и, принеся извинения, тут же немедленно заговорили со мной в столь обычной для вас манере. Теперь мы с вами квиты. Вам теперь известно абсолютно все, что известно мне, и теперь интересно, кто из нас окажется первым, — вы в аресте убийцы или я в разоблачении мошенника.

Кремер сунул было сигару опять в рот, обнаружил, правда, слишком поздно, что она превратилась в какой-то бесформенный комок, выхватил ее изо рта и швырнул в мою корзинку для мусора, промахнувшись фута на два.

Еще некоторое время назад, когда я часа два ломал голову, пытаясь сообразить, что придумает Вулф, чтобы снова оказать давление на Алису Портер, я сказал вам, что вы, наверное, уже все поняли и отнесли меня к числу болванов. Теперь же вы, наверное, зачислили сюда не только меня, но и Кремера, поскольку вы, несомненно, догадались, о чем именно проговорилась Алиса Портер, и вам теперь известно, кто Икс. Но вы-то читаете, а мы с Кремером только слушали. Если вы не видите большой разницы в этом, испробуйте такое положение на себе. Однако даже если вам и известна теперь личность Икса, я все равно продолжу рассказ, так как вам интересно будет знать, как же Вулф разоблачил его… или ее.

Минут через десять, уходя, Кремер был до того взбешен, что даже уже не мог больше проявлять любопытства. Я проводил его в вестибюль, чтобы убедиться, как он уйдет, а не останется у нас в доме, предварительно хлопнув дверью. Едва я вошел в кабинет, как раздался телефонный звонок, и я снял трубку. Звонил Сол Пензер. Он спросил Вулфа.

— Ты еще можешь застать мисс Баллард до того, как она уйдет на завтрак, — сказал он, беря телефонную трубку.

Я, может быть, не всегда очень хорошо понимаю намеки, но этот понял и ушел.

18

Один из лучших способов произвести на женщину, как старую, так и молодую, хорошее впечатление, это пригласить ее на завтрак в ресторан «Рустермана», который принадлежал Марко Вукчичу до самой его смерти, Вулф все еще душеприказчик собственности, оставшейся после Вукчича, и поэтому, как только Феликс увидел нас с Корой Баллард, когда мы пробирались по залу, он сейчас же провел нас к постоянно зарезервированному для меня столику, у стены слева.

— Вы ведете себя так, словно заранее стараетесь произвести на меня впечатление, — заметила Кора Баллард, когда мы сели и взяли салфетки.

Я полностью согласен с правилом Вулфа не обсуждать деловые вопросы за едой, но на этот раз мне пришлось нарушить его, поскольку Кора должна была вернуться к себе к половине третьего для встречи с кем-то. Поэтому сразу же, как только мы сделали по глотку коктейля, я сказал, что ей, вероятно, известно многое о всех членах НАПИД. «Нет, — ответила она, — не о всех». Многие живут в различных районах страны, а из тех, что проживают в Нью-Йорке, не все принимают активное участие в деятельности НАПИД. Ну, а как хорошо она знает Алису Портер? Довольно хорошо: она аккуратно посещала заседания членов своей секции, а в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, когда издательская фирма «Бест и Грин» приняла к опубликованию ее книгу «Мотылек, который питался земляными орехами», Портер несколько раз приходила в НАПИД для консультаций по договору.

Некоторое время мы занимались поданным нам блюдом.

Я вскоре сказал ей, что пытаюсь выяснить местонахождение документа, который, как у нас есть основания предполагать, Алиса Портер оставила на хранение кому-то. Оставляют ли члены НАПИД какие-либо важные документы на хранение в канцелярии Ассоциации? Нет, не оставляют, так как Ассоциация не располагает необходимыми возможностями для этого. Где или кому, по ее мнению, Алиса Портер могла оставить нечто весьма важное, ну, например, пакет, подлежащий вскрытию только в случае ее смерти?

— Понимаю! — воскликнула Кора Баллард, не успев донести вилку до рта. — Это, может быть, довольно умно, если… А что в этом пакете?

— Не знаю. Я не знаю даже, существует ли он. Большую часть своего времени детективы тратят на поиски вещей, вообще не существующих. По мнению мистера Вулфа, возможно, что она оставила такой пакет вам на хранение.

— Нет, она нам ничего не оставляла. Если бы мы оказывали подобные услуги членам нашей Ассоциации, нам пришлось бы завести специальное хранилище. Однако возможно, что я могу подсказать вам кое-что. Дайте-ка мне подумать… Алиса Портер…

Кора Баллард немного поела и потом перечислила шесть возможностей:

1 Личный сейф Алисы Портер в банке, если он есть у нее.

2. Мистер Арнольд Грин из издательства «Бест и Грин», которое опубликовало ее книжку. Он принадлежал к числу издателей, всегда готовых сделать одолжение автору, даже такому, книга которого оказывалась неудачной.

3. Ее родители, проживавшие, как казалось мисс Баллард, кажется, в штате Орегон.

4. Ее литературный агент, если он все еще есть у нее. После опубликования, книги Портер ее агентом некоторое время был Лил Бэскомб, но возможно, что позднее он отказался от нее.

5. Владелица пансиона «Колландер хауз» на Восемьдесят второй Западной улице для девушек и женщин с очень ограниченными средствами для жизни, в котором Алиса Портер прожила несколько лет. Фамилия этой женщины, кажется, Гэрвин. Одна из девушек, работающих в канцелярии НАПИД, и сейчас еще живет у нее. Миссис Гэрвин относится к числу таких женщин, которым любой доверит все, что угодно.

6. Юрист, который вел ее дело об иске к Эллен Стюрдевант.

Кора Баллард не помнила его фамилии, но я видел ее в кипе бумаг, в которой рылся у нас дома.

В течение всех прошлых лет я много раз гонялся за чем-то недостижимым, но сейчас это, пожалуй, было самое абсурдное занятие в моей жизни — приставать с расспросами ко многим незнакомым лицам о чем-то, чего, может быть, вообще не существовало, а если и существовало, то они могли ничего не знать об этом, ну, а если кто-либо из них и слыхал, почему он должен бы был рассказывать мне об этом? Всего я потратил часов пять на разговоры. Вначале я направился к литературному агенту Лилу Бэскомбу, поскольку его контора находилась совсем недалеко от ресторана. Он ушел обедать, но должен был вернуться с минуты на минуту. Я прождал минут пятьдесят, а когда Бэскомб вернулся в 3.33, он с трудом ворочал языком. Ему пришлось некоторое время вспоминать, кто такая Алиса Портер. Ах, да, это та самая… Вскоре после опубликования книги Портер некоторое время была его клиенткой, но он отказался от нее, как только она возбудила дело о плагиате. По его тону я понял, что любой, кто выдвигает обвинения в плагиате, является своего рода паразитом.

В конторе юриста я прождал всего минут тридцать, что уже было достижением. Он заявил, что будет рад помочь мне. Когда юрист заявляет о своей готовности помочь с радостью, он имеет в виду, что с радостью поможет вам освободиться от той информации, которой вы располагаете в то же самое время тщательно уклоняясь от обременения вас информацией, которой у вас еще нет. Этот тип не хотел даже признавать, что ему известна некая Алиса Портер, до тех пор, пока я не сказал ему, что читал три подписанных им письма, в которых он называет ее своей клиенткой. В конце концов мне удалось узнать от него, что он уже в течение некоторого времени не видел ее и не переписывался с ней. В течение двух лет? Трех? Он уклонялся от определенного ответа, но сказал, что в течение длительного периода времени. Что же касается информации, от которой он хотел мне помочь освободиться, могу лишь сказать, что и после моего ухода он знал столько же, сколько и до этого.

В контору издательства «Бест и Грин» я попал только после пяти, рискуя не застать Грина. Секретарша прекратила красить губы и заявила, что мистер Грин занят на совещании. Я уже начал спрашивать ее, сколько, по ее мнению, продлится совещание, как из соседней комнаты вышел человек и направился к выходу.

— Мистер Грин, тут к вам, — объявила секретарша.

Я сейчас же назвал свою фамилию и хотел заговорить с ним, но он буркнул: «Спешу на поезд», — и скрылся. Вот видите, как я «застал» его.

Таким образом, я использовал уже половину возможностей, перечисленных Корой Баллард. В Нью-Йорке имеется около тысячи банков, сдающих сейфы частным лицам, но я не обладал ключами к ним, да и, кроме того, служебный день уже закончился. Можно было бы сесть в самолет и отправиться в Орегон в поисках родителей Алисы Портер, но мне это показалось несколько опрометчивым. Найти такси в такое время дня в Манхэттене было, по существу, делом безнадежным, но мне это все же удалось, и я велел водителю отвезти меня на Восемьдесят вторую Западную улицу.

Я ожидал, что пансион «Колландер хауз» будет хуже. Перед девушкой в маленькой аккуратной конторке на столике стояла вазочка с маргаритками; в большой комнате рядом с вестибюлем, в которой она попросила меня подождать миссис Гэрвин, я увидел еще две вазы с маргаритками, удобные кресла, а пол был застлан ковром. На этот раз я ждал минут тридцать, а когда миссис Гэрвин, в конце концов, все же появилась, один лишь взгляд ее проницательных серых глаз подтвердил утверждение Коры Баллард, что этой женщине любой может доверить что угодно. Конечно, она помнила Алису Портер, которая жила у нее с августа тысяча девятьсот пятьдесят первого года до мая тысяча девятьсот пятьдесят шестого. Эти даты она хорошо помнила потому, что еще на прошлой неделе выясняла их по требованию детектива из городской полиции, а только сегодня утром сделала это еще раз по просьбе одной женщины, приходившей справляться о мисс Алисе Портер. Миссис Гэрвин не видела Алису Портер уже года три и ничего не хранила для нее. Но, может быть, у нее где-нибудь завалялась такая маленькая вещица, как пакетик? Она опять ответила отрицательно, что, вообще говоря, абсолютно ничего не значило. Миссис Гэрвин была занятой особой, и ей легче было ответить отрицательно, чем объяснять мне, что я не имею вообще никакого права спрашивать ее о чем-либо, а потом еще выслушивать мои объяснения, почему я задаю ей подобные вопросы. Ложь не является ложью при ответе на вопрос, который спрашивающий не должен задавать.

В общей сложности, чертовски плохо и неудачно проведенное время, поскольку я не добыл ни единой крупинки. Ближайшее будущее казалось мне таким же унылым, как и ближайшее прошлое, — еще один обед для Вулфа без мяса, еще один день без пива. Шеф сидит за письменным столом, уставившись в пространство, и страдает в унынии. Когда я выходил из такси перед нашим домом, у меня мелькнула мысль отправиться в забегаловку Барта за углом, поесть там котлет с капустным салатом и часок поболтать о делах на белом свете, но тут же решив, что нельзя лишать Вулфа общества, я поднялся на крыльцо, открыл дверь своим ключом и замер на пороге от изумления. Вулф выходил из кухни, неся большой поднос со стаканами. Он проследовал в кабинет. Я закрыл дверь и прошел вслед за ним, а затем остановился и огляделся. Одно из кресел, обитых желтой кожей, стояло около моего стола. Еще шесть кресел, по три в ряду, стояли перед столом Вулфа, а пять — около большого глобуса. Столик у дальней стены был покрыт желтой скатертью с коллекцией различных напитков на нем. Сейчас Вулф переставлял стаканы с подноса на столик.

— Могу я помочь? — спросил я.

— Не нужно. Все уже сделано.

— Очевидно, предстоит солидная вечеринка?

— Да, в девять часов.

— И все гости уже приглашены?

— Да.

— А я приглашен?

— Я все время спрашивал себя: где ты?

— Работал, но пакета не нашел. Разве Фриц заболел?

— Нет. Он жарит бифштексы.

— Что?! Для вечеринки?

— Нет. Мне предстоит работа, и я предпочитаю заниматься ею не на пустой желудок.

— А мне вы дадите кусок бифштекса?

— Да. Там готовится два.

— В таком случае я поднимусь к себе причесаться.

Я ушел.

19

Вулф, сидевший за письменным столом, оставил кофейную чашку и посмотрел на экс-председателя Объединенной комиссии по вопросам плагиата.

— Применяемый мною метод, мистер Харвей, — сухо сказал он, — нравится мне больше. После того как я закончу, можете задавать мне вопросы, если вы сочтете, что я не ответил на них. — Он взглянул направо и налево. — Конечно, я мог бы назвать виновную и сообщить вам о наличии у меня достаточных доказательств, чтобы осудить ее, но хотя тем самым я выполнял бы свою задачу, это не удовлетворит ваше любопытство.

Мортимер Ошин занимал кресло, обитое красной кожей. Члены комиссии и секретарь располагались в шести желтых креслах веред столом Вулфа. В переднем ряду, ближе всех ко мне, сидела Эми Винн, а дальше Филипп Харвей и Кора Баллард. Во втором ряду расположились Рубен Имхоф, Томас Декстер и Джеральд Кнапп — все издатели. Места вокруг большого глобуса заняли Дол Боннер, Сэлли Корбетт, Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер. Отдельно от всех у моего стола сидела Алиса Портер, спокойно попивавшая ситро. Я пил кофе, а другие — по выбору: джин с тонизирующей водой, виски с содовой водой, виски с водой, водку с имбирным пивом, просто виски, а Ошин — коньяк. Он, очевидно, знал толк в коньяке. Сделав глоток, Ошин попросил у меня бутылку, долго изучал ярлык, сделал еще глоток, а потом воскликнул: «Бог мой! Сколько еще у вас такого же?» Я, конечно, понял намек, налил ему еще, и он по меньшей мере минут пять не курил.

— Я должен объяснить вам, — продолжал Вулф, снова посмотрев направо и налево, — внезапную вспышку негодования мисс Портер. Она имела основания для этого, ибо пришла сюда потому, что я солгал ей. Я сообщил мисс Портер по телефону, что намереваюсь вручить ей документ, подписанный мистером Имхофом и мисс Винн в обмен на документ за ее подписью. Слово — намереваюсь не совсем соответствует случаю. Я не сомневаюсь, что после окончания нашей беседы мисс Портер не будет опасаться возбуждения дела против нее мистером Имхофом или мисс Винн, но, разговаривая с ней сегодня по телефону, я не намеревался передавать ей такой документ. Справедливости ради я признаю обоснованным негодование мисс Портер, когда, приехав ко мне, она обнаружила тут толпу. Она не покинула нас только потому, что я сообщил ей о своем намерении продемонстрировать перед вами ее виновность в совершении преступного акта и посоветовал ей послушать меня — она осталась.

— Но вы только что признались, что вы лжец! — крикнула Алиса Портер.

— Прежде всего по существу, — игнорируя ее и обращаясь к членам комиссии, продолжал Вулф. — А также о выводах, сделанных мною, после чего последуют и необходимые детали. Восемь дней назад мистер Гудвин подробно доложил вам о его кратких разговорах с Саймоном Джекобсом, Кеннетом Реннертом, Джейн Огильви и Алисой Портер. Не знаю, обратил ли кто-либо из вас внимание на то, что его разговор с мисс Портер был весьма примечательным, точнее говоря, примечательным было то, что сказала она. Он сообщил ей, что одна нью-йоркская газета рассматривает вопрос о приобретении права на опубликование в ряде номеров ее книги. И что же она ответила? Она ответила, что ПОДУМАЕТ. Все вы знаете писателей лучше меня, но и я немного разбираюсь в людях. Никаких вопросов она не задавала и вообще больше ничего не сказала. Мисс Портер вовсе не является знаменитым и преуспевающим автором; ее единственная опубликованная книга оказалась слабой, а ее рассказов по количеству и качеству вряд ли достаточно для поддержания ею своей репутации в качестве профессиональной писательницы. И тем не менее она не поинтересовалась у мистера Гудвина даже названием газеты. Она вообще ничего у него не спрашивала. Я подумал, что это весьма примечательно, а вы?

— Я тоже так подумала, — заявила Кора Баллард. — Однако я понимала, что она находится в сложном положении, так как напугана.

— Чем? Если она сомневалась в добропорядочности мистера Гудвина, если она не верила, что у него есть такое предложение от газеты, почему же она не расспросила его? Почему она даже не попыталась выяснить название газеты? Полагаю, что у меня были довольно серьезные основания прийти к выводу: она не сомневалась в мистере Гудвине и не подозревала его, а ЗНАЛА, что он лжет. Ей было известно, что ваша комиссия поручила мне расследовать всю эту историю и что теперь Гудвин обманным путем пытался получить у нее копию ее рукописи, послужившей основанием для предъявления ею претензии к мисс Винн. В тот момент…

— Каким образом она могла ЗНАТЬ? Кто сообщил ей? — потребовал Харвей.

— Конечно, это важно, — кивнул Вулф. — В то время такой мой вывод большого значения не имел. Однако уже на следующий день, когда стало известно об убийстве Саймона Джекобса, он приобрел несколько большее значение, стал еще более значителен после убийства Джейн Огильви и оказался исключительно важным, когда был убит и Кеннет Реннерт, а Алиса Портер все еще оставалась живой. Она оказалась в центре нашего внимания, однако я продолжал сомневаться, что нашел, кого искал, ибо не верил, что мисс Портер изобрела определенный стиль в рассказе «Только любовь» для иска к Эллен Стюрдевант, имитировала его в «Все мое — твое» в качестве основы претензии Саймона Джекобса к Ричарду Экклзу, еще раз повторила тот же стиль в «На земле, не на небесах» для иска Джейн Огильви к Марджори Липпин, но уже «Счастье стучится в дверь» для иска к Эми Винн написала в своем собственном стиле. Однако вчера вечером…

— Минуточку, — прервал его Мортимер Ошин. — Ну, а что, если она отдавала себе отчет в том, как все это будет выглядеть? — В бокале у него все еще было немного коньяку, и он все еще не курил.

— Вот именно, мистер Ошин. Вчера мистер Гудвин привез Алису Портер сюда и после часовой беседы с ней я сам задал такой вопрос себе. Что, если она оказалась достаточно проницательной, чтобы заранее, договорившись с Саймоном Джекобсом о его роли в сговоре против Ричарда Экклза, выработать такой план дальнейших действий, который из-за своей фантастичности отведет от нее даже малейшие подозрения? После часового разговора с мисс Портер я подумал, что такое потрясающее коварство в ней нельзя исключить и, во всяком случае, возможность этого следует иметь в виду. После ухода мисс Портер я потратил еще час на телефонные разговоры с пятью весьма компетентными детективами, иногда помогающими мне. Сегодня утром в восемь часов они все собрались у меня, и я дал им соответствующие задания. Все они сейчас здесь, и я хочу представить их вам. Вы можете повернуть головы?

Все повернулись.

— Впереди слева — мисс Теодолинда Боннер, а за ней мисс Салли Корбетт. Позади слева мистер Сол Пензер, рядом мистер Фред Даркин, а справа мистер Орри Кэтер. Я должен сказать, что перед уходом для выполнения моих поручений каждый из них взял фотографию Алисы Портер, полученную мистером Пензером в редакции одной газеты. Я попрошу каждого из них доложить вам результаты… Мистер Кэтер?

Орри встал, подошел к столу Вулфа и повернулся к членам комиссии.

— Мне было поручено узнать, — начал он, — поддерживала ли она какую-либо связь с Саймоном Джекобсом. Конечно, проще всего было бы расспросить его вдову. Я явился к ней домой, но никого не застал. Я попытался поговорить с соседями и…

— Покороче, Орри. Только самую суть.

— Слушаю, сэр. В конце концов мне удалось найти ее в доме приятельницы в Нью-Джерси. Она не хотела разговаривать, и мне пришлось провести с ней некоторое время. Я показал ей фотографию, и она опознала ее. Она видела объект дважды, три года назад. В обоих случаях у них дома, куда объект являлся для встречи с ее мужем и в каждом случае оставался там часа два с лишним. Вдове неизвестно, о чем они разговаривали. Саймон Джекобс тогда сказал жене, что речь шла о рассказах для какого-то журнала. Я пытался уточнить время визитов, однако вдова могла лишь сказать, что это произошло весной тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, причем второй визит состоялся недели через три после первого. Джекобс не сообщил жене фамилии объекта.

— Уверенно ли она опознала фотографию? — спросил Вулф.

— Да, вполне. Она сразу опознала ее и сказала, что…

— Вы — лжец! — крикнула Портер. — Я никогда не приходила к Саймону Джекобсу и вообще никогда не встречалась с ним!

— У вас будет возможность высказаться, мисс Портер, — заметил Вулф, — и вы сможете говорить сколько хотите… Орри, этого достаточно. Мисс Корбетт?

Сэлли Корбетт — одна из тех двух женщин, которые года два назад заставили меня почувствовать, что мое отношение к женщинам-детективам, возможно, не совсем справедливо. Второй такой женщиной является Дол Боннер. Внешне они совершенно различные, но обе таковы, что заставляют посматривать на них, а вдобавок ко всему они еще и хорошие оперативницы. Сэлли встала на место Орри у стола Вулфа, взглянула на него и, получив кивок, повернулась к аудитории.

— Я имела такое же поручение, как и мистер Кэтер, — сообщила она, — но вместо Саймона Джекобса должна была заняться Джейн Огильви. Ее мать, мисс Огильви, я смогла повидать сегодня только во второй половине дня, показала ей фотографию и спросила, видела ли она когда-либо это лицо. После тщательного ознакомления с фотографией она ответила, что, пожалуй, да, видела. По ее словам, как-то однажды, года два назад, объект пришел к ее дочери, и они отправились в «келью». Если вы читали газеты, вам, должно быть, известен этот домик, который Джейн называла своей «кельей». Примерно через полчаса они вернулись в дом (потому что в «келье» не работала электрическая печка), прошли в комнату Джейн и пробыли там часа три или даже больше. Миссис Огильви не известна фамилия объекта, и она никогда больше ее не видела. По некоторым другим данным она полагает, что объект приходил к ее дочери в феврале тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Ее опознание фотографий не было категоричным, но она заявила, что сможет сказать определенно, если ей лично покажут эту особу, а не ее фотографию.

Я искоса взглянул на Алису Портер. Полузакрыв глаза, наклонившись вперед, закусив губы, она напряженно сидела на краешке кресла. Не обращая внимания на то, что на нее были устремлены девять пар глаз, включая мои, она смотрела только на Вулфа. Она не отвела глаз от него и после того, как Сэлли села, а ее место у стола Вулфа занял и заговорил Фред Даркин.

— Мое поручение касалось Кеннета Реннерта, и трудность его состояла в том, что у него не было ни вдовы, ни матери или кого-либо еще. Я разговаривал примерно с двадцатью лицами другими жильцами из этого же дома, с управляющим домом, с друзьями и знакомыми, но никто из них не опознал фотографии. Двое или трое из них посоветовали мне навести справки в ресторане на Пятьдесят второй улице, где Реннерт часто завтракал, а иногда и обедал, и только тут мне удалось что-то узнать. Один из официантов, обслуживающих столик, за которым обычно сидел Реннерт, сказал, что, как ему кажется, объект однажды завтракала здесь с Реннертом и раз обедала. Официант был очень сдержан, так как, конечно, знал об убийстве Реннерта. Возможно, что он разговорился бы, если бы я сунул ему двадцатку, но это было полностью исключено. По его мнению, это было зимой или весной прошлого года. Он сказал, что мог бы ответить более определенно, если бы увидел объект в жизни, а не на фотографии. Реннерт ему нравился. Я сказал ему, что наша беседа поможет найти убийцу, и только поэтому он вообще разговаривал со мной. Мне кажется, что если бы мне удалось убедить его в том, что он действительно может быть нам полезен, и если бы он увидел объект снова…

— Довольно, Фред, — остановил его Вулф. — О «если» мы будем говорить потом. Мистер Пензер? Я должен предварительно объяснить комиссии, что задание мистера Пензера носило иной характер. Для его выполнения требовалось незаконно проникнуть в частную квартиру. Да, Сол?

— Вчера вечером, — начал Сол, стоя лицом к Алисе Портер, — в соответствии с полученными мною инструкциями, в десять часов двадцать минут я приехал к дому Алисы Портер около Кармела. Подобранным заранее ключом я открыл дверь, вошел в дом и произвел обыск в нем. На полке в одном из шкафов я нашел двадцать пять страниц машинописного текста, скрепленных вместе. На первой странице заголовок: «СЧАСТЬЕ СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ». Алиса Портер. Это был оригинал, а не копия. Я передал все мистеру Вулфу.

Сол взглянул на Вулфа, который заявил:

— Эта вещь сейчас у меня в ящике стола. Я прочитал ее. Сюжет, персонажи и действие идентичны с содержанием рукописи рассказа «Счастье стучится в дверь» Алисы Портер, найденной в папке в конторе издательства «Виктори пресс», но написанной в обычном для Алисы Портер стиле, которым написана ее опубликованная детская книжка «Мотылек, который питался земляными орехами», в то время как рукопись, обнаруженная мистером Пензером, написана тем изобретенным ею стилем, которым написаны произведения, послужившие основанием для предъявления трех упоминавшихся выше исков. Давайте назовем их «А» и «Б». Естественно предположить, что, работая над произведениями, явившимися основанием для предъявления ею иска к Эми Винн, Портер использовала и стиль «А» и стиль «Б», однако по какой-то причине решила использовать то, что было написано ею в стиле «Б». Ну, а что еще вы нашли, Сол?

— В доме я ничего больше не обнаружил, — продолжал Сол, не сводя глаз с Алисы Портер. — Ее машина стояла у дома, так как она сама уехала в Нью-Йорк с мистером Гудвином в его машине. Я произвел обыск в ее машине и под передним сиденьем нашел кухонный нож в семь дюймов длиной и шириной лезвия в дюйм, с черной ручкой, завернутый в газету. Я передал его мистеру Вулфу, и если он исследовал…

Сол подпрыгнул. Алиса Портер соскочила с кресла и с протянутыми руками, на которых, словно когти, были скрючены пальцы, бросилась на Эми Винн. Однако я оказался начеку и схватил ее за правую руку чуточку раньше, чем Сол успел сделать это с ее левой рукой, хотя ей удалось все же царапнуть мисс Винн по лицу. Филипп Харвей, сидевший справа от Винн, тоже попытался вмешаться; а Рубен Имхоф вскочил и наклонился над Винн, чтобы защитить ее. Алиса Портер хотела было вырваться из наших рук, но мы прижали ее к столу Вулфа, и она перестала сопротивляться.

— Грязная ты тварь! — гневно смотря на Эми Винн, крикнула она. — Лгунья, обманщица! Мерзкая…

— Поверните ее ко мне! — резко бросил Вулф и после того, как мы сделали это, спросил у нее:

— Вы что, сошли с ума?

Портер молчала, тяжело дыша.

— Почему вы бросаетесь на мисс Винн? — продолжал Вулф. — Не она вас загнала в угол, а я.

— Никуда вы меня не загнали. Скажите им, чтобы отпустили меня.

— Вы будете вести себя как полагается?

— Да.

Мы выпустили Портер, но встали между нею и Эми Винн. Портер вернулась к своему креслу, села и взглянула на Вулфа.

— Если вы заодно с ней, вы еще пожалеете об этом, — заявила она. — Вы имеете дело с лгуньей и убийцей, которая теперь хочет обвинить меня во всем этом, но ей это не удастся. У вас тоже ничего не получится. Все утверждения о моих встречах с этими лицами — ложь. Я никогда с ними не встречалась. И если какая-то рукопись была найдена в моем доме, а нож в моей машине, это она подбросила их мне… Или вы сами.

— Вы что, утверждаете, что Эми Винн убила Саймона Джекобса, Джейн Огильви и Кеннета Реннерта?

— Да, утверждаю. Как бы мне хотелось, чтобы я никогда даже не была знакома с ней! Она — лгунья, мошенница, двуличная тварь, убийца, и я все это могу доказать.

— Как?

— Не беспокойтесь, могу. У меня есть пишущая машинка, на которой она печатала «Только любовь», а потом уговорила меня использовать это для предъявления иска к Эллен Стюрдевант. Больше я ничего не скажу вам. Если вы заодно с ней, вы еще пожалеете об этом. — Портер встала и пыталась оттолкнуть меня. — Прочь с дороги! — Однако мы с Солом остались на своих местах.

— Я вовсе не на ее стороне, мисс Портер, — еще более резко ответил Вулф. — Наоборот, я — с вами, но только до известной степени. Я намерен задать вам один вопрос и не вижу причин, почему бы вам не ответить на него. Написали ли вы подробное сообщение о вашей связи с мисс Винн и в запечатанном конверте вручили кому-нибудь с указанием вскрыть только после, вашей смерти?

Портер так удивилась, что даже снова опустилась в кресло.

— Как вы узнали, об этом?

— Я не узнал, я лишь только сделал предположение, поскольку это было наилучшим и наиболее естественным объяснением того, почему вы остаетесь живой и не беспокоитесь. Где он? Вы вполне можете сообщить мне об этом, так как его содержание уже больше не секрет. Суть содержания вы уже рассказали нам. Где он?

— У женщины по фамилии Гэрвин. У миссис Рут Гэрвин.

— Прекрасно, — Вулф откинулся на спинку кресла и вздохнул. — Все было бы проще для нас обоих, если бы вы были откровенны со мной вчера вечером. Вы избавили бы меня от необходимости разыгрывать тут эту комедию для того, чтобы вынудить вас заговорить. Мисс Винн не подбрасывала вам ни рукопись, ни нож, а мистер Пензер не рылся в вашем доме. Вчера он потратил целый день на то, чтобы сочинить и перепечатать якобы обнаруженную им рукопись, поскольку я не исключал возможности, что вы потребуете показать ее вам.

— В таком случае все это ложь? В таком случае вы тоже причастны к этому!

Вулф покачал головой.

— Нет, если под «этим» вы имеете в виду сговор с мисс Винн с целью возложить на вас вину за преступления, совершенные ею. Да, если вы подразумеваете трюк, выполненный для того, чтобы заставить вас сказать правду. Ни мистер Кэтер, ни мисс Корбетт, ни мистер Даркин не лгали; они лишь создали у вас впечатление, что предъявляли различным лицам ВАШУ фотографию, хотя в действительности они предъявляли фотографию мисс Винн. Да, кстати, теперь мы можем послушать мисс Боннер. Можете не вставать, мисс Боннер, пожалуйста, покороче.

Дол Боннер откашлялась.

— Я показала фотографию Эми Винн хозяйке пансиона «Колландер хауз» на Восемьдесят второй улице миссис Рут Гэрвин. Она сообщила, что Эми Винн проживала у нее в течение трех месяцев зимой тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, причем в то же время там жила Алиса Портер. Этого достаточно?

— Пока да. — Вулф обвел взглядом всех членов комиссии. — По-моему, этого достаточно. Я установил связь между мисс Винн и каждым из ее четырех сообщников. Если хотите, я могу собрать необходимые доказательства для того, чтобы осудить мисс Винн за ее мошенничество, но это будет ненужная трата ваших денег и моего времени. Ведь мисс Винн будут судить не за вымогательство, а за убийства, что уже не ваше дело, поскольку этим займутся полиция и окружной прокурор. Что же касается…

— А я не верю этому! — прервал его Рубен Имхоф. — Честное слово. НЕ МОГУ поверить! Эми, скажите же что-нибудь. Не сидите вы молча! Скажите что-нибудь!

Теперь уже я снова сидел на своем месте и, протянув руку, мог бы коснуться Эми Винн. Она не шелохнулась с той минуты, когда Вулф спросил Алису Портер о пакете, и, крепко прижимая руки к груди, сидела, откинувшись далеко назад. На ее правой щеке от глаза чуть ли не до самого подбородка краснели две царапины, сделанные ногтями Портер. По всей вероятности, она не слышала даже слов Имхофа, так как не обратила никакого внимания на него. Она не сводила глаз с Вулфа. Губы у нее двигались, но она молчала. Мортимер Ошин схватил свой пустой бокал, подбежал к столику с вином, налил себе тройную порцию коньяка, сделал глоток и вернулся на свое место.

— Вы знали об этом уже в первый же день, — едва слышным голосом заговорила Эми Винн, обращаясь к Вулфу. — В первый же наш визит к вам. Да?

— Нет, мадам, у меня даже и подозрения не было. Я же не хиромант.

— Когда же вы узнали? — словно в трансе продолжала Винн.

— Вчера вечером Алиса Портер непреднамеренно дала мне намек. Я доказал ей, что ее положение безнадежно, и сообщил что посоветую вам привлечь ее к ответственности, но ее это не обеспокоило, и она ответила, что вы не посмеете. Однако как только я добавил, что дам такой же совет мистеру Имхофу она встревожилась. Это навело меня на серьезные размышления. Подумав, а отправил ее домой и занялся тем, что мне следовало бы сделать давно, если бы у меня были хотя бы малейшие основания подозревать вас. Я прочитал роман «Постучи в мою дверь», или, во всяком случае, достаточно из него, и пришел к выводу, что именно вы написали все те три вещи, которые легли в основу трех предъявленных претензий. Для меня это стало совершенно очевидным из особенностей вашего литературного стиля.

— Нет, — медленно качая головой, возразила она, — вы знали раньше. Вы знали это во время нашего третьего визита к вам, так как заявили тогда, что, возможно, Иксом является один из нас.

— Тогда это были лишь слова. В то время все могло быть.

— Но я убеждена, что вы знали, — продолжала настаивать она. — Я не сомневалась, что вы прочитали мою книгу. Именно этого я и опасалась после нашего второго визита к вам, когда вы сообщили, что сравнивали произведения, о которых идет речь. Я поняла, как глупо я поступила, не написав их различными стилями, но, понимаете я даже не думала, что у меня есть какой-то свой литературный стиль. Мне казалось, что им обладают только известные писатели. Я поступила глупо, и это было большой моей ошибкой, не так ли?

Все присутствующие, не отрываясь, смотрели на нее, и неудивительно. По ее тону и выражению ее лица можно было подумать, что Вулф читает лекцию о технике творчества писателей, и ей очень хочется все запомнить.

— Я сомневаюсь, что это, пожалуй, несколько неосмотрительно. В конце концов никто до меня ведь не сравнивал эти вещи, и даже я не стал бы сравнивать их с вашим романом без намека мисс Портер. Нет, мисс Винн, я не хочу даже сказать, что вы допустили какую-либо ошибку.

— Нет, допустила, — возмущенно возразила она. — Вы сейчас так говорите лишь из вежливости. Я ошибалась всю свою жизнь, но самую большую ошибку сделала, когда решила стать писательницей. Правда, тогда я была еще молода. Не возражаете выслушать меня? Мне хочется рассказать.

— Пожалуйста, но вас слушают четырнадцать человек.

— Но я хочу рассказать вам. Я хотела сделать это еще после нашего первого визита, когда подумала, что вы знаете. Если бы я только поговорила с вами тогда, мне не пришлось бы… сделать то, что я сделала. Я не ожидала услышать от вас, что я не сделала каких-либо ошибок. Мне не следовало говорить о вас Алисе. Уже в начале беседы сегодня вы сказали, что сосредоточили внимание на ней, когда она выдала свою осведомленность о расследовании, ведущемся вами по поручению нашей комиссии после того, как мистер Гудвин сообщил ей о предложении одной газеты. Однако я допустила по отношению к ней ошибку похуже, когда она обвинила меня в плагиате ее вещи, на основании которой был якобы написан мой роман. Конечно, я понимала, что меня постигло справедливое и вполне заслуженное наказание, но ведь прошло столько лет после опубликования моей книги и трех переизданий, полностью распроданных, тем более что некоторое время она даже числилась в списке бестселлеров! Неудивительно, что после получения моим издателем письма от Алисы я просто потеряла голову, что, конечно, было моей кошмарной ошибкой. Мне следовало бы сказать ей, что я не заплачу ей ни цента и пусть только она попробует заставить меня сделать это! Но я перепугалась и уступила ей. Разве это не ошибка!

— Ну, если и ошибка, то не грубая, — возразил Вулф. — К тому же вы оказались в ее власти, особенно после того, как была обнаружена ее рукопись в архиве фирмы, издавшей ваш роман.

— Но эту рукопись подбросила туда я, что тоже было ошибкой. Я не хотела делать этого, но она пригрозила мне, что в противном случае расскажет все о претензии к Эллен Стюрдевант, что несомненно разоблачит и остальное. Она сказала мне…

— Боже мой? — простонал Рубен Имхоф и схватил ее за руку. — Эми, взгляните на меня! Черт возьми, взгляните же на меня! Вы положили рукопись в ту папку?

— Вы делаете мне больно.

— Посмотрите на меня! Вы сделали это.

— Я разговариваю с мистером Вулфом.

— Невероятно! — еще раз со стоном воскликнул он. — Совершенно невероятно!

— Так что вы хотели сказать, мисс Винн? — спросил Вулф.

— Она сообщила мне содержание своего письма, оставленного у одного человека с указанием вскрыть только после ее смерти. Вот почему я не понимаю, как вы можете говорить, что я не сделала каких-либо ошибок. Я даже не подумала, насколько опасно отдавать ей ту пишущую машинку, на которой я напечатала для использования его «Только любовь». Мы решили с ней, что машинка должна быть у нее, поскольку якобы она написала эту вещь, но я не учла, что в свое время купила ее и это обстоятельство легко может быть выяснено. Правда, я купила уже подержанную, но ведь на каждой пишущей машинке есть номер где-то. Вы не можете говорить, что я не сделала никаких ошибок. Вы должны сказать, что я ничего не сделала правильно. Правда?

— Нет, все ваши действия были исключительно тщательно продуманы.

— Что?! Что именно было тщательно продумано мною? Скажите мне.

— На это требуется много времени, мисс Винн, но вы тщательно продумали тысячу деталей. Разработка и реализация мошенничеств были проведены безукоризненно, с учетом всех тонкостей и возможных ошибок. Вы удачно выбрали сообщников. Ваше поведение в обстановке, существовавшей в течение двух последних недель, было превосходным. Я обладаю некоторым опытом общения с различными людьми, как мужчинами, так и женщинами, переживающими тяжелое для них время, но носящими ту или иную маску, и я никогда еще не видел лучшей игры, чем ваша. Я имею в виду и первый ваш визит ко мне вместе с членами комиссии две недели назад, когда я довольно подробно расспрашивал вас; и второе посещение, когда мистер Ошин выступил с предложением о Саймоне Джекобсе и попросил вас внести вашу долю в десять тысяч долларов; и позднее, в тот же день, беседу в конторе мистера Имхофа, когда мистеру Гудвину было сообщено об обнаружении рукописи, тайком подброшенной вами в дела фирмы; и третий ваш визит ко мне вместе с членами комиссии, когда обсуждался вопрос об отказе от моих услуг; и заседание совета Ассоциации вчера, на котором было продолжено обсуждение этого же вопроса. Во всех этих случаях вы играли свою роль прямо-таки бесподобно. Однако особенную находчивость и ум вы проявили в пятницу, то есть четыре дня назад, когда мисс Портер приехала к вам на квартиру в Нью-Йорк. Тогда она уже выступила с куда более серьезной угрозой для вас, чем только разоблачение мошенничества, — она пригрозила, что разоблачит вас и как убийцу. Верно?

— Да. Только поэтому она и явилась ко мне. Но в чем же я проявила особенную находчивость?

— Мистер Имхоф нашел правильное слово для этого, мисс Винн, — «невероятно», — качая головой, ответил Вулф. — Возможно, что вы сделали это, как сказали бы психологи, подсознательно. Мисс Портер сообщила, посетив вас в пятницу, что за ней была слежка?

— Нет, но я боялась, что она пришла под наблюдением.

— Еще лучше. Блестяще! И вы позвонили мистеру Имхофу, сообщили ему, что к вам явилась мисс Портер с предложением урегулировать вне суда вопрос с ее иском к вам, и попросили у него совета, как быть. Ну разве это не блестяще?

— Вовсе нет. Так мне подсказал здравый смысл.

— Ну, знаете, я даже не в состоянии понять вас, — опять покачивая головой, сказал Вулф. — В дополнение к вашим другим преступлениям вы, хотя и в очень срочном порядке, но так умело и изобретательно совершили еще и три убийства, что даже весьма опытные детективы нью-йоркской полиции оказались в полнейшем тупике. У меня есть предложение. Я советую вам попросить окружного прокурора договориться о передаче вашего мозга потом компетентным ученым. Я сам предложу это мистеру Кремеру. Вы выполните мой совет?

Кора Баллард не то вздохнула, не то простонала, и это было первым звуком, изданным кем-то, кроме Имхофа, после того, как Дол Боннер закончила свое сообщение. Однако никто не обратил внимания на это, так как все взгляды были прикованы к Эми Винн.

— Вы так говорите лишь из вежливости, — повторила опять Винн. — Если бы я думала как следует, всего этого не произошло. Нелепо заявлять, что я не совершила никаких ошибок.

— Вы сделали одну существенную ошибку, — сказал Вулф. — Вам не следовало бы допускать, чтобы комиссия поручила расследование мне. Не знаю, как бы вы ухитрились сделать это, однако не сомневаюсь, что, если бы мысль о нежелательности поручать мне расследование пришла бы вам в голову, вы как-нибудь осуществили бы ее. Я вовсе не хвастаюсь, а лишь констатирую, что вряд ли кто-либо еще мог разгадать ваши комбинации и разоблачить вас. Вы хотели поговорить. Есть еще что-нибудь?

— Вы ни разу не пожали мне руку, — сморщив нос, заявила Винн.

— Я редко жму руку кому-либо. Не просите меня.

— Я даже и не жду, что сейчас вы сделаете это. — Винн встала. — Нет, мне больше сказать нечего. — Она направилась было к выходу. — Мне нужно закончить кое-что до того, как… Мне нужно сделать кое-что до того, как… Мне нужно сделать кое-что.

Нет, но она действительно была НЕВЕРОЯТНА. Я сидел, словно приклеенный к креслу. Я вовсе не утверждаю, что, если бы сейчас мыбыли втроем — Вулф, она и я, — Винн ушла бы, однако сейчас я даже не пошевелился. Она неторопливо прошла мимо Харвея, Коры Баллард и Мортимера Ошина, но лишь в нескольких шагах от двери обнаружив, что выход ей преградили Сол, Фред и Орри, повернулась и взглянула на Вулфа… Лишь только взглянула, не говоря ни слова и морща нос.

— Вызови мистера Кремера, Арчи, — распорядился Вулф.

Я снял трубку телефона. Кора Баллард снова простонала, но сейчас уже громче, чем раньше.

ИЗБАВЛЕНИЕ МЕТОДОМ НОМЕР ТРИ

Глава 1

Уже в тот день, когда я впервые увидел Миру Холт, она явилась для меня проблемой, хотя и не такой значительной, какой стала впоследствии. А увидел я ее сразу же, как только открыл дверь на улицу. Она поднималась по семи ступенькам нашего крыльца.

В то время я был безработным. В течение ряда лет, что я вкалывал у Ниро Вулфа и жил под его крышей, я бросал работу и увольнялся раз тридцать или сорок ежегодно. По большей части это было просто разрядкой энергии, но иногда случались и более менее серьезные причины.

В тот вечер, в сентябрьский понедельник, я был сыт по горло. Началось с того, что основным блюдом на обед оказалась свинина, тушенная в пиве, без которой, — Вулф и Фриц знали об этом, — я вполне мог бы обойтись. После обеда мы из столовой прошли через холл в кабинет, и Фриц принес кофе. Вулф выпил его, а я сказал:

— Кстати, я обещал Андерсону, что позвоню ему и подтвержу вашу встречу на завтрашнее утро.

Но Вулф возразил:

— Нет, отмени ее, — и взял книгу Джона Гинтера «Сегодня внутри России», которую читал в послеобеденное время.

Я уселся в свое рабочее кресло и уставился на него испепеляющим взглядом. Так как Ниро Вулф весит седьмую часть тонны, он всегда выглядит огромным, но когда он становится несносным, то увеличивается до исполинских размеров.

— Считаете ли вы, — поинтересовался я, — что свинина может вызывать эффект раздувания?

— Нет, ни в коем случае, — отпарировал он и раскрыл книгу. — Вот если бы я был верблюдом, а книга соломой, то ты бы смог услышать, как из-за невоздержанности трещит мой спинной хребет, — он чертовски хорошо знал, что ему не следует открывать книгу, пока его собеседник не допил кофе.

Я поставил чашку и сказал:

— Я отдаю себе полный отчет в том, что ваше положение прекрасно. Счет в банке вполне достаточен, чтобы выплачивать жалованье и Фрицу, и Теодору, и мне, и покупать свинину и пиво целыми машинами, и даже добавлять орхидеи к тем десяти тысячам, которые украшают вашу оранжерею. Я могу согласиться с тем, что частный детектив имеет право отказаться от дела — как по уважительной причине, так и без нее. Но я уже говорил перед обедом, что этот Андерсон — мой знакомый, и он попросил меня — как о личном одолжении — устроить пятнадцатиминутную встречу с вами. И я разрешил ему прийти завтра в одиннадцать часов утра. Вполне возможно, что его остановит ваша чрезмерно высокая такса, и все, что придется сделать вам, так это сказать ему — «нет». Он будет здесь в одиннадцать.

— Ты прекрасно знаешь, Арчи, что меня следует заранее предупреждать о встречах, — он держал книгу открытой и отвечал мне, не отрывая от нее взгляда. — Ты должен что-нибудь этому человеку?

— Сейчас я должен, так как он просил меня об одолжении, и я сказал «да».

— Ты был ему что-нибудь должен до этого?

— Нет.

— Тогда ты принял на себя обязательства, а я — нет. А так как я не собираюсь связываться с ним, то наша встреча была бы пустой тратой и моего, и его времени. Скажи ему, что у меня назначена другая встреча.

Вот почему я бросил работу. Пусть во многих предыдущих случаях моя отставка была для Ниро Вулфа просто угрозой, чтобы встряхнуть его, но только не в этот раз. Когда мул прет своим путем, то совершенно бесполезно дергать его.

Я взял лист бумаги, написал на нем несколько слов, встал, подошел к его столу и протянул записку.

— Это номер телефона Андерсона. Если вы слишком заняты, чтобы позвонить ему, пусть это сделает Фриц. Я ухожу. Я проведу ночь с друзьями, а завтра вернусь за своим хламом.

И только тогда Вулф перевел взгляд с книги на меня.

— Тьфу, — бросил он.

— Согласен с вами абсолютно! — завершил я беседу, повернулся и вышел.

Не стану утверждать, что, когда я снимал шляпу с вешалки, мой курс был ясно намечен на последующие двадцать лет или хотя бы ближайшие двадцать часов. Дом, в котором я жил до сих пор, принадлежал Вулфу. И только мебель в моей комнате на третьем этаже была оплачена мною. С мебелью, впрочем, можно было и подождать, а вот одежду и другие вещи я решил забрать завтра же. Пожалуй, стоило зайти за ними до одиннадцати часов и заодно поинтересоваться у Фрица, ожидают ли они посетителя по фамилии Андерсон. А может быть, лучше прийти днем и выяснить, был ли принят Андерсон? Дали ему пятнадцать минут?

Занятый своими проблемами, я толкнул дверь и увидел молодую женщину, которая поднималась по семи ступенькам крыльца к нашему подъезду.

Глава 2

Я оказался в сложном положении. Если бы я поздоровался с нею и спросил, по какому она делу, то она, наверняка, ответила бы, что хочет видеть Ниро Вулфа. А я уже не мог выполнять работу, с которой только что уволился. Не мог же я вернуться в кабинет и спросить Вулфа, не примет ли он посетительницу? Во всяком случае, я не собирался этого девать. Но я не мог и отступить в сторону, чтобы пропустить ее в дверь, которую уже открыл, не задав ей ни одного вопроса. Эта особа могла оказаться одной из тех, кто охотится за Ниро Вулфом. А пока оставалась возможность расспросить ее и узнать, не из них ли она, я не мог допустить, чтобы Вулф был подстрелен совершенно незнакомым мне человеком. Поэтому я перешагнул через порог, толчком закрыл дверь и, слегка отступив вбок (и пропуская и не пропуская ее), начал спускаться вниз. Тут-то меня и дернули за рукав.

— Эй! — сказала она. — Вы не Арчи Гудвин?

Я обернулся к ней:

— Вы угадали.

— Я не угадала, я видела вас во «Фламинго». Вы не слишком вежливы: закрыли дверь перед моим носом, — женщина говорила отрывисто, будто не была уверена, что у нее хватит дыхания. — Я хочу видеть Ниро Вулфа.

— Это его дом. Звоните в дверь.

— Но я хочу видеть и вас тоже. Проведите меня к нему!

Мои глаза достаточно приспособились к скудному свету, чтобы я мог разглядеть, как она молода, привлекательна и опечалена. На голове у нее было кепи с козырьком. При нормальных обстоятельствах я бы с удовольствием провел ее в приемную и пошел бы поддразнить Вулфа, заставив его встретиться с девушкой. Но при настоящем положении дел нечего было и думать об этом.

— Простите, — ответил я, — но я здесь больше не работаю. Я только что уволился и иду искать ночлег. Вам придется звонить в дверь. Но я должен предупредить, что при нынешнем настроении мистера Вулфа у вас нет шансов. Лучше повремените. Если у вас неприятности, то…

— У меня не неприятности…

— Хорошо, у вас все о'кей…

Она дотронулась до моего рукава:

— Я не верю в это… в то, что уволились.

— Увы, это факт. Стал бы я придумывать такое и подвергаться риску: ведь окажись вы журналисткой, завтра все это появилось бы в газетах, каково: «Арчи Гудвин — знаменитый частный детектив — порвал с Ниро Вулфом, тоже детективом, и можно считать…»

— Замолчите! — воскликнула девушка, вцепившись в мою руку. Но опомнившись, она расслабилась и отступила назад, — Простите. Мне показалось… вы предполагаете, что Ниро Вулф не захочет принять меня?

— Не предполагаю, а знаю!

— Так или иначе, я вас тоже хотела видеть. И по причине, по которой я этого хотела, я полагаю, что вы подойдете даже больше, чем он. Мне нужен один совет… нет, не совет, если точнее. Я хочу проконсультироваться с вами. Я заплачу наличными, пятьдесят долларов. Мы не могли бы зайти в дом?

Я был польщен. Так как я ушел от Ниро Вулфа, и в Нью-Йорке нет другой подобной кампании, где я мог бы найти работу, то единственным возможным выходом для меня было бы открыть собственное предприятие. И вот, не успел я спуститься на тротуар, как хорошенькая особа предлагает мне пятьдесят долларов за консультацию.

— Боюсь, что нет, — ответил я, — ведь я не имею больше к нему отношения. К этому дому, разумеется. Но если это стоит ваше такси, то нет лучше места для беседы, особенно если шофер ушел, — я уже видел, взглянув на машину, что за рулем никого нет. Вероятно, пообещав, что будет ожидать ее, водитель смошенничал и пошел обедать к Элу, за угол Десятой авеню — в место, популярное у шоферов такси.

Моя клиентка покачала головой.

— Я не… — начала она и огляделась, — а почему не здесь? Это не займет много… Я просто хочу, чтобы вы помогли мне выиграть пари, — с этими словами она сделала пару шагов вниз и, немного поколебавшись, уселась прямо на ступеньках. — Садитесь!

Я часто сидел здесь, наблюдая за соседскими детьми. Вообще-то мы устроились во владениях Вулфа, но он редко пользовался тем, что находится снаружи его дома. А после консультации, получив плату, я мог бы засунуть один доллар за аренду.

— Мне заплатить вперед? — спросила она.

— Нет, не стоит. Я вам доверяю. Так о чем пари?

— Хорошо, — девушка искоса взглянула на меня при тусклом свете. — У меня был спор с приятельницей. Она сказала, что в Нью-Йорке среди водителей такси — девяносто три женщины. И она считает это опасным, потому что в такси случаются такие вещи, с которыми может справиться только мужчина. А я возразила, что подобные вещи могут случиться как в такси, так и везде. И мы поспорили — на пятьдесят долларов. Она уверяла, что может привести примеры некоторых опасных ситуаций, которые могут быть связаны только с такси и нигде больше случиться не могут. Она придумала несколько случаев, но я заставила ее признать, что все это может произойти и в других местах тоже. Но затем она сказала: «Что, если женщина — водитель такси — оставит пустую машину, чтобы зайти за чем-нибудь в здание, а когда вернется, то увидит, что в такси лежит мертвая женщина?» Она заявила, что выиграла пари. Я уверена, что она не права. Но беда в том, что я не знаю, что полагается делать, если вы найдете мертвое тело. Вот почему я хочу, чтобы вы мне рассказали. И я заплачу вам пятьдесят долларов.

Я в свою очередь скосил глаза на молодую особу.

— Вы не похожи, — констатировал я.

— Не похожа на кого?

— На помешанную. Два момента. Во-первых, то же самое могло случиться, если бы она правила частной машиной, а не такси. Почему вы ей этого не сказали? Во-вторых, в чем же тут опасность? Она просто находит телефон и извещает полицию. Это может быть названо неприятностью, но вы же сказали — «опасность».

— О, конечно, — она прикусила губу, — я кое-что упустила. Дело в том, что это не ее машина. У нее есть приятельница, шофер такси. И она захотела посмотреть, как это — водить такси, и приятельница позволила ей взять его. Поэтому она не может известить полицию. Ведь ее приятельница нарушила какой-то закон, когда позволила ей взять машину, и она тоже нарушила закон, взяв такси без лицензии. Поэтому это не то же самое, что вести частную машину. И единственная возможность выиграть пари — это доказать, что ситуация не была опасной. Она не знает, как мертвая женщина попала туда, или вообще что-нибудь об этом. Все, что ей надо сделать, это вытащить тело. Но это может быть опасным, если она не все сделает правильно. И вот я хочу, чтобы вы меня проконсультировали, как бы мне не сделать какую-нибудь ошибку… То есть я хочу сказать, когда я буду рассказывать своей приятельнице, почему это было бы не опасно. Она могла бы сделать что-то вроде следующего: вытащить труп из машины, но нужно ли ей ждать наступления ночи? И как бы она могла быть уверенной в том, что в такси не осталось следов? — Она снова прикусила губу, и ее пальцы сильно сжались в кулаки. — Что-нибудь, подобное этому…

— Понимаю, — я отвел от нее взгляд. — Как ваше имя?

— Вам не нужно его знать. Я просто с вами консультируюсь.

Моя клиентка засунула руку в карман своей серой с отворотами куртки, видавшей лучшие времена, вытащила кошелек и открыла его.

Я знаком показал, чтобы она закрыла его.

— Это может и подождать. И вообще, я не взял бы денег, не зная вашего имени. Конечно, вы можете его выдумать.

— Зачем? — Она сделала жест рукой. — Хорошо. Меня зовут — Мира Холт. Мира с «и», — и она снова открыла кошелек.

— Постойте, — удержал я ее, — пара вопросов. Мертвую женщину, которую она нашла в такси, она… узнала ее?

— Нет, как она могла?

— Она могла, если знала ее, когда та была жива.

— Она ее не знала.

— Хорошо. Это поможет. Вы сказали, что она оставила такси, чтобы зайти за чем-то в здание. За чем?

— О… Ну, просто за чем-то… Я не знаю. Это не имеет значения.

— Возможно, Но если вы не знаете, то вам нечего сказать. Я хочу, мисс Холт, чтобы было ясно: я принимаю все, что вы мне рассказали. Как опытный детектив, я хронически подозрителен. Но вы так искренни, интеллигенты и приятны, что я не смею в вас сомневаться. Другой, который оказался в дураках, составив о вас неправильное мнение, стал бы подозревать, что вы кормите его ложью, и пошел бы и заглянул в машину, но не я. Я даже не спрашиваю вас, где шофер этого такси, потому что я считаю, что он пошел за угол Десятой авеню за ветчиной с хлебом и чашкой кофе. Короче, я вам полностью доверяю. Это понятно?

Ее губы были плотно сжаты. Возможно, она нахмурилась, но козырек кепи закрывал ее брови.

— Я полагаю, да, — сказала Мира, но было видно, что она несколько растерялась. — Но, может быть… если так чувствуете… возможно, было бы лучше просто…

— Нет. Лучше так, как есть. Намного лучше. Ваша приятельница придумала эту ситуацию и объявила, что она выиграла пари. Рассмотрим некоторые аспекты. Вы спросили, что полагается делать, если вы нашли мертвое тело. Так вот, прежде всего вам следует известить полицию. Это обязан сделать каждый, но особенно это относится к частному детективу, такому, как я, например, если он хочет иметь лицензию. Ясно?

— Да, — кивнула она, — я понимаю.

— Потом, вам не следует притрагиваться к телу или к чему-нибудь рядом с ним. Также вам не следует оставлять его без присмотра. Впрочем, последнее не так важно, потому что вы могли отойти, чтобы позвать полицейского. Что же касается вашей идеи, связанной с тем, чтобы избавиться от него и как она должна поступить: как вытащить тело из машины, и куда ей поехать для этого, и следует ли ей ждать до наступления ночи, и тому подобное — я понимаю, что могут быть и такие варианты. Но вам пришлось бы доказывать, что все действия могут быть выполнены без опасности, а это уж слишком сложно. Тут-то вы и влипните! Забудьте об этом… Однако ваша приятельница пари не выиграла. Ведь она создала ситуацию, показывающую, что особому риску подвергается женщина — шофер такси. А в данном случае опасность исходит как раз из того факта, что не она вела такси. Поэтому, ваша приятельница…

— Вы не о том говорите. Вы прекрасно знаете…

— Замолчите, — резко оборвал я ее. — Простите, я не хотел вас обидеть.

Ее пальцы снова сжались в кулаки.

— Вы сказали, что могли бы дать несколько практических советов.

— Я увлекся. Идея избавления от трупа заманчива, но лишь до тех пор, пока это только идея. Кстати, одну деталь я счел само собой разумеющейся, хотя не должен был этого делать: то, что женщина, фигурирующая в ситуации, придуманной вашей приятельницей, умерла насильственной смертью. Если она могла умереть от естественной причины…

— Нет. Она была зарезана. Торчал нож, рукоятка ножа…

— Тогда выиграть пари невозможно. Шофер такси, позволяющий кому-то другому вести машину, совершает проступок, тем более что тот, кому он ее доверил, не имеет лицензии. Но ездить с мертвым телом, в которое воткнут нож, сбросить его где-то и не сообщить в полицию — это уже преступление. Хорошо, если оно обойдется в год. А возможен и больший срок…

Мира Холт разжала кулаки, чтобы схватить меня за руку, и, наклонившись ко мне, воскликнула:

— Но может быть не так, если она все сделает правильно! Нет, если никто даже ничего не узнает! Я вам сказала неправду: она… таки узнала ее! Она знала ее, когда та была жива! Поэтому она не может…

— Постойте, — прорычал я. — Открывайте кошелек и давайте мне какие-нибудь деньги, живо! Платите мне. Купюра в один доллар, в пять! Не сидите и не пяльтесь на меня. Видите полицейскою машину? Если она проедет мимо… Нет, она останавливается — платите мне!

Девушка была близка к панике и хотела вскричать. Я успел положить ей руку на плечо, остановить и удержать. Она открыла кошелек, и не нащупывая, вытащила сложенные долларовые ассигнации. Я взял их и положил к себе в карман.

— Успокойтесь, все о'кей, — сказал я ей не громко. — Обычно люди таращат глаза на полицейские машины. Оставайтесь здесь и держите рот закрытым. А я пойду взглянуть: естественно, что я любопытен.

Это было абсолютной правдой, я и в самом деле был очень любопытным. Машина полицейского патруля остановилась рядом с такси. Полицейский, не тот, что вел машину, а другой, вышел и подошел к той дверце такси, что была с его стороны. Он открыл ее в тот момент, когда я дошел до тротуара.

Если у вас создалась определенная репутация, то самое лучшее, что вам следует делать — это поддерживать ее. Поэтому я подошел к дверце со своей стороны и толчком открыл ее. Перед нами был кусок коричневого брезента, державшегося на том, что было под ним. Полицейский, приподнявший край брезента, заорал на меня: «Назад!» — и я отступил на полшага. Но он не потребовал, чтобы я закрыл дверцу, поэтому мне было видно, как он стягивает брезент. Больше света не помешало бы, но и скудного вечернего освещения вполне хватало, чтобы разглядеть женщину, или вернее, что это была женщина, и что нож, рукоятка которого торчала перпендикулярно ее ребрам, полностью вошел в нее.

— Бог мой! — произнес я с чувством.

— Закройте ту дверь! — рявкнул полицейский. — Нет, не дотрагивайтесь до нее.

— Я уже дотронулся.

— Я вижу. Закройте ее! Нет! Как ваше имя?

— Гудвин. Арчи Гудвин. Это дом мистера Вулфа и…

— Я знаю. И вас знаю. Это ваша машина?

— Конечно, нет. Я не шофер такси.

— Знаю, что не шофер. Я хотел сказать… — он остановился. По-видимому, понял, что функции патрульного полицейского, нашедшего труп, заключаются не в том, чтобы пререкаться со зрителями. Он дернул головой и осмотрелся.

— Вылезай, Билл. Я вызову контору окружного прокурора.

Полицейский, сидевший за рулем, вылез наружу, а тот, что командовал, влез внутрь. А я пошел к подъезду дома и сел рядом со своей клиенткой. Она была уже без кепи, по-видимому, спрятала его. Понизив голос, хотя в этом не было необходимости, так как полицейский говорил по радио, я сказал:

— Минут через восемь начнут прибывать эксперты. Я знаком с ними. Так вот, поскольку я знаю, что вы пришли только для того, чтобы узнать у меня, как выиграть пари, то, когда они начнут задавать вопросы, я буду отвечать на них сам, если вы оставите это за мною. У меня большая практика в ответах на вопросы.

Она снова схватила меня за руку.

— Вы заглянули в машину? Вы видели?

— Заткнитесь! И я не прошу у вас прощения за грубость — вы слишком много болтаете. Кстати, даже если бы я еще жил в этом доме и работал у Вулфа, мы бы все равно не зашли внутрь, потому что полицейским, нашедшим труп в такси у обочины, это показалось бы противоестественным. О, я забыл сказать вам, что в такси мертвая женщина. Я упоминаю об этом только для того, чтобы вы поняли: для них вполне естественно, что я не ухожу, а сижу и наблюдаю за событиями. Мы можем разговаривать. Я знаю не только как отвечать на вопросы, но и некоторые правила. Есть только три метода, которые хоть как-то хороши в конце концов… У вас сильные пальцы.

— Простите. — Мира Холт немного ослабила хватку, но не отпустила мою руку. — Что это за три метода?

— Первый: застегнуть рот и ни за что не открывать. Второй: говорить только правду — срабатывает. Третий: рассказать простую основную ложь без прикрас и держаться ее. Если вы попытаетесь украсить ложь или смешать правду и ложь, или добавить часть правды — вы погибли. Конечно, я только болтаю, чтобы скоротать время. В нынешней ситуации, если исходить из того, что мне известно, я не вижу причин для того, чтобы вам не говорить правды.

— Вы сказали, чтобы я оставила это за вами.

— Да, но они не оставят это за мной. Среди них есть немало таких, которых вряд ли это устроило бы… А вот они и приехали. Можно прекратить беседу, это естественно: мы наблюдаем.

Полицейская машина, которую я видел не раз, подкатила и остановилась за машиной полицейского патруля. Открылась дверь, и вылез инспектор Кремер из Бюро по расследованию убийств.

Глава 3

Не знаю, как вас, а меня нисколько не удивило то, что инспектор самолично прибыл на место событий. В рапорте, наверняка, указывалось, что такси расположено перед домом 918 на Западной улице. А этот адрес — особняка Ниро Вулфа — являлся источником раздражающих воспоминаний для всего персонала полиции, начиная с Кремера. В рапорте, конечно, содержался и тот пункт, что при обнаружении трупа присутствовал, да еще сунул свой нос внутрь, Арчи Гудвин. А это тоже не могло не подлить масла в огонь.

Процедура, за которой мы с клиенткой наблюдали с мест для зрителей, была быстрой, эффектной и доскональной. Движение транспорта перенесли на угол Девятой авеню. Участок улицы и тротуара, где стояло такси, обнесли веревкой. Все прожекторы сфокусировали на такси и близлежащих предметах. Фотограф сделал снимки в различных ракурсах. Поздних пешеходов направляли на другую сторону улицы, где за веревкой собралась толпа. Около двадцати служащих, работающих по найму, явилось не позднее, чем через полчаса после вызова. Пятерых из них я знал только по именам, а четверых — в лицо.

Кремер направился к нам, подошел к крыльцу и поднялся на первые три ступеньки. А так как я сидел на верхней из них, то наши глаза оказались на одном уровне.

— Ну что же, — предложил он, — давайте войдем в дом — это может все упростить. Пожалуй, мне понадобитесь и вы, и Вулф, и эта женщина тоже, так что поднимайтесь!

— Наоборот, — возразил я, не двигаясь с места, — это могло бы лишь все усложнить. Мистер Вулф в своем кабинете читает книгу, ничего не знает о случившемся, и оно его меньше всего волнует. Вы отлично знаете, что он ответил бы, и я знаю — что, если бы я пошел и доложил ему о вашем желании видеть его. Делать нечего…

— Кто приехал сюда в такси?

— Не знаю. Мне ничего не известно о такси. Когда я вышел из дома, оно уже стояло у обочины.

— Когда вы вышли? Зачем?

— Чтобы найти место для ночлега. Я уволился со своей работы, поэтому, если вы решите встретиться с Вулфом, вам придется звонить в дверь.

— Вы говорите, что уволились?

— Да, я здесь больше не работаю.

— Бог мой! Я думал, что вы с Вулфом использовали все трюки, но это — что-то новенькое. Вы надеетесь, что со мной это пройдет.

— Вы полагаете — трюк? Увы! Я бы не стал подписываться под обещанием никогда больше не спать под крышей этого особняка: все зависит от того решения, которое мистер Вулф примет по одному вопросу, но то, что заставило меня выйти из дома, вызвано именно этим. Однако вопрос, который должен решить Вулф, никоим образом не связан с такси или с тем, что в нем находится.

— Эта женщина вышла из дома вместе с вами?

— Нет. Она поднималась по ступенькам, когда я открывал дверь на улицу. Она сказала, что хочет видеть Ниро Вулфа, а я ответил, что больше с ним не работаю, и он, наверняка, не примет ее. Тогда она заявила, что, по ее мнению, для ее целей я подойду даже больше, чем он. Она предложила мне пятьдесят долларов за консультацию по поводу того, как выиграть пари, в котором она участвует, и мы присели тут для беседы. Минут через пятнадцать-двадцать подъехала машина полицейского патруля и остановилась у такси, которое стояло здесь, когда я вышел из дома. Естественно, я не сдержал любопытства и пошел посмотреть, что там случилось. Полицейский спросил мое имя, я назвал себя. Он пошел к радио, а я вернулся к своей клиентке, но из-за суматохи вокруг такси мы не очень долго консультировались. Вот и все.

— Вы когда-нибудь раньше видели эту женщину?

— Нет.

— В чем заключается пари, по которому она хотела проконсультироваться?

— Это ее дело. Спросите у нее!

— Она приехала на этом такси?

— Спросите у нее.

— Вы видели, как она выходила из такси?

— Нет. Она была на полпути к подъезду, когда я открыл дверь.

— Вы видели кого-нибудь выходящим из такси?

— Нет.

— Как ее зовут, — его голова повернулась к девушке. — Как ваше имя? Джуди Брэм?

Этот вопрос не был для меня неожиданным, так как через открытую дверцу такси я успел рассмотреть вделанное в рамку фото женщины-шофера и ее имя. Насколько я мог судить при тусклом свете, на фото была изображена не моя клиентка.

— Нет, — ответила она.

— Как ваше имя?

— Мира Холт. Мира с «и», — ее голос был чистым и ровным.

— Вы привели сюда это такси?

— Нет.

Следовательно, она выбрала метод номер три — простую основную ложь.

— У вас была назначена встреча с мистером Вулфом?

— Нет.

— Где вы живете?

— Восточная Восемьдесят первая-стрит, семьдесят четыре.

— Ваше занятие?

— Я манекенщица. Самые модные модели.

— Вы замужем?

— Да. Но я не живу с мужем.

— Как зовут вашего мужа?

Она открыла рот, но сразу закрыла его.

— Владо Кирнс. Я пользуюсь своим собственным именем.

— Вы разведены?

— Нет.

— Такси было здесь, когда вы пришли?

— Не знаю, не заметила. Но я думаю, что уже было, потому что, если бы оно подъехало, пока мы здесь сидели, мы бы это заметили.

— Как вы сюда приехали?

— Я не думаю, чтобы это имело значение.

— Решать буду я, имеет или нет! Как вы приехали?

Она покачала головой:

— Нет. Вот, например, если кто-то привез меня сюда или куда-то рядом, то вы бы стали и его расспрашивать, а я не хочу этого, нет.

Невероятно, но она знала также, что такое «без прикрас».

— Я советую вам, — настаивал Кремер, — рассказать, как вы сюда приехали.

— Я предпочла бы не говорить.

— Что это за пари, по которому вы желали проконсультироваться?

— Это тоже не имеет значения. Это было личное пари с приятельницей, — она повернула голову ко мне. — Вы детектив, мистер Гудвин, поэтому должны знать, обязана ли я рассказывать ему о своих личных делах только по тому, что я сижу здесь с вами?

— Конечно, нет, — заверил я. — Нет, до тех пор, пока он не докажет связи между вашими личными делами и его профессиональными, а он этого не сделал. Это полностью ваше де…

— Какого дьявола здесь такой шум? — прервал меня голос Вулфа.

Я обернулся. Дверь была широко раскрыта, и на пороге всей своей массой возвышался мистер Вулф.

— Что происходит? — проревел он.

Так как я был всего лишь бывшим служащим, а Кремер инспектором, то я решил, что на вопрос подобает отвечать ему. Но тот онемел, по-видимому, был слишком поражен лицезрением Вулфа, высунувшего свой нос наружу.

Вулф нетерпеливо сделал шаг вперед.

— Арчи, я задал вопрос.

Я встал.

— Да, сэр, я слышу вас. Мисс Холт, это мистер Вулф. Мисс Мира Холт, Вулф. Когда я вышел из дома, она поднималась по ступенькам. Я никогда раньше не видел ее. Она хотела встретиться с вами, но узнав, что я больше здесь не работаю, сказала, что я подошел бы ей больше, чем вы, и попросила проконсультировать ее. Она заплатила, и мы присели тут, чтобы поговорить. У обочины стояло пустое такси. К нему подъехала патрульная машина, остановилась, и дежурный полицейский нашел в такси под брезентом тело мертвой женщины. Я заглянул внутрь, когда он стягивал брезент, и вернулся на крыльцо к своей клиентке. Увлекшись наблюдением за происходящим, мы прервали беседу. Сразу же прибыла бригада полицейских. В их числе оказался мистер Кремер. Он обошел такси, а потом направился к нам и стал расспрашивать. Я ничего не знал ни о такси, ни о его содержимом и так и ответил. Девушка же сказал инспектору, что это не она привела сюда такси и что приехала она не в нем. Она сообщила ему свое имя, адрес и род занятий, но отказалась отвечать на вопросы о личных делах, например, о чем она со мной консультировалась. Она апеллировала ко мне, и я сказал, что это ее личное дело. И тут появились вы.

Вулф хмыкнул.

— Почему ты не привел мисс Холт в дом?

— Потому что это не мой дом и не мой кабинет.

— Ерунда. Есть приемная комната. Если ты хочешь придерживаться формальности, то я приглашаю тебя воспользоваться ею для консультации с клиенткой. Сидеть здесь в этом шуме абсурдно. У тебя есть еще информация для мистера Кремера?

— Нет.

— У вас есть, мисс Холт?

Она стояла рядом со мной.

— У меня ее и не было.

— Так пойдемте вон от этой суматохи, входите!

Наконец Кремер обрел дар речи.

— Минуточку, — он поднялся по ступенькам и стал рядом со мной, глядя на Вулфа. — Это все очень ловко. Слишком ловко, черт побери. Гудвин утверждает, что уволился с работы. Это так?

— Да.

— Почему?

— Тьфу! Это уже слишком, мистер Кремер, и вы это знаете!

— Вам что-нибудь известно о мисс Холт или о том, зачем она пришла проконсультироваться?

— Нет.

— Или о том факте, что за дверями вашего дома остановилось такси с мертвым телом?

— Нет.

— Вы знали, что приедет мисс Холт?

— Нет, но, возможно, это знал мистер Гудвин.

— Вы знали, что здесь стоит такси?

— Нет. Видит Бог, я терпелив с вами, сэр. Вы же без всяких оснований настойчивы. Будь мистер Гудвин или я замешаны в том происшествии, что привело вас сюда, как и если бы в нем была замешана мисс Холт, стал бы он сидеть с нею, лениво развалясь в ожидании ваших нападок? Вы знаете его и знаете меня. Пойдем, Арчи, и возьми свою клиентку, — он повернулся.

Я взглянул на Кремера:

— Буду рад напечатать наши заявления и принести их вниз, — с этими словами я коснулся руки Миры Холт и проводил ее в дом. Вулф сопровождал нас.

Когда я закрыл дверь и замок защелкнулся, он сказал:

— Поскольку в приемной нет телефона, а он, может быть понадобится вам, то, наверное, будет лучше, если вы пройдете в кабинет. Я же пойду в свою комнату.

— Благодарю вас, — ответил я вежливо, — но для нас, пожалуй, лучше уйти черным ходом. Когда я объясню ситуацию, то вы, может быть, не захотите терпеть нас здесь. Дело в том, что это такси привела сюда мисс Холт. Ее приятельница по имени Джуди Брэм, одна из девяноста трех женщин-шоферов такси в Нью-Йорке, позволила ей воспользоваться своей машиной… или же мисс Холт взяла ее без разрешения. Она оставила…

— Нет, — вставила Мира. — Джуди разрешила мне взять ее.

— Понятно, — кивнул я. — Вы — превосходный лжец. Но дайте мне закончить. Она поставила такси перед каким-то зданием, и пошла туда за чем-то, а когда вернулась обратно, то обнаружила в машине тело мертвой женщины с ножом между ребрами. Или оно было накрыто брезентом, или…

— Я накрыла его сама, брезент лежал под сиденьем водителя.

— Видите, — отметил я, — она — человек уравновешенный, до некоторой степени. Мисс Холт не могла известить полицию только потому, что ее приятельница нарушила закон, позволив ей взять такси. Кроме того, она узнала в мертвой женщине свою знакомую. Не зная, что делать, она решила проконсультироваться с нами. Я встретил ее у подъезда. Мисс Холт рассказала мне сказку о пари, которое она якобы заключила с приятельницей. Я сразу же сообразил, что она кормит меня ложью, и дал ей понять это, но удержал от выбалтывания вслух всей правды, что позволило мне держаться с Кремером так, словно мне ничего не известно. А она наврала ему и сделала это прекрасно. Но ложь долго не продержится. Хотя Джуди Брэм, скорее всего, будет отрицать, что она позволила кому-то взять свою машину, но рано или поздно…

— Я пыталась звонить, но она не ответила. Я хотела сказать ей, что кто-то украл машину.

— Не прерывайте меня! Вы когда-нибудь слышали про отпечатки пальцев? Вы видели, как они работали над этой машиной? Итак, моя клиентка сжата со всех сторон. Я узнаю больше подробностей, когда она мне все расскажет. Суть в том — она ли убила эту женщину. Если бы я считал, что мисс Холт — убийца, я бы просто выпроводил ее, потому что тогда дело было бы безнадежным. Но она не убивала. Я даю десять против одного, что это не она ее убила. Если бы она…

Девушка снова прервала меня. Но этот перерыв был вызван не словами, а ее губами, которые прижались к моим губам, и ее ладонями, закрывшими мои уши. Если бы она была клиенткой Вулфа, я бы быстро ее оттолкнул, так как такого рода зрелища только раздражают меня. Но она была моей клиенткой, поэтому не было смысла ранить ее чувства. Я даже похлопал ее по плечу. Когда она закончила, я продолжал:

— Если бы она убила ее, то не приехала бы сюда с трупом в качестве пассажира, чтобы рассказать нам — вам или мне — сказку о приятельнице и о пари с нею. Она бы просто закинула куда-нибудь труп. Даю двадцать к одному. Добавьте к этому мои наблюдения за нею, пока мы сидели на ступеньках, и это уже будет тридцать к одному. Поэтому я взял гонорар, который она предложила мне. Кстати, — я достал из кармана те деньги, что она дала мне, развернул их и сосчитал: три двадцатки, три десятки и пятерка. Положив две двадцатки и десятку обратно, я протянул ей остальные, — ваша сдача, я оставил ровно пятьдесят.

Немного поколебавшись, она взяла их.

— Я заплачу вам больше, конечно. Что вы собираетесь делать?

— Я буду знать лучше, когда вы ответите на несколько вопросов. Один из них ждать не может: что вы делали с такси?

— Я пользовалась им, — она держалась своей линии поведения.

— Ладно, мы пойдем, — я повернулся к Вулфу. — Еще раз благодарю вас за предложенное гостеприимство. Но Кремер может позвонить в дверь в любую минуту. Мы выйдем через черный ход. Мисс Холт, сюда, пожалуйста…

— Стойте! — крикнул Вулф. — Это нелепо. Давай сюда половину гонорара!

Я поднял брови:

— Зачем?

— Чтобы заплатить мне. Ты помог мне справиться со многими проблемами, несомненно, и я могу помочь тебе в одной, но я — не Дон-Кихот. И я не принимаю твоего самовольного решения о том, что наше длительное сотрудничество закончено. Но даже если и так — твоя репутация неразрывно связана с моей. Твой клиент в неприятном положении. Я никогда не брался за работу без твоей помощи, почему же тебе пытаться делать это без меня?

Сдержав усмешку, потому что он мог неправильно истолковать ее, я сказал: «О'кей», — и, вытащив двадцатку из кармана, куда положил гонорар, я добавил к ней пятерку из бумажника и протянул ему. Он взял деньги, повернулся и направился в кабинет, а Мира и я последовали за ним.

Глава 4

Куда сесть — не было, конечно, проблемой ни для мистера Вулфа, ни для мисс Холт. Сам он подошел к огромному, специально сделанному креслу за своим столом, а клиентке указал пальцем на красное кожаное кресло. Но для меня это было деликатным вопросом, так как стол справа от Вулфа я уже не мог считать своим. Поколебавшись, я положил руку на одно из желтых кресел, чтобы пододвинуть его.

— К черту! — зарычал Вулф. — Мы должны работать!

Тогда я пошел, сел на свое рабочее место и спросил его:

— Я продолжу?

— Валяй!

Я взглянул на девушку. При хорошем освещении и без кепи она была очень привлекательна, даже в ее неприятном положении.

— Мне хотелось бы, — обратился я к ней, — чтобы вы подтвердили мои слова. Это вы убили женщину?

— Нет, нет!

— О'кей, с этим покончено. Теперь метод номер два — правда! Джуди Брэм — ваша приятельница?

— Да.

— Она разрешила вам взять машину?

— Да.

— Почему?

— Я ее попросила.

— Зачем вы ее об этом попросили?

— Потому что… Это долгая история.

— Сделайте ее как можно короче. Вам что, не хватает времени?

Она сидела на краешке кресла, которое могло бы вместить, наверное, двух таких, как она.

— Я знаю Джуди три года. Она тоже была манекенщицей, но ей такая работа не нравилась. Джуди — очень необычный человек. А так как у нее были деньги, полученные по наследству, то около года назад она купила такси и лицензию. Она ездит, когда ей того хочется, но у нее есть несколько постоянных клиентов — из тех, которые считают шиком ездить с шофером-девушкой. И один из них — мой муж. Он часто…

— Ваш муж? — переспросил Вулф. — Мисс Холт?

— Они не живут вместе, — пояснил я ему. — И хотя еще не разведены, она пользуется своей собственной фамилией. Пожалуйста, покороче.

Она подчинилась.

— Моего мужа зовут Владо Кирнс. Он рисует картины, но не продает их. Деньги у него есть. Он часто звонит Джуди и просит отвезти его куда-нибудь. Вчера вечером, когда я была у нее, он снова позвонил и попросил заехать за ним сегодня в восемь часов вечера. Я обратилась к Джуди с просьбой позволить мне поехать вместо нее, чтобы поговорить с ним. Я писала ему, пыталась увидится, но он не отвечал на мои письма. Дело в том, что я хочу развода, а он — нет. Мне кажется, что причина, по которой он его не хочет, просто…

— Пропустите это. Продолжайте.

— Хорошо. Джуди сказала, что я могу взять такси, и сегодня в семь часов я пришла к ней. Она вывела машину из гаража, дала мне кепи и куртку, и я…

— Где ее дом?

— Болдуин-стрит, семнадцать. В Вилледже.

— Знаю. Там вы сели в машину?

— Да. Я повела ее к Фэрэл-стрит. Это западная часть Варика, ниже…

— Мне известно, где это.

— Тогда вы знаете, что это тупик. Ближе к концу аллеи, между стенами, дорога ведет к маленькому домику — это дом моего мужа. Я там жила с ним около года. Так как я приехала немного раньше восьми, то развернула машину и остановилась перед аллеей — там, где его всегда ожидала Джуди. Он не пришел вовремя. Мне не хотелось идти к дому, потому что как только он увидел бы мое лицо, то сразу же закрыл бы передо мной дверь. Но когда он не явился и к половине девятого, я оставила такси и пошла…

— Вы уверены насчет времени?

— Да, я посмотрела на часы.

— Какое на них время сейчас?

Она повернула руку.

— Две минуты двенадцатого.

— Правильно. Вы проши через аллею?

— Да, к дому. Там на дверях медный молоток, звонка нет. Я постучала, но никто не ответил, хотя я стучала несколько раз, и мне было слышно, что в доме кто-то есть: играло радио или телевизор. Я могла даже разобрать слова, поэтому стучала достаточно громко. Вряд ли он узнал меня через окно, потому что было темно и я глубоко надвинула кепи. Конечно, в доме мог быть Мортон — его «человек», как он его зовет, слушать радио мог и он, но он услышал бы стук и подошел бы к двери. Наконец, я отказалась от безуспешных попыток и пошла обратно к машине, но когда я залезала внутрь, то увидела ее… Сначала я подумала, что это шутка, которую она разыграла, но когда присмотрелась поближе, то увидела нож. А потом я узнала ее и поняла, что она мертва. Если бы я не отвернулась и не схватилась за руль с такой силой, с какой только могла, то наверняка упала бы в обморок. У меня никогда не было обмороков. Я сидела там…

— Кто эта женщина?

— Это — Фоуб Арден. Она была той причиной, из-за которой мой муж не хотел развода. Я уверена, что дело в ней, или, во всяком случае, она — одна из причин. Мне кажется, он считал, что пока мы не разведены, Фоуб не могла надеяться на брак с ним, и никто другой не мог. Но я не об этом думала, когда увидела ее мертвой. Я думала о том, что делать. Я знала, что самое правильное — позвонить в полицию. Но я управляла машиной Джуди, и, что еще хуже, я понимала: они выяснят о ней, и о моем муже, и о том, что я знала, кто она. Не помню, сколько я там сидела.

— Это можно прикинуть. Вы вышли из машины и направились к дому в половине девятого. Сколько вы там находились?

— Не знаю. Я постучала несколько раз, заглянула в окно, потом стучала еще несколько раз, — она помолчала и добавила: — По крайней мере, минут десять.

— Значит, вы вернулись к машине в восемь сорок. Оттуда к нам ехать не более десяти минут, а вы приехали в девять двадцать. Вы просидели там полчаса?

— Нет. Я решила вытащить ее… выбросить из машины. Под сиденьем я нашла брезент. Мне казалось, что лучшее место для этого — где-нибудь около реки, и я поехала туда, но подходящего места не нашла. Мужчины дважды пытались остановить такси, один из них открыл дверцу, когда я притормозила у светофора. И хотя я сказала, что делаю доставку, он все равно почти залез в машину. Тогда мне пришло в голову бросить где-нибудь машину, и я пошла к телефонной будке, чтобы сказать Джуди, будто ее украли, но там никто не ответил. Тогда я подумала о Ниро Вулфе и о вас и приехала сюда. Я знаю, что все, о чем я вам рассказала, было не совсем хорошо.

— Я тоже, — нахмурился я. — Хочу, чтобы вы поняли одну вещь. Когда вы говорите, что не убивали ее, я верю вам, но это не значит, что я поверил вам полностью. Например, ситуация с разводом. Если дело в том, что ваш муж хотел развода, чтобы жениться на мисс Фоуб Арден, а вы препятствовали этому, то…

— Нет, — она в свою очередь нахмурилась, — я рассказала правду, каждое слово. Там, на улице, я говорила не правду, но я была бы дурой, если бы лгала вам сейчас.

— Конечно. Насколько близка вам приятельница — эта Джуди Брэм?

— Она — мой лучший друг. Джуди немного сумасшедшая, но я люблю ее.

— Вы уверены, что она этого заслуживает?

— О да!

— Вы бы на всякий случай скрестили пальцы, — я повернулся к Вулфу. — Поскольку вы помогаете мне в этом деле, за что я вам весьма признателен, то нам следует обменяться мнениями. То, что не она убила ее, вы принимаете?

— Как рабочую гипотезу — да.

— Тогда, не похоже ли на то, что убийство совершено кем-то из тех, кто знал о договоренности между мисс Джуди и мисс Холт?

— Похоже, но далеко не наверняка. Событие могло произойти и случайно. Или же оно подготовлено и что-то значит для мисс Брэм, а не для мисс Холт.

Я повернулся к Мире.

— Насколько близки ваш муж и Джуди Брэм?

— Близки? — Ее хмурость становилась хронической. — Нисколько. Если вы имеете в виду близкие отношения, то я сомневаюсь, что Джуди вообще позволит это когда-либо какому-нибудь мужчине. Хотя мой муж, может быть и пытался. Да, я полагаю, что так оно и было.

— У Джуди могла быть причина для убийства Фоуб Арден?

— Боже мой, нет!

— Но разве не возможно, что Джуди без вашего ведома решила сломать лед между вами и вашим мужем, а Фоуб Арденстояла на вашем пути и мешала осуществлению ее планов?

— Я полагаю, такое может быть, если вы хотите сказать, что все возможно. Но я не верю этому.

— Вы слышали наш разговор с мистером Вулфом — о чем я его спрашивал и что он ответил. По одной из версии тот, кто убил ее, знал о вашем намерении вести машину. Весьма возможно, что Джуди Брэм рассказала кому-то об этом.

— Да, пожалуй. Но я не верю в это: Джуди сообщила бы мне. Она точно не рассказывала никому.

— Возможно также, что вы сами рассказали кому-нибудь. Рассказывали?

Ее губы дважды дрогнули, прежде чем она произнесла:

— Нет.

— Лжете! Я не могу быть вежливым — для этого нет времени. Вы лжете? Кому вы рассказали?

— Я не собираюсь его впутывать. Человек, которому я рассказала, наверняка не мог, не мог ничего сделать, некоторые вещи невозможны.

— Кто это был?

— Нет, мистер Гудвин. Действительно…

Я вытащил двадцатку из кармана, затем двадцатку и десятку из бумажника, встал и подошел к мисс Холт.

— Вот ваши пятьдесят долларов, — сказал я. — Освободите меня от своих проблем. Вы можете выйти черным ходом.

— Но я говорю вам, что он не мог!

— Тогда ваше сообщение ему не повредит. Я не стану кусать его. Но я должен знать все, что вы делали. В противном случае, бесполезно браться за ваше дело.

Конечно, ее губы снова дрогнули.

— Вы действительно так поступите? Просто откажете мне?

— Разумеется. С извинениями и наилучшими пожеланиями.

Мира вздохнула.

— Вчера вечером я позвонила своему другу — его зовут Гильберт Ирвинг — и рассказала ему.

— Он больше, чем друг?

— Нет. Он женат, и я тоже несвободна. Мы друзья и все.

— Он знает вашего мужа?

— Да. Они знакомы много лет, но никогда не были друзьями.

— Он знал о Фоуб Арден?

— Он встречал ее. Но об их отношениях он не знал.

— Почему вы рассказали ему о своем плане вести такси?

— Мне хотелось узнать его мнение. Он очень, очень интеллигентный человек.

— Так что же он думал о вашей затее?

— Он считал, что это глупо. Скорее, не глупо, а бесполезно. Он считал, что мой муж откажется слушать меня. Честно говоря, мистер Гудвин, это и правда глупо. Это абсолютно глупо…

В дверь позвонили.

Я уже сделал три шага, когда вспомнил, что больше здесь не работаю. Но, не желая быть мелочным, я продолжил свой путь, вышел в холл и выглянул через стекло входной двери, прозрачное только с одной стороны. У подъезда стояли мужчина и женщина. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать инспектора Кремера, но к женщине пришлось присмотреться. Хотя в такси на фотографии трудно было хорошо рассмотреть лицо из-за слишком тусклого света, но все же я был уверен, что это Джуди Брэм.

Глава 5

Поскольку мисс Холт наняла меня, а Вулф был просто помощником, то мне самому предстояло решать, как поступить. Но Вулф столько раз спрашивал мое мнение, что было не обидным отплатить ему тем же. Поэтому я подошел к двери кабинета и сообщил:

— Кремер и Джуди. Мне…

— Джуди! — воскликнула Мира. — Она здесь?

Ее я, разумеется, проигнорировал.

— Мне удрать с мисс Холт и оставить их на вас? Ваше мнение?

Он прикрыл глаза и через три секунды, открыв их, ответил.

— Я бы сказал — нет. Но решайте сами.

— Тогда мы останемся. Так или иначе, я хотел встретиться с Джуди. Держитесь твердо, мисс Холт, ни разу не бросайте простую основную ложь, пока это возможно.

Снова раздался звонок. Я опять вышел в холл, накинул цепочку и, приоткрыв дверь на те два дюйма, что она позволяла, спросил через щель.

— Вы хотите видеть меня, инспектор?

— Я хочу войти, откройте.

— Для вас я рад это сделать. Но с вами посторонние. Кто эта леди?

— Ее зовут Джуди Брэм. Она шофер и владелица такси.

— Я хочу видеть Миру Холт, — решительно заявила леди, — откройте!

Я снял цепочку, но мне не пришлось открывать дверь. Джуди Брэм избавила меня от хлопот. Она влетела в холл и устремилась в приемную. Заметив, что Кремер, держась за нее, тоже может проскользнуть мимо, я постарался, чтобы он налетел на меня. Инспектор, покачнувшись, потерял равновесие и тем самым дал мне время закрыть дверь и войти в кабинет по его стопам. Когда мы вошли, мисс Брэм сидела на ручке красного кресла, обняв Миру за плечи, и тараторила. Кремер схватил ее за руку и рявкнул, но она проигнорировала его.

— И я сказала: да, машина еще могла стоять там, впереди, когда ты ушла, но я уверена, что ты бы не взяла ее. И во всяком случае…

Кремер дергал ее и так и сяк. Наконец она, размахнувшись свободной рукой, ударила его по лицу. Самого этого действия было даже слишком, чтобы ошеломить его. Но и звуковой эффект оказался прекрасным. Джуди резко замолчала и взглянула на инспектора. Ее большие, карие, хорошо расставленные глаза были идеальными для выполнения своей функции. У меня явилось чувство, будто я видел ее прежде, хотя и знал, что это не так. Просто старое воспоминание: соученица в седьмом классе в Огайо, которую я впервые поцеловал, съездила меня в ответ по уху учебником арифметики. Сейчас она замужем и у нее пятеро детей.

— Подобные действия не рекомендуются, мисс Брэм, — сообщил Кремер. — Нельзя бить офицера полиции, — он подошел к желтому креслу и развернул его. — Сюда. Садитесь сюда!

— Я буду сидеть там, где мне нравится, — она снова уселась на ручку красного кресла. — Это полицейскому офицеру не полагается грубо обращаться с гражданами. Когда я получила лицензию, меня информировали о законах. Я под арестом?

— Нет.

— Тогда не трогайте меня, — она повернула голову. — Вы Ниро Вулф? Вы даже огромнее… — она не сказала «чего». — Я Джуди Брэм. Вы представляете мою подругу — Миру Холт?

Его глаза, устремленные на нее, были полуоткрыты.

— Представляю — это не то слово, мисс Брэм. Я детектив, а не адвокат. И мисс Холт наняла Гудвина, а он, в свою очередь, нанял меня как своего ассистента. Вы называете ее своим другом? Вы ее подруга?

— Да. И я хочу знать… Она ушла от меня около половины седьмого, а потом, приблизительно через час, и я вышла из дому — у меня была назначена встреча. Еще раньше я оставила свое такси перед домом. Так вот, когда я вышла, его там не было, но я полагаю…

— Помолчите! — крикнул инспектор.

Он сидел в желтом кресле, я — за своим столом.

— Я полагаю, — Джуди лишь повысила голос, — что его взял человек из гаража. У меня была встреча…

— Да замолчите же! — заорал Кремер. — Как мне заткнуть вам рот?!

— Как? — спросила она.

Вот это был вопрос так вопрос!

Он мог использовать на выбор несколько способов: зажать ей рот своей лапой, поднять ее и вынести на улицу, предварительно вызвав оттуда на подмогу пару мужчин, ударить ее каким-нибудь тупым предметом или же пристрелить ее. Но все они имели свои отрицательные стороны.

— Позвольте мне, — вмешался Вулф. — Мне кажется, мистер Кремер, что вы все равно уже испортили дело. Идея неожиданной встречи двух подруг была, конечно, заманчивой. Но вы ошиблись в оценке темперамента мисс Брэм и теперь обмануты в своих ожиданиях. После всего этого вам не получить противоречивых показаний. Мисс Холт поступила бы глупо, если бы выдала детали, о которых не говорила мисс Брэм. Разумеется, вы хорошо понимаете, что необязательно подразумевать виновность каждой из них.

— Вы даете указания мисс Холт не отвечать ни на какие вопросы? — раздраженно выпалил Кремер.

— Я? Если и так, то непроизвольно. А теперь, конечно, вы должны все упростить. Очевидно, что у вас есть альтернатива: или позволить мисс Брэм закончить свой рассказ, или же удалить ее.

— Есть еще третья возможность, и она мне нравится больше: я удалю мисс Холт! — Инспектор поднялся. — Пойдемте со мной, мисс Холт. Я забираю вас, чтобы допросить в связи с убийством Фоуб Арден.

— Она под арестом? — спросила Джуди.

— Пока нет. Но если она не будет говорить, то окажется под арестом — как важный свидетель.

— Он может это сделать, мистер Вулф?

— Да.

— Без ордера?

— При таких обстоятельствах — да.

— Пойдемте, мисс Холт, — зарычал Кремер.

Я стиснул зубы. Вулф скорее бы обед пропустил, чем позволил бы Кремеру или любому другому полицейскому забрать в тюрьму клиента из его кабинета. В течение многих лет я наблюдал, как он изобретал самые фантастические маневры, чтобы воспрепятствовать этому. Правда, Мира Холт была моей клиенткой, но я же поделил с ним свой гонорар! Поэтому я сидел стиснув зубы, когда девушка встала с кресла и вместе с инспектором направилась к выходу. Тогда я поднялся, нацарапал на бумажке несколько слов и выскочил в холл. Кремер уже открывал дверь.

— Это номер телефона двадцатичетырехчасового обслуживания, — сказал я девушке. — Не забывайте метод номер три.

Она взяла листок, сказала: «Не забуду» — и переступила порог, а вслед за ней — Кремер. Закрывая дверь, я заметил, что такси и прожекторы все еще были на улице.

Вернувшись в кабинет, я застал Вулфа, откинувшимся с закрытыми глазами на спинку кресла, и стоящую перед ним Джуди Брэм. Она перевела сердитый взгляд на меня и потребовала объяснений:

— Почему вы не уложили его на месте?

— Он слишком тяжел для меня. Сколько лиц вы оповестили о том, что Мира собирается вести ваше такси к дому своего мужа?

Она посмотрела мне прямо в глаза, затем подошла к красному кожаному креслу и села в него. Я устроился в желтом, чтобы быть поближе к ней.

— Я думала, что вы работаете на нее, — заявила она.

— Так оно и есть.

— Но тогда вы не говорили бы ничего подобного. Она не вела мое такси!

Я покачал головой.

— Подумайте. Стал бы я работать на нее, если бы она мне не открылась? Вчера вы сообщили ей, что вам звонил ее муж и просил приехать за ним сегодня в восемь часов, а она обратилась к вам с просьбой позволить ей поехать вместо вас. Она хотела добиться с ним разговора о разводе. Кому вы рассказали об этом?

— Никому. Если она открылась вам, что было дальше?

— Спросите ее об этом, когда увидите. Это вы убили Фоуб Арден?

По вспышке в ее глазах я догадался, что она стукнула бы меня, будь я чуть ближе.

— О, ради Бога, — воскликнула она, — ударьте меня, подергайте меня хоть за волосы!

— Может быть, позже, — я наклонился к ней. — Послушайте, мисс Брэм. Дайте отдых своему темпераменту и поработайте мозгами. Я работаю на Миру Холт. Мне известно достаточно точно, где она была и что делала каждую минуту, начиная с семи часов вечера, но я не собираюсь рассказывать обо всем этом вам. Конечно, вы знаете, что в вашем такси найдено тело мертвой женщины по имени Фоуб Арден. Я уверен, что Мира не убивала ее, но обстоятельства против нее, и она, вероятно, будет обвинена. Я не уверен, что убийца как раз этого и пытался добиться, но похоже на то. Я был бы последним дураком, рассказав убийце о его мотивах, не так ли? Вы будете отвечать? Только с головой!

— Да, — согласилась она, встретившись с моим взглядом.

— О'кей! Тогда дайте мне хотя бы одну вескую причину, по которой мне следует исключить вас. Одну, но такую, которую и вы бы приняли, находясь на моем месте. Мира исключает вас и так, конечно, но почему это должен делать я?

— Потому что нет ни малейшей… — она остановилась, задумавшись. — Но вы этого не знаете. Только не пытайтесь выкручивать мне руку, я знаю несколько приемов.

— Я буду держаться на расстоянии, если хотите. Вы убили Фоуб Арден?

— Нет.

— Вы знаете, кто ее убил?

— Нет.

— У вас есть какие-нибудь подозрения или соображения?

— Да. Точнее, они были бы, если бы я знала что-нибудь, где и когда это случилось… Фоуб вышла к машине вместе с Владо Кирнсом?

— Нет, Кирнс вообще не появился. Мира не видела его.

— Но Фоуб пришла?

— Не живая. Когда Мира увидела ее, она находилась в такси и была уже мертва.

— Тогда мое соображение — это Владо. Он извращенный тип. Знаете, вы не слишком сообразительны. Если это я убила Фоуб в своей машине, которой правила Мира, то мне уже известно все, что знаете вы, и даже больше. Почему бы вам не рассказать мне все?

Я взглянул на Вулфа. Тот открыв глаза, посмотрел на нее и хмыкнул.

— Ты же сам велел ей поработать мозгами.

Я повернулся к Джуди.

— Хорошо. Конечно, вам следует знать это. Мира добралась туда около восьми часов и остановилась у входа. Так как Кирнс не появился, то в восемь тридцать она прошла к дому и провела там десять минут, стуча и заглядывая в окна. Когда она вернулась, в машине было мертвое тело. Кирнса она не видела.

— О, боже мой! — Она вскинула брови. — Все, что ей надо было сделать, — это выкинуть труп из машины!

— У нее не ваш темперамент. Она…

— Она приехала с ним сюда, чтобы проконсультироваться?

— Она готова была сделать что-нибудь и похуже, фактически, она и пыталась. Кстати, Мира звонила вам, но не получила ответа. Что вы думаете о Кирнсе?

— Он убил Фоуб.

— Но почему?

— Не знаю. Он пытался вытряхнуть ее, но Фоуб слишком крепко в него вцепилась. Или же она дразнила его. А может, сильно простудилась, и он боялся, что она заразит и его. А ее тело он положил в такси, чтобы доставить неприятности Мире. Он ненавидит ее, потому что однажды она высказала ему в лицо все, что думает о нем.

— Вы хорошо знали Фоуб? Что она собой представляла?

— Вполне хорошо. Она была вдовой, лет тридцати. Повсюду шныряла, и за это я могла бы убить ее. Около года назад она начала сплетничать обо мне, и я сломала ей шею. Почти… Она провела неделю в больнице.

— Это излечило ее? Я имею в виду — от распространения сплетен?

— Да.

— Думаю, мы могли бы закончить с вами. Вы говорили мистеру Вулфу, что Мира вышла из вашего дома около половины седьмого, а потом, приблизительно через час, вы пошли на назначенную встречу. Следовательно, вы могли уйти между половиной восьмого и четвертью девятого?

— Я должна была, но вышла позже. Я пошла пешком в Митчел-холл на Четырнадцатой улице, чтобы произнести речь на митинге водителей такси, и пришла туда без пяти минут девять. После митинга я вернулась домой, и там меня уже ждали двое полицейских. Они оказались достаточны глупы, чтобы сразу спросить, где мое такси, и я ответила, что оно, наверное, в гараже. Когда же они сказали, что оно стоит на Тридцать пятой-стрит, и попросили меня пойти и опознать его, я, естественно, пошла. Я опознала мертвое тело, о котором они упомянули. Этот инспектор Кремер глуп?

— Нет.

— Я так и подумала. Когда он спросил, знаю ли я Миру Холт, я сказала «да». Потом он спросил, когда я видела ее в последний раз, и я ответила ему и на этот вопрос. Так как я понятия не имела о том, что случилось, то подумала, что так будет лучше. Но я сказала ему, что Мира никогда бы не взяла такси, не спросив меня, а я не предлагала ей взять его. Со мной кончено?

— Наоборот, только перспективное начало. Насколько хорошо вы знаете Гильберта Ирвинга?

Вопрос расстроил Джуди. Ее рот приоткрылся, и она с глупым видом вытаращила свои огромные карие глаза.

— Я правильно расслышала? Вы говорите — Гильберт Ирвинг?

— Совершенно правильно.

— Кто его впутал?

— Мира упомянула о нем. Насколько хорошо вы его знаете?

— Слишком хорошо. Во-первых, он женат и у его жены есть когти. Во-вторых, когда он смотрит на Миру или слышит ее голос, ему приходится на что-нибудь опираться, чтобы унять дрожь. Она вам рассказала об этом?

— Нет. Кто он? Чем занимается?

— Чем-то на Уолл-стрит, но он не очень внимателен к своей работе. Почему Мира упомянула о нем?

— Потому что я ее заставил. Вчера вечером Мира позвонила ему, рассказала, что собирается воспользоваться вашей машиной, и объяснила для чего. Она хотела знать, что он об этом думает. А я хочу знать, был ли у него и какой мотив, чтобы убить Фоуб Арден?

Она открыла рот для ответа, но потом, наверное, решила, что эффектнее — просто рассмеяться. Для характеристики особенностей ее смеха больше всего подошло бы понятие «хохот».

Я поднял бровь:

— Что это — взяло вверх ваше подсознание?

Она отрезвела.

— Нет, просто я не могла сдержаться. Ваша версия потрясла меня. Конечно, это Гил убил ее. Он не мог вынести мысли о том, что муж Миры не верен ей. Это оскорбляло ее женские достоинства, вот почему он убил Фоуб. Вы все еще обвиняете меня за смех?

— Я тоже буду смеяться, когда все узнаю. У вас есть еще что-нибудь? Его мотив, над которым вы бы не смеялись?

— Конечно, нет. Это нелепо. Вы просто барахтаетесь вокруг да около. У вас больше нет вопросов ко мне?

Я взглянул на Вулфа. Его глаза все еще были закрыты.

— Пока да, — ответил я ей. — Если мистер Вулф считает, что я ничего не пропустил.

— Каким образом? Во сне можно говорить, но не думать, — она встала. — Что вы собираетесь делать?

— Найти убийцу и прикрепить к нему булавками ярлык. Или к ней.

— Но, сидя здесь, вы ничего не сделаете. Не беспокойтесь, я знаю, как выйти. Почему вы не идете, чтобы схватить Кирнса?

— Благодарю вас.

— Куда он забрал Миру?

— Или в Бюро по расследованию убийств — Двадцатая Западная, двадцать три, или в кабинет Окружного прокурора — Леонард-стрит, номер один 50-5. Попытайтесь сначала в Двадцатом.

— Я попытаюсь.

Она повернулась и вышла. Я решил проводить ее и последовал за нею. Мисс Брэм оказалась быстрым ходоком, и мне пришлось бы бежать рысью, чтобы нагнать ее. Так что, когда я дошел до двери, она уже открыла ее и переступила порог. Я вышел и наблюдал, как она спустилась по ступенькам и повернула на запад. Такси Джуди, прожекторы, веревки и полицейские машины исчезли. Мои часы показывали пять минут после полуночи. Я вошел в дом, закрыл дверь и, вернувшись в кабинет, застал Ниро Вулфа стоявшим с открытыми глазами.

— Полагаю, — предположил я, — что если бы я не спросил ее о чем-то, представляющим для вас интерес, то вы бы мне сказали об этом?

— Естественно.

— У вас есть какие-нибудь замечания?

— Нет. Время спать.

— Да. Так как вы занимаетесь этим делом вместе со мной, за что я вам признателен, то, может быть, мне лучше ночевать здесь, если вы не возражаете?

— Конечно. У тебя есть собственная кровать. У меня есть предложение. Предполагаю, что ты собираешься утром взглянуть на место события и встретиться с мистером Кирнсом… Может быть, и для меня будет полезным встретиться с ним.

— Согласен. Благодарю вас за это предложение. Если его не заберут в полицию, то я приведу его в одиннадцать часов.

Я назвал одиннадцать часов потому, что это время, когда он спускался вниз после своего двухчасового свидания с орхидеями, было его самым ранним часом для встреч.

— Сделай это в четверть двенадцатого. До этого я буду занят с мистером Андерсоном.

Я закрыл рот — после того, как сначала открыл его. Потом выдавил:

— Разве вы не позвонили ему, чтобы он не приходил?

— Наоборот, я позвонил ему и велел прийти. Подумав, я понял, что вел себя опрометчиво. Если ты на службе у меня как мой агент заключил обязательство, то, значит, и я с ним связан. Мне не следовало от него отрекаться. Я должен был выполнить его, а затем… выгнать тебя, если бы посчитал, что твои пренебрежения правилами стали невыносимыми.

— Я понимаю. Вам приятнее было бы выгнать меня, чем позволить мне уволиться самому.

— Я сказал: «если».

Я вздернул плечами:

— Это все слишком сложно. Если я уволился сам, то вы не можете выгнать меня. Если я не уволился, то я все еще в вашей платежной ведомости и с моей стороны было бы неэтичным иметь дело с мисс Холт, как со своей клиенткой. С вашей стороны также было бы неправильным принимать от меня гонорар за оказание мне помощи в той работе, за которую вы мне платите. Если же вы вернете мне четвертную, а я возвращу пятьдесят долларов мисс Холт, то я брошу невинного человека, находящегося в беде, что было бы не простительным поступком. Мне кажется, что мы с вами попали в запутанное положение, которое абсолютно безнадежно, и я не вижу…

— К черту! — прорычал Вулф. — Иди спать! — И он промаршировал к выходу из кабинета.

Глава 6

К восьми пятнадцати в среду утром я был вполне осведомлен, что Мира Холт находится под арестом, и узнал я об этом из трех источников.

В семь двадцать мне позвонила Джуди Брэм, чтобы сообщить, что Мира под арестом, и спросила, что я собираюсь делать. Я ответил, что было бы нецелесообразным рассказывать подозреваемому о своих планах, и она повесила трубку.

В семь сорок позвонил Лон Коэн из «Газетт», чтобы спросить, правда ли то, что я уволился от Вулфа, и если это так, то что я там делаю. Кроме того, его интересовало, является ли Мира Холт моей клиенткой, и что она делает в тюрьме, и не убила ли она Фоуб Арден. Так как Лон Коэн часто бывал полезен нам и мог быть полезным в будущем, то я объяснил ему все подробности, но не для печати.

В восемь часов радио сообщило, что Мира Холт задержана как важный свидетель по убийству Фоуб Арден.

Ни Лон Коэн, ни радио, ни утренние газеты не сообщали ничего такого, что могло бы мне помочь. Газета «Стар» поместила фото такси, стоявшего перед домом Вулфа, но я видел это и сам. Было там так же описание одежды убитой и описание ножа — простого кухонного ножа с лезвием в пять дюймов и ручкой из пластика.

Я не мог получить необходимой информации с помощью таких операций, как поиски источника ножа или снятия отпечатков с его ручки — это было для армии Кремера, а не для меня.

Я позвонил Андерсону, попросив его отложить встречу в связи с тем, что Вулф занят важным делом, и он ответил, что «конечно» это же не «срочно». А так как Фриц отнес завтрак Вулфа к нему в комнату и я редко вижу его до одиннадцати, когда он спускается в кабинет, то я оставил записку на его письменном столе.

Мне очень хотелось позвонить еще Натаниэлю Паркеру — адвокату, но я не позволил себе этого. Для того, чтобы выпустить Миру под залог, Кремер назначил бы сумму, по крайней мере раз в десять превышающую ту, что она мне заплатила. Вот почему я воздержался. Кроме того, нужно было научить ее не водить такси без лицензии.

В четверть девятого я вызвал из гаража такси, а в половине девятого уже отпустил его и пошел пешком вниз по Фэрэл-стрит к тупику.

Существовало только два возможных варианта, объясняющих случившееся в течение того промежутка времени — будем считать его десятью минутами, — пока Миры Холт не было в машине: либо преступник уже убил Фоуб Арден, а потом втащил ее тело в машину и положил его на сиденье, либо он сел с нею в машину и убил ее там. Я отдавал предпочтение последнему варианту, так как подойти к машине с живой женщиной можно за гораздо меньший промежуток времени, чем с мертвой, а также потому, что даже в таком уединенном месте, как это, и даже после наступления темноты оставалось много риска быть замеченным. Но и в том и в другом случае убийца должен был подойти со своей жертвой из какого-нибудь места поблизости.

Первым местом, которое я осмотрел, был дом Кирнса. Мне хватило всего пяти минут, чтобы исключить его: аллея, ведущая к нему, с двух сторон была окружена стенами. Мира оставила такси у ее начала, а из домика не было другого пути на улицу.

Слева от аллеи, за стеной, находился мясной склад, а справа — грязный двухэтажный товарный склад. При ближайшем осмотре ни один из них не показался мне идеальным для прикрытия, а вот место через улицу было прекрасным. Хотя оно было открытым, но на столько загромождено глыбами камней, и разбросанных и сваленных в кучу, что там могла спрятаться целая компания. Некоторые из этих камней не были обработаны, а часть — обработаны и отполированы.

Как вы знаете, я засвидетельствовал, что Мира не убивала женщину, и потому мне было приятно видеть этот двор с камнями. Там стояло двое мужчин, и один из них работал долотом. Разумеется, в восемь часов вечера их там не было. Я снова перешел улицу, вернулся на аллею и прошел к дому.

У Кирнса был садик довольно приличных размеров — скажем, сорок на шестьдесят с распустившимися цветами и маленьким прудом с фонтаном. Выложенная камнями тропинка вела к двери двухэтажного кирпичного дома, выкрашенного в белый цвет. Я не знал, что в Манхеттене есть что-нибудь подобное, а ведь считал, что знаю Манхеттен. На камнях среди цветов на полпути к дому стоял человек в серой рубашке и синих джинсах. Я остановился и спросил его:

— Вы — Владо Кирнс?

— А что, похож? — поинтересовался он.

— И да, и нет. Вы — Мортон?

— Это мое имя. А ваше?

— Гудвин.

Я направился к дому, но он крикнул:

— Там никого нет, — и я вернулся.

— Где мистер Кирнс?

— Не знаю, он недавно ушел.

— Когда он вернется?

— Не могу сказать.

— Мне следовало бы позвонить, — я выглядел разочарованным. — Я хочу купить картину. Я уже приходил к нему вчера вечером, стучал, но ничего не получилось. Я громко стучал, так как слышал, что включен то ли телевизор, то ли радио.

— Это был телевизор. Я смотрел передачу и слышал, как вы стучали. Если его нет дома, я обычно не открываю двери вечером: здесь поблизости несколько головорезов.

— Да я не виню вас. Просто, жаль, что прозевал его. Во сколько он ушел вчера вечером?

— Какая разница, когда он ушел, если его здесь не было?

Совершенно точно и логично не только для него, но и для меня. Если Кирнса там не было, когда Мира приезжала на такси, то не имеет значения, во сколько он ушел. Мне бы хотелось задать Мертону еще один вопрос: выходил ли кто-нибудь вместе с ним? Но по его взгляду я понял, что он еще раз блеснет логикой, и, пропустив эту возможность, я пообещал, что еще вернусь, и ушел.

Не было смысла слоняться вокруг. Весьма вероятно, что Кирнса вызвали в кабинет окружного прокурора, и трудно было предположить, как скоро он вернется обратно. В телефонной книге я нашел рабочий адрес Гильберта Ирвинга на Уолл-стрит, но ехать туда в такой ранний час было совершенно бесполезно. Однако, я запасся и его домашним адресом — на Западной Семьдесят восьмой улице, и поскольку я надеялся поймать его там до того, как он уйдет, то отправился пешком назад к цивилизации и остановил свободное такси.

Было девять пятнадцать, когда я вышел из такси перед многоквартирным домом с привратником на Семьдесят восьмой улице. В вестибюле навстречу мне поднялся человек в униформе, и я сказал ему:

— Я хочу видеть мистера Гильберта Ирвинга. Скажите ему — друг мисс Холт.

Тот подошел, позвонил по телефону, вернулся и сказал:

— Четырнадцать «В».

Он следил за мной, словно хищник, провожая взглядом к лифту. Когда я вышел на четырнадцатом этаже, лифтер остался стоять, наблюдая, как я нажимал кнопку, как открылась дверь и меня пригласили войти.

Особу, встретившую меня, нельзя было отнести ни к служащим, ни к лакеям. Может быть, в униформе она и считалась бы служанкой, но только не в длинном ниспадающем шелковом одеянии, которое она, вероятно, называла платьем для завтрака. Не предлагая снять шляпу, она сказала:

— Сюда, пожалуйста, — и повела меня через холл, через арку в комнату размером вполсада Кирнса, к креслам, стоящим в углу. Она села на одно из них и указала мне на другое.

— Возможно, человек внизу не понял меня, — предположил я, продолжая стоять. — Я спрашивал мистера Ирвинга.

— Я знаю, — ответила она. — Его нет. Я его жена. Мы друзья мисс Холт, и мы расстроены ужасно… из-за ее неприятностей. Вы ее друг?

Ее голос оказался для меня полным сюрпризом, потому что он совсем не подходил к ней. Она была стройной и не очень высокой, с маленьким круглым лицом и небольшим выразительным ртом. Но ее глубокий сильный голос скорее мог принадлежать женщине-сержанту. Никакого намека на когти, о которых упоминала Джуди, но они могли быть спрятаны внутрь.

— Новый друг, — сказал я. — Мы знакомы с нею двенадцать часов. Если вы читали утренние газеты, то могли заметить, что в тот момент, когда полицейские нашли тело в такси, она сидела у подъезда Ниро Вулфа с человеком по имени Арчи Гудвин. Я и есть тот самый Гудвин, и она наняла меня, чтобы выяснить некоторые детали.

Она запахнула халат, прикрывая свои ноги.

— Из сообщения по радио я поняла, что она наняла Ниро Вулфа. Она была арестована в его доме.

— Это техническая неувязка. А вообще, мы оба занимаемся этим. Я встречаюсь с людьми, которые могут дать какую-то информацию, и мистер Ирвинг в моем списке. Он уже в конторе?

— Да, думаю там. Сегодня он ушел раньше обычного, — хотя ее нога была в безопасности, во всяком случае, выше лодыжки, она снова поправила халат. — Информация какого рода? Возможно, я могла бы помочь?

Я не мог спросить ее, рассказывал ли ей муж о том, что Мира сообщила ему о своем намерении воспользоваться машиной Джуди. Но она хотела помочь, и я сел.

— Почти все может оказаться полезным, миссис Ирвинг. Был ли ваш муж или вы друзьями также и Фоуб Арден?

— Я была. Мой муж, конечно, знал ее, но сказать, что они были друзьями — нельзя.

— Значит, они были врагами?

— О нет! Они просто не были ни тем, ни другим.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Четыре дня назад, в прошлую пятницу, на коктейле в доме Владо Кирнса. Я думала об этом, когда вы пришли. Она была жизнерадостным человеком.

— С тех пор вы ее не видели?

— Нет… — она собиралась что-то добавить, но промолчала. Это было настолько очевидным, что я спросил.

— Но вы что-нибудь слышали о ней? Письмо или телефонный звонок?

— Как вы узнали? — спросила она.

— Я ничего не узнавал. Большая часть работы детектива — это предположения. Так это было письмо?

— Нет, — она поколебалась, — я бы хотела помочь вам, мистер Гудвин, но сомневаюсь, важно ли это, и еще, конечно, я не хочу никакой огласки.

— Конечно, нет, миссис Ирвинг, — я был полон сочувствия. — Если вы опасаетесь, сообщу ли я в полицию что-либо из того, что вы мне расскажете, то совершенно точно — нет. Они арестовали моего клиента.

— Хорошо. — Она скрестила ноги, взглянув вниз, чтобы убедиться, что ничего не выглядывает из-под халата. — Я звонила Фоуб вчера днем. У нас с мужем были билеты в театр на вчерашний вечер, но около трех часов он позвонил мне и сказал, что неожиданно приехал его коллега с западного побережья, и он должен пригласить его пообедать. Тогда я позвонила Фоуб, и мы договорились встретиться без четверти семь у Мартини, пообедать и пойти вместе в театр. Я была там вовремя, но она не пришла… В четверть восьмого я позвонила ей, но никто не ответил. Я не люблю обедать одна в таких местах, как у Мартини, поэтому я подождала ее еще немного, оставила для нее записку в несколько слов и пошла к Шрафту. Ее там не было. Я подумала, что она придет прямо в театр «Мажестик», и ждала ее в вестибюле до девяти, а затем оставила для нее билет в кассе и вошла. Я бы рассказала обо всем полицейским, если бы считала это важным. Но на самом деле, оно не говорит ни о чем, кроме того, что она была дома около трех часов, когда я ей звонила. Правда, ведь?

— Конечно. Она точно согласилась встретиться с вами у Мартини? Или неопределенно?

— Точно, это было совершенно точно!

— Значит, что-то случилось после трех часов, нечто такое, что удержало ее от встречи с вами. Вероятнее всего, что это произошло после шести тридцати, иначе она бы позвонила вам… если она еще была жива. Что это могло быть? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Совершенно нет. Я ничего даже не могу предположить.

— Вы думаете, что ее убила Мира Холт?

— О небо! Нет, не Мира. Даже, если она…

— Даже «если она…» — что?

— Ничего. Мира бы не убила никого. Они ведь так не считают?

В течение многих лет тысячи людей спрашивали меня, что думает и считает полиция, и я расценивал это как комплимент, хотя я редко его заслуживаю. Жизнь была бы намного проще, если бы я знал, что думает или считает полиция в каждый данный момент. Довольно трудно знать даже то, что думаю я сам.

После десятиминутного разговора с нею я решил, что миссис Ирвинг ничем больше помочь не может, поэтому поблагодарил ее и ушел. Она вышла со мной в холл и даже подала шляпу, когда я уронил ее на кресло. Я все же мельком увидел ее ноги.

Было без десяти минут девять, когда я вышел на тротуар и повернул налево в сторону Лексингтон-авеню, к метро. А в четверть одиннадцатого я вошел в мраморный вестибюль здания, возвышающегося на Уолл-стрит, и проконсультировался со справочником. Фирма Гильберта Ирвинга занимала весь тридцатый этаж, и я обнаружил в справочнике соответствующее число лифтов, один из которых совершенно зря вознес меня наверх. За столом в обшитой панелями комнате сидело приятное создание, больше Вулфа. Голосом мягким, как шелк, оно сообщило мне, что мистера Ирвинга нет, а когда он придет и где находится — она не знает. Буду ли я его ждать?

Я не стал ждать, вышел и, спустившись опять на триста футов, направился к другому метро. Добравшись в Христофер, я пошел по Фэрэл-стрит к тупику и потом по аллее. Мертон все еще работал в саду, он приветствовал меня сдержанно, но холодно. Сказал, что Кирнс еще не вернулся, и о нем ничего не известно. Когда я повернулся, собираясь уходить, он неожиданно поднялся с колен и спросил:

— Вы говорили, что хотите купить картину?

Я сказал, что собираюсь, но естественно, что сначала хотел бы увидеть ее, и оставил его, качающим головой.

Я в четвертый раз пошел по Фэрэл-стрит, нашел такси, дал шоферу адрес, который может быть «да», а может быть «нет» был моим.

Когда мы в пять минут двенадцатого повернули с Восьмой авеню на Тридцать пятую улицу, впереди нас оказалось другое такси и оно остановилось у обочины перед тем каменным особняком. Я протянул шоферу банкноту, выскочил из машины и поднялся к дверям в то время, как пассажир из другого такси перешел через тротуар. Я никогда не видел его, я не видел его фотографий и не слышал его описания, но я узнал его. То ли дело было в его небрежной черной шляпе или шнуре галстука, то ли в аккуратных маленьких ушах и в лице, похожем на беличье, но я узнал его.

Я открыл дверь в тот момент, когда он подошел к подъезду.

— Я хотел бы видеть Ниро Вулфа, — сказал он. — Я Владо Кирнс.

Глава 7

Так как Вулф предполагал, что я привезу Кирнса, и именно по этому мы должны появиться вместе, то мне легко было заставить его считать, будто я выполнил приказ. Но делать этого, конечно, не стоило. Поэтому, небрежно взяв черную шляпу посетителя и положив ее на полку в холле, я проводил его в кабинет и, назвав его имя, добавил:

— Я встретил мистера Кирнса на улице. Он приехал в одно время со мной.

Когда мы вошли, Вулф сидел за письменным столом и пил пиво. Он поставил бутылку.

— Следовательно, вы с ним не разговаривали?

— Нет, сэр.

Он повернулся к Кирнсу, усевшемуся в красное кожаное кресло.

— Не хотите ли пива, сэр?

— О, небо, нет! — подчеркнуто резко ответил тот, — Я пришел не за удовольствиями. У меня срочное дело. Я крайне недоволен советом, который вы дали моей жене. Вы, должно быть, загипнотизировали её. Она отказывается видеть меня. Она отказывается пользоваться услугами моего адвоката и даже не позволяет внести за нее залог. Я требую объяснений. Я собираюсь привлечь вас к ответу за действия, направленные на охлаждение чувства моей жены ко мне.

— Чувств? — переспросил Вулф.

— Что?

— Чувств. В этом контексте употребляется множественное число.

Он взял стакан, выпил содержимое и облизал губы. Кирнс уставился на него.

— Я пришел сюда не для того, чтобы вы исправляли мою грамматику.

— Не грамматику, сэр, стиль.

Кирнс ударил по ручке кресла.

— Что вы хотите этим сказать?

— Было бы несерьезным с моей стороны что-либо говорить, пока вы не собрали остатки разума. Если вы действительно думаете, что ваша жена чувствовала к вам привязанность до того, как встретилась со мной двенадцать часов тому назад, то вы осел!

— Я жду объяснений! Я жду правды! Я жду, чтобы вы ответили, почему моя жена отказывается видеть меня!

— Я не могу сказать вам того, чего сам не знаю. Я даже не знаю, что с ней сейчас, так как учитывая ваше нынешнее состояние, трудно не сомневаться в правильности выше изложенного. Когда и где она отказалась?

— Сегодня утром. Только что, в кабинете окружного прокурора. Она не стала разговаривать даже с моим адвокатом. Она сказала, что ждет вестей от вас и Гудвина, — его взгляд повернулся в мою сторону. — Это вы — Гудвин?

Тут же его голова дернулась в обратную сторону.

— Это унизительно! Моя жена — под арестом! Миссис Владо Кирнс в тюрьме! И вы во всем виноваты!

Вулф вздохнул.

— Я сомневаюсь, худшая ли это неприятность.

— Но я хочу попытаться это выяснить. Я думаю, что вы, после разговора с моей женой.

— Я мог бы, — сказал Вулф, — удовлетворить ваше желание. Но сначала меня должна удовлетворить ваша добросовестность. Вы ответите на несколько вопросов?

— Это зависит от вопросов.

— Вероятно, вы уже отвечали на них в полиции. Ваша жена хотела развода, а вы отказывались дать согласия, это так?

— Да, я отношусь к брачному контракту как к священному договору.

— Вы отказывались обсуждать с нею этот вопрос в последние месяцы?

— В полиции меня об этом не спрашивали.

— Я спрашиваю. Мне необходимо установить не только вашу добропорядочность, но и добросовестность вашей жены. Вас не должен смущать ответ на подобный вопрос.

— Он и не смущает меня. Вы не можете смутить меня. Было бесполезно говорить с нею — так я считал.

— Поэтому вы с женою не встречались?

— Естественно. Она говорила бы только об этом.

— Вы оказывали ей помощь после того, как она оставила вас?

— Она не оставляла меня. Мы согласились попытаться жить отдельно некоторое время. Она не позволяла мне помогать ей. Я предлагал. Я хотел.

— В полиции, конечно, спрашивали, не убивали ли вы Фоуб Арден, не так ли?

— Нет! Зачем это, во имя Бога, я должен был убить ее?

— Не знаю. Мисс Джуди Брэм считает, что вы, быть может, боялись заразиться от нее простудой, но это кажется неестественным. Кстати…

— Джуди? Джуди Брэм сказала такое? Я в это не верю!

— Но она сказала — в этой комнате вчера вечером, сидя в кресле, которое вы сейчас занимаете. Она также назвала вас извращенным типом.

— Вы врете!

— Я не выше лжи и не ниже ее… Но сейчас время правды. Также…

— Вы врете! Вы никогда не видели Джуди Брэм. Вы просто повторяете то, что сказала моя жена.

— Это интересно, мистер Кирнс, и даже неприлично. Вы готовы верить, что извращенным типом вас могла назвать жена, но только не мисс Брэм? Когда я лгу, я не стараюсь быть бестактным. Мисс Брэм была здесь вчера вечером с нами — мистером Гудвином и мной — в течение получаса или больше. Ее сообщение привело меня к деликатному вопросу. Я должен спросить вас о деталях, неизвестных полиции. Конечно, они интересовались вашими передвижениями вчера, но они не знали о том, что согласно предварительной договоренности Джуди должна была заехать за вами на такси в восемь вечера. Вы им не рассказали об этом?

Кирнс застыл. В его положении такое поведение было самым худшим. Если для большинства людей в том, что они сидят без движения, нет ничего примечательного, то только не для Кирнса. Его манеры, да и лицо напоминали белку, он все время двигался или чем-то дергал — рукой, плечом, ногой, даже головой. Сейчас он был совершенно неподвижным.

— Повторите свои слова, — потребовал он.

— Рассказали ли вы на допросе о том, что вы договорились с мисс Брэм, чтобы она заехала за вами на такси вчера в восемь вечера?

— Нет. Зачем мне рассказывать то, что не является правдой.

— Вам совершенно не нужно, но люди часто так поступают. Но это к делу не относится. Очевидно, мисс Брэм не сообщила этого полицейским, но рассказала мне. Я упоминаю об этом с целью иметь гарантию, что вы будете говорить мне правду, когда станете перечислять свои передвижения вчера вечером.

— Если Джуди это сказала, то она солгала.

— Ох, мистер Кирнс! — возмутился Вулф. — Установлено, что такси, приехавшее по вашему вызову, более получаса стояло в начале аллее, ведущей к вашему дому. И если вы опустили эту деталь в своем заявлении, то я могу восполнить ее. Вы с тех пор не разговаривали с мисс Брэм?

— Нет. Ее телефон не отвечал. Ее нет дома, я ездил туда, — он провел языком по нижней губе. Я никогда не видел, чтобы белка так делала. — Я не мог рассказать полицейским, что ее такси стояло там вчера вечером, потому что я не знал об этом. Меня не было дома.

— Где вы были? Насколько мне известно, вы заказывали такси на восемь часов и не отменили заказ.

— Я рассказал в полиции, где я был.

— Следовательно, вашу память уже подтолкнули?

— Она не нуждается в подталкивании. Я был в студии человека по фамилии Просх, Карл Просх. Я пошел туда, чтобы встретиться с мисс Арден и взглянуть на картину, которую она собиралась купить. Я пробыл там с восьми до девяти. Она не пришла.

— Мисс Фоуб Арден?

— Да. Она позвонила мне в половине седьмого и сказала, что почти решила купить картину у Просха и собирается в его студию к восьми часам. Фоуб попросила меня встретить ее там, чтобы помочь принять окончательное решение. Я был немного удивлен, потому что она знает мое мнение о таких мазилах, как Просх, но я ответил, что приду. Его студия находится на Кармин-стрит, недалеко от моего дома, и я пошел пешком. Я пробыл у него всего три минуты, как она позвонила туда и сказала, что ее задержали, но она приедет, как только освободится, и просила меня подождать ее там. Я подумал, что лучше ждать ее даже до полуночи, чем позволить купить картину у Просха. но не сказал этого. Мы немного поспорили с Просхом о живописи, но он настолько невыносим, что я вышел на улицу, решив подождать там. Но ее не было, и я вернулся домой.

Вулф хмыкнул.

— Не может быть сомнения в том, что именно мисс Арден оба раза говорила с вами по телефону?

— Ни малейшего. Я не мог бы спутать ее голос.

— Сколько было времени, когда вы ушли от Просха и вышли на улицу?

— Около половины девятого. Я сказал в полиции, что здесь я не могу быть абсолютно точным, но зато точно помню, когда вернулся домой. Было ровно девять часов. Теперь я слушаю вас.

Рука Кирнса задвигалась, вернувшись к своему нормальному состоянию.

— Еще минутку. Мисс Брэм должна была приехать тоже в восемь часов. Почему вы ей не позвонили?

— Я думал, что успею вернуться. Пусть немного позднее, но она бы подождала. А после повторного звонка мисс Арден я не позвонил, потому что к тому времени она уже выезжала.

— Куда она должна была вас отвезти?

— На вечер. В Лонг-Айленд. Какое это имеетзначение? — Он снова был самим собой. — Теперь говорите вы, и я хочу правды.

Вулф поднял стакан с пивом, осушил его и поставил на стол.

— Возможно что вы имеете на это право, мистер Кирнс. Несомненно, человек с вашим положением должен чувствовать себя обесчещенным, имея в тюрьме жену, женщину, которой вы дали свое имя, хотя она им и не пользуется. Может, вы знаете, что она приехала вчера вечером к вашему дому в двадцать минут девятого?

— Я ничего не знаю. Я же сказал вам: она не захотела меня видеть.

— То же делали и вы. Она приехала в тот момент, когда Гудвин подходил к дому, и они встретились у подъезда. Очевидно, вам известно, что мистер Гудвин постоянно работает у меня как ближайший помощник, и в настоящее время никто из нас не имеет намерений ни кончать, ни менять условий нашего договора.

Я сидел молча. Кирнс снова заерзал, потом сообщил:

— В газете сказано, что он у вас больше не работает. Там не сообщается, что из-за моей жены, но это и так ясно.

— Вздор, — голова Вулфа повернулась ко мне. — Арчи?

— Вздор, — согласился я, — идея увольнения из-за мисс Холт никогда не приходила мне в голову.

Кирнс сжал ручку кресла.

— Миссис Кирнс!

— О'кей, — согласился я. — Миссис Владо Кирнс.

— Итак, — продолжал Вулф, — ваша жена вначале консультировалась с мистером Гудвином. Они сидели на ступеньках и разговаривали. Вы, конечно, знаете, что такси мисс Брэм стояло у обочины, и в нем было тело мисс Арден…

— Да. Что сказала моя жена?

— Я к этому иду. К машине подъехали полицейские и обнаружили труп. Они об этом доложили, и вскоре приехало множество всяких людей. Полицейский по фамилии Кремер разговаривал с Гудвином и вашей женой. Я подошел к двери и пригласил их войти, но, конечно, не мистера Кремера. И они вошли. Мы беседовали около часа, когда пришли Кремер и мисс Брэм, и были приняты. Кремер, раздраженный болтливостью мисс Брэм, желая поговорить с вашей женой отдельно, забрал ее. Вы требовали правды, сэр, и вы ее получили. К сему я добавлю один пункт, так же правдивый. Поскольку ваша жена наняла мистера Гудвина, а через него и меня, то все, что она рассказала нам конфиденциально, не может быть разглашено. Теперь для…

Кирнс вскочил с кресла, и в тот же момент в дверь позвонили.

Так как человек, всадивший нож в женщину, может оказаться способным и на другие формы насилия, то я хотел оставить дверь на Фрица. Но Вулф выстрелил в меня взглядом, и я пошел взглянуть. У подъезда стоял высокий молодой человек с худым лицом и сильной челюстью. Позади меня пронзительно пролаял Кирнс, но похоже, что он не вытащил никакого оружия.

Я подошел к двери и открыл ее.

— Мне нужно видеть мистера Вулфа, — потребовал посетитель, — Мое имя — Гильберт Ирвинг.

Соблазн был слишком велик. Пусть всего только двенадцать часов тому назад я видел, как очная ставка неожиданно привела Кремера к обратным результатам, когда он привел к Вулфу мисс Брэм для встречи с Мирой. Но мне было очень интересно и, возможно, полезно посмотреть реакцию. Поэтому я пригласил его войти, взял у него кепку, положил на полку рядом с черной шляпой и направился к кабинету.

Кирнс все еще был на ногах. Когда Вулф перевел на меня хмурый взгляд, он тоже повернул голову. Я не только проигнорировал хмурый взгляд, но пренебрег еще одним правилом, не посоветовавшись с Вулфом. Я решил, что раз Мира моя клиентка, то это мое дело, и только назвал имена:

— Мистер Гильберт Ирвинг, мистер Ниро Вулф.

Реакция была скорее интересной, чем полезной. То, что Ирвинг и Кирнс не являлись друзьями, не было новостью. Вероятно, Кирнс в него и не плевал, а просто слюна вылетела вместе с фырканьем.

Немедленно последовало два слова:

— Ты, ублюдок!

Ирвинг, должно быть, брал уроки или же имел практику, а, может, и то и другое вместе. Его апперкот правой был точным, уверенным и достаточно сильным. Он послал Кирнса вверх на добрых шесть дюймов, и трудно сказать, где бы тот завершил свое передвижение, если бы не закачался на углу стола Вулфа.

Глава 8

Чтобы быть справедливым, скажу, что Кирнс держался хорошо — гораздо лучше, чем можно было ожидать. Он не произнес ни звука. Стол спас его от падения, и секунды три он опирался на него, затем выпрямился, покрутил головой, словно убеждаясь, что она на месте, и двинулся прочь. Вначале его немного покачивало, но к тому времени, как он достиг двери, шаги его стали устойчивыми, и поворот он сделал вполне «о'кей».

Я прошел в холл, чтобы проводить его, и наблюдал, как он взял шляпу и вышел, закрыв за собой дверь, а не хлопнув ею.

Когда я вернулся в кабинет, Ирвинг говорил:

— Мне следует извиниться перед вами за инцидент. Прошу прощения.

— Вас спровоцировали, — вежливо ответил Вулф и указал на красное кресло. — Садитесь.

— Постойте, — вмешался я, — полагаю, что это мне, мистер Ирвинг, следовало просить у вас прощения за то, что я не предупредил вас, кто в кабинете. Но сейчас я должен снова перед вами извиниться. Мне необходимо сообщить кое-что мистеру Вулфу — то, что не может ждать! Наша беседа не продлится долго. — Я открыл дверь в соседнюю комнату. — Если вы перейдете сюда…

Ему это не понравилось.

— Мое дело спешное, — сказал он.

— Мое — тоже. Пожалуйста.

— Ваше имя — Арчи Гудвин?

— Да.

Он поколебался секунду, прежде чем пойти и переступить порог. Я закрыл за ним дверь. Наши стены и дверь были звуконепроницаемыми, поэтому у меня не было необходимости понижать голос, чтобы сообщить Вулфу:

— Хочу сообщить: я видел его жену.

— В самом деле? Резюме?

— Нет, — я сел. — Еще одна деталь: в восьмидесяти футах от того места, где стояло такси, находится двор с каменными глыбами. Он мог служить прекрасным местом для укрытия, лучше которого трудно пожелать. Но вы должны знать разговор с миссис Ирвинг подробно.

— Давай.

Я изложил все — лаконично и точно, начав с описания. Прошли многие годы с тех пор, как он впервые сказал мне, что описывать человека я должен так, чтобы он мог видеть и слышать его, и я давно приобрел сноровку. Я умел также передавать слово в слово разговоры — и более продолжительные, чем та небольшая болтовня, которую я имел с миссис Ирвинг. Когда я закончил, он задал один вопрос.

— Она врала?

— Я бы не поручился ни в том, ни в другом. Если и врала, то исключительно хорошо… Если это была смесь, то мне бы очень хотелось рассортировать ее.

— Хорошо, — сказал он, закрыв глаза. Прошло не более минуты, как они снова открылись. — Приведи его.

Я открыл дверь и попросил Ирвинга пойти. Он прошел к красному креслу, сел и остановил свой взгляд на Вулфе.

— Я должен объяснить, — заявил он, — что нахожусь здесь как друг мисс Холт, но она меня не просила об этом.

Вулф кивнул:

— Она упоминала ваше имя вчера вечером. Она сказала, что вы — интеллигентный человек.

— Боюсь, она мне льстит, — очевидно, для него естественным было сидеть спокойно. — Я пришел к вам за информацией. У меня нет особого права претендовать на нее, я могу только рассказать вам, почему она мне нужна… Когда сегодня утром я узнал по радио, что мисс Холт в тюрьме, я бросился в город. Я хотел увидеть ее и предложить свою помощь, но по пути понял, что это было бы неразумным, так как могло быть неправильно истолковано: ведь я — просто друг. Я позвонил адвокату — его имя Джон X. Дарби, объяснил ему ситуацию и спросил, не может ли он встретиться с нею. У них состоялась встреча, но она ему ничего не рассказала. Она даже не разрешила внести за нее залог. Она говорит, что ее представляют Ниро Вулф и Арчи Гудвин, и она ничего не будет делать без их совета.

Я дотронулся до своих губ, губ, которые целовала Мира, кончиком пальца и послал ей поцелуй. Она улучшила мое предложение, скомбинировав метод номер три с методом номер один. Она была клиентом на тысячу. Она даже отвергла два предложения освободить ее.

— Я не адвокат, — сказал Вулф, — и Гудвин тоже.

— Я знаю об этом. Но вы, кажется, загипнотизировали мисс Холт. Не имея намерения оскорбить вас, я все же должен спросить: вы действуете в ее интересах или в интересах Владо Кирнса?

Вулф хмыкнул.

— В ее. Она нас наняла.

— Вы с Кирнсом словно договорились, — вставил я.

Он тоже считает, что мы ее загипнотизировали.

Он взглянул на меня и заявил.

— Я предпочитаю иметь дело с мистером Вулфом. Это его кабинет?

— Вы имеете дело с нами обоими, — разъяснил Вулф, — профессионально мы нерасчленимы. Какую информацию вы хотите?

— Я хочу знать, почему вы не принимаете никаких мер к ее освобождению? Какие действия вы намерены предпринять в ее интересах? Я хочу также, чтобы вы посоветовали ей принять услуги моего адвоката — он высококвалифицированный специалист.

Вулф положил ладони на ручки кресла.

— Вы — человек дела, мистер Ирвинг и вам следует знать: прежде чем я дам вам дюйм, не говоря уже о миле, которую вы просите, я должен быть уверен, что ваши интересы совпадают с ее интересами.

— К черту! Я ее друг! Разве она вам не сказала об этом? Вы говорили, что она упоминала обо мне.

— Она могла ошибиться. — Вулф покачал головой. — Мне, например, даже не известно, что вы рассказали в полиции?

— Ничего, они ничего у меня не спрашивали. Почему они должны были меня расспрашивать?

— Выходит, вы не сообщили им, что мисс Холт рассказала вам по телефону о своем намерении править такси Джуди Брэм?

Ирвинг вытаращил глаза, посмотрел на меня, потом опять на Вулфа.

— Нет. Даже если она звонила мне, то зачем мне рассказывать об этом полицейским?

— Вы отрицаете, что она рассказала вам об этом?

— Я не отрицаю и не поддерживаю.

Вулф перевернул ладонь.

— Какого же дьявола вы можете ждать искренности от меня? Вы хотите, чтобы я заподозрил, будто мисс Холт лгала, когда говорила нам о вашем телефонном разговоре?

— Когда она это говорила?

— Вчера вечером. Здесь, и не под гипнозом.

Он подумал, прежде чем ответить:

— Хорошо. Она говорила мне об этом.

— А кому рассказали вы?

— Никому.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен.

— Тогда вам нелегко будет убедить и меня в этом. Допуская, что мисс Холт выполнила свое намерение — взяла такси и приехала в нем по адресу мистера Кирнса в восемь часов, и, скомбинировав это предположение с тем фактом, что такси, уже с мертвым телом в нем, стояло перед моим домом в двадцать минут десятого, я спрашиваю — где же тут вы? Мисс Брэм утверждает, что она никому не говорила об этой встрече. Мисс Холт утверждает что она рассказала только вам. Удивительно ли, что у меня возникает вопрос: где вы были вчера вечером с восьми часов?

— Я понимаю. — Ирвинг вздохнул. — До чего же это нелепо. Вы действительно подозреваете меня в убийстве или в соучастии в убийстве Фоуб Арден?

— Да.

— Но это же совершенно нелепо! Я не имел никакого отношения к мисс Арден. Она ничего для меня не значила. И кроме того, очевидно, что тот, кто убил ее, хотел, чтобы мисс Холт была замешана, или, не желая того, допустил это. Сделал бы я такое? К черту! Я должен знать, что случилось! Вы знаете? Мисс Холт рассказала вам? Я должен все знать!

— Вернемся к тому, что должен знать я! — сухо произнес Вулф. — К вопросу о ваших передвижениях вчера вечером. Нам известно о них от вашей жены, но я предпочитаю знать от вас. Я стараюсь придерживаться одного хорошего правила: получать самые настоящие свидетельские показания.

Ирвинг снова вытаращил глаза:

— Моя жена? Вы видели мою жену?

— Мистер Гудвин видел. Сегодня утром он заходил к вам домой, чтобы встретиться с вами. Ваша жена пригласила его войти, сообщила о том, что вы уже ушли, и пожелала оказать помощь. Вам, конечно, известно то, о чем она рассказала нам?

— Она сказала ему… — он остановился словно споткнулся на следующем слове, и начал снова: — Она рассказала о своем телефонном звонке… вчера днем?

Вулф кивнул.

— И о том, как вы ей позвонили. Вы позвонили ей, а она — мисс Арден.

Ирвинг наклонил голову и уставился на свою правую руку. Его пальцы медленно сжались в кулак. Очевидно, что-то в этой операции у него не ладилось, так как он несколько раз повторил ее. Наконец он оторвал взгляд от руки и поднял голову:

— Я собираюсь кое-что рассказать вам, хотя мой адвокат не одобрил бы меня. Но я должен это сделать, иначе не услышу вашего ответного рассказа. Я мог повторить вам то, что сказал своей жене, но вам ничего не стоит проверить и установить, что это неправда. Я знаю, что вчера вечером мисс Холт привела к назначенному месту такси Джуди Брэм. Я знаю, что она приехала туда без пяти восемь и уехала без десяти девять. Я видел ее.

— В самом деле? Где вы были?

— Я находился в машине на Карлин-стрит, за углом Фэрэл-стрит. Я полагаю, вы знаете, в чем заключалась цель Миры?

— Да. В том, чтобы поговорить с мужем.

— Я пытался убедить ее не делать этого. Она вам говорила об этом?

— Да.

— Мне ее идея не понравилась. Есть много такого, на что способен Кирнс. Я имею в виду не насилие — просто какой-нибудь фокус, типа выкидывания из машины. Я решил непременно быть там. Вот почему я позвонил жене, сказав, что вынужден провести вечер со своим коллегой. Я побоялся брать свою машину, так как мисс Холт могла ее узнать. Поэтому я нанял такси с шофером — своим знакомым. На Кармин-стрит одностороннее движение, и мы припарковались там, чтобы удобно было следить за ней, когда она выедет на Фэрэл-стрит. Она приехала без пяти восемь. Когда она возвращалась, почти через час, она была одна. В такси никого не было. Я решил, что Кирнс отказался ехать с нею, и был рад этому.

— Что потом?

— Я пошел в свой клуб. Если вы хотите проверить, то я сообщу имя и адрес шофера. Я звонил мисс Холт и звонил Джуди Брэм три или четыре раза, но никто не ответил. Я подумал, что они ушли куда-то вместе. А сегодня утром это сообщение, я слышал его по радио и видел в газете. Надеюсь на небеса, что мне не придется сожалеть о своем рассказе… Если мои слова противоречат чему-то, что сказала Мира, то права она, а не я. Я мог солгать, вы знаете, для собственной защиты…

Я подумал: «Если это так, то вы — специалист».

Глаза Вулфа оставались полузакрытыми.

— Ведь было уже темно, как вы могли увидеть, что в машине никого нет?

— На том углу есть фонарь. У меня хорошее зрение, и у шофера тоже, а она ехала медленно из-за поворота.

— Вы не последовали за ней?

— Нет. В этом не было смысла, ведь Кирнса в машине не было.

— Что бы вы ответили, если бы я сказал, что мисс Холт видела вас в вашем припаркованном такси, когда проезжала мимо.

— Я бы не поверил. Когда она проезжала по дороге туда, я распластался на сиденье. Было темно, но я не рискнул оставаться на виду. Когда она возвращалась, то не проезжала мимо, на Кармин-стрит одностороннее движение.

Вулф откинулся назад, закрыл глаза, и его губы начали работать.

Ирвинг хотел что-то сказать, но я оборвал его:

— Постойте!

Вулф вытолкнул губы наружу, потом втянул их внутрь, наружу — и внутрь, наружу — внутрь… Он зарабатывал те двадцать пять долларов, что я ему заплатил. Я не понимаю — как, но когда он проделывает эту операцию с губами, мысли в его голове пролетают, как искры.

— Но я хочу… — попытался Ирвинг снова.

— Придержите пока.

— Но я не…

— Замолчите же!

Он сел, глядя на меня, мягко говоря, не очень приветливо.

Но тут Вулф открыл глаза и выпрямился. Он был предельно краток:

— Мистер Ирвинг, вы получите то, за чем пришли, но не тотчас же. Вероятно, в течение часа, может быть, немного позже. Скажите, где я могу застать вас, или же…

— К черту! Нет… я хочу…

— Успокойтесь, пожалуйста, чертями вы сегодня лаяли вполне достаточно… Или же, если это вас устраивает, подождите здесь. В соседней комнате комфортабельные кресла, по крайней мере, одно из них. Гудвин, я должен работать.

— Я не собираюсь…

— Ваши возражения не представляют ни интереса, ни значения. Где мы можем застать вас?

Ирвинг взглянул на меня и не увидел ничего обещающего. Он поднялся.

— Я буду ждать здесь, — сообщил он и направился в приемную комнату.

Глава 9

Проводив Ирвинга взглядом и убедившись, что он закрыл дверь, я повернулся к Вулфу.

— Прекрасно, — сказал я, — мы собираемся работать?

— Я тупица, — объявил он, — и ты тоже.

— Возможно, — допустил я. — И у вас есть доказательства?

— Это очевидно. Почему вдруг полицейский остановил свою машину, чтобы заглянуть в ее такси?

— Они часто так поступают. Машина полицейского патруля для того и служит. Он увидел такси, которое не было припарковано, а шофер ушел, и, хотя в этом не было ничего особенно страшного, они подумали, что стоит взглянуть. К тому же машина находилась перед нашим домом. Полицейский знал, что это наш дом, он сказал об этом.

— Тем не менее мы — тупицы, несомненно. Я хочу знать, не было ли это подсказано полицейскому. Немедленно.

— Дело стоящее! — признался я. — Газеты об этом даже и не упомянули. Я сомневаюсь, чтобы и Кремер…

— Нет.

— Я могу попытаться связаться с Лоном Коэном.

— Попробуй.

Я набрал номер телефона «Газетт» — и услышал голос Лона.

Вулф поднял параллельную трубку, чтобы слышать наш разговор. Я сказал Лону, что хочу от него «кое-что» за «нечто». Он ответил, что я обычно так поступаю и всегда получаю то, что хочу, но если на сей раз мне надо дать объявление в разделе «Ищу должность», то мне придется заплатить.

— Это был просто грязный слух. Я постоянно работаю у мистера Вулфа, — сказал я, — постоянно — в том смысле, что я все еще буду здесь завтра. Лон, в нашей теперешней работе нам не хватает одной детали, и если ты представишь мне ее, то я дам тебе кое-что для первой страницы. Мы не знаем, был ли полицейский, который остановился у такси и обнаружил тело Фоуб Арден, предупрежден или у него просто хороший нюх. Ты знаешь что-нибудь?

— Да, но не наверняка. Окружной прокурор держит это в тайне, но может раскрыть ее сегодня днем. Если что, я тебе позвоню.

— Нам нужно сейчас. Не для публикации: мы не собираемся цитировать ни тебя, ни себя. Мы просто проявляем любопытство.

— Тогда могу поручиться, что так оно и есть. Но я хотел бы получить за «любопытство» столько же, сколько и Вулф! О'кей? Так вот — это был телефонный звонок. Похоже, что звонил мужчина, но могла быть и женщина, пытавшаяся говорить как мужчина, а может — и наоборот. Он сказал, что перед домом номер девятьсот восемнадцать на Тридцать пятой улице стоит такси и в нем мертвая женщина. Как вы знаете, этот адрес известен полиции. Сержант, принявший сообщение, передал радиограмму машине полицейского патруля.

— Звонок был прослежен?

— Каким образом? Современные усовершенствования? Ну, об этом тебе лучше спросить у окружного прокурора.

— Хорошая мысль. Я спрошу. Премного тебе благодарен и не забуду о первой странице… — Я повесил трубку и повернулся к Вулфу. — Черт меня возьми. Где мы должны купить шляпы для тупиц? Если он был предупрежден, то, чтобы увидеть труп, полицейский должен был не только открыть дверцу, но и поднять брезент!

Губы Вулфа были плотно сжаты.

— Нам следовало сообразить это на несколько часов раньше, — добавил я.

— Правда? Возможно и так. Позвони Кремеру.

Я выполнил распоряжение и набрал номер. Связаться с ним было не так просто. Он находился на совещании, и его нельзя было беспокоить. Тогда трубку взял Вулф и сказал:

— Это Ниро Вулф. У меня дело, которое не терпит отлагательства. Спросите у Кремера, может он предпочитает, чтобы я имел дело с окружным прокурором?

Через пару минут раздался лающий голос:

— Что вы хотите?

— Кремер? — невозмутимо спросил Вулф. Он чертовски хорошо знал, кто это.

— Да. Я занят!

— И я тоже. Скажите, это правда, что мисс Холт отказывается говорить без совета Гудвина и моего?

— Да, и я только что велел Стеббинсу привести сюда Гудвина. А затем я собираюсь…

— Сделайте одолжение. Гудвин и я решили, что сейчас для мисс Холт желательно ответить на некоторые из тех вопросов, что вы хотите задать ей, или на те, которые могут возникнуть у вас после краткой беседы. Я должен присутствовать при этом, а так как я веду дела только в своем кабинете, то было бы бессмысленным с вашей стороны посылать за Гудвином. Если вы хотите с нами говорить, привезите ее сюда.

— Вы опоздали, мистер Вулф. Я не нуждаюсь в ее признании. Я уже знаю, что такси к вашему дому привела она. Отпечатки ее пальцев есть и на руле, и на дверцах, и на других местах. А вы опоздали.

— Она согласилась с этим?

— Нет, но согласится.

— Я сомневаюсь. Она довольно непреклонна. Сожалею, что напрасно позвал вас к телефону. Могу ли я попросить вас кое о чем? Не держите Гудвина дольше, чем необходимо. Я почти решил этот случай. А так как он заинтересован в нем, то я хотел бы, чтобы и он присутствовал. Мне бы хотелось, чтобы мисс Холт тоже была здесь, но раз уж я «опоздал», то придется справиться без нее…

Молчание. Довольно длительное.

— Вы там, мистер Кремер?

— Здесь. Итак, вы готовы решить этот случай?

— Да. Вскоре после того, как мисс Холт, Гудвин и я поговорим.

— Вы утверждаете, что знаете, кто убил мисс Фоуб Арден?

— Термин «знаю» подразумевает уверенность, я же сделал «вывод» и хочу проверить его. И это не должно занять много времени. Но я вас не задерживаю. Могли бы вы обойтись без Гудвина, скажем, до четырех часов? Сейчас половина третьего. К тому времени мы должны закончить.

Снова молчание, но уже не такое долгое.

— Я буду у вас через пятнадцать минут.

— С мисс Холт?

— Да.

— Устраивает. Но не через пятнадцать минут. Я должен еще связаться с Джуди Брэм и Владо Кирнсом. Вам известно, где они?

— Кирнс у себя дома. Он сказал, что будет там, если понадобится еще раз. А Джуди Брэм здесь. Я возьму ее с собой и пошлю за Кирнсом. Так сейчас?

— Нет. Люди должны есть. Позавтракайте с ними.

— Я не буду завтракать. Когда-нибудь в своей жизни вы пропускали еду?

— Много раз, когда был молод, по бедности… Тогда я предлагаю, чтобы вы прибыли с мисс Холт через два часа и договорились с мисс Брэм и мистером Кирнсом через два часа у меня. Это будет удобно?

— Мой Бог, удобно.

Щелчок, отбой. Мы повесили трубки.

Я сказал:

— Возможно, Ирвинг тоже хочет есть?

— Да, приведи его.

Я пошел и привел его. Тот подошел к столу Вулфа и потребовал.

— Ну?

Вулф отклонил голову назад.

— Я забыл, сэр, о часе на ленч. Так что это будет немного дольше. Я говорил с инспектором Кремером, и он приедет сюда с мисс Холт через два часа. Мы будем ждать вас и вашу жену через два тридцать.

Его челюсти задвигались.

— Мисс Холт будет здесь?

— Да.

— Зачем нужна моя жена?

— Она кое-чем помогла нам. Как вам известно, у нее была назначена встреча с мисс Арден, на которую та не явилась. Это пригодится.

— Для чего?

— Для нашего обсуждения.

— Не хочу я обсуждения! Особенно с полицейским инспектором. Я объяснил вам, чего я хочу.

— И вы получите то, что хотите, но метод и способ — в моем распоряжении, и даю вам свое заверение, без оговорок, что я действую исключительно в интересах мисс Холт, что я хочу освободить ее от всяких подозрений, связанных с убийством Фоуб Арден, и что я не расскажу о ваших передвижениях вчера вечером… без вашего разрешения. К черту! Я вам что-нибудь должен?

— Нет, — его челюсть все еще двигалась. — Я не хотел бы приводить сюда свою жену.

— Мы не сможем обойтись без нее. Если предпочитаете, я договорюсь с инспектором Кремером, и он пошлет за нею.

— Нет, — он передохнул, взглянул на меня и опять на Вулфа. — Хорошо, мы будем здесь с женою.

Он повернулся и вышел.

Глава 10

Пять желтых кресел стояли вокруг стола Вулфа, и в одном из них, рядом с Кремером, сидела Мира. Я приготовил ей кресло поближе к своему столу, но Кремер пресек это, а так как она была его пленницей, то я не настаивал. Сам он, конечно, сидел в красном кожаном кресле, а незваный гость — сержант Стеббинс, которого он привел с собой, сидел справа от него. Широкие мощные плечи сержанта касались стены.

Мира выглядела прекрасно, если принять во внимание все обстоятельства. Ее глаза были несколько воспалены, веки припухли, а жакет требовал стирки и глаженья, но все же я считал, что она выглядит прекрасно.

Вулф, сидя за своим столом, хмуро смотрел на нее. Но эта хмурость предназначалась не ей. Фриц по его распоряжению начал ленч на пятнадцать минут раньше. Затем ему пришлось торопиться, и у него не было достаточно времени, чтобы полностью насладиться пшеничными оладьями с сосисками, сыром и медом из Греции и пирогом с ежевикой.

— Вам плохо? — спросил он ее.

— Не очень, — ответила Мира, — Я мало спала. Но хуже всего было, когда наступило утро, а от вас — никаких известий, — она повернула голову, — или от вас, мистер Гудвин.

Я кивнул.

— Понимаю. Я был занят — зарабатывал свой гонорар. Но я не беспокоился за вас: ведь вы обещали, что не забудете метод номер три.

— Я сдержала обещание.

— Я знаю, вы сдержали. С меня выпивка в любое время, как только пожелаете.

— Начинайте, — прорычал Кремер.

— Вы сказали, что остальные скоро присоединятся к нам. Вы сообщили об этом мисс Холт?

— Мне ничего неизвестно, — сказала она. — Здесь будут?.. Кто?

— Мисс Брэм, мистер Кирнс, мистер и миссис Ирвинг.

Ее глаза расширились.

— Почему мистер и миссис Ирвинг?

— Это станет ясным после того, как они придут. Они скоро будут здесь, а пока мы должны рассмотреть два обстоятельства. Во-первых, мне надо, чтобы вы ответили на следующий вопрос. Вчера вечером, когда вы выехали на Фэрэл-стрит и бродили в поисках места, чтобы избавиться от трупа — не прерывайте меня — и, наконец, приехали сюда, у вас не возникло подозрение, что вас преследует машина?

Она сидела с открытым ртом.

— Но, вы… — выдавила она и запнулась. Ее голова рывком повернулась ко мне. — Вы знали, что он собирается, что в этом хорошего, зачем же мне нужно было держать обещание?

— Надо было, и очень, — сказал я мягко. — Да, я знал о его намерениях. Все под контролем. И, поверьте мне, я бы скорее потерял руку, чем право просить вас обещать мне что-нибудь. Мы знаем, что делаем. Мне повторить вопрос?

— Но…

— Никаких «но» — оставьте это для нас. Мне повторить вопрос?

— Да.

Я повторил вопрос слово в слово, пропустив только «не прерывайте меня».

— Нет, — ответила она.

— Продолжай, — приказал мне Вулф.

Она сидела в шести ярдах от меня. Я знал, что мне лучше было бы быть поближе к ней.

— Тогда вопрос более сложный и более важный. Не следовала ли за вами другая машина во время поездки из Фэрэл-стрит сюда? Вы уверены в этом? Есть различные способы и приемы, способные помочь в таком деле. Вы пользовались каким-нибудь?

— Нет. Я не думала об этом… Я искала место.

— Я знаю, что вы искали. Все что нам нужно — это следующее: если бы я сказал вам, что на протяжении всего пути за вами следовала машина, что бы вы ответили?

— Я бы хотела узнать, кто это был?

Мне захотелось подойти и погладить ее по голове, но это могло быть неправильно истолковано.

— О'кей! — сказал я. — Теперь еще одно дело — простое. Расскажите инспектору то, что вы рассказывали нам вчера вечером, включая телефонный разговор с мистером Ирвингом, когда вы сообщили ему, что собираетесь подменить Джуди Брэм, — я взглянул на часы. — У нас только пятнадцать минут, так что говорите быстрее.

— Я не буду, — уперлась она, — пока вы не объясните мне, почему вы это делаете.

— Потом я расскажу вам все, — пообещал я. — Но вы поймете это сами после того, как сюда придут все остальные. А сейчас я скажу только одно: некто пытался ложно обвинить вас в убийстве, и сегодня — день расплаты. Во всяком случае, осталось недолго. Инспектору уже известно, что вы привели сюда такси с трупом. Если бы вы не держались твердо, то стали бы выбалтывать лишнее. Начинайте.

— Не прерывайте ее вопросами, — вставил Вулф, — лучше потом. Ну, мисс Холт!

Ей все это еще не нравилось. Но она подчинилась и рассказала, начав с воскресного вечера и оставив некоторые пробелы. Так, она не сказала, что Джуди разрешила ей взять такси, заявив, что взяла его сама. И она не упомянула о телефонном звонке Ирвингу, но так как я уже сообщил о нем, то это не имело значения. Главным было то, что случилось после того, как она добралась до Фэрэл-стрит в такси, и она рассказала об этом полностью. А когда она дошла до того места в своем рассказе, где речь шла обо мне и нашей беседе на ступеньках, Кремер начал прерывать ее вопросами.

Я бы не стал утверждать, что он был заинтересован в том, чтобы пришить мне дело о намеренном затруднении работы полиции более, чем в том, чтобы решить дело об убийстве, но, хоть я и не люблю хвастать, было похоже на то. Он все еще обстреливал ее вопросами, а сержант Стеббинс заносил каракули в свой блокнот, когда прозвенел дверной звонок. Мне пришлось выйти, чтобы открыть дверь. Это был Владо Кирнс. Когда я привел его в кабинет, он подошел к Мире, протянул руку и произнес:

— Моя дорогая жена!

— Не будь смешным!

Я не могу сказать, принял ли он это так же хорошо, как апперкот Ирвинга, потому что снова прозвенел звонок в дверь, и я покинул их, чтобы впустить Джуди Брэм. У нее был сопровождающий — сыщик из Бюро по расследованию убийств, которого я знал только с виду, и тот думал, что войдет вместе с нею. Но я считал иначе, и пока мы обменивались соображениями, она проскользнула внутрь и оставила нас решать этот вопрос.

Мы еще пререкались, когда перед домом остановилось такси, из него вышли миссис и мистер Ирвинг и направились к ступенькам. Сыщику пришлось дать им дорогу, и мне удалось закрыть перед ним дверь, не расплющив его носа. Так как с прибытием Ирвингов могло что-нибудь начаться, то я поторопился и вошел в кабинет следом за ними.

Ничего не случилось.

Мира только метнула на него взгляд, и он вернул его ей. Кирнс даже не взглянул на него. Вновь прибывшие постояли, пока Вулф назвал их имена для Кремера и Стеббинса, а затем направился к двум еще свободным креслам, стоявшим ближе к моему столу. Миссис Ирвинг заняла переднее из них, рядом с Джуди, которая оказалась между нею и Мирой. А мистер Ирвинг занял место за ней и находился теперь только на расстоянии вытянутой руки от Владо Кирнса.

Когда взгляд Вулфа двинулся справа налево, задержался на Мире и вернулся обратно, Кремер объявил:

— Вы понимаете, что это — неофициальное расследование. Вы также понимаете, что Мира Холт находится под арестом, как важный свидетель. Если бы она обвинялась в убийстве, ее бы здесь не было.

— Почему вы не выпустили ее под залог? — требовательно встряла Джуди. — Я хочу знать, почему.

— Все будет сделано в свое время, — оборвал ее Вулф и добавил. — Вы здесь, чтобы слушать, мисс Брэм, и если вы не будете держать язык за зубами, Гудвин выведет вас. При необходимости Стеббинс поможет ему.

— Но почему…

— Еще одно слово — и вы уйдете.

Она закусила губу и свирепо уставилась на него. Он, в свою очередь, взглянул на нее, но решив, что заставил ее молчать, оставил в покое.

— Я действую совместно с Гудвином, — сказал он, — от имени мисс Холт. Мы убедили ее, и она только что рассказала инспектору Кремеру о своих передвижениях вчера вечером. Я изложу их вкратце. Вскоре после семи тридцати она взяла такси Джуди Брэм, привела его на Фэрэл-стрит и поставила в начале аллеи, ведущей к дому Кирнса. Она ожидала его, но он не появился. В восемь тридцать она вышла из такси, прошла по аллее к дому, постучала несколько раз в дверь и заглянула в окна. Не получив ответа, она, минут через десять, вернулась к машине. В такси она обнаружила мертвое тело женщины и узнала ее. Это была Фоуб Арден. Я не…

— Вы жирный дурак! — выпалила Джуди. — И вы прекрасно…

— Арчи! — скомандовал он.

Я встал.

Она прикусила губу.

Я сел.

— Я не буду расследовать ход ее мыслей, а ограничусь действиями, — продолжал Вулф. — Она накрыло тело куском брезента и уехала. В ее намерения входило избавиться от груза в каком-нибудь подходящем месте, и она кружила в поисках такого места, но не нашла. Я пропускаю детали: например, она звонила по телефону мисс Брэм и не получила ответа. Она решила, что должна проконсультироваться, и подъехала к моему дому. Она встретила у подъезда Гудвина и выдала ему вздор о пари, которое она, будто бы, заключила. Так как Арчи не равнодушен к красивым девушкам, то проглотил это.

Я тоже проглотил это. Мне пришлось — ведь здесь сидел Кремер.

— Теперь, — сказал Вулф, — решающий факт. Я выяснил его для себя три часа назад. Только через несколько минут после того, как мисс Холт и Гудвин встретились у подъезда, кто-то позвонил в полицию и заявил, что перед домом мистера Вулфа стоит такси с мертвым телом. Это служит…

— Кто вам сообщил эти сведения? — вскричал Кремер.

Вулф фыркнул.

— Тьфу! Не вы и не Стеббинс. Это служит доказательством моего заключения о том, что убийца Фоуб Арден не желал именно ее смерти. Фоуб Арден была убита только потому, что нужен был труп как орудие для уничтожения другого человека — деяние столь страшное и хладнокровное, что даже на меня оно произвело впечатление. Она была убита или в такси, или где-то рядом, и тело было перенесено в такси. Это не имеет никакого значения. Первое предположение больше похоже на истину, и я принимаю его. Что делал убийца? Он или она — нам не хватает местоимения среднего рода — залез в такси с Фоуб Арден в тот момент, когда мисс Холт исчезла в аллее. Они пришли из потайного места во дворе с каменными глыбами. Вонзив нож в свою жертву или, точнее, в свое орудие, он пошел вверх по Фэрэл-стрит за угол, где стояла его машина. Прежде, чем войти в нее, он остановился на углу и проследил, не выкинула ли мисс Холт труп, вернувшись к машине, перед тем, как уехать. Если бы мисс Холт выкинула мертвое тело, он нашел бы телефонную будку и немедленно позвонил бы в полицию.

Кремер промычал:

— Ну, а что, если бы Кирнс вышел с мисс Холт?

— Убийца знал, что он не выйдет. Я приду к этому. Вы принимаете заключение о том, что Кирнс не был убийцей?

— Я не принимаю ничего.

— Это предусмотрительно… Когда мисс Холт повернула такси и поехала по Кармин-стрит, убийца последовал за ней. Он следил за ней всюду, и когда она искала место, чтобы избавиться от трупа, и когда она приехала к своей конечной остановке, к этому дому. Если в моих рассуждениях есть некоторые догадки, неточные детали, предположения, то только не это. Он должен был следить за ней, так как, когда она остановилась здесь, он проехал мимо, нашел телефонную будку и позвонил в полицию. Другим возможным источником, естественно, мог быть прохожий, который увидел труп в такси, стоявшем у обочины, увидел, не открыв дверцы и не подняв брезента, — он взглянул на Кремера. — Конечно, это не ускользнуло от вас?

Кремер хмыкнул.

Вулф повернул руку ладонью кверху.

— Если бы целью преступления была смерть Фоуб Арден, то почему же он не убил ее во дворе камнем — ведь они, наверняка, были там, другого удобного убежища поблизости нет — и не оставил там ее? Или, если он убил ее там, что, впрочем, весьма неправдоподобно, то почему же он перенес ее тело в такси? И почему, выполнив свое намерение, он последовал за такси в его странствиях и при первой возможности позвонил в полицию? Я допускаю возможность того, что преступник имел двойную цель — уничтожить обеих: и мисс Арден, и мисс Холт, но если это так, то мисс Холт должна быть главной мишенью. Убить мисс Арден, если он уже был с нею и оружием в руке во дворе с камнями, было просто и влекло за собой небольшой риск. Использовать же ее тело как орудие для уничтожения мисс Холт было дерзкой и сложной операцией, и риск был очень велик. Я убежден, что у него была единственная цель — уничтожить мисс Холт.

— Тогда почему, — спросил Кремер, — он не убил ее?

— Я могу об этом только предполагать, основываясь на логике. Потому что была известна причина, по которой он желал смерти мисс Холт. И, независимо от того, насколько искусным был бы его план и ловким выполнение этого плана, его могли заподозрить и привлечь к ответу. Нет, я сказал неверно. Вот в чем дело: он придумал план столь искусный, что считал себя в полной безопасности.

Стеббинс встал и занял место возле кресла Кирнса.

— Нет, мистер Стеббинс, — сказал Вулф. — Наша неудачная замена местоимения среднего рода местоимением «он» вводит в заблуждение. Если вы хотите караулить убийцу, то встаньте рядом с миссис Ирвинг.

Она была только в четырех футах от меня. Зная, что грянет, я наблюдал за ней — она не шевельнула ни мускулом. Но ее муж вздрогнул. Он положил руку на лоб и стиснул его, я видел, как побелели костяшки его пальцев. Глаза Миры устремились на Вулфа, а Джуди и Кирнс повернули головы, чтобы посмотреть на миссис Ирвинг. Стеббинс тоже посмотрел на нее, но не двинулся с места.

— Кто это — миссис Ирвинг? — спросил Кремер.

— Она присутствует здесь, сэр.

— Знаю, что она здесь. Кто она?

— Она — жена человека, которому мисс Холт позвонила по телефону в воскресенье вечером и рассказала, что она собирается вести такси вместо Джуди Брэм. Мистер Ирвинг заявил, что он никому не рассказывал об этом звонке. Или он солгал, или его жена подслушала. Мистер Ирвинг, могла жена подслушать ваш разговор?

Ирвинг отнял руку ото лба и медленно, очень медленно, опустил вниз, пока она не коснулась колена. Я видел его профиль: сбоку на шее подергивался мускул.

— Сказать, что она могла, — произнес он, растягивая слова и точно так, будто у него было много слов, но он не захотел тратить их все, — это не значит сказать, что она делала это. Вы высказали возмутительное обвинение. Я надеюсь… — он остановился, предоставив нам возможность предполагать, на что он надеялся, потом вдруг выпалил:

— Спросите у нее.

— Я спрошу. Вы подслушивали, мадам?

— Нет. — Ее глубокий сильный голос выиграл, если бы она вдохнула больше воздуха. — Ваше обвинение не только возмутительно, оно абсурдно. Я рассказывала мистеру Гудвину о том, что делала вчера вечером. Разве он не передал вам?

— Он передал. Вы сказали ему, что ваш муж из-за непредвиденной служебной необходимости не смог с вами пообедать и пойти в театр, и вы позвонили Фоуб Арден, пригласив ее пойти вместо него, на что она согласилась. Когда она не появилась в ресторане, вы позвонили ей по телефону, не получили ответа и пошли в другой ресторан, чтобы пообедать в одиночестве. А зашли вы, по-видимому, туда, где вас не знали и, вероятно, не запомнили бы. Подождав ее в театре до девяти часов, вы оставили для нее билет в кассе и пошли к своему месту. Это звучит впечатляюще, но на самом деле оставляет вас свободной на период с половины восьмого до девяти часов. Это было вашей ошибкой — отчитываться в своих передвижениях так детально и точно. Когда Гудвин доложил мне об этом, я отметил вас, как заслуживающую внимания.

— Я была не совсем свободна, — возразила она. — Я сказала Гудвину, что хочу помочь и…

— Помолчи! — скомандовал муж ей в затылок. — Дай ему говорить. Вы еще не кончили?

— Никоим образом. Вот как на самом деле вы провели эти часы, миссис Ирвинг. Вчера днем вы действительно позвонили Фоуб Арден, но не просили ее присоединиться к вам, чтобы пообедать и пойти в театр. Вы рассказали ей о плане мисс Холт воспользоваться машиной мисс Брэм, чтобы попытаться поговорить со своим мужем, и предложили следующую шутку. Мисс Арден должна договориться с мистером Кирнсом так, чтобы он не смог появиться в назначенное время. Мисс Холт наверняка выйдет из машины, чтобы подойти к дому и выяснить ситуацию. Тогда вы и мисс Арден, выйдя из своего укрытия во дворе, сядете в машину, и когда мисс Холт возвратиться, то найдет вас там к своему смущению и даже ужасу…

— Вы ничего не сможете доказать из всего этого, — прорычал Кремер.

— Никто никогда не сможет, так как мисс Арден мертва. — Глаза Вулфа не отрывались от миссис Ирвинг. Он продолжал:

— Я не знал мисс Арден, поэтому не могу сказать, согласилась ли она с вашим планом просто из причуды или из враждебности к мисс Холт, но она согласилась, и это привело ее к гибели. Все шло по плану, без заминки. Мисс Арден, несомненно, сама продумала стратегический план, по которому Кирнс сошел со сцены. Тут я должен признаться, что в моих логических построениях есть одна точка не без изъяна. Наверняка, миссис Ирвинг, вы не были столь глупы, чтобы в своей смертельной шутке довериться еще кому-то — шоферу такси или своему личному шоферу. Вы водите машину?

— Не отвечай! — скомандовал Ирвинг.

— Да, она водит, — сообщила мне мисс Брэм, но гораздо громче, чем требовалось.

— Благодарю вас, мисс Брэм. По-видимому, вы можете говорить и по существу! Значит, вы с мисс Арден поехали в своей машине, остановили ее на Кармин-стрит — подальше от угла — и поставили ее в том направлении, в котором, уезжая, поехала бы мисс Холт. Вы прошли во двор с камнями, выбрали место для укрытия и, когда Мира Холт вышла из машины, сели в нее. Заслуживает внимание тот факт, что до этого момента вы не совершили ничего, что нельзя было бы объяснить шуткой. Если бы неожиданно вернулась мисс Холт или кто-нибудь другой подошел достаточно близко, вам бы просто помешали осуществить ваш настоящий замысел — разочарование, но не бедствие. В этот момент вы нанесли удар, я не моралист, но позволю себе заметить, что в моей практике это деяние не имеет себе равных по своей жестокости и безжалостности. Ясно, что мисс Арден не была вашим другом. Она собиралась присоединиться к вам, к вашей злой шутке, но вам нужен был труп как орудие, чтобы удовлетворить свою смертельную ненависть к мисс Холт. Это было…

— Ее ненависть к мисс Холт? — переспросил Кремер. — Вы это тоже предполагаете?

— Нет, это установлено. Мисс Брэм, говоря об Ирвинге, высказали, что, когда он смотрит на мисс Холт или слышит ее голос, то должен обо что-нибудь опереться, чтобы унять дрожь. Вы можете охарактеризовать то чувство, которое так влияет на него? Что это — отвращение?

— Нет, что вы, это любовь! Он жаждет ее!

— Знали ли об этом его жена?

— Да, и очень многие знали. Достаточно увидеть, как он смотрит на нее!

— Это неправда, — вставил Ирвинг, — я только друг ей, и все. Я надеюсь, что и она мой друг.

Джуди лишь метнула на него взгляд и добавила:

— Он оставался мужем миссис Ирвинг только потому, что он — джентльмен.Джентльмен не изменяет своей жене. Я была не права на счет вас, мистер Вулф. Мне не следовало называть вас «жирным дураком». Я не…

Кремер прервал ее, обратившись к Вулфу:

— Если это все, что установлено, то вы можете доказать чертовски мало. Вы полагаете, что я обвиню в убийстве женщину, основываясь на ваших предположениях?

Вы не часто услышите, чтобы сержант не сходился во мнениях со своим инспектором, но Стеббинс — один из них. Впрочем, я использовал не то определение. Все, что он сделал, — это покинул свой пост у, стула Кирнса, чтобы встать рядом с креслом миссис Ирвинг. Возможно, ему не пришло в голову, что он не сходится во мнении со своим начальником. Ему просто не нравилась возможность того, что миссис Ирвинг вытащит из сумочки нож и воткнет его в ребра Джуди.

— Нет, совсем ничего нет, что я мог бы доказать, — сказал Вулф. — Я просто предъявил обнаженную правду. Это уже вам украшать ее и вооружить, согласно законам — вы для этого хорошо экипированы. Конечно, вы нуждаетесь не в предложениях. Брала ли миссис Ирвинг вчера машину из гаража? Для чего? Поехать в ресторан, а потом в театр, что само по себе неправдоподобно… Где она оставляла машину? Нож… Если она придумала свой план только после того, как ей позвонил муж и отменил поездку в театр, то у нее не было времени, чтобы изобрести более сложный и обстоятельный план для приобретения оружия. Так что, она либо купила его в удобном магазине, либо взяла в своей кухне, и если — последнее, то ее повар или служанка могут опознать его. Самой большой ее ошибкой было то, что она оставила нож в теле жертвы, хоть и с чистой рукояткой. Но она спешила уйти. И еще она боялась, что кровь польется на нее. С другой стороны, она была уверена, что ее никогда не заподозрят в убийстве ее хорошей подруги. Кроме того…

Миссис Ирвинг вскочила. Муж схватил ее за руку. Он хватал не убийцу — он был джентльменом и хотел остановить свою жену, чтобы она не выдала себя.

Она дернулась, что освободиться. Тогда Пэрли Стеббинс зажал другую ее руку в своей большой лапе.

— Не торопитесь, — сказал он, — только не торопитесь.

Мира закрыла лицо руками и затряслась. Джуди положила руку ей на плечо и проговорила:

— Держись, Ми, все прошло.

Владо Кирнс сидел совершенно неподвижно.

Я встал, пошел на кухню к телефону и набрал номер «Газетт». Я считал, что должен сдержать обещание, как сдержала его Мира Холт.

Глава 11

Вчера мы с Джуди отвезли Миру в Иделвайлд, где Мира должна сесть в самолет на Рено. Перед этим мы с Джуди бросили монету — проделать ли это путешествие в «седане», который принадлежит Вулфу и находится под моей опекой, или в такси Джуди — и я выиграл. По пути обратно я высказал предположение о том, что, как мне кажется, Кирнс согласится на развод в Рено, потому что теперь этот акт не освобождает его для брака с мисс Арден.

— Нет, — возразила Джуди, — он даст развод потому, что его жена была свидетельницей по делу об убийстве, а этого не должно быть.

Немного позже я высказал предположение, что, поскольку штат Нью-Йорк вынес обвинительный приговор миссис Ирвинг и та находится в тюрьме Синг-Синг, то я полагаю, что Мира должна вернуться из Рено как раз к свадьбе.

— Нет, — возразила Джуди, — они подождут, по крайней мере, год. Гил Ирвинг всегда будет джентльменом.

Два предположения, и оба неправильных.

А мужчины еще продолжают жениться на женщинах.

ОТРАВА ВХОДИТ В МЕНЮ

Глава 1

Я опустил вниз взгляд, чтобы встретить взгляд ее больших карих глаз, устремленных вверх.

— Нет, — сказал я, — я не продюсер и не агент. Меня зовут Арчи Гудвин, и я здесь только потому, что являюсь приятелем повара. Причина, по которой я хочу этого, совершенно личная.

— Я знаю, — сказала она. — Это все мои ямочки на щеке. Мужчины часто из-за них падают в обморок.

Я покачал головой.

— Нет, это ваши серьги. Они напомнили мне о девушке, которую я однажды полюбил без взаимности. Возможно, если я узнаю вас достаточно хорошо, кто его знает?

— Я тут ни при чем, — заявила она. — Оставьте меня в покое. Я нервничаю и не хочу из-за вас проливать суп. Имя — Нора Ярет, без «х», номер пять в Стан-Хоупе, 6-6-2-1. Серьги — это подарок сэра Лоуренса Оливье. Я часто сидела у него на коленях.

Я записал номер в записную книжку, поблагодарил ее и осмотрелся. Большая часть прелестных молодых девушек была сосредоточена в нише между двумя буфетами, но одна стояла у стола, наблюдая, как Феликс что-то смешивает в чашке. Ее профиль был прекрасен, а ее волосы были цвета пшеничного колоса — перед тем, как его собираются жать.

Я подошел к ней и, когда она повернула голову, сказал:

— Добрый день, мисс…

— Эннис, — сказала она, — Кэрол Эннис.

Я записал его и назвал свое имя.

— По натуре я не из тех людей, что идут напролом, — сказал я, — но вы заняты, или скоро будете заняты, поэтому нет времени на то, чтобы медленно подходить к тому, что я хочу сказать.

Я стоял, наблюдая за вами, и неожиданно почувствовал настоятельную потребность спросить у вас номер телефона, а я не очень умею бороться с импульсами. Сейчас, когда вы так близко, он стал еще сильнее, и я полагаю, нам придется пойти ему навстречу.

Но, возможно, я создаю о себе неправильное впечатление. На самом деле этим вечером во вторник у меня не было специфической жажды к номерам телефонам, я делал это для Фрица. Но это тоже может создать ложное впечатление, поэтому придется объяснить.

Как-то в феврале миллионер и любитель орхидей Льюис Хьюит, для которого однажды Вульф решил сложную проблему, сказал Ниро Вульфу, что «Десятка за аристологию» хочет, чтобы Фриц Бренер приготовил их ежегодный обед, который, как обычно, состоится первого апреля, в день рождения Билат-Саварина. Когда Вульф сказал, что он никогда не слыхал о «Десятке за аристологию», Хьюит объяснил, что это группа из десяти мужчин, следующая идеалу совершенства в еде и выпивке, и он является членом этой группы. Вульф повернулся к справочнику, стоявшему на подставке на краю стола, и, проконсультировавшись с ним, заявил, что «аристология» означает науку о еде и, следовательно, «Десятка» — просто остряки, так как еда это не наука, а искусство. После долгого спора Хьюит признал, что он побежден, и согласился, что название следует изменить, и Вульф дал ему разрешение попросить Фрица приготовить обед.

На самом деле Вульф был польщен, хотя, конечно, не показал этого. Большой кусок его заработка частного детектива отнимало желание Фрица Бренера, шеф-повара и эконома старинного каменного особняка на Тридцать пятой Западной улице — почти такой же кусок, какой приходится на меня, его ассистента-детектива и прислуги в пятницу, субботу, воскресенье, понедельник, вторник, среду и четверг, не говоря уже о том, что для производства Фрица кухню необходимо было снабжать продуктами. Так как я к тому же являюсь и бухгалтером, то могу подсчитать, что в 1957 году кухня и Фриц стоили немногим меньше, чем переполненные орхидеями оранжереи на крыше.

Итак, когда Хьюит разъяснил, что «Десятка», несмотря на неумение выбирать названия, является настоящим и заслуживающим уважения гурманом, и что обед будет происходить в доме Бенниамина Шривера, судостроительного магната, который каждый год первого сентября пишет письмо в «Таймс», предрекая пользу хрена для устриц, а также то, что повару будет обеспечена полная свобода действий в выборе меню и «Десятка» доставит все, что он пожелает, Вульф нажал кнопку, чтобы вызвать Фрица.

Небольшая заминка произошла, когда Фриц отказался принимать на себя обязательства, пока не посмотрит кухню Шривера, но Хьюит решил эту проблему, посадив Фрица в свой «герон» и отвезя его на Одиннадцатую улицу для осмотра кухни.

Вот где я находился во вторник вечером, первого апреля, собирая номера телефонов, в кухне четырехэтажного дома Шривера на Одиннадцатой улице, к Западу от Пятой авеню. Вульф и я были приглашены Шривером, и хотя Вульф не очень любил есть с посторонними людьми и считает, что когда за столом больше, чем шесть человек, то это портит еду, он знал, что если он не пойдет, то это ущемит чувства Фрица, и к тому же, если он останется дома, кто ему будет готовить обед?

Но даже при всем этом он бы, вероятно, отказался, если бы узнал об одной детали, о которой знали Фриц и я, но тщательно ее скрывали: что стол должен обслуживаться двенадцатью молодыми женщинами, по одной на каждого гостя.

Когда Хьюит об этом сказал мне, я торжественно заявил, что не собираюсь быть ответственным за появление Вульфа, когда оргия будет в разгаре и девушки начнут визжать.

«Боже праведный, — сказал Хьюит, — ничего подобного не будет, идея совсем не в этом. Просто „Десятка“ позаимствовала у древних греков не только название, но и еще несколько других вещей. Так богиня юности была виночерпием у богов, поэтому у „Десятки“ существует обычай, чтобы им прислуживали девушки в соответствующей одежде».

Когда я спросил, где они взяли девушек, он ответил, что через театральное агентство, и добавил, что в это время года всегда есть сотни безработных молодых актрис, которые рады шансу получить пятьдесят долларов и хорошую еду, проведя один вечер, разнося еду. Сначала они наняли через агентство опытных официанток, но те спотыкались о свои шлейфы.

Вульф и я приехали ровно в семь. После встречи с хозяином и остальными из «Десятки» мы выбрали устриц и остановились на одном из предложенных пяти белых вин, а потом я отправился на кухню посмотреть, как там справляется Фриц. Он что-то пробовал из горшка, стоящего на плите, и не обнаруживал волнения больше, чем если бы он был дома и готовил обед для Вульфа и меня.

Там находились Феликс и Золтан от Рустермана, чтобы помогать ему, поэтому я не спросил, нужна ли моя помощь. И там были Гебы, виночерпии богов, их было двенадцать, со шлейфами насыщенного пурпурного цвета, струящимися до пола. Очень красиво? Это дало мне идею, Фриц любит притворяться, будто у него есть причина полагать, что ни одна девушка на расстоянии мили от меня не находится в безопасности. Подобное не имеет смысла, поскольку вы не можете много сказать о ней на расстоянии больше мили, и я подумал, что для него будет полезно увидеть меня в работе на близком расстоянии. Это был и вызов, и интересный социологический эксперимент.

Первые две все окончательно решили: одну звали, как она сказала, Фэби Фабор. Это была высокая натуральная блондинка с большим ленивым ртом, а второй была Нора Ярет с большими карими глазами и ямочками на щеках. Сейчас после них я стоял около Кэрол Эннис, с волосами цвета пшеницы.

— У меня нет чувства юмора, — сказала она и повернулась обратно, чтобы посмотреть, чем занимается Феликс.

Но я продолжал:

— Это совсем другой тип юмора, а импульс, подобный моему, совсем не смешной. Он ранит. Может быть, я смогу отгадать. Геба один, о-о-о?

Ответа нет.

— Очевидно, не так. Плато-2-3-4-5-6?

Не поворачивая головы, она сказала:

— Он есть в списке. Торхем-8-3-2-1-7.

Ее голова повернулась ко мне.

— Так как? — Она повернулась обратно.

Это прозвучало просьбой уйти, а не позвонить ей как можно скорее, но так или иначе я записал ее номер для протокола и удалился. Остальные все еще были в нише, и я двинулся прямо к ним.

Пурпур одежды служил хорошим контрастом для их хорошеньких юных лиц, украшенных девятью различными цветами волос и различными стилями причесок.

Когда я подошел, болтовня прекратилась и лица повернулись ко мне.

— Вольно! — скомандовал я. — У меня нет официального положения. Я просто один из гостей, приглашенных потому, что я являюсь приятелем повара, и у меня есть личная проблема. Я бы предпочел обсудить ее с каждой из вас по отдельности и наедине, но так как для этого нет времени, то я…

— Я знаю, кто вы, — объявила одна. — Вы — детектив, и вы работаете у Ниро Вульфа. Вы — Арчи Гудвин.

У нее были рыжие волосы и молочная кожа.

— Я этого не отрицаю, — сказал я ей, — но я здесь не по служебным обязанностям. Я не спрашиваю, встречал ли я вас, так как если бы это случилось, я бы не мог такого забыть.

— Вы не встречали меня. Я видела вас и видела ваше фото. Вы любите себя, не так ли?

— Конечно. Я подобен большинству людей. Мы проголосуем. Сколько из вас любит себя? Поднимите руки.

Из пурпурных складок выскочила одна рука, затем еще две, затем все остальные, включая и рыжеволосую.

— О'кей, — сказал я, — с этим решено. Единогласно. Моя проблема заключается в том, что я решил посмотреть на вас и попросить у самой неотразимой, прекрасной и очаровательной из всех ее номер телефона, и я в замешательстве. Вы все прекрасны. По красоте и очарованию вы все превзошли самые безумные мечты любого поэта, а я не поэт. Поэтому ясно, что я в замешательстве. Как возможно мне выбрать одну из вас, только одну, когда…

— Ерунда. — Это была рыжая. — Меня, конечно. Пегги Чоут. Арчи-2-3-3-4-8. До полудня не звоните.

— Это неправда, — возразил ей горловой голос. Он принадлежал особе, которая была несколько старовата для Гебы и слишком полна для нее. Она продолжала: — Я буду звать вас Арчи?

— Конечно. Это мое имя.

— Отлично, Арчи, присмотритесь как следует. — Она подняла руку, обнажив ее, и коснулась плеча девушки рядом с ней. — Мы считаем, что мы все прекрасны, но мы не одного класса с Эллен Джаконо. Посмотрите на нее!

Я так и сделал и должен сказать, что горловой голос был прав. Эллен Джаконо с глубокими черными глазами, со смуглой бархатной кожей и вьющимися шелковистыми волосами еще более темными, чем кожа и глаза, несомненно была редкостью. Ее губы были достаточно приоткрыты, чтобы показать блеск белых зубов, но она не смеялась. Она не реагировала вовсе, что было замечательно для актрисы.

— Возможно, — уступил я, — я был настолько ослеплен общим сиянием, что остался слеп к великолепию одной звезды. Наверное, после всего этого я стал бы поэтом, я говорю, как поэт. Я чувствую, что должен иметь номера телефонов всех вас, что, конечно, не бросает тень на Эллен Джаконо. Я полагаю, что это не решит проблему полностью, так как завтра передо мной встанет вопрос, кому звонить первой… Если я буду чувствовать то же самое, что и сейчас, то мне придется набрать все номера телефонов одновременно, а это невозможно. Я надеюсь на небеса и на то, что это не закончится крахом. Что, если я никогда не смогу решить, кому позвонить первой? Что, если это сведет меня с ума? Или что, если я постепенно опущусь…

Я оглянулся, чтобы взглянуть, кто тянет меня да рукав. Это был Бенниамин Шривер, хозяин, с усмешкой на румяном круглом лице. Он сказал:

— Мне бы не хотелось прервать вашу речь, но, может, вы сможете закончить ее позднее? Мы уже садимся. Вы присоединитесь к нам?

Глава 2

Столовая находилась на том же этаже, что и кухня, около трех футов ниже уровня улицы. На мой вкус она была бы слишком мрачной, если бы большая часть деревянных панелей не была покрыта картинами гусей, фазанов, рыб, фруктов, овощей и прочего ассортимента съедобных вещей. К тому же помогало и то, что на столе лежала белоснежная скатерть, бокалы для вина, семь на каждое место, сверкали в мягком свете, падающем сверху, и сияло начищенное серебро. В центре стола стояла низкая позолоченная ваза, а может быть, и золотая, в два фута в окружности, наполненная «фаленопсис афродите», подаренными Вульфом. Он срезал их днем в одной из высоко ценящихся оранжерей.

Садясь, он хмуро посмотрел на них, но причина была не в орхидеях, дело было в стуле, который, несмотря на несколько причудливую форму, был бы вполне хорош для вас или для меня, но не для его седьмой части тонны. Его фундамент свисал с обеих сторон стула. Он согнал с лица хмурость, когда Шривер, сидящий в другом конце стола, сделал ему комплимент насчет орхидей, а Хьюит, сидящий напротив него, сказал, что он никогда не видел лучших «фаленопсис», и другие хором присоединились к ним, все, кроме аристолога, который сидел между Вульфом и мной. Это был известный театральный меценат по имени Винсент Пайл. Согласно его репутации оригинала, он был одет в обыденную куртку в тон с галстуком, который казался черным, а если же свет падал под другим углом, он становился зеленым.

Он взглянул на орхидеи, вскинул голову и скривил рот.

— Я не люблю с пятнами цветы и с полосами. Они грязные.

Я подумал, но не сказал: «О'кей, пропащая голова». Если бы я знал, что он собирается сделать через три часа, я, возможно бы, так не подумал.

Против него восстали, но не мы с Вульфом и не Шривер и Хьюит, а трое других, которые считали, что цветы с пятнами и полосами чудесны: Адриан Дарт, актер из Голливуда, который отвергал миллион предложений в неделю, а может быть и больше или меньше, Эмиль Крейс, глава «Совета публикаций старинных рукописей», издатель, и Харвей М. Лейкрафт, адвокат корпорации.

На самом деле виночерпии делали то, что не делали Гебы: начиная с «Ментрэгет» к первому блюду, наливались вина Феликсом, а девушки различными способами разносили кушанья.

Первым блюдом, разложенным по персональным тарелкам на кухне и принесенным каждой девушкой своему аристологу, были маленькие блины, посыпанные мелко нарезанным луком, наполненные икрой и увенчанные сметаной. Что касается Фрица, он начал заниматься в тот день блинами с одиннадцати часов утра, а сметану начал делать в воскресенье вечером. Сметана Фрица очень необычна, но Винсент Пайл не мог удержаться от саркастического замечания. После того как он съел все блины, он заметил, достаточно громко для того, чтобы было слышно по всему столу:

— Новая идея — класть внутрь песок. Умно. Прекрасно для цыплят, так как они нуждаются в гравии.

Мужчина слева от меня, Эмиль Крейс, издатель, прошептал мне на ухо:

— Не обращайте на него внимания. Он в этом сезоне субсидировал три провала.

Девушки, натренированные днем Феликсом и Фрицем, без единого всплеска поднесли зеленый черепаховый суп. Когда они принесли тарелки для супа, Феликс внес суповую миску и каждая девушка черпала из нее. Я сердечно спросил Пайла:

— Опять песок?

Но он сказал «нет, это восхитительно» и очистил тарелку.

Мне стало легче, когда я увидел, что девушки не будут подавать к столу рыбу — камбалу, приготовленную в белом вине с подливкой из грибов и моллюсков, что было одной из специальностей Фрица.

Феликс раскладывал рыбу на вспомогательном столике, а девушки только разносили. После пробы соуса раздался шепот одобрения, а Адриан Дарт, актер, воскликнул: «Превосходно!» Они издавали различные возгласы удовлетворения, и Лейкрафт, адвокат, спрашивал Вульфа, не откажется ли Фриц дать ему рецепт, а в это время сидящий справа от меня Пайл сморщился и со звоном уронил вилку на тарелку.

Я подумал, что он разыгрывает сцену, и все еще продолжал так думать, когда его голова упала и он заскрежетал зубами, но когда его плечи опустились и он прикрыл рот ладонью, мне показалось, что он заходит слишком далеко. Двое или трое из них что-то сказали, а он оттолкнул назад стул и сказал, встав:

— Вы должны простить меня, мне очень жаль, — и направился к двери в холл.

Шривер поднялся и последовал вслед за ним.

Остальные обменялись возгласами и взглядами.

Хьюит сказал:

— Чертовски неприятно, но я собираюсь это закончить, — и он взялся за вилку.

Кто-то спросил, больное ли у Пайла сердце, и кто-то другой ответил «нет». Они все вернулись к камбале, но атмосфера была уже не та.

Когда по звонку Феликса служанки начали убирать тарелки, Льюис Хьюит поднялся и покинул комнату. Он вернулся через пару минут, сел и громко сказал:

— У Винсента сильная боль, и пришел доктор. Мы ничем не можем помочь, и Бен просил вас подождать. Он снова присоединится к нам, когда… когда он сможет.

— Что это? — спросил кто-то.

Хьюит ответил, что доктор не знает. Вошел Золтан, неся огромное блюдо. Гебы собрались у вспомогательного столика, Феликс поднял крышку и начал раскладывать жареного фазана, нашинкованного кусочками свинины, вымоченной в течение двадцати часов в токайском вине, и затем — но нет… какая разница? Ежегодный обед «Десятки» закончился провалом.

Так как в течение ряда лет я трижды в день ем пищу приготавливаемую Фрицем Бренером, мне бы хотелось выразить свою признательность, отдав ему долг письменно, изложив некоторые идеи насчет того, что он может сделать из обычной пищи, но я это сделаю не здесь. Конечно, фазан был хорош даже для богов, если они были рядом, а также и молочный поросенок, и винегрет с приправой, которую Фриц называет «Дьявольский дождь», и каштаны в крокетах, и сыр — только одного сорта, изготовляемый под наблюдением Фрица в Нью-Джерси человеком по имени Бил Томпсон. И все это было съедено более или менее. Но Хьюит покидал комнату еще три раза, а в последний раз его не было добрых десять минут, а Шривер вовсе не присоединился к компании, и, когда подали цыплят, Эмиль Крейс вышел и не вернулся обратно.

Когда были налиты кофе и бренди и принесли сигары и сигареты, Хьюит в пятый раз встал из-за стола и Ниро Вульф поднялся и последовал за ним из комнаты. Я закурил сигарету, просто чтобы что-нибудь делать, и попытался быть общительным, слушая историю, которую рассказывал Адриан Дарт, но к тому времени, когда я закончил кофе, мною овладело беспокойство. По сердитому взгляду на лице Ниро Вульфа, который становился все злее за последний час, я знал, что он кипит и, когда это происходят, особенно вне дома, за него нельзя отвечать. Он даже мог обвинить Пайла в том, что тот погубит еду Фрица. Поэтому я положил то, что осталось от сигареты, в пепельницу, поднялся и направится к двери и был уже на полпути к ней, когда он вошел в комнату, все еще хмурясь.

— Идем со мной, — буркнул он и пошел дальше.

Путь в кухню из столовой лежал через кладовую длиной двадцать футов со стойками, полками и буфетами с обеих сторон.

Вульф промаршировал через нее, а я шел за ним.

В кухне двенадцать служанок сидели на стульях и табуретах и ели. У раковины трудилась женщина. Золтан что-то делал у холодильника. Фриц, который наливал стакан вина, по-видимому для себя, повернулся, когда вошел Вульф, и поставил бутылку.

Вульф подошел к нему, остановился и заговорил:

— Фриц, я приношу свои извинения. Я позволил мистеру Хьюиту прельстить тебе. Мне следовало бы знать лучше. Я прошу у тебя прощения.

Фриц сделал жест рукой, в другой он держал стакан с вином.

— Не следует просить прощения, можно только сожалеть. Человек заболел, очень жаль, но не из-за моей еды. Я уверяю вас.

— Ты в этом не нуждаешься. Не из-за твоей еды, а из-за того, как она была ему доставлена. Я повторяю, что я виноват, но я не буду сейчас на этом подробно останавливаться, это подождет. Есть аспект, не терпящий отлагательств. — Вульф повернулся. — Арчи, эти женщины все здесь?

Мне пришлось повернуться, чтобы пересчитать их, рассеянных по всей кухне.

— Да, сэр. Все присутствуют. Двенадцать.

— Собери их. Они могут стоять, — он указал пальцем на нишу, — вон там. И возьми Феликса.

В это трудно было поверить. Они ели, а для него отрывать мужчину или женщину от еды было неслыханным. Даже меня. Только в случае исключительной необходимости он мог когда-либо попросить меня отложить еду до того, как я ее кончил.

Сердитость не могла быть тому причиной. Но не дрогнув и бровью, я повернулся и позвал:

— Простите, леди, но если мистер Вульф говорит, что это срочно, то это действительно так. Вот туда, пожалуйста, все.

Затем я прошел через коридор-кладовую, толкнул дверь, поймал взгляд Феликса и поманил его пальцем. Он подошел. К тому времени, когда мы пришли в кухню, девушки покинули стулья и табуреты и собрались в нише, но без всякого энтузиазма. Они ворчали и некоторые бросали на меня злые взгляды, когда я приблизился вместе с Феликсом.

Подошел Вульф с Золтаном и остановился с плотно сжатыми губами, обозревая их.

— Я понимаю вас, — сказал он, — что первым блюдом, который вы принесли к столу, была икра на блинах со сметаной. Порция, поданная мистеру Пайлу и съеденная им, содержала мышьяк. Мистер Пайл находится наверху в постели, к нему приглашены три врача, и, вероятно, он умрет в течение этого часа. Я говорю… — Он остановился, чтобы взглянуть на них. Они реагировали или играли, — это не имеет значения: они же были актрисы. Были и затруднительное дыхание, и восклицания, и одна из них схватилась рукой за горло, а другая, обнажив руки, закрыла уши ладонями.

Когда его взгляд восстановил порядок, Вульф продолжал:

— Будьте добры, держитесь спокойно и слушайте. Я говорю о заключениях, сделанных мной. Мое заключение о том, что мистер Пайл съел мышьяк, основано на симптомах: горящее горло, слабость, интенсивная жгучая боль в желудке, сухость во рту, холодная кожа, рвота. Мое заключение о том, что мышьяк был положен в первое блюдо, основывается, во-первых, на количестве времени, которое требуется мышьяку, чтобы подействовать, во-вторых, на факте, что совершенно невероятно, чтобы он мог быть положен в суп или рыбу, и в-третьих, на том, что мистер Пайл жаловался на песок в сметане или икре. Я предполагаю, что одно или оба из моих заключений могут оказаться неверными, но я считаю это маловероятным и основываюсь на них. — Он повернул голову. — Фриц, расскажи мне об икре с того момента, как она была положена на персональные тарелки. Кто делал это?

Я как-то сказал Фрицу, что я не могу представить обстоятельств, при которых он выглядел бы действительно несчастным, но сейчас мне не пришлешь стараться. Он кусал губы, сначала нижнюю, потом верхнюю. Он начал:

— Я должен заверить вас…

— Я не нуждаюсь ни в каких заверениях от тебя, Фриц. Кто положил ее на тарелку?

— Золтан и я. — Он показал: — За тем столом.

— И оставили их там? Они были взяты с того стола женщинами?

— Да, сэр.

— Каждая женщина взяла одну тарелку?

— Да, сэр. Я имею в виду, так им велено было делать. Я был у плиты.

Заговорил Золтан:

— Я наблюдал за ними, мистер Вульф. Каждая из них взяла тарелку. И, поверьте мне, никто не положил мышьяк…

— Пожалуйста, Золтан. Я добавлю еще один вывод: предположим, никто не положил мышьяк в определенную порцию и, следовательно, оставил шанс любому из гостей получить его. Наверняка отравитель намеревался отравить кого-то определенного — или мистера Пайла, или на выбор кого-нибудь другого, а, к несчастью, яд попал мистеру Пайлу. В любом случае, порция, съеденная мистером Пайлом, была отравлена, и получил ли он ее преднамеренно, или по несчастной случайности, в настоящий момент к делу не относится, — его глаза остановились на девушках. — Кто из вас взял тарелку мистера Пайла?

Ответа нет. Ни звука, ни движения.

Вульф хмыкнул.

— Тьфу! Если вы не знали его имени, то сейчас вы его знаете. Мужчина, который ушел во время рыбного блюда и который сейчас умирает! Кто его обслуживал?

Ответа нет, и я должен признать, что ни одна пара глаз не оставила Вульфа, чтобы пристально посмотреть на Пегги Чоут, рыжеволосую. Но мои глаза остановились на ней.

— Какого черта, — сказал я, — выскажитесь, мисс Чоут!

— Я не обслуживала! — закричала она.

— Это глупо. Конечно, вы его обслуживали. Двадцать людей могут поклясться в этом. Я смотрел вправо на вас, когда вы подавали ему суп. И когда вы принесли ему рыбу…

— Но я не давала ему эту первую тарелку! У него уже была! Я не давала!

Меня сменил Вульф.

— Ваша фамилия Чоут?

— Да, — она вздернула подбородок, — Пегги Чоут.

— Вы отрицаете то, что подавали блюдо с икрой, первое блюдо, мистеру Пайлу?

— Да, точно.

— Но вам полагалось это сделать? Вы же были прикреплены к нему?

— Да. Я взяла оттуда тарелку, со стола, вошла с ней и направилась к нему, но, когда я увидела, что у него уже есть тарелка, то подумала, что я ошиблась. Мы не видели гостей. Этот человек, — она указала на Феликса, — показал нам, на каком из стульев наш гость должен сидеть, и мой был вторым справа с той стороны, откуда я вошла, но он уже был обслужен, и я подумала, что кто-то ошибся, или я перепутала. Так или иначе, я увидела человека рядом с ним, справа, который не был обслужен, и я отдала ему тарелку. Это были вы. Я дала ее вам.

— Действительно. — Вульф хмуро на нее взглянул. — Кто был прикреплен ко мне?

Это не было игрой, он действительно не знал. Он ни разу не взглянул на нее. Он был раздражен тем, что прислуживают женщины, и, помимо того, он терпеть не может вертеть шеей. Конечно, я мог бы сказать ему, но Эллен Джаконо сказала:

— Я.

— Пожалуйста, ваше имя.

— Эллен Джаконо. — У нее было богатое глубокое контральто, которое прекрасно сочеталось с глубокими черными глазами, смуглой бархатной кожей и вьющимися шелковистыми волосами.

— Вы принесли мне первое блюдо?

— Нет. Когда я вошла, я увидела, что вас обслуживает Пегги, а у предпоследнего человека слева ничего нет, поэтому я отдала порцию ему.

— Вы знали его имя?

— Я знаю, — сказала Нора Ярет. — Из карточки. Он был моим. — Ее большие карие глаза были устремлены на Вульфа. — Его фамилия Крейс. Когда я туда вошла, у него уже стояло первое блюдо. Я собралась забрать свое обратно в кухню, но подумала, что кто-то мог бы и запутаться, но не я, и я отдала его человеку, сидящему с краю.

— С какого краю?

— С левого. Мистер Шривер. Он приходил и разговаривал с нами сегодня днем.

Ее слова подтвердила Кэрол Эннис, та девушка, у которой волосы были цвета пшеницы, и отсутствовало чувство юмора.

— Это правда, — сказала она. — Я ее видела. Я собиралась ее остановить, но она уже поставила тарелку, поэтому я с тарелкой обошла вокруг, к другой стороне стола, и увидела, что у Адриана Дарта тарелки нет. Я не возражала против того, чтобы тарелку отдать ему.

— Вы были прикреплены к мистеру Шриверу.

— Да. Я подавала ему остальные блюда, пока он не ушел.

Все, что должен был сделать Вульф, это добраться до той, которая не могла бы предъявить доставку, что и выдало бы ее. Я надеялся, что это не будет следующая, так как девушка с низким голосом была прикреплена к Адриану Дарту, а она назвала меня Арчи и отдала должное Эллен Джаконо. Будет ли она утверждать, что она сама обслуживала Дарта?

— Нет. — Она ответила, не дожидаясь вопроса.

— Меня зовут Люси Морган, — сказала она, — и у меня был Адриан Дарт, а Кэрол подошла к нему раньше, чем я успела. Оставалось только одно место, которое не было обслужено, слева от Дарта, я поставила тарелку туда. Я не знаю его имя.

Я подсказал его:

— Хьюит. Мистер Льюис Хьюит.

Я взглянул на Фэри Фабер, высокую натуральную блондинку с широким ленивым ртом, которая была моей первой остановкой в телефонном турне.

— Ваша очередь, мисс Фабер, — сказал я ей. — У вас мистер Хьюит, да?

— Действительно. Так. — Ее голос поднялся так высоко, что грозил перейти в писк.

— Но вы не давали ему икру?

— Да. Действительно. Так.

— Тогда кому вы ее дали?

— Никому.

Я взглянул на Вульфа. Он сузившимися глазами посмотрел на нее.

— Что вы с ней сделали, мисс Фабер?

— Я ничего с ней не сделала, там ее не было.

— Ерунда. Вас — двенадцать, и на столе было двенадцать порций, и каждая получила порцию. Как же вы можете говорить, что там ничего не было?

— Потому что не было. Я была в туалетной и поправляла волосы. И, когда я вернулась обратно, она брала со стола последнюю порцию, а когда я спросила, где моя, он сказал, что не знает, и я пошла в столовую, и у всех уже были тарелки.

— Кто брал последнюю со стола?

Она показала на Люси Морган:

— Она.

— Кого вы спросили, где ваша тарелка?

Она показала на Золтана:

— Его.

Вульф повернулся.

— Золтан?

— Да, сэр, я хочу сказать, она спросила, где ее тарелка. Я отвернулся, когда брали последнюю тарелку. Я хочу сказать, я не знаю, где она была, просто она спросила меня об этом. Я спросил Фрица, следует ли мне идти в столовую и посмотреть, не хватает ли одной тарелки, но он сказал, что не надо, что Феликс там и посмотрит за этим.

Вульф повернулся назад к Фэри Фабер.

— Где та комната, где вы поправляли волосы?

Она указала по направлению к кладовой:

— Вон там.

— За дверью, за углом, — сказал Феликс.

— Как долго вы там были?

— Боже мой, я не знаю. Вы думаете, я засекала время? Когда Арчи Гудвин разговаривал с нами, а мистер Шривер пришел и сказал, что они собираются начинать, я вскоре пошла туда.

Вульф кивнул мне.

— Так вот где ты был. Я мог бы догадаться, если рядом двенадцать молодых женщин. Предположим, мисс Фабер отправилась поправлять прическу вскоре после того, как ты ушел, скажем, через три минуты. Сколько времени она была там, если последняя тарелка была взята со стола в тот момент, когда она вернулась в кухню?

Я подумал:

— От пятнадцати до двадцати минут.

Он прорычал:

— Что было не в порядке в вашей прическе?

— Я не сказала, что что-то с ней было не в порядке. — Она начала раздражаться. — Послушайте, мистер, вы хотите все детали?

— Нет. — Вульф минуту обозревал их, потом вдохнул в себя воздуха, достаточно для того, чтобы наполнить все его внутренности. Скажем, два бушеля. Выдохнул его, повернулся к нам спиной, увидел стакан вина, оставленный Фрицем на столе, подошел и поднял его, затем понюхал и стал рассматривать. Девушки начали шуметь, и, услышав их, он поставил стакан и вернулся обратно.

— Вы в западне, — сказал он. — То же самое и я. Вы слышали, как я принес извинения мистеру Бренеру и признал свою ответственность за то, что он обязался приготовить этот обед. Когда наверху я увидел, что мистер Пайл умрет, и пришел к заключению, о котором я вам рассказал, я почувствовал себя вынужденным разоблачить преступника. Я должен принять на себя это обязательство. Когда я спустился сюда, я подумал, что это будет простое дело: выяснить, кто подал отравленную тарелку мистеру Пайлу. Но я ошибся. Теперь ясно, что я должен иметь дело с человеком, который не только находчив и изобретателен, но также и сообразителен и дерзок.

Когда только что я наступал на нее и, как я думал, неумолимо приближался к ней, к той точке, где ей придется опровергнуть одну из вас или отрицать, что она подавала кому-то первое блюдо, она про себя насмехалась надо мной, и не без причины, так как ее удачный ход сработал…

— Она выскользнула у меня из пальцев… и…

— Но она не выскользнула! — это вырвалось у одной из них, чьего имени у меня не было. — Она сказала, что она никого не обслужила?

Вульф покачал головой.

— Нет. Не мисс Фабер. Она — единственная, кто исключается. Она говорит, что отсутствовала в этой комнате в течение всего периода, когда тарелки были взяты со стола, а она не осмелилась бы это сказать, если бы на самом деле она была здесь, взяла тарелку и понесла ее мистеру Пайлу. Ее наверняка увидел бы кто-нибудь еще из вас. — Он снова покачал головой. — Не она. Но это может быть любая другая из вас. Вы — я говорю сейчас о той, которая еще не познана, — вы должны необычайно верить в сопутствующее вам счастье, даже при вашей хитрости. Вы взяли на себя огромный риск. Вы взяли тарелку со стола, наверное, не первая, но одна из первых, и по пути в столовую вы положили в сметану мышьяк. Это не было трудно, вы могли даже сделать это, не останавливаясь, если мышьяк был завернут в кусок бумаги. Вы могли избавиться от этой бумаги позднее, возможно, в комнате, которую мисс Фабер называет туалетной. Вы дали тарелку мистеру Пайлу, немедленно вернулись обратно, получили другую тарелку, принесли ее в столовую и дали тому человеку, который не был еще обслужен. Я не гадаю. Это должно быть именно так. Это была необычайно искусная стратегия, но вы не можете быть совсем неузнаваемой.

Он повернулся к Золтану:

— Ты говорил, что наблюдал за тем, как брались тарелки, и каждая из них взяла только одну. Кто-нибудь из них возвращался и брал еще одну?

Золтан выглядел таким же несчастным, как и Фриц.

— Я думаю, мистер Вульф. Я могу попытаться подумать, но я боюсь, что это не поможет. Я не смотрел на их лица, а они все одинаково одеты. Я полагаю, я не смотрел очень тщательно.

— Фриц?

— Нет, сэр. Я был у плиты.

— Тогда попытайся так, Золтан. Кто были те первые, кто взяли тарелки — первые три или четыре?

Золтан медленно покачал головой.

— Я боюсь, что это нехорошо, мистер Вульф. Я мог бы попытаться подумать, но я не уверен. — Он посмотрел на девушек, перевел взгляд слева направо и вернулся обратно. — Я скажу вам, что я не смотрел на их лица. — Он вытянул вперед руки, ладонями кверху. — Вы должны понять, мистер Вульф, я не думал о еде. Я только смотрел за тем, чтобы тарелки носили как следует. Мог ли я думать, что кто-то положит мышьяк? Нет.

— Я взяла первую тарелку, — вымолвила девушка, чьего имени я тоже не знал. — Я принесла ее и отдала человеку за моим стулом, на другой стороне стола, с левого края, я там и осталась. Я не выходила из столовой.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Мэриэнн Квин.

— Благодарю вас. Теперь вторая тарелка, кто взял ее?

По-видимому, никто. Вульф дал им десять секунд, его глаза перебегали с одного лица на другое, а губы были плотно сжаты.

— Я советую вам, — сказал он, — подтолкнуть вашу память, чтобы в случае, если станет необходимым, установить порядок, в котором вы брали тарелки, чтобы не пришлось вытягивать это из вас. Я надеюсь, что до этого не дойдет. — Он повернул голову: — Феликс, я не трогал тебя нарочно, чтобы дать тебе время на размышления. Ты был в столовой. Я надеялся на то, что после того, как я выясню, кто подал первое блюдо мистеру Пайлу, ты подтвердишь это. Но так как сейчас тебе нечего подтверждать, я должен обратиться к тебе за самим фактом. Я должен просить тебя указать ее.

Кстати, Вульф был хозяином Феликса. Когда умер старейший и ближайший друг Вульфа Марко Вукчич, который был владельцем ресторана Рустерман, он завещал оставить ресторан сотрудникам его штата, а Вульфа сделать опекуном. Феликс был метрдотелем. Имея такую работу в лучшем ресторане Нью-Йорка, Феликс сочетал в себе и мягкость и внушительность, но сейчас в нем не было ничего. Он был просто жалок.

— Я не могу, — сказал он.

— Тьфу! Ты, с твоей тренировкой видеть все?

— Это так, мистер Вульф. Я знал, что вы меня спросите меня об этом, но я не могу. Я могу только объяснить. Девушка, которая только что говорила, Мэриэнн Квин, была первой, принесшей тарелку, как она и говорила, но она не сказала, что когда она подавала ее, блинчик соскользнул на стол, но это было. Когда я подскочил к ней, она собиралась уже поднять его пальцами, я оттолкнул ее и вилкой положил его обратно на тарелку и посмотрел на нее. Во всяком случае, я был вне себя. Иметь дело с женщинами-официантками — это и так достаточно плохо, но, кроме того, у них нет опыта. Когда я пришел в себя и овладел собой, я увидел рыжеволосую, Чоут, стоящую с тарелкой за мистером Пайлом, к которому она была прикреплена, и я увидел, что он уже обслужен. Когда я направился к ней, она ступила вправо и подала тарелку вам.

Операция была полностью расстроена, и я был беспомощен. Темнокожая Джаконо, которая была прикреплена к вам, обслужила мистера Крейса и…

— Пожалуйста, — оборвал его Вульф. — Я выслушаю их, а также и тебя. Я всегда считал тебя заслуживающим доверия, но, возможно, в твоем высокопоставленном положении метрдотеля у Рустермана, ты скорее постараешься увильнуть, чем быть впутанным в отравление. Ты увиливаешь, Феликс?

— Боже милостивый, мистер Вульф. Я впутан!

— Очень хорошо. Я видел, как эта женщина уронила блин и хотела взять его пальцами, и я видел, как ты положил его обратно. Да, ты впутан, но не так, как ты… — Он повернулся ко мне: — Арчи, ты обычно моя первая надежда, но сейчас и последняя. Ты сидел рядом с мистером Пайлом. Кто поставил перед ним тарелку?

Конечно, я знал, что настанет этот момент, но не утруждал свой мозг, потому что я знал, что это бесполезно.

Я сказал кратко, но твердо:

— Нет.

Он взглянул на меня, и я добавил:

— Это все, просто «нет», как и Феликс, я могу объяснить. Во-первых, я должен был оглянуться назад, чтобы увидеть ее лицо, а это плохие манеры за столом. Во-вторых, я наблюдал за Феликсом, спасающим блин. В-третьих, шел спор о цветах с пятнами и полосками, и я, так же как и вы, к нему прислушивался. Я не видел даже ее руки.

Вульф стоял и тяжело дышал. Он закрыл глаза и открыл их снова и еще несколько раз вздохнул.

— Немыслимо, — прорычал он. — Негодяйке невероятно везет.

— Я иду домой, — сказала Фэри Фабер. — Я устала.

— И я, — сказала еще одна из них и двинулась, но взгляд Вульфа пригвоздил ее к месту.

— Я советую вам этого не делать, — сказал он. — Это правда, что мисс Фабер как преступник исключается, и также и мисс Квин, потому что она была под наблюдением Феликса в то время, когда обслужили мистера Пайла, но даже и им я советую остаться. Когда мистер Пайл умрет, врачи, конечно, вызовут полицию, и для вас будет лучше быть здесь, когда придет полиция. Я надеялся, что смогу им предоставить разоблаченную убийцу. К черту! Есть один шанс.

Арчи, идем со мной. Фриц, Феликс и Золтан, оставайтесь с этими женщинами. Если одна или несколько из них будут настаивать на том, чтобы уйти, не держите их силой, но запишите их имена и время ухода. Если они захотят есть, накормите их. Я буду…

— Я ухожу домой, — упрямо сказала Фэри Фабер.

— Очень хорошо, идите. Вас вытащит из кровати полисмен еще до того, как окончится ночь. Фриц, я буду в столовой. Пошли, Арчи.

Он пошел, а я последовал за ним через коридор-кладовую к двери в столовую.

По пути я взглянул на свои ручные часы: десять минут двенадцатого. Я скорее ожидал, что столовая окажется пустой, но это было не так. Восемь из них все еще были там, отсутствовали только Шривер и Хьюит, которые, по-видимому, были наверху. Воздух был наполнен сигаретным дымом. Все, кроме Адриана Дарта, сидели за столом, откинувшись в креслах, со стаканами бренди и сигаретами.

Дарт стоял спиной к картине, изображающей летящих гусей, и разглагольствовал. Когда мы вошли, он остановился, и все головы повернулись к нам.

Эмиль Крайс заговорил:

— Вот и вы. Я подходил к кухне, но не захотел вмешиваться. Шривер просил меня извиниться перед Фрицем Бренером. Согласно нашему обычаю, мы приглашаем шефа присоединиться к нам к шампанскому, грубому и веселому, но, конечно, при таких обстоятельствах… — фраза повисла в воздухе, и он добавил: — Должен ли я объяснить ему это? Или вы?

— Я это сделаю. — Вульф подошел к концу стола и сел. Он находился на ногах почти двачаса, что вполне нормально для его свиданий с орхидеями в оранжерее дважды в день, но не для других мест. Он огляделся вокруг. — Мистер Пайл еще жив?

— Мы на это надеемся, — сказал один из них. — Мы искренне на это надеемся.

— Я должен быть дома в постели, — сказал другой. — У меня завтра тяжелый день. Но, кажется… — он выпустил струю дыма.

Эмиль Крайс потянулся за бутылкой бренди.

— Ни слова с того момента, как я спустился вниз. — Он посмотрел на запястье. — Около часа назад. Я думаю, мне следует подняться наверх. Чертовски неприятно. — Он отхлебнул бренди.

— Ужасно, — сказал один, — абсолютно ужасно. Я знаю, что вы спрашивали, кто из девушек принес ему икру. Крайс говорит, вы его спрашивали.

Вульф кивнул.

— Я также спрашивал мистера Шривера и мистера Хьюита. И мистера Гудвина, и мистера Бренера, и двух человек, которые по моему требованию пришли помогать. И самих женщин. После более чем часа разговора с ними я все еще нахожусь в затруднении. Я раскрыл хитрость, которой пользовалась преступница, но не установил ее личности.

— Вы не слишком преждевременны? — задал вопрос адвокат, мистер Лейкрафт. — Может быть, преступника нет. Острый и сильный гастрит может послужить причиной…

— Ерунда. Я слишком раздражен, чтобы быть вежливым, мистер Лейкрафт. Симптомы — типичные для мышьяка, и вы слышали, как мистер Пайл жаловался на песок, но это не все. Никто из них не признает, что подала ему первое блюдо. Та, которая была к нему прикреплена, обнаружила, что он уже обслужен, и вместо него обслужила меня. Преступник действительно есть. Они положила мышьяк в сметану, подала тарелку мистеру Пайлу, вернулась в кухню за другой тарелкой, пришла и обслужила кого-то еще. Это установлено.

— Но тогда, — возразил адвокат, — одна из них никого не обслуживала. Как это могло быть?

— Я не новичок в расследовании, мистер Лейкрафт. Я расскажу вам это позднее, если вы хотите, а сейчас мне бы хотелось продвинуться дальше. То, что яд был дан мистеру Пайлу женщиной, которая принесла ему икру, не предположение — это факт. С помощью изумительной хитрости и удачи она ускользнула от опознания, и сейчас я обращаюсь к вам. Ко всем. Я прошу вас закрыть глаза и восстановить сцену. Мы здесь за столом обсуждаем орхидеи, полоски и пятна. У женщины, обслуживающей это место, блин соскальзывает с тарелки, и Феликс поднимает его. Почти сразу же после этого выходит с тарелкой женщина, подходит к мистеру Пайлу и ставит ее перед ним. Я обращаюсь к вам: кто она?

Эмиль Крайс покачал головой.

— Я сказал вам наверху, что не знаю. Я не видел ее. Или если и видел, то не зафиксировал этого.

Адриан Дарт, актер, стоял с закрытыми глазами, его подбородок был поднят, руки скрещены — прекрасная поза сконцентрирования. Остальные, даже Лейкрафт, закрыли глаза, но они, конечно, и в подметки ни годились Дарту. Спустя длительное время они начали открывать глаза и качать головами.

— Это забылось, — сказал Дарт богатым музыкальным баритоном. — Должно быть, я видел ее, так как сидел напротив него, но это забылось. Совершенно.

— Я не видел, — сказал другой. — Просто не видел.

— У меня есть неясное чувство, — сказал еще один, — но это чертовски неопределенно. Нет.

Они ответили единогласно: нет.

Вульф положил руки на стол.

— Тогда я ответственен за это, — сказал он мрачно. — Я ваш гость и джентльмен, но я виновен в том, что мистер Бренер был доведен до такого скверного фиаско. Если мистер Пайл умрет, а так как он наверняка…

Открылась дверь, и вошел Бенниамин Шривер. Потом Льюис Хьюит, а затем знакомая плотная фигура сержанта Перла Стеббинса из Манхэттенского Западного бюро по убийствам.

Шривер подошел к столу и заговорил:

— Винсент умер. Полчаса назад. Доктор Джеймсон вызвал полицию. Он считает, что почти наверняка…

— Постойте, — за его спиной вырос Перли. — Если вы не возражаете, этим займусь я.

— Мой бог, — простонал Адриан Дарт и красиво содрогнулся.

Это последнее, что я слышал по делу от аристолога.

Глава 3

— Я не обвинял! — заорал инспектор Кремер. — Бросьте искажать мои слова. Я не обвинял вас в соучастии. Я просто сказал, что вы что-то умалчиваете, и какого черта вы лезете в петлю! Вы всегда так делаете!

Это происходило без четверти два в среду. Мы находились в кабинете на первом этаже старинного каменного особняка на Тридцать пятой Западной улице. Вульф, как обычно, сидел в своем огромном кресле. Дневное расписание было безнадежно расстроено. Когда мы наконец добрались домой в пять утра, Вульф приказал Фрицу забыть о завтраке до дальнейших указаний, а меня послал наверх в оранжерею оставить записку для Теодора о том, что он не появится в девять часов утра, а, возможно, и совсем.

В половине двенадцатого он позвонил по домашнему телефону и попросил Фрица принести ему поднос с четырьмя яйцами и десятью кусочками бекона вместо обычных двух и пяти, а немного позже часа раздался шум лифта, и затем послышались его шаги, направляющиеся к конторе.

Посмотрев почту, взглянув на настольный календарь и подписав три чека, которые я положил ему на стол, он взялся за меня.

— Прекрасная перспектива. Если иметь с ними дело поодиночке, то это может быть бесконечно. Ты сможешь собрать их всех здесь в шесть часов?

Я оставался спокоен. Я просто спросил:

— Кого всех?

— Тех женщин. Ты прекрасно знаешь.

Я все еще был спокоен.

— Мне кажется, что десяти из них было бы достаточно. Вы сами сказали, что две могут быть вычеркнуты.

— Мне нужны они все. Те двое могут помочь установить порядок, в котором подавались тарелки.

Я держался, я слишком мало спал, даже меньше, чем он, и я не был готов к шумной поре.

— У меня есть предложение, — сказал я, — я предлагаю отложить операцию до тех пор, пока ваши мозги не начнут снова работать. Посчитайте до пятисот — это может тоже помочь. Вы чертовски хорошо знаете, что они, все двенадцать, проведут этот день или в кабинете окружного прокурора, или принимая дома официальных представителей — по-видимому, большая часть из них — в кабинете окружного прокурора. И, наверно, они проведут там и вечер тоже. Вы хотите аспирину?

— Я хочу их, — прорычал он.

Я мог бы оставить ему самому труд приводить себя в нормальное состояние и подняться наверх вздремнуть, но все же он платит мне жалованье. Поэтому я взял лист бумаги, на котором кое-что напечатал, поднялся и передал его ему. В нем говорилось:

Пегги Чоут

Эллен Джаконо

Нора Ярет

Кэрол Эннис

Люси Морган

Фэри Фабер

ПРИКРЕПЛЕНЫ

Пайл

Вульф

Крайс

Шривер

Дарт

Хьюит

ОБСЛУЖИВАЛИ:

Вульф

Крайс

Шривер

Дарт

Хьюит никого

— Фэри Фабер исключается, — сказал я, — и я считаю что это не должна быть одни из пяти их, пусть даже Люси Морган и взяла последнюю тарелку. Возможно, как одна или две другие взяли тарелки после Пегги Чоут и обслужили людей, к которым они были прикреплены. Но кажется… — Я остановился, потому что он скомкал бумагу и выбросил ее в корзину для бумаг.

— Я их слышал, — прорычал он. — Мои способности, включая и память, не ухудшились. Меня просто вывели из терпения.

Для него это было как бы извинением и знаком того, что он начал приходить в себя. Но спустя несколько минут, когда зазвонил дверной звонок, и я, посмотрев в дверь, прозрачную с одной стороны, сказал ему, что это Кремер, и он велел принять его, и Кремер промаршировал в кабинет и нарочно устроил свою задницу в красном кожаном кресле и открыл рот, чтобы высказать невежливое замечание об умалчивании фактов, связанных с убийством, Вульф дал себе волю, и Кремер спросил его, какого черта он лезет в петлю, что было ново для меня, так как звучало несколько вульгарно для инспектора. Вероятно, он подхватил это от какого-нибудь хулигана.

Выведение Кремера из терпения оказалось благотворным делом для Вульфа. Он откинулся на спинку стула.

— Каждый что-то умалчивает, — сказал он мирно. — Или, по крайней мере, что-то упускает только потому, что включить все невозможно. В течение этих утомительных часов, около шести из них, я отвечал на все вопросы, то же самое и мистер Гудвин. Я действительно думал, что мы были полезны. Я думал, мы сдвинулись с места.

— Да. — Кремер не был благодарен. Его большое розовое лицо всегда было немного краснее нормального, но не от удовольствия, когда он убеждал Вульфа.

— Вы засвидетельствовали совершение убийства, но не уведомили.

— Это было не убийство, пока он не умер.

— Хорошо. Уголовное преступление. Вы не только не доложили об этом, вы…

— То, что было совершено преступление, являлось моим умозаключением. Другие присутствующие разубедили меня. Только за несколько минут до того, как мистер Стеббинс вошел в комнату, мистер Лейкрафт, член суда и, следовательно, — сам служитель закона, подверг сомнению мое заключение.

— Вы должны были доложить об этом. У вас есть лицензия детектива. К тому же вы начали расследование, задавая вопросы подозреваемым…

— Только, чтобы уточнить мое заключение. Я был бы дураком, доложив вам об этом, не изучив…

— К черту! — гаркнул Кремер. — Вы дадите мне кончить предложение? Хотя бы одно?

Плечи Вульфа приподнялись на одну восьмую дюйма и снова опустились.

— Конечно, если это важно. Я не издеваюсь над вами, мистер Кремер. Но я уже ответил на эти обвинения и вам, и Стеббинсу, и помощнику окружного прокурора, я не уклонялся от доклада о преступлении, и я не захватывал полномочий полиции. Хорошо. Кончайте предложение.

— Вы знали, что Пайл умирает. Вы об этом сказали.

— Также только мое собственное заключение. Врачи еще пытались его спасти.

Кремер перевел дыхание. Он посмотрел на меня, не увидел ничего вдохновляющего и вернулся к Вульфу.

— Я расскажу вам, почему я здесь. Те трое людей — повар, человек, помогавший ему, и человек в столовой — Фриц Бренер, Феликс Корбет и Золтан Мэхэни — они все были предложены вами. Все близки вам. Я хочу знать о них или, по крайней мере, о двоих из них. Хорошо, я могу исключить Фрица. Во-первых, трудно поверить в то, что Золтан не знает, кто взял первые две или три тарелки или кто из них вернулся обратно за другой тарелкой, а также трудно поверить, что Феликс не знает, кто обслуживал Пайла.

— Действительно, — согласился Вульф.

— Они профессионально обученные люди. Но их уже спрашивали.

— Да. Их спрашивали. Также трудно поверить, что Гудвин не видел, кто обслуживал Пайла. Он видит все.

— Гудвин здесь присутствует. Обсудите это с ним.

— Сейчас я хочу знать ваше мнение о моей теории, поскольку с ним я уже беседовал. Я знаю вашу и не отвергаю ее, но есть и другие альтернативы. Во-первых, факт. В металлическом контейнере для мусора в кухне, не в ведре для прочих отбросов, мы нашли кусок бумаги, простой белой бумаги, свернутой в трубочку и завязанной тесьмой. Лаборатория обнаружила крупинки мышьяка. Единственные два четких отпечатка принадлежат Золтану. Он говорит, что увидел ее на полу в кухне под столом некоторое время спустя после того, как начался обед, но не может сказать, когда поднял ее и выбросил в контейнер, а его отпечатки пальцев на ней потому, что он развернул ее, чтобы убедиться, что там ничего нет.

Вульф кивнул.

— Как я и предполагал. Кусочек бумаги.

— Да. Я не говорю, что это уничтожает нашу теорию. Она могла всыпать его в сметану, не оставив отпечатков пальцев, и она, конечно, не бросила бы его на пол, если был бы хоть какой-нибудь шанс, что на бумаге есть ее отпечатки пальцев. Но на ней отпечатки пальцев Золтана. Что неверного в теории, то, что Золтан отравил одну из порций и увидел, что ее берет нужная девушка? Я отвечу сам. Во-первых, Золтан заявил, что он не знал, к которому из гостей какая девушка прикреплена. Но Феликс знал, и они могли быть в сговоре. Во-вторых, все девушки отрицают, что Золтан указывал, какую тарелку они должны взять, но вы знаете, как это может быть. Он мог сделать это так, что она не знала. Что еще в этом неверного?

— Это не только несостоятельно, это почти вопиюще, — заявил Вульф. — Почему, в таком случае, одна из них вернулась за второй тарелкой?

— Она была смущена. Нервничала. Просто глупая.

— Вздор. Почему же она не призналась в этом?

— Напугана.

— Я не поверю в это. Я спрашивал их до вас. — Вульф махнул рукой. — Чепуха, и вы это знаете. Моя теория — это не теория, а разумное убеждение. Я надеюсь, что это будет установлено. Я предложил мистеру Стеббинсу осмотреть их одежду, чтобы выяснить, не сделала ли какая-нибудь из них кармана. Она должна была сделать его легкодоступным.

— Он это сделал. У них у всех были карманы. Лаборатория не обнаружила никаких следов мышьяка. — Кремер вытянул ноги. — Мы вполне следуем вашей теории. Но я бы хотел спросить вас об этих людях. Вы знаете их.

— Да, я знаю. Но я не отвечаю за них. Возможно, на их совести дюжина убийств, но они не имеют никакого отношения к смерти мистера Пайла. Если вы следуете моей теории — скорее, моему убеждению — я считаю, вам следовало бы выяснить последовательность, в которой женщины брали тарелки.

Кремер покачал головой.

— Мы этого не выяснили, и я сомневаюсь, что мы сможем это сделать. Все, что у нас есть, — это куча противоречий. Вы их хорошо напугали, прежде чем мы до них добрались. Мы узнали о пяти последних, начиная с Пегги Чоут, которая обнаружила, что Пайл уже обслужен, и дала тарелку вам, а затем, но вы уже знаете. Вы это сами выяснили.

— Нет. Я узнал об этих пяти, но не о том, что они были последними. Возможно, между ними были и другие.

— Их не было. Это установлено совершенно точно. Эти пять были последними. После Пегги Чоут последние четыре тарелки были взяты Эллен Джаконо, Норой Ярет, Кэрол Эннис и Люси Морган. Затем эта Фэри Фабер, которая была в уборной, но для нее тарелки уже не было. Последовательность, в которой они брали тарелки перед этим, первые семь, мы не можем из них вытянуть, кроме первой Мэриэнн Квин, вы не смогли тоже.

Вульф поднял руку.

— Нет. Вы оставили их в суматохе, страшно напуганными, и пошли в столовую, чтобы продолжить с мужчинами. Ваше собственное частное расследование убийства, а закон — к черту! Я был удивлен, когда только что, позвонив в звонок, увидел здесь Гудвина. Я полагал, что вы послали его по делам, типа позвонить в агентство, откуда они взяли девушек. Или найти линию связи между Пайлом и одной из них. Или вы уже больше в этом не заинтересованы?

— Я волей-неволей заинтересован, — заявил Вульф. — Как я сказал помощнику окружного прокурора, это на моем счету то, что человек был отравлен пищей, приготовленной Фрицем Бренером. Но я не посылаю мистера Гудвина по бесполезным поручениям. Он один, а у вас дюжина. И если есть что-нибудь, что можно выяснить через агентство или путем наведения справок о знакомствах мистера Пайла, ваша армия это откопает. Они, конечно, уже занимаются этим, но, если бы они нашли след, вас бы здесь не было. Если я посылаю Гудвина…

Зазвонил дверной звонок, я поднялся и вышел в холл. Дверь в кухню приоткрылась, и Фриц просунул голову в щель, но, увидев меня, скрылся обратно.

Я повернулся и посмотрел на дверную панель и понял, что преувеличивал, когда говорил Вульфу, что все двенадцать так или иначе заняты. По крайней мере, одна занята не была. На ступеньках стояла Эллен Джаконо.

Глава 4

Я сразу подумал, что если Кремер уже сказал все, что намеревался, и вскоре направится к выходу и натолкнется в холле на Эллен Джаконо, то она может смутиться и не дать мне свой номер телефона, если она пришла для этого. Поэтому, открыв дверь, я приложил палец к губам и жестом приказал ей войти.

Ее темные глаза выразили сильное удивление, но она вошла, и я закрыл дверь, а затем, открыв дверь в большую комнату, приказал ей знаком войти и вновь закрыл дверь.

— Что случилось? — прошептала она.

— Сейчас уже ничего, — сказал я. — Эта дверь звуконепроницаема. В конторе с мистером Вульфом сидит полицейский инспектор, и я подумал, что, наверно, вы уже имели достаточно неприятностей с фараонами за последнее время. Конечно, если вы хотите с ним встретиться…

— Нет. Я хочу видеть мистера Ниро Вульфа.

— О'кей. Я скажу ему, как только уйдет фараон. Садитесь. Это не должно длиться долго.

Между этой комнатой и конторой есть дверь, но я пошел вокруг, через холл, и туда же вошел Кремер. Он промаршировал мимо, ничего даже не пробурчав для вежливости, но я подошел к двери и выпустил его, а потом пошел в кабинет и сказал Вульфу:

— Одна из них сидит у меня в передней комнате. Эллен Джаконо, смуглая Геба, которая была прикреплена к вам, но отдала икру мистеру Крейсу. Мне задержать ее, пока я не достану всех остальных?

Он поморщился.

— Что она хочет?

— Видеть вас.

Он вздохнул.

— К черту. Веди ее сюда.

Я пошел и открыл дверь в соседнюю комнату, сказал ей, чтобы она вошла, и проводил к красному кожаному креслу.

Она была в нем более живописна, чем Кремер, но производила не такое сильное впечатление, как в первый раз. У нее были мешки под глазами и кожа немного поблекла. Она сказала, что только что покинула окружную Прокуратуру, и если пойдет домой, то ее мать снова накинется на нее, а браться и сестры вернутся из школы и начнут шуметь, а она так или иначе решила увидеть Вульфа. Ее мать старомодная женщина и не хотела, чтобы она была актрисой. Это начинало звучать так, будто она пришла, чтобы получить место, где можно немного выспаться, но Вульф прервал ее.

Он резко сказал:

— Я не понимаю вас, мисс Джаконо. Вы пришли проконсультироваться со мной о вашей карьере?

— О нет. Я пришла потому, что вы — детектив и вы очень умный, а я боюсь. Я боюсь, что они узнают то, что я сделала, а если узнают, моя карьера кончена. Мои родители не позволят мне быть актрисой, если вообще я останусь в живых. Я уже готова была выдать себя, когда они задавали вопросы. Поэтому я решила рассказать вам, а если вы поможете мне, то я помогу вам. Если вы обещаете не выдавать мой секрет.

— Я не могу обещать сохранить секрет, если это признание преступления или знание преступления.

— Нет, это не то.

— Тогда у вас есть мое обещание и мистера Гудвина. Мы храним много секретов.

— Отлично. Я ранила мистера Пайла ножом, и на мне его кровь.

Я вытаращил глаза. В течение полусекунды я подумал, что она имеет в виду то, что он умер совсем не от отравления, а от того, что она прокралась наверх и вонзила в него нож, что казалось невероятным, так как врачи наверняка нашли бы дырку.

По-видимому, она продолжать не собиралась, и заговорил шеф:

— Обычно, мисс Джаконо, ранение человека считается преступлением. Когда и где это было?

— Это не было преступлением, потому что это была самозащита. — Ее богатое контральто звучало так спокойно, как будто она рассказывала нам таблицу умножения. Очевидно, она берегла интонации для своей карьеры. Она продолжала: — Это случилось в январе, около трех месяцев тому назад. Конечно, я о нем знала, о нем знают все, кто занимается шоу. Я не знаю, правда ли, что он субсидировал шоу просто для того, чтобы заполучать девушек, но, возможно, это так и было. Существует много сплетен о девушках, которые у него были, но никто не знает точно, потому что он был в этом очень осторожен. Некоторые из девушек болтали, но он — никогда. Я имею в виду не просто приглашение в театр или ресторан, я имею в виду последнюю каплю. Так говорят у нас на Бродвее. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Я могу догадаться.

— Иногда мы говорим «последний стежок», но это означает то же самое. В начале прошлой зимы он взялся за меня. Конечно, я знала о его репутации, но он субсидировал «Джека в кабине летчика», и они начали набирать состав, а я не знала, что это закончится провалом, а если девушка собирается делать карьеру, она должна быть общительной. Я несколько раз обедала с ним, танцевала и так далее, а затем он пригласил меня к себе на квартиру, и я пошла. Он сам приготовил обед — я говорила, что он был очень осторожен. Я говорила?

— Да.

— Да, так и было. Этот дом находится на Мэдисон авеню, но там никого не было. Я позволила ему поцеловать меня. Я рассчитывала на это, актрису целуют все время: и на сцене, и в кино, и на ТВ, так что какая разница? Я приходила к нему домой три раза, и не было повода для серьезных волнений, но в четвертый раз, это было в январе, он прямо на моих глазах превратился в зверя, и я была вынуждена что-то сделать. Я схватила со стола нож и ранила его. На мое платье попала кровь, и, когда я вернулась домой, я попыталась ее смыть, но осталось пятно. Платье стоит сорок шесть долларов.

— Но мистер Пайл поправился.

— О да. Я видела его после этого несколько раз, я имею в виду, случайно, но он почти со мной не разговаривал, и я с ним тоже. Я не думаю, чтобы он когда-либо рассказывал об этом кому-нибудь, но что, если рассказывал? Что если полиция об этом узнает?

Вульф хмыкнул.

— Это, конечно, было бы прискорбно. Вам бы докучали даже больше, чем сейчас. Но так как вы со мной были откровенны, вы не находитесь в большой опасности. В полиции работают не простаки. Вас бы не арестовали за убийство мистера Пайла прошлой ночью только за то, что вы, защищаясь, ранили его в январе.

— Конечно, не арестовали бы, — согласилась она. — Дело не в этом. Дело в моем отце и моей матери. Они бы об этом узнали, если бы стали задавать им вопросы, и если я собираюсь делать карьеру, то мне пришлось бы бросить дом и мою семью, а я этого не хочу. Вы понимаете? — Она наклонилась вперед. — Но, если они узнают, кто точно это сделал, кто его отравил, с этим будет покончено, и со мной будет все в порядке. Единственно, чего я боюсь, это того, что они не узнают точно, но я думаю, что вы смогли бы, если бы я помогла вам, и вы сказали вчера ночью, что вы скомпрометированы. Я не могу предложить свою помощь полиции, потому что они удивятся, почему я это делаю.

— Я понимаю, — сузил глаза Вульф. — Как вы предлагаете помочь мне?

— Ну, я представляю это таким образом. — Она была на краю кресла. — Из того, как вы объяснили вчера ночью, выходит, что одна из девушек отравила его. Она была одной из первых, кто принес тарелку в столовую, а затем она вернулась обратно и взяла другую тарелку. Я не совсем понимаю, почему она это сделала, но вы так говорите, поэтому все в порядке. Но если она вернулась за другой тарелкой, то это заняло какое-то время, и ее должна увидеть кто-нибудь из последних, и полиция должна узнать это, решив, кто были последние пять. Я знаю об этом из вопросов, которые они задают последнее время.

Итак, эта была или Пегги, или Нора, или Эллис, или Люси Морган.

— Или вы.

— Нет, это была не я. — Просто констатация факта. — Итак, это была одна из них. И она не отравила бы его просто так, не так ли? У вас должна быть весьма основательная причина, чтобы отравить человека, я это знаю! Следовательно, все, что мы должны сделать, это выяснить, кто из них имел основательную причину, и вот где я могу помочь. Я не знаю Люси Морган, но я немного знаю Кэрол и я знаю Нору, и еще лучше Пегги. А сейчас мы все вместе в этом замешаны, и я могу использовать это в качестве предлога, чтобы поговорить об этом. Я могу говорить о нем, потому что мне пришлось рассказать полиции, что я выезжала с ним несколько раз, так как меня с ним видели, и они бы это выяснили, поэтому я подумала, что лучше я расскажу все сама. Дюжина девушек выезжали с ним, — но он был так осторожен, что никто не знает, кто из них дошел до последней капли, кроме тех, кто сами об этом рассказали. А я могу выяснить, у кого из этих четверых девушек была причина, а потом рассказать вам — и с этим будет покончено.

Я поздравил себя с тем, что не получил номер ее телефона, а если бы я его получил, то вычеркнул бы безо всяких угрызений совести. Я не говорю, что девушка, которую я приглашаю на ленч, должна иметь великодушный характер, но где-то должна быть проведена граница.

Я подумал, что Вульф чувствует то же самое, я поэтому вмешался:

— У меня есть предложение, мисс Джаконо. Вы могли бы привести их сюда, всех четверых, и дать мистеру Вульфу возможность поговорить с ними. Как вы сказали, он очень умный.

Она заколебалась.

— Я не считаю, что это хорошая идея. Я думаю, что они более склонны рассказать такие вещи мне каждая отдельно.

— Вы их знаете лучше, чем я, — проворчал он. Он себя контролировал.

— И тогда, — сказала она, — когда мы выясним, у кого из них была причина, мы скажем полиции. Я смогу сказать, что видела, как она вернулась в кухню за другой тарелкой. Конечно, где я ее видела, где была она и где была я — это будет зависеть от того, кто она. Я смотрела на вас, мистер Вульф, когда я сказала, что вы могли бы, если я помогу вам, я видела выражение вашего лица. Вы не думали, что двадцатилетняя девушка могла бы помочь вам, не так ли?

Я ему посочувствовал. Наверное, ему хотелось сказать, что весьма вероятно, что двадцатилетняя ведьма может помочь, но это было бы бестактно.

— Может быть, я немного скептик, — произнес он. — Возможно, вы слишком упрощаете проблему. Мы должны рассмотреть все факторы. Возьмем первое: ее план должен был быть не только продуман заранее, но и тщательно подготовлен, так как у нее должен был быть готов яд. Поэтому она должна была знать, что мистер Пайл будет одним из гостей. Она знала?

— О да. Мы все знали. Мистер Багмен в агентстве показал нам их список и сказал, кто они такие, только ему, конечно, не пришлось рассказывать, кто такой Винсент Пайл. Это было около месяца назад, поэтому у нее было достаточно времени, чтобы достать яд. Что, этот мышьяк трудно достать?

— Совсем нет. Он часто используется для других целей. Это, конечно, одна из линий, по которой полиция наводит справки, но она знала, что так будет, а она работает неплохо. Другой момент: когда мистер Пайл увидел ее там, подающую еду, не должен ли был он насторожиться?

— Но он не видел ее. Они до этого не видели никого из нас. Она подошла сзади и подала ему тарелку. Конечно, потом он ее увидел, но он уже это съел.

Вульф упорствовал:

— Но тогда? Он был в агонии, но был в сознании и мог говорить. Почему он не обвинил ее?

Она сделала нетерпеливый жест рукой.

— Я полагаю, вы не так умны, как считаете. Он ведь не знал, что это сделала она, так как он увидел ее, когда она обслуживала другого человека и…

— Какого другого человека?

— Я не знаю. Откуда я знаю? Только это были не вы, так как вас обслуживала я. Может быть, он и не знал, что она хочет убить его. Я-то знаю, что у нее были достаточные причины, но он не знал, ведь мужчины не знают, что и как чувствуют девушки. Возьмите меня: он не знал, что я не соглашусь дойти до последней капли, считая, что я отдам свою честь и добродетель, чтобы получить роль в этой пьесе, которую он субсидировал, все равно она провалилась. — Она снова сделала жест рукой. — Я думала, вы хотите заполучить ее. А все, что вы делаете, это возражаете.

Вульф почесал нос.

— Я хочу заполучить ее, мисс Джаконо. Я намереваюсь. Но как и мистер Пайл, только по другим соображениям, очень осторожен. Я не могу позволить себе сработать неверно. Я вполне признателен вам за ваше предложение помочь. Вам не понравилось предложение мистера Гудвина пригласить их сюда в полном составе, чтобы побеседовать со мной, и, может быть, вы и правы. Но мне не нравится ваш план — из-за вас! Вы будете подходить к ним по отдельности и выспрашивать их. У преследуемой нами добычи очень плохой характер, и она является опасным хищником, а я не хочу подвергать вас риску. Я предлагаю альтернативу. Это встреча с ними мистера Гудвина, вместе с вами. Будучи опытным следователем, он знает, как обмануть их, и риск, если он будет, будет с его стороны. Если сейчас они не могут, договоритесь на сегодняшний вечер, но не здесь. Возможно, у одной из них есть подходящая квартира, а если нет, то подойдет отдельная комната в каком-нибудь ресторане. За мой счет, конечно. Вы согласны?

Теперь настала ее очередь делать возражения, и она привела их несколько. Но когда Вульф встретил их и дал ей понять, что примет ее как коллегу только в том случае, если она примет его альтернативу, она сдалась. Она сказала, что позвонит мне, чтобы сообщить, как она справилась с назначением свиданий. По ее манерам, когда она поднялась, чтобы уйти, можно было подумать, что она торговалась в магазине из-за сумочки, и снисходительно уступила мнению клерка.

После того, как я любезно проводил ее и увидел, как она спускалась по семи ступенькам на тротуар, я вернулся в кабинет и застал Вульфа сидящим с закрытыми глазами и с кулаками, лежащими на ручках кресла.

— Дайте деньги, — сказал я.

— На что? — прорычал он.

— На нее против всех остальных. Она прекрасно знает, у кого была достаточная причина и в чем она заключалась. Стало слишком горячо, и она решила, что лучший путь увернуться от удара — это свалить все на какую-нибудь подругу.

— Наверняка она свалит. Женщина, у которой нет укоров совести, не остановится ни перед чем. Но почему она решила прийти ко мне? Почему она сама не приготовила это «пушечное мясо» и не преподнесла его полиции?

— Я не знаю, но как предположение: она боялась, что фараоны окажутся слишком любопытными и выяснят, как она спасла свою честь и добродетель, и доложат ее матери и отцу, и отец ее отшлепает. Могу я также предположить, почему вы предпочли вашу альтернативу, вместо того чтобы заставить ее привести их всех сюда для вас.

— Она бы не привела. Она так сказала.

— Наверняка она привела бы, если бы вы настояли. Это ваше предложение. Мое же таково, что вы еще не достаточно доведены до отчаяния для того, чтобы принимать сразу пять женщин вместе. Когда вы приказали мне привести целую дюжину, вы чертовски хорошо знали, что это не может быть сделано, даже мной. О'кей, я хочу инструкции.

— Позднее, — проворчал он и закрыл глаза.

Глава 5

Это происходило на четвертом этаже старого дома без лифта на Девяностой Западной улице около Амстердам-авеню. Я не знаю, что там была еще, кухня или спальня, потому что единственная комната, которую я видел, была та, в которой мы сидели. Это была комната средних размеров, и кушетка, и стулья, и пледы имели очень уютный вид, такой тип уюта, когда мебелью пользуются в течение пятидесяти или шестидесяти лет несколько поколений людей. Стул, на котором я сидел, имел шаткую ножку, но в этом нет ничего страшного, если об этом помнить и не делать никаких неожиданных и резких движений. Меня гораздо больше тревожила тонкая маленькая подставка у моего локтя, на которой стоял мой стакан молока. Я могу пить молоко всегда и предпочел его «Бабл-Пэн», как было написано на этикетке дешевой бутылки, которую они пили. Было десять часов вечера. Среда.

Хозяйками были рыжеволосая с молочной кожей Пегги Чоут и девушка с большими карими глазами и ямочками на щеках, Нора Ярет, снимавшие эту квартиру.

Когда мы приехали с Эллен Джаконо, по пути заехав на такси за Люси Морган, стоявшей на углу, там уже была Кэрол Эннис прекрасным профилем и пшеничными волосами. Это была очень привлекательная компания, хотя, конечно, они не были так живописны, как в длинных пурпурных одеяниях. Девушки всегда лучше смотрятся в форме или в костюмах. Возьмите к примеру медицинских сестер или лифтерш.

Теперь я называл ее Эллен не потому, что мне этого хотелось, а потому, что занимаясь детективным бизнесом, вам приходится быть общительным, сохраняя, конечно, честь и добродетель. В такси, до того, как мы взяли Люси Морган, она сказала мне, что она продумала это и сомневается, удастся ли выяснить, у кого из них была достаточная причина, чтобы убить Пайла, или, так она считала, так как Пайл был очень осторожен, когда приглашал девушку к себе в квартиру. Единственным путем было бы вызвать кого-нибудь из них на откровенность, и Эллен сомневалась, сможет ли она до этого добраться, так как это было бы признанием в убийстве. Также не сомневалась она и в том, что я не смог бы это сделать. Поэтому лучший путь для Эллен и для меня — это обсудить все после проведения с ними вечера и решить, кто из них больше всего похож на преступника, а затем она сказала бы Вульфу, что она видела, как эта девушка возвращалась в кухню и взяла другую тарелку, а Вульф рассказал бы полиции, и все было бы в порядке.

Нет, мне не хотелось называть ее Эллен. Мне бы только хотелось как можно скорее оказаться от нее подальше, чтобы вообще ее никак не называть.

Эллен объявила причину вечеринки — объявила им, — сказав, что она устраивается для того, чтобы выяснить через меня, что сделали и чем занимаются Ниро Вульф и фараоны и тогда они узнают, в каком они все находятся положении. Эллен была уверена, как она им сказала, что они развяжут мне язык, так как ей приходилось со мной встречаться, и она нашла меня очень милым и симпатичным. Поэтому хозяйки с помощью «Бабл-Пэн» создали веселую и интимную обстановку, хотя я и предпочел молоко. Я подозревал, что, по крайней мере, одна из них, Люси Морган, предпочла бы виски, или джин, или ром, или водку, а может быть, и они все, но тогда я мог бы подумать, что они не только милые трудолюбивые актрисы.

Они не выглядели веселыми. Я бы не сказал, что они были измучены, но румянец сошел. И они не купились на рекламу Эллен, какой я милый и симпатичный. Они были настроены абсолютно скептически, и меня измеряли косыми взглядами, особенно Кэрол Эннис, сидевшая со скрещенными ногами и вскинутой головой на кушетке. Это она просила меня после нескольких замечаний о том, как это ужасно и бесшумно произошло, насколько я хорошо знаю шефа-повара и другого человека в кухне. Я сказал ей, что она может Фрица забыть. Он был полностью вне подозрений, и во, всяком случае, он стоял у плиты, когда они брали тарелки. Что касается Золтана, я сказал, что, хотя я знаю его долгое время, мы близки не были, но это к делу не относится, потому что, допуская, что ему было известно, кого из гостей какая девушка будет обслуживать. И если он отравил одну из порций и видел, что нужная девушка взяла ее, почему же она или какая-то другая девушка вернулась обратно за другой тарелкой?

— Это не доказано, то, что она вернулась, — заявила Кэрол. — Ее никто не видел.

— Никто и не заметил, — я не был агрессивен, мне полагалось быть милым и симпатичным. — Она не была замечена, когда вышла из столовой, потому что внимание всех девушек, находившихся там, было сосредоточено на Феликсе и Мэриэнн Квин, у которой соскользнул блин, а мужчины не обратили на нее внимания. Единственное место, где могли ее заметить, это коридор через кладовую, и, если она встретила там другую девушку, она могла бы остановиться и поправить волосы или еще что-нибудь. В любом случае одна из вас должна была вернуться обратно за второй тарелкой, потому что, когда Фэри Фабер пришла за своей тарелкой, там не было ни одной.

— Почему вы говорите «одна из нас»? — потребовала Нора. — Если вы имеете в виду одну из нас здесь присутствующих, то там нас было двенадцать.

— Я действительно имею в виду одну из вас здесь, но это говорю не я, я цитирую полицию. Они считают, что это была одна из вас, так как вы были пятью последними.

— Откуда вы знаете, что они думают?

— Я не могу этого сказать, но я знаю.

— Я знаю, что я думаю, — заявила Кэрол. Она разняла ноги и придвинулась к краю кушетки, чтобы достать туфли. — Я думаю, это был Золтан. Я читала в «Газетт», что он шеф у Рустермана, а Ниро Вульф — попечитель и потому он там является хозяином, и я думаю, что Золтан ненавидел его по какой-то причине и пытался его отравить, но он дал отравленную порцию не той девушке. Ниро Вульф сидел прямо рядом с Пайлом.

Не было смысла говорить ей, что она просто игнорирует тот факт, что одна из них вернулась обратно за второй порцией, поэтому я просто сказал:

— Никто не может заставить вас не думать. Но я очень сомневаюсь, что полиция это купит.

— А что бы они купили? — спросила Пегги.

Мое личное чувство по отношению к Пегги было смешанным. За — она узнала меня и назвала, против — она обвинила меня в любви к самому себе.

— Все это произойдет, — сказал я ей, — как я сказал, они считают, что одна из вас пятерых вернулась назад за одной тарелкой, и поэтому они должны думать, что одна из вас дала яд Пайлу, потому что какая может быть другая возможная причина для обслуживания второй порции? Они бы не купили ничего, что не подходит к этому. Вот почему исключаются все другие, включая Золтана. — Я посмотрел на Кэрол. — Простите, мисс Эннис, но так оно и есть.

— Они — это сборище остолопов, — заявила Люси Морган. — Они получили идею и затем даже не вылезли из комнаты за какой-нибудь другой. — Она сидела на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к кушетке. — Я согласна с Кэрол, что не доказано, что кто-то из нас вернулся обратно за другой тарелкой. Ведь Золтан сказал, что он не видел, чтобы кто-нибудь вернулся. Не так ли?

— Да. Он и сейчас так говорит.

— Тогда он тоже остолоп. И он сказал, что никто не взял две тарелки. Не так ли?

— Да. Он и сейчас это повторяет.

— Тогда, как они могут знать, в чем он не прав? Мы все нервничали, вы это знаете. Может быть, одна из нас взяла две тарелки вместо одной, и, когда она пришла в столовую, у нее оказалась лишняя, и она избавилась от нее, отдав какому-то гостю, у которого тарелки не было.

— Почему же она тогда об этом не сказала? — спросил я.

— Потому что она была напугана. То, как Ниро Вульф на нее набросился, могло испугать кого угодно. А сейчас она не скажет об этом, потому что она подписала бумагу и теперь еще больше напугана.

Я покачал головой.

— Мне жаль, но если вы это проанализируете, то увидите, что оно не подойдет. Это очень сложно. Вы можете проделать такой опыт, какой я делал днем. Возьмите двадцать четыре кусочка бумаги и на двенадцати из них напишите имена гостей и положите их так, как они сидели за столом. На двенадцати других кусочках напишите имена двенадцати девушек. Затем попытайтесь манипулировать двенадцатью кусочками с девушками так, чтобы одна из них или принесла две тарелки сразу и не дала одну из них Пайлу, или вернулась обратно за второй тарелкой и не дала ни первую, ни вторую Пайлу. Это невозможно. Так как, если бы одна из этих вещей случилась, то не могло бы быть перепутано один раз, тогда тарелки должны были быть перепутаны два раза. Так как там путаница произошла только один раз, у Пайла не было возможности быть обслуженным девушкой, которая не принесла две тарелки сразу или вернулась обратно за второй тарелкой. Поэтому теория, что девушка принесла невинно две тарелки, отпадает.

— Я в это не верю, — решительно заявила Нора.

— Это не вопрос веры, — я все еще был симпатичным. — Вы также можете сказать, что вы не верите в то, что два плюс два — четыре. Я покажу вам. Можно мне немного бумаги? Какой-нибудь старой?

Нора пошла к столу и принесла бумагу.

Я взял мою ручку и написал двадцать четыре фамилии, оставив между ними промежутки, и разорвал бумагу на двадцать четыре кусочка. Затем я встал на колени на ковер и разложил двенадцать кусочков с именами гостей в том порядке, в каком они сидели за столом — не потому, что это имело значение, а так было проще. Девушки собрались вокруг. Нора опустилась на колени лицом ко мне. Люси придвинулась поближе и оперлась на локти. Кэрол подошла и присела рядом со мной на корточки, Пегги шлепнулась на ковер с другой стороны, а Эллен встала сзади Норы.

— О'кей, — сказал я, взял «Квин» и положил за «Лейкрафтом». — Об этом спора нет. Мэриэнн Квин взяла первую тарелку и отдала ее Лейкрафту. Помните, что была только одна путаница, начатая Пегги, когда она увидела, что Пайл уже обслужен, и отдала свою тарелку Ниро Вульфу. Попытайтесь взять какую-нибудь девушку и предположить, что она принесла вторую тарелку или принесла две сразу, если вы еще думаете, что это могло случиться и что она обслужила Пайла или начала вторую путаницу.

Моя память имела длительную тренировку, связанную с характером и давлением Ниро Вульфа, но я бы никогда не предпринял, чтобы отчитаться, столько комбинаций, сколько попытались сделать они, ползая вокруг меня по полу, даже если быть очень заинтересованным в этом.

Они убили на это полчаса или больше. Наиболее настойчивой была Пегги Чоут, рыжеволосая. После того, как все остальные отказались, она еще осталась, хмурясь и кусая губы, опираясь то на одну руку, то на другую. Наконец она сказала «ерунда», протянула руку и смешала кусочки бумаги гостей и девушек, поднялась и вернулась на стул. Я оставался таким же.

— Это просто трюк, — сказала Кэрол Эннис, снова возвратившись на кушетку.

— Я все еще не верю в это, — объявила Нора Ярет. — Я не верю, что одна из нас умышленно отравила человека, одна из нас, сидящих здесь. — Ее большие карие глаза остановились на мне. — Боже мой, посмотрите на нас! Укажите ее! Укажите на нее. Ну, укажите!

Это, конечно, и было тем, из-за чего я здесь находился — не указать ее точно, а, по крайней мере, получить намек. У меня была неопределенная надежда, что это может получиться, если понаблюдать, как они манипулируют кусочками бумаги, но это не произошло. Я ожидал, что Эллен Джаконо начнет с девушками болтовню на тему образа жизни Винсента Пайла, но она, по-видимому, это решила оставить на меня. С тех пор, как мы приехали, она не сказала больше двадцати слов.

— Если бы я мог указать ее, — сказал я, — и я бы не беспокоился об остальных. Также и фараоны, если бы они могли указать ее. Раньше или позже они, конечно, найдут ее, но начнет казаться, что им придется получить это с другого конца. Мотив. Им придется выяснить, у кого из вас был мотив, и они это рано или поздно выяснят. И в этом, может быть, я могу помочь. Я могу сказать, помочь не им, а помочь вам. Не той, которая его убила, а остальным. Эта мысль пришла мне, когда я узнал, что Эллен Джаконо призналась, что она несколько раз выезжала с Пайлом прошлой зимой. Что, если бы она сказала, что этого не было? Когда полиция выяснила бы, что она солгала, а они это выяснили бы, она уже была бы в какой-то мере соучастницей. Это не доказало бы, что она его убила, но могло бы быть неприятным. Я понимаю так, что все остальные из вас отрицали, что они когда-либо имели дело с Пайлом. Правильно, мисс Эллен?

— Конечно. — Она вздернула подбородок. — Конечно, я встретилась с ним. Однажды, когда он пришел за кулисы в «Короне» и однажды где-то на вечере, и еще раз, я не помню где.

— Мисс Морган?

Она улыбнулась кривой улыбкой.

— Это вы называете помочь нам? — потребовала она.

— Это может привести к тому,что я буду знать, в каком вы положении. Кроме того, у фараонов есть ваше заявление.

Она передернула плечами.

— Я работаю дольше, чем Кэрол, поэтому мне пришлось разговаривать с ним больше, чем ей. Однажды я танцевала в «Фламинго», два года назад. Это было самое близкое, что у меня с ним было.

— Мисс Чоут?

— Я была лишена этой чести. Я приехала в Нью-Йорк только прошлой осенью. Из Монтары. Мне как-то на расстоянии показали его, но он не отпечатался у меня в памяти.

— Мисс Ярет?

— Он был на Бродвее, — сказала она. — Я на ТВ.

— Эти двое даже не встречаются?

— О, конечно, единственное место, где я как-то видела великого Пайла, — это у Сорди, но я не была с ним знакома.

Я хотел скрестить ноги, но среагировала шаткая ножка стула, и я подумал, что лучше не надо.

— Так вот, вы все, — сказал я, — скомпрометированы. Если одна из вас отравила его, и хотя мне просто ужасно говорить об этом, но я не вижу другого пути, то одна из вас лжет, если вы виделись с ним больше, чем предполагаете, вам лучше побыстрее это вспомнить. Если вы не хотите говорить фараонам, расскажите мне, расскажите мне сейчас, я передам это дальше и скажу, что я выпытал это из вас. Поверьте мне, что вы будете сожалеть, если не сделаете это.

— Арчи Гудвин, — сказала Люси, — лучший друг девушек. Мой закадычный друг.

Больше никто ничего не сказал.

— На самом деле, — подтвердил я, — я ваш друг, всех вас, кроме одной. Я испытываю дружеские чувства ко всем хорошеньким девушкам, особенно к тем, кто работает, и я восхищаюсь и уважаю вас за то, что вы хотели заработать честные пятьдесят долларов за то, чтобы принести тарелки с едой куче мелочно требовательных людей. Я ваш друг, Люси, если вы не убийца.

Я откинулся назад, позабыв про шаткую ножку стула, но он не возражал. Настало время помешать личному плану Эллен.

— Еще одна вещь. Вполне возможно, что кто-нибудь из вас видел, как она возвращалась на кухню за другой тарелкой, но вы не сказали о том, потому что не хотели выдавать ее. Если это так, то скиньте этот груз сейчас. Чем дольше он висит, тем горячее становится. Когда он станет слишком давить на вас, и вы решите, что вы должны рассказать об этом, будет, может быть, слишком поздно. Если вы завтра пойдете с этим к фараонам, то, возможно, они не поверят вам. Они уже решат для себя, что это сделали вы и пытаетесь спасти себя. Если вы не хотите рассказать мне здесь, и сейчас перед ней, пойдемте со мной в кабинет Ниро Вульфа, и мы поговорим там.

Они обменялись взглядами, и это не были дружеские взгляды. Когда я приехал, ни одна из них, наверное, исключая убийцу, не верила, что среди них присутствует отравительница, но сейчас они все верили, или, по крайней мере, они думали, что «она может быть», и когда пришло это чувство — прощай, дружба. Было бы полезно, если бы я смог уловить страх в одном из взглядов, но страх, подозрение и неловкость часто так похожи, что их не отличить по отдельности.

— Вы помогли, — едко сказала Кэрол Эннис. — Теперь вы заставили нас ненавидеть друг друга. Теперь каждая из нас подозревает каждую.

Я отбросил милое симпатичное лицо.

— Это только временно, — сказал я ей. Я взглянул на мои часы. — Еще нет полуночи. Если я заставил вас осознать, что это не продукция Бродвея, а также и не ТВ, и что чем дольше откладывается расплата, тем хуже будет для каждой из вас, то тогда я вам помог. — Я встал. — Пойдемте. Я не скажу, что мистер Вульф сможет сделать это одним щелчком пальцев, но он может удивить нас. Он много раз удивлял меня.

— Хорошо, — сказала Нора. Она поднялась. — Пойдемте. Это становится слишком мучительно. Пойдемте.

Я не собираюсь сказать, что это было то, за чем я пришел. Я полагаю, что это было сделано моим языком. Если я приеду с этой бригадой, и Вульф уже пошел спать, то он, почти наверняка, откажется играть. Если даже он еще не лег, то мог отказаться работать просто, чтобы дать мне урок, так как я не следовал его инструкциям. Эти мысли пронеслись в моей голове, когда вскочила Пегги Чоут, и Кэрол Эннис начала вставать с кушетки.

Но мои страхи были напрасны. Борьба с Вульфом всегда безуспешна. Дверь в другом конце комнаты, которая была приоткрыта, неожиданно распахнулась, и там стояла двуногая фигура с плечами, они почти равнялись дверному проему.

Я узнал сержанта Перли Стеббинса из Манхэттенского отдела по расследованию убийств. Он двинулся вперед, гаркнув:

— Я удивляюсь на вас, Гудвин. Эти леди должны немного поспать.

Глава 6

Конечно, я был обезьяной. Если бы тем, кто подшутил надо мной, был Стеббинс, я полагаю, я бы подскочил к окну и выпрыгнул из него. Упасть на тротуар с высоты четвертого этажа было бы достойным концом для обезьяны, и это было бы даже не хуже, чем жить, будучи обманутым Перли Стеббинсом. Но ясно, что это было сделано не им. Это была Пегги Чоут, или Нора Ярет, или же обе. Перли просто принял приглашение прийти и послушать.

Поэтому я сохранил спокойствие. Сказать, что я был весел, было бы преувеличением, но я не завизжал и не стал рвать на себе волосы.

— Приветствую, — сказал я сердечно. — И милости прошу. Я удивлялся, почему вы не присоединились к нам, вместо того чтобы стоять там в темноте.

— Еще бы! — Он подошел ко мне на расстояние вытянутой руки и остановился. Затем повернулся. — Вы можете успокоиться, леди. — И повернулся снова ко мне. — Вы находитесь под арестом за препятствование ведению следствия. Пойдемте.

— Минуточку. У вас впереди целая ночь. — Я повернул голову. — Конечно, Пегги и Нора знали, что этот герой находится там, но я…

— Я сказал пойдемте, — гаркнул он.

— А я сказал минуточку. Я собираюсь задать пару вопросов. Я не думаю сопротивляться аресту, но из-за долгого пребывания на коленях у меня в ногах судорога, а если вы торопитесь, вам придется меня нести.

Я огляделся.

— Я хотел бы знать, все ли знали. Вы, мисс Джаконо?

— Конечно, нет.

— Мисс Морган?

— Нет.

— Мисс Эннис?

— Нет, я не знала, но я думаю, что вы знали. — Она вскинула голову, и блеснул пшеничный шелк. — Это было унизительно. Сказать, что вы хотите помочь нам, чтобы мы заговорили при подслушивании полисмена.

— И после этого он меня арестовывает.

— Просто сцена.

— Я бы хотел, чтобы это было так. Спросите ваших приятельниц Пегги и Нору, знал ли я, только я полагаю, вы не поверили бы им. Они знали и не сказали вам. Вы бы лучше подумали все обо всем, что вы сказали. О'кей, сержант, судорога прошла.

Он на самом деле хотел взять меня под руку, но я пошел, и он этого не сделал.

Я открыл дверь в холл. Конечно, он пропустил меня вперед, чтобы спуститься вниз на три этажа. Ни один фараон с его умом не стал бы спускаться с лестницы впереди опасного преступника.

Когда мы спустились на тротуар, и он велел мне повернуть влево, я спросил:

— Почему не наручники?

— Кривляйтесь, если вам хочется, — проворчал он.

Он взял такси на Амстердам-авеню и, когда мы были уже внутри и ехали, я заговорил:

— Я думал о законах, о свободных и тому подобном. Возьмем, например, незаконный арест. И возьмем препятствование проведению следствия. Если человек арестован за препятствование проведения следствия и выясняется, что он этого не делал, делает ли это арест незаконным? Я хотел бы знать больше об этом законе. Я полагаю, мне придется спросить адвоката, Натаниэль Паркер должен знать.

Напоминание о Паркере, адвокате, которого в случае надобности использует Вульф, дошло до него. Ему приходилось видеть Паркера в действии.

— Они вас слышали, — сказал он, — и слышал я, и я сделал несколько заметок. Вы вмешались в расследование убийства. Вы им цитировали полицию, вы так сказали. Вы рассказали им, что думает полиция и что она делает, а также, что собирается делать. Вы играли с ними в игру с этими кусочками бумаги, чтобы показать им точно, как это представляется. Вы пытались вынудить их рассказывать вам вместо полиции, и вы собирались взять их к Ниро Вульфу, чтобы он мог вытянуть из них все, и у вас даже не было оправдания, что Вульф представляет клиента. У него нет клиента.

— Неверно. Есть.

— Какого черта у него есть. Назовите ее.

— Не ее, его, Фриц Бренер. Он в ярости, потому что приготовленная им еда была отравлена и убила человека.

— Очень удобно иметь клиента, живущего прямо в доме.

— Вы должны признать, что детектив с лицензиями имеет право вести расследование от имени клиента.

— Я ничего не признаю.

— Это разумно, — сказал я утвердительно. — Вам не следует ничего признавать. Когда против вас будет возбуждено дело о незаконном аресте, два к одному, что шоферы такси могут давать свидетельские показания. Шофер, вы нас слышите?

— Конечно, я вас слышу, — прокричал он. — Это очень интересно.

— Тогда следите за вашим языком, — сказал я Перли. — Вы можете поплатиться годовым жалованьем. Что касается цитирования полиции, я просто сказал, что они считают, что это была одна из этих пяти, и когда Кремер говорил об этом Вульфу, он не сказал, что это конфиденциально. Что касается того, что думает полиция, те же комментарии. Что касается этой игры с ними, почему нет? А что касается попытки вынудить их рассказать мне, я даже совсем не собираюсь это комментировать, я не хочу быть грубым. Это, должно быть, просто оговорка. Если вы спросите меня, почему я не заартачился там, в квартире, и не высказал эти соображения тогда и там, какая в этом польза? Вы испортили вечер. Они бы не пошли вниз со мной. К тому же я сэкономил деньги Вульфа, потому что вы меня арестовали, и поэтому плата за такси приходится на счет города Нью-Йорка. Я еще под арестом?

— Чертовски правильно. Вы под арестом.

— Это может оказаться неблагоразумием. Вы его слышали, шофер?

— Конечно, я его слышал.

— Прекрасно. Попытайтесь это запомнить.

Мы ехали по Девятой авеню и по световому сигналу остановились у Сорок второй улицы.

Когда свет сменился, Перли велел шоферу перебраться к обочине, тот стал возражать. В это время ночи и так большие интервалы. Перли что-то вытащил из кармана, показал шоферу и сказал:

— Отправляйся к Куку и возвращайся через десять минут, — и тот вылез и пошел.

Перли повернул голову взглянуть на меня.

— Я заплачу за Кука, — сказал я. Он это проигнорировал.

— Лейтенант Роуклифф ждет нас на Двадцатой улице.

— Прекрасно. Можно дать вам пять, что даже под арестом через десять минут я смогу заставить его заикаться.

— Вы не под арестом.

Я наклонился вперед, чтобы взглянуть на счетчик.

— Девяносто центов. Отсюда мы поделим пополам.

— Черт побери, бросьте кривляться, если вы думаете, что я струсил, то вы ошибаетесь. Я просто не вижу в этом никакой пользы. Если я доставлю вас под арестом, я чертовски хорошо знаю, что вы сделаете. Вы замолчите. Мы не сможем вытянуть из вас ни звука, а утром вы позвоните по телефону, и придет Паркер. Что это нам даст?

Я мог бы сказать: «судебный иск за незаконный арест», но это было бы недипломатично, поэтому я сделаю так:

— Только удовольствие от моей компании.

У Перли и Кэрол была только одна сходная черта, только одна: отсутствие чувства юмора.

— Но, — сказал он, — лейтенант Роуклифф ждет вас, и вы — важный свидетель по делу об убийстве.

— Вы могли бы арестовать меня, как важного свидетеля, — предложил я.

Он произнес слово, которое порадовало меня тем, что его не слышал шофер, и затем добавил:

— Вы бы заткнулись, и утром вас бы не выпустили под залог. Сейчас больше полуночи, но лейтенант ждет вас.

— Он гордый человек, Перли, — и я был не так далек от того, чтобы сказать ему, что ему нечем гордиться. Он неплохой фараон — как все фараоны. У меня было искушение подразнить его еще, чтобы посмотреть, сколько времени потребуется, чтобы он дошел до того, чтобы попросить меня выйти из машины, но было поздно, и мне было нужно поспать.

— Вы понимаете, — сказал я, — что это напрасная трата времени и энергии. Вы можете рассказать ему все, о чем мы говорили, и если он попытается прийти к другим взглядам относительно меня, я просто начну шутить, а он начнет заикаться. Это совершенно бесполезно.

— Да, я знаю, но…

— Но лейтенант ждет меня.

Он кивнул.

— Это ему Нора Ярет рассказала об этом, и он послал меня. Инспектора не было рядом.

— О'кей. В интересах правосудия я дам ему час. Понятно? Точно один час.

— Понятно должно быть и мне. — Он был настойчив. — Когда мы приедем туда, вы в его распоряжении, а он к вашим услугам. Я не знаю, сможет ли он устоять против вас целый час.

Глава 7

На следующий день в полдень в четверг Фриц стоял у конца письменного стола Вульфа, консультируясь с ним по важному вопросу политики: переключиться ли к другому источнику поставки.

Я сидел, зевая, за моим столом. Было уже больше двух часов, когда я вернулся домой, поболтав с лейтенантом Роуклиффом, и с девятью часами сна за две ночи я очень отстал от нормы.

Прошел уже час после того, как Вульф в одиннадцать часов утра спустился вниз после своего свидания с орхидеями. И большую часть этого часа я докладывал, а Вульф слушал.

Описание моего визита к Роуклиффу заняло только пару фраз, поскольку единственной деталью, представляющей какой-то интерес, было то, что мне понадобилось восемь минут на то, чтобы он начал заикаться, но Вульф хотел знать подробно мою беседу с девушками, а также мои впечатления и заключения.

Я сказал ему, что моим основным заключением является то, что единственным путем, которым она может быть поймана, исключая удачу, может быть следующий: взять несколько дюжин человек и, действуя обычными методами, узнавать, как она достала яд после ее связи с Пайлом.

— И, — добавил я, — ее связь с Пайлом может быть безнадежной. Фактически это так и есть. Если это Эллен Джаконо, то все, что она нам сказала, помочь не может. Если то, что она нам сказала, правда, то у нее не было причин убивать его, а если это неправда, как вы собираетесь доказать это?

Если же это одна из других, она, конечно, не дура, и может не быть абсолютно ничего, что могло бы связать ее.

Быть очень осторожным с посетительницами в своей квартире — прекрасно, пока ты жив, но это имеет свою отрицательную сторону, если одна из них накормит тебя мышьяком. Это может спасти ее шею.

Он поблагодарил меня без всякого энтузиазма.

— В сущности, ты считаешь, что это должно быть оставлено для полиции. У меня нет нескольких дюжин людей. Я могу разоблачить ее только благодаря везению.

— Правильно. Или благодаря гениальности. Это ваша сфера. Мои заключения — не для гениев.

— Тогда какого дьявола ты собирался привести их ко мне в полночь? Не отвечай. Я знаю. Чтобы подразнить меня.

— Нет, сэр. Я рассказывал вам. Я потерпел с ними поражение, чего я добился — это то, что они искоса поглядывали друг на друга. И это все. Я продолжал болтать и неожиданно услышал, как приглашаю их пойти со мной домой под предлогом того, что я хочу, чтобы они обсудили это с вами, но что наверное, было просто прикрытием определенных инстинктов, на которые каждый мужчина имеет право. Они — очень привлекательные девушки, все, кроме одной.

— Которой?

— Я не знаю. Это то, над чем мы работаем.

Он наверняка завел бы с этим волынку, если бы не вошел Фриц, чтобы представить проблему водяного кресса. Пока они боролись с этим, обсуждая проблему со всех сторон, я повернулся к ним спиной так, чтобы я мог позевать наедине.

Наконец они кончили с этим, решив что-то, а потом я услышал, что Фриц говорит:

— Есть еще одно дело, сэр. Сегодня утром мне звонил Феликс. Он и Золтан хотели бы встретиться с вами после ленча, и я бы хотел присутствовать. Они предложили половину третьего, если это будет удобно для разговора.

— В чем дело? — потребовал Вульф. — Что-нибудь не в порядке в ресторане?

— Нет, это касается несчастья во вторник вечером.

— Что об этом?

— Для них будет лучше рассказать вам самим. Это касается их.

Я повернулся, чтобы взглянуть на лицо Фрица. Утаили ли от нас что-нибудь Феликс и Золтан? Выражение в лице Фрица ничего мне не рассказало, но оно кое-что рассказало Вульфу: то было неразумно настаивать на том, чтобы узнать о деле Феликса и Золтана, так как Фриц сказал все, что собирался сказать. Нет человека более услужливого, чем Фриц.

Но также нет человека более непоколебимого, если он занял какую-то позицию. Поэтому Вульф просто сказал, что в половине третьего будет вполне удобно.

Когда Фриц вышел, я предложил пойти на кухню и посмотреть, смогу ли я из него что-нибудь вытянуть, но Вульф сказал «нет», по-видимому, это не срочно.

Как оказалось, было совсем не так. Вульф и я были еще в столовой, когда в 2 часа 22 минуты зазвонил дверной звонок, и Фриц открыл дверь.

Когда мы прошли через холл в кабинет, Феликс уже сидел в красном кожаном кресле. Золтан был в одном из желтых, а Фриц стоял.

Фриц снял передник и надел куртку, что было вполне правильно. Люди не посещают деловые встречи в передниках.

Когда мы обменялись приветствиями, а Фрицу было сказано сесть, что он и сделал, мы с Вульфом сели за наши письменные столы.

Заговорил Феликс:

— Вы не возражаете, мистер Вульф, если я задам вопрос? Прежде, чем я скажу, почему мы пришли на эту встречу?

Вульф сказал:

— Нет, продолжай.

— Потому что мы хотели бы знать это прежде всего. У нас создалось впечатление, что полиция не делает никаких успехов. Они этого не сказали, они ничего нам не говорят, но у нас такое впечатление — это правда?

— Это было правдой в два часа утра, то есть двенадцать часов назад. Может быть, сейчас они что-то узнали, но я сомневаюсь в этом.

— Вы считаете, что они скоро сделают успехи?

— Я не знаю, я могу только предполагать. Арчи считает, что если им нечаянно не повезет, то они будут расследовать еще долго, а может, и вообще это закончится провалом. Я склонен согласиться с ним.

Феликс кивнул.

— Это то, чего мы боялись — Золтан, и я, и остальные в ресторане. Это приводит к печальным последствиям. Некоторые из наших наиболее хороших постоянных посетителей еще отпускают шутки, но большая часть уже не шутит, а некоторые совсем не приходят. Мы их понимаем. Если метрдотель и один из наших шеф-поваров ассистируют на обеде, где гостю было подано отравленное блюдо — это неприятно. Если…

— К черту это, Феликс! Я признал свою ответственность и извинился. Вы пришли сюда, чтобы получить мрачное удовлетворение, упрекая меня?

— Нет, сэр, — он был шокирован, — конечно, нет! Мы пришли сказать, что если отравитель не будет быстро раскрыт, то для ресторана это будет весьма плохо. Поэтому, не надеясь на полицию, мы обращаемся к вам. Мы знаем, что только вы можете решить этот вопрос быстро и окончательно. Мы знаем, что неприлично платить вам из фондов ресторана, так как вы его попечитель. Поэтому мы заплатим собственными деньгами. Этой ночью было собрание персонала, и все будут участвовать, в нужных пропорциях. Мы обращаемся к вам.

Золтан протянул руку.

— Тьфу! — хмыкнул Вульф.

Я ему сочувствовал. Не только сам факт их безграничного доверия был лестным, но также их просьба, вместо требования, хотя он сам втянул их в это, были очень трогательными.

Но человек с длительной репутацией грубого и тяжелого характера не может позволить себе нежные чувства, независимо от побуждений. Это требовало большого самоконтроля!

Феликс и Золтан обменялись взглядами.

— Он сказал «тьфу», — сообщил Золтан Феликсу.

— Я слышал, — огрызнулся Феликс. — У меня есть уши.

Заговорил Фриц:

— Я хотел присутствовать, чтобы добавить мою просьбу к их. Я предложил внести свою долю, но они сказали «нет».

Вульф оглядел их справа налево.

— Это нелепо, — заявил он. — Я сказал «тьфу» не с возмущением, а с удивлением. Я могу винить себя за путаницу, но вы предложили заплатить мне, чтобы я сорвал большой куш. Нелепо! Вам следовало бы знать, что я уже зашевелился. Арчи!

— Да, сэр. По крайней мере, вы пошевелили меня.

Он пропустил это.

— И, — сказал он им, — ваш приход очень своевременен. Перед ленчем я сидел и обдумывал ситуацию и пришел к выводу, что единственный путь, которым мы можем справиться с этим делом быстро — это заставить ее выдать саму себя. Я придумал план. Для него я нуждаюсь в помощи. В твоей, Золтан. В твоей помощи особенно. Ты мне ее окажешь? Я обращаюсь к тебе.

Золтан развел руками и поднял плечи:

— Ну, да! Но как?

— Это сложно. К тому же, это потребует большой сноровки и апломба. Как ты говоришь по телефону? Некоторые люди чувствуют себя непринужденно, а другие, при разговоре по телефону, приходят в замешательство. Ну, а ты как?

— Нет, я так не думаю.

— Если же это так, то тогда наш план не сработает. Он требует, чтобы ты позвонил пяти из тех женщин, сегодня днем. Сначала позвонишь мисс Джаконо, скажешь ей, кто ты, и попросишь ее где-нибудь с тобой встретиться, в каком-нибудь уединенном ресторане. Скажешь, что во вторник вечером ты сказал, что не видел, кто из них вернулся за второй тарелкой, так как ты был взволнован и расстроен случившимся, но позднее, когда полиция тебя спрашивала, ты вспомнил, но побоялся сказать правду, чтобы не противоречить самому себе. Однако сейчас, когда на ресторан упала дурная тень, ты теперь почувствовал, что ты должен раскрыть тот факт, что видел ее возвращение за второй тарелкой, но что перед…

— Но я ее не видел! — закричал Золтан.

— Я сказал…

— Постой, — огрызнулся на него Феликс.

Вульф продолжил:

— Но перед тем, как это сделать, ты решил обсудить это с ней. Ты скажешь, что одной из причин, почему ты молчал, было то, что ты был не в состоянии поверить в то, что такая привлекательная и очаровательная девушка, как она, могла бы быть виновна в таком преступлении. Вводное предложение. Я должен сказать с самого начала, что ты не должен пытаться повторять, как попугай, мои слова. Я даю тебе только суть, слова должны быть твоими собственными, теми, которыми ты обычно пользуешься. Ты это понимаешь?

— Да, сэр. — Руки Золтана были тесно стиснуты.

— Поэтому не пытайся запомнить мои слова. Твоя цель — заставить ее согласиться с тобой встретиться. Она, конечно, решит, что ты собираешься вымогать у нее деньги, но ты скажешь «нет». Ты попытаешься создать у нее впечатление, что ты не потребуешь денег, а будешь ожидать от нее благодарности в другой форме. Короче говоря, что ты ее желаешь! Я не могу рассказать тебе, как создать это впечатление влюбленности, я оставлю это на тебя. Единственное условие — это то, что она должна быть убеждена, что если откажется с тобой встретиться, то ты сразу же пойдешь в полицию и расскажешь правду.

— Тогда вы знаете, — сказал Золтан. — Значит, она виновна.

— Совсем нет. У меня нет ни малейшего понятия, кто виновен. Когда с ней закончишь, ты позвонишь остальным четырем и повторишь то же представление — мисс Чоут, мисс Эннис, мисс…

— О, Боже, мистер Вульф, это невозможно.

— Не невозможно, просто трудно. Ты один можешь сделать это, так как они знают твой голос. Я подумал о том, что это мог бы сделать Арчи, имитируя твой голос, но такое было бы слишком рискованным. Ты сказал, что поможешь, но в этом нет пользы, если простейшая мысль тебя пугает. Ты возьмешь это на себя?

— Я не… я бы…

— Он возьмется, — сказал Феликс. — Ему это нравится. Ему только нужно переварить. Он все сделает хорошо. Но я должен спросить, может ли он ожидать, что они все согласятся с ним встретиться? Одна виноватая — да, но все остальные?

— Конечно, нет. Надо много обсудить и устроить. Невиновные будут реагировать по-разному, согласно их характеру. Одна или больше, возможно, проинформирует полицию, и я должен на всякий случай принять меры с Кремером. Так как, возможно, что одна из невиновных согласится с тобой встретиться, Золтан, по какой-то невероятной причине, тебе придется назначить им разные часы для свиданий. Нужно решить много деталей, но это обычно. Ключ — это ты. Ты должен, конечно, корректировать. У нас дома есть несколько телефонов. Ты пойдешь в комнату Арчи и будешь говорить оттуда. Мы будем слушать тебя по другим телефонам. Арчи — в оранжерее, и я в своей комнате, Фриц в кухне, а Феликс — здесь. Арчи будет изображать другую сторону в разговоре, он более квалифицирован, чем я, чтобы имитировать ответы молодых женщин. Ты хочешь, чтобы я повторил перед репетицией суть того, что ты должен говорить?

Золтан открыл рот и закрыл:

— Да, — сказал он.

Глава 8

Сержант Перли Стеббинс в который раз за два часа передвинул свою задницу.

— Она не идет, — проворчал он.

Стул вмещал только половина его габаритов. Мы были втиснуты в угол кухни маленького ресторанчика Джона Пиотти на Четырнадцатой улице между Второй и Третьей авеню. На крохотном столике лежали его и моя записные книжки и маленький ящик, из которого выходили три шнура: два из них шли к наушникам, надетым на нас, а третий шнур шел через пол, по подвальному этажу и потом выходил в зал ресторана, где он незаметно был связан с микрофоном, спрятанным в вазе с искусственными цветами.

— Нам придется держаться, — сказал я. — С рыжими никогда не знаешь заранее.

Раскрытая страница моей записной книжки была пуста, а Перли написал в своей следующее:

Эллен Джаконо — 18.00

Пегги Чоут — 19.30

Кэрол Эннис — 21.00

Люси Морган — 22.30

Нора Ярет — 24.00

Это было у меня в голове. Если бы я записал это, от этого ничего бы не изменилось.

— Во всяком случае, — сказал Перли, — мы чертовски хорошо знаем, кто это.

— Не считайте ваших отравителей, — сказал я, — прежде чем они не вылупились.

Это было очень слабо, но я устал и все еще не выспался.

Я надеялся на небеса, что он прав, так как в противном случае операция была бы провалом. До сих пор все шло прекрасно. После получасовой репетиции Золтан был чудесен. Он сделал из моей комнаты пять телефонных звонков, и, когда он кончил, я сказал ему, что его имя должно сиять в рекламе на Бродвее. Труднейшей работой было уговорить инспектора Кремера согласиться со сроками Вульфа, но он не дал ответа на заявление Вульфа о том, что, если он настаивает на изменении правил, Золтан играть не будет. Поэтому Перли был со мной в кухне. Кремер с Вульфом — в конторе, собираясь остаться пообедать. Золтан сидел за столиком со спрятанным микрофоном, а два сыщика из бюро по расследованиям убийств, мужчина и женщина, сидели за другим столиком в двадцати футах. Одна из наиболее сложных шарад, когда-либо поставленных Вульфом.

Перли был прав, когда сказал, что мы знаем, кто она, но я был прав тоже — она еще не вылупилась.

Реакции на звонки все решили. Эллен Джаконо была возмущена, Пегги Чоут дала закончить свою речь и затем обозвала его лжецом, но она определенно не сказала, что с ним не встретится, и окружной прокурор или полиция не услышали ее звонка. Кэрол Эннис после того, как он рассказал свою установку, сказала только одиннадцать слов: «Где я могу с вами встретиться?» — и после того, как он сказал, где и когда, «Очень хорошо, я там буду». Люси Морган задабривала его, пытаясь выведать все по телефону. Наконец она сказала, что придет к нему на свидание, а затем бросилась в город и позвонила в наш звонок. Рассказала мне историю, потребовала, чтобы я сопровождал ее на свидание и настояла на встрече с Вульфом. Мне пришлось пообещать пойти, чтобы от нее избавиться. Нора Ярет назвала его различными именами, начиная с лжеца и так далее, и сказала ему, что ее друг слушает это по спаренному телефону, что почти наверняка было ложью. Ни мы, ни служители закона не услышали от нее ни звука.

Итак, это была Кэрол Эннис с волосами цвета пшеницы, что было достаточно просто, но мы не могли насыпать ей соли на хвост. Если она была действительно сообразительной и действительно сильной, она могла твердо сидеть дома и не приходить, сообразив, что когда они за ней придут с историей Золтана, она сможет сказать, что они или ошибаются, или он лжет, и мы бы оказались в безвыходном положении. Если бы она не сказала ни слова, а только бы беспристрастно держалась, она могла бы и уйти. Конечно, они бы нашли ее и вернули обратно, но если бы она сказала, что Золтан лжет и что она пришла потому, что она подумала, что ей подстроят ложное обвинение, мы бы снова оказались в безвыходном положении. Но если она была сообразительной и сильной, но том и другом не вполне достаточно, то она бы появилась в девять часов и присоединилась к Золтану.

С этого момента все опять было на нем, но это было также прорепетировано, и после представления с телефонными звонками я считал, что он выдержит.

В половине девятого Перли сказал:

— Она не идет, — и снял наушники.

— Я никогда и не думал, что она придет, — сказал я. Она — это была, конечно, Пегги Чоут, чьим часом было 7.30. — Я говорил, что с рыжими нельзя встретиться, чтобы поговорить.

Перли сделал знак Пиотти, который большую часть времени вертелся около, и тот принес кофейник с кофе и две чистые чашки. Минуты тянулись, еле двигаясь.

Когда мы опустошили чашки, я налил еще. В 20.56 я спросил:

— Я посчитаю?

— Вы будете кривляться и в аду, — тихо сказал он, так тихо, что это было едва слышно. Он всегда хрипит, когда растет напряжение, это верный сигнал.

Было четыре минуты десятого, когда микрофон донес до меня шум отодвигаемого стула, затем тихо голос Золтана, говорящий «добрый вечер», и затем женский голос, но я не смог разобрать слова.

— Недостаточно громко, — хрипло сказал Перли.

— Заткнитесь, — сказал я и вытащил ручку. — Они стоят.

Раздался шум двигаемых стульев, другие слабые звуки и затем:

Золтан: «Вы будете пить?»

Кэрол: «Нет. Я ничего не хочу».

Золтан: «Вы не съедите чего-нибудь?»

Кэрол: «Я не чувствую… может быть, да».

Перли и я обменялись взглядами. Это звучало так, как будто мы можем получить больше, чем разговор. Другой женский голос, принадлежащий миссис Пиотти: «У нас есть хороший Оссо Буко, мадам. Очень хороший. Особенный!»

Кэрол: «Нет, не мясо».

Золтан: «Может быть, сладкое?»

Кэрол: «Нет».

Золтан: «Мы будем чувствовать себя дружнее, если поедим. Спагетти с анчоусным соусом — это отлично. Я ел».

Кэрол: «Вы ели?»

Я закусил губу, но он справился с этим отлично.

3олтан: «Я здесь уже полчаса, я так хотел вас видеть. Я подумал, что мне следует что-нибудь заказать, и попробовал это. Я могу съесть даже еще одну порцию».

Кэрол: «Вы должны знать толк в хорошей еде. Пусть так».

Миссис Пиотти: «Два спагетти с анчоусами. Вино. Очень хороший кьянти».

Кэрол: «Нет, кофе».

Пауза.

3олтан: «Вы более очаровательны без вуали, но вуаль — это тоже хорошо. Это заставляет меня хотеть видеть дальше. Конечно, я…»

Кэрол: «Вы видели дальше, мистер Махэни».

3олтан: «Ах! Вы знаете мое имя?»

Кэрол: «Оно было в газете».

3олтан: «Я не жалею, что вы его знаете. Я хочу, чтобы вы знали мое имя, но было бы приятнее, если бы вы знали меня как Золтана».

Кэрол: «Может быть, когда-нибудь. Это будет зависеть… Я, конечно, не буду вас звать Золтан, если вы продолжаете думать то, что вы сказали по телефону. Вы ошибаетесь, мистер Махэни. Вы не видели, как я возвращалась за другой тарелкой, потому что я не возвращалась. Я не могу поверить, чтобы вы рассказывали обо мне такую ужасную ложь, поэтому я считаю, что вы просто ошибаетесь».

Миссис Пиотти подошла к нашему углу в кухне и прошептала мне на ухо:

— На ней вуаль.

3олтан: «Я не ошибаюсь, моя дорогая. Это бесполезно. Я знаю. Как я мог ошибиться, когда с первого момента, как я вас увидел, я почувствовал… но я не буду пытаться рассказывать вам то, что я почувствовал. Если бы кто-нибудь другой пришел и взял другую тарелку, я бы ее остановил, но не вас. Перед вами я нем. Поэтому это бесполезно».

Нуждаясь только в одной руке, чтобы писать, я использовал свободную, чтобы послать Перли поцелуй.

Кэрол: «Я вижу. Значит, вы уверены».

Золтан: «Да, дорогая. Совершенно уверен».

Кэрол: «Но вы не рассказали полиции?»

Золтан: «Конечно, нет. Как и я говорил вам».

Кэрол: «Вы рассказали Ниро Вульфу или Арчи Гудвину?»

3олтан: «Я не сказал никому. Как я мог кому-нибудь рассказать? Мистер Вульф уверен, что та, что вернулась за второй тарелкой, это та, что убила человека, дала ему яд, а мистер Вульф всегда прав. Поэтому это для меня ужасно. Мог ли я кому-нибудь рассказать, что я знаю о том, что вы убили человека? Вы! Как я мог?! Вот почему мне пришлось с вами встретиться, чтобы поговорить с вами. Если бы вы не надели вуаль, я мог бы смотреть в ваше прекрасное лицо. Я думаю, что я знаю, что мог бы там увидеть. Я увидел это в ваших глазах во вторник вечером. Я знаю, он заставил вас страдать. Я знаю, вы бы не убили человека, если бы вы не были должны. Вот почему…»

Голос замер. Это было понятно, так как миссис Пиотти прошла через дверь со спагетти и кофе, и в это время она должна была подходить к их столику.

Послышались разные звуки — она их обслуживала. Перли прошептал:

— Он заходит слишком далеко.

И я прошептал в ответ:

— Нет, он превосходен.

Подошел Пиотти и остановился, глядя в мою записную книжку. Ничего не было, пока миссис Пиотти не вернулась в кухню и не раздался голос Кэрол.

Кэрол: «Вот почему я надела вуаль, Золтан, потому что я знаю, что это у меня в глазах. Вы правы. Я это сделала. Он заставил меня страдать. Он разрушил мою жизнь».

Золтан: «Нет, моя дорогая! Ваша жизнь не разрушена. Нет! Не имеет значения, что он сделал. Он был… он…»

Я снова прикусил губу. Почему он не дал им сигнал? Ему было сказано, что нет смысла вытягивать ничего об ее отношениях с Пайлом, так как она наверняка будет лгать. Почему он не дал сигнал?

Ее голос продолжал: «Он обещал на мне жениться. Мне только двадцать два года, Золтан. Я не думала, что когда-нибудь позволю мужчине снова до меня дотронуться, но так как вы… я не знаю. Я рада, что вы знаете, что я убила его.

Да, мне легче, что вы знаете. О, мне пришлось убить его, пришлось, потому что, если бы я этого не сделала, я бы убила себя. Когда-нибудь я расскажу вам, какой дурой я была, какая я… О!»

Золтан: «Что? Что случилось?»

Кэрол: «Моя сумка! Я оставила ее в моей машине. На улице. И я не заперла дверь в машине. Голубая… Вы… Я пойду…»

3олтан: «Я возьму ее».

Послышались шум отодвигаемого стула, затем тихо его шаги и затем молчание. Но молчание было нарушено через десять секунд, тогда как у него должно было занять, по крайней мере, минуту, чтобы взять сумку и вернуться. Оно было нарушено мужским голосом, сказавшим: «Я — полицейский, мисс Эннис», и шумом, производимым Кэрол.

Перли сорвал наушник, вскочил и побежал. Я последовал за ним, держа в руке записную книжку.

Это была живописная картина. Мужчина-полицейский стоял, держа руку на плече Кэрол. Кэрол сидела неподвижно со вздернутым подбородком, глядя прямо перед собой. Женщина-полицейский, ненамного старше Кэрол, стояла с другой стороны стола лицом к Кэрол, держа обеими руками на уровне груди тарелку спагетти. Она говорила Перли:

— Она что-то положила в нее и затем спрятала что-то в платье. Я видела ее в моем зеркальце.

Я подошел. Несмотря на то что я был под присмотром, я все же сказал:

— Благодарю вас, мисс Эннис. Вы помогли. По сигналу Золтана они собирались поднять суматоху, чтобы дать ему предлог покинуть вас, но вы избавили их от хлопот. Я полагаю, вам лучше знать. Пойдем, Золтан, все кончено. Согласно плану.

Он вошел и остановился в трех шагах с голубой сумкой в руках. Когда он двинулся по направлению к нам, Перли протянул руку.

— Я возьму это.

Глава 9

Кремер сидел в красном кожаном кресле, Кэрол Эннис была в желтом кресле лицом к столу Вульфа, с Перли с одной стороны и его женской коллегой с другой.

Мужской коллега был послан в лабораторию с тарелкой спагетти и шариком бумаги, вытащенным из платья Кэрол.

Фриц, Феликс и Золтан сидели на кушетке около моего стула.

— Я не собираюсь разыгрывать вас, мисс Эннис, — говорил Вульф. — Причина, по которой я убедил мистера Кремера завести вас сюда по пути в тюрьму, та, что я нуждаюсь в утолении моей злобы. Вы оскорбили и унизили не только меня, но и одного из самых моих ценных друзей, Фрица Бренера, и двух других людей, которых я уважаю. Я создал ситуацию, которая дает вам возможность, и я хочу, чтобы они стали свидетелями вашего собственного унижения, придуманного мной, в моем присутствии.

— Хватит с этим, — проворчал Кремер.

Вульф его проигнорировал.

— Я понимаю ребячество этой причины, мисс Эннис, но искренне сознаюсь в этом. Более серьезная причина: я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы взяли на себя такой чудовищный риск, что трудно поверить в вашу нормальную психику, а мщение сумасшедшей женщине не дало бы удовлетворения. Что бы вы сделали, если бы глаза Феликса были направлены на вас, когда вы вошли с тарелкой и подошли к мистеру Пайлу? Или, если бы, когда вы вернулись в кухню за второй тарелкой, Золтан увидел бы вас? Что бы вы сделали?

Ответа нет. По-видимому, она смотрела прямо на Вульфа, но с моей стороны трудно было судить об этом, потому что на ней все еще была вуаль, Кремер попросил снять ее, но она отказалась.

Когда женщина-полицейский извлекла бумажный шарик из платья Кэрол, она спросила Кремера, снять ли ей с Кэрол вуаль, но Кремер сказал «нет». Никакого грубого обращения.

Но встает вопрос, как смотрел на нее Вульф. Он наклонился вперед в кресле, его руки лежали на столе. Он настаивал:

— Вы ответите, мисс Эннис?

Она не отвечала.

— Вы сумасшедшая, мисс Эннис?

Она не отвечала.

— Она ненормальная, Арчи?

Это было бесполезно. Когда мы одни, я не возражаю против его намеков на то, что являюсь авторитетом по женскому вопросу, но сейчас присутствовала компания. Я подарил ему взгляд и огрызнулся.

— Без комментариев.

Он повернулся к ней.

— Тогда с этим придется подождать. Я оставляю полиции такие вопросы, как приобретение вами яда и ваши отношения с мистером Пайлом. Упомяну только, что теперь вы не можете отрицать, что у вас был мышьяк, так как вы во второй раз воспользовались им сегодня вечером, несомненно, он будет обнаружен в спагетти и в бумаге, которую вы прятали в платье. И поэтому совершенно ясно, что если вы сумасшедшая, то вы к тому же злобная и безжалостная. Вы могли быть нетерпимо злы на мистера Пайла, но не на Золтана. Он предстал перед вами не как мститель или вымогатель, а как очарованный и одурманенный герой. Он предложил свое уважение и сочувствие, ничего не требуя, и вашим контрпредложением была смерть. Я бы сам…

— Вы лжете, — сказала Кэрол. Это были ее первые слова. — И он лгал. Он собирался оклеветать меня. Он не видел меня возвращавшейся за второй тарелкой, но он собирался сказать, что видел. И вы лжете. Он предъявил требования. Он угрожал мне.

Вульф поднял брови.

— Значит, вам не рассказали?

— Что не рассказали?

— Что вас подслушивали? Это еще один вопрос, который я имею к вам. Я не извиняюсь, что устроил вам ловушку, но вы заслуживаете знания о том, что вы в наших руках, так как все, что вы и Золтан говорили, было услышано двумя людьми, на другом конце провода, они подслушали и все записали. Это мистер Стеббинс из полиции, он сидит слева от вас, и мистер Гудвин.

— Вы лжете, — сказала она.

— Нет, мисс Эннис. Это не ловушка. Та уже сработала. Вы слышали это, мистер Стеббинс?

Перли кивнул. Он терпеть не мог отвечать на вопросы Вульфа.

— Арчи?

— Да, сэр.

— Золтан угрожал ей или требовал что-то?

— Нет, сэр, он следовал инструкциям.

Он повернулся к Кэрол.

— Теперь вы знаете. Я хотел быть в этом уверенным. Кончаю. Так как вы могли бы просто объяснить обиду на мистера Пайла, то я хотел бы посмотреть, как вы объясните попытку убить Золтана. Теперь моя злость утолена, и я…

— Хватит, — отрезал Кремер, вставая, — я не соглашался позволить вам поучать ее всю ночь. Ведите ее, сержант.

Когда Перли встал, раздался голос.

— Могу я кое-что сказать? — это был Фриц.

Все повернулись к нему, а он подошел к Кэрол и остановился, глядя на нее.

— Это по поводу того, о чем заметил мистер Вульф, — сказал он ей. — Он сказал, что вы оскорбили меня, и это правда. Также правда и то, что я хотел, чтобы он нашел вас. Я не могу говорить за Феликса. Вы пытались убить Золтана, — и я не могу говорить за него. Но я могу сказать за себя. Я прощаю вас.

— Вы лжете, — сказала Кэрол.

УБИЙСТВО НА РОДЕО

Глава первая

Кэл Бэрроу стоял возле задних ног, вытянув руку и обхватив скрученное лассо, накинутое на луку ковбойского седла. Его иссера-голубые глаза – по крайней мере, та их часть, что виднелась из-под полуопущенных век, – были устремлены на меня. Говорил он тихо и вяло, да еще через открытую дверь снаружи доносился гомон веселой компании, но у меня хороший слух.

– Да ничего страшного, – говорил он. – Вообще-то я хотел спросить у вас, как бы мне спустить шкуру с одной гадины в этом городе. – Чтобы передать, как фраза прозвучала в действительности, мне пришлось бы написать ее так: «Ващет, я хател прасить у вас, как бы мне спустить шкуру с адной хадины», но это слишком сложно, и в дальнейшем все звуковые эффекты я оставляю на ваше усмотрение, если вам охота напрягаться.

Я водил пальцами вверх-вниз по гладкому стремянному ремню, дабы наблюдатели, если таковые имелись, решили, будто мы обсуждаем седло.

– Полагаю, – отозвался я, – гадина эта двуногая.

Тут из-под арки появилась и направилась к двери на террасу каугерл по имени Нэн Карлин, шатенка, в расстегнутой до ложбинки на груди розовой шелковой рубашке и полагающихся по неписаному ковбойскому уставу «ливайсах». Она старательно поднимала каблуки расшитых сапог, норовя пробиться сквозь ворс кашанского ковра, обошедшегося Лили Роуэн в четырнадцать тысяч баксов.

Я вынужден был немного повысить голос, чтобы ей не пришлось напрягать слух, если любопытство вдруг разыгралось.

– Естественно, – изрек я, потирая кожу ремня, – его можно размягчить и самому, но почему их сразу такими не делают?

Но, пожалуй, я вас несколько запутал. Персидский ковер с цветочным узором в семи оттенках никак не подходит для выпаса лошадей. Лучше мне все объяснить. Задние ноги, что я упомянул вначале, принадлежали ко́злам. Седлопредназначалось победителю в состязаниях по метанию лассо, которые должны были начаться через час. Кашанский ковер, девятнадцать на тридцать четыре фута, устилал пол гостиной в пентхаусе Лили Роуэн, располагавшемся на крыше десятиэтажки, что стоит на Шестьдесят третьей улице, между Мэдисон– и Парк-авеню, на Манхэттене.

Время было три часа дня, понедельник. Компания на террасе только-только вышла туда выпить кофе, покинув столовую после обеда, кульминацией которого стали два десятка молодых дымчатых тетеревов, прибывших из Монтаны на рукотворных крыльях, ибо их собственные служить им перестали.

Когда мы направлялись через гостиную на террасу, Кэл Бэрроу отвел меня в сторонку и сказал, что хочет потолковать со мной кой о чем личном, и мы отошли якобы рассмотреть седло.

После того как Нэн Карлин оказалась снаружи, Кэлу Бэрроу не пришлось понижать голос, потому как он его и не повышал.

– Ага, двуногая, – подтвердил он. (У него это прозвучало как «двунохая».) – Спрашивать ведь надо у того, кто знает этот город. И я подумал, этот малый Гудвин как раз тот, кто мне и нужен, потому как занимается здесь детективным бизнесом и должен знать. И мой кореш Харви Грив говорит, что вы парень что надо. Я могу называть вас Арчи?

– Так за столом и договорились. Только по именам.

– Тогда порядок. – Он оставил лассо в покое и схватился за край задней луки. – Так я у вас и спрошу. Я чуток на взводе. Там, где я живу, спрашивать не пришлось бы, но здесь я как отбившийся от стада телок. Я бывал в Калгари и Пендлтоне, но до этой пирушки так далеко на Восток не забирался. Ха! Чемпионат по родео. – (В его устах это звучало как «родейо».) – Как я погляжу, кой-чего и тут получается неплохо.

Я кивнул:

– Над ареной Мэдисон-сквер-гарден[9] не каплет. Но вернемся к гадине, пока мы не вышли к остальным пить кофе. Сколько шкур ты хочешь с него спустить?

– Порядочно. – Он сверкнул глазами. – Чтоб зализывал, пока коркой не покроется. Только вот незадача с этой чертовой пирушкой. Не хочу тут шум поднимать. В свой первый раз. А так бы и сам все уладил. Подстроил бы, чтоб он первый меня подначил.

– Он разве тебя еще не подначил?

– Было дело, но это не в счет. Я тут подумал, может, вы показать что ему захотите. И мне. У вас машина есть?

Я ответил, что есть.

– Когда мы тут закончим, может, отвезете нас в какое-нибудь тихое местечко? К примеру, на берегу реки. Наверняка где-то что-нибудь такое да есть. Оно только и к лучшему, если вы будете поблизости. На тот случай, если я вроде как выйду из себя и дам волю рукам. Вы бы тогда меня остановили. Я когда на взводе, могу закусить удила.

– Ну или его бы остановил, если понадобится.

Он снова сверкнул глазами:

– Полагаю, вы это в шутку. И думать не хочу, что всерьез.

Я ухмыльнулся ему, Арчи – Кэлу.

– Какого черта, откуда мне знать? Ты же его не назвал. А если это Мел Фокс? Он ведь здоровее тебя. В субботу вечером в Гардене я видел, как он завалил бычка за двадцать три секунды. А у тебя получилась за тридцать одну.

– У меня бычок позлее был. Так сам Мел сказал. Но все равно это не он. Это Уэйд Эйслер.

Я поднял брови. Уэйд Эйслер и дойную корову не завалил бы за сутки, зато стабунил десять или около того миллионов долларов и был главным спонсором чемпионата по родео. Если всплывет, что один из участников-ковбоев спустил с него шкуру, шуму действительно не оберешься. Неудивительно, что Кэлу Бэрроу понадобилось тихое местечко на берегу реки. Я не только поднял брови, но и скривил рот:

– О-хо-хо. Тебе бы лучше с этим погодить, хотя бы недельку, пока родео не закончится и не раздадут призы.

– Нет, сэр. Честно, сам бы хотел, но, хоть тресни, должен это уладить. Сегодня. Я прям и не знаю, как мне удалось сдержаться, когда я приехал сюда и увидел его. Вы и впрямь сильно мне пособите, мистер Гудвин. Здесь, в вашем городе. Так поможете?

Он начинал мне нравиться. Особенно мне пришлось по душе, что он не налегал на «Арчи». Кэл Бэрроу был моложе меня, но не намного, так что проявлять почтение к моему возрасту ему не требовалось. Просто он не был трепачом.

– Так как он подначил тебя?

– Это уж мое дело. Разве я не сказал, что это не в счет?

– Сказать-то сказал, но я пока этого сбросить со счетов никак не могу. Не обещаю помочь, если выложишь все как на духу, но точно не помогу, если оставишь все при себе. В любом случае можешь на меня положиться: я либо выброшу все из головы, либо оставлю при себе и запрячу поглубже. Я частный детектив и держать язык за зубами умею.

Он уставился на меня своими иссера-голубыми глазами.

– Вы никому не расскажете?

– Точно.

– В любом разе поможете или как?

– Верняк.

– Он зазвал к себе леди прошлым вечером. Наплел, будто у него вечеринка. А когда они приехали, никакой вечеринки и нету. Он дал волю рукам. Видали царапину у него на щеке?

– Да, заметил.

– Она-то сама не особо крупная, но еще какая бойкая. Только ухо покорябала, когда стукнулась головой об угол стола.

– Это я тоже заметил.

– Так что, я соображаю, что с него нужно кожи содрать побольше… – Он умолк и хлопнул по седлу. – Черт побери, вот так всегда со мной! Теперь вы знаете, кто она. А я ведь зарок давал: о ней ни звука.

– Я буду помалкивать. Тебе об этом она рассказала?

– Да, сэр, она. Этим утром.

– Еще что-нибудь говорила?

– Нет, сэр, ничего. На ней мое клеймо не стоит. Вообще ничье. Но, может, однажды, когда она немного поуспокоится, а у меня будет своя ферма… Вы видели ее на мустанге?

Я кивнул:

– Конечно видел. Надеялся увидеть и без него, поближе, но теперь, разумеется, буду держать дистанцию. Не хочу лишиться даже кусочка кожи.

Он оставил в покое седло.

– Полагаю, вы это не всерьез. Я ничего такого не имел в виду. Я просто ее друг, и она это знает, вот и все. Два года назад я присматривал за городскими в Аризоне, а она подрабатывала в гостинице. И мы вроде как развлекались вместе. И наверно, время от времени я прихожусь ей кстати. Я не против, пока могу заглядывать вперед. Сейчас я всего лишь ее друг, и это меня устраивает. Уж она удивилась бы, если бы узнала, как я…

Кэл перевел взгляд с меня на что-то другое, и я обернулся. С террасы выходил Ниро Вульф. Каким-то образом вне своего дома он всегда выглядит крупнее. Наверно, потому, что мои глаза привыкли соотносить его с интерьерами старого особняка на Западной Тридцать пятой улице. И вот он был уже в гостиной, надвигающаяся на нас гора. Приблизившись, он заговорил:

– Я не помешаю? – Подождал секунды две возражений и, не получив таковых, продолжил: – Прошу прощения, мистер Бэрроу. – Потом обратился ко мне: – Я поблагодарил мисс Роуэн за незабываемый обед и все объяснил. Чтобы смотреть представление, нужно перегибаться через парапет, а мне телосложение не позволяет. Если ты прямо сейчас отвезешь меня домой, то к четырем успеешь вернуться.

Я посмотрел на свои часы: десять минут четвертого.

– Придут еще гости, а Лили им обещала, что здесь будете вы. Они огорчатся.

– Пф-ф. Мне нечего добавить к здешнему веселью.

Я не удивился. признаться, даже этого ожидал. Он получил то, ради чего явился, так зачем оставаться? А явился он ради тетеревов. Когда два года назад я вернулся из месячной поездки на ранчо, купленное Лили Роуэн в Монтане (там-то, между прочим, я и познакомился с Харви Гривом, другом Кэла Бэрроу), то, делясь впечатлениями, по-настоящему заинтересовал Вульфа лишь описанием одного из местных блюд.

Я уверял Вульфа, что в конце августа, когда молодые дымчатые тетерева, питающиеся главным образом горной черникой, достигают возраста около десяти недель, они вкуснее любой дичи, которую когда-либо готовил Фриц, даже перепелов и вальдшнепов. Правда, дымчатый тетерев охраняется законом, и, если браконьера поймают, они могут обойтись вам по пяти долларов за укус.

Конечно, Лили Роуэн не позволяет себе таких вольностей с законами, какие допускал ее папаша, сколачивая состояние в семнадцать миллионов, оставленных дочурке, но, почитая закон, она временами от него отступает. Узнав, что Харви Грив прибывает в Нью-Йорк на родео, Лили решила закатить грандиозную вечеринку для некоторых его участников и подумала, что было бы неплохо попотчевать их дичью. И тут закон оказался для нее плетнем, через который легко перемахнуть.

Поскольку я ее друг, и она это знает, дальнейшие объяснения излишни. Опишу лишь сцену, происходившую в кабинете на первом этаже облицованного бурым песчаником особняка. Шел полдень среды. Вульф за своим столом читал «Таймс». Я за своим закончил телефонный разговор, повесил трубку и повернулся к нему.

– Занятно, – объявил я. – Звонила Лили Роуэн. Я уже говорил вам, что собираюсь к ней в понедельник? На состязания по метанию лассо? Только представьте себе: по Шестьдесят третьей улице скачет ковбой, а другие пытаются его заарканить с террасы пентхауса Лили. А это добрых сто футов! Такого еще никогда не делали. Приз – седло с серебряной отделкой.

Вульф хмыкнул:

– Ну и что тут занятного?

– Не это, так другое. Бог с ними, с соревнованиями. Тут вот еще что: кое-кто явится пораньше на обед, который состоится в час дня. Я тоже приглашен. Лили только что позвонили из Монтаны: в субботу днем ей самолетом доставят два десятка молодых дымчатых тетеревов, а может, даже больше. Феликс собирается прийти и приготовить их. Я так рад, что пойду. Жаль, что вы с Лили не ладите – с тех пор, как она опрыскала вас духами[10].

Он опустил газету и свирепо уставился на меня:

– Она не опрыскивала меня духами.

Я развел руками:

– Это были ее духи.

Вульф взялся за газету, притворился, будто прочел абзац, и снова бросил ее. Потом облизал губы.

– Я не держу зла на мисс Роуэн. Но приглашение выпрашивать не буду.

– Конечно нет. До этого вы бы не унизились. Я не…

– Но ты можешь спросить, принял бы я его.

– А вы бы приняли?

– Да.

– Хорошо. Она просила меня пригласить вас, но я опасался, что вы откажетесь, а мне не хотелось уязвлять ее чувства. Тогда я передам ей. – И я снова потянулся к телефону.

Я пересказываю данный эпизод, чтобы вы поняли, почему Вульф встал и удалился сразу после кофе. Я был не только не удивлен, когда он подошел и прервал наш разговор с Кэлом Бэрроу, но и доволен, поскольку Лили поспорила со мной на десятку, что Вульф не продержится даже до кофе. Оставив его с Кэлом, я вышел на террасу.

В начале осени переднюю террасу обычно оживляют высаженные в ящиках вдоль парапета и у стены пентхауса Лили яркие однолетники, да еще по террасе расставлены там и сям вечнозеленые деревца в кадках. Но в тот день парапет освободили от зеленых насаждений, а деревца, которые мешали бы раскручивать лассо, заменили на вазоны с кустиками полыни высотой фута два. Полынь доставили поездом, а не самолетом, и тем не менее та часть натуры Лили, что побудила ее заказать и оплатить доставку, не по мне. Прочитав это, она не узнает ничего нового.

Я огляделся и отыскал Лили среди гостей, расположившихся справа. По одну руку от нее сидел Уэйд Эйслер, по другую – Мел Фокс. Лили не соперничала броским нарядом с двумя приглашенными на обед наездницами – одетой в розовый шелк Нэн Карлин и смуглой черноглазой брюнеткой Анной Касадо, которая явилась в желтой рубахе. Будучи хозяйкой, в состязаниях Лили не участвовала. Впрочем, при необходимости она умела произвести эффект.

У парапета слева стояли остальные четверо приглашенных: Роджер Даннинг, организатор родео, одетый вовсе не по-ковбойски; его жена Эллен, бывшая каугерл, тоже не разряженная; Харви Грив, в коричневой рубашке, красном шейном платке, вельветовых штанах и сапогах, и Лора Джей. Она повернулась ко мне боком, и за прядями волос цвета тимьянового меда, что Вульфу прислали из Греции, я разглядел повязку на ухе. За столом Лора сказала мне, что конь якобы мотнул головой и попал ей по уху удилами, но теперь я знал правду.

Направившись к Лили, чтобы предупредить о своей отлучке и пообещать, что вернусь к началу представления, я покосился на пухлую, круглую физиономию Уэйда Эйслера. Косая царапина, которая начиналась под левым глазом и протянулась почти до уголка рта, была не очень глубокой и отчасти затянулась за пятнадцать часов, минувших согласно рассказу Кэла Бэрроу. При всем том это рана отнюдь не красила Уэйда, чью наружность вообще не мешало бы основательно подправить.

Эйслер принадлежал к тем нью-йоркским персонажам, чьи имена у всех на слуху, и пользовался репутацией ловкого дельца. Однако именно ловкости ему и не хватило прошлым вечером, если верить рассказу Лоры Джей в передаче Кэла Бэрроу. Возможно, подход пещерного человека к ухаживаниям и не лишен смысла, коли на лучшее вы не способны. Однако, решив прибегнуть к нему, я проявил бы бо́льшую осмотрительность и не остановил свой выбор на девушке, способной менее чем за минуту заарканить и связать резвого теленка.

Сообщив Лили, что к состязаниям вернусь и предвкушаю заполучить козлы, я вернулся в гостиную, где Вульф и Кэл восторгались седлом. Я сказал Кэлу, что обдумаю его просьбу и дам знать о своем решении, затем прошел в прихожую, взял вульфовскую шляпу и трость, проследовал за ним вниз, на десятый этаж, и вызвал лифт.

Потом мы отшагали два квартала до стоянки, где я оставил «Хирон»-седан[11], купленный на деньги Вульфа, но выбранный мной. Передвигаться на такси, конечно, было бы проще, но Вульф ненавидит любые устройства на колесах и ни за что не доверил бы свою жизнь чужому транспортному средству с чужаком за баранкой. Если же я везу его в выбранной мною машине, это уже не дикая авантюра, а просто небезопасное предприятие.

Остановившись на красный на Парк-авеню, в районе Пятидесятых улиц, я повернулся к Вульфу и сообщил:

– Я снова возьму машину. Возможно, она мне понадобится. Может, выполню просьбу одного ковбоя. Тогда, скорее всего, домой к ужину меня не ждите.

– Профессиональное поручение?

– Нет. Личное.

Он хмыкнул:

– День твой, как и договаривались. Если поручение личное, меня оно не касается. Но, зная тебя, я хотел бы надеяться, что оно безопасное.

– Я тоже.

Загорелся зеленый, и я дал газ.

Глава вторая

Было без десяти четыре, когда я вернулся на стоянку на Шестьдесят третьей улице. Взяв на запад, я пересек Парк-авеню и остановился, чтобы осмотреться. В пределах видимости оказалось пять копов. Один разговаривал с водителем, намеревавшимся повернуть за угол. Двое трепались на тротуаре. Еще двое сдерживали пешеходов, желавших подобраться поближе к трем конным ковбоям. С ними разговаривал пеший, одетый обычным образом, без всяких ковбойских штучек. Я двинулся дальше, но один из копов, гранивших тротуар, преградил мне путь: «Вы проживаете в этом квартале, сэр?»

Я ответил, что нет, иду на вечеринку к мисс Лили Роуэн. И он пропустил меня. Полицейское управление Нью-Йорка готово – в пределах разумного – пойти навстречу горожанам, особенно если речь о горожанке, чей отец являлся окружным лидером от партии демократов на протяжении тридцати лет. Прилегающую к дому Лили сторону улицы расчистили от припаркованных автомобилей, но шагах в двадцати от входа в здание на тротуаре стоял грузовик с кинокамерами, и еще один припарковали дальше, возле Мэдисон-авеню.

Уходя, мы с Вульфом оставили Лили в компании девяти гостей, теперь же их насчитывалось больше двух десятков. Трое вновь прибывших были ковбоями – вместе с Кэлом Бэрроу, Харви Гривом и Мелом Фоксом их стало шесть. Остальные не принадлежали к этой славной профессии, обычные горожане.

Все высыпали на террасу. Городская публика сгрудилась возле парапета: половина с одной стороны, половина – с другой, оставив просвет футов в тридцать посередине. Ковбои, в широкополых «стетсонах», с высокой тульей и шнурком, завязанным под подбородком, с лассо в руках, выстроились перед высоким худым человеком в коричневом костюме, рядом с которым стоял Роджер Даннинг. Худой распинался:

– …именно так все и должно проходить. Я судья. Действовать только по моей команде. Повторяю: Грив не тренировался, так же как Бэрроу и Фокс. В этом меня заверила мисс Роуэн. Полагаю, ни у кого из вас нет желания назвать ее лгуньей? Я огласил очередность, но никто не двигается с места, пока я не выкрикну фамилию. Помните, что́ я сказал: с мустанга вниз лететь четыре фута, а отсюда – все сто. Уже не встанешь и не пойдешь себе дальше. Предупреждаю еще раз: никаких хулиганских выходок! Наша сторона улицы перекрыта, с четырех до шести пешеходов быть не должно. Но если вдруг вы заарканите человека, вышедшего из дома, в отеле этой ночью вам не ночевать, так и знайте. Мы здесь собрались как следует повеселиться, а не разбойничать. – Он посмотрел на часы. – Пора начинать. Фокс…

– Я тоже хочу кое-что сказать, – вставил Роджер Даннинг.

– Прости, Родж, нет времени. Мы обещали начать точно в срок. Фокс, приготовиться! Остальным разойтись.

Он прошел к парапету влево и взял со стула зеленый флаг на палке. Мел Фокс прошагал к середине свободного участка, сел верхом на парапет и принялся раскручивать лассо. Остальные стали искать свободные места среди гостей справа и слева.

Я обнаружил местечко для себя между Лорой Джей и Анной Касадо. Перегнувшись через парапет, чтобы осмотреть улицу, я заметил, что загораживаю обзор Лоре, и чуть подвинулся назад.

Три конных ковбоя и человек, который разговаривал с ними, сгруппировались на тротуаре на полпути к Парк-авеню. Судья вытянул руку с флагом и махнул. Человек, стоявший рядом с всадниками, что-то произнес, и один из мустангов тут же пустился вскачь по середине дороги между тротуаром с нашей стороны и припаркованными машинами с другой.

Мел Фокс, приподнявшись на бедрах, чуть отвел назад крутящееся лассо, потом подал его вперед и отправил в полет. Достигнув низа, петля немного перелетела за линию движения ковбоя на мустанге и оказалась к тому же футах в двадцати позади него.

Стоило веревке коснуться мостовой, как Фокс начал выбирать ее назад. До старта второго всадника у него оставалось тридцать секунд. Он управился с подъемом и вновь принялся раскручивать лассо даже раньше предусмотренного срока, но судья отдавал распоряжения строго по секундомеру. Он снова махнул флагом, и с места сорвался второй наездник. Новая попытка оказалась более удачной: петля скользнула по крупу мустанга, но не долетела до линии движения.

Фокс вновь выбрал веревку, немного сместился на парапете и опять раскрутил петлю. С третьей попытки ему почти удалось добиться своего. Анна Касадо слева от меня даже взвизгнула, когда петля, плавно снижаясь по идеальной окружности, задела поля шляпы всадника. Публика разразилась аплодисментами, человек в окне через улицу прокричал «браво».

Фокс неспешно выбрал веревку, спустился с парапета, произнес что-то, чего я не расслышал из-за поднявшегося гомона, и отошел в сторону. Судья выкрикнул: «Винс!»

На парапет взобрался коренастый низкорослый юнец в пурпурной рубашке, «ливайсах» и ковбойских сапогах. В субботу вечером я наблюдал, как он усидел без седла на одном из самых норовистых мустангов, каких мне доводилось видеть. Впрочем, я не специалист. На парапете же Винс особо не отличился. При первой попытке, возможно из-за восходящего тока воздуха, петля ушла вверх, при второй накрыла припаркованный автомобиль через улицу, а при третьей шмякнулась на асфальт футах в десяти перед конником.

Следующим выступал Харви Грив. Естественно, я болел за него: он неоднократно приходил мне на выручку в тот месяц, что я провел на ранчо Лили. Она что-то крикнула ему с другого конца парапета. Он ей кивнул, оседлал парапет и принялся раскручивать лассо.

Первый бросок вышел крайне неудачным: петля изогнулась и взмыла вверх, не одолев и полпути. Второй был само совершенство. Петля вращалась вокруг ковбоя, словно кольцо дыма вокруг пальца, и Харви, грамотно рассчитав время для рывка, затянул ее. Публика издала торжествующий вопль, когда ковбой натянул узду и мустанг затормозил, резко остановившись боком. Всадник одной рукой ослабил петлю и скинул ее через голову. Как только петля слетела с него, судья выкрикнул: «Тридцать секунд!», и Харви начал выбирать веревку. В третьем броске петля вышла круглой и ровной, но, спустившись, отстала от цели футов на десять.

Судья выкрикнул фамилию Бэрроу. Кэл направился к парапету, а Лора Джей, стоявшая справа от меня, пробормотала: «Не стоит ему и пытаться». Возможно, она сказала это самой себе, но так получилось, что прямо мне на ухо. И я, повернув голову, спросил ее почему. Она ответила:

– У него украли веревку.

– Украли? Когда? Как?

– Он не знает. Она лежала в шкафу вместе с его шляпой и исчезла. Мы осмотрели все вокруг. И он взял ту, что висела на призовом седле, а она совсем новая и жесткая. У него не получится…

Она вдруг умолкла, а я повернулся. Судья уже дал отмашку, и цель приближалась. С учетом того, что веревка была чужой и новой, Кэл справился не так уж и плохо. Его петли спускались ровно, но первая оказалась слишком узкой, вторая – чересчур широкой, а третья ударила по асфальту перед мустангом.

Два оставшихся претендента на приз – Лопес и Холкомб – не добились даже этого. Когда третья петля Холкомба легла на тротуар под нами, судья провозгласил: «Второй раунд начинается через две минуты! Всем оставаться на местах!»

Всего было назначено три раунда. Таким образом, каждому участнику предоставлялось девять попыток. Роджер Даннинг разместился возле судьи, вооруженный блокнотом и карандашом, чтобы вести счет, если решение придется выносить, руководствуясь лишь формой петли и близостью попадания, но поскольку Харви Грив уже заарканил одного всадника, необходимость в этом отпала.

Во втором раунде Фокс накинул петлю на всадника, а Лопес – на мустанга. В третьем всадника заарканили Холкомб и – во второй уже раз – Харви. Итак, победителем первого чемпионата мира по метанию лассо с высоты ста футов стал Харви Грив!

Он принимал поздравления и шуточки конкурентов со столь знакомой мне ухмылкой. Когда же его поцеловала подруга Лили, исполнявшая главную роль в популярном бродвейском мюзикле и умевшая целоваться как на сцене, так и вне ее, лицо ковбоя приобрело цвет рубашки Нэн Карлин. Анна Касадо отломила веточку полыни и воткнула ему за ленту на «стетсоне».

Лили повела нас в гостиную, мы сгрудились вокруг козел, и Роджер Даннинг собрался уже толкнуть торжественную речь, однако Кэл Бэрроу перебил его:

– Подождите минуту, не начинайте.

Он подошел к седлу и повесил на луку лассо. Потом обернулся и обвел собравшихся своими иссера-голубыми глазами:

– Не хочу поднимать шум, но когда выясню, кто взял мою веревку, ему не поздоровится.

Кэл нырнул в толпу, а Даннинг возложил ладонь на седло. У него было вытянутое узкое костлявое лицо, челюсть сбоку пересекал шрам.

– Все закончилось благополучно, – объявил он. – Благодарение богу, никто из вас не сверзился вниз. Я хотел натянуть снизу сетку…

– Громче! – призвал Мел Фокс.

– Ты просто злишься, что не выиграл, – парировал Даннинг. – Я хотел натянуть снизу сетку, но мне не дали. Прекрасное седло с заклепками и гвоздями из чистого серебра, которые вы видите перед собой, сделал Моррисон, что говорит само за себя. Это дар мисс Лили Роуэн. И я хочу поблагодарить ее за щедрость и гостеприимство от лица всех собравшихся. А теперь я объявляю Харви Грива бесспорным победителем первого и единственного состязания по метанию лассо, когда-либо проводившегося в пентхаусе на Парк-авеню. Во всяком случае, на террасе перед пентхаусом в виду Парк-авеню. И я вручаю Харви приз, это прекрасное седло, преподнесенное мисс Лили Роуэн. Держи, Харв. Оно твое.

Послышались аплодисменты и приветственные возгласы. Харви вышел и положил ладонь на потник. Кто-то крикнул: «Речь!», и другие подхватили. Он повернулся к публике:

– Послушайте, если я попытаюсь выступить с речью, вы, пожалуй, отберете у меня седло. Я разражаюсь речью, только когда из-под меня выскакивает лошадка. А сейчас явно не тот случай. Вы все понимаете, что мне просто повезло. Но я все равно по уши рад своей победе, потому что положил глаз на это седло. Тут одна леди меня поцеловала, и я совсем не против. Но я проработал на мисс Лили Роуэн уже больше трех лет, а она еще ни разу меня не чмокнула. И это ее последний шанс.

Толпа зашлась от восторга, а Лили подбежала к Харви, положила руки ему на плечи и с чувством расцеловала в обе щеки. Он снова залился розовой краской. Из-под арки появились официанты в белых куртках с подносами, уставленными бокалами с шампанским. Пианист и два скрипача в нише грянули «Дом на просторах»[12].

Лили еще неделю назад спрашивала у меня, как я отношусь к идее скрутить ковер и устроить настоящие ковбойские танцы. Я выразил сомнение, что кто-то из лихих наездников и наездниц умеет исполнять эти танцы, да и среди прочих с ними тоже вряд ли кто знаком. Пускай Восток и Запад просто сойдутся[13], и то будет хорошо.

Самый лучший способ пить шампанское, во всяком случае для меня, это для затравки залпом осушить первый бокал, а остальные уже потягивать. Лили выполняла обязанности хозяйки, поэтому я скоротал ожидание за двумя глоточками из второго, прежде чем мне наконец-то удалось подойти и чокнуться с ней.

– Черт побери! – заявил я. – Сам бы притаранил веревку да ка-а-к раскрутил ее, кабы мне знать, что ты будешь цалавать победителя.

– Ха! – отозвалась она. – Если бы я когда-нибудь поцеловала тебя на людях, женщины бы завизжали, а мужчины попадали в обморок.

Я поболтался немного среди гостей, соблюдая светские приличия, да и слинял на террасу, заняв кресло возле горшка с полынью между Лорой Джей и городским жителем. Поскольку последнего я хорошо знал и особой приязни к нему не испытывал, извиняться за вторжение необходимости не было. И я спросил у Лоры, нашел ли Кэл свою веревку. Она ответила, что вряд ли, последние полчаса она его не видела.

– И я не видел, – кивнул я. – Кажется, он вообще куда-то ушел. А я хотел поинтересоваться у него успехами. Уэйда Эйслера я тоже не видел. А вы?

Она посмотрела на меня в упор:

– Нет. А что?

– Да так, ничего. Полагаю, вам известно, что я детектив.

– Известно. Вы и Ниро Вульф.

– Я на него работаю. Здесь не по работе, а как друг мисс Роуэн, но у меня привычка все примечать. И я не видел Уэйда Эйслера возле парапета ни во время состязаний, ни после них. Если не считать Харви Грива, вы мне знакомы лучше остальных, потому что я сидел рядом с вами за обедом, вот и подумал спросить у вас.

– Не спрашивайте у меня. Спросите мисс Роуэн.

– А, не так уж это и важно. Но веревка Кэла меня заинтересовала. Не понимаю зачем…

И тут Кэл Бэрроу объявился собственной персоной. Он подошел сзади, внезапно предстал передо мной и заговорил в своей обычной, тихой и вялой, манере:

– Арчи, можно вас на минуту?

– Где тебя носило? – требовательно спросила Лора.

– Да тут везде.

Я поднялся.

– Нашел веревку?

– Хочу показать вам. Лора, оставайся на привязи.

Она вскочила.

– Ты слышишь меня?

Это был приказ, и по ее ошарашенному взгляду я понял, что ранее приказов от него она никогда не получала.

– Пойдемте, Арчи, – бросил он и двинулся прочь.

Он повел меня за угол пентхауса. Сбоку от надстройки ширина террасы не превышает шести футов, но сзади может спокойно разместиться бадминтонный корт, да еще место останется. Туда-то и перенесли кадки с вечнозелеными деревцами с передней террасы.

Кэл прошествовал мимо них к двери будки, которую Лили использовала в качестве кладовой. Именно тут развесили тетеревов в субботу. Ковбой открыл дверь, зашел внутрь, дождался, пока я последую за ним, и сразу же закрыл ее за мной. После яркого света дня казалось, что внутри царит полутьма. Помещение освещалось лишь двумя оконцами, располагавшимися в дальнем конце.

Кэл произнес:

– Осторожнее, не наступите на него.

Я повернулся к выключателю, щелкнул им и, развернувшись назад, воззрился сверху вниз на Уэйда Эйслера. Потом присел на корточки, но Кэл бросил:

– Пульс щупать без толку. Он мертв.

Еще как. Мертвее не бывает. Вывалившийся язык побагровел, так же как губы и значительная часть лица. Уставившиеся в никуда глаза широко раскрыты. Вокруг шеи обмотана веревка, витков десять или больше, так что голова трупа запрокинулась. Свободные концы лассо брошены на грудь.

– Это моя веревка, – сообщил Кэл. – Я искал ее, а нашел его. Хотел забрать веревку, да решил, что лучше не стоит.

– Правильно решил. – Я поднялся, повернулся и посмотрел ему в глаза: – Это ты сделал?

– Нет, сэр.

Я бросил взгляд на запястье: без двенадцати шесть.

– Хотелось бы тебе верить, – ответил я, – и до особого распоряжения так и будет. Когда я видел тебя в последний раз, ты брал с подноса бокал шампанского. Было это более получаса назад. Потом ты мне на глаза не попадался. Приличный промежуток времени.

– Да я веревку искал. Выпил шипучки и спросил у мисс Роуэн, не против ли она, если я поброжу тут. Она сказала, что не против. Внутри и спереди на террасе мы уже смотрели. А когда я ткнулся сюда и налетел на него, то какое-то время сидел вот на этой коробке и кумекал. Решил, что лучше всего будет позвать вас.

– Дверь не была заперта?

– Нет, сэр. Закрыта, но не заперта.

Вполне возможно. Днем кладовку часто оставляли незапертой. Я огляделся по сторонам. Чего тут только не хранили: штабеля чемоданов, кресла, ломберные столики, старые журналы на полках, но в передней части, где мы находились, было пусто. Все как будто оставалось на своих местах. Никаких признаков того, что Эйслер оказывал сопротивление. А ведь этот довольно крупный мужчина навряд ли знай стоял себе руки в брюки, пока ему на шею накидывали и затягивали петлю. Возможно, сначала его оглушили, но чем?

Я подошел к левой стене и протянул было руку к полке, но тут же опустил. Для этой цели вполне подошел бы один из стальных прутьев трехфутовой длины, служивших опорой для растений. Один такой лежал сверху, поперек остальных. Эх, будь у меня с собой перчатки с лупой и немного времени в запасе, я бы его непременно осмотрел. Но ничего такого у меня нет, а тут еще Кэл сверлит меня взглядом.

Я открыл дверь, накинув на ручку носовой платок, и шагнул наружу. В задней стене пентхауса имелось шесть окон, но, за исключением двух на дальней стороне, относившихся к комнате горничной и ванной, вид из них на будку и подходы к ней перекрывался деревцами. Тут убийце повезло, потому что на кухне наверняка кто-то да находился.

Я вернулся внутрь, закрыл дверь и объявил Кэлу:

– Дело обстоит следующим образом. Если я хочу сохранить лицензию, то обязан вызвать копов, пока кто-нибудь не ушел. Уэйду Эйслеру я ничего не должен, но мисс Роуэн – моя добрая знакомая, а ее ожидают нешуточные неприятности, так что я кое о чем поспрашиваю. Когда ты обнаружил пропажу веревки?

Он открыл рот и тут же закрыл. Потом покачал головой.

– Сдается мне, я оплошал. Надо было снять ее и прикинуться, будто она отыскалась где-нибудь в другом месте.

– Черта с два это сошло бы тебе с рук! Полицейская лаборатория как пить дать подтвердила бы, что именно этой самой веревкой и задушили Эйслера. Так когда ты ее хватился?

– Но я ведь толковал вам о вчерашнем. Говорил, что завелся. Вы обещали об этом помалкивать. Вот я и смекнул, что вряд ли вы будете играть по-честному, коли я не буду. Так что я пошел и привел вас сюда. А вы вот взялись за меня, как не знаю за кого.

– Ради всего святого. – Я не был столь раздражен, как показывал. – А ты что думал, я тебя шампанским угощу? Подожди, еще увидишь, как за тебя возьмутся копы. Когда ты обнаружил пропажу веревки?

– В точности не скажу. После того, как вы ушли. Может, минут через двадцать. Скоро должны были приехать остальные, и они стали бы класть свои вещи в тот шкаф. Вот я и подумал, возьму-ка я ее от греха, чтоб была при мне.

– Ты сам ее туда положил?

– Ага. На полку, а сверху шляпу. Шляпа осталась, а веревку свистнули.

– Ты сразу же об этом сказал?

– Сначала поискал рядом со шкафом, а потом сказал Лоре, а она – мисс Роуэн. Мисс Роуэн поспрашивала у всех и помогла нам с Лорой искать, но уже начали собираться гости.

– Когда ты обнаружил, что веревка исчезла, кто-нибудь уже появился? Был кто-нибудь кроме тех, кто обедал с нами?

– Нет, сэр.

– Ты уверен?

– Вполне уверен, чтобы сказать «нет». Хотя полностью быть уверенным ни в чем нельзя. Может, кто и приехал, кого я не видел, но я был прямо там, и мне пришлось бы…

– Ладно, оставь.

Я бросил взгляд на часы: без пяти шесть.

– Когда ты хватился веревки, где находился Уэйд Эйслер?

– Не знаю.

– Когда ты видел его в последний раз?

– Точно не скажу. Я его не пас.

– Ты видел его после пропажи веревки? Не спеши, подумай секундочку. Это важно. Подумай секунд десять.

Кэл поджал губы и закрыл глаза. На все десять секунд он и задумался. Наконец открыл глаза и ответил:

– Нет, сэр, не видел.

– Вполне уверен, чтобы сказать «нет»?

– Точно так.

– Хорошо. Не знаешь, часом, кого-нибудь еще Уэйд Эйслер выводил из себя?

– Не сказал бы, что выводил. Но, наверно, вряд ли кто его обожал.

– Насколько мне пока представляется, его убил один из тех, кто обедал с нами. Есть какие-нибудь идеи?

– Нет, сэр. Откуда им у меня взяться?

– Благородно. Но не перестарайся с благородством. Этого добра у тебя в избытке, но пока придется его попридержать. Пойду обрадую мисс Роуэн и вызову копов. Могу я надеяться, что ты тем временем останешься на месте и не притронешься к веревке?

– Нет, сэр. Я пойду поищу Лору. Скажу, чтобы помалкивала, если спросят о вчерашнем вечере.

– Никуда ты не пойдешь! – отрезал я. – На ней твое клеймо не стоит, сам сказал. Воображаешь, будто тебе лучше знать, как ей держаться на допросе? Ошибаешься. Еще немного – и каждый шаг всякого, кто тут есть, окажется под пристальным вниманием. Ну пойдешь ты к ней, отзовешь от бабуина, с которым она сейчас сидит. А что потом скажешь и что скажет она, когда вас спросят, зачем ты это сделал? Пусть поступает на свое усмотрение – выкладывает все копам или молчит. Ты сделаешь только хуже, если велишь ей держать язык за зубами. Обещай, что останешься здесь, не то я открою дверь и крикну мисс Роуэн, чтоб вызвала копов.

У него на скулах заходили желваки.

– Вы же говорили, что верите мне.

– Говорил. И если изменю свое мнение, ты узнаешь об этом первым. Я обещал не распространяться о том, что ты мне рассказал, и о твоей просьбе. И выполню свое обещание, если и ты свое выполнишь. Мы обсуждали седло. Итак?

– Думаю, я тоже буду помалкивать. Но если бы я только мог ей сказать…

– Нет. Скорее всего, она не расскажет, а если и расскажет, да еще добавит, что тебе все выложила, никому от этого хуже не станет. Ты не хотел навлекать на нее неприятности, поэтому и промолчал. Когда копы задают свидетелям вопросы, любой что-то оставляет при себе. Так мне звать мисс Роуэн?

– Нет. Буду сидеть как на привязи.

– Тогда выходи наружу и вставай у двери. Ты и так уже дважды хватался за ручку, будет с тебя. Если кто появится – не пускай.

Снова воспользовавшись носовым платком, я открыл дверь. Он вышел, и я закрыл за нами.

– Увидимся, – бросил я ему и двинулся прочь.

Я зашел в пентхаус сзади и заглянул на кухню в надежде, что Лили отыщется там. Нет. И в гостиной тоже. Пианино и две скрипки выводили «Ограды ни к чему». Я обнаружил Лили на террасе, перехватил ее взгляд и подал знак. Она подошла ко мне. Я увлек ее в столовую и закрыл за нами дверь.

– Один вопрос, – начал я. – На большее нет времени. Когда ты в последний раз видела Уэйда Эйслера?

Она вздернула подбородок и сощурилась, припоминая. Я ранее упоминал часть ее натуры, которая не по мне, но вот эта ее часть как раз про меня. Никаких «зачем» и «почему». Я задал ей вопрос, и она сразу задумалась над ответом. На рытье в памяти времени ей понадобилось больше, чем Кэлу.

– Вскоре после твоего ухода, – сообщила в итоге она. – Он поставил чашку. Я спросила, хочет ли он еще кофе. Он отказался. Кофе захотел кто-то другой, а кофейник оказался почти пуст, и я отправилась на кухню. Феликс и Роберт препирались из-за того, когда ставить на лед шампанское. Я послала на террасу с кофейником Фриду, а сама принялась их успокаивать. А кто беспокоится об Уэйде Эйслере?

– Никто. И долго ты оставалась на кухне?

– О, минут десять. С Феликсом иногда трудно сладить.

– Когда ты вернулась, Эйслера уже не было?

– Не обратила внимания. Все разбрелись. Кто-то перешел в гостиную. Затем Лора Джей сказала, что пропала веревка Кэла Бэрроу, и я помогала ее искать, а потом и гости начали прибывать.

– Когда ты заметила, что Эйслер исчез?

– Чуть позже. Роджер Даннинг хотел кого-то с ним познакомить и спросил, где он. Я не знала, да меня это и не волновало. Я предположила, что Уэйд удалился, не удосужившись поблагодарить меня за обед. С него станется. – Она тряхнула головой. – Это уже четыре вопроса. В чем дело?

– Кэл Бэрроу искал свою веревку и нашел тело Эйслера на полу в кладовке с этой самой веревкой на шее. Тогда он позвал меня. Сейчас стережет дверь в будку. Ты позвонишь в полицию или это сделать мне?

Я в очередной раз посмотрел на часы: четыре минуты седьмого.

– С тех пор как я увидел тело, прошло уже шестнадцать минут, так что лучше с этим не затягивать.

– Нет, – промолвила она.

– Да, – парировал я.

– Уэйд Эйслер покончил с собой?

– Нет. Он не висит, а лежит на полу. И еще: затянув петлю, веревку раз десять обмотали вокруг шеи. Сам бы он такого не сделал.

– Но как… Кто мог… Нет!

– Да. Пусть уж лучше я преподнесу тебе эту горькую пилюлю. Я даже рад этому. То есть я хочу сказать, раз так произошло, я рад, что оказался здесь. Так мне позвонить?

Лили сглотнула.

– Нет, я сама. Это мой дом. – Она тронула меня за рукав. – Чертовски рада, что ты здесь.

– Спринг семь-три-один-ноль-ноль. Я повторю номер: Спринг семь…

– Ты еще и издеваешься! Впрочем, сейчас это самое то, помогает. Позвоню из спальни.

Она двинулась, но я остановил ее:

– Мне собрать гостей и предупредить, чтобы не расходились до прибытия полиции?

– Боже мой. Здесь, в моем доме… Впрочем, что тут такого? Устраиваешь у себя вечеринку, потом кто-то находит труп, ты собираешь гостей и делаешь объявление, а потом говоришь, мол, надеюсь, вы придете еще и… Этого требует элементарная вежливость.

– Много болтаешь.

– А как же.

Она пошла, и мне пришлось шагнуть, чтобы открыть ей дверь.

Поскольку наверняка где-нибудь поблизости находилась машина полицейского патруля, времени оставалось немного, и я вышел на террасу и прокричал:

– Все внутрь! Бегом! Внутрь, все!

Потом я вошел в гостиную и взобрался на стул. Мне хотелось увидеть их лица. Вообще-то редко когда по выражениям лиц узнаешь что-то полезное. Особенно если их больше двадцати. Но ведь всегда надеешься: а вдруг повезет? Вокруг меня сгрудились уже находившиеся в гостиной, к ним присоединились и те, кто пришел с террасы. Я повернулся к музыкантам и жестом велел им закругляться, они умолкли. Мел Фокс, разгоряченный шампанским, громко предположил:

– Она влюбилась и раздобыла седло для меня.

Все засмеялись. Когда целый час пьешь шампанское, смех дается легко.

Я поднял руку и помахал.

– У меня дурные новости, – объявил я. – Мне очень жаль, но так уж получилось. Рядом с пентхаусом обнаружен труп. Труп Уэйда Эйслера. Я его видел. Его убили. Мисс Роуэн в данный момент уведомляет полицию, и скоро они прибудут. Она попросила поставить вас в известность. Естественно, никто не уходит.

Вопреки ожиданиям воцарившуюся тишину нарушил не сдавленный крик, а хихиканье Нэн Карлин. Затем Роджер Даннинг поинтересовался:

– И где же он?

Лора Джей бросилась к двери на террасу и выскочила наружу, а лица, которые я так хотел увидеть, разом отвернулись от меня, когда в арке появилась Лили. Она вошла и громко произнесла:

– Ладно, я вас созвала, и вот теперь мы все влипли. Я не особенно следую всяким правилам, но сейчас одно мне все-таки придется соблюсти. Что делает безупречная хозяйка, когда один гость убивает другого? Наверно, мне следует извиниться, впрочем, навряд ли…

Я слез со стула. Не мое дело встречать копов. Это дом Лили, и она здесь. Да и все равно сначала прибудет лишь пара патрульных. Парни из убойного отдела появятся позже.

Обогнув толпу, я направился к двери на другой стороне комнаты, прошел через нее и оказался в комнате, которую Лили называла «конурой», поскольку однажды собака какого-то гостя здесь дурно обошлась с ковром. Тут имелись книжные шкафы, стол, сейф, печатная машинка и телефон. Я направился к аппарату. Этот номер я мог бы набрать хоть с закрытыми глазами. Дневное свидание Вульфа с орхидеями в оранжерее наверху, обычно длившееся с четырех до шести, уже закончилось, и он должен был спуститься в кабинет. Наверняка ответит лично.

Так и оказалось.

– Да.

– Это я. Звоню из библиотеки мисс Роуэн. Касательно Уэйда Эйслера. Того субъекта с пухлой физиономией и царапиной на щеке. Вы еще скривились, когда он назвал вас Ниро. Я так рассудил, что вы сочли его неприятным.

– Счел. И считаю.

– Кто-то с вами очень даже солидарен. Тело Эйслера обнаружили в кладовой на крыше. Задушен лассо. Полиция в пути. Звоню сказать, что понятия не имею, когда окажусь дома. И думаю, вам следует приготовиться к тому, что вас наверняка побеспокоит Кремер. Стоило человеку с вами пообедать, и всего через несколько часов его укокошили. Попытайтесь убедить Кремера, что вам ничего об этом неизвестно.

– Попытаюсь. А что тебе известно об этом?

– То же, что и вам. Ничего.

– Крайне досадная неприятность, но она того стоила. Тетерев оказался превосходен. Передай мисс Роуэн мой поклон.

Я ответил, что передам.

Другая дверь из «конуры» вела в боковой коридор. Через нее я вышел на боковую террасу и двинулся к будке. Как я и ожидал, Кэл был не один. Онстоял прислонившись спиной к двери и скрестив на груди руки. Лора Джей, запрокинув голову назад и вцепившись ему в запястья, что-то быстро выговаривала, но так тихо, что я не разобрал ни слова. Я окрикнул ее:

– А ну, прекратите!

Она резко развернулась на каблуках и с вызовом уставилась на меня, подзадоривая подойти поближе. Я подошел.

– Вы, чертова идиотка, – набросился я на нее, – немедленно прекратите. И вон отсюда! Прочь!

– Она думает, будто это я его убил, – вмешался Кэл. – Я пытался объяснить ей, но она не…

Тут она в буквальном смысле заткнула ему рот, закрыв его ладонями. Он схватил ее запястья и отвел руки в стороны.

– Он все знает. Я рассказал ему.

– Кэл! Нет! Ты не должен был…

Я взял ее за локоть и рывком развернул к себе.

– Если хотите устроить спектакль получше, обнимите его за шею и завойте. Когда я пихну вас в бок, это будет означать, что приближается коп. Тогда начинайте выть еще громче, а затем обернитесь и завопите. А когда он будет совсем близко, скажем футах в десяти, набросьтесь на него и расцарапайте ему лицо. Это его отвлечет, и Кэл успеет добежать до террасы и спрыгнуть вниз. У вас в голове вообще хоть что-нибудь имеется? Что вы скажете, когда вас спросят, почему вы бросились искать Кэла после моего объявления об убийстве? Что хотели первой его поздравить?

Лора Джей закусила губу. Потом разжала зубы, повернулась посмотреть на Кэла, снова на меня и двинулась прочь. Сначала нерешительно, но затем скорее, и вовремя. Едва лишь она миновала первое деревце, как стукнула задняя дверь пентхауса и послышался тяжелый топот. Я развернулся, чтобы поприветствовать вновь прибывшего. Это оказался полицейский в форме.

Глава третья

Даже когда мой организм получает полную норму сна, восемь часов, утренний туман в голове не рассеивается, пока я не выпью чашку кофе. А уж когда по не зависящим от меня обстоятельствам восемь часов урезаются до пяти, как это произошло той ночью, в ванную мне приходится идти на ощупь.

Вернувшись домой в пять утра и черкнув Фрицу записку, что спущусь к завтраку в 10.45, я поставил будильник на десять. Тогда это представлялось вполне разумным, но вечная беда с будильником заключается в том, что представляющееся разумным при его установке оказывается абсурдным при его звонке.

Прежде чем продрать глаза, я какое-то время лежал неподвижно и отчаянно пытался отыскать альтернативу, однако, придя в сознание достаточно, чтобы припомнить, что в одиннадцать Вульф спустится из оранжереи, вынужден был сдаться.

Спустя сорок минут я преодолел два марша до нижнего этажа, вошел на кухню, поприветствовал Фрица, достал из холодильника апельсиновый сок и устроился за столом, где на подставке для чтения меня поджидал экземпляр «Таймс». Фриц, который не хуже меня осведомлен об утреннем тумане в моей голове и никогда не пробует пробиться сквозь него разговорами, снял оболочку с колбаски и разжег огонь под сковородкой для блинов.

Убийство Уэйда Эйслера, удушенного лассо возле пентхауса Лили Роуэн, удостоилось передовицы даже в «Таймс». Ничего нового из нее я не почерпнул, ничего такого, чего бы уже не знал, проведя пять часов на месте преступления с сотрудниками убойного отдела, три часа в конторе окружного прокурора и еще три часа снова в пентхаусе Лили, по ее просьбе.

Кэла Бэрроу заключили под стражу, как важного свидетеля. Причем окружной прокурор не взял на себя смелость пообещать, что Кэла освободят к ковбойскому представлению во вторник вечером. Арчи Гудвин заявил репортеру «Таймс», что не исполнял в пентхаусе профессиональных обязанностей, он и Ниро Вульф присутствовали там в качестве гостей.

Мотива преступления полиция не знала или предпочла о нем умолчать. Уэйд Эйслер, холостяк, был хорошо известной фигурой в спортивных и театральных кругах. «Таймс» не распространялась о его пристрастии к молоденьким женщинам, потакая которому Эйслер не отдавал предпочтения какому-либо определенному типу, но таблоиды, несомненно, не преминут пройтись на сей счет.

Я намазывал медом третий блинчик, когда раздался шум спускающегося лифта, а затем шаги Вульфа, приближающиеся к кабинету. Найти меня там он не ожидал, поскольку Фриц сообщил ему о моей записке, когда подавал завтрак в спальню. Поэтому спешить с блинами и медом я не стал и налил себе еще кофе.

Едва я сделал глоток, как во входную дверь позвонили. Направившись в прихожую взглянуть на пришельца, я разглядел за прозрачной с моей стороны панелью знакомую до боли крупную широкоплечую фигуру с крупной же красноватой физиономией.

Прихожая в старом особняке длинная и широкая. Здесь располагаются напольная вешалка из орехового дерева, лифт, лестница, дверь в столовую с одной стороны, в залу и кабинет с другой и на кухню в задней части. Я переступил порог кабинета и объявил:

– Доброе утро. Пожаловал Кремер.

Вульф хмуро воззрился на меня из объемистого кресла за письменным столом.

– Доброе утро. Вчера вечером я сказал ему по телефону, что у меня для него ничего нет.

Я уже выпил две чашки кофе, так что туман в голове рассеялся.

– Тогда я передам ему, чтоб обратился к соседям.

– Нет. – Он поджал губы. – Черт его подери! Так он еще больше уверится, будто я что-то от него скрываю. Пускай войдет.

Я прошел к входной двери, открыл ее и осведомился:

– Бог мой, вы когда-нибудь спите?

Мне, увы, не суждено видеть инспектора Кремера в прекрасной форме, благодаря которой он возглавляет убойный отдел вот уже лет двадцать. А все потому, что один мой вид мгновенно выбивает его из колеи. Однако я лишь отчасти виновен в этом. Гораздо важнее, что лицезрение моей персоны наводит инспектора на мысли о Вульфе, а мысли о Вульфе вызывают у него бурную реакцию. В нашем обществе красноватая физиономия Кремера еще больше наливается кровью, а голос садится, что и произошло в то утро.

Усевшись в красное кожаное кресло возле стола Вульфа, он подался вперед и, облокотясь о ручки кресла, вещал:

– Я пришел задать всего один вопрос: зачем вы явились туда вчера? Прошлым вечером вы сказали по телефону, будто хотели отведать тетеревятины, и Гудвин заявил то же самое. Так значится в подписанных им показаниях. Полная ерунда. Вы могли бы велеть ему доставить тетерева сюда, и Фриц приготовил бы птицу.

Вульф хмыкнул:

– Когда вас приглашают в гости попробовать редкую дичь, вы либо принимаете приглашение, либо отклоняете его. Вы не просите доставить эту дичь вам на дом… Если только вы не король.

– Каковым вы себя и считаете. Вас и назвали-то в честь короля.

– Отнюдь. Нерон Клавдий Цезарь был императором, а не королем, и меня назвали не в его честь. Меня назвали в честь горы.

– Оно-то и видно. Я все же хочу знать, как вы там оказались со всей этой компанией. Дом по делам вы никогда не покидаете, так что не ради клиента. Вы пришли с Гудвином, потому что он вас пригласил. Почему он вас пригласил? Почему за обедом вы сидели рядом с Уэйдом Эйслером? Почему у Гудвина состоялся конфиденциальный разговор с одним из гостей, Кэлом Бэрроу, как раз перед тем, как он отвез вас домой? Почему Бэрроу, обнаружив труп, обратился к нему? Почему Гудвин тянул двадцать минут, прежде чем велел мисс Роуэн сообщить в полицию?

Вульф, само терпение, откинулся назад и смежил веки.

– Мистер Гудвин находился в вашем распоряжении всю ночь. Разве вы не получили ответы на все эти вопросы?

Кремер фыркнул:

– Получили, а как же. Но ему ли не знать, как отвечать. Я вовсе не говорю, что он или вы знали, что Эйслеру крышка. И не утверждаю, будто вам известно, кто его убил и почему. Я клоню к тому, что у мисс Роуэн случилась какая-то неприятность – или, по крайней мере, она была в курсе, – почему Гудвин и подбил вас туда явиться. Вчера вечером вы заявили мне, будто вам ничего не известно о присутствовавших на обеде, за исключением мисс Роуэн, да и то ваше знакомство с ней поверхностно. Я этому не верю.

– Мистер Кремер. – Вульф открыл глаза. – Я вру только ради выгоды и никогда – ради одного лишь удобства.

Я вмешался:

– Прошу прощения.

Мой стол стоит под прямым углом к вульфовскому, и Кремеру пришлось повернуться ко мне.

– Я хотел бы помочь, насколько это в моих силах, – обратился я к нему. – Из-за мисс Роуэн. На прошлой неделе я дважды присутствовал за кулисами родео и, быть может, слышал или видел что-то способное пролить свет на случившееся. В зависимости от открывшихся обстоятельств. Насколько мне известно, вы задержали Кэла Бэрроу. Ему предъявили обвинение?

– Нет. Важный свидетель. Веревка была его, и он нашел тело.

– Хоть я и не имею к делу отношения, – пробурчал Вульф, – замечу, что справедливо было бы задержать и остальных.

– Без ваших советов нам никак не обойтись, – огрызнулся Кремер и снова повернулся ко мне: – И что же ты слышал и видел за кулисами родео?

– Я мог бы вспомнить что-нибудь, если бы знал подробности. Мне известно лишь, что в четыре часа, когда я вернулся, Эйслера уже не было видно. Но я понятия не имею, кто его видел последним и когда. Под подозрением только присутствовавшие за обедом?

– Да. Он еще оставался на виду, когда мисс Роуэн отправилась на кухню за кофе. Это произошло в три двадцать, через восемь минут после вашего ухода, насколько нам удалось выяснить. После этого никто не помнит, чтобы видел его, – по их словам. Никто не заметил, как он ушел с террасы, – опять-таки по их словам. Он встал из-за стола после обеда без пяти три. В три двадцать выпил кофе. Судя по содержимому его желудка, он умер не позднее чем через двадцать минут после этого. Остальные гости начали собираться только без четверти четыре. Итак, под подозрением три ковбоя: Харви Грив, Кэл Бэрроу и Мел Фокс. Три наездницы: Анна Касадо, Нэн Карлин и Лора Джей. А также Роджер Даннинг и его жена. Тебя и Вульфа не было. Мисс Роуэн присутствовала, но если ты видел или слышал что-либо указывающее на нее, ты ведь этого не вспомнишь. Она была с тобой на родео?

– Не помню. Ладно, оставим. Значит, вы свели интервал, в который произошло преступление, к двадцати минутам – с трех двадцати до трех сорока. Кто-нибудь пропадал из поля зрения в этот период?

– Никто ничего не заметил. В этом-то и неприятность, черт побери. Эйслера не любил никто. Ни один из них и ломаного пятицентовика не дал бы, чтобы увидеть, как схватят убийцу. А некоторые, быть может, и целенький приплатили бы, лишь бы посмотреть, как он избежит наказания. Возможно, припомнить что-либо тебе поможет следующий факт: в воскресенье вечером он привел к себе домой женщину, и ею могла быть одна из наездниц. Нам не удалось получить удовлетворительное описание этой особы, но в квартире Эйслера сейчас работают дактилоскописты. Ты был в Гардене в воскресенье вечером?

Я покачал головой:

– Только в среду и субботу. А отпечатки в кладовой?

– Четких нет.

– Вчера вечером я говорил про стальной прут на полке, что лежал поперек остальных.

– Ага. Мы бы и сами его заметили. Его вытерли. Эйслера ударили им по затылку. Прочтешь об этом в вечерней газете. Или хочешь съездить в отдел и взглянуть на него?

– Вовсе не обязательно брать такой тон. – Я был уязвлен в лучших чувствах. – Я же сказал, что хочу помочь, и вовсе не шутил. А помощь вам нужна. Вы в тупике, иначе не явились бы к нам. Ничто виденное и слышанное на родео не внушало подозрений, будто дело клонится к убийству. Мне надо как следует покопаться в своих воспоминаниях. Если получится припомнить что-нибудь, я дам вам знать. Я думал, что вы могли…

– Черт тебя подери!

Кремер вскочил.

– Очки мне тут втираешь?! Черт, да я же знаю, вам что-то известно! Ничего, это еще у вас поперек горла встанет.

Он сделал шаг ко мне:

– Гудвин, спрашиваю для протокола. Известны ли тебе какие-либо факты, которые помогли бы установить личность убийцы Уэйда Эйслера?

– Нет.

Инспектор обратился к Вульфу:

– А вам?

– Нет, сэр.

– Связаны ли вы каким-либо образом с кем-нибудь из этих людей?

– Нет, сэр.

– Погодите минутку, – снова вмешался я. – Дабы избежать возможных недоразумений в будущем…

Я извлек из кармана футляр, достал из него полоску бумаги и продемонстрировал Вульфу.

– Это чек на пять тысяч долларов, выписанный вам Лили Роуэн.

– За что? – вопросил он. – Она мне ничего не должна.

– Но хочет стать вашей должницей. Это аванс. Прошлым вечером она попросила меня вернуться к ней после допроса в конторе окружного прокурора, что я и сделал. Она питала не больше теплых чувств к Уэйду Эйслеру, чем любой другой ближний, но ее беспокоят два обстоятельства. Во-первых, Эйслера убил в ее доме кто-то из приглашенных ею гостей. Она считает, что убийца злоупотребил ее гостеприимством, и убеждена, что и вы расценили бы это так же. Разве нет?

– Пожалуй.

– Хорошо, значит, в этом вы с ней согласны. Во-вторых, дочь окружного прокурора Боуэна – ее подруга, еще со школы. Лили знает Боуэна уже много лет. Он бывал у нее в гостях, как в городской квартире, так и за городом. Вчера в полночь ей позвонил заместитель окружного прокурора и велел явиться этим утром, к десяти часам, в его кабинет в здании уголовного суда. Она позвонила Боуэну, а тот заявил, что не позволит личным отношениям препятствовать исполнению обязанностей его подчиненными. Тогда она вновь связалась с заместителем и сказала, что перезвонит ему сегодня и сообщит, когда ей будет удобно принять его у себя на квартире.

– Таких, как она, навалом, – пробурчал Кремер.

– Но она права, – возразил я. – Она рассказала вам все, что знала, ответила на ваши вопросы и подписала показания. Да и зачем же тягать ее в суд к десяти часам? – Я перевел взгляд на Вульфа. – Как бы то ни было, вот ее чек. Она хочет, чтобы вы поймали убийцу раньше полиции. Тогда она позвонит окружному прокурору и потребует явиться за злодеем – или же мы с ней отвезем его в контору окружного прокурора, неважно. Естественно, я сказал ей, что на таких условиях вы за дело не возьметесь, но, возможно, подумаете о расследовании, чтобы наказать человека, злоупотребившего ее гостеприимством. Еще я сказал ей, что вы запрашиваете высокий гонорар, но это она и так знала. Я завел разговор об этом сейчас, поскольку вы заявили Кремеру, что не связаны с делом. Если же вы примете задаток, то уже будете с ним связаны. И еще я сказал мисс Роуэн, что вы вряд ли возьметесь за расследование, потому что и так уже выплачиваете подоходный налог по ставке девяносто процентов и ненавидите работать.

Вульф испепелил меня взглядом. Мы оба знали, что он не откажется от чека в присутствии Кремера.

– Задетое самолюбие ей дорого обойдется, – произнес он наконец.

– Я так ей и сказал. Она может себе это позволить.

– Никто еще на моей памяти не нанимал меня по столь вздорной причине, из чистого каприза. Но я не просто преломил с ней хлеб – я ел у нее тетерева. И теперь в долгу перед ней. Мистер Кремер, я вношу поправку в свой ответ на ваш последний вопрос. Я все-таки связан. Другой же ответ остается прежним. Никакой полезной для вас информацией я не располагаю.

Кремер заскрежетал зубами:

– Закон вы знаете.

Затем он развернулся и ломанул к выходу.

Обычно, когда посетитель покидает кабинет, я чинно шествую по прихожей впереди него и открываю перед ним дверь. Но если это Кремер, да еще в сильном гневе, мне пришлось бы нестись сломя голову в попытке обогнать его, а это несколько унизительно. Поэтому я просто выхожу проследить, не сбросит ли он по пути с вешалки наши шляпы и не потопчет ли их. Так же я поступил и сейчас – Кремер только преодолел половину прихожей, – но, бросив взгляд на дверь, я все-таки помчался к ней. На крыльце тянулась к звонку Лора Джей.

Конечно, мне по силам обогнать Кремера, но в тот раз он значительно опережал меня и потому уже открывал дверь, когда я только оказался подле нее. Не желая давать ему повод утащить меня в участок, я не стал его подрезать и затормозил. Он произнес:

– Доброе утро, мисс Джей. Входите.

Я перехватил взгляд Лоры и сказал ей:

– Инспектор Кремер как раз уходит.

– Я не спешу, – отозвался Кремер и отступил назад, давая ей дорогу. – Входите, мисс Джей.

Я увидел, как это мелькнуло в ее взгляде, то есть увидел, как что-то в нем мелькнуло. Он был устремлен на Кремера, не на меня, но я заметил, как глаза Лоры Джей внезапно загорелись какой-то идеей, и она тут же принялась воплощать ее в действие. Вошла она будь здоров: влетела и прыгнула прямо на Кремера с явным намерением вцепиться ему в физиономию.

Инстинкт вынуждал его отпрянуть, но опыт всегда лучше инстинкта. Кремер нырнул ей под руки и обхватил ее, так что колотить ей оставалось лишь воздух. А тут и я сзади поймал ее запястья, завел ей руки за спину и скрутил их.

– Так, – бросил я, – можете отцепиться от нее.

Кремер отдернул руки и шагнул назад.

– Ладно, мисс Джей, – произнес он, – и чего вы хотели этим добиться?

Она попыталась обернуться.

– Отпустите, – потребовала она. – Вы сломаете мне руку.

– Вы хорошо будете себя вести?

– Да.

Я отпустил, и ее начало трясти, но затем она распрямила плечи и застыла.

– Пожалуй, я потеряла голову, – сказала Лора Джей Кремеру. – Не ожидала вас застать здесь. На меня иногда такое накатывает, просто теряю голову.

– Плохая привычка, мисс Джей. На какое время у вас назначена встреча с Ниро Вульфом?

– У меня не назначена встреча.

– Зачем же вы к нему пришли?

– Я пришла не к нему, а к Арчи Гудвину.

– Зачем?

Прежде чем она успела ответить, из-за спины Кремера раздался голос:

– Ну что там еще? – Вульф сподобился выйти на порог кабинета.

Кремер проигнорировал его.

– Так зачем вы пришли к Гудвину? – повторил он.

– Кажется, я знаю, – вмешался я. – По личному делу. Сугубо личному.

– Точно, – поддакнула Лора. – По личному.

Кремер взглянул на меня, потом снова на нее. Конечно, он задавался вопросом, не отвезти ли нас в участок. Может, там парочка специалистов выбьет из нас суть этого самого личного дела? В итоге он решил ничего такого не делать и воззвал ко мне:

– Ты слышал, как я сказал Вульфу, что он знает закон. К тебе относится то же самое.

С этими словами он прошагал к двери, открыл ее и вышел прочь.

– Ну? – настаивал Вульф.

Я дернул ручку, дабы убедиться, что дверь заперта, и повернулся к нему:

– Мисс Джей пришла ко мне. Я отведу ее в гостиную.

– Нет. В кабинет.

Вслед за этим он протопал на кухню.

Я позволил себе мысленно ухмыльнуться. Благодаря тому что я передал боссу подкрепленное чеком предложение Лили о работе в присутствии Кремера, он и впрямь начал трудиться. Когда мы с Лорой войдем в кабинет, он выберется из кухни и расположится возле глазка в стене. В кабинете смотровое отверстие замаскировано изображением водопада, на уровне глаз справа от вульфовского стола. С другой стороны, в небольшом закутке в конце прихожей, глазок закрывает панель, отодвинув которую можно не только слушать, но и наблюдать происходящее в кабинете. Как-то я простоял там три часа с блокнотом, записывая разговор Вульфа с казнокрадом.

Лора подобрала с пола свою сумку, большую, из серой кожи, которую бросила во время нападения на Кремера. Я провел ее в кабинет, принял у нее жакетку и положил на диван, поставил для посетительницы кресло перед своим столом, развернул свое и уселся. Потом оглядел ее.

Она представляла собой жалкое зрелище. Я бы даже не узнал ее, в особенности потому, что прежде видел разодетой по-ковбойски, а теперь на ней было простое серое платьице с черным пояском. Щеки у нее запали, волосы спутались, глаза покраснели и опухли. Даже представить было нельзя, что лихая наездница способна так опуститься.

– Прежде всего, – начал я, – зачем? Зачем надо было на него набрасываться?

Она сглотнула.

– Просто потеряла голову. – Еще одно судорожное движение горла. – Я должна поблагодарить вас за помощь. Спасибо, что пришли на выручку, когда он спросил меня, зачем я к вам явилась. Я даже не знала, что́ ему ответить.

– Всегда пожалуйста. И что же вы ответите, если об этом спрошу я?

– Я пришла кое-что выяснить. Выяснить, передали вы им то, что Кэл рассказал вам вчера. Должно быть, передали, раз его арестовали.

Я покачал головой:

– Его задержали, как важного свидетеля, потому что веревка была его и он обнаружил труп. Я обещал Кэлу, что никому не передам рассказанного, и обещание свое держу. Если бы я рассказал полиции, у них появился бы мотив, да такой, что о лучшем они и мечтать не могли бы. Кэла сразу же обвинили бы в убийстве.

– Так вы не рассказали? Поклянетесь, что нет?

– Я клянусь только на свидетельской трибуне, а я пока не на ней. Я никому не рассказывал, но теперь столкнулся с проблемой. Мисс Роуэн наняла Ниро Вульфа расследовать убийство, и он потребует от меня полного отчета о происшедшем вчера у нее на квартире. И из-за своего обещания я не смогу передать ему рассказ Кэла. Поэтому мне придется предупредить его, что я кое-что опущу, а это ему не понравится. Если бы можно было поговорить с Кэлом, я заручился бы его разрешением рассказать все мистеру Вульфу, но это невозможно.

– Значит, вы даже Ниро Вульфу не рассказали?

– Нет.

– Вы обещаете мне, что не расскажете полиции? Не расскажете ни при каких обстоятельствах?

– Конечно нет. – Я не сводил с нее пристального взгляда. – Попробуйте поработать головой, если отыщете ее. Кэла могут обвинить в убийстве не только из-за меня. Полиция уже выяснила, что в воскресенье вечером Эйслер приводил к себе на квартиру женщину. Теперь они снимают там отпечатки пальцев. Если обнаружат ваши и узнают, что вы с Кэлом добрые друзья – а так оно и будет, – он увязнет по самые уши. И с моей стороны будет чертовски глупо дожидаться, когда меня приведут к присяге на суде.

Я воздел руку ладонью кверху.

– Понимаете, в чем еще проблема: вы думаете, будто Кэл убил Эйслера; я же уверен, что Кэл этого не делал. Вам должно быть стыдно за себя. Вы знаете Кэла два года, в то время как я познакомился с ним лишь на прошлой неделе, но я изучил его лучше вас. Меня можно одурачить, и подобное случалось, но когда он вчера отводил меня в сторонку и спрашивал, как бы ему спустить шкуру с одной гадины, то вовсе не намеревался совершить убийство. Убийство Уэйда Эйслера было задумано тем, кто украл веревку Кэла. Я не говорю уже о том, как выглядел и говорил Кэл, когда показывал мне труп. Если бы я допускал хоть какую-то вероятность того, что убийство совершено Кэлом, то не стал бы ничего утаивать, отчитываясь перед мистером Вульфом. Но я не могу дать обещание молчать об этом при любых обстоятельствах.

– Можете, если захотите, – отозвалась она. – Я не думаю, что его убил Кэл. Я знаю, что он не убивал. Это сделала я.

У меня так и округлились глаза.

– Что вы сделали? Убили Эйслера?

– Да. – Она сглотнула. – Неужели вы не понимаете, в чем дело? Конечно, я должна признаться, что убила Эйслера. Но когда меня арестуют, Кэл заявит, будто это он убил, поскольку я рассказала ему о случившемся в воскресенье вечером. Но я скажу, что ничего такого ему не рассказывала, и тогда мои показания опровергнут его, и полиция решит, что он просто пытается выгородить меня. Так что все зависит от вас. Вы должны дать обещание не открывать полиции того, что Кэл рассказал вам вчера. Потому что это я убила Эйслера, а с какой стати вам меня защищать? С чего вам переживать обо мне, коли я убила человека?

Я какое-то время разглядывал ее и наконец заговорил:

– Знаете, по крайней мере, вы ответили на мой вопрос, зачем надо было набрасываться на Кремера. Вы хотели внушить мне мысль, будто воплощаете собой наказание Господне. Не так уж и глупо, даже почти великолепно, но теперь послушайте меня. Возможно, вам и удастся скормить копам байку, будто это вы убили Эйслера. Во всяком случае, на какое-то время с толку вы их собьете. Но только не меня. Когда вчера я подошел к той будке и застал вас с Кэлом, первым же делом он выложил, что вы думаете, будто это он убил Эйслера. Теперь же вы…

– Кэл ошибался. Как же я могла думать, что он убил Эйслера, если знала, что это сделала я?

– Чушь. Я не только слышал, что́ он сказал, но и видел его лицо, и видел ваше. Вы по-прежнему считаете, что убийство совершил Кэл, и ведете себя как полоумная.

Она опустила голову и закрыла ладонями лицо, сдавив грудь предплечьями. Плечи у нее затряслись. Я заговорил резче:

– Самое худшее, что вы могли бы сделать, это попытаться убедить копов, будто Эйслер убит вами. Они запутают вас уже через десять минут. И где тогда окажется Кэл? Но, возможно, вам следует рассказать им о воскресном вечере, умолчав, естественно, что вы говорили об этом Кэлу. Если они обнаружат в квартире Эйслера ваши отпечатки, вам придется дать им объяснения. И лучше предоставить эти объяснения прежде, чем их потребуют. Это будет не трудно, просто расскажите о происшедшем.

– Полиция не найдет моих отпечатков, – произнесла Лора Джей. Во всяком случае, так мне показалось. Она не оторвала руки от лица, и фраза прозвучала невнятно.

– Вы сказали, что полиция не найдет ваших отпечатков? – переспросил я.

– Да. Я уверена, что не найдет.

Я так и вытаращился на нее. Не столько из-за слов, сколько из-за тона – ну, или не тона, по-прежнему приглушенного, а чего-то такого. Назовите это безумным предчувствием – а что его вызывает, сказать точно ведь никогда нельзя. Оно было столь диким, что я едва не упустил его, вот только упускать предчувствия не стоит.

– Вы не можете быть уверены, – возразил я наконец. – Вы наверняка к чему-то да прикасались. Я был на вечеринке в той квартире. Когда вы вошли, останавливались в холле с мраморными статуями?

– Нет. Он… Мы прошли дальше.

– В гостиную. Там остановились?

– Да.

– Он водил вас по ней и показывал птиц в клетках? Он всегда так делает. Клетки из нержавеющей стали – пальчики отпечатываются на ней идеально. Вы трогали какую-нибудь клетку?

– Нет, уверена, что не трогала.

Она уронила руки и подняла голову.

– Насколько близко вы к ним подходили?

– Какое… Не очень близко. Уверена, я к ним не прикасалась.

– И я тоже. Еще я уверен, что вы чертова лгунья. В квартире Эйслера нет никаких мраморных статуй и птичьих клеток. Вы никогда там не были. Что же вы тогда за дура такая, а? Вы что же, просто ходите повсюду и врете ради удовольствия?

Естественно, я ожидал эффекта – однако не того, что получил. Она выпрямилась в кресле и твердо посмотрела на меня.

– Я не лгунья, – заявила она. – И не дура, если только дело не касается Кэла Бэрроу. При той жизни, что у меня была, вырабатывается определенное отношение к мужчинам. Во всяком случае, у меня оно выработалось. Никаких вольностей. Следи за изгородью и не ослабляй подпругу. Когда я познакомилась с Кэлом, взгляды мои изменились. А через какое-то время, пожалуй, вы бы сказали, что я влюбилась в него. Но, как бы вы там это ни назвали, я знаю, что́ чувствовала. Я думала, что знаю и его чувства, но он никогда не говорил о них – конечно, я тоже. Я лишь встречалась с ним время от времени. В основном он работал на севере. И вот я приехала в Нью-Йорк на это родео и снова встретила его. Мне показалось, он обрадовался мне. И я дала ему понять, что тоже рада нашей встрече. Но он все так же молчал. И когда прошло две недели, а впереди замаячило расставание, я пыталась набраться смелости и заговорить об этом сама. А потом, в воскресенье вечером, Нэн рассказала мне про Уэйда Эйслера, как он…

– Нэн Карлин?

– Да. Он сказал, что устраивает у себя на квартире вечеринку. И она поехала с ним. А когда они приехали туда, выяснилось, что никакой вечеринки не предвидится. Он распустил руки, ну и она тоже, а потом убралась оттуда.

– Она рассказала вам это в воскресенье вечером?

– Да, она зашла ко мне в номер, когда вернулась в гостиницу. У нас номера рядом. А потом я поранилась. – Она отвела волосы над левым ухом. – Я рассказываю вам все, как было. В субботу вечером я повела себя неосторожно с мустангом, и мне досталось. А признаваться Кэлу, что я не умею вести себя с лошадью, мне не хотелось. И когда мы встретились за завтраком вчера утром, я сказала ему… Ну, вы знаете, что́ я ему сказала. Наверно, я надеялась, что когда он услышит, как меня пытался завалить какой-то мужик, то решит, что настало время кое о чем поговорить. Я знаю, что повела себя как дура. Я ведь сказала, что, когда дело касается Кэла Бэрроу, становлюсь дурой. Но, оказывается, я знаю его не настолько хорошо, как мне представлялось. Он никогда не лезет на рожон. Я думала, он просто начнет меня пасти, а мне только того и нужно было. Я и думать не думала, что он убьет Эйслера.

– Он не убивал. Сколько еще раз мне надо повторять вам, что не убивал? Кому еще Нэн рассказала об этом?

– Она собиралась рассказать Роджеру, Роджеру Даннингу. Спрашивала меня, надо ли ему рассказать. И я ответила «да», потому что он предупреждал нас вести себя с Эйслером потактичнее, не раздражать его, если без этого можно обойтись. Вот я и решила, что Роджер должен узнать. Нэн говорила, что тотчас ему и расскажет.

– Кому еще?

– Наверно, никому. Она взяла с меня обещание не рассказывать Мелу.

– Мелу Фоксу?

– Да. Они с Мелом собираются пожениться. И Нэн боялась, как бы он чего не устроил. Уверена, ему она не рассказала.

– А вы?

– Нет, конечно. Я же обещала Нэн.

– Что ж. – Я всплеснул руками. – Вы редчайший образчик. Никогда прежде ни с чем подобным не сталкивался. Мне известно кое-что о гениях. На одного я даже работаю, но вы – это нечто новенькое, этакий антигений. Бесполезно даже пытаться объяснить вам…

Тут зазвонил телефон, и я развернулся в кресле, чтобы взять трубку. Это оказался Лон Коэн из «Газетт». Он желал знать, сколько я хочу за эксклюзивный материал про типа, заарканившего Уэйда Эйслера, и его мотивы. Пришлось сознаться, что это сделал я. Вот стану печатать явку с повинной и непременно заготовлю дополнительную копию для него, но пока слишком занят.

Когда я потянулся, чтобы положить трубку, сзади меня послышался голос Вульфа – негромкий, но вполне отчетливый, хотя он и доносился сквозь водопад, прикрывавший глазок:

– Арчи, не шевелись! Не оборачивайся! Она достала из сумки револьвер и целится в тебя. Мисс Джей, ваш замысел ясен. Если мистер Гудвин умрет, то никто не сможет сообщить, что́ вы рассказали мистеру Бэрроу вчера за завтраком, кроме него самого, а это вы будете отрицать. Конечно, вы будете обречены, поскольку не можете надеяться избежать заслуженного наказания за убийство мистера Гудвина, но вы примете его, дабы избавить мистера Бэрроу от смертного приговора, который, по вашему представлению, навлекли на него. Отчаянное решение, но не самое глупое. Правда, теперь оно теряет всякий смысл, поскольку я слышал вас. Убить и меня вы не сможете, ибо не знаете, где я. Бросьте револьвер. Добавлю, что мистер Гудвин работает со мной вот уже много лет, и я хорошо его знаю. И я принимаю его заключение, что мистер Бэрроу не убивал Уэйда Эйслера. Мистера Гудвина не так-то просто надуть. Бросьте оружие.

Я сохранял неподвижность, хотя это далось мне нелегко. Конечно, в позвоночнике у меня так и покалывало, то выше, то ниже, но гораздо хуже было ощущать себя полным идиотом, пока я сидел вот так вот спиной к ней, а Вульф произносил свою речь. Когда же он умолк, мне стало совсем невмоготу. Я развернулся.

Ее рука с револьвером покоилась на коленях, и она таращилась на него, словно бы дивясь, как он там оказался. Я встал и взял его, старый короткоствольный «грабер»[14], и откинул барабан. Полностью заряженный.

Пока я вытряхивал патроны, из прихожей появился Вульф. Приблизившись, он спросил:

– Арчи, мистер Бэрроу и вправду дорожит этой женщиной?

– Еще как. Привязанность к ней могла бы даже придать ему решимости заговорить об этом.

– Да поможет ему Бог! – Он сурово уставился на нее сверху вниз: – Мадам, вы опаснейшее из всех живых существ. Впрочем, раз уж вы все равно здесь, то, возможно, еще мне понадобитесь. Он развернулся и проревел: – Фриц!

Фриц, должно быть, караулил в прихожей, ибо появился мгновенно.

– Это мисс Лора Джей, – объявил ему Вульф. – Отведи ее в южную комнату, а когда обед будет готов, отнеси ей поднос.

– Я пойду, – произнесла Лора. – Мне надо в… Я пойду.

– Нет. Иначе в течение часа вы опять затеете что-нибудь несусветное. Я намерен разоблачить убийцу, и я принял заключение мистера Гудвина, что это не мистер Бэрроу, а вы, вероятно, понадобитесь. Это мистер Фриц Беннер. Следуйте за ним.

– Но я должна…

– Черт побери, вы идете или нет?! Мистер Кремер не прочь узнать, зачем вы явились к мистеру Гудвину. Хотите, чтобы я позвонил ему и рассказал?

Она повиновалась. Я взял с дивана ее жакет и вручил Фрицу, и он повел Лору к лифту. Вульф велел мне:

– Свяжись с мистером Даннингом.

Он прошел к своему столу и сел. Я убрал «грабер» и патроны в ящик, отыскал в телефонном справочнике номер отеля «Парагон» и набрал его. Девушка ответила, что номер Даннинга не отвечает, и я попросил поискать его. Результатов это не принесло. Пришлось оставить сообщение, а затем попытать счастья в Мэдисон-сквер-гарден. Там-то я его и застал.

Вульф взял трубку, я остался на линии.

– Мистер Даннинг? Это Ниро Вульф. Мы встречались вчера у мисс Лили Роуэн. Мисс Роуэн наняла меня расследовать то, что называет злоупотреблением гостеприимством, – насильственную смерть одного из ее гостей. Я хотел бы повидаться с вами. Не заглянете ли ко мне? Скажем, в четверть третьего?

– Не могу, – ответил Даннинг. – Никак нельзя. Да и в любом случае я рассказал полиции все, что мне известно. Полагаю, мисс Роуэн имеет право нанять вас, раз уж ей этого так хочется, но не понимаю зачем… Так или иначе, я не могу. Кошмар, конечно, сущий кошмар, но у нас тут на вечер намечается представление, если я, разумеется, до него доживу.

– Убийство всегда навевает кошмары. Вы рассказали полиции о визите мисс Карлин в квартиру мистера Эйслера в воскресенье вечером?

Молчание. Прошло пять секунд.

– Так рассказали?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Так не пойдет, мистер Даннинг. Если придется, я могу задать этот же вопрос полиции, но у меня нет подобного желания. Я предпочел бы обсудить его с вами, а также мисс Карлин и мистером Фоксом. Не соблаговолите ли подъехать ко мне в четверть третьего? Простого «да» или «нет» будет достаточно. Пожалуй, обсуждать этот вопрос по телефону неблагоразумно.

Снова молчание. Шесть секунд.

– Я приеду.

– С мисс Карлин и мистером Фоксом?

– Да.

– Хорошо. Буду вас ждать. – Вульф повесил трубку и взглянул на меня: – Арчи, эта женщина может попытаться вылезть в окно?

– Нет. Она на крючке.

– Очень хорошо. – Он посмотрел на настенные часы. – Обед через сорок минут. Отчитывайся.

Глава четвертая

Когда вся троица прибыла, меня внизу не было, чтобы впустить их. Они явились на пять минут раньше назначенного срока, в десять минут третьего, и я еще находился наверху, с Лорой Джей. Южная комната располагается двумя маршами выше, на одном этаже с моей, в задней части, как раз над вульфовской спальней.

Я поднялся из-за стола, прежде чем Вульф допил кофе, и заглянул наверх, дабы убедиться, в клетке ли птичка, и посмотреть, поклевала ли она что-нибудь с принесенного Фрицем подноса. А еще сообщить, что мы ждем Нэн, Мела и Роджера Даннинга. Если Вульф захочет, чтобы Лора позже присоединилась к ним, за ней приду либо я, либо Фриц.

Все три цели были достигнуты. Лора оставалась на месте – стояла у окна, и солнце играло огнем на ее волосах медового цвета. На тарелке задержалась лишь одна креольская оладья, а салат пленница уплела весь. Я предполагал, что она пожелает спуститься со мной, а не ожидать вызова, но нет. Просто из любопытства я поинтересовался, собиралась ли она нажать на спусковой крючок, как только я повешу трубку, или же подождала бы, пока обернусь. На это она ответила, что мне следует знать: не такой человек Лора Джей, чтобы выстрелить в спину.

Когда я вошел в кабинет, гости уже там расположились: Роджер Даннинг – в красном кожаном кресле, а Нэн Карлин и Мел Фокс – в желтых, повернутых к столу Вульфа. На мое появление они практически не обратили внимания, всецело сосредоточившись на Вульфе, который говорил:

– …источник моей информации неважен. Упорствуя в своем отрицании, вы всего лишь отсрочите трудности. Полиции известно, причем не от меня, что в воскресенье вечером Эйслер приводил к себе на квартиру женщину. Сейчас эксперты снимают там отпечатки пальцев. Почти наверняка они обнаружат ваши пальчики, мисс Карлин, а мистер Гудвин рассказал мне, что вчера вечером вы все позволили их откатать. Положение у вас незавидное. Если вы считаете невозможным обсуждать то прискорбное происшествие со мной, советую вам сразу же рассказать о нем полиции, прежде чем они возьмутся за вас сами.

Нэн повернулась к Мэлу, и ее лицо открылось мне целиком. Даже без розовой шелковой рубашки, «ливайсов» и ковбойских сапожек, в цивильной блузке, юбке и туфельках, любой ньюйоркец вычислил бы в ней приезжую. Такой темный загар не вылежишь за выходные на пляже или даже две недели на Бермудах.

Мел Фокс, встретив ее взгляд, произнес:

– Какого черта?

Нэн вновь повернулась к Вульфу:

– Вам проболталась Лора. Лора Джей. Кроме Роджера Даннинга знала только она, а Роджер держал язык за зубами.

– Это он так говорит, – возразил Мел и воззрился на Даннинга: – Ты ведь не стал бы трепаться о чужих делах, да, Родж?

– Конечно нет, – хрипло ответил Даннинг и прочистил горло.

Его узкая костлявая физиономия и вовсе стала смахивать на щепку. Я неоднократно замечал, что в критических ситуациях лица у толстяков расплываются, а у худых вытягиваются. Он обратился за поддержкой к Вульфу:

– Разве это я вам рассказал?

– Нет. – Вульф обратился к Нэн: – Вы утверждаете, что об этом знали только мисс Джей и мистер Даннинг. Когда вы им рассказали?

– В воскресенье вечером, когда вернулась в гостиницу. Номер Лоры рядом с моим. Я зашла к ней и рассказала. Подумала, что надо и Роджера поставить в известность. Лора тоже так считала. Я позвонила ему из своего номера. Он пришел, и я все ему выложила.

– Отчего ему? Вы состоите в близких отношениях?

– С ним? Великий боже! С ним?

– Возникает вопрос: могло ли нанесенное вам оскорбление привести его в такое негодование, что он решился убить Эйслера, движимый, быть может, тайной страстью? Как вы считаете?

– Да вы только посмотрите на него! – отозвалась Нэн.

Мы так и поступили. Ничего плохого не хочу сказать о Роджере, и тем не менее всем нам было ясно как день, что он не похож на мужчину, способного пылать страстью, тайной или явной.

– Я еще никогда не убивал человека, – промолвил Даннинг. – Нэн рассказала мне, потому что считала это своим долгом, и была совершенно права. Отчасти вина за ее визит на квартиру к Эйслеру лежала на мне: я попросил девушек быть с ним полюбезнее, пока он держится в рамках дозволенного. Я знал, что они способны за себя постоять. И Нэн главным образом хотела меня предупредить, что, если Эйслер снова подкатит к ней, царапиной уже не отделается. И я не мог винить ее за это.

– Почему же вы просили их быть с ним полюбезнее?

– Что ж. – Даннинг облизал губы. – В некотором роде я был связан по рукам и ногам. Если бы Эйслер не вложился, не видать бы нам в этом году Нью-Йорка. Во всяком случае, у нас возникли бы сложности. Я почти ничего не знал о нем, когда заключал сделку. Знал только, что он очень богат. Но никаких проблем с ним не возникало, кроме как по женской части. А я не знал, что есть за ним такой грех. Мне стало понятно, что, если он отпустит вожжи, могут возникнуть неприятности. Но я решил, что говорить ему об этом без толку. Да и что мне было делать? Не мог же я загнать его в стойло? Когда Нэн рассказала о том воскресном вечере, я подумал, что, может, теперь-то Эйслер угомонится. Понял, должно быть, что девушка, способная справиться с мустангом, легко одолеет и его.

– Вы сказали ему это?

– Нет, не сказал. Надеялся, что не придется. Но решил держать ухо востро. Вчера, заметив, что Эйслера нет на террасе, я поискал его, внутри и снаружи. А когда в итоге не нашел и увидел, что все девушки на месте, решил, что он просто смылся, и это вполне меня устроило.

– Когда это произошло? Когда вы искали его и не смогли найти?

Даннинг покачал головой:

– Точно не скажу. Полиция добивалась от меня того же. Я старался изо всех сил, но в итоге могу лишь сообщить, что это произошло вскоре после того, как мисс Роуэн ушла за кофе. Минуты через три. Может, чуть больше. А когда я поискал снаружи и вернулся, Кэл Бэрроу заявил, что у него пропала веревка. Я еще подумал, не прихватил ли ее Эйслер, только зачем?

– Скольким вы рассказали о приключении мисс Карлин на квартире Эйслера?

– Скольким? – Даннинг нахмурился. – Совсем никому. Что бы это дало?

– Значит, никому?

– Никому.

– И полиции не рассказали?

– Нет. – Он снова облизал губы. – Подумал, что они просто привяжутся к Нэн, а смысла в этом я не видел совершенно. И вовсе не из-за того, что мы, как вам подумалось, состоим в каких-то особых отношениях. Для меня Нэн просто одна из девушек. Я знаю ее достаточно хорошо. Она не стала бы убивать человека только за то, что он ее лапал. Я хотел бы задать вам вопрос. Говорите, мисс Роуэн наняла вас провести расследование?

– Да.

– Вас не было там, когда это произошло. И Гудвина тоже. Верно?

– Да.

– Но мисс Роуэн была, и вот она вас нанимает. Платит вам. Поэтому, естественно, вы не собираетесь заниматься ею. Насколько я вчера понял, Эйслер не особо ей нравился. Полагаю, вас это не интересует? Вы считаете, что убийцу надо искать среди нас?

Вульф хмыкнул. Потом повернулся ко мне:

– Арчи. Я тебя не спрашивал. Это мисс Роуэн убила мистера Эйслера?

– Нет, сэр.

– Значит, вопрос улажен. Мистер Даннинг, очевидно, что убийца – один из вас. Кстати, мисс Карлин, вас я тоже не спрашивал. Это вы убили мистера Эйслера?

– Нет.

– Мистер Фокс. Вы?

– Нет.

– Когда вывпервые узнали о визите мисс Карлин на квартиру Эйслера вечером в воскресенье?

– Сегодня. Два часа назад. Роджер рассказал мне после вашего звонка. Узнай я об этом в воскресенье вечером или вчера утром, Эйслера бы вчера не укокошили. Его бы там не было. Отлеживался бы у себя, а то и в больнице.

– Что ж, тогда жаль, что вы ничего не знали.

– Ага. Роджер рассказал мне, потому что вы попросили прихватить и меня. Он не знал зачем. И я тоже, но у меня есть догадка. Вы ведь друг Харви Грива.

– Не я. Мистер Гудвин.

– Ага. Значит, Харви рассказывает ему. Рассказывает о Нэн и обо мне, что мы собираемся пожениться, а это так и есть, и вы…

– Не Харви, – вмешалась Нэн. – Лора. Ему рассказала Лора. Потому что Кэла арестовали.

– Ладно, может, и Лора. – Мел не отрывал взгляда от Вульфа. – В общем, все это смахивает на ловушку. Эйслер позволил себе вольность с моей девушкой, и я его убил. То-то вы и велите Роджеру привезти меня. Я так понимаю, вы редкостный ловкач, петлю за угол забросить можете, но посмотрим, что́ у вас выйдет. Вот Роджер говорит, будто никому не рассказывал про то, что Нэн там была. И Нэн говорит, что рассказала об этом только Лоре и Роджеру. Так что я ничего не знал, если только мне не признался сам Эйслер. А это с его стороны было бы не очень умно. К тому же он мертв. В общем, вот он я, теперь ваш черед.

– Ты знал об этом!

Это был голос Лоры Джей, и раздался он из-за водопада, маскировавшего глазок и находившегося едва ли не в паре футов от Роджера Даннинга. Тот так и подпрыгнул на месте. Я вскочил и бросился в прихожую, но не проделал и полпути до двери, как Лора сама вошла в кабинет. Она двинулась прямо на Мела, остановилась, уставившись на него, и произнесла:

– Ты знал об этом, потому что я рассказала тебе. – Она обратилась к Вульфу: – Вчера. Я рассказала ему вчера утром. Подумала, что он…

Она не договорила. Нэн набросилась на нее и влепила ей затрещину.

Глава пятая

Почему-то, когда сцепляются две женщины, разнять их сложнее, нежели двух мужчин. Не только по той лишь причине, что не хочешь причинить боль женщине, если этого можно избежать. Они в самом деле более изворотливы, и ты рискуешь заработать царапины, а то и укус. А когда завязывается драка между двумя лихими каугерлз, риск лишь возрастает.

Тем не менее я вмешался. Роджер и Мел находились ближе, и когда я подбежал к дерущимся девицам, Роджер уже вцепился Лоре в плечи, а Мел обхватил Нэн за талию. Они растащили фурий, а я просто встал между ними. Лора вырвалась от Роджера, но я был начеку. Мел прикрыл собой Нэн.

– Пф-ф, – изрек Вульф. – Мисс Джей, вы обладаете воистину выдающимися способностями устраивать беспорядки. Арчи, отведи ее…

– Она лжет! – прокричала Нэн. Наездница немного запыхалась, глаза ее так и сверкали. – Я знала, что это она. Я знала, что она…

– Погоди, Нэн, – вмешался Мел и, сощурившись, уставился на Вульфа: – Значит, вот что вы подстроили, да? Накрутили ее заранее, да?

– Нет, – отрубил Вульф. – Все это начинает смахивать на фарс. Мисс Карлин, вы были правы, до известной степени. Мисс Джей, переживая за мистера Бэрроу, пришла к мистеру Гудвину, чтобы рассказать о вашем приключении на квартире Эйслера. Она заявила, что вы взяли с нее обещание ничего не рассказывать мистеру Фоксу, которое она сдержала. Решив, что неплохо бы иметь мисс Джей под рукой, я отправил ее в комнату наверху и велел оставаться там. Ее внезапное появление поразило меня так же, как и вас. Мисс Джей, вы ведь сказали мистеру Гудвину, что ничего не сообщали мистеру Фоксу?

– Да. – Лора вздернула подбородок.

– А теперь говорите, что все-таки сообщали?

– Да.

– Где именно и когда?

– Вчера утром в отеле. В вестибюле после завтрака.

– Завтракали вы вместе с мистером Бэрроу. Он присутствовал при этом?

– Нет. Отошел купить сигареты, а я увидела Мела, подошла и все выложила.

– Послушай-ка, Лора, – заговорил Мел. – Посмотри на меня.

Она медленно повернула голову и ответила на его взгляд.

– Ты прекрасно знаешь, что этого не было, – продолжил Мел. – Тебя подговорил так сказать этот жулик. Убедил, что так можно вытащить Кэла. Верно я говорю?

– Нет.

– То есть ты можешь вот так стоять и врать мне прямо в глаза?

– Не знаю, Мел, никогда не пробовала.

– Послушай, Лора, – подключился Роджер Даннинг за ее спиной. – Если это все из-за Кэла, не думаю, что тебе стоит так себя вести. Я подключил к делу адвоката. Скоро Кэла выпустят под залог, тридцать тысяч долларов. Должно быть, уже выпустили. Они не могут обвинить Кэла в убийстве, если только не найдут повод, заставивший его убить Эйслера, а такого ведь не было.

– Тут дело не только в ней, – гнул свое Мел. Он отвел Нэн и встал перед ней, затем повернулся ко мне: – Ты тоже ловкач, да?

– Не так чтобы, – отозвался я. – Кое-как перебиваюсь.

– Готов поспорить, что перебиваешься. Готов поспорить, на вопросы отвечать ты тоже умеешь. Что, если я спрошу тебя, где ты вчера находился, пока кто-то убивал Эйслера?

– Проще простого. Вел машину. Отвозил мистера Вульфа домой, а потом вернулся на Шестьдесят третью улицу.

– Еще кто-нибудь с вами был?

– Нет, только мы двое.

– Встретили какого-нибудь знакомого по пути?

– Нет.

– Кто-нибудь кроме Вульфа видел тебя здесь?

– Нет, я не входил. Я хотел поспеть к тому моменту, когда набросят петлю – не на Эйслера, а на ковбоев, скачущих внизу. Ты бьешь в точку своими вопросами, но в итоге натыкаешься на то же препятствие, что и с Кэлом Бэрроу. Тебе придется отыскать мотив. Зачем мне понадобилось убивать Эйслера?

– Ага. Или для чего это понадобилось Вульфу? Ты же на него работаешь. Или почему этого хотела мисс Роуэн, которая его наняла? – Он опять обратился к Вульфу: – Будьте поосторожнее с Лорой Джей. Лгунья из нее так себе. – Затем пообещал Лоре: – А с тобой я еще поговорю. С глазу на глаз. – И переключился на Роджера Даннинга: – Этот адвокат, которого ты нанял, чтобы внести залог за Кэла, он как, ничего?

Длинное лицо Роджера вытянулось еще больше.

– Думаю, ничего. Он как будто знает, что к чему.

– Я хочу с ним повидаться. Пойдем, Нэн. Поторапливайся. Мы не собираемся…

Тут раздался звонок в дверь. За Нэн приглядывал Мел, так что я счел возможным отправиться в прихожую. Взгляд через прозрачную с одной стороны панель явил мне сто девяносто фунтов сержанта. Наше крыльцо попирал тяжелой стопой Пэрли Стеббинс из убойного отдела. Я подошел, накинул цепочку, приотворил дверь и вежливо проговорил в двухдюймовую щель:

– На сегодня никаких улик. Закончились.

– Открывай, Гудвин. – Это прозвучало так по-сержантски. – Мне нужна Нэн Карлин.

– Очень хорошо тебя понимаю. Весьма привлекательная девица…

– Заткнись и открывай! У меня на нее ордер. И я знаю, что она здесь.

Делать из этого проблему было бессмысленно. Наверняка за домом следили после ухода Кремера. Что же до ордера, то Нэн, понятное дело, подвели отпечатки, которые она оставила на квартире Эйслера. Однако Вульф не любит, когда копы задерживают кого-то в его доме. Неважно кого.

– А вдруг у тебя не тот ордер? – не сдавался я.

Сержант достал его из кармана и сунул в щель. Я изучил бумагу.

– Ладно, – только и оставалось мне сказать, – но поосторожнее, она может укусить.

Я снял цепочку, распахнул дверь и вернул ему ордер, а когда он переступил порог, последовал за ним в кабинет. Стеббинс обошелся без церемоний. Просто подошел к Нэн, продемонстрировал ей ордер и провозгласил:

– У меня приказ арестовать вас, как важного свидетеля по делу об убийстве Уэйда Эйслера. Прошу следовать за мной.

Меня беспокоила Лора. Она вполне могла брякнуть, что сержанту следует прихватить с собой и Мела, раз уже ему все было известно. Я даже подошел к ней, но она и не пикнула. Просто неподвижно стояла, закусив губу. Вульф издал недовольное ворчание, но до слов не снизошел. Нэн схватила Мела за руку. Тот взял ордер, изучил его и заметил Стеббинсу:

– Тут не сказано, на каком основании.

– На основании полученной информации.

– Куда вы ее повезете?

– Поинтересуйтесь у окружного прокурора.

– Я найду ей адвоката.

– Безусловно. У каждого должен быть адвокат.

– Я тоже поеду.

– Не с нами. Идемте, мисс Карлин.

Тут заговорил Вульф:

– Мисс Карлин, вы, конечно, будете полагаться на собственный здравый смысл и осмотрительность. Я ничего вам не советую. Просто уведомляю, что вы вправе ничего не говорить, пока не проконсультируетесь с адвокатом.

Стеббинс и Мел Фокс заговорили одновременно. Стеббинс огрызнулся:

– Она ни о чем вас не спрашивала.

Мел же бросил:

– Ах ты, змея.

Сержант тронул Нэн за локоть, и та двинулась. Пока они направлялись к выходу – Нэн и Стеббинс впереди, Мел с Роджером следом, – я оставался подле Лоры: вид их удаляющихся спин вполне мог ее спровоцировать. Но она все так же стояла, закусив губу. Услышав, как хлопнула входная дверь, я выглянул в прихожую и вернулся назад.

Я ожидал застать Вульфа хмурящимся на Лору. Ничего подобного. Он сидел откинувшись назад и закрыв глаза, и губы его шевелились. Он выпячивал их, чуть сжимал и втягивал обратно, выпячивал и втягивал, выпячивал и втягивал. Вульф проделывает это лишь в том случае, причем всегда, если обнаруживает щелку – или же полагает, что обнаружил, – и пытается в нее заглянуть. Зная, что ни в коем случае не должен этому мешать, я отошел к своему столу, хотя и не сел: Лора все еще стояла, а джентльмен не должен сидеть, когда рядом стоит дама – или тигрица.

Вульф открыл глаза:

– Арчи.

– Да, сэр?

– Хорошо бы узнать, откровенничала ли мисс Джей с мистером Фоксом или нет. Это помогло бы делу. Нельзя ли это как-нибудь выяснить?

Я поднял бровь. Если это и была та самая щелка, в которую он пытался заглянуть, у него определенно проблемы. Я отозвался:

– Голыми руками ее не возьмешь. Тут нужен специалист. Я знаю, где можно найти такого, с детектором лжи. Или можно попробовать с гипнотизером.

– Пф-ф. Мисс Джей, что скажете теперь, когда мисс Карлин в тюрьме? Вы рассказывали мистеру Фоксу?

– Да.

– Вчера утром в вестибюле отеля?

– Да.

– Полагаю, вы отдаете себе отчет в том, во что это вас вовлечет… Хотя, полагаю, скорее всего, не отдаете. Вы будете…

Зазвонил телефон, и я снял трубку:

– Офис Ниро Вульфа, Арчи Гудвин у телефона.

– Это Кэл, Арчи. Вы не знаете, где Лора?

– Возможно, у меня есть идея на этот счет. Где ты?

– В отеле. Меня освободили под залог. Мне тут сказали, что она ушла утром и с тех пор не возвращалась, а в Гардене ее нет. Я подумал, может, она поехала к вам.

– Подожди на линии минутку, я подойду к другому телефону.

Я достал блокнот, написал в нем: «Кэл Бэрроу вышел под залог, ищет Лору. Вызвать его сюда? Тогда вы сможете проверить, правду ли она говорит», вырвал листок и передал его Вульфу. Он прочел и посмотрел на часы. В четыре ему предстояло дневное свидание с орхидеями.

– Нет. Ты и сам сможешь. Избавься от нее. Естественно, ты должен повидаться с ним первым.

Я снова взял трубку:

– Думаю, я знаю, где ее отыскать. Имеется некоторая сложность, и лучше всего…

– Где она?

– Я привезу ее. Какой у тебя номер?

– Пятьсот двадцать два. Где она?

– Доставлю ее через полчаса. Может, быстрее. Оставайся в своем номере.

Я повесил трубку и обратился к Лоре:

– Это был Кэл. Он вышел под залог и хочет повидаться с вами. Я отвезу…

– Кэл! Где он?

– Я отвезу вас к нему, но намерен увидеться с ним первым. Не беру с вас никаких обещаний, потому что сейчас вы пообещаете что угодно. Но если попробуете отколоть какой номер, я покажу вам новый способ укрощения теленка. Где ваш жакет?

– Наверху.

– Отправляйтесь за ним. Если пойду я, к моему возвращению вас здесь может уже и не оказаться.

Глава шестая

Отель «Парагон» на Пятьдесят четвертой улице, если свернуть на Восьмую авеню, не то чтобы дыра, но уж никак не фешенебельный «Уолдорф», правда располагается весьма удобно для выступающих в Гардене – не звезд, естественно. Когда мы с Лорой зашли туда, в вестибюле маячило десятка два ковбоев и каугерлз, одетых в стиле Дикого Запада и в обычных костюмах. Мы двинулись к лифту. К моему удивлению, Лора придерживалась оговоренной в такси программы и, выйдя на четвертом этаже, послушно отправилась к себе. Я доехал до пятого, отыскал номер 522 и постучался. Дверь распахнулась раньше, чем я опустил руку.

– О, – изрек Кэл. – Где же она?

Он был в том же одеянии, что и вчера: ярко-голубая рубашка, голубые джинсы и расшитые сапоги. Лицо не свежее одежды.

– У себя в номере, – ответил я. – Захотела навести порядок на голове. Прежде чем она присоединится к нам, я хочу тебя кое о чем спросить. Кажется, у тебя там стоит кресло?

– Ну конечно! Заходите и садитесь.

Он пропустил меня в комнату. В ней имелось даже два кресла – едва ли не все, на что хватало места помимо кровати, комода и столика. Я занял одно. Кэл остался стоять и широко зевнул.

– Прошу прощения, – извинился он. – Чуток не выспался.

– Да и я тоже. Кое-что произошло, но об этом тебе расскажет Лора. Мисс Роуэн наняла Ниро Вульфа расследовать убийство. Ему известно о том, что ты мне вчера рассказал. Лора поведает тебе, как он это выяснил. Я не проболтался копам, вообще никому.

Он кивнул:

– Я так и понял, что не проболтались, иначе они спросили бы. Полагаю, вы держали рот на замке. Очень рад. Пожалуй, я выбрал верного человека, чтобы все рассказать.

– Честно говоря, мог бы выбрать и похуже. А теперь тебе представляется случай рассказать мне еще кое-что. Вчера ты встретился с Лорой внизу, и вы вместе завтракали. Помнишь?

– Конечно помню.

– Мел Фокс говорит, что, когда вы с Лорой вышли в вестибюль после завтрака, ты оставил ее и направился к табачному лотку покупать сигареты. Он подошел к тебе, и вы немного поболтали. Помнишь это?

– Кажется, нет. – Он нахмурился. – Я не покупал сигареты. У меня здесь, в номере, целый блок. Должно быть, Мел что-то путает.

– Я хотел бы убедиться в этом, Кэл. Вспомни, ведь это было только вчера. Вы с Лорой завтракали в буфете?

– Да.

– Затем вы вместе вышли в вестибюль. Если ты не оставлял ее, чтобы купить сигареты, может, покупал газету? Газетный киоск находится…

– Погодите-ка. Мы вообще не выходили в вестибюль. Мы вышли из буфета прямо на улицу. И отправились в Гарден кое-что проверить.

– Тогда, возможно, это случилось, когда вы вернулись. Вы ведь проходили через вестибюль.

– Мы не возвращались. После Гардена мы двинули прямиком к мисс Роуэн. Наверно, вы могли бы сказать мне, почему это так важно. И о чем же, по словам Мела, мы говорили?

– Скоро узнаешь. Мне надо было убедиться…

В дверь постучали, и Кэл бросился открывать. Это оказалась Лора. Она не изменила себе: мы договаривались о пятнадцати минутах, а прошло только десять. Драматизм так и хлестал через край. Кэл произнес:

– Ну, привет.

– Привет, Кэл, – отозвалась она.

Он отошел в сторонку, чтобы она не задела его при входе.

Я поднялся и сказал:

– Вы немного сжульничали, но я этого и ожидал.

Кэл закрыл дверь и произнес:

– Боже, ты выглядишь так, словно свалилась с верблюда.

Я взял командование на себя и объявил:

– Так, когда я уйду, у вас будет уйма времени. Но сейчас мне надо кое-что сказать, а вы послушайте. Садитесь.

– Вы уже поговорили, – огрызнулась Лора. – Что вы ему сказали?

– Пока ничего, но собираюсь. Если вы не хотите слушать, что ж, я знаю, кто захочет. Инспектор Кремер. Стоит мне только ему позвонить и намекнуть, что я готов все выложить. Сядьте!

Лора села в другое кресло, Кэл пристроился на краешке кровати.

– Кажется, у вас все козыри, Арчи, – произнес он. – Надеюсь, вы не настолько злы, насколько кажется, судя по голосу.

– Я вовсе не зол.

Сел и я.

– Хочу рассказать вам одну историю любви. Потрачу на нее драгоценное время, потому как одному только Богу известно, что́ Лора выкинет в следующий раз. Вчера она скормила тебе чудовищную ложь. Сегодня заявила мне, что убила Уэйда Эйслера. Затем она… Заткнитесь, оба! Затем она направила мне в спину заряженную пушку и продырявила бы меня, если бы ей не помешали. Потом она снова солгала, пытаясь свалить убийство на Мела Фокса. Это…

– Нет! – вскричала Лора. – Это была правда!

– Вздор. Вы с Кэлом не выходили после завтрака в вестибюль. Вы отправились в Гарден, а оттуда – к мисс Роуэн. Вы не говорили Мелу Фоксу того, что наплели у мистера Вульфа. Вы подставляли Мела. Во всяком случае, пытались.

– Вы говорите слишком быстро, – вмешался Кэл. – Нельзя ли чуток притормозить и сдать назад? Если не сложно. Что за ложь она скормила мне вчера?

– Историю про то, как гостила у Эйслера в воскресенье вечером. Не было ее там. Вообще никогда. В воскресенье вечером Эйслер заманил к себе Нэн Карлин, о чем та и рассказала Лоре, когда вернулась в гостиницу. А Лора угостила тебя байкой, соврав, что была там. И сделала это по двум причинам. Во-первых, не хотела признаваться, что небрежно обращалась с лошадью, из-за чего получила по уху. А во-вторых, что гораздо важнее, надеялась, что ты наконец-то поймешь: пора бы уже и отпустить поводья. Все ради любви. Ты – мужчина ее мечты. Она хочет тебя заполучить. Хочет, чтобы ты взял ее – хоть по-хорошему, хоть по-плохому. И она из кожи вон лезла, чтобы получилось по-плохому.

– Я так не говорила! – снова сорвалась на крик Лора.

– Не такими словами. Но ведь именно поэтому вы соврали ему? Попытайтесь хоть раз сказать правду.

– Ну да, поэтому!

Кэл встал.

– Не могли бы вы выйти и оставить нас одних ненадолго? А потом вернетесь.

– Это приличный отель. Джентльмену здесь не полагается оставаться в своем номере наедине с леди. Я уже закругляюсь, только еще кое-что расскажу. Сядь! Сегодня она явилась ко мне и заявила, будто убила Эйслера. А все почему? Вбила себе в голову, что это сделал ты. Так до сих пор и считает, кстати. Сделал из-за нее. Вот она и решила взять вину на себя. Я дал ей понять, что у нее ничего не выйдет, а когда повернулся к ней спиной, она достала из сумки револьвер, который предусмотрительно захватила с собой, и приготовилась меня укокошить. Ведь я единственный знал, что у тебя имелся мотив для убийства. Она расскажет тебе, почему у нее и это не получилось. Потом…

– Она не выстрелила бы в вас, – усомнился Кэл.

– Черта с два не выстрелила бы! Потом к нам приехали Мел, Нэн и Роджер. И Лоре пришла в голову другая светлая идея. Она объявила, будто бы рассказала Мелу о происшедшем с Нэн в воскресенье вечером у Эйслера. Вознамерилась приписать Мелу мотив для убийства Эйслера. Клялась и божилась, что выложила ему все вчера утром, когда вы вышли после завтрака в вестибюль и ты якобы отправился покупать сигареты. С этим я только что разобрался. – Я повернулся к Лоре: – Советую встретиться с Мелом и поговорить. Объясните, что у вас был нервный припадок. – Теперь я снова заговорил с Кэлом: – Конечно, пытаться свалить убийство на парня – это слишком. Но как-никак она взяла бы вину и на себя, если бы у нее получилось. Ведь она пробовала сначала это провернуть. Признаю, что смягчающее вину обстоятельство имеется. Я рассказываю тебе все это по трем причинам. Во-первых, теперь ты будешь знать, на что она способна, и сможешь ей помешать. Больше никто не сможет. Если она не прекратит изобретать разные кривые ходы, неприятностей не оберешься. И скорее всего, неприятности эти выпадут на твою долю. Во-вторых, я хочу, чтобы вы оба поняли: кто бы ни убил Эйслера, он будет изобличен. И чем скорее это случится, тем будет лучше. Это один из шестерых: Нэн Карлин, Анна Касадо, Харви Грив, Мел Фокс, Роджер Даннинг или его жена. Если вам известна причина, хоть самая ничтожная, по которой кто-то из них мог желать Эйслеру смерти, я жду, что вы мне ее назовете, и назовете немедленно.

– Вы говорите, Лора все еще считает, будто это я убил его? – проговорил Кэл.

– Может, она уже не столь в этом уверена. После того как другие ее ценные идеи ни к чему не привели, она должна поколебаться и в этой. – Я взглянул на нее: – Предположите, Лора. Если не Кэл, то кто?

– Не знаю.

– Как насчет Харви Грива? Он мой друг, но я не придам этому значения, если убийца – он. У него мог иметься мотив?

– Не знаю.

– А Роджер Даннинг? Эйслер приставал к его жене?

– Если и приставал, то я этого не видела. И чтобы кто другой приставал, тоже не видела. Она не… Ну, вы же видели ее – зачем ему? Когда можно полапать девушек. Ей же наверняка почти пятьдесят.

Эллен Даннинг, скорее всего, не была и днем старше сорока, но, вынужден признать, вид действительно имела несколько увядший. Я повернулся к Кэлу:

– Твоя очередь. Если не ты его убил, тогда кто?

Он покачал головой:

– Задали вы мне задачку. Обязательно один из этих шестерых?

– Да.

– Тогда я пас. Даже предположить не могу.

– Здесь нужно нечто поосновательнее предположения. Третья причина, по которой я трачу ваше время, не говоря уж о своем, такова: я хотел еще раз посмотреть на тебя и послушать. Ты единственный, у кого имелся мотив, и мотив этот мне известен. Ниро Вульф принял мое заключение, что ты вне подозрений, и я ничего не рассказал копам. Если я ошибаюсь, то влип по уши. Кроме того, Лора будет долго потешаться надо мной, а мне это очень не по душе. Это ты его убил?

– Вот что я вам скажу, Арчи. – Он и вправду осклабился, хотя между ним и судом стоял только я. – Я тоже не хотел бы, чтобы она потешалась надо мной. И она не будет.

– Понятно.

Я встал.

– Только, ради бога, не спускай с нее глаз. Ты знаешь, какой у Харви номер?

– Конечно. Он живет дальше по коридору. Пятьсот тридцать первый.

Я вышел.

Стук в дверь номера 531, сначала вежливый, а затем настойчивый, результата не принес. И все же я был решительно настроен повидаться с Харви. Он мог находиться в вестибюле, а если нет, его стоило поискать в Гардене. Я не видел необходимости спешить с возвращением домой, поскольку едва минула половина пятого, а Вульф спустится из оранжереи только в шесть.

Выйдя из лифта в вестибюле, я обнаружил, что за время моего разговора с Кэлом народу там прибыло. Побродив туда-сюда, Харви я не увидел, но зато приметил в углу трепавшегося с парочкой ковбоев человека, которого очень даже хорошо знал. Это был Фред Даркин. Фред, сыщик на вольных хлебах, значился вторым в списке агентов, снискавших доверие Вульфа и приходящих нам на выручку, когда требовалась помощь в расследовании.

Я взглянул на часы: шестнадцать тридцать две. С тех пор как я уехал с Лорой, прошло почти полтора часа. Этого времени Вульфу вполне хватило бы, чтобы позвонить Фреду, проинструктировать его и отправить на задание. Но делал ли это Вульф? Само собой, Фред мог выполнять поручение какого-нибудь из детективных агентств, прибегавших к его услугам, но это было бы слишком уж удивительным совпадением, а совпадений я не люблю.

Впрочем, ответ на этот вопрос мог и подождать. Зная, что Харви Грив не прочь пропустить стаканчик, если таковой отыщется в пределах досягаемости, я пересек вестибюль и вошел в бар. Толпа здесь была поменьше, зато шумнее. Харви мне на глаза не попался, но мог сидеть в одной из расположенных вдоль стены кабинок. Я побрел проверить их и действительно его обнаружил. Он не заметил моего появления, поглощенный беседой. Не обратил на меня внимания и его собеседник. Я прошел мимо, сделал круг, вернулся в вестибюль, а оттуда двинул на улицу.

С Харви разговаривал Сол Пензер, не только лучший из трех оперативников, время от времени работающих на Вульфа, но и самый ушлый детектив к югу от Северного полюса. Таким образом, ответ был получен. Присутствие Фреда еще удалось бы списать на случайность, но не обоих сразу. Вульф принялся их обзванивать, стоило мне только выйти за порог, или же весьма скоро после этого. Что за муха его укусила? Этого я не знал.

На Девятой авеню я поймал такси. Услышав номер дома на Западной Тридцать пятой улице, водитель отреагировал живо:

– О, какая честь! Арчи Гудвин собственной персоной. Ваше имя снова в газете, но на этот раз не в качестве подающего мяч. Парня задушили лассо прямо на Парк-авеню. Сумеете вы отбить такой удар? Кто убийца?

Известность меня не обременяет, но я был слишком занят своими мыслями, чтобы даже отшутиться.

Водителю выпала еще не такая честь. Когда машина притормозила возле облицованного бурым песчаником особняка и я выбрался на тротуар, из припаркованного сзади автомобиля вышел человек и обратился к таксисту. Это был сержант Пэрли Стеббинс. Водителю он бросил:

– Оставайся на месте! Полиция. – А мне: – Ты арестован. Вот ордер.

Он извлек из кармана бумажку и сунул мне.

Стеббинс получал от происходившего явное удовольствие. И оно было бы еще полнее, доведись ему наблюдать меня в корчах. Поэтому я и бровью не повел. Даже не взглянул на бумажку.

– На основании вновь полученной информации? – вежливо осведомился я. – Или просто из принципа?

– Инспектор объяснит. На этом такси и поедем. Залезай.

Я подчинился. Сержант уселся рядом со мной и назвал адрес:

– Западная Двадцатая, двести тридцать.

Мы тронулись.

Я избрал тактику игнорирования Пэрли. Он, конечно, ожидал от меня подходящих к случаю шуточек, но не дождался ни одной. Я не раскрывал рта с того самого момента, как он усадил меня в такси, и до того, как был отконвоирован в кабинет инспектора Кремера на третьем этаже обшарпанного старого здания, давшего приют полицейскому участку. Не раскрыл даже тогда. Выждал, пока не оказался на стуле перед столом Кремера и не услышал от него:

– Я еще раз перечитал твои показания, Гудвин, и желаю побольше узнать о твоих перемещениях вчера днем. Окружной прокурор тоже желает, но я попытаюсь первым. Ты ушел вместе с Вульфом, чтобы отвезти его домой, в двенадцать минут четвертого. Так?

Тут я заговорил:

– Все это есть в моих показаниях. Я ответил на тысячу вопросов, на некоторые – по десять раз. И хватит на этом. Теперь я умолкаю, если и пока вы не сообщите, на каком основании меня арестовали. Если полагаете, будто что-то накопали, скажите что.

– Это будет зависеть от того, как у нас пойдут дела. Ты ушел с Вульфом в пятнадцать двенадцать?

Я откинулся назад и зевнул.

Он окинул меня долгим взглядом. Потом перевел его на Стеббинса, который так и остался стоять. Тот заговорил:

– Вы же его знаете. Он слова не произнес, после того как я его арестовал.

Кремер снова воззрился на меня:

– Днем в отдел позвонила женщина. Заявила, что видела тебя вчера в половине четвертого на террасе позади пентхауса. Во времени звонившая не сомневалась. Она не назвалась. Не надо объяснять тебе, что, если Вульф добрался до дому на такси, мы найдем водителя. Ты ушел с ним в пятнадцать двенадцать?

– Благодарю за предупреждение. Когда позвонила эта женщина?

– В пятнадцать тридцать девять.

Я обдумал ситуацию. Мы с Лорой прибыли в гостиницу примерно в двадцать пять минут четвертого. Когда освобожусь, перво-наперво сверну ей шею и брошу труп в реку.

– Ладно, – заговорил я, – ваше любопытство объяснимо. Говорите, окружному прокурору тоже не терпится? Значит, дискуссия затянется. Я не стану говорить, пока не сделаю один телефонный звонок. Могу я воспользоваться вашим аппаратом?

– Я буду слушать.

– А то как же… Ведь это ваш телефон.

Он передвинул его мне. Я снял трубку и набрал номер. Ответил Фриц, и я попросил его соединить меня с оранжереей. Через некоторое время раздался голос Вульфа, раздраженный, как и всегда, когда его беспокоят наверху.

– Да?

– Это я. Звоню от Кремера. Из его кабинета. Когда я подъехал к дому, меня поджидал Стеббинс с ордером. Неизвестная женщина сообщила по телефону в полицию, что якобы видела меня вчера в половине четвертого на террасе мисс Роуэн. Если вы считаете, что завтра я вам буду нужен, лучше вызовите Паркера. Из двух противоречивых показаний, которые вы посылали меня проверять, правдивы первые. Попросите Фрица оставить мне немного телячьей ножки. Завтра он разогреет.

– Вчера в половине четвертого ты находился со мной в машине.

– Я-то знаю, а они вот нет. Кремер отдал бы месячное жалованье, чтобы доказать, что меня в ней не было.

Я повесил трубку и откинулся на спинку.

– Так о чем это мы? Ах да. Я ушел с мистером Вульфом в пятнадцать двенадцать. Следующий вопрос?

Глава седьмая

В 10.39 утра среды, ожидая такси на тротуаре Леонард-стрит, я изливал свое возмущение Натаниэлю Паркеру, адвокату:

– Это же гнусное оскорбление! Вы сказали, пять сотен?

Он кивнул:

– Вроде пощечины, да? Как твой адвокат, я едва ли мог предложить бо́льшую сумму. Гонорар, конечно, будет выше… Ага, едет.

Он сошел с тротуара и махнул рукой приближающемуся такси.

Оскорбление что… Ну назначили за меня залог в жалких пять сотен, одну шестидесятую того, что внесли за Кэла Бэрроу. А вот вред, причиненный моему здоровью, я спустить никак не мог и настроен был в один прекрасный день за него посчитаться. Предпочтительнее в тот же самый.

Я провел четырнадцать часов в жаркой и душной камере предварительного заключения. Вместо сэндвичей с солониной получил ветчину и резиновый сыр. Меня без устали бомбардировали одними и теми же вопросами четверо копов, двое городских и двое окружных, не обладающих даже зачатками чувства юмора. Добавьте к этому тепловатый кофе в протекающем бумажном стаканчике и запрет на телефонные звонки. Три раза мне разрешали вздремнуть на бугристом продавленном диванчике, но, едва я проваливался в сон, меня из него грубо выдергивали, чтобы продолжить допрос. А еще требовали подписать показания, в которых содержались четыре фактические ошибки, три орфографические и пять опечаток! И по завершении всей этой канители, наверняка обошедшейся налогоплательщикам как минимум в тысячу баксов, включая накладные расходы, слуги закона оказались в точности там же, откуда начинали.

Выбравшись из такси перед особняком Вульфа и поблагодарив Паркера за то, что вызволил, я поднялся на крыльцо, вошел в дом и направился в кабинет предупредить Вульфа, что поступлю в его распоряжение никак не раньше, чем приму душ, побреюсь, почищу зубы, удалю грязь из-под ногтей, причешусь, оденусь и позавтракаю. Шла шестая минута двенадцатого, так что он должен был уже появиться из оранжереи.

Однако не появился. Кресло-переросток за его столом пустовало. Зато перед столом выстроились дугой четыре желтых кресла, и из гостиной как раз показался Фриц, тащивший еще пару. На диване в глубине комнаты, перпендикулярном моему столу, сидели, держась за руки, голубки – Кэл Бэрроу и Лора Джей. При моем появлении Кэл выдернул руку из пальчиков нежной подруги и встал.

– Мы пришли чуток пораньше, – сообщил он. – Подумали, может, вы нам объясните, что́ происходит.

– Состязание по метанию лассо, – оповестил я. – Я убегаю за квартал, а вы арканите меня с крыльца. В качестве приза победителю достанутся орхидеи. – Затем я обратился к Фрицу: – У нас в раковине русалка.

После чего развернулся и прошествовал на кухню, куда через мгновение явился и Бреннер.

– Где он? – вопросил я.

– В своей комнате с Солом и Фредом. Арчи, у тебя галстук перекосился, и еще…

– Упал с лошади. Намечается вечеринка?

– Да. Мистер Вульф…

– Когда?

– Мне сказали, они явятся в половину двенадцатого. Леди и джентльмен на диване…

– Пришли пораньше подержаться за руки. Прошу прощения за дурные манеры, но я ночь провел с деревенщиной, вот и нахватался. Мне надо отмыться. Сможешь принести мне наверх тостов и кофе через восемь минут?

– Запросто. Через семь. Твой апельсиновый сок в холодильнике.

Он направился к плите.

Я достал стакан с соком из холодильника, размешал его ложечкой, сделал живительный глоток и двинулся в прихожую, а потом наверх. Через один марш слева располагается дверь в комнату Вульфа, но я туда не свернул. Поднялся еще на этаж в свою обитель, расположенную справа и выходящую окнами на улицу.

Обычно из-за утреннего тумана в голове на подготовку к дневной жизнедеятельности у меня уходит минут сорок. На этот раз я уложился в тридцать, с перерывом на сок, тосты с джемом и кофе. Когда появился Фриц с подносом, я попросил его сообщить Вульфу о моем прибытии. Он ответил, что уже сделал это по дороге ко мне и Вульф был рад. Только не подумайте, будто это Вульф сказал, что он рад, – это сказал Фриц, почитающий себя дипломатом.

В 11.42, малость отчистившийся и приведший себя в относительный порядок, но отнюдь не повеселевший, я спустился в кабинет.

Они все были там – все гости Лили, обедавшие у нее в понедельник, за исключением Уэйда Эйслера. Сама Лили сидела в красном кожаном кресле. Кэл и Лора оставались на диване, но за руки уже не держались. Желтые кресла занимали остальные шестеро, как-то: Мел Фокс, Нэн Карлин и Харви Грив в первом ряду, Роджер Даннинг, его жена и Анна Касадо во втором. Сол Пензер и Фред Даркин расположились в сторонке, за большим глобусом.

Когда я вошел, Вульф, восседавший за своим столом, как раз говорил. Он тут же умолк и покосился на меня. Я притормозил и вежливо осведомился:

– Не помешал?

Лили заметила:

– Для человека, проведшего ночь в тюрьме, выглядишь ты довольно элегантно.

Вульф ответил:

– Я объяснял им, почему ты задерживаешься. Теперь, когда ты здесь, я продолжу.

Я двинулся в обход компании к своему месту, а он обратился к остальным:

– Повторяю, меня наняла мисс Роуэн, и я действую в ее интересах. Однако за то, что сейчас будет сказано, ответственность несу я один. Если это окажется клеветой, в ответе только я, но ни в коем случае не мисс Роуэн. Вы собрались здесь по моему приглашению, но, естественно, явились не в виде одолжения мне, а чтобы выслушать меня. Я не задержу вас дольше необходимого.

– В четверть второго мы должны быть в Гардене, – вставил Роджер Даннинг. – Представление начинается в два.

– Да, сэр, знаю. – Вульф обвел их взглядом справа налево. – Полагаю, одного из вас там, скорее всего, не будет. Я не готов сказать кому-то из вас: «Это вы убили Уэйда Эйслера, и я могу это доказать», но у меня есть предположение. Все вы располагали возможностью и орудием. Вы были там, так же как стальной прут и веревка. Изучив ваши перемещения, полицейские ни с кого из вас подозрений окончательно не сняли. Я такой проверкой себя не затруднял, поскольку полиция с подобными делами справляется лучше всех. Остановка была за мотивом, как это зачастую случается.

Тут он зажал пальцами нос, а я подавил ухмылку. Вульф придерживается убеждения, будто присутствие в комнате женщины, не говоря уж о четырех дамах, оскверняет воздух запахом духов. Иногда так и происходит, но только не в этот раз. На обоняние я не жалуюсь, но никаких ароматов, исходящих от каугерлз, не уловил, а чтобы учуять духи Лили, подобраться к ней нужно гораздо ближе, нежели находился Вульф. Тем не менее он зажал нос. Затем продолжил:

– С точки зрения полиции, два обстоятельства указывали на мистера Бэрроу: веревка принадлежала ему, и он обнаружил тело. Хотя мне представлялось, что эти два факта как раз его исключают, ну да бог с ними! У мистера Бэрроу имелся мотив, о котором, впрочем, никто не знал, кроме мисс Джей да мистера Гудвина. Прознай о мотиве полиция, мистера Бэрроу обвинили бы в убийстве. Я узнал о мотиве лишь вчера, но не принял его в расчет, положившись на чутье мистера Гудвин. Он был убежден в невиновности мистера Бэрроу, а убедить его в чем-либо не так-то и легко. Мистер Бэрроу, мы с вами перед ним в долгу: вас он уберег от смертельной угрозы, а меня – от пустой траты времени и хлопот в отношении вас.

– Да, сэр, – ответил Кэл. – Я в долгу перед ним не только за это. – Он посмотрел на Лору, и на миг мне показалось, что он собирается взять ее за руку на людях, однако ковбой сдержался.

– Также вчера я выяснил, – продолжил Вульф, – что мотив имелся у мисс Карлин, а если верить мисс Джей – то и у мистера Фокса. Впрочем, позже мисс Джей отреклась от своих слов. Мисс Джей, рассказывали вы мистеру Фоксу о приключении мисс Карлин на квартире Эйслера?

– Нет. Должно быть, у меня…

– Достаточно одного «нет». Но вы все-таки сообщили вчера полиции по телефону, что видели мистера Гудвина на террасе мисс Роуэн в половине четвертого в понедельник?

– Что?! – вытаращилась на него Лора. – Я не звонила в полицию!

– Наверняка звонили. Теперь это неважно, однако…

– Это я звонила в полицию, – вдруг заявила Эллен Даннинг. – Позвонила и рассказала им об этом, потому что так и было. И я решила, что они должны узнать.

– Но при этом вы не назвались?

– Нет, не назвалась. Побоялась. Я не знала, что́ мне сделают за то, что я не рассказала этого раньше. Но я все равно решила, что они должны узнать.

Ну надо же, а я и помыслить не мог, что настанет день, когда мне придется принести извинения Лоре.

– Сомневаюсь, – отозвался Вульф, – что вам стоит ожидать от полиции признательности. И уж точно не от меня и мистера Гудвина. Возвращаясь к мистеру Фоксу… Кстати, мисс Карлин, вас освободили под залог этим утром?

– Да, – подтвердила Нэн.

– Вас тщательно допрашивали?

– Еще как.

– Они выведали у вас, что вы рассказали мистеру Фоксу о своем визите на квартиру Эйслера?

– Нет, конечно же! Я не говорила ему об этом! Он узнал об этом только вчера!

Вульф перевел взгляд:

– Вы подтверждаете это, мистер Фокс?

– Конечно. – Мел сидел на краешке кресла, подавшись вперед, опираясь локтями о колени и задрав голову. – Если это и есть то самое предположение, что вы упоминали вначале, то можете засунуть его сами знаете куда.

– Нет, это не оно. Я просто расчищаю пространство. Даже если вы и мисс Карлин лжете, если она все-таки рассказала вам, доказать этого нельзя. Поэтому и установить мотив для вас невозможно. Нет, мое предположение заключается в другом. Я лишь…

– Погодите минутку! – вдруг перебил его Роджер Даннинг. – Я все сдерживался, но знал, что вечно так продолжаться не может. Я рассказал Мелу об этом… Что Нэн заходила к Эйслеру и тот распускал руки.

– Когда?

– В воскресенье вечером. Я подумал, он должен быть в курсе, поскольку знал, что он…

– Ты грязный лжец. А ну встать!

Сам Мел уже так и поступил. Даннинг сидел как раз за ним, и ковбой развернулся к нему.

– Прости, Мел, – залебезил Даннинг. – Мне чертовски жаль, но не мог же ты надеяться…

– Встать!

– Мел, это не поможет, не…

Мел залепил ему пощечину правой рукой и уже замахнулся левой, дабы вернуть откинувшейся голове Даннинга вертикальное положение, но к нему подоспели Сол Пензер и Фред Даркин. Я тоже вскочил, однако парни находились ближе. Они схватили Мела за руки, отвели назад и развернули. Вульф заговорил:

– Прошу вас, мистер Фокс. Я разберусь с ним. Мне известно, что он лжет.

Мел недоверчиво покосился на него:

– Откуда, черт побери, вам знать, что он лжет?

– Загнанную в угол крысу я узнаю с первого взгляда. Отодвиньте свое кресло и сядьте. Сол, проверь, не вооружен ли мистер Даннинг. Мелодрама нам тут ни к чему.

Теперь-то Даннинг встал. Он устремил взгляд на Вульфа.

– Вы сказали, что мисс Роуэн не несет ответственности, – произнес он громче, нежели требовалось. – Сказали, что ответственность лежит на вас. – Даннинг повернулся к Лили: – Вы его наняли. Советую вам уволить его немедленно.

Лили посмотрела на меня. Я помотал головой. Фред встал за Даннингом и схватил его за руки, а Сол обыскал. Мел Фокс отодвинул свое кресло и сел. Кэл что-то сказал Лоре, а Анна Касадо заговорила с Харви Гривом. Сол повернулся к Вульфу и объявил:

– Чисто.

– Вставай, Эллен, мы уходим, – бросил Даннинг жене.

Она вцепилась ему в рукав.

Заговорил Вульф:

– Никуда вы не уходите, мистер Даннинг. Уйдете только в сопровождении. Повторяю, я не готов сказать вам: «Это вы убили Уэйда Эйслера, и я могу это доказать», но готов поставить на это свою репутацию, настолько велика вероятность вашей вины. Вынужден признать, что действую несколько неосторожно, но ваш мотив нельзя установить, не предуведомив вас. И мне хотелось бы удовлетворить каприз моей клиентки мисс Роуэн, пригласившей меня к себе на незабываемый обед. Она хочет сама препроводить вас к окружному прокурору. Мистер Пензер и мистер Даркин отправятся с вами, чтобы поделиться с прокурором кое-какой собранной информацией. Вы проследуете туда, желаете того или нет. Хотите возразить мне прямо сейчас?

Даннинг оглянулся на свое кресло и сел. Выпрямился, вздернул подбородок и спросил:

– Какой информацией?

– Я сообщу вам только ее характер, – ответил Вульф. – Вряд ли окружной прокурор обрадуется, если я посвящу вас во все подробности. Что прежде всего привлекло к вам мое внимание? Да вы сами. Точнее, нечто, сказанное вами здесь вчера утром. Я ничего у вас не выпытывал. Вы сами по доброй воле выложили, что отправились искать мистера Эйслера, когда заметили, что на террасе его нет. Я поинтересовался когда, и вы ответили – цитирую дословно: «Это произошло вскоре после того, как мисс Роуэн ушла за кофе. Минуты через три. Может, чуть больше». Пожалуй, все складывалось даже слишком удачно для вас. Вы объясняли свое отсутствие на случай, если кто вдруг вас хватился, и, что более важно, свое появление за пентхаусом, если вас там заметили. И вы сообщили об этом без всякого принуждения, я не спрашивал об этом.

– Я сообщил об этом, потому что так и было. – Даннинг облизал губы.

– Не сомневаюсь. Но возник вопрос, а что, если вы не искали его, а убивали? Что, если, стащив веревку из шкафа и припрятав ее под пиджаком, вы под каким-то предлогом заманили Эйслера в кладовую или же назначили ему там встречу? Это заинтересовало меня. Из всех гостей вы оказались единственным, чье отсутствие в тот промежуток, когда произошло убийство, можно было установить, – вы сами в нем признались. Но следующим вставал вопрос, что же подтолкнуло вас. Имелся ли у вас веский мотив? Отомстить за дурное поведение Эйслера с мисс Карлин или другой женщиной,а может, несколькими? – Вульф покачал головой: – Это представлялось маловероятным, хотя и возможным. Скорее всего, причина заключалась в чем-то другом. Я пустил по вашему следу мистера Пензера и мистера Даркина, велев им изучить все возможности, что они и сделали. Они не обнаружили ни намека на то, что вы питаете личный интерес к какой-либо из девушек, которых домогался мистер Эйслер, но выявили кое-какие другие весьма многообещающие факты. Как вам такая деталь: вчера вечером я спросил по телефону мисс Роуэн, знали ли вы о будке за пентхаусом, и она ответила, что не только знали, но и побывали там. Вы приехали к ней в воскресенье убедиться, что террасу освободят от всего, что помешало бы раскручивать лассо, и она отвела вас в кладовую – показать висевших там тетеревов. Верно, мисс Роуэн?

Лили подтвердила. Вид у нее при этом был не особенно счастливый. Поскольку дело явно шло к тому, что свои денежки она потратила не впустую, ей стоило быть довольной, вот только она так не считала.

– Ложь, – заявил Даннинг. – Я не знал про эту будку. Ни разу ее не видел.

Вульф кивнул:

– Вы в отчаянии. Вы поняли, что я не стал бы устраивать это собрание, если бы не обнаружил нечто важное, поэтому начали вилять. Сначала попытались впутать мистера Фокса, наговаривая на него, теперь отрицаете, что знали о будке, наговаривая на мисс Роуэн. Впрочем, вилять вы начали уже вчера, когда заставили жену позвонить в полицию, дабы впутать мистера Гудвина. Вероятно, вы уже узнали, что из вашего номера кое-что пропало. Вы проверяли содержимое своего чемодана после десяти часов вчерашнего вечера? Того старого коричневого, что вы держите запертым в шкафу?

– Нет. – Даннинг сглотнул. – С какой стати?

– Думаю, проверяли. У меня есть все основания полагать, что некий конверт из этого чемодана теперь находится в моем сейфе. Я изучил его содержимое. И хотя оно и не доказывает, что Уэйда Эйслера убили вы, мотив все же предлагает весьма весомый. Я обещал обрисовать вам характер информации, без подробностей. Но, пожалуй, одну деталь назвать все-таки смогу. – Он повернул голову: – Мистер Грив, вы рассказали мистеру Пензеру, что за последние два года купили для мистера Даннинга около трехсот лошадей, двухсот быков и молодых волов и полторы сотни телят. Верно?

Вид у Харви тоже был отнюдь не счастливый.

– Вроде того, – отозвался он. – Это только приблизительные цифры.

– У скольких людей вы их купили?

– Может, у сотни. Или больше. Я разъезжал по ранчо.

– Как вы с ними расплачивались?

– Некоторым выписывал чеки, но в основном платил наличными. Там предпочитают наличные.

– Свои чеки?

– Да. Роджер вносил деньги на мой счет, восемь – десять тысяч долларов зараз. Ими я и расплачивался.

– Мистер Даннинг просил вас не разглашать суммы, которые вы платили за скот?

Харви поджал губы:

– Мне это не нравится.

– И мне тоже. Я отрабатываю свой гонорар. Вы разоблачаете человека, вовлекшего вас в мошенничество и почти наверняка являющегося убийцей. Так просил он вас не разглашать суммы?

– Да, просил.

– Кто-нибудь интересовался ими?

– Да. Уэйд Эйслер. Дней десять назад. Я ответил ему, что все записи у Роджера и лучше спросить у него.

– Вы рассказали мистеру Даннингу об интересе мистера Эйслера?

– Да.

– Ложь, – бросил Даннинг.

Вульф кивнул:

– Снова наговариваете. Но в моем распоряжении имеется конверт. И мне известны имена трех других человек, которые делали для вас покупки на сходных условиях. Мистер Даркин и мистер Пензер поговорили с ними. Двоих из них Уэйд Эйслер недавно просил предоставить цифры, как и мистера Грива. Не знаю, на какую сумму вы обворовали Эйслера, но, судя по содержимому конверта, могу предположить, что на многие тысячи. – Он повернул голову: – Сол и Фред, вы сопроводите мистера Даннинга в контору окружного прокурора и предоставите прокурору конверт и собранную вами информацию. Арчи, достань конверт из сейфа.

Я направился к сейфу. Когда я проходил за Даннингом, он было дернулся, но рука Сола тут же легла на одно его плечо, Фреда – на другое, и его усадили его на место. Я открыл дверцу сейфа, и Вульф распорядился:

– Отдай конверт Солу. Мисс Роуэн, мистеру Гудвину позвонить окружному прокурору, чтобы он вас ожидал?

Никогда не видел Лили в таком смятении.

– Бог мой, – выдавила она. – Я даже не представляла. Иначе вы не затащили бы меня. Не надо было мне… Нет, не хочу… Но я не представляла себе, насколько… насколько это жестоко.

– Вы не поедете?

– Конечно нет!

– Мистер Грив, вы? Вам не помешало бы. Если не поедете, позже вас все равно вызовут.

– Вызовут так вызовут. – Харви встал. – У нас представление. – Он посмотрел на Бэрроу и Мела. – Как думаете, сможете справиться с теленком, если я буду держать его за хвост?

– Но мы не можем, – запричитала Нэн Карлин. – Вот так вот, просто поехать и… Мы не можем!

– Черта с два не можем, – заявил Кэл. – Пошли, Лора.

Глава восьмая

Одним снежным утром в январе я получил письмо от Кэла Бэрроу.

Дорогой Арчи,

Вы назвали меня этим словом, когда печатали на машинке то письмо для меня, а раз Вы можете, то и я могу. Сегодня я прочел в газете, что Роджера Даннинга осудили, и Лора сказала, что я должен написать вам, а я сказал, что это она должна, а она спросила, неужто я хочу, чтобы она писала человеку, за которого ей следовало выйти замуж вместо меня, и всякое такое. Помните, я сказал про ту пирушку, что не хочу поднимать шум? Но шум все равно поднялся, да еще какой. Мы устроились тут, в Техасе, совсем неплохо, вот только до того холодно, что у бычка вымя замерзло бы, если бы оно у него имелось. Лора просит передать Вам сердечный привет, но не верьте этому. С наилучшими пожеланиями

искренне Ваш, Кэл

СЛИШКОМ МНОГО КЛИЕНТОВ

Глава первая

Он опустился в красное кожаное кресло, а я подошел к своему письменному столу, развернул кресло так, чтобы сидеть к нему лицом, опустился на сиденье и посмотрел на него – вежливо, но без воодушевления. Его костюм, купленный за тридцать девять долларов девяносто пять центов, неважно сидел и был скверно выглажен, а трехдолларовую рубашку он явно носил второй, а то и третий день подряд. Но дело было не столько в одежде, сколько в нем самом. Нет, ничего особенного, человек как человек. Длинное костистое лицо, высокий лоб. Просто он не производил впечатления субъекта, способного существенно увеличить банковский счет Ниро Вульфа.

На данный момент, то есть на понедельник, начало мая, учитывая чеки, которые я только что вынул из ящика и положил на подпись Ниро Вульфу, сумма на нашем счету сократилась до четырнадцати тысяч ста девяноста четырех долларов шестидесяти двух центов. На первый взгляд это не так уж мало, если не знать наших нужд.

Начнем с необходимости еженедельно выплачивать жалованье Теодору Хорстману, ухаживающему за орхидеями, Фрицу Бреннеру, нашему шеф-повару и дворецкому, и, наконец, мне, состоящему при Вульфе для особых поручений. А счета от поставщиков провизии, включая такие деликатесы, как свежая икра, с которой Вульф любит есть на завтрак яйца, сваренные на маленьком огне? А расходы на оранжерею, устроенную на крыше старого особняка, не говоря уже о пополнении коллекции орхидей? То-се, пятое-десятое, и в среднем на хозяйство уходило более пяти тысяч.

А ведь впереди маячила роковая дата, пятнадцатое июня. Еще пять недель – и придет время платить подоходный налог. Так что, если на горизонте не забрезжит перспектива огрести приличный гонорар, забраться в заветную банковскую ячейку придется еще до четвертого июля.

Вот почему, выйдя в прихожую на звонок и узрев сквозь стеклянную панель с односторонней видимостью незнакомца без коммивояжерского саквояжа с образцами товара, я счел уместным широко распахнуть входную дверь и одарить посетителя сердечной улыбкой.

И когда он произнес: «Это ведь дом Ниро Вульфа, не правда ли?», я не стал этого отрицать, но пояснил, что мистер Вульф будет занят до шести часов. Незнакомец сказал: «Я знаю. С четырех до шести он всегда в оранжерее. Но я хотел бы поговорить с Арчи Гудвином. Вы ведь мистер Гудвин?» Я и теперь не стал отпираться, а спросил, о чем он хочет со мной поговорить, и в ответ услышал, что от меня ожидают профессиональной консультации.

К тому времени я уже составил о нем определенное мнение – или только воображал, что составил. Он не показался мне сколько-нибудь перспективным клиентом. Однако не все ли равно, как убить время, если расходуешь его впустую, на него или на что другое? Поэтому я пригласил мужчину войти.

Против него свидетельствовал еще один факт: на нем не было шляпы. Девяносто восемь процентов людей, способных платить большие деньги, носят шляпы.

Он сел, откинулся на спинку красного кожаного кресла, наклонил голову, опустив подбородок на грудь, остановил на мне взгляд серых умных глаз и заговорил:

– Разумеется, мне придется объяснить вам, кто я такой.

Я покачал головой:

– Только если это существенно.

– Существенно.

Он положил ногу на ногу. Серые в красную крапинку носки сползли почти до туфель.

– В противном случае не стоило и приходить. Я хотел бы поговорить с вами сугубо конфиденциально.

Я кивнул:

– Естественно. Но это контора Ниро Вульфа, и я работаю на него. И если вы получите счет, то от него.

– Знаю.

Видимо, мое замечание прозвучало банальностью. У него были действительно умные глаза.

– Я понимаю, что счет будет, и оплачу его. Так я могу поговорить с вами сугубо конфиденциально?

– Конечно. Если только вашу совесть не отягощает непосильно тяжелый для меня груз – вроде убийства или государственной измены.

Он улыбнулся:

– Всяк грех говорит, но убийство вопиет. Измена Родине себя не окупает. Ничего такого у меня на совести нет. Ни одно из моих преступлений не наказуемо законом. Итак, строго между нами, меня зовут Йигер. Томас Дж. Йигер. Возможно, вы слышали обо мне, хотя я никакая не знаменитость. Я живу в доме тридцать четыре по Восточной Шестьдесят восьмой улице. Контора моей фирмы «Континентальные пластики» – я исполнительный вице-президент – находится в Эмпайр-стейт-билдинг.

Я и глазом не моргнул. Может, эти самые «Континентальные пластики» – гигант, занимающий три-четыре этажа. А может, они ютятся в двух комнатушках с единственным телефоном, который стоит на столе исполнительного вице-президента. Как бы там ни было, хорошо известный мне квартал на Восточной Шестьдесят восьмой улице я бы никак не причислил к трущобам.

Кто знает, вдруг этот тип носит сорокадолларовый костюм, потому что не придает значения одежде, может себе такое позволить? Один известный мне председатель совета директоров крупной корпорации – из тех двух процентов, что ворочают миллиардами, – вообще не чистит обувь и бреется три раза в неделю.

У меня на столе лежал блокнот, и я кое-что в него записывал.

Йигер между тем продолжал:

– Мой домашний телефон – Чизхольм пять-три-два-три-два – не значится в справочниках. Я нарочно пришел в тот час, когда, как мне известно, Вульф занят. Хотел увидеться лично с вами. Какой смысл рассказывать все это ему, если он так и так поручит дело вам? Мне кажется, за мной следят. Я хочу точно знать, так это или нет. И если я не ошибаюсь – выяснить, кто за мной следит.

– Детские игрушки.

Я бросил блокнот на стол.

– Любое приличное агентство за десять долларов в час решит эту проблему. У мистера Вульфа несколько другие представления о достойном гонораре.

– Знаю, что другие. Это несущественно, – отмахнулся он. – Жизненно важно узнать, следят ли за мной, и узнать быстро. А особенно разобраться, кто следит. И какое, скажите, агентство за десять долларов в час предоставит мне такого человека, как вы?

– Не в этом дело. Даже будь я вполовину так хорош, как думаю, все равно было бы жаль использовать меня для охоты за «хвостом». А если нет никакого «хвоста»? Сколько времени нужно, чтобы в этом удостовериться? Скажем, десять дней, по двенадцать часов в день, сто долларов в час. Двенадцать тысяч плюс расходы. Даже если вы…

– Десять дней не понадобятся. – Он приподнял голову, выставив вперед подбородок. – Я уверен, что не понадобятся. Как и двенадцать часов в день. Разрешите кое-что пояснить, мистер Гудвин. Мне кажется, за мной следят – или будут следить – только в определенных случаях. А именно когда я выйду из дома сегодня вечером в семь часов, чтобы поехать через парк на Восемьдесят вторую улицу. Точнее, в дом номер сто пятьдесят шесть по Восемьдесят второй улице. Возможно, лучше всего вам было бы установить наблюдение около моего дома, когда я выйду, но, разумеется, тактику определяете вы. Я не хочу, чтобы меня проследили до этого дома, чтобы стало известно, что я имею к нему какое-то отношение. Если «хвоста» за мной не будет, то на сегодня работа закончена. Я дам вам знать, когда у меня возникнет намерение отправиться туда снова.

– И когда это произойдет?

– Не могу сказать точно. Возможно, на этой неделе, а может, в какой-нибудь день на следующей. Я могу предупредить вас за день.

– На чем вы туда поедете, на собственной машине или на такси?

– На такси.

– Что важнее: чтобы вас не проследили, когда вы поедете по этому адресу, или узнать, следят за вами или нет, а может, определить, кто именно следит?

– Все сразу.

– Что ж. – Я поджал губы. – Поручение не самое обычное. Я упомянул сто долларов в час, но это стандартный тариф. Обувь подгоняют по ноге. Подгонка по части мистера Вульфа, а ваше дело – заплатить итоговую сумму.

Он улыбнулся:

– За мной дело не станет. Итак, я жду вас около семи. Может, немного раньше?

– Возможно.

Я снова взял блокнот.

– Кто сидит у вас на хвосте? Кто-то, кого вы знаете?

– Понятия не имею. Может, и так.

– Мужчина или женщина?

– Не могу сказать. Не представляю.

– Профессионал или любитель?

– Бог его знает. Возможно и то и другое.

– Засечь его не составит труда. А дальше что? Если это профессионал, я, вполне вероятно, узнаю его, но это не слишком поможет. Конечно, я в состоянии ему помешать независимо от того, знаком он мне или нет, но не смогу выжать из него имя заказчика.

– Но помешать ему сумеете?

– Разумеется. Сколько вы готовы дать за имя заказчика? Это может обойтись дорого.

– Я не думаю, что… – Он замялся. – Полагаю, не так уж это важно…

Что-то там у него не сходилось, но я решил не заострять на этом внимание.

– Если это любитель, то я, конечно, собью его со следа, а потом? Вы хотите, чтобы он понял, что его засекли?

Он размышлял над ответом несколько секунд:

– Нет, не думаю. Лучше не надо.

– Тогда я не смогу его сфотографировать. У вас будет только словесное описание.

– Мне довольно.

– Хорошо.

Я снова бросил блокнот на стол.

– Этот ваш адрес на Шестьдесят восьмой улице не многоквартирный дом?

– Нет, особняк. Это мой дом.

– Тогда мне не следует туда заходить и даже приближаться не стоит. Если за вами следит профессионал, он может узнать меня. Вот как мы сделаем. В семь часов ровно вы выйдете из дома и двинетесь по направлению ко Второй авеню. Не переходя ее, свернете налево. Примерно в тридцати шагах от угла есть закусочная, а перед ней…

– Откуда вы это знаете?

– Не так много на Манхэттене домов, которых бы я не знал. Перед закусочной – либо у тротуара, либо во втором ряду – будет стоять желто-голубое такси с опущенным флажком[15]. У шофера крупное квадратное лицо и большие уши. Вы ему скажете: «Вам бы не мешало побриться», а он ответит: «У меня слишком нежная кожа». Когда сядете, на всякий случай прочитайте его имя на табличке. Альберт Голлер. – Я произнес имя и фамилию по буквам. – Может быть, хотите записать?

– Нет.

– Тогда постарайтесь не забыть. Назовите ему адрес на Восточной Восемьдесят второй улице, откиньтесь на спинку сиденья и отдыхайте. Остальное не ваша забота. Что бы ни делал водитель, будьте уверены: он свое ремесло знает. Не оглядывайтесь назад: это может осложнить нам работу.

Он улыбнулся:

– Немного вам понадобилось времени, чтобы наметить план.

– Времени у меня в обрез. – Я бросил взгляд на настенные часы. – Сейчас почти пять. – Я поднялся, давая понять, что прием закончен: – Я вас буду видеть, а вы меня – нет.

– Великолепно, – восхитился он, вставая со стула. – Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир. Я знал, что вы подойдете, как никто другой. – Он шагнул мне навстречу и протянул руку: – Не трудитесь провожать. Я найду дорогу.

Тем не менее я проводил его, как поступаю уже несколько лет после того, как один ушлый посетитель, оставив наружную дверь приоткрытой, незаметно прошмыгнул обратно, спрятался за диваном в гостиной и за ночь перерыл в кабинете все ящики, какие смог открыть.

В дверях я спросил его, как будут звать таксиста, и он не промедлил с ответом. Возвращаясь, я прошел мимо двери в кабинет прямо на кухню, взял стакан с полки и пакет молока из холодильника. Фриц, нарезавший шалот на большом столе, посмотрел на меня с укоризной и попенял:

– Это просто оскорбительно. Но в дураках останешься ты. Икра шэда aux fines herbes[16] в моем приготовлении – королевское блюдо.

– Угу, но я-то не король.

Я налил себе молока.

– К тому же я скоро уйду по делу и не знаю, когда вернусь.

– Вот как? По личному делу?

– Нет. – Отхлебнув из стакана, я продолжал: – Я не только отвечу на твой невысказанный вопрос, но и озвучу его. Почти шесть недель у нас не было ни одного стоящего клиента, и ты желаешь знать, не появился ли он сейчас. Не могу осуждать тебя за любопытство. Возможно, но маловероятно. Так, семечки. В лучшем случае арахис.

Я отхлебнул еще молока.

– Придется тебе сочинить королевское блюдо из арахисового масла.

– Нет ничего невозможного, Арчи. Главное – найти, чем перебить вкус арахиса. Только не уксусом. Это было бы слишком резко. Может быть, соком лайма и капелькой-двумя лукового сока? Завтра попробую.

Я попросил известить меня, что́ получилось, прихватил стакан молока с собой в кабинет, сел за стол, снял телефонную трубку и набрал номер Лона Коэна в «Газетт». Он проворчал, что слишком занят, чтобы тратить время на что-нибудь, кроме материала для передовицы или приглашения на партию в покер.

Я ответил, что еще не могу предложить ему ни того ни другого, но непременно внесу оба пункта в список заказов, а тем временем готов подождать у трубки, пока он сходит в «морг»[17] и посмотрит, нет ли там чего на Томаса Дж. Йигера, исполнительного вице-президента корпорации «Континентальные пластики», проживающего в доме номер тридцать четыре по Шестьдесят восьмой улице.

Лон сказал, что имя ему знакомо. Возможно, у них заведено досье на этого типа, он пошлет за папкой и перезвонит.

Перезвонил он через десять минут. «Континентальные пластики» из гигантов. Головное предприятие размещается в Кливленде, правление и отдел сбыта – в Эмпайр-стейт-билдинг. Томас Дж. Йигер исполняет обязанности вице-президента уже пять лет, так сказать, стоит у руля. Женат, имеет незамужнюю дочь Анну и женатого сына, Томаса Дж. Йигера-младшего. Состоит в…

Я сказал Лону, что услышанного мне достаточно, поблагодарил его, положил трубку и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею. После некоторого ожидания раздался голос Вульфа, разумеется сердитый:

– Да?

– Извините за беспокойство. К нам приходил некий Йигер. Он хочет выяснить, не следят ли за ним, и если да, то кто. Не возражает, чтобы его ободрали как липку, поскольку убежден, что никого лучше меня ему не найти. Я навел о нем справки. Он не обеднеет, если я слуплю с него столько, сколько зарабатываю за две недели. Когда вы спуститесь, меня дома не будет. Его имя и адрес – в моем блокноте. К ночи вернусь.

– А завтра? Сколько это продлится?

– Недолго. Если затянется – привлечем Сола или Фреда. Потом объясню. Просто немного подхалтурю.

– Хорошо. – Он положил трубку, а я набрал номер Эла Голлера.

Глава вторая

Через два часа, в семь двадцать, я сидел в такси, припаркованном на Шестьдесят седьмой улице, между Второй и Третьей авеню, повернувшись так, чтобы вести наблюдение через заднее стекло. Если бы Йигер вышел из дома ровно в семь, в 7.04 он сидел бы в машине Эла Голлера, а в 7.06 Эл завернул бы на Шестьдесят седьмую улицу. Но было уже 7.20, а о них ни слуху ни духу.

Гадать о причинах задержки было бесполезно, но именно этим я и занялся. К 7.30 я составил целую коллекцию догадок, не менее дюжины, от простых до самых фантастических. В 7.35 я был уже слишком раздражен, чтобы гадать. В 7.40 я сказал Майку Коллинзу, таксисту и своему парню: «Чепуха какая-то. Пойду посмотрю», вылез из машины и дошел до угла.

Такси Эла все еще стояло перед закусочной. Дождавшись зеленого света, я пересек улицу, подошел к машине и спросил Эла:

– И где он?

Тот зевнул и ответил:

– Я знаю только, где его нет.

– Пойду позвоню ему. Если придет, пока я буду звонить, будь так добр, сделай вид, что машина не заводится, повозись, пока я не появлюсь и не дойду до Майка.

Он кивнул, готовясь снова зевнуть, а я вошел в закусочную, отыскал в глубине телефон-автомат и набрал номер Ч5–3232. Через четыре гудка мне ответил мужской голос:

– Квартира мистера Йигера.

– Могу я с ним поговорить?

– Нет, это невозможно. Простите, а кто его спрашивает?

Я повесил трубку. Я не только узнал голос сержанта Пэрли Стеббинса из отдела по расследованию убийств, но даже вспомнил, как несколько лет назад учил его: когда отвечаешь на телефонный звонок в доме убитого, надо говорить не «квартира мистера такого-то», а «квартира миссис такой-то».

Итак, я повесил трубку, вышел, сделал знак Элу Голлеру оставаться на посту, дошагал до угла Шестьдесят восьмой улицы, свернул направо и протопал достаточно далеко, чтобы разглядеть копа за рулем полицейской машины во втором ряду перед домом номер 34, того самого парня, что обычно возит Стеббинса.

Я развернулся, той же дорогой проследовал обратно в закусочную к телефону, набрал номер «Газетт» и попросил позвать Лона Коэна. Когда он подошел, я собрался спросить, не случалось ли в последнее время какого-нибудь резонансного убийства, но не успел и рта раскрыть.

– Арчи? – спросил он.

– Точно. Ты не…

– Откуда, черт подери, ты знал, что Томаса Дж. Йигера убьют, когда звонил мне три часа назад?

– Я не знал. И сейчас не знаю. Я просто…

– Ага, как же! Но я оценил. Спасибо за заголовок для первой полосы: НИРО ВУЛЬФ ОПЯТЬ ОБОШЕЛ КОПОВ. Я как раз передовицу сочиняю. Вот послушай: «Ниро Вульф, необыкновенный частный сыщик, ринулся расследовать дело об убийстве Йигера более чем за два часа до того, как труп обнаружили в траншее на Западной Восемьдесят второй улице. В пять часов пять минут вечера его подручный Арчи Гудвин позвонил в редакцию „Газетт“, чтобы получить…»

– Сядешь в лужу. Всем известно, что я не подручный, а помощник, и чтобы Ниро Вульф куда-нибудь «ринулся»?.. Кроме того, сейчас я звоню тебе впервые за этот месяц. Если кто-то и звонил тебе, имитируя мой голос, то, возможно, это был убийца. Если бы у тебя хватило сообразительности подержать его на телефоне, пока копы не засекут, откуда звонят, то, возможно…

– Ладно. Начнем с нуля. Когда ты мне сможешь что-нибудь подкинуть?

– Когда будет что подкинуть. Я же всегда подкидываю, когда есть что, верно? Сделай вид, будто я не знал о смерти Йигера, пока ты мне не сказал. Где там копают на Западной Восемьдесят второй улице?

– Между площадью Колумба и Амстердам-авеню.

– Когда нашли тело?

– В семь десять. Пятьдесят минут назад. Под брезентом на дне траншеи, вырытой рабочими из «Консолидейтед Эдисон»[18]. У мальчишек мяч туда упал – полезли доставать.

Я помедлил секунду:

– А труп, должно быть, «упал» туда после пяти. Именно в это время обычно уходят парни из «Кон Эд», если нет аварии. Может, кто-то видел, как он туда упал, и накрыл его брезентом?

– Откуда мне знать? Нам всего полчаса назад сообщили.

– Сомнений, что это он, нет?

– Точно он. Один из наших – мы туда послали людей – знал его. Звонил мне буквально пять минут назад.

– Почему вы думаете, что он был убит?

– Официально это еще не установлено, но у него в голове сбоку дырка, и он явно ее не пальцем проковырял. Послушай, Арчи. Когда я получил «молнию», его досье из нашего архива лежало здесь, у меня на столе. И часа не пройдет, как в газете все будут знать, что я затребовал папку за два часа до известия о смерти. Нет, я не прочь поиграть в таинственность, но пересаливать с этим не стоит: может выйти боком. Итак, я говорю, что затребовал папку по твоей просьбе, а кто-нибудь услужливый сообщает об этом в отдел по расследованию убийств. И что тогда?

– Тогда я, как обычно, взаимодействую с полицией. Буду у тебя через двадцать минут.

– Отлично. Всегда рад повидаться.

Я вышел на улицу, сел в машину к Элу и велел ему ехать за угол к Майку. Выруливая на проезжую часть, Эл напомнил, что, согласно инструкции, может сажать в машину только пассажира, который скажет, что ему не мешало бы побриться. И я, раз уж Элу так приспичило, посоветовал ему побриться.

У тротуара на Шестьдесят седьмой рядом с Майком не было места. Мы пристроились с другого бока. Я вышел и встал между двумя автомобилями, таксисты опустили боковые стекла.

– Вечеринка отменяется, – объявил я. – События вышли из-под контроля. Я не назвал вам точной таксы, потому что некоторые обстоятельства были мне неизвестны. Например, сколько времени это займет. Но так как вам пришлось всего-навсего чуток посидеть в машинах, полагаю, по двадцатке на брата будет достаточно. Как вы думаете?

Майк сказал:

– Ага.

Эл подхватил:

– Без вопросов. А что случилось-то?

Я достал из бумажника шесть двадцаток:

– Тогда утроим. Потому что вы не немые. Имени клиента я не называл, но описал вам его и сказал, что он должен выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и отправиться на Западную Восемьдесят вторую. Поэтому, когда завтра вы прочтете в газете о том, что накануне вечером, в семь десять, в траншее на Западной Восемьдесят второй улице обнаружен труп с дыркой в голове некоего Томаса Дж. Йигера, проживавшего в доме номер тридцать четыре по Восточной Шестьдесят восьмой улице, вам станет интересно. А человек любит поговорить о том, что ему интересно. Так что вот вам по шестьдесят зеленых. Я всего лишь хочу, чтобы у меня была возможность удовлетворить свое любопытство и чтобы полиция не мешала мне, допытываясь, зачем я в это ввязываюсь. Вот к чему вся эта самодеятельность? Держался бы составленного нами плана. Добавлю: он не говорил и даже не намекал, что ожидает или опасается нападения. Всего лишь хотел, чтобы я выяснил, следят ли за ним, а если следят – помешал бы этому и по возможности выяснил, кто следит. Вот я вам все и рассказал. Так оно и было на самом деле. Не имею ни малейшего представления, кто его убил и почему. Вам известно ровно столько же, сколько мне. И очень хотелось бы, чтобы никто больше этого не узнал, пока я не разберусь, что к чему. А сколько мы с вами знакомы, ребята?

– Пять лет, – сказал Майк.

– Восемь, – поправил Эл. – Как ты пронюхал, что его пришили, если тело нашли только час назад?

– Я позвонил ему домой и услышал в трубке знакомый голос. Это был сержант Пэрли Стеббинс из убойного отдела. Я вышел, завернул за угол, увидел машину перед домом номер тридцать четыре и срисовал физиономию водителя: еще один знакомец. Позвонил приятелю-газетчику, спросил, не слышно ли чего, ну и узнал новости. Ничего от вас не утаиваю. Все рассказал. Вот вам по шестьдесят долларов.

Эл ухватил одну из двадцатидолларовых бумажек большим и указательным пальцами и вытянул ее из пачки.

– Хватит и этого, – рассудил он. – За простой достаточно, а насчет того, чтобы держать рот на замке, так на то у меня свои причины. Мне это даже в радость. Встречу копа – подумаю: ну что, придурок, вот я знаю кое-что, а ты – нет.

Майк, осклабившись, взял свои три двадцатки.

– А я не такой, – пояснил он. – Кому надо и не надо, всем разболтал бы. Включая копов. А теперь вот не могу: тогда придется возвращать тебе сорок баксов. Я, может, и не благородный, но честный. – Он положил купюры в карман и протянул мне ручищу: – Но лучше для верности ударить по рукам.

Мы ударили по рукам, я сел в машину к Элу и велел везти меня в «Газетт».


Если у Лона Коэна и есть официальная должность, то мне она неизвестна, да и сомневаюсь я, что она есть. Только имя и фамилия значатся на двери его комнатушки на двадцатом этаже, через две двери от углового кабинета владельца газеты. И можно подумать, что ни одна песчинка из смерчей, ежедневно сотрясающих редакцию, не должна залететь к нему. Но он всегда ухитряется быть в курсе не только того, что недавно случилось, но и того, чему еще лишь предстоит случиться. Мы с ним не считались услугами, но, если бы сочлись за все эти годы, вероятно, получилось бы поровну.

Лон очень темный. Маленькое, довольно правильное лицо, туго натянутая темная кожа, темно-карие глубоко посаженные глаза, почти черные волосы, гладко зачесанные назад с крутого лба. Он второй по классу игрок в покер из всех, с кем мне когда-либо случалось просидеть ночь за карточным столом (с первым – Солом Пензером – вы познакомитесь позже).

В тот вечер, когда я вошел в маленький кабинет Лона, он говорил по телефону. Я сел на стул в торце письменного стола и стал слушать. Разговор тянулся несколько минут, и за это время Лон произнес только одно слово «нет», но зато девять раз. Когда он положил трубку, я поддел:

– Только и знаешь, что поддакивать.

– Мне нужно сделать еще один звонок, – объявил он. – Вот, развлекись пока. – Он передал мне картонную папку и снова повернулся к телефону.

Это было досье на Томаса Дж. Йигера. Не сказать, что пухлое: десяток или около того газетных вырезок, четыре отпечатанные на машинке заметки, несколько листков из статьи в отраслевом журнале «Пластики сегодня» и три фотографии.

Два снимка были сделаны в студии, и внизу значились фамилии. Третий отсняли в банкетном зале отеля «Черчилль» во время какого-то сборища, и к ней был подклеен машинописный текст: «Томас Дж. Йигер произносит речь на банкете Национальной ассоциации производителей пластиков в отеле „Черчилль“, Нью-Йорк, 19 октября 1958 года». Он стоял на сцене у микрофона с поднятой рукой.

Я пробежал глазами заметки, просмотрел вырезки и читал статью, когда Лон закончил говорить по телефону и обратил взгляд на меня.

– Ну, выкладывай! – потребовал он.

Я закрыл папку и положил ее на стол.

– Пришел заключить сделку, – заявил я. – Но сначала тебе следует кое о чем узнать. Итак, я никогда не видел Томаса Дж. Йигера, не говорил с ним и вообще не имел никаких сношений. И мистер Вульф тоже. Я не знаю об убитом ничего, кроме рассказанного тобой по телефону и только что прочитанного.

Лон расплылся в улыбке:

– Для официальной версии неплохо. А если строго между нами?

– Да то же самое. Хочешь – верь, хочешь – нет. Но как раз перед тем, как позвонить тебе в пять часов, я кое-что услышал. И это возбудило мое любопытство. Пока предпочту держать услышанное при себе. По крайней мере сутки. А может, и дольше. Думаю, я буду сильно занят в ближайшее время. И мне не улыбается проторчать весь завтрашний день в прокуратуре… Так что лучше никому не знать, что я звонил тебе сегодня днем, чтобы расспросить о Йигере.

– А по мне, так лучше, чтобы знали. За папкой-то посылал я. Если я скажу, будто мне было виде́ние про этого типа, пойдут разговоры.

Я усмехнулся:

– Ну перестань! У тебя ни одного козыря на руках. Говори все что в голову взбредет. Можешь сказать, что раздобыл кое-какую информацию в строго конфиденциальном порядке, без права ссылаться на источник, что связан словом. Кроме того, я предлагаю тебе бонус. Если ты до поры до времени позабудешь о проявленном мною интересе к Йигеру, обязуюсь внести тебя в список тех, кому рассылаю рождественские открытки. В этом году будет репродукция абстрактного полотна в двадцати тонах. Текст следующий: «Примите в дар эту картину. На ней изображено, как мы купаем нашу собаку. С наилучшими пожеланиями Арчи, Мехитабель, дети».

– Нет у тебя никакой Мехитабели и никаких детей.

– Конечно. Именно потому это и будет абстрактная живопись.

Он бросил на меня испытующий взгляд:

– Мог бы подкинуть мне что-нибудь, а я бы пообещал не ссылаться на тебя. Или придержал бы информацию, пока ты не разрешишь дать ей ход.

– Нет. Не сейчас. Если что, я знаю твой номер телефона.

– Как всегда. – Он воздел руки. – У меня дел полно. Заходи как-нибудь.

У него зазвонил телефон, он повернулся, чтобы взять трубку, а я вышел.

Спускаясь в лифте, я прикинул, что к чему. Вульфу я сказал, что вернусь к ночи, а сейчас всего лишь девять. Я голоден. Можно зайти в буфет перекусить и за едой прикинуть, что́ предпринять, но вот беда: я отлично знаю, что́ хочу сделать, и на это может потребоваться целая ночь.

Кроме того, хотя и подразумевается, что на задании я должен руководствоваться собственными способностями и опытом, как однажды сформулировал это Вульф, также предполагалось, что в случае осложнений я обо всем доложу боссу.

В данном случае телефонный звонок исключался. И не только потому, что Вульф не любит обсуждать дела по телефону, но и потому еще, что все должно быть по правилам, а иначе он откажется играть.

В итоге я поймал такси и назвал водителю адрес старого особняка на Западной Тридцать пятой улице.

Доехав, я поднялся по семи ступенькам и нажал на кнопку звонка. Что толку иметь ключ, если на дверь накидывают цепочку? А когда я ухожу, так обычно и делают. Мне открыл Фриц.

Он изо всех сил старался не смотреть на меня вопросительно, но вопрос явственно читался в его взгляде – тот же самый, которого он так и не задал мне днем: «У нас клиент?» Я сообщил ему, что такая возможность все еще существует, а также добавил, что в животе у меня пусто, так не даст ли он мне ломоть хлеба и стакан молока? Он ответил, что, конечно, все принесет. И я прошел в кабинет.

Вульф сидел за столом с книгой, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в которое он мог сесть не скорчив гримасы. Кресла, сделанного на заказ по его чертежам и под его наблюдением.

Горели только лампы для чтения над ним и за его спиной, и, освещенный под таким углом, он казался крупнее обычного – гора, из-за которой встает солнце. Войдя, я включил свет, вернув ему обычные размеры, и он заговорил.

– Гм, – исторг он из себя. А когда я прошел к своему столу, спросил: – Ты ел?

– Нет.

Я уселся.

– Фриц что-нибудь принесет.

– Принесет? – Удивление с оттенком досады.

Обычно, когда дела заставляют меня пропустить очередной прием пищи и я возвращаюсь домой голодный, то просто иду на кухню и ем. Исключения делаю только в том случае, если у меня есть что сообщить, причем безотлагательно. Между тем Вульф уже настроился провести вечер с книгой, и ему вовсе не улыбалось выслушивать сообщения, неважно какие.

Я кивнул:

– Меня кое-что гнетет.

Он поджал губы, заложил пальцем, чтобы не потерять страницу, большую толстую книгу, которую держал обеими руками, тяжело вздохнул и произнес:

– Ну?

Я решил не ходить вокруг да около. К его настроениям надо приноравливаться, как к переменам погоды.

– У вас на столе лежит конверт, – сказал я. – Это баланс нашего банковского счета за вычетом тех чеков. Через тридцать семь дней, в июне, придется платить налоги. Конечно, можно подать декларацию с поправками – если только за это время к нам за помощью не обратится кто-нибудь с действительно большой проблемой и столь же большим кошельком.

Он бросил на меня сердитый взгляд:

– Сколько можно твердить одно и то же?

– Я не твержу одно и то же. Молчал об этом целых три дня и сейчас говорю только для того, чтобы с вашего разрешения попытаться раздобыть какого-нибудь клиента, а не сидеть сиднем и не ждать, пока он сам подвернется. У меня уже мозоли на заднице.

– Ну и каков твой план? Уличная реклама? Человек-сэндвич?

– Нет, сэр. Я наметил себе цель. Не знаю, правда, насколько она достижима. Я про того типа, который приходил нанять меня, чтобы я разобрался с его «хвостом». Про Томаса Дж. Йигера. Я взял две машины. В семь часов они были на месте. Одна должна была везти его, на другой я собирался следовать за ним. Он не появился. Я устал ждать и позвонил ему домой. По телефону мне ответил Пэрли Стеббинс. Я завернул за угол и обнаружил там, напротив дома Йигера, машину с шофером Пэрли Стеббинса. Я позвонил Лону Коэну, и он поинтересовался, как вышло, что я наводил у него справки про Томаса Дж. Йигера за два часа до того, как труп этого самого Йигера нашли в траншее на Западной Восемьдесят второй улице. С дыркой в черепе. Итак, наш клиент ушел из жизни. Однако сдается мне, что его уход поможет нам заполучить другого клиента. Покойный был большой шишкой в своей области, занимал хорошую должность и владел уютным домом в приличном районе. Очень может быть, что, кроме меня, никто не знал о его подозрениях насчет слежки. Опять же, тело его нашли в том самом квартале, на той самой Западной Восемьдесят второй улице, куда – к дому сто пятьдесят шесть – он опасался притащить «хвост». Так что я потратил некоторое количество наших денег. Оплатил двум таксистам простой, да еще дал каждому из них по сорок долларов, чтобы забыли, где простаивали. Вернее, дал Майку Коллинзу. Эл Голлер предпочел обо всем забыть из соображений личного характера.

– Ну, это была твоя самодеятельность, – проворчал Вульф. – Убийцу, возможно, уже взяли.

– Что ж, тогда вы потеряли впустую сорок долларов плюс пятьдесят три доллара шестьдесят центов на расходы по делу, которые мы не сможем получить с клиента, поскольку он мертв. Но все не так просто. Дело в том, что наш клиент не умер. Или, если сформулировать иначе, у нас и не было клиента. По дороге домой я заглянул в «Газетт» к Лону Коэну – просил забыть про мой звонок насчет Томаса Йигера. На столе у Лона лежала папка с кое-какими сведениями об Йигере. Там среди прочего сыскалось три его портрета, и я на них посмотрел. Мужчина, который приходил сегодня днем меня нанимать, был не Йигер. Ни малейшего сходства. Так что точнее будет сказать, что у нас не было клиента.

Глава третья

Естественно, я рассчитывал на сильную реакцию и добился своего. Вульф выпрямился и потянулся к столу за тоненькой золотой полоской, которой закладывал только книги, достойные пребывать на полках в его кабинете.

В этот самый момент появился Фриц с подносом, который он поставил на мой письменный стол. Увидев, что Вульф откладывает в сторону книгу, Фриц одобрительно мне подмигнул, а я повернулся к подносу. Там была чашка супа из каштанов, сэндвич с креветками и огурцом между поджаренными тостами и еще один – с ростбифом в круглой булочке домашней выпечки, горка кресс-салата, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Когда мы вкушаем обед или ужин в столовой, любое упоминание о делах находится под строжайшим запретом. Это непреложное правило нашего внутреннего распорядка, можно сказать – табу. С формальной точки зрения на легкие перекусы оно не распространяется, но Вульф твердо убежден, что, когда человек поглощает пищу, ничто не должно мешать работе его вкусовых рецепторов.

Вот и теперь, отложив книгу, он откинулся назад и прикрыл глаза. А я, проглотив несколько ложек супа, заметил:

– Все равно я слишком голоден, чтобы по достоинству оценить вкус. Так что можно продолжить.

Его глаза открылись:

– Ты уверен?

– Да, сэр.

Я снова поднес ко рту ложку и проглотил.

– Его имя стояло под снимками. А еще в папке лежала журнальная вырезка с его фотографией. Такое беличье лицо с заостренным носом и почти без подбородка. А у человека, который приходил днем, лицо было длинное, костистое и широколобое.

– И он назвался Йигером и поделился подозрениями, что за ним последуют, когда он отправится по определенному адресу – на Западную Восемьдесят вторую улицу. А тело Йигера найдено неподалеку от этого дома. Как давно он мертв?

– Не знаю. Установят, дайте срок. Кроме того, что я вам уже рассказал, Лону известно, что тело нашли в котловане, вырытом рабочими «Кон Эдисон». Оно было накрыто брезентом. Его нашли мальчишки, у которых мяч упал в яму.

– Если я санкционирую твою попытку заполучить клиента и заработать денег, что ты намерен делать дальше?

Я отправил в рот очередную ложку супа.

– Ну, сначала съем сэндвичи, потом – яблоко, а после выпью молока. Затем отправлюсь на Восемьдесят вторую улицу. Поскольку тело найдено в траншее, оно, возможно, и не имеет никакой привязки к этому кварталу, улице и дому. Ничто не мешало убийце прикончить Йигера где угодно, а потом отвезти тело по этому адресу и бросить в траншею. Восьмидесятые улицы, между площадью Колумба и Амстердам-авеню, не самый подходящий район для важной шишки из крупной корпорации. Там обретаются пуэрториканцы и кубинцы, по три-четыре человека в комнате. Я хочу выяснить, что́ там забыл Йигер, если он что-то там забыл.

– Поедешь прямо сейчас? На ночь глядя?

– Конечно. Как только очищу поднос.

– Фу! Сколько раз я тебе говорил, что поспешность хороша, только когда промедление опасно.

– О, шесть тысяч раз!

– А ты все такой же порывистый. Утром мы сможем узнать недостающие подробности. Возможно, не останется иных загадок, кроме личности того, кто явился сюда под чужим именем, и тогда дело вообще потеряет всякий интерес. Но пока оно представляется мне любопытным. Сколько времени он провел здесь?

– Двадцать пять минут.

– Возможно, возникнет нужда в записи вашего разговора. Вместо того чтобы сломя голову мчаться на Восемьдесят вторую улицу, проведи вечер за пишущей машинкой. Мне нужна дословная записьвашего разговора и подробный словесный портрет.

Он взял со стола свою книгу и вновь приготовился читать.

Я был обеспечен работой на весь вечер. Мне по-прежнему хотелось бросить взгляд на дом номер 156 по Западной Восемьдесят второй улице до того, как им заинтересуются копы, если уже не заинтересовались. Однако Вульф был прав, и это его деньги я отдал Майку Коллинзу.

Печатая запись своего разговор с лже-Йигером, я не перенапрягся. Это была рутинная работа. Мне случалось устно воспроизводить куда более длинные беседы с гораздо бо́льшим числом лиц. Стучать по клавишам я закончил за несколько минут до полуночи. Сложив листки – оригинал и копию – и убрав их в ящик стола, я вынул увядшие орхидеи из вазы на столе Вульфа и отнес в мусорное ведро на кухню. Босс любит, чтобы ваза была пуста, когда утром он принесет из оранжереи свежие цветы. Потом я запер сейф, удостоверился, что входная дверь закрыта на засов, выключил свет и поднялся, преодолев два лестничных марша, в свою комнату. Вульф был уже у себя, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь на кухню к завтраку около половины девятого, но в тот вторник встал раньше, в начале девятого. Меня неудержимо влекло к маленькому столику, где Фриц уже пристроил на подставку свежий номер «Таймс». Но, памятуя, что поспешность хороша, только когда промедление опасно, я заставил себя обменяться приветствиями с Фрицем, получить от него стакан апельсинового сока, взболтать и сделать несколько глотков. Лишь после этого ежеутреннего ритуала я занялся газетой. Неужели на первой полосе я увижу заголовок: УБИЙСТВО ЙИГЕРА РАСКРЫТО?

Но нет. Заголовок гласил: ЗАСТРЕЛЕН КРУПНЫЙ МЕНЕДЖЕР. Я сел и отхлебнул еще глоток.

Вместе с апельсиновым соком, гречишными оладьями, колбасками, джемом из ежевики и двумя чашками кофе я проглотил заметки в «Таймс» и «Газетт». Детали, с вашего позволения, опущу. В частности, не стану называть имена мальчишек, нашедших тело. Довольно с них и упоминания в газетах, к тому же книги эти огольцы вряд ли читают.

Стреляли один раз, с близкого расстояния. Пуля, вошедшая в голову над правым ухом, вызвала мгновенную смерть. Случилось это не раньше чем за сутки и не позднее чем за шестнадцать часов до 19.30, когда освидетельствовали тело, то есть между 19.30 воскресенья и 3.30 понедельника. Вскрытие, возможно, позволит уточнить время.

В понедельник работы в траншее на Восемьдесят второй улице не велись за неимением нужных для ремонта материалов, так что труп могли сбросить туда в воскресенье ночью. Брезент оставили рабочие. Поиски свидетеля, который бы видел Йигера живым в этом квартале или слышал выстрел, не увенчались успехом. Стало быть, не исключалась возможность, что его застрелили в другом месте, а затем перевезли тело.

Дочь Йигера Анна обучалась в Беннингтонском колледже[19]. Его сын, Томас Дж. Йигер-младший, жил в Кливленде, работал на одном из предприятий корпорации «Континентальные пластики».

В пятницу вечером Йигер с женой уехали из Нью-Йорка, чтобы провести уик-энд с друзьями за городом. Сам Йигер вернулся в Нью-Йорк в воскресенье днем, а его половина – лишь в понедельник утром. В воскресенье днем семейный особняк на Шестьдесят восьмой улице пустовал. Начиная с 17.02 в воскресенье, когда в Стемфорде Йигер сел в поезд до Нью-Йорка, о его перемещениях ничего не известно.

Полиция пока никого не задержала, окружной прокурор ограничился сообщением, что «ведется следствие».

На фотографии в «Таймс» Йигер демонстрировал стандартный оскал политика. Еще два его снимка поместила «Газетт». Один я видел у Лона в редакции, на другом Йигер лежал у края траншеи, в которой его нашли. Я вырезал фото из «Таймс» и портрет живого Йигера из «Газетт» и вложил в свою записную книжку.

В 8.51 я поставил на столик пустую кофейную чашку, поблагодарил Фрица за завтрак, сказал, что, может быть, вернусь к обеду, а может, и нет, и поднялся этажом выше к Вульфу. На столе у окна стоял поднос с грязной посудой и лежала «Таймс».

Вульф перед зеркалом платяного шкафа завязывал галстук свободным узлом. Понять не могу, зачем нужен галстук утром, когда он собирается наверх, в оранжерею, чтобы провести там два часа. Может, из уважения к орхидеям?

Он буркнул: «Доброе утро», закончил с галстуком и только тогда повернулся ко мне.

– Убываю, – доложил я. – Инструкции?

– На твое усмотрение.

– Нет уж, сэр! Это мы проходили вчера. Вы посылаете меня или нет? Понятно, что ясности не прибавилось, разве только полиция что-то держит в секрете. Он был мертв по крайней мере четырнадцать часов, когда тот тип приходил ко мне вчера. Я записал весь наш разговор, запись лежит в верхнем ящике моего стола. Какой суммой я могу располагать?

– Достаточной.

– Но есть какие-то пределы?

– Разумеется. Их подскажут тебе здравый смысл и осмотрительность.

– Ясно. Ну, когда вернусь, тогда и вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф и взял из суммы, отложенной на текущие расходы, пятьсот баксов потертыми пятерками, десятками и двадцатками. Потом достал из ящика письменного стола плечевую кобуру и сунул в нее заряженный «марли» тридцать второго калибра. Несколько лет назад, нарвавшись на крупные неприятности из-за отсутствия пушки, я зарекся выходить из дому с одним карманным ножом, когда мы расследуем дело об убийстве.

В прихожей меня несколько задержали раздумья о том, надевать ли пальто и шляпу. Ненавижу возиться с ними. На дворе было пасмурно, и в половине восьмого по радио пугали проливными дождями. Какого черта, сказал я себе, кто не рискует… С тем и вышел.

Я прогулялся до Десятой авеню, где поймал такси и велел везти меня на угол Восемьдесят второй и Бродвея.

Никакого плана я не заготовил, решив действовать по обстановке. Очевиден был только первый шаг: выяснить, закончили криминалисты работать на месте обнаружения тела или еще нет. Многие из них знали меня в лицо, как и то, что я не стану просто так, от нечего делать околачиваться поблизости. Поэтому, свернув с Бродвея на восток и перейдя Амстердам-авеню, я остановился на углу, чтобы обозреть окрестности с дальнего конца Восемьдесят второй улицы.

На зрение я не жалуюсь и даже с такого расстояния смог разобрать номер «156» на доме шагах в тридцати от угла. Вдоль тротуара по обеим сторонам улицы были плотно, бампер в бампер, припаркованы автомобили. Траншею обнесли ограждением, но полицейской машины – с опознавательными знаками и без оных – я не углядел.

Квартал был прескверный, форменные трущобы, да простят меня тамошние жители. Полвека назад, когда камень сиял чистотой, а медь сверкала, длинный ряд пятиэтажек мог сделать честь городу, но не сейчас. Можно было биться об заклад, что эти жалкие и неопрятные строения немедленно обрушились бы, не подпирай они друг друга.

Народу по улице сновало немного. Не видно было детей, хотя им самое время идти в школу. Однако возле ограждения, ярдах в пятнадцати от дома номер 156, толклись зеваки. За ними приглядывал полицейский, но ничего особенного, обычный коп. Ни ребятами из убойного отдела, ни прокуратурой не пахло.

Я пересек улицу и двинулся вдоль ограждения. Заглянул в траншею из-за плеча женщины в лиловом платье и увидел там двух рабочих. Значит, эксперты свои труды закончили. Пока я стоял и смотрел на работяг, здравый смысл привел меня к следующим пяти заключениям.

Первое: что-то связывало Йигера с кем-то или чем-то в доме номер 156. Кем бы ни был тип, явившийся меня нанимать, какую бы игру он ни вел, убивал или нет Йигера, адрес точно не с потолка взял.

Второе: если Йигера убили в другом месте, а труп привезли к дому номер 156, чтобы произвести впечатление на кого-то в этой халупе, почему тело просто не оставили на тротуаре перед домом? Зачем скинули в яму? Да не просто скинули, а спустились в траншею и накрыли брезентом? Одно с другим не сходится.

Третье: предположение, будто тело убитого в другом месте Йигера бросили здесь по чистой случайности, просто потому, что по дороге подвернулась траншея, не выдерживает критики. В такое не поверит и законченный осел. Снова не клеится.

Четвертое: Йигера застрелили не на входе и не на выходе из дома номер 156. Ночью на звук выстрела из окон высунулась бы дюжина, да что там дюжина – сотня голов. Убийце пришлось бы уносить ноги или жать на газ, а не волочь труп к траншее, спихивать его вниз и лезть следом, чтобы укрыть тело брезентом. Еще один тупик.

Пятое: Йигера, следовательно, шлепнули в самом доме номер 156. И случиться это могло в любой момент после 19.30 в воскресенье. А уже позже, ночью, когда никто не видел, тело перенесли к траншее, всего-то пятнадцать ярдов, и сбросили туда. Это не объясняет, зачем его накрыли брезентом, но данная деталь не укладывается ни в одну напрашивающуюся версию. По крайней мере, присутствие брезента моих умопостроений не опрокидывает. Возможно, брезент потребовался, чтобы тело не обнаружили до прихода рабочих.

Полезная, однако, штука здравый смысл. Приходишь к заключениям, особо не напрягая и не изнашивая мозги.

Я отошел от ограждения и преодолел пятнадцать ярдов, отделяющих меня от дома номер 156.

И вот что любопытно: над входом отсутствовала табличка: СДАЕТСЯ, которую я приметил на некоторых здешних домах. Зато к столбику у нижней ступеньки крыльца была привязана картонка с кривоватой надписью от руки: УПРАВЛЯЮЩИЙ и стрелкой, указывающей вправо.

Двинувшись в предписанном направлении, я спустился по трем ступенькам, взял налево, через открытый дверной проем попал в маленькое преддверие и получил еще одно подтверждение тому, что дом этот особенный. В дверь был врезан цилиндровый замок марки «Рэбсон». Такие замки ставят люди, способные выложить 61 доллар 50 центов за уверенность, что войти к ним сможет лишь обладатель хитрого ключа – или здоровенной кувалды.

Я надавил на кнопку звонка. Через секунду дверь открылась, и я оказался лицом к лицу с одной из трех красивейших женщин, каких видел в своей жизни.

Судя по улыбке, какими королевы милостиво дарят смиренных подданных, я должен был разинуть рот и задохнуться от благоговейного изумления. Она спросила:

– Вы что-то хотели?

Низкий грудной голос звучал тихо, не прерываемый вздохами.

Меня так и подмывало ответить: «Конечно. Мне нужны вы», но каким-то чудом я удержал эти слова на кончике языка.

Ей было лет восемнадцать. Высокая, статная. Кожа цвета тимьянового меда, который Вульфу присылают из Греции. Она явно чем-то очень гордилась, но не красотой. У женщины, гордящейся своей красотой, улыбка всего-навсего самодовольная.

И тем не менее не думаю, что я заикался, как ожидалось, когда ответил:

– Мне бы управляющего.

– Вы полицейский?

Если ей нравятся полицейские, надо скорее отвечать «да». Но вдруг она не испытывает к ним симпатии?

– Нет, – опроверг я предположение. – Я из газеты.

– Как мило! – Она повернулась и крикнула: – Папа, тут из газеты пришли! – Набрав силу, ее голос зазвучал еще волшебнее.

Девушка снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка. Она стояла передо мной, сохраняя горделивую королевскую осанку и едва заметно улыбаясь, но теплые темные глаза изучали меня с таким любопытством, будто она никогда раньше не видела мужчин.

Черт, я прекрасно понимал, что нужно что-то сказать, но что? Разве только «выходите за меня замуж». Однако это было невозможно, поскольку мысль о том, что она станет мыть посуду и штопать носки, казалась нелепой. Опомнился я, только сообразив, что поставил ногу на порог, чтобы дверь нельзя было закрыть. И наваждение рассеялось: я всего лишь частный сыщик в погоне за клиентом.

Послышались шаги. Когда они приблизились, красавица отступила в сторону. В поле моего зрения появился мужчина, коренастый, широкоплечий, на пару дюймов ниже дочери, с широким приплюснутым носом и густыми бровями. Я шагнул за порог и представился:

– Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт». Хотел бы снять комнату. С окнами на улицу.

– Ступай, Мария, – бросил управляющий дочери, и она скрылась в темноте. Он повернулся ко мне: – Свободных комнат нет.

– Готов платить сто долларов в неделю, – не отставал я. – Мне заказали статью о том, как выглядит место преступления после трагического происшествия. Стану снимать людей, пришедших поглазеть на траншею. Из окна второго этажа я смогу наблюдать их под нужным углом.

– Я сказал, свободных комнат нет, – изрек он густым грубым голосом.

– Отселите кого-нибудь из жильцов. Двести долларов.

– Нет.

– Триста.

– Нет.

– Пятьсот.

– Вы сумасшедший. Нет.

– Я не сумасшедший. Это вы с ума сошли. От пятисот долларов нос воротите. Как ваше имя?

– Не ваше дело.

– Ой, да перестаньте! Я могу узнать его у соседей или у вон того копа. Что не так с вашим именем?

Он прищурил один глаз:

– С моим именем все так. Мое имя Сесар Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

– Вот и я гражданин. Не сдадите ли мне комнату на неделю за пятьсот долларов, оплата вперед, наличными.

– Я сказал, – он жестикулировал так, что в движение приходили даже плечи, – нет комнаты! Этот человек там мертвый – плохо. Снимать людей из этого дома – нет. Даже если бы есть комната.

Я решил дать волю своей порывистости и идти напролом. Это был тот случай, когда поспешность оправдана, поскольку промедление опасно. Убойный отдел или окружная прокуратура, того и гляди, могли обнаружить, что Йигер был связан с домом. Я достал кое-что из кармана и протянул упрямцу:

– Разберете, что́ тут написано, при таком освещении?

Он и смотреть не стал:

– Что это такое?

– Лицензия. Я не журналист. Я частный детектив, расследую убийство Томаса Дж. Йигера.

Он снова прищурился, сунул мне обратно лицензию, набрал в грудь побольше воздуха и спросил:

– Вы не полицейский?

– Нет.

– Тогда убирайтесь отсюда. Убирайтесь из этого дома! Я уже трем полицейским сказал, что ничего не знаю про человека в яме. И один из них меня оскорбил. Убирайтесь!

– Хорошо, – согласился я. – Это ваш дом.

Я спрятал лицензию в бумажник и положил в карман.

– Но прежде чем уйти, я скажу вам, что́ случится, если вы меня отфутболите. И получаса не пройдет, как в этот дом нагрянет дюжина полицейских с обыском. Они обнюхают здесь каждый дюйм, задержат всех, в первую очередь вас и вашу дочь, сцапают всякого, кто войдет. Потому как я сообщу им, что могу доказать: Томас Дж. Йигер приходил в этот дом в воскресенье вечером и был убит именно здесь.

– Это ложь. Вы как тот полицейский. Это оскорбление.

– Ладно. Пойду кликну копа, что торчит на улице. Он подежурит тут, чтобы вы не смогли никого предупредить.

Я повернулся, готовясь уйти. Сработало! С копами он держался стойко, но я застал его врасплох. Он был вовсе не идиот и сообразил, что и без всяких доказательств я сумею натравить на него полицию.

Итак, я двинулся к двери. И тут он схватил меня за рукав. Я обернулся, увидел, как ходят желваки у него на скулах, и спросил, без всякой враждебности, просто поинтересовался:

– Это вы убили его?

– Вы полицейский, – выпалил он.

– Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частное детективное агентство Ниро Вульфа. Мы рассчитываем заработать на расследовании этого дела. Так мы добываем себе средства к существованию. Поэтому буду честен: мы бы предпочли сами выяснить, почему Йигер приехал сюда, а не перекладывать это на полицию. Но если вы откажетесь оказать нам содействие, мне придется пригласить сюда копа. Так это вы убили Йигера?

Он повернулся и хотел уйти, но я схватил его за плечо и развернул к себе:

– Это вы убили его?

– У меня есть нож, – сообщил он. – В этом доме я имею право ходить с ножом.

– Разумеется. А у меня есть вот что. – Я вытащил из кобуры свой «марли». – И разрешение на него тоже имеется. Так это вы убили его?

– Нет. Я хочу, чтобы пришла моя жена. Она лучше соображает. Пусть придут мои жена и дочь. Я хочу…

Внутренняя дверь распахнулась, и женский голос произнес:

– Мы здесь, Сесар.

Высокая женщина с властным хмурым лицом шагнула к нам, Мария остановилась в дверях. Перес застрекотал по-испански, но жена его оборвала:

– Перестань! Он, чего доброго, подумает, что у нас секреты. При американцах надо говорить на их языке. – Она остановила на мне жесткий взгляд черных глаз: – Мы слышали, что́ вы тут говорили. Я знала, что придут, только думала, что явится полиция. Мой муж – честный человек. Он не убивал мистера Йигера. Мы называем его мистер Дом, потому что это его здание. Откуда вы узнали?

Я вложил «марли» в кобуру.

– Какое это имеет значение, раз я уже все знаю, миссис Перес?

– Да, глупо было спрашивать. Ладно, задавайте свои вопросы.

– Я бы предпочел, чтобы на них отвечал ваш муж. Разговор может затянуться. Нельзя ли нам где-нибудь присесть?

– На вопросы отвечу я. А присесть мы предлагаем только друзьям. Вы же совали мужу под нос пистолет.

– Это я так, похвастать. Ладно, если вам своих ног не жаль, то мне тем более. В котором часу мистер Йигер пришел сюда в воскресенье?

– Я думала, вы знаете.

– Я-то знаю. Но хочу проверить, правдиво ли вы станете отвечать. Если увижу, что юлите и привираете, начну спрашивать у вашего мужа. Или полиция начнет.

Она помедлила минуту:

– Он пришел около семи часов.

– К вам, вашему мужу или дочери?

Она сверкнула на меня глазами:

– Нет.

– Так к кому он пришел?

– Не знаю. Нам это неизвестно.

– Попробуйте еще раз. И довольно глупостей! Я не собираюсь весь день вытягивать из вас правду.

Она смерила меня неприязненным взглядом:

– Вы бывали у него наверху?

– Вопросы задаю я, миссис Перес. К кому он приходил?

– Мы не знаем. – Она повернулась к дочери: – Ступай отсюда, Мария.

– Но, мама, я не…

– Иди!

Мария ушла и закрыла за собой дверь. Оно и к лучшему: не так-то просто смотреть куда надо, а не куда хочется. Мамаша снова повернулась ко мне:

– Он пришел около семи часов и постучал в дверь. Вон в ту. – Она указала на дверь, за которой скрылась Мария. – Поговорил с моим мужем, заплатил ему. Потом пошел к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь наверху, пришел ли позже. Мы смотрели телевизор и не слышали, входил ли кто, подходил ли к лифту. Нам этого знать не полагалось. На наружной двери стоит надежный замок. Так что мы и вправду не знаем, к кому он приходил.

– Где лифт?

– Сзади. Там тоже стоит замок.

– Вы спросили, был ли я наверху. А вы были?

– Конечно. Бывали каждый день. Мы там убирали.

– Значит, у вас есть ключ. Давайте поднимемся туда.

Я пошел к двери. Она в замешательстве взглянула на мужа, потом на меня, открыла дверь, за которой исчезла Мария, произнесла что-то по-испански и направилась в глубь холла. Перес последовал за ней, я шагал в хвосте.

У задней стены миссис Перес вынула из кармана юбки ключ и вставила в замок на металлической двери лифта. Вот тебе и на́: еще один цилиндровый замок! Дверь, не то алюминиевая, не то из нержавейки, открылась. Она выглядела абсолютно инородной в задрызганном холле. Как, впрочем, и лифтовая кабина из той же нержавеющей стали, отделанная красными эмалированными панелями с трех сторон. Лифт, правда, был маленький, не то что у Вульфа. Тем не менее поднимался он тихо и плавно. Я так понял, что на самый верхний этаж. Наконец дверцы раздвинулись, и мы вышли.

Перес включил свет, и у меня, во второй уже раз за недавнее время, отвисла челюсть и перехватило дыхание. Случалось мне видеть, пусть и нечасто, апартаменты, владельцы которых просто наизнанку вывернулись, чтобы показать себя, но Йигер перещеголял их всех. Возможно, эффект усиливался по контрасту с обликом трущобного квартала, внешним убожеством дома и нижних его помещений, но эта зала повергла бы вас в изумления, где бы ни находилась.

Первым по глазам било засилье шелка и обнаженной плоти. Шелк, в основном красный, но местами бледно-желтый, послужил не только для отделки диванов и кресел – им были обиты стены, затянут потолок. Добрую треть всех стен оккупировали изображения нагих женских тел, а одну захватил почти в полное владение бледно-желтый ковер, кажется тоже шелковый. И ни одного окна в огромном покое шириной двадцать пять футов, а длиной во всю длину дома. К правой стене примыкало изголовьем колоссальных размеров квадратное ложе, накрытое бледно-желтым шелковым покрывалом. Жалко, Вульф этого не увидит: он питает слабость к желтому цвету. Я потянул носом воздух. Он был свежим, но в нем витал парфюмерный дух. Кондиционер с отдушкой.

Поверхностей, способных сохранять отпечатки пальцев, в комнате набиралось не так уж много: две столешницы, стойка под телевизором, подставка для телефона. Я повернулся к миссис Перес:

– Вы убирали тут после воскресенья?

– Да, вчера утром.

Все, вопрос снят.

– Где дверь на лестницу?

– Сюда не попасть по лестнице.

– Вход на нее внизу заколочен досками, – пояснил Перес.

– Значит, подняться сюда можно только на лифте?

– Да.

– И как давно?

– Уже четыре года. С тех пор, как он купил дом. Мы живем тут два года.

– Как часто он тут появлялся?

– Мы не знаем.

– Конечно знаете, если каждый день приходили сюда убирать. Так как часто?

– Может, раз в неделю, может, чаще.

Я повернулся к Пересу:

– И за что вы его убили?

– Нет. – Он прикрыл глаза. – Я – нет.

– Тогда кто?

– Мы не знаем, – вмешалась его жена.

Я не отреагировал на ее реплику.

– Послушайте, – сказал я управляющему, – мне не хотелось бы сдавать вас полиции без крайней необходимости. Мы с мистером Вульфом предпочли бы сами разобраться. Но если вы будете запираться, то не оставите нам выбора, а времени у нас немного. Полиция наверняка сняла отпечатки пальцев с брезента, которым было укрыто тело. Я знаю, что Йигера убили в этом доме. Если хоть какие-то отпечатки – ваши, вам конец. Вы попались. Раз он был убит в этом доме, хоть что-то вы должны знаете. Что?

Перес вопросительно посмотрел на жену:

– Фелита?

Она уставилась на меня своими черными глазищами.

– Вы частный сыщик, – проговорила она. – Вы сказали моему мужу, что зарабатываете этим себе на жизнь. Тогда мы вам заплатим. У нас есть деньги. Немного. Сто долларов.

– За что вы собираетесь мне платить?

– Чтобы вы работали на нас.

– И что прикажете делать?

– Мы вам объясним. Деньги у нас внизу.

– Сперва я должен их заработать. Хорошо, договорились. Я работаю на вас, но могу бросить работу в любой момент. Например, если приду к выводу, что Йигера убили вы или ваш муж. Так что вы хотите от меня?

– Мы хотим, чтобы вы нам помогли. Отпечатки пальцев. Я говорила ему, что надо надеть перчатки, но он не надел. Мы не знаем, откуда вы проведали так много, но нам известно, что́ будет, если вы расскажете про этот дом полиции. Мы не убивали мистера Дома. Мистера Йигера. Мы не знаем, кто его убил. Мой муж опустил мертвое тело в яму, ему пришлось. Когда хозяин пришел в воскресенье вечером, он отправил моего мужа на ночь глядя в ресторан «У Мондора». Велел купить икры, жареного фазана и всякого такого. А когда мой муж вернулся со всей этой снедью, здесь лежал труп. – Она показала где. – Вот здесь, на полу. Что нам было делать? Он тайно ходил в этот дом. Что было бы, если б мы позвали полисмена? Мы знали, что́ будет. Поэтому сейчас мы платим вам, чтобы вы нам помогли. Может, больше ста долларов. Вы узнаете…

Она резко повернулась. Со стороны лифтовой шахты послышался шум, потом щелчок, а после слабый, едва различимый звук трения. Перес сказал:

– Спускается. Внизу кто-то есть.

– Ну да, – согласился я. – Кто?

– Мы не знаем, – произнесла миссис Перес.

– Что ж, посмотрим. Стойте где стоите, оба.

Я вынул «марли».

– Это полиция, – прохрипел Перес.

– Нет, – успокоила его жена. – У них нет ключа. Они не могли взять ключи мистера Дома, потому что ключи забрали мы.

– Тихо! – шикнул я на них. – Если я работаю на вас, слушайтесь меня. Чтобы никаких разговоров и никакой возни!

Мы застыли у лифта. Я скользнул к стене и прижался к ней спиной на расстоянии вытянутой руки от двери. Кабина была наверху, когда нагрянул неизвестный визитер, и ему пришлось нажать кнопку, чтобы вызвать лифт. Стало быть, он уже знает, что наверху кто-то есть, и, возможно, как и я сейчас, держит палец на спусковом крючке. Снова послышался слабый звук, щелчок, дверь открылась, и из лифта вышла женщина. Я видел ее спину, поскольку она повернулась к миссис Перес.

– Слава богу! – выдохнула незнакомка. – Это вы. Я так и подумала.

– Мы вас не знаем, – возразила миссис Перес.

Зато я ее знал, в чем окончательно убедился, шагнув вперед и разглядев ее профиль. То была Мег Дункан, которой на прошлой неделе я любовался из зрительного зала – место в пятом ряду у прохода, – когда она исполняла свою звездную роль в «Черном ходе на небеса».

Глава четвертая

Оказавшись перед выбором, бороться ли с мужчиной вашего роста или с женщиной, которая едва достает вам до подбородка, всегда выбирайте мужчину. Если он безоружен, то, самое худшее, положит вас на лопатки, но только Бог знает, на что способна женщина. И потом, может статься, что это вы хорошенько приложите мужчину, а как быть с женщиной? Не станете же вы ее нокаутировать?

Мег Дункан набросилась на меня совсем как пещерная женщина на своего или чужого мужчину десять тысяч лет назад, норовя пустить в ход если не когти, так зубы. Тут оставалось только отскочить подальше – или подскочить поближе. Последнее предпочтительно.

И я, увернувшись от когтей, обхватил дамочку и сильно сжал. Ей сразу стало нечем дышать. Рот так и остался открытым, но уже не пытался укусить, а хватал воздух. Я скользнул в сторону и завел ей руки за спину. Конечно, в таком положении рискуешь получить пинок в голень, но и только.

Ей не хватало воздуху. И должно быть, мой захват причинял ей боль, потому что в правой руке я держал револьвер, рукоятка которого упиралась ей в правое предплечье. Когда я убрал руку, чтобы положить «марли» в карман, она не шевельнулась. И тогда я отпустил ее и отступил на шаг.

– Мне известно, кто вы, – сказал я. – На прошлой неделе я был на вашем спектакле. Вы играли великолепно. Я не из полиции – частный детектив. Работаю на Ниро Вульфа. Когда отды́шитесь, расскажете мне, что́ вас сюда привело.

Она медленно повернулась. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы обратить ко мне лицо.

– Вы сделали мне больно, – заявила она.

– Извиняться не стану. Небольшой синяк на руке – ничто в сравнении с тем, что вы пытались проделать.

Она потерла руку. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть мне в лицо, и она все еще судорожно втягивала ртом воздух. Удивительно, как я вообще ее узнал. На сцене она казалась очень привлекательной, а сейчас выглядела обыкновенной тридцатилетней женщиной с довольно правильным лицом, в простеньком сером костюме и шляпке без затей, но, разумеется, сейчас она сильно нервничала.

– Так вы, значит, Арчи Гудвин Ниро Вульфа?

– Нет, я свой собственный Арчи Гудвин, помощник Ниро Вульфа.

– Наслышана о вас. – Она уже дышала носом. – И знаю, что вы джентльмен. – Она протянула руку и просительно коснулась моего рукава. – Я пришла сюда, чтобы забрать свою вещь. Возьму ее и уйду. Хорошо?

– О чем речь?

– Э-э… Это нечто с моими инициалами. Портсигар.

– А как он попал сюда?

Она попыталась улыбнуться мне, как леди улыбается джентльмену, но получилось так себе. Знаменитая актриса могла бы лучше с этим справиться, как бы ни нервничала.

– Какая разница, мистер Гудвин? Он мой. Я могу его описать. Матовое золото, на одной стороне в углу изумруд, на другой – мои инициалы.

Я улыбнулся ей, как джентльмен улыбается леди:

– Когда вы оставили его здесь?

– Я не говорила, что оставила его здесь.

– В воскресенье вечером?

– Нет. Меня здесь не было в воскресенье вечером.

– Это вы убили Йигера?

Она влепила мне пощечину. Вернее, попыталась влепить. Она была проворна, но я – еще проворнее. Поймав запястье леди, я вывернул его – слегка, чтобы не причинять сильной боли, – и тут же отпустил. Теперь глаза у нее заблестели, и она стала больше похожа на ту Мег Дункан, которую я видел на сцене.

– Мужчина вы или нет? – спросила она.

– Когда как. Сейчас, например, я просто сыщик, причем при исполнении. Это вы убили Йигера?

– Нет. Разумеется, нет. – Ее рука снова дернулась, но на сей раз только для того, чтобы тронуть меня за рукав. – Позвольте мне забрать мой портсигар и уйти.

Я покачал головой:

– Вам придется некоторое время обходиться без него. Вы знаете, кто убил Йигера?

– Конечно нет. – Она положила ладонь мне на предплечье, но не сжала его, а просто коснулась. – Мне известно, что вас нельзя подкупить, мистер Гудвин. Я достаточно слышала о вас, чтобы это понимать. Но ведь частные детективы идут на уступки клиентам, не так ли? Я ведь могу заплатить вам за услугу. Не хотите отдать портсигар мне – возьмите его на сохранение. Вернете потом, когда посчитаете возможным. Можете держать его у себя сколь угодно долго. – Она едва заметно пожала мою руку. – Я заплачу, сколько скажете. Как насчет тысячи долларов?

Жизнь, похоже, налаживалась, но в то же время как-то чересчур усложнялась. Еще вчера в половине пятого у нас не было ни клиента, ни перспективы его заполучить. Потом появился один, но оказался фальшивкой. Сегодня миссис Перес посулила сто долларов, а то и больше. А теперь вот еще одна клиентка предлагает большой куш. Да, я раздобыл клиентов, но в этом деле избыток даже хуже недостатка.

Я в раздумье смотрел на Мег Дункан.

– Все может быть, – осторожно рассудил я, – но видите ли, какое дело: сам я не могу принять решение. Я состою на службе у Ниро Вульфа. Это он решает, браться ли за работу. Я здесь все осмотрю и, если найду ваш портсигар – а я его найду, если он тут есть, – то возьму с собой. Отдайте мне ваши ключи от нижней двери и лифта.

Ее ладонь соскользнула с моей руки.

– Отдать их вам?

– Именно. Вам они больше не понадобятся. – Я опустил взгляд на свое запястье. – Сейчас десять тридцать пять. Сегодня у вас нет утреннего спектакля. Приезжайте к Ниро Вульфу в половине третьего. Дом номер девятьсот четырнадцать по Западной Тридцать пятой улице. Ваш портсигар будет там, и вы сможете обо всем переговорить с мистером Вульфом.

– Но почему вы просто не можете…

– Довольно. Будет так, как я сказал, и не иначе. А сейчас у меня дела. – Я протянул к ней руку: – Ключи!

– Но почему я не могу…

– Я же сказал, мне некогда с вами препираться. Черт побери, я и так делаю вам поблажку! Ключи!

Она открыла сумочку, порылась в ней, вынула кожаный футляр с ключами и передала мне. Я расстегнул молнию, увидел два ключа от рэбсоновских замков и показал их Пересу. Он кивнул, подтверждая, что они от нижней двери и лифта. Положив их в карман, я нажал на кнопку лифта, а когда дверь его открылась, сказал Мег Дункан:

– Увидимся в половине третьего.

– Почему мне нельзя остаться, пока вы не найдете…

– Не получится. Мне будет не до приятных бесед.

Она шагнула в лифт, дверь закрылась, раздался щелчок, потом слабый гул. Я повернулся к Пересу:

– Вы ведь видели ее раньше?

– Нет. Никогда.

– Ну уж! А когда ночью приносили еду?

– Я видел только его. Она могла быть в ванной.

– Где ванная?

Он показал:

– В том конце.

Я повернулся к его жене:

– Увидев вас, она сказала: «Слава богу, это вы».

Та кивнула:

– Да, я слышала. Должно быть, она видела меня как-нибудь, когда заходила в холл или дверь была открыта. Мы ее не знаем. Не видели никогда.

– Да что вы вообще знаете? Ну ладно, послушайте, вы оба. Разговор у нас будет долгий, так что придется его отложить. У меня дел полно. Но один вопрос я хотел бы задать прямо сейчас. – Я посмотрел на Переса: – Зачем, сбросив тело в траншею, вы спустились туда и накрыли его брезентом?

Он удивился:

– А как же иначе? Он же был мертвый! Мертвое тело обязательно надо прикрыть! Я видел тряпку, она там лежала.

И тут я отчетливо понял, что Сесар Перес не убивал Томаса Дж. Йигера. Возможно, его жена, но не он. Услышь вы, как он это произнес, тоже поняли бы. А я-то голову себе ломал, упустив из виду самое простое и естественное объяснение: издревле у людей было принято прикрывать мертвые тела, чтобы их не терзали хищные птицы.

– Понятно, – кивнул я. – Жаль только, что вы не надели перчаток. Ну ладно, пока все. Мне надо работать. Вы слышали, как я назвал этой женщине адрес Ниро Вульфа: Западная Тридцать пятая улица, дом номер девятьсот четырнадцать. Приходите туда оба сегодня к шести часам. Я обещал на вас работать, но он – мой босс. Вам, безусловно, нужна помощь. Вы ему об этом расскажете, и мы посмотрим, что́ можно сделать. Где ключи Йигера? Только не говорите: «Мы не знаем»! Вы уже сказали, что взяли их. Где они?

– В надежном месте, – сообщила миссис Перес.

– Каком?

– В пироге. Я запекла их в пирог. Там, в пироге, двенадцать ключей.

– В том числе от входной двери и лифта?

– Да.

Я задумался. Мне уже пришлось ступить на тонкий лед, а если взять у них вещи, которые они забрали у покойника, лед треснет под моими ногами и ничто уже не будет отделять меня от обвинения в утаивании улик. Нет уж, дудки!

– Не режьте пирог, – распорядился я. – И смотрите, чтобы его не разрезал кто-нибудь другой. Вы собираетесь куда-нибудь сегодня? Кто-нибудь из вас?

– Куда нам собираться? – удивилась она.

– Тогда носа из дому не высовывайте. Встретимся у Ниро Вульфа в шесть. Впрочем, мы еще увидимся. Примерно через час, когда я закончу работу и спущусь.

– Вы что-нибудь отсюда заберете?

– Пока не знаю. Если заберу, то сначала покажу вам. В том числе портсигар. Если я захочу взять то, что, по вашему мнению, брать не должен, кликнете копа, который дежурит перед домом.

– Не можем, – возразил Перес.

– Он шутит, – пояснила ему жена и вызвала лифт. – Плохой сегодня день, Сесар. И впереди у нас еще много плохих дней. А он просто шутит.

Лифт со щелчком остановился. Она нажала другую кнопку, двери открылись, они вошли в кабину и отбыли восвояси.

Я обвел взглядом комнату и заметил у левого края обтянутой красным шелком панели прямоугольную металлическую накладку, медную, если не золотую. Стоило нажать на нее, как она поддалась. Панель была дверью, которая вела в кухню: стены облицованы красной плиткой; буфеты и полки из желтого пластика; раковина, холодильник, электроприборы – все из нержавеющей стали.

Открыв дверцу холодильника, я осмотрел содержимое и снова его закрыл. В буфете обнаружил девять бутылок шампанского «Дом Периньон», уложенных на пластиковом стеллаже. Ладно, кухню пока оставим в покое.

Вернувшись в спальню, я прошел вдоль желтого ковра, окруженный со всех сторон шелком и голой плотью, к другому его концу, к еще одной то ли медной, то ли золотой пластине у края панели. Нажал на нее и увидел ванную комнату. Не знаю, как кому, а мне она понравилась. Сплошь зеркала и мрамор, красноватый, с желтыми прожилками и разводами. И мраморная ванна на двоих. Косметики в двух шкафчиках с зеркальными дверцами хватило бы на целый гарем.

Я вернулся к шелку и обнаженным телам. Никаких тебе письменных столов, вообще ничего такого, куда можно положить хотя бы лист бумаги. На подставке для телефона только желтый аппарат и телефонная книга в красном кожаном футляре.

У стены напротив кровати не стояло никакой мебели, и шелк, покрывавший пространство длиной футов тридцать и высотой фута три от пола, был присборен наподобие портьеры, а не туго натянут, как в других местах. Я подошел и подергал. Шелковые полотнища разошлись в стороны, и за ними я увидел ряды выдвижных ящиков из дерева, похожего на красное, только еще краснее. Я выдвинул один. Женские тапочки, дюжина пар, составленных двумя аккуратными рядами, разных цветов, фасонов и размеров. От очень маленьких до довольно больших.

Перед тем как направиться к телефону, я заглянул еще в пять ящиков. Этого мне хватило, чтобы понять: Мег Дункан не единственная, у кого имелись ключи от нижней двери и лифта. В одном ящике хранились, опять же, тапочки разных цветов и размеров, в двух других – ночные сорочки, порядочная коллекция. Я развернул штук восемь, разложил на широкой кровати для сравнения и вновь обнаружил значительное разнообразие размеров.

Существовала вероятность, что стоящий в комнате телефон прослушивается или спарен с параллельным, но риск был невелик, и я предпочел его поискам уличного автомата.

Сол Пензер, чей номер я набрал, работал на себя. Мы обращались к нему, когда испытывали нужду в помощи оперативника экстра-класса. Но сейчас вместо Сола мне ответила барышня из телефонной службы, предложившая оставить сообщение для мистера Пензера, поскольку сейчас связаться с ним невозможно. Я отклонил ее любезное предложение и позвонил Фреду Даркину, второму в нашем списке лучших оперативников. Фред сказал, что сегодня свободен.

– Уже нет, – сообщил я. – Собери вещички, чтобы хватило на неделю. Возможно, все закончится раньше, но может и затянуться. Особо не наряжайся, парадный костюм тебе не понадобится, а вот пушку захвати. Может, она не потребуется, но и не помешает. Значит, так: дом сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице, вход через подвальный этаж, позвонить к управляющему. Откроет либо мужчина, либо женщина, они кубинцы или пуэрториканцы, точно не знаю. По-английски говорят. Назовешь свое имя, скажешь, что ты ко мне, и будешь иметь честь и удовольствие предстать перед моими очами. Не торопись. У тебя есть целых три минуты на сборы.

– Восемьдесят вторая улица? – сделал стойку он. – Убийство. Как его звали? Йигер, кажется.

– Ты слишком много читаешь, слишком падок на всякие ужасы и скор на выводы. Собирай саквояж и держи рот на замке.

Я повесил трубку.

Складывать воздушные ночные сорочки не самая подходящая работа для мужчины. Она отнимает чертовски много времени. Однако я, стиснув зубы, управился с ней, потому что детектив обязан оставить место преступления таким же, каким нашел.

Уложив белье обратно в ящик, я спустился вниз и направился к открытой двери, первой слева. Семья Перес совещалась на кухне. Мать и отец сидели, Мария стояла. Здесь было светлее, чем в холле, а когда любуешься столь редким экземпляром, чем больше света, тем лучше. Глядя на это создание, любой смертный подумал бы: черт возьми, я готов сам мыть посуду и штопать носки. Ах, как ей пошла бы та бежевая ночная сорочка среднего размера с кружевом по вырезу! Я заставил себя перевести взгляд на родителей:

– Скоро придет мужчина, высокий такой, здоровый. Он назовет вам свое имя – Фред Даркин – и спросит меня. Отправьте его наверх.

Миссис Перес отреагировала, как того и следовало ожидать: я не имел права никому рассказывать про комнату наверху, они заплатят мне и все такое прочее. Чтобы не ссориться с клиентами, я не пожалел четырех минут и объяснил, почему, уходя, должен буду оставить здесь Фреда, успокоил мамашу, позволил себе еще разок взглянуть на Марию и поднялся наверх, чтобы снова заняться ящиками.

Не стану утомлять вас подробной описью обнаруженных вещей, скажу только, что здесь было все необходимое для приятного времяпрепровождения. Упомяну лишь две детали.

Первая: для предметов мужского туалета хватило одного ящика, и все шесть мужских пижам были одного размера.

И второе: ящик, где лежал портсигар Мег Дункан, служил складом самых разнообразных вещей. Там я обнаружил три дамских носовых платка (явно использованных), неизвестно чью пудреницу, зонтик, пакетик с бумажными спичками из паба «У Терри» и разные другие мелочи.

Только я сложил все это обратно в ящик и собирался его задвинуть, как со стороны лифта послышался щелчок.

Скорее всего, это был Даркин, но возможно, и нет. Поэтому я вынул свой «марли» и опять припал спиной к стене у лифта. Голосов снизу было не слышно. Прекрасная звукоизоляция позволяла уловить лишь слабый намек на уличный шум, да и то он скорее чувствовался, чем слышался.

Последовал еще один щелчок, дверь лифта открылась, и появился Фред. Он стоял и вертел головой, пока не заметил меня, после чего воскликнул:

– Господи И-и-исусе!

– Это твое новое жилище, – порадовал я его. – Очень надеюсь, что тебе здесь будет хорошо. Главное, определись с картиной. Тут что-то вроде «Горной хижины» в отеле «Черчилль» с садком для живой форели: ты сам выбираешь, какую тебе приготовят на обед. Настоятельно рекомендую вон ту, что сидит в розовом кусте. Раз ей шипы нипочем, она и к тебе привыкнет.

Он поставил саквояж на пол:

– Знаешь, Арчи, меня больше не удивляет, что ты до сих пор не женат. Давно ты свил себе это гнездышко?

– О, уже лет десять как. У меня и другие такие есть. Разбросаны тут и там, по всему городу. Это я на время уступаю тебе. Кухня, ванная, телевизор, прислуга. Нравится?

– Боже мой! Я женатый человек.

– Вот незадача! Очень хотелось бы задержаться и объяснить тебе сюжеты картин, но надо бежать. А здесь должен кто-то быть, чтобы встречать гостей, буде какой придет. Может, сюда заглянет джентльмен, но скорее все же дама. Весьма вероятно, что не явится никто, но нельзя исключать и того, что визитеры пожалуют. Причем в любое время дня и ночи. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Просто помни: если из лифта выйдет дамочка, твоя задача – не дать ей снова в него войти, а другого пути отсюда нет. Можешь сказать ей, кто ты, можешь не говорить – как тебе больше нравится. Сразу позвони мне, и я приду.

Он нахмурился:

– Остаться тут наедине с женщиной? Да еще удерживать ее силой? Ни к чему хорошему это не приводит.

– Тебе вовсе не обязательно к ней прикасаться. Разве что она первая начнет.

– А ну как она высунется в окно и начнет звать полицию?

– Исключено. Окон здесь нет. И она не захочет, чтобы ее тут кто-то засек, и меньше всего – чтобы о визите узнала полиция. Единственным ее желанием будет убраться отсюда, и поскорее.

Он все еще хмурился:

– Траншея, где нашли тело Йигера, буквально перед домом. Может, мне все-таки стоит узнать чуть больше?

– Не отменя. Ну чего ты привязался к этому Йигеру? Он мертв, я в газете читал. Если зазвонит телефон, сними трубку и спроси, кто беспокоит. Послушаешь, что́ скажут. Только не говори, кто ты такой. Это дверь ведет в кухню, – показал я. – В холодильнике полно всяких деликатесов, если вдруг проголодаешься. Люди, которых ты видел внизу, это мистер и миссис Сесар Перес и их дочь Мария. Ты видел Марию?

– Нет.

– Я женюсь на ней, когда будет время. А пока скажу миссис Перес, чтобы принесла тебе булку. И вообще, если что-то понадобится, она принесет. Они с мужем здорово влипли и очень рассчитывают, что я помогу им выбраться. Ну ладно, разглядывай картины. Лучший шанс изучить анатомию тебе вряд ли представится.

Я двинулся к лифту.

– А что, если придет мужчина?

– Ну, это вряд ли. А если придет, действуй так же. Для того я и велел тебе прихватить пушку.

– А если явится коп?

– Один шанс на миллион. Даже меньше. Скажи, что не помнишь, как тебя зовут. Ему придется позвонить Ниро Вульфу. Тогда я буду знать, что́ произошло.

– А я попаду в кутузку.

– Точно. Но не надолго. К Рождеству мы тебя точно вызволим. В холодильнике полфунта свежей икры по двести долларов фунт. Угощайся.

Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил отнести наверх булку и был таков. Мои часы показывали ровно полдень. Я зашагал к Колумбус-авеню, где собирался поймать такси.

Глава пятая

В пять минут второго Вульф, восседая за своим столом, отчитывал меня:

– Твоей задачей было найти подходящего клиента, а не пару простофиль, которые, возможно, и убили Йигера, да еще одну недотепу, предлагающую выкуп за портсигар. Ты блеснул мастерством, доказал свою ловкость и предприимчивость, с чем тебя и поздравляю. Я ценю эти твои качества, но, если ты найдешь преступников, что, кстати, весьма возможно, с кого получишь деньги за работу?

Я дал полный отчет, опустив только одну подробность: не стал упоминать, как хороша собой Мария. С него бы сталось предположить – всерьез или для виду, – что я не объективен в своих суждениях о мистере и миссис Перес из-за их дочери. Я подробно и тщательно описал дом, любовное гнездышко и даже рассказал, как разбирался с ночными сорочками. Признался, что хотел нанять Сола Пензера (десять долларов в час), но нанял вместо него Фреда Даркина (семь пятьдесят в час) – только потому, что не смог разыскать Сола.

– С Пересами встречаться не буду, – отрубил Вульф.

Где тут собака зарыта, я знал – или думал, что знаю. Однако к этому надо было подбираться постепенно, и я задумчиво кивнул:

– Конечно, они могли его убить. Но ставлю пять против одного, что не убивали. По причинам, которые я уже назвал. Это интонация и выражение лица, с которыми Перес объяснял мне, почему накинул брезент на мертвое тело. И тот факт, что миссис Перес разрешила дочери открыть дверь, когда я позвонил. Если бы мамаша убила Йигера, подошла бы к двери сама. Но главное, при нем семейство жило как у Христа за пазухой. Разумеется, он хорошо им платил. Его смерть не только лишила Пересов приличного дохода, но и обернулась серьезными неприятностями. Причем в эту переделку они попали бы, даже если бы я до них не добрался. Что будет, когда душеприказчик Йигера узнает, что покойный владел этим домом, и придет осматривать его собственность?

Я положил ногу на ногу.

– Естественно, вам это не нравится. Понятное дело, – продолжал я. – Будь это просто уединенный уголок, где он время от времени проводил ночь с любовницей, еще куда ни шло. Но тут явно другое. Похоже, по меньшей мере полдюжины женщин имеют ключи от нижней двери и лифта. А может, и все двадцать или даже больше. Мне понятно ваше нежелание ввязываться в подобную историю, но теперь, когда я уже…

– Ерунда, – изрек он.

Я приподнял бровь:

– Ерунда?

– Да. Современный сатир – это помесь человека, свиньи и осла. У него даже нет плутовского шарма. Он уже не опирается грациозно на древесный ствол, держа в руке свирель. Единственное, что он унаследовал от аттических предков, это похоть. И удовлетворяет он ее в темных углах, в чужих постелях или в гостиничных номерах, а не в тени оливы на залитом солнцем склоне холма. Описанный тобой нелепый приют плотских утех – жалкий суррогат. Но, по крайней мере, мистер Йигер сделал попытку. Да, свинья и осел, но и мелодия свирели звучит в нем, как звучала когда-то в юности во мне. Без сомнения, он заслужил свою смерть, но я бы с радостью разоблачил его убийцу – за приличное вознаграждение.

Наверно, я вытаращил глаза:

– В самом деле?

– Конечно. Но кто бы мог его предложить? Допустим, ты проявил похвальное рвение и незаурядный ум и не ошибся насчет четы Перес. Но где же потенциальный клиент? Кому мы можем поведать о существовании этого изысканного любовного гнездышка и о принадлежности его покойному мистеру Йигеру? Разумеется, не его семье и не коллегам по бизнесу. Они, скорее всего, предпочли бы, чтобы мы скрыли сей факт, а не предали его гласности. Но мы ведь не промышляем шантажом. Допустим, одна тоненькая ниточка все же есть: кто тот мужчина, который приходил вчера и выдал себя за Йигера? И зачем он приходил?

Я покачал головой:

– Сожалею, но помочь ничем не могу. Вы прочли мой отчет?

– Да. Это явно человек, обладающий особым, я бы сказал – культивированным, языковым чутьем. Он сказал: «В противном случае не стоило и приходить». А потом: «Могу я поговорить с вами сугубо конфиденциально?» И дальше: «Мне довольно». Последние две фразы просто обращают на себя внимание, первая же необычна. «В противном случае» вместо «иначе» или «а то». Примечательно.

– Вы находите?

– Нахожу. И еще: в обыкновенном разговоре он процитировал «Герцогиню Мальфи» Джона Уэбстера: «Всяк грех глаголет, но убийство вопиет». Затем «Альцилию» Джона Харрингтона: «Измена Родине себя не окупает». И вдобавок «Парацельса» Браунинга: «Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир»[20]. Обычно люди цитируют, желая щегольнуть эрудицией, но с чего бы ему козырять своей начитанностью перед тобой? Ты слышал его и смотрел на него, когда он говорил. Пытался он произвести на тебя впечатление?

– Нет. Просто говорил, и все.

– Вот именно. И у него запросто слетают с языка цитаты из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга. На десять тысяч найдется лишь один человек, знакомый сразу с Уэбстером и Браунингом. Он преподаватель. Причем преподает литературу.

– Но вы-то не преподаватель.

– Я узнал только Уэбстера. Остальные цитаты пришлось искать. Харрингтон мне не знаком, а Браунинга я просто не приемлю. Итак, он один на десять тысяч, а в Нью-Йорке ему подобных меньше тысячи… Проверим твою сообразительность: если он знал, что Йигер мертв – потому, что убил его, или по другой причине, – зачем пришел сюда морочить нам голову?

– Сдаюсь. Я уже пытался это понять вчера вечером. Если он убийца, то подобное поведение можно объяснить лишь большими проблемами с головой, однако психом я бы его не назвал. Если же он не убивал, то, явившись к нам, хотел привлечь внимание к тому кварталу, к Восемьдесят второй улице и к дому. Ничего лучшего мне на ум не приходит. Но, чтобы в это поверить, надо самому быть с приветом. Анонимный звонок в полицию сработал бы гораздо быстрее. Можете предложить версию получше?

– Нет. И никто не смог бы. Наш самозванец не знал, что Йигер мертв. Но если он полагал, что Йигер жив, чего тогда надеялся добиться своим представлением? Этот субъект не мог бы поручиться, что, когда он не явится к месту встречи, ты тотчас позвонишь или наведаешься домой к настоящему Йигеру. Тем не менее он был убежден, что рано или поздно – либо тем же вечером, либо на следующее утро – ты все-таки свяжешься с Йигером, узнаешь, что твой посетитель – самозванец, и скажешь об этом человеку, чьим именем он назвался. И что? Да ничего, кроме того, что ты передашь Йигеру все сказанное самозванцем. Если бы настоящий Йигер опознал фальшивого по твоему описанию, он бы понял, кому стало известно о его визитах на Восемьдесят вторую улицу. Но это предположение я отметаю: реши самозванец осведомить Йигера, кто именно в курсе, зачем утруждать себя походом к тебе? Почему просто не сообщить об этом по телефону, по почте, в беседе с глазу на глаз, да хоть подбросив анонимную записку? Нет. Он был уверен, что Йигер не опознает его по твоему описанию. Просто ему хотелось намекнуть Йигеру, что кое-кто осведомлен о существовании любовного гнездышка, а также, возможно, что об этом приюте любви теперь знаем и мы с тобой. Поэтому я сомневаюсь, что человек, затеявший интригу, будет нам полезен, но все равно хотел бы поговорить с ним.

– И я не отказался бы. Еще и потому отчасти я оставил в засаде Фреда. Существует, хоть и небольшая, вероятность, что у того человека есть ключи и он появится там.

– Да, как же! Шансы, что там вообще кто-нибудь появится, ничтожно малы. И ты это прекрасно знаешь. А Фреда оставил там, чтобы я сейчас не мог просто сказать, что инцидент исчерпан. Теперь же мне пришлось бы распорядиться, чтобы ты отослал Фреда, а ты знаешь, что к твоим распоряжениям я отношусь с не меньшим пиететом, чем к своим. Да, Фриц?

– Обед готов, сэр. Петрушка завяла, так что я использовал шнит-лук.

– Посмотрим.

Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола и встал.

– Перец?

– Нет, сэр. Я решил, что не пойдет – с шнит-луком.

– Согласен, но посмотрим.

Я вслед за боссом вышел из кабинета и проследовал через прихожую в столовую. Когда мы расправились с моллюсками, Фриц подал первую порцию кнелей, по четыре на брата.

Когда-нибудь я проверю, сколько дней подряд не приедаются кнели из говяжьего костного мозга, толченых сухарей и яиц, приправленные петрушкой (а сегодня шнит-луком) и тертой лимонной цедрой. Фриц варит их четыре минуты в крепком мясном бульоне. Если бы он опускал в бульон сразу все кнели, то после первых восьми – десяти получалась бы каша. Но Фриц отваривает их по восемь зараз, так что они не теряют формы.

Мозговые кнели – одно из нескольких блюд, при поглощении которых я иду с Вульфом ноздря в ноздрю до самого финиша. И именно на них я возлагал свои надежды, когда сделал вид, будто пропустил мимо ушей его решительный отказ встречаться с найденными мною клиентами. Кнели из костного мозга приводят человека в такое расположение духа, что он готов встретиться с кем угодно. И они сработали!

Когда Вульф доел салат и мы вернулись в кабинет, куда Фриц подал нам кофе, в дверь позвонили. Я вышел в прихожую посмотреть, кто пришел, и сообщил патрону:

– Мег Дункан. Мы, по крайней мере, могли бы получить с нее за портсигар. Скажем, пару долларов?

– Черт бы тебя побрал! – гневно сверкнул он на меня глазами, ставя чашку на стол. – А если убила она? Зачем нам это? Ну хорошо, веди, раз пригласил. У тебя на все пять минут.

Я вернулся в прихожую и отворил дверь. Особа, переступившая порог, одарила меня улыбкой, способной растопить ледник. Какая там обыкновенная тридцатилетняя женщина с довольно правильными чертами, в простеньком сером костюме и шляпке без затей…

Над лицом нашей гостьи поработал профессионал, и носила она его тоже профессионально. Может, ее платье и жакет и не были сногсшибательными, но простенькими я бы их тоже не назвал. А говорила она голосом ангела, готового на недельку сложить с себя многотрудные обязанности, если получит заманчивое предложение.

Все эти приемчики она испытала не только на мне в прихожей, но также и на Вульфе, когда я сопроводил ее в кабинет. Он встал, наклонил голову на одну восьмую дюйма и указал ей на кресло, обитое красной кожей.

Тут она улыбнулась в полную силу. Пусть и профессиональная, улыбка у нее, черт возьми, была что надо.

– Я знаю, что вы, мужчины, вечно заняты важными делами, – проворковала она, – поэтому не стану отнимать у вас время. – И спросила, обращаясь уже ко мне: – Вы нашли его?

– Он его нашел, – ответил за меня Вульф и опустился в кресло. – Садитесь, мисс Дункан. Я люблю, чтобы глаза собеседника находились на уровне моих глаз. Возможно, нам придется кое-что обсудить. Если вы удовлетворительно ответите на два-три вопроса, то получите свой портсигар, уплатив мне пятьдесят тысяч долларов.

Улыбка сошла с ее лица.

– Пятьдесят тысяч? Фантастика!

– Садитесь, пожалуйста.

Она взглянула на меня, убедилась, что в данный момент я просто детектив за работой, присела на краешек кресла, и сказала:

– Вы ведь это не всерьез? Этого не может быть.

Вульф наблюдал за ней, откинувшись на спинку кресла:

– И всерьез, и нет. Мы оба – я и мистер Гудвин – оказались в весьма странном и довольно щекотливом положении. На известной вам улице, около известного вам дома в траншее найден труп мужчины, умершего насильственной смертью. Это был человек со средствами, занимавший высокий пост. Полиция не знает об апартаментах, которые убитый устроил себе в этом самом доме. Вообще не подозревает, что он имел какое-то отношение к дому. Однако мы знаем и собираемся извлечь выгоду из нашего знания. Не думаю, что вы знакомы со статьями о сокрытии улик. Это может даже…

– Мой портсигар никакая не улика!

– А я ничего такого и не говорил. Это может даже потянуть на соучастие в убийстве. Закон в некоторых своих положениях трактуется довольно туманно, но не во всех. Сознательное хранение и утаивание вещественного доказательства, которое помогло бы найти преступника или доказать его вину, разумеется, будет считаться сокрытием улики. Но слова могут рассматриваться как доказательство, а могут и не рассматриваться. Последнее вероятнее. Если бы вы сейчас мне сказали, что пришли в ту комнату воскресным вечером, обнаружили там труп Йигера и с помощью мистера Переса вынесли тело из дома и опустили в траншею, это не посчитали бы доказательством. Меня не смогли бы привлечь к ответственности за то, что я не стал сообщать о вашем признании полиции. Я бы просто поклялся, что принял ваши слова за ложь.

Она сдвинулась к спинке, основательнее устраиваясь в кресле:

– Меня не было в той комнате в воскресенье вечером.

– Это ничего не доказывает. Возможно, вы лжете. Я всего лишь хотел объяснить вам всю деликатность нашего положения. Вы посулили мистеру Гудвину тысячу долларов, если он, отыскав ваш портсигар, возьмет его на сохранение и возвратит вам, когда посчитает нужным. Мы не можем принять данное предложение. Это обязало бы нас не выдавать портсигар полиции, даже если станет ясно, что он является уликой, позволяющей обнаружить убийцу и доказать его вину. Слишком большой риск, чтобы идти на него за тысячу долларов. Пятьдесят тысяч, наличными или чеком, еще куда ни шло. Вы согласны?

Думаю, Вульф говорил совершенно серьезно. Пожалуй, он отдал бы ей портсигар и за тридцать штук, даже за двадцать, если бы у нее хватило глупости заплатить. Он отправил меня на Восемьдесят вторую улицу с пятью сотнями в кармане, имея в виду вполне определенную цель: найти способ подзаработать. И если бы наша гостья зашла настолько далеко в своем отчаянии или глупости, что выложила бы пятьдесят не пятьдесят, но хотя бы двадцать штук за свой портсигар, мой работодатель вполне мог решить, что дело в шляпе, а убийство пусть раскручивают те, кому этим положено заниматься по закону. Что касается риска, то Вульфу случалось рисковать и сильнее. Он ведь обещал ей только вернуть портсигар, а не забыть о нем.

Мег Дункан воззрилась на него с изумлением.

– Вот уж не думала, – проговорила она наконец, – что Ниро Вульф – шантажист.

– Вот и автор толкового словаря так не думает, мадам.

Он повернулся к полке, на которой уже сменили друг друга три истрепавшихся тома словаря Уэбстера, а теперь стоял четвертый, новенький. Открыв его и найдя нужную страницу, Вульф зачитал:

– «Шантаж – получение денег путем запугивания; отъем денег у человека под угрозой публичного обвинения, разглашения порочащих сведений или осуждения». – Он обратился к клиентке: – Мои действия под это определение не подпадают. Я не угрожал вам и не запугивал.

– Но вы… – Она взглянула на меня, потом опять на него. – Где же я возьму пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли бы запросить миллион. Что вы собираетесь делать? Отдадите его полиции?

– По доброй воле – ни за что. Разве что под давлением обстоятельств. Все зависит от ваших ответов на мои вопросы.

– Но вы не задавали мне никаких вопросов.

– Теперь задаю. Вы были в той комнате в воскресенье вечером или ночью?

– Нет.

Она вздернула подбородок.

– Когда вы были там в последний раз? Не считая сегодняшнего прихода.

– Я не говорила, что вообще когда-нибудь была там раньше.

– Ну это уж извините! А как прикажете расценивать ваше поведение сегодня утром? А ваше предложение мистеру Гудвину? А присутствие у вас ключей? Так когда?

Она прикусила губу. Прошло секунд пять.

– Больше недели назад. В субботу, неделю назад. Тогда я и оставила там портсигар. О боже мой! – Она протянула к нему руку, и это был не наигранный жест. – Мистер Вульф, это может разрушить мою карьеру. Я не знаю, кто убил его, как и почему. Зачем вы втягиваете меня в эту историю? Какой в этом прок?

– Я ни во что вас не втягивал сегодня утром, мадам. Я не спрашиваю, как часто вы бывали там, потому что от вашего ответа на этот вопрос действительно не было бы никакого проку. Но встречался ли вам там кто-нибудь, когда вы туда приходили?

– Нет.

– Заставали ли вы в том доме кого-то еще, кроме мистера Йигера?

– Нет. Никогда.

– Но там бывали другие женщины. Это не предположение, а установленный факт. Вы, конечно, об этом знали. Мистер Йигер не делал из этого тайны. Кто они?

– Не знаю.

– Вы ведь не будете отрицать, что знали о существовании других женщин?

Она и хотела бы отрицать, но взгляд Вульфа припер ее к стенке. Мег проглотила свое «буду» и сказала:

– Не буду. Я знала об этом.

– Разумеется. Он и хотел, чтобы вы знали. Все эти тапочки и нижнее белье доказывают, что он получал удовольствие не только от визитов гостьи, но и от ее осведомленности о существовании… э-э… партнерш. Или соперниц. И он, вероятно, не молчал о них? Да разумеется, не молчал. Сравнивал их с вами, в лестном или нелестном для вас смысле. Если и не называл имен, то, несомненно, подкидывал вам пищу для догадок. Итак, самый важный вопрос, мисс Дункан: кто они?

Мне случалось наблюдать, как от вопросов Вульфа женщины вздрагивали, бледнели, срывались в крик или плач, даже набрасывались на него. Но чтобы от его вопроса женщина так покраснела… И кто! Повидавшая всякое звезда Бродвея. Полагаю, здесь сыграла свою роль небрежность, с которой патрон задал вопрос. Я, конечно, не покраснел, но смущенно кашлянул. А она не просто вспыхнула – она опустила голову и закрыла глаза.

– Естественно, – продолжал Вульф, – вам хотелось бы, чтобы этот эпизод поскорее канул в Лету. Вы можете этому поспособствовать, если расскажете мне о других женщинах.

– Не могу. – Она подняла голову, румянец сошел с ее щек. – Я ничего о них не знаю. Вы оставите мой портсигар у себя?

– Пока да.

– Я в вашей власти.

Она встала, но, видимо ощутив дрожь в коленях, вынуждена была опереться о спинку кресла. Наконец она выпрямилась.

– Какая же я дура, что пошла туда сегодня, какая дура! Могла бы сказать… Да что угодно могла бы сказать. Что потеряла его. Какая дура! – Она смерила меня долгим взглядом: – С какой радостью я бы выцарапала вам глаза!

Актриса повернулась и пошла к выходу. Я встал, проводил ее и даже успел открыть перед ней дверь. Она не очень-то твердо держалась на ногах, поэтому я подождал, пока она одолеет семь ступенек до тротуара, и лишь потом запер дверь и вернулся в кабинет.

Вульф успел принять позу, в которой обычно читал, и уже открыл книгу – «Структура человеческих знаний в современном мире» Лаймана Брайсона[21]. Я как-то битый час листал ее и не заметил там ничего о современных сатирах.

Глава шестая

Шесть лет назад, рассказывая об одном из дел Вульфа, – там даже надежды никакой на гонорар не было, – я испробовал трюк, от которого устал задолго до того, как закончил писать. Дело это привело нас в Черногорию, и почти все разговоры велись на языке, которым я совсем не владею, но после я вытянул из Вульфа достаточно, чтобы передать их дословно. Повторять этот утомительный опыт я не намерен, так что просто перескажу суть его беседы с мистером и миссис Перес.

В шесть, вернувшись из оранжереи, он застал супругов у себя в кабинете. Разговор велся по-испански. То ли Вульф воспользовался случаем попрактиковаться в одном из шести иностранных языков, которыми владел, то ли решил, что Пересам так будет свободнее. А может, просто хотел позлить меня. Не знаю, в чем причина. Возможно, сработали все три. После их ухода он пересказал мне основные моменты. Это не свидетельские показания, а всего лишь то, что они сказали.

Они не знали ни кто наведывался к Йигеру в воскресенье вечером (мужчина или женщина), ни сколько приходило людей, ни когда он, она или они ушли. Пересы представления не имели, сколько всяких людей бывало наверху в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, скорее всего женские. Если какой-нибудь мужчина и объявлялся, это ускользнуло от их внимания. Когда они поднимались, чтобы заняться уборкой, им ни разу не случалось застать наверху кого-то из гостей. Они вообще не поднимались, если видели, что кабина лифта стоит наверху, но такое бывало лишь раз пять-шесть за четыре года.

В воскресенье вечером звук выстрела до них не донесся, правда в комнате наверху даже пол звуконепроницаемый. Когда в полночь они поднялись, там пахло порохом, причем Пересу показалось, что запах слабый, а его жене – что сильный. В комнате они не узрели ни одного предмета, которого там не было раньше. Ни пистолета, ни пальто и шляпы, ни палантина. Йигер был полностью одет. Его шляпа и пальто лежали на стуле. Пересы потом отнесли их в траншею вместе с трупом. Ни тапочек, ни ночных сорочек, ничего из того, что хранилось в ящиках, не лежало на виду. Постель была не смята. В ванной все оставалось на своих местах. Они не взяли ничего с мертвого тела Йигера, кроме ключей. В понедельник утром убрали комнату, вытерли пыль, пропылесосили мебель, но ничего оттуда не брали.

Свою квартиру в подвальном этаже они не оплачивали. Йигер давал им пятьдесят долларов в неделю и разрешал оставлять себе все, что платили жильцы четырех этажей. Общий доход Пересов составлял около двухсот долларов в неделю (а то и все триста или даже больше). У них нет никаких оснований думать, будто Йигер завещал им дом или какое-либо имущество. Они уверены, что никто из съемщиков с Йигером не связан и ничего о нем не знает. Они, и только они, вели все переговоры с жильцами.

Они подумали и решили, что ста долларов нам с Вульфом будет мало, и хотя на это уйдет бо́льшая часть их сбережений, они считают, что должны заплатить пятьсот. Половину этой суммы они принесли.

Разумеется, Вульф денег не взял. Сказал, что, хотя в настоящее время не намерен передавать кому-либо полученные от них сведения, хочет сохранить за собой право действовать по своему усмотрению.

Тут начались препирательства. Поскольку разговор велся по-испански, я не мог следить за обменом ударами, но, судя по интонациям и выражению лиц, а также по тому, что в какой-то момент миссис Перес вдруг встала, шагнула к столу и шлепнула по нему ладонью, страсти достаточно накалились. К концу беседы эта дама успела немного успокоиться.

Пересы пробыли у нас до самого ужина, а за столом любые деловые разговоры запрещены, поэтому Вульф передал мне разговор, только когда мы вернулись в кабинет. Закончив, он подвел итог:

– Бессмысленно. Время, силы и деньги на ветер. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

Он взялся за книгу.

– Ну разумеется, – подхватил я. – О чем речь! Представляю, как им надоела эта ерунда, все эти деньги, что так и сыпались на них. Три сотни или больше в неделю. Пора было это прекратить. И самый простой способ – застрелить его и бросить труп в яму.

Вульф покачал головой:

– Она человек страстей. Ты видел ее лицо, когда я спросил, бывала ли когда-нибудь наверху ее дочь? Ах да, ты ведь не понимал, о чем мы говорим… Как у нее засверкали глаза, голос прямо-таки зазвенел! Короче говоря, она узнала, что Йигер совратил ее дочь, и убила его. Звони Фреду.

– Она призналась?

– Разумеется, нет. Сказала, что запретила дочери подниматься наверх, что та никогда не видела пресловутой комнаты. С яростью отрицала всякую ее причастность. Меня это больше не интересует. – Он открыл книгу. – Звони Фреду.

– Я этому не верю! – Мой голос, вероятно, тоже зазвенел. – До сих пор я даже не заикался о Марии и впредь не собираюсь, но, когда решу жениться, она будет третьей в моем списке. А возможно, и первой. Если к тому времени я не свяжу себя другими обязательствами. В ней, может быть, и есть что-то от ведьмы, но ее уж точно никто не совращал. Если когда-либо она и совратится сатиром, то лишь таким, что стоит, грациозно прислонясь к стволу дерева, и держит свирель в руке. Я этому не верю.

– Нет такого слова «совратиться».

– Значит, будет! Когда сегодня утром я спросил у вас, сколько могу потратить, если потребуется, вы ответили: столько, сколько подскажут здравый смысл и осмотрительность. Я взял пятьсот долларов. Здравый смысл и осмотрительность подсказали мне, что лучший способ потратить их – это устроить засаду наверху и посадить там Фреда. Шестьдесят часов при ставке семь пятьдесят в час дают четыреста пятьдесят долларов. Добавьте полтинник на питание и мелкие расходы, и получится пятьсот. Шестьдесят часов истекут послезавтра, в четверг, в двадцать три тридцать. Я видел Марию, а вы ее не видели, и поскольку вы предоставили…

Зазвонил телефон. Я развернул свое кресло и снял трубку:

– Резиденция Ниро Вульфа…

– Арчи! Я поймал!

– Мужчину или женщину?

– Женщину. Приедешь?

– Сейчас буду. До встречи. – Я опустил трубку на рычаг и встал. – В сети Фреда попалась рыбка. Женского пола. – Я поднял взгляд к часам на стене: без четверти десять. – Надеюсь привезти ее сюда до одиннадцати. Возможно, даже к десяти тридцати. Инструкции?

И тут он взорвался.

– Какой смысл, – взревел он, – давать тебе инструкции?!

Я мог бы поспорить с ним. Пусть назовет хоть один случай, когда я не выполнил инструкций! Разве что чрезвычайные обстоятельства мне помешали. Но с гениями лучше вести себя тактично. Поэтому я ограничился обещанием «руководствоваться здравым смыслом и осмотрительностью» и вышел.

Мне следовало бы прислушаться к ним еще в прихожей и надеть пальто. Я это сразу почувствовал, как только выскочил из дому и направился к Десятой авеню. С реки дул холодный ветер, слишком холодный для мая, но возвращаться я не стал.

Взяв такси на углу, я велел везти меня к перекрестку Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У траншеи все еще мог дежурить коп, но даже если нет, не стоило подъезжать на автомобиле к самому входу в дом.

Полицейского возле ямы не было. Не толпились вокруг и криминалисты-любители. Попадались, правда, обычные прохожие, да подростки околачивались неподалеку. Я свернул у дома номер 156, спустился по трем ступенькам, отпер дверь ключом Мег Дункан и вошел в холл.

На полпути к лифту у меня возникло странное чувство. Кто-то наблюдал за мной. Это ощущение постороннего присутствия, незримого и неслышного, старо как мир, но всегда застает тебя врасплох. У меня оно возникает в нижней части спины. Наверно, будь у меня хвост, я бы его в таких случаях поднимал либо поджимал.

И только во мне забрезжило это смутное ощущение, как дверь справа в трех шагах от меня со скрипом приотворилась, чуть-чуть, всего на какой-то дюйм. Не останавливаясь, я сделал эти самые три шага, протянул руку и толкнул дверь. Она открылась примерно на фут, но мне этого хватило. Свет в комнате не включали, в прихожей разливалась полутьма, но глаза у меня хорошие.

Она даже не шелохнулась.

– Зачем вы это сделали? – спросила она. – Это моя комната.

Что примечательно: прежде мне казалось, что лучше всего она выглядит при ярком свете, а сейчас я находил, что больше всего ей идет полумрак.

– Прошу прощения, – извинился я. – Как вам известно, я сыщик, а сыщикам свойственны дурные привычки. Сколько раз вы были в комнате наверху?

– Мне не разрешают туда ходить, – парировала она. – Да и стала бы я вам рассказывать. Чтобы вы потом передали маме? Простите, я закрываю дверь.

Она так и сделала, и я не стал ей мешать. Стоило бы побеседовать с ней подольше, но с этим придется подождать. Я подошел к лифту, отпер дверь, вошел и поехал наверх.

У человека всегда возникают определенные ожидания, даже когда он сам того не сознает. Пожалуй, я ожидал увидеть напуганную или возмущенную женщину, сидящую на диване или в кресле, и Фреда, не спускающего с нее глаз. Ничего похожего.

Фред стоял посреди комнаты, придерживая руками брюки. На щеке у него я заметил две красные полосы. На секунду мне показалось, что никакой женщины в комнате нет, потом я заметил какой-то тюк на полу и торчащую из него голову. Женщина была закутана в желтое шелковое покрывало, стянутое посередине ремнем Фреда.

Я подошел и взглянул ей в лицо, она ответила мне гневным взглядом.

– Она ничуть не пострадала, – успокоил Фред. – А жаль. Посмотри-ка на меня.

Красные полосы у него на щеке были кровоточащими царапинами. Он поднял руку к лицу и промокнул кровь носовым платком.

– Ты говорил, что мне не придется до нее дотрагиваться, разве что она первая начнет. Еще как начала! Потом я к телефону, а она – к лифту. А когда я не пустил, сама ринулась к аппарату. Пришлось ее спеленать.

– Ты сказал ей, кто ты такой?

– Нет. Много чести. Вон ее сумка лежит. – Он показал на кресло. – Я не смотрел, что внутри.

Из тюка на полу раздалось требовательное:

– А вы кто такой?

Я проигнорировал вопрос, взял сумочку и открыл. Среди обычного дамского набора обнаружились четыре заслуживающих внимания предмета: кредитные карточки трех магазинов и водительские права на имя Джулии Макги, проживающей на Арбор-стрит в Гринвич-Виллидж, двадцати девяти лет, рост пять футов пять дюймов, белая, волосы каштановые, глаза карие. Я сложил все это добро обратно в сумочку, которую оставил на кресле, и подошел к пленнице.

– Я освобожу вас через минуту, мисс Макги, – пообещал я. – Этого джентльмена зовут Фред Даркин, а меня – Арчи Гудвин. Возможно, вы слышали о Ниро Вульфе, частном детективе? Мы работаем на него. Мистер Даркин был оставлен здесь, потому что мистер Вульф хотел бы побеседовать с каждым, кто войдет в эту комнату. Буду рад отвезти вас к нему. Не задаю вам никаких вопросов, чтобы потом не пересказывать ваших ответов. Будет проще, если мой патрон сам с вами побеседует.

– Дайте мне встать! – потребовала она.

– Через минуту. Теперь, когда я знаю, кто вы и где вас найти, ситуация слегка изменилась. Если вы схватите сумочку и побежите к лифту, я не стану вас останавливать. Но я бы все же посоветовал вам сначала сосчитать до десяти. У вас в сумочке лежат ключи от входной двери и от лифта. Если здесь появятся полицейские – а такого поворота исключать нельзя, – они, конечно, заинтересуются всяким, у кого есть ключи и кто мог побывать тут в воскресенье вечером. Поэтому с вашей стороны было бы ошибкой не принять моего приглашения. Обдумайте это, пожалуйста, пока я вас распеленаю.

Я присел на корточки, чтобы расстегнуть и выдернуть из-под нее ремень, который тут же забрал подошедший Фред. Я не мог поставить прыткую дамочку на ноги и развернуть, потому что ноги тоже были закутаны.

– Давайте сделаем так, – предложил я, – вы катитесь, а я подержу край покрывала.

И она покатилась. Шелковое полотнище в длину достигало десяти футов, и я только диву давался, как Фреду удалось упаковать в него драчунью, но расспрашивать не стал.

Освободившись, она сразу вскочила на ноги. С пылающим лицом и растрепанными волосами мисс Макги, наверное, выглядела даже привлекательнее обычного. Она встряхнулась, одернула на себе пальто, схватила сумочку и заявила:

– Мне нужно позвонить.

– Не отсюда, – возразил я. – Если вы уходите одна, на углу есть телефонная будка. Если со мной, то позвонить сможете от мистера Вульфа.

Она казалась скорее взбешенной, чем испуганной, но с незнакомым человеком ничего сразу не поймешь.

– Вы знаете, кому принадлежит это комната? – требовательно спросила она.

– Я знаю, кому она принадлежала. Томасу Дж. Йигеру.

– И что вы здесь делаете?

– Оставим это. Я не намерен не только задавать вопросы, но и отвечать на них.

– Вы не имеете права… – Она явно пропустила мимо ушей мои слова. – Я секретарь мистера Йигера. То есть была его секретарем. Я пришла забрать блокнот, который здесь оставила, вот и все.

– Тогда вам нечего бояться. Когда полиция доберется до вас, так и скажите. Они сразу принесут вам свои извинения.

– Если я не пойду с вами, вы всё расскажете полиции?

– Я этого не говорил. Решения принимает мистер Вульф. Я всего-навсего мальчик на побегушках.

Она тронулась с места. Я было подумал, что направилась к телефону, но она прошествовала в дальний конец комнаты, к двери в ванную. Когда эта фурия скрылась за дверью, я подошел к Фреду взглянуть на его боевые ранения. Он уже успел вдеть в брюки ремень.

– Значит, это была комната Йигера, – произнес он. – Теперь, когда я это знаю…

– Не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я ей солгал, а она купилась. Твоя задача – просто встречать гостей. Ничего страшного не произошло. Со щекой все не так плохо, как представляется на первый взгляд, в ванной найдется чем обработать раны. А покрывало все равно пришлось бы снимать перед тем, как отправиться на боковую. Давай помогу тебе его сложить.

Я взялся за один край, Фред – за другой. Он спросил, долго ли ему еще здесь торчать. Вплоть до дальнейших указаний, ответил я. И вообще, чем он недоволен? Любой человек с развитым чувством прекрасного был бы благодарен за возможность поселиться в такой картинной галерее, а ему еще и платят за это, круглые сутки. Он пожаловался, что здесь даже телевизор подхватил заразу: стоило его включить, как показали голую женщину в пенной ванне.

Фред положил свернутое покрывало на кушетку, и тут появилась Джулия Макги. Она поправила воротник платья, привела волосы в порядок, подкрасилась и оказалась совсем недурна. Подойдя ко мне, дамочка объявила: «Хорошо, я принимаю ваше приглашение».

Глава седьмая

В прихожей старого особняка на Западной Тридцать пятой улице первая дверь слева ведет в комнату, которую мы называем гостиной, следующая за ней – в кабинет. И там и тут хорошая звукоизоляция, хотя и не такая безупречная, как в йигеровском вертепе, но вполне достаточная. И двери звуконепроницаемы.

Я провел Джулию Макги в гостиную, предложил ей снять пальто, но получил отказ и прошел в кабинет через смежную дверь, плотно закрыв ее за собой.

Вульф сидел в своем любимом кресле с книгой. Он читает вдумчиво, не спеша, а в этой книге 677 страниц, по 600 слов на каждой.

Когда я приблизился к его письменному столу и доложил, что вернулся не один, он дочитал абзац, заложил книгу пальцем и только тогда обратил на меня хмурый взгляд.

Я продолжил:

– Ее зовут Джулия Макги. Говорит, что секретарша Йигера. Возможно, так оно и есть, потому что это очень легко проверить. Утверждает, будто пришла забрать блокнот, который там оставила, но это ложь, и довольно нелепая. В комнате никакого блокнота нет. Она вошла, увидела Фреда, набросилась на него и расцарапала ему физиономию. Бедняга вынужден был скрутить дамочку и закатать в покрывало, чтобы она не добралась до телефона. Из документов в сумочке я узнал ее имя и адрес и предложил ей выбор: уйти, а потом объяснять полиции свое появление в комнате наверху или отправиться со мной сюда. Она выбрала второе. Я пошел на уступку: пообещал, что отсюда она сможет позвонить, но только в нашем присутствии.

– Хр-р-р, – он прочистил горло.

Я подождал пару секунд, не добавит ли он чего, но, по-видимому, это было все. Так что я открыл дверь в гостиную и пригласил мисс Макги. Она вошла, огляделась, увидела телефон у меня на письменном столе, уселась в мое кресло и стала набирать номер. Вульф заложил книгу, откинулся на спинку кресла и внимательно наблюдал за ней.

Она затараторила в трубку:

– Мистера Эйкена, пожалуйста. Это Джулия Макги… Да, правильно… Спасибо. – Минута ожидания. – Мистер Эйкен? Да… Да, я знаю, но я хотела вам сказать, что там был мужчина, и он напал на меня, и… Нет, позвольте, я расскажу. Потом пришел еще один мужчина и сказал, что работает на Ниро Вульфа, на этого детектива… Да, Ниро Вульф. Этот второй, Арчи Гудвин, заявил, что Ниро Вульф хотел бы поговорить со всяким, кто войдет в комнату, и что я должна пойти с ним. И вот я здесь, у Ниро Вульфа. Да… Нет, не думаю. Они оба здесь, Ниро Вульф и Арчи Гудвин… Не знаю… Да, конечно, но я не знаю… Подождите, я спрошу. – Она повернулась ко мне: – Какой у вас адрес?

Я сказал, и она продиктовала в трубку:

– Девятьсот четырнадцать… Тридцать пятая улица… Да, правильно… Да, обязательно. – Она повесила трубку и повернулась к Вульфу: – Мистер Эйкен будет здесь через двадцать минут.

И дамочка стянула с себя пальто.

– Кто такой мистер Эйкен? – спросил Вульф.

Она наградила его взглядом, каким малый, подносящий биты бейсболистам на стадионе «Янки», смерил бы невежду, спросившего, кто такой Штенгель[22].

– Мистер Бенедикт Эйкен. Президент «Континентальных пластиков».

Этот ответ заставил меня изменить намерения. Я собирался пересадить ее в красное кожаное кресло, чтобы заполучить обратно свое собственное. Но если к нам явится президент, ей снова придется пересаживаться. Поэтому я пододвинул для нее одно из желтых кресел – так, чтобы она оказалась лицом к Вульфу, а ее пальто положил на диван.

Пока она перебиралась из одного кресла в другое, Вульф приподнял голову и потянул носом. Полагаю, он отчасти составляет свое мнение о женщине по духам, которыми она пользуется. Во всяком случае, если в комнате дама, ему всегда мерещится запах духов. Я сидел ближе к Джулии Макги, чем он. Она не была надушена.

Пристально глядя ей в глаза, он произнес:

– Вы сказали мистеру Гудвину, что пришли за своим блокнотом. Когда вы его там оставили?

Она стойко выдержала взгляд моего босса:

– Я не стану отвечать, пока не придет мистер Эйкен.

Вульф покачал головой:

– Так не пойдет. Я не могу воспрепятствовать его приходу, но он войдет сюда, только если я сочту нужным его впустить. Мне необходимо узнать некоторые факты до того, как он появится. Когда вы оставили блокнот?

Она открыла рот и тут же его закрыла. Однако спустя секунду передумала и пошла на попятный:

– Я не оставляла. Это… Это неправда. Я пришла туда, потому что меня попросил мистер Эйкен.

– Вот как. Это он что-то там забыл?

– Нет. Я бы предпочла дождаться его, но ладно, неважно. Раз вы все равно знаете, что дом принадлежал мистеру Йигеру, запираться нет смысла. Мистер Эйкен послал меня посмотреть, нет ли там чего-нибудь способного вывести на мистера Йигера.

– Это мистер Эйкен дал вам ключи?

– Нет, у меня есть свои. Я бывала там несколько раз. Мистер Йигер мне диктовал. Я работала у него секретарем.

Вульф проворчал:

– Сам я этой комнаты не видел, но мистер Гудвин мне ее описал. Вам не кажется, что обстановка там не самая подходящая для диктовки деловых бумаг?

– Не мое дело было решать, подходящая или нет. Если он считал ее подходящей, что ж… Не могла же я спорить с боссом?

Вульф посмотрел на меня. Я приподнял брови. Когда я приподнимаю одну бровь, это значит «нет», один к одному. Обе – тоже «нет», но пять к одному. Он снова обратился к мисс Макги:

– А что бы вы сделали, если бы нашли что-нибудь указывающее, что комната принадлежит мистеру Йигеру?

– Забрала бы с собой эту вещь.

– Так велел мистер Эйкен?

– Да.

– Почему?

– Мистер Эйкен объяснит вам это лучше, чем я.

– Но у вас, скорее всего, есть свое понимание ситуации. Вы ведь не считаете, что мистер Эйкен просто тешил свой каприз?

– Разумеется, нет. Причина очевидна: он заботился о репутации «Континентальных пластиков». Плохо уже то, что убит исполнительный вице-президент компании. Мистер Эйкен не хотел, чтобы стало известно, что мистер Йигер… что у него была такая комната.

– Вы знаете, откуда про нее узнал мистер Эйкен?

– Да. Это я ему рассказала.

– Когда?

– Месяца два назад. Мистер Йигер приглашал меня туда дважды, нет, трижды, вечером, чтобы кое-что мне продиктовать. Он говорил, что ему лучше думается и вообще лучше работается вне конторы. Вы, конечно, правы насчет комнаты. Я тоже находила весьма… вульгарным с его стороны приглашать меня туда. Мне было не по себе, и я решила, что должна прежде всего руководствоваться интересами корпорации, а не лояльностью мистеру Йигеру. Ведь именно корпорация платит мне жалованье. Поэтому я все рассказала мистеру Эйкену.

– И как он отреагировал?

– Поблагодарил меня.

– И что предпринял?

– Не знаю. Понятия не имею, предпринял ли он что-нибудь вообще.

– Он поговорил об этом с мистером Йигером?

– Я не в курсе.

– Фу! Разумеется, вы в курсе. Если бы поговорил, мистер Йигер понял бы, откуда ветер дует. Вы заметили какие-нибудь перемены в отношении к вам мистера Йигера?

– Нет.

– Он еще приглашал вас в эту комнату для диктовки?

– Да.

– Сколько раз за те два месяца, после того как вы все рассказали мистеру Эйкену?

– Дважды.

Вульф прикрыл глаза и кончиком пальца потер переносицу. Через десять секунд его глаза открылись.

– Когда мистер Эйкен попросил вас наведаться в комнату?

– Сегодня днем в конторе. Он спросил, остались ли у меня ключи. Я сказала, что остались. Еще он поинтересовался, не рассказывала ли я кому-нибудь о комнате. Я заверила, что нет. Он высказался в том духе, что я оказала бы огромную услугукорпорации, если бы сходила туда и удостоверилась… в том, о чем я вам говорила.

– У вас есть основания предполагать, что мистер Эйкен когда-нибудь был в той комнате?

Ее глаза округлились.

– Разумеется, нет.

Вульф покачал головой:

– Нет, мисс Макги. Ни одно допущение не является само собой разумеющимся, пока задача не решена. Я могу, если захочу, предположить, что вы были совершенно искренни со мной, а могу и…

В дверь позвонили. Я встал и пошел посмотреть, кто к нам явился. На ступенях крыльца стоял президент корпорации. Фонарь на крыльце, висящий сбоку, освещал его под таким углом, что лица нельзя было отчетливо разглядеть, но мне хватило серой фетровой шляпы с загнутыми полями и отлично сидящего серого пальто. Я распахнул дверь:

– Мистер Эйкен? Входите.

Он не двинулся с места:

– Меня ждут?

– Да, сэр. Мисс Макги у мистера Вульфа.

Он переступил порог, и я помог ему раздеться. Когда он снял шляпу, я узнал его: на той фотографии с банкета «Национальных пластиков», что я видел у Лона Коэна, он сидел рядом с Томасом Дж. Йигером. У него было хорошо вылепленное ухоженное лицо, волосы в основном седые, но не поредевшие. Президент до кончиков ногтей. Он заплатил за свой костюм по крайней мере в восемь раз больше, чем лже-Йигер за свой.

Я провел его в кабинет. Он сделал шага четыре и произнес:

– Добрый вечер, мисс Макги. – Потом повернулся к Вульфу: – Добрый вечер, сэр. Я Бенедикт Эйкен.

Секретарша встала. Я подумал, что из уважения к начальству, но Вульф пояснил Эйкену:

– Я предупредил мисс Макги, что сначала хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз. Будьте добры, мадам. Арчи, проводи!

– Одну минуту. – Эйкен был настроен не воинственно, но твердо. – Я и сам хотел бы переговорить с мисс Макги.

– Не сомневаюсь. – Вульф повернул руку ладонью вверх. – Мистер Эйкен, сказанное вам по телефону мисс Макги абсолютно верно, за исключением одной детали: на нее никто не нападал. Я оставил своего человека в той комнате на случай, если кто-нибудь придет. Мисс Макги вошла и…

– Почему вас так интересует эта комната?

– Потому, что она принадлежала Томасу Дж. Йигеру и он ею пользовался. Мой человек не нападал на мисс Макги – это она напала на него. Объясняя мне, почему туда пошла, она упомянула вас. Мне бы хотелось услышать ваше объяснение, чтобы сравнить с тем, которое дала она. Мисс Макги может присутствовать, если вы того хотите, но при одном условии: она не будет нас перебивать. Если попытается, мистер Гудвин ее остановит.

Эйкен смерил меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, на что я способен. Он неторопливо подошел к красному кожаному креслу, уселся в него, удобно устроился, положив руки на подлокотники, и посмотрел на Вульфа:

– Почему вы думаете, что эта комната принадлежала Томасу Дж. Йигеру?

– Я не думаю – я знаю.

– А почему это вас занимает? В чьих интересах вы действуете?

– В своих собственных. У меня нет ни перед кем никаких обязательств. Я располагаю некоторой не получившей огласки информацией об убитом. По закону я не обязан сообщать эти сведения в полицию и сейчас прикидываю, какую выгоду могу из них извлечь. Извлечь, не скрывая их, но используя. Подобно врачам, водопроводчикам и представителям многих других профессий, я зарабатываю на неприятностях и несчастьях ближних. Я не могу принудить вас рассказать мне, почему эта комната занимает вас, но очень хотел бы послушать. Я вас сюда не приглашал – вы явились сами.

Эйкен улыбался, но невесело.

– Мне выбирать не приходится, – сознался он, – командуете тут вы. Я и не ожидал, что вы расскажете, кто вас нанял. Но трудно поверить, что у вас нет клиента. Как вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой:

– Я не обязан перед вами отчитываться, сэр. Но нет, меня никто не нанимал. Если бы я действовал в интересах клиента, то так и сказал бы, разумеется не называя его.

– И как вы намерены использовать информацию о комнате?

– Не знаю. Это будет зависеть от обстоятельств. Мой человек все еще там.

– Говоря о своем намерении извлечь выгоду из своего знания, вы, разумеется, имеете в виду, что хотите, чтобы вам заплатили.

– Разумеется.

– Хорошо. – Эйкен устроился в кресле поудобнее. – Вы собирались сравнить мое объяснение с тем, что дала мисс Макги. Вам, конечно, известно, что Йигер являлся исполнительным вице-президентом моей корпорации, «Континентальные пластики». Мисс Макги была его секретарем. Около двух месяцев назад она пришла ко мне и рассказала об этой самой комнате и о том, что Йигер несколько раз вызывал ее туда вечерами поработать. Никаких вольностей он себе не позволял. Тем не менее она решила, что мне следует знать о комнате и о тех свойствах характера и привычках Йигера, на которые недвусмысленно указывала вся тамошняя обстановка. Мисс Макги мне ее описала, и я понял, что она совершенно права. Передо мной встала очень сложная проблема. Я попросил мисс Макги ни с кем больше об этом не говорить и не отказываться, если начальник снова вызовет ее туда. Мне требовалось время, чтобы все взвесить и решить, что́ с этим делать.

– Вы говорили об этом кому-нибудь?

– Нет. Не знаю, представляете ли вы себе, с какими сложностями сопряжено управление крупной корпорацией. Основной вопрос, стоявший передо мной, заключался в следующем: поговорить ли об этом сначала с Йигером или вынести все на совет директоров? Я так и не пришел к какому-то решению вплоть до вчерашнего дня, когда стало известно, что Йигер мертв, что его тело найдено в траншее перед тем самым домом. Естественно, я был потрясен уже самим фактом его смерти. Одно это крайне… крайне неприятно, но если станет известно о существовании комнаты, неприятностями дело не обойдется – случится катастрофа. Поскольку тело нашли перед принадлежащим убитому домом, возникнет предположение, что с ним разделался некий участник игрищ, происходивших наверху. Начнется разбирательство, чреватое неизбежной оглаской, и разразится ужасный скандал. Я хотел было созвать экстренное заседание совета директоров, но потом решил сначала переговорить с тремя из них лично. Возможно, Йигер держал существование комнаты в таком секрете, что ничего не выйдет наружу. Я предложил коллегам попросить мисс Макги пойти туда и забрать все вещи, которые могли бы указывать на Йигера, и мое предложение было одобрено. А там оказался ваш человек. – Он повернул голову: – Так как все было, мисс Макги?

– Я вышла из лифта, а он меня уже поджидает, – подтвердила она. – Вероятно, я потеряла голову – решила, что он полицейский. Попыталась войти обратно в лифт, но он схватил меня и держал. Попытки вырваться ни к чему не привели. Он замотал меня в покрывало и стянул ремнем, а потом позвонил. Через некоторое время пришел вот этот человек, Арчи Гудвин. Он выяснил, кто я, из документов, которые нашел в моей сумочке. Гудвин сообщил мне, что они оба работают на Ниро Вульфа. Им известно, что комната принадлежала мистеру Йигеру. А раз они это знали, я сочла за лучшее прийти сюда, как они предложили. Мне не давали позвонить, пока я не оказалась здесь. Простите, мистер Эйкен. Но что я могла поделать?

– Ничего. – Эйкен опять повернулся к Вульфу: – Я объяснил свой интерес. Не кажется ли он вам вполне законным?

– Безусловно. Законным и вполне оправданным. Но совершенно безнадежным. Наивно надеяться, что связь мистера Йигера с этой комнатой никогда не вскроется.

– Я и не надеюсь. Я действую. А вы расскажете мне, откуда о ней узнали?

– Нет.

– Я заплачу вам. И заплачу хорошо.

– Я не продаю информацию, мистер Эйкен. Только услуги.

– А я их покупаю. Вы сказали, что не связаны никакими обязательствами. Считайте, что уже связаны. Я нанимаю вас.

– И что вы хотите мне поручить?

– Все, что потребуется, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации «Континентальные пластики». Я действую в интересах фирмы.

Вульф покачал головой:

– Вряд ли из этого что-то получится. Я не могу связать себя обязательством никогда не раскрывать, что мистер Йигер имел самое прямое отношение к той комнате. Неизвестно, как будут развиваться события. Единственный выход – контролировать их развитие.

– Каким образом?

– Вмешавшись в него. С вашей стороны было бы несерьезно платить мне за молчание, даже если бы я, как последний осел, взял бы с вас деньги. Полиция неизбежно узнает о любовном гнездышке мистера Йигера. Это всего лишь вопрос времени. Есть только один способ защитить репутацию и интересы вашей фирмы: остановить полицейское расследование, найдя убийству приемлемое объяснение, никак не связанное с комнатой.

Эйкен нахмурился:

– Но из этого может ничего не получиться.

– А может и получиться. Весьма вероятно, что убийца знал о существовании и назначении комнаты. Представьте себе на минуту, что это был разгневанный муж, отец, брат или возлюбленный. В таком случае убийцу можно изобличить, не вдаваясь в частности, вроде места, где творились безобразия, вызвавшие его гнев. Это трудно, но возможно. Однако бесполезно строить догадки, пока мы не узнаем больше.

– А если выяснится, что ничего не выходит?

Плечи Вульфа приподнялись на одну восьмую дюйма и тут же снова опустились.

– Тогда вы потеряете ваши деньги. Я себя достаточно уважаю, чтобы не браться за невозможное. Прошу заметить: вас вынуждаю не я, а сама ситуация. И угроза исходит не от меня, а вытекает из самого факта моей осведомленности. Итак, вы хотите меня нанять, а я готов взяться за дело, но я буду оказывать только услуги, совместимые с моим призванием и принципами. Я не могу исключить ничего, в том числе и того, что вы сами убили Йигера.

Эйкен опять улыбнулся, и опять невесело.

– Я это исключаю, – возразил он.

– Естественно. – Вульф повернулся ко мне: – Арчи, садись за машинку. Печатай в трех экземплярах.

Я развернул свое кресло, придвинул машинку, сделал закладку из бумаги и копирки.

– Да, сэр?

– Через один интервал, поля широкие. Проставь дату. «От имени возглавляемой мною корпорации „Континентальные пластики“ настоящим поручаю Ниро Вульфу расследовать обстоятельства смерти Томаса Дж. Йигера. Вульф должен сделать все возможное, чтобы защитить интересы и репутацию корпорации, не разглашая фактов, способных подорвать ее престиж, если только его не вынудят к тому законный долг гражданина и лицензированного частного детектива. Нарушение последнего условия лишит его права на получение гонорара за услуги и возмещение расходов по делу. Настоящее соглашение призвано, насколько это возможно, исключить какой бы то ни было ущерб корпорации, вызванный особыми обстоятельствами смерти Йигера. Президент корпорации „Континентальные пластики“». Оставь место для подписи.

Я напечатал продиктованный им текст соглашения. Вынув закладку, пробежал его глазами, потом вручил оригинал Эйкену, а копии Вульфу. Эйкен прочитал текст дважды и поднял глаза на Вульфа:

– Здесь не указана сумма вознаграждения.

– Совершенно верно, сэр. И она не может быть указана. Все будет зависеть от характера и трудоемкости проделанной мною работы.

– А как определить, честно ли вы соблюдали соглашение?

– Призвав на помощь здравый смысл и добросовестность. А если этого окажется недостаточно, тогда в дело вступит суд, но такой вариант маловероятен.

Эйкен еще раз просмотрел бумагу, положил ее на столик сбоку, вынул из кармана ручку и подписал. Я взял у него документ и передал Вульфу, а копии отдал Эйкену. Он сложил их, засунул в карман и осведомился:

– Как и когда вы узнали о существовании комнаты?

Вульф покачал головой:

– Я не привык начинать трудную работу с болтовни и не сделаю исключения даже для вас. – Он бросил взгляд на настенные часы, встал и отодвинул кресло. – Уже за́ полночь. Конечно, я расскажу вам – но оставляю на собственное усмотрение, когда и сколько рассказать.

– Но это же абсурд! Вы работаете на меня.

– Да, сэр. Но единственный критерий качества моей работы – ее результат. Возможно, чем меньше вы будете знать о частностях, тем лучше. – Он взял подписанный оригинал. – Если вас что-то не устраивает – возьмите и порвите это.

– Нет. Я хочу знать, что́ вы собираетесь предпринять дальше.

– Я пока и сам этого не знаю.

– Знаете. Кто-то из моих директоров рассказал вам о комнате?

– Нет.

– Миссис Йигер?

– Нет.

– Тогда кто?

Вульф бросил на него гневный взгляд:

– Черт побери, сэр, мне что, выбросить эту бумагу в мусорную корзину? Вы хотите, чтобы я занимался делом? Хотите или нет?

– Не хочу, но вынужден на это пойти. Парадом командуете вы.

Он встал.

– Пойдемте, мисс Макги.

Глава восьмая

В среду утром, в половине одиннадцатого, я был в кабинете – стоял около большого глобуса и вращал его, решая, куда бы поехать осенью в отпуск. Я провел пару часов, прикидывая, чем на месте Вульфа посоветовал бы заняться Арчи Гудвину, и пришел к выводу, что самым разумным было бы распоряжение подмести тротуар, поэтому попытался направить свои мысли на что-нибудь другое.

Если у Вульфа с утра есть для меня поручения, он посылает Фрица сказать, чтобы я к нему зашел. В то утро ничего такого не было, и без четверти девять я позвонил ему по внутреннему телефону. Не услышав ничего, кроме возгласа досады, я потихоньку начал составлять список дел, которые он мог бы включить в мой распорядок дня. И опять там оказался один-единственный пункт: мести тротуар.

Что и говорить, я хорошо поработал. Во вторник, в девять утра, вышел на поиски клиента, а через каких-то пятнадцать часов, к полуночи, мы – о чудо! – заполучили не просто президента крупной корпорации, но саму корпорацию. Теперь, чтобы отхватить гонорар, выражающийся в пятизначной сумме, нам осталось всего-навсего заработать его.

Итак, мы знаем… Что, собственно, мы знаем? Мы знаем – и это большое преимущество, – что Йигер был убит в той самой комнате. И возможно, пока это остается тайной для всех, кроме семьи Перес – и убийцы, конечно.

Нам также известно, что в воскресенье вечером Йигер ожидал женщину, раз заказал икру и фазана и велел подать все это в полночь. Но если дама и пришла, из этого еще не следует, что она и убила. Могло статься, что, явившись, гостья обнаружила хозяина мертвым.

Если подходить к делу с данной стороны, для начала надо составить полный список всех пассий Йигера, имевших ключи. Это займет не меньше года, и тогда следующим шагом будет… Ерунда какая-то.

Из трех моментов, на которые обычно делают упор при расследовании убийства, – орудие, возможность и мотив, – надо выбрать тот, что вероятнее всего приведет к разгадке.

Возможность я отмел сразу. Убить мог всякий, у кого были ключи.

Что касается орудия – пистолета, из которого вылетела пуля, пробившая череп, – то его не нашли. Чтобы подобраться к убийце с этой стороны, требовалось составить список людей, обладающих и ключами, и доступом к оружию, и уж тогда… Орудие я тоже отбросил.

Теперь мотив. Не имея за плечами богатого личного опыта поклонения похоти в подобных прибежищах порока, я не считал себя достаточно компетентным судьей, но полагал, что эти альковные забавы могли сильно волновать любую из посетительниц Йигера. Допустим, за последние года два их было около десяти. Предположим, у каждой из них имеются хотя бы трое из четверых близких мужчин: муж, брат, отец и тот, кого Вульф именует церемонным словом «возлюбленный». В итоге получается как минимум тридцать человек с первостатейным мотивом. Я махнул рукой и на мотив.

Когда отпадают орудие, возможность и мотив, остается просто закинуть удочку и ждать. Поймать кого-нибудь на вранье. Найти, где концы с концами не сходятся. Отыскать свидетеля, который хоть что-то видел или слышал, к примеру жильца этого или соседнего дома, заметившего, как через дверь в подвальном этаже входил или выходил посторонний.

Такой план может принести свои плоды, если у вас есть четыре или пять хороших оперативников и время терпит. Но если, упаси господи, убойный отдел нащупает ниточку, ведущую к дому, – а это может случиться в любой момент, – копы застукают Фреда Даркина, и полетят клочки по закоулочкам. Тогда не видать нам клиента как своих ушей, ибо придет конец тому, за что он согласен платить. Значит, это тоже не подойдет. Нам нужен либо гений, либо невероятное везение.

Конечно, гений у нас есть – Ниро Вульф. Однако он пока явно не настроился на нужную волну. Спустившись из оранжереи в одиннадцать, гений поставил выбранную им «орхидею дня» – гибрид каланты Вейча и сэндхёрстианы – в вазу на письменном столе, потоптался около своего кресла, сел, бросил взгляд на настольный календарь, просмотрел утренний урожай почты, – в основном рекламные проспекты и просьбы о пожертвованиях. Наконец он обратил свой взор на меня:

– Что это за листок на моем календаре? Четырнадцать миллионов шестьсот восемьдесят две тысячи двести тридцать пять долларов пятьдесят семь центов.

– Это из банка, сэр. Резерв денежной наличности корпорации «Континентальные пластики», согласно выписке, датированной тридцать первым января. Я подумал, что вам, возможно, понадобятся эти данные, тем более что никакой другой работы у меня не было. Не люблю сидеть без дела.

– Фу.

– Да, сэр. Совершенно согласен.

– Как ты оцениваешь ситуацию?

– Просто черт знает что такое. Вчера у нас было слишком много клиентов. Целых два. Сегодня один, но и это чересчур, потому что мы, по всей вероятности, не в состоянии выполнить его поручение. Если хотите спросить меня, что́ я предлагаю, не трудитесь. У меня только одна идея, и та никуда не годится.

– Что за идея?

– Джулия Макги – лгунья. Я описал вам комнату, но вы ее не видели. Мужчина, который свил это гнездышко, то бишь Йигер, приглашал туда секретаршу вовсе не для диктовки. На что угодно готов поспорить. Даже если она совершенная колода, он и то мог к ней подступиться, в порядке эксперимента, но она отнюдь не колода. Сатир сумел бы усмотреть в ней немало достоинств, эта дамочка на многое способна. Итак, она привирает, но что это нам дает? Как бы она ни коротала там свои вечера, эта особа сделала то, что сделала, – настучала на босса. То ли тамошние картины ей не понравились, то ли она хотела выслужиться перед президентом. Но когда речь заходит об убийстве, это как раз говорит в ее пользу: если она настучала на Йигера, зачем ей его убивать? Не хотите спросить ее?

– Нет. – Он набрал столько воздуха, сколько мог вместить его живот, и выдохнул. – Я совершил порядочную глупость, взявшись за такое дело. Мы только и можем, что беспомощно барахтаться в болоте. Ну, допустим, докажем мы, что кое-чего стоим, и отыщем того, кто нас в болото заманил, хоть и пришли к выводу, что он знать не знал о смерти Йигера. Сколько времени тебе на это потребуется?

– От одного дня до одного года.

Он скорчил гримасу.

– Или вот такой смелый ход. Говорим мистеру и миссис Перес, будто уверены, что это они убили Йигера, который растлил их дочь. Убеждаем супругов, что, если полиция узнает о комнате наверху, они обречены, а так оно и есть. Не думают же они, что могут оставаться в доме бесконечно? Предлагаем им крупную сумму – двадцать или пятьдесят тысяч – из этого самого резерва наличности с тем, чтобы они уехали куда-нибудь на край земли, предварительно подписав признание в убийстве Йигера, которого они покарали, узнав о попытках хозяина совратить их дочь. Вовсе не обязательно признавать, что домогательства достигли цели. Может даже подразумеваться, что дочь все выдумала. Когда Пересы будут уже далеко, мы подбросим их письменное признание полиции. В нем, кстати, не будет ни слова про комнату. Разумеется, полиция ее найдет, но не обнаружат там ничего, связывающего ее с Йигером. Да, они будут предполагать, что комната принадлежала ему, но утверждать это с уверенностью не смогут, а полиция предпочитает не обнародовать шатких предположений, способных опорочить значительных лиц.

– Великолепно! – взволнованно поддержал я. – Есть только два маленьких изъяна. Во-первых, весь дом принадлежал Йигеру, а стало быть, значится в перечне его имущества. И во-вторых, Пересы его не убивали. Так какого черта вешать убийство на…

– Это всего лишь твое частное мнение.

– Но вполне обоснованное, черт возьми! Конечно, очень галантно с вашей стороны выставлять Марию лгуньей, а не шлюхой, но еще лучше было бы…

Договорить мне помешал звонок в дверь. Выйдя в прихожую, я увидел на крыльце то, что имел в виду, более или менее, когда применил слово «колода» к женщине. Не ведьма, не уродка, просто женщина, средних лет или постарше, которую следовало бы полностью разобрать, а потом собрать заново, прежде чем кому-то показывать. Закончив сборку, вы наверняка обнаружили бы лишние детали, например второй подбородок. Хорошо сшитый темный костюм и палантин из серебристой норки не спасали положения.

Я открыл дверь и пожелал даме доброго утра.

– Ниро Вульф? – спросила она.

Я кивнул:

– Вы пришли по адресу. Это его дом.

– Мне нужно его видеть. Я Эллен Йигер. Миссис Томас Дж. Йигер.

Когда посетитель приходит без предварительной договоренности, я должен оставить его дожидаться на крыльце, пока не переговорю с Вульфом. Так я обычно и поступаю, но сейчас мы пребывали в кризисной ситуации. И не только потому, что зашли в тупик. Вульф просто из упрямства мог разыграть дурацкий фокус с Пересами, если его вовремя на что-нибудь не отвлечь. Я пригласил вдову войти, провел в кабинет и представил:

– Мистер Вульф – миссис Йигер, миссис Томас Дж. Йигер.

Босс метнул в меня гневный взгляд:

– Меня не предупреждали о встрече.

– Нет, сэр, не предупреждали.

– Я не стала тратить время на звонок, – бросилась в атаку Эллен Йигер. – Мое дело не терпит отлагательств.

Она подошла к красному кожаному креслу и расположилась в нем, не дожидаясь приглашений, как у себя дома, сумочку пристроила на столик и нацелила острые маленькие глазки на Вульфа.

– Я хочу вас нанять, поручить вам кое-что.

Вдова потянулась к сумке, открыла ее и вынула чековую книжку.

– Какой задаток вас устроит?

Четвертый клиент! И это, если не считать поддельного Йигера. Воистину, когда я выхожу на промысел, то возвращаюсь с добычей.

Между тем она продолжала:

– Моего мужа убили, как вам известно. Я хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал, и выяснили, как это случилось. И тогда я сама решу, как дальше поступить. Он был больной человек. Гиперсексуальность. Я это знала. Много лет я молчала об этом, но сейчас ничто не помешает мне…

– Ни слова больше! – оборвал ее Вульф.

Она изумленно смолкла.

– Я был груб, – признал он, – но по необходимости. Я не мог позволить вам выкладывать конфиденциальную информацию, теша себя иллюзией, что вы меня нанимаете. Не нанимаете и не можете нанять. Меня уже наняли, чтобы я расследовал убийство вашего мужа.

– Ничего подобного, – заявила она.

– Вот как?

– Вас наняли, чтобы не допустить расследования, чтобы защитить престиж корпорации «Континентальные пластики». Мне об этом сказал один из директоров. Сегодня утром было заседание совета директоров. Бенедикт Эйкен доложил совету о предпринятых им шагах и получил одобрение. Директорам безразлично, поймают убийцу моего мужа или нет. Более того, они не хотят, чтобы его поймали. Их заботит лишь доброе имя корпорации. Теперь и я стану владелицей пакета акций, но это не помешает мне рассказать окружному прокурору о существовании комнаты, если я решу пойти на такой шаг.

– Какой комнаты?

– Вы прекрасно знаете какой. Комнаты в доме на Восемьдесят второй улице, куда Джулия Макги приходила вчера вечером и откуда вы привезли ее сюда. Бенедикт Эйкен рассказал об этом на совете, а один из директоров передал мне. – Она резко повернула голову в мою сторону: – Вы, как я понимаю, Арчи Гудвин? Я хочу увидеть эту комнату. Когда вы отведете меня туда?

И она тут же отвернулась к Вульфу. Странная манера – задать вопрос и не дождаться ответа, но иногда это даже на руку тому, кого спрашивают. Она открыла чековую книжку.

– Так какой вы хотите задаток?

Вдова вела себя нагло, спору нет, но была далеко не глупа и не тратила слов даром. Она не стала долго распинаться, объясняя, что, если Вульф попробует проделать то, для чего его наняли, как ей известно, то есть прикрыть расследование, она расстроит его планы одним-единственным звонком в окружную прокуратуру. А значит, ему ничего не остается, кроме как переметнуться на ее сторону.

Вульф откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на куполе живота:

– Мадам, вас дезинформировали. Арчи, где бумага, которую подписал мистер Эйкен? Дай миссис Йигер ее прочесть.

Я подошел к шкафу, выдвинул один из ящиков, достал соглашение и передал вдове. Она извлекла из сумки очки и прочитала.

– Разве это не то, о чем я говорила? – осведомилась она, сняв очки.

– Нет. Арчи, садись за машинку. Печатай в двух экземплярах.

Я сел, развернул к себе машинку, сделал закладку.

– Да, сэр?

– Один интервал, широкие поля. Дата. «Я, миссис Томас Дж. Йигер, настоящим поручаю Ниро Вульфу расследовать обстоятельства смерти моего покойного мужа. Данное соглашение заключено с целью изобличить убийцу моего мужа. Вышеупомянутый Ниро Вульф обязуется предпринимать все необходимые шаги для достижения этой цели. Коль скоро обязательства, предусматриваемые данным соглашением, вступят в противоречие с теми, которые оговорены контрактом с корпорацией „Континентальные пластики“, Ниро Вульф автоматически разорвет свою договоренность с означенной корпорацией и будет следовать соглашению со мной. Со своей стороны, я обязуюсь никак не вмешиваться в его отношения с означенной корпорацией, не известив его об этом заранее». – Вульф обратился к миссис Йигер: – Никакого задатка не нужно. От мистера Эйкена я задатка не получал. Выставлю я вам счет или нет, а если выставлю, то на какую сумму, будет зависеть от многих обстоятельств. Я не беру значительной платы за одни и те же услуги сразу с двух клиентов. И может статься, вообще откажусь от гонорара. Например, если выясню, что это вы убили своего мужа.

– Вы бы ничего и не получили. Было время, мне хотелось убить Тома, но это было давно, когда дети еще не подросли.

Она взяла у меня из рук оригинал и надела очки, чтобы прочесть его.

– Так не пойдет. Выяснив, кто его убил, вы должны сообщить об этом мне. Именно я буду решать, что́ делать с убийцей.

– Вздор! Судьбу его решит народ штата Нью-Йорк. В процессе расследования я, к вашему удовлетворению и своему собственному, обязательно добуду какие-то доказательства и скрыть их никак не смогу. Арчи, подай ручку!

– Я не собираюсь этого подписывать, – объявил она. – Я дала мужу слово никогда ничего не подписывать, не показав прежде ему.

Уголок рта Вульфа чуть приподнялся – так он улыбается. Ему всегда приятно получить подтверждение своей теории, что ни одна женщина не способна справиться с тем, что он называет «выстраиванием логических цепочек».

– Может, тогда, – предложил он, – составим соглашение в такой форме, чтобы его мог подписать я? Сформулировав мои обязательства?

– Нет.

Она отдала мне бумаги – и подписанную Эйкеном, и ту, что отказалась подмахнуть сама.

– Какой смысл вообще что-то подписывать? Важно, что вы делаете, а не что подписываете. Так какой вы хотите задаток?

А ведь босс уже сказал, что никакого. Теперь он ответил:

– Один доллар.

Этот ответ явно показался ей правильным. Она убрала в сумочку чековую книжку, достала из кошелька долларовую бумажку и, встав из кресла, вручила ее Вульфу. Потом повернулась ко мне:

– А теперь я хочу посмотреть на комнату.

– Не сейчас, – с некоторым нажимом произнес Вульф. – Сейчас у меня к вам будет несколько вопросов. Присядьте.

– Какие вопросы?

– Мне нужна информация, вся, какую можно собрать, и это займет некоторое время. Сядьте, прошу вас.

– Какие вопросы? – повторила она.

– Всякие. Вы упомянули, что давно знали о патологической гиперсексуальности мужа. По всей видимости, вы дали себе труд разузнать, как он удовлетворял свою болезненную страсть. Мне нужны имена, даты, адреса, события, подробности.

– От меня вы их не получите.

Она поправила палантин.

– Меня это давно перестало заботить. Однажды, когда дети были еще маленькие, я спросила своего врача, можно ли с этим что-нибудь поделать, не поможет ли операция или что-то в этом роде. Выслушав его ответ, я поняла, что мой муж ни на что такое никогда не пойдет, а больше я ничего не могу сделать, и какой тогда смысл дергаться? У одной моей подруги муж – алкоголик, так ей куда хуже приходится…

В дверь снова позвонили. Спрятав бумаги в ящик и выйдя в прихожую, я не обнаружил на крыльце еще одного потенциального клиента. Инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств мог выступать в разных амплуа: противника, воплощенной угрозы, нейтрального лица, даже союзника, что случалось пару раз. Но ни единожды он не примерял на себя роль нашего клиента. И насколько я мог различать сквозь стекло, весь его вид – разворот могучих плеч, выражение большого круглого красного лица – свидетельствовал, что пришел он отнюдь не задаток нам предлагать.

Я открыл дверь на длину цепочки и произнес в образовавшуюся двухдюймовую щель:

– Приветствую вас. Не открываю, поскольку у мистера Вульфа посетители. Не могу ли я быть чем-то полезен?

– Не можешь. Я знаю, что у него посетители. Миссис Томас Дж. Йигер находится здесь уже около получаса. Открой дверь.

– Будьте как дома, а я схожу узнаю.

Закрыв дверь, я вернулся в кабинет и доложил Вульфу, что пожаловал портной. Говорит, что его человек уже полчаса как принес костюм. Хочет поговорить с заказчиком.

Вульф сжал губы, сердито зыркнул на меня, потом на миссис Йигер и снова послал недовольный взгляд в мою сторону. Когда у нас под дверью стоит слуга закона и требует впустить его, первое побуждение Вульфа – сказать, что он занят и просит его не беспокоить. Особенно если нам наносит визит инспектор Кремер.

Однако положение наше было и без того щекотливо. Если копы найдут ниточку, ведущую в дом Йигера, размотают клубок и обнаружат на другом конце Фреда Даркина, нам придется туго. А вынудив Кремера войти к нам с ордером в руках, мы только еще больше все испортим. И потом, раз Кремер знает, что у нас уже полчаса сидит миссис Йигер, значит, за ней пустили «хвост», и не помешало бы узнать почему.

– Пришел инспектор полиции Кремер. Он знает, что вы здесь, – пояснил Вульф.

– Не знает, – уверенно заявила вдова. – Откуда он мог узнать?

– Спросите его сами. Но и без того ясно, что за вами следили. Вы под наблюдением.

– Они не посмели бы! За мной? Не верю! Если бы они…

В дверь снова позвонили. Вульф посмотрел на меня:

– Открой, Арчи.

Глава девятая

Когда встречаются эти двое, Вульф и Кремер, я, конечно, не могу оставаться беспристрастным наблюдателем. И не только потому, что я не посторонний, а лицо заинтересованное. Полицейские и частные детективы – враги, и всегда будут врагами. Это факт, против которого не попрешь. За нью-йоркским копом – все могущество и власть восьми миллионов человек, за частным сыщиком – ничего, кроме права на жизнь, свободу и поиски удачи, что само по себе неплохо, но не поможет взять верх.

И все-таки я наблюдатель, пусть и не беспристрастный, а значит, могу потешиться зрелищем того, как инспектор Кремер входит в кабинет и вонзает в Вульфа взгляд своих серых глазок, а тот, слегка склонив голову набок, стойко выдерживает натиск. Кто первым начнет раунд и как: прямым ударом по корпусу, коротким боковым слева или боковым с дальней дистанции?

На сей раз я обманулся в своих ожиданиях. Противники не обменялись ударами – миссис Йигер помешала. Едва Кремер перешагнул порог кабинета, она напустилась на него с вопросом:

– За мной что, следят?

Кремер посмотрел на нее сверху вниз. Он был вежлив:

– Доброе утро, миссис Йигер. Надеюсь, вам не причинили неудобств? Пока убийца гуляет на свободе, мы не можем рисковать. Для вашей защиты мы сочли целесообразным…

– Не надо меня защищать. Я не нуждаюсь в вашей защите!

Она откинула голову назад, и складка между двумя ее подбородками уже не казалось такой глубокой.

– Вы следили за мной по дороге сюда?

– Я – нет. Следил наш человек. Мы…

– Где он? Я хочу его видеть! Приведите его сюда. Говорю вам и ему скажу: я не потерплю за собой слежки! Для моей защиты? – фыркнула она. – Хорошо же вы защитили моего мужа! Его убили на улице и сбросили в траншею. И даже нашли его не вы, а какой-то мальчишка. Где этот человек?

– Он всего лишь выполнял приказ. – В голосе Кремера появились раздраженные нотки. – Он действительно следовал за вами, когда вы шли сюда. И возможно, вы все-таки нуждаетесь в защите. Помимо насилия мы должны оберегать граждан и от других угрожающих им опасностей. Например, от совершения ошибок. Возможно, ошибкой был ваш приход сюда. Если вы пришли сказать Ниро Вульфу что-то, чего не сказали нам, касательно вашего мужа и его смерти, то это действительно ошибка. Поэтому я хочу знать, что́ вы ему сообщили и что́ он вам ответил. Дословно. Вы провели здесь почти полчаса.

На какую-то долю секунды мне показалось, что вдова сейчас все ему выболтает, да и она была готова развязать язык. Вероятно, ей вдруг пришло в голову, что самый быстрый и простой способ увидеть комнату на Восемьдесят второй улице – это растрепать о ней Кремеру. Так бы она и поступила, если бы за ее спиной не раздался голос Вульфа:

– Если хотите, мадам, я верну задаток.

– О… – Она не обернулась. – Я наняла его, чтобы он кое-что сделал, – ответила вдова Кремеру.

– И что же?

– Чтобы он нашел убийцу моего мужа. Вы даже тело его не нашли, а теперь только и делаете, что за мной следите и несете всякую чепуху про защиту, когда меня не от чего защищать. Если я вообще должна что-то кому-то рассказывать, то скорее расскажу ему, чем вам.

Миссис Йигер встала и решительно шагнула к двери:

– Дайте мне пройти! Я хочу увидеть вашего человека.

– Вы совершаете ошибку, миссис Йигер. Я хочу знать, что́ вы сообщили Вульфу.

– Спросите его.

Видя, что Кремер и не думает давать ей дорогу, она обогнула его и направилась в прихожую. Я вышел за ней и проводил до выхода. Когда я уже собирался открыть дверь, миссис Йигер подошла поближе, вытянула шею и прошептала мне в самое ухо:

– Когда вы покажете мне эту комнату?

– Как только будет возможность, – пообещал я, тоже шепотом.

Мне бы очень хотелось постоять у двери и посмотреть, как она станет озираться, высматривая «хвост», но я считал своим долгом быть возле патрона на тот случай, если инспектор Кремер вдруг выпалит в него вопросом: «Когда вы обосновались в комнате на Восемьдесят второй улице?», поэтому я запер дверь и вернулся в кабинет.

Однако ничего такого Кремер не спросил. Он сидел в красном кожаном кресле, точнее, на краешке сиденья, поставив ноги ровно, а Вульф говорил:

– …а это спорно. Взял я задаток или нет, закон не предписывает мне перед вами отчитываться. Разве только вы обвините меня в том, что я чиню препятствия отправлению правосудия, и сможете это обосновать.

– Если бы я не мог этого обосновать, – возразил Кремер, – меня бы здесь не было. Я здесь не только из-за сигнала моего сотрудника, сообщившего о посещении миссис Йигер. Хотя одного этого вполне хватило бы, чтобы удостовериться: вы опять суете свой нос в расследование убийства. Но это не все. Я даю вам шанс пойти на сотрудничество с нами, прямо ответив на прямой вопрос. Какую информацию об Йигере, способную послужить для изобличения убийцы, вы только что получили от миссис Йигер?

Итак, он знает о комнате, нас загнали в угол. Я сел за свой стол. Во избежание осложнений Вульфу, пожалуй, стоило бы сейчас же выложить карты на стол и забыть о клиентах.

Он этого не сделал. Он держал удар. Покачав головой, Вульф сказал:

– Вы же всё прекрасно понимаете. Представим себе на минуту, будто мне по секрету сообщили, что некий человек задолжал Йигеру крупную сумму, а Йигер торопил его с оплатой. Это могло бы помочь вычислить убийцу, но я не обязан передавать вам эту информацию, если не испытываю твердой уверенности, что это действительно поможет. Да, ваш вопрос был прямым, но совершенно неуместным, и вы знаете об этом.

– Вы признаёте, что располагаете информацией.

– Ничего я не признаю. Если у меня и есть информация, то ответственность за решение, держать ее в секрете или нет, лежит на мне. И риск тоже.

– Какой там, в задницу, риск! При вашем-то везении вы мне будете рассказывать о риске! Хорошо, тогда попробую задать более конкретный вопрос. Возможно, он не покажется вам таким неуместным. Почему Гудвин позвонил Лону Коэну в «Газетт» и спросил про досье на Йигера в пять вечера в понедельник, то есть более чем за два часа до обнаружения трупа?

Я старался следить за своей мимикой, и, видимо, мне это удалось, потому что Кремер с его зорким глазом и большим опытом непременно заметил бы облегчение, проступившее на моем лице. Внутри я сиял улыбкой. Нет, они не нашли комнату. Просто им стукнул какой-то гад из «Газетт», вот они и решили нажать на нас.

– Действительно, конкретнее некуда, – проворчал Вульф.

– Ага. Вот и вы отвечайте поконкретнее. На моей памяти вы неоднократно без приглашения вмешивались в дела об убийствах. Тут нет ничего нового. Но, черт возьми, это первый случай, когда вы даже не дождались, пока найдут тело! Откуда вы узнали, что он мертв?

– Я этого не знал. И мистер Гудвин тоже. – Вульф сделал плавный жест рукой. – Мистер Кремер, я берусь не за всякую работу, что мне предлагают. А когда берусь, то исключительно ради денег. И тут иногда приходится идти на обдуманный риск. Что я и делаю сейчас. Действительно, некто, назовем его Икс, в этой самой комнате в понедельник днем сказал нечто побудившее мистера Гудвина позвонить мистеру Коэну, чтобы навести справки о мистере Йигере. Но, во-первых, ничто из сказанного Иксом не выдавало осведомленности о смерти Йигера, и мы считаем, что Икс в самом деле о ней не знал. Во-вторых, Икс ни единым словом не намекнул на угрожающую Йигеру опасность, чье-либо намерение его убить или хотя бы мотив для убийства. В-третьих, Икс не сказал и слова правды. Все оказалось ложью. И поскольку мы с полным основанием полагаем, что Икс не знал о смерти Йигера, а следовательно, не убивал его, я признаю за собой право держать его вранье при себе. По крайней мере, пока. У меня нет для вас никакой информации.

– Кто этот Икс?

– Не знаю.

– Чушь! Это миссис Йигер?

– Нет. Возможно, я не назвал бы вам имени, даже если бы знал его, но я не знаю.

Кремер подался вперед:

– Значит, обдуманный риск, да? Признаёте за собой право. Черт знает что! Я помню слишком много случаев…

Зазвонил телефон, я повернулся, поднял трубку:

– Офис Ниро Ву…

– Еще одна, Арчи.

Я вцепился в трубку и плотно прижал ее к уху.

– Арчи, это ты? – растерялся Фред.

– Да, конечно. Я занят.

Если бы я велел ему подождать и ретировался на кухню, Кремер тут же подошел бы к моему столу и схватил со стола трубку.

– Я говорю, тут еще одна. Еще одна женщина.

– Не думаю, что это разумно, мистер Джерсон. Это может навлечь на вас серьезные неприятности.

– А! У вас кто-то есть?

– Конечно.

Извилин у Фреда хватает, но работают они иногда недостаточно быстро.

– Да, думаю, мне придется, но не знаю, скоро ли я смогу этим заняться. Не кладите трубку, пожалуйста. – Я прикрыл мембрану рукой и обратился к Вульфу: – Этот Джерсон, дурак набитый, нашел свои облигации и запер двоих служащих в комнате. Нарвется. Ему это дороже встанет, чем стоят его облигации. Он хочет, чтобы я приехал. Разумеется, я должен, но…

– Придется съездить, – проворчал Вульф. – Он же олух. Можешь оттуда позвонить мистеру Паркеру, если потребуется.

Я убрал руку от мембраны и проговорил:

– Хорошо, мистер Джерсон, еду. Пусть сидят взаперти до моего прихода.

Я повесил трубку и вышел. Перед домом у тротуара стояла машина Кремера. Помахав Джимми Берку, водителю, я взял курс на восток. Не имея оснований полагать, что Кремер снарядил за мной «хвост», я тем не менее намеревался принять все меры предосторожности, чтобы не притащить за собой городскую полицию на Восемьдесят вторую улицу.

Взяв такси на Девятой авеню, я сказал водителю, что буду показывать дорогу. Мы свернули направо один раз, на Тридцать четвертую улицу, потом второй, на Одиннадцатую авеню, и третий, на Пятьдесят шестую улицу, и, наконец, налево на Десятую авеню. К тому времени я точно знал, что «хвоста» за мной нет, но то и дело поглядывал назад, пока мы ехали до угла Восемьдесят второй и Бродвея. Оттуда я пошел пешком.

Траншею засыпали. Людей в форме вокруг не было. В пределах видимости я не заметил никого, кто походил бы на сотрудников убойного отдела или окружной прокуратуры. Пока я открывал ключом Мег Дункан дверь подвального этажа и потом, в прихожей, у меня не было ощущения, что за мной следят. Из двери в кухню в конце коридора появился Сесар Перес.

– А, это вы, – сказал он и бросил через плечо: – Это мистер Гудвин.

Из кухни вышла его жена.

– Там наверху женщина, – известила она.

– Я как раз пришел познакомиться с ней, – кивнул я. – Вы когда-нибудь раньше видели ее?

– Нет. – Она посмотрела на мужа: – Сесар, мы должны ему сказать.

– Не знаю. – Перес развел руками. – Ты лучше меня соображаешь, Фелита. Если ты так думаешь…

Ее черные глаза обратились на меня.

– Если вы окажетесь нечестным человеком, то помогай нам Бог. Пойдемте со мной.

Я, не задумываясь, последовал за ней. Судя по голосу Фреда, его на сей раз не исцарапали, а у этой парочки может оказаться что-то срочное. Я вошел в кухню. Миссис Перес взяла со стола визитную карточку и передала мне.

– Сегодня утром приходил человек, – сообщила она.

Это была визитная карточка некоего Джона Мортона Сеймура. В одном углу значился род его занятий – адвокат, в другом – адрес его конторы, где-то в центрегорода.

– И что? – спросил я.

– Он принес вот это. – Она протянула мне конверт. – Взгляните.

Запечатанный конверт был вскрыт. Я вынул бумагу с голубым, какой полагается юридическим документам, исподом и развернул. Три листа печатного текста, очень аккуратно и профессионально составленного. Мне не пришлось вчитываться, чтобы уловить суть. Это была дарственная, датированная 16 марта 1957 года, подписанная Томасом Дж. Йигером и надлежащим образом заверенная. Согласно этому документу, принадлежавший Йигеру дом номер 156 и занимаемый домом земельный участок на Западной Восемьдесят второй улице, административный район Манхэттен, город Нью-Йорк, отходил Сесару и Фелите Перес. Первый и самый интересный вопрос: как давно они знали о существовании этого документа?

– Он принес это и отдал нам, – пояснила миссис Перес. – Сказал, что мистер Йигер велел передать это нам не позже чем через сорок восемь часов после его смерти. Добавил, что прошло чуть больше сорока восьми часов, но он не думает, что это так уж важно. Обещал все формальности уладить сам, бесплатно. Теперь мы хотим рассказать вам, что́ собирались сделать. Мы собирались уехать сегодня вечером. Куда-нибудь. Насовсем. Но теперь мы спорим и ссоримся. Муж и дочь считают, что мы можем остаться, а я – что должны уехать. Впервые между нами случилась настоящая ссора, а не короткая перебранка, вот я и решила сказать вам.

Сесар прищурил один глаз:

– Что он говорит вчера, ваш мистер Вульф? Он вчера говорит: они узнают, что мистер Йигер – владелец этого дома, они приходят сюда, и мы имеем большие неприятности. Вот мы и решаем уехать вечером. Но этот человек сегодня, мистер Сеймур, он говорит, мистер Йигер составил эту бумагу, чтобы никто не мог знать, что он владеет домом, и чтобы мы никому не говорили, что он был хозяин. Он говорит, все так устроено, что никто не узнает. Вот я и говорю, что теперь можно остаться. Теперь это наш дом, и мы можем вынести вещи, которые нам здесь не надо, и это будет наша комната. Если она слишком большая, мы можем поставить перегородки. Кухня и ванная красивые. Моя жена почти всегда лучше соображает, чем я, но на этот раз я говорю, я не вижу, почему, почему мы должны бежать из нашего собственного дома?

– Послушайте. – Я вложил дарственную в конверт и бросил конверт на стол. – Когда мистер Вульф вчера сказал, что у вас будут неприятности, если выяснится, что этот дом принадлежал мистеру Йигеру, вы прекрасно знали, что ничего не выяснится. Почему вы об этом не умолчали?

– Вы что, нас не слушаете? – рассердилась миссис Перес. – Этот мистер Сеймур пришел не вчера, он пришел сегодня утром. Вы не слушаете!

– Очень даже слушаю. Но Йигер явно давно сказал вам об этой бумаге. Вы ведь знали, что после его смерти дом достанется вам.

Ее черные глаза заблестели.

– А если слушаете, значит, выходит, считаете нас обманщиками? Значит, мы врем, говоря, что собирались уезжать, когда пришел этот мистер Сеймур, а теперь вот ссоримся?

Я кивнул:

– Да-да, я все это слышал. У вас есть Библия?

– Конечно.

– Принесите.

Миссис Перес вышла из комнаты, не в прихожую, а через другую дверь. Через минуту она вернулась с небольшой, но толстой книгой в твердом кожаном коричневом переплете. Книга была не похожа на Библии, которые мне когда-либо доводилось видеть. Я открыл книгу, чтобы взглянуть на текст: она оказалась на испанском языке. Держа книгу перед собой, я попросил, чтобы каждый из них положил на нее левую руку и поднял правую. Они повиновались.

– Повторяйте за мной: «Клянусь на этой Библии… что я не знал (не знала)… что мистер Йигер собирается оставить нам этот дом… и у меня не было оснований думать так… пока сегодня утром не пришел мистер Сеймур».

Я положил Библию на стол.

– Что ж, хорошо. Если мистер Сеймур обещает устроить все так, чтобы не вышло наружу, кто владел этим домом, возможно, он исполнит свое обещание. Но есть несколько человек, которым это уже известно, включая меня. Так что советую вам ничего не трогать в комнате наверху и ничего оттуда не выносить, ни единой вещи, пусть даже все это теперь ваше. И еще советую оставаться здесь. Не берусь судить, кто из вас лучше соображает, но улизнуть – это худшее, что вы можете сейчас сделать. Йигера убили там, наверху, и вы перенесли тело в другое место. Если вы сбежите сейчас, очень возможно, что мистер Вульф сочтет нужным рассказать о вас полиции. Им не составит труда вас найти, и тогда клятва на Библии вам не поможет.

– Они нас не найдут, – возразила миссис Перес.

– Не обольщайтесь. Люди гораздо хитрее вас думали, что смогут уехать туда, где их никто не найдет, и ошибались. Забудьте об этом. А сейчас мне нужно подняться и увидеть эту женщину. Прошу вас, примите мои поздравления с наследством. Да не ступит сюда никогда нога полицейского!

Я повернулся, чтобы идти. Фелита пообещала:

– Мы дадим вам знать, если все-таки решим уехать.

– Мы не едем, – отрезал Перес. – Мы граждане Соединенных Штатов Америки.

– Продолжайте в том же духе, – поощрил я, подошел к лифту и нажал на кнопку.

Кабина спустилась, я вошел в нее и поехал наверх.

Разлагающая атмосфера, царившая в гнезде разврата, надо сказать, оказывала свое действие. Выйдя из лифта и убедившись, что все спокойно и на сей раз Фреду не понадобилось покрывало, я позволил своему взгляду праздно блуждать вокруг. Это место, безусловно, притягивало. Было бы интересно и поучительно в порядке эксперимента поселиться здесь и посмотреть, насколько быстро привыкаешь к подобной обстановке, особенно к парочке картин напротив двери…

Но я был на работе. Фред вальяжно развалился в кресле, обитом желтым шелком, и в руке у него я приметил бокал шампанского. А напротив, на диванчике, тоже с бокалом, расположилась дама, которая гармонировала с окружающей обстановкой гораздо лучше, чем Мег Дункан или Джулия Макги. Хотя справедливости ради надо признать, что их я не видел раскинувшимися на кушетке. Миниатюрная дамочка, сплошные изгибы, но по-настоящему приковывал взгляд изгиб полных губ ее большого, но не чересчур, рта.

Я подошел. Она протянула мне руку.

– Я вас знаю, – сказала она. – Видела во «Фламинго». Один мужчина чуть умом не тронулся, когда я призналась ему, что хотела бы потанцевать с вами. Мне пришлось присесть, чтобы не упасть в обморок, когда Фред сказал, что сейчас придет Арчи Гудвин. Вы танцуете умопомрачительно.

Протянутую мне руку я пожал, слегка. Мне уже доводилось жать руки пяти убийцам, так что одним рукопожатием больше, одним меньше, разница невелика.

– Я запомню, – пообещал я, – и если когда-нибудь буду вашим партнером, постараюсь не наступать вам на ноги. Я не помешал? Вы с Фредом старые друзья?

– О нет, я никогда его раньше не видела. Просто, по-моему, глупо называть мужчину «мистер», если пьешь с ним шампанское. Это я предложила выпить шампанского.

– Она положила его в морозилку, – наябедничал Фред. – А потом откупорила. Ну не пропадать же добру? Я небольшой любитель шипучки, ты знаешь.

– К чему извинения? Она зовет тебя Фредом, а ты ее как?

– Никак. Она-то велела звать ее Ди. Я просто тебя дожидался.

На кушетке, на расстоянии вытянутой руки от дамы, лежала кожаная сумочка, формой напоминающая сундучок. Я был так близко, что всего и требовалось нагнуться и ухватить ремешок. Ее холеная лапка дернулась, но поздно. Я уже завладел сумочкой. Когда я отступил на шаг и открыл сумку, любительница шипучки надула губки:

– Не очень-то любезно с вашей стороны.

– Я любезен, только когда танцую.

Доставая из сумочки предмет за предметом, я складывал их на кушетку. Только на двух вещах имелось ее имя: на распечатанном конверте, адресованном миссис Остин Хок, Нью-Йорк, Эдем-стрит, 64, и на водительских правах, выданных Дине Хок – адрес тот же, тридцать лет, рост пять футов два дюйма, белая, волосы каштановые, глаза светло-карие. Я сложил все добро обратно в сумочку, закрыл ее и переставил поближе к хозяйке.

– Пистолет я оставила дома, – процедила она и отпила шампанского.

– И поступили разумно. Я только хотел узнать, как пишется имя Ди. Пожалуй, я могу избавить вас от некоторых неприятностей, миссис Хок. Ниро Вульф хочет видеть всех, кто входил в эту комнату и у кого есть ключи от нижней двери и лифта. Кстати, я оставил их в вашей сумочке. Но если мы отправимся к нему сейчас, он как раз будет обедать и вам придется ждать. Так что можем обсудить наши дела прямо здесь, пока вы допиваете шампанское.

– Выпьете со мной? Бутылка в холодильнике.

– Нет, спасибо.

Я сел на кушетку на безопасном удалении от нее и повернулся к ней лицом:

– Полагаю, вы пришли сюда не шампанского выпить, ведь правда?

– Нет. Я пришла за своим зонтиком.

– Желтым с красной пластикововой ручкой?

– Нет. Серым с черной ручкой.

– Он здесь, в ящике, но вам придется еще некоторое время обходиться без него. Когда полиция заинтересуется этой комнатой, вряд ли им понравится, что какие-то вещи отсюда забрали. Как попал сюда ваш зонтик?

– Хочу еще шампанского.

Она легким, почти незаметным движением поднялась с кушетки.

– Вам принести?

– Нет, спасибо.

– А вам, Фред?

– Нет уж, хватит с меня этой кислятины.

Она прошла на кухню.

– Подкупить или уговорить пыталась? – спросил я Фреда.

Он покачал головой:

– Ничего она не пыталась. Взглянула на меня, сообразила, что я в два раза крупнее, потом говорит: «Мы ведь не знакомы? Как вас зовут?» Очень крутая дамочка, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, о чем она меня спросила, когда мы разговорились? Спросила, как по-моему, здесь можно проводить собрания Ассоциации родителей и учителей? Если бы я был женщиной, имел ключи от этой комнаты, пришел бы и застал тут незнакомого мужика…

Миссис Хок вернулась с полным бокалом. Она вошла и села на прежнее место, не пролив ни капли, подняла бокал, произнесла: «За веру, надежду и милосердие», сделала глоток и тогда уже уселась поудобнее.

– Я оставила его здесь, – сообщила она, – две недели назад, в пятницу, то есть в следующую пятницу тому будет уже три недели. Шел дождь. Том Йигер сказал, что знает особенное такое местечко. На это стоит посмотреть, сказал он, дал мне ключи и объяснил, как добраться. Я пришла и вот, увидела. – Она обвела рукой комнату. – Согласитесь, местечко и правда особенное. Но мы тут с ним были вдвоем, и у него возникли идеи, которые мне не понравились. Нет, он не то чтобы набросился на меня. И вообще, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но с ним было довольно трудно. Ладно хоть, что сама цела осталась. Бог с ним, с зонтиком.

Она снова отхлебнула из своего бокала.

– Когда я прочитала о его смерти, о том, что его нашли в яме на улице, на этой самой улице, – можете себе представить, каково мне стало! Не то чтобы я забеспокоилась, что попаду в число подозреваемых, нет. Просто я знаю, как они умеют распутывать дела. Если бы зонтик вывел их на меня, а эта комната попала в газеты… Ну, в общем… – Она сделала выразительный жест. – Муж, друзья, знакомые… Муж вообще мог бы остаться без работы. Но вчера об этой комнате в газетах не писали. И сегодня о ней ничего не было. И я подумала, что, должно быть, о ней не знают. Решила прийти посмотреть и, если повезет, забрать свой зонтик. И вот я здесь.

Она сделала еще один глоток.

– А вы говорите, что зонтик забрать нельзя, что нужно поговорить с Ниро Вульфом. Да нет, я не возражаю. Даже занятно будет посмотреть на Ниро Вульфа. Но мне нужен мой зонтик. У меня есть идея. Говорите, он здесь, в ящике?

– Именно так.

– Так вы возьмите его пока себе, а вечером сходим во «Фламинго» потанцевать. И не один танец, нет, будем танцевать до самого закрытия. Тогда, возможно, вы передумаете и согласитесь отдать мне зонтик. Я могу показаться излишне самоуверенной, но нет, я ничего такого не имела в виду. Просто вдруг вы передумаете? Попытка не пытка. А зонтик-то в любом случае никуда не денется, если побудет у вас.

– Это да.

Изгиб ее губ действительно гипнотизировал.

– И главное, здесь его уже не будет, правда? Весьма благодарен вам за приглашение, миссис Хок, но вечером я занят, работаю. Кстати о работе: с чего бы это вашему мужу ее лишиться? Он что, работает на «Континентальные пластики»?

– Нет. Он старший преподаватель Нью-Йоркского университета. Жена преподавателя – и вдруг замешана в подобную историю… Даже если по сути и не замешана…

Что-то щелкнуло у меня в мозгу. Нет, не интуиция – никто не знает, как работает интуиция, а тут все включилось, среагировав на слово «преподаватель».

– И что же он преподает? – спросил я.

– Английскую литературу. – Еще глоток. – Но вы, кажется, пытаетесь переменить тему. Так что, пойдем во «Фламинго» сегодня вечером? Даже если я вам не нравлюсь, вы ничего не потеряете, кроме нескольких часов. Зонтик-то останется при вас. – Она взглянула на свои часики. – Сейчас почти половина второго. Вы успели перекусить?

– Нет.

– Так пригласите меня пообедать. Может, немного оттаете.

Слушал я вполуха. Преподаватель литературы. «Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир». Роберт Браунинг. Готов поставить десять против одного, как последний дурак. В конце концов, сыщик, как и всякий другой, имеет право смотреть на жизнь с оптимизмом.

Я встал.

– Вы действуете мне на нервы, миссис Хок. Я с легкостью называл бы вас просто Ди. Давно уже не испытывал такого желания пригласить даму потанцевать и отобедать, как с вами, и с удовольствием оттаял бы, но мне нужно идти. Ниро Вульф, безусловно, захочет с вами побеседовать, но это может подождать. Всего один вопрос: где вы были в воскресенье после семи вечера?

– Нет. – Ее глаза расширились. – Вы ведь не хотите сказать…

– Извините, хочу. Если пожелаете еще раз собраться с мыслями, я подожду, пока вы сходите и нальете себе еще шампанского.

– Значит, вы это имеете в виду.

Она не спеша допила.

– Я ходила на кухню не затем, чтобы собраться с мыслями. Вечером в воскресенье я была дома, в своей квартире, с мужем. Вы сказали – после семи? После шести мы пошли ужинать в ресторан в Гринвич-Виллидж, вернулись домой после восьми – примерно в половине девятого. Муж сидел над какими-то бумагами. Я читала и смотрела телевизор, около полуночи пошла спать. Он еще оставался, а я действительно улеглась. Я редко просыпаюсь среди ночи и выхожу, чтобы убить человека, а труп сбросить в яму.

– Да, это была бы дурная привычка, – согласился я. – Ну что ж, значит, мистеру Вульфу не придется задавать вам этот вопрос. Я полагаю, вы есть в телефонной книге? А ты, – повернулся я к Фреду, – не поддавайся на уговоры насчет зонтика. Как тут обслуга? Ничего?

– Никаких нареканий. Начинаю чувствовать себя как дома. А долго еще мне тут сидеть?

– День, или неделю, а может, и год. Но когда еще тебе подворачивалась такая непыльная работенка?

– Хм. Она остается здесь?

– Да, пусть допивает, если хочет. Мне надо кое-куда съездить.

Когда я направился к лифту, Дина Хок встала и направилась на кухню. Она была там, когда поднялся лифт и я вошел в него. Внизу, у себя на кухне, все еще сидели мистер и миссис Перес. Я заглянул туда, напомнил, что единственный способ избежать неприятностей – оставаться на месте, и был таков. Я мог порадовать свой желудок стаканом молока в закусочной на углу Восемьдесят второй и Колумбус-авеню, но не стал задерживаться. У меня была назначена встреча с преподавателем английской литературы, хотя он этого еще не знал.

Глава десятая

Я вышел из дома в 13.40. А через четыре с половиной часа, то есть в 18.10, сказал Остину Хоку: «Вы и сами все прекрасно понимаете. Идемте».

За эти четыре с половиной часа я многое успел. Убедился, например, что в университете полно людей, которые знают, где должен или может находиться старший преподаватель, но никто не знает, где он находится.

Дважды меня чуть не затоптали в коридорах. В первый раз я успел нырнуть в нишу, а во второй протиснулся по стеночке.

Я сидел в вестибюле и читал журнальную статью под названием «Эксперименты в области среднего образования в Японии». Четверть часа парился в телефонной будке, докладывая Вульфу о последних событиях, в том числе о завещании в пользу Сесара и Фелиты Перес.

Потом я взял тайм-аут – нашел в университете буфет и подкрепился бутербродом с солониной (вполне съедобным), куском пирога с вишней (неплохим) и двумя стаканами молока.

Меня остановили в коридоре три студенточки, одна просто картинка (никакой связи с картинами на верхнем этаже дома Пересов), и попросили автограф. Возможно, приняли за сэра Лоуренса Оливье или за Нельсона Рокфеллера. За которого из них, точно не скажу.

Но Остина Хока я не нашел, пока наконец, решив, что это безнадежно, не пошел прогуляться к дому номер 64 по Эдем-стрит. Звонить по телефону я не стал: могла ответить жена, а было бы нетактично спрашивать ее, дома ли муж. Мне нужно было посмотреть на него.

Итак, я нажал в парадной кнопку рядом с фамилией Хок, услышав щелчок, вошел, поднялся на два лестничных марша, подошел к двери, которая была открыта, и увидел его.

Он остолбенел. Открыл рот и тут же закрыл. Я сказал, без всякого вызова, просто чтобы начать разговор:

– Всяк грех глаголет, но убийство вопиет.

– Боже мой, как вам удалось…

– Неважно как, – произнес я. – Мы снова встретились, этого достаточно. Ваша жена дома?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– И это тоже неважно, раз ее нет дома. С большим удовольствием поболтал бы с вами, но как вы сами упомянули в понедельник, мистер Вульф спускается из оранжереи в шесть. Так что он сейчас у себя в кабинете и ждет. Идемте.

Он явно принимал решение. И принял его.

– Не понимаю, о чем вы. Я ничего не говорил вам в понедельник. Я вас никогда раньше не видел. Кто вы?

– Я Томас Дж. Йигер. Его призрак. Не будьте идиотом! Если вы думаете, что вопрос только в том, кому из нас поверят, мне или вам, мое слово против вашего, то дудки. Это у вас не пройдет. Вы и сами все прекрасно понимаете. Идемте.

– Посмотрим, как не пройдет. Уберите-ка ногу с порога. Я закрываю дверь.

Продолжать в том же духе не имело никакого смысла.

– Ладно, – проговорил я. – Отвечу на вопрос, который вы не закончили. Сегодня днем я разговаривал с вашей женой. Ваше имя и адрес я прочитал на конверте, который взял из ее сумочки.

– Я вам не верю. Это ложь.

– А еще в ее сумочке было водительское удостоверение. Дина Хок, родилась третьего апреля тридцатого года, белая, волосы каштановые, глаза светло-карие. Любит шампанское. Слегка наклоняет голову вправо, когда…

– Где вы ее видели?

– И это не имеет значения. Больше вы ничего от меня не услышите. Я пообещал мистеру Вульфу, что доставлю вас в шесть. Сейчас четверть седьмого, и если вы хотите…

– Моя жена там?

– Нет, сейчас нет. Говорю вам, мистер Йигер, извините, мистер Хок, если не хотите, чтобы небеса разверзлись, возьмите меня за руку и идемте скорее.

– Где моя жена?

– Спросите мистера Вульфа.

Он шагнул ко мне, я отступил в сторону, чтобы не столкнуться с ним. Хок захлопнул дверь, подергал ее, желая убедиться, что она заперта, и направился к лестнице. Я последовал за ним.

Спускаясь, я спросил, где тут можно быстро поймать такси. Он не ответил. Я бы выбрал Кристофер-стрит, но он на углу свернул направо, к Седьмой авеню, и правильно сделал. Мы поймали машину через три минуты, хотя был час пик. По пути он молчал.

Существовала вероятность, что Кремер поставил человека наблюдать за особняком, но ведь его филер Хока в лицо не знал, а подъезжать с тыла, со стороны Тридцать четвертой улицы, было слишком сложно, так что мы подкатили прямо ко входу. Я поднялся по ступеням и обнаружил, что дверь заперта на цепочку. Пришлось позвонить. Фриц нас впустил.

Вульф сидел за столом, хмуро уставившись в кроссворд из «Обсервера». На нас он и не взглянул. Я усадил Хока в красное кожаное кресло и, не проронив ни слова, отправился к своему креслу. Когда мозг творца работает над масштабной задачей, ему лучше не мешать.

Через двадцать секунд Вульф пробормотал: «Будь оно все проклято», швырнул карандаш на стол, повернулся, остановил взгляд на госте и буркнул:

– Значит, мистер Гудвин все-таки добрался до вас. Что скажете?

– Где моя жена? – выпалил мистер Хок. С этой темы его было так просто не сбить.

– Минутку! – пришлось вмешаться мне. – Я рассказал этому джентльмену, что разговаривал сегодня днем с его женой и узнал его имя и адрес, ознакомившись с содержимым ее сумочки. Это все.

– Где она? – требовательно повторил Хок.

Вульф посмотрел на него долгим взглядом:

– Мистер Хок, когда в понедельник вечером я узнал, что Томас Дж. Йигер убит, мне бы, конечно, следовало сообщить в полицию описание человека, который был здесь днем и выдавал себя за него. У меня имелись свои резоны этого не делать. Если я решу рассказать об этом сейчас, то смогу сверх того назвать фамилию и адрес самозванца. Сделаю я это или нет, зависит от ваших объяснений. Что это был за розыгрыш?

– Я хочу знать, где и почему Гудвин встречался с моей женой и где она сейчас. Пока я этого не узнаю, ничего объяснять не стану.

Вульф прикрыл глаза. Через несколько секунд он открыл их и кивнул:

– Вас можно понять. Если причиной всему ваша жена, то вы не в состоянии что-либо объяснить, не впутав ее, но она уже и так впутана. В понедельник утром, притворяясь Йигером, вы сказали мистеру Гудвину, что за вами будут следить, когда вы отправитесь в дом номер сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице. Когда сегодня ваша жена вошла в этот самый дом, она наткнулась на моего человека. Тот известил мистера Гудвина, который подъехал и побеседовал с ней. У нее были ключи от парадной и от лифта. Это все, что я намерен вам рассказать. Теперь я жду ваших объяснений.

Я редко жалею людей, которых Вульф загоняет в угол. Обычно они сами на это напрашиваются, так или иначе. И потом, чувствительному субъекту, который не выносит вида бьющейся на суше рыбы, не стоит ходить на рыбалку.

И все-таки сейчас мне пришлось отвести глаза от Остина Хока. Его длинное костистое лицо исказила такая гримаса, что он больше напоминал горгулью, чем человека. Я отвел глаза, а когда заставил себя снова посмотреть на него, он сидел скрючившись и закрыв лицо руками.

Вульф заговорил снова:

– Ваше положение безнадежно, мистер Хок. Вы знали адрес. Вы знали номер телефона Йигера, не значащийся в телефонной книге. Вы знали, что он бывает по этому адресу. Как и то, что там бывала ваша жена. Чего вы хотели добиться, придя сюда и заставив мистера Гудвина попусту стирать подметки?

Хок приподнял голову ровно настолько, чтобы встретиться со мной глазами.

– Где она, Гудвин? – В его вопросе слышалась мольба, а не требование.

– Не знаю. Я оставил ее в сорок минут второго по тому самому адресу. Она пила шампанское, но без особого удовольствия. Кроме нее, там оставался только человек, работающий на мистера Вульфа. Он ее не удерживал, она свободно могла уйти. Я оставил их, потому что хотел взглянуть на вас, но ваша супруга об этом не знала. Я понятия не имею, когда она оттуда ушла и куда отправилась.

– Вы говорили с ней? Она с вами разговаривала?

– Да. Минуть двадцать или около того.

– И что она сказала?

Я посмотрел на Вульфа, но он не повернул ко мне головы. Видимо, мне следовало полагаться на собственный здравый смысл и смекалку. Я так и сделал.

– Она солгала мне, не очень удачно. Сказала, что была в той комнате лишь однажды, и то недолго. Что забыла там зонтик, а сегодня пришла его забрать. Что касается зонтика, то тут все правильно – он как лежал в ящике, так и лежит до сих пор. Она добивалась от меня приглашения на обед и звала вечером в клуб «Фламинго» – танцевать до самого закрытия.

– Откуда вы знаете, будто она солгала, сказав, что была там лишь однажды?

Я покачал головой:

– Вы слишком много хотите получить задаром. Просто заметьте себе: я не думаю, что она солгала, я это знаю. Как, впрочем, и вы.

– Ничего вы не знаете!

– Ой, да ладно вам.

Вульф погрозил ему пальцем:

– Мистер Хок, мы вас щадим, но наша снисходительность не безгранична. Я все еще жду объяснений.

– А если я не стану вам ничего объяснять? Что, если я сейчас встану и уйду?

– Это будет большая неприятность для нас обоих. Теперь, когда я знаю, кто вы, мне придется рассказать полиции о представлении, которое вы здесь устроили в понедельник днем. Между тем я предпочел бы этого не делать. У меня на то есть свои причины. В данном отношении наши интересы совпадают. Зонтик вашей жены все еще там.

Хок проиграл и понимал это. В горгулью он больше не превращался, но кривил рот и все время щурился, как от яркого света.

– Обстоятельства, – проговорил он с горечью. – Человек – игрушка обстоятельств. Боже милостивый, когда я сидел в этом кресле и разговаривал с Гудвином, Йигер был мертв, он был мертв уже несколько часов! Прочитав об этом в газете вчера утром, я понял, что́ будет, если вы меня найдете, и выработал определенную линию поведения. Я собирался все отрицать, но теперь из этого ничего не получится. – Он медленно наклонил голову. – Вот так. Обстоятельства. Конечно, ей не следовало выходить за меня замуж. Волею обстоятельств она встретила меня в тот самый момент, когда… Но я не хочу в это вдаваться. Постараюсь не отходить от темы. Глупо было думать, что наш брак еще можно спасти, но я лелеял эту иллюзию. Она нуждалась в том, чего я не мог ей дать. Ей хотелось делать то, к чему я не склонен, на что не гожусь. Она не могла заниматься этим со мной, поэтому занималась без меня.

– В этом все дело, – пробормотал Вульф.

– Да. Я впервые говорю с кем-то о своих отношениях с женой. Около года назад у нее вдруг появились часики, очень дорогие. Они, должно быть, стоили тысячу долларов или больше. Потом другие вещи: драгоценности, модные туалеты, шубка. Она и прежде часто проводила вечера без меня, но тут стала время от времени приходить домой под утро. Понимаете, теперь, когда я заговорил, мне трудно не отступать от сути.

– Все же постарайтесь.

– Попробую. Я опустился до слежки. «Любопытство проникает в дома несчастных под личиной долга или сострадания». Когда моя жена…

– Это Паскаль?

– Нет, Ницше. Когда моя жена выходила вечером, я шел за ней – не всякий раз, но когда удавалось. Чаще всего она отправлялась в ресторан или к знакомой мне подруге. Но два раза я видел, как она входила в тот дом на Восемьдесят второй улице через подвальный этаж. Это было необъяснимо, разве что там располагался какой-нибудь притон для наркоманов или еще бог знает кого. Я приходил туда, звонил в дверь подвального этажа, но мне ничего не удалось выяснить. Я ведь не сыщик, в отличие от вас. Вышел какой-то человек, похоже пуэрториканец, сказал мне, что сдает комнаты, но свободных нет. – Он сглотнул. – Я следил за ней и дома. Однажды нашел номер телефона, который она нацарапала на обратной стороне конверта: Чизхольм пять-три-два-три-два. Я набрал этот номер и узнал, что он принадлежит Томасу Дж. Йигеру. В телефонной книге номер не значился. Я навел справки и выяснил, кто такой этот Йигер, потом увидел его – волею случая. Хотите знать, как это получилось?

– Нет. Так вы встретились с ним?

– Нет. Я увидел его в театре. Это было две недели назад. А через три дня, в прошлую пятницу, когда я последовал за женой, она – уже в третий раз на той неделе – отправилась на Восемьдесят вторую улицу. Я ждал на тротуаре напротив, и очень скоро, минут через пять, показался Йигер. Он шел пешком. Было еще светло. Он спустился к двери подвального этажа, отпер ее и вошел. Что бы вы сделали на моем месте?

– Я бы не оказался на вашем месте, – проворчал Вульф.

Хок повернулся ко мне:

– А что бы сделали вы, Гудвин?

– Это несущественно, – отозвался я. – Я – не вы. С таким же успехом можно спросить, что бы я сделал, если бы был малиновкой и увидел, как мальчишка разоряет мое гнездо. Так что сделали вы?

– Я бродил по кварталу, пока не стал обращать на себя внимание, а потом пошел домой. Жена вернулась в шесть утра. Я не спросил ее, где она была. Уже год, как я не спрашивал ее об этом. Но я решил, что надо что-то делать. Все обдумал, составил несколько планов и все их отверг. Наконец в воскресенье вечером я принял решение. Мы пообедали…

– В какое именно воскресенье?

– В это воскресенье. Три дня назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Жена смотрела телевизор, я будто бы работал у себя в комнате, но только не работал я там. Я решал, что́ делать, и решил, а на следующий день исполнил свой план. Я пришел сюда и встретился с Арчи Гудвином. Что я сказал ему, вам известно.

– Да. Вы считаете, что все рассказали?

– Видимо, еще нет. Вот как я рассуждал: когда я не появлюсь, Гудвин станет выяснять почему и либо позвонит Йигеру – затем я и дал ему номер телефона, – либо нанесет визит к нему домой. Увидев Йигера, он поймет, что был введен в заблуждение, и расскажет ему обо мне и о том, что я говорил. И тогда Йигер сообразит, что некто ему незнакомый, судя по описанию Гудвина, в курсе его визитов на Восемьдесят вторую улицу. Мало того – Арчи Гудвин и Ниро Вульф тоже о них осведомлены. И еще Йигер расскажет все моей жене и опишет ей меня, и тогда она поймет, что я все знаю. Для того главным образом все и затевалось. Я не мог сказать ей все напрямик, но хотел, чтобы она знала, что мне все известно.

Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Вульфа:

– И еще одно. Я знал, что Арчи Гудвин этого так не оставит. Его наверняка заинтересует, почему я назвал именно этот адрес и что за странная связь существует между Йигером и домом в столь убогом квартале. А стоит Арчи Гудвину чем-то заинтересоваться, как он непременно докопается до сути. Это я тоже принимал во внимание, но, главное, хотел довести до сведения жены, что мне все известно.

Он пожевал губами, вцепившись в подлокотники.

– В тот же вечер по радио в одиннадцатичасовых новостях передали, что Йигер мертв, а вчера утром я прочитал в газете, что он умер, вернее, был убит в воскресенье вечером и что его тело нашли в траншее перед тем самым домом. Слава богу, моей жены не было там вечером в воскресенье.

– Вы в этом уверены?

– Разумеется. Мы спим в разных кроватях, но я всегда слышу, как она ворочается во сне. Вы понимаете… – Он осекся.

– Что?

– Ничего. Я хотел спросить, понимаете ли вы, что я рассказал вам такое, о чем и заикнуться никому бы не посмел? Впрочем, вам это безразлично. Возможно, я совершил еще один промах, но обстоятельства меня вынудили. Есть ли какой-то шанс, что вы об этом никому не расскажете? Я знаю, что не вправе просить вас войти в мое положение, после того как обманул Гудвина в понедельник утром. Но если бы вы нашли возможным…

Вульф посмотрел на настенные часы:

– Пора ужинать. Мне не доставляет удовольствия причинять людям боль без необходимости, мистер Хок, а ваш мальчишеский розыгрыш не разозлил мистера Гудвина. Наоборот, благодаря тому, что он отправился по названному вами адресу, у нас появился клиент.

Отодвинувшись с креслом от стола, он встал.

– Рассказанное вами будет разглашено только в случае крайней необходимости.

– Кто ваш клиент?

Когда Вульф ответил, что Хока это не касается, тот не пытался настаивать. Он безропотно поднялся и направился к двери, а я вновь позволил себе пожалеть Хока. Не дай бог никому оказаться на его месте. Он хотел видеть свою жену, ему очень нужно было ее увидеть, но что он ей скажет? Станет объяснять, что это по его вине она, явившись за своим зонтиком, нарвалась на «торжественную встречу»? Или признается… Все, я выключил эти мысли. Это Хок женился на ней, а не я.

Выпустив его из дома, я постоял пару минут на крыльце – посмотреть, не захочет ли кто пойти за ним. Нет, желающих не нашлось. Я запер дверь и присоединился к Вульфу в столовой.

Два письма из утренней почты требовали ответа, и, вернувшись в кабинет после ужина и выпив кофе, мы занялись ими. Одно было от фермера из округа Патнэм, интересовавшегося, сколько скворцов потребуется Вульфу в этом году. Другое – от женщины из Небраски. Она собирается в Нью-Йорк на неделю в конце июля, с мужем и двумя детьми, так нельзя ли им зайти посмотреть на орхидеи?

На первое письмо мы ответили: «Четыре десятка». Вульф иногда приглашает двух гостей на пирог со скворцами. На второе – «Нет». Напрасно наша корреспондентка упомянула о детях. Я отпечатал ответы на машинке, Вульф поставил свою подпись и, глядя, как я запечатываю конверты, сказал:

– Ты больше не можешь исключать из числа подозреваемых мистера и миссис Перес. Они знали, что получат дом.

Разумеется, я чувствовал, что к этому все идет. Я развернул к нему свое кресло:

– Забавная все же вещь клятва на Библии. Я лет двадцать не был в церкви. И современная наука доказала, что на небесах на двести градусов по Фаренгейту жарче, чем в аду. Но если бы мне предложили положить руку на Библию и солгать, я бы постарался от этого как-нибудь уклониться. Сказал бы, что я индуист или буддист. Дзен-буддист, разумеется. А мистер и миссис Перес, несомненно, ходят к мессе раз в неделю, а может, и чаще.

– Ха! Может, они не солгали бы, чтобы завладеть домом, а вот чтобы спасти свою шкуру…

Я кивнул:

– Тысячи убийц врут под присягой, но тут другое. Они до сих пор думают, что вроде как наняли меня, что я работаю на них.

– Ты неисправимый упрямец.

– Да, сэр. Как и вы.

– И этого идиота Хока тоже нельзя исключить. Вот я назвал его идиотом, а что, если он, напротив, хитрый и ловкий злодей? Зная или подозревая, что жена вечером в воскресенье пойдет по известному адресу, он взял ее ключи, отправился туда сам, убил Йигера и скрылся. В понедельник что-то его встревожило, неважно что. Возможно, он рассказал о содеянном жене. Или она сама догадалась, и ее реакция испугала его. Тогда он решил выкинуть номер, после которого его причастность к делу покажется маловероятной. И выкинул. Мы с тобой вчера пришли к выводу, что самозванец не знал о смерти Йигера. Мы не просто допустили это, но пришли к такому выводу. Теперь мы от него отказываемся.

– Не так уж это невероятно, – уступил я. – На мой взгляд, эта версия имеет всего лишь три слабых места.

– А на мой – четыре, но эти прорехи легко залатать. Мне кажется, что мы не продвинулись вперед, а скорее, сделали шаг назад. Заключили, что самозванца можно сбросить со счетов, так нет, нельзя. И что теперь?

В подобных рассуждениях мы провели битых два часа, а когда собрались на боковую – уже близилась полночь, – нам представлялось, что теперь у нас есть и дело, и клиент, даже двое клиентов, но ни единой выигрышной карты.

Наш главный козырь – осведомленность о тайной комнате свиданий и том, что Йигера убили там, – был абсолютно бесполезен. И мы здорово рисковали, пряча его в рукаве, причем чем дальше, тем больше. Стоило полиции напасть на след, что рано или поздно должно было случиться, как мы очутились бы в пренеприятнейшей ситуации.

Входя в лифт, Вульф был так мрачен, что даже не пожелал мне спокойной ночи. А я, пока раздевался, все еще взвешивал шансы: если сейчас отозвать Фреда, пронюхает ли полиция, что мы там засветились? Все это было так глупо, что я трижды перевернулся с боку на бок, прежде чем уснул.

Звонил телефон.

Я понимаю, некоторые люди мгновенно выныривают из сна в реальность, когда среди ночи их будит телефонный звонок. Поднося трубку к уху, они уже бодрствуют. Однако про себя я такого сказать не могу. В подобные моменты я пребываю за гранью реальности и не способен выдать длинную фразу, вроде: «Особняк Ниро Вульфа, Арчи Гудвин у телефона». Самое большее, на что я способен, это буркнуть «алло».

– Мне нужно поговорить с мистером Арчи Гудвином, – произнес женский голос, а я все еще барахтался в море сна.

– Гудвин слушает. Кто это?

– Миссис Сесар Перес. Вы должны приехать. Приезжайте немедленно. Наша дочь Мария убита. Ее застрелили из пистолета. Вы приедете?

Я вынырнул на поверхность.

– Откуда вы звоните?

Щелкнув выключателем ночника, я посмотрел на часы: без двадцати пяти три.

– Из дома. Нас возили на опознание, мы только что вернулись. Так вы приедете?

– У вас кто-нибудь есть? Полицейские?

– Нет. Один привез нас домой, но он уже ушел. Вы приедете?

– Да. Сейчас. Как только смогу… Если только вы еще…

Она повесила трубку.

Я люблю одеваться не спеша, но готов отступить от своей привычки в исключительных случаях. Уже завязав галстук, надев пиджак и рассовав все необходимое по карманам, я вырвал листок из блокнота и написал:

Мария Перес убита – застрелена. Не дома, не знаю где. Миссис Перес позвонила в 2.35. Еду на Восемьдесят вторую улицу.

А. Г.
Спустившись на этаж, я подошел к двери комнаты Вульфа и подсунул записку под дверь. Потом сошел еще на этаж и вышел из дому. В такой час ночи проще всего поймать такси на Восьмой авеню, туда я и направился.

Глава одиннадцатая

В три часа одну минуту я открыл своим ключом дверь подвального этажа в доме номер 156 и вошел. И сразу же увидел миссис Перес. Не проронив ни слова, она повернулась и двинулась по коридору, я последовал за ней. Когда мы прошли примерно половину коридора, она свернула вправо, в комнату, дверь которой я толкнул во вторник вечером, когда мне показалось, что за мной кто-то наблюдает.

Комнатка была маленькая: односпальная кровать, комод, туалетный столик с зеркалом, пара стульев – очень мало места. Перес сидел за столом, на столе перед ним стояли стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который в критические моменты прищуривался, был почти закрыт.

– Моя жена вам сказала – сидим мы с друзьями. Вы нам друг? – спросил он.

– Не обращайте на него внимания, – попросила Фелита. – Он выпил рома. Полбутылки. Я велела ему выпить.

Она присела на кровать.

– Привела его сюда, в комнату дочери, и принесла ему ром. Я сижу на ее кровати. А вы садитесь на стул. Спасибо, что приехали, но теперь мы и сами не знаем зачем. Вы ничего не можете сделать, никто ничего не может сделать, даже Всемогущий Господь.

Перес взял стакан, отхлебнул, поставил его и произнес что-то по-испански.

Я сел на стул.

– Беда в том, – произнес я, – что время, настигшее вас, требует действий, причем немедленных. Вы сейчас не можете думать ни о чем, кроме того, что она умерла, но я – могу. Я хочу знать, кто убил ее. И вы тоже захотите это знать, когда хоть немного оправитесь от потрясения. И чтобы…

– Вы с ума сошли, – проговорил Перес. – Да я убью его.

– Он мужчина, – кивнула его жена.

На секунду я подумал, что речь об убийце Марии, но потом понял, что она говорит о своем муже.

– Сначала нам надо его найти, – возразил я. – Вы знаете, кто ее убил?

– Вы с ума сошли, – повторил Перес. – Конечно нет.

– Вас возили ее опознавать. Куда? В морг?

– Большое такое здание, – ответила миссис Перес. – Большая комната, яркий свет. Она там лежала под простыней. У нее голова в крови, а на лице крови нет.

– Вам сказали, кто нашел ее и где?

– Да. Нашел мужчина на причале у реки.

– Когда она ушла из дома, куда и с кем?

– В восемь часов, в кино с друзьями.

– С ребятами или с девушками?

– С девушками. За ней зашли две подруги. Мы видели. Они нам знакомы. Вместе с полицейским мы ходили к одной из них. Она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но в девять ушла. Подруга не знает куда.

– У вас есть какие-нибудь догадки? Куда она могла пойти?

– Нет.

– А подозрения насчет того, кто ее убил и почему?

– Нет. Нам уже задавали все эти вопросы.

– И зададут еще много других. Ну ладно, вот что выходит. Либо смерть Марии как-то связана со смертью мистера Йигера, либо нет. Если нет – это дело полиции, и она, вероятно, поймает убийцу. Если же связь есть, полиции сейчас даже зацепиться не за что. Ведь они не знают, что этот дом принадлежал Йигеру. Если только вы им об этом не сказали. Вы не говорили?

– Нет, – ответила миссис Перес.

– Вы с ума сошли, – снова повторил ее муж и глотнул рома.

– Тогда вам решать. Если вы расскажете им об Йигере и этой комнате, они, возможно, отыщут убийцу Марии быстрее, чем нашел бы я. Мы с мистером Вульфом. Если не расскажете, мы его найдем, но я не знаю, сколько на это понадобится времени. Хочу, чтобы вы поняли: если ее смерть не имеет отношения к Йигеру, тогда неведение не помешает полиции, а знание не поможет. С этим все ясно. А вот если имеет, тогда очень важно, как вы поведете себя. Расскажете полиции об этом доме и его владельце, рискуя быть обвиненными в убийстве Йигера? Или предоставите мистеру Вульфу и мне заняться этим делом?

– Если бы мы уехали прошлой ночью… – проговорила миссис Перес. – Она не хотела ехать. Если бы я настояла…

– Не говори так! – воскликнул Перес. – Не говори!

– Но это правда, Сесар.

Она встала, подошла к столу и налила ему еще рома, потом опять села на кровать.

– У нее ничего никогда не было с мистером Йигером, – сообщила она мне. – Она даже ни разу не говорила с ним. Никогда не видела той комнаты. Она ничего про это не знала – про него и про людей, которые сюда приходили.

– Вот в это я ни за что не поверю! – заявил я. – Можно, конечно, допустить, что неглупой девушке ее возраста совсем не любопытно, что́ творится в доме, где она живет. Но лично я в это не верю. Где она была ночью в воскресенье, когда вы выносили тело Йигера из дома и опускали в траншею?

– Спала в своей постели. В этой самой постели, на которой я сижу.

– Это вы думали, что она спала. У нее был чуткий слух. Она услышала, как я вошел в дом во вторник вечером. Когда я шел по коридору, дверь этой комнаты была приоткрыта, а ваша дочь стояла у двери в темноте и наблюдала за мной через щель.

– Вы с ума сошли, – вскинулся Перес.

– Мария не стала бы так себя вести, – возразила мать.

– Но она повела себя так! Я открыл дверь, и мы с ней поговорили – обменялись несколькими фразами. А почему, собственно, ей было не вести себя так? Почему умной девушке не интересоваться тем, чтопроисходит в доме, где она живет? Нелепость какая-то! Итак, дело обстоит следующим образом: если вы не собираетесь рассказывать полиции о Йигере, а согласны, чтобы убийством занимались мы с мистером Вульфом, мне нужно выяснить, что такого сделала, сказала или просто узнала ваша дочь, что кому-то понадобилось ее убить. Пока я этого не выясню, нет никакой надежды сдвинуться с мертвой точки. Очевидно, от вас я этого не узнаю. Полиция делала здесь обыск?

– Да. В этой комнате. Первый полицейский, который пришел.

– Он забрал отсюда что-нибудь?

– Нет, сказал, что ничего не брал.

– Я был здесь, – заявил Перес. – Не брал.

– Тогда, если, конечно, вы предоставите действовать нам с мистером Вульфом, это первое, чем я займусь. Посмотрим, не найду ли я чего в этой комнате или в других. Двое управились бы скорее. Не подниметесь ли вы наверх, чтобы позвать моего человека? Впрочем, нет, лучше не надо. Он и так знает больше, чем нужно. Вам обоим следовало бы лечь в постель, но полагаю, вы этого не сделаете. Идите на кухню и постарайтесь что-нибудь съесть. Вам не стоит находиться тут, пока я буду искать. Мне придется разобрать постель. И осмотреть все ее вещи.

– Бесполезно, – усомнилась миссис Перес. – Я знаю все, что у нее было. Мы не хотим, чтобы вы тут рылись.

– Хорошо. Тогда мы с мистером Вульфом умываем руки, и за дело берется полиция. И в этом случае рыться здесь буду уже не я, а дюжина полицейских, а они очень дотошные. Причем присутствовать при этом вы опять-таки не сможете. Потому что будете арестованы.

– Теперь это уже неважно, – отмахнулся Перес. – Может, я и заслуживаю того, чтобы меня арестовали.

Он поднял стакан, который едва не выскользнул из его пальцев.

Миссис Перес встала, подошла к изголовью кровати, откинула покрывало.

– Вот увидите, – стояла на своем она, – ничего здесь нет.

Через полтора часа мне пришлось признать, что она права. Я проверил матрас, опустошил ящики, вынимая из них одну вещь за другой, сдвинул коврик и обследовал каждый дюйм пола, вытащил из платяного шкафа всю одежду и осмотрел стенки, светя себе фонариком, отодвинул комод и оглядел его сзади, перелистал штук тридцать книг и стопку журналов, вынул из рам четыре картинки – в общем, проделал все, что полагается делать при обыске. Теперь я был знаком с Марией гораздо лучше, чем при ее жизни, но не обнаружил ни малейшего намека на то, что она хоть что-то знала об Йигере, его гостях и комнате наверху и что все это хоть сколько-нибудь ее занимало.

Переса уже не было с нами. Он совсем опьянел, мешал мне, когда я пытался скатать коврик, и мы отвели его в соседнюю комнату и уложили. Кровать Марии снова была застелена, на ней сидела ее мать. Я стоял у двери, потирая руки и хмуро озираясь.

– Я же говорила вам: ничего, – заметила миссис Перес.

– Ну да, я слышал.

Я подошел к комоду и выдвинул нижний ящик.

– Не начинайте снова! – взмолилась она. – Вы как мой муж. Такой же упрямый.

– Кажется, я проявил недостаточно упрямства с этими ящиками.

Поместив ящик на постель, я стал вынимать его содержимое.

– Только изнутри дно осмотрел, а надо было перевернуть.

Я положил пустой ящик вверх дном на пол, присел на корточки, потряс его, проверил края отверткой из складного ножичка. Однажды Сол Пензер нашел ценное живописное полотно под вторым дном, приделанным не снаружи, а изнутри. У этого ящика не оказалось второго дна. Я вернул его на кровать, а миссис Перес взялась укладывать вынутые мною предметы обратно, пока я двинулся за следующим ящиком.

Вот оно! Черт побери, чуть было опять не пропустил. Ничего не найдя снаружи и пристроив ящик на кровать, я посветил фонариком внутрь и увидел крошечную, с булавочный укол, дырочку, недалеко от угла. Дно ящиков было оклеено чем-то синтетическим, розовым в красный цветочек, и дырочку проделали как раз в середине цветочка.

Я взял с подноса на столе английскую булавку, вставил кончик в отверстие, после чего использовал булавку как рычаг. Угол приподнялся. Материал оказался жестче любого пластика. Подняв его достаточно, чтобы просунуть палец, я поддел и вытащил… второе дно. Пластик был приклеен к куску картона, по размерам совпадающему с дном ящика, а под ним я увидел целую коллекцию предметов, уложенных так, чтобы ни один не выпирал. Мария была не только умная, но и аккуратная девушка.

Миссис Перес, стоявшая совсем рядом, что-то произнесла по-испански и протянула руку, но я остановил ее.

– Я имею право, – возмутилась она. – Это моя дочь.

– Никто не имеет права, – возразил я. – Она скрывала это от вас, не так ли? Только Мария имела право, но она умерла. Смотреть можете, но руками не трогайте.

Я перенес ящик на стол и опустился на стул, на котором раньше сидел Перес.

Вот перечень того, что я обнаружил в тайнике Марии.

1. Пять вырезанных из журналов рекламных объявлений «Континентальных пластиков», занимающих целую полосу.

2. Четыре этикетки от шампанского «Дом Периньон».

3. Три вырванных из «Таймс» страницы с финансовыми обзорами, бюллетень котировки акций на фондовой бирже на три разные даты с карандашной пометкой напротив «Континентальных пластиков». Цена бумаг корпорации при закрытии биржи в эти дни составляла 62 1/2, 61 5/8, 66 3/4.

4. Две газетные вырезки с фотографиями Томаса Дж. Йигера.

5. Напечатанное в газете фото Томаса Дж. Йигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.

6. Газетная фотография миссис Томас Дж. Йигер-старшей с тремя другими дамами.

7. Крупный, на целую полосу, снимок из иллюстрированного журнала, сделанный на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс в банкетном зале отеля «Черчилль». Тот самый, что я видел у Лона Коэна вечером в понедельник. Внизу указаны имена находившихся на сцене вместе с Йигером, в том числе и нашего клиента, Бенедикта Эйкена.

8. Три портрета Мег Дункан, два из журналов и один из газеты.

9. Тридцать один карандашный набросок – женские головки, в шляпках и без, изображенные на листах белой бумаги формата пять на восемь дюймов.

Пачка такой бумаги лежала на столе у Марии, еще две – в ящике. В нижнем левом углу каждого листа стояла дата. Я, конечно, не искусствовед, но, по-моему, нарисовано было неплохо. Беглого просмотра мне хватило, чтобы понять: моделей было куда меньше тридцати. Тут набиралось по два-три изображения одного и того же лица, а то и четыре-пять. Самые ранние наброски сделаны около двух лет назад, а на одном из листков стояла дата 8 мая 1960. Прошлое воскресенье. Я хорошенько рассмотрел этот рисунок. Теперь у меня появилась многообещающая кандидатка для представления публике на процессе об убийстве. Не Мег Дункан и не Дина Хок. Возможно, Джулия Макги. Осознав, что уже признал виновной мисс Макги, я сразу бросил разглядывать набросок. Один из самых четко действующих отделов головного мозга – тот, что превращает возможность в вероятность, а вероятность – в факт.

10. Девять пятидолларовых купюр разных лет выпуска.


Миссис Перес пододвинула второй стул к моему и села. Она все видела, но не проронила ни слова. Я посмотрел на свои часы: без двадцати шесть. Аккуратно выровняв края страниц «Таймс», я сложил их пополам и остальные бумаги поместил между ними.

Вопрос о том, не препятствую ли я отправлению правосудия, утаивая улики, уже не стоял. Конечно, мой адвокат мог утверждать, что я не связал обнаруженные мною предметы с убийством Йигера. Но если бы он попытался уверить суд, будто я не соотнес их с убийством Марии Перес, то поневоле признал бы тем самым, что его клиент – идиот.

Держа улики в руке, я поднялся и обратился к миссис Перес:

– Все это говорит лишь о том, что Мария была любопытна, как всякая неглупая девушка, и что она любила рисовать людей. Я забираю это, чтобы показать мистеру Вульфу. Деньги я вам верну, надеюсь скоро. У вас была тяжелая ночь, и впереди тяжелый день. Если найдется долларовая купюра, прошу вас, дайте ее мне. Вы нанимаете мистера Вульфа и меня для расследования убийства вашей дочери и потому разрешаете мне забрать эти вещи.

– Вы были правы, – признала она.

– Я пока не заслужил похвал. Итак, доллар?

– Мы можем заплатить больше. Сто долларов. Это неважно.

– Пока хватит одного.

Она встала, вышла, вернулась с долларовой бумажкой в руке и протянула ее мне.

– Мой муж уснул, – сказала она.

– Вот и хорошо. Вам тоже надо поспать. Теперь мы работаем на вас. Сегодня к вам придут и, возможно, отвезут вас с мужем в окружную прокуратуру. Про Йигера они упоминать не станут, и вам, разумеется, тоже не стоит этого делать. Что касается Марии, просто скажите им правду, ту, что уже говорили полицейским: вечером она пошла в кино, и вы не знаете, кто убил ее и почему. Вы обычно относили завтрак моему человеку наверху?

– Да.

– Сегодня не утруждайте себя. Он скоро уйдет и уже не вернется.

Я протянул ей руку, которую она пожала.

– И передайте мужу, что я друг, – добавил я, и мы пошли к лифту.

Оказавшись в гнезде разврата, я сразу включил свет. Мысли мои настолько занимало совсем другое, что на полотна я просто не обратил внимания, как будто их вообще тут не было. Зато одна живая картина привлекла мое внимание: спящий на восьмифутовой кровати Фред Даркин, голова на желтой подушке, желтая простыня натянута до подбородка. Когда зажегся свет, он пошевелился, заморгал, потом сунул руку под подушку и выхватил револьвер.

– Вольно! – скомандовал я. – Пока ты копался, я успел бы всадить в тебя пулю. Мы получили все, что нам нужно. Пора сматываться. Можешь не спешить; если уберешься через полчаса, будет хорошо. Внизу не задерживайся, не ищи миссис Перес, чтобы поблагодарить ее: у них беда. Прошлой ночью убили их дочь – не здесь, не в этом доме. Так что просто исчезни.

Он встал:

– Что за черт, Арчи? Во что это я вляпался?

– Ты вляпался в триста баксов. Советую не задавать мне вопросов, а то, чего доброго, отвечу. Иди домой и скажи жене, что у тебя выдались тяжелые двое суток и ты нуждаешься в отдыхе.

– Скажи одно: меня вычислят?

– А ты подбрось монетку. Надеюсь, нет. Может и повезти.

– Не стереть ли мне отпечатки? За десять минут управлюсь.

– Нет. Если они сюда доберутся, отпечатки пальцев им не понадобятся. Иди домой и сиди тихо. Возможно, около полудня я позвоню тебе. И не вздумай прихватить с собой какую-нибудь из картин.

Я пошел к лифту.

Глава двенадцатая

Когда Вульф в одиннадцать спустился из оранжереи, я сидел за своим столом с так называемым полуденным выпуском «Газетт». На первой полосе напечатали фотографию Марии Перес, мертвой. Она попала на первую страницу незаслуженно: не было в ней ничего особенного, кроме молодости и красоты. Просто в ту ночь больше никого не убили, не ограбили и не арестовали.

Никаких секретов от читателя. Если отбросить всякие журналистские завитушки, вот факты, которыми располагали газетчики. Первый: тело нашел в 12.35 дня сторож, обходя свой участок Северного речного пирса в районе Сороковых улиц. Второй: убийство произошло не раньше чем за три часа до обнаружения тело, а может, и позже. Третий: Мария была убита выстрелом в затылок из пистолета тридцать второго калибра. Четвертый: последними ее видели живой две подруги, с которыми она пошла в тот вечер в кино. Девушки сказали, что около девяти Мария встала и вышла, и больше не возвращалась. Куда пошла, не сказала. Они решили, что подруга идет в уборную. Пятый: мать и отец отказались разговаривать с репортерами. Даже намека не было сделано на то, что смерть Марии как-то связана с кончиной Томаса Дж. Йигера, чье тело три дня назад нашли в траншее на улице, где она жила.

Утром, после того как Вульф позавтракал в своей комнате, я коротко, изложив только самую суть, рассказал ему о происшедшем ночью. Теперь же, когда он сидел за своим столом, я вручил ему «Газетт». Он взглянул на фотографию, прочитал передовицу, положил газету на стол и откинулся на спинку кресла.

– Дословно, – велел он.

Я выдал ему весь улов – включая, разумеется, посещение Фреда – и, закончив, передал вещественные доказательства, найденные в ящике в комнате Марии.

– Кое-что, – заметил я, – может направить вас по ложному следу. Этикетки от шампанского. Я не верю, и никогда не поверю, что Мария пила шампанское. Этикетки она отклеила от пустых бутылок, которые мать и отец приносили сверху, чтобы потом выбросить.

– Это кто сказал?

– Это я говорю.

Вульф фыркнул и начал изучать улики. Он всегда тратит на это кучу времени. Каждую бумагу босс осмотрел с двух сторон, даже рекламные объявления, пятидолларовые купюры и страницы «Таймс». Закончив с ними, он только что не обнюхал фотографии и этикетки, отдал их мне и взялся за рисунки.

Сперва Вульф бегло просмотрел их, потратив на одни секунд пять, на другие с минуту, потом встал и принялся раскладывать рядами на столе. Они покрыли почти всю поверхность. Я стоял и наблюдал, как он передвигает их, сортируя на группы сообразно тому, что за женщина на них изображена. Дважды я с ним не соглашался, и мы пускались в обсуждения.

В итоге у нас получилось три группы по четыре наброска, пять групп по три, одна группа из двух рисунков и две из одного. Одиннадцать посетительниц за два года, и вряд ли Мария изобразила всех. Этот Йигер был очень гостеприимен.

Я указал на кучку, состоявшую из четырех рисунков.

– Могу назвать имя, – сказал я. – Десять против одного, что попаду в точку. Я с ней как-то танцевал. Ее муж вдвое старше и владеет сетью ресторанов.

Он сверкнул на меня глазами:

– Ты пускаешь пыль в глаза.

– Отнюдь, сэр. Ее фамилия Дилэнси.

– Фу. А вот эту не назовешь? – Он указал на кучку из двух набросков. – Один портрет датирован пятнадцатым апреля, другой – восьмым мая. Прошлым воскресеньем.

– А эту я оставляю вам. Назовите сами ее имя.

– Она была у нас.

– Да, сэр.

– Джулия Макги.

– Она самая, сэр. И вовсе я не пускал пыль в глаза, просто хотел проверить, опознаете ли вы ее. Если на набросках указаны даты, когда Мария не просто нарисовала этих женщин, но видела их внизу, значит, Джулия Макги была там в воскресенье. Следовательно, она либо убила Йигера, либо обнаружила его труп. Будь он жив-здоров, когда гостья явилась, она не ушла бы раньше полуночи, ведь предполагалось угощение. И разумеется, явилась она не для того, чтобы записывать под диктовку. Будь они оба наверху, когда пришел убийца, он бы и с ней разделался. Итак, если она не убила Йигера, значит, застала уже мертвым. Кстати, чтобы внести полную ясность, сообщаю: я записал в книгу учета доллар, который мне дала миссис Перес в качестве задатка. Я принял его. Куда больше шансов, что она не станет болтать, если будет уверена, что наняла нас. Думаю, уж теперь-то Пересов можно исключить из списка подозреваемых. Не могли же они убить свою дочь? Я вовсе не торжествую. Признаюсь, я предпочел бы ошибиться, чем подтвердить догадку, что Мария всего лишь получила то, на что сама напрашивалась.

– Это не более чем предположение – что она сама напрашивалась.

– Ну да, но либо наша версия состоит в том, что ее лишил жизни убийца Йигера, либо у нас вообще нет версии. В таком случае Мария должна была как-то с этим человеком связаться. Предположим, это Джулия Макги. Она не могла знать, что за ней наблюдают в щелку внизу, а если и могла, то представления не имела, кто именно наблюдает. Случись ей что-то почувствовать или заподозрить, как это было со мной, она толкнула бы дверь и обнаружила за ней Марию. Тогда она бы не стала подниматься наверх и пускать в ход взятое с собой оружие, чтобы прикончить Йигера. Значит, Мария связалась с этим человеком только вчера и пошла на это не просто ради удовольствия сказать: «А я видела вас в воскресенье вечером и знаю, что это вы убили мистера Йигера». Она хотела заключить сделку. Да, это только мое предположение, и я делаю его совсем не потому, что мне оно нравится. Я бы предпочел думать, что душа ее была так же прекрасна, как и лицо. Но в любом случае шампанского она не пила.

– М-м-м, – промычал Вульф.

Я ткнул пальцем в кучку из трех набросков:

– Это Дина. Миссис Остин Хок. Мария умела передавать сходство. Миссис Дилэнси тоже очень похожа.

– Нет портретов Мег Дункан.

– Верно. Зачем рисовать, когда есть фотографии?

Вульф сел.

– Звони Фреду. Когда он сможет приехать?

– Минут через двадцать.

– Звони.

Я подошел к телефону и набрал номер. Фред ответил. Я сказал ему, что если он подъедет в течение девятнадцати минут, то получит от нас две вещи: триста пятнадцать долларов и инструкции от Вульфа. Он ответил, что будет рад и тому и другому. Я передал это Вульфу, который распорядился:

– Теперь звони мисс Макги. Мне надо с ней поговорить.

Это заняло несколько больше времени. Проблема была в том, что телефонистка на коммутаторе «Континентальных пластиков» теперь, когда мистера Йигера не стало, не знала, где найти его бывшую секретаршу. Наконец Джулию отыскали, я сделал знак Вульфу, и он взял трубку. Я остался на месте и слушал их разговор.

– Мисс Макги? Мне нужно увидеться с вами как можно скорее. У меня.

– Что ж… – В ее голосе не чувствовалось особого энтузиазма. – Я заканчиваю в пять. В шесть подойдет?

– Нет. Это срочно. Как только сможете добраться сюда.

– А по телефону нельзя сказать, в чем дело… Хотя да, вряд ли. Хорошо, я приеду.

– Прямо сейчас.

– Ладно. Выезжаю через несколько минут.

Мы положили трубки. Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я собрал рисунки, достал из шкафа папку, написал на ней «Йигер» и упрятал в нее всю коллекцию Марии Перес. Решил, что сейф – более подходящее место для бумаг, которые в один прекрасный день могут фигурировать на суде в качестве вещественных доказательств, чем шкаф.

Когда Вульф открыл глаза, я дал ему подписать чек для Фреда Даркина на триста пятнадцать долларов. Получалось, что на расследование дела Йигера мы потратили пять сотен, у нас четыре клиента, два доллара задатка – и прекрасные шансы загреметь в кутузку за воспрепятствование отправлению правосудия.

Я положил чек для Фреда себе на стол, и в этот момент зазвонил телефон. Это была миссис Йигер. Она хотела знать, когда наконец я покажу ей комнату на Восемьдесят второй улице. А еще она желала мне сообщить, что убита дочь управляющего домом и, по ее мнению, мы должны этим заняться. Она посоветовала мне не мешкая приступить к делу, когда повезу ее смотреть комнату, чтобы лишний раз не ездить. Если вы думаете, что мне следовало заткнуть ее, поскольку телефоны могут прослушиваться, то совершенно правы. Я пытался. И в конце концов мне это удалось.

К тому времени появился Фред, которому открыл Фриц. Я вручил Даркину чек, а Вульф дал инструкции, которые тот выслушал, не моргнув глазом.

Разница в его отношении ко мне и к Вульфу не имеет под собой никакого практического основания. Получая инструкции от меня лично в гнезде разврата, он подозревал, что наше сотрудничество может слишком далеко его завести, и ему это не нравилось. Теперь, когда он имел дело с Вульфом, ни о каком «далеко – близко», «нравится – не нравится» речи вообще не шло.

Давным-давно в голову Фреда забралась и угнездилась там мысль, что Вульфу сойдет с рук абсолютно все. Поэтому он был уверен, что ничем не рискует. Хотел бы я посмотреть, какое у него будет лицо, если Вульф пошлет его в Москву следить за Хрущевым.

Когда раздался звонок в дверь, Фред встал и пересел в кресло около книжных полок, а я пошел открывать.

Меня ждал сюрприз. Джулия Макги стояла на крыльце не одна. Я вернулся, заглянул в кабинет и доложил Вульфу, что вместе с секретаршей пожаловал Эйкен. Патрон сердито взглянул на меня, поджал губы, потом кивнул, и я отправился открывать дверь.

Они вошли. Для президента крупной корпорации Эйкен вел себя крайне предупредительно, пропуская вперед – и в прихожую, и в кабинет – столь незначительную персону, как бывший секретарь бывшего вице-президента.

Вульф стоя дождался, пока они усядутся, Эйкен – в красное кожаное кресло, Джулия – в то, в котором только что сидел Фред.

Первым заговорил Эйкен:

– Вы вызвали мисс Макги. Если в деле возникли новые обстоятельства, следовало в первую очередь уведомить меня. Но я от вас никаких вестей не имел. Если вы имеете что сказать мисс Макги, я тоже хочу это слышать.

Вульф внимательно наблюдал за ним.

– Во вторник вечером я заявил вам, мистер Эйкен, что, возможно, чем менее вы осведомлены о моей работе, тем лучше. Но в данном случае информация вам не повредит. Я и сам, скорее всего, уведомил бы вас до конца дня. Право, даже хорошо, что вы тут оказались. – Он повернул голову: – Фред!

Даркин встал и подошел к столу.

– Посмотри на мисс Макги, – велел ему Вульф.

Фред обернулся к ней, взглянул и отвернул физиономию.

– И смотреть нечего, – буркнул он.

– Узнаёшь ее?

– Конечно. Еще бы мне ее не узнать! Вот эту отметину, – он указал на свою щеку, – оставила она.

– Ну да, во вторник вечером. А до этого ты ее когда-нибудь видел?

– Да, сэр. Я видел ее вечером в воскресенье, когда следил за тем домом на Восемьдесят второй улице. Засек, как она входила в дом. В дверь подвального этажа.

– А как выходила оттуда?

– Нет, сэр. Она могла выйти, когда я отошел позвонить к телефонной будке на углу. Я отзванивался каждый час, согласно инструкции. Или после того, как я ушел спать.

– Ты сказал Арчи во вторник вечером, что видел ее раньше?

– Нет, сэр. Она набросилась на меня, как только заметила, и тут такая свалка началась! А когда Арчи увел ее, я сообразил, что именно эту фифу заприметил в воскресенье. Мне следовало вам сказать, но я понимал, что́ из этого выйдет. Я, значит, пойду свидетелем по делу об убийстве, а вам известно, что́ это такое. Но сегодня утром я решил, что все же надо сказать. Вы мне платите, вы на меня рассчитываете. Вот я и пришел.

– Ты уверен, что видел, как мисс Макги, которая сидит сейчас перед тобой, входила в дом вечером в воскресенье?

– На все сто. Я бы не стал говорить, не будь я уверен. Понимаю, в какую историю влип.

– И поделом тебе! Ты тридцать шесть часов скрывал от меня важнейшую информацию. И получил ты ее, кстати, выполняя мое задание. С этим я разберусь позже. Ступай в гостиную, подожди там.

На Фреда, пока он шел до двери, никто, кроме Вульфа, не смотрел. Мой взгляд и взгляд Эйкена были прикованы к Джулии Макги. Она же пристально разглядывала узор на ковре у себя под ногами.

Когда дверь за Фредом закрылась, Вульф спросил:

– Мисс Макги, за что вы убили его?

– Не отвечайте! – приказал ей Эйкен и обратился к Вульфу: – Вы работаете на меня. Согласно вашей собственной формулировке, вы должны сделать все, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации. Как зовут этого человека?

– Фред Даркин.

– Зачем вы поручили ему наблюдать за домом в воскресенье вечером?

– По просьбе клиента. Строго конфиденциальной.

– Слишком много у вас клиентов. Вы не упоминали об этом во вторник вечером. Вы сказали, что сейчас ничем не заняты.

– Мы обсуждали убийство Йигера, и мне действительно никто не поручал расследовать его. Я оказываю вам любезность, мистер Эйкен. Другие мои дела вас не касаются, если интересы моих клиентов не вступают в конфликт с вашими. Так за что вы убили Йигера, мисс Макги?

Эйкен дернулся было сказать ей, чтобы не отвечала, но передумал и снова обратился к Вульфу:

– Вы пытаетесь взять ее на пушку. Даже если этот ваш Даркин видел, как Джулия входила в дом вечером воскресенья, это еще не значит, что убила она. Возможно, Йигера-то как раз там не было. Как он входил, Даркин видел?

– Нет. Но видел кое-кто другой. Мистер и миссис Сесар Перес. Управляющий и его жена. Не советовал бы вам беспокоить их расспросами сейчас. Они понесли тяжелую утрату: прошлой ночью умерла их дочь. Если не хотите, чтобы связь Йигера с домом обнаружилась, вам лучше предоставить мистеру Гудвину и мне разговаривать с ними.

– Когда пришел Йигер? До мисс Макги или после?

– До. Он прибыл около семи. И опять я оказываю вам любезность, сэр.

– Не ждите благодарности. Итак, если даже правда, что этот ваш Даркин видел, как входила мисс Макги, как она выходила, он не видел. Вы что, обвиняете ее в том, что она в той самой комнате убила Йигера, вынесла его тело на улицу и сбросила в траншею?

– Нет. Я не обвиняю ее – я предъявляю ей факт. – Вульф слегка наклонил голову набок. – Мистер Эйкен, это не я пытаюсь превратить наше сотрудничество в конфликт, а вы. Я еще во вторник вечером сказал вам, что единственный способ сохранить репутацию вашей корпорации – остановить полицейское расследование убийства, найдя приемлемое решение, не связанное с той комнатой. Я могу попытаться изобрести такую версию только в том случае, если буду знать, что́ произошло в действительности. Установлено, что Йигер вошел в комнату около семи часов вечера. И логично предположить, что он был в комнате, когда пришла мисс Макги. Вы решили, что, спросив ее, за что она убила Йигера, я пустился на уловку. Разумеется, это уловка, и очень древняя. Греки прибегали к ней две тысячи лет назад, другие народы – еще раньше. Хорошо, я снимаю этот вопрос и ставлю другой. – Он повернулся к Джулии Макги: – Мисс Макги, мистер Йигер был в комнате, когда вы пришли туда в воскресенье вечером?

Секретарша уже какое-то время не изучала узор ковра. Сейчас она перевела взгляд с Вульфа на Эйкена, и они встретились глазами. Джулия молчала.

– Ладно, ответьте на этот вопрос, – разрешил президент.

Она посмотрела на Вульфа в упор:

– Да, он там был. Точнее, его труп. Он был мертв.

– Где лежало тело?

– На полу. Посреди ковра.

– Вы до него дотрагивались? Передвигали его?

– Я только коснулась волос, около пулевого отверстия. Он лежал на боку с открытым ртом.

– И что вы дальше сделали?

– Ничего особенного. Села на стул, посидела несколько минут и ушла.

– В котором часу вы ушли?

– Точно сказать не могу. Вероятно, где-то около половины десятого. Когда я поднялась туда, было четверть десятого.

– Йигер ждал вас в четверть десятого?

– Нет, он ждал меня в девять. Я опоздала на пятнадцать минут.

– Вы пришли писать под диктовку?

– Да.

– В девять вечера в воскресенье?

– Да.

– Пожалуй, мисс Макги, этим можно пренебречь. Опровергать ложь, которая не существенна для дела, пустая трата времени. Бесполезно говорить вам, что мистер Йигер заказал икру и фазана к полуночи. Вы заметили какие-нибудь следы борьбы?

– Нет.

– А пистолет видели?

– Не видела.

– Вы что-нибудь забрали с собой из комнаты, когда уходили?

– Ничего.

– У вас вообще есть пистолет?

– Нет.

– Может, вы брали его у кого-нибудь?

– Не брала.

– Вам случалось стрелять из пистолета?

– Нет.

– Куда вы направились, выйдя на улицу?

– Домой. В свою квартиру. На Арбор-стрит.

– Вы кому-нибудь рассказывали о том, что увидели?

– Нет. Конечно нет.

– И мистеру Эйкену не рассказали?

– Не рассказала.

– То есть он до сегодняшнего дня не знал, что вы были там в воскресенье вечером?

– Нет. Никто не знал.

– Вы имеете представление о том, что такое гипотетический вопрос?

– Конечно.

– Вот вам такой вопрос. Во вторник вечером вы сказали, что решили руководствоваться интересами корпорации, а не лояльностью мистеру Йигеру, а потому предали его. Значит, если бы…

– Я его не предавала. Просто подумала, что мистеру Эйкену следует знать.

Вульф повернулся к столику, на котором у него лежал толковый словарь Уэбстера, полное издание, открыл его, нашел нужную страницу.

– «Предать – повести себя бесчестно или вероломно по отношению к тому, кто доверился вам».

Закрыв словарь, он развернул свое кресло в прежнее положение.

– Разумеется, Йигер доверился вам и рассчитывал, что вы никому не расскажете о его тайной комнате. А вы рассказали. Тогда если бы – вот это как раз гипотетический момент, – если бы вы отправились туда воскресным вечером не писать под диктовку, но предаваться занятиям, более соответствующим тамошней обстановке, как я должен расценивать ваше отношение к мистеру Йигеру и мистеру Эйкену? Вы пересмотрели свои позиции и решили все-таки сохранить лояльность мистеру Йигеру?

Вопрос нисколько не обескуражил ее. Она ответила не задумываясь:

– Мое отношение здесь ни при чем. Мистер Йигер попросил меня прийти, чтобы писать под его диктовку, и я пришла.

Все-таки она отлично держалась. Если бы я не видел то гнездышко своими глазами, чего доброго, купился бы.

А эта чертовка между тем продолжала:

– Вы попытались взять меня на пушку, спросив, за что я убила его. Так вот, я хотела бы переадресовать вопрос вам: а за что мне было его убивать? Шла писать под диктовку, а заодно прихватила с собой пистолет и застрелила его?

Плечи Вульфа приподнялись на какую-то долю дюйма и тут же снова опустились.

– Я сказал, что можно пренебречь – за несущественностью – целью вашего прихода туда. И мне не хотелось бы вновь поднимать сей вопрос, поскольку это бесполезно. Если у вас имелась причина его убить, вряд ли вы мне ее назовете. Я вообще не питаю особой надежды хоть что-то узнать от вас. Так вы говорите, что пришли туда, увидели его труп и ушли?

Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, вытянул губы трубочкой и тут же подобрал. Снова вытянул и подобрал. И проделал то же еще раз.

В разговор вступил Эйкен:

– Я и сам хотел бы кое о чем спросить мисс Макги, но это подождет. Вы только хуже сделали, раскопав, что он был убит в той самой комнате. Не думаю, что его убила мисс Макги, и не верю, будто вы так считаете. Что вы теперь собираетесь делать?

Ответа не последовало. Вульф продолжал работать губами.

– Он не слышит вас, – пояснил я. – Когда он так делает, то никого и ничего не слышит. Нас тут как будто нет.

Эйкен уставился на моего босса. Потом посмотрел на мисс Макги, но ответного взгляда не дождался.

Наконец Вульф открыл глаза и выпрямился.

– Мисс Макги, – произнес он, – дайте мне ключи. От парадной и лифта.

– Вы слышали, что я вам сказал? – взвился Эйкен.

– Нет. Ключи, мисс Макги!

– Я сказал, что вы сделали только хуже! – Президент шарахнул кулаком по подлокотнику. – Йигер убит в этой комнате! Мисс Макги не убивала его, у нее не было причин убивать, но что, если она все-таки убила? Так-то вы защищаете интересы моей корпорации?

Вульф пропустил гневную тираду мимо ушей.

– Ключи, мисс Макги. Вам они больше не нужны, а положение ваше таково, что упираться не следует. Они у вас с собой?

Секретарша залезла в сумочку, ту самую, что я открывал во вторник вечером, пока ее хозяйка лежала на полу, запеленатая в покрывало, и достала два ключа на связке. Я подошел, взял их у нее, рассмотрел и отдал Вульфу. Он спрятал ключи в ящик и повернулся к Эйкену:

– Как это, скажите на милость, вам удалось возглавить крупную процветающую корпорацию?

Президент изумленно воззрился на Вульфа и потерял дар речи.

– Вы клокочете, брызжете слюной. Утверждаете, что я сделал только хуже. А на службе вы тоже браните подчиненных, стоит им заговорить о проблемах, не ими созданных и, как бы там ни было, требующих решения в интересах дела? Не прибегни я к обману, мы не узнали бы, что Йигер был убит в той самой комнате. Секретаршей или кем-то еще – это другой вопрос. И я мог бы совершить роковой просчет. Да, я вытянул из нее правду хитростью. У меня имелись основания подозревать, что она приходила туда в воскресенье вечером, но ни одного факта, который я мог бы использовать для давления на нее. И тогда я такой факт сфабриковал. Не было у меня никакого клиента. Не поручал я мистеру Даркину следить за домом в воскресенье вечером. Он и близко к тому дому не подходил, а следовательно, не мог видеть, как туда входила мисс Макги. Но теперь я знаю, что она туда приходила и что Йигера убили именно там…

– Ловкий прохвост!

Эйкен вскочил.

– Где та бумажонка, что я подписал? Отдайте мне ее!

– Чепуха.

Экономя энергию, Вульф не дал себе труда даже приподнять голову, чтобы встретить его возмущенный взгляд.

– Сядьте! Вы меня наняли, но уволить меня вы не можете. Я и так ходил по лезвию ножа, утаивая информацию. Теперь, когда я знаю, что Йигера убили в той комнате и есть свидетель, видевший там его труп, я не только уязвим, но серьезно скомпрометирован. Вы лично ничем не рискуете, а я рискую всем. Будь у меня побольше благоразумия, я бы уже звонил в полицию, мистеру Кремеру. А что у вас стоит на кону, скажите на милость? Репутация вашей чертовой корпорации? Фу! Сядьте-ка и расскажите, где находились вчера вечером с девяти до полуночи.

Эйкен был вне себя. Он свирепо двигал подбородком, и сбоку на шее у него билась жилка.

– Не ваше собачье дело, где я был вчера вечером, – процедил он сквозь зубы. – Предупреждаю, Вульф, вы играете в опасные игры. Вы лжете, говоря, что Даркина не было около дома в воскресенье. Как еще вы могли узнать, что мисс Макги туда приходила? Вы так и не сказали мне, как вообще узнали о комнате. И у вас были ключи! А может, этот ваш Даркин поднялся наверх после ухода мисс Макги, нашел тело, вынес его и сбросил в траншею? Похоже, что так и было. А теперь вы шантажируете меня и мою корпорацию – вот как это выглядит. Ладно, еще во вторник вечером было понятно, что парадом командуете вы. И вы пока им командуете, но я вас предупреждаю…

– Благодарю, – вежливо отозвался Вульф и повернул голову к даме: – Мисс Макги, где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

– Не отвечайте, – приказал Эйкен. – Не отвечайте ни на какие вопросы. Мы уходим. Можете ответить мне, но не здесь. Пойдемте.

Она посмотрела на президента, потом на Вульфа, снова на президента:

– Но, мистер Эйкен, я должна ответить! Я должна ответить на этот вопрос. Я же говорила вам, что так и подумала: он хочет видеть меня из-за девушки, из-за Марии Перес. – Это имя она произнесла совсем не так, как сами Пересы. – Я никогда не видела эту девушку, – заявила она Вульфу. – Даже не знала о ее существовании, пока не прочла сегодняшнюю газету. Я не убивала мистера Йигера и ее тоже не убивала. Я ничего о ней не знаю. Вчера я обедала у друзей и провела с ними и другими гостями весь вечер, до полуночи. Их фамилия Куинн, они живут на Восточной Одиннадцатой улице, дом девяносто восемь. Я должна была сказать ему это, мистер Эйкен. Все и без того складывается для меня очень плохо. Я должна была это сказать.

Эйкен смотрел только на Вульфа.

– Так что там насчет девушки? – спросил он.

Вульф покачал головой:

– Если я все равно обману, зачем спрашивать?

На этой ноте разговор и закончился. Много раз клиенты покидали эту комнату в обиде и гневе, удрученные, но никогда я не видел, чтобы кто-то кипел, как Эйкен. И должен признать, кипятился он не без оснований. Ведь парадом, по выражению нашего клиента, командовал Вульф, а между тем президент привык командовать сам.

Он настолько позабыл о хороших манерах, что первым выскочил из кабинета и пронесся по коридору к двери, а когда я взял с вешалки его шляпу и подал ему, он буквально выхватил ее у меня. Мисс Макги предстояли нелегкие полчаса. Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:

– Хорошо, что президенты не подписывают чеки корпорации. Если бы ему пришлось подмахнуть чек для вас, его бы паралич разбил.

– Вот именно: если бы… Как ты понимаешь, мы никогда не были более близки к катастрофе. И к бесчестью.

– Да, сэр.

– Категорически необходимо отыскать убийцу раньше, чем Кремер найдет комнату.

– Да, сэр.

– Мистер и миссис Перес не подведут?

– Нет, сэр.

– Скажи Фрицу, чтобы поставил к обеду прибор для Фреда. И пусть Сол и Орри явятся сюда в два тридцать. Если у них что-нибудь уже намечено на это время, я с ними поговорю. Сам. Мне нужно, чтобы они сегодня пришли.

– Да, сэр.

Я повернулся, чтобы идти.

– Подожди. Та женщина, Мег Дункан, по всей вероятности, вчера вечером играла в театре?

– По всей вероятности. Я могу выяснить.

– До которого часа?

– Спектакль обычно кончается без десяти одиннадцать. Потом ей требовалось разгримироваться и переодеться. Если бы она назначила Марии Перес встречу на одиннадцать тридцать, то могла бы прийти на нее без всякой спешки. Я что-то упустил?

– Нет. Приходится учитывать все вероятности. Инструкции получишь, когда вызовешь Сола и Орри.

Я отправился на кухню предупредить Фрица.

Глава тринадцатая

Разрешите представить вам мистера Сола Пензера и мистера Орри Кетера.

Мистер Пензер – тот, что сидит в красном кресле. Посмотришь на него – ничего особенного: большой нос, маленькие, глубоко посаженные глазки, волосы вечно растрепаны. Я знаю сотни людей, которые, решив так, потом горько об этом пожалели. Хороший оперативник должен много чего уметь, и Сол этими умениями наделен больше всех.

Наружность мистера Кетера, сидящего в желтом кресле слева от Сола, тоже способна ввести в заблуждение. Он и впрямь так красив, как кажется на первый взгляд, но далеко не так умен. Хотя мог бы и поумнеть, если бы не склонность к самолюбованию. Будь мне предложено составить мнение о человеке, понаблюдав его всего за одним занятием, я выбрал бы манеру смотреться в зеркало. А как любуется собой Орри, я видел, и не однажды.

С мистером Фредом Даркином, сидящим рядом с Орри, вы уже встречались.

Мы с Вульфом и Фредом только что отобедали и вернулись в кабинет, где нас ждали Сол и Орри.

За едой я все пытался угадать, какие задания Вульф приготовил для парней, принимая во внимание инструкции, данные мне. Мы дошли до точки, когда для меня вопрос о том, заработаем ли мы гонорар, отошел на второй план. Куда важнее было, удастся ли нам каким-то чудом извернуться и соскользнуть с сука, на котором мы повисли.

Отдавая должное талантам и умениям трех наших внештатных агентов, я не мог себе представить, как они помогут нам снова ощутить под ногами твердую почву. Поэтому мне очень хотелось присутствовать на совещании, но не успел я подойти к своему креслу и развернуть его, как Вульф сказал:

– Ты нам не понадобишься, Арчи. Ты уже получил инструкции.

И тем не менее я сел, заметив:

– Может, я смогу подсказать какие-то подробности?

– Нет. Лучше начинай работать.

Я встал и вышел. А ведь мог бы перед уходом отпустить несколько колкостей. Заметить, например, что имею право знать, каковы мои шансы ночевать сегодня в собственной постели. Однако подобные подковырки могли противоречить намерению Вульфа, если таковое имелось, не раскрывать Солу, Фреду и Орри, насколько плохи наши дела. Поэтому я сохранял бодрую и веселую мину, пока не оказался в прихожей.

У меня была назначена встреча с актрисой в промежутке между тремя и четырьмя. В пять минут четвертого я вошел в холл отеля «Балфур» на Мэдисон-авеню, в районе Шестидесятых улиц, назвал портье свое имя и сообщил, что меня ждет Мег Дункан. Он понимающе посмотрел на меня и осведомился:

– Как там толстяк?

– Повернитесь-ка, – попросил я. – У меня не очень хорошая память на лица, зато на спины – отличная.

– Мою вы не вспомните. Я одно время подрабатывал в «Черчилле». У мисс Дункан что-нибудь пропало?

– Отвечаю на вопросы, пока жду, – сказал я. – Мистер Вульф поживает прекрасно, спасибо. Мисс Дункан никак не может найти свой массивный золотой кастет и подозревает, что его взяли вы.

Он ухмыльнулся:

– Одно удовольствие с вами беседовать. Можете забрать его на обратном пути. А сейчас вам на двенадцатый этаж. Номер двенадцать «дэ».

Я прошел к лифту и поднялся. Двенадцатый номер с литерой «D» располагался в конце коридора. Я нажал кнопку, и через полминуты дверь приоткрылась. Спросили, кто там. Я назвал свое имя. Распахнувшая дверь женщина с массивной челюстью сержанта смерила меня недружелюбным взглядом.

– У мисс Дункан болит голова, – заявила она суровым голосом, очень подходящим к тяжелой челюсти и ко всему ее облику. – Не могли бы вы сообщить мне, в чем состоит…

– Майк! – окликнули из глубины номера. – Это мистер Гудвин?

– Да! Он так говорит.

– Пусть он войдет.

Мужчина не может не ощутить некоторой неловкости, когда является среди дня на деловую встречу с молодой женщиной и застает ее в постели, неглиже, в комнате, затененной венецианскими жалюзи. Да еще когда за ним закрывают дверь снаружи, а хозяйка говорит: «Не болит у меня голова, садитесь» – и похлопывает ладонью по кровати. Неловкости не избежать, даже если вы уверены, что способны контролировать ситуацию. В том-то и беда: вам трудно отделаться от мысли, что не такого поведения ожидали бы от вас братья-мужчины, не говоря уже о сестрах.

Рядом с кроватью стояло кресло, в него я и сел. Она спросила, принес ли я ее портсигар.

– Нет, – ответил я. – Но он все еще хранится в сейфе, и это уже что-то. Мистер Вульф послал меня задать вам один вопрос. Где вы были вчера вечером, с девяти до полуночи?

Если бы она стояла или хотя бы сидела в кресле, то, вероятно, снова набросилась бы на меня с кулаками, судя по тому, как сверкнули ее глаза. Я чувствовал, что это не актерская игра, а порыв души.

– Жаль все-таки, что я не выцарапала вам глаза, – посетовала она.

– Да, я знаю, вы уже говорили. Но я пришел не затем, чтобы услышать это снова в ответ на свой вопрос. Если вы видели сегодняшнюю газету, то, вероятно, обратили внимание на то, что вчера ночью была убита девушка по имени Мария Перес?

– Да.

– И что проживала она в доме сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице?

– Да.

– Так где вы были?

– Вы прекрасно знаете, где я была. В театре. Работала.

– До без десяти одиннадцать. Затем вы разгримировались и переоделись. А дальше?

Она улыбнулась:

– Право, не знаю, что это я завелась… насчет глаз. Хотя теперь как раз знаю. Вы тогда так сжали меня в объятьях, что ребра чуть не переломали, а потом какая-то холодная рыбина. Какой-то… камень бесчувственный.

– Давайте остановимся на чем-нибудь одном: либо рыбина, либо камень. А вообще-то ни то ни другое. Просто сыщик на задании. Я по-прежнему на задании. Кудавы пошли после театра?

– В отель. Пришла и легла в постель. Вот в эту. – Она похлопала ладонью по одеялу. Брукс Аткинсон[23] в «Таймс» высоко оценил ее пластику. – Обычно я иду куда-нибудь поужинать, но вчера вечером слишком устала.

– Вы когда-нибудь видели Марию Перес? Сталкивались с ней в холле, в подвальном этаже?

– Нет.

– Простите, я задал два вопроса сразу. Вы когда-нибудь видели ее или говорили с ней?

– Нет.

Я кивнул:

– Разумеется, вы так отвечаете, надеясь, что и впредь сможете держаться того же ответа. Но очень может быть, что вам придется отказаться от ваших слов. Вот как обстоят дела. Полиция пока не добралась до комнаты. Они все еще не связывают имя Йигера с тем домом. Мистер Вульф надеется, что и не свяжут, по причинам, которые вас не касаются. Он полагает, что, кто бы ни убил Йигера, тот же самый человек разделался и с Марией Перес. И я с ним согласен. Он хочет найти убийцу и раскрыть преступление таким образом, чтобы дом в деле не фигурировал. Если ему это удастся, вам не придется давать свидетельские показания в суде и опознавать свой портсигар. Но он не сможет этого сделать, если не получит нужных фактов, причем быстро.

Я встал с кресла и сел на постель, там, где она хлопала ладошкой.

– Взять хоть вас, например. Я не имею в виду такие факты, как тот, где вы были в воскресенье вечером. У нас слишком мало времени и людей, чтобы проверять алиби. Я спросил вас о вчерашнем вечере, просто чтобы как-то начать разговор. Ваше алиби на вчерашний вечер никуда не годится, но даже если бы вы сказали, что ходили с приятелями в «Сарди» и съели там стейк, это тоже никуда не годилось бы. Приятели могут солгать из дружбы, официанты – из корысти.

– В воскресенье вечером я была на благотворительном представлении в театре «Маджестик».

– Вам пришлось бы очень долго убеждать меня, что вы были там все время и никуда не отлучались, будь у меня серьезные основания полагать, что это вы убили Йигера. Но я не могу и утверждать, что вы его не убивали. Алиби, хорошее или плохое, не то, что мне от вас нужно. Вы говорите, что никогда не видели Марию Перес и не говорили с ней. Вчера ночью ее мать позвонила мне и попросила приехать. Я приехал, осмотрел комнату девушки и нашел целую коллекцию занятных предметов под вторым дном в ящике комода. Среди них были три ваши фотографии. А еще некоторая сумма денег в пятидолларовых купюрах, которую она скрывала от родителей. Я с вами откровенен, мисс Дункан. Я уже сказал вам, что мистер Вульф предпочел бы раскрыть это дело так, чтобы полиция никогда не узнала о комнате и людях, посещавших ее. Но если в полиции узнают о ней – не от нас, – тогда берегитесь. Проблема не только в том, что вы, придя туда, нарвались на мистера и миссис Перес и на меня и забыли там ваш портсигар. Что, если они обнаружат ваши отпечатки пальцев на этих купюрах?

Вот повезло так повезло! Хотел бы я сказать, что двигался в том направлении, куда меня направляло чутье, но начни я приукрашивать свои отчеты, кто знает, куда бы меня занесло? Нет, я просто сидел на краешке ее постели и мел языком. Если Мег Дункан что-то недоговаривала, утверждая, будто после спектакля пошла домой, я хотел по возможности выудить это из нее. Какая удача, что я ввернул про деньги и не упомянул, что фотографии вырезаны из газеты и журнала!

Удача или нет, но это сработало. Она вцепилась в мое колено той самой рукой, которой так пластично жестикулировала на сцене, и воскликнула:

– Боже мой, бумажные деньги! На них остаются отпечатки пальцев?

– А как же.

– Где они?

– В сейфе в кабинете мистера Вульфа. Как и фотографии.

– Я давала ей только одну. А вы говорите – три.

– Две другие – из журнала и газеты. Когда вы дали ей фотографию?

– Я… Я не помню. Так много…

Моя левая рука опустилась на покрывало там, где под ним скрывалась ее нога, точнее, колено. Пальцы, естественно, применились к изгибу, на который легли. Конечно, было бы непростительной ошибкой с моей стороны, если бы я послал руке осознанный приказ, но я его не посылал. Впрочем, и руку я не виню: она всего лишь воспользовалась возможностью, которой не упустила бы ни одна проворная рука.

Отклик оказался стремительней и горячее, чем можно было ожидать. Эта женщина легко уступала наплыву чувств. Она рванулась вперед, я подался навстречу, видимо ожидая, что она вцепится мне в лицо ногтями. Но ее руки обвились вокруг моей шеи, она увлекла меня за собой вниз, и вот я уже почти лежал на ней, по крайней мере от талии и выше, уткнувшись лицом в подушку. Она покусывала мою шею, не больно, так сказать любя.

Время, место и женщина – великолепное сочетание, но тут важны все три компонента. С местом все было в порядке, а вот со временем нет: меня еще ждали дела. Да и в чистоте побуждений женщины я, честно говоря, сомневался. Ее больше интересовали портсигар, фотография и пятидолларовые бумажки, чем я. К тому же мне не по душе, когда на меня давят. Поэтому я просунул ладонь между лицом Мег и своей шеей, отодвинул ее голову, поднял свою, загнул углы подушки и слегка придушил красавицу. Некоторое время она, извиваясь, брыкалась, потом перестала. Я спустил ноги на пол, встал, отступил на шаг и спросил:

– Когда вы дали ей фотографию?

Она судорожно хватала ртом воздух. А как только смогла говорить, выпалила:

– Какого черта вы распускаете руки?!

– Ждете извинений? После того как похлопали по постели, приглашая меня сесть, и нарядились в нечто столь воздушное? Вы же прекрасно знаете, что сквозь эту рубашечку просвечивают соски. Не очень-то умно с вашей стороны пытаться отвлечь меня от работы именно сейчас. У вас ведь не меньше стоит на кону, чем у меня.

Я сел в кресло.

– Послушайте, мисс Дункан. Единственный способ выйти сухой из воды – это помочь мистеру Вульфу поскорее закончить дело. Время поджимает. Возможно, у нас даже дня нет в запасе. Я хочу знать все о фотографии и пятидолларовых купюрах.

Она отдышалась и натянула покрывало до подбородка.

– Все равно… Ваша рука…

– Условный рефлекс. Удивительно, что не обе руки. Так когда вы дали ей фотографию?

– Давно. Почти год тому назад. Она прислала мне записку в гримерную после субботнего утреннего спектакля. Там говорилось, что она видела меня у них в доме и что ей нужны три контрамарки на следующую субботу, для нее и двух подруг. Внизу, под ее именем, стоял адрес. Тот самый адрес… Я велела привести ее в гримерку. Это было невероятно! Никогда не видела такой красавицы. Я решила, что она, что она тоже…

Я кивнул:

– Захаживала в ту комнату. Не думаю.

– Я тоже изменила мнение, когда поговорила с ней. Она сказала, что видела меня внизу дважды и узнала по фотографиям в газетах. Заверила, что никогда никому об этом не рассказывала и не расскажет. И я подарила ей фото с автографом и дала три контрамарки. Это было в июне. В июле мы закрылись на месяц. А в августе она снова пришла на мой спектакль. Она стала еще красивее – что-то невероятное. Ей снова потребовались контрамарки. Я пообещала прислать. И тогда она заявила, что решила брать с меня плату за молчание. Она так и сказала – плату за молчание. Пять долларов в месяц. Я должна была высылать их ей первого числа каждого месяца на почтовое отделение на Восемьдесят третьей улице, станция «Планетарий». А вы? Вы ее видели?

– Да.

– И не удивлены?

– Нет. Я перестал чему-либо удивляться года через два после того, как стал сыщиком, то есть очень давно.

– А я так удивилась. Такая красивая и гордая девушка… Еще какая гордая. И конечно же, я решила, что это только начало. С того дня я стала ждать, что она явится снова – сказать, что пяти долларов в месяц недостаточно. Но она больше не приходила.

– И вы больше никогда ее не видели?

– Нет, но она меня видела. Она тогда объяснила мне, как подглядывает: услышав, что открылась входная дверь, гасит свет у себя в комнате и приоткрывает дверь в коридор, оставляя узкую щель. С тех пор у меня всегда было такое чувство… В общем, не знаю почему, но меня возбуждало сознание, что она наблюдает за мной. – Мег Дункан снова похлопала ладонью по постели. – Сядьте же.

Я поднялся:

– Нет, мэм. Мне еще труднее. Я только сильнее напрягаюсь, когда вы вот так натягиваете покрывало до подбородка. Я же знаю, что́ там, под ним. У меня дела. Сколько пятидолларовых бумажек вы ей послали?

– Я не считала. Разговор состоялся в августе, так что первую я послала первого сентября, а потом посылала каждый месяц.

Покрывало соскользнуло.

– А в мае? Двенадцать дней назад?

– Да.

– Получается девять месяцев. Деньги в сейфе у мистера Вульфа. Я пообещал миссис Перес когда-нибудь вернуть их, но раз это плата за молчание, вы имеете право подать иск.

Я шагнул к ней, протянул руку, обхватил пальцами ее ногу и легонько сжал.

– Видите? Рефлекс. Так что я лучше пойду.

С этими словами я повернулся и вышел. Как только я оказался в прихожей, невесть откуда появилась Майк, сержант в юбке. Но дверь она предоставила мне открыть самому. Внизу, в холле я бросил портье:

– Расслабьтесь. Пропажа нашлась в шкатулке с драгоценностями. Горничная решила, что это серьги.

Полезно поддерживать добрые отношения с привратниками. Когда я вышел на улицу, мои часы показывали 3.40, так что Вульф, скорее всего, был у себя в кабинете. Я нашел телефонную будку и набрал номер.

– Да? – откликнулся Вульф. Ни за что не станет отвечать по телефону как положено.

– Это я. Звоню из автомата на Мэдисон-авеню. Деньги, заплаченные шантажисту, обычно возвращают обратно. Купюры принадлежат Мег Дункан. Мария Перес засекла ее внизу год назад и потом девять месяцев тянула из нее по пять баксов в месяц. Одна из крупнейших акций вымогательства в истории преступного мира. Мег Дункан вчера вечером играла спектакль, а из театра сразу отправилась в отель и легла в кровать. Я видел эту кровать и даже сидел на ней. Возможно, она сказала правду, вероятность – процентов девяносто пять. Отсюда минут восемь ходьбы до дома Йигера. Мне сходить сначала туда?

– Нет. Миссис Йигер звонила, и я сказал ей, что ты будешь между пятью и шестью. Она ждет тебя, чтобы ты отвез ее посмотреть на ту комнату. Учти, это твоя проблема.

– Будто я не знаю. Когда я заходил утром, вы сказали, что, возможно, захотите прикомандировать меня к Солу, Фреду или Орри.

– Я думал об этом, но нет. Действуй!

Стоя у края тротуара и пытаясь поймать такси, я размышлял о том, как причудливо сочетались в Марии практическая жилка и тонкая душевная организация. Действительно, не станешь ведь хранить фотографию с автографом человека, у которого вымогаешь деньги? Дарительница наверняка написала на снимке что-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями» или «всего самого доброго». И когда она превращается в твою жертву, нужно совсем не иметь совести, чтобы по-прежнему хранить такой дар.

Глава четырнадцатая

Я не договаривался о встрече с мистером или миссис Остин Хок. Во-первых, не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, предпочел бы побеседовать с кем-то одним из них, неважно с кем, с глазу на глаз. Так что, нажимая на кнопку в парадной дома номер шестьдесят четыре по Эдем-стрит, я не знал даже, есть ли кто в квартире. Но судя по всему, кто-то там был, раз послышался щелчок.

Я толкнул дверь, вошел и поднялся по лестнице. На сей раз меня встретили не на пороге. Он стоял на площадке между первым и вторым этажами. Когда я поднялся до нее, Хок отступил на шаг. Он явно не был рад меня видеть.

– А я снова к вам, – вежливо сообщил я. – Ну как, нашли вчера жену?

– Что вам нужно? – резко спросил он.

– Ничего особенного. Задать пару вопросов. Вскрылись кое-какие новые обстоятельства, которые немного все осложняют. Возможно, вы в курсе. Я про убийство девушки по имени Мария Перес.

– Нет. Я сегодня не выходил. Не просматривал газет. Кто такая Мария Перес?

– Точнее будет сказать, кем была Мария Перес. А как же радио?

– Не включал. Так кто она была?

– Дочь человека, который видел вас, когда вы входили в дом на Восемьдесят второй улице. Ее тело нашли вчера ночью на Северном речном пирсе. Застрелена между девятью вечера и полуночью. Мистер Вульф интересуется, как вы провели вчерашний вечер. Вы и ваша жена.

– Ни хрена себе! – выдохнул он.

Мои брови поползли вверх от изумления. Это он явно не у Роберта Браунинга почерпнул. Не знаю, может, так выражались драматурги-елизаветинцы? Должен признаться, ничего в них не смыслю.

Откуда бы он этого ни набрался, передо мной стоял совсем другой Остин Хок. Не тот, которого я вчера днем пожалел. И дело было не только в словечке, которое он отпустил. И лицо стало другим, и манера держаться. Этот Хок никого не молил о снисхождении.

– Итак, – сказал он, – вы хотите знать, как моя жена провела вчерашний вечер? Что ж, спросите ее сами. Пойдемте.

Он повернулся и пошел к своей квартире. Я шагал за ним. Дверь была открыта. Прихожей тут не имелось. Перешагнув порог, вы сразу попадали в небольшую комнату, обставленную как гостиная, вот только стены тут были сплошь уставлены книжными стеллажами. Он прошел к двери в противоположной стене, открыл ее и сделал мне знак войти. Я вошел, шагнул и остолбенел.

Он убил ее. Нет-нет, конечно, не следует делать поспешных выводов, я всегда этим грешил. Во второй раз за день я видел женщину в постели, только эта была укрыта с головой. И не одеялом. Простая белая простыня повторяла очертания ее неподвижного тела. Труп. Я стоял и смотрел, а Хок, выйдя у меня из-за спины, приблизился к постели и заговорил:

– Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью убили девушку. – Он повернулся ко мне: – Как, говорите, ее звали?

– Мария Перес.

Он снова отвернулся:

– Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что́ ты делала вчера вечером между девятью и полуночью. И я подумал, что будет лучше, если ты сама ему скажешь. Вы вчера виделись там, в том доме. И я решил, почему бы вам не увидеться и сегодня?

Из-под простыни донеслось сдавленное бормотанье (я бы не узнал ее голоса):

– Нет, Остин, я не буду ничего говорить.

– Еще как будешь. Ты опять за старое?

Он стоял буквально в шаге от кровати. Взявшись за край простыни, он потянул ее на себя.

Мне случалось видеть трупы, которые выглядели лучше. Правая сторона ее лица была, мягко говоря, не в порядке, но не шла ни в какое сравнение с левой. Глаз заплыл и не открывался, а распухшие щека и подбородок имели цвет парной телячьей печенки. Изящно изогнутые полные губы превратились в разбухшие лиловые валики.

Она лежала на спине. На ней была сорочка на бретельках, и, судя по виду плеч и предплечий, лечь на бок ей было бы трудно. Я не смог бы сказать, куда смотрит ее открытый глаз.

Хок, все еще держа в руке простыню, повернулся ко мне.

– Как я говорил вам вчера, – продолжал он, – мне хотелось дать ей понять, что я все знаю, но язык не поворачивался. Я боялся того, что могло произойти, когда я наконец выскажусь. И вот это произошло. – Он снова обратился к жене: – Гудвин хочет знать, где ты была вчера между девятью часами и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.

– Я была здесь, – еле слышно прошелестела она, но я понял. – Там же, где и сейчас. К девяти часам я уже была такая.

– Муж оставил вас здесь в подобном состоянии?

– Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.

– Хрен бы я ее оставил, – заявил мне Хок. – Я ушел от вас с Вульфом, отправился сюда. Она была здесь. С тех пор я никуда отсюда не выходил. Вы ее повидали, она вам ответила. Теперь уходите.

– Она, конечно, ваша жена, не моя, – заметил я, – но вы врача вызвали?

– Нет. Как раз набивал грелку льдом, когда вы позвонили.

Я заставил себя еще раз посмотреть в ее сторону:

– Прислать вам доктора, миссис Хок?

– Нет, – ответила она.

– Пришлите лучше ей бутылку шампанского, – посоветовал он.

Я так и сделал. То есть прислал шампанское, но только не ей. Отчитавшись Вульфу по телефону о визите к Хокам и сообщив, что еду к миссис Йигер, я шел к Седьмой авеню, намереваясь поймать такси, и увидел винный магазин. Зашел, спросил, есть ли у них «Дом Периньон», и получил утвердительный ответ. Я велел послать бутылку мистеру Остину Хоку, в дом номер 64 по Эдем-стрит, и вложил в упаковку карточку, на которой написал: «С наилучшими пожеланиями от Арчи Гудвина». Цену шампанского я отнес по ведомству личных дел и не стал включать в список служебных расходов. А потом долго гадал, что́ он сделал с бутылкой: выбросил в мусорное ведро, выпил сам, распил с женой?

Было две минуты шестого, когда я отпустил такси у дома номер 34 по Восточной Шестьдесят восьмой улице и огляделся, прежде чем войти. Вот здесь три дня назад все началось. Тут, во втором ряду, стояла полицейская машина, а за рулем сидел водитель Пэрли Стеббинса. За углом закусочная, откуда я звонил Лону Коэну. Войдя в вестибюль и собираясь нажать на кнопку звонка, я на секунду задумался: знал бы я, что́ случится дальше, дал бы Майку Коллинзу те добавочные сорок баксов или нет? И не смог себе ответить, ведь я до сих пор понятия не имел, что́ будет дальше.

Про Вульфа не скажу, а меня больше всех остальных интересовала миссис Йигер: где она была вчера вечером? Вдовы, наследующие убитым мужьям, всегда заслуживают внимания, а эта к тому же была в курсе, что муженек ее не просто обманул, но обманывал постоянно.

Если она искренне предпочитала ничего не замечать, что ж, весьма благородно с ее стороны. А если притворялась? Тогда это просто удобная линия поведения. Может, она без всякой задней мысли хотела посмотреть на комнату, пошла на поводу у вполне естественного любопытства. А вдруг это притворство чистой воды? Вдруг она уже видела комнату в воскресенье вечером, когда приходила туда убить изменника? В таком случае налицо опять-таки ловкий ход.

Ее алиби на вечер убийства Йигера, обнародованное в прессе, – была за городом, в Нью-Йорк вернулась только в понедельник утром, – могло сильно полинять в глазах полиции. Подозреваю, что так и случилось, раз уж Кремер вчера пустил за ней «хвост».

Одно свидетельствовало в пользу вдовы: она не лежала в постели, когда я пришел. Горничная в униформе провела меня в гостиную, раз в шесть больше, чем у Хоков. И через пару минут появилась Клиентка Номер Четыре. Я поднялся со стула. Она остановилась в дверях и сказала:

– Вы точны. Пойдемте.

На ней были шляпка и меховой палантин, на сей раз не норковый.

– Мы куда-нибудь собираемся? – спросил я, подходя к ней.

– Конечно. Вы покажете мне ту комнату. Машина ждет.

– Боюсь, что сейчас не самое подходящее время, миссис Йигер. После того, что случилось. Присядьте, я расскажу вам почему.

– Вы можете рассказать мне в машине. Вчера вы обещали, что отвезете меня сразу, как только сможете.

– Знаю. Я пытался дозвониться до вас вчера, в десять вечера, но мне это не удалось. Вас не было дома?

– Разумеется, была. У меня были мой сын, дочь и несколько друзей. – Она решительно направилась к двери. – Пойдемте.

– «Плевать на мины!»[24] – произнес я ей в спину.

Она резко повернулась. Для такой колоды она была довольно проворна.

– Что вы сказали?

– Я сказал: «Плевать на мины». Возможно, это ваш девиз, но не мистера Вульфа и не мой. Я пришел предупредить, что мы пока не можем поехать туда. Прошлой ночью дочь управляющего домом…

– Да, я знаю. Мы говорили об этом по телефону. Ее убили.

– Вот именно. И очень возможно, что убил тот же человек, который застрелил вашего мужа. Кстати, если помните, мистер Вульф допускает возможность того, что это вы убили мужа. А значит, он допускает и то, что вы убили Марию Перес. Вот почему я спросил, где вы были вчера вечером. Вы провели весь вечер здесь с сыном, дочерью и друзьями? До полуночи?

– Да. Как я уже говорила вчера, давно прошло то время, когда мне хотелось убить Тома. Вы ведь не полные идиоты, правда?

– Нет, не полные. Хорошо, вы не убивали ни его, ни ее. Когда-нибудь я с удовольствием отвезу вас посмотреть на ту комнату. Но не сегодня. Это слишком рискованно. Убита девушка, которая там жила. В любое время дня и ночи туда может нагрянуть если не полиция, так помощник окружного прокурора, чтобы расспросить родителей убитой или жильцов. За домом, возможно, установлена слежка. Если увидят, как вы или я, а уж тем паче мы оба, входим в дом, или застанут нас там, пиши пропало. Можно будет поставить жирный крест не только на том, для чего Вульфа нанял Эйкен, но и на том, для чего его наняли вы. И еще одно: за вами, возможно, по-прежнему следят.

– Они не посмеют.

– Неужели? Но ведь посмели же, не так ли? Нам придется повременить. Комната никуда не денется.

– Вы отвезете меня туда или нет?

– Не сейчас. Не сегодня.

– Я так и знала! Никакой комнаты не существует.

– Еще как существует. Я ее видел. Несколько раз.

– Не верю. – Маленькие острые глазки впились в меня. – Комнату выдумал Бенедикт Эйкен, или Ниро Вульф, или вы. Вы меня дурачите. Я заподозрила это еще вчера, а сегодня убедилась. Убирайтесь вон из моего дома! Я позвоню окружному прокурору.

Я наблюдал интереснейшее явление. Оказывается, два подбородка могут выражать незыблемую решимость не хуже, чем один. Мне не удалось бы ее разубедить, не стоило и пытаться. И все же я сделал один заход:

– Вы смотрите мне в глаза, миссис Йигер. Я похож на лгуна?

– Да.

– Ладно, тогда придется показать вам комнату. Вы сказали, машина ждет. И водитель?

– Естественно.

– Делать нечего. Если за вашим домом следят, им даже не понадобится ехать за нами, чтобы узнать, куда мы направляемся. Разве что ваш шофер – герой, который не скажет слова даже под пыткой. Выйдем вместе, это ничего, и пойдем по направлению ко Второй авеню. Вы подождете на углу. Когда я подъеду на такси, вы сядете в машину. Сами убедитесь, существует комната или нет.

Маленькие глазки смотрели с недоверием.

– Очередной подвох?

– К чему спрашивать, если я лгун? Разумеется, я собираюсь вас похитить. Захватить, как мы это называем.

Ей потребовалось секунды четыре, чтобы принять решение.

– Хорошо, идемте, – выпалила она и направилась к двери.

Она задержалась, чтобы переговорить с шофером, стоявшим около черного «линкольна», потом последовала за мной до угла.

Дальше я принял все обычные меры предосторожности, в частности прошел квартал, прежде чем взять такси. Потом посадил ее на углу. Заставил таксиста петлять, пока не удостоверился, что за нами нет «хвоста», а после высадить нас на Мэдисон-авеню, в районе Семидесятых.

Когда первое такси скрылось из виду, я поймал второе, велел ехать на угол Восемьдесят второй и Амстердам-авеню, а по прибытии туда – проползти еще квартал по направлению к площади Колумба. На Колумба, убедившись, что полиции нет, я велел ехать обратно по Восемьдесят первой улице к Амстердам-авеню и остановиться на углу.

Там я расплатился и повел миссис Йигер в аптеку. Дабы окончательно рассеять ее подозрения, что это очередная хитрость, я предложил ей войти со мной в телефонную будку. Она стояла рядом, пока я набирал номер и разговаривал, и вот что услышала: «Миссис Перес? Это Арчи Гудвин. Я звоню из аптеки за углом. Надеюсь, мы по-прежнему друзья? Хорошо. Полиция была? Нет, не сказали? Хорошо… Нет, это нормально, что они отвезли вас в город и предложили подписать заключение. Это нормально, они всегда это делают. Сейчас никого нет? Хорошо. Я подойду с одной дамой. Мы будем через две минуты, поднимемся наверх. Мы ненадолго. Возможно, я позвоню вам вечером или заеду… Нет, но надеюсь, что скоро будут… Абсолютно. Я работаю на вас».

Когда я повесил трубку, миссис Йигер спросила:

– Кто это был?

– Мать той девушки, которую убили прошлой ночью. Раз вы ее не убивали, тут не может быть никакого конфликта интересов. Пойдемте.

Мы прошли квартал к Восемьдесят второй, завернули за угол, прошагали к дому 156 и вошли через дверь подвального этажа. В холле нас никто не встретил, дверь в комнату Марии была закрыта. Вторым ключом я отпер дверь лифта, и мы поднялись наверх.

Не будучи психологом или социологом, я не взялся бы судить, какой должна быть нормальная реакция респектабельной вдовы средних лет с двойным подбородком на приют беззаконной страсти, где ее муж предавался внебрачным развлечениям, но готов побиться об заклад, что поведение миссис Йигер было далеко от нормы.

Когда я включил свет, она сделала пару шагов, остановилась, медленно повернула голову направо, еще медленнее – налево, потом обратилась ко мне.

– Приношу свои извинения, – сказала она.

– Извинения приняты, – кивнул я. – Забудем.

Она сделала еще несколько шагов, остановилась, еще раз огляделась, вновь повернулась ко мне:

– Ванной нет?

Я поверил только потому, что слышал это собственными ушами. Вы не располагаете даже этим преимуществом.

– Есть, конечно. Вон там, в конце. А кухня – с этой стороны. – Я показал. – Надо нажать на эту вот золотую пластинку. – Я повернулся и махнул рукой в сторону кухни. – А там, где шелк присборен, он скрывает за собой выдвижные ящики.

На этом разговор закончился, но осматривала комнату она еще более получаса. Сначала знакомилась с картинами, не бегло, а очень внимательно, переходя от одной к другой, запрокидывая голову, чтобы разглядеть те, что висели высоко. Никаких комментариев.

Когда миссис Йигер отодвинула занавеску и начала выдвигать ящики, я уселся в кресло. Она не рылась в ящиках, ничего оттуда не доставала. Нагнулась, чтобы лучше рассмотреть ковер. Придирчиво оценила обивку стульев и кушеток. Вертела головой, ища скрытые источники света. Откинула угол покрывала, чтобы посмотреть на постельное белье, а потом отогнула обратно, приводя королевское ложе в порядок. Не менее пяти минут провела на кухне и еще больше – в ванной. Ванную она оставила напоследок.

Выйдя оттуда, вдова взяла с кушетки свой палантин и нарушила затянувшееся молчание:

– Вы верите, что Джулия Макги приходила сюда, чтобы писать под диктовку?

– Нет, – признался я. – А вы?

– Конечно нет. Почему, как вы думаете, человек, который убил моего мужа, застрелил эту девушку?

– Сложно сказать. Замечу только, что это не просто догадка.

– Где ее мать? Я хочу поговорить с ней.

– Лучше бы не сейчас.

Я направился к лифту, и она последовала за мной.

– Ее это очень подкосило. Как-нибудь в другой раз.

Потом я пытался понять – просто чтобы прояснить для себя ситуацию, – где мы были, когда раздался звонок в дверь подвального этажа. Должно быть, входили в лифт, а может, уже ехали вниз. Во всяком случае, я не слышал звонка.

Мы успели выйти из лифта и были на полпути к выходу, когда справа появилась миссис Перес – показалась из той двери, откуда они с Марией вышли на зов мистера Переса, когда я был здесь в первый раз. Она приблизилась к входной двери и открыла ее.

Как уже говорил, звонка я не слышал и решил, что она хочет выйти. Но она не собиралась выходить. Мы с миссис Йигер как раз подходили к двери, когда сержант Пэрли Стеббинс произнес:

– Простите, что беспокою, миссис Перес, но…

Увидел нас и осекся.

Человеческий ум способен совершать безумные кульбиты. Мой, вместо того чтобы спешно искать выход из положения, использовал оставшуюся десятую долю секунды, чтобы сообщить мне, как нам повезло: когда мы вышли из лифта, Стеббинса, слава тебе господи, еще не было в холле рядом с миссис Перес. Сознание, что тебе везет, очень поддерживает.

– Ты? – изумился Стеббинс и переступил порог. – Миссис Йигер?

– Мы собирались уходить, – сообщил я. – Заглянули потолковать с миссис Перес.

– О чем?

– О ее дочери. Полагаю, тебе известно, что миссис Йигер наняла мистера Вульфа для поисков убийцы мужа? Она вчера говорила об этом Кремеру. У нее и у самой есть вкус к расследованиям. Прочитав сегодня в газете, что Мария Перес, жившая в том же квартале, на той же улице, где обнаружили тело мистера Йигера, также убита выстрелом в голову и что ее тело тоже перевезли и бросили в другом месте, она подумала, что два эти убийства, возможно, как-то связаны между собой. И мистер Вульф также допускает подобную возможность, как и я. У миссис Йигер возникла идея, что Мария Перес могла видеть, как убийца опускал тело мистера Йигера в траншею. Вдруг в это самое время девушка возвращалась домой или выглянула из окна своей квартиры? Кое в чем наши мнения, конечно, разошлись. И все же мистер Вульф решил, что мне полезно будет побеседовать с матерью или отцом Марии. А миссис Йигер пожелала меня сопровождать. Вот будет любопытное совпадение, если окажется, что и ты пришел сюда за тем же самым, правда?

Городя все это, я прекрасно понимал, какую несуразицу несу. В возведенной мной на скорую руку конструкции просматривалось несколько откровенно слабых мест. И главное, подобная разговорчивость была мне вовсе не свойственна.

При других обстоятельствах на вопрос Стеббинса, о чем мы собирались потолковать с миссис Перес, я, скорее всего, ответил бы: «О погоде» – или что-то еще в том же духе. И Стеббинс это прекрасно знал.

Никогда прежде я не снисходил до долгих и подробных объяснений, а сейчас поневоле в них пустился, чтобы дать подсказку миссис Йигер и миссис Перес. Скорее всего, это сулило полный провал, но оставался шанс, что дамы мне подыграют и помогут выпутаться.

На самом деле все прошло лучше, чем я ожидал. Обремененный многими знаниями о доме и комнате наверху, я уже не мог себе представить, что Стеббинс-то ровно ничего о них не знает. Отдел по расследованию убийств и окружная прокуратура вот уже три дня остаются при убеждении, что Йигера убили в другом месте, а сюда привезли и сбросили в траншею просто потому, что она встретилась на пути и как нельзя лучше для этого подходила. У них нет никаких причин связывать его смерть с этим домом.

Надо признать, миссис Йигер повела себя как ангел. Она не сыграла бы лучше, даже если бы я час ее натаскивал. Вдова протянула руку несчастной матери и сказала подходящим к случаю тоном:

– Благодарю вас, миссис Перес. Мы обе потеряли дорогих нам людей. Мне нужно идти, я уже опаздываю. Мы не собирались отнимать у вас так много времени. Было очень любезно с вашей стороны уделить нам внимание. Я вам позвоню, мистер Гудвин, или вы мне звоните.

Дверь все это время была открыта, и она вышла. Так бы и расцеловал ее в оба подбородка!

Стеббинс смотрел на меня, явно подавляя желание дать мне пинка в обе ягодицы, но другого нельзя было и ожидать.

– О чем вы расспрашивали миссис Перес? И что она вам ответила? – спросил он сварливым тоном.

Пэрли откровенно грубил, и это тоже было в порядке вещей. Мы с Вульфом всегда так на него действуем. Вульф особенно.

Вопрос был хороший. Я так обрисовал ситуацию, что получалось, мы пришли спросить миссис Перес о том, где была ее дочь в воскресенье вечером. Отличный вопрос.

И я вернулся к прежним стереотипам поведения:

– Ну а как ты думаешь, о чем я ее расспрашивал? Хотел узнать, не могла ли ее дочь случайно увидеть, как некто опускает тело Йигера в яму, а потом лезет туда сам, чтобы укрыть труп брезентом. Что до ее ответа, у тебя есть возможность получить его из первых рук. Она здесь.

– Я тебя спрашиваю! – Стеббинс далеко не дурак.

– А я подожду с ответом. Я ничем не обязан миссис Перес. Она имеет право сама решить, что́ ответить на вопрос официального лица. Миссис Йигер и я – частные лица. А ты у нас полицейский.

И черт возьми, миссис Перес тоже не растерялась! Конечно, она сыграла не так блестяще, как миссис Йигер, но более чем удовлетворительно.

– Я просто сказала им правду, – ответила она Стеббинсу. – Если бы моя дочь увидела что-нибудь подобное в воскресенье, она бы мне сказала. Значит, она ничего такого не видела.

– Она весь вечер была дома?

– Да. К ней пришли две подруги, они смотрели телевизор.

– В котором часу пришли ее подруги?

– Около восьми вечера.

– А когда ушли?

– Сразу после одиннадцати. Когда закончилась программа, которую они всегда смотрят по воскресеньям.

– Ваша дочь выходила с ними?

– Нет.

– Она вообще отлучалась из дома в тот вечер?

– Нет.

– Вы уверены?

Она кивнула:

– Уверена. Мы всегда знали, где она.

– Но вчера вечером вы этого не знали. И в тот вечер, в тот воскресный вечер, она в любой момент могла пойти в гостиную и посмотреть в окно. Могла ведь?

– Да с чего бы? С чего ей выходить в гостиную?

– Не знаю, но могла. – Стеббинс повернулся ко мне: – Так, Гудвин, отвезу-ка я тебя в управление. Расскажешь обо всем этом инспектору.

– О чем? И что рассказывать?

Он выпятил подбородок:

– Послушай-ка, умник, в понедельник днем ты начал наводить справки о человеке, который тогда был уже мертв. За два часа до обнаружения трупа! Потом Кремер, явившись к Вульфу, застает у него вдову, и инспектору вешают обычную лапшу на уши. Вдова наняла Вульфа, чтобы найти убийцу мужа, что, может, и не против закона, но точно против полиции Нью-Йорка. Я прихожу сюда по поводу другого убийства, и нате вам: ты тут как тут, да не один, а с вдовой. Ты объявляешься в доме, где жила убитая девушка, и беседуешь с ее матерью. Так что или ты едешь со мной по доброй воле, или я арестую тебя, как важного свидетеля.

– Я арестован?

– Нет. Я сказал – или.

– Хорошо, когда есть выбор, – заметил я, достал из кармана монетку в двадцать пять центов, подбросил ее, поймал и взглянул. – Ты выиграл. Пошли.

Это было мне на руку – увести его подальше от миссис Перес и от дома. Поднимаясь по трем ступенькам до тротуара, я подумал, насколько иначе все обернулось бы, если бы он пришел на тридцать секунд раньше или мы покинули бы гнездо разврата тридцатью секундами позже. Забираясь в полицейскую машину, я широко зевнул. Я спал три часа и весь день собирался от души зевнуть, да все некогда было.

Глава пятнадцатая

Через шесть часов, в половине второго ночи, я сидел на кухне и уплетал черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину и сыр бри, запивая все это молоком и просматривая утренний выпуск пятничной «Таймс», купленный по пути из окружной прокуратуры домой.

Я был совершенно измотан. И день выдался непростой, а уж вечером, когда я час провел в обществе Кремера и еще четыре часа в компании парочки помощников окружного прокурора, мне пришлось совсем туго.

Это здорово напрягает, когда ты должен ответить на тысячу профессионально задаваемых вопросов и при этом постоянно держать в голове три обстоятельства. Первое: твои ответы призваны возвести толстую стену между фактами, которые уже известны стражам закона, и теми, которых они, даст бог, никогда не узнают. Второе: ты отвечаешь под протокол, и это может подвести тебя под статью, от которой потом не отвертишься. Третье: одно неверное слово – и все пропало.

Из всех допросов, которые мне учиняли в убойном отделе и окружной прокуратуре, этот был самый худший. И перевести дух я смог всего дважды. Сперва меня оставили в покое минут на десять, позволив сжевать через силу несъедобный сэндвич с ветчиной и выпить пинту обезжиренного молока. Потом – около десяти вечера – я объявил, что либо мне дают возможность сделать телефонный звонок, либо пусть запирают на ночь. Тут они уступили.

Если кто думает, что в учреждениях, стоящих на страже правопорядка, телефоны-автоматы не прослушиваются, пусть остается при своем заблуждении. У меня иное мнение на сей счет. Так что, дозвонившись до Вульфа и сказав ему, где нахожусь, я повел разговор очень осторожно. Сообщил о встрече со Стеббинсом, довел до сведения босса, что Кремер и окружная прокуратура, как обычно, считают, будто я утаиваю информацию, которую они имеют право знать, хотя, как прекрасно понимает Вульф, это чистый абсурд.

В ответ я услышал, что босс уже знает о моей встрече со Стеббинсом. Ему звонила миссис Йигер, он попросил ее приехать, и они все обсудили. Не велеть ли Фрицу время от времени разогревать тушеные почки? Не стоит, отозвался я, посижу на диете.

В конце концов, без четверти час, меня отпустили. Когда я добрался домой, свет уже нигде не горел и никакой записки с указаниями у себя на столе я не обнаружил.

Подзаправившись хлебом, осетриной и сыром и узнав из «Таймс», что окружной прокурор питает надежду в скором времени доложить о подвижках в расследовании убийства Йигера, я потащился к себе наверх. Много лет назад я поклялся своему дантисту никогда не ложиться спать, не почистив зубы, но в ту ночь нарушил клятву.

Поскольку все свои поручения я выполнил, а новых не получил и мечтал хорошенько отоспаться, наверстав упущенное, то не стал заводить будильник. Когда наутро я продрал глаза, часы показывали 9.38. Вульф, вероятно, уже позавтракал и отправился наверх, к орхидеям.

Поваляться в постели еще минут десять мне не повредило бы, но поскольку я терпеть не могу мчаться по делам, сражаясь с застящей взгляд, как туман, утренней сонливостью, то собрал волю в кулак и согнал себя с постели.

В 10.17 я вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра и получил свой апельсиновый сок. В 10.56 допил вторую чашку кофе, поблагодарил Фрица за бекон и омлет с абрикосами и отправился в кабинет разбирать почту.

Спустился лифт, в кабинет вошел Вульф, пожелал мне «доброго утра» и поинтересовался, не было ли письма от Хьюитта по поводу ликасты нежнейшей. Верен себе. Раз я здесь, значит, меня не упрятали в каталажку, как важного свидетеля. Не побеспокоил его до одиннадцати – не имею, стало быть, никакой срочной информации. Мог бы, по крайней мере, поинтересоваться, долго ли меня мурыжили правоохранители. Вскрывая очередной конверт, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.

– Сколько продержали? – спросил наконец он.

– Всего три часа после того, как я звонил вам. Домой добрался в начале второго.

– Нелегко пришлось, наверно?

– Были моменты… Я отказался подписать протокол.

– Неглупый ход. Приемлемо. Миссис Йигер рассказала мне о твоей импровизации перед мистером Стеббинсом. На нее этот номер произвел сильнейшее впечатление. Приемлемо.

Два «приемлемо» в одном разговоре – это рекорд.

– Ничего особенного, – поскромничал я. – Всего лишь присущие мне здравый смысл и осмотрительность. Выбор был невелик: или воспользоваться ими, или застрелить его.

Я подал ему почту.

– Будут указания?

– Нет. Выжидаем.

Он нажал на кнопку, дал один длинный и один короткий звонок, вызывая Фрица с пивом, и занялся почтой. Я сел, зевнул, достал блокнот, готовясь отвечать на письма.

Зазвонил телефон. Лон Коэн интересовался, приятно ли я провел вечер в окружной прокуратуре и как это меня освободили под залог среди ночи. Я ответил, что подозреваемых в убийстве под залог не выпускают, так что я просто выпрыгнул в окно и теперь нахожусь в бегах.

Когда я повесил трубку, Вульф уже был готов диктовать, но не успел я повернуть кресло и взять блокнот, как телефон ожил снова. Это был Сол Пензер. Он хотел говорить с Вульфом. Поскольку Вульф не сделал мне знака уйти, я остался и все слышал.

– Доброе утро, Сол.

– Доброе утро, сэр. Нашел. Верняк.

– Точно?

– Да, сэр. Мастерская на Семьдесят седьмой улице, около Первой авеню. Дом триста шестьдесят два, Восточная Семьдесят седьмая улица. Зовут Артур Уэнгер. – Сол повторил имя по буквам. – Узнал его по фотографиям. Он уверен. День точно не помнит, но на прошлой неделе, то ли вторник, то ли среда, утром. Я в телефонной будке за углом.

– Приемлемо. Он нужен мне здесь, чем скорее, тем лучше.

– Боюсь, не захочет ехать. Он один в мастерской. Десять долларов, возможно, решили бы вопрос, но вы же знаете, как это бывает: его же спросят, давали ли ему деньги.

– Не спросят. А если спросят, значит, плохи мои дела. Дай сколько угодно: десять, двадцать, пятьдесят долларов – неважно. Когда ты его привезешь?

– Через полчаса.

– Приемлемо. Жду.

Они положили трубки. Вульф взглянул на часы и распорядился:

– Вызови мистера Эйкена.

Я набрал номер «Континентальных пластиков». Мистер Эйкен на совещании, беспокоить его не разрешается. Я услышал это сначала от женщины, которая разговаривала со мной довольно вежливо, а потом от мужчины, явно считавшего, что и его беспокоить никак нельзя.

Единственное, чего мне удалось добиться, это обещания передать сообщение мистеру Эйкену не позднее чем через пятнадцать минут. Я был краток и велел передать: «Позвоните Ниро Вульфу срочно».

Через девять минут раздался телефонный звонок, и вежливый женский голос попросил соединить с мистером Вульфом. Я таких вещей никому не спускаю – не спустил бы, даже если бы звонили от президента не какой-то там корпорации, а Соединенных Штатов. Поэтому в ответ я потребовал соединить меня с мистером Эйкеном, и она не стала упираться. Через минуту он отозвался, и я сделал знак Вульфу взять трубку.

– Мистер Эйкен? Ниро Вульф. Мне нужно кое-что вам сообщить. Дело не терпит отлагательств. Нет, не по телефону. Вы можете приехать вместе с мисс Макги без четверти двенадцать?

– Нет, мне это неудобно. А не может ваше дело подождать до обеденного перерыва?

– Это нежелательно. Иногда удобством следует жертвовать необходимости. Промедление было бы опасно.

– Черт возьми, я… – Пауза. – Вы сказали, с мисс Макги?

– Да, ее присутствие крайне желательно.

– Не знаю. – Пауза. – Хорошо. Мы приедем.

Вульф положил трубку. Прочистил горло.

– Бери блокнот, Арчи. Это будет не письмо – черновик заявления. Не для отправки по почте.

Глава шестнадцатая

На стене кабинета Вульфа, справа, как войдешь, висит картина, изображающая водопад, небольшая, четырнадцать на семнадцать дюймов. Ее центр примерно на дюйм ниже уровня моего взгляда, но мой рост около шести футов. Картина сделана на заказ.

В нише в глубине прихожей имеется деревянная дверка на петлях. Откройте ее – и увидите обратную сторону той самой картины, но только сквозь нее просматривается наш кабинет. В двадцать минут первого именно это проделал мистер Артур Уэнгер из дома номер 362 по Восточной Семьдесят седьмой улице, костлявый субъект за пятьдесят, лопоухий и лысоватый, доставленный Солом Пензером даже раньше предписанногополучаса. Ближайшими к Уэнгеру объектами в комнате являлись красное кожаное кресло и сидящий в нем мистер Бенедикт Эйкен.

Меня не было в прихожей рядом с Уэнгером, рядом с ним находился Сол. Мы с Вульфом сидели за своими столами в кабинете. Джулия Макги расположилась в желтом кресле лицом к Вульфу. Он говорил:

– …но прежде, чем ознакомить вас со своими выводами, я должен рассказать, как пришел к ним. Когда во вторник вечером вы спросили меня, как определить, честно ли я выполняю свои обязательства по договору, я предложил руководствоваться здравым смыслом и добросовестностью. Вы сможете обо всем судить объективно, если будете знать, как я шел к своему решению. Откровенно говоря, я и сам не до конца уверен. Знаю только, что в подобных обстоятельствах… Да, Сол?

Пензер стоял в дверях:

– Один в один, мистер Вульф.

– Очень хорошо. Я посмотрю попозже, – кивнул Вульф и продолжил, обращаясь к Эйкену: – В подобных обстоятельствах у меня не было другого выхода. Как я вам уже говорил, только одно позволит положить конец полицейскому расследованию убийства – приемлемое решение, не связанное с комнатой. Никогда еще я не брался за дело, которое выглядело бы таким бесперспективным. Я и впрямь находил его безнадежным, поскольку знал, что Йигера убили в той самой комнате.

– Вы не знали об этом, пока вчера не подловили мисс Макги, – резко возразил Эйкен.

– Напротив, я знал об этом гораздо раньше, еще во вторник днем, когда мистер Гудвин пересказал мне свой разговор с четой Перес, управляющим и его женой. В воскресенье, в полночь, мистер Перес поднялся наверх с заказанным Йигером угощением и обнаружил там труп. Супруги Перес вынесли его из дома и опустили в траншею.

– Они в этом признались?

– Им пришлось. Альтернатива, предложенная мистером Гудвином, была куда хуже.

– Значит, они его и убили. Это же очевидно. Они убили.

Вульф покачал головой:

– Данное умозаключение было приемлемым до вчерашнего утра, но не убивали же они собственную дочь? И вот тут начинается то, о чем я собирался вам сообщить. Итак, высказанное вами предположение было отброшено в пользу другого: девушка убита тем же человеком, что и Йигер. Отброшено мною, а не мистером Гудвином, который и прежде не верил, что убили Пересы. Миссис Перес вызвала его к себе домой в среду ночью. Он обыскал комнату девушки и нашел улики, подтверждающие вторую версию. Арчи!

Я вынул из сейфа коллекцию Марии и положил перед Вульфом. Он постучал по бумагам согнутым пальцем.

– Это, – сказал он, – тайный архив предприятия, которое в конце концов стоило ей жизни. Все, что здесь находится, имеет отношение к мистеру Томасу Дж. Йигеру. Без сомнения, как многие подобные затеи, эта начиналась с невинного любопытства: воображение девушки будоражил запертый лифт и таинственная комната наверху, куда ей запрещалось входить. Она сообразила, что, выключив свет у себя в комнате и приоткрыв дверь так, чтобы оставалась узенькая щель, сможет наблюдать за посетителями, пока они идут от входной двери к лифту. Не знаю, когда она проделала это впервые, но уверен, что, раз начав, прибегала к такой уловке часто.

Вульф взял в руку вырезки.

– Вот финансовый обзор «Таймс», где помечены карандашом данные, относящиеся к «Континентальным пластикам». А это рекламные объявления корпорации. Этикетки от бутылок шампанского. Мистер Гудвин придерживается мнения, что мисс Перес шампанского не пила, и я склонен с ним согласиться. Все эти бумажки большого значения не имеют, так, ерунда. Как и вырезанные из газет фотографии. Две – мистера Йигера, одна – его сына, и одна – жены. Я о них упоминаю, только чтобы показать, как пунктуальна была мисс Перес.

Он положил газетные вырезки и взял в руки портреты Мег Дункан и купюры.

– А вот это уже предметы поважнее: девять пятидолларовых купюр и три фотографии женщины, пользующейся широкой известностью, одна из газеты, две из журналов. Я имел беседу с этой дамой, и мистер Гудвин обстоятельно разговаривал с ней не далее как вчера днем. Эти деньги мисс Перес вымогала у нее. Увидела как-то эту даму внизу, в холле, и потребовала, как она выразилась, плату за молчание. Та девять месяцев посылала ей почтой по пять долларов в месяц. Нет нужды называть имя этой женщины. Пусть она будет для нас мисс Икс.

Выдвинув ящик, Вульф положил туда фотографии и купюры и задвинул его.

– И вот какой встает вопрос. В воскресенье мистер Йигер пришел в известный нам дом в семь часов. Мисс Макги явилась в четверть десятого и обнаружила его мертвым. Напрашивается предположение: мисс Перес видела, как кто-то поднимался наверх в этом промежутке времени, узнала посетителя, сделала вывод, что мистер Йигер убит именно этим визитером, и предприняла попытку шантажа, куда более серьезную, чем раньше, почему и была убита. И поскольку она точно опознала бы мисс Икс, почему не предположить, что именно мисс Икс – преступница? Логичное допущение. Но неопровержимо установлено, что мисс Икс в среду вечером находилась в общественном месте на виду у множества людей до одиннадцати часов, а когда мисс Перес ушла из кинотеатра, чтобы встретиться с намеченной жертвой, не было еще девяти.

Эйкен нетерпеливо махнул рукой:

– Вы сказали, это срочно. Что такого срочного в сообщении, что эта самая мисс Икс не причастна к убийству?

– Вы скоро поймете, в чем срочность. Это лишь необходимая прелюдия. Вот еще один резон исключить не только мисс Икс, но и других: кто бы ни направлялся наверх в воскресенье вечером между семью и девятью, с пистолетом и намерением пустить его в ход, он должен был знать наверняка, что не столкнется там с другими посетителями. Мисс Икс, как и любая другая женщина, имевшая ключи от парадной и лифта, не могла прийти по приглашению, поскольку Йигер пригласил мисс Макги, а он не имел обыкновения принимать больше одной гостьи зараз. Это во-первых. А во-вторых, мисс Икс не могла рассчитывать, что застанет Йигера одного в воскресенье вечером. Точнее, она могла бы рассчитывать на это только в том случае, если бы знала, что мисс Макги придет в девять часов. – Вульф повернул голову к этой даме: – Мисс Макги, вы кому-нибудь говорили, что будете там в девять?

– Нет. – У нее изо рта вырвался какой-то писк, и она попробовала еще раз: – Нет, не говорила.

– Значит, остальные тоже отпадают, как и мисс Икс. Теперь о вас, мадам. И о еще одном разделе коллекции Марии Перес. Это карандашные наброски, сделанные ею с женщин, которых она видела в холле. Девушка была не без способностей. Тридцать один рисунок, и все они датированы. Мы с мистером Гудвином тщательно их изучили и рассортировали. По четыре наброска сделано с трех женщин, по три – с пяти, по два – с одной, и по одному – с двух. На двух набросках изображены вы, причем один из них датирован восьмым мая. Именно это привело меня к догадке, в правильности которой я убедился, когда прибег к хитрости и заявил, что вас видели там в воскресенье вечером. Хотите взглянуть?

– Нет! – На этот раз ее голос прозвучал даже слишком громко.

Вульф сложил наброски в ящик и снова обратился к Джулии Макги:

– Именно присутствие в коллекции двух ваших портретов заставляет усомниться в том, что это вы убили мисс Перес, испугавшись разоблачения. Там нет изображений людей, чьи имена девушка знала. Ни мистера Йигера, ни мисс Икс. Эти рисунки сделаны для памяти… Очень вероятно, что Мария и мисс Икс изобразила, но, установив имя этой дамы по фотографиям в газетах, уничтожила эскизы. Если бы она знала ваше имя, то сохранила бы не рисунки, а фото, как поступила с мисс Икс. И разумеется, не стала бы рисовать вас во второй раз, когда увидела в воскресенье вечером в холле.

Эйкен фыркнул:

– Нас не нужно убеждать в том, что мисс Макги не убивала эту девушку. Или Йигера.

Вульф повернулся к нему и спокойно произнес:

– Я рассказываю, как шел к своему выводу. Совершенно очевидно, что мисс Перес собирала и хранила в секрете сведения о мистере Йигере и его посетителях. Так же очевидно, что она знала имя человека, которого увидела внизу между семью и девятью часами вечера в воскресенье, если смогла связаться с ним и пригрозить разоблачением. Логично будет предположить, что в ее коллекции есть предмет или предметы, на которых она основывалась, устанавливая личность этого человека. – Он указал на бумажки: – Вот снабженные подписями газетные фотографии жены мистера Йигера и его сына. Я отмел этих двоих, поскольку человек, пришедший в воскресенье вечером с пистолетом и намерением убить Йигера, должен был иметь ключи и знать, как ими пользоваться, а также быть в курсе, что мисс Макги придет в девять, – в противном случае он не мог бы рассчитывать застать мистера Йигера одного. Представлялось крайне маловероятным, что жена или сын отвечают этим требованиям.

Мой босс взял со стола последнюю бумажку.

– Приняв эти выводы, по крайней мере в порядке эксперимента, я остался вот с чем. Это фотография из журнала, сделанная во время банкета Национальной ассоциации производителей пластиков в зале отеля «Черчилль». Мистер Йигер запечатлен у микрофона. Под фотографией указаны имена людей, стоящих на сцене вместе с ним, ваше в том числе, мистер Эйкен. Вам, безусловно, известна эта фотография?

– Да. Она висит у меня в офисе на стене в рамке.

– Отлично.

Вульф уронил листок на стол.

– Я спросил себя: а что, если это вас мисс Перес видела в холле между семью и девятью? Что, если это вас она узнала по фото из своей коллекции? Скорее всего, Мария видела, как ее мать и отец вытаскивали труп. Вдруг девушка догадалась, что это вы убили Йигера, решила, что вы должны заплатить ей за молчание, связалась с вами, назначила вам встречу и пришла на нее? Вы должны признать, что это позволительные вопросы.

– Позволительные? О да, – презрительно процедил Эйкен. – Вы не нуждаетесь в позволении, чтобы задавать нелепые вопросы.

Вульф кивнул:

– Конечно, в том-то и дело. Но так ли они нелепы? Чтобы ответить на них, придется задать другие. Первый: могли у вас быть ключи? Второй: могли вы знать, что Йигер будет один? Третий: был ли у вас мотив? – Вульф сжал пальцы в кулак, а потом разогнул один: – Итак, вопрос первый. Да, вы могли взять ключи у мисс Макги, но в этом случае должны были вернуть их ей до девяти часов, чтобы она имела возможность войти. Действительно нелепо: вернуть ключи, чтобы она вошла, обнаружила мертвого Йигера и неизбежно предположила, что он убит вами. Нелогично.

– Вы думаете, я буду и дальше сидеть тут и слушать эту вашу чушь?

– Думаю, будете. Вы уже прекрасно поняли, почему я говорил о срочности. – Он разогнул второй палец: – Вопрос второй. Да, вы могли знать о том, что Йигер будет один. Мисс Макги утверждает, что никому не говорила о назначенном на девять свидании. Другого ответа и ожидать не приходится, если она сказала о нем вам. – Еще один палец разогнулся. – И третий вопрос. Когда я впервые спросил себя, есть ли у вас мотив, то ничего не знал, но теперь я знаю. Я навел справки по телефону. О, уверяю вас, очень осторожно. И миссис Йигер вчера вечером провела около часа в этом самом кресле, где сейчас сидите вы, и многое мне порассказала. Все пять лет, что Йигер занимал пост вице-президента, он представлял собой серьезную угрозу для вас, как главы корпорации. А в прошлом году эта угроза стала особенно зловещей и неотвратимой. Вы могли рассчитывать самое большее на пост председателя совета директоров, да и то вряд ли, то есть были бы отстранены от реального руководства. Между тем за десять лет вы привыкли контролировать все, что происходит в компании, и такая перспектива для вас непереносима. Тут вы ничего не сможете возразить, поскольку это известно слишком многим.

Вульф уронил руку на стол.

– Но вовсе не мотив занимал меня больше всего, когда вы с мисс Макги двадцать четыре часа назад покинули эту комнату. Мотив, как бы глубоко он ни таился, можно выявить. Проблема была в ключах. Вы явно позаимствовали ключи у мисс Макги не в прошлое воскресенье, а раньше, сделали дубликаты, после чего вернули ей оригиналы. Доказать это ни за что не удалось бы, будь это обыкновенные ключи. Однако ключи от цилиндровых замков очень приметны, их не так много. И я решил попытать удачи. Я снабдил трех человек, к помощи которых иногда прибегаю, копиями вашей фотографии и дубликатами ключей, полученных вчера от мисс Макги. Им было велено обойти слесарные мастерские, причем начать с тех, что находятся поблизости от вашего дома и конторы. Менее часа тому назад, как раз перед тем, как я вам позвонил, сообщение мистера Сола Пензера превратило предположение в факт. Это, безусловно, кульминационный пункт моего сообщения. – Он нажал на кнопку на своем столе. – Отсюда и срочность.

Вульф перевел взгляд на дверь. Вошли Сол и Артур Уэнгер. Приблизившись к столу Вульфа, они повернулись лицом к Эйкену.

– Это мистер Артур Уэнгер. Вы узнаете его?

Эйкен уставился на Уэнгера, потом, так же в упор, посмотрел на Вульфа.

– Нет, – буркнул он. – Я никогда его не видел.

– Мистер Уэнгер, это мистер Бенедикт Эйкен. Вы его узнаете?

Слесарь кивнул:

– Я его еще по фотографии узнал. Он самый.

– Где и когда вы его видели?

– Он приходил ко мне в мастерскую на прошлой неделе, заказывал дубликаты с парочки ключей от цилиндровых замков. Ждал, пока я сделаю. Кажется, в среду, но, может, и во вторник. Врет он, что никогда меня не видел.

– Вы уверены?

– Да точно. Люди, они как ключи: вроде и похожи, а все-таки разные. В лицах я понимаю меньше, чем в ключах, но примечаю достаточно. Смотрю на ключи, но и на лица тоже поглядываю.

– Похвальная привычка. Пока все, сэр, но я был бы вам очень признателен, если бы вы уделили нам еще час вашего времени.

– Я же сказал – я готов.

– Знаю. Благодарю вас.

Тут Сол тронул Уэнгера за рукав, и они вышли. В коридоре повернули налево, в сторону кухни. Вскоре после звонка Сола Фриц приступил к приготовлению запеканки из курятины с трюфелями под слоем куриных фрикаделек, чтобы подать ее на обед, и она уже подходила в духовке.

Вульф откинулся на спинку кресла, обхватил пальцами подлокотники и объявил:

– Мисс Макги, мистер Эйкен обречен. Однажды вы перенесли свою преданность с мистера Йигера на него. Теперь вам впору перенести ее на себя. Вы попали в переплет. Если его будут судить, вам придется выступить свидетелем. Показав под присягой, что не давали ему ключей и не говорили о свидании, назначенном на девять вечера в воскресенье, вы совершите лжесвидетельство, которое нетрудно будет доказать. Больше и хуже того: вас могут привлечь к ответственности за соучастие в убийстве. Вы снабдили его ключами, с которых он сделал дубликаты, чтобы с их помощью проникнуть в дом и убить человека. Вы помогли ему без особого риска подобраться к Йигеру в тот момент, когда тот наверняка будет один, потому что назначили вашему боссу свидание на девять часов…

– Я не назначала! – Голос ее опять взлетел слишком высоко. – Это было наше обычное время! А мистеру Эйкену я сказала только потому, что…

– Придержите язык!

Разъяренный Эйкен вскочил и встал перед ней.

– Вы уже однажды попались на его удочку. Теперь он снова ее закидывает. Мы уходим. Я ухожу, и вы уходите со мной!

Я поднялся. Если бы она встала из кресла, я преградил бы им путь к двери, но она осталась сидеть. Джулия Макги запрокинула голову, чтобы смотреть Эйкену прямо в глаза, и я никогда не видел такого каменного лица, как у нее.

– Вы дурак, – изрекла она. И такого ледяного голоса я никогда не слышал. – Неумелый старый дурак. Я подозревала, что это вы его убили, но не хотела верить. Если бы у вас были хоть какие-то мозги… Да не стойте вы тут и не сверлите меня глазами!

Тем не менее он продолжал маячить перед ней, и она развернула свое кресло к Вульфу.

– Да, он взял мои ключи. Сказал, что хочет посмотреть на комнату. Держал их у себя два дня. И да, я сказала ему, что собираюсь туда в воскресенье, в девять вечера. Я обещала держать его в курсе. Держать в курсе! Вот дура-то. – Ее голос оставался ледяным, но в нем появились нотки горечи. – Боже мой, какая же дура…

Вульф покачал головой:

– Вы несправедливы к себе, мисс Макги. Вы не дура. Скорее, гарпия или ламия[25]. Я не в осуждение говорю, просто пытаюсь классифицировать. Фу! – Он обратился к Эйкену: – Итак, что сделано, то сделано. Вопрос, как поступить дальше.

Эйкен вернулся в красное кожаное кресло. Уперши кулаки в колени и стиснув зубы, он изо всех сил притворялся, будто не выбит из седла, но сам прекрасно понимал, что раздавлен. После того как Вульф продиктовал мне черновик заявления, я, предвидя последствия, достал из ящика свой «марли», зарядил и сунул в карман, но теперь понял, что он не понадобится. Я сел.

– Я в затруднительном положении, – сознался Вульф Эйкену. – Самым простым и безопасным выходом было бы позвонить в полицию мистеру Кремеру, попросить его приехать и забрать вас. Но соглашение, заключенное с вашей корпорацией, обязывает меня делать все возможное для защиты ее интересов и репутации и запрещает разглашать факты, способные подорвать ее престиж, если меня не вынудят к тому законный долг гражданина и лицензированного частного детектива. Это почти дословная цитата. Разумеется, нельзя утаить тот факт, что президент корпорации убил ее вице-президента. Подобная возможность даже не обсуждается. Вы обречены. Улики, которыми я располагаю и которые еще соберет полиция, сделают ваше положение безнадежным.

Он выдвинул ящик и достал бумагу.

– Тем не менее в наших силах не допустить того, чтобы существование пресловутой комнаты и связь с ней Йигера стали достоянием общественности. А это и было главной вашей заботой, когда вы пришли сюда во вторник вечером. Сомневаюсь, чтобы это по-прежнему заботило вас, но меня заботит. Я бы хотел по возможности выполнить свои обязательства и потому заготовил черновик признания, который предлагаю вам подписать. Я его зачитаю. – Он взял со стола листок и прочитал:

Я, Бенедикт Эйкен, делаю и заверяю своей подписью это заявление, потому что Ниро Вульф разъяснил мне, что нет никакой надежды скрыть совершенное мною злодеяние. Но я поступаю так по доброй воле и руководствуясь собственным выбором, под давлением обстоятельств, а не Ниро Вульфа. В ночь на 8 мая 1960 года я убил Томаса Дж. Йигера выстрелом в голову. Я привез его тело на Западную Восемьдесят вторую улицу на Манхэттене, опустил в траншею и накрыл куском брезента, который там нашел, чтобы тело не сразу обнаружили. Я убил Томаса Дж. Йигера, чтобы он не заменил меня на посту президента корпорации «Континентальные пластики» и таким образом не отрешил от руководства корпорацией. Поскольку я отвечал за деятельность и развитие корпорации последние десять лет, подобная перспектива была для меня непереносима. Я полагаю, что Йигер заслужил свою участь, и не испытываю никакого сожаления и раскаяния в содеянном.

Вульф откинулся назад.

– Я не упомянул о Марии Перес, так как это несущественно в данном случае и потребовало бы пространных объяснений. Кроме того, нет опасности, что к ответственности за ее смерть привлекут невиновного. Полиция разберется с этим рано или поздно, как и с другими нераскрытыми преступлениями. Вы, разумеется, можете предложить изменения. Например, если вы испытываете сожаление или раскаяние и хотите заявить об этом, то я не возражаю. – Он поднял листок и помахал им в воздухе. – Само собой, в таком виде, отпечатанный на моей машинке, документ никуда не годится. Заявление такого рода должно быть написано собственноручно, так что я предлагаю вам переписать его от руки на листе белой бумаги и поставить под ним свою подпись и дату. Здесь и сейчас. А также написать от руки на конверте мой адрес и приклеить почтовую марку. Мистер Пензер опустит конверт в почтовый ящик неподалеку от вашего дома. Когда он позвонит мне и скажет, что письмо опущено, вы будете свободны и сможете делать что сочтете нужным. – Он обратился ко мне: – Есть шанс, что письмо доставят сегодня, Арчи?

– Нет, сэр. Только завтра утром.

Вульф повернулся к Эйкену:

– Разумеется, я не стану долго тянуть с обращением в полицию. Сделаю это, скажем, около десяти утра. – Он наклонил голову. – Выгода, извлекаемая мною из предлагаемой вам договоренности, очевидна: я получаю вознаграждение от корпорации. Но и ваш выигрыш не менее очевиден. Этот выход гораздо лучше единственной имеющейся у вас альтернативы: немедленного ареста; заключения в тюрьму; предъявления официального обвинения в убийстве, даже в двух убийствах; обнародования информации о комнате и стараниях, ваших и директоров компании, его предотвратить; тягот судебного процесса и весьма вероятного смертного приговора. Даже если вам сохранят жизнь, оставшиеся годы – в вашем-то возрасте – будут незавидны. Я просто…

– Замолчите! – оборвал его Эйкен.

Вульф умолк. Я удивленно поднял брови. Неужели даже сейчас, припертый к стене, президент осмеливается думать, что сможет выкрутиться? Я взглянул ему в лицо, и мне все стало ясно. Нет, это не наглость, происходящая от слепой веры в свою безнаказанность. У него просто сдали нервы.

Надо отдать ему должное, он не пытался вилять или бить на жалость. Не тянул резину, не старался выторговать день или хотя бы час. Эйкен вообще не разговаривал – просто протянул руку ладонью вверх. Я подошел и передал ему документ, потом положил перед ним чистый лист и конверт. Ручка у него была, он достал ее из кармана. Твердой рукой он придвинул к себе лист, но она слегка дрогнула, когда он приблизил перо к бумаге. Секунд десять он сидел неподвижно, словно окаменев, потом сделал еще одну попытку и понял, что рука слушается.

Вульф взглянул на Джулию Макги и произнес таким же ледяным голосом, каким до того говорила она:

– Вы больше не нужны. Идите.

Она хотела что-то сказать, но он оборвал ее:

– Нет. Мои глаза привыкли к уродству, но вы оскорбляете мой взгляд. Убирайтесь. Быстро!

Она встала и вышла. Эйкен механически писал, согнувшись и закусив губу. Наверно, он не слышал этих слов Вульфа. Возможно, вообще не заметил ее ухода. Я бы на его месте точно не заметил.

Глава семнадцатая

В 9.04 утра в субботу я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, и когда Вульф взял трубку, сообщил:

– Оно пришло. Я вскрыл. Звонить Кремеру?

– Нет. Есть какие-нибудь новости?

– Никаких.


В 9.52 утра я снова побеспокоил босса:

– Только что звонил Лон Коэн. Около часа назад прислуга Бенедикта Эйкена обнаружила его тело на полу в ванной. Он выстрелил себе в рот. Пистолет лежал тут же, на полу. Пока больше никаких подробностей. Звонить Кремеру?

– Да. В одиннадцать часов.

– Конечно. Лон будет признателен, если я позвоню и ему. Есть какая-нибудь причина этого не делать?

– Нет. Но изложи только самую суть, не дословно!

– Хорошо.


В 11.08 инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, оторвался от бумаги, которую держал в руке, и проворчал:

– Это вы написали.

Вульф, сидевший за своим письменным столом, покачал головой:

– Почерк не мой.

– Чушь. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Взять хотя бы это словечко – «злодеяние». Да и другие не лучше. Ваш стиль. Вы нарочно это сделали. Хотели дать мне понять, что это вы сочинили. Натянуть мне нос, показать фигу. О, я уверен, экспертиза подтвердит, что это его рука. Не удивлюсь, если он настрочил признание прямо здесь, сидя вот в этом кресле.

– Мистер Кремер. – Вульф протестующим жестом выставил руку ладонью вперед. – Если бы даже я согласился с вашим выводом, все равно возражал бы против истолкования моих намерений. Допустим, я дал вам понять, что составил этот документ, но сделал это, только отдавая должное вашему здравому смыслу и уважая ваши способности. Я хотел всего лишь дать понять, что мне ясно: вас не надуешь.

– Ага, говорите что хотите. – Кремер еще раз посмотрел на бумагу. – Вот тут сказано: «…потому что Ниро Вульф разъяснил мне, что нет никакой надежды скрыть совершенное мною злодеяние». Значит, у вас были доказательства. И веские, черт возьми! Какие?

Вульф кивнул:

– Этот вопрос был неизбежен. Если бы мистер Эйкен остался жив, мне пришлось бы на него ответить. Вам бы потребовались доказательства, и я должен был бы их представить. Но он мертв. Я не адвокат, но проконсультировался с адвокатом. Я не обязан предъявлять доказательства, в которых нет необходимости и которые невозможно использовать в интересах общества.

– В интересах общества установить, где и когда было совершено убийство.

– Нет, сэр. Это в интересах полиции, а не общества. Занятный пункт. Если захотите развить эту тему, вам придется предъявить мне обвинение, получить ордер на мой арест, добиться, чтобы прокурор возбудил дело, и пусть решают судья и присяжные заседатели. А поскольку мистер Эйкен мертв и имеется его признание, сомневаюсь, что меня признают виновным.

– Я тоже.

Кремер сложил листок, засунул его в конверт, а конверт спрятал в карман.

– Ну и наглец же вы все-таки!

Он встал.

– Ну, ничего, поглядим еще!

И с этими словами инспектор повернулся и вышел.


В 15.47 в кабинете собрались одна женщина и трое мужчин, не считая Вульфа и меня. Джентльмены, рассевшиеся в желтых креслах, состояли в совете директоров корпорации «Континентальные пластики». Дамой, расположившейся в красном кожаном кресле, была миссис Томас Дж. Йигер. Каждый из них держал в руках машинописную копию документа, полученного утром по почте.

Вульф говорил:

– Нет. Я не стану этого делать. В соглашении не прописано и не подразумевается, что я должен давать отчет о частностях. Если бы я изложил вам доказательства, которые предъявил мистеру Эйкену, или рассказал, как добыл их, это ничего бы не дало. Что до исхода, то он был предопределен самой ситуацией, а не мной. Я только подредактировал развязку. Если бы мы предоставили действовать полиции, рано или поздно стражи порядка добралась бы до комнаты. А узнав о ней, они узнали бы и обо всем остальном. И скандальная история с вашим президентом, мистером Эйкеном, обернулась бы не сиюминутной сенсацией, а продолжительной газетной шумихой. Что касается моего гонорара, то не будете ли вы возражать, если я оценю оказанные мною услуги в пятьдесят тысяч долларов?

– Нет, – ответил один из директоров. – Лично я не буду.

Другой сказал:

– Никаких сомнений.

Третий тоже что-то такое пробурчал.

– Я также вам должна, – добавила миссис Йигер.

Вульф покачал головой:

– У меня есть ваш задаток – доллар. Я оставлю его себе. Я уже говорил, что не беру платы с разных клиентов за одну и ту же работу.

Взгляд его переместился на часы. В четыре у него было назначено свидание с орхидеями. Он поднялся и отодвинул кресло.

– Копии заявления мистера Эйкена можете оставить у себя. Цена им невелика.


В 17.14 я сидел на кухне в подвальном этаже дома 156 по Западной Восемьдесят второй улице. Сесар Перес глубоко погрузился в кресло. Его жена сидела прямо, расправив плечи.

– Мне очень жаль, – сказал я, – но тут уж ничего не поделаешь. Человек, который убил Марию, мертв, но полиция об этом не знает. А если бы узнала, то пронюхала бы и об этом доме, и о том, что вы вытащили тело Йигера и опустили его в яму. Они еще некоторое время надоедали бы вам, хотя, может быть, не слишком долго. Я бы хотел пойти завтра на похороны, но мне лучше там не появляться. Там, возможно, будут полицейские. Они приходят на похороны людей, чьи убийцы не найдены. Ну вот, кажется, я сказал вам все, что нужно, но, может быть, вы хотите о чем-нибудь спросить?

Муж покачал головой, а жена заметила:

– Мы обещали заплатить вам сто долларов.

– Забудьте об этом. У нас и так уже слишком много клиентов. Я оставлю себе доллар и ключи, если не возражаете, в качестве сувенира. Замок вам лучше сменить.

Я поднялся и шагнул к столу – взять сверток в коричневой бумаге.

– Это единственная вещь, которую я прихватил из комнаты. Дамский зонтик. Верну его владелице.

Я пожал руку ей, потом ему и был таков.

На Эдем-стрит я не пошел. Не было у меня никакого желания снова увидеть Хоков или Мег Дункан в домашней обстановке. В понедельник я отправил зонтик и портсигар с посыльным.


Мне следует сделать примечание, на случай если кто-нибудь прочтет мой отчет и решит пойти и посмотреть на гнездо разврата. Вы не найдете его на Восемьдесят второй улице. И людей, которых я поместил в те декорации, тоже не найдете. Подробности происшедшего были именно таковы, какими я их описал, но по понятным причинам я изменил имена, адреса и еще несколько деталей, например название пьесы, в которой Мег Дункан исполняла главную роль. Пьеса еще идет, и актриса по-прежнему блистает. Я смотрел представление на прошлой неделе и убедился в этом.

Если эту историю прочтет Кремер и явится разбираться, скажу, что все придумал, в том числе и это примечание.

ПОДДЕЛКА ДЛЯ УБИЙСТВА

Обычно меня трудно удивить. Но когда я увидел ее в глазок входной двери, мне стало как-то нехорошо. Конечно, женщины не могут оставаться вечно молодыми и прекрасными, и годы не проходят бесследно, но все, как правило, пользуются расческой, умываются и пришивают на пальто пуговицы взамен утерянных. Я рывком открыл дверь и грубо сказал.

— Спасибо, нам ничего не нужно, попытайте счастья по соседству.

— Не торопитесь, — ядовито ответила она. — Тридцать лет назад вы бы не отвели от меня глаз.

Возможно так и было бы, но какое мне до этого дело?

— Я хотела бы поговорить с Ниро Вульфом, — прибавила она. — Вы впустите меня или нет?

— Как сказать. Во-первых, я сильнее вас, во-вторых, мистер Вульф принимает только по предварительной договоренности. В-третьих, до одиннадцати он занят, а сейчас лишь около десяти.

— Хорошо, тогда я подожду его. Я вся закоченела. У вас отнялись ноги или с вами еще что-нибудь случилось?

Мне пришла в голову хорошая идея. Обычно, когда речь шла о наших потенциальных клиентках, Вульф злился. Он считал, что я нарочно выбираю только красивых женщин. На этот раз я докажу ему, как он неверно меня оценивал.

— Ваше имя? — спросил я.

— Меня зовут Эннис. Хетти Эннис.

— О чем вы хотели поговорить с мистером Вульфом?

— Об этом я лучше скажу ему сама. Если у меня не отмерзнет язык.

— Можете сказать и мне, миссис Эннис.

— Мисс Эннис.

— О'кей. Меня зовут Арчи Гудвин.

— Знаю. И не воображайте, что я не могу заплатить мистеру Вульфу. Мы поделим с ним вознаграждение. А если я пойду в полицию, они присвоят себе все. Этим парням нельзя доверять.

— Вознаграждение за что?

— За то, что у меня здесь. — Она похлопала по старой черной сумке.

— А что у вас там?

— Это я скажу только Ниро Вульфу. Я не эскимос. Если у вас есть сердце, впустите меня!

Да, она не была эскимосом, но впустить ее я все-таки не мог. Я стоял в пальто, шляпе и перчатках и практически уже находился по дороге в банк, чтобы внести 7417 долларов на счет Вульфа. А о том, чтобы оставить ее ждать в бюро, не могло быть и речи. Остальные обитатели дома на Тридцать пятой Западной улице хотя и были в наличии, но занимались своими делами: Фриц Бреннер — повар и домоправитель, готовил суп, Вульф находился в оранжерее у своих орхидей, а Теодор Хорстман, конечно, составлял ему компанию.

Поэтому я очень дружелюбно сказал ей, что поблизости полно милых заведений, где она может подождать и согреться, а если она зайдет в мастерскую Тони, то там ей за мой счет пришьют пуговицу. Одно говорило в ее пользу: она не была нахальной. Когда же я прибавил, что если она вернется сюда минут пятнадцать — двадцать двенадцатого, то Вульф, возможно, примет ее, она молча повернулась и пошла. Но уходя, последний раз обернулась и выудила из сумки коричневый сверток

— Сохраните его для меня, а то он еще, чего доброго, попадет в руки какому-нибудь полицейскому. Берите же, он не кусается. И не открывайте его. Могу я на вас положиться?

Я взял сверток, потому что она мне понравилась. Чутье у нее было в порядке, а вот мозги — не очень. Она не хотела сказать, что в свертке, и все же передала его в мои руки. Типично по-женски. Она могла бы приблизиться к моему идеалу женщины, если бы причесалась, вымыла бы лицо и пришила пуговицу. Я смотрел ей вслед, пока она не свернула на Десятую авеню, потом закрыл дверь и исследовал сверток. Может, это и не адская машинка, но в бюро я его нести не стану. Я пошел в переднюю и сунул сверток под кресло.

По дороге в банк я раздумывал над тем, что могло быть в этом свертке. После того, как я отбросил дюжину предположений как несостоятельных, я остановился на бриллиантах. По пути обратно я придумал целый роман, но у дома грубая действительность вернула меня на землю. Перед входной дверью стояло существо женского пола, прямая противоположность Хетти Эннис. Молодая, красивая, со стройными ногами, в меховом манто и меховом капоре. Такая грубая действительность мне нравилась.

— Ваша приемная на свежем воздухе? Прекрасная идея, — сказала она. — Единственное, чего не хватает, это журналов.

Я поднялся по лестнице к двери.

— Вы звонили?

— Конечно, после чего мне в щелку было сообщено, что мистер Вульф занят, а мистера Гудвина нет дома. Полагаю — вы мистер Гудвин?

— Совершенно верно. — Я вынул из кармана связку ключей. — Сейчас я принесу вам пару журналов. Какие вы предпочитаете?

— Разрешите войти. Я выберу сама.

Вульф спустится не раньше, чем через полчаса, а мне любопытно было узнать, что нужно от нас этой посетительнице. Оставив пальто и шляпу в прихожей, я повел ее в бюро, пододвинул к ней желтое кресло, а сам сел за свой письменный стол.

— Если вы ищете место, то в настоящее время у нас нет вакансий, — сказал я. — Но вы можете оставить свой телефон.

— Вам ничего лучшего не пришло в голову? — Она выскользнула из манто и бросила его на спинку стула. То, что явилось взору, было не менее прекрасно, чем ее лицо и ноги.

— О'кей, — сказал я, — теперь ваша очередь.

— Меня зовут Темми Бекстер. Темми уменьшительное от Темерис. Я еще не решила, какое лучше оставить для театра — Темми или Темерис. Как вы думаете?

— Это зависит от роли. Для мюзикла лучше Темми. Для О'Нила — Темерис.

— Возможно, я буду участвовать в ревю. На большее я не гожусь. — Она махнула рукой. — Ну, все равно. Почему вы не спрашиваете, что мне здесь нужно?

— Все актрисы одинаковы. Только я начал чувствовать себя уютно, как вы приставили пистолет к груди. Итак, что вам нужно?

Она тихо засмеялась.

— Я еще не актриса. Я только хочу ею стать. А пришла я сюда, чтобы справиться о своей хозяйке мисс Эннис. Хэтти Эннис. Она была здесь?

Я поднял брови.

— Здесь? Когда?

— Сегодня утром?

— Понятия не имею. Сейчас спрошу. Фриц! — Тот появился в дверях. — Когда я выходил, был у нас кто-нибудь еще, кроме этой дамы?

— Нет, сэр.

Когда мы были не одни, он всегда называл меня сэром и я никак не мог отучить его от этого.

— Кто-нибудь звонил?

— Нет, сэр.

— О'кей, спасибо. — Он вышел, а я снова обратился к Темми или Темерис. — Кажется, ее здесь не было. Она ваша хозяйка?

Темми кивнула и добавила:

— Странно.

— Почему? Разве вы ее послали сюда?

— Нет, но она мне сама сказала, что собирается отнести что-то Ниро Вульфу. Думаю, она хотела посоветоваться. Когда она ушла, я начала беспокоиться о ней. Значит, ее здесь не было?

— Вы сами слышали, что сказал Фриц. Почему вы беспокоитесь?

— Вы бы тоже беспокоились, если бы знали ее. Она почти никогда не выходит из дома, а если выходит, то самое большее на сто шагов. Она не сумасшедшая, но немного не в себе, и я бы никогда не отпустила ее одну. Мы все чувствуем себя ответственной за нее. Ее дом ужасная развалюха, но начинающие артисты всегда могут получить у нее комнату за пять долларов в неделю, а если кто-то не может заплатить, то она не расстраивается. Мы все ее любим и я надеялась — она пожала плечами и поднялась. — Вы позвоните мне, если она появится?

— Конечно.

Я записал ее номер и встал, чтобы помочь ей одеться. Мои чувства смешались. Я не чудовище и с удовольствием бы успокоил ее. Но откуда мне было знать, не идет ли речь в самом деле о бриллиантах? Может быть, она прятала их, пока их не нашла Хетти Эннис? Некоторое время я забавлялся мыслью, не задержать ли ее парочкой журналов до прихода ее хозяйки, но тот, кто работает на Ниро Вульфа, не может позволить себе такой сентиментальности. Я должен быть доволен, если он согласится поговорить с Хетти Эннис. Второе существо женского пола под его крышей — было больше, чем он мог перенести.

Ровно в одиннадцать прожужжал спускающийся лифт и на сцене появился Вульф. Он поздоровался, направился к своему письменному столу, устроился в кресле и начал просматривать почту.

— Чека нет?

— Я уже отнес его в банк, сэр. А кроме того я совершил свой любимый грех.

— Любимый грех?

— Да, моя слабость к женщинам. Одна незнакомая дама хотела поговорить с вами, и я ее просил зайти минут пятнадцать двенадцатого. Вызывает беспокойство то, что она не моего типа. Это можно рассматривать как ухудшение моего вкуса. Надеюсь, что больше этого не случится.

— Ты преувеличиваешь.

— Нет, сэр. Подождите, пока не увидите ее.

— У меня нет намерения принимать ее.

— Тогда я погиб. Ее чарам невозможно противиться. Никто больше не верит в ведьм, и я тоже, но мой скепсис поколеблен. Что касается причины ее визита, то она не составляет никакой проблемы. Она что-то нашла и рассчитывает на вознаграждение. Что это и где она это нашла, я не знаю. В полицию она идти не хочет, потому что ненавидит всех полицейских. Вы справитесь с ней за две минуты, а что будет со мной?

Он схватил верхнее письмо от какого-то любителя орхидей из Венесуэлы и начал читать его. Я принялся затачивать карандаши, которые уже были и так достаточно заточены. Он терпеть не мог этого звука. Я занимался уже четвертым карандашом, когда он прервал меня:

— Прекрати это. Ведьма?

— Не иначе.

— Хорошо, даю ей две минуты и ни секунды больше.

Постороннему просто невозможно было по достоинству оценить мой успех, нужно знать, какая у Вульфа аллергия на чужих, особенно на женщин, и как он ненавидит всякую работу, особенно, когда только что получен большой гонорар. Я был доволен собой и радовался при мысли, какое у него будет лицо, когда я введу к нему в кабинет Хетти Эннис. Вульф отложил письмо и углубился в проспект автоматического увлажнителя

Одиннадцать часов семнадцать минут, но никакого звонка. В двадцать минут двенадцатого Вульф поднял голову и сказал, что хотел бы продиктовать мне несколько писем, но не хотел бы, чтобы ему мешали. Через пять минут он поднялся и пошел на кухню, вероятно, попробовать суп. В половине двенадцатого я отправился в переднюю и вытащил из-под кресла сверток. Если она не может прийти вовремя, пусть идет к чертям. Я суну ей пакет в дверях, и баста! Когда я выпрямился со свертком в руках, в дверь позвонили.

Это была Хетти Эннис. На том месте, где раньше пуговица отсутствовала, появилась новая, но ее лицо стало еще грязнее. Правая щека от виска до подбородка была ободрана. Но ее чары действовали даже сквозь закрытую дверь. Я решил выслушать ее извинения за опоздание, если таковые у нее имелись, но едва я открыл дверь, как она упала. Я успел сделать шаг вперед, подхватил ее, обнял правой рукой, бросил сверток обратно в прихожую, поднял ее и ногой захлопнул дверь.

Когда я направился со своей ношей в переднюю, сзади раздался голос Вульфа.

— Что это у вас, черт возьми!

— Женщина, — ответил я и пошел дальше. Я бы оценил ее вес в фунтов сто пятьдесят, но теперь, без сознания, она показалась мне много тяжелее. Я положил ее на кушетку и посмотрел на нее вблизи. Дыхание было поверхностным, но не хриплым. Я приподнял ее и подложил под нее две подушки. Когда я щупал ее пульс, Вульф сказал за моей спиной:

— Вызовите доктора Уолмера.

Я обернулся. Он разговаривал с Фрицем, появившимся в дверях.

— Подождите. Я думаю, это только обморок.

— Глупости! — пробурчал Вульф — Женщины не падают в обморок.

Этот диагноз не был новым, но основывался не на медицинских фактах, а на его личном убеждении, что женщины лишь притворяются, когда падают в обморок. Единственным извинением он считал удар по голове. Я не обратил внимания на его замечание и проверил пульс пациентки. Он был хотя и слабый, но опасений не вызывал. Я попросил Фрица открыть окно, а сам принес нюхательную соль. Фриц накрыл ей ноги, а я поднес флакон к ее лицу, когда она открыла глаза. Моргнув пару раз, она подняла голову, а я положил руку ей на лоб.

— Я вас знаю, — пробормотала она едва слышно. — Значит, я все-таки добралась.

— Брэнди? — спросил Фриц.

— Я не люблю брэнди, — сказала она.

— Чай?

— Я не люблю чай. Где моя сумка?

— Принесите ей кофе, — сказал я. — Что-нибудь же она должна любить.

Фриц исчез. Вульф убрался от греха подальше еще раньше. Я протянул ей флакон, приказал нюхать и пошел в прихожую. Пакет лежал под вешалкой, а ее сумка у двери. Как она сюда попала, я понятия не имел, вероятно, она выпустила ее из рук в последний момент, когда уже падала. Войдя в комнату, я едва успел подхватить ее, чтобы она не упала с кушетки. По всей видимости, она пыталась вытащить из-под себя подушки.

— Подушки существуют, чтобы их класть под голову, а вы, вероятно, не знаете этого. Дайте мою сумку.

Она повернулась на бок и, опершись на локоть, открыла ее. Бросив в нее взгляд, она хотела закрыть ее, но я сказал.

— Вот суньте туда и это. — И протянул ей сверток.

— Вы его открывали?

— Нет.

— Я знаю, что вы этого не сделали. Мне еще нехорошо. Раз вы такой великий детектив, то, может быть, скажете, что ему пришло в голову наехать на меня? Если бы он хотел убить меня, то вышел бы и забрал мою сумку, так?

— Возможно. Если он сделал это из-за сумки.

— Конечно, из-за сумки. Он думал, что сверток там. В общем, все это ваша вина. Я уже месяц собиралась пришить эту проклятую пуговицу, а когда вы сказали, что заплатите портному, это было уже слишком. Поэтому я пошла домой и пришила ее.

Она умолкла, а я положил пакет в карман пиджака.

— Где вы живете?

— Сорок седьмаяулица. На обратном пути сюда я хотела поехать на автобусе, и когда шла по Сорок седьмой улице, сзади появилась машина, выехала на тротуар и задела меня. — Она потрогала правый бок. — Удар не очень сильный, но я упала и ударилась об стену дома. Это Вульф?

Вульф стоял у двери кабинета и мрачно смотрел на нее. Я подтвердил и представил ее:

— Мисс Хетти Эннис. Она как раз объясняла мне, почему опоздала. Она вернулась домой на Сорок седьмую улицу, а когда была на пути к нам, на нее наехала машина. И чем кончилось дело, мисс Эннис? Парень поехал дальше?

— Наверное, потому что когда я поднялась, машина исчезла. Какие-то мужчина и женщина помогли мне подняться, но так как я ничего не сломала, то смогла идти дальше. Правда, у самого дома я уже боялась, что не дойду. Откуда вы узнали, что я здесь?

— Вы позвонили, и я подоспел как раз вовремя.

Вульф подошел поближе.

— Сударыня, я обещал мистеру Гудвину выслушать вас в течение двух минут.

Она подняла голову, и я подсунул под нее подушку.

— Очень мило с вашей стороны. Что за день! Малыш носит меня на руках, Фальстаф дарит мне две минуты, а вот идет еще один и несет мне кофе!

Кофе разрядил обстановку. Каждый, кто что-нибудь ел или пил под нашей крышей, был в глазах Вульфа гостем, а гостей мы не должны были — в разумных границах — огорчать. Он не мог выпроводить ее, раз я поставил к кушетке столик, а Фриц налил кофе. После того, как она сделала первый глоток, он взял слово.

— Мистер Гудвин сказал мне, что вы ожидаете вознаграждения. За что?

Она села и стянула свои шерстяные перчатки. Потом сделала еще глоток.

— Хороший кофе, — одобрительно сказала она. — Сначала я хочу рассказать вам, где я нашла эту вещь. Дом на Сорок седьмой улице принадлежит мне. Я там родилась. — Еще глоток. — Вы знаете, что у всех актеров не хватает винтиков в голове?

— Они не одиноки, — буркнул Вульф.

— Наверное, но у них особый вид сумасшествия. У моего отца был театр, а наш дом в восьми минутах ходьбы от Таймс-сквер. Мне нужна только кухня и комната, поэтому я разрешаю им жить у меня — я имею в виду актеров. Сейчас у меня пятеро жильцов. Трое мужчин и две девушки. Они пользуются кухней и должны сами убирать свои комнаты. Некоторые это даже делают. Меня это не волнует. Мой…

— Переходите к делу, пожалуйста.

— Сейчас, Фальстаф. — Она отхлебнула из чашки — Хороший кофе! Внизу находится салон. С тех пор как умерла моя мать, им больше не пользовались, но раз в неделю для порядка я хожу туда. И когда я вчера днем вошла туда, из-под рояля выскочила мышь и побежала под книжный шкаф. Тогда я принесла зонтик и пошарила им, но она не появилась. Мне пришлось снять книги, но мышь исчезла. Вместо нее я нашла пакет, который до этого никогда не видела. Я открыла его и оставила у себя. Теперь он у Малыша. Мы можем поделить вознаграждение на троих.

— Что в пакете?

Она посмотрела на меня.

— Откройте.

Я вытащил сверток из кармана, развязал веревку и вынул из бумаги пачку новеньких двадцатидолларовых банкнот.

— Конечно, он знал, что деньги у меня и поэтому пытался убить меня.

— Сколько, Арчи?

— Приблизительно десять тысяч долларов.

— Сударыня, вы говорите, что он пытался убить вас. Кто?

— Не знаю. — Она поставила чашку и взялась за кофейник. — Это могла быть и девушка. Если…

Позвонили. Я вышел в прихожую и посмотрел в глазок. За дверью стоял мужчина в темно-сером пальто. Я прикрыл дверь в переднюю и открыл входную дверь.

— Да, сэр?

Он вытащил из кармана удостоверение и сунул его мне под нос. Казначейство Соединенных Штатов. Секретная служба. Альберт Лич. На фото он был без шляпы, но явно соответствовал оригиналу.

— Меня зовут Альберт Лич. Я хотел бы поговорить с мистером Вульфом и мистером Гудвином.

— Мистер Вульф занят. Я — Гудвин.

— Можно войти?

Ситуация была не очень. Я сразу почувствовал недоброе, как только увидел удостоверение, и не собирался пускать его в дом. Но, с другой стороны, я бы охотно узнал, что у него на уме.

Я посторонился и он вошел.

— Может быть, вас не затруднит сказать мне, что…

— Конечно. — Он снял шляпу. — Я хотел только осведомиться о некой молодой женщине по имени Бекстер Темерис или Темми Бекстер. Она здесь?

— Нет. Около двадцати пяти лет? Светло-каштановые волосы, карие глаза, сто двадцать фунтов, меховое манто и такой же капор?

Он кивнул.

— Она была здесь сегодня утром от двадцати минут до половины двенадцатого.

— Приходила она еще раз?

— Нет.

— Звонила?

— Нет.

— Была здесь другая женщина по имени Хетти Эннис?

— Знаете, мистер Лич, я вежливый человек, но мы с мистером Вульфом частные детективы и не отвечаем на вопросы ради удовольствия других. Я слышал о Хетти Эннис, потому что мисс Бекстер спросила меня, не приходила ли она сюда, и мой ответ был отрицательным. Она просила меня позвонить, если мисс Эннис придет, но, вероятно, я этого не сделаю. Может, Хетти Эннис желает нанять мистера Вульфа? Может, она не желает афишировать свой визит к нам. Есть у вас еще вопросы?

— Я хотел бы знать, была ли Хетти Эннис здесь сегодня?

— Спросите у нее. Мисс Бекстер дала мне номер телефона. Хотите?

— Он у меня есть. — Он надел шляпу. — Мне известна ваша репутация, Гудвин, и Вульфа тоже. Ваши трюки могут иметь успех у полиции Нью-Йорка, но не советую вам пробовать их на секретной службе. — Он повернулся и вышел.

Я запер за ним дверь и помчался в бюро. Там я взял из стола Вульфа самое крупное увеличительное стекло, новенькую двадцатку из пачки и пошел в переднюю. Хетти держала речь, Вульф недовольно слушал. Когда я вошел, она замолчала и посмотрела в мою сторону.

— Хорошо, что вы пришли. Он хочет убедить меня, что я, вероятно, не получу вознаграждения… Что вы делаете?

Я стоял у окна и сравнивал банкнот из пакета с банкнотом из сейфа. Вскоре мне стало все ясно.

— Не волнуйтесь. Очень возможно, что вы все-таки получите свое вознаграждение. Эти деньги — фальшивые.

Ответ Хетти огорошил бы и не такого, как я.

— Конечно, фальшивые. Зачем кому-то прятать настоящие деньги у меня в салоне? Зачем я принесла их тогда к Ниро Вульфу?

— Но до сих пор вы ничего не говорили об этом.

— Двум таким знаменитым детективам? Зачем? Вы это знаете и так, иначе не рассматривали бы их в лупу.

Я покачал головой.

— Я догадался, да и то благодаря человеку, с которым разговаривал у двери. Он секретный агент казначейства и хотел знать, здесь ли женщина по имени Темерис Бекстер, и я ответил отрицательно. Я сказал, что она была здесь утром в течение десяти минут и…

— Темерис Бекстер? Темми была здесь?

— Да. Она спрашивала вас. Я отослал ее. Потом появился этот человек, и я начал удивляться. А теперь вы утверждаете, что знали о фальшивых деньгах.

— Арчи, — спросил Вульф, — ты видел удостоверение того человека?

— Разумеется.

— Почему ты не провел его сюда?

— Потому что я сначала должен был убедиться, что деньги фальшивые.

— Хорошо, теперь ты это знаешь точно. У секретной службы есть бюро в Нью-Йорке?

— Да.

— Позвони туда и сообщи о находке. Если мисс Эннис нужно уйти, выпиши ей квитанцию. — Он повернулся, прошел в кабинет и закрыл дверь.

Закрытой она оставалась недолго. Признаюсь, мне следовало бы удержать Хетти, но я решил ей дать шанс хотя бы поблагодарить за кофе. Поэтому я ничего не предпринял, когда она, как белка, проскочила в кабинет.

— Вы что, серьезно? — осведомилась она. — Вы действительно хотите передать деньги полиции?

— Не полиции, сударыня, — резко ответил Вульф, — секретной службе. Как гражданин, я несу определенную ответственность. Фальшивые деньги — это контрабанда.

— Вы — трус, — сказала она, держась левой рукой за письменный стол. — Великий детектив Ниро Вульф ползает на коленях перед полицией! Что вы уставились на меня? Я не позволю зажимать себе рот! Лучше бы я сожгла их, чем отдавать полиции! Потом мне пришла хорошая идея найти этого парня, который их спрятал, пойти в газету и потребовать вознаграждение. Но я не знала, как мне разоблачить фальшивомонетчика, я не разбираюсь в таких деталях и поэтому пришла к вам. Черт возьми. Может быть, это фальшивые деньги и контрабанда, но они принадлежат мне, а не вам. Их спрятали в моем доме, а не в вашем! Но вам, конечно, это безразлично. Обычно я ни на кого не плюю, но на вас плюю!

— Сударыня!

— Я вам не сударыня!

— Вы сказали интересную мысль. Я не представитель закона и не знаю, имеет ли право частное лицо конфисковать контрабанду. Но мне кажется это сомнительным. А если бы даже имел? Фальшивые деньги принадлежат вам. Я признаю свою ошибку и хотел бы вам сделать следующее предложение: мистер Гудвин положит эти деньги в мой сейф и проводит вас домой. Вы сказали, что собирались привлечь меня к расследованию. Мистер Гудвин на месте решит, может ли оно быть проведено без лишних расходов средств и времени. Если это возможно, то вы получите назад свою собственность, а я оповещу секретную службу. Впрочем, вы не являетесь моей клиенткой, и я не жду от вас гонорара. Вы согласны?

— Мы поделим вознаграждение.

— Вознаграждение меня не волнует. Арчи!

Я положил фальшивые деньги вместе с бумагой и веревкой в сейф и принес из передней сумку и перчатки Хетти — пальто она так и не сняла — и вежливо вывел ее из поля действия неприветливых взглядов Вульфа.

Когда мы ехали в такси, она рассказала, откуда у нее такая ненависть к полиции. Какой-то полицейский без всякой причины застрелил ее отца! Но я ничего не понял из ее истории, потому что, вероятно, ей и самой детали были неясны. Меня больше интересовало нечто другое! Что она знает о Темми Бекстер. Должно быть, она каким-то образом была связана с аферой, потому что секретный агент интересовался ею. Хетти думала, что Темми не имеет к этому никакого отношения, так как у нее всегда один костюм, два платья, три блузки и две юбки, а ее меховое манто из кролика. А если бы она была фальшивомонетчицей, то не удовольствовалась бы дешевыми вещами. Но этим нельзя было объяснить интерес к ней министерства финансов. Сколько времени она живет у Хетти? Три недели. Что Хетти знает о ее прошлом? Ничего. Хетти не требует от своих жильцов никаких рекомендаций, она полагается на свое знание людей.

Четверо других живут у нее дольше. Раймонд Делл даже три года. В тридцатых годах дела его шли хорошо, и после 1940 года у него были успехи в Голливуде, но в настоящее время он, можно сказать, не зарабатывает ничего.

Ноэль Феррис живет у нее полтора года. Год назад он играл в пьесе, которую сняли через четыре дня, и в этом сезоне дела у него не лучше.

Поль Хенна поселился у нее четыре месяца тому назад. Ему немногим больше двадцати лет, сейчас он ходит на репетиции пьесы, которая должна пойти в будущем месяце в театре Машрум.

Марта Кирк живет одиннадцать месяцев. Ей двадцать лет, целый год играла в «коротко и мило», в настоящее время ходит в балетную студию.

Вот что мне удалось вытянуть из Хетти, пока наше такси не подъехало к Сорок седьмой улице. Темми Бекстер назвала дом развалюхой, таким он и оказался. Когда мы снимали пальто сверху раздался голос:

— Это ты, Хетти?

Вслед за этим появился и обладатель его. Он медленно опустился по лестнице, высокий и стройный мужчина с прекрасной гривой седых волос, в старомодном голубом довольно грязном халате.

— Где ты пропадаешь? Без тебя дом, как склеп! И совсем нет апельсинов. — Тут он заметил меня. — Здравствуйте, сэр.

— Мистер Гудвин, мистер Делл, — представила нас Хетти. Он поклонился, я поклонился тоже. За моей спиной раздался другой голос:

— Апельсины на кухне. Рей. Я принесла. Доброе утро, Хетти или, скорее, добрый день.

Раймонд Делл пошел в другой конец холла, где в дверях стояла девушка. Когда Хетти последовала за ним, я от нее не отстал и очутился на кухне. На большом столе стояла тарелка с апельсинами и, когда я вошел, Делл уже чистил один.

— Это мисс Кирк, а это мистер Гудвин, — сказала Хетти.

Марта кивнула мне и обратилась к Хетти

— Ты не знаешь, где Темми? Ей два раза звонили. Мужчина. Свое имя он не назвал.

Хетти ответила, что понятия не имеет. Делл поднял глаза от своего апельсина.

— Вы штатский, мистер Гудвин?

Умный вопрос, потому что мой ответ сразу скажет ему, достаточно ли я искушен в шоу-бизнесе, чтобы знать, что на жаргоне людей театра все, не имеющие к нему отношения, называются штатскими. В разговор вмешалась Хетти.

— Мистер Гудвин будет писать статью обо мне и моем доме, поэтому он здесь. Мы все станем знаменитыми. Он поместит нашу фотографию вместе с фото Кэрол Джаспер. Ты знаешь, она жила здесь год назад.

— Для какой газеты? — Раймонд Делл сверлил меня своими глубоко посаженными глазами серо-голубого цвета. — С Кэрол Джаспер я не буду фотографироваться ни за какие деньги.

— Идемте, мистер Гудвин. Он хотел бы осмотреть дом. Надеюсь, кровати убраны.

Я сказал, что поговорю с ним позднее и последовал за Хетти.

— Ну, хорошо я придумала? — тихо спросила она.

— Да. Звучало очень убедительно.

Она остановилась у двери, открыла ее и вошла. Жалюзи были опущены и в комнате царил полумрак. Она включила свет — старомодную хрустальную люстру, и я огляделся. Темно-красная плюшевая софа, кресло, камин с мраморной доской, поблекший ковер, справа у стены рояль, за ним книжный шкаф.

— Здесь, — сказала Хетти. — Я нашла их внизу.

Я сделал шаг вперед, посмотрел влево и застыл. За софой на спине лежала Темми Бекстер, устремив взгляд в потолок.

— Это нож!

Я оглянулся. Прямо за моей спиной стояла Хетти и глядела на мертвую. Ее деловое замечание вывело меня из оцепенения. Я опустился на колени возле тела, схватил руку Темми и сильно нажал на ноготь. Он остался белым. Я выпустил руку, поднялся и посмотрел на часы: двенадцать минут первого.

— Теперь вам придется говорить с полицией, — произнес я. — Это ваш дом, но если хотите, могу позвонить я.

— В полицию?

— Да.

— Это необходимо?

— Да.

Она подошла к креслу и села.

— Вот всегда так. Когда что-то случается, я не могу по-настоящему думать. У меня в голове все переворачивается. Вам ничего не приходит другого в голову, как только позвонить в полицию?

— Боюсь, что нет, Хетти.

Я и не знал, что она стала для меня Хетти, пока это имя не вырвалось у меня.

— Но сначала я хочу спросить вас кое о чем, потом у нас, вероятно, не будет времени. Когда вы пришли домой, чтобы пришить пуговицу, вы видели Темми?

— Нет.

— Или еще кого-нибудь?

— Нет.

— Вы видели шофера той машины?

— Нет, он подъехал сзади.

— А мужчина и женщина, которые помогли вам, они не видели?

— Нет, я спрашивала их. Идемте. Давайте поднимемся в мою комнату и вы что-нибудь придумаете.

— Этим Темми не оживишь. Итак, будете вы звонить или это сделать мне?

Ее губы дрожали.

— От вас нет никакой помощи. Лучше бы я не пришивала эту проклятую пуговицу. — Она встала. — Я иду в свою комнату. Позвоните в полицию, если это необходимо, но я не стану разговаривать ни с одним полицейским. Телефон в холле, — добавила она и исчезла.

Я осмотрелся. Ничего не указывало на борьбу и в комнате не было ничего лишнего. Например, сумочки Темми. Я поближе рассмотрел рукоятку ножа: простая черная рукоятка из дерева, длиной десять сантиметров, того сорта, какие обычно применяют для больших кухонных ножей. Само лезвие в теле жертвы, рана не кровоточила. Я направился в холл, нашел телефон на столике у лестницы и набрал номер, который знал так же хорошо, как свое собственное имя.

— Да?

— Это я. Звоню из дома мисс Эннис. Когда мы вошли в салон, то обнаружили на полу Темми Бекстер с ножом в груди. Это девушка, о которой спрашивал сегодня секретный агент. Мисс Эннис не хочет сообщать в полицию, следовательно, это должен сделать я. Мне нужны инструкции. Вы сказали мисс Эннис, что она получит обратно свою собственность, а вы обычно держите свое слово. Должен ли я умолчать на допросе об известной вам детали?

— Черт бы тебя побрал! — рявкнул Вульф.

— То есть? — обиженно спросил я.

— Ты действительно обладаешь редкой способностью садиться в крапиву. Почему, к дьяволу, ты должен умалчивать о чем-то? О какой детали ты говоришь?

— О фальшивых деньгах у нас в сейфе. Было бы трудно объяснить инспектору Кремеру, почему мы не сразу сообщили о находке. Я могу сделать вид, что даже не подозреваю ни о каких фальшивых деньгах. Но если вы хотите выпустить кошку из мешка…

— Я бы хотел, чтобы этого отвратительного эпизода вообще не было. Хорошо. Скрой эту деталь.

— О'кей. Вернусь ли я домой к ленчу, не знаю. По всей вероятности, нет.

Я положил трубку и задумался. Как добрый гражданин, я должен был выполнить свой долг и тут же сообщить о том, что найден труп, но с другой стороны, пять минут дела не меняли. Хетти сказала, что ее комната на втором этаже Я взбежал наверх, повернул направо и постучал в первую дверь.

— Кто это?

— Дворецкий Гудвин

— Что вам нужно? Вы один?

— Я один и хочу кое-что спросить у вас.

Шаги, скрежет задвижки, которую давно не смазывали, и дверь открылась.

— Полиции еще нет. Я только что звонил мистеру Вульфу и сделал ему предложение. Дело намного упростится, если мы сохраним для себя факт, что нам известно о фальшивых деньгах. Это относится и к вам. Если вы скажете, что знали или хотя бы подозревали об этом, это может иметь довольно неприятные последствия для нас. Поэтому…

— Кому я должна сказать об этом?

— Полиции, разумеется.

— Они от меня вообще ничего не узнают. Я с полицией не разговариваю.

— Прекрасно. — Не имело смысла говорить ей, что успеха она не достигнет. — Итак, если вам придется нарушить молчание — мы не знали, что деньги фальшивые!

Я вышел и закрыл за собой дверь. Спускаясь вниз, я слышал, как снова проскрипела задвижка. Из кухни доносился голос Раймонда Делла. Я набрал номер, попросил к телефону сержанта Стеббинса и подождал.

— Гудвин, я занят.

— Сейчас дел у вас еще прибавится. Я звоню из дома мисс Эннис, Сорок седьмая улица, номер 628. В салоне лежит труп. Женщина с ножом в груди.

— Этого мне только не хватало! Опять вы! — Он произнес слово, которое не следует употреблять по телефону. — Оставайтесь там, пока я не приеду, и ничего не трогайте. Разумеется, именно вы должны были споткнуться о труп!

— Почему «разумеется»? Это может случиться с каждым.

Он выругался.

— Повторите адрес.

Я повторил и повесил трубку. Потом мне пришла в голову одна идея. Вежливость не повредит, а кроме того, меня интересовала реакция Стеббинса, когда его коллега из секретной службы сунет палец в паштет Перли. Для меня это будет любопытным и поучительным примером. Я снова набрал номер.

Ответил мужской голос:

— Ректор 2.90.

Тайна — дело чести.

— Я хотел бы поговорить с мистером Альбертом Личем.

— Мистера Лича нет. Кто говорит?

Мой ответ несколько задержался, потому что мое внимание было отвлечено. Дверь открылась, и в холл вошел мужчина. Он был молод и красив. Бродвейский тип. Голос а трубке повторил: «Кто это?»

— Меня зовут Арчи Гудвин. У меня сообщение для мистера Лича. Сегодня утром он спрашивал меня о женщине по имени Темми Бекстер. Передайте ему, что мисс Бекстер умерла. Убита. Ее тело найдено в салоне дома, где она жила. Полицию я информировал. Я думал, мистер Лич…

Я швырнул трубку на рычаг и проревел.

— Эй, вы! Остановитесь!

Молодой красавец остановился у двери в салон. Послышались шаги, и появилась Марта Кирк в сопровождении Раймонда Делла. Потом раздался звонок, я открыл двери. Это были двое полицейских в форме. Первый спросил:

— Вы — Арчи Гудвин?

— Да. — Я поднял руку. — Там.

***

Два часа спустя, без двадцати четыре, я сидел в кухне за большим столом, ел крекеры, сыр, мармелад и пил кофе. Двое жильцов — Ноэль Феррис и Поль Хенна — составляли мне компанию. Это красавец Феррис помешал моему разговору по телефону. Хенна оказался моложе его, но не такой красивый. Полицейский вытащил его с репетиции. Он и Феррис беседовали о том, когда они в последний раз заходили в салон. Феррис сказал, что был там месяц назад, чтобы самому посмотреть, так ли уж был расстроен рояль, как утверждала Марта Кирк. Хенна сказал, что заходил в салон две недели назад, потому что Марта разговаривала по телефону, и ему не хотелось, чтобы у нее сложилось впечатление, что он подслушивает. Потом они говорили о ноже. Хенна сказал, что это был один из кухонных ножей, а Феррис ответил, что лучше бы ему держать свое знание при себе, и они чуть было не вцепились друг в другу в волосы, не обращая внимания на полицейского, который сидел на стуле у двери, навострив уши.

Меня в салон не пригласили, но я видел экспертов, которые занимались своим делом. Сначала меня допрашивал Перли Стеббинс в кухне. Второе интервью состоялось в комнате Раймонда Делла, и на этот раз вопросы задавали инспектор Кремер и Альберт Лич. Заслуженная мною честь, потому что без меня они бы здесь не встретились. Мой звонок в Нью-Йоркское бюро секретной службы вызвал тревогу у Лича, а появление того на месте преступления вызвало тревогу у инспектора Кремера. Таким образом, у меня была возможность наблюдать за реакцией Кремера, но мне это ничего не дало. Конкуренция оставила его равнодушным, он реагировал, как всегда, главным образом на меня.

— Вы говорите, что Вульф не ожидал от нее ни гонорара, ни части вознаграждения. И, тем не менее, он послал вас сюда и вы оплатили такси за себя и мисс Эннис. Я должен вам верить? Я знаю Вульфа и знаю вас. Не надейтесь, что я проглочу это.

Или:

— Оставьте при себе ваши идиотские штучки. По свидетельству Раймонда Делла и Марты Кирк, вы с мисс Эннис вышли из кухни в самом начале второго, а Стеббинсу вы позвонили только в час тридцать четыре, то есть полчаса спустя. Что вы делали в этот промежуток?

Щекотливый пункт вообще не был затронут. Ни Кремер, ни Лич даже не допускали возможности, что с деньгами могло быть что-то нечисто. Они так основательно молчали на эту тему, что мне даже не пришлось им лгать.

Но когда около четырех в кухню вошел служащий по имени Каллган и сказал мне, чтобы я шел к инспектору, у меня появилось опасение, что вопрос о двадцатидолларовых банкнотах все-таки вынесут на повестку дня. Но одного взгляда на лицо Кремера было достаточно, чтобы рассеять мои опасения. Он выглядел смущенным и жевал сигару, а это означало, что у него неприятности. Лича не было. Вместо него слонялся без дела лейтенант Роуклиф и еще какой-то криминалист. Кремеру было нелегко. Он вынул сигару изо рта и проскрипел:

— Нам нужна ваша помощь, Гудвин. Это вы сказали Хетти, этой проклятой бабе, чтобы она заперлась? Она отказывается отпереть дверь и отказывается говорить. Мы не хотели бы ломать дверь, если этого можно избежать. Она — ваша клиентка. Скажите ей, чтобы она открыла дверь.

— Она не является ни моей клиенткой, ни мистера Вульфа.

— Это утверждаете вы. Она впустит вас, если вы ее попросите?

— Возможно.

— О'кей, спросите ее.

Я разрешил себе усмехнуться.

— Так, как вы себе представляете, нет. Я должен остаться с ней один. Я не стану ввязываться в грязное дело. У нее есть личные причины на такое поведение. Ее отца застрелил полицейский.

— Пятнадцать лет назад. Она не в своем уме?

— В том-то и дело.

— Скажите ей, что мы взломаем дверь, если она не будет благоразумной.

— Хорошо. При условии, что вы не двинетесь с места. И держите Роуклифа в поле зрения. Он медленно соображает, но у него быстрые ноги.

— Не валяйте дурака, — буркнул Кремер и сунул в рот сигару.

Я вышел, пересек холл и постучал в дверь Хетти.

— Это я, Гудвин. Я один, впустите меня, мне нужно кое о чем спросить вас.

Шаги, потом ее голос:

— А где другие?

— Полиция? Пока в доме, но на почтительном расстоянии. Я — не предатель.

Проскрежетала задвижка. Войдя, я снова запер дверь. Шторы были опущены, горел свет. Хетти держала в руках журнал.

— Вы совсем не заботливы, могли бы принести что-нибудь поесть.

— Напротив, я чрезвычайно заботлив, иначе бы не пришел. Я хотел подготовить вас к тому, что они сейчас будут ломать дверь.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что они знают, что я буду стрелять.

Я огляделся. Массивная старая кровать орехового дерева, громадный секретер, шкаф, комод, фотографии актеров на стенах.

— Из чего вы собираетесь стрелять?

— Из ничего. У меня нет оружия, но они этого не знают.

— Послушайте, мисс Эннис, полицейский по имени Кремер, инспектор уголовной полиции, просил меня довести до вашего сведения, что они взломают дверь. Это все, о чем он меня просил. Но я лично могу прибавить следующее: если они будут вынуждены применить силу, чтобы добраться до вас, то они заберут вас с собой и арестуют как важного свидетеля. Полиция расследует убийство, которое совершено у вас в доме, и вы относитесь к подозреваемым. Если же вы добровольно согласитесь на допрос, то, вероятно, будете сегодня ночью спать в своей постели.

Она уставилась на меня.

— Меня подозревают? Почему?

— Потому, что вы пришли домой пришить пуговицу. Примерно в это время была убита Темми.

— Вы тоже подозреваете меня?

— Конечно нет, я не идиот.

Она сжала губы.

— Прекрасно. В таком случае им придется выносить меня из дома.

— Они это сделают, можете быть уверены.

— Итак, дворецкий, я никогда в жизни не нанимала детективов. Вы хотите, чтобы я что-нибудь подписала?

— Кого вы хотите нанять, мисс Эннис?

— Вас. Называйте меня Хетти.

— Меня вы не можете нанять. Я служу у Ниро Вульфа.

— Хорошо. Тогда я нанимаю Ниро Вульфа.

— Для чего?

— Чтобы отомстить полиции. Он должен опозорить их, чтобы им неповадно было соваться в мой дом.

— Это предложение он примет. Он, может быть, будет готов провести расследование и попутно свести небольшие счеты с полицией, но у него есть навязчивая идея в вопросе гонорара, а я сомневаюсь, что вы в состоянии ему заплатить.

— Вы будете ему помогать?

— Конечно, это моя работа!

Она закрыла глаза, но скоро открыла их снова.

— Я могу ему заплатить сорок две тысячи долларов. Это десять процентов моего состояния, и этого ему должно хватить.

Я обалдело уставился на нее Я был просто ошарашен.

— Вот это да! Разрешите вопрос. Мистер Вульф очень реалистичен в денежных делах. Ваше состояние помещено надежно? Может, вам необходимо что-нибудь продать? Беговую лошадь, например, или яхту?

— Не будьте дураком. В денежных вопросах я не менее реалистична. Мое состояние в облигациях, не облагаемых налогом. Мне нужно что-нибудь подписать?

— Теперь, когда я могу называть вас Хетти, это не нужно. О'кей, я сообщу мистеру Вульфу. Он — гений и, как все гении, эксцентричен, но это я беру на себя. У вас случайно мет штемпельной подушки?

Они сказала, что есть в секретере. Я достал ее, потом пролистал журнал, нашел одноцветную страницу с широкими белыми полями и вырвал ее

— Мне нужны ваши отпечатки, — сказал я. — Начнем с правой руки.

Она не спросила зачем Она вообще ничего не спрашивала. Когда отпечатки десяти пальцев оказались у меня на листе, я осторожно сложил его и спрятал в свою записную книжку.

— О'кей. Откройте дверь и я скажу Кремеру…

— Нет! Если они взломают дверь, им придется за нее платить.

Я уговаривал ее до хрипоты. Я указывал на то, что если человек мыслит трезво, как она в денежных делах, то он способен также реально относиться и к делу об убийстве. Все было напрасно, она просто не желала сдаваться. Я отказался от этой затеи. Не успел я выйти в коридор, как она уже заперла дверь.

Едва я показался в комнате Делла, Кремер с надеждой спросил:

— Ну?

— Ничего. Понятия не имею, для чего она использует свой ум, если он вообще у нее есть. Она хотела нанять Ниро Вульфа, чтобы он отплатил вам. Я сказал, что если вам придется ломать дверь, то вы, по всей вероятности, заберете ее с собой, на что она ответила, что вам придется выносить ее из дома. Это безнадежно.

— Ну хорошо. Кто не хочет слышать, пусть чувствует, — буркнул Кремер и кивнул Роуклифу.

Я не стал дожидаться штурма крепости, забрал свое пальто и выскочил на улицу.

Снежинки весело кружились в воздухе, на тротуаре сантиметра на два лежал снег. Повернув налево и найдя бар с телефоном, я набрал номер.

— Да? — Обычно в телефонных разговорах Вульф показывал себя с наихудшей стороны, а если нарушали его тет-а-тет с орхидеями, то он становился просто злым.

— Это опять я. Рекомендую говорить по-французски, потому что у меня для вас новость. По поводу монет мы можем не беспокоиться. Мисс Эннис, которую я теперь называю Хетти, будет держать язык за зубами. Она закрылась у себя в комнате, а Кремер и Роуклиф в настоящее время занимаются тем, что ломают дверь. Стеббинса нет, поэтому…

— Он был здесь.

— Кто? Стеббинс?

— Да. Он хотел забрать деньги, но я отказался выдать их, так как они были оставлены нам под честное слово. Он ушел рассерженный.

— Надо думать. Еще одно: Хетти хотела бы нанять вас, чтобы вы отомстили полиции. Я сказал ей, что вы, в лучшем случае, снизойдете до того, чтобы отплатить убийце и притом за внушительный гонорар. Она согласилась заплатить вам двадцать одну тысячу долларов — десять процентов ее состояния. Оно состоит из облигаций, не облагаемых налогом, и находится в сейфе ее банка.

— О, боже! — простонал он. — Этих облигаций, вероятно, вообще не существует. Она, наверное, бедна, как церковная мышь.

— Я готов подтвердить. Может, она немного не в своем уме, но она не лжет. Кроме того, я ее должник. Она довела Кремера до того, что он попросил меня о любезности.

Молчание, затем отдаленные раскаты грома.

— Приезжай и расскажи мне обо всем. Там увидим.

***

Вульф выслушал мой доклад в оранжерее. Когда я закончил, он глубоко втянул в себя воздух, потом спросил:

— У тебя есть еще что сказать?

— Да, сэр. Первое: Темми Бекстер не на совести Хетти Эннис, я не думаю, что полиция ее серьезно подозревает. Второе: молчание Кремера по поводу фальшивых денег я рассматриваю как пренебрежение к моему уму. За этим, разумеется, стоит Лич. Его, в первую очередь, интересует источник. На убийство ему наплевать. Он хочет поймать фальшивомонетчика. Он, должно быть, считает нас дураками, потому что не унюхали фальшивку. Кремер, наверно, удивился про себя, он знает нас лучше. Третье: Темми Бекстер была коллегой Лича. — Вульф фыркнул что-то себе под нос. — Почему Лич не спросил у меня сегодня утром, что мне сказала Темми Бекстер? Потому что он уже знал это. Кроме того, он знал номер телефона Хетти Эннис. То же самое относится и к Кремеру. По всем правилам, он должен был допросить меня о моем разговоре с ней незадолго до ее убийства. Он не издал ни звука по этому поводу, потому что Лич его уже информировал об этом.

— Значит, в доме мисс Эннис находилась секретная служба?

— Конечно. Вероятно, они знали, что кто-то из жильцов распространяет фальшивые деньги, и Темми должна была выяснить — кто. Не думаю, что она имела успех. Иначе им был бы известен убийца, и Кремер уже занимался бы им. Четвертое: один из жильцов — преступник, нож взят из кухни. Если кто-то из них имеет железное алиби, это значительно облегчит расследование. Пятое: так как Хетти Эннис ваша клиентка, вам, вероятно, следует поговорить с Паркером. У вас слишком тонкая душа, чтобы вы могли допустить арест клиентки без всяких оснований. Позвонить ему?

— Нет!

— Нет?

Он сжал губы.

— Черт бы тебя побрал! Звони!

— О'кей. Вот еще что: не вижу причин, почему бы мне нельзя было исследовать сверток на предмет отпечатков. Официально о фальшивых деньгах речи не было, следовательно, мы ничем не рискуем.

— Для этого тебе нужны отпечатки пальцев мисс Эннис.

— Да, сэр. На всякий случай я взял их у нее.

— Да? — Он поднялся. — Делай, что хочешь. Ты, кажется, знаешь все лучше.

Я быстро прошел по оранжерее, не обращая внимания на красоту вокруг, уселся в кабинете за письменный стол и выполнил первый пункт программы — позвонил Паркеру. Он сказал, что ему, вероятно, не удастся освободить Хетти до завтрашнего утра, потому что она оказала пассивное сопротивление полиции, но он попытается. На очереди был пункт второй: отпечатки пальцев на деньгах и оберточной бумаге.

Исследование заняло два часа. К обеду я справился примерно с половиной. Это была утомительная работа, потому что я должен был сличать каждый отпечаток со своими и отпечатками Хетти и не должен был стереть возможные доказательства.

После обеда Вульф уселся за свой письменный стол. У него под носом лежала книга, что, впрочем, не мешало ему время от времени бросать на меня испытывающий взгляд. В четверть десятого я откинулся на спинку стула.

Ничего. Единственные отпечатки, которые можно идентифицировать, принадлежат Хетти и мне. Парень был или в перчатках или старательно вытер сверток.

Вульф был разочарован, но сказал;

— Ничего не поделаешь. — Он отметил страницу, которую читал, и отложил книгу. — Что ты предлагаешь?

Я завернул деньги обратно в бумагу и положил в сейф.

— Мозгом являетесь вы, я только исполнитель. Я знаю, что вы…

Раздался звонок. Я прогалопировал в прихожую, посмотрел в глазок и помчался обратно в бюро.

— Четверо жильцов: Делл, Феррис, Хенна и Марта Кирк.

Он сердито взглянул на меня

— Это ты затащил сюда всю эту шайку. Твое самоуправство переходит все границы!

— Нет, сэр, я так же ошеломлен, как и вы. У некоторых людей совсем нет такта, могли бы предварительно позвонить.

— Это невозможно! Я совершенно не подготовлен к визиту! — Он провел рукой по волосам. — Это наглость! Просите их!

Когда я ввел их в бюро и по порядку представил Вульфу, тот поднялся, немного наклонил голову и снова сел. Я хотел усадить в красное кресло Марту Кирк, так как она была единственной женщиной и имела на это право. Но Делл оказался проворнее. Я поставил для нее желтое кресло. Феррис и Хенна пододвинули себе стулья сами.

— Начинай, Марта, — сказал Поль Хенна, — это ведь твоя идея.

— Не моя, а Хетти — Марта переводила взгляд с меня на Вульфа. — Все это совершенная глупость. Я имею в виду, что Хетти…

— Она не имеет в виду, что идея Хетти была глупой, — пояснил Феррис. — Она считает глупостью, что Хетти подозревают в убийстве Темми Бекстер. Это идея Хетти, чтобы мы все пришли сюда и поговорили с вами.

— Как утверждает Марта, — бросил Хенна.

— Глупые дети, — пробормотал Делл. — Они шумят и ссорятся перед лицом трагедии.

— Смерть — не трагедия, — сказал Феррис. — Трагедия — жизнь!

Вульф кашлянул.

— Мисс Эннис просила вас прочитать мне лекцию по философии? Мисс Кирк, если я правильно понял, мисс Эннис разговаривала с вами?

Марта кивнула.

— Она сказала мне, что наняла вас и мистера Гудвина, и что мы должны пойти к вам и рассказать все, что знаем.

— Когда она наняла вас? — осведомился Хенна.

Вульф не обратил на него внимания.

— Что она еще сказала?

— Ничего. Она не могла. Я встретила ее на лестнице, когда ее выносили, и мы смогли обменяться лишь несколькими словами.

— Ее выносили? В буквальном смысле слова?

— Да. Двое полицейских выносили ее из дома.

— После того, как взломали дверь ее комнаты?

— Да.

Вульф хмыкнул.

— Мисс Эннис действительно моя клиентка. Я считаю своим долгом расследовать убийство, которое произошло в ее доме.

— Но она не совершала убийства! — воскликнула Марта. — А ее все-таки арестовали! Вот это-то я и нахожу идиотством!

— Это было преступление на сексуальной почве, — объяснил Хенна. — В последние недели Темми два раза преследовал какой-то мужчина. Он шел за ней до самого дома. Когда она мне это рассказала, я предложил подкараулить его и как следует отделать, но она сказала, что сама справится с этим.

Ноэль Феррис ухмыльнулся.

— Совершенно верно, Шерлок Холмс. Эти ирландцы иногда чертовски хитры. Попасть в дом для него не составляло никакой трудности. Эти ребята постоянно носят с собой связки ключей. Но то, что он воспользовался ножом из нашей кухни, было гениальным трюком с его стороны. А мы знаем, что он из нашей кухни, потому что ты его опознал.

Хенна покраснел.

— Да, я его опознал и уверен, что Хетти тоже бы узнала его в любом случае.

— Я тоже, — сказала Марта.

— Ну, хорошо, — махнул рукой Феррис, — я тоже должен опознать его. Но я сентиментальный человек и не могу вынести мысли, что нож, которым я резал ветчину, так ужасно — он закончил предложение жестом, свойственным актерам.

Раймонд Делл презрительно хмыкнул.

— Болтовня юных глупцов! Мы пришли сюда по воле приятельницы, должниками которой являемся. Темми Бекстер новенькая, она еще не принадлежала к нам. Возможно, у Хетти была причина бояться ее и, поддавшись панике, она ее заколола. Это не исключено, мы знаем, что Хетти иногда была не в себе. Мы всегда считали, что она сама искренность, но потом она приводит этого Гудвина, профессионального детектива, и представляет его мне и Марте под другим флагом.

Феррис поднял брови.

— И все же ты здесь, чтобы помочь Хетти?

— Конечно. Убила она или не убила, умно ли с ее стороны отдавать свою судьбу в руки этих людей, Вульфа и Гудвина, не нам судить. Мы можем только спросить, что нам сделать или сказать, чтобы помочь ей. — Его глубоко посаженные глаза остановились на Вульфе. — И мы можем спросить об этом только вас.

— Хетти сказала, что мы должны рассказать вам все, что рассказали полиции, — добавила Марта Кирк.

Вульф покачал головой.

— Это вряд ли необходимо. Во всяком случае я надеюсь на это. А вот последние пять минут были очень содержательными. Если четверо беседуют в моем присутствии и я знаю, что один из них двенадцать часов назад совершил убийство, то я был бы совершенным ослом, если бы не заметил ту или иную неточность. Видите, чего я добился своими словами! Вы смотрите на меня довольно растерянно, и один из вас хотел запротестовать, но передумал. Никто не смотрит на соседа. Но я знаю, что виновный испытывает ужасные муки. Он спрашивает себя: хорошо ли я владел собой? Не выдали ли меня глаза, должен ли я что-нибудь сказать? Ему, конечно, ясно, что нужно только указание перстом, чтобы обличить его. Но для меня перст — это отправная точка для дальнейшего расследования, и этого мне достаточно.

Я понятия не имею, о чем он говорит, этот указующий перст. По всей видимости, я проглядел, и даже самое глубокое размышление не сможет мне помочь.

— Трое из вас пришли, чтобы действительно помочь своей приятельнице, — продолжал Вульф. — Четвертый не решился отказаться, дабы не возбудить подозрение остальных. Из этих же соображений он не может отказаться отвечать на мои вопросы, и я рассчитываю на то, что он при этом непроизвольно выдаст себя. Если этого не случится, значит, я задавал не те вопросы. Но я думаю, что это случится.

Он повернул голову.

— Мистер Делл, платили ли вы за квартиру последние три месяца?

Раймонд Делл поднял подбородок.

— Мы можем отказаться отвечать на ваши вопросы.

— Разумеется, — кивнул Вульф, — если вы думаете таким образом помочь своей приятельнице, у которой вы все в долгу. Следует ли мне попытаться узнать об этом у других?

— Нет. Я не платил за квартиру уже три года, и Хетти не требует с меня никакой платы.

— Мисс Кирк?

Она посмотрела на него.

— Об этом полиция меня не спрашивала.

Вульф хмыкнул.

— У каждого свои методы. Мой вопрос смущает вас?

— Нет. Я живу у Хетти год и каждую неделю плачу ей пять долларов.

— Из своего заработка?

— Нет, отец каждый месяц присылает мне чек.

— Спасибо. Мистер Феррис?

Ноэль Феррис провел языком по губам.

— Мне не понятно, какое это имеет отношение к убийству? Ну, хорошо… Я живу у нее восемнадцать месяцев. Прошлым летом я работал на телевидении и дал Хетти сто пятьдесят долларов. Потом я играл в одной пьесе, которую сняли через несколько дней, а зимой не заработал почти ничего. Две недели назад я заплатил ей еще шестьдесят долларов. Это все. Считайте сами.

— Вы должны мисс Эннис сто восемьдесят долларов. Мистер Хенна?

Поль Хенна сделал решительное лицо.

— Пусть остальные держатся как хотят, но я не позволю себя запугивать. Вы утверждаете, что один из нас убил Темми Бекстер. Но я этому не верю. Я совершенно точно знаю, что это был не я, и другие не были тоже… Без причины не убивают, а Темми жила у нас всего три недели и мы едва знали ее. Нож ничего не доказывает. Если убийца смог проникнуть в дом, то мог и взять нож из кухни, для этого много хитрости не нужно.

Вульф покачал головой.

— Ваш выстрел прекрасен, мистер Хенна, но он не попал в цель. Дело не в том, дадите ли вы себя запугать или нет, если вы действительно невиновны. Дело в том, почему вы пришли сюда. Помочь мисс Эннис или важничать?

— Я здесь, потому что таково было желание Хетти, и потому что хотел послушать вас. А что касается вашего вопроса платил ли я за квартиру, то о'кей. Я там живу четыре месяца и каждую неделю плачу пять долларов.

— У вас постоянный заработок?

— Нет. У меня есть кое-какие накопления.

— Хорошо, этот пункт мы выяснили. — Вульф посмотрел на Марту Кирк. — Теперь перейдем к другому. Скажите мне, где вы были сегодня утром с половины одиннадцатого до часу?

— Примерно до четверти двенадцатого я была у себя в комнате. Полиция хотела знать совершенно точно, но точнее я не могу сказать. Вчера я вернулась домой поздно, а после того, как встану, я обычно еще час всегда занимаюсь. Пятнадцать-двадцать минут двенадцатого я спустилась на кухню и, так как апельсинов больше не было, я пошла их купить. Когда пришли Хетти с мистером Гудвином, я как раз готовила себе завтрак и…

— Достаточно. Где расположена ваша комната?

— На третьем этаже, над комнатой Хетти.

— А другие комнаты?

— Рей живет на втором… Раймонд Делл, я имею в виду. Вторая комната на моем этаже принадлежит Темми Бекстер. Прямо надо мной, на четвертом этаже, живут Ноэль Феррис и Поль Хенна.

— Сегодня утром вы видели или слышали кого-нибудь из них?

— Нет.

— Даже мистера Ферриса, который живет над вами?

— Нет. Думаю, он уже ушел, когда я проснулась.

— Вы вообще не видели и не слышали ничего подозрительного?

Она покачала головой.

— Полиция тоже думала, что я должна была что-нибудь заметить, когда находилась на кухне, но я ничего не заметила.

Вульф повернул голову.

— Мистер Делл, я знаю, что вы как раз спускались по лестнице, когда в дом около часу вошли мисс Эннис и мистерГудвин. А до этого?

— Ничего, — буркнул тот. — Я спал и, следовательно, ничего не видел и ничего не слышал.

— Откуда вы знали, что в доме нет апельсинов?

Подбородок Делла подскочил кверху.

— Что это значит? О, я понимаю — Гудвин! А знаю я это потому, что рано утром был на кухне. Ночью я никогда не сплю, я читаю. Я читал «Царя Эдипа» Софокла, и когда закончил, примерно часов в пять, мне захотелось апельсинов. Я пошел на кухню, но их не было. Тогда я вернулся в комнату и лег спать.

— Из всего сказанного я заключаю, что вы редко встаете раньше двенадцати.

— Я никогда не встаю раньше.

— Ночью вы читаете. А как вы проводите день?

— Играет ли это какую-нибудь роль? — наморщил лоб Делл.

— Да.

— Мне этого не понять, но пожалуйста. Я работаю няней.

— Кем?

— Название ужасное, но это так. Няней. У меня есть друг. Художник по имени Макс Эдер. Он живет на Ист-Сайд. У него жена умерла, а у него двое детей, сын и дочь, трех и четырех лет, которыми я занимаюсь пять раз в неделю с двух до семи. За гонорар. По понедельникам и средам я не работаю и могу заниматься своими делами.

— Адрес мистера Эдера?

Делл пожал плечами.

— Это граничит с сумасшествием. Кроме того, он есть в телефонной книге, улица Миссион, 314.

— И с какого времени вы работаете у него в этом качестве?

— Больше года.

Взгляд Вульфа переместился дальше.

— Мистер Хенна, так как речь идет о сведениях, которые вы, вероятно, уже дали полиции, вы, надеюсь, не сочтете на этот раз, что вас провоцируют. Как вы провели время с одиннадцати до часу?

— Провоцируют — это хорошо, — пробормотал Хенна. — Я остаюсь только потому, что обещал Марте. Я вышел из дома в начале десятого и около двух часов бродил в доках Вест-Сайда. Потом я поехал на автобусе в театр. Репетиция начинается ровно в двенадцать. Около двух меня забрала полиция и привезла на Сорок седьмую улицу.

— Что вы делали в доках?

— Держал открытыми глаза и уши. В пьесе, которую мы готовим, я играю докера и хочу получше понять роль.

— Где находится театр?

— На улице Боуи.

— У вас главная роль?

— Нет, мне нужно говорить всего две строчки. Но я молод, и моя карьера только начинается.

— Сколько времени вы уже репетируете?

— Около месяца.

— Вы уже работали в этом театре?

— Да, прошлой осенью, шесть недель.

— Вы бываете в каком-нибудь месте, когда приезжаете в доки?

— Нет, я брожу везде, наблюдаю и слушаю.

— Вы делаете это каждый день?

— Нет. В этом году впервые, и еще был там дважды в ноябре, когда получил роль.

Я отметил про себя, что он, по крайней мере, охотно, не чувствуя себя оскорбленным, отвечает на вопросы о своей профессии.

Вульф посмотрел на Ферриса.

— А как обстоят дела с вами, мистер Феррис?

— У меня прямо камень упал с сердца, — ответил тот. — Когда из вопросов полиции я узнал и понял, что меня подозревают в убийстве и у меня нет алиби, мне стало довольно нехорошо. Если остальные смогут доказать свое алиби, тогда мое положение будет чертовски паршивым. Сейчас я чувствую себя значительно лучше. Благодарю вас, мистер Вульф. Итак, в одиннадцатом часу я вышел из дома и побывал в четырех агентствах. В двух меня — если уж не точное время моего посещения — должны вспомнить. Когда я почувствовал, что проголодался, то пошел домой. Меню за пять долларов я не смогу себе позволить, а жратву за восемьдесят центов я не в состоянии проглотить. Когда я вошел в дом, у телефона стоял какой-то мужчина и рассказывал кому-то на другом конце провода, что Темми Бекстер убита.

— О каких агентствах идет речь?

— Для театра и телевидения.

— Вы каждый день хотите туда?

— Нет, примерно два раза в неделю.

— А как вы проводите остальные пять дней?

— Два, иногда три раза в неделю я делаю детские игрушки и других зверей. В мастерской. За белочку мне платят восемь долларов, за жирафа — двадцать.

— Где находится эта мастерская?

— В задней комнате магазина на Первой авеню. Магазин называется «Зоопарк Гарри», а его хозяина зовут Гарри Аркази. У него шестнадцатилетняя дочь удивительной красоты. Его сын…

— Это не комедия, мистер Феррис, — сказал Вульф. Он вывернул себе шею, чтобы посмотреть на часы. — Я начал заниматься делом мисс Эннис всего пять часов назад и мои вопросы кажутся, вероятно, несколько произвольными. Но они не легкомысленны. Я увидел вас, побеседовал с вами и вижу свою цель намного яснее. Предоставляю мисс Эннис благодарить вас — вернее троих из вас — за ваш приход. — Он поднялся. — До свидания.

Они сразу упали с неба на землю. И не удивительно. Такой поворот ошарашил даже меня. Марта Кирк молча уставилась на Вульфа. Раймонд Делл изобразил глубокое возмущение. Поль Хенна жевал свою нижнюю губу. Ноэль Феррис ухмыльнулся и направился в прихожую. За ним двинулись и остальные. Пока я выпускал их, в дверь влетело несколько снежинок.

Вернувшись в бюро, я спросил у Вульфа, не хочет ли он пива. Он кивнул, я пошел на кухню и принес бутылку и стакан. Для себя я принес стакан молока. Наливая пиво, он бормотал.

— Сол, Фред и Орри. Восемь утра, в моей комнате.

Я поднял брови. Сол был лучшей ищейкой, которого я знал. Он получал десять долларов в час, но стоил все двадцать. Фред получал семь долларов, а стоил семь пятьдесят. Орри тоже получал семь долларов, но цена ему была шесть пятьдесят.

— О, — сказал я и отпил молока. — Значит, все-таки указующий перст.

— У меня только один шанс: ставить телегу впереди лошади. Я не знаком с методами работы фальшивомонетчиков, но не могу себе представить, чтобы подручному доверили такую сумму. А мы знаем, что преступник получил такую сумму, следовательно, он не только подручный, но и поддерживает непосредственную связь с источником. Другими словами, если мы хотим добиться быстрого результата, то должны найти эту мастерскую. — Вульф взял стакан и сделал большой глоток.

— Возможно, у Лича тоже появилась такая идея.

— Несомненно. Думаю, мисс Бекстер получила задание обследовать все подсобные помещения в доме. По всей видимости, она не нашла то, что искала. Но все же я полагаю, что одного из жильцов подозревают в распространении фальшивых денег. Только не было известно, который из пяти. Следовательно, следили за всеми. Если бы я был агентом секретной службы и получил задание наблюдать за Раймондом Деллом, я бы исходил из того, что сообщники встречаются тайно. В первый день я бы последовал за ними на ту квартиру в Ист-Сайд и навел бы справки. Если бы я заметил, что он ходит туда пять раз в неделю, и узнал от мисс Бекстер, что он работает няней, я перенес бы свой интерес на другое лицо. К счастью, я не тайный агент. Макс Эдер, художник, очень возбуждает мое любопытство. Я пошлю туда Орри, пусть он там оглядимся. Фред сможет заняться магазином на Первой авеню. Да, мне нужен точный адрес «Зоопарка Гарри». — Он поморщился. — Сол поедет в театр. Шанс, что мы чего-то добьемся, у нас не велик, но другого выхода нет. Иначе мы везде наткнемся на людей Кремера или секретной службы. У вас есть какое-нибудь предложение?

— Нет, только вопрос. Значит, указующий перст соответствует действительности?

— Конечно.

— Прекрасно. Только бы тревога не оказалась ложной. — Я повернулся, снял трубку и набрал номер Сола.

***

Совещание сотрудников началось ровно в восемь в комнате Вульфа. Я присутствовал только при его начале, а потом Вульф отослал меня в кабинет к телефону. Сначала позвонил репортер из «Таймс» и потребовал Ниро Вульфа. Я ответил, что Вульф занят и может быть его удовлетворит такая ничтожная персона, как я. Он сказал — «нет» и положил трубку. Потом позвонил Лон Коэн из «Газетт». Он хотел знать, когда Вульф отплатит полиции и есть ли у нас уже план операции. Кажется, недобрые намерения Хетти уже стали достоянием гласности.

Десять минут спустя телефон зазвонил снова. На этот раз на другом конце провода оказался Натаниэль Паркер. Он сожалел, что ему до сих пор не удалось добиться освобождения нашей клиентки, но к двенадцати часам он этого непременно добьется.

В девять часов в кабинете появилась троица. Сол выступал в роли оратора и потребовал для себя и остальных по триста долларов на расходы. Я с тяжелым сердцем выдал монеты и, когда они ушли занялся почтой. Но мои мысли были далеко. Иногда я не мог определить, работает ли Вульф или только делает вид. Сейчас я не знал, позвал ли он троих работать для отвода глаз или…

Я все еще занимался этой проблемой, когда в начале одиннадцатого в дверь позвонили. Это был Альфред Лич с поднятым воротником пальто и опущенными полями шляпы. Я открыл дверь.

— Доброе утро, — сказал он и взялся рукой за нагрудный карман.

Я подумал, что он хочет достать удостоверение…

— Не трудитесь, я узнал вас.

Но я ошибся. На свет появилась сложенная бумага, которую он сунул мне под нос.

— Постановление суда Штата, — лаконично сказал он

Я развернул бумажку и изучил ее.

— Знаете, это что-то новенькое. Не могу припомнить, чтобы мы когда-нибудь имели дело с судом Штата. Это писание пойдет в коллекцию мистера Вульфа. Мистер Вульф будет рад. — Я сунул ее в карман пиджака.

— Как видите, у меня есть полномочия в случае необходимости обыскать дом…

— Совершенно верно, но до этого дело не дойдет. Я положил их в сейф, там они и лежат. Проходите.

Он прошествовал в прихожую, снял шляпу, подождал, пока я закрою дверь, и прошел за мной в кабинет. Я остановился у сейфа, осторожно вытащил за конец оберточную бумагу, отнес ее на письменный стол, потом проделал ту же процедуру с веревкой и пачкой банкнот.

— Вот. Я проверил отпечатки пальцев и больше не заворачивал.

Он сжал губы.

— Об отпечатках вы ничего не сообщили инспектору Кремеру?

— Да вы что? Я думаю, что говорю. Впрочем, там только мои отпечатки и отпечатки мисс Эннис. Я не мог обнаружить никаких других, хотя исследовал деньги чертовски тщательно.

— Этого вам не следовало делать. Речь идет о важных вещественных доказательствах.

— Да! — обиженно спросил я. — Это для меня новость. Вещественные доказательства чего? Ну, неважно. Отпечатки все равно остались. Я вам сейчас принесу пакет, но до этого мы пересчитаем деньги. И еще мне нужна квитанция. Ведь это собственность Хетти Эннис.

Он открыл рот, но тут же закрыл его. В ситуации было свое очарование. Он знал, что я знаю, что речь идет о фальшивых деньгах и, следовательно, мы оба знали, что Хетти их больше никогда не увидит. Но он все же рассматривал это как служебную тайну и я тоже. У нас обоих были на то причины, и поэтому я готов был пойти на уступки.

— Вы можете взвесить деньги на весах, — предложил я.

Он положил пакет на весы. Семнадцать унций. Я принес из кухни большой пакет, отдал ему, а сам сел за машинку и напечатал квитанцию. Потом чуть было не прибавил «в хорошем состоянии», но тут вспомнил о его предупреждении не шутить с секретной службой. Когда я протягивал ему свою ручку, раздался звонок, и я бросился в прихожую.

Это был Кремер. Я впустил его, закрыл за ним дверь, а когда повернулся, он уже вытащил из кармана лист бумаги и протянул мне. Я взглянул. Для коллекции Вульфа он не представлял никакой ценности, от штата Нью-Йорк у нас уже было несколько экземпляров.

— Как видите я уполномочен в случае необходимости произвести обыск, — сказал он.

— В этом нет необходимости. Вы знаете, где они находятся.

Он прошел в кабинет, за ним по пятам я. Лич, сидя за моим столом, обернулся.

— Дело осложняется, — заметил я. — Мистер Лич только что выдал мне квитанцию о приеме, но если хотите, я могу порвать ее. Почему бы вам не сделать фифти-фифти.

Кремер мрачно посмотрел на агента. На его шее дернулся кадык.

— Это вещественное доказательство в деле об убийстве. У меня приказ о выдаче.

— У меня тоже, — ответил Лич. Он заботливо укладывал деньги в пакет. — Если вы пришлете к нам в бюро своего сотрудника, ему, разумеется, разрешат исследовать это доказательство. Мы всегда готовы сотрудничать с властями.

Он поднялся, обошел Кремера и покинул кабинет. Тот последовал за ним. Я остался на месте, потому что еле сдерживался от смеха. Когда дверь за ними закрылась, то Фриц высунулся из кухни и спросил в чем дело.

Когда Вульф в одиннадцать спустился вниз, я описал ему эту встречу двух соперников и показал обе бумажки. Он довольно усмехнулся, но сказал, что рад, что его при этом не было… Я кивнул и прибавил, что рад, что мы освободились от денег, и Вульф со мной согласился.

В следующие полчаса позвонили Сол, Фред и Орри, но никаких новостей у них не было. Орри разговаривал с Максом Эдером, хозяином и тремя жильцами. Фред купил белочку и кенгуру и целый час провел в мастерской за магазином. Сол пока ограничился наблюдением за театром. Он сказал, что это такое ветхое строение, что его запросто можно сдуть, и, прежде чем войти туда, следовало бы застраховать свою жизнь. Только я положил трубку, как в дверь позвонили.

Это был наш адвокат с нашей клиенткой. Я ничего не имел против Паркера, но для Хетти я был в неподходящем настроении. Я решил отделаться от нее.

— Добро пожаловать! Жаль, что не удалось сделать этого раньше, но мистер Паркер сделал все, что мог. Вы не проводите ее домой? Мне сейчас нельзя отлучаться.

— Я привел ее сюда, потому что она настаивала на этом. — Паркер выглядел довольно удрученно. — Мне нужно идти, я и так опоздал на встречу. Позвоните мне, когда я вам понадоблюсь. — Он повернулся и сбежал по лестнице.

— Почему вы не приглашаете меня войти? — спросила Хетти.

Я отступил в сторону. Она сняла перчатки, сунула их в карман и начала расстегивать пальто. Мне не осталось ничего другого, как помочь ей раздеться, и пока я вешал ее пальто на вешалку, она прошмыгнула в кабинет. Когда я через полминуты тоже оказался там, она уже сидела в красном кресле, а Вульф сердито смотрел на меня.

— Что касается этого адвоката, — сказала она, — то я не собираюсь оплачивать его, о чем я ему и сказала. Вы получаете от меня сорок две тысячи, и гонорар адвокату тоже входит в эту сумму.

Вульф посмотрел на меня. Я кивнул.

— Да, я скостил половину. Но я ничего не мог поделать против определенных чар.

Он повернулся к ней.

— Согласен, сударыня. Адвоката оплачиваю я.

— Я вам не сударыня. Сначала я хотела бы взглянуть на фальшивые деньги, могу ли я вам доверять. Покажите мне их.

Вульф и так был не в восторге, а сейчас его терпение лопнуло

— Арчи!

Я выудил две бумаги из своего стола и подал одну Хетти.

— Вот это нам принес полицейский инспектор по имени Кремер. Она выдана судьей и содержит предписание тотчас же выдать деньги полиции. Кремер нас знает и не любит.

— Так я и думала. Вы — бездарь. Вы…

— Не спешите. Мы на это рассчитывали. Полицейский пришел слишком поздно. — Я передал ей вторую бумагу. — Другой явился раньше и принес вот это. Ему я и отдал деньги, а Кремер остался с носом. Он был в такой ярости, что ушел, не сказав ни слова. — Я протянул ей квитанцию. — А это квитанция, подписанная другим.

Она вернула мне документы, даже не взглянув на них.

— Хотелось бы мне присутствовать при этом и посмотреть на этого Кремера.

— Жаль, что вы пропустили это зрелище, мисс Эннис. Вы бы повеселились.

— Зовите меня Хетти. Вы же не бездарь.

— Благодарю. — Я вернулся на свое место и положил бумаги обратно в стол. — Как было ночью? Плохо?

— Сносно. В камере была кушетка, но женщина, которая осталась со мной, решила выключить свет. Потом почти каждые два часа приходил мужчина и пытался заставить меня говорить. Полиция действительно глупа. Им бы следовало знать, что я не сдамся.

— Значит, вы вообще не разговаривали с ними?

— Разумеется, нет… Лучше бы им оставить меня в покое и не мешать мне спать. Плохо было то, что я ужасно проголодалась. Они несколько раз приносили мне еду, но я к ней, конечно, не притронулась. Кто знает, чего они туда насовали?

— Значит, со вчерашнего дня вы ничего не ели?

— Ни крошки.

Вульф хмыкнул.

— Невообразимо. Этому немедленно следует помочь. У нас очень удобная комната для гостей. Мистер Гудвин вам ее покажет, а мой повар что-нибудь принесет вам. У вас есть какие-либо особые желания?

Она склонила голову на бок.

— Еще бы, Фальстаф. Я слышала о вашем поваре. Как насчет порции бараньих почек по-бургундски?

Вульфа нелегко было удивить, но на это он не рассчитывал. Он удивленно посмотрел на нее.

— Но на это потребуется некоторое время, су… мисс Эннис. По меньшей мере, два часа.

— Ничего. Я пока посплю. Еще что-то. Да, вознаграждение. Нам должны выдать вознаграждение. Не потому, что я нуждаюсь в этих бумажках, на жизнь мне хватает. Но это были бы первые деньги, заработанные мною самостоятельно, и я бы не хотела отказаться от такого шанса.

— Хорошо, я подумаю об этом. Но сейчас нам нужно сделать кое-что срочное. Пока вы будете отдыхать.

Зазвонил телефон, и я взял трубку. Женский голос сказал, что со мной хочет говорить мистер Мандельбаум.

— Гудвин? Мандельбаум из бюро прокуратуры. Я должен поговорить с вами. Когда вы можете быть здесь?

— Через двадцать минут.

— Хорошо. Сейчас десять минут первого. Я жду вас в половине. Согласны?

Я ответил утвердительно, положил трубку и поднялся

— Бюро прокурора, — доложил я. — Удивительно, что они не дали знать о себе раньше. Я вам сейчас не нужен, вы и так хорошо понимаете друг друга.

***

Мои друзья с улицы Леонард продержали меня пять с половиной часов и все, что я получил за это время, было два сандвича с ветчиной, кусок торта и два стакана молока за счет хозяев. Что получили другие, не знаю, но сомневаюсь, что я сказал им то, на что они рассчитывали. Кроме Мандельбаума я беседовал со вторым представителем прокурора по имени Линдстром и лично с прокурором Маклином.

За время моей работы меня много раз обвиняли в самых наказуемых проступках — от активного подкупа до соучастия в убийстве. На этот раз об убийстве меня допрашивали ради проформы, а в действительности их интересовали те фальшивые деньги. И хотя никто из них прямо не сказал об этом, все они были убеждены в том, что я намеренно одурачил Кремера и передал в руки секретной службы вещественные доказательства.

Без четверти шесть они, наконец, отпустили меня, и я на такси вернулся домой. Вылезая из машины, я решил до обеда взять Вульфа за бока, а то он снова разленится Я придумал несколько едких замечаний, поднялся по ступенькам и сунул ключ в замочную скважину.

Но моя атака сорвалась, и я должен был приберечь свои боеприпасы для следующего раза. На вешалке было полно пальто, шляп и шарфов, а из кабинета доносился очень знакомый мне голос. Голос Кремера. Он был хриплым, как всегда, когда инспектор разговаривал с Вульфом, но когда я приблизился к полуоткрытой двери, он уже почти сипел.

— …и нечего долго разговаривать! Если вы хотите нам что-то сказать, то говорите, но без обиняков!

Вульф сидел в своем кресле за письменным столом, скрестив руки на животе. Увидев меня, он сказал:

— А, вот и ты! Я уже беспокоился.

Разумеется, он беспокоился. Если он собирался обнародовать свои выводы, то дом должен быть полным. Сейчас он не мог жаловаться: дом был полон. Направляясь к своему месту, я оглядел собравшихся. Кремер в красном кресле, Стеббинс и обитатели дома Хетти во главе с нею сидели справа от него. Сол Пензер рядом с большим глобусом.

Вульф оглядел присутствующих и взял слово.

— Вы знаете совершенно точно, мистер Кремер, что я собираюсь кое-что сказать, иначе бы вы не пришли. Не хочу отрицать, мне повезло, но я полагался не только на случай. Сначала меня заинтересовали три адреса — квартира на Ист-Сайд, магазин на Первой авеню и здание на улице Боуи, в котором помещается театр. Позже я сконцентрировал свое внимание на улице Боуи. Когда мои ожидания оправдались, я встал перед вопросом — сообщить ли об этом вам или мистеру Личу. И так как я не хотел сообщать никому из вас в отдельности, то пригласил вас обоих. Вы, мистер Кремер, были так любезны, что привезли с собой всех. Мисс Эннис прибыла ко мне сразу после освобождения. Возвращаясь к мистеру Хенна, поскольку он является фальшивомонетчиком и убийцей, я хотел бы отметить, что вам и мистеру Личу решать…

— Это подлая ложь! — закричал Хенна и хотел вскочить, но Лич удержал его. Хенна попытался вырваться. — Кто вы такой, черт побери? — в бешенстве спросил он, и Лич сунул ему под нос свое удостоверение. К ним подошел Стеббинс.

— Вы его арестуете? — спросил он.

— Нет, а вы? — спросил Лич.

— Никто меня не арестует, — сказал Хенна. — Отпустите меня!

— Садитесь, Хенна, — буркнул Кремер.

Он знал Вульфа, а Лич — нет. Если Вульф называл кого-то фальшивомонетчиком и убийцей, то делал это не без оснований. Кремер встал, положил руку на плечо Хенна и сказал.

— Я арестую вас, как важного свидетеля по делу об убийстве Темерис Бекстер. Все в порядке, сержант.

Стеббинс встал слева от Хенна, Лич — справа.

— Это умно с вашей стороны, мистер Кремер, — сказал Вульф, — так как я не располагаю убедительными доказательствами. Три часа назад у меня появилось подозрение. Моя беседа с четырьмя жильцами дома хотя и дала кое-какие намеки, но сначала я не знал, для чего они мне пригодятся. Мисс Кирк? Невероятно. Она регулярно посещает балетную школу, каждое утро занимается по часу, каждый месяц получает от отца чек. Все эти сведения было легко проверить. Мистер Делл? Так же маловероятно. Он уже три года не платит за квартиру. Мистер Феррис? Возможно, но с некоторыми оговорками. Если его утверждение о том, что в двух агентствах, где он был вчера, его запомнили, соответствует действительности, то он не мог утром следить за мисс Эннис.

— Ну и… — прохрипел Кремер.

— Следовательно, я сконцентрировал свое внимание на мистере Хенна. Он живет в доме только три месяца. Он регулярно платил за квартиру. Он солгал мне, потому что история о мужчине, преследовавшем мисс Бекстер, выдумана. Мисс Бекстер была агентом тайной службы и она…

— Кто это сказал? — спросил Лич.

— Никто. Это вывод мистера Гудвина. Я не хочу слишком вмешиваться в ваши дела, мистер Лич, но вы очень скоро согласитесь со мной, что не следует и дальше делать тайну из вашего интереса к дому и жильцам. Далее. Наконец выяснилось, что мистер Хенна не может точно сказать, что он делал и где был до двенадцати часов. Он утверждает, что провел два часа в доках, но с таким же успехом он мог следить и за мисс Эннис. Он мог украсть машину и попытаться задавить мисс Эннис, когда она во второй раз вышла из дома. То, что попытка не удалась, особого значения не имеет.

— Ну, до сих пор вы сказали чертовски мало, что могло бы иметь для нас значение, — пробурчал Кремер.

Вульф кивнул.

— Я хотел только объяснить, почему я заинтересовался мистером Хенна. Не стоит сейчас гадать о том, почему он убил мисс Бекстер. Видела ли она, как он пытался убить мисс Эннис, и хотела заставить его признаться, когда он вернулся домой? Об этом я не имел представления. Это не мое дело, а ваше, мистер Кремер, добиться от него признания.

— Мне не в чем признаваться, — сказал Хенна. — Вы еще пожалеете об этом. Вы об этом очень пожалеете!

— Не думаю, мистер Хенна. — Вульф переводил взгляд с Кремера на Лича. — Когда я решил проверить три адреса и послал туда своих сотрудников, то театр я доверил Солу Пензеру. Мистер Пензер никогда не полагается на случай. Он один из самых добросовестных людей, каких я знаю. Он звонил мне четыре раза, чтобы держать в курсе дела. Около трех часов он попросил у меня подкрепления и получил его. Сол, сообщите нам, пожалуйста, о положении дел.

Все присутствующие, кроме Вульфа и Стеббинса, повернули головы к большому глобусу, рядом с которым сидел Сол.

— Хорошо, сэр. Сначала я два часа потолкался по соседству, но не напал ни на какой след, и решил осмотреть здание внутри. Хозяину я только сказал, что хочу осмотреть театр, и то, как он реагировал на мою просьбу и как принял подарок — сорок долларов за труды, убедило меня, что совесть у него чиста. Он показал мне театр, провел меня в подвал и на второй этаж. На третьем этаже находится бюро, которое выполняет типографские заказы, с двумя печатными машинами и прочим оборудованием. Хозяин сказал двум мужчинам, которые работали там, что я инспектор из страхового общества и должен проверить технику безопасности. Оба сразу показались мне подозрительными. Они не очень обрадовались моему посещению. Я отослал хозяина, как только начал осматривать шкафы и полки. Оба парня набросились на меня. Мне пришлось стать грубым и стукнуть одного рукояткой пистолета по голове, прежде чем они успокоились. На столе стоял телефон. Я позвонил и попросил прислать мне на помощь Фреда и Орри.

— Достаточно, — сказал Вульф. — А как обстоит дело сейчас?

— Фред и Орри все еще там. На одной из полок мы нашли за пачками бумаги восемь свертков двадцатидолларовыми банкнотами. В одном из ящиков шкафа лежали четыре стереотипа, которыми, по всей видимости, пользовались при изготовлении денег. Мужчины связаны, но имена их неизвестны. Когда я уходил, Фред сидел на единственном стуле, а Орри — на пачке газет. У одного мужчины шишка на голове, в том месте, куда я его ударил рукояткой пистолета. Но ранен он не тяжело. Хозяину я дал еще двадцать долларов. Это все.

— Одну деталь вы все же могли бы добавить, — сказал Вульф. — Имя, которое назвал один из мужчин.

— Да, сэр. Это случилось когда подоспели Фред и Орри и мы связали парней. Когда мы нашли те двадцатки, с которых они печатали, один сказал другому: «Я тебе давно говорил, что Поль предаст нас. Проклятый бастард. Нам нужно было смыться еще вчера». Вы хотите услышать остальное?

— Нет, в настоящий момент этого достаточно. Но вы, конечно, дадите подробный отчет мистеру Кремеру и мистеру Личу. — Вульф посмотрел на них обоих. — Как видите, господа, так как мистер Хенна является как фальшивомонетчиком, так и убийцей. Чтобы избавить себя от мук выбора, я пригласил вас обоих и передаю право решать вам. Так как мистер Кремер уже арестовал его…

Поль Хенна сделал слабую попытку вырваться, не для того, чтобы сбежать — так глуп он не был — а для того чтобы броситься на Вульфа. Но Стеббинс и Лич прижали его к стулу. При этом они мерили друг друга злыми взглядами. Начиналась распря.

***

Три недели спустя мы с Вульфом сидели в кабинете и о чем-то спорили, когда раздался звонок в дверь. Это была Хетти. Я проводил ее к красному креслу. Она села, открыла сумочку и достала маленький коричневый пакет. Вульф сморщился, а я подумал: «Великий боже, опять она что-то нашла». Но она достала из сумочки конверт, который я сразу узнал.

— Вы прислали мне чек, — сказала она, — и в самом письме написали, что это моя часть вознаграждения. Сто долларов. Значит, вы тоже получили свою часть?

— Да, — солгал я.

— И вы тоже?

— Да, — солгал Вульф.

— Тогда все в порядке. А теперь перейдем к вашему счету. Пять тысяч долларов как гонорар за проведенное расследование и шестьсот двадцать один доллар шестьдесят пять центов за расходы. Я этого не понимаю. Разве я не сказала вам, что могу заплатить сорок две тысячи долларов?

— Сказали.

— Прекрасно, вот они. — Она бросила коричневый сверток на стол Вульфа. — Человек из банка помог мне в выборе облигаций и сказал, что это самые лучшие. Я велела переписать их для вас. Я впервые отдаю их, но дело этого стоит. Тот день, три недели назад, был лучшим днем в моей жизни после смерти моего отца. Мне не понравилось, когда я прочла в газетах, что Хенна признался, но тут уж вы ничего не могли поделать. Люди, которые делают признания в полиции, для меня уже не существуют. Этот Поль Хенна ни на что не годился. Он рассказал им даже о том, что украл машину и пытался задавить меня, так как думал, что деньги у меня и я знаю, кто спрятал их в моем доме. А потом на другой стороне улицы он заметил Темми и понял, что она все видела. Когда он вернулся домой, она стояла у телефона и набирала номер. Тогда он взял в кухне нож, и подкрался к ней, заколол, а затем отнес ее в салон. Он был плохой человек. Если бы хоть он признания не делал! Теперь я буду внимательнее приглядываться к людям, которые захотят снять у меня комнату.

Вульф наморщил лоб.

— Я не могу принять облигации, су… мисс Эннис. В вопросах гонорара я не терплю никаких указаний. Вы получили счет и, таким образом, с этим делом покончено.

Она кивнула.

— Я порвала ваш счет. Я вас наняла и сказала Малышу, сколько могу заплатить. А теперь вы вдруг утверждаете, что не хотите моих денег. Так дело не пойдет.

Вульф посмотрел на меня. Я улыбнулся. Он отодвинул стул и поднялся.

— Оставляю вас с мистером Гудвином. Вы хорошо понимаете друг друга.

И он удалился.

Мне понадобилось полчаса, чтобы уговорить ее, и она дважды приказывала мне называть ее Хетти.


СМЕРТЬ ДЕМОНА

1

От красного кожаного кресла до стола Ниро Вульфа был один шаг, и поэтому, когда она открыла сумочку и вынула из нее револьвер, ей пришлось встать и сделать этот шаг, чтобы положить оружие на стол. Затем она вернулась, села в кресло и сказала:

— Это тот самый револьвер, из которого я не убью мужа.

Я стоял, облокотившись на свой стол, расположенный под прямым углом к столу Вульфа. Услышав ее слова, я удивленно вскинул брови и посмотрел на нее. Этот актерский номер застал меня врасплох. Когда накануне она позвонила, чтобы договориться о встрече, то была слегка взволнована — это нормально для людей, решивших обратиться к частному детективу, — но все детали изложила ровным голосом. Звали ее Люси Хейзен, миссис Барри Хейзен.

Живет на тридцать седьмой улице, между Парк-авеню и Лексингтон-авеню. Она просила полчаса времени у Вульфа. Ей хотелось сообщить ему кое-что весьма важное. Она не собиралась просить советов, только сделать заявление, и за полчаса его внимания была готова заплатить сто долларов. Могла заплатить и больше, но заметила, что, по ее мнению, сто долларов — сумма приличная.

В ноябре или декабре, когда годовой доход Вульфа достигает таких размеров, что из ста заработанных долларов восемьдесят съедают налоги, он принимает клиентов в исключительных случаях. Но сейчас был январь, больших гонораров не предвиделось, и даже скромная сотня была очень кстати для поддержания в порядке четырехэтажного дома на Тридцать пятой Западной улице и выплаты жалованья обслуге, тем более, что ради этой сотни надо было только немного послушать клиента. Поэтому ей было назначено явиться на следующий день, во вторник, в половине двенадцатого.

Ровно в одиннадцать тридцать зазвенел звонок. Я открыл дверь. Она улыбнулась мне и сказала:

— Спасибо, что устроили мне встречу.

Искреннее рукопожатие подделать куда проще, чем улыбку. Нечасто вам улыбается естественно и непринужденно молодая женщина, которую вы видите в первый раз. Улыбается без подвохов, кокетства и холодка. Самое меньшее, чем вы можете ответить, — это улыбнуться ей так же открыто, если, конечно, вы на это способны. Я принял ее норковую шубку и повел в кабинет к Вульфу, размышляя между тем о странностях жизни: кто бы мог предположить, что супруга Барри Хейзена, известного специалиста по рекламе и связям фирм с общественностью, столь мила и естественна. Я был очарован.

Тем сильнее оказалась разочарование. Она устроила нам самый настоящий спектакль. Иначе и не назовешь поведение женщины, начинающей беседу с человеком, которого она раньше никогда не видела, с того, что открывает сумочку, извлекает револьвер и сообщает, что вовсе не намерена застрелить из него своего мужа. Выходит, я ошибся насчет искренности ее улыбки, а поскольку я ошибаться не люблю, то уже был не рад, что познакомился с ней. Я удивленно вскинул брови и поджал губы.

Вульф, восседавший за столом в своем огромном кресле, посмотрел на револьвер, потом на женщину и проворчал:

— Мелодрамы никогда не производили на меня впечатления.

— Я и не собираюсь производить впечатление, — возразила женщина. — Я лишь сообщаю факты. Для того-то я и пришла. Я подумала, что принесу револьвер и покажу его вам… Так будет надежнее.

— Отлично. Вы принесли его и показали, — насупившись, проговорил Вульф. — Если я правильно понял, вам не нужно ни советов, ни практической помощи. Вы пришли лишь для того, чтобы сообщить мне нечто важное и конфиденциальное. Хочу напомнить, что я не адвокат и не священник. Поэтому то, что я от вас услышу, не может стать моей профессиональной тайной. Так что, если вы сознаетесь в преступлении, я не вправе скрыть его от властей. Разумеется, если речь идет о серьезном преступлении, а не о таком правонарушении, как ношение огнестрельного оружия без соответствующего разрешения.

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Я совсем забыла, что для ношения оружия необходимо разрешение. В остальном все в порядке. Преступления не было и не будет. Я и пришла, чтобы заявить: я не собираюсь стрелять в мужа.

Вульф пристально посмотрел на нее. Он свято верил в то, что все женщины либо безумны, либо коварны, либо безумны и коварны одновременно, и сегодняшний визит еще больше укрепил его веру.

— Только и всего? — спросил он. — Для этого-то вы и просили полчаса?

Миссис Хейзен кивнула. Она на мгновение прикусила губу, показав ослепительно белые зубки

— Я решила, что так будет лучше. Мне хотелось рассказать вам почему… Если вы готовы отнестись к этому как к конфиденциальной информации.

— Готов — с той оговоркой, о которой уже вам сказал.

— Разумеется. Вы знаете, кто мой муж? Барри Хейзен. Специалист по вопросам рекламы и связям с общественностью.

— Мистер Гудвин поставил меня в известность.

— Мы поженились два года назад. Я была секретаршей его клиента, Джулза Кури. Он изобретатель. Мой отец Титул Постел был тоже изобретателем и работал вместе с мистером Кури. Он умер пять лет назад. Я познакомилась с Барри в офисе мистера Кури. Мне показалось, что я влюбилась. Потом я не раз пыталась понять, почему же все-таки вышла за него замуж? В чем настоящая причина брака? Может, в том, что мне хотелось…

Миссис Хейзен вдруг замолчала и опять прикусила губу. Она энергично потрясла головой, словно отгоняла муху.

— Вот тут и возникли вы… Вернее, я возникла у вас. Вам не обязательно знать все детали. Я бормочу вздор, надеюсь, что меня пожалеют. Вам даже не обязательно знать, почему я хочу убить его. Не могу сказать, что это ненависть. — Она опять покачала головой. — Пожалуй, я просто презираю. Да, презираю. А он не дает мне развода. Я пыталась уйти от него. Но он устроил такой… Ну вот я опять… Я не должна вам рассказывать об этом.

— Как вам будет угодно. Полчаса в вашем распоряжении, мадам, — напомнил Вульф.

— Я поступаю не как мне угодно, мистер Вульф, а как вынуждена поступать.

— Пусть так.

— Вот что я должна вам сказать. У него в спальне в комоде револьвер. Сейчас он находится на вашем столе. У нас отдельные спальни… Знаете, как бывает. В вашем мозгу что-то копошится, но вы понимаете, что это такое, только когда в один прекрасный день оно вдруг выскакивает наружу…

— Разумеется. Подсознание не склеп. Это сосуд…

— Содержимое которого нам не известно. Месяц назад, на следующий день после Рождества, я зашла к нему в спальню, вынула из ящика револьвер и посмотрела, заряжен ли он. Оказалось, заряжен. Внезапно мне подумалось: до чего же легко застрелить его в постели спящим. Я тотчас же сказала себе: «Идиотка! Ты самая настоящая идиотка!» — и положила револьвер на место. Больше я к комоду не подходила. Но мысль о револьвере стала посещать меня, обычно, когда я ложилась спать. Дальше — больше. Я уже думала не только о том, что хорошо бы войти в спальню, когда он спит, взять револьвер и застрелить его. Я стала думать, как застрелить его и не понести за это наказание. Я понимала, как все это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Ничего. А недавно — в эту субботу — слезла с постели и, дрожа всем телом, прошла в ванную, где встала под холодный душ. Я придумала! Я придумала, как это сделать. Но не буду рассказывать, в чем состоял план.

— Как вам будет угодно. Дело ваше.

— Ладно, не обращайте внимания… В общем, я опять легла, но не могла заснуть. Я боялась не того, что могу сделать во сне, а того, что может сделать мое сознание. Оказалось, я не в силах справиться с ним. Поэтому вчера я решила надо снова взять свое сознание под контроль. Надо кому-то рассказать о моем плане, и тогда он уже не сработает. Кому рассказать? Только не друзьям. Поделится с подругой — значит пойти на уловку. Заявить на себя в полицию? Исключено. Духовника у меня нет, в церковь я не хожу. Тогда я вспомнила о вас, позвонила и направилась на прием. Вот почему я здесь. У меня одна просьба: если кто-то застрелит моего мужа, обещайте, что расскажете полиции о моем приходе и о том, что от меня услышали.

Вульф хмыкнул.

Миссис Хейзен выпрямилась, разъединила сплетенные пальцы, глубоко вздохнула через нос и столь же глубоко выдохнула через рот.

— Такие вот дела, — закончила она.

Вульф пристально смотрел на нее.

— Мое дело — выслушать, — сказал он, — но позволю себе одно замечание. Ваша стратегия хороша для самоустрашения, но представьте себе, что вашего мужа застрелит кто-то другой, а я расскажу полиции о нашем разговоре. Вы попадете в трудное положение.

— Почему? Я же не виновата!

— Пф! Вам не поздоровится, если не будет найден истинный виновник.

— Если я не виновата, мне все равно, — она вытянула руку вперед ладонью вверх. — Мистер Вульф! После того как я решила попасть к вам на прием, я впервые спокойно спала ночь. Обещайте мне, что выполните мою просьбу. Никто не собирается его убивать. Обещайте мне — и тогда я тоже не смогу осуществить свой план.

— Я бы не советовал вам требовать от меня такого обещания.

— Но я должна его получить.

— Хорошо! — его плечи поднялись на четверть дюйма и тот же опустились. — Да.

Она открыла коричневую кожаную сумку и вынула из нее чековую книжку и ручку.

— Я бы предпочла заплатить чеком, а не наличными, — сказала она. — Это будет свидетельством. Вас чек устроит? Я сказала мистеру Гудвину про сто долларов. Этого достаточно?

Вульф сказал, что вполне, и она, примостив книжку на сумке, выписала чек. Чтобы, избавить ее от необходимости вставать и передавать чек Вульфу, я подошел к ней и принял чек. Но она закрыла сумочку и все равно встала. Она повернулась, чтобы взять свою шубку со спинки кресла, когда снова заговорил Вульф:

— От вашего получаса, миссис Хейзен, осталось еще десять минут. Вы можете использовать их по вашему усмотрению.

— Нет, нет, спасибо. Я просто поняла, что была не совсем искренна, когда заявила мистеру Гудвину, что хочу вам кое-что рассказать, и все. Я еще хотела добиться от вас обещания. И я его получила. Огромное вам спасибо. Больше не смею вас… А, вы говорите, у меня еще десять минут? — Она взглянула на свои наручные часики и обернулась ко мне. — Я бы хотела хоть краем глаза посмотреть на ваши орхидеи. Не могли бы вы, мистер Гудвин…

— Буду рад, — сказал я, причем абсолютно искренне.

Но Вульф уже поднимался с кресла.

— Десять минут задолжал вам я, а не мистер Гудвин, — объяснил он, выпрямляясь. — Пойдемте. Шубку можете оставить здесь.

Он первым двинулся к двери. Она глянула на меня с легкой улыбкой и последовала за Вульфом. Из холла донесся звук открываемой и закрываемой двери лифта.

Мне вовсе не хотелось бежать за ними. Десять тысяч орхидей в трех оранжереях на крыше старого особняка принадлежали не мне, а Вульфу. Он любил ими похвастаться при случае, что естественно, но вмешался вовсе не поэтому. Он собирался продиктовать мне ряд писем и боялся, что если я отправлюсь вместе с нашей очаровательной посетительницей в оранжерею, то могу сильно задержаться. Много лет назад он пришел к заключению — без достаточных на то оснований — что стоит мне оказаться в обществе молодой привлекательной женщины, как я напрочь забываю о времени. Если Вульф что-то вбил себе в голову, его не переубедишь.

Зазвонил телефон. Я подошел к аппарату на моем столе, взял трубку и сказал: «Кабинет Ниро Вульфа. Арчи Гудвин слушает». Звонил человек из Нью-Джерси, колбасник, наш поставщик. Он хотел узнать, не прислать ли новую партию своей продукции. Я связал его с Фрицем на кухне.

Решив, что для сыщика лучший способ скоротать время — это поработать ищейкой, я занялся изучением норковой шубки. Увидев ярлык фирмы «Бергман», я счел дальнейшее исследование излишними и снова повесил ее на спинку кресла. Затем взял в руки револьвер, из которого посетительница так не хотела лишать жизни своего мужа. «Дрексель», калибра 0,32. В прекрасном состоянии, вычищен, барабан полон патронов. Плохая игрушка для молодой женщины, не имеющей разрешения на ношение оружия. Затем я проверил чек. «Ист-Сайд бэнк энд траст компани». Подписано Люси Хейзен. Я положил его в сейф. Взглянул на свои часы, включил радио послушать дневной выпуск последних известий. В Алжире кипели страсти. Строительный подрядчик из Стейтен-Айленда отрицал, что получал выгодные заказы благодаря покровительству местного политического туза. Фидель Кастро сообщил кубинцам, что американское правительство — кучка недостойных людей (мой перевод). А потом:

«Труп человека по имени Барри Хейзен обнаружен сегодня утром между зданиями на Нортон-стрит в нижней части Западного Манхэттена. Он был убит выстрелом в спину. Смерть наступила ночью или рано утром. Других подробностей пока нет. Мистер Хейзен был консультантом по вопросам рекламы и связям фирм с общественностью. Лидеры демократов в конгрессе решили сосредоточить огонь…»

Я выключил приемник.

2

Я снова взял револьвер, понюхал дуло и барабан. Наивно?

Но что еще может сделать в таком случае сыщик? Вы автоматически проделываете эту операцию, если хотите проверить, не стреляли ли из револьвера недавно. Правда, она имеет смысл, только если стреляли не позже, чем полчаса назад, и у стрелявшего не было возможности как следует вычистить оружие. Я постоял с револьвером в руке, а потом положил его себе в стол. Ее сумка лежала на красном кресле. Я открыл ее и извлек содержимое. Там было все, что может иметь при себе женщина, обладательница шубки «Бергмана». И больше ничего. Я вынул револьвер из ящика, извлек патроны и стал рассматривать их под лупой: вдруг один-другой окажется ярче, новей остальных. Нет, все одинаковы. Я снова положил револьвер в стол и услышал шум спускающегося лифта, апотом звук открываемой двери. Они вошли в кабинет. Миссис Хейзен первой. Она приблизилась к кожаному креслу, взяла сумку и, поглядев на стол Вульфа, вопросительно уставилась на меня:

— Где револьвер?

— События приобрели новый оборот, миссис Хейзен. — Я смотрел на нее с расстояния вытянутой руки. — Я включил радио послушать последние известия и услышал — повторяю дословно: «Труп человека по имени Барри Хейзен обнаружен сегодня утром между зданиями на Нортон-стрит в нижней части Западного Манхэттена. Он был убит выстрелом в спину. Смерть наступила несколько часов назад. Других подробностей пока нет. Мистер Хейзен был консультантом по вопросам рекламы и связям фирм с общественностью». Вот что я услышал.

Она уставилась на меня с ошалелым видом:

— Вы в-в-все придумали…

— Нет. Так объявили по радио. Ваш муж убит.

Сумка выскользнула у нее из рук и упала на пол, а лицо застыло и побелело. Я впервые видел, чтобы кровь так стремительно отливала от лица. Она, спотыкаясь, шагнула вперед, я подхватил ее под руку и усадил в кресло. Вульф, остановившийся посреди комнаты, рявкнул мне:

— Быстро, чего-нибудь выпить! Бренди!

Я пошел было за бренди, но она сказала:

— Я не буду пить. Это действительно объявили по радио?

— Да.

— Его убили? Убили?

— Да.

Она прижала кулачки к вискам и стала колотить ими себя по голове.

Вульф, пробурчав: «Я буду на кухне», двинулся к двери. Для него женщина, внезапно чем-то потрясенная, — это женщина в истерике, а он истерик не переносит.

Я сказал:

— Погодите, она сейчас придет в себя.

Он еще раз глянул на нее, что-то пробормотал себе под нос, подошел к своему креслу и опустился в него.

— Мне надо позвонить, — сказала она. — Я должна удостовериться. Кому мне звонить? — Кулачки безвольно лежали на коленях.

— Никому, — отрезал Вульф. — По крайней мере, сейчас.

Она резко повернула голову в его сторону:

— Почему?

— Потому что я должен решить, стоит ли мне звонить. В полицию. Рассказать им то, что я от вас услышал. Как я вам обещал. Арчи! Где револьвер?

— В столе.

— Из него давно стреляли?

— Трудно сказать. Если и стреляли, то сразу же после этого вычистили. Барабан заполнен патронами. Абсолютно одинаковыми.

— Думаешь, это она стреляла?

Вульф в своем репертуаре. Его интересовало мое мнение как эксперта по женскому вопросу. В его отношении ко мне как знатоку женщин есть противоречия, хотя самого Вульфа они не волнуют.

— На первый взгляд, нет, — ответил я. — Чтобы сказать определеннее, мне нужны факты.

— Мне тоже. Это вы застрелили своего мужа, миссис Хейзен?

Она покачала головой.

— Скажите это вслух. Итак, вы стреляли в вашего мужа?

— Нет! — Ей стоило немалых усилий выговорить это слово.

— Поскольку я давал обещание вам, то лишь вы сможете освободить меня от него. Итак, мне звонить в полицию?

— Не сейчас. — Кровь снова стала приливать к ее щекам. — Сейчас ни к чему. Да и потом тоже. Он погиб, но я тут ни при чем. — Миссис Хейзен поднялась на ноги. Она уже не шаталась, хотя от прежней уверенности не осталось и следа. — Все позади.

— Сядьте! — скомандовал Вульф. — Все не так просто. Когда вас спросят в полиции, где вы были сегодня с одиннадцати утра, что вы им ответите? Перестаньте облокачиваться на мой стол, черт побери, и сядьте! Вот так. Ну, так что вы им скажете?

— Но почему… — Она примостилась на самом краешке кресла. — Неужели они будут меня об этом спрашивать?

— Непременно. Если только не поймали уже убийцу, да еще с поличным, но на это надеяться не приходится. Вам придется расписать по минутам, что вы делали с тех пор, как в последний раз видели мужа. Вы приехали ко мне на такси?

— Да.

— Так им и скажите. Другого выхода нет. Ну, а если они поинтересуются, зачем вы приезжали, что вы ответите?

Она покачала головой, посмотрев сначала на меня, потом на Вульфа:

— Вы не научите меня, что ответить?

— Этого я и ожидал, — удовлетворенно кивнул Вульф и обернулся ко мне. — Арчи, на чем основаны твои выводы?

Я снова уселся в кресло.

— Тут есть и личное, и профессиональное. Личное: первое впечатление, когда я открывал дверь. Ее улыбка. Профессиональное: два момента. Во-первых, если она сначала договорилась с вами о встрече, потом застрелила мужа и как ни в чем не бывало явилась к нам, то она либо не в своем уме, либо невероятно хитра. Я не верю ни в то, ни в другое. Второй момент более важен. Это выражение лица, когда она узнала о гибели мужа. Можно симулировать обморок, истерику, шатающуюся походку, но ни одна женщина не может по заказу побледнеть. Я утверждал, что мне нужны факты, чтобы сказать определеннее, виновата она или нет. На самом деле мне нужны факты, и самые надежные, чтобы снова заняться гаданием.

На это Вульф только хмыкнул и мрачно спросил ее:

— Если встать на точку зрения мистера Гудвина, что тогда? Когда в полиции узнают, что вдова убитого ночью заявилась утром ко мне, меня возьмут в оборот. Я вам ничем не обязан. Вы не являетесь моим клиентом, вы только заплатили за полчаса моего времени, которые уже превратились в час с лишним. Вы освободили меня от данного вам обещания, так что вопрос снят. Хотите, чтобы я научил вас, как отвечать полицейским, если они спросят, зачем вы ко мне пришли? Но ведь они и мне могут задать такой вопрос. А что если вы не последуете моему совету, и наши версии будут расходиться? Зачем мне рисковать? У меня нет выбора, кроме… Что вы делаете?

Миссис Хейзен опять открыла сумочку и опять достала ручку и чековую книжку.

— Хочу выписать чек, — пояснила она. — И тогда я стану вашим клиентом. Сколько я вам…

Вульф кивнул головой:

— Не пойдет. Этого я тоже ожидал. Я не вымогатель. Я беру деньги за работу, а не за терпение. К тому же вам могут и не понадобиться мои услуги. Но, если вы в них нуждаетесь, дело другое. Вы готовы ответить на ряд вопросов?

— Ну да. Но я отняла у вас больше, чем полчаса, и должна…

— Нет, если вы не убивали вашего мужа, мы оба жертвы обстоятельств. Но сначала не вопрос, а сообщение: револьвер вы не получите. Он останется здесь. Теперь вопрос: где и когда вы…

— Но я положу револьвер на место…

— Нет. Я готов принять гипотезу мистера Гудвина, но не могу позволить вам забрать револьвер. Где и когда вы в последний раз видели вашего мужа?

— Вчера вечером. Дома. К нам на обед пришли люди.

— Поподробнее. Сколько человек? Их имена?

— Клиенты Барри. Все очень солидные, кроме одного. Миссис Виктор Оливер. Энн Тальбот — миссис Генри Льюис Тальбот. Потом Джулз Кури. Амброз Пердис, Тед… Теодор Уид. Это не клиент, а сотрудник Барри. Всего семеро, считая меня и Барри.

— Когда ваши гости разошлись?

— Точно не могу сказать. Барри дал мне понять, что у них дела, и мое присутствие не обязательно. После кофе я их оставила. Тогда я видела его в последний раз — вместе с ними. Я отправилась к себе.

— Вы слышали, как он ложился спать?

— Нет. Между нашими комнатами еще одна спальня. А я сильно устала. Я впервые за последний месяц смогла уснуть.

— А сегодня утром вы не виделись?

— Нет. Я его не застала. Он рано встает. Наша горничная…

— Что вы?

— Нет, ничего, мистер Вульф. Ничего существенного. Просто я недовольна собой. Я сказала, что он рано встает. Но мне следовало бы сказать: рано вставал. И мне хочется петь от радости. Нехорошо, конечно, радоваться, если кто-то умер, но я никогда не любила его. Я и замуж-то вышла лишь потому…

— Подождите, — перебил ее Вульф. — Об этом после. Вы заговорили о служанке.

Она сжала губы и судорожно сглотнула:

— Извините. Служанка, которая живет у нас и готовит завтрак, сказала, что утром он не спускался вниз, а когда она поднялась наверх, то увидела, что дверь в его комнату открыта, а кровать застелена. Похоже, он не ночевал дома. Такое с ним бывает пару раз в месяц.

— Он не сообщает в таких случаях, где он был?

— Нет.

— У вас есть какие-то соображения насчет того, где он провел вчерашнюю ночь и с кем?

— Нет, понятия не имею.

— Я по-прежнему исхожу из вашей невиновности, но в вашей позиции много слабых мест. Вы все время были дома? Кстати, у вас свой дом, не квартира?

— Да.

— Если бы вы ночью решили уйти из дома, услышала бы это ваша служанка? Вы могли бы незаметно выйти, а потом вернуться?

— Вполне. Ее комната в подвальном этаже.

Вульф снова кивнул:

— Ваша позиция весьма уязвима. Когда вы ушли из дома сегодня утром?

— В пять минут двенадцатого. Я хотела быть у вас ровно в половине двенадцатого.

— Когда вы взяли револьвер из спальни мужа?

— Перед самым уходом. Я решила забрать его, чтобы доказать вам, в самый последний момент.

— Сколько человек знало, что вы презираете мужа?

Она пристально, не мигая, посмотрела на Вульфа и промолчала.

— Презирать — ваше слово, миссис Хейзен. По-моему, оно не совсем тут уместно. Людей не убивают или, по крайней мере, не желают смерти только потому, что они вызывают у кого-то презрение. Но не будем углубляться дальше. На это может уйти целый день. Кто знал, что вы презираете мужа?

— Кажется, никто. — Я еле-еле услышал ответ, а слух у меня отменный. — Я никогда никому не говорила об этом. Даже моей лучшей подруге. Правда, она могла догадываться. Да, она явно догадывалась.

— А! — Вульф махнул рукой. — Конечно, об этом знает ваша служанка, которую сейчас, наверно, допрашивают в полиции. Ваш муж был богат?

— Точно не знаю. Но зарабатывал много. Наверное, Барри был богат. Он легко тратил деньги. Дом принадлежал ему.

— У вас есть дети?

— Нет.

— Значит, все наследство достается вам?

Она сверкнула глазами.

— Мистер Вульф, это смешно! Мне ничего от него не надо!

— Я просто пытаюсь понять ситуацию. Итак, вы его единственная наследница?

— Да, он так говорил.

— Он знал, что вы его презираете?

— Барри не мог даже вообразить, что кто-то его презирает. По-моему, он был психопат. Я смотрела в энциклопедии, что такое психопатия.

— Очень за вас рад. — Вульф взглянул на свои часы. — А теперь вам лучше поехать домой. Раз вы все равно расскажете полиции о визите ко мне, заодно сообщите им, что услышали о смерти мужа по радио. Это избавит вас от необходимости прикидываться изумленной или шокированной печальной новостью. — Вульф не спускал с нее глаз. — Я предупреждал, что вы можете попасть в тяжелое положение. Так оно и вышло. Если меня спросят, чего вы от меня хотели, я отвечу, что вы просили конфиденциального совета, и умолчу, о чем именно была речь. Им это не понравится, но даже если вас арестуют по подозрению в убийстве, их нажим можно будет выдержать. Так что говорите им только то, что сочтете необходимым.

Она открыла сумочку.

— Я хочу выписать чек. Вы должны его взять. Просто обязаны!

— Нет. Может оказаться, что вам ничего не грозит. А вдруг они найдут убийцу сегодня или завтра? Если это случится, я вам вышлю счет за лишний час моего времени. Ну а если убийца не отыщется и гипотеза мистера Гудвина останется неопровергнутой, мы посмотрим.

Вульф оттолкнул кресло и встал.

Она тоже встала, на этот раз совершенно спокойно. Я подошел и подал ей пальто.

3

Проводив ее, я вернулся в кабинет. Вульф чуть подался вперед и, склонив голову набок, принюхивался. Сперва мне показалось, что он намекает на духи миссис Хейзен, осквернившие благородную атмосферу дома, но потом я понял, что шеф силится уловить запахи с кухни, где Фриц запекал гребешки в раковинах. А может быть… Поскольку я чувствовал запах и не принюхиваясь — он хотел понять, положил ли Фриц в соус только лук-шалот или добавил репчатый. Когда я уселся, он, похоже, решил эту задачу и обратился ко мне.

— Я не собираюсь выгораживать убийцу, — заявил он. — Как насчет выражения лица миссис Хейзен? А то сбоку было не видно.

— Один шанс из пятидесяти, что убила она, — сказал я. — Вы слышали, как она еле выговорила, что я «в-в-все придумал». Затем, когда я уточнил, что нет, его застрелили, и до нее дошло, что он действительно убит, она побелела как мел. Причем мгновенно. Можно научиться шевелить ушами, но такое вряд ли кому-то под силу. Это нельзя сыграть.

— Очень хорошо. Звони Коэну и узнай детали.

— Что именно?

— Пусть выложит все, что у него есть. А главное — найдено ли оружие или хотя бы пуля.

— Коэн был счастлив получить сенсацию типа: «Сегодня утром вдова убитого посетила Ниро Вульфа». Может, сообщить ему об этом, она все равно расскажет полиции.

— Ладно.

Я взял телефон, позвонил в «Газетт» и вскоре ужа говорил с Лоном Коэном. Когда я кинул ему кость — миссис Хейзен у Ниро Вульфа, — он тут же захотел весь скелет, не говоря уже о мясе. Но я сказал:

— Пока все, как насчет услуги за услугу?

Коэн не стал упрямиться и выложил мне все, что знал. Я поблагодарил его, повесил трубку и повернулся к Вульфу.

— Труп был найден водителем грузовика в десять восемнадцать утра. Он уже окоченел, значит, смерть наступила несколько часов назад. Хейзен был полностью одет — даже в пальто, и его шляпа валялась на земле рядом. В карманах — обычные пустяки, в том числе пара долларов мелочью. Правда, отсутствовали часы, бумажник и ключи. Конечно, их мог прикарманить кто-то, кто натолкнулся на труп раньше, но запамятовал сообщить. В карманах были письма с адресом и фамилией Хейзена, поэтому бумажник взяли вовсе не для того, чтобы помешать установить личность. Убит выстрелом в спину. Пуля застряла в ребрах. Ее извлекли. Калибр 0,32. Оружия не нашли. Если у полиции и есть кое-какие догадки насчет убийцы, то они предпочитают помалкивать. Впрочем, труп обнаружили всего три часа назад. — Я посмотрел на свои часы. — Точнее, два сорок пять. А Коэн добавил, что отвалил бы мне пять тысяч, если бы я задержал миссис Хейзен, пока он не пришлет человека сделать снимок. Я сказал, что в следующий раз буду иметь в виду.

— Значит, пуля у них есть?

— Да.

— Когда же к нам пожалует полиция?

— Скорее всего, это будет Кремер собственной персоной. Можете представить, как он повел себя, узнав, что она у нас побывала. Заявится часа через два, а то и раньше.

— Как по-твоему, она скажет, что была у меня?

— Нет.

Вульф чуть скривил рот:

— Потому-то я и работаю с тобой. Ты ответил одним словом, а другой разразился бы пятьюдесятью.

— Вот как? А я-то удивлялся. А почему я с вами работаю?

— Это для меня загадка. Теперь мне нужна пуля из револьвера. И ждать тут некогда. У нас двадцать минут. Если ты прав насчет миссис Хейзен, револьвер не улика. Правда, убийца мог сделать свое черное дело, прокрасться в дом Хейзена и положить револьвер на место. Если это улика, надо проверить ее. Займусь-ка я ею.

— Нет, вы прострелите себе ногу.

Я взял револьвер из ящика, извлек из барабана один патрон, потом отпер ящик, где мы храним наши пушки (разрешение имеется), вынул из коробки с патронами один, калибра 0,32, вложил в барабан «дрекселя» и отправился сначала в холл, а затем вниз, в подвал. Включил свет, подошел к столу, на котором лежал сложенный вдвое матрац. Я и раньше использовал его для подобных целей. Я навел револьвер на матрац на расстоянии трех дюймов и нажал спуск.

Вы, наверное, думаете, что все револьверы калибра 0,32 посылают пулю в одном направлении. Ничего подобного. Мне понадобилось четверть часа, чтобы ее разыскать, а когда я поднялся наверх, Вульф уже сидел в столовой, расположенной через холл от кабинета. Прежде чем присоединиться к нему, я извлек стреляную гильзу, вставил на место вынутый мной патрон и положил револьвер в сейф, а стреляную гильзу в конверт, который спрятал в свой стол.

Затем мы снова пошли в кабинет. Вульф диктовал, я записывал. Тут-то нас и прервали. Я оказался прав по всем пунктам.

Инспектор Кремер прибыл собственной персоной, и в дверь он позвонил в четырнадцать часов тридцать пять минут. Прежде чем открыть, я глянул в глазок. Он стоял на пороге, распрямив могучие плечи. В рамке из поднятого воротника пальто и низко надвинутой серой фетровой шляпы — круглое красное лицо. Шляпу, кстати, давно следовало отправить на заслуженный отдых. Поскольку Кремер заявился без предупреждения, я вполне мог бы приоткрыть дверь, насколько позволяла цепочка, и пообщаться с ним через щель. Но я поработал над вещественными доказательствами, и это могло всплыть. Потому-то я решил показать, что во мне есть кое-что хорошее, и сразу открыл дверь.

Кремер не только не поздоровался, но даже не кивнул. Шагнув через порог, он прямиком проследовал через холл, ворвался в кабинет и, подойдя к столу Вульфа, спросил:

— Во сколько к вам сегодня утром пришла миссис Барри Хейзен?

Вульф поднял голову и, оглядев инспектора, поинтересовался:

— Это у вас снег на шляпе?

Я вернулся в кабинет и, проходя мимо Кремера, тоже взглянул на его шляпу. На ней не было ничего, кроме следов дряхлости. К тому же на улице вовсю сияло солнце. Многие смутились бы, когда им тем или иным способом намекают, что, входя в дом, надо снимать шляпу, но Кремер не из их числа. Особенно когда видит Вульфа. Он и бровью не повел.

— Я вам задал вопрос! — пролаял он.

— В половине двенадцатого, — ответил Вульф.

— А когда ушла?

— Примерно в час.

Кремер стянул пальто, пропустив мимо ушей мое предложение помочь повесить его, и бросил на ручку красного кресла.

— Значит, полтора часа назад, — сказал он хриплым голосом.

Когда Кремер имеет дело с Вульфом, у него всегда голос делается хриплым.

— Что она сказала? — спросил он. Шляпа по-прежнему красовалась у него на голове.

Вульф повернулся к нему, откинувшись на спинку кресла.

— Мистер Кремер, — начал он. — Мне известно, что мужа миссис Хейзен застрелили. Она была у меня как раз, когда об этом объявили по радио. Стоит человеку, в той или иной степени связанному с жертвой насилия, обратиться ко мне, вы автоматически полагаете, что у меня есть сведения, необходимые для вашего расследования. Иногда ваши предположения справедливы, иногда нет. На сей раз нет, по крайней мере, мне так кажется. Миссис Хейзен говорила со мной конфиденциально. Если я сочту, что, скрывая полученные от нее сведения, препятствую правосудию, я немедленно все вам расскажу.

Кремер извлек из кармана сигару, покатал между ладоней, потом сунул в рот и прикусил зубами. Он так поступает в те моменты, когда другие начинают считать до десяти, потому что с языка уже готовы сорваться слова, способные вызвать осложнения. Кремер вынул сигару и сказал:

— Когда-нибудь вы сорветесь и грохнетесь оземь. И сильно ушибетесь. Возможно, это случится сейчас. Если окажется, что из-за вашего молчания я не смог вовремя найти убийцу, пощады не ждите. Меня никто и ничего не остановит. Я еще раз спрашиваю вас: что вам сказала миссис Хейзен через девять часов после того, как был убит ее муж?

Вульф покачал головой:

— Я отказываюсь отвечать. По-моему, в данных обстоятельствах это не имеет отношения к вашему расследованию. Может, я изменю свое мнение — не исключено, что с вашей помощью. Арчи, где та пуля?

Я вынул из стола конверт, извлек из него пулю и вручил Вульфу. Колючий взгляд Кремера впился в меня. Потом его глазки уставились на Вульфа и пулю. Вульф взял ее, бегло осмотрел и вернул мне со словами:

— Передайте ее мистеру Кремеру.

Я так и сделал. Вульф обратился к Кремеру:

— Это представляет для вас интерес, если вы нашли оружие, из которого убили Хейзена. Вы располагаете им?

— Нет.

— И еще вам нужна пуля, убившая его. Она у вас есть?

— Да.

— Тогда я предложу следующее, пусть ваши криминалисты сравнят обе пули, и, если окажется, что они выпущены из одного оружия, дайте мне знать, я сообщу вам кое-что полезное. Разумеется, мне нужно будет взглянуть на заключение экспертов.

— Вы его получите. — Глаза Кремера превратились в щелочки, а губы крепко сжались. — Откуда у вас пуля?

— Я скажу вам об этом, а может и не скажу, когда увижу заключение.

— Господи! — Кремер стал хрипеть еще сильней. — Это вещественное доказательство. Я арестую вас обоих и…

— Ерунда. Доказательство чего? Ни вы, ни я этого не знаем. Если пуля выпущена из того же оружия, из которого стреляли в Хейзена, тут вообще не о чем говорить. Это не мои фокусы, мистер Кремер. Возможно, пули совпадут, и тогда моя станет вещественным доказательством. Пожалуйста, дайте мне знать в этом случае.

Кремер открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем наложил на заготовленный ответ вето, сунул пулю в карман, швырнул сигару в мусорную корзинку, промазал, взял пальто, не позволил мне помочь ему надеть его и вышел. Я выглянул в холл удостовериться, что, когда хлопнет дверь, он окажется по ту сторону от нее. Когда я вернулся, Вульф проворчал:

— Не дают работать, черт побери. Где я там остановился в письме миссис Хьюит?

Я сел, взял блокнот и удовлетворил его любопытство.

В четыре дня, когда Вульф отправился на двухчасовое свидание с орхидеями, я уселся за пишущую машинку. И до этого у меня бывали сложности с посланиями коллекционерам орхидей и поставщикам провианта, когда мои мысли занимало нечто совсем другое, но сегодня сочинялось хуже, чем когда-либо. Кремер ушел в три двадцать. Он прямиком отправился в лабораторию. Криминалисты получат пулю в три пятьдесят, самое позднее, в четыре. Сравнить под микроскопом две пули несложно. Чтобы установить, не из одного ли ствола они выпущены, понадобится минут десять. Еще полчаса на составление заключения, причем им нет необходимости шлифовать его до такого блеска, чтобы можно было представить суду присяжных. Четыре двадцать пять. Кремер сразу же пошлет гонца к криминалистам, чтобы поскорее прочитать их выводы. Он позвонит нам по телефону в четыре тридцать или в дверь в пять сорок пять.

Кремер не сделал ни того, ни другого.

К пяти пятнадцати я заволновался. Если вы думаете, что я нервничал зря, вы сильно ошибаетесь. Если пули совпадут, то я болван. Но был лишь один шанс из миллиона, что убийца, совершив преступление, прокрался в дом, чтобы положить на место револьвер. Ему это ни к чему. Убийцы порой совершают безумные поступки, но не до такой степени. Значит, миссис Хейзен солгала и либо сама убила супруга, либо знала, кто это сделал.

К шести часам, когда Вульф спустился из оранжереи, я стал понемногу приходить в себя. Он подошел к столу и принялся читать напечатанные мною письма. Вульф всегда их внимательно читал после машинки. После того, как он проглядел и подписал два из них, я заметил:

— Кремер и не подумает звонить, если пули не совпали.

Вульф хмыкнул:

— А поскольку криминалисты получили нашу пулю два часа назад, мы уже можем…

В этот момент затрезвонил дверной звонок, и у меня по спине побежали мурашки. Кремер решил подождать до шести, чтобы застать Вульфа. Я пошел в холл, включил свет на улице, глянул в глазок и вздохнул с облегчением. На ступеньках стоял незнакомец, мой ровесник, или, может, чуть помоложе, без шляпы, и ветер играл копной его каштановых волос. Давно я так не радовался при виде совершенно незнакомого субъекта. Впрочем, я быстро взял себя в руки, открыл дверь и спросил:

— Что вам угодно, сэр?

— Я хотел бы видеть Ниро Вульфа. Меня зовут Уид. Теодор Уид.

Вообще-то мне следовало его попросить подождать, пока я доложу шефу, так у нас было заведено. Но я до того обрадовался, что это не Кремер, что сразу пустил его и помог раздеться. Затем отправился в кабинет и доложил:

— К вам Теодор Уид. Один из гостей на обеде. Один из…

— Что ему нужно?

Он прекрасно знал, что я не успел его об этом спросить, но я ответил:

— Вы.

— Нет. У меня и так слишком много времени отняло дело, которое меня решительно не интересует. Так ему и передай, пусть он…

Но Уид уже вошел в кабинет. Приблизился к красному креслу и, плюхнувшись в него так, словно оно ему принадлежало, сказал:

— Я не собираюсь отнимать у вас время попусту. Я хочу вас нанять.

Вульф злобно посмотрел на меня. Я осмелился без его согласия впустить человека. Он мне еще покажет! Тем временем Уид продолжал:

— Я знаю, вы получаете большие гонорары, но я всегда плачу по моим счетам. Хотите задаток?

Теперь Вульф испепелял взглядом гостя:

— Нет. Вы не только вторгаетесь без приглашения, вы еще и слишком много себе позволяете. Арчи, проводи его.

— Нет, погодите минуту… Я не очень… — Уид не договорил и некоторое время беззвучно шевелил челюстями. Челюсти неплохие, несколько костлявые, но в целом ничего. Наконец он взял себя в руки. — Ладно, я начал не с того. Попробую все сначала. Сегодня утром у вас была миссис Барри Хейзен. Она принесла револьвер. Где он?

— Вторжение, самонадеянность, а теперь и наглость. Я просто настаиваю, чтобы вы…

— Черт побери! Я знаю, что она его приносила. Она мне сама говорила. Миссис Хейзен была у вас, когда узнала, что ее мужа нашли убитым. Она хотела вас нанять, собиралась выписать чек, но вы его не взяли. — Он замолчал, пытаясь справиться со своими челюстями. — Потому-то я и намеревался нанять вас. Я только что побывал в прокуратуре, миссис Хейзен по-прежнему там. Мне не позволили поговорить с ней, но я знаю: она там, и ей хотят предъявить обвинение в убийстве. Не понимаю, почему мое желание нанять вас кажется вам самонадеянным. Вы сыщик-профессионал, а мои деньги такие же, как у всех остальных. Хорошо, я поспешил, спрашивая насчет револьвера, но если я ваш клиент, то вы можете мне про него рассказать.

Он сунул руку в карман и вытащил комок купюр, правда, не очень пухлый, и стал его расправлять.

Я погрузился в размышления. Либо Уид уверен, что убила Люси Хейзен, и решил поступить по-рыцарски, либо, напротив, он так не считает, хоть и пытается уверить Вульфа в обратном. Так или иначе, он готов платить, поскольку встал с кресла и положил банкноты на стол Вульфа.

Не успел Вульф ответить, как зазвонил телефон. Я снял трубку. Люси Хейзен. Просит Вульфа. Я попросил подождать и обратился к нему:

— Звонит та самая женщина, которая сегодня утром приносила колбасу. Она хочет знать, не надо ли еще. Если вы хотите спросить Фрица, то лучше, наверное, вам поговорить с ней из кухни.

Он встал и вышел, а я держал трубку возле уха.

— Говорит Вульф. Это вы, миссис Хейзен?

— Да, сегодня утром вы сказали, что если мне понадобится ваша помощь, то… — ее голос дрожал. — Так вот, она мне необходима. Меня хотят арестовать. Я…

— Где вы?

— В окружной прокуратуре. Я не знаю, что…

— Говорите только то, что можно по телефону.

— Но я в будке, и дверь плотно закрыта.

— Пф! Разговор не только прослушивается, но, наверное, и записывается. Говорите самую суть.

— Ладно. — Немного помолчав, она продолжала. — Мне разрешили позвонить адвокату, но я не знаю никого, кроме адвоката моего мужа. К нему мне обращаться не хочется. У вас нет адвоката?

— Я направлю вам человека. Вы с ним поговорите и решите, стоит ли его нанимать.

— Да, да, я его, конечно же, найму. Но я хотела бы и вас нанять. Вы сказали, что не откажетесь, если я буду в этом нуждаться.

— Я сказал, там будет видно. — Теперь замолчал Вульф и надолго. Если согласиться, ему придется сильно потрудиться, а он куда больше любил поесть, чем поработать.

— Ладно, — буркнул Вульф наконец. — Считайте, что наняли меня. Один вопрос. Вы рассказывали им о нашем разговоре? Да или нет?

— Нет.

— Годится. Один совет. Если вы намерены отказаться от собственности вашего мужа, переходящей по наследству вам, не называйте ее. Иначе вам придется понести большие расходы.

— Но мне ничего не нужно от него. Я же говорила…

— Мы говорим по телефону. Адвокат подтвердит мой совет насчет собственности. Его зовут Натаниэль Паркер. Арчи! Свяжи меня с Паркером. Я буду говорить отсюда.

4

Я выполнил поручение, и Вульф стал объяснять Паркеру самые основные факты — ничего лишнего. Ничего из того, что миссис Хейзен рассказала утром, ни слова о револьвере. Вульф сказал, что Гудвин считает ее невиновной и ему, Вульфу, гипотеза кажется правдоподобной. Паркер должен был попробовать устроить освобождение под залог, а если миссис Хейзен все-таки не отпустят, обеспечить ее всем необходимым. Я положил трубку, лишь когда Вульф вернулся в кабинет. Он подошел к столу, сел и вперил взгляд в Уида, затем сказал:

— Вы появились вовремя, сэр. Звонила миссис Хейзен. Я послал…

— Где она?

— В прокуратуре. Боюсь, ее арестуют. Я послал к ней адвоката и дал согласие действовать в ее интересах. Вы решили, что я отклонил ее деньги, так как подозревал в убийстве или в соучастии в убийстве, но ошиблись. Теперь она мой клиент. — Он показал пальцем на кучку банкнот на столе: — Ваши деньги. Заберите их…

У Уида открылся рот и отвисла челюсть. Он еле выдавил:

— Но вы… Не понимаю, почему вы…

— Вам не обязательно понимать, мне не обязательно объяснять. Почему вы думаете, что миссис Хейзен убила мужа? Это лишь гипотеза?

— Я не думаю… Она не убивала… Нет, нет…

— Если бы я взял ваши деньги, что бы вы предложили мне сделать?

— Точно не знаю. Я хотел… Хотел посоветоваться. Узнать, что вы сделали с револьвером. Он у полицейских?

Вульф покачал головой.

— Теперь я представляю ее интересы, мистер Уид. А стало быть, вы представитель неприятельского стана. А вдруг вы убили Хейзена или обладаете сведениями, кто убил, и хотите, чтобы виновной признали ее? Подозревая, что утром она оставила револьвер здесь, вы пытаетесь убедиться, так ли это. Вдруг вы все же ее враг?

Уид вытаращился на него в изумлении. У него снова самопроизвольно заходили челюсти, и ему стоило усилий взять их под контроль.

— Послушайте, — наконец выговорил он. — Я хочу знать одно. Я слышал о вас, о вашей репутации. Скажите мне, действительно ли миссис Хейзен только что вам звонила и вы работаете на нее?

— Да.

— Значит, все в порядке. — Он вытянул руку. — Можете отрубать ее, если это как-то поможет Люси. И вторую тоже. Банально? Но что делать, если я так думаю.

Вульф пристально смотрел на него. Я тоже. Вроде бы он говорил искренне, но искренность вовсе не делала его автоматически нашим другом. Если он готов пожертвовать рукой ради ее спасения и знал, как она относится к мужу, то вполне мог помочь ей избавиться от него и в случае удачи не лишиться и мизинца.

Вульф сложил пальцы шатром и уставил локти на подлокотники кресла.

— Рука ваша мне ни к чему, но кое-какие сведения не помешали бы. Когда вы в последний раз видели миссис Хейзен?

— Где револьвер? Я знаю, он у вас. Люси сама мне сказала.

— Так когда же?

— Сегодня днем. Я был у нее, когда она вернулась от вас.

— Что еще она вам сообщила?

— Ничего такого. Времени было в обрез. Нам помешали. Я знал, что Хейзен держал револьвер в комоде спальни. Я проверил, но игрушки на месте не оказалось. Я спросил Люси, не знает ли она, куда делся револьвер. Может, его взяла полиция?

— Нет. Больше того, мистер Уид, в мистера Хейзена стреляли из другого оружия. Может, вы и без меня об этом осведомлены, но если нет, пусть такая новость вас несколько утешит.

— Откуда вам это известно?

— Неважно. Главное, я это знаю. Теперь удовлетворите мое любопытство, мистер Уид. Когда вы в последний раз видели мистера Хейзена?

— Утром в морге. Я отправился туда на опознание. Меня попросили. А живым я видел его вчера вечером, у него дома.

— Когда именно?

— Примерно в половине десятого. Плюс-минус пять или десять минут. Полиция хотела знать точнее, но я ничем не мог им помочь.

— При каких обстоятельствах вы с ним встретились?

— У них был званый обед. Сообщить вам имена гостей?

— Да.

— Это клиенты мистера Хейзена. Миссис Виктор Оливер, вдова. Миссис Генри Льюис Тальбот, жена банкира. Амброз Пердис, судовладелец, Джузл Кури, изобретатель. С супругами Хейзен и мной — всего семь человек. После обеда Хейзен сказал Люси, что теперь у него деловой разговор, и она удалилась. Я тоже вскоре ушел. Тогда-то я и видел его в последний раз.

— Как вы провели следующие шесть часов?

— Я пошел в пресс-клуб «Оверсиз» — это недалеко. Пробыл там до полуночи. Потом отправился домой и лег спать.

— Вы находились в деловых отношениях с мистером Хейзеном?

— Я работал у него.

— В каком качестве?

— Писал для него всякую всячину. Рекламные проспекты, буклеты. И еще предполагалось, что я буду использовать мои контакты. До того, как год назад меня взял к себе Хейзен, я работал журналистом.

— Если у них состоялся деловой разговор, почему вы ушли?

— Мое присутствие им было не нужно. Точнее, им было нужно мое отсутствие.

— Тогда почему они вообще вас пригласили?

Уид положил руки на подлокотники кресла, заерзал в нем, потом откинулся назад. Провел ладонями по подлокотникам и вздохнул.

— Вы не считаете, что Люси убийца? — сказал он. — Иначе вы не взялись бы за расследование. Но даже если она тут ни при чем, ей не позавидуешь. Но коли вы и впрямь такой мастак, каким вас считают… Не знаю. Может я должен ответить вам то же, что уже ответил прокурору, когда он спросил меня, почему я там оказался. Может, лучше сказать вам правду. Даже если из-за этого вы будете подозревать меня в убийстве. Хотя я не убивал.

— Если вы убили, мистер Уид, вам не поздоровится независимо от того, что вы тут сообщите нам.

— Ну что ж, тогда я скажу правду. Вам, и больше никому. Хейзену нравилось видеть меня в обществе своей жены, потому что он знал, как я к ней отношусь. Понятия не имею, как Хейзен догадался. Я изо всех сил скрывал мои чувства к ней, и вроде бы мне это удавалось. Уверен, она сама не догадывалась. В отличие от него. Это не простой человек. Насчет людей у него было шестое чувство, а может, еще и седьмое, и восьмое. Но в то же время он иногда выказывал удивительную слепоту. Хейзен не понимал, как к нему относится собственная жена. А если понимал, тогда он еще более непрост, чем мне казалось.

— Но вы-то знали, как она к нему относится?

— Конечно.

— Это она вам сказала?

— Господи, конечно, нет! Она вряд ли говорила об этом даже лучшей подруге. Не подумайте, что я все придумал, потому что… отношусь к ней по-особому. Я видел, какое выражение появлялось на ее лице, когда он до нее дотрагивался, и как она пыталась его скрыть. Потому-то Хейзен и позвал меня вчера на обед. Не думаю, что он хотел полюбоваться моими мучениями. Ему это было ни к чему. Он прекрасно знал, как я к нему отношусь. Конечно, Хейзен был садистом, но весьма утонченным. Поработав с ним пару месяцев, я понял, что это за тип, но не ушел, потому что… потому что встретил ее.

— Она ответила вам взаимностью?

— Нет, конечно. Я для нее обыкновенный подчиненный ее мужа.

— Вашему положению не позавидуешь.

— Я рассказал вам все это в ответ на ваш вопрос, как я оказался в ее доме. А я со своей стороны понял, как вы работаете. Я рад, что вы отстаиваете ее интересы. И еще одна вещь, которую вам, возможно, следует иметь в виду. В его деятельности было что-то подозрительное. Эти самые «связи с общественностью» — всегда рэкет, хоть и в благородном обличье, но все-таки! Взять хотя бы тех четверых, что были на обеде. Почему миссис Виктор Оливер, шестидесятичетырехлетняя вдова миллионера-брокера, платит ему по две тысячи в месяц? Связи с общественностью ей нужны, как мне дырка в башке! Миссис Энн Тальбот — две с половиной тысячи в месяц. Может, ее мужу-банкиру и пригодился бы специалист по связям с общественностью — хотя еще вопрос, где он! — но при чем тут она? Джулз Кури платит две тысячи в месяц, а когда и больше. Возможно, такому изобретателю, как он, и правда нужна реклама, хотя ума не приложу зачем. Но самый загадочный человек там — Амброз Пердис. Он крупный судовладелец, и его связями с общественностью заведует одна из самых известных фирм — «Кодрей», но в прошлом году Пердис заплатил Хейзену сорок тысяч долларов. Я, кстати, вовсе не обязан это знать. Но меня одолело любопытство, и я поднял документы.

Вульф хмыкнул.

— Человек, нанимающий других создавать ему репутацию, не заслуживает успеха. Думаете, Хейзен занимался вымогательством?

— Не знаю, во всяком случае, он их не заработал. Правда, очень немногие специалисты по рекламе и связям с общественностью действительно зарабатывают свои гонорары честным путем.

— У Хейзена, кроме этих четверых, есть еще клиенты?

— Да, конечно. Всего человек пятнадцать. Он зарабатывал на них около четверти миллиона в год.

Вульф взглянул на стенные часы

— Через пять минут у меня обед. Если мои предположения верны и миссис Хейзен не убивала мужа — и вы тоже, — кто, по-вашему, мог это сделать?

Шансы получить разумный ответ на такой вопрос обычно равны одному из ста. Уид явно не был готов к ответу. Либо он опасался, что это сделала Люси, либо стрелял сам. Так или иначе, никаких догадок Уид не выдвинул. Он решил, что, задав вопрос, Вульф позабудет об обеде, но ошибся. Уид напрашивался в гости после обеда, но Вульф отказал ему, предложив записать свой телефон, и пообещал в случае надобности позвонить. Уид так и оставил бы свои деньги на столе Вульфа, если бы я не напомнил ему о них.

К этому моменту, когда, отобедав, мы вернулись в кабинет пить кофе, я совсем перестал волноваться. Если бы пули совпали, Кремер наверняка уже дал бы нам знать. Вульф снова занялся письмами. Подписав последнее и передав мне, он вдруг спросил:

— Не мог ли мистер Уид застрелить Хейзена?

Я покачал головой:

— Не знаю. Хоть бросай монетку. Но, по крайней мере, он прояснил одно обстоятельство. Вы говорили, что тех, кого презирают, не убивают. Что же не давало покоя Люси Хейзен? Уид. По его словам, она не догадывается о его чувствах к ней и не питает взаимности по отношению к нему Ерунда. Ложь или заблуждение. Из десяти тысяч женщин, в которых я влюблялся, все десять тысяч знали это еще до того, как я сам понимал. Мог ли Уид застрелить Хейзена? Не знаю. Было бы, конечно, неплохо сегодня же ей выслать счет за то, что вы нашли убийцу, но, если он ни при чем, вам придется потрудиться. С чего начать? Хейзен тот еще фрукт…

Зазвонил дверной звонок. Неужели Кремер так долго терпел?

Нет, наверное, Уид, решивший еще немного помочь. Но я не угадал. Это был человек, более знакомый. Худой, средних лет, в темно-синем пальто, скроенном так, чтобы сделать его владельца чуть более широкоплечим, чем он был на самом деле. Натаниэль Паркер шил одежду у Стовера. Я открыл дверь, поздоровался и впустил его в холл. Не снимая пальто, он двинулся к кабинету со шляпой в руке. Я за ним.

Паркер входил в число тех восьми человек на белом свете, не считая вашего покорного слуги, с которыми Вульф обменивался рукопожатиями. Паркер отклонил приглашение садиться, сказав, что уже на полтора часа опаздывает на деловой обед.

— Я зашел, а не позвонил, — пояснил он, — потому что меня просили передать вам это. — Он вынул из кармана ключ и вручил мне. — Ключ от дома миссис Хейзен. И еще вот что — Из внутреннего кармана он вытащил бумагу. — Это доверенность, по которой вы имеете право войти в ее дом и кое-что взять. А именно: шкатулку. Миссис Хейзен назвала ее железной, но я думаю, что она из жести или из стали. Шкатулка в комоде, под нижним ящиком. В спальне мужа. Надо вынуть нижний ящик, приподнять доску, под которой и спрятана шкатулка. Моя клиентка не знает, что в ней. Примерно год назад Хейзен приподнял доску и показал шкатулку жене. Сказал, что в случае его смерти она должна достать шкатулку, попросить слесаря открыть ее и сжечь содержимое, не читая. Вам, наверное, будет любопытно взглянуть, — и она очень этого хочет. Вы действуете от ее имени через ее адвоката.

Вульф хмыкнул.

— Я сделаю, как сочту нужным.

— В этом я не сомневаюсь. Если вы не захотите сообщить мне, что в шкатулке, то всегда можно сказать, что она оказалась пустой. Я бы с удовольствием присутствовал при ее вскрытии, но у меня деловая встреча. Кстати, что она вам сказала утром?

— Спросите у нее самой.

— Спрашивал. Она отказалась отвечать. Сказала, что раскроет рот, только получив от вас указания. Но если ей предъявят обвинение в убийстве, я должен знать все, иначе не смогу представлять ее интересы. Она уже провела там пять часов, но, похоже, они еще ее подержат. Если они сочтут ее основным свидетелем, то освободят под залог только завтра утром. В половине десятого у меня встреча с адвокатом Хейзена. У него завещание. У вас что-нибудь ко мне есть?

Вульф сказал, что нет, и адвокат удалился. Проводив его, я вернулся в кабинет и спросил:

— Какие-нибудь особые инструкции?

— Нет. Интересно, есть ли в доме полиция?

— Вряд ли. Это всего-навсего место, где он жил. Его убили не там. Перчатки надеть?

— Не надо. Мы действуем вполне официально.

После того, как несколько лет назад я угодил в глупое положение, выполняя похожее задание, я взял за правило брать с собой оружие — на случай, если мои интересы могут вступить в противоречие с планами убийцы. Я снял пиджак, вынул из стола кобуру и заряженный «морли», повесил кобуру на плечо, надел пиджак, убедился, что в одном кармане у меня ключ Люси, а в другом ее доверенность, и вернулся в холл за пальто и шляпой.

5

Я остановился возле дома Хейзена, на другой стороне Тридцать седьмой улицы между Лексингтон-авеню и Парк-авеню, и осмотрелся. Дом кирпичный, выкрашенный в серый цвет, с зеленой каймой. Поуже, чем дом Вульфа, но тоже в четыре этажа. Чтобы подойти к парадному, надо спуститься с тротуара на две ступеньки. Все детали я зафиксировал автоматически, на всякий случай. Никакой ценности они не представляли. Куда важней было то, что в одном из окон третьего этажа виднелась полоска света. Это случается, когда вы не очень аккуратно опускаете шторы. Я не знал, где расположена спальня Хейзена. Может, именно там. Может, как раз сейчас сотрудник отдела по расследованию убийств делал обыск, хотя в это верилось с трудом, в их распоряжении было целых десять часов. Комната прислуги? Непохоже. Вряд ли прислуга живет на третьем этаже с окнами на улицу. Кто бы там ни был и что бы ни делал, я решил не пугать его звонком в дверь и пересек улицу, спустился по ступенькам, осторожно отпер дверь ключом, вошел, с еще большей осторожностью закрыл ее за собой и, пока глаза привыкали к темноте, стал прислушиваться. С полминуты было тихо, затем наверху раздался глухой звук, будто что-то упало, и тихо заговорил мужчина. Если он не беседовал сам с собой, в доме было по крайней мере двое. Решив действовать, я снял пальто и шляпу, положил их прямо на пол и ощупью на цыпочках двинулся к холлу. Нашел лестницу.Стал подниматься.

Вскоре я остановился Второй голос. Сопрано? Вроде бы. Потом опять баритон. Я продолжал подъем, только еще медленнее и осторожнее, прижимаясь к стене. В холле второго этажа было чуть светлее, свет пробивался сверху, и можно было различить очертания. Я еще более замедлил шаг, ибо таинственные гости были уже совсем рядом. Голоса смолкли, но раздалось постукивание. Я поднялся настолько, что голова моя оказалась на уровне пола третьего этажа. Холл такой же, как и на втором, а свет пробивался из полуоткрытой двери в самом его начале. Я мог разглядеть стул, часть кровати и шторы на окне, а также над спинкой стула женский затылок — серебристые волосы под черной шляпкой.

Конечно, я мог постоять и подождать, когда снова раздадутся голоса, но лестница не самое удачное место для подслушивания.

Я продолжил подъем. Оставалась последняя ступенька, когда стук прекратился и баритон сказал «Нет, это бессмысленно». Я оказался в холле и прижался к стене. Сопрано: «Конечно, мистер Кури». Я двинулся по стене к двери. Раздался другой женский голос, тембром пониже: «Вряд ли здесь. Может, посмотрим в комнате Люси? Это больше на него похоже». Другой мужской голос, пониже: «Посмотри и там». Потом дверь открылась, и из нее вышел человек.

Две следующие секунды я никак не могу занести в свой актив. Я был начеку, а он ничего не подозревал, да и вообще реакция у меня отменная. В оправдание могу лишь сказать, что в этот момент я делал очередной осторожный шаг. Так или иначе, он первым пошел в атаку и чуть было не сшиб меня с ног. Когда вы теряете равновесие, не стоит искать точку опоры при падении. Поэтому я уже по собственной инициативе приземлился на пол, подогнув колени к подбородку, а потом стремительно выбросил ноги вперед, ударив ими противника в живот. Несмотря на свой внушительный вес, он отлетел к стене. Не успел я подняться на ноги, как из комнаты выбежал второй мужчина. Я сделал несколько финтов и, отойдя в сторону, врезал ему правой рукой по почкам. Он согнулся, схватившись за спину. Я развернулся, вытащил свой «морли» и показал ему.

— Если требуется дырка в челюсти, милости прошу.

Первый, здоровяк, стоял у стены и тяжело дышал. Второй, поменьше, пытался выпрямиться. В дверях показалась женщина, та, что раньше сидела на стуле. За ее спиной маячила вторая.

— Учтите, что эта штука заряжена, — предупредил я. — Так что прошу не лезть в карманы за сигаретами. А ну живо все назад в комнату и без глупостей! Для спокойствия надо бы продырявить кому-то из вас плечо или лодыжку, да стрелок из меня никудышный, могу не туда попасть.

— Кто вы? — спросил здоровяк.

— Ковбой Билли Кидд. Прошу в комнату. Без прыжков и гримас. Лицом к стене.

Они двинулись в комнату. Я за ними. Женщина с серебристыми волосами пыталась заговорить со мной, но я махнул револьвером, и она тоже повернулась к стене. Когда они все выстроились в ряд, я обыскал мужчин, убедился, что у них нет оружия, велел им оставаться на местах, а сам отступил к кровати. На ней были свалены пальто, шляпы и дамские сумочки. С мужчиной мне было все ясно. Здоровяк — это Амброз Пердис. В газетах часто публиковались снимки этого судового магната. Второго, как я понял, звали Джулз Кури. Теперь пора знакомиться с дамами. Я открыл одну из сумочек, высыпал ее содержимое на кровать. Пердис обернулся, и я рявкнул:

— Стоп! Я ведь с вами по-хорошему. А то могу и врезать револьвером! А ну-ка лицом к стене!

Он подчинился. Кожаный бумажник, выпавший из сумочки, был набит документами, и водительские права, и кредитные карточки, и все прочее. На одних значилось Эйн Тальбот, на других — миссис Генри Льюис Тальбот. Принадлежали они молодой женщине, настолько привлекательной во всех ракурсах, что, несмотря на занятость, я постоянно косился на нее. Затем я взял кожаный кошелечек для ключей и открыл его. Один из ключей сравнил с ключом Люси. Не совпадает. Запихнул все обратно в сумочку, взял другую и поступил с ней, как с первой. Женщину с серебряными волосами звали миссис Виктор Оливер. В ее сумочке не было ни ключа, который совпадал бы с моим, ни вообще чего-либо заслуживающего внимания. Я обшарил карманы всех пальто, но и там ключей не было.

Встав с кровати, я усмехнулся, все были в перчатках, причем не в резиновых, а в самых обычных.

— Теперь, когда я знаю, как вас зовут, — сказал я, — пора и мне представиться. Арчи Гудвин. Я работаю на Ниро Вульфа, о котором вы, наверное, слышали. Он частный детектив, и его наняла миссис Барри Хейзен. У меня есть ключ от ее дома и разрешение посетить его. Мне надо знать, как вы попали в дом, и я это обязательно выясню. Можете повернуться, но с места прошу не сходить. Вам придется раздеться. Одежду кладите на пол. Обувь, чулки, носки тоже надо снять. Можете остаться в нижнем белье. Впрочем, там будет видно.

Все ошарашенно уставились на меня. Энн Тальбот сказала:

— Даже и не подумаю! Это чудовищно! — Смотреть на нее было одно удовольствие.

— Представьте себе, что вы на пляже, — посоветовал я. — Иначе мне придется самому оказать вам эту услугу. Не думайте, что я не справлюсь.

— У нас нет ключей, — подала голос миссис Оливер. На нее как раз смотреть было одно неудовольствие. Вялые обвисшие щеки и подбородок. Глубоко посаженные желтые глазки. — Нас впустила служанка. Сейчас ее нет дома, но потом вы сможете у нее все спросить.

— Она будет отрицать все, — подал голос Джузл Кури. Баритон принадлежал ему. Смуглый, жилистый, узкобедрый человечек.

— Все четверо, — сказал я, — но, если вы не разденетесь добром, может выйти неприятность. Даю вам две минуты. — Я поднес руку к глазам, чтобы видеть циферблат часов, не выпуская из поля зрения всю четверку. — Начнем с перчаток.

— Почему вам так важно знать, как мы проникли в дом? — спросил Пердис.

— Потому что в карманах убитого не оказалось ключей. Двадцать секунд уже прошло.

Я достаточно воспитан, чтобы отвернуться или, по крайней мере, отвести взгляд, когда раздевается дама. Но у любой из этих дам за подвязкой чулка мог быть пистолет. Поэтому на время пришлось забыть о манерах. Мужчины раздевались в два раза дольше, чем женщины. Я позволил Энн Тальбот остаться в трусиках и лифчике; вряд ли она могла запрятать в них ключ. У миссис Оливер был такой тугой пояс, что под него нельзя было подсунуть ключ даже при всем желании. Кури остался в спортивных трусах без майки, Амброз Пердис — в бледно-голубом «гарнитуре» до колен. Я велел им повернуться и затем отпихнул ногой одежду Пердиса, чтобы он не мог до нее дотянуться.

Обыск одежды занял куда меньше времени, чем я предполагал, правда, одна рука у меня была занята револьвером. К тому же меня интересовал не только ключ, но и вообще все, что могло оказаться полезным в расследовании. Но ничего такого не обнаружилось. У Кури я нашел кошелечек для ключей, у Пердиса — кольцо, но нужного ключа не было. Впрочем, я предполагал такой исход, когда они стали покорно раздеваться. Если бы у кого-то был ключ, он бы постарался его потихоньку выбросить или отдал бы мне, придумав какое-то объяснение. Теперь, удостоверившись, что ни у кого из них нет ни бомбы, ни пушки, я позволил себе расслабиться. Велев им одеваться, я подошел к телефону у изголовья кровати, взял трубку и стал набирать номер. Вдруг раздался голос Пердиса.

— Погодите! Минуточку! Я хочу что-то сказать. Вы звоните в полицию?

— Нет, — коротко отозвался я. — Говорите, но быстро и коротко.

Пердис явно не был готов к мужскому разговору. Он успел надеть рубашку, но штаны держал в руке.

— Вы не полицейский?

— Я уже вам говорил, кто я.

— Это Арчи Гудвин, — сказала Энн Тальбот. — Я видела его во «Фламинго».

— Вы частный детектив? — спросил Пердис.

— Да.

— Значит, вы работаете за деньги? Так вот, мы заплатим вам пятьдесят тысяч, если вы сейчас же покинете этот дом и забудете, что были в нем. Половина суммы наличными завтра, вторая — позже. Вы получите от нас гарантии, можно даже письменные.

— Что значит позже?

— Сейчас я не могу ответить точно. Это вопрос деликатный. Нам сперва надо убедиться, что вы и впрямь забыли об этом. Ну, и урегулировать кое-какие проблемы.

— Звучит туманно. Одевайтесь, потом разберемся.

Я опять снял трубку и стал набирать номер. Пердис снова двинулся ко мне, но я показал ему свою пушку. Он продолжал наступать, что-то бормоча. Я поставил телефон и двинулся ему навстречу. Это его не остановило. Пердис попытался обойти меня и схватить телефон. Я хотел было огреть его своим «морли», но его обходной маневр помешал мне. Тогда я дал ему левой по челюсти, а потом толкнул бедром в зад, отчего он, пролетев футов десять, приземлился в угол на четвереньки.

— Кончайте балаган и наденьте брюки, — сказал я, а потом в третий раз подошел к телефону и набрал номер. На десятом гудке трубку сняли, и голос Вульфа буркнул:

— Да?

— Это я. Вам нужны пятьдесят тысяч?

Вульф хмыкнул и спросил:

— В шкатулке?

— Нет, до нее я еще не добрался. Я в спальне Хейзена. А со мной еще четверо — две женщины, двое мужчин. Та четверка, что вчера обедала у него. Сейчас они стоят в ряд у стены. Они что-то искали в этой комнате и не нашли. Пердис только что предложил.

— У кого-нибудь из них есть ключ от дома Хейзена?

— Нет, я велел им раздеться и прощупал одежду. Говорят, их впустила служанка. Они, конечно, подмазали ее и отправили с глаз подальше. Пердис только что предложил мне пятьдесят тысяч, если я уйду и забуду, что когда-либо бывал в доме. Могу взять вас в долю. Не исключено, что он может заплатить и больше.

— Пф! Ты в порядке?

— Да. Я позвонил предупредить, что мы приедем через полчаса, а то и раньше. Вы готовы нас принять?

Молчание. Наш приезд означал, что Вульфу предстоит работать, и не завтра, а сегодня вечером, да к тому же с двумя женщинами. Потом короткое «приезжайте».

Пердис присоединился к остальным у стены. Когда я положил трубку, он произнес:

— Мы готовы удвоить сумму. Сто тысяч долларов!

— Погодите! — Я подошел к кровати. — Вы слышали, что я сказал Ниро Вульфу, — мы будем у него через полчаса. Но у вас есть выбор. Вы можете разойтись кто куда, стараясь забыть, что были здесь, но тогда я позвоню инспектору Кремеру и расскажу ему все, как есть. Вы также можете поехать со мной к Вульфу обсудить ситуацию, и он решит, нужно или нет беспокоить инспектора. Две минуты на размышление.

Я взглянул на часы.

— Послушайте, мистер Гудвин, — начала Энн Тальбот, очаровательная как в одежде, так и без нее. — Мы искали то, что по праву принадлежит нам. Мы не воры, а приличные…

— Виноват, — перебил я ее, — но не стоит тратить на меня время. Я мальчик на побегушках. Итак, Ниро Вульф или полиция. Если вы выбираете Вульфа, тогда подождите: мне надо немного поработать с этой комнатой. Вы захватываете ваши вещи, спускаетесь и находите такси. Садитесь в одно и ждите. Я поеду во втором. Я не задержусь и присоединюсь к вам через пару минут. Напоминаю: если кто-то из вас решит не ездить к Вульфу и не дождется меня, я тотчас же звоню в полицию. Мне придется выполнить свою угрозу.

Пердис и миссис Оливер начали что-то говорить, но я жестом велел им замолчать и отошел от кровати. Энн Тальбот приблизилась и взяла с нее свое пальто, а Кури помог ей надеть его, после чего взял свое.

— У нас нет выбора, — сказала Энн Тальбот Пердису и миссис Оливер. Пердис наклонился за пальто миссис Оливер и подал ей, а она подошла к кровати за сумочкой.

Пердис покинул комнату последним. Когда его шаги послышались на лестнице, я закрыл дверь, запер ее на стул, подошел к массивному комоду у левой стены и выдвинул нижний ящик. В нем оказалось сложенное одеяло. Я присел на корточки, заглянул внутрь. Доска под ящиком была не из фанеры, а из крепкого дерева, плотно пригнанная и не поддающаяся ногтям. Тогда я вынул перочинный нож, вонзил его в небольшую щелочку посередине и потянул. Доска стала приподниматься. Я запустил руку глубже и вытащил шкатулку. Она была не из тех, что называют хрупкими. Из стали, двенадцать дюймов в длину, шесть в ширину, два в высоту. Весит добрых четыре фунта. Заперта на замок, который не открыть пилкой для ногтей. Я потряс ее. Внутри не загремело, не зашуршало. Но это ни о чем не говорило. Я поставил доску на место, вернул ящик, вытащил стул, открыл дверь и двинулся к лестнице. Внизу было тихо. Вот бы они заволновались, если бы увидели меня со шкатулкой, которую я отыскал в спальне Хейзена. Я спустился на этаж ниже, постоял, прислушиваясь, и затем уже спустился вниз. В холле первого этажа горел свет. Мои пальто и шляпа по-прежнему лежали на полу. Я вложил «морли» в кобуру, надел шляпу, пальто, сунул под пальто шкатулку, а руку в карман, чтобы придерживать ее, выключил свет и открыл дверь на улицу.

Они неукоснительно выполнили мои инструкции. У дома стояло два такси, и все четверо сидели в заднем. Я подошел к их машине, велел водителю следовать за первым такси, сел в него и назвал адрес Вульфа. Мы поехали.

6

Чтобы войти в четырехэтажный дом Вульфа на Западной Тридцать пятой улице, надо подняться на семь ступенек. Попав в холл, вы видите слева дверь в гостиную. Дальше кабинет. Двери и стены обеих комнат звуконепроницаемы. Проводив четверку в гостиную и предупредив, что им придется подождать, я вернулся в холл, повесил пальто и шляпу, а потом отправился в кабинет и выложил шкатулку Вульфу на стол.

— Еле успел, — сказал я. — Час-другой, и они бы ее нашли.

Он протянул к ней руку и потрогал кончиками пальцев:

— Ты ее не открывал?

— Нет. Слишком крепкий замок. Они уже здесь, в передней. Я предложил им выбор: к вам или в полицию. Они предпочли вас. К тому, что я сказал вам по телефону, мне нечего добавить. Но прежде, чем открыть ее, я бы рискнул сделать догадку насчет содержимого шкатулки. То, что в ней какие-то изобличающие их материалы, само собой разумеется. Но скорее всего там улики против миссис Оливер. Эта грымза явно свела в могилу своего мужа. Вы еще ее увидите.

Вульф поморщился:

— Деваться некуда. Принеси ключи.

Я подошел к шкафу у дальней стены и открыл дверцу. Я, конечно, не могу выступать в судах как эксперт по замкам, но кое-что смыслю в них, если у вас есть терпение, могу открыть ваш чемодан канцелярской скрепкой.

Я поставил шкатулку на свой стол, сел и взялся за дело. Я выбрал четыре типа ключей. Первую серию я через три минуты забраковал, вторую — еще через три минуты. Третий комплект оказался более перспективным. Я сосредоточенно трудился над замком, когда Вульф проворчал:

— Лучше возьми молоток и стамеску.

Не успел он закрыть рот, как раздался щелчок, и я поднял крышку. В шкатулке ничего не было. Я приподнял ее, чтобы показать Вульфу.

— Да, — изрек я. — Приятного мало.

Вульф глубоко вдохнул и глубоко выдохнул.

— Так даже лучше. Иначе у нас возникла бы серьезная проблема. А может и несколько проблем. Похоже, Хейзен счел, что напрасно рассказал жене о шкатулке, и сам ее опустошил. А вдруг он хранил документы где-то еще?

— Сомневаюсь.

— Я тоже. — Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и чуть выпятил губы. Через мгновение снова втянул их, потом выпятил, и так несколько раз. Он трудился вовсю. Прошла минута, другая, третья. Вульф открыл глаза и сел прямо. — Закрой шкатулку и оставь ее на столе. Ключи убери. Будешь их впускать — держи в руке револьвер. Когда они войдут, стой у стола и не отходи ни на шаг. Действуй!

Я стал действовать. Запер шкатулку и убрал ключи в шкаф, поставил в ряд четыре желтых кресла, напротив стола Вульфа, вытащил пистолет и, распахнув дверь гостиной, пригласил их войти. Джентльмены пропустили дам вперед. Я прошел к своему столу и представил гостей Вульфу. Они уселись, и я тоже сел, положив под столом на колено руку с револьвером.

Вульф окинул их взглядом справа налево:

— Я не отниму у вас много времени. Сначала общая ситуация. Не буду прибегать к эвфемизмам. Мистер Хейзен шантажировал вас — только не перебивайте. Всех сразу или по одиночке. У него были и другие жертвы, но вы платили ему около ста пятидесяти тысяч в год, якобы за профессиональные услуги. Это, конечно, камуфляж. Не знаю, известно ли это полиции, но для меня не тайна. Последние сомнения рассеялись, когда мистер Гудвин обнаружил вас в доме Хейзена, где вы что-то упоенно искали. Когда он застал вас врасплох, вы предложили ему крупную сумму денег.

— Это не я, — проблеяла миссис Оливер. — Это мистер Пердис.

— Пф! Вы там тоже были. Разве вы возражали? Но довольно об этом! Я действую от имени и по поручению моего клиента — миссис Хейзен. Ее арестовали по подозрению в убийстве мужа. Она сообщила мне следующее. Около года назад муж показал ей металлическую шкатулку, которую хранил у себя в спальне. Хейзен выдвинул нижний шкаф комода и снял доску. Он сказал, что в случае его смерти она должна достать шкатулку, попросить слесаря открыть замок и затем сжечь, не глядя, содержимое. С этой целью — взять шкатулку — посетил дом Хейзенов мистер Гудвин. С ключом и разрешением хозяйки. После вашего ухода он выдвинул ящик, снял доску и забрал шкатулку. Вот она на столе.

Вульф в своем репертуаре. Я не рассказывал ему, что сначала выставил их из комнаты и взял шкатулку так, что они и не догадались Он считал это чем-то само собой разумеющимся. Мне лестно, что он такого высокого мнения обо мне, но в один прекрасный день он ошибется. Я понятия не имел, к чему он клонит, но решил, что театральный жест не помешает. Поэтому я продемонстрировал им шкатулку в одной руке и «морли» в другой. Четыре пары глаз уставились на нее. Энн Тальбот что-то пробормотала. Пердис привстал, но потом, передумав, снова опустился в кресло. Кури буркнул:

— Значит она все-таки там была.

Я держал в руках «морли», но их было четверо, поэтому я встал, прошел к сейфу, открыл его, положил шкатулку, закрыл дверцу и повернул рукоятку. Потом вернулся за свой стол.

Вульф тем временем начал речь.

— Я хочу сделать вам предложение, но сперва вопросы. Моя задача — доказать, что миссис Хейзен не убивала своего мужа. Вчера вы у них обедали. После обеда она ушла к себе, вскоре удалился и мистер Уид. Я не стану расспрашивать каждого из вас о времени ухода и о том, кто куда отправился. Полиция явно этим уже интересовалась. Они мастера выяснять подобные мелочи, и, если бы убийцу можно было найти таким образом, они бы оставили меня без средств к существованию. Но мне хотелось бы знать о вашем разговоре с мистером Хейзеном после обеда, о чем шла речь?

— Ни о чем, — отрезал Кури.

— Неправда. Мистер Хейзен сказал жене, что должен кое-что с вами обсудить. Что именно?

— Ничего существенного. Хейзен открыл бутылку шампанского, мы обсудили биржевые новости. Он спросил миссис Тальбот, что она видела в театре. Потом подбросил Пердису проходную тему.

— Он говорил о ядах, — вставил Пердис.

— Хейзен говорил о своем тесте, — сказала миссис Оливер. — По его словам, это был великий изобретатель. Гений.

Вульф насупился:

— Вы вряд ли сообщили полиции о том, что обсуждали отдельные аспекты ваших отношений с Хейзеном. Но мне известно, что это особые отношения. В отличие от полиции. И мне надо выяснить, о чем именно шел разговор.

— Вы не понимаете, мистер Вульф, — заговорила, подавшись вперед, Энн Тальбот, стараясь понравиться. — Вы не знали этого человека. Это был монстр. Демон. Он не желал ничего обсуждать, никого не слушал. Только требовал, чтобы мы приходили к нему. Это была особая пытка, доставляющая Хейзену наслаждение. Ему нужно было, чтобы каждый из нас знал все про остальных и понимал, что они, в свою очередь, знают все про него. Ему нравилось смотреть, как мы притворяемся, будто все в порядке, будто это самый обычный званый обед. Вы его не знали!

— Хейзен был сущим дьяволом! — подтвердил Пердис

Вульф оглядел собравшихся.

— Он не сообщал кому-то из вас о природе своей власти над остальными — в тот вечер или когда-нибудь еще? Открытым текстом или намеком?

Энн Тальбот и Кури покачали головами. Миссис Оливер воскликнула:

— Нет! О нет!

Пердис сказал:

— Пожалуй, намекал. Разговором про яд. Похоже, это был намек.

— Но ничего конкретного?

— Нет.

— Это и впрямь был не самый достойный человек. Но его больше нет, а вы собрались здесь. Итак, у меня есть предложение. Вполне вероятно, что в шкатулке содержались сведения, помогавшие держать вас в подчинении. Она сейчас у меня в сейфе. Я не имею ни малейшего желания проверить, что там в ней. Но миссис Хейзен — мой клиент, и я обязан защищать ее личность, и ее собственность. Она не намерена выполнить просьбу мужа и уничтожить содержимое шкатулки. Уничтожить столь ценные сведения — просто донкихотство. Я готов передать вам шкатулку за миллион долларов.

Все четверо оторопело глядели на него.

— Это большая сумма, но не чрезмерная. Если бы Хейзен не погиб, вы бы за семь лет выплатили ему куда большую сумму — и продолжали бы платить. На сей раз платить придется лишь однажды. Если бы я позволил вам самим определять, кому сколько платить, начались бы споры и перепалки, а время дорого. Поэтому я хочу получить от каждого из вас по четверти миллиона, в течение суток, наличными или чеками. Это не шантаж и не вымогательство. Мы не открывали шкатулку. Как доверенное лицо я лишь заявляю: есть цена, за которую ее можно приобрести.

— Значит, вы не открывали шкатулку? — еще раз уточнил Пердис.

— Нет.

— А что если там ничего нет?

— Если там ничего нет, вы ничего не платите — Вульф посмотрел на стенные часы. — Шкатулку мы откроем завтра в полночь в вашем присутствии. Но можно и раньше, если вы согласитесь на условия. Если она пустая, тем проще для всех нас. Но если там что-то есть, могут возникнуть проблемы. Вряд ли кто-то из вас захочет, чтобы другие ознакомились с изобличающими его материалами. Я тоже не намерен их читать. Предлагаю в этом случае, чтобы мистер Гудвин, умеющий держать язык за зубами, извлекал материалы поочередно и, разобравшись, к кому они относятся, вручал бы из рук в руки. Если у вас есть другие предложения, милости прошу.

Миссис Оливер то облизывала губы, то делала глотательные движения. Пердис сгорбился с поджатыми губами. Его тяжелые плечи поднимались и опускались в такт дыханию. Кури сидел, подняв подбородок, и смотрел на Вульфа. Энн Тальбот прикрыла глаза. На ее прелестной шейке дергался мускул.

— Я понимаю, — продолжал Вульф, — что непросто добыть такие деньги за сутки, но больше времени я дать не могу. Хотя и шкатулка, и то, что в ней лежит, — собственность миссис Хейзен, для полиции это вещественные доказательства, необходимые для расследования убийства. Поэтому я не имею права скрывать от них сведения более двадцати четырех часов. — Он оттолкнул кресло и встал. — Я жду вашего решения.

Он замолчал, зато заговорили они. Миссис Оливер требовала, чтобы шкатулку открыли сейчас же и предъявили им содержимое. Кури буркнул, что требование заплатить миллион в течение суток смахивает на вымогательство. Пердис потребовал встречи с миссис Хейзен, хотя знал, что она арестована. Только Энн Тальбот не проронила ни слова. Она стояла, держась за спинку кресла, а мускул продолжал подергиваться. Я решил помочь и принести их пальто. Энн Тальбот попала в рукав лишь с третей попытки.

Когда они ушли, дверь за ними закрылась, а я вернулся в кабинет, Вульф встал из-за стола.

— Учтите, — сказал я, — что уже утром миссис Хейзен может быть выпушена под залог и им без труда удастся встретиться с ней. А вы до одиннадцати общаетесь с орхидеями, и вас нельзя беспокоить. Даже если ее не выпустят, у этих людей достаточно денег и связей. Особенно у Пердиса. Ему ничего не стоит разобраться с окружным прокурором. Я могу позвонить Паркеру и попросить утром лично передать ей следующее, что бы она про вас ни услышала, вы не безумец, а гений, и твердо знаете, что делаете, даже если никто в мире, включая и меня, этого не в силах постичь.

— Не стоит. — Он встал и направился к двери. Потом обернулся. — Проверь, заперт ли сейф. Я устал. Спокойной ночи.

Он прекрасно знает, что я никогда не оставлю сейф открытым. Но знает и то, что в нем не каждый день лежит вещь стоимостью в миллион. Я поднялся к себе на третий этаж и, раздеваясь, стал строить гипотезы насчет завтрашнего дня. Одну мрачнее другой.

Оказалось, что программу дня определяли не мы с Вульфом, а инспектор Кремер. В одиннадцать Вульф, как обычно, спустился из оранжереи, а я, тоже как обычно, вскрыл письма, протер его стол и налил в вазу свежей воды. Вульф подошел к столу и поставил в вазу свежесрезанную ветку орхидеи, затем двинулся к креслу. Не успел он сесть, как позвонили в дверь. Я глянул в глазок — Кремер. Доложил Вульфу. Он хлопнул ладонью по столу, глянул на меня, но ничего не сказал. Я пошел открывать. Мне не понравилось ни выражение лица Кремера, ни то, что он позволил мне принять у него пальто и шляпу. Инспектор даже слегка улыбнулся мне и в кабинет вошел не стремительно, а тихо и плавно.

— У меня мало времени, — бросил он Вульфу. — Скажите, зачем вчера приходила к вам миссис Хейзен, — самую суть. А потом Гудвин поедет со мной, и мы оформим показания протоколом. С его удивительной памятью это просто.

Вульф мрачно посмотрел на него.

— Мистер Кремер, это вряд ли…

— Перестаньте. Ее арестовали за убийство. Мы нашли револьвер. Вечером в понедельник Хейзен взял из гаража машину, ее обнаружили на Двадцать первой улице. Револьвер лежал в перчаточном отделении. Из этого оружия и была выпущена пуля, убившая Хейзена. Мы проверили. Хейзен приобрел револьвер шесть лет назад и имел на него разрешение. Он хранил его у себя в спальне. Служанка видела оружие там вчера утром, когда пошла узнать, почему хозяин не спускается. Не спрашивайте меня, почему миссис Хейзен забрала его оттуда, а потом отправилась на Двадцать первую улицу и подложила в машину мужа. Я не знаю. Может, вы в состоянии просветить меня? Тогда я вас слушаю.

7

Я крепко зажмурил глаза, иначе они вылезли бы из орбит, а мне не очень хотелось доставлять инспектору удовольствие. Но я должен приходить Вульфу на помощь, когда необходимо, а ему нужно было несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Поэтому я открыл глаза и наивно спросил Кремера:

— Какой револьвер?

Инспектор пропустил вопрос мимо ушей. Он с таким наслаждением взирал на Вульфа, что не хотел отвлекаться на пустяки. Вульф сделал мне еще один комплимент. Он возложил на меня ответственность за гипотезу о невиновности миссис Хейзен. Сейчас Вульф не смотрел на меня. Он опустил голову, почесал кончик носа, секунд десять разглядывал исподлобья Кремера, а затем обратился ко мне:

— Арчи. Стенограмма того, что сказал мистер Кремер, еще пригодится. Напечатай ее. Слово в слово через два интервала. В двух экземплярах.

Я сел за машинку, а Кремер сказал:

— Я не против. Конечно, вам нужно потянуть время, чтобы понять, как спуститься вниз, не сломав шеи.

Вульф промолчал. Я вставил бумагу и стал печатать. У меня была богатая практика воспроизведения длинных и сложных бесед, успевших уже полинять от времени, и поэтому это задание было элементарным. Когда я закончил, Вульф распорядился:

— Подпиши оригинал.

Я так и сделал и передал ему оба экземпляра. Он прочитал текст, поставил свою подпись и, вернув мне, сказал Кремеру:

— Я не тяну время. Если то, что вы сказали, правда, ваше желание получить информацию обоснованно. Если нет, то вы заставляете разгласить сведения конфиденциального характера, доверенные мне клиентом, и потому мне нужна стенограмма.

— Значит, миссис Хейзен — ваш клиент?

— Сейчас да. Она не являлась им, когда пришла вчера утром, но затем при посредничестве мистера Паркера наняла меня. У меня запись вашего заявления. Но мне нужны и другие факты, чтобы я мог удостовериться, что они не выставляют в ином свете все вами сказанное. Думаю, это разумная предосторожность. В котором часу мистер Хейзен взял из гаража машину в понедельник?

— В начале двенадцатого.

— После того как его гости разошлись?

— Да, они ушли без четверти одиннадцать.

— В гараже с ним кто-то еще был?

— Нет.

— После того как гости покинули дом, видели ли его в чьем-либо обществе, в машине или вне ее?

— Нет.

— Действительно ли его застрелили там, где был найден труп?

— Нет, его застрелили в машине.

— Есть ли у вас дополнительные факты, указывающие на виновность миссис Хейзен? Не гипотезы, а факты! Например, видели ли ее около машины или в машине — за рулем или на стоянке на Двадцать первой улице ночью. Или, если верить вашей теории, когда она пыталась подложить в нее револьвер?

— Нет, других фактов нет. Я надеялся получить их у вас.

— Получите. Узнав, что миссис Хейзен посетила меня, вы, естественно, сосредоточили ваше внимание на ней, но, наверное, и остальных не забыли. Вы установили передвижение гостей после того, как они покинули дом Хейзена?

— Да.

— Можно кого-то из них категорически сбросить со счета?

— Категорически — нет.

Вульф прикрыл глаза, но тут же снова их открыл.

— Понятно. — Он сделал вдох. — Мне все это не нравится. И вы отнюдь не загнали меня в угол, как бы вам ни казалось. Я бы ничего не сказал вам и не испугался бы последствий, но существуют факты, которые я могу узнать лишь через вас. Я хочу понять, откуда у вас револьвер, который миссис Хейзен вчера оставила у меня. Если согласитесь…

— Она оставила у вас револьвер?

— Да. Я расскажу вам о нем и даже отдам, если вы посвятите меня в его историю, причем как можно скорей. Обещайте.

— Ничего не могу вам обещать. Миссис Хейзен обвиняется в убийстве. Если она оставила у вас револьвер, он считается вещественным доказательством в нашем расследовании.

Вульф покачал головой:

— Это вещественное доказательство в моем расследовании. У вас есть револьвер, из которого стрелял убийца. Почему бы вам не рассказать о нем?

Кремер помолчал и спросил:

— Вы расскажете мне, что она вам объяснила по этому поводу?

— Да.

— Давайте.

— Значит, вы мне дали слово?

— Да.

— Достань револьвер. Арчи.

Я подошел к сейфу и, присев на корточки, стал поворачивать рукоятку. Когда я в кабинете, то оставляю его открытым, но из-за шкатулки нельзя было рисковать. Я набрал комбинацию цифр, открыл сейф, вынул револьвер и снова запер его. Затем спросил:

— Кстати, вы так и не ответили на мой вопрос. Какой марки ваш револьвер? Из которого убили Хейзена.

— «Дрексель», калибра 0.32.

— Этот тоже. — Я передал ему оружие. — Правда, «дрекселей» такого калибра миллионы.

Инспектор оглядел его и даже обнюхал. Я уже говорил, что это делается автоматически. Затем он открыл барабан.

— Из него вчера стрелял мистер Гудвин, — пояснил Вульф, — чтобы получить представление о пуле. Ее мы вам отдали.

Кремер кивнул:

— Понятно. Есть ли на белом свете такое, на что вы не способны! Может… А, ладно… Я вас слушаю.

Вульф продолжил рассказ. Это не доставляло удовольствия ни ему, ни мне. Но нам нужно было узнать о револьвере, а без помощи Кремера на это ушло бы много, слишком много времени.

Вульф опускал детали, но суть передал точно, упомянув все, что было до выпуска последних известий и после. Он не коснулся моей теории, почему она не могла убить мужа, но я не был на него в претензии. Это могло сбить Кремера с толку, чего нам вовсе не хотелось. Однако инспектор выглядел слегка растерянным: к концу рассказа Вульфа Кремер нахмурился, покусывая губу, в глазах появился огонек недоверия. Когда Вульф замолчал, Кремер некоторое время сидел, уставясь на него, а потом спросил:

— Что вы утаили в этой истории?

— Ничего существенного. Вы просили самую суть, вы ее услышали. Сколько времени понадобится, чтобы разобраться с револьвером?

— Я вас не понимаю. Она приходит к вам, рассказывает какую-то нелепицу, потом по радио сообщают о том, что найден труп ее мужа, а вы, узнав, что мы ее задержали, соглашаетесь на нее работать. Не понимаю. За вами такого никогда не водилось. Вы не обслуживали убийц. То ли вам просто так повезло, то ли еще почему-то, но факт остается фактом. Почему вы приняли ее предложение?

Вульф слегка скривил губы:

— Я спросил, что думает мистер Гудвин. Он сказал, что она невиновна. Его интуиция безукоризненна, когда речь идет о женщинах моложе тридцати. Сколько же времени понадобится, чтобы разобраться с револьвером?

— Не знаю. — Кремер встал. — Может, час, может, неделя. Гудвина я беру с собой. В окружной прокуратуре составят протокол. Полный отчет о разговоре с миссис Хейзен. А к двум часам я подошлю сюда человека, и он запишет ваши показания. Если я повезу вас с собой, вы только…

— Я ничего не подпишу. Я не обязан это делать. Если вы отправите ко мне человека, я не впущу его.

Круглое красное лицо Кремера еще больше покраснело. Но этим все и закончилось. Его остановили воспоминания о том, что происходило, когда он трижды привозил Вульфа в полицию. Инспектор запихнул револьвер в карман и сказал мне:

— Пошли, Гудвин. Ничего, разберемся.

Когда я встал, зазвонил телефон. Я снял трубку. Натаниэль Паркер. Голос расстроенный.

— Арчи? Нат Паркер. Миссис Хейзен задержана и обвиняется в убийстве. Значит, об освобождении под залог речи быть не может. Прежде чем увидеться с ней, я хочу поговорить с Вульфом. Мне надо знать, что она сказала ему вчера. Буду через двадцать минут.

— Отлично, — сказал я. — У него как раз соответствующее настроение. Приезжайте. — Я положил трубку и сказал Вульфу: — Паркер будет у вас через двадцать минут.

После чего двинулся в холл одеваться. Кремер следовал за мной.

8

За следующие девять часов у меня было немало возможностей обдумать происходящее. Сначала по дороге в окружную прокуратуру, в полицейской машине, затем из прокуратуры в отдел по расследованию убийств Западного Манхэттена, на Второй улице, а также в минуты ожидания, когда различные представители закона, в том числе и окружной прокурор собственной персоной, думали и гадали, что теперь предпринять.

Все запуталось до бесконечности в тот момент, когда помощник прокурора в три часа дня любезно разрешил мне воспользоваться телефоном. Я позвонил Вульфу. Разумеется, все игры велись вокруг револьвера. Кто, где, когда? Какой именно револьвер? Оба? Если Люси солгала, то насколько?

Из какого револьвера застрелили Хейзена — из того, что служанка видела в его спальне утром, или из того, что Люси принесла нам. Если первое, то Люси — лгунья, а также либо убийца, либо соучастница. Если второе, то кто его положил туда и когда? И еще — зачем? Беда не в том, что ответы отсутствовали. Их было слишком много. И большинство из них создавали у меня впечатление, что Люси одурачила нас.

Первый час меня развлекал помощник прокурора Мандель, с которым я уже был знаком, а также лейтенант из отдела по расследованию убийств. Было ясно, что они не могут решить головоломку с револьвером, только старательно это скрывают. Затем, когда без отрыва от работы мы подкреплялись сандвичами и кофе за столом Манделя, зазвонил телефон, и хозяин кабинета забрал лейтенанта в другую комнату. Когда они вернулись, их подход совершенно изменился. Их больше не занимали револьверы. Они сосредоточились на том, что именно говорила Люси мне и Вульфу. Их интересовали ее точные слова. Мандель позвал стенографиста и велел мне диктовать показания. Разумеется, наши разговоры и до этого тайком записывались на магнитофон, и они собирались сильно повеселиться, сопоставляя мои показания с тем, что я наговорил раньше. Тогда-то я потребовал разрешения позвонить, и меня препроводили к телефону-автомату.

— Это я, — сказал я Вульфу. — Я звоню из прокуратуры. Телефон может прослушиваться. Они закончат со мной разбираться, наверное, к концу недели. Им сначала не давали покоя револьверы, но потом они поговорили с кем-то по телефону, и интерес к оружию вдруг угас. Я решил, что это вас может заинтересовать.

— Я уже знаю об этом, — Голос у Вульфа был вполне бодрый. — Сразу после часа мне звонил Кремер. Револьвер, который мы ему дали, был идентифицирован без труда. Его приобрел отец Люси — Титус Постел — в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Из него он и застрелился в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, пять лет назад.

— Она держала его у себя?

— Это установить не удалось. Я попросил мистера Паркера спросить ее об этом сегодня. Я сам вызвал Сола и дал ему задание.

Мне очень хотелось спросить, какое именно, но я сдержался, ибо нас вполне могли подслушать. Сол Пензер стоит под номером один в списке оперативников, услугами которых мы пользуемся. Берет он гораздо больше, чем любой из его коллег в Нью-Йорке, но работает в пять раз лучше. Я сказал Вульфу, что постараюсь быть к обеду, хотя это от меня не зависит.

Диктуя показания стенографисту, я все время возвращался мыслями к загадке с револьвером. Полиция теперь успокоилась. Мы могли спокойно продолжать в том же духе. Теперь им не надо было рассматривать фантастический вариант, при котором она якобы сначала застрелила его, потом принесла револьвер домой и положила на место, а на следующий день снова взяла и отнесла в машину. Все было куда логичнее. В понедельник Люси забрала револьвер из спальни мужа. Взамен положила отцовский. Застрелив Хейзена, она оставила револьвер в машине. А во вторник взяла второй револьвер и принесла Вульфу в качестве доказательства того, что ее сказка — быль, не подозревая, что у револьверов есть номера и по ним можно установить владельцев. Очень стройная теория.

Но меня она никак не устраивала. До этого слишком много было ответов. Теперь я не мог найти ни одного стоящего. Впрочем, особенно размышлять было некогда, мне пришлось изложить все, что говорила у нас Люси, а потом еще читать напечатанную стенограмму. Затем меня проводили к окружному прокурору, и битый час он и Мандель наперебой клевали меня. К половине седьмого они выдохлись, и я решил, что на сегодня все, но мне предложили проехать в управление к Кремеру. Если бы я заартачился, они вполне могли задержать меня как важного свидетеля, и только утром Паркер добился бы моего освобождения. Поэтому я безропотно согласился.

В одном отношении мне даже повезло. Дежурный, которого Кремер послал за сандвичами, оказался настолько цивилизованным, что полагал, что даже собака имеет право выбирать пищу. Он принес мне именно то, что я попросил: солонину с черным хлебом и молоко. В остальном все шло примерно так же. Я провел более двух часов в обществе инспектора Кремера и сержанта Перли Стеббинса. Мне, увы, не удалось побить рекорд в переговорах с лейтенантом Роуклифом. Однажды я довел его до заикания за две минуты двадцать секунд и спорил с Солом Пензером, что за три попытки уложусь в две минуты ровно.

Наконец Стеббинс и Кремер потеряли ко мне интерес. Я покинул управление в девять тридцать две по моим часам и в девять тридцать четыре по стенным часам в приемной, которые спешили. Потом немножко постоял на улице, подышал свежим холодным воздухом, размышляя, куда теперь двинуться. Если направо, в сторону Восьмой авеню, то надо ловить такси, если налево — к Девятой, то это означает пятнадцатиминутную пешую прогулку. Проголосовав за прогулку, я повернул налево, но не успел сделать и трех шагов, как меня кто-то схватил сзади за плечо и крутанул к себе с криком:

— Ах ты, грязная крыса!

Я развернулся и увидел, что атаковал меня Теодор Уид. Руки его были сжаты в кулаки, причем правую он уже отвел для удара. Глаза его сверкали, а зубы были стиснуты.

— Только не здесь, глупец! — сказал я. — Даже если вы повалите меня с одного удара, что крайне сомнительно, я грохнусь, вопя во все горло. «Полиция!» — и они не замедлят появиться. Кроме того, я имею право узнать, пока я еще в сознании, почему я крыса. Почему же?

— Сами знаете почему. Вы с Ниро Вульфом — грязные стукачи. Вы помогаете Люси? Вы отдали револьвер полиции.

— Откуда вам это известно?

— По вопросам, которые они мне задавали. Вы собираетесь отрицать это?

Мозги у меня были не в лучшей форме после долгого и трудного дня, но все еще продолжали скрипеть. Этого типа никак нельзя было сбрасывать со счетов. Он, конечно, утверждал, будто готов лишиться обеих рук, лишь бы помочь Люси, но в то же время сам говорил, что она не знает о его чувствах к ней. Потолковать с ним было бы не вредно, но я не мог отвезти его к нам, не узнав, какие планы у Вульфа. Уид по-прежнему стоял, стиснув кулаки.

— Вот что я вам скажу, — произнес я. — Пойдем-ка в бар за углом «У Джейка», я возьму что-нибудь выпить, и мы все спокойно обсудим. Если и после того вы вознамеритесь помахать кулаками, Джейк предоставит нам заднюю комнату и будет арбитром. После чего вы, возможно, захотите причесаться. Вам это будет кстати.

Энтузиазма у него мое предложение не вызвало, но что еще оставалось делать? Увидев его кулаки и воинственную позу, несколько прохожих остановились и стали приглядываться. Остановился и полицейский, который вышел из участка. Уиду ничего не оставалось как последовать за мной.

Мы завалились в бар, заняли столик у стены, сделали заказ официанту, после чего я сказал, что должен позвонить. Уид встал и двинулся за мной к автомату. Неважные манеры, но я не стал учить его правилам хорошего тона. Даже позволил ему встать в дверях будки и слушать, что я скажу. Потом набрал номер.

— Я из автомата на Восьмой авеню. Рядом со мной Теодор Уид. Он остановил меня на улице. Желаю сообщить, что мы с вами — грязные стукачи, раз отдали револьвер полиции. На мой вопрос, откуда он это узнал, Уид ответил, что догадался по вопросам, которые они ему задавали. Это вполне возможно, поскольку он вышел из полицейского управления, где с ним беседовал Роуклиф, а вы знаете, как беседует Роуклиф. Я предложил ему выпить, но подумал, а вдруг вы пожелаете лично принести ему извинения за то, что бросили нашего клиента волкам на съедение. А то у него очень свирепый вид.

— Еще чего! Сейчас же возвращайся домой.

— Но у вас ведь Сол.

— Сол не у меня. А ты мне нужен. В гостиной ждут Пердис и миссис Оливер. Она у меня с семи часов. С минуты на минуту подъедет Кури. Весь день звонил чертов телефон. Полчаса назад в пятый раз за день позвонила Энн Тальбот и сказала, что, наверное, подъедет к десяти, то есть очень скоро. Приезжай и захвати с собой Уида. У меня и к нему есть вопрос.

— Для этого на него придется рявкнуть.

— Пф! Вези его. Когда вы будете?

Я сказал, что через пятнадцать минут, и повесил трубку.

— Выпивка отменяется, —бросил я Уиду. — Равно как и кулачный бой. Меня требует к себе мистер Вульф. Можете поехать со мной.

— Я как раз собирался к нему, — мрачно буркнул он, — но потом увидел вас…

— Отлично. Но вы не волнуйтесь. У него за поясом нож, который он в любой момент может всадить человеку в спину.

Выходя, я сунул официанту, которого звали Джил, пару долларов. На улице мы поймали такси, и по дороге я пытался втолковать Уиду, что происходит.

— Если бы мы были стукачами, вам не оставалось бы другого выхода, кроме как застрелить нас, но и это бы не помогло. На самом деле мы на ее стороне, в отличие от вас. Нам известно, что она не убивала мужа. Либо вы стоите на обратном и по-прежнему так считаете, либо вы сами его убили. В первом случае вы о ней не такого высокого мнения, как говорили нам. Во втором — вы лихо провернули дело, оставшись в тени и предоставив ей расхлебывать заваренную вами кашу.

— Зачем вы отдали револьвер полиции?

— А вы пораскиньте мозгами. Мы работаем на нее, не на вас.

Молчание. Такси свернуло на Тридцать пятую улицу. Затем:

— Я не верю в то, что она его убила.

— Хороший ход. Мы в восторге.

— А я нет.

— Это несущественно, но будем иметь в виду.

Перед домом у тротуара стоял черный лимузин с шофером. Похоже, машина принадлежала миссис Оливер. Поднявшись на семь ступенек, я попытался воспользоваться собственным ключом, но дверь была закрыта на цепочку. Пришлось вызвать Фрица. Он помог Уиду снять пальто, я скинул и повесил свое. Фриц сказал:

— Слава богу, Арчи.

— За что благодаришь Всевышнего?

— За твой приход. Без тебя тут был какой-то кошмар. Три телефонных звонка во время обеда да еще эта женщина в гостиной.

— Представляю! Сколько теперь их там?

— Трое. Она и с ней двое мужчин.

— Значит, Кури приехал. — Я провел Уида в кабинет. Вульф сидел за столом с книгой Уид двинулся прямиком к нему:

— Я хочу знать, почему…

— Замолчите! — оборвал его Вульф.

Рявканье Вульфа может остановить тигра, уже изготовившегося к прыжку. Вульф дочитал до абзаца, положил закладку, убрал книгу и скомандовал:

— Сядьте. Я не люблю таращиться вверх. Сядьте. Когда вы пришли в понедельник вечером, остальные гости уже собрались?

— Я хочу знать, почему вы отдали револьвер…

— Вы осел. Судя по всему, осел, потому что полагаете, будто я стану перед вами отчитываться. Сядьте! Вы сказали, что готовы пожертвовать рукой для спасения миссис Хейзен. Мне не нужна ваша рука. Мне нужна информация. Должен ли я еще раз повторить свой вопрос?

Напротив стола Вульфа стояли в ряд пять желтых кресел. Уид сел в ближайшее от него и запустил руку в шевелюру, с которой не справиться щетке.

— Там уже была миссис Оливер, — заявил он. — И Кури. Миссис Тальбот и Пердис появились после меня. Но я не понимаю…

— Вот что я хочу узнать. После того как вы пришли, не выходил ли кто из комнаты и не отсутствовал ли столько, сколько нужно, чтобы добраться до спальни Хейзена и обратно. Подумайте хорошенько. Забудьте ваши глупые обиды хотя бы ненадолго. Сосредоточьтесь на моем вопросе.

Уид сделал над собой усилие. Для этого он отвел взгляд от Вульфа, закинул голову и уставился в потолок. Через некоторое время опустил голову и сказал:

— Нет, никто из них никуда не выходил — ни до того, как мы перебрались в столовую, ни после. Правда, я ушел раньше…

Зазвонили в дверь. Я двинулся было открывать, но меня уже опередил Фриц. Когда очередной гость переступил порог дома, я вернулся в кабинет и кивнул. Вульф спросил:

— Миссис Тальбот?

— Да, сэр.

— Мистера Уида в холл, остальных ко мне, Уид пусть подождет в гостиной. Он может потом понадобиться.

— Я останусь здесь, — заявил Уид, — пока не…

— Ничего подобного. У меня дела и мне не до вас. Ступайте!

— Но, черт побери…

— Ступайте, вам говорят!

Уже в дверях Уид посмотрел на меня. Я ответил каменным взглядом. Он встал, проследовал мимо меня в холл. После чего я тоже вышел и распахнул дверь гостиной.

9

Я усадил Энн Тальбот в ближайшее ко мне кресло, потому что, судя по выражению ее лица и жестам, ей вполне могла понадобиться нюхательная соль, и очень скоро, а таковая хранилась в ящике моего стола. Рядом с ней пристроился Кури, потом миссис Оливер, а за ней Амброз Пердис. Когда они вошли, я решил, что начнутся жалобы, особенно со стороны миссис Оливер, которая прождала в гостиной три часа. Но никто и не пикнул. Я чувствовал себя распорядителем на похоронах.

— Поскольку вы все здесь, — начал Вульф, — я полагаю, вы согласились с моими условиями. Миссис Оливер?

Она повернула ко мне свой профиль, и я не видел выражения ее желтых глазок, а ее обвисшие щеки и подбородок под этим углом казались еще более уродливыми. Миссис Оливер открыла сумочку и вынула бумажку.

— Это чек на двести пятьдесят тысяч долларов. Я могу подписать его, а могу и не подписать.

— Это будет зависеть от обстоятельств. Миссис Тальбот?

Она зашевелила губами, но слова застряли в горле. Потом попытала счастья вторично, и ей удалось выговорить:

— У меня с собой чек на шестьдесят пять тысяч и сорок тысяч наличными. Остальное я заплачу позже. Скорее всего, в течение месяца, а может, двух. Конечно, вы можете потребовать, чтобы я подписала какое-нибудь обязательство… Как скажете. Я пыталась… — Она судорожно сглотнула. — Я пробовала… — Еще одно глотательное движение. — Я сделала все, что могла.

— Мистер Пердис?

— У меня чек на соответствующую сумму.

— Полностью?

— Да.

— Мистер Кури?

— У меня нет ничего.

— Да? Тогда зачем же вы приехали?

— Узнать, что в шкатулке. Если я увижу, что там есть нечто, стоящее четверть миллиона, я заплачу.

— Срок истекает в полночь, — Вульф взглянул на часы. — У вас девяносто минут.

— Правда? Мне кажется, миссис Хензен и не подозревает обо всем этом. Мне кажется, вы оказываете давление на нас, не поставив ее в известность. Я хочу узнать, что в шкатулке.

— Что ж, — Вульф перевел взгляд с Кури на остальных. — Сложилась ситуация, не предусмотренная в моем предложении. Двое из вас готовы принять условия и не должны страдать из-за отказа мистера Кури. Что касается вас, миссис Тальбот, я готов поверить, что вы сделаете все возможное. Вы дадите письменное обязательство выплатить остаток. Ну а вы, мистер Кури, большой упрямец, но и я тоже упрям. То, что будет иметь отношение к вам, мы передадим в полицию. В полночь. Арчи, принеси шкатулку и ключ. Мы ведь нашли ключ к замку.

Решив немного подыграть Вульфу, я сначала вынул из стола «морли» и зарядил его. Затем встал, подошел к шкафу за ключом и к сейфу за шкатулкой. Пока я набирал комбинацию, я, естественно, находился к ним спиной. Но, открыв сейф и вынув шкатулку, я уже не спускал с них глаз и вовсе не для театрального эффекта. Вполне вероятно, что Кури или Пердис, или они оба прибыли с намерением получить кое-что бесплатно, если представится такой шанс. Все четверо проворачивались в креслах как по команде, следя за моими передвижениями. Когда я поставил шкатулку на стол Вульфа, зазвонил телефон. Очень кстати! Я хотел было попросить Вульфа снять трубку, но он сделал это без меня.

— Да? — сказал он в трубку. — Сол? Да… Это не обязательно. Сойдет… Нет, оставайся там… Арчи здесь. Весьма недурно. Нет, позвони через час. — Вульф повесил трубку, и в глазах его заиграли огоньки. — Открой шкатулку, — велел он мне.

Я вставил ключ в замочную скважину, повернул, поднял крышку, посмотрел внутрь и, выждав эффектную паузу, сказал:

— Там ничего нет.

Когда Пердис вскочил с места и сделал шаг к столу, моя рука с револьвером сама собой дернулась, не получив информации о том, что представление окончено. Когда до нее дошло что к чему, я сунул револьвер в карман и наклонил шкатулку так, чтобы ее внутренность была видна всем. Пердис кивнул Вульфу:

— Вы все вынули? У вас с самого начала был ключ.

Миссис Оливер что-то пропищала. Энн Тальбот опустила голову и закрыла лицо ладонями. Джулз Кури встал, раздумал и сел снова. Он сказал:

— Подумайте сами, Пердис. Он действительно не знал, что в шкатулке ничего нет. С какой стати ему…

— Ошибаетесь, возразил Вульф. — Я знал, что шкатулка пустая. Я знал еще вчера, когда делал вам предложение.

Они замолчали. Энн Тальбот вскинула голову.

— Я сделал предложение, — пояснил Вульф, — не из прихоти, не для того, чтобы поиздеваться над вами, но с вполне определенной целью. И моя цель достигнута. Где твой револьвер, Арчи? Встань у двери. Никто из кабинета не должен выйти.

Я пошел выполнять приказ. Пердис мешал мне пройти, и я обогнул кресла сзади. Он что-то бубнил, а Кури снова вскочил на ноги. Признаться, я понятия не имел, для чего мне надо было закрыть дверь и, опершись на нее, караулить с револьвером в руках собравшихся, но зато Вульф знал. Словно забыв об их присутствии, он стал набирать номер телефона. Поскольку Вульф не заглянул в телефонный справочник, а наизусть знал всего три телефона, я догадался, кому он звонит, еще до того, как он попросил инспектора Кремера. Через секунду Кремер взял трубку.

— Мистер Кремер? Все развивается, как я и предполагал. Как скоро вы бы могли приехать ко мне с миссис Хейзен? Нет, нет. Я же сказал вам полчаса назад, что обязательно позвоню… Нет, я настаиваю на том, что без ее присутствия не обойтись. Если вы приедете без нее, вас не впустят ко мне в дом. Да, я готов подождать.

Миссис Оливер тоже приняла вертикальное положение. Осталась сидеть лишь Энн Тальбот.

Когда Вульф повесил трубку, Пердис процедил сквозь зубы:

— Черт бы вас побрал, вы все отдали полиции!

— Нет! — возразил Вульф. — Неужели вы так тупы, что вообразили меня способным на дурацкие розыгрыши? Сядьте, черт возьми! Я хочу вам кое-что сказать. Вам не вредно это знать до приезда инспектора Кремера.

— Я ухожу, — заявила миссис Оливер. — Вы нас обманули и еще пожалеете об этом. Я ухожу.

— Ничего подобного. Мистер Гудвин не станет в вас стрелять, но вы все-таки останетесь. Сядьте.

Кури лишь согнул колени и опустился в кресло. Пердис, направляясь к своему креслу, толкнул миссис Оливер и не извинился. Она посмотрела на меня и решила, что Вульф прав: я обойдусь без стрельбы. И тоже села.

— Вы слышали, что я сказал по телефону, — говорил Вульф. — Вскоре здесь будет инспектор Кремер и миссис Хейзен. Боюсь, что его придется посвятить в тайны ваших отношений с Хейзеном, тут уж ничего не поделаешь, но не обязательно информировать о вашем вчерашнем вторжении в дом Хейзенов. Так будет правильнее. Пожалуйста, не перебивайте, у нас мало времени.

— У вас нет доказательств наших особых отношений с Хейзеном, — возразил Пердис.

— Пф! А ваше предложение мистеру Гудвину? Я считаю справедливым, если трое из вас будут знать про шкатулку. Все, что я изложил вам вчера, соответствует действительности. Хейзен показал своей жене шкатулку, велел после его смерти открыть ее и сжечь содержимое, а мистер Гудвин извлек ее из тайника после того, как вы покинули спальню Хейзена. На вопрос мистера Пердиса, открывал ли я ее, я ответил — нет. Но ее открывал мистер Гудвин, и она оказалась пустой.

— Я не верю, — произнесла миссис Оливер. — Это ловушка.

— Я устроил небольшую ловушку, — согласился Вульф, — но шкатулка и впрямь была пустой. Об этом вы должны знать, трое из вас. Вас, разумеется, интересует, куда делось ее содержимое, но ни у меня, ни у мистера Гудвина нет на этот счет никаких соображений. Думаю, что и у миссис Хейзен тоже. Напрашивается предположение, что мистер Хейзен хранил бумаги в каком-то другом месте. Если бы я мог заподозрить…

— Документы у нее, — резко сказала миссис Оливер. — У Люси Хейзен. Наверное, вы и сами не знали об этом, иначе не позвали бы нас сюда. Она сначала убила его, а потом перепрятала документы. Но от нас она не уйдет, даже если ее посадят в тюрьму.

— Я этому не верю! — воскликнула Энн Тальбот. Она подала голос впервые с того момента, как я открыл шкатулку. — Люси на такое не способна. Но теперь дело приняло еще худший оборот… Мы не знаем… Я сделала все, что могла…

— Я не верю, что в шкатулке ничего не было! — сказал Кури Вульфу. — Вы просто лжете.

— Он не лжет, — возразил Пердис. — Зачем ему лгать?

Позвонили в дверь. Поскольку я нес караул в кабинете, то по идее должен был поручить Фрицу впустить вновь прибывших, но, поскольку все вели себя тихо-мирно, я встал и вышел в холл. Я думал, что Кремер явится один — за такое короткое время трудно добиться разрешения и на временное освобождение миссис Хейзен, но, тем не менее, она стояла на ступеньках между Кремером и сержантом Перли Стеббинсом. Похоже, Кремер распорядился, чтобы ее доставили к нему на Двадцатую улицу после первого звонка Вульфа. Не успел я сунуть револьвер в карман и двинуться открывать, как Уид сорвался со своего места в гостиной и тоже кинулся к парадной двери. Он никак не мог слышать звонок — стены и дверь в гостиной звуконепроницаемы, — поэтому он либо увидел ее из окна, либо влюбленность создала в нем особое устройство, позволяющее принимать от Люси телепатические сигналы.

Решив, что не стоит ему мешать, я позволил Уиду открыть дверь. Кремер бегло оглядел его и двинулся в дом, а миссис Хейзен при виде Уида застыла на месте. Они глядели друг на друга. Он поднял руку, но тут же ее опустил.

Стеббинс прорычал ей в спину:

— Проходите, миссис Хейзен!

Она посмотрела на меня потом снова на Уида, и я сказал:

— Ситуация контролируется, миссис Хейзен.

Уид сделал шаг назад. Мне показалось — и кажется сейчас, что он хотел предупредить ее, будто мы с Вульфом — парочка предателей, но ее появление лишило его дара речи. Уид молча стоял и таращился на нее, пока Кремер и Стеббинс не сняли свои пальто, а я не помог раздеться Люси, повесив ее пальто на вешалку. Когда мы двинулись в кабинет, он направился за нами, и я решил, что нет смысла загонять его снова в гостиную. Либо у Вульфа на руках все козыри, либо ничего нет.

Кремер вошел в кабинет и осмотрелся. Я бы не хотел оказаться на его месте. Собрались ведь в комнате не какие-то бродяги-оборванцы, а люди с деньгами и положением в обществе. К их услугам были лучшие адвокаты и все такое прочее. Инспектор стоял в кабинете частного детектива с женщиной, обвиняемой в убийстве мужа. Приехал Кремер не зря: он начал подозревать, что ошибся в своих предположениях. Я не присутствовал при его первом телефонном разговоре с Вульфом сегодня, но, скорее всего, Вульф сообщил, что готов в самое ближайшее время предложить вместо миссис Хейзен другую кандидатуру на роль убийцы. А Кремер знал: Вульф слов на ветер не бросает.

Естественно, он не сообщил обо всем этом собравшимся, а воинственно оглядев их, предупредил:

— Я приехал, так как Вульф сообщил мне, что здесь соберетесь все вы, и я хочу знать, о чем он намерен вам поведать. Я привез с собой миссис Хейзен, ибо из слов Вульфа вытекало, что ее присутствие здесь будет в интересах правосудия. Хочу подчеркнуть, что как официальный представитель закона я не могу позволить частному детективу исполнять мои обязанности и заменять меня.

Он шагнул к красному креслу и сел. Стеббинс подвел Люси к дополнительно поставленному мной креслу рядом с Пердисом, а сам встал рядом. Тем самым они взяли свою узницу в клеши. Уид подошел к креслу у большого глобуса. Пока я пробирался к своему столу, заговорил Вульф:

— Мистер Стеббинс! Миссис Хейзен находится под стражей, и ваш долг охранять ее. Но я сомневаюсь, чтобы она вдруг попыталась бежать. Если вы хотите быть рядом с убийцей мистера Хейзена, вам лучше подойти к мистеру Кури.

Гробовое молчание. Для тех, кому любопытно, как отреагировали на его слова собравшиеся, скажу, что четверо — Кремер, Люси, миссис Оливер и Энн Тальбот — уставились на Вульфа. Пердис и сержант Стеббинс повернулись к Кури. Уид встал, сделал шаг и застыл на месте. Кури слегка откинул голову и посмотрел на Вульфа.

— Речь идет обо мне? — спросил он. — Ведь других Кури здесь нет.

— О вас, — согласился Вульф. — Как я говорил, мистер Кремер, я готов предложить новую кандидатуру убийцы на ваше рассмотрение, но не более того. У меня не только нет неопровержимых улик, у меня вообще нет никаких улик. Одни лишь настораживающие факты. Во-первых, Хейзен был шантажистом. Он вымогал крупные суммы денег не только у этих четверых, но и у других своих так называемых клиентов. Его деятельность консультанта по вопросам рекламы и связям фирм с общественностью была лишь ширмой. Он владел…

— Вы не можете этого доказать, — проблеяла миссис Оливер

— Могу, — отозвался Вульф. — У вас в сумке чек на четверть миллиона. С чего бы это? Объясните. Советовал бы вам держать язык за зубами. Мне хотелось бы изложить мистеру Кремеру лишь самое необходимое для подтверждения моих предположений, но если меня вынудят, я расскажу гораздо больше. Вам не следовало бросать мне вызов, но, коль скоро вы его сделали, хочу прямо спросить вас: выплачивая мистеру Хейзену крупные суммы якобы за оказанные услуги, не действовали ли вы по принуждению? Да или нет?

Миссис Оливер посмотрела на сумочку, лежавшую у нее на коленях, потом вскинула голову и сказала:

— Да.

— Тогда не перебивайте меня. — Теперь Вульф обратился к Кремеру: — Мистер Хейзен обладал некоторыми документами — какими именно, я не знаю, — подтверждающими основательность его требований. Вчера вечером я сообщил этим людям, что получил доступ к его документам и готов передать им их, если они заплатят мне за это миллион долларов в течение суток. Они пришли сюда. Трое из них…

— А доказательства тут? — осведомился Кремер.

— Нет. Я не знаю, где они. Я их не видел. Зато здесь люди. Было бы неплохо, если бы вы повременили с вашими вопросами, пока я не закончу. Трое из них — миссис Тальбот, миссис Оливер и мистер Пердис — пришли и выразили согласие платить, что мне и было нужно. Я исходил из предпосылки, что одна из жертв Хейзена убила его, но убийство не имеет смысла, если не заполучить материалы, которые шантажист использовал для своих грязных дел. На некоторое время я позволю себе из области фактов перейти в область догадок. Мистер Кури завладел этими материалами. Не исключено, что он выманил Хейзена обещанием большой суммы денег — попросил его взять машину из гаража вечером в понедельник, прихватить с собой материалы и встретиться с ним в условленном месте. У подобной догадки есть основания. Все, кроме мистера Кури, были готовы выложить деньги. Но он знал, что предмет купли-продажи отсутствует. Даже когда я пригрозил ему, что передам полиции материалы, касающиеся лично его, он не испугался.

— Вернемся к фактам, — проворчал Кремер и обернулся в сторону Кури. — Вы не желаете ничего сказать?

— Нет, — Кури произнес свое «нет» с такой улыбкой, что могло показаться, будто ему все происходящее доставляет удовольствие. — Это поразительно. Я не принес денег, так как не думал, что он располагает сведениями или материалами, представляющими угрозу для кого-либо из нас.

Вульф проигнорировал его реплику, обратился к Кремеру:

— Что касается фактов, я обращаю ваше внимание на разговор, имевший место на обеде в понедельник после того, как ушли миссис Хейзен и мистер Уид. Разумеется, ваши люди записали его в подробностях, но тогда вы не знали, что Хейзен не только шантажист. Он пил кровь из своих жертв и еще наслаждался их мучениями. Во время обеда он затрагивал темы, явно имевшие отношение к присутствующим, — например, речь шла о ядах. Не знаю, к кому из его гостей это имело отношение, и, признаться, знать не хочу. Но одна из тем явно была поднята специально для мистера Кури. Хейзен сообщил, что его тесть был великим изобретателем, настоящим гением. Интересно, что этот человек, Титус Постел, работал с Джулзом Кури. Поэтому вполне вероятно, что власть Хейзена над Кури в какой-то степени связана с Постелом. Но когда я узнал об этом, то есть вчера вечером, у меня еще не было оснований как-то выделять мистера Кури из всей четверки, и я просто отметил про себя, что это впоследствии может пригодиться.

Вульф перевел дыхание и продолжил:

— Но два события, случившиеся сегодня, резко выделили мистера Кури. Когда вы позвонили мне сегодня во втором часу, то сказали, что револьвер, который я вам отдал, являлся собственностью Титуса Постела и что из него он застрелился пять лет назад. Вскоре после этого у меня состоялся телефонный разговор с мистером Кури и он сказал, что придет ко мне вечером, но отклоняет мое предложение о выкупе. Он выразился несколько иначе, но не в этом дело.

Кури издал звук, напоминающий короткое фырканье.

— Вы хотите что-то заявить? — спросил его Кремер.

— Нет, нет, — отозвался тот.

Вульф продолжал:

— Теперь револьверы. Назовем их Х — револьвер, найденный в его машине, из которого был убит Хейзен, — и револьвер П, принадлежавший мистеру Постелу, тот, что я передал вам сегодня утром. То, что я расскажу, нельзя назвать установленным фактом, но это больше, чем просто догадки. Степень вероятности здесь крайне высока. Когда мистер Кури отправился на тот нелепый обед, он захватил с собой револьвер П. Во время…

— Вы можете это доказать?

— Нет конечно. Я рассказываю вам не то, что могу доказать, а то, что произошло. Во время обеда он улучил минуту, чтобы пройти в спальню Хейзена, где взял из комода револьвер Х и вместо него положил револьвер П. С двойной целью. Во-первых, для того, чтобы Хейзен удостоверился, что револьвер на месте, если будет проверять, они одной марки. Вторая цель имела более серьезный характер, а именно: бросить подозрение на миссис Хейзен. Он собирался оставить револьвер Х в машине, застрелив из него Хейзена. Полиция, разумеется, установит, что оружие принадлежало Хейзену и хранилось у него в спальне. Когда же при обыске они обнаружат там револьвер П, ранее принадлежавший отцу миссис Хейзен, то сочтут, что она нарочно подложила его туда в наивном стремлении провести их. Кстати, — обернулся он к миссис Хейзен, — револьвер, который когда-то принадлежал вашему отцу, хранился у вас?

По тому, как шевельнулись губы Люси можно было предположить, что она сказала «нет», хотя я, сидя в пяти шагах, не услышал ничего.

— Когда вы в последний раз видели его?

Она покачала головой.

— Я не понимаю. — Теперь я услышал ее голос. — Когда мне сообщили, что из револьвера, который я принесла вам, в свое время застрелился мой отец, я решила, что мне говорят неправду. Я ничего не понимаю…

— Неудивительно. Полиция тоже. Это револьвер когда-то был у вас — револьвер вашего отца?

— Некоторое время, да. Они мне отдали его после того… После того, как его не стало. Револьвер хранился у меня вместе с другими отцовскими вещами. Но потом пропал.

— Через какое время после смерти вашего отца пропал револьвер?

— Не знаю. Года через два я заметила, что револьвера нет.

— У вас были какие-то догадки, кто его мог взять?

— Очень туманные. Я думала, что может быть, его забрала миссис Кури. Она считала, что я не должна держать револьвер в доме, раз он напоминает мне о… Это правда, что мой муж шантажист?

— Да, а ваш бывший работодатель не только убийца, но и к тому же попытался еще выставить убийцей вас. Вы крайне неудачно выбирали партнеров-мужчин, но относительно того человека, которого вы не выбирали, могу сказать следующее ваш отец не совершал самоубийства. Его убил мистер Кури.

— Да? — отозвался Кури. — Еще один труп? Увлекаетесь!

Вульф пристально посмотрел на него.

— Меня восхищает ваш апломб, сэр, — сказал он без тени сарказма. — Конечно, вы рассчитываете на то, что, как я сказал вначале, у меня нет доказательств. Они существуют, но, чтобы их добыть, нужно обладать властью и большим, хорошо знающим свое дело штатом сотрудников. У меня нет ни того, ни другого. Я благодарен мистеру Хейзену за подсказку: за его реплику о том, что отец миссис Хейзен был великим изобретателем и гением. У меня возникли подозрения, ведь вы вполне могли обманом получить то, что причиталось ему, и, поговорив с вами по телефону, я пустил по вашему следу человека. Это Сол Пензер. — пояснил Вульф, обращаясь к Кремеру. — Вы знаете его способности. Он позвонил мне с час назад, до того как я говорил с вами по телефону. Собранная им информация позволила мне заявить миссис Хейзен, что Кури — убийца ее отца. Я не уточняю детали, потому что вы сами узнаете от Сола, во-первых, и я не хочу, чтобы мистер Кури знал, что именно удалось узнать, во-вторых. Да и вам тоже ни к чему. Повторяю, пока это только предположения, но они достаточно правдоподобны, и поэтому вам, возможно, имело бы смысл ограничить свободу передвижения этого человека и задать работу вашим людям. Не исключено, что Кури забрал ключи у Хейзена, полагая, будто они не могут пригодиться. Возможно, они по-прежнему у него, хотя необязательно при себе. Найдите их. Обыщите дом. Очень может быть, что у него есть материалы, с помощью которых Хейзен шантажировал их всех. Если вы увидите его жену до того, как ему позволят переговорить с ней, наведите справки о револьвере П. — Он махнул рукой. — Впрочем, вы и без меня знаете, что делать.

Без суеты, невозмутимо, Кури встал с кресла, двинулся к выходу, бормоча: «Всему есть предел». Кратчайший путь к двери лежал мимо миссис Оливер, миссис Тальбот, Пердиса и Люси со Стеббинсом, но он явно счел, что протискиваться мимо них было бы проявлением дурных манер, и пустился в обход. Кури уже обошел сзади их всех, когда раздался голос Кремера:

— Перли, задержи его.

Кури дернулся и процедил сквозь зубы:

— Не прикасаться ко мне!

— Ерунда! — отозвался Стеббинс и тут же проверил, нет ли у Кури оружия. Нет ли револьвера X. Впрочем, Кури все равно не попал бы в холл, потому что дверной проем заслонил Теодор Уид.

10

Приходится заканчивать, не распутав все до конца.

Во-первых, компрометирующие материалы на Энн Тальбот, миссис Оливер, Пердиса, а также, наверное, и на других клиентов Хейзена. Они канули в воду. Полиция ничего не нашла.

Если это удалось сделать кому-то из клиентов, он счел за благо помалкивать. Поэтому, если намеки, брошенные Хейзеном за обедом, возбудили ваше любопытство, я вынужден извиниться, ибо не в состоянии его удовлетворить.

Во-вторых, окончательный гонорар Вульфа. Люси отказалась от всего, что принадлежало Хейзену. Даже от дома. Очень благородно с ее стороны, но частные детективы тоже должны есть и пить. В том числе и Вульф. Существует вероятность, что ей достанется кое-что из капиталов Кури на основании информации, добытой Кремером о том, что он украл парочку изобретений Постела, но Кури сидит в камере смертников, отрицает все напропалую, равно как и его супруга. Его адвокаты работают не разгибая спины. Поэтому, если вам хочется знать, сколько заработал Вульф за тридцать шесть часов труда, мне вам нечего ответить.

Ну а если вам хочется узнать, объяснились ли в чувствах друг к другу Люси и Теодор Уид, я предлагаю вам угадать с одной попытки. Если вам не удастся, стало быть, вы не понимаете, что движет нашим миром.

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Глава 1

— Будьте любезны сообщить свою фамилию.

Конечно, вопрос этот я задал ради порядка. Ее фотографии я видел раз двенадцать в журналах и газетах, встречал ее в ресторане «Фламинго» и других местах и, разумеется, сразу узнал через стекло двери, когда спустился в прихожую, хотя сейчас она показалась мне далеко не в лучшей форме. Ни ее коричневый костюм, ни меховое боа, ни нечто вроде блина на голове, стоимостью долларов сто, я не назвал бы элегантным. Ее круглое лицо, слишком белое при дневном свете, где-нибудь в ресторане или в фойе театра еще могло бы показаться заслуживающим внимания. Сейчас же оно как-то обвисло, а веки покраснели и опухли.

— Я думаю, что не… — заговорила она, но умолкла, а затем продолжала: — Вы — Арчи Гудвин, не так ли?

— А вы — Элтея Вэйл, — кивнув, ответил я. — Поскольку вы заранее не договаривались о своем визите, мне нужно доложить мистеру Ниро Вулфу, по какому вопросу вы хотите его видеть.

— Я предпочитаю сама сказать ему об этом, но, во всяком случае, вопрос очень конфиденциальный и срочный.

Я не настаивал. Постоянно общаясь с людьми, слыша много правды и лжи, я догадывался о том, что ее беспокоит, и решил доставить себе удовольствие понаблюдать за лицом Вулфа, когда она все выложит ему, и послушать, как он ее выпроводит.

По заведенному у нас порядку, в тех случаях, когда появляется неизвестный посетитель без предварительной договоренности, я оставляю его на крыльце, пока хожу докладывать Вулфу. Но иногда я делаю исключение, а так как погода в этот день была сырой и ветреной, я провел миссис Вэйл в переднюю комнату (как войдете — налево), возвратился в прихожую и прошел в контору.

Вулф стоял около большого глобуса, всматриваясь в какую-то точку на нем. Когда я выходил, он глазел на Кубу, а сейчас не сводил глаз с Лаоса.

— Женщина, — доложил я.

— Ни в коем случае, — ответил Вулф, не переставая рассматривать Лаос.

— Как угодно. Правда, по ее словам, у нее срочное и конфиденциальное дело, и она в состоянии, не моргнув, уплатить гонорар в шестизначную сумму. Это Элтея Вэйл — супруга Джимми Вэйла. Вы внимательно читаете газеты и должны знать, что даже «Нью-Йорк таймс» называет его Джимми. Глаза у нее красные, очевидно, от слез, но она владеет собою и, думаю, не станет тут рыдать.

— Нет!

— Из-за погоды я не оставил ее ждать на крыльце, и сейчас она в передней комнате. Я слыхал разговоры о ней — насколько мне известно, она расплачивается своевременно.

— Будь все проклято! — проворчал Вулф поворачиваясь. Он глубоко вздохнул, подошел к письменному столу и остановился около своего огромного кресла, похожий на живую гору. Принимая посетителей, будь то мужчина или женщина, Вулф редко вставал, но коль скоро он уже поднялся и никаких дополнительных физических усилий для проявления вежливости не требовалось, почему бы ее не проявить?.. Я пригласил миссис Вэйл, представил ее и усадил у стола Вулфа в кресло, обитое красной кожей. Садясь, она чуть отбросила назад боа, но оно свалилось бы на пол, если бы я вовремя не подхватил его. Вулф опустил свои двести восемьдесят пять фунтов в кресло и хмуро взглянул на нее. Вообще-то говоря, он так обычно и встречал посетителей, но сегодня его неприязнь усилилась еще тем, что к нему домой в старинный каменный особняк на Тридцать пятой Западной улице без предварительной договоренности имела наглость прийти женщина, намеревающаяся заставить его работать.

Элтея Вэйл положила на столик рядом с креслом сумочку из коричневой кожи.

— Во-первых, — начала она, — я должна рассказать вам, как я добралась сюда.

— Не имеет значения, — буркнул Вулф.

— Нет имеет, — откашлявшись, хрипло возразила наша посетительница. — Выслушав меня, вы поймете, почему. Но прежде всего вам следует учесть, что все сказанное мною должно остаться строго между нами. Мне известна ваша репутация, но я категорически настаиваю: наш разговор должен быть строго конфиденциальный. Конечно, я дам вам чек на задаток — вероятно, мне следует написать его еще до того, как… — Она потянулась за сумочкой. — Десять тысяч долларов?

— Мадам, если вы действительно слышали обо мне, вы должны знать, что это бессмысленно. Вы желаете поручить мне что-то? Что именно? Если я соглашусь взяться за ваше поручение — задаток может потребоваться, а может, и нет. Что же до сохранения дела в тайне, то, разумеется, я не намерен его разглашать, если оно не связано с преступлением, о котором я, как гражданин и частный детектив, обязан сообщить властям. Я имею в виду также мистера Гудвина, который состоит у меня на службе…

— Да, но речь идет именно о преступлении. Похищение людей — преступление?

— Безусловно!

— И все же сообщать о нем властям не нужно.

Я подумал, что, вероятно, мое предположение о цели визита миссис Вэйл оказалось ошибочным. Видимо, эта женщина явилась к Вулфу не для того, чтобы просить его установить слежку за ее супругом.

— Разумеется, ко всякому похищению нужно относиться весьма осторожно и в отдельных случаях может быть не торопиться сообщать властям, — сказал Вулф. — Например, если речь идет о жизни похищенного. Вас тревожит именно это?

— Да.

— Ну, тогда вы можете вполне довериться. Не беря на себя лишних обязательств, должен заметить, что мы вовсе не идиоты. Похитители предупредили вас, чтобы вы никому не говорили о том, в каком положении оказались?

— Да.

— Значит, я ошибся, когда сказал, что не имеет значения, как вы добрались ко мне. Теперь я спрашиваю — как?

— Я позвонила моей приятельнице Элен Блоунт, проживающей в большом доме на Семьдесят пятой улице, и договорилась о встрече. Главный вход в этот дом с Семьдесят пятой улицы, а служебный — с Семьдесят четвертой. Я позвонила ей в половине одиннадцатого, а потом велела своему шоферу подать машину в половине двенадцатого. В назначенное время я вышла из дома и села в машину. В пути я не проверяла, есть ли за мной слежка, и не оглядывалась — шофер мог обратить на это (швейцары меня знают), спустилась в цокольный этаж и вышла на Семьдесят четвертую улицу. Здесь меня поджидала в своей машине Элен Блоунт. Она доставила меня к вам. Я не думаю, что кому-нибудь, кроме нее, известно о моей встрече с Ниро Вулфом. Вы согласны?

— Арчи?.. — спросил Вулф.

— Довольно толково придумано, — кивнул я. — Один шанс на сто. Однако если кто-то поджидает миссис Вэйл на Семьдесят пятой улице, желая незаметно проводить ее домой, а она там не появится, он начнет размышлять и строить догадки. Для миссис Вэйл было бы неплохо, не задерживаясь у нас, вернуться на Семьдесят четвертую улицу и уехать от подъезда на Семьдесят пятой. Я советовал бы поступить именно так.

— Конечно, конечно, — согласилась наша посетительница. — Но что значит — «не задерживаясь»?

— Это зависит от того, насколько терпелив и осторожен тот, кто следит за вами. Я взглянул на часы. — Сейчас двадцать пять первого. Вы находитесь у нас немногим больше получаса. Естественно, у приятельницы вы можете пробыть долго… несколько часов, например. Но если тот, кто следит за вами, достаточно хорошо изучил вас, ему должно быть известно, что по тому адресу проживает ваша приятельница Элен Блоунт. В ответ на телефонный звонок ему могут ответить, что у нее вас нет и не было.

— Что вы! Там так не ответят, Элен предупредила, что сказать в подобном случае. Если спросят меня или ее, горничная ответит, что мы заняты и подойти к телефону не можем.

— Прекрасно. Однако Элен Блоунт известно, что вы поехали встретиться с Ниро Вулфом.

— Да, но она не знает зачем. И потом, уж ей-то я могу доверять. Я знаю, что могу. — Миссис Вэйл перевела взгляд на Вулфа. — Вот как я приехала к вам. От вас я заеду в банк и только потом вернусь на Семьдесят четвертую улицу. — Голос у нее снова стал хриплым, ей опять пришлось откашляться. — Речь идет о моем муже. — Открыв сумочку, она достала из нее конверт. — Он не вернулся домой в воскресенье вечером, а вчера почтой я получила вот это.

Кресло миссис Вэйл стояло так, что протянуть конверт Вулфу она не могла, а он, конечно, подниматься не стал, мне пришлось передать конверт ему в руки. Это был обычный конверт с адресом: миссис Элтее Вэйл, 994. Пятое авеню, Нью-Йорк, без почтового индекса, со штемпелем БРАЙАНТ СТА АПР 23 1961 11.30 ВОСКРЕСЕНЬЕ, т.е. позавчера. Конверт был аккуратно вскрыт ножом или ножницами. Взглянув на адрес и почтовый штемпель, Вулф вынул из конверта сложенный вчетверо лист дешевой почтовой бумаги размером пять на восемь. Сейчас письма у нас нет, но на сделанных мною на следующий день снимках я воспроизведу здесь точный текст, из которого вы можете сделать такие выводы об отправителе, какие сделал Вулф. Вот текст:


ВАШ ДЖИММИ ЖИВ И ЗДОРОВ. НИКАКОГО ВРЕДА ЕМУ МЫ НЕ СДЕЛАЛИ И ВЫ МОЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ ЕГО ЦЕЛЕХОНЬКОГО ЗА 500 000 ДОЛЛАРОВ, ЕСЛИ БУДЕТЕ ВЕСТИ СЕБЯ ПРАВИЛЬНО И ВСЕ ОСТАВИТЕ МЕЖДУ НАМИ. ПОВТОРЯЕМ, СТРОГО МЕЖДУ НАМИ. ВЫ НИКОГДА ЕГО БОЛЬШЕ НЕ УВИДИТЕ, ЕСЛИ ПОПЫТАЕТЕСЬ ВЫКИНУТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ТРЮК. ЖДИТЕ, КОГДА ВАМ ПОЗВОНИТ ПО ТЕЛЕФОНУ МИСТЕР НЭПП.


— Не могу не сделать одно совершенно неизбежное замечание, — заметил Вулф, бросая письмо на стол и обращаясь к Элтее Вэйл. — Несомненно, что это вздор. Похищение людей — весьма опасная и сложная операция. Трудно поверить, чтобы человек, пошедший на такой риск, занимался игрой словами и выбрал такой псевдоним, как «Нэпп»[26]. Это несомненный вздор. Если же здесь, он ткнул пальцем в письмо, — речь идет о похищении, письмо написал какой-то совершенно необычный человек. Скажите, а ваш муж не шутник?

— Нет, — вздернула подбородок миссис Вэйл. — По-вашему, это шутка?

— Я не исключаю этого, но вместе с тем я высказал предположение, что вы, может быть, имеете дело с каким-то странным человеком. Он уже звонил вам?

— Да, вчера днем. Я предупредила свою секретаршу, что жду звонок, и она слушала наш разговор по параллельному телефону. Я поступила так потому, что она обычно вскрывает мою почту, ей было известно это письмо.

— И что же он сказал вам?

— Он дал мне указания, но я не сообщу вам — какие, так как намерена действовать точно в соответствии с ними, мне вы для этого не нужны. Верните мне моего мужа домой живым. Конечно его, возможно, уже убили, но… — Подбородок у нее было задергался, однако она быстро овладела собой и продолжала: — Если они убили его, а полиция и ФБР не найдут их, я хочу, чтобы вы сделали это. Правда, вчера по телефону мне сказали, что мой муж жив… Но разве не бывает, что похитители убивают свои жертвы после получения выкупа, чтобы потом их не выследили и не опознали? Бывает так?

— Бывает.

— Вот поэтому-то мне нужна ваша помощь. Я выполню все, передам им деньги, и тут вы ничего поделать не можете. Я уже сообщила в свой банк, что сегодня днем приеду за деньгами и…

— Полмиллиона долларов?

— Да. Я поступлю, как они требуют, но и только. Мой муж должен остаться в живых. Я хочу быть уверенной, что он вернется, и для этого мне нужна ваша помощь.

— Мадам, но это несерьезно! Как я могу что-то предпринимать?.. Единственный раз вы установите контакт с этим остряком или его сообщником при вручении выкупа — и вы не хотите сообщить мне никаких подробностей. Что за чушь! Вы говорите несерьезно.

— Нет, серьезно, только поэтому я и обратилась к вам! Есть ли что-нибудь такое, чего вы не смогли бы сделать? Разве вы не гений? Ведь у вас такая репутация!.. — Миссис Вэйл достала из сумочки чековую книжку и авторучку. — Десяти тысяч долларов в качестве задатка вам достаточно?

Или наша посетительница тоже обладала задатками гения, или в этот день ей просто везло. Когда она спросила, есть ли на свете что-то такое, что он не мог бы сделать, и помахала у него под носом чеком. Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и сжал пальцами подлокотник. Я ждал, что он сейчас начнет шевелить губами, но этого не произошло. Видимо, решение вопроса было настолько трудным, что трюк с губами помочь не мог. Миссис Вэйл выписала чек, вырвала его из книжки, встала, положила перед Вулфом и снова села. Она хотела сказать что-то, но я вовремя предостерег ее. Прошла минута, и еще две-три, прежде чем Вулф открыл глаза и, бросив: — «Блокнот, Арчи», — выпрямился.

Я достал блокнот и авторучку, ожидая, что сейчас он начнет диктовать, однако Вулф снова закрыл глаза, помолчал около минуты и только тогда обратился к миссис Вэйл.

— Мне важно знать обороты речи, — заявил Вулф, — и как он употребляет слова, этот тип. Вы должны точно передать мне, что он сказал вам по телефону.

— Ни в коем случае! Вы предпримете что-нибудь, выкинете какой-нибудь трюк, а я не желаю рисковать. Я обещала, что в точности выполню все указания и сделаю это одна. Вот поэтому-то я ничего больше не скажу вам. Какое значение имеют обороты речи?

Вулф слегка пожал плечами.

— В таком случае — голос. Вы узнали его?

— Узнала? Конечно, нет!

— Не появилось ли у вас хотя бы слабого подозрения, что вы слышали его раньше?

— Нет.

— Говоривший был многословен или краток?

— Краток. Он лишь сказал мне, что я должна буду сделать.

— Он говорил грубо или вежливо?

— Ни то, ни другое. Разговор носил… деловой характер.

— Без угроз, без запугивания?

— Да. Он сказал, что это единственный шанс и для меня, и для моего мужа. Никаких угроз.

— А его грамматика?..

— Ни о какой грамматике я и не думала! — рассердилась наша посетительница. — Какая грамматика?..

— Хорошо, я задам вопрос иначе. Как, по-вашему, он грамотный человек? Я имею в виду это слово в самом общем смысле — «образованный»?

— Я уже ответила вам, что он не был ни резок, ни вульгарен. Да, пожалуй, я назвала бы его образованным. — Миссис Вэйл сделала нетерпеливый жест. — Но не тратим ли мы время напрасно? Не такой вы уж гений, чтобы по тому, как человек разговаривал, определить, кто он. Правда?

— Для этого мне следовало бы оказаться чудотворцем, а не гением, — покачал головой Вулф.

— Когда и где вы видели своего мужа в последний раз?

— В субботу утром. Он отправился по делам в наше загородное имение недалеко от Кэтоны. Я осталась дома, так как чувствовала себя не совсем хорошо. Утром в воскресенье он позвонил и сообщил, что до вечера не вернется. Однако после того, как он не вернулся и вечером, я позвонила туда, и сторож сказал мне, что он выехал вскоре после восьми. Я не стала беспокоиться, потому что мужу иногда нравится вечерами кататься на машине. Но вчера утром я уже встревожилась, хотя еще ни к кому не обращалась, а затем получила вот это письмо.

— Он выехал из имения один?

— Да.

— Как фамилия вашей секретарши?

— Моей секретарши?.. Ее зовут Дина Атли.

— Она давно работает у вас?

— Семь лет. А почему выспрашиваете?

— Я должен поговорить с ней. Пожалуйста, позвоните ей и скажите, чтобы она немедленно приехала сюда.

Миссис Вэйл от удивления раскрыла рот, но тут же спохватилась.

— И не подумаю! Что она может сообщить вам? Ей неизвестно, что я у вас, и я не хочу, чтобы она это знала. Даже она!

— В таком случае возьмите свой чек. — Вулф сделал гримасу. — Я должен получить хотя бы самое маленькое доказательство вашей добропорядочности. Мне известно, что вы Элтея Вэйл, поскольку мистер Гудвин узнал вас, но это все, что я знаю. Действительно ли вы получили письмо и звонил ли вам некий Нэпп? Пока это всего лишь ваш рассказ,ничем не подкрепленный. Меня вовсе не прельщает мысль остаться участником какого-то надувательства. Арчи, верни чек миссис Вэйл.

Я встал.

— Но при чем тут надувательство?.. Боже мой, надувательство! Ведь они убьют моего мужа!.. Разве я не права, не желая, чтобы кто-либо, включая мою секретаршу, знал о моем визите к вам? Не рассчитывайте, что она сообщит вам содержание телефонного разговора, так как я сказала ей, что…

— Я не намерен спрашивать ее об этом, — резко прервал ее Вулф. — Я лишь расспрошу ее, как он разговаривал. Если вы откровенны со мной, вам не следует возражать против этого разговора. Вы опасаетесь, что она будет знать о вашем визите ко мне? Но об этом скоро узнает и сам Нэпп… Во всяком случае, я надеюсь, что узнает.

— Узнает? — поразилась миссис Вэйл. — Как?

— Я сообщу ему. — Он повернулся ко мне.

— Арчи, мы успеем поместить объявление в вечерние выпуски газет?

— Вероятно, только в самые последние выпуски. Я не уверен, что мы успеем сделать это в «Пост» и «Уорлд-телеграмм», но не сомневаюсь, что с помощью Лона Коэна в «Газетт» она появится. — Я приготовил блокнот и ручку. — В секции объявлений обычным шрифтом?

— Нет, нужно сделать так, чтобы оно сразу бросалось в глаза. Примерно на две-три колонки. Заголовки жирным шрифтом, текст — обычным.

МИСТЕРУ НЭППУ

Я обязался помочь женщине, имущество которой находится у вас. Она сейчас у меня в кабинете, но не сообщила и не сообщит содержание вашего разговора с ней в понедельник по телефону. Я ничего не знаю о тех указаниях, которые вы дали ей, и они меня не интересуют. Она поручила мне выполнить конкретное поручение, состоящее в обеспечении благополучного возвращения ей ее имущества в хорошем состоянии, в этом заключается цель опубликования данного объявления. Вместе с тем она дала мне другое поручение на тот случай, если в нем возникнет необходимость. Если ее имущество не будет возвращено или окажется в состоянии, исключающем возможность восстановления, я обязался посвятить свое время, энергию и талант созданию условий, обеспечивающих справедливое возмездие за нанесенный ущерб, причем моя клиентка полна решимости поддержать меня всеми средствами, которыми она располагает. Если вы еще недостаточно осведомлены обо мне, чтобы отдать себе отчет в значении всего этого для вашего будущего, я рекомендую вам навести справки о моей квалификации и моем упорстве.

— Подпись крупным шрифтом: НИРО ВУЛФ. Можно передать текст в газеты по телефону?

— Лону Коэну в «Газетт» — да. В другие газеты — попытаюсь.

— Одну минуту. — Вулф повернулся к миссис Вэйл. — Вы слышали? Как вы сами сказали, возможно, что ваш муж уже мертв. Но даже если это так, опубликование подобного объявления означает, что я взял на себя не подлежащее отмене обязательство довести дело до его логического конца. А вы? Даже если для этого потребуется продолжительное время и это будет стоить много денег?

— Безусловно, если они убьют его — безусловно! Но я не… Это все, что вы намерены предпринять? Только это?

— А больше и делать нечего, мадам. Да и это я сделаю только после того, как вы выпишете мне чек еще на пятьдесят тысяч долларов и позвоните своей секретарше, чтобы она немедленно приехала сюда. — Вулф стукнул по подлокотнику. — Вы понимаете, что я ставлю на карту имя, заработанное мною за много лет? За это-то вы и должны мне уплатить, а кроме того дать обязательство не отказываться от расследования в любых обстоятельствах. Предположим, что ваш супруг уже мертв или Нэпп не увидит мое объявление, или просто игнорирует его и, получив выкуп, убьет его. В таком случае я все равно должен буду искать этого Нэппа, а вы… Вдруг вы откажетесь от продолжения расследования? Возможно, мне придется израсходовать значительно больше шестидесяти тысяч долларов. Разумеется, если ваш супруг благополучно возвратится домой, вы освобождаетесь от всяких обязательств, и все неизрасходованные деньги получите обратно. Сколько именно — я решу сам. Меньше, если выяснится, что мое объявление сыграло известную роль, больше — если станет известно, что оно не имело значения. Я ценю свою репутацию, которой сейчас буду рисковать в ваших интересах, но я не жаден. — Вулф взглянул на часы на стене. — Если указания Нэппа вы должны выполнить сегодня вечером, мое объявление, чтобы оно сыграло какую-то роль, должно появиться сегодня же, а сейчас уже почти час дня.

Бедная… нет, скорее богатая женщина закусила губы и посмотрела на меня. Когда Вулф прижимает кого-либо из наших клиентов, они часто ведут себя так, словно надеясь, что я подойду и начну успокаивать их. Иногда мне хотелось это сделать, однако миссис Элтея Вэйл подобного желания у меня не вызывала. Я ответил ей строго профессиональным взглядом. Убедившись, что на мое сочувствие рассчитывать не приходится, все еще с закушенными губами, она вновь достала чековую книжку и выписала новый чек. Я взял его и передал Вулфу. Пятьдесят тысяч! Вулф лишь мельком взглянул на него и, небрежно бросив на стол, сказал:

— Я серьезно надеюсь, мадам, что большую часть этой суммы вы получите обратно. Позвоните своей секретарше. После того, как вы сделаете это, мистер Гудвин тут же передаст объявление во все три газеты.

— Но действительно ли вам так уж необходимо, мистер Вулф, беседовать с моей секретаршей?

— Да, если вы хотите, чтобы я занимался вашим делом. Вы, кажется, намеревались поехать в банк, а скоро уже обеденный перерыв. Я жду вашу секретаршу к трем часам.

Миссис Вэйл встала, подошла к моему столу и набрала номер телефона.

Глава 2

Дина Атли приехала в 3.05, т.е. опоздала на пять минут. Вулф уже сидел за письменным столом, погрузившись в чтение книги «Лотос и робот» Артура Кестлера. Мы обедали несколько позднее обычного, потому что Вулф дал указание Фрицу начать поджаривать молоки сельди только после его распоряжения, а я лишь около половины второго закончил свои безрезультатные переговоры с «Пост» и «Уордл-телеграмм» о публикации нашего объявления, благодаря Лону Коэну, который по опыту знал, что мы не останемся в долгу, если, конечно, у нас что-нибудь выйдет. Две другие газеты обещали поместить объявление в своих утренних выпусках, которые поступают в продажу часов около одиннадцати. Если Нэпп прочтет одну из газет после получения выкупа, но до ликвидации Бэйла, возможно, он еще изменит свой сценарий. Наша клиентка уехала в банк сразу же после получения подтверждения от Лона Коэна, что объявление появится в двух последних выпусках его газеты. Пока я занимался телефонными разговорами, Вулф неоднократно подходил ко мне и торчал рядом по нескольку минут, но не для того, чтобы слушать меня. Держа письмо Нэппа, он повертывал к себе мою пишущую машинку, всматривался то в клавиатуру, то в письмо, отходил, снова возвращался и так до тех пор, пока Фриц не объявил, что обед подан. Мы никогда не говорим во время еды о делах, а уж имея на столе свежеподжаренные молоки в соусе с кервелем и луком-шалот, я и вовсе не мог отвлекаться на какие-то замечания или вопросы. Однако после обеда, когда мы вернулись в кабинет, я не удержался:

— Письмо было напечатано на машинке системы «Ундервуд», но не мною, если вы проверяли это. Буква «а» все время выпадает из строки. Письмо напечатано не профессиональной машинисткой.

Вулф взял «Лотос и робот». Книга, которую он в тот или иной момент читает, всегда лежит у него на столе справа от блокнота, перед вазой с орхидеями. В этот день в вазе были Милтонии вексилария, которые он, как обычно, принес с собой из оранжереи в одиннадцать часов.

— Мммм… — пробормотал Вулф, — Я просто проверял одно предположение.

— Что-нибудь получилось?

— Да. — Он открыл книгу и повернулся ко мне огромной спиной. Если я хотел проверить предположение, мне предстояло самому сделать его. До прихода нашей посетительницы оставалось десять минут, и Вулф намеревался прочесть хотя бы несколько страниц, так как, по его мнению, чтение является наилучшим средством, помогающим пищеварению, ибо, занимая голову, он оставляет в покое желудок. Спустя четверть часа, которые я потратил главным образом на изучение письма Нэппа, иногда посматривая на клавиатуру своей пишущей машинки, раздался звонок. Я прошел в прихожую, вернулся с посетительницей и доложил о ее приходе, однако Вулф продолжал читать до тех пор, пока я не сел за свой стол. Отметив место, где он остановился, Вулф отложил книгу и спросил:

— Вы — опытная секретарша, мисс Атли?

Глаза у девушки немного расширились, и она улыбнулась. Если она, так же как и ее хозяйка, плакала, никаких следов этого у нее на лице не осталось. На вид я бы дал ей лет тридцать, хотя ей могло быть и года тридцать два.

— Свое жалованье я оправдываю, мистер Вулф.

Держалась она спокойно — у нее было спокойное выражение глаз, спокойная улыбка, спокойный голос. Иногда, встречая кого-нибудь из людей подобной категории, вы испытываете желание оказать некоторое давление на такого человека и посмотреть, как он будет реагировать. Чаще всего вы сразу чувствуете, что все ваши попытки бесполезны. Мисс Атли принадлежала именно к такой публике. Внешне она выглядела вполне привлекательной.

— Несомненно, — согласился Вулф, внимательно всматриваясь в нее. — Как вы знаете, миссис Вэйл звонила вам отсюда. Я слышал, она запретила вам рассказать мне содержание ее вчерашнего разговора с мистером Нэппом, но ведь не исключено, что она могла поступить так только потому, что была очень расстроена, и вы сами решите, как вам себя вести со мною. Правда?

— Нет, — очень спокойно ответила наша посетительница. — Она платит мне жалованье.

— В таком случае я не уговариваю вас. Почту миссис Вэйл всегда вскрываете вы?

— Да.

— Все, что приходит?

— Да.

— Сколько писем в почте, полученной вчера утром?

— Вероятно, писем двадцать.

— Конверт с письмом Нэппа вы вскрыли первым или в процессе чтения почты?

Конечно, такой тактике тысячи три лет, а может быть, и больше — вы задаете вопрос о какой-то детали сообщенного факта и наблюдаете, не появится ли какое-либо колебание или замешательство в ответе.

— Я обычно вначале сортирую почту, — улыбнулась Дина Атли, — откладываю в сторону рекламные проспекты, всякие объявления и прочее. Во вчерашней почте было четыре… нет, пять писем, которые я вскрыла в самом начале. Письмо Нэппа было третьим по счету.

— Вы сразу же показали миссис Вэйл?

— Конечно. Я тут же отнесла ей письмо.

— Вы присутствовали в воскресенье вечером, когда она звонила в загородное имение, справляясь о муже?

— Нет. Я была дома, но уже легла спать.

— В какое время вчера звонил Нэпп?

— В восемь минут пятого. Я знала, что это может оказаться важным, и поэтому заметила время.

— Вы слышали этот разговор?

— Да. Миссис Вэйл велела мне записать его, что я и сделала.

— Вы знаете стенографию?

— Конечно.

— У вас высшее образование?

— Да.

— Вы печатаете двумя пальцами или четырьмя?

Она улыбнулась.

— Всеми сразу — по слепому методу… Послушайте, мистер Вулф, вам не кажется глупым весь наш разговор? Поможет ли он вернуть живым мистера Вэйла?

— Нет. Но некоторую пользу, возможно, принесет. Я не задержу вас долго — естественно, что вы нужны миссис Вэйл, и она ждет вас. Расспрашивать вас о голосе человека и его дикции теперь уже бесполезно и поздно, но я надеюсь, вы позволите снять отпечатки ваших пальцев Арчи?

— Отпечатки моих пальцев? — чуть удивилась она. — Зачем?

— Не для того, чтобы вернуть живым мистера Вэйла, но позднее они могут оказаться нужными. Не исключено, что Нэпп или его сообщник оставили свои отпечатки на письме. Не бывало ли это письмо, кроме миссис Вэйл и вас, еще в чьих-то руках?

— Нет.

— Ну, а кроме того, его брали еще мистер Гудвин и я. Отпечатки мисс Вэйл мы также получим. Мистер Гудвин специалист по дактилоскопии. Если, как я надеюсь, мистер Вэйл вернется домой, нам потребуется знать, имеются ли на этом письме чьи-то неизвестные нам следы пальцев. Разве вы не желаете дать нам отпечатки своих пальцев?

— Пожалуйста, если это вам нужно.

— В таком случае, Арчи…

Я выдвинул ящик стола и достал необходимые принадлежности — подушечку, пропитанную краской, и специальную бумагу. Фамилию нашей посетительницы я мог бы и не писать на листе, так как теперь уже знал, что проверял Вулф, изучая клавиатуру моей машинки и сравнивая ее с текстом письма Нэппа. Тем не менее ее фамилию я все же написал. Атли подошла к моему столу, и я вначале взял отпечатки пальцев ее правой руки. Руки у нее было хорошие — с гладкой твердой кожей, ухоженные, с длинными изящными пальцами, без колец. Взяв отпечаток большого, указательного и среднего пальцев левой руки, прежде чем намазать краской безымянный палец, я как бы между прочим спросил:

— Что это у вас тут? Ошпарили?

— Нет, прищемила ящиком.

— Да, и мизинец тоже? Ну, я буду осторожен.

— Сейчас уже не больно. Я прищемила их несколько дней назад.

Тем не менее я был осторожен, не желая напрасно причинять ей боль, поскольку все равно эти отпечатки нам в действительности не требовались.

— Вы, разумеется, не думаете, что похититель настолько глуп, чтобы оставлять на письме свои следы, правда? — спросила Дина Атли у Вулфа, смочив пальцы в растворителе и вытирая их мягкой бумагой.

— Глуп — нет, но несколько рассеян — возможно… Да, еще вот что, мисс Атли. Я отдаю себе отчет в том, что главное сейчас, — безопасность мистера Вэйла, я хочу, чтобы вы знали это. Я сделал все, что мог. Арчи, покажи текст объявления.

Я достал текст из стола и передал мисс Атли. Вулф подождал, пока она прочтет его, а затем сказал:

— Это объявление сегодня появится на видном месте в «Газетт», а завтра в утренних газетах. Если преступник увидит его, возможно, оно сыграет известную роль. Помещая подобное объявление, я публично беру на себя определенное обязательство, и если похититель убьет мистера Вэйла, он обречен, не важно, потребуется ли для этого месяц, год или десять лет. Жаль, что ни вы, ни я не можем связаться с ним, чтобы разъяснить ему это.

— Да, действительно, жаль, — по-прежнему спокойно согласилась мисс Атли, возвращая мне текст объявления. — Хотя, разумеется, его мнение о ваших способностях может оказаться не столь высоким, как ваше собственное. — Она было направилась к двери, но, сделав несколько шагов, повернулась и добавила: — Он может даже думать, что полиция более опасна, чем вы.

В прихожей я оказался раньше и распахнул дверь перед нею. Не попрощавшись и не поблагодарив (ни того, ни другого я и не ожидал), она ушла.

Возвращаясь в контору, я остановился перед Вулфом, взглянул на него и сказал:

— Значит, письмо печатала она?

Вулф кивнул.

— Конечно, я не… — заговорил было он.

— Извините, но сейчас слово принадлежит мне. При первом же ознакомлении с письмом Нэппа вы обратили внимание на то, что напечатано оно человеком с неровным ударом. Позднее, когда я разговаривал по телефону, вы опять взглянули на письмо, сравнили написанное с расположением букв в клавиатуре машинки, повторяю, в самом конце — У, Е, А, С. Отсюда вы заключили, что письмо печаталось не двумя или четырьмя пальцами, а всеми, и что по какой-то…

— И напечатано, вероятно, слепым методом, потому что…

— Извините, но я еще не кончил. Так вот: и по какой-то причине удары безымянным пальцем и мизинцем левой руки значительно слабее, чем остальными пальцами. Я понял это ваше предположение сразу же после обеда перед приходом миссис Атли, когда вы читали. Вы заметили, что я сравнил текст письма с расположением букв в клавиатуре.

— Нет, я читал.

— Позвольте не поверить вам. Вы часто делаете вид, что ничего не замечаете, хотя на самом деле все видите… Потом вошла миссис Атли, и вы снова опередили меня. Признаю, что вы имеете основание уменьшить мне жалованье, зрение у меня не хуже вашего, и я мог бы тоже заметить, так как ближе вас был к ней, что кончики двух пальцев ее левой руки слегка припухли и кожа на них чуть иного цвета. Правда, я обнаружил это, но позднее — после того, как вы поручили мне взять у нее отпечатки. Надеюсь вы не примете всерьез мое замечание об уменьшении жалования, потому что я все же выяснил, как и где она повредила эти пальца? Я не прав в чем-нибудь?

— Нет, но все же это только предположение, а не твердый и бесспорный вывод.

— Да, но предположение очень близкое к действительности. Если вы хотите убедить меня, что вам просто повезло сразу напасть на машинистку, печатающую слепым методом, проживающую в доме миссис Вэйл, случайно повредившую себе пальцы как раз в это время и как раз в такой степени, что еще можно работать ими, то это чушь. Таких совпадений не бывает. Вы заставили ее прочесть наше объявление, надеясь, что она свяжется с Нэппом. Почему вы отпустили ее?

— Иначе мы должны были начать ее допрашивать. По-твоему, она призналась бы?

— Нет. Она — твердый орешек.

— А если мистер Вэйл уже мертв, глупо давать ей понять, что мы ее подозреваем. Она просто бы посмеялась надо мной. Задержать ее силой и предложить Нэппу обменять на Вэйла? Вовсе не плохо, но как связаться с Нэппом? Теперь уже поздно помещать в газетах еще одно объявление. У тебя есть предложения?

— Да: я пойду к миссис Вэйл и попытаюсь любым способом добыть нечто, напечатанное на той же машинке, на которой обычно работает Дина Атли. Я понимаю, что она могла напечатать письмо Нэппа на другой машинке, а если нет?.. В таком случае все станет ясным.

Вулф покачал головой.

— Нет, не годится. Мисс Атли почти несомненно поймет, в чем дело. Кстати, не забудь о ее вопросе — поможет ли это вернуть мистера Вэйла живым? Твое предложение неприемлемо.

Вулф взглянул на часы. Через десять минут ему предстоит отправиться в оранжерею на очередную встречу с орхидеями; она происходила, как обычно, второй раз в день с четырех до шести. Следовательно, еще можно было прочитать несколько страниц. Он взял книгу и открыл ее на заложенном месте.

Глава 3

Возможно, по моей вине у вас создалось неправильное впечатление о Джимми Вэйле, и, если это так, я должен его исправить.

Возраст — тридцать четыре года, рост — пять футов десять дюймов, вес — сто пятьдесят фунтов, глаза — темные, иногда с ленивым или мрачным выражением, а временами ясные и живые, волосы — почти черные, гладко зачесанные назад, лицо — бледное, с мелкими чертами и большим ртом. Я неоднократно встречал его в ресторанах и театрах, обычно всегда вместе с женой. В 1956 году он с успехом выступал в ревю в «Славной норе» в Вилледж с тридцатиминутным фельетоном на злободневную тему, в котором содержались колкости о всех и обо всем. В 1957 году его увидела вдова Гарольда Ф. Теддера — Элтея Теддер и женила на себе… Или он женился на ней — в зависимости от того, как сказать.

Наверное, о любой женщине, которая выходит замуж за человека на двенадцать лет моложе ее, вне зависимости от фактов, злословят все ее друзья, не говоря уже о недругах. Вполне возможно, что в некоторых случаях такие разговоры — пустая болтовня. Джимми Вэйл пользовался успехом у женщин любого возраста, которым нравилось его общество, и если бы он хотел, у него было сколько угодно возможностей обманывать свою пожилую супругу, однако мне лично такие факты не известны, и я утверждаю, что, вне зависимости от сплетен, Джимми Вэйл был образцовым мужем. Правда, в первые минуты после появления у нас Элтеи Вэйл я предположил, что она пришла к Вулфу с просьбой установить слежку за ее супругом, так как ее друзья, наверное, постарались довести до ее сведения эти сплетни.

Двадцать пять лет назад Элтея Вэйл — тогда еще Элтея Парселл — тоже пользовалась популярностью у публики, играя роль молочницы в пьесе «Луговой жаворонок», но бросила сцену, выйдя замуж за человека значительно старше и значительно богаче ее. Результатом этого брака были сын и дочь, которых я раза два видел в ресторане «Фламинго». Теддер умер в 1954 году, так что Элтея все же выждала приличное время, прежде чем снова выйти замуж.

В течение всех четырех лет их семейной жизни ни Джимми, ни Элтея не сделали чего-либо дурного или сколько-нибудь из ряда вон выходящего. В газетах они упоминались часто, но только потому, что, как предполагалось, от них в любую минуту можно ждать чего угодно. В зените своей карьеры она покинула сцену на Бродвее, чтобы выйти замуж за известного пожилого человека; в свою очередь, Джимми ушел с эстрады, чтобы жениться на пожилой богатой женщине. С такой четой, располагающей особняком Теддера и его деньгами, в любое время могло что-то произойти. Во всяком случае все так считали.

Однако сейчас, когда два дня назад с ними действительно произошло нечто сенсационное, в печати не появилось ни слова. В объявлении Ниро Вулфа, адресованному Нэппу, не содержалось ничего такого, из чего можно было бы понять, что оно касается четы Вэйл. Приятельница миссис Вэйл Элен Блоунт, прочтя это объявление, могла понять, о ком идет речь, но к газетам она отношения не имела. Я же увидел объявление вскоре после ухода Вулфа в оранжерею. Не дожидаясь половины шестого, когда нам обычно доставляют «Газетт», я прогулялся до газетного киоска на углу Тридцать четвертой улицы и Восьмой авеню. Объявление было помещено на видном месте пятой полосы, и некто, назвавшийся Нэппом, не мог его пропустить, хотя, конечно, настоящая фамилия похитителя, несомненно, была иной.

У меня в тот вечер было назначено свидание с приятельницей, мы хотели вместе поужинать и пойти в театр, это помогало мне обычно немного встряхнуться и отвлечься от ненужных размышлений. Но на этот раз в течение всего вечера я то и дело спрашивал себя, где сейчас наша клиентка, чем она занята, а, вернувшись домой около часа ночи, прежде чем уснуть, с трудом удержался, чтобы не позвонить ей.

Как мне показалось, едва я успел уснуть, раздался звонок. Должен сказать, что я терпеть не могу, когда меня будят. Я повернулся в постели и, заставив себя приоткрыть глаза, обнаружил, что уже светло, а часы показывают 7.52. Кое-как дотянувшись до телефона и приложив трубку к уху, я все же ухитрился пробормотать:

— Дом Ниро Вулфа. У телефона Арчи Гудвин.

— Мистер Гудвин?

— По-моему, я уже назвал себя.

— Говорит Элтея Вэйл. Я хочу поговорить с мистером Ниро Вулфом.

— До завтрака невозможно, миссис Вэйл. Если у вас что-то срочное — скажите мне. Вы…

— Муж вернулся — живой и здоровый!

— Хорошо. Чудесно. Он с вами?

— Нет, сейчас он в нашем загородном имении и звонил минут десять назад. Он примет ванну, переоденется, поест и приедет в город. Я звоню вам потому, что в течение сорока восьми часов ни он, ни я никому не должны абсолютно, ничего говорить. О своем визите к Ниро Вулфу я ему не сказала — подожду его приезда. Само собой разумеется, я хочу, чтобы и мистер Вулф, и вы тоже никому не говорили, и поэтому сейчас звоню вам. Вы передадите мистеру Вулфу?

— Да, с удовольствием. Но вы уверены, что с вами разговаривал по телефону ваш супруг?

— Конечно, уверена!

— Вот и прекрасно. Вы позвоните нам, когда ваш муж вернется домой? Миссис Вэйл обещала и повесила трубку. Я же с удовольствием потянулся, зевнул и вслух сказал:

— Черт возьми, не важно, что скажет мистер Джимми Вэйл, все равно мы можем заявить, что Нэпп видел наше объявление.

Я потянулся еще раз и обнаружил, сколько силы воли иногда требуется, чтобы заставить себя встать.

Срочных дел у меня не было, я спустился в кухню лишь после половины девятого, пожелал Фрицу доброго утра, взял стакан апельсинового сока, и сделал добрый глоток. По дороге я хотел было зайти к Вулфу, но передумал, так как Фриц подает завтрак ему в комнату в восемь пятнадцать и сейчас он как раз завтракал.

— Колбаса сегодня без перца, — доложил Фриц, — я бы испортил ее вкус. Это лучшая из колбас, которые мы когда-либо получали от нашего поставщика.

— В таком случае мне двойную порцию, — сказал я, допив сок. — За приятное известие я отплачу тебе тем же. Приходившая вчера женщина дала нам одно поручение, и оно уже выполнено. Мы получаем гонорар, которого надолго хватит, чтобы выплачивать и твое и мое жалованье.

— Вот и хорошо, — одобрил Фриц, добавляя масла на сковородку, — ты выполнил его вчера вечером?

— Нет, он сам, — не вставая с кресла.

— Да? Если бы ты не pugier[27] его, он ничего бы не сделал.

— Повтори это слово по буквам.

Фриц охотно сделал это.

— Что-то новое; загляну потом в словарь, — сказал я и, поставив на стол пустой стакан, углубился в чтение «Нью-Йорк таймс», время от времени посматривая на часы. В 8.57, разделавшись с последним куском свежей лепешки и второй порцией колбасы, я позвонил Вулфу по внутреннему телефону.

— Да? — ворчливо спросил Вулф.

— С добрым утром, сэр. Час назад звонила миссис Вэйл. Перед этим ей позвонил ее муж из их загородного имения. Он на свободе, невредим и приедет в город, как только приведет себя в порядок. Вэйл обещал кому-то, предположительно Нэппу, что в течение сорока восьми часов ни он, ни его супруга никому ни о чем не пикнет. Миссис Вэйл настаивает, чтобы и мы держали язык за зубами.

— Что ж, пока все обстоит удовлетворительно.

— Я хочу пройти в банк, получить деньги по ее чекам, а оттуда всего пять кварталов до редакции «Газетт». Сведения об этой истории скоро станут всем известны, и я хочу, чтобы Лон Коэн заблаговременно узнал о ней от меня, но с публикацией в газете повременил до нашего уведомления. Лон очень оценит мой приход, а свое слово, как вы знаете, он держать умеет.

— Нет.

— Что «нет»? Вы хотите сказать, что он не держит слово?

— Мистер Коэн давно доказал, что ему можно доверять. Однако мы сами еще не видели мистера Вэйла. Разумеется, полезно, чтобы мистер Коэн чувствовал себя обязанным перед нами, но пока ему ничего не нужно сообщать. Может быть, позднее, в течение дня мы это сделаем.

Вулф положил трубку. Из-за нашего разговора он на две минуты опаздывал в оранжерею.

— Пожалуй, я рискну подняться к нему и попробовать переубедить, — заметил я, когда Фриц подал мне вторую лепешку и новую порцию поджаренной колбасы.

— Знаешь, Арчи, — Фриц похлопал меня по плечу, — если действительно это нужно, ты так сделаешь, не нужно — не сделаешь.

Я намазал лепешку маслом.

— Ты что-то мудришь, — сказал я. — По-моему, это комплимент, но я еще подумаю над ним.

В течение следующих двух часов, заканчивая завтрак, просматривая «Таймс» (наше объявление оказалось напечатанным на двадцать шестой полосе), вскрывая почту, убирая вчерашний букет орхидей и наливая свежую воду в вазу, направляясь в банк и возвращаясь оттуда, вытирая пыль со столов и занимаясь всякой мелкой канцелярской работой, я временами принимался обдумывать создавшуюся ситуацию. Мне казалось чертовски нелепым, что расследование такого сенсационного дела, как похищение Джимми Вэйла, было закончено (и получен солидный гонорар) помещением объявления в газетах! Ну, а что сделать еще? Я готов когда угодно вызвать раздражение Вулфа, если это даст что-то, но теперь?.. Джимми Вэйл вернулся целехоньким, Вулф выполнил поручение, для которого был нанят. По следу Нэппа, как только история станет известной, бросится целая армия ищеек и рано или поздно его схватят. Для нас все было кончено, оставалось единственное — повидать самого мистера Джимми Вэйла. Миссис Вэйл обещала нам позвонить, когда он приедет домой, ну а я тогда отправлюсь к ним и спрошу, показывал ли ему Нэпп «Газетт» с нашим объявлением.

Однако мне не пришлось этого делать. В 11.25 раздался звонок. К этому времени Вулф уже спустился из оранжереи, уселся за письменный стол, сорвал вчерашний листок календаря, просмотрел почту и начал диктовать мне дли иное письмо владельцу коллекции орхидей в Гватемале. Он не терпел, когда ему мешали во время работы над чем-нибудь важным, но так как Фриц находился наверху, открывать дверь спуститься вниз пришлось мне.

— Джимми Вэйл, собственной персоной, — доложил я Вулфу и, вернувшись, открыл дверь.

— Может быть, вы не знаете меня, а вот я вас знаю, — заявил мне Вэйл, едва переступив порог. — Вы чертовски здорово танцуете.

Я ответил, что он тоже хорошо танцует, взял у него пальто и шляпу и провел в контору. Вэйл подошел к столу Вулфа и сказал:

— Мне известно, что вы никому не пожимаете руку. Однажды я вызвал на бой одного типа, назвавшего вас ничтожеством, хотя, честно говоря, я знал заранее, что он трус и моего вызова не примет. Я — Джимми Вэйл. — Он сел, поставил локти на ручки кресла, положил ногу на ногу и продолжал: — Если я рыгну, вам придется извинить меня. В течение двух дней и трех ночей я питался холодными консервированными бобами, а дома съел слишком много яичницы с ветчиной. Жена сообщила мне, что наняла вас для ведения расследования. Никогда еще большая сумма не была выплачена за столь малый труд. Естественно, мне не нравится, когда меня называют имуществом моей супруги (да и кому это может понравиться?), но я понимаю, что иного выхода у вас не было. Я прочел ваше объявление только после того, как жена его мне показала, не знаю, видели ли они его. Это очень важно?

Глядя на него, вы никогда не подумали бы, что он провел шестьдесят часов в лапах похитителей, питаясь холодными бобами и не ведая, долго ли ему еще остается жить, даже на этих бобах. Правда, он был мертвенно бледен, однако его лицо с гладкой кожей и мелкими чертами всегда было таким; его темные ясные глаза сейчас оживленно блестели.

— Разумеется, для нас знать об этом было бы полезно, — ответил Вулф, — но не очень уж важно. Вы только за тем и приехали ко мне, чтобы сказать, что не знаете этого?

— Вообще-то говоря, нет. — Вэйл щелкнул пальцами у правого виска, повторяя тот самый жест, который он всегда делал во время выступлений в «Славной норе». — Если хотя бы один из похитителей прочтет ваше объявление в газете, то они поймут, что моя жена советовалась с вами, а это может привести к не очень хорошим последствиям. Поэтому-то я и решил поскорее заехать к вам. Похитители запретили мне с женой рассказывать что-либо в течение двух суток, то есть до утра пятницы, и предупредили, что в противном случае нам придется пожалеть об этом. У меня сложилось убеждение, что их угроза — не пустые слова. Мы решили молчать до утра пятницы, а вы? Вы могли бы опубликовать в газетах еще одно объявление для Нэппа и сказать в нем, что поскольку имущество возвращено, вы считаете вопрос исчерпанным. Как вы полагаете?

Вулф наклонил голову набок и некоторое время пристально смотрел на Вэйла.

— Мистер Вэйл, ваше предположение о том, что я тоже буду безмолвствовать до пятницы, ни на чем не основано. Я сразу заявил вашей жене, что обязанность любого гражданина — не молчать о ставшем ему известным преступлении. Только в отдельных случаях молчание может быть оправдано какими-нибудь чрезвычайными обстоятельствами, например, когда речь идет о спасении жизни. Но теперь уже вы вне опасности. Я вижу вас живым и на свободе и должен сообщить полиции, что произошло. Частный детектив несет перед законом некоторые дополнительные обязанности, помимо обязанностей частного гражданина. Я не намерен подвергнуть вас или вашу жену…

Дальнейший разговор прервал звонок телефона, и я снял трубку.

— Контора Ниро Вулфа. Арчи Гуд…

— Говорит Элтея Вэйл. Мой муж у вас?

— Да, он…

— Мне нужно переговорить с ним.

По тону голоса миссис Вэйл мне показалось, что у нее какой-то срочный вопрос, так что мои дальнейшие действия объясняются не просто любопытством. Несомненно, между Вулфом и Вэйлом назревало столкновение по поводу того, будет ли он хранить все в тайне до пятницы, и если миссис Вэйл срочно хотела поговорить с мужем на сей счет, я хотел знать содержание разговора, что называется, из первоисточника. Именно поэтому, сказав Вэйлу, что с ним хочет переговорить его жена, я вышел на кухню и едва успел снять там трубку параллельного аппарата, как услыхал слова миссис Вэйл:

— …узнала, что произошло нечто совершенно ужасное. Мне только что позвонил некий капитан Сандерс из полиции города Уайт-Плейнс и сообщил, что обнаружен труп женщины. Местные полицейские полагают, что это Дина Атли, и требуют, чтобы я приехала в Уайт-Плейнс для опознания или прислала бы кого-нибудь вместо себя. Боже мой, Джимми, может ли это быть Дина? Как это могло произойти?

Джимми. Не знаю. Может быть, Арчи Гудвин знает. Он слушает нас по параллельному телефону. Сандерс сказал, как она была убита?

Элтея. Нет, он…

Джимми. Где был найден труп?

Элтея. Нет, он…

Джимми. Почему полицейские думают, что это Дина Атли?

Элтея. В сумочке и в машине найдены некоторые вещи, принадлежащие ей. Там же, в Уайт-Плейнс, оказалась ее машина. Я не думаю… я не хочу… может быть, мне послать Эмиля?

Джимми. А почему бы и нет? Как ваше мнение, Гудвин? Эмиль — наш шофер. Он, конечно, может сразу сказать — Дина Атли это или нет. Должна ли туда отправиться моя жена, или это должен сделать я сам?

Отрицать, что я слушаю разговор, было бы бесполезно.

— Нет, — ответил я, — только для опознания ездить не следует. Если это действительно Дина Атли и у полицейских есть какие-то сомнения о причине ее смерти, они начнут задавать вам различные вопросы, хотя для этого они могут потом приехать к вам домой. Для опознания Дины могу сойти и я, если вы, конечно, найдете нужным попросить мистера Вулфа об этом.

Элтея. Да, да, Джимми, сделай так!

Джимми. Видишь ли… может быть… Сандерс сказал, куда именно нужно приехать в Уайт-Плейнс?

Я. Мне известно куда.

Элтея, Это, должно быть, Дина! Вчера вечером она не вернулась домой, и вот теперь… какой-то кошмар и…

Джимми. Спокойно, спокойно, Эл. Я скоро приеду. Постарайся успокоиться и…

Я положил трубку, вернулся в контору и сказал Вэйлу:

— Вполне естественно, что я хотел знать, о чем будет говорить по телефону клиентка мистера Вулфа, и также вполне естественно, что вы сразу догадались об этом. — Я повернулся к Вулфу. — Миссис Вэйл позвонил полицейский офицер из Уайт-Плейнс и сообщил, что там обнаружен труп женщины. Где — он не сказал. Полицейские полагают, что это Дина Атли. «Видимо, найдено что-то связывающее ее с миссис Вэйл, — может быть, адрес. Полицейский попросил миссис Вэйл приехать в Уайт-Плейнс для опознания тела, но ни она, ни мистер Вэйл не хотели бы туда ехать. Я предположил, что он, возможно, пожелает попросить вас послать меня.

Вулф, хмуро смотревший на Вэйла, перевел на меня взгляд.

— Она умерла насильственной смертью?

— Миссис Вэйл об этом ничего не знает.

— Послушайте, — заговорил Вэйл, стоявший у моего стола, — но это же кошмарно! Пожалуй, туда следует поехать мне.

— Если убита действительно мисс Атли, — заявил Вулф, — полицейские обязаны спросить у вас, где вы были вчера вечером, такова уж процедура в подобных случаях.

— Я никому, даже вам, не скажу до пятницы, где был вчера вечером.

— В таком случае вы тотчас же окажетесь под подозрением. Вам следует немедленно посоветоваться с женой. Если для опознания поедет мистер Гудвин, его обязательно начнут спрашивать, какое отношение он имеет к покойной, где и когда видел ее. Вам известно, что вчера она приходила сюда?

— Да, жена мне сказала, но Гудвин не будет рассказывать полицейским, зачем именно она приходила к вам?

Вулф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, а Вэйл хотел было сказать что-то, но, поняв, что Вулф все равно не услышит, промолчал. Он подошел к креслу, сел, но тут же вскочил. Направился было к выходу, но с полдороги вернулся, подошел к столу Вулфа и остановился, не сводя с него глаз.

Вулф наконец выпрямился в кресле, открыл глаза и сказал:

— Арчи, позвони миссис Вэйл.

— Но здесь — я, — заявил Вэйл, — вы можете говорить со мной.

— Мой клиент, мистер Вэйл, не вы, а ваша жена.

Я набрал номер телефона, который запомнил еще вечером во вторник. Когда мне ответил женский голос, я сказал, что мистер Ниро Вулф желает поговорить с миссис Вэйл.

— У телефона Элтея Вэйл, — вскоре послышался голос нашей клиентки. — Мистер Вулф?

Я подал знак Вулфу, он взял трубку. Я слушал разговор по параллельному аппарату, хотя Вэйл попытался было выхватить у меня трубку. Сказал ли Вэйл при этом что-нибудь, я не знаю, так как прислушивался к словам Вулфа.

— Здравствуйте, мадам. Я с удовольствием встретился с вашим супругом, также, как несомненно, и вы. Телефонный звонок из Уайт-Плейнс выдвигает новую проблему, но у меня есть одно предложение. Как я понимаю, вы предпочли бы не ездить в Уайт-Плейнс для того, чтобы сказать, является ли мертвая женщина Диной Атли. Это так?

— Да. Арчи Гудвин согласился поехать туда.

— Ну, Арчи Гудвин всегда готов поехать. Он… весьма энергичный человек. Однако есть некоторые трудности. Если покойная действительно Дина Атли, его обязательно спросят, когда и где в последний раз он видел ее, и если он сообщит, что вчера она приходила ко мне, от него тут же потребуют все подробности. И тогда ему придется упомянуть о том обстоятельстве, что в результате разговора с ней у нас сложилось серьезное подозрение в ее причастности к похищению вашего мужа…

— Дина? Дина была замешана в этом? Чушь! Почему у вас возникло такое подозрение?

— Пока я не хочу говорить об этом. Может быть, позднее расскажу, а возможно, и нет. Так вот, полицейские потребуют всю информацию о похищении не только от Гудвина и от меня, но и от вас с мужем, ждать до пятницы они не согласятся. Вероятно, что…

— Какие у вас основания подозревать Дину?

— С этим придется подождать… У меня есть одно предложение. Вы выдали мне чеки на шестьдесят тысяч долларов, но часть этой суммы я обещал вернуть, если ваш муж останется в живых и возвратится домой. Разумеется, мне хотелось бы оставить себе всю сумму, но тогда я должен проделать определенную работу для вас. Мое предложение таково: я поручаю мистеру Гудвину выехать в Уайт-Плейнс для опознания. Если это окажется мисс Атли, он сообщит, что видел ее вчера у меня в конторе, где мы беседовали по поводу одного конфиденциального поручения, для выполнения которого вы пригласили меня и, сославшись на мои указания, откажется от сообщения иных подробностей. Кроме того, за себя и за него я дам вам обязательство до одиннадцати часов утра пятницы без вашего согласия ничего не говорить о похищении вашего супруга. Несомненно, это причинит нам определенные неудобства, возникнут серьезные затруднения, в связи с чем вам придется освободить меня от обязательства возвратить вам какую-то сумму, тогда мы будет квиты. Добавлю, конечно, не для того, чтобы оказать давление на вас, а просто для сведения, что, если вы не найдете возможным принять мое предложение, мне придется немедленно информировать соответствующие власти о похищении, поскольку оно является преступлением, наказуемым смертной казнью.

— Это же шантаж!

— Вовсе нет. Я согласился пойти на серьезный риск за не такой уж большой гонорар, но если вы не согласны, я снимаю свое предложение. Сегодня я верну вам чеки, и таким образом будет законч…

— Нет! Не кладите трубку! — Миссис Вэйл помолчала, а потом добавила: — Я хочу переговорить с мужем.

— Пожалуйста. — Вулф обвел взглядом кабинет и посмотрел на меня: — Где он?

— Смылся. Сразу же после того, как вы упомянули, что мы подозреваем Дину. Он ушел. Я слыхал, как хлопнула парадная дверь.

— А я не слыхал… Миссис Вэйл, ваш муж ушел, наверное, домой. Я не видел, как он ушел. Я верну вам чек…

— Нет! — И снова пауза, на этот раз долгая. — Ну хорошо, пошлите Арчи Гудвина в Уайт-Плейнс.

— Вы принимаете мое предложение?

— Да, но я хочу знать, почему вы заподозрили Дину в причастности к похищению. Это же невероятно!

— Для вас — да. Мы сделали лишь предположение, возможно, ошибочное. При случае я все объясню вам, но не сейчас. Извините, я должен отправить мистера Гудвина…

Вулф положил трубку, то же самое сделал и я, а потом, пройдя в прихожую, проверил, закрыта ли парадная дверь, заглянула гостиную и, вернувшись, сказал:

— Вэйл действительно ушел. Я, конечно, не думал, что муж нашей клиентки выкинет какой-нибудь трюк, но не исключал, что, растерявшись, он хлопнет дверью, а сам останется в доме. Какие указания?

— Не вижу в них необходимости. Ты слыхал мой разговор с миссис Вэйл.

— Да? Ну, что ж, пожалуйста. Меня полицейские отправят в кутузку, а вы свой гонорар получите. Скажите, нас интересует что-нибудь? Мы должны знать, что произошло с ней, когда и где?

— Нет, нас это не интересует и не касается.

Я направился было к двери, но у порога остановился.

— А знаете, — сказал я, — ведь не исключено, что вам придется пожалеть об этом. Вы же прекрасно понимаете, что нас это интересует и нас это касается, и вам, возможно, придется поработать, а следовательно, мне следует попытаться собрать кое-какие факты, пока они еще тепленькие. Вы можете согласиться с этим? Нет? А почему? Да только потому, что, по вашему мнению, я… энергичен и все равно соберу необходимые факты для того, чтобы иметь их наготове к тому времени, когда они понадобятся вам. Но на этот раз вы заблуждаетесь. Если мне кто-то попытается дать какую-либо информацию по делу, я скажу, что меня не интересует это.

Я вышел, взял пальто, оставил шляпу на вешалке, спустился на тротуар, прошел по Девятой авеню за угол в гараж, где стоял принадлежащий Вулфу «седан-герон» модели 1961 года, на котором всегда езжу.

Глава 4

В час пятнадцать дня прокурор графства Вестчестер Кларк Хоберт, прищурившись, взглянул на меня и сказал:

— Гудвин, вы запутались и должны отдавать себе отчет, к чему это может привести.

Мы находились в его кабинете — большой угловой комнате с четырьмя окнами в здании «Корт-хауза». Хоберт восседал за письменным столом, всем видом давая почувствовать свое положение избранного слуги народа. У него был сильный подбородок, живые острые глаза и огромные торчащие уши. Я сидел сбоку от стола, а в креслах перед ним расположились капитан Сандерс и начальник уголовного розыска местной полиции Бен Дайкс, с которым я встречался раньше. Виделись мы с ним в последний раз года два назад; за это время Дайкс располнел, и когда он сидел, живот у него несколько свешивался над поясным ремнем. Однако до меня доходили слухи, что он по-прежнему остался очень неглупым, толковым детективом.

Я прямо, но без вызова встретил взгляд Хоберта.

— Знаете, — сказал я, — мне хочется убедиться, что вы правильно представляете обстановку,поскольку информация вами получена до того, как меня доставили сюда. Я не думаю, чтобы они все, и особенно Бен Дайкс, умышленно что-то исказили, но я хочу, чтобы у вас не возникло какого-либо недопонимания. Я видел покойницу и опознал ее как Дину Атли. Капитан Сандерс спросил у меня, хорошо ли я знал мисс Атли, и я ответил, что хотя видел ее лишь только однажды, вчера во второй половине дня, тем не менее ее личность никаких сомнений у меня не вызывает. Дайкс поинтересовался, где я видел ее вчера, и я ответил, что это произошло в кабинете Ниро Вулфа. Он спросил, зачем она была там. Я ответил, что, выполняя требование Ниро Вулфа, миссис Вэйл дала Дине Атли указание прийти для того, чтобы Вулф мог задать ей несколько вопросов, относящихся к тому конфиденциальному делу, расследование по которому миссис Вэйл поручила ему, Дайкс спросил у меня, что это за конфиденциальное дело, а я…

— И вы отказались отвечать ему.

— Вот именно, хотя мой отказ не был категорическим, так как я сказал, что выполняю указание мистера Вулфа. Но если Дайкс сообщит мне, где обнаружен труп, как и когда наступила смерть, я доложу все мистеру Вулфу, и он сам будет решать, совершено ли преступление и связано ли оно в какой-либо степени с тем делом, по которому с ним консультировалась миссис Вэйл. Я не успел закончить свое объяснение, когда к нам ворвался капитан Сандерс, заявил, что Дина Атли была убита, а не погибла случайно, и я обязан сообщить ему, что именно она рассказала мистеру Вулфу и что он ответил ей. Я повторил, что ничего ему не обязан сообщать. Сандерс возразил, что, как ему хорошо известно, я считаю себя «твердым орешком», и поэтому он отведет меня туда, где нам никто не помешает, и там заставит меня сказать решительно все. Очевидно, Сандерс принадлежит к числу тех, кто считает кулаки лучшим способом убеждения. Однако Бек Дайкс настоял, чтобы меня доставили к вам. Если последствия, о которых вы мне сказали вначале, заключаются в том, что вы передадите меня капитану Сандерсу, пожалуйста. Я уже давно собирался побывать у невропатолога для проверки нервов, но ваше решение избавит меня от необходимости такого визита.

— С удовольствием окажу такую услугу, — сквозь зубы процедил Сандерс. Наверное, кто-нибудь сказал ему, что подобная манера разговаривать свидетельствует о властности и внушает страх, и он, очевидно, долго практиковался перед зеркалом с этой целью.

— Никому вы пока не передаетесь, — прервал меня Хоберт. — Я — главный представитель закона в нашем графстве. Да, действительно, совершено преступление. Дина Атли убита, а не погибла в результате несчастного случая. За несколько часов до смерти она была с вами. Насколько нам известно, вы последний, кто видел ее живой. Капитан Сандерс имел все основания попросить вас рассказать подробности той беседы.

— Он не просил, а требовал. Вы говорите о преступлении. Где и когда оно было совершено? Если ее сбила машина…

— Откуда вам известно, что ее сбила машина? — прервал меня Сандерс.

— Если ее сбила машина сегодня утром, здесь, на Мэйн-стрит, — продолжал я, не обращая внимания на Сандерса, — и свидетели, например, заявят, что водителем был одноглазый карлик с бакенбардами, я сомневаюсь, что мистер Вулф сочтет свой вчерашний разговор с Атли имеющим какое-либо отношение к происшедшему. После осмотра мертвой у меня сложилось впечатление, что ее или переехала машина или кто-то несколько раз ударил ее кувалдой, хотя, конечно, могли быть и другие причины. — Я поднял руку. — Черт возьми, мистер Хоберт, вы же знаете, что мистеру Вулфу законы известны.

Хоберт кивнул.

— Да, знаю… Так же, как и то, что он… да и вы тоже иногда нарушаете их. Дину Атли убили не здесь, не у нас в городе. Сегодня в десять часов утра два мальчугана по пути в школу нашли ее труп в кювете у дороги, в том месте, где…

— У какой дороги?

— У Старой Рудничной дороги. Видимо, в свое время эта узенькая и немощеная дорога шла к руднику, в котором добывалось железо, но сейчас она оканчивается тупиком милях в двух от Сто двадцать третьего шоссе. Труп…

— В каком месте эта дорога ответвляется от Сто двадцать третьего шоссе?

Не раскрывая рта, Сандерс промычал что-то, но я опять игнорировал его.

— Тоже милях в двух от развилки Сто двадцать третьего и Тридцать пятого шоссе, южнее Риджфильда и недалеко от границы штата. Тело было сброшено в кювет уже после смерти. Переехавшая ее машина оказалась ярдов на сто дальше по дороге, на опушке леса. Машина зарегистрирована на имя Дины Атли, проживающей в доме 994 на Пятой авеню в Нью-Йорке. В сумочке обнаружили обычные вещицы, на некоторых было то же имя. Еще есть вопросы?

— Время смерти?

— Ах, да, конечно. Между девятью часами вечера и тремя часами утра.

— Обнаружены ли следы других машин?

— Да, один, возможно, два, но на траве. Дорога щебенчатая, а обочины заросли густой травой.

— Видел ли кто-нибудь вчера вечером Дину Атли и ее машину?

— Пока таких данных у нас нет. Ближайший дом находится примерно в полумиле, а по этому отрезку дороги ездят вообще очень редко.

— У вас есть какая-нибудь версия?

— Да, начинающаяся с вас. Когда женщина оказывается убитой через несколько часов после посещения частного детектива, резонно предположить, что эти два факта связаны между собой, и все сказанное ею этому детективу является важным для следствия. Вы присутствовали при ее разговоре с Вулфом?

— Разумеется, но довольно резонно предположить и то, что только этот детектив и в состоянии определить, связаны ли между собой факты, о которых вы говорите. Как я уже сказал, мисс Атли приходила к мистеру Вулфу не по собственной инициативе, а по распоряжению миссис Вэйл, чтобы сообщить ему кое-какую информацию по одному делу, ведение которого миссис Вэйл поручила мистеру Вулфу. — Я встал. — Ну, хорошо. Вы сообщили мне то, что я все равно часа через два прочту в газетах. Я все доложу мистеру Вулфу и потом позвоню вам.

— Так думаете только вы, — вмешался Сандерс, вставая. — Мистер Хоберт, вы понимаете, насколько важно для нас время в подобном деле. Вы отдаете себе отчет в том, что если вы отпустите его, он уже через двадцать минут покинет пределы нашего графства и окажется вне вашей юрисдикции. Информация, которой он располагает, если мы получим ее сейчас, может оказаться решающей для всего расследования.

— Теперь я хочу спросить кое о чем, — заявил Дайкс и, получив согласие Хоберта, обратился ко мне. — Вчера в «Газетт» было напечатано объявление за подписью Ниро Вулфа, адресованное «Мистеру Нэппу». Оно имело какое-либо отношение к тому, почему миссис Вэйл распорядилась, чтобы Дина Атли посетила Вулфа?

Слухи о том, что Бен Дайкс по-прежнему был толковым детективом, несомненно, соответствовали действительности.

— Прошу прощения, но я имею определенные указания от человека, у которого служу, — ответил я и сразу же повернулся к прокурору. — Мистер Хоберт, вы юрист и знаете, что у вас нет никаких оснований задерживать меня даже для допроса, тем более что отвечать на вопросы я не намерен. Мистер Вулф же ни с кем не будет разговаривать по телефону и никого не пустит в дом, пока не выслушает мой доклад. Вот поэтому, как я полагаю, капитану Сандерсу придется обойтись без меня. Ну, а впрочем, вам виднее.

— Вам, конечно, известно наказание за умышленное создание помех ведению следования? — хмуро спросил Хоберт, наклонив голову набок.

— Да, сэр, — вежливо ответил я, однако прокурор внезапно грохнул кулаками по столу, вскочил с кресла и заорал:

— Немедленно убирайся отсюда ко всем чертям! — И я, повинуясь, направился к двери, правда, успев заметить, что Дайкс кивнул мне. Я нарочно прошел поближе к Сандерсу, чтобы он мог, если бы захотел, подставить мне ногу, но полицейский воздержался от этого.

Выйдя на тротуар, я взглянул на часы. Было 1.35. Я прошел три квартала, чтобы забежать в хорошо известное мне маленькое кафе «Мэри», где готовят куриные пирожки так, как их умела готовить моя тетушка Энн в Чилликоте в штате Огайо — с кусочками яблок, запеченными в тесте. Расправляясь с пирогами, я обдумывал создавшуюся ситуацию. Звонить сейчас Вулфу было бы пустой тратой денег, поскольку он заявит, что нас это дело больше не касается, ну, а наша клиентка могла и подождать, пока я не позвоню ей после доклада Вулфу. Коль скоро я был уже на полпути… на трети пути, если уж говорить честно, почему бы мне не взглянуть на Старую Рудничную дорогу? А может быть, и на заброшенный рудник, если я найду его. Если бы я украл человека и мне понадобилось бы место, где держать его, пока я получу полмиллиона долларов, заброшенный рудник вполне бы устроил меня. Я расплатился, взял со стоянки свою машину и направился к Хаутон-серкл, проехал по Саумилл-ривер парквей и в конце этой дороги в Кэтоне свернул на Двадцать третье шоссе. День был солнечный, а я люблю наслаждаться природой и цветами. Деревьями, собирающимися распуститься, коровами на лугах — конечно, из хорошей машины, которая в любое время может доставить меня обратно в город. Недалеко от границы со штатом Коннектикут я свернул направо на Сто двадцать третье шоссе, взглянул при этом на спидометр. Спустя полторы мили я начал осматриваться в поисках Старой Рудничной дороги и вскоре же увидел ее.

Проехав по ней всего около мили, я стал уже сомневаться, что смогу вернуться в город на нашем «героне». На протяжении этой мили я встретил пять машин, причем в одном случае мне пришлось съехать в кювет и потом выбираться оттуда, а в другом — пятиться ярдов пятьдесят. Найти место преступления оказалось делом нетрудным. На дороге там стояло восемь машин, полностью загородив ее, причем не одной служебной среди них не было. На обочине у кювета толпились человек двенадцать женщин и трое-четверо мужчин, а еще двое на противоположной обочине громко спорили, кто и кому помял бампер. Я даже не вышел из машины. С северной стороны к дороге подступал густой лес, а с южной спускался к болоту обрывистый каменистый склон. Честно говоря, я довольно смутно представлял себе, как выглядит заброшенный рудник, но тем не менее ничего даже отдаленно похожего на него поблизости не было видно.

Я осторожно попятил машину и, найдя подходящее место, развернулся. Возвращаясь к шоссе Сто двадцать три, я встретил еще три машины.

Из двух решений, принятых мною во время обратной поездки в город, лишь одно своевременно пришло мне на ум, что само по себе совсем не плохо. Я имею в виду решение не спешить и вдоволь полюбоваться весенней природой. Несомненно, это было разумное решение, поскольку все равно до четырех часов я не добрался бы домой, а Вулф, который после четырех направляется в оранжерею, терпеть не может, когда кто-то прерывает его пребывание там. Это решение я принял, еще не доехав до Тридцать пятого шоссе. К другому решению я пришел подсознательно и догадался об этом значительно позднее, когда сообразил, что, не отдавая себе отчета, еду к нашей клиентке сообщить ей об опознанной мной Дине Атли. Ну что ж, это сэкономит мне монету, которую я потратил бы на звонок по телефону-автомату. Не исключено, что ее супруг окажется дома, у них могут быть вопросы ко мне, на которые всегда лучше ответить при встрече, а не по телефону.

Было десять минут пятого, когда, приткнув машину на стоянке на Восемьдесят первой улице, я вошел в вестибюль четырехэтажного каменного особняка 994 по Пятой авеню и нажал на кнопку звонка. Дверь мне открыла служанка с квадратной физиономией и каким-то пятном на щеке. Наверное, Теддер, построивший этот особняк, даже и мысли не допускал, что когда-нибудь дверь будет открывать женщина, а не швейцар в пышной ливрее, и, следовательно, хорошо, что прежнего хозяина уже давно не было в живых. Служанка удивила меня. Едва я назвал себя, сказав, что хотел бы повидать миссис Вэйл, служанка ответила, что миссис Вэйл давно меня ждет. Я не должен был бы удивляться, обнаружив снова, что, как оказывается, Вулф знал меня не менее хорошо, чем я знаю его, и все же я удивился. Очевидно, миссис Вэйл позвонила ему, чтобы узнать, опознал ли я покойную, и он ответил, что, возвращаясь из Уайт-Плейнс, я заеду к ней, хотя мы с ним не договаривались об этом. Ну, что же, еще будет время, когда он пожалеет о такой самоуверенности. Как я уже упомянул, я сам не знал, что заеду к миссис Вэйл, до тех пор, пока не обнаружил, что уже нахожусь на пути к ней.

Как только служанка, открывшая дверь, взяла у меня пальто, сверху раздался писклявый голос:

— Эльга, кто там?

— Это мистер Гудвин, мистер Теддер.

— Пожалуйста, мистер Гудвин, поднимитесь, — пригласил меня тот же голос.

Я поднялся по широкой лестнице со ступенями из белого мрамора. На верхней площадке меня встретил Ноэль Теддер. Я уже упоминал, что несколько раз видел его. Судя по сплетням, это был двадцатитрехлетний недоросль, учившийся в трех университетах, но ни одного не окончивший; одно время он занимался карабканьем на горы, но по настоянию мамаши оставил это занятие после того, как упал с одной из них; как-то Ноэль Теддер ухитрился посадить вертолет на стадион в разгар бейсбольного матча. Лично же мне он был известен как широкоплечий рослый детина, не обращавший внимания на свои костюмы при посещении театров или ресторанов и начинавший громко разговаривать уже после двух рюмок.

Через широкий зал Теддер провел меня к открытой двери и пригласил войти. Я переступил порог и остановился на мгновение, решив, что попал на вечеринку. Но оказалось, что в комнате живых людей всего пять, остальные были бронзовыми или каменными статуями. Я тут же припомнил фотоснимок библиотеки Гарольда Ф. Теддера, который видел несколько лет назад. Именно в этой библиотеке я сейчас и очутился — в большой комнате с высоким потолком, показавшейся мне переполненной людьми, так как в разных местах ее стояло штук двенадцать статуй в человеческий рост. Если Теддеру нравилось быть в компании, он, несомненно, располагал ею.

— Сюда, мистер Гудвин, — послышался голос миссис Вэйл.

Я прошел в дальний конец библиотеки, где у незажженного камина почти художественно скомпонованной группой стояли пять — не статуй, а живых людей.

— Итак? — спросила миссис Вэйл, как только я подошел.

— Да, это Дина Атли.

— Но что… как…

Я многозначительно осмотрелся.

— Надеюсь, я не помешал?

— Ничего, ничего, — заявил Джимми Вэйл, стоявший спиной к камину. — Им всем известно. Это дочь моей жены Маргот Теддер, брат жены Ральф Парселл и ее адвокат Эндрю Хлад.

— Им всем известно о моем обращении к Ниро Вулфу, — сообщила миссис Вэйл. — Мои дети и брат начали задавать мне различные вопросы, и мы решили, что лучше рассказать им все. Потом, когда… Дина… ну, в общем, все равно нас будут спрашивать, где мы находились вчера вечером… Я решила, что и моему адвокату тоже следует знать все, включая беседу с Ниро Вулфом. Так вы говорите, что это Дина?

— Да.

— И ее переехала машина? — спросил Эндрю Хлад. Он немножко походил на стоявшую позади него бронзовую статую Авраама Линкольна, но без бороды, с седыми волосами и не такого высокого. О том, как Дина умерла, он узнал, очевидно, позвонив Вулфу или из последних известий по радио.

— Да, причем ее переехала ее же машина.

— Ее собственная машина?

— По поручению мистера Вулфа, — обратился я к миссис Вэйл, которая сидела на кушетке, опираясь на подушки, — я должен сообщить вам два интересных для вас факта. Во-первых, я видел мертвую и опознал в ней Дину Атли. Во-вторых, я сказал прокурору, что видел ее вчера во второй половине дня в кабинете Ниро Вулфа, куда она приходила по тому делу, по которому вы консультировались с ним. Я отказался рассказывать прокурору, какое это дело. Вот и все, что я обязан сообщить вам. Но если вы хотите знать как, где и когда умерла Дина, пожалуйста.

— Да. Во-первых, когда?

— Между девятью часами вечера и тремя часами ночи, хотя время еще может быть уточнено. Она была убита, сбоку на ее голове имеется след удара, от которого она, вероятно, потеряла сознание, после чего ее переехала машина. Потом…

Я умолк потому, что миссис Вэйл застонала и закрыла глаза.

— Почему вы так жестоки? — спросила меня Маргот Теддер, сидевшая на другом конце кушетки. Года на два моложе своего брата Ноэля, она, как говорили, была весьма надменной особой, смотревшей на всех свысока. По моему личному впечатлению, она была довольно интересной и изящной девушкой и могла бы серьезно рассчитывать на успех, если бы немножко округлилась и внимательно следила бы за тем, в каком положении находятся уголки ее губ; ходила и танцевала она так, словно постоянно носила гипсовый корсет.

— Не я убивал ее, я лишь рассказываю, как все произошло, — ответил я.

— Но вы еще не сказали, где это произошло? — вмешался Джимми Вэйл.

Миссис Вэйл приоткрыла глаза, и я предпочел ответить ей, поскольку она была нашей клиенткой.

— На узкой и каменистой Старой Рудничной дороге, ответвляющейся от шоссе Сто двадцать три, которое в семи милях восточнее Кэтона, недалеко от границы штата, соединяется с Тридцать пятым шоссе.

— Бог мой! — воскликнула миссис Вэйл, не сводя с меня теперь уже широко раскрытых глаз. — Они убили ее! — Она повернулась к Эндрю Хладу. — Ее убили похитители… В таком случае, — обратилась она снова ко мне, — вы и мистер Вулф были правы, когда сказали, что подозреваете ее. Ведь это же там…

— Одну минуту, Элтея, — резко прервал ее Эндрю Хлад. — Я должен переговорить с вами наедине. Это опасное дело, исключительно опасное. Вы должны были еще в понедельник поставить меня в известность о получении письма, Сейчас же, как ваш юрисконсульт, я запрещаю вам рассказывать что-либо и кому бы то ни было до тех пор, пока мы с вами не переговорим. И я не… Куда же вы?

Миссис Вэйл встала, направилась к двери и, бросив через плечо: «Я сейчас вернусь», — вышла. За ней было пошел Джимми Вэйл, но на полпути остановился, постоял спиной к нам, а затем вернулся на свое место у камина. Брат миссис Вэйл Ральф Парселл сказал Хладу что-то, но тот ничего не ответил. Я никогда ранее не встречал Парселла и ничего не знаю о нем — ни по слухам, ни лично. Человек лет около пятидесяти, почти лысый, с таким же круглым лицом, как у сестры, Парселл обладал привычкой, когда кто-нибудь начинал говорить, смотреть в сторону на кого-то еще, отчего у вас возникало желание заговорить с ним и убедиться, что он может смотреть на вас.

— Что там у вас еще за подозрения? В чем вы ее заподозрили? — спросил Ноэль Теддер, который стоял, прислонившись к статуе Джорджа Вашингтона. Хлад взглянул на него и покачал головой.

— Какое это имеет значение сейчас? Ее нет в живых, — бросила Маргот.

Парселл посмотрел на меня, и пока я обдумывал, что сказать, чтобы удержать его взгляд на себе, появилась миссис Вэйл. В руке она держала какой-то конверт. Сев на краешек кушетки, наша клиентка вынула из него несколько бумаг.

— Что там у вас, Элтея? — потребовал Хлад. — Я категорически настаиваю…

— Меня совершенно не интересует, на чем вы настаиваете, — заявила миссис Вэйл. — Гарольд считал вас хорошим юристом, Энди, и я согласна с его мнением. Я доверяю вашим советам, вам известно это. Однако сейчас дело обстоит иначе. Я рассказала вам обо всем для того, чтобы получить вашу консультацию о возможных юридических аспектах, но сейчас, после того как мне стало известно, что Дина убита, мне нужен не только совет юриста или его консультация. По-моему, мне нужна помощь Ниро Вулфа. — Она обратилась ко мне. — Он может приехать ко мне? Нет?

Я покачал головой.

— По делам он никогда не выезжает из дома. Если хотите, можете приехать к нему часов в шесть и…

— Нет, я не чувствую, чтобы… Но я могу рассказать вам, Не так ли?

— Разумеется. — Я достал из кармана блокнот, ручку и сел в кресло около кушетки.

— И я хочу, чтобы вы все слышали, — продолжала миссис Вэйл, осмотревшись. — Все мы знали Дину и, я не сомневаюсь, разделяли мое мнение о ней, как об весьма компетентной и вполне надежной секретарше, хотя я вовсе не утверждаю, что вы любили ее. Но все же она, очевидно… Впрочем, вначале послушайте вот это. — Миссис Вэйл перебрала бумаги, вынула одну из них, передала мне и снова обвела всех взглядом. — Я уже рассказывала вам о письме, полученном мною в понедельник утром, в котором говорилось о похищении Джимми и о том, что мне позвонит некий мистер Нэпп. Письмо я отдала мистеру Вулфу. По-моему, я сообщила вам, что разговор с Нэппом, состоявшийся во второй половине понедельника, Дина тоже слушала и застенографировала, а потом расшифровала свои записи и перепечатала. Мистер Гудвин, прочтите вслух запись.

Даже беглого взгляда оказалось достаточным, чтобы понять, что запись была напечатана на той же самой машинке, что и письмо Нэппа, правда на бумаге получше и другого размера. Я начал читать.

«Миссис Вэйл. Элтея Вэйл у телефона. Вы…

Нэпп. Я — Нэпп. Вы получили письмо?

Миссис Вэйл. Да, сегодня утром.

Нэпп. Нас слушает кто-нибудь еще?

Миссис Вэйл. Конечно, нет! Ведь в письме…

Нэпп. Если вы хотите, чтобы ваш Джимми остался в живых, сохраните все в строжайшем секрете. Вы собрали деньги?

Миссис Вэйл. Нет. Я же получило письмо только сегодня и не могла…

Нэпп. В таком случае позаботьтесь о деньгах и сделайте это не позднее чем завтра. Всю сумму — пятьсот тысяч долларов в старых банкнотах достоинством не более чем в сотню — сложите в чемодан. Понятно?

Миссис Вэйл. Да, понятно. Но где мой муж? Он…

Нэпп. Он жив, здоров и без единой царапины. Я вас не обманываю, миссис Вэйл. Если вы не попытаетесь выкинуть какой-нибудь трюк, мы вас не обманем. А теперь выслушайте меня, так как я не хочу затягивать наш разговор. Соберите деньги и сложите их в чемодан. Во вторник, то есть завтра вечером, положите этот чемодан в багажник вашей голубой машины и не забудьте закрыть его на замок. Поезжайте по Меррит-паркуэй и в Уэстпорте сверните на шоссе Тридцать три. Вы знаете шоссе Тридцать три?

Миссис Вэйл. Да.

Нэпп. Вы знаете там ресторан «Фоулер»?

Миссис Вэйл. Да.

Нэпп. Завтра в десять часов вечера зайдите в этот ресторан. Раньше туда приходить не следует, но и не опаздывайте более чем на пять минут. Сядьте за столик слева и закажите выпить что-нибудь. Там вы получите одно сообщение. Ясно?

Миссис Вэйл. Да. Какое сообщение? Как я узнаю…

Нэпп. Узнаете. Вы уверены, что все поняли?

Миссис Вэйл. Да. Завтра в десять часов вечера в ресторане «Фоулер». Но когда…

Нэпп. Сделайте, как я сказал. Вот и все».

Я кончил читать и повторил:

— Вот и все.

— Боже мой, мама! — воскликнул Ноэль Теддер. Если бы ты только рассказала мне!

— Или мне, — мрачно добавил Хлад.

— Да?.. А что вы могли сделать? Джимми вернулся, не так ли? Он жив, здоров и невредим. Я побывала у Ниро Вулфа, как я уже рассказывала вам, и то, что он сделал, возможно, помогло мне, хотя я не знаю этого точно, и теперь уже меня это не интересует.

— А по-моему, ты поступила совершенно правильно, ничего не сказав им, — заявила Маргот Теддер. — Мистер Хлад, наверное, попытался бы уговорить тебя подождать, пока он не заглянет во всякие юридические справочники и кодексы, а Ноэль, вероятно, приклеил бы себе бороду и отправился в ресторан «Фоулер». Но ты-то была в этом ресторане, мама?

— Я сделал все так, как мне было предложено. Конечно, у мистера Грэхэма в банке возникли подозрения… Нет, не то — он полюбопытствовал, зачем мне такая сумма. Но я ничего не сказала ему, поскольку деньги мои и его это не касается. Я подъехала к «Фоулеру» очень рано, подождала в машине до десяти часов вечера и зашла в ресторан. Двадцать минут одиннадцатого меня вызвали к телефону в кабинке. Человек, разговаривавший со мной, не назвался, но по голосу это был Нэпп. Он предложил мне заглянуть в телефонный справочник, начиная с буквы «зет». Я так и сделала. В справочнике оказалась записка. — Она протянула мне другой лист и сказала: — Прочтите вслух, мистер Гудвин.

— Одну минуточку! — вдруг заговорил Джимми Вэйл, который подошел к жене и остановился, глядя на нее. — По-моему, пока довольно. Эл, нам следует переговорить с тобой наедине. Ты рассказываешь все и Гудвину, и Хладу, а ведь пятница еще не наступила.

Миссис Вэйл рукой дотронулась до мужа.

— Я должна, Джимми. Сейчас, когда Дина… Боже мой, они убили ее! Я должна, Джимми, рассказать! Читайте, мистер Гудвин.

Записка была напечатана на той же машинке и на той же дешевой бумаге, что и письмо, полученное почтой. Я начал читать вслух:

«Немедленно уезжайте. Ни с кем не разговаривайте. Идите к машине и там прочтите остальное. Выезжайте на Седьмое шоссе и сверните направо. После Уэстона сверните на любую проселочную дорогу, а примерно через милю еще куда-нибудь. Следуйте так примерно полчаса, делая любые повороты, а затем выезжайте снова на Седьмое шоссе и направляйтесь к Дэнбери. Проезжайте через Бранчвиль и через милю остановитесь у ресторана „Жирный теленок“, там сядьте за столик и закажите что-нибудь выпить. Вы получите еще одно сообщение».

— Дайте-ка мне эти записки, — потребовал Джимми Вэйл, протягивая руку. По его тону мне стало ясно, что если я попытаюсь возражать под тем предлогом, что хочу показать их Вулфу, я проиграю. Поэтому я ограничился тем, что переписал текст записок в блокнот. Вообще-то говоря, необходимости в этом не было, поскольку в результате большой практики я могу на память точно воспроизводить самые длинные беседы, однако в сложившейся обстановке Вулф, конечно, пожелает иметь перед собою именно текст записок. Я выработал в себе привычку почти механически стенографировать напечатанные документы и, занимаясь этим, одновременно мог слушать рассказ миссис Вэйл.

— Я действовала и дальше в соответствии с указаниями, содержавшимися в записке. Мне кажется, за мною все время следовала машина, но я в этом не уверена. В «Жирном теленке» произошло то же самое, что и у «Фоулера». Десять минут двенадцатого меня позвали к телефону, и тот же голос велел мне заглянуть в телефонный справочник, начиная с буквы «у», где я обнаружила еще одну записку. Прочтите и ее вслух, — распорядилась миссис Вэйл, передавая мне другую бумажку.

На той же машинке и на той же бумаге было напечатано:

«Немедленно уезжайте. Ни с кем не разговаривайте. Садитесь в машину и там прочтите остальное. Следуйте дальше по Седьмому шоссе до перекрестка с Тридцать пятым шоссе. Здесь поверните налево и по Тридцать пятому шоссе следуйте через Риджфилд. После Риджфилда через две мили сделайте левый поворот на шоссе Сто двадцать три, а через 1.7 мили поверните направо на Старую Рудничную дорогу. Следуйте с небольшой скоростью, а когда идущая за вами машина трижды зажжет и потушит подфарники, остановитесь. Позади вас остановится машина. Выйдите и откройте багажник. Подошедший к вам человек скажет: „Ну, а теперь время и для Нэппа“, после чего вы отдадите ему чемодан, а он сообщит вам, что делать дальше».

— Так действительно и получилось, — продолжала миссис Вэйл.

— Человек велел мне возвращаться домой в Нью-Йорк. Он запретил кому-либо и что-либо рассказывать до возвращения Джимми, пригрозив, что в противном случае он не вернется. По его словам, Джимми вернется домой в течение суток. И Джимми вернулся! Да, да, слава богу, вернулся! — Она протянула руку, чтобы снова прикоснуться к своему Джимми, но не дотянулась до него, так как он стоял около меня, чтобы взять записки, последнюю из которых я как раз кончал переписывать в блокнот. Ноэль и Маргот заговорили с Хладом о чем-то. Закончив стенографировать, я протянул бумаги миссис Вэйл. Джимми Вэйл хотел было взять их, но я, не обращая внимания на него, отдал бумаги его жене.

— Вы понимаете теперь, почему я не должна была рассказать Ниро Вулфу или вам об этом, — сказала она мне.

— Да, могу догадаться. Ниро Вулф сказал вам, что мы заподозрили Дину Атли в причастности к похищению. Теперь я могу добавить, что ее труп была найден на Старой Рудничной дороге в том месте, где вы передали чемодан, или около него. Несомненно, что это еще больше затруднит ваше положение, когда к вам явятся представители властей графства Вестчестер и начнут расспрашивать о Дине Атли, выяснять, зачем вы посылали ее к Ниро Вулфу, а вы с мужем решили все же молчать до пятницы. Они еще не побывали у вас?

— Нет.

— Ну так скоро явятся. Мы с мистером Вулфом будем молчать до одиннадцати часов утра пятницы. Он назначил именно одиннадцать часов, потому что в это время спускается из оранжереи. Вы же вместе с мужем, сыном, дочерью, братом и своим адвокатом сами должны принять решение. Вообще-то говоря, очень рискованно не сообщать властям какие-то сведения, имеющие значение для расследования убийства. Но если вы будете молчать в порядке самозащиты от серьезной и реальной опасности, я сомневаюсь, чтобы у вас возникли какие-либо крупные неприятности с полицией. Именно это вы хотели бы слышать от мистера Вулфа или от меня?

— Нет, — миссис Вэйл сложила все бумаги в конверт и сейчас прижимала его к себе. — Не только это. Я хочу знать, какие у вас основания подозревать Дину в причастности к похищению.

— Вполне естественно. — Я положил блокнот и ручку в карман. — Вы не видели ее на Старой Рудничной дороге?

— Нет. Конечно, нет!

— И тем не менее она была там. Человек, следовавший в машине за вами, был один?

— Больше я никого не видела, было темно… Да меня и не интересовало, находился ли с ним еще кто-нибудь.

— Как он выглядел?

— Не знаю. Он был в пальто и в шляпе, надвинутой на глаза. Его лицо было закрыто чем-то до самых глаз.

— Кто уехал первым — он или вы?

— Я. Как он велел. Мне пришлось проехать дальше по дороге, чтобы найти место для разворота.

— И его машина все еще стояла на том же месте, когда вы возвращались?

— Да — на обочине, чтобы я могла проехать.

— А какие-нибудь другие машины на этой дороге вы видели?

— Нет. — Миссис Вэйл сделала нетерпеливый жест. — Но какое отношение все это имеет к Дине?

— Никакого, — вмешался Ноэль Теддер. — Как и полагается детективу, он пытается выжать из тебя все что можно.

— А я утверждаю, — решительно заявил Хлад, — что все это неразумно. Вы делаете ошибку, Элтея. Вы согласны со мной, Джимми?

— Да, согласен.

— Джимми, но ты должен понять меня, — возразила мисс Вэйл. — Она была там и они убили ее. Ты же должен понять, почему у мистера Вулфа были какие-то основания подозревать ее! — Она обратилась ко мне. — Так все же какие?

Я покачал головой.

— Вы знаете, я лишь выполняю поручения мистера Вулфа, но намек сделать могу. — Я поднялся. — Мисс Атли слушала ваш разговор с Нэппом и застенографировала его. Могу я взглянуть на машинку, на которой она потом печатала?

— Нет! — в один голос воскликнули Джимми Вэйл и Эндрю Хлад, а Ноэль Теддер одновременно заявил: — Разве я вам не говорил?

— Зачем? — спросила миссис Вэйл, не обращая внимания на них.

— На ваш вопрос, вероятно, я смогу ответить, взглянув на машинку, и, возможно, сделаю одно предложение. Машинка здесь?

— У меня в кабинете. — Она встала. — Но вы скажете мне наконец, почему вы заподозрили Дину?..

Не обращая внимания на возражения мужчин, мисс Вэйл вышла из библиотеки и привела меня в комнату (мы поднялись туда на лифте), значительно меньше библиотеки Гарольда Теддера. Едва войдя туда, я остановился, чтобы осмотреться — такая уж у меня привычка. Два письменных стола — один побольше, другой поменьше, полки с книгами и журналами, шкаф для бумаг, большое настенное зеркало, телевизор на столике, фотографии в рамках. Миссис Вэйл подошла к столу поменьше, повернулась ко мне и воскликнула:

— Машинки нет!

Я взглянул на столик, на котором сейчас находилась лишь подставка для машинки. У меня было только два вопроса, и я задал их.

— Машинка стоит здесь всегда, или иногда ее уносят в другую комнату?

— Нет, она всегда стоит тут.

— Когда вы видели ее здесь в последний раз?

— Я не… Мы нужно подумать… Сегодня я заходила сюда за конвертом и не заметила, была ли машинка на месте. Вчера же… Я должна подумать… Я не представляю себе…

— Кто-нибудь мог взять ее на время. — Я направился было к двери, но повернулся и сказал:

— Я доложу обо всем мистеру Вулфу. Если он найдет нужным сообщить вам что-нибудь, я позвоню. Однако главное сейчас в том, что мы будем молчать до пятницы, если не…

— Но вы же хотели сказать мне, почему вы заподозрили Дину?

— Да, но не сейчас. Найдите сначала машинку.

Я вышел, все еще слыша ее голос, но не остановился. Мне бы вообще не следовало упоминать о машинке, поскольку никакого отношения к данному Вулфом поручению это не имело. Не воспользовавшись лифтом, я спустился по лестнице в вестибюль. Та же особа с квадратным лицом помогла мне надеть пальто и открыла дверь. Сразу же на пороге я встретился с Беном Дайксом.

— Привет, привет! — заметил я. — Уж не из-за того ли вы опоздали, что вас задержал какой-нибудь регулировщик за превышение скорости?

— Да нет, я не хотел мешать вам и поэтому кормил голубей в парке.

— Вот это я понимаю и ценю! Пусть же увеличивается ваше племя!

Я обошел Дайкса и направился к Восемьдесят первой улице, где оставил машину.

Глава 5

В шесть часов, когда послышался шум спускавшегося лифта, я уже сидел за своим письменным столом, положив на него ноги и откинув голову на спинку кресла.

Уже минут двадцать я занимался гаданием… Именно гаданием, поскольку никакими конкретными фактами для выработки какой-нибудь стоящей версии мы не располагали. Но все же должен был наступить день, когда все детали похищения Джимми Вэйла, включая убийство Дины Атли, станут известны вне зависимости от того, арестует ли полиция Нэппа или нет. Если при этом хотя бы небольшая часть моих рассуждений окажется правильной, я сам награжу себя медалью… Вот я и гадал.

Вопрос. Причастна ли Дина Атли к похищению?

Ответ. Безусловно. Узнав, что миссис Вэйл посетила Вулфа, и услышав мои вопросы об отпечатках пальцев. Дина Атли струсила и ликвидировала машинку.

Вопрос. Была ли она в машине с человеком, получившим чемодан от миссис Вэйл?

Ответ. Нет, она сидела в своей машине, стоявшей где-то здесь же на Старой Рудничной дороге. Как только машина миссис Вэйл, возвращаясь, прошла мимо, она выехала на дорогу, чтобы не прозевать свою долю выкупа. Человека, получившего чемодан, очевидно Нэппа, это вовсе не устраивало, и он убил ее.

Вопрос. Кто еще в доме четы Вэйл был причастен к похищению, кроме Дины Атли?

Ответ. Джимми Вэйл, похитивший сам себя. Но кто-то ему помогал, так как по телефону под именем Нэппа разговаривал не Джимми; ему изменять голос было слишком рискованно. Однако именно Джимми Вэйл мог быть человеком, получившим чемодан; следовательно, он — убийца Дины Атли. Правда, это противоречит предположению о личности человека в предыдущем ответе («очевидно, Нэпп»), но, в конце концов, мы же не на судебном заседании. Детали: Джимми сбежал из кабинета, услыхав, как Вулф сообщил миссис Вэйл, что мы подозреваем Дину Атли; он не хотел, чтобы его жена показывала мне записки, обнаруженные в телефонных справочниках, и пытался выхватить их у меня; наконец, его поведение вообще и его настойчивые требования никому ничего не сообщать до пятницы.

Вопрос. Зачем он привлек Дину к участию в этом «похищении»?

Ответ. Не знаю. Причин может быть сколько угодно.

Вопрос. Разве не было глупостью поручать Дине печатать письмо и записки на ее машинке?

Ответ. Нет. Вэйл полагал, что после получения письма по почте миссис Вэйл будет очень волноваться и не обратит внимания на то, как и на чем напечатано письмо, а он, вернувшись домой, отберет у нее записки и уничтожит их, сказав, что дал Нэппу такое обещание и боится не сдержать его. Дина же была вынуждена использовать свою машинку, ибо покупать, брать напрокат или попросить на время у кого-нибудь другую машинку могло оказаться еще более рискованным.

Вопрос. Не могли ли Ральф Парселл, Эндрю Хлад или Ноэль Теддер назваться по телефону Нэппом?

Ответ. Нет, так как миссис Вэйл хорошо знает их голоса.

Вопрос. В пятницу, если не раньше, Джимми Вэйлу придется рассказать, что произошло с ним, где и как его схватили, где потом держали все это время, где выпустили на свободу. Разве он не может запутаться в деталях при допросе полицейскими?

Ответ. Нет. По его словам, похитители завязали ему глаза и он не знает, куда его отвезли, где держали.

Вопрос. Как же в таком случае полицейские могут докопаться до правды и предоставить вам возможность проверить свои догадки, чтобы заработать медаль?

Я как раз размышлял над этим вопросом, когда послышался шум опускающегося лифта, и затем в конторе появился Вулф. Он уселся за стол и спросил:

— Можешь сообщить что-нибудь?

— Да, сэр, — ответил я. — Убита действительно Дина Атли. Я рассказал прокурору Кларку Хоберту, что видел ее накануне во второй половине дня, когда она приходила сюда в связи с делом, которым вы занимаетесь по поручению миссис Вэйл. На его вопрос о существе этого дела, я ответил, что если он сообщит мне, когда, где и как умерла Дина Атли, я передам все вам, а вы решите, как мне поступить. Правда, вам бесполезно рассказывать об этом, поскольку вы уже сказали мне, что мы вообще больше не интересуемся этим делом, Я все же информировал обо всем миссис Вэйл и обещал, что до одиннадцати часов пятницы мы будем молчать.

Я повернулся на кресле, пододвинул к себе пишущую машинку, заложил в нее бумагу и копирку, вытащил блокнот из кармана и принялся печатать. Видите, какая полнейшая гармония царила между нами! Очень полезно, когда два человека так прекрасно понимают друг друга! Он знал, что без его просьбы я не вымолвлю больше ни слова; я же знал, что он слишком упрям, чтобы обратиться ко мне с подобной просьбой.

Я перепечатал тексты обеих записок и другие заметки из блокнота, а затем вынул из сейфа письмо, отправленное Нэппом по почте. Не исключено, что Джимми Вэйл захочет вернуть его, но, возможно, в процессе дальнейшего развития событий для нас окажется желательным показать кое-кому нечто конкретное. Я прикрепил письмо к настольному блокноту, поставил его у спинки кресла, взял фотоаппарат и раз шесть сфотографировал документ. Конечно, все это время Вулф читал книгу, даже не взглянув на меня. Я снова положил письмо в сейф, убрал фотоаппарат и хотел уже спрятать пленку в ящик стола, как раздался дверной звонок. Я вышел в прихожую взглянуть и, вернувшись, доложил:

— Извините, что мешаю, но явился начальник уголовного розыска полиции графства Вестчестер Бен Дайкс. Он располнел после того, как вы видели его несколько лет назад в доме Джемса У. Сперлинга около Чаппаква.

Прежде чем повернуть голову ко мне, Вулф закончил читать фразу.

— Черт побери! — пробормотал он. — Почему я должен принимать его?

— Я могу просто передать ему, что нас не интересует это дело. Правда, примерно через неделю полицейские могут пойти на отчаянный шаг и в принудительном порядке доставить нас в Уайт-Плейнс.

— Ты мне ничего не докладывал о нем.

— Я доложил вам все, что вы поручили мне сделать.

— Ладно, впусти его.

Я открыл дверь и, принимая от Дайкса пальто и шляпу, сообщил, что его ждут, а затем провел в контору. Сделав три шага, Дайкс остановился и осмотрелся.

— А у вас тут вовсе недурно, — заметил он. — Работать здесь должно быть приятно. Вы, наверное, не помните меня, мистер Вулф.

Вулф ответил, что помнит, пригласил сесть, и Дайкс направился к креслу, обитому красной кожей.

— Я не думаю, что поступил правильно, решив зайти к вам, — продолжал он. — Мне нужна лишь небольшая информация. Гудвин, конечно, уже доложил вам о Дине Атли. Во время его пребывания у нас мы полагали, что и он, и вы были последними, кто видел ее живой, однако после этого я беседовал еще с двумя свидетелями, которые видели ее позднее. Вам известна процедура расследования дел об убийствах: нужно с чего-то начать… именно этим я сейчас и занимаюсь в надежде найти отправную точку, может быть, с вашей помощью. По словам Гудвина, Дина Атли приходила к вам вчера по указанию мисс Вэйл. Это действительно так?

— Да.

— Разумеется, я не спрашиваю, что именно миссис Вэйл поручила вам сделать, поскольку это конфиденциальный вопрос, но меня интересует Дина Атли. Я не спрашиваю даже, что вы сказали ей; меня интересует только, что ОНА сказала вам. Это может быть важно, поскольку часов восемь-десять спустя она была убита. Так что она сказала вам?

— Превосходно! — заметил Вулф, чуть улыбнувшись. — Превосходно и компетентно.

— Это ее слова? — спросил Дайкс, доставая блокнот.

— Нет, это я говорю. Ваш вопрос не мог быть лучше сформулирован и задан. Превосходно! Естественно, что вы вправе ожидать от меня такой же краткости и ясности. Так вот, мистер Дайкс, не раскрывая того, что миссис Вэйл сообщила мне по секрету вчера, я не в состоянии передать вам, что именно сказала мне мисс Атли. Как вам известно, я только частный детектив, а не адвокат, и не располагаю правом хранить в тайне содержание даже конфиденциальных бесед с клиентами. Если сообщение, сделанное мне миссис Вэйл, важно для следствия, я, умалчивая пока о нем, делаю это на свой страх и риск. Вопрос о том, является ли это важным для следствия или нет, может быть решен только мной; вы на него ответить не можете, так как не знаете, что она сказала мне. Насколько мне сейчас известно, это сообщение значения для вашего следствия не имеет.

— Вы ничего не желтите сообщить мне?

— Нет.

— Вы отказываетесь изложить мне, что Дина Атли сказала вам вчера?

— Да.

— Так же и то, зачем она приходила к вам?

— Да.

— Ну, что ж, в таком случае, как вы сами сказали, вы делаете это на той собственный страх и риск, — заметил Дайкс, вставая. Он еще раз обвел взглядом кабинет. — Чудесно вы устроились тут. Я рад был возможности повидать вас.

Он повернулся и направился к двери.

— Учтите, Гудвин, вы тоже подвергаете себя большому риску, — сказал он, когда я подавал ему пальто. Я поблагодарил его за предупреждение, вручил шляпу и попросил передать капитану Сандерсу самый нежный привет.

Когда я вернулся в контору, Вулф снова был занят чтением книги. Вообще-то говоря, он человек упрямый, но иногда его упрямство переходит всякие границы. Он до сих пор не знал, когда, где и как умерла Дина Атли, хотя, конечно, понимал, что мне это известно, он не имел представления, велик или мал риск, на который он согласился пойти, желая заработать полностью гонорар в шестьдесят тысяч и, однако, продолжал упрямствовать.

За обедом, расправляясьс жареной овечьей печенкой под изобретенным Фрицем соусом, Вулф подробно объяснил, каким образом, зная, чем питалось то или иное человеческое существо, можно определить его культуру, философию, нравы, политику и все, все остальное. Наслаждаясь едой (печенка была очень вкусной и нежной, а соус — одним из лучших изобретений Фрица), я ломал голову над тем, что можно было бы сказать о Вулфе, даже зная, что он съел в течение последних десяти лет. Прежде всего, вероятно, что он давно умер от обжорства.

После обеда я ушел. Вечерами по средам мы обычно собирались для покера. В эту среду нашим хозяином был Сол Пензер. Он жил в однокомнатной квартире на самом верхнем этаже модернизированного дома на Тридцать восьмой улице между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Вы еще встретитесь с Солом и поймете, почему мне хотелось побыть наедине с ним хотя бы часик, рассказать об обстановке и узнать, согласен ли он с моими предположениями о Джимме Вэйле. Однако, пожалуй, даже лучше, что я не имел такой возможности. Ведь согласись он со мной, мои предположения перестанут быть моими собственными и передо мной возникнет проблема личного характера. Именно Джимми Вэйл был ответственен за то, что мы согласились молчать до пятницы, а если он убил Дину Атли, это ставит нас, мягко выражаясь, в дурацкое положение. Конечно, Вулф вполне заслуживал этого, но при чем же тут я? Конечно, мои размышления неизбежно отражались на моей игре, но в присутствии еще четырех партнеров я ничего не мог рассказать Солу. Сол, как обычно, ничего не пропускающий, разумеется, заметил мое состояние и сделал несколько замечаний в мой адрес. На его игре, впрочем, мое настроение никак не отражалось. Он и так-то всегда выигрывает, а тут он просто раздел нас. Когда мы, как обычно, закончили игру в два часа ночи, он выиграл у меня больше ста долларов, и я не был расположен остаться у него и рассказать все, как старому и верному другу.

По четвергам, после напряженной игры в покер, я, как правило, не встаю раньше девяти или половины десятого, но в этот четверг я проснулся еще до восьми, воскликнул: «Да будь он проклят, этот Джимми Вэйл!» — и стал одеваться.

Я люблю гулять. Еще мальчишкой в Огайо я проводил много времени в лесах и на лугах, но теперь мне больше нравилось гулять по тротуарам Манхэттена. Если вы не увлекаетесь прогулками, вам не понять, что, гуляя пешком, вы видите людей, и все остальное совершенно иначе, чем из окна машины. Вот поэтому-то, приведя себя в порядок, позавтракав и прочитав в «Нью-Йорк таймс» о Дине Атли то, что и так уже было мне известно, я позвонил Вулфу в оранжерею по внутреннему телефону и сказал, что ухожу по личным делам и вернусь только к полудню.

Разумеется, я вовсе не собираюсь утверждать, что, гуляя, вы вообще можете узнать многое о встречающихся вам прохожих; вы узнаете лишь кое-что о том или ином человеке. Вот, например, в то утро я узнал кое-что о девушке в сером клетчатом костюме, зацепившейся каблуком за решетку на Второй авеню. Ни одна моя знакомая девушка, может быть, даже ни одна девушка в мире, не вела бы себя так, как эта. Однако мне не следовало бы начинать эти разглагольствования о пользе прогулок, если бы я не хотел объяснить, как произошло, что в четверть двенадцатого я зашел в кафе при аптеке на углу Пятьдесят четвертой улицы и Восьмой авеню, сел у стойки и заказал стакан молока. Едва я успел сделать глоток, как тип, примостившийся на стуле рядом, обратился к официанту:

— Чашку кофе, Сэм. Ты слыхал о Джимми Вэйле?

— Где же я могу слыхать о нем? Все, что я слышу здесь, это: «подавай живее!» А что с ним?

— Умер. Только что сообщили по радио. Его нашли мертвым на полу, придавленным статуей… Помнишь, ведь я хорошо знал Джимми до того, как он женился на миллионах. Да, да, я хорошо знал его.

— Ну, этого я не помню, — отозвался Сэм, ставя чашку кофе перед собеседником. — Но все же его жаль.

Допив молоко, я зашел в кабинку телефона-автомата, вытащил монету и собирался уже опустить ее, но передумал. Конечно, иногда можно ограничиться и разговором по телефону, но сейчас этого может оказаться недостаточно. Сунув монетку в карман, я прошел еще кварталов семнадцать, вошел в отделанный мрамором вестибюль, на лифте поднялся на двенадцатый этаж, кивнул дежурной секретарше в приемной и прошел в кабинет Лона Коэна, находившийся через две двери от кабинета издателя «Газетт»; на дверях кабинета Лона висела дощечка с его фамилией, но без указания должности. Я не помню случая, чтобы я зашел к нему, когда бы он не разговаривал по телефону, и мой нынешний приход тоже не составил исключения.

Продолжая разговаривать, он бросил взгляд на меня, а я сел у его стола и отметил про себя, что невыспавшимся его назвать нельзя, хотя от Сола мы ушли вместе в третьем часу ночи. Закончив разговаривать, он повернулся ко мне и покачал головой.

— Извини, пожалуйста, что я выиграл. Я могу одолжить тебе денег.

Вчера, кроме Сола, только он остался в выигрыше.

— Не хочу разорять тебя, — ответил я. — Центов десять мне достаточно, чтобы прожить неделю. Но прежде всего, что там с Джимми Вэйлом?

— Ага! — Он наклонил голову набок. — Что Вулф, ищет работу или уже работает?

— Ни то, ни другое. Меня это интересует лично. Гуляя по улице, я слышал кое-что. Разумеется, можно подождать выхода газет, но такой уж я любопытный. Так что же с Джимми Вэйлом?

— Он покойник.

— Это я уже слышал. Что произошло?

— Его нашли… Ты слыхал о библиотеке Гарольда Ф.Теддера?

— Да. Со статуями.

— Он был там обнаружен мертвым сегодня в девять часов утра. Его падчерицей Маргот Теддер. На него свалилась статуя Бенджамина Франклина, копия бронзовой статуи Франклина, сделанной Джоном Томасом Маклином и находящейся в Филадельфии. Я не знаю, есть ли у нас фотографии, но если хочешь, сейчас выясню.

— Спасибо, не нужно. Каким образом статуя оказалась на Вэйле?

— Если бы мы только знали об этом, и знали первыми! У тебя есть какая-нибудь версия?

— Нет. Что вам известно еще?

— Чертовски мало, по существу ничего. Я могу сейчас позвонить нашим репортерам, но очень сомневаюсь, чтобы они знали больше. У нас по этому делу сейчас работают пять человек, но ты же хорошо знаешь, как ведут себя полицейские и прокурор, когда речь идет о богатых людях. Они даже не рычат на нас, у них рты словно заклеены.

— И все же вы должны знать хоть что-нибудь. Ну, например, когда это случилось.

— Пока нам и это неизвестно, но к выпуску, выходящему в три часа дня, мы будем знать.

Раздался звонок телефона, Лон взял трубку, послушал, дважды сказал «да», четырежды «нет», и, кончив разговаривать, снова обратился ко мне.

— Ну, а теперь твоя очередь говорить, Арчи. Или ты, или Вулф работаете по этому делу. Вчера утром секретарша миссис Вэйл была обнаружена мертвой в кювете в графстве Вестчестер, сегодня утром найден мертвым в своей библиотеке муж миссис Вэйл, и тут же у меня появляешься ты — не звонишь по телефону, а приходишь сам. Несомненно, кто-то поручил Вулфу провести расследование. Когда? Вчера? И что расследовать? Обстоятельства смерти секретарши?

— Я мог бы дать тебе материал, которого хватит на целую газетную полосу.

— Согласен и на половину. И кстати, не пытайся гипнотизировать меня своими стальными глазами — я человек нервный. Тебе известно, кто убил секретаршу?

— Нет. Я думал, что знаю, однако сейчас вижу, что дело обстоит не так. Сведения, которыми я располагаю, могут стать известными в любую минуту, поможет быть и нет. Если я сообщу их тебе сейчас, ты должен будешь сохранять все в секрете до тех пор, пока не получишь от меня разрешения их опубликовать, если, разумеется, они не станут тебе известны без моего участия. Все это сугубо между нами — Вулф даже не знает, что я здесь.

— Хорошо, я буду держать все в секрете.

— Честно?

— Да. Я буду молчать, если такие же сведения не станут известны помимо тебя.

— В таком случае возьми карандаш и бумагу. Джимми Вэйл ожидали домой из-за города в воскресенье вечером, но он не вернулся. В понедельник утром миссис Вэйл пришло по почте письмо, в котором говорилось, что она может получить своего мужа обратно за пятьсот тысяч долларов и что ей позвонит по этому делу мистер Нэпп. Я сфотографировал письмо и могу дать тебе фотокопию, если ты поможешь мне так пометить карты в колоде, чтобы я вернул деньги, проигранные Солу. Ведь неплохо будет, если только одна ваша газета опубликует фотокопию этого письма, а?

— Да за это я помогу тебе пометить десять колод… даже сотню? Арчи, а ты не морочишь мне голову?

— Нет.

— Боже мой, это же сенсация!

— Нэпп позвонил ей днем в понедельник, велел собрать требуемую сумму, сложить в чемодан, сунуть в багажник ее голубой машины и во вторник в десять вечера быть в ресторане «Фоулер» на Тридцать третьем шоссе. Она так и сделала. В ресторане «Фоулер» ее позвали к телефону и предложили раскрыть телефонный справочник в том месте, где начинаются фамилии с буквы «зет». Там оказалась записка с дальнейшими указаниями. У меня нет…

— Здорово! — воскликнул Лон, карандаш которого буквально летал по бумаге.

— Да, неплохо. Не прерывай меня, я тороплюсь. У меня нет фотокопии этой записки, но есть ее текст, который я списал с подлинника. Записка была отпечатана на пишущей машинке. В соответствии с указаниями, содержавшимися в этой записке, миссис Вэйл некоторое время ездила на машине и к одиннадцати часам приехала в ресторан «Жирный теленок». Там ее опять позвали к телефону и велели посмотреть телефонный справочник, на букву «у». Новая записка, новые указания. Выполняя их, она приехала на Седьмое шоссе, оттуда на Тридцать пятое шоссе, потом на Сто двадцать третье, по которому приехала на узенькую и каменистую Старую Рудничную дорогу. Как только на машине….

— Дина Атли! Ее тело было найдено на этой дороге!

— Не прерывай. Как только на машине, следовавшей за ней, несколько раз потухли и зажглись подфарники, миссис Вэйл остановилась, вышла и достала чемодан из багажника. Из сопровождавшей ее машины вышел человек, лицо которого, за исключением глаз, было чем-то закрыто, взял чемодан, велел ей, нигде не останавливаясь, вернуться домой и молчать обо всем происшедшем. Она так и сделала. Вчера утром, примерно в половине восьмого утра, из их загородного имения позвонил Джимми Вэйл. Он сообщил, что похитители отпустили его живым и невредимым и что он приедет, как только приведет себя в порядок и поест. Вэйл так же сказал, что похитители предложили ему молчать обо всем происшедшем в течение сорока восьми часов. Я не знаю, когда именно Вэйл вернулся к себе домой на Пятое авеню. Но, наверное, около десяти часов.

Я встал.

— Ну вот и все. Мне нужно идти. Если ваша газетенка напечатает без моего разрешения хотя бы намек на это, я напишу письмо вашему редактору и скормлю твой язык кошкам. В случае моего разрешения печатать — в ваших сообщениях не должны упоминаться ни Ниро Вулф, ни я. Если сведения о похищении появятся до того, как я разрешу их печатать, все равно вы обскачете все другие газеты, так как располагаете подробностями, которых нет больше ни у кого. Пока.

— Минуточку! — вскочил Лон. — Ты же понимаешь, какая это сенсация! Если тут что-нибудь не так, я могу погореть.

— Конечно. Но в таком случае ты не сможешь пометить для меня карты.

— И все это абсолютно достоверно?

— Одно из двух — или все это абсолютно достоверно, или же миссис Вэйл — чистопородная лгунья и почти наверное — убийца. Но если она расправилась с Диной Атли, кто же тогда убил Джимми Вэйла? Не Бенджамин же Франклин.

Я опять хотел направиться к двери.

— Черт тебя возьми, подожди! — схватил меня за руку Лон. — Во вторник вечером Дина Атли была в машине с миссис Вэйл?

— Нет, и это исключено в обеих версиях. Машина Дины Атли тоже обнаружена на Старой Рудничной дороге.

Я вышел, спустился на лифте и пешком вернулся в наш старый особняк, так как сейчас на такси я не доехал бы быстрее. Вулф сидел за письменным столом и наливал себе пиво.

— Добрый день, — поздоровался я. — Вы слушали по радио последние известия в двенадцать часов?

— Да.

— В них сообщалось о Джимми Вэйле?

— Да.

Я подошел к своему столу и сел.

— Я забежал сюда с тем, чтобы предоставить вам удовольствие лично уволить меня. Я нарушил ваши распоряжения и не оправдал вашего доверия — только что рассказал Лону Коэну о похищении Джимми Вэйла. Правда, я договорился с ним, что он опубликует это только после получения от меня соответствующего разрешения и вообще совершенно не упоминал вас. Поскольку я ухожу не сам, а вы увольняете меня, мне следует получить с вас выходное пособие в размере двухмесячного жалования.

Вулф отпил пиво и спросил:

— Очередной вздор?

— Нет, сэр, я говорю серьезно. Я, конечно, скажу вам, если пожелаете, почему я так поступил, но не для оправдания, а для вашего сведения. Хотите?

— Да.

— Обстановка слишком накалилась. Мне стало известно многое такое, чего вы не знали. Вы не поинтересовались, что именно стало мне известно в Уайт-Плейнс; вы отдавали себе отчет в том, что при возвращении я виделся с миссис Вэйл, но также не пожелали спросить у меня, что я узнал там. Из того, что…

— Я не отказывался выслушать тебя.

— Чепуха! Вы не хуже меня понимали, как складывается обстановка. Однако вы заявили, что нас не касается все происшедшее с Диной Атли, что нас не интересует это… Нужно ли, чтобы я развивал эту тему дальше?

— Нет.

— Ну, хорошо. Так вот, все, что мне удалось узнать, привело меня к предположению, что Джимми Вэйл украл себя сам, убил Дину Атли и теперь морочит нам голову. Меня это поставило перед определенной дилеммой. Должен ли я был униженно обратиться к вам и просить: мистер Вулф, не будете ли вы добры отложить книгу, не позволите ли рассказать вам, что произошло вчера, чтобы вы могли решить, что делать дальше. Я мог бы обратиться к вам, если бы спустились из оранжереи в одиннадцать часов, и вам прекрасно известно, как мне хотелось сделать это. Однако я не намеревался просиживать здесь штаны все утро, ожидая вашего появления, и вышел погулять, а в восемнадцать минут двенадцатого услыхал, как один человек сказал другому, что Джимми Вэйл обнаружен мертвым на полу той самой библиотеки, в которой я был вчера днем.

Не услыхав ожидавшейся мною бурной реакции Вулфа, я продолжал:

— В какое же положение меня ставило это? Уголовная полиция скоро узнает (если уже не узнала), что вчера днем я побывал в доме четы Вэйл и разговаривал со всей этой проклятой семейкой. Может быть, на пороге у нас уже стоит Кремер. Если я отвечу на его вопрос, что делал там, я тем самым нарушу наше обязательство перед миссис Вэйл, а если уклонюсь от ответа, мне грозит тюрьма или, как минимум, аннулирование разрешения заниматься детективной практикой. Я понимал, что делу никак не поможешь, если приду сюда и скажу: мистер Вулф, ради бога, если вас даже не интересует эта история, позвольте мне рассказать вам, что произошло, так как я влип. Да и что вы могли сделать? Я решил, что должен выкручиваться сам, пошел и сделал то, что вы велели мне не делать — рассказал Лону Коэну о похищении. После этого я вернулся сюда и, решив, что ни Кремера, ни Стеббинса тут нет, поскольку полицейская машина не стояла перед домом, вошел. Ну, а теперь увольняйте меня, я моментально удалюсь. Можете спорить с кем угодно хоть на тысячу долларов, что уже завтра утром меня никто не найдет.

Я встал.

— Сядь! — рявкнул Вулф.

— Ни в коем случае! Каждую минуту тут могут появиться Кремер или Стеббинс.

— Я откажусь принять их.

— Полицейские установят наблюдение за домом, а затем Кремер вновь приедет сюда уже с ордером прокуратуры. — Я направился к двери.

— Довольно! Вернись! — крикнул Вулф. — Ну, хорошо, ты не оставляешь мне никакого выбора, и я должен признать, что нас касается и интересует все, что произошло с мисс Атли. Доложи все полностью.

— Почему я должен докладывать, если вы уже уволили меня?

— Никто тебя не увольнял. Докладывай, черт тебя возьми!

— Слишком поздно, мне все равно помешают. В любую минуту может раздастся звонок.

Вулф сердито взглянул вначале на меня, потом на стенные часы, затем на свои кулаки и только после этого поднялся, вышел в прихожую и крикнул: «Фриц!» В дверях кухни показался Фриц. Вулф снял свое пальто с вешалки и повернулся к нему.

— Ты уже начал готовить мидии?

— Нет, сэр, я только…

— Пока не открывай. Мы с Арчи уходим и вернемся только завтра к обеду. Дверь в дом все время держи закрытой.

Фриц от изумления разинул рот и только пролепетал:

— Но… но…

— Если кто-нибудь спросит нас, ты ответишь, что не знаешь, где мы, и это будет действительно так. — Он наконец попал в рукава пальто, которое я держал для него. — Обед завтра — в обычное время.

— Но вы должны взять с собой хотя бы небольшой саквояж с…

— Как-нибудь обойдусь. Предупреди Теодора. Тебе известно, что такое ордер прокуратуры на обыск? Если явятся полицейские с таким ордером, впусти их, но будь все время с ними.

Я уже успел надеть пальто и распахнул дверь. Спускаясь с крыльца, я спросил: «Нужна машина?», но Вулф ответил отрицательно, и сопровождаемый мною, направился в сторону Девятой авеню. Пройдя несколько шагов, он остановился у старого каменного особняка, очень похожего на наш. На звонок Вулфа дверь открыла темноволосая красивая женщина, которой мы иногда вот уже лет десять посылаем орхидеи. Она была несколько удивлена нашим появлением.

— Мистер Вулф? Мистер Гудвин? Пожалуйста, входите. Вам нужен доктор?

Мы вошли.

— Да, но не как врач, — ответил Вулф. — Очень ненадолго, и мы вполне можем поговорить с ним здесь.

— Да, да, конечно, — волнуясь, сказала женщина. Меня она знала, так как иногда я здесь бывал: Вулфа же она видела впервые, так как в случае необходимости он вызывал доктора Волмера к себе домой. Женщина вышла, через минуту появился доктор Волмер — низенький человечек с большим лбом, почти без подбородка, с вечно печальным выражением лица. Как-то однажды он наложил мне двадцать два шва на боку, куда меня пырнул ножом один тип.

— Ба, кого я вижу! — воскликнул доктор, подходя к нам. — Проходите, проходите.

— Мы явились, доктор, — заявил Вулф, — в расчете на ваше гостеприимство. Нам нужна комната, кровати для ночлега и еда, чтобы просуществовать до утра. Вы можете выручить нас?

Волмер был не испуган, а прямо-таки ошеломлен.

— Конечно… конечно… Для вас? Для вас, Арчи?

— Да. Мы должны были сбежать из дома, так как ожидали довольно неприятного визитера. Завтра он будет уже не столь неприятен. Если вам это уж слишком неудобно…

— Что вы, что вы! — улыбаясь, прервал его доктор. — Я польщен, я считаю это честью. Правда, я опасаюсь, что еда у меня… У меня же нет Фрица. Вам нужна комната с телефоном?

— Нет.

— В таком случае… одну минуточку — у меня в кабинете пациент.

Волмер вышел, и минуты через две вместо него появилась темноволосая женщина, Элен Джиллард. Она пригласила нас пройти с ней, пытаясь держаться так, словно для нее было привычкой встречать двух соседей, внезапно явившихся с просьбой приютить их на ночь и покормить. Элен Джиллард провела нас в комнату на втором этаже с двумя окнами и большой кроватью, стены комнаты покрывали фотографии яхт, футболистов, мальчиков и девочек. Сын доктора — Биль Волмер, которому я когда-то показывал как брать отпечатки пальцев, находился сейчас в школе-интернате.

— Вы спуститесь поесть или подать вам сюда? — спросила Элен.

— Позднее, — ответил Вулф. — Спасибо. Мистер Гудвин скажет вам.

— Но может быть, все же принести сюда?

Вулф ответил отрицательно, и Элен ушла, оставив дверь открытой, и мне пришлось встать, чтобы закрыть ее. Мы сняли пальто, я повесил их на плечики в шкаф. Вулф принялся осматриваться вокруг, но это оказалось бесполезным. В комнате стояло всего три кресла, с сиденьями, слитком узкими для него. Он подошел к кровати, сел на краешек, снял башмаки, улегся, закрыл глаза и скомандовал:

— Докладывай!

Глава 6

— Но я все же хочу знать, где вы с Гудвином были и что делали в течение последних двадцати четырех часов? — заявил инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, вынимая изо рта изжеванную сигару. Разговор этот происходил в 12.35 дня в пятницу.

Единственное затруднение, лишавшее нас возможности правдиво ответить ему, состояло в том, что он сейчас же послал бы полицейского проверить наши слова, а мы не могли расплачиваться с доктором Волмером за его гостеприимство такой черной неблагодарностью. Говоря о гостеприимстве, не могу не признать, что я-то выспался прекрасно в предоставленной мне комнате, но Вулфу пришлось помучиться. Хотя там были книги для чтения, но ни одного подходящего для него кресла не нашлось, а лежа он читать не может. Не оказалось там пижамы соответствующего размера, и он вынужден был спать в нижнем белье; еда была хоть и неплохая, но не для такого гурмана, как он; пиво, лишь одного сорта, да и не того, какое он всегда пьет; всего две подушки, причем на одной он спать не мог — низко, а на двух — слишком высоко; полотенца или слишком маленькие, или слишком большие; мыло пахло туберозой, а не франью, как он привык. И все же, принимая во внимание, что Вулф больше года уже не ночевал вне дома, первые день и ночь он держался хорошо, хотя, конечно, был мрачен, но и у вас вряд ли было бы лучше настроение, если бы по не зависящим от вас обстоятельствам вам пришлось бы в спешке бежать из дома, не захватив даже зубной щетки.

Мы не звонили Фрицу, чтобы справиться о визитерах, так как не знаем много о последних изобретениях в области электроники, да и кто вообще-то знает? Мы знали, что установить, откуда звонили, дело довольно сложное, но вдруг полицейские использовали какой-нибудь нейтрон, позитрон или еще какой-нибудь «трон», который немедленно засечет, откуда последовал звонок? За новостями мы следили по газетам, вышедшим в четверг вечером и в пятницу утром. Лон сдержал слово, и «Газетт» не обмолвилась о похищении; ничего не было также ни в «Нью-Йорк таймс», ни в «Последних известиях», переданных по радио в одиннадцать часов. Правда, о Джимме Вэйле было написано предостаточно, однако сутью всего было именно то, что сообщил мне Лон; в 9.05 утра в четверг в библиотеку зашла Маргот Теддер и обнаружила отчима под бронзовой статуей Бенджамина Франклина, продавившей ему грудь.

Пятеро, а не один видели его в последний раз живым вечером в среду — жена, ее сын и дочь — Ноэль и Маргот Теддер; ее брат — Ральф Парселл и ее адвокат Эндрю Хлад. Все они собрались в библиотеке после ужина (о теме их совещания ничего не сообщалось), а вскоре после десяти часов вечера Джимми Вэйл заметив, что не спал как следует в течение трех ночей (о причине этого в газетах не говорилось), улегся здесь же на кушетке. Он все еще спал, когда примерно через час члены семьи разошлись. Ноэль и Маргот Теддер и Ральф Парселл отправились к себе, а Хлад, вместе с миссис Вэйл, поднялся к ней в кабинет. Часов около двенадцати ночи Хлад уехал, а миссис Вэйл легла спать. Видимо, раньше она тоже недосыпала, потому что находилась все еще в постели в четверг утром, когда ее сын и дочь прибежали к ней, чтобы сообщить о несчастье с Джимми.

Все в доме, конечно, включая и прислугу, знали, что статуя Франклина неустойчива. «Газетт» даже поместила заключение эксперта о различных способах закрепления ног бронзовых статуй на пьедестале. Ему не разрешили осмотреть статую, упавшую на Джимми, но он все же высказал мнение, что она могла рухнуть не из-за какой-нибудь плохо завернутой гайки, а потому, что болт или болты были с браком или могли треснуть во время установки. По его словам, вполне возможно, что Джимми Вэйл, проснувшись, направился через комнату к двери, нечаянно потерял равновесие, схватился за статую, чтобы не упасть, и повалил ее на себя. Я подумал, что «Газетт» поступил чертовски умно, поместив такое сообщение. Умело поданное убийство или подозрение в убийстве, конечно, способствовало бы продаже дополнительных тысячи экземпляров, но газета давала понять, что смерть Вэйла могла явиться результатом несчастного случая.

В газетных сообщениях не было никаких ссылок на беседы с членами семьи. Миссис Вэйл лежала в постели под наблюдением врача и, конечно, не принимала. Эндрю Хлад уклонялся от встреч с репортерами, а полицейским сообщил, что, уходя домой около двенадцати часов ночи, в библиотеку он не заходил и что при уходе никто из семьи его не провожал.

Как я уже сказал, в «Последних известиях», передававшихся по радио в пятницу в одиннадцать часов утра, ничего нового тоже не было. В 11.10 я позвонил в уголовную полицию из кабинета доктора Волмера (он в это время был в больнице) и попросил дежурного передать инспектору Кремеру, что у Ниро Вулфа есть для него кое-какая информация о Джимми Вэйле. В 11.13 я позвонил в прокуратуру в Уайт-Плейнс, связался с одним из помощников прокурора и попросил его передать Хоберту, что Вулф готов ответить на все интересующие его вопросы, В 11.18 я позвонил Лону Коэну в «Газетт» и сказал, что он может использовать мои сведения, как он найдет нужным, я даже разрешил ему сослаться на нас, как на источники информации при условии, что он правильно напишет наши фамилии. Разумеется, ему хотелось узнать что-нибудь еще, но я положил трубку. В 11.24 мы поблагодарили Элен Джиллард, попросили передать нашу благодарность доктору Волмеру, вышли, прошли ярдов шестьдесят до особняка Вулфа, нашли дверь закрытой и позвонили. Дверь открыл Фриц, тут же доложивший, что сержант Пэрли Стеббинс приходил минут через десять после нашего ухода, а часов около шести появился инспектор Кремер собственной персоной. Ордера на обыск они не предъявили, однако Кремер звонил в 8.43 и 10.19. На пороге кабинета Вулф справился о мидиях, и Фриц ответил, что они прекрасно сохранились. Вулф уселся за письменный стол и закрыл глаза. Я просматривал почту, когда в дверь позвонили. Я открыл. Это был инспектор Кремер, еще более багровый, чем обычно, и сутулившийся несколько заметнее, чем во время предыдущих визитов. Даже не взглянув на меня, он прошел в кабинет и, не медля ни секунды, спросил:

— Где вы с Гудвином были вчера, начиная с полудня?

Спустя пятьдесят минут, в 12.35, Кремер снова потребовал:

— Но я все же хочу знать, где вы с Гудвином были и что делали в течение последних двадцати четырех часов?

Мы рассказали все. Большей частью говорил я, ибо весь мир… ну, скажем, человек семь-восемь… знает, что единственная разница между мною и магнитофоном заключается в том, что мне можно задавать вопросы. Да и кроме того, Вулф не был в Уайт-Плейнс и не присутствовал на семейном совещании в библиотеке Гарольда Ф. Теддера. Мы вручили Кремеру письмо, полученное почтой, сделанные мною копии обеих записок, текст телефонного разговора миссис Вэйл с Нэппом. Я несколько изменил формулировки отдельных выражений Вулфа и моих с тем, чтобы подчеркнуть главное, а именно: мы стремились прежде всего к тому, чтобы обеспечить возвращение Джимми Вэйла живым, а затем защитить его самого и его жену путем выполнения обещания, взятого с них похитителями. Разумеется, Кремер тут же зацепился за это. Почему мы хранили молчание в течение суток уже после смерти Вэйла? Да только потому, что Вулф не желал вернуть гонорар, уже положенный в банк. Но это же сокрытие информации, исключительно важной для ведения следствия по делу об убийстве!.. Создание помех отправлению правосудия в своих личных корыстных интересах!..

Вулф фыркнул, а я почувствовал себя обиженным. Должны же мы были подумать о мисс Вэйл, а кроме того, мы не знали, что Вэйл убит. Он действительно убит, да? Я читал заключение эксперта, который заявил, что он мог стать жертвой несчастного случая. Может быть, и в самом деле произошел несчастный случай, а? Кремер уклонился от ответа, да он, собственно говоря, и не требовался, поскольку визит инспектора свидетельствовал, что на этот счет вопрос остается открытым. Он заметил, что мы, очевидно, читали сообщение прокуратуры, опубликованное в утренних газетах. В нем говорилось, что вероятной причиной смерти Вэйла была придавившая его статуя, что сейчас проводится тщательное расследование и что окончательный ответ можно будет дать после судебно-медицинской экспертизы. Лишь после изложения всего этого Кремер вынул изо рта изжеванную незажженную сигарету и спросил, где мы провели последние двадцать четыре часа.

Однако сейчас уж вывести Вулфа из себя было нельзя. Он находился дома, в своем любимом кресле, знал, что через час будут готовы мидии, а срок, в течение которого он обязывался молчать, истек.

— Как я уже сказал, — заявил Вулф, — мы понимали, что нас будут беспокоить, и поэтому решили провести некоторое время вне дома. Где именно — значения не имеет. Мы ничего не делали и ни с кем связи не поддерживали. Сегодня в одиннадцать часов утра, после того, как срок нашего обязательства перед миссис Вэйл истек, мистер Гудвин позвонил в уголовную полицию, тут у вас никаких законных претензий быть не может. Вот и сейчас вы уклонились от ответа — ведете ли вы следствие по делу об убийстве. Я понимаю вас — вы пытаетесь установить, имел ли место сам факт убийства. Попытка обвинить нас в создании помех отправлению правосудия вряд ли заслуживает серьезного внимания. Судя по вашим вопросам, вы подозреваете мистера Гудвина в том, что он пытается найти пишущую машинку, исчезнувшую из кабинета миссис Вэйл. Но это совершенно не соответствует действительности. Вчера с полудня ни он, ни я ничего не искали. Наша заинтересованность в том деле вообще исчерпана. Никаких обязательств перед миссис Вэйл мы больше не имеем. Нашей клиенткой она больше не является. Если миссис Вэйл убила мисс Атли и своего мужа (мне лично это кажется маловероятным, но не невозможным) — ваше дело доказать ее вину.

— Но она же заплатила вам шестьдесят тысяч долларов!

— Да, и по условиям нашей договоренности с нею я заработал этот гонорар.

Кремер встал, подошел к моему столу и бросил сигарету в корзину для мусора. Это было необычно для него — обычно он швырял ее издалека и всегда мимо. Потом вернулся к столу Вулфа, поднял шляпу, положенную им раньше на стол, и сказал:

— Мне нужны подробности, письменное объяснение, подписанное вами и Гудвином. Оно должно быть вручено мне в моем кабинете не позднее четырех часов дня. По всей вероятности, прокуратура вызовет Гудвина. Меня вполне устроит, если прокурор вызовет также и вас.

— Но я не в состоянии написать все к четырем часам, — попытался возразить я. — Тут же работы часов на шесть.

— Мне нужно основное, но со всеми подробностями. О том, что произошло в Уайт-Плейнс можете опустить. Эти данные мы получим оттуда.

С этими словами Кремер повернулся и вышел. Я проводил его, закрыл за ним дверь, а когда вернулся в контору, Вулф уже был погружен в чтение книги. Закончив с почтой, я положил ее Вулфу на стол, поставил перед собой машинку, достал бумагу и копирку. Мне предстояла большая работа, по существу бесполезная, поскольку дело нас уже не интересовало и клиента у нас не было. Пришлось заложить в машинку бумагу для четырех экземпляров — для полиции графства Вестчестер, для прокуратуры и два для нас.

Несмотря на то, что мне пришлось потратить некоторое время на обед, бритье и перемену сорочки, было всего лишь пять минут пятого, когда я вышел из дома, на углу Тридцать пятой улицы и Восьмой авеню купил «Газетт» и взял такси. Мне с трудом удалось закончить объяснение вовремя, ибо меня несколько раз прерывали. Ну, во-первых, позвонил сержант Пэрли Стеббинс, и сказал, чтобы я отвез наше объяснение в прокуратуру, а не Кремеру. Потом позвонил Бен Дайкс и продержал меня за разговором минут пятнадцать, прежде чем согласился со мной, что Вулф никак не может принять его раньше половины двенадцатого в субботу. После этого мне пришлось отделываться от трех репортеров — от двух по телефону, а от третьего — лично. Все они были страшно возмущены тем, что «Газетт» первая опубликовала сообщение о похищении Джимми Вэйла. Я прочитал его в такси. Конечно, «Газетт» не хватало присущей всем такого рода сообщений сенсационности, мучительной неизвестности о судьбе жертвы и все такое, коль скоро Джимми вернулся домой живым и невредимым. И тем не менее сообщение «Газетт» вызвало огромный интерес, поскольку через какие-то пятнадцать часов после возвращения Вэйл оказался мертвым в собственном доме. Газета поместила фотоснимки ресторанов «Фоулер» и «Жирный теленок» и Старой Рудничной дороги. Сохраняя, как мы условились, в секрете мое сообщение, Лон предпринял некоторые меры для проверки его. Мы с Вулфом упоминались как-то глухо и неопределенно, но вместе с тем так, что вроде бы мы знали об этом, потому что вообще знаем все. Это было вроде неплохо. Сообщение представляло собою самую громкою сенсацию, которую я когда-либо доставлял Лону, что тоже было совсем недурно. В прокуратуре меня провели в кабинет помощника прокурора Мандельбаума, который, даже не поздоровавшись, ткнул пальцем в «Газетт», лежавшую на столе, и потребовал:

— Когда вы сообщили все это «Газетт»?

Я ответил, что мы сделали это сегодня в десять минут двенадцатого.

На этот раз я отделался сравнительно легко. В прошлом в этом же здании чиновники прокуратуры «беседовали» со мною несколько раз часов по шесть, а дважды допросы оканчивались тем, что я оказывался в каталажке в качестве особо важного свидетеля. В этот день Мандельбаум и два детектива из уголовной полиции отпустили меня меньше чем через два часа, во-вторых, потому, что у меня с собой было уже готовое объяснение, во-вторых, потому, что официально они не были причастны к расследованию дела о похищении, ведущему полицией и прокуратурой графства Вестчестер, и, в-третьих, из-за отсутствия у них уверенности, была ли смерть Вэйла результатом убийства или несчастного случая, причем последнее их вполне устраивало. Полицейским хватает хлопот с их обычной «клиентурой», они предпочитали не связываться с богачами вроде Теддеров и Вэйлов. Так что после рутинного допроса в течение полутора часов они выставили меня, и в четверть седьмого я уже расплачивался с таксистом перед старинным особняком Вулфа. Однако едва я успел выйти из машины и ступить на тротуар, как кто-то, назвав мою фамилию, схватил меня за руку. Я обернулся. Это был Ноэль Теддер.

— Какого дьявола воображает о себе этот ваш Ниро Вулф? — пропищал он.

— Все зависит от того, в каком он настроении. — Я попытался освободить руку, но Теддер не выпускал ее. — Отпустите мою руку — она еще пригодится мне. Он что, выставил вас?

— Да нет, меня и в дом-то не впустили. Вначале мне предложили прийти после шести, что я и сделал, но при этом лишь узнал, что он «занят». Я спросил о вас и получил ответ, что вас нет и неизвестно, когда вы будете. Я попросил меня впустить, чтобы я мог подождать вас, но мне отказали. Может быть, мне следовало явиться сюда с паспортом?

— Вы назвали свою фамилию?

— Конечно.

— Вы объяснили, зачем хотите повидаться с Вулфом?

— Нет. Я сделаю это при встрече с ним.

— Только после того, как вначале все расскажете мне. Это не потому, что таков у нас порядок, просто сегодняшний день для Вулфа был исключительно тяжелым — за завтраком не оказалось ежевичного джема, ему пришлось пропустить утренний визит в оранжерею с орхидеями, к нему приходил полицейский инспектор и, в довершение ко всему, он прочел и подписал длинное объяснение. Если вы скажете мне, чего вы хотите, возможно, он примет вас. Не скажете — ваше дело безнадежно.

— Сказать здесь, на улице?

— Ну, если предпочитаете, мы можем посидеть на крыльце.

Теддер отвернулся, чтобы посмотреть на проходивших мужчину и женщину, и я успел заметить, что ему вовсе не мешало бы побриться, постричься и погладить костюм. Как только пара отошла от нас шагов на десять, он перевел взгляд на меня.

— Вы знаете, у меня сейчас есть возможность получить кучу денег, но один я не в состоянии это сделать и даже не представляю, с чего начать. Мама сказала, что если я найду часть или все деньги, выплаченные ею похитителям отчима, они — мои, а ведь речь идет о пятистах тысячах долларов! Если Вулф согласится помочь мне, я согласен уплатить ему пятую часть.

— Когда миссис Вэйл сказала вам это? — удивился я.

— В среду вечером.

— Но, возможно, теперь она уже передумала.

— Нет, не передумала. Я спрашивал ее опять сегодня днем. Она сейчас не… Она не в очень хорошем состоянии, но я решил, что от моего вопроса хуже ей не будет. Она ответила положительно и сказала, что даже не желает видеть эти деньги, они ей не нужны.

— Но о похищении известно полиции и ФБР.

— О ФБР я не знаю, а в полицию мы заявили сегодня утром.

— Но сейчас на расследование брошены десятки опытных детективов, завтра их будет уже сотни. Какие же шансы могут быть у вас?

— Черт побери, я и сам знаю, что никаких, и поэтому мне нужна помощь Ниро Вулфа! Разве он не лучше всех этих детективов?

— Да, это, конечно, так, — согласился я, хотя и воспринял его предложение совсем с иной точки зрения. Мы никогда не занимались подобными делами, удайся соблазнить Вулфа этой проблемой, было бы интересно понаблюдать, как он возьмется за нее. Конечно, не менее интересно было бы заполучить и обещаемую часть денег.

— А знаете, что я скажу? — заметил я. — Весьма сомнительно, чтобы мистер Вулф ухватился за подобное дело. Он не только эксцентричен, но и, как правило, не соглашается на долевое участие. Однако я передам ему ваше предложение. Вы можете подождать в доме.

— Если туда вообще можно попасть, — снова пропищал Теддер голосом, никак не соответствовавшим его внешности.

— Попытаемся, — ответил я, поднимаясь на крыльцо. Дверь была закрыта на цепочку, мне пришлось позвонить. Если Фриц удивился, увидев меня с посетителем, которому уже дважды было отказано в приеме, то вида не подал. Я сам отправился в контору. Вулф сидел за столом и рылся в среднем ящике — считал колпаки от пивных бутылок, чтобы определить, насколько он превысил недельною квоту пива после суточного воздержания. Я подождал, пока он закрыл ящики взглянул на меня.

— Прокурор меня не принял, а Мандельбаум шлет вам привет. Они, наверное, не будут беспокоить нас, пока не решат, что смерть Джимми Вэйла последовала не в результате несчастного случая, хотя им страшно не хочется приходить к такому решению. Вы читали «Газетт»?

— Да.

— И что вы можете сказать?

— Ничего.

— Следовательно, я еще не уволен. В таком случае беру отпуск без сохранения содержания. Ну, скажем, на месяц, хотя возможно и на более длительный срок.

Вулф поджал губы, глубоко вздохнул, а потом спросил:

— Ты что, решил довести меня до белого каления?

— Нет, сэр. Я просто хочу использовать одну предоставившуюся мне возможность. Я только что встретил возле дома Ноэля Теддера, доведенного до белого каления вашим отказом принять его. В среду мамаша сказала, что он может взять все деньги, уплаченные ею в качестве выкупа, если их найдет, и Ноэль явился к вам с просьбой помочь ему, суля пятую часть в качестве гонорара. Разумеется, вас это интересовать не может, поскольку вы сейчас берете только дела, которые удается успешно закончить всего лишь путем помещения объявления в газетах. Поэтому я намерен сообщить Теддеру, что сам приму его предложение. Я взял на себя смелость, без вашего разрешения, пригласить его в гостиную, однако подумал, что вначале я должен сообщить вам об этом. Конечно, шансы у меня очень небольшие, но если удастся найти эти деньги, моя доля составит сто тысяч долларов и я перестану сердить вас, так как тогда, возможно, смогу открыть собственное агентство с Солом Пензером в качестве партнера, причем мы…

— Заткнись!

— Слушаюсь, сэр. Вот еще одно преимущество моего ухода — вам не придется кричать…

— Хватит!

— Слушаюсь, сэр.

Вулф взглянул на меня, как мне показалось, довольно тепло.

— Ты явно надеешься втравить меня в это фантастическое предприятие, — заметил он.

— Может быть, вы найдете несколько минут, чтобы выслушать Теддера. Ведь было бы занимательно нам найти то, что ищут десять тысяч фараонов и шпиков из ФБР. Кроме того, заработав сумму, выше которой финансовые органы начинают удерживать с вас восемьдесят процентов всех ваших доходов, вы прекращаете работать и отдыхаете. Я понимаю, что успешный исход такого расследования весьма маловероятен, но если вы все же найдете деньги и добавите гонорар к тому, что уже заработали в этом году (а сейчас даже еще не май), вы сможете всю зиму отдыхать. Если же вас постигнет неудача, вы потеряете лишь небольшую сумму. Я вовсе не хочу втравливать вас во что-то, но сейчас у нас нет на руках и в перспективе ничего, и, если я уйду в месячный отпуск, Фриц будет стирать пыль с вашего стола, выбрасывать мусор из корзинки, ну а почту вы сможете вскрывать сами.

— Очередной вздор! Ты не посмеешь так поступить.

— Вы так думаете?

Вулф закрыл глаза, вероятно, для того, чтобы насладиться созерцанием чудесной возможности безделья в течение нескольких месяцев, когда его не будут беспокоить всякие посетители. Спустя минуту он открыл глаза и пробормотал:

— Ну, хорошо, приведи его.

Глава 7

Вулф внимательно рассматривал Ноэля Теддера, который сидел в кресле, положив ногу на ногу, демонстрируя желто-голубые носки под брюками в полоску. Вулфу трудно угодить, и ему обычно требуется некоторое время присмотреться к посетителю. Мне приходилось слышать от него, что люди, одевающиеся стандартно, напоминают ему овец, но я слышал от него, что люди, одевающиеся не так, как все, являются хлыщами.

На вопрос Теддера, доложил ли я, зачем он пришел, Вулф утвердительно кивнул, а затем заявил:

— Это самое бесперспективное дело, которым меня когда-либо просили заняться, если мистер Гудвин правильно понял вас, а я его. Ваша матушка сказала вам, что если вы найдете деньги, выплаченные ею в качестве выкупа за вашего отчима, вы можете оставить их себе. Теперь вы просите меня найти их и обещаете выплатить пятую часть в случае успеха и ничего в случае неудачи. Это так?

— Да. Конечно, я…

— Позвольте закончить. Когда миссис Вэйл сказала вам обо всем этом?

— В среду вечером и подтвердила сегодня днем. После смерти Джимми… моего отчима. Я решил, что мне следует спросить ее об этом.

— В среду вечером подняла этот вопрос она?

— Подняла?..

— Ну да, заговорила первой… Сама она подала вам такую мысль?

— Не помню. Это имеет значение?

— Может, имеет. Ну, например, если такое предположение исходило от вас, сразу же возникает мысль, что вам известно местонахождение денег и вы хотите раздобыть их так, чтобы обладать ими на законном основании. Тогда вы обратились ко мне по той простой причине, что сами не можете «найти» их и заявить об этом… Не прерывайте меня… В соответствующей форме и, конечно, замаскированно, вы дадите мне кое-какие намеки, и мистер Гудвин, под моим руководством, найдет деньги. Вы будете рассчитывать, что, если у меня даже возникнут подозрения в связи с вашими намеками, я игнорирую их, чтобы получить свою долю. Вот я и спрашиваю вас, кто первым поднял этот вопрос — ваша матушка или вы?

Теддер хихикнул, но имейте в виду, что я вовсе не хочу создать у вас ложное впечатление о нем, тем более что уже упоминал об его писклявом голосе. Нельзя же запрещать людям хихикать.

— Боже мой! — воскликнул он. — Но для этого нужно быть большим ловкачом. Откуда мне может быть известно, где деньги?

— Как откуда? Вы могли спрятать их после того, как вечером во вторник сами или ваш сообщник получили их от миссис Вэйл на Старой Рудничной дороге.

— Что? — прищурился Теддер. — Не понял. Скажите еще раз.

Вулф погрозил пальцем.

— Мистер Теддер, вы явились ко мне с таким необычным предложением, что прежде всего я должен спросить вас о вас самом. Это вы похитили своего отчима?

— Чушь. Он сразу бы узнал меня.

— Но вы принимали участие в организации похищения? Да или нет?

— Нет, нет, нет! — Теддер продолжал щуриться. — Может быть, вы хотите, чтобы я поклялся на Библии?

— Это ничего не докажет. Но предположим, что я поверю вам. Что же дальше? Бессмысленно вступать в соревнование с целой армией опытных людей, ведущих сейчас сложное расследование. Если мы вообще займемся этим делом, отталкиваться нужно будет от чего-то найденного нами и упущенного ими. Прежде чем принять или отклонить ваше предложение, я должен знать, согласны ли вы со мной кое в чем. Кроме того, я должен спросить вас: предположим, что мы найдем деньги, а миссис Вэйл откажется от своего обещания отдать их вам. Что тогда?

— Она не сделает этого.

— Но может сделать.

Теддер покачал головой.

— При нашем разговоре присутствовало еще четверо: моя сестра Маргот, дядя Ральф, адвокат Хлад и Джимми. Правда, Джимми уже нет в живых…

— И все же она может отказаться. Вот поэтому я должен предупредить вас, что если она откажется, я все равно взыщу с вас свою долю в судебном порядке.

— Пожалуйста, кто вам запрещает? Однако вам не придется обращаться в суд, так как мама не откажется от своего обещания… В чем именно я должен быть согласен с вами?

— С рядом предположений, которые могут вам не понравиться. Первое и основное состоит в том, что смерть мистера Вэйла произошла не в результате несчастного случая: он был убит.

— Да? Но он же уронил на себя эту проклятую статую.

— Нет! — резко возразил Вулф. — Я не отрицаю, что это возможно, полиция может принять подобную гипотезу, но я ее отклоняю. В опубликованных газетами материалах нет даже намека на то, что он был пьян. Он был пьян?

— Нет.

— Но он выпивал перед этим?

— Он выпил бокала два виски с содовой, а обычно мог выпить бокалов шесть. Он сказал, что очень хочет спать, у него слипаются веки, и тут же улегся на кушетку.

— Но позднее, когда вы и остальные ушли… Уходя, вы выключили свет?

— Да, за исключением торшера, стоявшего у стены, как велела мама.

— В нем яркая лампочка?

— Довольно яркая.

— А мистер Вэйл потом проснулся, сообразил, где находится, встал с кушетки, потерял равновесие и, пытаясь удержаться на ногах, схватился за статую, оказавшуюся плохо укрепленной, и уронил ее на себя? Возможно, но я не верю этому. Не верю, чтобы человек, уже проснувшийся и направляющийся к двери, находился бы в таком состоянии, что не мог бы уклониться от падающей статуи.

Теддер снова прищурился.

— Вот высказали, что он был убит. Неужели он так крепко спал, что не проснулся, когда кто-то стащил его с кушетки под статую и свалил статую на него? И вы верите этому?

— Да, если предварительно его одурманили.

— Одурманили?

— Очевидно, ему дали снотворное в бокале с виски. Например, хлоралгидрат, который легко достать. Если его растворить в каком-нибудь алкогольном напитке, он почти не дает привкуса. Небольшая доза хлоралгидрата вызывает глубокий сон. Он быстро разлагается, и при вскрытии, если она производится через несколько часов после смерти, его невозможно обнаружить. Если же есть основания подозревать отравление хлоралгидратом — единственным доказательством может служить немедленный анализ мочи, а я очень сомневаюсь, чтобы он был проделан. Не думайте, что я хвастаюсь своими знаниями, — сделав такое предположение вчера, я заглянул в кое-какую литературу по этому вопросу.

Вулф ничего не говорил мне об этом раньше, ибо тогда бы он согласился, что обстоятельства смерти Джимми Вэйла представляют интерес для нас. В нашей библиотеке есть книги по токсикологии, но Вулф вчера не заходил сюда; правда, он мог найти что-нибудь у доктора Волмера. Лично я хорошо знаю, что такое хлоралгидрат, так как однажды мне подсунула его в вине некая Дора Чапин. В течение двух часов после этого вы могли утащить меня на край света или свалить на меня статую Свободы — я даже не мигнул бы.

— Замечание о том, что мистер Вэйл был убит, пока не больше чем предположение, — продолжал Вулф. — Скажите, вы согласны, что такая возможность существует?

— Не знаю, — ответил Теддер, облизывая губы. — Какие у вас еще предположения?

— Три дня назад мы с мистером Гудвином пришли к выводу, что Дина Атли, секретарша миссис Вэйл, принимала активное участие в организации похищения. Ее смерть…

— Откуда вам это известно?

— Мы пришли к такому выводу на основании полученных данных и их соответствующей интерпретации. Я раскрываю перед вами, мистер Теддер, свои карты, чтобы вы заняли такую же позицию, но это вовсе не обязывает меня рассказывать вам о всех предпринятых мною мерах. Я принимаю на веру вашу порядочность и честность в отношениях со мной в качестве рабочей гипотезы, хотя не исключаю, что вы тоже принимали участие в организации похищения и вам известно, где сейчас деньги, уплаченные в качестве выкупа. Если так, вы совершили грубейшую ошибку, явившись ко мне. Я-то получу свою долю из этих денег, но вы будете осуждены. Может быть, вы хотите аннулировать свое предложение, прежде чем я соглашусь заняться этим сумасшедшим делом? Хотите?

— Нет, черт возьми! Говорите вы много и легко швыряетесь громкими фразами.

— С определенным смыслом, что дает нам возможность определить нашу отправную точку. Мне кажется, что я уже подошел к ней. Мисс Атли, принимавшая участие в организации похищения, была убита. Мистер Вэйл, ранее похищенный, тоже убит. На основе этого я выдвигаю два предположения. Во-первых, оба убийства в какой-то мере связаны с похищением. Во-вторых, смерть Вэйла — результат предумышленного убийства, поскольку он предварительно был одурманен, причем его убийце, как участнику похищения, известно местонахождение денег, и он присутствовал на семейном совещании в доме Вэйлов вечером в среду. Поэтому, если мы действительно хотим найти деньги, нам прежде всего следует заняться этим домом и его обитателями. Если вы согласны со мной, я готов принять ваше предложение.

Теддер покусал губы, воскликнул: «Боже мой!», снова покусал губы и сказал:

— Но вы так охарактеризовали положение, что у меня нет выбора… Вы заявляете, что дядя Ральф или Хлад, или моя сестра убили Джимми…

— Или ваша матушка, или вы…

— Да, мы все, конечно, были дома в среду вечером. — Теддер покачал головой. — Бог мой! Но подозревать в убийстве маму — нелепость. Меня? Но мне же Джимми нравился, хотя он терпеть не мог меня. Дядя Ральф…

— Мистер Теддер, не гадайте на кофейной гуще. Сейчас дело не в этом. Я предполагаю, что оба убийства непосредственно связаны с похищением. Похитителям нужны были только деньги, и поэтому они не намеревались причинить какой-либо вред мистеру Вэйлу. Логически рассуждая, это исключает из списка подозреваемых миссис Вэйл, но не исключает вас. Можно назвать несколько возможных причин убийств. Мисс Атли могли убить за то, что она потребовала себе слишком большую долю выкупа. Мистер Вэйл был убит, поскольку в среду вечером узнал своего похитителя в одном из участников беседы дома, а тот, конечно, оставить этого так не мог. Волей-неволей мы пока оставляем вопрос о Нэппе в стороне, потому что не знаем, ни кто он, ни где он. Не исключено, что это лишь сообщник, единственная задача которого состояла в том, чтобы разговаривать по телефону с миссис Вэйл, хотя возможно, что именно он получил деньги от нее и скрылся с ними. Если так — никаких шансов на успех у нас нет. Убийцу мы можем разоблачить, но денег не вернем. Как вы слыхали, я сказал «мы». Это действительно «мы»? Так что, начинаем?

— Как?

— Прежде всего мне нужно будет подробно переговорить в отдельности с каждым из принимавших участие в беседе в среду вечером, начиная с вас. Вам придется провести или прислать остальных сюда под каким-нибудь благовидным предлогом или, пообещав что-нибудь, ну, например, часть денег из выкупа…

— Да? Великолепно! Я попрошу сестру приехать в дом, чтобы вы установили, не похитила ли она и не убила ли Джимми!.. В какое положение вы ставите меня?

— Вы можете сделать вашу просьбу более тактичной.

— Возможно, возможно. — Теддер наклонился к Вулфу. — Послушайте, мистер Вулф. Возможно, что ваши выводы и предположения соответствуют действительности, но возможно, что и нет. Если вы окажетесь правы и найдете деньги, я получу свою часть, а вы — свою. Я ничем не обязан дяде, а тем более адвокату Хладу. Он уговорил маму не давать мне… Да ну его к дьяволу! Сестра в моей опеке не нуждается, сама позаботится о себе. Попытайтесь беседовать с ней тактично, и вы увидите, что…

Раздался звонок, я снял трубку.

— Говорит Маргот Теддер. Мне хотелось бы переговорить с мистером Вулфом.

Я попросил ее подождать и тут же доложил Вулфу:

— Маргот Теддер желает поговорить с вами.

Ноэль Теддер пробормотал что-то, а Вулф, хмуро взглянув на телефон, словно напоминая, как он не любит, когда кто бы то ни было вызывает его, все же взял трубку.

— Мисс Теддер?

— Ниро Вулф?

— Да.

— Вы никуда не выходите из дома, правда?

— Да.

— В таком случае я сейчас приеду к вам.

— Я не приму вас, так как буду ужинать. Зачем вы хотите приехать?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне кое в чем.

— В чем именно?

— Я предпочла бы… А впрочем, неважно. Речь идет о деньгах, которые мама уплатила похитителям отчима. Да вам же известно об этом.

— Да. Ну и что же?

— Она сказала, что все эти деньги будут мои, если я найду их, и теперь я хочу, чтобы вы помогли мне в этом. Ваш ужин можно отложить.

— Что? Это исключается. Можете приехать к девяти часам, но не раньше. А сейчас, извините, я занят. — Вулф положил трубка и обратился к Теддеру. — По словам вашей сестры миссис Вэйл сказала, что отдает ей деньги, уплаченные в качестве выкупа, если она найдет их. Ваша сестра приедет ко мне в девять часов, чтобы заручиться моей помощью. Я скажу ей, что вы уже договорились со мной о том же самом. До ужина остается двадцать минут. Где вы были с восьми часов вечера воскресенья до восьми часов утра среды?

Глава 8

Слова человека о том, где и когда он был, могут ничего не доказывать. Большинство людей никогда не может точно сказать, где они были и что делали между восемью часами вечера во вторник и восемью часами утра в среду, даже если он ничего не украли, никого не убивали и им нечего скрывать. Зная, как легко можно заручиться алиби, Вулф никогда не делал попыток их опровергнуть. За все годы, проведенные с ним, я, пожалуй, не вспомню больше трех или четырех случаев, когда бы он получал Солу Пензеру, Фреду Даркину или Орри Кэтеру проверить представленное алиби. Я записал в блокнот все, что рассказал Ноэль Теддер, понимая, что слова Ноэля не будут проверяться, если, конечно, дальнейшее развитие событий не бросит на него тень подозрения. Кроме того, для дела было существенно одно место в одно определенное время. Вовсе не обязательно, чтобы Ноэль выкрал Джимми Вэйла в воскресенье вечером, или вкладывал записки в телефонные книги во вторник вечером, или ночью того же дня находился на Старой Рудничной дороге. Другое дело — библиотека Гарольда Ф. Теддера в среду вечером. Мы знали, что Ноэль был там. Все они были там. Тем не менее спросить об этом мы были обязаны; даже если бы Ноэль поднялся в воскресенье утром на воздушном шаре и не спускался на землю до полудня в среду, все равно трудно было верить, что он не знает, где находятся деньги… Но я не буду отнимать у вас время, рассказывая о том, где он провел эти шестьдесят часов.

Более интересной была его реакция на известие о том, что к Вулфу должна приехать Маргот. Это взволновал его больше, чем все остальное. Когда Теддер выразил недоверие в том, что его мать сказала, будто отдаст деньги ей, он едва цедил слова сквозь зубы. Очевидно, у него было свое отношение к сестре, которое никак не назовешь братской любовью. Вулф пытался разузнать у него о Дине Атли и ее отношениях с Парселлом, Хладом и Маргот, но ничего полезного не услышал. Ноэль больше всего боялся, что Вулф переметнется на сторону Маргот. Он даже предложил привести сегодня же вечером своего дядю Ральфа, а утром Эндрю Хлада. Когда Фриц объявил, что ужин готов, Ноэль не отставал от Вулфа до самой двери столовой, мне пришлось взять его за локоть и вывести в прихожую.

Когда я вошел в столовую, Вулф уже выдвинул свое кресло, но еще не сел.

— Абсурдное дело, — буркнул он. — Будет ли она пунктуальной?

— Боюсь, что нет. Она не из пунктуальных людей.

— Но могла бы быть. Свяжись по телефону с Солом, Фредом и Орри. Пусть явятся ко мне в комнату в восемь утра.

Вошел Фриц с блюдом моллюсков, тушенных с овощами. Вулф сел и вооружился вилкой и ложкой. Он не мог сесть до того, как отдаст мне распоряжения, ибо это явилось бы деловым разговором за обеденным столом, а правило, черт побери, есть правило, и точка! Занявшись едой, я задерживал дыхание, потому что, если начнешь вдыхать аромат моллюсков, тушенных в белом сухом вине с луком-шалотом, скородой, кервелем, то может получиться так, что уже не останется места для утят, зажаренных в яблочном соке с испанской подливкой по рецепту Вулфа и Фрица, не говоря уже о моркови и петрушке с анчоусами. Управляясь с моллюсками, я подумал, что нам позарез нужно отыскать хотя бы часть этого полумиллиона, так как только Сол, Фред и Орри обойдутся нам по двадцать пять долларов за час плюс расходы.

Не знаю, откуда у Вулфа появилась уверенность, что мне достаточно взглянуть на женщину, особенно моложе тридцати, и перекинуться с ней несколькими словами, чтобы ответить на все вопросы, касающиеся этой особы, но знаю, что он убежден в этом. Может быть, на основании мимолетных замечаний, подобных тому, что Маргот Теддер не будет пунктуальна? Приди она вовремя, я, конечно, объяснил бы это лишь тем, что она срочно нуждается в деньгах. Если уж завоюешь какую-нибудь репутацию, то навечно оказываешься прикованным к ней.

Я уже говорил, что, судя по слухам, она задирала нос, и ее манеры, когда она вошла в наш старый каменный особняк, не опровергли этих слухов. В прихожей она едва кивнула мне, словно дворецкому, хотя в доме э 994 по Пятой авеню я никакого дворецкого не заметил. Я провел ее в контору, она остановилась перед ковром, оглядела его вдоль и поперек и обратилась к Вулфу с вопросом:

— Казахский?

— Нет, — ответил он. — Ширванский.

— Вряд ли вы разбираетесь в этом. Он ваш?

— Это спорно. Мне подарил его в 1932 году в Каире человек, которому я оказал услугу, и подозреваю, что ковер был украден в Кандагаре. Так что если ковер был приобретен этим человеком незаконно, то он не может являться и моей собственностью. Но законность владения — проблема весьма сложная. Если мое обладание ковром было бы испорчено каким-нибудь наследником кандагарского князя, который некогда владел им, или одной из его жен или наложниц, я бы обратился в суд. После длительного владения чем-либо право собственности становится бесспорным. Ваш дед был бандитом; некоторые из его деяний почти наверняка разбирались в суде, но если бы какая-нибудь наследница одной из его жертв заявила претензию на мех, который сейчас на вас, ее бы осмеяли. Я польщен, что вы оценили достоинства ковра, хотя только невежда мог признать его за казахский. У казахских ковров длинный ворс. Вы Маргот Теддер? Я Ниро Вулф. — И он указал ей на красное кожаное кресло. — Садитесь и расскажите, что вам от меня угодно.

Она несколько раз раскрывала и закрывала рот, чтобы перебить Вулфа, но когда шеф заговорит в полный голос, его невозможно прервать, особенно если он пронзает вас взглядом.

— Я уже сказала вам по телефону, что мне нужно.

— Будьте любезны сесть, мисс Теддер. Я люблю, когда глаза собеседника находятся на одном уровне с моими.

Она взглянула на меня. Бедняжка была ошеломлена. Она не желала сесть по его приказу, но и продолжать стоять было глупо. Она нашла компромисс. Одно из желтых кресел стояло у моего стола, и она пересекла комнату и уселась в него.

— Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы выслушивать лекцию о законности владения собственностью, — сказала она. — Вы знаете, зачем я пришла. Моя мать уплатила вам шестьдесят тысяч долларов ни за что. Единственное, что вы сделали, — это дали объявление в газете. За шестьдесят тысяч вы обязаны помочь мне отыскать деньги, которые моя мать вручила похитителям. Это составляет больше десяти процентов.

— Двенадцать, — хмыкнул Вулф. — Так что же я должен делать? У вас есть предложение?

— Нет, конечно. Вы сами должны знать, как действовать. Это ваша профессия.

— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

Она нахмурилась, вздернув подбородок.

— А в чем это должно выражаться?

Он даже не нахмурился в ответ. Он осадил ее, поставил на место, и теперь ему было безразлично, что она говорит и как ведет себя.

— Это будет зависеть от обстоятельств, — сказал он. — Представим себе гипотезу… Вы знаете, что такое гипотеза?

— Вы ведете себя нагло.

— Не без провокации с вашей стороны. Вы же не знали разницы между ширванским и казахским ковром. Гипотеза такова: если я приму ваше предложение, я начну с того, что задам вам несколько вопросов. Например: каковы ваши отношения с Диной Атли?

Она вытаращила глаза.

— Но какое это имеет отношение к поискам денег?

Он кивнул.

— Так я и предполагал. Однако вы заблуждаетесь. Вы рассчитывали, что я стану напрягать свой ум, а мистер Гудвин свое зрение и ноги, конкурируя с ордами официальных следователей, которые прочесывают все окрестности и заглядывают под каждый камень. Фу! Какая наивность! Мой подход к делу должен быть иным и, конечно, лучшим — через Дину Атли. Вы знаете, что я и мистер Гудвин подозреваем ее в причастности к похищению. Вы слышали, как ваша матушка и мистер Гудвин разговаривали об этом в среду днем. Теперь мы этого не подозреваем, мы в этом убеждены. Поэтому…

— Убеждены? Но почему? Потому что она оказалась там и погибла?

— Частично поэтому, частично по другим данным. Она приходила сюда во вторник. И так как она была в контакте хотя бы с одним из похитителей, я хотел бы узнать про нее как можно больше. Хорошо ли вы знали ее?

— Ну… Она работала секретарем моей матери. Жила у нас в доме и вовсе не считала себя служащей. Мне казалось, что мать слишком ей потакает.

— В чем именно?

— Ну… Она питалась за одним столом с нами. Если мы приглашали кого-нибудь на коктейль, она выходила к гостям, когда ей того хотелось. Если я просила что-нибудь сделать для меня, она могла выполнить мою просьбу, а могла и отказаться. Можно подумать, что она мне ровня… Она проработала у нас семь лет, и, наверное, у нее были друзья ее круга, но я никогда их не встречала.

— Может быть, ваш брат знает о ней больше?

— Возможно… — Она кивнула. — Пожалуй, наверняка. Он нарочно относился к ней как к равной, чтобы раздражать меня. Даже играл с ней в карты. В джин-румми, в библиотеке. Однажды он повел ее на матч бокса.

— Это заучит многообещающе… Не хочу вас шокировать, мисс Теддер, но вопрос должен быть задан. Возможно, что похищение было совершено мисс Атли и вашим братом? Мог ли ваш брат быть причастен к нему?

— Боже мой! — Губки у нее раздвинулись, глаза широко раскрылись. — Вполне вероятно. Об этом я могла бы догадаться сама.

— Будь у вас время, вы, бесспорно, догадались бы, но ваши эмоции мешали умственному процессу. Мы…

— Но если это Ноэль, тогда он должен знать, где деньги! Они у него!

— Не спешите, мисс Теддер. Это всего лишь предположение. Мы должны учесть все вероятные варианты. Насколько мне известно, брат вашей матери Ральф Парселл живет в вашем доме. Был ли он в хороших отношениях с мисс Атли?

Она не слушала. Вулф почти потерял ее, как только высказал подозрение в отношении Ноэля. Я бы не удивился, если бы она вскочила с места и помчалась выяснять отношения с братцем, если только представительнице ее круга было допустимо вскакивать с места. Вулф увидел, что должен повторить свой вопрос, что он и проделал.

— О, он в хороших отношениях со всеми, — отозвалась она, — или стремится к этому. Он оказывал услуги Дине, такой у него характер. И мне тоже. Он человек ничего, мне он нравится, в самом деле нравится, но он… как бы это сказать… он не на месте среди нас и понимает, что находится не в своей среде. Я уверена, что он не имеет никакого отношения к похищению, у него не хватит для этого характера.

— Но он был в достаточно хороших отношениях с мисс Атли. Можно предположить, что он знает имена ее знакомых, не принадлежащих к вашему кругу, и даже встречал кого-нибудь из них?

— Да. В этом не может быть сомнений. А с моим братом вам не нужно беседовать. Я сама поговорю с ним.

— Спасибо. Именно это я имел в виду, когда спросил, могу ли я рассчитывать на вашу помощь. Кажется, я назвал всех, кто… Хотя нет, имеется еще одна возможность. Я встречал в газете фамилию адвоката вашей матери — Хлад, кажется?

— Да, Эндрю Хлад.

— Вполне вероятно, что как адвокат он имел частые контакты с секретарем своего клиента. Часто ли мистер Хлад встречался с мисс Атли?

— Думаю, что да, но точно не знаю. Прежде он, конечно, встречался с ней чаще. Когда она работала у него. Ведь она была его секретаршей. Он уступил ее моей матери. Это было большим одолжением с его стороны, которое он сделал ради моего отца. Мой отец умер. Он был настоящий джентльмен. Я хотела бы вам кое-что сказать, сама не знаю почему, но только если вы обещаете никому этого не повторять. Обещаете?

— Да.

Она обернулась ко мне.

— А вы?

— Конечно.

Она вновь повернулась к Вулфу.

— Отец однажды сказал мне, что мой дедушка был самым настоящим бандитом.

Ну вот, оказывается, она была простой смертной!

Вулф кивнул.

— Значит, моя догадка оказалась правильной. Я вам весьма обязан, мисс Теддер. Очевидно, если бы я взялся за поручение, о котором вы меня просите, мне пришлось бы беседовать с мистером Парселлом и мистером Хладом. Я также должен быть осведомлен о вечере в библиотеке нашего дома в среду. Догадываюсь, что там подавались напитки. Кто их подавал?

Она вновь нахмурилась.

— Зачем? Зачем вам это знать?

— Любая беседа, в которой принимали участие мистер Парселл, мистер Хлад и ваш брат, может оказаться весьма полезной. Вы сказали, что мистер Парселл любит оказывать услуги. Не он ли разносил напитки?

— Нет. У нас тележка с напитками, каждый наливал — себе или тому, кто просил. Ну, вы знаете, как это бывает… Кажется, дядя Ральф налил коньяк мистеру Хладу. Моя мать после обеда предпочитает шампань-коблер и сама смешивает себе коктейль. Она налила мне шампанского, но я почти не пила.

— А что пил ваш брат?

— Шампанское. Он готов выпить хоть бочку.

— А мистер Вэйл?

— Я не заметила, но, наверное, виски с содовой, как обычно. Как бы вы ни были умны, это ничего не означает. Вы просто пытаетесь ошеломить меня. — Она взглянула на свои часы. — Хотите ли вы увидеть моего дядю первым? Он придет хоть сегодня вечером, если я попрошу.

— Только не сегодня. — Вулф склонил голову набок. — Я вовсе не пытаюсь ошеломить вас. Я должен отклонить вашу просьбу, мисс Теддер, я не могу назвать это предложением, так как вы ничего мне не предлагали. В отличие от вашего брата. Он был сегодня здесь, и мы договорились в отношении поиска этих денег. Моя доля будет равняться одной пятой части найденной суммы.

Она разинула рот.

— Вы лжете, — сказала она. — Просто набиваете себе цену. Одна пятая — это, конечно, нелепо. Вы уже получили больше чем достаточно, но если вы отыщете деньги, то я согласна заплатить вам еще десять тысяч. Если, конечно, вы отыщете всю сумму. После того, что я вам рассказала, вам придется взяться за это.

Вулф медленно поводил головой из стороны в сторону.

— Потрясающе, — произнес он. — Сколько вам лет?

— Я совершеннолетняя, если вы это имеете в виду. Мне двадцать один год.

— Потрясающе, что столь бестолковое существо смогло прожить так долго, не столкнувшись ни с какими несчастьями. Я силился сделать для вас ясным, что мы рассуждаем о гипотетическом случае, а вам и в голову это не приходило. Не знаю, как работает мозг, который никогда не напрягается. Не старайтесь запугать вашего брата. Я заставлю его соблюдать наш договор. Я не лгал, сказав, что он предвосхитил вас. Он был здесь, когда вы позвонили.

Наверное, ее отец Гарольд Ф. Теддер ответственен за то, как она реагировала на это. Естественно, что настоящий джентльмен должен был бы научить своих детей никогда не спорить с людьми ниже себя. Так как она не могла прогнать Вулфа из его кабинета и из его дома, ей оставалось только одно: встать и выйти. Она проделала это достойно, не торопясь, но и не медля. Я поспешил в прихожую и распахнул перед ней дверь. Она сказала: «Спасибо». Воспитание все же сказывалось, Я закрыл дверь, заложил засов на ночь, вернулся в контору и обратился к Вулфу:

— Отобрали у ребенка конфетку.

Он хрюкнул и оттолкнул назад кресло.

— Нестерпимый день. Я иду в постель. — Он поднялся.

— Что в отношении Сола, Фреда и Орри?

— Утро покажет.

И он вышел.

Глава 9

В субботу утром я прослушал по радио семичасовые последние известия в своей комнате и восьмичасовые — на кухне. Пришли Сол, Фред и Орри и поднялись в комнату Вулфа. Я слушал в конторе девятичасовые известия, когда они появились. Обычно прослушать известия два или три раза в течение суток вполне достаточно, но меня не каждый день интересует, не нашел ли какой-нибудь сыщик, полицейский или сотрудник ФБР полмиллиона долларов у какого-нибудь мистера Нэппа, незаконно владеющего этими деньгами.

Я прочел и утренние газеты. Окружная прокуратура осторожничала в отношении смерти Джимми Вэйла. Причиной смерти называла Бенджамина Франклина, хотя расследование еще продолжалось. Впрочем, в последнем я сомневался. Окружной прокурор должен был так заявить, чтобы оградить себя от неожиданностей, но вряд ли пятерым людям, которые последними видели Джимми Вэйла в живых, слишком уж докучали следователи.

Но не было никаких сомнений, что по делу о похищении расследование шло. Так как Джимми умер, не успев никому рассказать, как и где он был схвачен, где и кто содержал его в заточении, то не оставалось никаких следов. Сторожа загородного дома в Кэтоне допрашивал добрый десяток следователей, но он твердил одно: Вэйл уехал на своей машине «тандербирд» вскоре после восьми часов вечера в воскресенье, сказав, что едет в город, и вернулся на «тендербирде» в половине восьмого утра в среду, усталый, свирепый, грязный и голодный. Сторожу он ничего не говорил. Можно было только предположить, что похитители захватили «тандербирд» и держали машину там же, где содержался Джимми Вэйл. Машину тщательно исследовала целая армия экспертов, которые искали отпечатки пальцев и пытались выяснить, как далеко она побывала, кто находился в ней. Машина была подробно описана по радио и в газетах, показана по телевидению с просьбой ко всем, кто видел ее между воскресным вечером и утром в среду, немедленно сообщить в полицию, в окружную прокуратуру Вестчестера или ФБР.

Также был описан, но не показан по телевидению чемодан, в котором были деньги: коричневой кожи, размером двадцать восемь на шестнадцать на девять дюймов, старый, потертый, на трех ремнях — одним посередине и двум по краям. Миссис Вэйл брала его с собой в банк, где в него были сложены деньги.

Оставалась единственная надежда — найти кого-нибудь из тех, кто был в ресторане «Фоулер» или «Жирном теленке» в среду вечером и мог видеть одного из похитителей. Лицо человека, которому мисс Вэйл передала чемодан, было скрыто платком. Предполагалось, что миссис Вэйл никому не показывала записок, которые она вынимала из телефонной книги. Посетители обоих заведений запомнили миссис Вэйл, а кассир в ресторане «Фоулер» видел, как она листала телефонную книгу в будке, однако никто не заметил, чтобы кто-нибудь проявлял к ней особый интерес.

Погребальная служба по Джимми Вэйлу была назначена в субботу на одиннадцать часов утра в Дэнстэнской церкви.

Благодаря Ниро Вулфу и Арчи Гудвину (хотя никто не поблагодарил нас за это, кроме Лона Коэна), убийство Дины Атли получило широкую огласку в печати и в эфире. Сообщалось не только о том, что тело было обнаружено на месте или поблизости от того места, куда миссис Вэйл доставила выкуп, но кто-то проговорился, то ли в Уайт-Плейнс, то ли на Манхэттене, что она была соучастницей похищения. Итак, Кремер согласился с умозаключением, которое Вулф сделал на основании записок и сообщил об этом в Вестчестер, поэтому, когда Бен Дайкс явился к нам в одиннадцать тридцать, пришлось выдумывать ему объяснение.

Как уже сказано, я был в конторе, слушая девятичасовые известия по радио, когда Сол, Фред и Орри спустились из комнаты Вулфа. Новости о похищении и об убийстве уже были переданы, поэтому я выключил приемник и приветствовал всю троицу. Если нам понадобится детектив для сложного дела и вам бы предложили выбрать одного из тех, вы, наверное, остановили бы свой выбор на Фреде Даркине или Орри Кэтере и совершили бы ошибку. Фред был высок, широк в плечах и выглядел надежным и честным, каким он являлся в действительности, однако он был слегка медлителен для ситуаций, нуждающихся в мгновенных решениях. Орри был строен, красив и умен и быстро ориентировался в любых ситуациях, однако заключения его, случалось, бывали поверхностны. Сол был небольшого росточка, жилист, с узким длинным лицом и крупным носом. Всегда казалось, что ему пора побриться, он носил кепку вместо шляпы, и его штаны, как правило, были выглажены неделю тому назад. Но во всем Нью-Йорке не было ни одного агентства, которое отказалось бы взять его на работу, если бы он не предпочитал независимость. Десять долларов в час, которые он получал, были ничто по сравнению с тем, что ему удавалось достичь.

— Мне нужна фотография Ноэля Теддера, — сказал Орри.

— А мне Ральфа Парселла, — сказал Фред.

— Значит, выберете каждый по одному? — Я направился к сейфу и, присев на корточки, повернул ручку. — Самый лучший способ тратить впустую время и деньги. Что касается фотографий, то у меня только вырезки из газет.

— Я достану у Лона, — сказал Сол. — Мистер Вулф говорит, что он куплен вами.

— Конечно! — Я открыл сейф и достал коробку с деньгами. — Грузовик, доверху забитый фотографиями, ничто по сравнению с тем, чем он нам обязан. Значит, тебе достался Эндрю Хлад?

Он кивнул и добавил, что Вулф велел мне находиться в конторе и ждать телефонных сообщений. Так я и знал! В сложных случаях всегда приятно знать, что для нас работают три хороших человека, но мне-то придется сидеть у телефона и только в случае необходимости отправиться помогать им. Я выдал каждому из них по две сотни потрепанными пятерками, десятками и двадцатками, занес эти деньги в расходную книгу, и они ушли. Они явились в восемь, сейчас было уже девять тридцать, так что на нашем балансе было уже минут тридцать семь с полтиной.

Просмотрев утреннюю корреспонденцию, я занялся данными о произрастании и цветении орхидей. Я их перепечатывал на отдельных карточках, принесенных из оранжереи, делая записи вроде следующей: «27 банок удобрения без следов плесени через автоклав 18 фунтов 18, 4, 61», — я с тоской ожидал звонка либо от Ноэля, либо от Маргот, и даже от их родительницы. Но до одиннадцати, когда вниз спустился Вулф, никто и не позвонил. Теперь-то уж никто и не позвонит, потому что все они были на похоронах.

Совещание с Беном Дайксом, явившимся в 11.40, с опозданием на десять минут, вопреки моим ожиданиям, прошло совершенно гладко. Он даже не намекал на какие-либо беды, которые нас ждут, хоть и упомянул, что Хоберт рассматривает вопрос о том, нужно ли привлекать нас к суду. Единственное, что ему было нужно от нас, это информация. Он видел наше объявление в газетах, знал, что мы рассказали Кремеру и что я рассказал Мандельбауму, но этого ему было мало. Поэтому он крутился и юлил, пытаясь выведать у нас хоть что-нибудь. Он не говорил этого, но главным для него было то, что похититель получил полмиллиона долларов выкупа на территории его графства. Возможно, эти деньги все еще находились в графстве, спрятанные где-то; если он их отыщет, то, кроме радости, это принесет ему и прямую выгоду. Если попутно он узнает что-либо об убийстве Дины Атли, очень хорошо, но это уже второстепенное дело. Он пробыл у нас больше часа, пытаясь выискать хоть какую-нибудь наводящую нить в том, что говорили миссис Вэйл, Маргот или Джимми. Когда он уходил, я сказал, что территория графства Вестчестер принадлежит ему и он и его люди должны знать, как им следует действовать. Он буркнул ему «конечно». Проблема заключалась в том, чтобы его не обошли полиция штата и супермены ФБР.

В час дня по радио не передали ничего нового, не было новостей и у нас. Звонили Сол, Фред и Орри. Все втроем они отправились на похороны, которые облегчали их задачу. Ничего не поделаешь — куда бы объект ни пошел, вы должны следовать за ним. Однажды я болтался четыре часа по Пятой и Мэдисон-авеню, следя за парнем и прибегая ко всем известным мне уловкам и ухищрениям только ради того, чтобы в конце концов узнать, что он искал в магазинах пару серых подтяжек с желтой полоской.

Именно такой неудачный день был сегодня. Снова молоки на обед, на этот раз приправленные свининой и поджаренные в сметане с добавлением всяких трав. Каждую весну я поглощаю столько молоки, что молю бога придумать им другое употребление. Пусть ими давятся киты. Около трех часов дня, когда мы вернулись в контору, произошло некоторое развитие действия, если можно так назвать. Позвонил Орри Кэтер и доложил, что его и Фреда объекты находятся вместе. Он звонил из телефонной будки на углу Пятьдесят четвертой улицы и Лексингтон-авеню. Ноэль Теддер и Ральф Парселл только что вошли в аптеку напротив. Вот и все. Через десять секунд после того, как я повесил трубку, телефон вновь зазвонил. Ноэль Теддер. Просто мурашки по спине, если представить себе, что Фред и Орри с другой стороны улицы не спускают глаз с аптеки, а тот, за кем они следят, разговаривает со мной по телефону. Ноэль сказал, что уговорил дядюшку Парселла посетить Вулфа и что он будет у нас через двадцать минут. Я повернулся к шефу; он взглянул на часы и ответил категорическим нет.

— Сожалею, мистер Теддер, но мистер Вулф будет…

— Я так и знал! Моя сестричка!

— Ваша сестричка тут не при чем. Мистер Вулф отказал ей, договоренность с вами остается в силе. Но мистер Вулф занят с четырех до шести. Может ли мистер Парселл прийти в шесть?

— Сейчас узнаю. Не вешайте трубку. — Спустя полминуты. — Да, он будет у вас в шесть.

— Хорошо. — Я повесил трубку и снова повернулся к Вулфу. — Придет в шесть. Разве не занятно, если он наведет нас на горячий след, а из-за ваших орхидей мы потеряем два часа и за это время кто-нибудь сможет завладеть полумиллионом!

Вулф хмыкнул.

— Ты отлично знаешь, что если я буду допускать исключения в распорядке дня, то скоро от распорядка ничего не останется. Ты, конечно, был бы этому рад.

Я мог бы высказать по меньшей мере десяток доводов, но какая от них польза? Я повернулся к пишущей машинке и уткнулся в карточки. В три пятьдесят девять, когда Вулф отправился в оранжерею, я включил радио. Ничего нового. В пять часов тоже. Никаких новостей. Когда принесли «Газетт», в ней были помещены фотографии четырнадцати человек, бывших в ресторане «Фоулер» и «Жирный теленок» в среду вечером, что доказывало могущество прессы, если она захочет информировать своих читателей. Я все еще возился с картотекой, когда без пяти минут шесть раздался звонок. Я прошел в прихожую, сквозь глазок узрел Ральфа Парселла и растворил перед ним дверь.

— Кажется, я пришел немного раньше, — произнес он извиняющимся тоном и протянул руку. Я пожал ее. Какого черта, это будет не первый убийца, которому я пожимал руку.

Когда я взял у него шляпу, внизу остановился лифт, открылась дверца, и из лифта появился Вулф на три минуты раньше обычного. Он предпочитает встречать посетителей, восседая в своем кресле за письменным столом.

Парселл направился к нему.

— Я Ральф Парселл, мистер Вулф. — Он протянул руку. — Ваш искренний поклонник. Я брат миссис Вэйл.

Конечно, Вулфу пришлось пожать ему руку, и если уж он это делает, что случается крайне редко, то делает по-настоящему. Направляясь в контору, Парселл все время шевелил пальцами. Вулф предложил ему занять красное кожаное кресло, сам втиснулся в свое и заговорил:

— Надеюсь, мистер Теддер объяснил вам ситуацию?

Парселл глядел в мою сторону. Когда я отчитываюсь перед Вулфом, то должен включать в отчет все до мелочи, как я обычно и делаю. В четверг вечером, в доме доктора Волмера, я имел достаточно времени для этого, однако совершенно упустил из виду одну подробность в отношении Парселла. Конечно, я дал его портрет — круглолиц, как его сестра, пухл, лысоват и т.д., но упустил, что когда кто-нибудь начинав говорить, он всегда смотрел на другого человека. Теперь я узнал, что он все же зашел не так далеко, чтобы смотреть на А, когда обращался к Б. Он перевел взор на Вулфа и ответил:

— Да, Ноэль объяснил мне, но я не уверен… Это кажется несколько…

— Возможно, мне удастся все разъяснить вам. Что он вам рассказал?

— Он сказал, что вы взялись отыскать для него деньги, которые моя сестра уплатила похитителю. Он спросил, помню ли я, что моя сестра обещала отдать эти деньги ему, если он их найдет, и я, конечно, подтвердил. А потом у меня в голове все перепуталось. Будто вы хотели расспросить меня о чем-то, якобы считая, что я осведомлен в отношении Дины, Дины Атли, и еще мне показалось, что он сказал о том, что кто-то из нас отравил Джимми, но когда я переспросил, то он сказал, что вы мне все объясните.

Значит, Ноэль был честен, хотя бы с дядюшкой Ральфом.

Вулф кивнул.

— Это немного путанно. Лучше всего… Почему вы смотрите на мистера Гудвина, когда я разговариваю с вами?

Парселл отвел от меня взгляд, щеки его зарделись.

— Привычка… — вымолвил он, — очень дурная привычка.

— Бесспорно.

— Да, я знаю. Вы обратили внимание, что у меня глаза навыкате?

— Не так уж сильно.

— Благодарю вас, однако это не так. Когда я был мальчиком, все говорили, что я пялю глаза. Особенно одна персона. Она… — Он вдруг умолк, но тут же продолжал: — Это было очень давно, но с тех пор я отвожу глаза в сторону. Я делаю это тогда, когда кто-нибудь обращается ко мне. Но после того, как я разговорюсь, все приходит в норму. Вот и сейчас уже все в порядке.

— Тогда я продолжу. — Вулф утвердил локти на подлокотниках кресла и соединил кончики пальцев, выстроив подобие палатки. — Знаете ли вы, что мисс Атли замешана в похищении?

— Нет, сэр, не знаю. Я хочу сказать, что не только не знаю, но и не верю в это. Я слышал, что моя сестра говорила мистеру Гудвину и что он говорил ей, вот и все, что мне известно. А не верю я потому, что похищение человека очень опасно, и если похититель попадется, у него нет никаких шансов оправдаться, а это вовсе не похоже на Дину. Она не из тех, кто любил рисковать. Я знаю, как она играла в карты. Джим-румми. Она держалась за какую-нибудь карту, совершенно не нужную ей, только потому, что думала, будто этой картой я могу закончить роббер. Конечно, так делают все, не только когда знают, что эта карта действительно нужна противнику, она же это делала при одной мысли, что карта может пригодиться. Вы меня понимаете?

Вулф, конечно, не понимал, потому что никогда в жизни не брал в руки карт, но утвердительно кивнул.

— А вы любите рисковать?

— О да, я прирожденный игрок, это у меня в крови. Трижды моя сестра втягивала меня в рискованные предприятия, трижды, нет даже четыре раза, и ни одно из них не принесло успеха. Я готов биться на пари по любому поводу. Когда у меня есть на что, конечно.

— Что ж, наша жизнь нуждается в приправе, — допустил Вулф. — Но в отношении мисс Атли вы ошибаетесь. Она замешана в похищении. Расскажи я вам, как это доказано, вы, возможно, продолжали бы относиться скептически к моему утверждению. Но если вы пошли навстречу мистеру Теддеру, то теперь, явившись сюда, может быть, пойдете навстречу и мне? Если мисс Атли замешана в похищении, то, по крайней мере, один из похитителей был ей знаком, поэтому я хотел бы получить от вас информацию о круге ее знакомства. Надеюсь, вы знаете ее друзей и приятелей, хотя бы некоторых?

Парселл заерзал в кресле.

— Смешно, право… Друзья Дины… Конечно, у нее наверняка были друзья, но я, право, никого не знаю. Она часто уходила по вечерам в кино, в театр и так далее, но я не знаю с кем. Это забавно. Я думал, что довольно хорошо знаю ее…

Зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал знакомый голос:

— Арчи. Это Фред. Говорю из автомата на углу. Можно мне отлучиться? Перекушу чего-нибудь и тут же вернусь. Или не оставлять его до самого дома? Как долго он у вас пробудет?

— Подожди. — Я обернулся к Вулфу. — Фред. Его объект вошел в полуразрушенную лачугу, которая может являться притоном греха. Просит инструкций. Вломиться ли ему туда?

Вулф зло взглянул на меня.

— Ом может быть свободным до утра, — сказал он и обернулся к Парселлу. —Простите, так что вы говорили?

Но дядюшка Ральф ждал, пока я не положил трубку и не повернулся к ним. Это свидетельствовало о хорошем воспитании, пусть он и не принадлежит к высшему свету.

— Относительно знакомств Дины, — произнес он. — Она встречалась со многими людьми в доме, с гостями, приглашенными к обеду, а иногда на вечер, но это вряд ли вам интересно. Вам нужны другие знакомства, которые она могла использовать для такого опасного дела, как похищение человека.

— Или кто-нибудь, кто мог использовать ее.

— Нет, сэр, — покачал головой Парселл. — Не думаю, чтобы Дина рискнула пойти на такое преступление, но если бы уж и пошла, то была бы только главной. Она была бы боссом. — Он поднял руку. — Я сказал, что являюсь вашим почитателем, мистер Вулф, и это действительно так. Искренним почитателем. Я знаю, вы никогда не допускаете ошибок, и если вы убеждены в том, что Дина замешана в этом деле, то у вас должны быть веские основания. Мне казалось, что я довольно хорошо знаю ее, и, естественно, что меня терзает любопытство, но, конечно, если не хотите рассказать…

— Почему же, я уже кое-кому сообщил об этом. — Вулф внимательно оглядел собеседника. — Я сообщил об этом полиции, и, возможно, что скоро это станет достоянием гласности, поэтому я вполне могу удовлетворить ваше любопытство. Записки, одну из которых ваша сестра получила по почте, и две другие, которые она обнаружила в телефонных книгах, напечатала мисс Атли. Это неоспоримо.

Никакой заметной реакции. Можно было подумать, что мистер Парселл ничего не слышал. Он только моргал, глядя мимо Вулфа, затем произнес:

— Благодарю вас за то, что вы мне это сказали. Это доказывает, что я не такой уж простофиля, как некоторые думают. Я подозревал нечто в этом роде, когда меня спросили, не знаю ли я, кто забрал пишущую машинку из кабинета моей сестры.

— Вас спрашивала об этом полиция?

— Да. Я не сказал им, потому что я… В общем не сказал, но вам скажу. Я видел, как Дина забрала машинку. Во вторник вечером. Я видел, как она ее вынесла, по-видимому, в свою машину, которая стояла у дома.

— В какое время?

— Не обратил внимания, но до девяти часов. Приблизительно через час после того, как моя сестра уехала с чемоданом.

— Откуда вы знаете, что с чемоданом?

— Я сам помогал ей вынести чемодан и положил в багажник. Я встретил ее на лестнице и предложил поднести чемодан. Она не сказала, куда едет, и я не спрашивал. Я подумал, что тут что-то не так, но не знал, что именно. Я подумал, что она едет к Джимми. Он уехал в воскресенье, и сестра не говорила, где он. — Парселл покачал головой. — Значит, Дина напечатала записки и поэтому увезла машинку… Я должен поблагодарить вас за то, что вы сказали мне об этом. Стало быть, вы правы, а я-то думал, что хорошо ее знаю. Ведь еще неделю назад я играл с ней в карты… В четверг, нет, в пятницу, и уже тогда она все спланировала. Трудно поверить… Но теперь я понимаю, почему вас интересуют ее друзья. Если бы знал, я бы непременно рассказал вам. Можно ли сказать сестре, что это Дина печатала записки?

— Ваша сестра, возможно, уже знает об этом от полиции. Вы не многим помогли мне, мистер Парселл, но вы были откровенны, я ценю это. Мистер Теддер должен поблагодарить вас, и я уверен, что он это сделает. Не смею вас больше задерживать.

— Но вы хотели мне рассказать о том, что кто-то отравил виски Джимми.

— Да. Это случилось в среду вечером в библиотеке. Вы тоже там были.

— Да.

— Вы поднесли коньяк мистеру Хладу.

— Да, кажется. Но как… Ах, это вам рассказал Ноэль!

— Нет, его сестра. Я хотел выяснить у нее, кто мог подсыпать снотворное в виски мистера Вэйла, но отказался от этого намерения. Подобные расспросы практически всегда бывают тщетными; память может ошибиться, а интересы людей слишком переплетены. Суть весьма проста: мистер Вэйл был усыплен. Когда он спал, его подтащили к статуе, поэтому кто-то должен был подсыпать снотворное в его напиток. Вот вам и объяснение.

Парселл, не мигая, уставился на Вулфа.

— Подтащили? — переспросил он. — Вы сказали — подтащили?

— Да.

— Но его никто не подтаскивал! Он сам…

— Он был в коматозном состоянии. Кто-то притащил его к статуе и столкнул статую на него. Не буду распространяться о подробностях. Я рассказал об этом только потому, что должен был разъяснить вам слова мистера Теддера относительно напитка мистера Вэйла.

— Но вы говорили, что Джимми убили?

— Да.

— А полиция этого не говорит!

— Нет?

— Но вы же не сказали об этом Ноэлю!

— Нет, сказал.

— Вы сказали Ноэлю, что Джимми был убит?

— Да.

— Вы этого не знаете. Не можете знать.

— Глагол «знать» имеет много значений. Я пришел к заключению, что мистер Вэйл был убит.

— Тогда, значит, вы… вам вовсе незачем было расспрашивать меня про Дину Атли. Вы воспользовались мной… — Щеки у него покраснели. — Вы одурачили меня. — Он поднялся с кресла. — Ноэль должен был меня предупредить. Это нечестно. Вы тоже должны были сказать мне. Кажется, я, действительно, дурак. — Он повернулся и направился к двери.

Я оставался на месте. Бывают случаи, когда лучше позволить уходящему посетителю самому взять свою шляпу и отпереть дверь. Когда я услышал, что дверь захлопнулась, я вышел в прихожую проверить, что он захлопнул ее после того, как пересек порог, и вернулся к своему рабочему столу. Вулф выпрямился в кресле и корчил рожи.

— Если он не дурак, — сказал я, — то можете вычеркнуть и его.

Он скорчил еще одну рожу.

Глава 10

Я никогда не понимал отношения Вулфа к еде и, возможно, никогда не пойму. Конечно, это его сугубо личное дело. Если Фриц приносит блюдо жареных голубей и один из них чуть-чуть жирнее других или лучше подрумянился, Вулф берет его себе. Если запас дикого тимьяного меда из Греции истощается, мне дается понять, что для оладий вполне годится обыкновенный отечественный мед. И так далее. Но если я задерживаюсь по делам в городе и не поспеваю к обеду или ужину, его это всерьез беспокоит. Видите ли, я могу испортить аппетит каким-нибудь сандвичем, съеденным на скорую руку в закусочной, или, что еще хуже, загубить себе желудок. Если он сочтет посетителя голодным, даже если это кто-нибудь из тех, кого он собирается разнести вдребезги, он велит Фрицу принести поднос, и отнюдь не с остатками от обеда. Перерыв в принятии пищи для него исключен начисто. Раз уж он уселся в свое кресло, то встанет из-за стола, только съев последний кусочек сыра или покончив с десертом. Это его личное дело, но он пытался во что бы то ни стало распространить это правило и на меня и добился бы своего, если бы я поддался. Меня интересует только один вопрос: он не любил обращаться ко мне во время еды, потому что при этом отрывается от еды сам, или не хочет отрывать от еды меня?..

Телефонный звонок раздался как раз, когда я приступил ко второму куску филе. К телефону подошел Фриц и, вернувшись, сказал, что миссис Вэйл просит мистера Вулфа. Я отодвинул стул, чтобы пойти к телефону, и Вулф принялся ворчать. Он, правда, не сказал, чтобы я оставался на месте, потому что знал, что я все равно пойду.

Когда я объявил нашей бывшей клиентке, что Вулф обедает и может позвонить ей через полчаса, она ответила, что хочет повидать его. Немедленно. Я сказал «хорошо», если она выедет через десять минут, то сможет встретиться с ним, на что она ответила отказом: приехать она не может, она измучена, и, судя по ее голосу, так оно и было в действительности.

— Это осложняет дело, — сказал я. — Если вы не можете изложить по телефону, что вам нужно, то я могу приехать поговорить с вами и передать все, что вы пожелаете, Вулфу. Иначе придется свидание отложить.

— Откладывать нельзя. Неужели он никогда не выходит из дому?

— Только не по делам.

— Вы можете приехать немедленно?

Я взглянул на часы.

— Могу быть у вас в девять. Устраивает?

Она ответила, что устраивает, я вернулся в столовую и попросил Фрица подать мне кофе со сладким пирогом. Когда Вулф прикончил свой пирог и отложил вилку, я сказал, что по просьбе миссис Вэйл еду к ней, и спросил, какие будут указания.

Он хмыкнул.

— Действуй по обстановке, на основании собственного опыта. Ты знаешь положение дел. Мы ничем ей не обязаны.

Я отправился в путь. Выйдя на крыльцо и поглядев, что за погода на улице, я решил, что останусь в живых и без пальто. На Восьмой авеню я взял такси и по дороге принялся размышлять. Утверждение Вулфа, что я знаю положение дел, было не совсем точно; я знал их со своей точки зрения, не с его. Возможно, что он уже пришел к какому-нибудь логическому выводу, например, что Ноэль Теддер похититель, убийца и лжец. Или не он, а его сестра Маргот или же дядюшка Ральф. Это было бы не первый и не в двадцатый раз, что Вулф не делился со мной своими умозаключениями.

По-видимому, Ноэль ждал меня в холле, потому что не успел я отнять руку от кнопки звонка, как он открыл дверь. Он был в темном костюме, белой рубашке и сером галстуке: видимо, оделся так для похорон. Он закрыл дверь, обернулся ко мне и произнес:

— Какого черта Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми был убит?

— На это может быть три ответа, — отозвался я. — Мой заключается в том, что, поскольку вы сказали вашему дядюшке, что кто-то подсыпал Джимми снотворное, то мистер Вулф был вынужден объяснить это. А почему вам нужно было рассказывать об этом дядюшке?

— Сорвалось с языка. Но раз уж Вулф считает себя таким умным, черт возьми, почему он разболтал? Неужели он не мог увильнуть от ответа?

— Конечно, мог. Но иногда я понимаю, почему он делает то или иное, иногда узнаю об этом часом позже, иногда неделю спустя, а бывает, что и никогда. А что, разве мистер Парселл рассказал об этом вашей матери?

— Конечно! Заварилась такая каша…

— Ничего. Я умею подобные каши расхлебывать. Где миссис Вэйл?

— Что вы собираетесь ей сказать?

— Узнаю, когда услышу самого себя. Я играю на слух. Я обещал прийти в девять, сейчас уже пять минут десятого.

Он хотел сказать еще что-то, но решил приберечь это для себя и повел меня в глубь дома. Я поглядывал по сторонам, надеясь еще раз увидеть библиотеку и посмотреть, лежала ли все еще статуя Бенджамина Франклина на полу, но в лифте Ноэль нажал кнопку третьего этажа. Когда лифт остановился, я последовал за своим провожатым в комнату, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы сказать, что она вполне подошла бы моей жене, если бы я когда-нибудь женился. Комната была большая и мягкая — мягкое освещение, мягкая мебель, мягкие серо-розовые шторы, мягкие ковры. Я прошел следом за Ноэлем к большой постели, в которой лежала миссис Вэйл, укрытая мягкой розовой накидкой с мягкими подушками под головой.

— Можешь идти, Ноэль, — сказала она.

Она выглядела ужасно. Конечно, все женщины выглядят иначе без косметики, но даже с учетом этого она выглядела ужасно. Лицо бледное, отекшее, щеки обвисли, вокруг глаз черные круги. Когда Ноэль вышел, закрыв за собой дверь, она предложила мне сесть, и я подвинул себе стул.

— Не знаю, какая может быть польза от вашего прихода, — заговорила она. — Но я хочу понять, чего добивается Ниро Вулф этим… этим надругательством. Объясните, что заставило его сказать моему сыну и брату, что мой муж был убит?

Я покачал головой.

— Не знаю, что именно он имел в виду. Надеюсь, вы знаете, зачем ваш сын приходил к нему вчера вечером?

— Да. Чтобы просить помочь найти проклятые деньги. Когда Ноэль спросил, может ли он взять деньги себе, если он их найдет, я ответила утвердительно. Деньги не имели для меня никакого значения; главное, что мой муж вернулся. Но он умер, и теперь вообще ничто не имеет значения. Но он не был убит.

— Ваш сын снова спрашивал вас об этом вчера, и вы вновь ответили «да». Не так ли?

— Кажется, так. Теперь уж ничто не имеет значения, тем более деньги… Нет, я не права, кое-что все же имеет значение. Если вы не объясните мне, почему Ниро Вулф считает, что мой муж был убит, тогда он сам расскажет мне об этом. И если ради этого мне придется пойти к нему, я пойду, вопреки всем запретам врачей!

Я представил, как она, поддерживаемая мной, войдет в нашу контору, а Вулф при первом взгляде на нее встанет и выйдет вон. Он проделывал это не однажды.

— Объяснить, почему мистер Вулф так утверждает, я не могу, — сказал я, — однако могу сказать, каким путем он пришел к такому заключению. Ваш муж спал на кушетке, когда все ушли из библиотеки, оставив зажженный свет. Верно?

— Да.

— Позднее, когда он проснулся и понял, где находится, то встал, направился к двери, потерял равновесие, пытался удержаться за статую и повалил ее на себя. Верно?

— Да.

— Вот это мистер Вулф и не принимает. Он не верит, что человек, проснувшийся настолько, чтобы идти самому, не сумел бы отклониться от падающей статуи. Мистер Вулф считает, что он не мог проснуться, когда кто-то стянул его с тахты и подтащил к статуе; если он не проснулся, следовательно, находился в бессознательном состоянии. Судебно-медицинская экспертиза не обнаружила следов удара, от которого он мог потерять сознание, значит, он должен был быть чем-то одурманен. В библиотеке вы все выпивали, он пил виски с содовой, следовательно, возможность отравления имелась. Так мистер Вулф пришел к выводу, что мистер Вэйл был убит.

Ее взор из мягких подушек был направлен прямо на меня.

— Но это совершеннейшая нелепица!

Я кивнул.

— Конечно, с вашей точки зрения. Если мистер Вулф прав, значит, ваша дочь, или ваш сын, или ваш брат, или ваш адвокат, или вы сами убили мистера Вэйла. Я считаю, что Вулф прав, но я у него служу. Допускаю, что это не вы, но тогда вы стоите перед тяжким выбором. Естественно, вы хотите, чтобы убийца вашего мужа получил сполна все, что ему положено по закону, но вы не хотели бы, чтобы ваша дочь, ваш сын или брат были обвинены в убийстве, возможно, не хотели бы, чтобы в этом был обвинен и ваш адвокат. Согласен, это тяжко, и поэтому не удивляюсь, что вы находите все это нелепым. Я и не пытался убедить вас в чем-либо; я только объяснил, почему мистер Вулф считает, что ваш муж убит. О чем еще хотели бы вы его спросить, будь он здесь?

— Я бы сказала ему, что он дурак. Последний дурак.

— Передам. Что еще?

— Я бы повторила ему то, что я сказала своему сыну, то есть я забираю обратно свое обещание относительно денег. Если даже он их найдет, он их не получит. Я не предполагала, что он обратится к Ниро Вулфу.

— Вы же обратились к Ниро Вулфу?

— Это другое дело. Я бы обратилась к самому дьяволу, лишь бы он вернул мне мужа.

— Я передам и это, — оказал я, — но уже сейчас могу сказать, какова будет реакция. Вулф упрям и тщеславен, и не только любит деньги, но и нуждается в них. Ваш сын явился к нему и сделал предложение, которое Вулф принял, и он не отступится из-за того только, что вы передумали. Если он найдет эти деньги, то возьмет свою долю. Я лично считаю, что найти их — один шанс из миллиона, но он не прекратит попыток. Напротив. Он очень обидчив. Позиция, которую вы занимаете, заставит его удвоить усилия. Он может сделать все, что угодно, даже написать в газету и объяснить, почему он пришел к заключению, что Джимми Вэйл был убит. Это очень похоже на него. Если хотите доброго совета, то я предлагаю вам позвать сюда вашего сына и сказать ему, что вы не берете своих слов обратно. Я сообщу об этом мистеру Вулфу, и пусть он решает, тратить ли ему свое время и деньги на это бесперспективное занятие.

Не сработало. Она стиснула зубы и, когда я закончил, выпалила:

— Он ничего не получит. Даже если найдет деньги. Они принадлежат мне.

— Что ж, предоставим юристам решать это. Вулф будет утверждать, что его договоренность с вашим сыном основывалась на ваших словах, сказанных при свидетелях. Это дело станет своего рода кормушкой для адвокатов. Они затянут его на годы.

— Можете идти, — сказала она.

— Конечно, — я поднялся, — но вы должны понять…

— Убирайтесь!

Я понимаю намеки с полуслова. Я вышел, прикрыл за собой дверь и направился к лифту. Внизу ко мне подошел Ноэль.

— Что она сказала? — пропищал он.

— То и се. — Я заметил, что кто-то наблюдает за нами из-за лестницы. — Она слегка возбуждена. Может быть, немного пройдемся? Если поблизости есть бар, я готов угостить вас стаканчиком, но только не шампанским.

Он вытянул шею в сторону лестницы, затем обернулся ко мне.

— Что ж, идея хорошая, — и с этими словами открыл дверь. Я вышел, он догнал меня на тротуаре. Я предложил заведение Барни, на углу Семьдесят восьмой улицы и Мэдисон-авеню, и мы повернули в ту сторону.

Отдельная кабина в баре не самое идеальное место для беседы. Конечно, из нее можно увидеть, сидит ли какой-нибудь любопытный субъект в кабине напротив, но как узнать, не подслушивает ли кто-нибудь сбоку? Однако Ноэль и я отправились к Барни. Когда мы вошли, из дальней кабины вышли двое мужчин, и мы тут же завладели ею. Появился белый фартук, убрал посуду, вытер стол и принял заказ.

— Значит, все лопнуло, — изрек Ноэль. — Вы не сумели убедить ее.

По дороге я успел рассказать ему, как обстоят дела.

— Ни на йоту. — Я был полон раскаяния, даже уныния. — Знаете, почему я захотел угостить вас стаканчиком? Потому что мне самому захотелось выпить. Беседа с вашей матерью напомнила мне о далеких годах моего детства в Огайо. И о моей матери. Сколько вам лет?

— Двадцать три.

— А мне было семнадцать, я только что закончил школу. Но, конечно, мое положение отличалось от вашего. Мне было куда легче, чем вам. Моя мать не так богата, как ваша. Я не мог выпросить у нее сто или двести долларов, или даже…

— У меня то же самое. Это не так просто…

— Может быть, но факт остается фактом — у нее есть деньги, и вам нужно найти только правильный подход… С моей матерью это исключалось. Она была прирожденным тираном, вот и весь разговор. Не было ни одного вопроса, даже самого незначительного, который я мог бы решать самостоятельно. Когда я разговаривал с вашей матерью, я не мог отделаться от мысли, что, к сожалению, вы не можете сделать того, что сделал я.

На столе появился наш заказ, и мы сняли пробу. Ноэль опорожнил свой стакан одним глотком.

— Что же вы сделали? — спросил он.

— Послал ее к черту. В один прекрасный июньский день, сразу после окончания школы, я сказал, чтобы она убиралась ко всем чертям. Очень жаль, что вы не можете совершить нечто подобное. Да и ситуация несколько иная. Вам это не требуется. После смерти Джимми Вэйла вы стали главой семьи. Нужно только дать всем понять, что вы твердо стоите на ногах. Не просто заявить ей: «Мама, у меня есть две собственные ноги», — нет, не так общо, это ни к чему не приведет. Это нужно проделать по какому-нибудь определенному поводу, и лучше теперешнего вы не найдете. Вы можете сказать ей: «Мама, ты говорила, что если я найду деньги, то возьму их себе, на этом основании я договорился с Ниро Вулфом, и он не позволит мне отказаться от моих слов, так же как и я не позволю тебе отказаться от твоих».

— А она скажет, что это ее деньги!

— Но ведь это не так! Она же заявила при свидетелях, что они ваши, если вы их найдете. Следовательно, это подарок, вам не придется выплачивать из них ни единого цента налогов. Допускаю, что шансов найти эти деньги довольно мало, но если они будут найдены, то после того, как вы уплатите Ниро Вулфу его долю, у вас останется четыреста тысяч долларов чистоганом. Но даже если деньги не будут найдены, вы все равно дадите вашей матери понять, что стоите на собственных ногах. Есть еще один момент, но о нем я пока умолчу.

— Почему? Какой еще момент?

Я потянул виски с содовой.

— Он будет иметь значение только в том случае, если мистер Вулф найдет деньги. Тогда одна пятая часть будет принадлежать ему, и не думайте, что может быть иначе. Если ваша мать попытается воспрепятствовать этому, он поднимет такую бучу, что и вам не поздоровится. Дело может дойти до суда, и вы будете свидетелем. В его пользу.

— До суда дело не дойдет. Не деньги тревожат мать, а Джимми. Вернее, то, что Вулф утверждает, будто Джимми был убит. Какого черта он сказал об этом дядюшке Ральфу!

— Он сказал и вам тоже.

— У меня хватило разума никому не повторять этого. — Он поставил пустой стакан. — Послушайте, Гудвин, мне безразлично, кто из присутствовавших в библиотеке убил Джимми. Конечно, это не моя мать, но даже если и так, мне все одно нипочем. Я уже взрослый, имею право участвовать в выборах, но, клянусь богом, со мной обращаются так, словно я еще писаю в постель. Высказали, что я не смогу поступить, как вы, но будь у меня эти четыреста тысяч долларов, я бы так поступил. Я бы сказал матери, чтобы она убиралась ко всем чертям. Я не так глуп, как вам кажусь. В среду вечером я знал, что я делаю. Я понимал, что мать так обрадована возвращением своего обожаемого Джимми, что не станет задумываться, и поэтому спросил ее о деньгах в присутствии свидетелей. Я думал обратиться на следующее утро к Ниро Вулфу, но утром Джимми уже не было в живых, и это все изменило. Теперь Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми был убит, не знаю, откуда он это взял, а тот передал матери, а вы говорите, чтобы я показал ей, что могу стоять на собственных ногах. Чушь. У меня и одной ноги нет!

Я сделал знак белому фартуку повторить заказ.

— Давайте попробуем кое-что предпринять — сказал я, доставая из кармана блокнот и ручку. Сверху я написал сегодняшнюю дату, а ниже продолжал:

«Мистеру Ниро Вулфу. Настоящим подтверждаю устное соглашение, к которому мы пришли вчера. Моя мать, миссис Элтея Вэйл, сказала мне в среду 26 апреля, и повторила в пятницу 28 апреля, что если я найду пятьсот тысяч долларов, которые она во вторник 25 апреле передала похитителю ее мужа, мистера Джимми Вэйла, в качестве выкупа, то я могу взять эти деньги себе. Я обратился к вам за содействием и обещал, в случае, если вы поможете мне полностью или частично отыскать эти деньги, отдать вам одну пятую часть от найденной суммы в качестве уплаты за вашу работу. Настоящим подтверждаю наше соглашение».

Появились наполненные стаканы, я пригубил свой, перечитывая письмо. Вырвав листок из блокнота, я протянул его Ноэлю и, пока он читал, наблюдал за его лицом. Он сдержал паузу, затем взглянул на меня.

— Ну и что?

— А то, что вряд ли вы подпишете эту бумажку. У вас не хватит мужества, вы слишком долго пребывали в состоянии помыкаемого, но если вы подпишете, то вам придется говорить вашей матери, что вы собираетесь сделать то-то и то-то. Вы сможете сказать ей, что вы уже кое-что сделали — встретились со мной, обсудили положение и письменно подтвердили соглашение с мистером Вулфом. Она не посмеет отправить вас в постель без ужина хотя бы потому, что вы уже поужинали. Конечно, с юридической точки зрения эта бумажка ровно ничего не значит, так как вы все равно уже связаны устной договоренностью. У мистера Вулфа есть тому свидетель. Я.

Он вновь принялся перечитывать написанное мной, на полпути остановился и снял очки.

— Дайте ручку.

Я протянул ему ручку, он подписал, толкнул бумагу ко мне, поднял стакан до уровня глаз, воскликнул: «Да здравствует свобода!» — и с этими словами осушил его. Кусочки льда упали на стол, он подхватил их и швырнул в бармена, промахнувшись на ярд. Прыснув со смеха, он спросил: «А что сделала ваша мать, когда вы послали ее к черту?»

Я добился того, чего хотел, и меня устроило бы, чтобы нас выгнали отсюда, но, по-видимому, Ноэль был тут частым посетителем, бармен стерпел. Он только изредка поглядывал в нашу сторону — не грозит ли ему новый залп. Ноэлем овладело разговорчивое настроение, и он принялся расспрашивать меня. Смысл его вопросов был прост: так как я сделал из него героя, то он хотел узнать, кто сделал героя из меня… Я решил потерять полчаса и угостить его еще стаканчиком, но опасался, что он хочет возвратиться домой попозже, чтобы не пришлось заходить к матери пожелать ей доброй ночи. Поэтому я принялся поглядывать на свои часы и тревожиться, будто опаздываю на свидание. В десять часов я заплатил по счету и ушел.

В десять часов двадцать шесть минут я поднялся на крыльцо нашего старого особняка и нажал кнопку звонка. Дверь мне открыл Фриц и тут же ткнул большим пальцем в сторону конторы, давая понять, что у нас посетитель. Я спросил — кто, он шепотом ответил: «Федеральное бюро расследования». Приказав: «Немедленно уничтожь следы пальцев и сожги все бумаги», — я направился в контору.

Можете мне поверить, даже без предупреждения Фрица я бы с первого взгляда понял, кто это. Самое характерное для этих людей — глаза и челюсть. Сотрудники ФБР тратят столько усилий на то, чтобы делать вид, будто смотрят не туда, куда хотят, а куда-то в сторону, что глаза у них постоянно бегают, боясь признаться, что смотрят на тебя. С челюстью и того хуже. Как ни одна челюсть в мире, она существует у них для того, чтобы дать понять, будто принадлежит человеку неустрашимому, хладнокровному, дальновидному, смышленому и крепкому, как гвоздь, а также скромному, терпеливому, воспитанному.

— Мистер Гудвин — мистер Дрэпер, — представил нас Вулф.

Мистер Дрэпер встал, подождал, пока я протянул ему руку, и пожал ее. Скромно и сдержанно. Его левая рука полезла в карман, и хотя я попросил его не беспокоиться, он все же достал удостоверение. Сотрудники ФБР делают это автоматически. Не желая его обидеть, я взглянул на удостоверение.

— Мистер Дрэпер находится у нас уже больше часа, — сказал Вулф, акцентируя на слове «больше». — У него имеется копия нашего газетного объявления и его интересуют отдельные детали. Он расспросил меня обо всем, но все же решил дождаться твоего прихода.

Я прошел к своему столу и сел. Дрэпер достал записную книжку.

— Если вы ничего не имеете против, мистер Гудвин, несколько маленьких вопросов, — начал он.

— Я предпочитаю большие, — отозвался я, — но давайте, выпаливайте.

— Для протокола, — предупредил он, — вы, конечно, понимаете, вы ведь опытный следователь. Мистер Вулф сказал, что во вторник вечером вы ушли из дома приблизительно в половине седьмого, но он не знает, когда вы вернулись. Когда?

Я позволил себе усмехнуться, вежливо, скромно и сдержанно.

— Чрезвычайно благодарен вам за комплимент, мистер Дрэпер, — сказал я. — По-видимому, вы полагаете, что во вторник вечером я следил за миссис Вэйл и даже мог добраться до Старой Рудничной дороги, не будучи замеченным похитителями. Как вы знаете, подобная ловкость встречается только в книгах, и я благодарю вас за комплимент.

— Пожалуйста. Когда вы вернулись?

Самым подробнейшим образом я описал все, что делал, начиная с шести тридцати: места, имена, время. Я говорил медленно, чтобы он успевал записывать. Когда я кончил, он закрыл блокнот, но тут же вновь открыл.

— Вы управляете автомашиной, не так ли?

— Мистер Вулф владеет ею, а я управляю. Седан марки «герон», шестьдесят первого года.

— В каком гараже стоит машина?

— У Кэррана. Десятая авеню, между Тридцать пятой и Тридцать шестой улицами.

— Пользовались ли вы машиной во вторник вечером?

— Нет, если не ошибаюсь, я говорил вам про такси.

— Да, да. Вы понимаете, мистер Гудвин, это для протокола. — Он спрятал блокнот в карман, встал и взял с полки шляпу. — Благодарю вас за помощь, мистер Вулф. Думаю, что мы не будем вас больше тревожить. — Он повернулся и направился к двери. Я не поднялся с места. Сотрудники ФБР двигаются очень быстро, и мне пришлось бы вскочить и бежать, чтобы успеть растворить перед ним дверь. Когда я услышал, что дверь захлопнулась, я вышел в прихожую, проверил, что он действительно ушел, вернулся в контору, вынул из кармана подписанную Ноэлем бумагу и протянул ее Вулфу.

Он прочел и положил ее на стол.

— Это было вызвано необходимостью?

— Я счел за лучшее заполучить такое письмо. Хотите выслушать мой отчет?

— Да.

Я сел и подробно рассказал обо всем, кроме последнего получаса, проведенного с Ноэлем, так как это не имело значения. Когда я закончил, он поднял бумагу, перечел ее, кивнул, сказал: «Удовлетворительно», — и положил бумагу обратно на стол.

— В прошлом году, когда твоя мать приезжала на неделю в Нью-Йорк и дважды обедала у нас и ты возил ее показывать город, я не заметил никаких следов неприязни между вами, как ты расписал это мистеру Теддеру.

— Я тоже. Между прочим, в письме, которое я получил на прошлой неделе, она снова вспоминает про крокеты из каштанов.

— Ты сказал об этом Фрицу?

— Конечно. Будут ли какие-нибудь распоряжения на утро?

— Нет.

— Сол, Фред и Орри еще работают?

— Да. — Он взглянул на меня. — Арчи, относительно твоего ответа мистеру Дрэперу. Мог ли у него быть иной повод задать свой вопрос, кроме обычной подозрительности?

— Конечно. Они могли обнаружить следы колес вашей машины на Старой Рудничной дороге. Я ездил туда. В среду.

— Не финти. У тебя есть друзья, которые готовы солгать ради тебя, некоторых из них ты назвал, отвечая мистеру Дрэперу. Особенного одного. Насколько твои ответы соответствовали действительности?

— Целиком и полностью. — Я поднялся с места. — Я иду спать. У меня уши горят. Сперва мне докучало ФБР, теперь вы. Лучше бы я и в самом деле проследил за ней и мистером Нэппом с чемоданом, тогда бы мы знали, где зарыто сокровище.

Глава 11

Всегда может случиться, что друзья, которые приглашают меня провести уикэнд у них за городом, могу остаться без гостя. Непредвиденные обстоятельства, бывает, задерживают меня, и тогда моим хозяевам не придется тратить на меня время и беспокоиться, куда меня положить и как развлекать. Такой неудачливой оказалась супружеская чета, пригласившая меня к себе в Истхэмптон в последнюю пятницу апреля. Я уже рассказал, что произошло в пятницу и субботу, а в воскресенье я должен был сидеть дома на случай, если Сол, Фред или Орри призовут меня на помощь.

Распорядок дня Вулфа в воскресенье отличается от будней. Теодор Хорстман, наша цветочная нянька, уезжает навестить свою замужнюю сестру в Джерси, поэтому обычных двухчасовых сессий в оранжерее не бывает. Один или два раза Вулф подымается наверх, посмотреть, все ли там в порядке, и проделать, что требуется обстоятельствами или погодой, но строгого расписания в воскресенье не существует. Обычно он спускается в контору к десяти тридцати (по крайней мере, в те воскресные дни, которые я бываю дома), чтобы проштудировать обзор событий за неделю в «Таймсе».

В то воскресенье с девяти утра я ждал, что позвонит Ноэль Теддер и сообщит, что он уже обнародовал свою декларацию независимости, но до десяти, когда я включил радио, чтобы прослушать последние известия, звонка от кого еще не было. Не звонила и наша троица, но вскоре мне довелось узнать, где Сол Пензер. Только я выключил радио, как раздался звонок, сквозь глазок я увидел Эндрю Хлада. Следовательно, Сол был где-то поблизости и видел, как Хлад вошел в дом. Широко распахнув дверь, я приветливо произнес «с добрым утром».

Пусть это дешевая игра слов, но выражение лица и тон Хлада были прохладны, если не холодны, когда он заявил, что желает повидать Ниро Вулфа. Возможно, причина в том, что он был вынужден пропустить воскресную церковную службу? Я впустил его, взял шляпу и пальто, провел в контору и позвонил в оранжерею по внутреннему телефону. Послышался обычный ответ Вулфа: «Да?» — и я доложил о приходе мистера Эндрю Хлада. Вулф прорычал: «Через десять минут», — и повесил трубку. Когда я сказал об этом Хладу, он задергал носом и зло посмотрел на меня, он уже не походил на Авраама Линкольна, как в прошлую среду, но, возможно, я не прав, потому что не встречал фотографии Линкольна, снятой в тот момент, когда он кипел от ярости.

Прошло скорее пятнадцать, нежели десять минут, когда послышался шум лифта и вошел Вулф с орхидеей Милтониа Роезли в левой руке и воскресным выпуском «Таймса» под мышкой. Он берет свой экземпляр «Таймса» в оранжерею, чтобы не заходить в свою комнату, когда он спускается в контору. Своеобразная рационализация труда. Вулф остановился у стола и сказал:

— Как поживаете, мистер Хлад? Я ожидал вас.

С этими словами он поставил цветы в вазу и положил «Таймс» на стол.

— Вы меня не ожидали, — отчетливо произнес Хлад.

— Ошибаетесь, ожидал. — Вулф уселся и глядел на Хлада. — В некотором роде я пригласил вас. Я сказал мистеру Парселлу, что мистер Вэйл был убит, зная, что это почти наверняка вынудит вас прийти сюда. Я хотел повидать всех, кто был в библиотеке в среду. Вы, конечно, пришли, чтобы опровергнуть мое утверждение. Приступайте.

Жилка на шее адвоката стала подрагивать.

— Вы утверждаете, — требовательным тоном вопросил он, — что распустили эту ложь только с целью меня увидеть?

Уголок рта Вулфа приподнялся на одну шестнадцатую дюйма.

— Занятный вопрос. Я не распускал никакой лжи. То, что я сказал, истинная правда. Я ни к чему вас не побуждал — вы были вольны поступать, как вам угодно. Если вы не желаете остаться — можете идти. Сказал ли вам мистер Парселл, на основании чего я сделал вывод, что мистер Вэйл убит?

— Да. Это чистая софистика. Полиция и окружной прокурор не пришла к такому выводу. Это ложь, злонамеренная клевета, дающая основания для судебного преследования.

— Разве окружной прокурор прекратил следствие?

— Формально нет.

— Даже если он это сделает, это не явится подтверждением моей неправоты. Он нуждается в доказательствах, которые убедили бы присяжных; я в них не нуждаюсь. Я просто…

— Если вы будете упорствовать в своей клевете, то вам понадобятся доказательства. Вам придется отвечать перед судом.

— Сомневаюсь. Я просто нуждался в отправной точке для работы, за которую взялся, и обрел ее — мое заключение, что мистер Вэйл был умерщвлен. Я не сомневаюсь…

— Никакой работы, связанной с этим делом, вы на себя не брали. Если вы имеете в виду дурацкую договоренность с Ноэлем Теддером, то она аннулирована.

Вулф повернул ко мне голову.

— Арчи, письмо.

Я еще не отпирал сегодня сейф, так что мне пришлось немного довозиться, набирая нужный шифр. Я достал письмо с полки, куда я его положил, перед тем как отправиться спать. Я направился с письмом к Вулфу, но он велел отдать его Хладу. Хлад взял бумагу, пробежал глазами и затем прочел слово за словом. Когда он оторвался от письма, Вулф заговорил:

— Хоть я не юрист, мистер Хлад, но кое-что знаю о законности договоров. Я уверен, что это письмо обязывает как миссис Вэйл, так и мистера Теддера.

— Когда он его подписал?

— Вчера вечером.

— Это не пройдет. Его вынудили подписать эту бумажку хитростью.

Вулф обернулся ко мне.

— Арчи!

— Без всяких хитростей, — сказал я Хладу. — Спросите его самого. Ему надоела опека, и он желает самостоятельно стоять на своих ногах. Я угостил его двумя стаканчиками джина, но он был совершенно трезв. Этому есть свидетели.

— Кто ваши свидетели?

— Бар Барни на углу Семьдесят восьмой и Мэдисон-авеню. — Я стоял рядом с Хладом и протянул руку. — Верните, пожалуйста.

Он еще раз просмотрел бумагу и отдал мне. Я подошел к сейфу, спрятал письмо и захлопнул дверцу.

— Я хотел было сказать, мистер Хлад, — заговорил Вулф, — что не имею намерения оповещать по радио весь свет о моем умозаключении относительно смерти мистера Вэйла. Я должен был рассказать об этом мистеру Теддеру, чтобы объяснить ему мой подход к нашему общему делу, и рассказал об этом мистеру Парселлу, так как хотел повидать вас. Естественно, что он должен был передать мои слова своей сестре, а она в свою очередь вам. Моя цель достигнута. Что касается убийства, то я не…

— Никакого убийства не было!

— Как вам будет угодно. Я не собираюсь разубеждать вас.

— Зачем вы хотели видеть меня?

— Когда я знаю, что один человек из определенной группы людей совершил убийство и мне необходимо узнать, кто именно, я должен поглядеть на них и послушать…

— Стало быть, вы продолжаете упорствовать в своей клевете! Вы утверждаете, что собираетесь обвинить в убийстве одного из тех, кто присутствовал в библиотеке в среду вечером?

— Я хотел убедиться в этом ради моих личных целей. Возможно, мое объяснение, услышанное вами из уст мистера Парселла и миссис Вэйл, кое-что потеряло в их изложении?

Хлад стиснул зубы и затряс головой.

— Я знаю вашу репутацию, но это невероятно. Вы хотели видеть меня, чтобы решить, не я ли похититель и убийца? Абсурд!

— Да, это звучит самонадеянно, но я не полагаюсь исключительно на собственную проницательность, — признался Вулф и обернулся ко мне.

— Арчи, позови Сола.

Это показывает вам его отношение к Солу. Не «Посмотри, нет ли поблизости Сола», «Позови Сола». Хлад является объектом Сола, и так как Хлад находился здесь, Сол тоже должен быть где-то рядом… Я вышел на крыльцо, спустился на две ступеньки, остановился и махнул рукой. Прохожий обернулся посмотреть, кого это я зову, никого не увидел и пошел своей дорогой. Я ожидал, что Сол появится из-за одной из стоявших вдоль улицы автомашин, но он появился со стороны Десятой авеню. Он рассчитал, что Хлад в поисках такси направился на запад, так оно, бесспорно, и случилось бы. Приблизившись, он спросил: «Меня засекли?»

— Ты же хорошо знаешь, что нет. Ты нам нужен. Потребовался партнер для партии в покер.

Он поднялся на крыльцо, мы вошли в дом и направились в контору. Сол шел впереди. Сунув кепку в карман, он подошел к столу Вулфа и, не глядя на Хлада, произнес: «Слушаю, сэр?»

Вулф обернулся к Хладу.

— Это мастер Сол Пензер. Со вчерашнего утра он наводит справки о вас. Можете ли вы что-нибудь добавить к вашему телефонному сообщению вчера вечером? — спросил он у Сола.

Вероятно, Сол звонил после моего ухода к миссис Вэйл.

— Только одно, — ответил Сол. — Узнал от источника, которого видел после разговора с вами. Прошлой осенью объект купил треть акций нового двенадцатиэтажного жилого дома на углу Восемьдесят третьей улицы и Парк-авеню.

— Изложите вкратце данные, о которых вы докладывали мне вчера.

— Объект является старшим компаньоном фирмы Мак Дауэл, Хлад, Хови и Ульрих, Бродвей, дом 120. Двадцать две фамилии на фирменном бланке. Являлся сопредседателем Комитета «Адвокаты Нью-Йорка за Никсона». Два года назад подарил своему сыну в качестве свадебного подарка дом на Шестьдесят восьмой улице. Директор по меньшей мере двадцати корпораций, — но думаю, что имеющийся у меня список неполон. Больше десяти лет — юрисконсульт Гарольда Ф. Теддера. Имеет поместье на Лонг-Айленде, неподалеку от Грейт Нек, — дом в тридцать комнат и одиннадцать акров земли. В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году президент Эйзенхауэр…

— Достаточно. — Вулф обернулся. — Как видите, мистер Хлад, я полагаюсь не только на собственную интуицию. Конечно, кое-какие данные мистера Пензера требуют дальнейшего выяснения, например заложено ли поместье в Лонг-Айленде, и так далее.

Хлад больше не был холоден. Он почти кипел.

— Это невероятно, — вскричал он, чуть не брызгая слюной. — И вы наняли этого человека, чтобы он собрал на меня досье? Чтобы проверить, не я ли похититель или убийца? Я?..

Вулф кивнул.

— Конечно. Вы адвокат с большим опытом и должны понять, что я не мог исключить никого из тех, кто присутствовал в тот вечер в библиотеке. Мистер Пензер рассудителен и чрезвычайно опытен. Я уверен, что он…

В дверь позвонили. Выйдя в прихожую, я посмотрел сквозь глазок, вернулся к своему столу, нацарапал на бумажке «Кремер» и протянул Вулфу. Он взглянул, закрыл глаза, открыл их через три секунды и обернулся к Хладу.

— Инспектор полиции Кремер находится у дверей. Если вы предпочитаете не…

Хлад вскочил с горящими глазами.

— Будьте вы прокляты! Вы позвонили ему?

— Нет, — отрезал Вулф, — Он пришел без приглашения и неожиданно. Я не знаю, что ему нужно. Он ведает только убийствами. Если он прослышал о моем заключении, что мистер Вэйл был убит, то не знаю, от кого. Во всяком случае, не от меня и не от мистера Гудвина. — Опять заверещал звонок. — Вы хотите, чтобы он вас встретил?

— Вы лжец! Вы…

— Хватит! — Вулф ударил по столу. — Все в точности так, как я вам рассказал. Арчи, впусти мистера Кремера. Вы хотите встретиться с ним? Да или нет?

— Нет!

Вулф велел Солу отвести Хлада в смежную комнату.

По выражению лица Кремера я решил, что он прошествует мимо меня прямо в контору, но когда я, закрыв дверь, обернулся, он ждал, глядя мне в лицо.

— Что вы делали с Ноэлем Теддером вчера вечером? — спросил он.

— Не откусите мне голову, — сказал я. — Я готов во всем признаться в присутствии свидетелей. Мистер Вулф вполне подойдет для этой роли. — Я вошел в контору и обратился к Вулфу: — Он спрашивает, что я делал вчера вечером с Ноэлем Теддером. При этом он не прибавил «пожалуйста».

Кремер стоял рядом со мной.

— Еще не наступил день, чтобы я говорил вам «пожалуйста», — прорычал он, направляясь к красному кожаному креслу и по дороге положив шляпу на полку.

— Я предполагаю, — сказал Вулф, — что вам нечего жаловаться. Вы так давно служите в полиции, что задавать людям нелепые вопросы вошло у вас в привычку. Скажите, есть ли у вас какие-нибудь основания ожидать от мистера Гудвина ответ на ваш вопрос?

— Можно прийти к соглашению, — предложил я. — Я сам задам нелепый вопрос. Почему вы прикрепили филера к Ноэлю Теддеру, если смерть Джимми Вэйла произошла в результате несчастного случая?

— Никаких филеров я к нему не прикреплял.

— Тогда откуда вы знаете, что он был со мной?

— Один мой человек случайно заметил вас на улице и последовал за вами. — Кремер обернулся к Вулфу. — Позавчера вы отказались сказать мне, где вы с Гудвиным находились в течение двадцати четырех часов. Вы заявили, что у вас нет больше никаких обязательств перед миссис Вэйл и вы не имеете никаких клиентов. Однако вы не повторили этого Дрэперу из ФБР, когда он допрашивал вас вчера вечером. Вы ответили уклончиво. Это на вас не похоже. Я не помню случая, чтобы вы прибегали ко лжи. А сейчас? Ноэль Теддер и Гудвин. Вы же не станете убеждать, что это была просто встреча двух приятелей, не так ли?

— Нет.

— Гудвин?

— Нет.

— Что же это было?

Вулф покачал головой.

— Вы имеете право ожидать ответы только на вопросы, имеющие отношение к убийству. Какое убийство вы сейчас расследуете?

— Типично для вас. Вы весь в этом. Я расследую вероятность того, что Джимми Вэйл погиб не в результате несчастного случая.

— Значит, вас не удовлетворяет определение «несчастный случай»?

— Удовлетворяет? Нет! Может быть,удовлетворяет окружного прокурора, не знаю, спросите его. Я только хочу сказать, что имею право ожидать от Гудвина ответа на мой вопрос. От него или от вас.

Вулф отодвинул назад кресло, откинул голову, сложил бантиком губы и принялся изучать потолок. Кремер вынул из кармана сигару, размял ее между ладонями, что было глупо делать с сигарой, которая не будет раскурена, хмуро поглядел на нее и снова сунул в карман. Очевидно, он понял, что опять задал нелепый вопрос и получил отказ. Вулф выпрямился и сказал: «Документ, Арчи». Я подошел к сейфу, достал бумагу и протянул ему. Он положил ее на стол и обернулся к Кремеру.

— Кажется, у вас сложилось впечатление, будто в некоторых случаях я скрываю от вас сведения только ради того, чтобы противоречить вам. Я никогда этого не делал. Случалось, что я сохранял для себя некоторые детали, но только когда они представляли интерес исключительно для меня или же когда вы бывали чрезмерно агрессивны. Сегодня вы достаточно корректны, хотя и не слишком любезны. — Он взял в руки бумагу. — Этот документ не потеряет для меня значения, если вы с ним ознакомитесь. И если он поможет вам в расследовании дела (хотя, признаюсь, не вижу, каким образом), то он послужит нам обоим. Я прочту вам эту бумагу сам. Я не дам ее вам в руки, а то вы, чего доброго, заявите, что это вещественное доказательство, и сунете себе в карман.

Он вслух прочел письмо и закончил:

— Подпись — Ноэль Теддер. Бумага написана не собственноручно мистером Теддером. Ее написал мистер Гудвин. Я ответил на вопрос мистера Дрэпера не вполне четко, потому что, если б я рассказал ему о моих деловых отношениях с мистером Теддером, он продержал бы меня всю ночь напролет, считая, что мне кое-что известно относительно местонахождение денег. Итак, у меня нет обязательств перед миссис Вэйл, но у меня имеется клиент — мистер Ноэль Теддер.

— Понятно, — прохрипел Кремер и прокашлялся. Когда он беседует с Вулфом, слова частенько застревают у него в горле. — Значит, вы либо имеете какое-то представление о том, где находятся деньги, либо пытаетесь что-то скрыть. Знает ли миссис Вэйл об этом соглашении?

— Да.

— Именно об этом вчера вечером разговаривали Гудвин и Теддер?

— Да.

— И больше ни о чем?

— Арчи, — обернулся ко мне Вулф.

Я покачал головой.

— Больше ни о чем. Правда, мы еще беседовали о матерях, его и моей, но это не имело отношения к делу.

— Итак, вы получили ответ на ваш вопрос, — произнес Вулф. — Я понимаю, что вы известите мистера Дрэпера, но если он придет снова, то не будет впущен. Мы без всяких утаек дали ему всю имеющуюся информацию относительно похищения. У меня есть одна идея относительно того, где могут быть деньги, но она основана…

— Бог мой, вы это признаете!

— Конечно. Она основана на умозаключениях и логических посылках, которые я сделал, а не на каких-либо фактах, которые я, по вашему мнению, утаиваю. Это относится не только к похищению Вэйла и к местонахождению денег, но также к смерти мистера Вэйла. Что вы скажете, если я заявлю вам, что он убит с заранее обдуманным намерением, и я почти уверен — кем и почему?

— Я бы сказал, что вы позируете. И не в первый раз. Если у вас имеются доказательства, я хочу их знать, и немедленно. Есть у вас доказательства?

— Нет.

— Тогда оставайтесь с вашими умозаключениями и логикой. — Он взял свою шляпу. — Вы совершенно правы, я обо всем расскажу Дрэперу. — Он поднялся. — Но если бы он знал вас так хорошо, как я… — Кремер повернулся и вышел.

Я последовал за ним в прихожую. Он захлопнул за собой дверь. Я вернулся в контору и спросил Вулфа:

— Значит, вы почти уверены?.. Откуда у вас возникла идея, что…

— Позови Сола, — рявкнул он.

Я открыл дверь в смежную комнату и позвал Сола. Вулф спросил:

— Мистер Хлад ушел?

Сол кивнул.

— Минут пять он пытался подслушать, о чем вы тут разговаривали, но удостоверившись, что стена звуконепроницаема, ушел.

— Мне нужен Фред. Если мистер Парселл дома, Фред, конечно, должен быть где-нибудь там. Привезите его как можно скорее. — Он посмотрел в мою сторону. — Арчи, мне нужен мистер Теддер и Орри. Тоже как можно быстрее. Не задерживайся у Фрица. Я сам запру за вами дверь.

— Мне возвращаться? — спросил Сол.

— Да. Идите.

Мы ушли.

Глава 12

Конечно, я не мог позвонить в дом Вэйлов, позвать к телефону Ноэля и сказать, что его хочет видеть Вулф. Во-первых, он мог не пойти без хитроумных разговоров с моей стороны. Во-вторых, Вулфу был нужен и Орри, он, конечно, последовал бы за Ноэлем, но кто знает, вдруг потерял бы его в толпе? И, в-третьих, Сол должен был отправиться туда же за Фредом, а стоимость такси одинакова, что для двоих, что для одного. Поэтому мы вместе дошли до Десятой авеню и поймали такси.

Было одиннадцать часов двадцать три минуты солнечного воскресного утра, теплого для конца апреля, когда мы остановились перед домом э994 по Пятой авеню, рассчитались с таксистом и вышли. Когда мы выполняем задание, то метод вступить в контакт с нашим сотрудником, ведущим слежку, известен всем нам. Мы просто-напросто помахали рукой белке на дереве и направились вдоль по улице. Не успели мы сделать и двадцати шагов, как на противоположной стороне улицы из-за стоящей у обочины машины появился Фред. Он подошел к нам показал, что появись мы часом раньше, он еще был бы в церкви.

— Тебя и церковь не исправит, — сказал я. — Парселл показывался?

— Нет.

— А что Орри?

— Его объект появился в десять пятьдесят и увел его за собой. — Фред посмотрел на Сола. — А твой прибыл в одиннадцать пятнадцать в машине и вошел в дом. Значит, ты хоть раз в жизни позволил объекту оторваться?

— Нет, — сказал я, — Сола отозвали. Теддер уехал или ушел пешком?

— Пешком. Повернул на Семьдесят восьмую улицу. Орри был на хвосте. А в чем дело? Что-нибудь случилось?

— Господь бог этого не знает, а знает мистер Вулф. Всем велено собираться на совещание. — Я повернулся к Солу. — Если ты и Фред отправитесь сейчас к нам, можете почитать Библию, пока я привезу Теддера и Орри. На второй полке сверху, ближе к левой стороне. Я думаю, где мне начать искать Теддера. Мне лучше думается, когда я разговариваю.

— Мы не можем помочь тебе думать, — сказал Сол, — но можем помочь тебе найти его. Конечно, реши он взять такси, то в воскресенье легко мог бы подхватить машину прямо здесь, на Пятой авеню. Если же он счел, что на Мэдисон-авеню он сумеет поймать такси быстрее, то не свернул бы на Семьдесят восьмую улицу. Но если у него имеется машина и она стоит в гараже на Семьдесят восьмой, то…

— Нет, — перебил его Фред. — Четыре машины стоят в гараже на Восемьдесят второй улице. Я видел три из них.

Как я уже говорил, у Фреда замедленная реакция, подайте ему время, и он соберет кучу самой различной информации, которая может оказаться полезной.

— Ладно, — сказал я, — спасибо за то, что вы помогли мне думать.

Это был шанс из тысячи, но он был единственный. Я повел их на юг. Теперь я знал, где он может быть. Но если вы рассчитали неправильно и там его нет, то мы с тем же успехом можем отправиться домой и распевать псалмы, пока не позвонит Орри. Пошли к Семьдесят восьмой улице, и затем на восток по Мэдисон-авеню, остановился перед заведением Барни и сказал:

— Вполне можно было бы сперва подать знак Орри, чтобы он присоединился к нам. Но когда я приведу…

— Вот и он, — сказал Сол.

Я обернулся. Орри вышел из подворотни и направлялся к нам через улицу. «Хорошо, когда кто-нибудь думает за тебя», — сказал я и вошел в бар.

За стойкой было пусто — все же воскресенье; несколько человек сидело за столиками и в кабинах, но над перегородкой дальней кабины я увидел торчавшую голову и направился туда. Ноэль сидел перед нетронутой тарелкой с жареной индейкой и полупустым стаканом в руке. Он поднял на меня голову, заморгал и пропищал: «Вот тебе на, черт возьми!»

Я улыбнулся.

— Это не просто счастливая случайность, — сказал я, — это судьба. Когда я узнал, что вы ушли из дома, я вовсе не подумал о том, куда вы могли пойти, а просто начал шагать и вдруг очутился перед баром Барни, вошел, и вот вы здесь! Ну как, поговорили с вашей родительницей!

— Нет, — он допил стакан и поставил его на стол. — Я хотел подняться к ней сразу же после завтрака, но потом решил, что лучше немного обождать. Решил подготовиться, продумать все, что вы говорили. Вот и пришел сюда, в ту же самую кабину. Садитесь, промочите горло.

— Спасибо, но у меня поручение. Вам не придется радовать вашу родительницу сообщением, что вы уже взрослый и бреетесь. Она знает об этом. Эндрю Хлад приходил сегодня утром к мистеру Вулфу, и мистер Вулф показал ему бумажку, которую вы подписали. Хлад отправился к вашей матери. Он сейчас у нее.

— Боже мой!

— А мистер Вулф послал меня за вами, кажется, у него есть какая-то идея по поводу того, где находятся деньги. Мне он этого не сказал; он хочет рассказать вам. Он велел прийти как можно скорее, что означает — сейчас же. Вы не прикоснулись к индейке.

— К черту индейку! Хлад у нас дома?

— Совершенно точно.

— И Вулф хочет меня видеть?..

Он выскользнул из кабины и выпрямился.

— Смотрите. Вы меня видите?

— Да.

— Стою ли я на собственных ногах?

— Стоите.

— Запомните!..

Подошел белый фартук, но так как Ноэль не замечал его, я спросил: «Сколько?» Он ответил: «Четыре двадцать». Я протянул ему пятерку и пошел за Ноэлем к выходу.

На улице Сол, как всегда, оказался на высоте. У тротуара стояло два такси. Переднее было свободно, а троица сидела на заднем сиденье второго. Сол, конечно, договорился с таксистом об условном сигнале, чтобы тот случайно не посадил другого пассажира. Когда мы с Ноэлем вышли на тротуар, шофер машины, стоявшей позади, дал короткий гудок.

Мы подъехали к старому каменному особняку в десять минут первого, я рассчитался с таксистом и вылез следом за Ноэлем. Второго такси еще не было видно. Опять Сол! Не зная, хочет ли Вулф, чтобы Ноэль узнал о мобилизации всей армии, он задержался где-то, чтобы дать нам время войти в дом. Я позвонил, так как дверь была на засове. Прошло ровно шестьдесят пять минут, как Вулф отправил меня и Сола в поход. Пожалуй, это и было «как можно быстрее».

Вулф совершил нечто примечательное: он поднялся с кресла, сделал два шага навстречу Ноэлю и протянул ему руку. То ли он хотел дать понять, что Ноэль не убийца, то ли хотел показать Ноэлю, что тот находится среди друзей и может рассчитывать на нас, как и мы на него. Конечно, Ноэль не оценил этого. Человеку, который в один прекрасный день без всяких на то усилий с его стороны окажется на верхней ступеньке общества, не привыкать, что ему протягивали руку. Он выбрал красное кожаное кресло и сел.

— Гудвин говорит, вы знаете, где деньги.

— Поправка, — запротестовал я. — Гудвин сказал, что он думает, что у мистера Вулфа есть идея, где они могут находиться.

Вулф хрюкнул.

— Истина где-то посередине. Я почти уверен. Называйте это как угодно. Для проверки нам понадобится ваше содействие…

Раздался звонок. Я встали сказал Вулфу: «Трое моих друзей. Я проведу их в смежную комнату».

— Нет, — сказал он, — приведи их сюда.

Стало быть, намечалась генеральная ассамблея! Я вышел в прихожую, впустил всю троицу и разрешил пройти в контору при условии, что они будут вести себя чинно и благородно. Вулф кивнул им и обернулся к клиенту:

— Мистер Теддер, пожмите руку мистеру Пензеру, мистеру Даркину и мистеру Катеру.

Чертовски любезно, но весьма банально. Я редко видел, чтобы он опускался так низко. Я придвинул кресло, и они сели, Вулф оглядел всех троих, затем снова воззрился на Ноэля.

— Каждая минута может иметь значение, поэтому я буду краток. Деньги, все целиком, полмиллиона долларов наличными, находятся в вашем загородном доме. Если не в самом доме, то на участке.

— Боже! — выпучил глаза Ноэль.

— Потребуется целый день, чтобы объяснить вам, как я пришел к такому заключению, а нельзя рисковать даже получасом. Вы знаете мою проницательность, иначе не обратились бы ко мне за помощью. Вы должны признать…

— Минуточку! Как оказались там деньги?

— Их отвез туда мистер Вэйл. Это он взял у вашей матушки чемодан на Старой Рудничной дороге. Вы должны признать…

— Но, черт возьми, почему он…

— Мистер Теддер, вы можете задавать мне тысячи вопросов! Я уже сказал, что объяснение займет целый день. Вы хотите получить эти деньги?

— Еще бы, черт побери!

— Тогда поверьте мне на слово. Я утверждаю, что деньги там. Кто сейчас находится в доме?

— Никого. Только сторож.

— Никакой другой прислуги?

— Нет. Мы переезжаем за город в середине мая. Иногда позже.

— Сегодня воскресенье. Никто не приезжает туда на уикэнд?

— Когда был жив мой отец, приезжали, теперь нет. Мать говорит, что до июня там очень холодно.

— Мистер Вэйл ездил туда в прошлую субботу. Зачем?

— Проверить, как там дела с крышей. Сторож сказал, что крыша протекает.

— Как зовут сторожа?

— Уоллер. Джейк Уоллер.

— Вы с ним в хороших отношениях?

— Да, пожалуй.

— Если крыша протекает, ее, конечно, нужно чинить. Не может ли случиться, что ваша матушка, сестра или дядя отправятся сегодня туда?

— Мать-то наверняка не поедет. Возможно, сестра или дядя, но, насколько я знаю, они не собирались и ничего об этом не говорили.

— Дом заперт?

— Да.

— У вас есть ключ?

— Сейчас нет. Только летом.

— Сторож впустит вас в дом?

— Конечно.

Вулф обернулся ко мне.

— Арчи, может ли дом быть под наблюдением? Полиция графства, штата или ФБР?..

Я покачал головой.

— Зачем? Разве только кто-нибудь из них пришел к такому же заключению, что и вы, в чем я сомневаюсь.

Он снова повернулся к Ноэлю.

— Мистер Теддер, если вы хотите получить эти деньги, я предлагаю вам поехать туда и взять их. Вы поедете с мистером Гудвином на моей машине. Мистер Пензер, мистер Даркин и мистер Кэтер будут сопровождать вас. Они квалифицированные, опытные, и на них можно положиться. Мой повар приготовил корзину с едой, чтобы вы могли подкрепиться по дороге. Пища не повредит вашему желудку. У меня нет никаких предложений относительно того, как вы должны действовать, когда прибудете на место. Я не был знаком с мистером Вэйлом. Вы знали его. Он вернулся в дом утром в среду, привезя с собой в машине чемодан. Времени у него было в обрез. Он хотел вести себя самым естественным образом и спешил вернуться в Нью-Йорк к жене. По словам сторожа, опубликованным в прессе, он приехал в половине восьмого утра и отправился в Нью-Йорк около девяти. Он принял ванну, побрился, переоделся, позавтракал. Следовательно, на то, чтобы спрятать чемодан, у него оставалось мало времени. Однако весьма вероятно, что он еще в субботу знал, что привезет его сюда, и, возможно, присмотрел какое-нибудь укромное местечко. Вы знали его и можете иметь представление о ходе его мыслей, поэтому задайтесь вопросом: где он мог спрятать чемодан? Он, конечно, не предполагал, что чемодан станут там разыскивать, так как никто не мог заподозрить его. Он должен был только постараться, чтобы чемодан случайно не попался на глаза кому-нибудь из членов семьи или прислуги. Надеюсь, вы знаете, каков он из себя, этот чемодан?

— Конечно.

Вулф кивнул.

— Думаю, вам не представит трудности отыскать его, У Вэйла не было причин перекладывать деньги, напротив — у него возникла бы лишняя проблема: как избавиться от чемодана. — Вулф оглядел нас. — Вот и все, джентльмены. Если есть вопросы — спрашивайте. Нет? Желаю вам удачи.

— Черт возьми, если… — пропищал Ноэль, но не закончил фразы.

— Да, мистер Теддер?

— Ничего. — Ноэль поднялся. — Мне нечего терять. Поехали.

Я прошел на кухню и взял корзину с едой.

Глава 13

Приблизительно в двух милях к северо-востоку от Кэтона мы свернули с шоссе направо, миновав два каменных столба, затем съехали по извилистому крутому спуску длиной ярдов в четыреста и увидели старое каменное здание с высокой крышей. Пожалуй, здесь было меньше комнат, чем в доме Хлада на Лонг-Айленде, но комнат двадцать-двадцать пять все же тут было. Деревья и прочая растительность с листьями разных размеров, большими и маленькими, торчали вокруг; много лужаек, и хотя я не эксперт, у меня создалось впечатление, что уход за газоном был явно недостаточен. Сол оставил «герон» у кустов, которые образовывали прямоугольник перед домом, и мы вылезли из машины. За рулем сидел Сол, — потому что в районе Хоуторн-серкла я решил, что могу воспользоваться содержимым корзины, над которым они все сообща дружно трудились, а управлять одной рукой я не люблю.

Между осетриной, сыром, ревеневым пирогом и глотком вина Ноэль коротко рассказывал нам о доме и отвечал на вопросы. Пожалуй, наиболее подходящим местом для укрытия чемодана был дом. Не конюшня, в которой уже давно не было лошадей, не псарня, в которой давно не было собак. Да и Джимми Вэйл, боясь риска, что его может увидеть сторож, не потащил бы туда чемодан. Не было, пожалуй, подходящего закоулка и в гараже, который соединялся с домом дверью. Возможно завернуть чемодан в клеенку и зарыть где-нибудь на участке тоже была нами отвергнута, так как сторож, конечно, не отходил от Джимми.

Когда мы вылезли из машины, из-за машины показался высокий худощавый человек в красной шерстяной рубахе и саржевых штанах. Не брился он по меньшей мере трое суток.

— Ах, это вы, мистер Теддер! — воскликнул он, увидев Ноэля.

— На своих на двоих, — отозвался тот, приближаясь и протягивая руку. Он либо верил в демократию, либо Вулф привил ему эту привычку. — Как поживаете, Джейк?

— Все было бы хорошо, если бы не морочили голову всякие… — Джейк искоса взглянул на нас. — Вы по поводу крыши? В пятницу был ливень, и она снова протекла. Я звонил миссис Вэйл.

— Она… она неважно себя чувствует.

Джейк кивнул.

— Такое горе… Бедный мистер Вэйл! Просто ужас… Тут ко мне все время приезжают по этому поводу всякие люди, но что я могу им сказать?.. На всякий случай я принял кое-какие меры предосторожности. — Из кармана он вытащил револьвер, старый черный «морли» тридцать второго калибра. — Конечно, я и зайца не смогу подстрелить, но хоть попугаю немного. — Он сунул оружие обратно. — Хотите посмотреть комнату, где течет?

— Не сегодня, Джейк, — голос у Ноэля уже не был таким писклявым. — Мать на этой неделе, наверное, начнет выходить и сама приедет. Эти люди — детективы из Нью-Йорка. Они осмотрят дом. Хотят что-то найти, сам не знаю, что именно. Вы же знаете, что за народ эти сыщики. Дверь заперта?

Джейк кивнул.

— Задняя дверь открыта, та, что из кухни. Я готовлю и ем на кухне, там удобнее. Миссис Вэйл позволила… А что касается сыщиков, теперь я узнал… — Он посмотрел на нас. — Это к вам не относится, ребята, не обижайтесь.

Очевидно, кто-то из нас должен был что-нибудь ответить, я сказал:

— Нас не так легко обидеть. Мы тоже теперь знаем, что за народ сторожа.

Он хохотнул.

— Еще бы, еще бы вы не знали! Вам понадобится моя помощь, мистер Теддер?

— Нет, спасибо. Мы сами управимся. Сюда, Гудвин, — и Ноэль повел нас в дом.

Чтобы показать, какие мы опытные и деловые люди, я мог бы подробно описать, как мы провели минут сорок, но лучше сразу скажу, что мы ничего не нашли. Из рассказа Ноэля по дороге сюда мы поняли, что наши возможности ограничены. Джимми Вэйл был человеком городским и не стремился жить на лоне природы. Его спальня была единственным местом в доме, с которым он был лично связан, поэтому мы в первую очередь осмотрели ее, но, обшарив два стенных шкафа и комод, не знали, что делать дальше. Под кроватью было достаточно места, чтобы упрятать десяток чемоданов, но там хоть шаром покати.

Мы осмотрели все вокруг, лазали вверх и вниз. Мы даже потратили десять минут на подвал, где валялись старые ящики и всякая прочая ветошь. Затем приступили к гаражу, в котором хватило бы места для пяти машин, и в углу увидели нечто обнадеживающее — огромный сундук. Я поднял крышку и сразу вспомнил детские годы в Огайо. Всего только в двух коробках хранилась вся моя коллекция птичьих яиц, которые я собирал в течение нескольких лет, но здесь передо мной открылись десятки ячеек, в которых лежали птичьи яйца. Я спросил Ноэля, его ли эта коллекция, он качнул головой и сказал, что их собирал его отец. Я вытащил ящик, под ним оказался второй, тоже с яйцами, но покрупнее. Орри взглянул и сказал: «Заберем хоть это. Возможно, они не стоят полумиллиона, но кое-какую ценность, наверное, представляют». Я разглядывал коллекцию яиц, как вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля.

Ворота в гараж были закрыты, и звук был очень слаб, однако слух у меня хороший. Внутренняя дверь, через которую мы вошли, стояла настежь. Я тихо подошел к ней и в тот же момент услышал знакомый голос. Голос Маргот Теддер. Она спрашивала Джейка, чья это машина. (Мы оставили «герон» перед домом.) Затем послышался голос Джейка: «Приехал ваш брат и с ним четыре сыщика из Нью-Йорка. Они что-то ищут в доме». «Ищут? Что?» Джейк не знал. Маргот громко позвала брата: «Ноэль? Ноэль!»

Предпочтя гараж в качестве места проведения предстоящей конференции, я пропел: «Мы в гараже», — и обернулся к Ноэлю.

— Ваша сестричка.

— Слышал, будь она проклята!

— Разговор с ней поведу я. Ладно?

— Черта с два! Она не даст вам и слова вымолвить.

Одно удовольствие работать с людьми, которые понимают тебя с одного взгляда. Не успел я крикнуть, что мы в гараже, как Сол уже тронулся с места, секундой позже за ним последовали Орри и Фред, а я отошел от двери, уводя за собой Ноэля. Так что, когда появилась Маргот, а за нею следом Джейк и дядюшка Ральф, моим трем коллегам оставалось сделать два шага, чтобы оказаться между вновьприбывшими и выходом. К тому же Сол и Орри находились на расстоянии вытянутой руки от Джейка. Да, истинное наслаждение работать с такими помощниками.

Я стоял рядом с Ноэлем. Приблизившись, Маргот окинула меня испепеляющим взглядом, затем повернулась к Ноэлю и сказала:

— Ты полный идиот. Убирайся отсюда и уведи свою шайку.

— Это его дом, так же как и ваш, мисс Теддер, — вежливо заметил я. — К тому же ваш брат пришел сюда раньше. Что, если он вам прикажет убраться?

Она сделала вид, будто меня не существует на свете.

— Ты слышал, Ноэль? — сказала она. — Забери своих подонков и убирайся.

— Сама убирайся, — ответил Ноэль. — Ко всем чертям!

Она повернулась и направилась к двери. Я слегка повысил голос:

— Закрой дверь, Сол. И лучше забери эту штуку себе.

— Уже, — сказал Сол и поднял руку, показывая мне револьвер, который он успел вытащить из кармана Джейка. Увидев оружие, Маргот остановилась. Фред и Орри загородили дверь. Дядюшка Ральф засопел Джейк посмотрел на Маргот, затем на Ноэля и снова на Маргот. Он еще не знал, что обезоружен.

— Вы не посмеете стрелять, — презрительно произнесла Маргот и, должен признать, без тени испуга в голосе.

— Конечно, он не станет стрелять, — сказал я ей в спину. — Да и зачем? Пятеро против трех, если считать вас за одного, а Джейка на вашей стороне. Как уже сказал Джейк, мы кое-что ищем и еще не закончили поиски. Ноэль велел вам уйти, но, пожалуй, лучше, чтобы вы оставались здесь, все трое, пока мы не закончим работу. А то вы еще воспользуетесь телефоном и помешаете нам…

Я замолк, потому что она прошла вперед, почти вплотную приблизилась к Фреду и Орри и сказала:

— Прочь с дороги!

Орри улыбнулся ей. Он знал, что умеет улыбаться девушкам, и, пожалуй, это было так.

— С удовольствием, — сказал он, — но мы приклеены.

— Я не знаю, сколько нам здесь придется пробыть, — заметил я, — поэтому предлагаю вам присесть. Стулья у стены. Фред, Орри…

— Джейк, пойдите и позвоните моей матери! — На этот раз в ее голосе зазвучали визгливые нотки.

Бог ты мой, рука Джейка полезла в карман. Я даже пожалел, что его обезоружили; очень было интересно посмотреть, что бы он стал делать. Челюсть у него отвисла, он обернулся и увидел револьвер в руках у Сола.

— Не беспокойтесь, — сказал Сол, — вы получите его обратно.

Джейк поглядел на Ноэля.

— Ну, ну, — проговорил он. — Хорошенькую компанию вы привели с собой, — и, обернувшись к Маргот, добавил: — Думаю, что не смогу выполнить вашу просьбу, мисс Теддер.

— Совершенно правильно думаете, — сказал я. — Фред и Орри, оставайтесь на месте и поддерживайте порядок. Ноэль, Сол и я поищем еще немного. Кажется, я кое-что пропустил. Сейчас проверю. — Я подошел к сундуку, взялся за петли второго ящика, поднял его и чуть не выронил от неожиданности. На дне сундука лежал старый, коричневой кожи чемодан. У меня ушло три секунды на то, чтобы привести в порядок нервы, затем я осторожно поставил ящик на пол, рядом с первым, выпрямился и сказал: «Ну-ка, Ноэль, взгляните». Он подошел, наклонился над сундуком, затем сунул туда руку, и чемодан появился на свет божий. В этот момент я решил, что у моего героя есть обе ноги. Я ожидал, что он завизжит, но он не произнес ни звука. Только вытащил чемодан, положил его на пол, расстегнул ремни и откинул крышку. Там было самое большое количество зелененьких бумажек, которое я когда-либо имел удовольствие видеть. Я оглянулся. Парселл стоял возле меня, Джейк стоял возле него, а Сол позади них. Маргот пошла к сундуку. Ноэль, сидя на корточках, положил ладонь поверх находки, задрал голову, чтобы посмотреть на меня, и сказал:

— Я ему не верил, но все-таки решил поехать. Черт побери, как он узнал, что чемодан здесь?

Орри, все еще стоявший вместе с Фредом у двери, крикнул:

— Нашли?

Что-то говорила Маргот, но я не прислушивался к ее словам. По-прежнему сопел Парселл. Я взглянул на часы. Не мешает знать, в котором часу вы находите полмиллиона долларов. Без восьми минут три. Я бережно поднял и опустил оба ящика в сундук, закрыл крышку и обернулся. Ноэль запирал чемодан, не обращая внимания на то, что говорила его сестра.

— Что ж, — сказал я, — поехали. Сол, помоги Ноэлю отнести чемодан в машину. — Я протянул к Солу руку. — Револьвер. Я разряжу его и оставлю на столе в кухне. Фред и Орри, следуйте за Солом. Я останусь в доме, чтобы никто не мог воспользоваться телефоном, пока вы не выведете машину. Посигнальте, когда будете готовы, и я выйду. Мисс Теддер, если вы приехали по поводу крыши, не пренебрегайте этим только из-за того, что встретили нас. Как сказал сегодня вашему брату мистер Вулф, если крыша протекает, ее, конечно, нужно чинить.

Глава 14

В понедельник, без пяти минут шесть, когда раздался звонок в дверь, я сидел, откинувшись на спинку кресла за своим столом в конторе, вытянув перед собой ноги, и разглядывал первую полосу «Газетт»:

ВЫКУП ВЭЙЛЛ НАЙДЕН 500.000 В СУНДУКЕ С КОЛЛЕКЦИЕЙ ПТИЧЬИХ ЯИЦ

Благодаря этой второй сенсации за три дня, которую мы предоставили Лону Коэну, наши акции у него выросли колоссально. Фотография чемодана на третьей полосе, с открытой крышкой, была сделана мной. Заметка, которую я прочел дважды, была безупречна. Мне было воздано по заслугам, так же как и Вулфу, Сол, Фред и Орри тоже были упомянуты. Я ничего не рассказал Лону относительно Маргот Теддер и дядюшки Ральфа, но упомянул про револьвер Джейка. Оружие всегда является хорошей приправой для любого рассказа.

Деньги были сданы в банк, но не в тот, откуда были взяты. Ноэль доказал, что он не слюнтяй и не скряга. В конторе, когда я положил чемодан на диван и он открыл его, а мы все, в том числе и Вулф, собрались вокруг, восхищенные его содержимым, Ноэль вытащил пару пачек сотенных билетов, отсчитал две тысячи и протянул их Орри, затем две тысячи Фреду, две Солу и пять мне. Затем он спросил Вулфа, хочет ли он получить свой гонорар немедленно, и Вулф ответил, что сперва следует пересчитать деньги, так как его доля должна составлять определенный процент от общей суммы, после чего отправился на кухню сказать Фрицу, что к ужину у нас будут четыре гостя. Было всего пять часов, но уже в семь, спустя всего два часа, Фриц угостил нас блюдами, о которых вам уже приходилось читать.

Приготовления на ночь определялись двумя факторами: первый — сейф не мог вместить всех денег, и второе — Ноэль не желал везти их домой, что было понятно. Поэтому, когда наступило время ложиться спать, я достал одну из своих пижам и отвел Ноэля в южную комнату, как раз над комнатой Вулфа, проверил полотенца и постельное белье и отнес чемодан этажом выше, к себе. Под подушку я положить его не мог, поэтому и поставил у изголовья. Деньги мы не считали.

Их пересчитали в понедельник утром в небольшой комнате Континентального банка на Лексингтон-авеню, где у Вулфа, вот уже в течение двадцати лет, был свой текущий счет. При этой операции присутствовали вице-президент банка, два кассира, Ноэль и я. Конечно, мы с Ноэлем являлись простыми зрителями. Деньги начали считать в начале одиннадцатого и только в четверть первого кассиры заявили, что сумма равняется четыремстам восьмидесяти девяти тысячам долларов. Ноэль взял двадцать двадцаток на карманные расходы, сто тысяч были положены на счет Вулфа и отдельный счет открыли для Ноэля, на который было занесено триста восемьдесят восемь тысяч шестьсот долларов. За услуги не было взято ни цента, как сообщил Ноэлю вице-президент банка, улыбаясь собственной шутке. Мы не говорили, откуда эти деньги, и он не задавал вопросов, так как Вулф был старым и почитаемым клиентом, но он и сам догадается, если когда-нибудь заглянет в газеты. Номер «Газетт» с рассказом об этом еще не поступил в продажу.

Выйдя из банка, мы с Ноэлем обменялись рукопожатием. Он сел в такси и направился в центр. Я не слышал, что он сказал шоферу, но ставлю пять против одного, что он направился прямиком в дом э 994 по Пятой-авеню. Небольшой личный счет в банке весьма полезен для того, чтобы твердо стоять на ногах. Я решил пройтись пешком.

Пожалуй, я ожидал каких-либо известий от миссис Вэйл или Эндрю Хлада, но день прошел спокойно. Я ждал также, что Вулф, с присущей ему чванливостью, расхвастается и начнет объяснять, как просто было догадаться, где спрятаны деньги, но этого не произошло, а я вовсе не хотел тешить его расспросами. Я вернулся в самое время, чтобы успеть до обеда просмотреть довольно скудную утреннюю почту. После обеда Вулф дочитал свою книгу и взял с полки другую, а я принялся за картотеку со сроками цветения и прорастания орхидей. При тех деньгах, которые у него лежали сейчас в банке, можно было ожидать прибавления новых карточек в его коллекции.

В пять часов пятьдесят минут раздался звонок. Я отправился в прихожую полюбопытствовать, кто к нам пожаловал, и увидел инспектора Кремера.

Это было нарушение правил. Зная распорядок дня Вулфа, он обычно приходил в одиннадцать ноль одна или в шесть ноль одна, но никогда не в пять пятьдесят пять. Может быть, он хотел сперва провести пять минут со мной? Ничего подобного. Когда я открыл перед ним дверь, то вместо приветствия услышал только какое-то бурчание. Он прошел мимо меня в контору и уселся в красное кожаное кресло, положив шляпу на полку и сжав челюсти.

Я сел в свое кресло, сдвинув колени и тоже сжав челюсти. Так мы и сидели, когда появился Вулф. Проходя мимо красного кожаного кресла, он что-то буркнул, прекрасная имитация бурчания, которым одарил меня в дверях Кремер. Устроив поудобнее свою тушу в кресле, он снова буркнул:

— Вы давно здесь?

Кремер кивнул.

— Можете при мне ругать Гудвина за то, что он скрыл от меня информацию. Можете жаловаться, что он выводит вас из терпения. Можете делать что угодно. Я достаточно часто наблюдал этот трюк, поэтому не пытайтесь повторять его. Вы солгали мне вчера утром. Вы сказали, что у вас есть предположение относительно того, где могут быть деньги. Чушь! Вы знали, где они! Как вы узнали об этом?

Брови Вулфа полезли кверху.

— Вас что, перевели с убийств на дела о похищении?

— Нет. Если вы знали, где они, то знали, кто их туда спрятал. Джимми Вэйл, конечно. Он скончался в среду ночью. Вчера вы сказали мне, что у вас нет доказательств ни относительно того, где могут быть деньги, ни относительно смерти Вэйла. Это была наглая ложь. Вы воспользовались имеющимися у вас сведениями, чтобы наложить свои лапы на деньги. Теперь вы хотите использовать имеющиеся у вас данные относительно смерти Вэйла для каких-то других целей, может быть, чтобы заграбастать еще деньжат. Сколько раз сидел я здесь и драл глотку, обвиняя вас в утайке информации и сознательном противодействии правосудию!

— Раз двадцать или тридцать.

— Больше этого не будет! Заявляю вам, что если у вас имеются доказательства того, что Вэйл был убит, и если вы откажетесь сообщить их мне сию же минуту, я обвиню вас и Гудвина в соучастии, поверьте моему слову!

— Гм, — хмыкнул Вулф и обернулся. — Арчи, у меня хорошая память, но она несравнима с твоей. Имеются ли у нас хотя бы малейшие улики в отношении насильственной смерти мистера Вэйла, которые бы не были известны инспектору?

Я покачал головой.

— Нет, сэр. Скорее, ему известны какие-либо детали, неизвестные нам.

Я обернулся к Кремеру.

— Послушайте, я, конечно, знаю все, что знает мистер Вулф. Но вчера не только сказал вам, что убежден в том, что Вэйл был убит, но также сказал, что почти уверен, кто совершил это убийство. Лично я никого не подозреваю. Отказываюсь даже гадать!

— Он этого не утверждал. Это был вопрос.

Вулф фыркнул.

— Да, вопрос, но риторический. Вы сказали, что я позирую — ваше выражение. Очевидно, больше вы так не считаете, и это не удивительно, раз я нашел деньги. А теперь вы еще требуете, чтобы я вам все растолковал.

— Еще одна ложь. Я этого не требую.

— Нет, требуете. — Вулф поднял руку ладонью кверху. — Подумайте. Как я вчера уже говорил вам, мои выводы относительно местонахождения денег и смерти мистера Вэйла основываются на умозаключениях и логических посылках, к которым я пришел на основании имеющихся данных. Таких данных, которые неизвестны вам, у меня нет. Сегодня же вы их требуете, да еще рычите и угрожаете.

— Вы снова все выворачиваете наизнанку! Я не рычал.

— Поясняю. Я не обязан ни как гражданин, никак правомочный детектив делиться с вами результатами моих логических размышлений. Я не обязан рассказывать вам о ходе моих мыслей, благодаря которому я узнал, где спрятаны деньги, и понял, кто является убийцей мисс Атли и мистера Вэйла. Я, конечно, могу рассказать вам все, но это целиком зависит от моего желания. Я подумаю над этим и если…

Послышался звонок. По дороге в прихожую я размышлял, кто бы это мог прийти — Эндрю Хлад, готовый к бою не на живот, а на смерть, или какой-нибудь журналист в поисках объектов новостей. Оказалось, что ни тот, ни другой. Это был Бен Дайкс из графства Вестчестер и с ним незнакомец. Не зная, будет ли желательно их присутствие в конторе, я приоткрыл дверь, не сняв цепочку, и сказал:

— Снова пришли?

— Но теперь во всеоружие, — ответил Дайкс.

— Вы Арчи Гудвин? — спросил незнакомец и показал свой значок, не вестчестерской полиции — нью-йоркской. — Откройте.

— Рабочие часы кончились, — сказал я. — Назовите мне хоть одну убедительную причину, по которой я должен…

— Взгляните, — сказал Дайкс и сунул в щель бумажку.

Я взял ее, развернул и прочел. Внимательно. Она была слегка многословна и выспренна, но я понял ее основную идею.

— Мистер Вулф захочет ознакомиться с этим, — сказал я. — Он большой любитель чтения. Извините меня на минуту.

Я отправился в контору, дождался, пока Вулф закончит говорить, и сказал:

— Простите, что мешаю вашей беседе. Явился Бен Дайкс из Вестчестера вместе с нью-йоркским фараоном в качестве эскорта и принес вот это. — Я протянул ему бумажку. — Ордер на арест Арчи Гудвина по обвинению в крупном хищении, По жалобе миссис Элтеи Вэйл. — Я обернулся к Кремеру. — Есть ли у вас еще вопросы до того, как меня уведут?

Он даже не взглянул на меня. Его взор был прикован к Вулфу, который только что сказал, что он знает, кто убийца. Вулф протянул руку и взял ордер.

— Она сумасшедшая, — сказал он. — Впусти их.

— Нам Гудвин не нужен, — сказал Кремер. — Утром мы отпустим его на поруки.

— Впусти их, — выпалил Вулф.

Я вернулся в прихожую, снял цепочку, распахнул дверь, пригласил их войти и удивился, что их стало трое. Очевидно, третий стоял у крыльца в качестве резерва на тот случай, если я открою дверь. Нужно все предусмотреть, когда отправляешься на охоту за гориллой. Вскоре я понял, что ошибся. Когда они шагали за мной в контору, третий человек обогнал их, проскочил к столу Вулфа, вытащил из кармана бумагу и сунул ее Вулфу.

— Для вас, — сказал он и повернулся к двери, но Бен Дайкс успел схватить его за рукав и спросить: — «Кто вы такой?»

— Джек Даффи, судебный исполнитель, — сказал он, вырвался и ушел.

— Канцелярская крыса, — с отвращением произнес Дайкс.

Я вышел в прихожую, посмотрел, захлопнул ли он за собой дверь, и вернулся и контору. Вулф держал в руках бумагу и хмурился. Он прочел ее от точки до точки, позволил ей выпасть из рук на стол, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и выпятил губы. Затем он втянул их, вновь выпятил — и так несколько раз…

— Ладно, Гудвин, пошли, — сказал Дайкс.

Нью-йоркский сыщик вдруг узнал инспектора и пытался поймать его взгляд, чтобы поздороваться, но Кремер уставился на Вулфа.

Минуту спустя Вулф раскрыл глаза, выпрямился и спросил своего эксперта по женщинам, то есть меня: «Она что, сошла с ума?»

Он постучал по бумажке.

— Судебная повестка. Она подала на меня в суд, требуя возврата не только всех денег из чемодана, но и гонорара, который уплатила мне.

— Это делает вам больно? — хрюкнул Кремер.

Вулф посмотрел на него.

— Мистер Кремер. У меня имеется предложение. Я бы не хотел, чтобы его слышали посторонние, и, я надеюсь, вы поймете мое пожелание. Полиция правомочна отложить исполнение приказа об аресте. Я прошу вас порекомендовать мистеру Дайксу, которого сопровождает ваш человек, не брать под стражу мистера Гудвина до завтра. Когда они уйдут, я выскажу вам свое предложение.

Кремер склонил голову набок и пожевал губами. Он сделал вид, будто серьезно обдумывает слова Вулфа, хотя отлично понимал, что Вулф не позирует.

— Дайкс из полиции Вестчестера, — заговорил он, — Наш человек сопровождает его исключительно в порядке гостеприимства. Решить вопрос, когда арестовать Гудвина, зависит только от Дайкса. — Он обернулся. — Что вы скажете, Дайкс? Или вам нужно позвонить в Уайт-Плейнс?

Дайкс покачал головой.

— Это не обязательно, инспектор. Я могу принять решение по своему усмотрению.

— Вот и хорошо, принимайте. Вы слышали, что сказал Вулф.

— Я хотел бы иметь возможность сослаться на ваше предписание.

— Ладно, Это мое предписание.

Дайкс обернулся к столу Вулфа, взял ордер на арест и обратился ко мне:

— Запрещаю вам покидать пределы штата, Гудвин.

Я ответил, что даже не мечтаю об этом, и он направился к выходу, сопровождаемый сыщиком. Я встал и проводил их, желая быть вежливым по отношению к человеку, который согласился отсрочить мое заточение за решетку. Когда я вернулся в контору, говорил Вулф.

— …но сперва я хочу убедиться сам. Я уже говорил, что никаких доказательств у меня нет. Мистеру Гудвину предъявлен ордер на арест, мне исковое заявление с вызовом в суд, и я предпочел бы не подвергать себя опасности быть привлеченным за клевету.

— Чушь. Вы же скажете мне это в частном порядке, какая тут может быть клевета?

— Понятно, Но, говоря откровенно, не это главное. Я намерен предпринять определенный шаг и боюсь, что если скажу вам, к какому логическому выводу я пришел, вы сделаете этот шаг чрезвычайно трудным для меня, а то и вообще невозможным. Сами вы не откажитесь на этот шаг, потому что, в отличие от меня, у вас не будет для него никаких оснований. Я свяжусь с вами, возможно, даже сегодня вечером, а самое позднее завтра до полудня.

Вид у Кремера был недовольный.

— Черт знает что, а не предложение!

— Ничего лучшего я вам предложить не могу. — Вулф посмотрел на часы. — Я хотел бы заняться делом.

— Еще бы, — Кремер потянулся за шляпой и нахлобучил ее на голову. — Нужно было позволить Дайксу забрать Гудвина. — Он поднялся. — Вам все равно пришлось бы предпринимать ваш определенный шаг. — Он пошел к двери, но на полпути обернулся. — Если завтра вы мне заявите, что ваши умозаключения и логические выводы оказались ошибочными, пеняйте на себя.

Он вышел.

На этот раз моя проверка, не остался ли он в прихожей, хлопнув для вида дверью, была не просто следованием правила: он мог остаться в доме, желая разнюхать, что же собирается предпринять Вулф. Когда я вернулся в контору, Вулф резко произнес:

— Соедини меня с миссис Вэйл.

Это было не так просто. Сперва к телефону подошла служанка и после долгих настояний подозвала Ральфа Парселла. После новых настояний он сказал, чтобы я не вешал трубку, и через некоторое время снова подошел к телефону и сказал, что его сестра не желает разговаривать ни с Ниро Вулфом, ни со мной. Я спросил, может ли он передать ей несколько слов. Он согласился. Я попросил сообщить, что Вулф хотел рассказать, как он узнал, где были спрятаны деньги. Это разрешило проблему. Вскоре в трубке послышался ее голос.

— Говорит Элтея Вэйл. Ниро Вулф?

Он взял трубку.

— Да. Я готов рассказать вам, как я узнал, где деньги, но, возможно, что ваш телефон прослушивается, поэтому я…

— Почему он будет прослушиваться?

— Общераспространенное любопытство полиции. Я также готов рассказать вам и многое другое. Например, назвать имя человека, которому вы передали чемодан на Старой Рудничной дороге; объяснить, как я узнал, что никакого мистера Нэппа нет и не было на свете, а заодно уточнить причину, по которой мистер Вэйл был убит. Я жду вас у себя в конторе в десять вечера.

Молчание. Она не бросила трубку, но молчала так долго, что я решил было, что она отошла, забыв повесить трубку. Вулф наконец спросил:

— Вы слушаете, мадам?

— Да. — Снова молчание и спустя минуту. — Я приеду сейчас же.

— Нет. Дорога займет у вас некоторое время, и вы приедете в час ужина. Я жду вас в девять.

— Ладно.

Отбой.

Я обернулся к Вулфу.

— К чему такая спешка? У вас нет ни единого доказательства!

Он поглядел на телефон и подвинул его ко мне.

— Я не допущу, чтобы тебя увели в тюрьму по жалобе этой глупой негодяйки. Нашу беседу следовало бы записать. Эта штука в порядке?

— Думаю,что да. Когда мы пользовались ей в последний раз, была в порядке.

— Проверь.

Я встал, просунул руку между моим столом и стеной и повернул переключатель. Затем уселся в красное кожаное кресло и негромко произнес: «Ниро Вулф собирается разыграть шараду, будем надеяться, что он не свернет себе при этом шею. Я вернулся к своему столу, снова повернул переключатель, затем прошел на кухню, открыл дверцу шкафа буфета, и через несколько секунд послышался мой голос: „Ниро Вулф собирается разыграть шараду, будем надеяться, что он не свернет себе при этом шею“. Я вернулся в контору.

— Все в порядке. Будут еще распоряжения?

— Да. У этой идиотки может оказаться револьвер, бомба или бог ее знает что. Не отходи от нее.

— А возможно, что она прихватит с собой адвоката?

— Нет. Конечно, нет. Не такая уж она полная идиотка.

Он взял в руки судебную повестку и хмуро уставился на нее.

Глава 15

Она пришла в восемь пятьдесят, на десять минут раньше назначенного. Я как раз испрашивал согласие Вулфа на некоторое изменение программы, когда она позвонила. Для того, чтобы находиться возле нее, я должен был сесть в одно из желтых кресел, стоящих рядом с красным, а я предпочитаю сидеть за своим столом; можно было посадить ее в желтое кресло возле моего стола, но Вулф любил, чтобы посетитель сидел в красном кожаном кресле, потому что свет тогда падает на лицо гостя.

Был мягкий весенний вечер, она пришла без пальто, в одном костюме, так что единственной проблемой была ее сумка — большая черная кожаная сумка с хитрой застежкой. Про застежку я узнал, пытаясь раскрыть сумку, которую взял у нее из рук и положил к себе на стол. Ее реакция на то, что я отобрал у нее сумку, как только она села, свидетельствовала о состоянии ее нервов. Она не произнесла ни звука, не сделала ни малейшего движения, только глядела, как я отнес сумку на свой стол, и не произнесла ни слова, даже когда я принялся возиться с застежкой и, наконец, открыл сумку и проверил ее содержимое. Ничего угрожающего там не было, и когда я подошел и опустил сумку обратно к ней на колени, она только посмотрела на Вулфа. Она могла бы вызвать у меня жалость, если бы не ордер на арест, с которым завтра явится Бен Дайкс. Когда у женщины выхватывают сумку и разглядывают содержимое, а владелица сумки при этом только глазеет на тебя, она, конечно, вызывает сочувствие.

Однако во взоре Вулфа, который он вперил в посетительницу, не было и намека на сочувствие.

— Это не допрос, миссис Вэйл, — произнес он. — Мне не о чем расспрашивать вас. Это будет монолог, и продолжительный.

— Я бы не отвечала на ваши вопросы, даже если бы вы их задали, — сказала она. Голос у нее был вполне нормальный. — Вы сказали, что никакого — мистера Нэппа не существует. Что за чушь?

— Не такая уж чушь, поскольку вы его выдумали. — Вулф откинулся назад. — Вам будет легче понять, если я начну с середины. Мистер Гудвин рассказал вам, как я пришел к выводу, что ваш муж был убит. Это утверждение не имело бы смысла, если бы я не смог узнать, кто убийца, и в качестве первого шага не повидал всех, кто находился в библиотеке в ту среду. Перечислю их в том порядке, в котором я познакомился с ними.

Первым был ваш сын. Когда он явился просить меня найти для него деньги, я подумал, что он мог быть замешан в похищении и знает, где они спрятаны, но не может просто пойти и взять их, боясь привлечь к себе внимание. Поэтому намеками он даст понять мне или мистеру Гудвину, где находятся деньги. В начале нашего разговора я верил в это предположение, но к концу беседы от него отказался. Для подобной ухищренности нужен утонченный и острый ум, а также хорошо подвешенный язык. «Дока» вроде вашего сына не мог придумать такую операцию, а тем более выполнить. Следовательно, он пришел ко мне с самыми честными намерениями. Он не был замешан в похищении, он не знал, где деньги, не убивал мистера Вэйла.

— Вы обещали рассказать, почему решили, что не существует никакого мистера Нэппа.

— В свое время, наберитесь терпения. Далее ваша дочь. Но вы даже сейчас не понимаете, отчего мистер Гудвин и я стали подозревать, что мисс Дина Атли имела отношение к похищению, не так ли?

— Конечно, нет.

— Ваш брат не рассказывал вам?

— Нет.

— А полиция?

— Нет.

— Записка, которая пришла по почте. Записка была напечатана Диной Атли. Я не буду распространяться об этом. И без подробностей мой рассказ займет много времени. Когда мистер Гудвин увидел, что две другие записки, обнаруженные вами в телефонных книгах (а теперь я, конечно, знаю, что они вовсе не были в телефонных книгах, а были у вас и вы только делали вид, что нашли их в телефонных книгах), когда мистер Гудвин увидел, что они тоже напечатаны ею, подозрение перешло в убежденность.

А десятиминутная беседа с вашей дочерью сделала очевидным, что мисс Маргот никак не была связана с мисс Атли, тем более в таком серьезном и рискованном предприятии, как похищение. Ваша дочь груба, тупа и высокомерна. Она тоже явилась с требованием найти для нее деньги, но даже без этого было ясно, что она, как и брат, ни в чем не замешана.

Теперь ваш брат. После рассказа мистера Гудвина о его поведении в среду вечером я в порядке рабочей гипотезы отметил, что он требует самого тщательного наблюдения. Двадцать минут, проведенные с ним, — он сидел в этом кресле, в котором вы сидите сейчас — убедили меня, что он вне подозрений. Вы знаете его привычку смотреть на А, когда он говорит с Б?

— Да.

— Его объяснения этой привычки было достаточно. Он никогда не осмелился бы взяться за операцию, которая требует смелости, изобретательности и твердости характера. Есть и другие факторы. Его прощальными словами были: «Кажется, дурак», — и он верил этому. Совершенно очевидно, что он не был человеком, которого я искал.

Четвертый — Эндрю Хлад. Как вам известно, он явился сюда вчера вечером. Ни в его словах, ни в тоне, каким он разговаривал, ни в манерах не было ничего, что указывало бы на возможность его участия в преступлении, а, за исключением вас, он являлся последней вероятностью. С помощью своих помощников я получил о нем достаточно сведений, которые дали мне возможность вычеркнуть его из списка подозреваемых. Я узнал о его репутации, о положении в обществе и в деловых кругах. Все это исключало его из списка возможных убийц и делало весьма сомнительным его участие в похищении. Ведь ему пришлось бы вступить в сговор по меньшей мере еще с двумя людьми — мисс Атли и мистером Нэппом — и ради части выкупа стать зависимым от них и подвергаться смертельной опасности. Что, если один из его сообщников будет схвачен и во всем признается? Разве можно предположить, чтобы такой человек пошел на страшный риск ради мизерной, с его точки зрения, суммы? Нет, никогда.

Вулф покачал головой.

— Никогда. Следовательно, это были вы. Вы участвовали в похищении. Вы убили Дину Атли, вы убили вашего мужа. Я пришел к такому заключению в десять часов вечера в субботу, но перед тем, как начать действовать, решил повидать мистера Хлада, хотя сомневался, что после разговора с ним изменю свое решение. Так оно и случилось. Не желаете ли выпить чего-нибудь? Кока-кола? Кофе? Коньяк?

Ни ответа, ни движения.

— Скажите, если вы чего-нибудь желаете. Лично я предпочитаю пиво. — Он нажал кнопку и снова откинулся на спинку кресла, — Итак, прежде чем начать действовать на основании моего умозаключения, я должен был проверить его. Я должен был убедиться, что ни один факт, известный мне, не опровергает мое заключение. В первую очередь, я должен был найти мотив. Какой повод мог быть у вас для того, чтобы взять полмиллиона долларов наличными из вашего банка и инсценировать всю эту тщательно разработанную комедию? Пожалуйста, имейте в виду, миссис Вэйл, что с этого момента я перестаю излагать вам свой отчет, а только рассказываю, как я убедился в своей правоте. Если в том или ином случае я изберу неверную альтернативу, можете поправить меня, однако я все же советую вам ничего не говорить.

Никогда еще я не видел, чтобы совету следовали столь пунктуально. У нее была возможность заговорить, когда Фриц принес пиво, и Вулф замолчал, налив себе стакан, но она этим не воспользовалась. Вулф подождал, пока осела пена, затем поднял стакан и осушил его.

— Я нашел только один приемлемый ответ. Человек, которому вы передали чемодан с деньгами, был ваш муж. Возможно, что он был в маске, ибо вы оба разработали все детали операции. Но зачем вам это было нужно? Чего вы добивались? Вы хотели инсценировать, что пострадали на полмиллиона долларов, это снизило бы налог на девяносто один процент, то есть больше, чем на девять десятых от полумиллиона, так как вы исключили бы эту сумму из числа ваших доходов. Да, конечно, игра стоила свеч.

Он наклонился, налил пива, отпил и снова откинулся назад.

— Далее. Зачем вы и ваш муж втянули в это дело Дину Атли? А потому, что вы не могли провести операцию без нее. Хотя бы телефонный звонок мистера Нэппа. Вы хотели сделать похищение правдоподобным в мельчайших деталях и решили, что телефонный звонок должен быть обязательно. Мистер Вэйл позвонить не мог, ведь если бы он даже изменил голос, его все же могли бы узнать. Проще и безопаснее было воспользоваться услугами мисс Атли, вашей служащей, которой вы всецело доверяли. Никто, конечно, не звонил. Мисс Атли не только напечатала записки, она записала также текст не существовавшего телефонного сообщения. Предполагаю, что ее доля должна была составлять скромную часть выкупа. Интересно, вы или ваш муж возымели намерение… Нет. Я сказал, что не буду задавать вам вопросы. Однако мне все равно хотелось бы знать, кто из вас подал мысль, обратиться ко мне. Ведь именно это решение повело к катастрофе. Без сомнения, это был отличный штрих в разработанном вами плане. Куда уж правдоподобнее! А фокус-покус с вашим визитом? Десять тысяч долларов — небольшая плата за доказательство того, что вы тревожитесь за судьбу мужа. Вы не могли предугадать, что я захочу увидеться с вашей секретаршей, но когда я сказал об этом, ваш чек уже лежал у меня на столе, и вы не осмелились забрать его обратно только на том основании, что я потребую дополнительную сумму в качестве страховки на случай возможной неудачи. Вам это не понравилось. Вы даже прикусили губу, когда выписывали чек, но вы были вынуждены подписать его. Пятьдесят тысяч долларов наносят заметный урон полумиллиону долларов, но вы так рьяно пытались показать свою готовность на любые жертвы, лишь бы вернуть вашего мужа живым и невредимым, что, конечно, не могли отступать.

Он долил себе пива, выпил, когда осела пена, и продолжал:

— Не знаю, пожалели ли вы, уйдя от меня, что обратились ко мне, но, когда мисс Атли вернулась после свидания со мной, вы пожалели бесспорно. Как я уже сказал, я не делаю отчета, просто я рассказываю, как мне удалось убедиться в правильности моей догадки. Я получил отдаленное представление о темпераменте и характере мисс Атли, когда она была здесь, и некоторое представление о ней из рассказа вашего брата. Из-за вопросов, которые мастер Гудвин и я задавали ей, и из-за того, что мы взяли у нее отпечатки пальцев, она стала испытывать тревогу. Она испугалась, что вы возбудили мое подозрение, и я могу раскрыть мистификацию; вернувшись домой, она пыталась уговорить вас отказаться от вашей затеи. Вы не согласились. Все было готово. Деньги лежали в чемодане. Вы уплатили мне шестьдесят тысяч долларов. Оставалась только заключительная фраза. Вы пытались рассеять опасения мисс Атли, убедить ее, что нет никакой опасности разоблачения, вам казалось, что вы преуспели в этом, но вы заблуждались. Около восьми часов, положив в багажник чемодан с деньгами, вы уехали, не зная, что после разговора с вами мисс Атли встревожилась еще больше. После вашего отъезда она вынесла из дома пишущую машинку и тоже уехала. Я предполагаю следующее: спрятав пишущую машинку, мисс Атли намеревалась поехать туда, где скрывался мистер Вэйл, и настаивать, чтобы вся затея была отменена. Однако что-то задерживало ее, она опаздывала перехватить мистера Вэйла, поэтому ей пришлось поехать на Старую Рудничную дорогу, названную в одной из записок, которые она сама печатала.

Вулф отпил пиво.

— Мисс Атли приехала на Старую Рудничную дорогу до вас. Когда туда приехали вы и ваш муж, — вы в своей машине, он в своей, — мисс Атли поделилась с ним своими опасениями. Он не согласился с ней. Долго задерживаться там для беседы он не мог: по плану он должен быть увезен куда-то мнимыми похитителями, а даже в таком уединенном месте кто-нибудь мог случайно появиться. Он взял чемодан, оставив вас с мисс Атли, и уехал. Вы продолжали убеждать свою секретаршу, но она уперлась. Возможно, потребовала увеличить ее долю, чтобы компенсировать риск, хотя сомневаюсь в этом. Судя по тому, что рассказывал о ней ваш брат, скорее похоже, что она пригрозила раскрыть ваш обман; возможно, вы решили, что она это сделает. Вы ударили ее по голове чем-то тяжелым — подвернувшимся под руку камнем? — она упала, потеряла сознание, а вы сели в ее машину, наехала на нее, затем завели машину в просеку, столкнули тело в кювет и были таковы. Если вы спросите, почему я утверждаю, что это вы убили ее, а не мистер Вэйл, я отвечу: если ее убил он, почему же на следующий день он сам оказался убитым? Однако нет необходимости отвечать на все вопросы, имеющие отношение к делу. Например, где был ваш муж с вечера в воскресенье до среды утром? Не знаю этого и не хочу гадать. Так как все детали были вами тщательно разработаны, я убежден, что и это тоже было предусмотрено. Наверное, в каком-нибудь месте, где он сам и машина могли быть скрыты от посторонних глаз, особенно днем. Конечно, вы должны были знать, где он прячется, на тот случай, если из-за непредвиденных обстоятельств пришлось бы внести какие-либо коррективы в ваш план. Несомненно, вы с ним выбирали место с большим вниманием и осторожностью. И с учетом, что ваш муж должен был оказаться возле телефона во вторник вечером, чтобы позвонить в рестораны «Фоулер» и «Жирный теленок»… Еще вопрос, который может остаться открытым: почему вы сказали вашему сыну, что он может взять деньги себе, если найдет их? А почему бы и нет? Вы ничем не рисковали. Вы были уверены, что он их не найдет. Еще пример. Почему вы и ваш муж настаивали на том, чтобы соблюдать молчание о похищении в течение сорока восьми часов после его возвращения домой? Вот, по-видимому, самая верная догадка: за это время вы хотели удостовериться, что не оставили никаких следов. Рассматривая все факты или факторы, я нуждался только в установлении, что они не противоречат моему умозаключению, что вы убили вашего мужа. Что можно сказать о его визите ко мне в среду утром? Почему он так поспешил с ним? Было бы удивительно, если бы он этого не сделал. Он хотел разнюхать, нет ли каких-либо оснований для разоблачения. Он понимал, конечно, что это вы убили Дину Атли. Вы оказались целиком во власти мужа. Конечно, он не мог выдать вас как убийцу, не раскрыв себя в качестве соучастника мошенничества с похищением. Однако мошенничество не было доведено до конца. Его можно было квалифицировать как мошенничество, только когда вы подали официальное ходатайство о снижении налога. Пока что у него в руках были козыри против вас. Он потребовал все деньги себе. Вы попали впросак. После тщательной разработки всех деталей лжепохищения, совершенного из отчаяния, вы не получали ничего. Этого перенести было нельзя. Джимми Вэйл должен был умереть.

Вулф сделал паузу и продолжал:

— Вы рассчитали все с тщанием и предусмотрительностью — качествами, которые вы столь успешно проявили, готовя инсценировку похищения. Вам нужно было сильнодействующее снотворное, и вы, конечно, не хотели рисковать и обращаться в аптеку. У вас дома, наверное, имелось для косметических целей что-нибудь вроде хлоралгидрата в какой-либо смеси. Однако это еще один вопрос, который я оставляю открытым. Либо счастье сопутствовало вам в среду вечером, либо же вы очень хорошо знали привычки своего мужа. Вы были уверены, что, выпив снотворное, которое вы подмешали в его бокал, он ляжет спать на диван в библиотеке, а не отправится в спальню. После ухода мистера Хлада вы прошли в библиотеку. Ваш муж находился в коматозном состоянии, как вы и рассчитывали. Вы перетащили его на нужное место и свалили на него статую. Предварительно вы слегка раскачали статую, чтобы проверить, в какую сторону она будет падать. Стук от падения не был услышан, потому что все находились в верхних комнатах. К тому же статуя упала не на пол, а на грудь вашего мужа, поэтому раздался скорее хруст, чем грохот.

Вулф выпрямился, глубоко втянул носом воздух и выпустил его через рот. Сузив глаза, он посмотрел на нее.

— Миссис Вэйл, — продолжал он, — признаюсь, что отношусь к вам не без враждебности. Вы спровоцировали меня судебным преследованием и вашей жалобой на мистера Гудвина, которая могла привести к его аресту по серьезному обвинению в нарушении закона. Но даже при этом я не стал бы упрекать вас за обман, который вы замыслили и пытались провести в жизнь. Миллионы ваших сограждан будут пытаться обмануть правительство при уплате налогов в этом году. Что касается убийства мисс Атли, то вы совершили его в припадке бесконтрольной ярости. Но убийство вашего мужа совсем иное дело. Оно было преднамеренным, рассчитанным заранее, безжалостным и совершено ради омерзительной цели. Исключительно ради денег. Вы хладнокровно убили его потому, что он хотел лишить вас плодов вашего мошенничества. Это, повторяю, омерзительно. Это было бы осуждено даже…

— Неправда, — сказала она. Слова с трудом вырвались из ее стянутого горла, она повторила: — Неправда…

— Я советую вам ничего не говорить, мадам. Это было бы осуждено даже…

— Но это неправда! Деньги тут ни при чем! — Она сдавила подлокотники кресла. — Пусть бы он забрал их себе. Я так ему и сказала. Он не захотел. Это все из-за Дины. Он хотел оставить меня, потому что… потому что… из-за Дины. Вот почему… а вовсе не из-за денег…

— Я предпочитаю версию с деньгами.

— Нет.

— Он грозил выдать вас как убийцу?

— Нет. Он сказал, что не сделает этого. Но он собирался оставить меня, а я его любила. — Губы у нее шевелились, пальцы стискивали подлокотники, царапая кожу. — Я любила его, а он хотел меня оставить…

— И, конечно, это могло бы привести к тому, что он вас выдаст. — Вулф говорил тихо, почти шепотом. — Вдали от вас трудно было предугадать, что ему вздумается сделать. Следовательно, он должен был умереть. Приношу вам свои извинения. Допускаю, что ваше деяние не было омерзительным, так как, находясь в смертельной опасности, вы хотели спасти себя. Пытались ли вы обмануть его, отрицая, что это вы убили Дину Атли?

— Нет, он знал, что это сделала я. — Она сжала кулаки. — Я обезумела, должно быть. Вы правы, я знала, что может произойти, если он оставит меня, но дело не в этом… В ту ночь я еще раз спустилась в библиотеку и оставалась рядом с ним…

Она вскочила с места.

— Что я говорю. Это я сказала?

— Достаточно. — Ни звука в ответ. — Вы сказали то, что я от вас ожидал, когда обвинил вас в убийстве вашего мужа ради денег. Это было абсурдно, но не более абсурдно, чем ваши нападки на мистера Гудвина и на меня после того, как мы нашли чемодан с деньгами. Конечно, вы намеревались переложить всю ответственность на покойника, будто бы это он организовал лжепохищение, чтобы завладеть деньгами, а Дина Атли явилась его сообщницей. Но вы должны были знать, что вызовете…

Он замолчал. Когда мисс Вэйл поднялась с кресла, сумка соскользнула на пол. Я подошел, поднял сумку и протянул ей. Открыв перед ней дверь, я вышел на крыльцо посмотреть, как она спустится по ступенькам. Если у себя дома она допьет остатки хлоралгидрата, это ее дело, но я не хотел, чтобы она споткнулась, упала и сломала себе шею здесь, рядом с нашим домом. Она не очень твердо держалась на ногах, но сошла на тротуар и повернула направо.

Придя на кухню, я достал из буфета магнитофон и отнес в контору. Вулф сидел на месте и хмуро глядел на меня. Я перемотал ленту и включил магнитофон. Послышался голос Вулфа.

»…в припадке бесконтрольной ярости. Но убийство вашего мужа совсем иное дело. Оно было преднамеренным, рассчитанным заранее, безжалостным и совершено ради омерзительной цели. Исключительно ради денег. Вы хладнокровно убили его, потому что он хотел лишить вас плодов вашего мошенничества. Это, повторяю, омерзительно. Это было бы осуждено даже…

— Неправда. Неправда.

— Я советовал вам ничего не говорить, мадам! Это было бы осуждено даже…

— Но это неправда! Деньги тут ни при чем. Пусть бы он забрал их себе. Я так ему и сказала. Он не захотел. Это все из-за Дины. Он хотел оставить меня, потому что… потому что… из-за Дины. Вот почему… а вовсе не из-за денег».

Мы прослушали запись до конца — она была хорошей, как и следовало ожидать, ведь этот аппаратик обошелся нам в тысячу двести монет. Когда я выключил его, Вулф сказал:

— Удовлетворительно. Отвези Кремеру.

— Сейчас?

— Да. Эта несчастная стерва может оказаться мертвой через час. Если его нет в управлении, пусть разыщут. Я не желаю, чтобы он врывался сюда завтра и рычал на меня за то, что я задержал доставку признания в убийстве.

Я перемотал ленту.

Глава 16

Она не только не умерла в течение этого часа, но жива и до сих пор. На прошлой неделе присяжные заседатели в составе восьми мужчин и четырех женщин совещались в течение пятидесяти двух часов беспрерывно, но так и не пришли к единому решению. Семеро было за обвинение в убийстве первой степени, пятеро стояли за оправдание. Будет ли мой отчет опубликован или нет, зависит от решения суда нового состава. Если он тоже не вынесет приговора, рукопись окажется запертой в ящик стола в моей комнате и составит компанию другим рукописям с такой же судьбой.

Если вы хотите знать, предпринял ли я еще одну поездку в Уайт-Плейнс, отвечу, да — днем во вторник, в сопровождении Бена Дайкса. К тому времени миссис Вэйл уже находилась под присмотром окружного прокурора, но все были слишком заняты, чтобы заняться мной. Меня выпустили под залог только в пять часов, успев в девятнадцатый раз снять у меня отпечатки пальцев. Прошла целая неделя, пока было аннулировано предъявляемое мне обвинение и стоимость залога сократила сто тысяч Вулфа до девяносто девяти тысяч девятьсот двадцати пяти долларов. Несмотря на это, Вулф не загружает меня работой. У меня имеется много времени для прогулок и размышлений.

Добившись того, что у него на текущем счету оказалась кругленькая сумма, Вулф принялся отдыхать и до сих пор только этим и занимается.

Если вы предложите ему десять тысяч долларов за то, чтобы он нашел вора, который вчера украл вашу шляпу на коктейль-парти, он даже не удосужится взглянуть в вашу сторону.

УБЕЙ СЕЙЧАС — ЗАПЛАТИШЬ ПОТОМ

Глава 1

Утром того дня Пит не подарил мне традиционной улыбки, при которой особенно белыми казались его зубы на морщинистом желтоватом лице. Правда, он произнес, как положено, вместо приветствия «Хи-хо, мистер Гудвин», но в его голосе тоже не улавливалось задорной усмешки, и он не посчитался с давно установленным фактом, что мне полагается принять у него пальто и кепи и повесить их на вешалку. К тому моменту, когда я запер входную дверь и повернулся к нему, он уже успел швырнуть свою одежду на скамью в холле и поднимал свой ящик с инструментами, который поставил на пол, чтобы раздеться.

— Вы пришли сегодня на час раньше, Пит, — заметил я. — Что, они теперь ходят босиком?

— Нет, они заняты, — ответил Пит и пошел через холл к кабинету. Я обиженно отправился следом: в конце-то концов мы были с ним друзьями более трех лет.

Пит приходил три раза в неделю по понедельникам, средам и пятницам, около полудня, после того как заканчивал обход всех своих клиентов в большом административном здании на Восьмой авеню. Вульф всегда давал ему доллар, поскольку до нашего старого кирпичного особняка на Западной Тридцать пятой улице было пять минут ходу, я же только — четверть, но Пит наводил на мою обувь точно такой же блеск, как и на ботинки Вульфа.

Я никогда не притворялся занятым делами, пока Пит трудился над Вульфом, потому что мне нравилось их слушать. Это было поучительно. Вульф воображал, что если человек родился в Греции, даже если и уехал оттуда в шестилетнем возрасте, все равно он должен быть хорошо знаком со славным прошлым своей родины, и вот уже сорок месяцев набивал голову Питу фактами древней истории.

В то утро, когда Вульф повернул свое огромное кресло, в котором сидел за письменным столом, Пит опустился на колени и поставил свой ящик на обычное место, а я прошел к своему столу, Вульф потребовал:

— Кто такой был Эратостенес и кто обвинил его в убийстве в своей знаменитой речи, произнесенной в четыреста третьем году до нашей эры?

Пит, устанавливавший в определенном порядке набор щеток, покачал головой:

— Кто? — Может быть, Перикл?

— Ерунда! Перикл успел умереть за двадцать шесть лет до этого. Проклятие, прошлый раз я читал вам отрывки из его речи. Его имя начинается с буквы «Л».

— Ликург?

— Нет, Ликург из Афин еще не родился.

Пит посмотрел вверх:

— Сегодня вы должны меня извинить.

Он постучал себя щеткой по лбу:

— Сегодня здесь пусто. Почему я пришел рано? Что-то случилось. Я иду в комнату джентльмена, мистера Эшби, хороший клиент, двадцать пять центов каждый день. Комната пуста, никого нет, окно широко раскрыто, в него врывается холодный воздух. Десятый этаж. Ну, я иду и выглядываю из окна. Внизу большая толпа, разные зеваки и полицейские. Я выхожу в холл и спускаюсь вниз на лифте, проталкиваюсь сквозь людей, а там на тротуаре мой хороший клиент, мистер Эшби, он ужасно разбит. Я снова выбираюсь из толпы, я смотрю наверх, вижу всюду головы высунувшихся наружу людей и думаю, что сейчас бесполезно подниматься к клиентам, они все равно будут глазеть из окон, поэтому и пошел я сюда. Вот почему я явился рано, вы должны сегодня меня извинить, мистер Вульф.

Пит опустил голову и заработал щетками.

Вульф заворчал:

— Советую вам немедленно возвратиться в это здание. Знает ли кто-нибудь, что вы побывали в комнате мистера Эшби?

— Разумеется. Мисс Кокс.

— Она видела, как вы туда вошли?

— Конечно.

— Сколько времени вы находились в комнате?

— С минуту, возможно.

— Видела ли мисс Кокс, как вы вышли?

— Нет, потому что я вышел через другую дверь.

— Это вы вытолкнули его из окна?

Пит перестал мелькать своими щетками и поднял голову:

— Нет, мистер Вульф. Богом клянусь.

— Я советую вам возвратиться. Если толпа уже собралась, когда вы выглянули из окна, и если мисс Кокс в состоянии точно назвать время, когда вы вошли в комнату, вы, возможно, избежите неприятностей, но не исключено, что вы угодили в беду. Вам не следовало оттуда уходить. Полиция скоро будет вас разыскивать. Возвращайтесь, слышите ли? — немедленно. Ботинки мистера Гудвина могут обождать до среды. Или же приходите позднее.

Пит отложил в сторону щетки и взялся с неуверенностью за крем.

— Полицейские, — сказал он, — вообще-то олл-райт. Мне нравятся полицейские. Но если бы я сказал, что кого-то видел…

И он стал покрывать обувь кремом.

Вульф хмыкнул:

— Значит, вы кого-то видели?

— Я не говорю, что кого-то видел. Просто сказал, что будет, если бы я сказал в полиции, что кого-то видел… А были полицейские в Афинах в четыреста третьем году до нашей эры?

Крем подсыхал на ботинках.

Разговор снова вернулся к былой славе Греции, но я уже его не слушал. Пока Пит заканчивал чистить ботинки Вульфа, а потом наводил глянец на мои, игнорируя совет Вульфа, я практиковался в искусстве розыска. Разговоры о том, что детективу следует строго придерживаться одних фактов, пустая болтовня. Иной раз одно обоснованное предположение продвинет тебя гораздо дальше, чем сотня отборных фактов. Поэтому на протяжении десяти минут я тренировал свои умственные способности на Пите Вассозе. Убил ли он человека полчаса назад? Если собранные к этому времени факты доказывали, что такое возможно, мне хотелось решить, как бы я проголосовал. В конце концов я отказался вообще от голосования, поскольку в моем распоряжении не было самого главного: мотива преступления. Ради денег? Нет, Пит не пошел бы на убийство, привлеченный даже огромной суммой. Тогда из мести? Смотря за что. Из страха? Пожалуй, но только если бы страх был достаточно весомый… Вот почему я не смог бы участвовать в голосовании.

Часом позже, когда я шагал через весь город с поручением в банк, я остановился на углу Восьмой авеню, чтобы посмотреть, что там творится. Разбившийся мистер Эшби был убран, но тротуар перед административным зданием был огорожен веревкой, чтобы лишить возможности свору добровольных следователей вмешиваться в работу сотрудников отдела по расследованию насильственных смертей и троих полицейских, которые занимались вопросами транспорта. Подняв глаза, я увидел несколько голов, высунувшихся из окон, но ни одной на десятом этаже, третьем от крыши.

Дневной выпуск «Газетт» доставляют немногим позже пяти часов в кирпичный особняк на Тридцать пятой улице, который принадлежит Ниро Вульфу и в котором он живет и работает, когда работает. Когда у нас нет важного дела на руках, это время «общего» мертвого часа в офисе. Вульф обязательно находится наверху в теплице вместе с Теодором, там у него от четырех до шести вечера ежедневно бывает свидание с его обожаемыми орхидеями; Фриц на кухне что-то подготавливает для плиты или духовки, ну а я откровенно убиваю время, так что когда принесли «Газетт» в тот день, я страшно обрадовался и выяснил с ее помощью все, что было известно о смерти мистера Денниса Эшби. Он разбился о тротуар в 10.35 утра и умер мгновенно. Не удалось найти ни одного человека, который бы видел, как это произошло.

Его секретарша, мисс Фрэнсис Кокс, разговаривала с ним по телефону в 10.28, ни одно соседнее окно не было раскрыто, поэтому и посчитали, что мистер Эшби вывалился из окна собственного кабинета на десятом этаже.

Ничего не было сказано о том, решила ли полиция назвать это происшествие несчастным случаем, самоубийством или убийством. Если кто-то и находился в кабинете вместе с Эшби в тот момент, когда тот покинул его пределы через окно, этот человек по этому поводу не болтал. Никто не входил в кабинет Эшби после 10.35, когда он оказался внизу на тротуаре, на протяжении минут пятнадцати, примерно в 10.50 туда вошел чистильщик сапог Питер Вассоз с целью привести в порядок обувь мистера Эшби. А через несколько минут на десятый этаж поднялся полицейский, выяснивший имя пострадавшего из бумаг, находившихся в его кармане. Вассоз к этому времени исчез, но позднее его нашли у него дома на Грахем-стрит в Лоу Ист Сайде, Манхеттен, и доставили в прокуратуру для допроса.

Деннис Эшби, тридцати девяти лет, женат, бездетен, был вице-президентом фирмы «Мерсерз Боббинз» по реализации и рекламе продукции. Согласно заявлениям его коллег по бизнесу и вдовы, он был совершенно здоров, его дела находились в полном порядке, так что у него не имелось ни малейшего основания для самоубийства. Вдова, Джоан Эшби, была убита горем и отказалась встретиться с репортерами. Эшби был ниже среднего роста, 5 футов 7 дюймов, весом 140 фунтов. Этот кусочек, припасенный для концовки заметки, был характерным для «Газетт» трюком: эти данные подсказывали, что протиснуть человека с такими габаритами сквозь окно не представляло особого труда.

В шесть часов в холле раздался скрип опускающегося вниз лифта, который задрожал, прежде чем остановиться, и через пару секунд в кабинет вошел Ниро Вульф.

Я дождался, когда он подойдет к столу и втиснет свою тушу весом в одну седьмую тонны в гигантское кресло, и сказал:

— Они доставили Пита в прокуратуру. По всей вероятности, он так туда и не вернулся…

Раздался дверной звонок. Я поднялся, вышел в холл, включил свет на приступках, ну и сразу же узнал знакомую мускулистую фигуру сквозь стекло, прозрачное лишь с внутренней стороны.

— Кремер, — сообщил я Вульфу.

— Что ему нужно? — проворчал тот.

Это означало впустить его в дом. Когда инспектора Кремера из Южного отдела по расследованию убийств впускать не следует по какой-нибудь веской причине или же без всякой причины, Вульф просто рявкает: «Нет!». Когда же его можно впустить, но сначала требуется помурыжить, опять-таки обоснованно или совершенно необоснованно, Вульф изрекает: «Я занят».

Что касается Кремера, это тоже человек настроений. Когда я открою дверь, он может перешагнуть через порог и зашагать через холл, не соизволив со мной поздороваться. Или же он может бросить мне «Хеллоу» как нормальный мужчина мужчине. Дважды он даже назвал меня «Арчи», но это просто у него сорвалось с языка.

На этот раз Кремер позволил мне забрать у него пальто и шляпу, а когда я вошел в кабинет, он уже сидел в красном кожаном кресле у края письменного стола Вульфа, но не откинулся в свободной позе на спинку. Это кресло было очень глубоким, Кремеру же нравилось сидеть, далеко вытянув перед собой ноги. Я ни разу не видел, чтобы он сидел со скрещенными ногами.

Кремер начал с того, что его дело не отнимет много времени, ему просто нужна небольшая информация, и Вульф снизошел.

— В отношении того человека, который приходил сегодня чистить ботинки, — пояснил Кремер. — Питера Вассоза. Когда он сюда явился?

Вульф покачал головой:

— Вам бы уже следовало запомнить, хотя, несомненно, вы и знаете, что я отвечаю на ваши вопросы только тогда, когда вы докажете мне наличие связи между вашим служебным долгом и моими обязанностями, причем последнее слово принадлежит мне.

— Даже…

Кремер плотно сжал губы и явно сосчитал до пяти.

— Да-а, вы вечно все усложняете, как бы просто это ни было! Я расследую возможное убийство, которое, может быть, совершил Питер Вассоз. Если это так, то сразу же после этого он отправился к вам. Мне известно, что на протяжении трех с лишним лет он приходит сюда три раза в неделю чистить обувь, но сегодня он явился раньше обычного… Я хочу знать, что он вам сказал. Мне не требуется вам напоминать, что вы всего лишь частный детектив, работающий по лицензии, а не адвокат, так что те сведения, которыми вы располагаете, не подпадают под категорию «привилегированной информации». Когда пришел сюда Вассоз и что он говорил?

Брови Вульфа поползли вверх.

— Что за неопределенность? «Может быть» совершенно недостаточно. Человек мог вывалиться из окна без посторонней помощи.

— Этот — нет. Почти наверняка, нет. На его письменном столе была одна штуковина, большой кусок полированного окаменевшего дерева. Она была тщательно вытерта. Вы понимаете, что на ней непременно должны были находиться чьи-то отпечатки пальцев, пусть не очень четкие. А тут ничего. Дерево вытерли самым тщательным образом. А сзади на голове Эшби, у основания черепа, имеется след от удара каким-то гладким круглым предметом. Это не результат соприкосновения с тротуаром, да и при падении вниз Эшби не мог его заполучить. В газетах про это еще не упоминалось, будет сообщено в утреннем выпуске.

Вульф поморщился:

— В таком случае, поговорим о вашем втором «может быть». Допустим, что Эшби действительно кто-то ударил по голове этим тяжелым предметом, а потом выпихнул из окна. По времени этого не мог сделать мистер Вассоз. Некая мисс Кокс видела, как он вошел в кабинет мистера Эшби, а через пару секунд после этого, не найдя в нем никого, он выглянул из окошка и увидел внизу толпу, собравшуюся на тротуаре. Если мисс Кокс может определить время…

— Может. Но Вассоз мог побывать в кабинете еще до этого, проникнув в него через другую дверь из внешнего холла. Эта дверь была на запоре, но если бы Вассоз постучался, Эшби бы его впустил в кабинет. Ну, а тот ударил Эшби по голове этим предметом, убил или оглушил, затем либо отнес, либо дотащил тело до окна и вытолкнул наружу. Вышел из кабинета через эту же дверь, прошел через холл в приемную, где поговорил с мисс Кокс, прошел в кабинет мистера Мерсера, почистил ему ботинки, затем в кабинет мистера Буша, где тоже почистил ботинки, и уже после этого — вторично в кабинет Эшби, но теперь уже через внутренний холл, где снова перемолвился парой слов с мисс Кокс, то ли выглянул из окна кабинета, то ли нет, вышел через другую дверь, спустился вниз на лифте и поспешил к вам… Что он сказал?

— Весьма изобретательная схема… И все это время незамеченный никем труп лежал на дорожке возле крупного административного здания… Олл-райт, это не моя забота, хотя я не стану притворяться, будто бы меня это дело совершенно не интересует. Помимо многих приятных бесед, которые я вел с мистером Вассозом, он превосходно чистил обувь и отличается завидной пунктуальностью. Его было бы трудно заменить. По этой причине я буду снисходителен к вашей просьбе. Арчи, полнейший рапорт мистеру Кремеру. Дословно.

Я доложил.

Это было просто по сравнению с некоторыми долгими и сложными диалогами, которые мне приходилось пересказывать Вульфу за многие годы работы у него. Я достал записную книжку и авторучку, чтобы застенографировать свой отчет, дабы впоследствии не вкралось никакого расхождения, если Кремер потребует отпечатать и подписать его. Поскольку я смотрел в свои записи, я не мог видеть физиономии Кремера, но, конечно, его холодные серые глаза были прикованы ко мне, пытаясь подметить «пропуски в тексте» или колебания.

Когда я подошел к финишу, описав уход Пита, я сунул книжку к себе, в стол, Кремер снова повернулся к Вульфу:

— Вы советовали ему сразу же туда возвратиться?

— Да. Память у мистера Гудвина превосходная.

— Знаю, но он неплохо умеет и забывать. Вассоз не вернулся, он прямиком отправился домой, там мы его и нашли. Его отчет о разговоре с вами совпадает с сообщением мистера Гудвина, только он кое-что выпустил или же Гудвин что-то добавил. Вассоз не упоминал о том, что сказал вам, что кого-то видел.

— Он этого и не сказал. Вы все отлично слышали. Там было «если», что если бы он сказал полицейскому, что кого-то видел.

— Да-а. Например, так: если бы он сказал полицейскому, что видел, как кто-то вошел в комнату Эшби через дверь из внутреннего холла, было бы это хорошей идеей или нет? Нечто подобное?

— Фи, как неумно. Вы вправе делать какие-то, угодные вам предположения, но не ждите, чтобы я их расценивал. Я сразу же сказал, что я — лицо заинтересованное, для меня оказалось бы крупной неприятностью потерять мистера Вассоза. Если он убил этого человека, жюри заинтересуется, почему. Я тоже.

— Мы еще не готовы для жюри.

Кремер поднялся.

— Но нам нетрудно догадаться почему. Допуская, что Гудвин сообщил мне все, что сегодня сказал Вассоз, в чем я все же сомневаюсь, я хотел бы еще знать, о чем Вассоз беседовал с вами в остальные дни? Что он рассказывал об Эшби?

— Ничего.

— Никогда не упоминал его имени?

— Никогда. Арчи?

— Совершенно верно. До сегодняшнего дня ни разу.

— Что он когда-либо рассказывал о своей дочери?

— Ничего, — ответил Вульф.

— Вношу поправку, — вмешался я. — То, о чем говорил Пит, предназначалось не для мистера Вульфа, который рассуждал с ним о славе Древней Греции. Но однажды, года два с лишним назад, примерно в июне 1958 года, когда мистер Вульф лежал наверху в постели с гриппом, Пит рассказал мне, что его дочка только что закончила среднюю школу и показал мне ее фотографию. Мы бы с Питом знали друг друга гораздо лучше, если бы не Древняя Греция.

— А после того он ни разу не упоминал о своей дочери?

— Нет, как бы ему это удалось?

— Глупости. Греция? Кому это нужно?

Кремер посмотрел на Вульфа:

— Знаете, что я думаю? Вот что. Если вы и знаете, что Вассоз убил Эшби и по какой причине — из-за своей дочери, и могли бы помочь правосудию привлечь Вассоза за это к ответственности, вы все равно не стали бы это делать.

Он постучал пальцем по письменному столу Вульфа.

— Только потому что вы можете рассчитывать на то, что он и дальше будет приходить чистить вам обувь и потому что вам нравится забивать ему голову разными россказнями о людях, про которых никто не слыхал. Тут вы весь!

Его взгляд перешел на меня:

— И вы тоже!

Он повернулся и выскочил из кабинета.

Глава 2

Ровно через двадцать восемь часов, в половине одиннадцатого вечера во вторник, я пошел отворять входную дверь, услышав звонок, и увидел через наше чудо-стекло перепуганное, но исполненное решимости маленькое личико, окаймленное с двух сторон поднятым кверху воротником коричневого драпового пальто, а сверху кокетливой коричневой же вещицей, сдвинутой на правый глаз. Когда я отворил дверь, она произнесла на одном дыхании:

— Вы — Арчи Гудвин, я — Эльма Вассоз.

Это был самый обычный, ничем непримечательный день, трехразовая еда, Вульф читал книгу и диктовал письма между утренним и дневным «бдением» в теплице, на кухне Фриц занимался хозяйством, я валял дурака. Вопрос о том, нужно ли мне подыскивать другого чистильщика сапог, повис в воздухе. Согласно газетам, полиция классифицировала смерть Эшби как убийство, но пока обвинение никому не было предъявлено. Около часа дня позвонил сержант Пэрли Стеббинс спросить, не знаем ли мы, где находится Питер Вассоз, а когда я ответил «нет» и собрался сам задать вопрос, он повесил трубку. В начале пятого позвонил Лон Коэн из «Газетт», предложил написать статейку на тысячу слов о Питере Вассозе по доллару за каждое слово, а вторую тысячу я бы получил, если бы подсказал, где в настоящее время скрывается Питер Вассоз. Я отклонил с благодарностью оба предложения и сделал встречное, пообещав оставить свой автограф в его альбоме, если он мне скажет, кто из прокуратуры или отдела по убийствам намекнул ему, что мы знаем Вассоза. Когда же я сказал ему, что не имею понятия, где находится Вассоз, Коэн произнес слово, которое я не могу здесь повторять из цензурных соображений.

Я обычно придерживаюсь правила никого не вводить в кабинет Вульфа, когда он там находится, не спросив его согласия, но в случаях, не терпящих отлагательства, я его игнорирую. На этот раз налицо была крайняя срочность. Я часами торчал на кухне, поддразнивая Фрица, Вульф зарылся в книги, у нас не было ни клиента, ни работы, а для Вульфа ни одна женщина не является желанной гостьей в его доме. Десять против одного, что он отказался бы принять и Эльму. Но я-то видел ееиспуганное маленькое личико, а он нет. Помимо всего прочего Вульф третью неделю бил баклуши, искать замену Питу Вассозу придется мне, а не ему, если только дело дойдет до этого.

Поэтому я без колебаний пригласил девушку в дом, взял у нее пальто, аккуратно повесил его на плечики, проводил ее в кабинет и на пороге объявил:

— Мисс Эльма Вассоз, дочь Питера.

Вульф захлопнул книжку, не вынимая палец с нужной страницы, и гневно посмотрел на меня. Девушка оперлась рукой на спинку красного кожаного кресла для устойчивости, было похоже, что она может упасть, поэтому я взял ее под руку и усадил. Вульф перевел взгляд на ее лицо. Оно действительно было миниатюрным, но не таким маленьким, как мне показалось сначала, самым же в нем примечательным было то, что ты не замечал никаких деталей: ни глаз, ни носа, ни губ, а видел лицо целиком. Мне частенько приходилось давать профессиональные описания разных лиц, но в отношении ее лица я просто не знал бы, с чего начать.

Я спросил у нее, не хочет ли она выпить воды или чего-нибудь покрепче, но она отказалась.

Повернувшись к Вульфу, она сказала:

— Вы — Ниро Вульф. Знаете ли вы, что мой отец умер?

Тут у нее перехватило дыхание.

Вульф покачал головой, открыл было рот, но тут же закрыл его и рявкнул мне:

— Проклятие? Принеси чего-нибудь… Виски, бренди…

— Я не смогла бы ничего проглотить, — покачала она головой, — так вы не знали?

— Нет… Когда? Как? Вы в состоянии говорить?

— Полагаю, что да.

Но ответ прозвучал не слишком уверенно.

— Я должна… Какие-то мальчишки нашли его у подножия скалы… Я ездила посмотреть на него… не туда, а в морг.

Она прикусила нижнюю губу зубами, но от этого выражение ее лица не изменилось.

Справившись с минутной слабостью, Эльма продолжала:

— Они воображают, что он убил себя, сам спрыгнул вниз со скалы. Но это не так… Я знаю, что он этого не сделал.

Вульф отодвинул назад свое кресло.

— Выражаю вам свое глубочайшее сочувствие, мисс Вассоз.

Это было сказано еще ворчливее.

Он поднялся:

— Оставляю вас с мистером Гудвиным, сообщите ему подробности.

И он пошел к дверям, захватив с собой книжку.

Ну как вам это нравится? Он решил, что Эльма вот-вот закатит истерику, а женщина, не умеющая владеть собой, по его мнению не только не достойна сожаления, она просто не имела права появиться на свет Божий.

Но девушка схватила его за рукав и остановила:

— Постойте… Я должна вам сказать… Для моего отца вы были величайшим авторитетом, самым великим в мире. И я должна рассказать все лично вам!

«Черт возьми, совсем неплохо», — подумал я.

Едва ли найдется такой человек, которому не понравилось бы услышать, что его считают величайшим авторитетом в мире, и Вульф не был исключением. Он секунд пять внимательно присматривался к девушке, затем вернулся на свое место, уселся, взял со стола закладку и сунул ее между страницами книги, после чего отложил ее в сторону, потом требовательно спросил у Эльмы:

— Когда вы ели?

— Я не… Я не в состоянии есть.

— Фи. Когда вы ели?

— Немножко сегодня утром. Пат не вернулся домой, и я не знала…

Вульф повернулся, чтобы нажать на кнопку звонка, откинулся назад, закрыл глаза и открыл их лишь тогда, когда услышал шаги Фрица.

— Крепкий чай с медом, Фриц. Тосты, плавленный сыр и ликер. Для мисс Вассоз.

Фриц неслышно удалился.

— Честное слово, я не могу…

— Сможете, если хотите, чтобы я вас выслушал. Где эта скала?

— Где-то за городом… Вроде бы они мне сказали, но я…

— Когда его нашли?

— Сегодня днем.

— Вы видели его в морге. Где? За городом?

— Нет, его привезли сюда. Недалеко отсюда. После того, как я… как я подтвердила, что это папа, я сразу же поехала сюда.

— Кто был с вами?

— Двое детективов. Они назвали себя, но я не запомнила их имен.

— Я имею в виду — вместе с вами? Сестра, брат, мать?

— У меня нет ни брата, ни сестры, а мама умерла десять лет назад.

— Когда вы в последний раз видели в живых отца?

— Вчера, когда я возвратилась домой с работы, его еще не было. Он пришел около шести, пожаловался, что его продержали в прокуратуре целых три часа, задавали кучу вопросов относительно мистера Эшби. Вы знаете, что случилось с мистером Эшби, папа сказал, что он все вам рассказал, когда приходил сюда. Конечно, я тоже про это знала, потому что там работаю. Работала.

— Где?

— В офисе компании «Мерсерз Боббинз».

— Понятно. В какой должности?

— Я стенографистка. Не чей-то секретарь, просто стенографистка. Большей частью печатаю на машинке, иногда сочиняю письма для мистера Буша. Отец получил для меня это место через мистера Мерсера.

— Давно?

— Два года назад. После того, как я закончила среднюю школу.

— Значит, вы знали мистера Эшби?

— Да, немного знала. Да.

— Вернемся ко вчерашнему вечеру. Ваш отец вернулся домой около шести. Затем?

— Я уже почти полностью приготовила нам обед, мы поговорили, поели, опять поговорили. Папа сказал, что кое о чем не рассказал ни полиции, ни вам, но пораздумав, собирается утром отправиться к вам за советом, как ему следует поступить. Он сказал, что вы такой великий человек, что люди платят вам по 50 тысяч долларов за то, чтобы вы их научили, что им делать, но он уверен, что ему вы это скажете даром, так что было бы непростительной глупостью не обратиться к вам за советом. Он не пожелал мне объяснять, в чем дело. Затем пришла моя приятельница, мы договаривались с ней пойти в кино, ну и пошли. Когда я вернулась, папы не было дома, на столе лежала записка, что он уходит и может возвратиться поздно. Один из детективов пытался забрать у меня эту записку, но я ее не отдала. Она у меня с собой в сумочке, если вы хотите на нее взглянуть.

Вульф покачал головой:

— Не обязательно. До того, как вы пошли в кино, упоминал ли ваш отец о своем намерении вечером куда-то отправиться?

— Нет, а вообще-то он всегда меня предупреждал. Мы непременно заранее говорили друг другу о своих планах.

— Так, на этот раз он ничего не сказал. Ага, Фриц!

Фриц приблизился к красному кожаному креслу, осторожно опустил поднос на маленький полированный столик, который всегда стоит там, чтобы посетителям было удобно выписывать чеки, и предложил Эльме салфетку. Та взяла ее, вежливо поблагодарив Фрица «за внимание».

Вульф пробурчал.

— Я выслушаю остальное только после того, как вы поедите, мисс Вассоз.

Он взял книгу, раскрыл ее на соответствующей странице и повернул свое кресло спиной к девушке. Она разложила на коленях салфетку. Фриц вернулся к себе.

Я тоже мог бы повернуться к своему столу и притвориться, будто чем-то занят, но тогда бы Эльма видела мое отражение в зеркале, висевшем у меня за спиной, чтобы мне была видна дверь в холл, поэтому я поднялся и ушел на кухню. Фриц стоял у бокового стола, закрывая крышкой тостер.

Доставая себе молоко из холодильника, я ему сказал:

— Эта девушка — дочка Пита Вассоза. Мне придется где-то раздобыть нового чистильщика сапог. Пит умер.

— Он умер?

Фриц повернулся ко мне:

— Спаси и помилуй нас, Боже!

И покачал скорбно головой:

— Слишком рано ушел из жизни… Выходит, она не клиентка…

— Во всяком случае, не из тех, кому можно послать большой счет.

Я налил молока.

— Впрочем, ты ведь знаешь, он не взял бы сейчас платного клиента, если бы таковой даже встал на колени у нас на крыльце. Декабрь, его налоговая рубрика почти на пределе. Если она хочет, чтобы он ей помог, а ему этого совсем не хочется, придется мне брать отпуск и заняться ее делом. Ты видел ее лицо?

Фриц фыркнул:

— Ее следует предупредить. В отношении тебя.

— Конечно. Я сам это сделаю.

Когда стакан был до половины опустошен, я подошел на цыпочках к дверям кабинета.

Вульф по-прежнему сидел спиной ко мне, а Эльма намазывала варенье на кусочек подсушенного хлеба. Я не спеша допил молоко и снова подошел к двери. Вульф уже занимал почти нормальное положение, книга была отложена в сторону, а девушка ему что-то говорила.

Я вошел и сел на свое место.

— …и он никогда раньше этого не делал, — объяснила Эльма. — Я подумала, что он мог снова возвратиться в прокуратуру, поэтому позвонила туда, но его там не было. Я позвонила нескольким его друзьям, они его не видели. Я, как обычно, отправилась на работу, папа приходил туда каждое утро, у него там порядочно клиентов. Я спросила у мистера Буша, приходил ли папа, он попробовал выяснить, в здании ли он, но его никто не видел. Потом появился детектив и задал мне кучу вопросов: после ленча прибыл второй и отвез меня в прокуратуру. Я…

— Мисс Вассоз, — Вульф был на удивление терпелив, — теперь, когда вы немного перекусили, вы должны лучше собою владеть. Вы сказали, что хотите поговорить со мной, а я не могу быть невежливым с дочерью Питера Вассоза, но эти подробности несущественны. Дайте мне точные ответы на некоторые мои вопросы… Вы говорите, что они считают, что ваш отец покончил с собой, спрыгнув с обрыва. Кто такие «они»?

— Полиция. Детективы.

— Откуда вам известно, что такова их версия?

— Из их разговоров. Из отдельных слов. Из их вопросов. Они убеждены, что папа убил мистера Эшби, а когда понял, что полиция это выяснила, убил и себя.

— Они считают, что знают, почему он убил мистера Эшби?

— Да, потому что им стало известно, что мистер Эшби меня совратил.

У меня полезли брови вверх. Ответить лаконичней нельзя было. На лице девушки не было намека на смущение, как если бы она сказала что-то тривиальное. Впрочем и выражение лица Ниро Вульфа тоже не изменилось. Но все же он спросил:

— Откуда вы это знаете?

— Из того, что они говорили сегодня в прокуратуре, когда я туда приехала… Они несколько раз употребили слова «совратил», «соблазнил».

— Известно ли вам, что ваш отец узнал, что мистер Эшби вас совратил?

— Нет, конечно. Потому что ничего такого не было. И потом папа не поверил бы этому даже в том случае, если бы сам мистер Эшби сказал ему об этом, или если бы я в припадке безумия наговорила ему всяких нелепостей. Папа меня хорошо знал.

Вульф нахмурился:

— Вы хотите сказать, что он считал, что знает вас?

— Нет, он на самом деле меня знал. Конечно, он не мог знать, возможно ли меня соблазнить, поскольку, как мне кажется, такое может случиться с любой девушкой, если у нее пойдет голова кругом, но он не сомневался, что если бы такое произошло и со мной, я бы ему об этом сразу же сказала; знал он также и то, что ни мистер Эшби, ни другой человек, похожий на него, не в состоянии меня увлечь.

— Давайте внесем полную ясность в этот вопрос. Вы говорите, что мистер Эшби вас не совращал?

— Нет, конечно.

— А пытался?

Она заколебалась, прежде чем ответить «нет».

Подумав, добавила:

— Три раза он водил меня в ресторан на шоу, последний раз это было с год назад. После этого приглашал меня еще несколько раз, но я не пошла, потому что узнала, что он из себя представляет. И он мне не нравился.

Брови Вульфа приняли нормальное положение.

— Тогда почему же полиция считает, что он вас совратил?

— Не знаю. Очевидно, им кто-то так сказал. Несомненно, кто-то наговорил им массу всяких небылиц обо мне и мистере Эшби, судя по их вопросам.

— Кто именно? Они ни на кого не ссылались?

— Нет.

— Знаете ли вы, кто это сделал? Или догадываетесь?

— Нет.

Вульф повернулся ко мне:

— Арчи?

Этого следовало ожидать. Вечная история: Вульф притворяется, что совершенно не разбирается в женщинах, а я, наоборот, являюсь крупным специалистом в области женской психологии. Так что практически Вульф просил меня определить, совратил ли Деннис Эшби Эльму Вассоз, да или нет. Какого дьявола, я же не давал показания под присягой, да и определенное мнение у меня еще не сложилось.

Я сказал:

— Мисс Вассоз, возможно, права… Кто-то подсунул полиции ложную линию расследования, за которую те с радостью ухватились. Скажем, тридцать к одному.

— Ты веришь ей?

Эльма медленно повернула ко мне голову.

— Да. Скажем, двадцать к одному.

— Благодарю вас, мистер Гудвин.

И снова повернулась к Вульфу.

Он довольно долго смотрел на нее, прищурив глаза.

— Хорошо, допустим, что вы говорите искренне, что тогда? Вы начали с того, что должны мне все рассказать, и я вас выслушал. Ваш отец погиб. Я его высоко ценил, и я не посчитался бы с усилиями, если бы можно было его воскресить. Но чего вы можете ожидать от меня, кроме сожалений, которые я уже высказал?

— Но…

Она удивилась.

— Я думала — разве не ясно, что они намереваются сделать? Я хочу сказать, они вообще не собираются ничего делать. Если они считают, что отец убил мистера Эшби из-за меня, а потом из страха разоблачения убил себя, что они могут сделать? На этом все кончится, потому что для них расследование уже закончено. Так что теперь я сама должна что-то предпринимать, а я не знаю, что именно. Поэтому я пришла к вам. Папа говорил…

Она замолчала, прикрыв рот растопыренными пальцами. Это было ее первое резкое движение.

— Ох! — почти простонала она, рука у нее бессильно упала.

Тут же вскинула голову и заговорила по-другому:

— Какая непростительная рассеянность… Ну, конечно же! Прошу вас меня извинить.

Раскрыв свою большую сумочку из коричневой кожи, она запустила туда руку и что-то вытащила.

— Мне следовало это сделать с самого начала. Видите ли, папа не истратил ни единого цента из денег, полученных от вас, он относился к ним с огромным благоговением. Здесь собраны все долларовые бумажки, которые вы ему платили. Он говорил, что в один прекрасный день сделает на них что-нибудь особенное, только не упоминал, что именно… Он просто считал…

Она замолчала, прикусив губу…

— Только без истерик! — испугался Вульф.

Она кивнула.

— Знаю. Не бойтесь, я не стану плакать. Я не пересчитывала деньги, но тут должно быть около пятисот долларов, ведь вы платили ему по три доллара в неделю на протяжении трех с половиной лет.

Она неслышно поднялась с кресла, положила пачку на стол Вульфа и вернулась на место.

— Конечно, для вас это пустяки, ерунда по сравнению с пятьюдесятью тысячами, которые вам платят за ваш труд, так что в действительности я прошу милостыню. Но это не для меня, это для моего отца! И в конце концов получается, что на протяжении трех с половиной лет он даром чистил вам обувь.

Вульф укоризненно посмотрел на меня.

Признаю, что я без разрешения впустил Эльму в дом, но по его взгляду можно было предположить, что я убил и Эшби, и Пита, и ей подсказал план его убийства.

Потом он перевел взгляд на девушку.

— Мисс Вассоз, вы просите меня установить невиновность вашего отца и вашу непорочность, так?

— Моя непорочность не имеет никакого значения.

— Но невиновность вашего отца для вас очень важна?

— Да. Да!

Вульф ткнул пальцем в пачку денег, перетянутую резинкой.

— Это ваши деньги. Заберите их. Как вы справедливо сказали, это пустяк за подобную работу, и если я окажусь таким Дон-Кихотом, что возьмусь за нее, мне оплата не потребуется. Сейчас я ничего не отвечу, ибо если бы мне сейчас требовалось сказать «да» или «нет», я бы сказал «нет». Полночь, я устал, давно пора лечь спать. Я сообщу вам свое решение утром. Вы останетесь здесь. В доме имеется свободная комната со всеми удобствами.

Он отодвинул кресло и поднялся.

— Но я не хочу… У меня с собой ничего нет.

— Важно то, что вы сами здесь…

Он хмуро посмотрел на нее:

— Предположим следующее: догадки полиции правильны, мистер Эшби действительно вас соблазнил, ваш отец узнал об этом и убил его, а потом, испугавшись разоблачения, покончил с собой; и допустим, что зная обо всем этом, вы бы уехали к себе домой, чтобы провести там ночь в полном одиночестве. Что бы вы сделали?

— Но это же неправда! Такого не было.

— Я сказал «предположим». Так что предположите, что все это было… что бы вы сделали?

— Ну… в таком случае я, просто убила бы себя, естественно.

Вульф кивнул:

— Полагаю, что убили бы. А если вы умрете сегодня вечером или завтра утром при обстоятельствах, которые допускают возможность самоубийства, другие, включая полицию, утвердятся в своих предположениях. Убийца это понимает, а поскольку его попытка представить вашу смерть как самоубийство могла бы удасться, а попытка представить смерть вашего отца как самоубийство уже удалась, он, пожалуй, может снова пойти на риск, чтобы полностью замести следы. Если он знает вас, ему известно, что вы — девушка с характером, что вы доказали, явившись сюда, и вы превратились для него в смертельную опасность до конца вашей жизни. Вы останетесь на ночь здесь. Я буду недоступен до одиннадцати часов утра, но с вами останется мистер Гудвин, ему вы расскажете все, что вы знаете и что может оказаться полезным. Если я решу вам помочь в качестве услуги вашему отцу, мне потребуется вся информация, которой вы располагаете. Не пытайтесь что-либо утаить от мистера Гудвина, он прекрасно разбирается в психологии молодых привлекательных женщин… Спокойной ночи.

Вульф повернулся ко мне:

— Проверь, в порядке ли южная комната. Спокойной ночи.

И он ушел.

Когда до нас донесся скрип лифта, Эльма повернулась ко мне:

— Возьмите деньги, мистер Гудвин. Я не хочу…

Она задрожала, голова у нее повисла, обеими руками она закрыла лицо. Какое счастье, что она не дала волю своим нервам, пока не удалился Великий Человек!

Глава 3

В среду без четверти одиннадцать я печатал, сидя за своим столом.

Когда я постучал в дверь южной комнаты, находящейся на третьем этаже прямо над спальней Вульфа, в семь сорок пять, Эльма уже не спала и была полностью одета. Она сказала, что провела ночь спокойно, но по ее воспаленным глазам этого нельзя было сказать. Я всегда завтракаю на кухне, но Фриц, очевидно, посчитал, что кормить гостью тоже там неприлично, и накрыл нам на стол в столовой: апельсиновый сок, горячие лепешки с медом и взбитыми сливками, пара кусочков бекона, пара яиц всмятку с чесноком и две чашки кофе.

После этого мы прошли в кабинет, почти целый час, от 8.40 до 9.30 я задавал Эльме вопросы, на которые она с готовностью отвечала.

С того времени, как она начала работать в «Мерсерз Боббинз» два года назад, размеры офиса фирмы в административном здании на Восьмой авеню выросли вдвое, штат утроился. Она не знала, что произошло с их фабрикой в Нью-Джерси, но она сильно расширилась. Все понимали, что своими успехами фирма обязана способностям и усилиям одного человека, Денниса Эшби, которого три года назад назначили главой отдела продажи и рекламы. Он рекламировал не одни бобины, фирма теперь выпускала более двадцати наименований изделий, используемых в швейной промышленности.

Из десятка членов штата, которых она назвала и описала, я привожу лишь несколько человек:

Джон Мерсер, президент. В сентябре месяце в офисе состоялось празднование с пуншем и кексами его дня рождения. Мерсеру пошел шестьдесят второй год. Он унаследовал дело от отца. Считалось, что ему принадлежит большая часть акций корпорации. Он почти все время находился на фабрике, в Нью-Йоркской же конторе бывал всего два раза в неделю. Фирма чуть было не прекратила существование, когда Мерсер сделал Эшби вице-президентом и поручил ему реализацию в рекламу. Он обращался к своим сотрудникам по именам, они все его любили, за глаза называли «Большим Эм». У него были дети и внуки, но сколько именно Эльма не знала. Ни один из них в фирме не работал.

Эндрю Буш, секретарь корпорации и управляющий конторой, тридцати с небольшим лет, не женат. Еще год назад он был старшим бухгалтером, но когда умер управляющий конторой в весьма почтенном возрасте, Мерсер выдвинул Буша. У него имелся свой собственный кабинет, но три или четыре раза в день он появлялся в рампусе и обходил столы. (Рампус — это просторное помещение, где работало двадцать восемь девушек. Одна из них окрестила его «рампусом», и название прижилось). Он обязал стенографисток заходить к нему и предупреждать, куда она идет, когда за одной из них посылал Эшби. Поэтому за спиной Буша называли «паладином».[28]

Филип Хоран, ответственный за продажу, сорока лет, женат, имеет двоих или троих детей. Я включил его в список потому, что а) он редко появлялся в своем офисе до четырех часов, но одна из девушек видела его утром в понедельник; б) ожидали, что именно он займет пост, на который Мерсер поставил Эшби, он был этим страшно обижен; в) он просил одну из девушек, давно работающую в фирме, выяснить, что произошло и происходит между Эшби и Эльмой Вассоз.

Фрэнсис Кокс, секретарь в приемной. Эльма сказала, что ей лет тридцать, так что, вероятно, ей было лет двадцать семь — двадцать восемь. Кое-что в отношении женщин мне известно. Я включаю ее потому, что если она видела, как Пит входил в кабинет Эшби, она могла видеть и кого-то другого.

Покойный Деннис Эшби. Год назад он сказал Эльме, что ему тридцать восемь лет. Давно начал работать в «Мерсерз Боббинз» складским клерком. Невзрачный и очень некрасивый. Когда я попросил Эльму сказать, на какое животное он больше всего похож, она назвала обезьяну. Почти половину времени он проводил вне стен офиса по вопросам кредитов. У него не было собственного секретаря. Когда же ему требовалась стенографистка, он вызывал одну из рампуса; вопросами его деловых свиданий ведала Френсис Кокс. У него в кабинете хранилась уйма папок с делами. Девушки вполне обоснованно прозвали его «Грозой». О его связях с девушками Эльма в точности не знала, но разговоров по этому поводу было много.

Джоан Эшби, вдова. Ее я включил потому, что жену убитого нужно всегда учитывать… Когда-то она работала в «Мерсерз Боббинз», ушла оттуда, выйдя замуж за Эшби. Это случилось до того, как Эльма получила место в фирме. Девушка ее ни разу не видела и практически ничего о ней не знает. Сидя в ресторане, Эшби сказал Эльме, что его женитьба оказалась ошибкой и что он старается склонить супругу на развод, но ведь эта фраза стала почти классической у женатых повес.

Эльма Вассоз. Когда я ее спросил, почему она согласилась пойти в ресторан с женатым человеком, она ответила: «Я сказала папе, что мистер Эшби пригласил меня, и он велел мне пойти. Он сказал, что каждая девушка испытывает непреодолимое любопытство в отношении женатых мужчин, ей непременно хочется с одним из них где-нибудь побывать, так почему бы мне не сделать это? Разумеется, он меня знал».

Что касается утра понедельника, Эльма стенографировала письма в комнате Буша от 9.40 до 10.15, а потом находилась в рампусе со всеми остальными девушками. Около половины двенадцатого Джон Мерсер появился вместе с неизвестным человеком и созвал их всех, а незнакомец стал расспрашивать, не входил ли кто-то из них этим утром в комнату Эшби и не заметил ли кого-нибудь, кто туда входил; услышал в ответ единодушное «нет», после чего мистер Мерсер сообщил им о случившемся.

Даже при наличии моего «исключительного понимания психологии молодых привлекательных женщин», мне ни разу не показалось, что Эльма что-то от меня утаивает, разве что какие-то мелочи под самый конец, когда я спросил ее, кто мог, по ее мнению, солгать полицейским про нее и Эшби. Эльма не захотелось никого называть без веских на то оснований. Я сказал, что это смешно, что любой мужчина или женщина, узнав, что его или ее оклеветали, непременно заподозрит кого-нибудь из окружающих, но ее нельзя было переубедить. Если кто-то и желал ей зла, она не знала этого человека. Разве что Эшби. Но он умер.

В одиннадцать часов я печатал за своим столом заключительную часть нашей беседы, когда раздался звонок внутреннего телефона, я повернулся и взял трубку. В оранжерее Ниро Вульф редко отвлекался от своих обожаемых растений, чтобы позвонить мне. Поскольку он завтракает у себя в спальне и после этого прямиком поднимается на крышу, я с ним еще не виделся и на всякий случай поздоровался.

— Доброе утро, Арчи. Что ты делаешь?

— Печатаю мое интервью с мисс Вассоз, только суть. Не дословно. Почти закончил.

— Ну и?

— Ничего из ряда вон выходящего. Некоторые факты, возможно, окажутся полезными; что касается доверия к ее словам, теперь уже пятьдесят к одному.

Он хмыкнул.

— Она поела? Гость, званный или незванный, не должен голодать.

И неожиданно добавил:

— Пятьдесят к одному, ты говоришь? Пожалуй, больше. Скажи, что другое, кроме правды, могло привести ее сюда? Черт побери, где она?

— У себя в комнате. Разумеется, на работу она не пойдет. И не беспокойтесь, она не голодает. Поела. Позвонила в прокуратуру узнать, когда сможет получить тело отца… Молчание.

— Отчет в газете подтверждает ее выводы, что полиция решила, будто ее отец убил Эшби, а затем покончил с собой. Не так прямо, конечно. Ты читал?

— Да. Она тоже.

— Но газеты могут ошибаться, а на этот раз наверняка ошибаются. Возможно, что мистер Кремер хитрит. Если это так, тебе придется это выяснить. Досконально.

— Может знать Лон Коэн.

— Этого недостаточно. Тебе надо повидаться с мистером Кремером. Сейчас же.

— Если он и хитрит, то все равно своих карт не раскроет.

— Нет, конечно. Придется проявить ловкость. Призови на помощь собственную сообразительность в сочетании с опытом.

— Да, да, я уж таков… Хорошо, я отправлюсь, как только закончу печатать. Мне требуется еще минут пять. Вы найдете мой отчет в своем ящике.

Я повесил трубку.

Мне хватило трех минут. Я положил первый экземпляр в стол Вульфа, а копию к себе, пошел на кухню предупредить Фрица, что ухожу, взял пальто на вешалке и вышел из дома. До Южного отдела по расследованию убийств от нашего старичка-особняка довольно далеко, но моя голова любит отдыхать, пока я шагаю по дороге, а мне надо было обдумать «возможные подходы» к Кремеру, так что на Девятой авеню я остановил такси.

Дежурный полицейский, который отнюдь не был моим любимым представителем администрации города, сказал, что Кремер занят, но мне может уделить несколько минут. Я ответил:

— Нет, благодарю вас, — и уселся ждать. Лишь около полудня меня проводили через холл в кабинет Кремера.

Инспектор стоял у края стола. Когда я вошел, он усмехнулся.

— Так что ваш клиент приобрел билет в одну сторону? Хотите видеть его?

Предварительное обдумывание «подхода» редко себя оправдывает. Учитывая теперешнее состояние ума Кремера было бы бессмысленно пытаться его умаслить, поэтому я на ходу перестроился.

— Пустяки, — сказал я с вызовом, — если вы имеете в виду Вассоза, то он не был нашим клиентом, а всего лишь чистильщиком сапог. Вы в долгу перед мистером Вульфом, неплохо было бы начать расплачиваться, Эльма Вассоз, дочь Питера, прошлую ночь находилась в нашем доме.

— Вот это да! В вашей комнате?

— Нет, я сильно храплю. Она явилась и расплакалась, что ее жизни грозит опасность. Человек, покончивший с Эшби и ее отцом, теперь намеревается убить и ее. Кто он такой, она не знает. Затем утренние газеты сообщили совсем другое. Не то, чтобы все было сказано своими словами, но достаточно прозрачно. Вассоз убил Эшби, а когда вы стали наступать ему на пятки, он нашел подходящий обрыв и спрыгнул с него вниз. Получается, что вы знали об этом, когда приходили побеседовать с мистером Вульфом в понедельник, знали про Эшби и Эльму Вассоз. Почему же вы об этом не рассказали? Если бы не играли в молчанку, мы бы вчера не впустили ее к себе в дом. Таким образом вы кое-что задолжали Вульфу. Когда он выставит ее из дома, ему хочется ей высказать пару напутственных слов. Поэтому ему надо знать, кто сообщил вам про нее и Эшби. Неофициально, конечно, ваше имя не будет упомянуто.

Кремер откинул назад голову и рассмеялся. Не раскатисто, всего лишь «ха-ха». Протянув руку, он ткнул мне в грудь указательным пальцем.

— Ночевала в доме Вульфа, ха? Поразительно! Мне бы хотелось слышать его речь. Как он ее назовет, интересно знать? Не потаскухой, конечно, у него на это найдется какое-нибудь витиеватое словечко, вроде блудницы. И у него хватило наглости… уходите, Гудвин!

— Он хочет знать…

— Глупости! Отправляйтесь.

— Но, черт побери!

— Уходите.

И поскольку мне теперь не над чем было ломать голову, назад на Тридцать пятую улицу я пошел пешком.

Вульф сидел за своим столом с книгой Ширфа «Расцвет и закат Третьего Рейха». На подносе рядом стояла пивная бутылка и стакан, а возле них лежал мой отчет о разговоре с Эльмой. Я прошел к своему столу и сел, дожидаясь, когда Вульф дочитает до конца абзаца и поднимет глаза.

— Нам придется выставить ее, — начал я, — это сделаете вы. Я бы предпочел на ней жениться и заняться ее перевоспитанием, но тогда Кремер отберет у меня лицензию… Полный отчет?

Вульф ответил «да», и я доложил. Под конец я сказал:

— Как видите, никакой ловкости не потребовалось. Первое, что я услышал, «Ваш клиент приобрел билет в одну сторону», прозвучало вполне убедительно. Он не хитрит, он не сомневается в своей правоте. И за невежливый смех его винить нельзя, он искренне верит, что вы приютили под своей крышей шлюху. Что касается отказа назвать…

— Заткнись!

Я откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. В течение нескольких минут Вульф хмуро смотрел на меня, на минуточку закрыл глаза, пробормотав сквозь зубы «безнадежно».

— Да, сэр, — согласился я, — полагаю, я мог бы переодеться чистильщиков сапог, взять ящик Пита и попытаться…

— Заткнись, Арчи… Я хочу сказать, что это невыносимо. Нельзя разрешать инспектору Кремеру над собой глумиться.

Он отложил в сторону книгу, не заложив страничку, чего никогда не делал.

— Другого выхода нет. Я мог бы сам чистить свои ботинки, именно об этом я думал, прочитав твой отчет, но теперь понимаю, что придется действовать. Вызови мистера Паркера.

Мне не требовалось искать номер телефона адвоката Натаниэля Паркера в справочнике, я сразу же повернулся к аппарату и набрал его. Паркер оказался дома, и Вульф поднял трубку.

— Доброе утро, сэр. Вернее, уже добрый день. Вы мне очень нужны. Я намерен посоветовать одной молодой женщине, которая консультировалась со мной, возбудить судебное дело против группы из пяти-шести человек и потребовать компенсации в размере, скажем, миллиона долларов с каждого за сделанное ими диффаматорное заявление. Не простая клевета, а злословие, поскольку, как мне известно, заявления были устными и в печати пока еще не были опубликованы. Эта особа здесь, в моем доме. Сможете ли вы приехать ко мне в офис? Нет, после ленча подойдет. В три часа? Очень хорошо, жду вас.

Вульф положил трубку и повернулся ко мне:

— Нам придется ее задержать. Поезжай с ней на ее квартиру, чтобы взять там все необходимое. Не сию минуту, попозже. Мистер Кремер ожидает, что я ее выставлю из дома, так, да? Фу! Ее же не будет в живых уже через двадцать четыре часа, а это избавило бы его от всех прошлых недоделок и ошибок… Вели Фрицу отнести ей ленч в комнату, я не могу быть невежлив с гостем за столом, но усилия сдержаться испортили бы мне удовольствие от еды.

Глава 4

Однажды я спросил Паркера, сколько в его кабинете юридических книг. Он ответил: «Около семисот». Тогда я поинтересовался, сколько же их напечатано на английском языке, и он сказал, что около десяти тысяч.

Поэтому, как я считаю, ты не можешь рассчитывать отдавать «заказ» адвокату на судебную тяжбу точно так же, как на костюм портному. Работа у адвокатов особая, но Паркер на ней собаку съел.

Паркер появился ровно в три, и вопрос был едва решен к тому времени, когда Вульф должен был пойти на свое вечернее свидание с орхидеями. Без трех минут четыре он поднялся с кресла и сказал:

— В таком случае завтра как можно раньше. Вы продолжите, как только Арчи позвонит вам, что он объяснил суть дела мисс Вассоз.

Паркер покачал головой:

— Подумать только, как вы действуете… Неужели до сих пор вы ей ни о чем не упоминали?

— Нет, конечно. Было бы бессмысленно заниматься предварительными разговорами до того, как стало ясно, что план может быть осуществим.

Вульф отправился к лифту, Паркер заторопился домой, и я вышел вместе с ним в холл подать пальто и шляпу. Потом я поднялся на два пролета лестницы в «южную» комнату, постучал в дверь, услышал едва различимое «Войдите!» и вошел. Эльма сидела на краю постели, расчесывая волосы.

— Кажется, я заснула, — смущенно пробормотала она, — который час?

Я бы с радостью помог ей причесаться, любому мужчине это доставило бы удовольствие: волосы у нее были потрясающими.

— Фриц сказал, что вы съели всего одну из его знаменитых креольских оладий. Вам, очевидно, не нравятся низкорослые мужчины?

— Извините, это я ему не нравлюсь. И я его ни капельки не виню за это. От меня одно беспокойство.

Она глубоко вздохнула.

— Это неверно. Просто Фриц подозревает каждую женщину, которая входит в этот дом, в желании забрать его в свои руки.

Я придвинул себе стул и уселся.

— Произошли кое-какие события. Я ходил поговорить с полицейским инспектором Кремером. Вы правы, они считают, что ваш отец убил Эшби, а потом себя. Теперь вы клиентка мистера Вульфа. Пачка долларовых бумажек в сейфе по-прежнему ваша собственность, я взял из них всего одну штуку в качестве ретейнера. Вы одобряете?

— Конечно, но возьмите их полностью. Я понимаю, что это мелочь…

— Перестаньте. Для него это не стимул, не приманка. И не вздумайте благодарить его. Он скорее бы пропустил обед, нежели разрешил кому-нибудь поверить, будто он мягкосердечен, может из одного человеколюбия бескорыстно пошевелить пальцем. Даже не намекайте на это. Дело в том, что инспектор Кремер осмелился издеваться над ним, он сам так выразился, и поэтому Вульф приложит все усилия, чтобы посадить Кремера в лужу, и, как это ни потешно, для Вульфа это имеет решающее значение. Он должен доказать, что ваш отец не убивал Эшби, а для этого необходимо обнаружить настоящего убийцу. Вопрос — как это сделать. Он бы послал меня в это здание, чтобы изучать обстановку, посмотреть на людей, кое-кого пригласить сюда, в офис, поскольку он сам никогда не выходит по делам из дома, но он не может ожидать невозможного даже на меня. Они просто выставят меня за дверь и никуда не пойдут. Поэтому он должен…

— Некоторые девушки согласились бы прийти, и мистер Буш тоже.

— Этого мало. В первую очередь нам нужны те, кто не согласился бы прийти. Вульф вынужден бросить бомбу. Вы намерены привлечь к судебной ответственности шестерых людей за злословие, которое нанесло вам моральный ущерб, потребовать с каждого по миллиону долларов компенсации. Вульф планирует подать в суд также и на корпорацию, но адвокат запретил. Сейчас адвокат подготавливает бумаги и примется действовать дальше, как только вы ему позвоните. Его зовут Натаниэл Паркер, превосходный специалист. Не подумайте, что дела дойдут действительно до суда, и что вы получите какую-то компенсацию. Это всего лишь предлог для того, чтобы заставить их зашевелиться. Хотите ли вы с кем-нибудь посоветоваться, прежде чем подадите Паркеру сигнал приступать? Есть ли у вас знакомые адвокаты?

— Нет.

Она стиснула пальцы.

— Разумеется, я сделаю все, что бы ни велел мистер Вульф. Кто эти шестеро?

— Первый — Джон Мерсер, второй — Эндрю Буш, номер три — Филип Хоран, четыре — мисс Кокс, пять — миссис Джоан Эшби, шесть — инспектор Кремер. Все, что Кремер говорит как официальное лицо, считается привилегированным сообщением, но лишь в известных пределах. Он мог кое-что сболтнуть репортерам, да и в разговоре со мной обозвал вас шлюхой. Во всяком случае, у нас будет шанс поднять его на место для дачи свидетельских показаний и спросить под присягой, от кого он получил порочащие вас сведения, не говоря уже о том, что мистер Ниро Вульф с величайшим наслаждением доставит Кремеру подобные неприятности… Но вы меня не слушаете?

— Почему? Слушаю. Не думаю, что бы я… Не могли бы вы исключить из этого списка мистера Буша?

— Чего ради?

— Потому что я уверена, что он не говорил обо мне ничего подобного.

— Возможно, остальные пятеро тоже не говорили. Повторяю: все это предпринимается только для того, чтобы собрать их здесь — добраться до них.

Девушка кивнула:

— Знаю, я это поняла, но мне бы не хотелось, чтобы у мистера Буша сложилось мнение, будто я допускаю возможность того, что он меня может оклеветать. Если вам нужно, если мистеру Вульфу нужно всего лишь с ним поговорить, я убеждена, что мистер Буш сюда приедет, если вы его пригласите.

Я придирчиво разглядывал ее:

— Похоже, что сегодня утром вы кое-что не дорассказали. Характеризуя Буша, вы не упомянули о том, что он прилетит сюда, стоит вам только свистнуть.

— Я и сейчас этого не говорю.

Она возмутилась:

— Все, что я имею в виду, это что он милейший человек, в высшей степени порядочный, и не стал бы обливать меня грязью.

— Вы с ним проводили много времени вне конторы?

— Нет. После мистера Эшби я твердо решила не договариваться о свиданиях ни с одним мужчиной из офиса, как с женатым, так и с холостым.

— О'кей, мы вычеркнем Буша при условии, что вы предоставите его Вульфу, когда это потребуется.

Я поднялся:

— Сейчас мы с вами пройдем вниз в кабинет и позвоним Паркеру, а потом поедем к вам на квартиру и возьмем оттуда все, что вам может понадобиться на неопределенный срок. Возможно, всего лишь на пару дней… или же на пару месяцев. Когда мистер Вульф…

— Оставаться здесь два месяца? Я не могу!

— Можете и останетесь, если будет такая необходимость. Если вас убьют, мистеру Вульфу не удастся насолить Кремеру, он из-за этого страшно расстроится и сделается совершенно невыносимым… Если вам надо причесаться и подмазать губы, только не подумайте, что я считаю это необходимым, я подожду вас внизу в кабинете.

И я ушел.

В ожидании появления Эльмы для того, чтобы позвонить Паркеру, поскольку у него могло возникнуть желание услышать голос своей клиентки в качестве свидетельства ее существования, меня подмывало позвонить в оранжерею Вульфу и спросить, не желает ли он в шесть часов повидаться с Эндрю Бушем, но потом я подумал, что Вульф наверняка станет настаивать, чтобы Буша вызвали вместе со всеми остальными, и передумал. Я человек мягкотелый.

Эльма сошла вниз гораздо быстрее, чем большинство девушек, будь они на ее месте, я дозвонился до Паркера, сообщил ему, что все устроено, но Буша надо вычеркнуть, после чего передал трубку Эльме, Паркер спросит ее, должен ли он в дальнейшем действовать в ее интересах, как его предупредил Вульф, девушка ответила «да». Но этом все было кончено.

Я сказал Эльме, что мне нужно позвонить еще в одно место, набрал номер «Газетт», вызвал Лона Коэна и спросил его, имеет ли силу его недавнее предложение щедро заплатить за статью о Питере Вассозе. Лон ответил, что ему надо сначала посмотреть статью.

— У нас нет времени ее писать, — отпарировал я. — Мы очень заняты. Но если ты хочешь кое-что получить задаром, так вот получай: мисс Вассоз, его дочь, прибегла к услугам Ниро Вульфа, знаменитого частного детектива, и находится в настоящее время в его доме, с ней не связаться. По совету мистера Вульфа мисс Вассоз поручила Натаниэлу Паркеру, знаменитому адвокату, возбудить судебное дело против пяти человек, а именно: Джона Мерсера, Филипа Хорана, мисс Фрэнсис Кокс, миссис Деннис Эшби и инспектора Кремера из криминальной полиции. Она требует от них компенсацию в миллион долларов за диффамацию ее личности. Они получат повестки завтра. Вероятно, к тому времени, когда появится твой первый выпуск. Я сообщаю эту информацию только тебе одному по указанию мистера Вульфа. Паркера предупредили, что ты, возможно, позвонишь, чтобы перепроверить мои слова. Получишь от него подтверждение. Искренне твой… увидимся в суде.

— Одну минуточку, не вешай трубку. Не можешь же ты вот так…

— Извини, Лон, я очень занят. И звонить мне не имеет смысла, потому что меня не будет дома. Напечатай сейчас, расплатишься позднее.

Я повесил трубку и пошел на кухню предупредить Фрица, что мы с Эльмой уходим, а когда вернулся в холл, Эльма была уже в пальто и шляпке. Поскольку она жила на окраине, мы отправились на Восьмую авеню за такси. У Эльмы была легкая походка. Шагая рядом с девушкой, всегда точно знаешь, хочется ли тебе с ней потанцевать. Не то, чтобы Эльма шла со мной в ногу, она была для этого недостаточно высокого роста, но она и не семенила сзади, действуя мне на нервы.

Еще одна характерная особенность: Эльма не стала извиняться за свое соседство, когда такси завернуло на Грахем-стрит и остановилось перед домом номер 314.

Надо сказать, что в декабрьских сумерках здание не выглядело так убого, как при ярком свете. То же самое можно сказать в отношении любой улицы. Даже грязь не кажется такой грязной. Следует упомянуть, что вестибюль, в который она меня провела, давно нуждался в ремонте, да и лестница наверх не выглядела лучше.

— Три марша, — скомандовала девушка и первой стала подниматься по ступенькам, я шел следом. Признаться, в тот момент я подумал, что она переигрывает. Могла бы сказать что-нибудь вроде «Когда я получила место в фирме, подумала, что нам следует переехать, но отцу не захотелось». Но нет, ни словечка…

На третьей площадке Эльма прошла в конец холла, но внезапно остановилась, удивленно воскликнув:

— У нас горит свет!

Я прошептал:

— Которая дверь?

Она указала вправо. Действительно, из-под двери пробивалась полоска света.

— Звонок есть?

— Он не работает.

Я подошел к двери и постучался. Через несколько секунд она отворилась, и передо мной оказался мужчина примерно моего роста с широкоскулой физиономией и шапкой взлохмаченных темных волос.

— Добрый вечер, — произнес я.

— Где мисс Вассоз? Вы из полиции?.. Ах, хвала Господу Богу!

Он увидел Эльму.

— Но вы… каким образом вы?.. Это мистер Буш — мистер Гудвин.

— Я вроде бы…

Он не договорил, очевидно решив, что все это для него значит, и растерянно переводил взгляд с меня на нее и обратно.

Я усмехнулся:

— Поступим по-братски. Объясню незамедлительно, почему я здесь, если вы мне объясните, почему вы здесь. Я пришел, чтобы отнести чемодан с платьями и прочими принадлежностями женского туалета для мисс Вассоз. Она остановилась в доме мистера Ниро Вульфа на Тридцать пятой улице. Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у него. Теперь ваша очередь.

— Ниро Вульф, детектив?

— Правильно.

Он подошел к девушке:

— Вы находитесь в егодоме?

— Да.

— Вы там провели прошлую ночь и сегодняшний день?

— Да.

— Почему вы не предупредили меня? Я приехал сюда из конторы, проторчал здесь всю ночь. Уговорил коменданта впустить меня в квартиру. Он тоже обеспокоен. Я испугался, как бы вы… Очень рад вас видеть. Подумал, а вдруг…

— Очевидно, мне действительно надо было позвонить, — виновато пробормотала она.

— Да, лучше бы вы это сделали, тогда бы я знал…

На Паладина он совсем не был похож. И даже на управляющего конторой.

— Если вы не возражаете, — вмешался я, — мисс Вассоз войдет к себе и уложит вещи. Она поручила мистеру Вульфу установить, кто убил Денниса Эшби, и будет жить в доме мистера Вульфа, пока он не справится с заданием. Конечно, поскольку вы воображаете, что Эшби убил ее отец, я не думаю…

— Я этого ни думаю.

— Нет? Тогда почему же вы сказали полиции, что ее отцу стало известно, что Эшби ее соблазнил?

Буш подпрыгнул от неожиданности и набросился на меня. Действовал он из самых лучших намерений, но был настолько медлителен и неповоротлив, что я бы без труда уложил его на обе лопатки. Помешала Эльма, встав между нами. Буш упрямо старался дотянуться до меня, так что я был вынужден перехватить его запястье и довольно сильно сжать. Ему было больно, но он не закричал. Эльма запротестовала, с негодованием глядя на меня:

— Я же сказала, что он тут ни при чем!

— Я ничего подобного не говорил полиции, — подал голос и Буш.

— В таком случае, вам известно, кто это им сказал?

— Нет.

— О'кей, вы можете подъехать побеседовать с Ниро Вульфом. Заодно понесете чемодан мисс Вассоз. Если их будет два, мы поделим багаж поровну. Приступайте к делу, мисс Вассоз, и не беспокойтесь, я не дам себя в обиду. Но если все же он собьет меня с ног, я позову вас на помощь.

Эльма проскользнула мимо него.

Буш принялся растирать себе запястье, я предупредил его, что рука может немного опухнуть. Потом он повернулся и тоже пошел в квартиру. Я не отставал.

Комната была средних размеров, очень аккуратная, довольно хорошая мебель и приятные недорогие ковры, в углу телевизор, на столике журналы, полки с книгами. Картина в рамке на стене показалась мне знакомой, я подошел поближе и — провалиться мне на этом месте, если это не был портрет Вульфа с обложки журнала «Тик-Ток»; вышел он года полтора назад. Я подмигнул изображению, подумав не без злорадства, что почувствовал бы сержант Стеббинс или любой другой сотрудник из отдела убийств, явившийся обследовать жилище убийцы и обнаруживший на самом почетном месте портрет Ниро Вульфа. Я бы с удовольствием забрал с собой эту реликвию и предъявил ее Вульфу. Он, помнится, частенько говаривал, что никто не является героем для собственного лакея, но он им был для чистильщика сапог.

Наконец Эльма вышла из спальни с чемоданом и небольшим саквояжиком. Буш, успевший надеть пальто и шляпу, забрал у нее вещи. Я посмотрел на часы: 5.55. К тому времени, как мы доберемся до дома, Ниро Вульф успеет спуститься из оранжереи.

— Я возьму чемодан, — предложил я, — лучше вашей руке дать отдохнуть.

— Рука в полном порядке, — огрызнулся Буш, пытаясь при этом не сжать зубы.

Герой…

Глава 5

На свете существует такая вещь, как известный самоконтроль. Мне бы в тот день следовало вспотеть в сорок третий раз после того, когда Вульф грозно сверкнул на меня глазами и сказал: — «Я не желаю его видеть». Это было по-детски глупо и недопустимо в присутствии клиентки.

Оставив Буша в передней комнате, мы с Эльмой прошли в офис объяснить, почему я велел вычеркнуть Паркеру имя Буша из списка. Доложил об эпизоде на Грахем-стрит, сказал, что на обратном пути переговорил с комендантом, и тот подтвердил, что впустил Буша в квартиру Вассоза, и вежливо осведомился, желает ли он, чтобы Эльма присутствовала при его беседе с Бушем. И вот тут-то Вульф раскапризничался:

— Я не хочу его видеть!

И точка.

Он знал, что ему предстоит встреча со всеми ними, он платил адвокату, чтобы тот предпринял шаги для того, чтобы обеспечить их явку, но все это случится завтра, а сегодня он читал книгу, к тому же я не позвонил, чтобы предупредить его. Мне бы следовало насесть на него, но тут была Эльма, поэтому я ограничился одной репликой:

— Он может занять мою комнату, а я буду спать здесь на диване.

Вульф сощурил глаза, глядя на меня. Он-то знал, что я не шучу и не отступлю, потому что он виноват, затеяв эту игру в присутствии клиента. Если бы я просто уселся и уставился ему в глаза, ему пришлось бы либо меня уволить, либо согласиться со мной. Поэтому я поднялся, сказал, что отнесу вещи мисс Вассоз в ее комнату, по дороге осуждающе покачал головой, подхватил чемодан и саквояж, бегом отнес их в южную комнату, вернулся на площадку и прислушался.

Этот маневр упростил задачу Вульфа. Если бы я остался в кабинете, он не пошел бы на попятный. А в мое отсутствие ему только и требовалось спровоцировать Эльму на то, чтобы та сказала, что поговорить с Бушем, может быть, полезно. Разумеется, это было для него пустяковой задачей.

Я слышал голоса, но не мог разобрать слов на протяжении минут трех. Потом наступила тишина, и вдруг зазвучали уже три голоса: к ним присоединился Эндрю Буш.

Я спустился вниз. Разумеется, я шел к своему столу, глядя прямо перед собой, обошел Буша, сидевшего в одном из желтых кресел, которые было придвинуто к письменному столу Вульфа.

Говорил Вульф:

— …и я намерен это сделать. Я не обязан уточнять источники моей заинтересованности. Можете назвать это «задетым самолюбием». Мистер Вассоз поддерживал мою обувь в презентабельном состоянии и никогда меня не подводил, мне будет нелегко его заменить. И человек, лишивший меня его услуг, пожалеет об этом!.. Давайте потолкуем о вас, коль скоро вы здесь. Обнаруженный мистером Гудвиным и мисс Вассоз в ее квартире, вы высказали обеспокоенность за ее судьбу. Искренняя тревога или же притворная, вот в чем вопрос!

Буш сидел совершенно неподвижно в напряженной позе, положив ладони на колени.

— Я тоже не обязан перед вами отчитываться! — заявил он громче, чем требовалось. — Откуда мне знать, каковы на самом деле ваши намерения?

— Верно, вы не знаете, но знайте, дискутировать по этому поводу я не стану. Идите, я вас не задерживаю. Мы еще с вами увидимся.

Я скрипнул зубами. Проклятый толстяк все же настоял на своем: выставил Буша из дома, уцепившись за первый же благовидный предлог! Если бы поблизости имелся подходящим обрыв, я бы с наслаждением столкнул его вниз.

К счастью, Буш не принадлежал к категории обидчивых людей. Он взглянул на Эльму, сидевшую в красном кресле; мне не было видно его лицо, но, видимо, оно выражало вопрос, потому что Эльма сказала:

— Мистер Вульф намерен выполнить то, о чем говорит, мистер Буш. Он хочет выставить в глупом свете полицейского инспектора по имени Кремер. Если ему нужно, чтобы вы ему что-то рассказали, и если вы желаете…

— Чего я желаю?.. Вы согласны выйти за меня замуж?

У нее округлились глаза.

— Согласны ли вы стать моей женой?

Эльма продолжала молча смотреть на него.

— Эффектно, мистер Буш, весьма эффектно, — проворчал Вульф, недовольный тем, что его хитрость не удалась. — Достойно восхищения, что вам удалось так лаконично и убедительно показать, что ваше участие к судьбе мисс Вассоз подлинное. Значит, вы не верите, что мистер Эшби соблазнил ее?

— Нет. Я знаю, что этого не было.

— Вы сказали мистеру Гудвину, что не знаете, кто сообщил об этом полиции.

— Да, не знаю.

— Но вы знали, что кто-то об этом сказал?

— В точности не знал. Догадывался, что у полиции имеется такое предположение или же подозрение, судя по заданным мне вопросам.

— Не по этой ли причине вы так сильно беспокоились за мисс Вассоз, что вчера вечером отправились к ней домой и уговорили коменданта впустить вас к ней в квартиру, а сегодня повторили то же самое?

— Да, частично из-за этого, но я в любом случае поступил бы так же. Вчера мисс Вассоз страшно переживала из-за своего отца, который не вернулся домой, и я пытался выяснить, находится ли он в нашем здании. Потом сообщили о его гибели. Было найдено его тело. Я несколько раз звонил мисс Вассоз, но никто не отвечал. Тогда я поехал к ней, ее там не видели, полиция тоже не представляла, куда она исчезла. Мне пришлось туда вторично ехать. Понимаю, куда вы клоните: ждал ли я ее там потому, что беспокоился за нее, или потому, что надумал ее убить?.. потому что, как я понимаю, должен желать ей смерти, ибо преднамеренно оболгал ее перед отцом, а теперь еще и в полиции.

Вульф кивнул:

— Так вы считаете, что ее отец поверил этой лжи и убил Эшби, мстя за дочь, а затем покончил с собой?

— Нет. Знаю только, что такое могло случиться… Я не видел мисс Вассоз, не имел возможности с ней поговорить. Поверьте, мне бы удалось с ней объясниться совершенно нормально. Из того, как я разговариваю с вами, вы, возможно, считаете меня пустым болтуном, которому ничего не стоит произносить пышные речи? Но в действительности я больше года собирался с духом объясниться с мисс Вассоз, сказать ей, какая она удивительная, что на целом свете не найти второй такой девушки, что я никогда…

— Да, вы все это объяснили, попросив ее выйти за вас замуж. Она, вероятно, это уразумела… Как вы, несомненно, услышите от нее, как только появится такая возможность, она убеждена, что ее отец не поверил бы таким вракам в ее адрес, так что у него не было никаких оснований убивать Эшби и он этого не делал, а раз так, то, естественно, не убил и себя. Поэтому мне необходимо узнать решительно все, что вы знаете о передвижении людей в критическое время. Согласно показаниям судебного медика, как сказано в газетах, Питер Вассоз оказался у подножия того утеса и умер между десятью часами и полночью в понедельник. Поскольку мисс Вассоз несомненно не выйдет за вас, если только это вы убили ее отца, давайте прежде всего исключим вас. Где вы провели эти два часа?

— Дома, я лег спать около одиннадцати часов.

— Вы живете один?

— Да.

— Прекрасно, у вас нет алиби. Человек со стопроцентным алиби мне всегда представляется особенно подозрительным. Где находились вы в 10.35 утра в понедельник?

— В своей комнате… В смысле, у себя в кабинете.

— Один?

— Да, я уже все это обговорил в полиции. Ко мне заходила мисс Вассоз за письмами, она ушла примерно в четверть одиннадцатого. Без четверти одиннадцать появился Пит и вычистил мои ботинки. Между этими двумя визитами я был один.

— Вы не выходили из своего кабинета?

— Нет.

— Была ли открыта ваша дверь и не заметили ли вы, что кто-то проходил мимо?

— Дверь была открыта, но мой кабинет в конце холла. Так что мне не видно тех людей, которые там проходят.

— В таком случае от вас мало помощи, но вы подтверждаете показания мистера Вассоза о его действиях. Если он явился к вам в кабинет в 10.45, вычистил ваши ботинки, после чего прямиком направился в комнату мистера Эшби, он попал туда приблизительно в 10.58. Сюда он прибежал в три минуты двенадцатого. Знаете ли вы, где он побывал до того, как зайти к вам?

— Да, в кабинете мистера Мерсера, — чистил ему ботинки.

— А до этого?

— Не знаю. Это хотела выяснить и полиция. Они-то воображают, что он успел побывать в комнате Эшби, проник туда через другую дверь и убил его.

— Они вам так прямо и сказали?

— Нет, но это было ясно из их вопросов о нем самом и о второй двери кабинета Эшби.

— В вашем кабинете тоже имеется дверь, выходящая во внешний холл?

— Нет. Только у Эшби.

Вульф повернул голову, чтобы посмотреть на настенные часы. До обеда оставалось полчаса, так что он снова обратился к Бушу:

— Итак, сэр, как я вам сказал с самого начала, я пришел к заключению, что мистер Вассоз не убивал мистера Эшби, поэтому я намерен найти и изобличить того человека, который это сделал. В этом, возможно, вы сумеете мне помочь. Подумайте, кому смерть мистера Эшби была выгодна с точки зрения личной безопасности, каких-то счетов или же разрешения той или иной проблемы?

— Полиция и об этом меня спрашивала, но они иначе сформулировали вопрос. Я сказал, что не знаю, кто был заинтересован в его смерти, и мне действительно это неизвестно. Я практически не встречался с Эшби вне служебной обстановки. Знал его жену, когда она работала у нас, тогда ее звали мисс Снайдер, Джоан Снайдер. Но после того, как она стала миссис Эшби, видел ее всего пару раз. Так, как вы это сформулировали, — безопасность, сведение счетов и разрешение какой-то проблемы, нет, я не в состоянии ответить.

— Что вы скажете о других сотрудниках офиса?

— Эшби никто не любил, лично мне он весьма не нравился. Думаю, что мистеру Мерсеру тоже. Мы все понимали, что он, в полном смысле слова, спас фирму, ему лично она обязана своими нынешними успехами, но, тем не менее, мы его не любили. Девушки на него жаловались, он слишком многое себе позволял, они отказывались ходить к нему в кабинет. Когда я заговорил об этом с мистером Мерсером, тот сказал, что такова уж особенность его характера, мистер Эшби, если ему что-то понравится, не стесняется в выборе средств для достижения своей цели. Очевидно, именно по этой причине он сумел добиться того, что доходы корпорации возросли в десять раз за четыре года, что Эшби у нас работал. Но когда я говорю, что его никто не любил, возможно, следовало бы исключить одного человека.

Он посмотрел на Эльму и тут же снова уставился на Вульфа.

— Мисс Вассоз?

— Великий Боже, нет!

Он был шокирован.

— Вы так подумали, потому что я взглянул на нее? Это вышло случайно, мне просто… захотелось ее увидеть. Я имею в виду мисс Кокс, Фрэнсис Кокс, секретаря в приемной. Эшби не полагалось личного секретаря, так что эти обязанности для него выполняла мисс Кокс, она договаривалась о приеме посетителей, назначала свидания, и так далее, все, кроме стенографирования. Может быть, ей он нравился? Скорее всего так… В офисе о нем ходило много разговоров, но ведь слухами не стоит руководствоваться… Если бы управляющий конторой стал всерьез относиться ко всем сплетням, он бы попросту помешался… Только однажды прошлой весной явилась жена Эшби, я говорил вам, что ее звали Джоан Снайдер, когда она у нас работала машинисткой, и попросила меня ее уволить.

— Кого? Мисс Кокс?

— Да. Пожаловалась, что та дурно влияет на ее мужа. Я вынужден был рассмеяться, не смог сдержаться. Дурное влияние на Денниса Эшби? Это же анекдот. Объяснил ей, что не могу ее уволить, да и, правда, не мог. Эшби дважды повышал ей жалование, не посоветовавшись со мной.

Вульф хмыкнул.

— Мисс Вассоз упоминала еще одно имя, мистер Филип Хоран. Поскольку он коммивояжер, он, очевидно, подчинялся Эшби?

— Да.

— Он рассчитывал получить место, которое занял Эшби?

— Да.

— И он был возмущен?

— Да.

— В таком случае, смерть мистера Эшби для него не явилась тяжелой утратой?

— Нет.

— Вы неожиданно стали отвечать необычайно лаконично. Или я задел больное место?

— Ну… лично я считаю, что Фил Хоран заслуживал это место. И мое мнение в данном вопросе не изменилось.

— Теперь он его получит?

— Наверное.

— Я не стану спрашивать, не убил ли он Эшби ради этого. Вы пристрастны и, естественно, ответите «нет».

Вульф снова взглянул на часы.

— Вы когда-либо сидели за столом с мисс Вассоз, обедали или ужинали вместе с ней?

— Не понимаю, какое отношение…

— Никакого, но вопрос оправданный. Так «да» или «нет»?

— Нет. Я дважды приглашал ее в ресторан, но она отказалась.

— В таком случае, с вашей стороны было опрометчиво просить ее стать вашей женой. Вы не можете определить, что собой представляет любая женщина, пока не окажетесь вместе с ней за едой. Я приглашаю вас отобедать с нами. Будет куриный бульон с яичными желтками и шерри, жареная куропатка под белым винным соусом, телячьи котлеты и виноград. Вы нас не объедите. На всех хватит.

Я не уловил ответа Буша, потому что комментировал про себя поведение Вульфа. Правило «никаких дел за едой» в нашем доме соблюдалось неукоснительно, но мне бы пришлось трудиться на протяжении всего обеда, вплоть до кофе и сыра, выясняя личность Буша. Когда он уйдет, Вульф спросит у меня, как у эксперта, были ли чувства Буша к мисс Вассоз подлинными или напускными, да или же нет. А если я не сумею ответить, Вульф посчитает, что добрая еда зря потеряна.

Именно так и случилось.

Глава 6

Первые признаки горячки появились в начале третьего в четверг, когда позвонил Паркер как раз в разгар ленча, на котором присутствовала и Эльма, чтобы доложить о своем разговоре с адвокатом, представляющим Джона Мерсера, Филипа Хорана и Фрэнсис Кокс. Около полудня до этого Паркер уже звонил о том, что судебные повестки были вручены всем ответчикам. Он объяснил адвокату, что его клиентка, мисс Эльза Вассоз, поручила ему возбудить судебное дело по совету мистера Ниро Вульфа, который занимается расследованием смерти ее отца; он, Паркер, убедился, что у его клиентки имеются веские основания для жалобы, но что он не станет их обсуждать с советником противной стороны до тех пор, пока не продвинется расследование. Обдумав положение вещей, он пришел к заключению, что едва ли удастся прийти к урегулированию данного вопроса без судебного разбирательства и что он, конечно, передаст об их беседе клиентке, которая в настоящее время находится в доме Ниро Вульфа.

Я вернулся в столовую и пересказал все это Вульфу, который не стал бы прерывать еду ради телефонного звонка, и услышал в ответ невнятное «удовлетворительно».

Следующее волнение было вызвано двумя часами позже визитом вдовы погибшего.

Вульф поднялся в теплицу вместе с Эльмой, чтобы продемонстрировать ей свои орхидеи. Не подумайте, что он сколько-нибудь оттаял, просто вбил себе в голову, что девушка задалась целью очаровать меня, так что чем меньше времени мы будем проводить с ней наедине, тем лучше.

Раздался телефонный звонок, я взял трубку и произнес обычные слова:

— Офис Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин.

— Я хочу поговорить с Эльмой Вассоз.

Надменный женский голос.

— Ваше имя, пожалуйста?

— Ах так?.. Она на месте?

— Не в этой комнате, но я могу ее пригласить к телефону. Если не возражаете, назовите себя.

— Совсем не возражаю. Джоан Эшби. Можете ее не разыскивать. Если вы Арчи Гудвин, могу сообщить и вам, что я только что разговаривала с этим адвокатом Паркером, он сообщил мне, что Эльма Вассоз находится в доме Ниро Вульфа. Адвокату я сразу же заявила, что коли она вздумала востребовать с меня через суд миллион долларов, на здоровье, пусть себе. И решила сказать ей лично то же самое. Паркер изъявил желание вести переговоры через моего поверенного, но у меня такового не имеется. Чем бы я стала платить поверенному? Передайте Эльме Вассоз, что если ей удастся содрать с других по миллиону, я буду ей искренне признательна, коли она покроет из этих денег часть долга моего супруга, после чего мне, возможно, что-то останется на хлеб насущный. Мне бы хотелось посмотреть на нее, чтобы видеть одну из тех, кто его разорил!

— А почему бы и нет, миссис Эшби? Приезжайте, Бога ради. Вы сейчас дома? Наш адрес…

— Адрес Ниро Вульфа я знаю, но не поеду. Когда я сегодня выбралась из толпы репортеров и фотографов, ожидавших меня на тротуаре, можно было подумать, что я — это Тейлор. Да, мне бы хотелось ее увидеть, но не настолько, чтобы рисковать вновь столкнуться с этой наглой сворой! Просто передайте ей, что на то, что она получит от меня, ей бы даже не удалось приобрести билет для проезда в метро. Если это она пожелает…

— Она бы тоже хотела с вами повстречаться.

— Сильно сомневаюсь.

— Но это действительно так, только вчера она об этом говорила. Почему бы мне не подвезти ее к вам? Мы сможем быть у вас через двадцать минут. Вы потеряли мужа, а она отца. Знакомство вам обеим пойдет на пользу.

— Разумеется. Поплачем в объятиях друг друга. Приезжайте, но захватите собственные носовые платки. Я в этих целях пользуюсь бумажными салфетками.

Она повесила трубку.

Я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею и доложил об этом разговоре Ниро Вульфу.

Тот заворчал:

— Возможно, она сочиняет в отношении долгов. Специально обманывает. Но не исключено, что этот тип действительно все проматывал. Я немедленно посылаю мисс Вассоз вниз. Только не вздумай привозить сюда эту неприятную особу.

— Но вы же сами хотели их всех видеть?

— Только не ее, разве что это станет совершенно необходимым по ходу расследования. Фи… Разберись на месте в положении вещей, твой здравый смысл в сочетании с опытом помогут тебе раскусить эту птицу.

Когда Эльма спустилась вниз по лестнице, не пожелав воспользоваться лифтом, я уже был одет в пальто и шляпу. Мне показалось необходимым предупредить ее о том, что предстоящее свидание может оказаться весьма неприятным, судя по характеру только что состоявшегося телефонного разговора. Эльма ответила, что поскольку я выдержал, то и она выдержит. Позднее, уже сидя в такси, я подробно пересказал ей нашу беседу и услышал в ответ:

— Безусловно, все это звучит отвратительно, но если он ей, и правда, ничего не оставил, кроме долгов… Впрочем, нам-то это безразлично, не так ли, ведь на самом деле мы не рассчитываем что-либо от них получить…

Дом на Восточной Тридцать седьмой улице находился между Парком и Лексингтоном. Если на мосту и дежурили какие-то журналисты, их не было видно. Но вообще-то рабочий день подходил к концу, стрелки приближались к пяти.

Мы вошли в вестибюль, я нажал на кнопку звонка рядом с фамилией Эшби и услышал голос, осведомившийся, кто это. Я сообщил решетке наши имена, раздался щелчок, я отворил дверь, и мы вошли.

Внутренний холл был тесный, но отделан в соответствии с требованиями моды. Лифт действовал механически. Я нажал на кнопку третьего этажа, кабина взлетела вверх, мы вышли и сразу же увидели вдову, прислонившуюся к косяку распахнутой двери.

— Двойные поминки, — сказал она равнодушно, — я только что об этом раздумывала…

И уставилась на нас немигающими глазами в ожидании, когда мы подойдем.

— И еще я думала о другом. Моему мужу нравились слова, часто употребляющиеся в рекламе: «Поезжайте сейчас, расплатитесь позже» и подумала — «убейте сейчас, расплатитесь позже». Мне это нравится. Надеюсь, что вам тоже.

Говоря все это, она продолжала стоять в прежней позе, не шевелясь.

Уже по телефону было ясно, что она была дамочкой с характером и что еще покажет себя во всей красе. Вообще-то она была великолепным экземпляром «секс-бомбы» с огромными черными глазами, довольно крупным ртом с полными губами, но сейчас это все как-то отступило на задний план.

Эльма хотела было протянуть ей руку, но передумала.

Я произнес, чеканя слова:

— Миссис Эшби — мисс Вассоз. Я — Арчи Гудвин. Можно войти?

— Вы явились для меня сюрпризов, — заговорила Джоан, обращаясь к Эльме, — вы такая маленькая. Не юная, а миниатюрная. Ему всегда нравились рослые женщины, вроде меня. Но, очевидно, он сделал исключение… И у вас хватило наглости предъявить мне иск на миллион долларов, когда это мне следовало потребовать от вас возместить все то, что он на вас потратил. Преподнес ли он вам золотой цветок с жемчужиной посредине? Вы его не надели. Одна такая брошь в дженгоновском футляре лежала на столе у него, когда я зашла туда утром. В тот самый день, когда его убили, «убейте сейчас, расплатитесь позже». Мне это определенно нравится. Хотелось бы, чтобы и вам тоже.

Она махнула рукой:

— Спасибо за то, что вы приехали, огромное спасибо. Мне просто было необходимо на вас взглянуть. Как-то не верится, что вы такая миниатюрная.

Я улыбнулся широко, по-дружески:

— Относительно того золотого цветка с жемчужиной посредине, миссис Эшби, который вы видели на письменном столе вашего мужа утром в понедельник. Вы же не ожидали, что мисс Вассоз наденет его, не правда ли?

— Ту брошь — нет, конечно. Они ее забрали. Полиция. Я специально им сказала, что видела ее в кабинете, и они подтвердили, что она у них.

Ее глаза с видимым усилием повернулись к Эльме.

— Не сомневаюсь, что вы получили такую же брошь еще до этого. Или другую. Это его пассии получали. Восемь тысяч у Дженгона, а некоторые даже дороже.

Эльма разжала губы, намереваясь что-то сказать, но я опередил ее:

— Полагаю, ваш муж был у себя в кабинете, когда вы приходили туда утром в понедельник, миссис Эшби? Кстати, в котором часу это было?

— В десять утра.

Она мне подмигнула.

— Вы на самом деле детектив.

И ткнула в меня пальцем:

— Отвечайте, да или нет.

— Да, но я не полицейский.

— Знаю. Знаю, Ниро Вульф. Послушайте, я твердо помню, что говорила и что подписывала. В то утро я пришла туда ровно в десять часов, постучала в дверь. Он ее открыл, я вошла внутрь, он дал мне сорок долларов, и я отправилась в обувной магазин и купила на эти деньги туфли, потому что нам давно отказали в кредите.

Она выпрямилась, по привычке слегка покачивая бедрами, дотянулась рукой до края двери, попятилась назад и захлопнула ее перед нашими носами, больше ничего не добавив.

Я мог бы подставить ногу, чтобы это предотвратить, но не стал себя утруждать. В том состоянии, в котором она находилась, требовалось нечто больше, нежели мой здравый смысл в сочетании с опытом, чтобы в ней разобраться. К тому же я получил куда более ценную информацию, чем мог ожидать, о том, что в понедельник утром миссис Эшби побывала в кабинете мужа и что полиции об этом было известно. Разумеется, они это проверили, и если продавец, подбиравший ей туфли, подтвердил указанное ею время, она исключалась из списка подозреваемых. Возможно.

Я провел Эльму к лифту.

В такси Эльма ничего не говорила, пока оно не остановилось на Пятой авеню перед красным светом. Тут она повернула ко мне голову и выдохнула:

— Все это так противно!

Я кивнул:

— Да-а, я предупреждал, что это будет тяжким испытанием, но мне надо было на нее взглянуть. Это «убейте сейчас, расплатитесь позже» — о'кэй, но сейчас весь вопрос в том, кто будет платить.

— Это она его убила?

— Пасс. Она уверяет, что он не оставил ей ничего, кроме долгов.

— Боже мой, как все это мерзко. Мне бы не хотелось возбуждать против нее дело… Нельзя ли его приостановить в отношении ее?

Я похлопал Эльму по плечу:

— Перестаньте дергаться, моральный ущерб вам был нанесен, и виновный получит по заслугам. Вы явились к мистеру Вульфу за помощью, все будет в полном порядке, только надо набраться терпения. И не переживать по пустякам. Сами того не ведая, вы меня окончательно убедили, что ваши отношения с мистером Эшби никогда не заходили слишком далеко. Вы весьма небрежно подмазали себе губы и не напудрили нос. Не то, чтобы у меня имелись на этот счет серьезные сомнения, но этим все решается.

Эльма тут же раскрыла сумочку и достала зеркальце, чтобы навести порядок.

Расплатившись с водителем у нашего особняка, я помог Эльме подняться на крыльцо. Воткнув ключ в замочную скважину, я с удивлением обнаружил, что дверь заперта на цепочку. Часы показывали 5.30, значит, Вульф должен был находиться наверху в теплице. Я собрался уже трезвонить, но дверь внезапно отворилась, на пороге стоял Фриц. Очевидно, он занял сторожевой пост в холле. Прижав палец к губам, чтобы я не поднял крика, он пояснил:

— Компания.

Он принял у Эльмы пальто, выражая уважение даме, не переставая говорить на ходу:

— Трое, двое мужчин и одна женщина. В кабинете. Мистер Мерсер, мистер Хоран и мисс Кокс. И ты ведь знаешь, что я никогда не слежу за посетителями.

— Точно. Но если они принесли с собой бомбу, она не взорвется до их ухода. Когда они явились?

— Минут десять назад. Вульф велел им вернуться через час, но они настаивали, что хотят его видеть немедленно, тогда он распорядился провести их в кабинет, а мне ждать в холле. Я объяснил ему, что готовлю трехслойное желе, но он сказал, что один из них — убийца. Я хочу выполнить свое дело, ты это знаешь, Арчи, но у меня не получится хорошее желе, если я буду следить за убийцами.

— Конечно. Потом он мог и ошибиться. Не исключено, что мы с мисс Вассоз только что брали интервью у убийцы.

Я повернулся к Эльме.

— Это может оказаться еще более отвратительным, так что почему бы вам не подняться к себе в комнату? Если позднее вы понадобитесь, мы дадим вам знать.

— Благодарю вас, мистер Гудвин.

Она стала подниматься по лестнице, Фриц исчез на кухне, я поплелся следом. Налив себе молока из холодильника, я уселся за маленький столик возле стены, где стоял внутренний телефон, и позвонил наверх в оранжерею.

— Да?

— Я. Мисс Вассоз ушла в свою комнату, я на кухне. Рапортую о посещении миссис Эшби.

Я доложил, как положено.

— Я посчитал, что приглашать сюда эту особу небезопасно. Мне бы пришлось тащить ее по ступенькам крыльца на руках. Обратите внимание на то, что я не выудил у нее хитростью сообщение о том, что она приходила на работу к мужу в понедельник утром, она сама об этом рассказала. Вывод напрашивается сам собой… Каковы инструкции касательно компании в офисе?

— Никаких.

— Наверху я вам не нужен?

— Нет. И хватит меня отрывать от дела.

Гений. Если у него имелась программа помимо нынешней «разведки наугад», в чем я сильно сомневался, мне нетрудно было докопаться, какая роль отводилась мне.

Я не спеша допил молоко, прошел к нише в холле, сдвинул в сторону панель, закрывавшую треугольное отверстие в стене, которое со стороны кабинета замаскировано картинкой с водопадом. Через это отверстие можно наблюдать из холла за всем происходящим в офисе.

Джон Мерсер, президент «Мерсерз Боббинз», сидел в красном кресле, откинувшись на его спинку, и похлопывал обеими ладонями по подлокотникам. Его седые волосы были очень редкими, но лысина пока не образовалась, вообще он больше походил на отставного морского офицера, а не на фабриканта катушек.

Для двух других посетителей Фриц поставил прямо перед столом Вульфа желтые кожаные кресла. Эти двое разговаривали между собой приглушенными голосами, как это делают находящиеся в приемной у врача пациенты, насколько я сумел разобрать о каком-то не то состоявшемся, не то несостоявшемся телефонном звонке. Филип Хоран был широкоплечим и длинноруким верзилой с вытянутым костлявым лицом и быстрыми карими глазами. Фрэнсис же Кокс была крупной особой, далеко не пушинкой, но не безобразной, про таких обычно говорят «пышечка». Ничто в ее умном, безмятежно спокойном лице не говорило о том, что на протяжении трех последних дней ей здорово потрепали нервы.

Я оставался на посту, мысленно давая каждому из них оценку, пока не раздался скрип лифта; затем подошел к двери офиса, распахнул ее и замер на пороге, пропуская вперед Вульфа. Тот прошел к письменному столу, остановился, поочередно осмотрел всех присутствующих, задержал взгляд на Мерсере и заговорил:

— Вы Джон Мерсер?

— Да.

Это прозвучало хрипло, и Мерсер поспешил откашляться:

— Мисс Фрэнсис Кокс, мистер Хоран. Мы хотели бы…

Вульф жестом руки остановил его:

— С вашего разрешения…

Я прошел к своему столу. Вульф кивнул в мою сторону:

— Мистер Гудвин.

Сам он продолжал стоять.

— Я сомневаюсь в целесообразности вашего приезда, мистер Мерсер. Мисс Вассоз возбудила судебное дело против вас троих, так что все разговоры должны вестись между ее поверенным и вашими. Я детектив, а не адвокат.

Мерсер выпрямился:

— Ваш адвокат сообщил моему, что именно вы посоветовали мисс Вассоз возбудить дело.

— Совершенно верно.

— И что она находится здесь, в вашем доме.

— Да, но вы ее не увидите.

— Не является ли это проявлением произвола?

— Нет, всего лишь вынужденной мерой предосторожности. Она прибегла к закону, чтобы исправить причиненное ей зло. Пусть разговаривают адвокаты.

— Но ее адвокат не желает разговаривать. Он прямиком заявил, что не станет ничего обсуждать, пока вы не продвинетесь с расследованием.

Плечи Вульфа едва заметно приподнялись и тут же опустились.

— Прекрасно. Тогда что же вы здесь делаете? Или вам рекомендовал сюда приехать ваш поверенный?

— Нет. Мы явились сами, чтобы заявить, что расследовать нечего. Вы видели вчерашний выпуск «Газетт»?

— Нет.

— Самая первая страница. Посредине помещены наши портреты, ваш и инспектора Кремера. Сенсация такого рода губительна для респектабельной фирмы. Это возмутительно! Все, что мы сделали, это ответили на вопросы, заданные полицией, расследующей убийство, и мы обязаны были это сделать. Что еще вам расследовать?

— Убийство. Два убийства. Для того, чтобы обосновать иск мисс Вассоз о компенсации за клевету, мне необходимо выяснить, кто убил мистера Эшби и мистера Вассоза. Так что со стороны поверенного мисс Вассоз было весьма разумно отложить объяснение с нами до того момента, когда я справлюсь со своей задачей.

— Но это же нелепо! Кто убил Эшби и Вассоза? Вы это выясните? Полиция уже все окончательно выяснила. Мой поверенный считает, что это всего лишь трюки с целью шантажа, и я склонен с ним согласиться.

Вульф покачал головой:

— Он ошибается. Адвокаты часто ошибаются. Он не знает того, что известно мне. А именно, что полиция не установила личность убийцы. Суть дела такова: лицо, убившее этих двоих людей, почти наверняка виновно в диффамации личности мисс Вассоз, и я намерен разоблачить этого типа… Действия, предпринятые ею, всего лишь первый шаг в целой цепи, и, очевидно, эффективный, ибо вы все собрались здесь: и вы, мистер Мерсер, и мисс Кокс, и мистер Хоран. И весьма вероятно, что как раз один из вас — искомый преступник.

Мерсер рявкнул:

— Один из нас?

— Да, сэр. Такова моя рабочая гипотеза, основанная на достоверном предположении. Вы можете отвергнуть ее с презрением и уйти… Или же остаться и обсудить вместе со мной.

— Ах так?

— Да, как вам угодно.

— Вы шутите. Я не верю, что вы говорите серьезно.

— Напрасно не верите, я не шучу. Именно это я и намереваюсь расследовать. И единственный способ остановить меня — это убедить, что я ошибаюсь.

— Безусловно, ошибаетесь.

— Убедите меня.

Мерсер взглянул на Филипа Хорана и Фрэнсис Кокс. Те в свою очередь переглянулись. Мисс Кокс громко произнесла:

— Это шантаж.

Хоран вздохнул:

— Нам следовало пригласить с собой адвоката.

— Но он не поехал бы.

Мерсер посмотрел на Вульфа.

— Каким образом мне удастся вас убедить?

Вульф кивнул.

— Правомерный вопрос.

Он сел, выдвинув вперед кресло:

— Предположительно, сумеете. И быстро. Как я считаю, имеется один единственный способ добраться до истины… Мистер Хоран, мистер Вассоз когда-либо чистил вам ботинки?

Раздался дверной звонок. Я поднялся, обошел сзади желтые кресла, вышел в холл и включил наружный свет на крыльце. Разумеется, там стоял инспектор Кремер, почти прижимаясь носом к стеклу. Судя по выражению его круглой физиономии, он не явился преподнести нам миллион долларов.

Глава 7

Когда у нас бывают посетители, иной раз появляется необходимость выражаться иносказательно, объявляя о приходе очередного гостя. Мы с Вульфом договорились, что любая фамилия с двумя «дд» означает Кремера. Я вошел в кабинет и сказал:

— Мистер Джадд.

— Ах так?

Брови Вульфа поползли вверх. Он обратился к собравшимся:

— Вот в чем дело. У входной двери стоит некий мистер Кремер из полиции. Так пригласить его сюда или нет? Как вы считаете?

Они молча переглянулись.

— Думаю, что не стоит, — продолжал Ниро Вульф, — если только он не нужен кому-то из вас… Извините меня.

Он двинулся к двери, я пропустил его вперед и пошел следом. Вульф раскрыл дверь на ширину цепочки и заговорил через щель:

— Я занят, мистер Кремер, и не знаю, когда освобожусь. Со мною находятся мисс Фрэнсис Кокс, мистер Джон Мерсер и мистер Филип Хоран. Я сам пришел сообщить вам об этом вместо того, чтобы отправить Гудвина, потому что…

— Откройте дверь!

— Нет. Я бы не возражал против вашего присутствия, пока я стану беседовать с этими людьми, но вы станете…

— Я хочу видеть Эльму Вассоз. Откройте же дверь!

— Ах, вот оно что…

Вульф и я одновременно повернули головы, услышав позади какой-то шум: голова Филипа Хорана высунулась из-за двери кабинета.

Вульф снова обратился к щели:

— Дело в том, инспектор, что мисс Вассоз не желает больше с вами встречаться… Как я неоднократно вам говорил, я считаю притязания полицейского на неоспоримое право видеть того или иного человека аномальными и бессмысленными. Сейчас я могу отказаться впустить вас к себе в дом, но стоит вам только перешагнуть порог, как я сделаюсь совершенно бессильным. Вы сможете повсюду рыться, сколько вам заблагорассудится, сможете с кем угодно говорить. И тогда вас уж и пальцем не тронь! Если я потребую, чтобы вы убирались восвояси, вы не посчитаетесь с моим желанием. А если я позову полицейского, чтобы он помог мне выдворить вас вон из моего жилища, меня поднимут на смех. Поэтому во избежание неприятностей я вас просто сюда не впущу, если только у вас нет ордера.

— Вы прекрасно знаете, что нет… Эльма Вассоз по вашему наущению подала на меня в суд, и я намерен с ней потолковать по этому поводу.

— Толкуйте с ее поверенным, на то он и существует.

— Ба! Ваш Паркер пляшет под вашу дудку. Вы собираетесь отпереть дверь?

— Нет.

— Бог свидетель, я раздобуду ордер!

— На каком основании, хотел бы я знать? Советую вам не разбрасываться словами, это выглядит несолидно. Вы не можете требовать впустить вас в дом для поиска вещественных доказательств. Доказательств чего? Вы не можете обвинить меня и в том, что я препятствую правосудию. Если вы заявите, что я затрудняю проводить официальное расследование, я спрошу «какое именно расследование». Не смерти же Денниса Эшби. Из опубликованных в газетах отчетов, а также из того, что вы сказали вчера мистеру Гудвину явствует, что это дело полиция закрыла. Что касается ордера на производство обыска в моем доме из-за того, что в нем сейчас находится мисс Вассоз, это вообще абсурд. Как официальное лицо вы не имеете оснований настаивать на свидании с ней, она не нарушила никакого закона, предъявив вам гражданский иск. Я советую…

— Она — основной свидетель.

— Неужели? В каком деле, позвольте вас спросить. «Жители штата Нью-Йорк против Питера Вассоза по убийству Денниса Эшби?» Чепуха, Питер Вассоз мертв. Или вы уже отказались от этой теории? Теперь вы полагаете, что человек, убивший Эшби, жив и здоров? Если так, кого вы подозреваете и каким образом мисс Вассоз может быть основным свидетелем против кого бы то ни было? Нет, мистер Кремер, это никуда не годится. Я занят, из этой щели сильно дует. Я закрываю дверь.

— Обождите одну минуточку… Вы прекрасно понимаете, что она не может требовать с меня компенсации за какой-то там ущерб.

— Как сказать, это решать суду. Но имеется веский шанс надеяться, что под присягой вы будете вынуждены сообщить, кто вам сказал, будто бы у мисс Вассоз с Деннисом Эшби была незаконная связь. Мистер Гудвин вчера задал вам этот вопрос, вы только посмеялись. И весьма оскорбительно. Может быть, вы сейчас мне это скажете?

— Нет. Вы же знаете, что не скажу… Вы утверждаете, что у нее никакой связи с Эшби не было? И что Вассоз его не убивал?

— Несомненно. Поэтому-то я и собрал сюда этих людей. Буду обсуждать с ними как раз этот вопрос. Судебный иск…

— К черту! Отворите дверь.

— Я ее закрываю. Если вы передумаете и захотите ответить на мой вопрос, номер моего телефона вам известен.

Кремер вовсе не дурак. Понимая, что было бы глупо пытаться задержать дверь ногой, поскольку мы с Вульфом вдвоем весили более двухсот килограммов, он не стал этого делать. Если бы он решился остаться на крыльце, потрясать кулаками и извергать на наши головы проклятья, мы бы его видели сквозь стекло, прозрачное с нашей стороны. Это ему было хорошо известно, поэтому он молча повернулся и ушел.

Мы с Вульфом одновременно усмехнулись.

Мистер Хоран больше не выглядывал из-за двери, он вышел в холл и стоял там; увидев, что мы приближаемся, он юркнул назад в кабинет и громко объявил:

— Приходил инспектор Кремер, Вульф захлопнул перед ним дверь. Инспектор ушел.

Фрэнсис Кокс возразила:

— Перед офицерами полиции дверь не захлопывают.

— А Вульф захлопнул.

Хоран снова сидел в кресле. Мы с Вульфом прошли на свои места. Вульф обратился к Хорану:

— Продолжим. Питер Вассоз когда-либо чистил вам обувь?

Быстрые глаза Хорана стрельнули в сторону Мерсера, но тот хмуро взирал на угол стола Вульфа и не заметил его вопрошающего взгляда.

— Нет. Полагаю, вы хотите выяснить, соврал ли я Вассозу про Эшби и его дочку? Нет. Я никогда не был знаком с Вассозом и ни разу не видел его. Как я понимаю, он всегда приходил около половины одиннадцатого, а меня в это время в правлении не бывает. Я объезжаю наших заказчиков. В тот понедельник утром я там побывал, несколько минут разговаривал с Эшби, и уехал еще до десяти.

Вульф хмыкнул:

— Ваше официальное посещение кабинета мистера Эшби в понедельник утром не имеет никакого значения, потому что любой человек при желании сумел бы войти туда незаметно через дверь из холла. Я не интересуюсь…

— Тогда зачем останавливаться на нас, если любой человек мог бы туда войти?

— У меня на то два основания: одно, более слабое, — попытка опорочить мисс Вассоз, и второе, более сильное, которое пока я не стану раскрывать. Меня не интересует, кто сообщил Питеру Вассозу сплетню про Эшби и его дочь. Сильно сомневаюсь, что вообще кто-нибудь это сделал. Меня интересует, кто об этом сообщил полиции. Вы?

— Ну, я отвечал на их вопросы… Вынужден был отвечать…

— Уж не такая вы покорная овечка, какой хотите себя изобразить. Почему это вы были «вынуждены», а? Ответить или нет относительно самого себя и своих действий в то утро зависело исключительно от вашей доброй воли, а уж сплетничать про других вас никто не мог заставить. Вы сплетничали?

— Я вообще никогда не сплетничаю. То, что я сообщил полиции, запротоколировано в их отчетах. Спросите у них.

— Спрашивал. Вы собственными ушами слышали, что я задал этот вопрос инспектору. Мне известно, что вы несколько раз просили одну сотрудницу вашей фирмы выяснить характер отношений между мистером Эшби и мисс Вассоз. Что она вам сообщила?

— Спросите у нее.

— Я спрашиваю вас.

— Повторяю: спросите ее.

— Надеюсь, что мне не придется это делать.

Вульф перевел глаза.

— Мисс Кокс, каковы были ваши взаимоотношения с мистером Вассозом?

— Между нами вообще не было никаких взаимоотношений.

Подбородок у нее был воинственно вздернут.

— Как это понять?

— Он был чистильщиком сапог.

— Но он был также отцом особы, вместе с которой вы работали. Разумеется, вы об этом знали?

— Конечно.

— Нравился ли он вам? Нравились ли вы ему?

— Я его об этом не спрашивала. Он же мне ни нравился, ни не нравился. Он был чистильщиком сапог, только и всего.

— Любезные, дружеские беседы даже с простым чистильщиком сапог не являются чем-то из ряда вон выходящим. Вы с ним часто разговаривали?

— Нет. Почти совсем не разговаривала.

— Опишите, как все обычно происходило. Он появляется в приемной, где вы сидите, а затем?

— Прежде всего он спросил бы меня, можно ли ему войти. Он сначала непременно шел в кабинет мистера Мерсера. Если же в это время у мистера Мерсера был какой-то посетитель, все зависело от того, кто этот человек. Иногда мистер Мерсер не желал, чтобы его беспокоили, и Пит шел сначала к мистеру Бушу. Комната мистера Буша находится через холл против комнаты мистера Мерсера.

— Значит, обе двери точно одна против второй?

— Нет, дверь мистера Мерсера первая слева, а мистера Буша почти в самом конце холла справа.

— После того, как Пит заканчивал с мистером Мерсером и мистером Бушем, он обычно шел к мистеру Эшби?

— Да. При этом ему приходилось пройти мимо приемной. И он непременно спрашивал у меня по дороге, нет ли у мистера Эшби важного посетителя, которому он может помешать.

— В этот день все происходило так же?

— Да.

— В вашем офисе мистер Вассоз больше никого не обслуживал?

— Никого.

— Никогда?

— Да, никогда.

— Прошу вас еще раз подумать, происходило ли в понедельник все в таком же порядке?

— Да, насколько мне известно. Когда появился Пит, у мистера Мерсера никого не было, и он сразу же прошел к нему. А позднее он высунул голову из-за угла, я молча кивнула, и он отправился в комнату мистера Эшби.

— Через сколько времени?

— Ну, я не уточняла. Минут через пятнадцать.

— Вы видели, как он вошел в кабинет мистера Эшби?

— Нет, он же в противоположном холле. Да и потом я не могла видеть, как он входит в любую дверь, потому что мой стол стоит в самом углу приемной.

— В котором часу он высунул голову из-за угла, а вы кивнули ему на дверь мистера Эшби?

— Без десяти одиннадцать или, возможно, без девяти. Полиция настаивала на точном ответе, ничего более определенного я сказать не могу.

— Насколько точны вы были в своем ответе полиции о характере взаимоотношении между мистером Эшби и мисс Вассоз?

— Вы воображаете, что вы очень умны, не так ли?

— Нет, я вовсе не умен, мисс Кокс. Я либо более, либо менее умен… Так что же вы сообщили полиции о мисс Вассоз и мистере Эшби?

— Сообщила то же самое, что и мистер Хоран. Спросите у него.

— А что вы им сказали про свои отношения с мистером Эшби? Сообщили ли, что они были близкими? И что миссис Эшби однажды просила администрацию корпорации уволить вас, потому что вы оказываете дурное влияние на ее мужа?

Мисс Кокс насмешливо улыбалась, уголки ее губ загнулись кверху.

— Вам безразлично, кого слушать, не так ли, мистер Вульф? Возможно, вы действительно менее умны.

— Зато я очень настойчив, мадам. Полиция отстала от вас потому, что они считали проблему решенной. Я придерживаюсь иного мнения и поэтому не отстану, не экономя ни время, ни силы. Вы облегчите и свое, и мое положение, сообщив мне сейчас о своих личных отношениях с мистером Эшби. Договорились?

— Мне нечего сообщать.

— Найдется что…

Вульф внезапно повернулся к Джону Мерсеру, сидевшему в красном кресле.

— Ну, сэр, я аплодирую вашему терпению и выдержке. Вам десятки раз хотелось вмешаться, но вы удерживались. Достойно похвалы. Как я вам сказал, единственный способ меня остановить — это убедить, что я ошибаюсь. Но мисс Кокс и мистеру Хорану этого не удалось добиться. Приглашаю вас попытаться… Вместо того, чтобы задавать вам вопросы, а вы знаете, каковы они будут, я слушаю вас. Приступайте.

Когда Мерсер закончил изучать угол стола Вульфа, он обратил взгляд не на Вульфа, а на собственных сотрудников. Он не сводил глаз с Хорана, пока его Вульф допрашивал, а затем с мисс Кокс. Поскольку мне была отлично видна его физиономия, я с полной ответственностью могу заявить, что в тот момент он беспокоился не столько о том, как убедить Вульфа, сколько как убедить самого себя. Уверенности в нем не чувствовалось.

Он заговорил:

— Я хочу подчеркнуть, что не считаю возможным говорить о том, что мой поверенный убежден — все это трюк с целью шантажа, и я с ним тогда был согласен. Теперь я допускаю, что мисс Вассоз убедила вас в том, что ее оклеветали. Вы ей поверили и действуете с самыми наилучшими намерениями.

Вульф буркнул что-то непонятное.

Мерсер скривил губы. Он все еще сомневался.

— Конечно, это всего лишь трюк. Вас никто не в состоянии в чем-либо убедить. Если нам придется сообщить вам правду, так как вас не устраивают заверения моих коллег, то я не посчитаюсь с рекомендациями моего адвоката и расскажу вам в точности, что произошло. Мне кажется…

Его прервали два голоса.

Хоран выразительно крикнул: «Нет!»

Мисс Кокс вкрадчиво предостерегла:

— Не надо, мистер Мерсер.

Но тот не обратил на них внимания.

— Мне кажется, что это единственно реальный способ ликвидировать неизбежный скандал. Это я сообщил полиции о мисс Вассоз, о ее связи с мистером Эшби, а мистер Хоран и мисс Кокс подтвердили мои слова. Так что мы все трое дали одинаковые показания. Это не было сплетней или злословием, как вы изволили выразиться. Возможно, вы правы, что юридически нас никто не принудил этого делать, но ведь полиция расследовала убийство, и мы посчитали своим гражданским долгом ответить на все их вопросы. Как уверяет меня мой поверенный, если вы все же решитесь передать дело в суд, вам в иске будет отказано.

Ладони Вульфа покоились на столе.

— Давайте внесем полную ясность. Вы лично сообщили полиции, что мистер Эшби соблазнил мисс Вассоз, так?

— Да.

— Каким образом вы об этом узнали? Полагаю, вы не были очевидцем произошедшего.

— Разумеется, нет. Он сам мне про это рассказал.

— Ни с того, ни с сего? Неожиданно? Добровольно?

— Нет, он ответил на мой вопрос… Были жалобы на вольности, которые он себе разрешал в отношении наших молоденьких сотрудниц, несколько раз называли мисс Вассоз.

— Кто называл?

— Мистер Хоран и мисс Кокс.

— Кто им сказал?

— Мисс Кокс сказал сам Эшби. Ну, а мистер Хоран не пожелал уточнять источник его информации.

— Вы стали выяснять причину жалоб у мистера Эшби, и он подтвердил вам, что находится в связи с мисс Вассоз?

— Да.

— Когда?

— На прошлой неделе. В среду, так что вчера была ровно неделя.

Вульф закрыл глаза и шумно втянул в себя воздух через нос, чтобы сразу его выпустить через рот. Он получил больше, чем рассчитывал. Не удивительно, что полицейские, а также окружной прокурор сразу же клюнули на такую приманку. Вульф вторично набрал воздуха, но на этот раз на секунду задержал его, медленно выпустил и открыл глаза.

— Вы это подтверждаете, мисс Кокс? Эшби лично похвастал вам, что соблазнил мисс Вассоз?

— Да.

— А вам кто сказал, мистер Хоран?

Тот покачал головой:

— Не спрашивайте, мистер Вульф. Я не сказал этого полиции, не скажу и вам. Не намерен никого больше втягивать в эту неприятную историю.

— Получается, что вы не посчитали своим гражданским долгом ответить решительно на все вопросы полиции?

— Ну… если хотите.

Вульф посмотрел на Мерсера:

— Я должен потолковать с мисс Вассоз и ее поверенным. Я посоветую ей либо отказаться от ее притязаний, либо изменить формулировку своего иска, обвинив вас троих в преступном сговоре против нее.

Он отодвинул назад кресло и поднялся:

— Вас поставят в известность. Скорее всего, ее адвокат через ваших. Между тем…

— Но я же сказал вам правду!

— Я не отвергаю такой возможности… Между тем я не имею ясного представления о расположении служебных помещений в вашем офисе, а мне это необходимо знать. Поэтому я хочу, чтобы мистер Гудвин его осмотрел. Но сначала мне нужно будет обсудить с ним ситуацию, время же приближается к обеду. Мистер Гудвин подъедет туда к вечеру, скажем, часов в девять. Полагаю, входная дверь уже будет заперта, так что не откажите в любезности договориться о том, чтобы его туда кто-нибудь впустил.

— Зачем? Что это вам даст? Вы же сами сказали, что в кабинет Эшби мог незаметно войти кто угодно через другую дверь.

— В ходе расследования я не пренебрегаю никакими мелочами. Я должен ясно представлять все видимые передвижения людей, в особенности, мистера Вассоза. Итак, в девять часов.

Мерсеру это не понравилось, но ему не понравилось бы ничего, исходящее от Вульфа, кроме заверения, что беда отступила, или скоро отступит. Другие тоже не были в восторге, но они были вынуждены молча согласиться. Условившись, что один из них встретит меня в вестибюле здания на Восьмой авеню в девять часов, они одновременно вышли в холл. Подбородок мисс Кокс так и не опустился, зато у мистера Мерсера был прижат к шее, а и без того длинное костлявое лицо мистера Хорана еще больше вытянулось.

Когда я вернулся в офис, выпустив их из дома, Вульф продолжал стоять, ощерившись на красное кожаное кресло, будто в нем продолжал до сих пор сидеть Мерсер.

Я с силой произнес:

— Че-пу-ха! Мерсер и мисс Кокс оба ссылаются на покойника, Хоран же вообще инкогнито. Все они беспринципные брехуны! Теперь я займусь Эльмой. Если она даст отставку Бушу, возможно, я сам за ней приударю, только выясню, хорошо ли она танцует.

Вульф хмыкнул:

— Невинность не контактирует с дон-жуанишками… Черт побери, разумеется она на самом деле сама невинность, тут нет никакого сомнения. Если бы она действительно развратничала, как они ей приписывают, в результате чего ее отец сначала убил бы ее соблазнителя, а потом самого себя, она бы не осмелилась явиться ко мне, если только она не сумасшедшая. Конечно, такая возможность всегда существует. Арчи, ты не заметил у нее психических отклонений?

— Нет. Она милая, нежная, чистая девушка с незаурядным умом, особенным лицом и стройными ножками.

— Где она?

— В своей комнате.

— Я не в настроении сидеть с ней за одним столом. Вели Фрицу отнести ей наверх ее поднос.

— Я отнесу его сам. А второй для себя… Она захочет узнать, как вы разделались с этой компанией. В конце-то концов, мы взяли у нее доллар.

Глава 8

Каждое ремесло имеет свои приемы. Коли ты являешься мало-мальски сведущим детективом, то с годами ты вырабатываешь у себя ряд чисто автоматических привычек. Одна из них — держать всегда глаза широко раскрытыми, если куда-то идешь.

Когда я завернул за угол Восьмой авеню в 8.56 вечера в тот четверг, я даже не сознавал, что в уме фиксирую все окружающее. Иначе я просто не мог. Но когда глаза сообщили мне, что имеется что-то знакомое в женской фигуре, стоящей у самой обочины через дорогу, я присмотрелся внимательней. Правильно, это была Фрэнсис Кокс в своем сером драповом пальто и серой меховой шляпке.

Она меня тоже заметила. Мне пришлось перейти к ней на противоположную сторону, потому что она поманила меня рукой.

Мисс Кокс заговорила первой:

— В кабинете Эшби горит свет.

Я повернул голову и увидел два освещенных окна на десятом этаже.

— Уборщицы, очевидно…

— Нет, уборщицы начинают уборку сверху и заканчивают работу на этом этаже к половине восьмого.

— Тогда инспектор Кремер. Ведь у него нет никаких улик… У вас есть ключ?

— Конечно, я пришла специально, чтобы вас впустить. Мистер Мерсер и мистер Хоран заняты.

— С адвокатом?

— Спросите у них.

— Самое печальное, что вы вечно огрызаетесь. Девушкам это явно не к лицу… О'кэй, давайте поднимемся и поможем инспектору.

Мы вошли в здание. Оно было почтенного возраста, вестибюль выглядел дряхлым, как и ночной вахтер, развалившийся на стуле и широко зевавший. Он кивнул мисс Кокс, когда я с ней проходил к лифту. По пути наверх она спросила у лифтера, не поднялся ли кто-то на десятый этаж. Тот ответил «нет».

Когда мы вышли из кабины, мисс Кокс указала на дверь слева через холл и сказала:

— Это комната Эшби.

По той стене расположены были две двери, одна, на которую она указала, в шести шагах налево; вторая в шести шагах направо под номером 1018, ниже которого имелась золотая надпись «Мерсерз Боббинз», а еще ниже слово «вход». Я поинтересовался, вход ли это в приемную, и услышал, что да.

— Надо обдумать, — сказал я. — Если мы вместе пройдем туда через приемную, то находящийся там человек услышит наши шаги и выскочит сюда. Дверь изнутри можно отпереть?

— Да.

— В таком случае я покараулю здесь, а вы вызовите лифтера, чтобы он вас сопровождал. Кто знает, а вдруг этот тип окажется несговорчивым?

— Я в состоянии сама за себя постоять. И почему это вы вздумали мной распоряжаться?

— О'кэй, тогда я раздобуду лифтера.

— Нет, не требуется.

Злосчастный подбородок снова был вздернут, а это ее совсем не красило. Убежден, что если бы разочек она в такой позе увидела себя в зеркале, то сумела бы избавиться от глупой привычки.

Мисс Кокс решительно двинулась направо, и я негромко сказал не ей, а ее спине:

— Не старайтесь застать его врасплох… Пусть ваши каблучки звучат на весь офис.

Когда я подошел к левой двери и прижался к стене возле того места, где должна была оказаться распахнутая дверь, я сообразил, что нарушил одно из личных правил, принятых мной к исполнению несколько лет назад, когда я проторчал месяц в госпитале: что я никогда не буду ходить по поручениям, связанным с расследованием дела об убийстве, не захватив с собой оружия. Когда ты стоишь с голыми руками на посту и прислушиваешься, твой ум мечется. В голову лезут самые дикие мысли. Например, что если Эшби был связан с наркотиками, его катушки и бобины, нашпигованные героином, лежат в пакетах в его комнате, один или несколько его помощников явились сюда в понедельник и пристукнули его, а сейчас они возвратились назад за «товаром»… Или, по-другому, что если конкурент, зная, что Эшби устроил так, что его бывшие клиенты переметнулись в фирму Мерсера, и в порыве отчаяния…

Дверь отворилась.

Открывший ее человек не мог заметить меня: он пятился спиной, осторожно подтягивая к себе дверь, чтобы ее бесшумно закрыть. Я схватил его обеими руками за плечи и довольно бесцеремонно втолкнул назад в кабинет, а сам вошел следом. Он споткнулся, но ухитрился устоять на ногах.

Раздался голос Френсис Кокс:

— Ох, это вы?

Я рассердился.

— Это становится однообразным, мистер Буш. Отворяется дверь и — здравствуйте — вы здесь… Вы пытаетесь поразить меня или я вас?

— Вы — грязный обманщик! — заорал Эндрю Буш, — я не могу справиться с вами, это мне известно, в этом я уже успел убедиться. Видит Бог, с каким наслаждением я бы избил и вас, и вашего Ниро Вульфа. Мерзавцы, продажные интриганы…

Он двинулся к той двери, где стояла мисс Кокс.

— Брань не по адресу, вы ошиблись номером, уважаемый. Я не знал, кого выследил… Кстати, с вами мы никаких дел не имеем, никаких обязательств на себя не брали. Наша клиентка — Эльма Вассоз.

Я повернулся и подошел ближе.

— Что касается того, что вы видите меня здесь с мисс Кокс, мне надо было все осмотреть, ну, а кто бы впустил меня сюда, а?.. Все ясно? А теперь тот же самый вопрос, который однажды я уже вам задавал: почему вы здесь?

— Идите к дьяволу! Я уверен, что вы обманщик и негодяй!

— Вы ошибаетесь, но сейчас у меня нет ни времени, ни желания себя реабилитировать… Конечно, следовало бы наставить вас на путь истинный, следовало бы, но придется отложить до другого раза. Разумеется, вы здесь что-то искали, и если вам удалось это найти, я хочу знать, что это такое. Я справлюсь с вами без труда, вам со мной не совладать, но в этом нет ничего позорного. Я выше и сильнее, к тому же вы управляющий конторой, а я профессионал. Стойте спокойно, пожалуйста.

Я подошел к нему и обыскал его.

Поскольку он не ожидал прихода посетителей, снимать с него ботинки не требовалось, я просто удостоверился, что у него в карманах нет ни бумаг, ни других подозрительных вещей, которые он мог найти в этой комнате. Таковых не оказалось. Мисс Кокс отошла от двери и с большим интересом молча наблюдала за происходящим. Буш как будто окаменел, когда же я отступил от него, заявив, что, по всей вероятности, он «ничего» не нашел, он, так и не вымолвив ни единого слова, прошел к внутренней двери и скрылся за ней.

Я осмотрелся. Казалось, в кабинете был полный порядок: все ящики задвинуты, шкафы заперты, нигде ничего не набросано. Это был самый обычный рабочий кабинет без каких-либо отклонений от обычной нормы, если не считать того, что одна стена была сплошь занята металлическими шкафчиками с картотекой.

На столе не было видно куска полированного дерева, упомянутого в газетах, наверное он оставался в полицейской лаборатории. Я прошел через дверь, которой только что воспользовался Буш, в приемную, мисс Кокс шла за мной по пятам. Передо мной оказалась дверь во внешний холл с надписью «Мерсерз Боббинз». Вправо от нее выстроились стулья для посетителей, левая стена была занята полками, на которых демонстрировалась продукция фирмы Мерсера. Почти в самом углу справа находился письменный стол и распределительный щит. На ближайшем к двери стуле сидел неподвижно Эндрю Буш, положив руки на колени.

При виде меня он оживился:

— Я член правления данной корпорации, я здесь свой, вы — нет.

Поскольку против такого заявления я не мог возразить, я предпочел повернуться к мисс Кокс:

— Это ваш стол?

— Да.

— Где комнаты Мерсера и Буша?

Она показала, я пошел посмотреть.

Дело обстояло таким образом: когда ты входил в приемную из внешнего холла, стол и телефонный пульт находились от тебя в дальнем левом углу, а в дальнем правом виднелась дверь во внутренний холл. Пройдя через эту дверь, если бы поворачивал налево, ты проходил по короткому отрезку холла с одной только дверью кабинета Эшби с левой стороны; если же ты шел прямо, перед тобой был более длинный участок холла, в конце которого ты сперва миновал дверь Мерсера с левой стороны, затем дверь Буша с правой.

Таким образом, как и говорила мисс Кокс, со своего места ей не было видно ни одну из этих дверей.

Другая привычка, которая непременно вырабатывается у каждого детектива, это заглянуть во все ящики, шкафы и кладовки на том основании, что иной раз тебе удается обнаружить нечто такое, о чем ты даже и не помышлял. Я бы обязательно пересмотрел все бумаги в кабинете Эшби, Мерсера да и Буша, если бы за мной следом не таскалась мисс Кокс. Я ограничился тем, что начертил примерный план офиса на листке бумаги, который она мне дала по моей просьбе, и сунул его к себе в карман, после чего подошел к стулу, на котором оставил пальто и шляпу.

— Одну минуточку, — сказал Эндрю Буш, поднимаясь с места, — теперь я собираюсь вас обыскать.

— Будь я проклят! Вы?

— Да. Если вы отсюда что-то взяли, я хочу знать, что это такое.

— Молодец!

Я снова швырнул пальто на стул.

— Давайте договоримся. Вы скажете мне, что вы искали в кабинете Эшби, и я разрешу вам беспрепятственно меня обыскать, если только вы обещаете меня не щекотать.

— Сам не знаю. Просто просмотрел его бумаги. Подумал, авось сумею найти что-то такое, что подскажет мне личность убийцы. Я на стороне Эльмы Вассоз, и мне кажется, что вы лжете, будто бы и вы тоже. Иначе бы вы не явились сюда с ней.

Он непочтительно ткнул пальцем в сторону мисс Кокс.

— Она самая настоящая лгунья. Она оклеветала Эльму перед полицией.

— И вы можете это доказать?

— Нет, но я ее знаю.

— Осторожнее, она может привлечь вас к уголовной ответственности за оскорбление… Нашли ли вы что-нибудь полезное в бумагах Эшби?

— Нет.

— Поскольку вы работаете в корпорации, почему вы бросились к выходу, когда услышали наши шаги?

— Потому что я сразу решил, что это она… мисс Кокс. Вот и решил обойти кругом и посмотреть, что она будет делать.

— Ясно… Так вот, вы ошибаетесь в отношении меня и Ниро Вульфа, но зачем об этом толковать, пусть время покажет… Меня обыскать будет проще, если я подниму кверху руки.

И я поднял их к голове.

— Если станете щекотать, сделка не состоится.

Он не оказался таким неловким, как я предполагал, и ничего не оставил без внимания. Даже полистал мою записную книжку. При известной практике из него получился бы неплохой сыщик.

Закончив осмотр, он сказал «олл-райт» и вернулся к своему стулу, я же оделся и двинулся к двери. Мисс Кокс уже стояла у выхода в пальто и шляпе. Очевидно, она решила сама выпроводить меня из здания. Они с Бушем не обменялись ни единым словом после того, как она выкрикнула «Ох, это вы?», да и наша с ней «беседа» ограничилась несколькими самыми необходимыми фразами. Я отворил дверь и вышел следом за ней, в лифте она нажала на кнопку, после чего неожиданно дотронулась кончиками пальцев до моего рукава и проворковала «Я хочу пить» таким голосом, который совершенно не вязался с ее вздернутым подбородком. Это была несомненная атака.

— Имейте совесть, — воскликнул я, — сначала Буш без предупреждения превращается в свирепого бульдога, теперь вы в обольстительную сирену. Я теряюсь.

— Только не вы!

Все тот же кокетливый тон.

— И я не обольстительница. Просто я поняла, что вы собой представляете или каким вы можете быть… в определенных обстоятельствах. Мне стало любопытно, а когда женщине хочется что-то узнать… Я просто сказала, что хочу пить. А вы нет?

Я приподнял двумя пальцами ее упрямый подбородок, заглянул в глаза и сказал:

— Умираю от жажды, дорогуша!

Лифт остановился.

Через час девять минут, сидя за угловым столиком в «Чарльз Грилл», я пришел к выводу, что выбросил на ветер семь долларов из денег Вульфа. «Порыв» мисс Кокс был великолепно разыгран, но излишне краток. Сделав всего пару глотков из первого бокала, она деловито спросила:

— Когда это вы успели «раньше» спросить Энди Буша, почему он здесь? Я не знала, что вы встречались…

Я не возражаю, когда меня пытается перехитрить эксперт, тут уж кто окажется находчивей, но это было возмутительно. Я изображал повесу, утолял ее жажду на деньги Вульфа, поскольку никакие расходы нельзя было отнести на счет клиента, я обхаживал эту нахалку до тех пор, пока теплилась надежда вытянуть из нее что-то полезное, затем сунул ее в такси и отправился домой пешком, чтобы наполнить легкие холодным декабрьским воздухом. Ровно в половине одиннадцатого я поднимался по семи ступенькам нашего крыльца. Вульф по моим расчетам должен был находиться в постели.

Но он не спал.

В кабинете раздавались голоса, когда я вешал пальто и шляпу на вешалку. Узнал я и голоса, и стук моей пишущей машинки. Я пересек холл и вошел в кабинет. Вульф восседал за своим столом, Эльма что-то печатала за моим, Сол Пензер занимал красное кресло, а Фред Даркин одно из желтых.

Я стоял. На меня никто не обратил внимания. Наверное потому, что говорил Вульф:

— …но чем скорее, тем лучше, естественно. Это должно быть достаточно убедительно для меня, а через меня и для полиции, но не обязательно для судьи и присяжных заседателей. Вы будете сюда звонить приблизительно через час, обнаружили ли вы что-либо или нет. Одному из вас, возможно, потом понадобится второй. Арчи большую часть дня будет отсутствовать, ему придется вместе с мисс Вассоз заняться организацией похорон ее отца, но обычные ограничения относительно времени от девяти до одиннадцати и от четырех до семи отменяются. Звоните немедленно, если у вас появятся новости. Я хочу завершить это дело как можно быстрее. Не забывайте, что вы будете тратить мои собственные деньги, за эту работу мне счет некому посылать. Арчи, выдай каждому из них по пятьсот долларов.

Отпирая ящик сейфа с наличными, я про себя подумал, что последнее замечание Ниро Вульфа прозвучало более драматично, чем было на самом деле, поскольку данная сумма будет отнесена на статью «деловых затрат» и понизит таким образом облагаемую налогами сумму доходов. Конечно, может случиться, что придется что-то доплатить Солу и Фреду (Сол Пензер получил по десять долларов в час как лучший оперативник мира, а Фред Даркин, который хотя и не достиг класса Сола, но все же был выше среднего уровня — семь с половиной).

К тому времени, как я отсчитал деньги пяти, десяти и двадцати долларовыми купюрами, Сол и Фред были уже на ногах, готовые бежать. Инструктаж закончился.

Я сказал Вульфу, что привез план офиса Мерсера, если это может им помочь, но он ответил, что нет. Тогда я сказал, что им, возможно, полезно узнать, что я застал в кабинете Эшби Эндрю Буша, но и тут снова раздалось точно такое же «нет».

Очевидно, мой вклад в общее дело ограничивался проводами Сола и Фреда к выходу, что я и проделал с соответствующими шуточками, которыми принято обмениваться среди старых приятелей.

Когда я вернулся в офис, Вульф уже выкарабкался из своего кресла-великана, но Эльма продолжала сидеть за пишущей машинкой. Я протянул ему план, он посмотрел на него.

И тут же возвратил.

— Удовлетворительно. Кто тебя впустил?

— Мисс Кокс. Должен ли я отчитаться или же вы шагнули вперед с Солом и Фредом?

— Докладывай.

Он внимательно выслушал мой ответ, но когда я закончил, просто кивнул головой. Никаких вопросов. Сказал, что мисс Вассоз печатает суть состоявшейся у них беседы, пожелал спокойной ночи и пошел к лифту. Эльма успокоила меня, что сейчас закончит, может быть, мне интересно почитать. Я взял готовые листы и уселся в красное кожаное кресло. Четыре страницы были напечатаны через два интервала, без полей, которые я непременно оставляю, но чисто и аккуратно, без ошибок и подтирок. Все четыре были посвящены ее отцу или, вернее, тому, что он ей рассказывал в разное время о своих клиентах и «Мерсерз Боббинз» и о Фрэнсис Кокс. Было похоже, что покойный Пит делился решительно всем со своей дочерью, сообщал ей и факты и собственные мысли.

Деннис Эшби: Пит о нем немного думал. По всей вероятности, просто считал постоянным источником доллара с четвертью за неделю. Когда Эльма сообщила отцу, что стараниями Эшби фирма была вызволена из ямы, в которой находилась уже продолжительное время, Пит заметил, что, возможно, ему просто повезло. Я уже описывал его реакцию на слова дочери о том, что Эшби пригласил ее с ним отобедать в ресторане и сходить на шоу; теперь к этому было добавлено, что он предупредил, что если у нее будут неприятности из-за такого человека, как Эшби, значит она ему не дочь.

Джон Мерсер: Не такой аккуратный клиент, как Эшби, потому что часть дня он проводил на фабрике в Джерси, но Пит был за него обеими руками. Джентльмен и настоящий американец. Впрочем, как сказала Эльма, ее отец был страшно благодарен Мерсеру за то, что тот предоставил по его просьбе хорошее место для нее.

Эндрю Буш: Мнение Пита о Буше изменялось от недели к неделе. До того, как Эльма начала работать… Но какой прок от этих сведений, ведь они ограничивались тем, что Эльма считала нужным повторить из рассказов ее отца о человеке, который всего лишь вчера попросил ее стать его женой. Такое не может не оказать влияния на отношение девушки. Наверное, она ничего не приукрасила, но кто знает, что опустила.

Филип Хоран: Ничего. Эльма лишь подтвердила его заявление о том, что Пит никогда не чистил обуви Хорану и, по всей вероятности, никогда с ним не встречался.

Фрэнсис Кокс: У меня создалось ощущение, что Эльма слегка притушила краски, но все равно характеристика была отрицательной. Общее впечатление, что мисс Кокс была зазнайкой и деспотом. По всем признакам, она никогда не пыталась очаровать Пита.

— Я не понимаю, зачем это нужно, — пожаловалась Эльма, когда мы подкололи ее листочки и выбросили копирку. — Он задал мне тысячу вопросов о том, что мой отец говорил про них.

— Разрази меня гром, — ответил я, — если я знаю. Я ведь всего лишь исполнитель его воли, но если ответ явится мне во сне, утром я вам скажу.

Глава 9

В половине четвертого днем в пятницу, когда Сол Пензер разыскивал то, что Пит Вассоз написал на стене пальцем, смоченным в собственной крови, я находился у обочины дороги перед греческой ортодоксальной церковью на Седар-стрит, сидел во взятом напрокат лимузине вместе с Эльмой Вассоз и ее тремя подружками. Катафалк с гробом медленно двигался впереди, мы должны были следовать за ним до кладбища где-то на окраине Бруклина. Я предложил ехать на седане, официально принадлежавшем Вульфу, но практически моем, но нет, ее устраивал только лимузин черного цвета. Я спросил у Эльмы, не надо ли ей вернуть часть долларов из той пачки, которая хранилась в нашем сейфе, но она ответила, что заплатит за похороны отца из собственных сбережений. Значит, таковые у нее имелись.

Я не веселился бы даже если бы это была свадьба, а не похороны, раз Сол и Фред где-то что-то делали. Я не имел представления где и что, но каково было мне при этом целый день сопровождать девушку по ее личным делам, девушку, в отношении которой у меня не было никаких планов ни для души, ни для дела. Вульф посчитал, что Эльме опасно одной куда-то ехать, поэтому я был избран в качестве ее стража.

Я бы предпочел отправить вместо себя оперативника, самому же остаться в офисе. И Вульф великолепно знал, чего я хочу. Еще бы, Сол и Фред занимались настоящим делом, ибо Вульф не стал бы выбрасывать на ветер семнадцать с половиной долларов в час плюс расходы, если бы не существовало веских оснований ожидать, что миссия этих двоих окончится успешно. Но у нас часто бывают подобные споры, так что я не стал возражать Вульфу, зная, что это ничего не даст, в особенности потому, что я получал инструктаж во время его завтрака.

Вот так и получилось, что я провел весь день, выполняя обязанности телохранителя, и моему подавленному настроению ни капельки не помогло то, что «тело», которое я охранял, весило всего сорок пять килограммов и принадлежало привлекательной девушке с печальным личиком. Я не возражаю против проявления сочувствия, когда мои мысли ничем другим не заняты, но на этот раз они были с Солом и Фредом. И это было крайне мучительно, поскольку мне не было известно, где они находятся. Не сомневаюсь, что подруги Эльмы посчитали меня ни рыбой, ни мясом.

Когда мы наконец возвратились в Манхэттен, развезя девушек по домам, и арендованный лимузин остановился перед старым кирпичным особняком, стрелки часов приближались уже к шести. С водителем расплатилась Эльма.

Поднявшись вместе с ней по ступенькам, а отметил, что поскольку входная дверь еще не заложена болтом, значит никакого взрыва не произошло. Но, войдя внутрь, я увидел, что кое-кого к нам занесло, ибо на вешалке висело несколько знакомых мне вещей: три мужских пальто и три шляпы разных цветов.

Взяв у Эльмы ее пальто, я сказал:

— Поднимайтесь-ка сразу к себе и ложитесь отдохнуть. В кабинете сборище, инспектор Кремер, Сол Пензер и Фред Даркин.

— Но что случилось? Почему они?..

— Один Господь Бог знает и, возможно, мистер Вульф. Вы измучены. Если хотите…

Выражение ее лица остановило меня, она стояла лицом к двери. Я быстро повернулся. На ступеньках крыльца виднелись Джон Мерсер, палец которого был протянут к кнопке звонка, позади него Фрэнсис Кокс и Филип Хоран.

Я велел Эльме поскорее уходить и обождал открывать дверь, пока она не скрылась за поворотом лестницы.

Значит, Вульф считал, что решение найдено, думал я, принимая вещи посетителей и провожая их к кабинету.

Сколько раз приводилось мне видеть, как рискует Вульф, уличая в преступлении человека, против которого у него были не доказательства, а лишь на секунду мелькнувший вдали их кончик, когда на карту была поставлена огромная сумма денег или же когда разоблачение не сулило никаких доходов, как в данном случае, кроме уже истраченного доллара. Я убежден, что Вульф способен устроить подобный спектакль вообще без всяких солидных оснований, из одной амбиции.

Он знал, что я дома, потому что когда раздался звонок, Сол появился в дверях кабинета и видел, как я впустил гостей. У меня было намерение сходить на кухню и устроиться там со стаканом молока, чтобы показать, как я оскорблен. Ведь если бы я присоединился к пришедшим, я превратился бы просто в зрителя, а представление могло оказаться достойным порицания. Пока я раздумывал, как поступить, на ступеньках появился новый гость — Эндрю Буш.

Поскольку я собственноручно вычеркнул его имя из списка подозреваемых и считал, что Вульф сделал то же самое, его приход мог означать только то, что нас ожидает настоящее разоблачение, все или ничего, так сказать «карты на стол!». Поэтому я вместе с Бушем вошел в кабинет. И убедился, что сбор был полным.

Джоан Эшби примостилась на кушетке неподалеку от моего стола, эффектно кутаясь в норковую шубку, за которую, по всей вероятности, еще не была выплачена ее полная стоимость. Кремер восседал в красном кожаном кресле, Сол и Фред отошли к огромному глобусу. Мерсер, Хоран и мисс Кокс сидели в желтых креслах, поставленных рядком против стола Вульфа, четвертое ожидало Буша.

Когда я пробирался к своему месту, Ниро Вульф недовольно заметил Бушу, что тот опоздал, и выслушал в ответ что-то невразумительное. Его голос перекрыл бас Кремера, который потребовал, чтобы пришла Эльма Вассоз.

Но Вульф покачал головой:

— Нет, инспектор. Вы здесь, если можно так выразиться, из милости. И вы будете либо молча слушать, либо немедленно уйдете, как было договорено. Я предупредил по телефону, что вы не можете претендовать на право официально вмешиваться в мои действия, поскольку полиция прекратила расследование единственной насильственной смерти в вашем видении, с которой связаны эти люди. Прекратила давно. Вы согласились со мной. А теперь хотите уйти?

— Приступайте, — пробурчал Кремер, — но Эльма Вассоз должна здесь присутствовать.

— Для чего ее подвергать лишним переживаниям? В случае необходимости ее можно будет сразу же позвать.

Взгляд Вульфа переместился на Мерсера.

— Мистер Мерсер, вам я поручил по телефону привезти сюда мисс Кокс и мистера Хорана. Подумал, что мы сумеем достичь взаимопонимания в отношении предпринятых мисс Вассоз шагов. Мне казалось целесообразным пригласить также миссис Эшби и мистера Буша. Сегодня моя позиция значительно тверже, нежели вчера. Тогда я только знал, что мистер Вассоз не убивал Денниса Эшби, теперь я уже знаю, кто это сделал. Я вкратце сообщу вам…

Кремер не выдержал:

— Теперь я здесь официально. Вы заявляете, что можете назвать убийцу? Откуда вам известно, что Вассоз не убивал Эшби?

Вульф ощерился:

— Вы же дали мне слово. Молча слушайте или уходите.

— Я хочу услышать ответ на мой вопрос.

— Если бы вы меня не прерывали, все было бы гораздо быстрее. Наберитесь терпения и слушайте. Всему свое время. Я же говорю по существу дела, вы один мне мешаете.

Вульф повернулся к остальным:

— Я уже сказал, что сообщу вам вкратце, как мне удалось это выяснить. Мисс Вассоз явилась ко мне во вторник вечером, дабы поручить мне расследование гибели ее отца. Она сказала, что кто-то оклеветал ее полиции, убедив стражей закона, что ее совратил мистер Эшби, а когда ее отец узнал об этом, он убил Эшби, затем покончил с собой; что все это неправда; что ее отец называл меня величайшим человеком в мире; поэтому она просит меня выяснить и установить правду. В оплату она предложила мне все долларовые купюры, около пятисот штук, которыми я рассчитывался за работу с ее отцом на протяжении трех с лишним лет.

Он повернул руку ладонью вверх.

— Очень хорошо. Если мисс Вассоз на самом деле вела себя недостойно и если именно ее поведение толкнуло ее отца сначала на убийство, а потом на самоубийство, что заставило ее обратиться ко мне, «величайшему человеку в мире», по мнению ее отца, то есть к человеку, которого невозможно провести, и предложить мне весьма солидную для нее сумму за установление истины? Это было непостижимо. Поэтому я ей поверил.

Он снова повернул руку ладонью вниз.

— Я не стану притворяться, будто меня заставили действовать эти доллары, пафос дочерней преданности или моя непреодолимая страсть к истине и справедливости. Я был страшно оскорблен. В понедельник, накануне того дня, когда ко мне обратилась мисс Вассоз, мистер Кремер заявил, будто я способен выгородить заведомого убийцу для того, чтобы избежать хлопот по розыску другого чистильщика обуви. А на следующий же день, в среду, он сказал мистеру Гудвину, что меня обвела вокруг пальца проститутка. И выставил его из кабинета. Вот почему…

— Я его не выставлял!

Вульф игнорировал этот крик души.

— Вот почему мистер Кремер присутствует здесь. Я мог бы пригласить окружного прокурора или попросить его кого-нибудь прислать, но я предпочел, чтобы мистер Кремер все услышал собственными ушами. Авось, это пойдет ему на пользу во всех отношениях.

— Я здесь, и я слушаю, — буркнул Кремер, уши которого начали предательски гореть.

Вульф повернулся непосредственно к нему.

— Да, сэр. Я опускаю юридические действия, которые я посоветовал предпринять мисс Вассоз: это был всего лишь повод войти в контакт с этими людьми. Я считал необходимым лично познакомиться с этими людьми, потому что уже тогда имелся сильный намек относительно личности убийцы. И у вас тоже, мистер Кремер.

— Если вы имеете в виду намек на кого-нибудь, помимо Вассоза, вы сильно ошибаетесь.

— Не спорьте. Наполовину вы услышали его от меня, остальное вам сообщил мистер Гудвин, когда пересказал дословно содержание разговора с мистером Вассозом утром в понедельник. Тогда он сказал, что кого-то видел… Вернее, он сказал, будто говорил, что было бы, если бы он сообщил полицейскому, что он кого-то видел. Что за праздное любопытство? Совершенно очевидно, что мистер Вассоз на самом деле кого-то видел. Кроме того в тот вечер он сказал дочери, что кое-что он утаил и от меня, и от полиции, и собирается отправиться ко мне назавтра за советом по этому поводу. Дочери он не пожелал объяснить, в чем дело. Несомненно, это очень сильный намек.

— Намек на что?

— Значит, он знал, или думал, что знает, кто убил Эшби. Где и когда он видел этого человека, можно только предположить, но весьма вероятно, что он заметил его выходящим из кабинета Эшби. Не входящим, а выходящим. Вы знаете данные о времени не хуже меня, а то и лучше. Питер Вассоз должен был видеть, как он оттуда выходил как раз в тот момент, когда есть основания предполагать, что этот человек находился в кабинете, когда Эшби вывалился из окна. И это был человек, которого Вассоз не пожелал разоблачить, так как он или любил его или испытывал чувство благодарности. Тут у меня имеется преимущество перед вами. У нас выработалась привычка обсуждать историю Древней Греции и великих людей, которые ее творили, пока мистер Вассоз чистил мне обувь, так что я изучил особенности его склада ума. Он относился терпимо к насилию и даже жестокости, сильнее всего осуждал неблагодарность и предательство. Это, конечно, не являлось решающим, но помогло… — Вульф постучал пальцем по столу.

— Итак, лицо назовем его Икс, которое мистер Вассоз видел при компрометирующих обстоятельствах и которое, вероятно, было убийцей, это человек, заслуживающий его привязанности, глубокого уважения, благодарности и преданности.

Теперь Вульф смотрел на остальных:

— Был ли это один из вас? Такова была сущность моего вопроса вчера днем, когда вы собрались здесь, и моей беседы с мисс Вассоз позднее вечером. Подробности излишни. Как вы, очевидно, понимаете, под эту характеристику подходит лишь один из вас. Гм, мистер Мерсер подходит идеально. Мистер Вассоз считал себя в вечном долгу перед вами за то, что вы предоставили работу его дочери. Через которую дверь вы выходили из кабинета Эшби, когда вас увидел Пит Вассоз, через дверь во внешний холл или же во внутренний?

— Ни через одну!

Но Вульф не обескуражил этот яростный выкрик, так же как и последующая фраза:

— Уж не предполагаете ли вы, что я убил Денниса Эшби?

— Совершенно верно, предполагаю.

Вульф повернулся к Кремеру:

— Вопрос о двери не является существенным, но внутренняя представляется более подходящей. Вы, разумеется, знакомы с расположением помещений в офисе. Если бы мистер Мерсер воспользовался дверью во внешний холл после того, как убил Эшби, ему бы пришлось пройти через приемную, где бы его увидела мисс Кокс и посетители, которые там оказались. А вот другим путем можно было бы вообще ни с кем не встретиться, и заметил его лишь мистер Вассоз, который за секунду до этого прошел через приемную и кивком головы мисс Кокс был пропущен в кабинет мистера Эшби.

— Это все ваши рассуждения, — заворчал Мерсер, — пока чертовски мало фактов. Я все еще жду…

Вульф кивнул:

— Я посчитал необходимым объяснить, что привлекло мое внимание к личности мистера Мерсера. После вчерашней беседы с мисс Вассоз я вызвал Сола Пензера и Фреда Даркина. Вы их знаете. Мистер Гудвин сегодня был занят другими делами… Существовала слабая возможность, что мистер Мерсер не единственный человек, удовлетворяющий выше перечисленным мною требованиям, что в другом офисе найдется еще один или несколько кандидатов, которых мистер Вассоз не захотел бы разоблачать и которые могли иметь мотивы для убийства Эшби. Задача мистера Даркина…

— Имелся ли мотив у Мерсера?

— Я к этому подойду. Черт побери, не перебивайте меня поминутно! Почему другие могут слушать спокойно, а вы все время дергаетесь?.. Задачей мистера Даркина было исследовать данную возможность, он посвятил этому весь день. Он не обнаружил никого, полностью подходящего под нашу характеристику, но зато получил ценную информацию. На шестом этаже того же здания расположена фирма, основной конкурент «Мерсерз Боббинз». Ее президент сообщил мистеру Даркину, что смерть Эшби явилась для него чувствительным ударом, потому что он обсуждал с Эшби возможность его перехода в ту фирму, они почти договорились об условиях. Конечно,можно предположить, что этот человек был так встревожен конкурентом, что он убил Эшби, на котором держалась «Мерсерз Боббинз», но по всем остальным статьям он не подходил. Мистер Вассоз никогда не чистил ему ботинок. В том офисе у мистера Вассоза была всего двое клиентов, причем непостоянных, и ни к одному из них у мистера Вассоза не было оснований испытывать чувство благодарности, привязанности или долга.

Вульф передохнул. Его глаза оставались прикованными к Кремеру.

— Прежде чем приступить к мистеру Пензеру, давайте покончим с мисс Вассоз… Ваша информация о ней исходила из трех источников, и, возможно, вы бы их перепроверили, если бы ее отец не умер за пределами вашего округа, но даже и так вас можно обвинить в халатном отношении к своим обязанностям.

Мисс Кокс и мистер Мерсер в качестве источника информации назвали Денниса Эшби, но он был мертв. Солгали ли они? Основания для лжи у Мерсера совершенно ясны, поскольку он сам убил и Вассоза, и Эшби. Что касается мисс Кокс, Эшби мог ей похвастать «победой», которую он фактически не одержал. Или ж она сама может быть прирожденной вруньей. Или же… Она же — женщина, этим многое объясняется… Вопрос соперничества, да мало ли что еще? Вытяните это из нее, когда вам больше нечего делать. Ну, а…

— Я по-прежнему этому верю! — громко заявила Фрэнсис Кокс. Ее подбородок, разумеется, был воинственно выдвинут вперед.

Вульф даже не взглянул в ее сторону.

— Что касается мистера Хорана, то он, как вы все прекрасно знаете, домогался места Эшби. И не в его интересах было давать показания против Мерсера. Возможно, он солгал сознательно, возможно, его одурачили. Теперь это уже несущественно. Я перехожу к тому, что является существенным. Сол?

Сол Пензер подошел к креслу Мерсера и встал позади него, повернувшись лицом к Кремеру. В этом человеке ничто не привлекало взор, он выглядел настолько заурядным и непрезентабельным, что только люди, хорошо знающие его, принимали Сола всерьез. Кремер принадлежал к их числу.

— В мою задачу, — начал Сол, — входило проверить действия мистера Мерсера в понедельник вечером. Мистер Вульф считал, что Питер Вассоз видел, как он вышел из кабинета Эшби в то утро, поэтому вечером он ему позвонил и договорился о свидании. Они встретились, Мерсер был на машине, он повез Питера на тот берег реки по дороге в Джерси, которую он прекрасно изучил, к тому месту, которое он присмотрел заранее. Там он чем-то ударил Вассоза по голове, то ли оглушил его, то ли убил и сбросил вниз с края обрыва. Такова была теория.

— К черту теорию! — рявкнул Кремер. — Что вы раздобыли?

— Мне повезло. Я не мог начать с Мерсерова конца, например, сходить в гараж, где стоит его машина, потому что у меня на то не было официального права. Поэтому я отправился на Грахем-стрит с надеждой разыскать кого-нибудь, кто видел, как Вассоз в тот вечер вышел из дома. Вы, инспектор, отлично знаете, как это бывает. Можно потратить неделю на такие поиски и вытянуть пустышку. Но, повторяю, мне повезло. Ответ был получен в течение часа. Мистер Вульф не велел мне оглашать вслух подробности, поскольку Мерсер здесь присутствует и слушает меня. Поэтому я записал имена и адреса троих свидетелей, которые видели, как Вассоз сел в машину на углу Грахем-стрит и Третьей авеню в понедельник около девяти часов вечера. В машине находился всего один человек, он ею управлял, все трое берутся его описать. Затем я…

— Вы описали им внешность Мерсера?

— Нет, инспектор, я не новичок в подобных делах… Затем я потратил целый час на то, чтобы отыскать машину на этой стороне реки. Это было глупо. Я сел в машину и поехал в Джерси и там на протяжении двух часов разыскивал машину. Это не было глупо, но я ее не нашел. Тогда я разыскал знакомого полицейского офицера, и уговорил его отправиться вместе со мной к скале, где погиб Пит Вассоз. Сначала мы порыскали наверху, но ничего не нашли, затем спустились в то место, где было обнаружено тело. Я совершенно согласен с мистером Вульфом, что официальное расследование было проведено крайне небрежно, потому что мы обнаружили одну вещь, которую не пропустил бы и бойскаут. Вассоз не был мертв, когда Мерсер сбросил его вниз. Он умер через несколько минут уже у подножия отвесной скалы, успев перед смертью окунуть палец в собственную кровь и написать на камнях буквы МЕРС. Надпись видна не особенно отчетливо, в особенности потому, что вокруг много крови, но ее следовало заметить. Сейчас она охраняется. Мой знакомый — хороший офицер, он останется на посту, сколько потребуется. Я пошел к телефону и позвонил мистеру Вульфу, он велел мне немедленно приезжать. Понятно, что до этого я уже сообщил ему о находке на Грахем-стрит.

Кремер выдвинулся вперед на своем кресле.

— Вы спускались вниз вместе с этим офицером?

Сол улыбнулся. Улыбка у него кроткая и нежная, что совершенно не соответствует его волевой, напористой натуре, она помогает ему оставаться лучшим игроком в покер из всех известных мне.

— Это было бы глупо, инспектор. С кровью четырехдневной давности? Как бы я ухитрился ее раздобыть? Пырнуть себя ножом в ногу и написать на скале эти буквы свеженькой ярко-красной кровью?.. Причем она могла бы не совпасть по группе.

— Мне нужны имена и адреса этих троих людей.

Кремер поднялся:

— И я хочу воспользоваться телефоном.

Но Вульф заартачился:

— Нет, не раньше, чем вы отправите мистера Мерсера в тюрьму. Взгляните на него. Если ему разрешить отсюда уйти, он способен натворить Бог знает что… И я еще не закончил. Выслушав донесение мистера Даркина сегодня днем, я позвонил к миссис Эшби.

Он взглянул на нее:

— Мадам, будьте любезны повторить инспектору Кремеру то, что вы сообщили мне.

Я не мог повернуться назад, чтобы смотреть на нее, потому что тогда бы мне пришлось отвести взгляд от Мерсера, но я ее отчетливо слышал.

— Я сказала вам, что мой муж окончательно не решил, уйти ли ему из фирмы «Мерсерз Боббинз» или нет. Он обещал мистеру Мерсеру остаться, если получит пятьдесят один процент акций корпорации, если же нет, тогда перейдет в другую фирму. Как раз на прошлой неделе он потребовал у мистера Мерсера дать ему окончательный ответ к концу этого месяца.

— Он говорил мне то же самое, — неожиданно раздался громкий голос Фрэнсис Кокс. — Понимаете, если бы он решился уйти, он бы забрал меня с собой. Я с самого начала подозревала, что Эшби мог убить мистер Мерсер, но у меня…

Вот уж воистину не знаешь, когда и чего можно ждать от женщины!

— …точнее, я об этом не говорила, потому что не располагала…

Ее остановил Мерсер. Вообще-то он намеревался ее прервать, сжав пальцами ей горло, но ему это не удалось полностью сделать, потому что Сол стоял рядом. Но все же Мерсер оказался достаточно проворным и сильным, несмотря на свой почтенный возраст, чтобы вызвать переполох. Кремер с грохотом отодвинул красное кресло, Джоан Эшби пронзительно взвизгнула, Хоран в спешке опрокинул стул, ну и конечно же я оказался на месте.

Впервые в жизни я увидел, как у человека на губах появилась пена, и это было такое омерзительное зрелище, что больше я не желаю с ним сталкиваться.

Сол схватил Мерсера сзади и пригвоздил к стулу.

— Спокойнее, мистер!

— Олл-райт, Пензер, — изрек Кремер, — я его забираю.

Тут я осмотрелся и сообразил, что одного посетителя не хватает. Исчез Эндрю Буш. Он не знал, в которой комнате находится Эльма и мог по ошибке влезть в спальню Вульфа. Поэтому я выскользнул из кабинета и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

На первой площадке мне хватило одного взгляда, чтобы убедиться, что дверь в спальню Вульфа заперта, и я поспешил выше.

На второй площадке дверь в южную комнату стояла распахнутой, Эльма находилась возле окна и увидела меня, но Буш стоял ко мне спиной и не замечал ничего, кроме девушки.

Он говорил:

— …Все олл-райт, и этот Ниро Вульф действительно величайший человек в мире. Я уже спрашивал вас, согласны ли выйти за меня замуж, так что сейчас я не стану повторять то же самое, но мне бы хотелось…

Я повернул назад.

Буш мог быть превосходным администратором, но в качестве влюбленного ему следовало многому поучиться. Глупец стоял в десяти футах от девушки. Разве так объясняются в любви?

ВЫШЕЛ МЕСЯЦ ИЗ ТУМАНА

1

Стоял я в нашем кабинете, руки в карманах, и глазел на галстук, лежавший на столе Ниро Вульфа. Тут вдруг раздался звонок в дверь.

Если б галстука там не было, это была бы уже совсем другая история, а может, никакой истории и не было бы, поэтому объясняю все подробно. Галстук был тот самый, в котором Вульф появился в то утро, – коричневый такой, шелковый, с узором из маленьких шелковых загогулин, рождественский подарок одного из наших прежних клиентов. За ленчем Фриц, пришедший убрать обглоданные к тому времени свиные ребра и принесший салат и сыр, сказал Вульфу, что тот закапал галстук соусом, после чего шеф промокнул его салфеткой. Потом, когда мы перешли из столовой в кабинет, он снял галстук и положил его на письменный стол. Вульф не выносил и малейшего беспорядка в своей одежде, это относилось и к домашним нарядам, однако он посчитал лишним тратить силы на то, чтобы подняться в спальню за другим галстуком, – никаких посетителей он не ждал. Когда в четыре часа он поднялся в оранжерею на верхнем этаже нашего особняка, чтобы провести часы досуга, наслаждаясь запахом цветущих орхидей, рубашка его все еще была расстегнута у ворота, а галстук по-прежнему лежал на столе.

Меня это раздражало. Фрица тоже. Когда в начале пятого он зашел сказать, что собирается за покупками и вернется через пару часов, взгляд его упал на галстук – и брови поползли вверх.

– Schlampig[29], – заметил я.

Фриц кивнул.

– Ты знаешь, как я ценю его и уважаю. Он человек большого ума и несгибаемой воли, его, несомненно, можно назвать великим детективом, но это не значит, что его домоправитель обязан делать все, что угодно. Где-то надо провести черту. Кроме того, у меня ведь артрит. У тебя, Арчи, нет артрита.

– Вроде бы нет, – согласился я. – Но если ты хочешь провести черту, то же сделаю и я. Мой список обязанностей – от доверенного агента до мальчика на побегушках – не короче мили, но в него все же не входят функции камердинера. Артрит, конечно, не в счет, но какого же величия исполнен наш патрон! Кстати, он мог взять с собой галстук, когда поднимался наверх.

– А ты мог засунуть его в ящик стола.

– Это все равно, что уклониться от ответа на трудный вопрос.

– Похоже, что так, – кивнул Фриц. – Дело деликатное, не спорю. Ну ладно, я пошел.

После его ухода я занялся обычными своими делами, ответил на пару телефонных звонков, затем в двадцать минут шестого встал из-за стола и, как я уже говорил, стоял, разглядывая галстук на столе человека большого ума, обладателя несгибаемой воли, когда раздался звонок в дверь. Это придало ситуации еще большую пикантность. Галстуку с жирным пятном никак не место на рабочем столе, тем более когда к нему приходит посетитель. Однако, к тому времени меня одолело упрямство – я уже считал вопрос о галстуке делом принципа, к тому же звонить мог и посыльный. Идя через холл к входной двери, я увидел через прозрачное только с моей стороны стекло, что за дверью стоит какая-то незнакомка, женщина средних лет с острым носиком и круглым подбородком (не сказал бы, что очень красивой формы). На посетительнице были серое пальто и черная шляпка в форме тюрбана. Никакого пакета в руках она не держала.

Я открыл дверь и поздоровался. Женщина заявила, что желает видеть Ниро Вульфа. Я ответил, что он сейчас занят и к тому же принимает только тех, с кем заранее условился о встрече. Она сказала, что ей это известно, но дело у нее срочное, ей необходимо увидеться с мистером Вульфом, так что она дождется, пока он освободится.

Ну, скажу я вам, были у меня причины поступить так, как я поступил, во-первых, у нас тогда не было никаких дел, во-вторых, после Нового года прошло лишь пять дней, так что денежных поступлений пока не было, да и надоело мне целыми днями любоваться орхидеями – хотелось что-то делать. К тому же я был недоволен шефом за то, что он кинул галстук на стол, а женщина не проявляла излишней настойчивости, держалась с достоинством и смотрела своими карими глазами – глазами хорошего человека – прямо на меня.

– О'кей, – сказал я. – Посмотрим, чем я смогу вам помочь.

Посторонившись, я пропустил ее в приемную, принял у нее пальто и повесил на вешалку. Потом проводил посетительницу в наш кабинет и усадил в желтое кресло возле своего письменного стола, оставив свободным обтянутое красной кожей кресло у стола Вульфа. Женщина села очень прямо в какой-то принужденной позе, поставив вместе ступни, на каждой из которых было по аккуратненькой такой серой туфельке. Я сказал ей, что Вульф освободится не раньше шести.

– Лучше будет сперва поговорить с ним мне и рассказать о вас, – заметил я. – Поверьте, это на самом деле важно. Меня зовут Арчи Гудвин. А вас?

– А я о вас слышала, – сказала она. – Да-да. Если бы я не знала о вас и о мистере Вульфе, я бы сюда не пришла.

– Премного благодарен. Кое-кто из тех, кто меня знает, по-другому реагирует на мое имя. Так как же зовут вас?

Она внимательно на меня посмотрела.

– Пожалуй, пока называться не стану, – я хочу сказать, пока не буду уверена, что мистер Вульф берется за мое дело. Оно очень деликатное. Очень личное.

Я покачал головой:

– Боюсь, это у вас не выйдет. Вам же придется рассказать ему о вашем деле до того, как он решит, браться ли ему за него, а я в это время буду сидеть рядом и слушать. Так ведь? Вдобавок, я должен буду сообщить ему и кое-что еще – что вам тридцать пять лет, весите вы сто двадцать фунтов и не носите серьги, – только после этого он решит примет ли вас.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Мне сорок два.

Я ухмыльнулся:

– Ну, вот видите? Мне необходимы факты – кто вы и что вам нужно.

Она сжала губы, затем проговорила.

– Это очень деликатное дело. – И, снова сжав губы, добавила: – Но все же вам нет смысла идти к нему, пока я вам кое-что не расскажу.

– Валяйте.

Перед тем, как начать рассказ, она нервно сплела пальцы.

– Так вот меня зовут Берта Аарон. Пишется с двумя «а». Я личный секретарь мистера Ламонта Отиса, старшего компаньона юридической компании «Отис, Эдей, Хейдекер и Джетт». Наш офис на углу Мэдисон-авеню и Сорок четвертой улицы. Недавно произошло одно событие, которое меня встревожило. Хочу, чтобы мистер Вульф разобрался в этом деле. Я могу ему заплатить – в разумных пределах, но, может статься, ему заплатит сама фирма. Повторяю, так может случиться.

– Вас прислал сюда кто-то из сотрудников фирмы?

– Нет, меня никто не посылал. Никто не знает, что я здесь.

– А что, собственно случилось?

Она плотнее сцепила пальцы.

– Может и не надо было мне приходить, до сих пор не понимаю, правильно ли я поступила, может, лучше было мне не приходить.

– Не волнуйтесь, мисс Аарон. Вы ведь мисс Аарон?

– Да, я не замужем. – Она расцепила пальцы и сжала обе ладони в кулаки; линия ее губ проступила четче. – Конечно, это глупо. Мне надо было выйти замуж за мистера Отиса. Мы с ними живем вот уже двадцать лет, и он так хорошо ко мне относится! Я не могла пойти со своим делом к нему – ему ведь семьдесят пять лет, у него слабое сердце, и это может его доконать! Он каждый день приходит в контору, но это лишь по привычке – теперь он может делать лишь очень немногое, хотя знаний у него больше, чем у всех остальных, вместе взятых. – Она разжала кулаки. – Случилось же вот что: я видела одного из руководителей нашей фирмы разговаривающим с представителем противоположной стороны в одном очень важном судебном деле, самом крупном из всех, которые нам когда-либо поручали. Было это в таком месте, где они могли повстречаться, только если тайно условились об этом заранее.

– Вы хотите сказать, с адвокатом с противоположной стороны?

– Нет с самим клиентом. Если бы это был адвокат – еще полбеды.

– Кто же из руководителей фирмы это был?

– Я пока не готова вам об этом сказать. Не хочу открывать мистеру Вульфу имя этого человека, пока не буду уверена, что он берется за мое дело. Ему не обязательно это знать, чтобы принять решение. Если вас удивляет, почему я пришла именно к вам, вспомните: я уже сказала, почему не могу рассказать все мистеру Отису; компаньонам же его рассказывать боюсь – если один из них предатель, то не сговорился ли он с кем-нибудь еще или – кто знает? – даже со всеми? Тут нельзя гадать. Компаньонов всего четверо, но адвокаты у нас есть и другие – целых девятнадцать. И ни одному из них я не могу доверять ни на волос. – Она снова сжала кулаки. – Надеюсь, вы понимаете меня. Представляете, в какую ловушку я попала?

– М-да. А вдруг вы ошибаетесь? Конечно, юристу не подобает встречаться с кем-либо из представителей другой стороны, особенно с клиентом, но существуют же исключения! Может это вышло случайно. Где и когда вы их видели?

– В прошлый понедельник, ровно неделю назад. Это было вечером. Они сидели вместе в дешевом ресторанчике в отдельном кабинете. В такое заведение она ни за что бы не пошла, не пошла бы даже в ту часть города. Я, конечно, тоже, но меня послали в этот район с поручением, и я зашла в ресторан, чтобы оттуда позвонить. Они меня не видели.

– Значит среди компаньонов есть женщина?

Она подняла брови.

– О, я сказала «она». Я имела ввиду клиентку. У нас в конторе есть женщины, но они не входят в число руководителей фирмы. – Она снова сцепила пальцы. – Встреча этих людей никак не могла быть случайной. Но, конечно, можно допустить, лишь допустить, что он не предатель, и что факты объясняются как-то иначе. Потому-то мне и трудно было принять решение, что же делать. Но теперь я знаю! Всю неделю я мучилась сомнениями, потом не выдержала и сегодня днем решилась все-таки поговорить с этим человеком и послушать, что он скажет. Если бы он мог хоть как-то объяснить то, что было, – что ж, тогда все в порядке. Но он не смог. Он так это воспринял, был так потрясен, что у меня не осталось никаких сомнений: он предатель!

– А что он вам ответил?

– Не то, чтобы он сказал что-нибудь особенное, но лицо его выдало с головой. Он заявил, что может, конечно, все объяснить, что действует в интересах именно нашего клиента, а не чужого, но не может сказать мне больше, пока не произойдут некие события – в течение недели, уточнил он, хотя – кто знает – вдруг они произойдут завтра? Я поняла: надо что-то делать. Идти к мистеру Отису я побоялась – недавно у него было плохо с сердцем. К другим руководителям фирмы я тоже не пошла. Мне даже взбрело в голову обратиться к адвокату с другой стороны, но это, разумеется, не помогло бы. Тогда я вспомнила о Ниро Вульфе, надела пальто и шляпу – и, как видите, пришла. Дело срочное. Надеюсь, вы это понимаете?

Я кивнул:

– Очень возможно. Все зависит от того, что за процесс ведет ваша фирма. Мистер Вульф может согласиться взяться за ваше дело до того, как вы назовете фамилию предполагаемого предателя, но ему надо будет сразу сказать, что это за судебный процесс. В некоторого рода дела он вмешиваться не станет, даже если суть конфликта почти не имеет к ним отношения. Так что же это за процесс?

– Мне бы не хотелось. – Она умолкла, потом спросила. – Ему обязательно это знать?

– Еще бы! А впрочем вы, назвали фирму, в которой работаете, сказали, что дело крупное, и что клиент другой стороны – женщина, так что этого достаточно, чтобы обо всем догадаться. Не надо даже особенно шевелить мозгами. Ваш клиент – Мортон Соррел?

– Да.

– А судится с ним жена, Рита Соррел?

– Совершенно верно.

Я бросил взгляд на свои наручные часы. Стрелки показывали 5.39. Я встал и сказал посетительнице:

– Ну, скрестите пальцы на счастье и сидите здесь.

Пройдя по коридору, я стал подниматься по лестнице, обдумывая, что сейчас скажу шефу. Добавились два новых важных обстоятельства, и именно от них сейчас все зависело. Во-первых если первое в новом году денежное поступление будет от щедрот Соррела, это не украсит общую картину, во-вторых, у Ниро Вульфа было обыкновение не браться за бракоразводные дела и даже стараться не быть в них замешанным косвенно. Положение у меня было не из легких, поэтому, поднявшись по лестнице на три пролета и попав на верхний этаж нашего особняка, где пол выложен плитами из песчаника, я заставил шестеренки у себя в голове крутиться быстрее, чем шагали ноги. Перед входом в оранжерею я остановился – не для того, чтобы перевести дух, но желая продумать, с чего начать разговор; однако решил, что это пустое дело – все равно все зависело от того, в каком настроении пребывает шеф. Так что я вошел. Можете мне не верить, что я миновал три смежных зала оранжереи – прохладных, напоенных тропической влагой, – не замечая красот цветников и яркости клумб, но в тот день так оно и вышло. Наконец я добрался до так называемого «кадочного» зала – все растения там были в кадках.

Вульф восседал на скамейке в проходе, рассматривая в сильную лупу ложную луковицу на каком-то растении. Теодор Хорстман, четвертый из обитателей нашего дома, весивший ровно вдвое меньше шефа, возился с папоротником-чистоустом. Я подошел прямо к ним и обратился к могучей спине Вульфа:

– Извините за вторжение, сэр, но у меня возникли трудности.

Шефу понадобилось секунд десять, чтобы утвердиться во мнении, что он меня слышал. После этого он вынул из глазницы лупу и затребовал информацию.

– Сколько сейчас времени?

– Без девяти минут шесть.

– Твое дело вполне может подождать девять минут.

– Знаю, но есть тут одна закавыка. Если вы спуститесь и войдете без стука в свой кабинет, то застанете там женщину.

– Какую еще женщину?

– Ее зовут Берта Аарон. Она пришла без приглашения. У нее какие-то неприятности, причем неприятности какого-то странного толка. Я как раз и поднялся сюда, чтобы рассказать вам об этом, а вы уж потом решайте, спуститься ли мне снова и отшить ее или вы сами сходите на нее взглянуть.

– Ты меня потревожил, нарушил наш уговор.

– Знаю, но я ведь извинился. К тому же, раз я уже вас побеспокоил, давайте-ка расскажу вам все. Эта женщина – личный секретарь Ламонта Отиса, старшего компаньона…

И так далее и тому подобное. Когда я кончил свой рассказ, шеф наконец-то оторвался от лупы и ложной луковицы. В какой-то момент в его глазах даже блеснул огонек. Вульф не раз говорил мне, что единственная вещь, побуждающая его хоть что-то делать, – это страстное желание, как он выражается, жить в свое удовольствие: занимать старинный особняк из бурого песчаника в Манхэттене, на Тридцать пятой Западной улице, пользоваться услугами шеф-повара Фрица, садовника Теодора (специалиста по орхидеям), а вдобавок и моими. Однако огонек в его глазах зажгло не предвкушение большого гонорара – я ведь пока не называл фамилию Соррел, – а мое упоминание о том, что клиентка попала в затруднение довольно-таки странного характера. По крайней мере, до сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались.

Тут мы дошли до щекотливой темы.

– Кстати – начал я, – есть одна маленькая деталь, которая может вам не понравиться, хотя она и не имеет отношения к сути дела. В процессе, о котором идет речь, клиентом является Мортон Соррел. Вы, наверное, знаете об этом деле.

– Разумеется.

– Так вот, наша посетительница видела, как жена Соррела, с которой он судится беседовала с одним из руководителей своей фирмы. Может вы помните, что сказали об этой даме, прочитав отчет об этом процессе в утренней газете? Писали, что она согласна развестись с мужем, если получит месячное обеспечение в размере тридцати тысяч долларов, но в городе ходили слухи, что на самом деле она хочет содрать с мужа за развод кругленькую сумму – тридцать миллионов зелененьких. Может, в этом и загвоздка. Но в общем, все это лишь не относящиеся к делу подробности. Главное то, что мисс Аарон хочет…

– Нет! – отрезал шеф и бросил на меня сердитый взгляд. – Неужели ты ввалился лишь ради всего этого?

– Я не ввалился. Я вошел.

– Ты прекрасно знаешь, что это дело не для меня.

– Я знаю, что вы не станете никому помогать добывать свидетельство о разводе, да и я тоже не занимаюсь подобными делами. Знаю, что вы не будете помогать жене, которая судится с мужем, и наоборот, но здесь-то всего этого как раз и не надо. Вы не будете иметь никакого отношения к…

– Нет, это не по мне! Эта супружеская война может оказаться главной пружиной всего конфликта. Не хочу браться за дело! Отошли посетительницу.

Завалил я свою миссию. А может, и нет, может, она была безнадежной, как бы я за нее не брался. В таком случае не стоило даже пытаться что-то сделать. В общем, как на это не смотри, сплошная невезуха. Не люблю я заваливать то, за что взялся, но, в общем, ничего страшного не случилось от того, что я поговорил с шефом, потратив на то добрых десять минут, хотя это не изменило ситуацию и не разрядило атмосферу между нами. Закончил разговор он на том, что собирается спуститься в свою комнату за другим галстуком, а меня просит позвонить ему по внутреннему телефону после того, как посетительница уйдет.

Пока я спускался по лестнице, меня обуревало искушение позвонить ему и сказать не о том, что она ушла, а о том, что мы уходим вместе с нею, – я иду вызволять ее из трудного положения. Искушение это возникло ни сию минуту, а появилось раньше, и я вынужден был признать, что при других обстоятельствах оно выглядело бы более привлекательным. Ну, прежде всего, если я предложу ей это, она может и отказаться, а с меня сегодня довольно уже отказов и неудач. Так что, идя по коридору, я постарался придать своему лицу соответствующее выражение, чтобы наша посетительница, взглянув на меня, могла сразу догадаться, что ответил шеф. Но, когда я вошел, мне пришлось изменить выражение лица, вернее оно изменилось само. Я остановился и застыл на месте.

На ковре лежало то, чего там не было, когда я уходил. Ближе ко мне валялся большой кусок нефрита, который Вульф клал сверху на бумаги, чтобы они не разлетались, – он всегда лежал на столе, чуть дальше на ковре лежала Берта Аарон, которую я совсем недавно оставил спокойно сидевшей в кресле. Она лежала на боку, одна нога была согнута в колене, другая выпрямлена. Я подошел и склонился над телом. Губы были синие, язык вывалился, глаза были широко открыты и неподвижны, вокруг шеи был обмотан галстук Ниро Вульфа, узел сбился на сторону. С виду женщина была мертва.

Иногда в таких случаях есть еще шанс спасти человека. Я достал из ящика своего стола ножницы; узел был такой тугой, то мне с трудом удалось подсунуть под него палец избавившись от галстука, я перевернул тело на спину. «Дьявольщина она же мертва, что я делаю?» – подумал я, но все же отодрал немного пуха от ворсистого ковра, приложил к ее ноздрям и губам и на несколько секунд затаил дух. Но она не дышала. Я взял ее ладонь, нажал на ноготь – он так и остался белым. Кровообращение остановилось. Все же, быть может, оставался еще шанс ее спасти, если бы мне удалось очень быстро, скажем через две минуты привести к ней врача. Сняв трубку, я набрал номер доктора Уолмера, который жил рядом. Его не оказалось на месте.

– Черт бы их всех взял! – воскликнул я громко, поскольку все равно меня никто не слышал, после чего присел, чтобы перевести дух.

Я сидел и сидел, глядя на женщину, – минуту, а может, и две – и меня захлестывали не мысли, а эмоции. Слишком тяжко было на душе, чтобы о чем-то думать. Злился я на Вульфа, не на себя – тело я нашел в десять минут седьмого, так что, если б он спустился сюда со мною ровно в шесть, мы могли бы успеть ее спасти. Затем я дотянулся до внутреннего телефона и позвонил Вульфу в его апартаменты. Когда он снял трубку, я сказал:

– Все в порядке, спускайтесь. Ее нет.

И нажал на рычаг.

В оранжерею шеф всегда поднимается на лифте и даже спускается на нем оттуда, но покои его всего на один пролет лестницы выше, чем кабинет. Услышав, что дверь его комнаты открылась и затем снова закрылась, я встал, занял позицию прямо перед трупом дюймах в шести от головы, скрестил на груди руки и устремил взгляд на дверь.

Послышались шаги – и шеф вошел. Он переступил порог, остановился, взглянул на тело, перевел взгляд на меня и пророкотал:

– Ты же сказал, что ее нет!

– Так точно, сэр, ее нет. Она мертва.

– Чушь!

– Да нет, сэр. – Сказал я, затем посторонился и добавил: – Взгляните сами.

Он подошел поближе все еще глядя туда же, куда и раньше, – на лежавший на полу труп. Секунды через три он обошел вокруг тела, сел в свое огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее у письменного стола, сделал глубокий вдох и не менее глубокий выдох.

– Предполагаю, – проговорил он, против обыкновения тихо, – что женщина эта была жива, когда ты ушел отсюда и поднялся наверх, ко мне?

– Да, сэр. Сидела в этом кресле. Она была здесь одна, да и пришла без всяких спутников. Дверь, как всегда, была заперта. Фриц ушел в магазин, я вам говорил об этом. Когда я ее обнаружил она лежала на боку, я повернул ее на спину, чтобы узнать, дышит ли она, – после того как разрезал сдавливавший ее шею галстук. Потом позвонил доктору…

– Какой еще галстук?

Я показал пальцем на стол.

– Тот самый, который вы здесь оставили. Шея была туго им обернута. Очевидно, женщину сперва оглушили вот этим куском нефрита – я показал пальцем на ковер, – но смерть наступила от удушья – галстук прекратил доступ кислорода в легкие, и она задохнулась – видите, какое у нее лицо? Я разрезал…

– Ты смеешь высказывать предположение, что ее задушили моим галстуком?

– Я не высказываю предположение, а утверждаю. Узел туго затянули, длинным концом еще раз обвязали шею и связали его с коротким концом – заметьте, узел не морской, а, как называют его моряки, «бабий», то есть завязанный неправильно. – Я подошел к тому месту, где лежал брошенный мною галстук, поднял его и положил на письменный стол. – Рискну предположить, что если галстук не лежал бы тут, как будто был специально приготовлен, убийце пришлось бы искать какое-нибудь другое орудие, может быть, носовой платок. Также осмелюсь заметить, что если бы вы спустились немного раньше…

– Замолчи!

– Хорошо, сэр.

– Это уже становится невыносимо!

– Да, сэр.

– Я никогда не смогу с этим примириться.

– Конечно, сэр. Я могу сжечь галстук, и мы скажем Кремеру, что, удушив ее чем-то, – неизвестно чем, – убийца убедился, что она мертва, а затем забрал с собой орудие убий…

– Да замолчи же! Она ведь говорила, что никто не знает о ее визите к нам…

– Ба! – воскликнул я. – У нас нет ни малейшего шанса, неужели вы не понимаете? Мы попались, как мухи на липучку. Я не стал звонить в полицию до вашего прихода только из вежливости. Если я буду тянуть с этим хоть немного, нам это лишь повредит – мне ведь придется назвать им точное время, когда я обнаружил труп. – Я взглянул на часы. – Ого, прошла уже двадцать одна минута! Может, вам лучше позвонить туда самому?

В ответ – гробовое молчание. Шеф уставился на галстук стиснув челюсти и сжав губы так, что их почти не стало видно. Я дал ему – из вежливости – пять секунд на размышление, потом отправился на кухню, снял трубку телефона, стоявшего на столе, за которым утром того дня я завтракал, и набрал номер.

2

Инспектор Кремер из Западного департамента по расследованию убийств дочитал последнюю страницу моих показаний, которые я до этого успел отпечатать на машинке и подписать, положил их на стопку бумаг, громоздившуюся на столе, постучал по ним пальцем и заявил:

– По-моему, Гудвин, все это вранье.

На часах было пятнадцать минут двенадцатого. Мы сидели в столовой. Группа экспертов закончила осматривать место преступления и удалилась, так что можно было вернуться в кабинет, но у меня, по правде говоря, не было особого желания туда идти. Уходя, эксперты забрали ковер, кусок нефрита, вульфовский галстук, а заодно и еще кое-какие мелочи. Конечно, унесли они и тело Берты Аарон, так что я знал, что мне не придется больше его видеть, но все равно предпочел остаться в столовой. Наши посетители принесли туда пишущую машинку, предварительно сняв с нее отпечатки пальцев. На ней я и отстучал свои показания.

Наконец, пробыв у нас почти пять часов, эксперты удалились. Остались лишь сержант Перли Стеббинс по прозвищу Жемчужинка, сидевший сейчас в нашем кабинете у телефона, и инспектор Кремер. Фриц был на кухне и прикладывался уже к третьей бутылке вина, очевидно, совсем повесив нос. К унижению, которое все мы испытывали из-за того, что в нашем доме произошло убийство, добавился совершенно невероятный факт. Вульф пропустил трапезу. Вообще отказался от еды. Около восьми вечера он поднялся к себе. Фриц дважды заходил к нему с подносом, но шеф лишь глухо рычал на него. Когда в половине одиннадцатого я поднялся к нему, дал на подпись отпечатанные на машинке показания и заодно сообщил, что незваные посетители забрали ковер, шеф издал рык. Членораздельных звуков я от него так и не услышал. После всей этой нервотрепки, неудивительно, что, когда Кремер заявил, что мне не верит, я тоже на какое-то время лишился дара речи.

– Я несколько лет пытался вспомнить, кого вы мне напоминаете, – наконец придя в себя, ответил я. – И вот вспомнил. Это некое животное – однажды я видел его в зоопарке. Название начинается на букву «б». Вы что, хотите меня увезти?

– Нет. – Полное круглое лицо инспектора к вечеру всегда краснеет, и его чуть седоватые волосы кажутся более светлыми. – Можете приберечь свои остроты для другого случая. Я понимаю, вы не стали бы говорить неправду о том, что поддается проверке, но слова этой женщины уже не проверишь: она мертва. Даже если принять на веру ваше – и Вульфа – утверждение, что вы оба никогда не имели до сих пор дела с этой адвокатской фирмой, все равно нельзя исключить, что вы что-то скрыли или рассказали не так. Особенно подозрительна одна деталь. Вы хотите, чтобы я проверил, что она говорила о…

– Извините, но мне наплевать, чему вы верите, а чему нет. И мистеру Вульфу тоже. Вы не можете упрекнуть нас в том, что мы отказались дать показания о случившемся. У нас не было выбора, и мы рассказали все, что знаем. Наши показания у вас. Ежели вы добудете более точные сведения о том, что говорила эта женщина, тогда нас и упрекайте.

– Я же пытался вам объяснить…

– Ну да. А я вас перебил.

– Вы утверждаете, что она подробно описала встречу в дешевом ресторанчике одного из руководителей своей фирмы с клиенткой противоположной стороны, назвала день, когда это произошло, и сказала, что сегодня утром беседовала с этим человеком, хотя и не назвала его имени. Назвала одну лишь миссис Соррел. Так вот, я этому не верю. – Он постучал костяшками пальцев по нашим показаниям и наклонил голову чуть вперед. – Говорю вам, Гудвин, если вы пытаетесь скрыть имя этого человека в своих личных целях, чтобы на этом заработать, то же самое относится и к мистеру Вульфу – если вас кто-нибудь подрядил расследовать убийство и вы используете при этом информацию, которую утаили от меня, чтобы на этом выгадать, я не пожалею сил, чтобы до вас добраться.

Я взъерошил свою шевелюру.

– Послушайте, – начал я, – похоже, вы чего-то не поняли. Только что по радио передали, что женщина, пришедшая проконсультироваться с мистером Вульфом, была убита в его кабинете – задушена его собственным галстуком в то самое время, когда он любовался своими орхидеями и болтал с Арчи Гудвином. Завтра все это будут смаковать газеты. Мне уже слышится чей-то хриплый смех. Мистер Вульф сейчас не в состоянии даже съесть что-то – обед до сих пор стоит нетронутый. Все это творится с нами с той самой секунды, когда мы увидели на полу труп. Если бы она назвала нам имя человека, о котором идет речь, что бы мы по-вашему сделали? Вы же утверждаете, что знаете нас, как облупленных, – значит, должны знать и это. Так вот, я бы отправился его искать. Мистер Вульф ушел бы из кабинета, запер дверь и пошел бы на кухню. После возвращения Фрица он сидел бы там и пил пиво. В котором часу он спустился бы в кабинет и обнаружил тело, зависело бы от того, когда и что он услышал бы от меня. Если б мне хоть немного бы повезло, я попал бы сюда одновременно с убийцей – ну, разумеется, до вашего с экспертами появления. Это не опровергло бы тот факт, что женщину задушили галстуком Ниро Вульфа, но напустило бы еще больше тумана. Говорю вам все это, чтобы вы поняли: не так уж хорошо вы нас знаете, как вам кажется. Что же до того, верите вы мне или нет, это заботит меня меньше всего.

Колючие серые глаза Кремера нацелились на меня:

– Итак, вы пошли бы за ним и изловили его. А он вот пришел сюда и убил ее. Каково, а? Как вам это нравится? Откуда он узнал, что она здесь? Как вообще он попал сюда?

Тут я произнес нечто такое, что здесь приводить не буду, а затем добавил:

– Вы опять за свое? Я уже обсуждал это со Стеббинсом, потом с Роуклифом и с вами. Неужели этого мало?

– Проклятие! – воскликнул инспектор. Сложив бумаги, в том числе и наши показания, он убрал их в карман, встал, отпихнув стул, и затем невразумительно рыкнул:

– Бьюсь об заклад на оба моих глаза…

С этими словами он вышел в холл и что-то сказал находившемуся в кабинете Стеббинсу. Можете себе представить в каком расстройстве чувств я пребывал: я даже не вышел в холл, чтобы убедиться, что эти люди не прихватили с собой ничего лишнего. Вы, небось, думаете, что Жемчужинка, Стеббинс, проторчав битых пять часов у нас в доме, хотя бы потрудился зайти попрощаться со мной? Где там! Я услышал, как грохнула входная дверь. Так вот, это был Жемчужинка. Кремер никогда не хлопает дверьми.

А я все сидел в кресле. Когда на часах было без двадцати двенадцать, я сказал себе вслух:

– Неплохо бы пойти прогуляться.

Но, это, как видно, на меня не подействовало. Через пять минут я встал, взял со стола копию своих показаний, отправился в кабинет и положил бумаги в ящик своего стола. Оглядевшись, я увидел, что полицейские оставили все в более или менее пристойном виде. Я сходил за пишущей машинкой и водрузил ее на место, убедился, что сейф заперт, затем вышел в коридор, чтобы проверить, заперта ли входная дверь, накинул цепочку и отправился на кухню. Фриц сидел за столиком, за которым я обычно завтракаю; он весь сгорбился и прижался лбом к краю стола.

– Клюкнул ты, что ли?

Он поднял голову:

– Нет, Арчи. Пытался, но как-то не пошло.

– Иди спать.

– Нет. Вдруг ему захочется есть?

– Может ему теперь уже никогда не захочется есть. Ладно, спокойной ночи. Приятных сновидений.

Я вышел в коридор, поднялся по лестнице на один пролет и постучал в дверь. В ответ раздался странный звук – не то рычание, не то стон. Я открыл дверь и вошел. Вульф сидел в глубоком кресле с книгой в руке. Он был в костюме и при галстуке.

– Они ушли, – доложил я. – Последними оставались Кремер и Стеббинс. Только что вышли. Фриц сидит на кухне и ждет, не попросите ли вы поесть. Позвоните-ка ему лучше. А потом неплохо бы залечь спать. Ничего лучше все равно не придумаете.

– Ты что, сможешь уснуть? – вопросил он.

– Наверно. Мне как-то это всегда удавалось.

– А я вот читать не могу, – пожаловался он и отложил книгу. – Ты когда-нибудь замечал во мне такую черту как памятозлобие?

– Как-как? Придется справиться в словаре, что сие значит. Может, объясните?

– Неистовая жажда с кем-то сквитаться. Довольно злокачественный недуг.

– Да нет, не замечал.

– Так вот, я теперь им страдаю. Он не дает мне покоя. Не могу рассуждать хладнокровно. Я должен вывести мерзавца на чистую воду до того, как это сделает полиция. Пусть к восьми утра здесь соберется вся компания – Сол, Орри и Фред. Не знаю, что конкретно я им поручу, но утром я буду это знать. После того как свяжешься с ними, можешь спать, сколько душе угодно, если, конечно, тебе это удастся.

– Если у вас есть для меня поручения, я могу и не ложиться.

– Отложим до завтра. Эта проклятая жажда мести – как бельмо на глазу. Моя способность мыслить никогда так не страдала, как сегодня. Никогда не думал…

Тут вдруг раздался звонок в дверь. Сейчас, когда нашествие оккупантов схлынуло, этого можно было ожидать – ведь Кремер, когда был у нас, не разрешил пускать в дом никаких репортеров или фотографов.

Я обдумывал, не отключить ли на ночь звонок, а теперь, спускаясь по лестнице, уже твердо решил, что так и сделаю. Фриц, стоявший у двери на кухню, вздохнул с облегчением, чуть только завидел меня. Щелкнув выключателем, он зажег лампу над крыльцом.

Если это был репортер, то, несомненно, самый старый в Америке, Он привел с собой какую-то девицу – то ли помощницу, то ли подружку. Я неторопливо подошел к двери, разглядывая эту парочку сквозь прозрачное лишь с моей стороны стекло. Старик был шестидесяти футов ростом, с изборожденным морщинами вытянутым скуластым лицом и впалыми щеками; на нем были хорошо сшитое дорогое темно-серое пальто и серая фетровая шляпа, на шее – светло-серый шерстяной шарф. Девица казалась его внучкой; ее меховая шапка оставляла открытым лишь овал лица. Я откинул цепочку, рывком распахнул дверь и спросил:

– Что вам угодно, сэр?

– Я Ламонт Отис, – ответил он. – Это дом Ниро Вульфа?

– Совершенно верно.

– Я бы хотел повидаться с ним. Поговорить о моей секретарше, мисс Берте Аарон, и уточнить некоторые сведения, которые я получил от полиции. Со мною мисс Пэйдж, моя помощница, член коллегии адвокатов. Я пришел сюда, поскольку ситуация крайне запутанная. Надеюсь, мистер Вульф не откажется меня принять.

– Тоже на это надеюсь, – отозвался я. – Но с вашего позволения…

Я вышел на крыльцо и выкрикнул прямо в морозную тишину улицы:

– Эй, кто там есть? Джиллиан? Мерфи? Идите сюда на минутку.

Из глухой тени внезапно соткалась человеческая фигура. Когда она была уже посреди улицы, я вгляделся в нее и воскликнул:

– Э, да это Уайли! Поднимайтесь на крыльцо.

Полисмен остановился на тротуаре

– Зачем это? – осведомился он.

– А действительно зачем? – в свою очередь поинтересовался Отис. – Можно узнать?

– Конечно, можно. Инспектор полиции по фамилии Кремер боится осрамиться, упустив нас из виду. Буду вам очень обязан, если вы в присутствии мистера Уайли ответите мне на простой вопрос, приглашал вас сюда мистер Вульф или я?

– Конечно, нет.

– Вы пришли по собственной инициативе?

– Да. Но я не…

– Извините. Вы слышали его слова, Уайли? Включите это в ваш отчет. Это сбережетКремеру много времени и нервов. Очень вам…

– А кто он такой? – полюбопытствовал полисмен.

Я пропустил этот вопрос мимо ушей. Вернувшись в прихожую, я пригласил гостей в дом, запер дверь и задвинул щеколду. Отис вручил мне свое пальто и шляпу, девушка же осталась в шубке, отопление на ночь немного убавили, и в доме было холодновато. Когда мы вошли в кабинет, мисс Пэйдж уселась в кресло и расстегнула шубку, но не сняла ее. Я подошел к терморегулятору и повернул ручку до отметки семьдесят, затем подошел к своему столу, снял трубку и позвонил Вульфу по внутреннему телефону. Думаю, надо бы сходить за ним, а то вдруг заартачится и не захочет никого видеть, пока не изживет свое «бельмо на глазу». Но дело в том, что у меня не было никакого желания второй раз за день оставлять посетителей одних в кабинете, да еще когда у одного из них сердчишко побаливает.

Вульф снял трубку и промычал:

– М-м-да?..

– Здесь мистер Ламонт Отис. С помощницей мисс Энн Пэйдж, – она тоже член коллегии адвокатов. Он надеется, что вы поймете, его визит вызван чрезвычайными обстоятельствами.

В ответ ничего. Пять секунд молчания, затем трубку положили. Чувствуешь себя дураком, когда прижимаешь к уху умолкнувшую, как будто скончавшуюся, трубку. Так что я положил ее на рычаг, но пока что не решался повернуться лицом к посетителям. Кто знает – спустится к нам шеф или нет? Я взглянул на часы. Если он не появится в течение пяти минут, я за ним поднимусь. Наконец я повернулся и спросил Отиса:

– Вы согласитесь минут пять подождать?

Он кивнул, затем задал вопрос:

– Это случилось здесь?

– Да. Она лежала вот на этом месте, – я показал на пятно в нескольких дюймах от ступни мисс Пэйдж. Отис сидел в обтянутом желтой кожей кресле рядом с письменным столом Вульфа. – Здесь лежал ковер, – продолжал я, – но его забрали на исследование криминалисты. Они конечно… Ох, извините, мисс Пейдж, мне не следовало указывать вам место… – сказал я, увидев, что она резко отодвинула назад свое кресло и закрыла глаза.

Наконец она сделала над собой усилие и открыла глаза снова. При искусственном освещении они казались черными, но были, наверное, фиалкового оттенка.

– Вы Арчи Гудвин? – спросила девушка.

– Совершенно верно.

– Вы были… вы ее нашли…

– Именно так.

– Была ли она… Было ли это…

– Ее ударили по затылку камнем, куском нефрита, который мы кладем на бумаги, а потом задушили галстуком, который случайно оказался на письменном столе. Признаков борьбы не было. От удара она потеряла сознание, и не исключено, что… Мой голос, очевидно, заглушил шаги Ниро Вульфа, спускавшегося по лестнице. Он вошел в кабинет, остановился и поклонился, сначала даме, затем Отису, склонив голову ровно на одну восьмую дюйма. Потом он подошел к своему креслу и устремил взор на старого адвоката.

– Вы мистер Ламонт Отис?

– Да.

– Приношу вам извинения. Конечно, это не те слова, но мне сейчас трудно подбирать выражения. Под крышей моего дома насильственной смертью умерла ваша преданная помощница, которой вы полностью доверяли. Это ведь так?

– Да.

– Я очень сожалею о случившемся. Если вы пришли упрекать меня, что ж, я готов выслушать ваши упреки.

– Я пришел не за этим. – Морщины на лице нашего посетителя при ярком свете казались глубокими бороздами. – Я должен узнать, что все-таки произошло. Полицейские и окружной прокурор рассказали мне, как она была убита, но не объяснили, почему она попала в этот дом. Сдается мне, они это знают, но не хотят разглашать. Но я, по-моему, тоже имею право это знать. Берта Аарон всю жизнь полностью доверяла мне, а я ей, но я ничего не знаю о неприятностях, которые, вероятно, заставили ее прийти сюда. Зачем она к вам приходила?

Вульф потер нос кончиками пальцев и спросил старика:

– А сколько вам лет, мистер Отис?

Мисс Пэйдж пошевелилась на стуле и он скрипнул. Ветеран адвокатской корпорации, привыкший, должно быть, отводить в суде тысячи вопросов как несущественные, ответил просто.

– Мне семьдесят пять. А что?

– Я бы не хотел, чтобы в моем доме умер кто-то еще, на сей раз по моей вине. Мисс Аарон сказала мистеру Гудвину, что не поделилась с вами своими заботами только потому, что боялась за ваше здоровье. Она ведь так сказала, Арчи?

Я кивнул:

– Она объяснила, что у вас не все в порядке с сердцем, так что это история может вас прикончить.

Отис фыркнул:

– Глупости! Оно у меня лишь изредка побаливает, и я стал ходить медленнее, но думать, что какие-то неприятности могут меня убить?! В жизни ведь все время возникают проблемы, порою довольно сложные.

– Она преувеличила опасность, – заметила мисс Пейдж. – Я имею в виду мисс Аарон – она была очень предана мистеру Отису и страдала навязчивой идеей, что он тяжело болен.

– Почему вы пришли сюда с мистером Отисом? – поинтересовался Вульф.

– Не из-за его болезни. Просто я была в кабинете, мы вместе работали, а тут нам рассказали про Берту. Мистер Отис решил расспросить вас и попросил меня пойти с ним. Я ведь еще и стенографистка.

– Вы слышали, о чем мисс Аарон рассказала мистеру Гудвину? Если я сообщу мистеру Отису те сведения, которые она боялась до него довести, вы возьмете на себя ответственность за последствия?

Отис взорвался:

– Черт возьми, я, я возьму на себя ответственность! В конце концом, это мое сердце!

– Я вот пытаюсь понять, – проговорила девушка, – что хуже на него подействует: если вы все расскажете или, наоборот, если не скажете ничего. Ответственность я на себя не возьму, но можете считать меня свидетельницей: он настаивал на том, что ему необходимо знать всю правду.

– Я не только настаиваю, – возгласил Отис. – но я заявляю о своем неотъемлемом праве узнать то, что касается меня лично!

– Прекрасно, – отозвался Вульф. – Мисс Аарон появилась здесь сегодня днем, в двадцать минут шестого, вернее даже вчера – сейчас ведь уже за полночь. Она пришла без приглашения, не договорившись заранее о встрече. Минут двадцать она беседовала с мистером Гудвином. Затем он пошел наверх, чтобы посоветоваться со мной. Он отсутствовал полчаса. Все это время она была на этаже одна. Вы знаете, что увидел мистер Гудвин когда вернулся. Он передал полиции заявление, в котором воспроизвел свою беседу с покойной. – Вульф повернул голову: – Арчи, дай мистеру Отису копию заявления.

Я достал из ящика стола бумагу и вручил ее посетителю. Было у меня намерение встать рядом с ним – вдруг Берта Аарон была права и неприятное известие действительно окажет на него такой эффект, которого она боялась? Но потом я подумал, что мне и со своего места будет видно его лицо, так что я сел в кресло у своего письменного стола. Однако за полвека адвокатской практики этот человек научился владеть своим лицом. Все что я заметил, – это то, что челюсть его чуть выдвинулась вперед, а мышцы шеи напряглись. Он дважды внимательно перечитал мое заявление – первый раз быстро, второй – очень медленно. Дочитав, он тщательно сложил бумагу – при этом слегка ее смял – и стал засовывать ее во внутренний карман пиджака.

– Э-э, нет, – веско сказал Вульф, – я на свой страх и риск поделился с вами сведениями, но это копия заявления, сданного в полицию. Вам нельзя ее забирать.

Отис пропустил эти слова мимо ушей. Он взглянул на свою помощницу, и мышцы на его шее снова напряглись.

– Не следовало мне брать вас с собою, Энн, – сказал он. – Вынужден просить вас уйти.

Девушка взглянула на него.

– Поверьте, мистер Отис, вы можете полностью мне довериться. Во всем. Не сомневайтесь во мне. Если вы узнали плохую новость, лучше вам не переживать ее одному.

– Что делать! Такое я доверять вам не могу. Придется вам оставить нас.

Я встал и сказал девушке:

– Вы можете подождать в соседней комнате, мисс Пэйдж. Стена и дверь звуконепроницаемы.

Она с крайне недовольным видом встала. Я открыл дверь в соседнюю комнату, включил там свет, затем подошел к двери в холл, запер ее и положил ключ в карман. Вернувшись в кабинет, я направился к своему столу. Отис спросил:

– А звукоизоляция надежная?

– Слышны только громкие крики, – заверил я его.

Он перевел взгляд на Вульфа:

– Неудивительно, что мисс Аарон думала: это меня убьет. Странно, что это действительно меня не убило. Вы говорите, в полиции есть такая же бумага?

– Да. Однако наша с вами беседа не окончится, пока вы не вернете заявление. У мистера Гудвина нет иного документа, подтверждающего, что он сообщил эти сведения полиции. Ему опасно было даже его подписывать – он сделал это лишь под давлением полицейских.

– Но мне надо…

– Арчи, возьми бумагу.

Я встал. Ну, думаю, еще одно испытание для его сердца. Но чуть только я сделал шаг к нашему посетителю, как рука его скрылась в кармане. Когда же я подошел к нему, он вынул заявление и протянул его мне.

– Так-то лучше, – прокомментировал этот его жест Вульф. – Я уже выразил вам свое сожаление по поводу случившегося и принес извинения; всю информацию по этому делу вы от нас получили. Могу добавить лишь вот что: во-первых, без вашего согласия мы никому не расскажем о том, что вы сейчас узнали; во-вторых, мое самолюбие жестоко уязвлено, так что поимка убийцы доставит мне огромное удовольствие. Кроме того, что это дело относится к компетенции полицейских, это еще и мое личное дело. Я буду благодарен вам за помощь не в качестве моего клиента – хочу сразу же предупредить вас, что не приму от вас никакого гонорара. Понимаю, что вы недавно перенесли нечто вроде шока, что вас гнетут мысли о катастрофе, грозящей в будущем вашему агентству. Однако, когда эмоции схлынут, вас может прельстить перспектива уменьшить урон, самому сговорившись с работающим в вашей фирмой предателем, и помочь этому негодяю уйти от правосудия. Если вы проделаете это изобретательно и не жалея средств, то не исключено, что вы проведете полицию, но знайте: меня вы не проведете все равно.

– Чертовски смелые предположения вы делаете и, главное, необоснованные, – отозвался Отис.

– Я не делаю предположений, а просто посвящаю вас в свои планы. Полиция и я думаем одно и то же: кто-то из ваших компаньонов убил мисс Аарон. Хотя закон не требует, чтобы свидетельские показания против убийцы в суде содержали соображения относительно мотивов преступления, это неизбежно происходит. Можете ли вы с уверенностью утверждать, что не попытаетесь это предотвратить? Что интересы фирмы не выйдут для вас на первый план?

Отис открыл было рот, но тут же снова его закрыл.

Вульф кивнул:

– Надеюсь, что нет. Тогда советую вам помочь мне. Если вы пойдете на это, я поставлю перед собой две задачи: поймать убийцу и позаботиться о том, чтобы репутация вашей фирмы пострадала как можно меньше. Если же вы не станете мне помогать, задача передо мной будет стоять лишь одна – первая. Что же касается полиции, я лично сомневаюсь, что они надеются убедить нас сотрудничать с ними – не такие уж они простаки. Им ясно, что у людей есть более важные интересы, чем забота о том, чтобы свершилось правосудие. Итак, что скажете, сэр?

Ладони Отиса лежали на его коленях, голова была наклонена вперед, так что он имел возможность изучать тыльную поверхность своей левой руки. Потом его взгляд перекинулся на другую руку. Внимательно оглядев и ее, старик поднял голову и заговорил:

– Вы употребили слово «гипотеза», говоря о том, что мисс Аарон была убита кем-то из моих компаньонов, и это действительно не больше, чем гипотеза. Ну скажите, откуда он узнал, что она здесь? Она ведь заявила, что никому об этом не рассказывала.

– Он мог ее выследить. Вероятно, она покинула вашу контору вскоре после разговора с ним. Что скажешь, Арчи?

– Должно быть, она шла сюда пешком, – начал объяснять я. – От вас сюда минут пятнадцать-двадцать хода, если учесть примерную скорость ее ходьбы. В это время дня трудно поймать такси, да и по центру города они ползут черепашьим шагом, так что выследить ее было плевым делом.

– Но как же он вошел? – не отставал Отис. – Он что, пробрался незамеченным, когда вы впустили ее?

– Нет. Вы ведь читали мое заявление. Он увидел, что она вошла в дом, где, как было ему известно, живет Ниро Вульф. Тогда он направился к ближайшей телефонной будке и позвонил сюда. Она сняла трубку – вот эту, – я постучал пальцем по телефону на своем столе. – Меня в комнате не было, и трубку она, должно быть, сняла машинально – у опытной секретарши это рефлекс. Я, уходя, не нажал кнопку, и звонок не был слышен наверху, в оранжерее. Он прозвенел лишь на кухне, но Фрица в это время там не было. Итак, она сняла трубку, и этот человек сказал, что ему нужно немедленно с нею повидаться, – теперь он может объяснить ей тот подозрительный эпизод в ресторанчике. Она разрешила ему прийти. Когда он явился, она впустила его через парадную дверь. Он хотел лишь заморочить ей голову, но, когда понял, что она одна на этаже и пока еще не говорила с мистером Вульфом, у него возникла новая идея, и он ее осуществил. Все это заняло не более двух минут, а может и меньше.

– Ну, все это лишь предположения.

– Меня, конечно, здесь в это время не было. Но гипотеза эта многое объясняет. Если у вас есть другая, более правдоподобная, изложите ее. Готов за вами стенографировать.

– Полиция, верно, обшарила здесь все в поисках отпечатков пальцев?

– А как же! Но на этой улице стоял мороз, а ваши компаньоны, я думаю, имеют привычку носить перчатки.

– Вы сказали, он узнал, что она еще не говорила с Ниро Вульфом, но ведь она беседовала с вами.

– Этого она могла ему и не сказать. Узнать, что она одна и не виделась еще с мистером Вульфом, можно было за считанные минуты. Либо это было так, либо она упомянула о разговоре со мной, но убийцу это не смутило. Первое предположение кажется мне более правдоподобным. Оно нравится мне больше.

Мистер Отис несколько секунд изучающе смотрел на меня, затем закрыл глаза и склонил голову. Снова открыв глаза, он устремил взгляд на моего шефа.

– Мистер Вульф, я остаюсь при своем мнении относительно ваших слов о том, что личные соображения могут заставить меня воспрепятствовать правосудию. Вы попросили меня помочь. Как это сделать?

– Делитесь со мной информацией. Отвечайте на мои вопросы. У вас большой опыт в уголовных делах, так что вы наверняка знаете, о чем я буду вас спрашивать.

– Лучше все-таки услышать вопросы от вас. Начинайте. Посмотрим, что из этого выйдет.

Вульф глянул на стенные часы:

– Уже почти час ночи, а эта процедура может затянуться. Мисс Пэйдж устанет ждать.

– Конечно, – согласился Отис и взглянул на меня: – Не могли бы вы пригласить ее сюда?

Я встал и направился к двери. Войдя в соседнюю комнату, я чуть было не начал произносить заранее заготовленные слова, но они застыли у меня на языке. В комнате никого не было. Через широко распахнутое окно в помещение мощным потоком лился холодный воздух. Когда я подошел к окну и высунул голову наружу, мне уже казалось, что я сейчас увижу под окном тело девушки, вокруг шеи которой будет обвязан один из моих галстуков, хотя в комнате их и не было. Я испытал облегчение, увидев, что под окном, которое находится, надо вам сказать, на высоте восьми футов, было пусто.

3

Из кабинета донесся рык.

– Арчи, куда ты, черт возьми, запропастился?

Я закрыл окно, огляделся, нет ли где-нибудь записки и не видно ли в комнате следов борьбы, ничего такого не углядел и вернулся туда, откуда пришел.

– Она ушла, – сказал я. – Не оставив даже записки. Когда я…

– Зачем ты открыл окно? – осведомился Вульф

– Наоборот, я его закрыл. Оставив ее в той комнате, я запер дверь в холл, чтобы она не бродила по дому и не услышала невзначай чего-нибудь такого, чего бы ей лучше не слышать. Верно, она устала ждать и выбралась через окно.

– Что? Она выпрыгнула в окно?! – изумился Отис.

– Да, сэр. Как вы выражаетесь, это лишь гипотеза, но весьма правдоподобная. Судите сами: окно открыто, в комнате ее нет, под окном – тоже. Я проверил.

– Не могу поверить. Мисс Пэйдж – человек вовсе не легкомысленный, ее скорее можно назвать даже уравновешенной и надежной… – Он вдруг умолк, затем воскликнул: – Нет! Нет! Я теперь уже не знаю, кто надежен, а кто нет. – Он оперся локтями о подлокотники кресла, подпер подбородок ладонями и проговорил: – Не могли бы вы дать мне стакан воды?

Вульф предложил ему бренди, но он повторил, что ему нужна вода. Я сходил на кухню и принес то, что он просил. Отис достал из кармана маленький металлический коробок, извлек из него две пилюли и растворил их в воде.

– А они помогут? – поинтересовался Вульф. – Я имею в виду пилюли.

– Помогут. Они-то уж точно надежны.

Отис вернул мне стакан.

– Ну что, начнем? – спросил шеф.

– Начнем.

– Как по-вашему, почему мисс Пейдж была вынуждена выпрыгнуть в окно?

– Понятия не имею. Это что-то из ряда вон выходящее. Черт побери, Вульф, я уже ни о чем не имею понятия! Не видите вы, что ли, что я совсем пропал?!

– Вижу. Так как, на этом и покончим?

– Нет!

– Очень хорошо. Мое предложение, что мисс Аарон убил один из ваших компаньонов – назовем его Икс, – основано на другом предположении, что в беседе с мистером Гудвином она высказалась вполне откровенно и ее сведениям можно доверять. Вы что-нибудь можете против этого возразить?

Отис перевел взгляд на меня:

– Скажите мне лучше… Из вашего заявления я узнал, о чем она вам рассказала – все это очень на нее похоже. Но как она это говорила – каким голосом, спокойно ли держалась, не была ли как бы это сказать… встревоженной, испуганной?

– Нет, сэр, – ответил я. – Она сидела по струночке – прямая спина, ноги вместе – и все время смотрела мне в глаза.

Он кивнул:

– Да, это было в ее манере. Она всегда так делала. – И, обращаясь к Вульфу, продолжал: – Теперь могу сказать вам – между нами, – что не стану оспаривать ваше предположение.

– А другое станете? О том, что ее убил Икс?

– Ну, это я не стану ни оспаривать, ни подтверждать.

– Фуй! Что же вы прячете голову в песок? Вы же не страус! Ладно, пошли дальше. Если инцидент, о котором мы узнали от мисс Аарон, действительно имел место, можно предположить, что у Икса была возможность предоставить миссис Соррел какую-то информацию, которая способствовала бы успешному исходу ее судебного дела против мужа, вашего клиента. Так ведь?

– Совершенно верно. – Отис было собрался добавить что-то еще, потом замялся, но в конце концов набрался решимости и заговорил:

– Я снова прошу вас, чтобы то, что я вам сейчас скажу, осталось между нами. На самом деле со стороны миссис Сорелл это не находящиеся в рамках закона претензии, а самый настоящий шантаж. Формально это выглядит иначе, но по сути именно так. Ее требования непомерны, даже нелепы. Это просто вымогательство.

– А один из ваших компаньонов имеет возможность снабдить ее козырями в этой игре. Интересно, который из них, как по-вашему?

Отис покачал головой.

– На этот вопрос я отвечать не стану.

Вульф поднял брови.

– Послушайте, сэр, если вы в принципе хотите мне помочь, лучше вам от меня не таиться. Если же вы отвергаете мое предложение, так сразу и скажите. Я продолжу расследование один. Завтра к полудню, то есть сегодня, полиция разрешит эту пустячную проблему. Ваш отказ может лишь задержать меня на несколько часов.

– Да, верно, – отозвался Отис. – Но вы не упомянули о третьей возможности. Вы принимаете на веру то, что мистер Гудвин был искренен и рассказал вам все в том виде, как услышал от мисс Аарон.

– Ба! – с отвращением воскликнул шеф. – Ну, это уже чушь какая-то. Если вы надеетесь отстранить мистера Гудвина от участия в расследовании, вам это не удастся. Тогда лучше идите восвояси. Если потом вы снова соберетесь с мыслями и надумаете со мной связаться, я буду дома.

С этими словами Вульф отодвинулся от посетителя вместе с креслом.

– Нет! – умоляюще протянул к нему руку Отис. – Господи, да разве вы не видите, что я попал в ловушку?! Соберусь с мыслями! Да у меня голова кругом идет!

– Тогда остановите круговращение вашей головы и отвечайте. Кто из ваших компаньонов способен предать интересы фирмы и выдать какие-то секреты миссис Соррел?

– Да все, все они способны! Наш клиент уязвим во многих отношениях, да и сама ситуация довольно сложная, так что мы часто обсуждаем все это вместе. Я имею в виду, конечно, вместе с моими компаньонами. Должно быть, виновен кто-то из них, отчасти по той причине, что никто из младших служащих не был посвящен в тонкости этого дела, но главное – потому, что мисс Аарон сказала Гудвину, что это был именно один из руководителей фирмы, и выразилась при этом вполне определенно. Она была не из тех, кто бросается словами зря, так что ясно, что она имела в виду одного из троих: Френка Эдея, Майлза Хейдекера или Грегори Джетта. Но это совершенно невероятно.

– Невероятно в буквальном смысле слова, или ваша фраза – это риторика? Вы что, действительно не верите мисс Аарон или, может быть, мистеру Гудвину? Скажите-ка откровенно.

– Да нет, верю.

Вульф поднял руку:

– Тогда давайте из этого исходить. По-вашему, вероятность того, что это сделал один из этих троих, одинакова, или вы подозреваете кого-то из них больше, чем остальных?

В течение следующего часа Отис внезапно начинал артачиться по меньшей мере дюжину раз, а некоторые темы – например, то, в чем именно уязвим Мертон Соррел, – отказался обсуждать вообще, однако я все же записал за ним девять страниц в своем блокноте.

Итак:

Френк Эдей, пятидесяти пяти лет, женат, имеет двоих сыновей и дочь, доля прибыли – двадцать семь процентов от общих поступлений в кассу фирмы (на долю самого Отиса приходилось сорок процентов). «Генератор идей», но в суде почти не выступает. Заключил брачный контракт между Мертоном Соррелом и Ритой Рэмзи четыре года назад. Его собственное финансовое положение прочное. Отношения с женой и детьми – так себе. Любит поволочиться за женщинами, но свои амурные дела держит в тайне. Делом супругов Соррел, насколько известно Отису, интересовался от случая к случаю.

Майлз Хейдекер, сорока семи лет, женат, детей нет, доля прибыли – двадцать два процента. Его отец, ныне покойный, был одним из основателей фирмы. Конек Хейдекера – работа в суде, он добывал для фирмы громкие судебные дела. Два года назад по просьбе мистера Соррела выступал на стороне его жены, когда против нее возбудил дело один ее бывших служащих. Скуп, но деньги у него водятся немалые. Отношения с женой неясные, хотя с виду – нормальные. Слишком поглощен работой и хобби – шахматами и закулисными политическими интригами, чтобы путаться с женщинами, в том числе и с миссис Соррел.

Грегори Джетт, тридцати шести лет, холостяк, стал одним из компаньонов и получает теперь одиннадцать процентов прибыли после двух успешно проведенных дел, имевших большой общественный резонанс. Одна из корпораций, чьи интересы он тогда представлял, была собственностью Мертона Соррела, и за последний год Джетт был частым гостем в доме последнего на Пятой авеню, хотя особой предупредительности к хозяйке дома не выказывал – по крайней мере, по словам очевидцев. Его финансовое положение Отис обсуждать не пожелал, но дал понять, что Джетта не так уж заботило, положительное ли сальдо у его баланса, – в своих расчетах с фирмой он имел задолженность. Вскоре после того, как он стал компаньоном фирмы – года два назад, – его нагрели на большую сумму – Отис думает, тысяч на сорок. Он тогда финансировал одно провалившееся бродвейское шоу. В труппе этой, кстати, играла одна его подружка. Тратился ли он на других подружек, Отис не знал или не хотел говорить. Он отметил лишь, что, по его наблюдениям, да и по замечаниям, которые отпускала на счет Джетта Берта Аарон, тот в последнее время выказывал мисс Пейдж больше внимания, чем это было необходимо по работе.

Однако, когда Вульф высказал предположение, что мисс Пэйдж выбралась в окно, потому что подозревала, а может, знала в точности, что именно происходит, и решила вмешаться, Отис не поддержал эту идею. Он делал все возможное, чтобы переварить новость о предательстве одного из его компаньонов, но мысль о том, что в дело вовлечен еще и кто-то из сотрудников фирмы, была для него просто невыносимой. Нет, сказал он, за мисс Пэйдж он возьмется сам, и она, без сомнения, сможет обосновать необходимость своего поступка.

О миссис Соррел наш посетитель информации не скрывал, но часть его сведений была известна всем, кто читает газеты и журналы едва достигнув совершеннолетия, она (тогда еще под именем Риты Рэмзи) покорила Бродвей своей игрой в пьесе «Достать луну с неба», затем с еще большим успехом сыграла в двух других спектаклях, отказалась от ангажемента в Голливуде, два года водила за нос Мертона Соррела и наконец вышла за него замуж, бросив сцену. Но Отис добавил кое-что из того, на что намекали газеты в «Колонках слухов»: что через год брак этот затрещал по швам и стало ясно, что красавица Рита вышла за Соррела лишь для того, чтобы наложить прелестные свои лапки на мужнин кошель, причем явно не собиралась ограничиваться пределами, оговоренными в брачном контракте. Ей надо было больше, гораздо больше – она зарилась на большую часть состояния супруга и начала потихоньку собирать против него материал, но он, не будь дурак, ввел в курс дела своих поверенных – Отиса, Эдея, Хейдекера и Джетта, и те воспрепятствовали осуществлению ее замыслов – или им так казалось. Сам Отис был в этом уверен – до той минуты, когда прочел копию моего заявления. После этого, по его словам, он перестал быть уверен в чем бы то ни было.

Но главное, с ним было более или менее все в порядке. Когда он собрался уходить (было уже два часа пополуночи) и направился в холл, походка его была несколько неровной. Но, конечно, он не был в таком шоке, как тогда, когда просил воды, чтобы запить лекарство. Напоследок он все-таки, рассыпавшись в словесах, отверг предложение моего шефа о совместных действиях, но согласился не предпринимать никаких шагов до среды, до десяти утра, пока не получит информации от Вульфа, пообещавшего связаться с ним в течение последующих тридцати двух часов. Единственное, что Отису предписывалось сделать, – это дать инструкцию мисс Пэйдж никому не говорить, что он читал мое заявление, а также выяснить, почему эта девица отсюда удрала. Он считал маловероятным, что полицейские ознакомят его с содержанием моего заявления, но сказал, что, если даже они это сделают, он заявит им, что поверит всему этому, только если они представят ему доказательства. Конечно, Отису хотелось знать, что предпримет мой шеф, но тот ответил, что сам пока этого не знает и, скорее всего, не примет решения до утра.

Я подал посетителю пальто, выпустил его на улицу, затем вернулся в кабинет. Там уже стоял Фриц.

– Нет, – угрюмо ворчал Вульф. – Ты же прекрасно знаешь, что я не ем по ночам.

– Но вы же не обедали! Съешьте хоть омлет или…

– Черт возьми, да не хочу я! Дай мне поголодать! Вообще, иди спать!

Фриц глянул на меня. Я покачал головой – и он вышел. Я сел и задал шефу вопрос:

– Ну что, связываться мне с Солом, Фредом и Орри?

– Нет, – он глубоко вздохнул через нос и так же неспешно выпустил воздух изо рта. – Я ведь не знаю, что делать дальше. Какое же, к черту, может быть у меня для них задание?

– Ну, это самая настоящая риторика.

– Не риторика, а логика. Конечно, я мог бы дать им какое-нибудь простое задание, но зачем? К примеру разыскать тот дешевый ресторанчик или кафе, где мисс Аарон их засекла. Сколько в городе таких заведений?

– Да не меньше тысячи. А то и больше.

Он хмыкнул.

– Или вот еще опросить всех служащих этой адвокатской фирмы, чтобы узнать, который из трех компаньонов долго беседовал вчера днем с мисс Аарон. Или, приняв на веру то, что он последовал за ней, выяснить, кто ушел из конторы вскоре после нее. Или искать человека, который не сможет убедительно объяснить, где он был и что делал между пятью и десятью минутами шестого. А может, искать ближайшую телефонную будку, из которой он сюда звонил. Или изучать взаимоотношения юристов с миссис Соррел. Все это правильные шаги, даже многообещающие – именно по этим направлениям надо вести расследование. И завтра к полудню мистер Кремер с окружным прокурором пустят по этим следам сотню человек.

– Две сотни. Это дело – не из обыденных.

– Так что мне с моими тремя, ну, скажем, четырьмя, включая вас, помощниками заниматься тем же самым было бы несколько легкомысленно. Можно было бы сделать вот что: попросить мистера Отиса пригласить всех их сюда – я имею в виду Эдея, Хейдекера и Джетта. Пусть он попросту скажет им, что нанял меня расследовать произошедшее в моем доме убийство.

– Если от этих людей будет хоть какой-то прок. Они ведь проведут большую часть дня на допросе у окружного прокурора.

Вульф стиснул зубы и закрыл глаза. Я взял копию моего заявления, еле добытую из рук Отиса, извлек из ящика стола еще один экземпляр той же бумаги и все это спрятал в сейф. Когда я запирал сейф и набирал код, шеф заговорил:

– Арчи!

– Да, сэр?

– Они возьмутся за миссис Соррел?

– Сомневаюсь. Может быть и нет. С какой стати? Поскольку Кремер весьма любезно предупредил нас, что если мы разболтаем о том, что сообщила мне Берта Аарон, то он привлечет нас к суду за клевету, он собирается держать эти сведения в тайне, а беседа с миссис Соррел этому помешает.

Вульф кивнул и сказал:

– Она молода, со смазливой рожицей.

– М-м да. Но я видел ее лишь в кино. В жизни не приходилось.

– У тебя прирожденное умение обходиться с красивыми молодыми женщинами.

– Это точно. Они тают, как шоколадки на солнце. Но вы преувеличиваете мои возможности, если думаете, что я так вот просто пойду к этой красотке и спрошу, с кем из компаньонов она встречалась в кафе или ресторане, а она обовьет руками мою шею и проворкует мне на ухо его имя. Вся процедура может занять целый час, а то и больше.

– Если хочешь, приведи ее сюда.

– Возможно, так я и сделаю. Очень даже вероятно. Скажем, поглядеть на орхидеи, а?

– Не знаю, – он с шумом отодвинул стул и тяжело встал. – Я сегодня не в себе. Приходи ко мне в комнату в восемь утра.

С этими словами он удалился.

4

Во вторник утром, в семнадцать минут одиннадцатого, я вышел из дома, миновал четырнадцать небольших кварталов в северном направлении и шесть больших – в восточном, после чего вступил наконец в холл отеля «Черчилль». Я шел пешком, вместо того чтобы взять такси, по двум причинам: во-первых, я спал всего пять часов и нуждался в хорошенькой порции кислорода, чтобы мои мысли прояснились, во-вторых, миссис Мертон Соррел, урожденная Рита Рэмзи, должно быть, начинала принимать самое раннее в одиннадцать. Выяснил ее местопребывание я довольно легко – снял трубку и позвонил Лону Коэну из «Газетт». Он-то и сказал мне, что она уже два месяца живет а «Черчилле», – с тех пор как ушла от мужа.

В моем кармане лежал запечатанный белый конверт, на котором я написал:

«Миссис Мертон Соррел

Передать в собственные руки. Секретно»

В конверте лежала картонная карточка, на которой была надпись, тоже от руки:

«В тот вечер, когда мы встречались в кафе, нас засекли. Звонить мне опасно, мне вам – тоже. Можете доверять подателю сего».

Подписи не было. Когда я вручил этот конверт портье и попросил передать его по назначению, было без двенадцати минут одиннадцать. Через девять минут портье вернулся и проводил меня к лифту. Время ожидания далось мне тяжко. Если бы наша с Вульфом хитрость оказалась напрасной и ответ был бы неблагоприятным или его вовсе не было бы, я б не смог уже придумать ничего нового. Так что, когда лифт поднимался вверх, наперегонки с ним подымалось и мое настроение. Выйдя на тридцатом этаже, я увидел в холле ту, к которой шел, и лицо мое чуть было не расплылось в дурацкой ухмылке, но я вовремя спохватился.

В руке миссис Соррел держала ту самую карточку.

– Это вы написали? – спросила она.

– Я принес ее с собой.

Она оглядела меня с ног до головы.

– Не могла ли я видеть вас раньше? Как вас зовут?

– Арчи. Арчи Гудвин. Вы, должно быть, видели мою фотографию в утренней газете.

– Да-да, – кивнула она, – конечно же. – Тут она снова взглянула на карточку и спросила: – Что, собственно, это значит? Бред какой-то! Где вы ее взяли?

– Написал своей рукой.

Приблизившись к молодой женщине, я ощутил свежий аромат шампуня – она, верно, только вышла из ванной. А может, он исходил из складок ее желтого халатика, надо вам сказать, весьма пикантного.

– Должен признаться, как на духу, мисс Соррел, это была с моей стороны лишь хитрость. Я годами следую за вами по пятам. В сердце моем запечатлен лишь ваш образ. Одна лишь ваша улыбка, обращенная ко мне, вызовет в душе моей небывалый восторг. Я ни разу не пытался поговорить с вами с глазу на глаз, но теперь, когда вы оставили мужа, я почувствовал: надо что-то для вас сделать, чтобы заслужить вашу улыбку. Я просто обязан был с вами увидеться, поэтому придумал этот фокус с карточкой. Мне надо было написать нечто достаточно странное, чтобы заставить вас ко мне выйти. Пожалуйста – о, пожалуйста! – простите меня!

Она улыбнулась знаменитой своей улыбкой – действительно улыбнулась мне и заговорила:

– Вы захлестнули меня девятым валом красноречия, мистер Гудвин. Вы так хорошо говорили! У вас ко мне какое-то дело?

И мне пришлось признать в душе ее превосходство. Конечно, она прекрасно знала, что я лжец и болтун. Что я пускаю пыль ей в глаза. Ей было известно, что я частный детектив и пришел не просто так, а по делу. Но она и глазом не моргнула – вернее сказать, моргнула, и не раз. Ее длинные темные ресницы, подкрашенные тушью и составляющие живописный контраст с волосами цвета тутовой ягоды, пару раз надолго опускались, чтобы продемонстрировать, какое я ей доставил удовольствие. Она была хороша, как на сцене, и я в душе вынужден был признать ее превосходство.

– Нельзя ли мне войти? – спросил я. – Теперь, когда вы уже позабавились на мой счет.

– Конечно, можно.

Она отступила, и я вошел в ее номер. Она подождала, пока я сниму шляпу и пальто и положу их на стул, затем провела меня по коридору, и мы попали в большую комнату с окнами на юг и на восток. Миссис Соррел предложила мне сесть на диван.

– Немногие могут похвастаться такой удачей, – сказала она, присаживаясь. – Предложением услуг от знаменитого детектива. В чем конкретно вы хотите мне помочь?

– Да знаете, – протянул я, удобно располагаясь на диване, – я хорошо умею пришивать пуговицы.

– Я тоже, – улыбнулась она.

Видя ее улыбку, трудно было представить себе, что эта женщина побила мировой рекорд, выступая в категории кровососущих пиявок. Я чуть было не усомнился в этом сам. Приятно было знать, что на сей раз выцеживать из нее информацию буду я.

– Могу сопровождать вас на прогулке, – предложил я, – и нести за вами галоши на случай снегопада.

– Я, знаете ли, мало гуляю. Если хотите что-то нести, возьмите лучше ружье. Вот вы заговорили о моем муже. Я всерьез думаю, что он способен натравить на меня наемного убийцу. Вы ведь человек сильный. Очень сильный. А как у вас обстоят дела с храбростью?

– Смотря при каких обстоятельствах. Конечно, если вы будете за мною наблюдать… Кстати, раз уж я здесь, в честь этого незабываемого события задам-ка я вам, пожалуй, кое-какие вопросы. Раз уж вы лицезрели мою фамилию в газете, думаю, вы прочли о том, что случилось вчера в доме Вульфа. Убили женщину по имени Берта Аарон. Читали, а?

– По диагонали. – Она состроила гримаску. – Не люблю читать про убийство.

– Обратили внимание, кем она была? Личным секретарем Ламонта Отиса, старшего компаньона адвокатской фирмы «Отис, Эдей, Хейдекер и Джетт».

Она покачала головой:

– Нет, этого я не заметила.

– Я-то подумал, что вы должны были обратить на это внимание, – эта фирма ведь защищает интересы вашего мужа. Это вам, разумеется, известно.

– О да, конечно. – Зрачки ее расширились. – Я просто не заметила.

– Сдается мне, эту часть статьи вы не читали вовсе, иначе обратили бы внимание на фамилии. Вы ведь знакомы со всеми четырьмя компаньонами. Спросить же я хотел вот что: вы знали Берту Аарон?

– Нет.

– Мне казалось, что вы могли ее знать, – она была секретаршей Отиса, а фирма эта долгие годы представляла интересы вашего мужа. Кстати, иногда и ваши тоже. Вы не были знакомы с этой женщиной?

– Нет, – ответила она, но на этот раз без обычной улыбки. – Похоже, вы многое знаете об этой фирме и о моем муже. Вы тут говорили очень красивые слова о моем образе, запечатленном в вашем сердце, и о том, что вы у моих ног. А вас, выходит, послала ко мне эта фирма, а может, Ниро Вульф, которого нанял мой муж. Так ведь?

– Нет. Ниро Вульф на него не работает.

– Ну, значит, он работает на эту адвокатскую фирму. Это то же самое.

– Опять не угадали. Он работает лишь на самого себя. Он…

– Вот это уже вранье.

– Знаете, я стараюсь врать как можно реже – обычно лишь пару раз в день. Вранье – товар дефицитный, я очень экономно его расходую. В данном случае суть дела в том, что мистер Вульф очень расстроен, – ведь эту женщину убили в его кабинете, так что он xочет изловить убийцу. Ни на кого он не работает, даже решил не брать никаких других дел, пока не разберется с этим. Ему казалось, что вы должны знать Берту Аарон и сможете рассказать о ней что-нибудь, что помогло бы нашему расследованию.

– Не смогу.

– Это весьма прискорбно. Но я все еще у ваших ног.

– Отлично, там и оставайтесь. Вы о-очень привлекательный мужчина, – улыбнулась она. – Кстати, у меня есть идея. Может, Ниро Вульф захочет работать на меня?

– Может быть. Он не за всякую работу берется. Если согласится, выжмет вас как губку. Он ведь не из тех, кто хранит в сердце чей-то образ. А если хранит, то это вовсе не образ женщины – прекрасной или, скажем, домовитой. А что вы хотите ему поручить?

– Ну, это я лучше скажу ему сама.

Она поймала на себе мой взгляд и для большего эффекта опустила длинные свои ресницы, и снова я оценил в душе ее умение держаться. Могло показаться, она и не подозревает, что я точно знаю, она просто от всего отмахивается. Но я тоже от всего отмахнулся. Она была так чертовски хороша, что, любуясь ею, встречая ее взгляд, я всерьез рассматривал возможность того, что она думает: я написал те слова на карточке просто так.

– Чтобы побеседовать с мистером Вульфом, надо заранее договориться с ним о встрече. Он никогда не выходит из дома по делам службы, так что придется вам к нему наведаться. – Я достал из портфеля визитную карточку и вручил ее миссис Соррел. – Здесь его адрес и номер телефона. Если же вы захотите посетить его сейчас, я с удовольствием вас провожу, а он сделает для вас исключение и сразу вас примет. Он сегодня свободен до часу дня.

– Удивительно, – улыбнулась она.

– Что удивительно?

– Да нет, ничего. Это я говорю сама с собою. – Она встряхнула головой. – Нет, сейчас не пойду. Может быть… В общем, мне надо все это обдумать. – Она встала. – Жаль, что не смогла вам помочь. Мне действительно очень жаль, но я никогда не видела эту… Как ее имя?

– Берта Аарон, – ответил я и тоже встал.

– Даже не слышала о ней. – Миссис Соррел взглянула на визитную карточку Вульфа и сказала. – Может быть, позвоню вам сегодня попозже. Когда все обдумаю.

Она вышла вслед за мною в коридор. Когда мы дошли до лифта, она подала мне руку, и я пожал ее. Ее рукопожатие было не по-женски крепким.

Когда вы выходите из лифта на нижнем этаже отеля «Черчилль», перед вами три возможных пути. Вы можете пойти направо и тогда попадете к главному входу, а можете пойти сначала налево, потом направо – и тогда выйдете через боковой выход, если же два раза повернете налево, то попадете к другому боковому выходу. Я вышел из отеля через главный подъезд, на минуту остановился на тротуаре, застегнул пальто, поднял воротник и не слеша направился в деловую часть города. На углу ко мне присоединился маленький такой парень с длинным носом, который всегда выглядит как полотер, вкалывающий за сорок зелененьких в неделю. На самом же деле Сол Пензер – лучший сыщик в стране, и ему платят десять долларов за час работы.

– Полицейские тут не шныряют? – спросил я его.

– Не встречал никого из тех, кого я знаю. Похоже, никого и нет. Видел ее?

– М-да. Сомневаюсь, что есть хоть кто-нибудь, кто в курсе ее дел. Я ее хорошенько поддел, так что она, может, и зашевелится. Ребят по местам расставил?

– Да Фред у северного выхода, Орри – у южного. Думаю, она выйдет через главный.

– Мне тоже так кажется. Ладно, как говорят, увидимся на суде.

Он отошел. Я шагнул к мостовой и подозвал такси. На моих часах было без двадцати двенадцать, когда машина остановилась перед нашим домом на Тридцать пятой улице.

Поднявшись на крыльцо, я отпер ключом дверь, вошел, повесил пальто и шляпу и отправился в кабинет. Ну, думаю, Вульф восседает сейчас на стуле за своим письменным столом, на котором лежит его еженедельник, – время, посвященное любованию орхидеями, кончалось ведь в одиннадцать. Но шефа в кабинете не оказалось. Кресло его пустовало, однако на другом, обтянутом красной кожей, восседал какой-то незнакомец. Я глянул на него и поздоровался. Он тоже пожелал мне доброго утра.

У посетителя этого была голова поэта – глубоко посаженные мечтательные глаза, большой недовольный рот, выступающий вперед подбородок, однако ему пришлось бы продать уж очень много своих стихов, чтобы заплатить за свой наряд – костюм, рубашку и галстук, если даже не упоминать об английских туфлях от самого Парвиса. Оглядев его и не позаботившись спросить, куда делся Вульф, я вернулся в холл, затем пошел налево, в сторону кухни. Здесь, в конце коридора, и оказался шеф – он стоял в нише. Там была дырка на уровне глаз, со стороны кабинета ее прикрывала картина и изображением водопада, со стороны же коридора не прикрывало ничего. Так что с этого места было не только слышно все, что говорилось в кабинете, но и все видно.

Не останавливаясь, я толкнул дверь в кухню, придержал ее и пропустил вперед Вульфа, после чего дал двери захлопнуться.

– По-моему, вы забыли оставить на столе галстук, – съязвил я.

Шеф хрюкнул, затем проворчал:

– Об этом как-нибудь поговорим особо. О галстуке. Там сидит Грегори Джетт. Он все утро провел в резиденции окружного прокурора. Я извинился перед ним и вышел – хотел сперва услышать твойрассказ и только потом разговаривать с ним. Решил, что пока могу с тем же успехом за ним понаблюдать.

– Хорошая идея. Он мог пробормотать вслух «Ага, ковра-то уже нет!» Он случайно этого не сказал?

– Нет. Видел ты эту дамочку?

– Да, сэр. Это в своем роде перл создания. Теперь больше нет сомнений в главном пункте рассказа Берты Аарон – о том, что один из компаньонов встречался с миссис Соррел в кафе.

– Она признала это?

– Нет, но косвенно подтвердила. Мы говорили двадцать минут, и она ни разу не упомянула о той самой карточке – только в первую минуту разговора, когда она попросту заявила, что там бред какой-то, и спросила, где я ее взял. Затем она дважды назвала меня привлекательным мужчиной, шесть раз улыбнулась мне, потом заявила, что не знает никакой Берты Аарон, и закинула удочку насчет того, не согласитесь ли вы защищать ее интересы. Если хотите, могу сейчас воспроизвести наш с нею разговор дословно.

– Нет, этим займемся позже. Ребята там?

– Да, перед уходом я поговорил с Солом. Но все это напрасно. Она не дура, все, что угодно, но только не это. Конечно, это удар для нее – узнать, что о свидании в кафе уже известно, но в панику она не впадает. Разумеется, она не знает, как мы до этого докопались, может и не подозревать, что между этим свиданием и убийством Берты Аарон есть какая-то связь, а может, даже не догадывается об этом и сейчас, хотя это уже сомнительно. Если эта мысль все же придет ей в голову, она должна заподозрить человека, с которым тогда встречалась, в убийстве той женщины. С этим подозрением ей будет нелегко примириться, но в панику она все равно не впадет. Она по-прежнему стеснена в средствах и пытается урвать у мужа тридцать миллионов. Видя, как она улыбается мне, и слыша ее комплименты моей мужской стати, что может отражать и истинное ее мнение обо мне – могла же она не заметить моего приплюснутого носа, – вы ни за что бы не подумали, что я только что послал ей карточку, извещавшую, что ее сокровенная тайна раскрыта. Говорю вам, это в своем роде перл создания. Если б у меня было тридцать миллионов, я с удовольствием сводил бы ее позавтракать. А что не слава богу у Грегори Джетта?

– Понятия не имею. Сейчас попробуем выяснить.

С этими словами Вульф рывком распахнул дверь, и мы вышли в коридор. Когда шеф обходил вокруг обтянутого красной кожей кресла, Джетт заговорил:

– Я предупреждал вас, что у меня срочное дело. Вы со мной обходитесь просто по-свински!

– Ну-ну, полегче, – проворчал Вульф, устраивая свои телеса на любимом кресле. После этого он повернулся, чтобы оказаться лицом к посетителю, и сказал ему: – Если кто-то из нас сейчас в трудном положении, сэр, то это не я, а вы. Разве я – подозреваемый в убийстве?

– Вы тоже замешаны в это дело. – Он перевел глаза на меня и, нацелившись на меня своими глубоко посаженными глазами, спросил: – Ваше имя Гудвин? Арчи Гудвин?

Я подтвердил сей факт.

– Прошлой ночью вы передали полиции заявление о вашей беседе с Бертой Аарон, а копию его вручили Ламонту Отису, старшему компаньону нашей фирмы.

– В самом деле? – вежливо осведомился я. – Знаете, я здесь на службе – делаю лишь то, что мне поручит мистер Вульф. Так что с вопросами обращайтесь к нему.

– Я не спрашиваю. Я утверждаю. – И он повернулся к шефу: – Хочу знать, что было в том заявлении. Мистер Отис – старик, у него слабое сердце. Когда до него дошла весть о смерти его секретарши, он испытал самый настоящий шок. А она ведь была убита здесь, в вашем офисе, при подозрительных обстоятельствах. Неужели ни вы, ни мистер Гудвин не видели, в каком он состоянии? Не видели, что перед вами дряхлый старик? Не понимали, что показывать ему эту бумагу было безответственно, просто преступно?! Как его компаньон я хочу знать, что в этой бумаге!

Вульф откинулся на спинку кресла и чуть наклонил вперед голову.

– М-да, нашла коса на камень. Вы явно человек настойчивый, меня тоже голыми руками не возьмешь. Предположим, я заявлю, что никакого заявления не существует. Что вы на это скажете?

– Чушь. Я знаю, что оно существует.

– Ага! Вот и улика, – Вульф загнул палец – Все это очень глупо с вашей стороны. Кто-то сказал вам, что заявление существует. Иначе вы не пришли бы сюда и не стали приставать ко мне с ножом к горлу. Кто вам это сказал и когда?

– Один человек, которому я полностью доверяю.

– Сам мистер Отис?

– Нет.

– Тогда кто же?

Джетт закусил нижнюю губу. Покусав ее немного, он принялся за верхнюю. Зубы у него были ровные и белые

– Наверное, вы тоже в шоке, – сказал Вульф, – если думаете, что, обращаясь ко мне с подобным требованием, не раскрываете свой источник информации. Это ведь Энн Пэйдж, верно?

– Я могу подтвердить это лишь конфиденциально.

– Тогда не надо подтверждать вообще. Я буду рассматривать эту информацию как полученные в ходе расследования данные и сохраню свободу действий. Зачем мне принимать это как конфиденциальное сообщение, сделанное с условием хранить тайну? Кстати, я все еще утверждаю, что подобного заявления не существует.

– Черт возьми! – вскричал Джетт, грохнув кулаком по ручке кресла. – Да она же была здесь с Отисом! Видела, как Гудвин давал ему эту бумагу и как он ее читал!

Вульф кивнул:

– Так-то лучше. Когда мисс Пэйдж сообщила вам об этом? Утром?

– Нет, ночью. Она мне позвонила.

– В котором часу?

– В полночь или чуть позже.

– Она ушла отсюда с мистером Отисом?

– Вы же прекрасно знаете, что нет. Она выбралась через окно.

– И сразу позвонила вам, – Вульф сел прямо. – Если вы собираетесь мне довериться, поделитесь со мной информацией. Тогда я решу, говорить вам, о чем то заявление, или не говорить. Причина вашей настойчивости заключается вовсе не в том, о чем вы говорили или на что намекали, – это не забота о мистере Отисе. Вы должны объяснить не только то, почему вы интересуетесь этим делом, но и причину того, что мисс Пэйдж сбежала от нас через окно. Вы…

– Она не сбежала! Гудвин ее запер!

– Ну, она ведь могла попросить нас выпустить ее. Вы сказали, что у вас важное и срочное дело. Так вот, почему оно срочное и для кого важное? Вы испытываете мое терпение. С вашим отточенным умом правоведа вы не можете не знать, что мне нужны факты.

Джетт перевел взгляд на меня. Я сжал челюсти и придал своей физиономии неприступное выражение, дабы продемонстрировать, что хотя я и не соловей, баснями кормить меня тоже не следует.

– Ну ладно, – проговорил наконец наш гость, снова повернувшись к шефу, – я вам доверяюсь. Похоже, у меня нет другого выхода. Когда Отис попросил мисс Пэйдж выйти, она заподозрила, что мисс Аарон что-то сказала Гудвину про меня. Она решила…

– Почему именно про вас? Об этом никто и не заикался.

– Потому что он сказал ей: «В этом я положиться на вас не могу». Она решила, что он знает: на нее нельзя полагаться в том, что имеет отношение ко мне. И это действительно так. Вернее, я надеюсь, что это так. Мы с Энн обручены и собираемся пожениться. Помолвку мы не оглашали, но наши отношения – не тайна для наших сослуживцев, мы ничего не скрывали. Вдобавок Энн было известно, что мисс Аарон знала или, по крайней мере, подозревала об этом… гм… эпизоде, в котором я был действующим лицом. Об эпизоде, к которому мистер Отис отнесся крайне неодобрительно. Вы сказали, что я должен объяснить мой интерес к этому делу и причину того, что Энн выбралась отсюда через окно. По-моему, я все объяснил.

– Что это был за эпизод?

Джетт покачал головой:

– Этого я вам не скажу даже конфиденциально.

– Какой он носил характер?

– Ну, это мое личное дело.

– Затрагивал ли он интересы вашей фирмы или ваших компаньонов?

– Никоим образом. Я же говорю, это было мое личное дело.

– Повлиял ли он на вашу профессиональную репутацию и не повредил ли вашему доброму имени?

– Ни то ни другое.

– Была ли в нем замешана женщина?

– Да.

– Ее имя?

Джетт покачал головой:

– Я все-таки джентльмен, мистер Вульф.

– Это была миссис Мертон Соррел?

Наш гость открыл рот и секунды три так с открытым ртом и просидел. Потом наконец заговорил.

– Так оно и есть. Энни была права. Я хочу… я требую, чтобы вы…

– Пока еще рано, сэр. Может, позже я и покажу вам эту бумагу, а может, и нет. Вы утверждаете, что эпизод с миссис Соррел не затрагивает интересы фирмы и вашу профессиональную репутацию?

– Утверждаю. Это было сугубо личное дело. Да и заняло оно несколько минут.

– Когда это было?

– Примерно год назад.

– А когда вы виделись с нею в последний раз?

– Примерно месяц назад, на вечеринке. Я с ней не говорил.

– Когда вы в последний раз разговаривали с нею tete-a-tete[30]?

– С тех пор и не разговаривал – уже почти год.

– Но вас все еще серьезно беспокоит то, что мистер Отис знает об этом эпизоде, так ведь?

– Еще бы! Мистер Соррел – наш клиент, а жена его выступает против него. Это очень важный судебный процесс. Мистер Отис, должно быть, подозревает, что эпизод этот не случаен. Он не говорил мне об этом самом заявлении, и я не могу обсуждать с ним этот вопрос, поскольку он велел мисс Пэйдж никому не говорить о том, что она слышала, а она уже сообщила мне это втайне от него. Я хочу видеть это заявление! У меня есть на это моральное право!

– Да полно вам кипятиться! – Вульф удобно устроил локти на подлокотниках своего кресла и сложил ладони вместе, уперев их друг в друга кончиками пальцев. – Могу вас успокоить: в заявлении не содержится ничего, кроме описания этого самого эпизода. На самом деле ничего – ни единого намека на что-то другое. Так что можете не волноваться – ничего там больше…

Тут раздался звонок в дверь.

5

Все-таки я их перехитрил. Бросив взгляд на них сквозь прозрачную с моей стороны стеклянную панель, я сразу понял, кто они такие, но перепутал, кто есть кто. Мне казалось, что широкоплечий здоровяк в темно-синем пальто фасона «честерфилд»[31] и того же цвета фетровой шляпе – это пятидесятилетний Эдей, а худенький невысокий субъект в коричневом пальто с поясом – более молодой Хейдекер, которому было сорок семь Но вот я открыл дверь – и «честерфилд» заявил, что они хотят видеть Ниро Вульфа, а после того как я попросил гостей представиться назвался Майлзом Хейдекером, а спутника своего представил как Фрэнка Эдея. Затем он начал было объяснять, по какому делу они пришли, но я перебил его:

– Знаю, знаю, проходите.

Отдав дань уважения возрасту, я помог Эдею освободиться от пальто и повесил его на вешалку, а Хейдекеру предоставил управляться со своим «честерфилдом» самостоятельно. Теперь мне надо было попасть в кабинет. Если б я прошел туда через дверь, соединяющую его с гостиной, эти двое услышали бы голос Джетта. В таком случае как бы он мог довериться предусмотрительности Вульфа, если я сам проявил бы такую неосмотрительность! Так что я пошел в обход, через коридор. Войдя в кабинет, я направился к письменному столу, взял блокнот, вырвал из него листок и написал на нем. «Эдей и Хейдекер», после чего вручил этот листок шефу. Тот взглянул на меня, затем на Джетта и сказал:

– Мы зашли в тупик. Вы отказываетесь отвечать на мои вопросы, пока я не ознакомлю вас с текстом заявления, я же делать этого не хочу. Сейчас ко мне пришли мистер Эдей и мистер Хейдекер. Вы останетесь или уйдете?

– Эдей? – Джетт привстал – Хейдекер? Здесь?

– Да, сэр. Они пришли неожиданно, без приглашения. Если хотите, я дам вам возможность уйти отсюда незамеченным.

Джетт явно хотел лишь одного: увидеть заявление. Ни уходить, ни оставаться он не желал. Когда стало ясно, что он не может решить, что делать, Вульф принял это решение за него. Он кивнул мне, я отпер дверь в соседнюю комнату и пригласил посетителей в кабинет. После этого я отошел в сторону, чтобы понаблюдать, насколько они будут удивлены присутствием Джетта, как будут представляться Вульфу, что отразится в их глазах. Я никогда не отвергал мысль о том, что, если вы находитесь в комнате с тремя людьми, один из которых совершил убийство, особенно если оно произошло в этой самой комнате всего восемнадцать часов назад, тщательное наблюдение может принести некоторую пользу. Знаю по опыту, что теоретически моя идея не многого стоит, – вероятность ошибки не меньшая, чем вероятность прямого попадания, но я всегда считал, что в этой идее что-то есть. До сих пор так считаю. Она так втемяшилась мне в голову, что я даже не пошел к своему письменному столу, пока Джетт не откинулся на спинку обтянутого красной кожей кресла, а его компаньоны не заняли два желтых кресла напротив Вульфа. Хейдекер, широкоплечий здоровяк, заговорил.

– Мы пришли, – объявил он, глядя на Джетта, – чтобы получить некоторые разъяснения. Думаю, вы явились сюда с той же целью, Грег. Если, конечно, вы не выудили больше, чем мы, у окружного прокурора.

– Да я-то почти ничего не выудил, – ответил Джетт. – Я даже не сумел увидеться с Хоуи, моим бывшим одноклассником. Эти люди в прокуратуре не отвечают на вопросы, а сами их задают. На многие я так и не ответил, да они и не должны были их задавать – насчет наших судебных дел и клиентов. Конечно, я ответил на более или менее уместные вопросы о моих отношениях с Бертой Аарон, о том, где я был и что делал вчера днем. И о том, где были и что делали остальные. В особенности о том, не говорил ли кто-нибудь длительное время с Бертой и не ушел ли кто-нибудь из конторы вместе с нею или вслед за ней. Они явно думают, что ее убил кто-то из наших сотрудников. Правда, почему они так в этом уверены, не говорят. Мне, по крайней мере, не сказали.

– Мне тоже, – сказал Эдей, маленький худенький человечек, который и должен был, на мой взгляд, говорить таким жидким тенорком.

– Да и мне не сказали, – подтвердил Хейдекер. – А что вы узнали от Вульфа?

– Почти ничего. Я ведь только недавно сюда пришел, – ответил Джетт и взглянул на моего шефа.

Тот прочистил глотку и заговорил:

– Полагаю, вы, джентльмены, явились сюда с той же целью, что и мистер Джетт. Он просил поделиться с ним любыми сведениями, которые могли бы пролить свет на это дело, особенно на причину того, что мисс Аарон обратилась ко мне за помощью. Он предполагает, что…

Тут его перебил Хейдекер.

– Вот-вот, в этом-то и дело. Зачем она сюда приходила?

– Будьте любезны, дайте мне договорить. Так вот, мистер Джетт предполагает, исходя из особенностей этого дела, что ее убили потому, что увидели здесь, – чтобы предотвратить разоблачения, которые она собиралась сделать. Это самое правдоподобное объяснение. Окружной прокурор и полицейские, очевидно, не утаили от вас всех подробностей. Говорили они вам, что мисс Аарон так и не удалось повидаться со мной?

– Нет, – ответил Эдей, – мне они этого не сказали.

– Мне тоже, – отозвался Хейдекер.

– Тогда скажу я. Она пришла сюда, не договорившись заранее о встрече. Мистер Гудвин впустил ее. Она передала через него, что просит меня встретиться с нею по одному щекотливому делу. Я в это время был занят наверху, и мистер Гудвин поднялся туда, чтобы сообщить мне о визите этой женщины. Мы стали обсуждать кое какие детали, а когда через некоторое время спустились, здесь лежал ее труп. – Шеф показал рукой на пол перед ногами Хейдекера и уточнил. – Вот здесь. Так что ей не удалось сообщить мне, зачем она пришла, – ведь живой я ее не видел.

– Тогда непонятно вот что, – заявил Эдей, пользовавшийся славой «генератора идей». – Если бы она действительно ничего вам не сказала, вы не смогли бы ничего сообщить окружному прокурору и полицейским. Но если они не знают, зачем она сюда приходила, почему же у них такая уверенность, что ее убил кто-то из наших сотрудников? Не исключено, конечно, что они могли получить такую информацию от кого-то еще, но практически просто не успели бы. Беседу со мной они начали в семь утра. И по их вопросам я понял, что они не просто подозревают то, о чем я вам говорил, а уверены, что так оно и есть.

– По-моему, они действительно в этом уверены, – подтвердил Хейдекер. – Мистер Гудвин, вы ведь впустили мисс Аарон сюда, – начал этот признанный мастер допроса. – Она пришла сюда?

– Да, – ответил я, в последний момент опустив слово «сэр»: мы ведь все-таки были не в суде.

– Поблизости никого не было? Я имею в виду, на улице.

– Нет, конечно, вечером там уже темно – ведь было двадцать минут шестого, а в этот день, пятого января, солнце садится в четыре часа сорок шесть минут, – выпалил я, и подумал «Черт возьми, ловушку он мне ставит, что ли?»

– Вы проводили посетительницу в эту комнату?

– Да.

– А входную дверь случайно не оставили открытой?

– Нет.

– Вы в этом уверены?

– Если у меня что-то входит в привычку, я делаю это автоматически, в том числе закрываю дверь и проверяю, хорошо ли я ее запер.

– Автоматизм – вещь опасная, мистер Гудвин. Иногда он нас подводит. Когда вы привели мисс Аарон сюда, вы сели?

– Да.

– Где именно?

– Там, где сижу сейчас.

– А она?

– Примерно там же, где сидите вы. Кресло тогда стояло на метр ближе ко мне.

– Что она вам сказала?

– Что хочет посоветоваться с Ниро Вульфом по одному неотложному делу. Хотя нет, это она сказала в дверях. А потом добавила, что дело щекотливое и его надо хранить в тайне.

– Она так и сказала – «дело»?

– Именно так.

– А что-нибудь еще сказала?

– Что ее зовут Берта Аарон и работает она личным секретарем мистера Ламонта Отиса, старшего компаньона фирмы «Отис, Эдей, Хейдекер и Джетт».

– Еще что-нибудь говорила?

Я, разумеется, отдавал себе отчет, что рано или поздно соврать мне придется, и решил, что сейчас самое время.

– Нет, больше ничего, – заявил я.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Вы доверенное лицо Ниро Вульфа, его помощник. Он был занят каким-то другим делом. Неужели вы надеетесь убедить меня, что не заставили посетительницу сообщить вам, какого рода у нее дело, прежде чем подняться к мистеру Вульфу?

Тут зазвонил телефон.

Я ответил Хейдекеру:

– Нет, не надеюсь, если вы как следует не вникнете в ситуацию.

После этого я повернулся на вращающемся сиденье кресла, поднял трубку и сказал:

– Кабинет Ниро Вульфа. У телефона Арчи Гудвин.

Донесшийся до меня голос я узнал сразу.

– Мистер Гудвин, говорит Рита Соррел. Я решила…

– Подождите минутку, не вешайте трубку, – прервал я ее.

Прижав ладонь к микрофону я сказал шефу:

– Звонит женщина, которой я передал от вас карточку. Та самая, которая назвала меня привлекательным мужчиной.

Вульф снял трубку параллельного аппарата и прижал ее к уху Тогда я отнял ладонь и сказал в микрофон:

– Все в порядке. Так что же вы решили?

– Надумала сказать вам то, что вы выпытывали у меня сегодня утром. Мне пришло в голову, что вы очень умно поступили, не упомянув надписи на карточке, хотя тут-то и была собака зарыта. Не надеялись же вы, что я поверю, будто вы написали все это просто так – чтобы меня удивить. Вы очень умно поступили, слишком умно для меня. Ну, думаю, раз вы и так все знаете, я могу признаться: на прошлой неделе я действительно была с одним человеком в кафе… какой, кстати, это был день?

– Понедельник.

– Да, верно. И вы хотите знать, кто был этот человек. Так ведь?

– Это могло бы нам помочь.

– Я очень хочу вам помочь. Вы о-очень обаятельный мужчина. Так вот, того человека звали Грегори Джетт.

– Премного благодарен. Раз уж вы хотите нам помочь…

Тут она положила трубку.

6

Я сделал тоже самое и повернулся к Вульфу. Тот бросил трубку и воскликнул:

– Чертова кукла!

– Вот именно, сэр.

– Похоже, она ждала, что мы будем долго ее обхаживать. А может, так и надо было действовать?

– Может быть, сэр. Или сразу ее застрелить.

– Не очень-то приятная альтернатива. – Вульф встал и обратился к посетителям: – Джентльмены, вынужден просить у вас прощения. Арчи, выйдем на минутку.

Он первым проследовал в коридор, я – за ним. Повернув налево, он резко толкнул кухонную дверь. Нашему взору предстал Фриц, стоявший у большого стола и резво орудовавший ножом, нарезая огурец. Дверь за нами захлопнулась.

Вульф повернулся ко мне лицом.

– Та-ак. Ну, ты ее видел, говорил с ней, так что более или менее ее знаешь. Что скажешь?

– Придется говорить наугад. Все равно, что монетку подбрасывать. Вы же видели Джетта и говорили с ним. Может, она просто хотела выяснить, знаем ли мы уже, кто был с нею в кафе. Если так, она могла указать нам нужного человека, а могла и специально назвать другого. А может, она просто решила выдать Джетта, не сомневаясь, что он убийца, – либо из абстрактной любви к справедливости, либо в страхе, что Джетт расколется и для нее запахнет жареным. Последнее более правдоподобно. Если же убийца не Джетт, а Эдей или Хейдекер, она просто дурит нам голову – кто знает, вдруг у нее зуб на Джетта после того разговора год назад? Даже если ее уловка не поможет и мы выясним, что виновен Эдей или Хейдекер, – что ж, в конце концов, признание по телефону – это не показание под присягой в суде. Она потом может отказаться от своих слов. Еще она могла бы…

– Ладно, хватит. Ты можешь предложить что-нибудь новое?

– Нет, сэр. Говорил я вам, она та еще штучка.

Шеф то ли хмыкнул, то ли хрюкнул и потянулся за кусочком огурца. Тщательно его прожевав и затем проглотив, он спросил Фрица:

– Какой сорт? «Эбенезер»?

– Нет, «Элита», – ответил повар.

Вульф повернулся ко мне:

– В любом случае она вскрыла нарыв. Даже если она просто пытается нам спутать карты, мы не можем позволить игнорировать очевидность того, что она недавно связалась со своим сообщником, кто бы он ни был, или собирается вскоре это сделать.

– Если он сам ей не звонил, у нее вряд ли это получилось. Все трое с самого утра сидели у окружного прокурора.

Шеф кивнул:

– Тогда мы сами все им скажем. Вам придется отречься от своих слов.

– Придется так придется. Мы что-нибудь от этого выиграем?

– Думаю, что нет. Сперва скажем главное, потом посмотрим, что выйдет.

Он открыл дверь, и мы вышли в коридор и услышали доносившийся из кабинета голос – жидкий тенорок Эдея. Но как только мы вошли, воцарилась тишина. Когда я проходил мимо Хейдекера, он вдруг вытянул вперед ногу – надеюсь, не для того, чтобы подставить мне подножку, а просто пытаясь расположиться удобнее в кресле.

Вульф уселся и заговорил:

– Джентльмены, мы с мистером Гудвином решили, что вы заслуживаете доверия, так что будем говорить откровенно. Мне совсем недавно звонила миссис Соррел. То, что она сказала, склонило нас к мнению…

– Вы сказали, миссис Соррел?! – перебил его Хейдекер. И он, и Эдей вытаращили глаза. Джетт, похоже таращить глаза не умел.

– Да, вы не ослышались, Арчи, продолжай.

Я устремил взгляд на Хейдекера.

– Если бы она позвонила на двадцать секунд раньше, – заявил я ему, – мне не пришлось бы отягчать душу враньем. Я действительно настоял на том, чтобы Берта Аарон рассказала мне, зачем сюда пришла. И она рассказала. По ее словам, она случайно увидела одного из вас троих во время тайного свидания с миссис Соррел, возбудившей в суде дело против своего мужа, клиента вашей фирмы. Еще она сказала, что всю неделю это не выходило у нее из головы и в тот самый день, в понедельник, то есть вчера, она около полудня сказала этому человеку, что застала его с миссис Соррел, и попросила объяснить, что это значит. Он ничего объяснить не смог, и она поняла: он предатель. Мистеру Отису она рассказать обо всем этом побоялась, зная, что у него слабое сердце и малейшее волнение может его погубить. Другим двум компаньонам она также ничего не говорила, опасаясь, что они тоже участвуют в сговоре. С этим она и пришла к Ниро Вульфу.

Как оказалось, насчет Джетта я ошибался, потому что он тоже вытаращил глаза. Однако ему первому удалось обрести дар речи.

– Не может быть! – воскликнул он. – Не верю!

– Я тоже, – отозвался Хейдекер.

– И я, – пискнул тенорком Эдей.

– Вы хотите убедить нас, что мисс Аарон пришла к постороннему человеку с историей, которая могла бы повредить репутации нашей фирмы, если бы вышла наружу? – пустился в риторику Хейдекер.

Вульф прореагировал быстро.

– Ну вот что, хватит с меня ваших вопросов, мистер Хейдекер. До сих пор я это терпел, но теперь довольно. Мы с вами не в суде. Здесь вопросы буду задавать я. Что же до искренности мистера Гудвина, он написал заявление в полицию, в котором изложил все известные ему факты. Не такой же он осел, чтобы писать о том, чего не было! К тому же…

– В полицию?! – взвизгнул Эдей. – О господи!

– Совершенно неправдоподобно! – заявил Джетт.

Но шеф, не обращая на них никакого внимания, продолжал:

– К тому же я дал прочесть мистеру Отису копию этого заявления, когда он приходил ко мне прошлой ночью. Он согласился не разглашать его содержания до завтрашнего утра, если точнее, до десяти утра, чтобы дать мне время спланировать свои действия, основываясь на том совершенно очевидном предположении, что мисс Аарон убил тот, кого она обвинила в предательстве. Кстати, того же мнения придерживается и полиция. Они, очевидно, предпочли утаить содержание этого заявления; я бы сделал то же, если б не изменились обстоятельства. Дело в том, что миссис Соррел назвала имя человека, с которым тогда беседовала. Только что, по телефону. Это один из вас.

– Бред какой-то! – завизжал Эдей. – Кошмар!

Хейдекер прошипел:

– Вы смеете утверждать…

Вульф положил пухлую свою ладонь на стол и перебил адвоката:

– Нет, мистер Хейдекер, никаких вопросов! Я сам выберу факты, с которыми сочту нужным вас ознакомить. Ничего я не утверждаю, просто рассказываю, что произошло. Раньше мне не заблагорассудилось сообщить вам, что мисс Аарон не назвала имя того, кого застала с миссис Соррел. Сейчас эта последняя назвала его имя, но я не уверен, что она сказала правду. Мистер Гудвин виделся с нею сегодня утром и утверждает, что это весьма изворотливая особа. Не скажу вам, кого она назвала, – иначе этот человек будет испытывать на себе невыносимое психологическое давление.

Надо признать, подобное давление в этот момент испытывали на себе все: взгляды, которыми обменивались компаньоны, нельзя было назвать дружескими и даже приязненными. Но моя задумка не удалась. Двое из них действительно подозревали остальных, третий же делал вид, что подозревает, но, чтобы на глазок определить, кто же это, нужен был более наблюдательный человек, чем я, и даже чем Вульф, который, прищурив веки так, что между ними остались лишь узкие щелки, изучал лица юристов.

Затем шеф заговорил снова.

– Совершенно очевидно, что один из вас последовал за мисс Аарон, когда та вчера вышла из конторы после разговора с этим человеком. Когда на глазах этого человека – одного из вас – вошла в мой дом, беспокойство его стало невыносимым. Он увидел поблизости телефон-автомат и позвонил сюда. Мистера Гудвина не было на месте, и мисс Аарон сняла трубку. После разговора с этим человеком – с одним из вас – она согласилась его впустить. Если вы можете…

– То, что она оказалась одна, – чистая случайность, – возразил Эдей.

Да, ничего не скажешь, «генератор идей»!

– Ну вот, опять! Я не только не отвечаю на вопросы, мистер Эдей, но и не обсуждаю досужие замечания. У вас же отточенный ум юриста! Неужели вы не понимаете, как все это вышло? Я снова повторяю для одного из вас: если ваши показания о том, где вы были и что делали в момент убийства, окажутся ложными, вы сядете в тюрьму. Каждое ваше слово – и не только ваше, но и всех ваших сослуживцев – будет проверяться целой армией людей, хорошо умеющих это делать. Но поскольку полиция хранит в тайне содержание заявления мистера Гудвина, сомневаюсь, что они задавали вам вопрос относительно другого дня. Я имею в виду понедельник – не этот, а прошлый, за неделю до убийства. Спрашивали они вас, что вы делали в тот день?

– А зачем? – полюбопытствовал Джетт.

– Затем, что именно в тот день мисс Аарон застала одного из вас с миссис Соррел. Если они не спрашивали, этот вопрос задам вам сегодня я. Но прежде хочу сообщить вам, о чем я вчера ночью договорился с мистером Отисом. В обмен на кое-какую информацию я согласился при расследовании этого убийства стараться, насколько это возможно, чтобы не пострадала репутация вашей фирмы. Я буду верен нашему с ним уговору – в отношении двоих из вас, так что чем раньше мы с этим покончим, тем лучше. Мистер Джетт, качнем с вас. Как вы провели вечер тридцать первого декабря с шести часов до полуночи?

Глаза Джетта, глубоко посаженные, на сей раз не показались мне задумчивыми. Он не сводил взгляда с Вульфа с той минуты, когда я отказался от своих слов и мы выложили им все начистоту. Ни один мускул на его лице, однако, не дрогнул.

– Если все это правда, если все было так, как вы сказали, в том числе я имею в виду и звонок миссис Соррел, тогда ущерб фирме уже нанесен и вы ничего не сможете сделать, чтобы свести его к минимуму. Да и никому это не под силу.

– Могу все же попробовать. Даже собираюсь этим заняться.

– Как конкретно?

– Устраняя все осложнения, которые будут возникать по ходу дела.

Тут вдруг в разговор вмешался Хейдекер:

– Вы говорите, мистер Отис знает все? Он что, был здесь вчера ночью?

– Я уже сказал, что был. Вы же, надеюсь, не глухой, а я, к вашему сведению, не попугай… Итак, мистер Джетт, что скажете насчет вечера тридцать первого декабря?

– Я был в театре.

– С кем?

– С мисс Пэйдж.

– В каком театре?

– «Дрю-театр». Пьеса называлась «Навык мастера ставит». Мы с мисс Пэйдж вышли из конторы вместе. Было уже почти шесть вечера. Пообедали мы у Рустермана. Расстались с нею в этот день мы лишь незадолго до полуночи.

– Благодарю вас. Теперь вы, мистер Эдей.

– Ну это был предновогодний день, – отозвался тот. – Я вернулся домой около шести, пообедал и затем весь вечер сидел дома.

– Вы были один?

– Нет. Мой сын с женой и двое их детей – моих внуков – проводили рождественские каникулы с нами. Сын с женой пошли в оперу, а с ними – моя жена и дочь. Я остался дома с детьми.

– Сколько лет вашим внукам?

– Одному два, другому четыре.

– Где вы живете?

– В большом доме на углу Парк-авеню и Шестьдесят девятой улицы. У меня там квартира.

– В тот вечер вы выходили из дома?

– Нет.

– Спасибо. И наконец вы, мистер Хейдекер.

– Я был в Манхэттенском шахматном клубе – там шел турнир. Бобби Фишер выиграл отложенную партию у Уайнстейна на пятьдесят восьмом ходу. Ларри Эванс свел вничью встречу с Кальми, а Решевский – с Меднисом.

– А где этот шахматный клуб?

– На Шестьдесят четвертой Западной улице.

– Игра началась в шесть часов?

– Конечно, нет. Я весь день просидел в суде, к тому же у меня были дела в конторе. Мы с секретаршей перекусили прямо за рабочим столом – съели по паре бутербродов.

– Во сколько вы ушли из конторы?

– Около восьми вечера. Моя секретарша может ответить на ваш вопрос точнее.

– А когда пришли в шахматный клуб?

– Минут через пятнадцать-двадцать после того, как вышел из конторы. – Хейдекер вдруг встал. – Все это нелепость какая-то, – заявил он. – Может, вы и правильно действуете, Вульф, пока не понимаю. Если так, помоги нам, Боже. – Он повернулся к компаньонам: – Я намереваюсь поговорить с Отисом. Вы идете, Фрэнк?

Да, «генератор идей» тоже собрался уходить. Судя по выражению лица, он совершенно пал духом. Шаркнув ногами по полу, он покачал головой, словно прощаясь с последней надеждой, затем тяжело встал. Своего одиннадцатипроцентного компаньона они не пригласили присоединиться к ним, и у него явно не было такого намерения, но, когда я снимал пальто Эдея с вешалки, в коридоре появился и Джетт; когда же я открыл входную дверь, он вышел первым. Я стоял на пороге, вдыхая морозный воздух и наблюдая, как эта троица вышагивает по Девятой авеню бок о бок, словно растянув единый фронт защиты законности и порядка, оплотом которых должны были считать каждого из этих людей ничего не подозревавшие прохожие.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Не успел я подойти к своему письменному столу, как зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Сола Пензера, доложившего, что миссис Соррел не показывалась. Я велел ему не класть трубку, повернулся к шефу и передал ему то, что только что услышал, а затем спросил, не стоит ли поручить Солу со товарищи проверить алиби всех троих компаньонов.

– Фуй! – скривился, услышав это, Вульф, после чего я велел Солу продолжать наблюдение.

– Я боялся, – сказал я шефу, повернувшись на вращающемся сиденье, – вдруг от безнадежности вы решитесь все-таки проверить их алиби. Самое интересное, что существует несколько способов расследования. Все зависит от того, кто берется за дело. Если это высококлассный сыщик, – ну, скажем, вроде меня, – все, на что он способен – это чисто сыскная работа. Такой человек скорее откажется от обеда, чем упустит случай проверить чье-нибудь алиби. Когда спрашиваешь подозреваемого, где он был в одиннадцать минут девятого и записываешь его ответ в блокнот, после этого порой приходится износить пару ботинок в поисках какого-нибудь субъекта, который сказал бы, что в это время тот человек был где-то в другом месте. Но совсем другое дело, если за расследование берется гений. Какое уж там, к черту, алиби! Такой детектив спрашивает подозреваемого, где тот был, лишь для того, чтобы поддержать разговор в ожидании, пока какие-нибудь улики сами не выплывут на свет божий. Этот гений даже не слушает…

– Глупости, – проворчал Вульф. – Нет у них никакого алиби.

Я кивнул:

– Угу. Вы все-таки не слушали.

– Да слушал я, слушал! От такого алиби, как у них никакого толку. Один якобы вертелся вокруг невесты, другой глазел на шахматистов, третий сидел дома чуть ли не с грудными детьми, которые к тому же спали. Пф-ф! Я задавал им эти вопросы, надеясь исключить кого-нибудь одного или даже двоих из круга подозреваемых, но не тут-то было. Пока что все трое на подозрении в равной мере.

– Тогда нам может помочь лишь ваш гений. Если, конечно, вам не придет в голову мысль передать через меня еще одно послание миссис Соррел. Я бы с удовольствием за это взялся. Мне нравится, как она произносит слово «о-очень».

– Не сомневаюсь. А ты сможешь еще что-нибудь из нее выжать?

– Могу попробовать. Вдруг ей придет в голову что-нибудь еще – например, написать заявление в полицию или стать вашей клиенткой. В таком случае могу доставить ее сюда и вам самому представится случай попробовать раскусить этот орешек. Кстати, у этой дамы очаровательные ресницы.

Вульф проворчал:

– А что, не исключено, что так и выйдет. Подумаем об этом после ленча. Кто знает, может, после того, как эта троица переговорит с мистером Отисом… Что скажешь, Фриц?

– Ленч ждет вас, сэр.

7

Мне никогда не приходилось заниматься такой черновой работой, как проверка алиби, но в этот раз чуть было не пришлось. В последний момент этому помешал инспектор Кремер.

Поскольку шеф не в состоянии во время трапезы шевелить одновременно мозгами и языком, делом мы за столом не занимались, а обсуждение хода расследования такого преступления, как убийство, – для нас серьезное дело, пусть даже никто в данном случае не нанял нас защищать его интересы и гонорара ожидать было не от кого. Когда же мы вернулись в кабинет, Вульф развалился в своем любимом кресле и принялся размышлять, каким бы делом меня занять. Вся беда была в том, что перед нами стояла слишком простая задача. Мы знали, что убийство совершил один из трех компаньонов. Знали, как и когда он это сделал. Не знали лишь одного: кто же из них убийца. Ну, прямо хоть выстрой их в ряд и пусти в ход детскую считалочку: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…» Нам был ясен даже мотив убийства – миссис Соррел подцепила на крючок одного из компаньонов, либо пообещав ему изрядный куш из ожидаемых ею тридцати миллионов, либо предложив в качестве награды собственную благосклонность. По какому бы пути ни пошло наше расследование, на каждом уже копошились полисмены. Ну, разве что они не взялись за миссис Соррел. Но у меня даже не было никакой зацепки, чтобы идти к ней снова. В подобной ситуации мне не помешала бы изрядная толика гениальности, раз уж главный наш гений пролентяйничал весь день. Сидя рядом с ним после ленча, я явно вызывал у него раздражение, иначе он не рыкнул бы, что пора, дескать, заняться делом и все-таки проверить алиби компаньонов.

– С превеликим удовольствием, – отозвался я и направился в коридор. Но не успел я надеть пальто и шляпу, как вдруг вижу: на крыльце стоят гости – незваные, но нельзя сказать, что незнакомые. Как только Кремер нажал кнопку звонка, я открыл дверь и спросил его:

– А вы договаривались о встрече с мистером Вульфом?

– У меня в кармане ордер на ваше принудительное задержание в качестве свидетеля, – заявил инспектор. – Есть и второй – на имя Вульфа. Я ведь вас предупреждал.

Его слова можно было понимать двояко. Не исключено, что он не собирался без крайней необходимости извлекать из кармана свою мину замедленного действия. Если б он действительно намеревался нас сцапать, то послал бы сюда пару дюжих полисменов, а не пришел бы сам в сопровождении одного лишь сержанта Перли Стеббинса. А может, Кремер решил преподать нам с шефом урок – очень уж удобный представлялся для этого случай. Пара нелестных для инспектора замечаний могла вывести его из себя до такой степени, что он не поленился выписать, а затем и подписать у начальства эти ордера. Кто знает, вдруг он надеялся, что несколько часов, а то и ночь в следственном изоляторе отучат Вульфа оставлять на столе галстуки? Однако раздумывать об этом было некогда – войти в кабинет следом за посетителями было бы с моей стороны тактической ошибкой, поэтому я повернулся и поспешил их опередить. Когда Жемчужинка с грохотом захлопнул за собой входную дверь, я уже докладывал шефу:

– К нам Кремер и Стеббинс с ордерами. Инспектор пришел за вами, сержант – за мной. Большая честь для нас!

Вульф уставился на меня, а когда посетители вошли, точно так же посмотрел на них.

– Я ведь предупреждал вас вчера вечером, – начал инспектор, вешая пальто на спинку кресла и присаживаясь.

– Чепуха, – фыркнул шеф.

Кремер достал из кармана бумаги.

– Я пущу их в ход лишь при крайней необходимости, – объявил он. – Прекрасно знаю, что в этом случае произойдет, вы с Гудвиным откажетесь отвечать на вопросы, а потом освободитесь под залог, как только у Паркера дойдут до этого руки. Но то, что вы сделали, я записал на ваш счет, и счет этот еще не закрыт. Одно дело – быть привлеченным в качестве свидетеля, но совершенно другое – сознательно препятствовать отправлению правосудия. Мы ведь утаили в интересах следствия содержания ваших с Гудвином показаний. Вы это прекрасно знали и все же не сочли нужным держать язык за зубами. Да еще кому все выболтали – троим подозреваемым в убийстве! Фрэнк Эдей подтвердил, что получил эти сведения от вас, – он разговаривал по телефону с помощником окружного прокурора.

Опять этот «генератор идей»!

– Вот болван! – высказался Вульф.

– М-да. А вы-чо надеялись, что они будут молчать.

– Вовсе нет. Я не брал с них обещаний на этот счет, да они и сами их не давали. Однако я сказал им без обиняков, что если доберусь до убийцы раньше вас, то по возможности попытаюсь спасти репутацию этой адвокатской фирмы. Если Эдей сделал то, что он сделал, по простоте душевной, значит, он не понимает, что в его интересах не мешать моему расследованию. Если же он поступил так с умыслом, дело дрянь.

– Кто ваш клиент? Отис?

– На сей раз у меня никакого клиента нет. Я добиваюсь, чтобы человек, подорвавший мою веру в себя, получил по заслугам. Ваши угрозы засадить меня в тюрьму за помехи правосудию – в сущности, чистой воды ребячество. Я ведь не сую нос в дело, которое меня не касается. Теперь мне уже не избежать того, что мой собственный галстук будет фигурировать в суде в качестве вещественного доказательства. Меня могут даже совсем опозорить, вызвав для его опознания. Удовлетворен я буду лишь тогда, когда найду негодяя, который этим галстуком воспользовался. Сообщив мистеру Отису и его компаньонам то, о чем мисс Аарон рассказала моему помощнику, и предупредив их о грозящих фирме неприятностях, я действовал в своих личных интересах и при этом не нарушил никаких законов.

– Вы же прекрасно знали, что мы держим эти сведения в тайне!

Плечи Вульфа поднялись ровно на одну восьмую дюйма:

– Я не обязан склоняться в почтительном поклоне перед вашей тактикой ведения дела – этого не требуют ни законы, ни обычаи. Мы с вами не юристы. Спросите окружного прокурора, захочет ли он выдвинуть против меня обвинение. У вас есть ордер на задержание меня в качестве свидетеля?

– Да. И второй такой же на имя Гудвина.

– Но вы не пускаете их в ход – по той причине, о которой вы говорили, – и только потрясаете вашим оружием. А вообще к чему, собственно, вы клоните? Что вам нужно?

Стеббинс, стоявший за креслом, в котором расположился инспектор, издал басовитый рык. Лишь одна вещь на свете доставила бы Жемчужинке большее удовольствие, чем арест моего шефа или меня самого, – арест нас обоих. Вести нас с Вульфом скованными друг с другом наручниками – о, какое это было бы для него наслаждение! Однако рык Жемчужинка издал недовольный, и за это я одарил его лучезарнейшей из своих улыбок. Он в это время усаживался в кресло.

– Мне нужна правда, – заявил Кремер.

– Фуй! – фыркнул шеф.

Инспектор кивнул:

– Вот именно, «фуй»! Если я приму на веру заявление Гудвина в том виде, как оно есть, – ну, если он потом ничего не прибавит и не убавит, – тогда выходит, что один из этой троицы – Эдей, Хейдекер или Джетт – убил Берту Аарон. Тогда мне не придется больше возиться с этим делом, так ведь?

– Да.

– Но если гудвинское заявление примут на веру присяжные, получится так, что никого из этих троих невозможно будет изобличить. Берта Аарон вошла в дом двадцать минут шестого; Гудвин разговаривал с нею до тридцати девяти минут шестого, после чего поднялся к вам в оранжерею. В десять минут седьмого он вернулся и обнаружил в кабинете труп. Так, отлично, теперь об этих троих. Если кто-то из них и беседовал с покойной вчера днем, а затем последовал за нею, когда она ушла из конторы, мы это не в состоянии будем доказать. Во всякомслучае, пока нам это не удалось, и я очень сомневаюсь, что в конце концов удастся. У каждого из компаньонов личный кабинет, секретарши их сидят в совершенно других комнатах, не смежных с этими. Мы, само собой, до сих пор пытаемся выяснить, куда эти трое ходили в течение дня и с кем разговаривали по телефону. Получается вот что. Перли, дайте-ка бумагу.

Жемчужинка извлек из кармана сложенный лист бумаги и вручил его инспектору. Кремер несколько мгновений его изучал, потом заговорил:

– У компаньонов в тот день было совещание по какому-то судебному делу, не по делу Соррела. Назначено оно было на половину шестого. Они должны были собраться в кабинете Фрэнка Эдея. Когда Джетт за пару минут до назначенного срока появился в этой комнате, сам Эдей уже был на месте. Хейдекер опоздал и появился лишь без четверти шесть. Он сказал, что выходил из конторы по делу, которое заняло у него больше времени, чем он рассчитывал. После этого все трое просидели в кабинете, обсуждая подробности дела, до тридцати пяти минут седьмого. Итак, если даже исключить Джетта и Эдея и сосредоточить внимание на Хейдекере, что нам это даст? Гудвин говорит, что вышел из кабинета в тридцать девять минут шестого, оставив там посетительницу целой и невредимой. Хейдекер же через шесть минут после этого был уже на совещании. Не мог же он за это время успеть поговорить с ней по телефону, прийти сюда, убить ее и вернуться в свою контору, расположенную более чем в миле от вашего дома! Это совершенно невероятно, не стоит даже обсуждать. Никто из компаньонов не мог убить ее и после совещания. Тут мне не надо уже основываться на показаниях Гудвина – у меня самого зафиксировано в блокноте, что он звонил мне в тридцать одну минуту седьмого, а конференция, если помните, закончилась лишь без двадцати пяти семь. Ну, как вам все это нравится?

Вульф бросил на него недовольный взгляд:

– Совсем не нравится. Что за дело было у Хейдекера?

– Он ходил в театр за билетами. Обошел целых три театра. Вам может показаться, что такой состоятельный человек, как он, должен доставать билеты через агентство, но он, похоже, действительно был в этих театрах – во всяком случае он верно назвал шедшие там спектакли. Мы проверили. Хотя в билетных кассах его не запомнили.

– А что, Эдей и Джетт совсем не покидали контору между половиной пятого и половиной шестого?

– Неизвестно. Они заявляют, что никуда не отлучались, никто их слов вроде бы не опровергает, но вопрос остается открытым. Но какое это имеет значение, раз Хейдекера в конторе точно не было?

– Особого значения не имеет. И, конечно, не выдерживает никакой критики предположение, что один из этой троицы нанял головореза, чтобы убить ту женщину.

– Разумеется. Наемный убийца нашел бы лучшее место, чем ваш кабинет, и более подходящее орудие, чем ваш галстук. Нет, это чушь. Остается выбрать одну из трех возможностей. Первая, – инспектор загнул палец, – заключается в том, что все три компаньона лгут: возможно, совещание начиналось не в половине шестого, а может, Хейдекер пришел позже, чем без четверти шесть. Вторая возможность, – Кремер загнул еще один палец, – предполагает, что Берта Аарон, сказав, что один из руководителей фирмы, имела в виду не одного из компаньонов, а кого-нибудь из работающих в фирме адвокатов. Их девятнадцать. Но если Гудвин в своем заявлении привел ее рассказ дословно, то эта гипотеза более чем сомнительна. И наконец третья возможность. – Был загнут третий палец. – Оно заключается в том, что гудвинское заявление – чистой воды обман. Берта Аарон вовсе не сказала «руководитель фирмы». Одному богу известно, что она сказала. Вообще, все, что нам известно об этом деле, может оказаться ложью. И я допускаю, что мы так больше ничего и не узнаем. – Берта Аарон мертва, и, как бы впоследствии не обернулось дело, Гудвин потом заявит, что слышал от нее то, что будет ему в это время выгодно. Такие вот три возможности. Выбирайте, какая вам больше по вкусу.

Шеф хмыкнул:

– Последнюю я отвергаю начисто. Если полагать, что мистер Гудвин способен на такой чудовищный обман, то меня неминуемо надо считать соучастником, ведь он доложил мне о разговоре с мисс Аарон, когда она была еще жива, или как раз когда ее убивали. Второе предположение тоже кажется мне неверным. Вы ведь знаете, вчера ночью я говорил с мистером Отисом. Он выразил уверенность в том, что она употребила слова «один из руководителей фирмы» в буквальном смысле.

– Послушайте, Вульф! – сказал инспектор, сидевший до того, положив ногу на ногу, а теперь изменивший позу. – Признайте же наконец, что вы хотите стяжать славу, добравшись до убийцы раньше, чем мы.

– Да никакую славу. Просто хочу снова начать хоть немного себя уважать.

– М-да, я вас понимаю. Могу себе представить, что вы почувствовали, увидев на полу вашего кабинета женщину, задушенную вашим же галстуком. Знаю, как быстро вы соображаете когда надо. Вам хватило бы двух секунд, чтобы понять: показания Гудвина о его беседе с этой женщиной проверить невозможно. Вам пришло в голову вернуть себе самоуважение, самостоятельно поймав убийцу. Вам хватило пяти минут, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и подсказать Гудвину, как лучше фальсифицировать показания, чтобы мы два дня крутились, как белки в колесе, и все без толку. И сделано это было лишь для того, чтобы потешить ваше проклятое самомнение. Вы же не препятствуете отправлению правосудия, а, наоборот, хотите передать убийцу нам в руки, потому и делаете все это со спокойной совестью. Вспомните-ка свои фокусы, которые вы каждый раз передо мной демонстрируете, и скажите, положа руку на сердце неужели вы не способны проделать то, о чем я сейчас говорил?

– Не способен. Ради своего, как вы выражаетесь, самомнения – не способен. Я этого и не делал. Позвольте мне заявить вам об этом со всей определенностью. Я уверен, что мистер Гудвин, поднявшись ко мне в оранжерею и докладывая о причинах визита мисс Аарон, был точен даже в мельчайших подробностях. В заявлении, которое он написал по вашему требованию, полностью повторяется то, что он мне тогда рассказал. Так что ваше появление здесь с ордерами и высказанное нам недоверие способны лишь отнять время как у нас, так и у вас. Арчи, свяжись-ка с мистером Паркером.

Телефон этого человека – нашего адвоката – я помнил наизусть, так что телефонную книгу открывать не пришлось. Я повернулся на вращающемся сиденье и набрал номер. Когда адвокат подошел к телефону, Вульф снял трубку параллельного аппарата.

– Мистер Паркер? Добрый день, – поздоровался он. – Тут у нас мистер Кремер размахивает ордерами на принудительное задержание… Да, выписаны на меня и на мистера Гудвина… Нет, в качестве свидетелей. Он может пустить их в ход, а может ими и не воспользоваться. Будьте добры, поручите секретарше набирать мой номер каждые десять минут. Если Фриц скажет, что мы ушли с мистером Кремером, вы знаете, что делать… Вот-вот, совершенно верно. Спасибо.

Как только шеф повесил трубку. Кремер встал, окликнул Стеббинса, подхватил с кресла свое пальто и, тяжело ступая, направился к выходу. Сержант последовал за ним. Я вышел в коридор, чтобы убедиться, что оба посетителя удалились из нашего дома. Услышав грохот захлопнувшейся двери, я вернулся в кабинет.

Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Пальцы его шевелились, губы тоже. Когда с шефом происходит нечто подобное, его лучше не отвлекать. Так что я прошел к своему столу и сел. То, что происходило с шефом, могло продолжаться от двух минут до получаса.

На сей раз он вышел их этого состояния через две с небольшим минуты. Открыв глаза, он сел прямо и проворчал:

– Он что, сознательно не упомянул о четвертой возможности? Или она просто не пришла ему в голову?

– Почему бы и нет? Он зациклился на нас. Но скоро он может догадаться.

– А сами-то вы догадались?

– Конечно. При нынешнем положении вещей трудно не догадаться. Когда он наконец спохватится, может статься, он все испортит. В таких делах он не мастак.

Вульф кивнул:

– Надо его опередить. Сможешь ты заполучить сюда эту красотку?

– Попытаюсь. Я уже догадался, что у вас на уме. Могу попробовать пригласить ее по телефону. Если же это не сработает, придумаем какой-нибудь трюк с карточкой. Когда вам ее доставить? Сейчас?

– Нет. Мне нужно время, чтобы продумать план действий. Сколько сейчас времени?

Мог бы, кстати, повернуть голову, чтобы взглянуть на стенные часы.

– Десять минут четвертого.

– Договорись с нею на шесть. Нам нужны и остальные, в том числе мистер Отис.

Хотя телефон отеля «Черчилль» не так хорошо знаком мне, как номер нашего адвоката, я его все-таки вспомнил. Телефонистку отеля я попросил соединить меня с миссис Соррел. После некоторой паузы до меня донесся хорошо знакомый голос.

– Миссис Соррел у телефона. Кто говорит?

– Это Арчи Гудвин. Я звоню из кабинета Ниро Вульфа. Сейчас к нам заходил инспектор полиции. Он беседовал с мистером Вульфом и только что ушел. А перед этим здесь были три человека, которых вы хорошо знаете, миссис Соррел. Это адвокаты Эдей, Хейдекер и Джетт. В результате всплыли кое-какие интересные подробности, и мистер Вульф хотел бы обсудить их с вами, перед тем как принять план действий на будущее. Сегодня утром вы спрашивали, не согласится ли он представлять ваши интересы. Так что у вас будет возможность обговорить это непосредственно с ним. Шесть вечера вас устроит? Адрес вы знаете.

Последовало молчание. Затем она спросила:

– Что за интересные подробности?

– Мистер Вульф предпочитает сообщить вам о них лично. Не сомневаюсь, что вам они покажутся занятными.

– А почему он не может сам прийти ко мне?

– Я ведь говорил вам, он никогда не покидает дом по делам службы.

– Действительно, говорили. Приходите-ка лучше ко мне сами. Прямо сейчас.

– Я бы с удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Мистер Вульф хочет обсудить все проблемы с вами лично.

Снова молчание. Потом вопрос.

– А полиция там будет?

– Конечно, нет.

После паузы:

– Вы сказали, в шесть?

– Именно так.

– Отлично. Я приду.

Я повесил трубку и, повернувшись к шефу, объявил:

– Договорились. Она приглашала меня к себе, но с этим можно подождать. У вас осталось менее трех часов, чтобы придумать шараду, которую вы перед ней разыграете. Кстати, два из них вы, очевидно, проведете в обществе орхидей. Чем пока заняться мне?

– Приведи мистера Отиса, – буркнул Вульф.

8

Уже тогда я не сомневался – не сомневаюсь и сейчас – что оплата услуг Сола, Фреда и Орри в этом деле была лишней тратой денег, а поскольку расплачивается на сей раз не клиент, это были деньги самого Вульфа. Когда в пять часов Сол позвонил в дверь, я мог бы сказать ему, что, в сущности, работа закончена. Я не утверждаю, что способен справиться одновременно с пятерыми, даже если среди них есть женщина и семидесятипятилетний старик, но в данном случае трудно было предположить, что причины выйти из себя найдутся более чем у одного человека, а с ним уж я надеялся как-нибудь управиться. Но когда Сол вошел в дом, я, следуя инструкциям, вручил ему шестьдесят зелененьких.

Когда в восемь минут седьмого прозвенел звонок и я впустил в дом Риту Соррел, вокруг было тихо, как будто у нас никого не было. Я провел посетительницу в кабинет, представил ее Вульфу и повесил ее шубку – кажется, из белой норки – на спинку обтянутого красной кожей кресла. Никто, кроме Вульфа на глаза ей не показывался. То, что она приветствовала шефа улыбкой и при этом опустила на мгновенье свои длинные темные ресницы, еще не означало, что она удостаивает такой чести только важные персоны, – меня одарила в коридоре таким же знаком внимания.

– Не привыкла я приходить к людям, которым захотелось меня видеть, – сказала она Вульфу. – Это для меня нечто новенькое. Может быть поэтому я и пришла, – люблю новые ощущения. Мистер Гудвин сказал, что вы хотите со мной что-то обсудить.

– Да, верно. Некоторые деликатные и очень личные моменты. А поскольку беседа будет тем более плодотворной, чем более откровенный и искренний она будет носить характер, мы с вами должны разговаривать с глазу на глаз. Будь любезен, Арчи, оставь нас, стенографировать на сей раз не надо.

– А если миссис Соррел попросит меня… – возразил было я.

Но шеф не дал мне договорить.

– Нет. Оставь нас, пожалуйста.

Я вышел. Затворив за собой дверь, я дошел до конца коридора, повернул направо и открыл дверь гостиной. Когда я вошел, первой моей заботой было плотно закрыть дверь. Потом я огляделся.

Все были в сборе. Ламонт Отис восседал в массивном кресле у окна – у того самого, через которое выбралась днем раньше мисс Пэйдж. Сейчас она сидела по левую руку старика, по правую же расположился Эдей. Джетт занял стул, стоявший у самой стены в правом углу комнаты. На кушетке лицом ко мне сидел Хейдекер; с одной стороны от него занял позицию Фред Даркин, с другой – Орри Кэтер. Сол Пензер стоял посреди комнаты. Лица присутствующих обратились ко мне, и тут Эдей начал было что-то говорить, но я сразу его оборвал:

– Если вы будете говорить, то ничего не услышите, а даже если вы сами не горите желанием ничего слышать, то другим этого очень хочется. Все, что вы желаете высказать, приберегите на потом. Мистер Вульф предупреждал вас, что динамик на стене этой комнаты соединен проводом с микрофоном в его кабинете, где он сейчас кое с кем беседует. С кем именно я говорить не буду – вы и так поймете. Можно включать, Сол.

Сыщик обошел кушетку, щелкнул выключателем, и из динамика донесся голос Вульфа:

– …И рассказала о своем деле мистеру Гудвину, прежде чем он поднялся ко мне. Она заявила, что ровно неделю назад, в понедельник вечером – видела одного из руководителей своей фирмы в ресторанчике за тайной беседой с вами. Из этого она сделала вывод, что человек этот предал интересы своего клиента – а данном случае вашего супруга – и стал действовать в ваших интересах. По некоторым причинам, которые казались ей существенными, она не сказала об этом ни одному из компаньонов. А вот вчера днем она наконец решилась сказать в глаза тому человеку о своих подозрениях и потребовать у него объяснений. Тот ничего объяснить не смог. В разговоре с Гудвином она отказалась назвать имя этого человека, пока не будет уверена, что я берусь за дело. Со мною поговорить ей так и не удалось. Мистер Гудвин, разумеется, поставил в известность обо всем этом полицию.

Голос миссис Соррел:

– Она так его и не назвала?

– Нет. Как я уже говорил вам, наша с вами беседа должна быть откровенной. Сегодня утром вы сказали мистеру Гудвину по телефону, что в прошлый понедельник беседовали за ленчем с Грегори Джеттом. Я не настаиваю на том, чтобы считать это последним вашим словом, и допускаю, что вы просто пытались замутить воду. Вы же можете потом совершенно безнаказанно утверждать, что этого телефонного разговора не было.

Джетт встрепенулся и резко наклонился вперед в своем кресле-качалке, но произведенный им шум не заглушил доносившийся из динамика голос, а я, дотронувшись до руки молодого адвоката, привел его в чувство.

– А что, если я не откажусь от своих слов? Что, если я снова повторю: это был Грегори Джетт?

– Не советую этого делать. Если вы пытаетесь не только замутить воду, но и разжечь между людьми вражду, поищите лучше другое применение вашим усилиям. Это ведь был не мистер Джетт, а мистер Хейдекер…

Зажатый между Фредом и Орри, Хейдекер при всем желании не смог бы даже пошевелиться. Единственный раздавшийся в комнате звук издал Ламонт Отис – он дернулся в кресле, и из его горла исторгся сдавленный хрип. Энн Пэйдж успокаивающе сжала его руку.

Снова послышался голос миссис Соррел:

– Занятная беседа у нас с вами получается. Мистер Гудвин предупредил меня, что я услышу кое-что интересное, и действительно, так оно и вышло. Итак, я значит сидела в ресторане с мужчиной и даже не представляла себе, с кем именно! Ну знаете, мистер Вульф!

– Нет, мадам, этот номер у вас не пройдет. И я вам сейчас постараюсь объяснить, почему. Раньше я предполагал, что один из трех компаньонов – Эдей, Хейдекер или Джетт – убил Берту Аарон. Учитывая то, что она рассказала Гудвину это можно назвать чем-то большим, чем просто предположением, – скорее гипотезой. Но три часа назад мне пришлось ее опровергнуть: я узнал, что все трое без пятнадцати шесть собрались на совещание в кабинете у мистера Эдея. Гудвин же оставил мисс Аарон одну и поднялся ко мне в тридцать девять минут шестого, то есть всего за шесть минут до этого. Вероятность того, что все трое сговорились и намеренно лгут, показалась мне близкой к нулю – ведь остальные служащие фирмы могли бы легко разоблачить этот обман. Но хотя никто из них троих не убивал мисс Аарон, один из них, быть может, предопределил ее участь – умышленно или нет, не знаю. Из компаньонов, лишь мистер Хейдекер, как стало известно, покинул контору примерно в то же время, что и мисс Аарон. Он заявил, что отлучался по личному делу, но за его передвижениями проследить было невозможно. Мое новое предположение – пока еще не гипотеза – заключается в том, что мистер Хейдекер проследил путь покойной до моего дома, увидел, что она вошла внутрь, зашел в ближайшую телефонную будку и позвонил вам, чтобы предупредить о том, что ваш с ним разговор может быть раскрыт, после чего помчался обратно в контору, без сомнения, в самом отвратительном настроении, и попал на совещание на пятнадцать минут позже срока.

На этот раз настала очередь Эдея нарушить тишину в комнате. Встав со стула, он подошел к кушетке и вперил взгляд в Хейдекера. Рядом стояли мы с Солом, но останавливать Эдея не пришлось – очевидно, «генератор идей» иссяк.

Вульф тем временем продолжал:

– Теперь, однако, это предположение переросло в гипотезу, и я не думаю, что ее в будущем придется опровергнуть. Мистер Хейдекер – как впрочем, и я – не верит, что после телефонного разговора с ним вы пришли сюда с намерением совершить убийство. Разумеется, этого быть не могло – откуда вы знали, что застанете будущую жертву здесь одну? Мистер Хейдекер полагает, что вы просто хотели исправить положение, насколько это было в ваших силах, – в лучшем случае предотвратить грозившее вам разоблачение, в худшем – узнать, насколько они для вас опасны. Вы позвонили сюда, мисс Аарон сняла трубку, вы уговорили ее впустить вас и выслушать ваши доводы. Мистер Хейдекер думает, что, когда вы вошли и узнали, что она одна и не успела еще поговорить со мною, вы, повинуясь внезапному побуждению, схватили со стола тяжелый кусок нефрита и ударили ее по голове. Он считает также, что, увидев ее лежащей на полу без сознания, вы снова уступили внезапному побуждению и, заметив на столе галстук…

Голос миссис Соррел:

– Откуда вы знаете, что именно думает мистер Хейдекер?

Если б я оказался нужен на месте действия, следующая реплика была бы за мной. Шеф дал мне инструкцию поступать сообразно обстоятельствам. Если бы реакция Хейдекера вызвала у меня сомнение в том, что он признает свою вину, я должен был бы войти в кабинет и дать сигнал об этом Вульфу, пока тот не зашел слишком далеко. Но в данном случае принять решение мне было легко: поза Хейдекера, сидевшего, упершись локтями в колени и закрыв лицо руками, явно изобличала расположение его духа.

– Хороший вопрос, – донесся из динамика рокот Вульфа. – Мне, конечно, трудно было бы оказаться в шкуре Хейдекера. Следовало сказать: он говорит, что думает именно так. Вы, может быть знаете, мадам: он один из тех, кто не в силах выдержать психологическое давление. Разоблачение того, что он предал интересы фирмы, несомненно, положит конец его карьере адвоката, но умолчание о том, что он виновен в недонесении на убийцу, могло бы его попросту погубить. Вам, должно быть, известно…

– Если он говорит, что, по его мнению, убийство совершила я, то он просто лжет. Он сам ее убил. Он лжец и предатель. Вчера он звонил мне дважды. В первый раз сказал, что нас видели тогда в ресторане, и предостерег меня, во второй раз – через час после первого звонка – заявил, что принял необходимые меры и опасность нам больше не грозит. Так что он ее и убил. Когда мистер Гудвин сказал мне, что выяснились некоторые интересные подробности, я сразу поняла, в чем дело: он раскис и начал врать. Он самый настоящий подлец. Потому я и пришла сюда. Признаю, что я виновна в недонесении на убийцу. Я знаю, что это очень плохо с моей стороны, но, может быть, заявить на него еще не поздно? Или уже поздно?

– Нет. Признание может облегчить вашу совесть и одновременно вашу участь. Когда именно он вам позвонил второй раз?

– Точно не знаю. Между пятью и шестью вечера. Примерно в половине шестого.

– Что за уговор был между вами и почему вы его так скрывали?

– Не сомневаюсь, что он нагородил вранья и по этому поводу. Авантюру эту придумал он сам. Месяц назад он пришел ко мне и заявил, что может предоставить информацию о моем муже, которую можно будет использовать против него, чтобы защитить мои права. Он хотел…

Тут Хейдекер дернул головой и взвизгнул:

– Это ложь! Я к ней не ходил, она сама ко мне пришла!

Странная вещь – человеческая натура! Изучаешь ее, изучаешь, а до конца все равно не поймешь. Никогда не подумал, что такое возможно: когда она обвинила его в убийстве, он и глазом не моргнул, а тут… Эдей, который все еще стоял рядом, уставившись на компаньона, что-то сказал, но что именно, я не разобрал.

Миссис Соррел тем временем продолжала:

– Он хотел, чтобы я заплатила ему за эти сведения миллион долларов, но я не могла этого сделать – я ведь не знала, сколько мне достанется. Так что, в конце концов я обещала дать ему десятую часть того, что получу сама. Об этом мы и говорили в тот вечер в ресторане.

– Ну и как, сообщил он вам эти сведения? – поинтересовался шеф.

– Нет. Он потребовал слишком большой аванс. Нам трудно было договориться – мы ведь не могли записать наши условия на бумаге и поставить наши подписи.

– Еще бы! – хмыкнул Вульф. – К тому же от подобного документа мало проку, когда ясно, что ни одна из сторон не осмелится его обнародовать. Надеюсь, вы понимаете, миссис Соррел, что ваше признание повлечет за собой дачу показаний в суде по делу об убийстве. Готовы вы подтвердить ваши слова под присягой?

– Очевидно, придется это сделать. Я знала, что это мне предстоит уже тогда, когда собиралась сегодня к вам.

– Значит, вы просто строите из себя дурочку, мадам! – вдруг отчеканил Вульф, резко сменив тон, – словно хлыстом стегнул.

И снова настал критический момент, когда следующее слово могло быть за мной. Наш план, предусматривавший, что все произнесенные слова в кабинете слышали четыре компаньона, рассчитан был на то, что Хейдекер признает свою вину при свидетелях. Если бы он сумел совладать со своими нервами, Вульф рисковал перегнуть палку. Но Хейдекер был сломлен. Конечно, он не изложил еще на бумаге свое признание и не подписал его, но теперь не было сомнений, что он это сделает. Так что я не стал останавливать шефа.

Послышался голос миссис Соррел:

– Что вы, мистер Вульф! Я никого из себя не строю. Вовсе нет.

– Не нет, а да! Вас выдают даже мелочи. После того, как вы вчера днем позвонили по моему номеру и поговорили с мисс Аарон, вам надо было добраться сюда как можно скорее. Поскольку тогда еще вы никого убивать не собирались, вам не пришло в голову принимать меры предосторожности. Не знаю, есть ли у вас своя машина с шофером, но даже если есть, посылать за ней, значило, потратить лишнее время, а тут каждая минута была на счету. Станции метро поблизости от моего дома нет, автобусы ходят медленно да и останавливаются далеко отсюда. Без сомнения, вы наняли такси. Несмотря на то, что на улицах интенсивное движение, на такси сюда можно было доехать быстрее, чем дойти пешком. Подозреваю, что такси вам ловил швейцар отеля «Черчилль». Но даже если это не так, разыскать водителя будет проще простого. Достаточно позвонить инспектору Кремеру, который был у меня сегодня днем, и порекомендовать ему найти водителя такси, который посадил вас в свою машину у отеля «Черчилль» и довез до моего дома. Это я и намереваюсь сделать. И этого будет достаточно, чтобы вас изобличить.

Энн Пэйдж встала. Она явно находилась в затруднительном положении – ей хотелось подойти к Грегори Джетту, с которого она не сводила глаз, но в то же время страшно было отойти от мистера Отиса, съежившегося в кресле, понурившего голову и закрывшего глаза. К счастью Джетт заметил ее порыв, подошел к ней и нежно обнял. То, что он в столь критический для свой фирмы момент мог думать о личных делах, было характерно для этого человека – неисправимого романтика.

Вульф тем временем обрушивал на миссис Соррел удар за ударом:

– Я также предложу инспектору прислать сюда полисмена, чтобы взять вас под стражу, пока будут искать водителя такси. Если вы спросите, почему я не сделал этого до сих пор, почему я сперва говорю все это вам, могу ответить: это с моей стороны слабость – мне просто хочется получить моральное удовлетворение. Чуть больше суток назад в этой самой комнате я по вашей вине подвергся самому жестокому унижению за всю мою жизнь. Не могу сказать, что подобная расплата доставляет мне удовольствие, но…

Тут вдруг динамик выплюнул целый набор звуков: женский визг (его, должно быть, издала миссис Соррел), скрип отодвигаемого кресла, какое-то шуршание, а под конец приглушенное рычание, несколько напоминавшее звуки, которые обычно издает мой шеф.

Я ринулся к двери в гостиную, распахнул ее, сделал несколько шагов – и застыл в изумлении: такого зрелища мне никогда в жизни видеть не приходилось и явно больше не придется. Ниро Вульф обхватил своими ручищами прелестную молодую женщину и крепко прижимал ее к своим мощным телесам, не давая пустить в ход руки. Я так и стоял без движения, словно остолбенев.

– Арчи! – пророкотал шеф. – Держи же ее, черт возьми!

Я повиновался.

9

Рад был бы сообщить, что Вульфу удалось сохранить в целости и неприкосновенности репутацию адвокатской фирмы Отиса, но ничего не поделаешь – придется сказать правду. Конечно, шеф сделал все, что мог, но от него мало что зависело – Хейдекер ведь был на суде главным свидетелем обвинения, и его допрашивали целых шесть часов. Разумеется, карьера его, как юриста, на этом была кончена. Вульфу же все-таки посчастливилось: окружной прокурор в конце концов согласился, что опознать вещественное доказательство номер три – шелковый галстук коричневого цвета с узором из маленьких желтых загогулин – смогу и я, так что самого Вульфа в качестве свидетеля все-таки не вызвали. Присяжным, очевидно, показалась убедительной его версия убийства – просовещавшись всего пять часов, они вынесли вердикт о том, что миссис Соррел виновна.

А так все осталось по-старому. Фирме мистера Отиса, как и раньше, поручают судебные дела, сам он неизменно является в контору пять раз в неделю. Грегори Джетт женился на мисс Пэйдж и, как я слышал, стал больше заботиться о том, чтобы его расходы не превышали доходов. Не знаю только, увеличилась ли его доля прибыли по сравнению с прежними одиннадцатью процентами. Это уж точно вопрос деликатный.

ГАМБИТ

Глава 1

В двадцать семь минут двенадцатого я вышел из кабинета Вульфа в гостиную, плотно закрыл за собой дверь и сказал:

— Пришла мисс Блаунт.

Не поворачивая головы, Вульф что-то проворчал, вырвал еще несколько страниц из книги, бросил их в огонь и спросил:

— Что за мисс Блаунт?

Стараясь держать себя в руках, я ответил ему:

— Она — дочь Мэтью Блаунта, президента «Блаунт Текстил Корпорейшн», который находится под арестом по обвинению в убийстве, и у нее, как вы отлично знаете, назначена на одиннадцать тридцать встреча с вами. Если вам хочется делать вид, что вы забыли, валяйте. Вы же знаете, что не закончите то, чем занимаетесь, раньше, чем через полчаса. К тому же вы, кажется, нелестно отзывались о людях, сжигающих книги?

— Речь шла совсем о другом, — он вырвал еще несколько страниц. — Я простой человек, а не правительство и не цензурный комитет. Заплатив сорок семь долларов пятьдесят центов и внимательно прочитав эту книгу, я нашел ее глупой и вредной, поэтому и уничтожаю ее! — Он бросил страницы в огонь. — У меня сейчас не то настроение, чтобы выслушивать женщину. Попроси ее прийти после завтрака.

— Мне доводилось также слышать, как нелестно вы отзывались о людях, которые уклоняются от назначенных встреч.

Молчание. Еще несколько страниц полетело в огонь. Затем последовало:

— Хорошо. Пригласи ее.

Я вернулся в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь, и подошел к красному креслу у стола Вульфа, где ранее оставил посетительницу. Она подняла глаза и посмотрела на меня. Девушка была очень привлекательна: маленькие уши, маленький носик, огромные карие глаза, масса каштановых волос и пухлые губки, которые выглядели бы совсем неплохо, если бы их уголки поднимались в улыбке, а не были печально опущены.

— Я кое-что должен объяснить вам, — сказал я. — У мистера Вульфа сейчас приступ. Это сложно объяснить. В комнате есть камин, но обычно его не топят, так как Вульф не любит огня. Он говорит, что огонь мешает ему думать. Но сейчас камин слишком затоплен, так как нужен Вульфу, Он сидит перед ним в кресле, слишком маленьком для него, вырывает листы из книги и сжигает их. Книга эта — третье издание «Нового полного международного словаря» Уэбстера. Вульф считает его вредным, так как он угрожает чистоте английского языка. На прошлой неделе Вульф привел мне тысячи примеров этого. Он утверждает, что это намеренная попытка уничтожить английский язык. Я так долго объяснял ситуацию, потому что он дал указание привести вас, а время для этого не самое лучшее. Даже если он услышит, что вы скажете, думать он будет о другом. Не могли бы вы прийти позже? После завтрака он снова может стать человеком.

Она изумленно посмотрела на меня.

— Он сжигает словарь?

— Вы правы. Но это еще ничего. Однажды он сжег кулинарную книгу, потому что там говорилось, что нужно срезать кожу с окорока перед тем, как положить его в горшок с бобами.

— Я не хочу приходить еще раз. — Она встала. — Я хочу видеть его сейчас. Я должна видеть его сейчас!

Я и сам не особенно хотел уговаривать ее уйти, поскольку она могла и не вернуться. Когда она позвонила, чтобы договориться о встрече, у меня появилась надежда, что Мэтью Блаунт станет нашим клиентом, а, судя по газетам и разговорам в городе, его дело требовало немалой работы, и он мог заплатить за это, даже несмотря на расценки Ниро Вульфа. Поэтому я не хотел прогонять ее, да и ее лицо взывало к сочувствию — не только опушенные уголки губ, но и выражение глаз. В глазах тех, кто приходит в нашу контору, всегда видна тревога, но ее глаза выражали подлинное отчаяние. Если я выпровожу ее, она направится в какое-нибудь жалкое агентство, где нет такого гения, как Вульф, и такого сыщика, как я.

— Хорошо, но я вас предупредил, — сказал я, взял со своего стола записную книжку, подошел к двери и открыл ее. Она вошла, оставив норковое манто на кресле.

Я пододвинул ей кресло, но, так как Вульф сидел близко к камину, я не смог посадить девушку напротив него. Он редко встает, когда входит посетитель, и, конечно, не сделал этого, когда на его коленях лежал на две трети выпотрошенный словарь. Он бросил еще несколько страниц в огонь, посмотрел на девушку и осведомился:

— Вы считаете, что слова «подразумевать» и «предполагать» взаимозаменяемы?

Она была на высоте и ответила просто:

— Нет.

— А эта книга утверждает обратное. Фу! Я предпочитаю не прерывать это аутодафе. Вам нужна консультация?

— Да. Речь идет о моем отце. Он… он был арестован за убийство. Две недели назад умер человек, он был отравлен…

— Извините, это мне известно. Я читаю газеты. Почему вы пришли ко мне?

— Я знаю, что отец никого не убивал, и хочу, чтобы вы это доказали.

— Неужели? Это отец послал вас?

— Нет.

— Его адвокат, мистер Комус?

— Нет, никто меня не посылал. Никто не знает, что я здесь. У меня в сумочке двадцать две тысячи долларов. — Она постучала по кожаной сумочке, лежащей на коленях. — У меня не было таких денег, но я кое-что продала. Я могу достать и больше, если будет нужно. Отец и мать, а также Дэн Комус не должны об этом знать.

— Это невозможно. — Вульф вырвал еще несколько страниц и бросил в огонь. — Почему они не должны знать?

— Потому что они не разрешат. Я уверена, что отец запретит. — Она сжала сумочку. — Мистер Вульф, я пришла к вам, потому что должна была сделать это. Я знаю, что должна рассказать вам то, о чем никому бы не смогла рассказать. Это первое хорошее дело в жизни, которое я делаю. В том-то и состоят мои проблемы, что я обычно не делаю ничего плохого и ничего хорошего, так что какой от меня толк? И мне двадцать два года, поэтому я принесла двадцать две тысячи долларов.

Она снова постучала по сумочке.

— Но я сделаю это. Дэн Комус был адвокатом отца много лет и он неплохо знает свое дело, но в данном случае его слушать нельзя. Я знаю, что нельзя, я знаю его всю мою жизнь. На прошлой неделе я сказала ему, что он должен попросить вас помочь, а он улыбнулся и отказался, поскольку ему не нравится, как вы работаете. Он говорит, что знает, что делает, и все будет хорошо, но я ему не верю. Я боюсь, я испугана до смерти. — Она наклонилась вперед. — Мистер Вульф, мой отец будет осужден за убийство.

Вульф ограничился ворчанием. Он продолжал рвать книгу.

— Если ваш отец хочет нанять меня, я могу обсудить это без его адвоката, но это сложно.

Она покачала головой.

— Он не захочет. Если Дэн Комус сказал «нет», он не захочет. И мама не захочет, если отец сказал «нет». Остаюсь только я. Ведь я могу нанять вас, правда?

— Конечно, нет. Без содействия вашего отца и его адвоката я ничего не смогу сделать. — Вульф вырвал страницы с несколько большим усилием, чем требовалось.

— Но это нелепо, — сказала мисс Блаунт. — Я попросила Дэна Комуса нанять вас и пришла сама потому, что думала: вы можете сделать то, чего не может никто другой. Вы — что-то вроде волшебника, так все говорят. Дэн Комус сам говорил, что вы волшебник, но он не хочет, чтобы вы занимались его делом. Он так и сказал: «Мое дело». Но это не его дело, а моего отца!

— Да, — согласился Вульф, — дело вашего отца, но не ваше. Вы должны…

— Я превратила его в свое, — прервала его девушка. — Разве я не сказала, что это первое хорошее дело, которое я сделала в своей жизни? — Наклонившись вперед, она схватила его за руку.

— Разве волшебник делает только то, что легко? Что если вы — единственный человек на свете, который способен спасти моего отца от приговора за убийство, которого он не совершал? Если я могу сделать что-то, чего не может никто на свете, я сделаю это! Вам не нужны мой отец или его адвокат, я могу рассказать вам то, что они не могут, например то, что Дэн Комус влюблен в мою мать. Дэн Комус не скажет об этом, не скажет и отец, так как он этого не знает, а еще — он в тюрьме, а я — нет!

Она выпустила руку Вульфа, и он вырвал несколько страниц и бросил их в огонь. Он хмурился, но не из-за словаря. Она задела нужную струну, назвав его волшебником, единственным и неповторимым, не говоря уже об упоминании о том, что находится в сумочке.

Он повернул хмурое лицо к ней.

— Вы говорите, что знаете, что он не делал этого. Это мнение, естественное для дочери, вы можете подтвердить фактами?

— Я не располагаю фактами. Все факты — против него. Но это не только мнение, я знаю его. Я знаю отца достаточно хорошо, чтобы…

— Нет, — оборвал он ее. — Это очевидно вам, но не мне. Вы хотите нанять меня, чтобы я защищал человека без его ведома — человека, который, несмотря на богатство и высокое положение, был арестован по обвинению в убийстве. Факты должны быть очень весомы. Ваш отец не может быть моим клиентом, а вы можете.

— Хорошо, пусть буду я. — Она открыла сумочку.

— Я сказал «можете». Это абсурдно, но и заманчиво тоже. Мне нужно кое-что узнать у вас. Но сначала суммируем то, что мистер Гудвин и я уже знаем. — Он повернул голову: — Арчи, что нам известно?

— Изложить все? — спросил я. — Или только основные факты?

— Все. Затем посмотрим, есть ли у мисс Блаунт что добавить.

— Хорошо. Информация почерпнута из газет и некоторых слышанных мной разговоров. Если я в чем-то ошибусь, не ждите, пока я кончу, и сразу же остановите меня. «Гамбит-клуб» — это шахматный клуб, занимающий два этажа в старом кирпичном здании на Двенадцатой Западной улице. В нем состоит около шестидесяти членов, главным образом бизнесмены и шахматисты. Как и другие шахматные клубы, этот очень разборчив в выборе членов. Вечером во вторник, почти две недели назад и произошла эта история. Некий Пол Джерин, двадцати шести лет, давал сеанс одновременной игры вслепую двенадцати членам клуба.

Теперь о Поле Джерине. Я основываюсь на том, что читал в газетах и слышал. Он был очень эксцентричным человеком. На жизнь зарабатывал писанием стихов и шуток для поздравительных открыток и демонстрацией фокусов на вечеринках. Еще он увлекался шахматами, но играл только для развлечения, не участвуя в соревнованиях. Вы знали его. Когда вы с ним познакомились?

— Около года назад. Я встретила его на вечере, где он показывал фокусы.

— И он подцепил вас, или вы его. Я слышал разные версии вы, конечно, понимаете, что о подобном всегда много говорят. Узнав, что он играет в шахматы, вы устроили так, чтобы он сыграл с вашим отцом у вас дома. Затем он приходил еще несколько раз. Как часто?

— Он играл с отцом всего три раза. Три вечера. Он утверждал, что не получил удовольствия, так как выигрывать было слишком легко. Последний раз он дал отцу фору, ладью, и выиграл у него. Это было несколько месяцев назад.

— Но вы встречались с ним не только у себя дома. По одной версии, вы собирались выйти за него замуж, но ваш отец…

— Это неправда. Я никогда и не думала о том, чтобы выйти за него. И я редко встречалась с ним. За последние три месяца я видела его всего пять раз, на вечеринках, в основном во время танцев. Он был прекрасный танцор. Ни одна девушка, которая хоть что-то соображает, никогда не вышла бы за него замуж.

Я кивнул.

— Итак, это сплетни. Но вы заставили отца организовать встречу в «Гамбит-клубе». — Мне пришлось говорить громче, так как Вульф с шумом вырывал страницы из книги.

— Полиция уже спрашивала меня об этом, — сказала она. — Мне это предложил Пол, он сказал, что забавно будет натянуть им нос, и я передала это предложение отцу, но отнюдь не уговаривала его. Он ответил, что два или три члена клуба могут обыграть Пола, если он будет играть вслепую, и организовал сеанс.

— О'кей, он организовал сеанс. Конечно, это важно. Ваш отец знал, что Пол всегда пьет горячий шоколад, когда играет в шахматы?

— Да. Пол за любым занятием пил горячий шоколад.

— Тогда давайте попытаемся прояснить, что произошло в вечер сеанса. Это было чисто мужское мероприятие, без женщин?

— Да.

— Я узнал об этом из газет, но мог что-то и пропустить. В таком случае остановите меня. Там не было никого, кроме членов клуба — человек сорока, Пола Джерина, официанта по имени Бернард Нэш и повара по имени Тони Лаги. В большой комнате на первом этаже двенадцать шахматных столиков стояли в два ряда, по шесть столиков в ряд, вдоль стен, и за каждым столиком спиной к стене сидел член клуба, принимающийся участие в игре. Середина комнаты была пуста, что позволяло другим членам клуба ходить вокруг и наблюдать за игрой. Правильно?

— Да.

— Но четыре члена клуба не просто наблюдали, они были «посредниками». Пол Джерин находился в маленькой комнате в задней части дома, где, как утверждает «Таймс», хранится лучшая в стране шахматная библиотека. Он сидел на кушетке, и после того, как игра началась, остался один в комнате. Столы были пронумерованы, и каждый «посредник» обслуживал три стола. Когда игра началась, «посредник» пошел к Джерину и назвал ему стол…

— Не тогда, когда игра началась. Человек, играющий вслепую, играет белыми на всех досках и делает первый ход.

— Наверное вы правы. Во всяком случае, когда член клуба за одним из столов делал ход, «посредник», обслуживающий этот стол, шел к Джерину и сообщал ему номер стола и ход, а Джерин передавал через него ответный ход. Правильно?

— Да.

— Хорошо, но я не верю этому. Я некоторое время баловался шахматами и не верю, что человек в состоянии вести одновременно игру на двенадцати досках и держать все партии в голове. Я знаю, что иногда одновременно играют даже двадцать партий вслепую, но я не могу поверить в это.

Вульф хмыкнул.

— Сто шестьдесят девять миллионов пятьсот восемнадцать тысяч восемьсот двадцать девять, за которыми следует двадцать один ноль, столько вариантов может возникнуть в течение первых десяти ходов. Человек, способный одновременно играть вслепую на двенадцати досках, — чудо природы, настоящий феномен.

— А это возможно? — спросил я.

— Нет.

Я повернулся к Салли Блаунт. Она сказала мне по телефону, что ее имя Сара, но все обычно называют ее Салли, и так ей больше нравится.

— Игра должна была начаться в половине девятого, — сказал я, — но в действительности началась на десять минут позже. После этого Джерин был в библиотеке один, кроме моментов, когда входил один из «посредников». Я думаю, что следует перечислить их. Чарлз У. Йеркс, банкир. Дэниел Комус, адвокат. Эрнст Хаусман, состоятельный маклер, отошедший от дел, один из основателей клуба. Мертон Фэрроу, племянник миссис Мэтью Блаунт, вашей матери. — Я остановился на секунду. — Идем дальше. Я уверен, что одна из газет писала, как ваш кузен Мортон зарабатывает на жизнь, но я не могу вспомнить, о чем шла речь.

— Он участвует в отцовском бизнесе. — Брови ее поднялись, сделав глаза еще больше. — У вас, должно быть, прекрасная память.

— У меня замечательная память, но признаюсь, что мы храним газеты две недели и я проглядел их после вашего звонка. Теперь сообщу вам кое-какие сведения, которые не попали в газеты. Полиция и окружной прокурор всегда умалчивают о некоторых деталях. Я знаю из газет, что ваш отец играл за столиком номер шесть. Что официант и повар, Бернард Нэш и Тони Лаги, были в кухне, находящейся в подвале. Что вскоре после того, как игра началась, из кухни Полу Джерину в библиотеку была принесена чашка горячего шоколада и он выпил немного, не знаю, правда, сколько, ачерез полчаса сказал одному из «посредников» — Йерксу, банкиру, что неважно себя чувствует, а около девяти тридцати сказал другому «посреднику» — адвокату Комусу, что не может продолжать игру; Комус пошел и привел доктора — одного из игроков, по имени Виктор Эвери. Доктор Эвери задал Джерину несколько вопросов и послал кого-то в аптеку на Шестой авеню. К тому времени, как лекарство принесли, Джерину стало еще хуже, и доктор дал ему лекарство. Еще через полчаса Джерину стало еще хуже, и послали за «скорой помощью». Его привезли в больницу Сен-Винсент в сопровождении доктора Эвери в десять пятнадцать, и он умер в три двадцать. Позже патологоанатом обнаружил мышьяк в его организме. «Таймс» не пишет, сколько именно, но «Газетт» утверждает, что семь гран. Будут ли замечания?

— Я не знаю.

— В газетах не сообщается, найден ли мышьяк в шоколаде. Был ли он там?

— Я не знаю.

— Не сообщается также имя человека, который отнес шоколад из кухни в библиотеку. Вы знаете, кто это был?

— Да, мой отец.

Я остолбенел. Рука Вульфа с очередной порцией вырванных страниц остановилась на полпути к огню. Я спросил:

— Но ваш отец играл в шахматы за шестым столом, не так ли?

— Да. Но когда он сделал второй ход, мистер Хаусман, «посредник», отвечавший за этот стол, отсутствовал, и отец пошел посмотреть, не нужен ли Полу шоколад. Шестой стол находится в конце комнаты, рядом с библиотекой. Шоколад еще не принесли, и отец спустился за ним на кухню.

— И сам отнес Джерину?

— Да.

Вульф пристально посмотрел на нее.

— Я верю вам, но откуда вы это знаете?

— Отец мне сказал на следующий день. Его арестовали в субботу, вы, конечно, знаете об этом. Он подробно рассказал матери и мне обо всем, что случилось. В том, что он не делал этого, меня убеждает тон его рассказа, а также то, что он считал само собой разумеющимся, что мы верим ему. — Она взглянула на Вульфа: — Вы скажете, что для вас это не убедительно, но для меня — да. Я уверена.

— О'кей, — сказал я. — Он принес шоколад. Он поставил его на стол у кушетки, где сидел Джерин?

— Да. Поднос с кофейником, чашкой, молочником и салфеткой.

— Вы сказали, что ваш отец вам обо всем рассказал. Джерин пил или ел что-нибудь кроме шоколада?

— Нет. Больше ничего там не было.

— В получасовой промежуток между тем, как ваш отец принес ему шоколад, и тем, как Джерин сказал Йерксу, что плохо себя чувствует, кто-нибудь входил и библиотеку кроме «посредников»?

— Нет. По крайней мере, отец думает, что нет, но у него нет абсолютной уверенности. — Она улыбнулась Вульфу. — Я могу спросить у него. Вы сказали, что не двинете и пальцем без помощи с его стороны, но я могу повидаться с ним и узнать все, что хотите. Конечно, не сообщая ему, что это для вас.

Никакой реакции. Он вырывал страницы. Я посмотрел на нее.

— Вы сказали, что не знаете, был ли мышьяк в шоколаде. Разве ваш отец не говорил, осталось ли что-нибудь в кофейнике и не взяла ли его полиция?

— Да, полиция взяла его — кофейник был полон.

— Полон? Разве Джерин не пил шоколад?

— Да, он выпил довольно много. Когда мистер Йеркс передал отцу слова Пола, что он плохо себя чувствует, отец пошел в библиотеку. В кофейнике оставалось немного шоколада, а чашка была наполовину полной. Он унес их на кухню и сполоснул. Повар и официант говорят, что там ничего не было, кроме молока, порошкового шоколада и сахара. У них все было подготовлено, они наполнили кофейник, а отец отнес его и чистую чашку в библиотеку. Очевидно, Пол больше ничего не выпил, так как кофейник оставался полным.

Я смотрел на нее, потеряв дар речи. Вульф не просто смотрел, а яростно сверкал глазами.

— Мисс Блаунт, — сказал он, — или ваш отец исключительный болван, или он невиновен.

Она кивнула.

— Я знаю. Я сказала, что расскажу вам то, чего не могу рассказать больше никому. Я уже сказала вам, что Дэн Комус влюблен в мою мать, а теперь сообщаю это. Я не знаю, сообщил ли отец эти подробности полиции. Я полагаю, что официант и повар рассказали об этом, но может быть, и нет. Но я должна была сказать вам, чтобы вы решили, что делать? Так?

— Да. Вы молодец. Люди так редко рассказывают мне все, что знают. Повар и официант, конечно, рассказали об этом полиции, неудивительно, что ваш отец обвинен в убийстве. — Вульф закрыл глаза и попытался откинуться назад, но в этом кресле у него ничего не получилось. В своем сделанном по заказу огромном кресле у стола, он мог, когда ему хотелось сосредоточиться, откинуться, закрыв глаза; обнаружив, что здесь это не удается, он фыркнул. Выпрямившись, он осведомился:

— Деньги у вас в этой сумочке?

Она открыла ее и вынула толстую перевязанную пачку денег.

— Двадцать две тысячи долларов, — сказала она, протянув их ему.

Он не взял.

— Вы сказали, что кое-что продали. Что именно? Ваше?

— Да. У меня были деньги на счету, и я продала некоторые драгоценности.

— Ваши собственные?

— Да. Конечно. Как я могла продать чьи-то еще?

— Иногда и так делают. Арчи, сосчитай.

Я протянул руку, и она передала мне пачку. Когда я снял бумажную обертку и начал считать, Вульф вырвал очередную порцию страниц и бросил в огонь. От словаря осталось немного, и, пока я считал пятисотенные, а потом сотенные купюры, он рвал его и бросал последние страницы в огонь. Я дважды пересчитал деньги для уверенности, и, когда кончил, от словаря осталась только обложка.

— Двадцать два куска, — сказал я.

— Это может сгореть? — спросил он, указывая на обложку.

— Конечно, это дерматин. Только запах будет неприятный. Уже когда вы покупали, вы знали, что будете жечь это. Иначе вы купили бы эту книгу в кожаном переплете.

Никакой реакции. Он наклонился вперед, пристраивая обложку в камине поудобнее. Огонь был еще довольно сильный, так как Фриц топил дровами. Глядя, как обложка скручивалась от огня, он сказал:

— Отведи мисс Блаунт в контору и напиши ей расписку. Я скоро присоединюсь к тебе.

Глава 2

Двадцать две тысячи долларов — неплохой куш. Даже за вычетом расходов и налогов это составило бы солидный вклад в содержание нашего доброго старого дома на Тридцать пятой Западной улице, которым владел Вульф, где жили Фриц Бреннер, повар и домоправитель, и я, и в котором работал Теодор Хорстман, не менее десяти часов в день ухаживавший за десятью тысячами орхидей в оранжерее на верхнем этаже дома. Я однажды подсчитал расходы за шесть месяцев, но не сообщу о результате, потому что эти цифры могут попасть на глаза окружному представителю Департамента государственных сборов, который сравнит ее с декларированным доходом. А за двадцать две тысячи, полученные наличными, я не боюсь — они включены в декларацию о доходах.

Но когда я вернулся в четверть второго в контору, проводив Салли Блаунт и убрав пачку денег в сейф, я был явно не в духе. Мы получили пачку денег, не имея никаких зацепок. Вульф дал понять клиентке, что он только попытается, но вполне вероятно, что мы проиграем еще до того, как начнем, а это неприятно не только «волшебнику», но и мне, его «ищейке».

В ходе беседы я заполнил несколько страниц своей записной книжки следующими записями:

1. Насколько Салли знает, повар, официант и четыре «посредника» (а только они, кроме ее отца, имели доступ к шоколаду) никогда раньше не были знакомы с Полом Джерином.

2. «Посредники». Чарльз У. Йеркс изредка встречался с Блаунтом. Блаунт состоял в совете директоров банка Йеркса. Йерксу было приятно находиться в одной комнате с миссис Блаунт, но это же чувство испытывали и многие другие мужчины. Следует учесть, что, возможно, Салли полагает, что было бы неплохо, если бы мужчины, вместо того, чтобы смотреть на ее мать, смотрели на нее. Если в реальности происходит не так — это несколько странно, так как Салли сама весьма привлекательна, но, конечно, следует учесть, что я не видел ее матери.

3. Мертон Фэрроу, тридцать один год, звезд с неба не хватает, но не осознает этого. Получал хорошее содержание от «Блаунт Текстил Корпорейшн» только за то, что он племянник миссис Блаунт, и считал, что ему недоплачивают. Я передаю только мнение Салли о нем.

4. Эрнст Хаусман, отошедший от дел маклер, старый друг Мэтью Блаунта, крестный отец Салли. Он несчастный человек, потому что отдал бы десять миллионов долларов за то, чтобы без форы сыграть с шахматным мастером и поставить мат, но надежды на это нет. Он не играл с Блаунтом несколько лет, потому что подозревал, что Блаунт нарочно поддается ему. Он был против приглашения Пола Джерина в клуб, потом он настаивал, что присутствовать могут только члены клуба.

5. Дэниел Комус, адвокат, в течение многих лет консультировал фирму Блаунта. Салли испытывает к нему какие-то сильные чувства, но мне не совсем ясно какие. Она сказала, что Йерксу около сорока, а Хаусману, ее крестному, — за семьдесят, но возраст Комуса — пятьдесят один год — назвала вполне определенно. Если двадцатидвухлетняя девушка может без запинки назвать возраст мужчины более чем вдвое старше ее, но не состоящего с ней в близком родстве, на это есть причина. На ее особое отношение к Комусу указывало также изменение интонации голоса при разговоре о нем. Я понял это так, что она не доверяет Комусу — она всегда говорила «Дэн Комус», а не «мистер Комус» или просто «Комус». Она не верит, что он может вытащить ее отца из неприятностей, и считает, что даже если бы и мог сделать это, то не стал бы. Если Блаунта пошлют на электрический стул или, по крайней мере, дадут ему пожизненное заключение, миссис Блаунт станет свободна и он сможет попытаться сблизиться с ней. Салли не сказала этого, но третий раз упомянула, что Дэн Комус влюблен в ее мать. Вульф спросил ее: «А ваша мать влюблена в него?» — И она ответила: «Боже милостивый, нет. Она ни в кого не влюблена, конечно, за исключением отца».

6. О «посредниках» у меня много информации. Здесь я сообщу только об одном, но существенном обстоятельстве. Если бы любая емкость, содержащая мышьяк, была найдена, газеты могли не знать об этом, потому что подобные детали полиция и окружная прокуратура часто скрывают. Когда Вульф спросил Салли, знает ли она что-нибудь об этом, я затаил дыхание. Я бы не удивился, если бы она сообщила, что бутылочка, наполовину полная мышьяком, была найдена в кармане ее отца. Почему бы и нет? Но она ответила, что, насколько знает, такая бутылочка найдена не была. Доктор Эвери, которого обычно при необходимости вызывали к ее матери или отцу, рассказал Блаунту через два или три дня после случившегося, до того как тот был арестован, что после осмотра Джерина он предположил возможность отравления и осмотрел все вокруг, даже спустился на кухню, но ничего не нашел. А четыре дня назад, в прошлый четверг, когда Салли после двух бессонных ночей пришла к нему за рецептом снотворного, он передал ей рассказ помощника окружного прокурора о том, что соответствующий сосуд найден не был, а сейчас, когда Блаунт арестован и находится в заключении, он сомневается, что полиция будет продолжать поиски этого сосуда. Полицию не вызывали, пока Джерин не умер; и Блаунт, который пришел в больницу, находившуюся через несколько домов от «Гамбит-клуба», после того, как «скорая помощь» увезла Джерина, имел прекрасную возможность уничтожить маленькую бутылочку, если ока у него была. Доктор Эвери убежден, что его друг и пациент Мэтью Блаунт невиновен, он сказал Салли, что бутылочка все еще находится у кого-то, и он советует ей попросить Комуса нанять детектива и попытаться найти ее. Именно его совет навел Салли на мысль обратиться к Ниро Вульфу.

Один момент разговора не нашел отражения в моих записях. В конце беседы Вульф сказал ей, что не может действовать без ведома ее отца и Комуса. Он должен встретиться с разными людьми. Так, прежде всего, он должен увидеться с четырьмя «посредниками», а поскольку он никогда не покидает дом по делу, то они должны прийти к нему и Салли обязана привести их или послать. Комус неизбежно узнает об этом и скажет Блаунту. Салли это требование не понравилось. Несколько минут казалось, что сейчас состоится обратный обмен — мы передадим ей пачку денег, а она нам вернет расписку, но, поколебавшись секунд двадцать, она согласилась. Она спросила Вульфа, кого бы он хотел видеть первым, а он ответил, что сообщит ей позднее, когда все хорошо обдумает.

Когда я вернулся в контору, Вульф сидел прямо, сжав губы так сильно, что казалось, их вовсе нет, ладони лежали на крышке стола, стоящего у двери в гостиную. Это могло означать как прощание с социально вредным словарем, так и приветствие безнадежной работе, и решить точно, в чем дело, не помог бы даже вопрос, обращенный непосредственно к нему. Когда я запер дверцу сейфа, появился Фриц, чтобы пригласить нас на завтрак, увидел позу и выражение лица Вульфа, посмотрел на меня, нашел, что выражение моего лица не лучше, сказал: «Ладно, передай сам» — и вышел.

Конечно, за столом мы не говорили о делах (Вульф избегает всего, что может омрачить процесс принятия пищи, если еда хорошая, а в этом доме она всегда хорошая), он пытался делать вид, что жизнь прекрасна. Но когда мы кончили пить кофе и вернулись в кабинет, он подошел к своему столу, сел в кресло, положил руки на подлокотники и спросил:

— Он сделал это?

Я несколько удивился. Если бы в убийстве подозревалась Салли, логично было бы обратиться с подобным вопросом ко мне, так как он считал, что после часа, проведенного в обществе молодой привлекательной женщины, я способен ответить на любой вопрос о ней. Но предполагать, что моя проницательность распространяется на родственников клиентки, которых я никогда не видел, — это было слишком!

— Ладно, — сказал я. — Я признаю, что если есть нечто в идее о виновности по родственным связям, то должна быть и идея о невиновности по родственным связям, но я вспоминаю, что вы однажды заметили Льюису Хьюитту, что допущение…

— Заткнись!

— Да, сэр.

— Почему ты не вмешался? Почему не остановил меня?

— Я должен побуждать вас взяться за дело, а не останавливать.

— Тьфу! Почему, во имя всего святого, я согласился? Из-за денег? К черту, буду жить в пещере и есть траву и ягоды. Из-за денег!

— Орехи тоже сгодятся и кора некоторых деревьев, а в качестве мяса можете попробовать летучих мышей. Вы взялись за это не только из-за денег. Она сказала, что вы способны сделать то, чего не может никто другой, и когда оказалось, что освободить Блаунта — это задача, с которой никто, кроме вас, не справится, вы были побеждены. Сделал это Блаунт или нет, уже не имело значения. Вы собрались доказать, что он не делал этого, даже если он сделал. Великолепно. Ваше лучшее дело.

— Твое тоже. Наше. Ты не остановил меня. — Он потянулся к кнопке и нажал на нее, два коротких звонка, один длинный — сигнал, чтобы принесли пиво. Это было плохо. Он никогда не просит пива раньше, чем через час после завтрака, что даст ему полчаса или около того, пока он не уйдет на свои многочасовые занятия с Теодором в оранжерее. Я подошел к своему столу. Сидя за ним, спиной к холлу, я в зеркале увидел Фрица, вошедшего с пивом и вопросительно поднявшего на меня глаза. Одна из двух миллионов моих обязанностей, как знает Фриц, заключается в том, чтобы удерживать Вульфа от нарушения пивных правил. Поэтому я повернулся и сказал:

— О'кей. Он уходит в пещеру, и я с ним. Это на прощание.

Фриц остановился.

— Виновата женщина? Или словарь?

— Я не хочу пива, — сказал Вульф. — Унеси назад.

Фриц повернулся и вышел. Вульф вдохнул через нос столько воздуха, сколько уместилось в легких, и выпустил его через рот.

— Согласен, — сказал он. — Обсуждать его вину было бы несерьезно. Или мы примем точку зрения, что он невиновен, или мы бросим это. Ты не хотел бы вынуть пачку денег из сейфа и вернуть ей?

— Нет. Мы взяли их и позволили ей уйти. Вы чертовски хорошо знаете, почему я не пытался остановить вас. Это было слишком заманчиво, — увидеть, как вы со всем энтузиазмом беретесь за что-то абсолютно невозможное.

— Ты готов признать, что мистер Блаунт невиновен?

— Черт побери, я должен сделать это.

— Тогда виноват кто-то другой. Рассмотрим сначала повара и официанта.

— Хорошо. Это все упрощает. А почему?

— Подумай. Мышьяк был в шоколаде. В том случае, если вообще…

— Нет. Это не доказано. Единственный мышьяк, который найден, был в Джерине. Кофейник был полон свежего шоколада, но без мышьяка, чашка была чистой и бутылка из-под мышьяка не обнаружена. Во всяком случае, об этом неизвестно.

— Известно. После четырех дней расследования окружной прокурор обвинил мистера Блаунта в убийстве. Блаунт не мог дать мышьяк Джерину другим способом, кроме как в шоколаде. До того, как его арестовали, возможность, что мышьяк содержался в чем-то другом, была тщательно проверена, а в подобных расследованиях компетентность полиции не подвергается сомнению. Конечно, они установили, что Джерин не получал мышьяка до того, как прибыл в «Гамбит-клуб», а в клубе он пил только шоколад.

— Остановитесь, — уступил я. — А повар и официант?

— Их причастность к этому делу вполне возможна. Они были в кухне, готовя шоколад. Один из них, или оба знали Джерина, имели мотив желать его смерти, знали, что он приезжает в клуб, и знали, что шоколад для него. Предположим, что это сделал кто-то из них. Он положил мышьяк в шоколад. В это время он не знал, что за ним придет мистер Блаунт, и полагал, что шоколад отнесет в библиотеку он сам или его коллега. Он не знал, что позже мистер Блаунт принесет кофейник и чашку и сполоснет их. Он не знал, что каждый член клуба предубежден против Джерина, или ты думаешь, что я должен допустить это?

— Нет.

— Он не знал, что у кого-то еще была возможность положить что-то в шоколад. Он не знал, что полиция обязательно установит его связь, какая бы она ни была с Джерином. И, несмотря на это, положил мышьяк в шоколад?

— Нет. По крайней мере, пока мы можем не рассматривать эту возможность. Конечно, полицейские займутся ими. Если исключить Блаунта, повара и официанта, у нас остаются «посредники». А кто-нибудь посторонний не мог сделать это?

Он покачал головой.

— Мистер Блаунт сказал своей дочери, что он так не думает, он не совсем уверен, но его стол был рядом с дверью в библиотеку. Но предпринять подобную попытку кому-нибудь со стороны было бы безрассудно. Заходить к мистеру Джерину должны были только «посредники», и любой посторонний был бы сразу замечен. Я совершенно исключаю эту возможность. Но был еще один человек, который мог сделать это, — сам мистер Джерин. Допустим, что у него был мышьяк в желатиновой капсуле, он положил ее в рот и проглотил, запив шоколадом. Рассматривать ли эту возможность?

— Нет, спасибо. В этом нет надобности. Разберем лучше вариант с «посредниками». Я допускаю, что «посредник» пришел сообщить о следующем ходе и закрыл дверь, чтобы не было шумно из-за зрителей, которые ходили по большой комнате.

— Допустим.

— Он знал, что другой «посредник» может войти в любой момент, но ему нужно было всего пять секунд. Кофейник стоял тут же, на столе. Джерин на кушетке, сидит с закрытыми глазами, сосредоточившись. Мышьяк у него наготове, скажем, завернут в бумажку, и он быстро высыпает его. Назвать его?

— Да, конечно.

— Эрнст Хаусман, шахматный фанатик. Он возражал против приглашения Джерина, но, поскольку он уже был там, появился шанс убрать парня, который давал ладью форы Блаунту, а тот мог обыграть его самого. Он мог бы подсыпать яд всем шахматным мастерам, начиная с чемпиона мира. Я не знаю ни одного случая, когда мотивом убийства служило бы то, что человек слишком хорошо играет в шахматы, но все когда-то случается в первый раз. Я серьезно. Хаусман мог слегка тронуться.

Вульф фыркнул.

— Не мог. Тронулся. Если он способен отдать состояние, чтобы стать выдающимся шахматистом. Можешь переходить к трем другим.

— Хорошо. Наша клиентка говорит, что они никогда не видели Джерина, хотя могли слышать о нем от нее. Конечно, мы должны отбросить мотив, который она приписывает адвокату, Дэну Комусу. В действительности он влюблен не в мать, а в дочь. Будучи женатым человеком, он должен скрывать свою страсть к девушке, поэтому, находясь в гостях у Блаунтов, делает вид, что его интересует мать. У него возникло впечатление, что Салли влюбилась в Пола Джерина, что вполне может быть правдой, учитывая то, что она рассказала вам, а мысль, что она находится в объятиях другого мужчины, была нестерпимой, и он купил мышьяк.

— Это немного неестественно.

— Убийство обычно бывает неестественным. Может быть, мы сойдемся на том, чтобы сделать Блаунта просто соучастником? Мы пришли к соглашению, что он не совершил убийства, но он мог подозревать, что Хаусман или Комус отравили шоколад, и поэтому позаботился о кофейнике и чашке.

— Нет. — Вульф покачал головой. — Мы допустили, что мистер Блаунт не причастен к этому. Он взял кофейник и чашку, вылил их содержимое и вымыл их, так как предположил, что плохое самочувствие Джерина вызвано чем-то в шоколаде, как оно и оказалось. Совершенно естественная реакция. — Он закрыл глаза, но не отклонился назад, следовательно, он не размышлял, а просто испытывал головную боль. Наконец, он открыл глаза и заговорил:

— По крайней мере, у нас есть возможность действовать Полиция и окружной прокурор арестовали Блаунта и удовлетворены этим; прочие интересуют их только в качестве свидетелей, и, конечно, они уже получили от них письменные показания. Так что суеты не будет. — Он посмотрел на часы на стене. — Мистер Коэн у себя?

— Конечно.

— Навести его. Кроме того, что опубликовано в газетах, у нас пока только один источник информации — мисс Блаунт, а мы не имеем представления ни о ее компетентности, ни о ее правдивости. Скажи мистеру Коэну, что я занялся расследованием некоторых аспектов этого дела и мне нужно…

— Я буду тверд, я имею в виду, с ним. Он поймет, что это означает только одно, что вы наняты Блаунтом и полагаете, что можно выиграть это дело, иначе бы вы не взялись за работу, а считать, что он удовлетворится сказанным, ну, я не знаю.

— Я не считаю, что он удовлетворится сказанным.

— Он может напечатать заметку об этом?

— Конечно. Как я уже сказал мисс Блаунт, мое вмешательство нельзя сохранить в секрете, и чем скорее убийца об этом узнает, тем лучше. Он может решиться на какой-нибудь поступок.

— Да, конечно, если… нет. Я должен завязать узелок на платке, как напоминание о том, что Блаунт не делал этого. — Я встал. — Если я не расскажу Лону, кто вас нанял, он решит, что это Блаунт или Комус.

— Пусть решит. Ты не отвечаешь за его выводы.

— И не буду пытаться. На что-нибудь обратить особенное внимание?

— Нет. Меня интересует все.

Я вышел в прихожую, снял пальто и шляпу с вешалки, открыл дверь, и меня почти сдуло со ступенек порывом ледяного зимнего ветра.

Глава 3

Мы сидели в комнате с надписью на двери «Лон Коэн», без указания должности, на двадцатом этаже здания «Газетт», за две двери до углового кабинета издателя. Лон положил трубку одного из трех телефонов, стоявших на столе, повернулся ко мне и сказал:

— Если что-то срочное, можно дать в вечернем выпуске. На первой странице?

Я опустился на стул, вытянул ноги, показывая, что времени еще много, и покачал головой.

— Даже не на второй. Выдели мне какой-нибудь уголок для информации о Поле Джерине и «Гамбит-клубе».

— О чем разговор!

Хорошо знакомым мне жестом он пригладил ладонью свои черные волосы. Лон был вторым из тех игроков в покер, с которыми я проводил вечер раз в неделю; первым был Сол Пензер, с которым мы еще встретимся. Он спросил:

— Пишешь трактат о правонарушениях взрослых?

— Мне нужно, чтобы это появилось в газете. Ниро Вульф расследует некоторые аспекты этого дела.

— Ну-ну. Просто из любопытства?

— Нет. У него есть клиент.

— А кто?

— Не знаю. Он не захотел мне сказать.

— Да уж, он скажет. — Лон подался вперед. — Теперь слушай, Арчи. Это главное. Сообщение в газетах всегда должны быть конкретными. Нельзя написать: «Мистера Качинского сегодня укусила женщина». В тексте должно быть: «Мисс Мэйбл Флам укусила сегодня мистера Качинского». Начало должно быть такое: «Дэниел Комус, адвокат Мэтью Блаунта, нанял Ниро Вульфа, поручив ему доказать, что Блаунт не убивал Пола Джерина». А затем упомянуть, что Вульф — величайший детектив в этом полушарии и ни разу не потерпел неудачи в своих расследованиях, чему способствовало бесценное содействие несравненного Арчи Гудвина. Вот как это делается.

Я ухмыльнулся.

— Неплохо. А на следующий день вам придется давать опровержение Комуса.

— Так это не Комус?

— Я ничего не утверждаю. Какого черта! Ведь вопрос о нанимателе лучше оставить открытым, намекая, что он вам известен, но вы не сообщаете этого. На следующий день читатели купят еще миллион экземпляров «Газетт», чтоб узнать, кто это.

— А ты не хочешь вписать его имя сейчас?

— Нет. Просто сообщите, что Вульфа наняли и уплатили гонорар.

— Но мы можем сказать, что получили эти сведения от тебя?

— Конечно.

Он повернулся и взялся за телефон, разговор был недолгим, потому что Лон уложился в короткий абзац. Он положил трубку и повернулся ко мне.

— Как раз успели. Пойдет в вечерний номер. Я не жду особой благодарности, но скажи все же, что заставляет Вульфа полагать…

— Стоп. — Я выставил ладонь вперед. — Это уже журналистское нахальство. Сейчас моя очередь. Я хочу узнать все, что ты знаешь или предполагаешь, но не напечатал.

— Это заняло бы всю ночь. Первое — не для протокола. Вульф действительно надеется выпустить Блаунта из тюрьмы?

— Не для протокола — да, именно так. — Я вынул свою записную книжку. — Теперь рассказывай. Нашли бутылочку с мышьяком?

— Будь я проклят! — Он навострил уши. — Вульф знает, что Блаунт пошел на кухню за шоколадом и принес его Джерину?

— Да.

— Он знает, что, когда Джерин выпил большую часть шоколада, Блаунт унес чашку и кофейник и ополоснул их?

— Да.

— А знает ли он, что Блаунт выгнал Джерина из своего дома и велел ему держаться подальше от его дочери?

— Нет? А ты знаешь?

— Я не возьмусь это доказать, но болтают, будто полиция знает. И один из наших — деловой парень, Эл Проктор, — узнал об этом от друга Джерина. Хочешь поговорить с Проктором?

— Нет. Для чего? Это могло бы помочь понять, какой мотив убийства был у Блаунта, а если он невиновен, зачем терять время? Нашли они…

— Черт меня возьми! Господи, Арчи, это здорово! Давай, давай, продолжай в том же духе! Не для публикации — я не напишу об этом, пока ты не разрешишь. Разве я когда-нибудь подводил тебя?

— Нет, и сейчас не подведешь. Ладно, Лон, номер не пройдет. Нашли посуду из-под мышьяка?

Он взялся за трубку, посидел с минуту, держа на ней пальцы, раздумал и снова уселся.

— Нет, — сказал он, — не думаю. Если бы нашли, кто-то из наших знал бы.

— Знал Джерин или подозревал, что его отравили?

— Не знаю.

— Люди из «Газетт» уже говорили, наверное, с теми кто был там?

— Конечно, но последние четыре часа, в больнице, с ним были только врачи и сиделки, а они молчат.

— А в клубе? Не показал ли Джерин на кого-нибудь, сказав: «Это ты сделал, ублюдок!?»

— Нет. Но если бы так случилось, на кого бы он указал?

— Я потом тебе скажу. Не сегодня. Кто посетил его в больнице? Я знаю, что Блаунт был там и что доктор Эвери поехал в машине «скорой помощи». Кто еще?

— Три члена клуба. Один из них — Комус, юрист. Если хочешь, я дам тебе имена остальных двух.

— Если это Хаусман, либо Йеркс, либо Фэрроу.

— Нет, не они.

— Тогда не надо. А что говорят в ваших кругах? Я слышал разное в «Фламинго» и вокруг, но еще не виделся с журналистами. Что они говорят?

— Ничего подходящего для тебя. Первые несколько дней было, конечно, немало домыслов, но после того, как взяли Блаунта, уже нет. Теперь главный вопрос: спал Джерин с Салли или нет? Это вряд ли тебе интересно.

— Нисколько. Значит, все они считают, что это Блаунт? И никто не думает иначе?

— Ничего стоящего не говорят. Поэтому сообщение о том, что Вульф взялся за это, — настоящая сенсация. Теперь-то возникнут и другие точки зрения на это дело.

— Прекрасно. После ареста Блаунта никем другим уже не интересовались, а до этого? Четыре «посредника»: Хаусман, Йеркс, Фэрроу, Комус. У вас должна быть о них целая коллекция фактов, не оглашенных в печати.

Он посмотрел на меня точно так же, как в случаях, когда я осторожно поглядывал на свою карту, способную решить игру, поднял одну бровь и опустил ее.

— Я дал бы блестящий новенький десятицентовик, — сказал он, — чтобы узнать, о ком из них ты хочешь получить сведения. Черт возьми, мы могли бы тебе помочь. Среди наших ребят немало болванов, но есть и пара умелых людей. Они — к твоим услугам.

— Превосходно, — сказал я. — Пришли мне их имена и номера телефонов. Я им позвоню. Теперь расскажи мне о «посредниках». Начни с Комуса.

Он рассказал мне многое. И не только то, что помнил: он послал за досье. Я исписал восемь страниц своей записной книжки кучей фактов, в большинстве своем выглядевших совершенно бесполезными. Конечно, трудно угадать, что может пригодиться; был же случай, когда Вульф смог довести до конца очень трудное дело только благодаря сообщению Фреда Даркина, что некий мальчик покупал жевательную резинку в двух разных местах. Но это еще не делает важным тот факт, что Йеркс, учась в Йельском университете, был полузащитником, или что Фэрроу нередко вышибают из ночных клубов. Я приведу краткое резюме полученной информации.

Эрнст Хаусман, семьдесят два года, отошел от дел, но все еще владеет половиной большой фирмы на Уолл-стрит, вдовец, бездетен, друзей нет (Блаунт не в счет?), нет и собак. Его увлечение шахматами общеизвестно. Обладает лучшей в мире коллекцией шахматных фигур, около двухсот комплектов, один — из великолепного нефрита.

Мортон Фэрроу, тридцать один год, холост, живет в квартире Блаунта на Пятой авеню (Салли не упомянула об этом). Помощник вице-президента «Блаунт Текстил Корпорейшн». Получил приглашение на этот вечер в «Гамбит-клубе».

Чарльз У. Йеркс, сорок четыре года, старший вице-президент «Континентал Блэнк энд Траст Компани», женат, имеет двух детей. В возрасте двадцати шести лет занял одиннадцатое место из четырнадцати на ежегодном чемпионате Соединенных Штатов по шахматам и более в турнирах не участвовал.

Дэниел Комус, пятьдесят один год, юрист корпорации Блаунта, партнер в фирме «Маккини, Бест, Комус и Грин», вдовец с четырьмя детьми, у всех своих семьи. По словам одного из членов клуба, сказанным репортеру «Газетт», его удивило, что Комус был «посредником», а не играл сам, потому что, по его мнению, именно Комус, лучший шахматист клуба, мог бы обыграть Джерина.

И так далее. Пока я просматривал досье, Лон пару раз позвонил по телефону и ответил на два звонка, но не выпускал меня из виду. Вероятно, он предполагал, что, если Вульф особенно заинтересован в ком-нибудь из этого квартета, я выдам это подрагиванием век или губ. Не желая разочаровывать его, я вытащил полоску бумаги и сунул ее за манжету, и потом, когда я вернул ему папку, он спросил:

— Ты не хочешь скопировать, что у тебя за манжетой?

— Хорошо, попробую, — сказал я, вынул ее и развернул. На ней было нацарапано карандашом лишь следующее: «2/8. 11.40 пополудни. Л. К. говорит, что М. Дж. Н. говорит, что слишком много шахмат. А. Р.» Я добавил: — Если Л. К. означает Лон Коэн, тогда кое-что становится понятным.

— Ну, хватит шутить. — Он бросил записку в корзину для бумаг. — Что-нибудь еще?

— Несколько мелких деталей. Что за девушка Салли Блаунт?

— Я полагал, что Блаунт ни при чем.

— Да, это так, но у нее могут быть нужные нам факты, а кроме того, информация о ней поможет мне представить, чего ожидать, когда я с ней встречусь. Она охотится за мужчинами?

— Нет. У большинства девушек ее возраста и ее класса, если копнуть, найдется что-нибудь грязное, иной раз немало, но с ней это явно не так. Кажется, что она чиста, и это заслуживало бы особого репортажа. У нас ничего на нее нет, даже в связи с Полом Джерином, и я сомневаюсь, что есть у полиции.

— Где училась?

— В колледже Беннингтон. Окончила в прошлом году.

— Как насчет матери? Знаешь что-нибудь о ней?

— Конечно, знаю. Я сказал моей жене, чтоб она не удивлялась тому, что я сделаю, если она умрет. Я женюсь на Анне Блаунт. Не знаю как, но женюсь.

— Значит, ты ее знаешь?

— Я не знаком с ней, но видел несколько раз, а достаточно и одного. Не спрашивай меня почему. Дело не во взгляде и не в голосе. Может быть, она колдунья и не подозревает об этом. Если бы она знала, это проявлялось бы в ее поведении и все испортило. Из-за мужа, арестованного за убийство, она в центре внимания, и, кажется, не только моего. Она притягивает и в то же время отталкивает.

— И?

— По-видимому, никакого «и». По всей вероятности, она чиста. Поверить в это трудно, но я склонен верить. Как ты знаешь, я счастлив в браке, моя жена здорова и, надеюсь, будет жить вечно, но приятно сознавать, что на всякий случай в запасе имеется такое существо, как Анна Блаунт. Я не могу понять, отчего она мне не снится. В конце концов, сны человека — его личное дело. Если увидишь ее, скажи мне, как ты ее воспринял.

— С удовольствием. — Я встал. — Я не благодарю тебя на этот раз потому, что дал тебе больше, чем получил.

— Мне нужно еще больше. Черт возьми. Арчи, сообщи хоть что-нибудь для завтрашнего номера!

Я сказал ему, что он получит больше, когда у меня будет больше, и ушел.

Я пошел в деловую часть города. Это вполне подошло бы для приведения мыслей в порядок — ноги работали, легкие вдоволь дышали свежим холодным воздухом, хлопья снега вились вокруг, но мыслей-то у меня в голове не было. Я допускал, что мои мысли не сходились в главном пункте. Я допускал, что Мэтью Блаунт невиновен, но внутренне не был с этим согласен.

Я держал курс к югу, на Шестую авеню, и когда подошел к Тридцать пятой улице, мои часы показывали 4.30. Вместо того чтобы повернуть, я пошел дальше. Вульф не мог спуститься из оранжереи до шести часов, и не было смысла возвращаться домой только для того, чтобы сесть за стол и пытаться выжать их своих мозгов что-нибудь полезное, когда это ни к чему не вело. Поэтому я продолжал свой путь вплоть до Двенадцатой улицы, повернул налево, остановился на полпути к длинному корпусу и уставился на четырехэтажное кирпичное здание через дорогу, выкрашенное в серый цвет. На красивой блестящей медной табличке справа от двери значилось: «Гамбит-клуб». Я перешел дорогу, вошел в вестибюль, попробовал открыть дверь — она была заперта, нажал кнопку, услышал щелчок, открыл дверь и вошел.

Что там говорить, я просто тянул время. Не было и одного шанса на миллион, что я добуду какие-нибудь новые факты, которые направят мою мысль в иную сторону, но, в конце концов, это создавало иллюзию, что я занимаюсь делом. В холле была длинная вешалка, и, когда я повесил туда пальто и шляпу, из открытой двери справа появился человек, спросивший.

— Что вы хотите?

Это был Бернард Нэш, официант, чей портрет я видел в «Газетт». Он был высокий и худой, с длинным грустным лицом. Я ответил:

— Я ищу кое-что. — И пошел к двери, но, не пропуская меня, он спросил:

— Вы из полиции?

— Нет, — сказал я. — Я грабитель. Вам часто доводится встречаться с ними лицом к лицу?

Может быть, он хотел потребовать мое удостоверение, но я быстро прошел мимо. Передо мной была большая комната. Очевидно, шахматные столики расставляли специально для игры, потому что теперь их было около двух дюжин, и три из них были заняты, возле одного двое наблюдали за игрой. Быстро оглядевшись, я направился к открытой двери в заднем конце комнаты. Официант шел за мной. Если шестой стол Блаунта был в проходе у левой стены, он сидел всего в десяти футах от двери в библиотеку.

Библиотека была довольно маленькая и уютная, с четырьмя кожаными стульями, и у каждого светильник для чтения и подставка для пепельницы. Книжные шкафы тянулись воль двух стен и части третьей. В углу стоял шахматный столик с мраморной доской из желтых и коричневых клеток, на которой стояла какая-то шахматная позиция. В «Газетт» было сказано, что фигуры сделаны из слоновой кости и принадлежали, как и стол, Людовику XIV, а на доске сохранено положение фигур после девятого герцога Брауншвейгского и графа Изаура в Париже в 1858 году.

Кушетка была отодвинута к левой стене, но стола рядом не было. Я взглянул на Нэша.

— Вы отодвинули стол.

— Конечно. — Поскольку он считал, что я всего лишь полицейский, слово «сэр» он не употреблял. — Нам сказали, что вещи можно передвигать.

— Да, инспектор дал такое разрешение — ведь члены клуба принадлежат к высшему кругу. Если бы речь шла о свалке, он заставил бы целый месяц сохранить все, как было. На ваших часах есть секундная стрелка?

— Да.

— Очень хорошо, засеките время. Я проверю, сколько нужно на то, чтобы пройти на кухню и обратно. Я тоже засеку, но лучше проконтролировать и по другим часам. Начнем после слов: «Я пошел!»

Я взглянул на часы и сказал:

— Я пошел!

Я двинулся. Кроме той двери, через которую мы вошли, были еще две, и одна из них вела в холл, а возле другой, в дальнем конце, была маленькая дверь, должно быть в шахту старомодного лифта для подъема кушаний. Подойдя к двери в холл, я открыл ее и прошел внутрь. Там была небольшая площадка и лестница вниз, узкая и крутая. Спустившись, я оказался на кухне, более просторной, чем можно было ожидать, и отнюдь не старомодной. Безупречно сверкающая сталь и флюоресцентные лампы. Кругленький малый в белом фартуке, сидевший на табуретке и читавший журнал, покосился на меня и проворчал:

— Господи, еще один.

— Мы держимся до последнего. — Я был груб. — Вы — Лаги?

— Зовите меня Тони. Почему бы и нет?

— Я вас недостаточно хорошо знаю.

Я повернулся и поднялся по лестнице. В библиотеке Нэш, продолжавший стоять на своем месте, взглянул на часы и сказал:

— Минута восемнадцать секунд.

Я кивнул.

— В своих показаниях вы утверждали, что, когда Блаунт первый раз пошел вниз за шоколадом, он был на кухне около шести минут.

— Неправда. Я сказал: около трех минут. Если вы… О, вы пытаетесь… — понимаю. Я помню, что говорил в своих показаниях.

— Хорошо. И я тоже.

Я пошел к двери в большую комнату, прошел через нее и подошел к тому столику, где за игрой наблюдали двое. Ни они, ни игроки не взглянули на меня, когда я подошел. На доске было больше половины фигур. Один из черных коней был атакован пешкой, и я удивился, когда игрок взялся за ладью, чтобы пойти ею, но потом понял, что белая пешка связана. За моим плечом раздался голос Нэша:

— Это полицейский офицер, мистер Каррузерс.

Никто не поднял взгляда на меня. Игравший белыми, очевидно мистер Каррузерс, сказал, не поворачивая головы:

— Не прерывайте, Нэш. Это ваше дело.

Увлекательная игра. От нечего делать я провел там с полчаса, решая за белых и за черных, каков должен быть следующий ход, и поставил замечательный рекорд — ошибся во всех случаях. Когда черные поставили ладью на такое место, где конь мог взять ее, но при этом открылся шах слоном, которого я не видел, я признал, что никогда не стану ни чемпионом мира, ни даже Полом Джерином, и вышел в холл за пальто и шляпой. Единственные слова, которые я услышал за это время, были произнесены, когда игравший белыми подвинул пешку, а игравший черными пробормотал:

— Я так и думал.

А игравший белыми пробурчал:

— Естественно.

Снег шел сильнее, но до шести оставалось еще двадцать минут, поэтому я продолжил прогулку. Я сказал себе, что у меня есть дополнительный материал для размышлений, ведь я знаком теперь с местом преступления и даже установил существенный факт: чтобы спуститься в кухню и вернуться, нужно семьдесят восемь секунд. Но это мне мало что дало. Дойдя до Восемнадцатой улицы, я перестал думать об этом и стал смотреть на прохожих. Девушки лучше смотрятся в снегопад, особенно вечером.

Когда я поднялся на крыльцо старого особняка и вставил ключ, то обнаружил, что дверь не заперта. Я стряхнул снег с пальто и шляпы, прежде чем войти, повесил их на вешалку в холле и вошел в кабинет Вульфа, но единственным приветствием был косой взгляд. Вульф сидел за своим столом с очередной книгой — «Происхождение африканцев» Роберта Одри. Подойдя к своему столу, я сел и взял вечерний выпуск «Газетт». Мы получали три экземпляра: Вульфу, Фрицу и мне. Заметка была на первой странице под рубрикой «Последние новости».

Вульф, должно быть, читал длинный абзац, потому что прошла целая минута, прежде чем он поднял голову и заговорил:

— Идет снег?

— Да. И сильный ветер.

Он вновь взялся за чтение.

— Я не хотел бы прерывать, — сказал я, — но потом могу забыть рассказать вам об этом. Я видел Лона Коэна. Он поместил заметку сегодня, как вы могли убедиться.

— Я не смотрел газету. Узнал что-нибудь полезное?

— Для меня — нет, но может быть, пригодится вам. — Я достал из кармана записную книжку.

— Сомневаюсь. У тебя есть нюх. — Он вернулся к книге. Я дал ему время прочесть еще абзац.

— Так вот, я пошел и осмотрел «Гамбит-клуб»…

Никакой реакции.

— Я знаю, — сказал я, — что это весьма интересная книга. Как вы сказали мне за завтраком, в ней идет речь о том, что происходило в Африке сто тысяч лет назад, и я понимаю, что это гораздо важнее того, что происходит сейчас. Мой разговор с Лоном может подождать, а в «Гамбит-клубе» я только осмотрел кушетку, где сидел Джерин, и понаблюдал за игрой в шахматы. Но вы сказали мисс Блаунт, что сообщите ей, кого хотите повидать первым. Если вы желаете, чтоб она пригласила кого-нибудь сюда сегодня вечером, то я должен ей сейчас позвонить.

Он фыркнул.

— Это не срочно. Снег идет.

— Действительно. Отложим беседы до начала процесса. Вы это имеете в виду?

— К черту, не дразни меня!

Итак, ничего не вышло. Так как одна из моих главных задач заключалась в том, чтобы подстегнуть его, когда он не мог преодолеть свое отвращение к работе, нужно было действовать. Но к работе не тянуло и меня самого. Осмотр места преступления ни к чему не привел. Если уж я не жаждал работы, как можно было ждать этого от него? Я встал и пошел на кухню спросить Фрица, звонил ли кто-нибудь, хотя знал, что звонка не было, иначе на моем столе лежала бы записка. Однако в течение следующего часа звонили пять раз: сотрудники «Таймс», «Дэйли Ньюс», «Пост» и два диктора из Си-Би-Эс и Эн-Би-Си. Явсем подтвердил информацию «Газетт» и сказал, что ничего не могу добавить. Представитель «Ньюс» был обижен, что я отдал заметку в «Газетт», а не им, а «Таймс», конечно, пытался добиться беседы с Вульфом.

Я вернулся в столовую, покончив с Си-Би-Эс, и собирался покончить со второй порцией омлета с папайей, когда в дверь позвонили. Во время еды обычно открывал Фриц. Он вышел из кухни, спустился в холл, через минуту вернулся и сказал:

— Мистер Эрнст Хаусман. Он сказал, что вам известно его имя.

Вульф посмотрел на меня, но не так, как смотрят на друга или хотя бы на постоянного помощника.

— Арчи. Это твое дело.

Я проглотил кусок омлета.

— Нет, сэр. Ваше. Не забудьте про «Газетт». Я только следовал инструкциям. Вы сказали: убийца может решить, что необходимо что-то сделать. И вот он здесь.

— Тьфу! В пургу?

Он и правда так считал. В один прекрасный день он решился рискнуть своей жизнью, поехав по личному делу, это произошло вечером, и шел снег.

— Он был вынужден, — сказал я. — Узнав, что вы занимаетесь этим делом, он понял, как ему следует поступить, и пришел исповедоваться.

Я отодвинул стул и встал. Если человек явился без предварительной договоренности, раньше, чем мы допили свой кофе, то Вульф способен передать ему через Фрица, чтобы он пришел завтра утром.

— Хорошо, Фриц, — сказал я. — Я это сделаю.

Глава 4

Мы всегда пьем свой послеобеденный кофе в кабинете главным образом потому, что кресло у его письменного стола — единственное, где Вульф может разместиться достаточно удобно. Конечно, и гостю пришлось предложить кофе. Он сказал, что попробует, он очень разборчив в этом, а когда Фриц поставил чашку на столик у красного кожаного кресла и хотел налить, он сказал, что чашка слишком мала, и попросил Фрица принести побольше.

Он не выглядел на свои семьдесят два года, и мне пришлось признать, что он не похож на убийцу, впрочем, убийцы редко бывают похожи на убийц. Одно было ясно: если он все же убил, то мог использовать именно яд, потому что ружьем, ножом или дубинкой он мог посадить пятна на свой превосходно сшитый трехсотдолларовый галстук, испачкать свои изящные маленькие руки или даже забрызгать кровью свое чистенькое личико с тщательно расчесанными усами.

Он взял большую чашку и отпил.

— Неплохо, — признал он.

У него был тонкий, жеманный голос. Он отпил еще.

— Неплохо. — Он посмотрел вокруг. — Хорошая комната. Даже неожиданно для человека вашей профессии. Этот глобус там, я заметил его, когда вошел, какого диаметра? Девяносто сантиметров?

— Восемьдесят пять.

— Самый лучший глобус, какой я когда-либо видел. Я дам вам за него сто долларов.

— Я заплатил пятьсот.

Хаусман покачал головой и отпил кофе.

— Он не стоит этих денег. Вы играете в шахматы?

— Теперь нет. Когда-то играл.

— И хорошо?

Вульф поставил свою чашку.

— Мистер Хаусман. Я полагаю, что вы пришли вечером, в пургу, не для этого.

Гость потянулся за кофе.

— Да уж. — Он продемонстрировал нам свои зубы. Это не было улыбкой, просто его губы вдруг раздвинулись настолько, чтобы показать зубы, а потом сомкнулись. — Но прежде, чем перейти к делу, мне нужно узнать вас. Я знаю, что у вас высокая репутация, но это ничего не значит. Насколько вам можно доверять?

— В зависимости от обстоятельств. — Вульф опустил чашку. — Себе я доверяю безусловно. Кто-либо другой должен предпринять шаги для достижения взаимопонимания.

Хаусман кивнул.

— Это всегда существенно. Но я имею в виду… положим, я нанимаю вас на определенную работу, насколько я могу положиться на вас?

— Если я соглашусь, то в пределах моих способностей. Но этот разговор не имеет смысла. Вы надеетесь определить мои качества, задавая банальные и оскорбительные вопросы? Вы должны знать, что человек может быть непоколебимо верен только одному — своему пониманию обязанностей перед человечеством. Любые другие обязательства являются простым следствием этого.

— Хм, — сказал Хаусман. — мне хотелось бы сыграть с вами в шахматы.

— Очень хорошо. У меня нет доски и фигур. «d2 — d4

— d7 — d5.

— c2 — c4.

— Пешка на e6.

— Конь на g3.

— Вы хотите сказать — на cЗ?

— Нет. gЗ.

— Но ход на cЗ лучше. Во всех книгах так пишут.

— Поэтому-то я и не сделал его. Я знал, что вы его ждете, и знаю, какой ответ лучше.

Губы Хаусмана чуть-чуть пошевелились.

— Тогда я не могу продолжать. Без доски. — Он взял свою чашку, допил и поставил. — Вы хитры, не так ли?

— Я предпочитаю определение «находчив», но в принципе готов согласиться с вами.

— У меня есть для вас работа. — Он вновь показал зубы. — Кто нанял вас… хм… заняться делом об убийстве в «Гамбит-клубе»? Комус?

— Спросите у него.

— Я спрашиваю вас.

— Мистер Хаусман, — Вульф был терпелив. — Сначала вы изучаете обстановку моего кабинета и мои привычки, потом проверяете мою квалификацию, а теперь занялись моими делами. Не могли бы вы придумать вопрос, заслуживающий ответа?

— Вы не хотите сказать мне, кто вас нанял?

— Конечно, нет.

— Но кто-то это сделал?

— Да.

— Тогда это должен быть Комус. Или Анна — миссис Блаунт… — Он поразмыслил минуту. — Нет, Комус. У него нет опыта в таких делах и нет на это таланта. Я старый друг Мэтью Блаунта. Я знал его мальчиком. Я крестный отец его дочери. Поэтому я заинтересован, глубоко заинтересован в его… хм… благополучии. А если дело ведет Комус, у него нет надежды, никакой надежды. Комус нанял вас, но вы действуете по его указаниям, под его контролем, и тут надежды тоже нет. Он заплатил вам гонорар. Сколько?

Плечи Вульфа поднялись на одну восьмую дюйма и опустились. Он посмотрел на меня, подняв брови, как бы говоря:

— Видишь, что ты устроил?

— Значит, не хотите сказать, — сказал Хаусман. — Хорошо. С этим можно подождать. Я хочу поручить вам сделать кое-что. Это тоже в интересах Мэтью Блаунта. Я сам заплачу вам. Я могу потом получить эти деньги с Блаунта, но вас это не касается. Многое ли вам известно о том, что произошло в тот вечер в «Гамбит-клубе»?

— Думаю, достаточно. Если я не располагаю важной информацией, то, возможно, вы предоставите мне ее.

— Вы знаете, что полицейские считают, будто Блаунт отравил этого человека, положив мышьяк в шоколад?

— Да.

— Значит, все, что нам нужно, — это доказать, что мышьяк положил в шоколад кто-то другой. Это снимет подозрения с Блаунта?

— Да.

— Значит, так и нужно сделать. Я думал об этом последнюю неделю, но, зная, как прореагирует Комус, если я приду к нему с таким предложением, не хотел делать этого сам. А сегодня я увидел в газете заметку насчет вас. Скажите, в какой степени я могу на вас рассчитывать, потому что это должно быть абсолютно конфиденциально. Можете вы сделать нечто для освобождения Блаунта, не информируя об этом Комуса?

— Если я соглашусь это сделать, то да.

— И не говоря никому?

— Если я соглашусь на это условие — да.

— Я настаиваю на этом условии. — Хаусман взглянул на меня. — Как ваше имя?

— Арчи Гудвин.

— Выйдите из комнаты.

Я поставил свою чашку кофе. Я редко пью три чашки, но ситуация уже много часов была весьма нервной, а этот субъект ничем не облегчал ее.

— Я готов идти навстречу клиенту, — сказал я, — но вы еще не клиент. Если я выйду, мне придется стоять у замочной скважины, чтобы видеть и слышать беседу, так что уж лучше я посижу.

Он посмотрел на Вульфа.

— Это предназначено только для вас.

— Значит, не для меня. Все, что для меня, точно так же предназначено и для мистера Гудвина.

Я ждал десять секунд. Хаусман был готов отступить и сделал это. Он показал зубы, и его губы разошлись на целых десять секунд, пока глаза перебегали с Вульфа на меня и обратно. Наконец они остановились на Вульфе, и он сказал:

— Я действую импульсивно. И сюда я пришел по внезапному побуждению. Вы сказали что-то о верности своему пониманию долга перед человечеством, а я обязан пониманием своего долга Мэтью Блаунту. Я жесткий человек, Вульф. Если вы или Гудвин перейдете мне дорогу, вы пожалеете об этом.

Вульф хмыкнул.

— Тогда нам надо постараться не делать этого.

— Да, лучше бы. Ни один человек не перешел когда-либо мне дорогу, не пожалев об этом. Я хочу, чтобы вы нашли доказательства, что кто-то другой положил мышьяк в шоколад. Я скажу вам, как это сделать. Вы должны только следовать инструкциям. Я продумал все до последней детали.

— Вот как? — Вульф откинулся назад. — Тогда это должно быть нетрудно. Вы говорите «кто-то». Кто-то определенный?

— Да. Его имя Бернард Нэш, Он официант в «Гамбит-клубе». Мышьяк был там, в кухне. Мышьяком пользуются, чтобы травить крыс?

— Да, бывает. Вполне вероятно.

— Он был там, в кухне, и Нэш по ошибке положил немного в шоколад, может быть, вместо сахара. Когда я сказал, что продумал все до последней детали, я имел в виду основные детали. О подробностях вы должны договориться с Нэшем, конечно, не упоминая меня: бутылочка, в которой был мышьяк, где он хранился, сколько он положил в шоколад, — все эти пункты. И конечно, когда и что он потом сделал с бутылочкой. Когда Блаунт спустился в кухню с кофейником и чашкой и все вылил — вы знаете об этом?

— Да.

— Он сказал официанту и повару, что Джерин плохо себя чувствует, и попросил еще шоколаду. Когда он ушел со свежим шоколадом, Нэш понял, что произошло, и уничтожил бутылочку с мышьяком. Разве это не правдоподобно?

— В это можно поверить.

— Конечно, все надо тщательно продумать: когда и как он разделался с бутылочкой. Я понимаю, что в таком деле нельзя ничего упустить, абсолютно ничего. Вот почему я пришел к вам. С вашим опытом вы точно знаете, как поступит полиция. Вы знаете, как все устроить, чтобы не промахнуться. Но на одном я настаиваю. Нэш должен отказаться от того, что он сказал полиции, ведь он несомненно подписал показания, а для этого у него должна быть основательная причина. Причина будет заключаться в том, что, когда Комус вас нанял, вы повидались с Нэшем, допросили и заставили признаться. Я настаиваю на этом. Таким образом, не будет никаких следов моего участия в этом. Вы, конечно, согласны?

Вульф почесал нос кончиком пальца.

— Я мог бы дать согласие после разговора с мистером Нэшем. Он-то согласен?

— Конечно, нет. Но он согласится за вознаграждение, которое вы ему предложите. Уговорить его не составит труда; труднее так обговорить подробности, чтобы удовлетворить полицию. Это ваше дело.

— Какое вознаграждение я предложу ему?

— Это целиком на ваше усмотрение. Я плачу вам пятьдесят тысяч долларов, а вы дадите мне расписку в получении гонорара за оказанные услуги. Я думаю, если вы предложите Нэшу половину этой суммы, двадцать пять тысяч, этого будет достаточно. Я знаю, что ему остро нужны деньги. Лишь месяц назад он просил меня дать ему взаймы пятнадцать тысяч долларов, но я никогда не получил бы их назад. У него больна жена, ей нужны операция и дорогое лечение, из-за этого он в долгах, и, кроме того, у него два сына и две дочери. Да еще глупая гордость человека, который не может позволить себе быть гордым. Все, о чем вы просите его, — это признаться, что он сделал ошибку. Ошибка — не преступление. С двадцатью пятью тысячами долларов он может нанять хорошего адвоката, а с хорошим адвокатом он, вероятно, будет оправдан. Не правда ли?

Вульф хлопнул рукой по столу.

— Здесь будет рисковать он, а не вы и не я. Наш риск в том, что нам нельзя сослаться на оплошность. Возможно, я вас не понял, а мы, как я сказал, должны быть уверены в нашем взаимопонимании. У вас есть доказательства, что мистер Нэш действительно положил мышьяк в шоколад?

— Нет.

— Или какие-нибудь основания предполагать это?

— Основания? — Хаусман показал свои зубы. — Основания? Нет.

— Тогда мы чудовищно рискуем. Если мистер Нэш примет предложение и будет сотрудничать со мной в разработке деталей, я, естественно, должен буду изложить их в заявлении, которое он подпишет. Без такого заявления у нас ничто не выйдет. И если он позднее откажется от него, мы не сможем защититься от обвинения в подкупе или лжесвидетельстве. Ни один адвокат не выручит нас. Мы…

— Не мы. Вы. Ваша честь…

— Тьфу! — Вульф выпрямился. — Мистер Хаусман. Я не говорю, что ни в каком случае не подкупил бы свидетеля. Но если бы я сделал это за деньги и если бы стало известно, вы понимаете, что я не мог бы отказаться назвать того, кто мне заплатил за это? Или вы думаете, что мистер Гудвин не подтвердил бы это? А судья, чтоб показать, как он одобряет нашу готовность сотрудничать с ним, милосердно снизил бы нам срок с шести лет до пяти. Или даже до четырех.

— Два против одного, но человек моего положения…

— Ба! Если вас спросят, за что вы заплатили мне пятьдесят тысяч долларов, что вы скажете? — Вульф покачал головой. — Вы сказали, что вам известна моя репутация, но для вас это ничего не значит. Я не сомневаюсь, что для вас она ничего не значит, если, зная о ней, вы пришли ко мне с этим глупым предложением. Почему? Вы же не такой уж простак. Это наводит на размышления. Может быть, вы заботитесь не о мистере Блаунте, а о себе? Не вы ли положили мышьяк в шоколад, а мистер Нэш знает или подозревает это, и ваш окольный…

Зазвонил телефон, Я повернулся и взял трубку.

— Контора Ниро Вульфа, у телефона Арчи Гудвин.

— Мистер Гудвин, это Салли Блаунт. Я хочу поговорить с Ниро Вульфом.

— Подождите у телефона. — Я прикрыл трубку и повернулся. — Это девушка, приходившая утром по поводу своих драгоценностей.

Он хмурился, потому что его прервали.

— Что она хочет?

— Вас.

Он поджал губы, повернулся и посмотрел на свою трубку, потом потянулся за ней. Я приложил свою к уху.

— Да, мадам. Это Ниро Вульф.

— Это Салли Блаунт, мистер Вульф.

— Да.

— Я знаю, что вы никуда не выходите, но сейчас вы должны это сделать. Вы должны. Вы должны прийти и поговорить с моей матерью. Вы не сказали, что собираетесь поместить заметку в газете.

— Я принял решение об этом уже после вашего ухода. Ваше имя не было упомянуто.

— Я знаю, но когда моя мать прочла ее, то сразу же догадалась. Она знала, что я пыталась убедить Дэна Комуса, пыталась убедить и ее, разве я вам об этом не рассказала?

— Нет.

— Я должна была. В общем, она догадалась, и мне пришлось признаться в своем поступке. Вы должны прийти и поговорить с ней. Прямо сейчас.

— Нет. Приведите ее сюда завтра утром.

— Это нужно сейчас. Она позвонила Дэну Комусу, и он может прийти и… вы должны сделать это.

— Нет. Исключено. Но если вы опасаетесь… Вы дома?

— Да.

— Приедет мистер Гудвин. Скоро.

— Но нужны вы! Конечно, вы можете…

— Нет. Мистер Гудвин будет у вас через полчаса.

Он повесил трубку, но так как я свою держал, телефон еще не отключился, и она продолжала говорить. Я вставил:

— Успокойтесь. Ждите меня через двадцать минут.

Я положил трубку и встал. Вульф нажал кнопку, и как только я направился к холлу, Фриц появился в дверях.

— Войди, Фриц, — сказал Вульф. — Садись на место Арчи. У тебя не такая блестящая мысль, как у Арчи, но в данном случае и она пригодится.

— Хорошо, сэр.

По дороге он подмигнул мне, а я, проходя мимо, подмигнул ему в ответ.

Глава 5

В мраморном вестибюле огромного мраморного дома на Пятой авеню меня уже ждали. Человек в ливрее не дал мне даже кончить фразу. Когда я сказал: «Мое имя Арчи Гудвин, я хочу видеть…», он прервал меня и показал мне, как пройти к лифту. Но пока я поднимался наверх, он позвонил туда, поэтому, когда я достиг шестнадцатого этажа, клиентка уже стояла в дверях. Она протянула мне руку, но не для того, чтобы пожать, а с просьбой о помощи. Я взял ее правой рукой, а левой похлопал сверху и сказал:

— Девятнадцать минут. Таксисты не любят ездить в снег.

После того, как я освободился от шляпы и пальто в прихожей размером с кабинет Вульфа, она провела меня к камину по ковру в дюжину метров длиной. По пути я огляделся. Картины, кресла, пианино в углу, безделушки на подставках, растения в горшках на полке, занимавшей большую часть дальнего конца, повсюду лампы. Камин, в котором горел огонь, был раза в три больше того, в котором Вульф сжигал словари.

— Садитесь, — сказала Салли. — Я приведу мать, хотя не знаю, что вы собираетесь ей сказать. А вы знаете?

— Конечно, нет. Это зависит от обстоятельств. А в чем дело?

— Она говорит, что я должна отказаться от услуг Ниро Вульфа. Она хочет просить Дэна Комуса, чтобы он рассказал об этом моему отцу, и Комус выполнит ее просьбу. — Она прикоснулась к моей руке кончиками пальцев. — Я буду звать вас Арчи.

— Хорошо. Я откликаюсь на это имя.

— Я не могу звать его Ниро и не думаю, что кто-нибудь может, но вас я могу звать Арчи и так и буду делать. Я утром говорила, что это мое первое хорошее дело в жизни?

— Да.

— Так оно и есть, но я должна знать, что действую не одна, что кто-то со мной. По-настоящему со мной. — Ее пальцы обхватили мою руку. — Вы со мной, Арчи?

Мой разум был против. Мешали известные мне факты. Однако увиливать от ответа я не мог и не хотел. Нужно было сказать либо «да», либо «нет».

— Ладно, — сказал я, — если это ваше первое хорошее дело, я с вами до конца. Кроме того, вы — клиентка Ниро Вульфа, а я работаю у него. А что сказать вашей матери, я решу, когда увижу ее. Если она хочет…

Я остановился, потому что ее глаза смотрели уже не на меня. Стоя спиной к камину, она видела комнату, а я нет. Я обернулся и увидел идущую к нам женщину. Салли заговорила:

— Я шла за тобой, мама. Мистер Вульф не сможет приехать. Это Арчи Гудвин.

Я предпочел бы более яркий свет. Лампы были затенены и находились довольно далеко от меня. Когда она подошла, пламя осветило ее лицо, однако в его меняющемся свете рассмотреть ее было трудно: в первую секунду она выглядела моложе дочери, а в следующую — как старая карга.

— Здравствуйте, мистер Гудвин, — сказала она. — Садитесь, пожалуйста.

Она села в кресло справа. Я взял одно из кресел, стоявших под углом к ней, и повернул его, чтобы сидеть лицом к лицу. Салли продолжала стоять. Я сказал:

— Ваша дочь спросила меня, что я собираюсь вам сказать, и я ответил, что не знаю. Она предложила Ниро Вульфу проделать для нее определенную работу, а я — его помощник. Я могу рассказать вам что-нибудь об этом только с согласия вашей дочери. Она — наша клиентка.

У нее были такие же карие глаза, как у Салли, но не такие большие.

— Вы — частный детектив? — спросила она.

— Верно.

— Это бред. — Она покачала головой. — Частный детектив говорит мне, что моя дочь — его клиентка и он может разговаривать со мной только с ее согласия. Конечно, все это бред. Мой муж в тюрьме по обвинению в убийстве. У него хороший адвокат. Моя дочь не может нанять частного детектива без его согласия. Я сказала ей об этом, а теперь она должна передать это вам. Ведь это… это неправильно?

Разговаривая с ней, я размышлял. Когда очень многие мужчины были счастливы находиться в одной комнате с ней (судя по словам Салли), а Лон Коэн был околдован ею с первого взгляда, были другие обстоятельства. Последние десять дней у нее были очень тяжелыми и напряженными, но, несмотря на это, я все-таки не мог не признать, что тоже с удовольствием нахожусь с ней в одной комнате. Как я и подозревал, она обладала чем-то, что притягивало к ней любых трех мужчин из пяти — ничего не ведая об этом, она заставляла вас ощущать, что абсолютно ничего не знает, но все понимает. Это редкий дар. Я знал когда-то шестидесятилетнюю женщину, которая была способна на это, но миссис Блаунт задала мне задачу. Ведь ей еще было далеко до шестидесяти.

— Как сказать, — сказал я. — Если ваша дочь старше двадцати одного года и платит мистеру Вульфу собственные деньги, кто может утверждать, что это неправильно?

— Я. Я — ее мать.

Я кивнул.

— Конечно, однако, это еще не решение проблемы, а только начало ее обсуждения. Если под словом «неправильно» вы понимаете «незаконно» или «неэтично», то ответ будет отрицательный. Разве не ясно, миссис Блаунт? Ваша дочь полагает, что услуги Ниро Вульфа нужны, а вы с ней не согласны. Разве не в этом дело?

— Нет. Я считаю, что здесь не только расхождение во мнениях.

— Тогда в чем дело?

Ее губы раскрылись и снова закрылись. Глаза устремились на Салли, потом на меня.

— Я не знаю, что сказала, вам моя дочь, — сказала она.

Я повернулся к Салли.

— Если у меня будут связаны руки, это ни к чему не приведет. Если вы не отпустите поводья. Да или нет?

— Да, — сказала она.

— Я не волшебник, Салли.

— Все в порядке, если вы действительно со мной, как вы сказали.

— Я с вами. Садитесь.

— Я лучше постою.

Я повернулся к миссис Блаунт.

— Ваша дочь сказала мистеру Вульфу, что, по мнению ее отца и по вашему мнению, Дэн Комус вполне компетентен, чтобы вести его защиту, но она с этим не согласна. Она полагает, что Комус хорошо разбирается в вопросах бизнеса, но не подходит для этого дела, и она боится, что, если защита будет предоставлена Комусу, ее отца осудят за убийство. Поэтому я и сказал, что здесь расхождение во мнениях. Согласимся, что она может ошибаться, но это ее мнение и ее деньги. И даже если она не права и Комус хорош, из-за чего весь этот шум? Она будет удовлетворена тем, что сделала попытку, ее отец будет на свободе, а мистер Вульф получит гонорар, так что все будут довольны. Единственное основание для возражений — это мысль, что мистер Вульф может испортить дело и ухудшить ситуацию, но и для него, и для меня это исключено. Это отвергнет каждый, кто его знает.

Она медленно подняла голову, и я, глядя на нее, в какой-то степени мог представить то впечатление, какое она произвела на Лона Коэна. Общение с ней рождало чувство, что, хотя она не может ничего объяснить, это ей и не нужно: между ею и мной не нужны объяснения. Конечно, как бывает между мужчиной и женщиной, когда у них любовь, но я-то не был влюблен, и все-таки довольно отчетливо ощущал это воздействие. Может быть, она колдунья и не знает об этом, сказал Лон. Дьявольски опасная женщина, знает она это или нет.

Она заговорила:

— Не в этом, мистер Гудвин.

Догадаться, что имеет в виду женщина, обычно весьма просто, но с этой ошибаться было рискованно, поэтому я спросил:

— Что это значит — «не в этом», миссис Блаунт?

— Прочтите это, — сказала она и протянула руку со сложенной бумагой.

Я взял ее и развернул. Она была размером 4 на 6 сантиметров, хорошего качества. В верхней части было напечатано: «Со стола Дэниела Комуса». На бумаге авторучкой было написано следующее:


«Пятница.

Моя дорогая, я посылаю это с Дэном. Скажи Салли, я знаю, что она хочет как лучше, но я полностью согласен с Дэном насчет ее идеи нанять этого детектива, Ниро Вульфа. Я не вижу, чем он может помочь, и в этом нет необходимости. Как сказал тебе Дэн, есть некий факт, известный только ему и мне, который он использует в нужный момент и нужным образом, — факт, о котором я не говорил даже тебе. Не тревожься, моя дорогая, и пусть Салли не тревожится — Дэн, знает, что делает.

С любовью, твой Мэт»


Я прочел письмо дважды, сложил и вернул ей.

— И все же я скажу, что это расхождение во мнениях. Вы, конечно, показали это письмо вашей дочери?

— Да.

— У вас есть какие-нибудь предположения, что это за факт, известный, по словам вашего мужа, только ему и Комусу?

— Нет.

Я повернулся.

— А у вас, Салли?

— Нет, — сказала она.

— Хоть какое-нибудь бредовое предположение?

— Нет.

— Вы видите теперь, почему это неправильно, — сказала миссис Блаунт. — Мистер Комус сказал мне по телефону, что заметка в газете уже принесла вред, потому что все подумают, что это он нанял Ниро Вульфа. Поэтому завтра в газете должно быть сказано, что это ошибка, что никто не обращался к Ниро Вульфу. Если моя дочь заплатила ему, это не имеет значения, он может оставить деньги себе.

Я взглянул на Салли. Мой разум стремился уцепиться хоть за что-то, что оправдало бы мое желание бросить всю эту проклятую кутерьму. Если у Комуса уже есть факт, который может привести к успеху, это хорошо; а если нет, то надежда, что такой факт существует и мы с Вульфом сможем его раскопать, была слабее, чем когда-либо. Разумеется, следовало вернуть двадцать две тысячи.

Раз Вульф не дал мне специальных указаний, то по общей инструкции я должен был решать сам. Я мог бы вернуть деньги и сказать ему, что мы бросаем дело. Поэтому я посмотрел на Салли. Если бы в ее взгляде был хоть признак сомнения или испуга, я бы ушел. Но ее большие карие глаза прямо, не мигая, смотрели на мать, подбородок был вздернут, а губы сжаты. Так что я повернулся к миссис Блаунт и сказал;

— Ладно, я признаю, что это не просто расхождение во мнениях.

Она кивнула.

— Я была уверена, что вы поймете, если я покажу вам эту записку моего мужа

Я покачал головой.

— Не об этом речь. Дело в том, что ваша дочь уплатила мистеру Вульфу двадцать две тысячи долларов, и чтобы…

— Я сказала, что он может оставить их себе.

— Он оставляет себе только те деньги, которые зарабатывает. Чтобы достать эту сумму, она сняла нее со своего счета в банке и продала свои драгоценности. Девушка не продает свои драгоценности просто так. — Я щелкнул пальцами. — Я не передаю вам, что именно она сказала мистеру Вульфу, я говорю только то, что извлек из сказанного ею ему. Она три раза повторила, что Комус любит вас. Я понял, что, по ее мнению, отец будет осужден за убийство не просто потому, что Комус некомпетентен, а потому, что, если Блаунта присудят либо к электрическому стулу, либо к пожизненному заключению, вы будете свободны. Так что, если…

— Хватит, — сказала она. Она сидела прямо, твердо, сумрачно глядя на меня. — Я не уверена, что правильно поняла. Вы говорите, что мистер Комус хочет, чтобы мой муж был осужден?

— Нет. Я говорю, что, как мне кажется, так думает ваша дочь, поэтому она продала свои драгоценности. И она, конечно, достойна…

— Хватит, — она подошла к дочери и взяла ее за руки.

— Салли, — сказала она, — моя дорогая. Ты не можешь так думать… не можешь!

— Могу! Могу! — сказала Салли. — Я так думаю. Ты знаешь, что он тебя любит. Ты знаешь, что он сделал бы что угодно, что угодно, чтоб получить тебя. Разве ты слепая, мама? Ты слепая? Ты что, правда не видишь, как мужчины смотрят на тебя? Как Дэн Комус смотрит на тебя? Я была… на прошлой неделе я была…

— Есть кто-нибудь дома? — раздался громкий голос.

Я обернулся. В комнату вошел мужчина и приблизился к нам. Миссис Блаунт сказала, повысив голос: «Мы заняты, Морт», но он, не останавливаясь, сказал: «Может быть, и я помогу» — и, войдя, поцеловал ее в обе щеки. Салли отпрянула назад. Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, хотел что-то сказать, остановился и снова взглянул.

— Вы — Арчи Гудвин, — сказал он, — я вас где-то видел.

Он протянул мне руку.

— Я — Морт Фэрроу. Вы тоже могли видеть меня, но я не знаменитый детектив, поэтому на меня не указывают пальцами.

Он повернулся к своей тете.

— У меня было деловое свидание за обедом, но я удрал, как только смог. Услышав о Ниро Вульфе, я сразу понял, что возникнет конфликтная ситуация. Это ты или Дэн? Или дядя Мэт? Введи меня в курс дела.

Прекрасный момент, чтобы врезать этому шестифутовому хвастливому болтуну. Если бы я был его дядей или тетей и он жил под моей крышей, я бы уже давно привел бы его в чувство. Но Анна Блаунт только сказала:

— Это была ошибка, Морт, насчет Ниро Вульфа. Я объясняла мистеру Гудвину. Я расскажу тебе об этом позже.

Она посмотрела на меня.

— Так что, мистер Гудвин, это была просто ошибка. Недоразумение. Простите, мы очень сожалеем об этом, а мистер Комус сообщит в газету. Что же касается денег, скажите, пожалуйста, Ниро Вульфу…

Она остановилась и посмотрела вдаль, не на меня Я обернулся. В прихожей раздался звук гонга, мелькнула горничная, направлявшаяся туда, через минуту раздался мужской голос, а еще через минуту появился и его обладатель. Он поспешно огляделся, а миссис Блаунт подошла к нему. Взяв ее руку, он сказал что-то так тихо, что я не расслышал, а она ответила;

— Мистер Вульф не приехал, но здесь мистер Гудвин, и я ему проясняю ситуацию.

Мужчина, кивнув Салли и Фэрроу, взглянул на меня, протянул руку и сказал:

— Дэн Комус. Один из моих компаньонов вел судебное дело пару лет назад и допрашивал вас, он этого не забыл.

Он был похож на портрет, помещенный в «Газетт», и не похож. Очень худощавый, просто кожа и кости — это чувствовалось по его руке, по рту и щекам. Без всяких морщин на лице, с гривой волос без единого седого волоса. Он не выглядел на пятьдесят один год, которые дала ему Салли.

— Боюсь, что не помню, — сказал я. — Он, наверное, был доволен моими ответами.

— Нет, напротив. — Он покосился на меня. — Миссис Блаунт говорит, что прояснила вам ситуацию, но, может быть, я могу что-нибудь добавить? Хотите спросить меня о чем-нибудь?

— Да. Что это за факт, известный только вам и мистеру Блаунту?

Его глаза на мгновение расширились, потом он отвел их в сторону.

— Знаете, — сказал он, — это был бы хороший вопрос, если бы Вульф вел дело. Но поскольку мы отказываемся от его услуг, как объяснила вам миссис Блаунт, я не буду отвечать на него. Вам понятно?

Я решил апеллировать к Салли, ведь это в самом деле зависело от нее.

— Это был бы хороший ответ, — сказал я, — если бы мистер Вульф не вел это дело. Но, насколько я знаю, он его ведет. Спросите мисс Блаунт, она его наняла.

Я обернулся к ней.

— Ну, как? Вы собираетесь отказаться?

— Нет. — Это был почти крик, и она повторила. — Нет.

— Вы хотите, чтобы мистер Вульф продолжал заниматься этим делом? И я?

— Да.

— Тогда я намерен…

— Ну, перестань, Салли. — Комус повернулся к ней. — Ты — упрямый чертенок. Если бы твой папа был здесь, а в каком-то смысле он здесь, ведь я его доверенное лицо… — Он похлопал себя по груди. — Это приказ от него и для него. Ты не можешь ослушаться приказа отца.

— Нет, могу. — Она отпрянула назад, когда он сделал шаг к ней. — Я могла бы, даже если бы он был здесь и сам сказал мне. Он доверяет вам, а я нет.

— Ерунда. Ты не можешь судить о моей профессиональной компетенции. Ты даже…

— Дело не в вашей профессиональной компетентности. Я не доверяю вам. Скажите ему, Арчи.

Я сказал ему:

— Мисс Блаунт полагает, что, если ее отец будет осужден, вы сможете домогаться его жены, и это влияет на вашу позицию. Именно поэтому я предлагаю…

Он сжал правый кулак и замахнулся, чтобы ударить меня в лицо. Анна Блаунт хотела схватить его за руку, но промахнулась. Я мог бы увернуться от удара и ударить его в живот, но он действовал так медленно, что проще было сделать шаг в сторону и хорошенько выкрутить его руку. Это было больно, но чертов дурак выбросил левую, и я резко дернул ее, так что он упал на колени. Я перевел глаза на Фэрроу, который сделал еще один шаг.

— Я не хотел этого, — сказал я. — Наверно, я в лучшей форме и у меня больше практики.

Я взглянул на Комуса, который пытался встать.

— Если вы хотите бить кого-нибудь, бейте мисс Блаунт. Я просто излагал вам, что она думает. Из-за этого она пришла к Ниро Вульфу, а сейчас не хочет отказаться от его помощи.

Я обратился к ней:

— У меня есть предложение. Вам здесь становится не очень хорошо. Если вы хотите провести ночь у какой-нибудь подруги, я буду рад взять вас с собой. Я подожду внизу, пока вы соберетесь. Конечно, если вы предпочитаете оставаться здесь…

— Нет, — ответила Салли. — Я соберу вещи.

Она пошла к выходу, и я за ней. Позади миссис Блаунт что-то проговорила, но мы продолжали идти. В прихожей Салли сказала:

— Я недолго. Вы подождете?

Я ответил, что подожду, взял шляпу и пальто, вышел и нажал кнопку лифта. Много шансов было в пользу того, что либо мать, либо Комус, либо оба они отговорят ее уезжать. Мои часы показывали 10.41. Я собрался ждать полчаса, а затем или пойти в телефонную будку на Мэдисон-авеню и позвонить ей, или пойти домой и отчитаться перед Вульфом. Но она избавила меня от необходимости принимать решение. На часах было 10.53, когда хлопнула дверь лифта, а вскоре снова открылась, и там была она — в светлой норковой шубке, шапочке и с коричневым кожаным чемоданом.

Ее лицо было мрачно, но непреклонно. Швейцар подошел, чтобы поднести чемодан, но я опередил его. Я попросил его взять такси и, когда он вышел, спросил ее, звонила ли она кому-нибудь, и она ответила: нет, она еще не решила, куда ехать. Она еще продолжала говорить, но швейцар уже выпустил нас в снежный вечер. Машина развернулась, и я помог Салли войти, позволил швейцару уложить чемодан, дал ему двадцать пять центов на чай, влез сам, сказал шоферу, чтоб он остановился у ближайшей телефонной будки, и мы поехали. Салли начала говорить что-то, но я приложил палец к губам и покачал головой. Шофер мог не только знать адрес Мэтью Блаунта, арестованного за убийство, он мог даже узнать его дочь по портрету в газете, и незачем было вводить его в курс дела. Он повернул направо по Семьдесят восьмой улице, снова направо на Мэдисон и через пару домов остановился напротив аптеки. Я перегнулся вперед, чтобы дать ему доллар.

— Вот, — сказал я, — войдите и истратьте его. Аспирин, сигареты, губная помада для вашей жены, покупайте все, что хотите. Мы пока посоветуемся. Я приду за вами минут через десять, может быть, раньше.

— Не имею права, — сказал он.

— Ерунда. Если появится полицейский, я объясню ему, что это было необходимо.

Я вынул свой бумажник и показал лицензию частного детектива. Он взглянул на нее, взял доллар и ушел.

Салли обернулась ко мне.

— Я рада, что вы сделали это, — проворковала она.

— Разумеется, — сказал я, — я решил, что нам лучше поговорить наедине. Таксисты слишком разговорчивы. Теперь, если вы решили…

— Я не об этом. Я рада, что вы изложили мою точку зрения матери. И ему. Я хотела сделать это, но не смогла бы. Теперь они знают. Как вы догадались?

— Путем умозаключения. Я ведь дипломированный детектив, так что у меня привычка рассуждать. Вы решили, куда поедете?

— Да, я поеду в отель, какой-нибудь маленький отель. Вы ведь знаете здешние отели?

— Да. Но… нет ли у вас подруги, у которой можно было бы переночевать?

— Есть, конечно. Я собиралась позвонить одной из них, но потом я подумала, что я скажу? Вот так, вдруг, в одиннадцать часов вечера… Мне придется назвать какую-нибудь причину, а что я скажу? Со всей этой шумихой…

Она покачала головой.

— Я еду в отель.

— Ну, вот что, — я взглянул на нее. — Это еще хуже. Вы могли бы воспользоваться другим именем, но если кто-нибудь засечет вас, а газеты пронюхают об этом, болтовни будет еще больше. А какие будут заголовки! «Дочь Блаунта убегает из дома среди ночи». А также о том, что я сопровождал вас. Нас видел швейцар, и шоферу я показал лицензию.

— О, это было ужасно. — Она уставилась на меня. Молчание. Моя рука лежала на сиденье, и она дотронулась до нее.

— Это было ваше предложение, — сказала она.

— Да, — сказал я, — вы правы. Ладно. Как вы, может быть, знаете, я живу там же, где работаю, в доме Ниро Вульфа. Там на третьем этаже, над ним, есть комната, которую мы называем южной. В ней хорошая кровать, два окна, ковер пятнадцать на восемнадцать футов и запирающаяся дверь. Лучший повар Нью-Йорка, Фриц Бреннер, подаст вам завтрак, который вы можете есть либо с подноса в своей комнате, либо на кухне со мной. Его лепешки на кислом молоке выше всякой…

— Но я не смогу, — пробормотала она. — Может быть, мне нужно будет остаться… я не знаю, как долго…

— За месяц дешевле. Мы вычтем это из ваших двадцати двух тысяч. Вообще-то вы бы и не смогли бы оплатить счет в отеле, ведь вы отдали нам все деньги, даже продали свои драгоценности. Понятно, что вам никогда не приходилось жить вне дома, рядом с тремя холостыми мужчинами, но не можете же вы ночевать в парке.

— Вы превращаете это в шутку, Арчи. Это не шутка.

— Черт возьми, конечно, не шутка. То, что девушка в норковой шубке за десять тысяч долларов, имеющая собственную комнату к шестнадцатикомнатных апартаментах на Пятой авеню, с массой подруг и кредитом в любом отеле, нуждается в безопасном пристанище. Разумеется, это не шутка.

Она попыталась улыбнуться, и это ей почти удалось.

— Хорошо, — сказала она. — Может быть, когда-нибудь и я смогу посмеяться над этим.

Я вышел и направился в аптеку за шофером.

Глава 6

Во вторник в четверть десятого утра, сидя с Салли за столом на кухне, я подвинул к ней масло с гуайявой для третьей лепешки. Провожая ее в час ночи в комнату, я рассказал ей, каков наш обычный утренний распорядок: Вульф завтракает в комнате в 8.15, с девяти — в течение двух часов — в оранжерее с орхидеями; я завтракаю на кухне, когда мне захочется, а потом, если не ухожу по делам, нахожусь в кабинете, чтобы стереть пыль, проглядеть почту, дочитать номер «Таймс», если не сделал этого за завтраком, и сделать все, что потребуется.

Вульф повел себя очень неплохо. Он сидел за столом с «Происхождением африканцев» в руках, когда в половине двенадцатого я подошел к нему с Салли и, к моему удивлению, не вскочил и не убежал, когда я объявил, что у нас в доме гостья. Поворчав, он положил книгу, и, когда я спросил его, хочет ли он услышать краткое резюме или дословный отчет о нашей беседе, он попросил изложить все слово в слово. Гораздо приятнее передавать долгий разговор в присутствии кого-то, кто слышал его. Так мальчик Арчи, давным-давно в Огайо, быстрее влезал на дерево, если на него смотрела девочка. Или пятнадцать девочек.

Когда я кончил рассказывать и ответил на несколько вопросов, он сообщил клиентке о беседе с вечерним посетителем — ее крестным Эрнстом Хаусманом — не все, конечно, а главное. Конец его рассказа был адресован и мне, потому что Салли позвонила в тот момент, когда Вульф излагал свое предположение, что Хаусман сам положил мышьяк в шоколад. Он не раскололся и не признался. Сделав несколько резких замечаний, он встал и ушел.

Утром на двадцать седьмой странице «Таймс» была помещена небольшая заметка, где сообщалось, что Арчи Гудвин подтвердил репортеру «Таймс», что Ниро Вульф приглашен расследовать дело об убийстве Пола Джерина, но Дэниел Комус, адвокат Мэтью Блаунта, заявил, что не обращался к услугам Вульфа и сомневается, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

За завтраком мы с Салли решили, что: а) было бы желательно, чтобы ее мать знала, где она; б) она позвонит ей; в) она может выходить куда захочет, но в одиннадцать часов должна быть в своей комнате, на случай, если понадобится Вульфу, когда он спустится из оранжереи; г) она может брать любые книги из шкафов в кабинете, кроме «Происхождение африканцев»; д) она не должна уходить в то время, когда я пойду в банк положить двадцать две тысячи, и е) она должна быть в столовой для ленча в 1.15.

Я сидел за своим столом в одиннадцать часов, когда услышал звук лифта, которым всегда пользовался Вульф. Он вошел, как обычно, с орхидеями для стола, сказал «доброе утро», поставил ветку цветов в вазу, сел, просмотрел утреннюю почту, взглянул на меня и спросил:

— Где она?

Я повернулся.

— В своей комнате. Завтракала со мной на кухне. Умеет держать себя за столом. Позвонила матери, чтобы сообщить, где она, сходила на Восьмую авеню купить полотенца, потому что наши ей не нравятся, вернулась и, с моего позволения, взяла три книги из шкафов. Я был в банке.

Он встал со стула и подошел к шкафам посмотреть. Я сомневался, что он сможет определить, что она взяла, по пустым местам среди более чем тысячи книг, но пари бы не держал. Он вернулся к столу, сел, уставился на меня и сказал:

— Больше никаких выходок с твоей стороны.

— Хорошо, — согласился я. — Но когда миссис Блаунт сказала, что вы можете оставить у себя то, что заплатила вам ее дочь, мне стало обидно и я не удержался. Или вы имеете в виду то, что я сказал Комусу?

— Ни то, ни другое. Я говорю о том, что ты привез ее сюда. Ты, конечно, сделал это, чтобы оказать на меня давление. Тьфу! Зная, что для меня лучше тигр в доме, чем женщина, ты решил, что я…

— Нет, сэр. В этом я не виновен. Я начинаю давить, на вас или пытаюсь это сделать, только если вы увиливаете от работы, а вы это делаете всего лишь двадцать четыре часа в сутки. Я привез ее потому что, если бы она поехала в отель, все могло случиться. Она могла бы сдаться. Она могла бы даже удрать. Я сказал миссис Блаунт, что вы оставляете у себя только те деньги, которые заработаны вами. Когда клиенту нужно вернуть гонорар, если вы решите, что не можете его заработать, а клиент вне нашей досягаемости, это затрудняет дело. Я согласен, что вы кое-чего достигли, поручив мне поместить заметку у Лона Коэна, мы даже получили от возможного убийцы предложение на сумму в пятьдесят тысяч, но что дальше? Надеетесь, что кто-нибудь из остальных предложит больше?

Он поморщился.

— Я поговорю с мисс Блаунт, после ленча. Сначала я должен повидаться с Йерксом, Фэрроу, Эвери и, если возможно, с Комусом. Это не может…

— Эвери не был «посредником».

— Но он был с Джерином в больнице до момента его смерти. Он сказал мистеру Блаунту, что уже в «Гамбит-клубе» ему приходило в голову, что тут произошло отравление, и он ходил вниз в кухню. Если есть какая-нибудь надежда получить…

В дверь позвонили. Я встал и пошел в холл, чтобы посмотреть в глазок, вернулся в кабинет и сказал:

— Становится горячо. Кремер пожаловал.

Он фыркнул.

— Зачем? У него же есть убийца.

— Да. Быть может, за мисс Блаунт? Взять ее как соучастницу.

— Посмотрим. Приведи его.

Подойдя к двери, я пару секунд наблюдал за ним в глазок. У инспектора Кремера из Западного отдела по расследованию убийств были хорошо мне знакомые признаки, по которым можно было определить его настроение: как повернуты его широкие плотные плечи, красно ли его большое круглое лицо, под каким углом надета его старая фетровая шляпа. Когда ясно, что у него серьезные намерения (как это часто бывает), я резко открываю дверь и говорю что-нибудь вроде: «Дом человека — его крепость». Но на этот раз он выглядел вполне мирно, поэтому я распахнул дверь и спокойно поздоровался с ним. Войдя, он отдал мне пальто и шляпу и, прежде чем проследовать в кабинет, даже сделал замечание о погоде. Можно было подумать, что мы подписали договор о мирном сосуществовании.

В кабинете он не протянул Вульфу руку, потому что не знал, как тот относится крукопожатиям, а сказал, усевшись в красное кожаное кресло:

— Наверно, я должен был позвонить, но вы всегда здесь. Бог видит, что и я хотел бы всегда быть в каком-нибудь определенном месте. Я хочу спросить насчет дела с Джерином. Судя по газетам, вас наняли заниматься этим. По словам Гудвина.

— Да, — сказал Вульф.

— Но адвокат Блаунта заявляет, что вас не нанимали. Кто прав?

— Возможно оба. — Вульф поднял руку. — Мистер Кремер, тут возможны разные варианты. Может быть, мистер Комус нанял меня, но предпочитает не подтверждать этого, или мистер Блаунт нанял меня не через своего адвоката, или же кто-то еще нанял меня. В любом случае наняли.

— Кто?

— Некто, у кого есть сильный интерес к этому делу.

— Кто?

— Я не отвечу на этот вопрос.

— Вы занимаетесь этим делом?

— Да.

— Вы отказываетесь сообщить мне, кто вас нанял?

— Да. Это не касается ни вашего расследования по долгу службы, ни требований закона.

Кремер вынул из кармана сигару, покатал ее между ладонями и сунул в рот. Поскольку он так и не зажег ее, это был непроизвольный и бессмысленный жест. Он взглянул на меня, потом на Вульфа и сказал:

— Думаю, что знаю вас не хуже всякого другого, за исключением, может быть, Гудвина. Я не верю, что Комус мог вас нанять, и говорю поэтому, что он этого и не делал. Зачем ему отрицать это? Я не верю и в то, что Блаунт мог нанять вас без согласия своего адвоката. Какого черта, ведь это все равно, что пригласить другого адвоката. А если кто-то другой, то кто? Жена, дочь или племянник не пошли бы на это без одобрения Блаунта и Комуса, а никто другой не мог сделать это. Я не верю в это. Никто вас не нанимал.

Угол рта Вульфа поднялся.

— Тогда зачем утруждать себя и наносить мне визит?

— Потому что я знаю вас. Потому что вы преследуете какую-то цель. Вы послали Гудвина сообщить его другу Лону Коэну, что вас наняли, с тем чтобы произошло что-то, в результате чего вас наймут и вы получите гонорар. Я не знаю, на что вы рассчитываете, не знаю, почему вы затеяли подобную игру вместо того, чтоб пойти к Комусу с тем, что у вас есть, но вы что-то раскопали, иначе бы вы не ввязывались в это. Вы узнали что-то, что, по вашему мнению, принесет вам солидный куш, а единственный путь к этому — освободить Блаунта. Так что же вы узнали?

Вульф поднял брови.

— Вы действительно верите в это?

— Да, верю. Я думаю, вам известно нечто, что, по вашему мнению, может выручить Блаунта или, по крайней мере, дает ему шанс. Но если есть хоть какое-нибудь основание считать, что Блаунт не убил Пола Джерина, я хочу это знать. У нас есть доказательства противного, и если они недостоверны, я имею право знать. Вы что воображаете — мне хотелось бы осудить за убийство невиновного?

— Не думаю.

— Ну, так вот, мне бы этого не хотелось. — Кремер направил сигару на Вульфа и помахал ею. — Я буду говорить откровенно. Вам известно, что Блаунт спустился на кухню за шоколадом и принес его Джерину?

— Да.

— Вам известно, что, когда Джерин выпил большую часть и его начало тошнить, Блаунт взял чашку и кофейник, унес их вниз на кухню, вылил и принес свежий шоколад?

— Да.

— Значит, он самый большой чертов дурак на свете?

— Я незнаком с ним. Он дурак?

— Нет. Он очень умный человек. Что угодно, но не дурак. Иные люди его круга, обладающие богатством и высоким общественным положением, воображают, что могут делать, что хотят и все им сойдет, ибо они вне подозрений, — но не он. На него это совершенно не похоже. Трудно поверить, что такой человек положил яд в шоколад, подал его Джерину, а потом вылил содержимое чашки и кофейника. Я не допускаю этого.

— И я.

— Поэтому мы рассмотрели все варианты, во всех аспектах. Мы исключили возможность, что мышьяк был не в шоколаде, а в чем-то другом. Мы установили, что никто, кроме Блаунта и четырех «посредников», не входил в библиотеку с момента начала сеанса, а он шел уже около семи минут, когда Блаунт пошел за шоколадом, и я считаю это установленным. Таким образом, надо признать, что мышьяк был положен в шоколад одним из семи людей: четыре «посредника», повар, официант и Блаунт. Хорошо. Кто из них имел какие-то связи с Джерином? Я бросил на это одиннадцать моих людей, и районный прокурор направил восемь из Бюро по расследованию убийств. Это лучшие специалисты, вы это знаете.

— Они компетентны, — согласился Вульф.

— Они более, чем компетентны. Об отношениях с Джерином Блаунт рассказал сам. Вы, конечно, знаете об этом.

— Да.

— Но мы пустили девятнадцать людей за остальными шестью. Четыре дня и ночи без отдыха. Даже когда районный прокурор решил, что виновен Блаунт, и он был арестован, я оставил девять моих людей наблюдать за другими. Целую неделю. И я ставлю годовое жалованье против одного цветка из этой вазы, что никто из этих людей никогда не был знаком с Полом Джерином и не имел никакого отношения к нему.

— Я бы не рискнул цветком, — сказал Вульф.

— Не рискнули бы?

— Нет.

— Значит, вы думаете, что кто-то из них случайно имел при себе мышьяк и положил его в шоколад просто потому, что ему не понравилось, как Джерин играет в шахматы?

— Нет.

— Так в какую же игру вы играете? Что позволяет вам надеяться выручить Блаунта?

— Я не говорил, что у меня что-то есть.

— Чушь. Черт побери, я вас знаю.

Вульф откашлялся.

— Мистер Кремер, я признаю, что знаю нечто, неизвестное вам, об одном из аспектов этого дела: я знаю, кто меня нанял и почему. Вы пришли к заключению, что никто меня не нанимал, что, узнав о каком-то неизвестном вам обстоятельстве, я стараюсь использовать это в своих личных интересах. Вы ошибаетесь. Вы гораздо лучше меня ознакомились со всеми обстоятельства, относящимися к смерти Пола Джерина. Но вы мне не верите.

— Не верю.

— Тогда больше не о чем говорить. Я сожалею, что у меня ничего для вас нет, потому что я ваш должник. Вы сообщили мне о факте, позволяющем совершенно по-другому подойти к этой проблеме. Это убережет меня…

— О каком факте?

Вульф покачал головой.

— Нет, сэр. Вы не поверили бы мне. Вы не приняли бы мою интерпретацию этого. Но я вам обязан, а я помню о своих долгах. Если я узнаю что-либо важное, я постараюсь как можно скорее сообщить вам об этом. А сейчас мне нечем с вами поделиться.

— Черта с два, нечем. — Кремер встал на ноги. Он бросил сигару в корзину для бумаг и, как обычно, промахнулся. — Один маленький вопрос, Вульф. Каждый имеет право нанять вас расследовать что-то, даже убийство. Но если вас не наняли, а я прекрасно знаю, что вас не наняли, если вы действуете по своей инициативе, это другое дело. И если вы располагаете информацией, важной для следствия, я не должен вам объяснять, что вы должны сделать. — Он повернулся и вышел.

Я проводил его, а вернувшись в кабинет, начал; «Значит, он дал вам…», но сразу же остановился. Вульф сидел, откинувшись, с закрытыми глазами. Губы его шевелились. Он сжимал губы и разжимал, сжимал и разжимал, сжимал и разжимал. Я стоял и смотрел на него. Это означало, что он поглощен работой, но у меня не возникало и тени догадки, чем именно. Если он обдумывает факт, только что сообщенный Кремером, то что это за факт? Вспоминая беседу, я стоял и ждал. В такой момент Вульфа нельзя было отрывать. Я решил, что такое состояние продлится еще некоторое время, и направился к своему столу, но он открыл глаза, выпрямился и скомандовал.

— Приведи мисс Блаунт.

Я повиновался. Я поднялся по лестнице, поскольку, в отличие от Вульфа, не пользуюсь лифтом. Обнаружив, что дверь ее комнаты заперта, я постучал. Я не слышал шагов, но дверь открылась сразу. Она была босиком.

— Мистер Вульф хочет видеть вас, — сказал я. — В туфлях или без, как предпочитаете.

— Что-нибудь случилось?

Не зная, хочет ли он сообщить ей о нашем посетителе, я сказал:

— Он как раз шевелит губами, но вы, конечно, не знаете, что это значит. Можете не приводить в порядок волосы и губы, он не обратит на них внимания.

Разумеется, Салли проигнорировала мои слова. Она пошла к зеркалу за расческой и губной помадой, потом к стулу у окна, чтобы надеть туфли, потом вышла. Когда человек спускается впереди вас по лестнице, вы видите его фигуру в непривычном ракурсе; у нее были прекрасные плечи, а шея в сочетании с ними создавала красивую линию. Когда мы вошли в кабинет, Вульф сидел нахмурясь за столом, потирая нос кончиком пальца и не обращая на нас никакого внимания. Салли прошла к красному кожаному креслу и, просидев молча целую минуту, сказала:

— Доброе утро

Он перевел на нее глаза, моргнул и спросил:

— Почему вы взяли том Вольтера?

Ее глаза широко раскрылись.

— Арчи сказал, что я могу взять любую книгу, кроме той, которую вы читаете.

— Но почему Вольтера?

— Без особых причин. Просто я никогда его не читала…

— Хм, — сказал Вульф. — Мы обсудим это за ленчем. Кое-что произошло. Арчи сказал вам… — Он остановился Не сознавая этого, он позволил себе фамильярно говорить с женщиной. Он поправился — Сказал ли вам мистер Гудвин, что здесь был полицейский? Инспектор Кремер?

— Нет.

— Он был здесь. Пришел неожиданно и без приглашения. Он только что ушел. Мистер Гудвин позже расскажет вам, почему он приходил и что сказал. Я же должен сообщить вам, что он дал мне некоторую информацию, существенно меняющую ситуацию. По словам мистера Кремера, полиция совершенно точно установила три факта. Первый — мышьяк был в шоколаде. Второй — никто не мог положить его в шоколад, кроме повара, официанта, четырех «посредников» и вашего отца. Третий — только у вашего отца мог быть мотив. Никто из остальных шести — я цитирую мистера Кремера — «никогда не был знаком с Полом Джерином и не имел к нему никакого отношения». Хотя…

— Я вам это говорила, не так ли?

— Да, но только на основании собственных сведений, которые могут быть ошибочны. А заключения мистера Кремера основаны на тщательном и продолжительном расследовании с помощью целой армии квалифицированных сотрудников. Хотя все эти три факта важны, самый значительный из них — третий, ни у кого из этих шестерых не могло быть мотива для убийства Джерина. Но Джерин был убит и убит, умышленно, поскольку мышьяк был заготовлен заранее. Вы играете в шахматы?

— По-настоящему — нет. Я знаю ходы. Вы думаете, что…

— Минутку Вы знаете, что такое гамбит?

— Ну… смутно…

— Это дебют, в котором игрок отдает пешку или даже фигуру, чтобы получить преимущество. Убийство Пола Джерина — это гамбит, Джерин был пешкой или фигурой. Преимущество, которого добивался убийца, состояло в том, чтобы поставить вашего отца в очень опасное положение, когда его обвинили бы в убийстве и, вероятно, осудили. Все это было направлено не против Джерина, он сыграл роль пешки. Ставкой был ваш отец. Теперь вы понимаете, как это меняет ситуацию, как сказывается на деле, расследовать которое вы меня наняли?

— Я не… Я не уверена…

— Я буду честен, мисс Блаунт. Еще полчаса назад трудности казались просто непреодолимыми. Приняв ваше предложение и ваши деньги, я должен был доказать невиновность вашего отца, но для этого мне следовало доказать, что у кого-то из этих шестерых был мотив, чтобы убить Джерина, и я действовал соответствующим образом. И три пункта, наиболее убедительно свидетельствовавшие против вашего отца, что он принес Джерину шоколад, что он унес и опорожнил чашку и кофейник и что он был знаком с Джерином и, возможно, имел мотив, все они были в общем случайны и ими можно было пренебречь. Откровенно говоря, дело казалось безнадежным, и, не располагая ничем, для начала я сделал простой ход, попросил мистера Гудвина поместить в газете заметку, что меня наняли расследовать это дело.

— Вы не сказали мне, что собираетесь это сделать.

— Я редко говорю клиентам, что собираюсь делать. Теперь я рассказываю вам об этом потому, что мне нужна ваша помощь. Эта заметка привела ко мне мистера Кремера, а он сообщил факт, показавший, что было бы неверно продолжать расследование, предполагая, что кто-то хотел убить именно Пола Джерина. Но если исходить из того, что ваш отец не делал этого, то, значит, виновен кто-то другой. Но почему он убил? Джерин был совершенно ему незнаком, а он пришел туда с ядом, собираясь убить его, и убил. И что произошло? Обстоятельства так ясно демонстрировали виновность вашего отца, что он оказался в тюрьме, в опасности и невозможно даже добиться, чтобы его выпустили под залог. Вся операция была рассчитана очень точно и удалась. Три пункта, говорящие против вашего отца, не случайны, они были важными факторами в расчете. Это ясно?

— Я думаю… да. — Она взглянула на меня, потом опять на Вульфа. — Вы полагаете, что кто-то убил Пола, зная, что заподозрят моего отца?

— Да. И если это был мистер Комус, он, кроме того, знал, что, как адвокат вашего отца, сможет сохранить свое преимущество, полученное за счет гамбита.

— Да. — Она стиснула руки. — Конечно.

— Поэтому я предлагаю исходить из теории, что Джерин был просто пешкой в гамбите, а настоящей ставкой был ваш отец. Это создает для меня совершенно новую ситуацию, и у меня есть факты и некоторые догадки. Мы проверим их. Для удобства я буду называть убийцей Комуса, хотя, быть может, я и клевещу на него.

Он загнул палец.

— Первое. Комус знал, что Джерин обычно пьет или ест что-нибудь во время игры, и туда можно положить мышьяк. Можно предположить также, что он знал, что Джерин пьет шоколад. Знал он об этом?

Салли нахмурилась.

— Не знаю. Мог знать. Он мог слышать, как я об этом упоминала, или отец мог сказать ему. Пол всегда пил шоколад, когда играл в шахматы с отцом.

— Это может помочь. — Вульф загнул второй палец. — Второе. Комус знал, как все будет организовано. Он знал, что Джерин будет один в библиотеке, а он будет «посредником», что даст возможность воспользоваться мышьяком. Знал он об этом?

— Точно мне это неизвестно, но скорее всего должен был знать. Отец должен был рассказать всем «посредникам», как будет проходить сеанс.

Вульф загнул еще один палец.

— Третье. Комус знал, что при расследовании выяснится мотив, указывающий на вашего отца как возможного убийцу. Он знал о ваших отношениях с Джерином и о позиции вашего отца в этом вопросе. Знал он об этом?

— Конечно. Он знал, что я знакома с Полом. Но если вы думаете, что отец мог бы из-за этого убить его, то это просто глупо. Он думал, что это мой каприз.

— Он не одобрял вашу дружбу?

— Он не одобрял мою дружбу с разными людьми. Но, разумеется, у него не было никаких…

— Ради бога, — Вульф резко перебил ее. — Здесь не суд, а я не прокурор, старающийся осудить вашего отца. Я просто спрашиваю, знал ли Комус, что следствие может вскрыть обстоятельства, которые можно счесть вероятным мотивом для вашего отца. Я полагаю, что он знал. Да?

— Ну… да.

— Это подходит. Так обстоит дело с фактами. Я называю их фактами, потому что если хоть один из них может быть опровергнут, то моя теория не годится. Теперь догадки, по крайней мере, две. Первая: Комус знал, что ваш отец сам принесет Джерину шоколад. По идее он должен был предполагать, что все произойдет подобным образом, но я думаю, что он был в этом уверен. Вторая: когда мистер Йеркс сообщил, что Джерину плохо, Комус сказал вашему отцу, что лучше бы вылить содержимое чашки и кофейника. Будучи «посредником», он имел возможность увидеть, что Джерин выпил большую часть шоколада, и не рисковал навлечь на себя подозрения, что умышленно сказал это. Вчера вы сказали, что ваш отец точно изложил вам и вашей матери все, что произошло. Говорил ли он, что кто-нибудь предлагал ему вылить содержимое чашки и кофейника?

— Нет. — Кулаки Салли были так сжаты, что были видны белые пятнышки на суставах. — Я не верю в это, мистер Вульф, я не могу поверить в это. Конечно, Арчи был прав, я думала, что Дэн Комус мог хотеть… Я думала, он может сделать что угодно, все, что нужно… Но теперь вы говорите, что он убил Пола, что он задумал это, чтобы моего отца арестовали и осудили. В это я не могу поверить!

— А вам и не нужно. Ведь я сказал, что использовал имя Комуса только для удобства. Это мог быть любой из шестерки: Хаусман, Йеркс, Фэрроу и даже повар или официант, хотя это менее вероятно. Он должен соответствовать известным нам трем фактам и, желательно, двум моим догадкам. Главное условие помимо всего этого, чтобы у него была веская причина желать погубить вашего отца, отнять у него свободу, если не жизнь. Можете ли вы с этой точки зрения оценить остальных? Хаусмана, Йеркса, Фэрроу, повара, официанта?

Она покачала головой. Ее рот открылся, потом закрылся, но она не произнесла ни слова.

— Может быть, у одного из них есть мотив, но вы об этом не знаете. Это еще одна причина остановиться на Комусе — вы сами выдвинули обвинение против него. А теперь, располагая этой теорией, я должен повидаться с ним. Если он невиновен и действует, исходя из мысли, что смерть Джерина была единственной и конечной целью убийцы, то мое вмешательство в дело обречено на неудачу. Может быть, факт, известный только Комусу и вашему отцу, о котором он упоминал в записке к вашей матери, прочитанной мистером Гудвином, относится к делу, но гадать об этом бесполезно. Я должен повидать мистера Комуса, виновен он или нет, а для этого мне нужна ваша помощь.

Он повернулся ко мне.

— Приготовь записную книжку, Арчи.

Я взял ее и ручку.

— Я слушаю!

— Подготовим текст письма мисс Блаунт. Она начнет с приветствия. Я думаю, мама сказала вам, запятая, что я в доме Ниро Вульфа, запятая, и собираюсь остаться здесь до тех пор, запятая, пока не буду уверена, запятая, что сделала все возможное для моего отца. Абзац. У мистера Вульфа есть теория, запятая, о которой вам нужно узнать, запятая, и вы должны прийти и поговорить с ним завтра, запятая, в среду. Абзац. Он будет здесь весь день и вечер, запятая, кроме времени с девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести вечера. Абзац. Если вы не придете до середины дня в четверг, я увижусь с газетным репортером и скажу ему, почему приехала сюда и почему не доверяю вам.

Он повернулся к ней.

— Напишите, пожалуйста, письмо мистеру Комусу. На моем бланке или на простой бумаге, как хотите. Мистер Гудвин доставит его в контору Комуса после ленча.

— Я не хочу, — сказала она уверенно. — Я не смогу сказать об этом репортеру.

— Я понимаю, что не хотите. Но вам и не нужно будет делать это. Он придет.

— А если нет?

— Придет. Если не придет, мы придумаем что-нибудь другое. Известим его, что вы пригласили адвоката, попросив сделать официальные шаги, чтобы лишить его возможности вести дело вашего отца. Я не юрист, но знаю хорошего юриста, а закон допускает различные действия подобного рода.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Мисс Блаунт, я увижусь с мистером Комусом или откажусь вести дело. Как вам угодно.

— Не отказывайтесь. — Она взглянула на меня. — Как это… Прочтете, Арчи?

Я прочел, включая запятые и абзацы. Она покачала головой.

— Это не похоже на меня. Он поймет, что это не я писала. — Она взглянула на Вульфа. — Он поймет, что это вы.

— Конечно, поймет. Так и задумано.

— Хорошо. — Она вздохнула. — Но я не буду говорить ни с каким репортером, что бы ни случилось.

— Это и не предполагается. — Вульф поднял голову, чтобы посмотреть на стенные часы. — Прежде чем вы это подпишете, позвоните, пожалуйста, по телефону. Мистеру Йерксу, мистеру Фэрроу, доктору Эвери. Хорошо, что я не встретился с ними до того, как мистер Кремер сообщил мне этот факт: это было бы потерей времени и усилий. Можете ли вы попросить их прийти? В шесть часов или, лучше, после обеда, скажем, в девять тридцать. Каждого в отдельности или вместе.

— Я могу попытаться. Откуда я могу позвонить? В моей комнате нет телефона.

Вульф поджал губы. Каково ему было перенести, что женщина, сказавшая «моя комната», имеет в виду комнату в его доме! Я сказал, что она может воспользоваться моим телефоном, пока я печатаю письмо к Комусу, которое ей следует подписать.

Глава 7

И сейчас, много времени спустя, я не совсем уверен, что понимаю, почему он велел Салли позвонить этим типам и заставить их прийти в этот день. А в то время я не только не был уверен — я даже не мог предполагать, зачем это делается.

Он ненавидит работу. Когда я возвращаюсь, выполнив какое-либо его поручение, и сажусь, чтобы отчитаться, и он знает, что должен внимательно слушать, он смотрит на меня так, как будто я положил кетчуп в его пиво. Когда в кабинет входит посетитель, даже если Вульф надеется получить от него очень важную информацию, он приветствует гостя так, как будто тот пришел проверять налоговые декларации за последние десять лет. Так зачем же приглашать людей и работать до и после обеда, если он еще не выбрал подходящего кандидата на роль убийцы? Я не понимал этого. Теперь я думаю, что он хватался за соломинку. Он убеждал не только Салли и меня, но и себя, что ситуация, возникшая после посещения Кремера, открыла новый подход к делу. Но в действительности, она только дала почти полную уверенность, что ни один из других кандидатов не имел причины для убийства Джерина, однако считать, что и у Блаунта ее не было, мог либо упрямый осел, либо дурак. Вы сидите и наслаждаетесь книгой, даже очень увлекательной, о том, что случилось в Африке сто тысяч лет назад, и в то же время боретесь с подозрением, что ведете себя именно как упрямый осел или дурак, и тогда вы просите вашу клиентку, чтобы она пригласила людей, приход которых избавит вас от сознания вашего ничтожества. Как я уже сказал, я не совсем уверен, но подозреваю, что все происходило именно так.

Конечно, не исключено, что даже на этой стадии у него была некая смутная мысль о том, что в действительности произошло в тот вечер в «Гамбит-клубе», но я так не думаю.

Договориться о предобеденной беседе с Мертоном Фэрроу не составило труда. Йеркс сказал Салли, что придет около девяти тридцати, но максимум того, что удалось добиться от Эвери, было обещание попытаться зайти вечером.

После ленча, когда я вернулся, отнеся письмо в контору Комуса — пятиэтажный муравейник из стекла и стали, где его фирма занимала целый этаж — было решено, что Салли не будет присутствовать при беседе, и еще до шести она ушла в свою комнату. Фэрроу сказал, что придет в шесть, но опоздал на двадцать минут.

Когда Фриц ввел его в кабинет, он подошел ко мне, протянув руку. Я пожал ее, и он повернулся к Вульфу, но Вульф, всегда готовый к этому, стоял, отвернувшись к «Новому международному словарю» Уэбстера в кожаном переплете, и деловито перелистывал страницы. Фэрроу пять секунд стоял и смотрел на него, а потом обернулся ко мне и спросил:

— Где Салли?

Я сказал ему, что она наверху и, может быть, спустится попозже, и указал на красное кожаное кресло. Когда он сел, Вульф закрыл словарь и обернулся.

— Добрый вечер, — сказал он, — я Ниро Вульф. Вы, сказали мисс Блаунт, что у вас мало времени.

Фэрроу кивнул.

— У меня назначено свидание за обедом, — сказал он вдвое громче, чем требовалось, и взглянул на свои часы. — Я должен уйти через полчаса, но этого будет достаточно… Я не мог прийти в шесть, не успевал сделать свою работу. Когда шефа нет, у меня полно дел. Я рад, что Салли позвонила мне. Она сказал, что хочет видеть меня, и я тоже хочу ее видеть. Я знаю ее, а вы, конечно, нет. Она доброе дитя, и я к ней привязан, но, как и у каждого, у нее бывают заскоки. Салли просто не понимает свою мать, мою тетю, и никогда не поймет. Разумеется, это сугубо семейное дело, но она сама в это впуталась, впутала вас, и я буду говорить с вами прямо. Она заставила вас поверить, что между тетей и Дэном Комусом что-то есть. Это выдумки. Каждый, кто знает мою тетю Анну… вы видели ее когда-нибудь?

— Нет, — Вульф смотрел на него без всякого интереса.

— Если бы она захотела, она могла бы сделать что угодно не только с Комусом, но с любым мужчиной. Я ее племянник, поэтому можете считать, что я пристрастен, спросите кого угодно. Однако подозревать такое нелепо, потому что она любит только одного человека — своего мужа. Салли это знает, хоть ей это и не нравится. Вы знаете, как бывает с дочерьми, не правда ли?

— Нет.

— Бывает по-всякому: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери. Это легко определить. Дайте мне побыть десять минут с любыми матерью и дочерью, и я скажу вам, как обстоит дело, а моей тетей Анной и Салли я провел годы. Подозрения Салли, что Комус погубит дядю Мэта, потому что потом сможет завоевать ее мать — это совершенная чепуха. Может, она думает, что ее мать знает об этом или подозревает, но притворяется, что не знает. Так?

— Нет.

— Спорю, что так. Дочь, ревнующая к матери, может подозревать что угодно. Значит, чтобы защитить своего отца, она приходит и нанимает вас — и что из этого? Факт, что ее отец устроил этот сеанс, принес Джерину шоколад, потом унес чашку и кофейник и опорожнил их. Вы можете быть великим детективом, но не можете изменить факты.

Вульф фыркнул.

— Значит вы думаете, что мистер Блаунт виновен?

— Разумеется, нет. Я его племянник. Я только говорю, что нельзя не считаться с очевидными фактами.

— Я могу попытаться истолковать их. Вы играете в шахматы, мистер Фэрроу?

— Ну, играю. Я знаю два или три первых хода, все дебюты от итальянской партии до защиты Каро-Канн, но быстро теряюсь. Дядя заставлял меня заниматься этим, считая, что это развивает мозги. Я не так уж уверен в этом. Вспомните Бобби Фишера, чемпиона мира. Разве он развил свои мозги? Если я достаточно умен, чтобы отвечать за торговлю в громадной корпорации, а именно это я делаю уже две недели, я не думаю, что игра в шахматы мне сколько-нибудь поможет. Мне не нравится сидеть и думать полчаса, а потом двигать вперед пешку.

— Я так понимаю, что вы не играли в тот вечер против мистера Джерина?

— Нет, нет. Он сделал бы мне мат в десять ходов. Я был одним из «посредников». Я находился в библиотеке с Джерином, передавая ход с десятого стола, когда дядя Мэт вошел с шоколадом для него.

— На подносе были кофейник, чашка с блюдцем и салфетка?

— Да.

— Ваш дядя задержался, или сразу вернулся в другую комнату к своему столу?

— Он не задерживался, поставил поднос на стол и ушел. Я уже несколько раз говорил об этом полиции.

— Тогда я буду вам очень обязан, если вы поможете мне понять кое-что. Маловероятно, что мистер Блаунт положил мышьяк в шоколад еще в кухне, где рядом были официант и повар. Он мог сделать это на лестнице, что весьма затруднительно, поскольку она крутая и узкая. Он не мог сделать это войдя в библиотеку, потому что вы были там и могли видеть его, а потом он оставался за своим столом, пока не сообщили, что Джерин плохо себя чувствует. Значит он мог положить мышьяк только на лестнице, а у каждого из «посредников» такая возможность появлялась каждый раз, когда они входили в библиотеку, чтобы сообщить о ходе. Верно?

— Нет, если я вас правильно понял. Вы хотите сказать, что один из «посредников» мог положить мышьяк в шоколад?

— Хочу.

— Когда Джерин сидел там? Прямо у него под носом?

— Он мог закрыть глаза, чтобы сосредоточиться. Я часто так делаю. Или он мог расхаживать по комнате и повернуться спиной.

— Мог бы, но этого не было. Я входил туда около тридцати раз, чтобы передать ход, а он сидел на одном месте и глаза его были открыты. Вы всяком случае вы, конечно, знаете, кто были другие «посредники»?

— Мистер Йеркс, мистер Комус, мистер Хаусман.

— Тогда что за ерундой вы занимаетесь? Кто-то из них отравил шоколад?

— Я анализирую ситуацию. У них была такая возможность. Вы считаете немыслимым, что это сделал кто-нибудь из них?

— Конечно, считаю!

— Действительно. — Вульф почесал подбородок. — Остаются только официант мистер Нэш и повар мистер Лаги. Кто из них, по-вашему, больше подходит?

— Никто, — Фэрроу хлопнул рукой по колену. — Вы понимаете, что я уже давал показания об этом и в полиции, и у районного прокурора. Если есть какая-нибудь причина, по которой Нэш или Тони могли сделать это, то я о ней не знаю, а полиций докопалась бы до этого.

— Значит вы их исключаете?

— Если полицейские исключают, то тем более и я.

— Значит, вы зашли в тупик, мистер Фэрроу. Вы исключили всех. Никто не клал мышьяк в шоколад. Можете ли вы объяснить, как он попал к мистеру Джерину?

— Я не знаю. Это не мое дело, это дело полиции.

Он выпрямил ноги и посмотрел на часы.

— Ну, ладно, и пришел сюда кое-что сказать вам и сказал это. Прежде чем уйти, я хочу увидеть свою кузину. Где она?

Вульф посмотрел на меня, как на эксперта по женщинам. Мне казалось, что в качестве эксперта тут требовался специалист гораздо более высокого класса, но мне нужно было что-нибудь, что дало бы хоть каплю надежды, поэтому я сказал, что спрошу у нее, встал и направился к лестнице. Поднявшись на два пролета, я обнаружил, что стучать не нужно: она была там, на площадке. Не доходя трех ступенек до нее, я спросил:

— Слышно было?

— Я не старалась слушать, — сказала она. — Я хотела спуститься, но мистер Вульф сказал мне, что не нужно. Конечно, его голос был слышен. Что он говорил?

— Он психолог. Он говорит, что у вас бывают заскоки. Что часто происходит одно из двух: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери, а дочь, ревнующая к матери, может вообразить что угодно. Он хочет повидать вас перед уходом, может быть, для того, чтобы исправить пару заскоков, и если вы хотите…

— Что он говорит о Дэне Комусе?

— Что ваши высказывания о Комусе — полная ерунда. Вы можете даже…

Она двинулась вперед. Мне пришлось посторониться, иначе она сбила бы меня. Когда мы вошли в кабинет, Фэрроу повернулся на стуле, встал и, видимо, собирался поцеловать ее, но остановился, увидев выражение ее лица. Он начал:

— Послушай, Салли, — но она остановила его.

— И ты тоже, — сказала она с бешенством, которого я от нее не ожидал. — Тебе это тоже по душе, не правда ли? Ты думаешь, что она все получит, будет всем владеть, а тебе позволит командовать. Ты так считаешь, но ошибаешься. Ты всегда ошибаешься. Она предоставит руководство ему: вот за чем он охотится, кроме нее. Ты просто болван, полный болван и всегда им был.

Она повернулась и пошла наружу. Фэрроу стоял и таращил глаза на ее спину, потом повернулся к Вульфу, развел руками и потряс головой.

— Господи боже, — сказал он, — приехали. Назвать меня болваном! Что я вам говорил? Назвать меня болваном!

Глава 8

За обедом, а потом за кофе Вульф продолжал свои рассуждения о Вольтере, начатые за ленчем. Главная проблема состояла в том, можно ли называть человека великим за умение владеть пером, даже если он подхалим, приспособленец, фальшивомонетчик или интеллектуальный хлыщ. За ленчем Вольтер был оправдан во всем, за исключением подхалимажа. Как можно назвать великим человека, который искал благосклонности герцогов и герцогинь, а также Ришелье и Фридриха Прусского? Но в кабинете за кофе Вольтер был осужден. В конце концов дело решило то, о чем речь совсем не шла за ленчем: у Вольтера не было вкуса и был очень плохой аппетит. Он был равнодушен к еде, он даже мог есть всего раз в день и почти ничего не пил. Всю жизнь он был очень худ, а в последние свои годы он превратился в настоящий скелет. Абсурдно называть его великим человеком, строго говоря, он вообще не был человеком, потому что он был лишен вкуса, а желудок его высох. Он был замечательным механизмом по плетению словес, но не человеком, не говоря уже о том, что не великим.

Я не могу это передать. Я должен либо дословно излагать застольные речи Вульфа — и вы будете или наслаждаться ими, или отвергать их — либо вовсе не упоминать о них. Обычно я этого и не делаю, но в этот вечер я подозревал, что они имеют особое значение. Докладывая ему о моем визите к Блаунтам, я конечно вставил и описание внешности Комуса: кожа да кости. Я подозревал, что именно поэтому Вульф ополчился на Вольтера. Не так сильна была связь, но она существовала, и это показывало, что даже за едой он не может отключиться от своих мыслей. Так я думал, и если был прав, то ничего хорошего в этом не было. Такого никогда не случалось раньше. Значит, он боялся, что рано или поздно ему придется проглотить нечто очень неприятное и для вкуса и для желудка — допущение, что Мэтью Блаунт не виновен.

Кофе еще не был убран, а он все еще занимался Вольтером, когда за несколько минут до девяти тридцати явился Чарлз У. Йеркс. Еще одним симптомом плохого состояния духа Вульфа был тот факт, что когда в дверь позвонили и Салли спросила, уйти ли ей, он чуть поднял плечи и сказал:

— Как хотите.

Это было совсем не в его духе, и когда я пошел встречать посетителя, то вынужден был следить за своим лицом, чтоб не возникло впечатление, что мы нуждаемся в сочувствии.

Салли встретила Йеркса в дверях кабинета. Он обеими руками взял ее руку, бормоча что-то, похлопал по руке, выпустил ее и, входя бросил взгляд направо и налево. Когда я знакомил Вульфа и Йеркса, они поклонились друг другу, и Йеркс ждал, пока Салли сядет в одно из желтых кресел, которое я придвинул ей, предоставив ему красное кожаное. Усевшись, он сказал ей:

— Я пришел, потому что обещал. Салли, но я немного смущен. После вашего звонка, я позвонил вашей матери и, по-видимому, тут… недоразумение. Она, кажется, считает, что вы делаете ошибку.

Салли кивнула.

— А она не сказала вам, почему я здесь?

— Очень неопределенно. Может быть, вы мне скажете, и тогда я буду знать, почему я здесь.

Он улыбнулся ей дружески, но с желанием понять. Уклончиво, а почему бы и нет? Вице-президент банка с капиталом в миллиард долларов, который, пусть случайно, оказался причастным к делу об убийстве, занимающему первые страницы газет, вряд ли стремится увязнуть в этом еще глубже, если есть возможность избежать этого. Кроме того, он хороший шахматист.

— Я не считаю, что делаю ошибку, — сказала Салли. — Причина, по которой я здесь… потому что я… — Она не договорила, повернула голову ко мне, потом взглянула на Вульфа. — Вы не объясните, мистер Вульф?

Вульф откинулся назад, устремив глаза на Йеркса.

— Полагаю, сэр, вы человек, умеющий хранить тайну?

— Мне бы хотелось так думать. — Вульфу банкир не улыбался. — Я стараюсь быть таким.

— Хорошо. Обстоятельства требуют этого. Тут просто несовпадение в мнениях, но желательно, чтобы оно стало достоянием гласности. Может быть, вы видели вчера в газете, что меня пригласили расследовать убийство Пола Джерина.

— Это привлекло мое внимание.

— Это мисс Блаунт наняла меня вопреки совету своего отца и его адвоката, с которыми согласилась и ее мать. Она предложила мне значительный гонорар, и я принял его. Зная, что ее отцу грозит серьезная опасность, она боится, что его адвокат не справится с этой сложной проблемой и, кроме того, она высоко оценивает мои таланты, возможно, преувеличивая их. Для расследования я нуждаюсь в различных сведениях, а вы — один из тех, кто связан с делом. Миссис Блаунт полагает, что ее дочь сделала ошибку, наняв меня, но ее дочь так не считает, и я тоже. Я достаточно уважаю себя, чтобы отвергнуть предположение, будто могу повредить. Я могу обнаружить тот факт, который упустит мистер Комус. Я, однако, не сомневаюсь в его компетентности, хотя он отрицает мою. Ясно ли я объяснил, почему мисс Блаунт просила вас прийти?

— Не совсем. Меня конечно, допрашивали и полицейские и мистер Комус, но я не смог сообщить ничего полезного, — Йеркс перевел глаза на Салли, потом посмотрел вокруг. Он спросил:

— Почему вы думаете, Салли, что Дэн не справится с этим? Для ваших сомнений есть какая-нибудь особая причина?

Либо миссис Блаунт не упомянула о ревности дочери, либо он скрывал это. Салли поступила правильно.

— Нет, — сказала она, — особой причины нет. Просто я… боюсь.

— Ну ладно, — тут он обратился к Вульфу: — откровенно говоря, Вульф, я склонен согласиться с ними. Моему банку, как и мне лично, не случалось обращаться к фирме Комуса, но ведь он известный юрист и, насколько я знаю, очень способный. Что вы можете сделать такого, чего он не может?

— Пока не сделал, не знаю. — Вульф выпрямился. — Мистер Йеркс, вы считаете, что мистер Блаунт убил этого человека?

— Нет, конечно.

Но прежде чем сказать это, он украдкой взглянул на Салли, нечаянно разоблачив себя. Если он действительно считал, что Блаунт невиновен, зачем был нужен этот взгляд?

— И я так же думаю, — сказал Вульф, как будто он и вправду так думал. — Но факты, указывающие на него, очень весомы и не могут быть так просто отброшены. Вы знаете это?

— Да.

— Значит, я пока не принимаю их во внимание. Есть другие факты, например, что четыре других человека, «посредники» имели возможность отравить шоколад, входя в библиотеку, чтобы сообщать ходы. Я понимаю, что в таких случаях, иногда, если не всегда, Джерин закрывал глаза, чтобы сосредоточиться. Это верно?

— Да. Он обычно делал это после первых трех или четырех ходов. Он наклонял голову и иногда закрывал глаза руками. Йеркс повернулся к клиентке. — Вы понимаете, мои ответы на эти вопросы не означают, что я на вашей стороне, против ваших отца и матери. Нет. Но вы имеете право на свое мнение, и я хочу помочь вам в любом случае. — И продолжил, обращаясь к Вульфу: — И я согласен, что маловероятно, что вы способны повредить. Я знаю кое-что о вашей деятельности. Но и Комус знает, что четыре посредника, включая меня, имели массу возможностей положить яд. Это ясно. Вопрос в том, зачем это мне? Или любому из них?

Вульф кивнул.

— В том-то и вопрос. Взять вас. У вас нет ненависти к мистеру Джерину. Но, допустим, что у вас есть или была ненависть к мистеру Блаунту. Смерть Джерина была лишь одним из следствий того, что он выпил яд; другое состоит в том, что Блаунт в смертельной опасности. Как вам это нравится, мистер Йеркс? Меня наняли для расследования, и я расследую. Может быть, это вы предложили Блаунту самому принести шоколад для Джерина? Или же, когда сообщили ему, что Джерину плохо, это вы посоветовали вылить все из кружки и кофейника?

Глаза банкира сузились, а губы сжались.

— Понятно, — сказал он так тихо, что я едва услышал это, а у меня хороший слух. — Так вот как вы… Понятно. — Он кивнул. — Очень умно. Может быть, более чем умно. Комус тоже мог держать это в уме — не знаю. Вы задали мне два вопроса, — нет, три. На все ответ — нет. Но вы, конечно, ведете к чему-то. Это делает… хм… Хаусман, Фэрроу и Комус… хм. Конечно, никаких комментариев. — Он обернулся к Салли. — Я уже не так уверен, что вы сделали ошибку. — Снова к Вульфу. — Я правильно понял вас? Вы утверждаете, что Джерин был просто пешкой, которой пожертвовали, стремясь погубить Блаунта?

— Я это предполагаю. Это моя рабочая гипотеза. Естественно, что вы даете отрицательный ответ на мои три вопроса; так делают и остальные трое. Вы сказали бы «нет» и если бы я вас спросил, знаете ли вы об их отношениях с Блаунтом. Так сделают и они. Но ненависть одного человека к другому, столь сильная, что он неумолимо стремится его погубить, существует не в безвоздушном пространстве. Всегда есть следы этого, и я стараюсь их найти. Может быть, это чувство, сильное чувство, направлено не на Блаунта, оно может быть сосредоточено на каком-то объекте, который станет доступен лишь при устранении Блаунта. У Фэрроу это может быть контроль над корпорацией, у Хаусмана, фанатика по натуре, это может быть какое-то безумное стремление, у вас или у Комуса это может быть миссис Блаунт. Я намерен…

— Здесь присутствует дочь миссис Блаунт, Вульф.

— Да. Это просто предположение. Я не без причины назвал имя миссис Блаунт. Мистер Гудвин, видевшейся с ней, и способный судить об этом, говорит, что она может заставить любого мужчину нарушить второе предписание десятой заповеди — не пожелай жены ближнего своего. Но я только рассуждаю. У меня нет массы сотрудников, как у служителей закона, но есть три хороших человека, помимо мистера Гудвина, а дело неспешное. Мистера Блаунта не будут судить ни на этой неделе, ни в этом месяце.

Вульф нашел хорошего слушателя. Йеркс не упустил ни слова. Когда Вульф остановился, чтобы передохнуть, он спросил:

— Вы излагали эту гипотезу районному прокурору?

Превосходно. Удовлетворительный ответ на этот вопрос, с полным объяснением всех обстоятельств, занял бы несколько минут. Но Вульф только сказал:

— Нет, сэр. Они сделали ставку на мистера Блаунта. А я — нет.

Йеркс взглянул на Салли, потом на меня, но не видел нас, он просто отвел глаза от Вульфа, что-то соображая. Это заняло у него несколько секунд, потом он повернулся к Вульфу.

— Вы понимаете, — сказал он, — что для высокого должностного лица важного финансового учреждения публичность, связанная с таким делом… прискорбна. Даже несколько… стеснительна. Конечно, полиции было необходимо встретиться с некоторыми моими друзьями и сотрудниками, чтобы выяснить, были ли у меня какие-либо связи с этим Джерином, но и это было неприятно. Теперь вы, частные детективы, расследуете мои отношения с Блаунтом, что, может быть, еще более неприятно, но я знаю, что не могу вас остановить. Я согласен, что ваша гипотеза имеет право на существование. Я могу сберечь ваше время и усилия и сделать расследование менее неприятным для себя. — Он остановился, чтоб сглотнуть: все это было для него не так легко. — В банковском мире всем известно, что скоро будут выборы нового президента моего банка и что, возможно, назовут мое имя. Но некоторые директора, меньшинство, в настоящий момент выдвигают другого человека. Мэтью Блаунт принадлежит к этому меньшинству, но, поскольку он теперь… в таких обстоятельствах, то не сможет присутствовать на заседании Совета на будущей неделе. Вам не потребовалось бы больших усилий, чтобы узнать об этом, но я хочу добавить, что это не повлияло на мои отношения с Блаунтом. Дело не в том, что он против меня, просто у него есть обязательства по отношению к другому человеку, и я это понимаю. Я не буду добавлять, что не убивал Джерина, чтобы Блаунта обвинили в убийстве. Это фантастическое предположение. — Он встал. — Я желаю вам удачи. Остальные трое — Хаусман, Фэрроу и Комус обычные мои знакомые, но Мэтью Блаунт — старый дорогой друг, как и его жена.

Он сделал движение к Салли.

— И вы, Салли. Я думаю, что вам надо вернуться домой и быть там в такое время. Я уверен, что ваш отец желал бы…

Раздался звонок в дверь. Я мог бы предоставить это Фрицу, поскольку он находился еще на кухне и не было десяти часов, но мне все равно нужно было проводить Йеркса к выходу, поэтому пошел я. В газетах не было портрета Виктора Эвери, доктора медицины, но если выждете первоклассного врача и, открывая дверь, видите пожилого упитанного джентльмена в сером пальто с шарфом и в темно-серой шляпе, вы вежливо приветствуете его:

— Доктор Эвери?

Пока он с моей помощью снимал пальто, вышел Йеркс в сопровождении Салли, и я пришел к выводу, что доктор Эвери, по-видимому, для него простой знакомый, а не старый и высокоценимый друг; может быть, впрочем, Йеркс был слишком поглощен своими мыслями и поэтому ограничился одним словом и кивком, а все внимание Эвери было обращено на Салли. Он взял ее за руку, потрепал по плечу, сказал: «Мое дорогое дитя» — и отпустил ее руку только дойдя до дверей в кабинет. Когда я вернулся туда, закрыв дверь за Йерксом, Эвери уже сидел в красном кожаном кресле и рассказывал Салли, что ему пришлось поручить свои дела ассистенту, чтобы прийти сюда. Проходя мимо, и глядя на него сверху, я заметил много седины в его волосах.

Он обратился к Вульфу.

— Мало есть такого, чего бы я не сделал для мисс Блаунт. Я чувствую ответственность за нее, потому что принимал ее, когда она появилась на свет. Поэтому я здесь в вашем распоряжении, хотя не знаю точно зачем. Она сказала мне по телефону, что наняла вас защитить интересы ее отца. Мисс Блаунт сказала мне также, что вы действуете независимо от адвоката ее отца. Это кажется мне несколько странным, но я не вправе судить об этом. Единственная профессия, в которой я что-то смыслю, это медицина. Она сказала, что вы хотите меня видеть, и вот я здесь. Я пошел бы и дальше, хоть к самому дьяволу, если это могло бы помочь отцу мисс Блаунт.

Вульф проворчал:

— Вы думаете, что он убил Пола Джерина?

— Нет. Я так не думаю — Он взглянул на Салли так же, как Йеркс.

— Давно ли вы член «Гамбит-клуба»?

— Пятнадцать лет.

— Хорошо ли вы знаете мистера Хаусмана?

— Вообще-то не очень хорошо. Я редко вижу его вне стен клуба. Я встречаюсь с ним раз в год на дне рождения Мэтью Блаунта. Миссис Блаунт всегда приглашает нас.

— Хорошо ли вы знаете мистера Йеркса?

— Немногим лучше, чем Хаусмана.

— Мистера Фэрроу?

— Его я знаю, конечно. Вам известно, что он племянник миссис Блаунт?

— Да. Мистера Комуса?

— Я знаю его много лет. Помимо того, что мы друзья, я его врач. — Эвери повертелся на стуле, уселся. — Эти четыре человека, как вам, конечно, известно, были «посредниками».

— Разумеется. Позднее мы еще о них поговорим. Сначала о том, что произошло. Я так понимаю, что это мистер Комус позвал вас к мистеру Джерину.

— Верно. Но я и ранее знал, что Джерину плохо, за полчаса до того, как Йеркс сказал об этом Блаунту. Я сидел за пятым столом рядом с Блаунтом.

— Это тогда Блаунт пошел в библиотеку, чтобы взять кофейник и чашку и вымыть их?

— Да.

— Йеркс предложил Блаунту это сделать?

— Не думаю. Во всяком случае, я этого не слышал.

— Не предложил ли это кто-нибудь другой?

— Не думаю, но точно не знаю. Йеркс был «посредником» у наших столов, он сообщил мне шестой ход Джерина, и я придумывал ответный ход. Я пробовал гамбит Олбена Каунтера. Хафтлин использовал его против Доджа в 1905 году и сделал ему мат на шестнадцатом ходу. Но, может быть, вы не играете в шахматы?

— Я не знаю этого гамбита. — Судя по тону Вульфа, он его не интересовал. — Когда вы вошли к Джерину по приглашению Комуса, вы сразу заподозрили отравление?

— О нет, не сразу. Были слабость, депрессия и некоторая тошнота, а такие последствия могут быть вызваны самыми разными причинами. Только когда он пожаловался на страшную жажду, и рот у него был сухой, я подумал об отравлении именно мышьяком, потому что клиническая картина отравлений мышьяком всегда одна и та же. Из предосторожности я послал в ближайшую аптеку за горчицей, хлористым железом и магнезией, а когда их принесли, попробовал дать горчичную воду, а не микстуры. Они — общепринятое противоядие против мышьяка, но их можно применять только после промывания желудка и соответствующего анализа. В клубе, конечно, не было приспособления для этого, и когда симптомы стали более острыми, я вызвал скорую помощь, и его взяли в больницу Св. Винсента.

— Вы продолжали лечение в больнице?

Эвери кивнул.

— Вместе с больничными врачами. Они занялись этим немедленно.

— Но вы присутствовали та!?

— Да. До самой его смерти.

— Понимал ли он, что его отравили?

— Трудно сказать. — Эвери облизнул губы — Он понял, что в шоколаде было что-то не то. Это естественно, потому что он ничего другого не ел, а любая еда, вызывавшая у человека болезнь, в каком-то смысле ядовита, но только после приезда в больницу у него возникло подозрение, что его нарочно отравили. Вы спросили, знал ли он. Он не знал, но подозревал.

— Называл ли он кого-нибудь? Обвинял кого-то?

— Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

— Тьфу! Слышали ли вы, как он назвал кого-то?

— Нет.

— Назвал ли он кого-нибудь вам и другим присутствовавшим?

— Да. Другим.

— Значит, полиция и мистер Комус, вероятно, знают об этом. Почему бы и мне не знать?

Эвери медленно повернулся к Салли.

— Я не сказал ни тебе, ни твоей матери, Салли. Но, конечно, полиции передали это — там был врач и две сиделки, и они слышали Ты попросила меня повидаться с Вульфом, и я думаю, что ты хочешь, чтоб он знал. Да?

— Да, — сказал Салли. — Я хочу, чтобы он знал все.

Эвери смотрел на нее с минуту, открыл рот, закрыл его, потом повернулся к Вульфу и сказал:

— Он назвал Блаунта.

— Что он сказал?

— Он сказал — это были его слова: «Где этот ублюдок Блаунт? Он сделал это, он это сделал. Где он? Я хочу его видеть. Где этот подонок?» Конечно, он бредил. Это совершенно ничего не значит. Но он сказал это, и полиция об этом знает. — Снова к Салли: — Не говори матери. Это ничего не даст, а ей и без того тяжело.

Салли, установившись на него, затрясла головой.

— Как он мог…

Она посмотрела на меня, и я вынужден был что-нибудь сказать.

— Чепуха, — сказал я — Он не владел собой.

Вульф, глядя прямо на Эвери, спросил:

— Он говорил об этом еще что-нибудь?

— Нет. Это все.

— Повторил, может быть?

— Нет.

— Его спросили об этом? Вы или другие?

— Нет. Он был не в состоянии отвечать.

— Тогда эта информация не имеет никакой ценности. Вернемся к клубу. Вы сказали, что он понял, что в шоколаде было что-то не то, и вы, естественно, полагали так же. Вы попробовали проверить это?

— Да, но это было невозможно, потому что уже не было оставшегося шоколада. Кофейник и чашку унесли, да вы это знаете. Я спустился в кухню, спросил у повара и официанта и поискал вокруг. Однако я не сделал одного, что должен был сделать, и сожалею об этом, очень сожалею. Я должен был спросить у Джерина, не клал ли он сам что-нибудь в шоколад. В тот момент такая возможность не пришла мне в голову, потому что он говорил, что в шоколаде, который ему подали, было что-то не то. Об этом я подумал позже, через два дня, когда дело повернулось таким образом, что Блаунт был заподозрен в умышленном убийстве. Если бы я был полностью осведомлен обо всем происшедшем в клубе, я расспросил бы Джерина. Я даже обыскал бы его карманы. Я очень сожалею об этом.

— Не возникло ли у вас предположения, что он покончил с собой? А потом, на пороге смерти, обвинил в этом Блаунта?

— Не обязательно подозревать самоубийство. Могло быть и так, но гораздо правдоподобнее, что он положил нечто в шоколад, считая его безвредным, а оно отнюдь не было таковым. Это мог быть какой-нибудь стимулятор или особый сахар. И либо по ошибке, либо в результате коварного замысла другого лица, мышьяк был внесен в безвредное вещество. Оно могло, конечно, находиться в каком-нибудь сосуде, и я позднее искал его в клубе, но прошло два дня, и полиция все уже тщательно обследовала. Библиотеку официант привел в порядок во вторник вечером и выбросил при этом мусор из корзины для бумаг. В полиции мне сказали, что у Джерина не было при себе ничего подобного, но точно они этого не знают, потому что его раздели сразу после приезда в больницу.

Вульф хмыкнул.

— Значит, все чем вы располагаете, это предположение, которое нельзя подтвердить.

— Я сожалею, что вы так считаете. — Эвери подался вперед. — Вы восприняли это так же, как Комус, когда я высказал ему данное предположение. Комус способный юрист, блестящий юрист, но, естественно, он подходит к любой проблеме с точки зрения закона. Вы правы, говоря, что моя гипотеза ничего не стоит, если ее нельзя доказать, но ведь не исключено, что ее можно подтвердить — именно поэтому я хотел рассказать вам о ней, потому что это дело для детектива, а не для адвоката. Я не стану подсказывать вам дюжину разных способов, которыми можно ее подтвердить, потому что это ваша профессия, а не моя. Но скажу вам одно, если бы я был детективом, стремящимся снять с Блаунта обвинение в убийстве, которого он не совершал, я бы не отбрасывала эту гипотезу. Я не хочу быть назойливым, но вы понимаете, что я глубоко заинтересован в этом деле.

— Понятно, — Вульф был терпелив. — Я согласен, что ваше предложение заслуживает рассмотрения, Подтвердись оно, это было бы тем ценнее, что сняло бы подозрения не только с Блаунта, но и с «посредников», имевших доступ к шоколаду. Теперь я остановлюсь на них. Ведь детектив должен принять и их во внимание. Вы предложили одно объяснение, я предложу другое. Один из этих четырех убил Джерина, но не из вражды к нему, а чтобы погубить Блаунта. Злой умысел был направлен против Блаунта. Поэтому я спросил, хорошо ли вы их знаете. Если это можно доказать…

— Боже милостивый. — Эвери вытаращил глаза. — Это вздор. Вы что, серьезно?

— Почему бы и нет? Мое предположение так же достойно рассмотрения, как и ваше, и его гораздо легче проверить. Почему это вздор?

— Почему? — Эвери развел руками. — Может быть, мне следовало сказать… неправдоподобно. Убить таким образом умышленно человека, не имеющего к вам отношения, только с целью обвинить другого. Возможно, я наивен для моего возраста и опыта, но такая испорченность… мне трудно поверить в это. Но я не могу отрицать, что это возможно.

— Значит, это не вздор. Но, вероятно, нет смысла спрашивать, знаете ли вы или подозреваете что-то, указывающее на одного из них?

— Несомненно, — он подчеркнул это. — Даже если бы я знал, я бы… — Он вдруг остановился, взглянул на Салли и повернулся к Вульфу. — Нет, это неправда. Если бы я хоть что-то знал или подозревал, я сказал бы вам. А вы?

Вульф покачал головой.

— Если я и знаю, то воздерживаюсь от высказывания подозрений. Я беседовал с тремя из них — Хаусманом, Фэрроу и Йерксом — и ожидаю Комуса завтра. Все они признают невиновность Блаунта, это радует, но не помогает. Я же не только признаю это, но настаиваю на этом, и, опираясь на вашу гипотезу, или на свою, или на какую-то другую, намерен это доказать.

Глава 9

Дэниел Комус приехал в среду сразу после полудня. Хорошо еще, что не вечером, а то все удовольствие от бараньих почек, наколотых и вымоченных в оливковом масле с солью, перцем, тимьяном, горчицей, мускатным орехом, а затем обжаренных (пять минут с одной стороны, с той, где кожица, и три с другой), да дважды сбрызнутых пряным маслом, было бы безнадежно испорчено. Я уже говорил, что никакие обстоятельства не могут испортить Вульфу обед, если, разумеется, еда приготовлена должным образом. Но в тот день, если б Комус хоть телефонным звонком не отозвался на ультиматум Салли, почки несомненно были бы съедены без всякого аппетита. С равным успехом их можно было бы скормить Вольтеру.

В тот день Вульф в первый (и, кажется, в последний) раз за все время нашего общения отменил без всяких видимых причин данные мне указания. Утром, когда мы с Салли завтракали (свежие рогалики и яйца, сбитые с вином и бульоном), он позвонил мне из своего кабинета и попросил вызвать на шесть часов Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера — трех отличных ребят, о которых он говорил Йерксу. У меня сразу улучшился аппетит. Я не имел ни малейшего представления, зачем они ему нужны, но поскольку они втроем обходились ему четвертную в час, то вряд ли он собирался обсуждать с ними предположения доктора Эвери. Однако прошло всего десять минут, как он позвонил снова и попросил все отменить. Это было неслыханно. Единственное, чего он никогда не делает, так это не мечется из стороны в сторону и не дергает других. Ничего себе, начался денек.

Когда в одиннадцать утра он, спустившись в свой кабинет, застал в кресле рядом с бюро клиентку с «Таймс» в руках, то задержался по пути к своему письменному столу, чтобы бросить на нее угрюмый взгляд и еле заметным кивком пожелать ей доброго утра. Затем перевел все тот же угрюмый взгляд на меня, поставил в вазу орхидеи, сел, наконец сдвинул держатель бумаг — неотесанный кусок окаменевшего дерева — с кипы утренней почты и взял в руки верхний конверт с письмом председательницы женского клуба любительниц орхидей в Монтклэре, которая спрашивала разрешения привести примерно сотню любительниц полюбоваться на его орхидеи. Мне уже приходила в голову мысль отложить это письмо и самому с ним разобраться: я опасался, что он будет болезненно реагировать на любое упоминание о любительском клубе, но, в конце концов, решил я, раз я смог все это прочесть, то и он может.

Он просмотрел почту, прижал ее снова держателем и взглянул на меня.

— Кто-нибудь звонил?

Он никогда об этом не спрашивал, так как прекрасно знал, что если бы кто-нибудь интересующий его и позвонил, то я бы об этом не умолчал.

— Да, сэр, Лон Коэн хочет прислать репортера, чтобы он взял интервью у мисс Блаунт.

— А зачем вы сказали ему, что она здесь?

— Я не говорил. И вы это знаете не хуже меня. Она выходила погулять, и кто-то из журналистов ее заметил. Можно попросить Сола, Фреда и Орри выяснить, кто именно.

— Арчи, я сегодня не настроен шутить.

— Я тоже.

Он перевел взгляд на клиентку.

— Мисс Блаунт. Я надеюсь, что вы уйдете, прежде чем войдет мистер Комус.

— Я предпочла бы остаться, — сказала она. — Я лучше останусь.

— Нет. Мистер Гудвин вам потом все расскажет Так что, пожалуйста, уйдите.

Она покачала головой.

— Я останусь.

Она ни с кем не собиралась спорить. Просто констатировала факт — и все.

В другой раз он наверняка тут же взорвался бы, наорал на нее, а если б она продолжала настаивать, то попросил бы меня отнести ее наверх и запереть в комнате. Сейчас же он ничего этого не сделал, только молча уставился сначала на нее, потом на меня, приподнял держатель для бумаг и, взяв верхнее письмо, рявкнул:

— Арчи, записную книжку.

В течение последующего часа он продиктовал шестнадцать писем, лишь три из которых отвечали на утреннюю почту. Эта записная книжка хранится у меня до сих пор. Все эти письма были потом перепечатаны, но ни одно не подписано и не отправлено, Все они необычайно вежливы. Например, он просил прощения у мальчика из Канзаса за то, что сразу не ответил на письмо, присланное недели две тому назад с двумя страницами вопросов о работе детектива, но ответить на вопросы все же не удосужился. Когда позвонили во входную дверь, Вульф был как раз на середине послания какому-то любителю орхидей из Эквадора. Я вышел в холл посмотреть, в чем дело, и вернулся сообщить, что это Комус. Было десять минут первого.

Мне, конечно, любопытно было поглядеть, как Салли будет себя с ним вести, и, проводив гостя в кабинет, я остановился позади него. Она молча сидела в кресле, глядя прямо на него и не собираясь двигаться с места или говорить. Он хотел было подойти к ней, но замешкался на полпути и отвернулся от нее, пробормотав: «Глупая курица». Его взгляд скрестился со взглядом Ниро, я представил их друг другу и указал ему на красное кожаное кресло. Он заговорил:

— Под угрозами этой истерички я вынужден был прийти.

Поскольку сам Вульф был убежден, что любая, самая спокойная и уравновешенная женщина обычно просто отдыхает после предыдущей истерики или готовится к следующей, он не нашел, что ответить, и предпочел не реагировать.

— Раз вы все-таки пришли, — сказал он довольно спокойно, — то садитесь. Собеседники в равном положении, когда их глаза на одном уровне. Недаром судья всегда сидит на возвышении.

Комус подошел к красному кожаному креслу, но не стал в него усаживаться, а лишь присел на краешек.

— Мне бы хотелось сразу кое-что уточнить, — заявил он. — Если вы рассчитываете, что я возьму вас в компанию и мы будем вместе представлять интересы Мэтью Блаунта, то вы глубоко ошибаетесь. Во всем, что я делаю или собираюсь сделать, я руководствуюсь и буду руководствоваться лишь одним — интересами моего клиента. Кроме того, хочу добавить, что меня совершенно не удивляет избранная вами тактика. Я хорошо с ней знаком, и потому, в частности, мне не хотелось вступать с вами в деловые отношения. Я, конечно, не виню мисс Блаунт, поскольку она плохо разбирается в такого рода вещах. Она не понимает, что оказанное на меня давление имеет характер шантажа и что в случае, если б она осуществила свою угрозу, то оказалась бы виновной в клевете. Вы ведь не станете отрицать, что она написала это письмо по вашему указанию.

Вульф кивнул.

— Да, я продиктовал его мистеру Гудвину, он его отпечатал, а мисс Блаунт подписала, — при этом он смотрел на адвоката с таким выражением, словно пытался решить, сильно ли я преувеличивал, рассуждая о коже и костях. — А что касается шантажа, то о каком шантаже может идти речь, если мы требовали от вас всего только полчаса вашего личного времени, не более того. Обвинение в клевете можно было бы тоже отвести, но, боюсь, что мисс Блаунт не сможет должным образом доказать истинность своих предположений. И поэтому обсуждать данный вопрос бессмысленно. Она не доверяет искренности ваших намерений защищать интересы ее отца и считает возможным, что вы предадите их ради собственных интересов, а вы, понятно, будете это отрицать. Так что это вопрос дискуссионный, окончательно решен быть не может, и не к чему попусту тратить время. И вот я…

— Это полная чушь! Детские выдумки!

— Возможно. Никто, кроме вас не сможет прояснить этот вопрос, поскольку ответ на него скрыт в вас самом, в вашей душе и в вашем сердце. А я бы хотел обсудить с вами гипотезу, о которой шла речь в письме мисс Блаунт. Она построена отчасти на доподлинно установленном факте, отчасти — на предположении. Предполагается, что мистер Блаунт невиновен. А доподлинно установленный факт…

— С этой гипотезой я знаком.

Вульф удивленно поднял брови.

— Да ну?

— Да. Ведь, если я не ошибаюсь, вы рассказывали о ней вчера Йерксу?

— Да.

— Он сегодня утром мне об этом сообщил. Не по телефону, он заходил ко мне. На него она произвела большое впечатление, на меня — тоже. Я был потрясен, когда эта мысль впервые пришла мне в голову, это было неделю тому назад, и, когда я поделился ею с Блаунтом, он тоже был потрясен. Я, правда, не делал того, что делали вы, я не стал говорить об этом с теми, кто замешан в эту историю. Интересно, а Фэрроу и Хаусману вы тоже обо всем рассказали?

Брови Вульфа были по-прежнему удивленно подняты.

— Так вам это тоже пришло в голову?

— Конечно. Не могло не прийти. Раз мышьяк подложил не Блаунт, а он этого действительно не делал, то, следовательно, кто-то из этих троих, и у него должен был быть мотив. Не мне вам объяснять, что в каждом преступлении надо искать того, кому это выгодно. А единственное последствие убийства Джерина, которое может иметь какое-либо значение для кого-то из них, это арест Блаунта и предъявление ему обвинения в убийстве. Вы, конечно, включаете и меня в список подозреваемых, а я — нет. Может, поэтому вы рассказали все Йерксу? Вы, наверное, думаете, что идиотское предположение мисс Блаунт указывает на меня, а он тут ни при чем?

— Нет. Сейчас вы действительно представляетесь мне наиболее вероятным кандидатом, но это может быть и любой из них. А Йерксу я сказал, просто чтоб начать об этом разговор. Не о вас с миссис Блаунт, конечно; даже если подозрения мисс Блаунт имеют под собой серьезные основания, то вы были достаточно скрытны, чтобы не возбуждать подозрений. Мне хотелось поговорить о них самих и об их отношении к мистеру Блаунту. Успех любого расследования, как вы знаете, в значительной степени зависит от разговоров. — Вульф сделал жест рукой. — Вам-то это, конечно, не нужно, вы знакомы с ними многие годы. У вас могли быть какие-то подозрения, и подкрепив их фактами, известными только вам с Блаунтом, вы можете добиться успеха. И в этом случае я вам не нужен.

Комус откинулся на спинку стула и задумался, закрыв при этом глаза, будто бы заглядывал куда-то внутрь. Из окна, находившегося позади письменного стола Вульфа, прямо на него падал свет, и он казался мне не таким костлявым, как у камина в гостиной Блаунта, но намного старше: бросались в глаза морщины, собирающиеся к уголкам рта и к носу.

Он открыл глаза.

— У меня еще нет ясного представления об этом деле, — сказал он.

— Хмм, — протянул Вульф.

— Да, еще нет. Гипотеза ваша достаточно очевидна, если считать, что Блаунт невиновен, но как вы можете быть в этом уверены? Я знаю, почему в этом уверен я, но вы-то почему?

Вульф покачал головой.

— Вряд ли вы можете ожидать от меня искреннего ответа до тех пор, пока мы с вами не сотрудничаем. Но даже если б у меня и не было для этого иных оснований, достаточно было бы и такого: если Блаунт виновен, то я не смогу отработать вознаграждение, уже полученное от его дочери, а незаработанные деньги, как сырая рыба — желудок наполняет, а переварить трудно. Так что я считаю, что отец моей клиентки не убивал этого человека.

— Вот в этом вы совершенно правы. Не убивал.

— Отлично. Всегда приятно получить подтверждение от того, кто знает наверняка. Конечно, было бы еще приятнее, если бы вы объяснили мне, откуда вы это знаете, но на это я не могу рассчитывать. По всей вероятности, это ваша с мистером Блаунтом тайна.

— Ну, пожалуй, да. — Комус глубоко вздохнул. — Хочу вот о чем у вас спросить. Сегодня я увижу своего клиента. Если я предложу ему нанять вас для того, чтобы кое-что выяснить, и он согласится, то возьметесь ли вы за это? Расследовать одно конкретное обстоятельство под моим руководством?..

— Не могу сказать. Сомневаюсь. Я должен знать, о чем конкретно идет речь и насколько я буду ограничен в своих действиях вашим руководством. Вы ведь в целом не одобряете моих методов.

— Тем не менее, они весьма результативны. Если вы будете удовлетворены по этим двум пунктам, то тогда как, возьметесь?

— Если это не будет противоречить интересам мисс Блаунт, и она согласится, и я получу письменное заверение, что мистер Блаунт, а не вы, станет моим клиентом, то тогда, да. Так о чем речь?

— Придется вам подождать, пока я не поговорю с Блаунтом. Смогу я с вами связаться сегодня вечером?

— Да. Но имейте в виду, что я поверю лишь письменной просьбе мистера Блаунта. Так или иначе я должен принять во внимание мнение мисс Блаунт на ваш счет, ведь она — мой клиент. Что-то вы слишком быстро переменили свое мнение обо мне.

— Да нет, не так уж быстро. — Комус повернулся в своем кресле, чтобы обратиться к Салли, начал быстро что-то говорить, но замолк на полуслове и вернулся к разговору с Вульфом. — Тот факт, о котором вы упоминали, известный только мне и Блаунту, требует некоторого расследования — не сам факт, конечно, а то, что из него следует. Я сначала надеялся сделать это самостоятельно или при помощи пары своих секретарей, но позавчера, в понедельник, я понял, что здесь требуется профессионал, и решил позвонить вам. А тут узнаю из газеты, что вы будете заниматься делом Блаунта. Я решил, что вы сами решили сунуть сюда свой нос, и реакция моя была очевидна. Вечером же позвонила миссис Блаунт и сказала, что вас наняла ее дочь. Тогда я понял, что зря на вас разозлился, и решил к вам прийти, чтобы нанять вас самолично, но тут вы сами знаете, с чем я столкнулся. С идиотским предположением мисс Блаунт. Конечно, я вел себя не лучшим образом. Ни вы, ни Гудвин тут ни при чем, это все она.

Тут он махнул рукой.

— Ну, да ладно, это было довольно глупо. А вчера пришло это письмо, без сомнения, продиктованное вами. Немалого труда стоило мне взглянуть на все вашими глазами, и я понял, что вы действуете в соответствии с интересами клиента. Когда же сегодня утром явился Йеркс и изложил вашу гипотезу, которая полностью совпала с моей, мне стало очевидно, что вы не просто набиваете цену, а действительно верите в невиновность Блаунта. Итак, я явился сюда, намереваясь воспользоваться вашими услугами. Так что сами видите, перемена была не столь внезапной, как кажется на первый взгляд.

Он встал и подошел к Салли.

— И что ты себе в голову вбила, — сказал он, — одному Богу известно. Если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, шла бы лучше домой. Мне сегодня уже звонили из двух газет, спрашивали, что ты делаешь у Ниро Вульфа. Интересно, ты поумнеешь когда-нибудь? — Он махнул рукой и повернулся снова к Вульфу. — Итак, я поеду к Блаунту и сегодня же вечером или завтра утром дам вам знать. Он наверняка станет лучше к вам относиться, если узнает, что вы отослали Салли домой. Могу ли я его обрадовать этим?

— Нет, сэр. Я не могу диктовать клиенту, как ему себя вести.

— Ну, ладно. — Он хотел было что-то добавить, но потом передумал и направился к двери. Я поспешно последовал за ним, чтобы выпроводить с почестями.

Потом я вернулся, но войти в кабинет мне не удалось, так как на пороге я столкнулся с Салли.

— Ну, что, вы поверили ему? — спросила она таким тоном, что я испугался, как бы она не исцарапала мне лицо в случае положительного ответа.

Я схватил ее за руку, развернул на сто восемьдесят градусов и повел к красному кожаному креслу. Черт возьми, как она заартачилась. Она не собиралась садиться на не остывшее еще после Дэна Комуса место. Она вывернула руку, встала около письменного стола Вульфа и спросила теперь у него:

— А вы поверили ему?

— Да садитесь же вы, черт побери, — отрезал Вульф. — У меня шея не резиновая.

— Но если вы собираетесь…

— Садитесь!

Она повернулась, увидела, что я пододвинул ей кресло, села и заявила:

— Вы сказали, что возьметесь, если я соглашусь. А я не согласна. Вы не должны работать под его руководством.

Вульф без особого интереса взглянул на нее.

— Он предложил одну очень разумную вещь, — начал он. — Послать вас домой. Но даже если я вас и выгоню, вы можете отправиться не домой, и никому не известно, куда вы пойдете, а мне вы можете в любой момент понадобиться. Вы мне нужны сейчас и можете понадобиться еще. Я ему и верю и не верю. — Он повернулся. — Арчи?

Я уже сидел на своем месте.

— Я пас, — ответил я. — Если он и врет, то неплохо. Если он говорит искренне, то значит Салли — полная идиотка, а я ее а понедельник вечером уверил, что я на ее стороне, так что я не могу судить беспристрастно.

Он усмехнулся и сказал ей:

— Вы ведь слышали, что я сказал. Я согласен выполнять его указания. Вы зачем меня наняли, мисс Блаунт? Чтобы разоблачить Комуса или снять подозрения с вашего отца?

— Я… как… из-за отца, конечно.

— Тогда и не вмешивайтесь. Если и впрямь Комус с вашим отцом что-то знают, то я это узнаю прежде, чем соглашусь на его предложение, а тогда уж и буду решать, как быть. У меня, по крайней мере, сложилось впечатление, что он честен, и я собираюсь потратить немного ваших денег, чтобы подтвердить или опровергнуть ваше мнение о нем. Он вдовец?

— Да, Его жена умерла десять лет тому назад.

— А дети есть?

Она кивнула.

— Четверо. Два сына и две дочери. Все имеют семьи.

— Кто-нибудь из них с ним живет? Или, может, он с ними?

— Нет. У него квартира на Тридцать восьмой улице в доме, который ему же и принадлежит. Когда дети обзавелись семьями, он разделил дом на квартиры, каждая по этажу.

— Он живет один?

— Да. Он не…

— «Да» вполне достаточно. У него есть прислуга?

— Постоянной нет. Женщина приходит убираться, и все. Он только завтракает…

— Извините. А у вас есть ключ от его квартиры?

Ее глаза округлились.

— Конечно, нет. Откуда у меня может быть ключ от его квартиры?

— Не знаю. Я просто спросил. — Он повернулся ко мне. — Арчи. Позови Сола, Фреда и Орри. На половину третьего, если можно.

Я повернулся, снял трубку и набрал номер. Не так-то просто поймать их в середине дня. Но у Сола есть автоответчик, у Фреда — жена, а у Орри — три разных телефонных номера, два из которых принадлежат его любовницам. И каждый из них готов бросить любое дело, если Вульф срочно требует их к себе.

Я сидел на телефоне до самого обеда, и дважды звонки Фреда и Орри отвлекали меня от еды, да я бы и вовсе от обеда отказался, лишь бы дело пошло, я ведь видел, как самому Вульфу не терпится. Если речь шла лишь о том, чтобы наведаться в квартиру к Комусу, как было ясно из его разговора с Салли, то к чему тогда целый взвод? Почему бы не послать меня одного? У меня были догадки на сей счет, но я не придавал им большого значения. Возможно, он хотел, чтобы я был при Салли. Если я не буду все время за ней следить, она начнет давать Фрицу советы, как что готовить, или подкладывать гвозди ему самому в постель, или переставлять мебель. Если это так, и ее дальнейшее пребывание в доне свяжет меня по рукам и ногам, то я, пожалуй, присоединюсь к мнению Йеркса и Комуса, что в такое время ей лучше всего быть подле матери.

Тема костей вновь поднималась за обедом, но на этот раз речь шла не о Вольтере, а о находке в каком-то африканском ущелье, которая якобы доказала, что единственное, что отличает меня от того древнего болвана, который подбросил их туда миллион лет тому назад, — это умение печатать на машинке: по-моему, так. Почки были оценены в полной мере, и когда я дожевывал последний кусок, вошел Фриц, которому пришлось самому открыть входную дверь. Он доложил о приходе мистера Пензера. Присутствие Салли удержало Фрица от того, чтобы назвать его просто Солом. К тому времени, как мы управились с салатом и кофе, подошли и Фред с Орри.

Я предупредил их по телефону, что будет Салли Блаунт, и очень интересно было понаблюдать за тем, как каждый из них остался верен себе, когда мы вошли в кабинет, и я стал их ей представлять. Сол Пензер, рост около метра семидесяти, вес — шестьдесят четыре килограмма, с крупным носом и плоскими ушами, внешности ничем не примечательной, казалось, взглянул на нее лишь из вежливости, но можно было спокойно ставить тысячу к одному, что ни одна деталь ее внешнего вида от него не ускользнула. Фред Даркин, рост метр семьдесят семь, вес — восемьдесят шесть килограммов, лысый и дородный, взглянул на нее. Он делает это совершенно машинально. С тех пор, как много лет тому назад он слегка приударил за хорошенькой полногрудой девчушкой, и жена их застукала, он, боясь за себя, предпочитал не глядеть на лиц женского пола моложе тридцати лет. Орри Кэтер, рост метр восемьдесят три, вес — восемьдесят два, сложение отличное, не скрываясь, прямо и с интересом ее оглядел. С ранних лет он привык смотреть на каждую хорошенькую женщину, как рыбак на форель в ручье, и никогда не считал нужным скрывать свой интерес.

Предназначавшиеся им три кресла стояли перед столом Вульфа довольно тесно, а красное кресло уже остыло после Комуса, так что Салли спокойно на него уселась. Вульф поочередно протянул руку каждому из троих, сел и заговорил.

— Вам, наверно, нелегко было собраться по срочному вызову, и я вас благодарю, что пришли. Вы, наверно, уже знаете, чем я сейчас занимаюсь — Мэтью Блаунтом, которому предъявлено обвинение в убийстве Пола Джерина. Перед вами его дочь. Нет смысла подробно обрисовывать ситуацию, поскольку задание всего одно и очень конкретное. Возможно, вы слышали имя адвоката Блаунта — Дэниел Комус. — Кивки в ответ. — Есть основания подозревать, что незадолго до тридцатого января он раздобыл где-то немного мышьяка; не знаю, где, когда и каким образом он сделал это, но вряд ли раньше, чем за неделю-другую до этого, а может, за день или за два. Обратите внимание, что на этот раз я сказал «основания подозревать», всего только. Обычно, когда я вас прошу что-то выяснить, я имею некоторую уверенность в том, что это имело место. На этот раз это всего лишь предположение, а не умозаключение. Но это не повод халтурить, и если вы узнаете то, что мне нужно, то плата ваша будет удвоена. Сол будет поддерживать со мной связь и давать вам указания, но обо всем, как обычно, сообщайте сюда, Арчи.

Потом он обратился к Солу:

— Ты лучше меня знаешь, как организовать подобную операцию. У меня нет никаких догадок. Лучше всего было бы, конечно, добыть доказательство того, что мышьяк у него действительно был, но если вы установите, что Комус имел к нему доступ, это тоже будет неплохо. Можете не слишком беспокоиться, что он вас заметит, все равно он уже принял все меры предосторожности. Но вы не должны трогать его врача и его квартиру. Лечит его доктор Эвери, его старинный и близкий друг; с ним я уже говорил, и всякое ваше действие в отношении его следует предварительно обсудить со мной. А в его квартиру отправится сегодня вечером Арчи в сопровождении мисс Блаунт. Мисс Блаунт — прекрасный источник информации о его привычках, знакомых, друзьях, в общем, обо всем, что его касается. Так что сперва можете хорошенько ее расспросить. — Он обратился к ней: — В гостиной есть удобные кресла, пройдите туда, пожалуйста.

Снова сжатые кулаки, побелевшие костяшки пальцев:

— Я же вам говорила… Я не верю этому…

— А это и необязательно. Этому не надо ни верить, ни не верить. Надо все хорошенько выяснить. Для этого вы меня и наняли.

— Но вы сказали, что я пойду туда с Арчи. Я не могу.

— Это мы обсудим позже. Вы можете ничего не скрывать от господ Пензера, Даркина и Кэтера. Мистер Гудвин будет с вами. — Он напомнил мне: — Не забудь записную книжку, Арчи.

Я поднялся, взял записную книжку и направился к двери, все трое тоже встали и пошли за мной, задержавшись у двери, чтобы пропустить вперед Салли. Специалисты по слежке любят демонстрировать хорошее воспитание, ведь им не часто удастся им воспользоваться. Закрывая за собой дверь, я взглянул на Вульфа и заметил, что рука его потянулась к «Происхождению африканцев», — теперь, когда работа пошла, он снова мог читать.

Глава 10

В тот же вечер, в десять минут одиннадцатого мы с Салли вылезли из такси на углу Парк-авеню и Тридцать восьмой улицы; подгоняемые в спину порывистым ветром, прошли полтора квартала на восток, постояли немного на краю тротуара, глядя через дорогу на окна четвертого этажа, самого верхнего в этом кирпичном доме, окрашенном серой краской. Свет там, похоже, не горел, и мы перешли через проезжую часть, вошли в подъезд и стали изучать ряд имен и кнопок на панели; я нажал на кнопку рядом с фамилией Комус, не ожидая ответа, так как я всего четверть часа тому назад набирал его номер телефона и ответа не получил. Подождав секунд тридцать, я нажал самую нижнюю кнопку, с надписью «Управляющий», и в этот момент Салли крепко сжала мою руку.

Не так просто было уговорить ее сюда прийти; «уговорить» — это мягко сказано, фактически — заставить, она стояла на своем до тех пор, пока Вульф не втолковал ей, что если я пойду один, то мне придется взять с собой целый набор ключей и отмычек, и даже в случае успеха меня наверняка арестуют за взлом. Ей пришлось согласиться, так как перспектива в случае моего ареста остаться один на один с Вульфом ее не вдохновляла. Предполагалось, что вечером Комус придет для беседы с Вульфом, и как только Фриц проводит их в кабинет, мы с Салли отправимся в путь; Вульф же будет держать его до тех пор, пока не получит от нас сигнал, что мы все кончили. Если же он не появится до десяти и не будет отвечать на телефонные звонки, то мы все равно должны были ехать на свой страх и риск. Именно поэтому я набирал его номер без десяти десять.

Итак, мы в подъезде. Телефонной трубки там не было, лишь пара круглых решеток в стене на уровне подбородка, из которых через некоторое время послышался треск и голос спросил: «Кто там?». Салли, все еще висевшая на моей руке, сказала решетке:

— Это Сара Блаунт. Мы пришли к мистеру Комусу. Мы ему звоним, но он не отвечает. Не знаете, где он?

— Нет, не знаю.

— Ну, ладно… нам он очень нужен, а здесь в подъезде очень холодно. Можно, мы подождем внутри? Не могли бы вы нас впустить?

— Конечно. Сейчас я подойду

Я положил руку на дверь и держал ее так в ожидании шелчка, но его не было. Прошла минута, другая, щелчка не было, и вдруг дверь открылась. Открыл ее высокий тощий парень с лицом, черным как ночь, он посторонился, пропуская нас внутрь, а потом закрыл за нами дверь. Благодаря Салли я знал его лучше, чем он меня. Звали его Добс, и в те времена, когда семья Комусов занимала весь дом, он служил дворецким.

Увидев Салли, он улыбнулся.

— Это и впрямь вы, мисс Сара. Давненько я вас не видел.

Она кивнула.

— Еще бы. А это мистер Гудвин. Арчи, это мистер Добс.

Я протянул руку, и мы обменялись рукопожатием. Я понимал, что такая фамильярность с дворецким выглядит весьма вульгарно. Но он ведь больше не дворецкий, а управляющий домом.

— Вы совсем не изменились, — сказала Салли. — Только разве что волосы. Совсем седые стали. — Видно было, что ей не по себе, и я не мог ее за это винить.

— Ну, а вы-то как изменились, — сказал Добс — Но это и понятно. Вы в гору идете, а я уже под гору. Хочу сказать, что очень огорчен, что ваш отец попал а такую неприятную историю. Уверен, что он оправдается и все будет в порядке, но все же очень неприятно. Он взглянул на меня, и взгляд его показался мне проницательным. Мол, знаю, кто вы. Вы сыщик. И снова обратился к Салли: — Теперь я понимаю, зачем вам нужен мистер Комус, из-за вашего отца.

— Да, конечно. — На какую-то долю секунды мне показалось, что сейчас она все завалит, но она взяла себя в руки и продолжила разговор: — А нельзя нам подождать в его квартире? Не могли бы вы… не позволите ли вы… нам войти? Нам все равно придется его ждать… нам во что бы то ни стало надо его сегодня увидеть…

— Ну, конечно, — в конце концов, она ведь сидела на его колене, а на другом — дочка Комуса, и он рассказывал им разные истории. Потом он сказал: — Конечно, мистеру Комусу не понравится, если вы будете ждать его здесь; это уж точно. — И показал рукой на открытую дверь лифта. Он пропустил нас вперед, нажал кнопку, и мы поехали вверх.

Площадка четвертого этажа была очень узкой. Добс вытащил из кармана связку ключей, но прежде чем открыть дверь, позвонил в звонок и довольно долго, секунд тридцать ждал, вдруг Комус все-таки дома и просто не хочет отзываться на звонок из парадного. Ответа не последовало. Тогда он открыл дверь ключом, вошел, пошарил по стене в поисках выключателя и включил свет, очень яркий, хотя и рассеянный; он шел из каких-то углублений, шедших по потолку вдоль стен.

— Ну вот, мисс Сара, — сказал он — Раньше здесь все было не так, правда?

— Да, пожалуй, Добси. — Она хотела было протянуть ему руку, но замешкалась. Нельзя жать руку человеку, которого обманываешь. Но поцеловать его все-таки можно. Во всяком случае она это сделала — чмокнула в щеку — и сказала: — Ты слышал, что я сказала? Добси?

— Еще бы мне не слышать. Еще как слышал. — Он поклонился ей, и это был поклон не дворецкого, а посла из какой-нибудь африканской страны. — Надеюсь, вам не долго придется ждать, — сказал он и ушел. Как только дверь за ним закрылась, Салли рухнула в ближайшее кресло.

— Бог мой, — простонала она. — Какой кошмар. И зачем я на это пошла? Арчи, не могли бы вы поскорее? Я очень вас прошу, поскорее.

Я велел ей немного расслабиться, снял пальто и шляпу, бросил их на стул и огляделся. Комната была большая, и наверняка были еще спальня, ванная комната и кухня. Даже если б мне предстояло найти какой-либо конкретный предмет, например, флакон с мышьяком, это заняло бы не менее трех часов. Но я-то собирался найти нечто, что могло бы служить хоть какой-то уликой, а на это уйдет вся ночь. Уликой мог стать и клочок бумаги, письмо, какая-то запись: ведь только на просмотр книг, которые занимали всю стену от пола до потолка, уйдет несколько часов. Да и Комус может вот-вот прийти. Я решил сначала заглянуть в спальню и взялся было за ручку двери, но в этот момент боковым зрением я увидел что-то, что заставило меня повернуться

Это был Комус. Он лежал на полу около кушетки так, что кушетка почти заслоняла его. Он был полностью одет, лежал на спине, ноги вместе. Бросив взгляд на Салли и удостоверившись, что она все еще сидит в кресле, обхватив голову руками, я присел на корточки. Глаза его были открыты и смотрели прямо в потолок, зрачки расширены, лицо синее, язык вывалился, вокруг рта и носа видны высохшие следы пены. Раз пена уже высохла, было бесполезно пытаться щупать пульс и проверять дыхание. Я просунул руку за складку одежды у него на шее, нащупал там кое-что и с силой расправил складку. Это был шнурок, с узелком за левым ухом, а свободные концы просунуты под мышки. Помню, что я тогда решил спросить при встрече убийцу (когда мы его найдем), спрятал ли он эти кончики сознательно, из любви к порядку, или же машинально, в спешке. Эти кончики — одна из самых замечательных деталей убийства, с которыми мне только приходилось сталкиваться. Мне очень хотелось освободить концы шнурка, чтобы посмотреть, какой он длины, но тут я услышал за спиной какой-то звук, быстро повернулся и вскочил на ноги. Это была Салли, она стояла и смотрела на все это широко открытыми глазами; рот у нее тоже был открыт, как только я к ней подошел, она стала обмякать. Обморок в этот момент был крайне неуместен, поэтому я быстренько подхватил ее и перенес в противоположный угол комнаты прямо в кресло, наклонил ей голову вниз, к коленям и придержал ее рукой, упершись в ее милую шейку. Она не сопротивлялась, так как силы ее явно оставили, но сознание она не потеряла. На всякий случай я опустился перед ней на колени.

— Видите, вы ошиблись, — сказал я ей, — ошиблись принципиально. А если б вы не ошиблись, то и не обратились бы к Ниро Вульфу, но сейчас, к черту все это. Вы меня слышите?

Ответа не последовало.

— Черт возьми, вы слышите меня?

— Да, — сказала она тихо, но вполне отчетливо. — Он мертв?

— Разумеется, мертв. Он…

— Отчего он умер?

— Задушен. Вокруг шеи затянут шнурок. — Я убрал руку, и она медленно подняла голову. Я встал. — Как вам кажется, вы сможете идти?

— Но я не… я не хочу никуда идти. — Она уже держала голову прямо.

— Плохо дело. Придется мне снести вас вниз и сунуть в такси. Так, что ли?

— Арчи, — тутона немного запрокинула голову назад, чтобы взглянуть на меня. Челюсть ее ходила ходуном, и она явно не могла с ней справиться. — Это что, самоубийство?

— Нет. Я буду рад помочь вам в этом, но только немного позже. Сейчас я очень занят Его убили. Я не хочу, чтобы вы были здесь, когда придет полиция. Я предпочел бы без вашей помощи объяснить им, как мы здесь оказались. Вы ведь не хотите провести всю ночь, отвечая на их вопросы.

— Конечно, нет.

— Ну что, сможете сами спуститься вниз и поймать такси? Мистер Вульф будет вас ждать. Я сейчас ему позвоню.

— Думаю… мне лучше поехать домой.

— Нет, это исключено. Либо вы обещаете мне, что едете, куда я вам сказал, либо останетесь и мужественно продержитесь всю ночь. Ну как?

— Нет, оставаться здесь я не хочу.

— Тогда вы пойдете к Ниро Вульфу и будете его во всем слушаться.

— Да.

— Отлично. А вы можете стоять? Идти?

Это она смогла. Без моей помощи. Я подошел к двери и распахнул ее, а она сама пошла, хоть и не очень уверенно. Придерживая ногой открытую дверь, я рукой вызвал лифт. Когда он подошел, и дверь его открылась, Салли вошла туда и сама нажала нужную кнопку. Дверь за ней закрылась. Я вернулся в квартиру, подошел к столу, на котором стоял телефон, поднял трубку и набрал номер, известный мне лучше всякого другого.

Голос Вульфа произнес:

— Да?

Он никогда не отвечал по телефону как положено, и никогда не станет этого делать.

— Это я. Из квартиры Комуса. Все шло по плану. Салли была умницей, и управляющий Добс впустил нас в квартиру и сам ушел. Но тут был Комус, и он до сих пор тут. Лежит на полу, а на шее затянута удавка. Он уже остывает, но вы же знаете, что костлявые остывают быстрее. На мой взгляд, он мертв уже часа три. Он не сам затянул удавку, ее концы аккуратно засунуты под мышки. — Пять секунд тишины, потом — присвист. — Да, сэр, полностью с вами согласен. Салли я уломал, она только что уехала, и если не упадет в обморок и сдержит данное мне слово, то будет у вас минут через десять. Есть предложение. Пошлите ее спать и пригласите доктора Уолмера. Возможно, он даст ей что-нибудь успокаивающее и запретит все контакты до завтрашнего дня, кто бы ни пришел. А я тут улажу все формальности, ведь они узнают от Добса, в каком часу он нас впустил. Какие будут указания?

— Никаких. Черт с ним.

— Понятно, сэр. Думаю, не стоит посвящать их во все наши планы, так как не их поганое дело, что мы собирались сделать. Вы волновались, поскольку Комус не пришел к вам вечером и не отвечал на телефонные звонки, вот и пришлось мне к нему поехать. Сойдет?

— Вполне. А тебе обязательно там торчать?

— Думаю, что нет, но мне здесь нравится. Скажите Фрицу, что я могу прийти к завтраку, а могу и опоздать.

Я повесил трубку и пару секунд сидел молча, сжав губы и покачивая головой. Обязательно ли мне здесь торчать? Только гений мог задать такой дурацкий вопрос. Снова снял трубку и набрал еще один хорошо знакомый номер: А9 — 8241. Я решил позвонить сюда, а не в главное управление, так как хотел лично поговорить с инспектором Кремером или, по крайней мере, с лейтенантом Перли Стеббинсом, если кто-то из них окажется на дежурстве.

Глава 11

Какие-то электрики установили в моем черепе проигрыватель-автомат и не хотели вылезать оттуда, проверяя, сколько мелодий одновременно он может исполнять. Судя по шуму, не менее дюжины, а они кроме того еще и прыгали, проверяя мой череп на прочность. А может, это был и не проигрыватель, а небольшой оркестр, и прыгали все музыканты: вверх, вниз, вверх, вниз. Чтобы посмотреть, что же там все-таки происходит, надо было развернуть глаза и заглянуть внутрь, и от чрезмерных усилий у меня открылись веки и передо мной оказался будильник на тумбочке перед кроватью. Я оставил попытки вращать глазами и сосредоточился на будильнике. Семнадцать минут двенадцатого. А шум — это не проигрыватель и не оркестр, а дверной звонок. Кто-то упорно держал палец на кнопке звонка и не отпускал. Что за чушь. Я ведь мог схватить рукой провод, дернуть, и все прекратится. Но чтобы совершить этот разумный поступок, надо быть настоящим героем, а для этого я еще недостаточно проснулся; когда же я, наконец, протянул руку, то вместо шнура обнаружил телефонную трубку, поднес ее куда-то ко рту и пробормотал:

— Ну, что там?

Там был голос Вульфа.

— Я на кухне. Когда ты вернулся?

— В девять минут седьмого, И принял немного виски, пока готовил молочные гренки. Собирался поспать до обеда. А вы почему на кухне?

— В кабинете меня ждет мистер Кремер. Не хочешь ли в связи с этим мне что-нибудь сообщить?

— Хочу, Лейтенант Роуклиф стал еще сильнее заикаться. У сержанта Стеббинса забинтован средний палец левой руки, наверное, его клюнул голубь, которому он хотел насыпать соли на хвост. Никогда не виданный мною прежде помощник прокурора по имени Шипл внес поправку в Конституцию: у него получается, что человек виновен, если нет доказательств его невиновности. Вот и все. Ни в одном из моих ответов на десять тысяч вопросов, которые были мне заданы, ни в подписанных мною показаниях нет ничего, что могло бы как-то нарушить ваши планы, если они у вас есть. Я даже умудрился ни разу не подтвердить того факта, что Салли является вашим клиентом. А что касается Комуса, то его сначала огрели чем-то по голове, не исключено, что это была массивная металлическая пепельница, стоявшая на столе, а уже потом затянули на шее удавку. Шнурок был снят с жалюзи на одном из окон. Врач утверждает, что смерть наступила за несколько (от двух до пяти) часов до нашего появления, А где Салли?

— В южной комнате. Ею занимается доктор Уолмер. Прежде чем он ей что-то вколол вчера вечером, я успел ей втолковать, зачем вы явились в квартиру Комуса, на случай расспросов. Когда ты сможешь спуститься?

— Ох, часов через шесть. А что нужно Кремеру? Вряд ли ему нужен я, ведь мы с ним, можно сказать, всю ночь провели вместе. Может, ему нужна Салли?

— Не знаю. Как только он приехал, я скрылся в кухне, а Фриц провел его в кабинет. Может, он будет ссылаться на что-то, что ты им говорил или даже подписывал, так что лучше бы тебе спуститься. Ты сможешь быть в кабинете минут через десять?

— Смогу, но не буду. Через двадцать. Передайте Фрицу, что я смог бы оценить по достоинству чашку кофе и стакан апельсинового сока.

Он пообещал выполнить мою просьбу и повесил трубку, я же потянулся, лежа на спине, и сладко зевнул. Поднявшись и собираясь закрыть окно, я высунул голову на улицу, подставив ее под порыв зимнего ветра, это немного помогло, и я нашел в себе силы надеть брюки не задом наперед, а левый ботинок — на левую ногу, правый — на правую. Большего ожидать от меня было нельзя. Всю ночь я обдумывал ситуацию с Комусом и пришел к выводу, что неплохо бы утром получить от него письмо, в котором он бы объяснил, зачем убил Джерина, и признался, что после разговора с Вульфом понял, что деваться некуда, и поэтому сам сходит со сцены. Я бы лег спать в предвкушении завтрашней почты, если бы не одно обстоятельство. Даже если предположить, что он как-то исхитрился и затянул шнурок самостоятельно, то все равно засунуть кончики себе под мышки — это уж слишком.

К тому времени, как я спустился вниз, а это произошло как раз через двадцать минут, голова моя немного просветлела. На кухне сидел Вульф и с интересом рассматривал нитку сушеных грибов, разложенную перед ним на столе; увидев меня, он отложил ее в сторону. «Апельсиновый сок», — произнес я, он сказал, что Фриц этим займется, после чего я немного посторонился, пропуская его вперед, и последовал за ним в кабинет.

Если Кремер, восседавший в красном кожаном кресле, и пожелал нам доброго утра, то проделал это не вслух. Пока мы шли к своим письменным столам, он смотрел на ручные часы, не просто смотрел, а буквально пялился на них, придерживая манжету другой рукой, и в тот момент, когда Вульф наконец уселся, он тяжело выдохнул:

— Полчаса. Господи Боже мой. Понимаю еще, были бы вы мэром, так ведь нет.

— Даже не считаю нужным извиняться, — ответил Вульф. — Ведь мы с вами не уславливались о встрече.

Краткий ответ Кремера я опускаю из уважения к его погонам и многолетней службе на благо родины. По глазам его было заметно, что он тоже не выспался. Тем не менее он продолжил разговор:

— О встрече, черт бы вас побрал! Небось сидели на кухне и потягивали пиво? — он запустил руку в нагрудный карман и вытащил лист бумаги. — Это адресовано вам, но найдено в одежде человека, умершего насильственной смертью, и является вещественным доказательством, так что я вынужден оставить это себе. Хотите, я вам прочту?

Вульф выразительно пожал плечами.

— Как вам угодно. Я вам это верну.

— Когда?

— Как только Гудвин снимет копию.

Кремер взглянул на меня. Очевидно, он решил, что я могу проглотить эту бумажку, поэтому покачал головой и сказал:

— Лучше я прочту. — Он развернул бумажку. — Сверху напечатано «Контора Дэниела Комуса», датировано вчерашним числом, 14 февраля. Далее чернилами, от руки: «Ниро Вульфу: настоящим прошу вас оказать мне профессиональную помощь, гарантирую соответствующее вознаграждение и оплату всех расходов. Мой адвокат, Дэниел Комус объяснит вам, о чем конкретно идет речь, и вы будете работать вместе с ним и следовать его указаниям». Подписано: «Мэтью Блаунт». — Он взглянул на меня: — Вижу, вы уже все записали.

— Конечно, — подтвердил я и закрыл записную книжку.

Бумажка вернулась в наружный карман Кремера.

— Ну, вот и хорошо, — сказал он Вульфу. — А теперь мне бы хотелось кое-что выяснить. В понедельник Гудвин дал знать, что вы работаете на Блаунта. Комус это опроверг. Во вторник вы сказали мне, что работаете на клиента, но не уточнили, на кого именно. В среду, то есть вчера, к вам пришел Комус и, если верить Гудвину, хотел вас нанять, но для этого ему нужно было получить письменное согласие Блаунта. Вчера вечером Комуса убили, и в его кармане обнаружена записка к вам от Блаунта. Итак, я хочу вас кое о чем спросить, а вы, надеюсь, не откажете мне кое-что рассказать. Во-первых, кто обратился к вам в понедельник?

Вульф удивленно поднял брови.

— А разве мистер Гудвин вам не сказал?

— Вы прекрасно знаете, что нет. Из него сам черт слова не вытянет. Я хотел задержать его, но прокурор не разрешил. Так кто же вас нанял?

— Но ведь это очевидно. — Вульф сделал широкий жест рукой. — Раз она ездила вчера вместе с мистером Гудвином, а вам точно известно, что ни Комус, ни сам Блаунт не являются моими клиентами, то кто это может быть? Я думаю, вы и сами можете сложить два и два. Конечно, это мисс Блаунт.

Кремер кивнул.

— Да, я безусловно могу сложить два и два. И сейчас, когда вы уже не сомневаетесь в том, что я знаю, вы мне об этом сказали. Знаю я и о том, что она находится здесь с вечера понедельника и по сей час. И мне бы хотелось с ней поговорить.

— Она под наблюдением врача, и сначала нужно получить его разрешение. Доктор Эдвин А. Уол…

— Ерунда, она обнаружила труп и смылась до прихода полиции. Где она, на кухне?

— Труп обнаружил мистер Гудвин, и вы продержали его всю ночь. — Вульф повернулся ко мне. — Скажите мисс Блаунт, чтоб она покрепче заперла дверь.

Моя рука потянулась было к внутреннему телефону, но тут Кремер просто-таки взвыл:

— Ах ты, чертов клоун!

Я отдернул руку, улыбнулся ему и сказал Вульфу:

— Не хочется ее беспокоить. Я еще успею предупредить, если он рванет наверх.

— Итак, это ваше «во-первых», — обратился Вульф к Кремеру. — Моим клиентом была и остается мисс Блаунт. Но ее отец тоже может стать им, если я приму его предложение. Следующий вопрос?

Чтобы не взорваться вновь, Кремер судорожно вцепился пальцами в подлокотники кресла. Сколько раз он давал себе слово никогда не позволять Вульфу выводить его из себя и вот снова сорвался. Я ждал, что он вот-вот достанет сигару и начнет теребить ее, но положение спас Фриц, который очень своевременно вошел с моим апельсиновым соком и кофе на подносе: пока он ставил его на стол, выходил, а я отпивал из стакана, Кремер сумел взять себя в руки.

Он слегка откашлялся.

— Помните, — начал он немного хрипловатым голосом, — как во вторник я сказал вам, что совершенно уверен, что вы не имеете отношения к этому делу. Хорошо, я мог ошибаться. Но я говорил также, что вы, должно быть, обладаете какими-то сведениями, которые могут коренным образом повлиять на это дело. Теперь я в этом совершенно уверен. И мне очевидно, что вы узнали это от его дочери. Вы использовали эти сведения, чтобы пригласить к себе Комуса. И вы рассказали ему об этом или хотя бы намекнули, чего было достаточно, чтобы он посоветовал Блаунту прибегнуть к вашей помощи, и Блаунт написал эту записку. — Кремер постучал себя по груди. — Но Комус высунулся и каким-то образом использовал эту информацию, не посоветовавшись с вами. В итоге его убили, а вы знали или подозревали об этом, и Гудвин, который отправился туда вчера вечером, прихватив с собой дочку, чтобы она помогла ему войти, собирался найти там труп, — тут он немного помолчал, чтобы перевести дух. — Вечно вы с вашими идиотскими штучками. А может, вы и посоветовали Комусу что-нибудь такое сделать. И я бы не побоялся поставить сто против десяти, что вы знаете, кто его убил. Ну что ж, вы набиваете себе цену, а тем временем Комус убит, а ваш клиент все еще в тюрьме. Так можете вы его оттуда вызволить или нет? Не считаю нужным в двадцатый раз повторять нам, что, как только прокурор сможет привлечь вас за сокрытие улик от правосудия, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему в этом; похоже, что сейчас именно к этому и идет. Так что, прикажете мне принести ордер на арест Сары Блаунт как очевидца преступления?

Откинувшись на спинку кресла, Вульф вздохнул всей грудью и с шумом выдохнул.

— Позавчера, — начал он, — я сказал, что вы гораздо лучше меня знакомы с обстоятельствами смерти Пола Джерина. Так это и было, и до сих пор это так, но то же самое я могу сказать и про обстоятельства смерти Дэниела Комуса. Целая армия ваших людей работает над этим вот уже двенадцать часов, я же всего-навсего прочел сообщение в утренней газете. Я еще даже не прослушал отчет мистера Гудвина. А что до того, что он якобы ожидал увидеть труп Комуса в его квартире, то могу вам сказать, что в тот момент мы с ним оба считали, что, возможно, Комус убил Пола Джерина.

В ответ Кремер повторил то же самое слово, которое я вновь опускаю, но на этот раз более ничего не добавил.

— Это мнение не было подкреплено никакими доказательствами, — пояснил Вульф. — Оно основывалось на подозрении, высказанном в беседе со мной одним человеком, и, как вы понимаете, подозрение это не подтвердилось. Вы ведь знаете Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера?

— По долгу службы. И что с ними?

— Я их вчера нанял. Им было дано задание найти доказательства того, что до четверга тринадцатого января у Комуса был мышьяк. И когда сегодня утром Пензер мне позвонил, я велел ему прекратить поиски. Что вполне естественно.

Кремер смотрел на него во все глаза.

— На сей раз, похоже, вы не врете. На вашей стороне три свидетеля.

— Хоть это и правда, но тоже не в моем вкусе — не часто приходится признавать ошибки. Зря потрачены двести долларов мисс Блаунт.

Кремер никак не мог прийти в себя.

— Но ведь Комус был адвокатом Блаунта, И вы думали, что это он подложил мышьяк в шоколад? Зачем?

— Мне казалось это самым правдоподобным объяснением. Оставлю при себе мои основания, они не были подкреплены доказательствами. Кто же остался — Хаусман, Йеркс, Фэрроу — если Блаунт исключается? Надеюсь, теперь вы тоже исключаете его из списка подозреваемых? Ваша сложная версия о том, как я всех обманываю, — полная ерунда, но она содержит одно рациональное зерно, а именно — предположение, что Комуса убил тот же человек, что и Джерина. А Блаунт все еще в тюрьме. Вы и дальше собираетесь его там держать?

Кремер посмотрел на меня. Я уже управился с апельсиновым соком и пил вторую чашку кофе.

— Так вы все-таки врали, — уличил он меня. — Вы сказали, что пришли к Комусу узнать, согласился ли Блаунт прибегнуть к услугам Вульфа, а на самом деле вы пошли, чтобы попытаться найти там… — он запнулся, — ладно, ерунда все это. — Он поднялся, чтобы уйти. — Впервые ухожу от вас с впечатлением, что вы и впрямь ухватили за хвост медведя, а вытянуть его не можете. Это вполне возможно. Так если вы действительно вчера в десять часов вечера считали, что Комус убил Джерина, то что вы скажете сейчас? Кто следующий? А?

Он повернулся и пошел, но я был настороже, готовый в любой момент позвонить по внутреннему телефону. Ведь он мог ринуться по лестнице вверх, в южную комнату, а сторожить в холле не очень удобно. Вы можете закрыть перед полицейским дверь, но ни в коем случае не должны касаться его руками. Но он повернулся направо, к выходу, и, когда раздался звук закрывающейся двери, я на всякий случай выглянул в холл посмотреть, не там ли он, а потом вернулся к своему письменному столу, налил еще кофе, опустошив при этом кофейник, и немного отпил. Вульф сидел, сложив руки и закрыв глаза. Я пил кофе. Передо мной лежала утренняя почта, в основном всякая ерунда, как обычно, и как только кофе кончился, я стал открывать конверты.

Раздался голос Вульфа, не голос — рычание:

— Ты проспал четыре часа.

— Ничего подобного, — отвечал я, не поворачивая головы. — Снимите время на то, чтобы приготовить и съесть молочные гренки. Хотите послушать отчет?

— Нет.

Я открыл конверт.

— Еще одно приглашение в почетные члены Национальной ассоциации контроля над преступностью. Есть какие-либо распоряжения?

— Есть вопрос. Ты сможешь сегодня увидеться с мистером Блаунтом? Прямо сейчас?

— Сомневаюсь. Никто, кроме адвоката и членов семьи, без разрешения прокурора не имеет права посещать человека, которому предъявлено обвинение в убийстве. К тому же время для посещений от шести до восьми вечера. Он ваш клиент, но вы не адвокат. Мы можем обратиться в прокуратуру, и нам откажут. Тогда это устроит Кремер, как личное одолжение.

— Ерунда все это.

— Можете проверить. — Я вскрыл еще один конверт и вытащил его содержимое. — Венигер получил свежую партию Беришонского сыра, потрясающий деликатес. Когда мы вчера увидели Комуса, первой мыслью Салли было поехать домой к маме. Вы уверены, что она еще у себя в комнате?

— Не уверен.

Я обернулся.

— Нет?

— Фриц отнес ей поднос с завтраком, а доктор Уолмер приходил к ней около десяти. Я был, как обычно, в оранжерее, и я поговорил с ней по внутреннему телефону.

— Она ведь могла спуститься по лестнице и уйти.

— Да. Пойдем посмотрим.

Я развернулся в кресле, встал и направился в холл. Конечно, он кипел, потому что она заставила его подозревать Комуса, но сейчас нам необходимо было связаться с Блаунтом, а она как-никак член семьи. Еще когда я спускался вниз, то заметил, что дверь ее комнаты закрыта, и она до сих пор была закрыта. Я был настолько уверен в том, что она бежала, что рука моя машинально без стука потянулась к ручке двери, но я вовремя себя остановил и все же постучался, хотя и несколько громче, чем это было необходимо. Она тут же ответила: «Кто там?», и тогда я открыл дверь и вошел.

Она стояла спиной к окну, но даже при таком освещении казалось, что она постарела лет на двадцать. Уолмер ей дал снотворное, и она должна была бы выспаться, но выглядела, однако, значительно хуже, чем я со своими тремя часами сна. Сказать ей было нечего, она просто стояла и смотрела на меня. Я остановился на расстоянии нескольких шагов, внимательно на нее посмотрел, покачал головой и сказал:

— Хочу дать дружеский совет: не смотритесь в зеркало. Что за глупости. Да, вы ошиблись, но не вы же его убили, Мы с Фрицем можем дать вам стопроцентное алиби. Приходил инспектор Кремер и, в частности, хотел поговорить с вами, но Вульф этого не допустил. Но когда кто-нибудь из них все-таки до вас доберется, вы сможете совершенно спокойно рассказать, зачем мы с вами туда пришли — искать улики против Комуса, но если спросят, почему возникли подозрения, говорите, что не знаете, и пусть они об этом спрашивают мистера Вульфа или меня. Собственно говоря, чтобы пояснить вам это, я сюда и пришел, да еще посмотреть, на месте ли вы. Я боялся, что вы ушли домой. А говорю я так много лишь потому, что, думаю, вас взбодрит голос человека, который целиком на вашей стороне, несмотря на все то, что вы наговорили на Комуса. Если захотите что-нибудь сказать, поднимите руку. Если хотите знать мое профессиональное, а не личное мнение, так нет худа без добра. Кремер понимает, что Комуса задушил убийца Джерина. А это уже шаг к освобождению вашего отца. Конечно. Кремеру не улыбается мысль, что он держит в тюрьме невинного человека, но просто так ни он, ни прокурор вашего отца не отпустят. Однако заявление от него о незаконном аресте произведет впечатление. Хотите что-нибудь сказать или я могу продолжать?

— Арчи, — произнесла она.

Я кивнул.

— Да, это я. Для начала неплохо. А вы — Салли Блаунт. Через полтора часа будет обед.

— А что… что мне теперь делать?

— Выбросить все это из головы. Конечно, вы попали в неприятную историю, но все же вы на ногах, а это уже неплохо, Причешитесь и накрасьте губы перед обедом. Не исключено, что Вульф попросит вас сегодня съездить навестить отца. В кармане у Комуса нашли записку, в которой он просит Вульфа заняться его делом, и, естественно, мы…

В это время зазвонил внутренний телефон. Он стоял на столике в углу комнаты; я быстро подошел, снял трубку и сказал:

— Это я.

Голос Вульфа:

— Я в кухне. Она там?

— Да. Не в лучшем виде, но здесь.

Она стояла рядом и смотрела на меня.

— Пришла ее мать. Она в кабинете и хочет ее видеть. Фриц проводит ее наверх.

— Дайте подумать. — Это заняло пару секунд. — Нет, лучше я провожу Салли вниз. Можете довериться вашему эксперту по женскому полу, так будет лучше. Как-нибудь, когда у вас будет лишний часок, я вам объясню почему.

— Но я бы предпочел…

— В этом я не сомневаюсь. Вы боитесь, что займут кресло. Но иногда и вам полезно претерпевать лишения.

Я повесил трубку и повернулся. Я хотел было немного ее подготовить, но потом решил не слишком напрягаться и прямо сказал:

— Пришла ваша мать и хочет вас видеть. Где помада?

Можно было ожидать всякого. Она могла упасть в обморок, завизжать, в общем, сделать что угодно. Но она сказала: «Хорошо» — и направилась к двери. Я пошел вслед за ней и, пока спускался два пролета по лестнице, напомнил сам себе основное правило эксперта по женскому полу: лучше ограничиться объяснением того, почему она сделала то, что сделала, чем размышлять о том, почему она не сделала того, что собиралась сделать. И я даже не обратил внимания на ее хорошенькую шейку и линию плеча.

Миссис Блаунт сидела в красном кожаном кресле. Приличия требовали, чтобы я удалился на кухню к Вульфу, но поскольку именно я заварил всю эту кашу с Салли, то мне и расхлебывать. Поэтому, перешагнув порог, я остановился. Миссис Блаунт поднялась с кресла и ринулась к Салли. Она ничего не сказала, лишь взяла Салли за руки и посмотрела на нее. И, черт возьми, я невольно пожалел, что я не Салли. Они стояли, почти касаясь друг друга.

Салли подняла вверх подбородок.

— Если ты хочешь, я могу извиниться, — сказала она. — Но все же я считаю, что была права. Вот Арчи говорит, что я ошиблась, а по-моему, нет. Ведь он был в тебя влюблен, ты не могла этого не знать. Ведь столько мужчин в тебя влюблены, и ты наверняка об этом знаешь. Конечно, зря я его подозревала, и я бы очень хотела перед ним извиниться, но, к сожалению, это уже невозможно. Ну, хочешь, я перед тобой извинюсь?

Миссис Блаунт медленно покачала головой.

— Это не имеет значения, — сказала она. — Конечно, жаль, что все так получилось.

— Да уж.

— Знаешь, меня тоже огорчает, что ты так обидела Дэна. А ты его очень сильно обидела. — Она опустила руки Салли. — А что до того, что в меня, мол, все влюблены, так тут я ничего сказать не могу. Ты ведь мне уже об этом говорила, помнишь, когда была совсем ребенком. Ну что я могу тебе на это сказать? Ты ведь все равно не помнишь, что я тебе тогда ответила.

— Почему? Прекрасно помню. Ты сказала, что любовь лишь тогда любовь, когда она взаимна. Но я же не говорила, что ты отвечаешь тем же, я никогда этого про тебя не думала. Даже в этот раз. А то, что я пришла к Ниро Вульфу и осталась здесь, так это вообще никакого отношения к тебе не имеет, это только ради папы.

— Это я понимаю. Но все же я твоя мать.

— Ради тебя, мамочка, я бы сделала то же самое.

— Верю, верю. Но все же надеюсь… — миссис Блаунт не договорила, а повернулась в мою сторону: — Мистер Гудвин, видно, судьба у вас такая слушать наши разговоры. Тогда я вам руки не подала, потому что не хотела, но сейчас я с удовольствием это сделаю. — Она протянула руку. Она была маленькая, спокойная, холодная.

— Итак, спорить с вами больше не о чем, — сказал я. — Так почему бы вам не сесть?

Салли села, куда бы вы думали? В красное кожаное кресло. Придвигая ее матери одно из желтых кресел, я размышлял о том, что, наверно, одной ревности недостаточно, что тут, должно быть, все намного сложнее, но мои размышления прервала миссис Блаунт.

— А могу я встретится с Ниро Вульфом? Если он не очень занят, конечно.

Я пообещал узнать и вышел. Вульф сидел в кухне около большого стола, пил пиво и наблюдал, как Фриц чистит лук. Увидев меня, он нахмурился и спросил:

— Ну, что они там, ссорятся?

— Нет, сэр. Обе подавлены. Однако Салли заняла кожаное кресло. Миссис Блаунт хочет вас видеть, если вы не очень заняты. Со мной она обменялась рукопожатием, так что приготовьтесь к физическому контакту с женщиной.

Никакой реакции. Он сказал что-то Фрицу, поднялся со стула, взял одной рукой стакан, другой — бутылку, пошел в кабинет и, войдя в него, остановился в нескольких шагах от желтого кресла.

— Миссис Блаунт, я — Ниро Вульф, — сказал он, поклонившись, как посол на приеме или как дворецкий.

Затем он подошел к своему письменному столу, поставил на него стакан и бутылку, сел и обратился к Салли:

— Не хотите ли подняться наверх? Доктор Уолмер сказал, что вам нужен покой.

— Да нет. Я прекрасно себя чувствую, — ответила она. Хотя по виду ее нельзя было этого заключить.

Тогда он обратился к матери:

— Вы хотели меня видеть?

Она кивнула.

— Да. И мой муж. Он хочет, чтобы вы пришли к нему поговорить. Сегодня.

— А вы с ним разговаривали? — ворчливым голосом спросил он.

— Нет. Но с ним разговаривал мистер Маккини. Он старший партнер юридической фирмы. Они виделись сегодня утром. И мой муж сказал ему, что он не… Ох, наверное, вы не знаете. Мистер Комус не говорил вам до своей… он вам вчера не говорил, что муж желая воспользоваться вашими услугами, написал вам письмо?

— Нет.

— А мне он об этом сказал вчера вечером по телефону. Он сказал…

— В котором часу он вам звонил?

— Часов в шесть. Может, немного раньше.

— А откуда он звонил?

— Не знаю. Он рассказал только, что сообщил моему мужу, что вас следует нанять для кое-какой работы, и что муж написал вам записку. А сегодня утром…

— А не сказал ли мистер Комус, что именно предстоит мне расследовать?

— Нет, но он сказал, что речь идет о чем-то, что известно лишь им двоим, ему и моему мужу. А сегодня утром мистер Маккини пошел на свидание с моим мужем, и… — Она запнулась и улыбнулась. Это была даже не улыбка, а едва заметный изгиб губ, который не так легко было заметить. — Я совершенно не привыкла, — призналась она, — говорить «мой муж, мой муж». Раз вы собираетесь… Я буду называть его Мэт. Не возражаете?

— Как вам угодно, мадам.

— Сегодня утром мистер Маккини пошел к нему, чтобы рассказать о Дэне, о мистере Комусе, и тогда Мэт сказал, что хочет встретиться с вами. Он не согласился рассказать мистеру Маккини, что именно вы должны выяснить. Мистер Маккини достанет для вас разрешение окружного прокурора на посещение. Он собирался вам позвонить и попросить вас прийти, но я сказала, что уж лучше я сама приду к вам. Я… настояла на своем

Она совсем не была похожа на человека, который может настоять на своем; но все же твердость есть твердость, вот она сидит перед нами, и глаза не красные, и зубы не стучат, а ведь всего несколько часов тому назад она узнала о смерти Комуса. Но все же, несмотря на холодность рук, холодной ее назвать было нельзя; глядя на нее, просто подумать было невозможно о том, что она холодна.

Вульф сложил руки вместе.

— Пропуск нужен на имя мистера Гудвина, — сказал он, — я выхожу из дому только по личным делам. Но мне нужно…

— Но Мэт сказал мистеру Маккини, что ему необходимо увидеться именно с вами.

— За пределами этого дома я — это мистер Гудвин. Но мне нужно кое-что узнать и у вас. Насколько я понимаю, вы разделяете точку зрения, что ваш муж не убивал Пола Джерина.

— Причем здесь моя точка зрения? Конечно, он этого не делал.

— А вы задумывались над другими возможностями?

— Ну… в общем, да. Конечно

— Если исключить из списка подозреваемых двух человек с кухни, повара и официанта, здесь я полностью согласен с мнением полиции и окружного прокурора, то получается, что мышьяк в шоколад должен был подложить кто-то из четырех «посредников». Вы это понимаете?

— Да.

— Это очевидно. Но какой мог быть мотив? Никто из них никогда не имел никаких контактов с Полом Джерином. Поэтому я решил, что возможный мотив — нанести урон вашему мужу, то есть фактически его уничтожить, и эта цель была достигнута. Вчера еще я считал мистера Комуса наиболее вероятным убийцей. Ему нужны были вы, а ваш муж стоял на пути. Когда же мистер Гудвин…

— Но это совершенно абсурдно, мистер Вульф, абсурдно.

Он покачал головой.

— Нет, теперь, когда я воочию вас увидел, я понял, что это совсем не так абсурдно. Для любого мужчины, чувствительного к женским чарам, а таких большинство, вы являетесь источником большого соблазна. Смерть Комуса полностью сняла с него все подозрения, но оно не поставило под сомнение мою гипотезу как таковую. Что ж, теперь остались трое — Хаусман, Йеркс и ваш племянник Ферроу. И единственное, что нам остается предположить, это то, что один из них убил двоих — Джерина и Комуса; Джерина, чтобы уничтожить вашего мужа, а Комуса, потому что тот знал или подозревал правду и пригрозил разоблачением. Когда Гудвин пойдет к вашему мужу, может быть ему удастся выяснить, что же все-таки Комус знал, но сейчас передо мной вы, и я хочу кое-что у вас спросить; и если вы действительно хотите увидеть мужа на свободе, то ответите искренне. Кому из этих троих мешал ваш муж?

Она твердо посмотрела ему в глаза

— Никому, — сказала она. — Если все же… нет. Это невозможно.

— В отношениях между мужчиной и женщиной нет ничего невозможного. Вот, например, ваш племянник, Мортон Фэрроу. Высказывалось предположение, что в случае ухода вашего мужа он будет целиком контролировать деятельность корпорации. Это что, тоже невозможно?

— Конечно. Он прекрасно знает, что я ничего не позволю ему полностью контролировать. — Снова едва уловимое движение губ. — Он ведь приходил к вам?

— Да.

— И я права?

Вульф подтвердил:

— Совершенно правы. Но все же можно предположить, что он ошибся в своих расчетах. Мистер Хаусман?

Она сделала выразительный жест.

— Эрнст Хаусман — давний приятель Мэта. Крестный отец нашей дочери. Он готов что угодно сделать для Мэта, что угодно. В нем я совершенно уверена.

— Но он полоумный. По меньшей мере, у него не все дома. Он явился ко мне в понедельник и предложил план освобождения вашего мужа, не имеющий себе равных по идиотизму. Либо он, действительно, не в своем уме, либо, дьявольски хитер, в последнем случае он просто втирает нам очки. Мистер Йеркс?

Она снова покачала головой:

— Нет.

— Ваша дочь заставила его прийти ко мне, и он сам рассказал о конфликте, который произошел у него в последнее время с вашим мужем. Он хочет стать президентом банка, а ваш муж поддерживает другого кандидата.

Она кивнула.

— Знаю. Мэт мне рассказывал. Но мистер Йеркс знает его мотивы и не винит его. Это никоим образом не отразилось на их дружбе.

— Ерунда. Они что у нас, образцы добродетели? Но даже образец добродетели остается мужчиной, и если можно было предположить, что мистер Комус домогался вас, то что вы скажете про мистера Йеркса? Он ведь часто с вами виделся?

Секунд пять я думал, что она вообще не собирается отвечать. Она сидела совершенно спокойно, глаза ее невозмутимо смотрели на Вульфа. Но она все же ответила:

— Мистер Вульф, неужели вы не можете сменить этот оскорбительный тон?

— Ну вот еще! — отрезал он. — Кого же это я оскорбляю? Я предполагаю, что вы способны возбуждать желание: разве это для вас оскорбление? Я предполагаю, что мистер Йеркс не лишен зрения и чувственности, разве это для него оскорбительно? Мы же с вами, мадам, не светской болтовней занимаемся, мы обсуждаем судьбу вашего мужа. Так как же мистер Йеркс к вам относится?

— Мы — друзья, — ее трудно было сбить. — Но лишь постольку, поскольку он дружен с моим мужем. Моя дочь создала у вас совершенно ложное впечатление. — Она взглянула на дочь: — Я не виню тебя, Салли, но это действительно так. — Снова Вульфу. — Если вы не имели в виду ничего оскорбительного тогда ладно. Но все-таки я уже не молодая женщина, и мне действительно трудно поверить, что ваши предположения могут быть верны. И конечно, мне трудно представить себе, что они могут быть верны в отношении Йеркса.

Она говорила совершенно искренне, это было видно. Лон Коэн был прав, она действительно не осознавала своей притягательности для мужчин. Вульф посмотрел на нее, прищурив глаза. Когда мы останемся наедине, он, конечно, выяснит у своего эксперта по женскому полу всю ее подноготную, эксперт уже готов к докладу.

— Ну что ж, значит, мы просто потеряли десять минут нашего времени, — он взглянул на стенные часы. — Значит, наши планы будут целиком и полностью зависеть от того, что мистер Гудвин выяснит у вашего мужа, а строить предположения на этот счет бессмысленно. Вы можете сейчас связаться с мистером Маккини и сказать ему, что разрешение должно быть дано на имя мистера Гудвина?

— Могу. Он у себя в конторе. Во всяком случае, обещал быть там.

— Вы знаете номер его телефона?

Она сказала, что знает, вспорхнула со своего стула, я освободил ей мое место, она села и сняла трубку. Я встретился глазами с Салли и в ее взгляде ясно прочел: «Ну вот, теперь и вы тоже в нее влюблены» Но это было неверно. Я лишь целиком и полностью разделял высказанную Вульфом мысль, что она возбуждает желание у мужчин, а это абсолютно объективное суждение.

Глава 12

В тот же день, в четверть пятого я сидел на деревянном стуле за дощатым столом, лицом к лицу с Мэтью Блаунтом. Записная книжка наготове, ручка в руках. Многолетний опыт научил меня дословно, не прибегая к своим записям, пересказывать часовые беседы одновременно с тремя, четырьмя собеседниками, но этот разговор оказался мне не по зубам. Был однажды у меня подобный случай, лет шесть тому назад, но тогда я был послан в каталажку побеседовать с человеком, которому было предъявлено очень серьезное обвинение; звали его Пол Геролд (известен был также под именем Питер Хейз). Но тогда между нами была решетка, и говорили мы в огромной комнате одновременно с другими преступниками и посетителями. На этот раз комнатка была небольшой, нам никто не мешал, и даже конвоир остался по ту сторону стеклянной двери. Безусловно, у окружного прокурора были определенные причины, чтобы дать мне разрешение на посещение в неурочное время и беседу наедине. Во-первых, Блаунт был достаточно известным человеком, с весьма высокими связями; во-вторых, убийство Комуса выбило почву из-под ног обвинения.

Вид Мэтью Блаунта, сорока семи лет, выпускника Гарварда, не позволял предположить в нем человека, просидевшего двенадцать дней в камере по подозрению в убийстве. Кожа его красивого и чисто выбритого лица была гладкой и холеной, волосы аккуратно уложены, ногти в идеальном состоянии, прекрасно сидевший пиджак от хорошего портного, казалось, только что отутюжили; на нем была свежая сорочка и галстук. И если бы ему удалось пройти мимо конвоира за дверью, он вполне мог бы отправиться на прием или в шикарный ресторан.

Нелегко было убедить его в том, что говорить со мной — то же самое, что с Ниро Вульфом. Я втолковывал ему, что даже если бы Вульф изменил своим правилам, чего с ним никогда не случалось, и пришел сам, он все равно дома посвятил бы меня во все подробности

— Он бы этого не сделал, — настаивал Блаунт. — Он обязан хранить тайну.

— Это нереально, — пояснил я. — Никому еще не удавалось принудить его к полной конфиденциальности, если при этом подразумевалось, что он не должен ничего рассказывать мне. Он утаивает что-то от меня лишь в том случае, если это зачем-то нужно ему самому. Если б он пришел, а вы стали настаивать, чтобы он ничего не рассказывал мне, он просто не согласился бы иметь с вами дело.

Блаунт покачал головой.

— Я никому об этом не рассказывал, даже собственной жене, потому что стыдился этого поступка. И до сих пор стыжусь. Об этом знал только Комус, но его нет в живых. И я не… Так вы Арчи Гудвин? Это вы с моей дочерью пришли к нему и нашли труп?

— Совершенно верно.

— И дочь моя как она это перенесла?

— Отлично. Минуты через три после того, как мы его увидели, она смогла без посторонней помощи дойти до лифта, спуститься вниз и взять такси. И жена ваша и дочь — обе держаться молодцом, как я вам уже докладывал. И как только, мистер Блаунт…

— Можно без «мистера».

— Хорошо. Как только удалось договориться о том, чтобы мне выписали пропуск, они вдвоем поехали домой.

— Мне нужен прямой ответ на прямой вопрос. Моя жена рассказала Вульфу, что именно ему предстоит выяснить?

— Нет. Она сказала, что не знает этого. Она сказала, что никто этого не знает, кроме Комуса.

Блаунт кивнул.

— Значит, он сдержал свое слово. Знаете, ведь мало кому можно полностью довериться. А Дэну Комусу было можно. И его больше нет. — Он стиснул зубы. Помолчав немного, продолжил: — понимаете, я никому не рассказывал об этом своем поступке, которого стыжусь. Мистер Маккини хотел, чтобы я ему рассказал, настаивал на этом, но я отказался. Да я и Комусу не говорил, он просто сам об этом знал. И когда он мне рассказал про Ниро Вульфа, я решил, что этому человеку можно довериться. А тут приходите вы и требуете, чтобы я все рассказал вам.

— Да я вовсе ничего не требую. Просто я пытаюсь объяснить вам, что рассказать мне — это то же самое, что рассказать мистеру Вульфу. Могу вам обещать, что я расскажу только ему. И еще могу вам сообщить, что бы он вам ответил, если бы вы потребовали от него молчать об этом. Он бы вам сказал, что его скрытность — лучшая гарантия сохранения вашей тайны и что если обстоятельства потребуют разгласить ее, то он непременно предварительно обсудит это с вами. А я могу дать слово, что я расскажу это только ему и не передам больше никому ни при каких обстоятельствах.

Наши глаза встретились; он умел смотреть прямо в глаза.

— Комус был моим адвокатом, — сказал он.

— Я это знаю.

— Но теперь мне потребуется другой адвокат, ему я этого рассказывать не собираюсь и попрошу от вас с Вульфом того же.

— Хорошо, не расскажем. Так что это такое, черт возьми? Столько приготовлений… неужто вы и впрямь положили яд в шоколад?

— Да. Именно.

Я вытаращил глаза.

— Вы?

— Да.

— Что ж, тогда все ясно. — Я сунул ручку в карман и закрыл записную книжку. В этом случае лучше было довериться собственной памяти ведь записная книжка могла потеряться или ее тем или иным образом могли у меня забрать. — Так это и есть то известное только вам с Комусом обстоятельство, которое предстояло расследовать?

— Да. Я очень сожалею об этом поступке и стыжусь его. Вы ведь знаете, что это я договорился, что Джерин придет в клуб. И я все тщательно подготовил. Я знал, что он любит пить шоколад во время игры, и попросил официанта, чтобы приготовили шоколад. Я не знаю и никогда не узнаю, как это меня черт попутал и надоумил в шутку подсыпать что-то в шоколад. Понимаете, я никогда не был шутником. Может, чей-то рассказ навел меня на эту мысль, но этого я уже припомнить не могу. Как бы то ни было, но сделал это именно я. Может, я слишком ценю свое шахматное мастерство и подсознательно ненавижу человека, который дает ладью форы и все равно обыгрывает меня. Если это так, то я сам себе отвратителен, но, черт возьми, все же это сделал я. Когда я нес шоколад по лестнице, я туда кое-что всыпал и размешал карандашом.

— То есть мышьяк. Это так, шутка?

— Но это был вовсе не мышьяк. Это действительно была отрава, если называть отравой всякое токсичное вещество, но только не мышьяк. И я сам точно не знал, что это было, узнал лишь позже, когда были получены результаты анализа. Мне это средство достал Комус. Я рассказал ему, что собираюсь проделать, просто для подстраховки: хотя и маловероятно было, что истина когда-нибудь всплывет наружу, но все же я хотел удостовериться в том, что в моих действиях не будет состава преступления. Он меня в этом уверил, и идея ему понравилась. Меня это и не удивило, я ведь хорошо его знал и был уверен, что такого рода розыгрыш в его духе. Но он предупредил меня, что надо очень аккуратно выбрать средство, да я и сам это понимал. Он предложил разузнать, что подойдет лучше всего, и пообещал достать это. Так все и было сделано. В тот же вечер, во вторник, прямо в клубе, Комус вручил мне небольшую бутылочку с жидкостью и велел использовать не более половины. Что я исполнил. — Тут Блаунт указал на меня пальцем — Послушайте, Гудвин. Я не хочу, чтобы моя жена и дочь когда-нибудь узнали, какой я идиот. Ни при каких обстоятельствах!

— Хорошо. Я, кстати, вас не осуждаю. Так что вполне естественно, что вам надо было самому спуститься за шоколадом и принести чашку.

— Конечно.

— И когда Йеркс пришел и сказал вам, что Джерину плохо, вы пошли, вымыли кофейник и чашку и принесли новую порцию шоколада, уже без отравы?

— Конечно. Я пошел посмотреть на него и убедился, что с него довольно.

— А вы не подозревали, что в шоколад могло быть подмешано что-то еще, помимо вашего средства?

— Нет, конечно, с чего бы это? Ведь бутылочку мне дал Комус, и я хранил ее у себя в кармане.

— А когда ему стало хуже и Комус привел к нему доктора Эвери, тогда вы не подумали, что вшоколад могло быть подмешано что-то еще?

— Нет. Эта мысль даже не приходила мне в голову до четверга. Я подумал, что при приготовлении нашего средства была допущена какая-то ошибка. Комус тоже этого боялся. Мне впервые пришла в голову эта мысль, когда Джерину стало так плохо, что его забрали в больницу. Когда я туда шел, а шел я пешком, один, я спрятал бутылочку, а позже, когда возвращался домой…

— Куда вы ее спрятали?

— В кадку с каким-то растением. По дороге в больницу я проходил мимо дома, рядом с которым стояла кадка с каким-то вечнозеленым кустарником, и я сунул бутылочку под мох. Когда я возвращался домой, а это было уже после смерти Джерина, я ее вытащил и взял с собой домой, а на следующий день отнес в лабораторию на анализ. Я получил ответ…

— А что это была за лаборатория?

— Лаборатория Ладлоу на Сорок третьей улице. Я получил результат на следующий день, в четверг, и показал его Комусу. Это было именно то, что он и заказывал, очень слабый раствор смеси хлоргидрата и тетрахлорида углерода. Даже если бы я использовал всю бутылочку, это не могло привести к летальному исходу.

— А как насчет мышьяка?

— Да нет, черт возьми, там было только то, что я назвал.

— А где сейчас хранится результат анализа?

— В запертом ящике письменного стола у меня в конторе, там же лежит и бутылочка с остатками жидкости.

— Ну что ж… — Я немного поразмыслил. — Получается, что вы не подозревали, что кто-то подложил в шоколад что-то еще, а знали это наверняка. Так ведь? Вы ведь знали, что Джерин отравлен именно мышьяком?

— Конечно знал.

— И у вас были какие-либо подозрения, кто это мог сделать?

— Нет.

— Но потом они появились?

— Очевидно, что это должен быть кто-то из четверых «посредников», потому что кроме них никто в библиотеку не входил. Но это казалось невероятным, потому что ни у кого из них не было причин убивать Джерина. На прошлой неделе Комус высказал предположение, что, возможно, это было сделано, чтобы избавиться от меня, то есть упрятать туда, где я сейчас нахожусь. Но кто? Комус исключается, но кто из оставшихся мог хотеть от меня избавиться? Ведь все они мои друзья. Один из них — племянник моей жены.

— Вы хотите сказать, что до сих пор не подозреваете, кто бы это мог быть?

— Вот именно.

Я положил ладонь на стол.

— Смотрите. Вчера вечером был убит Комус, и совершенно очевидно, что его убил тот же самый человек, что и Джерина. Следовательно, Комус имел какие-то предположения, и весьма основательные. И он, наверняка, пытался что-то предпринять, но не очень успешно, раз ему понадобился Ниро Вульф. И в результате его укокошили. Он ведь вчера приходил, чтобы уговорить вас нанять Ниро Вульфа. Так?

— Ему не надо было меня уговаривать. Я и не думал сопротивляться.

— Но все-таки он с вами говорил и имел в виду какого-то определенного человека. Иначе и быть не могло. Он не сказал, кто это?

— Нет. Он сказал только, что ему придется посвятить во все Ниро Вульфа и рассказать ему, что я подсыпал в шоколад, поскольку ему нужен первоклассный сыщик, а лучше Ниро Вульфа нет никого. Он только… подождите-ка, подождите. Кое-что он сказал. Он спросил у меня, не понимаю ли я сам, что произошло; я ответил, что нет, и спросил его, что он имеет в виду. Он обещал мне все рассказать, после того, как обсудит это с Вульфом. Вы считаете, что он имел в виду кого-то конкретно?

— Несомненно.

— Но кого?

В жизни мне не приходилось испытывать столь сильного искушения. Очень соблазнительно было время от времени давать клиенту понять, что, хотя у Ниро Вульфа первоклассный мозг, но и у других тоже есть кое-что в голове, но я выстоял; был один шанс из тысячи, что я ошибаюсь, и необходимо было еще раз все проверить.

Итак, я покачал головой.

— Теряюсь в догадках, — сказал я. — Если в его квартире и было что-то, что могло бы навести на мысль, то сейчас это «что-то» в распоряжении полиции. Я мог бы и дальше задавать вам вопросы, но уже получил то, ради чего пришел, а именно, узнал факт, известный лишь вам с Комусом. Это действительно важный факт, и если б Комус не высовывался, а сначала посоветовался с Ниро Вульфом, то был бы сейчас жив. — Я убрал записную книжку, которой мне так и не довелось воспользоваться. — Когда мистер Вульф решит, что делать дальше, он, может быть, вам сообщит об этом, а может, и нет. Пока вы здесь, это сделать трудно и требует времени. — Я поднялся и взял со стула пальто и шляпу. — Он ведь не может советоваться с вашим адвокатом, которого вы не хотите во все посвящать.

— Но как он… что он предпримет?

— Не знаю, это уж он сам решит. Но точно можно сказать, что кое-что он все же сделает, но прежде, вероятно, пошлет меня к вам с вопросом. Так что завтра мы, возможно, с вами снова увидимся. — Я сунул руки в рукава пальто.

Он тоже встал.

— Бог мой, — сказал он. — Подумать только, что вся моя… что я целиком теперь завишу от человека, которого ни разу не видел. Так помните, что я вам сказал, я предпочел бы остаться здесь еще на месяц, на год, лишь бы мои жена и дочь никогда не узнали, какой я набитый дурак.

С этими словами он со мной и расстался, но я думал о другом. Возможно ли, что все так просто, как мне представляется? Нет ли где ловушки? Всю дорогу домой я со всех сторон рассматривал свое предположение, и к тону моменту, когда такси завернуло на Тридцать пятую улицу, решил, что могу быть уверен в двух вещах, во-первых, я точно знаю, что произошло в тот вечер в «Гамбит-клубе»; во-вторых, Ниро Вульфу никогда не удастся это доказать. Совершенно очевидно, что нигде не было ни трещинки, чтобы можно было вбить клин.

Но, по крайней мере, я могу потягаться с ним. Если он чего и ждал от моего визита в тюрьму, так уж точно не этого. Было две минуты седьмого, когда такси подъехало к старому особняку. Он, должно быть, уже спустился из оранжереи. Я расплатился и вышел, поднялся на крыльцо, открыл дверь своим ключом, повесил пальто и шляпу на вешалку и направился в кабинет. Ниро Вульф сидел за письменным столом, перед ним лежала книга в голубом переплете, очевидно, «Происхождение африканцев» он уже прочел. Пока я шел на свое место, он закрыл книгу, Я сунул в ящик стола записную книжку, сел, и глядя на него, сказал:

— Я знаю, кто убил Пола Джерина и Комуса.

— Вздор, — прогремел он.

— А вот и нет, сэр. Знаю, и притом наверняка. Но поскольку мне хочется проверить и вашу сообразительность, то я начну с доклада, а его, в свою очередь, начну с того же, что и Блаунт. Он сам положил яд в шоколад.

Вульф присвистнул.

— А кто же тогда придушил Комуса?

— Скоро узнаете. Ну что, пересказывать все дословно?

— Да.

Я и начал по порядку. У него есть привычка закрывать глаза, пока я рассказываю, но тут он раскрыл их в тот момент, когда я рассказывал, как спросил у Блаунта, отравил ли он сам шоколад, а тот ответил утвердительно. Глаза Вульфа не закрывались до того места, где Блаунт сказал, что бутылочка с результатом анализа хранится у него в ящике стола. Когда я кончил рассказа, он снова открыл глаза, встрепенулся и сказал:

— Теперь я не удивляюсь, что ты знаешь имя убийцы.

— Да, сэр. Это очевидно. Есть вопрос. Вам это приходило в голову, когда вы заставили Салли позвонить им всем и пригласить к вам, включая и его?

— Нет, мне это просто не могло прийти в голову. Ведь совершенно очевидно, что Джерину стало плохо после того, как он выпил шоколад. Итак, теперь наконец все прояснилось. — Он глубоко вздохнул. — Ты представить себе не можешь, насколько мне стало легче. Было просто невыносимо, рассудок мой отказывался допустить, что кто-то из них мог подсыпать яд в шоколад, заходя к Джерину на минуту, чтобы сообщить ход, — сам понимаешь, насколько это было рискованно. Теперь я удовлетворен. Да, Арчи, — он снова глубоко вздохнул. — Это просто бальзам для моего самолюбия. Есть ли какие-нибудь зацепки?

— Я не вижу, — сказал я. — Конечно, убийство Комуса подтверждает это. Но я не вижу, что мы можем дальше делать, когда и Блаунт, и Комус освобождены от подозрений? Так или иначе, но мышьяк был. Конечно, можно было бы еще размышлять о том, что мог Комус сказать или сделать, что навело убийцу на мысль о том, что Комус все знает, но это не зацепка, а догадка. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что вам никогда не удастся доказать, что он убил Джерина. К нему ни с какой стороны не подступишься. С Комусом еще есть шанс. Он приходил в квартиру Комуса, может, тот его пригласил, может, нет. Но так или иначе, Комус его сам впустил, так что, очевидно, больше его никто не видел, ведь там нет ни швейцара, ни лифтера. Он застал Комуса врасплох, огрел его пепельницей, взял шнурок, сделал свое грязное дело и ушел. Отпечатки пальцев — это не проблема, да они теперь вообще не проблема для любого человека, у которого есть хоть капля ума. Наш шанс — это если кто-то видел, как он заходил или выходил, но над этим и так уже работает полиция, хотя и не подозревая никого конкретно. Чтобы обосновать его мотив, надо доказать, что он убил Джерина и что Комус знал это или подозревал. По-моему, это безнадежно. А что касается мотива, по которому он убил Джерина, то здесь подходит ваша гипотеза о том, что ему надо было убрать Блаунта, чтобы получить его жену. Он ведь из всех четверых чаще всего с ней виделся. Да и с мышьяком все понятно. Он ведь знал, что собирается проделать Блаунт, потому что Комус, наверное, советовался с ним, что бы такое положить в шоколад. По крайней мере, не было бы ничего удивительного, если бы Комус посоветовался именно с ним.

Я развел руками и продолжил:

— Все чисто. Ни одной улики, кроме разве что незначительной мелочи, по которой все равно ни вам, ни ФБР, никому не удастся состряпать ему обвинение. С Комусом он просто сглупил, потому что если выяснится, что кто-нибудь видел, как он входил или выходил, то ему придется несладко. Даже если Комус догадался, как он убил Джерина, он все равно не смог бы собрать нужные улики против него. Их просто не было.

Вульф буркнул:

— Что ж, похоже, ты прав.

— Мне приятно это слышать.

— Пока ты прав. Но даже у Комуса не было улик, чтобы убедить полицию, а их бы не хватило и в том случае, если б он предал гласности факт, который Блаунт намеревается держать в секрете, то все равно его подозрения были крайне опасны. Что если ему удалось бы убедить Блаунта? Или, что гораздо более важно, миссис Блаунт?

Я поднял брови.

— Да, безусловно. Это испортило бы все дело, независимо от того, что бы дальше произошло с Блаунтом. Но хотя это и объясняет, зачем он убил Комуса, все равно не меняет главный…

Я замолчал. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и зашевелил губами. Я ведь уже упоминал, что в этом состоянии его нельзя прерывать, так что я положил ногу на ногу и устроился поудобнее, приготовившись ждать минуты две-три, как обычно.

Но на этот раз это длилось не три, а все тридцать минут. Точнее, прошли тридцать одна минута и десять секунд (я положил перед собой часы), прежде чем он открыл глаза и выпрямился, это был рекорд. Как всегда, ожидая, я пытался угадать, над чем он размышляет, и как всегда, ни одно из моих многочисленных предположений не оправдалось. На этот раз в том, что он собирался с мыслями так долго, не было ничего удивительного: он раздумывал, не позвонить ли по телефону женщине.

— Мне нужно поговорить с миссис Блаунт, — сказал он. — Какой у нее номер?

Я развернулся в кресле и потянулся к аппарату, но он меня остановил:

— Нет. Номер я наберу сам. Ты не здесь.

Я обернулся.

— А где же я?

— Не знаю. Я тебя выгнал, уволил за то, что ты не справляешься со своими обязанностями, сразу после того, как получил отчет о твоем свидании с мистером Блаунтом. Из дома никуда не выходи. К телефону не подходи, дверь не отворяй. Предупреди Фрица, если тебе кто-нибудь позвонит, пусть говорит, что тебя нет, — вот все, что ему следует знать. Дальнейшие инструкции дам тебе после разговора с миссис Блаунт. Какой у нее номер телефона?

Я сказал ему номер и смотрел, как он набирает. Честно говоря, в мои планы не входило быть уволенным сразу после того, как я принес ему столь важное известие.

Глава 13

Двумя часами позже, без двадцати десять, я стоял в дальнем конце холла, возле самой кухни, и, подсматривая через отверстие в стене, с интересом наблюдал один из самых блестящих спектаклей, когда-либо разыгранных Вульфом.

Со стороны кабинета отверстие прикрывалось изображением водопада — симпатичная картина висела в метрах полутора справа от письменного стола Вульфа. Передо мной же была металлическая панель, которую можно было слегка сдвинуть на уровне глаз, и притом совершенно бесшумно. Стоя там, как это ни странно, можно было не только прекрасно слышать, но и видеть все происходящее в комнате. Конечно, обзор был не столь хорош, как в самом кабинете, но, будучи уволенным, я, конечно, не мог претендовать на присутствие в кабинете, к тому же на моем месте уже восседал Сол Пензер.

Без двадцати десять Вульф вошел в кабинет, прошел на свое место, кивнув по дороге поочередно слева направо всем собравшимся. Все, кроме Сола, пришли по просьбе миссис Блаунт, именно для этого Вульф ей и звонил. Миссис Блаунт Сол, по моему указанию, усадил в красное кожаное кресло. В переднем ряду желтых кресел слева сидела Салли, в центре — Эрнст Хаусман, справа — доктор Эвери, ближе всех к Солу и к моему письменному столу. За ним сидели Мертон Фэрроу и Чарльз У. Йеркс.

Единственным человеком из всех приглашенных, который понимал, что происходит, была Салли. С ней даже была проведена предварительная репетиция, для этого она пришла раньше, в половине восьмого, и пообедала со мной на кухне. Кухня была выбрана по двум причинам. Во-первых, Вульф таким образом оставался верен своей привычке не говорить о делах за обеденным столом, и во-вторых, тут нас мог слушать Фриц. Ведь кто-нибудь мог спросить Фрица о чем-нибудь, и очень важно было, чтобы он ответил правильно. Салли не знала лишь одного, что я буду наслаждаться представлением, глядя через отверстие. Впрочем, это не играло роли, так как подсматривать я собирался исключительно для собственного удовольствия и совершенно не считал обязательным, чтобы Салли все время поглядывала на картину с водопадом, отвлекая внимание всех собравшихся.

Итак, семь пар глаз устремились на Вульфа.

— В мои намерения не входит благодарить вас за то, что вы собрались здесь, так как вы пришли не по моей просьбе, вашим приходом я обязан миссис Блаунт, — начал он. — К тому же я вообще сегодня не в настроении кого бы то ни было благодарить. Как вам уже известно, мисс Блаунт три дня тому назад наняла меня, чтобы я действовал в интересах ее отца. А вчера и сам он обратился ко мне с письменной просьбой оказать ему эту услугу, хотя узнал я об этом только сегодня утром. Сейчас же я вынужден сделать чрезвычайно унизительное для себя признание, и я считаю нужным чтобы все вы услышали его из моих уст, поскольку вы были заинтересованы в этом деле и даже уже приходили ко мне и ответили на мои вопросы. Совершенно очевидно, что кто-то из вас двойной убийца, кто-то из вас убил Пола Джерина и Дэниела Комуса, и я вынужден был пригласить сюда убийцу, поскольку не знаю, кто он. Не буду вас долго задерживать. Я просто…

— Это клевета, — возмутился Хаусман, — диффамация. — Сквозь его приоткрытые губы были хорошо видны зубы. — Вы должны это доказать. Вы можете это доказать?

— Нет. — Я мог видеть Вульфа только в профиль, поэтому не знал, куда он смотрит. — Я думаю, что не смогу. Я возвращаю мисс Блаунт сумму, которую она мне выплатила. А от ее отца я ничего не получал.

Все мое внимание было сосредоточено на Салли, поэтому не мог следить за реакцией остальных. Но она была хороша! Сначала она вытаращила глаза и открыла рот, потом подпрыгнула и стала кричать:

— Как вы смеете! Как вы смеете? Где Арчи?

Еще мне неплохо был виден профиль миссис Блаунт, сидевшей на одной линии с Салли, но она не проронила ни слова.

— Сядьте на место, — скомандовал Вульф своей клиентке. — И не перебивайте меня, черт возьми! Это самый неприятный момент в моей многолетней практике, и у меня нет ни малейшего желания его затягивать. Мистера Гудвина нет, и больше его здесь не будет. Этим я обязан…

— Почему? Где он?

— Понятия не имею. Да сядьте же? Если он вам очень нужен, поищите его в преисподней, там ему самое подходящее место. Этим я обязан ему. — Голова Вульфа повернулась к миссис Блаунт: — Мне трудно смотреть вам в глаза, мадам. Я говорил вам, что вчера все мое внимание было приковано к Комусу, но я не сказал вам, что именно я предпринял. Привлек к работе четырех человек. Один из них — на месте мистера Гудвина. Это Сол Пензер. Двоим я дал поручения, касающиеся мистера Комуса, а мистер Пензер и мистер Гудвин должны были поочередно держать его под наблюдением. Вечером мистер Пензер по стечению обстоятельств никак не мог выйти на связь, а когда он наконец, дозвонился, — тут он обернулся. — В каком часу, Сол, это было?

— В пять тридцать девять, — уточнил Сол.

Голова Вульфа вернулась в исходное положение.

— Мистер Гудвин сказал ему, что встретится с ним у дома Комуса и там его сменит. Они встретились в начале седьмого, мистер Пензер ушел, а мистер Гудвин занял наблюдательный пост, чтобы следить за входом в дом. Разумеется в этом деле главное — ни на минуту не отлучаться. В противном случае…

— Ничего не понимаю, — миссис Блаунт повернулась к Салли. — Ведь ты с ним, с мистером Гудвином, туда ходила. Ты мне говорила, что вы туда поехали в десять часов.

Эту реплику мы спровоцировали. Данный момент требовал прояснения. Не только миллионы читателей уголовной хроники знали, что мы с Салли вошли в дом Комуса вместе, но и сама Салли рассказывала матери, что в среду ужинала вместе со мной и Вульфом. Можно было попытаться предварительно отрепетировать эту реплику с миссис Блаунт, но мы сочли это слишком рискованным. Но все же этот момент необходимо было прояснить.

Салли справилась со своей задачей прекрасно.

— Да, конечно, — сказала она матери, не думая оправдываться, — но встретилась я с ним уже там. Я не хотела тебе говорить, что поехала туда одна, чтобы уговорить Добса впустить его в квартиру Дэна. Потому что… ну, просто мне было стыдно. Ведь если он заставил меня пойти туда, это совсем другое дело, чем идти самой. — Она снова обратилась к Вульфу: — Мистер Вульф, так где же он?

Вульф не обратил на вопрос ни малейшего внимания.

— Итак, я сказал, — продолжал он, обращаясь к миссис Блаунт, — что наблюдение должно быть постоянным, иначе оно вообще теряет смысл. И, конечно же, это прекрасно было известно мистеру Гудвину. Но за время его дежурства человек, которого он должен был узнать, ибо это был один из здесь присутствующих, вошел в дом и несколько позже вышел из дома, а Гудвин его не видел. Это была непростительная беспечность, и сегодня утром, когда он вернулся, проведя ночь с полицией и окружным прокурором, я строго спросил с него за это. Однако позже, когда он вернулся со свидания с вашим мужем, я выяснил, что это не просто беспечность. Он признался, что уходил с поста на целый час. Куда уходил, он мне не сказал, да это и неважно. Если б он выполнил задание точно и оправдал мое доверие, то мы бы сейчас знали, кто убил Джерина и Комуса, и та работа, для которой меня наняли ваша дочь и ваш муж, была бы выполнена. — Он оглядел всех собравшихся. — Я бы знал, кто из вас вероломный друг и двойной убийца, и мог бы заняться сбором улик. Сейчас же ничего не могу сделать. Что касается убийства Джерина, то здесь надеяться на то, что когда-либо отыщутся улики, невозможно; если же и существуют какие-то улики, связанные с убийством Комуса, то их найдет полиция, а не я. Так что я отказываюсь от расследования. Никогда в жизни не приходилось мне испытывать подобного унижения, и мне хотелось, чтобы каждый из вас услышал об этом из моих уст. Но больше мне вам нечего сказать.

Он отодвинул кресло от стола и поднялся.

— Как я уже сказал, Гудвина я уволил, и постараюсь лично проследить за тем, чтобы его лишили лицензии частного детектива. — Он шагнул. — А вам, мисс Блаунт, мистер Пензер даст чек на выплаченную мне сумму… Сол, выпиши чек. — И он направился к двери.

И снова мне трудно было следить за реакциями всех и даже за словами, потому что все мое внимание было обращено на человека, с которым мне предстояло через пару часов говорить самому, на доктора Эвери. Когда Вульф вышел, он подошел к миссис Блаунт, нагнулся к ней и что-то сказал, но поскольку все остальные тоже разговаривали, то мне трудно было расслышать, что именно он сказал, а когда к ним подошел Хаусман, он уступил ему место, а сам направился к Салли, и тут уж, когда он взял ее за руку, мне самому пришлось стиснуть зубы. Она могла отпрянуть или слишком напрячься в тот момент, когда он к ней прикоснулся, но, слава Богу, она сумела взять себя в руки и играла прямо как профессиональная актриса. Потрясающе.

Тут ей на помощь пришел Сол с чеком, и она смогла повернуться к нему и начать отказываться, но все же, в конце концов, как это и было предусмотрено сценарием, взяла чек. В тот момент, когда она клала его в сумочку, я сдвинул панель и скрылся на кухне. Ведь существовала, пусть небольшая вероятность, что, выйдя из комнаты, кто-нибудь по ошибке пойдет не направо, а налево и случайно наткнется прямо на меня, а это было бы нежелательно. В кухне я сразу полез в холодильник, достал пакет с молоком и налил себе стакан. Теперь наступал мой черед, и надо было подкрепиться. Фриц отправился в холл, чтобы помочь Солу выпроводить гостей.

Я слышал, как они ушли. Дважды хлопнула входная дверь, но все же я не рискнул выйти, пока не вернулся Фриц и не заверил, что путь свободен. Через пару минут пришел Сол; он остановился на пороге, вытаращил на меня глаза и спросил:

— А ты что здесь делаешь? Тебя публично опозорили, и вообще мне нравится моя новая работа. Фриц, помоги мне его выпроводить.

— Ха, — рассмеялся я. — Да я вас обоих могу одной рукой прихлопнуть. А здорово она сыграла, правда?

— Отлично, но и он тоже был неплох.

— Ну, это-то неудивительно, не в первый же раз. Ты был просто великолепен. Как ты здорово сказал: «В пять тридцать девять». Это была кульминация.

Я подошел к внутреннему телефону, нажал кнопку, и голос Вульфа сказал:

— Да?

— Все они разошлись, я тоже ухожу Никаких изменений?

— Нет. Приступай.

— Хорошо. Постараюсь на этот раз оправдать ваше доверие.

Я повесил трубку, взял пальто и шляпу, заранее собранную сумку, предупредил Сола, чтобы ждал от меня звонка, и удалился через черный ход. Ведь интересующий меня человек мог подвернуть ногу, спускаясь по лестнице, вдруг он сейчас сидит на ступеньке и трет больное место? Черный ход вел в небольшой дворик, где Фриц выращивал, вернее, пытался выращивать зелень. В дальнем конце его была калитка. Фриц спустился, чтобы запереть ее за мной. Через узкий проход я вышел на Тридцать четвертую улицу. В четверть одиннадцатого я взял такси и попросил довезти меня до отеля «Тальбот», где был заранее заказан номер, и без четверти одиннадцать, в 914-м номере, распрощавшись с коридорным, который услужливо повесил мои вещи на вешалку, я подошел к телефону и попросил телефонистку соединить меня с нужным мне номером.

Чертовски трудно отличить голос автоответчика от горничной или секретарши. Мелочь, на первый взгляд, но иногда это бывает очень существенно. Я мог бы привести здесь массу примеров, но для экономии времени опускаю это. Доктор Эвери был холост, и ни жена, ни дочь к телефону подойти не могли. Следовательно, это был автоответчик. Он сообщил мне, что доктора Эвери нет дома и что он будет позже, и предложил что-нибудь ему передать. Я согласился и, назвав свое имя и телефон, добавил, что должен поговорить с доктором Эвери по очень срочному делу.

С автоответчиком противно связываться. Если просто звонишь человеку, а его нет дома, то можно снова и снова набирать его номер, но если столкнешься с автоответчиком, то остается только ждать, не зная, дошла ли ваша телефонограмма до адресата, если же продолжать, скажем, через каждые десять минут, то автоответчик может рассердиться, и тогда уж и вовсе не факт, что ваше сообщение будет передано. Но я не очень спешил, приняв решение возобновить свою попытку не раньше полуночи, и удобно устроился с газетой в кресле, а когда в одиннадцать двадцать раздался звонок, спокойно встал, снял трубку и сказал «Алло».

— Кто говорит? — требовательно спросил голос.

Когда спрашивают таким тоном, то, на мой взгляд, отвечать необязательно, поэтому я спросил:

— А кто спрашивает?

— Виктор Эвери. А вы — Арчи Гудвин?

— Правильно. Но мне следует убедиться, что это действительно вы, доктор это необходимо и для вашей, и для моей безопасности. Помните, в тот вторник, вы сказали Ниро Вульфу, какой гамбит использовали в игре с Джерином? Можете повторить?

Недолгое молчание.

— Гамбит Олбина Каунтера.

— Ну, хорошо. У вас никто не может подслушивать по отводной трубке?

— Нет.

— Мне нужно с вами встретиться. Дело в том, что я с Ниро Вульфом больше не работаю. Он меня сегодня уволил. А позавчера, в шесть вечера он послал меня следить за Дэниелом Комусом к его дому. Сегодня утром, когда я пришел к нему, проведя ночь с полицией, я сказал, что не видел, чтобы кто-нибудь, известный мне, входил или выходил из подъезда. Он вынудил меня признаться в том, что я на час отлучился со своего поста. И он дал мне пинок под зад.

— Очень вам сочувствую.

— Спасибо. Но дело в том, что я ему соврал. Никуда я не уходил. Я просидел там весь вечер и видел кое-кого, кто входил и выходил. И мне бы хотелось обсудить это с вами.

— Почему именно со мной?

— Ну, вы ведь неплохо умеете давать советы. С врачами многие советуются. Ниро Вульф, я думаю, снова возьмет меня на работу, если я расскажу ему правду, и я хочу знать, посоветуете ли вы мне сделать это. Понимаете, я не могу откладывать, если я решу говорить правду, то это надо сделать не позднее завтрашнего дня. Так что с вами мне надо встретиться, ну, скажем, в полдень? Или в час?

На этот раз он молчал дольше. Наконец он ответил, причем голос его звучал вполне спокойно:

— Не верю ни одному вашему слову. По-моему, это какая-то неудачная шутка. Я не имею к этому никакого отношения.

— Ладно. Извините. Мне очень жаль, но, боюсь, что вам будет жаль еще больше. Спокойной ночи и приятных сновидений.

Я повесил трубку, взглянул на часы и снова уселся с газетой в кресло. Меня интересовал лишь один вопрос сколько придется ждать? Полчаса? Нет. Ровно через восемнадцать минут зазвонил телефон, и когда я снял трубку и сказал «Алло», он спросил:

— Гудвин?

— Это я. Кто говорит?

— Виктор Эвери. Я подумал и решил, что могу вам кое-что посоветовать. Но только не в двенадцать и не в час, поскольку в это время я занят. Честно говоря, мне трудно будет выкроить для вас время до вечера. Я освобожусь часов в семь. Лучше всего было бы поговорить в машине, могу предложить вам мою. Я мог бы заехать за вами куда-нибудь…

— Хватит, — оборвал я. Пора было его немного пугнуть. — Вы что, думаете, мне больше нечего делать, как только трепаться с вами? Есть небольшой ресторанчик, у Пиотти, повторяю по буквам: П-и-о-т-т-и. На Тридцатой улице, чуть восточнее Второй авеню, в сторону Даунтауна. Там я буду вас ждать завтра, в час дня. Если в час пятнадцать вас не будет, я иду прямиком к Ниро Вульфу. Я пойду к нему и в том случае, если вы не прихватите с собой чек на сто тысяч долларов. Еще раз спокойной ночи.

— Но послушайте! Это просто неслыханно! Где мне взять такую сумму!

— Поменьше эмоций. Принесите сколько есть, но только не мелочитесь, а об остальном договоримся. Ну, а теперь я ложусь спать и прошу меня больше не беспокоить. Вы хорошо усвоили? Пиотти, Тридцатая улица восточнее Второй авеню.

— Да.

— Лучше запишите.

Я повесил трубку, выпрямился, потянулся и зевнул. В целом я, наверное, был ничуть не хуже Салли, но моя роль была сыграна еще не до конца. Потянувшись еще раз, я снова взялся за трубку, попросил телефонистку соединить меня и через минуту услышал:

— Дом Ниро Вульфа. Говорит Сол Пензер.

Я пропищал измененным голосом.

— Это Лиз Тэйлор. Можно попросить Арчи?

— Арчи вышел прогуляться, мисс Тэйлор. Но я ничуть не хуже его, а может, и лучше.

Тут я заговорил уже собственным голосом.

— Хитер ты, черт! Все улажено. В час дня у Пиотти. Ну и набегаемся мы за утро. Приходи позавтракать со мной в ресторан «Тальбот» к восьми.

— Все по плану?

— Абсолютно. Точное попадание. Итак, приятных сновидений — я только что пожелал ему того же.

Пока я надевал пижаму, готовясь ко сну, мне пришло в голову, что человек, который сумел так ловко укокошить Комуса, способен на многое, и, заперев дверь на ключ, я на всякий случай забаррикадировал ее столом и поставил сверху стул. До окна добраться без каната, укрепленного на крыше, было практически невозможно, ну а если ему до семи утра удастся это осуществить — что ж, я буду рад его видеть.

Глава 14

В пятницу, без десяти час дня я сидел за столиком в ряду у стены справа в ресторанчике Пиотти, ел спагетти с анчоусовым соусом и потягивал красное вино — совсем не то вино, которое подадут вам, если вы вздумаете зайти сюда перекусить. Вульфу как-то довелось вытащить Джона Пиотти из крупной неприятности и не ободрать его при этом, вследствие чего всякий раз, как я заезжал сюда отведать лучшие в Нью-Йорке спагетти, передо мной всего за шестьдесят центов появлялась бутылка вина, которое Пиотти держит только для себя и трех-четырех достойных посетителей и которое значительно превосходит восьмидолларовое вино во «Фламинго». Другим же следствием стало то, что Джон разрешает нам использовать его помещение для ловушек, поэтому там через погреб протянуты провода, соединяющие кухню с одним столиком в зале. За этим-то столиком я и сидел.

Утро оказалось не таким суматошным, как я думал. Отчасти потому, что провода, протянутые через погреб, оказались на месте и в рабочем состоянии. Нам к ним и притронуться не пришлось. На кухне Сол установил магнитофон из буфета вульфовской кухни, а для столика я купил последнюю модель мини-микрофона. К этому, собственно, и свелись основные расходы на операцию: 112 долларов 50 центов на микрофон плюс стоимость прикрытия в вазе, с искусственными цветами в центре стола. Ваза, конечно, должна быть точь-в-точь такой, как и на других столах, поэтому нам пришлось немало повозиться, чтобы просверлить в ней дырочку для проводов. Допуская, что мой сосед по столу может вдруг ни с того ни с сего пододвинуть вазу и обнаружить под ней провода, мы просверлили в ее дне еще два отверстия и прикрепили шурупами к столу. Так что, если ему вздумается ее подвинуть, я скажу: «Право, Пиотти не таков, чтобы дать посетителю прихватить что-нибудь с собой!»

К половине двенадцатого все было готово. Сол отправился ждать на кухню, чтобы гость не удивился при виде человека, взятого на мое место, если решит заглянуть сюда пораньше. Я забежал в «Тальбот» посмотреть, нет ли для меня записок. Ничего не было. Тогда я позвонил Вульфу и, доложив, что мы готовы, в половине первого отправился к Пиотти. Наш столик Джон держал свободным, так что я сел и принялся за спагетти. Без десяти час собралось уже немало посетителей, среди которых были и мои знакомые. За соседним столиком лицом ко мне сидел Фред Даркин, а еще через столик, спиной ко мне, Орри Кэтер. Я сидел лицом к двери. Все чин чином.

В четыре минуты второго появился доктор Эвери. Он сделал несколько шагов, остановился, но, увидев меня, направился к моему столику. Пока он раздевался и вешал свои вещи на крючок, я отправил в рот полную вилку спагетти, а пока он усаживался, я запил ее вином. Он выглядел намного старше, чем вчера вечером, и вовсе не таким холеным.

— Здешние спагетти — нечто особенное, — сообщил я. — Советую попробовать.

Он покачал головой.

— Я не голоден.

— И вино тоже не простое.

— Я днем никогда не пью.

— Вообще-то я тоже, но сегодня есть повод. — Пока я наматывал спагетти на вилку, глаза мои смотрели в тарелку, но потом я поднял взор и внимательно посмотрел на него. — Сколько вы принесли?

Руки его лежали передо мной на столе, кончики пальцев нервно постукивали по столу.

— Я пришел просто из любопытства, — сказал он. — Что это у вас за шутки?

Голос звучал не так бодро, как вчера по телефону, но, впрочем, он провел тяжелую ночь.

Я наклонился к нему.

— Послушайте, — сказал я, — что попусту тратить время на разговоры. Я ведь в среду видел, как вы входили к Комусу, и видел, как выходили. Я вчера просил…

— Да бросьте вы. Когда будет нужно, я расскажу об этом и Ниро Вульфу, и полиции, и судье с присяжными. Если вы будете искать алиби, то вы знаете время не хуже меня. У нас ведь с вами не конкурс любознательных. Вчера я задался вопросом: могли ли вы убить Пола Джерина? Вполне вероятно, у вас была возможность подсыпать мышьяк, когда вы смешивали воду с горчицей. Но все было неясно из-за того, что Джерину стало плохо до того, как вы к нему пришли; вчера же вечером я, наконец, узнал, почему ему стало плохо, так что вы могли захватить с собой яд, зная, что может представиться возможность употребить его, Так что Джерина убили вы, и я знаю или, по крайней мере, догадываюсь зачем. В пятницу вечером Ниро Вульф объяснил вам, что человек, убивший Джерина, не имел ничего против него, а хотел уничтожить Мэтью Блаунта. Вы тогда сказали, что это ерунда, хотя знали, что нет, потому что сами были убийцей и убили по этой причине. А когда вы узнали, что Комус вас вычислил и хотел что-то по этому поводу предпринять, вы пришли к нему домой и убили, а я видел, как вы вошли и вышли. Так сколько вы принесли?

Он обнаружил, что не контролирует свои руки, и убрал их со стола.

— Все это ложь, — сказал он. — Каждое слово — ложь.

— Ну, что ж. Тогда встаньте и уходите. А можете позвонить в прокуратуру и сказать, что я вас шантажирую. Тут неподалеку есть телефонная будка. Обещаю сидеть здесь и ждать, пока меня не арестуют.

Он облизал губы.

— Мне следовало бы так и сделать, сообщить, что вы меня шантажируете.

— Милости прошу.

— Но это значит… начнется скандал. Мне это совсем… некстати. Ведь даже если вы и видели, как я входил и выходил, — а это неправда, но даже если и так, это ведь еще не доказывает, что я убил Комуса. Вы поднялись к нему в квартиру и обнаружили труп после десяти часов. Кто-то, значит, приходил к нему после того, как я ушел, то есть, получается, что там кто-то был после меня, даже если я там и был. Так что вы врете, что видели меня, и это не очень удачная ложь. Но если вы…

— Заткнитесь, — перебил я его, — я еще мог бы послушать что-нибудь толковое, но толкового у вас не получится. Так что давайте договариваться, да или нет, и если нет, то тогда я встану и уйду. Прямиком к Ниро Вульфу Так вы входили в тот дом в среду вечером или нет?

Он снова облизнул губы.

— Я вовсе не собираюсь отчитываться перед вами, когда вы так грубо заставляете…

Я отодвинул стул и собрался было встать. Он удержал меня рукой.

— Нет, — сказал он. — Сядьте.

Я наклонился к нему.

— Нет?

— Я хочу сказать, что да.

— Так вы входили в тот дом в среду вечером?

— Да, но я не убивал Дэна Комуса.

Я снова сел и взял стакан, чтобы отпить немного вина.

— Следите за собой, — посоветовал я. — Если мне снова придется вскакивать, чтобы заставить вас разговаривать нормально, это привлечет внимание посторонних. Так сколько вы принесли?

Он запустил руку в нагрудный карман, но ничего оттуда не вытащил.

— Вы сами признаете, что это шантаж, — сказал он.

— Безусловно. Одного поля ягоды — убийца и вымогатель.

— Но я-то не убийца. А если я решительно откажусь от навязываемой мне роли и не соглашусь на ваши условия, то вы устроите вокруг моего имени такой скандал, какого мне не пережить. Я попаду под подозрение, от которого уже никогда не смогу освободиться. И только из этих соображений я подчиняюсь. Подчиняюсь, хотя я крайне возмущен.

Он снова запустил руку в карман и на этот раз вытащил листок бумаги, развернул его, пробежал глазами и протянул мне.

— Вот. Читайте.

Там было написано следующее:

«Настоящим заверяю и при необходимости подтвержу это под присягой, что мое сообщение, сделанное доктору Виктору Эвери, о том, что я видел, как он заходил в дом Дэниела Комуса в среду, 14 февраля, неверно. Я никогда не видел, чтобы доктор Виктор Эвери, заходил в этот дом. Я пишу и подписываю это по собственному желанию, без какого-либо давления со стороны кого бы то ни было».

Я бросил листок на стол и улыбнулся ему.

— Можете вставить это в рамочку, — предложил я.

— Я принес чек на десять тысяч долларов, — сообщил он. — Когда вы это подпишете, я передам его вам.

— А остальные девяносто тысяч?

— Но это просто неслыханно. Даже если б у меня была такая сумма, я не мог бы вам ее отдать… Это полный абсурд. Помимо десяти тысяч, я гарантируй вам еще двадцать в течение недели.

— Черта с два. У вас еще хватает наглости шутить.

— Я вовсе не шучу. Для меня тридцать тысяч — целое состояние.

Я внимательно посмотрел на него.

— Знаете, — сказал я, — я восхищен вашим самообладанием. Вы мне не по зубам. — Я оглянулся, увидел миссис Пиотти, сделал ей знак, и она подошла. Я спросил, сколько я должен, она ответила, что доллар сорок, я протянул два и сказал, что сдачи не надо. Конечно, все это был чистый спектакль. Я уже заплатил Джону полсотни, и наверняка еще добавлю.

Я покачал головой.

— Да, не по зубам. Придется везти вас к мистеру Вульфу.

Он остолбенел.

— Что?

— Я сказал, что пусть с этим разбирается мистер Вульф. Я-то здесь, в общем, ни при чем, я на работе, То, что вы видели вчера вечером — просто спектакль. Так что поехали к нему, с ним и будете торговаться. Вряд ли он согласится на какие-то жалкие тридцать кусков.

Он все еще никак не мог прийти в себя.

— Так за всем этим стоит Вульф?

— Безусловно. — Я снова отодвинул стул. — Ну, ладно, пошли.

— Никуда я не пойду.

— Ради Бога. — Я снова наклонился к нему. — Доктор Эвери, вы слишком беззаботны. Ниро Вульф вас со всех сторон обложил и собирается послать прямиком в преисподнюю, а вы сидите тут и говорите: «Никуда я не поеду». Вам что, действительно хочется в преисподнюю, или вы все-таки поедете? — Я взял со стола лист бумаги и сунул в карман, потом снял с вешалки свои вещи, надел пальто и шляпу и направился к двери. Когда я проходил мимо следующего столика, Фред Даркин, занятый спагетти и вином, тоже встал и направился на кухню. Когда я выходил на улицу, порыв зимнего ветра чуть не сорвал с меня шляпу. Подняв руку, чтобы придержать ее, я обнаружил, что рядом со мной идет доктор Эвери, держа в руках пальто. Когда он попытался его надеть, снова подул ветер, я ему помог, и он меня за это поблагодарил. Убийца и вымогатель были один другого учтивей.

Вторая авеню — это уже Даунтаун, так ловить такси мы отправились на Третью. Когда мы ехали в такси, я все ждал, что Эвери вот-вот начнет разговор, но он молчал. Не проронил ни слова. Я не смотрел на него, но краем глаза видел, как дрожат его руки. Нервы у него, конечно, железные, но все-таки они у него есть.

За последние пять дней, что Вульф занимался делом Блаунта, он чаше изменял своим привычкам, чем за весь прошедший год. Обычно без десяти два, а именно в этот час мы с Эвери поднялись по ступенькам нашего особняка и вошли в дом, Вульф ест ленч, и я собирался развлекать гостя в кабинете по крайней мере с полчаса. Но, как мне позднее поведал Фриц, в тот день Вульф строго наказал ему подать ленч ровно в 12.45. Из этого вы можете умозаключить, что у Вульфа хватало ума в случае необходимости менять распорядок дня; я же сделал из этого иной вывод. Вульф, значит, настолько высоко ценил мои способности, что счел само собой разумеющимся, что я управлюсь с Эвери у Пиотти за полчаса и успею вернуться домой до двух.

Едва я успел проводить гостя в кабинет и усадить его на красное кожаное кресло, как вошел Вульф. Я закрыл за ним дверь. Сейчас ведь Фред и Орри пойдут в кухню устанавливать там магнитофон. Пока я ходил туда-сюда, Эвери возмущенно выпалил:

— Я явился сюда под принуждением, и если вы думаете, что вам с Гудвином позволено…

— Заткнитесь, — отрезал Вульф, будто хлыстом щелкнул, а потом обернулся ко мне: — Ну что, трудно было?

— Да не очень, — я выпрямился. — Все в порядке. Он ответил «да» в ответ на вопрос, входил ли он в дом в тот вечер. Предлагал мне десять тысяч сразу и обещал еще двадцать кусков в течение недели в обмен за подпись под заявлением, что я его не видел. Он не…

— Ложь, — сказал Эвери.

Так вот почему он молчал в такси: ему надо было хорошенько обдумать свою тактику. И он решил объявить меня лжецом, чтобы Вульф начал все с нуля. Мудрым это решение я бы не назвал.

Вульф откинулся в кресле и стал рассматривать двери с неподдельным интересом и без всякой враждебности. Ему надо было протянуть время до приезда нашей троицы.

— Можно было бы написать книгу, — начал он, — о поведении людей, попавших в безвыходное положение. Главная трудность, как правило, заключается в том, что эмоциональное перенапряжение полностью парализует их умственные способности. Представление о том, что выдающийся ум легко найдет выход из кризисной ситуации, неверно, ибо что пользы в уме, если он совершенно не способен справиться с чувствами. Возьмем, к примеру, вашу беседу с Гудвином в ресторане. Судя по тому, каких успехов вам удалось достичь в вашем непростом деле, ум у вас незаурядный, а вели вы себя как настоящий простофиля. Либо вам надо было с самого начала отпираться и стоять до конца, либо, раз вы решили во что бы то ни стало получить его подпись под заявлением, согласиться на его условия, но уж само собой разумеется, нельзя было ни в чем признаваться. Вы же стали торговаться и сделали роковое признание, что входили в тот дом в среду вечером. Вот уж действительно…

— Все это ложь.

Видно было, что с этого его не сбить. Что не так уж глупо, если б у него хватило силы духа держаться до конца. Еще умнее было бы встать и уйти.

У входной двери раздался звонок. Я встал и слегка приоткрыл дверь в холл. Из кухни вышел Фриц и отправился открывать дверь. Вошла наша троица, даже не останавливаясь у вешалки, чтобы раздеться. Увидав в щелке мою физиономию, Сол кивнул мне, а Орри сделал знак, щелкнув кончиками большого и указательного пальцев. Как только они скрылись в кухне, я широко распахнул дверь, вернулся за свой стол инажал кнопку под столом. Вот, собственно, и все, что от меня требовалось.

А Вульф продолжал говорить.

— Пожалуй, это было самое умное из всего, что вы сделали. Когда Гудвин поговорил с вами вчера из отеля, вы, конечно, поняли, что над вами нависла смертельная опасность, но считали, что вам опасен только Гудвин. Только ему был известен разоблачающий вас факт, кроме него вам некого было бояться. Почему вы не убили его? Конечно, времени на это было в обрез, но вы знали, где он находится, и в вашем распоряжении была ночь. Можно было подкупить кого-либо из прислуги, чтобы вас впустили к нему в комнату. Или взять себе номер рядом, под или над его номером и перелезть из окна в окно. В такой ситуации вы смогли бы взобраться даже по отвесной мраморной стене. Сила духа должна была помочь вам преодолеть любые трудности. Ощущение неотвратимой катастрофы должно…

Зазвонил телефон. Я взял трубку и сказал:

— Арчи.

Голос Сола сообщил:

— Все готово.

— Отлично. Я тебе позвоню. — Я повесил трубку и кивнул Вульфу, он кивнул мне в ответ и выпрямился в кресле.

— Боюсь, я вам наскучил, — обратился он вновь к Эвери — Малоинтересно рассуждать о том, что вы могли бы сделать, но не сделали. Гораздо важнее обсудить, что вам теперь делать, а чтобы вам было легче представить себе свое положение, я дам вам кое-что послушать. — Он повернулся ко мне. — Арчи, давай.

Я трижды резко нажал кнопку и развернулся в кресле, чтобы было удобнее наблюдать за реакциями Эвери. Из решетки в стене позади моего кресла, где скрывался громкоговоритель, раздался сначала хрип, потом несколько щелчков, затем какой-то негромкий шум — звуковой фон ресторана, приглушенные голоса людей, звук двигающихся стульев и, наконец, послышался мой голос:

— Здешние спагетти — нечто особенное. Советую попробовать.

После краткой паузы другой голос сказал:

— Я не голоден.

— И вино тоже не простое.

— Я днем никогда не пью.

— Вообще то я тоже, но сегодня есть повод. Сколько вы принесли?

— Я пришел просто из любопытства. Что это у вас за шутки?

— Послушайте, что попусту тратить время на разговоры. Я ведь в среду видел, как вы входили к Комусу, и видел, как выходили. Я вчера просил…

— В какое время это было?

Вульф был прав, когда утверждал, что о поведении человека, попавшего в безвыходное положение, можно написать книгу. При первых звуках моего голоса Эвери нахмурился и посмотрел на меня. Когда его собственный голос произнес: «Я не голоден», он стал вертеть шеей сперва направо, потом налево, явно ища кого-то, потом прикусил зубами нижнюю губу и во время моего монолога мрачно смотрел на меня, когда же он сам сказал: «Все это ложь. Каждое слово — ложь», он одобрительно кивнул. Когда же я задал вопрос о том, входил ли он в дом в среду вечером и его голос ответил на это утвердительно, он завопил: «Это ложь!», вскочил и бросился ко мне. Я предусмотрительно тоже вскочил, но когда он подбежал ко мне, выяснилось, что он вовсе не собирается на меня бросаться, он вообще не знал, зачем вскочил — это было чисто реактивное действие. Получилось, будто я встал, чтобы передать лист бумаги Вульфу, а Эвери просто оказался на моем пути. Вульф взял лист и стал читать; из громкоговорителя доносился гул ресторана: я ведь в это время тоже читал и как раз в тот момент, когда я проговорил: «Можете вставить это в рамочку», он положил лист бумаги на стол. Полная синхронность. Эвери уже перестал как-либо реагировать. Он сделал движение, чтобы взять лист со стола Вульфа, но я его опередил. Обратите внимание на действия Вульфа. Если б он сам попытался убрать лист, то мог бы столкнуться с Эвери, поэтому он предоставил это мне. Эвери схватил меня за руку, и я не стал отталкивать его, надеясь, что он сам успокоится, дав выход эмоциям. Он вцепился в меня обеими руками, но когда я, а точнее громкоговоритель, сообщил ему, что Ниро Вульф его со всех сторон обложил и собирается послать прямиком в преисподнюю, что было, прямо сказать, большой наглостью, он отпустил меня и, приоткрыв рот, уставился на Вульфа. Я вернулся к своему столу и снова нажал на кнопку. Когда я повернулся, в дверях уже стояли Сол, Фред и Орри.

— Я решил, что лучше не оставлять лазеек, — сказал Вульф Эвери, указывая рукой на них. — Вот этого, слева, мистера Пензера, вы видели вчера вечером. Он спрятал в кухне магнитофон. Двое других, мистер Даркин и мистер Кэтер, сидели за соседними столиками все время, пока вы с мистером Гудвином разговаривали. Так что не отпирайтесь, доктор, это бесполезно.

Эвери сделал несколько неуверенных шагов по направлению к двери и остановился. Вульф распорядился:

— Сол, дай пройти. Не надо загораживать дверь, если доктор хочет выйти.

Эвери повернулся.

— Вас пятеро, — сказал он. — Пятеро. — Он подошел снова к столу Вульфа. — Так вы говорите, все записано? На магнитофон?

— Да.

— Даю вам сто тысяч долларов за пленку. Чек будет завтра утром. За пленку и то, что подписал Гудвин. Вы ведь ничего не сможете доказать. Я в этом совершенно уверен, но не знаю… Ну, ладно. Завтра утром.

Вульф кивнул.

— Теперь поняли? Вы пытались торговаться с судьбой. Мистер Гудвин все равно отказался бы, но если б вы сразу согласились на его условия, то не так-то просто было бы вытянуть из вас признание. Сейчас я тоже отказываюсь, но не совсем уверен в том, что произойдет потом. Вы правы, я ничего не могу доказать: но я могу показать моим клиентам, что заработал заплаченные мне деньги — дать мистеру Блаунту, его жене и дочери прослушать эту запись.

— Нет, — сказал Эвери. — Никогда.

— Безусловно, именно это я и сделаю.

Эвери нервно закусил губу.

— Сколько вы хотите?

Вульф покачал головой.

— Тут задето мое самолюбие. Я допускаю, что вы представляете собой большую ценность для нашего общества, чем Мэтью Блаунт. И если б я руководствовался общественным интересом, то мне следовало бы спасти вас, но в данном случае речь идет обо мне лично. К сожалению, у меня очень сильное самолюбие. Я уже сейчас предвкушаю тот момент, когда буду сидеть в кресле и смотреть как семейство Блаунт слушает эту пленочку. Так что прощайте, доктор.

— Никуда я не пойду. Сколько вам надо? Скажите только, сколько вы хотите.

— Все, разговор окончен, уходите.

— Нет! Нет! Нет!

Вульф повернулся.

— Фред! Орри! Арчи с Солом сегодня уже хорошо поработали, вы лишь смотрели. Ну-ка, выпроводите его отсюда.

Они вошли и взяли его под руки; Фред грубым голосом гаркнул:

— Ну пошел, какого черта!

Я рад был бы сказать, что Эвери вывернулся и вышел сам, но останусь верным своему главному принципу — быть правдивым. Его пришлось подталкивать, и когда он оказался в дверях, то визгливо вскрикнул, как только они вышли в холл, Сол закрыл дверь. Вульф прорычал в мою сторону:

— Без чувства собственного достоинства человек перестает быть человеком. Зови мистера Кремера

Я счел бы более приличным подождать, пока возвратятся Фред с Орри и не доложат, что он ушел, тем более что все равно Вульф не станет разговаривать с Кремером раньше, чем спустится в шесть из оранжереи, так что торопиться было некуда, но я подчинился. В полиции меня вообще не хотели соединять ни с кем, даже с сержантом Стеббинсом, пока я не изложил подробно, в чем дело, и когда я все-таки добился своего, на другом конце провода оказался лейтенант Роуклиф. Снова пришлось выдержать битву, я и выиграл ее только после того, как напомнил ему случай двухлетней давности, когда он бросил трубку, мне пришлось звонить окружному прокурору, и в результате Вульф рассказал ему какие-то сведения, которые Кремер хотел бы узнать первым. Итак, в конце концов я добрался до Кремера и дал сигнал Вульфу. Он поднял свою трубку, а я свою вешать не стал.

— Это Ниро…

— Я знаю, кто это. Я сейчас очень занят. Что вы хотите?

— Вас. И чем раньше, тем лучше. Из моего дома только что вышел человек, убивший Пола Джерина и Дэниела Комуса, и я…

— Вышел из вашего дома?

— Да, и я…

— Как вы могли его отпустить?

Эту реплику вряд ли можно было счесть за комплимент. Не «откуда вы узнали, что он убийца?», не что-либо еще, «а как вы могли его отпустить?»

— Очень уж он противный, — пояснил Вульф. — Я выгнал его из дома. И я бы хотел…

— Кто он?

— Да перестаньте все время перебивать. Я хотел бы вам обо всем рассказать. У меня тут кое-что есть…

— Мне немедленно нужно его имя!

— Нет. Когда я смогу вас увидеть?

— Сами прекрасно знаете, когда вы сможете меня увидеть. — Он бросил трубку.

Я посмотрел на часы. Без двадцати три. В это невозможно было поверить. Вот-вот будет нарушено еще одно правило, самое жесткое из всех. Вот уже много лет, как Вульф в четыре поднимается в оранжерею, но ведь он не сможет бросить Кремера в самый разгар такого разговора. Здорово это его проняло. Только я хотел поинтересоваться у Фреда с Орри, много ли они поломали Эвери костей, как зазвонил телефон, и я снова повернулся в кресле и снял трубку.

— Кабинет Ниро Вульфа. У телефона Арчи Гуд…

— Арчи, это Салли.

— Доброе утро. Точнее, добрый день. Мы по вас скучаем. Я собирался позвонить вам, как только немного освобожусь. Но я был очень занят.

— А вы… это было…

— Да, да. Все шло по плану. Рад был с вами познакомиться и хотел бы оставить на память автограф. Это было первое настоящее дело, которое вы сделали в вашей жизни, и сделали отлично.

— Но это было… как он…

— Он вел себя так, как мы ожидали. Я все вам расскажу, но попозже. Сейчас ситуация под контролем. Сидите тихо еще сутки, может, даже меньше. Матери, конечно, пока ничего не говорите, да впрочем, и всем остальным тоже.

— Да, конечно. Но не могу ли я… Я могла бы прийти…

— Сейчас мы очень заняты. Может быть это покажется вам грубым, но я попрошу вас сидеть дома, пока я не позвоню. Договорились?

— Договорились.

Она повесила трубку.

Глава 15

Усевшись в красное кожаное кресло. Кремер сказал:

— Ну, выкладывайте все по порядку. Что там у вас есть?

Это был тихий семейный праздник. Сол, Фред и Орри с бокалами в руках сидели перед письменным столом Вульфа. Фред пил виски с содовой, а мы с Солом и Орри распивали бутылку шампанского. У Вульфа было пиво. Кремер не пил ничего, хотя ему и предлагали.

Вульф поставил стакан и облизнул губы.

— Начнем с преамбулы. Она здесь необходима, хотя я и постараюсь быть кратким. Помните ли вы происшествие четырехлетней давности в ресторане Пиотти, что на Тринадцатой улице?

— Прекрасно помню. Сержант Стеббинс с Гудвином сидели в наушниках на кухне.

— Вот-вот. Нечто подобное произошло и сегодня. Мистер Пензер находился на кухне, только вместо наушников у него был магнитофон. Мистер Даркин и мистер Кэтер сидят в ресторане, но за разными столиками. За отдельным столиком в одиночестве сидит мистер Гудвин, а букет пышных искусственных цветов перед ним искусно скрывает микрофон. Он ждет мистера Эвери. Около часу дня в ресторане появляется мистер Эвери; он подходит к столику, где его уже ждет мистер Гудвин, и садится. Мистер Пиотти немедленно сигнализирует об этом мистеру Пензеру, и тот включает магнитофон. Ну, а сейчас вы услышите, что записано на пленку. Ну что, удалось мне воссоздать картину?

— Безусловно.

— Вопросы есть?

— Пожалуй, я сперва послушаю.

Вульф распорядился:

— Ну, Сол, давай.

Сол встал и вышел, прихватив бокал шампанского. Динамик уже был подключен. Раздался шум и треск, и затем мой голос произнес:

— Здешние спагетти — нечто особенное. Советую попробовать.

Наблюдать за Кремером неинтересно: он всегда сидит прямо, глядя на Вульфа, губы сжаты и глаза чуть прищурены, независимо от того, что он слышит. Гораздо интереснее было смотреть на Фреда и Орри, которые слышали это в первый раз и пока плохо себе представляли, что, собственно говоря, происходит. Они развернулись в своих креслах и уставились на динамик. Фред сидел с каменным лицом, но все же не смог сдержать усмешки, когда я посоветовал Эвери позвонить окружному прокурору. Орри скорчил гримасу, как бы критически оценивая работу коллеги, и в наиболее удачных местах одобрительно поглядывал в мою сторону. Он улыбкой выразил свое восхищение тем, как мне удалось вытянуть из Эвери признание, что он заходил в дом, и плотно сжал губы, когда я уверял доктора в том, что Вульф обложил его со всех сторон. На его лице читалась ревность, он ведь понимал, что в этом он со мной не может тягаться. «Вам что, действительно хочется в преисподнюю, или вы все-таки поедете?». Заключительная реплика. Занавес.

Кремер поджал под себя ноги, чтобы не вскочить с места.

— Черт возьми! — хрипло сказал он. — И он пришел? Прямо сюда?

— Да. Прослушав пленку, он тут же в присутствии трех свидетелей, которые перед вами, предложил мне чек на сто тысяч долларов. За пленку и подписанное Гудвиным заявление… Арчи, покажи его.

Я вытащил из кармана лист и дал его Кремеру. Кремер прочел и сказал.

— Это он собственноручно написал?

— Не знаю. По всей вероятности, да.

Он снова прочел, сложил лист и сунул себе в карман.

— Знаю, что вы любите выдумывать, — сказал он. — Так насколько это серьезно?

— Если под «выдумыванием» вы подразумеваете обман, то здесь все чисто. Просто, зная, что доктор Эвери двойной убийца, я решил вытянуть из него признание. А раз невозможно…

— Ни когда вы об этом узнали? Вы уже знали, когда… — Кремер не договорил, поднялся с кресла и направился ко мне. Понимая, что ему надо, я услужливо предложил ему мой стул. Пока он набирал телефонный номер, я налил себе шампанского, и к тому времени, как я сунул бутылку назад в лед, он уже соединился с сержантом Стеббинсом.

— Перли? Я от Вульфа. Немедленно возьми доктора Эвери и держи его, пока я не приеду. Займись этим сам. Ордер на арест не нужен. Задержи его как свидетеля по делу Комуса, но вообще-то я собираюсь его самого арестовать. Однако нужно с ним поговорить, так что пусть ждет, пока я приеду.

Он встал, бросил в мою сторону, как всегда, довольно кислый взгляд, возвратился на свое кресло и, одарив Вульфа таким же взглядом, сказал:

— А вы с Гудвином поедете со мной. Кем вы, интересно, себя считаете? Гудвин наврал нам с три короба и под этим подписался, а вы сами только вчера утром заявили мне, что я больше знаю об этом деле, чем вы. И как собираетесь выкручиваться? Черт вас подери, что вы опять сидите тут и губы кривите! Я вам покривлю!

— Не стоит беспокоиться, — веселым голосом прервал его Вульф. — Гудвин врал вовсе не вам, а доктору Эвери. Он не сидел возле дома Комуса в среду вечером. Он приехал туда именно в то время, которое вам указал: в начале одиннадцатого, с ним была мисс Блаунт, и он не мог видеть, как убийца входил или выходил из дома. С Эвери мы просто блефовали. Нельзя ведь было…

На этот раз его перебил не Кремер. Вошел Сол с новой бутылкой шампанского. Переступив порог и видя, что Вульф специально сделал паузу, он взял еще один бокал, наполнил его и предложил Кремеру, а также налил нам с Орри, сунул бутылку в лед и сел. Кремер машинально взял стакан, и в этот момент пролил немного вина на брюки; тогда он удивленно уставился на стакан, явно не понимая, откуда он взялся, а потом залпом осушил его и отставил в сторону.

Он снова обратился к Вульфу.

— Не верю не единому слову. Если вы хотите меня убедить, что это правда, придется рассказывать, как вам удалось узнать, что Эвери заходил в дом, если Гудвин его не видел. И как вы узнали, как он убил Джерина. С удовольствием послушаю.

Вульф удовлетворенно кивнул.

— В этом все дело. Но объяснить довольно сложно.

— Охотно верю. Но я попробую разобраться. Давайте.

Вульф откинулся на спинку кресла.

— У меня было предположение, основанное на догадках, а не на установленных фактах. Фактов у меня не было. Предположение исходило из следующего. Во-первых. Блаунт не убивал Джерина. Как вам известно, я и раньше так считал, а убийство Комуса подтвердило мое предположение. Во-вторых, никто из «посредников», ни Хаусман, ни Йеркс, ни Ферроу, тоже его не убивали. Притом, что рядом сидел Джерин, и в любой момент мог войти другой «посредник», это невероятно. — Он сделал жест рукой, как бы отводя это предположение. — Вздор. В-третьих, остался Эвери. У него была возможность сделать это. Он сам готовил горчичную воду и давал ее Джерину. Можно было предположить и наличие у него мотива…

— А зачем ему это было нужно?

— Потому что он влюблен в жену Блаунта. Это невозможно доказать, но так же трудно и опровергнуть. Вы ведь, кажется, беседовали с миссис Блаунт?

— Да. И не раз.

— И как вы считаете, может ли она пробудить желание у мужчины?

— Да, черт подери.

— В таком случае, мотив правдоподобен. Но при наличии возможности и мотива оставалось ответить еще на два вопроса: почему Джерин вдруг занемог еще до того, как к нему был приглашен Эвери, и почему Эвери ни с того, ни с сего прихватил с собой мышьяк? И честно вам скажу, я не мог подозревать Эвери до тех пор, пока не получил ответы на эти два вопроса — ситуация прояснилась в беседе Гудвина с мистером Блаунтом в тюрьме. Остался открытым лишь еще один, третий вопрос, знал ли Эвери заранее, что Джерину станет плохо, но этот вопрос напрямую связан со вторым, и можно ответить: он мог об этом знать и даже более того, почти наверняка знал. Ему сказал Комус. И именно это…

— Продолжайте, продолжайте, — вставил Кремер. — Это Гудвин узнал у Блаунта. Тот находился в тюрьме по обвинению в убийстве. Он ваш клиент, а не мой.

— Сейчас я к этому подойду. Пока я объясняю, что навело меня на мысль об Эвери. И именно это заставило и Комуса заподозрить его, но Комус совершил ошибку, вступив с ним в переговоры наедине — эта ошибка стоила ему жизни, — Вульф сделал жест рукой. — Ну вот и все. После рассказа Гудвина о беседе с мистером Блаунтом я понял, что убийство совершил Эвери, но у меня совершенно не было улик. Тогда я решил проверить свои предположения и предпринял для этого ряд шагов. Я попросил миссис Блаунт пригласит всех действующих лиц, включая доктора Эвери, ко мне на вчерашний вечер, а когда все собрались, сообщил им, что уволил мистера Гудвина (который при этом отсутствовал) и от этого дела отказываюсь. Я возвратил деньги мисс Блаунт. Ее роль была заранее отрепетирована. Я объяснил им, что уволил Гудвина за то, что он не справился со своими обязанностями, — ему было поручено наблюдать за домом Комуса в среду вечером, а он удалился со своего поста на час или даже более и поэтому не видел, как убийца входил и выходил.

— Похоже, они плохо знают Гудвина, — заметил Кремер, и я ему подмигнул.

— Теперь-то они его узнали как следует, — пояснил Вульф, — по крайней мере, Эвери. Арчи позвонил Эвери из гостиничного номера, сообщил ему, что уволен, и объяснил, за что, потом сказал, что на самом деле не покидал поста, и дал понять, что видел, как Эвери входил и выходил из дома Комуса в тот вечер. Арчи назначил ему свидание в ресторане Пиотти и предложил принести с собой сто тысяч долларов. Ну и, конечно, реакция Эвери на это предложение решила дело. Если бы он наотрез отказался, я ничего не смог бы сделать. Позволите сделать небольшое отступление?

Кремер усмехнулся.

— Это в вашем стиле.

— Оно имеет некоторое отношение к делу, хотя и не по существу. Я твердо убежден, что он бы отказался, если бы опасался только полиции и суда. Он знал, что улик против него нет и что в ближайшее время они вряд ли появятся: показания свидетеля, видевшего, как он входил в дом, никого не убедят в том, что именно он совершил убийство. У него ведь не было мотива убивать Комуса, если не доказано, что именно он убил Джерина, а вероятность получения улик по делу об убийстве Джерина крайне мала, если она вообще существует. Боялся он не закона, а миссис Блаунт. Поверит ли она Гудвину? Или, что еще важнее, сможет ли она ему не поверить? Даже если у нее зародятся сомнения, его дело проиграно. И он согласился встретиться с Гудвином. А что произошло дальше, вы слышали.

Вульф сложил руки на животе.

— Вот и все, мистер Кремер. Вы можете получить эту пленку на законных основаниях, но я бы не стал настаивать на формальностях. Берите ее так, только имейте в виду, что я могу попросить ее ненадолго обратно, чтобы дать прослушать миссис и мисс Блаунт, если это понадобится Мистера Блаунта освободят сегодня или придется ждать до завтра?

— Это черт знает что такое! — Кремер изо всех сил старался держать себя в руках. — Мы не можем держать в тюрьме Блаунта, это ясно, и, конечно, я возьму пленку, и вы уже слышали, как я сказал Стеббинсу, чтобы он задержал Эвери. Но потом, спрашивается, что мне делать? У меня ведь ничего нет, ни одной улики, вы сами это признаете. Вы получили сведения, которые подсказали вам, кто убийца, но почему вы не передали их нам?

— Чепуха, — отрезал Вульф. — Вы ведь сами подтвердили, что эти сведения я получил от человека, сидящего в тюрьме по обвинению в убийстве, да к тому же и моего собственного клиента. Обязан ли я делиться с кем-то информацией, полученной от клиента в ходе расследования?

— Но это не…

— Нет, вы ответьте. Обязан?

— Нет. Но сейчас вы обязаны это сделать. Вы выследили убийцу, заставили его прослушать эту пленку и отпустили его, ничего мне не сообщив. И теперь вы обязаны сообщить мне эти сведения, и я хочу их получить. Отчего занемог Джерин? От шоколада? Кто подсыпал туда яд? И как Эвери узнал, что ему станет плохо? Что знал Комус? Что именно Блаунт сказал Гудвину? Ну?

Вульф обернулся.

— Арчи? Что ты обещал мистеру Блаунту?

Честно говоря, я уже слегка захмелел. Обычно, чтобы не терять формы, я стараюсь не пить на работе.

— Он мне все рассказал абсолютно конфиденциально. Библии под рукой не оказалось, так что я перекрестился. И если вы скажете что-нибудь полицейскому, пусть даже инспектору, гореть мне в огне. Возможно, Сол, Фред и Орри и смогут меня заменить.

Тогда Вульф обратился к Кремеру:

— Мистер Гудвин уже навеселе. Но его обязательства распространяются и на меня. Попросите мистера Блаунта сообщить то, что он поведал Гудвину, может, он вам по секрету и расскажет, взяв обещание никому этого не передавать. Вы ведь сами знаете…

Зазвонил телефон, и я повернулся, чтобы снять трубку. Низкий хриплый голос, не отвечая на мое приветствие, потребовал:

— Мне нужен инспектор Кремер.

Я передал:

— Это вас, Стеббинс.

Работая над этим отчетом о деле, я вовсе не собираюсь создать у читателя впечатление, будто обладаю даром ясновидения. И если в какой-то момент у меня и возникали какие-либо предчувствия, я об этом не упоминаю, так как не рассчитываю, что мне поверят на слово. Но если даже Вульф может себе позволить раз-другой нарушить свои правила, то могу и я, и вот перед вами наглядный пример. Не догадывался, а именно знал. То, что Перли не ответил мне, не спросил, здесь ли инспектор Кремер, а просто сообщил, что тот ему нужен, сам тон его голоса, одним словом, я все уже знал, и уверенность моя возросла во сто крат, когда я увидел, как реагирует Кремер. Он не сказал ни слова, только слушал, лишь несколько раз хмыкнул и задал пару лаконичных вопросов. Когда он повесил трубку и закричал Вульфу: «Черт бы побрал ваши идиотские штучки! И вас самого тоже!» — я ничуть не удивился.

— Мистер Кремер, если вы…

— Да заткнитесь вы с вашим «мистером»! Вы что, считаете себя… не знаю, кем вы там себя считаете, но зато я знаю, кто вы на самом деле! Эвери вставил пистолет себе в глотку и рванул полголовы. Можете отправляться и подсчитывать свой гонорар! Ну, что, довольны? — И он стукнул кулаком по столу. — Довольны?

Вульф повернул голову и посмотрел на часы. Четверть пятого. Он опаздывал на свидание к орхидеям.

— Да, — вежливо ответил он. — Я доволен. Да и вы, когда немного успокоитесь, тоже почувствуете удовлетворение. Вы избавлены от крайне неприятного выбора: либо осудить невиновного, либо арестовать виновного, которого вам никогда не удастся осудить.

ПОГОНЯ ЗА МАТЕРЬЮ (КАРИБСКАЯ ТАЙНА)

1

Дверной звонок раздался сразу после одиннадцати, во вторник в начале июня, я вышел в холл, посмотрел сквозь стеклянную, прозрачную только с моей стороны панель и увидел то, а, скорее, ту, кого и ожидал увидеть: женщину с удлиненным лицом, с немного слишком большими серыми глазами, с чуть-чуть более тонкой фигурой, чем требовалось по самым высоким оценкам. Я знал, кто она, поскольку во второй половине дня понедельника она нам звонила, и мы условились о встрече. Мне была знакома ее внешность, потому что я несколько раз видел ее в театрах и ресторанах.

Кроме того, я достаточно много знал о ней, в чем мне, отчасти помогла печать, отчасти — слухи. Поэтому я мог кратко проинформировать Ниро Вулфа, не прибегая ни к каким поискам. Это была вдова Ричарда Вэлдона, писателя, умершего около девяти месяцев назад — он утонул в чьем-то плавательном бассейне в Винчестере — после чего четыре его книги стали бестселлерами, а одна — «Никогда не мечтай снова» — вышла тиражом более одного миллиона экземпляров по цене пять долларов девяносто пять центов, и поэтому счет от частного детектива не должен был волновать нашу посетительницу.

Пять или шесть лет тому назад Ниро Вулф прочитал «Никогда не мечтай снова» и сразу же избавился от этой книги, отдав ее в библиотеку. Но захотел достать последнюю книгу Вэлдона «Его собственный образ», и вскоре она заняла место на книжной полке Ниро Вулфа. Это и послужило причиной того, что теперь он приподнял свою тушу со стула — я ввел миссис Вэлдон в кабинет, а Вулф продолжал стоять, пока она не села в красное кожаное кресло, стоявшее у письменного стола. Я направился к своему столу и сел, не ожидая услышать ничего любопытного. Миссис Вэлдон сообщила по телефону, что хочет всего лишь проконсультироваться с Вулфом о чем-то сугубо личном, но сейчас по ее виду я бы не сказал, что ее ограбили или причинили какой-то вред. Скорее всего, речь пойдет о чем-то ординарном, вроде анонимного письма или исчезнувшего родственника. Поставив сумочку на подлокотник, она огляделась.

Взгляд ее больших серых глаз на мгновение остановился на мне, потом она повернулась к Вулфу и сказала:

— Моему мужу понравилась бы эта комната.

— Миссис, — сказал Вулф, — а мне понравилась одна из его книг, но с оговорками. Сколько ему было, когда он умер?

— Сорок два.

— А сколько лет вам?

Этот вопрос предназначался мне. Все дело в том, что у Вулфа есть три убеждения: а) враждебное отношение Вулфа к женщинам лишает его возможности что-нибудь понять даже в простеньких экземплярах; б) мне достаточно провести хотя бы час с любой из них, чтобы дать точное определение; и в) чтобы не затруднять себя, нужно задать женщине несколько резких и неуместных вопросов. А его любимый вопрос: «Сколько вам лет?» Как женщина на него прореагирует — это и позволит верно судить о ней.

Люси Вэлдон выбрала наиболее верное решение. Она улыбнулась и сказала:

— Достаточно много, даже слишком. Двадцать шесть. Это настолько много, что можно определить: ты нуждаешься в помощи… поэтому я и здесь. То, что я намереваюсь рассказать, сугубо… сугубо конфиденциально, — она взглянула на меня. Вулф кивнул:

— Так всегда говорят. Такова наша профессия. Но мои уши — это уши мистера Гудвина, а его уши — мои. А что касается конфиденциальности, то я не думаю, что преступление, которое вы совершили, было чересчур серьезным.

Она улыбнулась снова. Правда, улыбка лишь мелькнула и тут же исчезла, но все же это была улыбка.

— Нет, речь идет не о преступлении. Я хочу, чтобы вы нашли для меня одного человека. Дело немного… как бы это сказать… необычно. В моем доме находится ребенок, а я хотела бы узнать, кто его мать. Как я уже говорила, все это строго конфиденциально. Но для некоторых это все-таки не тайна. Моя служанка и кухарка в курсе дела, кроме них — мой адвокат и двое моих друзей. И это все, поскольку я не уверена что оставлю ребенка у себя.

Вулф нахмурился, что было неудивительно:

— Я не специалист по детям, мадам.

— Конечно, я понимаю. Дело не в том. Я хочу… но прежде я должна вам все рассказать. Я получила его две недели назад, в воскресенье, двадцатого мая. Позвонил телефон, я ответила, и голос в трубке сообщил, что в моем вестибюле кое-что лежит… И там на полу я нашла сверток из одеяла. Я взяла его, а в комнате обнаружила приколотый к одеялу листок бумаги, — она открыла сумочку и вынула из нее листок.

К этому моменту я был уже рядом с ней, взял записку — достаточно было одного взгляда, чтобы прочитать ее и протянуть Вулфу, но я обошел его письменный стол, изучая записку. Это был листок размером четыре на шесть обычной дешевой бумаги. Записка из пяти кривых строчек, напечатанных на детском гектографе, была кратка и лаконична:

Миссис Ричард Вэлдон

Этот ребенок для вас

Потому что мальчик должен

Жить в доме

Отца

В углу листка были две дырочки от булавки. Вулф положил записку на стол, повернулся к посетительнице и спросил:

— Это правда?

— Я не знаю. Разве я могу знать? Но, может быть, и правда.

— Может быть, или маловероятно?

— Думаю, что возможно, — она закрыла сумочку и положила ее на прежнее место. — Я считаю, что такое вполне могло случиться, — она опустила руку с обручальным кольцом. Взгляд ее остановился на мне, потом возвратился к Вулфу. — Но вы отдаете себе отчет в том, что все сказанное должно остаться между нами?

— Конечно.

— Хорошо… Я расскажу вам все, потому что хочу, чтобы вы все поняли. Мы с Диком поженились два года тому назад. Да, два года исполнится в следующем месяце. Мы были влюблены друг в друга, я все еще так думаю. Но для меня много значило и то, что он был знаменитостью, а я при нем — миссис Ричард Вэлдон.

А для него много значило… то, кем я была. А я была из известной семьи Армстед. Я не знала, насколько это важно для него, пока мы не поженились, но он так и не понял, что мне до смерти надоело быть Армстед, — она перевела дыхание. — До нашей свадьбы у него была репутация Дон Жуана, но, как это часто бывает, все оказалось преувеличенным. В течение двух месяцев мы были полностью…

Она замолчала и закрыла глаза, но через секунду продолжила:

— Для меня не существовало ничего, кроме нас двоих. И для него, я думаю, тоже. Я уверена в этом. Но потом… я не знаю, что произошло, но все изменилось. В течение последнего года его жизни, возможно, у него и была женщина, а может и две или дюжина… я ничего не знаю точно. Но я уверена, это могло быть. А ребенок… как вам сказать? Вполне мог быть. Понимаете?

— Пока да, — Вулф кивнул. — Но что вас интересует больше всего?

— Ребенок. Я собиралась иметь одного или двух… в самом деле, и Дик хотел, но я решила подождать. Отложила это на потом. И вот… ребенок есть, он у меня, — она показала на записку, лежащую на столе Вулфа. — Я думаю, что в записке все совершенно верно. Мальчик должен жить в доме своего отца, должен носить его имя. Но вопрос в том, был ли Ричард его отцом? — Она снова повернула руку с кольцом. — Вот так.

Вулф вздохнул.

— Такой вопрос разрешить не удастся, разве вы не знаете. Гомер говорил: «Ни один человек не может быть уверенным, кто его отец». И Шекспир подтверждал: «Мудр тот отец, который знает своего ребенка». Я не смогу помочь вам, мадам. Да и никто не сможет.

Она улыбнулась:

— Конечно же, вы можете мне помочь. Не в ваших силах доказать, что именно Дик отец ребенка. Но вы ведь можете выяснить, кто положил младенца ко мне в вестибюль и, кто его мать. А потом… — она открыла сумочку. — Я вычислила сама… — Из сумочки она достала листок иного размера и качества. — Доктор сказал, что двадцатого мая ребенку было четыре месяца. Значит, он родился примерно двадцатого января, а был зачат примерно двадцатого апреля прошлого года. Когда вы узнаете, кто его мать, вы сможете выяснить все о ней и о Дике, чтобы удостовериться, были ли они тогда близки. Вы не установите, что младенец его сын, но этого будет достаточно. И если это все обман, Дик не отец, мне это поможет, не так ли? Первое — узнать, кто подбросил ребенка, второе — кто его мать. А я, возможно, захочу сама задать ей несколько вопросов, просто для себя. А там посмотрим.

Вулф, откинувшись в кресле, хмуро посмотрел на нее. Все это начинало походить на работу, от которой он отказался бы в том случае, если бы говорил с клиенткой по телефону. Вулф терпеть не мог такой работы, а его текущий счет в банке был вполне достаточен для приличного существования.

— У вас богатое воображение, — сказал он, — а я не волшебник, миссис Вэлдон.

— Конечно, нет, но вы — лучший детектив на свете, не так ли?

— Вряд ли. Лучшим детективом может оказаться грубый, почти первобытный человек с небольшим запасом слов. Вы сказали, что ваш адвокат знает о ребенке. Известно ли адвокату, что вы консультируетесь со мной?

— Да, но он этого не одобряет. Он считает мое желание оставить ребенка у себя глупостью. Ведь о детях есть определенные законы и, согласно им, я могу держать у себя ребенка лишь временно. Но именно поэтому я настояла на своем. Найти мать — мое дело. Его дело — закон.

Не зная того, она попала в самую точку. Даже Вулф с его запасом слов не выразил бы лучше свое отношение к адвокатам. Выражение его лица стало более учтивым.

— Мне кажется, — сказал он, — что вы не совсем учли все трудности. Расследование наверняка займет много времени, будет нелегким, дорогим и, возможно, безрезультатным.

— Я ведь говорила, что понимаю — вы не волшебник.

— Мои услуги стоят дорого. Можете ли вы себе это позволить?

— Я получила наследство от бабушки и имею доход от книг мужа. У меня собственный дом. — Она усмехнулась. — Если хотите взглянуть на сумму моих налогов с доходов, обратитесь к моему адвокату.

— Не стоит. Дело может занять неделю, месяц, год.

— Для меня это не имеет значения. Но мой адвокат утверждает, что временное содержание незаконнорожденных может продолжаться не более месяца.

Вулф взял листок, изучил и посмотрел на миссис Вэлдон.

— Если уж вам вздумалось придти, вы должны были сделать это раньше.

— Окончательно я решила только вчера.

— Это, возможно, слишком поздно. С воскресенья двадцатого прошло шестнадцать дней. Звонок был днем?

— Нет, вечером. Вскоре после десяти.

— Голос был мужской или женский?

— Трудно сказать. Думаю, это мог быть мужчина, подражавший голосу женщины, или женщина, старающаяся подражать мужчине.

— У вас есть какие-нибудь предположения?

— Никаких.

— Что было сказано? Дословно.

— Я была одна. Служанка ушла. Я сняла трубку сама и ответила: «Дом миссис Вэлдон». Голос спросил: «Это миссис Вэлдон?» Я ответила «да», и голос сказал: «Посмотрите, в вашем вестибюле кое-что есть,» и короткие гудки. Я спустилась, увидела сверток, в нем ребенка, поднялась с ним в комнату и позвонила доктору…

— Вы были дома весь тот день и вечер?

— Нет. Я провела уик-энд за городом и вернулась домой около восьми.

— Где это «за городом»?

— Около Вестпорта. В доме Юлиана Хафта — он издает книги моего мужа.

— Где находится Вестпорт?

Ее глаза расширились от удивления. Мои — нисколько. Незнание Вулфом центрального района легко восполнялось атласом.

— Это Коннектикут, — сказала она. — Округ Фэрфилд.

— Когда вы оттуда уехали?

— В начале седьмого.

— На машине? На собственной?

— Да.

— С шофером?

— Нет. У меня нет шофера.

— Был ли кто-нибудь с вами в машине?

— Нет. — Она снова сделала характерный жест рукой с обручальным кольцом. — Я понимаю, детектив вы, мистер Вулф. Но я не вижу смысла в ваших вопросах.

— В таком случае вы все-таки не умеете мыслить логически, — он повернулся ко мне. — Объясни ей, Арчи.

Он хотел как-то задеть ее. И объяснять столь очевидное было ниже его достоинства. Он предоставлял это мне. И я подчинился.

— Должно быть, вы были слишком заняты ребенком, чтобы вникнуть во все подробности, — сказал я. — Представим, что это я положил в вестибюле ребенка, прежде, чем позвонить вам. Ведь я не сделал бы этого, если бы не знал, что вы дома и подойдете к телефону. Я был бы где-нибудь поблизости от вашего дома, пока не увидел бы, что вы вернулись, а в доме зажегся свет. Но скорее всего, я заранее знал бы, что вы уехали и вернетесь к вечеру. Вспомним последний вопрос: был ли кто-нибудь с вами в машине? Самым простым способом узнать, когда вы вернетесь, было бы для меня находиться в вашей машине. Если бы вы ответили «я ехала не одна», то следующий вопрос был бы «с кем?».

— Боже — она смотрела на меня с удивлением. — Конечно, есть кое-кто, кого я знаю достаточно… — она помедлила и обратилась к Вулфу. — Спрашивайте, что хотите.

Он проворчал:

— Не хочу, а должен, если я берусь за эту работу. У вас есть дом. Где он находится?

— Одиннадцатая улица, возле Пятой авеню. Его построил мой прадед. Когда я сказала, что мне надоело быть Армстед, я не просто болтала, это действительно так. Но родовой дом я люблю и Дику он тоже нравился.

— Вы единственная наследница? У вас есть жильцы?

— Нет, но я могла бы… как вам сказать…

— Служанка и кухарка живут в доме?

— Да.

— А еще кто?

— Пять раз в неделю приходит одна женщина помогать по дому, но она не живет со мной.

— Служанка или кухарка могли родить в январе?

— Кухарка вряд ли, — она улыбнулась, — и служанка тоже.

— А родственница одной из них? Скажем, сестра. Ведь это идеальное устройство судьбы никому не нужного крошки-племянника. Обычная история, — он постучал по записке пальцем. — Булавка была английская?

— Нет, обычная.

— Вы сказали, что записка была приколота к одеялу. В каком месте? У ног?

— Думаю, да, но я не уверена. Я достала ребенка из одеяла до того, как заметила записку. Вулф повернулся ко мне.

— Арчи, сколько бы ты дал за то, что это была женщина, если учесть, что ребенок подвергался опасности уколоться булавкой?

Я думал три секунды.

— Не хватает данных. Где именно была булавка? Во что был одет младенец? Насколько опасно местонахождение булавки? Грубо говоря — десять к одному, что это была женщина. Вряд ли кто-то даст десять за мужчину. Но я только отвечаю, а не бьюсь об заклад.

— Я тоже, — он повернулся к миссис. — Я не думаю, что ребенок лежал в одеяле голым.

— О, нет. На нем было даже слишком много одежды: свитерок, плисовая шапочка, такой же комбинезончик, рубашка, нижняя рубашка, прорезиненные штанишки, пеленка. И еще ботиночки.

— А булавки еще были?

— В мокрой пеленке. По-моему, он был в ней несколько часов. Я сменила ее до прихода доктора — мне пришлось для этого воспользоваться наволочкой.

Я прервал ее:

— Готов держать пари, если вас интересует мое мнение. Могу дать двадцать за то, что булавку к одеялу прикалывала женщина, но одевала его не она.

Никаких комментариев со стороны Вулфа не было. Он повернул голову, чтобы взглянуть на часы. До ленча оставался час. Затем, по-моему, он втянул носом весь воздух, который был в комнате — а воздуха тут было достаточно много — выдохнул его ртом и сказал:

— От вас потребуется получить больше информации, гораздо больше, и мистер Гудвин сделает это так же хорошо, как и я. Мое дело — выяснить личность матери. Но не доказывать с максимальной долей вероятности, что ваш муж был отцом ребенка. Так?

— Но… конечно, если вы… нет, я просто скажу «да».

— Прекрасно. Есть еще одна формальность — задаток.

— Конечно, — она протянула руку к сумочке. — Сколько?

— Не имеет значения, — он отодвинул от стола стул и встал, — доллар, сотня, тысяча. У мистера Гудвина будет к вам много вопросов. Прошу меня извинить.

Он миновал дверь, ведущую в холл, и повернул налево к кухне. На ленч предполагалось мясо косули, запеченное в горшочках — одно из небольшого количества яств, из-за которого у него с нашим поваром Фрицем существовали постоянные разногласия. Они были едины в вопросе использования свиного сала, анчоусного масла, кервеля, петрушки, лаврового листа, майонеза и сливок, а спор разгорался из-за лука. Фриц был за него, а Вулф категорически против. Все шансы были за то, что их беседа пройдет на повышенных тонах и, прежде чем перейти к разговору с миссис Вэлдон, я закрыл и без того звуконепроницаемую дверь, а когда вернулся к моему письменному столу, Люси Вэлдон протянула мне тысячу долларов.

2

В тот же день без четверти пять я находился на совещании в кухне Люси Вэлдон на Западной Одиннадцатой улице. Я стоял, опираясь на холодильник, и держал стакан молока. Миссис Вера Доуд — кухарка, которая, судя по ее габаритам, съедала все, что готовила, сидела на стуле. Это она снизошла к моей просьбе о молоке. Мисс Мэри Фолтц — служанка в форменном платье — была, несомненно, весьма привлекательна лет десять назад, но и теперь еще не оскорбляла глаз. Она стояла напротив меня, спиной к раковине.

— Нуждаюсь в помощи, — сказал я и отпил молоко.

Я не пренебрег разговором с Люси Вэлдон перед ленчем, но нет необходимости вспоминать обо всем, что я записал — приведу лишь некоторые записи, которые я сделал с ее слов: нет ни одного человека, который ненавидел бы ее или имел повод, чтобы подстроить грязную шутку — обременить подкидышем. Ее отец и мать были на Гавайях — остановились там во время кругосветного путешествия. Ее женатый брат жил в Бостоне, а замужняя сестра в Вашингтоне. Ее лучшая подруга — Лена Гютри, которой она показывала записку (двумя другими были доктор и адвокат) считала, что ребенок похож на Ричарда Вэлдона, но у Люси было свое мнение. Она не собиралась давать младенцу имя, пока окончательно не решится его оставить. Может быть, она назовет его Моисеем, ибо никто так и не ведал, кто был отцом Моисея — при этом она улыбнулась. Ну и так далее. Я узнал имена пяти гостей, которые были на уик-энде в доме Хафта в Вестпорте двадцатого мая. Еще я вытянул из нее имена четырех женщин, с которыми ее муж мог иметь связь в апреле прошлого года. И еще дюжину мужчин, которые могли знать о развлечениях Дика больше, чем его вдова. Троих я отметил особо: Лео Бингхем — продюсер на телевидении, владелец ТВ-компании, Вилли Крэг — литературный агент и Юлиан Хафт — издатель, глава «Парфенон-Пресс». Этого вполне достаточно для начала.

А сейчас я проводил совещание с миссис Доуд и мисс Фолтц на кухне, потому что с людьми гораздо легче говорить там, где они привыкли разговаривать. Когда я сказал, что нуждаюсь в помощи, миссис Доуд прищурилась, а мисс Фолтц взглянула на меняскептически.

— Речь идет о ребенке, — сказал я и сделал глоток молока. — Миссис Вэлдон показала его мне наверху. Мне он показался слишком толстым, даже заплывшим жирком, а его нос, как пуговка. Правда, не забывайте, что я всего-навсего мужчина.

Мисс Фолтц скрестила руки на груди. Миссис Доуд сказала:

— Ребенок вполне нормально развит.

— Я полагаю, что так оно и есть. Скорее всего тот, кто его положил в вестибюле, рассчитывал, что миссис Вэлдон оставит его у себя. Неизвестно сделает она так или нет, но она ведь просто хочет знать, откуда он взялся, и для этого наняла детектива. Его зовут Ниро Вулф. Может, вы о нем слыхали?

— Он с телевидения? — спросила мисс Фолтц.

— Не будь дурой, — сказала миссис Доуд. — Как же он может быть оттуда? Он настоящий сыщик. — Она обратилась ко мне: — Я слыхала о нем. И о вас. Ваша фотография была в газете около года назад. Я запамятовала ваше имя… нет, мне следовало бы сразу вспомнить, когда миссис Вэлдон объявила: «Гудвин». Вы — Арчи Гудвин. У меня хорошая память на имена и лица.

— Хорошо, — сказал я и отпил молока. — поэтому я нуждаюсь в вашей помощи. О чем я должен подумать в нашем случае? О том, что есть какая-то причина, по которой ребенок был подкинут в этот дом, а не в какой-нибудь иной. Какая же может быть причина? Первой может быть то, что некто живет в этом доме и хочет, чтобы ребенок был рядом. Поэтому Ниро Вулф спросил вашу хозяйку: не могла ли одна из женщин, что живет здесь, родить четыре месяца назад?

Они запротестовали, но я успокоил их:

— Теперь вам понятно, — сказал я, не повышая голоса, — почему я нуждаюсь в вашей помощи. Я ведь рассказал вам, что детектив задал естественный вопрос. А вы сразу вспыхнули. Но попытайтесь на миг вообразить себя в роли детективов. Миссис Вэлдон ответила, что ни одна из вас не могла родить четыре месяца назад. Разумеется, детективы задают следующий вопрос: может у одной из вас есть родственница, скажем, сестра, которая родила малыша, но не имеет средств его воспитывать? Ответить на этот вопрос труднее. Нам, детективам, придется попотеть. Придется разыскивать ваших родственников и друзей, мучить их вопросами и это будет стоить кучи денег и времени, но я ответ получу, не сомневайтесь.

— Вы можете его получить, не выходя отсюда, — сказала миссис Доуд.

— Уверен, — я кивнул. — Мне это и требуется. Суть в том, что вы не должны обижаться на миссис Вэлдон за то, что она попросила вас побеседовать со мной. Если вы наняли детектива, вы должны дать ему возможность поработать. Если одна из вас знает, откуда взялся ребенок, и хочет, чтобы он был обеспечен — прямо скажите об этом. Если даже миссис Вэлдон не оставит его у себя, то она устроит его в хороший дом. И все, что не подлежит разглашению, останется между нами. В противном случае я начну трясти ваших родственников и знакомых…

— Моих трясти не обязательно, — заявила миссис Доуд.

— И моих, — присоединилась к ней мисс Фолтц.

Я и сам предполагал, что это не обязательно. Конечно, не всегда получишь правдивый ответ, глядя и оценивая выражение лица, но иногда можно, чем я и воспользовался. Так вот: выражение лиц этих особ ясно дало понять, что их не занимает проблема — принять предложение миссис Вэлдон или позволить мне приступить к расследованию. Допив молоко, я обсудил с ними всех действующих лиц и сообщил им, что я удовлетворен.

Лифт в этом доме был более исправный и бесшумный, чем у Вулфа в старинном особняке на 35-ой Западной улице, но я поднялся пешком, поскольку всего один марш лестницы отделял меня от комнат, в которых меня поджидала миссис Вэлдон. Ее покои были больше нашего кабинета вместе с прихожей. Здесь не было ничего современного, кроме ковра и телевизора в дальнем углу. Остальная мебель, должно быть, относилась к прошлому веку — впрочем, я не специалист. Хозяйка лежала на оттоманке, в руках журнал, рядом переносной бар — час назад его не было. Она переоделась. При встрече с Вулфом она была в элегантном рыжеватом в коричневую полоску костюме. Она надела облегающее серое платье, короткое, без рукавов — к началу моего визита. А теперь на ней было светло-голубое, шелковое платье. Как только я вошел, она отложила журнал в сторону.

— Я выяснил, — сказал я, — их смело можно вычеркнуть из списка.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Вы затратили на это не так много времени. Как вы действовали?

— Не могу раскрывать профессиональных тайн, пока не отчитаюсь перед мистером Вулфом. Скажу одно: они вели себя как надо, и у вас по-прежнему есть служанка и кухарка. Я позвоню вам утром, если у вас появятся идеи.

— Сейчас я собиралась выпить мартини. Не хотите ли присоединиться? Или что-нибудь покрепче?

Уходя из кухни, я посмотрел на часы. Зная, что вечернее свидание Вулфа с орхидеями задержит его в оранжерее до шести часов, а так же помня, что одной из моих функций является понять женщину, с которой мы имеем дело и, кроме того, заметив джин марки Фоллансби, я подумал, что могу быть более общительным. Поэтому я согласился, сообщил, что предпочитаю пять к одному, на что она ответила: «отлично». Когда все было приготовлено и я сел на оттоманку, мы выпили понемногу, и она сказала:

— Я хотела бы кое-что узнать…

— Да? — Она молчала. — Вообще, вы зря переводите на меня этот прекрасный джин. Я только что выпил стакан молока.

Она меня не слышала! Она даже не заметила, что я заговорил. Она смотрела на меня, но меня не видела. Как следовало это понимать? Наконец, она сказала:

— Давайте попробуем… Вы сделаете глоток из моего стакана, а я из вашего… Не возражаете?

Я не возражал. В мои намерения входило понять ее. Она протянула свой стакан мне, а я протянул ей мой. Чтобы не смотреть ей в лицо, я перевел взгляд на ее плечо и руку, которые были отнюдь не хуже.

— Не знаю, почему я вдруг захотела сделать это, — сказала она. — Я никогда не делала этого ни с кем, кроме него… С тех пор, как Дика не стало… Теперь я вдруг почувствовала потребность в этом обычае.

Мне следовало держаться профессионально, а простейший путь к этому — ввести в игру Вулфа…

— Мистер Вулф говорит, — сказал я, — что никто не в состоянии добраться до реальной причины чего-либо.

Она улыбнулась.

— Но наверху, когда вы смотрели на ребенка, вы делали это так мило, что любая женщина назвала бы вас Арчи. Я не кокетничаю с вами. Вы не обладаете даром гипноза?

— Нет, — я глотнул мартини. — Успокойтесь. Обмен глотками — всего лишь старинный персидский обычай. Что же до того, что вам захотелось назвать меня Арчи — так это мое имя. Что касается кокетства, флирта, ухаживания… Флиртуют мужчины и женщины. Кокетничают и лошади. Ухаживают и попугаи. Кокетничают даже устрицы, но у них это проходит как-то специфически.

Я замолчал. Она встала, поставила в бар наполовину пустой стакан и сказала:

— Когда будете уходить, не забудьте о своем чемодане, — и вышла.

Ну и ну! Я сидел, пока не закончил мартини. Поставил стакан в бар. И отбыл. Внизу в, холле я взял маленький чемодан, который она упаковала за пару часов до того.

Достать такси в этой части города в это время — все равно, что вытащить десятку к восьмерке и валету, а мне нужно было пройти всего двадцать четыре коротких квартала и четыре длинных, да и чемодан был легкий, и я отправился пешком. Я рассчитывал прийти до того, как Вулф спустится в кабинет.

Было 5:54, когда я поднялся на крыльцо нашего старинного особняка, открыл ключом дверь, прошел в кабинет, поставил чемодан на мой стул и открыл его. Когда послышался шум лифта, все вещи были разложены на столе Вулфа и почти полностью заняли его поверхность. А когда Вулф вошел, я сидел за своим столом, занятый бумагами. Он остановился, что-то проворчал, я повернулся к нему на своем вращающемся стуле.

— Какого черта ты здесь все это разложил?

Я встал и занялся демонстрацией:

— Свитер, шапочка, комбинезон. Обе рубашки. Одеяло. Ботиночки. Пеленка и штанишки. Вам следует воздать должное клиентке, что она сохранила именно пеленку! Няню она нашла только на следующий день. Пеленку миссис Вэлдон, должно быть, выстирала сама! Меток прачечной и магазинных ярлыков нет. Свитер, шапочка, комбинезон и ботинки имеют фабричную марку, но я думаю, что это ничего не даст. На одном предмете есть то, что может пригодиться. Но если вы сами не обратите на это внимание, то не стоит и говорить.

Он сел за свой стол.

— Служанка или кухарка?

— Они вычеркнуты из списка. Хотите подробности?

— Нет, если ты удовлетворен.

— Я — да. Но если мы потерпим неудачу в остальном, мы проверим и их.

— Что еще?

— Во-первых, есть живой ребенок. Так что она его не выдумала. В вестибюле ничего примечательного, на дверях нет замка, наверх ведут всего четыре ступеньки, любой мог зайти и выйти. Было бы напрасной тратой времени и денег клиентки пытаться найти свидетеля, который видел бы входящего туда человека семнадцать дней назад, вечером. Я не включил в нашу беседу женщину, убирающую в доме, так как если бы это был ее ребенок, у нас с вами был бы совсем другой разговор. И я не включил няню, поскольку ее наняли через агентство на следующий день. В детской, которая раньше служила спальней, на полу чудный текинский ковер. Как вы знаете, сведения о коврах я когда-то получил от вас, а о картинах от мисс Роуэн. В гостиной — Ренуар и, возможно, Сезанн. Клиентка пьет джин Фоллансби. Я допустил небольшую оплошность.

— Какую оплошность?

— Она толкнула меня и я пролил джин на брюки.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Расскажи-ка поподробнее.

— Зачем? Я на нее не в обиде.

— Еще бы! У тебя есть какие-нибудь предложения?

— Да, сэр. Дело выглядит довольно безнадежным. Если мы ничего не добьемся, то через пару недель вы можете сообщить ей, что это мой ребенок. В вестибюль положил его я. И если она сможет выйти за меня замуж, то оставит ребенка у себя. Что касается матери, то я могу…

— Заткнись.

Одним словом, я так и не решил вопрос о матери. Он взял свитер и осмотрел его. Я откинулся на спинку стула, скрестил ноги и наблюдал. Он не вывернул свитер наизнанку, а это значит, что осмотр, был поверхностным, и он еще вернется к этой вещи. Он отложил свитер и взял шапку. Когда он дошел до комбинезона, я стал наблюдать за его лицом, но не нашел на нем никаких признаков того, что он что-то заметил. Я повернулся на стуле и достал с полки, где у нас стоят телефонные справочники, «Манхеттенские желтые страницы». То, что мне было нужно, я нашел в разделе «Одежда для детей», которая занимала четыре с половиной страницы. Я было потянулся к телефону, но тут же отдернул руку. Он мог обратить на это внимание, продолжая осмотр. Нужно было дать ему шанс без подсказки с моей стороны. Я поднялся, прошел в холл, а потом на третий этаж в свою комнату, где набрал нужный номер телефона. Я получил то, что предполагал в такое время дня — никакого ответа. Я попытал счастья по номеру, принадлежащему знакомой мне женщине, матери троих детей, но она не смогла мне помочь, лишь сказала, что должна взглянуть на комбинезон. Итак, приходилось ждать утра. Я спустился в кабинет.

Вулф развернул свой стул и держал комбинезон так, чтобы на него падал яркий свет. В руке у него было самое сильное увеличительное стекло, какое нашлось в нашем доме. Я подошел и спросил:

— Что-нибудь нашли?

— Возможно, — он отложил увеличительное стекло. — Пуговицы. Четыре штуки.

— Что вы о них скажете?

— Не подходят к комбинезону. Подобная одежда выпускается миллионными партиями вместе с пуговицами. Но эти пуговицы не массового производства. Материал похож на конский волос, хотя, возможно, они из синтетического волокна. Они отличаются размером и формой и не могли быть сделаны машиной в большом количестве.

Я присел.

— Поздравляю.

— Я думал, ты уже рассмотрел их.

— Да, но без лупы. Вы, конечно, видели на комбинезоне фабричную марку «Херувим». Это марка фирмы «Резник и Спиро», по адресу — 37 Западная улица, 340. Я только что звонил им, но никто не ответил — сейчас уже больше шести. Мне это будет стоить пятиминутной прогулки утром, если вы не хотите, чтобы я разыскал Резника и Спиро сейчас.

— Сходишь утром. Должен ли я извиниться, что втянул тебя в эту историю?

— Мы распутаем это дело, — сказал я и встал, чтобы взять лупу и комбинезон.

3

В «Манхеттенском торговом центре» имеется все: от изысканных мраморных дворцов до дыр в стенах. Там нет только места для прогулок, потому что большую часть времени вы попадаете в закоулки без тротуаров, обегая мелочные лавки, но это прекрасная тренировочная площадка для прыжков и уверток, оживляющих наши рефлексы. Если в тридцать лет вам удалось выйти оттуда живым и невредимым после часового пребывания там, то вы можете считать себя в безопасности в любом месте земного шара. Во всяком случае я чувствовал себя весьма удовлетворенным, когда в десять утра в среду подошел к дому 340 на 30-ой улице.

Но начались сложности. Я пытался объяснить все как можно лучше молоденькой женщине в окошке, потом мужчине в приемной четвертого этажа, но они не могли понять, зачем я здесь нахожусь, не желая ничего купить, ничего продать и не нуждаясь ни в какой работе. Наконец, я объяснил все человеку за конторкой, имевшему отсутствующий вид. И он не мог понять: почему вопрос, пришиты ли пуговицы на комбинезоне Резником и Спиро, так для меня важен… После поверхностного осмотра комбинезона он лишь изрек, что Резник и Спиро никогда не пользовались подобными пуговицами и не воспользуются никогда.

— Вы не знаете какую-нибудь фирму, выпускающую такие пуговицы? — спросил я.

— Не имею понятия.

— Но хоть когда-нибудь вы видели подобные пуговицы?

— Слава богу, нет!

— Может быть вы определите: из чего они сделаны? Он снова склонился над комбинезоном.

— Какая-то синтетика… но из чего они — может знать только дух святой. — Он вдруг улыбнулся широко и по-человечески весело. — Может звать и император Японии. Он скоро прибудет к нам. Спросите у него.

Я поблагодарил его, сунул комбинезон в бумажный пакет и ушел.

В моей записной книжке находились адреса еще пятнадцати фирм, так или иначе связанных с пуговичным делом. Одна из них была всего в шестидесяти шагах отсюда вниз по улице. С нее я и начал.

Спустя девяносто минут после посещения четырех фирм, о пуговицах вообще я знал немного больше, но о пуговицах на комбинезоне ничего… Но тут я поднялся на шестой этаж здания на 39-й улице к двери с надписью «Исключительно пуговицы-новинки!»

Мне следовало прийти сюда с самого начала, если бы я знал это место. Женщина в приемной сразу поняла, что мне нужно, хотя я не произнес и десятка слов. Она повела меня в кабинет, где не было ни полок, ни пуговиц. Маленький старичок с большими ушами и космами седых волос над ними сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Он не взглянул на меня, пока я не остановился рядом с ним и не вытащил из бумажного мешка комбинезон, а его глаза увидели одну из пуговиц. После этого он вырвал комбинезон из моих рук, оглядел все пуговицы по очереди, поднял на меня глаза и спросил:

— Откуда эти пуговицы?

Я засмеялся. Хотя в вопросе не было ничего смешного, но это был тот самый вопрос, над которым я бился около двух часов.

— Я смеюсь над собой, а не над вами, — сказал я. — Точный ответ на этот вопрос стоит сотню долларов. Вы сможете ответить?

— Вы занимаетесь пуговицами?

— Нет.

— Кто вы?

Я достал бумажник и предъявил ему карточку.

— Значит, вы частный детектив. Где вы взяли такие пуговицы?

— Послушайте, я…

— Послушайте вы, молодой человек. Я знаю о пуговицах больше, чем любой человек в мире. Я получаю их отовсюду. У меня прекрасная и самая обширная коллекция когда-либо существовавших пуговиц. Я также продаю их. Я продал тысячу дюжин в одной партии по сорок центов за дюжину и четыре пуговицы за шесть тысяч долларов. Я продавал пуговицы герцогине Виндзорской, королеве Елизавете и мисс Бетти Дэвис. Я абсолютно точно знаю, что ни один человек не мог бы показать мне пуговицы, которых я не знаю, но вы это сделали. Где вы их достали?

— Я вас выслушал, теперь моя очередь. Эти пуговицы наведут меня на след… И вы, кажется, не поможете мне в этом.

— Признаюсь, не могу помочь.

— И вы никогда не видели хотя бы похожих?

— Нет.

— Прекрасно, — я полез в карман за бумажником, вытащил пять двадцаток и положил их на стол. — Вы не ответили на мой вопрос, но оказали большую помощь. Есть хоть какой-то шанс, что эти пуговицы сделаны машиной?

— Нет. Это невозможно. Кто-то потратил на них часы. Я никогда не видел подобной техники.

— Из чего они сделаны?

— Вопрос сложный. Возможно, я отвечу завтра.

— Так долго ждать я не смогу.

Я потянул к себе комбинезон, но он не отпускал его.

— Я предпочел бы эти пуговицы деньгам, — сказал он. — Или хоть одну из них. Вам ведь не нужны все четыре.

Мне пришлось бы применить силу, чтобы получить комбинезон обратно. Я убрал его в бумажный пакет и сказал:

— Если я когда-нибудь покончу с этими пуговицами, то подарю одну-две для вашей коллекции и расскажу вам, откуда они. Я надеюсь на это.

Вопрос о ленче крутился в моей голове, когда я выходил из здания. Рано или поздно завтракал Натан Хирш? Поскольку я мог дойти до него за двадцать минут, я не стал терять время на телефонный звонок. И мне повезло.

Когда я вошел в приемную «Лаборатории Хирша» на десятом этаже здания на 45-ой улице, сам Хирш тоже зашел туда по пути к выходу. Когда я рассказал ему, что у меня есть кое-что для него от Ниро Вулфа, не терпящее отлагательства, он повел меня вниз к себе. Несколько лет назад его показания в суде по одному из дел Вулфа совсем не причинили вреда его делам.

Я предъявил комбинезон и сказал:

— Один простой и маленький вопрос: из чего сделаны эти пуговицы?

— Не такой простой.

— Сколько времени займет ответ?

— От двадцати минут до пяти часов.

Я сказал, что чем скорее, тем лучше, а наш номер телефона он знал.

Я добрался до 35-ой улицы и вошел в наш дом как раз в тот момент, когда Вулф направлялся через холл к столовой. Поскольку за столом не разрешалось упоминать о делах, он остановился у порога и спросил:

— Ну?

— Все хорошо, — ответил я и все рассказал.

Он выразил удовлетворение и направился к столу, а я пошел мыть руки перед тем, как к нему присоединиться.

В этот день после ленча в кабинете я раздражал Вулфа тем, что каждую минуту смотрел на часы, пока он диктовал длинное письмо собирателю орхидей в Гондурас. Затем он раздражал меня тем, что весьма удобно устроился с «Путешествием с Чарли» Джона Стейнбека. Черт побери, у него ведь была работа!

Было 3:43, когда позвонил Хирш. Я приготовил блокнот на случай, если слова, которые он мне скажет, будут сложные и научные, но они оказались обычными, и их было немного. Я положил трубку, а Вулф сразу поднял глаза от книги.

— Конский волос, — сказал я, — ни лака, ни краски, только простой белый конский волос.

Он спросил:

— Есть еще время для того, чтобы дать объявления в завтрашних газетах? «Таймс», «Ньюс», «Газетт»?

— «Таймс» и «Ньюс» — может быть. «Газетт» — да.

— Возьми записную книжку. Две колонки шириной четыре дюйма или около того. Наверху: «сто долларов» — цифрами, жирным шрифтом в тридцать пунктов. Ниже тоже жирным в четырнадцать пунктов: «Будет заплачено за информацию, имеющую отношение к создателю или исполнителю пуговиц, сделанных вручную из белого конского волоса.» С красной строки: «Пуговицы любого размера и формы, пригодные к использованию в одежде.» С красной строки: «Я хочу узнать не о том, кто мог бы делать такие пуговицы, а о том, кто такие уже сделал.» С красной строки: «Сто долларов будут заплачены только тому, запятая, кто первым доставит информацию.» Внизу — мое имя, адрес и номер телефона.

— Жирно?

— Нет. Стандартным шрифтом, сжато.

4

Поскольку вечер среды я провел в театре, а потом с приятелем во «Фламинго», то было уже больше часа, когда я вернулся домой и поставил будильник на 9.30.

Но то, что подняло меня с постели в четверг утром, не было ни часами, ни радио. Когда это случилось, я протер глаза, чтобы выяснить, что происходит. Дело не в телефоне, поскольку я его отключил и сигнал у него был громче. Это был шмель, но с какой стати шмель жужжит на 35-ой улице среди ночи? Я заставил себя открыть глаза и взглянул на часы: без шести девять… это, верно, домашний внутренний телефон. Я повернулся и дотянулся до трубки.

— Комната Арчи Гудвина…

— Прошу прощения,. Арчи… — голос Фрица. — Но она настаивает.

— Кто?

— Женщина по телефону. Что-то насчет пуговиц. Она…

— О'кей. Я поговорю, — я включил городской телефон и снял трубку. — Да? Я Арчи Гудвин.

— Мне нужен Ниро Вулф… я тороплюсь…

— Его нет. Если вы насчет объявления…

— Да. Я увидела его в «Ньюс». Я знаю о нескольких пуговицах, похожих на эти, и рассчитываю быть первой.

— Вы первая. Как ваше имя?

— Беатрис Эппс.

— Вы будете первой, если ваше сообщение подойдет. Миссис Эппс?

— Мисс Беатрис Эппс. Я не смогу вам рассказать всего сейчас…

— Где вы находитесь?

— В телефонной кабинке на Гранд Централь. Я по пути на работу. Я должна быть там в девять, поэтому сейчас не могу рассказать, но хочу быть первой.

— Безусловно. Это разумно. Где вы работаете?

— У «Квина и Колллинза» в Ченин Билдинг. Недвижимое имущество. Но не приходите туда, они этого не любят. Я позвоню вам в обеденный перерыв.

— Во сколько обед?

— В половине первого.

— О'кей. Я буду у газетного киоска в Ченин Билдинг в двенадцать тридцать и мы позавтракаем. У меня в петлице будет маленькая белая с зеленым орхидея, при мне будут сто долларов.

— Я тороплюсь. Я буду там.

Разговор закончился, я упал на подушку и обнаружил: чтобы быть в форме, мне следовало поспать еще не менее часа, но пришлось опускать ноги на пол.

В десять часов я сидел на кухне за моим столиком, посыпая сахаром намазанный сметаной кусок пирога. Передо мной стояла на подставке «Таймс». Фриц, находившийся рядом, спросил:

— Корицы не надо?

— Нет, — ответил я твердо.

Заметив, что я взял второй кусок, он пошел к плите, чтобы испечь еще один пирог и сказал:

— Я слыхал, что наиболее опасное дело для детектива — это похищение ребенка.

— Может быть, да, а может быть, нет. Важны обстоятельства.

— За все годы, что я у Ниро Вулфа, это первое дело с похищением ребенка. У него никогда не было ничего подобного.

Я сделал глоток кофе.

— Опять, Фриц, ты кружишь вокруг да около. Ты мог бы просто спросить: это дело о похищении? И я бы ответил: нет.

— Ты настоящий друг. Арчи. Но если что, знаешь как я поступлю? — Он перевернул пирог на плите. — Я положу корицу во все!

Я не одобрил его намерения, и мы обсудили этот вопрос.

Вместо того, чтобы дожидаться, пока Вулф спустится вниз, и доложить ему о развитии событий, я проделал всю утреннюю работу в кабинете: вскрыл почту, вытер пыль, вытряхнул корзины для бумаг, сорвал листки с настольных календарей, налил свежую воду в вазу с цветами на столе Вулфа и поднялся наверх в оранжерею.

Когда я подошел к нему, он повернул голову и почти прорычал:

— Ну?

Предполагалось, что мешать ему здесь можно лишь в случае крайней необходимости.

— Ничего срочного, — сказал я, — просто зашел сказать, что срываю Суприпедиум Ловренцеанум — один цветок. В петлицу. Звонила женщина насчет пуговиц. Когда я встречусь с ней, цветок будет опознавательным знаком.

— Когда ты уходишь?

— Около двенадцати. По пути зайду в банк.

— Хорошо.

Он возобновил осмотр орхидей. Слишком занят для вопросов. Я взял цветок и спустился вниз. В одиннадцать он пришел и потребовал полный отчет. Получив его, задал один вопрос:

— Что ты думаешь о ней?

Я предположил: есть один шанс к десяти за то, что у нее есть интересующая нас информация. Я торопился уйти, рассчитывая по дороге захватить комбинезончик у Хирша.

Итак, я занял свой пост у газетного киоска в вестибюле Ченин Билдинг немного раньше назначенного времени, в руках у меня был бумажный пакет. Когда вот так ждешь — совсем иное дело: можно понаблюдать лица приходящих и уходящих, старые и молодые, уверенные и поникшие… Около половины из них выглядят так, как будто нуждаются в докторе или детективе. К ним относилось и лицо женщины, остановившейся передо мной… Я спросил:

— Мисс Эппс?

Она кивнула.

— Я — Арчи Гудвин. Спустимся вниз? Я заказал столик.

Она покачала головой.

— Я всегда завтракаю одна.

Я хотел бы быть справедливым, но, честно говоря, у нее, скорее всего, было очень мало приглашений, если были вообще. У нее был плоский нос, а подбородок в два раза больше, чем ей было необходимо. Возраст ее колебался где-то между тридцатью и пятидесятью.

— Мы можем поговорить здесь, — сказала она.

— Хорошо, здесь мы можем начать, — кивнул я. — Что вам известно о пуговицах из белого конского волоса?

— Я видела несколько таких. Но прежде, чем я расскажу вам, как я узнаю, что вы мне заплатите?

— Никак, — я дотронулся до ее локтя и мы отошли в сторону от людского потока.

— Но я хочу знать.

Я достал визитную карточку и протянул ей.

— Мне ведь придется еще проверить то, что вы мне расскажете. Это должны быть факты. Вы можете рассказать мне, что знаете человека в Сингапуре, который делал пуговицы из белого конского волоса, но он умер.

— Я никогда не была в Сингапуре.

— Хорошо. Но как обстоит дело?

— Я видела их прямо здесь. В этом здании.

— Когда?

— Прошлым летом. — Немного поколебавшись, она продолжила. — У нас в конторе во время отпуска в течение месяца работала одна девушка. Однажды я обратила внимание на пуговицы ее блузки. Я ей сказала, что никогда не видела таких пуговиц, а она ответила, что такие имеют всего лишь несколько человек. Я ее спросила, где их можно достать, но она сказала, что нигде. Она сказала, что ее тетя делает такие пуговицы из конского волоса. И чтобы сделать одну пуговицу, у нее уходит день. Поэтому на продажу она их не делает, а это как хобби.

— Пуговицы были белые?

— Да.

— Сколько их было на блузке?

— Точно не помню. Думаю, пять.

В лаборатории Хирша, решив, что комбинезон ей показывать не стоит, я оторвал одну из пуговиц, одну из трех, еще уцелевших. Я вытащил ее из кармана и показал ей.

— Похоже на эту?

Она тщательно ее осмотрела.

— Точно такая же, насколько я помню. Ведь это было около года назад. Размер тот же.

Я взял у нее пуговицу.

— Очень похоже на то, что ваш рассказ может помочь мне, мисс Эппс. А как зовут девушку?

Она заколебалась.

— Кажется, мне все равно придется все рассказать…

— Конечно, вы должны.

— Я не хочу, чтобы у нее были неприятности. Ниро Вулф — детектив, а, значит, и вы тоже.

— Я не собираюсь делать ничего такого, чтобы у кого-то были из-за меня неприятности. Если только «кто-то» сам меня об этом не попросит. Так или иначе, судя по вашему рассказу, ее, вероятно, можно будет найти. Как ее зовут?

— Тензер. Энн Тензер.

— Как зовут ее тетю?

— Не знаю. Она мне не сказала. И я не стала спрашивать.

— Вы видели ее с прошлого лета?

— Нет.

— Вы не знаете, «Квин и Коллинз» наняли ее через агентство?

— Да, через контору временного найма.

— Сколько ей лет?

— До тридцати.

— Она замужем?

— Нет, насколько я знаю.

— Как она выглядит?

— Она приблизительно моего роста. Блондинка, во всяком случае, была ею прошлым летом. Считает себя очень привлекательной. И я считаю так же. Думаю, и вы сказали бы то же самое.

— Когда я увижу ее, обязательно подумаю над этим. Конечно, на вас я не сошлюсь. Я достал бумажник.

— Мистер Вулф дал мне инструкцию не платить вам, пока я не проверю вашу информацию. Но он не встречался с вами, и не слушал вас, а я слушал. Здесь половина условленной суммы, но только с условием, что вы никому об этом не скажете. Вы произвели на меня впечатление женщины, которая умеет держать язык за зубами.

— Я умею.

Она положила банкноты в сумочку.

— Когда я получу остальные?

— Скоро. Возможно я увижу вас еще раз. Но если такая необходимость не возникнет, вышлю деньги почтой, если вы дадите ваш домашний адрес и номер телефона.

Она сообщила: «Запад, 169-ая улица», хотела что-то добавить, но передумала, повернулась и ушла. Я наблюдал за ней. В ее походке не ощущалось радости жизни. Так как внизу в ресторане у меня был заказан столик, я отправился туда и заказал чашку отварных моллюсков, которые Фриц никогда не готовил, а они были единственным блюдом, которое я хотел после позднего завтрака. В телефонной книге я нашел адрес конторы временного найма — 493, Лексинггон Авеню. Но прежде чем туда обратиться, следовало обдумать, как это сделать. Потому что: 1) агентства скрывают адреса своих служащих; 2) если Энн Тензер является матерью ребенка, нужно отнестись к ней с большей осторожностью.

В результате, в начале третьего я сидел в приемной фирмы «Исключительно пуговицы-новинки» и ждал телефонного звонка, точнее надеялся его услышать. Я заключил сделку с Николасом Лессефом, пуговичным экспертом, пока он сидел за письменным столом и ел салями, черный хлеб, сыр и пикули. В результате сделки он получил пуговицу, которую я оторвал от комбинезона и твердое обещание рассказать ему об источнике пуговиц, как только позволят обстоятельства. Взамен я получил разрешение звонить и сколь угодно долго ждать ответного звонка и использовать для получения сведений название его конторы, если мне это потребуется.

Я знал заранее, что мне придется скоротать немало времени, и по пути сюда купил четыре журнала и две книги в бумажных обложках, одной из которых был роман Ричарда Вэлдона «Его собственный образ». Я прочитал журналы и половину сборника рассказов о гражданской войне, а до Вэлдона не добрался, так как в четверть шестого зазвонил телефон.

— Гудвин слушает.

— Говорит Энн Тензер. Я получила сообщение позвонить в фирму «Исключительно пуговицы-новинки» и спросить мистера Гудвина.

— Совершенно верно. Я — Гудвин. — Так как ее голос был исполнен женственности, я придал своему мужественности. — Мне весьма хотелось бы с вами встретиться и кое-что узнать. Мне кажется, что вы осведомлены о некоторых видах пуговиц.

— Я? Я ничего не знаю о пуговицах.

— Я предполагаю, что об одном сорте пуговиц вы должны знать. О том, что делают вручную из белого конского волоса.

— О… — пауза, — неужели… вы хотите сказать, что у вас есть такая пуговица?

— Да. Могу я узнать, где вы находитесь?

— В телефонной кабинке на углу Мэдисон-авеню и сорок девятой.

— Значит, я не могу рассчитывать, что вы придете в мою контору на угол тридцать девятой. Как насчет Черчилл-холла? Вы с ним рядом. Я смогу добраться минут за двадцать. Мы выпьем и обсудим проблему пуговиц.

— Вы хотите сказать, что это вы обсудите эту проблему.

— Положим. В этом я как раз спец. «Золотой альков» в Черчилле вам известен?

— Да.

— Я буду там через двадцать минут. Я без шляпы, в руке бумажный пакет, в петлице орхидея.

— Только не орхидея. Это не для мужчин.

— У меня орхидея, и я мужчина. Против этого нет возражений?

— Не могу сказать, пока не увижу вас.

— Это разумно. Ол райт, я выхожу.

5

В «Адмиралтейском баре» за столиком у стены света немного, зато Черчилл-холл освещен хорошо. Беатрис Эппс была права, когда говорила, что Энн Тензер ее роста, но на этом сходство и кончалось. Мисс Тензер вполне могла возбудить в мужчине, возможно и в Ричарде Вэлдоне, эмоции, важнейшие для стимула размножения и, может быть, даже не в одном мужчине. Она по-прежнему была блондинкой, но в рекламе своей внешности не нуждалась. Она пригубила «Кровавую Мэри» с полным равнодушием ко всему.

С вопросом о пуговицах мы покончили в десять минут. Я пояснил, что фирма «Исключительно пуговицы-новинки» специализируется на редких необычных пуговицах, и что один человек, работающий в одном из мест, где работала она, рассказал мне, что заметил необычные пуговицы на ее блузке и спросил о них, а она сказала, что пуговицы сделаны вручную из конского волоса. Она ответила, что все верно — ее тетя делала их в течение многих лет, это ее хобби, и подарила ей шесть пуговиц на день рождения. Пять из них у нее до сих пор на блузке, а одна где-то потерялась. Она не напомнила мне о том, что по телефону я ей сказал, будто и у меня есть такая пуговица. Я спросил, нет ли у ее тети запаса пуговиц, которые она захочет продать, и она ответила, что не знает, но не думает, что у нее их много — на изготовление одной уходит целый день.

Я спросил, не будет ли она возражать, если я отправлюсь к ее тете и сам узнаю об этом, и она ответила «конечно, нет» и дала мне адрес и имя: мисс Эллен Тензер, Рурэл Роут 2, Махопак, Нью-Йорк. Она сообщила мне и номер телефона. Выяснив это, я решил рискнуть и поближе познакомиться с племянницей. В этом существовала опасность, но это могло и упростить дело. Я мужественно улыбнулся и сказал:

— Я был не до конца откровенен, мисс Тензер. Я не только слышал об этих пуговицах, я видел некоторые, и они у меня с собой.

Я положил бумажный пакет на стол и вытащил комбинезон.

— Здесь было четыре, но две я оторвал, чтобы изучить. Узнаете?

Ее реакция решила все. Она не доказывала, что у нее никогда не было ребенка, или что она не приложила руку к событиям. Судя по ее реакции, она не знала, что на ребенке был синий плисовый комбинезон. Она взяла его и взглянула на пуговицы.

— Они точно такие, как у тети Эллен, — сказала она, — или очень искусная подделка. И прошу вас, не рассказывайте мне басни, как кто-то сказал вам, что пуговицы были на моей блузке…

— Понятно, — согласился я. — Вы были столь любезны, что я решил показать вам пуговицы. Если вам интересно, я могу рассказать, откуда они у меня.

Она отрицательно покачала головой.

— Не утруждайте себя. Один из моих недостатков в том, что я не интересуюсь вещами, не имеющими для меня значения. Может быть хватит о пуговицах?

— Действительно, — я убрал комбинезон в пакет. — И я любопытен только тогда, когда это имеет отношение ко мне. Сейчас я интересуюсь вами. На какой работе вы теперь?

— О, на весьма специфической. На секретарской, особого рода. Когда чья-то личная секретарша выходит замуж, или берет отпуск, или получает нагоняй от жены босса — тогда вызывают меня. У вас есть секретарь?

— Конечно. Ей восемьдесят лет, она никогда не берет отпуск и отказывается от всех предложений выйти замуж. И у меня нет жены, делающей нагоняй. А вы замужем?

— Нет. Но муж был — в течение года, что оказалось для меня чересчур долгим сроком. Я выскочила замуж, не оглядевшись, и никогда больше этого не сделаю.

— Возможно, это оттого, что вам все приелось. Ведь вы — секретарь в конторах у важных лиц. Может вам следует немного разнообразить вашу работу в среде ученых, ректоров или писателей. Очевидно, весьма интересно работать для знаменитого писателя. Вы никогда не пробовали?

— Нет, никогда. Я думаю, они имеют личных секретарей.

— Да, конечно.

— Вы знаете кого-нибудь из знаменитостей?

— Я знаю человека, который пишет книгу о пуговицах, но он не очень знаменит, — я взглянул на ее полупустой стакан. — Повторим?

Она хотела, я — нет. Но не сказал об этом. От нее нечего было больше ждать, и я хотел бы откланяться, но она могла оказаться полезной в будущем, и я дал ей понять, что она произвела на меня впечатление, и поэтому я не мог внезапно вспомнить, что опаздываю на деловую встречу. Кроме того, на нее было приятно смотреть и ее было легко слушать, а если ваш ум должен руководствоваться опытом, то его необходимо приобретать. Все это говорило о том, что мое приглашение пообедать должно быть принято и вечер обойдется Люси Вэлдон по крайней мере в двадцать долларов.

Я вернулся домой вскоре после семи. Вулф читал в кабинете «Его собственный образ». Я извинился. Он задал мне вопрос взглядом, и я ответил. Подробный отчет он требует лишь тогда, когда больше уже нечего предпринять, и я просто изложил ему факты, не упуская, конечно, реакцию Энн Тензер на комбинезон. Когда я закончил, он сказал:

— Удовлетворительно. — Потом решил, что оценка недостаточна, и добавил: — Вполне удовлетворительно.

— Да, сэр, — согласился я. — Могу ли я рассчитывать на повышение?

— Несомненно. Ты ведь учел возможность того, что она видела объявление в газете, поняла, что ты притворяешься, и водила тебя за нос.

— Отдаю все решающие взятки за то, что объявления она не видела. Она не пыталась что-либо выпытать, хотя вовсе не молчала.

— Где находится Махопак?

— Шестьдесят миль к северу. Я могу перекусить на кухне и быть там к девяти.

— Нет. Для этого будет утро. Ты чересчур стремителен.

Он взглянул на стенные часы. С минуты на минуту должен был появиться Фриц и сообщить, что обед подан. Вулф вдруг спросил:

— Ты можешь сейчас же добыть Саула?

— Зачем? — спросил я. — Ведь я не заявил, что брошу работу, если не получу повышения.

— В Махопак ты поедешь утром. Тем временем Саул разузнает, что делала в январе племянница мисс Тензер, могла ли она дать жизнь этому ребенку? Ты считаешь, что не могла, но необходимо точно в этом убедиться. Саул сделает это…

Он повернул голову — в дверях стоял Фриц.

Я представлю Саула, поскольку было упомянуто его имя. Из трех детективов, которых мы приглашаем, когда нам необходима помощь, Саул Пензер — лучший. Если вы переберете всех отличных детективов в метрополии. он все равно будет лучшим. Хотя его час стоит десять долларов, ему предлагают в пять раз больше работы, чем он способен сделать. Если вам понадобится лучший детектив первого сорта — наймите его, если сможете. А высший сорт — Ниро Вулф — стоит, похоже, десять долларов в минуту.

Итак, в пятницу утром, прекрасным ярким утром, необычным даже для начала июня, когда я спокойно ехал вдоль Соумил Парквей Ривер в седане, я не волновался, поскольку мисс Энн Тендер проверял Саул. Если бы понадобилось, он мог бы узнать, где и во сколько она завтракала семнадцатого января, независимо от того, помнил ли кто-нибудь об этом или нет, не возбуждая при этом ни в ком любопытства и не устраивая суматохи.

Было 10.35, когда я заехал на бензоколонку на окраине Махопака, подошел к парню, мывшему ветровое стекло машины и спросил, не знает ли он, где живет мисс Эллен Тензер. Он ответил, что не знает, но может быть знает босс. Я разыскал босса, который оказался вдвое моложе своего помощника. Он знал, где живет Эллен Тензер, и объяснил, как туда добраться.

Первый поворот у церкви соответствовал его объяснениям, но через милю была развилка, о которой он не упомянул. Я выбрал дорогу наугад и через милю подъехал к мосту, о котором молодой босс говорил. Через полмили слева я увидел ее почтовый ящик и свернул на узкую подъездную аллею к дому. Бумажный пакет с комбинезоном я оставил в ящике для перчаток.

Я огляделся — со всех сторон был лес. На мой взгляд — чересчур много деревьев, расположенных слишком близко к дому. Одноместный гараж был открыт, и в нем стояла машина. Гараж соединялся с одноэтажным домиком белого цвета. Краска казалась совсем свежей и все, включая цветочные клумбы, выглядело чистым и опрятным.

Если вы без шляпы, то неудобство заключается в том, что вы не можете ее снять, когда встречаетесь с приятной женщиной средних лет (а может быть и преклонных) с седыми волосами, уложенными в аккуратный пучок, и с серыми глазами, живыми и чистыми. Я спросил:

— Мисс Эллен Тензер?

Она кивнула и ответила:

— Да, это я, так меня зовут.

— А меня — Гудвин. Мне следовало бы позвонить вам, но я так обрадовался возможности оставить работу и поехать за город в этот чудесный день. Я занимаюсь пуговицами, и вы, насколько я знаю, тоже. Я заинтересовался пуговицами из конского волоса, которые вы делаете. Я могу войти?

— Почему вы ими заинтересовались?

Это меня поразило. Было бы гораздо естественнее, если она спросила бы: «Как вы узнали, что я делаю пуговицы из конского волоса?»

— Знаете, — сказал я, — вам бы больше пришлось по душе, если бы я сделал вид, что интересуюсь этим искусством ради искусства, но я занимаюсь коммерцией и специализируюсь на пуговицах, что совсем другое дело. Я предполагал, что вы захотите продать некоторое их количество. Я хорошо заплатил бы, наличными.

Ее взгляд остановился на моем седане, потом она взглянула на меня.

— У меня есть немного. Всего семнадцать.

Она не проявляла никакого любопытства к тому, откуда я знаю о пуговицах. Возможно, как и ее племянница, она интересуется только тем, что касается лично ее.

— Этого достаточно для начала, — сказал я. — Вас не затруднит, если я попрошу глоток воды?

— Отчего же, нет.

Она вошла в дом, я последовал за ней. У меня хорошие глаза, достаточно хорошие, чтобы с расстояния в шесть ярдов узнать вещь, которую я видел раньше, или весьма на нее похожую. Она лежала на столе, и это полностью изменило программу относительно Эллен Тензер.

Не желая, чтобы она заметила мое открытие, я прошел в кухню. Мисс Тензер наполнила стакан водой из-под крана, протянула мне и я его выпил.

— Хорошая вода. Из глубокого колодца?

Она не ответила. Похоже, она не слышала моего вопроса, поскольку у нее на уме вертелся собственный. Его она и задала:

— Как вы узнали, что я делаю пуговицы?

Слишком поздно она спросила. Я допил воду и поставил стакан на стол.

— Большое спасибо. Чудесная вода. Как я узнал — вопрос достаточно сложный. Да и какое это имеет значение? Могу я их посмотреть?

— У меня их только семнадцать…

— Да, и если вы не возражаете…

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Гудвин. Арчи Гудвин.

По-моему, она что-то вспомнила и сказала довольно резко:

— Вы утолили жажду и теперь можете уходить.

— Но мисс Тензер, я проехал шестьдесят миль, чтобы…

— Даже если бы вы проехали шестьсот, меня это не касается. Я не собираюсь показывать вам никаких пуговиц и не буду говорить о них.

Пока это меня вполне устраивало, о чем я, конечно, ей не сказал. В будущем, и, я надеялся, в ближайшем будущем, развитие событий заставит ее говорить, и притом подробно. Но торопить ее, пока я не все знал, было бы ошибкой. Ради приличия я сделал попытку настоять на своем, но она и слушать не хотела. Я еще раз поблагодарил ее за воду и ушел. В седане, когда я разворачивался и выезжал, я думал,что, будь у меня в машине специальное приспособление, я перехватил бы ее телефонный разговор. Спустя пять минут, как я уехал от мисс Тензер, я был в телефонной будке и называл телефонистке номер, который мне не нужно было искать в справочнике. Часы показывали двенадцатый час, поэтому Вулф должен взять трубку сам… Так и случилось:

— Да?

— Это я. Из телефонной будки в Махопаке. Саул звонил?

— Нет.

— Значит, он позвонит около полудня. Я считаю, что вы должны послать его сюда. Племянница может подождать. Тетя знает, кто одел ребенка в комбинезон.

— Неужели? Она тебе сама это сказала?

— Нет. Но вот три пункта. Первый — она задала мне неправильный вопрос. Второй — разнервничалась и выставила меня. Третий — вчерашний «Таймс» лежит на ее столе. Она не знает, что я его видел. Газета сложена, и на ней стоит ваза с фруктами, но виден заголовок другой статьи. Объявление было именно на этой странице. Значит, она его видела. Но когда я вошел и сказал, что интересуюсь пуговицами, она не упомянула об объявлении. Потом она поняла, что задала вопрос неправильно, и выгнала меня. Могу поставить двадцать за то, что она не мать. Если ей не шестьдесят, то весьма близко к этому. Но можно поставить сорок за то, что она знает, во что был одет ребенок. И это самое меньшее, что она знает.

— Ты хочешь передать ее Саулу?

— Нет. Я хотел бы это сделать, если бы он мог ее расколоть. Но я не думаю, что кто-нибудь сможет это сделать, пока мы не узнаем о ней побольше. Вероятно, она сейчас кому-нибудь звонит, но нам это не поможет. Я возвращаюсь обратно и организую кордон. Если она позвонила, кто-то может приехать, или она куда-нибудь отправится. Тут мы ее и сможем накрыть, если вы вызовите Фреда и Орри. Вы пошлете Саула?

— Да.

— Я должен дать ему указания, а у вас должен быть карандаш.

— Он у меня.

— О'кей, — я продиктовал указания, не забыв о развилке. — Рядом с тем местом, где он обнаружит дорогу, покрытую гравием, есть широкая площадка, на которую он может отъехать и остаться в машине. Если я не появлюсь в течение часа, меня рядом нет. Она уехала, и я тоже, и ему лучше подъехать к телефону и позвонить вам, чтобы узнать, что слышно от меня. Он может подъехать к дому и осмотреться. Может быть, у нее будет гость и я буду у окон, чтобы что-нибудь услышать. У вас есть другие предложения?

— Нет. Я вызову Фреда и Орри.

В седане я направился на Мэйн-стрит, зашел в магазин и купил несколько плиток шоколада, бананы и картонку молока. Мне следовало бы сказать об этом Вулфу. Он не понимал людей, пропускающих время еды.

Вернувшись в Махопак, я задумался, где оставить машину. Она видела ее, и если заметит стоящей среди бела дня на дороге, наверняка узнает. Я мог лишь надеяться, что она останется дома, пока не приедет Саул на машине, которую она не видела. Я оставил седан у почтового ящика, где был просвет между деревьями, и направился в лес. Я, конечно, не индеец и не скаут, но вряд ли она заметила бы меня, если бы выглянула из окна. Под прикрытием кустов я направился к тому месту, откуда мог обозревать весь дом и гараж. Гараж был пуст.

В таких случаях не грех выругаться, что я и сделал, причем довольно громко. Итак, мне не повезло. Я пробрался сквозь деревья к расчищенному участку, пересек его, подошел к двери и постучал. В доме кто-нибудь мог быть. Я подождал полминуты и постучал снова погромче, крикнув: «Кто-нибудь есть дома?». Еще через полминуты я нажал на ручку — закрыто. Справа находилось два окна, которые я попытался открыть, но и они были заперты. Я зашел за угол дома, стараясь не наступать на цветочные клумбы, чем продемонстрировал дьявольски хорошие манеры при подобных обстоятельствах, и увидел широко раскрытое окно. Она забыла о нем в спешке. И я, нарушив закон, влез в дом через окно.

Это была спальня. Я нарочито громко крикнул: «Эй, дом горит!». Прислушался — в ответ ни звука. Но чтобы увериться, я совершил небольшой обход — две спальни, ванная, гостиная и кухня. Никого, даже кошки.

Может быть, она просто отправилась в аптеку за аспирином и вернется через несколько минут. Я решил, что если это так, то пусть она обнаружит в доме меня. Я бы за нее взялся. Уверен, она в чем-то замешана. Наизусть я не помню все законы штата Нью-Йорк, но в них обязательно должен быть закон о подбрасывании детей в вестибюли. Так что я мог не беспокоиться и не прислушиваться: не подъезжает ли к дому машина?

Самое лучшее было бы найти письма, телефонные номера или, возможно, справочник, и я отправился в гостиную. «Таймс» так и лежал на столе под вазой с фруктами. Я развернул газету, чтобы посмотреть, не вырезала ли она объявление, но оно было не тронуто. Письменного стола не было, но в столе, на котором лежал «Таймс» я обнаружил ящик, и в тумбочке под телефоном еще три ящика. В одном нашел карточку с дюжиной телефонов, но все они были местными. Писем я не обнаружил.

В спальне мисс Тензер я нашел главное. На дне ящика комода под ночной теплой сорочкой лежали два плисовых синих комбинезона, каждый — с четырьмя белыми пуговицами из конского волоса. Такого же размера комбинезоны, как и тот, что лежал в моем седане. Неделю назад я не предположил бы, что получу истинное удовольствие от вида детской одежды. После того, как я созерцал их в течение целой минуты и положил обратно, я вышел и открыл дверь в туалет. Я надеялся на большее.

И я его получил, но не в туалете и даже, строго говоря, вообще не в доме, а в погребе. Это был настоящий погреб, а не яма, откуда брали топливо. Я нашел там несколько металлических предметов, прислоненных к стене в углу, и мне не понадобилось их монтировать, чтобы определить: это детская кроватка. Тут еще были три маленьких чемодана и два больших, и один из больших оказался набитым пеленками, прорезиненными штанишками, нагрудниками, погремушками, ненадутыми воздушными шарами, рубашечками, свитерами и другой одеждой и вещами.

Я удовлетворил свою тягу к детской одежде полностью, и поскольку дом был в моем распоряжении, я искал хотя бы намек, откуда здесь появился ребенок. Но ничего не нашел, хотя искать я умею и всегда нахожу то, чему не полагается быть найденным. Я проделал большую работу. Еще больше времени отнимает задача оставить все так, как было, но я справился и с этим. Все, что у меня имелось, когда я закончил, это несколько фамилий и адресов с конвертов писем, найденных в спальне, и несколько номеров телефонов. Однако все это выглядело малообещающим.

Было без двадцати три и Саул, вероятно, уже приехал. Я вылез в окно, прошел за поворот дороги и увидел машину Саула на обочине широкой площадки. Заметив меня, он плюхнулся на сиденье, и когда я подошел, он уже нарочито храпел. На него не очень приятно смотреть долго: большой нос, квадратный подбородок, широко разросшиеся брови, открытый рот… Стекло дверцы было опущено, и я протянул руку, чтобы схватить Саула за нос, но в долю секунды он перехватил мою руку за запястье и выкрутил ее. Так-то вот! Он знал, что я хочу сделать, еще до того, как я подошел.

— Дяденька… — просительно сказал я. Он отпустил меня и сел.

— Какой сегодня день? — спросил он.

— Рождество. Ты давно здесь?

— Час двадцать.

— По инструкции ты должен был уехать отсюда двадцать минут назад.

— Я видел твой седан. Хочешь сэндвич, пирог с изюмом и молоко?

— Еще бы!

На заднем сиденье лежала картонка. Я влез в машину и открыл ее. Два сэндвича с солониной. Я принялся за них и сказал:

— Она сбежала, пока я звонил. Это было больше трех часов назад.

— Там есть кто-нибудь еще?

— Нет.

— Ты что-нибудь нашел?

Я промолчал, проглотил кусок сэндвича, взял картонку с молоком.

— Если у какой-нибудь из твоих приятельниц есть пара близнецов, то в погребе, в чемодане, вполне хватит одежды для них. А в ящике наверху имеются два плисовых комбинезончика с пуговицами из белого конского волоса. В них-то все и дело — вот почему они наверху.

— Наличие одежды еще можно как-то объяснить, но детская кроватка все решает, — сказал он.

— Да, — у меня был полный рот.

— Значит, ребенок был там, и она знает, откуда он. Может быть, ей неизвестна мать, но знает она достаточно много. Что она из себя представляет?

— Она бы удивила даже тебя. Думаю, будет все отрицать. Если бы она вернулась и застала меня в доме, я попытался бы ее расколоть, а теперь не знаю.

— Не стоит нам сидеть в моей машине. Она знает твою?

Я кивнул и сделал глоток молока.

— О'кей, — я положил молоко и второй сэндвич в картонку. — Прикончу в своем седане эту легкую закуску, спасающую мне жизнь. А ты сунь свою машину в лес и присоединяйся ко мне. Если Вулф решит ее накрыть, то Фред или Орри будут здесь к девяти часам. Подумай, как ты будешь входить с ними в контакт. Если Вулф решит, чтобы они приехали к нему, то вместо Фреда и Орри приеду я, и мне, возможно, понадобится твоя помощь.

6

Саул Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер по очереди вели наблюдение за подступами к дому Эллен Тензер в течение двадцати часов. Но здесь никто не появился. Когда Вулф спустился в контору в одиннадцать утра в субботу, у меня не было никаких новостей. Он разместил свою тушу на стуле и принялся просматривать утреннюю почту, которую я вскрыл. Не обнаружив ничего интересного или полезного, он отодвинул почту в сторону и, нахмурив брови, взглянул на меня.

— Проклятье, — прорычал он. — Эта женщина сбежала, не так ли?

Я вытащил из кармана двадцать пять центов, подбросил монету над письменным столом и взглянул на нее.

— Орел. Значит, не сбежала.

— Мне необходимо точное мнение.

— Вы его не получите. Только последний дурак может составить мнение, если его нельзя подкрепить аргументами. Вы просто напоминаете мне, что останься я там, вместо того, чтобы идти вам звонить, я бы сейчас шел по ее следу.

— У меня и в мыслях этого не было.

— То, что я попал в дом и нашел там вещи, не покрывает промаха. Ненавижу неудачу. Звонил Саул.

— Когда?

— Полчаса назад. У племянницы мисс Тензер ребенка не было ни в декабре, ни в январе, ни в феврале. Он проверил ее жизнь за этот период и подробности расскажет позже. Сейчас он выясняет, была ли тетушка у племянницы, начиная со вчерашнего полудня.

Зазвонил телефон, я взял трубку.

— Бюро Ниро Вулфа.

— Это Орри Кэтер. Звоню из Махопака.

— Все в порядке?

— Нет. Ничего хорошего. В десять пятьдесят пять приехала машина. Криминальная полиция. Вышли трое: полицейский, тип из окружного департамента и Перли Стеббинс. Они попытались открыть дверь, потом зашли за угол, и этот тип из департамента влез в открытое окно, а Стеббинс и полицейский вернулись к двери. Вскоре она открылась, и они вошли в дом. Не похоже на то, что я могу чем-нибудь помочь, вот я и заволновался. Мне уехать?

— Насколько ты уверен, что это был Перли?

— Минутку, я ведь не сказал, будто подумал, что это он. Я сказал, что это он. Я ведь докладываю.

— Ты прав. Приезжай.

— Если я вернусь, то я…

— К черту, приезжай.

Я осторожно положил трубку, перевел дыхание, повернулся в Вулфу.

— Звонил Орри Катер из Махопака. Я велел ему приехать, потому что мисс Тензер домой не вернется. Она мертва. Приехали трое в полицейской машине. Они сейчас в доме и один из них — Перли Стеббинс. Не нужно особого ума, чтобы понять: сержант из нью-йоркского отдела по убийствам не приедет в Путнемский округ за пуговицами из белого конского волоса.

Губы Вулфа сжались крепко, как никогда. Потом они разомкнулись.

— Предположение — это еще не факт.

— Сейчас будут доказательства.

Я повернулся к телефону, взял трубку и набрал номер «Газетт». А когда Вулф услышал, что я прошу Лона Коэна, он взял трубку параллельного аппарата и придвинулся поближе к нему. Лон по крайней мере половину своего времени говорит по телефону, но я поймал его между двумя телефонными звонками и спросил, есть ли у меня еще кредит, и он ответил, что в следующем номере газеты нет, но на сведения и новости есть.

— На этот раз требуется не так много, — сказал я. — Просто проверяю слух, который только что до меня дошел. Вы слышали что-нибудь о женщине по имени Эллен Тензер?

— Эллен Тензер?

— Верно.

— Возможно, мы кое-что имеем. Но не будь так дьявольски осторожен, Арчи. Если ты хочешь узнать, что мы узнали об убийстве, так и скажи.

— Хочу узнать.

— Вот это лучше. Нам известно не очень много, правда, в последний час могли прийти новости. Одним словом, около шести часов утра полицейский заглянул в машину, которая стояла на тридцать восьмой улице возле Третьей авеню, и видел на полу у заднего сиденья женщину. Она была задушена куском шнура, который еще болтался у нее на шее. Выяснилось, что она мертва уже пять-шесть часов. Ее опознали как Эллен Тензер из Махопака. Вот и все. Если это так важно, могу позвонить вниз и узнать последние новости.

Я сказал ему, что срочности нет, поблагодарил и повесил трубку. То же самое сделал и Вулф. Он пристально смотрел на меня, а я на него.

— Дело принимает плохой оборот, — сказал я. — Обсудим его?

Он покачал головой.

— Пока это ничего не даст.

— Есть одно частное «но». Если бы я не ушел из ее дома и продолжал обрабатывать, то может быть, чего-нибудь и добился бы, и она сидела бы сейчас здесь, а мы заканчивали бы дело… К черту интеллигентность и опыт!

— Оставь.

— Но что теперь? Я не сумел спросить о чем-нибудь, кроме пуговиц, и теперь Стеббинс и Крамер насядут на нас. Тридцать восьмая улица — что там, часто происходят убийства?

— Убийство — их проблема.

— Скажите об этом им. Племянница расскажет, как пуговичный коммерсант Арчи Гудвин встречался с ней, чтобы заполучить адрес тетки. Парень с бензоколонки опишет человека, который узнавал, как проехать к дому убитой. А в самом доме они обнаружат тысячи отпечатков моих пальцев, четких и свежих. Я вполне могу звонить адвокату и договариваться о залоге, если я буду арестован, как важный свидетель.

Вулф проворчал:

— Ты не можешь представить им информацию относительно убийства.

Я изумился:

— Не могу?

— Думаю, что нет. Обсудим это. — Он откинулся назад, закрыл глаза, но его губы не шевелились. Такое сосредоточение требовалось для истинно каверзных проблем. Через минуту он открыл глаза, выпрямился.

— Все довольно просто. Так как она мертва, все зависит от тебя. Например, она сказала, что должна уехать, потому что у нее назначена встреча, а ты попросил у нее разрешения подождать, пока она не вернется, и она согласилась. Ты остался в доме один. Ты помнил, как важны для нашего клиента белые пуговицы из конского волоса. И ты воспользовался обстоятельствами. Именно так ты должен говорить.

— Не называя имени клиента?

— Разумеется.

— Без имени клиента все это блеф. Жертва и наш клиент тесно связаны. Поэтому полиция захочет задать клиенту несколько вопросов. И я назову мисс Вэлдон.

— У тебя есть выход. Клиент ничего не знает об Эллен Тензер. Он нанял нас, чтобы выяснить, откуда взялись эти пуговицы. И только. Мы не обязаны раскрывать имя клиента — это дело нашей чести. Полиции только дай повод — они ухватятся за что угодно.

— Но у меня есть пара вопросов. Не считаете ли вы, что Эллен Тензер была бы сейчас жива, если бы вы не взялись за эту работу, не дали бы объявление и не послали меня встретиться с Тензер?

— Да, считаю, что она была бы жива.

— Тогда не будет ли фараонам легче арестовать убийцу, если они будут знать то, что знаем мы, особенно о ребенке?

— Несомненно.

— О'кей. Вы сказали: «Убийство — это их проблема». Мне это действует на нервы и будет стоить бессонницы. Я видел мисс Тензер, говорил с ней, она дала мне воды. Конечно, я полностью на стороне клиентки и против претензий к ней со стороны полиции… Я пил с ней мартини, но она, по крайней мере, до сих пор жива.

— Арчи, — он поднял руку, — мое дело — выяснить личность матери и установить степень вероятности того, что ее муж был отцом ребенка. Ты думаешь, я могу выяснить это без того, чтобы не узнать, кто убил мисс Тензер?

— Нет.

— Тогда не изводи меня. И без этого все плохо.

7

Я находился под арестом с 3:42 воскресенья, когда инспектор Крамер вызвал меня, до 11:58 понедельника, когда Натаниель Паркер, адвокат Вулфа, приехал в кабинет окружного прокурора с документом, подписанным судьей, установившим залог в двадцать тысяч долларов. Поскольку средний залог по Нью-Йорку за особо важных свидетелей по делам убийств составляет восемь тысяч, то такая сумма моего залога поставила мою персону на высшую ступень, и я оценил этот комплимент.

Если не считать бессонницы, двух пропущенных приемов пиши, приготовленной Фрицем, и того, что я не почистил зубы, мое заключение не являлось великим испытанием и не утомило меня. Моя легенда, предложенная Вулфом и немного усовершенствованная, была изложена Крамеру еще в нашем кабинете в присутствии Вулфа, а потом в присутствии окружного прокурора по фамилии Мандель и нескольких сыщиков из отдела убийств. Тон был установлен Вулфом в его схватке с Крамером еще в воскресенье днем, особенно в конце его, когда Крамер поднялся, чтобы уйти.

— Я ничего вам не должен, — сказал Вулф, — и не нуждаюсь в вашей снисходительности. Арестовать меня вместе с Гудвином было бы бессмысленно, так как я все равно бы молчал. Если бы у меня появились советчики, уверяю вас, они не были бы подвержены вашему влиянию.

— Пройдет немного времени и вы сами захотите давать советы, — произнес с неохотой Крамер.

— У вас в кармане мое заявление, в котором я утверждаю, что нахожусь в совершенном неведении, кто мог бы быть убийцей Эллен Тензер. У меня достаточно оснований утверждать, что и мой клиент ничего не знает. Что до вашей угрозы лишить меня лицензии, то я скорее буду спать под мостом и есть объедки, чем представлю моего клиента для официальных допросов.

Крамер покачал головой:

— Чтобы вы ели объедки!.. Боже милостивый. Гудвин, идемте.

Мы не имели и намека на личность матери ребенка. Пока мы не предпринимали ничего, чтобы выяснить, кто же она, хотя и не бездельничали. Мы отпустили Саула, Фреда и Орри. Мы читали газеты. Узнали у журналиста Лона Коэна, нет ли неопубликованных новостей. Мы отправили пятьдесят долларов Беатрис Эппс.

Я считал, что было бы напрасной тратой денег клиентки нанимать Саула, Фреда и Орри для проверки Эллен Тензер, поскольку этим занимались специалисты: полицейские и журналисты. Из газет и от Лона Коэна мы имели больше фактов, чем могли использовать. Эллен Тензер была зарегистрированной няней, но бросила работу десять лет назад, когда получила в наследство дом в Махопаке и деньги, достаточные для того, чтобы жить безбедно. Она никогда не была замужем, но, по-видимому, любила детей, поскольку вырастила их за десять лет больше дюжины. Откуда они появлялись и куда исчезали было неизвестно. О последнем воспитаннике никто ничего не знал, кроме того, что это был мальчик. Ему было около месяца, когда в марте он появился у нее. Она называла его Бастером. Исчез он около трех недель назад. Лучшим источником информации был местный доктор, которого Эллен вызывала в случае надобности, но он оказался крайне молчалив. Журналист Лон утверждал, что даже инспектору Перли Стеббинсу вряд ли удалось бы что-нибудь из него вытянуть.

Кроме племянницы Энн, единственными родственниками Эллен Тензер был ее женатый брат и родители Энн, которые жили в Калифорнии. Энн отказалась от разговора с репортерами, но Лон утверждал, что она не часто виделась с тетей и почти ничего о ней не знала.

Когда я уходил от Лона, он спросил:

— Ты нашел пуговицы? Да или нет?

Проиграв с ним в покер много ночей напролет, я имел достаточную практику в управлении выражением своего липа в его присутствии. Я ответил:

— Ты предполагаешь, что наше объявление в «Газетт» и интерес к Эллен Тензер как-то связаны? Ничего подобного. Просто Вулф любит носить на брюках белые пуговицы из конского волоса.

— Ясно.

— Пуговицы для подтяжек, — добавил я.

Телефонный звонок специалиста по пуговицам Николаса Лессефа раздался в субботу днем. Я ожидал его, поскольку Энн Тензер должна была сообщить фараонам об Арчи Гудвине из фирмы «Исключительно пуговицы-новинки», и они должны были с ним встретиться. А встреча с сыщиками из отдела убийств никому не доставит удовольствия. Он мог быть обижен. Но это было не так. Он только хотел узнать: выяснил ли я, откуда взялись злосчастные пуговицы. Я спросил,. были ли у него официальные гости, и он ответил, что да, были, поэтому он предположил, что у меня для него есть новости. Я выразил опасение, что у меня их никогда не будет, и вот тогда он огорчился.

Энн Тензер позвонила в воскресенье утром. Я ожидал и этого звонка, поскольку газеты пестрели моим именем, а в «Ньюс» меня назвали убийцей детской няни. Энн Тензер была расстроена, но казалось, сама не знает из-за чего. Не из-за того, что я выдавал себя за пуговичного коммерсанта. И не из-за того, что случилось с ее тетей. Как я понял, она была огорчена тем, что звонила мне.

Ни один человек, включая и меня, не знаменит настолько, насколько он считает. Когда в воскресенье утром я нажал на кнопку звонка дома на Одиннадцатой Западной улице и был впущен Мэри Фолтц, то не заметил никаких признаков того, что наша клиентка видела в газетах мое имя. Когда я вошел, она сидела за роялем. Закончив музыкальную фразу, она повернулась ко мне и сказала:

— Доброе утро. Полагаю, у вас есть новости?

— Что-то вроде того, — сказал я, — если вы видели утреннюю газету.

— Видела, но не читала. Я никогда их не читаю.

— Тогда я расскажу вам все вкратце.

Я сел и приступил к рассказу. Когда я дошел до Эллен Тензер и сообщил, что ребенок пробыл у нее около трех месяцев, Люси Вэлдон воскликнула:

— Значит, она — мать!

— Нет. По веским причинам нет.

— Но она знает, кто мать?

— Возможно, знала. По крайней мере, она знала, где и от кого получила ребенка. Но она не расскажет об этом, потому что мертва.

— Мертва?

Я сообщил ей обстоятельства смерти Эллен Тензер.

— Значит… она была убита?

— Да.

— Но… это ужасно…

— Да. Если полиция еще не знает о том, что я был в ее доме и прочесал весь дом, включая и погреб, то скоро узнает. Они узнают и о том, что спустя четырнадцать часов после встречи со мной она была убита. Они захотят узнать имя клиента, фактически потребуют его и, если они его получат, то вас пригласят в кабинет прокурора, чтобы ответить на его вопросы. Потом они придумают несколько версий. Одной из них, возможно, будет то, что ребенок не был оставлен в вашем вестибюле, что это выдумка для объяснения присутствия ребенка в вашем доме, что вы ведете беспорядочный образ жизни. Ваши друзья будут в шоке. Главное…

— Нет!

— Что «нет»?

— Это не выдумка.

— Но не плохая версия. Я знавал и хуже. Главное, если мы назовем имя клиентки, вам причинят беспокойство.

— Подождите минутку.

Она нахмурилась. Я ждал больше минуты, пока она обдумывала все. Наконец сказала:

— Вы считаете, что эта женщина была убита из-за… того, что вы поехали к ней? Вы ведь это имели в виду?

Я покачал головой:

— Было сказано совсем не так. Она была убита, возможно, потому, что кто-то очень не хотел, чтобы она что-нибудь рассказала. Можно предположить еще и так: если бы расследование о ребенке не было бы начато, она не была бы убита.

— Но этим вы говорите, что я ответственна за убийство?

— Нет, я этого не говорю. Кто бы ни оставил ребенка в вашем доме с приколотой к одеялу запиской, он должен был предположить, что вы попытаетесь выяснить: откуда этот ребенок. Ответственность за убийство падает на него, и не пытайтесь присвоить ее себе.

Она крепко вцепилась в стул.

— До чего все это мерзко. До чего ужасно. Убийство. Вы сказали, что я буду вызвана к прокурору.

— Если, миссис Вэлдон, мы назовем имя клиентки.

— Называйте меня Люси.

— Если мы откажемся назвать ваше имя, то, возможно, попадем в беду, но это наши проблемы. О том, что вы наняли Ниро Вулфа знают только три человека — ваша служанка, кухарка и адвокат. Кто еще?

— Никто. Я никому не говорила об этом.

— Вы уверены?

— Да.

— Не рассказывали абсолютно никому, даже лучшему другу? Люди болтливы, и если слух о том, что вы наняли Вулфа, дойдет до полиции, это изменит многое. Адвокатам сплетничать не полагается, но многие из них только этим и занимаются. С вашим адвокатом, служанкой и кухаркой придется рассчитывать только на везение. И не просите их не болтать, это редко помогает. Люди чертовски упрямы, и если их попросить о чем-нибудь не упоминать, то у них появляется нетерпенье. К вам это не относится, потому что вам есть что терять. Вы будете молчать?

— Да. Но что собираетесь делать вы?

— Не знаю. Голова на плечах — у мистера Вулфа. Я только на посылках. Ближайшая задача — оставить вас в тени, вот почему я пришел. Они еще не добрались до вас, но нашли тысячи отпечатков в доме Тензер. Я детектив, и мои отпечатки имеются в их картотеке. Они не так глупы. И могут быть настолько остроумны, что последуют за мной сюда. Правда, я шел пешком и удостоверился, что хвоста нет.

Я встал, чтобы уйти, но перед этим сказал:

— Если вы считаете, что мы должны покаяться перед вами, что допустили это убийство, мы готовы это сделать.

— Это я должна извиниться перед вами, — она встала. — Я была груба, когда вы были здесь в тот раз. Вы уходите?

— Да. Я выполнил поручение. Если за мной следили, они поджидают меня на ступеньках, чтобы кое-что узнать.

Но слежки не было. Я вернулся домой за полчаса до прихода Крамера, который начал жаркий спор, а потом увез меня в тюрьму.

Итак, в понедельник Паркер взял меня на поруки и подвез до 35-ой улицы. Я был рад увидеть, что Вулф не сидел без дела в мое отсутствие. Он начал еще одну книгу: «Безмолвную весну» Ричарда Кардона. Я подождал, пока он закончил абзац, закрыл книгу, заложив страницу пальцем, и взглянул на меня.

— Двадцать тысяч, — сказал я ему. — Прокурор хотел назначить пятьдесят, так что я котируюсь весьма высоко. Один из сыщиков оказался способным. Он почти завел меня в тупик расспросами о комбинезоне, но я вывернулся. Не было ни одного упоминания о Сауле, Фреде или Орри, так что они не напали на их след, и теперь вряд ли нападут. Я подписал девять часов назад два сомнительных заявления, но они с ними согласились. Если нет ничего срочного, я пойду наверх и займусь собой. Я вздремнул всего часок под надзором стоящего рядом полицейского. Как насчет еды? Что у нас на ленч?

— Мясо в кисло-сладком соусе, свекла и кресс-салат.

Я мог бы перечислить пять достаточно веских причин, по которым мне следовало бы давным-давно бросить эту работу. Но я мог бы назвать и шесть весьма значительных, из-за которых я этого не делаю. Хорошенько поразмыслив, я мог бы определить две, даже три причины, по которым Вулфу следовало бы меня уволить, и десять, по которым он никогда этого не сделает. Одна из десяти, и вполне веская, та, что не будь меня рядом, Вулф, возможно, спал бы под мостом и ел объедки. Он терпеть не может работать, по крайней мере, половину зарплаты я получаю за то, что подталкиваю его к работе — но об этом нельзя говорить.

Однако, если тормошить его как следует, он наверняка спросит, какие у меня предложения. Поэтому, когда мы вернулись после ленча в кабинет и он устроился за книгой, я не выдавал своего присутствия даже взглядом. Если бы я стал досаждать ему, он спросил бы меня о предложениях, и я бы спасовал. Никогда я не видел перед собой столь неясную перспективу. Мы выяснили, откуда взялся ребенок, но были в гораздо худшем положении, чем тогда, когда начинали работу. Что касается имен, адресов и номеров телефонов, то я занимался ими, но ни один из них не стоил выеденного яйца. Теперь ими располагали полицейские, и наверняка они проверяли их. Проверяли они и Эллен Тензер и версии о ребенке. Все это, я думаю, представлял себе Вулф, пока сидел, погрузившись в книгу. Если полиция навесит ярлык на убийцу, то Вулф сможет оттолкнуться от этого и найти мать. Но если они определят не только убийцу, но и мать, Вулфу придется уменьшить счет клиентки, зато он избавится от множества хлопот.

Итак, я его не тревожил, и он не работал. Во всяком случае, я предполагал, что он не работает. Но когда без пяти четыре он закрыл книгу, а затем, оттолкнув кресло, встал, чтобы отправиться на вечернее свидание с орхидеями, он сказал:

— Мисс Вэлдон сможет быть здесь в шесть часов?

Скорее всего он решил это еще несколько часов назад, возможно, до ленча, ибо во время чтения он ничего не решает. Он откладывал свое сообщение до последней минуты, ибо он будет не просто работать, ему придется говорить с женщиной.

— Я узнаю, — сказал я.

— Если не в шесть, тогда в девять. Наша входная дверь, вероятно, под надзором, так что ей лучше пройти через черный ход.

Он направился к выходу, а я повернулся к телефону.

8

Входить в старинный каменный особняк с черного хода ненамного сложнее, чем через парадный. Я привел Люси Вэлдон в кабинет. Когда мы вошли, Вулф едва кивнул, сжал губы и без всякого энтузиазма наблюдал, как она села в красное кожаное кресло, поставила сумку и отбросила назад боа из соболя или из чего-то в этом роде.

— Я уже сказала Арчи, что приношу извинения за то, что немного опоздала.

Это было скверное начало. До сих пор никто из клиентов не называл Вулфа просто «Ниро» и вряд ли когда-нибудь назовет. А это «Арчи» означало, что она слишком много себе позволяет, либо я слишком много позволил себе. Он метнул на меня взгляд, повернулся к ней и перевел дыхание.

— Обращаться за помощью к клиенту — необычная для меня процедура, — сказал он. — Когда я берусь за работу — это моя работа, но меня вынудили обстоятельства. Мистер Гудвин вчера утром обрисовал вам ситуацию.

Она кивнула. Покончив с этим вопросом и давая ей понять, что меня следует называть «мистер Гудвин», он откинулся назад.

— Но, может быть, мистер Гудвин обрисовал ситуацию недостаточно ясно? Мы в весьма неприятном положении. Хотя мы знаем, откуда к вам попал ребенок, мы в тупике. Это вы понимаете?

— Конечно.

— Если вы все еще надеетесь, откажитесь от этого. Пытаться выяснить как, откуда, кем был доставлен ребенок к Эллен Тензер, было бы неразумно. Это работа для полиции, которая имеет армию обученных людей, вполне компетентных и обладающих официальными полномочиями, а не для мистера Гудвина и меня. Полиция уже работает, поскольку происшедшее имеет отношение к убийству. Итак, мы оставляем Эллен Тензер полиции. Ведь не она положила ребенка в вестибюль.

— Почему вы так решили? — Люси нахмурилась.

— Путем умозаключений. Не она прикалывала записку простой булавкой к одеялу. Не она заворачивала в него ребенка. Мистер Гудвин нашел в ее доме полный поднос с английскими булавками, но не нашел гектографа. А именно он использовался, когда записку писали. Вывод не окончательный, но вполне определенный. Я больше не сомневаюсь, что двадцатого мая Эллен Тензер вручила кому-то ребенка или в своем доме, или, что более вероятно, в заранее обусловленном месте. Может, она знала, а может, и нет, что его отнесут в ваш вестибюль. Я в этом сомневаюсь. Но ей было слишком много известно о начале этой истории, поэтому она и была убита.

— Только из-за этого она и была убита?

— Нет. Но было бы неразумно с этим не считаться. Рассмотрим другое предположение: Эллен Тензер не только не оставляла ребенка в вашем вестибюле, но даже не звала, что от него собираются избавиться подобным образом. Если бы она знала, она не одела бы его в комбинезон. Ей ведь было известно, что пуговицы уникальны и укажут след.

— Подождите, — Люси Вэлдон собиралась с мыслями. Вулф ждал. Через минуту она продолжила: — Может быть, Эллен Тензер хотела, чтобы след был?

Вулф покачал головой:

— Нет. В этом случае она бы приняла мистера Гудвина совершенно иначе. Не то чтобы она не знала о ребенке, она ничего не знала о его предстоящем будущем. А тот, кто оставил ребенка в вашем вестибюле, не настолько хорошо разбирался в детской одежде, чтобы понять: пуговицы уникальны. Но мистер Гудвин сразу понял это, и я тоже.

— А я не поняла.

Он взглянул на нее.

— Это касается лично вас, мадам, а не проблемы в целом. Проблема — мое дело. Но сейчас я должен не только выполнить работу, которую обязался выполнить, но также должен вместе с мистером Гудвином избежать обвинения в совершенном преступлении. Если Эллен Тензер убили, чтобы помешать ей сообщить сведения о ребенке, а это почти наверняка так и было, то мы с мистером Гудвином отказываемся давать показания относительно убийства. И мы попадем в неприятное положение. Я не хочу сообщать полиции ваше имя и сведения, которые вы мне доверили конфиденциально. Вас будут беспокоить, вам будут досаждать и даже изводить, а вы являетесь моей клиенткой, поэтому мое самоуважение будет поколеблено. Может быть, я тщеславен, но я могу выносить упреки только от других и никогда от самого себя. Если мы с мистером Гудвином откажемся назвать ваше имя и сообщить известные нам сведения, то сделаем это не только ради наших обязательств перед вами. Теперь, кроме обнаружения матери, мы должны найти убийцу. Или установить, что между смертью Эллен Тензер и ребенком не было ничего общего. Но, поскольку весьма вероятно, что это общее было, то я буду преследовать убийцу от вашего имени и за ваш счет. Это ясно?

Глаза Люси Вэлдон остановились на мне.

— Я сказала Гудвину, что мне все это отвратительно.

Я кивнул:

— Беда в том, что вы попросту не можете отказаться от предложения мистера Вулфа. Если вы прекратите расследование, откажитесь быть нашей клиенткой, нам придется раскрыться. Я, по крайне мере, это сделаю. Я довольно важный свидетель. Я последним видел Эллен Тензер. А вам придется иметь дело с полицией. Вы должны сделать выбор, миссис Вэлдон.

Она приоткрыла губы, а потом сжала их.

— Повторяю, мне отвратительно все, что произошло, но я остаюсь вашей клиенткой.

Я взглянул на Вулфа и встретил его взгляд.

— Миссис Вэлдон предпочитает нас фараонам. Совсем неплохо для нашего самоуважения.

Люси Вэлдон обратилась к Вулфу:

— Вы сказали, что будете преследовать убийцу от моего имени и что это в моих интересах. Значит, вы сразу займетесь именно этим?

— Нет, — коротко и грубовато сказал он. — Мы будем заниматься этим по ходу расследования. Итак, я хочу продолжить.

— Да.

— Вам придется помочь нам. Оставим Эллен Тензер полиции и примемся за дело с другого конца — я имею в виду зачатие и рождение ребенка. Вы неохотно дали мистеру Гудвину имена четырех женщин, которые были или могли быть в контакте с вашим мужем. Мы рассчитываем на большее. Нам нужны имена всех женщин, которые были или могли быть в контакте с вашим мужем даже короткое время весной прошлого года. Всех.

— Но это невозможно. Я не смогла бы назвать всех. Мой муж встречался с сотнями людей, которых я даже не видела. К примеру, я никогда не ходила с ним на литературные коктейли. На них мне было скучно, а его устраивало, если меня там не было.

— Несомненно, — проворчал Вулф. — Вы дадите мистеру Гудвину все имена, которые знаете, все без исключения. Их обладательницам не будет причинено никакого беспокойства. Наведение справок мы ограничим только одним вопросом: их местонахождение в то время, когда родился ребенок. Хорошо, что женщина не может носить и родить ребенка, не изменив установившийся образ жизни. Только с несколькими из них, а возможно и ни с кем, нам придется вести более подробные переговоры. Вы не должны упустить ни одну из них.

— Хорошо. Я постараюсь.

— Вы также дали мистеру Гудвину имена нескольких мужчин, и теперь нам нужно пустить их в дело. Но и для этого нам нужна ваша помощь. Я хотел бы их увидеть, и они должны прийти сюда. Мне не обязательно видеть их по отдельности, можно собрать всех вместе. И вы устроите это после того, как они будут выбраны.

— Это значит, что я попрошу их придти к вам в гости?

— Да.

— Но что я им скажу?

— Так и скажите: вы наняли меня провести расследование, и я хочу поговорить с ними.

— Но тогда… — Она вновь нахмурилась. — Арчи сказал, чтобы я никому не рассказывала, даже близкому другу.

— Мистер Гудвин следует инструкции. Но при дополнительном обсуждении я пришел к выводу, что мы должны рискнуть. Вы говорите «это отвратительно, что все так получилось». Так считаю и я. Если бы я знал, что эта работа приведет меня к убийству, в которое буду впутан и я, я за это дело не взялся бы. Я должен встретиться по крайней мере с четырьмя мужчинами, которые наиболее осведомлены. Они дополнят список знакомых вашего мужа и дадут мне такую информацию, которой вы не располагаете. После того, как вы с мистером Гудвином отберете кандидатуры, вы приведете их сюда.

По ее виду я понимал, что предстоящая работа ненавистна ей.

— Но что я им отвечу, если меня спросят, какое дело вы для меня расследуете?

— Скажите, что это я им объясню сам. Конечно, риск есть. Я, естественно, не упомяну о ребенке. Но о том, что в вашем доме находится ребенок, очевидно, известно большему кругу лиц, чем вы предполагаете. Если кто-то спросит о нем, я отвечу, что для моего дела это несущественно. Когда я решу, что буду им говорить, я поставлю вас об этом в известность. Если у вас будут возражения, мы их обсудим.

Он повернулся, чтобы взглянуть на часы. До обеда оставалось полчаса.

— Сегодня вечером вы с мистером Гудвином выберете трех-четырех человек из ваших знакомых. Мне бы хотелось увидеть их завтра в одиннадцать утра или в девять вечера. Кроме того, прошу вас составить список женских имен. А теперь всего один вопрос: не соизволите ли вы сказать мне, где вы были в прошлую пятницу? С восьми часов?

— В пятницу?

Он кивнул.

— У меня нет никаких оснований, мадам, сомневаться в вашей искренности. Но я буду иметь дело с человеком, уклоняющимся от ответственности за убийство. Эллен Тензер была убита в прошлую пятницу около полуночи. Где вы были в это время?

Люси смотрела на Вулфа с изумлением.

— Но вы не… не можете же вы думать…

— Мои подозрения совершенно неправдоподобны, и все же доля вероятности в них есть. Утешьте себя мыслью о том, что я считаю возможным такой оборот дела: вы одурачили меня с помощью набора хитростей и уловок.

Она попыталась улыбнуться:

— У, вас весьма своеобразная манера утешения, — она взглянула на меня. — Почему вчера вы не спросили об этом?

— Я хотел, но запамятовал.

— Что все это значит? — спросила она.

— Опасного для вас — ничего. Но мистер Вулф прав в своем комплименте вам. Представьте, как было бы славно, если бы вам удалось одурачить и его и меня. Но где же вы были в пятницу вечером?

Минуту она молча обдумывала вопрос.

— Я обедала у своей приятельницы Лины Гютри, но к девятичасовому кормлению ребенка вернулась домой. Там была няня, но мне нравится присутствовать при этом. Потом я спустилась вниз, немного поиграла на рояле и отправилась спать, — она повернулась к Вулфу. — Все это несущественно.

— Нет, — проворчал он, — все, что относится к причудам человеческого поведения, не может быть несущественным. Если няня была у вас вечером, мистер Гудвин обо всем ее расспросит.

9

На следующий день в полдень в нашем кабинете сидели трое мужчин, однако они не были приятелями писателя Ричарда Вэлдона. Саул Пензер расположился в красном кожаном кресле. В двух желтых креслах, стоящих возле стола Вулфа, сидели Фред Даркин — пять футов десять дюймов, сто девяносто фунтов, лысый и дородный, и Орри Катер — шесть футов ровно, сто восемьдесят фунтов, отлично скроенный с головы до пят. У них в руках было по несколько карточек, на которых я отпечатал полученную от Люси Вэлдон информацию.

Вулф пристально вглядывался то в лицо Фреда, то Орри — как делал всегда, когда кратко обрисовывал ситуацию этому трио. Он был уверен, что Саул и так все поймет.

— Трудностей и осложнений быть не должно, — говорил он. — Это совсем просто. В начале этого года или в конце прошлого женщина родила ребенка. Я хочу ее найти. Вы будете действовать методом исключения. Узнавая о каждой из женщин, чьи имена находятся у вас на карточках, вы должны ответить на простой вопрос: могла ли данная персона родить в указанное время. Если вы обнаружите особу, подходящую по всем статьям, ничего не предпринимайте, не проконсультировавшись со мной. Понятно?

— Не очень, — сказал Орри. — Насколько просто это «совсем просто»?

— Вы сможете узнать об этом, когда посоветуетесь со мной или с Арчи. Старайтесь не обращаться напрямую к кандидаткам из этого списка. В большинстве случаев старайтесь получить информацию от прислуги, продавцов, почтальонов, в общем, как обычно. Пользуйтесь своими собственными именами. Расследование вы ведете от имени Дофин Корпорейшен, от владельца и управляющего Дофин Коттеджами, Флорида. Скажем, одна женщина возбудила против корпорации дело о возмещении убытков на большую сумму — полмиллиона долларов — за причиненный ей в январе этого года ущерб во время перехода с пристани в лодку. Служащий кооперации не удержал лодку, и в результате его халатности, женщина получила травму. Этот случай скоро будет разбираться в суде, и корпорация хочет иметь показания некой Джейн Доу (ее имя на ваших карточках). Джейн Доу арендовала один из коттеджей корпорации с десятого декабря по десятое февраля. Она была на пристани во время инцидента и сказала управляющему, что лодка была надежно закреплена, не сдвигалась с места, лодочник ни в чем не виноват. Я не слишком дотошен?

— Нет, — сказал Фред.

Вряд ли он знал, дотошен Вулф или нет, но он всегда считал, что Вулф ни в чем не может быть «слишком».

— Остальное как обычно: Джейн Доу не оказалось по адресу, который она дала Дофин Корпорейшен. Была ли она во Флориде в указанное время? Где она была? — Вулф щелкнул пальцами. — Но нам нужны не предположения, а доказательства. Только после них вы будете пользоваться методом исключения. Понятно?

— Мне не очень, — Орри поднял голову от записной книжки, в которой записывал инструкции. — Вот вопрос: если она собиралась родить, то зачем ее понесло во Флориду? И при чем тут судебный процесс?

Его самоуверенность исходила из убеждения, что все люди созданы равными, особенно такие, как он и Ниро Вулф.

— Ответь ему, Саул, — скептически процедил Вулф.

Записная книжка Саула лежала в кармане вместе с карточками. Он взглянул на Оррисочувственно.

— Очевидно, — сказал он, — есть шанс, что ребенок был внебрачный. Мать могла куда-нибудь уехать, чтобы его родить. Но уезжала ли она? Если нет, то остается узнать: родила ли она пять месяцев назад. А Флорида сойдет для начала.

Это было не совсем так, и Вулф приложил руку к этому. Саулу мы обрисовали всю последовательность действий пять дней назад. При этом мы старались не упустить важный момент — требовалось научить Орри хорошим манерам. И Саул активно принимал участие в игре.

Когда они ушли, я, проводив их, вернулся в кабинет и сказал Вулфу:

— Если вы хватили через край в отношении Орри, у него может развиться комплекс неполноценности, и вы погубите хорошего детектива.

— Совсем не обязательно, — проворчал Вулф, взял «Безымянную весну» и устроился с книгой поудобнее.

Мы не знали, сколько человек придет к нам вечером. Было довольно поздно, когда позвонила Люси Вэлдон и сообщила, что договорилась со всеми, кого мы выбрали. Их было четверо.

В шесть Вулф спустился из оранжереи. На его столе находились заметки, отпечатанные мной. Они гласили:

МАНУЭЛЬ АПТОН. Пятьдесят лет. Редактор «Дистафа» — журнала для женщин, тираж более восьми миллионов экземпляров. Он вывел Ричарда Вэлдона на дорогу славы и удачи, опубликовав десять лет тому назад несколько его рассказов и издав два его романа.

Женат. Живет с женой, трое взрослых детей. Живет в апартаментах на Парк-авеню.

ЮЛИАН ХАФТ. Около пятидесяти. Директор «Партенон пресс», издатель романов Вэлдона. Он и Вэлдон были близки, особенно в течение последних лет жизни Вэлдона. Вдовец. Двое взрослых детей. Живет в просторной квартире на Черчилл Тауэрс.

ЛЕО БИНГХЭМ. Около сорока. Режиссер телевидения. Никаких деловых связей с Вэлдоном, но являлся его старейшим и ближайшим другом. Холостяк. Тип беспутного весельчака. Живет в фешенебельной квартире на крыше небоскреба на 38-й улице.

ВИЛЛИС КРАГ. Тоже около сорока. Литературный агент. Вэлдон был одним из его клиентов в течение семи лет. Был женат и разведен. Бездетен. Живет в квартире на Перри-стрит в Вилледже.

Поскольку не было причин предполагать, что один из них является убийцей, я, встречая их, оценивал каждого в силу привычки. Виллис Краг, литературный агент, прибывший первым и немного раньше времени, оказался высоким худощавым человеком с продолговатой головой и приплюснутыми ушами. Он было направился к красному кожаному креслу, но я предложил ему другое место, поскольку решил, что в красном кожаном должен сидеть Бингхэм — старейший и ближайший друг Вэлдона. Он пришел следующим, ровно в девять. Высок, полноват, весьма приятной наружности, а его широкая улыбка появлялась и исчезала подобно неоновой рекламе.

Юлиан Хафт, издатель, пришел следом. Тело его выше пояса напоминало бочонок, а ниже пояса — пару зубочисток. Макушка лысая, а на переносице вместо очков держалось что-то непонятное. Мануэль Аптон, редактор «Дистафа», явился последним и, взглянув на него, я удивился, что он вообще явился. Маленький тщедушный человечек с печальными глазами и морщинистым лицом дышал часто и тяжело. Я пожалел, что не оставил для него красное кожаное кресло. Я усадил его в желтое и по домашнему телефону позвонил на кухню, где был шеф.

Вулф вошел. Трое из гостей поднялись со своих мест. Мануэль Аптон не встал. Вулф, никому не протянув руки, попросил всех сесть, подошел к столу и, когда я называл имена гостей, кивал каждому. Затем он сел, окинул взглядом присутствующих справа налево и обратно и заговорил:

— Я не благодарю вас, джентльмены, за то, что вы пришли, поскольку вы делаете одолжение не мне, а миссис Вэлдон. Но ваше присутствие здесь я ценю. Вы — деловые люди и позади у вас трудный день. Не хотите ли подкрепиться? Стол не накрыт, поскольку это ограничило бы выбор. Но все под рукой. Что кому угодно?

Виллис Краг, отказываясь, покачал головой. Юлиан Хафт поблагодарил и отказался. Лео Бингхэм заказал бренди. Мануэль Аптон попросил стакан воды без льда. Я заказал скотч и воду. Вулф нажал на кнопку, явился Фриц и ему был передан заказ, включая и пиво для Вулфа.

Бингхэм послал Вулфу широкую улыбку и баритоном, который весьма шел к его улыбке, сказал:

— Я обрадовался приглашению. Рад возможности вас увидеть. Я частенько думал о ваших возможностях для телевидения. А сейчас, когда я вас воочию увидел, услышал ваш голос… Мой бог, это было бы изумительно. Я как-нибудь зайду один и мы обсудим все.

Мануэль Аптон покачал головой и проворчал:

— Мистер Вулф может превратно истолковать твои слова, Лео. Он может подумать, что это личная рекомендация.

— Не начинайте пикировку хоть сегодня, — сказал Виллис Краг.

— Да, мы с Мануэлем несовместимы, — сказал Бингхэм. — Все журналисты ненавидят телевидение, потому что оно отбирает у них хлеб. Через каких-то десять лет не будет никаких журналов, кроме одного: «ТВ справочник». Но я люблю тебя, Мэни. Слава Господу, ты и тогда будешь социально обеспечен.

Юлиан Хафт пояснил Вулфу:

— Все идет к засилью телевидения. Массовая культура. Вы, кажется, любитель чтения. Книги, слава богу, не так зависят от рекламы, как телевидение. Вы не пробовали писать? Попробуйте. Даже если ваша книга не станет событием, она, безусловно, будет нарасхват, и я с удовольствием ее издам. Если уж мистер Бингхэм рассчитывает на вас, то я тем более.

— Невозможно, мистер Хафт, — ответил с усмешкой Вулф. — Частному детективу весьма трудно сохранить свой престиж и доверие клиентов в тексте с сотней тысяч слов. Ничто не портит человека так основательно, как писание книг. Появляется бесчисленное количество соблазнов. Я бы не решился.

Вошел Фриц с подносом. Вначале он подал пиво Вулфу, потом бренди Бингхэму, затем воду Аптону и, наконец, скотч и воду мне. Аптон вытащил из кармана коробочку с пилюлями, достал одну, кинул в рот и запил водой. Бингхэм сделал глоток, подержал бренди во рту, обвел нас изумленным взглядом и сказал: «Можно?»… Он подошел к столу Вулфа, чтобы взглянуть на этикетку на бутылке.

— Никогда о таком не слыхал, — сказал он Вулфу. — А я считал, что знаю коньяки. Просто невероятно, что вы предложили этот нектар незнакомому человеку. Ради бога, откуда вы его получили?

— От человека, для которого я делал кое-что. В моем доме гость есть гость, независимо от степени знакомства. Не стесняйтесь — у меня его около трех ящиков. — Вулф выпил пива и вернулся к прежней теме. — Как я уже сказал, джентльмены, я ценю ваш приход и не хотел бы зря вас задерживать. Моя клиентка миссис Вэлдон сказала, что она оставляет за мной право объяснить вам, зачем она меня наняла. Я буду, по возможности, краток. Прежде всего, вы должны знать, что все сказанное здесь вами или мной, строго секретно. Вы согласны с этим?

Присутствующие почти одновременно сказали «да».

— Очень хорошо. Моя сдержанность в этом вопросе профессиональна и является обязанностью по отношению к клиентке, а ваша будет носить личный характер, в порядке ваших с ней дружеских отношений. Ситуация такова. В прошлом месяце миссис Вэлдон получила три анонимных письма. Они в моем сейфе. Я не собираюсь показывать их вам или подробно раскрывать их содержание, но в них есть определенная информация о последнем периоде жизни мистера Ричарда Вэлдона, выдвигаются некоторые требования. Письма написаны от руки, чернилами, почерк скорее всего изменен. Но пол писавшего не вызывает сомнения. Из содержания писем ясно, что они написаны женщиной. Мое обязательство перед миссис Вэлдон — выяснить личность этой женщины, поговорить с ней и удовлетворить ее требования. — Он потянулся за стаканом с пивом и сделал глоток. — В письмах явная попытка шантажа, однако, если требования верны, миссис Вэлдон склонна их принять, но с ограничениями. Когда я найду автора писем, она не будет разоблачена, ей не будут предъявляться обвинения, ее не заставят отказываться от требований, если только ее претензии не фальшивы. Первое, что необходимо, — найти ее. И в этом трудность. Предполагаемая реализация изложенных ею требований чрезвычайно необычна. Ничего похожего на такой примитив, как пачка банкнот в условленном месте. Вы деловые люди. Мистер Хафт, если бы вам в анонимном письме велели, под угрозой раскрытия тайны, которую вы желали бы сохранить, перевести некую сумму денег на указанный счет в швейцарском банке, что бы вы сделали?

— Упаси бог, я не знаю, — ответил Хафт.

— В швейцарских банках есть странные правила, — сказал мистер Краг.

— Верно, — кивнул Вулф. — Но меры, принятые написавшей письма, еще более искусны. Нет не только риска контакта, но даже и линии сближения. Однако, она должна быть найдена, и я рассмотрел два варианта действий. Один — слишком дорогой и может занять много месяцев. Другой потребует объединения людей, которые были близкими друзьями или знакомыми мистера Вэлдона. По предложению миссис Вэлдон были выбраны четыре фамилии — ваши. От ее имени я попрошу вас составить список фамилий всех женщин, с которыми, по вашему мнению, Ричард Вэлдон мог находиться в контакте в течение марта, апреля и мая в последний год своей жизни. Всех женщин, каким бы коротким ни было знакомство и какой бы характер оно не имело. Могу я рассчитывать, что вы сделаете это в ближайшее время? Хотя бы завтра к вечеру?

Все джентльмены заговорили одновременно, но баритон Лео Бингхэма перекрыл голоса остальных:

— Это громадная работа, — сказал он. — Дик Вэлдон имел массу знакомств.

— Дело не только в этом, — сказал Юлиан Хафт. — Какова сама процедура? В моей конторе восемь-девять девушек, с которыми Дик имел какой-то контакт. Что вы собираетесь делать с именами, которые мы перечислим?

— В моей фирме их четыре, — сказал Виллис Краг.

— Минутку внимания, — тонким голоском потребовал Мануэль Аптон. — Мистер Вулф, вам придется рассказать подробнее о письмах.

Вулф выпил пиво, поставил пустой стакан на стол.

— Для того, чтобы я достиг поставленной цели, списки должны быть всеобъемлющими. Но пользоваться ими будут очень осторожно. Никому не будут докучать, никто не будет оскорблен, не будут пущены никакие слухи, ничье любопытство не будет возбуждено. Только к нескольким женщинам мы обратимся непосредственно. Выводы, которые я сделал из писем, ограничивают радиус поиска. Примите мои твердые заверения в том, что вам не придется сожалеть об оказанной помощи миссис Вэлдон. Есть лишь одно небольшое условие: в случае, если женщина, написавшая письмо, окажется одной из вашего списка, ее придется побеспокоить и, возможно, расстроить ее планы. Это ваш единственный риск. Еще бренди, мистер Бингхэм?

Бингхэм встал и направился к столу за бутылкой.

— Это подкуп, — сказал он, налил и сделал глоток. — Но какой подкуп! — Он широко улыбнулся.

— Я хочу знать все о письмах, — настаивал Аптон.

— Это было бы нарушением обещания, которое я дал моей клиентке, — Вулф покачал головой. — Так что данный вопрос обсуждению не подлежит.

— Она и моя клиентка, — сказал Краг. — Я был агентом Дика, а сейчас я ее агент, поскольку она владеет авторскими правами. Я также и ее друг, поэтому я против того, кто посылает ей анонимные письма, кто бы он ни был. Я составлю для вас список к завтрашнему дню.

— Черт побери, я попался, — сказал Лео Бингхэм. Он стоял и нюхал коньяк. — Я сражен, — он повернулся к Вулфу. — Как насчет сделки? Если вы заполучите ее из моего списка, я получу вот такую бутылку…

— Нет, сэр, — ответил Вулф. — Но в качестве долга вы ее получите. А, возможно, в знак признательности.

— Откуда письма пришли в Нью-Йорк? — спросил Хафт. — Из города?

— Да.

— Можно нам увидеть хотя бы конверты? Вы сказали, что почерк изменен, но может быть кто-нибудь из нас получит намек на истинный почерк?

Вулф кивнул.

— Именно поэтому было бы неблагоразумным вам их показывать. Кто-то из вас может и в самом деле получить, намек, но почему-то не скажет об этом. Моя проблема усложнится.

— У меня вопрос, — пробормотал невнятно Мануэль Аптон. — Я слышал, что в доме миссис Вэлдон живет ребенок и няня при нем. Я ничего об этом не знаю, но человек, рассказавший мне это, не болтун. Есть ли какая-нибудь связь между ребенком и письмом?

Вулф нахмурился.

— Ребенок? Ребенок миссис Вэлдон?

— Я не сказал: «ее ребенок». Я сказал, что в ее доме находится ребенок.

— В самом деле? Я спрошу у нее, мистер Аптон. Если это как-то связано с письмами, миссис Вэлдон должна понимать это. Кстати, я посоветовал ей никому не говорить о письмах, никому без исключения. Как вам известно, джентльмены, она не упоминает о них даже в разговорах с вами. Так что это дело в моих руках.

— Очень хорошо. Вы и ведите его, — Аптон встал. Его вес составлял около половины веса Вулфа, но от усилия, которое ему пришлось затратить, чтобы этот вес поднять, он мог опрокинуться.

— Ваш метод ведения дела все испортил, — сказал Аптон. — Я ничего не должен миссис Вэлдон. Если она рассчитывает на мое одолжение, она может попросить меня сама.

Он направился к выходу, по дороге задел Лео Бингхэма, который отстранился от него. Так как гость есть гость, а также потому, что я сомневался: хватит ли у Аптона сил и энергии закрыть дверь, я проследовал за ним в холл и вывел на улицу. Когда я вернулся, говорил Юлиан Хафт:

— … но прежде чем я это сделаю, я хочу переговорить с миссис Вэлдон. Я не согласен с мистером Аптоном и не скажу, что вы поступаете с нами дурно, но все это… довольно странно, — он повернулся к Крагу. — Я согласен с тобой, Вилли, с твоим мнением о людях, посылающих анонимные письма. Я предполагаю, ты сочтешь меня слишком предусмотрительным.

— Это твоя привилегия, — ответил Краг.

— К черту привилегии! — воскликнул Бингхэм и рассмеялся в лицо Хафту. — О тебе я не сказал бы «слишком предусмотрительный». Я сказал бы прямо: ты рожден трусом, Юлиан.

10

Передо мной лежала копия счета по делу из картотеки под буквой «В» — Вэлдон. Вторая часть этого дела — работа над фамилиями, представленными Виллисом Крагом, Лео Бингхэмом, Юлианом Хафтом и Люси Вэлдон (от Мануэля Аптона мы не получили ни одного имени) — эта работа длилась двадцать шесть дней и стоила клиентке 8 тысяч 674 доллара 30 центов, не считая моего жалования.

В списке Люси было 47 фамилий, у Хафта — 81, у Бингхэма — 106 и у Крага — 55. Одна из дочерей Аптона, замужняя, была в списке у Хафта, Бингхэма, но ее не было у Крага. Замужняя дочь Хафта нашлась в списке Люси, но отсутствовала у остальных. Конечно, фамилии в списках дублировались, но всего имелось 148 различных имен, которые составили:


Разделы — Количество — Положение

А — 57 — Не замужем

В — 52 — Замужем, живут с мужьями

С — 18 — Разведены

D — 11 — Вдовы

Е — 10 — Замужем, с мужьями не живут


Другая статистика из тех же разделов определяла женщин, у которых родились дети в интересующее нас время:


Разделы — Количество

А — 1

В — 2

С — 0

D — 1

Е — 0


Женщина из раздела «А», у которой родился ребенок, работала в конторе Крага, но все об этом знали, и ребенок был на законном основании отдан (или продан) в бюро по усыновлению. Саул две недели выяснял: не было ли тут обходных путей, приведших в вестибюль миссис Вэлдон. Женщина из раздела «Д» (вдова) вероятно, представляла проблему для друзей и недругов, но не для нас. Ее муж умер за два года до рождения ребенка, но она принялась его воспитывать, не обращая ни на кого внимания. Я сам его видел.

Два ребенка из раздела «В» (замужем, живут с мужьями) оказались тремя — у одного был близнец. Все они жили с родителями. Фред видел близнецов, а Орри — третьего ребенка.

Кроме матерей, две девушки из раздела «А», две женщины из раздела «В», две из «С» и одна из «Д» в течение интересующего нас времени находились вне дома. Орри пришлось слетать во Францию, на Ривьеру, чтобы узнать об одной из них, а Фреду — в Аризону с расспросами о другой.

В качестве образчика «назойливого любопытства» работа была проделана на должном уровне. И когда в половине четвертого утром в среду 7 июля позвонил Саул и доложил, что последний небольшой пробел с усыновлением закрыт, он сам видел ребенка, и операция завершилась, мы оказались точно там, где были 12 июня, двадцать шесть дней назад.

Впрочем, с небольшой разницей. Возникло два новых обстоятельства.

Первое, незначительное, состояло в том, что я не был последним, видевшим Эллен Тензер живой. В роковую пятницу она заходила в дом Джеймс Р. Несбит, своей бывшей клиентки еще по тем временам, когда Тензер работала няней. Миссис Несбит не говорила о визите в течение двух недель, потому что не хотела, чтобы ее фамилия появилась в сочетании со словом «убийство». Но, наконец, решила это сделать. Скорее всего, окружной прокурор обещал ей, что ее имя не появится в прессе, но журналисты заполучили его каким-то образом. Однако миссис Несбит ничем помочь не могла. Эллен Тензер зашла и заявила, что ей нужен совет адвоката и попросила миссис Несбит рекомендовать кого-нибудь из адвокатов, на которого можно положиться. Миссис Несбит выполнила ее просьбу, позвонила адвокату и назначила встречу. Но Эллен Тензер к назначенному времени не пришла. Она не сказала миссис Несбит, почему нуждается в адвокате. Имя миссис Несбит на всякий случай было добавлено к списку Саула, но у нее не было детей по крайней мере в течение десяти лет, а у ее двадцатилетней дочери детей вообще не имелось.

Другое обстоятельство, более значительное, состояло в том, что нас едва не оставила миссис Вэлдон. Конечно, я держал с ней связь: если вы тратите в день более трех сотен из денег клиента и ничего из этого не получается, то самое меньшее, что вы можете сделать, это позвонить или зайти и сказать: «хэлло, какой прекрасный день». Один раз я наблюдал за тем, как она кормит ребенка, один раз завтракал с ней, два раза обедал, научил ее играть в пинокль и слушал ее игру на рояле общей сложностью в течение часов шести. Кроме того, мы несколько раз танцевали в столовой, на полу которой не было ковра.

С ней было бы очень приятно провести вечер во «Фламинго» или у Гилотти, но с этим следовало повременить, чтобы не афишировать наши отношения.

Когда в четверть пятого второго июля раздался телефонный звонок и я начал с обычного: «кабинет Ниро Вулфа…» она прервала меня:

— Ты можешь прийти, Арчи? Прямо сейчас?

— Конечно. Но что случилось?

— Ко мне приходил полицейский. Он только что ушел. Спрашивал меня, когда я наняла Ниро Вулфа и расспрашивал о ребенке. Ты приедешь?

— Что ты ему ответила?

— Я сказала, что он не имеет права вмешиваться в мои личные дела. Как ты и велел мне говорить.

— Правильно. Ты узнала его имя?

— Он назвался. Но мне было не до этого…

— Крамер?

— Крамер… Не похоже.

— Роуклиф?

— Нет.

— Стеббинс?

— Это похоже, Стеббинс. Да, кажется, так.

— Большой, солидный, с крупным носом и широким ртом. Усердно пытается быть вежливым?

— Да.

— О'кей. Мой любимый фараон. Не волнуйся. Поиграй на рояле. Я приеду через двадцать минут после того, как буду уверен, что нет слежки.

Я набрал номер по домашнему телефону — Вулф находился в оранжерее. Я сообщил ему о звонке миссис Вэлдон и спросил:

— Какие будут инструкции?

— Никаких. К черту.

— Понимаю, сэр. Привезти ее?

— Нет, если обстановка позволит.

Я отправился на кухню, велел Фрицу быть внимательным к телефону и входной двери, пока я не вернусь. Выйдя на улицу, я автоматически огляделся, хотя пока мне было совершенно безразлично, есть ли за мной хвост или нет. Но почти наверняка они наблюдают за домом Люси Вэлдон.

Мне не пришлось нажимать на кнопку звонка — дверь ее дома была открытой, а на пороге стояла сама Люси. Она не произнесла ни слова. Когда я переступил порог, она закрыла дверь и направилась к лестнице. По-видимому, она старалась забыть о стремительном развитии наших отношений, касающихся дел сердечных. Один марш по лестнице вверх, она вошла в большую комнату, закрыла дверь и сказала:

— Он спросил меня, знала ли я Эллен Тензер?

— Это естественно.

— Ты стоишь здесь и говоришь «естественно»… Если бы я не пошла к Ниро Вулфу… она не была бы убита. А теперь они знают о Вулфе, знают о ребенке… Я собираюсь рассказать им все. Поэтому я попросила тебя придти. Объясни: куда идти, кому рассказывать? Окружному прокурору? Ты пойдешь вместе со мной?

— Нет. Я могу позвонить?

— Вулфу? Зачем?

— Хочу сказать ему, что ты дала ему отставку.

— Я не говорила этого.

— Вы напуганы, миссис Вэлдон. Мы с вами обсуждали несколько раз, что будет, если они до вас доберутся. Мы договорились о том, что будем упорствовать, пока возможно. Вы позволили нам решать, где предел этих возможностей. Вы хотели, чтобы я объяснил вам законы, касающиеся отказа от свидетельских показаний, и я сделал это. Что же касается увольнения Вулфа, можете назвать это как-то иначе, например, освобождением от полномочий. Это звучит лучше. Я позвоню ему снизу.

Я хотел уйти — она вцепилась в мою руку.

— Арчи!

— Послушайте, — сказал я, — я не разыгрываю здесь спектакль. Но будь я проклят, если собираюсь сидеть на корточках, снимать с вас туфли и греть ваши холодные ноги.

Ее руки обвились вокруг моей шеи, она прижалась ко мне. Пятнадцать минут спустя мы сидели на диване с бокалами мартини, и она говорила:

— То, что ты сказал о смешивании деловых и личных отношений, глупо. Мы начали это месяц назад… я не пыталась с тобой флиртовать. Господи, как ты можешь выносить такую глупую женщину, как я.

— Не могу. Не мог.

— Что? — Она нахмурилась. — О, сверх меры благодарна. Когда ты заговорил о звонке Ниро Вулфу, я должна была думать: попросить ли тебя не звонить и что вообще мне делать дальше? А я думала: это конец. Я всегда знала, что не очень умна.

Я отпил мартини.

— Поскольку мы вернулись к делам, давай все окончательно выясним. Может быть у меня создалось неправильное впечатление. Ты все еще хочешь, чтобы расследование продолжалось?

— Да.

— Ты абсолютно уверена в том, что не переменишь своих намерений?

— Вот. — Она протянула руку и я взял ее в свою. Точно также три недели назад начались наши отношения, когда я составлял список, выбирая четверых, которые должны были нам помочь. Когда рукопожатие длится дольше положенного хотя бы одну секунду, это уже многое означает. Если вы вместе в одно и то же время решили, что хватит — прекрасно. Но если она захочет прервать отношения раньше вас или наоборот, будьте настороже: вы друг другу не подходите. В первый раз у нас с Люси все происходило одновременно, как и сейчас.

— О'кей, — сказал я. — Мне нечего тебе сказать. Ты все знаешь не хуже меня. Твои обязанности могут быть отчасти трудными, но они не сложны. Ты просто ничего не говоришь и не отвечаешь ни на какие вопросы, кто бы их не задавал. Так?

— Да.

— Если тебя пригласят к окружному прокурору, отклони это приглашение. Если сюда придет Стеббинс или еще кто-то, можешь принять его или нет, как хочешь, но ничего не рассказывай и не пытайся вытянуть из них даже намек. Что же до того, как они узнали, что ты наняла Ниро Вулфа и о ребенке, то это не имеет значения. Я предполагаю, что их мог информировать Мануэль Аптон, но я не дам и гроша, чтобы узнать подробности. Если это был Аптон, то несколько вопросов, на которые ты не станешь отвечать, будут вопросы об анонимных письмах. Они могут оказаться труднейшим пунктом для Вулфа и меня, но мы это предполагали. Четырем приглашенными он сказал, что они лежат в его сейфе. Если суд постановит предъявить их, а он скажет, что они никогда не существовали, нас могут обвинить в уничтожении улик, что намного хуже отказа от дачи свидетельских показаний. Если это произойдет, то будет весело, и я должен не забыть посмеяться.

— Арчи.

— Да.

— Всего шесть недель назад я была совсем одна. Наверху не было ребенка, я никогда не видела тебя и даже мечтать не могла, что будет так, как сейчас. И когда я говорю, что мне многое отвратительно, ты понимаешь меня, не так ли?

— Конечно понимаю, — я взглянул на часы, допил мартини, поставил бокал и поднялся. — Мне пора.

— Почему ты не останешься пообедать?

— Не могу. Половина шестого. В шесть или немного позднее наверняка зайдут Стеббинс или инспектор Крамер. Я должен быть на месте.

Она встала с дивана.

— И все, что я должна делать, это ничего не говорить, — она стояла выпрямившись, откинув назад голову. — А потом ты приедешь и расскажешь мне все. Деловые отношения.

Не знаю, в чем было дело; в ее ли словах или в том, как она их сказала, или в выражении ее глаз — как бы там ни было, но я улыбнулся, а потом рассмеялся, и она тоже засмеялась. Получасом раньше было невозможно предположить, что так скоро мы будем так хорошо смеяться вместе. Наш разговор имел хорошее завершение, и я повернулся и ушел.

Без двух минут шесть я отпер дверь нашего старинного особняка, прошел в кухню, сообщил Фрицу, что я вернулся и направился в кабинет. Люди привыкли задавать массу ненужных вопросов. Я, к примеру, спросил у Фрица, были ли телефонные звонки. Во-первых, он сказал бы мне о них сам, а во-вторых Крамер и Стеббинс почти никогда не звонили. Они просто приходили.

Как только я вошел в кабинет, с ужасным скрипом начал спускаться лифт. Вулф появился в кабинете. Обычно, прежде чем задать вопрос, он идет к своему письменному столу, но на этот раз он остановился рядом с ним, посмотрел на меня и грубо спросил:

— Ну?

— Все вполне нормально, — ответил я. — Что и следовало ожидать. Одно дело — ждать удара, другое — получить его. Она немного испугана. Ей была нужна уверенность в том, что вы еще в седле, и я дал ее. Перли спрашивал: знала ли она Эллен Тензер. Я полагаю, мы не меняем позиций.

— Да.

Он прошел к книжным полкам, взглянул на корешки книг, но ничто не привлекло его внимание. Он остановился около большого глобуса и начал медленно вращать его. Может быть, он искал то место, где могла скрываться мать брошенного ребенка, но вполне вероятно, Вулф выбирал место, где сможет остановиться, когда вынужден будет оставить этот город.

После обеда никто не пришел. Еще за столом, когда Вулф покончил с земляникой, я встал и сказал:

— Я не останусь пить кофе с вами. Если дело не срочное, полиция не приходит после обеда, а у меня что-то вроде делового свидания.

Вулф проворчал:

— Я смогу тебя найти?

— Конечно. По телефону миссис Вэлдон. Он есть на ее визитке.

— Ты сказал, что она напугана, но ты ее подбодрил. Она в самом деле в плохом состоянии?

— Нет, сэр. Она в порядке, но, возможно, она боится, что вы откажете ей в своих услугах. Она просила меня придти и доложить об итоге нашего с вами разговора.

— Болтун.

— Да. Но она не знает вас так хорошо, как я. А вы не знаете ее так, как я.

Я положил салфетку на стол и вышел.

11

Крамер пришел третьего июля, во вторник, утром. Я как раз говорил по телефону со своим приятелем об уикэнде. Когда задребезжал дверной звонок, я сказал в трубку:

— Ты знаешь, мне бы очень хотелось составить тебе компанию, но сейчас у нашего подъезда стоит полицейский инспектор, а может быть, сержант, который хочет войти. Возможно, я проведу ночь в тюрьме. Так что встретимся в суде.

Пока я вешал трубку, в дверь позвонили еще раз. Я вышел в холл, взглянул в односторонне прозрачное стекло и сообщил Вулфу, что это Крамер. Вулф лишь сжал губы. Я распахнул дверь и сказал:

— Приветствую вас. Мистер Вулф немного раздражен. Он ожидал вас вчера.

Большая часть сказанного оказалась обращенной к его спине, поскольку Крамер сразу промаршировал вниз, в холл, а затем в кабинет. Он снял старую фетровую шляпу, которую носил и зимой и летом, в дождь и зной, сел в красное кожаное кресло и взглянул на Вулфа. Молча они провели пять секунд.

Это не было началом соревнования, кто кого пересмотрит, просто они готовились к сражению.

Крамер заговорил:

— Прошло двадцать три дня… — У него был хриплый голос — необычное явление. Ему, чтобы охрипнуть, необходима была десятиминутная беседа с Вулфом. Его круглое красное лицо казалось краснее, чем всегда, но причиной этого могла быть июльская жара.

— Двадцать пять, — поправил его Вулф. — Эллен Тензер умерла в ночь на восьмое июня.

— Двадцать три с тех пор, как я был здесь. — Крамер откинулся к спинке кресла. — Что происходит? Вы в тупике?

— Да, сэр.

— Но вы — исчадье ада. Вы попали в тупик из-за чего-то или из-за кого-то?

— Я не мог бы на это ответить.

— Я знаю, что не могли бы. Но я все-таки слушаю.

Вулф покачал головой.

— Мистер Крамер, я нахожусь в своем расследовании точно там же, где был двадцать три дня назад. У меня нет для вас сведений.

— В это невозможно поверить. До сих пор я считал, что вы не способны топтаться на месте больше трех недель. Вы ведь уже знаете, кто убил Эллен Тензер?

— На это я могу ответить. Нет.

— А я думаю, вы знаете. В настоящее время у вас есть еще клиент, кроме миссис Вэлдон?

— И на это я могу ответить. Нет.

— Но ведь совершенно очевидно, Вулф, что есть явная связь между убийством Тензер и тем, для чего вас наняла миссис Вэлдон. Мне нет нужды раскладывать все по полочкам: пуговицы, ребенок, которого нянчила Тензер, ребенок в доме миссис Вэлдон, поездка Гудвина в Махопак, встреча с Эллен Тензер, ее неожиданный отъезд после их встречи… И вы можете отрицать, что существует прямая связь между их встречей и убийством?

— Нет. Я не утверждаю это. Я просто ничего не знаю, как и вы.

— Великолепно. — Голос Крамера стал более хриплым. — Я не знаю для чего вас наняла миссис Вэлдон, но я чертовски уверен, что вы беретесь поймать убийцу при условии, что это не она. Я не думаю, что это она. Поскольку, будь это она, вы давно бы это выяснили. Я даже могу сказать, почему вам позарез необходимо знать убийцу.

— Пожалуйста, я приму это как гипотезу.

— Хорошо. Вы тратите деньги миссис Вэлдон, как воду. Пензер, Даркин и Орри Катер работают на вас вот уже три недели. Я не знаю, что они делают, но знаю, чего они не делают, они и Гудвин. Они абсолютно игнорируют Эллен Тензер. Никто из них не был в Махопаке, никто не встречался со свидетельницей миссис Несбит, никто не копался в протоколах об Эллен Тензер, никто из них не расспрашивал ее друзей и соседей, и никто не входил в контакт с моими людьми. Они не проявили к убитой никакого интереса. Но вам ведь необходимо знать, кто ее убил. Исходя из всего вышесказанного, вы знаете убийцу.

Вулф усмехнулся.

— Поразительно правдоподобно, но лучше это прекратить. Даю вам слово: я не имею ни малейшего понятия о том, кто убил Эллен Тензер.

Крамер пристально посмотрел на него.

— Ваше слово?

— Да, сэр.

Это решало все. Крамер знал по опыту, если Вулф сказал «мое слово», следовательно, все в порядке и никакого подвоха нет.

— Тогда какого дьявола у вас заняты Пензер, Даркин и Кэтер? И Гудвин?

Вулф покачал толовой.

— Они не нарушают границ вашей епархии. Они не занимаются убийством. Так же, как мистер Гудвин и я.

Крамер взглянул на меня.

— Вас, Гудвин, выпустили под залог.

Я кивнул.

— Кому, как не вам, знать об этом.

— Вы провели ночь в доме миссис Вэлдон. Прошлую ночь.

Я сделал удивленное лицо.

— В вашем утверждении два промаха. Во-первых, это неправда. Во-вторых, если бы это и было правдой, то какое она имеет отношение к убийству?

— В какое время вы оттуда ушли?

— Но я не ушел. Я до сих пор там.

Он поднял руку:

— Осторожнее, Гудвин. Вы же знаете, что я основываюсь на донесениях. Человек, дежуривший от восьми до двух, говорит, что вы вошли в девять двадцать пять и не выходили. Другой, дежуривший с двух до восьми утра, тоже утверждает, что вы не выходили. Я бы хотел узнать, кто из них прозевал вас. В какое время вы ушли?

— Удивляюсь, зачем вы здесь, — сказал я. — Судя по методам, которыми вы пользуетесь, вы здесь не из-за убийства. Вы явились проверить ваших ребят. Прекрасно. Без четверти два мы с миссис Вэлдон оказались в весьма приподнятом настроении и вышли на тротуар — потанцевать летней ночью. В четверть третьего она вернулась, а я ушел. Следовательно, оба ваших парня прозевали меня.

— Вы паяц и лжец, Гудвин, — он потер нос, взглянул на Вулфа, вытащил сигару из кармана, осмотрел ее, покатал между ладонями, сунул в рот и прикусил зубами.

— Я мог бы заняться вашими лицензиями, позвонив в Олбани, — заявил он.

— Несомненно, — согласился Вулф.

— Вы чертовски упрямы. Но вы знаете, что я могу отобрать у вас лицензию. Вы знаете, что я могу арестовать вас. Вы знаете, что станете известны, как обвиняемые в убийстве, если будете продолжать вести себя неразумно. Но вы упрямы, как буйвол, а я не собираюсь тратить на вас свое жалование.

— Вот это разумное решение.

— Еще бы! Ведь вы запретили миссис Вэлдон давать показания.

— Это она сказала?

— Нет. Но вы ей запретили. Окружной прокурор вызвал ее — она не пришла. Мы ее арестуем.

— Не будет ли это слишком для человека с ее происхождением и положением?

— Если у нее есть здравый смысл и совесть ее чиста, она все нам расскажет. Окружной прокурор пока ничего не может узнать от ее адвоката и доктора, поскольку они находятся в привилегированном положении. Положение няни, кухарки и служанки иное, но им уже заткнули рот. Однако миссис Вэлдон не может быть матерью ребенка. Она не рожала в интересующее нас время.

— Я дал вам слово, — сказал Вулф.

— Это я слышал.

— Сейчас я даю вам слово, что не знаю о происхождении и воспитании ребенка, о том, кто его оставил в вестибюле. Я знаю не больше, чем вы.

— Я в это не верю.

— Чепуха. Если я даю слово, я ничем не обесчещу это прекрасное старое выражение. Но…

Крамер почти зарычал:

— Тогда что же, ради бога, вы знаете? Зачем она наняла вас?

— Ребенок был завернут в одеяло, к которому была приколота записка, напечатанная на детском гектографе. Поэтому…

— Что в ней говорилось?

— Дайте мне закончить. Записка привела ко мне миссис Вэлдон. В качестве следа записка не дает ничего. Если я…

— Где она?

— Я не могу допустить, чтобы дела моей клиентки получили широкую огласку. А это…

— Я хочу получить записку и немедленно!

— Вы прерывали меня четыре раза, мистер Крамер. Пределы моего терпения не бесконечны. Обстоятельства таковы, что я приберегу эту записку. Скажу только, что она не помогла бы вам найти убийцу. Миссис Вэлдон наняла меня найти мать ребенка — это очевидно. Вот и все. Мои свидетельские показания закончены.

— Если вы оставляете записку у себя, зачем вы о ней рассказали?

— Для того, чтобы вы поняли, наконец, какие страдания испытывает миссис Вэлдон из-за этого ребенка. А если в вашей голове засела мысль получить записку по постановлению судьи, то вы зря беспокоитесь.

Крамер встал, шагнул вперед, бросил сигару в корзину для бумаг и, как всегда, не попал. Потом посмотрел на Вулфа и сказал:

— Я не верю в существование этой записки. Недаром вы не поклялись с помощью вашей прекрасной старой фразы. Я арестую миссис Вэлдон.

Вулф ударил кулаком по столу:

— И это после всего! Я потворствовал вам во всем возможном, а вы собираетесь мучить миссис Вэлдон!

— Вы чертовски правы, собираюсь.

Крамер шагнул по направлению двери, вспомнил о шляпе, вернулся за ней и промаршировал к выходу из кабинета. Когда я вернулся, проводив его, Вулф сказал:

— Ни одного упоминания об анонимных письмах. Стратегия?

— Вряд ли. При его настроении он открыл бы все карты, какие у него есть.

— Значит, это не Аптон донес. Но какая разница? К Вэлдон ведет дюжина линий.

— Она не знает ничего, о чем бы не знал он, если не считать записки.

— Может быть, посоветовать ей рассказать обо всем, кроме записки?

— Нет. Если она ответит на десять вопросов, они зададут их миллион. Я должен рассказать ей, что ее ждет. Я вернусь к тому времени, когда полиция явится с ордером. Я думаю, вам следует позвонить адвокату. Завтра четвертое июля, а договариваться о залоге в праздничный день… могут возникнуть проблемы.

— Черт побери! — воскликнул он, направляясь к двери. Я удивился — кого он имеет в виду? Крамера или клиентку?

12

Итак, мы пятеро (я включаю сюда и Вулфа) проделали работу высшего класса. 148 девушек и женщин находились под прицелом и все были вычеркнуты из списка. Второй этап охоты за матерью закончился. Саул, Фред и Орри освободились от работы.

Вулф сидел в кабинете и окидывал грозным взглядом все, что ему попадалось на глаза. Я спросил его о дальнейшей программе действий для меня, и он взглядом дал понять, что я ее не заслужил. Тогда я сообщил ему, что собираюсь на побережье искупаться и вернусь поздней ночью в воскресенье. Он даже не спросил, где может найти меня, но перед уходом я положил на его письменный стол листок с телефоном, который принадлежал коттеджу на Длинном острове. Коттедж на лето сняла Люси Вэлдон.

Свирепые угрозы Крамера оказались не страшнее, чем укус окружного прокурора. Имя Вэлдон не появилось в газетах. Когда еще во вторник днем я заехал на Одиннадцатую улицу предупредить ее о предстоящем посетителе, она немного испугалась и во время ленча почти ничего не ела. Но, когда около трех пришел сыщик из отдела по убийствам, у него даже не было ордера, а только письменное требование, подписанное самим окружным прокурором. Через четыре часа она позвонила и сказала, что уже находится дома. Ею занимались по очереди старший капитан отдела и два помощника окружного прокурора, и один из них был довольно груб, но она не потеряла самообладания.

Трудности с людьми, которые что-то скрывают, разрешаются выбором одного из двух средств: можно просто сидеть и смотреть на них, а можно посадить под замок. Но она была Армстед, имела собственный дом, много друзей. Вероятность того, что она убила Эллен Тензер или знала, кто это сделал, равнялась одному к десяти миллионам. Поэтому праздник четвертого июля она провела в коттедже на берегу моря с ребенком, няней, кухаркой и служанкой. Там было пять спален и шесть ванных комнат. В самом деле: что, если все комнаты окажутся заняты, и вдруг приедет сыщик из бюро по убийствам и захочет принять ванну? Нужно быть готовым ко всему.

Обычно, когда я отдыхаю, то забываю наш кабинет, текущую работу и, особенно, Вулфа. Но на этот раз моей хозяйкой была Люси Вэлдон и, лежа на песке, пока она в доме кормила ребенка, я пытался заглянуть в будущее. Стопроцентный мрак. Часто бывает так, что с первого взгляда на дело кажется: не с чего начать. Но всегда находится крохотная площадка для разбега. В этот раз все было не так. Мы зашли в тупик. Я был готов остановиться на мысли, что Ричард Вэлдон не является отцом ребенка. А сама мать была просто необычной особой. Она читала его книги, видела автора по телевизору, и, когда у нее родился ребенок, воспитывать которого ей оказалось не с руки, она решила дать ему фамилию Вэлдон. Если дело закрутилось подобным образом, то поиски матери — это поиски иголки в стогу сена, и нужно было забыть ее и преследовать убийцу, чем в течение уже почти двух месяцев занималась полиция. По крайней мере, 99% мрака. Я громко произнес нечто нецензурное и услышал голос Люси:

— Арчи! Прежде чем подойти, мне следовало покашлять.

Я вскочил на ноги и мы побежали к прибою.

В одиннадцать утра в понедельник Вулф стремительно вошел в кабинет, поставил в воду орхидеи, сел и, не взглянув на почту, сказал:

— Твоя записная книжка.

Так начался третий этап поисков.

К ленчу мы обсудили последние детали программы и оставалось только выполнить ее, что являлось моей работой. Три дня у меня ушло на то, чтобы все привести в порядок, и еще четыре оставалось до того времени, когда клубок начнет разматываться, потому что воскресный выпуск «Газетт» выйдет именно в воскресенье.

Мои три дня прошли следующим образом.

ПОНЕДЕЛЬНИК. День. Новая поездка на побережье, чтобы ввести в курс дела Люси. Она стала возражать, и я остался обедать. Она не столько была против моего возвращения в город, сколько боялась гласности, и дело не сдвинулось бы с места, если бы я не продлил свое пребывание там и не смешал личные отношения с деловыми. Я уезжал, заручившись ее обещанием вернуться в среду днем и оставаться там сколько потребуется.

ВТОРНИК. Утро. Поездка к Злу Познеру, совладельцу «Посарт Камера» на 47-ой улице, чтобы уговорить его отправиться со мной и помочь купить коляску для ребенка. Потом обратно к нему с коляской. Я оставил ему несколько фотоаппаратов, объяснив, каким образом они должны использоваться, и он обещал все подготовить к среде.

ВТОРНИК. День. Поездка в контору Лона Коэна на двадцатом этаже Газет-билдинг. Если у Лона тут и была должность, то я ее не знал. Я бывал здесь, наверное, раз сто за несколько лет и, по крайней мере, семьдесят из них при моем появлении он звонил по одному из телефонов, стоящих на его письменном столе. Так было и в этот вторник. Я сел на стул у письменного стола и приготовился ждать.

Он повесил трубку, провел рукой по гладким черным волосам, повернулся и нацелил на меня взгляд живых черных глаз.

— Где ты так обгорел?

— Я не обгорел. У тебя нет чувства цвета, — я похлопал себя по щеке. — Отличный летний загар. — Затем я сказал ему: — Ты счастливый парень, Лон. Хотя бы потому, что я люблю тебя без всякой причины. Я пришел и привес тебе нечто исключительное, за что хорошо заплатила бы любая газета в городе.

— Ух, ты! Продолжай.

— Это тебе не дареный конь, которому все-таки следует заглянуть в зубы. Может быть, ты слышал имя Люси Вэлдон? Вдовы писателя Ричарда Вэлдона?

— Да.

— Получится сенсационный газетный материал, целая страница, в основном фотографии. Отличный крупный заголовок. Может быть: «Женщины любят детей». Ниже текст. Его немного. Им займется один из твоих мастеров слова. В тексте будет сообщено о том, что миссис Вэлдон, молодая прекрасная богатая вдова знаменитого человека, не имеющая собственных детей, взяла в свой роскошный дом младенца и окружила его любовью и заботой. Она наняла опытную няню, которая предана маленькому путешественнику… впрочем, нет, он еще не умеет ходить. Может быть, ангелочку или ягненочку. Не мне это писать. Няня дважды в день вывозит его на прогулку в коляске, с десяти до одиннадцати утра и с четырех до пяти вечера, и везет его вокруг Вашингтонской площади, чтобы он мог наслаждаться красотой природы — деревьями, травкой и так далее, — я взмахнул рукой. — Какая поэма! Если ввашей платежной ведомости значится поэт — прекрасно. Но есть некоторые детали, которые должны иметь место. Фотографии могут быть любыми — миссис Вэлдон кормит младенца или даже купает его, если ты имеешь право публиковать обнаженную натуру. Но одна фотография обязательна: няня с коляской на Вашингтонской площади. Я буду на этом настаивать. А также на том, чтобы все это было помещено в ближайшее воскресенье. Фотографии могут быть отсняты завтра днем. На досуге ты можешь меня отблагодарить. Вопросы есть?

— Ты обладаешь наглостью и ослиным упрямством, — сказал он.

— Это не только вульгарно, — ответил я, — но и не относится к делу.

— Черта с два. Может, ты помнишь день, месяц назад, когда ты был здесь, спрашивал об Эллен Тензер, а я поинтересовался у тебя, нашел ли ты пуговицы.

— Сейчас, когда ты мне напомнил, да.

— Ты тогда увильнул. А сейчас слушай. Ты знаешь о пуговицах больше, но и я знаю немало. Знаю, что их сделала Эллен Тензер, что в ее доме жил ребенок, а после встречи с тобой она была убита. И после этого ты являешься со сказкой о Люси Вэлдон и ребенке и еще спрашиваешь, есть ли у меня вопросы. Они есть. Ребенок в доме Люси Вэлдон и ребенок в доме у Эллен Тензер — один и тот же?

Конечно, я знал, что так и будет.

— Только между нами.

— О'кей. Люси Вэлдон его мать?

— Нет.

— То, что Эллен Тензер была убита из-за этого младенца, — неплохое предположение. Этот малыш — горячий материал. Ты просишь сделать центром внимания не только дом, где он живет, но и те места, где он бывает дважды в день. Это может иметь последствия. «Газетт» поместит материал, а на следующий день младенца украдут, задавят, убьют или сделают бог весть что. Благодарю тебя за предложение.

— Я могу сказать тебе определенно: никакого риска нет. Ровным счетом.

— Поясни.

— Все, о чем мы здесь говорим, не для печати.

— Ладно.

— Мы пытаемся выяснить, кто мать ребенка. Женщина, родившая младенца шесть месяцев назад и бросившая его, независимо от того, почему она это сделала, захочет посмотреть, как он выглядит. Она увидит страницу в «Газетт», пойдет на Вашингтонскую площадь, узнает по фотографии няню и коляску и подойдет на него взглянуть.

— Тираж «Газетт» около двух миллионов. Если мы опубликуем эту историю, на следующий день возле коляски будет полно женщин. Так?

— Надеюсь, не толпа. Будет кое-кто еще. Няня — лучшая женщина-детектив. Возможно, ты слышал о ней — Салли Корбет.

— Да.

— Саул, Фред и Орри будут под рукой, в пределах площади. В коляске будут скрытые камеры, и няня снимет каждого, кто подойдет достаточно близко. Фотографии мы покажем миссис Вэлдон. Есть шанс, что она узнает мать. Фотографии будут показаны еще нескольким людям, имена которых тебе не обязательно знать. Конечно, все зависит от дюжины «если», но что же из этого? Если ты подходишь улицу на зеленый свет, то имеешь шанс вернуться домой. Если ты знаешь, что хорошо для твоей газеты, то ухватишься за это предложение. И если ты поместишь эту историю и фотографии, и они помогут, ты получишь фото матери и рассказ о том, как мы его добыли.

— Насколько все это надежно, Арчи?

— Насколько надежны туз, король, дама, валет и десятка?

— Ты будешь на Вашингтонской площади?

— Нет. Меня могут узнать. Как никак я — знаменитость. Мое фото было в «Газетт» три раза за последние четыре года.

Он наклонил голову и несколько секунд тер щеку кончиками пальцев. Затем сказал:

— Хорошо. Фотографии для воскресного номера должны быть у меня к восьми часам в четверг.

ВТОРНИК. День. Продолжение. Контора Дол Боннерс на 45-ой улице. Встреча с Салли Корбет. Дол и Салли были причиной того, что шесть лет назад я пересмотрел свое отношение к женщинам-детективам. Я был настроен против них. Так же, как Вулф против Джейн Остин, заставившей его признать, что женщина может написать хороший роман.

СРЕДА. Утро. Контора Посарт Камера Иксчейндж. Салли и я провели больше двух часов с двумя механиками, наблюдая, как они устанавливают и проверяют камеры. Они стоили бы клиентке шестнадцать сотен, но Эл Познер дал мне их на прокат на неделю. Салли объяснили, как с ними работать, но полностью подготовить к этому ее должны были позднее. Я пригласил ее позавтракать у Рустермана.

СРЕДА. День. В доме Вэлдон вместе с Салли. Люси вернулась с побережья и рассчитала няню, сообщив ей, что ребенка отдадут в другие руки, чтобы дать ей отдых.

То же самое сказали служанке и кухарке. Не знаю, как она объяснила появление новой шикарной коляски. Где-то около трех, когда пришли из «Газетт» журналистка и фотограф с помощником, Салли была в униформе няни, коляска готова, а Люси нуждалась в подкреплении спиртным.

ЧЕТВЕРГ. ПЯТНИЦА. СУББОТА. Первым делом в четверг утром поездка в «Газетт» посмотреть снимки. Выбранные ими фотографии Салли и коляски были превосходны. Люси на фото выглядела как женщина, пытающаяся улыбнуться, несмотря на зубную боль. Лон сказал, что другие снимки были еще хуже.

Салли возила ребенка на прогулку по Вашингтонской площади дважды в день все три дня. Любой человек, смотрящий на ребенка с расстояния в шесть ярдов или меньше, снимался на пленку.

ВОСКРЕСЕНЬЕ. Утро. В десять часов, когда Салли вступала на площадь, толкая впереди себя коляску, я правой рукой взялся за третий кусок пирога, а левой держал «Газетт», открытую на странице с крупным заголовком: «Женщины любят детей». Это дело вкуса, но, по-моему, «Женщинам нравятся дети» было бы точнее.

13

Когда Лон Коэн предположил, что на площади будет толпа, он несколько преувеличил возможности и влияние «Газетт». Воскресный урожай состоял из двадцати шести снимков — семь утром и девятнадцать вечером.

Спустя двадцать четыре часа мы так и не знали, есть ли у нас фото матери или нет. Вот что нам стало известно: Люси, Юлиан Хафт, Лео Бингхэм и Виллис Краг не узнали ни одну женщину ни на одном из двадцати шести снимков. Правда, была одно фотография, относительно которой Люси не была твердо уверена. Но женщина на этом снимке находилась в списке и ее давно вычеркнул Саул.

Около пяти зазвонил телефон.

— Это Саул, Арчи. Я в телефонной будке на Университетской площади.

— Ну?

— Вроде, дело пошло. Во всяком случае, то, что мы предполагали, кажется, произошло. Около четырех часов на северной стороне площади остановилось такси, из него вышла женщина. Она перешла улицу и огляделась. Такси поджидало ее. Она увидела коляску на полпути через площадь, направилась туда и подошла прямо к ней. Она не нагнулась, не положила руку на коляску, но заговорила с Салли. Секунд сорок она была там — смотрела на ребенка. Машина Орри стояла за углом, но так как женщину ждало такси, мы не успевали. Она быстро вернулась обратно, и такси отъехало.

— Возможно, что ты поймал птичку.

— Дать тебе номер такси?

— Конечно.

Я записал номер, минуту посидел, переводя дыхание и наслаждаясь успехом. Затем по домашнему телефону позвонил в оранжерею.

— Да?

— Поздравляю. Ваша теория о том, что женщина, родившая шесть месяцев назад младенца, наверняка захочет его увидеть, оправдалась. Два к одному: мать у нас на крючке. Даже три к одному.

— Пожалуйста, отчитайся.

— С удовольствием.

Я рассказал ему, как было дело.

— Итак, если это мать, она в наших руках. Выяснение, где она села в такси, ничего не даст. Но Саул ее опознает на фото. Поздравляю.

— Удовлетворительно, — сказал он и повесил трубку.

На этот раз мы имели пятьдесят четыре снимка и один из них был на вес золота. Я отнес их на 47-ую улицу, но Эл Познер не мог отпечатать их в тот же вечер: двое из его людей были выходными, один болел, так что Элу предстояло возиться с ними одному.

Когда мы обедали, позвонил Саул. Имя таксиста было Сидней Бергман. Он взял пассажирку на Мэдисон-Авеню между пятьдесят второй и пятьдесят восьмой улицами, отвез ее к площади и обратно на пятьдесят вторую. Он никогда не видел ее прежде и ничего о ней не знал. Я сказал Саулу, чтобы он поджидал ее утром на площади, она могла появиться еще раз.

На следующий день без четверти двенадцать я вошел в наш кабинет с фотографиями. Я мог бы вернуться на полчаса раньше, но у меня ушло время на составление комплектов для Крага, Хафта и Бингхэма. Вулф сидел за письменным столом перед стаканом пива, а Саул в красном кожаном кресле перед бутылкой вина «Кортон Черлимэгн». Похоже, они говорили о литературе. На столе Вулфа лежали три книги, а одну, раскрытую, он держал в руках. Я сел и стал слушать. Да, литература. Я встал и пошел к выходу, но был остановлен голосом Вулфа:

— Что, Арчи? — Я остановился.

— Предпочитаю не мешать, — я подошел к Саулу и протянул ему фотографии.

— Она не появлялась сегодня утром, — сказал он. Он ловко тасовал фотографии, будто сидел за покерным столом. Ему достаточно было взгляда на каждое фото. Он не просмотрел и половины, выбрал одну фотографию, чтобы получше рассмотреть, кивнул и сказал:

— Вот она.

Это был хороший ясный снимок: три четверти лица, немного под углом, как и большинство снимков. Широкий лоб, классически расположенные глаза, довольно узкий нос, рот довольно широк, подбородок немного заострен. Взгляд сосредоточен и направлен вправо.

— Наверно она привлекательна, — сказал я.

— Так и есть, — ответил Саул. — Походка легкая, держится прямо.

— Детали?

— Пять футов семь дюймов. Сто двадцать фунтов. Возраст немногим больше тридцати.

— Дай-ка конверт, — он протянул его мне. Я положил фото вместе с остальными в карман. — Прошу прощения, что вынужден был прервать вас, джентльмены. У меня дело. Если понадоблюсь, вы знаете телефон миссис Вэлдон.

Начиная с воскресенья мои отношения с Люси были несколько натянуты. Впрочем, это сказано неточно. Ее отношения с окружающими оставляли желать лучшего, а я оказался под рукой. В воскресенье вечером звонил ее адвокат относительно материала в «Газетт», а в понедельник он пришел к ней. Он считал, что Люси поступает опрометчиво, и не одобрил этого. Ее лучшая подруга, Лина Гютри, отнеслась к происходящему еще более неодобрительно. Кроме того, Люси извелась от звонков друзей, не говоря о врагах. И, судя по ее настроению и замечаниям в понедельник, звонил и Лео Бингхэм.

Одним словом, атмосфера была напряженной, когда я приехал во вторник и Мэри Фолтц направила меня на второй этаж. В течение получаса я ждал, а когда Люси пришла, то всего лишь спросила:

— Что-нибудь новенькое, Арчи?

— Всего лишь фотографии. Вчерашние.

— О! Сколько?

— Пятьдесят четыре.

— У меня и так раскалывается голова. Мне надо ими заняться?

— Возможно, нет, — я вытащил конверт, порылся в фотографиях и протянул ей одну. — Посмотри эту. Она особенная.

Она безразлично посмотрела.

— Что же в ней особенного?

— Держу пари: три к одному, что эта женщина — мать. — Я сообщил Люси все обстоятельства появления женщины. — Ты ее знаешь?

Новый взгляд на фото.

— Нет.

— Не хочешь поднести ее к свету, чтобы убедиться?

— Мне не хочется… Ну, хорошо… — Она подошла к настольной лампе, включила ее, посмотрела на фото, нахмурилась. — Мне кажется, я где-то ее видела.

— Тогда забудь свою головную боль, все боли на свете и еще раз посмотри. Сядь рядом с лампой.

Она закрыла глаза, потерла лоб и села. Но не посмотрела еще раз на фото, а просто сидела и, нахмурившись, плотно сжав губы, смотрела в пространство. Вдруг она резко повернула ко мне голову и сказала:

— Конечно, Арчи. Это Кэрол Мардус.

Я рассмеялся.

— Знаешь, за эти шесть недель я видел тебя в самом разном настроении, от веселого до мрачного, но до этой минуты я не видел тебя истинной победительницей. И засмеялся тому, как ты выглядишь.

— Не вижу ничего смешного.

— Я вижу. И чувствую себя прекрасно. Ты уверена, что это именно Кэрол Мардус?

— Да, несомненно. Я должна была узнать сразу.

— Кто она и что она?

— Она помогала Дику начинать. Была рецензентом в «Дистафе» и уговорила Мэни Аптона взять рассказы Дика. Потом, позднее, он сделал ее редактором отдела детективов. Она и сейчас там работает.

— Ее не было в твоем списке.

— Да. Я просто не подумала о ней. Я ее видела два или три раза.

— Замужем?

— Нет. Насколько я знаю. Она была замужем за Виллисом Крагом, но развелась.

Я удивился.

— Это любопытно. Ее не было и в его списке. Давно они развелись?

— Точно не знаю, думаю, четыре или пять лет назад. Я встретилась с ней после того, как вышла замуж за Дика, и с Виллисом тоже.

— Я должен задать тебе один вопрос. Если она мать, а сейчас за это десять к одному, насколько возможно или невозможно, какова вероятность, что Дик был отцом?

— Не знаю. Я рассказывала тебе о Дике, Арчи. Знаю, что он был с ней близок несколько лет назад… нет, скорее я этого не знаю, но кто-то мне об этом говорил. Если она мать… Я хочу с ней встретиться, хочу спросить…

— Не сейчас. — Я было протянул к ней руку, но передумал. Не стоит смешивать личные отношения с деловыми, если нет острой необходимости. — А что, если я прикажу кое-что тебе? Я всегда советовал, но никогда не приказывал. Сейчас я это делаю. Ты не должна упоминать о Кэрол Мардус ни в каком разговоре, пока я не разрешу. И ты не позвонишь и не встретишься с ней. Так?

Она улыбнулась:

— Никто не приказывал мне с тех пор, как умер отец.

— Теперь настало время.

— Ладно, — она протянула мне руку и я взял ее. Атмосфера потеплела, но нужно было работать.

— Мне нужно позвонить по делу.

Телефон находился в другом конце комнаты. Я не удивился, если бы ответил Фриц — Вулф был так занят литературой — но трубку взял Саул. Я сказал, что если это сделает Вулф, то сэкономит время, и услыхал его голос:

— Да.

— Я в доме миссис Вэлдон. Она знает женщину с фотографии, но не очень хорошо. Это Кэрол Мардус, — я изложил информацию и закончил: — Отправляюсь выяснять, что она делала в январе.

— Нет, — сказал Вулф. — Пойдет Саул.

— Подождите, — я повернулся к Люси. — Ты сказала, что видела ее несколько раз. Ты видела ее зимой?

Она покачала головой:

— Я как раз об этом думаю. Я не видела ее после смерти Дика.

Я сказал в трубку:

— Миссис Вэлдон не видела ее с сентября. Пусть Саул не приближается к ней слишком близко. Может быть, она всех душит на своем пути, по которому идет легко и плавно. Мануэль Аптон — хозяин «Дистафа». Пять недель назад он сказал, что если миссис Вэлдон хочет от него одолжения, она должна его попросить сама. Она теперь может позвонить и спросить, где была Кэрол Мардус зимой. Это может все упростить, но может и запутать.

— Именно запутать. Саул будет действовать как обычно. Скажи миссис Вэлдон никому не говорить о Кэрол Мардус.

— Уже сказал.

— Скажи еще раз. Останься с ней. Отвлеки ее. Не упускай ее из виду.

Я опустил трубку и повернулся к Люси.

— Саул проверит Кэрол Мардус. Моя работа — это ты. Я должен держать тебя под постоянным наблюдением. Мистер Вулф тебя понимает. Он помнит, что ты хотела найти мать и можешь поступить с ней неблагоразумно. Если ты куда-нибудь отправишься, мне придется тебя сопровождать.

Она попыталась улыбнуться.

— Я убита, Арчи. Кэрол Мардус!

— Это еще не точно, только десять к одному, — сказал я.

14

Все стало известно точно двумя днями позже в двадцать минут одиннадцатого вечера, когда, из Флориды в последний раз позвонил Саул.

Конечно, все усложняла Эллен Тензер. Если бы не было ничего, кроме охоты за матерью, я мог бы просто пойти к Кэрол Мардус, показать ей фото и спросить, где она провела прошлую зиму. Если бы она стала изворачиваться, я сказал бы ей, что нет ничего проще, чем выяснить: была ли она беременна и родила ли ребенка, и что она могла бы помочь мне сэкономить время и уменьшить хлопоты. Но почти наверняка, если она была матерью или убила Эллен Тензер, или знала, а может, подозревала, кто это сделал, все сразу оказывалось совсем не просто.

Я пренебрег инструкцией Вулфа не спускать с Люси глаз. Я взял на себя полномочия Саула на Вашингтонской площади. Когда я вернулся к нам после того, как отвез Элу Познеру дневной урожай снимков, выяснилось, что кое-что произошло. Звонили Виллис Краг, Юлиан Хафт и Лео Бингхэм. Они сообщили, что не узнали ни одну из женщин на пятидесяти четырех фотографиях. Это было поразительно в отношении Крага, так как на одной из них он был женат. Два раза звонил Саул. Первый раз до четырех часов, чтобы застать Вулфа перед уходом в оранжерею. Он доложил, что Кэрол Мардус отсутствовала на работе в «Дистафе» приблизительно в течение шести месяцев, с праздника труда до последних чисел февраля. Второй раз он позвонил вскоре после шести и сообщил, что она также отсутствовала и дома, в квартире на 33й Восточной улице и квартира не была сдана. Это увеличивало шансы до пятидесяти к одному. Вулф наслаждался обедом, чего не было все эти недели, и я тоже.

Около одиннадцати в дверь позвонили. Это был Саул. Он прошел за мной в кабинет, сел в красное кресло и сказал:

— Я очень рад, что мой отец не узнает только что сделанного мной. Я поклялся, держа руку на Новом Завете.

— Это было неизбежно? — усмехнулся Вулф.

— Да. Сообщивший мне сведения был запуган. Он взял пятьдесят долларов, а мне пришлось поклясться на Библии, что я никогда не расскажу то, что он расскажет мне. Так что моя цена за мой рассказ может обойтись вам в шестьдесят долларов. Во всяком случае, я получил адрес. — Он достал записную книжку щелкнул пальцем по раскрытой странице. — Пансионат Артур П. Джордан, 1424, Сансет Драйв, Лидо Шорс, Сарасота, Флорида. Вещи, посланные туда Кэрол Мардус прошлой осенью, были получены адресатом.

— Удовлетворительно, — сказал Вулф.

— В три двадцать пять есть самолет из Идлуайдлда в Тампу.

— Допустим, — Вулф покривился, так как не терпел самолеты. Я предложил взять «Герон» и довезти Саула до аэропорта, но Вулф запретил. Я должен быть к десяти часам на Вашингтонской площади, а он знает, как я зеваю, когда не высплюсь.

Саул звонил из Флориды четыре раза. В среду днем доложил, что Сансет Драйв является частной резиденцией мистера и миссис Артур II. Джордан и Кэрол Мардус была их гостьей прошлой осенью и зимой. Поздно вечером в среду он сообщил, что Кэрол Мардус была явно беременна в ноябре и декабре. В четверг в полдень он докладывал, что Мардус была отправлена шестнадцатого января в Сарасотский госпиталь и ее приняли там под именем Клары Уолдрон, и в ту же ночь она родила мальчика. В четверг вечером он сообщил, что находится в Тамперском международном аэропорту, что Клара Уолдрон пятого февраля с ребенком вылетела самолетом в Нью-Йорк, и что он собирается сделать то же самое.

Вулф и я повесили трубки.

Охота за матерью была закончена. Минуло сорок пять дней, как она началась.

Вулф взглянул на меня.

— Сколько мы истратили денег клиентки?

— Около четырнадцати тысяч.

— Н-да. Скажи Фреду и Орри, что в них больше нет нужды. И мисс Корбет. Сообщи миссис Вэлдон, что она может возвращаться на побережье. Верни камеры.

— Да, сэр.

— К черту! Все могло быть так просто. Но из-за Эллен Тензер…

— О мертвых — только хорошее.

— У тебя есть предложения?

— Дюжина. Вот уж два дня я предполагал, что мы с этим столкнемся, так и получилось. Мы можем взяться за Кэрол Мардус, не упоминая об убийстве. Просто спросить, что она сделала с ребенком и посмотреть на ее реакцию. Есть шанс, правда чертовски слабый, но шанс, что она просто избавилась от ребенка, а это нетрудно, и не знала, что с ним случилось потом. А фотографии в «Газетт» возбудили ее любопытство. Или подозрение. Второе предложение. Мы могли бы попытаться выполнить оставшиеся обязательства перед клиенткой: показать степень вероятности того, что Ричард Вэлдон был отцом. Прежде, чем приниматься за Кэрол Мардус, можно проделать обычное расследование о ней и о Вэлдоне весной прошлого года.

Он покачал головой:

— Это займет время и потребует еще кучи денег. Ты встретишься с Кэрол Мардус.

— Нет, сэр, — Я был настроен решительно. — Встретитесь вы. Я уже встречался с Эллен Тензер. Теперь ваш черед. А я займусь домашней работой. Назначить на утро?

Он грозно посмотрел на меня. Иметь дело еще с одной женщиной… Когда все было решено, у меня появилось одно предложение: не торопиться говорить клиентке, что охота за матерью совершенно закончена. Было бы лучше подождать, пока мы не поговорим с самой матерью.

Прежде, чем идти спать, я позвонил Фреду, Орри и Салли Корбет и сказал им, что операция закончена, Вулф удовлетворен, о себе я не упомянул. Кроме того, я собирался позвонить Кэрол Мардус домой и пригласить ее зайти завтра утром, но решил дать ей ночь на размышление.

Но в пятницу утром я узнал, что она спокойно не спала. Я собрался позвонить ей в контору около десяти, но без десяти девять, когда я находился на кухне и расправлялся с беконом и оладьями с медом, зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал женский голос, желающий поговорить с мистером Вулфом. Я сказал, что до одиннадцати это невозможно и что я являюсь его личным секретарем и, возможно, мог бы помочь. Она спросила:

— Вы мистер Гудвин?

— Правильно.

— Может быть, вы слышали мое имя. Кэрол Мардус.

— Да, мисс Мардус… я слышал.

— Я звоню, чтобы спросить… Я знаю, что обо мне наводятся справки. Здесь, в Нью-Йорке, а также во Флориде. Вы об этом что-нибудь знаете?

— Да. Это делается по указанию мистера Вулфа.

— Но почему… — пауза. — Почему?

— Откуда вы говорите, мисс Мардус?

— Я в телефонной кабинке по пути в мою контору.

— Я предпочел бы не обсуждать это по телефону. Думаю, что и вы того же мнения. Вам пришлось перенести столько хлопот и истратить немало денег, и все для того, чтобы сохранить тайну ребенка.

— Какого ребенка?

— Оставьте. Теперь для этого слишком поздно. Если вы настаиваете, то мистер Вулф будет свободен в одиннадцать.

Длинная пауза.

— Я смогу придти в полдень.

— Прекрасно. Я с нетерпением жду вас. Повесив трубку, я вернулся к оладьям. Покончив со второй чашкой кофе, я прошел в кабинет и занялся уборкой, а затем по внутреннему телефону позвонил в оранжерею. Если бы я не позвонил Вулфу, то спустившись вниз, он ожидал бы увидеть ее в красном кожаном кресле, так как просил меня назначить встречу с ней на одиннадцать часов. Я считал, что он должен был оценить этот лишний час досуга перед тем, как ему придется работать. Он оценил, сказав «очень хорошо», когда я ему сообщил, что она сэкономила его десять центов, позвонив сама, и что она придет в полдень.

Я тоже мог использовать этот лишний час. Сказав Фрицу, что я ухожу по делу, я отправился на одиннадцатую улицу сообщить Люси, что забавы на Вашингтонской площади временно прекращаются и я позднее сообщу ей все подробности, снял камеры с детской коляски, отвез их Элу Познеру и попросил его прислать счет.

Когда в десять минут первого раздался звонок, я подошел к двери и, наконец, увидел мать мальчика воочию, то первой моей мыслью было, что если Ричард Вэлдон, имея Люси, забавлялся с этой женщиной, то он был глупцом. Будь она на лет двадцать старше, то лишь с небольшой натяжкой ее можно было бы назвать ведьмой. Однако, проводив ее в кабинет и усадив в красное кожаное кресло, я расположился за своим письменным столом и смог рассмотреть ее более внимательно. Когда она повернулась в сторону Вулфа, лицо ее было совсем иным. Слащавость, приятность, хотя «приятность», возможно, не самое точное слово. Она просто не стала утруждать себя для парня, открывающего дверь. Когда она поведала, что счастлива оказаться в его доме и встретиться с ним, голос ее был сахарным. Казалось, что голос и глаза не обманывают, а вполне естественны. Вулф, пристально ее разглядывая, откинулся назад.

— Я готов вернуть вам этот комплимент. Мне доставляет истинное удовольствие вас видеть. Ведь я разыскивал вас шесть недель.

— Разыскивали меня? Мое имя есть в телефонной книге.

Вулф кивнул.

— Но я не знал вашего имени. Я лишь знал, что вы родили ребенка и избавились от него. Мне понадобилось…

— Вы не знали, вы не могли знать…

— Сейчас я знаю. Когда вы были беременны, вы гостили в доме миссис Артур П. Джордан… — Вулф рассказал ей о родах и спросил: — Что вы с ним сделали потом?

Только мгновение понадобилось ей, чтобы обрести голос, это был тот же самый голос, почти тот же самый.

— Я пришла сюда не отвечать на вопросы. Я здесь, чтобы задать несколько вопросов. Ваш человек наводит обо мне справки. Зачем?

Вулф поджал губы.

— У нас нет причин отрицать это, — уступил он. — Арчи, фото.

Я вытащил из ящика один из снимков, подошел и протянул ей. Она взглянула на фото, на меня, снова на фото и обратилась к Вулфу:

— Я никогда прежде не видела эту фотографию. Где вы ее достали?

— К детской коляске на Вашингтонской площади были прикреплены фотоаппараты.

Это ее расстроило. Ее рот приоткрылся и оставался таким некоторое время. Она снова взглянула на фото, разорвала его пополам, потом еще раз и положила обрывки рядом с собой.

— У нас есть еще, — сказал Вулф. — Если хотите, можем подарить на память. Камера сняла около сотни людей, но ваше фото вызвало особый интерес.

— Боже… — вырвалось у нее, — так вот почему Люси это сделала. Вы ее заставили.

— Вы знаете Лео Бингхэма?

— Вам это известно. Вы ведь шпионили за мной.

— А Юлиана Хафта?

— Да.

— И, конечно же, Виллиса Крага, так как вы были женаты. Кто-нибудь из этих троих является отцом ребенка?

— Нет.

— Ричард Вэлдон был его отцом?

Молчание.

— Вы ответите мне, мадам?

— Нет.

— Вы не станете отвечать или он не отец ребенка?

— Я не буду отвечать.

— Советую вам обратное. Известно, что вы раньше были близки. Легко установить: возобновили ли вы связь весной прошлого года.

Молчание.

— Когда пятого февраля вы прибыли в Нью-Йорк с ребенком, что вы с ним сделали?

Ответа нет.

— Через некоторое время вы оставили его в доме Люси Вэлдон на Одиннадцатой улице? Где вы были в пятницу вечером восьмого июля?

Она встала и направилась к дверям. Должен признать, она шла прямо и плавно. Мне пришлось поспешить, чтобы успеть открыть ей входную дверь. Я вернулся.

— Бррр, — произнес Вулф.

— Последний вопрос, — предложил я.

— О чем?

— Вряд ли она не знает об Эллен Тензер. Если уж мы начали с ней работать, следовало бы иметь поблизости Саула.

— Она простовата.

— Сомнительно.

— Тогда мог ли даже Саул проследить за ней?

— Возможно, и нет. Зачем вы спросили ее о восьмом июля?

— Она явилась выяснить, как много мы знаем. Нужно было дать ей понять, что наш интерес не ограничивается ребенком и ее беременностью, что мы интересуемся, пусть косвенно, смертью Эллен Тензер.

— О'кей. Что дальше?

— Понятия не имею, — он мрачно посмотрел на меня. — Я буду думать. Возможно, захочу увидеть Бингхэма, Хафта и Крага и спросить, почему они не опознали женщину на фотографии. Впрочем, это может быть пока неуместно. Ладно. Я подумаю. Не начнет ли она вести переговоры с миссис Вэлдон? Что, если она уже сейчас к ней направляется?

— Не думаю. Ставлю столько, сколько захотите.

— Миссис Вэлдон не в опасности? А ребенок?

Я несколько секунд думал и покачал головой:

— Я так не считаю.

— А я бы этого не утверждал. Вели ей возвращаться на побережье. Проводи ее. Возвращайся сегодня вечером. Если ты здесь останешься, то изведешь меня и мы будем пререкаться по пустякам. Завтра мы начнем что-то делать. Пока я не знаю, что.

Я возразил:

— Миссис Вэлдон поедет в своей машине. У меня, после того, как я ей все расскажу, останется еще день и целый вечер на то, чтобы узнать, что делала Кэрол Мардус двадцатого мая.

— Нет! — он хлопнул ладонью по столу. — Так поступил бы только осел. Должно быть, ты считаешь, что я ничего не соображаю, что я выжил из ума?

Я встал.

— Я мог бы кое-что на это ответить, но лучше не задавайте подобных вопросов, если не хотите получить соответствующий ответ. Попросите Фрица оставить мне порцию омара к вечеру, когда я вернусь домой, так как еда на побережье способствует образованию прыщей.

Я вышел из кабинета, поднялся наверх и сменил рубашку.

Вот таким образом оказалось, что спустя пять часов я лежал, растянувшись, на песке на берегу Атлантического океана. Протянув руку, я коснулся бы пальцев Люси, реакция которой на мой рассказ была совершенно обычной для любой женщины. Она хотела знать каждое слово, произнесенное Кэрол Мардус, как она выглядела и, как была одета. Естественно, она хотела также знать, что мы собираемся предпринять. Я ответил, что если бы знал, то был бы не здесь с ней, а где-нибудь в другом месте и занимался бы работой.

— Трудность в том, — сказал я, — что мистер Вулф — гений. Гений не станет затруднять себя такой простой работой, как слежка. Он подготовит фокус.

Вернувшись в старинное каменное здание немногим позже полуночи, я ожидал найти на моем письменном столе записку с просьбой подняться в восемь пятнадцать в комнату Вулфа. Но записки не было. Должно быть, его воображение и разум ничего не произвели на свет.

А вот на кухне меня ждали. На столе рядом с блюдцем с натертым сыром пармезан стояла тарелка с омаром по-кардинальски. Я выпил молоко и, готовя кофе, подумал, что утром, когда Фриц вернется с подносом из спальни Вулфа, я получу приказ подняться за инструкциями. Сейчас, когда мы спугнули мать, охота должна начаться с еще большим азартом.

Однако, утром ничего не произошло. Когда я пил вторую чашку кофе, благополучно разделавшись с яйцами пашот и жареными лепешками, зазвонил телефон.

Звонил Саул. Он спросил, слушал ли я новости в восемь тридцать, на что я ответил «нет». Я, мол, размышлял.

— В таком случае у меня для тебя плохие новости. Примерно три часа назад фараон нашел труп в проходе между домами на Перри-стрит. Тело было опознано. Это Кэрол Мардус. Ее задушили.

Я пытался произнести какие-то слова, но не смог. У меня как будто что-то застряло в горле. Я прокашлялся.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Это все.

— Большое спасибо. Я не должен просить тебя держать язык за зубами.

— Конечно.

— Будь где-нибудь поблизости. — Я повесил трубку и взглянул на часы: восемь пятьдесят три. Я прошел через холл, поднялся по лестнице и, увидев, что дверь оставлена открытой, вошел в комнату. Вулф уже покончил с завтраком и стоял, собираясь выйти. В руке у него была куртка.

— Ну? — требовательно сказал он. Я передал ему слово в слово сообщение, переданное Саулом по телефону.

— Быть не может! — прорычал он.

— Может.

Вот тогда-то Вулф и швырнул в меня курткой. Она пролетела совсем близко, но я был настолько ошеломлен, что не поймал ее. Я просто глазам своим не поверил, что он способен на такой поступок. Пока я с обалделым видом стоял и глядел на него, Вулф начал действовать. Он подошел к домашнему телефону, поднял трубку и голосом, полным негодования, сказал:

— Доброе утро, Теодор. Сегодня меня не будет. — Он положил трубку и принялся шагать взад и вперед по комнате. Такое поведение было ему не свойственно. Проделав около полудюжины разворотов, он взял куртку, надел ее и направился к двери:

— Куда это вы направляетесь? — спросил я.

— В оранжерею, — ответил он на ходу. Вскоре послышался шум лифта. Вулф был явно не в себе.

15

В одиннадцать часов Вулф, следуя своему расписанию, спустился вниз и нашел записку, в которой сообщалось:

«8:22. Я позвонил миссис Вэлдон и сказал, что приеду. Сейчас я отправляюсь на побережье. Если она услышит новости по радио, это может поразить ее так же, как и вас, и она может сделать что-нибудь неблагоразумное. Я полагаю, мы будем продолжать. Я так ей и скажу. Вернусь к ленчу. Номер телефона коттеджа на карточке. А.Г.»

В тот момент, когда он читал записку, мы с Люси находились в «Героне» — остановились под деревом недалеко от дороги. В дополнение к служанке, кухарке и няне в коттедже было еще двое гостей, приехавших на уикэнд. Обстановка не для конфиденциальной беседы, и я посадил Люси в машину и увез. Сейчас мое внимание полностью принадлежало Люси. Она в нем нуждалась.

— Да, — сказал я, — это тяжело. Чертовски.

— Ты знаешь подробности. Арчи?

— Нет. Только то, что мне сказал Саул и что я услышал по радио по пути сюда. Миллион к одному, что она была убита из-за нашего расследования. Ты можешь отказаться от него, из-за риска. Но если ты не откажешься, и такое решение приемлемо.

— Я не откажусь.

— Ты решила?

— Я хочу, чтобы Вулф его нашел. Убеди его. Этот человек — убийца. Он убил обеих, ведь так?

— Да.

— Я хочу, чтобы Ниро Вулф нашел его.

— Полицейские найдут его рано или поздно.

— Я хочу, чтобы его нашел Ниро Вулф.

Никогда ничего не знаешь заранее. Я думал, мне придется уговаривать ее не прекращать расследование. Но, может быть, это вопрос количества: она чувствовала причастность к одному убийству, а два — совсем иное дело. Во всяком случае, моя задача становилась совершенно противоположной.

— Мистер Вулф наверняка захочет его поймать, — сказал я. — Впрочем, так же, как и я. Но ты должна понимать, что ситуация изменилась. Об Эллен Тензер мы могли заявить, что между ее смертью и нашим расследованием нет никакой связи. Но в случае с Кэрол Мардус это неосуществимо. Если мы не рассказываем, что мы о ней знаем, а в это «мы» я включаю и тебя, то мы определенно отказываемся дать важные свидетельские показания по делу об убийстве. Если полицейские докопаются до всего сами и получат убийцу раньше нас, мы погибли. Вулф и я не только лишимся лицензии, нам еще предъявят обвинение в уголовном преступлении. Могут в нем обвинить и тебя. Все должно быть абсолютно ясно, прежде чем ты примешь решение.

— Выходит… ты можешь попасть в тюрьму?

— Вероятно.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Я отказываюсь от расследования!

— Черт возьми, Люси, ты запуталась, или я тебя запутал. Конечно же, мы не хотим, чтобы ты отказалась. Я просто хотел объяснить тебе, что может случиться, если дело примет плохой оборот.

— Но ты попадешь в тюрьму.

— Значит, таков мой конец. Но это уж мое дело. Я детектив. Оставь это для нас. Сейчас я приказываю тебе забыть мистера Вулфа и меня и думать только о себе. Итак?

Она взяла меня за руку. Ее пальцы оказались сильнее, чем можно было ожидать.

— Скажи мне честно, Арчи. Ты хочешь, чтобы я не отказывалась?

— Да.

— Значит, так и будет. Поцелуй меня.

— Это звучит как приказ.

— Так и есть.

Через двадцать минут я повернул «Герон» на дорогу, и вскоре мы остановились у дверей коттеджа. Никого не было видно. Все ушли к морю. Когда Люси вышла из машины, я сказал:

— У меня идея. Может быть, я буду проходить мимо твоего дома и захочу зайти. Могу ли я получить ключ?

Девятьсот девяносто девять женщин на ее месте обязательно сказали бы: «Конечно. Но зачем?». Она сказала лишь «конечно», захлопнула дверцу машины и ушла. Через пару минут она вернулась, протянула мне ключ и сказала:

— Тебе никто не звонил, — и с трудом попыталась улыбнуться.

Меня совсем не радовала перспектива ленча с Вулфом. Поэтому я остановился у кафе по дороге и съел утенка под соусом, от которого Фрицу стало бы дурно.

У нас в кабинете в красном кожаном кресле сидел Лео Бингхэм, а в одном из желтых — Юлиан Хафт. Их головы повернулись в мою сторону, их лица были невеселы. Я направился в кухню и за моим столом увидел Вулфа. Он пил кофе. Фриц сказал:

— Арчи, утенок теплый. Соус из фламандских маслин.

Я чуть было не поперхнулся и соврал:

— Перекусил на побережье, — и сказал Вулфу: — Миссис Вэлдон хочет, чтобы вы поймали убийцу. Я объяснил ей, если она откажется от расследования, фараоны его все равно схватят. Но она сказала, цитирую: «Я хочу, чтобы его схватил Ниро Вулф».

Он проворчал:

— Ты прекрасно знаешь, что такая фраза может все сглазить.

— Вы знаете, что у вас гости?

— Да. Мистер Бингхэм пришел полчаса назад. Я завтракал и передал через Фрица, что не буду с ним разговаривать, пока он не заставит придти Хафта и Крага. И он стал звонить по телефону. — Он положил сыр «бри» на печенье. — Что ты так долго? С ней было трудно?

— Нет. Я просто не рисковал с вами завтракать, думал, вы можете запустить в меня тарелкой. Краг придет?

— Не знаю.

Раздался звонок в дверь. Я было пошел к выходу, но Вулф запретил:

— Нет. Пойдет Фриц. Хочешь сыра? Кофе? Возьми чашку.

Когда вернулся Фриц и сказал, что направил мистера Крага в контору, я сделал такой большой глоток кофе, что обжег язык.

Когда мы вошли в кабинет, Лео Бингхэм вскочил и вскричал:

— Что вы вообразили о себе?!

Вулф молча обошел его.

— Садитесь, мистер Бингхэм.

— Мой бог, если вы…

— Садитесь! — выкрикнул Вулф.

— Я хочу…

— Садитесь!

Бингхэм сел.

— В моем доме кричу только я, — сказал Вулф. — Вы не приглашены, но пришли со мной встретиться. Что вы хотите?

— Я был приглашен, — заявил Юлиан Хафт. — Что хотите вы?

— Присутствие вас троих сэкономит время, — сказал Вулф, — потому что я хочу каждому из вас задать один и тот же вопрос. И несомненно, что каждый из вас хочет задать мне один и тот же вопрос: почему фото Кэрол Мардус было среди тех, что мы послали вам во вторник? Мой вопрос: почему никто из вас не опознал ее?

Бингхэм пробормотал:

— Вы и им послали?

— Да.

— Откуда оно у вас?

— Я расскажу, но с преамбулой. Во-первых, мисс Вэлдон не получала никаких анонимных писем. Это было моей чистейшей выдумкой.

Бингхэм и Краг возмутились. Хафт протирал круглые темные очки. Вулф проигнорировал возмущение, напомнил им о подкидыше и о том, что имени Кэрол Мардус не было в их списках.

— Она мертва, — пробормотал Бингхэм.

Вулф коротко поведал им, как была получена фотография Кэрол Мардус, рассказал о ее визите к нам и закончил:

— А сейчас она мертва.

Никто не заговорил. Бингхэм откинулся назад, его локти лежали на подлокотниках, губы плотно сжаты, глаза устремлены на Вулфа. Глаза Крага были закрыты. В профиль его длинное костлявое лицо казалось еще длиннее. Рот Хафта был приоткрыт, глаза сузились, он часто моргал. Со стороны я мог видеть, как за стеклами очков хлопают его ресницы.

— Вы сказали, что она не ответила на ваши вопросы, — начал Хафт. — Значит, она не подтвердила, что была матерью ребенка?

— Словами — нет. Молча — да. Несомненно, что она была матерью и она была страшно обеспокоена тем, что я это знаю и могу доказать. Это все. Но некий «икс» был так глубоко впутан в эту историю, что она рассказала ему о разговоре со мной. И этот «икс», опасаясь, что она может его раскрыть, убил ее.

— Это… фантастично, — сказал Краг.

— Может быть, вы искренни, — сказал Хафт, — но все это… Он убил ее просто потому, что был замешан в историю подкидыша в вестибюле?

— Не только. Вам что-нибудь говорит имя Эллен Тензер, мистер Хафт?

— Нет.

— Вам, мистер Краг?

— Эллен Тензер? Нет.

Бингхэм спросил:

— Это не имя женщины, чье тело было найдено в машине? Она была задушена? Несколько недель назад?

— Да. Она нянчила ребенка, оставленного в вестибюле миссис Вэлдон. «Икс» убил ее. А Кэрол Мардус знала это.

— Но откуда? — спросил Хафт.

— Скорее всего, путем размышлений. Она ведь читала газеты и знала, что случилось с Эллен Тензер. Вы видите, я играю с вами в открытую, потому что нуждаюсь в вашей помощи.

— В открытую? — переспросил Бингхэм. — Неужели все это серьезно: Люси, ребенок, Эллен Тензер, Кэрол…

— Да.

— Вы известили обо всем полицию?

— Нет.

— Но почему?

— Я собираюсь это сделать. А пока у меня есть для вас предложение, джентльмены. Если я расскажу полиции то, что знаю, я расскажу все. О списках, которые вы мне дали, о том, что мистер Аптон вышел из игры, что имени Кэрол Мардус не было в ваших списках. Расскажу о фотографиях, о том, что вы не узнали Кэрол Мардус, хотя фото было выполнено прекрасно. Все это будет для вас неприятно, даже болезненно. В полиции сидят не остряки, они предположат, что у каждого из вас была причина для умалчивания. Они предположат, что если один из вас замешан в историю с ребенком и убил Мардус, то он, конечно же, не включил ее имя в свой список и не стал опознавать фото. Они будут весьма назойливы.

— Вы хотите сказать, — сухо заметил Краг, — что скрываете факты от полиции за некое наше вознаграждение.

— Ничего подобного. Я не должен вам, и вы не должны мне ничего. Но, возможно, мы могли бы быть друг другу полезны. Мне бы не хотелось помогать полиции найти убийцу, потому что я сам хочу заполучить его.

Хафт снял очки, держал их за дужки.

— Вы сказали, что у вас есть предложение.

— Да. Я могу уберечь вас от больших неприятностей, если ничего не расскажу полиции. В свою очередь, вы ответите мне на некоторые вопросы. Если кто-нибудь из вас предпочтет отвечать полиции, пожалуйста. Что скажете, мистер Краг?

— Я в любом случае буду отвечать полиции. Я был разведен с Кэрол. Конечно, мой список и фото могут ухудшить дело. И если вы выглядите так же достойно, как ваша репутация… Я выбираю вас и отвечу на ваши вопросы.

— Мистер Бингхэм?

— Да. Я согласен ответить на ваши вопросы.

— Мистер Хафт?

Он надел очки.

— Здесь какой-то подвох. Вы ведь все равно сможете рассказать полиции и о списках, и о фотографиях, когда захотите.

— Действительно, вы рискуете. Но я знаю, что не сделаю этого, если вы примете мое предложение.

— Ладно. Я принимаю его.

Вулф взглянул на часы. Без десяти три. Прощай, обычное расписание.

— На процедуру потребуется время, — сказал он. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Они согласились, и он позвонил Фрицу. Скотч и содовую для Хафта, пшеничную водку и воду для Крага, для Бингхэма бренди с водой, молоко для меня и пиво для Вулфа.

Хафт поднялся, прошел к книжным полкам, стал рассматривать корешки книг. Бингхэм хотел позвонить по телефону, но потом передумал. Краг ерзал в кресле, смотрел то в одну, то в другую сторону, сплетая и расплетая пальцы. Когда ему принесли водку и воду, он сделал глоток и поперхнулся. Вулф открыл бутылку пива, положил пробку в ящик — он всегда так делал, имея возможность вести счет — налил, понаблюдал, как опустилась на дюйм пена, и выпил.

Он вытер губы и взглянул на разведенного супруга.

— Начнем, мистер Краг. Расскажите о Кэрол Мардус — о вашем знакомстве сней, о ее знакомствах с другими, все, что вы считаете существенным. Я буду прерывать вас лишь в случае необходимости.

16

Наступило время для исповеди Вилли Крага. Он посмотрел на Хафта, и это был не простой взгляд, потом на Бингхэма, на стакан, который держал на коленях.

Когда Краг заговорил, он смотрел на стакан.

— Есть люди, которые могли бы рассказать о Кэрол столько же, сколько и я. А об ее участии в этой истории, может быть, и больше меня. Мы были женаты ровно четырнадцать месяцев. Мне не хотелось бы об этом говорить из-за… — Он взглянул на Вулфа. — Вы знаете, я был агентом Дика Вэлдона.

Вулф кивнул.

— Его послала ко мне Кэрол. Я никогда до этого ее не видел и ничего о ней не слышал. Она была рецензентом в «Дистафе» и убедила Мэни Аптона принять три рассказа Дика. Она решила, что ему необходимо иметь агента, и послала его ко мне. Я познакомился с ней через Дика и через год мы поженились. Я знал, что она и Дик раньше… были вместе. Об этом знали все. С Мэни Аптоном она тоже была близка. И об этом все знали. Я предпочитаю не говорить плохо о мертвых. Но она вышла за меня, потому что ее сделали редактором отдела детективов в «Дистафе». Это довольно солидная должность, и Кэрол хотела… нет, я воспользуюсь ее выражением — она сказала, что хочет быть респектабельной. Она знала толк в литературе, могла бы писать сама.

Он осторожно отпил из стакана.

— Я думаю, ей удалось стать респектабельной месяца на три-четыре. Вскоре я понял, что с ней ничего нельзя знать наверняка. Я не буду называть имен, потому что это было больше пяти лет назад и не имеет отношение ко времени, которым вы интересуетесь. Но это не значит, что я не интересуюсь. Я как раз интересуюсь. Было время, когда я сам был готов ее задушить, если бы… если бы я смог… Но это дело давнее. Вы хотите найти убийцу. Прекрасно. Я за то, чтобы ваше желание исполнилось. Конечно, я за это. Есть только одно обстоятельство, в которое мне трудно поверить. Это то, что у нее был ребенок. Когда мы были женаты… она избавилась от моего будущего ребенка. Но отцом вашего подкидыша мог быть только Ричард Вэлдон, я в этом уверен. Ни один человек не значил для нее так много, как он. Вы точно знаете, что она ездила во Флориду и родила там?

— Да.

— Тогда Дик был его отцом.

— Благодарю вас от имени своей клиентки, — невнятно сказал Вулф. — Естественно, ее интересует личность отца. Продолжайте.

— Это все.

— Уверен, что нет. Когда состоялся развод?

— Четыре с половиной года назад.

— И что же с тех пор? Особенно в последние шестнадцать месяцев?

— Ничем не могу вам помочь. За последние два года я видел Кэрол раз пять-шесть на вечеринках и тому подобное. Правда, мы с ней переписывались, и я довольно часто говорил с ней по телефону, но только о делах — о рукописях, которые посылал ей, или которые посылала мне она. Конечно, сплетни о ней доходили до меня. Всегда находятся люди, которые тебе обязательно скажут: «Твоя бывшая жена проводит время с тем-то и тем-то». Но какое это имеет значение?

— Вы не правы, мистер Краг. С тех пор, как человек изобрел слова, каждое произнесенное слово является частью летописи или мемуаров, даже если они не записаны. Хотя в сплетнях чаще всего ничего нет, кроме пустоты. Вопрос. Если встречи с вашей женой происходили у вас случайно, то почему вы не включили ее имя в список и не опознали фотографию?

Краг кивнул.

— Конечно. — Он задумался. — По правде говоря, я и сам не знаю.

— Это чепуха.

— Может быть и чепуха, но мне нечего добавить. Я не включил ее в мой список… это понять легко. — Он надолго замолчал. — Нет, я не стану хитрить. Подсознательно я отказался признать возможным то, что Кэрол послала Люси анонимные письма. Поэтому я не включил имя Кэрол в списки и разорвал ее фото. Это все, что я могу сказать и вам и полиции.

— Полиция, как и я, задаст вам простой вопрос: вы убили Кэрол Мардус?

— О, ради господа, нет!

— Когда и как вы узнали о ее смерти?

— Я проводил уикэнд за городом. У меня есть небольшой домик в Паунд Ридж. Во время моего позднего завтрака мне позвонил Мэни Аптон, его известила полиция, просила придти и опознать тело. У Кэрол в Нью-Йорке не было родственников. Я вернулся на машине в город, отправился в мою контору, а потом туда позвонил Бингхэм и попросил придти сюда.

— Вы провели ночь за городом?

— Да.

— Полиция потребует от вас подробности, так как вы бывший муж, но я оставлю это им. Еще один вопрос, гипотетический. Если Кэрол Мардус имела ребенка, зачатого в апреле прошлого года и родившегося в январе, а некто «икс» помог сплавить ребенка к Эллен Тензер, а потом, движимый злостью или ревностью, оставил его в вестибюле у Вэлдон, то кто, по-вашему, этот «икс»? Кто из окружения Кэрол Мардус подходит под такие характеристики? Я прошу вас не обвинять, а всего лишь предположить.

— Я не могу сделать это. Я же сказал, что ничего не знал о ней за последние два года.

Вулф налил в стакан оставшееся пиво, выпил и повернулся к красному кожаному креслу.

— Вы слышали мой гипотетический вопрос, мистер Бингхэм. У вас есть предположение?

— Я не слушал, — ответил Бингхэм. — Я просто опьянел от вашего бренди и думаю: верить вам или нет. Хотя бы тому, как вы получили фото. Уж слишком гладкую картину вы нарисовали.

— Верьте или нет, как вам угодно. Но вы приняли мое предложение. Что вы можете сказать о Кэрол Мардус?

У Бингхэма было мало времени, чтобы опьянеть, но он постарался. Фриц поставил перед ним бутылку коньяка, и после второго захода он выпил добрые три унции. Его рекламная улыбка ни разу не появилась на его лице, он был небрит, а узел галстука сполз набок.

— Кэрол Мардус, — повторил он. — Кэрол была очаровательной, аристократической элегантной бродягой. — Он поднял стакан. — За Кэрол! — И выпил.

Вулф вдруг спросил:

— Может, вы и убили ее?

— Конечно. — Он поставил стакан. — Хорошо. Будем серьезны. Я познакомился с ней несколько лет назад, и она могла лишь щелкнуть своими пальчиками, чтобы заполучить меня. Но было два осложнения. Я обанкротился и жил на гроши. И потом — она принадлежала моему лучшему другу Дику Вэлдону. Впрочем «принадлежала» — это не то слово, потому что она никогда никому не принадлежала, но в течение года она была с Диком. Затем она была с кем-то еще и так далее. Мэни Аптон — крупная дичь. Как вы знаете, она на некоторое время вышла за Крага. — Он взглянул на него. — Ты не крупная дичь. Неужели ты действительно думал, что она станет респектабельной?

Ответа не последовало.

— Ты так не думал. Не мог. — Он повернулся к Вулфу. — У меня было еще одно неточное слово. Кэрол не бродяга. И, конечно же, не проститутка. Разве проститутка бросила бы на шесть месяцев хорошую работу, чтобы родить? Нет, но это похоже на Кэрол. Отцом был Дик. Когда он умер, она как бы продлила его жизнь и родила. Понимаете? Дик не мог принадлежать кому-то, кроме нее. И она сама не хотела принадлежать мужчине, а когда родила, то поняла, что не сможет принадлежать только ребенку. Это очень похоже на Кэрол. Вы говорите, что кто-то помог ей от него избавиться. Значит, она должна была кого-то попросить. Почему она не попросила об этом меня? Меня это задело за живое.

Он потянулся за бутылкой, налил и сделал большой глоток. Наверно он не чувствовал вкус коньяка, пил его как воду.

— К черту, — сказал он. — Кэрол должна была попросить меня.

— Возможно, она обратилась для этого к женщине.

— Никогда. Только не Кэрол. Ведь все должно было остаться в тайне.

— Несомненно.

— Она не доверила бы женщине тайну. Никакой женщине. И точка.

— Вы страдаете от того, что она вместо вас выбрала более подходящего. Но у вас должно быть мнение о ее выборе. Этот вопрос не гипотетический. Кого она попросила, если не вас?

— Я не знаю.

— Но кому она могла доверить такое деликатное дело?

— Бог мой, вы знаете, я думал, — Бингхэм поднес стакан к губам и сделал небольшой глоток. — первым, кого бы я назвал, был бы ее бывший муж Виллис Краг.

— Мистер Краг утверждает, что контактировал с ней очень редко и только по деловым вопросам. Вы в этом сомневаетесь?

— Чет. Я отвечаю на ваш вопрос. А это чертовски верный вопрос. Я знаю, как Кэрол относилась к Крагу. Она любила его. Она знала, что может довериться ему, может на него рассчитывать. Но если он говорит, что это был не он, возможно, это так. Мой второй выбор пал бы на Юлиана Хафта.

Вулф усмехнулся.

— Вы просто называете здесь присутствующих. Вы дурачитесь.

— Нет. Кэрол ценила Хафта как мастера своего дела. Она считала, что никто лучше него не разбирается в писательском деле и не раз говорила ему об этом. Он был единственным мужчиной, пообедав с которым, она могла вернуться домой и работать над рукописями. В этом еще одна причина, почему «бродяга» — неправильное для нее определение. Она любила свое дело и была в нем специалистом. Я люблю подурачиться, но сейчас мне не до этого. Пожалуй, я ошибся, назвав первым Крага. Я забыл о Мэни Аптоне. Его следовало назвать первым.

— Ее босс?

— Да, ее босс. И потому он — первый. Это он разрешил ей отсутствовать в течение шести месяцев, а потом снова вернуться на работу. Он должен был знать, почему она уехала. Всем своим друзьям, включая меня, она сказала, что взяла длительный отпуск, но Мэни Аптону она должна была назвать причину. Черт возьми, это же очевидно. Если вы наполовину так умны, как считаете, то сообразили бы, что это бросается в глаза.

— Действительно, это так. Но только вчера она сидела в кресле, где сейчас сидите вы. Полагая, что мистер Аптон — наиболее вероятный выбор, кого бы вы еще могли назвать?

— Никого, — Бингхэм сделал глоток бренди. — Если и есть кто-нибудь, кого я не знаю, то не думаю, что она его бы выбрала. Кэрол любила рассказывать мне обо всем. Ей нравилось, как я слушаю.

— Я, вроде, спрашивал, убили ли вы ее?

— И я ответил: «Конечно». Я имел в виду «конечно, нет». Вы не спросили меня, где я провел прошлую ночь, как и когда узнал о ее смерти. Я провел ночь дома в постели, один, и около девяти часов был на работе в студии. Я готовлю ведущего для большого шоу и на месяц в этом опаздываю. Кто-то на студии услыхал о Кэрол и сказал мне. В конверте, который вы мне прислали, была ее фотография. Как только я смог, я выбрался со студии и пришел спросить вас о фото.

— Вы были с ней близки, мистер Бингхэм?

— Нет. Но мы никогда не были в плохих отношениях. — Он взглянул на часы. — Мне пора возвращаться.

— Мы скоро закончим. Мистер Хафт, все внимание теперь к вам. По словам мистера Бингхэма, Кэрол Мардус могла обратиться к вам за помощью. Как вы это расцениваете?

Хафт сидел в кресле развалясь, вытянув ноги. Некоторым мужчинам это идет, но только не ему. Он выпил скотч с содой и поставил стакан на стол Вулфа.

— Я считаю, что должен быть польщен, — начал он. Его тонкий тенор резко контрастировал с баритоном Бингхэма. — Я признателен тебе, Лео, что ты считаешь, будто Кэрол доверила бы мне такое личное дело и по такому деликатному вопросу. Даже если ты первым поставил Мэни Аптона, а меня последним. Лео вполне точно охарактеризовал мои отношения с Кэрол, мне нечего добавить. Вы спросили их о прошлой ночи. Обычно я провожу уикэнды у себя дома в Вестпорте. Но один из моих значительных авторов, по крайней мере значительных для меня, прибыл днем из Англии, и вечером я пригласил его пообедать, а затем пойти в театр. Я спал в своей квартире на Черчилл Тауэрс и был там, когда позвонил Бингхэм. Я ничего не знал о мисс Мардус, пока он мне не рассказал. Есть вопросы?

Вулф взглянул на него хмуро.

— Как зовут вашего значительного автора?

— Лук Чейтхэм.

— Он написал «Без луны ночью»?

— Верно.

— Вы его издавали?

— Да.

— Привет ему от меня.

— С удовольствием.

Вулф взглянул на часы. Без двенадцати четыре.

— Джентльмены, — начал он, — у нас не может быть взаимного доверия, но у нас есть общий интерес. Ваши объяснения могли удовлетворить меня или нет, но они никогда не удовлетворили бы полицию. Никто из вас не мог бы доказать свою искренность. Поэтому в ваших интересах не говорить о нашей беседе или даже о том, что вы здесь были. Так же, как и в моих интересах. Что касается результата — посмотрим. Убийца, несомненно, будет привлечен к ответу. — Он встал. — Во всяком случае, я благодарю вас от имени моей клиентки.

Он направился в холл на пять минут раньше обычного.

Я проводил всех и вернулся в кабинет. Было над чем подумать. Весьма вероятно, что убийца — один из четверых. Который? Это глупейший пасьянс, в который мы играем, пытаясь выбрать из группы людей убийцу, основываясь на том, как они говорили, как выглядели, как вели себя. Так вы играете, если не можете обнаружить просвет.

Беда еще и в том, что мы не знали, сколько времени у нас есть. Месяц, неделя, или день, или час. Убийство будет рассматриваться с разных сторон, с разных точек… один из них может проговориться. А все, что нужно полицейскому Крамеру — это намек на связь между Кэрол Мардус и ребенком или на факт, что она приходила сюда. Мы ходили по тончайшему льду.

Я хотел высказать Вулфу свои соображения. Но он не должен был застать меня сидящим в кабинете, как в заключении. Поэтому, когда послышался шум лифта, я вышел и занял позицию напротив его дверцы. Вулф вышел и обнаружил, что стоит лицом к лицу со мной. Только я собрался говорить, как раздался звонок во входную дверь, и мы оба взглянула в сторону прозрачного с одной стороны стекла. За ним стоял инспектор Крамер.

17

Вулф тихо сказал «пошли» и направился вглубь дома. На кухне у раковины стоял Фриц и обрызгивал кресс-салат ледяной водой. Фриц взглянул на Вулфа, оценил выражение его лица и засуетился.

— У двери мистер Крамер, — сказал Вулф. — Арчи и я уходим через черный ход и неизвестно, когда вернемся. Не впускай его. Закрой дверь на цепочку. Скажи ему, что нас нет и ничего больше. Если он вернется с ордером на обыск, тебе придется его принять, но ты не знаешь, куда мы ушли.

В дверь снова позвонили.

— Ты понял?

— Да, но…

— Иди.

Вулф спросил меня:

— Пижамы и зубные щетки?

— Нет времени. Если с ним Стеббинс, он пошлет его вокруг дома на тридцать четвертую улицу перекрыть нам путь.

— У тебя есть деньги?

— Недостаточно. Сейчас возьму.

Я на цыпочках прошел в кабинет к сейфу, достал деньги, закрыл дверцу и набрал код. Вулф еще был в холле, собираясь спуститься вниз. Внизу я обогнал его и мы вышли из дома, по четырем ступенькам поднялись наверх и направились вдоль кирпичной стены к воротам. Затем к 34-й улице. Оглядываться не имело смысла. Было непохоже, что Крамер заранее послал сюда человека, но если он это сделал, мы скоро об этом узнаем. Мы свернули налево. Кто бы поверил, что человек, который ходит пешком так мало, как Вулф, способен шагать так легко, но Вулф был способен на это. Он мог даже говорить.

— За нами идут следом?

— Сомневаюсь. Мы никогда так не уходили. Думаю, за нами бы не шли, нас бы остановили.

На улице было большое для июля движение. Нас разъединила группа людей, а затем мы снова встретились. Вулф спросил:

— Отправимся в отель?

— Нет. По фотографиям в газетах вас сразу узнают. У меня есть предложение. Сегодня утром на побережье я подумал, что нам может понадобиться убежище, и попросил у миссис Вэлдон ключ от ее дома. Он у меня в кармане.

— За домом не наблюдают?

— Зачем? Она вчера уехала на побережье. Там никого нет.

На углу мы подождали зеленый свет, перешли через тридцать четвертую улицу и направились к Девятой авеню.

— Нам идти около двух миль, — сказал я. — Ходьба на свежем воздухе укрепляет тело и оживляет мозг. Шоферы такси слишком болтливы. Например, когда он будет есть суп у стойки, он скажет: «Ниро Вулф вышел из дома. Я только что подвез его на одиннадцатую улицу, где эта женщина держит ребенка». Через час об этом будет знать весь город. Мы можем выпить в баре пива. Скажите, когда.

— Ты слишком много говоришь. Ты, наконец, увидел меня странствующим бродягой.

— Да. И никогда этого не забуду.

Мы остановились лишь у магазина деликатесов на Шестой Авеню, и когда вошли, наконец, в вестибюль, где однажды был оставлен подкидыш, вздохнули с облегчением. Вулф купил ветчину, солонину, осетрину, анчоусы, салат, редиску, огурцы, апельсины, лимоны, персики, сливы, три сорта печенья, кофе, масло… Хлеба не было. Если умрет Фриц, Вулф больше никогда не будет есть хлеб. Только в десять минут восьмого я освободил руки от покупок и смог взглянуть на часы. Без четверти восемь я убрал все лишнее, а Вулф накрыл на кухне стол для обеда.

Его приправа к салату, приготовленная из того, что он нашел в буфете, была не так хороша, как у Фрица, из-за отсутствия специй. Я помыл тарелки, а он вытер.

Теперь не было смысла возмущаться или шутить. Вулф оказался изгнанным из своего дома, отрезан от своей оранжереи, своего кресла, обеденного стола. И я находился в изгнании. Но существовали Саул, Фред, Орри, и я предположил, что он думает о них. Но он спросил, где находится детская. Я сказал, что вряд ли обнаружит там какие-нибудь следы.

— Ковер, — ответил он, — ты утверждал, что там прекрасный текинский ковер.

Он осмотрел не только текинский, но и все ковры в доме. Ничего удивительного. Он любит хорошие ковры и много знает о них. Правда у него редко бывает возможность видеть какие-нибудь другие, кроме своих собственных. Затем он полчаса изучал работу лифта, поднимаясь и спускаясь, а я в это время устраивал наш ночлег. Очень приятный вечер, и торопить Вулфа не было смысла. Наконец мы улеглись спать в двух комнатах для гостей на четвертом этаже. У него в комнате был красивый ковер, о котором он сказал, что это восемнадцатый век, Фергана.

В воскресенье утром меня разбудил запах, очень знакомый запах. Я спустился тремя этажами ниже, в кухню, Вулф был там. Он сидел за столом в рубашке с короткими рукавами и завтракал яйцами по-французски:

— Доброе утро. Предупреди меня за двадцать минут до того, как будешь готов.

— Конечно. Я бы хотел салат с винным уксусом.

— Мне он не очень по душе, но тебе я сделаю.

Я снова поднялся в свою комнату.

Через полчаса, позавтракав и приведя все в порядок, я обнаружил Вулфа в одной из комнат на втором этаже, читающего книгу в большом кресле у окна. Я решил пока не беспокоить его и вежливо спросил:

— Мне выйти за газетами?

— Как тебе угодно, если считаешь, что безопасно.

— Я позвоню миссис Вэлдон и скажу ей, что мы здесь.

— Да, это может быть целесообразным.

Меня, наконец, прорвало.

— Послушайте, сэр. Иногда вы можете позволить себе быть эксцентричным, а иногда нет. Возможно, вы можете позволить себе это даже сейчас, но я не могу. Я в это не играю.

Он медленно опустил книгу.

— Прекрасный летний день, Арчи. Но где люди? Например, где мистер Аптон? Мы здесь заперты. Можешь ли ты воспользоваться телефоном, найти мистера Аптона и убедить его придти сюда побеседовать со мной? Если да, то будет ли это благоразумно?

— Нет. Но линия Аптона — единственная, которую мы не трогали. По ней могли настучать фараонам. Я могу это узнать по телефону — одной работой будет меньше.

— У нас нет времени для такого подхода. Мы даже не можем побриться, поменять рубашки… Когда ты пойдешь за газетами, купи зубные щетки. Я должен встретиться с мистером Аптоном. Я беру в расчет и миссис Вэлдон. Когда ты будешь ей звонить, попроси ее приехать сегодня вечером, одну. Приедет ли она?

— Уверен.

— Я обдумал еще одну деталь. Спешки нет, но, так как ты волнуешься, не найдешь ли ты Саула?

— Попробую.

— К завтрашнему утру. Теперь я думаю о племяннице Тензер — Энн Тензер.

— И что же?

— Если я правильно понял смысл ее работы, то она замещает служащих, которые временно отсутствуют.

— Верно. — Мои брови поднялись, я с изумлением взглянул на своего гениального шефа. — Черт возьми! Конечно! Это вполне возможно. Я должен был додуматься до этого сам!

— Ты был слишком взволнован. Кстати, о волнениях. Осетрина отменная, и я хочу попытаться сделать ее копченой по-московски. Когда пойдешь за газетами, не мог бы ты купить немного укропа, лаврового листа, петрушки, лука шалот и томатной пасты?

— В деликатесном магазине в воскресенье утром? Нет.

— Жаль. Купи то, что у них есть.

Частный детектив с лицензией. Он даже не знал когда и что можно купить в деликатесном магазине!

Итак, воскресенье прошло очень приятно. Газеты, книга, телевизор — все, что угодно. Осетрина получилась чудесно, даже с теми специями, которыми Вулфу пришлось довольствоваться.

Когда я позвонил Люси и рассказал ей, что у нее в доме гости и что ее приглашают приехать и провести с вами ночь, ее первым вопросом был: простыни? Были ли они на кроватях? Узнав, что были, она вздохнула с таким облегчением, что наше бегство от закона уже не имело для нее никакого значения. Затем, около девяти часов я позвонил Саулу, он получил сообщение из бюро обслуживания, а я сказал ему, куда придти утром. Саул звонил нам домой в субботу вечером и в воскресенье утром. Фриц сказал ему, что нас нет, и это все, что он знает. Саул, конечно, был встревожен, потому что, насколько он знал, ничто не могло остановить Вулфа, если он был в соответствующем состоянии.

Я не знал, есть ли у Люси запасной ключ, поэтому после ужина остался сидеть на кухне, перелистывая журналы, чтобы, как только раздастся звонок, открыть ей дверь. Но в начале одиннадцатого я услышал, как входная дверь открылась и закрылась, и поспешил в холл ее встретить. Чтобы приветствовать друг друга должным образом, детективу и клиентке необходимы две руки, и ее сумка упала на пол. Поздоровавшись, я поднял сумку.

— Я знаю, почему вы здесь, — сказала она. Люси чудесно выглядела в бледно-зеленом платье и темно-зеленой кофточке. В городе загар с румянцем производит большее впечатление, чем на побережье. Она взяла сумку.

— Ты решил, что я не проболтаюсь. Ты, конечно, слишком о себе воображаешь, но я все равно тебя люблю. Но что ты имел в виду, когда сказал мне, что тебе и Вулфу приходится скрываться?

Я разъяснил ей ситуацию, сообщив и то, что сказали Краг и Бингхэм о Дике Вэлдоне и ребенке.

— Итак, — я подвел итог, — работа, заказанная тобою Ниро Вулфу, выполнена. Нам осталось разделаться лишь с парочкой убийств и, при желании, выставить нас из своего дома, тебе нужно просто поднять телефонную трубку. Окружной прокурор будет счастлив прислать за нами машину. Надеюсь, тебе приятно об этом знать. А если я много о себе воображаю, то только благодаря тебе. Но перед тем, как ты позвонишь, мистер Вулф хотел бы кое о чем тебя попросить.

— Послушай, Арчи, неужели ты действительно думаешь, что я могла бы так поступить?

— Конечно. Перед мистером Вулфом у тебя нет никаких обязательств. Что же касается меня, то я не настолько самонадеян. Я просто считаю, что любовь ко мне — один из признаков здравого смысла.

Она улыбнулась.

— Где он?

— Этажом выше.

Когда Люси вошла в комнату, Вулф поднялся с кресла. В качестве незваного гостя он проявлял вежливость. Обменявшись с ним приветствиями, Люси огляделась и, должно быть, удивилась, что в доме, в котором двое мужчин провели день и ночь, совсем нет беспорядка. Затем она сказала Вулфу, что надеется, что ему было удобно в ее квартире.

Вулф фыркнул.

— Никогда в жизни мне не было так неудобно. Я не хочу казаться неблагодарным за ваше гостеприимство, я искренне признателен вам за приют, но я — собака, а не заяц. Мистер Гудвин описал вам ситуацию. Арчи, стулья.

Я уже придвинул к его креслу два стула, зная, что он не сдвинется с места и от лампы для чтения. Вулф посмотрел на Люси.

— Мадам, мы в ловушке. И я вас спрашиваю прямо: можете ли вы быть стойкой?

Она нахмурилась.

— Если вы имеете в виду умение держать язык за зубами, то да, могу. Я уже говорила вчера Арчи об этом.

— Полиция будет давить на вас. Они уже связали Кэрол Мардус со мной, а следовательно, и с вами, и я сбежал. Вы — мой клиент, я должен вас прикрывать, а вместо этого прикрываете меня вы. И мистера Гудвина. Он может сам поблагодарить вас от своего имени и несомненно это сделает. Что касается меня, то повторяю, что глубоко вам признателен, но я должен попросить вас еще об одном одолжении. Мне необходимо как можно скорее встретиться с Мануэлем Аптоном. Не могли бы вы пригласить его сюда завтра утром?

— Почему же нет… да, если смогу.

— Не говоря ему, что я здесь. Он однажды сказал мне, что если вы хотите, чтобы он сделал вам одолжение, то вы должны сами попросить его об этом.

— А если он придет, что я должна делать?

— Ничего. Просто проводите его сюда. Если мои слова не смогут его удержать, то мистер Гудвин будет вынужден применить силу. Вы любите яйца?

Она рассмеялась. Посмотрела на меня, и я тоже рассмеялся. Вулф сердито поглядел на нас обоих.

— Что, черт побери, вы нашли смешного в яйцах? Миссис Вэлдон, вы умеете делать яичницу-болтунью?

— Да, конечно.

— Используя любимое выражение мистера Гудвина, можно смело поставить десять против одного, что вы не умеете. Я приготовлю яичницу к завтраку и вы в этом убедитесь. Предупредите меня за сорок минут до того, как будете готовы.

— За сорок минут?

— Да. Я так и знал, что вы не умеете.

18

Мануэль Аптон пришел без четверти двенадцать в понедельник утром.

За это время произошло несколько небольших событий. Люси заявила Вулфу, что она действительно не умеет готовить яичницу-болтунью. Я сообщил ему, что его яичница нисколько не хуже той, что делает Фриц. Он заявил, что сорок минут, конечно, значительно больше того времени, которое обычная домохозяйка тратит на изготовление этого блюда, но в совершенстве его можно приготовить только за этот срок. Иначе болтунья будет недостаточно плотной, мягкой и воздушной.

Я вышел и купил «Ньюс». Там я прочел, что недавно погибшая Кэрол Мардус была любовницей Ричарда Вэлдона, знаменитого романиста, но в статье не было ни малейшего намека на то, что в этом есть нечто большее, чем штрих ее биографии.

Саул, как мы и договорились, пришел в половине десятого и получил задание заняться Энн Тензер. В восемь утра он звонил Фрицу, в тот сказал ему, что сыщики из отдела по убийствам день и ночь по очереди дежурят в нашем кабинете. Они имеют ордер на обыск, а один из них в данный момент слушает их разговор по отводной трубке. Затем Саул сообщил, что слышал из достоверного источника, назвать который он не может даже нам, что листок с номером телефона Вулфа был найден в квартире Кэрол Мардус. Так что возможно, что никто и не настучал на нас. Вполне вероятно, что Крамер просто собирался спросить Вулфа, виделся ли он с кем-нибудь или слышал что-нибудь о Кэрол Мардус, но этого бы хватило, чтобы поджечь бикфордов шнур. Саул получил триста долларов десятками и двадцатками. Вполне вероятно, что Энн Тензер без работы и нуждается в деньгах.

Встреча с Аптоном была разыграна весьма просто. В любом случае дверь открывать должна была Люси, так как это мог оказаться кто-нибудь другой. Она пригласила его войти, проводила на второй этаж и ввела в большую комнату. Я заранее придвинул к кушетке большое кресло, где сидел Вулф. Я же стоял. Аптон вошел, увидел нас и остановился, обернулся к Люси, но ее уже не было. Она выскользнула и закрыла дверь, как было условлено.

Аптон так сутулился, что казался даже ниже собственного роста. Он был вровень с сидящим Вулфом.

— Вы просто жирный шарлатан, — прокаркал он и направился к двери. Тут он обнаружил, что я преградил ему дорогу, и остановился.

— Прошу прощения, — сказал я, — но путь закрыт. У него хватило здравого смысла понять, что мне хватило бы и одной руки, чтобы удержать его. Он повернулся ко мне спиной.

— Бред какой-то, — произнес он. — Это Нью-Йорк, а не Черногория.

Вулф указал ему на кушетку.

— Если желаете, можете присесть, мистер Аптон. Мы намерены побеседовать с вами. Если вы считаете, что удерживать вас здесь против вашей воли — бредовая идея, то это не совсем так. В этом доме нас трое, и мы можем опровергнуть любое обвинение, выдвинутое вами. Ваши габариты не допускают мысли о насилии. Мистер Гудвин мог бы справиться с вами, как с марионеткой. Садитесь.

Аптон упрямо поджал губы.

— Я буду говорить с миссис Вэлдон.

— Возможно, но позднее. После того, как вы расскажете мне все, что знаете о Кэрол Мардус.

— Кэрол Мардус?

— Да.

— Ясно. Нет, не ясно… Почему вы… — он не закончив фразы. — Вы в доме Люси Вэлдон, значит, вы до сих пор ее обманываете. Вы сказали ей, что анонимные письма прислала ей Кэрол Мардус. Так вот почему она мертва?

— Анонимных писем не было.

Аптон посмотрел на него с оторопелым видом, прошел к кушетке и сел.

— Вы не можете отрицать этот факт. Еще три человека были в вашем кабинете, когда вы рассказали об анонимных письмах.

Вулф кивнул.

— Я говорил с ними позавчера и объяснил, что анонимные письма были моей выдумкой. Это было сделано для того, чтобы вы составили необходимые для меня списки. А сейчас я разыскиваю убийцу. Во время разговоров с этими джентльменами в субботу днем было высказано мнение, что Кэрол Мардус могли убить вы. Вот почему я хочу поговорить с вами и выяснить вероятность того, что вы — убийца.

— Вот как! — Аптон вскинул голову. — Знаете, я признаю ваше превосходство над другими. Ваша репутация создана на чистейшем нахальстве. К тому же вы — лжец. Ни один человек не мог высказать предположения, что я убил Кэрол Мардус. Кто сказал, что я ее убил? Как вас назвать после всего этого? Почему вы вынудили Люси Вэлдон пригласить меня сюда?

— Чтобы получить информацию, в которой остро нуждаюсь. Когда вы узнали, что Кэрол Мардус приходила ко мне в пятницу?

— Час от часу не легче. Мне и в голову не пришло бы, что вы можете использовать этот затасканный трюк. Она пришла к вам, она что-то рассказала, и она мертва. Наверно, она еще сказала вам, что я собираюсь ее убить, или что-нибудь вроде этого?

— Нет. — Вулф никак не мог устроиться в кресле, спинка которого была слишком высока, чтобы он мог откинуться назад, как делал это дома. Затем он рассказал преамбулу всей истории и продолжил: — Кэрол Мардус вернулась из Флориды с ребенком, но чтобы избавиться от него, ей потребовалась помощь друга, мужчины, назовем его «икс». Два факта, относящиеся к «иксу», мисс Мардус недостаточно учла. Во-первых, она отказывала ему в своей благосклонности, и он был задет этим. Во-вторых, у него душа беса, то есть человека, имеющего низкий злобный характер. Как редактор, вы поймете, что я имею ввиду.

Аптон ничего на это не сказал.

— Душа беса — это страшный феномен. Он заставил мистера «икс» совершить поступок, к которому он отнесся сначала, как к позволительной шутке. Но нависшая угроза разоблачения была невыносима. «Икс» был с Эллен Тензер в ее машине и задушил Тензер не из-за внезапного импульса, а преднамеренно, так как должен был захватить с собой веревку.

Аптон пошевелился. Он был весь во внимании.

— Я бы много дал, — сказал он, — чтобы знать, насколько правдива эта выдумка. На этом все?

— Нет. Большинство фактов доказаны, или могут быть доказаны. Есть предположения, имеющие веские доводы. Например, Кэрол Мардус должна была подозревать, что «икс» убил миссис Тензер. Ведь она знала, что ребенок был у той на попечении. Мардус читала газеты?

— Что?

— Мисс Мардус имела привычку читать газеты?

— Конечно.

— Тогда она наверняка подозревала «икс» в убийстве. Газеты освещали визит мистера Гудвина к ней. Мне повторить сказанное?

— Не стоит.

— Тогда остальное будет моим категорическим заявлением. После беседы со мной мисс Мардус позвонила «иксу». Они встретились вечером, в кармане у него снова была веревка. Теперь ему грозила не только возможность разоблачения его выходки с подкидышем, но и убийства. И он задушил мисс Мардус. Сделал он это в своей машине и выбросил тело в проход между домами на Перри-стрит, меньше чем за квартал от дома, где живет Виллис Краг. Рассчитывал вернуть ее бывшему мужу? Еще одна злобная выходка.

— Заканчивайте, — гнусавым голосом предложил Аптон. — Ваше предположение, кто этот «икс».

— Это рискованно и может оказаться клеветой.

— Да. Я провел вчера большую часть дня у окружного прокурора, похоже, там не знают многого. Не должны ли вы все рассказать им?

— Должен. И сделаю это, когда выясню личность «икс». Но когда я предположил, что «икс» — это вы, я услышал ваше восклицание «вот как!»

— Я повторяю: «вот как!» — Он встал. — Хочу проверить, неужели вы в самом деле посмеете задержать меня…

Я не хотел с ним возиться, опередил его и прислонился спиной к двери. Он хотел схватить мою руку, но дотянулся до куртки и потянул за нее. Для куртки это не очень полезно, особенно для такой легкой и летней. Я взял его за запястье и вывернул руку, может быть сильнее, чем было необходимо. Он выпустил куртку, а я его руку, но он продолжал упираться и вертеться. Я развернул его, подтолкнул к стулу и усадил. В дальнем конце комнаты раздался телефонный звонок, на который я не отреагировал.

Вулф усмехнулся.

— Прекрасно. Вы убедились, что вы под арестом. Допустим, что вы не «икс». Но ведь мисс Мардус рассказала вам, зачем ей требуется шестимесячный отпуск. Вы знали, что она беременна и собирается родить. Не сказала ли она вам, когда вернулась, кто помог ей избавиться от ребенка? Подумайте. Это тот вопрос, на который вы должны ответить.

Мистер Аптон тяжело дышал и сверлил меня свирепым взглядом. Затем уставился на Вулфа.

— Не вам, — сказал он. — Я отвечу тому, кто имеет право задавать вопросы. И вам придется ответить на вопросы, на много вопросов! — Он перевел дыхание.

Раздался стук в дверь. Я подошел, приоткрыл ее — за дверью Люси. Она прошептала:

— Саул Пензер.

Я кивнул, обратился к Вулфу:

— Вас к телефону.

Он вышел. Я закрыл за ним дверь и вернулся в свое кресло.

— Вас прервали, — сказал я вежливо Аптону. — Если хотите продолжить, буду рад вас выслушать.

Он не хотел. Теперь он не желал бросить на меня даже свирепый взгляд. И я знал почему. Есть такой прием: слегка выкрутить запястья, после чего они немного болят. Я знал, что наверху в кабинете есть тюбик мази, которая могла бы помочь, но я не собирался отвести его за нею наверх. Это не мой дом, и во всяком случае, ему не стоило рвать мою куртку. Страдания полезны. И он страдал добрых пятнадцать минут.

Открылась дверь, и вошла Люси в сопровождении Вулфа. Она остановилась, а он прошел вперед. Аптон встал, хотел заговорить, но Вулф опередил его.

— Сядьте. Миссис Вэлдон собирается позвонить по телефону, и вы должные послушать ее разговор. Арчи, номер телефона Крамера.

Я назвал номер, она повторила его и направилась в дальний конец комнаты. Аптон хотел пойти за ней, но я был на его пути, и он сказал ей вслед, что Вулф лжец, шарлатан и тому подобное. Люси звонила.

— Инспектор Крамер? Люси Вэлдон. Да. Звоню из дома. Я решила рассказать вам кое о чем, что относится к ребенку и Кэрол Мардус… Да, Кэрол Мардус. Я не буду рассказывать окружному прокурору, я хочу рассказать вам. Я не знаю, где Ниро Вулф. Я хотела бы, чтобы вы привели сюда Лео Бингхэма, Виллиса Крага и Юлиана Хафта. Я расскажу вам все в их присутствии. Нет. Я настаивают на своем. Нет. Мануэль Аптон сейчас здесь, у меня. Хорошо. Со мной все в порядке. Конечно, если хотите, приходите сразу. Но я не собираюсь что-нибудь вам сообщать, пока их здесь не будет. Она положила трубку и обернулась.

— Теперь все в порядке?

— Чет, — ответил Вулф. — Вам не следовало говорить, что мистер Аптон здесь. Крамер явится первым и захочет его увидеть. Но вы скажете, что он уже ушел. Арчи, отведи его на четвертый этаж и не шумите.

19

За все годы, что я провел с Ниро Вулфом, это был единственный раз, когда он остался наедине с женщиной в спальне. Спальня находилась на четвертом этаже, здесь он спал, а женщиной была Энн Тензер. Я просто констатирую, ни на что не намекая. Дверь в спальню была открыта, а неподалеку еще одна открытая дверь в комнату, где я наблюдал за Мануэлем Аптоном, чтобы он не шумел. Но он вел себя тихо, без помощи с моей стороны. После того, как он услышал, что Люси пригласила инспектора Крамера зайти к ней, он произнес не больше двадцати слов и половина из них была связана с отказом взять бутерброд с ветчиной и стакан молока, которые принес наверх Вулф.

Саул Пензер помогал Люси принимать и рассаживать гостей внизу, следуя инструкции Вулфа, как именно их усадить. Позднее он рассказал мне, что всех задерживал Лео Бингхэм, пришедший последним. Было тридцать пять минут второго, когда я услыхал шаги, выглянул и увидел Саула.

— Все готовы, — сказал он и стал спускаться вниз по лестнице.

Я вывел Аптона, мы вошли в лифт, и через минуту к нам присоединились Вулф и Энн Тензер. Вулф сам нажал на кнопку и вскинул голову, в то время как я наклонился, пытаясь услышать шум или хотя бы скрип, но ничего не услыхал. Я подумал, что вскоре мне будет приказано выяснить, сколько стоит такой бесшумный лифт.

Я никогда не думал, что инспектор Крамер глуп и до сих пор так не считаю. Посмотреть хотя бы на его реакцию, когда ми вошли в комнату. Он поспешно встал, хотел заговорить, тут же передумал. Он сразу понял, что Вулф не стал бы разыгрывать шараду, если бы не имел твердой позиции.

Саул усадил всех, как было ведено. Виллис Краг и Хафт сидели на диване. Лео Бингхэм справа от них на стуле. Стул Крамера стоял напротив дивана, а рядом слева — стул Саула. Люси и Энн Тензер сели рядом. Нам с Аптоном полагался диван, где было оставлено место. Рядом — большое кресло для Вулфа.

Но прежде чем сесть, Аптон обратился к Крамеру:

— Я требую вмешательства правосудия! — воскликнул он. — Вмешательства против Ниро Вулфа и Арчи Гудвина. Они держали меня здесь с помощью физической силы. Гудвин напал на меня. Я — Мануэль Аптон. Я не знаю, как оформляется обвинение, но надеюсь на вас. Я требую, чтобы они были арестованы.

Фактов у Крамера было достаточно для нашего ареста. Он сказал:

— Им грозит более серьезное обвинение, — взглянул на Вулфа. — Как вы считаете?

Вулф поморщился.

— Я полагаю, вы займетесь этим позднее, а может и передумаете. Перейдем к более серьезным делам.

— Когда вы сюда пришли?

— В субботу, позавчера. Может быть, вы сядете? Я не люблю вытягивать шею.

— Арестуйте их? — визжал Аптон. — Я официально требую!

— Не будьте упрямы, — сказал Вулф. — Я собираюсь назвать убийцу, и мистер Крамер это знает. Он мог бы арестовать меня сразу, как только увидел.

Аптон, продолжая возмущаться, сел на диван. Вулф взглянул на Крамера.

— Я не знаю, что известно вам, но пробелы могут быть заполнены позднее. Предполагаемый убийца — одна из тех несчастных натур, которые не созданы для той роли, которая им выпала…

— Отложите ваши сентенции на потом, — прорычал Крамер.

— Это необходимое введение. Вы узнали женщину, вошедшую вместе со мной сюда?

— Нет.

— Она племянница Эллен Тензер — Энн Тензер. В ходе расследования ее допрашивали, но, очевидно, не вы. Мисс Тензер, будьте любезны, расскажите мистеру Крамеру, в чем состоит ваша работа.

Энн откашлялась. Она все еще была блондинкой. Если бы вы спросили десять мужчин, кто привлекательнее, она или Люси, возможно, семь из них выбрали бы Энн Тензер. Ее холодный уверенный взгляд остановился на Крамере.

— Я — секретарь «Бюро временного найма». Мы замещаем вакансии, любые временные вакансии. У меня высшая категория.

— Следовательно, вы работали для многих фирм? — спросил Вулф.

— Да. За год я меняю около пятнадцати мест.

— Присутствует ли в этой комнате кто-то, у кого вы когда-нибудь работали?

— Да.

— Назовите.

— Это Юлиан Хафт, президент «Партенон пресс».

— Когда вы у него работали?

— Я не помню точного числа, но это было в начале прошлого лета. Может, это было в конце июня, начале июля.

— В ходе работы вам часто приходилось контактировать с мистером Хафтом?

— Да. Я замещала его личного секретаря. Она была в отпуске.

— Упоминали ли вы имя вашей тети Эллен Тензер в беседе с ним?

— Да. Он диктовал мне письмо о книге, о рукописи женщины, которая была няней, и я сказала ему, что у меня есть тетя, тоже няня, и мы немного поговорили о ней. Наверно, я упомянула о том, что тетя иногда нянчит детей у себя дома, потому что когда он позвонил мне…

— Пожалуйста, скажите, когда он позвонил?

— Несколькими месяцами позже, зимой, я думаю, где-то в январе. Он позвонил в «Бюро временного найма» и оставил свой телефон. Я ему позвонила. Он спросил, нянчит ли еще моя тетя детей. Я ответила, что да, а он попросил ее имя и адрес.

— И вы сообщили ему и имя и адрес?

— Да.

— Вы были…

— Минутку, — Крамер пристально посмотрел на нее. — Почему же вы не сказали об этом, когда вас расспрашивали о смерти тети?

— Я просто забыла. Или, скорее, я об этом не подумала. Отчего я должна была об этом вспомнить?

— А что вам напомнило сейчас?

— Меня подробно расспросили. — Она кивнула на Саула. — Этот человек. Он назвал четверых и спросил, встречала ли я кого-нибудь из них. Я сказала, что знакома с Юлианом Хафтом. Он спросил, не знал ли Хафт о моей тете? Тогда, конечно, я вспомнила. Он сказал, что поможет найти убийцу тети, и я ему обо всем рассказала.

— Он заплатал вам за информацию, которую вы ему дали?

— Нет. — Глаза Энн засверкали, кожа лица порозовела. — Я думаю, что вам должно быть стыдно. Тетя убита больше шести недель назад, а вы, инспектор по делам убийств, так и не нашли убийцу. А когда кто-то пытается что-то сделать, вы хотите обвинить его, что он подкупил меня. Постыдитесь, инспектор.

— Я никого не обвиняю, мисс Тензер. — Крамер выглядел смущенно. — Я задаю вопросы. Поклялись бы вы под присягой в том, что сообщили нам?

— Конечно.

— Вы когда-нибудь встречались с присутствующими здесь мужчинами?

— Нет.

— Нет? Но в заявлении, которое вы писали несколько недель назад, вы указали на разговор с одним из них. Она взглянула на сидящих мужчин.

— О, Арчи Гудвин, конечно.

— Вы виделись с ним потом?

— Нет.

— А когда вот этот человек — Саул Пензер — задавал вам вопросы?

— Сегодня утром.

— Никто до сегодняшнего дня не задавал вам подобные вопросы?

— Нет. Кажется, никто.

— Саул Пензер, вы подтверждаете то, что сказала мисс Тензер?

Саулкивнул.

— Вы встретились с ней по указанию Вулфа?

— Спросите его.

— Я спрашиваю вас.

Вулф не выдержал:

— Скажи ему, Саул.

— Я получил это указание в кухне этого дома, — ответил Саул. — Около половины десятого сегодня утром.

Крамер повернулся к Вулфу.

— Как же вам вдруг пришла в голову идея относительно Энн Тензер?

— Не скажу, чтобы неожиданно. Я шел к этому постепенно. Собственно говоря, это была не идея, я просто ухватился за нить, — он взглянул на Юлиана Хафта. — Я полагаю, вы воскресили в памяти события, описанные мисс Тензер?

Очевидно Хафт еще не решил, как на все это реагировать. Видно, он обдумывал это с тех пор, как увидел Энн Тензер. Он несколько раз снимал очки и, если он не мог решить, что делать со своими руками, то наверняка он так и не решил, что же говорить. И выпалил:

— Нет, я не вспомнил.

— Вы не вспомнили эти события?

— Нет.

— Вы опровергаете ее показания? Утверждаете, что она лжет?

Хафт вытер губы.

— Я не говорю, что она лжет. Я говорю, что она ошибается. Она, очевидно, спутала меня с кем-нибудь другим.

— Это неблагоразумно, — сказал Вулф. — Вам следует или признать факты, или сказать, что она лжет. Вы недальновидны. Вы глупейшим образом привлекли к себе внимание, когда я рассказал об анонимных письмах. Вы сопротивлялись моей просьбе дать список и неохотно дали его. Вы попросили конверты. Но вы знали, что анонимных писем не было. Но после того, как вы сняли петлю, задушившую Эллен Тензер…

— Это ложь! Я объявляю вас лжецом.

— Вам нечего меня больше бояться, мистер Хафт. Сейчас, когда я разоблачил ваше бесстыдство и вашу виновность, я мог бы вам даже посоветовать: немедленно уходите отсюда. И готовьтесь к защите. Ваша обширная операция должна была оставить следы — письма или телеграммы, корешки чеков или аннулированные чеки, если вы платили Эллен Тензер, моток веревки, номер телефона, детский гектограф, на котором вы напечатали записку, волос с головы Кэрол Мардус в вашей машине или волос с вашей головы в машине Тензер — теперь, когда вы разоблачены, возможности неисчислимы. У вас впереди масса работы, не откладывайте, приступайте. Идете?

Лео Бингхэм пробормотал:

— Господи, как это жестоко.

— Вы чертовски уверены, что он не уйдет, — сказал Крамер. Он встал. — Никто не уйдет. Где телефон?

— У меня есть предложение, — сказал Вулф. — Два часа назад я задал мистеру Аптону вопрос, на который он отказался ответить. Я предлагаю вам спросить его: сказала ли Кэрол Мардус ему, кто помог ей избавиться от ребенка?

— Сообщила она вам это? — спросил Крамер у Антона.

— Да.

— Почему вы не дали показания об этом вчера?

— Меня не спрашивали. И я не знал, что мне известно теперь. И повторяю, мое официальное требование об аресте Ниро Вулфа и Арчи Гудвина по моей жалобе. А на ваш вопрос я отвечу. Кэрол Мардус рассказала мне, что Юлиан Хафт встретил ее на аэродроме и взял ребенка. — Он повернулся к Хафту. — Юлиан, ты не можешь ожидать от…

Он не закончил. Хафт снова попытался снять очки, руки его дрожали и он не мог с ними справиться.

— Где телефон? — спросил Крамер. Миссис Вэлдон показала, и он направился к телефону, но остановился и потребовал: — Оставайтесь на своих местах. Я вызову машину и увезу всех в окружную прокуратуру. — Он взглянул на Вулфа. — Вы никогда не выходите из дома, а? Теперь, когда вы все-таки вышли, вернетесь, когда я разрешу.

Вулф обратился к Люси:

— Миссис Вэлдон, вы были гостеприимны и я вам признателен. Советую вам уйти из этой комнаты. Поднимитесь наверх и запритесь. Инспектор Крамер будет настаивать, чтобы вы отправились с нами, но для этого нет никаких причин. Пожалуйста, идите.

Люси встала и вышла.

20

Как-то на прошлой неделе утром, снежным ветреным январским утром, когда приятно быть дома и смотреть в окно, я сидел за столиком для завтрака и ел третий кусок свинины с приправой.

— Новая выдумка? — спросил я Фрица. Он посмотрел на меня с сияющей улыбкой.

— Вы начинаете понимать, что такое вкус, Арчи. Еще лет десять, и вы станете гурманом. Вы можете сказать, что я предложил вам?

— Конечно, нет. Но ты сотворил нечто необыкновенное.

— Я вместо шалфея добавил несколько капель апельсинового сока.

— Я думаю, ты гений. Два гения в одном доме, и с одним из них легко говорить. Можешь сказать это первому гению. Ты читал утренние газеты?

— Да. Об убийце, Хафте. Его апелляция отклонена.

— Он попытается еще раз. Если платить адвокатам хорошие деньги, можно найти массу уловок. Беднякам этого не дано, и ты не рискуй кого-нибудь убивать.

Он стоял у плиты, переворачивая следующий кусок свинины.

— Простите, Арчи, что я заставляю вас ждать, но сковородка была холодной, а я не ожидал, что вы спуститесь вниз так рано. Вы говорили, что собираетесь во «Фламинго».

— Ты опять не говоришь прямо, — сказал я. — Ты мог бы просто спросить, почему я не пошел во «Фламинго». А если бы я все-таки был там, ты мог бы спросить, почему я так рано вернулся?

— Я спрашиваю.

— Я отвечаю. Во-первых, я был во «Фламинго». Во-вторых, я вернулся рано, потому что пришлось уйти. В-третьих, почему мы ушли рано? У ребенка поднялась температура и моя спутница беспокоилась. Нервничающая женщина всегда плохо танцует. Я все тебе объяснил?

— Да, — он взял мою тарелку и вернул ее с горячим куском свинины. — Вулф тоже беспокоится, Арчи. Он считает, есть опасность, что вы женитесь на этой женщине.

— Я знаю, что он волнуется. Меня это устраивает. Через месяц я намекну ему о повышении, — я взял кусок свинины, обжаренной в сухарях, с приправами и апельсиновым соком.

КРОВЬ СКАЖЕТ

Глава 1

Естественно, основная масса корреспонденции, доставляемой в старый коричневый особняк на Тридцать пятой Западной улице, адресована Ниро Вулфу, но поскольку я там и живу, и работаю, 8—10 писем из сотни предназначены для меня. У меня выработалась привычка в первую очередь обрабатывать долю Вулфа, то есть просматривать и класть ему на стол те, на которые должен отвечать он лично. Мои же откладываются на потом. Но иной раз любопытство заставляет меня отступить от этого правила…

Именно так случилось в то утро вторника, когда я наткнулся на элегантный конверт кремового цвета нестандартного размера, адресованный мне на машинке, в углу которого темно-коричневыми буквами витиеватым шрифтом вытеснен обратный адрес:

«Джеймс Невилл Бэнс

219 Хорн стрит

Нью-Йорк 12 Нью-Йорк».

Никогда о таком не слыхал.

Конверт не был плоским, его раздувало от какого-то вложения. Что-то мягкое.

Как и многие другие обитатели городов, я иногда получаю бандероли с вложенными в них образцами рекламируемых товаров, но они отправляются не в дорогих конвертах с тиснением. Поэтому я не удержался, надрезал конверт и посмотрел, что в нем находится. На небольшом листке бумаги с золотым обрезом и таким же теснением в уголке было напечатано:


«Арчи Гудвину. — Сохраните это до тех пор, пока я не дам вам знать.

Дж. Н. Б.»


«Это» был галстук-самовяз, завязывающийся свободным узлом с двумя длинными концами, аккуратно, сложенный, чтобы поместить в конверт. Я развернул его — длинный, узкий, возможно из натурального шелка, очень светлый, почти такой же, как почтовая бумага и конверт, с тоненькими коричневыми диагональными линиями. Этикетка «Сатклифф», значит точно шелковый, ценой в двадцать долларов. Но мистеру Бэнсу следовало послать его не мне, а в химчистку, потому что на галстуке имелось у одного конца большое пятно длиной в пару дюймов, почти такого же коричневого цвета, как и полосочки. Но цвет полосочек был ярким и живым, а пятно — грязным и мертвым. Я даже понюхал его, но я же не гончая! Поскольку за свою жизнь мне частенько доводилось видеть пятна подсохшей крови, я сразу решил, что цвет подходящий, но требовалась проба на фенолфталеин, чтобы уверенно сказать, что это за пятно.

Пряча галстук в ящик письменного стола, я подумал, что Джеймс Невилл Бэнс работает в мясном магазине и забыл надеть свой фартук, но при чем тут я? Пожав плечами, я запер ящик.

Именно так следует действовать, когда вам по почте присылают галстук, возможно, с кровавым пятном: просто пожать плечами, но я должен признаться, что в течение двух последующих часов я что-то сделал дополнительно, а кое-чего делать не стал.

Итак, что же я сделал.

Позвонил Лону Коэну в «Газетт» и задал ему вопрос, а через час он перезвонил мне сказать, что Джеймс Невилл Бэнс, которому в настоящее время около пятидесяти лет, все еще владеет недвижимостью, доставшейся ему после смерти отца, все еще проводит зиму на Ривьере и все еще остается холостяком; и что ему понадобилось от частного детектива? Об этом я не стал распространяться.

Чего я не стал делать?

Не пошел на прогулку. Когда нет срочной работы и Вулф не дает мне никаких поручений, я обычно отправляюсь пройтись после повседневных утренних занятий, дабы не застаивались ноги, ну и потом, как говорится, надо же на людей посмотреть да себя показать. В особенности на женщин… Но в то утро я лишил себя променада, потому что Дж. Н. Б, мог заехать или позвонить.

Так что пожал-то я плечами совершенно искренне, но ведь не станешь же ты пожимать плечами целый день!

Я мог бы преспокойно пойти погулять, потому что телефонный звонок раздался только в четверть двенадцатого, уже после того, как Вулф спустился в кабинет, отбыв свое двухчасовое дежурство в теплице, где произрастают орхидеи под стеклянной крышей. Он принес черенок Симбодиум Дорис и целый букет для вазы на своем столе, а кроме того свою персональную седьмую часть тонны, которую и втиснул в сделанное на заказ кресло колоссальных размеров. Он хмуро смотрел на покрытый пылью корешок книги, присланной ему, когда раздался долгожданный телефонный звонок.

— Офис Ниро Вулфа, говорит Арчи Гудвин.

— Так это Арчи Гудвин?

Три человека из десяти задают этот идиотский вопрос. Мне каждый раз хочется ответить «нет», это ученый пес, и посмотреть, что будет после этого, но ведь могут облаять в ответ. Поэтому я вежливо подтвердил, как это положено вышколенному секретарю знаменитого детектива:

— Да. Лично.

— Это Джеймс Невилл Бэнс. Получили ли вы кое-что от меня по почте?

Его голос не мог решить, звучать ли ему фальцетом или же скрипеть, впитав в себя худшие отличительные черты того и другого.

— Да, очевидно. Ваш конверт и записку.

— И вложение?

— Совершенно верно.

— Пожалуйста, уничтожьте его. Сожгите… Я собирался — но теперь это уже не имеет значения… Я ошибался. Так что сожгите его. Очень сожалею, что доставил вам беспокойство.

И он положил трубку.

Я прикрыл ладонью свою и повернулся.

Вулф раскрыл книжку на странице с оглавлением и смотрел на нее такими глазами, какими мужчины обычно смотрят на встреченную ими красивую молодую девушку.

— Если я могу вас оторвать на минутку, — сказал я. — Поскольку в почте нет ничего срочного, у меня есть задание, не то личное, не то профессиональное. Пока не скажу точнее.

Я достал из ящика конверт, записку и вложение, поднялся и протянул все это ему:

— Если это пятно на галстуке кровавое, моя догадка, что кто-то ударил или стрелял в Джеймса Невилла Бэнса, разделался с трупом, но не знал, как поступить с галстуком, поэтому он послал его мне, но только что по телефону мне позвонил кто-то, назвался Джеймсом Невиллом Бэнсом и сообщил, что он ошибался, так что не буду ли я столь любезен сжечь то, что он прислал мне по почте. Очевидно…

— Кто тебе звонил?

— Не человек, а волынка, так он скрипел и визжал. Очевидно он не мог сам его сжечь потому, что у него не было спичек, а теперь он выполняет роль Джеймса Невилла, который владеет — или владел — солидным недвижимым имуществом, и мой долг как гражданина и официального частного детектива разоблачить и…

— Пфу. Какой-то неумный шутник!

— О'кей. Я вернусь и сожгу его. Он будет скверно пахнуть.

Вулф хмыкнул:

— Может быть, это вовсе не кровь.

Я кивнул:

— Верно. Но если это кэтчуп или табачный сок, я смогу научить его, как вывести пятно, и потребую за науку пару долларов. И это будет, в пересчете на время, самый большой гонорар, который вы когда-либо получали!

Опять хмыканье.

— Где находится Хорн-стрит?

— В Виллидже. Полчаса ходьбы пешком. А я сегодня не гулял.

— Вот и хорошо.

Вулф углубился в книгу.

Глава 2

Большинство домов на Хорн-стрит, которая протянулась всего на три квартала, нуждается в покраске и отделке, но номер 219, четырехэтажное кирпичное строение, блестел бежевым тоном основных стен и коричневой отделкой лепных украшений. Венецианские жалюзи на окнах тоже были коричневыми. Поскольку Бэнс жил припеваючи, я решил, что он один занимает весь дом, но в прихожей на панели оказались три имени подле кнопок электрических звонков.

Самая нижняя была в квартиру Фауджера, средняя — Кирка, а верхняя Джеймса Невилла Бэнса. Я нажал на верхнюю, и после непродолжительного ожидания из решетки раздался голос:

— Кто это?

Я немного наклонился, чтобы мой рот оказался на уровне решетки, и сообщил:

— Мое имя Арчи Гудвин. Я хотел бы видеть мистера Бэнса.

— Я и есть Бэнс. Чего вы хотите?

Это был баритон, без признаков скрипа или визга.

Я сказал решетке:

— У меня имеется принадлежащая вам вещь, и я бы хотел ее вам возвратить.

— У вас есть принадлежащая мне вещь?

— Точно.

— Что это такое и где вы ее взяли?

— Вношу поправку. Я думаю, что она принадлежит вам. Это шелковый галстук с сатклиффским ярлыком точно такого же цвета, как этот дом, с диагональными полосочками того же цвета, как отделка. Кремовый с коричневым.

— Кто вы такой и где вы его взяли?

У меня лопнуло терпение:

— У меня предложение. Установите телевизор так, чтобы сверху видеть прихожую, и позвоните мне в офис Ниро Вулфа, где я работаю, и я вернусь назад. На это уйдет около недели и обойдется вам недешево, но зато вы сможете посмотреть на галстук, не впуская меня в дом. После того, как вы его опознаете, я расскажу вам, где я его взял. Если же вы не…

— Вы сказали — Ниро Вулф? Детектив?

— Да.

— Но что — это нелепо.

— Согласен. Полностью. Позвоните, когда будете готовы.

— Ну да, ладно. Воспользуйтесь лифтом. Я в студии, на самом последнем этаже.

В дверях что-то щелкнуло. На третий щелчок я нажал на ручку и вошел. К моему изумлению, внутренняя прихожая была не кремовая, а темно-красного цвета с черными окантовками панелей, а дверь лифта была из нержавеющей стали. Когда я нажал на кнопку и дверь отворилась, вошел внутрь и нажал уже на кнопку четвертого этажа, я практически не слышал звука вибрации, можно сказать, полная противоположность подъемнику у нас на Тридцать пятой Западной улице, которым всегда пользуется Вулф и никогда не пользуюсь я.

Выйдя из лифта, я снова поразился: поскольку Бэнс заговорил о студии, я ожидал почувствовать запах холста и увидеть сборище изображений Бэнса, но с первого взгляда мне показалось, что я попал на склад роялей и пианино. В большой комнате их стояло три штуки.

Стоящий там человек заговорил лишь тогда, когда мои глаза остановились на нем.

Маленького роста, но зато со слишком большим носом для его очень гладкого лица без морщин и выдающимся вперед тяжелым подбородком, он был далеко не представительным экземпляром человеческого рода, но зато его одежда — шелковая рубашка кремового цвета и коричневые в обтяжку брюки — были безукоризненны. Он наклонил набок голову, кивнул и сказал:

— Я узнаю вас. Ваш портрет был напечатан в журнале «Фламинго».

Он приблизился на один шаг:

— Что вы такое говорили о галстуке? Позвольте на него взглянуть.

— Это тот, который вы мне послали.

Он нахмурился:

— Тот, который я вам послал?

— Похоже, что произошла какая-то накладка. Вы Джеймс Невилл Бэнс?

— Да, разумеется.

Я достал из кармана конверт и записку и протянул их ему.

— В таком случае это ваши письменные аксессуары, — спросил я, не подыскав более подходящего слова.

Он собрался забрать их у меня, но я задержал его руку. Он издали прочитал адрес на конверте, прочитал записку и спросил, с хмурым видом подняв на меня глаза:

— Что это за игра?

— Я прошагал сюда почти две мили, чтобы выяснить.

И я достал из бокового кармана галстук.

— Он находился в конверте. Это ваш галстук?

Я позволил ему взять его в руки и чуть ли не обнюхать.

— Откуда такое пятно?

— Понятия не имею. Это ваша вещь?

— Да. Я хочу сказать, должно быть…

Он пожал плечами:

— Тот же фасон, да и расцветка… Они ее оставили специально для меня. Или считалось, что оставили.

— Вы отправили галстук мне в этом конверте?

— Нет, для чего бы…

— Вы звонили мне сегодня утром с просьбой галстук сжечь?

— Нет. Вы получили галстук сегодня?

Я кивнул:

— Да, утром. А телефонный разговор состоялся в четверть десятого. У моего собеседника был скрипуче-писклявый голос, который потребовал, чтобы я сжег вложение в конверт. У вас нет ли поблизости вашей фотографии?

— Зачем?.. Да. Но для чего?

— Вот вы меня узнали, а я вас не узнал. Вы спрашиваете, что это за игра? Я тоже. А что если вы вовсе не Бэнс?

— Что за нелепое предположение!

— Возможно, но почему бы мне не пошутить?

Он собирался объяснить, почему, но передумал. Пройдя через все помещение, он обошел кругом пианино и приблизился к полкам, прикрепленным к стене, взял что-то с одной из них и вернулся ко мне. Это была тоненькая книжечка в кожаном переплете, на которой было вытеснено золотом: «Музыка будущего Джеймса Невилла Бэнса». Внутри две первые страницы были пустыми, на третьей внизу имелись всего лишь два слова «Частное издание», а на четвертой портрет автора.

Одного взгляда было достаточно.

Я положил книжечку на ближайший столик.

— О'кей, удачная фотография. Какие идеи, соображения?

— Откуда они могут у меня быть?

Он возмущенно пожал плечами:

— Галстук должен быть моим. Впрочем, это я смогу проверить. Пошли.

И снова вздохнул:

— Какое-то безумие!

Он снова двинулся в конец помещения, я шел следом, обошли второе пианино, за которым начиналась винтовая лестница, впрочем, слишком широкая для обычной винтовой, с устланными ковром ступеньками и полированными деревянными перилами. У подножия я увидел дальний край просторной общей комнаты, Бэнс повернул направо через распахнутую дверь, и мы очутились в спальне. Он быстро прошел еще к одной двери, открыл ее и остановился в двух шагах от порога. Это было подобие стенного шкафа для одежды, устроенного в отдельном помещении. Один мой друг как-то сказал мне, что гардеробная женщины расскажет вам о ней больше всех остальных комнат дома, и если это распространяется так же на мужчин, я получил возможность узнать полную характеристику Джеймса Невилла Бэнса. Но меня интересовали только его галстуки. Они висели на вешалке в правом углу, их было три ряда. Целый ассортимент, некоторые кремовые с коричневым, но не только такие. Бэнс прощупал пальцами часть одного ряда, пересчитал, еще раз пересчитав повернулся и вышел из своей гардеробной, с уверенностью заявил:

— Это мой галстук. У меня их было девять, один я кому-то отдал, а тут их всего семь.

Он потряс головой:

— Ничего не понимаю… Какого черта…

Эти восклицания повисли в воздухе.

— И ваша бумага и конверт?

— Да, конечно.

— Ну а телефонный звонок с распоряжением сжечь галстук? Скрипучий голос?

— Да-да. Вы уже спрашивали меня, есть ли у меня какие-то дела или соображения. А у вас?

— Возможно появятся, но они будут дорого стоить. Я работаю у Ниро Вулфа, я стану расходовать его время, так что счет вам не доставит радости. Вы должны знать, у кого имеется доступ к вашим письменным принадлежностям и этой гардеробной, ну и вам придется поразмыслить о том, кто и почему. Галстук вам не понадобится. Он прибыл ко мне по почте, так что фактически и по закону он находится в моем владении. И я должен его хранить.

Я протянул руку:

— Если вы не возражаете!

— Да, да, конечно.

Он отдал его мне:

— Но я мог бы… Вы ведь не собираетесь его сжечь?

— Нет, конечно.

Я сунул галстук в боковой карман, конверт и записка уже лежали в моем нагрудном кармане:

— У меня имеется небольшая коллекция сувениров. Когда у вас появится…

Где-то прозвучал звонок, какой-то музыкальный мотивчик, возможно, музыка будущего. Бэнс нахмурился, повернулся и пошел назад, я, разумеется, следом. Мы пересекли общую комнату и оказались еще у одной двери, которую он и отворил. Там, в маленькой прихожей, находились двое мужчин, один невысокий коренастый парнишка в рубашке с короткими рукавами и штанах из грубой холщовой ткани. Второй, тоже коренастый, но высокий, был типичным полицейским.

— Да, Берт? — спросил Бэнс.

— Этот полицейский, — сказал коротышка, — хочет попасть в квартиру миссис Кирк.

— Зачем?

Заговорил верзила:

— Просто посмотреть, мистер Бэнс, Я на патрульной машине и получил вызов. Возможно, ерунда, обычно так и бывает, но я обязан посмотреть. Извините, что приходится вас беспокоить.

— Что посмотреть-то?

— Не знаю. Возможно, ничего, как я уже сказал. Просто убедиться, что все в порядке. Закон и порядок.

— Очень хорошо, но почему там не должно быть порядка? Это мой дом, офицер.

— Да-а, знаю. А это моя работа. Я получил сигнал, и сделаю так, как мне сказано. Когда я позвонил к Киркам, мне никто не ответил, тогда я вызвал управляющего домом. Пустая формальность, конечно. Я уже говорил, что не хотелось бы вас беспокоить, но…

— Ну ладно. Берт, у вас есть ключ?

— Да, сэр.

— Позвоните, прежде чем… — хотя нет. Лучше я сам пойду.

Он решительно шагнул через порог, а когда и я оказался снаружи, запер дверь. После того, как мы вчетвером втиснулись в кабину лифта, туда бы и мышь не влезла. Когда кабина остановилась на втором этаже, я вышел вместе со всеми, прошел с ними в другую небольшую гостиную. Бэнс нажал кнопку на косяке двери; обождал с полминуты, нажал вторично, продержав на ней палец секунд пять, подождал уже подольше.

— Олл-райт, Берт, — произнес он и отступил в сторону. Берт вставил ключ в замок, рэвсоновский, как я заметил, повернул его, нажал на ручку, отворил дверь и пропустил вперед Бэнса. За ним вошел полицейский, а за ним уж я. Сделав два шага, Бэнс остановился, оглянулся на нас и повысил голос:

— Бонни! Это Джим.

Я первым заметил голубую домашнюю туфельку, надетую на женскую ножку, высунувшуюся из-под края кушетки. Я автоматически двинулся было вперед, но тут же резко остановился. Пусть полицейский первым сделает открытие. Он сделал, он тоже все это увидел и пошел к кушетке, а когда достиг ее края, буквально остолбенел, едва слышно пробормотав:

— Боже всемилостивый!

И продолжал стоять, глядя вниз.

Тогда прошел вперед и я, и Бэнс.

Когда Бэнс увидел полностью всю картину, он на какое-то мгновение замер, издав звук, похожий на лягушечье кваканье, потом из его горла вырвалось нечто, вроде икоты или предсмертного хрипа, и он тут же рухнул на пол. Это не был обморок, просто у него подкосились ноги. Удивляться не приходилось. Даже свежая кровь на живом лице выглядит устрашающе, а когда лицо мертвое, наполовину покрытое запекшейся кровью, колени хоть у кого подогнутся!

Не стану уверять, будто на меня это не произвело соответствующего впечатления, но моей проблемой были не ослабевшие колени! Мне потребовалось не более шести секунд, чтобы все продумать и принять решение. К нам присоединился Берт и реагировал вполне естественным, хотя и неаппетитным образом. Бэнс ухватился за спинку кушетки, чтобы подтянуться и встать с пола. Полицейский, бедняга, наклонился, чтобы поближе всмотреться в мертвое лицо. Короче говоря, никто не знал, нахожусь ли я в комнате или нет, и уже еще через шесть секунд меня уже не было.

Я неслышно прошел к выходу, осторожно отворил дверь, вышел в прихожую, спустился на лифте вниз и быстренько оказался на тротуаре. Полицейская машина была припаркована прямо против входа, а полицейский, сидевший за рулем, внимательно посмотрел на меня, видя, что я выхожу из дома, но не задержал меня, и я зашагал на запад.

Подойдя к Шестой авеню, я почувствовал, что пот струится у меня по лбу, и достал платок. Солнце было в зените, день для августа был достаточно теплым, но не настолько жарким, чтобы я вспотел при ходьбе, тем более что такое со мной никогда не случалось. Да и потом, почему я почувствовал наличие пота только тогда, когда он накопился в большом количестве? Вот и подумайте, как это бывает. У одних коленки подгибаются незамедлительно, а другие взмокают лишь через пять минут, не сознавая этого.

Я вышел из такси перед нашим стареньким коричневым особняком без четверти час, подняться по семи ступенькам на высокое крыльцо и отомкнул дверь собственным ключом.

Прежде чем пройти через прихожую в кабинет, я еще раз тщательно обтерся носовым платком. Вулф, от глаз которого ничего не скроешь, никогда не видел бисеринок пота у меня на физиономии и не должен увидеть. Я вошел. Он сидел со своей книжкой и едва скользнул по мне взглядом, когда я проходил к своему столу. Усевшись, я произнес:

— Мне не хочется вас отрывать от чтения, но я должен доложить.

Он буркнул:

— Так ли это необходимо?

— Желательно. До ленча еще почти полчаса, а если кто-нибудь явится, например, служитель закона, будет лучше, если вы будете в курсе дела.

Он чуть опустил книжку:

— Черт возьми, в какую историю ты влип на этот раз?

— Выслушайте мой доклад. Мне хватит десяти минут, пятнадцати много даже на дословный пересказ.

Вулф достал закладку и вложил ее между страницами.

— Ну?

Я начал рассказывать дословно, и к тому моменту, когда я дошел до разговора с Бэнсом о телевизоре ближнего действия, Вулф уже сидел в кресле с закрытыми глазами, откинувшись на его спинку. Просто в силу привычки. Когда я упомянул заголовок частным образом изданной книжечки, я услышал презрительный звук и не удивился, поскольку Вулф относит любую музыку к остаточным явлениям от варварства, ну а музыка будущего для него вообще бред. Когда же я закончил, он фыркнул и открыл глаза.

— Я этому не верю, Арчи! — заявил он напрямик. — Ты что-то пропустил. Насильственная смерть, и ты, не имея ни поручения, ни отношения к случившемуся, ушел… Чепуха!

Вулф выпрямился.

Я кивнул.

— Вы не заинтересованное лицо и не собираетесь им быть, так что вы не соизволили хорошенько подумать. Я присутствовал при обнаружении мертвого тела, очевидно — убийство. Если бы я там болтался, меня бы задержали. Ровно через минуту полицейский приказал бы нам остаться на месте, он бы записал наши имена и сразу же узнал, кто я такой. Когда приедет представитель Отдела по убийствам, Стеббинс или кто-то другой, он сразу же примется выяснять, почему я здесь, и если не от меня, то от Бэнса он это узнал бы и отобрал бы и конверт, и записку, а я хотел сохранить их как сувениры. Как я говорил Бэнсу, они фактически и по закону находятся у меня.

— Фи!

— Я не согласен. Я бы очень хотел остаться там подольше и раздобыть образец крови, чтобы сравнить ее с пятном на галстуке. Если бы они совпали, я бы первым узнал об этом, а первым всегда быть приятно. Далее, конечно, Бэнс расскажет им про меня, и возникает вопрос, могут ли меня привлечь к ответственности за обструкцию правосудию, если я откажусь вручить полиции галстук? Я не вижу, как можно мне пришить такое обвинение… Ничто не соединяет галстук с убийством, если только и до тех пор, пока не будет сравнена кровь.

Вулф хмыкнул:

— Мальчишество. Провоцировать полицию разрешается только в том случае, если это служит какой-то определенной цели.

— Конечно. И если Джеймс Невилл Бэнс явится или позвонит сюда сообщить, что он опасается, что его обвинят в убийстве миссис Кирк, если убили именно ее, отчасти из-за галстука, который он мне не посылал, и он желает нанять вас, не было бы удобно иметь галстук, а также конверт и записку?

— Я не жду, чтобы меня нанял мистер Бэнс. И не хочу этого.

— Конечно. Потому что вам пришлось бы работать. Только вчера я вам говорил, что наши доходы за первые семь месяцев нынешнего года заметно снизились по сравнению с тем же периодом прошлого. Я отношусь добросовестно к одной из многочисленных обязанностей, за которые вы мне платите жалованье, и переживаю за состояние вашего счета в банке.

— Не блестяще, — сказал Вулф непонятно и взял в руки книгу. Что за детская выходка, ведь ровно через восемь минут придет Фриц звать нас в столовую.

Я прошел к сейфу и спрятал свои сувениры во внутреннее отделение.

Глава 3

Инспектор Кремер из Южного отдела по расследованию убийств приехал в десять минут седьмого.

Весь день я что-то делал, не могу похвастаться, чтобы очень успешно. Во время ленча, сидя против Вулфа, я слушал вполуха его застольные разговоры, решив про себя уйти со сцены, пока не придумаю, как надо действовать. Было бы бессмысленно подвергать себя опасности просто из любви к искусству. Представитель полиции мог появиться с минуты на минуту, поэтому, выйдя из-за стола, я заявил Вулфу, что поскольку мы не рассчитываем и не желаем официально участвовать в намечаемом расследовании, я намерен заняться собственными делами. Вулф подозрительно посмотрел на меня, поморщился и пошел в кабинет. В тот момент, когда я повернулся к прихожей, зазвонил телефон, и подошел и взял трубку, чертыхаясь в душе. Ведь если бы меня сейчас пригласили в прокуратуру, мне пришлось бы принимать свое окончательное решение по дороге туда!

Но нет, звонил Лон Коэн.

Он рассыпался в комплиментах:

— Арчи, скажу без преувеличения, что для любого издательства в нашем городе, в особенности же для «Газетт», ты воистину бесценный источник информации! В 9.30 ты позвонил, интересуясь личностью Джеймса Невилла Бэнса, а в 12.20, менее чем через два часа, полицейский находит в его доме труп, причем присутствуете вы оба, он и ты. Потрясающе! Любой сыщик способен выяснить, что произошло, но предугадать, что произойдет, — ты один на десять миллионов. Какова программа на завтра? Мне достаточно по одному событию на день.

Я с ним живенько разделался, потому что в данный момент меня больше всего занимала программа сегодняшнего дня.

Я успел дойти почти до Восьмой авеню, так и не решив, куда направить свои стопы, когда сообразил, что игнорирую главный пункт. Нет, два основных пункта. Один, если полицейский явится до того, как Вулф поднимется в теплицу в четыре часа, он, не раздумывая, способен отдать посланнику сувениры, чтобы избавить меня от неприятностей. Второй, если пятно на галстуке не было кровавым, а то, что галстук послали мне, является всего лишь глупым розыгрышем и не имеет никакого отношения к убийству, я поднимаю шум из-за ничего.

Поэтому я повернулся и пошел назад.

Вулф, сидевший по-прежнему в кресле со своей книжкой, внешне не обратил никакого внимания на то, что я отворил сейф и достал свои сувениры, но, конечно, он все видел.

Я сунул их в карман и ушел.

А через двадцать минут я уже сидел в комнате на десятом этаже здания на Сорок третьей улице и разговаривал с человеком за стойкой:

— Это лично для меня, мистер Хирш, не для мистера Вулфа, но не исключено, что в скором времени он тоже воспользуется этими сведениями.

Я растянул галстук на стойке и указал на пятно:

— Сколько времени потребуется на то, чтобы определить, что это такое?

Он низко наклонил голову, не дотрагиваясь до пятна:

— Возможно, десять минут, возможно — неделю.

— Сколько времени нужно, чтобы сказать, не кровь ли это?

Он достал из ящика увеличительное стекло и снова присмотрелся.

— Это достаточно свежее пятно. На то, что это не кровь, отрицательная реакция на гемоглобин, десять минут. То, что это кровь, минут тридцать. То, что это не человеческая кровь, минут девяносто, возможно чуть меньше. Ну, а чтобы с уверенностью сказать, что это человеческая кровь, как минимум пять часов.

— Мне нужно только да или нет в отношении человеческой. Скажите, при этом вы сведете все пятно?

— Нет, мне нужно всего лишь несколько ниточек.

— О'кей, я подожду. Как я уже говорил это не для Ниро Вулфа, но я вам буду крайне признателен. Я посижу в приемной.

— Можете подождать и здесь.

Он поднялся, держа в руке галстук:

— Мне придется заняться этим самому. Сейчас отпускное время, работников не хватает.

Через полтора часа, без двадцати пять, я уже спускался вниз в лифте, галстук, за вычетом нескольких ниточек, вернулся ко мне в карман. Это была человеческая кровь, пятно имело давность не более недели, возможно, значительно меньше. Так что я не поднимал шум из-за ничего, но что теперь? Конечно, я мог вернуться в кабинет и заняться исследованием отпечатков пальцев на конверте и записке, но это будет всего лишь бесцельной тратой времени, потому что мне не с чем их сравнивать. Или же я мог бы позвонить Джеймсу Невиллу Бэнсу, сообщить ему, что это за пятно и спросить, появились ли у него новые идеи и соображения, но это означало бы торопить события, потому что я не знал, сообщил ли он полицейскому, по какой причине я туда приходил.

Придя к выводу, что я практически почти ничего не знаю, я остановился на тротуаре и задумался, вернуться ли мне домой, удовольствовавшись этим, или же попытаться еще что-нибудь разведать. Здание «Газетт» находилось всего в пяти минутах ходьбы от Сорок третьей улицы, поэтому я завернул на запад по Сорок четвертой улице. Кабинет Лона Коэна находился на двадцать втором этаже, через две двери по коридору от углового кабинета главного редактора.

Когда я вошел, дождавшись, чтобы обо мне доложили, Лон держал трубку одного из трех разноцветных телефонных аппаратов у него на столе. Я сел.

Закончив разговор, он сердито сказал:

— Не жди выражений восторга по поводу твоего прихода. Если бы ты был настоящим другом, ты бы мне обо всем сообщил сегодня утром, а я бы вызвал сюда фотографа.

— В следующий раз.

Я скрестил ноги, показывая, что в моем распоряжении сколько угодно времени.

— А теперь я прошу тебя объяснить, чье тело я помог обнаружить, и иди дальше от этого момента. У меня приступ амнезии.

— Вечерний выпуск поступит в продажу через полчаса, можешь его купить, не обеднеешь!

— Куплю непременно, не сомневайся, но только мне нужно знать все, а не то, что годится для публикации.

До того, как я ушел, почти через час, Лон успел побеседовать с двумя журналистами с нижних этажей. Новости, сообщенные не более чем через пять часов после происшествия, относятся к разряду сенсационных и весьма повышают престиж газеты. Ну а «Газетт» никогда не плелась в хвосте. К примеру, в вечернем выпуске были помещены фотографии мистера Мартина Кирка, мисс Бонни Соммерс в бикини на пляже в 1958 году.

Я перескажу здесь лишь основное.

Бонни Соммерс когда-то работала секретарем в известной фирме архитекторов, год назад вышла замуж за пока еще не известного молодого человека Мартина Кирка, которому только что исполнилось тридцать три года. Не было единства мнений, когда у них начались разногласия, но так или иначе две недели назад Кирк перебрался в гостиницу. Если инициатива принадлежала ему, то та самая «женщина», которую в подобных случаях рекомендуется искать, не была обнаружена, хотя розыски ее были в самом разгаре. Что касается Бонни, было установлено, что она имела склонность к экспериментам, но подробности требовали дальнейшего исследования и проводились. В этой связи упоминалось четыре имени. Одно из них было Джеймс Невилл Бэнс, другое — Поль Фауджер, квартиросъемщик, занимавший вместе с женой квартиру на первом этаже. Фауджер по образованию был электротехником и занимал пост вице-президента «Одивидео, Инк».

Что касается сегодняшнего дня, мистер Кирк позвонил в полицейское управление незадолго до полудня, заявив, что он шесть раз набирал номер своей жены на протяжении восемнадцати часов и не получил ответа; что около одиннадцати часов он подъехал к дому, не получил ответа на звонок из прихожей, воспользовался собственным ключом, чтобы войти внутрь, несколько раз нажимал на звонок, но безрезультатно, и ушел, так и не попав внутрь; поэтому он хочет, чтобы полиция проверила, в чем дело. Его попросили быть на месте, чтобы полицейский воспользовался его ключом, но он данное предложение отклонил.

Бонни Кирк, по имеющимся в данный момент сведениям, последний раз видел в живых человек из бюро доставки, который привез ей к дверям квартиры бутылку водки и получил за нее плату около часа дня в понедельник. Нераскупоренная бутылка водки, покрытая кровью, была найдена под кушеткой. Было установлено, что именно ею был расколот череп Бонни Кирк где-то от часа дня до восьми вечера в понедельник, последний предел был назван судебным врачом.

Среди тех, кто был вызван или доставлен в прокуратуру, были Мартин Кирк, Джеймс Невилл Бэнс, мистер и миссис Поль Фауджер и Верт Одем, комендант. Очевидно, некоторые из них, если не все, до сих пор находились там…

За все эти сведения и многие другие, о которых я не стал упоминать, я ничего не обязан Лону, поскольку в наших деловых расчетах на сей день баланс был в мою пользу и я пользовался неограниченным кредитом. Про галстук я не стал упоминать. Конечно, Лон интересовался, кто клиент Вулфа и что в отношении Бэнса, ну а лишний раз упомянуть имя Вулфа в газете отнюдь не вредно, не говоря уж о моем, но поскольку, к сожалению, у Вулфа вообще не было клиентов, я не стал об этом распространяться. Естественно, Лон этому не поверил, так что когда я уходил, он погрозил мне пальцем:

— Сегодня ты не заслужил ни сердечного приема, ни гонорара!



Мне пришлось ехать на такси, потому что Вулф любит находить меня в кабинете, когда возвращается из теплицы в шесть часов, и жалованье-то он мне платит, а коли мне вздумается потратить день на собственные нужды, все равно я обязан соблюдать приличия, то есть не занимать не свое время. От четырех до шести я могу спокойно гулять, ходить в кино, развлекаться, но далее… Короче говоря, такси доставило меня домой с опозданием на десять минут. А когда я вылезал из машины, за такси остановилась машина, которую я сразу же узнал. Из нее вышел человек, которого я тоже не мог не узнать: высокий солидный тип с красной физиономией, который не расставался со старой фетровой шляпой даже в жаркий августовский день.

Когда он подошел ко мне, я воскликнул:

— Будь я неладен! Вы, собственной персоной?

Не обратив на меня внимания, он окликнул моего шофера:

— Где вы подцепили этого парня, а?

Очевидно, шофер узнал Кремера, потому что ответил довольно уважительно:

— На углу Сорок второй и Лексингтона, инспектор.

— Олл-райт, поезжай.

И ко мне:

— Мы поедем.

Я покачал головой:

— Я избавлю вас от неприятностей. У мистера Вулфа новая книга, нет никакой надобности его раздражать. Галстук был прислан мне, а не ему, он ничего об этом не знает и не желает знать.

— Я предпочитаю это услышать от него самого. Пошли.

— Ничего не поделаешь. У него и без того дурное настроение, впрочем, и у меня тоже. Потерян напрасно целый день. Правда, я выяснил, что на галстуке пятно от человеческой крови, но что…

— Как вы это узнали?

— Проверил в лаборатории.

— Вот как?

Его физиономия стала багровой:

— Вы удрали с места преступления, утаив вещественное доказательство. Затем вы осмелились с ним мудрить. Если вы воображаете…

— Ерунда? Вещественное доказательство чего? Даже с кровяным пятном этот галстук не является уликой, если кровь не той же группы, как у жертвы. Что касается того, что я «удрал с места преступления», я не был причастен к происходящему, меня это совершенно не касалось, да меня никто и не просил там оставаться. Что касается вашего третьего обвинения, то пятно на галстуке каким было, таким и осталось, для анализа из него вытащили несколько, ничтожно мало, ниточек. Я должен был выяснить, кровь ли это, потому что если не кровь, я собирался оставить его у себя, и даже если бы суд мне приказал его предъявить, я стал бы спорить и бороться. Я хотел узнать, кто его мне прислал и зачем. И все еще хочу… Но поскольку это кровь, я не имею права спорить.

Я достал из карманов свои сувениры.

— Пожалуйста, получите. Когда вы с ними закончите разбираться, я хочу получить их назад.

— Не сомневаюсь.

Он отобрал у меня вещи и принялся их рассматривать.

— Там у Бэнса есть пишущая машинка. Вы взяли образец ее шрифта для сравнения?

— Вы прекрасно знаете, что нет, поскольку тот же Бэнс сообщил, что я делал и говорил.

— Он мог забыть. А это тот самый галстук, который вы получили по почте сегодня, а это тот самый конверт, в котором он был послан?

— Да. Послушайте, а ведь это идея? Я бы мог получить от Бэнса другой. Как жаль, что я об этом не подумал.

— Могли бы. Я вас знаю. Я забираю нас в Управление, но сперва мы войдем в дом. Я хочу задать вопрос Вулфу.

— Я не вхожу, и могу поспорить, что вы тоже не войдете. Его данное дело не интересует, и он не намерен им заинтересоваться. Я мог бы приехать к вам после обеда. У нас сегодня раки, спрыснутые белым вином с добавлением полыни, затем рыба под…

— Я забираю вас.

Он ткнул пальцем в машину.

— Садитесь.

Глава 4

Я вернулся домой страшно усталым далеко за полночь, но прежде чем подняться к себе на два марша лестницы и лечь спать, заглянул на кухню, не сомневаясь, что заботливый Фриц оставил для меня в холодильнике и рыбу, и молоко. Таким образом я не только избавился от чувства голода, но и от отвратительного привкуса во рту от так называемого хлеба и котлет, в которых было больше булки, нежели мяса, предложенных мне (за деньги, разумеется) в прокуратуре.

Поскольку моя связь с преступлением была предельно короткой и ясной, те двадцать секунд, которые я пробыл в квартире Кирка, а моя связь с Бэнсом не была намного продолжительней, в прокуратуре на меня одного часа должно было бы хватить с избытком, включая перепечатку на машинке заявления, которое я должен был подписать, и лишь после девяти вечера до меня дошло, судя по характеру вопросов помощника окружного прокурора Мандельбаума, где тут собака зарыта. Фактически они вообразили, чтоистория с галстуком могла быть каким-то трюком, в котором я тоже участвовал, и решили меня продержать у себя до тех пор, пока не получат результаты анализа пятна.

Тогда я поостыл, успокоился, разговорился с полицейским, которого посадили ко мне в комнату следить, чтобы я не выскочил из окна, подначил его вытащить из кармана колоду карт, чтобы быстрее шло время, и за два часа ухитрился проиграть почти пять долларов. Но потом, убедившись, что у моего стража глаза слипаются от усталости, я сообразил, что дальше поддаваться невозможно, он все равно заснет, и сказал «хватит».

Мои денежки не были потрачены даром.

Около полуночи кто-то подошел к двери и вызвал его, а когда через десять минут он вернулся назад и сообщил, что я больше не потребуюсь, я ему по-приятельски широко улыбнулся, мол, все в порядке, я не обижаюсь, и небрежно бросил:

— Выходит, кровь той же группы, да?

Он кивнул:

— Да, современная наука творит чудеса.



Итак, говорил я себе, расправляясь с холодной рыбой, я не только с толком потратил деньги, но и время тоже, а к тому моменту, когда очутился наверху и переоделся в пижаму, решил, что хотя Вулф не заинтересован, то я-то сильно, и сделаю все возможное, чтобы выяснить, кто же послал мне этот галстук и для чего, даже если для этого придется взять месячный отпуск без сохранения содержания.

Лишь в самых экстренных случаях я не сплю полностью восемь часов, а на этот раз никакой экстренности не было, всего лишь предполагаемая работа, поэтому к завтраку, который я ем на кухне, и спустился уже в начале одиннадцатого.

Я достал из холодильника апельсиновый сок, а Фриц поставил на огонь сковороду с оладьями, вздохнул и поинтересовался, где это я вчера обедал. Я проворчал, что ему хорошо известно, что я вообще не обедал, поскольку ему же я и звонил из прокуратуры, чтобы в доме не было паники.

Фриц кивнул головой и сказал с новым вздохом:

— У этих клиентов большие неприятности…

— Послушай, Фриц, ты замечательный шеф-повар, но никудышный дипломат, так зачем же плутовать? Тебя беспокоит, что вот уже месяц, как мы сидим без дела, и тебе хочется знать, не поймали ли мы кого-нибудь на крючок. Так почему бы так просто и не спросить? Повторяй за мной: Арчи, вы захомутали клиента? Ну-ка, попробуй.

— Арчи!

Он поднял руку ладошкой вверх, совсем как это делает Вулф:

— Если я задам такой вопрос, ты просто скажешь «да» или «нет». А если он звучит по-моему, при желании ты можешь…

И тут он произнес совершенно неизвестное мне французское слово. Мне бы следовало спросить у него, как оно пишется, чтобы позднее отыскать его значение в словаре, но я не хотел признаваться в своей серости и промолчал, сделав вид, что углубился в газету.

Взглянув на первую страницу «Таймса», я невольно приподнял голову. Ловкачи, им таки удалось сделать на этой истории передовицу, возможно благодаря Мартину Кирку. Всем известно, что «Таймс» благосклонно относится к архитекторам и художникам, зато люто ненавидит жокеев и частных сыщиков. Статья не добавила ничего существенного к тому, что я выяснил у Лона, но в ней упоминалось, что миссис Кирк родилась в Манхэттене, штат Канзас, и тут я подумал, что любая другая газета, раскопав этот факт, непременно обыграла бы его в романтически-сентиментальном плане. Рожденная в Манхэттене женщина погибает тоже в Манхэттене…

После трех оладьев с домашней колбасой и одного с цветочным медом и двух чашек кофе я отправился в кабинет, как раз вовремя для того, чтобы до возвращения Вулфа из теплицы успеть стереть пыль со столов, налить свежую воду в вазу для цветов, поискать в словаре сказанное Фрицем слово и просмотреть почту.

Я дождался, когда орхидеи окажутся в вазе, а сам Вулф втиснется в кресло и ознакомится с утренней корреспонденцией, а потом сообщил, что теперь получается так, что кто-то соизволил мне прислать очень важное вещественное доказательство убийства, так что я намерен установить, кто это сделал и с какой целью. Разумеется, в свое свободное время. Да и потом едва ли я потребуюсь ему, поскольку он сам, очевидно, больше никому не нужен.

Губы Вулфа сжались.

— Вещественное доказательство?.. Всего лишь предположение.

— Нет, сэр. Я возил галстук Лудлову. И это человеческая кровь. Поэтому я отдал галстук Кремеру. Разумеется, вы читали «Таймс»?

— Да.

— Кровь той же группы, что и у миссис Кирк. Если это…

Раздался звонок.

Я поднялся и пошел отворять, решив про себя, что наверняка к нам пожаловал мистер Джеймс Невилл Бэнс. Но это был не он, это я понял, как только взглянул на посетителя сквозь прозрачное только с внутренней стороны дверное стекло. К нам пожаловал оборванец, которому изменила фортуна, теперь он вынужден побираться под дверями более удачливых сограждан. Высокий, тощий, он притворился, будто вынужден был прислониться к косяку двери, чтобы удержаться на ногах. Получилось это у него совершенно правдоподобно…

Открыв дверь, я вежливо заметил:

— Наступили трудные времена, да? Доброе утро.

Он взглянул на меня затуманенными глазами и пояснил:

— Я бы хотел видеть мистера Ниро Вулфа. Меня зовут Мартин Кирк.

Если вы воображаете, что мне следовало бы его узнать по снимку, который мне показал Лон Коэн, я не согласен. Вы бы сначала посмотрели на этого типа, а потом уж говорили…

Я объяснил, что мистер Вулф принимает людей только по договоренности, но я все же спрошу.

— Вы — Мартин Кирк, который проживает в доме 219 по Хорн-стрит?

Он ответил «да», я пригласил его войти, провел в переднюю комнату и предложил присесть, в чем он явно нуждался, а сам прошел в кабинет через соединительную дверь, которую плотно за собой закрыл, и подошел к столу Вулфа.

— Сейчас я буду занят собственными делами. Сюда явился мистер Мартин Кирк. Он просил встретиться с вами, но, конечно, вы этим не интересуетесь… Могу ли я воспользоваться передней комнатой?

Вулф глубоко вздохнул, втянув воздух через нос, а выпустив через рот, затем секунд пять внимательно смотрел на меня, под конец проворчал:

— Приведи его сюда.

— Но вы же…

— Приведи!

Нечто неслыханное. Совершенно вразрез со всякими правилами. И не соответствует характеру Ниро Вулфа. Тот Ниро Вулф, которого я хорошо знал, как минимум сначала заставил бы меня хорошенько расспросить этого человека. Но с гением никогда ничего не угадаешь наперед. Когда я вернулся в переднюю комнату и предложил Кирку пройти в кабинет, я решил, что Вулф намеревается мне показать, что лишь олух согласится напрасно тратить свое время на подобное дело. Он немного поговорит с Мартином Кирком и выпроводит его вон. Поэтому меня ни капельки не удивила первая его фраза, требовательно произнесенная Вулфом:

— Ну, сэр? Я прочитал утренние газеты. Почему вы явились ко мне?

Кирк прижал пальцы к глазам и тихонько застонал, отпустил руки и часто-часто заморгал своими затуманенными глазами:

— Вам придется быть ко мне снисходительным… принять во внимание мое положение. Я только что вышел из прокуратуры… Пробыл там всю ночь. Без сна.

— Поели?

— Бог мой, нет.

У Вулфа вытянулось лицо. Дело усложнялось. Сама мысль о том, что человек остался без пищи, была для Вулфа неприятна, но принимать в своем доме такого несчастного было просто невыносимо. Он должен был либо поживее выпроводить его, либо накормить.

— Почему я должен быть к вам снисходителен? — спросил он.

Кирк фактически попытался улыбнуться, но при этом у него был такой жалкий вид, что мне самому захотелось бежать на кухню ему за едой.

— Я про вас знаю, — сказал он, — вы человек безжалостный и суровый. И ваши гонорары высокие. Я смогу вам заплатить, не беспокойтесь об этом. Они думают, что я убил свою жену. Они отпустили меня, но…

— Вы убили свою жену?

— Нет Но они так думают и считают, что сумеют это доказать. У меня нет поверенного, и я не знаю никакого адвоката, к которому хотел бы обратиться… К вам я приехал потому, что мне известна ваша репутация. Отчасти из-за этого, а отчасти потому, что они задавали мне массу вопросов про вас — про вас и Арчи Гудвина.

Тут он взглянул на меня:

— Вы ведь Арчи Гудвин, не так ли?

Я ответил ему «да», и он вновь обратился к Вулфу:

— Они спрашивали, знаю ли я вас или Гудвина, не встречался ли я когда-либо с вами, и похоже, что они воображают, нет, они совершенно уверены, что я это сделал. В смысле — познакомился с вами. Кажется, это каким-то образом связано с тем, что было отправлено по почте Гудвину. Еще возникал вопрос о каком-то галстуке и о телефонном разговоре, который состоялся вчера. Очень сожалею, что излагаю все это столь туманно и неопределенно, но я сразу предупредил, что для меня надо сделать скидку. Я сам не свой… Я не в себе с тех пор, как узнал…

У него задрожал подбородок, и он замолчал, чтобы взять себя в руки.

— Моя жена… Они наседали на меня, что она практически не была мне женой. Пускай, я согласен, не была… Но если женщина… Я хочу сказать, если мужчина…

Волнение не дало ему возможности продолжить, усилием воли он с ним справился и вновь заговорил:

— Как видите, я приехал к вам отчасти потому, что подумал, что вам-то должно быть известно и про галстук, и про телефонный разговор, и про то, что было послано мистеру Гудвину. Вы знаете?

— Возможно.

Вулф придирчиво разглядывал посетителя.

— Мистер Кирк, вы сказали, что можете мне заплатить, но я не продаю информацию, а лишь свои услуги.

— Именно это мне и требуется, ваши услуги.

— Вы хотите поручить мне расследовать данное дело?

— Да. Ради этого я сюда и приехал.

— И вы сумеете мне заплатить, не залезая при этом в долги?

— Да, у меня есть… Да. Вы хотите сейчас же получить чек?

— Тысячи долларов достаточно в качестве ретейнера.

Я вынужден был на секунду зажмуриться, чтобы не ахнуть. Это было уже не просто неслыханно, это было… Да нет, я не мог поверить собственным ушам. Взяться за расследование по доброй воле, без отнекиваний и уговоров, хотя это означало, что Вулфу придется поработать. Неужели же на него подействовало отсутствие клиентов?

Но взять в качестве клиента человека, подозреваемого в убийстве, вот так, сходу, не задав надлежащих вопросов, кроме формальных, не убивал ли он своей жены и в состоянии ли будет с ним расплатиться, не имея ни малейшего представления, виновен ли он или нет и какими материалами располагает против него полиция, было по меньшей мере легкомысленно. Нет, это не укладывалось у меня в голове. На такую аферу не согласился бы ни один человек, не говоря уже о самом Ниро Вулфе! Так какая же муха его укусила?

Мне пришлось закусить нижнюю губу, дабы усидеть на месте и смириться с происходящим. Когда Кирк вытащил из кармана чековую книжку и авторучку, Вулф нажал на кнопку звонка у себя на столе, и через мгновение появился Фриц.

— Поднос, пожалуйста, мадрилен готов?

— Да, сэр.

— И пудинг?

— Да, сэр.

— Подадите и первое, и второе, сыр со слезой и горячий чай.

Когда Фриц повернулся и вышел, меня так и подмывало броситься следом за ним, чтобы сказать, что может случиться что-то похуже, чем простое отсутствие клиентов…

Глава 5

Через час, когда снова раздался дверной звонок, Кирк все еще был у нас и все еще был нашим клиентом, а мне все еще потребовалось бы подбросить монетку, если бы меня спросили, виновен он или нет.

Вулф, разумеется, отказался с ним разговаривать или слушать его, пока не будет съедено все, что находилось на подносе.

Кирк совершенно искренне заявил, что ему кусок не полезет в горло, но поскольку Вулф настаивал, он попытался, а коли человек способен что-то проглотить, то уж мадрилен Фрица со свекольной подливкой проглотит без труда, а после одной ложки его лимонного пудинга с соусом из жженого сахара вообще всякие споры прекращаются. Короче, когда я уносил поднос на кухню, на блюдечке оставался один кусочек сыра, все остальное исчезло.

Когда я вернулся, говорил Вулф;

— …поэтому я изменю процесс. Я сам буду вам говорить, а вы лишь отвечайте на мои вопросы. Вы достаточно пришли в себя, чтобы все понять?

— Мне лучше. Я не думал, что смогу поесть. Рад, что вы меня заставили.

Выглядел он ничуть не лучше.

Вулф кивнул:

— Желудок не обманешь, как голову… В первую очередь начнем с вашего заявления, что вы не убивали своей жены. Разумеется, оно не имеет веса. Я по собственным соображениям предположил, что вы этого не делали. Но пока рано говорить, почему я так считаю. Знаете ли вы или подозреваете, кто ее убил?

— Нет. Имеются… Нет.

— Тогда слушайте. Во вчерашней корреспонденции, присланной на наш адрес, пришел конверт на имя мистера Гудвина, напечатанный на машинке. Внутри находилась тоже напечатанная на машинке записка, в которой было сказано: «Сохраните это до тех пор, пока я не дам вам знать. Дж.Н.Б.». Конверт и бумага были с тисненными на них адресом и именем Джеймса Невилла Бэнса. В конверте находился галстук-самовяз кремового цвета с коричневыми диагональными полосками, на котором имелось большое пятно коричневого цвета.

Кирк хмурил лоб, сосредоточившись:

— Так вот как оно было. Они мне ничего толком не объяснили…

— И не должны были. Я бы тоже не стал ничего объяснять, если бы вы мне не поручили действовать в ваших интересах. Вчера же в четверть двенадцатого дня мистеру Гудвину позвонил мужчина и скрипучим голосом, очевидно специально измененным, сказал, что он Джеймс Невилл Бэнс и просит его сжечь то, что он послал по почте. Заинтересованный мистер Гудвин поехал в дом номер 219 по Хорн-стрит, куда его впустил мистер Бэнс. Он узнал в галстуке один из своих галстуков такого же фасона и цвета, но отрицал то, что он его посылал по почте. Когда мистер Гудвин собирался уходить, явился полицейский с требованием впустить его в вашу квартиру, так что мистер Гудвин находился вместе с мистером Бэнсом и полицейским в помещении, где было обнаружено тело вашей жены, но он тут же уехал. Позднее он…

— Но что…

— Не прерывайте. Он отвез галстук в лабораторию и узнал, что на нем человеческая кровь. После этого он передал галстук, записку и конверт офицеру полиции, которому о данном инциденте сообщил мистер Бэнс. Полиция установила, что кровь на пятне — той же группы, как и у вашей жены. Вы говорите, они считают, что смогут доказать, что вы убили свою жену. Они взяли у вас отпечатки пальцев?

— Да. Они — я разрешил им.

— Могли бы отпечатки ваших пальцев оказаться на этом конверте и бумаге?

— Нет, конечно. Каким образом? Я не понимаю…

— Разрешите мне. Мистер Бэнс сказал мистеру Гудвину, что у него было девять галстуков такого образца, один он кому-то отдал. Не вам ли, кстати? Кремовый с коричневыми полосками.

У Кирка открылся рот, да так и не закрылся. Ответ на вопрос был получен.

— Когда он вам его отдал?

— Пару месяцев назад.

— Где он сейчас?

— Полагаю — нет, не знаю.

— Когда вы перебрались в комнату в гостинице две недели назад, вы наверняка забрали с собой личные вещи. Включая галстук?

— Не знаю. Не заметил. Я действительно забрал все свои вещи, ну а на мелочи, вроде галстуков, не обратил внимания. Сегодня же посмотрю, там ли он.

— Его там нет.

Вулф глубоко вздохнул, откинулся назад и закрыл глаза. Кирк недоуменно посмотрел на меня, заморгал глазами и собрался что-то произнести, но я покачал головой. Он уже наговорил достаточно для того, чтобы заставить меня призадуматься, не было бы лучше, если бы я сжег проклятые сувениры и поставил на этом крест.

Кирк прижал пальцы к вискам и принялся их массировать. У бедняги наверняка трещала голова от всех переживаний.

Но вот Вулф открыл глаза и выпрямился. Его взгляд, обращенный на Кирка, отнюдь не был ни сочувственным, ни сердечным.

— Невероятная неразбериха, — сказал он, — у меня, конечно, много вопросов, но вы ответите на них точнее, если я сначала растолкую значение галстука. Ваши мозги настроены на это? Может быть, вам сначала поспать?

— Нет. Если я не… Я олл-райт.

— Фи, вы даже не в состоянии сфокусировать должным образом глаза. Хорошо, я только обозначу основные моменты, опустив подробности. Допустив, что кровь на галстуке является кровью вашей жены, возникают три очевидные теории. Версия полиции, должно быть, заключается в том, что в тот момент, когда вы убивали жену, ее кровь попала на ваш галстук или случайно, или же вы сами этого добивались, ну а чтобы направить подозрение на Бэнса, вы использовали его почтовые принадлежности и послали почтой галстук мистеру Гудвину… Возможно, это было запланировано заранее, поскольку конверт и бумага оказались у вас под рукой. Полиция должна знать, что возможно. Вы бывали в квартире Бэнса, не так ли?

— Да.

— Часто?

— Да. Мы оба с женой, да.

— У него имеется пишущая машинка?

— В студии, да.

— Вы могли вы ею воспользоваться. А у вас в квартире есть машинка?

— Да.

— Более тонко: вы могли бы воспользоваться ею, думая, что будет сделано такое предложение, но это одна из сложностей, которыми я сейчас не намерен заниматься. Это то, что касается теории полиции. Отвергая ее, потому что вы не убивали жены, мне требуется альтернатива, а их вырисовываются сразу две. Одна: ее убил Бэнс. Для того, чтобы обстоятельно обговорить этот вариант, потребуется целый час, все изгибы и повороты в отношении галстука. Он был надет, на нем, на него попала кровь, и он использовал его для того чтобы привлечь к себе внимание таким абсурдным манером, что оно непременно было бы перенесено на вас. Но для этого ему потребовалось бы предварительно вернуть назад галстук, так что преступление было преднамеренным и задумано, как минимум, две недели назад. Если же подаренный им галстук находится у вас в отеле, значит новый поворот. Еще один он считал возможным, что мистер Гудвин сожжет галстук, как его просили по телефону, если так, то он бы признался, что посылает его, поскольку галстук больше не существовал и его нельзя подвергнуть анализу. Заявил бы, что он его где-то нашел у себя в квартире, отправил мистеру Гудвину для расследования, а потом передумал.

— Но почему? Я не вижу…

— Я тоже. Я же сказал, что путаница невероятная. Другая альтернатива: вашу жену убил Икс и предпринял шаги, чтобы втянуть и вас, и Бэнса. Но прежде чем заняться этой версией, подумаем о Бэнсе. Если убил он, то почему? Было ли у него такое «почему»?

Кирк покачал головой:

— Если он убил — нет. Только не Бэнс.

— Она практически не была вам женой. Ваши слова. Учитывая, что ни одна женщина не может быть настоящей женой, были ли у нее характерные отклонения?

Он надолго закрыл глаза и едва слышно пробормотал:

— Она мертва.

— Да, а вы здесь потому, что полиция предполагает, что ее убили вы. И сейчас они заняты тем, что выкапывают решительно все, что сумеют, о ее личной жизни. Декорум излишен. Когда вас будут судить, если только дело дойдет до этого, ее недостатки станут достоянием публики. Так что сообщите мне сами о них.

— Они уже стали достоянием публики, круга наших знакомых…

Он судорожно глотнул:

— Я знал и до того, как женился на ней, что она была неразборчива — впрочем нет, это слово не подходит, для этого она была слишком привередлива. Она была невероятно красивая. Вы знаете об этом?

— Нет.

— Настоящая красавица… Сначала я думал, что у нее повышенное любопытство к мужчинам, порывистость, пылкость в сочетании с некоторой беспечностью. И лишь через несколько месяцев после свадьбы я убедился, что у нее совершенно аморальные взгляды на сексуальные отношения. Это еще слабо сказано. Полное отсутствие не только моральных устоев, но вообще всяческих устоев. Она была излишне чувствительна, но не в хорошем смысле слова. Но я-то был к ней прикован. Не в том смысле, что я был на ней женат, иначе это обычное явление, я хочу сказать, я был действительно к ней привязан. Знаете ли вы, что это такое, когда все ваши чувства и помыслы, все ваши желания направлены на женщину, на одну женщину?

— Нет.

— А я знаю.

Он покачал головой:

— Что заставило меня?

Он мог иметь в виду либо «что заставило меня привязаться к этой женщине», либо «что заставило меня начать этот разговор о ней», Вулф предположил второе и напомнил:

— Я задал вам вопрос в отношении мистера Бэнса. Был ли он одним из объектов ее любопытства?

— Великий боже, нет!

— Вы не можете быть в этом уверены.

— Нет, могу. Она никогда не удосуживалась притворяться, ее отношение было видно сразу же… Я выполнял кое-какие заказы Бэнса в его двух зданиях и занимал эту квартиру еще до женитьбы. Для нее он был симпатичным старичком, довольно скучным, но который разрешал ей пользоваться одним из его инструментов, когда у нее появлялось желание заняться музыкой. Нет, я уверен.

Вулф хмыкнул.

— Тогда Икс. Но он должен отвечать определенным требованиям. Выло бы глупостью не предположить, хотя бы для эксперимента, что убийца вашей жены послал галстук мистеру Гудвину либо с целью впутать мистера Бэнса в данную историю, либо с какой-то еще более хитроумной целью. В таком случае этот Икс имел доступ к почтовой бумаге и конвертам Бэнса и к его или вашим галстукам; далее, он был достаточно тесно связан с вашей женой, чтобы желать ей смерти. Эти пункты сужают круг поисков, так что вы сможете назвать кандидатов.

Кирк хмурил сосредоточенно лоб:

— Сомневаюсь… Я мог бы назвать мужчин, которые были… близко связаны с моей женой, но, насколько мне известно, ни один из них никогда не встречался с Бэнсом. Или же я мог бы перечислить людей, с которыми познакомился у Бэнса, но ни одного из них не было…

Он резко замолчал.

Вулф сверлил его глазами:

— Его имя?

— Нет, он не желал ей смерти.

— Вы не можете это знать наверняка. Его имя?

— Я не собираюсь его обвинять.

— Бога ради, отбросьте в сторону эти устаревшие предрассудки. Вам сейчас не до правил хорошего тона… Кстати, я тоже не собираюсь никого ни в чем обвинять без достаточных на то оснований… Его имя?

— Поль Фауджер.

Вулф удовлетворенно кивнул:

— Жилец с первого этажа. Как я сказал, я читал утренние газеты… Так он был объектом любопытства вашей жены?

— Да.

— Было ли ее любопытство удовлетворено?

— Если вас интересует, были ли их отношения близкими, я не знаю. Не думаю… Не уверен…

— Имелась ли у него возможность раздобыть почтовую бумагу и конверты Бэнса?

— Да, сколько угодно.

— К нему мы вернемся позднее.

Вулф поднял глаза на стенные часы и слегка передвинул кресло.

— Теперь вы сами. Нет, я не собираюсь вас допрашивать. Мне важно узнать, насколько глубока та яма, в которую вы угодили, а для этого необходимо в точности выяснить, что именно вы отвечали на вопросы полиции. Я не спрашиваю, где вы находились в понедельник днем, потому что если бы у вас имелось алиби, вы бы не обратились ко мне. Почему вы переехали в гостиницу две недели назад, как вы это объяснили полиции?

— Сказал им правду. Я должен был окончательно решить, что делать дальше. Видеть и ежедневно слышать мою жену, соприкасаться с нею… это стало непереносимым.

— Ну и вырешили, что надо делать?

— Да, я решил попробовать убедить ее завести ребенка. Я подумал, что материнство, возможно, заставит ее… заставит ее измениться. Я отдавал себе отчет в том, что у меня не будет уверенности, мой ли это ребенок, но другого выхода я не видел. Вот что я сказал в полиции, но это не было полной правдой. Мысль о ребенке была лишь одной из тех, что приходили мне в голову, и я сразу же ее отбросил, потому что понимал, что не смогу привязаться к ребенку, не будучи уверенным, что я его отец. Так что на самом деле я ничего не решил.

— Но вы же звонили ей шесть раз за период от четырех часов дня понедельника до десяти часов утра вторника. Зачем?

— Что я сказал в полиции? Хотел видеть ее, уговорить в отношении ребенка.

— А в действительности?

— Чтобы услышать ее голос…

Кирк сжал кулаки и опустил их на колени:

— Мистер Вулф, вы не понимаете, я был к ней привязан, прикован. Вы можете меня жалеть или смеяться надо мной, мне безразлично. Я хочу быть с вами совершенно откровенен. Я был от нее без ума, и я на все закрывал глаза, пока мне хватало сил. Я был как одержимый, знаете ли вы, что это такое? Слава богу, это не повлияло на мои умственные способности, я не утратил навыков работы и хорошо выполнял свои служебные обязанности, я даже мог разумно рассуждать о ней, но только теоретически. Однажды мне пришло в голову, что единственное, что разрешило бы все проблемы, это — убить ее. Я понимал, что не в состоянии это сделать, но все остальное было даже не полумерами, а настоящим самообманом, поэтому я желал бы иметь достаточно решимости…

Он сжал и разжал кулаки:

— Я не видел ее и не слышал ее голоса целых две недели, это стало непереносимым, и я решился позвонить. После того, как на шестой звонок я не получил ответа, я вошел и поднялся наверх на лифте, намереваясь воспользоваться собственным ключом и наверху, но не воспользовался. Просто не мог. Она могла быть дома и… и не одна. Я ушел. Я купил себе по дороге в баре спиртного, но не стал его пить. Мне хотелось знать, на месте ли ее вещи, и я подумал о том, чтобы позвонить Джимми Бэнсу, но в итоге вместо этого позвонил в полицейское управление. Даже если бы они нашли ее в обществе какого-нибудь…

Раздался дверной звонок, я пошел открывать, снова решив, что явился Бэнс, и опять ошибся. Это была девушка или молодая женщина, у которой были глаза, которые до этого я видел только дважды, один разу мужчины, второй — у женщины.

У меня имеется привычка с течение пяти-десяти секунд разглядывать любого незнакомого человека, появившегося на нашем крыльце, пользуясь преимуществами нашего одностороннего дверного стекла, а потом «прикреплять к нему ярлык», чтобы в дальнейшем проверить, насколько я был близок к истине. Изнутри все видно ясно, снаружи наше стекло совершенно темное, но эта женщина могла через него видеть. То есть таково было выражение ее глаз, когда она стояла к лицу передо мной. Вообще-то глаза у нее были красивые, светло-карие, но поскольку они вызвали у меня неприятные воспоминания, связанные с теми двумя прежними обладателями подобных глаз, они мне тоже показались злыми.

Я отворил дверь.

— Прошу извинить меня, — сказала незнакомка, — полагаю, что мистер Кирк здесь? Мистер Мартин Кирк?

Что за чертовщина! Не могли же они посадить ему на хвост женщину-детектива, но даже если бы и надумали, она не могла работать в полиции с ее привлекательным личиком и нежным голоском. Но вот она стоит передо мной и задает такой вопрос.

— Извините вы меня, — сказал я, — но что вас заставляет думать, что он здесь?

— Куда же он девался? Я видела, как он сюда вошел, но не видела, чтобы он выходил.

— Значит, он здесь. И?

— Будьте любезны, скажите мне, чей этот дом? Кто здесь живет?

— Ниро Вулф. Это его дом, и он в нем живет

— Какое странное имя. Ниро Вулф? Чем он… он адвокат?

Намеренно или интуитивно, она держалась очень хорошо. Если первое, то я с удовольствием опишу эту сцену Вулфу и посмотрю, как он скривится.

— Нет.

Этого ей вполне достаточно.

— Мистер Кирк олл-райт?

— Мы не познакомились, — заметил я, — меня зовут Арчи Гудвин, я здесь живу. Теперь ваша очередь.

Ее рот открылся и закрылся. Она немного подумала, ее глаза смотрели мне в лицо точно с тем же выражением, как на крыльце, когда она не могла меня видеть.

— Я Рита Фауджер. Миссис Поль Фауджер. Будьте добры сообщить мистеру Кирку, что я здесь и хотела бы его видеть.

Пришла моя очередь задуматься. Вроде бы наше правило о том, что я не должен никого впускать к Вулфу, не спросив его согласия, не распространялось на данный случай: она хотела видеть Кирка, а не Ниро Вулфа. К тому же я чувствовал себя обязанным. Галстук был послан мне, не ему, но он даже не взглянул в мою сторону, прежде чем согласиться взяться за дело Кирка и накормить его. Я совершенна не был убежден в том, что Кирк с нами вполне откровенен, и мне было интересно посмотреть, как он отреагирует на появление жены Поля Фауджера.

— Вы могли ему сами сказать об этом, миссис Фауджер. А также узнать то, что мистер Ниро Вулф — частный детектив, и я тоже. Пойдемте.

Я посторонился, она вошла. Закрыв двери, я повел ее в кабинет. Подойдя к письменному столу Вулфа, я отчеканил:

— Пришли поговорить с мистером Кирком.

Сам я смотрел на Кирка. Вот он повернулся, увидел молодую женщину, воскликнул «Рита!» и вскочил с кресла. Она протянула ему обе руки, и он взял их.

— Мартин, Мартин! — тихо произнесла она, глядя на него своими странными глазами.

— Но каким образом…

Он выпустил ее руки:

— Как вы узнали, что я здесь?

— Я шла следом за вами.

— Шли следом за мной?

Она кивнула:

— Туда от дома. Там я тоже была, когда уходила и уже садилась в такси, вы появились. Я вас окликнула, но вы меня не слышали, а когда вы сели в другое такси, а попросила шофера ехать следом. Я видела, как вы вошли в этот дом и стала ждать на улице, но прошел целый час, а вы все не выходили, и я…

— Но что — вы не должны, Рита. Вы не можете. Все равно, вы ни чего не сможете сделать… Вы там пробыли тоже всю ночь?

— Нет, только сегодня утром. Я боялась — выражение вашего лица, весь ваш вид… Я страшно испугалась. Я знаю, что не могу, а может и смогу? Вы хоть что-нибудь поели?

— Да, я думал, что не смогу есть, но Ниро Вулф…

Он замолчал и повернулся:

— Извините. Мистер Вулф — миссис Фауджер.

И снова ей.

— Они думают, что я убил Бонни, но я не убивал. И мистер Вулф собирается расследовать. Вы, Рита, ничего не можете сделать, но я — вы настоящий друг.

Она хотела дотронуться до него рукой, но тут же отвела ее в сторону.

— Я подожду вас, хорошо? Снаружи.

— С вашего разрешения…

Это заговорил Вулф, его глаза смотрели на клиента.

— Вам дано поручение, мистер Кирк. Мне необходимо знать, находится ли тот предмет среди ваших вещей в гостинице, так что, пожалуйста, поезжайте туда, выясните и позвоните мне по телефону. Тем временем я поговорю с миссис Фауджер, если вы согласны, мадам? Я действую в интересах мистера Кирка.

— Почему…

Она взглянула на Кирка. Что за глаза!

— Если он действует в ваших интересах, я…

— Я сказал, — пробормотал смущенно Кирк, — про Бонни и Поля. Он спросил, я ответил. Но вы тут ни при чем… Так что оставайтесь в стороне.

— Глупости! — рявкнул Вулф, — как это в стороне? Ее допрашивали в полиции и она ваша приятельница, да?

На этот раз она дотронулась рукой до плеча Кирка.

— Поезжайте, Мартин, и выполните то, чего он просит. Но вы ведь вернетесь?

Он сказал, что да, и двинулся к прихожей, я, естественно, пошел выпустить его из дома. Когда я вернулся, миссис Фауджер сидела в красном кожаном кресле, в котором поместились бы две таких особы, а Вулф, откинувшись на спинку кресла, без энтузиазма рассматривал ее. Он бы предпочел иметь дело с самым закоренелым негодяем, нежели с самой праведной женщиной.

— Давайте-ка подведем базу, — проворчал он. — Как вы думаете, убил ли мистер Кирк свою жену?

Она сидела очень прямо, положив руки на подлокотники, и смотрела ему в глаза.

— Так вы работаете для него, да?

— Да, я думаю, что он невиновен. Что думаете вы?

— Не знаю. Мне все равно. Я понимаю, как отвратительно это звучит, но мне безразлично Я очень… ну, скажем, практичная особа. Так вы не адвокат?

— Я частный детектив, работающий по лицензии. Делая скидку на то напряжение, которое вы сейчас переживаете, вы выглядите лет двадцати. Вам больше?

Она не выглядела на двадцать лет. Я бы дал ей лет двадцать восемь, но, очевидно, я не учел напряжение, потому что она сказала:

— Мне двадцать четыре.

— Поскольку вы особа практичная, вас не обидят нескромные вопросы. Как давно вы проживаете в этом доме?

— С того времени, как вышла замуж. Почти три года.

— Где вы находились днем в понедельник с часа до восьми?

— Конечно, полиция этим интересовалась. Я пообедала вместе с Мартином Кирком и пришла с ним в то здание, где помещается его работа, где-то в половине третьего. Затем пошла в Метрополитен музей посмотреть костюмы. Я создаю некоторые костюмы для сцены. Там я пробыла часа два, затем…

— Достаточно. Что вы ответили, когда полиция вас спросила, привычно ли вам обедать с мистером Кирком?

— Ни о какой привычке не может быть и речи. Он оставил жену и… ему были необходимы друзья.

— Вы к нему сильно привязаны?

— Да.

— А он к вам?

— Нет.

Вулф хмыкнул.

— Если бы вам задавал вопросы представитель враждебной стороны, ваши ответы были бы восхитительными, но для меня они излишне лаконичны… Известно ли вам, как ваш муж провел дневные часы в понедельник?

— Известно только то, что он говорил по этому поводу. Он ездил в Лонг-Айленд Сити посмотреть какое-то оборудование и возвратился слишком поздно для того, чтобы идти в офис. Поэтому он заглянул в бар и что-то там пил, дома был около семи, мы с ним пошли в ресторан пообедать.

Она пожала плечами

— Мистер Вулф, я вовсе не «стараюсь» специально быть лаконичной. Если бы я считала, что мне известно что-то такое, что помогло бы Мартину, независимо от того, какого рода эти сведения, я бы по собственной инициативе вам их сообщила.

— Вот и прекрасно, давайте посмотрим, что вам известно. Скажите, как вам понравится, если я установлю, что миссис Кирк убил ваш муж?

Она ответила не сразу:

— Вы имеете в виду, что его вина будет доказана? И его арестуют?

Вулф кивнул:

— Такое может быть необходимым, чтобы снять подозрение с мистера Кирка.

— Ну что же, я порадуюсь за Мартина и пожалею мужа. Независимо от того, кто убил миссис Кирк, я… мне будет жалко этого человека. Она получила по заслугам… нет, я не стану этого говорить. Таково мое глубокое убеждение, но произносить вслух подобные вещи не принято.

— Фи. Если бы люди почаще высказывали откровенно свои убеждения, жизнь намного бы улучшилась, ибо условности постоянно вступают в конфликт с разумом… Скажите, а вы знали о существовании интимной близости между вашим супругом и миссис Кирк?

— Да.

— Им было об этом известно?

— Да.

— Вы относились к этому безразлично?

— Нет.

Это было сказано едва слышным шепотом, поэтому она повторила еще раз «Нет!». Губы у нее задрожали, она сжала челюсти, чтобы унять предательскую дрожь.

— Конечно, вы предполагаете, что убить ее могла и я, у меня имелись на то веские причины. Если бы я это сделала, то только из-за Мартина, а не из-за мужа. Она терзала его, превратила его жизнь в постоянную пытку. Моему же мужу ей не удалось бы испортить жизнь, потому что он сам — как бы это выразиться? — пустышка.

Она помолчала, вздохнула и вновь заговорила:

— Мне и в мысли не приходило, что когда-либо я буду вести подобные разговоры с кем угодно, но мне пришлось кое-что объяснить в полиции. Теперь я готова вывернуться наизнанку, лишь бы это пошло на пользу Мартину. Конечно, я не могла быть совершенно равнодушной в отношении Поля и Бонни, но когда первое чувство незаслуженной обиды прошло, я подумала, что не так уж это и важно. Все, кроме Мартина, стало мне безразличным. Не считайте меня безнравственной дурочкой, когда согласилась выйти замуж за Поля. Решила, что могу согласиться на его предложение, потому что никогда ни в кого не влюблялась и была уверена, что это чувство мне недоступно. Когда вчера в полиции мне начали задавать вопросы, я решила, что не стану скрывать, как отношусь к Мартину. Да вряд ли бы мне это удалось, хотя прежде никто ни о чем не догадывался.

Вулф взглянул на часы. Без двадцати час, еще тридцать пять минут до ленча.

— Вы сказали, что ей не удалось бы испортить жизнь вашему мужу, потому что он пустышка. Вы полностью отвергаете возможность того, что он ее убил?

Она задержала дыхание.

— Нет… Это слишком сильно сказано… Если он был там с нею и она что-то сказала или сделала… Не знаю.

— Иными словами, непреднамеренное убийство?

— Возможно… Не знаю.

— Не знаете ли вы, не было ли у вашего мужа личных конвертов и почтовой бумаги Джеймса Невилла Бэнса? Кремового цвета с золотыми обрезами и теснением?

Она широко раскрыла глаза:

— Что? Джимми Бэнс?

— Да. Это важно в силу одного обстоятельства, о котором вы не знаете, а мистер Кирк знает. Вопрос очень простой. Видели ли вы когда-нибудь в вашей квартире чистый листок и конверт, которые сделаны на заказ для мистера Бэнса?

— Нет. Чистых не видела. А надписанный им, — да.

— Вы бывали у него в квартире?

— Конечно.

— Знаете ли вы, где хранятся его почтовые принадлежности?

— Да, в письменном столе в студии. В ящике. Вы говорите, это важно?

— Да. Спросите у мистера Кирка, он вам сможет объяснить. Как хорошо вы знаете мистера Бэнса?

— Ну… он владелец дома, в котором мы живем. У нас имеются общие знакомые, иной раз мы у них встречаемся. У него в студии имеется подробный перечень всех приемов за каждый месяц. В этом отношении он странный педант.

— Это он убил миссис Кирк?

— Нет. Разумеется, я задавала себе этот вопрос. Я спрашивала себя решительно обо всем. Но Джимми Бэнс, если вы его знаете, почему бы он это сделал? Почему вы интересуетесь его почтовой бумагой?

— Спросите у мистера Кирка. Я стараюсь выяснить некоторые бессистемно выбранные моменты. Миссис Кирк пила водку?

— Нет. Если и пила, то я этого никогда не видела. Она вообще не была большой любительницей спиртного, а уж если пила, то непременно джин с тоником летом, а зимой «Вакардис».

— Ее муж пьет водку?

— Нет, никогда. Он любит скотч.

— Ваш муж пьет водку?

— Да. Теперь почти всегда.

— А мистер Бэнс?

— Да. Именно он приучил моего мужа к водке. Полиция у меня все это спрашивала.

— Естественно. Вы сами пьете водку?

— Нет. Только шерри.

Она покачала головой:

— Не понимаю — может быть, вы мне объясните? Все те вопросы, которые мне задавала полиция… похоже, что они были уверены, что виноват один из нас, Мартин, или Поль, или Джимми Бэнс, или я. А теперь и вы тоже. Но ведь это мог сделать какой-то другой мужчина, которого Бонни… или вообще грабитель или какой-то негодяй, не правда ли?

— Не невозможно, — согласился Вулф, — но более чем сомнительно. Благодаря обстоятельствам, которые породили вопросы о персональной почтовой бумаге мистера Бэнса и конвертах. А теперь вот еще какой вопрос: какая вы домашняя хозяйка? Интересуетесь ли вы состоянием носильных вещей вашего мужа?

Она улыбнулась от неожиданности:

— Вы задаете невероятно странные вопросы. Да, конечно. Даже хотя мы с ним не… Да, я пришиваю пуговицы и все такое.

— В таком случае вы должны знать, что у него есть или было. Не видели ли вы когда-нибудь среди его вещей шелковый галстук кремового цвета с диагональными полосочками, очень узенький?

Она нахмурилась:

— Это снова Джимми Бэнс, его излюбленные цвета. У него я видела подобный галстук, возможно даже не один.

— Их у него было девять. И вновь простой вопрос. Не видели ли вы один из них у вашего мужа? Не обязательно у него в руках или надетым на него, а так, в одном из его ящиков?

— Нет, мистер Вулф. Это обстоятельство, каково оно? Вы говорите, Мартину оно известно, но я отвечаю на ваши вопросы и…

Зазвонил телефон. Я повернулся и снял трубку, произнес обычную формулу и услышал голос нашего клиента:

— Это Мартин Кирк. Передайте мистеру Ниро Вулфу, что галстука здесь нет. Он исчез.

— Разумеется, вы всюду смотрели?

— Да, конечно. Я абсолютно уверен.

— Не вешайте трубку.

Я повернулся:

— Кирк. Предмета нету.

Вулф кивнул:

— Как я и ожидал.

— Какие-нибудь указания?

Он надул губы. Рита моментально вскочила на ноги и спросила:

— Можно мне с ним поговорить?

И прошла к телефону, протянув вперед руку. Вулф кивнул. Я указал на аппарат на его столе, сказав, что он может воспользоваться им. Она повернулась и взяла там трубку. Я свою не повесил.

— Мартин?

— Да. Рита?

— Да. Где вы?

— В своем номере в гостинице. А вы все еще там.

— Да, что вы намереваетесь делать? Пойдете на работу?

— Великий боже, нет! Хочу повидаться с Джимми Бэнсом. Затем еще раз с мистером Ниро Вулфом. Кто-то…

Я вмешался.

— Не вешайте трубку. Я сообщил мистеру Вулфу, он хочет вас кое о чем проинструктировать.

И Вулфу.

— Он говорит, что собирается повидаться с Бэнсом. Я должен ему сказать, чтобы он отложил визит, или вы сами: с ним поговорите?

— Ни то, ни другое. Он совершенно не спал и почти не ел. Вели ему приехать сюда вечером, часиков в девять, если он проснется, и сообщить мне о своем разговоре с мистером Бэнсом.

— Сами скажите ему об этом.

Являясь оплачиваемым работником, я, конечно, оставался на месте в присутствии посетительницы. Я достаточно от него натерпелся за последнее время, а тут еще эта бестактность. Он, кажется, решил окончательно вывести меня из себя своими неожиданными решениями. Кстати, его сердитый взгляд, который, конечно, он бросил автоматически, не достиг цели, потому что моя голова была повернута в сторону, так что Вулф видел мой профиль, включая плотно сжатие губы. Когда Рита закончила свой разговор, он взял у нее трубку и коротенько переговорил с клиентом и посмотрел на часы. Шесть минут до ленча.

— Я вам еще нужна? — спросила Рита, — я бы хотела уйти.

— Позднее, пожалуй. Если бы вы позвонили сюда в начале седьмого?

Я поднялся и заговорил, подойдя к дверям передней комнаты:

— Если вы не возражаете, миссис Фауджер, не могли бы вы здесь еще задержаться на несколько минут?

Она взглянула на Вулфа, убедилась, что он не возражает, и вышла из кабинета. Стоило ей только перешагнуть через порог, я закрыл за ней дверь, сделанную из такого же звуконепроницаемого материала, как и стены, вернулся к столу Вулфа и заговорил:

— Если у вас дурное настроение, нельзя же срывать зло на мне… Я всего лишь пару раз обращал ваше внимание на тот факт, что иметь клиента нам бы не мешало. Я не хочу сказать, будто наше положение безвыходное, что мы сидим на мели, так что вам надо хвататься за первое же предложение и получить жалкую тысчонку с типа, который, возможно, заработает вышку. А теперь, когда он заявляет, что собирается встретиться с Бэнсом, чтобы по-своему урегулировать вопрос о галстуке, а ведь галстук был послан мне, а не вам, вы не только не запрещаете это, вы даже не велите мнеприсутствовать при этом разговоре. Она также собирается туда, это ясно, как дважды два четыре, ей вы предлагаете позвонить сюда после шести вечера. Я признаю, что вы гений, но когда вы взяли у Кирка чек, у вас не могло быть ни малейшего представления, виновен он или нет, и даже сейчас вам это не ясно. Полиция, возможно, располагает неопровержимыми доказательствами. Они будут счастливы посадить вас в лужу. Галстук был послан мне, я его отдал Кремеру, вот почему я сейчас говорю с вами отнюдь не почтительно.

Он кивнул:

— Хорошо сказано. Прекрасная речь.

— Благодарю вас. И?

— Я не велел тебе сопровождать ее по той причине, что сейчас будет подан ленч. К тому же я сомневаюсь, что ты раздобудешь что-нибудь полезное. Естественно, мне придется встретиться с мистером Бэнсом и мистером Фауджером. Что касается отчаянного положения, когда я взял у мистера Кирка чек, я знал, что практически нет никакой вероятности того, что он убил свою жену, и я…

— Как?

Вулф покачал головой:

— Ты хочешь, чтобы я все разжевал и положил тебе в рот? Тебе известно решительно все, что знаю я. Пошевели немного мозгами. Если вместо ленча ты предпочитаешь присутствовать при пустом разговоре, поступай как знаешь, я отговаривать не стану. Но не надейся, тебе не удастся заставить меня пуститься в объяснения, которые тебе совершенно не нужны.

Вошел Фриц объявить о ленче, понял, какова атмосфера, и замер в дверях. Я пошел распахнуть дверь в переднюю комнату, вошел в нее и сказал Рите:

— Олл-райт, миссис Фауджер. Я еду с вами.

Глава 6

Когда ты доволен собой и злишься на кого-то другого, все очень просто. Ты ругаешь его в глаза, если он поблизости, и за глаза, если он отсутствует, и ты предпринимаешь шаги, если и когда они тебе доступны. Когда ты злишься на самого себя, тогда еще проще: объект твоего недовольства рядом и не может удрать. Но когда ты злишься на себя и в то же время на кого-то еще, положение у тебя затруднительное. Если ты сосредоточишь внимание на одном, второй вмешивается и действует тебе на нервы.

Именно таким было положение вещей, когда я отступил в сторону в прихожей здания по Хорн-стрит, предоставив Рите возможность отпереть своим ключом дверь. Пока мы с ней ехали в такси, я рассказал ей о проблеме галстука. Какая разница, услышит ли она это от меня или позднее от Кирка, а ей неплохо было знать, почему Кирк хочет повидаться с Бэнсом.

Я предполагал, что Рита сначала захочет пройти в свою квартиру на первом этаже. Несомненно, любая женщина поступила бы именно так, если бы ее волосы и лицо были бы в таком состоянии, как у нее. Но ничего подобного. Она прямиком вошла в лифт, поднялась на третий этаж, там вышла и нажала на кнопку звонка квартиры мистера Бэнса. Дверь отворилась, на пороге стоял Бэнс. Его лицо не было таким гладким и ухоженным, как накануне, и одет он был иначе: скромный серый костюм, белая рубашка и простой серый же галстук. Конечно, вызов в прокуратуру и ему поубавил спеси. Он воскликнул «Рита!» и протянул руку, потом увидел мена. Не знаю, как бы он со мной поздоровался, потому что вмешался откуда-то вынырнувший Кирк. Он первым делом заявил Рите, что ей не следовало приходить. Она что-то ответила, но он ее не стал слушать, тоже увидев меня.

— Очень рад, что вы здесь. У меня нет полной ясности в отношении того, что мне говорил Ниро Вулф про галстук. А я как раз собирался рассказать про него Бэнсу. Рита, прошу вас, это моя забота.

Но она решительно покачала головой:

— Послушайте, Мартин. Это вам не следовало бы сюда приходить. Теперь мне понятно, почему полиция считает, что это сделал один из нас, значит это наша общая забота. Вам следовало бы предоставить заниматься этим делом ему, Ниро Вулфу. Ну, а вам не стоит на эту тему ни с кем разговаривать, даже со мной. Ведь я права, согласитесь, мистер Гудвин?

Вы помните, я упоминал о своем дурном настроении и о его причинах, поэтому ответил не без яда:

— Мистер Вулф знал, что он идет сюда… Многие называют мистера Вулфа кудесником, а к кудесникам нельзя подходить с обычными мерками. Разумеется, он заставил меня сюда поехать.

Мой язык с трудом ворочался, произнося последнюю фразу. Но личные обиды должны оставаться личными и не выходить за стены дома.

Бэнс недоверчиво поглядывал на меня:

— Вы говорите, вас заставил сюда поехать Ниро Вулф?

— Я ездил к нему, — объяснил Кирк. — Он сообщил мне про галстук. Именно об этом я и хочу вас спросить. Вы припоминаете, что когда-то дали мне один из…

Задребезжал звонок. Я стоял между дверью и Бэнсом и отошел в сторону, пропуская его к выходу. Он отворил дверь, в прихожую вошел мужчина, осмотрелся и произнес:

— Что, никак гости? Ну, Джимми, нашли же вы время принимать у себя гостей!

Я сказал «пропищал», потому что именно таким голосом его наделила природа, и это не был притворный фальцет, который по телефону велел мне сжечь галстук. Надо признаться, этот тоненький голосок не вязался с высоким ростом, широкими плечами и красивым мужественным лицом вошедшего.

— Это не гости, Поль, — сказал Бэнс, но Поль уже был подле Риты:

— Моя маленькая, ты настоящее пугало. У тебя устрашающий вид.

И тут же повернулся к Кирку:

— А посмотреть на вас, Мартин, дорогой… Постойте, а почему, собственно говоря, вы еще на свободе?

Наконец его взгляд обратился ко мне:

— Вы из полиции?

Я покачал головой:

— Я не иду в расчет. На меня не обращайте внимания.

— С удовольствием. Ха-ха-ха.

К Бэнсу:

— Я пришел спросить вас кое о чем, теперь я могу спросить всех. Знаете ли вы, что у полиции есть один из ваших шикарных галстуков с кровавым пятном посредине?

Бэнс кивнул:

— Да, знаю.

— Где они его раздобыли? И почему изводили меня бесконечными вопросами о том, не утащил ли я его или один из дюжины в вашем стенном шкафу? Или вы им что-то такое ляпнули?

— Нет, конечно. Я только сообщил, что одного галстука у меня не хватает. Он исчез.

Кирк вмешался:

— И вы так же сказали, что дали мне подобный галстук.

Бэнс бросил на него хмурый взгляд:

— Черт возьми, Мартин, я должен был это сказать, не так ли? Все равно бы они про это узнали. Это было известно не только нам двоим.

— Конечно, должны были, — сказал Кирк, — я это понимаю. Но этот галстук тоже исчез. Я перерыл все свои вещи, галстука нигде нет. Значит его утащили из моей комнаты до того, как я перебрался в гостиницу, потому что я забрал с собой решительно все, что у меня имеется. Вот я и пришел спросить, не знаете ли вы…

— Какое нахальство? — внезапно разъярился Поль, — какое право вы имеете задавать всем свои дурацкие вопросы? Почему вы еще на свободе? О'кей, вы ее ухлопали, она на том свете. Что за трюк вы придумали с одним из галстуков Джимми? Откуда на нем может быть пятно?

— Нет, — воскликнул Кирк, — я ее не убивал.

— Ох, перестаньте! Я подумал, возможно, в конце-то концов вы не такой слюнтяй, как мне казалось. Она украсила вас наверняка самой роскошной парой рогов, подобной которой не сыскать на целом свете, а вы никогда ей и пальцем не погрозили. Как будто в этом не было ничего особенного, относились к ней как к лежачей больной, окружали ее, теплом и заботой… Я считал, что более жалкого извинения ни один мужчина не может придумать, но вчера, когда я узнал, что случилось…

Конечно, я слышал и читал про то, что один мужчина награждает пощечиной другого, но тут я впервые стал свидетелем того, как это случилось в действительности.

Кирк ничего не сказал, он просто отвесил звонкую пощечину открытой ладонью по самодовольной физиономии Поля Фауджера, а тот, от неожиданности, тоже промолчал, но тут же нацелился кулаком в челюсть Кирка.

Я не пошевелился. Поскольку Фауджер на четыре дюйма был выше и фунтов на двадцать тяжелее Кирка, я не сомневался, что зачинщик незамедлительно окажется на полу. И хотя вроде бы в мои обязанности входит защищать интересы клиентов, на этот раз, подумал я, Вулфу самому следовало бы выступить в роли защитника.

Но меня, точно так же как и Фауджера, ожидал сюрприз. Ему всего тишь раз удалось задеть скользящим ударом плечо Кирка, когда тот согнулся и откинул назад голову. Не то, чтобы у Кирка чувствовалась техника. Как я догадываюсь, все дело было в том, что наконец-то Кирк делал то, о чем уже давно мечтал, и стремился отомстить за все прошлые насмешки и унижения; пока у него это получалось. Он нанес Фауджеру не менее двух десятков ударов и по физиономии, и по шее, по груди, по ребрам, правда не слишком сильных, так что тот ни разу не только не приземлился, но и не пошатнулся. Но один из беспорядочных ударов пришелся точно по носу, заструилась кровь.

Настало время мне вмешаться, потому что Бэнс выпроваживал из помещения Риту, поэтому когда кровью покрылся рот и подбородок Фауджера, я захватил Кирка со спины и оттащил его назад, после чего встал между дерущимися.

— Вы сейчас испачкаете себе костюм, — сказал я Фауджеру, — полагаю, вы знаете, где находится ванная комната?

Он тяжело дышал. Потрогав пальцами рот, он взглянул на пальцы, увидел на них кровь, сильно побледнел и попятился. Я повернулся на каблуках. Кирк, тоже запыхавшийся, сидел на стуле, опустив голову и разглядывая косточки на сжатых кулаках. По всей вероятности, на них была содрана кожа. Бэнс таращил на него глаза, пораженный не менее Фауджера, Рита явно сияла. С раскрасневшимися щеками она была удивительно привлекательна.

— Должна ли я тоже идти? — спросила она у меня. — Он нуждается в моей помощи?

Вот где настоящая любовь! Мартин Великий избил ее мужа, значит Мартина надо поддержать в тяжелую минуту. С моей стороны было бы предательством сказать ей, что «увечья» Поля были пустяшными, пускай гордится своим героем. И я сказал: нет, не ходите, он справится сам. Пошел проверить руки Кирка, тоже ничего особенно страшного.

— Почему вы их сразу не разняли? — требовательно поинтересовался Бэнс.

— А разве не я их разнял? А с таким напористым боксером, как Кирк, быстрее не получилось.

— Вот уж никогда бы не подумал…

Он не договорил.

— Вы сказали, что он обратился к Ниро Вулфу?

— Я этого не говорил, но он действительно к нему обратился. Могу подтвердить, потому что я при этом присутствовал… Он поручил мистеру Вулфу провести расследование. Вот почему я здесь. Собираю информацию, которая установит невиновность клиента мистера Вулфа. Располагаете ли вы таковой.

— Боюсь, что нет.

Он снова хмурился:

— Но, конечно, он невиновен. То, что тут наговорил Поль Фауджер, достойно смеха. Надеюсь, полиции он этого не сказал. Но с их опытом, я не думаю…

И снова зазвякал звонок. Бэнс отворил дверь, через порог шагнул Закон. Любой человек с полувзгляда сказал бы, что это Закон, если бы даже до этого он никогда не видел и не слышал о сержанте Пэрли Стеббинсе. Сделав два шага, Стеббинс остановился, осмотрелся и увидел меня.

— Да-а, — произнес он, — я так и думал. Ничего, вы с Вулфом на этот раз просчитались, быть вам в дураках… Впрочем, вы не станете долго упорствовать…

Он отвел глаза в сторону и заметил вышедшего из внутреннего помещения Фауджера.

— Ага, да тут все собрались. Мистер Бэнс, извините, что я прервал ваше веселье.

Он подошел к Кирку:

— Вы нужны в Управлении для дальнейшего допроса, мистер Кирк. Я вас заберу.

Рита чуть слышно ахнула. Кирк поднял голову и посмотрел на непроницаемую физиономию блюстителя порядка.

— Мой бог, я ответил на все имеющиеся у вас вопросы.

— У нас появились новые. Один из них я могу задать прямо сейчас. Приобрели ли вы новую пишущую машинку в Мидтаун офис инвипмент компани, а свою старую продали девятнадцатого июля сего года?

— Да. Не знаю, было ли это девятнадцатого июля, но примерно в это время. Да.

— О'кей, мы хотим, чтобы вы опознали и новую, и проданную. Идемте.

— Вы меня арестовываете?

— Если вы предпочитаете таким образом, я могу сформулировать иначе. Важный свидетель. Или, если вы начнете спорить, я позвоню и истребую ордер на задержание, обождав в вашем обществе, пока его не доставят приблизительно через полчаса, а то и через час. Раз Гудвин здесь, мне надо держать ухо востро. Он хитрый дьявол!

Кирк с трудом поднялся.

— Олл-райт, — пробормотал он едва слышно. Бедняга не спал уже часов тридцать, если не больше.

Рита Фауджер посмотрела на меня своими поразительными глазами.

Я поклонился и вышел. Быть хитрым дьяволом хорошо и даже почетно, если бы я знал, где и как проявить свои хитрости. Я спустился вниз на лифте, не поздоровался с водителем полицейской машины, хотя мы с ним прежде встречались, пошел пешком до первой стоянки такси и велел везти меня к дому 619 на Тридцать пятой Западной улице, когда же водитель мне сказал, что это дом Ниро Вулфа, я пробормотал что-то о том, что не всякому слуху можно верить.

Представляете, каково было мое состояние?

Вулф сидел за столом в столовой, накладывая себе на тарелку гору своего любимого сыра. Когда я вошел, он поднял голову и вежливо произнес:

— Фриц поставил для тебя почки в духовку.

Я сделал три шага вперед.

— Огромнейшее спасибо.

Я был изысканно вежлив.

— Вы, как всегда, оказались правы. Разговор был пустым. Они приставили к Кирку хвост, сюда, к гостинице и на Хорн-стрит. Когда Пэрли Стеббинс приехал на квартиру Бэнса, он знал, что Кирк находится там и не удивился при виде меня… явился он за вашим клиентом и забрал его. Они разыскали ту машинку, на которой был напечатан адрес на конверте и записка для меня. Она принадлежала Кирку, но девятнадцатого июля он поменял ее на другую. Поскольку вы все равно за едой не говорите о делах, я пойду завтракать на кухню.

Я повернулся и пошел к Фрицу. На него я не был зол.

Глава 7

Приблизительно через четыре часа после этого мистер и миссис Фауджер находились в нашем кабинете, ожидая, когда в шесть часов Ниро Вулф спустится из оранжереи. Она сидела в красном кожаном кресле, а он в одном из желтых перед письменным столом Вулфа. К моему величайшему удивлению, на физиономии Поля Фауджера сохранилось два следа от недавнего сражения с Кирком: небольшой синяк под левым глазом и слегка распухший нос. Я не предполагал, что Кирк проявит столько силы, но, конечно, с голыми кулаками большой силы не требуется.

Не произошло ничего такого, что изменило бы мое отношение или мнение. Когда я возвратился в кабинет, расправившись с сохраняемыми в тепле почками с овощным гарниром, Вулф разрешил мне доложить о состоявшемся разговоре и матче на кулаках в квартире Бэнса. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, показывая, что вдумчиво слушает, но даже не хмыкнул, когда я описал роль Стеббинса, хота обычно он чувствует себя глубоко уязвленным, если его клиента забирает полиция. Когда я закончил, то не удержался и присовокупил, как это удачно, что он уверен в невиновности клиента, иначе бы новые данные о машинке могли бы его смутить.

Вулф открыл глаза:

— Я не говорил, что уверен в его невиновности. Я сказал, что весьма неправдоподобно, что он убил свою жену, и мое мнение до сих пор не изменилось. Любой человек мог в течение нескольких минут воспользоваться в его отсутствие машинкой.

— Конечно. А когда его жена рассказала ему, что разрешила кому-то что-то напечатать на этой машинке, он пришел в такую ярость, что на следующий же день поспешил от нее отделаться. Она могла бы это подтвердить, но она мертва. Грубо сделано. Или если он поменял машинку совершенно случайно, это простое совпадение, тогда положение еще более трудное. Судьи и присяжные ненавидят совпадения, и я слышал, что вы сами не принадлежите к их горячим поклонникам.

— Только когда совпадение стоит у меня на пути, а не тогда, когда оно служит моим целям.

Он выпрямился и потянулся за книгой:

— Не могла миссис Фауджер заставить своего мужа приехать сюда к шести часам?

— Я не просил ее. Сомневаюсь. Они не из общительных, а он — не та лошадка, на которую я бы поставил.

— Возможно…

Он подумал и покачал головой:

— Нет, все равно я должен его видеть… Попроси ее, чтобы она убедила его. Или же сам сообщи ему, что он оговорил моего клиента в присутствии свидетелей, так что он должен подписаться под извинением и отказаться от своих слов, либо на него будет подано в суд за диффамацию личности. Я жду его в шесть часов.

Он открыл свою книгу.

Отрезано. Я и не ждал, что он откроет свои карты, потому что он так же упрям, как и настойчив, но уж мог бы он хотя бы чуточку приоткрыть завесу.

Пока я разыскивал номер телефона Фауджера и набирал его, я фактически думал, не сделать ли то, чего не делал никогда и думал, что никогда не сделаю: отступить, извиниться и попросить его бога ради объяснить в благодарность давнишнему партнеру за преданность и трудолюбие, какого черта он задумал, что у него в голове. Но, конечно, я не стал унижаться. Положив на место трубку после того, как не получил ответа на свои звонки, я вдруг вот о чем подумал: а не спросить ли Вулфа, не хочет ли он, чтобы я позвонил Паркеру. Поскольку его клиент запрятан за решетку как основной свидетель и, возможно, будет обвинен в убийстве, с его стороны было бы не только естественным, но даже необходимым прибегнуть к услугам Паркера. Но я взглянул на лицо Вулфа, когда он так уютно сидел в своем огромном кресле, уткнувшись в книгу, и отказался от этой мысли. Ведь он просто ответит «нет» и продолжит читать.

Конечно, мое настроение сразу бы улучшилось, если бы я мог что-то взять в руку и швырнуть в него, но подумал кому в конечном итоге от этого было бы хуже, ему или мне, и воздержался. Поднявшись из-за стола, я ушел к себе в комнату, постоял у окна, пытаясь отыскать ту зацепку, которую я не заметил, при условии, что она была одна. Вся беда была в том, что у меня было дурное настроение. Ты можешь работать, когда злишься, можешь есть и спать, а вот ясно думать не можешь.

Затем я увидел Вулфа уже без двух минут шесть, когда подъемник доставил его вниз из оранжереи, и он вошел в кабинет. Звонок о клевете возымел действие. На пятый раз, когда я звонил Фауджерам, в самом начале пятого, мне ответил Поль, и я выложил ему это. По телефону его писк больше походил на тот, который велел мне сжечь галстук, но, конечно, этого и следовало ожидать. Голос по телефону, если только ты его как следует не знаешь, звучит странно… Поль сказал, что приедет. А через час позвонила Рита. Она была слишком возбуждена, чтобы быть практичной. Она хотела знать, не звонил ли нам Кирк, не предприняли ли мы что-то, а если да, то что именно, и не нужно ли Кирку нанять адвоката. Продолжая злиться, я ей сказал, что за клиента отвечает Вулф, а не она, что Кирку, разумеется, потребуется адвокат, если и когда ему предъявят обвинение, и что мы к шести часам ожидаем ее мужа… Когда она сказала, что ей это известно и что она тоже приедет, я заметил, что она могла бы посидеть спокойно дома. Я грублю людям только тогда, когда грублю самому себе или же когда они сами на это напрашиваются. Должен сознаться, что она не напрашивалась на грубость, просто я сорвал на ней свое дурное настроение.

А вот Вулфу нагрубить ничего не стоит… Войдя в кабинет, он обогнул красное кожаное кресло, пробираясь к своему столу, кивнул Рите, уселся, посмотрел прищуренными глазами на ее супруга и отрывисто бросил:

— Вы Поль Фауджер?

Очень трудно так же гавкнуть в ответ, коли у тебя писклявый голос, но Фауджер приложил массу стараний, чтобы у него получилось не менее впечатляюще:

— Вы Ниро Вулф?

— Да. Это вы убили эту женщину?

Я сразу понял, когда впустил их в дом, что Фауджер продумал свое поведение. Легко увидеть, когда человек действует по «подстрочнику». Неожиданный вопрос несколько озадачил его, ответ получился бледным.

— Вы прекрасно знаете, что нет. И знаете, кто это сделал, или должны знать.

— Возможно, не знаю. А вы?

Фауджер посмотрел на жену, на меня и снова на Вулфа:

— Вам бы хотелось это услышать в присутствии свидетелей. Да? Олл-райт, я не в силах что-либо доказать, да и потом это не моя работа, а полицейских. Но я не собираюсь ничего подписывать. Я уже говорил Бэнсу, что мне не следовало бы этого говорить, жене повторил то же самое. Спросите у нее.

Он повернулся ко мне:

— Только вы один еще слышали меня. Поэтому я заявляю, что поскольку ничего не доказано, мне не следовало распускать свой язык.

Снова Вулфу:

— Вот и все. А теперь попробуйте меня привлечь к судебной ответственности за диффамацию личности!

— Фи!

Вулф взмахнул рукой, отбрасывая такую возможность:

— Я никогда и не собирался вас привлекать, мне просто надо было вызвать вас сюда. Я хотел вам кое-что сказать и спросить кое о чем. Во-первых, вы болтун. Возможно, вы можете знать, что мистер Кирк не убивал жены, но вы никоим образом не можете знать, что он ее убил. Вот и получается, что либо вы осел, либо убийца, если не то и другое одновременно.

Он повернул голову:

— Арчи, двадцатидолларовую бумажку.

Я подошел к сейфу, достал требуемую купюру и вручил Вулфу, но он покачал головой:

— Отдай деньги миссис Фауджер.

И Полю:

— Ваша жена будет судьей нашего пари… Ставлю двадцать против одного, что мистер Кирк не убивал своей жены.

— Пари принято! — заявил Фауджер, достал бумажник, вытащил из него деньги и протянул их мне.

— Держите у себя, Гудвин. Моя жена могла бы их потратить. Полагаю, если суд его осудит, вопрос будет решен? Должен ли я буду дожидаться решения апелляционного суда и прочей чертовщины?

Рита явно не слушала его. Возможно, она давно усвоила искусство слушать его, не слыша. Она во все глаза смотрела на Вулфа:

— Вы ведь не шутите, нет? Вы действительно верите в это?

— Я надеюсь выиграть это пари, мадам!

Глаза его оставались прикованными к Полю Фауджеру:

— Что касается вас, сэр, давайте посмотрим, насколько вы уверены. Я бы хотел задать вам несколько вопросов, которые намекнут вам, на чем основаны мои ожидания… Но, конечно, я не стану вас удерживать, если вы предпочтете немедленно уйти.

Фауджер рассмеялся. Было бы правильнее сказать, что он захихикал, но уж как-то не хочется говорить такое про мужчину в расцвете сил. Так что он «рассмеялся»:

— Черт побери, разве я не заключил с вами пари? Валяйте, задавайте вопросы. Впрочем, вы уже спросили, не убил ли я ее. На это я ответил.

Вулф кивнул:

— Но вы не просто зритель, вы находитесь не среди публики, а на сцене. Известно ли вам про конверт, который пришел вчера утром по почте мистеру Гудвину, и о его содержимом?

— Да, знаю. От Бэнса и моей жены.

— Тогда вам понятно, внимание сосредоточено на вас четверых, и мое внимание, и полиции. У всех вас имелась возможность, любого из вас миссис Кирк могла к себе впустить днем в понедельник, а у мистера Кирка имелся собственный ключ. Орудие убийства, бутылка водки, находилась под рукой. Что в отношении мотива? Давайте подумаем об этом. Именно мотив я и хочу с сами обсудить. Вы хорошо знакомы с этими тремя людьми и их взаимоотношениями между собой и с миссис Кирк, Ваши изобретательные шаги по аннулированию обвинения в клевете показывают, что у вас находчивый и живой ум. Предлагаю вам потренировать его. Начнем с вас. Если вы убили миссис Кирк, каков был ваш мотив?

Фауджер произнес слово, которое не принято употреблять в приличном обществе, в особенности же в присутствии дам, а поскольку мои записки может прочитать какая-нибудь леди, я его упускаю.

После него Фауджер нашел необходимым пропищать:

— Я не убивал!

— Знаю. Хорошо, если желаете, я сформулирую свой вопрос иначе: если бы вы убили миссис Кирк, каков бы был ваш мотив? Вы остались здесь выслушать мои вопросы, потому что вам любопытно. Я тоже человек любопытный. Каков бы был ваш мотив? Не сомневаюсь, что какой-нибудь да у вас нашелся бы. Вам не надо стесняться присутствия вашей супруги, именно она информировала меня о вашей близости с миссис Кирк. Когда я высказал предположение, что ее убили вы, она сказала — нет, вы пустышка. Это верно?

Фауджер посмотрел на Риту:

— Это что-то новое, моя маленькая. Пустышка. Тебе следовало мне это сказать. Оригинальное определение…

К Вулфу:

— Конечно, у меня мог бы иметься мотив для того, чтобы ее убить. Я могу назвать четырех мужчин, которое могли бы это сделать, а с Кирком пять.

— И каков был бы ваш мотив?

— Все зависит от того, когда. Два месяца назад это было бы, скажем так, ради своего здоровья.

— А в понедельник? Это не пустая болтовня, мистер Фауджер. В понедельник?

— Для меня как раз болтовня… В понедельник мотив был бы иным. Вновь ради собственного здоровья, но в противоположном смысле. Вы меня понимаете? В прямо противоположном. Нужны разъяснения?

— Нет, благодарю вас. С вами достаточно. Если бы ее убила ваша жена, каков бы был ее мотив?

— Вот это мысль!

Поль Фауджер усмехнулся:

— Это мне по душе… Мы не дотрагивались друг до дружки почти целый год, и она мечтала о том, чтобы я вернулся. Я пустышка, но во мне масса шарма. Сейчас я не проявлю его за ненадобностью, но не сомневайтесь, он у меня имеется.

Я смотрел на Риту, потому что мне уже было тошно смотреть на этого напыщенного гуся, и но выражению ее лица я был готов поспорить, что она думала о том же самом, что и я: что Поль Фауджер был один на миллион. Он и правда не имел понятия о том, как его жена относится к Мартину Кирку. Тон его, самоуверенный, самовлюбленный, говорил об этом яснее всяких слов. И я еще раз посмотрел на него. Такой болван был способен равнодушно раздробить бутылкой водки череп женщины, отправиться в ближайший бар и заказать себе там пару рюмок водки же с тоником.

Очевидно, Вулфу пришла в голову аналогичная мысль, потому что он спросил:

— Вы не можете предложить другого мотива для вашей жены?

— Нет. Разве этого недостаточно? Ревнивая жена.

— Бывали прецеденты. Полагаю, мистер Кирк не представляет трудности. Поскольку вы думаете, что он ее убил, вы должны знать почему.

— Как и вы.

— Правильно. Он не мог больше мириться с ее неверностью, не мог окончательно уйти от нее, потому что был от нее без ума, и в то же время не мог ее переделать, поэтому он воспользовался единственным выходом, так как сам хотел продолжить жить. Вы согласны?

— Разумеется. И это имеет прецеденты.

— Совершенно верно. Остается один мистер Бэнс, и, как мне кажется, он представляет трудность, но уповаю на вашу сообразительность. Если он ее убил, то почему?

Фауджер покачал головой:

— Тут потребовалось бы нечто большее, чем сообразительность. Вы можете совершенно спокойно вычеркнуть Джимми Бэнса. Ведь он все еще надеялся.

— На что надеялся?

— Получить ее. Она же давным-давно вскружила голову бедняге Джимми и держала его на поводу. А он не терял надежды.

— Мистер Кирк говорил мне, что его жена считала мистера Бэнса симпатичным старичком — это его фраза, но довольно нудным.

Фауджер усмехнулся. Сказать по правде, в первый же раз, когда я увидел его усмешку, я решил, что никогда не буду так отталкивающе усмехаться.

— Откуда Мартину знать правду? Все-таки она ему не все рассказывала. А вот мне решительно каждый пустяк, она даже хвасталась своими приключениями. Дразнить Джимми доставляло ей огромное удовольствие. Нудный старичок, будь я неладен! Когда ей бывало скучно, она поднималась наверх, якобы поиграть на пианино, а в действительности, чтобы изводить Бэнса, соблазнять его, каждый раз отказывая в близости. Конечно, тут был известный расчет. Он первый начал к ней приставать, а ведь дом-то принадлежал ему, ей здесь нравилось, вот она и играла с ним.

— Но он продолжал надеяться?

— Разумеется, ей это было нетрудно сделать. Если бы вы знали Бонни, — черт побери — она бы без труда вскружила вам голову, морочила бы вам голову, как хотела, а вы не теряли надежды. Перед Бонни не устоял бы ни один мужчина!

— Сообщили ли вы об этом полиции?

— Вы имеете в виду, о Бэнсе? Нет, с какой стати? Я даже не знаю, зачем вам-то я об этом рассказываю.

— Я вызвал вас на откровенный разговор.

Вулф откинулся назад и пару раз глубоко вздохнул.

— Я вам весьма обязан, сэр, а я не люблю быть должным. Сэкономлю наши деньги… Будем считать, что наше пари не состоялось.

— Ничего подобного! — запищал Фауджер. — Желаете смыться, не уплатив проигрыша?

— Нет, хочу показать свою признательность. Ну что же, деньги вернуть я всегда успею.

Вулф повернулся к Рите:

— Мадам, мне повезло, что вы приехали ко мне с мужем. Нас будет трое, если получится так, что возникнет необходимость оживить его память в отношении того, что он мне говорил. Иногда люди предпочитают как можно быстрей забыть сказанное. Предлагаю вам все записать и…

Я слушал только вполуха. Теперь, когда я понял, в какую мишень целится Вулф, я наверняка должен сообразить, что именно заставило его сделать такой выбор, и я тоже закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Если вы уже разыскали пропущенное, что я охотно допускаю, и считаете меня недотепой, пожалуйста, учтите то, что все четыре пункта относятся к тому времени, когда тело еще не было обнаружено. Один пункт я разгадал через полминуты, но этого было недостаточно, а к тому времени, когда я открыл глаза, Фауджер уже вышел из кабинета, а Рита что-то болтала, поднявшись с кресла. Вулф выразительно посмотрел на меня. Как он воображает, я не только хорошо разбираюсь в женской психологии, но и умею с ними обращаться, что по меньшей мере смешно.

Не стану описывать как я справился со своей задачей и выпроводил ее из дома, потому что менее чем за два часа снова проявил свою невыдержанность и грубоватость.

Когда я возвратился в кабинет, заперев за ними входную дверь, мне многое хотелось сказать, но Вулф сидел откинувшись в кресле с закрытыми глазами, у него двигались одни только губы, и я тихонько пробрался к своему столу. Когда мы бываем одни, я отрываю его от любого занятия, если мне необходимо, но «гимнастика для губ» у меня пользуется огромным уважением. Если Вулф втягивает в себя губы и тут же вытягивает их вперед, повторяя без конца эту операцию, он настолько напряженно думает, что даже если бы я его окликнул, он бы меня не услышал. Иногда гимнастика продолжается всего несколько секунд, в другой раз очень долго.

В данном случае минуты три, не меньше.

Он открыл глаза, выпрямился и проворчал:

— Нам потребуется помощь миссис Фауджер.

Я вскочил:

— Возможно, мне удастся ее догнать. Дело срочное?

— Нет. После обеда. Не вертись.

— Слушаюсь, сэр.

Я сел, но не мог удержаться, чтобы не похвастать:

— Теперь я поравнялся с вами. Решение вы основываете на двух пунктах Правильно?

— На четырех.

— В таком случае, я пару упустил. В моем активе только его телефонный звонок и то, что он позволил мне оставить у себя галстук. Что еще?

— Только семь галстуков. Почему?

— Ох, действительно!

Я с невольным восхищением посмотрел на него:

— О'кей. И?

— Ну… взять бы для примера тебя самого. Имеются ли у тебя какие-нибудь вещички, которые составляют как бы часть твоей жизни? Всякое старье, памятные пустяки, которые ты хранишь в запертом ящике? Отдашь ли ты один из них кому попало?

— Не-ет.

Я задумался:

— У-гу, ясно… Но все четыре пункта не убедят членов жюри в том, что он убийца, и я сомневаюсь, чтобы они могли убедить Кремера или окружного прокурора хотя бы задержать голубчика.

— Нет, конечно. Нам надо хорошенько потрудиться, прежде чем мы будем готовы для беседы с мистером Кремером. То, что нам необходимо для доказательства, вообще может не существовать, а если и существует, то его, возможно, не удастся обнаружить… Наш единственный ресурс…

Раздался дверной звонок. Я поднялся, вышел в прихожую, глянул, вернулся в офис и заявил:

— Что за ерунда? Кремер.

— Нет!

— Не хотите ли досчитать до десяти?

— Нет.

Признаюсь, мне всегда бывает очень приятно отвести задвижку, приоткрыть дверь на длину цепочки и сказать через щель полицейскому инспектору, что мистер Вулф занят и просил его не беспокоить. Немудреные радости частного детектива.

Но на этот раз они мне не достались. Я был всего лишь в паре шагов от двери, когда из кабинета услышал громкий вопль. Вулф отзывал меня назад, я повернулся и пошел к хозяину. Что теперь он придумал?

— Приведи его! — поступила команда.

Звонок опять задребезжал.

— Может быть, на этот раз вы посчитаете до десяти?

— Нет. Приведи его.

Я пошел.

Мы настолько давно знакомы с инспектором Кремером, что мне достаточно одного взгляда через наше стекло, чтобы определить, вступил ли он на военную тропу или объявлено временное перемирие, так что я знал, что пока боевой топорик зарыт, еще до того, как впустил его в дом. Он даже поздоровался со мной, а такое случалось нечасто. Конечно же, шляпу свою он мне не доверил, это было бы уже слишком, но он снял ее, пока шел через прихожую. Когда он кипит, шляпа остается на голове. По тону его голоса, когда он здоровайся с Вулфом, можно было предположить, что он бы протянул руку для рукопожатия, если бы не знал, что последнее не в привычках Вулфа.

— Опять на улице жара, — сообщил Кремер, усаживаясь в красное кожаное кресло, на самый краешек, и вертя в руке шляпу. — Я просто заглянул к вам на минуточку по дороге домой. Вам хорошо, вы всегда дома, поэтому возвращаться домой вам не нужно.

Я внимательно посмотрел на Кремера. Неправдоподобно! Он шутит?

Вулф хмыкнул:

— Почему же, иногда я выхожу из дома… Не хотите ли пива?

Вполне логично. Если Кремер держался как гость, Вулф должен был вести себя как хозяин.

— Нет. Благодарю.

Приятели.

— Всего пара вопросов, и я пойду. Окружной прокурор почти что решил арестовать Мартина Кирка по обвинению в убийстве. Кирк сегодня пробыл у вас час с лишним. Вы работаете на него?

— Да.

Кремер положил шляпу на столик возле локтя.

— Не стану притворяться, будто явился сюда, чтобы преподнести вам что-то существенное, вроде рекомендации незамедлительно избавиться от убийцы. Честно говоря, мне кажется, что прокуратура слишком спешит на этот раз. У меня есть несколько оснований так думать. И факт, что вы согласились иметь Кирка своим клиентом, если не играет решающей роли, то все же одна из причин. Вы не имеете дело с мошенниками и убийцами, независимо от того, сколько бы они ни заплатили, и коли вы беретесь расследовать дело человека, подозреваемого в убийстве, значит вы считаете, что можете его обелить. Я сказал — у меня пара вопросов, вот второй. Если я вернусь в Управление вместо того, чтобы спешить к ужину домой, и попробую убедить окружного прокурора повременить, можете ли вы сообщить мне что-нибудь, чтобы подкрепить свою просьбу.

Один уголок рта Вулфа едва заметно приподнялся, его манера улыбаться.

— Новый подход, мистер Кремер. Довольно прозрачный.

— Ничего подобного. Это комплимент. Я бы не прибегнул к нему ни с каким другим частным сыщиком, кроме вас. Я не пытаюсь вас обвести вокруг пальца, а спрашиваю совершенно откровенно.

— Понятно. Едва ли это возможно…

Вулф сосредоточенно уставился прищуренными глазами на уголок своего письменного стола и потер нос. Чистое притворство. Он что-то придумал, иначе бы не стал звать меня назад из прихожей.

Представление продолжалось секунд десять, затем Вулф посмотрел в лицо Кремеру и сказал:

— Я знаю, кто убил миссис Кирк.

— Угу. Окружной прокурор тоже думает, что он знает.

— Он ошибается, у меня есть предложение. Думаю, вы уже разговаривали с мистером Бэнсом, Джеймсом Невиллом Бэнсом. Если вы пошлете своего человека к нему на квартиру в десять часов вечера сегодня, чтобы тот привез его к вам, и задержите его у себя, пока я или мистер Гудвин вам не позвоним, я дам вам достаточно материала, чтобы убедить окружного прокурора, что он не должен задерживать мистера Кирка ни под каким соусом.

Кремер вздернул подбородок:

— Бэнс? Бэнс?

— Да, сэр.

— Мой бог!

Он смотрел на меня, но видел только мужественное открытое лицо. Кремер вытянул из кармана сигару, медленно вставил в рот, прикусил губами и снова вытащил.

— Вы прекрасно знаете, что я не пойду на это. Задумали нелегально забраться в его квартиру? Именно для этого вам надо на время его оттуда удалить.

— Всего лишь ваше предположение. Могу вас заверить, что никакого незаконного вторжения или проникновения не будет. Вообще никаких незаконных действий.

— Тогда я не понимаю…

Усаживаясь поглубже в кресло, инспектор выронил сигару, они упала на пол. Он этого даже не заметил.

— Нет. Бэнс уважаемый гражданин, занимающий почетное положение в обществе. Вы должны поделиться со мной своими планами.

Вулф кивнул:

— Готов это сделать. Не сообщать вам факты, поскольку они вам уже известны, а просто кое-что разъяснить. Вам бы это не потребовалось, если бы вы не сосредоточили все внимание на мистере Кирке. Известны ли вам все подробности эпизода с галстуком?.. Как мистер Гудвин получил его по почте, телефонный звонок и визит к мистеру Бэнсу?

— Да.

— Тогда внимание. Четыре пункта. Первый — телефонный звонок. Он раздался четверть двенадцатого. Вы считаете, что звонил мистер Кирк, притворившись мистером Бэнсом. Но это неприемлемо или, во всяком случае, неправдоподобно. Как бы он осмелился? Ему же наверняка было известно, что мистер Гудвин, как только получил конверт и вскрыл его, тут же либо позвонил бы мистеру Бэнсу, либо поехал бы к нему. Нет, ему звонить и представляться Бэнсом было бы непростительной глупостью.

Кремер заупрямился:

— Вы не учитываете, в каком он был состоянии… Он просто об этом не подумал.

— Хорошо, не станут отрицать такой возможности. Второй пункт. Когда мистер Гудвин пошел повидаться с Бэнсом, он показал ему записку и конверт и разрешил взять в руки галстук для осмотра. Бэнс был в полнейшем недоумении. Вы знаете, что было сказано и сделано. Бэнс проверил галстуки в стенном шкафу и выяснил, что галстук, посланный по почте мистеру Гудвину, принадлежит ему. Но когда мистер Гудвин потребовал его ему вернуть, он отдал свою вещь без колебаний. Нелепо.

Кремер покачал головой.

— Я этого не считаю. Тело еще не было обнаружено. Он подумал, что кто-то решил над ним пошутить.

— Фу. Один из его галстуков исчезает из стенного шкафа, его персональная почтовая бумага и конверт используются для того, чтобы их отправить, частному детективу с объяснением от его имени, затем телефонный звонок, и у него это настолько не пробудило ни любопытства, ни раздражения, что он, совершенно спокойно, разрешает мистеру Гудвину забрать и галстук, и конверт, и бумагу? Глупости!

— Но именно так он поступил. А если он убил миссис Кирк, тогда почему это не глупости?

— Потому что это было составной частью хитро задуманного, но все же довольно бессмысленного плана.

Вулф взглянул на часы:

— Сейчас у меня нет времени, чтобы вдаваться в его подробности, через несколько минут будет подан обед. План был дурно замыслен и дурно осуществлен, но он не был безумным. Я назвал его «бессмысленным» в смысле неосуществимости. Третий пункт, и наиболее существенный: два исчезнувших галстука. У Бэнса их было девять, один он отдал мистеру Кирку, а у него осталось всего лишь семь. Разумеется, вы нашли объяснение этому факту в вашей теории. Какое же?

— Но это очевидно. Кирк выкрал его из стенного шкафа Бэнса. Часть его плана свалить вину на Бэнса.

Вулф кивнул.

— Именно на это и рассчитывал Бэнс… Но вдумались ли вы как следует в данное предположение, оценили ли вы его?

— Да. И мне оно не нравится. Это одна из причин, почему я явился к вам и почему я считаю, что окружной прокурор неоправданно торопится. Кто-то другой мог его похитить, чтобы подвести под монастырь Кирка. Например, Фауджер.

— А почему не сам Бэнс?

— Потому что человек не раскалывает череп женщине, если у него нет на то веских оснований, а у Бэнса вообще не было никаких.

Вулф хмыкнул.

— Я с этим не могу согласиться, но сначала четвертый пункт. Эти сделанные на заказ шелковые галстуки были предметом особой гордости для мистера Бэнса, выражением его самодовольства. Понимаете, он их и заказывал-то для того, чтобы таких больше ни у кого другого не было. Так сказать, частицы его собственного «я». Могу допустить, что он мог бы подарить один из них человеку близкому, любимому, но не Мартину Кирку, если только это не являлось существенным шагом для осуществления исключительно важного мероприятия. Понимаете?

— К чертовой матери! — загрохотал Кремер. — Его основания?

Уголок рта Вулфа снова приподнялся:

— Ваш новый подход заслуживает всяческих похвал, мистер Кремер. Вы знаете, что я не стал бы вешать на человека убийство, не имея на то достаточного мотива, так что я должен иметь такой для мистера Бэнса, а вам он нужен. Но сейчас вы поднимаетесь и уходите. Четырех пунктов вам будет предостаточно, чтобы выложить их перед окружным прокурором, но все-таки если таким образом будет временно отложен факт предъявления ему обвинения в убийстве, все равно подозрение с него не будет полностью снято, потому что я сильно сомневаюсь, чтобы вам удалось раздобыть достаточно улик против мистера Бэнса хотя бы для его задержания, не говоря уже о предании суду. Мне известен мотив Бэнса через третье лицо, так что не пытайтесь начинать разговоры о сокрытии вещественных доказательств. Я не располагаю ничем таким, что не было бы известно и вам. Если я что-нибудь раздобуду, охотно с вами поделюсь. Мне необходимо в точности знать, где будет мистер Бэнс сегодня вечером с десяти часов и далее, а когда мистер Гудвин сообщил, что вы находитесь у дверей, мне пришло в голову, что самым удобным было бы, если бы вы вызвали его к себе. Желаете получить письменное обязательство, подписанное нами обоими, что это не сопряжено ни с какими незаконными действиями, учитывая, что мы можем лишиться наших лицензий?

Кремер пробормотал словечко из того же раздела, которым недавно здесь щегольнул Фауджер, но, конечно, на этот раз в кабинете не было дам. За ним последовала такая фразочка:

— Полагаю, я позднее смогу послать их комиссару, чтобы он вставил их в рамочку?

Мы молчали.

Кремер распрямил обе руки на подлокотниках:

— Послушайте, Вулф. Я вас знаю. Я знаю, что вы что-то раздобыли. Согласен, что ваши четыре пункта, взятые вместе, кое о чем говорят. Верю вам на слово, что вы не пошлете Гудвина воровским путем проникать в квартиру Бэнса. Знаю я и то, что мне не удастся еще что-нибудь вытянуть из вас, даже если бы время неприближалось к вашему обеду. Да и мне тоже надо поесть. Но вы говорите, что мне надо задержать Бэнса, пока вы или Гудвин мне не позвоните, а это может означать всю ночь. А Бэнс не какой-нибудь бродяга. Нет, это не пойдет. Давайте переиграем. Скажем так: завтра от десяти часов и до шести вечера, если раньше не будет звонка Гудвина, и мы ударим по рукам.

Вулф подмигнул:

— Это уже много лучше, конечно. Я просил вас послать человека за Бэнсом.

— Да, я слышал.

— Отлично.

Вулф повернулся:

— Арчи, нам с мистером Кремером потребуется несколько минут, чтобы обговорить подробности. Предупреди Фрица. И позвони из кухни по телефону сначала миссис Фауджер, мне надо с ней повидаться сегодня вечером, затем Солу, Фреду и Орри. Они мне будут нужны либо сегодня вечером, либо завтра в восемь часов.

Я поднялся:

— Безразлично когда?

— Да.

Я отправился на кухню.

Глава 8

Если вам понадобится когда-нибудь оперативник экстра-класса, раздобудьте Сола, если вам это удастся. Сола Пензера. Если Сол окажется недосягаемым, тогда приглашайте Фреда Даркина или Орри Кейзера.

Именно эта троица вошла в квартиру мистера Джеймса Невилла Бэнса во главе со мной в четверть одиннадцатого утра в четверг.

Наше «проникновение» оказалось на самом деле совершенно легальным, потому что, когда я позвонил и внизу, и наверху, двери отворились изнутри. Открыла их для нас Рита Фауджер. Наверху она стояла у распахнутой двери, пока мы не вошли, затем закрыла ее. Я предпочел до дверей не дотрагиваться: не то чтобы это имело значение, но я люблю все делать аккуратно.

Как только дверь затворилась, Рита повернулась ко мне. Глаза ее оставались прежними, но веки заметно припухли, а на лице не было ни малейших следов косметики.

— Где Мартин? — спросила она. Сейчас ее мягкий, приятный голосок больше напоминал карканье вороны. — Он вам не звонил?

Я покачал головой:

— Как вчера вечером вам сказал мистер Вулф, Мартина задержали как основного свидетеля. Нанять адвоката, который бы занялся хлопотами об освобождении его под залог, обошлось бы для Мартина очень дорого. Так получится и быстрее, и дешевле, если только дело выгорит. Мистер Вулф все это объяснял.

— Да, да, конечно… А вдруг не выгорит?

— Должно получиться…

Я повернулся:

— Знакомьтесь. Это мистер Пензер, мистер Даркин и мистер Кейзер. Им известно, кто вы такая. Как было условлено, вы должны оставаться на месте. Если хотите чем-то быть полезной, сварите кофе. Если звонит телефон, отвечайте. Если же зазвонит дверной звонок, не отвечайте. Договорились?

— Да.

— О'кей. Джентльмены, приступим.

То, как вы проводите осмотр места, зависит от предмета, который вам надо разыскать. Если он крупногабаритный, скажем, похищенный слон, конечно, это нетрудно. Самое трудное, когда у тебя нет конкретного задания, нужно «посмотреть».

Мы искали один вполне определенный предмет — галстук, но кроме того нам надо было разыскать что-нибудь, что могло оказаться полезным для Вулфа, поэтому-то Вулф вчера вечером вызвал к себе всю троицу знаменитых ищеек и объяснил им что к чему. Так что после того, как Сол нашел вещественное доказательство А, иными словами галстук, мы все нанялись «просто осмотром», а это означало проверить швы матрасов, развернуть носовые платки и перелистать книги. Когда при этом все должно было остаться в идеальном порядке, времени на такой осмотр уходит безумно много.

Сол нашел галстук через час с небольшим после того, как мы приступили к работе. Предварительно я показал им остальные галстуки на вешалке в стенном шкафу, чтобы они знали, как они выглядят. Сол и Орри действовали наверху в студии, и когда я услыхал, что они спускаются вниз, я понял, что они возвращаются с уловом, и встретил их у подножия лестницы.

Сол протянул галстук мне. Он был аккуратно сложен, Сол пришпилил к нему одну из именных карточек Бэнса, на которой написал: «Найден мною в 11 часов 25 минут утра 9 августа 1962 года в сборнике пьес для фортепьяно Скрябина, который находился в шкафчике для нот в студии Джеймса Невилла Бэнса в доме номер 219 по Хорн-стрит, Манхэттен, Нью-Йорк Сити».

Сол поставил внизу свою подпись с небольшим росчерком у буквы «з».

— Ты мой герой, — сказал я ему, — когда-нибудь будет считаться великой честью завязывать шнурки твоих ботинок, и я хочу иметь твой автограф. Но ты же знаешь, что мы с Орри люди недоверчивые. Так что давай-ка все хорошенько проверим, чтобы не опростоволоситься.

Мы вместе отправились в спальню и подошли к стенному шкафу. Семь галстуков по-прежнему висели на вешалке. Я их дважды пересчитал.

— О'кей, — сказал я Солу, — это то, что требовалось. Не сомневайся, я буду голосовать за тебя, когда тебя выдвинут в президенты.

Я снял с вешалки все семь галстуков и протянул Солу:

— Вот, держи, мы заберем их особой.

После этого, как я уже говорил, приходилось придирчиво осматривать решительно все как в квартире, так и в студии, а это быстро надоедает. К двум часам нам все осточертело, в особенности потому, что мы проголодались, тратить же время на еду не хотелось. Кремер согласился промурыжить Бэнса всего шесть часов, и хотя у нас уже имелось то самое вещественное доказательство А, на которое и рассчитывал Ниро Вулф, но страшно хотелось обнаружить и таинственное вещественное доказательство Икс, которое явилось бы, кроме всего прочего, показателем нашей превосходной работы.

И мы упорно продолжали поиски.

Без нескольких минут три я стоял посреди комнаты, хмуро оглядываясь по сторонам. Рита лежала на кушетке с закрытыми глазами, Фред, Сол и Орри находились в студии наверху. Я пытался припомнить какую-то мыслишку, которая час назад промелькнула у меня в голове и тут же исчезла. Все же мне удалось. Когда Фред вытащил из ящика кучу перчаток, он заглянул в каждую из них, но не прощупал и не поднес к свету. Я прошел в спальню, забрал все перчатки, отнес их к окошку и принялся за настоящий осмотр. И в пятой перчатке ручной работы из свиной кожи находилось вещественное доказательство Икс. Когда я его увидел внутри, я сначала подумал, что это комочек какой-то ветоши, но стоило мне вытащить этот комочек на свет, я почувствовал то, что уже давно не испытывал: горячее место у начала спинного хребта.

Вообще-то не в моих привычках разговаривать с самим собой, но я громко произнес:

— Верьте или не верьте, но это именно то самое. Должно быть…

Я положил свою находку обратно в перчатку, перчатку сунул в карман, остальные возвратил на прежнее место в ящике, подошел к телефону на прикроватном столике и набрал знакомый номер.

Раздался голос Вулфа:

— Да?

За все эти годы я не смог научить его правильно отвечать на телефонные звонки.

— Это я. Мы приедем менее, чем через полчаса. Сол нашел галстук. Он был в сборнике пьес для фортепьяно в шкафчике для нот в студии. А я только что нашел вещественное доказательство Икс. Могу сказать вам, что он сделал. Убив ее, он отрезал локон ее волос, на котором была кровь, много крови, и взял его себе в качестве сувенира. После того, как кровь высохла, он засунул его в одну из перчаток у себя в комоде. Там его я и нашел. Должно быть, так оно и было. Возможно, вы не поверите, пока не увидите этот сувенир, но потом перестанете сомневаться.

— Наверняка…

Пауза.

— Удовлетворительно. Весьма удовлетворительно. Привези перчатку.

— Конечно. Предложение — или назовите его просьбой. Скажите Кремеру, чтобы он доставил к вам в четверть пятого или в половине. Мы умираем от голода, в том числе и миссис Фауджер, и нам требуется время…

— Тебе известен мой распорядок дня… Я скажу мистеру Кремеру — в шесть часов.

— Нет!

Я был настойчив.

— Один разок вы можете его нарушить. Не забывайте, что шесть часов истекает в четыре часа, и если вы отложите встречу до шести, Кремер, возможно, будет вынужден отпустить его домой, даже без эскорта, и он может обнаружить и исчезновение галстука, и сувенира. Было бы это удовлетворительно?

Молчание.

— Нет.

Опять молчание.

— Будь оно проклято!

Молчание.

— Хорошо. Фриц что-нибудь приготовит.

И он положил на место трубку.

Глава 9

Инспектор Кремер, устроившись в красном кожаном кресле, посмотрел прищуренными глазами на Вулфа и изрек:

— Я сказал мистеру Бэнсу, что никакого официального протокола не будет, он может отвечать на ваши вопросы или не отвечать, как ему заблагорассудится.

Он бы не стал сидеть в такой свободной позе, если бы был единственным представителем городской администрации, поскольку он не мог сомневаться, что быть буче. Справа от него, спиной к стене, сидел сержант Пэрли Стеббинс. Пэрли никогда не сидит, повернувшись спиной к человеку, даже к собственному начальнику, если только это не бывает вызвано необходимостью.

Джеймс Невилл Бэнс занимал стул, стоящий перед самым столом Ниро Вулфа, между Кремером и мною. Рита Фауджер на кушетке, слева от моего стола, Сол, Фред и Орри сгруппировались возле большого глобуса.

— Вопросов будет немного. — Вулф обращался к Кремеру. — Собственно говоря, все выяснено, просто мне хотелось бы удовлетворить собственное любопытство по кое-каким мелочам.

Его голова повернулась:

— Мистер Бэнс, вы один способны внести коррективы.

Ко мне:

— Арчи!

Я с сожалением отвел глаза от Бэнса. Не то, чтобы я считал, что его надо караулить, мне просто было интересно за ним наблюдать. Ты можешь многое узнать, или считаешь, что можешь, по физиономии человека, который не сомневается, что ему что-то приготовлено, но не знает в точности, что именно, и старается подготовиться к любым неожиданностям. Вплоть до этого момента физиономия Бэнса не расширила моих познаний о человеческой природе. Губы у него были плотно сжаты, от этого его тяжелый подбородок выглядел еще более громоздким.

Когда Вулф окликнул меня, я был вынужден прекратить наблюдение; достал семь галстуков из ящика, положил их в ряд на столе у Вулфа и отступил на шаг в сторону.

— Это, — Вулф обратился к Бэнсу, — семь галстуков, которые оставались на вешалке у вас в стенном шкафу. Я предъявляю их…

Рык Кремера прервал его. Впрочем, он бы прервал кого угодно.

— Значит, вы это сделали. Стеббинс, проводи мистера Бэнса в машину. Я хочу потолковать с Вулфом.

— Нет! — отрезал Вулф. — Я сказал, что никаких противозаконных действий не будет, и их не было. Мистер Гудвин, сопровождаемый мистером Пензером, мистером Даркиным и мистером Кейзером позвонили в звонок квартиры мистера Бэнса, и их впустила миссис Фауджер. Она находилась в квартире с согласия мистера Бэнса, пришла туда чуть раньше, чтобы поговорить с ним, а когда явился офицер, чтобы отвезти мистера Бэнса к вам, она осталась его ждать, он не возражал. Это так, миссис Фауджер?

— Да.

Это было сказано шепотом, ей пришлось повторить свое «да», теперь вышло карканье.

— Это так, мистер Бэнс?

Поджатые губы Бэнса разомкнулись, но тут же сомкнулись.

— Я не думаю… — пробормотал он.

Затем, повысив голос, четко произнес:

— Я не собираюсь отвечать.

— Могли бы ответить мне, — вмешался Кремер, — это правильно?

— Предпочитаю не отвечать.

— В таком случае я продолжу, — миролюбиво произнес Вулф. — Я предъявил эти семь галстуков просто для того, чтобы все их видели.

После этого он выдвинул ящик своего стола и извлек из него вещественное доказательство А.

— Вот восьмой галстук. К нему приколото письменное заявление, подписанное мистером Пензером. Напечатано оно на вашей именной бумаге. Я прочту его вслух.

Он так и сделал:

— Вы можете что-то сказать?

Никакого ответа. Молчание.

— Разрешите мне взглянуть, — загрохотал Кремер. Конечно, он не мог ликовать. Я стоял рядом и передал галстук инспектору. Он прочитал заявление, повернулся в одну сторону, чтобы взглянуть на Сола, кивнул головой, повернулся в другую и передал экспонат Стеббинсу.

— Хорошо, что у меня немного вопросов, — Вулф снова обращался к Бэнсу, — как я вижу, и на те немногие я едва ли получу ответы. В таком случае я попробую сам на них ответить, а если хотите меня исправить, ради бога. Я с удовольствием вас выслушаю.

Он наклонил голову к правому плечу.

— Вы понимаете, сэр, что, факты красноречивы. Проблема заключается не в том, что вы делали или когда и как, а почему. Что касается «когда», вы напечатали записку и конверт для мистера Гудвина на собственной бумаге, но использовав пишущую машинку мистера Кирка. Значит, самое позднее три недели назад, потому что после девятнадцатого июля этой машинки уже в доме не было. То, что мистер Кирк избавился от нее в то время, было случайностью, но это помогает нам установить, что ваше мероприятие было не только преднамеренным, но и тщательно подготовленным. Вы также изъяли у мистера Кирка галстук, который подарили ему пару месяцев назад, еще до того, как он перебрался в гостиницу. Воспользоваться его машинкой и утащить галстук, разумеется, было несложно, поскольку дом принадлежит вам и у вас имелись дубликаты всех ключей. Есть возражения?

Никаких.

— Тогда я продолжаю. Остались одни «почему», и я оставляю самое важное, почему вы ее убили, на конец. На некоторые из них я могу предложить только предположение, например, почему вы хотели обвинить во всем мистера Кирка. Возможно, это была глупая попытка отвлечь внимания от самого себя, или, скорее, вы хотели показать, что мисс Кирк не явилась жертвой случайного преступника, пробравшегося в дом. Или же вы испытывали непреодолимую ненависть к мистеру Кирку. Любое из этих обстоятельств годится. На другие «почему» у меня имеется нечто большее, нежели простые предположения. Почему вы забрали галстук из шкафа и спрятали его у себя в студии? Это было частью плана обвинения в содеянном мистера Кирка, и это было довольно умно. Вы рассчитали…

— Я этого не делал! — завопил Бэнс. — Я… Это сделал Кирк, он должен был это сделать. Вы говорите, что нашли его среди нот?

Вулф кивнул.

— Вы отнекиваетесь, естественно. Вы задумали трюк с галстуком изобразить как неуклюжую попытку мистера Кирка свалить вину на вас. Поэтому, разумеется, галстук должен был исчезнуть из вашего шкафа. Но если бы его взял мистер Кирк, он не стал бы прятать его в вашей студии, а просто уничтожил бы. Почему же, в таком случае, вы его не уничтожили? Вы знаете, я — нет. Но я могу догадаться. Вы считали возможным, что ситуация изменится таким образом, что вы сумеете как-то использовать этот галстук, так почему бы его и не сохранить?

Плечи Вулфа слегка приподнялись и опустились.

— Еще одно «почему». Почему вы послали галстук мистеру Гудвину? Разумеется, вы должны были его кому-нибудь послать, необходимый шаг, чтобы впутать мистера Кирка, но почему именно Гудвину? Именно это меня больше всего интересует, и я буду искренне вам признателен, если вы мне ответите. Почему вы послали галстук мистеру Гудвину?

— Я не посылал.

— Хорошо, не стану настаивать. Просто он мой ближайший помощник, ну и мне интересно, как вам могла прийти в голову странная фантазия, что он лучше всего подойдет для ваших целей? Он любознательный, порывистый, бдительный, недоверчивый, упрямый и находчивый, худшего выбора вы не могли сделать. Еще одно «почему» перед последним и самым важным: почему вы позвонили мистеру Гудвину, чтобы он сжег галстук? Это было излишним, потому что его любопытство было возбуждено без этого дополнительного толчка, и это было неразумно, потому что человек, звонивший ему, должен был знать, что он еще не звонил вам или не отправился с вами поговорить, а ведь вы один могли быть в этом уверены. Желаете что-то сказать?

— Я ему не звонил.

Должен признаться, что Бэнс выказал больше выдержки, чем я ожидал. Да и находчивости. Позволив Вулфу говорить, он выяснял, насколько глубоко увяз, сам же ничего не говорил.

Вулф поднял руку ладонью вверх.

— Теперь основное «почему». Почему вы ее убили? Вчера м выяснил, что, возможно, вы имели для того вескую причину, но, как я указал мистеру Кремеру, это было всего лишь доказательство, основанное на слухах. И я должен был получить доказуемый факт, действие или предмет, ну и вы снабдили меня им. Не вчера или сегодня, а днем во вторник, когда, убив миссис Кирк, вы склонились над ее разбитой головой, или встали на колени, или присели на корточки, и отрезали локон ее волос, выбрав такой, на котором имелась кровь. Ножом или ножницами? Наклонились вы, встали на колени или присели на корточки?

Губы Бэнса шевелились, но не было слышно ни единого звука. Несомненно, он хотел сказать «нет», но у него ничего не получалось.

Вулф продолжал, повысив голос:

— Я сказал — доказуемый факт. Доказать — это показать правду, и я ее покажу. Мистер Гудвин нашел локон волос с запекшейся на нем кровью около двух часов назад в ящике комода в вашей спальне. Он назвал его сувениром, но сувенир — это нечто такое, что хранят в память о человеке, который вам его подарил, дар дружбы. «Трофей» более подходящее слово.

Он вновь вытащил ящик своего стола.

Я могу двигаться быстро, Пэрли Стеббинс тоже, но мы оба недооценили возможности Джеймса Невилла Бэнса. Я-то точно. Когда он поднялся с кресла при виде перчатки, которую Вулф достал из ящика, я тоже шагнул вперед, но кто бы подумал, что он метнется вперед, как молния. Он схватил перчатку за пальцы и вырвал ее из рук Вулфа. Конечно, она недолго оставалась у него в руках, я подоспел справа, а Пэрли слева, а поскольку перчатка находилась у него в левой руке, Пэрли сжал ему запястье и повернул его, перчатка упала на пол.

Ее поднял Кремер.

— Это в перчатке, — сказал Вулф. — Мистер Гудвин сообщит вам все подробности, которые вам потребуются. И миссис Фауджер.

Сам он двинулся к дверям. Часы показывали 5.22. Конечно, его расписание было нарушено, но все же он успевал подняться к орхидеям.

Глава 10

На прошлой неделе около пяти часов я услышал дверной звонок, и через наше одностороннее стекло я увидел на крыльце Мартина Кирка, воротник его пальто был поднят вверх, а шляпа натянута чуть ли не до ушей.

Когда я отворил дверь, в прихожую ворвался снег. Кирк несомненно пришел ко мне, поскольку расписание Вулфа ему было хорошо известно. Я был рад видеть нашего бывшего клиента, который сразу же расплатился по счету, а что касается устных выражений благодарности, то на них он не скупился. Я принял у него пальто и шляпу, повесил их на вешалку, провел в кабинет и предложил кресло. После того, как мы обменялись соответствующими замечаниями о погоде, о его и моем здоровье, о самочувствии Вулфа и посетитель отказался от стаканчика спиртного, он сказал, что адвокат Бэнса составил апелляцию совсем в другом ключе. Я протянул «да-да, когда у тебя есть деньги, ты можешь пускаться на всякие хитрости».

Когда и с этим было покончено, Кирк заговорил о том, что он частенько задумывается над тем, где бы он был сейчас, если бы прямиком не отправился к Вулфу из прокуратуры в тот августовский день, а я бы его не пожалел и не впустил в дом.

— Послушайте, — сказал я решительно, — все это вы уже говорили раньше. Я сейчас совершенно свободен и рад вашему обществу, но не пошли бы вы в такую даль, да еще по такой отвратительной погоде только ради того, чтобы пережевывать старое. Как говорят, в такую метель добрый хозяин и собаку из дома не выгонит. Так что выкладывайте, что вас выманило из дому?

Он охотно закивал головой:

— Я подумал — может быть, вы знаете — или представляете…

— Такое случается нечасто, но вообще-то возможно…

— Речь идет о Рите. Вы знаете, что она в Рено?

— Да, она прислала мне открытку.

— Так вот, я вчера ей звонил. Неподалеку от Рено превосходные трамплины для катания на лыжах, и я сказал Рите, что мог бы приехать на недельку, мы бы попробовали так ли это на самом деле. А она сказала «нет». Отказала наотрез.

— Может быть, она не умеет кататься на лыжах?

— Умеет. И даже очень хорошо.

Он скрестил ноги и тут же их опять выпрямил.

— Я пришел повидаться с вами потому… Ну, откровенно, я подумал, что, возможно, у нее с вами — взаимопонимание. Мне раньше казалось, что я ей нравлюсь, не более, конечно, но что она ко мне хорошо относится. Я знаю, что она настоящий друг в беде. Знаю, что она в тот день делала в квартире Бэнса, но после того она почему-то стала меня сторониться. И мне известно, что вас она считает настоящим парнем. Ну… если вы с ней достигли понимания, я хочу вас поздравить. И ее тоже, разумеется.

Я откашлялся.

— Огромное спасибо за комплимент. Приятно узнать, что она считает меня настоящим парнем. Но ничего больше нет. Между нами нет ни понимания, ни непонимания. Вероятно, вы ей на самом деле нравитесь. Возможно, что ей доставит большое удовольствие с вами ходить на лыжах, хотя, по моему мнению, любителя лыжного спорта трудно чем-то другим увлечь. Но женщина, добивающаяся развода, склонна к капризам и истерике. То ей кажется, что ее обманули, то она чувствует себя устаревшей машиной, которую хотят заменить новой моделью. Хотите выслушать совет?

— Да.

— Отправляйтесь в Рено без предупреждения. Скажите ей, что вам хочется, чтобы она каталась вместе с вами с гор потому, что если вы упадете и сломаете ногу, а, возможно, так оно и случится, она — единственный человек, на которого вы можете положиться, она наверняка приведет помощь. Если после недели вам захочется ей сказать, что у вас имелись другие причины и имеются, не исключено, что ей захочется вас выслушать. И это даже доставит ей удовольствие. Вы ничего не потеряете, кроме недели-второй, если, конечно, не сломаете себе шеи на трамплине.

Челюсть у него двигалась точно так же, как в тот день шесть месяцев назад, но в остальном он выглядел совершенно иначе.

— Олл-райт, — сказал он. — Я рад, что пришел. Завтра же и поеду.

— Вот это характер! Сомневаюсь, чтобы вы подумали о том, что ей можно вместо лыжных прогулок предложить какие-то другие развлечения. Например, танцы?

— Нет, я танцую неважно.

— О'кей, в таком случае давайте-ка выпьем за это.

Я поднялся:

— Скотч и воды, не так ли?

— Да, пожалуйста. Безо льда. Я тоже считаю вас настоящим парнем, Гудвин.

— И я.

Я пошел на кухню.

БАНАЛЬНОЕ УБИЙСТВО

Глава 1

Когда вечером того вторника в сентябре раздался звонок у входной двери, и я вышел в прихожую взглянуть через одностороннее стекло, кто к нам пожаловал, и увидел на ступеньках крыльца инспектора Кремера с большой картонкой в руках, моим первым побуждением было приоткрыть дверь всего на длину цепочки и сказать через двухдюймовую щель: «Доставка товаров с черного хода».

Инспектора не ждали и не приглашали, у нас не было ни клиента, ни расследуемого дела, Кремеру мы ничем не были обязаны, так для чего же притворяться, будто он — желанный гость?

Но, приблизившись к двери, я передумал. Вовсе не из-за него, он выглядел совершенно обычно: большой и сильный, круглая красная физиономия с кустистыми седыми бровями, широкие покатые плечи, на которых едва не лопались швы его толстого пальто.

Но картонка…

Чертовски знакомая картонка соответствующего размера, обвязанная точно таким шнурком, какой использовал Мак-Леод, надпись синим карандашом «Ниро Вулфу» тоже вроде бы была в стиле Мак-Леода.

Включив свет на крыльце, я мог лучше разглядеть эти подробности, поэтому я распахнул дверь и вежливо спросил:

— Где вы взяли кукурузу?

Полагаю, мне следует кое-что объяснить.

Обычно у Вулфа наиболее покладистое настроение бывает после обеда, когда мы из столовой перебираемся через прихожую в офис. Вулф устраивается в своем излюбленном кресле за столом, а Фриц нам приносит кофе Вулф тут же либо раскрывает очередную книгу, либо, коли, у меня нет свидания и я остаюсь дома, затевает разговор. Темой может быть что угодно, от моды на женскую обувь до значения новолуний в астрологии Вавилона.

Но в тот вечер он взял чашку и молча прошел к огромному глобусу возле книжных полок, посмотрел на него и принялся вращать с необычайно хмурым видом. Возможно, выбирал место, где хотел бы очутиться.

Потому что кукурузу не доставили.

По договоренности с фермером по имени Дункан Мак-Леод из Путман-Каунти каждый вторник, начиная с двадцатого июля и по пятое октября, мы получали только что срезанные початки в стадии восковой зрелости.

Фриц их запекал прямо в листовой оболочке, которую мы очищали уже за столом. Четыре штуки предназначались мне, восемь — Вулфу и тоже четыре Фрицу на кухне. Кукурузу должны были привозить не раньше половины шестого и не позднее половины седьмого.

А в тот день ее вообще не доставили, и Фрицу пришлось приготовить что-то наспех из яиц. Нет ничего удивительного, что после этого Вулф раздраженно созерцал глобус.

А теперь еще появился инспектор Кремер с картонкой.

Могла ли это на самом деле быть наша картонка? Вроде бы она самая…

Протянув мне шляпу, чтобы я положил ее на полку, инспектор двинулся через прихожую к кабинету, а когда я тоже вошел туда, он уже успел поставить картонку на стол Ниро Вулфа и вытащил из кармана нож, чтобы перерезать бечевку, а Вулф, по-прежнему державший кофейную чашку в руке, шел к столу.

Кремер открыл картонку, вынул из нее початок кукурузы, поднял вверх и сказал:

— Если вы собирались съесть его за обедом, то, очевидно, уже слишком поздно.

Вулф подошел к картонке, приподнял крышку, заглянул внутрь, прочитал свое имя, написанное сбоку, хмыкнул и занял обычное место.

— Вы произвели желаемый эффект, — сказал он, — я в недоумении. Где вы ее раздобыли?

— Если вы не знаете, то, возможно, знает Гудвин?

Кремер глянул на меня и уселся в красное кожаное кресло, стоявшее у самого края письменного стола Вулфа.

— У меня имеется несколько вопросов к вам и к нему, но, конечно, вы потребуете их обосновать? Так слушайте. Без четверти пять, то есть четыре часа назад, на аллее за рестораном Рустермана был обнаружен труп мужчины. Он был убит ударом по затылку куском металлической трубы, которая валялась рядом с телом на земле. Фургон, на котором он приехал, стоял подле разгрузочной платформы складского помещения, а в фургоне находилось девять картонок с кукурузными початками. Вот эта — одна из них, на ней написано ваше имя. Вы ведь получаете каждый вторник по такой картонке, верно?

Вулф кивнул:

— Получаю. Летом и осенью… Труп опознали?

— Да. В его кармане были водительские права и другие вещи, включая деньги, восемьдесят с лишним долларов. Кеннет Фабер, двадцать восемь лет от роду. К тому же его узнали и работники ресторана. Он привозил туда кукурузу на протяжении последних пяти недель, после чего доставлял и вам початки. Верно?

— Не знаю.

— Черта лысого не знаете! Если вы намереваетесь начать канитель…

Вмешался я:

— Уймитесь, инспектор. Стравите давление. Как вам прекрасно известно, мистер Вулф от четырех часов до шести ежедневно находится наверху в теплице. Кроме воскресений. Кукурузу же обычно привозят до шести, получаю ее либо я, либо Фриц. Так что мистер Вулф действительно этого не знает, это я знаю. Вы правы, последние пять недель початки привозил Кеннет Фабер. Если вы хотите…

Я замолчал, потому что задвигался Ниро Вулф. Кремер швырнул початок к нему на стол, и он почему-то привлек внимание Вулфа. Тот взял его в руки, пощупал, нажал посредине, после чего принялся его очищать. С того места, где я сидел, кукурузные зерна мне показались слишком крупными, слишком желтыми и слишком плотными.

Вулф пробормотал, нахмурившись:

— Я так и думал…

Отложив в сторону этот початок, он придвинул к себе картонку и крикнул:

— Помоги-ка мне, Арчи!

И тут же принялся его обдирать.

Когда я поднялся с места, Кремер, что-то проворчал, но на него никто не обратил внимания.

Вскоре все початки были ободраны, и у Вулфа получились три кучки. Два початка казались недозрелыми, шесть, наоборот, созревшими и лишь восемь требуемого качества.

Вулф опустился на свое кресло, посмотрел на Кремера и изрек:

— Неслыханно!

— Итак, вы все же валяете дурака? Разыгрываете меня?

— Ничего подобного. Требуются объяснения?

— Да. Выкладывайте.

— Поскольку вы допрашивали работников из ресторана, вы знаете, что кукуруза поступает от человека по имени Дункан Мак-Леод, который ее выращивает на ферме милях в шестидесяти отсюда. Он снабжает нас початками вот уже четыре года и в точности знает, чего я требую. Они должны быть в стадии «восковой зрелости» и срезаны самое большее за три часа до того, как попадут ко мне. Вы сами любите молодую кукурузу?

— Вы морочите мне голову?

— Нет. Так любите или нет?

— Да.

— Кто вам ее готовит?

— Жена, разумеется. У меня нет Фрица.

— Она варит их в воде?

— Конечно. А Фриц в пиве?

— Нет. Миллионы американских женщин и некоторые мужчины совершают это святотатство каждый день. Они превращают несравненное лакомство в простой пищевой продукт. Очищенная и сваренная в кипятке молодая кукуруза вполне съедобна и полезна, но если ее сунуть на сорок минут в лиственной оболочке в очень жаркую духовую, очищенная уже за столом и слегка подсоленная кукуруза является настоящей пищей богов. Изобретательность и воображение ни одного шеф-повара не создало лучшего блюда. Американских хозяек следовало бы самих сварить в кипятке! Идеальная кукуруза…

— Еще сколько времени вы намерены водить меня за нос?

— Я вовсе не вожу вас за нос, с чего вы взяли?.. В идеале кукуруза прямо со стебля попадает в печь, но, конечно, для городских жителей это неосуществимо. Если она собрана в правильной стадии созревания, она не пригодна для еды через двадцать четыре часа и даже сорок восемь часов. Я пробовал. Но посмотрите вот на это.

Вулф ткнул пальцем в разложенные кучки.

— Это возмутительно! Мистер Мак-Леод в этих вопросах прекрасно разбирается. В самый первый год я просил его посылать ко мне по два десятка початков и возвращал назад непригодные, так что ему известны мои требования, и он великолепно срезает початки, не повредив на них лиственную оболочку. Как мне говорили, ресторан Рустермана тоже требует первосортную кукурузу, но я сомневаюсь, чтобы они были также придирчивы, поскольку им привозят за раз от ста пятидесяти до двухсот штук. Скажите, они пустили в ход то, что получили сегодня?

— Да, они признались, что взяли кукурузу из фургона еще до того, как сообщили нам про труп.

Подбородок Кремера был опущен, глаза сощурены под кустистыми бровями.

— Фактически ведь вы владелец ресторана?

Вулф покачал головой:

— Не владелец. Мое попечительство согласно завещанию моего покойного друга Марко Вукчича заканчивается в будущем году. Вы же помните эту историю, так как сами расследовали дело. Именно я доставил убийцу из Югославии.

— Да-а… Не исключено, что я никогда вас ни за что не благодарил…

— Дело не в этом…

Глаза Кремера теперь были направлены на меня.

— Вы бываете там довольно часто, не в Югославии, а у Рустермана. Как часто?

Я приподнял одну бровь. Этот фокус раздражал инспектора, потому что у него самого так не получается.

— Раз в неделю, иногда два раза. Там я пользуюсь привилегированным положением, и потом это на самом деле лучший ресторан в Нью-Йорке.

— Олл-райт. Были ли вы там сегодня?

— Нет

— Где вы находились в 17.15?

— В седане марки «герон», который принадлежит мистеру Вулфу, а езжу на нем я. В пять пятнадцать, говорите вы? Примерно в районе Гранд Конкур по дороге в Ист-ривер-Драйв.

— Кто был с вами?

— Сол Пензер.

Кремер фыркнул:

— Вы да Ниро Вулф — единственная пара людей, ради которых Пензер солжет, не задумываясь. Где вы были?

— На матче. Янки-стадион.

— Что случилось на девятой минуте?

И тут же махнул рукой:

— К черту! Вы об этом непременно подумали бы и правильно ответили бы на все мои вопросы, даже если бы вас там не было… Как близко вы знакомы с Максом Масловым?

Я снова приподнял одну бровь:

— Обоснуйте, пожалуйста.

— Я расследую убийство.

— Это я понял. И, очевидно, я подозреваемый. Обоснуйте.

— Среди прочих вещей в кармане Кеннета Фабера была маленькая записная книжка. На одной из страничек были записаны карандашом имена четырех мужчин, причем три были помечены галочками. Последним, без галочки, было ваше имя. Арчи Гудвин. Первым — стоял Маслов. Этого достаточно?

— Я бы предпочел взглянуть на записную книжку.

— Она в лаборатории.

Кремер слегка повысил голос:

— Послушайте, Гудвин, вы — частный детектив, работающий по лицензии…

Я кивнул:

— Вот-вот, знакомая песня. А до этого заявление о том, ради кого станет давать свои показания Сол Пензер. О'кей, я вам отвечу: я не знаю никакого Макса Маслова, впервые слышу это имя. Два других имени с галочками?

— Питер Джей. Д-ж-е-й.

— Такого не знаю и никогда не слышал о нем.

— Карл Хийдт, Х-и-й-д-т.

— Это лучше. Модельер, да?

— Он делает наряды для женщин.

— В том числе и для моей приятельницы, мисс Роувен. Я несколько раз вместе с ней ездил к нему в мастерскую помочь ей сделать выбор. Его платья и костюмы высоко котируются, но, как я считаю, ему далеко до фирмы ККК.

— Как близко вы с ним знакомы?

— Практически почти не знакомы, хотя я зову его Карлом, а он меня Арчи. Вы же знаете, как это бывает. Пару раз мы с ним одновременно проводили уик-энд у мисс Роувен. Но вообще я встречался с ним только тогда, когда бывал у мисс Роувен.

— Знаете ли вы, почему его фамилия с пометкой могла попасть в записную книжку Кеннета Фабера?

— Не знаю и не берусь догадываться.

— Хотите, чтобы я увязал с этим Сюзен Мак-Леод, прежде чем спрошу про нее?

Я ждал этого вопроса, как только услыхал имя Карла Хийдта. Поскольку записная книжка находилась в руках полиции целых четыре часа, им хватало времени на установление всяческих связей. То, что меня не вызвали сразу же в управление, а Кремер сам к нам явился, являлось, конечно, комплиментом, но не столько по моему адресу, сколько Вулфа.

— Не утруждайте себя, инспектор, я сам способен увязать. В первый же раз, когда Кеннет Фабер приехал сюда с кукурузой шесть недель назад, а именно тогда я с ним познакомился, он по собственной инициативе поведал мне, что Сью Мак-Леод уговорила отца предоставить ему работу у себя на ферме. Кеннет был необычайно разговорчив, объяснил, что по профессии он карикатурист, не связанный с определенной редакцией, но на эти заработки не проживешь, ему нужен свежий воздух и солнце, а для мускулов физическая нагрузка. Сью Мак-Леод часто проводил каникулы на отцовской ферме, так что все будет очень мило… Так что теперь спрашивайте меня о Сьюзен Мак-Леод.

Кремер буквально пожирал меня глазами.

— Вас не назовешь тугодумом, Гудвин, не правда ли?

Я подмигнул:

— Я изо всех сил стараюсь шевелить мозгами, инспектор.

— Только не перестарайтесь… Как давно вы стали с ней близки?

Я удивился.

— Ну, слово «близки» можно понимать по-разному. Что именно вы имеете в виду?

— Вы прекрасно понимаете.

Мои плечи слегка приподнялись:

— Раз вы не желаете уточнять, мне придется догадываться.

Плечи опустились.

— Если вы подразумеваете самое скверное — или самое лучшее, в зависимости от того, как смотреть на это дело, тут прочерк. Я знаком с ней три года, увидел впервые, когда она привезла сюда початки. Вы сами ее видели?

— Да.

— Значит вам известно, как она выглядит. Таким образом, ваши предположения можно посчитать за комплимент. Девушка не из кротких овечек. Возможно, она и хотела бы выглядеть скромницей, но она не может не кокетничать, потому что это у нее в крови. Ведь она не выпросила себе ни глаз, ни голоса, ни фигуры, ими наделила ее природа. Ее речь — нечто особенное, ты не только никогда не знаешь, что она тебе скажет, она сама этого не знает. Однажды вечером я ее поцеловал, поцеловал от всей души, а когда отпустил, она мне и говорит: «Один раз я видела, как лошадь целует корову». Но она очень скверно танцует, а после шоу, матча, какого-нибудь соревнования я люблю часок-другой потанцевать под оркестр. Поэтому в этом году мы с ней редко виделись. Последний раз встретились пару недель назад на какой-то вечеринке. С кем она туда пришла, не знаю, только не со мной. Что касается наших с ней «близких» отношений в том смысле, как это понимаете вы, чего вы ждете? Этого нет, но даже если бы и было, мы-то с вами не настолько близки, чтобы я стал вам про такое трепаться… Что еще?

— Очень многое. Вы устроили ее на работу к этому Карлу Хийдту, вы же нашли ей квартиру всего в шести кварталах отсюда.

Я вскинул голову:

— Кто вам все это наговорил, Карл Хийдт?

— Нет, она сама.

— И она не упоминала имени мисс Хийдт?

— Нет.

— В таком случае честь ей и хвала. Вы накинулись на нее в отношении убийства, а она не пожелала втягивать в эту историю мисс Роувен. Так вот, однажды, это было во второе лето, как Сью стала нам привозить кукурузу, она мне сказала, что хотела бы найти для себя работу в Нью-Йорке, и попросила ей помочь. Поскольку ни один из моих приятелей не смог бы предложить ей ничего подходящего, я посоветовался с мисс Роувен, и та принялась за дело. Начать с того, что она нашла двух порядочных девушек, с которыми Сью сняла одну квартиру на троих не в шести, как вы сказали, а всего лишь в пяти кварталах отсюда. Мисс Роувен заплатила за курс обучения Сью в Мидтаун-студии, позднее Сью с ней за это рассчиталась, и, наконец, рекомендовала Карлу Хийдту испробовать девушку в качестве манекенщицы. Как я слышал, сейчас Сью считается одной из самых популярных манекенщиц в Нью-Йорке, получает по сто долларов в час, но это всего лишь разговоры… Я не видел ее портретов на обложках модных журналов, И я не находил ей ни работы, ни места для жилья. Но я знаю мисс Роувен лучше, чем ее знает Сью, и уверен, что она не рассердится за то, что я назвал ее имя инспектору полиции… Есть еще вопросы?

— Очень много. Когда и как вы узнали, что Кеннет Фабер вытеснил вас и сам занял ваше место при мисс Мак-Леод?

Я буквально подпрыгнул от негодования:

— Чепуха!

И повернулся к Вулфу:

— Ваша честь, я категорически возражаю против данного вопроса на том основании, что он оскорбительный, наглый и внушающий отвращение. Он допекает, что меня можно «вытеснить» даже оттуда, где я никогда не бывал.

— Возражение принято.

Уголки губ Ниро Вулфа слегка приподнялись:

— Вам придется иначе сформулировать свой вопрос, мистер Кремер.

— Черта с два!..

Глаза Кремера были прикованы ко мне.

— Не советую вам запираться, Гудвин. У нас имеется подписанное мисс Мак-Леод заявление… Что произошло между вами и Фабером, когда тот приезжал сюда неделю назад?

— Что произошло? Он передал мне кукурузу.

— Не поясничайте! Мне не до каламбуров… О чем вы говорили?

— Дайте припомнить.

Я сжал губы, изображая глубокое раздумье.

— Раздался звонок, я пошел отворить дверь, увидел Фабера и сказал… Цитирую: «Привет. Как обстоят дела на ферме?» Передавая мне картонку Фабер ответил: «Паршиво, благодарю вас. Жара, к тому же я натер себе волдыри на руках». Я возразил. «Какие могут быть волдыри, если вы прирожденный сельский житель?» Он послал меня к черту и ушел, а я запер дверь.

— И это все?

— Все.

— О'кей.

Кремер поднялся:

— Вы не носите шляпу. Вам достаточно минуты на сборы. Захватите зубную щетку и идемте.

— Послушайте!

Я поднял руку ладонью вверх: это любимый жест Вулфа, когда он говорит о чем-то семейном.

— Я способен махнуть рукой на собственные удобства в случае необходимости, но сейчас этого нет. Время близится к ночи. Если мои показания в чем-то расходятся с заявлением Сью, разумеется, вам желательно поработать со мной до того, как я с ней встречусь. Валяйте, я к вашим услугам. Спрашивайте и уточняйте.

— Даю вам минуту. Собирайтесь.

Я продолжал сидеть.

— Нет, теперь у меня все основания возмущаться, и я возмущаюсь. Вы должны обосновать законность вашего требования.

— Вы воображаете, что я не смогу это сделать?

Во всяком случае мне удалось вывести его равновесия.

— Вы задерживаетесь в качестве основного свидетеля.

Я не спешил.

— У вас, конечно, нет ордера, но я не стану скандалить…

И повернулся к Вулфу:

— Если я вам завтра понадоблюсь, вы можете позвонить Паркеру.

— Позвоню…

Он повернулся:

— Мистер Кремер, зная ваши незаурядные таланты, я частенько поражаюсь вашей самодовольной негибкости. Вы настолько захвачены мыслью о том, как бы вам посильнее зацепить мистера Гудвина на крючке, что полностью игнорировали те важные факты, на которые я обратил ваше внимание.

Он указал пальцем на три кучки початков на письменном столе.

— Кто срезал эти початки, а?

— Это ваша забота, — разъярился Кремер, — меня же заботит нечто куда более серьезное: кто убил Кеннета Фабера. Пошли, Гудвин!

Глава 2

В двадцать минут двенадцатого дня в среду, стоя у обочины Леонард-стрит вместе с Натаниэлем Паркером, я произнес:

— Конечно, в известном смысле это комплимент. В последний раз залог равнялся жалким пяти сотням, а нынче они потребовали две тысячи. Прогресс.

Паркер кивнул:

— Это один путь смотреть на данное дело. Он вообще сначала запросил шесть тысяч, еще с трудом удалось снизить сумму до двух. Вы понимаете, что это значит. Арчи? Они фактически… Ага, вот и машина!

Возле нас остановилось такси.

Уже после того, как мы уселись и я сообщил водителю адрес, Паркер возобновил разговор, предусмотрительно понизив голос.

Просто ничего не скажешь! Вообще-то водители действительно умеют даже лучше прислушиваться к разговорам пассажиров, нежели болтать, а этот мог к тому же казаться осведомителем, подосланным нам сотрудниками окружной прокуратуры. Так что предосторожность Паркера не была излишней.

— Фактически они предполагают, что этого человека могли убить вы. Это очень серьезно, Арчи. Я сказал судье, что сумма залога, затребованного ими, может быть оправдана лишь в том случае, если они располагают достаточными уликами, чтобы предъявить вам обвинение в убийстве, а если так, то вас вообще нельзя освобождать под залог. Судья согласился. В качестве вашего поверенного я должен вам посоветовать быть готовым к такому обороту дела, они способны вас арестовать в любой момент.Мне не понравилась позиция, занятая Мандельбаумом.

Кстати Вулф распорядился отправить на этот раз счет нам, а не ему. Сказал, что это ваша афера, она его не касается… Не беспокойтесь, я многого не потребую.

Я поблагодарил его.

Я уже выяснил что помощник окружного прокурора Мандельбаум, а, возможно, и Кремер тоже, рассматривали меня как реального кандидата в виновники преступления.

Кремер отвез меня к себе в Южный Отдел по убийствам, там, промучившись со мной полчаса, передал лейтенанту Роуклиффу. Тот выдержал беседу со мной почти в течение часа, на этот раз мне не удалось за пятнадцать минут довести его до заикания, но все же он отправил меня в прокуратуру под стражей, где за меня принялся Мандельбаум, явно решивший посвятить этому занятию всю ночь.

Что он и привел в исполнение с помощью двух следователей из прокуратуры. Ему, разумеется, позвонили и Кремер, и Роуклифф, и с самого начала было ясно, что он убежден, что я не только утаиваю сведения, которые могли бы оказаться полезными, дабы избавить себя от лишних хлопот либо кого-то другого от крупных неприятностей. Нет этот тип видел во мне подозреваемого номер один!

Естественно, мне захотелось узнать, откуда такая уверенность, и я затеял с ним своеобразную игру. Я этого не стал делать с Кремером в присутствии Вулфа, потому что тот осрамил бы меня, ну а с Роуклиффом вообще всякие шутки плохи. Этот тугодум и грубиян верит только в силу собственных кулаков. Но с Мандельбаумом стоило попытаться.

Разумеется, вопросы задавал он или же его подручные, но я старался отвечать на них таким образом, чтобы следующий вопрос или ближайшие вопросы подсказали мне что-то полезное. Для этого требуется известная практика, но у меня ее было предостаточно. Нужно добавить, что, задача упрощается, если один человек нажимает на тебя в течение часов, затем его сменяет другой и повторяет все с самого начала, делая акцент на тех же вопросах.

Например, место преступления, аллея и разгрузочная платформа с тыльной стороны ресторана. Поскольку Вулф был «попечителем» в этом ресторане, там не было ничего такого, о чем бы не было известно мне. С боковой улицы до платформы было не более пятнадцати ярдов по узкой аллее, которая через несколько футов упиралась в стену соседнего здания. Ни легковая машина, ни, тем более, грузовая не могли там развернутся, когда привозили в ресторан продукты, и вынуждены были выбираться оттуда, пятясь назад. Зная, как знал об этом я, что где-то после пяти Кеннет Фабер приедет туда с кукурузой, человек мог пристукнуть его без особого риска быть замеченным. К тому же мне было известно, что из кухонного окна ничего не видно, стекла изнутри были окрашены, чтобы парни и девицы не забирались бы на платформу наблюдать за тем, как Лео, раскладывая уток по порциям, подбавлял костей к наиболее мягким частям, а Феликс подмешивал гусиный жир в филе из перепелов.

Помогая допрашивающим зафиксировать в протоколе, что обо всем этом мне было хорошо известно, я уяснил только то, что они не нашли ни одного человека, видевшего хотя бы издали убийцу, когда тот пробирался в аллею или удирал из нее; что Фабер был мертв уже минут пять или десять, когда кто-то вышел из кухни во двор и нашел тело у платформы; что орудием убийства послужил кусок 2-х дюймовой трубки длиной в 16,58 дюйма, с наружной резьбой у одного конца и внутренней у другого, старой и проржавленной. Такую легко скрыть под верхней одеждой. Откуда она взялась, мог выяснить один человек в течение десяти часов или же тысяча человек за десять лет.

Выяснение этих деталей ничего мне не давало, потому что все это непременно будет опубликовано в утренних газетах, но мне все же удалось выудить кое-какие намеки в отношении того, какова точка зрения полиции на меня. Этого в газетах не прочитаешь. К сожалению, всего лишь намеки, не подтвержденные фактами, поэтому я ограничусь описанием того, как обстояли дела, когда утром явился ко мне Паркер.

Мне не разрешили ознакомиться с заявлением Сью, но, очевидно, именно в нем была зарыта собака. Или же девушка что-то наболтала, или же кто-то другой, тот же Карл Хийдт, Питер Джей или Макс Маслов… Мог что-то сказал Дункан Мак-Леод, отец Сью. Последнее не казалось вероятным, но я все же включил его, потому что увидел его. Когда мы с Паркером вышли в приемную, выходя из здания прокуратуры, Мак-Леод сидел там на стуле возле стены, одетый для города, даже с шейным платком. Его сильно загоревшее лицо блестело от пота. Я подошел к нему и пожелал доброго утра, он мрачно ответил, что утро отнюдь не доброе, а очень плохое, день потерян, на ферме никого не осталось.

Конечно, это было неподходящим местом для разговоров с десятками людей, сидевших в ожидании на стульях вдоль стен, но я мог бы хотя бы спросить о том, кто собирал для нас початки последний раз, если бы Мак-Леода не вызвали в кабинет.

Так что когда я вышел на углу из такси и поблагодарил Паркера за то, что он меня подбросил почти до места, пообещал ему позвонить в случае необходимости, затем прошел пешком полквартала по Тридцать пятой улице до нашего особняка, я был даже хуже «оснащен», нежели когда выходил накануне из дому, поскольку мне не удалось ничего путного выяснить, а то, что Паркер окрестил «умеренным» счетом в сочетании с двумя тысячами залога, не было пустяком. Я не мог надеяться отнести расходы на счет Вулфа, поскольку тот никогда не видел ни Кеннета Фабера, ни Сью Мак-Леод, так что, поднимаясь по семи ступенькам нашего крыльца и отпирая двери своим ключом, я решил, что и не стану пытаться.

Ключа оказалось недостаточным: дверь приоткрылась на пару дюймов и все, оказалось, что она заперта на цепочку. Я нажал на кнопку, пришел Фриц и впустил меня в дом.

Еще до того, как он успел раскрыть рот, я понял по выражению его лица, что он не в своей тарелке. Если ты не разбираешься в лицах окружающих тебя близких людей, как ты можешь рассчитывать заметить что-то у посторонних? Переступив через порог, я спросил:

— Доброе утро. Скажи, что случилось?

Фриц запер дверь и воскликнул:

— Ох, Арчи, у тебя кошмарный вид!

— Чувствую я себя еще хуже… Так что…

— Сюда пришла женщина повидаться с тобой. Мисс Сьюзен Мак-Леод. Когда она привозила нам…

— Да-а, знаю. Где она?

— В кабинете.

— А он?

— На кухне.

— С ней говорил?

— Нет.

— Она давно пришла?

— Полчаса назад.

— Извини меня за неучтивость. Я провел веселенькую ночь.

Я прошел в конец прихожей, где находится дверь в кухню, распахнул ее и вошел. Вулф сидел за центральным столом со стаканом пива в руке. Он хмыкнул:

— Та-ак… Ты спал?

— Нет.

— Ел?

Я достал из буфета чистый стакан и налил в него молока из холодильника, выпил до половины и только тогда ответил.

— Если бы вы только взглянули на то, что они принесли мне, содрав за это два доллара, не говоря уже о вкусе этой отравы, вы перестали бы быть самим собой. Вы бы стали смертельно бояться, как бы вам не вздумали содержать в качестве важного свидетеля, и утратили бы выдержку. Они думают, что, возможно, Фабера убил я. К вашему сведению, я его не убивал.

Я осушил стакан.

— Это поддержит меня до ленча. Как я понял, ко мне пришла посетительница. Как вы сказали Паркеру это мое личное дело, которое вас совершенно не касается. Могу ли провести ее в переднюю комнату? Я недостаточно близко с ней знаком, чтобы пригласить ее к себе в спальню.

— К черту! — заворчал Вулф. — Что из того, что ты тогда говорил Кремеру, было простым зубоскальством?

— Ничего. Все соответствовало истине. Но он выбрал меня в качестве искомого субъекта, так же как и окружной прокурор, и мне необходимо выяснить почему.

Вулф внимательно смотрел на меня:

— Ты примешь мисс Мак-Леод в кабинете.

— Сойдет и передняя комната. Наша беседа может продлиться час, а то и два.

— А если тебе понадобится телефон? Кабинет.

Если бы я находился в нормальном состоянии, я бы повнимательней отнесся к данному предложению, но у меня притупилась сообразительность. Поэтому я пошел в кабинет, прихватив с собой второй стакан молока. Дверь была закрыта, войдя внутрь, я ее снова прикрыл.

Сью не сидела в красном кожаном кресле, поскольку она явилась ко мне, а не к Ниро Вулфу, Фриц выдвинул для нее одно из менее почетных желтых кресел. Услышав, как скрипнула дверь, и увидев меня, девушка вскочила с места, подбежала ко мне, схватила меня за руки, голова у нее откинулась назад, чтобы заглянуть мне в глаза.

Если бы не молоко, я бы использовал свои руки для одной из их основных функций, поскольку это наиболее разумный способ начать откровенный дружеский разговор с любой девушкой. Однако обнять Сью я не мог и ограничился тем, что нагнулся к ней и поцеловал. Не чмокнул в щечку, а по-настоящему поцеловал. На этот раз она не отстранилась, сама подставила губы, еще сильнее сжала мне руки, и я со страхом подумал, как бы не облить ее молоком. Прерывать поцелуй первым мне было невежливо, я предоставил ей это сделать самой.

Наконец она отступила на шаг и недовольно заметила:

— Вы не побрились…

Я подошел к своему столу, отпил немного молока, поставил стакан и сказал:

— Я провел всю ночь в прокуратуре, поэтому я страшно усталый, грязный и злой. Но если желаете, я сумею за полчаса принять душ, побриться и переодеться.

— Вы олл-райт. Арчи.

Она плюхнулась в кресло.

— Посмотрите на меня!

— Внимательно смотрю.

Я тоже сел, но не так стремительно.

— Вы выглядите неплохо. Вполне подойдете для рекламы поразительных свойств витаминов. Вариант — «до приема». Вы-то хоть поели сегодня?

— Кажется… Не знаю, право.

Она приоткрыла рот и втянула в себя воздух. Не зевнула, нет, можете не сомневаться.

— Вообще-то меня куда-то возили. Это не могло быть тюрьмой, потому что на окнах не было занавесок, и я видела, что они без решеток. Мне там задавали вопросы почти до половины первого, потом один из них отвез меня домой. Да, я легла спать, но никак не могла заснуть. И все же, видимо, поспала, потому что проснулась. Ах, Арчи, я не знаю, что вы сделаете со мной…

— Я тоже не знаю.

Я отпил молока.

— Сначала объясните, почему вы так поступили со мной.

— Я не хотела причинить вам зла.

— Нет конечно, но все же?

— Так получилось совершенно случайно, само собой. Помните, однажды вечером вы мне это объяснили.

— Я говорил, что в нормальном состоянии человек, прежде чем что-то сказать, как бы пропускает слова через своеобразное контролирующее устройство, которое дает на них «добро». Но если он находится в состоянии аффекта, напуган или вне себя от ярости, данная схема нарушается, контроль отключается и слова самопроизвольно срываются с языка.

Сью нахмурилась.

— По-видимому, именно так все и получилось, когда у меня сорвались с языка слова о том, что я собиралась вчера там встретиться с вами.

— Где встретиться?

— На Сорок восьмой улице. У поворота в аллею, в которую я обычно заезжала, когда доставляла кукурузу в ресторан Рустермана. Я сказала, что мы, договорились с вами там встретиться в пять часов, чтобы вместе подождать, когда подъедет Кен, потому что нам надо было с ним поговорить. Но я опоздала на четверть часа, попала туда лишь в пять пятнадцать вас на месте не оказалось, и я сразу же ушла.

Я с трудом сдерживался.

— Кому вы об этом говорили?

— Нескольким полицейским. Самому первому, который приехал ко мне на квартиру, потом еще двоим-троим, а возможно, и четверым. Обо всем этом сказано в заявлении, которое они заставили меня подписать.

— Когда мы с вами договаривались о свидании? Разумеется, они вас об этом спросили?

— Ой, да они спрашивали решительно обо всем… Я сказала, что позвонила вам вчера утром, тогда мы и решили.

— Возможно, что вы просто дура… Разве вы не сообразили, что они явятся сразу же ко мне?

— Почему же? Они вас спросят, а вы станете все отрицать. Я даже подумала, как бы они не вообразили, что вам не хочется быть втянутым в эту историю, поэтому вы так ото всего отпираетесь, и сразу же заявила, что вы туда не приходили. Очевидно, вам не составит труда доказать, что это так, а мне нужно было объяснить, почему я туда приезжала и сразу же ушла, даже не заглянув в ресторан, чтобы справиться, где Кен.

Сью наклонилась вперед:

— Как вы не можете понять, Арчи? Не могла же я заявить в полиции, что я приезжала туда специально встретиться с Кеном, правда?

— Действительно, не могли… О'кей, я вижу, что вы совсем не дура.

Я скрестил ноги и откинулся на спинку стула:

— Значит, вы ездили туда, чтобы встретиться с Кеном?

— Да. Нужно было кое о чем поговорить.

— И вы явились туда в 5.15?

— Да.

— И ушли, даже не заглянув в ресторан, чтобы спросить, нет ли там Кена?

— Я не… да, ушла.

Я покачал головой.

— Послушайте, Сью. Может быть, вы не хотели втянуть меня в эту историю, но вы втянули, и я хочу все знать. Если вы приезжали туда на свидание с Кеном и явились на место в пять пятнадцать, вы его видели. Это точно, не так ли?

— Ну… живым я его не видела.

Ее очень красивые ручки, лежащие на коленях, сжались в кулаки.

— Я видела его уже мертвым. Я прошла по аллее и увидела, что он лежит на земле. Мне показалось, что он мертв, а если и нет, то с минуты на минуту кто-то выскочит из ресторана, обнаружит его и… окажет помощь. Сама я страшно испугалась. Испугалась потому, что всего два дня назад грозилась его убить. Я ни о чем не стала раздумывать, даже не задержалась на пару секунд во дворе, просто удрала. И лишь когда оказалась в нескольких кварталах оттуда, сообразила, как это было глупо.

— Почему глупо?

— Потому что меня видели Феликс и привратник. Я подошла к ресторану со стороны парадного входа, они оба о чем-то судачили на боковой дорожке, мы перекинулись несколькими фразами. Поэтому я не могла заявить, что меня там вообще не было. Да, с моей стороны было непростительной глупостью сбегать оттуда, но я безумно испугалась. И только после того, как вернулась к себе домой, смогла все спокойно обдумать и решить, что придется говорить в полиции. Самое разумное было заявить, что я отправилась туда на свидание с вами, так что когда прибыл человек из полиции и принялся задавать вопросы, я ему сразу же все выложила, чтобы у него не возникло сомнений.

Она разжала кулаки и трогательным жестом прижала руки к груди:

— Честное слово, Арчи, я думала о вас… но была уверена, что вам это не повредит.

Все это не увязывалось с теорией отключившегося контролирующего устройства, но я посчитал бессмысленным заострять на этом внимание. Не до теоретических споров, когда приходится думать о спасении собственной шкуры!

— Вы ошиблись.

Я не жаловался, просто констатировал факт.

— Несомненно, они спросили, почему мы надумали встретиться с Кеном для разговора именно за рестораном, а не здесь, раз он все равно должен был приехать сюда. Так почему не здесь, а там?

— Потому что вы этому воспротивились, не захотели с ним объясниться в доме мистера Вулфа.

— Понятно. Вы и правда решительно все предусмотрели… И они также интересовались, о чем мы собирались говорить с Кеном. И это вы продумали?

— Зачем продумывать? Разговор должен был идти о том, что он сообщил вам, будто я думаю, что я от него забеременела.

Это уже было слишком!

Я вытаращил глаза, что не было в моих привычках:

— Кен сообщил мне такую вещь? И когда же, хотел бы я знать?

— Вы сами знаете когда. На той неделе. В прошлый вторник, когда он привозил вам кукурузу. Мне он рассказал об этом в субботу, хотя нет, в воскресенье. На ферме.

Я выпрямился:

— Возможно, я ослышался. Или же я куда менее сообразителен, чем предполагал. Кен Фабер сказал вам в воскресенье, что он во вторник сообщил мне о том, что вы предполагаете, что от него забеременели? Так?

— Да, то же самое он сказал и Карлу. Вы знаете, Карлу Хийдту. Правда, Кен мне этого не докладывал, а Карл — сразу же… Полагаю, он натрепал об этом и двум другим моим поклонникам, Питеру Джею и Максу Маслову. Сомневаюсь, что вы с ними знакомы. Именно тогда я и сказала Кену, что хотела бы его убить. Особенно меня разозлило то, что он наговорил вам.

— И вы объяснили полиции, что именно об этом хотели с ним поговорить?

— Да… Не понимаю, почему вы говорите, что я ошиблась, считая, что для вас это сущий пустяк, поскольку раз вас там на самом деле не было, чего же вам бояться? Неужели вы не сможете доказать, что находились в другом месте?

Я закрыл глаза, чтобы обдумать ситуацию, но чем больше я копался в услышанном, тем неразбериха казалась запутанней. Мандельбаум не шутил, когда назвал судье сумму залога в пять тысяч. Поразительно, что он вообще согласился выпустить меня из тюрьмы.

Я раскрыл глаза и часто-часто заморгал, чтобы Сью оказалась в фокусе, потому что у меня внезапно все куда-то поплыло вбок.

— Для ложного обвинения это почти идеально, но мне все же хочется верить, что вы все это натворили без злого умысла. Сомневаюсь, чтобы вы были достаточно хорошо осведомлены во всех этих тонкостях, да и потом, почему останавливать свой выбор на мне? Я ведь не без зубов, сам умею кусаться… Все равно, сделали ли вы это преднамеренно или нет, чего ради вы явились ко мне? Зачем было утруждать себя разговорами и объяснениями?

— Потому что я подумала… ну как вы сами не понимаете, Арчи?

— Я многое понимаю, но мне совершенно неясно, зачем вы сюда явились.

— Боже мой, все очень просто… Тут мои слова против ваших слов. Вчера вечером они мне сказали, что вы отрицаете, что мы с вами договорились там встретиться. Я хотела попросить вас… подумала, что вы могли бы изменить свои показания… сказать, что вы сперва отрицали, просто потому, что не хотели быть замешанным в данную историю… что действительно согласились встретиться со мной возле ресторана, но потом решили туда не ходить, отправились в какое-то другое место. Тогда у них не будет оснований не верить мне.

Она умоляюще протянула ко мне руки:

— Арчи, сделайте это… Вы ведь согласны, не правда ли?.. Тогда все будет олл-райт!

— Святые угодники, вы так считаете?

— Конечно, сейчас они предполагают, что либо я лгу, либо лжете вы, но если вы им скажете…

— Заткнитесь!

Она тихонько ойкнула и совершенно неожиданно сдала. Голова у нее поникла, ладони закрыли лицо, сперва задрожали плечи, потом она вся затряслась. Если бы она рыдала, стонала или даже завывала, я бы спокойно переждал, когда это кончится. Но тут не было никаких звуковых эффектов, а это всегда опасно: она могла грохнуться в обморок.

Я мотнулся к столу Вулфа и схватил вазу с орхидеями, на этот раз Дендробиум нобилэ. Цветы я аккуратно вынул и положил к себе на стол, подошел к девушке, приподнял ей лицо за подбородок и щедро плеснул в него водой. В вазу помещается две кварты, я мог не экономить. Руки у нее непроизвольно упали вниз. Тогда я повторил операцию. Это подействовало, Сью пронзительно закричала и вцепилась мне в руку. Я вырвался, поставил вазу на стол, сходил в ванную, которая находилась напротив в углу, и принес оттуда полотенце.

Сью стояла уже на ногах, энергично стряхивая воду с платья.

— Вот, возьмите…

Она принялась вытирать полотенцем лицо.

— Вы не должны были этого делать, Арчи!

— Черта лысого не должен.

Я придвинул другое кресло на сухое место, сам вернулся к своему столу и сел.

— Если бы кто-то сделал то же самое со мной, может быть, мне стало легче… А теперь внимательно слушайте меня. Намеренно или нет, но по вашей милости я очутился в исключительно тяжелом положении. Кен ничего не говорил мне в прошлый вторник о вашей предполагаемой беременности, он вообще не упоминал вашего имени, но независимо от того, солгал ли он вам или же вы лжете мне и полиции, они уверены, что такой разговор состоялся. Они также убеждены или предполагают, что мы с вами были в «интимных отношениях», как это принято говорить. Теперь они ждут, что вы под присягой покажете, что я договорился с вами встретиться вчера в пять часов на этой аллее, а я не могу доказать, что меня там не было. Вообще-то существует человек, который заявит, что мы с ним вместе уезжали в другое место, но он мой приятель и частенько работает со мной, когда мистеру Вулфу требуются дополнительные помощники, так что ни члены жюри, ни полицейские не обязаны ему верить. Я не знаю, какие еще имеются данные у полиции, но сейчас с минуты на минуту…

— Я не лгала вам, Арчи.

Она сжимала в руках полотенце. Прядка совершенно мокрых волос закрывала ей глаза. Она откинула ее в сторону рукой.

— Все, что я говорила…

— Бросьте. Сейчас, как я уже сказал, с минуты на минуту можно ждать, что меня арестуют по обвинению в убийстве, и что тогда прикажете мне делать? Или, допустим, мне как-то удастся доказать, что я не согласился там с вами встретиться, что вы солгали им, что меня там не было. Тогда каково будет ваше положение? Так как сейчас обстоят дела в соответствии с вашим сценарием, либо я, либо вы окажемся в мышеловке без выхода. Так что либо я…

— Но, Арчи, вы…

— Не прерывайте меня. Либо я выпутываюсь, натравив их на вас, и, кстати, я ведь не спросил у вас…

Я поднялся и подошел к ней:

— Встаньте. Глядите мне в глаза.

Я протянул вперед руки на уровне талии ладонями вверх:

— Положите руки на мои ладошками вниз… Нет, не нажимайте, расслабьтесь, пусть они находятся в полном покое. Черт возьми, расслабьтесь. Вот так, правильно. Глядите на меня. Это вы убили Кена?

— Нет.

— Еще раз. Вы его убили?

— Нет, Арчи.

Я повернулся и прошел к своему стулу, она попятилась назад и села.

— Это мой личный детектор лжи. Не патентованный. Так вот, либо я выпутаюсь, указав им на вас, а для этого потребуются некоторые обходные маневры, что не в моем вкусе, или же сделаю то, что в моем вкусе. Надеюсь, это мне удастся. Как вам известно, я работаю у Ниро Вулфа. Прежде всего я заявлю ему, что беру отпуск, хорошо бы короткий. Затем мы отправимся в такое место, где нам никто не сможет помешать, и вы мне без утайки ответите на множество вопросов. Куда я сейчас отправлюсь, зависит только от вас одной. Сейчас я скажу вам одну вещь…

Распахнулась дверь, на пороге стоял Ниро Вулф. Он подошел к своему столу, внимательно глядя на Сью, и заговорил:

— Я Ниро Вулф. Будьте добры пересесть вот в это кресло.

Кивком головы он указал ей красное кожаное кресло, обошел вокруг своего стола и уселся. И только после этого посмотрел на меня.

— Сделаешь то, что в твоем вкусе?

Ну, как я говорил, мне надо было поразмыслить, почему он так настаивал, чтобы я принял Сью в кабинете. Будь я в нормальном состоянии, я бы сразу сообразил или хотя бы заподозрил, каковы намерения Вулфа. Полагаю, что в делах общих мы с ним понимаем друг друга менее, чем с полуслова, и полностью доверяем один другому, но, как он заявил Паркеру, это была «моя личная афера», которую я обсуждал с кем-то в его кабинете, лишив его возможности устроиться в его обожаемом кресле. Перед тем я ему сказал, что все, сказанное мною Кремеру, было истиной с начала и до конца. Естественно, Вулф занял наблюдательный пост возле отверстия в нише.

Я посмотрел на него.

— Я сказал, что надеюсь. А что, если я слышал, как сдвинулась панель, и избегал скользких вопросов?

— Каких еще «скользких»?

— О'кей, ваша взяла. Но я полагаю, она имеет право знать.

— Согласен.

Сью уселась в красном кресле.

— Мисс Мак-Леод, я без ведома мистера Гудвина подслушивал ваш разговор. Я слышал все, что было сказано. И все видел. Хотите пожаловаться?

Она поправила руками волосы, но вид у нее все еще был не безупречный.

— Почему?

— Почему я слушал? Чтобы узнать, в какую трясину угодил мистер Гудвин. И узнал. Вмешался я потому, что положение невыносимое. Вы либо безмозглое создание, либо василиск. Намеренно или по глупости вы создали для мистера Гудвина настолько…

Я решил вмешаться:

— Вы сами говорили, что это мое дело.

Вулф продолжал смотреть на Сью.

— Это действительно его дело, но сейчас уже возникла угроза для меня. Я завишу от него. Я не могу работать должным образом, не говоря уж об удобствах, без него. А он только что сказал вам, что возьмет отпуск. Это было бы крайне неудобно для меня, но все же выносимо, даже если бы отпуск оказался довольно продолжительным, но сейчас я понял, что существует реальная опасность потерять его навсегда, а это было бы катастрофой. Я с этим не могу примириться. Благодаря вам, он в смертельной опасности.

Он повернулся:

— Арчи, теперь это наше общее дело.

Я приподнял брови:

— Вы отступаете. А Паркер и его счет?

Он поморщился, но махнул рукой.

— Перейдем к делу. Близко или нет, но ты все же знал мисс Мак-Леод на протяжении трех лет. Она убила этого человека?

— Нет и да.

— Это не помогает.

— Понимаю. «Нет» благодаря массе разрозненных фактов, включая испытание детектором лжи, которому я ее только что подвергнул, которое, конечно, вы поднимете на смех, но все же… «Да» главным образом потому, что она здесь. Почему она явилась?.. Она говорит для того, чтобы я изменил свои показания и подтвердил ее о том, что у нас с ней там было назначено свидание. Тут нужно поразмыслить. Если она убила Кена и станет просить кого угодно и о чем угодно, тогда, конечно, она смертельно напугана, но если не убивала, зачем приходить ко мне и признаваться в том, что она была в аллее и видела Кена убитым? Странно, очень странно. Подведя итог, два против одного, что она не убивала. Второе очко в пользу «нет», по моему мнению, заключается в том, что когда женщина от кого-то беременеет, то для нее совершенно естественно заставить этого человека на ней жениться. И как можно быстрее. Ей требуется отец для будущего ребенка, а не убитый любовник. Безусловно, она не стала бы его убивать, если только…

— Какая глупость, — громко возмутилась Сью, — я же не беременна!

Я вытаращил глаза:

— Вы же сами сказали, что Кен говорил вам, будто он сообщил мне…

Она кивнула:

— Кен был способен наговорить кому угодно что угодно.

— Но вы-то предполагали, что вы забеременели?

— Разумеется, нет. Как я могла такое предполагать? Имеется единственная возможность забеременеть со мной этого не могло случиться, потому что мы с Кеном никогда не были в таких отношениях.

Глава 3

Как любой другой человек, я люблю тешить себя мыслью, что я всегда в точности знаю, почему так думаю или поступаю, но иногда так не получается. Именно так случилось на этот раз. Я имею в виду не то, почему я ей поверил, что она не была беременна, и почему знала, что не может быть в положении. Я знаю почему. Все дело было в том, как она это заявила и как при этом выглядела. Я же знал ее целых три года. Но если так, то я должен был вычеркнуть второе очко в пользу «нет», о котором я только что говорил Ниро Вулфу, а я все же не стал считать шансы равными. Почему? Сдаюсь, не знаю. Возможно, все дело в том, что любой нормальный мужчина, а я отношусь к их числу, имеет подсознательную уверенность, что незамужняя женщина, твердо знающая, что она не может быть беременна, менее способна пойти на преступление, нежели такая, которая сомневается. Признаю, что хороший честный детектив не должен в своей работе руководствоваться подсознательными чувствами, но как этого избежать, а?

Поскольку Вулф притворяется, будто считает меня большим анатомом психологии молоденьких привлекательных женщин, он тут же повернулся ко мне и скомандовал:

— Арчи?

И я утвердительно кивнул головой.

Знатоки не имеют права отступать и колебаться, а как я только что говорил, я поверил Сью в отношении беременности.

Вулф хмыкнул, велел мне взять блокнот, разглядывал Сью секунд пять, затем принялся за дело.

Через час десять минут, когда Фриц пришел сказать, что ленч готов, я успел заполнить большую часть нового блокнота, а Вулф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, губы у него были плотно сжаты. Было очевидно что он всерьез вознамерился работать. Сью ответила на все его вопросы без видимого замешательства, но мне по-прежнему казалось, что либо она подставляет свою голову под шишки, либо я. Или, как вариант, мы оба.

По ее словам, она познакомилась с Кеннетом Фабером восемь месяцев назад на вечеринке на квартире Питера Джея. Кен не стал терять времени даром, а через четыре месяца в мае, заявил, что когда-нибудь она станет его женой, года через два или три, когда она будет готова отказаться от работы манекенщицы, если он докажет, что сможет содержать семью.

Из блокнота:

«Я зарабатываю более восьми сотен в неделю, в десять раз больше его, но, конечно же, если я выйду замуж, мне не удастся сохранить за собой свое место. Я сомневаюсь, чтобы эта работа годилась замужним женщинам, потому что они должны иметь детей, а при этом, во-первых, портится фигура. И потом, кто будет смотреть за детьми?»

В июне, по просьбе Кена, она убедила отца предоставить ему работу на ферме, но в скором времени она об этом пожалела.

Из блокнота:

«Конечно, он знал, что летом на уик-энды и приезжаю на ферму, и уже в первый же уик-энд стало ясно, каковы были его мысли. Он решил, что на ферме все будет иначе, чем в городе, ему проще будет вынудить меня пойти навстречу его желаниям; он пытайся заставить меня обещать ему не назначать свиданий с другими парнями. На вторую неделю стало еще хуже, на третью тоже, я уже узнала его настоящую цену и жалела, что вообще когда-то говорила с ним о замужестве. Он обвинил меня в том, что разрешаю другим моим поклонникам то, в чем отказываю ему, устраивал мне скандалы, когда я с кем-то ходила в кино или на представление. Наконец, в конце июля вроде бы он образумился. Я даже подумала, что он прошел через какую-то определенную фазу, и теперь все наладится, но на последней неделе, вечером в пятницу, он вел себя хуже, чем когда-либо, а в воскресенье заявил мне, что сообщил Арчи Гудвину, будто я думаю, что беременна от него, от Кена. И, разумеется, Арчи расскажет об этом решительно всем, и если я стану отрицать, мне все равно никто не поверит, так что у меня единственный выход — немедленно с ним обвенчаться. Вот тут-то я и закричала, что хотела бы его убить. Затем на следующий день, в понедельник, Карл Хийдт сказал мне, что Кен наговорил ему то же самое. И я заподозрила, что он имел подобные беседы еще с двумя парнями, судя по тем шуточкам, которые они отпускали. Поэтому я решила во вторник приехать к ресторану Рустермана и потолковать с Кеннетом. Я собиралась сказать ему, что он должен признаться и Арчи, и Карлу, что бессовестно меня опозорил, а если он не согласится, я обращусь к юристу».



Если все это было правдой, а ее сообщения относительно Карла Хийдта, Питера Джея и Макса Маслова можно было проверить, тогда десять к одному, что она не убивала Кена.

Данное преступление нельзя было посчитать импровизированным. Сью должна была отправиться туда с намерением убить Кеннета. Или хотя бы поколотить его, потому что она не могла чисто случайно захватить с собой солидный кусок тяжелой металлической трубы. Теперь шансы Сью, на мой взгляд, равнялись двадцать к одному.

Но если не она, то кто же?

Во всяком случае, не какой-то грабитель.

В карманах у Кена было восемьдесят долларов, да и зачем бы случайный грабитель пошел в эту аллею с куском трубы, к тому же ему надо было прятаться под платформой в ожидании жертвы. Ерунда, конечно.

Этот человек специально охотился на Кена, он был знаком с этим местом или, в крайнем случае, знал о нем и о том, что Кен сюда приедет и когда.

Конечно, очень может быть, что Сью не знала этого человека, даже не слыхала про него, так что мотив с нею не был связан, но тогда бы дело и правда оказалось глухим, ибо в распоряжении Вулфа было все то, чем располагала она (или пожелала с ним поделиться).

Она не могла сказать, скольким молодым людям она назначала свидание за те двадцать месяцев, когда она выступала в качестве манекенщицы. Возможно, тридцати. Чаще на протяжении первого года, чем за последнее время. Она вообразила, что если у нее будет много знакомых, ей будет легче подыскать себе работу. Так оно и получилось, но теперь она уже отказывается от всего, что ей предлагают.

Не знала она и того, сколько парней просили ее стать их женой. Не меньше десятка. Она не считала. Полагаю, что вам, читатель, Сьюзен не по душе. Чтобы девушка, говорящая такие вещи, могла понравиться, надо на нее посмотреть и послушать ее саму. И если вы мужчина, то вам не придется задумываться над тем, нравится она вам или нет, потому что последнее просто исключается. Я откровенно сознаюсь, что тот факт, что Сью скверно танцует, избавил меня от множества переживаний.

С того времени, как она познакомилась с Кеном, ее заигрывание с другими молодыми людьми прекратилось, но три старых поклонника остались «в резерве». С ними она ходила и в кино, и на шоу. Все трое успели сделать ей предложение и не отступились, невзирая на Кеннета Фабера. Карл Хийдт, который первым предложил ей место манекенщицы, был почти в два раза старше Сью, но это не стало бы препятствием, если бы она надумала выйти замуж за него, когда подойдет время. Питер Джей, занимавший солидный пост в крупном рекламном бюро, был моложе, а Макс Маслов, модный фотограф, совсем молодым.

Она сказала Карлу Хийдту, что то, о чем наговорил ему Кен, не было правдой, но она не уверена, что он ей поверил.

Она не могла в точности припомнить те шутки, которые отпускали по ее адресу Макс Маслов и Питер Джей, которые заставили ее решить, что Кен им тоже все это сказал. У нее не было подозрений до понедельника, когда она потолковала с Карлом. Она никому не сказала о том, что собирается пойти к ресторану Рустермана для объяснения с Фабером во вторник. Но все трое знали о том, что в эти дни Кен доставляет кукурузу в ресторан и Ниро Вулфу. Они даже подтрунивали над ней по этому поводу. Питер Джей уговаривал Сью позировать ему в вечернем платье среди кукурузы.

Из блокнота:

Говорит Вулф:

— Вы хорошо знаете этих людей, знаете их характеры и склад ума. Если один из них, разъяренный сверх меры поведением Фабера, отправился туда и убил его, то который… Учитывая, что это не было сделано в припадке — в разгаре ссоры, а преднамеренно, заранее запланированно? Так что вы скажете, кто же?

Она сделала большие глаза:

— Они не убивали.

— Не «они», а один из них. Который?

Сью покачала головой:

— Никто. Ни один.

Вулф погрозил ей пальцем:

— Это пустая болтовня, мисс Мак-Леод… Возможно, вы шокированы мыслью о том, что кто-то, близкий вам, убийца. Но вы не можете отвергать данное предположение как невозможное. Своими увертками и отговорками вы ликвидировали возможность нормальным расследованием доказать то, что ни вы, ни мистер Гудвин не убивали этого человека. Остается одно: доказать, что его убил кто-то другой. И найти преступника. Я должен видеть этих троих людей, а поскольку я никогда не выхожу по делам из дома, они должны явиться ко мне. Будьте добры, доставьте их сюда. Сегодня в девять часов вечера?

— Нет, — заявила она.

Он злобно посмотрел на нее. Если бы она была обычной клиенткой и ему нечего было бы терять, кроме гонорара, он бы велел ей делать то, что ей сказано, или убираться на все четыре стороны. Но здесь на ставку был поставлен его «мальчик на побегушках», потеря которого явилась бы для него катастрофой, как он сам громогласно признал.

Поэтому Вулф отвел глаза и заговорил довольно миролюбиво:

— Мисс Мак-Леод, я признаю, что ваш отказ думать плохо о своих друзьях достоин всяческих похвал. Признаю, что мистера Фабера мог убить человек, которого вы никогда не видели, по мотивам, о которых мы даже не можем догадаться, и, кстати, я не спросил вас: не знаете ли вы такого человека, у которого имелось веское основание убить мистера Фабера?

— Нет.

— Но, возможно, это известно мистеру Хийдту, мистеру Джею или мистеру Маслову. Даже если принять ваши заверения, что они один из них не причастен к преступлению, я должен их видеть. Я должен также видеть и вашего отца. Но отдельно. Это уже не ваша забота. Мой единственный путь к личности убийцы — мотив, и один их этих четверых людей, знавших Фабера, может направить меня на него. Я прошу вас сделать так, чтобы трое ваших приятелей сегодня вечером были здесь. Вам приходить не требуется.

Она нахмурилась:

— Но вы же не можете… Вы говорите — найти преступника. Как это вам удастся?

— Не знаю. Возможно, я не сумею, но я должен попытаться. В девять часов?

Ей не хотелось даже после сделанного им реверанса, но Сью не могла не согласиться, что нам необходимо было получить какую-нибудь информацию, а с кого еще можно было начать? Так что в конце концов она согласилась, Вулф откинулся на спинку стула с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами, а Фриц явился сообщить о ленче. Сью поднялась, чтобы идти домой, я проводил ее до выхода, а когда возвратился, Вулф уже сидел в столовой за столом. Вместо того, чтобы последовать его примеру, я продолжал стоять, посчитав необходимым кое-что сказать до того, как он примется за еду:

— Вообще-то я предполагал, что вы меня довольно высоко цените, теперь я убежден, что умалял свои достоинства… У вас есть какая-нибудь программа на день?

— Нет. Только позвонить мистеру Мак-Леоду.

— Я видел его в прокуратуре… В таком случае, с вашего разрешения, я до еды поднимусь наверх и побреюсь. Мне кажется, что от меня дурно пахнет. Попросите Фрица что-нибудь оставить для меня на кухне.

— Непременно.



Я вышел в прихожую и поднялся к себе на второй этаж. На протяжении сорока минут, которые ушли на то, чтобы привести себя в порядок, я приказывал своим мыслям отступить, но у меня ничего не получалось. Разум повторял, что нужно, как можно скорее, проанализировать положение вещей с эмфазой на Сью Мак-Леод. Если я ее неправильно расценил, если преступником была она, тогда почти наверняка будет пустой тратой времени что-то вытянуть из ее трех обожателей. И если у Вулфа не было никакой программы на день, значит, мне надо таковую разработать самому. Если для Вулфа потеря меня навсегда представляется катастрофой, что могу сказать я?

К тому моменту, когда я влез под душ, голова подсказала мне, что основным пунктом программы является кусок трубы. Сью не явилась в аллею, пряча за пазухой эту трубу. Такое исключалось. Откуда же труба взялась? Ни Кремер, ни Мандельбаум ничего определенного не говорили, а утренних газет я еще не видел. Я смогу почитать «Таймс», когда спущусь вниз. Но моей голове не терпелось, я должен был знать немедленно, так что, приняв душ, я торопливо вытерся, подбежал к телефону на ночном столике, набрал номер редакции «Газетт», вызвал Лона Коэна и спросил у него. Конечно, он уже знал, где я провел ночь, и хотел выяснить кое-какие факты для «подвала», но я пояснил, что не успел одеться и могу простудиться, меня не интересует, насколько достоверно то что человек, стукнувший куском трубы Фабера по голове, приволок его с собой.

Лон ответил, что тут нет никаких сомнений. Труба побывала в лаборатории, возможно, ученым она рассказала о своем прошлом, три-четыре сотрудника прокуратуры с цветными фотографиями этой трубы сейчас разыскивают ее потерянный след. Я поблагодарил Лона и пообещал ему что-то для сенсационного сообщения, когда придет время.

Так что это было разрешено.

Когда я подошел к комоду за чистыми шортами, мозг перекинулся на Карла Хийдта, но у него было чертовски мало пищи для размышления, так что, завязывая галстук, я уже подыскивал тему, за которую бы зацепиться.

Внизу Вулф все еще находился в столовой, но я прошел на кухню, сел за свой столик с газетой в руке, Фриц принес мне — что вы думали? Кукурузные оладьи. Среди полученных накануне початков восемь были превосходными, а Фриц ненавидит выбрасывать добрые продукты. С беконом и домашним вареньем из черной смородины они были настоящей амброзией. В отчетах «Таймс» об убийстве имя Вулфа упоминалось дважды, а мое четыре раза. Так что ленч мне показался божественным.

Я расправился с девятой лепешкой и раздумывал, налить ли себе третью чашку кофе и взять еще парочку оладышков, когда раздался входной звонок. Я поднялся и вышел в прихожую посмотреть, кого принес бог. Вулф успел перейти из столовой в кабинет, я просунул туда голову и объявил:

— Мистер Мак-Леод.

Вулф заворчал. Правда, он сказал Сью, что должен видеть ее отца, и даже намеревался позвонить ему по телефону, чтобы вызвать из деревни, но его всегда выводят из себя неожиданные визиты, кто бы ни явился. Не обращая внимания на знаки протеста, я пошел и отворил входную дверь, а когда Мак-Леод объявил, как обычно сильно налегая на букву «р», что ему нужно видеть мистера Вулфа, я пригласил его войти, принял у него воскресную шляпу, темно-серый котелок в отличном состоянии, положил ее на полку, а ее хозяина проводил в кабинет.

Вулф, не в привычках которого пожимать руку своим посетителям, пожелал ему доброго дня и взмахом руки предложил занять красное кожаное кресло.

Мак-Леод продолжал стоять.

— Садиться мне не к чему. Мне сообщили про кукурузу и я пришел извиниться. Виноват во всем я один, и мне хотелось бы объяснить, как все случилось. Початки срезал не я, а этот молодой человек, Кеннет Фабер.

Вулф хмыкнул:

— Не было ли это довольно опрометчиво? Сегодня утром я звонил в ресторан, и они пожаловались, что получили такую же дурную кукурузу, как я. Вам известно, каковы наши требования.

Мак-Леод кивнул:

— К этому времени как не знать. Вы платите хорошие деньги, и я хочу сказать, что такого больше не повторится. Разрешите же мне объяснить, как это получилось. В четверг должен приехать человек с бульдозером работать на моем участке, который я сегодня расчищаю. Но вечером в понедельник он сообщил, что планы изменились, он приедет во вторник, так что мне нужно было подготовить для него площадку, взорвать динамитом старые пни и скалы. Я принялся за дело с раннего утра, рассчитывая кончить днем, чтобы самому подготовить кукурузу к отправке. Однако работы оказалось слишком много, так что я вынужден был поручить сбор початков этому молодому человеку. Я ему все показал и думал, что он понял. Так что я должен извиниться перед вами, повторяю: подобное больше не повторится. Конечно, я не жду, чтобы вы заплатили за ту кукурузу.

Вулф хмыкнул:

— Я заплачу за восемь початков, которые мы использовали. Крайне досадный инцидент, мистер Мак-Леод.

— Я все прекрасно понимаю.

Мак-Леод повернулся и уставился своими серыми с крестьянской хитринкой глазами на меня:

— Раз уж я здесь, я хочу спросить у вас. Чтоэтот молодой человек наговорил вам про мою дочку?

Я не отвел глаза. Вопрос шел не только об убийстве, но о моей собственной судьбе, которая рисовалась мне вовсе не в розовых красках. С минуты на минуту я мог угодить в такую яму, из которой едва ли выбрался бы. А что я знал об этом человеке, кроме того, что он был отцом Сью? И знал, как выбирать кукурузу.

— Немного, — ответил я. — А откуда вы взяли, что он мне что-то наговорил?

— Она сказала. Сегодня утром. Что он ей сказал, что рассказал обо всем вам… Вот я и спрашиваю вас, чтобы внести полную ясность.

— Мистер Мак-Леод, — вмешался Вулф. — Прошу вас, садитесь.

— Для чего мне садиться? Я просто хочу знать, что этот молодой человек говорил о моей дочери.

— Она сама вам об этом рассказала, а также мистеру Гудвину и мне. У нас с ней состоялся продолжительный разговор. Она пришла сюда в самом начале двенадцатого потолковать с мистером Гудвином и пробыла около двух часов.

— Моя дочь Сьюзен? Приходила сюда?

— Да.

Мак-Леод зашевелился. Неторопливо он подошел к красному кожаному креслу, сел, сосредоточил внимание на Вулфе и требовательно спросил:

— Зачем она приходила?

Вулф покачал головой:

— Вы неверно расценили свою роль, Мак-Леод. Этот тон подходит нам, а не вам. Мы можем пойти вам навстречу или не пойти. Вопрос доброй воли. Молодой человек, которому вы доверили собрать для меня кукурузу, был убит и благодаря ложному заявлению вашей дочери в полиции мистер Гудвин может быть обвинен в данном преступлении. Опасность весьма велика. Вот вы говорите, что провели вчерашний день, подрывая динамитом старые пни и скалы. И до которого часа?

Плотно сжатая челюсть Мак-Леода придавала его загорелому лицу совершенно квадратную конфигурацию.

— Моя дочь не делала ложных заявлений. Что именно она сообщила полиции?

— Ее показания касались мистера Гудвина. Любой человек способен солгать, когда он находится в безвыходном положении… Возможно, она сделала это, не зная, как иначе спасти себя. Но мы с мистером Гудвином не думаем, что она убила этого человека. Арчи?

Я кивнул:

— Правильно. А теперь что вы хотите нам сообщить?

— И мы намерены выяснить, кто его убил. Не вы ли?

— Нет. Но я убил бы, если бы…

Мак-Леод не закончил фразу

— Если бы что?

— Если бы я знал, как он порочит мою дочь. Я прямо так и заявил полиции. Я услыхал про это от них, а потом вчера вечером и сегодня утром от дочери. Он был скверный человек, бесчестный. Вы говорите, что намереваетесь выяснить, кто его убил, но я надеюсь, что вам это не удастся. Им я тоже это сказал. Они меня спрашивали, что я делал вчера, и я объяснил, что почти дотемна корчевал пни на своем участке, так что даже запоздал доить коров. Вот что я вам скажу: меня ни капельки не обижает то, что вы думаете, что я его убил, потому что мог бы это сделать.

— Кто помогал вам на участке?

— Днем никто. Этот молодой негодник находился при мне все утро, после того как закончил уборку, но потом ему надо было срезать початки и отвезти их в город.

— У вас нет других работников?

— Нет.

— Других детей? Жены?

— Моя жена умерла десять лет назад. У нас была одна Сьюзен. Говорю вам, меня это ни капельки не обижает. Я бы его сам убил, если бы знал. Я не хотел, чтобы Сью уехала в Нью-Йорк. Так и знал, что может случиться что-то вроде этого, там она сталкивалась с разными людьми, а все ее фотографии… Вы их видели? Я человек старомодный и праведный. Только слово «праведный» не означает для меня то же самое, что для вас. И я хочу знать, зачем сюда приходила моя дочь.

— Не знаю.

Вулф смотрел на фермера прищуренными глазами.

— Спросите у нее. Ее цель не ясна ни мне, ни мистеру Гудвину. Это пустые разговоры, мистер Мак-Леод, поскольку вы считаете, что «праведный человек» может чихать на убийство. Я хотел…

— Я этого не говорил. Я не чихаю на убийство. Но я не хочу, чтобы тот человек, который убил Кеннета Фабера, был пойман и пострадал за это.

— Пусть так… Я хотел повидаться с вами и спросить у вас, например, не знаете ли вы человека по имени Карл Хийдт, но раз вы…

— Я его не знаю. Никогда его не видел. Имя его слышал от моей дочери, он был ее первым хозяином, она работала у него. Так что вы хотите про него узнать?

— Ничего, раз вы его не знаете. Ну а Макса Маслова вы знаете?

— Нет.

— Питера Джея?

— Нет. Эти имена я тоже слышал от дочери. Она рассказывает мне про своих знакомых. Пытается доказать, что они не такие скверные, как я считаю, просто их мысли отличаются от моих. Теперь это случилось, а я все время чего-то такого ожидал. Нет, я не чихаю на убийство и не чихаю на все греховное.

— Но если бы вы знали, кто его убил или бы имели основания подозревать кого-нибудь, рассказали бы вы об этом мне или полиции?

— Нет.

— В таком случае не смею вас задерживать. До свидания, сэр.

Мак-Леод не двинулся с места.

— Раз вы не хотите говорить, зачем сюда приходила моя дочь, я не в силах вас заставить. Но вы не можете заявить мне, что она сделала ложное заявление, и не объяснить, какое именно.

Вулф усмехнулся.

— Могу и говорю. Вы ничего от меня не услышите.

Он стукнул кулаком по столу:

— Черт возьми, после того, как вы отправили мне несъедобные початки, вы считаете возможным являться сюда и предъявлять мне какие-то требования? Уходите!

Рот Мак-Леод открылся и тут же закрылся. Он поднялся без спешки:

— Я не думаю, что это честно или правильно.

Он двинулся к выходу, но снова остановился:

— Конечно, вы больше не пожелаете покупать у меня кукурузу?

Вулф хмуро смотрел на него:

— Почему? Сейчас всего лишь середина сентября.

— Я имею в виду именно у меня?

— Тогда у кого же? Мистер Гудвин не может рыскать по сельской местности в поисках подходящей кукурузы, когда мы оказались в такой запутанной ситуации. Я хочу получить кукурузу на этой же неделе. Завтра?

— Я не… Ее некому привезти.

— Тогда в пятницу?

— Смог бы. У меня есть сосед — да, наверное получится. И в ресторан тоже?

Вулф ответил «да», он предупредит, чтобы они ждали початки. Мак-Леод повернулся и вышел. Я вышел в холл, подал ему шляпу и выпроводил его из дому.

Когда я вернулся в кабинет, Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла, и хмуро смотрел на потолок. Усаживаясь на свое обычное место, я почувствовал, что меня одолевает зевота. Человек, который ждет, что его упекут в тюрьму за убийство, не имеет права зевать, даже если он не спал на протяжении тридцати часов.

Я втянул побольше воздуха через нос и бодро произнес:

— Он нам здорово помог. Теперь мы выяснили историю с кукурузой.

Вулф выпрямился:

— Фу… Позвони Феликсу, предупреди, что в пятницу доставят кукурузу.

— Да, сэр. Значит, все на мази?

— Что за вульгарная манера выражаться? Неужели нельзя ограничиваться литературным языком?.. Скажи, сколько времени тебе потребуется, чтобы напечатать полный отчет о нашем разговоре, твоем и моем, о мисс Мак-Леод? С самого начала и до конца?

— Дословно?

— Да.

— Последняя половина, даже больше, чем половина, в записной книжке. Над первой половиной придется подумать, и хотя моя память действительно так хороша, как вы считаете, дело пойдет чуть медленней. Но какова идея? Чтобы я поупражнялся в подобных вещах и не зевал?

— Нет. Три экземпляра.

Я вскинул голову.

— Ваша память практически почти не уступает моей. Вы действительно хотите, чтобы я печатал всю эту муру только для того, чтобы я оставил вас в покое до девяти часов?

— Нет. Это может понадобиться.

— Каким образом понадобиться? Как ваш работник, я обязан делать то, что мне говорят, и зачастую я именно так и действую, но на этот раз дело обстоит иначе. Это наше совместное дело, вы сами так сказали, значит, я должен быть в курсе дела. Как это может понадобиться?

— Не знаю! — гаркнул Вулф. — Я сказал, что это может понадобиться, если я решу использовать твой отчет. Можешь ли ты предложить что-нибудь более полезное?

— Прямо сейчас нет.

— Тогда, если ты будешь печатать, три экземпляра.

Я поднялся и пошел на кухню за стаканчиком молока, подумав, что смогу начать, когда Вулф в четыре часа поднимется наверх в оранжерею на дневное свидание с орхидеями.

Глава 4

В пять минут десятого в тот же день те три человека, перед именами которых в записной книжке Кеннета Фабера стояли галочки, находились в кабинете в ожидании появления Вулфа. Они приехали не вместе. Первым прибыл Карл Хийдт за десять минут до назначенного времени, затем Питер Джей и Макс Маслов. Я усадил Хийдта в красное кожаное кресло, а Джея и Маслова в желтые, выстроенные перед письменным столом Ниро Вулфа. Маслов был ближайшим ко мне.

Разумеется, с Хийдтом мы встречались и раньше, но ты смотришь на человека совсем другими глазами, когда он делается кандидатом в убийцы. Выглядел он так же, как всегда: среднего роста с небольшим брюшком, круглая физиономия с широким ртом, живые темные глаза, которые все время бегали. Питер Джей, важное лицо в крупном рекламном агентстве, был такого же высокого роста, как я, но более щуплый, с излишне крупным подбородком и черной гривой волос, которая, очевидно, редко причесывалась, наверняка страдал язвой желудка или хотя бы повышенной кислотностью. Впрочем, я мог и ошибаться. Макс Маслов, модный фотограф, явился для меня неожиданностью. С кривоватой улыбкой, которую он, должно быть, натренировал перед зеркалом, сногсшибательной стрижкой, длиннющим переливающимся галстуком и узким пиджаком, застегнутым на четыре пуговицы, он был типичным «стилягой», как принято называть подобных сумасбродов; я бы никогда не подумал, что Сьюзен Мак-Леод разрешит такому хлыщу увиваться за собой. Нужно признать, что его идеи обо мне могли быть точно такими же, но все же длинноволосые модники вызывают у меня чувство гадливости.

Появился Вулф. Когда в кабинете собираются посетители, он отсиживается на кухне до тех пор, пока я не позвоню туда по внутреннему телефону, и тогда он не входит, а демонстрирует свое явление народу. Ничего наигранного, и все же именно «явление». Траектория от двери к углу письменного стола проходит совсем рядом с красным кожаным креслом. В этом кресле сидел Хийдт, Вульфу не пришлось обходить его ноги, он спокойно миновал его и проплыл между ним и двумя другими посетителями. Затем свернул направо к своему чудо-креслу, остановился у края стола и метнул взгляд в мою сторону. Я сообщил их имена, указывая кто есть кто; Вулф кивком поздоровался сразу со всеми тремя, уселся, внимательно посмотрел на каждого из них сначала справа налево, затем слева направо, и заговорил:

— Наша встреча может быть очень короткой или, наоборот, затянуться на несколько часов. Полагаю, джентльмены, что вас больше устраивает первое, меня тоже. Не сомневаюсь, что вас всех допрашивала полиция и окружной прокурор или кто-то из его заместителей?

Хийдт и Маслов кивнули, а Джей сказал «да». Губы Маслова скривила кривая усмешка.

— В таком случае ваши показания зафиксированы, но я не имею доступа к протоколам. Поскольку вы приехали сюда, чтобы оказать услугу мисс Мак-Леод, вы должны знать нашу позицию, мою и мистера Гудвина; в отношении ее. Она не наша клиентка, нас с ней не связывают никакие обязательства. Мы действуем исключительно в наших собственных интересах. На данный момент мы считаем, что не она убила Кеннета Фабера.

— С вашей стороны это чертовски мило, — процедил Марк Маслов. — Я тоже.

— Вы действуете в ваших собственных интересах, — повторил Джей. — Могу ли я узнать, в каких именно?

— Об этом поговорим позднее. Мы не знаем, насколько откровенна с вами была мисс Мак-Леод, со всеми тремя или одним из вас, или насколько неискренна. Я скажу только следующее: из-за заявления, сделанного мисс Мак-Леод в полиции, мистер Гудвин оказался под сильным подозрением, а поскольку ей известно, что подозрения необоснованны, она согласилась уговорить вас, джентльмены, прийти сюда. Чтобы снять подозрения с мистера Гудвина, мы должны выяснить, кто является настоящим преступником, а для этого нам требуется ваша помощь.

— Мой бог, — взорвался Хийдт, — я не имею понятия, кто ухлопал этого парня.

Двое других взглянули на него, он ответил им отнюдь не дружелюбно. Я мог бы поспорить, что у каждого из них имелись подозрения в отношении двух других, но, конечно, говорить вслух об этом они не решались, понимая, что если один из них и убил Фабера, он станет это отрицать… Так или иначе, им не терпелось обнародовать свои мысли, но в то же время было страшновато.

— Вполне допускаю, — снизошел Вулф, — что ни один из вас этого не знает. Однако надо учитывать и то, что вопрос о том, что один из вас может быть прекрасно осведомленным, не является всего лишь выстрелом наугад. Все трое знали, что Фабер будет в этот день и час там, так что любой из вас имел возможность заранее явиться туда для разведки. Все трое имели адекватный мотив: мистер Фабер или обесчестил или умышленно опорочил женщину, которую вы любите. Все трое в глазах Фабера имели какое-то особое значение: ваши имена были не только записаны в его записной книжке, но и помечены какими-то значками. Короче говоря, вы не являетесь случайно избранными мишенями, за неимением лучшего, вы ясно выделены сложившимися обстоятельствами. Не согласны со мной?

Заговорил Маслов.

— Олл-райт, так уж нам не повезло.

Хийдт, кусая губы, молчал.

Джей буркнул:

— Для нас не новость что мы мишени… Валяйте дальше.

Вулф кивнул:

— В известном смысле слова и правда затруднение… Полиция допрашивала вас, но я сомневаюсь, чтобы они были особенно настойчивы. Мисс Мак-Леод направила их подозрения на мистера Гудвина. Не знаю…

— Снять подозрения с Гудвина исключительно в ваших интересах, — неприязненно заметил Джей.

— Совершенно верно. Я так и сказал…

— Он знаком с мисс Мак-Леод дольше, чем мы, — вмешался Маслов. — Он тип героя. Он спас ее от прозябания и направил на дорогу славы. Он ее герой. Однажды я у нее спросил, почему она не выходит за него замуж, если он такое сокровище, она ответила — потому что он не просил ее стать его женой. А теперь вы говорите, что она натравила на него полицию. Разрешите вам сказать, я этому не верю. Если они насели на него, значит, у них на то имеются серьезные основания. А также разрешите вам сказать, я надеюсь, ему удастся снять с себя подозрения, но не за мой счет. Роль козла отпущения меня не устраивает. Я не герой.

Вулф покачал головой:

— Как я уже говорил, я умолчу о том, что мисс Мак-Леод заявила полиции. Возможно, она сама вам об этом поведает, если вы ее об этом спросите. Что касается вас, джентльмены, я не знаю, в какой мере вы возбудили любопытство полиции… Пытались ли они серьезно найти человека, который видел одного из вас по соседству с рестораном вечером во вторник? Разумеется, они интересовались, где вы находились в то время, это чистая проформа, но проверили ли они должным образом ваши ответы? Находитесь ли вы под наблюдением? Сомнительно. Во всяком случае, я предлагаю вам исключить себя из списка подозреваемых сейчас, в беседе со мною, если это в ваших силах. Человек, убивший Кеннета Фабера прятался под платформой в той аллее где-то в самом начале шестого. Вчера. Мистер Хийдт, можете ли вы дать мне неоспоримые доказательства, что вас там не было?

Хийдт откашлялся:

— Если бы и мог, я не обязан приводить их вам. Мне кажется — ох, черт возьми, не могу.

— Мистер Джей?

— Неоспоримые? Нет.

Джей наклонился, выпятив вперед подбородок:

— Я пришел сюда, потому что меня попросила об этом мисс Мак-Леод, но если бы я знал, зачем я вам понадобился, я бы не приходил. Вы намерены выяснить, кто убил Фабера, и уличить его. Доказать, что это не был Арчи Гудвин. Правильно?

— Да.

— В таком случае, не рассчитывайте на меня. Я не хочу, чтобы осудили Гудвина, но я так же не хочу, чтобы осудили кого-то другого. Даже Макса Маслова.

— Это чертовски мило с вашей стороны, Пит, — огрызнулся Маслов. — Настоящий друг!

Вулф повернулся к нему:

— А вы, сэр, можете себя исключить?

— Во всяком случае не тем, что докажу, что меня там не было…

Маслов махнул рукой.

— Должен признаться, Вулф, вы меня удивляете. Я считал вас страшно напористым и ершистым, но вы доверчиво глотаете все, что вам преподносится. Вы сказали, что мы все хотим жениться на мисс Мак-Леод. Кто вам такое сказал? Согласен, я хочу, и, насколько мне известно, Карл Хийдт тоже, но не мой друг Пит. Он приверженец «свободной любви». Я не назову его Казановой, потому что Казанова никогда не старался добиться желаемого, разглагольствуя о женитьбе, а это излюбленный гамбит Пита. Я мог бы назвать…

— Поднимись!

Его друг Пит уже был на ногах и яростно смотрел на Маслова, сжимая кулаки.

Маслов рассмеялся:

— Больше не буду, Пит. Я просто…

— Поднимайся, или я сброшу тебя на пол!

Конечно, у меня было сколько угодно времени, чтобы подойти и встать между ними, но мне было любопытно. Было похоже, что Джей, не думая о своих возможностях, постарается ударить Маслова по физиономии, и я хотел посмотреть, как это повлияет на кривоватую усмешку последнего.

Однако мое любопытство не было удовлетворено. Маслов вскочил на ноги и шагнул вбок, Джей вынужден был повернуться, чтобы пустить в ход правую руку. Он размахнулся, но Маслов наклонился и сам ударил беднягу по почкам. Великолепно рассчитанный удар. Джей непроизвольно согнулся, и Маслов ударил еще раз по тому же месту. Джей свалился. Не грохнулся, а медленно сполз на пол. К тому времени, как я подошел, Маслов уже уселся в кресло, втянул в себя воздух и поправил сбившийся на сторону галстук. Улыбка осталась прежней, пожалуй, стала еще более кривой.

Он обратился к Вулфу:

— Надеюсь, вы меня правильно поняли, я вовсе не думаю, что он убил Фабера. Если бы даже он это и сделал, я не хочу, чтобы он за это пострадал. В этом отношении мы друзья. Я только говорю, что не могу понять, каким образом вы завоевали такую репутацию, раз вы… Ты олл-райт, Пит?

Я помогал Джею подняться. Удар в область почек не вызывает потери сознания, а лишь позывы на рвоту. Я спросил у него, не проводить ли его в ванную, но он покачал головой, и я дотащил его до кресла. Он посмотрел на Маслова, громко произнес пару непристойных ругательств и согнулся вдвое.

Вулф участливо спросил:

— Хотите выпить бренди, мистер Джей? Виски? Кофе?

Джей, не разгибаясь, отрицательно покачал головой.

Вулф отвернулся:

— Мистер Хийдт. Двое других дали ясно понять, что даже если бы они располагали информацией, которая помогла бы разоблачить убийцу, они бы не разгласили ее. Как в отношении вас?

Хийдт откашлялся:

— Я счастлив, что мне не требуется отвечать на этот вопрос. Не требуется потому, что я не располагаю никакой полезной информацией. Я знаю Арчи Гудвина, можно сказать, мы с ним друзья. Если он действительно угодил в затруднительное положение, я хотел бы помочь ему если смогу. Вы говорили, что мисс Мак-Леод сообщила что-то такое полиции, что натравило их на него, но вы не желаете объяснить, что именно.

— Спросите у нее… Так вы не в состоянии мне ничего сказать?

— Ничего.

Вулф поочередно обвел всех троих глазами:

— Сомневаюсь, чтобы стоило настаивать, джентльмены. Допуская, что один из вас убил Кеннета Фабера, едва ли стоит наступать на него в лоб. Нужно обойти кругом. Но, возможно, у вас сложилось обо мне неправильное мнение? Если так, то я постараюсь внести коррективы. Я сказал, что для того, чтобы отвести подозрения от мистера Гудвина, мы должны обнаружить настоящего убийцу. Но это не единственный путь. Мы стоим перед альтернативой: мы можем просто перенести подозрения на мисс Мак-Леод. Это сделать совсем несложно, и тогда мистер Гудвин был бы избавлен от всяких неприятностей. Мы обсудим этот шаг после вашего ухода и примем решение. Возможно, вы, джентльмены, иначе подойдете к данному делу, когда мисс Мак-Леод окажется за решеткой по обвинению в убийстве, без права быть выпущенной под залог, но это ваше…

— Вы бессовестный лжец! — закричал Пит Джей.

— Поразительно, — протянул издевательским тоном Макс Маслов, — как вам удалось завоевать вашу репутацию? Чего вы ждете от нас, что мы забьемся в истерике и бросимся перед вами на колени?

— Конечно, вы не говорите серьезно, — взволновался Карл Хийдт, — вы же говорили, что уверены, что она, его не убивала.

Вулф кивнул:

— Сомневаюсь, чтобы ее осудили. Может быть, дело даже не дойдет до суда. В полиции работают вовсе не бессердечные кровопийцы. Для нее это окажется тяжким испытанием, но в то же время послужит уроком. Возможно, она навлекла неприятности на мистера Гудвина неумышленно, по глупости, но все равно это непростительная беспечность.

Он перевел взгляд на Маслова:

— Вы упоминали мою репутацию. Да, она завоевана нелегко, и я необдуманно ею не рискую. Если завтра вы узнаете, что мисс Мак-Леод арестована и к ней не пускают, вы можете…

— «Если»…

Снова эта кривоватая усмешка.

— Да. И зависит это не от наших возможностей, но от вашего желания. Я предлагаю вам, джентльмены, принять участие в нашем решении. Вы мне совершенно ничего не сообщили, а я не верю, что вам нечего сказать. Желаете ли вы сообщить это мне сейчас или же позднее полиции, когда эта женщина окажется в плачевном положении?

— Вы блефуете, — заявил Маслов. — Я ухожу.

Он вскочил с кресла и двинулся к прихожей. Я пошел следом, достал ему шляпу с полки и открыл входную дверь; не успел я вернуться назад, как из кабинета вышли двое других. Джей у которого не было шляпы, прямиком вышел на крыльцо, Хийдт же немного задержался. Я подал ему пальто и шляпу.

— Послушайте, Арчи. Вы должны что-то сделать!

— Согласен. Что именно?

— Не знаю. Но в отношении Сью — великий боже, неужели он говорил серьезно, а?

— Вопрос не в том, каковы его истинные намерения. Нужно учитывать и мои. Черт побери, я утратил покой и сон, а в скором времени я могу лишиться самой жизни, свободы и надежды на счастье. Каждую минуту жду ареста, как вы думаете, это пустяк?.. Желаю приятных сновидений!

— Что Сью наговорила полиции в отношении вас?

— Не искушайте… У меня низкая сопротивляемость, а при открытой двери ничего не стоит простудиться. Если вы не возражаете?

Он вышел, я захлопнул за ним дверь и на задвижку, и на цепочку, вернулся в кабинет, сел за стол и сказал:

— А вы считали, что это могло оказаться полезным!

Вулф хмыкнул:

— Ты все напечатал?

— Да. Двенадцать страниц.

— Можно взглянуть?

Не приказ, а просьба. Во всяком случае Вулф помнит, что это общее дело.

Я выдвинул ящик, достал первый экземпляр и протянул ему. Он внимательно проверил заголовок и первую страницу, перелистал остальные, заглянул в конец, уронил листы на стол и сказал:

— Твою записную книжку, пожалуйста.

Я сел и достал блокнот и ручку.

— Две копии, — сказал он, — первый экземпляр мой. Заголовок большими буквами: «Письменные показания под присягой Ниро Вулфа». Как обычно, «Штат Нью-Йорк, округ Нью-Йорк». Текст: «Сим удостоверяю, что двенадцать последующих страниц, прикрепленных к этой, запятая, являются полным и точным изложением разговора, который состоялся в моем офисе 13 октября 1961 года между мною, Сьюзен Мак-Леод и Арчи Гудвином; точка с запятой; что ничего из сказанного не было пропущено или добавлено в этом машинописном отчете, точка с запятой; и что разговор был полнейшей импровизацией, запятая, заранее не подготовленным и непродуманным». Место для моей подписи, а ниже принятая формула для нотариуса. В своем экземпляре ты сделаешь то же самое с соответствующими изменениями в тексте.

Я поднял голову:

— Олл-райт, значит я этим занимался не только для того, чтобы не наседать на вас. Юридически мы имеем полное право воспользоваться этим протоколом. Не нужно считаться и с этической стороной. Она добровольно явилась сюда и все рассказала. Я ее герой. И, как говорил Маслов, она на самом деле согласилась бы выйти за меня замуж, если бы я ее об этом попросил. Может быть, она научится сносно танцевать, если очень постарается хотя, надо признаться, мне это кажется сомнительным. Она зарабатывает куда больше, чем вы платите мне, а детей мы можем отложить на будущее. Вы говорите, что сомневаетесь, что ее осудят, но этого мало. Прежде, чем я подпишу это заявление, я должен быть уверен, что вы не откажетесь от нашего общего дела, как только я окажусь вне опасности?

— Рррр, — раздалось мне в ответ.

— Согласен. Это чертовски обременительно. Она полностью виновата в том, что втянула меня в эту историю, даже не предупредив меня, и что если девушка заманивает человека в яму, он имеет полное право выбраться из нее, но вы должны помнить, что теперь я герой. Герои не выбираются… Так даете ли вы мне слово, что наше общее дело заключается в том, чтобы она не угодила за решетку?

— Как я могу дать тебе слово, если я ни в чем не уверен?

— Вношу поправку. Что вы не махнете на все рукой?

Он втянул воздух через нос и выпустил его через рот:

— Хорошо, я не займу нейтральной позиции, видимо, это ты хотел выразить.

Он посмотрел на восемнадцать страниц, лежащих на его столе:

— Будь любезен привести мисс Пинелли в мою комнату без пяти девять утра.

— Не смогу. Она приходит в контору лишь в 9.30.

— В таком случае приведи ее в 9.40 наверх в теплицу, захвати с собой эти бумаги для подписания.

Он взглянул на настенные часы:

— Ты сможешь это напечатать утром, ты же не спал сорок часов. Иди ложись.

Это было настоящим знаком внимания с его стороны, и я почувствовал особую благодарность, когда поднимался по лестнице к себе в комнату. За исключением крайней необходимости Вулф не разрешал его беспокоить с девяти до одиннадцати утра, когда он находился в оранжерее, но в то же время он не пожелал отложить нотариальное оформление своего письменного заявления до того момента, когда сам спустится вниз.

Когда я лег в постель и выключил свет, я задумался о том, просить ли сейчас повысить мне зарплату или дождаться конца года, но заснул, так я не приняв окончательного решения.



Фактически мне никогда не приходило в голову свалить вину на Сью. Я продолжал занимать выжидательную позицию после завтрака в четверг, когда звонил Лайле Пинелли, которая работает секретарем в административном здании на Восьмой авеню и немножко прирабатывает в нотариальной конторе, оформляя различные документы по вызовам.

Составление письменного заявления меня ни к чему не обязывало. Самым важным было решить, как действовать дальше. Поэтому я попросил Лайлу приехать, она тут же явилась, и я провел ее наверх в оранжерею. Она торопилась вернуться назад, но поскольку в жизни своей не видела орхидей, а нормальный человек не в состоянии равнодушно пройти мимо скамеек, вставленных горшками с растениями от самых нежных тонов до тропически ярких и пышных, она вышла оттуда уже после десяти, умилив Вулфа своим непритворным восторгом. Я заплатил ей за услуги и выпустил из дома, прошел в кабинет и спрятал документы в сейф.

Как я только что говорил, я фактически никогда не намеревался свалить на Сью, это случилось помимо меня. В десять минут двенадцатого Вулф, спустившийся из оранжереи ровно в одиннадцать, сидел за своим столом, просматривая утреннюю почту, а я за своим разбирал принесенные им черенки растений, когда раздался дверной звонок. Я пошел в холл посмотреть на визитера, возвратился назад и сказал:

— Кремер. Пойду спрячусь в подвале.

— Проклятие, — заворчал Вулф, — я хотел… Ну да ладно…

— Ведь не существует никакого закона о необходимости отвечать на дверные звонки, верно?

— Нет… мы его примем.

Я пошел, отворил дверь, сказал «с добрым утром» и посторонился. Он перешагнул через порог, достал из кармана сложенную пополам бумажку и протянул ее мне. Я ее развернул, одного взгляда было бы достаточно, но я прочитал ее целиком.

— Во всяком случае, мое имя написано правильно, — сказал я, протягивая к нему обе руки, — надевайте же наручники. Как это говорится, от сумы да тюрьмы не отказывайся.

— Что за шутовство? Оно неуместно… Я хочу видеть Вулфа.

Он зашагал через прихожую к кабинету. Весьма беспечно. Ведь я мог бы выскочить из дома и смыться. С полсекунды я обдумывал такую возможность, но, к сожалению, я не смог бы увидеть выражение физиономии Кремера, когда он понял бы, что я удрал.

Когда я вошел в кабинет, он опускал свои телеса в красное кожаное кресло, одновременно укладывая шляпу на стоящий рядом столик.

— Я только что вручил Гудвину ордер на его арест, — говорил он, — и на этот раз он останется в тюрьме.

— Какая честь, — произнес я, — на протяжении одной недели за мной приезжает не какой-нибудь захудалый флик, а инспектор!

Глаза Кремера были прикованы к физиономии Вулфа.

— Я приехал потому, что хочу объяснить, каково положение дел. Полицейский офицер, явившийся в дом с ордером на арест, имеет право не только действовать по своему усмотрению, предполагается, что именно так оно и будет. Я знаю, как поведет себя Гудвин, он закроет рот, и даже ломом его не удастся открыть. Отдайте мне ордер, Гудвин.

— Он мой, вы его мне вручили.

— Нет, только показал.

Он протянул руку и забрал листок.

— Когда я был здесь вечером во вторник, — сказал он Вулфу, — вы были поражены моей самодовольной глупостью. Именно так вы мне сказали. Все, что интересовало, это кто собирал для вас кукурузные початки. Я приехал сам посмотреть, как вы себя чувствуете сегодня. Гудвин будет говорить, если вы ему велите. Хотите, чтобы я обождал в передней комнате, пока вы это обсудите? Не весь день, конечно, скажем, минут десять. Я дам вам…

Он замолчал, яростно сверкнув глазами. Вулф отодвинул назад кресло и поднимался, ну и конечно же Кремер подумал, что он сейчас уйдет. Вулф не впервые проделал бы подобный трюк. Но тут он направился к сейфу, а не к двери. Когда он отворил тяжелую дверь, я уже был рядом. Если бы он велел мне принести это вместо того, чтобы лезть в сейф самому, я мог бы заупрямиться, даже в присутствии Кремера, но как я уже дважды говорил, я не принял окончательного решения и поэтому спокойно вернулся к своему столу и сел.

Вообще-то говоря, я ничего не был должен Сью Мак-Леод. И уж если ее или меня должны были упрятать в клетку, имелось два основания для того, чтобы это была она. Во-первых, кашу заварила она сама, а, во-вторых, если меня увезут, то от меня будет мало толку в совместной работе. Так что я сел, а Вулф достал бумаги из сейфа и отдал Кремеру.

— Я рекомендую вам сначала прочитать мои письменные показания. Особенно примечательны два последних листа.

За долгие годы знакомства я произвел множество наблюдений над инспектором Кремером, и хотя я не принадлежу к его поклонникам, я должен признать, что у него есть и положительные качества. Изучив заявление, он сперва бегло просмотрел все двенадцать страниц, затем принялся их перечитывать медленно и внимательно. У него ушло на это полчаса, причем ни разу он не задал даже пустякового вопроса и не поднял глаз. И даже когда закончил, все равно никаких вопросов. Лейтенант Роуклифф или сержант Пэрли Стеббинс насел бы на нас на целый час. Кремер ограничился только тем, что поочередно посмотрел нам в глаза, сложил документ и сунул его во внутренний карман, поднялся и прошел к моему столу, снял телефонную трубку и набрал номер.

Через секунду он уже говорил:

— Донован? Инспектор Кремер. Дай-ка мне сержанта Стеббинса.

И еще через секунду:

— Пэрли? Привези Сьюзен Мак-Леод. Нет, не надо ей звонить. Привези ее. Поезжай сам. Я приеду через десять минут, я хочу ее сразу же допросить. Возьми с собой кого-нибудь. Если она заупрямится, бери ее в охапку и тащи силком.

Он положил на место трубку, взял свою шляпу и вышел из кабинета.

Глава 5

Из тысячи с лишним случаев, когда мне безумно хотелось подлить уксусу в пивную кружку Вулфа, мне думается, я был ближе всего к осуществлению своей задумки вечером в четверг, когда в четверть десятого раздался дверной звонок и я увидел на крыльце Карла Хийдта, Макса Маслова и Питера Джея; сообщил об этом Вулфу, а тот не велел их впускать.

На протяжении девяти с половиной часов, которые прошли с того момента, когда Кремер по телефону вызвал сержанта Стеббинса, я всячески старался гнать от себя мысли о нашем неблаговидном поведении. Я не мог ждать от Вулфа активных действий, пока не последует какой-то реакции на арест Сью, скажем, на завтра к полудню. Однако со своей стороны я кое-что предпринял. Когда Вулф ушел из кабинета в четыре часа, чтобы отправиться в теплицы, я предупредил его, что уйду из дому на пару часов, и отправился пешком к ресторану Рустермана, надеясь раздобыть там хотя бы подобие путеводной ниточки.

Не раздобыл.

Сначала я осмотрел самым тщательным образом платформу и аллею, что вам может показаться неразумным, поскольку со дня убийства прошло уже двое суток, да и полицейские эксперты все там прочесали частым гребнем, но никогда ни в чем нельзя быть совершенно уверенным. Однажды мне пришла в голову превосходная идея после того, как я обвел глазами номер в гостинице, где шесть месяцев назад женщина провела ночь. Но ни платформа, ни аллея мне ничего не дали, если не считать пораненное ухо, когда я лазал под платформой, а после разговора с Феликсом, Джо и парой кухонных работников я поставил на этом деле крест. Никто ничего не видел и не слышал до тех пор, пока Золтан не вышел наружу выкурить сигарету (на кухне курить строго запрещалось) и не заметил фургон Кеннета и подле него тело на земле.

Все показывало, что я могу успокоиться до завтрашнего утра. Около семи часов позвонила Лили Роувен и сказала, что ей только что из прокуратуры звонила Сью сообщить, что она арестована и нуждается в адвокате, так что не пошлет ли ей Лили такового. Лили просила, чтобы я подъехал к ней объяснить, что случилось. Я поехал бы, если бы не боялся пропустить что-то важное в развитии событий. И нате, когда события начали развиваться, Вулф распорядился не впускать посетителей.

Я грозно смотрел на него:

— Вы же сказали, что будете заниматься этим делом!

— Я и занимаюсь.

— В таком случае, они сюда явились. Вы же бросили ее на съедение волкам, чтобы развязать им языки, а теперь…

— Ничего подобного. Я сделал это, чтобы вытащить тебя из тюрьмы. Я обдумал дальнейшие шаги для решения данной проблемы и убедился, что еще раз встречаться с ними бессмысленно. Скажи им, что мы дадим им знать в свое время.

Звонок повторился.

— В таком случае, я приму их. В передней комнате.

— Нет. Не в моем доме.

И он возвратился к своей книге.

То ли подлить ему в пиво уксусу, то ли достать из ящика стола «Марли-32» и застрелить его раз и навсегда, но с этим можно и подождать. Трое поклонников Сью топтались на крыльце. Я пошел и отворил дверь на столько, чтобы самому выскользнуть наружу, при этом ударил Карла Хийдта, дверь же за собой закрыл.

— Добрый вечер, — сказал я, — мистер Вулф очень занят важным делом, его нельзя беспокоить. Не желаете ли вместо него побеспокоить меня?

Они все заговорили одновременно. Основная мысль заключалась в том, что они войдут в дом, если я отворю дверь, и побеспокоят Вулфа, невзирая на запрет.

— Похоже, что вы не понимаете, что имеете дело с гением. Я тоже, но я к этому привык. Вы были безмозглыми болванами, вообразив, что он блефует. Вам следовало бы знать, что он выполнит все то, о чем говорил.

— В таком случае, это сделал он? — закричал Питер Джей.

— Мы оба, я разделяю с ним лавры.

— Лавры, черт возьми! — заорал Маслов. — Вы же знаете, что Сью не убивала Кена Фабера. Он сам так сказал.

— Он сказал, что мы считаем, что она не убивала. А также, что он сомневается, что ее осудят. Он особо подчеркнул, что в основном мы заинтересованы в том, чтобы снять с меня подозрения, и в этом плане мы столкнулись с альтернативной. Мы могли либо выяснить, кто же убил Фабера, для чего нам требовалась ваша помощь, либо, в случае если бы вы отказались нам помогать, обвинить Сью. Вы отказались, и вот Сью арестована, а с меня сняты всяческие подозрения. Вы явились сюда. Зачем? Почему он сейчас станет тратить на вас свое время? Он занят важным делом, читает книгу под заголовком «Моя жизнь в суде». С какой стати он отложит ее в сторону ради вас?

— Я не могу этому поверить, Арчи! — Карл Хийдт схватил меня за руку. — На такое предательство по отношению Сью когда сами говорите, что она…

— Не надо зарекаться. Карл. Помните, писали в газетах об одной женщине, которая ежедневно приходила в парк кормить голубей, а в то же время подсыпала мужу в пищу мышьяка. Это дом мистера Вулфа, и он не желает вас в него впускать, но если вы действительно передумали, во всяком случае, кто-то из вас, о том, чтобы оказать помощь в изобличении убийцы Фабера, я тоже детектив и с удовольствием потрачу на это пару часов. Мы можем посидеть здесь на крыльце или же отправиться куда-нибудь…

— И вы расскажете нам, — подхватил Маслов, — что наговорила Сью в полиции про вас такого, что они ополчились на вас; пока я не услышу этого собственными ушами, я не поверю.

— От меня вы ничего не услышите. Да и дело-то не в этом. Вы должны мне сообщить нужную информацию. Для облегчения задачи я стану задавать вопросы, а вы на них отвечайте. Если я их не задам, тогда кто же? Сомневаюсь, чтобы этим занялись окружной прокурор или полицейские. У них слишком много компрометирующего материала против Сью. Кое-что я могу вам сообщить: им известно, что она была там во вторник в критическое время и солгала им в отношении причины, заставившей ее туда отправиться, и о том, что она там видела.

Они обменялись далеко не дружелюбными взглядами единомышленников. Обменялись они и словами, суть дела сводилась к следующему: нам все же надо куда-то пойти и поговорить. Питер Джей предложил отправиться к нему, мы спустились со ступенек и зашагали в восточном направлении. На Восьмой авеню мы становили такси, а без десяти десять он доставил нас к многоквартирному дому на Парк-авеню в районе Семидесятых улиц.

Квартира Джея на пятнадцатом этаже была великолепной для холостяка. Общая комната, с высоким потолком, просторная, светлая, была очень красивой, и я подумал, что она была весьма подходящей для нашей беседы, потому что именно здесь Сью впервые познакомилась с Кеннетом Фабером, но Джей провел нас в меньшее помещение, такое же нарядное, с ковром и мебелью одинакового зеленого тона, книжными шкафами, письменным столом и огромным телевизором.

Хозяин спросил нас, что мы будем пить, но не получил заказов, и мы уселись.

— Олл-райт, задавайте свои вопросы, — распорядился Маслов со своей очаровательной усмешкой.

Он загораживал Хийдта, и мне пришлось чуть передвинуть стул.

— Я передумал по дороге, — заявил я, — решил пойти по другому пути. Сью сказала в полиции, и это зафиксировано в ее подписанном заявлении, что мы с нею договорились встретиться на аллее в пять часов, но она запоздала, приехала туда только в пятнадцать минут шестого, меня там не было, поэтому она тоже ушла. Ей пришлось объяснить им, что она туда приходила, потому что служащие ресторана видели ее возле главного входа, так что отрицать это было бесполезно.

Их глаза были прикованы ко мне:

— Значит, вас там уже не было в пять пятнадцать, — Сказал Джей, — тело было найдено как раз в это время. Вы побывали там раньше и успели уйти.

— Нет. Сью так же заявила в полиции, что Фабер сказал ей в воскресенье, будто он сообщил мне, что она предполагает, что забеременела от него. То же самое он сообщил вам, всем троим. Сью сказала в полиции, что именно из-за этого мы с ней решили там встретиться с Кеном и заставить его отказаться от своей лжи. Так что я имею все основания говорить, что она на меня натравила полицию, и не приходится удивляться, что они поверили в мою вину… Вся беда…

— Почему же это теперь отрицается? — грубо спросил Маслов.

— Не прерывайте меня. Вся беда была в том, что она солгала. Не о том, что Фабер наговорил мне о ее беременности, пожалуй, это была его ложь. Скорее всего, он ей так наговорил, хотя это было неправдой. Мне он ничего не говорил во вторник. Вот почему возле ваших фамилий в его записной книжке стояли галочки, а возле моей — нет… Он все это придумал, чтобы оказать на Сью давление. Вам троим он посчитал возможным оболгать девушку, мне почему-то нет. Итак, это была его ложь, а не Сью. Она солгала о нашей договоренности встретиться возле ресторана с Фабером во вторник вечером. Мы ни о чем не договаривались. Она так же…

— Это вы говорите! — буркнул Питер Джей.

— Не прерывайте. Она также солгала о своих действиях на месте преступления в пять пятнадцать. Она заявила, будто бы увидела, что меня там нет, и сразу же ушла. В действительности она прошла до конца аллеи, увидела на земле труп Фабера с раздробленным черепом, запаниковала и удрала. Время…

— Это ваши слова.

Снова Питер Джей.

— Помолчите! Пора бы уже вести себя поумнее. Твердите одно: ваши слова да ваши слова… Разница во времени какие-то секунды. Сью говорит, что она пришла туда в пять пятнадцать, а в протоколе записано, что человек, вышедший из кухни, обнаружил тело тоже в 5.15. Получается, что Сью ушла всего за несколько секунд до этого. Или же этот парень вышел покурить на полминуты позже. Очевидно, они вот-вот разминулись.

— Послушай, приятель…

Глаза Маслова сощурились.

— Хватит нам морочить головы. Мы все мастера рассказывать сказки. Кто врет-то, ты или Сью?

Я кивнул.

— Уместный вопрос. До полудня сегодняшнего дня они считали, что я. Затем выяснили, что я не лгал. Не подумали, а установили в точности, и вот почему они арестовали Сью и не собираются ее отпускать. Что…

— Как они это установили?

— Спросите у них. Можете не сомневаться, это точно. Они были в восторге, что им удалось поймать меня на крючок. Так что из-за пустяка они бы меня не отпустили… Но давайте возвратимся к сути дела. Я считаю, что в истории, сочиненной Сью, есть доля истины. Похоже, что она на самом деле договорилась с кем-то там встретиться в пять часов. Приехала туда с опозданием на пятнадцать минут, а его там не оказалось. Тогда она прошла до конца аллеи и наткнулась на убитого Фабера. Ну и что она могла подумать? Это же очевидно. Не удивительно, что она запаниковала. Она поспешила домой и все обдумала. Отрицать, что она туда приезжала, она не могла, потому что ее там видели. Если бы она сказала, чтоприходила туда по собственной инициативе на свидание с Кеном одна, полиция бы не поверила, что она не дошла до конца аллеи, ну и непременно пришла бы к заключению, что убила его она сама.

Поэтому она решила сказать полуправду: что она договорилась там с кем-то встретиться, немного запоздала, этого человека там не было, вот она сразу и ушла, утаив то, что в аллее она побывала и труп видела. Но поскольку она была убеждена, что в действительности Фабера убил тот человек, с которым она договорилась там встретиться, она не могла назвать его имя. Поскольку полиция все равно настояла бы на том, чтобы она это сделала, Сью решила назвать меня. В действительности это не было так отвратительно, она воображала, что мне будет очень просто доказать, что я не ходил на свидание с нею, а находился совсем в другом месте. Я не мог этого сделать, но она-то не знала… Вот и получается, что сейчас самое важное выяснить, с кем она согласилась там встретиться?

Хийдт сказал.

— Арчи, такое с ходу не решить.

— Вы не собираетесь задавать вопросы, — перебил его Маслов. — Задайте такой, на который мы в состоянии ответить.

— Давайте все же попробуем разобраться в этом. Допустим, это был один из вас, что, разумеется, говорю я. Я не жду, что он тут же это подтвердит. Если Сью станет запираться, так и не выдаст его, так что дело дойдет до того, что ему придется выбирать между тем, что она пойдет под суд, где под присягой вынуждена будет показать правду, он может выступить, но не здесь и не сейчас. Я надеюсь, что два других подумали об этом. Поставим вопрос иначе: если Сью решила отомстить Фаберу за ту клевету, которую он распространял в отношении ее, и обратилась к одному из вас за помощью, кого бы она выбрала? Или еще иначе: кто из вас скорее всего решил бы припереть к стенке Фабера и предложил Сью присоединиться к нему? Мне первый вариант больше нравится, потому что идея, вернее всего, исходила от нее.

Я посмотрел на Хийдта:

— Что в отношение вас, Карл? Ясный ответ на ясный вопрос. Кого бы из вас троих она выбрала? Вас?

— Нет. Маслова.

— Почему?

— Он решительный и жестокий, а я размазня, и Сью это знает.

— Ну, а Джей?

— Мой бог, нет! Надеюсь, что нет. Она должна была знать, что на него нельзя рассчитывать в тех вопросах, где требуется сила воли. Как говорится, у него «кишка тонкая.

Джей вскочил со стула, руки у него сжались в кулаки. Тонка ли кишка или не тонка, но он определенно верил и силу непосредственных контактов. Думая, что Карл Хийдт может быть не столь хорошо подготовлен, как Маслов, я поднялся и загородил Джею дорогу, а он, не помня себя от ярости, попытался ударить меня. Я перехватил его руку, повернул его и дал доброго пинка между лопатками. Он споткнулся, но ухитрился устоять на ногах.

Неожиданно заговорил Маслов:

— Постойте, Пит. Мне пришла в голову неплохая идея. Между нами тремя не существует пылкой любви, но мы испытываем одинаковые чувства к этому красавчику Гудвину. Он персона нон грата, задавака и позер. Давайте его поколотим. Хорошенько, чтобы запомнил на всю жизнь. Хотите помочь, Карл?

— Нет, благодарю. Посмотрю, кто кому даст урок.

— О'кей. Гудвин, не советую сопротивляться, вам же будет лучше.

Я не мог повернуться и пойти к дверям, подставив им незащищенную спину. От этого подонка Маслова можно было ожидать чего угодно.

— Надеюсь, вы не будете щекотать! — сказал я, отступая назад.

— Заходи сзади, Пит! — скомандовал Маслов, сам стал медленно надвигаться, вытянув вперед широко расставленные и слегка приподнятые руки. Поскольку он продемонстрировал при мне профессиональный удар по почкам, я решил, что в его арсенале могут быть другие приемы, и подумал, что мне, в первую очередь, надо обезопасить свой тыл. Поэтому я согнулся, живо повернулся на каблуках, подскочил к Джею и ударил его ребром ладони по шее чуть ниже уха. Удар был точным, Джей тут же выбыл из строя, но Маслову удалось схватить меня за левое запястье. Это было уже опасно. Мне пришлось снова нагнуться и ударить его локтем по животу. Тут он допустил ошибку: вздумал схватить меня за правое запястье, полностью открылся, я прыгнул на него, зажал правой рукой, сбил с ног и нажал коленом на шею.

— Хотите услышать, как она хрустнет? — спросил я его, что было проявлением дурных манер, поскольку он не смог бы ответить. Я чуть ослабил зажим и сказал:

— Ломать шею противникам не в моих привычках, но физиономию вам я изрядно помял, так что ваша улыбочка будет выглядеть довольно жалко…

Потом взглянул на Джея:

— Если у вас такая петушиная натура, вам надо брать уроки. Из Маслова получится неплохой педагог, но я не уверен, что он не научит вас гангстерским приемам борьбы. А для крупного работника…

Поднявшись с пола, я вежливо сказал:

— Не затрудняйте себя, меня провожать не требуется.

И вышел.



Я все еще дышал излишне учащенно, когда оказался на боковой дорожке. В лифте я успел привести в порядок волосы и галстук. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. В том же лифте я решил позвонить по телефону, поэтому дошел до Мэдисон авеню нашел будку телефона-автомата и набрал один из номеров, который знал лучше таблицы умножения. Мисс Лили Роувен была дома и с радостью ожидала моего приезда, поскольку я ей должен был многое рассказать. Я прошагал двенадцать кварталов до Шестьдесят третьей улицы, где под крышей расположена ее мастерская.

Поскольку это не было дело Вулфа, где нужно было соблюдать интересы клиента, и поскольку именно Лили по моей просьбе взяла шефство над Сью, я ей нарисовал полную картину. Ее основная реакция была такова: а) что она не винит Сью, и у меня тоже на это нет оснований, я должен чувствовать себя польщенным; б) что я должен каким-то образом вызволить Сью из беды, не изобличая человека, который избавил мир от такой мрази, как Кеннет Фабер; в) что если все же его надо изобличить и привлечь к ответственности то она молит небо, чтобы им оказался не Карл Хийдт потому что во всем Нью-Йорке не было другого мастера, который бы так удачно шил ей платья и особенно костюмы. Она направила к Сью адвоката, Бернарда Росса, он уже с ней повидался и час назад позвонил, что ее арестовали без права освобождения под залог, но что к утру он решит, как действовать дальше.

Было уже начало второго, когда я вылез из такси перед нашим старым особняком из коричневого камня на Тридцать пятой Западной улице, включил свет, не предполагая, что меня поджидает такой сюрприз в кабинете; на моем столе под пресс-папье лежала записка, написанная рукой Вулфа:

«АГ: утром Сол возьмет машину, возможно, на целый день. В данный момент его машина не может быть использована».

Тогда я прошел к сейфу, открыл дверцу, достал журнал с записью текущих расходов и убедился, что там имеется новая запись на сто долларов.

Я запер дверь, положив журнал на место и набрав цифры кода, сел на стул и задумался. Вулф вызвал Сола, тот приехал и получил задание, для выполнения которого ему потребовалась машина. Черт побери, что за задание? Уж не прокатиться ли до Путнам-Каунти за кукурузой, которая была заказана на пятницу; для этого ему пришлось бы выехать утром, да и зачем было ему давать сотню долларов на возможные расходы.

Но если это было действительно совместное расследование, меня следовало бы на худой конец заранее поставить в известность, если вообще не посоветоваться. Но когда я поднялся к себе наверх и приготовился лечь спать, все эти обиды отошли на задний план, осталось только любопытство: в чем заключается задание Сола, бога ради, кто мог мне сказать, куда он поехал на моей машине?

Вулф всегда завтракал у себя в комнате, Фриц приносит ему еду на подносе, и, как правило, я не вижу его до одиннадцати часов, когда он спускается вниз из оранжереи. Если же у него имеется что-то срочное для меня, он через Фрица передает, чтобы я поднялся к нему наверх. Если же вопрос более или менее тривиальный, он вызывает меня по внутреннему телефону.

В ту пятницу утром не было ни сообщения через Фрица, ни телефонного звонка, и после долгого ленивого завтрака на кухне, не выяснив ничего нового о ходе расследования «Кукурузного убийства», так оно было названо в газетах, я пошел в кабинет и занялся корреспонденцией. Если Вулф посчитал необходимым сохранить поручение Сола в строжайшей тайне, он может питаться перезревшей кукурузой, сваренной в подсоленной воде, все равно я ни о чем его не спрошу. Оскорбленный в своих лучших чувствах, я решил отправиться на прогулку, и пошел на кухню предупредить об этом Фрица, но тут раздался телефонный звонок.

Я поднял трубку и услышал женский голос, сообщивший мне, что со мной разговаривает секретарь мистера Бернарда Росса, поверенного мисс Сьюзен Мак-Леод, что мистер Росс очень бы хотел поговорить с мистером Вулфом и мистером Гудвином в удобное для них время. Он будет крайне признателен, если они позвонят к нему в офис, предпочтительно сегодня же утром. Он надеется с ними встретиться у себя в ближайшее время.

Я бы с удовольствием сообщил Вулфу, что Бернард Росс, знаменитый адвокат, не знает, что Ниро Вулф, знаменитый детектив, никогда не выходит из дома по делам, но поскольку я решил с ним не разговаривать, мне пришлось от этого отказаться. Я ответил секретарю, что Вулф не сможет, а я смогу и подъеду, пошел на кухню и предупредил Фрица, что, вероятно, вернусь к ленчу, сунул в карман мое письменное заявление на двенадцати страницах и удалился.

Я действительно успел вернуться только к ленчу. Росс продержал меня у себя дома два с половиной часа, это включая то время, когда он читал и перечитывал документ. Когда мы расстались, он знал почти все то, что было известно мне, но не абсолютно. Я опустил кое-какие мелочи, которые для него не были существенными, к примеру, что Вулф куда-то отправил Сола Пензера с неизвестным мне поручением. Зачем было об этом упоминать, когда это было сплошные вопросительные знаки.

Я бы предпочел позавтракать в другом месте, скажем, в ресторане Рустермана, а не сидеть за одним столом с Вулфом, но он все равно не обеспокоился бы из-за моего отсутствия.

Войдя в дом, я услышал, как он разговаривает с Фрицем в столовой, и прошел сначала в кабинет, и там, под пресс-папье на моем столе, увидел четыре десяти долларовые бумажки. Не дотронувшись до них, я направился в столовую и сказал «доброе утро», хотя оно мне добрым не казалось.

Вулф кивнул, продолжая накладывать на тарелку креветок из кастрюли, над которой поднимался пар.

— Добрый вечер. Эти сорок долларов на твоем столе можно вернуть в сейф. У Сола не было расходов, я ему заплатил шестьдесят долларов за шесть часов работы.

— Его ежедневный минимум восемьдесят.

— Столько бы он не взял. Он вообще не хотел ничего брать, потому что это наше личное дело, но я настоял. Этот салат из креветок приготовлен не с луком, а с чесноком. Мне так больше нравится, но Фриц хочет слышать твое мнение.

— С удовольствием скажу. Запах потрясающий, надо признаться.

Я уселся.

Не подумайте, что впервые возник вопрос, у кого из нас больше выдержки или упрямства. Предполагалось, что я взорвусь, потребую, чтобы мне сообщили, где и как Сол провел шесть часов, а Вулф милостиво объяснит, что вчера вечером во время моего отсутствия ему пришла в голову мысль сделать то-то и то-то, но поскольку ему не было известно, где я пропадаю, он был вынужден вызвать Сола. Естественно, я не взорвался. Я решил испробовать салат из креветок без лука, но с чесноком, который наверняка окажется вкусным, позабыв об обиде. Очевидно, какое бы поручение ни получил Сол, оно сорвалось, потому что он уже возвратился, доложил о результатах поездки и получил свою монету. Значит, это был ход Вулфа, поскольку он отказался принять трех поклонников Сью, явившихся накануне вечером.

Да, я должен был проявить выдержку!

С другой стороны, я не собирался докладывать о том, чем занимался вечером и сегодня утром, если только Вулф меня об этом не спросит.

Вернувшись назад в кабинет после ленча, он устроился в своем любимом кресле все с той же «Моей жизнью в суде», а я выволок кипу карточек из специального ящика и занялся учетом проращивания луковиц. Без минуты четыре Вулф отложил в сторону книгу и поспешил наверх на встречу с орхидеями.

Боже мой, как мне хотелось выхватить из ящика «Марли-32» и всадить ему пулю в затылок!



Я сидел за столом, внимательно просматривая вечерний выпуск «Газетт», когда услышал знакомые звуки. Я не мог поверить собственным ушам. Не может быть! Подъемник? Взглянул на часы; половина шестого… Нечто беспримерное! Уж коли Вулф попал в теплицу, он будет там торчать ровно два часа, даже если бы внизу его дожидался сам начальник города Нью-Йорка. Если бы ему что-то срочно потребовалось, он бы позвонил по внутреннему телефону мне или же Фрицу, в случае моего отсутствия.

Но уйти из оранжереи раньше шести… Я швырнул на стол газету, поднялся, вышел в прихожую. Лифт задрожал, добравшись дониза, дверь отворилась, Вулф вышел наружу.

— Кукуруза, — произнес он, — ее уже доставили?

Ну как вам это нравится? Можно быть гурманом, проявлять повышенный интерес к пище, но все должно иметь какие-то границы!

— Нет, — ответил я, — если только ее не доставил Сол.

Он хмыкнул.

— Мне пришла в голову одна мысль. Когда ее привезут, — если ее привезут — хотя нет, я сам этим займусь. Возможность невелика, но было бы…

— Вот и кукуруза, — воскликнул я, — вы точно угадали время.

На крыльце появился человек с картонкой. Когда я двинулся к двери, раздался звонок. Поверите ли, я отворяю дверь, а Вулф стоит рядом со мной?

Посыльный, костлявый парнишка в слишком больших для него брюках и ярко-зеленой рубашке, спросил:

— Ниро Вулф?

— Я Ниро Вулф.

Он стоял на пороге:

— У вас моя кукуруза?

— Вот здесь.

Он опустил картонку на пол.

— Могу ли я узнать ваше имя, сэр.

— Пальмер. Дельберт Пальмер. А что?

— Должен же я знать имена людей, которые оказывают мне услуги. Это вы собирали кукурузу?

— Ну нет, сам Мак-Леод.

— А в картонку вы укладывали початки?

— Нет, тоже он. Послушайте, я знаю, что вы детектив. Наверное я знаю, что вы детектив. Наверное, вы задаете вопросы по привычке, да?

— Нет, мистер Пальмер. Я хочу быть уверенным в отношении кукурузы. Я вам весьма признателен. До свиданья, сэр.

Вулф наклонился, взялся пальцами за веревку, поднял картонку и понес ее в кабинет. Пальмер постоял с открытым ртом, затем повернулся и пошел прочь. Я запер дверь.

В кабинете Вулф стоял, внимательно осматривая картонку, которую он поставил на сиденье красного кожаного кресла. Когда я подошел, он распорядился, не глядя на меня:

— Вызови мистера Кремера.

До чего же приятно иметь возле себя человека, который беспрекословно выполняет все твои распоряжения, какими бы странными они ни казались, и уж потом задает вопросы. На этот раз получилось так, что я получил ответы раньше, чем успел о чем-либо спросить.

Я подошел к своему столу, позвонил в Южный отдел по расследованию убийств, мне разыскали Кремера, а Вулф, занявший свой стул, взял у меня трубку.

— Мистер Кремер? Я должен просить вас оказать мне услугу. Сейчас у меня в кабинете находится картонка, которого мне только что доставили. Предполагается, что в ней находятся кукурузные початки. Возможно, так оно и есть. Но не исключено, что там динамит и какое-нибудь хитроумное приспособление, которое вызовет взрыв, когда веревки будут перерезаны и снята крышка. Мои подозрения могут быть беспочвенными, но они имеются, а вы знаете, как надо действовать. Будьте любезны поставить в известность соответствующее лицо без промедления?.. С этим можно подождать до того момента, когда мы будем знать, что находится в картонке… Безусловно, даже если в ней нет ничего, кроме кукурузных початков, я снабжу вас всей относящейся к делу информацией… Нет, тиканья не слышно. Если даже там взрывчатка, я не сомневаюсь, что никакой опасности нет, пока картонка не открыта… Да, я за этим прослежу.

Он положил трубку на рычаг повернулся и сердито посмотрел на картонку:

— Проклятие, надо подыскать другого поставщика до конца сезона.

Глава 6

Первый представитель городской администрации прибыл минут через пять-шесть после звонка Вулфа. Это был полицейский в форме. Вулф как раз объяснял мне, в чем заключалось поручение Сола, когда раздался дверной звонок. А поскольку этот перерыв был мне не по нутру, я прошел к двери, распахнул ее, увидел перед домом служебную машину и весьма нелюбезно спросил:

— Ну?

— Где картонка?

— Там, где она будет стоять до тех пор, пока не приедет кто-то, разбирающийся в подобных вопросах.

И я вознамерился захлопнуть дверь, но его нога оказалась на месте.

— Вы Арчи Гудвин. Мне про вас известно… Я войду. Вы требовали помощи или не требовали?

Он был совершенно прав. Служитель закона, есть у него ордер или нет, имеет полное право войти в дом, владелец которого обратился в полицию приехать забрать картонку, в которой, возможно, находится динамит. Я посторонился, пропуская его, запер дверь, провел его в кабинет, указал на картонку и сказал:

— Если вы тронете ее и она взорвется, мы можем привлечь вас за причиненные убытки.

— Исключается, — рассмеялся он. — Если бы вы даже заплатили мне, я бы не согласился до нее дотронуться. Я здесь как раз для того, чтобы следить, чтобы к ней никто не подходил.

Он осмотрелся, увидел наш огромный глобус, подошел к нему и встал рядом футах в пятнадцати от картонки. Поскольку он был здесь, продолжение рассказа о похождениях Сола пришлось отложить на потом, но зато Вулф достал из своего письменного стола копию машинописного листка, напечатанного накануне Солом, пока меня не было дома, и вручил ее мне.

Второй представитель городской администрации, прибывший без десяти шесть, был инспектор Кремер. Когда раздался звонок и я пошел проверить, кто пожаловал на его физиономии было самое будничное выражение. Он не сомневался, что у Вулфа про запас имелось что-то сногсшибательное, и он бы наверняка согласился отдать месячный заработок, чтобы самому догадаться, что это такое. Он прошел в кабинет, увидел картонку, затем взглянул на вытянувшегося перед ним по стойке «смирно» полицейского, кивнул и сказал:

— Можете быть свободны, Шваб.

— Да, сэр. Оставаться перед домом?

— Нет, вы больше не понадобитесь.

Такой же хамила, как до этого я, но он был инспектором, имел право так разговаривать с подчиненными. Шваб отдал снова честь и ушел. Кремер посмотрел на красное кожаное кресло. Он всегда сидел в нем, но сейчас там стояла картонка. Я придвинул для него одно из желтых, он сел, снял шляпу и небрежно уронил ее на пол, затем спросил у Вулфа:

— Что это такое, шутка?

Вулф покачал головой:

— Может быть, просто пугало, но я не их тех, кто любит поднимать ложную тревогу. Я не могу вам ничего сообщить, пока мы не узнаем, что находится в картонке.

— То есть как это не можете? Когда она прибыла?

— За минуту до того, как я вам позвонил.

— Кто ее доставил?

— Незнакомец. Человек, которого я никогда до этого не видел.

— Почему вы считаете, что здесь динамит?

— Считаю это возможным. Объяснения, отложу до…

Я не дослушал остальное, потому что снова раздался дверной звонок и я пошел в прихожую. Это была бригада пиротехников, сразу двое. Они тоже были в форме, но одного взгляда было достаточно чтобы понять, что это не патрульная служба: в первую очередь их выдавали глаза. Отворив дверь, я увидел третьего на подъездной дороге и их специальную машину с крытым верхом.

Я спросил?

— Бомб-бригада?

Пониже ростом ответил:

— Точно.

Я проводил их в кабинет. Кремер, уже на ногах, ответил на их приветствие, указал на картонку и сказал:

— Здесь может быть просто кукуруза. Те самые початки, которые мы все едим. Или же не кукуруза. Так предполагает Ниро Вулф. Он также думает, что опасности нет, пока картонку не открыли, но вы в подобных делах большие специалисты. Как только выясните, позвоните мне сюда. Сколько времени на это потребуется?

— Все зависит от обстоятельств, инспектор. Может быть и час, и десять, а то и никогда…

— Надеюсь, что не последнее. Так вы позвоните сюда, как только получите ответ.

— Да, сэр.

Второй, повыше ростом, прижал ухо к картонке и долго прислушивался. Подняв голову, он покачал головой.

— Ничего не скажу…

Подхватив картонку обеими руками с боков и под дно, он понес ее к выходу.

Я заметил.

— Человек, доставивший ее сюда, нес ее за веревку.

Но он не обратил внимания на мои слова.

Так они и шли первым человек с картонкой, за ним второй, я замыкал шествие до крыльца, посмотрел, как они положили ее в автобус, и вернулся в кабинет.

Кремер сидел в красном кожаном кресле и слушал Вулфа.

— …Но если вы настаиваете, ладно. Мои основания предполагать, что в картонке может находиться взрывчатка, зиждятся на том, что ее доставил сюда незнакомец. Мое имя, написанное на картонке, выглядело как всегда, но, конечно, такая деталь не может быть неучтена. У нас в столице немало людей, которые имеют причину желать мне зла, и было бы опрометчиво…

— Мой Бог, а вы складно врете!

Вулф покачал головой:

— Мистер Кремер. Раз вы настаиваете на выдумках, вы их услышите. До тех пор, пока я не узнаю, что находится в картонке. Тогда мы посмотрим.

Он открыл свою книжку на закладке и повернул лампу, чтобы было удобней читать.

Кремер растерялся. Он посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, но промолчал. Он не мог подняться и уехать, потому что сам попросил парней из «бомбовой бригады» позвонить ему сюда. Но инспектор не может сидеть, сложа руки. Он вытащил из кармана сигару, посмотрел на нее и со вздохом сунул в карман, поднялся, подошел ко мне и сказал:

— Мне нужно кое-кому позвонить.

Иными словами, ему потребовался мой стул, чтобы создать видимость какой-то деятельности. Мне пришлось ему уступить. Он оставался у телефона с полчаса, звонил в четыре или пять мест, но ни один из этих разговоров не производил впечатления важного, затем поднялся и прошел к большому глобусу, чтобы, очевидно, освежить в памяти свои познания по географии. На это ушло еще десять минут. Он перешел к книжным полкам.

Я снова сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, вытянув далеко вперед скрещенные ноги и заложив за голову сплетенные пальцы рук. Меня заинтересовало, какие книги вытаскивает Кремер.

Теперь, когда я знал, кто убил Кена Фабера, подобные мелочи приобрели в моих глазах особое значение.

Дольше всего Кремер задержался на «Приближающейся ярости» Брюса Кеттона. Он все еще листал ее страницы, когда зазвонил телефон. Я повернулся, чтобы снять трубку, но Кремер оказался проворнее. Я протянул ее ему и позволил себе усмехнуться, увидев, как Вулф потянулся к трубке параллельного аппарата. Он не желал довольствоваться пересказом новостей даже от инспектора!

Разговор был предельно кратким. Кремер произнес не более двух десятков слов. Он положил на место трубку и вернулся к красному креслу.

— О'кей…

Это больше походило на ворчание.

— Если бы вы открыли эту картонку, не удалось бы собрать воедино все куски… Вы не предполагали, что там может быть динамит, вам это было точно известно. Говорите!

Вулф, губы которого были плотно сжаты, шумно дышал через нос.

— Пострадал бы не я, — сказал он, — или Арчи, или Фриц, или даже оба вместе. Ну и мой дом, разумеется. Когда мне пришло в голову, что такое может случиться, я сразу же спустился вниз. Едва не опоздал. Еще три минуты… фи! Этот человек настоящий подлец!

Он завертел во все стороны головой, как будто хотел отделаться от назойливой мухи.

— Ну хорошо. Вчера где-то в самом начале одиннадцатого вечера я решил, как мне действовать дальше, и послал за Солом Пензером. Когда он приехал…

— Кто подложил динамит в картонку?

— Наберитесь терпения, и все узнаете… Когда Сол приехал, я попросил его кое-что напечатать на листке бумаги и велел ему съездить на ферму Дункана Мак-Леода сегодня утром и вручить его мистеру Мак-Леоду. Арчи. У тебя есть копия.

Я вытащил ее из кармана и передал инспектору. Он оставил листок у себя, но я хорошо запомнил, что там было сказано:


МЕМОРАНДУМ от НИРО ВУЛФА

ДУНКАНУ МАК-ЛЕОДУ

Предлагаю вам подготовить убедительные ответы на следующие вопросы на тот случай, что они будут вам заданы:

1. Когда Кеннет Фабер сказал вам, что ваша дочь от него забеременела?

2. Куда вы поехали с вашей фермы днем во вторник около двух часов, возможно чуть позднее, и вернулись около семи, опоздав к доению коров?

3. Где вы раздобыли кусок трубы? Валялся ли он на вашем участке?

4. Знаете ли вы, что ваша дочь видела, как вы убегали из аллеи вечером во вторник? Видели ли вы ее тоже?

5. Правда ли, что человек с бульдозером сказал вам в понедельник вечером, что он приедет в среду вместо вторника?

Имеется еще множество вопросов, которые вам смогут задать. Эти всего лишь для образца. Если опытные следователи будут направлены провести подобное дознание, ваше положение, разумеется, изменится коренным образом, так что лучше быть заранее к этому готовым.


Кремер поднял голову и уставился тяжелым взглядом на Вулфа:

— Вчера вечером вы уже знали, что Мак-Леод убил Фабера?

— Ну, уверенности у меня не было. Так, обоснованное предположение.

— Вы знали, что его не было на ферме во вторник вечером. Знали что его дочь видела его в аллее. Вы знали…

— Нет, все это было лишь умозаключением, инспектор.

Вулф поднял руку ладонью кверху:

— Мистер Кремер, вы сидели на этом же месте вчера утром и читали документ, подписанный Гудвином и мною. Когда вы закончили, вы знали все то, что было известно мне, я же больше ничего не узнал с того времени. Из известных мне фактов я пришел к заключению, что Фабера убил Мак-Леод, вы — нет. Должен ли я детализировать?

— Да.

— Первое. Кукуруза. Полагаю, Мак-Леод говорил вам, как и мне, что он поручил мистеру Фаберу собрать початки, потому что сам должен был взорвать какие-то старые пни и кустарник?

— Да.

— Это мне показалось невероятным. Мак-Леод знает, как я придирчив в своих требованиях, да и ресторан тоже. Мы ему хорошо платим, более чем хорошо. Продажа молодых початков дает ему значительный доход. Он знал, что молодой человек не сумеет справиться с этой работой. Так что нечто куда более важное, нежели расчистка участка от старых пней и скал, заставила его пойти на риск потерять таких заманчивых клиентов… Второе, труба. В основном из-за трубы мне и захотелось лично познакомиться с мистером Хийдтом, Масловым и Джеем. Любой человек…

— Когда вы их видели?

— Они приезжали сюда в среду вечером. По просьбе мисс Мак-Леод. Любой человек, спровоцированный соответствующими обстоятельствами, мог бы замыслить убийство, но почти никто не выберет в качестве орудия для осуществления своих планов тяжелую и громоздкую трубу которую надо тащить на себе по улицам. Увидев эту троицу, я посчитал маловероятным, что на это решился бы один из них. Но деревенский житель, привыкший к тяжелому физическому труду и грубым орудиям труда, не столь изнежен.

— Вы сделали свои умозаключения на основании таких данных?

— Нет. Эти подробности всего лишь подтверждают мои выводы. Убедительная информация получена от мисс Мак-Леод. Вы читали этот документ. Я спросил ее, постараюсь процитировать по памяти… Да, сначала я ей сказал «Вы же очень хорошо знаете этих людей. Знаете их темперамент, если один из них, разъяренный сверх терпения поведением мистера Фабера, отправился туда и убил его, то который? Это не был неожиданный порыв, это было преднамеренное и заранее спланированное убийство. На основании того, что вам известное них, который?» — Ну и что она мне ответила?

— Сказала, что они не убивали.

— Вот именно. Вы не считаете это многозначительным? Конечно, у меня имеется перед вами то преимущество, что я слышал и видел ее.

— Конечно, это было значительно… Это не походило на обычную реакцию, которую вы всегда наблюдаете, если заговорите о том, что близкий друг спрашиваемого совершил преступление. Нет, это не был шок. Мисс Мак-Леод просто констатировала несомненный факт. Она знала, что никто из них не убивал Фабера.

— Вы абсолютно правы, инспектор. И я сделал такие же выводы. К тому же я видел и слышал ее. Имелся всего один путь для нее быть уверенной в их непричастности: она знала совершенно достоверно, кто с ним расправился. Вы тоже пришли к такому же заключению?

— Да.

— Тогда почему же вы не пошли дальше? Раз она не убила его сама, но знала, кто это сделал, и это не был ни один из этих ее троих поклонников, разве вывод не очевиден?

— Вы весьма уверенно заявили «раз она не убила его сама». Почему вы отвергаете такую возможность?

Уголки губ Вулфа поползли вверх:

— Опять ваше основное упущение, инспектор: извращенное представление о невозможном. Вы будете с пеной у рта отвергать как невыполнимое такое явление, как одновременное нахождение человека в двух разных местах, хотя любой изобретательный мошенник это «организует» без особого труда. Но вы считаете допустимым, чтобы такая молодая особа, даже после того, как изучили ей разговор с мистером Гудвиным и со мной, могла спрятать на себе этот тяжеленный кусок трубы, который она заблаговременно где-то подобрала с намерением размозжить им череп мужчины? Нелепо. Абсурдно, если хотите знать.

И Вулф махнул рукой, как бы прогоняя столь глупую мысль.

— Конечно, все это теоретические рассуждения, теперь же, когда этот негодяй послал мне динамиту вместо кукурузы, всякие сомнения рассеялись, так что можно говорить и о вещественных доказательствах… Поскольку мисс Мак-Леод знала, кто убил Фабера, но ни за что не согласилась бы назвать его, и это не был один из ее троицы, оставалось одно решение: ее отец. Ну а раз она была так уверена, я же видел и слышал ее, когда она ответила, что «они не убивали», значит она видела Мак-Леода на месте преступления. Сомневаюсь, чтобы он об этом знал, потому что… но это уже не существенно. Вот все, что…

Вулф замолчал, потому что Кремер поднялся и пошел к моему столу. Он взял телефонную трубку, набрал номер и через какую-то долю секунды сказал:

— Ирвинг? Инспектор Кремер. Мне нужен сержант Стеббинс.

Еще одно небольшое ожидание.

— Пэрли? Соединись с Кармелем из офиса шерифа. Попроси его взять Дункана Мак-Леода и задержать… Да, да, и без всяких проволочек… Да, отец Сьюзен Мак-Леод… Пошли двоих людей к Кармелу и скажи, чтобы они отправились за ним сразу же по прибытии. Предупреди Кармела, чтобы был поосторожнее, Мак-Леод обвиняется в убийстве, он способен оказать сопротивление… Нет, с этим можно подождать. Я скоро приеду, максимум через полчаса, а то и раньше.

Он положил трубку, полуобернулся к Вулфу и загремел:

— Вы знали обо всем этом еще два дня назад, днем в среду!

Вулф кивнул:

— И вы тоже знали со вчерашнего утра. Все дело в интерпретации фактов, а не в знании их. Будьте любезны, садитесь. Как вам известно, я люблю, чтобы глаза собеседника были на уровне моего лица. Благодарю вас. Да, совершенно верно, уже днем в среду, когда от нас ушла мисс Мак-Леод, я был почти уверен в личности убийцы, но я из предосторожности решил встретиться с тремя ее молодыми людьми в тот же вечер, чтобы исключить возможность того, что один из них скрывает что-то существенное. Они и правда ничего не знали…

Когда вы пришли вчера утром с этим непристойным ордером, я вручил вам составленный нами документ по двум причинам: избавить мистера Гудвина от тюрьмы и разделить с вами мои знания. Я не был обязан делиться так же их объяснением. В любой момент со вчерашнего полдня я ожидал, что услышу о том, что мистера Мак-Леода забрали в тюрьму, но нет.

— И тогда вы решили поделиться своим пониманием фактов с ним, вместо меня?

— Мне эта мысль понравилась, — раза три кивнул головой Ниро Вулф, — вы хорошо сказали. Я предпочитаю это выразить иначе: я просто решил не принимать решения. Сообщив вам все факты, которыми я располагал, я выполнил свои гражданские обязанности и обязанности частного детектива, работающего по лицензии. Но я не был обязан ни юридически, ни морально возложить на себя роль Немезиды. С моей стороны можно было всего лишь предположить, что Кеннет Фабер наговорил Мак-Леоду, будто он обесчестил его дочь, но ведь он распространил эту клевету среди ее друзей, и у мистера Мак-Леода был убедительный мотив его наказать. Вы согласны, что мое предположение являлось обоснованным и весьма возможным. Если так, вопрос о моральной низости был спорным, и я не стал им руководствоваться.

Поскольку я поделился с вами всей имеющейся у меня информацией, я посчитал совершенно правильным предупредить мистера Мак-Леода, что ему грозит логическое разоблачение на основании этих фактов. Именно так я и поступил. Я использовал мистера Пензера в качестве моего посланника, потому что не захотел привлекать мистера Гудвина. Он не знал о сделанных мною выводах, а если бы я с ним ими поделился, могли бы возникнуть разногласия в отношении курса дальнейших действий. У него много сентиментализма и неумного рыцарства. Иной раз он может быть крайне несговорчив.

Кремер хмыкнул:

— Да-а. Может. Итак, вы намеренно предупредили убийцу. Сказали ему, чтобы он подготовил ответы. Ерунда! Вы предполагали, что он смоется.

Вулф поморщился, он не выносил подобных словечек, но удержался от замечания.

— Нет. Ничего определенного а не ожидал. Было бы напрасной тратой времени ломать голову о последствиях предпринятого мною шага, но если бы я стал утруждать себя подобными мыслями, едва бы я предположил возможность того, что он попробует скрыться. Он не мог же забрать с собою ферму, да и потом его дочь оставалась в смертельной опасности.

Понимаете, сознательно я над этим не задумывался, но подсознательно, видимо, да, потому что неожиданно, когда я вчера был занят в теплице пересаживанием растений, меня осенило. Описание Солом Пензером окаменевшего лица Мак-Леода, когда тот читал меморандум; упрямый эгоцентризм человека, считающего себя праведником, динамит для расчистки участка от скал и старых пней; кукуруза; закрытая картонка; весьма неправдоподобно… Я возобновил пересадку. Но все дело кончилось тем, что я все оставил и поспешил к подъемнику, чтобы спуститься вниз. Кукурузу доставили через полминуты.

— Повезло, — сказал Кремер, — ваше чертово везение. Если бы угроза для Гудвина не исчезла, вы бы не стали тянуть, а наверняка сразу бы все выложили… Ну да ладно, что об этом толковать. Они пригласят вас в прокуратуру, наверное, утром…

Как я понял, последнее относилось уже ко мне, потому что он добавил отнюдь не на литературном английском:

— Так что не вздумайте проваливаться.

Потом Вулфу:

— Что было бы, если бы бомб-бригада установила, что в картонке нет ничего, кроме кукурузы? Вы воображаете, что сумели бы задурить мне голову, да?

— Попытался бы.

— Великий боже. И еще толкуете о чьем-то упрямом эгоцентризме!

Кремер покачал головой:

— Это везение с картонкой… Ведь любой человек, который так счастливо избавился от грозящей ему гибели, упал бы на колени и возблагодарил бы бога. Не сомневаюсь, что вы станете делать: возблагодарите самого себя. Надо признаться, что вам не так-то просто встать на колени, но…

Зазвонил телефон.

Я повернулся; схватил трубку, и хорошо знакомый мне голос попросил позвать инспектора Кремера. Я протянул инспектору трубку, сообщив:

— Пэрли Стеббинс.

Кремер взял ее.

Этот разговор был даже короче предыдущего в отношении картонки, Кремер произнес пяток слов и пару раз тихонько ругнулся. Положив на место трубку, он повернулся, схватил свою шляпу и поспешил к выходу, но, не дойдя одного шага до порога, все же обернулся:

— Могу вам сообщить. Надеюсь, у вас от этого улучшится аппетит за обедом, если даже Фриц приготовит что-то другое, а не кукурузу. С час назад Дункан Мак-Леод сел, встал или лег на пачку динамита, и она взорвалась. Им удалось отыскать его голову и несколько других частей. Они хотят знать, был ли это несчастный случай или самоубийство. Может быть вы сможете помочь им интерпретировать факты.

Кремер повернулся и вышел…

Глава 7

Как-то на прошлой неделе в фешенебельной квартире Лили Роувен на крыше небоскреба была вечеринка. Она никогда не приглашает к обеду более шести человек, всего четыре пары, считая нас с ней. Но на этот раз в программу увеселений входили танцы, так что после того, как был подан кофе, появилось еще человек десять. Трое музыкантов заняли свои места в нише и принялись за дело.

Протанцевав несколько раз с Лили и двумя-тремя другими дамами, я подошел к Сью Мак-Леод и протянул ей руку.

Она подняла на меня глаза:

— Вы же знаете, что вам этого не хочется. Выйдем лучше на воздух.

Я напомнил что снаружи прохладно, и она с этим согласилась. Мы сначала отправились в фойе и отыскали там ее накидку, что-то из блестящего пушистого меха, возможно даже не ее собственность, потому что манекенщицам экстра класса разные торговые фирмы охотно дают надевать свои изделия ради рекламы, все начиная от обуви и кончая модными шляпками. Затем вернулись в гостиную, пересекли ее и вышли на террасу. Там стояли огромные кадки с вечно зелеными растениями, за которыми мы и попробовали укрыться от ветра.

— Вы сказали Лили, что я ненавижу вас — это не так.

— Ну, о ненависти я не говорил, она неверно повторила мои слова или же вы неверно повторяете ее. Просто она настаивала, чтобы я с вами танцевал, а я объяснил, что когда месяц назад я попытался вас пригласить, вы как бы заморозились.

— Знаю…

Она положила пальчики на мою руку:

— Арчи, это было тяжело, вы же понимаете, страшно тяжело. Если бы я не заставила отца дать Кену работу на ферме… Это было моей ошибкой. Я это хорошо знаю… Но я не могу и не думать о том, что если бы вы не послали ему… если бы не дали ему понять, что вам все известно…

— Посылал не я, а мистер Вулф. Но это не меняет суть дела потому что я бы тоже послал. О'кей, Мак-Леод был вашим отцом так что пережить его гибель вам было крайне трудно. Но независимо от того, чьим отцом он был, я не перестану лить слезы и носить траур по человеку, который додумался начинить картонку динамитом!

— Нет, конечно. Вы правы, я понимаю… Я все время твержу себе, что надо позабыть, но это непросто…

Она зябко повела плечами:

— Так или иначе, но я хотела вам сказать, что я вас не ненавижу. Вам не обязательно со мною танцевать… Я вам говорила что не собираюсь выходить замуж до тех пор, пока не стану работать и не захочу иметь ребенка. И я знаю, что вы тоже не спешите жениться. А если и надумаете, то на Лили… Короче говоря вы не должны здесь стоять и позволять мне по-настоящему обратиться в сосульку, не так ли?

Я улыбнулся и расцеловал ее в обе щеки.

Ты не должен быть невнимательным к девушке, даже если она скверно танцует, а ее жалобы на холод были вполне обоснованными.

ПРАВО УМЕРЕТЬ

Глава 1

Он пришел без предварительной договоренности, и, едва взглянув на него, я сразу понял, что не этот человек принесет нам первый крупный гонорар в наступившем 1964 году. Посетитель, назвавшийся Уипплом, заявил, что ему необходимо посоветоваться с мистером Вульфом, и я провел его в кабинет. Мое поведение объяснялось, во-первых, тем, что передо мной был негр, а во-вторых, я готов был с улыбкой выдержать любой, самый суровый взгляд Вульфа — кару за нарушение установленного порядка, — лишь бы внести какое-то разнообразие в монотонное течение дня. Я подумал еще о том, что, ведя справедливую и страстную борьбу за гражданские свободы, негры вправе обращаться к частным детективам. Вот почему я даже не спросил у посетителя, какие неприятности привели его к нам. В кабинете, усевшись в обитое красной кожей кресло у стола Вульфа, Уиппл осмотрелся, потом откинулся на спинку и закрыл глаза. Я сообщил ему, что Вульф придет ровно в шесть, он кивнул и ответил:

— Знаю. Орхидеи.

Я сел за свой письменный стол и тут же услышал шум спускающегося лифта; минуту спустя в кабинет вошел Вульф. Он сразу заметил сидевшего в кресле человека и наградил меня одним из самых свирепых своих взглядов.

— Мистер Уиппл пришел посоветоваться с вами, — доложил я.

Все с тем же сердитым видом Вульф остановился посреди кабинета, решая, куда направиться — в кухню или в подвал, потом вдруг прищурился и переспросил:

— Уиппл?

— Да, сэр.

Вульф окинул посетителя внимательным взглядом, обошел вокруг стола и уселся в свое огромное кресло.

— Ну-с, слушаю, — хмуро проговорил он.

Посетитель вяло улыбнулся и ответил:

— Я сейчас произнесу речь.

Он откашлялся, склонил голову набок и начал:

— Хотя в любом цивилизованном обществе люди не только имеют право на коллективную защиту, когда возникает угроза убийства, но и могут прибегнуть к другим средствам самозащиты, в США эти принципы не распространяются на негров. В нашей стране белый может убить негра и остаться либо вовсе безнаказанным, либо отделаться пустяковым наказанием, совершенно не соответствующим характеру преступления. Это возмутительно, и я не виню негров, когда они негодуют по поводу такой несправедливости. Но как ее устранить? — Посетитель выбросил вперед руку и, пробормотав: «Тут я немного пропущу», — продолжал: — Однако совсем другое дело, если вы укрываете убийцу только потому, что он одного цвета кожи с вами. Тем самым вы наносите себе и своему народу огромный вред. Вы как бы подтверждаете закономерность того исключения из общих правил, которое вызывает у вас столь справедливое возмущение. В подлинно идеальном человеческом обществе расовые и религиозные различия не могут иметь значения; все, кто помогает сохранению подобных различий, препятствуют созданию такого общества, и сейчас в этой роли выступаете вы. Если в деле об убийстве вы позволяете себе руководствоваться…

Посетитель продолжал говорить, но я уже не слышал его. Я смотрел на Уиппла и представлял себе номер в гостинице «Эшпур павильон» в Канова-спа в Западной Виргинии. Это было много лет назад, однажды поздним вечером. Вульф примостился в кресле, еле вмещавшем его тушу весом без малого в одну седьмую тонны; на полу перед ним расселись четырнадцать негров — поваров и официантов. Вульф знал, что один из нихрасполагает исключительно важными сведениями, которые могли бы помочь раскрыть тайну убийства: битых два часа он тщетно пытался дознаться, кто из этих четырнадцати владеет столь нужной ему информацией. Часа в два ночи, начиная все сызнова. Вульф разразился длинной речью, и она достигла цели. Некий Пол Уиппл, двадцати одного года, студент Ховардского университета, так расчувствовался, что выложил все, что интересовало Вульфа. И вот теперь наш посетитель, слово в слово повторял отдельные места из его речи.

Я подумал о том, что, хотя с той ночи прошло много лет и тогда Вульф встречался со стройным юношей с худым лицом, сейчас перед нами сидел лысеющий человек средних лет, с обвисшими щеками, в очках в черной оправе, однако Вульф помнил его, и я невольно почувствовал досаду. Конечно, Вульф гений, а я простой смертный, но я всегда считал, что память у меня не хуже, чем у любого гения.

Посетитель умолк на середине фразы, видимо, в этом месте он прервал Вульфа в ту ночь. Сейчас, слегка улыбаясь, он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Вульфа.

— У вас прекрасная память, мистер Уиппл, — проворчал Вульф.

Посетитель покачал головой.

— Что вы! Просто ваша речь мне так понравилась, что я ее тогда же записал. Если бы у меня была хорошая память, я бы гораздо успешнее справлялся со своими обязанностями.

— Где вы работаете?

— Старшим преподавателем Колумбийского университета в Нью-Йорке. На большее я вряд ли могу рассчитывать.

— Вы читаете антропологию?

Уиппл широко раскрыл глаза.

— Боже милосердный! И вы еще толкуете о моей памяти! Неужели вы это помните?

— Конечно. Вы же сами говорили мне об этом в свое время. — Вульф поджал губы. — А знаете, вы поставили меня в трудное положение. Я многим вам обязан, если бы не вы, мне пришлось бы торчать в Канова-спа целую вечность. Ну и, конечно, мне приятно, когда вы на память цитируете мою речь. Вы нуждаетесь в моей помощи?

Уиппл кивнул:

— Откровенно говоря — да. Я нуждаюсь в вашей помощи. — Он снова улыбнулся, на этот раз чуточку пошире. — Дело сугубо конфиденциальное. Я вряд ли смогу уплатить вам гонорар, к которому вы привыкли, но работать вы будете не бесплатно.

— Неважно. Я уже сказал, что считаю себя в долгу перед вами. Итак, какие у вас затруднения?

— Они… Они очень личного характера. — У посетителя дрогнули губы. Он взглянул на меня, потом снова на Вульфа. — В какой-то степени речь идет о том же, о чем вы говорили в ту ночь. Вот потому-то я и приводил здесь цитаты из вашей речи. У меня есть сын, Данбар, ему двадцать три года. Помните, в ту ночь вы читали строки из стихотворения Поля Лоренса Данбара?[32]

— Помню.

— Так вот, мы назвали сына Данбаром. Славный мальчик. Конечно, не без недостатков, но в общем-то совсем неплохой паренек. Данбар работает в КЗГП. Вы знаете, что такое КЗГП?

— Комитет защиты гражданских прав. Я регулярно отсылаю туда небольшие пожертвования.

— Почему?

Лицо Вульфа выразило удивление.

— Что вы, мистер Уиппл? Вы снова хотите меня цитировать?

— И хочу, и могу. Но сейчас в этом нет необходимости. Важно то, что я знаю ваши взгляды на наши проблемы. Поэтому и пришел к вам… Ради моего сына. Дело в том… Дело в том, что он влюбился в белую девушку и намерен на ней жениться, и я никак не могу его отговорить. Вот почему мне нужна помощь.

Вульф сделал гримасу.

— Во всяком случае, не моя, — решительно заявил он.

— Не для того, чтобы отговорить его. Нужно выяснить что с ней происходит.

— А что с ней может происходить, если не считать недостатков, свойственных всем представительницам ее пола?

— Не скажите. Тут явно что-то не так. — Уиппл поднял брови. — Она из хорошей семьи, молода, интересна, в материальном положении совершенно независима. При таких условиях ее брак с негром — абсурд.

— Я не стану произносить речь, а приведу соответствующие изречения и поговорки. Вот, например, Бенджамин Франклин утверждал: «Влюбленный может проскакать и на необъезженной лошади». То же самое можно сказать и про влюбленную. Древняя римская поговорка гласит: «Экс визу амор» — «Полюбить можно, только посмотрев»… В природе не встречается ничего абсурдного, хотя есть много такого, о чем приходится сожалеть.

— Все это не имеет отношения к делу.

— Вы полагаете?

— Да. — Уиппл улыбнулся. — Любовь, а тем более страсть, здесь совершенно ни при чем. Нет ничего абсурдного в том, что белая женщина поболтает с негром или даже переспит с ним. Совсем другое дело замужество. Я утверждаю, что если Сюзанна Брук намеревается выйти замуж за моего сына, тут что-то не так. У нее в голове, видимо, не хватает винтика. Ведь это связано с такими трудностями, неудобствами, осложнениями… Да вы и сами понимаете.

— Еще бы.

— Она не может стать для него хорошей женой и должна это понимать. С ней что-то неладно. Одно из двух: либо у нее не все благополучно в прошлом, либо в характере девушки есть какие-то особенности. Если бы я мог все точно разузнать и рассказать сыну… Он у меня не идиот. Но как раз разузнать-то я и не в состоянии. Не умею. Вот почему я пришел к вам.

— Расовая гордость, — внятно произнес Вульф.

— Что?! У кого?

— У вас, у кого же еще. Возможно, вы не отдаете себе отчета…

Уиппл вскочил и, прищурившись, гневно взглянул на Вульфа.

— Я не расист. Я допустил ошибку, решив обратиться к вам. Я не думал…

— Ерунда. Садитесь. Ваша проблема…

— Забудьте о ней. Забудьте обо мне. Жалею, что вспомнил о вас. Обвинить меня в…

— Садитесь, черт возьми! — крикнул Вульф. — Антрополог, отрицающий расовую гордость… Как ученый, вы должны знать, что она закономерна. Как человек, вы должны быть наделены ею. Я не хотел вас оскорблять и беру свое замечание обратно. Оно бессмысленно. Обстоятельства вынудили вас начать действовать, и не столь уж важно, какие мотивы руководили вами. Мною же руководит то обстоятельство, что я в долгу перед вами, вы напомнили мне об этом, и я с вами расплачусь. Однако вначале я хочу сделать одно замечание… Вы, может быть, все же присядете?

— Кажется, я стал слишком обидчив, — пробормотал Уиппл и сел.

Вульф взглянул на него и продолжал:

— Я имею в виду этот брак. Возможно, мисс Брук подходит к делу более реалистично, чем вы. Вероятно, она достаточно умна и понимает, что неприятностей в семейной жизни все равно не избежать, за кого бы она ни вышла. Во всяком случае, трудности, неудобства, осложнения (повторяю ваши слова, хотя предпочел бы более резкие) так или иначе неизбежны. Но если она выйдет за белого, семейные дрязги будут казаться ей пустяковыми и обычными. Став женой негра, она из-за каждой мелочи будет считать себя страдалицей. Я еще не встречал женщин, в полной мере наделенных, здравым смыслом, но допускаю, что они существуют. А что, если мисс Брук одна из них?

Уиппл покачал головой.

— Нет, сэр. На словах-то у вас очень ловко получается. — Он улыбнулся. — Отец называл таких людей, как вы, сладкогласными соловьями. Нет, сэр.

— Вы убеждены в этом?

— Да.

— Ну что ж, хорошо. Вы можете под каким-нибудь благовидным предлогом устроить мистеру Гудвину встречу с мисс Брук? Может, за ленчем или за обедом вместе с вами и вашим сыном?

Уиппл заколебался.

— Боюсь, это невозможно. Ей известно, что я… что мое отношение… Но так ли уж необходимо мистеру Гудвину встретиться с ней и моим сыном?

— С вашим сыном не обязательно. С ней — да. Я не могу исполнить вашу просьбу, пока мистер Гудвин не повидается и не поговорит, а возможно, и не потанцует с ней и не доложит мне. Возможно, что нам в данном случае понадобится только способность мистера Гудвина проникать в психологию хорошеньких молодых женщин и его талант завоевывать их доверие. — Он повернулся ко мне: — Арчи, у тебя есть предложения?

Я кивнул.

— А как же! — Вульф сам напросился. — Насколько я понимаю, мне предстоит встретиться с девушкой, определить, что она из себя представляет, понять ее, доставить сюда, поместить в нашу гостевую комнату с тем, чтобы вы ее соблазнили и женились на ней. Что же касается всяких там трудностей, неудобств, осложнений…

— Мистер Гудвин, — прервал меня Уиппл, — вы, конечно, можете шутить, но мне не до шуток.

Я взглянул на него.

— Понимаю. Но я не мог не ответить на ехидное замечание мистера Вульфа насчет меня и хорошеньких молодых женщин. Однако он прав, я должен повстречаться с ней, сам мистер Вульф никогда не выходит из дому по делам. Насколько все это срочно? Они уже назначили день свадьбы?

— Нет.

— Вы уверены, что они еще не поженились?

— Совершенно уверен. Мой сын ничего не скрывает ни от меня, ни от матери.

— Ваша жена поддерживает вас?

— Целиком и полностью, — Уиппл повернулся к Вульфу. — Вы взяли обратно ваше замечание относительно расовой гордости потому, что оно лишено смысла. Все же вы его высказали, и, думаю, оно отнюдь не бессмысленно по отношению к моей жене. Разве это не расовая гордость, если она хочет, чтобы женой ее сына стала женщина, с которой она могла бы подружиться? Подружиться по-настоящему. Как американский негр, как человек, как антрополог, наконец, я хочу спросить, есть ли у нее надежда подружиться с белой женщиной?

— Нет. Но давайте поставим вопрос по-другому: а была бы у нее такая надежда, если бы женой сына стала не белая, а цветная женщина? — Вульф жестом дал понять, что считает дальнейший разговор бесполезным. — Но вы же твердо убеждены в своей правоте. — Он искоса взглянул на настенные часы: до обеда оставалось сорок минут. — Поскольку мистер Гудвин не внес никаких предложений, давайте попробуем вместе разобраться в ситуации. Расскажите все, что вам известно о мисс Брук.

Я приготовил блокнот.

Беседа продолжалась полчаса, и до обеда оставалось еще десять минут, когда я, проводив Уиппла, вернулся в кабинет. Вульф сидел с закрытой книгой в руках и, поджав губы, смотрел на нее. На этот раз ему не удалось воспользоваться часом, который он обычно проводил за чтением.

Я остановился и взглянул на Вульфа.

— Если вы ожидаете, что я начну извиняться, вам придется ждать очень долго, — заметил я. — Не могу молчать, когда вы принимаетесь иронизировать надо мной при посторонних.

Вульф поднял голову.

— Знаю, знаю… Между прочим, я сейчас как раз добрался до середины очередной главы.

— Да? Прошу прощения. Если вы обиделись, что я его впустил, не предупредив вас, то ведь могут же быть исключения…

— Ба! Ты хотел проверить, узнаю ли я его? Не узнал, пока не услышал фамилию. А ты?

— Нет. Откровенность за откровенность. Ни его лицо, ни его голос ничего мне не сказали. Я вспомнил ту историю лишь после того, как он назвал себя. — После этой лжи мне просто неудобно было молчать и я продолжал: — Во всяком случае, в ходе кампании за гражданские права появилось нечто новое. Девушка имеет полное право выйти замуж за человека, которого любит. Вы только посмотрите, кто пытается ей помешать? И он еще имел наглость цитировать вашу речь!

— Все равно я в долгу перед ним.

— И мы действительно займемся этим делом?

— Да. И займешься им ты.

— Я один?

— Нет. Но мы поговорим об этом позже.

— Да тут и разговаривать не о чем. Что бы мы о ней ни узнали, он, вероятно…

В холле послышались шаги, на пороге появился Фриц и доложил, что обед подан. Вульф отложил книгу, провел по ней рукой и поднялся.

Глава 2

Наша беседа происходила в понедельник двадцать четвертого февраля, а сорок два часа спустя, в среду, я завтракал с Сюзанной Брук в квартире у Лили Роуэн на Шестьдесят третьей улице между Медисон-авеню и Центральным парком.

Во всем том, что сообщил Уиппл, не было ничего, за что можно было бы уцепиться. Четыре-пять лет назад Брук окончила Редклиффский университет и вскоре приехала в Нью-Йорк. Вместе с матерью она жила на Парк-авеню у брата, инженера-электроника. Уиппл предполагал, — правда без особой уверенности, — что они приехали из города Расина в штате Висконсин. Не больше чем догадкой было и его предположение о состоятельности девушки; он основывался на том, что она вот уже в течение двух лет не только работала в КЗГП без всякого вознаграждения, но за те же два года внесла в фонд этой организации две тысячи триста пятьдесят долларов. Мисс Брук не занималась канцелярской работой, она устанавливала для комитета полезные связи, устраивала собрания и вечера для сбора пожертвований.

Это было все, что знал Уиппл, если не считать множества ничего не значащих деталей и кое-каких беспочвенных догадок.

Мысль об устройстве ленча у Лили Роуэн принадлежала, конечно, мне, поскольку Лили была моей приятельницей, а не Вульфа. После обеда в понедельник вечером я предложил ему следующий план действий: я звоню директору-распорядителю комитета Томасу Хенчи и сообщаю что он, Вульф, предполагает пожертвовать в фонд организации довольно значительную сумму и в связи с этим хочет переговорить с кем-нибудь из работников комитета и что, по моему мнению, наиболее подходящей кандидатурой является мисс Брук, поскольку, как мне известно, она производит на мужчин приятное впечатление. Однако Вульф забраковал мое предложение по следующим мотивам: а) от него будут ожидать крупное пожертвование — не меньше тысячи долларов; б) беседуя с привлекательной молодой женщиной в его отсутствие, я скорее добьюсь положительного результата. Третий — главный — мотив подразумевался: речь шла о встрече с женщиной. В старинном каменном особняке Вульфа на Западной Тридцать пятой улице есть много такого, что ему нравилось: мебель, ковры, книги, хорошая звукоизоляция, оранжерея на крыше, повар Фриц Бреннер, садовник Теодор Хорстман и, конечно, я — сильная личность, человек действия. Однако больше всего ему нравилось отсутствие женщин; он был бы страшно рад, если бы ни одна представительница прекрасного пола вообще никогда не переступала порог его дома.

Вот почему я и предложил организовать встречу у Лили Роуэн, для которой ничего не значило выбросить тысячу долларов, против этого предложения Вульфа не возражал. В тот же вечер я позвонил Лили, но она заявила, что ненавидит обсуждать подобные дела по телефону и что я должен предстать пред ее светлые очи. Пришлось предстать, и в результате я вернулся домой лишь в третьем часу ночи. Поскольку ничто, исключая убийство, не может нарушить моего правила ежедневно спать восемь полных часов, во вторник утром я заявился в кабинет лишь после того, как Вульф, по установившемуся обычаю, провел в своей оранжерее два часа — с девяти до одиннадцати. Примерно в полдень позвонила Лили. Она сообщила, что мисс Брук будет у нее на ленче завтра в час дня, и порекомендовала мне прийти пораньше и детально «проинструктировать хозяйку».

Две мили через город и по Шестьдесят третьей улице, один из моих любимых маршрутов для прогулок, но в эту среду он дался мне с большим трудом. На улице двадцатиградусный мороз; из-за каждого угла на вас набрасывается леденящий ветер, разогнавшийся на просторах бухты Гудзон; он заставляет вас сгибаться чуть не до земли, затыкает вам рот, а идти все-таки надо, и вы идете, скрежеща зубами, заскакивая то в подъезд, то в бар, то в вестибюль гостиницы.

В конце концов я все же добрел, стряхнул в прихожей снег с пальто и шляпы, поднялся на лифте на верхний этаж и, едва Лили открыла дверь, спросил: «Где тут можно свалиться с ног и отдышаться?»

Лили комически сморщила лоб — я сам когда-то научил ее этому.

— Вы не туда попали! — засмеялась она, закрывая за мной дверь, потом удивленно спросила: — Неужели ты шел пешком?

— Если только это называется «пешком». — Я повесил в шкаф пальто и шляпу. — Если про альпинистов, поднимающихся на Эверест, можно сказать, что они «идут пешком», то я шел.

Взявшись под руку, мы прошли в гостиную, застланную огромным персидским ковром с вытканными на нем яркими цветами; на стенах висели картины Ренуара, Мане и Сезанна, в углу стояло пианино цвета слоновой кости, а огромная стеклянная дверь вела на террасу, где, подхваченные порывами ветра, в диком танце кружились бесчисленные снежинки. Мы сели, Лили вытянула ноги и ни с того ни с сего пробормотала:

— Так… Значит, ноги у меня, как у антилопы…

— Ну, во-первых, я имел неосторожность сделать это сравнение много лет назад. А во-вторых, я же сказал тогда, что ты выглядишь, как антилопа среди стада коров. Готов и сейчас повторить это, когда тебя окружают другие женщины. Впрочем, поговорим лучше о мисс Брук, хотя нечего и ждать ее в такую погоду.

Однако спустя десять минут мисс Брук пришла. Дверь открыла горничная, но Лили встретила молодую особу на пороге гостиной. Я стоял на персидском ковре, и Лили представила меня как своего консультанта по деловым вопросам.

Уиппл, несомненно, не мог сохранить беспристрастность, описывая внешность мисс Брук. Ее никак нельзя было назвать костлявой; девушка казалась дюйма на два ниже Лили, которая доставала мне лишь до подбородка; у нее была гладкая светлая кожа, русые волосы, карие глаза и очень немного помады на полных губах. Мою руку она пожала решительно и дружественно, но не чересчур. После Лили сказала мне, что коричневое, шерстяное платье мисс Брук, вероятно, приобретено в магазине Бергдорфа и стоит не менее двух монет. От коктейля мисс Брук отказалась.

Я предоставил Лили заниматься гостьей. Во время ленча (тушеные грибы, суфле из омаров, ананасный мусс) Сюзанна Брук говорила только о КЗГП: о его сотрудниках, прошлой и настоящей деятельности, о программе. Она прекрасно знала все это, умела говорить и с успехом могла бы полемизировать с губернатором Уоллесом или с каким-либо другим заядлым расистом.

Мы условились, что Лили сама решит, пожертвует ли она что-нибудь девушке на ее комитет или воздержится; мне же предстояло решить, когда именно перевести разговор на личную тему: до или после вручения чека. Лили приняла решение еще до того, как мы вышли из-за стола: потерла глаз средним пальцем. Это означало, что она намерена дать чек. А я тем временем размышлял, когда с большей надеждой на успех можно приступить к расспросам мисс Брук: пока она еще не получила чек и питает надежду, что получит, или когда он уже зашуршит в ее руках и она поймет, что визит оправдал себя? Пусть, по мнению Вульфа, я хорошо разбирался в характерах привлекательных молодых женщин, — на этот раз мои способности ничего мне не подсказали. Поэтому я извлек из кармана монету и взглянул на нее орел или решка? Орел! Я потер левый глаз и увидел, что Лили заметила этот условный знак.

Мы вернулись в гостиную, нам подали кофе; Лили извинилась и вышла. Она почти тут же вернулась, передала мисс Брук голубой бумажный прямоугольник.

— Вот, пожалуйста, — сказала она. — К лику святых меня не причислят, а вам немного поможет.

Сюзанна Брук посмотрела на чек — нет, не просто посмотрела, а исследовала внимательным взглядом.

— Сначала чудесный ленч, а теперь еще и это! — У нее был приятный мягкий голос, но иногда она сбивалась на скороговорку. — Большое спасибо, мисс Роуэн, и, конечно, не только от меня — от всех нас. Мы можем назвать вас в списке наших жертвователей?

— Если сочтете нужным, — ответила Лили, усаживаясь. — Мой отец наживал деньги, прокладывая канализационные трубы и одновременно занимаясь политикой. — Она подняла чашку и отпила несколько глотков. — Поскольку вы так свободно распоряжаетесь своим временем, ваш отец, очевидно, тоже умеет наживать деньги?

— Умел. — Мисс Брук спрятала чек в сумочку и щелкнула замком. — Правда, канализационные трубы он не прокладывал. Он торговал недвижимым имуществом. Умер шесть лет назад.

— В Нью-Йорке?

— В Висконсине.

— Да? В Омахе?

Лили демонстрировала мне свою ловкость. Мисс Брук из вежливости даже не улыбнулась.

— Нет, в Расине, — ответила она.

— Вероятно, я кажусь слишком уж назойливой, — продолжала Лили, отпивая кофе, — но вы прямо-таки очаровательны. Хотя меня никак не назовешь лентяйкой, видно, я просто бесполезное существо. Я не понимаю вас. Вы не возражаете, если я попытаюсь понять?

— Что вы! Пожалуйста. Но вот это совсем не бесполезно. — Мисс Брук погладила сумочку.

Лили пренебрежительно махнула рукой.

— Я вычту из капитала, подлежащего обложению налогом. Но вот вам не следовало бы так растранжиривать свою энергию и свое время. И вы занимаетесь этим делом с тех пор, как приехали в Нью-Йорк?

— Нет, всего года два с небольшим… Поверьте, ничего особенного я собой не представляю. Кое-как окончила Редклиффский университет и вернулась домой, в Расин, где скоро мне все осточертело. Потом… Потом кое-что произошло. Мой отец к тому времени умер, мы с матерью жили одни в большом пустом доме… Решили переехать в Нью-Йорк, к брату, — он давно звал нас… Но неужели моя биография представляет какой-то интерес?

— А почему бы и нет? Вы живете сейчас вместе с братом?

Мисс Брук покачала головой.

— Одно время жили, потом переехали в отдельную квартиру. А я нашла себе работу. — Она поставила на стол пустую чашку. Я снова наполнил ее, радуясь возможности сделать хоть что-нибудь.

— Бели вы еще в состоянии терпеть мои вопросы, — продолжила Лили, — какую именно работу?

— Если вы еще не устали спрашивать, я буду охотно отвечать. В мои обязанности входило читать рукописи в одной издательской фирме. Кошмарная работа! Вы и не представляете, что сочиняют некоторые графоманы. Потом я перешла на канцелярскую работу в ООН. Откровенно говоря, попала из огня да в полымя. Но тут хоть я встречалась с интересными людьми. Только здесь я поняла, до чего же нелепо убивать время на какую-то нудную службу, в то время как у меня вовсе нет нужды в деньгах. Цветная девушка, которую я встретила в ООН, подала мне мысль о работе в КЗГП, вот я и отправилась туда и предложила свои услуги.

Она отпила глоток кофе.

— Ну до чего же интересно! — воскликнула Лили. — Правда, мистер Гудвин?

— Нет, — отрезал я, ибо консультанту по деловым вопросам полагалось быть суровым. — Все зависит от того, к чему стремится человек и в чем находит удовлетворение. Дорогие дамы, вы обе обладаете достаточными средствами, но ведете себя, на мой взгляд, эгоистично. Вы могли бы создать для двух мужчин идеальную жизнь, но не хотите брать на себя никаких хлопот. Обе не замужем. По крайней мере… вы не замужем, мисс Брук?

— Нет.

— И не собираетесь?

Она тихонько рассмеялась.

— Может, соберусь. После всего, что я слышала, мне действительно придется признать себя эгоисткой, если я не обзаведусь мужем. Вас и мисс Роуэн я обязательно приглашу на свадьбу.

— С удовольствием приму ваше приглашение… Да, а в какой издательской фирме вы работали? Одно издательство отклонило мою рукопись. Уж не вы ли?

— Надеюсь, нет. Я служила в издательстве «Парфенон-пресс».

— Тогда не вы… А сейчас я расскажу вам нечто, что должно вас позабавить. После того как мисс Роуэн решила пожертвовать вашему комитету определенную сумму, она поручила мне навести кое-какие справки об этой организации. И вот некий человек сообщил, что комитет находится, по-видимому, под влиянием коммунистов. О, я понимаю, у нас уже стало своего рода традицией наклеивать этот ярлык на любую организацию, если ее деятельность кое-кому не по вкусу. Но на этот раз мой собеседник назвал имя Данбар Уиппл. Впрочем ничего конкретного — одни сплетни. И все же Уипплу, возможно, будет небезынтересно это узнать. Разрешите не называть фамилию моего информатора.

Ни смущения, ни беспокойства. Мне даже показалось, что мое сообщение позабавило мисс Брук.

— Надеюсь, ваши слова не следует воспринимать, как завуалированный вопрос, не коммунистка я?

— Что вы! Такой бесхитростный человек, как я, так бы прямо и спросил: вы коммунистка?

— А я бы так же прямо ответила: нет. Вначале, когда у меня в закамуфлированной форме стали допытываться, не коммунистка ли я, мне, признаться, трудно было сдержать негодование. Но потом я махнула рукой и теперь отвечаю на подобные расспросы вот так: скажите, мистер Гудвин, вы не член общества Бэрча?

— Что?! Отказываюсь отвечать. Я возмущен.

Мисс Брук чуть слышно рассмеялась.

— Ничего, пройдет. Данбар Уиппл очень своеобразный человек. Он молод, ему еще набираться да набираться ума, но все же придет день, когда он станет первым среди негров мэром Нью-Йорка. — Она повернулась к Лили: — Предупреждаю, мисс Роуэн, я как-нибудь опять приду к вам за пожертвованием, но совсем по иному вопроса в фонд избирательной кампании за избрание Уиппла мэром. Вы будете голосовать за негра?

Лили ответила, что она решит этот вопрос, когда он возникнет, и что она голосует за демократов только из уважения к памяти отца. Я поднялся, собираясь вновь наполнить чашку мисс Брук, но девушка взглянула на часы и заявила, что ей предстоит еще одно деловое свидание. Лили показала на террасу и заметила, что в такой день надо было бы забыть о всяких деловых встречах, но мисс Брук ответила, что это невозможно, поскольку ей предстоит принять участие в заседании, где будет обсуждаться вопрос о бойкоте одной школы. Она крепко пожала руку Лили, которая пошла проводить ее в прихожую. Я же взял чашку кофе и подошел к двери на террасу полюбоваться разгулявшимся днем.

Вскоре ко мне присоединилась Лили.

— Вот это девушка! — воскликнула она. — И подумать только, что она отправилась договариваться о бойкоте какой-то школы! Уж если ее можно назвать очаровательной, мое счастье, что я лишена таких «чар».

— Одно из твоих преимуществ как раз в том и состоит, что тебя никак нельзя отнести к числу очаровательных особ.

Я поставил свою чашку на цветочную подставку.

— И к тому же я эгоистка, — дополнила меня Лили. — Ну-ка, Эскамильо, взгляни мне в глаза. Сейчас же отрекись от своего утверждения, будто я неспособна создать для тебя уютную, счастливую и обеспеченную жизнь.

— Я говорил не о тебе. Я имел в виду вообще мужчин.

— Назови хоть одного.

— Пожалуйста. Ниро Вульф.

— Ха! Хочешь биться об заклад, что я докажу обратное?

— Не хочу. Я знаю его и знаю тебя. Никаких закладов и никакого спора.

— Тебе придется уехать из дома Вульфа. — В глазах Лили появилось точно такое же выражение, какое появляется у тигрицы, выследившей стадо оленей, хотя, признаться, я никогда не видел тигриц. — Разумеется, мы уволим Фрица и Теодора. Вульф будет читать мне книги вслух. Орхидеи, конечно, выбросим, а вместо оранжереи устроим площадку для танцев, но тебе вход туда будет заказан. На ленч у нас будут подаваться бутерброды с арахисовым маслом и желе…

Одной рукой я зажал ей рот, а другой взял за голову. Лили, не вырываясь, попыталась укусить мне ладонь.

— Как только ты изъявишь готовность перейти к деловому разговору о мисс Брук, — сказал я, — закрой правый глаз.

Лили сейчас же закрыла правый глаз, и я опустил руки.

— Ну?

— Я уже говорила и продолжаю говорить: она очаровательна.

— С твоей точки зрения. А между тем все объясняется просто. Она ищет мужа с положением. Ей хочется стать женой мэра.

— Бррр! Я всегда смеюсь над твоими шутками, чтобы доставить тебе удовольствие, но на этот раз пропускаю твой каламбур мимо ушей. Не возражаешь? Ты хочешь узнать о ней что-нибудь такое, что помешало бы сыну вашего клиента жениться на ней. Правильно?

— Правильно.

— Так вот. Во-первых, не думаю, что тебе удастся найти что-то компрометирующее, а выдумывать, конечно, ты не станешь. По-моему, она чиста, как стеклышко. Во-вторых, если даже у нее есть что-то такое, что она вынуждена скрывать, то сегодняшний разговор с ней не дал тебе ни малейшей ниточки. Впрочем, твоей вины тут нет, это скорее моя вина. Если она и Данбар Уиппл хотят пожениться, стало быть, они идиоты. Но, в конце концов, это их дело. Вот почему я прошу тебя об одном одолжении. Если тебе все же удастся что-то выудить у девушки и ты сумеешь помешать их свадьбе, не говори мне об этом. И слышать не хочу! Ты меня понимаешь?

— Понимаю. — Я взглянул на часы: без четверти три. — Если бы я сумел составить собственное мнение насчет этой истории, оно, в общем-то, не отличалось бы от твоего. Но никакого собственного мнения у меня пока нет. Тут все и каждый имеют какие-то права. Она имеет право выйти за него замуж. Он имеет право жениться на ней. Отец и мать имеют право вмешаться — право, освященное веками. Ниро Вульф имеет право заплатить долг некоему человеку. Я имею право делать все необходимое по долгу службы, при условии, что не нарушу законов. Вот почему я отправлюсь поскорее в издательство «Парфенон-пресс», благо оно находится всего в нескольких кварталах.

— Сейчас ты никого там не застанешь. Посмотри, снова повалил снег… Кстати, я чувствую, что сегодня могу обыграть тебя в карты. Разве в такую погоду служащих не распускают по домам раньше обычного?

Я посмотрел на густую пелену снега.

— Вообще-то могут и распустить. Минутку, я позвоню туда.

Лили оказалась права. На мой звонок ответила не телефонистка издательства, а какой-то человек, сообщивший, что в издательстве уже никого нет. Как только я положил трубку, Лили позвала меня из другой комнаты с настежь распахнутой дверью.

— Я здесь! — крикнула она. — Иди сюда. Справедливость восторжествует, если я выиграю у тебя. Надо же мне возместить расходы на ленч.

Она в какой-то мере достигла своей цели…

Глава 3

Таким делом я занимался впервые. За долголетнюю практику мне пришлось проверить тысячу, а может, и две тысячи людей, но всегда с какой-то определенной целью, будь то алиби или мотив преступления. Сюзанну же Брук я проверял просто ради того, чтобы проверить. Будучи человеком, склонным к самоанализу, я бы не отказался заплатить тому, кто сумел бы ответить на вопрос, что же я, собственно, сам-то предпочитаю: раскопать что-нибудь такое, что могло серьезно скомпрометировать девушку, или, наоборот, ничего не найти. По совести говоря, я выполнял поручение Вульфа без всякого рвения — возможно, потому, что ни Вульф, ни я ничего не теряли и ничего не приобретали.

За этой работой я провел три дня (не полностью) и три вечера. На первых же порах стало ясно, что в «Парфенон-пресс» ничего выяснить не удастся. Девушка читала рукописи на дому, и в издательстве ее знали только два-три редактора да стенографистка. Один из редакторов отозвался о ней не очень лестно, однако из намека стенографистки и понял, что он пытался ухаживать за мисс Брук, но она отвергла его притязания.

Получить справки в ООН оказалось делом куда более трудным — пришлось затратить целых полдня лишь на то, чтобы узнать, где именно она работала. Мне потребовалось бы столько же времени, чтобы изложить на бумаге все те мелочи, которые я узнал, а вам потратить не менее получаса, чтобы ознакомиться с ними. По сведениям из одного источника, она напилась на прощальном обеде в честь некоего грека. По другим сведениям — это не соответствовало действительности. Она якобы была так дружна с одной польской девушкой, что даже как-то летом выезжала с ней на уик-энд за город. Раза три (а может, четыре или пять) некий француз с репутацией донжуана приглашал ее на ленч в ресторан для делегатов и чиновников ООН. Я пытался пойти по этому следу, но безрезультатно. Однажды видели, как она выходила из здания ООН с девушкой из Марокко, потом с венгеркой, потом со шведкой и т. д. и т. п. Все это, конечно, было очень полезно с чисто образовательной точки зрения: знакомство с ООН расширяет кругозор человека. Я, например, узнал, что у турчанок короткие ноги, а индианки обычно страдают плоскостопием.

В субботу, часов в десять вечера, я поднялся на крыльцо нашего старого каменного особняка, открыл дверь своим ключом, повесил пальто и шляпу на вешалку в вестибюле и прошел в кабинет. Вульф восседал за письменным столом в единственном во всем мире кресле, которое устраивало его, и читал книгу А. Л. Роуза «Вильям Шекспир». Я терпеливо ожидал, пока он кончит абзац и взглянет на меня.

— Впервые вижу, чтобы вы так долго читали одну и ту же вещь, — сказал я.

Вульф отложил книгу.

— Докапываюсь, правильно ли Роуз датировал появление «Цимбелина». По-моему, неправильно.

— В таком случае, возвратите книгу в магазин. — Я повернул свое вращающееся кресло и сел за письменный стол. — Я ужинал с одной девушкой из Марокко в ресторане Рустермана… Да вы не беспокойтесь, денежки я платил из собственного кармана. Она не танцует, и я проводил ее домой. Сегодня у меня такой же безрезультатный день, как и предыдущие, ничего сенсационного сообщить не могу. Завтра воскресенье. Я, конечно, не возражаю и дальше валять дурака, но должен сказать, что затея наша безнадежна. Вношу предложение: заявить Уипплу, что если и существуют какие-то обстоятельства, компрометирующие мисс Брук, то нам до них не докопаться.

— Она тебе нравится, — пробормотал Вульф.

— Не очень. Я уже говорил вам в среду вечером, что, по-моему, ничего плохого мы не сможем о ней узнать, Я по-прежнему придерживаюсь той же точки зрения.

— Ты говоришь искренне?

— Более или менее. Во всяком случае, пытаюсь.

— Где расположен этот Расин?

— Между Чикаго и Милуоки. На берегу озера.

Вульф оттолкнул кресло, поднялся, подошел к глобусу диаметром вдвое больше его самого, не без усилия повернул эту махину и отыскал Висконсин.

— Так. До Расина проще всего добраться из Милуоки. С Милуоки есть авиасообщение?

— Разумеется. Но билет туда обойдется долларов восемьдесят плюс тридцать долларов суточных. Уиппл может не согласиться.

— Уиппл вообще ничего не будет знать. — Вульф снова уселся в кресло, — Веблен[33] называл это инстинктом мастерства. Я вызвался помочь мистеру Уипплу и тем самым обязался применить все свое умение и способности. В среду вечером ты рассказывал мне о своем разговоре с Лили Роуэн и с Сюзанной Брук. Ты действительно не уловил в нем ничего интересного, на что следовало бы обратить внимание? Да нет, конечно, нет.

— По ее словам в Расине ей просто осточертело, потом она добавила, что там «произошло кое-что», и умолкла. При желании можно, конечно, назвать это «интересным», но вообще-то она, возможно, имела в виду, что у них в доме вдруг стала протекать крыша.

— Фу!.. А что, если в прошлом мисс Брук все-таки есть нечто такое, что заслуживает расследования?

— В таком случае, я уже был бы в Расине.

— Вот и отправляйся туда завтра же. Черт возьми, я же взял на себя обязательство!

— Возражаю. Завтра воскресенье, и у меня есть личные дела.

Вульф согласился, что я могу выехать и в понедельник, причем не в Милуоки, а в Чикаго, поскольку самолеты летают туда гораздо чаще.

Было всего три градуса тепла, когда в понедельник, в двадцать минут седьмого вечера, я поставил арендованную в Чикаго машину на стоянку, находившуюся в одном квартале от редакции газеты «Глобус» в Расине и в двух кварталах от гостиницы, где я забронировал номер. Одно время я перепоручал все заботы о машине (отвести ее на стоянку, подать к подъезду) служащим гостиницы, но однажды, несколько лет назад, когда мне надо было срочно явиться на одну крайне важную встречу, они подали машину только через полчаса, и я, разумеется, уже никого не застал на условленном месте. Захватив саквояж, я прошел эти два квартала пешком, зарегистрировался в гостинице и отправился по делам.

Ни с кем из «Глобуса» я заранее о встрече не договаривался, но Лон Коэн из нью-йоркской «Газетт» в воскресенье вечером по моей просьбе звонил в Расин, и заведующий редакцией, некий Джеймс Э. Лэмис, знал о моем предстоящем визите. Мне дважды — на первом и на третьем этажах — пришлось ожидать, а потом меня провели в кабинет, на двери которого я прочитал фамилию Лэмиса. Он поднялся с кресла, чтобы пожать мне руку, взял у меня пальто и шляпу и положил их на диван, потом сказал, что рад встретиться с журналистом из Нью-Йорка. Мы присели и обменялись несколькими фразами; я не стал скрывать, что я детектив и приехал по поручению «Газетт». Мистер Коэн, сказал я, наверно говорил ему о намерении редакции опубликовать серию статей о деятельности Комитета защиты гражданских прав. Мистер Коэн, ответил Лэмис, сообщил ему только, что я приеду за кое-какой информацией.

— Но вам известно, что собой представляет Комитет защиты гражданских прав?

— Да, конечно. Отделения комитета действуют в Чикаго и Милуоки, в Расине же отделения нет. Почему вы приехали именно в наш город?

— Хочу навести справки об одной личности, В статьях речь пойдет о работниках главного аппарата комитета в Нью-Йорке, где довольно видную роль играет молодая особа по имени Сюзанна Брук. Насколько мне известно, она из Расина, не так ли?

— Да. Бог мой, редакция «Газетт» направила вас сюда навести справки о Сюзанне Брук? Но зачем?

— Собственно, ничего особенного. Редакция хочет собрать как можно больше сведений об этих людях, об их прошлом, узнать, что они собой представляют, вот и все. Вы знаете ее? Вы знали ее раньше?

— Да как вам сказать… Весьма поверхностно. Вот ее брата Кеннета знал довольно хорошо. Она принадлежит совсем к другому поколению. Ведь я вдвое старше ее.

Это подтверждала вся его внешность, особенно седеющие и уже поредевшие волосы. Он был без пиджака, в расстегнутом жилете.

— Как к ней относились у вас в Расине?

— Как вам сказать… По-моему, нормально. В средней школе она училась вместе с моей дочерью. Потом поступила в университет… Не помню, в какой именно, а возможно, и вообще не знал этого.

— В Редклиффский.

— Да? Ну вот. Следовательно, в Расине она провела только детство. Но отец ее действительно много лет прожил в Расине, здесь его почти все знают. Торговал недвижимым имуществом и пользовался в своей области репутацией самого изворотливого и ловкого дельца во всем Южном Висконсине. Ему принадлежало и вот это здание, — сейчас им владеют его наследники. Сожалею, мистер Гудвин, но вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь. Если вы рассчитываете на какие-то компрометирующие эту семью данные, тогда нам вообще не о чем разговаривать.

Я собирался спросить, не произошло ли с Сюзанной Брук или с кем-либо из ее близких летом или осенью 1959 года чего-нибудь такого, что заслуживало бы внимания, но передумал. Ведь она, как одна из наследниц отца, являлась совладелицей здания, где размещается «Глобус», и не исключено, что редакция задолжала ей арендную плату. Поэтому я сказал Лэмису, что вовсе не стремлюсь узнать о мисс Брук что-то плохое, но хочу получить о ней общее представление. Он принялся расспрашивать меня о КЗГП и о том, что в Нью-Йорке думают о Рокфеллере и Голдуотере. Я был вынужден из вежливости поддерживать разговор.

Уже стемнело, когда я вышел из редакции; дул леденящий ветер. Я вернулся в гостиницу, где в половине седьмого у меня было назначено свидание. Еще из Чикаго я позвонил в Расин человеку, которому Вульф время от времени оказывал различные услуги. По словам Вульфа, этот Отто Друкер был единственным стоящим человеком во всем Расине, он позвонил ему и попросил встретиться со мной. В уютном и теплом номере я снял башмаки и улегся было в кровать, но тут же поднялся. На улице свирепствовал ураганный ветер, и хотя я прошел пешком всего два квартала, однако чувствовал себя настолько измотанным, что мог мгновенно погрузиться в глубокий сон.

Друкер опоздал всего на пять минут. Пожимая ему руку, я не мог скрыть своего удивления. Он никак не походил на детектива; с его интеллигентным симпатичным лицом и внимательным, но вместе с тем доброжелательным выражением глаз он оказался бы вполне на месте за письменным столом, скажем, вице-президента какого-нибудь банка. Как только я положил на кровать его пальто и шляпу и вернулся к нему, он вкрадчиво и одновременно дружески осведомился:

— Как поживает мистер Ниро Вульф?

Мы провели приятный вечер. Гость охотно принял предложение поужинать здесь же, в номере. Когда я собрался позвонить в ресторан и попросить меню, он заявил, что в этом нет никакой необходимости, так как здесь умеют готовить только ростбиф с картофельным пюре и яблочный пирог. Если бы я решил изложить вам содержание нашей беседы в тот вечер, вы бы вряд ли нашли ее интересной, мы разговаривали главным образом о тонкостях нашей профессии. Ну, например, о наружном наблюдении. Он знал все премудрости этого искусства, а поскольку дело происходило в Расине, где его все знали, ему приходилось прибегать к таким трюкам, что ими с удовольствием воспользовался бы даже наш Саул Пензер.

Все же меня больше всего интересовала Сюзанна Брук. Я не заговаривал о ней до тех пор, пока мы немного не узнали друг друга и не закончили есть (ужин оказался вполне терпимым). Я лишь сказал ему, что некий наш клиент собирается взять ее партнером в одно дело и, естественно, хотел бы знать, что она собой представляет. Я добавил, что вся его информация будет рассматриваться как строго конфиденциальная, не подлежащая разглашению. Я разочаровался бы в нем, если бы он не спросил, кто этот клиент. Конечно, он спросил. Он разочаровался бы во мне, если бы я назвал его. Конечно, я не сделал этого.

Друкер вынул изо рта трубку и, откинув голову, принялся рассматривать потолок, потом взглянул на меня.

— Помнится, — заговорил он, — в свое время я довольно часто выполнял некоторые поручения отца Сюзанны Брук. Я мог бы, разумеется, кое-что рассказать о нем, но он мертв. Сюзанну же, хотя она и носит фамилию Брук, я знал не больше, чем всех остальных девочек-подростков в нашем городке. Насколько мне известно, ничего дурного за ней не замечалось. Вы, очевидно, знаете, что она уехала отсюда учиться в университет?

— Знаю.

— А потом в Нью-Йорк. Она не приезжала в Расин даже во время летних каникул в университете, предпочитая путешествовать вместе с матерью. За последние четыре года она вообще здесь не появилась, а всего за восемь-девять лет, с того, как окончила нашу школу, прожила в городе не больше четырех-пяти месяцев.

— Видимо, я напрасно трачу деньги нашего клиента… Но, если я не ошиблось, и 1959 году, окончив университет, она все же вернулась домой. Возможно, вы этого не знаете; ее отца к тому времени уже не было в живых. А потом она вместе с матерью перебралась в Нью-Йорк. Вам случайно не известно, сколько она тогда тут прожила?

Мой собеседник затянулся, но, обнаружив, что трубка погасла, снова раскурил ее и сквозь облако дыма заметил:

— Не понимаю, почему вы пытаетесь выспросить все это у меня как бы невзначай. Уж если вы хотите узнать о том человеке, который покончил с собой, пожалуйста, спрашивайте прямо. Однако я почтиничего не знаю.

Обычно мне удается контролировать выражение лица, но его слова прозвучали настолько неожиданно, что я не смог скрыть изумления. Вот так, неожиданно, я наткнулся на нечто важное. Кто знает, не стану ли я обладателем тайны, серьезно компрометирующей Сюзанну Брук, — ну, скажем, что она убила человека и заявила о его самоубийстве! Несомненно, заявление Друкера поразило меня не только потому, что я не ожидал ничего узнать, но и потому, что не хотел ничего узнать.

— Что с вами? — удивился Друкер. — Или вы думаете, что я не понимаю, когда мне морочат голову?

Я выдавил улыбку.

— Боже упаси! Все равно у меня бы ничего не получилось, если б я попытался разыграть вас. Все объясняется просто: я ничего не знаю о человеке, покончившем с собой. Я просто пытался выяснить, что делала Сюзанна Брук в Расине. Может, это вы морочите мне голову?

— Нет. Как только вы упомянули имя Сюзанны Брук, я сразу же подумал, что вас интересует именно это самоубийство.

— Я ничего не знал… Вы сказали: «Пожалуйста, спрашивайте». Хорошо, спрашиваю.

— Видите ли… — Друкер затянулся и продолжал: — Произошло это тем летом, когда Сюзанна Брук окончила университет и вернулась в Расин. Вслед за ней в наш город приехал какой-то молодой человек. Вечером в пятницу, четырнадцатого августа 1959 года, в пять часов сорок минут он вышел из дома Бруков, остановился на террасе, вынул из кармана револьвер системы «Марли» тридцать восьмого калибра и выстрелом в висок покончил с собой… Так вы говорите, что не знали об этом?

— Не знал. И нет никаких оснований сомневаться, что это действительно было самоубийство?

— Ни малейших. Все произошло на глазах у двух женщин — они как раз проходили мимо дома — и мужчины, который оказался в тот момент на другой стороне улицы. Я понимаю, вам хотелось бы узнать, при чем здесь Сюзанна Брук, какую роль она в этом сыграла, однако мне ничего на сей счет неизвестно. Могу лишь сообщить то, что писали потом газеты и что мне рассказал один хорошо информированный приятель. Молодой человек учился в Гарвардском университете и настойчиво упрашивал мисс Брук выйти за него замуж. Он приехал в Расин снова просить ее руки, но она и ее мать выставили его за дверь. Вы же знаете, такое случается, хотя лично я этого не понимаю. У человека могут возникнуть какие-то причины, по которым он решает расстаться с жизнью, но я никогда не соглашусь, что можно приставить пистолет к виску только потому, что женщина ответила отказом. Тут есть что-то патологическое. Вы женаты?

— Нет. А вы?

— Был женат, но жена меня бросила. Неприятно, что и говорить, зато с тех пор я хоть сплю спокойно. Кроме того, если супруги ладят между собой, жена, конечно, всегда знает, чем занимается ее муж. А частный детектив не может себе позволить откровенничать даже с собственной женой. Вы согласны?

Мы опять заговорили о своей профессии и проболтали еще около часа. Я больше не пытался вернуться к разговору о Сюзанне Брук, Друкер распрощался со мной часов около десяти, и я сразу же подумал, что, поскольку «Глобус» газета утренняя, ее сотрудники находятся сейчас в редакции. Уж если в прошлом Сюзанны Брук появилось кое-что заслуживающее внимания, стоило, пожалуй, покопаться в старых газетах. Я позвонил Лэмису и получил разрешение побывать в архиве газеты.

Ветер несколько утих, но теплее не стало. Машины в типографии «Глобуса» уже работали полным ходом, полы в здании сотрясались мелкой дрожью. Меня провели в плохо освещенную пыльную комнату и перепоручили какому-то беззубому старикашке. Он строго-настрого запретил мне вырывать или вырезать что-либо из папок и подвел к шкафу с надписью: «1959».

Света, повторяю, было недостаточно, но, к счастью, я не могу пожаловаться на зрение. Я начал просматривать газеты с пятого августа, за неделю до названной Друкером даты, пытаясь найти упоминание о приезде в Расин студента Гарвардского университета или о его пребывании в городе. На интересующую меня информацию я наткнулся в номере за пятнадцатое августа, на первой полосе. Студент оказался Ричардом Оултом из Эвансвиля, штат Индиана. В воскресенье соответствующее сообщение появилось снова на первой полосе, однако в понедельник информация перекочевала на внутренние полосы, а во вторник вообще не появилась. Я внимательно просмотрел все номера газеты за все остальные дни недели, но ничего не нашел и снова тщательно перечитал материалы первых трех дней.

Ничто не говорило о том, что кто-то хочет замять дело. В показаниях всех трех допрошенных очевидцев происшествия не оказалось никаких несоответствий или противоречий. Терраса хорошо была видна с тротуара; обе женщины заметили револьвер в руке Оулта еще до того, как он поднес его к виску, и одна из них даже успела окликнуть его. Прохожий с противоположного тротуара перебежал улицу и оказался на террасе в тот момент, когда миссис Брук и Сюзанна выбежали из дома. В тот вечер Сюзанна отказалась разговаривать с журналистами, но уже в субботу утром беседовала с репортером газеты и охотно отвечала на все вопросы.

Если бы даже я во что бы то ни стало хотел добыть материалы, компрометирующие Сюзанну Брук, мне бы пришлось отказаться от этой мысли и искать их где-то в другом месте. Я положил подшивку газет на место, заверил хранителя архива, что ничего не вырезал и не вырвал, вернулся в гостиницу, предварительно выпив по дороге стакан молока в кафе, и улегся спать.

Не знаю, захотелось бы мне задерживаться в Расине и наводить дальнейшие справки, если бы не произошло нечто неожиданное. Это случилось во вторник. Я попросил разбудить меня в восемь часов, и когда раздался телефонный звонок, не поверил, что уже наступило утро, и взглянул на часы. Десять минут восьмого. «Черт бы побрал эти порядки в гостиницах!» — подумал я и снял трубку. Телефонистка сообщила, что меня вызывает Нью-Йорк. Я едва успел подумать, что в Нью-Йорке сейчас десять минут девятого, как в трубке послышался голос Вульфа:

— Арчи, ты?

— Совершенно верно. Доброе утро.

— Совсем не доброе. Ты где?

— В постели.

— Извини, пожалуйста, что я тебя побеспокоил. Вставай и сейчас же возвращайся домой. Мисс Брук мертва. Вчера нашли ее труп. Она убита. Немедленно выезжай в Нью-Йорк.

В горле у меня вдруг пересохло, и я сделал глотательное движение.

— Где… — начал было я и снова глотнул. — Я выеду…

— Во сколько ты будешь здесь?

— Часов в двенадцать, в час.

— Ну хорошо.

Вульф положил трубку.

Я разрешил себе посидеть секунд десять на краю постели, потом встал, оделся, уложил саквояж, спустился на лифте в вестибюль, расплатился за номер, пешком прошел на стоянку машин и поехал в Чикаго. Я решил, что позавтракаю в аэропорту в Чикаго.

Глава 4

Не в двенадцать и не в час, а уже без пяти два я открывал ключом дверь старого особняка на Западной Тридцать пятой улице. Нашему самолету пришлось с полчаса огибать грозовой фронт, прежде чем совершить посадку в Айдлуайлде, иначе говоря — в международном аэропорту имени Джона Кеннеди. Я поставил на пол саквояж и снимал пальто, когда из кухни выбежал Фриц.

— Боже, наконец-то! — воскликнул он. — Мистер Вульф уже звонил в аэропорт. Ты же знаешь, как он относится к авиации. Я все время подогревал для тебя ленч. У нас сегодня молоки рыбы, зажаренные в душистых травах, но без петрушки.

— Не возражаю. Но…

— Арчи! — послышался сердитый окрик.

Я поспешил в столовую, расположенную по другую сторону вестибюля, если идти из кабинета. Вульф все еще сидел за столом и раскладывал на вафли ломтики сыра.

— Сегодня превосходный день, — заметил я. — Знаю, что вы не расположены вторично вдыхать запах специй, и потому поем на кухне, а заодно просмотрю «Нью-Йорк таймс». Перед вылетом я взял только самое раннее издание.

Мы получали два экземпляра «Таймса» — один для Вульфа (газету ему подавали вместе с завтраком в его комнату) и один для меня. Я направился в кухню и нашел свой экземпляр на маленьком столе, за которым обычно завтракал. Я могу отсутствовать целую неделю, выполняя какое-нибудь поручение Вульфа, а Фриц, наверное, все равно будет ставить для меня прибор. Это так на него похоже. Я уселся и уже принялся искать в газете интересующее меня сообщение, когда Фриц поставил на стол еду в горячей тарелке и хлебницу. Я съел кусочек молок и немного хлеба, предварительно обмакнув его в подливку; Фрицу обычно удается приготовить превосходную подливку, если только он не намешает в нее петрушки.

Как и в первом выпуске, я не нашел в газете никаких особых подробностей. Сюзанна Брук была найдена убитой в понедельник, часов в девять вечера, в комнате на третьем этаже дома на Сто двадцать восьмой улице. Ее труп обнаружил Данбар Уиппл, сотрудник Комитета защиты гражданских прав. Смерть наступила в результате неоднократных ударов по голове. Все это я уже знал. Я знал и некоторые другие детали, о которых газеты сообщили только в позднейших выпусках, а именно: Сюзанна Брук безвозмездно работала в КЗГП, проживала вместе со своей вдовствующей матерью в квартире на Парк-авеню, а Данбар Уиппл был двадцатитрехлетним сыном старшего преподавателя антропологии Колумбийского университета. Лишь одной детали я не знал, хотя мог бы догадаться: полиция и окружной прокурор уже начали расследование.

После того как молоки, подливка и булочки вместе с салатом нашли себе пристанище там, где и надлежало, я налил еще чашку кофе и отправился в кабинет. Вульф сидел за столом и решал кроссворд, сердито хмурясь и постукивая себя карандашом по носу. Я уселся на свое обычное место и стал отпивать кофе маленькими глотками. Прошло несколько минут, прежде чем Вульф посмотрел на меня. В его взгляде читалось осуждение, но он, видимо, сразу же сообразил, что я его не заслужил.

— Черт возьми, — изрек он. — Нелепо и оскорбительно думать, что я могу лишиться твоих способностей и твоей помощи только из-за каприза какого-то механизма. На какой высоте летел ваш самолет в полдень?

— Четыре мили. Я понимаю ваше самочувствие. Вас оскорбляет все, что находится вне вашего контроля. Вы…

— К природе это не относится, это касается только того, что сотворено людьми.

Я кивнул:

— Правильно. И того, что они творят. Например, убивают себе подобных. У вас есть какие-нибудь данные, кроме тех, что опубликованы в «Нью-Йорк таймс»?

— Нет.

— Вас кто-нибудь навестил? Уиппл?

— Нет.

— Вы интересуетесь тем, что я проделал в Расине?

— Нет. Какой смысл?

— Я спросил просто так. Мне нужно побриться. Поскольку у нас, очевидно, нет ничего срочного, я поднимусь к себе. В самом деле, какой смысл докладывать о результатах поездки? О мертвых плохо не говорят. — Я встал. — По крайней мере, я бы не…

Послышался звонок. Я вышел в вестибюль и посмотрел через застекленную дверь (стекло в ней давало возможность видеть только из вестибюля и не позволяло заглянуть в дом снаружи). На крыльце стояли двое.

— Уиппл-старший и Уиппл-младший, — доложил я, вернувшись в кабинет. — Правда, я ни разу не видел сына, но уверен, что это он. Вы назначили им встречу?

Вульф сердито взглянул на меня. Я стоял и ждал, но так как он продолжал молчать, снова вышел в вестибюль и впустил посетителей.

— Мы хотим видеть мистера Вульфа, — сразу же заговорил Пол Уиппл. — Это мой сын Данбар.

— Мистер Вульф ожидает вас, — ответил я, что, видимо соответствовало истине, и отступил в сторону.

Днем-двумя раньше я бы с удовольствием встретился с этим негритянским юношей, за которого собиралась выйти замуж Сюзанна Брук. Хотя бы для того, чтобы составить о нем представление. И вот я с ним встретился, но при каких обстоятельствах! Он похож на Рэя Робинсона[34] после трудного боя из десяти раундов, только кожа у него была несколько темнее. Днем-двумя раньше он, наверное, был красивым и веселым, а сейчас показался мне развалиной, как и его отец. Я хотел взять у него шляпу, но секундой раньше он выпустил ее из рук, и она упала. Едва оказавшись в кабинете, Данбар опустился на стул. Отец остался стоять, не спуская с Вульфа затуманенных глаз.

— Садитесь, мистер Уиппл, — пригласил Вульф. — Я вижу, вы очень расстроены. Ели что-нибудь?

Вульф не шутил. Он твердо верил, что когда у человека крупные неприятности, ему нужно прежде всего поесть.

— Что вы сделали?! Что вы сделали?! — крикнул Данбар.

— Спокойно, сынок, спокойно, — остановил его отец, укоризненно качая головой. Он сел и снова взглянул на Вульфа. — Вы знаете, что произошло?

Вульф кивнул:

— Я же читаю газеты, мистер Уиппл. В этом кресле сидели многие, кого постигли неприятности. Иногда я не в состоянии помочь ни словом, ни делом, но всегда могу накормить. По-моему, вы ничего не ели. Не так ли?

— Оставьте это! — снова крикнул Данбар. — Что вы сделали?!

— Говорить буду я, — заявил Пол Уиппл и, обращаясь к Вульфу, продолжал: — Вполне вас понимаю. Но не беспокойтесь, на пути сюда я заставил его поесть. Мне кажется, я не имел права скрывать от него, что обратился к вам с соответствующей просьбой относительно мисс Брук, и сейчас, естественно, он хочет узнать, что вы предпринимали. Конечно, сын очень возбужден всем происходящим. Да и меня самого интересует, что вам удалось сделать, и вы, надеюсь, тоже понимаете мое состояние.

— Еще бы. Но лично я ничего не сделал. — Вульф откинулся на спинку кресла и вздохнул всей своей необъятной грудью. — Арчи, расскажи им.

— Так вы Арчи Гудвин?! — воскликнул Данбар.

— Совершенно верно. — Я посмотрел на Уиппла-старшего. — Вы рассказали сыну все, о чем просили мистера Вульфа?

— Да, все.

— Ну, хорошо. Моя приятельница Лили Роуэн пригласила мисс Брук на ленч. Я тоже был там. Разговор у нас шел только о КЗГП, и ни о чем другом. Потом мисс Роуэн вручила мисс Брук чек на тысячу долларов для нужд комитета и задала несколько вопросов, касающихся самой девушки. Самые безобидные и невинные вопросы. Мисс Брук упомянула, что работала раньше в «Парфенон-пресс» и в ООН. Я в течение трех дней наводил соответствующие справки, главным образом в ООН, но ничего такого, что могло бы заинтересовать вас, не обнаружил. Вчера я вылетел в Чикаго, оттуда перебрался в Расин в штате Висконсин. Там я разговаривал с двумя людьми, которые в свое время знали мисс Брук и ее семью (с журналистом и с частным детективом), но тоже безрезультатно. Ведь вы же хотели узнать нечто компрометирующее мисс Брук, не так ли?

— Да.

— Я решил, что никаких компрометирующих данных мне не найти по той простой причине, что их вообще не существует. Вчера, ложась спать в гостинице, я намеревался уехать из Расина сегодня утром, а в семь часов мне позвонил мистер Вульф и сообщил об этом прискорбном происшествии. Я сразу же вернулся в Нью-Йорк. Есть вопросы?

Данбар вскочил, уставился на меня исподлобья и принял стойку Рэя Робинсона — правда, начинающего, а не заканчивающего свой десятый раунд.

— Вы лжете! — крикнул он. — Вы что-то скрываете от меня. Я пока не знаю, что именно, но узнаю. Вам известно, кто ее убил! — Он повернулся к Вульфу. — И вам тоже это известно, толстая обезьяна!

— Сядьте! — приказал Вульф.

Данбар положил кулаки на стол Вульфа и нагнулся к нему.

— Вам все равно придется открыть мне всю правду, — процедил он.

Вульф покачал головой.

— Не распускайте слюни, молодой человек. Я не видел вас в те моменты, когда вы сохраняете самообладание, но вижу, каковы вы сейчас. Вы осел. Ни мистер Гудвин, ни я раньше никогда и не слышали о мисс Брук. Надеюсь, вы не подозреваете своего отца в том, что он нанял меня организовать убийство мисс Брук?

— Это не…

— Молчать! Сейчас говорю я. Даже учитывая ваше состояние, сомневаюсь, что вы подозреваете, будто мистер Гудвин или я могли сделать это по собственной инициативе.

— Я не…

— Сейчас говорю я. Конечно, вы можете заподозрить, что мистер Гудвин в процессе расследования мог случайно сказать нечто такое, что в конечном итоге породило преступление. Вы можете даже подозревать, что мистер Гудвин только теперь это понял сам. Если вы действительно так думаете, сядьте и вежливо спросите его. Он человек твердый, запугать его невозможно. Я отказался от таких попыток еще много лет назад. Что касается меня, то я ничего не знаю. Самолет мистера Гудвина опоздал, он только что прилетел, и мы еще ни о чем не успели переговорить.

Данбар попятился, сел и закрыл лицо руками.

— Постарайся успокоиться, сынок, — сказал отец.

— Я научился неплохо передавать содержание своих разговоров с различными людьми, — начал я, откашлявшись, — включая интонации собеседников, выражение лиц, реакцию и все такое. Пожалуй, я уступаю в этом только Саулу Пензеру. Так вот. Я уверен, что не сделал и не сказал ничего такого, что повлекло бы за собой убийство мисс Брук. Но если мистер Вульф прикажет мне (я работал и работаю для него), я с готовностью и самым подробным образом изложу все свои беседы, хотя глубоко убежден, что это будет лишь пустой тратой времени. Вы несете несусветную чушь, утверждая, что я что-то скрываю.

— Надеюсь, вы правы, мистер Гудвин, — заявил Пол Уиппл. — Очень надеюсь.

Данбар поднял голову и повернулся ко мне:

— Прошу извинить меня.

— Будем считать вопрос исчерпанным.

— Но, может быть, вы все же расскажете, с кем вы встречались в Расине и о чем разговаривали. Не сейчас, а когда я хоть немного приду в себя. Сейчас я ничего не соображаю, да к тому же не спал. Всю ночь и все утро я отвечал на вопросы полицейских. Они предполагают, что мисс Брук убил я. Боже, они думают, что ее убил я!

— Но это не так? — спросил я.

Он уставился на меня, но тут же отвел глаза.

— Неужели и вы думаете, что я виновен в ее смерти?

— Ничего я не думаю. Я не знаю вас. Я ничего не знаю.

— Да, но я-то его знаю, — вмешался отец, не сводя взгляда с Вульфа. — Он хотел прийти сюда, так как думал… то, что он уже сказал. Я же не знал, что и думать, но очень боялся. Боялся, что виноват во всем я. Пожалуй, сейчас я уже не боюсь. К вам я пришел еще и по другой причине. Полицейские намерены арестовать моего сына. Они считают его убийцей.

Вульф поджал губы.

— Прошлый раз, обратившись к вам за помощью, я допустил ошибку и раскаиваюсь в ней. Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Теперь-то я вижу, что заблуждался. Мне не хотелось рассказывать сыну о моем визите к вам, но я все же заставил себя. Он обязан знать все. Теперь я должен просить вашей помощи. Помните, что вы говорили тогда в Канова-спа. «Однако совсем другое дело, если вы укрываете убийцу только потому, что он одного цвета кожи с вами. Тем самым вы наносите себе и своему народу огромный вред. Вы как бы подтверждаете закономерность того исключения из общих правил, которое вызывает у вас столь справедливое возмущение…»

— Довольно! — резко перебил Вульф. — Никакого отношения к случившемуся это не имеет.

— Непосредственного — да, не имеет. Но вы посоветовали мне придерживаться общих принципов сосуществования в человеческом обществе и тем самым убедили меня. Нет, нет, я вовсе не утверждаю, что сейчас возникло аналогичное положение, но тогда перед вами стояла проблема, и вы попросили меня помочь вам, а сейчас проблема возникла передо мной, и я прошу вас помочь мне. Полицейские намереваются предъявить моему сыну обвинение в убийстве!

Вульф прищурился и взглянул на Уиппла.

— Полицейские несколько часов допрашивали вашего сына и все же не арестовали его.

— Арестуют, когда сочтут нужным.

— В таком случае, ему потребуется адвокат.

— Похоже, ему потребуется больше, чем адвокат. Ему потребуетесь вы.

— Не сгущаете ли вы краски? — Вульф повернулся к Данбару. — Ну как, успокоились, мистер Уиппл?

— Не совсем.

— Все равно я должен побеседовать с вами. Полицейские, как вы говорите, считают убийцей вас. Это ваше предположение или у вас есть основания для такого утверждения?

— Полицейские считают, что у них есть доказательства, но в действительности их нет и не может быть.

— Это не ответ. Я сделаю еще одну попытку. Почему полицейские считают, что у них есть какие-то доказательства?

— Потому что они застали меня у мисс Брук. Потому что она и я… мы были друзьями. Потому что она белая, а я черный. Потому что дубинка, которой она была убита…

— Вам придется объяснить мне кое-что, — проворчал Вульф. — Начнем с дубинки. Это ваша дубинка?

— Я хранил ее у себя. Полисмен в одном из городов Алабамы избил ею двух негритянских юношей. Не стану рассказывать, как именно, но мне удалось ее заполучить. Несколько месяцев она лежала на моем письменном столе в канцелярии.

— И вчера тоже?

— Нет. Сюзанна… — Юноша умолк.

— Да?

Данбар Уиппл посмотрел на отца, потом на Вульфа и продолжал:

— Не знаю, почему я запнулся. Все это я рассказал и полицейским. Мисс Брук сняла и обставила небольшую квартиру на Сто двадцать восьмой улице. Дубинка находилась там. Мисс Брук сама ее туда отнесла.

— Когда?

— Около месяца назад.

— Полицейские обнаружили на дубинке отпечатки ваших пальцев?

— Не знаю, но, кажется, нет. Думаю, отпечатки давно стерлись.

— Почему вы так думаете?

— Потому что полицейские ничего не говорили об отпечатках.

Довольно резонно. Видимо, он все же сумел взять себя в руки. Разговор в форме вопросов часто этому помогает.

— Вполне логичный вывод, — согласился Вульф. — С орудием преступления все ясно. Перейдем к возможности преступления. Итак, вы говорите, что пришли к мисс Брук. А что вы делали, скажем, с полудня до момента убийства? Полиция, очевидно, уже интересовалась этим, но все же прошу ответить. Я хочу проанализировать все аспекты предположения, что мисс Брук убили вы.

Данбар Уиппл выпрямился в кресле.

— В полдень я сидел в канцелярии за своим письменным столом. Без четверти час встретился в ресторане за ленчем с двумя знакомыми. Около трех вернулся на службу. В четыре часа пошел к нашему директору-распорядителю мистеру Хенчи на совещание, закончившееся вскоре после шести. Вернувшись в свою комнату, я нашел на письменном столе записку. Мы с мисс Брук договорились встретиться у нее на квартире около восьми. В записке сообщалось, что звонила мисс Брук и просила передать, что она сможет вернуться домой только часов в девять или даже несколько позже. Меня это устраивало, так как я должен был пообедать с одним из участников совещания. Мы расстались с ним в двадцать пять девятого у входа в вестибюль станции подземки на Сорок второй улице. В пять минут десятого я входил в квартиру мисс Брук на Сто двадцать восьмой улице.

— И обнаружили мисс Брук мертвой?

— Да.

Вульф взглянул на часы.

— Если вам не тяжело, расскажите, что вы стали делать после этого.

— Пожалуйста. Она лежала на полу. Не знаю, долго ли я сидел, не в силах ничего предпринять. Дубинка лежала тут же, на кресле, я не дотронулся до нее даже пальцем. Вызывать врача не имело смысла. Я сел на кровать и попытался решить, как быть дальше. Вы, наверное, скажете, что несколько странно думать о себе, когда перед глазами лежит убитая девушка. Возможно. Но именно о себе я и думал. Вам этого не понять, вы белый.

— Вы такой же человек, как и я.

— Слова, слова… Я понимал, что должен на что-то решиться, что-то сделать. Скрыться? Но у меня хватило самообладания сообразить, что этого делать нельзя, да и бесполезно. В телефонном справочнике я нашел телефон главного полицейского управления и позвонил. Часы показывали без двадцати десять; таким образом, я провел там полчаса, даже чуть больше.

— Неблагоразумно, хотя и понятно. Положение у вас, конечно, сложное, но обвинять вас в убийстве… Какой же мотив убийства выдвигают полицейские?

Данбар Уиппл удивленно взглянул на Вульфа.

— Вы серьезно? Какой другой мотив им нужен, когда речь идет о негре и белой девушке?

— Ну, вы преувеличиваете. Нью-Йорк, конечно, не Утопия, но вместе с тем мы с вами не на Юге живем.

— Верно. На Юге я сейчас не сидел бы в большой, прекрасно обставленной комнате и не беседовал бы со знаменитым частным детективом. Здесь, в Нью-Йорке, действуют осторожнее и готовятся тщательнее, однако и здесь, когда речь идет о негре, мотив считается само собой разумеющимся. Негр — это черномазый мерзавец, уже от рождения наделенный всеми дурными качествами, которых у белого нет и не может быть. Чепуха, скажете вы, но именно так обстоит дело у нас в Америке.

— Среди подонков — да. Среди идиотов и болванов.

— Многие так рассуждают. Многие избегают употреблять само слово «черномазый», но оно пронизывает все их мышление. Оно таится где-то в укромном уголке сознания и время от времени дает о себе знать. Некоторые даже не подозревают об этом, но факт есть факт. Вот почему сидя там на кровати, я понимал, что бежать и нельзя и бесполезно.

— Разумный поступок. Как бы тщательно вы ни спрятали труп, его все равно обнаружили бы, и это означало бы ваш конец, — Вульф покачал головой. — Рассуждения по поводу слова «черномазый» мешают вам трезво смотреть на вещи. Разве вы сами не употребляете слова, о которых в спокойном состоянии и не вспомнили бы? Например, «толстая обезьяна». Что ж, я должен, следовательно, сделать вывод, что человек, похожий на обезьяну или просто полный, не может рассчитывать на уважительное отношение с вашей стороны? Я не делаю такого вывода. Подсознание — это какая-то причудливая комбинация выгребной ямы с чудесным садом. Только небесам известно, какие синонимы слова «женщина» таятся во мне, и я рад, что сам этого не знаю. Мистер Уиппл, — продолжал Вульф, поворачиваясь к отцу юноши, — самое лучшее, что я могу сделать для вас и вашего сына, — покормить вас. Ну, скажем, омлетом с грибами и салатом. Вы любите салат из водяного кресса?

— Вы, следовательно, отказываетесь нам помочь? — грустно спросил Уиппл.

— Не в состоянии. Отвести удар я не могу, поскольку он уже нанесен. Ваше предположение о том, что сыну будет предъявлено обвинение в убийстве, вероятно, не подтвердится. И не расстраивайтесь.

Уиппл скривил губы.

— Грибы и кресс водяной… Нет уж, спасибо. — Из внутреннего кармана пиджака он достал чековую книжку. — Сколько я вам должен?

— Нисколько. Это я был вам должен.

— Я имею в виду поездку мистера Гудвина в Расин.

— Мы предприняли ее, не заручившись вашим согласием. Я сам послал его в Расин. — Вульф отодвинул кресло и поднялся. — Прошу извинить, мне предстоит еще одно свидание. Сожалею, что взялся выполнить ваше поручение; я поступил опрометчиво. Примите мое соболезнование по поводу постигшего вас несчастья.

Вульф направился к двери. Насчет свидания он говорил неправду. Было 3 часа 47 минут, а с четырех до шести он обычно возился в оранжерее со своими орхидеями.

Глава 5

Прошло пятьдесят часов. Как и все, я узнаю о том, что происходит на белом свете, из самых различных источников: из газет и журналов, радио- и телепередач, от таксистов и болтливых людей, от друзей и врагов. Но помимо этого у меня есть два особых источника: Лон Коэн — доверенный помощник издателя «Газетт» — и женщина, состоящая в близких (отнюдь не семейных) отношениях с весьма уважаемым гражданином, которому я когда-то оказал большую услугу. Однако сведения об аресте Данбара Уиппла я получил от самого инспектора Кремера из уголовной полиции — я не могу назвать его врагом, но и к числу друзей не отнес бы.

В течение последующих двух суток я не только внимательно читал газеты, но раза два звонил Лону Коэну, чтобы узнать, не раздобыла ли редакция в связи с убийством Сюзанны Брук нечто такое, что пока не находит нужным предавать гласности. Он ответил отрицательно; нельзя же было назвать сенсационной новостью тот факт, что Кеннет, брат мисс Брук, влепил пощечину помощнику окружного прокурора, а родственники Сюзанны, если верить слухам, пытаются замять сплетню, будто она была в положении. Кстати, и слухи, и сплетня не соответствовали действительности. Что касается газет, то в них приводились такие, например, детали: в сумочке, лежавшей на столике в квартире, оказалось больше ста долларов; на платье у мисс Брук была дорогая золотая брошка, а на пальце — кольцо с большим изумрудом (кольцо я у нее видел); в день убийства, незадолго до восьми часов вечера, она купила бутылку вина в магазине самообслуживания и немного закуски в кафе; мать мисс Брук убита горем, и получить у нее интервью невозможно; почти все сотрудники КЗГП подверглись допросу или допрашиваются, и все такое прочее. Репортеры из «Новостей» где-то, раскопали и напечатали несколько снимков Сюзанны Брук в пикантном купальном костюме на пляже в Пуэрто-Рико, однако «Газетт» побила своих конкурентов, поместив снимок красивого, жизнерадостного Данбара Уиппла.

Я не удивился, когда в четверг вечером, в начале седьмого, к нам пожаловал инспектор Кремер. Я ждал либо его, либо сержанта Перли Стеббинса, либо телефонного звонка из полиции с полудня среды, с той минуты, когда мне позвонила Лили Роуэн и сообщила, что у нее побывало некое полицейское лицо. Разумеется, полиция не замедлила установить, как и полагалось в таких случаях, чем Сюзанна Брук занималась в последнее время; разумеется, кто-то из КЗГП сообщил полиции о ленче у мисс Роуэн и о ее пожертвовании; разумеется, полицейские беседовали с Лили, и та сообщила им обо мне, ибо все равно это сделал бы кто-нибудь другой, ну хотя бы швейцар. Вот почему я ожидал визита из полиции. Услыхав звонок, я посмотрел в окно и увидел на крыльце дородную фигуру Кремера, его багровое лицо, затененное полями поношенной фетровой шляпы.

— А вы, оказывается, не торопитесь, — раздраженно заметил я, открыв дверь. — Мы ждем вас уже несколько дней.

На этот раз Кремер поздоровался. Говорю на «этот раз» потому, что он не всегда удостаивал нас такой чести, а чаще молча проходил в кабинет. Тот факт, что он поздоровался и даже поблагодарил меня, когда я взял у него пальто и шляпу, показывал, что он явился к нам не требовать, а просить. Представ перед Вульфом, он, разумеется, не протянул ему руки, он знал, что тот не любит рукопожатий, но, усевшись, попытался завязать светский разговор.

— Так как же наши орхидеи? — поинтересовался он.

— Благодарю вас, сносно, — удивленно ответил Вульф. — Милтония Роезли выбросила четырнадцать стебельков.

— Ну и ну! Вы очень заняты? Я не помешал?

— Нет, сэр.

— И не ведете никакого расследования?

— Нет, сэр.

— Гм. А мне казалось, что вы работаете на Данбара Уиппла. Я считал, что он, возможно, договорился с вами во вторник, когда посетил вас вместе со своим отцом.

— Нет. Я решил, что ему в общем-то ничего не угрожает, а потому не требуются и мои услуги.

— Возможно, возможно, — кивнул Кремер. — Но возможно также, что вы серьезно заподозрили его в убийстве и решили заблаговременно отказаться от дальнейшего расследования. Я сказал «отказаться от дальнейшего расследования», ибо кое о чем вы все же договаривались с его папашей.

— Я договаривался?

— А как же. Нам все известно, включая поездку Гудвина в Расин. Коль скоро вы больше не связаны с этим делом, я позволю себе некоторую откровенность. Данбар Уиппл находится сейчас в прокуратуре, откуда отправится прямехонько в тюрьму. Формально обвинение ему будет предъявлено завтра. Я…

— Обвинение в убийстве?

— Вот именно. Откровенно говоря, если бы он оказался вашим клиентом, вам пришлось бы ответить мне на некоторые вопросы, а Гудвину явиться в полицию для дачи показаний. Теперь, очевидно, он может не приходить. — Кремер повернулся ко мне. — Что вам удалось узнать об отношениях между Сюзанной Брук и Данбаром Уипплом?

Я бросил быстрый взгляд на Вульфа, он отрицательно покачал головой и тут же повернулся к Кремеру.

— Одну минуточку. Значит, принято решение арестовать Данбара Уиппла по обвинению в убийстве и держать его до суда в тюрьме?

— Да. Потому-то я и пришел к вам.

— У него есть адвокат?

— Да. Он сейчас с ним в прокуратуре.

— Его имя?

— Это еще зачем?

— Не ждать же мне утренних газет, чтобы узнать.

— Юрисконсульт Комитета защиты гражданских прав, негр Гарольд Р. Остер.

— Арчи, — обратился ко мне Вульф. — Сейчас же свяжись с мистером Паркером.

Я подошел к телефону. Оба телефона адвоката Натаниэля Паркера, служебный и домашний, я знал на память. Мне было известно также, что он частенько задерживается на работе до позднего вечера. Я действительно застал адвоката в конторе, и Вульф поднял трубку параллельного аппарата; я тоже слушал разговор.

— Мистер Паркер? Мне нужна кое-какая информация, — разумеется, сугубо между нами, ваше имя упоминаться не будет. Вы знаете адвоката Гарольда Р. Остера?

— Точнее, я знаю о нем, сам я почти не встречался с ним. Он сейчас работает в Комитете защиты гражданских прав. Остер занимается делами, связанными с нарушением гражданских прав.

— Можно ли поручить ему защиту человека, обвиняемого в убийстве?

— О! Данбара Уиппла?

— Да.

— Вы тоже заинтересованы в этом деле?

— Мне просто нужна информация.

— Ваш обычный ответ. Так вот, относительно Остера. Видите ли… если только сугубо между нами… Я бы ответил отрицательно. Человек он способный, но когда речь идет об убийстве белой девушки негром, он может занять неправильную линию… Простите, я хотел сказать — когда в убийстве подозревается негр. На месте Данбара Уиппла я бы остановился на другом человеке. Возможно, я ошибаюсь, но…

— Довольно, мистер Паркер. Спасибо. Разговор останется между нами. — Вульф положил трубку и обратился ко мне:

— Арчи, Сюзанну Брук убил Данбар Уиппл?

Я хорошо знаю Вульфа. Любой на моем месте подумал бы, что он пускает Кремеру пыль в глаза, демонстрируя свою исключительность и эксцентричность, но на самом деле это было вовсе не так. Он действительно хотел знать мое мнение. Если бы мы с ним разговаривали наедине, я бы предложил пари: доллар против десяти за то, что Данбар невиновен. Однако в присутствии Кремера я не хотел заключать пари.

— Нет, — ответил я.

Вульф кивнул.

— Соедини меня с мистером Уипплом.

Прежде чем поднять трубку, я взглянул на Кремера. Сощурившись, он исподлобья посмотрел на Вульфа. Полицейский тоже неплохо знал моего шефа и уже догадывался, что последует.

Конечно, реноме Вульфа оказалось бы несколько подмоченным, если бы мы не застали Уиппла-старшего дома, но нам повезло, Уиппл ответил. Я хотел сказать, что с ним сейчас будет разговаривать Ниро Вульф, однако мой шеф уже снял отводную трубку и прервал меня:

— Говорит Ниро Вульф. Вы слышите меня, мистер Уиппл?

— Да.

— Прежде всего, должен извиниться перед вами. Правы оказались вы, а не я. Только что узнал об аресте вашего сына по обвинению в убийстве. Я убежден, что обвинение построено на песке. Если вам нужна моя помощь, чтобы доказать невиновность вашего сына, я предлагаю ее бесплатно.

Уиппл помолчал, потом сказал:

— Около часа назад звонил наш адвокат и сообщил, что часам к восьми вечера мой сын, вероятно, будет уже дома.

— Он ошибается. У меня есть более точная информация. Вы принимаете мое предложение?

— Да, да, конечно. Я заплачу вам.

— Оставьте. Никаких денег. Я хочу вернуть себе самоуважение. Но прежде, чем я займусь делом, мне потребуется согласие вашего сына и его адвоката.

— Они согласятся. Я знаю, что согласятся. Но как вы узнали?.. Вы уверены, что…

— Уверен. В кресле, в котором вы сидели, сейчас сидит полицейский. Известите меня, как только получите согласие сына и адвоката. Для начала я должен буду переговорить с вами и с защитником.

— Разумеется. Я так и знал. Я знал, что именно так и произойдет, но сейчас, когда…

— Да, да. Мы уже потеряли какое-то время. Так не забудьте поставить меня в известность.

Вульф положил трубку и повернулся к нам.

— Это что еще за номер? — угрюмо спросил Кремер.

— По-моему, мне еще не представлялось случая рассказать вам, что произошло несколько лет назад в небольшом городке Западной Виргинии, — ответил Вульф, пощипывая себя за нос. — Обстоятельства вынуждали меня вернуться в Нью-Йорк, и я хотел, чтобы некий человек сделал мне некое одолжение. Молодой негр помог мне добиться этой цели. Его имя — Пол Уиппл. Десять, нет одиннадцать дней назад я снова встретился с ним после долгого перерыва. Теперь я обязан уплатить ему долг.

— Черта с два! У вас нет никаких оснований считать Данбара Уиппла невиновным в убийстве девушки. Вы можете только тешить себя мыслью, что вам известен истинный убийца.

— Вот он-то мне и не известен.

— Но вы все же на кого-то нацелились. Очевидно, Гудвин, наводя справки о Сюзанне Брук, раскопал нечто такое, что вы намерены использовать, чтобы выкинуть очередной трюк. Напрасно надеетесь! Я уже предупреждал вас, что если бы вы взялись за расследование, мне пришлось бы вызвать Гудвина в полицию для дачи показаний. Так вот, теперь я забираю вас обоих в окружную прокуратуру. — Кремер поднялся. — Если вы требуете соблюдения обычных формальностей — пожалуйста: вы арестованы за попытку утаить от следствия важные данные. Одевайтесь!

Вульф не спеша отодвинул кресло, встал и одернул жилетку.

— Так вы ничего не добьетесь от нас, мистер Кремер, а завтра вам придется выпустить нас на поруки. Вы позволите задержаться минуты на две, позвонить мистеру Паркеру? Арчи, соедини меня с ним.

Я искоса посмотрел на Кремера, сделав из вежливости вид, что жду его разрешения, поскольку как-никак был арестован. В наступившем молчании слышалось тяжелое дыхание инспектора.

— Вы заявили Уипплу, — заговорил он наконец, — что обвинение против его сына построено на песке. Я уже сказал вам, что если вы так уверены в невиновности Данбара Уиппла, значит, вы знаете, кто убил Сюзанну Брук. Я все еще жду вашего ответа.

— Я уже ответил: не имею ни малейшего представления.

— На чем же тогда основывается ваша убежденность в невиновности Уиппла-младшего?

— Я не обязан делиться с вами своими умозаключениями. Однако могу заверить честным словом, что мой вывод не основывается на каких-то конкретных доказательствах. Я не знаю ничего такого, чего не знали бы вы, да и вообще знаю, очевидно, гораздо меньше вашего. Хочу внести предложение. Как вы слышали, я обязался помочь мистеру Уипплу и намерен сейчас же, без всяких проволочек, приступить к выполнению своего обязательства. Поэтому я предпочел бы не тратить попусту всю сегодняшнюю ночь и часть завтрашнего дня, что непременно случится, если благодаря вашей милости мы окажемся в тюрьме. Я намерен просить мистера Гудвина написать отчет о проделанной им работе, подробно изложить, с кем и о чем он беседовал, собирая сведения о Сюзанне Брук. Я пошлю вам копию его отчета и его показания, заверенные нотариусом. Вас это удовлетворит?

— А как же с вами?

— Оставьте меня в покое. Все, что я знаю, вы найдете в записке мистера Гудвина. Еще раз даю вам слово.

— Когда я получу отчет?

— Не знаю. Арчи, сколько времени тебе потребуется?

— Как вам сказать? Если излагать буквально каждое слово, тогда часов сорок — три рабочих дня и три вечера. Я разговаривал со многими и о многом. Если же ограничиться только тем, что действительно имеет какое-то значение, можно уложиться часов в десять-двенадцать. Это и будут мои показания.

— Отчет должен быть у меня завтра, не позже пяти часов вечера, — заявил Кремер.

— Постараюсь, но не гарантирую.

Кремер некоторое время молча смотрел на Вульфа, потом открыл рот, намереваясь что-то сказать, но передумал, повернулся на каблуках и пошел к выходу.

— Подождите, вы же арестовали нас! — крикнул Вульф.

— Чушь! — буркнул Кремер, не оборачиваясь.

Выбираясь из-за стола и направляясь за инспектором я подумал, что напрасно было бы обвинять его в грубости. Ведь он арестовал человека, подозреваемого — и, казалось бы, с полным основанием — в тяжком преступлении. А Ниро Вульф брался доказать, что этот человек невиновен. Я не подал Кремеру ни пальто, ни шляпы. Он все равно не оценил бы моей любезности. Убедившись, что Кремер ушел, я вернулся в кабинет. Вульф с кислой миной сидел в своем кресле.

— В моем распоряжении всего двенадцать часов, — заметил я. — Лучше бы прямо отправиться в тюрьму.

Я достал бумагу и копирку и пододвинул пишущую машинку.

— Чем ты там занимаешься? — поинтересовался Вульф.

— Начинаю писать этот проклятый отчет.

— Что же ты вначале не поиздеваешься надо мной?

— Пустая трата времени. Во всяком случае, я же ответил вам, что Данбар Уиппл не убивал мисс Брук.

— Да, ответил. Но почему ты так ответил?

Я резко повернулся к Вульфу:

— Вы знаете почему. Когда Данбар Уиппл крикнул: «Что вы сделали?! Что вы сделали?!» — я тут же подумал: «Нет, убийца не он». Не спорю, он точно так же мог вести себя, если бы был убийцей, но тогда это была бы игра, а тут у него получилось совсем уже искренне. Сыграть так свою роль мог только гений, а я еще не встречал других гениев, кроме вас. Эту же искренность я почувствовал в его тоне и во всем поведении, когда он заявил, что я знаю убийцу, и когда извинялся потом перед вами. Продолжать?

— Не надо. Я тоже не сомневаюсь, что он не лжет… Ты понимаешь, что твой отчет нужен не только мистеру Кремеру? Я тоже хочу его почитать.

— Понимаю и приступаю к делу. Вечно вы находите для меня такие вот скучнейшие поручения.

Глава 6

На составление отчета у меня ушло часов одиннадцать — четыре часа в четверг вечером и большая часть пятницы. Получилось тридцать две страницы, не считая показаний для полиции, изложенных отдельно. Возможно, я справился с работой не слишком оперативно, но мне приходилось писать главным образом по памяти. В пятницу днем, в четверть пятого, я вложил отчет в конверт, написал на нем фамилию инспектора Кремера, поехал на такси в нотариальную контору на Восьмой авеню, заверил свои показания и отвез в уголовную полицию на Двадцатой улице. Обратно я ехал тоже на такси. В этот ясный зимний день было бы неплохо прогуляться, но уже вышла «Газетт», и я обнаружил в ней заметку, которую хотел прочитать не торопясь.

Дело в том, что несколько раньше Уиппл по телефону сообщил нам о своем разговоре с адвокатом Остером. От имени клиента тот не только согласился на участие Ниро Вульфа в расследовании, но и заявил, что рад воспользоваться его помощью. По распоряжению Вульфа я тут же связался с Лоном Коэном и сообщил, что если он найдет возможным прислать репортера, мы сможем дать кое-какие интересные сведения.Вульф даже велел мне направить репортера к нему в оранжерею, если он придет между девятью и одиннадцатью. Газетчик явился вскоре после десяти, и Фриц на лифте доставил его в оранжерею. Я бы не назвал этот случай беспрецедентным, но необычным — безусловно. Жаль, я не мог довести до сведения Данбара Уиппла, что для него, негра, Вульф сделал исключение, которое почти никогда не делал для белых клиентов.

Вскоре после ленча позвонил Остер и сообщил, что вместе с отцом Данбара приедет к нам в шесть часов.

Возвращаясь в такси из уголовной полиции, я трижды прочитал заметку. Она была помещена на третьей полосе под заголовком: «Ниро Вульф обязуется доказать невиновность Данбара Уиппла». В заметке говорилось:

«Известный частный детектив Ниро Вульф приступил к расследованию дела об убийстве Сюзанны Брук. Он сообщил сегодня, что, по поручению Гарольда Р. Остера — защитника Данбара Уиппла, — берется осветить некоторые аспекты этого дела.

По имеющимся сведениям, до сих пор ни один из клиентов Вульфа не был осужден по обвинению в убийстве. Сегодня утром репортер „Газетт“ спросил у Вульфа, не рискует ли он на этот раз своей репутацией, на что знаменитый детектив ответил категорическим „нет“. По его словам, он имеет веские основания верить в невиновность Данбара Уиппла и убежден, что в результате совместной работы с Остером сможет представить доказательства, подтверждающие непричастность Уиппла к убийству.

Вульф не пожелал уточнить, что это за „веские основания“ и какие доказательства невиновности Уиппла он намерен найти. Некоторые считают примечательным уже один тот факт, что Вульф согласился взяться за расследование дела и не возражал против огласки его решения. Кое-кто иронически замечает, что в карьере каждой знаменитости наступает момент, когда ей, знаменитости, приходится за что-то браться впервые».

Фотографию «знаменитого» детектива редакция почему-то не поместила, хотя мне точно известно, что в архиве «Газетт» их хранилось не меньше десятка. Придется написать редактору протест.

В нашем особняке, направляясь в кабинет, я подметил одну деталь. «Газетт» нам доставляли часов в пять вечера, но у меня на столе ее не оказалось, хотя именно сегодня она была мне особенно нужна. Я поспешил в кухню, обратился к Фрицу, и тот сообщил, что Вульф звонил из оранжереи и просил принести газету туда. Что-то необычное! Как и вам, и мне, Вульфу нравилось видеть в газетах свое имя, но он всегда читал их в кабинете, когда спускался из оранжереи.

Уиппл и Остер приехали несколько раньше, чем обещали. Одно из многих правил, заведенных Вульфом, состояло в том, что когда к нему одновременно приходили адвокат и его клиент, последний всегда усаживался в кресло, обитое красной кожей. Однако теперь правило оказалось нарушенным. Остер осмотрелся и без промедления направился к креслу для клиентов. Это был высокий, плотный человек с кожей цвета темного меда, наиболее предпочитаемого Вульфом (я имею в виду мед), причем держался он с таким видом, словно само собой подразумевалось, что он тут главное лицо я никому своего главенства не уступит. Я даже подумал, как интересно было бы посмотреть, если бы Вульф вздумал пересадить его в другое кресло (обитое желтой кожей).

Лишь позже выяснилось, что Вульф не обратил на это внимания. Послышался шум спустившегося лифта, и появился Вульф с «Газетт» в руках. Он кивнул направо и налево и направился было к своему столу, но Остер встал и протянул ему руку. Вульф остановился, отрицательно качнул головой и, пробормотав «Моя кисть», — прошел к своему креслу.

— У вас повреждена кисть руки? — поинтересовался Остер, усаживаясь.

— Да. В свое время. — Вульф взглянул на Уиппла. — Вы встречались с сыном?

Уиппл ответил утвердительно.

— Он принял мое предложение?

— Его принял я, — заявил Остер; адвокат говорил глубоким баритоном, гулким, словно эхо, отскакивающее от стен. — Я его защитник, я и принимаю решения.

Вульф не обратил на него внимания.

— Я должен быть уверен, — сказал он, обращаясь к Уипплу, — что ваш сын знает о моем решении и одобряет его. Вы сообщили ему…

— Ну, это уже наглость! — вмешался Остер. — Вы же отлично знаете, Вульф, что только адвокат наделен исключительным правом выступать от имени своего подзащитного. Ну, а если не знаете, то мне остается лишь признать, что вы более невежественны, чем следовало ожидать. Я удивлен. Нет, я поражен! Не исключено, что мне придется пересмотреть свое согласие на ваше участие в деле.

— Вы закончили, мистер Остер? — спокойно обратился к нему Вульф.

— Я сказал, что мне, возможно, придется пересмотреть свое согласие на ваше участие…

— Я вас спрашиваю: вы закончили?

— Да.

— Прекрасно. Я умышленно довел вас до такого состояния. Мне хорошо известны ваши права. Но меня сейчас интересуют мои права. Мне, естественно, хочется как можно лучше выполнить поручение мистера Уиппла, поэтому я начну с предположения, которое вы наверняка отвергнете. Я предвидел, что мы обязательно поссоримся, и решил сразу показать, какой я капризный и упрямый. Уж если стычка неизбежна, решил я, лучше сразу начать с нее, а там посмотрим, может, и договоримся. Так вот. Мое предположение заключается в том, что Сюзанну Брук убил не Данбар Уиппл, а кто-то другой, либо связанный с Комитетом защиты гражданских прав, либо даже сотрудник его аппарата. Другими словами…

— Вы не ошиблись, я никогда не соглашусь с подобным предположением. — Остер живо повернулся к Уипплу. — Нет, он невозможен. Вы только послушайте его! Он невозможен!

— А вы бездарь и путаник, — ответил Вульф, но не зло, а словно констатируя факт, не требующий доказательства.

Остер на время лишился дара речи и, выпучив глаза, уставился на Вульфа.

— Если уж вы взяли на себя защиту Данбара Уиппла, — продолжал Вульф, — по крайней мере поинтересуйтесь, на чем основано мое предположение, прежде чем отвергать его. Это действительно только предположение, не больше — надо же с чего-то начинать. Пока бесспорно одно: убийца знал и адрес квартиры мисс Брук, и то, что она в тот час находилась там или обязательно придет. Это был не обычный грабитель, он не взял ни драгоценностей, ни денег — хотя бы для маскировки истинных мотивов преступления. Вряд ли о второй квартире мисс Брук знал широкий круг людей; судя по сообщениям газет, о ее существовании были осведомлены лишь несколько человек. Надо выяснить, кто они, и начинать поиски следует с наиболее вероятного места — с Комитета защиты гражданских прав. Я хочу спросить вот о чем. Данбар Уиппл — ваш подзащитный. Если бы удалось доказать его невиновность, разоблачив подлинного преступника, оказавшегося, скажем, сотрудником организации, юрисконсультом которой вы являетесь, и если бы решение о разоблачении зависело только от вас, вы бы пошли на это?

Остеру не оставалось ничего иного, как ответить «да», но он тут же добавил:

— В вашем предположении два «если».

— Верно, но о первом «если» можно не говорить. Давайте смотреть на вещи трезво, мистер Остер. Вчера в это же самое время и в этом же самом кресле сидел инспектор полиции, и мы с ним вели долгий разговор. Вашему подзащитному угрожает серьезная опасность, и для его спасения мы обязаны как можно скорее найти настоящего убийцу. Вы согласны?

— У вас был Кремер?

— Да, однако не в этом дело. Вы не ответили на мой вопрос, но я не настаиваю, ваша проницательность общеизвестна (кнут и пряник?). Данбар Уиппл появился на квартире мисс Брук вскоре после девяти часов вечера и пробыл там до прибытия полиции, то есть минут тридцать пять — сорок, как он сам утверждает. Единственная возможность доказать, что Сюзанна Брук была уже мертва, когда Уиппл пришел к ней, состоит в том, чтобы найти ее убийцу. Вот и давайте его искать. Безусловно, не только в Комитете защиты гражданских прав. Где твой отчет, Арчи?

Я достал из ящика стола свой труд.

— У тебя есть еще экземпляр?

— Да, я отпечатал его в трех экземплярах.

— Передай копию мистеру Остеру. Этот документ, мистер Остер, представляет собой подробный отчет о ходе расследования прошлого мисс Сюзанны Брук, предпринятого мною по поручению мистера Пола Уиппла. Насколько мне известно, в нем изложены даже самые мелкие детали, имеющие хоть какое-нибудь значение. Я еще не успел прочитать отчет мистера Гудвина, но обязательно прочитаю и советую то же самое сделать вам. Конечно, я буду обращать внимание на каждую мелочь, какой бы несущественной она ни казалась на первый взгляд. Однако я должен как можно скорее повидаться…

Он внезапно умолк, затем с силой ударил ладонью по столу.

— Черт побери, ну не идиот ли я! До сих пор не спросил, есть ли у вас план защиты.

Остер, небрежно листавший мой отчет, взглянул на Вульфа.

— Нет… Не сказал бы. Ничего подготовленного у меня пока нет.

— Но, возможно, есть какие-нибудь предположения или подозрения, пусть смутные, насчет личности убийцы?

— Нет.

— А у вас, мистер Уиппл?

— Тоже нет. Абсолютно никаких. Но меня интересует один вопрос — это не простое любопытство, нет. Сын тоже хотел бы это знать, и я обещал ему спросить у вас… Адвокат будет защищать клиента, если даже считает его виновным. Но ведь вы всегда отказываетесь от таких клиентов. Значит, вы твердо убеждены в невиновности моего сына. Ему хотелось бы знать, почему.

— Так уж это важно?

— Для него — да.

— В таком случае, передайте ему: потому что он — негр, а Сюзанна Брук была белой девушкой. Надеюсь, его удовлетворит мой ответ. Вам же могу сказать, что не вижу никаких причин, которые бы толкнули его на убийство. И потом, главным образом, все его поведение в этой комнате во вторник. Или он невиновен, или разыграл заранее подготовленный спектакль, на что, по-моему, не способен. Мне кажется, ваш сын еще совсем зеленый юнец. Пожалуйста, передайте ему это. — Вульф снова повернулся к Остеру. — Сегодня утром я закинул приманку. Вы видели «Газетт»?

— Нет.

Вульф взял газету с письменного стола и протянул Остеру.

— Вот, пожалуйста. В третьей колонке, под заголовком с моей фамилией.

Остер взял газету, неторопливо прочитал заметку и передал Уипплу.

— Черт побери! Вы не просто капризный человек, вы хуже. Вы же отлично знаете, что не имели права давать для печати такую заметку, предварительно не согласовав со мной. И вы называете это приманкой? А где же крючок?

Вульф кивнул.

— Я хочу показать вам, что не ограничился высказанным и отвергнутым вами предположением. Приманку я забросил потому, что рискнуть стоило. Не исключено, что это обеспокоит кое-кого, кто уже считает себя в полной безопасности, поскольку полиция арестовала Данбара Уиппла по подозрению в убийстве; обеспокоит тот факт, что я согласился заняться расследованием и, следовательно, начну что-то предпринимать. Это всего лишь мое предположение, причем довольно зыбкое.

— Вот именно. И меня тем более удивляет ваше самомнение. Поймите же наконец: вы работаете под моим руководством. Я с удовольствием ознакомлюсь с отчетом Гудвина. Отчет — это очень хорошо. Но все, что вы предпринимаете, предварительно должно быть одобрено мною. Вы понимаете?

Вульф покачал головой.

— Положим, на таких условиях я не люблю работать, но сейчас не время начинать дискуссию. Для начала я нуждаюсь и в вашем согласии, и в вашей помощи. Завтра в девять вечера здесь должны собраться все сотрудники Комитета защиты гражданских прав, включая директора-распорядителя Хенчи.

На лице Остера появилась широкая улыбка.

— Послушайте, Вульф, вы начали нашу беседу с попытки вывести меня из терпения, и вам это удалось. Ну и хватит. Пойдите и сделайте себе холодный компресс на голову.

— В другой раз, сейчас голова мне особенно нужна. Если вы не согласитесь с моим предложением и не соберете здесь аппарат комитета, мне придется действовать самому. Я должен повидать их.

— Я откажусь от ваших услуг, если вы только попытаетесь это сделать. Больше того, я уже отказываюсь от них. Между нами все кончено. — Остер повернулся к Уипплу. — Пошли, Пол. Он невозможен. Пошли!

— Нет.

— Нет?! Что это значит? Вы же слышали его. Он невозможен!

— Но он… По-моему, Гарольд, надо все-таки подумать над его просьбой. Разве не естественно, что он хочет их повидать и порасспросить? Разве не…

— Я уже повидал и расспрашивал. Я знаю всех их лично. Пошли. Свет клином сошелся на Вульфе, что ли? Найдем сколько угодно и других детективов!

— Но не таких. Нет, Гарольд. Вы слишком торопитесь. Если вы не хотите собрать людей, я соберу их сам. Том Хенчи, не сомневаюсь, найдет просьбу Вульфа вполне резонной. Он…

— В таком случае, Пол, вам с сыном придется искать другого адвоката. Я вас предупреждаю.

— Вы слишком торопитесь, Гарольд.

— Я вас предупреждаю.

— Слышу. Я знаю, вы хороший адвокат, Гарольд, но я вовсе не уверен, что у вас хватит умения и опыта вызволить Данбара. Говоря откровенно, очень сомневаюсь. А вот у Вульфа хватит, если только вообще можно вызволить сына. Раз уж вы так ставите вопрос — или вы, или Ниро Вульф, утром я повидаюсь с Данбаром, выскажу ему свое мнение, и он с ним, уверен, согласится. — Он перевел взгляд на Вульфа. — Я поступаю так, мистер Вульф, не только под тем впечатлением, которое вы произвели на меня, когда я был еще совсем молодым. Я все время следил за вашей карьерой. Будем считать, что расследование возглавляете вы. — Уиппл посмотрел на Остера. — Не уходите, Гарольд. Садитесь.

— Но это же нелепо! Я дипломированный адвокат, уважаемый всеми член адвокатуры, а он… частный шпик.

— Мистер Остер, — обратился к нему Вульф.

— Да?

— Рекомендую не придавать значения экстравагантным заявлениям мистера Уиппла. Давайте договоримся так: вы руководите подготовкой защиты Данбара Уиппла на суде, я же занимаюсь сбором доказательств подкрепляющих вашу защиту. Я предвидел нашу стычку и не ошибся. К счастью, обошлось без жертв. Сделайте одолжение, присядьте. Естественно, я рассчитывал и все еще рассчитываю на ваше участие в завтрашнем совещании. Если вы найдете нужным в чем-нибудь не согласиться со мной, с моими высказываниями или поступками, — пожалуйста, возражайте, на то у вас язык. Мы уже убедились, что он у вас неплохо подвешен. Я вовсе не удивляюсь, что вы пытаетесь отделаться от меня. Человек я действительно трудный, хотя не такой уж «невозможный». Впрочем, предоставляю вам право подискутировать с мистером Уипплом на эту тему только в другое время — Вульф взглянул на часы. — Несомненно, у вас есть для меня кое-какая информация, и вам не терпится высказать свои предложения. Через полчаса, даже меньше будет готов обед. Если вы и мистер Уиппл найдете возможным пообедать с нами, мы сможем беседовать весь вечер. У нас сегодня жареная дикая утка под соусом «ватель», а в него, как известно, входят винный уксус, яичный желток, томатная паста, масло, сливки соль, перец, лук-шалот, кервель и перечные зерна. Есть ли из перечисленного мною что-нибудь такое, что вы находите для себя неприемлемым?

Остер ответил отрицательно.

— А вы, мистер Уиппл?

Уиппл покачал головой.

— Арчи, дай распоряжение Фрицу.

Я встал и пошел на кухню. Хорошо, что ни один из наших гостей не ответил положительно на вопрос Вульфа, ибо Фриц уже приготовил соус, о чем Вульф, конечно, знал. Фрица совсем не обрадовали мои новости. Он, правда, никогда не возражал, если Вульф оставлял кого-нибудь обедать, но сейчас он опасался, что утки не хватит на всех. Я ответил, что Вульфу только пойдет на пользу, если он хоть раз съест меньше обычного и возвратился в кабинет, где обнаружил, что Остер, снова сидя в кресле, обитом красной кожей, мирно беседует с Вульфом, а тот делает в своем блокноте какие-то заметки. Мне пришлось прервать их разговор, чтобы получить указание о винах. Вульф распорядился подать мартини и водку, и я снова отправился в кухню.

За нашим столом обычно обедают гости, принадлежащие к одной из двух категорий лиц: либо состоящие с Вульфом в каких-то личных отношениях (таких всего восемь, причем лишь двое живут в Нью-Йорке или близ него), либо те, кто имеет касательство к делу, которым он в данный момент занимается. И с теми, и с другими он ведет за обедом разговор, представляющий, по его мнению, несомненный интерес для гостей. Он как-то сказал, что гость для него подобен драгоценному камню на подушке гостеприимства. Пожалуй, немножко витиевато, но хорошо.

Пока Фриц разносил мидии, я мысленно спрашивал себя, о чем же Вульф будет разговаривать с гостями сегодня. Оказалось, о Вильяме Шекспире. После соответствующих замечаний о мидиях, приготовленных под соусом из белого вина со взбитыми сливками, Вульф поинтересовался, кто из наших гостей читал книгу Роуза. Как выяснилось, никто. Немногие адвокаты или профессора осмелились бы в этом признаться. Но с «Отелло» они, конечно, знакомы? Я искоса взглянул на Вульфа. Не сказал бы, что он проявил большую тактичность, упомянув об «Отелло» в разговоре с этими гостями.

Вульф проглотил последний кисочек мидии.

— Возникает интересный вопрос, — заметил он. — Если бы факты, упоминаемые в пьесе, были доказаны и использованы следствием, можно ли было бы сегодня в судах штата Нью-Йорк привлечь Яго к уголовной ответственности в качестве соучастника убийства и добиться его осуждения?

Мне оставалось только признать, что Вульф вел себя безупречно. Бесспорно, такой разговор не мог не заинтересовать наших посетителей, а выяснение роли Яго и анализ его юридической ответственности открывали широкое поле для дискуссии. Так именно и получилось, и спор приобрел весьма оживленный характер. К тому времени, когда мы разделались с уткой и гарниром к ней, а Фриц подал суфле из инжира, лично я решил, что песенка Яго спета.

На звонки в дверь во время обеда обычно отвечает Фриц, и поэтому, услышав звонок, я продолжал заниматься своим суфле. Очевидно, пришел Кремер. Он ознакомился с моим докладом и теперь хочет задать несколько вопросов, что вполне меня устраивало, так как в противном случае мне пришлось бы тащиться в прокуратуру. Но это был не Кремер. Из вестибюля послышались незнакомые голоса, тут же умолкнувшие. Вошел Фриц и доложил:

— Двое мужчин и женщина, сэр.

Раньше он сказал бы: «Два джентльмена и леди» — но Вульф запретил ему так говорить.

— Мистер и миссис Кеннет Брук и Питер Воун ожидают в гостиной, хотя я заявил им, что, по-видимому, вы будете заняты весь вечер.

Вульф бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнул и пояснил:

— Ее брат.

Вульф подцепил вилкой кусочек суфле, велел Фрицу подавать сыр и сказал, что кофе мы будем пить не в кабинете, как обычно, а в гостиной.

— Брат Сюзанны? — недоуменно переспросил Остер, и я снова кивнул. — Вы его ожидали? — обратился Остер к Вульфу.

Вульф проглотил кусочек суфле.

— Именно его — нет. Я ожидаю кое-кого другого сегодня вечером или завтра утром — в качестве доказательства того, что приманка сыграла свою роль. — Находясь у себя в кабинете, Вульф не смог бы скрыть своего самодовольства, но сейчас, за столом, под взглядами гостей, ничем не выдавал своего торжества. — Мне нужно еще примерно час, чтобы закончить разговор с вами и мистером Уипплом, но мы можем и отложить нашу беседу. Не будете возражать, если завтра утром мистер Гудвин заедет к вам на работу?

— Я хочу присутствовать при вашем разговоре с этими людьми.

— Нет, сэр. Чего доброго мы еще поссоримся в их присутствии. Я расскажу вам о своем разговоре с ними, когда найду нужным и что найду нужным.

Появился Фриц с блюдом сыра.

Глава 7

Я стоял в глубокой нише в дальнем конце прихожей и смотрел через специальное отверстие в стене. Со стороны ниши отверстие имело вид небольшого прямоугольника и закрывалось при необходимости специальной панелькой, со стороны кабинета его маскировала картина с изображением водопада. Мне нужно было получить предварительное представление о двух мужчинах и женщине, которых Фриц провел в кабинет после ухода Остера и Уиппла. Стоявший со мной Вульф уже воспользовался с этой целью отверстием. Кеннет Брук сидел в кресле, обитом красной кожей, и разговаривал со своими спутниками, повернувшись к ним так, что мы не могли видеть его лица. В отличие от Сюзанны, это был полный коренастый человек. В кресле, которое перед этим занимал Пол Уиппл, сидела жена Кеннета — пышная солидная блондинка. В третьем кресле, пододвинутом Фрицем, расположился Питер Воун, о котором я ничего не знал, — долговязый тип с узким худым лицом.

Мы с Вульфом слушали их беседу уже минут шесть-семь, но ничего интересного не узнали. Они рассуждали о картине, висевшей над письменным столом Вульфа, но не о той, с водопадом. Воун считал, что полотно принадлежит кисти Ван-Гога, хотя и не подписано им. Он ошибался, в действительности картину написал некий Мак-Интайр; в свое время Вульф спас его от каких-то неприятностей.

Вульф подал мне знак, и я бесшумно задвинул панель. Он взглядом спросил, доводилось ли мне раньше видеть наших визитеров, и когда я отрицательно покачал головой, направился в кабинет. В кабинете он прошел перед Бруком к своему столу, а я за спиной его жены и Воуна — к своему.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Вульф, прежде чем сесть. — Обычно я принимаю посетителей по предварительной договоренности, но бывают и исключения. Вы брат Сюзанны Брук?

— Да. Это моя жена, а это мистер Питер Воун. Мы пришли… под влиянием порыва… Мы ценим…

— Заметка в «Газетт», — властно прервала его миссис Брук. — Мы полагаем, что вы правы. Нет, твердо уверены, что вы правы!

— Да? Благодарю вас. — Вульф жестом указал на меня. — Мой помощник, мистер Гудвин, я полностью ему доверяю. Ми оба вам признательны. Но, откровенно говоря, мы ожидали как раз иного заявления. Откуда вы знаете, что мы правы?

Наши посетители заговорили все разом, но победительницей вышла миссис Брук.

— Нет, скажите сначала вы, на чем основана ваша уверенность в своей правоте, а потом скажем мы. — Она явно строила глазки Вульфу. — Говорят, нужно во всем уступать дамам, но на этот раз сделаем исключение. На этот раз первыми будут мужчины.

Вульф сердито нахмурился. Я думал, он сейчас раскричится, однако шеф сдержался.

— Мадам, — почти вежливо сказал он, — подумайте, в каком положении я нахожусь. Я работаю для человека, которого, возможно, предадут суду по обвинению в убийстве. Возможно, ему придется защищаться перед судьей и присяжными заседателями. Раскрывать сейчас кому бы то ни было детали защиты — значило бы предавать его. — Он взглянул на Воуна, сидевшего рядом с миссис Брук. — Кто вы, мистер Воун? Из аппарата окружной прокуратуры?

— Нет, что вы! Я… просто друг. Я торгую автомобилями марки «герон». — Воун вынул из кармана бумажник достал визитную карточку и поднялся, чтобы передать Вульфу.

Я тут же мысленно поставил себе единицу. Ведь я не только слышал о нем, но даже видел его — правда, мельком и случайно. Его отец, Сэм Воун, был владельцем агентства по продаже машин «герон» в Манхэттене, где я бывал не реже раза в год, чтобы поменять машину Вульфа на другую.

— А вы, мистер Брук? — продолжал Вульф.

— Я брат Сюзанны, по специальности инженер-электроник. Поверьте, мы вовсе не собираемся уговаривать вас кого-то предавать. Совсем наоборот.

— Мы хотим знать всю праву о Сюзанне, если она вам известна, — вмешалась миссис Брук.

— Я тоже хочу ее знать, — проворчал Вульф. — Всей правды я пока не знаю. Возможно, вы поможете мне. Что именно вы хотели бы знать о Сюзанне Брук?

— Ну… что она была за человек, — ответила миссис Брук.

— Они хотят услышать от вас ее характеристику — пояснил брат Сюзанны.

— Ваше мнение о ее порядочности, — добавил Воун. — Не могла же она… с черномазым… в этой квартире. Ведь я же хотел жениться на ней!

— Вон что! Вы были помолвлены?

— Как вам сказать… Это само собой разумелось вот уже целых два года. Я ждал, пока она покончит с этой… дурью.

— Дурью?

— Ну, со своим капризом, со своим стремлением творить добро.

— Нет, нет, не говорите мне, что это был всего лишь каприз богатой и взбалмошной девушки! — напыщенно заявила миссис Брук. — Я тоже иногда немножко творю добро. Однако Сюзанна слишком уж старалась. Она не ограничивалась денежными подачками и бесплатной работой среди черномазых — ей захотелось иметь квартиру в трущобах Гарлема и жить там время от времени.

— Вы бывали и этой квартире? — поинтересовался Вульф.

— Да. С мамашей Брук, ее матерью. Той во что бы то ни стало захотелось побывать там. Ну и квартирка, доложу я вам! Никаких удобств, грязь, вонь, ужасные соседи… Они так и взвиваются, когда назовешь их черномазыми. А как прикажете их называть? Однако я вот что скажу, насчет того, чтобы Сюзанна могла с одним из них… Абсурдная мысль! Она была порядочной и благовоспитанной девушкой. Она была настоящая леди, хотя и с капризами. Вот потому-то вы и правы, когда говорите, что ее убил не Данбар Уиппл. Ее убил какой-нибудь негритянский головорез, у нас их — хоть пруд пруди.

— Все вполне логично, — заметил Вульф. — Но, насколько мне известно, полиция рассматривала такую гипотезу и отвергла ее, так как все ценности, даже те, что лежали на виду, оказались на месте, а мисс Брук не стала жертвой насилия.

— Это еще ничего не доказывает. Преступник мог испугаться кого-то или чего-то. Возможно, он и не собирался ее убивать, а когда так получилось, струсил и убежал.

— Вполне допустимо и заслуживает рассмотрения как одна из версий. Однако подобного рода версий и предположений недостаточно для доказательства невиновности мистера Уиппла, ведь до момента появления полиции на квартире убитой мисс Брук он пробыл там более получаса. Предположение о том, что ее убил некий головорез, весьма сомнительно. Но мне не совсем ясна ваша позиция. Если, по-вашему, абсурдна даже мысль о том, что «один из них» мог оказаться на квартире мисс Брук, то как же тогда объяснить появление там Данбара Уиппла.

— Просто зашел что-нибудь спросить по работе или что-нибудь сообщить. Он живет всего в нескольких кварталах от ее дома.

— Да, но, насколько я понимаю, он частенько заглядывал к мисс Брук и даже сообщил в полиции во время допроса, что они собирались пожениться.

— В таком случае, он лжец! — воскликнул Воун.

— Тем более, что разговоры о женитьбе абсолютный абсурд! — добавила миссис Брук.

— Вот я в самом деле не понимаю вашей позиции, — заявил Кеннет Брук. — Судя по заметке в газете, вы располагаете вескими доказательствами невиновности Данбара Уиппла, но сейчас почему-то избегаете об этом говорить. А, с другой стороны, называете сомнительным предположение, что сестру убил какой-то головорез. Так скажите же, почему вы считаете Уиппла невиновным?

— Нет, сэр, не скажу. Может, вы скажете, почему так считаете?

— А я так не считаю.

— Позвольте, но ваша супруга только что заявила, что я прав.

— Она хотела сказать — мы надеемся, что вы правы. — Не вставая с кресла, Брук наклонился вперед. — Как только жена показала мне заметку в газете, я сказал: «Слава богу!» Сестра мертва, и тут уж ничего не поделаешь, но то, что сейчас говорят и пишут о ней, убивает мать. Ведь это ужасно! Наша Сюзанна в какой-то квартире, с каким-то негром… Другое дело, если ее убил не он и вы можете это доказать. Не исключено, что он зашел к ней для делового разговора и обнаружил ее убитой. Тогда бы и мать не так страдала. Надеюсь, вы понимаете меня. В принципе я допускаю, что моя сестра намеревалась выйти замуж за черномазого…

— Кеннет! Ты с ума сошел!

— Молчи, Долли! — Брук уставился на Вульфа. — Конечно, это отнюдь не привело бы меня в восторг (да и кого бы привело!), но так могло произойти. Однако они не поженились. Не так ли?

— Нет, не поженились.

— Следовательно, если он все же убил ее… это отвратительно. Отвратительно и подло. Я повторяюсь, но вы понимаете мое состояние. Но убийство — свершившийся факт. Если убийца не Данбар Уиппл, а кто-то другой. Уиппл скоро будет забыт. Даже мама забудет о нем… хотя нет, не забудет, но все будет выглядеть как-то иначе. Поэтому мы и хотим… Я хочу знать, какие у вас основания утверждать, что Данбар Уиппл невиновен.

— Нет, Кеннет, ты и вправду сошел с ума! — вмешалась жена Брука; она уже давно порывалась что-то сказать. — Сюзанна никогда бы не вышла замуж за черного!

— Перестань, Долли! Или ты забыла, что говорила сама месяц назад?

— Просто болтала.

— Не вижу разницы. — Брук снова повернулся к Вульфу. — Да, я хочу знать. И не только знать, но и хочу помочь вам. Говорят, вы берете с клиентов большие гонорары, а Уиппл и его сын, полагаю, не такие уж миллионеры. Если вы сообщите мне все известные вам факты, я, возможно, сумел бы вам помочь.

— Так же, как и я, — подхватил Воун. — Вряд ли Сюзанна… Боже, как только подумаю… — Он многозначительно умолк.

— Да, вы могли бы мне помочь, — ответил Вульф. — Только не деньгами. Вам известно все, что известно мне в данный момент. Я пока не могу сообщить вам, на чем основывается моя уверенность в невиновности Данбара Уиппла, но вместе с тем у меня нет даже предположений относительно подлинного убийцы. Вот здесь-то вы и могли бы помочь мне, вы же были близки к ней. Если она убита не Уипплом и не грабителем, так кем же тогда? Кто выгадал от ее смерти? Кому была выгодна ее смерть — морально, материально? Вот вопрос, который всегда возникает в процессе расследования. Я вижу, вы хотите ответить отрицательно. Но подумайте. Подумайте, кто выиграл от того, что не стало Сюзанны Брук?

— Никто, — заявил Кеннет Брук.

— И все же кто-то убил ее, причем убийца знал о второй квартире вашей сестры. Если вы действительно хотите помочь мне найти преступника, поройтесь в своих воспоминаниях. У меня таких воспоминаний нет, я начинаю с пустого места и начинаю только сейчас. Мистер Брук, где вы были в тот вечер между восемью и девятью часами?

Брук удивленно уставился на Вульфа.

— Я не шучу. Случалось и раньше, что братья убивали сестер. Так где вы были?

— Бог мой! — воскликнул Брук, по-прежнему не сводя глаз с Вульфа.

— Вы потрясены. Но точно так же вы вели бы себя, если бы действительно убили. Итак, где вы были?

— У себя в лаборатории.

— С восьми до девяти?

— С семи и почти до полуночи. Я находился в лаборатории, когда позвонила жена и сказала, что Сюзанна убита.

— Вы были один?

— Нет, с тремя сотрудниками.

— В таком случае, вам легче было перенести удар. — Вульф повернулся к Воуну. — А вы, мистер Воун?

— Я категорически возражаю против допроса, — процедил Воун.

— Понимаю ваше возмущение. Каждый на вашем месте испытывал бы то же самое… Так где же вы были?

— У себя в Гарвардском клубе. Ужинал, а потом наблюдал за игрой в бридж.

— С восьми до девяти?

— Да. И до, и после.

— Тогда ваше возмущение вполне объяснимо. Миссис Брук?

— Я тоже протестую против подобных допросов! — начиная краснеть, ответила миссис Брук. — Это же абсурд.

— Никакого абсурда, если вы хотите мне помочь. Где вы были с восьми до девяти?

— Дома! Весь вечер была дома.

— Одна?

— С сыном.

— Сколько ему лет?

— Восемь.

— А кто еще был дома? Прислуга?

— Нет, у нее был выходной день. — Миссис Брук резко повернулась и вскочила. Ее сумочка упала на пол, и Воун нагнулся, чтобы поднять ее. — Это возмутительно! — вскипела миссис Брук. — Кеннет, почему ты позволяешь это? Если он не хочет ничего говорить нам, зачем же мы пришли сюда? Проводи меня домой.

И она направилась к выходу.

Брук посмотрел сначала на Вульфа, потом на меня и на Воуна с явной надеждой, что кто-нибудь из нас попытается разрядить обстановку, но мы промолчали. Его жена тем временем уже подходила к двери. Брук поднялся.

— Номера моего домашнего и служебного телефонов есть в телефонном справочнике, — обратился он к Вульфу. — Я совершенно серьезно предлагаю вам свою помощь. Пошли, Питер.

Воун, видимо, собирался что-то сказать, но заколебался, и пока он стоял в нерешительности, я успел выйти в вестибюль. Миссис Брук стояла у вешалки. Я хотел помочь ей одеться, но остановился, словно наткнувшись на ее уничтожающий взгляд.

— Кеннет, подай мне пальто, — подчеркнуто громко сказала она, когда подошли Брук и Воун.

Закрывая за ними дверь, я решил в самое ближайшее время обязательно повидать ее восьмилетнего сынишку и узнать у него, в какое время он лег спать вечером в понедельник второго марта. Ни одна женщина пока не может похвастаться, что она безнаказанно меня оскорбила.

Вернувшись в кабинет, я сказал Вульфу:

— Предположим, Долли Брук убила Сюзанну только за то, что та хотела выйти замуж за «черномазого». Как мы докажем?

— Я запретил тебе употреблять это слово в моем присутствии, — нахмурился Вульф.

— Я только цитирую миссис Брук и взял в кавычки слово «черномазый». Разве…

— Довольно!

Я потянулся и зевнул.

— В последнее время мне пришлось много сидеть и мало двигаться. Шесть часов торчал за пишущей машинкой, Миссис Брук, уходя, намеренно оскорбила меня. К нам они явились по ее предложению, она хотела выяснить степень нашей осведомленности. Еще месяц назад она сказала мужу, что знает или подозревает о намерении Сюзанны выйти замуж за негра. Она знала адрес квартиры Сюзанны в Гарлеме, потому что бывала там. Судя по рассуждениям миссис Брук, она должна была убить именно Сюзанну, поскольку убийство Данбара ничего не решало, — Сюзанна Брук могла бы найти другого негра. Ее алиби никакой критики не выдерживает. Она могла добавить ребенку в молоко немного люминала и оставить его одного спящим. Или пригласила мамашу Брук посидеть с ребенком, и та — умышленно или неумышленно — стала соучастницей убийства. Я что-нибудь недосказал?

— Да, три пустяковых факта. По ее словам, Сюзанна Брук была прекрасно воспитанной девушкой, однако в действительности ни раньше, ни сейчас она этого не думала и не думает. Дальше. Ей известно, что Данбар Уиппл живет неподалеку от квартиры Сюзанны Брук в Гарлеме. И последнее. Перед тем как встать, чтобы уйти, она уронила сумочку… Где она живет?

Я подошел к письменному столу, взял телефонный справочник Манхэттена и нашел нужную страницу.

— На Парк-авеню, в районе Шестидесятых улиц — около Шестьдесят седьмой или Шестьдесят восьмой.

— Как бы она добиралась?

— Вероятно, на такси или на собственной машине, если она у нее есть.

— Сейчас же свяжись с Саулом. Пусть немедленно выяснит, есть ли у нее машина, а если есть, ездила ли она в ней в тот вечер. Возьми блокнот.

Выполняя наши поручения Саул Пензер получал десять долларов в час, причем мы оплачивали в такие дни все его расходы. Вот почему я вежливо, но твердо пытался возразить:

— А я, по-вашему, уже стал инвалидом?

— У тебя будет другое поручение: мистер Остер и мистер Уиппл. Где твой блокнот? Для завтрашней прессы… можно ограничиться «Газетт». Одна колонка, скажем, в два дюйма. Заголовок крупным шрифтом: «ТАКСИСТ», а дальше обычным газетным шрифтом: «…который отвез из района Шестидесятых улиц на Сто двадцать восьмую улицу в понедельник вечером второго марта интересную, хорошо одетую женщину лет тридцати, получит хорошее вознаграждение, если свяжется со мной». Ниже должна следовать моя фамилия, адрес и номер телефона. Печатать три дня подряд: завтра, в понедельник и во вторник. У тебя есть замечания?

— Одно. Нужно указать: «Из района Восточных Шестидесятых улиц».

— Добавь.

— Она может увидеть заметку. Это имеет значение?

— Нет. Если она боится, то чем больше будет напугана, тем лучше. Снова возьми блокнот. Запиши, о чем спросить Остера и Уиппла. Нам не нужно, чтобы тут у нас собралась целая армия. Только те, кто…

— Я должен вначале передать объявление в газету, — перебил я и набрал соответствующий номер.

Глава 8

Весь уик-энд мне не везло. Встречу с Остером и Уипплом, назначенную на субботу, пришлось отменить, так как Остера вызвали в Вашингтон на какое-то совещание в министерстве юстиции. Предполагалось, что он вернется лишь в воскресенье вечером. Саул Пензер — отличный детектив, но ему осталось только беспомощно развести руками, когда выяснилось, что служащий гаража, где стояли оба «герона» Кеннета Брука, дежуривший вечером в тот понедельник, уехал на уик-энд, причем никто не мог сказать, куда именно.

В субботу, в четыре часа дня, меня вызвали в прокуратуру для обсуждения некоторых деталей отчета, переданного мной в уголовную полицию. Помощник прокурора, некий Мандель, явно изнывал от желания поговорить со мной через тюремную решетку при условии, что я буду находиться внутри, а он снаружи. Этот самый Мандель так долго продержал меня в прокуратуре, что я часа на два опоздал во «Фламинго», где мы с друзьями собирались потанцевать.

В субботу и дважды в воскресенье звонил Лон Коэн. Некоторые ловкачи журналисты, а возможно и сам Лон, прочитав объявление в газете, припомнили, что Кеннет, брат Сюзанны Брук, проживает как раз в районе Восточных Шестидесятых улиц; адрес на Сто двадцать восьмой улице был известен многим, ну и Лон, разумеется, захотел узнать, в чем дело. В субботу я уклонился от ответа, но он не отставал и два раза звонил в воскресенье, допытываясь, явился ли к нам таксист.

Таксист, к сожалению, не приходил.

К Остеру мне удалось попасть только в понедельник. В первой половине дня я пришел в канцелярию Комитета защиты гражданских прав, занимавшего целый этаж в одном из зданий на Тридцать девятой улице, около Лексингтон-авеню. Обстановку здесь я бы не назвал роскошной, но и бедной она не была. Я несколько удивился, обнаружив, что телефонистка (она же дежурная по приемной) обладала кожей такого же цвета, что и я, если не светлее. Это была женщина с седеющими волосами, двойным подбородком и длинным острым носом, словно взятым с другого лица. Позже я узнал, что во всем аппарате, насчитывавшем тридцать четыре человека, белых было пятеро, причем четверо из них работали безвозмездно, ради того, чтобы «творить добро», как выразился мистер Воун.

Остер занимал маленькую комнату с одним окном, но уже вскоре после начала нашего разговора провел меня в кабинет директора-распорядителя комитета Томаса Хенчи. Я оказался в большой комнате со шкафами, полками и несколькими десятками фотографий на стенах. Мне довелось видеть Хенчи раза два по телевидению — широкие плечи, полноватые, но не отвислые щеки, короткая шея, кожа цвета крепкого кофе со сливками. Он поднялся, готовясь пожать мне руку, и я вовремя принял меры, чтобы сохранить в целости свои пальцы, — люди с таким вот короткими шеями могут шутя раздавить их.

Я провел у Хенчи больше часа, причем беседа наша протекала, в общем-то, довольно мирно и спокойно. Я объяснил ему, что выражение Вульфа «весь аппарат» не следует понимать буквально. Он хотел бы повидать только тех сотрудников комитета, которые общались с Данбаром Уипплом, или с Сюзанной Брук, или с обоими вместе и могли сообщить нам какие-нибудь полезные сведения. С моей помощью Остер и Хенчи тут же отобрали таких людей. Вернувшись домой, я сейчас же перепечатал для Вульфа составленный нами список, дополнив его своими наблюдениями. Выглядел он так:

Томас Хенчи: около пятидесяти лет; директор-распорядитель; держится вежливо, но не сказал бы, что дружественно; понимает, что вся эта история очень вредит КЗГП, и очень переживает; видимо, не исключает, что Сюзанну Брук убил Уиппл.

Гарольд Р. Остер: юрисконсульт; кажется, сообщил Хенчи, что совещание созывается по его предложению, чего я опровергать не стал.

Адам Юинг: лет сорока; негр; руководит отделом информации и работал в тесном контакте с Уипплом; умный, энергичный человек; думает, что знает все и, возможно, не так далек от истины; держался весьма вызывающе.

Кэсс Фэйзон: лет сорока пяти; негр; руководит сбором пожертвований в фонд комитета; непосредственный начальник Сюзанны; судя по всему, Сюзанна ему нравилась, а Данбар нет. (Я ни на что не намекаю.)

Мисс Рей Кольман: примерно того же возраста, что Сюзанна; белая; помогала устраивать митинги и благотворительные вечера; к работе привлечена самой Сюзанной, которая выплачивала ей жалованье из своих средств; намерена продолжать работу в комитете. Лично с ней я не встречался, но со слов других у меня сложилось впечатление, что она не одобряла увлечения Сюзанны Данбаром. Детали я не выяснял, так как это не входило в мои задачи.

Мисс Бет Тайгер: негритянка; двадцати одного года; секретарь Хенчи; из-за нехватки людей в комитете иногда записывала под диктовку Данбара. Еще одно впечатление, возникшее в результате брошенного Хенчи замечания: Тайгер была неравнодушна к Данбару. Я лично с ней не разговаривал.

Мисс Моуд Джордан: белая; лет пятидесяти или больше; телефонистка и дежурный секретарь; включена в этот список главным образом потому, что в тот вечер разговаривала с Сюзанной, по ее просьбе написала и положила Данбару на письменный стол записку о том, что Сюзанна не сможет вернуться на квартиру ранее девяти часов; работает безвозмездно; большая энтузиастка борьбы за гражданские права — очевидно, тоже относится к числу «творящих добро»; располагает солидными средствами, так как, по словам Хенчи, пожертвовала однажды пятьсот долларов в фонд помощи детям убитого расистами Меджера Иверса; старая дева, из тех, что обязательно на чем-то помешаны (всего лишь мое личное впечатление, основанное на безошибочном понимании натуры женщин моложе девяноста лет).

Все они знали о квартире Сюзанны Брук в Гарлеме, а Хенчи, Юингу, Фэйзону и Кольман был известен ее точный адрес. По словам Остера, он адреса не знал. Джордан знала номер телефона. Что знала Тайгер, выяснить не удалось.

Вернувшись в шесть часов из оранжереи, Вульф сразу же взял список, дважды прочел его, минуты две хмурился, потом спрятал бумагу в ящик стола и взялся за очередную книгу — на этот раз не Роуза о Шекспире, а адвоката Кунстлера «Священник и хорист». Я уже прочитал ее и счел необходимым рекомендовать Вульфу. В книге рассказывалось о расследовании одного преступления. Мы обсуждали произведение Кунстлера во время обеда и пришли к выводу, что нью-йоркская полиция и окружная прокуратура провели следствие из рук вон плохо.

Вечер начался не очень обещающе. В тех случаях, когда у нас в послеобеденные часы собирается больше четырех человек, я снаряжаю в кухне портативный бар на колесиках и ставлю его вкабинете. Так я сделал и на этот раз, однако прошло уже минут двадцать, а никто из присутствующих не изъявил желания выпить. Это меня удивляло. Следовало ожидать, что вот в такой обстановке, в девять часов вечера, в компании из восьми человек непременно найдутся двое или трое настолько взвинченных, утомленных или просто жаждущих, что обязательно попросят чего-нибудь спиртного. Но никто и не взглянул на бар.

Присутствующие расселись по группам, но в основе этой «сегрегации» лежал не цвет кожи, а пол. Вульф заранее сказал мне, чтобы я посадил Уиппла, как нашего клиента, в кресло, обитое красной кожей. Остер сидел в переднем ряду стульев, в дальнем от меня конце комнаты, рядом с ним Хенчи, затем Юинг из отдела информации, потом Фэйзон. Во втором ряду разместились Рей Кольман, Моуд Джордан и Бет Тайгер, Кольман и Тайгер я увидел впервые. Кольман — особа с чрезмерно напомаженными губами — еще сохраняла неплохую фигуру, но уже начинала полнеть. Тайгер относилась к числу тех экземпляров, которые невозможно обрисовать двумя-тремя словами, настолько все у них было своеобразным. Могу лишь упомянуть, что природа наделила ее кожей цвета того шара из старинного золота, который Вульф держал у себя в комнате, не позволяя Фрицу даже прикасаться к нему, и что если бы Тайгер играла роль Клеопатры в одноименной картине вместо Элизабет Тейлор, я бы просто не вылезал из кинотеатра. В течение всего вечера я не мог оторвать от нее взгляда, хотя Вульф вменил мне в обязанность наблюдать за выражением лиц и поведением всех присутствующих.

В начале десятого я позвонил Вульфу по внутреннему телефону и сообщил, что все в сборе. Он вошел почти сразу же и, стоя у своего стола, молча слушал, пока я называл фамилии собравшихся. Потом повернулся ко мне и спросил:

— Арчи, ты предлагал гостям выпить?

— Предлагал, но все отказались.

— Налей мне, пожалуйста, пива.

Вульф повернулся к Уипплу:

— Тогда, в гостинице «Эшпур павильон», вы пили имбирный эль.

— Как, вы до сих пор помните? — удивился Уиппл.

— Конечно. Но на днях вы пили у меня мартини. Может быть, снова хотите имбирного эля? Я предпочитаю пиво и приглашаю каждого из присутствующих выпить что-нибудь по вкусу.

— Тогда мне, пожалуйста, виски с содовой.

— А вам, мистер Хенчи?

— Я не располагаю лишним временем, — ответил директор.

— Что вы! Неужели вы так цените свое время? Я тоже свое ценю, но не настолько, чтобы удерживать себя от некоторых соблазнов.

— Резонно, — согласился Хенчи, улыбаясь одними глазами. — Виски без содовой.

Согласие, достигнутое между главными действующими лицами, воодушевило остальных. Рей Кольман предложила мне свою помощь, и это ускорило ход дела. Только Моуд Джордан ничего не заказала, но когда у всех в руках оказались стаканы, она попросила воды. Себе я налил джина с тонизирующей водой, поскольку то же самое заказала мисс Тайгер, и мне из чувства симпатии захотелось последовать ее примеру.

Вульф наполовину отпил из стакана, поставил его на стол и обвел присутствующих взглядом.

— Как всем вам, надеюсь, известно, — начал он, — я исхожу из предпосылки, что Данбар Уиппл не имеет никакого отношения к убийству Сюзанны Брук. Не вижу необходимости обсуждать эту предпосылку, если, конечно, кто-нибудь из присутствующих не найдет нужным выдвинуть против нее возражения. Они у вас есть?

Возражений ни у кого не оказалось.

— Но все же давайте внесем полную ясность. Тех, кто в этом вопросе согласен со мной, прошу поднять руки.

Масс Тайгер, поднимая руку, повернула голову вправо, словно проверяя, как поведут себя остальные. Кэсс Фэйзон и Рей Кольман хотя и выполнили просьбу Вульфа, но не без колебания. Хенчи ограничился тем, что слегка приподнял кисть руки, а Юинг заявил:

— Но мы не присяжные заседатели, а вы не судья.

— Все мы, полагаю, хотим, чтобы дело не дошло до присяжных заседателей и судей. — Вульф снова обвел присутствующих взглядом. — Каждого из вас в отдельности, за исключением мистера Остера, уже допрашивали в полиции. Для достижения нашей обшей цели — собрать доказательства невиновности мистера Уиппла — коллективная дискуссия была бы предпочтительнее, но порядка ради я начну с вопросов каждому из вас персонально. Прошу вас будьте внимательны и, если услышите, что кто-то сказал нечто такое, с чем вы не согласны или чего не понимаете, сейчас же заявите об этом. Итак, мистер Гудвин доложил, что все вы знали о квартире, где произошло убийство, и я допускаю, что все вы (опять-таки за исключением мистера Остера) знали, где она находится. Есть возражения?

— Я не знала, — заявила Бет Тайгер.

— И я тоже, — присоединилась к ней Моуд Джордан. — Я знала номер телефона, знала, что квартира находится в Гарлеме, но не знала, по какому именно адресу.

— Тем не менее я исхожу из того, что вы знали и адрес. Вам, мисс Тайгер, мог сообщить его Данбар Уиппл, вы же виделись с ним каждый день. А вы, мисс Джордан, раз уж номер телефона был вам известен, легко могли установить, где находится квартира. Вообще-то говоря, мистер Остер, я не исключаю даже вас. Каким бы невероятным ни казалось предположение, что кто-то из вас проник в квартиру Сюзанны Брук и убил ее, нельзя начисто отрицать такую возможность. Во всяком случае, я не забываю о ней, так сказать, — держу ее в резерве. Полицейские уже выяснили, чем занимался каждый из вас в тот вечер, я не стану касаться этого вопроса, хотя вообще-то алиби редко бывает безупречным. Я…

— Одну минуту, — прервал его Хенчи. — Когда вы спросили, согласны ли мы, что Данбар Уиппл не убивал ее, я тоже поднял руку. Я снова подниму руку, если вы спросите, согласны ли мы с тем, что никто из присутствующих не убивал Сюзанну Брук. — Он с силой ударил себя кулаком по колену. — Вы хотите доказать невиновность Уиппла? Прекрасно. Желаю успеха, но учтите, у вас ничего не получится, если вы попытаетесь пришить убийство кому-то из нас.

— Я ничего и никому не собираюсь «пришивать», мистер Хенчи. Я лишь хочу найти человека, который сам себе «пришил» это дело неделю назад… Почти неделю назад. Я начну с вас, мисс Джордан.

— С меня?! — спросила мисс Джордан, раскрыв рот от удивления.

— Вот именно. Исключительно важными обстоятельствами являются телефонный звонок мисс Брук и записка, которую Данбар Уиппл нашел у себя на письменном столе незадолго перед шестью часами. Это вы положили записку?

— Да. И я рассказала об этом в полиции.

— Конечно, конечно! Это вы разговаривали по телефону с мисс Брук?

— Да. Я дежурила на коммутаторе.

— В какое время она позвонила?

— В четверть шестого. Я так и указала в записке: пять пятнадцать.

— Что она вам сказала?

— Она хотела переговорить с мистером Уипплом. Я ответила, что он на совещании, и мисс Брук попросила передать ему, что сможет прийти на квартиру не раньше девяти часов, а возможно, и позже.

— Вы не могли бы припомнить точно, что она вам сказала?

Мисс Джордан нахмурилась, и мне почему-то показалось, что ее длинный нос стал еще длиннее.

— Я уже пыталась, когда меня допрашивали в полиции. После того, как я сняла трубку и произнесла: «Комитет защиты гражданских прав», — мисс Брук сказала: «Моуд, — говорит Сюзанна. — Пожалуйста, соедини меня с мистером Уипплом». Я ответила: «Он сейчас на совещании у мистера Хенчи с представителями Филадельфии и Чикаго». Тогда она попросила: «Ты могла бы сказать ему, что я смогу быть там не раньше девяти или даже немного позже?» Я сказала: «Мой рабочий день заканчивается в половине шестого. Ничего, если я оставлю ему на столе записку?» Она ответила: «Ну конечно, конечно!» — и положила трубку.

Вульф бросил на меня взгляд, убедился, что я записываю весь разговор в блокнот, и вновь повернулся к мисс Джордан.

— Теперь я задам вопрос, на который, несомненно, вы уже отвечали в полиции. Сочувствую, но ничего не поделаешь. Очевидно, вы скажете то же самое, что уже говорили там. Вы уверены, что с вами разговаривала действительно мисс Брук?

Мисс Джордан кивнула:

— Это была она. Полицейские спросили, готова ли я подтвердить свое показание под присягой, но я отказалась. Ведь я не видела, с кем разговаривала. Но, если кто-то подражал ее голосу, мне нужно услышать его вторично, чтобы убедиться, она это говорила или нет.

— И мисс Брук обычно называла вас по имени?

— Да.

— Во время вашего разговора с ней по телефону вы не заметили ничего странного?

— Нет. Конечно, нет.

— Мисс Джордан, вы говорите «конечно» потому, что уже дали однажды такой ответ и теперь находите нужным его придерживаться. Что ж, у меня пока нет оснований сказать вам, что вы ошибаетесь. — Вульф перевел взгляд на обращенные к нему лица. — Этот разговор имеет исключительно важное значение. Очень жаль, что я не смог переговорить с мисс Джордан до того, как ее допросили в полиции. Если, как я предполагаю, мистер Уиппл невиновен, в таком случае я должен предположить, что звонила не мисс Брук. Или это, или…

— Нет, — прервал его Остер. — Вовсе не обязательно. Мисс Брук могла позвонить, но вернулась на квартиру раньше, чем предполагала. Вернулась ли она на квартиру раньше Уиппла и насколько раньше — вот в чем вопрос. Кое-какие сведения у нас есть: ее видели недалеко от квартиры, в магазине и кафе, еще до восьми часов, то есть, вероятно, за час до прихода Уиппла. Весьма важное обстоятельство.

Вульф покачал головой.

— Не вижу ничего важного. Давайте поставим себя на место убийцы. Поскольку это не Данбар Уиппл, назовем его пока Иксом. Он знал, где находится квартира, знал, когда придет мисс Брук, и, по всей вероятности, знал, в какое именно время должен прийти мистер Уиппл. Если бы Икс не знал совершенно точно времени появления Уиппла, разве решился бы он на убийство? Весьма сомнительно. Ведь Уиппл мог застать его на месте преступления или столкнуться с ним на лестнице или в подъезде, когда убийца покидал квартиру. По-моему, Икс знал о телефонном звонке и о том, что Уиппл появится у мисс Брук позже, чем предполагалось. Не исключено, что преступник сам разговаривал с мисс Джордан, подражая голосу Сюзанны Брук. Если это так, Икс — женщина. Но, возможно, у него была сообщница — она и разговаривала по телефону. Так вот, мисс Джордан, нам нужно ваше свидетельство еще по одному вопросу. Кому, кроме вас, было известно об этом разговоре?

— Никому. — Мисс Джордан так крепко сжала зубы, что на скулах явственно проступили желваки. — Я уже сказала, что вела разговор из коммутаторной.

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— Никому.

— Ваш разговор происходил в пять пятнадцать. Записку вы написали сразу же?

— Да. Я должна была уйти с работы через пятнадцать минут.

— Когда вы отнесли записку в кабинет мистера Уиппла?

— Перед тем как уйти.

— Кто-нибудь мог увидеть записку у вас на столе?

— Нет. До моего ухода в коммутаторную никто не приходил, а потом я сама отнесла ее в кабинет Уиппла.

— Кто-нибудь был в его кабинете, когда вы зашли туда с запиской?

— Нет.

— Вы оставили записку на видном месте?

— Конечно. Я положила ее под пресс-папье, чтобы он сразу ее заметил.

Вульф взглянул на Хенчи.

— Мистер Хенчи, Данбар Уиппл говорил, что совещание у вас закончилось вскоре после шести. Это так?

— Правильно. Было минут пять-десять седьмого.

— Кто еще присутствовал на совещании?

— Юинг, Фэйзон и Остер.

— Кто-нибудь выходил из кабинета после половины шестого, то есть до окончания совещания?

— Вздор! — вспылил Юинг. — Вы пытаетесь терроризировать нас.

Вульф долго смотрел на него.

— Насколько мне известно, мистер Юинг, — сказал он после паузы, — вы руководите информационным отделом комитета. Ваша организация, несомненно, заинтересована в скорейшем установлении личности преступника и передаче его в руки властей. Несомненно также, что вы не хотите, чтобы преступником оказался кто-нибудь из присутствующих, и я целиком присоединяюсь к вам. Кстати, я тоже время от времени помогаю деньгами Комитету защиты гражданских прав. Сколько я жертвую. Арчи?

— Пятьдесят долларов ежегодно в течение последних семи лет. — Я искоса взглянул на мисс Тайгер. Увы! Мои слова, кажется, не произвели на нее впечатления.

— Разговор по телефону представляется крайне важным обстоятельством. Если звонила действительно мисс Брук, я должен выяснить, кому он стал известен. Мистер Остер, я уже говорил, что если вы захотите возразить мне в чем-нибудь, делайте это сразу. Вы возражаете против моего последнего вопроса?

— Нет. По-моему, он не имеет никакого значения.

— Возможно и не имеет. Повторить вопрос?

— Не нужно. Что касается меня, я не выходил из кабинета.

— А я ушел до конца совещания, — заявил Кэсс Фэйзон, — без четверти шесть. У меня была назначена встреча.

— Вы заходили в комнату Данбара Уиппла?

— Нет. Сомневаюсь, что Сюзанну Брук убил Данбар Уиппл, но если это его рук дело, я надеюсь, что он скоро сядет на электрический стул. Кто бы ни бил убийцей Сюзанны Брук, — присутствует он здесь или нет — все равно он окажется на электрическом стуле.

— Все мы хотим этого! — воскликнул Юинг, не сводя с Вульфа глаз. — Я поддерживаю Остера: какие могут быть возражения против этого вопроса? Около половины шестого я на несколько минут выходил с совещания в туалет, но не могу сказать точно, когда это было. В комнату Уиппла я даже не заглядывал, о телефонном разговоре или о записке ничего не знал.

— В таком случае, у меня больше нет к вам вопросов. Мистер Остер, вы присутствовали на совещании?

— От начала и до конца, как и мистер Хенчи. О разговоре по телефону я узнал от мисс Джордан лишь на следующее утро.

— Мисс Кольман, вы заходили в комнату Данбара Уиппла в течение того отрезка времени, который нас интересует?

— Нет. Обычно я мало бываю в канцелярии, и тот день не составил исключения.

— Вы виделись с мисс Брук в этот день, или, точнее, во второй его половине?

— Нет. Я была на деловом свидании в Бруклине, а у нее в пять часов предполагалась встреча со студентами Нью-Йоркского университета.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— В тот же день утром в канцелярии. Мы там обычно встречались, чаще всего по понедельникам, чтобы наметить план на предстоящий день. Полагаю, мне следует сказать вам… — Она умолкла.

— Да, да?

— Я уже говорила об этом в полиции. Я часто звонила мисс Брук по вечерам, если хотела ей что-нибудь сообщить. Утром в тот день она сказала мне, что вечером будет на своей гарлемской квартире, и примерно в половине девятого или чуть позже я позвонила туда по телефону, но мне никто не ответил.

— В квартиру на Сто двадцать восьмой улице?

— Да.

— Полиция, очевидно, предполагает, что ее в то время там еще не было, а я предполагаю, что она была мертва — проворчал Вульф. — Вы, конечно, не знали, что в пять пятнадцать она звонила в комитет?

— Не знала.

— А вы, мисс Тайгер?

Теперь я получил возможность прямо взглянуть на нее и с удовольствием воспользовался этой возможностью. Честное слово, никогда еще я не видел ничего более приятного! Зрение у меня отличное, и я тут же решил, что ее длинные ресницы — собственные.

— Записку я видела у него на столе, когда отнесла туда несколько писем для подписи, — сделав усилие, ответила мисс Тайгер своим низким голосом.

Вульф не сводил с нее взгляда, и выражение его глаз было точно таким же, как и в ту минуту, когда он смотрел на Моуд Джордан. И тем не менее он оставался джентльменом.

— В таком случае, вы, может, расскажете, как провели три последующих часа?

— Пожалуйста. Я пробыла в комитете до половины седьмого и занималась письмами, подписанными ранее Данбаром Уипплом. Потом я зашла в ресторан, вернулась домой и читала учебники.

— Учебники?

— Да. Я готовлюсь стать экономистом и изучаю экономику… Вы знаете, где я живу?

— Нет. А где?

— В том же самом доме на Сто двадцать восьмой улице. У меня там комната на четвертом этаже. Сюзанна Брук подыскивала квартиру в Гарлеме и обратилась ко мне. Как раз в это время освободилась квартира на третьем этаже. Если бы я только знала…

— Что именно?

— Нет, ничего.

— В тот вечер вы были дома одна?

— Да, начиная с восьми часов вечера. Полицейские даже подумали, что Сюзанну убила я. Они хотели куда-то везти меня для допроса, но я заявила, что никуда не поеду, и они оставили меня в покое. Я знаю свои права. На следующий день я приехала в окружную прокуратуру… Можно задать вам вопрос? Я уже обращалась к мистеру Остеру, но не уверена, что он прав, и поэтому хочу спросить вас. Если женщина заявляет, что она кого-то убила, ее ведь не могут осудить только потому, что она так сказала, — нужны какие-то доказательства, не правда ли?

— Правда.

— В таком случае, выступая с показаниями в качестве свидетельницы, я скажу, что Сюзанну убила я. По словам мистера Остера, меня подвергнут перекрестному допросу и немедленно уличат во лжи, но я не верю. Я могу ответить на любые вопросы. В конце концов это будет означать, что ни меня, ни Данбара Уиппла осудить нельзя, ведь так?

Вульф сжал губы и глубоко вздохнул. Остер и Хенчи что-то пробормотали, но он не обратил на них внимания и снова глубоко вздохнул.

— Вы заслуживаете откровенного ответа. Вы либо очень мужественная особа, либо идиотка. Если вы действительно убили ее, вам придется понести суровое наказание; если же ваше заявление окажется ложным, вы станете всеобщим посмешищем. Если Сюзанну Брук убили вы — никому ничего не говорите, особенно мне; если ее убили не вы — помогите мне найти преступника или преступницу.

— Я ее не убивала.

— В таком случае, не разыгрывайте из себя дурочку. Ваша комната расположена на четвертом этаже, прямо над квартирой Сюзанны Брук?

— Нет. Ее квартира выходит во двор, а моя комната — на улицу.

— В тот вечер между восемью и девятью часами вы слышали какие-нибудь необычные звуки?

— Ничего не слышала, пока не появились полицейские.

— Видимо, мистер Уиппл знал, что вы живете в этом же доме этажом выше? Он говорил мне, что пробыл в квартире до приезда полицейских, то есть более получаса с того момента, как обнаружил мисс Брук убитой. В такие тяжелые минуты у человека может возникнуть непреодолимое желание посоветоваться с сослуживцем или с другом, находящимся так близко. Он ведь этого не сделал?

— Нет, не сделал, и я только рада.

— Почему?

— Потому что я знаю… Мне кажется, я спустилась бы в квартиру и оставила на дубинке отпечатки своих пальцев.

— Да? И он бы вам позволил это сделать?

— Он и не знал бы, он бы находился в это время в моей комнате.

— Что ж, тогда я тоже рад, что он не приходил к вам, У нас и так достаточно всяких трудностей… Арчи, а стаканы-то пустые!

Пока я доставал из бара бутылку пива и подавал ее Вульфу, присутствующие обменивались ничего не значащими замечаниями, а мисс Кольман снова предложила мне свою помощь. Все, за исключением мисс Тайгер, попросили налить им вина. Мисс Тайгер почти не дотрагивалась до стакана. Пока я обходил остальных, Хенчи уже почти выпил виски, и я поставил новую бутылку между ним и Остером. Он тут же снова налил себе. Потом я сходил в кухню и принес для себя стакан молока. Мне хотелось бы выразить свое расположение к мисс Тайгер и сказать, что я не хочу пить только потому, что не хочет она, но, по правде говоря, дело заключалось в том, что во время работы я позволяю себе выпить не больше бокала вина; я строго придерживаюсь этого правила с тех пор, как испортил одно важное дело, выпив в компании четыре рюмки мартини подряд. Возвращаясь в кабинет со стаканом молока, я услышал слова Остера:

— …Я не возражаю, поскольку не придавал этому обстоятельству никакого значения. Предположим, что кто-нибудь знал о разговоре по телефону или о записке. Предположим, что я видел эту записку на столе Уиппла. Следовательно, мне стало бы известно, что он не придет на квартиру раньше девяти часов, но я знал бы и другое: что не застану там Сюзанну. Вот почему было бы бессмысленно идти туда в восемь часов. Именно поэтому я считаю интересующую вас деталь несущественной.

Вульф кивнул и отставил стакан.

— Правильно, но только на первый взгляд. Прочитав записку, вы действительно могли проникнуться убеждением, что Уиппл не придет на квартиру мисс Брук ранее девяти. В то же время в промежуток между шестью и восемью часами вам могло стать известным (каким путем — не имеет значения), что планы у мисс Брук изменились, и она вернется на квартиру раньше. Наконец, вы могли встретиться с ней случайно или по договоренности и под каким-нибудь предлогом пойти на квартиру вместе с ней.

— Возможно. — Остер задумался, потом резко поднял голову, и я уже решил, что он сейчас вспылит. Однако адвокат, немного помолчав, спросил: — Но вы не хотите придавать значения тому факту, что, кроме мисс Тайгер, содержание записки знал еще кое-кто?

— Я собирался сказать об этом позже. Но если так… — Вульф перевел глаза направо. — Он, конечно, имеет в виду вас, мисс Джордан. Вы ушли из комитета в половине шестого. Как вы провели три следующих часа?

Мисс Джордан сердито сверкнула глазами. Я даже не предполагал, что она способна на такое.

— Во всяком случае, за это время я никого не убила! — огрызнулась она.

— Очень приятно. Надеюсь, вы не потратили эти три часа и на иные неблаговидные поступки. Очевидно, вы уже все рассказали в полиции. Почему бы вам не повторить свой рассказ мне? Как это уже сделала мисс Тайгер.

— Могу повторить. По дороге домой, я заходила в три магазина: купить книгу, сливки, хлеб, пикули. Дома я приготовила и съела ужин, а потом, перед тем как лечь спать, читала книгу.

— Какую?

— «Группа» Мери Маккарти.

На лице Вульфа появилась гримаса отвращения: он с трудом прочел две главы этого романа и отказался от дальнейших попыток осилить его.

— Где вы живете?

— В маленькой квартире на Сорок седьмой улице, около Лексингтон-авеню. Я живу одна, родственников у меня нет.

— Как вы смотрите на возможность брака между негром и белой женщиной?

Глаза Джордан вновь сверкнули.

— Это не ваше дело!

— Мое, поскольку, по поручению мистера Уиппла, я должен найти убийцу Сюзанны Брук. Если у вас есть какие-то серьезные основания не отвечать на мой вопрос, я…

— Никаких оснований у меня нет, просто я нахожу вопрос неуместным. В комитете все прекрасно знают, как я отношусь к такого рода проблемам. Каждый имеет право жениться на ком хочет. Неотъемлемое право мужчины жениться, на ком он считает нужным, так же как и женщина имеет право выйти за любого, кто ей нравится.

— Следовательно, вы не находили ничего предосудительного в отношениях между мистером Уипплом и мисс Брук?

— Это меня не касалось. Правда, я иногда думала, что, если она выйдет за него замуж, все ее деньги пойдут на пользу нашему общему делу, что было бы просто чудесно.

— Все мы так думали, — подтвердил Кэсс Фэйзон. — Или почти все.

— Только не я, — возразил Адам Юинг. — Я исключение. Мне казалось, что широкая публика осудит этот брак, и нашему общему делу будет нанесен ущерб. Я знаю, что так было бы. Я говорю вам то, что думаю, и не раз говорил об этом на митингах, причем нередко с участием и белых, и негров. Секс и деньги — вот что лежит в основе всех доводов противников предоставления неграм гражданских прав, как, впрочем, и в основе всего остального. Брак черного с белой — все равно, что красное полотнище для быка. — Он взмахнул руками. — Но я не стану убивать женщину только во имя того, чтобы не допустить такой брак. Я не убийца. Пусть этим занимаются расисты.

— Я тоже исключение, — заявила Бет Тайгер. — Ничего хорошего в этом браке я не видела.

— Вы согласны с мистером Юингом?

— Не в том дело. Я просто говорю, что не видела ничего хорошего в этом браке, вот и все.

— Мисс Кольман?

Рей Кольман лишь молча покачала головой.

— Что это означает? Вы тоже не согласны?

— Нет. Это означает, что Сюзанне я сказала все, что считала нужным сказать. Но она мертва. Не пытайтесь заставить меня повторить мои слова. Ничего не выйдет, как не вышло и у полицейских.

— В таком случае, не буду пытаться. Мистер Хенчи?

Хенчи откашлялся. Если бы я выпил столько же виски, сколько он, мне пришлось бы откашливаться вдвое дольше.

— Видите ли, в общем-то я одобрял этот брак. Разумеется, брак — дело сугубо личное, но, исходя из интересов нашей организации, я был согласен с мистером Фэйзоном. Я полагал, что мы больше выиграем от этого супружества, чем проиграем. Как один из руководителей комитета, я обязан смотреть на вещи реалистично. Мисс Брук была очень состоятельна.

Он снова потянулся за стаканом с виски.

— А вы, мистер Остер?

Адвокат склонил голову набок.

— Знаете, Вульф, я сижу и молча слушаю все ваши глупости только потому, что хочу дать вам возможность выговориться до конца. Вы показываете свою полную неосведомленность, когда спрашиваете у меня, что я думаю о возможности брака между белой женщиной и негром. Я пришлю вам журнал с моей статьей на эту тему, написанной еще четыре года назад. Все цивилизации на земле были и есть результат скрещивания различных рас. Коль скоро сама природа одобряет подобные браки, мне ли возражать против них?

— Значит, у вас не возникало никакого отрицательного отношения в данном конкретном случае?

— Разумеется.

Вульф налил себе еще пива и посмотрел на присутствующих.

— Должен признать, — заговорил он, — что многое из того, что здесь было сказано, означает лишь пустую трату времени. Мисс Джордан, например, уверена, что она беседовала по телефону с мисс Брук, а я не могу отказаться от предположения, что звонила вовсе не мисс Брук. Было бы крайне важно для хода расследования установить, так это или не так. — Взгляд Вульфа остановился на моей добровольной помощнице по бару. — Мисс Кольман, вы говорили, что в пять часов в тот день мисс Брук собиралась на какое-то совещание. Вам известно, где оно должно было состояться?

— Знаю, что в Нью-йоркском университете, но не знаю, в каком именно здании и в какой комнате.

— Вы могли бы узнать?

— Без всякого труда.

— И фамилии участников совещания?

— Одну фамилию могу сообщить уже сейчас. Биль, или Вильям Магнус. На службе у меня есть номер его телефона и адрес. Он может назвать вам фамилии остальных участников. Я его видела на прошлой неделе. Многие хотели встретиться со мной, поскольку смерть Сюзанны…

— Совещание состоялось, и мисс Брук присутствовала на нем?

— Да.

— Что, если мистер Гудвин позвонит вам утром на работу и попросит адрес Магнуса?

— Лучше я сама позвоню. Дело в том, что мне трудно сказать, когда я приду в комитет.

— Это не доставит вам лишних хлопот?

— Что вы!

— Я уже беседовал с Магнусом, — вмешался Остер, — и полицейские тоже. Ничего важного вы не узнаете.

— Видите ли, вы могли не придать значения какой-нибудь детали, а мистер Гудвин — человек очень внимательный. Полицейские считают, что звонила именно мисс Брук, а я в этом совсем не убежден. Если есть…

Зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Квартира Ниро Вульфа.

— Арчи? Говорит Саул. Похоже, что я добыл аппетитный кусочек.

— Весьма кстати. У нас как раз гости. Подожди минуту.

Я отключил телефон, встал, обошел вокруг кресел и стульев, едва не задев при этом мисс Тайгер, и прошел в кухню. Там, на столике, за которым я обычно завтракаю, стоял телефон.

— Говорит Гудвин, — сказал я, подняв трубку.

— У тебя сейчас точь-в-точь такой же тон, как у нашего общего знакомого — полицейского лейтенанта Роуклиффа.

— Ничего похожего, хотя бы потому, что я не заикаюсь. Так что ты хотел сообщить?

— Пришлось выложить двадцать долларов. К этим механикам в гаражах так просто не подступишься! Кеннет Брук и его жена имеют две машины марки «герон» — седан и фургончик. Мистер Брук ежедневно, исключая субботу, ездит в фургоне в свою лабораторию в Бруклине. В понедельник второго марта он вернулся в гараж около полуночи. Миссис Брук в тот же вечер куда-то ездила в седане. Механик полагает, что она взяла машину примерно без четверти восемь и вернулась через час-полтора.

— Саул, ты просто золотце, и я тебя люблю… (в те дни, когда мы не играем в покер). Он не передаст миссис Брук вашего разговора?

— Уверен. Он будет категорически отрицать, что я обращался к нему, если его начнет кто-нибудь расспрашивать. Я тоже дал ему слово, что не стану на него ссылаться ни при каких обстоятельствах.

— А может, он все это сочинил, чтобы заработать?

— За кого ты меня принимаешь?

— Извини. Беру свои слова обратно. Ты, конечно, разузнал, какого цвета машина, ее номер, во что была одета миссис Брук?

— Он не запомнил.

— Ну хорошо. Если она и не убийца, то во всяком случае отчаянная лгунья. Вульф сейчас заканчивает длиннейшую сессию со смешанной аудиторией. Среди его слушательниц есть очаровательная девушка, тебе лучше не встречаться с ней, если ты не хочешь потерять покой… Извини, но я должен вернуться в кабинет. Откуда ты звонишь?

— Из будки автомата на углу Шестьдесят четвертой улицы и Лексингтон-авеню.

— А где тебя можно будет найти позже?

— Дома в постели. Сейчас уже почти полночь.

— Мы позвоним тебе еще сегодня или завтра утром. Жди.

Я положил трубку и некоторое время хмуро смотрел на нее. Нам предстояло нечто такое, чего терпеть не мог Вульф и что не слишком нравилось мне. Поисками свидетелей или хотя бы одного свидетеля, который в тот вечер видел машину миссис Брук в Гарлеме (если она вообще ездила туда), должна была бы заниматься целая армия детективов. Просто назвать в беседе с Долли Брук этот факт, не ссылаясь на источник информации, — значило бы попусту тратить время и энергию.

Я встал, вслух отпустил крепкое словечко и вышел в вестибюль, где обнаружил, что «сессия» уже закончилась. Двое из присутствовавших направлялись к выходу, а остальные выходили из кабинета. Лишь Пол Уиппл и Вульф еще оставались там, занятые каким-то разговором. Уиппл распрощался последним.

— Звонил Саул, — сообщил я, когда мы остались вдвоем с Вульфом. — Оказывается, миссис Брук сочла нужным запамятовать кое о чем. В понедельник второго марта, примерно без четверти восемь вечера, она взяла из гаража свою машину и вернулась только через час с лишним. Саул заплатил механику гаража двадцать долларов и обещал не ссылаться на него. Миссис Брук ездила одна.

— Черт бы ее побрал! — проворчал Вульф.

— Совершенно верно, сэр. Я сказал Саулу, что мы позвоним ему сегодня вечером или завтра утром. Какие будут указания?

— Сейчас уже поздно. Попроси Саула прийти завтра в одиннадцать. Если мисс Кольман не позвонит до десяти утра, позвони ей ты.

— Понял. Вы хотите видеть Магнуса?

— Я — нет. Ты — да.

Вульф давал понять, что Магнус не такой уж трудный для нас человек, чтобы самому разговаривать с ним. Он раскрыл «Священника и хориста», а я принялся убирать посуду. Вино в стакане мисс Тайгер осталось почти не тронутым, и я пожалел, что столько отличного джина «Фоллэнсби» пропало зря.

Глава 9

Обман, подобный обману Долли Брук, не представляет ничего необычного. Даже если бы мы смогли убедить работника гаража (замечу мимоходом — очень большое «если»), чтобы он повторил свои показания прямо ей в лицо, она могла бы отвертеться, сказав, что он ошибся, что это произошло не в тот, в другой вечер или что она ездила по своим делам, о которых не желает распространяться. Если она и впрямь ездила на Сто двадцать восьмую улицу и убила Сюзанну Брук, нам нисколько не помогло бы то, что мы уличили ее во лжи и тем самым показали себя вроде как всевидящими. У вас, наверное, возникает желание узнать, как же Ниро Вульф разрешил эту проблему? Однако я ничего не могу сказать вам по этому поводу, так как он вовсе и не разрешал ее. Это сделал счастливый случай. Удача пришла к дверям нашего старого каменного особняка утром во вторник, без пяти минут десять.

Но сперва о Вильяме Магнусе. Мисс Кольман позвонила по телефону, когда я завтракал в кухне. Дома она обнаружила в своей записной книжке номер телефона Магнуса и позвонила ему спозаранок, чтобы застать его и договориться. Теперь он уже находился в университете, где должен был провести весь день, до 16.30. У нас он будет около пяти. Продолжая прерванный завтрак, я размышлял, почему мисс Кольман столь рьяно взялась помогать нам? Пообещав сообщить только адрес и номер телефона Магнуса, она сама звонила ему. Такая незначительная подробность иногда может иметь важное значение. Возможно, она хотела предупредить его? А если так, то зачем? Я продолжал размышлять об этом и в конторе, просматривая утреннюю почту.

В 9.55 раздался звонок в дверь, но я еще не знал, что это звонит удача. Я не понял этого, даже выйдя в прихожую и увидев на крыльце Питера Воуна. Питер был долговязый субъект, все еще придерживавшийся мысли, что женился бы на Сюзанне Брук, после того как она покончит со своей причудой. Когда я растворил перед ним дверь и увидел его поближе, мне стало ясно, что его мучит что-то серьезное. Худое лицо казалось еще уже, чем было на самом деле, и он с силой разжал челюсти, чтобы заговорить и сказать, что ему известно о том, что мистер Ниро Вульф не принимает в эти часы, но он хочет повидать меня. Возможно, это было дешевой лестью, а возможно, и нет. Я провел его в кабинет и придвинул ему стул. Он сел напротив меня, снова сжал челюсти, потер глаза, красные и отекшие, сперва кончиками пальцев, а затем тыльной стороной ладони.

— Я не спал четыре ночи. — Он разжал челюсти.

— Вы и выглядите соответственно, — кивнул я.

Будь я Ниро Вульфом, я предложил бы ему поесть, но, будучи самим собой, я спросил, не выпьет ли он чего-нибудь крепкого или, может быть, хочет чашечку кофе?

— Нет, благодарю вас, — он попытался взглянуть на меня, но часто заморгал. — Кое-кто из моих знакомых знает вас и рекомендовал повидать именно вас, а не мистера Вульфа. Мне сказали, что вы человек непокладистый, но прямой и более человечный, чем Вульф.

— По крайней мере, стараюсь быть таким.

Он не услышал моих слов. Он находился в состоянии, при котором бываешь так сосредоточен на том, о чем хочешь рассказать, что ничего и никого не слышишь.

— Я попал в чертовское положение, — произнес он. — Влип. Первым делом хочу сказать вам, что ничем не обязан Брукам, Кеннету и Долли. Так же как и они мне. Я познакомился с ними через Сюзанну года три назад и поддерживал знакомство только из-за Сюзанны. Поэтому я считаю… Одну минутку. Я забыл предупредить вас, что весь этот разговор должен оставаться строго между нами…

— Только в том случае, если он не имеет непосредственного отношения к убийству, — покачал я головой. — Я не хочу делать лжецами людей, которые сказали вам о том, что я человек прямой. Давайте договоримся так: ничто из того, что вы расскажете мне, не будет разглашено мной в том случае, если не сможет помочь напасть на след убийцы. Все остальное останется между нами. Вам ясно?

— Да. — Жилка у него на шее задрожала. — Ладно, согласен. Признаюсь, что сейчас я больше всего забочусь о самом себе. Я соврал полиции.

— Если бы мне платили по десять центов всякий раз, когда я обманываю полицию, я бы теперь раскатывал на собственной яхте по Карибскому морю. Итак, что же вы считаете?

— Что? — не понял он.

— Вы сказали: «Поэтому я считаю…» — и остановились.

— Я считаю… О да. Я считаю, что никакой речи не может быть о лояльности. Я не обязан быть лояльным в отношении их. Я сказал, что забочусь о себе, и это действительно так, но несчастье в том, что меня мучает совесть. Это старомодное слово, и человек я не религиозный, но я не знаю, как это назвать… Вот поэтому я и не мог уснуть все это время. Это мучает меня… Помните, когда мы были здесь в пятницу вечером и добивались, чтобы Вульф сказал нам, почему он считает того человека невиновным, а он отказался? Так вот, я хочу, чтобы вы сейчас сказали мне это. Сугубо конфиденциально. Только мне одному.

Начало казалось обещающим. То, что грызло его, могло быть нам полезным, и шансы, что он не имеет к убийству никакого отношения, почти удвоились. Я сделал попытку.

— Если бы это помогло вам обрести сон, — сказал я, — я был бы рад рассказать вам все. Но если бы я это сделал, то люди, считающие меня прямым человеком, изменили бы свое мнение обо мне. Данбар Уиппл является клиентом Ниро Вульфа, а я служу у Ниро Вульфа. Подумайте сами. Вы читали «Газетт». Мистер Вульф никогда не принимает в клиенты человека, если есть хоть малейшее подозрение, что тот виновен в убийстве. Ниро Вульф знает, что Уиппл невиновен. Единственный способ доказать это — обнаружить истинного убийцу. Вот и все, что я могу сообщить для успокоения вашей совести.

Он пытался сосредоточить на мне взгляд, усиленно стараясь не моргать.

— Я не могу больше этого терпеть, — сказал он. — И не хочу. Невиновный человек обвиняется в убийстве, а у меня не хватило духу…

Он закрыл глаза и принялся покачивать головой из стороны в сторону.

— Подумайте, — проговорил я. — Давайте вернемся к фактам. Что вы соврали полиции?

— Относительно того, где я был. В тот вечер. Я и Вульфу соврал. Я вовсе не был тогда в клубе. Я ушел сразу же после ужина и отсутствовал больше двух часов.

Я едва не спросил: «Где же вы были?» — но сдержался. Не знаю, что удержало меня. Никогда не знаешь, когда тебя осенит. Секунды три я размышлял, сказать или не сказать, и затем произнес:

— Вы отправились к Долли Брук и присматривали за ребенком, покуда она уезжала из дома.

Он перестал моргать и уставился на меня.

— Откуда, черт возьми?

Я улыбнулся в ответ.

— Вы только что слышали умозаключение детектива. Я знал, что около восьми часов вечера она взяла машину в гараже и вернулась через полтора часа. Сомневаюсь, чтобы она оставила ребенка одного. А теперь появились вы и заявили, что не обязаны оставаться лояльным в отношении Бруков и что вы соврали относительно того, где были в тот вечер. Таким образом я и пришел к своему выводу. Проще простого. Ну, она ездила на машине?

Он все еще смотрел не моргая.

— Значит, вы знали. И я мог бы не… Ну и болван же я… Но как вы узнали об этом?

— Конфиденциальная информация. Мы уважаем конфиденциальность, в том числе и вашу. Где же…

— Вы знали об этом в пятницу? Когда мы были здесь?

— Нет. Мы получили эти сведения вчера вечером. Куда же она ездила на машине?

— Мне не следовало приходить к вам. — Он поднялся, не слишком твердо держась на ногах. — Вы уже и так все знаете.

Он повернулся и направился к выходу.

Я преградил ему путь.

— Вы действительно болван, — сказал я. — Вопрос заключается только в том, кому вы все расскажете — мне или полиции.

Он снова заморгал.

— Вы же сказали, что уважаете конфиденциальность…

— Чушь! Вы прекрасно помните, что я говорил. Мы бы предпочли ничего не сообщать полиции, относительно вас или кого другого, до тех пор, пока не сможем назвать убийцу. Но вы не уйдете отсюда, пока не ответите на мои вопросы, или я вызову сюда полицию, и вам придется отвечать на их вопросы. Выбирайте.

Он стоял и тупо глядел на меня, беспрестанно моргая. Он обдумывал ситуацию. Я дал ему время на размышление. Наконец он вернулся, не слишком уверенно держась на ногах, и опустился на стул. Сев на место, я повторил свой вопрос:

— Куда она ездила?

— Если я скажу это, — ответил он, — то я должен буду рассказать все.

— Отлично. Приступайте.

Он медлил, не зная, с чего начать.

— Вам известно, что я собирался вступить в брак с Сюзанной? — наконец приступил он к делу.

— Если вы желаете изложить это такими словами, то да.

— Именно так я хотел изложить. Мы знали относительно той квартиры. Все знали — ее мать, Кеннет, Долли и я. Мы знали также, что она всем сердцем отдалась движению за гражданские права. Ее мать и Долли знали также, что она увлечена этим человеком, Данбаром Уипплом, но я этому не верил. Мне казалось, что я понимаю Сюзанну. И до сих пор придерживаюсь этого мнения. Вы не согласны со мною?

Незачем было втирать соль в рану.

— Я не в счет. Я не был с ней знаком. Единственно, чего я хочу, это найти убийцу.

— Но я-то знал ее. Я понимал ее. Ее мать и Долли продолжали твердить, что я обязан что-нибудь предпринять, но я считал, что самое правильное — предоставить все течению времени. Они мне все уши прожужжали относительно этой квартиры и о бесчестье и скандальной славе, которые Сюзанна навлечет на себя и на всю их семью. Затем, около месяца назад, Долли сказала, что если я ничего не предпринимаю, то она сама примется за дело. Она ни слова не сказала Кеннету, зная, что он отнесется к этому неодобрительно, но рассказала мне: вечером, когда Кеннет задержится в лаборатории, она вызовет свою мать, чтобы приглядеть за мальчиком, а сама отправится посмотреть, что там происходит. Я тоже в некоторой степени не одобрял этого шага, но, с другой стороны, надеялся, что ничего дурного она там не обнаружит. Вы улавливаете ситуацию?

Я только кивнул. Что за ситуация для взрослого человека с нормально работающими мозгами? Я не думал о цвете кожи; это не представлялось мне важным.

— Итак, — продолжал он, — вот как это было. В понедельник, когда я ужинал в клубе, меня позвали к телефону. Звонила Долли. Ее мать заболела и не могла прийти, поэтому Долли попросила меня посидеть с ребенком. Мне следовало бы отказаться, но я поехал. Я приехал к ним чуть позже восьми. Она немедленно ушла, и…

— Подождите. У нас есть сведения, что она взяла машину в гараже без четверти восемь.

— У вас неправильные сведения… Она покинула дом минут десять девятого, а гараж находится в четырех кварталах. Бог мой, неужели вы думаете, что я мог спутать? Я же сотни, тысячи раз перебирал все это в своей памяти!

— Ладно, ладно, продолжайте.

— Еще бы мне не знать! Положите ей десять минут, чтобы дойти до гаража и взять машину, и еще десять, чтобы доехать до Сто двадцать восьмой улицы, и…

— Может быть, мало? Пятнадцать…

— Нет. По Парк-авеню, затем прямо, это не может занять больше десяти минут в такое время суток. Вчера я проделал этот путь с часами в руках. Оба раза дорога заняла девять минут, а я ехал не торопясь. Итак, она приехала туда в половине девятого, вышла из машины и направилась в дом. Она поднялась на третий этаж и несколько минут стояла у двери, прислушиваясь, но ничего не услышала, постучала в дверь и еще постояла некоторое время, затем снова постучала, и снова безрезультата. Я рассказываю все это с ее слов. Затем она спустилась вниз, перешла через улицу, остановилась и принялась ждать. Вскоре появился Данбар Уиппл и вошел в дом. Она хотела…

— Разве она знала Уиппла?

— Она встречалась с ним. Сюзанна несколько раз брала ее с собой на собрания КЗГП. Она хотела снова подняться на третий этаж, но почему-то испугалась. Тогда она села в машину, которую оставила за углом, отвела ее в гараж и вернулась домой. Если положить на это двадцать пять минут, то следовательно, Уиппл вошел в квартиру без пяти минут девять. Было ровно половина десятого, когда она вернулась домой.

— И рассказала вам, что произошло?

— Да.

— Каково было ее… отношение ко всему этому?

— Она была возбуждена. Она думала, что ей удалось что-то доказать, но я с ней не согласился. Ясно, что Сюзанны не было дома, ведь Долли дважды тщетно стучала в дверь. Девушка, работающая в КЗГП, живет в том же доме, Сюзанна рассказывала мне о ней, и я подумал, что Уиппл приходил навестить ее. Мы начали спорить. Я не мог переубедить ее и отправился обратно в клуб.

Я взглянул на него. Он и впрямь являл собой жалкое зрелище.

— Пустое любопытство. Скажите, пожалуйста, зачем вы так настойчиво добивались, почему мы считаем Уиппла невиновным, в то время как сами отлично знали, что это так?

— Я не знал этого.

— Нет, знали. У нас только две версии. Или Сюзанна была уже мертва, когда приехала Долли (так как она не отвечала на стук в дверь), или она открыла дверь, впустив Долли, которая и убила ее. Так или иначе, но в восемь пятьдесят пять ее уже не было в живых. Не пытайтесь убедить меня, что вы не думали об этом.

— Конечно, думал. Но утверждать это определенно нельзя. Люди иногда не отзываются на стук.

— Глупости. Неудивительно, что у вас потревожена совесть. Вы считаете, что Сюзанну убила Долли, пока вы нянчились с ее ребенком.

— Я этого не говорил и не скажу. — Он вновь заморгал. Будь его ресницы крыльями, он бы за это время облетел вокруг земного шара.

— Что вы собираетесь предпринять в связи с этим? — спросил он.

Я взглянул на часы: десять сорок три.

— В ближайшие семнадцать минут ничего. Мистер Вульф выйдет из оранжереи в одиннадцать часов. Я хочу вам посоветовать… О, один вопрос. Вы сообщили миссис Брук о вашем намерении рассказать нам все это?

— Нет. Это было бы… тяжело. Она пыталась бы отговорить меня.

— А вы скажете ей о нашем свидании?

— Нет.

— И хорошо. Не надо этого делать. Советую вам выспаться. Теперь, когда тяжесть снята с вашей души, вы можете проспать хоть двенадцать часов. У нас есть комната с хорошей постелью. В вашем состоянии вы можете попасть на улице под машину.

Он покачал головой.

— Я поеду домой. Бог мой, один звук этого слова — домой! — Он поднялся и ухватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. — Я не хочу, чтобы Вульф видел меня. Я не вынесу разговора с ним. Скажите, что вы собираетесь предпринять?

— У меня нет никаких идей. Поваром является мистер Вульф, я только прислуживаю у стола. Что касается вашей лжи в полиции, то забудьте об этом. Полиция к этому приучена. Если бы им никто не врал, большинство из них давно бы уже были без работы. — Я поднялся с места. — Если вам случится что-нибудь услышать от них, то вы услышите это сначала от меня. — Я тронул его за рукав. — Пойдемте. Постарайтесь добраться до дому в целости.

Воун встал. В прихожей я помог ему надеть пальто, шляпу и открыл дверь, желая помочь спуститься с крыльца, но потом решил, что если он сам не сможет спуститься с крыльца, то и до дому никогда не сможет добраться. Поэтому я остановился в дверях на пронизывающем мартовском ветру, наблюдая, как он направился к Десятой авеню, чтобы там поймать такси. Конечно, состояние его улучшилось после того, как с его плеч свалился десятитонный груз.

Он скрылся за углом, а я все еще продолжал стоять на крыльце, вдыхая свежий воздух, и спрашивал себя, не должен ли я был задержать его еще, чтобы расспросить поподробнее. Спросить его, например, что если Долли убила Сюзанну, то было ли это преднамеренным убийством или нет? И еще я мог спросить, хорошо ли Долли умеет подражать чужим голосам и не слышал ли он, чтобы она когда-нибудь подражала голосу Сюзанны, разговаривая, к примеру, с ним по телефону? Вульф обязательно задал бы этот вопрос. Я мог бы также спросить, что сказала Долли, вернувшись домой, заставить его вспомнить точные слова. Если она только что совершила убийство дубинкой, раздробив череп своей золовке, почти наверняка ее язык совершил какую-нибудь оплошность, и возможно даже, не один раз. Я насчитал четыре или пять возможных вопросов, когда из прихожей послышалось низкое мычание.

— Что ты там делаешь?

Я огрызнулся в ответ «Дышу!», — затем вошел в дом, закрыл за собой дверь и проследовал за Ниро Вульфом в кабинет. Было бесполезно начинать с ним разговор до тех пор, пока он не водрузит орхидею Феланопсис Афродита в вазу и не пробежит глазами сегодняшнюю корреспонденцию. Такая уж у него привычка. Я подозреваю, что он вечно ожидает получить письмо от какого-нибудь коллекционера из Гондураса или откуда-нибудь еще, который бы сообщал о том, что ему удалось отыскать орхидею чисто-голубого цвета, которую он посылает в подарок Вульфу в знак признательности.

Сегодня утром такого письма не было. Он отложил почту в сторонку и обернулся ко мне.

— Что мистер Магнус?

— Он сегодня придет. Мисс Кольман организовала все это и сообщила по телефону, когда я завтракал. Очень рьяно принялась она за дело. Это может кое-что значить, а возможно, и нет. Но есть нечто более интересное. Я знаю, куда ездила на своей машине в тот вечер Долли Брук.

— Да.

— Да, сэр. Приходил Питер Воун, и мы проговорили с ним почти целый час. Он только что ушел. Не думаю, что нужно рассказать вам нашу беседу слово в слово, поэтому изложу лишь самое существенное.

Так я и сделал. Во всяком случае, я передал ему по пунктам все важное. После первых же моих слов он откинулся в кресле, опустил подбородок и закрыл глаза, как делал всегда, когда ему надо было только слушать. Когда я закончил, объяснив, что отпустил Питера Воуна из гуманных соображений, Ниро Вульф еще с минуту просидел в том же положении и лишь затем открыл глаза.

— Ты не более гуманен, чем я, — заметил он. — Просто-напросто ты более чувствителен, общителен и доверчив.

— Слова, слова! Давайте выясним это.

— Нет. У нас есть кое-что более срочное для выяснения. Возможно ли что рассказ мистера Воуна — очередной вздор?

— Ни в коем случае. Он весь нараспашку.

— Может ли эта женщина быть убийцей?

— Тут уж я пас. Ничего не могу сказать. Я понимаю женщин лучше, чем Воун, уверен в этом, но при создавшейся ситуации я пасую. Единственно видимый мотив для убийства хромает на обе ноги. Если уж она хотела уберечь семью от возможного скандала, то что говорить о скандале, который вызовет убийство?! Я пас.

Он выпрямился в кресле.

— Она ли убила или не она, но мы можем освободить мистера Уиппла из заключения сегодня же. Самое позднее завтра.

— Конечно. Если только она подтвердит слова Воуна, что для нее, кстати, лучше всего сделать. В конце концов, ей все равно этого не избежать. Как я уже говорил Воуну, совершенно очевидно, что Сюзанны уже не было в живых, когда пришел Уиппл. Может быть, связаться с Кремером? Ведь я ничего не обещал Воуну.

— Мне это не нравится. — Вульф скривил лицо.

— Пожалуй, вы правы. Единственный способ оправдать Уиппла — это найти настоящего убийцу, а она может им не быть. Мы освободим Уиппла, но уверенности в том, что он останется на свободе, у нас нет. Ведь она может изменить свои показания и сказать, что даже не входила в дом, а как доказать обратное? Да, мне это тоже не нравится.

— Ты только что сказал, что она будет вынуждена придерживаться того, что она сказала Воуну.

— Я более уязвим, чем вы. Я говорю слишком поспешно. Как только я это произнес, то тут же понял, что это неверно.

— Забудь об этом! — буркнул Вульф. Он сжал кулаки и опустил их на край письменного стола. Затем взглянул на левый кулак, но ничего обнадеживающего не увидел и перевел взгляд на правый. Задумался и посмотрел на меня. — Когда ты можешь привезти ее сюда?

— О, это займет от тридцати минут до тридцати часов. А когда вы хотите?

— Не знаю.

— Скажите, когда решите. Конечно, я привезу ее. Но по дороге у нее будет много времени, чтобы решить, какой версии придерживаться.

Нахмурившись, он взглянул на меня. Я ответил ему не менее хмурым взглядом, но его лицо дает ему все преимущества. Поняв, что это ни к чему не приведет, он откинулся назад, закрыл глаза и принялся шевелить губами. Он то вытягивал их вперед трубочкой, то втягивал обратно. Человек за работой или, может быть, гений за работой. Я никогда не прерываю этот губной ритуал, хотя бы просто потому, что не в состоянии это сделать. В такие моменты Ниро Вульф отсутствует. Это может продолжаться от одной минуты до получаса. Я всегда точно засекаю время, так как мне все равно при этом нечего делать. На этот раз прошло четыре минуты. Он открыл глаза и спросил:

— Может ли Саул быть здесь в два часа?

— Да. Я звонил ему перед завтраком. Утром он будет занят, но как только освободится, что-нибудь около полудня, тут же позвонит.

— Вели ему прийти в два. Разыщи также мистера Уиппла.

Все, что имело отношение к текущей операции, содержалось в запертом ящике, и мне пришлось достать ключ, чтобы найти университетский номер телефона Уиппла-старшего. Мне пришлось подождать, потому что он находился в другой комнате. Когда он подошел к телефону, трубку взял Ниро Вульф. Естественно, что у Уиппла была куча вопросов относительно вчерашнего сборища, но Вульф прервал его, сказав, что звонит не для того, чтобы перед ним отчитываться.

— Я даю отчет в своих действиях, только когда дело продвинулось вперед. А звоню я вам потому, что требуется ваша помощь. Мне нужны два негра, а мне думается, что у вас есть друзья-негры. Двое людей, не слишком молодых и не слишком старых, предпочтительно в возрасте от тридцати до пятидесяти. Не слишком светлокожих: чем темнее, тем лучше. Не слишком изысканно одетых; это необходимое условие. Пусть они будут даже плохо одеты. Люди средней интеллигентности. Сообразительность или находчивость не нужны. Они понадобятся мне в два часа; ну, скажем, в половине третьего, самое позднее, пусть они будут здесь. Не знаю, сколько времени им придется задержаться, но думаю, что не больше двух часов, а может быть, и того меньше. Ничего предосудительного или рискованного им делать не придется. Никакого риска им также не придется испытать. Можете ли вы обеспечить меня такими людьми?

Секунд пять молчание, затем:

— Это связано с моим сыном?

— Естественно, если я обращаюсь за содействием к вам. Возможно, что это поможет нам продвинуться вперед и даст нам надежду.

— Помоги господь!

— На его помощь рассчитывать не стоит. Вы можете обеспечить меня двумя людьми?

— Обязательно. Повторите, пожалуйста, ваши требования.

Вульф принялся повторять, но я больше не слушал. Я был целиком занят попытками угадать, какие роли должны разыграть эти два плохо одетых негра средних лет и в каком представлении. Они плюс, очевидно, Саул Пензер.

Вульф повесил трубку и обернулся ко мне.

— Возьми свой блокнот. Напечатаешь на моем блокноте один документ. Дата — сегодня. Две копии. Через два интервала. «Настоящим подтверждаю, что приблизительно в двадцать часов двадцать минут в понедельник второго марта девятьсот шестьдесят четвертого года я взяла свою машину из гаража… название гаража и адрес и, поехала на Сто двадцать восьмую улицу в Манхэттен. Я оставила машину, запятая, прошла к подъезду дома, номер дома, вошла в дом и поднялась по лестнице. Точка. На третьем этаже я…»

Глава 10

По крайней мере, половина привратников в жилых домах Нью-Йорка или плохо слышат или ничем не интересуются. Я умею произносить свое имя четко и не запинаясь, но слышал, как привратники докладывают обо мне: то как о Годвине, то как о Гудине, Гордоне, Гудмэне и всякие прочие вариации. Поручить привратнику устно передать пять слов, не больше, — дело совершенно безнадежное. Поэтому во вторник днем, когда я вошел в подъезд шестнадцатиэтажного дворца на Парк-авеню и прошагал по ковру навстречу привратнику, я был готов ко всему. В руках у меня была заготовленная заранее записка. Приблизившись к привратнику, я выразительно ткнул пальцем в свой рот, затряс головой и протянул ему бумажку, на которой было напечатано: «Пожалуйста, передайте миссис Кеннет Брук, что пришел мистер Гудвин и хочет подняться к ней наверх, ответить на вопрос, на который мистер Вульф отказался ответить в прошлую пятницу вечером». Он подозрительно оглядел меня и спросил:

— Глухонемой?

Я закивал.

— Стало быть, вы слышите?

Я снова кивнул.

Он перечел записку, отошел к телефону, позвонил и вернулся.

— Четырнадцатый этаж, — сказал он, и я прошел по ковру к лифту. Таким образом, я сэкономил три минуты и много здоровья.

В квартире на четырнадцатом этаже, в просторном холле, большем, чем моя спальня, меня встретила хозяйка дома, пышная блондинка. Теперь она заслуживала большего, нежели простое любопытство. Положив пальто и шляпу на стул и проследовав за ней в гостиную, в которой большой концертный рояль казался всего лишь пятнышком в углу, я пытался найти в ней признаки убийцы. После многих лет работы я должен был бы знать, что это бесполезно, да я и знаю это, но всякий раз это происходит со мной автоматически, и я не могу совладать с собой.

Она подошла к дивану, стоявшему наискосок от камина, и села. Присел и я на ближайший стул. Миссис Брук взглянула на меня голубыми круглыми глазами, как и подобает хозяйке дома смотреть на такую штуковину, как частный детектив, и сказала:

— Итак?

— Это была простая уловка, — ответил я. — Чтобы вы приняли меня.

— Уловка?

— Да. Мистер Вульф хочет повидаться с вами. Вас бы удивила причина, по которой он решил, что Данбар Уиппл невиновен, так как это причина чисто личного характера. То же самое относится и ко мне. В прошлый вторник Уиппл пробыл у нас более часа, и из того, что он рассказал, и по тому, как он это рассказал, мы пришли к убеждению, что Сюзанну Брук убил не он.

— Только на основании его слов?! — Она удивленно уставилась на меня.

— Совершенно верно. Но теперь у нас имеется лучший довод — может быть, не многим лучший, но несколько иного характера. Теперь мы это знаем. На основании того, что вы некоторое время стояли у двери, прислушиваясь, ничего не услышав, снова постучали и снова прислушались, и опять постучали и вновь не получили ответа, а выйдя из дома, наблюдали за подъездом; Сюзанна все не приезжала, зато появился Уиппл. На основании этого со всей очевидностью вытекает, что она была мертва, когда пришли вы. Очень просто, не правда ли?

Внешне она держалась довольно хорошо. Но то, что она сказала, было не так уж хорошо. А сказала она следующее:

— Вы понимаете, что вы говорите?! Или вы сошли с ума?

У каждого человека есть свои излюбленные словечки и выражения, привыкла и она спрашивать у мужа, не сошел ли он с ума, но в данной ситуации ей следовало бы вести себя поумнее.

— Напрасная трата времени, миссис Брук, — сказал я. — Питер Воун не смог справиться со своей совестью, и нам известно все, с его слов, конечно. Правда, у нас имеются и другие источники сведений — люди, которые видели вас.

— Вы с ума сошли! Что вы могли слышать от Питера?

Я покачал головой.

— Право, вы зря так ведете себя. Отрицать его слова — глупее глупого. Ваши привратник и лифтер видели, как он приходил и уходил, видели они и как вы ушли и пришли; ваш восьмилетний сын (хотя его не следовало бы впутывать в это дело), служащий гаража — они тоже могут подтвердить все. Нет, у Питера твердая позиция. Но мистер Вульф хочет поговорить с вами о другом. Я вам кое-что расскажу, чтобы облегчить вашу задачу. Он желает видеть вас тотчас же, и я пришел, чтобы проводить вас. В прошлый раз вы хотели видеть его, чтобы выяснить, известно ли ему о вашем посещении квартиры мисс Сюзанны Брук. Теперь его черед: он желает видеть вас. Пойдемте и покончим с этим.

Когда я говорил все это, то думал, что она начнет действовать в отношении меня так, как свойственно женщинам. Так оно и случилось. Она протянула вперед руку, но я сидел недостаточно близко, чтобы она могла коснуться меня, не вставая с дивана. В глазах у нее появился испуг, подбородок едва заметно вздрагивал, вот и все, если не считать слов: «Я не хочу к нему ехать». Чисто по-женски.

— Конечно, не хотите. Поэтому поехали. — Вот это по-мужски.

Я поднялся с места.

— О чем он хочет разговаривать со мной?

— Точно не знаю. Мистер Вульф желает вас о чем-то расспросить. Советую поторопиться и узнать об этом непосредственно у него.

— Я не… Я приеду… позже. — Она встала, сделала шаг вперед и положила руку мне на плечо. — Позже.

— Позже уже наступило. Уиппл сидит за решеткой четыре дня, а он ни в чем не виноват, и вы знаете это. — Я взял ее за руку и повернул, по-мужски, но не грубо, и она двинулась с места. Она сказала, что должна отдать распоряжения горничной, и направилась к двери, и я подумал, что она может забыть вернуться, но ошибся. Когда она возвратилась, у нее был совсем иной взгляд: она решила не сопротивляться, а сотрудничать с нами. Если бы я коснулся ее руки, то это было бы воспринято холодно. Но она позволила мне подать ей шубку из серебристой норки и распахнуть перед ней дверь. Внизу, когда привратник растворил перед нами дверь, я отчетливо произнес, обращаясь к нему: «Можете оставить себе ту бумажку в качестве сувенира». Он от удивления выпучил глаза и едва не упал, забыв закрыть за нами дверь. В такси она молчала. Отвернувшись от меня, все время смотрела в окно. Бесспорно, получив на это время, она делала то, что я предсказал: обдумывала свою линию поведения.

Шарада началась, как только мы вошли в подъезд нашего старого каменного особняка. Левая дверь, ведущая в переднюю комнату, была приоткрыта, и я понял, что в кабинете никого нет, а Саул уже знает, что мы приехали. Стены нижнего этажа (включая и двери) у нас звуконепроницаемы. Она предпочла не снимать шубку, и я провел ее в кабинет, пододвинул красное кожаное кресло и, попросив немного подождать, вышел, прикрыл за собой дверь и направился в нишу в конце прихожей. Вульф уже был там, возле смотровой щели в стене, которая была открыта. Он вопросительно глянул на меня, и в ответ я утвердительно кивнул. Если бы у него или у меня возникли какие-либо серьезные отклонения от сценария, то для того, чтобы обсудить их, нам бы пришлось идти на кухню.

Я взглянул на часы: 3.18. Должно пройти ровно десять минут с того времени, как в 3.15 мы вошли в дом. Все это время мы провели на ногах. В 3.24 мы оба прильнули к глазку, хотя вдвоем это было довольно неудобно. В двадцатый раз я решил, что его необходимо расширить.

Представление прошло безукоризненно. Все трое, включая Саула, явились до двух часов, и я был при первом коротком инструктаже, однако во время репетиции отсутствовал. Все было идеально просто. В 3.25 дверь из передней раскрылась, и они вошли. Первым шел Саул, и она обернулась. Нельзя винить Саула в том, что у него не внешность злодея, это невозможно даже представить себе при его унылом носе, плоских ушах и высоком покатом лбе. Первый негр был рослый парень, черный как уголь, в синем свитере и серых брюках, не глаженных с самого его рождения. Второй был ростом поменьше, жилистый, гибкий, не со столь черным цветом кожи. Он был в коричневом костюме в светлую полоску, в белой рубашке и красном галстуке. Чисто и аккуратно, но далеко не изысканно.

Саул провел их в комнату и остановился у письменного стола Вульфа; оба негра принялись глазеть на Долли Брук, сидевшую в красном кресле в трех метрах от них. Тридцать долгих секунд они стояли неподвижно, пристально разглядывая ее. Она бросала на них ответные взоры. В один какой-то момент губы ее шевельнулись, и я подумал, что сейчас она заговорит, но она промолчала. Саул, конечно, считал секунды. Я несколько раз проверял его чувство времени, и он никогда не ошибался больше чем на одну секунду в минуту. Он взглянул на негров, и они кивнули. Он кивнул им в ответ, и они вышли цепочкой, один за другим, в прихожую, прикрыв за собой дверь.

Я бесшумно закрыл глазок в стене и последовал за Вульфом в кухню. Когда дверь за нами была плотно прикрыта, он ворчливо сказал:

— Удовлетворительно.

— Чертовская выдержка, — отозвался я. — Почему она не завизжала или не швырнула в них чем-нибудь, не вскочила и не побежала, уж не знаю что! Хотел бы я понимать этих женщин!

— Фу! Ты нуждаешься в объяснениях?

— Нет. Она реагировала более или менее так, как ожидалось. Я нуждаюсь только в выпивке, и у меня есть еще шесть или семь минут для этого. — Я направился к буфету, достал бутылку виски, налил стакан и сделал хороший глоток. Фриц, возившийся у раковины с салатом, сказал:

— В холодильнике есть молоко.

— Мне не до молока, когда я вижу, как трое взрослых людей стращают одну маленькую женщину. — Я глотнул еще.

— Она вовсе не маленькая, и возможно, что она убийца.

Я взглянул на часы, поставил стакан на стол и повернулся к Вульфу.

— Пора, если вы не намерены затягивать это.

— Нет, не намерен.

Я последовал за ним. Саул находился в прихожей. Он проводил участников представления и дежурил в прихожей на тот случай, если наша гостья возымеет желание улизнуть. Вульф одобрительно кивнул ему и отворил дверь в кабинет.

Долли Брук вскочила и требовательным тоном спросила:

— Кто были эти люди?

Вульф обошел ее вокруг, направляясь к своему столу.

— Может быть, вы присядете, сударыня? — Он взглянул на нее.

— Штучки! — воскликнула она. — Штучки! Кто они?

— Пока вы стоите, вынужден стоять и я. Может быть, вы все же присядете?

Она опустилась на краешек кресла.

— Кто эти люди?

— Впоследствии я смогу назвать их по именам, а может быть, и не смогу. Совершенно очевидно, что они опознавали вас, как лицо, которое кое-где видели. Это…

— Где?

— Позвольте мне закончить. Мистер Гудвин сообщил вам об информации, полученной нами от мистера Воуна в отношении того, что он делал в понедельник вечером. В качестве доказательства невиновности мистера Уиппла эта информация совершенно бесценна, но все же имеет один недостаток. Вы могли бы заявить, что все сказанное вами мистеру Воуну является сплошной выдумкой, что вы не заходили в дом, где жила Сюзанна Брук, что даже не ездили туда. Поэтому было необходимо установить факт, что вы входили в тот дом, и приблизительное время, когда вы вошли и вышли оттуда. Это я было сейчас проделано мистером Саулом Пензером, который не имеет себе равных среди следователей. Оба негра — уважаемые граждане, живущие в Гарлеме. Вы сможете узнать их имена позднее, в зале суда, если дело дойдет до этого.

— Значит, вы… — Она осеклась. — Вы имеете в виду, что эти люди видели меня?

Вульф развел руками.

— Разве я мог сделать это более очевидным, сударыня?

Безусловно, мог. Будь я на его месте, я просто ответил бы — да. Я вообще предпочитаю прямую ложь лжи со всяческими выкрутасами, однако это дело вкуса. Это не означает, что он обязательно хочет лгать, просто любит витиеватые речи.

Она взглянула на меня, увидела лишь открытую мужскую физиономию, и повернулась к Вульфу.

— Питер Воун, — произнесла она с чувством. — Это ему я всем обязана! — Пауза. — Мой муж… — Снова пауза. — Полиция извещена об этом?

— Еще нет. — Вульф выдвинул ящик стола и достал документ. — Думаю, что со временем полиция узнает, но вполне возможно, что и нет. Арчи!

Я взял у него документ, передал его Долли Брук и остановился рядом с ней в ожидании, так как вскоре ей должно было понадобиться перо.

— Прочтите, — сказал Вульф. — Я составил бумагу по возможности кратко.

Она не принадлежала к быстрым чтецам. Я даже подумал, что она и вовсе никогда не закончит первую страницу, а вторую она читала еще дольше, наконец подняла голову.

— Если вы рассчитываете, что подпишу это, — вы сошли с ума!

— Может быть, вы подумаете?

— И не собираюсь.

— Соедини меня с мистером Кремером, Арчи.

— Кто этот Кремер?

— Инспектор полиции.

Я подошел к телефону и начал набирать номер.

— Не делайте этого! — завизжала она.

Я мог бы употребить более красивое слово, но визг есть визг. Я продолжал набирать номер, она вскочила с кресла, бросилась ко мне и схватила за руку, затем обернулась к Вульфу и, по-видимому, вонзила в него взор. (Она стояла спиной ко мне).

— Я не буду препираться с вами, — огрызнулся Вульф. — Или вы сейчас же подпишете эту бумагу, или останетесь здесь до прихода мистера Кремера. — Он обернулся. — Саул!

Отворилась дверь, и вошел Саул.

— Эта женщина мешает Арчи звонить по телефону. — Вульф повернулся к нему. — Не позволяйте ей этого.

Трое мужчин и несчастная слабая женщина! Саул приблизился. Я поднял трубку, которую было положил. Она коснулась моей руки. «Пожалуйста, не звоните. Я подпишу», Документ лежал на полу. Он упал, когда она вскочила с места. Саул поднял бумагу и протянул ей. Она подошла к креслу и села, а я подал ей перо. Небольшой столик возле кресла был приспособлен для подписывания чеков, но и для подписания заявлений тоже годился.

— Все экземпляры, — распорядился Вульф, и я достал из ящика обе копии и подал ей. По мере того как она подписывала, я брал у нее экземпляр и рассматривал подпись. Подпись шла вкось, задираясь кверху, и я подумал, что это кое-что значит, но не смог вспомнить, что именно. Я подошел к своему столу и спрятал подписанные экземпляры в ящик. Саул стоял возле книжной полки.

— Мой муж не должен ничего знать… Не сообщайте полиции… — умоляющим голосом произнесла Долли Брук.

Вульф разглядывал ее.

— Это весьма щекотливый вопрос, — отозвался он. — С помощью этого заявления я мог бы освободить мистера Уиппла из заключения, но чтобы полностью снять с него обвинение в убийстве, я должен найти убийцу. Было бы куда проще, если бы вы подписали заявление, в котором было бы сказано, что, когда вы постучали в дверь, вам открыла мисс Сюзанна, и вы убили ее.

Она вытаращила глаза:

— Вы с ума сошли!

— Вовсе нет. Скажите — это вы убили ее?

— Нет!

— Надеюсь. Потому что, если это вы убили Сюзанну, то, сохраняя подписанное вами заявление, я оказываюсь в положении человека, укрывающего документ, изобличающий убийцу, что карается законом. И все же я сохраню его ради эксперимента. Вы просите, чтобы полиция ничего не узнала. Но возможно, что их придется посвятить в это раньше или позже. Однако я хочу отложить это до той поры, пока я смогу назвать имя убийцы, и возможно, что к тому времени ваши действия в тот вечер не будут иметь никакого значения. Я хочу…

— Вы им не расскажете?

— Во всяком случае, не теперь. Я хочу задать вам один вопрос. Прошу вас сосредоточить на нем всю свою память и наблюдательность. Если не вы убили Сюзанну, то убийца вышел из ее дома за несколько минут, а может быть, даже секунд до вашего приезда туда. Возможно даже, когда вы уже приехали. Он мог находиться на площадке третьего этажа, собираясь уходить, когда вы поднимались по лестнице, и поднялся этажом выше, чтобы избежать встречи с вами. Он обождал покуда вы уехали, и ушел вскоре после вас. Или, будучи более отважным (или глупым), он мог пройти мимо вас по лестнице, когда вы поднимались. Покопайтесь в памяти. Кого вы видели, находясь в доме или на улице, когда наблюдали за подъездом?

— Никого.

— Ни единого человека?

— Да. Никто не встретился мне на лестнице и никто не выходил из дома.

— Что скажешь, Арчи? — Вульф обернулся ко мне.

— Что ж, возможно, — отозвался я. — Если допустить, что миссис Брук не входила в квартиру и оставалась в подъезде, то все это заняло около двадцати минут. Между восемью тридцатью и девятью, когда люди коротают вечер либо дома, либо в кино или еще где-нибудь. Вполне возможно.

— Фу! — Он внимательно посмотрел на часы. Было без двух минут четыре. Он отодвинул кресло, поднялся и хмуро взглянул на нее. — Вы попали в неприятное положение, сударыня. Если Сюзанну убили вы, то вы приговорены. Если нет, то ваши шансы избежать испытания целиком зависят от моей компетенции, ума и удачи. — Он направился к двери, но вдруг остановился, обернулся и сказал. — От моей и мистера Гудвина. — Затем повернулся и вышел. Послышался звук поднимающегося лифта.

Миссис Брук посмотрела на меня и по ее глазам я понял, что она вновь собирается повести себя по-женски. Она открыла и закрыла рот, но потом лишь повторила.

— И мистера Гудмана.

— Вы что, с ума сошли? — в ответ сказал я.

Она удивленно взглянула на меня.

— Посудите сами, — продолжал я, — если единственное, что вы можете мне сообщить, так это мою фамилию, к тому же исказив ее, то, возможно, вы и не сумасшедшая, но близки к этому.

Я поднялся.

— Поскольку я привез вас сюда, то должен был бы и отвезти вас домой, но я жду посетителя. Я провожу вас до такси. — Я направился к двери, она поднялась и пошла следом за мной. Когда я проходил мимо Саула, он подмигнул мне. Ужасная у него манера подмигивать!

Глава 11

Как большинство людей, включая и вас, я часто делаю предположения, основанные на зыбких данных. Я знал относительно Вильяма Магнуса только то, что рассказала мне Рей Кольман, — что он студент юридического факультета Нью-Йоркского университета на Вашингтон-сквере и что это он организовал собрание в поддержку гражданских прав и КЗГП, на котором должна была выступить Сюзанна Брук. Поэтому мне казалось, что я знаю, каков он из себя: серьезный и честный, конечно, преданный идее молодой человек, возможно, страдающий от недоедания, но с огнем свободы, пылающим в очах; он появится в свитере и неглаженых штанах или, если только понимает значение первого впечатления, в почти свежей белой рубашке, в сером галстуке и в темно-сером костюме, слегка поношенном, но без единого пятнышка. Возможно, я должен упомянуть, что лучше умру, чем надену белую сорочку, за исключением тех вечеров, когда она является вроде бы униформой.

Поэтому, когда незадолго до пяти раздался звонок и я отправился в прихожую, чтобы отпереть дверь, и увидел красивого хавбека в двухсотдолларовом пальто верблюжьей шерсти, я решил, конечно, что это не Магнус. Но это оказался именно он. Его рукопожатие было твердым и дружественным, но не слишком. У него был приятный грудной голос. Когда я повернулся, повесив его пальто на вешалку, то увидел на нем синюю с желтым рубашку, сшитую на заказ, насколько я мог ее разглядеть под коричневой твидовой курткой, застегнутой на две пуговицы. Я провел его в контору, и он сразу уселся в кресло, обитое красной кожей, с таким видом, будто оно принадлежало ему. Это несколько затруднило разговор, так как, сидя за своим столом, я оказывался в двенадцати футах от посетителя. Я пересел в кресло Вульфа.

— Это не ваше место, не так ли? — сказал он с усмешкой.

— Мое место там, где я нахожусь, — ответил я усмешкой на усмешку.

— Чьи это слова? — нахмурился он.

— Мои.

— Нет, правда, где вы это вычитали?

— Нигде. Вы укололи меня, и я вынужден был ответить.

Он усмехнулся.

— Ладно, вы оказались наверху. Должен ли я попытаться стащить вас оттуда?

— Я могу опередить вас. Дайте-ка попробую. Звонила ли вам мисс Сюзанна Брук в четверть шестого в понедельник второго марта?

Он наклонился вперед и скрестил ноги. Темно-коричневые носки в светло-коричневую полоску обошлись ему или его отцу доллара в четыре, не меньше.

— Несчастье заключается в том, что, когда мне задают вопросы, у меня возникает непреодолимая потребность давать хитрые ответы, — произнес он. — Возможно, что это невроз. Лучше, чтобы вы заранее знали об этом. Полицейский, который допрашивал меня, и адвокат, — минутку-минутку, как его фамилия? А, Остер, совершенно правильно, — и помощник прокурора — все они настойчиво пытались задавать мне вопросы и, боюсь, остались несколько сконфуженными. Не хочу конфузить и вас. Я хотел бы, чтобы вы сказали мне, кому принадлежат слова: «Мое место там, где я нахожусь». Кто это сказал?

— Черт возьми, это сказал я! Даже если меня будут пытать, я не знаю, кто, где и когда это сказал до меня. Расскажите мне лучше о Сюзанне Брук и о телефонном звонке.

— Обязательно. Мне здесь нравится… Кабинет Ниро Вульфа. — Он принялся осматриваться. — Это самый большой глобус, который мне когда-либо приходилось видеть. Красивый ковер. Книги и книги. Хотел бы я провести здесь недельку и покопаться в них. Возможно, это принесло бы мне больше пользы, чем год на юридическом факультете. Я собираюсь заняться политической деятельностью. Хочу стать губернатором Нью-Йорка. — Он положил ногу на ногу. — Но вы же хотели услышать о Сюзанне Брук.

— Ради этого вы и приглашены сюда.

— Вы были знакомы с ней?

— Нет. Я лишь однажды встретился с ней. За пять дней до ее смерти.

— А я познакомился с ней год назад. Лакомый кусочек, но я решил не обзаводиться семьей, пока не достигну тридцати лет. Благодаря ей я заинтересовался проблемами гражданских прав. Я хотел помочь ей. Во всяком случае, если занимаешься политикой, нельзя обойти проблему гражданских прав, хотите вы этого или не хотите. В тот день я созвал собрание ради нее. Хочу рассказать вам об этом.

Он снова расставил ноги, и выражение лица его полностью переменилось.

— Собрание было назначено в комнате наискосок от профессорской, где имеется телефон, добавочный семь-девять-три, и я договорился, что буду пользоваться им с четырех тридцати и оплачу все разговоры. Между четырьмя тридцатью и шестью тридцатью по этому телефону было двенадцать вызовов. Трижды разговаривал я. Дважды звонил в КЗГП, но ни один из них не был около четверти шестого. На коммутаторе не отмечались ни номера телефонов, ни время. С этим покончено?

— Ловкий ответ. Да, покончено.

— Я ожидал, что на собрание придет около сорока человек, и к пяти часам их было около сорока, большинство студенты и трое или четверо профессоров и преподавателей. Кое-кто сидел. Комната просторная, и присутствующие ходили или стояли группами по нескольку человек в разных углах комнаты. Я не начинал собрания, пока не пришла Сюзанна, а она опаздывала. Не знаю точного времени ее появления, да, очевидно, и никто не знает. Я стоял у окна, беседуя с четырьмя или пятью студентами, когда она вошла и сказала: «Вот и я, и, как обычно, с опозданием». Я взглянул на часы. Было двадцать минут шестого. Так что вот вам и время. Насколько мне известно, она могла воспользоваться телефоном, о котором я говорил, но сделала ли она это? Не знаю. Я пытался разузнать об этом, но никто не смог ответить мне утвердительно. Вопросы?

— Я не могу и мечтать о том, чтобы задать вам вопрос. А если бы задал, то он не относился бы к телефонному звонку. С этим вы покончили. Я бы спросил о том, как долго продолжалось собрание, когда его покинула Сюзанна Брук, и так далее.

Он усмехнулся.

— Вы поняли, как ко мне подойти. Займись вы политической деятельностью, вы могли бы стать сенатором, а я губернатором. Собрание закончилось в шесть тридцать, но несколько человек оставались там еще некоторое время. Сюзанна уехала со мной в шесть сорок. Моя машина стояла в соседнем гараже, и я отвез ее домой. Под «домом» я подразумеваю Парк-авеню, где она проживала вместе с матерью. Я ничего не знал относительно квартиры в Гарлеме. Теперь-то я, конечно, осведомлен, как и все. Итак, — чтобы покончить с этим, — мы подъехали к ее дому чуть позже семи, ну, скажем, в десять минуть восьмого. Это был последний раз, когда я видел ее. Почему Ниро Вульф считает, что ее убил не Уиппл?

Я усмехнулся.

— И вы еще спрашиваете меня?

— Конечно. Послушаем, что вы скажете.

— Да просто потому, что он знает, что это сделали вы.

— Не убедительно, — покачал он головой. — Попытайтесь еще разок. Каковы мотивы?

— Вы считали, что она беременна от вас и что это может испортить вашу политическую карьеру.

— Чуть лучше. Почему же тогда меня никто не видел? Мой шикарный вид, благородное выражение лица не остались бы не замеченными в самом центре Гарлема.

— Жженая пробка.

Он откинул голову и расхохотался.

— Чудесно! Вы молодец. Вы будете губернатором, а я членом сената. Считает ли Ниро Вульф, что он знает истинного убийцу?

Вульф еще целый час должен был провести в оранжерее, так что я позволил гостю немного задержаться и развлечь меня. К тому же он теперь стал возможным кандидатом в убийцы (хотя и занимающим самое последнее место в списке), так как назвал Сюзанну «лакомым кусочком» и намекнул, что мог бы жениться на ней, если бы не кое-какие принципы, которые он себе выдумал. Так как он твердо намеревался посвятить себя самой жесткой игре на свете, а именно — политике, ничто не могло бы остановить его, даже убийство, если только оно помогло бы ему приблизиться к цели.

Когда он ушел, я засел за пишущую машинку. Вульф сказал Долли Брук, что, возможно, полиция никогда не узнает о ее прогулке в Гарлем, но мне это казалось весьма сомнительным. Я решил, что не мешает иметь подробный отчет, написанным на свежую память, о том, что было сказано как у нее дома, так и у нас. Если поднимется вопрос о том, что мы скрыли сведения о преступлении, я буду обвинен наравне с Вульфом. За тюремной решеткой у меня была бы уйма времени для того, чтобы писать мемуары, и огромную помощь могли бы оказать заметки, если бы только мне удалось пронести их в мою темницу. Я стучал и стучал на машинке и к шести часам дошел до слов Вульфа: «Я составил его по возможности кратко», — когда он вошел в кабинет. Он сел за стол, не взяв в руки книгу, которую он читал, и спросил:

— Мистер Магнус?

Я кивнул.

— Очень жаль, что вы не видели его. Не знаю, какова его цена в обнаженном виде, но одетым он представляет великолепное зрелище. Высок, строен, остроумен и весьма разговорчив.

Я передал Вульфу весь наш разговор, опустив лишь пустую болтовню (за исключением вопросов, на которые я давал хитроумные ответы). Вульф все более и более хмурился, пока я продолжал свой отчет.

— Итак, — я подошел к концу, — за неделю расследования вы узнали, что Сюзанна звонила по телефону, но возможно, что вам никогда не удастся доказать обратное. Остер был прав, заявив, что вы не обнаружите ничего существенного. Вполне вероятно, что, когда она пришла, Магнус находился в коридоре и мог слышать ее телефонный разговор и таким образом узнал, что Уиппл не будет у нее до девяти часов. Затем он отвез ее туда и убил, хотя я сомневаюсь в этом. У него не пустая голова. Ведь так просто выяснить, где он находился в половине шестого.

— Она не звонила.

— Да, знаю. Перед вами два возможных пути. Первый путь основан на силе улик и методе дедукции. Второй — на силе ума и к черту дедукцию, это в данном случае должно значить — к черту Моуд Джордан.

— Она уже была связана теми показаниями, которые дала раньше. Не так ли?

— Конечно. Чтобы уйти из кабинета прокурора, не подписав заявления, надо пролить семь потов. Она, конечно, подписала.

— Было бы небезынтересно узнать, обладает ли миссис Брук талантом подражания. Мистер Воун, возможно, говорил тебе об этом сегодня утром?

— Я знал, что раньше или позже этот вопрос возникнет. Мистер Воун с трудом раскрывал рот. Сейчас он крепко спит. Это срочно?

— Нет. — Он сузил глаза, глядя на меня. — Ты понимаешь ситуацию?

— Да. Во-первых, если Долли Брук убила Сюзанну, нам лучше побыстрее доказать это или передать подписанный ею документ Кремеру. Горячая штучка этот документ, можно обжечься. Но нам вряд ли удастся доказать ее вину. Мы знаем, что она была у дверей, но не можем доказать, что она была в квартире, если не найдем убедительных мотивов. Может быть, занять на месяц Саула, Фреда и Орри поисками доказательства?

Вульф состроил гримасу: «Нет».

— Во-вторых, Бет Тайгер, и ею я должен заняться лично. У меня есть кое-какие идеи, опирающиеся на то, что вы говорили в течение этих двух недель относительно ваших взглядов на женитьбу цветного на белой. Вам это не нравится. А что вы скажете относительно брака белого с цветной?

— Фу!

— Вас может ожидать сюрприз. Возможно, что в основе этого лежит одно только вожделение, но сегодня за завтраком я поймал себя на мысли — умеет ли она жарить оладьи по-креольски, и знаете ли вы, что это может означать? Хотя думаю, что вы вряд ли поймете это. Моя комната на некоторое время устроила бы нас двоих, пока не народятся дети, не могу сказать, какого бы они оказались цвета. Что касается ситуации, которой мы занимаемся, то Бет Тайгер также находилась в этом доме, а у нее куда более веские мотивы для убийства, чем у миссис Брук: она сама хотела выйти замуж за Данбара.

— Предположительно.

— Не предположительно, а наверняка. Хотя и с трудом, но я сумею это доказать. Нужно доказать, что она спускалась этажом ниже и побывала в квартире Сюзанны. Есть ли у вас какие-либо предложения?

— Нет.

— У меня также. Если миссис Брук и мисс Тайгер остаются ни при чем, значит замешан кто-то другой, живущий в том доме. Саул Фред и Орри могли бы в течение нескольких дней навести справки о всех жильцах и, если бы нам повезло, — напасть на след и доказать, что убийца вошел в дом около восьми часов или на несколько минут позже и ушел до появления там миссис Брук. Возможно даже, что кто-нибудь из жильцов видел, как этот человек входил или уходил. Саул, Фред и Орри при выполнении этого задания могли бы оказаться в невыгодном положении из-за своего цвета кожи. Так что, пожалуй, было бы лучше использовать для этого трех или четырех оперативников-негров. Годится?

— Нет.

— Согласен. Итак, это было третье. Переходим к четвертому. Предположим, что Саул, Фред и Орри проверили алиби всех служащих КЗГП, всех тридцати четырех человек. Возможно, что некоторые из них относились к предполагаемой женитьбе Данбара на белой, как отнесся Юинг, даже еще непримиримее. Любой из них мог бы подделаться под голос Сюзанны. Но самое главное — это проверить их алиби, что можно проделать в течение трех недель, ну, скажем, четырех. Вас привлекает такое предложение?

— Нет.

— Отлично. Вы спросили, понимаю ли я ситуацию, и я ответил, что да. Однако нет ни одного логического решения проблемы, которое можете найти вы, или я, или Саул вместе с Фредом и Орри.

— Ты прав, — кивнул он. Он включил настольную лампу ивзял книгу, которую только вчера начал читать: «Наука — восхитительное развлечение» Жана Барзэна.

Я посмотрел на него. Он сделал из меня посмешище. Одна из моих главных обязанностей, может быть, даже главнейшая — это заставить его размышлять. Мое намерение в этом и заключалось: вынудить его показать, насколько он более находчив, чем я, и он знал это.

— Идите вы к черту, — с раздражением произнес я и снова принялся печатать на машинке.

Не знаю, сколько времени он потратил на чтение этой книги — день, неделю или всю свою жизнь. Он всегда был настроен против машин, а в отношении автоматизации его кредо заключалось в том, что автоматизация вскоре сделает жизнь абсурдной. Это одно уже было достаточно плохо; холодным и ветреным мартовским днем он поглощал в теплом помещении свою пищу, отвергая решительным образом производство этого самого тепла. Чек, которым оплачивалось горючее, приносящее тепло, имел к этому отношение, он сам — нет. Если следовать его умозаключениям, то с развитием автоматизации никто не будет иметь отношения к феноменальному процессу, который позволяет людям продолжать свой род. Мы все станем паразитами, живущими за счет машин, появившихся в результате совершенного бесстыдства. Я пытался привести самый убедительный довод, но Вульф лучше меня владел искусством спора, лучше меня умел аргументировать. Мы все еще продолжали безмолвно спорить, когда подошло время пить кофе. Мы вошли в прихожую, и тут раздался звонок.

Это был Пол Уиппл. Вульф, увидев его через стекло двери, недовольно пробурчал что-то под нос, он еще не покончил с автоматизацией. Но это был клиент, и к тому же мы еще не составили дальнейшего плана действий, поэтому следовало узнать, нет ли у него каких-либо предложений.

Но нет. У него были одни вопросы. Будучи человеком воспитанным, он не задавал их до тех пор, пока Фриц не принес кофейник, а Вульф не разлил кофе по чашкам. Уиппл сделал несколько глотков. Пар затуманил стекла его роговых очков, и он вынул из кармана носовой платок, чтобы протереть их.

— Мои друзья рассказали мне обо всем происшедшем здесь, — наконец начал он. — Они сказали, что вы не запретили им этого.

— Я предупредил их, что они могут рассказать только вам, и никому больше.

— Они будут молчать. Вы говорили, что это может принести пользу нашему делу. Ну и как?

— И да, и нет. — Вульф отхлебнул кофе и с глубоким вздохом поставил чашку на стол. — Мистер Уиппл, я хотел приберечь это на потом, и если бы вы позвонили по телефону, я бы так и сделал. Но вы обеспокоили себя приходом и поэтому имеете право услышать ответ на ваш вопрос. Ваш сын может быть освобожден хоть завтра. Возможно, пока еще на поруки, но, во всяком случае, он мог бы быть на свободе.

Очки упали на ковер.

— Боже мой, — едва слышно пролепетал мистер Уиппл. — Я так и знал. Я знал, что это вам удастся.

— Мне еще ничего не удалось. Не буду говорить вам о подробностях, скажу только, что у меня есть заслуживающая доверия информация, основываясь на которой, я доказываю, что весьма не похоже, что мисс Брук была жива, когда ваш сын явился к ней на квартиру. Информация эта достаточна, чтобы убедить полицию в том, что содержание нашего сына под арестом по обвинению в убийстве не разумно. Но эта информация не называет имени убийцы, ни малейшего намека на это.

Уиппл смотрел на кого, пытаясь сосредоточиться. Без очков он выглядел более старым.

— Но я не понимаю… Если она была мертва, когда он пришел…

— Да. Наша информация делает это бесспорным. Я могу освободить вашего сына. Но тогда в дело вмешается полиция. Они будут подозревать вас, и вашу жену, и любого, связанного с Комитетом защиты гражданских прав. Они возьмут под подозрение вашего сына, не в связи с тем, что он совершил это преступление, но в связи с тем, что он замешан в нем. А он может быть оправдан окончательно только тогда, когда будет найден истинный убийца. Сделать это будет значительно труднее, если полиция будет всюду совать свой нос, тревожа всех, в том числе и меня, особенно меня. Я не желаю передавать им имеющуюся в моем распоряжении информацию. Я хочу, чтобы они держали вашего сына под стражей, удовлетворенные мыслью, что в их руках находится убийца. Конечно, вы можете сделать это невозможным. Вы можете сказать мне, что, если я скрою имеющуюся у меня информацию, вы сообщите об этом в полицию. Если так, то я должен сейчас же сообщить им обо всем и выйти из игры. Надеюсь, что я ясно изложил свою мысль?

— Да. — Уиппл опустил голоду. Я видел много людей, сидевших в этом кресле, опустив голову, убедившись в том, как трудно ворочать мозгами под взглядом Вульфа. Увидев свои очки на полу, Уиппл нагнулся, поднял их, снова достал платок и медленно принялся протирать стекла.

— Я не тороплю вас с ответом, — вздохнул Вульф.

Уиппл поднял голову.

— О, это совершенно излишне. Я думал о своей жене. Если бы она узнала, что завтра ее сын может быть дома… Но ей это не обязательно знать. — Он надел очки. — Информация… Останется ли она только вашим достоянием? Сможете ли вы использовать ее, если…

— Я могу использовать ее в любое время. Она в письменной форме, точнее, в виде документа, подписанного женщиной, которую ваши друзья видели здесь сегодня.

— А их не будут обвинять за это?

— Нет.

— Я знаю ее?

— Сомневаюсь. Я не могу назвать вам ее имя.

— Я хотел бы задать один вопрос…

— Вы уже задали три. Попытаюсь ответить и на четвертый.

— Знаете ли вы… то есть подозреваете ли вы, кто убил Сюзанну?

— Нет. У меня нет ни малейшего представления. У меня нет плана дальнейших действий. У меня есть только обязательство перед вами, и я надеюсь выполнить его, хотя в настоящий момент еще не знаю, когда и как. Бывало ли у вас, что ответ, на долго мучивший вас вопрос, приходил, когда вы чистили зубы?

— И не однажды.

— Я начну чистить зубы через два часа. Но не электрической штукой, при пользовании которой боязнь получить электрический удар забивает все мыслительные процессы. Приходилось ли вам в качестве антрополога думать о том, чем нам грозит автоматизация?

— В качестве антрополога — нет.

— А просто как человеку?

— Да, пожалуй.

— Вашему сыну двадцать три года. Сознаете ли вы, что, отвращая от него это бедствие, мы неизбежно вынуждаем его страдать от еще худшего?

Очень ловко! Лицом к лицу с отцом, обеспокоенным судьбой сына, арестованного по обвинению в убийстве, он справился со своей задачей меньше чем в четверть часа и направил разговор на автоматизацию. Свежая аудитория — со мной ему еще предстояло сидеть рядом вместе за ужином. Очень ловко. Ничего не скажешь.

Глава 12

Мне следовало бы догадаться раньше. В среду утром, сидя за завтраком в кухне, я уткнулся в «Таймс», но все время прислушивался. Если позвонит внутренний телефон, значит это Вульф из своей комнаты зовет меня к себе за инструкциями. Я мог бы догадаться и раньше, к чему он клонит, говоря, что ответы на недоуменные вопросы иногда приходят в голову во время чистки зубов. Я не утверждаю, что во время процесса чистки зубов его никогда не осеняют какие-нибудь идея, но случается это лишь тогда, когда мы заняты действительно срочным делом. Сейчас ничего срочного не было. Какого черта, в самом деле! Данбар жив и здоров, ему не грозит никакая опасность, трехразовое питание обеспечено. Иное дело, если бы так питаться пришлось Вульфу. Тогда это было бы срочным делом.

Та среда, с профессиональной точки зрения, била пропащим днем. То, что Вульф отключился от работы, не явилось для меня новостью, но прежде я всегда получал удовлетворение от того, что «натаскивал» его, давал толчок его мыслям, — как я уже говорил, это было одной из моих основных обязанностей. Теперь я был обезоружен. Я считал, что никто ничего не может сделать, и в ту среду так оно и было в действительности. Единственное, что было предпринято или сказано в связи с делом Уиппла, произошло около пяти часов, когда Вульф развлекался в оранжерее со своими орхидеями. Раздался звонок, я проворчал: «Опять автоматизация», — и поднял трубку.

— Контора Ниро Вульфа. У телефона Арчи Гудвин.

— Это Питер Воун. Я звоню в это время, так как знаю, что Вульфа сейчас нет. Я не выношу его.

— Я тоже. Сегодня. Вы уже встали и оделись?

— Конечно. Я проспал семнадцать часов. Вы видели ее?

— Да, и мистер Вульф тоже. Вчера миссис Кеннет Брук провела некоторое время у нас в конторе. Успокойтесь. Она подтвердила все сказанное вами. Вы, конечно, захотите узнать, сообщили ли мы об этом куда следует? Отвечаю: нет. Пока мы приберегаем информацию для себя. Я не советую вам являться к ней в дом. Она может подмешать вам в чай уксус или что-нибудь похуже. Да, между прочим, я хотел вас спросить — приходилось ли вам слышать, чтобы она имитировала чей-нибудь голос?

— Да, часто. Она очень ловко это делала. Она ведь была артисткой, вы, наверное, знаете?

— Вот как?!

— Да. Долли Дрей. Не звезда, конечно, но все же… Выйдя замуж за Кеннета, она бросила сцену. Я их тогда еще не знал. А почему вы спрашиваете об этом?

— Просто хочу проверить одну маленькую догадку. Служебная рутина. Она, верно, могла подражать и голосу Сюзанны?

— Конечно. Я даже слышал, как она передразнивала речь Сюзанны в защиту гражданских прав. Мне не понравилось, конечно, но делает она это неплохо. Послушайте, я не хотел говорить, но скажу. Возможно, я вскоре сообщу вам нечто важное. Застану ли я вас вечером дома?

— Да, но я и сейчас здесь. Спешите.

— Нет, нет, не могу… Позже. Возможно, мне померещилось, но я собираюсь все выяснить. Может быть, я позвоню вам еще сегодня.

— А как вы собираетесь выяснить?

— Не задавайте лишних вопросов. Жалею, что сказал об этом раньше времени. Возможно, все это сущие пустяки. Я чертовски благодарен вам и Вульфу за то, что вы не сообщили полиции. Я был почти уверен, что вы этого не сделаете, иначе бы они не преминули пристать ко мне. Чертовски вам благодарен!

Оно повесил трубку, и я тоже был благодарен ему. Он дал мне кое-что, над чем я мог поразмыслить. Есть ли шансы на то, что он представит нам какие-либо факты, над которыми мы сможем потрудиться, и если да, то что именно? Видимо, это касалось Долли Брук, так как она и Кеннет были единственным звеном, связывающим его с нашим делом. Однако то, что он хотел выяснить, не касалось, конечно, его сообщения относительно способностей Долли имитировать чужие голоса, иначе бы он спросил, почему я этим интересуюсь. Правда, он мог спросить, желая выяснить, знаю ли я что-нибудь о том, что известно ему или что он подозревает. Мне следовало бы разобраться в этом. Я позвонил сперва в контору фирмы «Герон» на Манхэттене, там его не было. Затем — к нему домой. Он только что ушел, и дома не знали — куда.

Когда Вульф появился из оранжереи, я доложил ему о разговоре с Воуном. Он слушал рассеянно, всем видом показывая, что не слышит ничего такого, что требовало бы его внимания. Очевидно, по каким-то причинам, неуловимым для меня, он был уверен, что Долли Брук непричастна к делу. Возможно, он просто не хотел больше слышать о ней, а тем более еще раз встречаться. Когда я высказал мысль, что нам не мешает разыскать Воуна и вынудить его рассказать все по порядку, он только презрительно фыркнул: мистер Воун — явный осел, коль скоро не сумел развеять свои иллюзии в отношении мисс Брук. Это было недурным завершением дня. У меня хватило сметки подняться к себе в комнату, позвонить Люси Вальдон и пригласить ее к Рустерману. Вместо этого она предложила поужинать у нее дома. Я согласился. У нее уютно и тихо. Можно громко смеяться и чувствовать себя свободно. Настроение у меня было такое, что я нуждался в хорошей компании. Если позвонит Воун, Вульф скажет ему, где меня найти. Я отправился в душ.

По утрам туман у меня в голове начинает рассеиваться после того, как я выпью стакан апельсинового сока, а после второй чашки кофе все становится на свои места, так что, когда в половине десятого я направляюсь в контору, то чувствую себя бодрым и готовым приняться за работу. Правда, бывают и исключения, и в то утро так оно и случилось. Во-первых, вместо девяти тридцати явился в контору часом позже… Я вернулся домой около трех часов ночи и спал на два часа меньше, чем обычно. Но главное, мне не к чему было быть собранным. Меня не ждала работа.

Если даже Питер Воун и звонил, то по пустякам, иначе на моем столе, когда я вернулся домой, была бы какая-нибудь записка. Видимо, все продолжалось по-прежнему. У меня даже возникло намерение подняться наверх, взять зубную щетку Вульфа и положить ему на стол поверх свежей почты. Но это ничего бы не дало. Я подумал — не пойти ли прогуляться, лишь бы не сидеть в конторе, когда появится Вульф. Эта мысль пришлась мне по душе. Стрелки часов показывали 10.52. Я зашел в кухню и предупредил Фрица, затем направился в прихожую и только начал надевать пальто, как на матовое стекло входной двери легла чья-то тень. Я обернулся. На крыльце стоял инспектор Кремер. Вот и отлично. Я приветствовал что угодно и кого угодно, хоть самого инспектора, даже если он и пронюхал что-нибудь про Долли Брук и намеревался привлечь нас к ответственности за сокрытие сведений. Он протянул руку к кнопке звонка, я распахнул дверь и сказал:

— Привет. Я давно жду вас.

Он ничего не ответил. Он был не только малосимпатичен, но к тому же и молчалив. Сняв пальто, он бросил его на скамью, поверх швырнул шляпу и направился в кабинет. Войдя, он взглянул на часы. Идя к своему месту, я отлично видел его широкие плотные плечи и здоровую задницу, не пошевелившиеся в течение трех минут, пока не появился Вульф, который остановился при виде полицейского.

Инспектор Кремер резко повернулся на каблуках и подошел к обитому красной кожей креслу. Вульф бросил на меня укоризненный взгляд и подошел к своему столу.

— Я не успел предупредить вас, он только что пришел, — сказал я.

Вульф поставил ветку Ванда Зуавис в вазу, сел и не спеша принялся просматривать почту.

— Можете не торопиться, — ледяным тоном произнес Кремер, — у нас целый день впереди. Вам придется передать мне слово в слово все, что говорилось в этой комнате, включая ваши слова и слова Гудвина относительно убийства Сюзанны Брук. Начнем с Питера Воуна. Как часто он бывал здесь, когда и что говорил?

Значит, все-таки это Долли Брук! Ее заявление — все три экземпляра — находилось в сейфе. Сейф куда сохраннее ящика стола.

Вульф отодвинул в сторону корреспонденцию.

— Это просто поразительно, — сказал он, не протестуя, а словно размышляя вслух. — Вы держите человека за решеткой. По просьбе его адвоката я действовал и действую в его интересах. Надеюсь, что вы не рассчитываете получить от меня сведения, которые будут ему во вред. Даже если бы у меня и имелись такие сведения, я не мог бы сообщить их вам. Поразительно. Или, возможно, я ошибаюсь в отношении моих законных прав? Может быть, пригласить сюда мистера Остера?

Это звучало внушительно, но на Кремера не произвело никакого впечатления.

— Я немного разбираюсь в законах, — по-прежнему холодно отозвался инспектор. — Вы действуете в интересах Питера Воуна, и мистер Остер не является его адвокатом. Я хочу знать, когда и где вы и Гудвин видели Воуна и о чем беседовали.

Вульф покачал головой.

— Чепуха! Вы возбуждены, и это тоже удивительно. Мы встречались с мистером Воуном только в качестве доверенных лиц мистера Уиппла и его адвоката, а вы присутствуете здесь в качестве официальной Немезиды грозящей мистеру Уипплу-младшему.

— Нет.

— Нет? — Брови Вульфа полезли кверху.

— Я явился сюда в качестве полицейского, ведущего расследование, но никак не по поводу убийства мисс Брук, а по делу об убийстве Питера Воуна.

Если он добивался эффекта, то достиг цели. Моя голова дернулась влево, в сторону Вульфа, а голова моего шефа так же стремительно повернулась в мою сторону. По взгляду, брошенному на меня, можно было подумать, что это я убил Воуна, а по моему взгляду — что убил он. Кремер, должно быть, растерялся.

— Полагаю, что это не шутка, уж слишком было бы глупо. Каковы подробности? — глядя на Кремера в упор, спросил Вульф.

— Около трех часов назад один прохожий заглянул в машину, стоявшею на Второй авеню, неподалеку от Тридцать второй улицы, и сообщил постовому, что он там увидел. Полицейский пошел с ним к машине. Перед сиденьем водителя лежало тело мужчины, согнутое вдвое, голова и плечи притиснуты к полу. Он был застрелен. Пуля прошла в четырех дюймах ниже правой подмышки, пробила ребра и достигла сердца. Если смерть наступила мгновенно, а так наверняка и случилось, выстрел был произведен между девятью часами вечера и полуночью. Убитый был опознан. Это Питер Воун. Машина принадлежит фирме его отца, корпорации «Герон» в Манхэттене. Оружие не найдено. Как видите, я знаю законы.

Я подумал, что теперь Воуну уже никогда не придется отвечать за то, что он солгал полиции. Я подумал об этом, так как в тот момент ни о чем другом и не мог думать.

Вульф закрыл глаза, но тут же их открыл.

— А Данбар Уиппл находился в заключении в этот отрезок времени, между девятью и двенадцатью?

— Вы отлично знаете, что да.

— Когда он будет освобожден?

— Глупости!

— Это, конечно, может привести в замешательство, — кивнул Вульф. — Вы знаете анналы убийств. Можно предполагать, что Питера Воуна убил другой человек, можно даже сказать, что не существует связи между его смертью и убийством Сюзанны Брук. Но вы не верите в это, так же как и я. Вы не смеете держать его в заключении. Согласитесь с этим. Ведь это может привести…

Кремер стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Проклятье, что вы там виляете! Отвечайте! Когда в последний раз вы видели Питера Воуна?

— Вы хотите найти убийцу, этого же хочу и я. Вы явились сюда с потрясающими новостями и кричите на меня, хотя знаете, что это на меня не действует. — Вульф откинулся назад, закрыв глаза и сжав губы.

Кремер, тяжело дыша, смотрел на него. Вульф выпрямился и склонил голову набок.

— Мистер Кремер, у меня нет для вас никаких сведений. Не перебивайте! Позвольте мне объяснить. Мы, — я имею в виду и мистера Гудвина, — видели Питера Воуна и разговаривали с ним дважды. В прошлую пятницу вечером он провел здесь около часа вместе с мистером и миссис Кеннет Брук. Никто из них не дал нам сведений, которые не были бы вам известны. Позавчера, во вторник утром, он явился сюда один и беседовал с мистером Гудвином, опять-таки что-то около часа. Я не присутствовал при этом, однако мистер Гудвин подробно доложил мне о содержании их беседы. Мистер Воун сообщил некоторые факты, о которых вам неизвестно, но, по моему глубокому убеждению, они не имеют никакого отношения к его смерти.

— Позвольте мне самому решить это.

— Нет. Есть два аспекта. Первый. Во время наших бесед с мистером Воуном я и мистер Гудвин представляли доверенных лиц мистера Остера, и, таким образом, сведения, полученные нами, являются профессиональной тайной. Второй. Даже если это не так, мы не сообщим вам этих сведений, — у нас есть основания считать, что они не имеют никакого отношения к его смерти. Если будущее покажет, что мы ошиблись, нас, конечно, привлекут к ответственности. Однако некоторые данные, пусть они даже и являются профессиональной тайной, вы должны узнать, возможно, они помогут вам. Вчера, вскоре после пяти часов, Питер Воун позвонил сюда по телефону и разговаривал с мистером Гудвином, Арчи, изложи ту часть разговора, которая относится к делу, начиная со слов о том, что, возможно, он сумеет впоследствии кое-что рассказать нам.

Я дословно передал Кремеру весь наш телефонный разговор.

— Он сказал: «Послушайте, я не хотел говорить, но скажу. Возможно, я вскоре сообщу вам нечто важное. Застану ли я вас вечером дома?» Я сказал: «Да, но я и сейчас здесь. Спешите». Он сказал: «Нет, нет, не могу… Позже. Возможно, мне просто померещилось, но я собираюсь все выяснить. Может быть, я позвоню вам еще сегодня». Я сказал: «А как вы собираетесь выяснить?» Он сказал: «Не задавайте лишних вопросов. Жалею, что сказал об этом раньше времени. Возможно, все это сущие пустяки».

— Но с кем…

— Ни слова! — резко прервал его Вульф. — Мистер Гудвин отвечает только на мои вопросы! Арчи, он дал тебе хоть малейший намек на то, с кем он собирался разговаривать и по какому поводу?

— Нет.

— Может быть, у тебя есть какие-либо предположения?

Было совершенно очевидно, что он хочет получить еще одно «нет», и он услышал его. Вульф повернулся к Кремеру.

— У меня их тоже нет, — произнес шеф, — но думаю, что акция, которую он собирался предпринять, привела его к смерти. Поэтому мы и сообщаем вам о состоявшемся с ним разговоре. Если вы раньше меня узнаете, кого он хотел расспросить, то вы натолкнетесь на убийцу.

— Будьте вы прокляты! — рявкнул Кремер. — Будьте прокляты! Вы же все знаете?

— Нет. Не знаем. У меня нет ни малейших подозрений. Есть кое-какая информация, не известная вам, но я уверен, что она не имеет никакого отношения к установлению личности убийцы. Это было последнее, что мы слышали от мистера Воуна; больше он не звонил. Прежде я имел некоторое преимущество перед вами: вы считали, что убийцей является Данбар Уиппл, а я был уверен, что он невиновен. Теперь у меня нет никаких преимуществ перед вами. Мы оба находимся в одном и том же тупике.

— Вы не дали своего честного слова.

— Я даю честное слово только при крайних обстоятельствах. На этот раз я не пошевелю ради вас даже пальцем. Я хотел бы, чтобы вы ушли. Я должен обсудить создавшуюся ситуацию с мистером Гудвином.

— Можете приступить к этому немедленно. Я не буду мешать вам.

— Еще бы! А что вы можете сказать о том, какое влияние окажет автоматизация на гомо сапиенс?

— Убирайтесь к черту! — сказал Кремер и поднялся.

Я проводил его до выхода из кабинета и стоял, пока не услышал звук закрывшейся парадной двери. Только тогда я вышел в прихожую, желая удостовериться, что он уже на улице. Затем я вернулся к своему столу, сел и сказал:

— Ну, давайте побеседуем.

В ответ Вульф что-то пробурчал.

— Что ж, тогда начну я. Вы сказали, что слова, произнесенные Воуном во вторник, не имеют отношения к его смерти. Вы вынудили меня сказать инспектору полиции, что у меня нет никаких предположений относительно того, с кем и о чем собирался разговаривать Воун, хотя знали, что кое-какие предположения у меня имеются. Вчера вас ничуть не заинтересовало, что миссис Брук умеет подражать голосу Сюзанны. Если выяснится, что это она убила и девушку, и Воуна, то как вы будете реагировать на мое лжесвидетельство?

— Я убежден, что Сюзанну убила не она.

— Знаю, хотя я не убежден в этом. Никаких доказательств того, что Воун был связан с кем-нибудь из замешанных в деле лиц, кроме Бруков, не существует. С кем же он хотел встретиться?

— Ума не приложу. Но что касается миссис Брук, то, кроме того, что для убийства у нее не было мотива, она к тому же не могла позвонить по телефону и говорить голосом Сюзанны. Разве только если знала о назначенном на восемь часов свидании. Знать же этого она не могла. А если это не она позвонила, то кто же? Возможно, конечно, что сама мисс Брук. Но и в этом нет твердой уверенности, я по-прежнему сомневаюсь. Но вот что главное. Миссис Долли Брук, вернувшись домой, рассказывает мистеру Воуну, что видела, как мистер Уиппл входил в дом. Задумайся над этим. Допустим, она была в квартире, и перед тем как уйти, стерла отпечатки пальцев с дубинки, которой только что убила свою золовку. Любой болван поступил бы так же. Она бежит с места преступления. Последний идиот сделал бы то же самое. Неужели она станет ждать на улице появления мистера Уиппла? Нонсенс. Предположим, она видит его, убегая после совершения убийства. Допустим. Но раз так, неужели она рассказала бы мистеру Воуну о том, что видела, как он появился?

— Не верится.

Несколько секунд я размышлял.

— Что же дальше?

— Ничего существенного.

— О'кей! — Я встал. — Я беру отпуск за свой счет. На два часа или два дня, не знаю.

— При везении это займет два часа, — кивнул Вульф. — Лучше употреби их на мистера Воуна, даже если легионы Кремера будут следовать за тобой по пятам и вертеться у тебя под ногами.

С этими словами он протянул руку к пачке писем.

Я тут же вышел.

В своем отчете я не пропустил ни единого шага, ни единого мало-мальски значительного факта. Заработаю ли я благодарность или меня ткнут носом, словно щенка в напруженную лужу, все равно я пишу об этом. Но было бы пустой тратой времени и бумаги рассказывать, к примеру, как реагировал привратник на то, что на этот раз я обладал даром речи, или как Долли Брук восприняла новость (новость для нее!) о смерти Питера Воуна. Важно лишь то, что это ни на шаг не приблизило нас к разгадке, разве только представило интерес для меня лично, особенно с той поры, как Вульф вычеркнул ее имя из списков подозреваемых. В течение двух часов я достал алиби такого рода, которое обычно подшивают к законченному делу. В среду вечером в 19.40 Кеннет и Долли Брук сели за ужин у своих знакомых, живущих в одном с ними доме; незадолго до девяти еще две супружеские пары присоединились к ним, и вечер они провели за игрой в бридж, разошлись около часа ночи. Я проверил это, побеседовав с тремя женщинами, с двумя — лично и с третьей — по телефону, а также с двумя мужчинами. Когда я возвратился в наш старый кирпичный особняк, Вульф заканчивал ленч в столовой, и одного взгляда на мое лицо было ему достаточно, чтобы понять мое состояние. Я сел на свое место, вошел Фриц с блюдом, и я отвалил себе добрую порцию тушеной сельди, маринованной в масле и лимонном соке, приправленной лавровым листом, тимьяном и мятой, и три ложки пюре из щавеля. Я положил себе только три ложки, так как перед сном собирался зайти в кухню, разогреть остатки сельди, положить между двумя ломтями испеченного Фрицем хлеба и полить все это ореховым соусом. (Подавать со стаканом молока. Иметь под рукой ложку для того, чтобы подхватить пюре, которое выдавливается, когда вы его кусаете).

Мы отправились в контору. Никто из нас не упоминал имени Долли Брук. Садясь, я, как бы невзначай, заметил:

— Я занесу в счет расходов двадцать два доллара за эти два часа.

Вульф усмехнулся.

— Я предпочитаю не принимать участия в таких расходах, так как хочу лишь заплатить добром за добро. — Он махнул рукой, давая понять, что хочет прекратить разговор. — Возможно, что мистер Воун звонил нам из дому перед смертью.

— Только возможно. Когда я позвонил ему домой спустя полчаса после нашего разговора, мне сказали, что он недавно ушел; по-видимому, со мной разговаривала горничная.

— Где он живет?

— Восточная Семьдесят седьмая улица, между Пятой авеню и Медисон-авеню. Предположительно, со своими родителями; в телефонной книге указано, что телефон принадлежит миссис Сэмюэль Воун.

— Нам нужно узнать все, что он вчера делал, до телефонного звонка и после.

— Конечно, надо.

— Как ты думаешь действовать?

— Расспрашивать людей? Рутина. Если вы хотите ускорить дело и готовы истратить некоторую сумму, призовите на помощь Саула, Фреда и Орри, Скажу только, что у всех, кого они станут расспрашивать, будет готов ответ, так как они уже давали его полиции.

— Невыносимо! — проворчал он.

— Да, сэр. Может быть, лучше просто сидеть здесь и гадать, у кого собирался Воун что-то выяснить. Я только и размышлял об этом в такси по дороге домой.

— Ну и что?

— Состояние, в котором он находился во вторник утром, когда ушел отсюда, было таково, что он должен был немедленно отправиться домой и завалиться спать. К часу дня он уже наверняка храпел вовсю. Он сказал, что проснулся в шесть часов утра, то есть имел весь день впереди, и нет никаких сомнений, что он уже успел кого-то повидать до того, как позвонил мне. Он сказал, что позже у него, возможно, появится нечто важное, о чем он мне сообщит. Он бы не сказал этого, особенно слово «важное», если бы у него просто возникла какая-нибудь дурацкая идея. Он хотел что-то выяснить, что он видел или слышал. Удовлетворительно?

— Да, но ты не сдвинулся с места.

— Сейчас сдвинусь. Кто или что, вот в чем вопрос. Что мучило его, когда он проснулся? Долли Брук больше не тревожила его совесть, и теперь два вопроса грызли его: кто убил Сюзанну и была ли она «эмоционально увлечена» — его слова — Данбаром Уипплом или нет? Что касается первого вопроса, он считал возможным, даже вероятным, что Сюзанну убила Долли Брук, но над разрешением этого корпят другие люди. Следовательно, по-настоящему его мучил другой вопрос, и он хотел получить на него ответ. Итак, — продолжал я ораторствовать, — куда он мог направиться? Парень он простой, прямолинейный, откровенный и мог бы пойти прямехонько к Данбару Уипплу, но тот сидит за решеткой. Идти к Долли Брук ему не имело никакого смысла: он знал все, что она могла ему сказать; он не знал только — она ли убила Сюзанну. Перед ним были еще две возможности: отец и мать Уиппла или Комитет защиты гражданских прав. Именно туда он и отправился. К Уипплам, в КЗГП или же и туда, и туда. Советую вам позвонить Уипплу, и если он ответит отрицательно, я съезжу в КЗГП и узнаю у Моуд Джордан, в котором часу Питер Воун был у них вчера.

Плечи Вульфа приподнялись на одну восьмую дюйма и вновь опустились. «Это не принесет никакого вреда. Даже если…»

Раздался звонок. Я вышел в прихожую взглянуть, кто это к нам пришел, и тут же повернулся к Вульфу: «Уиппл».

Это была приятная прогулка — двенадцать этих шагов. Я был совершенно уверен, что сполна возместил те два часа, которые зря потратил на Долли Брук. Что еще могло привести сюда Пола Уиппла в середине рабочего дня?

Я открыл дверь и боюсь, что слегка переборщил, помогая ему снять пальто. Я провел его в контору, и надеюсь, что на моем лице не играла самодовольная улыбка, когда я придвинул ему красное кресло. Он сказал Вульфу, что пришел сам, не желая звонить по телефону, так как должен сообщить нечто такое, что может принести неприятности людям, вовсе их не заслужившим. Вульф спросил, кому именно, и Уиппл поднял руку, чтобы поправить очки. Очки удивительно полезны в этом отношении, они извиняют человека, отводящего в сторону глаза, а также дают ему несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и найти нужные слова.

— Вы, наверное, не знаете… — начал Уиппл. — Этот молодой человек, Питер Воун, убит.

— Знаю, — кивнул Вульф.

— Тело найдено в машине. Его застрелили.

— Да.

— Ну, раз вы знаете… — хрипло сказал он и откашлялся. — Помните, что во всех этих неприятностях я был откровенен с вами.

— У меня нет оснований сомневаться в этом.

— Я был совершенно откровенен. Я рассказал вам обо всем, что вы хотели знать. Ну, вот, а теперь есть кое-что, о чем я не хочу вам рассказывать, хотя знаю, что должен. Это доставит неприятности людям, являющимся моими друзьями… не только друзьями, но… они важные люди… Важные для моей расы. Но просить вашей помощи, принять ее, а затем скрывать от вас факты, которые вам следует знать, — это было бы неуважительно…

— Если хотите, я могу бросить заниматься этим делом.

— Но я не хочу этого! — воскликнул он. Мгновение спустя он продолжал: — Извините меня. Когда я пришел к вам в первый раз, нервы мои были не в порядке, и теперь я еще не вполне владею собой. — Голова у него дернулась вверх. — Знаю, что это ребячество. Вчера он пришел ко мне, Питер Воун, и просил рассказать, что я знал об отношениях между моим сыном и той девушкой, Сюзанной Брук. Он был…

— В какое время он был у вас?

— Утром. Он уже ждал меня в университете, когда и пришел на работу. Он был не вполне разумен, не так ли? Я сказал ему, что не знаю ничего, кроме того, что они были связаны по совместной работе и что я не могу ни отрицать, ни утверждать сообщений, опубликованных в прессе. Какой еще ответ мог я дать? Он был настойчив, но и я не отступал, и он ушел. Затем, во время ленча, мне позвонил Том Хенчи из КЗГП. Он сказал, что явился Питер Воун и настаивает на том, чтобы его приняли. Том Хенчи интересовался, что я сказал ему. А примерно час назад Том Хенчи позвонил и сообщил, что Питер Воун убит, и просил меня никому не говорить, что Воун был вчера в КЗГП. Хенчи сказал, что все они пришли к такому заключению и что будет неразумно упоминать об этом визите, поэтому он просит и меня хранить молчание. Я ответил, что позвоню ему некоторое время спустя, и через несколько минут позвонил. За эти несколько минут в моей голове пронеслись те мысли, которые вы высказали тогда, в Канова-спа. Речь тогда тоже шла об убийстве. Я позвонил Хенчи и сказал, что обязан рассказать вам обо всем. Он предложил встретиться, чтобы обсудить создавшееся положение, но я ответил отказом. И вот я здесь. Молю небо, чтобы… — Он не закончил и поднялся с кресла. — Я не жду, чтобы вы что-нибудь сказали мне. Я даже не хочу этого. — Он повернулся и направился к двери, но Вульф остановил его.

— Минуточку! Кто еще знает об этом?

— Никто. Я никому не говорил, даже жене.

— А о том, что Воун приходил к вам?

— Тоже. И никому не скажу. Вы должны извинить меня. Мне было мучительно говорить вам все это, очень мучительно.

Он вышел.

Я вскочил, но Вульф покачал головой, и я остался в кабинете. То, что я вышел в прихожую после того, как хлопнула дверь, было чисто автоматическим действием, правилом, возникшим в тот день, когда один тип захлопнул дверь с внутренней стороны к полчаса простоял у приоткрытой в контору двери, прислушиваясь к тому, что мы говорили.

Я вернулся в контору. «Позволено ли мне сесть?»

Уголок рта Вульфа слегка приподнялся.

— Ты никогда не признаешь себя неправым, Арчи… Во всяком случае, прими мои поздравления.

— С удовольствием. Я не буду ставить в счет двадцать два доллара. Разрешите сесть?

— Нет. Приведи их сюда.

— Немедленно?

— Да. Мистер Кремер может опередить нас.

— Сейчас без четверти три. Даже если я привезу их в течение получаса, что сомнительно, вы не сумеете управиться с ними за сорок пять минут.

— Знаю, забудь об этом. Всем этим я обязан поездке в Канова-спа.

— Но зато вы получили рецепт приготовления saucisse minute.

— Это правда. Привези их. Всех без исключения, с кем мистер Воун разговаривал или виделся. Сперва позвони Саулу. Он мне нужен немедленно.

Набирая номер, я подсчитывал, который раз в истории — третий или четвертый — он позволяет себе пропустить дневное посещение оранжереи.

Глава 13

Может быть, я редко признаю себя неправым и самовлюбленным до предела, но у меня есть и другие пороки, один из которых проявился, когда я вошел в помещение КЗГП и, подойдя к Моуд Джордан, сидевшей у коммутатора, прямо спросил:

— В котором часу Питер Воун был здесь вчера?

Именно это я предлагал Вульфу проделать перед тем, как Пол Уиппл позвонил к нам в дверь.

Ответа от мисс Джордан я не получил. Она взглянула на меня как-то вдоль своего длинного носа и спросила:

— Кого вы желаете видеть?

Я не настаивал на ответе на свой вопрос, так как Уиппл сделал это излишним, и сказал, что хочу видеть мистера Хенчи по срочному делу. Она позвонила и затем предложила мне пройти в кабинет. Когда я пересек холл, в одной из дверей показалась фигура Гарольда Р. Остера. Я предпочел бы поговорить с Хенчи наедине, так как адвокаты всегда все усложняют, но ничего поделать не мог. Остер не протянул мне руки, не сделал этого и Хенчи, когда я вошел и Остер закрыл за мной дверь. Мне даже не предложили сесть.

Остановившись перед столом Хенчи, я сказал:

— Пол Уиппл сообщил Ниро Вульфу — не по телефону, а при личной встрече, о чем он предупреждал вас, — относительно посещения Питером Воуном КЗГП. В связи с этим мистер Вульф желает видеть вас. Немедленно. Так же как и всех, кто беседовал вчера с Воуном.

— Садитесь, — сказал Остер.

— Мне все равно придется сейчас же вставать, чтобы отвезти вас к мистеру Вульфу. Примите во внимание, что дело весьма срочное. Нельзя сказать, как скоро полиция нагрянет сюда. Если никто здесь не будет знать, куда вы отправились, то на некоторое время вы окажетесь для нее недосягаемыми. Если вы считаете, что я слишком спешу, то вы правы.

Хенчи вздрогнул.

— Вы, конечно… — начал было он, но Остер перебил:

— Я все улажу, Том. Сохраняйте спокойствие, Гудвин. Если полиция узнает, что Воун был здесь, и явится сюда — мы ответим на все вопросы, какие они пожелают нам задать. Воун интересовался только тем, в каких отношениях находились Данбар Уиппл и Сюзанна Брук. Он добивался, чтобы мы рассказали ему все, и был чрезвычайно надоедлив. Ничего из того, что он здесь говорил или делал, не может иметь никакого отношения к его смерти. Скажите Вульфу, что я заеду к нему в шесть часов, когда он будет свободен.

— Он свободен сейчас. — Я взглянул на Хенчи. — Ладно, я расскажу вам кое-что из того, что мистер Вульф предпочел бы рассказать сам. Вчера Воун позвонил мне по телефону в десять минут шестого и сказал нечто такое, что делает весьма вероятным, что он убит в связи с тем, что произошло во время его посещения КЗГП. Не только мы с мистером Вульфом предполагаем это, но и полиция.

— Полиции неизвестно, что он был здесь, — заявил Остер.

— Но станет известно. На это уйдет немного времени. Они знают о моем разговоре с Воуном по телефону, они подозревают, что его убили в связи с тем, что он делал вчера, и как только они узнают о посещении КЗГП… Сами понимаете. Ваши сотрудники станут важными свидетелями. Обвинение…

— Бог мой… — пролепетал Хенчи.

— Я в это не верю, — отрезал Остер. — Что вам говорил по телефону Воун?

— Это вам скажет мистер Вульф. Я не могу.

— Все равно не верю.

— Ладно. Очень интересно посмотреть, кто первым явится сюда — инспектор Кремер или прокурор. — Я подошел к стулу и сел. — Интересно также, как они себя поведут. Или, может быть, лучше подождать в коридоре?

— Да, — отрезал Остер. — А мы пока все обсудим.

— Советую вам поторопиться. — Я поднялся. — Не знаю, сколько времени мистер Вульф согласится ждать вас.

— Я пойду. — Хенчи поднялся с места. Его полные щеки дрожали. — Я повидаю его. И вы тоже, Гарольд.

— Это надо обдумать.

— Нет. Я являюсь главой этого учреждения. Вы поедете со мной. — Хенчи направился к двери.

— И все остальные тоже, — вмешался я. — Все, кто разговаривал с Воуном, хотя бы перекинулся с ним одним-единственным словом. Включая мисс Джордан. Или вы хотите, чтобы они оставались здесь и имели дело с полицией, если она явится в ваше отсутствие?

— Нет, — отозвался Остер. — Конечно, нет. Если мы поедем, Том, они должны поехать с нами. Подождите в приемной, Гудвин.

— Советую вам поторопиться.

— Хорошо, Если ехать, то чем скорее, тем лучше. — Я вышел в приемную. Моуд Джордан по телефону вызывала людей в кабинет Хенчи. Несколько мгновений спустя в приемной появилась девушка с гладкой темной кожей и слегка вздернутым носиком, чтобы заменить мисс Джордан у коммутатора, а та отправилась в кабинет. Я решил дать им двадцать минут на их тайное совещание и затем войти в кабинет, а пока глядел на входную дверь в надежде, что она не откроется. Но один раз она отворилась, и мышцы живота у меня напряглись. К счастью, это оказался рассыльный с пакетом. Ровно за минуту до того, как должны были истечь двадцать минут, я услышал шаги, и они появились: Хенчи впереди, затем Остер, Кэсс Фэйзон, Адам Юинг, Бет Тайгер и Моуд Джордан. Никого постороннего.

— А мисс Кольман? — спросил я.

— Ее сейчас нет. Вчера ее тоже не было. — Хенчи обернулся к девушке у коммутатора: — Мисс Боуэн, вы не знаете, куда мы ушли.

— Хорошо, не знаю, — послушно отозвалась она.

— И вы не знаете также моего имени и кто я такой, — добавил я. — А если вас попросят описать мою внешность, то учтите, что вы не большой мастак описывать внешность незнакомых людей.

— Описать его внешность неверно? — спросила она у Хенчи.

— Да, — ответил он. — В пределах здравого смысла.

Я сделал еще одно предложение, — чтобы они ехали впереди, а я спущусь на другом лифте и возьму другое такси. Вы можете подумать, что я принимал излишние меры предосторожности, так сказать, пережаривал бифштекс, но я чертовски хорошо знал, что произойдет, когда Кремер узнает, что Воун был здесь, если, конечно, это случится до конца рабочего дня. Я был доволен, что у меня хватило сметки на еще одно предложение, хоть я и вынужден был умолчать о нем, чтобы кто-то из них, а именно — мисс Бет Тайгер поехала вместе со мной. Приятно сознавать, что даже во время критической ситуации я не целиком позабыл про такие вещи, как женское общество. Признаюсь, что до сих пор она не давала ни малейшего повода подумать, что в ее глазах я являюсь мужчиной.

Короче говоря, я поехал один, и когда мое такси остановилось перед нашим старым особняком, я испугался, что произойдет еще одна задержка. Было уже пять минут пятого и почти наверняка Вульф поднялся в оранжерею. Трое из приглашенных уже стояли на крыльце, а остальные трое выходили из машины. Я рассчитался с водителем и вместе с остальными поднялся на крыльцо. Дверь открыл Саул Пензер.

— Хенчи пусть пройдет в кабинет, — шепнул он мне, — а остальные — в приемную.

Адвокаты — это язва на теле общества! Восемь человек в нашей передней — это уже толпа, и когда мне удалось отделить Хенчи и провести его через холл в кабинет, каким-то образом там уже оказался Остер, разгуливающий с таким видом, словно он собирался здесь командовать. Конечно, он прямехонько направился к красному кожаному креслу, остановился перед ним и сказал, обращаясь к Вульфу:

— На этот раз здесь нет Уиппла, чтобы всюду совать свой нос. Вам придется выслушать меня.

Обрадованный тем, что Вульф на месте и я выполнил поручение, я уселся за стол, достав блокнот и ручку. Пусть теперь он сам отражает атаку Остера.

Вульф даже не посмотрел на Остера, обратив взор на Хенчи, который сел в одно из желтых кресел, предусмотрительно придвинутых Саулом ближе к столу.

— Это чревато неприятностями для всех нас, — произнес Вульф. — Мистер Гудвин разъяснил вам обстановку?

— Достаточно ясно, чтобы мы приехали сюда, — кивнул Хенчи.

— Вам придется выслушать меня, — угрожающе проговорил Остер. — Мы желаем знать, что Воун сказал вчера Гудвину по телефону…

Вульф откинул голову назад.

— Мистер Остер, я не предлагаю вам сесть, потому что не желаю, чтобы вы тут сидели. Присоединитесь к остальным, находящимся в приемной. Я больше не сотрудничаю с вами, таким образом, у меня остаются обязательства только перед мистером Полом Уипплом.Я смотрю на вас в настоящее время, если желаете знать, как на человека, подозреваемого в убийстве. — Он вытянул палец. — Вот дверь.

Остер издал полухрип, полурычание. И сел.

— Шантаж! — крикнул он. — Я являюсь адвокатом, а кто вы такой?

Вульф осмотрел его с ног до головы.

— Будь я негром, меня бы уже давно засадили за решетку или просто-напросто меня не было бы в живых. Вы действительно верите, что разница в цвете вашей и моей кожи влияет на мое отношение к вам? Фу! Я — не троглодит. Арчи, изложи соответствующее место твоего телефонного разговора с Воуном.

Я повторил ту же часть разговора, что и Кремеру, но медленнее, сделав ударение на слове «важное», и окончил замечанием, что больше Воун не позвонил. Хенчи хмуро и сосредоточенно глядел на меня. Остер казался скептически настроенным, но и до него дошло значение сказанного мною.

— Таковы последние слова, которые мы слышали от мистера Воуна — заговорил Вульф. — Возможно, все это сущие пустяки. Но, к несчастью, они стоили ему жизни. Можно быть уверенным, что он собирался снова кого-то повидать, кого он уже видел ранее, желая развеять какие-то сомнения, возникшие у него во время предыдущей встречи. Возможно, что встреча произошла не у вас в комитете, но я не знаю никого другого, кого бы он захотел повидать в связи со смертью мисс Сюзанны Брук, и сомневаюсь в том, что полиция смотрит на это иначе. Нелегко также отвергнуть мысль, что он и мисс Брук убиты одним и тем же человеком. Можете ли вы опровергнуть это, мистер Остер?

— Опровергнуть? Нет. Если только он сказал то, что нам изложил Гудвин.

— Для меня это бесспорно. Если что-то вызывает у вас сомнение, то вам придется вести беседу с самим собой. Желаете ли вы сообщить мне, что вам говорил вчера Воун и что вы говорили ему?

— Он ничего не говорил, и я, в свою очередь, не сказал ему ни слова.

— Разве он вас не видел?

— Видел, но я ни словом не обменялся с ним. Когда пришел Воун, я был в кабинете мистера Хенчи и слышал их разговор, но сам не принимал в нем участия, а он ни разу не обратился ко мне.

— Вы встречались с ним прежде?

— Никогда.

— Он никогда не видел вас?

— Насколько мне известно — нет. Правда, я несколько раз выступал по телевидению…

— Вы больше не видели его вчера? После пяти часов?

— Нет. Следующий вопрос будет — где я был вчера вечером. Если вы имеете право допрашивать, его я не допускаю, вы можете задать и такой вопрос. Я отвечу, что не в состоянии представить свидетелей, которые подтвердили бы, где я находился весь вечер и всю ночь. Если бы вы попросили меня об этом, я бы этого не сделал для вас не только потому, что не хочу, но и потому, что не могу.

— Это удается немногим. Я уверен, что вы желаете, чтобы наш разговор окончился как можно скорее, и вы можете помочь мне. Пока я буду беседовать с мистером Хенчи, вы можете объяснить остальным…

— Я останусь здесь и не сделаю отсюда ни шагу.

— И все же вам придется выйти. Если не из дома, то из этой комнаты. Вы…

— Я не покину этого кресла.

Вульф повернул голову ко мне.

— Арчи, тебе понадобится Саул, чтобы вывести его, или ты справишься сам? Он довольно крепок на вид. И раз уж приходится прибегать к силе, выдвори его из дома.

— Вы этого не сделаете, — сказал Остер.

— Я справлюсь один, — сказал я, вставая. — Вы будете поражены, мистер Остер, если вам придется испытать на себе силу Саула Пензера.

Я подошел к нему.

— Обождите минуту, — вмешался Хенчи. — Гарольд, мне это не нравится. Я не считаю необходимым ваше присутствие здесь. И обернулся к Вульфу: — Вы что-то хотели сказать?

— Только то, что мистер Остер может описать создавшуюся ситуацию вашим сотрудникам, ожидающим в приемной. Он может узнать также, у кого из них есть алиби, начиная с восьми часов вечера вчерашнего дня и до двух часов ночи. Алиби, которое может быть подтверждено. — Он обернулся к Остеру: — Не такая трудная задача для адвоката.

Я подумал, что различие в цвете кожи действительно не имело для него никакого значения. Он был так же резок с Остером, как был бы резок и с белым человеком. Остер хотел что-то сказать сперва Вульфу, а затем Хенчи, но решил, что лучше уйти, не подводя итоговую черту. По дороге к двери он сделал широкий круг, чтобы обойти меня стороной. Дверь за ним закрылась, я вернулся к своему столу и блокноту.

— Весьма вам обязан, мистер Хенчи, — сказал Вульф. — Я не люблю шума в своем доме.

— Я нигде его не люблю, — сказал директор-распорядитель КЗГП. — Я предпочитаю умеренность во всем. Предпочитаю мир, и возможно, мне удастся дожить до него. Как я понимаю, вы ждете от меня ответа на два вопроса: что я сказал мистеру Воуну и где провел вчерашний вечер?

— Второе вовсе не обязательно, разве только у вас есть алиби, которое можно легко проверить.

— Нет, то есть не на все время от восьми до двух. Я кое-что смыслю в отношении алиби: у меня был опыт. Что касается мистера Воуна, то я никогда прежде его не встречал. Я не буду пытаться передать вам наш разговор слово в слово, у меня нет таких способностей, как у мистера Гудвина. Но не так уж много я говорил ему, все время твердил одно и то же. Не относительно того, кто убил Сюзанну… Мисс Брук… Он интересовался, действительно ли они собирались пожениться, Данбар и Сюзанна. Я, конечно, знал, что так оно и есть, но промолчал. Сказал, что ничего не знал относительно их намерений и что никогда не вмешиваюсь в личную жизнь своих сотрудников. Вот и все содержание моего разговора с мистером Воуном.

— Не можете ли вы припомнить ваши точные слова?

Он сдвинул брови и молчал секунд пять. Затем покачал головой:

— Даже не буду пытаться. Но смысл был именно таков, как я сказал. Мистер Воун пробыл у меня не более четырех или пяти минут. Он хотел повидать еще кого-нибудь, и я направил его к мистеру Фэйзону.

— Почему именно к нему?

— Видите ли, он настойчиво этого добивался, а Сюзанна работала под началом мистера Фэйзона. — Хенчи взглянул на меня, затем вновь перевел взгляд на Вульфа. — Скажите… Я знаю о вашей репутации… Неужели вы думаете, будто один из нас убил Сюзанну Брук и Воуна?

— Думаю, что это весьма вероятно.

— Да, но мы не убивали…

— Естественно, что вы так говорите, — кивнул Вульф.

— Не просто «естественно». — Он сжал руками подлокотники кресла. — Это правда, сущая правда, если я вообще когда-нибудь говорил ее… Если один из моих сотрудников является убийцей, я хочу, чтобы он понес самое суровое наказание. Это значительно затруднит деятельность нашего комитета, нам уже и сейчас трудно, поскольку Данбар находится в тюрьме, но если мы хотим, чтобы к нам относились, как к добропорядочным гражданам, то мы должны быть ими. Но вы ошибаетесь, я твердо убежден, что вы ошибаетесь. Сегодня днем миссис Юинг услышала по радио об убийстве Питера Воуна и явилась сообщить мне об этом. Я собрал в своем кабинете всех, с кем вчера беседовал Воун, и, не таясь, обрисовал им создавшуюся ситуацию. Я сказал, что полиция может никогда не узнать о том, что Воун был здесь, но если узнает, то мы не должны ничего скрывать. Я сказал также, что если кто-нибудь замешан в этом деле, я хочу знать об этом немедленно. И еще я сказал, что, если у кого-нибудь имеется хотя бы малейшее подозрение на кого-нибудь, он должен во всеуслышание заявить об этом сейчас же. Я знаю своих людей, мистер Вульф. Не только потому, что у нас одинаковый цвет кожи. В моем положении я обязан знать их. Они пробыли у меня в кабинете около двух часов, и мы все обговорили. Когда мы закончили беседу, я был совершенно уверен, что никто из них не замешан в убийстве Питера Воуна или Сюзанны Брук, я был уверен, что ни у одного из них нет никаких подозрений в отношении другого. Я не хочу сказать, что у меня такой же опыт в подобных делах, как у вас, но я знаю их! Поверьте, вы ошибаетесь. Повидайте их! Расспросите! И вы убедитесь, что ошибаетесь!

На Вульфа этот страстный монолог не произвел впечатления, как, впрочем, и на меня. Директор-распорядитель КЗГП произнес в своей жизни сотни речей перед сотнями аудиторий, у него была хорошо «набита» рука, чтобы говорить вещи вроде: «Это сущая правда, если я вообще когда-либо говорил ее». В общем, он вел себя так, как должен был вести себя человек его положения, хотя и признаю, что он делал это лучше многих других, которых мне приходилось слышать.

— Превосходно, — резюмировал Вульф. — Хорошие речи приятно слушать. Относительно того, что я ошибаюсь, на этот вопрос могут ответить только факты. Вы позволите пригласить сюда мистера Фэйзона?

— Конечно. — Хенчи оперся о подлокотники, желая подняться с места. — Да, я еще хотел упомянуть об алиби. Естественно, я спрашивал их об алиби. Ни у одного из них нет бесспорного алиби. Мистер Остер мог бы вам это сказать, но он был несколько возбужден.

— Мне нравится ваш словарь, — кивнул Вульф. — «Возбужден». Это именно так.

Я находился у двери в приемную и распахнул ее, когда подошел Хенчи. До моего слуха донесся голос Остера. Адвокат не умолкал ни на секунду, так что Хенчи пришлось поманить Фэйзона рукой; вскоре казначей КЗГП занял кресло, в котором только что сидел его начальник.

Вульф хмуро глядел на него, и не удивительно. О чем еще его расспрашивать? Улыбка стерлась с лица Кэсса Фэйзона, и казалось сомнительным, что она когда-нибудь появится вновь.

— Без всяких предисловий, мистер Фэйзон, — заговорил Вульф. — Мистер Остер уже описал вам ситуацию. Это мистер Хенчи послал к вам мистера Воуна?

— Совершенно верно, — кивнул Фэйзон.

— В вашу комнату?

— Да.

— Вы были с ним наедине?

— Да.

— Вы встречались с ним до этого?

— Нет. Никто из нас до этого не видел его.

— Как долго пробыл он в вашей комнате?

— Не больше трех-четырех минут. Я не обратил внимания на время. Возможно, пять.

— Что было сказано между вами?

— Он нам все время говорил одно и то же. Хотел узнать, насколько интимными были отношения мисс Брук с мистером Уипплом. Все мы отвечали ему одно и то же: что не знаем. Он сказал, что кто-нибудь должен знать. Он был очень взволнован. Я направил его к мистеру Юингу.

Губы Вульфа были крепко сжаты. Он обернулся ко мне.

— Это похоже на фарс.

— Да, сэр. Они два часа обсуждали все это мистером Хенчи.

Идя к двери, я подумал, что при сложившихся обстоятельствах могу доставить себе небольшое удовольствие: возьму и посажу мисс Тайгер в красное кресло. Правда, может вмешаться (и конечно, вмешается) Вульф, поэтому я сперва попросил войти Хенчи, провел его к красному креслу, а уж затем пригласил всех остальных. Саул заранее приготовил достаточное количество стульев, так что я был от этого освобожден и мог разглядывать лицо Остера, который понял, что я перехитрил его. Это урегулировало мои отношения с Гарольдом Р. Остером. Мы стали врагами на всю жизнь, и меня это устраивало. Вульф оглядел их всех, одного за другим, начиная от Хенчи, сидящего крайним слева, до Моуд Джордан — на правом фланге, неподалеку от меня.

— На сегодня я закончил с вами, — сказал Вульф. — С вами, но не с расследованием дела, которым я занят. Положение не изменилось. Я ничего не вынес из беседы с мистером Хенчи, мистером Остером и мистером Фэйзоном, за исключением того, что вы представляете единый монолитный фронт. Вы утверждаете, что ваши вчерашние беседы с мистером Воуном были идентичны. Мне трудно поверить в это. Я верю…

— Я не согласна! — заявила Моуд Джордан.

— С чем вы не согласны, мисс Джордан?

— С вашими словами относительно идентичности наших бесед с мистером Воуном. Я знаю, о чем этот человек расспрашивал остальных, но меня он не спрашивал ни о чем. Он только сказал, что хочет видеть мистера Хенчи.

— Придя в комитет?

— Да.

— И он назвал вам свое имя?

— Конечно.

— А когда он уходил?

— Уходя, он не сказал ничего. — Она вздернула подбородок. — Позвольте мне сказать вам несколько слов. Вы травите этих людей, и это возмутительно. Вы запугиваете их только потому, что они — негры. А кто такой вы сами? Где вы родились?

Она была всего только телефонисткой, но никто не прервал ее, не раздалось и шепотка. Она работала в КЗГП безвозмездно и пожертвовала полтысячи долларов в фонд помощи детям Меджера Иверса.

— Вы готовы поддержать это обвинение, мистер Хенчи? — спросил Вульф.

— Нет. Я считаю, что вы неправы, но не могу сказать, что вы прибегаете к методам запугивания.

— Вы желаете что-нибудь добавить, мисс Джордан?

— Нет. Я остаюсь при своем мнении.

— Мистер Юинг, я с вами не беседовал. Желаете ли вы что-нибудь добавить?

— Нет, разве только, что я согласен с мистером Хенчи. Если вы считаете, что один из нас является убийцей, — вы ошибаетесь, но я не могу сказать, что вы запугиваете нас. Я знаю, что было бы с нами, узнай полиция о том, что он был у нас вчера. Вы известите их об этом?

— Мисс Тайгер, не желаете ли вы что-нибудь сказать?

— Нет, — едва слышно ответила она.

— Тогда все. На сегодня. Возможно, мне понадобится еще раз встретиться с вами, и, конечно, я надеюсь увидеть одного из вас. Я бы многое сейчас отдал, чтобы узнать, кого именно. Отвечу на вопрос мистера Юинга — я не сообщу полиции о роковом визите мистера Воуна. Из простой вежливости, желаю вам всего хорошего. — Он откинулся в кресле, скрестил пальцы на толстом животе и закрыл глаза.

Меня удивил Остер. Не произнести ни одного слова. Он поднялся с места и направился в прихожую. Саул Пензер, стоявший возле книжных полок, последовал за ним. Остальные молча поднялись и пошли к выходу, я остался на месте. Их проводит Саул. Я могу помочь убийце надеть пальто, только хочу знать, когда я делаю это. Я взглянул на часы — 17.19. Вульф еще мог бы провести со своими орхидеями сорок минут, но, очевидно, он предпочел немного вздремнуть. Я сел, наблюдая, как вздымается его грудь, ожидая (и, признаюсь, надеясь) увидеть, когда его губы начнут свое привычное упражнение, но тщетно. Шум в прихожей затих. Хлопнула дверь, в кабинет вошел Саул и сел в желтое кресло рядом со мной. Вульф все еще продолжал сидеть с закрытыми глазами.

— Я рад, что ты увидел ее, — обратился я к Саулу. — Впредь я буду о ней много говорить, и тогда ты сможешь лучше оценить ее. Ты, конечно, согласен, что лучший способ достичь цели — это домогаться ее издали, но весь вопрос, из какой дали. Миля — это даль, но и ярд также, даже один дюйм. Хотел бы я лучше знать поэзию. Если бы я мог…

— Заткнись! — зарычал Вульф.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался я. — Я только рассказывал Саулу об одном-единственном из наших посетителей, который показался мне стоящим упоминания. Разве были и другие достойные?

— Нет. — Он выпрямился в кресле.

— Тогда не о чем спорить. И, следовательно, я могу продолжать беседу о мисс Тайгер.

— К черту!

— Может быть, мне уйти? — Саул поднялся с места.

— Нет. Когда у Арчи иссякнет его глупость, он может предложить что-нибудь дельное. Я — не могу. Это безнадежно. То, что Воун видел или говорил вчера, покрыто мраком. Один из этих шестерых людей либо убил его, либо ему известно, кто это сделал, но кто именно — узнать невозможно. Где-то существует еще какой-то человек, но и сотня детективов не отыщет его и за сто дней. Саул?

— Сожалею.

— Арчи?

— Сожалею и грущу.

— Два высококвалифицированных и умелых человека! Что вы собой представляете?! Пойдите куда-нибудь! Делайте что-нибудь! Или я должен просидеть здесь еще один вечер и отправиться спать, размышляя о нашем крушении? Размышляя в отчаянии, как позавчера над дифтонгами.

Саул и я обменялись взглядами. Наш гений, кажется, свихнулся. Чтобы отвлечь его, я спросил:

— Над дифтонгами?

— Да. Скудость имеющихся у нас данных почти равна нулю. Наши посетители не заслуживают ни малейшего внимания. Соедини меня с мистером Воуном.

Сперва я подумал, что он просто свихнулся, затем, сообразив, что существует еще старший Воун, который еще жив, и, возможно, дифтонги являются его хобби, а подошел к телефону. Может быть, мистера Воуна (ведь сын его еще не погребен) не окажется на службе, но я на всякий случай позвонил в корпорацию «Герон», и мне ответили, что его сегодня не будет. Тогда я набрал домашний номер. Его не подзывали к телефону, пока я не растолковал, что Ниро Вульф желает задать ему один вопрос, — я не сказал, что вопрос касался дифтонгов, — и минуту спустя он подошел к телефону.

— Я осмеливаюсь побеспокоить вас, мистер Воун, — сказал Вульф, — только потому, что имею отношение к смерти вашего сына в связи с расследованием обстоятельств гибели Сюзанны Брук. Я нуждаюсь в информации, сообщить которую можете только вы. Согласно опубликованным в прессе сообщениям, ваш сын окончил Гарвардский университет в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году. Это правильно?

— Да. А почему вы спрашиваете?

— Чтобы перейти к следующему вопросу. Я бы не хотел в данный момент подробно объяснять вам суть дела, но возможно, это окажется полезным для выяснения личности убийцы. Знаете ли вы о знакомстве вашего сына с его однокурсником по имени Ричард Оулт? Оулт.

— Боюсь, что нет… Хотя, минутку… Да, да, знаю. Этот юноша застрелился в тот год, когда они окончили университет. Мой сын рассказывал об этом. Да, он довольно хорошо знал его. Но я не понимаю… Какая связь…

— Возможно, что никакой. Если мне удастся найти связь, тогда вы поймете. Не знаете ли вы, бывал ли ваш сын в доме Ричарда Оулта? Может быть, во время каникул?

— А где он жил?

— Эвансвиль, штат Индиана.

— Тогда нет, Питер там не бывал. Я в этом уверен. А у вас есть основания предполагать, что он бывал там?

— Нет. Весьма признателен, мистер Воун, за содействие. Если это приведет к чему-нибудь положительному, я тем самым отплачу вам за причиненное беспокойство.

Кладя трубку на рычаг, я не мог отвести от нее глаз. Я думал о дифтонгах. Надо будет навести справки. Слишком много лет прошло с тех пор, как я изучал эту премудрость в школе. В пятом классе? Или, может быть, в четвертом.

Мои размышления прервал Вульф.

— Соедини меня с мистером Друкером.

Снова я не сразу понял, чего он добивается. Прошло десять дней с тех пор, как я ел ростбиф и яблочный пирог с Отто Друкером, видным гражданином города Расина, в моей комнате в гостинице. Я отыскал номер телефона и заказал междугородный разговор. Когда Друкер подошел к телефону, я перекинулся с ним несколькими вежливыми фразами после чего передал трубку Вульфу. Друкер заметил, что ему приятно говорить с человеком, за чьей деятельностью он следит с интересом и восторгом.

Вульф от удовольствия хрюкнул.

— Но я могу потерять ваше уважение из-за дела, которым я сейчас занимаюсь. Вы можете оказать мне большую услугу. Надеюсь, что вы помните ваш разговор с мистером Гудвином.

— Конечно. Относительно Сюзанны Брук. Вы все еще занимаетесь этим делом?

— Да. Совершенно запутался в нем. Что вы можете сказать относительного молодого человека, застрелившегося на пороге дома Бруков?

— Немного. Я рассказал Гудвину все, что мне было известно. Я даже не запомнил его имени.

— Его звали Ричард Оулт. Не знаете ли вы, приезжал ли в Расин кто-либо из членов его семьи? Или кто-нибудь по поручению родных?

— Не знаю, но думаю, что нет. Насколько я помню, тело находилось здесь всего один или два дня, а затем гроб был отправлен. Не припоминаю, чтобы кто-нибудь приезжал за ним. Могу узнать.

— Не беспокоитесь. Если не ошибаюсь, мистер Гудвин говорил вам, чтобы вы распоряжались нами, если вам понадобится какая-либо информация отсюда.

— Он не произносил слова «распоряжаться», но сказал, что вы ответите взаимностью, и я высоко ценю вашу любезность. Мне нравится это «распоряжаться». Если вам что-нибудь понадобится — дайте мне знать. Я к вашим услугам.

Вульф поблагодарил и, положив трубку, оттолкнул от себя телефон, словно обиделся на него, как это и было в действительности. Затем он отодвинул кресло назад, поднялся и, подойдя к глобусу, повертел его и уставился в точку неподалеку от центра Соединенных Штатов Америки.

Минуту спустя он, не оборачиваясь, вопросил:

— Черт возьми, где находится этот Эвансвиль?

— Если вы нашли Индиану, то внизу, на реке Охайо.

Прошло еще десять секунд.

— Как туда добираться? — Он обернулся к Саулу.

— Пожалуй, быстрее всего самолетом до Луизвиля. Но я должен вернуться до понедельника. В понедельник у меня есть дела, — сказал Саул.

— Туда отправится Арчи. Ты будешь нужен мне здесь. Арчи, отыщи…

Он умолк, так как я повернулся к телефону и начал набирать номер справочной аэропорта.

Глава 14

В десять минут третьего, в ночь на пятницу, я сидел на табурете перед столом, покрытым стеклом, в комнате с двумя окнами, под пристальным взором полицейского. Я был, как говорится, не в лучшем виде после суетливого дня в Нью-Йорке, перелета в Луизвиль и трехчасового переезда на взятой напрокат машине в Эвансвиль, но так как теперь уже знал, о каком дифтонге шла речь, и знал также, что засну крепче, лишь получив ответы на некоторые вопросы, я забросил вещи в гостиницу и, памятуя о том, что полицейский участок работает всю ночь напролет, прямехонько отправился туда.

Признаюсь, я все время твердил себе в участке, что должен держаться независимо.

Полицейского звали Сиверс, точнее — лейтенант Сиверс. Это был старый служака с огромной челюстью и небольшим количеством волос на голове. Он внимательно рассмотрел мою лицензию детектива, выданную полицией штата Нью-Йорк, вернул мне и нахмурился.

— Арчи Гудвин… — произнес он. — Кажется, я где-то встречал это имя.

— Надеюсь, что не в списке разыскиваемых преступников. Возможно, вы слышали про человека, у которого я работаю, — Ниро Вульф.

— Да? — удивился он. — Этот! И как вы его считаете?

— Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, и будь я проклят, если хоть раз мог найти ответ.

— Не рассчитывайте на мою помощь в этом деле. Что вас привело сюда?

— Нам понадобились кое-какие сведения относительно человека по имени Ричард Оулт, вернее, относительно его семьи. Сам он умер. Покончил с собой в Расине, штат Висконсин, четырнадцатого августа тысяча девятьсот пятьдесят девятого года.

— Помню, помню.

— Эвансвиль ведь его родной город, не так ли?

— Да. Он здесь родился.

— Вы его знали?

— Встречал. Не припомню, приходилось ли мне хоть раз разговаривать с ним. Он был не из той категории людей, с которыми нам приходится часто беседовать. А почему вы заинтересовались им спустя столько лет?

— А мы в нем заинтересованы. В связи с одним делом, которое мы в настоящее время расследуем, нам, возможно, сумели бы помочь его родные. Я повидаюсь с ними завтра, — или, точнее сегодня, — но я подумал, что не помешает заранее узнать, что они за люди. Как они тут котируются?

— Никак не котируются. Вы их здесь не увидите. Ни завтра, ни когда-либо. Просто некого видеть.

— Некого?

— Да. Если вы желаете знать подробности, могу вам рассказать. Отец Ричарда Оулта, Бенджамин Оулт-младший, владел мебельной фабрикой, довольно крупной фабрикой. Он получил ее в наследство от своего отца, Бенджамина Оулта-старшего. Оулт младший умер лет десять назад. Дайте-ка вспомнить… — Лейтенант Сиверс закрыл глаза и опустил голову. Затем глянул вверх, на потолок. — Да, совершенно верно, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Почему вы не пишете? Не верите в пользу записей? Мы тут всегда все записываем.

— Я тоже записываю, когда это нужно. Братья, сестры?

— Ричард был единственным сыном.

— Но остается еще миссис Оулт. Где она?

— Не знаю, и вряд ли кто знает. Может быть, вам поможет адвокат Литтауэр, Эрнест X. Литтауэр. Он вел ее дело, когда она продавала фабрику.

Я вынул блокнот и сделал запись. В Эвансвиле действую, как римлянин.

— Мне необходимы все подробности, которые вы знаете, — сказал я. — Я не задерживаю вас?

— Что вы! Я свободен. Во всяком случае, пока по телефону не сообщат о каком-нибудь происшествии.

— Надеюсь, этого не случится. Когда же миссис Оулт продала фабрику?

— Около трех лет назад. Ее супруг умер, и она переменила название фирмы на «М. и Р. Оулт». «М» — означало Марджори, а «Р» — Ричард. Затем, года через два после самоубийства Ричарда, она все распродала и покинула город. Насколько мне известно, она ни разу не приезжала сюда, и где она теперь, я не представляю. Вы знаете стенографию?

— Только из вежливости можно так оценить мои каракули. Благодарю вас. Если не ошибаюсь, Ричард поступил в Гарвардский университет?

— Кажется, да. Дайте вспомнить… — Он закрыл глаза и мгновение спустя сказал: — Да, туда.

— Не известно ли вам, случайно, навещала ли его там миссис Оулт?

Он склонил голову набок и воззрился на меня.

— Послушайте, может быть, я кажусь вам олухом, закостенел в этой глуши, но до десяти я считать умею. Все это чепуха — подробности, которые могут знать близкие Ричарда. Давайте лучше говорить откровенно, а?

Я кивнул.

— Конечно, но я вовсе не хитрю перед вами. Если бы вы мне сказали, что она находится здесь, в Эвансвиле, я бы и пальцем не пошевельнул, чтобы встретиться с ней. Так она навещала его в Гарварде?

— Не знаю. Знаю только, что она души в нем не чаяла.

Я затаил дыхание.

— Мне неприятно начинать этот разговор… Я даже не хотел просить вас, но это необходимо. Обрисуйте ее внешность.

— Так я и думал, — сказал он.

— Надеюсь, что вы будете думать так же и после того, как обрисуете ее.

— Что ж, три года назад она весила фунтов сто сорок. Возраст под пятьдесят или чуть больше. Рост — пять футов с половиной. Каштановые волосы с проседью. Глаза карие, очень близко посаженные. Небольшой рот. Длинный тонкий нос, очень тонкий. Острый подбородок. Достаточно.

— Я не умею говорить комплименты, — ответил я, — но даю голову на отсечение, что вы наилучший устный портретист южнее Северного полюса! Я сэкономил бы уйму времени и нервов, если бы сразу спросил вас об этом. Еще один вопрос. Не согласились бы вы совершить со мной прогулку в Нью-Йорк? Все расходы за мой счет, обслуживание по первому классу, как почетного гостя.

— Какие могут быть сомнения! Конечно, согласился бы! Но ведь я являюсь служащим города Эвансвиля… А что вам нужно от мисс Оулт?

— Вы являетесь слугой закона и правосудия, и ваша помощь необходима для опознания убийцы. Вы видите, я высовываю шею из панциря. Если вы обратитесь в полицейское управление Нью-Йорка, то мое имя будет смешано с грязью, и я сомневаюсь, что в этом случае понадобятся ваши услуги. Если вы отправитесь со мной, то тем самым сослужите хорошую службу закону, а если понравится, то проведете в Нью-Йорке денек-другой. Если же вам захочется лицезреть себя на страницах прессы, то тираж «Газетт» более миллиона экземпляров. Но если Эвансвиль не может и часа просуществовать без вас…

— Незачем паясничать, Гудвин. Вы уверены, что Марджори Оулт является убийцей?

— Моя шея высунута достаточно далеко.

— Когда вы уезжаете?

— В пять часов вечера, самолет из Луизвиля. У меня машина, которую я взял там напрокат. Мне осталось только задать адвокату Литтауэру несколько вопросов. — Я поднялся. — Давно ли вы служите в полиции?

— Двадцать шесть лет.

— Какого же черта! Вам не перед кем отчитываться. Оставьте ключи в столе и дело с концом! Выезжаем в тринадцать тридцать. Договорились?

Он не мог решиться, сказал, что позвонит мне около полудня, но по его глазам и по тому, как он пожал мне руку, я был уверен, что обратный путь домой я совершу не в одиночестве.

Было ровно три часа ночи, когда я, заказав разговор с Нью-Йорком на семь сорок пять, залез под одеяло в своем номере.

Мне необходимо было хоть немного поспать, но какие-то смутные мысли мешали заснуть. Не мысли о том, что дело завершено, это было ясно, а скорее то, как мы его провели. Что это — просто удача или проблеск гениальности? Уже много лет прошло с тех пор, как я оставил попытки выяснить, как работает у Вульфа голова, но этот случай был исключительным. Мне и в голову не пришло обратить внимание на сочетание букв «оу» в четырех именах: Пол, Оулт, Моуд и Воун, но ведь я мог бы! Любой бы мог! В этом не было ничего особенного. Особенность заключалась в другом: ну, а если бы я обратил на это внимание, что из того? Я бы счел это простым совпадением. Но вот он обратил внимание на четыре «оу» в четырех именах, и это все время копошилось у него в голове:

ПОУЛ и ОУЛТ

ПОУЛ и МОУД

ПОУЛ и ВОУН

ОУЛТ и МОУД

ОУЛТ и ВОУН

МОУД и ВОУН

Он рассмотрел каждую пару в отдельности и решил, что единственная, которая могла не быть случайным совпадением, была «Оулт и Моуд», потому что, если женщина по фамилии Оулт меняет фамилию, то почему бы ей не выбрать другую фамилию или имя тоже с «оу»? Да… Я и сам мог бы прийти к такому заключению. Мог бы, но не пришел… То, что произошло у него в голове, что побудило его позвонить Воуну-старшему и Отто Друкеру и послать меня в Эвансвиль, не произошло в моей башке и не могло произойти. Он сказал: «Скудость данных почти равна нулю». Но вот я в Эвансвиле, и я знаю теперь, кто убил Сюзанну Брук и Питера Воуна, а возможно, что никогда не узнал бы этого, не начни Вульф рассуждать о дифтонгах.

Поймав себя на том, что теряю драгоценное время, я повернулся на бок, но заснуть не мог. Мне пришло в голову, что она воспользовалась также сочетанием «джор» в своем имени «Марджори», перенеся в фамилию «Джордан». Если бы Вульф знал, что миссис Оулт звали Марджори, он бы распутал этот клубок еще неделю назад. С этой мыслью я и заснул.

Я заказал разговор на 7.45, потому что на Тридцать пятой улице уже будет 8.45, а я хотел застать Вульфа до того, как он поднимется в оранжерею. Ровно в 7.45 меня разбудил звонок.

Трубку поднял Фриц, переключил телефон на комнату шефа, и я услышал его хриплый, сердитый голос.

— Да?

— Это я. Я спал всего четыре часа и хочу еще спать, поэтому буду краток. Даже если бы я говорил с вами целый час, вам все равно понравилось бы каждое мое слово. Все прошло без сучка и задоринки. Зарезервируйте номер в отеле «Черчилль» для мистера Джорджа Сиверса. — Я повторил фамилию по буквам. — Он прибудет сегодня вечером приблизительно в двадцать тридцать вместе со мной. Пусть Фриц не оставляет мне обеда. Я поем вместе с Сиверсом в самолете.

— Существуют ли какие-нибудь родственники в Эвансвиле?

— Нет. Она одна на всем свете, как и говорила.

— Весьма удовлетворительно, — хмыкнул он и повесил трубку.

Иногда мне кажется, что он переигрывает. Я понимаю, что им было сказано все, что должно было быть сказано, но ведь он мог бы еще спросить о местной погоде или мягкая ли у меня постель?? А постель-таки была мягкая. Я свернулся клубком и снова заснул.

Встреча с мистером Литтауэром была вовсе не обязательна, и не знаю, когда бы я проснулся, если бы не телефонный звонок. Протянув руку за трубкой, я взглянул на часы: 10.42. Звонил лейтенант Сиверс. Он сказал, что договорился об отъезде, и так как между Эвансвилем и Луизвилем во времени час разницы, нам нужно выехать не позже 13.00, чтобы успеть на пятичасовой самолет. С горестным вздохом вылез я из постели и направился в ванную.

Возможно, что мои вечные затруднения с адвокатами проистекают из-за того, что в их глазах я не являюсь многообещающим клиентом, готовым немедля сунуть руку в карман за чековой книжкой. Я обращаюсь к ним только с вопросами, на которые они предпочитают не отвечать. Так же было и в этот раз с Эрнестом X. Литтауэром в большой, залитой солнцем комнате, из окна которой открывался прекрасный вид на реку Охайо. Я хотел только узнать, поддерживал ли он связь с миссис Марджори Оулт в течение последнего года, а он хотел только не отвечать на мой вопрос. Он и не ответил, но я пришел к выводу, что он не имеет ни малейшего представления о том, где она сейчас, и что ему это совершенно безразлично.

Когда без четверти час я подошел к стоянке, там уже был Сиверс с чемоданом такой величины, словно он уезжает на целый месяц. Я даже испугался — не был ли я излишне гостеприимен. Правда, клиенту говорить об этом не следовало. Ведь он должен был помочь разобраться в нашем деле, так что — добро пожаловать! Он был неплохим попутчиком, хотя и не того класса, что Отто Друкер. К тому времени, как мы приземлились на бетонированную полосу аэропорта Айдлуайлд, — я имею в виду международный аэропорт имени Кеннеди, — мне стало совершенно очевидно, что он просто-напросто добросовестный полицейский, потому и дослужился за двадцать шесть лет только до лейтенанта. Он сказал, что хотел бы располагать сегодняшним вечером, если он мне не понадобится, и я отвез его на такси в отель «Черчилль», а сам поехал на Тридцать пятую улицу.

Было всего лишь восемь часов сорок минут, но Вульф уже сидел за чашкой кофе, и это заслуживало моей усмешки. По установленному у нас правилу за едой разговаривать о делах не полагалось, так что Вульф либо раньше времени приступил к обеду, либо поспешил покончить с ним, чтобы не сидеть за столом, когда я явлюсь. Он поздоровался со мной, как обычно после моего возвращения из дальних поездок. Я стал возле его стола и, выдержав время, сказал:

— Боже мой, как холодно в Нью-Йорке, не то что в Эвансвиле. А в этой комнате удивительно тепло, хотя я лично не прикладывал рук к отоплению. Я признаю, что быстрый прогресс автоматизации может привести…

— Садись и докладывай!

Так я и сделал, подробно изложив ему все, чего я достиг. Он не откинулся в кресле, не закрыл глаз: в этом не было необходимости, так как дело подошло к счастливому завершению. Когда я закончил свои отчет словами, что нам, возможно, придется в течение недели развлекать лейтенанта Сиверса, он и глазом не моргнул, взял чашку кофе, выпил ее до дна и поставил обратно.

— Арчи, — сказал он, — я приношу тебе свои извинения. Я обратил внимание на эти проклятые дифтонги вечером в понедельник, и еще тогда мог бы послать тебя в Эвансвиль. Потеряно целых три дня.

— М-да… Что ж, в конце концов, вы все-таки это сделали. Принимаю ваши извинения. Жаль только, что сегодня пятница и кое-кого из них мы завтра не сможем разыскать. Полагаю, что они заслужили право присутствовать при финале, все эти люди из КЗГП, даже Остер. А также мистер и миссис Кеннет Брук. И почему бы не пригласить мать Сюзанны? В некотором роде, она может быть здесь с большим правом, чем все остальные. Ведь она была вместе с Сюзанной, когда Ричард Оулт пустил себе пулю в лоб. По словам Друкера, это она уговорила Сюзанну отказать ему. Она должна…

Я замолчал.

— Что с тобой? — спросил Вульф.

— Ничего. Вы же задумались о дифтонгах, хотя это казалось вам не стоящим внимания. Вот и мне пришла в голову шальная мысль. А что, если она решила покончить и с матерью Сюзанны и выбрала для этого сегодняшний вечер?

Я круто повернулся и направился к столу. Номера телефона миссис Мэттью Брук у меня не было и пришлось заглянуть в телефонный справочник. Затем я набрал номер и переждал четырнадцать продолжительных гудков, вместо обычных для меня двенадцати. Я никогда не ошибаюсь при наборе номера, поэтому я больше туда не звонил, а набрал другой номер, записанный в моей книжке, и на этот раз услышал ответ.

— Миссис Кеннет слушает, — произнес знакомый голос.

— Говорит Арчи Гудвин, — сказал я. — Из конторы мистера Ниро Вульфа. Мистер Ниро Вульф хочет задать вопрос миссис Мэттью Брук, и я только что звонил ей домой, но никто не ответил. Я и подумал, что она у вас… Или я ошибаюсь?

— О чем мистер Вульф хочет спросить ее?

— Ничего важного. Не знаете ли вы, где я могу разыскать ее?

— Нет, не знаю… Однако странно…

Молчание. Выждав пять секунд, я спросил:

— Что, собственно, странно?

— Я подумала, что, может быть… Где вы находитесь?

— В конторе Ниро Вульфа.

— А ее там нет?

— Нет.

— Я подумала, что она поехала повидать его. Она позвонила мне около часа назад и попросила дать машину — она часто просит у меня машину — и сказала, что должна с кем-то встретиться по поводу Сюзанны. Я спросила, не Ниро ли Вульфа она хочет повидать, но она не пожелала мне ответить. Только сказала, что обещала никому об этом не говорить. Вы уверены…

— И она взяла машину?

— Конечно. А вы…

— Голубой «седан»?

— Да. Скажите…

— Простите, нас перебили. — Я повесил трубку и обернулся. — Я же говорил! Около часа назад миссис Мэттью Брук взяла у миссис Кеннет Брук машину и поехала на свидание с кем-то, кто позвонил ей по телефону и сказав, что может сообщить ей нечто новое относительно Сюзанны. Возможно, она еще жива. Вот ведь напасть! Мне поговорить с Кремером или будете разговаривать вы?

— Зачем?

— Боже мой, да для того, чтобы отыскать этот проклятый автомобиль!

— В этом нет необходимости. Саул…

— Что Саул? Он ведь не может…

— Он приглядывает за мисс Джордан. Ему еще вчера было поручено поинтересоваться ею. Сегодня утром он позвонил, уже после твоего звонка из Эвансвиля, и я велел ему взять Фреда и Орри и держать ее под постоянным наблюдением.

Я сунул ключи, которые было достал, обратно в карман. В этой коллекции был и ключ от ящика, из которого я хотел достать тетрадь с записью номера голубого «седана».

— Черт возьми, могли сказать об этом раньше?

— Ты становишься ворчлив, Арчи.

— Естественно. А как бы почувствовали себя вы, или я, или Кремер, если бы к своему списку она прибавила еще одно убийство уже после того, как мы разоблачили ее? Вы же понимаете, что любой человек, даже Саул Пензер, может потерять след! Вы хотите, чтобы ее доставили вам в оберточной бумаге с каемкой, я — тоже. Но результат был бы такой же, только без меньшего риска, если бы позвонили сейчас Кремеру и сказали, что женщина, убившая Сюзанну Брук и Питера Воуна, в настоящее время находится где-то на его территории в голубом «седане» вместе с миссис Мэттью Брук, которую собирается убить. Номер машины у меня есть.

Он перебил меня и спросил, просто из желания получить информацию:

— И ты хочешь это сделать?

— Нет, конечно!

— А Саул бы захотел?

— Если бы потерял ее, то да. А если он все еще следит за ней, то нет…

Он поднял руку.

— Тогда все просто. Давай будем действовать или бездействовать в зависимости от того, что сообщит нам Саул. Моя вера в него хоть и не безгранична, но тверда, а он знает, что она убила двух человек. Твое отношение к нему?

— Нечего говорить об этом. Когда он звонил в последний раз?

— В двадцать минут шестого, из автомата на Лексингтон-авеню. Она находилась у себя дома. Фред и Орри проводили ее туда от места ее службы, Саул заменит Фреда в шесть часов. Он…

Раздался звонок в дверь.

Я вышел в прихожую.

— Мистер Пензер и миссис Джордан. — Я обернулся к Вульфу. — Вы просили их прийти?

Глава 15

Через дверное стекло я увидел, что Саул держит ее за правую руку, поэтому, открывая дверь, я был готов, в случае необходимости, схватить ее за левую руку, но она переступила порог без посторонней помощи.

— Орри в машине вместе с миссис Брук, — сказал Саул. — Она тебе нужна?

Я ответил, что нет, пусть Орри проводит ее домой, и Саул пошел сказать ему об этом. Я уже, кажется, упоминал, что могу, если придется, подать пальто убийце. Но Моуд Джордан покачала головой, когда я предложил ей помочь. Считая, что честь эскортировать ее в кабинет должна принадлежать Саулу, я обождал, пока он вернулся, и затем последовал за ними. Саул придвинул ей одно из желтых кресел и хотел было придвинуть себе другое, но Вульф указал ему на красное кресло. Перед тем как сесть, Саул достал из кармана какой-то предмет и положил перед Вульфом. Вульф сделал гримасу и велел мне забрать эту штуку, оказавшуюся тупорылым «хааскелем» 32-го калибра. Я проверил, заряжен ли он (он был заряжен), и швырнул в ящик стола.

— Был у нее в кармане пальто, — пояснил Саул и сел.

До сих пор она не раскрывала рта. Теперь она это сделала.

— У меня нет разрешения на револьвер, — сказала она. — Это противозаконно — владеть оружием без разрешения, но вовсе не оправдывает ваше обращение со мной.

Ее глаза перебегали от Саула к Вульфу и обратно.

— Я садилась в машину по приглашению женщины за рулем, и этот человек напал на меня.

Вульф игнорировал ее слова и спросил Саула:

— У тебя есть что доложить?

Он покачал головой.

— Думаю, что это необязательно, разве только вы захотите узнать детали — где и когда. Мы вмешались, когда она открыла дверцу и хотела сесть в машину. Я сел рядом с ней на заднее сиденье, а Орри — впереди, с миссис Брук. Вот собственно, и все. Без шума и возни. Миссис Брук хотела было кричать, но мы успокоили ее. Орри умеет это делать. Это случилось в Центральном парке. Хотите узнать детали?

— Не сейчас. А возможно, что и никогда. — Вульф обернулся к женщине. — Не следует затягивать дела, миссис Оулт. Все может быть доказано с легко…

— Меня зовут Моуд Джордан, — перебила она.

— Знаю. Но имя и фамилия — величины непостоянные. Человек волен менять их. Если вы протестуете против того, чтобы я звал вас вашим прежним именем, то есть Марджори Оулт, я буду звать вас…

— Мое имя всегда было Моуд Джордан.

— Так дело не пойдет. В Черчилль-отеле находится один человек, мой гость, который прибыл в Нью-Йорк около часа назад. Некто Сиверс, лейтенант Джордж Сиверс из эвансвильской полиции. Он может явиться сюда в самое короткое время. Может быть, мы отложим нашу беседу, пока мистер Гудвин съездит за ним?

Я видел тысячи различных лиц и тысячи различных выражений, но то, что произошло с ее лицом в течение двадцати секунд, было более чем поразительно. Когда она услышала имя Сиверса, глаза у нее закрылись, и клянусь, что я видел, как краска уходит с ее щек, хотя я не сказал бы, что и до этого ее лицо блистало румянцем. Я лишен воображения, но то, что происходило сейчас перед моими глазами, походило на то, будто не краска, а сама жизнь покидает ее лицо. Она не просто побледнела, тут произошло нечто совсем иное. Мне это не доставило удовольствия. Я взглянул на Саула и увидел, что он тоже не в восторге.

Через полминуты глаза у нее раскрылись, и она обратилась к Вульфу.

— Джордж Сиверс учился со мной в одном классе, — сказала она.

Очевидно, она считала, что это вызовет какую-нибудь реакцию, но Вульф только хмыкнул.

— Во всяком случае, — продолжала она, — теперь я могу говорить. Вы не представляете себе, как мне было тяжело. Черномазые негры… Иногда мне казалось, что я задохнусь в присутствии мистера Хенчи, и мистера Юинга, и мистера Остера… Но я это сделала, я убила ее. Онаборолась за права негров и, конечно, хотя бы только за это получила единственное право — право умереть. Вот я и убила ее.

— Я советую вам, мисс Джордан, не…

— Меня зовут Марджори Оулт!

— Как пожелаете. Я советую вам ничего не говорить, пока вы не успокоитесь.

— Никогда, в течение многих лет, я не была так спокойна, как сейчас. С того самого дня, как умер мой Ричард. Я рада, что вы все узнали, потому что теперь я могу говорить. Я так и думала, что вы все раскроете. Знаете, когда эта мысль впервые возникла у меня?

— Нет.

— Еще в тот день, когда я в первый раз была здесь с этими неграми; вы так долго расспрашивали относительно телефонного звонка и был ли это голос Сюзанны. Я подумала: вы знаете, что она не звонила, никто не звонил, что вообще не было никакого телефонного звонка. Не так ли? Вы знали?

— Нет, если бы я знал… — Вульф замолк. Всякие попытки объясниться были бесполезны, коль скоро она хотела только говорить, а не слушать.

И она говорила.

— Я знала, что наступит день, когда я смогу рассказать об этом, но не предполагала, что буду рассказывать вам. Я хочу, чтобы вы знали, что я решила убить ее не только из-за Ричарда. Сначала я просто хотела повидать ее, познакомиться с ней, узнать ее поближе… Вот почему я продала свое дело… Вы знаете, что у меня было прибыльное дело?

— Да.

— Но я продала его, переехала в Нью-Йорк, изменила имя. Приехав сюда, я увидела, что это будет не так просто, ведь я не хотела заводить с ней приятельских отношений. Лишь когда она начала работать в КЗГП, наступил мой час. Денег у меня вдоволь, я сделала крупное пожертвование и предложила безвозмездно работать у них. Мне это было не легко… Я хочу, чтобы вы поняли, что до того времени у меня и в мыслях не было убить ее. Я не хотела причинить ей ни малейшего вреда, просто хотела узнать ее. Вы понимаете?

— Да.

— Понимаете ли вы, как трудно мне было там, вместе со всеми этими…

— Да.

— Я хочу быть уверена, что вы понимаете. У меня на фабрике работало несколько ниггеров. Уборщиками и всякими там… Я сейчас проверю, поняли ли вы меня. Скажите, почему я решила убить ее?

— Потому что она собиралась выйти замуж за негра.

Она кивнула.

— Поняли? Мой сын был недостаточно хорош для нее. Она и ее мать выставили моего Ричарда из дома, довели до того, что он застрелился на пороге их дома, а она собралась замуж за ниггера! Мысль о том, чтобы убить ее, пришла мне в голову довольно недавно. Она вечно говорила о гражданских правах, только они ее и интересовали, она даже решилась выйти замуж на ниггера. Равноправие… права, права, права… Значит, она имеет право… и умереть, и я решила убить ее. Разве это трудно понять?

— Нет. Особенно неграм. Может быть, будет более трудно понять, почему вы убили Питера Воуна. Разве что он узнал вас, когда явился в КЗГП в среду утром?

— Ему так показалось, но он не был уверен. Он видел меня дважды, много лет назад, когда я приезжала в колледж навестить Ричарда. Они учились на одном курсе и дружили. Уходя, он задал мне несколько вопросов; мои ответы не удовлетворили его, и я договорилась встретиться с ним в тот же вечер.

— Чтобы убить его?

Она сдвинула брови.

— Не думаю.

— Однако вы прихватили с собой револьвер.

Она облизала губы.

— Я не хочу говорить об этом.

— И сегодня вы тоже захватили с собой оружие. Для миссис Брук. Тот же самый револьвер?

— Конечно. Это револьвер моего мужа. Он всегда носил его в дни выплаты жалованья рабочим, когда ездил в банк за деньгами. Я не хочу говорить об этом; я хочу говорить о Сюзанне. Она звала меня «Моуд», а я ее — «Сюзанна». Конечно, Ричард тоже звал ее Сюзанной, он все мне рассказывал про нее, но я ни разу не встречалась с ней. У меня есть две фотографии Сюзанны, на одной она снята вместе с ним. Я не уверена, поймете ли вы мои чувства по отношению к ней. Я не утверждаю, что любила ее, потому что мой Ричард любил ее, это не совсем точно, но я хотела быть рядом с ней, видеть ее ежедневно… Вы понимаете?

— Кажется, да. — Вульф посмотрел на меня. — Спустись вниз, Арчи.

Я поднялся с места. Когда я проходил мимо Саула, он подмигнул мне. Надо будет поговорить с ним и отучить от этой привычки. В кухне я сел за стол, придвинул к себе телефон и набрал номер. Кремер терпеть не может, когда ему звонят домой, но если бы я позвонил к нему на службу, то наверняка напоролся бы на Роуклиффа, а я не имел желания тратить время на его заикание. После четырех продолжительных гудков знакомый женский голос произнес «алло», и я сказал:

— Это Арчи Гудвин, миссис Кремер. Я хочу поговорить с инспектором, если позволите.

Она сказала, что узнает, и через минуту я услышал ворчливый голос.

— Что вам от меня нужно, Гудвин?

— Я звоню вам из кухни. Мистеру Вульфу нужна помощь. Женщина, убившая Сюзанну Брук и Питера Воуна, находится у него в кабинете, изливает перед ним душу и никак не может умолкнуть. Она уже объяснила, почему убила Сюзанну, и теперь начала объяснять…

— Вы опять паясничаете, будьте вы прокляты!

— Нет. Мне надоело выслушивать от полиции обвинения в том, что я паясничаю. Сегодня утром в Эвансвиле, штат Индиана, лейтенант полиции сказал мне это, и я привез его…

— Что за женщина находится у Вульфа?

— Я не хочу упоминать фамилии по телефону. Скажу только, что револьвер, из которого был застрелен Питер Воун, лежит в моем письменном столе, а у меня нет на него разрешения. Я не хотел бы…

— Вы это серьезно, Гудвин?

— Вы чертовски хорошо знаете, что да. Как выразилась бы Долли Брук, разве я сошел с ума? Или, может быть, мне…

Связь прервалась. Я подошел к полке за стаканом и достал из холодильника молоко. Пройдет минут шесть или семь, пока прибудет полиция, а я был сыт по горло лицом этой дамы даже в профиль.

Глава 16

Вчера вечером, в седьмом часу, к нам без предупреждения явился Пол Уиппл. Он был довольно наряден, в легком коричневом костюме из макрона, или закрона, или чего-то вроде, того же оттенка, что и его кожа, но я подумал, что он рановато снял пальто. Был конец мая, но все еще прохладно и ветрено, и во время утренних прогулок я застегивал куртку на все пуговицы, но и этого мне казалось мало. Я провел его в кабинет, предложил сесть в обитое красной кожей кресло, а Вульф, который только что принялся за чтение, почти вежливо отложил в сторону свою очередную книгу. Они побеседовали немного на всякие интересующие их темы и, конечно, о суде над Марджори Оулт, который только что закончился ее осуждением на пожизненное тюремное заключение, затем Уиппл упомянул о цели своего посещения.

— Меня интересует, — спросил он, — что случилось с чеком, который я послал вам шесть недель назад? Он не предъявлен в мой банк, и я подумал, что, может быть, вы его не получили.

— Я его порвал, — сказал Вульф.

— И совершенно напрасно! Я настаиваю. Я понимаю, что по сравнению с тем, что вы для меня сделали, сумма ничтожна. Моя жена и сын, мы настаиваем…

— Я обижусь, мистер Уиппл.

— Обидитесь?

— Конечно. Я обязался погасить свой долг, и я это сделал, а вы хотите вернуть все в прежнее положение. Фу! Я бы ни за какие деньги не взялся за это фантастическое дело — отыскать улики против этой женщины. Я занялся им без вашего вмешательства, и поэтому, видимо, вы хотите оставить меня своим должником.

— Но ведь это софистика!

— Вот и отлично. Ни один человек не может претендовать на единоличное владение истиной. Протагор подошел к этой мысли ближе, чем Платон. Если вы направите мне другой чек, я сожгу его. Ваш сын прислал мне изысканно составленное письмо с благодарностью, и я с величайшим удовольствием принял его. Как он поживает?

— Спасибо, хорошо. Все происшедшее было для него тяжким испытанием, но сейчас все уже позади… У него, гм, появилась другая привязанность… Возможно, вы ее помните, при вашей-то памяти. Бет Тайгер. Очень привлекательная девушка.

Вульф бросил на меня быстрый взгляд, а у меня отвисла челюсть… Уиппл продолжал:

— Моей жене Бет очень нравится, она ждет не дождется, когда они поженятся. Знаете, что на днях сказала моя жена? Мы разговорились о процессе, естественно, вспомнили вас, и она сказала: «Я хотела бы, чтобы он был негром». — Уиппл улыбнулся. — В ее устах это комплимент.

Вульф улыбнулся.

— Если бы я был негром, мистеру Гудвину тоже пришлось бы стать негром.

Я и не подумал обратить внимания на его слова. Как я уже говорил, я давным-давно бросил размышлять над тем, как происходит у него мыслительный процесс.


ЗВОНОК В ДВЕРЬ

1

Мой рассказ можно начать с описания того, что, безусловно, явилось решающим фактором. Это был розовый листок бумаги шириной три и длиной семь дюймов, в котором говорилось, что Первый национальный городской банк обязан выплатить Ниро Вульфу сто тысяч долларов ноль-ноль центов. Подписано: Рэчел Бранер. Листок лежал на письменном столе Вульфа, куда его положила миссис Бранер. Сделав это, она снова села в кресло, обитое красной кожей. Она сидела в нем уже полчаса, появившись у нас в шесть часов с минутами. Секретарша миссис Бранер попросила принять ее хозяйку всего лишь за три часа до этого, и, хотя такой срок для проверки человека вообще-то мал, все же времени оказалось достаточно, чтобы получить некоторые сведения о вдове Ллойда Бранера, унаследовавшей все его недвижимое имущество. По меньшей мере восемь зданий из нескольких десятков, оставленных ей покойным мужем, были почти небоскребами, а одно видно отовсюду — с севера, востока, юга и запада города. Можно было бы ограничиться звонком Лону Коэну в «Газетт» и узнать, имеются ли в редакции какие-нибудь материалы о семье Бранер, однако я позвонил еще и вице-президенту правления нашего банка, и адвокату Натаниэлю Паркеру. Я не выяснил ничего нового, разве только что вице-президент начал было:

— Да… была одна забавная история… — И замолчал.

Я спросил, что он хотел сказать.

— Нет-нет, ничего особенного. Просто наш президент мистер Эбернати получил от нее книгу…

— Какую?

— Это… Я забыл. Извините, мистер Гудвин, я сейчас занят.

Таким образом, открыв дверь и впустив миссис Бранер в наш старый каменный особняк на Тридцать пятой улице, я знал только, что она послала какую-то книгу президенту банка. После того как она уселась в красное кожаное кресло, я, положив на кушетку ее шубу стоимостью не меньше той штуки из соболей, за которую один мой приятель выложил восемнадцать тысяч, занял место за своим письменным столом и принялся рассматривать посетительницу. К числу элегантных дам она никак не относилась (ибо была довольно низенькой и слишком полной и круглолицей), даже если ее шерстяное платье было от Диора. Однако вряд ли можно было сказать что-то плохое о ее карих глазах, которые она не сводила с Вульфа, спрашивая его, следует ли ей рассказывать, кто она.

Вульф разглядывал ее без всякого энтузиазма. Дело в том, что новый год только что начался и Вульфу следовало приниматься за работу. В ноябре-декабре он, как правило, отказывался от дел, поскольку к этому времени сумма налога возрастала настолько, что на уплату его уходило до трех четвертей гонорара. В начале года дело обстояло иначе, а сегодня было только пятое января, и у этой женщины денег куры не клюют, но сама мысль о необходимости работать не нравилась ему.

— Мистер Гудвин назвал вас, — холодно заметил он, — а я читаю газеты.

Женщина кивнула:

— Разумеется. Я знаю о вас очень много и поэтому пришла к вам. Я хочу, чтобы вы сделали нечто такое, что, вероятно, не под силу никому другому. Вы, конечно, читаете и книги. Читали ли вы книгу под названием «ФБР, которое никто не знает»?

— Да.

— В таком случае мне нет нужды рассказывать вам о ней. На вас она произвела впечатление?

— Да.

— Благоприятное?

— Да.

— Боже мой, вы вовсе не словоохотливы.

— Я отвечаю на ваши вопросы, мадам.

— Понимаю. Я тоже могу быть краткой. На меня книга произвела такое сильное впечатление, что я закупила десять тысяч экземпляров и разослала их разным людям по всей стране.

— Да? — У Вульфа чуть заметно дрогнули брови.

— Да. Я послала книгу министрам, членам Верховного суда, губернаторам всех штатов, сенаторам и конгрессменам, депутатам законодательных собраний, издателям и редакторам газет и журналов, владельцам фирм, банков и радиовещательных компаний, радио— и телеобозревателям и комментаторам, районным прокурорам, деятелям образования и другим… Даже полицейскому начальству. Нужно ли объяснять, почему я это сделала?

— Мне — нет.

Посетительница сверкнула карими глазами.

— Мне не нравится ваш тон. Мне нужны ваши услуги, и я заплачу, сколько вы пожелаете и даже больше, но бессмысленно продолжать наш разговор, если… Вы говорите, что книга произвела на вас благоприятное впечатление. Значит ли это, что вы согласны с мнением автора о ФБР?

— С некоторыми оговорками.

— И об Эдгаре Гувере?

— Да.

— В таком случае вас не удивит, что за мною ведется круглосуточная слежка. За мною следует «хвост», так это, кажется, называют? Такое же наблюдение ведется за моей дочерью, сыном, секретаршей и братом. Все мои телефонные разговоры подслушиваются, то же думает мой сын о своем телефоне; он женат и живет отдельно. Некоторые служащие «Корпорации Бранера» подверглись допросу. Корпорация расположена на двух этажах «Дома Бранера», и в ней работает более ста сотрудников. Вас это удивляет?

— Нет, — промычал Вульф. — Вы рассылали книги с письмами?

— Не с письмами, а со своими визитными карточками, па которых я писала несколько слов.

— В таком случае, вам не следует удивляться.

— А я удивлена. Я же не конгрессмен или какой-то там издатель, радиокомментатор или университетский профессор, которые боятся потерять должность. Неужели этот психопат, страдающий манией величия, думает, что может повредить мне?

— Он уже вредит вам!

— Нет, он всего лишь досаждает мне. Сейчас потихоньку допрашиваются, конечно, под разными благовидными предлогами, мои служащие и личные друзья. Все началось недели две назад. Подслушивание разговоров по телефону ведется, по-моему, дней десять. Мои адвокаты говорят, что, вероятно, тут ничего не поделаешь, но все же занимаются сейчас этим вопросом. И хотя они являются владельцами одной из лучших юридических контор Нью-Йорка, даже они боятся ФБР! Они не одобряют рассылку книг и говорят, что это было опрометчивостью и донкихотством с моей стороны. Их мнение мне безразлично. Прочитав книгу, я пришла в бешенство. Я позвонила в издательство, и оттуда прислали своего представителя; он сообщил, что фирма продала менее двадцати тысяч экземпляров книги. Это в стране с населением почти двести миллионов, из которых двадцать шесть миллионов голосовали за Голдуотера! Я подумала было о том, чтобы купить в газетах место и поместить несколько сообщений, но потом решила, что лучше будет разослать книги, и я приобрела их со скидкой в сорок процентов. — Миссис Бранер крепко сжала пальцами подлокотники кресла. — И вот теперь ФБР досаждает мне, и я хочу, чтобы это было прекращено. Я хочу, чтобы вы заставили их это сделать.

— Абсурд, — заметил Вульф, качая головой.

Посетительница протянула руку и взяла со столика сумку, открыла ее, вынула сложенную вдвое чековую книжку и авторучку, развернула книжку на столике и не спеша, тщательно и методично заполнила вначале корешок, а потом бланк чека. Вырвав чек, она встала, положила его на письменный стол перед Вульфом и вернулась на свое место.

— Вот пятьдесят тысяч долларов. Это аванс. Я уже сказала, что сумму я не ограничиваю.

Вульф даже не посмотрел на чек.

— Мадам, я не чудотворец и не идиот, — сказал он. — Если за вами ведется наблюдение, то теперь уже известно, что вы пришли ко мне, а отсюда будет сделан вывод, что вы появились здесь, чтобы нанять меня. Вероятно, у дома уже дежурит агент. Если этого еще не произошло, слежка начнется, как только выяснится, что я оказался ослом и взялся выполнить ваше поручение. — Он повернул ко мне голову. — Арчи, сколько у ФБР филеров в Нью-Йорке?

— М-м… — Я поджал губы. — Не знаю, сотни две, наверное. Их то больше, то меньше.

Вульф повернулся к нашей посетительнице:

— А у меня всего один помощник — мистер Гудвин. Я сам никогда не выхожу из дому по делам. Это было бы…

— У вас есть и Саул Пензер, и Фред Дэркин, и Орри Кэтер.

В другое время перечисление этих фамилий задело бы Вульфа, но сегодня этого не произошло.

— Я не имею права просить их пойти на такой риск, — ответил он. — Не думаю, что и мистер Гудвин согласится рисковать. Кроме того, это было бы бесполезно и бессмысленно. Вы сказали: «Заставьте их прекратить это». Как я понимаю, вы хотите, чтобы я заставил ФБР прекратить слежку?

— Да.

— Как?

— Не знаю.

— И я не знаю. — Он покачал головой. — Нет, мадам. Вы сами навлекли на себя неприятности. Я вовсе не хочу сказать, что не одобряю рассылку этих книг, однако я согласен с вашими адвокатами в том, что это было донкихотством. Дон-Кихот терпеливо переносил свалившиеся на него беды, и так же должны поступить вы. Не может же ФБР вечно вести за вами слежку, вы сами сказали, что вы не конгрессмен и не какой-то там служащий, который боится потерять место. Однако книг больше не посылайте.

Посетительница сидела, кусая губы.

— А я-то думала, что вы никого и ничего не боитесь.

— Я избегаю ошибок, а это вовсе не значит, что я чего-то боюсь.

— Я уже сказала, что, кроме вас, мое поручение никто не сможет выполнить.

— В таком случае вы находитесь в исключительно трудном положении.

Миссис Бранер открыла сумку, вынула чековую книжку и, заполнив бланк, подошла к письменному столу Вульфа. Она взяла чек, выписанный ею раньше, и заменила его новым. Затем снова расположилась в кресле.

— Эти сто тысяч долларов — всего лишь аванс, — сообщила она. — Все расходы я буду оплачивать отдельно. Если вам удастся выполнить мое поручение, то, кроме аванса, вы получите гонорар, сумму которого определите сами. Если не удастся — сто тысяч все равно останутся вам.

Вульф взял чек, внимательно посмотрел на него, положил обратно, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Зная Вульфа, я понимал, о чем он размышляет. Не о предложении, ибо он уже сказал, что оно было абсурдным, — он задумался над тем привлекательным обстоятельством, что со ста тысячами долларов в кармане, полученными пятого января, ему вообще не понадобится брать какую-либо работу не только в течение зимы, но и весной и даже летом. За это время он прочтет сотню книг и выведет не менее сотни новых орхидей. Рай, одним словом. Губы у него скривились — это означало широкую улыбку. Он наслаждался. Ну, полминуты на это еще можно было потратить, имеет же человек право помечтать, но, когда прошла целая минута, я кашлянул. Вульф открыл глаза и выпрямился:

— Арчи! Что ты скажешь?

Значит, предложение его основательно заинтересовало. Не исключена возможность, что вопреки здравому смыслу он может впутаться в это дело. Чтобы предотвратить такое легкомыслие, следовало сперва отделаться от посетительницы, да поскорее.

— Ну, не с места в карьер, — ответил я. — Предложений у меня нет, но замечание есть. Вы говорите, что, если за миссис Бранер ведется слежка, «хвост» явился и сюда; но, ведь коль скоро ее разговоры по телефону подслушиваются, ФБР могло бы не утруждать себя наблюдением, ибо оно уже зафиксировало, с кем, где и когда ее секретарша назначила встречу.

Вульф нахмурился:

— И за моим домом уже ведется наблюдение?

— Возможно. Но может быть, дело обстоит не так уж плохо, как думает миссис Бранер. Конечно, миссис Бранер не станет раздувать умышленно, но все же…

— Я ничего не раздуваю, — прервала меня посетительница.

— Разумеется, нет, — согласился я и, обращаясь к Вульфу, продолжал: — Люди, которые не привыкли к тому, чтобы им причиняли неприятности, раздражаются очень легко. Утверждение о слежке мы можем проверить сейчас же. — Я повернулся к посетительнице. — Вы приехали на такси, миссис Бранер?

— Нет. Моя машина с шофером у подъезда.

— Превосходно. Я провожу вас и, когда вы уедете, посмотрю, что произойдет.

Я встал.

— Мистер Вульф сообщит вам завтра свое решение.

Я двинулся к кушетке за соболями.

Мой маневр удался, хотя посетительнице он явно не понравился. Она приехала, чтобы нанять Ниро Вульфа, и поэтому торчала еще минут пять, пытаясь заставить его согласиться сейчас же, но, убедившись, что только сердит его, поднялась с кресла. Она была явно недовольна Вульфом. Зная, что он терпеть не может рукопожатий, она не протянула ему руки, но на крыльце, куда я проводил ее, она крепко пожала мне руку, полагая, что от меня в какой-то мере будет зависеть решение Вульфа. Из семи ступеней крыльца было несколько обледенелых, и я, поддерживая ее под руку, помог ей спуститься на тротуар, где у открытой дверцы машины уже ждал шофер. Прежде чем сесть в машину, она сощурила глаза и, взглянув на меня, сказала:

— Спасибо, мистер Гудвин. Конечно, и для вас лично будет чек.

Шофер и не прикоснулся к ней — очевидно, она предпочитала садиться в машину без чьей-либо помощи, а следовательно, вовсе не была одной из тех вдовушек средних лет, которым нравится, когда их под руку хватает большой и сильный мужчина. Как только миссис Бранер уселась, шофер захлопнул дверцу, сел за руль, и машина тронулась. Не прошла она и тридцати ярдов в направлении Девятой авеню, как за ней скользнула машина, стоявшая поблизости с выключенными фарами. В машине сидели двое. Я постоял на холодном январском ветру и дождался, пока они повернули за угол Десятой авеню. Это было смешно, и, поднимаясь на крыльцо, я смеялся, однако, войдя в дом, тщательно закрыл за собой дверь.

Когда я вошел в кабинет, Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись назад. Я взял чек и принялся его рассматривать. Я видел чеки на крупные суммы, но на кругленькую сумму в сто тысяч — никогда. Затем я направился к своему письменному столу, сел, нацарапал в блокноте номер машины филеров, пододвинул телефон и соединился с одним из чиновников муниципалитета, которому когда-то оказал большую услугу. Записав номер, он сказал, что ему понадобится около часа. Я ответил, что буду ждать затаив дыхание.

— Как, по-твоему, пустая болтовня? — спросил Вульф.

— Нет, сэр. Она подвергается настоящей опасности. Два филера поджидали ее в машине, которая стояла недалеко. Как только она села в свой «роллс-ройс», они сейчас же включили фары. Они ехали так близко за нею, что чуть не касались задних бамперов. Слежка умышленно ведется в открытую, однако филеры слишком уж усердствуют. Если «роллс-ройс» внезапно затормозит, аварии не избежать. Миссис Бранер в опасности.

— М-м… — промычал Вульф.

— Да, сэр. Я согласен. Однако вопрос в том, кто они. Если это частные лица, тогда не исключена возможность заработать сто тысяч долларов. Если же это действительно люди Гувера, ей просто придется смириться со своими бедами, как вы сказали. Через час мы это будем знать точно.

Вульф взглянул на часы. Без двенадцати семь. Он посмотрел на меня.

— Мистер Коэн в редакции?

— Вероятно. Обычно он кончает работу около семи.

— Пригласи его пообедать с нами.

Это был хитрый шаг. Скажи я, что это приглашение бессмысленно, поскольку само поручение было нелепостью, Вульф сейчас же ответил бы, что я. безусловно, отдаю себе отчет в необходимости поддерживать хорошие отношения с Лоном Коэном (что вполне соответствовало действительности), а он не встречался с ним уже больше года (что было сущей правдой).

Я снял телефонную трубку и набрал номер.

2

В девять часов мы перешли в кабинет. Лон расположился в красном кожаном кресле, мы с Вульфом — за своими письменными столами. Фриц принес кофе и коньяк. Полтора часа, проведенные в столовой за креветками в соусе из красного перца, мясом, тушенным в красном вине, кабачками под сметаной, с мелко нарубленным укропом и авокадо с орехами, прошли довольно мило. Разговор касался положения в стране, особенностей женского мышления, того, как готовить устрицы, проблем структурной лингвистики и цен на книги. Беседа приняла оживленный характер, только когда мы заговорили о женском складе ума, и то Лон завел этот разговор умышленно, лишь для того, чтобы подразнить Вульфа.

Наконец Лон отпил коньяк и взглянул на часы.

— Если вы не возражаете, — предложил он, — перейдем к делу. Мне нужно быть в одном месте к десяти. Я, конечно, понимаю, что в обычных случаях, когда вам что-нибудь нужно, Арчи просто звонит или появляется сам; следовательно, речь идет о чем-то необыкновенном. Но чтобы заслужить угощение таким коньяком, это необыкновенное должно быть прямо-таки фантастическим.

Вульф уткнулся взглядом в лист бумаги, лежащий перед ним, и нахмурился. Я положил эту бумагу ему на стол полчаса назад. Во время обеда звонил чиновник муниципалитета, сообщивший нужные мне сведения, и, прежде чем возвратиться в столовую, я написал «ФБР» на листке из блокнота и положил на стол Вульфа. Сообщение отнюдь не улучшило мой аппетит. Окажись посетительница неправой в отношении «хвоста», это открыло бы нам большие перспективы, включая солидный дополнительный гонорар в виде чека на мое имя.

Вульф отпил кофе и поставил чашку.

— У меня осталось еще четырнадцать бутылок, — сообщил он.

— Боже мой! — воскликнул Лон и понюхал коньяк.

Лон был человеком своеобразным. Гладко зачесанные назад волосы, маленькое личико, туго обтянутое кожей, — внешне не представлял собою ничего особенного. И все же он казался везде на месте — в своем ли кабинете на двенадцатом этаже здания «Газетт», через две двери от кабинета издателя, или на танцах в «Фламинго», или за столом в квартире Саула Пензера, где мы играли в покер, или в кабинете Вульфа, вдыхая аромат коньяка пятидесятилетней выдержки.

— Итак, — сказал он, делая глоток, — я к вашим услугам.

— Вообще-то говоря, ничего особенного нет, и, уж конечно, ничего фантастического, — произнес Вульф. — Во-первых, вопрос. Говорит ли вам что-нибудь имя миссис Рэчел Бранер, упоминаемое в одном контексте с Федеральным бюро расследований?

— Безусловно. Да и кому не говорит? Она разослала экземпляры книги Фреда Кука[35] несметному количеству людей, включая нашего издателя и редактора. Получение от нее книги — доказательство высокого положения человека; мне, черт побери, она ничего не прислала. А вам?

— Я сам ее купил. Знаете ли вы о каких-нибудь действиях, предпринятых ФБР в отместку за это? Наша беседа является сугубо частной и конфиденциальной.

Лон улыбнулся:

— Все ответные действия ФБР также должны носить конфиденциальный характер. Чтобы узнать о них, вам придется обратиться к самому Эдгару Гуверу. Или вам они уже известны?

— Да.

Лон вздернул подбородок.

— Сомневаюсь. Но в таком случае они известны и людям, которые платят Гуверу жалованье.

Вульф кивнул:

— Естественно, вы будете придерживаться такой точки зрения. Вы ищете информацию для того, чтобы опубликовать ее, а я делаю это в своих частных интересах. Сейчас я занимаюсь этим, чтобы решить: в чем же, собственно, заключаются мои интересы. Клиента у меня пока нет, никаких обязательств я на себя не брал, но хочу сразу внести ясность: даже если я и возьмусь за это дело, то вне зависимости от его исхода у меня вряд ли найдется для вас какая-либо информация, которую можно будет опубликовать. Конечно, если у меня появятся такие сведения, я вам их сообщу, но это сомнительно. Мы в долгу перед вами?

— Нет. Уж скорее я вам должен.

— Прекрасно. В таком случае я воспользуюсь этим. Почему миссис Бранер вздумала распространять эту книгу?

— Не знаю. — Лон отпил коньяк и, прежде чем проглотить, некоторое время перекатывал его во рту, чтобы продлить удовольствие. — По-видимому, в порядке общественного долга. Я сам купил пять экземпляров и послал лицам, которым следовало бы прочесть такую книгу, хотя они, вероятно, и не собираются этого делать. Я знаю человека, который разослал тридцать экземпляров в качестве рождественского подарка.

— Вам известно о каких-нибудь личных причинах, по которым миссис Бранер может питать вражду к ФБР?

— Нет.

— Какие-нибудь догадки или предположения?

— У меня нет, но у вас, очевидно, имеются. Послушайте, мистер Вульф, говоря между нами, кто, собственно, хочет нанять вас? Зная об этом, я, вероятно, смог бы сообщить факт-другой.

Вульф снова наполнил свою чашку и поставил кофейник на место.

— Возможно, никто, — сказал он. — Если кто-нибудь в обратится к моим услугам, не исключена возможность, что вы никогда не узнаете, кто это будет. Что касается фактов, я знаю, что мне требуется. Мне нужен список всех дел, которыми за последнее время занималось и продолжает заниматься ФБР в Нью-Йорке и в пригородах. Вы можете достать мне такой список?

— Конечно, нет, — улыбнулся Лон. — Позвольте… Нет, это невероятно! Я подумал или, вернее, спрашиваю себя, уж не хочет ли Гувер, чтобы вы выполнили какое-то его поручение в отношении миссис Бранер? Вот была бы тема для статьи! Но если вы, черт побери… — Он прищурился. — Может быть, вы тоже горите желанием выполнить общественный долг?

— Нет. Возможно, что даже и в частном порядке я не стану этим заниматься. Сейчас я изучаю вопрос. Вам известно, как я могу получить такой список?

— Никак. Конечно, кое-какая деятельность ФБР общеизвестна — вроде обнаружения похитителя драгоценностей из Музея естественной истории или поимки гангстеров, угнавших банковский грузовик с полумиллионом долларов мелкими купюрами. Но многое тщательно засекречивается от публики. Вы же читали книгу Кука. Конечно, разговоры ведутся постоянно, но публиковать их нельзя. Вас они могут интересовать?

— Да, особенно если речь идет о чем-нибудь сомнительном или даже незаконном.

— Понятно. Какой же смысл говорить о чем-то таком, что вовсе не является подозрительным или сомнительным? — Коэн взглянул на часы. — У меня есть еще двадцать минут. Если вы плеснете мне капельку коньяку и мы договоримся, что все сказанное останется между нами, что ж, я готов помочь вам чем смогу. — Он взглянул на меня. — Тебе потребуется блокнот, Арчи.

Минут через двадцать я заполнил пять страниц в блокноте, а Лон ушел. Не хочу излагать всего записанного, ибо большая часть так и осталась неиспользованной, а некоторые лица, упомянутые Лоном, вряд ли были бы мне благодарны. Когда, проводив Лона, я вернулся в кабинет, мои мысли были заняты Вульфом, а не записями в блокноте. Неужели он всерьез думает о том, чтобы взяться за это дело? Нет. Невозможно. Он просто тянул время и, конечно, разыгрывал меня. Как же мне к этому отнестись? Он, очевидно, ждет, что я наверняка выйду из себя. Поэтому, направляясь к своему письменному столу, я взглянул на Вульфа, ухмыляясь, выхватил из блокнота пять страниц в, со словами «позабавились и довольно», разорвал их пополам и уже намеревался было разорвать на четыре части, как он заорал:

— Остановись!

Я удивленно приподнял брови.

— Извините, — сказал я совершенно дружески. — Оставить на память?

— Садись.

Я сел.

— Я чего-нибудь не понял?

— Не думаю, с тобой это редко случается. Гипотетический вопрос: что ты скажешь, если я сообщу тебе, что решил взять сто тысяч долларов?

— То же, что и вы: абсурд.

— Понятно. А подробнее?

— Откровенно?

— Да.

— Я бы посоветовал вам продать дом со всем, что в нем есть, и отправиться в какую-нибудь частную психиатрическую лечебницу, поскольку ваше решение свидетельствовало бы о том, что вы выжили из ума. Если вы, конечно, не намерены надуть ее и просто-напросто присвоить деньги.

— Нет, не намерен.

— В таком случае вы действительно помешались. Вы же читали книгу. Мы не сможем даже подступиться к этому делу! Ведь нужно было бы действовать так, чтобы получить возможность заявить людям из ФБР: «Перестаньте!» — и добиться, чтобы они это сделали. А это абсолютно исключено! Одна лишь шумиха, если ее поднять, ничего не даст. Нужно загнать проклятое ФБР в тупик. Полностью вывести на чистую воду. Предположим, мы примемся за дело. Выберем одну из этих историй, — я постучал пальцем по разорванным листам из блокнота, — и что-то начнем делать. С этого момента, когда бы я ни вышел из дома, мне придется тратить все свое время на то, чтобы отделываться от «хвостов», к тому же весьма опытных. Наш телефон будет прослушиваться, так же как и все другие телефоны, например, мисс Роуэн, Саула, Фреда и Орри, независимо от того, будут они нам помогать или нет. ФБР может сфабриковать против нас какое-нибудь ложное обвинение, хотя, возможно, постарается обойтись без этого. Если же ФБР пойдет на это, можно не сомневаться: фальшивка будет что надо. Мне придется ночевать здесь. Окна и двери, даже закрывающиеся на цепочки, для них сущий пустяк. Они будут просматривать и фотографировать всю нашу корреспонденцию. Я не преувеличиваю. ФБР в зависимости от обстоятельств решит, чем именно нужно воспользоваться, но пойти оно может на все. Оно располагает такими возможностями и техникой, о которых я никогда не слыхал.

Я положил ногу на ногу и продолжал:

— Мы даже и начать-то ничего как следует не сумеем. Ну, а если все же предположить, что мы начали действовать и почувствовали, что чего-то можем добиться, вот уж тут ФБР по-настоящему возьмется за нас. Ведь там около шести тысяч хорошо подготовленных сотрудников, многие из них — высококвалифицированные специалисты; ФБР располагает годовым бюджетом в триста миллионов долларов. Пожалуй, я загляну в словарь, чтобы найти вместо «абсурда» более подходящее выражение.

Я опустил ногу.

— Ну, а кроме того, что мы знает о миссис Бранер? Я не верю ее словам, что ей просто досаждают. Готов поспорить, что она до смерти перепугана. По-видимому, миссис Бранер знает о существовании материалов, компрометирующих если не ее, то ее сына, или дочь, или брата, а может быть, и ее покойного мужа, и боится, что ФБР раскопает их. Она прекрасно понимает, что просто докучать ей ФБР не будет, оно ищет нечто поважнее, что может причинить ей крупные неприятности и тем самым серьезно ослабить влияние разосланной ею книги. Сто тысяч долларов для нее пустяки.

Я снова положил ногу на ногу.

— Вот что я бы сказал в ответ на ваш гипотетический вопрос.

— Последняя часть неуместна, — проворчал Вульф.

— А я часто говорю неуместные вещи. Это путает людей.

— Ты без конца болтаешь ногами.

— Это их тоже путает.

— Вздор. Ты нервничаешь, и это не удивительно. Я думал, что знаю тебя, Арчи, но твое сегодняшнее поведение для меня новость.

— Ничего тут нового нет. Всего лишь чутье.

— Чутье побитой собаки. Ты и ногами-то болтаешь потому, что поджал хвост. Если разобраться, ты вот что сказал: мне поручают работу и дают самый крупный аванс за всю мою жизнь, без всяких ограничений расходов по делу и суммы окончательного вознаграждения, но я должен отказаться от этого предложения. Я должен отказаться не потому, что поручение трудное, возможно, даже невыполнимое (я успешно выполнял многие поручения, вначале казавшиеся безнадежными), а потому, что могу обидеть этим определенного человека и возглавляемое им учреждение, за что он отомстит мне. Я должен отказаться потому, что боюсь взяться за эту работу; я предпочту подчиниться угрозе, вместо того чтобы…

— Я вовсе так не говорил!

— Но имел в виду именно это. Ты терроризирован. Ты запуган. Я согласен, что основания для этого у тебя есть. Многие весьма высокопоставленные лица по тем же причинам не делают того, что должны делать. Возможно, что и я вел бы себя так же, если бы речь шла о том. чтобы взяться за эту работу или отказаться от нее. Но я не возвращу чек на сто тысяч долларов: это означало бы, что я испугался этого мерзавца. Мне не позволит это сделать мое уважение к самому себе. Полагаю, тебе следует взять отпуск на неопределенное время. Отпуск я оплачу — такой расход я выдержу.

— С сегодняшнего дня?

— Да, — мрачно ответил Вульф.

— Эти записи сделаны моим собственным шифром. Перепечатать их?

— Нет. Это может тебя скомпрометировать. Я еще раз повидаюсь с мистером Коэном.

Я закинул руки за голову и посмотрел на Вульфа.

— Я по-прежнему утверждаю, что вы спятили, — сказал я, — и отрицаю, что я поджал хвост. Проще простого мне сейчас было бы отойти и понаблюдать со стороны, как вы будете действовать без меня, но после того, как мы столько лет плавали вместе, прямо-таки позор — дать вам возможность утонуть в одиночку. Я извещу вас, если перепугаюсь в ходе работы. — Я собрал порванные листки блокнота. — Перепечатать?

— Нет. Будешь расшифровывать только то, что нам понадобится.

— Ладно. Одно предложение. Вы сейчас в таком настроении, что, может быть, пожелаете начать военные действия разговором с клиенткой? Она оставила номер своего личного телефона, который, конечно, прослушивается. Позвонить ей?

— Да.

Я снял телефонную трубку и набрал номер.

3

Около полуночи, заглянув на кухню, чтобы проверить, не забыл ли Фриц закрыть дверь на задвижку, я с удовольствием увидел, что в кастрюле на плите стоит тесто для гречневых блинчиков. Понятно, в такой ситуации ограничиваться даже и хорошо подсушенным тостом или слоеной булочкой было бы недостаточно. Поэтому в среду утром, вскоре после девяти, спускаясь в кухню, я знал, что меня покормят как полагается. При моем появлении Фриц прибавил в плите газ, а я пожелал ему доброго утра и получил из холодильника свой стакан сока. Вульф, которому Фриц обычно приносит завтрак в комнату, уже поднялся в оранжерею, чтобы провести там, как всегда, два утренних часа со своими орхидеями. Принимаясь за еду, я спросил у Фрица, есть ли что-нибудь новенькое.

— Да, — ответил он, — и тебе предстоит рассказать об этом мне.

— Разве он тебе ничего не говорил?

— Нет. Сказал только, что двери и окна должны быть все время закрыты, а я сам — как это понимать? — «осмотрителен».

— Это значит, что тебе следует быть осторожным. Не говори по телефону ничего такого, что может быть неприятным тебе, если появится в газетах. Находясь вне дома, не делай ничего такого, что ты не хотел бы увидеть на экранах телевизоров. Например, не навещай своих возлюбленных. Ты обязан дать зарок молчания и подозревать всех незнакомых.

Поджаривая блины до нужного коричневого оттенка, Фриц молчал, так как не мог позволить себе разговаривать. Лишь поставив передо мною первые два блина вместе с колбасой и поливая их маслом, он произнес:

— Я хочу знать, Арчи, и имею на это право. Он сказал, что ты мне все объяснишь. Bien, я настаиваю, чтобы ты это сделал.

Я взял вилку.

— Ты знаешь, что такое ФБР?

— Еще бы! Мистер Гувер.

— По поручению одного клиента мы намерены дать ему щелчок по носу. Дело пустяковое, но он обидчив и попытается нам помешать. Тщетные усилия.

— Но он же великий человек. Правда?

— Конечно. Ты, наверное, видел его фотографии?

— Да.

— И что ты думаешь о его носе?

— Некрасив. Epate, коряво сделан.

— Тем больше оснований стукнуть по нему. — Я подцепил вилкой кусок колбасы.

К тому времени, когда я позавтракал и отправился в кабинет, Фриц уже успокоился. С меню все было в порядке, по крайней мере на сегодня. Вытирая пыль с полок, срывая листки с календарей, распечатывая почту (в основном чепуховую), я размышлял о возможности проделать некий эксперимент. Набрав номер телефона, ну, например, Паркера, я мог бы попытаться узнать, прослушивается ли наш телефон. (Интересно, реагировало ли уже ФБР на наш звонок миссис Бранер?) Но я тут же отказался от этой затеи, ибо намеревался строго придерживаться инструкций. В порядке выполнения их я достал из ящика письменного стола свою записную книжку и еще кое-что, а из сейфа — чек, зашел в кухню предупредить Фрица, чтобы он не ждал меня к ленчу, снял в вестибюле с вешалки шляпу и пальто и вышел из дому.

Я не спеша шагал по улице. Обнаружить за собой «хвост», даже и квалифицированный, вовсе нетрудно, особенно в зимний день, когда из-за холодного, порывистого ветра прохожих па тротуарах немного. Но сейчас ФБР, очевидно, знало, куда я иду, и не желало утруждать своих людей. В банке на Лексингтон-авеню я испытал некоторое удовольствие, заметив, как расширились глаза кассира, когда он взглянул на чек. Выйдя из банка, я направился в деловую часть города. Идти нужно было мили две, но часы показывали всего лишь двадцать минут одиннадцатого, гулять я люблю, а если за мной следовал филер, что ж, прогуляться полезно и ему.

Четырехэтажный каменный дом на Семьдесят четвертой улице между Мэдисон-авеню и Парк-авеню был по крайней мере раза в два больше особняка. Вульфа. Три ступеньки вели вниз, к массивной двери. Человек в черном оглядел меня через застекленную металлическую решетку и, только после того как я назвал себя, открыл дверь. Он провел меня через вестибюль к двери налево и знаком пригласил войти.

Это была канцелярия, хотя и небольшая: шкафчики с картотекой, сейф, два письменных стола, полки, столик с разбросанными в беспорядке бумагами. На стене висела увеличенная фотография здания «Корпорации Бранера». Я быстро обежал взглядом комнату, и мои глаза остановились на безусловно заслуживающем этого лице молодой женщины, сидевшей за письменным столом. Взгляд ее черных глаз встретился с моим.

— Я Арчи Гудвин.

Она кивнула.

— А я Сара Дакос. Присядьте, мистер Гудвин. — Она сняла трубку, сообщила кому-то о моем приходе. — Миссис Бранер скоро спустится, — сказала она.

— Вы давно работаете у миссис Бранер? — спросил я, садясь.

Она улыбнулась:

— Я знаю, мистер Гудвин, что вы детектив, и можете не демонстрировать мне этого.

— Должен же я практиковаться, — тоже улыбаясь, ответил я. Улыбаться, глядя на нее, было нетрудно. — Так все-таки, давно?

— Почти три года. Нужно еще точнее?

— Может быть, впоследствии. Мне следует дожидаться прихода миссис Бранер?

— Не обязательно. Она предупредила, что вы будете расспрашивать меня.

— В таком случае продолжим. Где вы работали раньше?

— Я была стенографисткой, а потом секретарем вице-президента «Корпорации Бранера».

— А в правительственных учреждениях вы когда-нибудь работали? Например, в ФБР?

Она опять улыбнулась:

— Нет, никогда. Мне было двадцать два года, когда я поступила на службу к Бранеру. Сейчасдвадцать восемь. Но вы ничего не записываете?

— У меня все здесь. — Я дотронулся пальцем до лба. — Почему вы считаете, что ФБР следит за вами?

— Я не знаю точно, что это ФБР. Но должно быть, оно, потому что больше некому.

— Вы уверены, что за вами следят?

— Совершенно уверена. Я кончаю работу в самое разное время, и, когда иду к остановке автобуса, за мной всегда следует и садится в автобус один и тот же человек, который потом сходит там же, где и я.

— Это автобус, который идет по Мэдисон-авеню?

— Нет, по Пятой авеню. Я живу в Виллидже.

— Когда это началось?

— Не знаю точно. Я заметила этого человека в первый понедельник после рождества. Он торчит тут по утрам, и я вижу его вечерами, если куда-нибудь выхожу. Не знала я, что это так делается. Я-то думала, что, следя за кем-нибудь, не желают, чтобы объект слежки это замечал.

— Бывает и так. Это называется «открытое наблюдение». Вы могли бы сообщить приметы этого человека?

— Конечно. Он дюймов на шесть-семь выше меня, на вид ему лет тридцать или чуть больше, у него узкое лицо с квадратным подбородком, длинный тонкий нос и тонкие губы, зеленовато-серые глаза. Он всегда в шляпе, и я ничего не могу сказать о его шевелюре.

— Вы когда-нибудь с ним разговаривали?

— Конечно, нет.

— Вы обращались в полицию?

— Адвокат запретил. Адвокат миссис Бранер. Он сказал, что, если это ФБР, там всегда могут сказать, что это делается в порядке проверки благонадежности.

— Вполне возможно. Они так и делают. Между прочим, это вы порекомендовали миссис Бранер разослать книгу Кука?

Она удивленно сморщила лоб:

— Что вы! Тогда я еще и не читала ее. Я прочитала ее только после.

— После того как обнаружили, что за вами наблюдают?

— Нет, после того как миссис Бранер решила разослать книгу.

— Вам известно, кто ей посоветовал это сделать?

— Нет, я не знаю. — Она улыбнулась. — Вероятно. естественно, что вы задаете мне такие вопросы, поскольку вы детектив, но мне кажется, что проще спросить об этом у миссис Бранер. Если бы я и знала, кто дал ей такой совет, не думаю, чтобы…

В вестибюле послышались шаги, а затем появилась и сама миссис Бранер. Я встал — Сара Дакос тоже — и подошел пожать протянутую руку. Сев за другой письменный стол, миссис Бранер мельком взглянула на пачку бумаг, придавленных пресс-папье, отодвинула их и сказала:

— Я, видимо, должна поблагодарить вас, мистер Гудвин. И поблагодарить основательно.

Я покачал головой:

— Нет, вы ничего не должны. Хотя теперь это и не имеет значения, поскольку чек предъявлен к оплате, но я был против того, чтобы браться за ваше дело. Сейчас это уже работа, и я ею занимаюсь. — Я вынул из кармана то, что захватил из ящика своего письменного стола, и передал ей. Это был лист бумаги, на котором я напечатал:


Мистеру Ниро Вульфу,

35-я улица. Зап. 914,

Нью-Йорк, 1

6 января 1965 года

Дорогой сэр!

В дополнение к нашему вчерашнему разговору настоящим письмом я уполномочиваю Вас действовать в моих интересах по обсуждавшемуся нами делу. Полагаю, что Федеральное бюро расследований занимается шпионажем в отношении меня, моей семьи и моих знакомых, но вне зависимости от того, кто именно ведет слежку. Вам поручается выяснить это и приложить все усилия к ее прекращению. Какими бы ни были результаты, я обязуюсь не требовать обратно сто тысяч долларов, выплаченных мною в качестве аванса. Я буду оплачивать все расходы, производимые Вами в связи с моим делом, и, если Вы добьетесь желаемого мною результата, выплачу гонорар, сумму которого Вы определите сами.

Рэчел Бранер.


Она прочитала письмо дважды, вначале бегло, а затем очень внимательно, и взглянула на меня.

— Я должна это подписать?

— Да.

— Не могу. Я подписываю только то, что предварительно одобрил мой адвокат.

— Прочтите ему по телефону.

— Да, но разговоры по моему телефону подслушиваются.

— Знаю. Не исключена возможность, что, когда ФБР станет известно, что вы поручаете Вульфу вести дело, оно несколько поостынет. Так и скажите своему адвокату. Я вовсе не хочу сказать, что ФБР благоговеет перед Вульфом, ибо для этого учреждения нет ничего святого, но ему хорошо известна репутация моего шефа. А можете и не звонить вашему адвокату, тем более что в последней фразе письма речь идет об определении суммы гонорара — у вас остается лазейка. В письме говорится: «…если Вы добьетесь желаемого мною результата». Следовательно, вы сами решите, добился ли Вульф того, чего вы хотите. Таким образом, вы вовсе не подписываете карт-бланш. Ваш адвокат не может не согласиться с этим письмом.

Миссис Бранер вновь перечитала документ, а затем уставилась на меня.

— Но я и этого не могу сделать, так как мои адвокаты даже не знают, что я была у Ниро Вульфа. Они этого не одобрят. Кроме мисс Дакос, никто не знает о моем визите.

— В таком случае мы зашли в тупик. — Я поднял руки. — Послушайте, миссис Бранер, вряд ли мистер Вульф сможет взяться за ваше дело, не располагая подобным документом. А вдруг обстановка так накалится, что вы захотите все бросить и предоставить ему одному расхлебывать кашу? Что, если вы струсите и потребуете обратно аванс?

— Никогда. Я не принадлежу к числу трусливых людей, мистер Гудвин.

— Прекрасно. Тогда подпишите.

Миссис Бранер взглянула на документ, потом на меня, потом снова на письмо и на мисс Дакос.

— Вот что, Сара, — сказала она наконец, — снимите-ка копию.

— У меня есть копия, — вмешался я.

Клянусь всеми святыми, она снова очень внимательно прочла копию. Ее хорошо вымуштровал муж или юрисконсульты после его смерти. Затем она подписала первый экземпляр, и я взял его.

— Мистер Вульф поэтому и хотел, чтобы вы зашли сюда сегодня утром? — спросила она.

— Отчасти, — кивнул я. — Он хотел, чтобы я расспросил мисс Дакос о тем, как за нею ведется слежка, и я это сделал. Вчера я видел, как велась слежка за вами из машины, номер которой я записал. В ней находилось двое сотрудников ФБР, и они хотят, чтобы вы знали о том, что за вами следят. В дальнейшем нам, вероятно, будет не о чем расспрашивать вас, пока не произойдет что-нибудь важное, однако такая возможность не исключается, и поэтому нам следует заранее договориться вот о чем. Вы читали книгу Кука и знаете, что означает выражение «поставить жучка». Как, по-вашему, есть в этой комнате «жучки»?

— Не знаю. Я, конечно, думала об этом, и мы обследовали комнату несколько раз. Я не уверена, есть ли в ней микрофоны. Ведь для установки их люди из ФБР должны были проникнуть сюда, не так ли?

— Да, если специалисты-электрики не изобрели что-нибудь новое, хотя я сомневаюсь в этом. Я не хочу сгущать красок, миссис Бранер, но не думаю, чтобы в этом доме можно было разговаривать, не опасаясь быть подслушанным. На улице холодно, но подышать свежим воздухом вам будет полезно. Что вы скажете на это?

Миссис Бранер кивнула:

— Вот видите, мистер Гудвин! И это в моем собственном доме! Что ж, ничего не поделаешь.

Она поднялась и вышла.

— Но ведь вы могли бы пройти наверх, — улыбаясь. заметила Сара Дакос. — Через стены или даже замочные скважины я слышать не могу.

— Нет? — Я внимательно оглядел ее с головы до ног, благо предлог был. Рассматривать ее было сплошным удовольствием. — А может, на вас спрятано оборудование для подслушивания? Существует единственный способ узнать это точно, но он вам не понравится.

— Вы в этом уверены? — спросила она, смеясь одними глазами.

— Да, исходя из знания человеческой натуры. Вы относитесь к числу щепетильных людей. Не подошли же вы к человеку, который следит за вами, и не спросили у него, что ему нужно и как его фамилия.

— Вы считаете, что мне следовало так поступить?

— Нет, но вы и не сделали этого. Можно мне узнать, вы танцуете?

— Иногда.

— Если вы потанцуете со мной, я буду больше знать о вас. Я не хочу этим сказать, что узнаю, работаете вы на ФБР или нет. Если б вы работали на ФБР, им не нужно было бы следить за вашей хозяйкой и всей семьей. Единственная причина, почему я…

На пороге показалась наша клиентка. Я не слыхал ее шагов. Это было плохо. Конечно, мисс Дакос была привлекательна, но уж не настолько, чтобы я ничего не слышал, даже будучи занят разговором. Это могло означать только, что я еще не включился полностью в работу, а это было недопустимо. Следуя за миссис Бранер в вестибюль, я принял твердое решение на сей счет. Дверь на улицу нам открыл человек в черном, мы оказались на январском ветру и пошли в направлении Парк-авеню, но вскоре остановились на углу.

— Стоя разговаривать удобнее, — сказал я. — Итак, о встрече, если в ней возникнет необходимость. Совершенно невозможно предугадать заранее, что произойдет. Возможно даже, что нам с мистером Вульфом придется покинуть свои дом и где-нибудь скрываться. Если вы получите по телефону или каким-нибудь иным путем сообщение о том, что «каша прокисла», немедленно отправляйтесь в «Черчилль-отель» и найдите там человека по имени Уильям Коффи. Он работает в гостинице дежурным детективом. Вы можете сделать это открыто. Он или передаст вам что-либо, или сообщит устно. Запомните: «Каша прокисла», «Черчилль-отель», Уильям Коффи. Ничего не записывайте.

— Хорошо. — Она нахмурилась. — Вы уверены, что этому человеку можно доверять?

— Да. Если бы вы лучше знали мистера Вульфа и меня, вы не стали бы задавать таких вопросов. Вы все запомнили?

— Да.

Она плотнее закуталась в свое манто, правда, на этот раз не соболье.

— Далее, как вызвать нас, если нельзя будет говорить по телефону? Из телефона-автомата позвоните в дом мистера Вульфа и независимо от того, кто вам ответит, скажите только, что «Фидо заболел», после чего повесьте трубку. Два часа спустя поезжайте в отель к Уильяму Коффи. Это, конечно, для разговора, о содержании которого ФБР не должно знать. О том, что ФБР сделало или уже знает, вы можете сообщать нам по телефону открыто. В ином случае — «Фидо заболел».

Миссис Бранер продолжала хмуриться.

— Но ведь ФБР будет знать об Уильяме Коффи после первого же моего посещения.

— Может быть, нам придется всего один раз воспользоваться его услугами. Не беспокойтесь об этом. Вообще-то говоря, миссис Бранер, вы теперь будете стоять в стороне от всей этой процедуры. Мы будем работать для вас, а не против вас. Возможно, что нам вообще не потребуется связываться с вами. Все, что я вам сказал, — это на всякий случай, предусмотрительность никогда не помешает. Но есть нечто такое, что нам следует знать сейчас же. Вы посетили мистера Вульфа и вручили ему чек на шестизначную сумму только потому, что вам досаждают. Вы, конечно, очень богатая женщина, но поверить вашему объяснению трудно. Вполне вероятно, что существует нечто, касающееся вас или кого-то из ваших близких, что вы не хотели бы предавать гласности, и вы опасаетесь, что ФБР докопается до этого. Если это так, нам необходимо знать. Не существо дела, нет, а насколько оно важно и близки ли они к тому, чтобы узнать об этом.

Налетел порыв ветра, миссис Бранер наклонила голову и сгорбилась.

— Нет, — сказала она. Ветер отнес ее голос. — Нет. — повторяла она громче. — Не будем обсуждать этого, мистер Гудвин. Наверное, у каждой семьи есть свои… есть что-то свое. Пока ФБР, насколько я знаю, ничего не известно… Я не думала о риске, когда рассылала книгу, но тем не менее послала ее и не жалею об этом.

— И это все, что вы хотите сказать?

— Да.

— Ну хорошо. Если сочтете нужным сказать больше, вы знаете, что нужно будет сделать. Что прокисло?

— Каша.

— Кто заболел?

— Фидо.

— Как фамилия?

— Уильям Коффи. «Черчилль-отель».

— Недурно. Ну, вам, пожалуй, следует идти домой. Вы замерзнете. Вероятно, я с вами увижусь, но только Богу известно когда.

Она прикоснулась к моей руке:

— Что вы намерены делать?

— Осматриваться. Думать. Искать.

Она хотела было что-то сказать, но передумала, повернулась и пошла. Я подождал, пока она не скрылась в подъезде. Проходя мимо стоявших у обочины машин, я посматривал на них и недалеко от Мэдисон-авеню увидел автомобиль с двумя типами на переднем сиденье. Я остановился. Они делали вид, что даже не смотрят в мою сторону, как их учат в Вашингтоне. Я отступил шага на два, достал блокнот и записал номер машины. Если они действуют в открытую, почему бы и мне не поступать так же? Парни в машине по-прежнему не обращали на меня внимания, и я отправился дальше.

Сворачивая на Мэдисон-авеню, я даже секунды не потратил на то, чтобы проверить, следует ли за мной филер, так как еще накануне вечером по телефону-автомату договорился кое о чем со знакомым таксистом по имени Эл Голлер. Мои часы показывали одиннадцать тридцать пять. Времени у меня оставалось достаточно, и по дороге я часто останавливался, разглядывая витрины магазинов. На углу Шестьдесят пятой улицы я зашел в аптеку, сел около входа и заказал бутерброд с солониной и ржаным хлебом и стакан молока. У Ниро Вульфа никогда не подается солонина и ржаной хлеб. Подкрепившись, я попросил кусок яблочного пирога и кофе. В 12.27, покончив со второй чашкой кофе, я обернулся, чтобы посмотреть в окно.

В 12.31 у аптеки остановилось коричнево-желтое такси. Я быстро направился к выходу, хотя и не так скоро, как хотел, ибо дорогу мне загораживала женщина, также шедшая к двери. Я обогнал ее, вышел и сел в машину. Эл выставил знак «занято», и мы поехали.

— Надеюсь, на этот раз не фараоны? — заметил через плечо Эл.

— Нет, бедуины на верблюдах. Ну-ка, сделай побольше поворотов. Береженого Бог бережет, а я сегодня должен быть уверен, что за мной нет слежки. Извини, что я повернусь к тебе спиной.

Через десять минут и шесть поворотов, убедившись, что слежки не было, я попросил Эла ехать на угол Первой авеню и Тридцать шестой улицы. Здесь я заплатил ему десятку и сказал, чтобы через двадцать минут он смылся, если я не вернусь. Конечно, ему хватило бы и пятерки, но наш клиент от этого не обеднеет, а Эл, вероятно, еще нам понадобится. Пройдя полтора квартала, я вошел в здание, которого здесь не было еще года три назад, взглянул на указатель на стене вестибюля, узнал, что фирма «Эверс электроник» располагается на восьмом этаже, и поднялся туда на лифте.

Фирма занимала целый этаж; стол дежурного секретаря стоял сразу же при, выходе из лифта, за ним сидел дюжий детина с хриплым голосом, квадратным подбородком и недружелюбным взглядом. Я подошел к нему.

— Будьте любезны доложить обо мне мистеру Адриану Эверсу. Мое имя Арчи Гудвин.

Секретарь явно не поверил этому, впрочем, он не поверил бы даже, если бы я сообщил, что сегодня шестое января.

— Вы договорились с ним о свидании? — спросил он.

— Нет. Я работаю в частном детективном агентстве Ниро Вульфа и располагаю кое-какой информацией, могущей заинтересовать мистера Эверса.

И этому он тоже не поверил.

— Вы сказали, что работаете у Ниро Вульфа?

— Да. Поклясться на Библии?

Он снял трубку телефона, сказал несколько слов, выслушал ответ и буркнул:

— Подождите.

Все это время он внимательно разглядывал меня, видимо, решая, насколько ему будет трудно справиться со мной. Желая продемонстрировать, что меня это вовсе не трогает, я повернулся к нему спиной в принялся рассматривать висевшую на стене фотографию двухэтажного здания с надписью: «Электронный завод Эверса в Дейтоне». Я уже почти закончил пересчитывать окна заводского фасада, когда открылась дверь и женщина, произнеся мое имя, предложила мне следовать за ней. Пройдя по вестибюлю, мы свернули за угол и подошли к двери с табличкой, на которой было написано: «Мистер Эверс». Женщина распахнула передо мной дверь, и я вошел.

Эверс сидел за письменным столом и жевал бутерброд.

— Но я вовсе не хотел отрывать вас от завтрака? — воскликнул я.

Продолжая жевать, он принялся рассматривать меня сквозь очки без оправы. У него было маленькое аккуратное личико, из тех, что обычно не запоминаются, если специально не постараться. Проглотив кусок, он отпил кофе из бумажного стаканчика и сказал:

— Меня всегда кто-нибудь отрывает. Что там у вас о Ниро Вульфе и информации? Какая еще информация? — Он снова принялся за бутерброд.

Я подошел к столу и сел.

— Возможно, вам уже известно об этом… Я говорю о военном заказе, полученном вашей фирмой…

Он пожевал и, проглотив, спросил:

— А какое до этого дело Ниро Вульфу? Разве он теперь работает в каком-нибудь правительственном учреждении?

— Нет, он работает для одного частного лица. Его клиенту стало известно, что правительство аннулировало этот заказ или намерено аннулировать в самое ближайшее время в связи с проверкой сотрудниками ФБР политической благонадежности одного из ваших служащих. Разумеется, подобное «совпадение» должно заинтересовать не только нашего клиента, но и общественность…

— Кто ваш клиент?

— Я не могу его назвать. Дело конфиденциальное и…

— Кто-нибудь связанный с нашей фирмой?

— Нет, никоим образом. Как я уже сказал, мистер Эверс, дело представляет общественный интерес, и вы понимаете почему. Если ФБР грубо нарушает личные и имущественные права граждан под предлогом проверки их политической благонадежности, вопрос перестает быть частным. Клиент мистера Вульфа обеспокоен именно этим аспектом проблемы. Все, что бы найдете нужным сообщить нам, будет рассматриваться как строго конфиденциальный материал и использоваться только с вашего разрешения. Вполне естественно, вы не желаете терять полученный вами военный заказ, насколько нам известно, довольно крупный, но вместе с тем, как всякий порядочный гражданки, не можете мириться с подобным беззаконием. По мнению клиента мистера Вульфа, в атом и заключается суть вопроса.

Эверс отложил бутерброд и вновь принялся внимательно рассматривать меня.

— Вы заявили, что располагаете какой-то информацией.

— Видите ли, мы считали, что вы еще не знаете о предстоящем аннулировании заказа.

— Об этом известно сотне людей. Что еще?

— Очевидно, причиной аннулирования заказа является то обстоятельство, что в процессе проверки вашего вице-президента стали известны некоторые факты, касающиеся его личной жизни. В связи с этим возникает два вопроса: насколько точны эти факты и какое отношение они имеют к определению благонадежности его или вашей фирмы в целом? Может быть, с ним или с вами поступают несправедливо.

— Что еще?

— Все. По-моему, и этого достаточно, мистер Эверс. Если вы не желаете обсуждать этот вопрос со мной, поговорите с самим мистером Вульфом. Если вам неизвестна его репутация и положение, проверьте. Мистер Вульф велел мне дать вам ясно понять, что если вы получите какую-то выгоду от того, что им делается, он не намерен требовать от вас компенсации. Клиента он не ищет, ибо имеет его.

Мистер Эверс хмуро посмотрел на меня.

— Я ничего не понимаю. Ваш клиент — газета?

— Нет.

— Журнал? «Тайм»?

— Нет. — Я решил чуточку превысить данные мне полномочия. — Я могу только сказать, что это частное лицо, считающее, что ФБР злоупотребляет своими правами.

— Не верю. Все это мне весьма не нравится. — Он нажал кнопку звонка на столе. — Вы из ФБР?

Я ответил отрицательно и продолжал было говорить, но в открывшейся двери показалась приведшая меня сюда женщина, и Эверс резко приказал ей:

— Мисс Бейли, проводите этого человека до лифта.

Я попытался возражать и сказал, что, если бы он обсудил вопрос с Ниро Вульфом, самое худшее, что могло произойти, так это аннулирование правительством заказа его фирме (очевидно, и без того уже аннулированного), в то время как любая возможность сохранить его… Однако Эверс уже протянул руку к еще одной кнопке на столе, и по выражению его лица я понял, что дальнейший разговор бесполезен. Я встал и, сопровождаемый секретаршей, вышел из кабинета, причем сразу же в приемной снова убедился, какой это был для меня невезучий день. Едва только за мной закрылась дверь, как из лифта вышел человек, которого я никак не мог назвать незнакомцем. Около года назад, во время работы над одним делом, мне пришлось познакомиться с сотрудником ФБР по фамилия Моррисон. Именно он и появился из лифта.

— Ну и ну! Разве Ниро Вульф теперь тоже применяет электронику? — поинтересовался он, протягивая мне руку.

— Стараемся не отставать от других, — ответил я, дружески пожимая ему руку и улыбаясь. — Мы намерены оборудовать микрофонами одно здание на Шестьдесят девятой улице[36]. — Я подошел к лифту и нажал кнопку вызова. — Вот я и знакомился тут с последними новинками.

Моррисон из вежливости улыбнулся и заметил, что теперь, наверное, сотрудникам ФБР придется между собой на службе разговаривать кодом. Дверца лифта открылась, и я вошел в кабину. Да. день сегодня был действительно невезучий. Конечно, особенного значения это не имело, поскольку с Эверсом у меня все равно ничего не вышло. Однако невезение никогда не радует, и лишь одному Богу было известно, как мы нуждались, чтобы нам повезло. Выйдя на тротуар и направляясь в деловую часть города, я тяжело ступал по твердому асфальту, а не летел на крыльях, как мне бы хотелось.

Прошло более двадцати минут, и Эл уехал. Однако в это время дня таксистов на Первой авеню было сколько угодно; я подозвал одну из машин и дал водителю адрес.

4

Вечером в ту среду, без четверти одиннадцать, усталый и настроенный пессимистически, я поднялся на крыльцо нашего старого кирпичного особняка и нажал кнопку звонка. Дверь была закрыта изнутри на цепочку, и сам открыть ее я не мог. Впустивший меня Фриц спросил, не хочу ли я отведать жареной утки с керри, но я ворчливо отказался. Сбросив пальто и шляпу, я прошел в кабинет, где. за письменным столом сидел этот расплывшийся гений, удобно устроившийся в сделанном для него по специальному заказу кресле (чтобы оно могло вместить тушу весом в одну седьмую тонны); перед ним на подносе стояла бутылка пива, и он был погружен в чтение книги «Сокровища нашего языка» Линкольна Барнетта. Я подошел к своему столу, резко повернул вращающийся стул и сел. Он должен был взглянуть на меня по окончании очередного абзаца.

Так и произошло. Он даже вложил в книгу закладку — тоненькую золотую полоску, подаренную ему несколько лет назад одним клиентом, и заметил:

— Ты, конечно, обедал?

— Нет, я не обедал. — Я положил ногу на ногу. — Извините, пожалуйста, что я болтаю ногами. Я съел что-то очень жирное, забыл даже, что именно, в какой-то отвратительной забегаловке в Бронксе.

— Фриц подогреет утку и…

— Нет, я уже сказал ему, чтобы он этого не делал. Это был самый паршивый день в моей жизни, и я хочу хотя бы закончить его нормально. Сперва я отчитаюсь перед вами, а потом отправлюсь спать. Во-первых…

— Черт побери, но ты должен поесть!

— А я говорю — нет. Дело прежде всего.

Я сделал устный доклад и, в частности, сообщил о двух парнях в машине, номер которой я записал. В конце я высказал несколько соображений, а именно: а) нам не к чему тратить время на проверку того, кому принадлежит эта машина, б) Сару Дакос, очевидно, следует вычеркнуть из нашего списка, а если оставить, то только для возможных справок в дальнейшем, в) если есть какие-то материалы, компрометирующие семью Бранер, наша клиентка пока не беспокоится, что они могут всплыть на поверхность.

Я встал и протянул ему подписанное миссис Бранер письмо, но он лишь взглянул на него и велел убрать в сейф. Затем я доложил о посещении Эверса и, конечно, о встрече с Моррисоном и высказал глубокое убеждение, что в данном случае вел себя неправильно, ибо мне следовало заявить Эверсу о наличии у нас секретной информации, которой он не обладает, которую добыть не сможет, и о том, что ему придется нам заплатить. Это было бы довольно рискованно, но, возможно, вызвало бы его на откровенность. Вульф покачал головой и заметил, что его сделало бы вас слишком уязвимыми. Я достал с полки словарь и отыскал нужную страницу.

— «Доступный для ранения, — прочитал я вслух. — Не защищенный от нападения или повреждения», — вот что означает выражение «уязвимый». Да, трудненько найти кого-нибудь более уязвимого, чем мы сейчас. Однако я хочу закончить свой отчет за день. Я потратил много времени на розыски Эрнеста Мюллера, обвиняемого в укрытии краденого и сейчас освобожденного на поруки; он вел себя еще хуже Эверса. Ему пришла в голову мысль стукнуть меня, причем он был не один, и мне пришлось отреагировать: возможно, я сломал или вывихнул ему руку. Затем…

— Ты не пострадал?

— Пострадали только мои чувства. Затем, отведав сала, как я уже докладывал, я отправился на поиски Джулии Фенстер, которую судили по сфабрикованному обвинению в шпионаже и оправдали. Я потратил целый вечер, пытаясь найти ее, а нашел лишь ее братца, и он оказался типом что надо. Никогда еще так бесполезно не проводил день. Это прямо-таки рекорд. А ведь мы выбрали эти три дела как наиболее перспективные. Я просто сгораю от нетерпения узнать программу, запланированную вами на завтра. Я положу ее себе под подушку.

— Частично тут виноват твой желудок, — заметил Вульф. — Ну, если не утку, тогда хоть яичницу?

— Нет.

— Икру? У нас есть фунт свежей.

— Черт возьми, вы же прекрасно знаете, как я люблю икру, но сейчас это было бы надругательством над таким деликатесом.

Вульф налил пива, подождал, пока опала пена, выпил, облизал губы и долго молча смотрел на меня.

— Арчи, — сказал он наконец, — ты, наверное, хочешь вынудить меня возвратить аванс?

— Нет. Я знаю, что мне это не удастся.

— В таком случае ты занимаешься пустословием. Тебе хорошо известно, что мы взялись за работу, которая, логически рассуждая, абсурдна. Мы оба пришли к такому мнению. Маловероятно, чтобы какое-нибудь из сообщении мистера Коэна было бы нам полезно, но исключать такую возможность нельзя. Определенный элемент случайности есть в расследовании каждого дела, ну а сейчас мы целиком зависим от случая. Мы должны ждать, чтобы нам повезло. Распоряжаться событиями мы не можем, но должны делать так, чтобы они происходили. У меня нет для тебя заданий на завтра. Все зависело от того, что ты сделал сегодня… Однако не следует утверждать, что день сегодня прошел без пользы. Возможно, что-нибудь из сделанного тобой подстегнет кого-нибудь на какие-то действия. Это может произойти завтра, а может быть, и на будущей неделе. Сейчас ты устал и голоден. Черт тебя побери, поешь чего-нибудь!

Я отрицательно покачал головой.

— Так как же относительно завтра?

— Поговорим об этом утром.

Он снова принялся за книгу.

Я встал, пнул ногой кресло, запер письмо в сейф, отправился на кухню и налил себе стакан молока. Фриц уже ушел спать. Внезапно сообразив, что надругательство над икрой в такой же степени относятся и к молоку, я вылил его обратно в пакет, взял другой стакан и бутылку виски, налил полстакана и хватил добрый глоток. Это сразу устранило во рту привкус жира. Затем я проверил, хорошо ли закрыта дверь, допил виски, сполоснул стакан и поднялся в свою комнату, где облачился в пижаму и домашние туфли.

Я подумал, что неплохо было бы воспользоваться одеялом с электроподогревателем, но тут же отказался от этой мысли. В конце концов, должен же человек испытать иногда и некоторые неудобства. Со своей постели я взял только подушку, а простыни и одеяла захватил из шкафа в вестибюле. Нагрузившись таким образом, я прошел в кабинет и принялся стелить себе на кушетке. Я уже развертывал одеяло, когда послышался голос Вульфа:

— Я сомневаюсь в необходимости этого.

— А я нет. — Я повернулся к Вульфу. — Вы же читали эту книгу о ФБР. Если понадобится, ФБР может действовать очень оперативно. Проникнуть в наш сейф и шкафы с материалами для них детская забава.

— Ба! Ты преувеличиваешь. Взломать замок сейфа в частном доме?!

— Подобный метод давно устарел, и ФБР и не подумает им воспользоваться. Вам следует почитать кое-что по электронике. — Я подоткнул одеяло себе под ноги.

Вульф отодвинул кресло, поднялся, пожелал мне спокойной ночи и ушел, прихватив с собой «Сокровища нашего языка».

В четверг утром я надеялся, что Фриц, после того как отнесет Вульфу завтрак, передаст мне распоряжение шефа зайти к нему для получения указаний, но этого не случилось. Значит, Вульф не выйдет из оранжереи до одиннадцати, поэтому я не торопясь занялся обычными делами, и около десяти часов все у меня было в порядке — постельные принадлежности возвращены на место, завтрак съеден, «Таймс» просмотрен, почта распечатана, рассортирована и положена под пресс-папье на стол Вульфа, а Фрицу дано соответствующее объяснение, вовсе не удовлетворившее и не успокоившее его. Он прекрасно помнил, как и все мы, тот вечер, когда из пулеметов, установленных на крыше дола напротив нашего, были разбиты сотни стекол оранжереи и погублены тысячи орхидей. Узнав, что я спал в кабинете, Фриц решил, что мы ждем повторения тогдашнего фейерверка. Я объяснил ему, что являюсь сейчас только сторожем, а не беженцем, но он не поверил мне.

После всех дел у меня еще осталось время. Его нужно было чем-то занять. Фрицу звонил рыботорговец; я следил за их разговором, но никаких признаков подслушивания не заметил, хотя линия, безусловно, прослушивалась. Ура инженерам! Современная наука добилась того, что каждый может делать что угодно, но никто не знает, что за чертовщина происходит вокруг него. Из ящика стола я достал свои блокнот и снова просмотрел сообщенную нам Лоном Коэном информацию, обдумывая соответствующие возможности. Всего я записал четырнадцать пунктов, но по крайней мере пять из них были совершенно безнадежны. Из оставшихся девяти мы попытались кое-что сделать по трем, но абсолютно впустую. Оставалось шесть, и я тщательно, один за другим, перебрал их. Я уже решил, что наиболее обещающим или по крайней мере менее бесперспективным является случай с сотрудницей государственного департамента, вначале уволенной, а потом восстановленной на службе, и уже протянул руку за справочником по Вашингтону, чтобы узнать ее телефон, как раздался звонок в дверь.

Направляясь в вестибюль, чтобы взглянуть через стекло (через него можно было видеть только в одну сторону), я ожидал, что к нам пожаловал какой-нибудь «незнакомец», а возможно, и двое. Мог прийти и Моррисон. Работа в лоб, так сказать. Однако на крыльце я увидел хорошо знакомое лицо и фигуру доктора Волмера, приемная которого находится по соседству с нашим домом. Закрыв дверь и повернувшись, чтобы помочь доктору снять пальто, я сказал, что, если он ищет пациентов, ему придется обратиться по другому адресу.

Однако доктор даже не снял шляпы.

— Работы у меня и без того хватает, Арчи. Словно все сговорились болеть одновременно. Но я только что получил по телефону сообщение для вас. Звонил мужчина, не назвавший себя. Он попросил передать вам лично, чтобы в одиннадцать тридцать вы пришли в номер двести четырнадцать гостиницы «Вестсайд-отель» на Двадцать третьей улице, причем пришли бы без «хвоста».

От удивления я широко раскрыл глаза.

— Нечего сказать, сообщение!

— Вот и я так же подумал. А еще он сказал, что вы предложите мне никому не рассказывать об этом.

— Да, правильно, это самое я вам и говорю. Я взглянул на часы: 10.47.

— Что еще он сказал?

— Ничего. Он передал это сообщение после того, как предварительно спросил, смогу ли я сам зайти и повторить его вам лично.

— «Вестсайд-отель», номер двести четырнадцать?

— Правильно.

— Какой у него был голос?

— Ничего особенного, обычный мужской голос.

— Большое спасибо, доктор. Если можно, окажите нам еще одну милость. Мы ведем сейчас довольно деликатное, дело, и вас, вероятно, видели входящим к нам. Возможно, кто-нибудь пожелает узнать, зачем вы к нам приходили. Если кто-нибудь спросит…

— Я скажу, что вы звонили и просили зайти, так как вас беспокоит горло.

— Ни в коем случае. Известно, что горло меня не беспокоит и что я вам не звонил. Наш телефон прослушивается. Если они узнают, что мы получаем через вас сообщения, ваш телефон тоже возьмут на учет.

— Боже мой! Это же незаконно!

— Тем это забавнее для некоторых. Так вот, если кто-нибудь спросит вас, можете возмутиться и заявить, что это никого не касается, или можете сказать, что заходили измерить кровяное давление у Фрица… хотя, позвольте, у вас же нет с собой прибора для этого. Вы приходили…

— Я приходил к Фрицу взять у него рецепт приготовления escargots bourguignonne. Так будет лучше, и к моей профессии отношения не имеет. — Он направился к двери. — По-видимому, Арчи, вы действительно ведете деликатное дело.

Я не стал спорить и снова поблагодарил его, а он попросил передать привет Вульфу. Захлопнув за ним дверь, я не наложил цепочку, так как собирался уходить. Вначале я зашел в кухню и сообщил Фрицу, что он только что дал доктору Волмеру свой рецепт для приготовления улиток по-бургундски, а затем вернулся в кабинет и по внутреннему телефону соединился с оранжереей. Я не верю, что ФБР может подслушивать разговоры по внутренним телефонам. Вульф взял трубку, и я рассказал ему о визите доктора. Он что-то промычал, а затем спросил:

— Ты имеешь какое-нибудь представление, в чем тут дело?

— Ни малейшего. Это не ФБР. ФБР это ни к чему. Возможно, что наши действия уже подстегнули кого-то… Эверса, или мисс Фенстер, или даже Мюллера. Ваши указания?

Он лишь фыркнул и повесил трубку, и я должен признать, что сам напросился на это.

Опаздывать я не хотел, передо мною стояла проблема обнаружить за собою «хвост» и отделаться от него, а для этого требовалось время. Кроме того, приходилось считаться и с такой, хотя и маловероятной, возможностью, что Эрнест Мюллер решил вдруг обидеться за свою поврежденную руку и расплатиться со мною, поэтому я достал из ящика стола кобуру с пистолетом «морли» и пристегнул под пиджак. Но мне могло понадобиться и иное снаряжение. Я открыл сейф и взял из резервного фонда тысячу долларов в потрепанных десятках и двадцатках. Конечно, можно было ожидать всего, могли даже сфабриковать мою фотографию в обществе обнаженной дамочки или возле трупа, но придумывать, как выйти из такого положения, мне следовало тогда, когда это случится.

Без одной минуты одиннадцать я вышел из дому. Не оглядываясь, направился в аптеку на углу Девятой авеню и из будки телефона-автомата позвонил в гараж, в котором стоял принадлежащий Вульфу «герон». Работающий в этом гараже угле лет десять Том Халлоран, когда я объяснил ему сбой план, сказал, что будет готов через пять минут. Полагая, что лучше дать ему десять, я на некоторое время задержался в аптеке у прилавка с дешевыми книгами. Потом возвратился на Тридцать пятую улицу, прошел мимо нашего дома, повернул на Десятую авеню, вошел в гараж и направился к «герону», стоявшему с работающим мотором. За рулем уже сидел Том. Я забрался на заднее сиденье, снял шляпу и скорчился на полу, после чего машина тронулась.

Возможно, что в «героне» этой модели достаточно просторно для ног, но уж никак не для человека шести футов ростом, не являющегося к тому же опытным акробатом. Мне пришлось основательно помучиться. Минут через пять у меня возникли серьезные подозрения, что Том резко тормозит и крутит машину на поворотах с единственной целью: проверить мою выносливость. Я уже начал задыхаться и ноги у меня затекли, когда он в шестой раз затормозил и сказал:

— Все в порядке, дружище.

— Поднимай теперь меня домкратом, черт тебя возьми!

Том рассмеялся. Я с трудом расправил плечи, ухватился за спинку сиденья, кое-как поднялся и надел шляпу. Мы стояли на углу Двадцать третьей улицы и Девятой авеню.

— Ты уверен?

— Полностью. Слежки нет.

— Чудесно. Однако в следующий раз держи наготове санитарную машину. Тут в углу найдешь кусок моего уха. Сохрани на память обо мне.

Я выбрался из машины. Том спросил, понадобится ли он мне еще. Я сказал «нет» и что я поблагодарю его позднее. Он уехал.

«Вестсайд-отель», третьеразрядное заведение, находился в середине квартала. Очевидно, дела у отеля шли еще неплохо, ибо фасад и вестибюль были отремонтированы всего года два назад. Войдя в гостиницу и ни на что и ни на кого не обращая внимания, включая лысого коридорного, я сошел в лифт и нажал кнопку. Выйдя на нужном этаже и взглянув на номер ближайшей комнаты, я обнаружил, что рука у меня непроизвольно скользнула под пиджак и прикоснулась к пистолету. Я усмехнулся. Если меня ожидает сам Дж. Эдгар Гувер, ему придется вести себя как следует или поймать пулю. Дверь номера 214 оказалась закрытой. Мои часы показывали 11.33. Я постучал, услыхал шаги, дверь открылась, и, вытаращив от изумления глаза, я замер на месте. Передо мной было круглое красное лицо и плотная фигура инспектора полиции Кремера из бригады по расследованию убийств в южной части города.

— Вы пунктуальны. Входите, — проворчал он, отступил в сторону, и я перешагнул через порог.

Я так долго тренировал себя в умении мгновенно замечать все окружающее, что, еще только приходя в себя от изумления, уже механически запомнил всю обстановку в комнате: двуспальную кровать, комод с зеркалом, два кресла, небольшой стол с бюваром, который давно следовало поменять, открытую дверь в ванную. Но тут же, швырнув пальто и шляпу на кровать, я получил новый удар; на столе, перед которым стояло кресло без подлокотников, красовался пакет молока. Рядом стоял стакан. Боже мой, мелькнула у меня мысль, ведь он купил молоко для своего гостя! Я не обижусь, если вы не поверите мне. Я тоже не верил своим глазам, но дело обстояло именно так.

Кремер подошел к одному из кресел, сел и спросил:

— Вы пришли без «хвоста»?

— А как же иначе! Я всегда выполняю указания.

— Садитесь.

Я сел. Кремер не спускал с меня серых глаз.

— Телефон Вульфа прослушивается?

Я взглянул на него.

— Вы же прекрасно осведомлены об этом. Послушайте, если бы я перечислил сотню людей, которые могли ждать меня здесь, вас бы среди них не оказалось. Этот пакет молока для меня?

— Да.

— В таком случае вы свихнулись. Вы вовсе не инспектор Кремер, так хорошо нам известный, и теперь я даже не представляю себе, что ожидает меня. Почему вас интересует, прослушивается ли наш телефон?

— Потому что я не люблю усложнять что-либо без крайней необходимости. Я предпочитаю простоту во всем. Мне хочется знать, мог ли я позвонить непосредственно вам.

— Конечно, но в таком случае я бы посоветовал нам обоим молчать.

Кремер кивнул:

— Хорошо. Мне нужна информация, Гудвин. Мне известно, что Вульф сцепился с ФБР, и я хочу знать, в чем дело. Полностью и абсолютно все, даже если вам потребуются целые сутки на рассказ.

Я отрицательно покачал головой.

— Запретная территория, и вам это хорошо известно.

Кремер взорвался:

— Запретная территория, черт побери! А разве я не нарушаю запрет, появляясь здесь и вызывая вас сюда? А я-то думал, что у вас есть хоть немного здравого смысла! Вы что, не отдаете себе отчета в том, чем я рискую?

— Нет. Не имею ни малейшего представления.

— В таком случае я вам сейчас скажу. Я знаю вас довольно хорошо, Гудвин. Знаю и обязан знать, что вы с Вульфом иногда предпринимаете скользкие с точки зрения закона шаги, но мне также известно, что вы придерживаетесь определенных границ. Так вот, сейчас мы наедине, и я вам кое-что скажу. Два часа назад меня вызывал к себе начальник полиции Нью-Йорка. Ему позвонил Джим Перуццо. Знаете, кто это такой?

— Да, директор лицензионной службы штата Нью-Йорк. Дом номер двести семьдесят. Бродвей.

— Конечно, вы его знаете. Так вот, не буду тянуть: ФБР требует, чтобы лицензии, выданные Вульфу и вам, как частным детективам, были аннулированы. Перуццо предложил представить все данные, которые имеются на вас в полиции. Начальнику полиции известно, что в течение ряда лет я поддерживаю… гм-гм… контакт с вами, и он приказал мне представить письменный доклад. Вам известно, как пишутся доклады: их направленность зависит от того, кто их составляет. Прежде чем приняться за доклад, я хочу знать, что сделал или делает сейчас Вульф и почему он так восстановил против себя ФБР. Я хочу знать положение вещей самым подробным образом.

Когда что-нибудь требует внимательного размышления, полезно, чтобы ваши руки были чем-то заняты, например стряхиванием пепла с сигареты или доставанием носового платка. Но я не курю и поэтому, взяв пакет с молоком, оторвал клапан и осторожно наполнил стакан. Одно было совершенно очевидным. Ведь Кремер мог позвонить и вызвать меня к себе или прийти к Вульфу, но он не сделал ни того, ни другого, подозревая, что наш телефон прослушивается, а за домом ведется наблюдение. Кремер явно не хотел, чтобы ФБР стало известно о нашей встрече, и приложил много усилий, чтобы провести свидание конспиративно… Он сообщил мне о ФБР, Перуццо и начальнике полиции с какой-то целью, ибо не имел права рассказывать об этом постороннему человеку. Кремер, бесспорно, не хотел, чтобы наши лицензии были аннулированы, из чего следовало: что-то серьезно тревожит его и мне следует узнать, что именно. В такой ситуации, прежде чем начать рассказывать, да тем более полицейскому, следовало бы позвонить Вульфу и передать все на его усмотрение. Однако сейчас это исключалось. Полученные мною указания для подобных случаев заключались в том, что я должен руководствоваться здравым смыслом и своим опытом.

Я решил так и поступить. Я отпил молоко, поставил стакан на стол и сказал:

— Ну уж если вы можете нарушить инструкции, то и я вправе это сделать. Дело обстоит так… — И я изложил ему всю историю: про появление миссис Бранер, аванс в сто тысяч долларов, вечер с Лоном Коэном, мой разговор с миссис Бранер и Сарой Дакос, день, потраченный мною в «Эверс электроник», на Эрнеста Мюллера и Джулию Фенстер, и то, что я провел ночь на кушетке в кабинете. Я не вдавался в подробности, но коснулся всего. К тому времени, когда я закончил, стакан с молоком был пуст, а у Кремера изо рта торчала сигара. Вообще-то он не курит сигар, а лишь жует и портит их.

— Следовательно, сто тысяч долларов остаются у Вульфа, что бы ни произошло?

Я кивнул и добавил:

— И еще чек лично для меня. Я упоминал об этом?

— Да. Ну, Вульф с его самомнением меня не удивляет. Нет ничего, за что бы он не взялся, особенно если ему хорошо заплатят. Но вот вы меня просто поразили. Вы же прекрасно понимаете, что бороться с ФБР бесполезно. Даже Белый дом не в состоянии что-нибудь сделать с ФБР. Вы напрашиваетесь на крупные неприятности и, бесспорно, столкнетесь с ними. Если кто и свихнулся,так это вы.

Я налил себе еще молока.

— Вы правы, — согласился я. — Вы чертовски правы с любой точки зрения. Еще час назад я бы просто сказал «аминь». Но знаете, сейчас я чувствую себя иначе. Я говорил о том, что сказал мистер Вульф вчера вечером? Он сказал, что то или иное, совершаемое нами, может подстегнуть кого-нибудь на те или иные действия. Вот смотрите: ФБР подстегнуло Перуццо и заставило его позвонить начальнику полиции, тот подстегнул вас, а это вынудило вас позвать меня сюда и угостить молоком, что совершенно невероятно. Если могло произойти одно маловероятное событие, следовательно, может произойти и другое. Можно мне задать вопрос?

— Спрашивайте.

— Вы не питаете особой любви к Ниро Вульфу и, уж конечно, терпеть не можете меня. Почему вам хочется представить начальнику полиции такой доклад, после которого аннулировать наши лицензии будет затруднительно?

— Я этого не говорил.

— Вздор. Вызов меня сюда тем способом, который вы применили, подтверждает это. Почему же все-таки?

Кремер встал с кресла, на цыпочках подошел к двери, резко распахнул ее я высунул голову в коридор. В отличие от меня, он явно не был уверен, что пришел сюда без «хвоста». Потом он закрыл дверь, зашел в ванную, оттуда до меня донесся шум воды, пущенной из крана; через минуту Кремер вышел со стаканом воды. Он неторопливо выпил ее, поставил стакан на стол, сел и, прищурившись, посмотрел на меня.

— Я служу фараоном уже тридцать шесть лет, — заявил он, — и впервые сейчас сообщу служебный секрет постороннему лицу.

Я вежливо улыбнулся:

— Польщен. Точнее говоря, мистер Вульф будет польщен.

— Враки. Ни он, ни вы не знаете, что такое благодарность, даже если ее оклеить соответствующими ярлыками. Гудвин, я хочу сообщить вам кое-что. Только вам с Вульфом и больше никому. Об атом не должны знать ни Лон Коэн, ни Саул Пензер, ни Лили Роуэн. Понятно?

— Непонятно лишь, зачем вы вообще упоминаете мисс Роуэн — ведь она всего-навсего мой личный друг. И кстати, какой вам смысл рассказывать мне нечто такое, что мы не имеем права использовать?

— Использовать вы можете, но без упоминания источника. Об этом никто не должен знать. Никто и никогда.

— Пожалуйста. Жаль, что здесь нет мистера Вульфа, чтобы подтвердить наше соглашение своим честным словом, поэтому я делаю это за него. За нас. Наше честное слово.

— Этого достаточно. Записывать вы ничего не должны, ибо у вас не память, а магнитофон. Вам что-нибудь говорит имя Морриса Элтхауза? — Он повторил фамилию по буквам.

— Я читаю газеты, — кивнул я. — Преступление, которое вам не удалось раскрыть. Убит выстрелом в грудь в конце ноября. Оружие не найдено.

— Да, в пятницу вечером двадцатого ноября. Труп обнаружен уборщицей на следующее утро. Смерть наступила между восемью часами вечера в пятницу и тремя часами утра в субботу. Одно пулевое сквозное ранение в грудь и сердце. Задев ребро, пуля вышла через спину и ударилась в стену в сорока дюймах над полом, но сделала лишь вмятину, так как была на излете. Элтхауз лежал на спине, вытянув ноги. Одет, но без пиджака, в одной рубашке. В комнате все в порядке и никаких признаков борьбы. Я не слишком быстро говорю?

— Нет.

— Прервите меня, если у вас будут вопросы. Это произошло в гостиной его квартиры на третьем этаже — по адресу: Арбор-стрит, дом номер шестьдесят три, — состоящей из двух комнат, кухни и ванной. Убитому было тридцать шесть лет, жил он там один. По профессии литератор, за последние четыре года написал семь статей для журнала «Тик-Ток». В марте должка была состояться его свадьба с двадцатичетырехлетней Мэриен Хинклей из редакции «Тик-Ток». Конечно, я мог бы продолжать рассказ и даже принести сюда досье. Однако в нем нет ничего такого, из чего можно было бы узнать, что делал Элтхауз перед смертью, о его связях или знакомых. Во всяком случае, мы не нашли ничего полезного.

— Вы упустили маленькую деталь — калибр пули.

— Ничего я не упустил. Пули не было. Ее не оказалось.

Я широко раскрыл глаза:

— Да? Чертовски аккуратный убийца.

— Вот именно. Аккуратный в хладнокровный. Судя по ране, выстрел был произведен из револьвера тридцать восьмого калибра или крупнее. Теперь еще два факта. Во-первых, в течение трех последних недель Элтхауз собирал материалы о ФБР для статьи в журнале «Тик-Ток», но никаких, абсолютно никаких материалов у него в квартире не обнаружено. Во-вторых, в пятницу около одиннадцати часов вечера три сотрудника ФБР вышли из дома номер шестьдесят три по Арбор-стрит, свернули за угол к ожидавшей там машине и уехали.

Я сидел и молча смотрел на Кремера. Вообще говоря, существует много причин для молчания, но основная заключается в том, что вам нечего сказать.

— Таким образом, получается, что Элтхауз убит агентами ФБР, — продолжал Кремер. — Приходили ли они к Элтхаузу только для того, чтобы убить его? Безусловно, нет. Можно выдвинуть несколько версий. Вполне вероятно, что они позвонили ему по телефону, он не ответил и они решили, что его нет дома. Они приехали к нему на квартиру и нажали кнопку звонка, но он опять не ответил, и сотрудники ФБР, решив, что квартира пуста, открыли дверь и сами вошли, чтобы провести секретный обыск. Элтхауз схватился за револьвер, но один из работников ФБР застрелил его, прежде чем он успел даже выстрелить. В этом отношения все они проходят отличную тренировку. Потом они взяли то, за чем пришли, и удалились, прихватив и пулю, поскольку она была из их револьвера.

Я слушал. Еще никогда в своей жизни я так хорошо не слушал. Потом спросил:

— А у Элтхауза был револьвер?

— Да. «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра. У него было разрешение. Однако револьвера в квартире не оказалось, и только ФБР известно, зачем его сотрудники взяли с собой и этот револьвер. В ящике стола осталась почти полная коробка патронов.

Я продолжал сидеть молча, а потом заметил:

— Таким образом, вы все же расследовали это дело до конца. Поздравляю.

— Оставьте свое паясничанье для другого раза, Гудвин.

— Кто их видел?

Кремер отрицательно покачал головой.

— Я могу вам рассказать все что угодно, но только не это. Да и кроме того, этот человек ничем не может вам помочь. Он видел, как они вышли из дома, сели в машину и уехали, и ему удалось записать номер их машины. Но мы связаны по рукам и ногам. Даже если мы назовем их, мы бессильны. Что я могу сделать, если не в состоянии доказать их вину? Но когда речь идет об этом проклятом ФБР, я готов отдать свое годовое жалованье, чтобы только зацепить его сотрудников и посадить. Это не их город, а мой. Наш — полиции Нью-Йорка. Уже много лет мы вынуждены только стоять в стороне и скрежетать зубами. Теперь уже дошло до того, что работники ФБР вламываются в дома на территории, за которую отвечаю я, убивают людей и смеются надо мной!

— Да? Смеются?

— Да. Я сам поехал на Шестьдесят девятую улицу и разговаривал с Бреггом. Я сказал, что, поскольку ФБР было, конечно, известно о том, что Элтхауз собирал материалы для статьи, за ним, возможно, велась тщательная слежка и в день его убийства, а если так, то я буду признателен за любую помощь. Брегг ответил, что ФБР радо бы помочь, если бы могло, но у них очень много важных дел и им некогда возиться с делом какого-то паршивого газетного сплетника. Я не сказал ему, что там видели его подчиненных. Он бы просто рассмеялся мне в лицо. Конечно, мы обсуждали все это у начальника полиции, — продолжал Кремер. — И не однажды. Но повторяю, я связан по рукам и ногам. Мы с огромным удовольствием предъявили бы обвинение этой банде убийц, но какие доказательства их виновности можем мы представить суду и каковы будут для нас последствия? Поэтому мы вынуждены помалкивать. Вот почему я и сказал себе: я не только напишу начальнику полиции доклад о Вульфе и о вас, но еще и встречусь с вами. Не думаю, что ваши лицензии будут аннулированы. Однако я не сообщу ему, что мы виделись.

Он встал и снял с вешалки шляпу и пальто.

— Можете допить молоко. Хочу надеяться, что миссис Бранер не напрасно выдала вам аванс. — Он протянул мне руку. — Желаю успехов.

— И вам тоже. — Я встал и пожал ему руку. — А если понадобится, сможет ли этот человек опознать их?

— Да в уме ли вы, Гудвин? Трое против одного?

— Знаю, знаю. Но все же сможет ли он, если это потребуется хотя бы для того, чтобы попортить кое-кому кровь?

— Возможно. Ну вот, я вам рассказал все, что знал. Не приходите ко мне и не звоните. Дайте мне несколько минут, чтобы уйти отсюда. — В дверях он обернулся и сказал: — Передайте от меня привет Вульфу.

Я стоя допил молоко.

5

Было двадцать минут первого, когда я покинул «Вестсайд-отель». Мне захотелось пройтись. Во-первых, я все еще не замечал за собой филеров, а я люблю гулять в одиночестве. Во-вторых, я не хотел загружать голову разными мыслями, а когда я гуляю, они обычно не беспокоят меня. В-третьих, я хотел осмотреть кое-какие достопримечательности. К тому же стоял погожий зимний день, почти безветренный.

Для того. чтобы вам стало ясно, какие мысли появляются у меня на прогулках, скажу, что, проходя по Вашингтон-скверу, я подумал об одном совпадении. Оно состояло в том, что Арбор-стрит, на которой жил Элтхауз, находилась в Виллидже и что Сара Дакос тоже живет в Виллидже. Мысль эту нельзя было назвать блестящей, ибо в Виллидже проживает около четверти миллиона людей, а мне известны куда более странные совпадения, однако это даст вам представление о том, чем занята моя голова, когда я гуляю.

Я бывал на Арбор-стрит и раньше, в связи с обстоятельствами, которые для моего нынешнего рассказа не имеют никакого значения. Это узенькая улица, длиной всего три квартала, с двумя рядами старых кирпичных домов. Дом номер 63 ничем не отличался от других. Стоя на противоположной стороне улицы, я внимательно осмотрел его. Окна третьего этажа, где жил и умер Моррис Элтхауз, были задернуты рыжевато-коричневыми портьерами. Я прошел за угол, где в вечер убийства стояла машина сотрудников ФБР. Хоть я и сказал, что решил осмотреть кое-какие достопримечательности, на самом деле я выполнял свои прямые обязанности — знакомился с местом преступления, расследованием которого мне, возможно, предстояло заняться. Иногда его дает результаты. Правда, Вульф не признает этого, он ни за что не подойдет к окну, даже если преступление совершено под этим окном. Конечно, было бы неплохо подняться на третий этаж и осмотреть квартиру, но я хотел попасть домой до ленча и поэтому подозвал такси и уехал.

Вернуться раньше я хотел по той простой причине, что во время еды, по установленному Вульфом твердому правилу, разговоры о делах были запрещены. Но я опоздал. В двадцать минут второго, когда Фриц открыл мне дверь, Вульф уже был за столом. Усаживаясь на свое обычное место напротив него, я проронил несколько слов о погоде. Он что-то промычал, прожевывая поджаренную телятину.

Я тоже взял себе кусок, хотя аппетит у меня был испорчен. Мне очень хотелось показать Вульфу нелепость его правил, но все равно поговорить с ним о деле во время ленча не удалось.

После ленча я сказал Вульфу, что хочу кое-что показать ему в подвале. Мы прошли в вестибюль, свернули направо и спустились по лестнице. В подвале находилась комната Фрица, ванная, кладовая и большая комната с бильярдным столом. В бильярдной на возвышении стояло большое удобное кресло для Вульфа, в котором он восседал, когда у него появлялось желание посмотреть, как мы с Саулом Пензером орудуем киями, что происходило примерно раз а год. Я привел Вульфа сюда, зажег свет и заявил:

— Вот ваш новый кабинет. Надеюсь, он вам понравится. Хотя я не думаю, что специалисты ФБР могут оборудовать помещение микрофонами, не побывав в нем, но рисковать не стоит. Бильярдную они наверняка не приняли в расчет. Пожалуйста, присаживайтесь. — Сам я примостился на краешке бильярда, лицом к креслу.

Вульф сердито взглянул на меня:

— Ты что, пытаешься вывести меня из терпения или это на самом деле возможно?

— Не исключено. Поэтому я не хочу, чтобы они пронюхали о том, что инспектор Кремер просил передать вам привет, угостил меня молоком, пожал руку и пожелал счастливого Нового года.

— Не валяй дурака.

— И не думаю. Это был Кремер.

— В номере гостиницы?

— Да.

Вульф поднялся на возвышение и опустился в кресло.

— Докладывай, — приказал он.

Я рассказывал не торопясь, не желая ничего пропустить. Если бы мы находились в кабинете наверху. Вульф откинулся бы назад и закрыл глаза, но кресло в бильярдной не было приспособлено для этого, и ему пришлось сидеть выпрямившись. В течение последних десяти минут губы у него были плотно сжаты или из-за моего рассказа, или потому, что он сидел не в обычной позе, а возможно. и потому, и по-другому. Заканчивая сообщение о своей экскурсии по городу, я заметил, что какой-нибудь человек, гулявший с собакой по другой стороне улицы, напротив дома Элтхауза, или кто-нибудь из дома напротив мог видеть, как сотрудники ФБР вышли из подъезда и направились к машине за углом, и даже заметить ее номер. Как раз на углу стоит уличный фонарь.

Вульф долго втягивал в себя носом воздух.

— Вот уж никогда бы не подумал, — сказал он, — что мистер Кремер может быть таким ослом, чтобы встретиться с тобой.

Я кивнул.

— Однако это так. Он не знал, почему ФБР заинтересовалось вами, пока я не сообщил ему. Ему было известно только, что вы чем-то настроили против себя ФБР, а у него в руках дело об убийстве, по которому он не может привлечь к ответственности сотрудников бюро, вот он и решил подбросить это дело вам. Признайтесь, что вы чувствуете себя польщенным, ибо Кремер уверен, что у вас есть пусть хотя бы самый маленький шанс успешно его завершить. Вы только подумайте, каких хлопот ему стоило организовать эту встречу! Он даже не задумался над тем, что я рассказал ему о миссис Бранер, хотя сейчас, наверное, размышляет об этом. Предположим, вы совершите чудо и докажете, это убийство Элтхауза — дело рук агентов ФБР. Вашей клиентке это абсолютно ничего не даст. Ей было бы на руку, а вам дало бы возможность получить гонорар, если бы вы могли заявить ФБР: послушайте, я не стану заниматься этим убийством, если вы прекратите преследовать миссис Бранер. Однако Кремеру это будет не по нраву. Да и вам тоже. Я знаю, что с убийцами вы ни на какие компромиссы не идете. Я ясно все изложил?

— Мне не нравятся твои местоимения, — проворчал Вульф.

— Ну хорошо, сделайте это «мы», «нам», «нас» и так далее.

Вульф покачал головой:

— Вот положеньице! — Он чуть улыбнулся уголками рта.

— Чему вы улыбаетесь, черт вас возьми? — резко спросил я, не сводя с него глаз.

— Возникло очень затруднительное положение. Ясна бесполезность попытки доказать, что этот человек был убит сотрудниками ФБР. Ну что ж, в таком случае мы докажем, что они его не убивали. Нам-то это пойдет на пользу, а что дальше?

— Вот именно.

— Посмотрим. Ты только подумай. Арчи. У нас с тобой ничего не было, сведения мистера Коэна — мелочь. Сейчас же благодаря Кремеру мы располагаем хорошим орешком в виде не доведенного до конца дела об убийстве, в котором весьма серьезно замешано ФБР независимо от того, его ли сотрудниками оно совершено. Это прямой вызов нашему мастерству и нашим способностям, если мы ими обладаем. Бесспорно, нам сперва нужно выяснить, кто убил этого человека. Ты видел Кремера и слышал, как он это рассказывал. Он действительно убежден, что убийство совершено фэбээровцами?

— Да.

— Убежден?

— Он так считает. Кроме того, ему очень хотелось верить, что это именно так. ФБР он называет не иначе как «проклятое», «банда убийц» и тому подобное. Узнав, что на месте происшествия были замечены трое сотрудников ФБР, Кремер даже не пытался заниматься другими версиями. Он опытный криминалист, и, будь у него другие серьезные данные, он бы их расследовал. Однако у него их не было, и он твердо решил, что убийство — дело рук фэбээровцев. Действительно, если Элтхауз уже был мертв, когда в его квартиру проникли сотрудники ФБР, почему они не сообщили об этом? Они же могли это сделать после ухода из квартиры и не называя себя. По каким-то причинам они сочли нужным промолчать. Почему? То же самое относительно пули. Не многие убийцы могли бы подумать о том, что пуля прошла насквозь и, ударившись в стену, упала на пол. А они нашли ее и унесли с собой. Для такого специалиста своего дела, как Кремер, это очень важное обстоятельство. Поэтому можно понять, почему Кремер обвиняет в убийстве ФБР.

— Кто этот Брегг, которого упомянул Кремер? — спросил Вульф, хмурясь.

— Ричард Брегг — самый старший представитель ФБР в Нью-Йорке. Начальник Нью-Йоркского управления ФБР.

— Но он-то знает, что Элтхауз был убит одним из его подчиненных?

— Это нужно спросить у него. Брегг может догадываться, что один из его подчиненных убил Элтхауза, но, если они не сообщили об этом и ему, утверждать обратное он, разумеется, не в состоянии, так как не был там. Он вовсе не идиот, но был бы им, доверяя всему, что докладывают его подчиненные. Это имеет значение?

— Возможно. Возможно, даже очень большое.

— В таком случае ему или точно известно, что один из его людей застрелил Элтхауза, или он считает это вероятным. В противном случае Брегг был бы значительно откровеннее, когда Кремер попросил его о содействии. ФБР иногда оказывает услуги полиции, когда ему это ничего на стоит, — ну хотя бы ради поддержания своего престижа. Кроме того, Бреггу хорошо известно, что Кремер не стал бы возражать против негласного обыска квартиры Элтхауза работниками ФБР, ибо, как вы знаете, полицейские тоже занимаются подобными делами. Возможно, что пуля спрятана в ящике стола мистера Брегга.

— Ну а ты сам-то что думаешь? Ты согласен с мистером Кремером?

— Странный вопрос. Ни у меня, ни у вас пока не может быть своего мнения. Возможно, что Элтхауза застрелил домовладелец за неуплату денег за квартиру. Или, или, или…

Вульф кивнул:

— Во всем этом мы должны разобраться. Ты немедленно начнешь расследование в той форме, какую сочтешь наиболее подходящей. Возможно, стоит начать с семьи убитого. Отец Элтхауза — дамский портной?

— Правильно. На Седьмой авеню. — Я соскользнул с бильярда и встал. — Поскольку мы предпочитаем, чтобы убийцей оказался не сотрудник ФБР, нас, вероятно, не интересует, какой материал против ФБР удалось собрать Элтхаузу?

— Нас интересует все. — Вульф сделал гримасу. — И если ты найдешь кого-нибудь, с кем, по твоему мнению, мне следовало бы поговорить, приведи сюда. — Он снова сделал гримасу и добавил: — Его или ее.

— С удовольствием. Моя первая остановка будет в редакции «Газетт», где я просмотрю вырезки, а кроме того, у Лона могут найтись и кое-какие неопубликованные сведения. Что же касается встречи с вами, то как я могу привести кого-то в наш дом? Может быть, наблюдение ведется и за парадным входом, и за дверью, выходящей во двор? Как я могу кого-то привести сюда и вывести?

— Как обычно. Мы расследуем убийство, которое не интересует ФБР. Так заявил Кремеру сам Брегг. И на этот раз Кремер не будет на нас в претензии.

— В таком случае, мне нечего беспокоиться о слежке?

— Нет.

— Вот благодать-то! — воскликнул я.

6

Мои часы показывали 16.35, когда я вошел в аптеку около Центрального вокзала, заглянул в телефонный справочник по Манхэттену и в будке телефона-автомата набрал Нужный номер.

Из досье в архиве «Газетт» и от Лона Коэна (при условии держать это в тайне) я узнал много сведений, которыми заполнил страниц двенадцать в своей записной книжке. Все это у меня сохранилось, но заняло бы в книге тоже страниц двенадцать, и поэтому я приведу здесь только данные, необходимые для понимания дальнейшего. Вот основные персонажи.

МОРРИС ЭЛТХАУЗ. 36 лет, рост 5 футов 11 дюймов. вес 175 футов, брюнет, пользовался большим успехом у женщин. В 1962—1963 годах имел роман с одной актрисой. Зарабатывал около десяти тысяч в год, но, вероятно, получал, кроме того, деньги от матери, без ведома отца. Когда он познакомился с Мэриен Хинклей, не известно, однако до знакомства с ней у него в течение нескольких месяцев не было постоянной подруги. В его квартире найдена рукопись неоконченного романа — триста восемьдесят четыре страницы на машинке. Никто в «Газетт», включая Лона Коэна, не мог даже предположительно назвать убийцу. До убийства никто в «Газетт» не знал, что Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР, что, по мнению Коэна, является позором для редакции.

ДЭВИД ЭЛТХАУЗ. Около 60 лет. Отец Морриса. совладелец фирмы «Элтхауз и Грейф, дамские платья и костюмы». Дэвиду Элтхаузу не нравилось, что его единственный сын не желает наследовать дело отца, и за последние годы отношения между ними были натянутыми.

АЙВЕНА ЭЛТХАУЗ. Мать Морриса, после смерти сына не встречалась с журналистами и до сих пор не желает их видеть, принимает лишь нескольких очень близких друзей.

МЭРИЕН ХИНКЛЕЙ. 24 года, два года работает в редакции журнала «Тик-Ток». Среди газетных вырезок имелись ее фотографии, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, почему Моррис Элтхауз решил обратить на нее свое внимание. Она тоже отказывалась встречаться с репортерами, но журналистке из «Пост» удалось все же побеседовать с нею и написать статью, из-за чего в конкурирующей «Газетт» разразился большой скандал. Одна дамочка из «Газетт» до того расстроилась, что даже придумала теорию, согласно которой Мэриен Хинклей застрелила Элтхауза из его же револьвера за то, что он обманывал ее.

ТИМОТИ КВАЙЛ. Около 40 лет. Старший редактор журнала «Тик-Ток». Я включаю его в список потому, что он подрался с журналистом из «Дейли Ньюс», пытавшимся подкараулить Мэриен Хинклей в вестибюле здания «Тик-Ток». Подобная галантность, безусловно, заслуживает внимания.

ВИНСЕНТ ЯРМЕК. Около 50 лет. Тоже старший редактор журнала «Тик-Ток». Я включаю его потому, что это по его поручению Элтхауз писал статью о ФБР.

Все это выглядело не очень обнадеживающим. Я подумывал было о том, чтобы встретиться с актрисой, но, во-первых, ее роман с Элтхаузом закончился больше года назад, а, во-вторых, из предыдущего опыта мне было хорошо известно, что с актрисами лучше иметь дело издалека, например из пятого-шестого ряда зрительного зала. Оба редактора ничего определенного не скажут, отец вряд ли может сообщить что-то новое, а Мэриен Хинклей заупрямится и передо мною. Наиболее обедающей могла быть встреча с матерью, и именно ей я звонил из будки телефона-автомата.

Первая задача состояла в том, чтобы заполучить ее к телефону. Женщине, которая сняла трубку, я не сообщил своей фамилии, а лишь официальным тоном попросил передать миссис Элтхауз, что звоню из автомата, что рядом со мною находится сотрудник ФБР и что я должен переговорить с миссис Элтхауз. Это подействовало. Через несколько минут послышался другой женский голос.

— Кто это? Сотрудник ФБР?

— Миссис Элтхауз?

— Да.

— Моя фамилия Гудвин. Арчи Гудвин. Я не сотрудник ФБР, а работаю для частного детектива мистера Ниро Вульфа. Со мной в кабинке нет никакого сотрудника ФБР, но он отсюда недалеко, так как следит за мной. Я должен повидать вас, лучше бы сейчас же. Это…

— Я никого не принимаю.

— Знаю. Вы, возможно, слышали о Ниро Вульфе. Вы знаете о нем?

— Да.

— Человек, полностью отвечающий за свои слова, сообщил ему, что ваш сын убит сотрудником ФБР. Вот почему за мной ведется слежка, и вот почему я должен повидать вас. Я могу прийти минут через десять. Вы расслышали мое имя? Арчи Гудвин.

Молчание. Затем:

— Вы знаете, кто убил моего сына?

— Не по фамилии. Я сам ничего не знаю. Мне известно только то, что было сообщено мистеру Вульфу. Это все, что я могу сообщить вам по телефону. Мы полагаем, что мисс Мэриен Хинклей также следует об этом знать. Я осмелюсь попросить вас пригласить и ее, чтобы я мог переговорить с вами обеими одновременно. Вы можете это сделать?

— Могу. Скажите, вы репортер из какой-нибудь газеты? Может быть, это очередной трюк?

— Нет. Если бы я работал газетным репортером, все это выглядело бы как большая глупость и в конечном счете вы просто вышвырнули бы меня. Я Арчи Гудвин.

— Но я не… — Долгое молчание. — Ну, хорошо. Швейцар попросит вас предъявить что-нибудь удостоверяющее вашу личность.

Я, разумеется, согласился и поскорее повесил трубку, пока миссис Элтхауз не передумала.

Выйдя из дому, я твердо решил игнорировать филеров, но сейчас, поджидая такси, все же невольно поглядывал по сторонам. Только сев в машину, я успокоился и заставив. себя смотреть вперед. Ко всем чертям тылы!

Многоквартирный жилой дом на Парк-авеню, между восьмидесятыми улицами, был обычным для этого района — козырек над парадным входом, привратник, выскочивший на мостовую, чтобы открыть дверцу такси, резиновый коврик у дверей, чтобы не пачкать настоящий ковер в вестибюле. И тем не менее это был первоклассный дом, ибо привратник не подменял здесь швейцара, и наоборот. Я показал швейцару свою лицензию частного детектива. Внимательно изучив удостоверение, он сказал, что мне следует подняться в квартиру 10Б, и я направился к лифту. Дверь квартиры на десятом этаже мне открыла горничная. Она взяла мою шляпу и пальто, повесила в шкаф и через дверь в глубокой нише провела в комнату размером даже больше, чем у Лили Роуэн, в которой одновременно могли танцевать пар двадцать. У меня есть специальное мерило для людей, располагающих такими большими комнатами, это мерило не ковры, не обстановка и не драпировки, а картины, висящие на стенах. Если я в состоянии понять, что представляют собой эти картины, все в порядке. Если же я только могу гадать, что на них изображено, следует быть настороже, ибо за хозяевами нужно глядеть в оба. Комната, в которой я находился, прошла испытание прекрасно. Я рассматривал полотно с изображением трех девушек, сидевших на траве под деревом, когда послышались шаги, и я обернулся.

— Мистер Гудвин? — произнесла женщина, не подавая руки. — Я Айвена Элтхауз.

Она прошла бы у меня испытание даже без помощи картин: все в ней дышало честностью — маленькая изящная фигура, волосы с честной сединой и глаза с честным сомнением в них. Сидя на стуле лицом к хозяйке, я решил, насколько возможно, быть честным с ней. Сказав, что мисс Хинклей скоро придет, миссис Элтхауз не пожелала откладывать наш разговор до ее прихода. Как она поняла меня по телефону, ее сын был убит сотрудником ФБР, Это правильно?

Она смотрела на меня в упор.

— Не совсем, — ответил я. — Я сказал, что об этом известно мистеру Вульфу со слов одного человека. Но я должен объяснить кое-что, касающееся мистера Вульфа. Он. видите ли… эксцентричный человек и имеет определенную точку зрения на нью-йоркскую полицию. Вульфу очень не нравится отношение полиции к нему и к его работе, так как полиция, по его мнению, постоянно ему мешает. Он читает газеты и особенно интересуется сообщениями об убийствах; недели две назад он решил, что полиция и окружная прокуратура фактически не ведут расследование убийства вашего сына, а когда Вульфу стало известно, что ваш сын собирал материалы для статьи о ФБР, он заподозрил, что это не халатность полицейских, а явное намерение замять дело. Если ему удастся доказать это и поставить полицию в неловкое положение, он получит величайшее удовлетворение.

Миссис Элтхауз продолжала смотреть на меня, почти не мигая.

Я продолжал:

— Так вот, хотя никто этого нам и не поручал, мы начали расследование. Пока нами выяснено одно обстоятельство, не упоминавшееся в газетах, а именно, что в квартире вашего сына никаких заметок или материалов о ФБР полицией обнаружено не было. По-видимому, вы знаете об этом.

— Да, — кивнула она.

— Я так и думал. Нам известны и другие факты, но о них мне дано указание молчать — мистер Вульф еще разрабатывает их. Однако вчера один человек сообщил ему, что ваш сын был убит сотрудником ФБР, и в подтверждение привел некоторые данные. Я не могу сообщить вам, кто этот человек, однако он вполне надежен, а его сведения не вызывают сомнений, хотя их недостаточно для подтверждения факта. Поэтому мистер Вульф хочет получить все сведения от близких вашему сыну людей, которым ваш сын мог рассказать то, что ему удалось узнать о ФБР. К числу таких людей, конечно, принадлежите вы и мисс Хинклей, а также мистер Ярмек. Я имею указание передать вам, что мистер Вульф не ищет клиентов или гонорара. Он делает все это по собственной инициативе, никакой оплаты не желает и не ждет ее.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз, но я видел, что ее мысли заняты чем-то другим.

— Я не вижу причин… — начала было она и умолкла.

— Да, миссис Элтхауз? — произнес я после небольшой паузы.

— Я не вижу причин, почему бы мне не сказать вам. Сразу же после того, как мистер Ярмек сообщил, что никаких материалов о ФБР в квартире моего сына обнаружено не было, я стала подозревать, что именно ФБР виновно в его смерти. Такое же мнение у мистера Ярмека и у мисс Хинклей. Я не считаю себя мстительным человеком, мистер Гудвин, но ведь он же был моим единственным сыном… — Голос у нее задрожал, она было замолчала, но тут же взяла себя в руки. — Это мой сын. Я все еще не могу примириться с мыслью, что его… что его уже нет в живых… Вы когда-нибудь встречались с ним?

— Нет.

— Вы детектив?

— Да.

— Вы ожидаете, что я помогу вам найти… виновных в смерти моего сына. Хорошо, я тоже хочу этого, но не думаю, что смогу быть вам полезной. Он редко разговаривал со мной о своей работе. Я даже не помню, чтобы он когда-нибудь упоминал о ФБР. И мисс Хинклей, и мистер Ярмек уже спрашивали меня об этом. Жаль, что я ничего не могу сообщить вам по этому поводу, очень жаль, ибо, если ФБР виновно в его смерти, я надеюсь, что убийцы будут наказаны. В Священном писанин говорится: «Не мсти», но Аристотель утверждал, что мщение справедливо. Вы понимаете, я думала об этом и полагаю, что…

Она повернулась к двери. Послышались голоса, и в комнату вошла девушка. Я встал, миссис Элтхауз продолжала сидеть. Фотоснимки в «Газетт» далеко не соответствовали действительности, ибо мисс Хинклей в жизни была прямо-таки картинкой. Изящная шатенка с голубыми глазами. Она подошла к миссис Элтхауз и поцеловала ее в щеку, а затем повернулась, чтобы взглянуть на меня, когда миссис Элтхауз назвала мое имя. Пока ее лучистые глаза внимательно осматривали меня. я приказал своим не обращать внимания ни на что, не имеющее прямого отношения к делу. Миссис Элтхауз пригласила нас сесть, и я пододвинул девушке кресло.

— Вы сказали, что, по словам Ниро Вульфа, преступление совершено ФБР? — произнесла она, обращаясь к миссис Элтхауз. — Это так, да?

— Боюсь, что я не совсем правильно выразилась, — ответила миссис Элтхауз. — Мистер Гудвин, может быть, вы сами объясните?

Я повторил все сначала, подчеркнув три обстоятельства: почему в этом заинтересован Вульф, что вызвало у него подозрение и как это подозрение начало подтверждаться вчерашним сообщением. Я объяснил, что Вульф не может пока доказать причастность ФБР к убийству, однако намерен попытаться это сделать. Именно по этому поводу я сюда и пришел.

— Но я не понимаю… Вульф известил полицию об информации, полученной от этого человека? — хмурясь, спросила мисс Хинклей.

— Извините, но, видимо, я не совсем ясно все изложил. По мнению мистера Вульфа, полиция или знает, или подозревает, что это дело рук ФБР. В связи с этим ему хотелось бы узнать, беспокоит ли вас полиция. Часто ли приходят к вам полицейские с одними и теми же вопросами? Миссис Элтхауз?

— Нет.

— Мисс Хинклей?

— Нет. Мы ведь и так рассказали им все, что нам было известно.

— Это не имеет значения. При расследовании убийства, если полиция не напала на след преступника, она никого не оставит в покое, а сейчас похоже, что она всех забыла. Итак, одно обстоятельство мы выяснили… По словам миссис Элтхауз, вы и мистер Ярмек уверены, что убийство Морриса Элтхауза — дело рук ФБР. Это правильно?

— Да-да, конечно. Иначе почему в квартире не найдено никаких материалов о ФБР? — воскликнула девушка.

— Вам известно, где могут быть эти материалы? Что удалось ему раздобыть?

— Нет. Моррис никогда не рассказывал мне о таких вещах.

— А что известно об этом мистеру Ярмеку? — спросил я.

— Не знаю. Думаю, что ничего.

— А как вы, мисс Хинклей, относитесь ко всему атому? Вы хотите, чтобы убийца Морриса Элтхауза был пойман независимо от того, кто он? Пойман и наказан?

— Конечно, хочу. Безусловно, хочу.

Я повернулся к миссис Элтхауз.

— И вы этого хотите? А знаете, я готов поспорить, что убийца никогда не будет пойман, если этим не займется Ниро Вульф. Возможно, вам известно, что мистер Вульф не выходит из дома, чтобы встречаться с людьми. Вам придется побывать у него — вам, мисс Хинклей и, если возможно, мистеру Ярмеку. Вы можете прийти сегодня в девять часов вечера?

— Зачем? — Миссис Элтхауз с силой стиснула пальцы. — Я не… Зачем это? Я не могу рассказать ему ничего нового.

— Как знать? Я сам часто считаю, что мне нечего ему сообщить, но быстро убеждаюсь, что ошибался. Даже если он только придет к выводу, что никто из вас ничего существенного ему сообщить не может, и это уже будет полезно. Вы придете?

— Я полагаю… — Она посмотрела на девушку, которая могла бы стать ее невесткой.

— Да, — заявила мисс Хинклей. — Приду.

Я готов был расцеловать ее, и, по-моему, это имело бы самое непосредственное отношение к делу.

— А вы можете привести мистера Ярмека?

— Попытаюсь.

— Превосходно. — Я встал. — Адрес имеется в телефонном справочнике. — Затем я обратился к миссис Элтхауз: — Должен вас предупредить, что ФБР ведет наблюдение за нашим домом и ваше посещение будет зарегистрировано. Если вас это не беспокоит, то мистера Вульфа и подавно. Он не против того, чтобы ФБР знало о расследовании убийства вашего сына. Итак, в девять?

Миссис Элтхауз ответила утвердительно, и я откланялся.

Горничная в прихожей пожелала подать мне пальто, и, чтобы не обидеть ее, я не воспротивился. По брошенному на меня взгляду швейцара, когда он открывал мне дверь, я понял, что привратник уже успел шепнуть ему о том, кто я по профессии. Не желая разочаровывать его, я бросил на него на прощание пронизывающий взгляд.

Направляясь в такси в другую часть города, я с горечью думал, что, если за мной следуют филеры (что было весьма вероятно), может быть, какая-то доля налогов, взимаемых с меня и Вульфа, уходит на содержание государственных служащих, которые без всякого приглашения составляют сейчас мне компанию.

Вульф только что спустился из оранжереи после своей ежедневной, от четырех до шести часов, сессии с орхидеями и уютно расположился в кресле с толстым томом «Сокровищ нашего языка». Вместо того чтобы, как всегда, войдя в кабинет, направиться к своему письменному столу, я на пороге дождался, пока Вульф посмотрит на меня, решительно показал пальцем вниз, повернулся и по лестнице сбежал в подвал. Здесь я зажег свет, подошел к бильярдному столу и присел на краешек. Две минуты, три, четыре… Наконец Вульф появился в дверях и, сердито глянув на меня, заявил:

— Я этого не потерплю.

— Ну что ж, будем переписываться.

— Фу! Во-первых, риск очень невелик. Во-вторых, мы можем использовать это в наших интересах. Ты можешь вставлять в беседу различные замечания и утверждения, на которые я не должен буду обращать внимания, если ты при этом поднимешь палец. Я буду делать то же самое. Конечно, никаких упоминаний мистера Кремера, этим мы рисковать не можем. Кроме того, в наших беседах мы должны исходить из того, что убийство Элтхауза — дело рук ФБР и мы намерены доказать это.

— Но в действительности мы этого не намерены делать.

— Конечно, нет. — И с этими словами Вульф повернулся и вышел.

Таким образом, он все же перехитрил меня. Однако, поднимаясь по лестнице, я должен был признать, что, несмотря на все свое упрямство, Вульф придумал совсем не плохую штуку. Если ФБР подслушивало наши разговоры в кабинете, во что я не верил, предложение Вульфа было не так уж дурно. Я вошел в кабинет, где Вульф уже расположился за письменным столом, и, когда я сел, он заметил:

— Ну-с?

Ему явно следовало бы при этом поднять палец, ибо обычно, когда я возвращаюсь откуда-нибудь после выполнения его поручения, он не тратит энергию на вопрос «Ну-с?», а лишь откладывает книгу или отставляет в сторону стакан с пивом, давая этим понять, что готов выслушать меня.

— Ваше предположение о том. что «Газетт», — начал я, подняв палец, — занимается расследованием убийства Элтхауза, исходя из вероятной виновности ФБР, оказалось никудышным. — Я опустил палец. — Никакой определенной версии у них нет. Лон Коэн дал мне возможность посмотреть газетные вырезки, затем мы побеседовали, и я записал различные имена и факты, которые могут быть нам полезны. — Я поднял палец. — Я перепечатаю их, как всегда, по пять долларов за страницу. — Я опустил палец. — Потом я позвонил миссис Айвене Элтхауз и сказал, что ее сына убили фэбээровцы. Она согласилась встретиться со мной, и я отправился к ней. Проживает она на десятом этаже на Парк-авеню, в районе восьмидесятых улиц, со всеми необходимыми в подобных случаях причиндалами. С картинами оказалось все в порядке. Описывать внешность миссис Элтхауз я не буду, вы увидите ее сами. Она цитирует Священное писание и Аристотеля. — Я поднял палец. — Я мог бы процитировать кое-что из Платона, но не могу придумать, в какой связи это сделать. — Я опустил палец. — По телефону я попросил ее пригласить Мэриен Хинклей, и она сказала, что мисс Хинклей скоро будет у нее. Миссис Элтхауз заметила, будто из моих слов по телефону поняла, что ее сын убит сотрудниками ФБР, и спросила, так ли это. Дальше мне придется изложить все дословно.

Я доложил ему все подробности, будучи уверен, что не рассказываю ничего такого, что не следовало бы знать ФБР. Вульф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, и все равно не увидел бы мой поднятый пален, в связи с чем я никаких вставок не делал. Как только я закончил, он засопел, открыл глаза и сказал:

— Плохо, когда известно, что искомая иголка находится в стоге сена. Но когда не знаешь даже этого…

Послышался звонок в дверь. Из вестибюля я увидел, что на крыльце стоит сотрудник ФБР. Я, конечно, не знал его в лицо, но это было очевидно: подходящий возраст, широкие плечи, соответствующее выражение на физиономии с квадратным подбородком, аккуратное темно-серое пальто. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь дюйма на два и спросил:

— Вам кого?

— Моя фамилия Квайл, — рыкнул он в щель. — Мне нужно видеть Ниро Вульфа.

— Повторите, пожалуйста, фамилию.

— Квайл, Тимоти Квайл!

— Мистер Вульф занят. Сейчас я доложу.

Я подошел к двери кабинета.

— Это одна из фамилий в моей записной книжке. Тимоти Квайл — старший редактор журнала «Тик-Ток». Тип героя. Ударил газетного репортера, который досаждал Мэриен Хинклей. Должно быть, сразу же после моего ухода она позвонила ему.

— Я не желаю его видеть.

— До обеда у нас еще полчаса. Вы что, посередине главы?

Вульф сердито взглянул на меня.

— Пригласи его.

Я возвратился к двери, снял цепочку и распахнул, дверь. Квайл вошел. Когда я закрыл дверь, он сообщил мне, что я Арчи Гудвин. Мне пришлось согласиться, после чего я помог ему снять пальто и шляпу и провел в кабинет. Сделав по ковру три шага, он остановился, уставился на Вульфа и резко спросил:

— Вам сообщили мою фамилию?

— Да. Мистер Квайл.

Квайл подошел к письменному столу.

— Я друг мисс Мэриен Хинклей и хочу знать, какую игру вы затеяли. Я требую объяснения.

— Ба!

— Вам от меня так не отделаться! Что вы затеяли?

— Я люблю, когда глаза моего собеседника находятся на одном уровне с моими, — сказал Вульф. — Если вы намерены говорить со мной в повышенном тоне, мистер Гудвин сейчас же выведет вас воя. Если вы сядете вот в это кресло, измените свой тон и сообщите мне уважительную причину, по которой мне следует отчитываться перед вами, я готов вас выслушать.

Квайл открыл было рот, но тут же его закрыл. Он повернул голову, видимо, для того, чтобы еще раз взглянуть на меня и определить, справлюсь ли я с ним. Я не стал бы возражать, если бы он решил, что у меня не хватит сил для этого, так как после прошедших суток я с удовольствием воспользовался бы предлогом, чтобы вывихнуть руку еще кому-нибудь. Однако он отвернулся от меня, сел в кресло, обитое красной кожей, и, хмурясь, заявил Вульфу:

— Я кое-что знаю о вас. — Он сказал это более спокойно, но еще не в тоне светского разговора. — Знаю ваши методы. Если вы хотите сорвать куш с миссис Элтхауз — это ее дело, но вам не удастся ничего получить от мисс Хинклей. Я не намерен…

— Арчи, — обернулся ко мне Вульф, — выведи его. Фриц откроет дверь. — Он нажал кнопку звонка.

Я подошел к креслу и остановился, посматривая на нашего героя. Появившемуся Фрицу Вульф приказал растворить дверь.

Положение Квайла было не из завидных. Я стоял перед ним и мог взять его на любой прием. Но и своему положению я завидовать не мог. Вытащить из мягкого кресла человека весом фунтов сто восемьдесят, если он как следует упрется, — целая проблема. Однако он сидел, не подобрав ноги под кресло. Я сделал вид, что хочу схватить его за плечи, а затем нырнул, вцепился ему в лодыжки, рванул и, повалив на спину, вытащил в вестибюль прежде, чем он начал сопротивляться. У входной двери я остановился, а Фриц прижал его руки к полу.

— Наше крыльцо обледенело, — сообщил я. — Я позволю вам встать и отдам пальто и шляпу, если вы уйдете подобру-поздорову. Я знаю больше всяких трюков, чем вы. Договорились?

— Да. Бандитская рожа!

— Моя фамилия Гудвин, но сейчас я не намерен открывать дискуссию. Отпусти его, Фриц.

Квайл встал. Фриц уже снял с вешалки пальто гостя, как вдруг Квайл сказал:

— Хочу вернуться в кабинет.

— Это невозможно. У вас плохие манеры.

— Я хочу только спросить его.

— Вежливо и тактично?

— Да.

Я закрыл уже распахнутую дверь.

— В вашем распоряжении две минуты. Не садитесь, пока вам не предложат, не повышайте голоса и не употребляйте таких выражений, как «бандитская рожа».

Мы гуськом направились через вестибюль и вошли в кабинет. Фриц шел впереди, а я замыкал шествие. Вульф, прекрасно слышавший псе, что говорилось в вестибюле, холодно взглянул на Квайла.

— Вы хотели, чтобы я сообщил вам уважительную причину, — обратился он к Вульфу. — Я друг миссМэриен Хинклей. Она позвонила мне и рассказала о Гудвине — о том, что он сообщил ей и миссис Элтхауз. Я посоветовал ей не приходить к вам сегодня вечером, но она сказала, что придет. В девять часов?

— Да.

— В таком случае я… — Он умолк, пытаясь сдержаться, и затем, хоть и с трудом, нашел нужную форму обращения: — Я хочу присутствовать. Вы разрешите… Можно мне прийти?

— Если вы будете прилично себя вести.

— Да.

— Две минуты истекли, — сказал я.

7

В девять часов десять минут вечера я явился на кухню. Вульф спорил с Фрицем о том, сколько ягод можжевельника следует класть в маринад для отбивных котлет из. филе телятины. Зная, что диспут может продолжаться до бесконечности, я извинился и сообщил:

— Пришли все, кого мы приглашали, и еще кое-кто. Явился отец — Дэвид Элтхауз: он лыс, сидит позади всех, справа от вашего стола. С ним адвокат Бернард Фромм — тоже позади, слева.

— Я не хочу, чтобы он присутствовал, — хмурясь, заявил Вульф.

— Сказать ему об этом?

— Будь он проклят! — Вульф повернулся к Фрицу. — Мне кажется, что три, но поступай как знаешь. Если положишь пять, мне не нужно будет даже пробовать, я и по запаху узнаю. С четырьмя это еще может быть съедобно. — Вульф кивнул и последовал за мной в кабинет.

Он обошел вокруг красного кресла, в котором сидела миссис Элтхауз, и стоял, пока я называл фамилии присутствующих. Впереди на стульях сидели Винсент Ярмек, Мэриен Хинклей и Тимоти Квайл, дальше — Дэвид Элтхауз и Бернард Фромм. Таким образом, ближе всех ко мне оказался Квайл, что было весьма кстати.

Вульф сел, обвел глазами собравшихся и сказал:

— Должен предупредить вас о возможности того, что работники Федерального бюро расследований с помощью электронных приборов подслушивают все, что говорится в этой комнате. Мы с мистером Гудвином полагаем, что это хоть и маловероятно, однако вполне возможно. Надеюсь, что вы…

— Зачем им это нужно? — перебил адвокат Фромм таким тоном, словно вел перекрестный допрос на судебном заседании.

— Вам это сейчас станет ясно, мистер Фромм. Мне думается, что вы должны знать о наличии такой возможности, как бы маловероятна она ни была. Ну а теперь я попрошу вас проявить снисходительность и послушать меня в течение некоторого времени. Я понимаю, что вы — отец, мать, невеста и знакомые человека, убитого семь недель назад, — поможете мне в моем деле, только если я докажу вам, что наши интересы совпадают. Как вы знаете, преступник до сих пор не найден. Я намерен найти его. Намерен доказать, что Моррис Элтхауз убит сотрудниками Федерального бюро расследований.

— Каким образом? — перебил Ярмек.

— Это намерение подкрепляется двумя соображениями, — кивнув, продолжал Вульф. — Недавно при выполнении одного поручения у меня возникла необходимость навести справки, касающиеся определенной деятельности ФБР, которое немедленно реагировало на это, попытавшись аннулировать мою лицензию на производство расследований в качестве частного детектива. Возможно, что ФБР удастся проделать это, но во всех случаях я буду продолжать расследование как частное лицо и, конечно, докажу абсолютную вздорность утверждений ФБР, будто оно стоит на страже закона и справедливости. Таково мое первое соображение. Второе состоит в том, что я давно уже имею все основания быть недовольным нью-йоркской полицией. Чиновники полиции неоднократно пытались помешать моей вполне законной деятельности. Не раз грозили привлечь меня к ответственности якобы за сокрытие важных данных, за препятствия, которые я будто бы создаю на пути осуществления законности. Я с удовлетворением воспользуюсь возможностью доказать, что не я, а они попирают справедливость, ибо им или известно о причастности ФБР к убийству Морриса Элтхауза, или они подозревают это. Это так же…

— Слишком многословно, — прервал его Фромм. — Вы можете подкрепить чем-нибудь свои утверждения?

— Умозрительно — да. Полиция и окружной прокурор знают, что Моррис Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР, но в квартире убитого этих материалов не оказалось. Мистер Ярмек, я полагаю, вы имели отношение к этой статье?

Винсент Ярмек породил на типичного старшего редактора, каким я их себе представлял: круглые сутулые плечи, крепко сжатый маленький рот и настолько выцветшие глаза, что приходилось только догадываться о наличии их у него за очками.

— Да, имел, — ответил или, вернее, пропищал он.

— Удалось мистеру Элтхаузу собрать такие материалы?

— Разумеется.

— Он передал их вам или хранил у себя?

— Я считал, что они находятся у него, однако полиция меня информировала, что в его квартире ничего не обнаружено.

— Какой вы сделали вывод из этого?

— Единственно возможный: очевидно, кто-то их взял. Маловероятно, чтобы Моррис хранил материалы в другом месте.

— Сегодня днем миссис Элтхауз сообщила мистеру Гудвину о том, что вы подозреваете, будто эти материалы изъяты Федеральным бюро расследований. Это так?

Ярмек повернул голову, чтобы бросить взгляд на миссис Элтхауз, а затем снова посмотрел на Вульфа.

— Возможно, такое впечатление у миссис Элтхауз и создалось в результате нашего доверительного разговора. Но как я вас понял, наш сегодняшний разговор здесь не вполне конфиденциален…

— Я сказал, что подслушивание возможно, но еще не доказано, — проворчал Вульф. — Но если вы сделали столь очевидный вывод о материалах, следовательно, его должны были сделать и полицейские. — Он посмотрел на Фромма. — Не так ли, мистер Фромм?

— Видимо, да, — кивнул адвокат. — Однако это еще не дает оснований для утверждения, будто полиция мешает осуществлению законности.

— Для утверждения — нет, но для предположения — да. Если это не создание помех правосудию, то, во всяком случае, халатное отношение к своим обязанностям. Как адвокату, вам известна настойчивость полиции и окружной прокуратуры в любом деле об убийстве, расследование по которому не закончено. Если они…

— Я не занимаюсь уголовным правом.

— Фу! Вы не можете не знать того, что известно каждому ребенку. Если бы полицейские не были убеждены, что исчезновение материалов — дело рук ФБР, которое, следовательно, причастно и к самому убийству, они, несомненно, расследовали бы другие возможности: например, возможность виновности мистера Ярмека. Следствие занимается этим, мистер Ярмек? Полицейские вас беспокоят?

— Меня? Это еще с какой стати? — удивился редактор.

— Ну хотя бы в порядке расследования возможности, что вы убили Морриса Элтхауза ради того, чтобы присвоить собранные им материалы. Не возмущайтесь. При расследовании некоторых убийств выдвигались и еще более невероятные гипотезы. Элтхауз, например, мог рассказать вам о том, что эти материалы грозили вам каким-нибудь разоблачением. Вот вы и убрали его, а материалы уничтожили. Прекрасная гипотеза…

— Вздор! Полнейший вздор!

— Для вас — возможно. Но полиция, пытаясь найти виновных, конечно, должна была бы заняться и вами, а она этого не делает. Я вовсе не обвиняю вас в убийстве, ни на одно мгновение, я всего лишь показываю, что полицейские либо уклоняются от выполнения своих прямых обязанностей, либо манкируют ими. Если вы, разумеется, не сообщили им своего совершенно бесспорного алиби на вечер двадцатого ноября. Итак, есть ли у вас алиби?

— Нет.

— А у вас, мистер Квайл?

— Чушь! — воскликнул тот, вновь демонстрируя свой плохие манеры.

Вульф внимательно посмотрел на Квайла.

— Вы находитесь здесь только потому, что обещали хорошо себя вести. Вы хотели знать, что я затеял. Именно это я сейчас и объясняю. Руководствуясь исключительно своими личными интересами, я надеюсь доказать причастность ФБР к этому убийству и невыполнение полицией своего прямого долга. Действуя в этом направлении, я должен остерегаться, чтобы совпадение обстоятельств не толкнуло меня на ложный путь. Вчера в доверительном порядке я получил информацию с весьма серьезными, но еще не окончательными доказательствами вины ФБР. Я не могу, не учитывать того обстоятельства, что явное бездействие полиции, возможно, всего лишь тактический маневр и что ей, так же как и ФБР, известна личность убийцы, но полиция ничего не предпринимает, пока не получит бесспорных доказательств его вины. Я должен буду внести полную ясность с этот вопрос, прежде чем предприму какие-либо дальнейшие шаги. Вы можете мне помочь, но если вместо этого предпочитаете насмехаться надо мной, ваша присутствие здесь излишне. Мистер Гудвин уже один раз вышвырнул вас за дверь и в случае необходимости повторит это. При наличии такой аудитории он проделает это еще эффектнее, ибо обожает публику, так же как и я. Если вы предпочитаете оставаться здесь, ответьте на вопрос, который я вам задал.

Квайл сидел, крепко стиснув зубы. Бедняга оказался в незавидном положении. Рядом с ним, так близко, что, протянув руку, он мог бы коснуться ее, сидела девушка, ради которой он расквасил нос пронырливому репортеришке (да простит меня Лон Коэн), а сейчас он сам оказался в роли побитой собаки. Я ожидал, что Квайл повернет голову, к мисс Хинклей и даст понять, что ради нее согласен поступиться своей гордостью, или ко мне, демонстрируя, что не боится меня, однако он продолжал смотреть на Вульфа.

— Я уже сказал вам. что могу держать себя в руках, — произнес он. — Бесспорного алиби для вечера двадцатого ноября у меня нет. На ваш вопрос я ответил, а теперь хочу спросить вас. Чем, по вашему мнению, может вам помочь мисс Хинклей?

Вульф кивнул:

— Резонный вопрос, имеющий прямое отношение к делу. Мисс Хинклей, конечно, согласна помочь, иначе она не пришла бы сюда. Я выдвинул теорию возможной виновности мистера Ярмека, а сейчас хочу сделать то же самое в отношение мистера Квайла, что совсем несложно. Миллионы мужчин убивали своих соперников из-за женщины, чтобы отомстить ей, досадить ей или добиться ее любви. Мисс Хинклей, если убийцей вашего жениха является мистер Квайл, хотите ли вы, чтобы он был привлечен к ответственности?

Она всплеснула руками.

— Какая нелепость!

— Отнюдь нет. Семье и друзьям убийцы такое обвинение может показаться нелепостью, но этим оно не аннулируется. Я же ни в чем не обвиняю мистера Квайла, а лишь рассматриваю различные гипотезы. Есть ли у вас какие-нибудь основания считать, что ваше обручение с мистером Элтхаузом не понравилось Квайлу?

— Надеюсь, вы не ждете, что я отвечу на этот вопрос?

— А я отвечу! — крикнул Квайл. — Да, мне это не понравилось.

— По какому праву?

— Ну, о «праве» я ничего не могу сказать. Я просил мисс Хинклей стать моей женой. Я… я надеялся, что она даст согласие.

— И она согласилась?

Вмешался адвокат:

— Не так быстро, Вульф. Вы упомянули о правах. Полагаю, что вы сами нарушаете некоторые нормы юриспруденции. Я нахожусь здесь по просьбе моего клиента мистера Дэвида Элтхауза и не могу выступать от имени мисс Хинклей или мистера Квайла, однако считаю, что вы зарываетесь. Ваша репутация мне известна, и я знаю, что недобросовестным дилетантом вас назвать нельзя. Я не намерен оспаривать вашу компетентность, если у меня не появится для этого серьезных причин, но, как юрист, должен сказать, что вы чересчур сгущаете краски. Безусловно одно: мистер Дэвид Элтхауз, я, как его адвокат, и жена мистера Элтхауза — все мы хотим, чтобы справедливость восторжествовала. Но зачем вы устраиваете всю эту инквизицию, если располагаете серьезными данными о причастности ФБР?

— Я полагаю, что ясно все объяснил.

— Ваше объяснение можно понять, если рассматривать его как характеристику положения, но оно никак не может быть основанием для подобных допросов. Чего доброго, вы еще и меня спросите, не поймал ли меня Моррис, когда я пытался что-то украсть.

— А он заставал вас за таким занятием?

— Я не желаю паясничать. Повторяю, вы зарываетесь.

— Ну, это как сказать… А теперь я хочу задать, банальный вопрос, неизбежный при расследовании любого убийства: если Моррис Элтхауз не был убит сотрудником ФБР, кто же его убийца? Предположим, что невиновность ФБР полностью доказана, а я окружной прокурор. У кого были причины желать смерти этого человека? Кто ненавидел его, или боялся, или что-то выгадывал от его смерти? Вы можете назвать кого-нибудь?

— Нет. Естественно, что я думал над этим. Нет.

Вульф обвел присутствующих взглядом.

— А кто-нибудь из вас?

Все молчали.

— Мой вопрос шаблонен, — продолжал Вульф, — но не бесполезен. Прошу вас подумать. Не беспокойтесь об ответственности за клевету, так как никто не будет ссылаться на ваши слова. Моррис Элтхауз не мог прожить тридцать шесть лет, никого не обидев. Он обидел своего отца. Он обидел мистера Квайла. — Вульф взглянул на Ярмека. — А статьи, которые Элтхауз писал для вашего журнала, были всегда безобидными?

— Нет, — ответил редактор. — Но если эти статьи кого-то обидели настолько, что у обиженного возникла мысль об убийстве, вряд ли он стал бы ждать столько времени.

— Во всяком случае, один из них должен был ждать, — вмешался Квайл, — так как сидел в тюрьме.

— За что? — спросил Вульф, сейчас же переключаясь на Квайла.

— За мошенничество. За жульническую сделку с недвижимым имуществом. Моррис написал статью, озаглавленную «Мошенничество при сделках с недвижимым имуществом». В результате один из жуликов был осужден на два года тюремного заключения. Произошло это года полтора назад, но в связи с сокращением срока за хорошее поведение человек этот, наверное, уже на свободе. Однако он не убийца, и на такое преступление у него не хватит духа. Я видел его два или три раза, когда он пытался уговорить нас не упоминать его имени. Он просто мелкий ловчила.

— Его фамилия?

— Я не… Но позвольте… Какое это имеет значение? Его фамилия Оделл. Да, да. Фрэнк Оделл.

— Не понимаю… — начала было миссис Элтхауз, но ей изменил голос, и она должна была откашляться, прежде чем обратиться к Вульфу. — Я ничего не понимаю. Если виновно ФБР, зачем вы задаете нам все эти вопросы? Почему вы не спросите у мистера Ярмека, что стало известно Моррису о ФБР? Я его спрашивала, и он ответил, что не знает.

— Да, не знаю, — подтвердил Ярмек.

— Так я и предполагал, — согласился с ним Вульф. — Иначе вас беспокоила бы не только полиция. Он рассказывал вам что-нибудь о своих открытиях и предположениях?

— Нет. Он этого никогда не делал. Вначале он готовил черновик статьи. Так он обычно работал.

Вульф что-то промычал в ответ, а затем обратился к миссис Элтхауз:

— Сударыня, я уже сказал вам, что моя цель — долбиться полной ясности. Для этого я готов всю ночь напролет, целую неделю подряд задавать вопросы. Тысячи вопросов. Федеральное бюро расследований — это могучий враг, обладающий неограниченной властью и различными привилегиями. Никто в Америке — в одиночку или коллективно — не возьмется в настоящее время за выполнение задачи, которую я добровольно взял на себя, и вы понимаете, что это не бахвальство, а лишь констатация факта. Если сотрудник ФБР убил вашего сына, никто, кроме меня, не докажет его виновности. Поэтому выбор наиболее подходящей процедуры принадлежит только мне. Можете ли вы сказать теперь, мистер Фромм, что я зарываюсь?

— Нет, — ответил адвокат. — Было бы нелепо отрицать справедливость сказанного вами о ФБР. Как только мне стало известно, что никаких материалов о ФБР в квартире обнаружено не было, я сделал сам собою напрашивающийся вывод и сказал мистеру Элтхаузу, что, по моему мнению, возможность раскрытия этого преступления почти исключена. ФБР неприкосновенно. Гудвин рассказал миссис Элтхауз, что какой-то человек сообщил вам о том, что убил ее сына сотрудник ФБР, и подкрепил это некоторыми фактами. Я явился к вам, чтобы узнать фамилию этого человека и полученную вами информацию. но вы правы, выбор процедуры принадлежит вам. По-моему, это безнадежное дело, но я желаю вам успеха и сожалею, что не могу помочь.

Вульф отодвинул кресло и встал.

— Я тоже. Если наша беседа подслушивалась, возможно, кого-нибудь из вас обязательно будут беспокоить. В таком случае прошу известить меня. Мне также хотелось бы знать обо всех фактах, связанных с этим делом, которые станут вам известны, какими незначительными бы они вам ни казались. Независимо от того, подслушивалась наша беседа или нет, мой дом находится под наблюдением, и ФБР уже знает, что я занимаюсь расследованием убийства Морриса Элтхауза. Насколько мне известно, полиция не знает этого, и я прошу вас ничего не рассказывать полицейским, чтобы еще более не затруднить мою работу. Мистер Элтхауз, вы все время молчали, не хотите ли что-нибудь сказать?

— Нет. — Это было единственное слово Дэвида Элтхауза за весь вечер.

— В таком случае до свидания. — Вульф покинул кабинет.

Гости вышли в вестибюль. Я остался в комнате. Джентльмены могли сами помочь дамам надеть пальто — во мне они не нуждались. Я оказался настолько невоспитанным, что даже не подумал об удовольствии подать шубку мисс Хинклей, а потом было уже слишком поздно, так как послышался шум открываемой парадной двери. Я подождал, пока дверь захлопнется, подошел и навесил цепочку.

Я не слышал шума лифта и, решив поэтому, что Вульф ушел в кухню, направился туда же, но его там не оказалось. Фрица тоже не было. Может быть, Вульф поднялся по лестнице пешком? Почему? Или, может быть, он отправился вниз? Я решил, что это вероятнее всего, и, спускаясь по лестнице, услышал его голос из комнаты Фрица.

Фриц мог бы жить наверху, но он предпочитает подвал. У него здесь просторное помещение, но за много лет оно оказалось основательно загроможденным: столы, заваленные кипами журналов, бюсты Эскофье[37] и Брея-Саварена[38], меню в рамках на стенах, пять стульев, огромная кровать, шкафы с книгами (у него 289 поваренных книг), голова дикого кабана, убитого им в Вогезах, телевизор и стереофонический проигрыватель, два больших шкафа с древней кухонной посудой (по его словам, одной из кастрюль пользовался повар Юлия Цезаря) и тому подобная дребедень.

Вульф расположился с бутылкой пива у стола. Фриц, сидевший напротив него, поднялся, я придвинул себе стул, и он опять сел.

— Плохо, что на нашем лифте нельзя спускаться, — заметил я. — Может быть, следовало бы его переоборудовать?

Вульф допил пиво, поставил стакан и облизал губы.

— Я хочу все знать об этих электронных мерзостях, — заявил он. — Здесь нас могут подслушивать?

— Не знаю. Я читал о приборе, с помощью которого можно подслушивать разговоры на расстоянии полумили, но не знаю, мешают ли этому такие препятствия, как стены и полы. Если не мешают, то людям придется разговаривать жестами или переписываться.

Вульф сердито посмотрел на меня. Не чувствуя за собой никакой вины, я ответил ему тем же.

— Отдаешь ли ты себе отчет в том, что никогда еще у нас не было такой острой необходимости, чтобы нас никто не подслушивал?

— Да, отдаю. Полностью.

— А шепот тоже можно подслушать?

— Пожалуй, нет.

— Тогда мы будем беседовать шепотом.

— Это помешает вам разговаривать в обычном для вас стиле. Можно сделать иначе. Фриц включит погромче телевизор, а мы сядем поближе друг к другу и будем разговаривать без крика, но и не прибегая к шепоту.

— Но мы могли сделать так и в кабинете!

— Конечно.

— Какого же черта ты не сказал об этом раньше?

— Вы волнуетесь. Я тоже. Я сам удивляюсь, как это не пришло мне в голову раньше. Давайте попробуем поговорить здесь. В кабинете мне придется наклоняться над вашим письменным столон.

— Фриц, если можно… — попросил Вульф. Фриц включил телевизор, и скоро мы увидели на экране, как какая-то женщина, беседуя с мужчиной, выражала сожаление, что повстречалась с ним. Фриц спросил, достаточно ли громко, я попросил еще прибавить звук и пододвинул свой стул к Вульфу.

— Мы должны подготовиться на случай возникновения некоторых чрезвычайных обстоятельств. Как, по-твоему, клуб «Десять гурманов» еще существует?

Я пожал плечами. Нужно быть либо слабоумным, либо гением, чтобы задать вопрос, не имеющий абсолютно никакой связи с предыдущим разговором.

— Не знаю. Последний раз я слышал о них лет семь назад. Вероятно, существуют. Я могу позвонить Льюису Хьюиту.

— Только не отсюда.

— Я могу позвонить по телефону-автомату. Сейчас?

— Да. Если он ответит, что клуб по-прежнему… Или нет. Независимо от того, что он скажет о «Десяти гурманах», спроси, можно ли мне будет завтра утром приехать к нему выяснить один срочный частный вопрос. Если он пригласит меня на ленч, а он так и сделает, дай согласие.

— Но он в течение всего года проживает в Лонг-Айленде!

— Знаю.

— И нам, вероятно, придется отделываться от филеров.

— В этом нет необходимости. Если ФБР зафиксирует, что я ездил к нему, тем лучше.

— Тогда почему бы не позвонить ему отсюда?

— Я не хочу предавать гласности, что сам напросился к нему, хотя не только не возражаю, но даже хочу, чтобы мой визит к нему стал известен.

— Ну а если он завтра занят?

— В любой ближайший день.

Я вышел.

Шагая по Девятой авеню, я все время думал о том, что в один день оказались отброшенными два незыблемых правила: утренний распорядок дня и категорический отказ выходить куда-либо из дому по делам. Почему?..

Клуб «Десять гурманов» состоял из десяти весьма обеспеченных людей, добивавшихся, как они сами утверждали, «идеала в еде и напитках». Семь лет назад ради достижения этого идеала они встретились за трапезой в доме пароходного магната Бенджамена Шрайвера, причем член клуба Льюис Хьюит договорился с Вульфом, что блюда им будет готовить Фриц. Естественно, что мы с Вульфом тоже были в числе приглашенных, и сидевший за столом тип вместе с блинами с икрой и сметаной наелся мышьяка и умер. Вообще это был тот ужин! На отношениях Вульфа с Льюисом Хьюитом это не отразилось. Хьюит имел огромную коллекцию орхидей в своем поместье на Лонг-Айленде, был признателен Вульфу за какую-то специальную услугу, оказанную ему давным-давно, и раза два в год приезжал к нам ужинать.

Прошло некоторое время, прежде чем Хьюит подошел к телефону — он был не то в оранжерее, не то в конюшне, не то еще где-то, но, во всяком случае, как он сказал, мой голос доставил ему удовольствие. Как только я сообщил ему, что Вульф хотел бы нанести ему визит, он ответил, что будет рад разделить с ним ленч, и добавил, что в связи с этим ему хотелось бы задать Вульфу один вопрос.

— Боюсь, что вам придется действовать через меня, — ответил я. — Я звоню из автомата. Вы уверены, что наш разговор не подслушивается?

— Да что вы?! Я не вижу причин…

— Я звоню по телефону-автомату, так как наш телефон прослушивается и мистер Вульф не желает предавать гласности то, что наша встреча состоится по его инициативе. Поэтому не звоните нам. Возможно, что завтра вас кто-нибудь навестит, отрекомендуется репортером и начнет задавать всякие вопросы. На этот случай, пожалуйста, запомните, что вы еще на прошлой неделе пригласили нас на завтрашний ленч. Хорошо?

— Да, конечно. Но Боже мой, если ваш телефон прослушивается… это же совершенно незаконно!

— Завтра мы все вам расскажем. Во всяком случае, я надеюсь.

Он ответил, что будет с нетерпением ждать нас к полудню.

В кабинете у нас есть телевизор и радио. Я полагал, что, вернувшись, найду здесь Вульфа в его любимом кресле, причем радиоприемник будет включен на полную мощность. Однако в кабинете никого не оказалось, и я спустился в подвал. Вульф все еще был там. Телевизор продолжал работать, и Фриц, зевая, смотрел на экран. Вульф сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, вытягивая губы. Он, несомненно, размышлял, но над чем? Я стоял и смотрел на него. Я никогда не прерываю его манипулирования губами, но на этот раз мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заговорить, так как я не верил, что он думает о чем-то серьезном. Ведь не было ничего такого, что бы он мог высиживать. Прошли целые две минуты. Три. Решив, что он просто практикуется или репетирует, я подошел к стулу и громко кашлянул. Вульф открыл глаза, замигал и выпрямился.

— Все в порядке, — доложил я. — Нас ждут в полдень, так что придется выехать в десять тридцать.

— Ты не поедешь, — ответил он. — Я уже позвонил Саулу. Он придет в девять утра.

— Понимаю. Вы хотите, чтобы я оставался дома на тот случай, если Брегг пришлет сюда своих молодчиков на исповедь.

— Я хочу, чтобы ты разыскал Фрэнка Оделла.

— Боже мой! Это все, что вы придумали?

— Нет. — Он повернул голову. — Чуть погромче, Фриц! — Затем снова обернулся ко мне. — Я вчера сказал, что ты убедил меня в том, что попытки доказать, будто убийство совершено агентами ФБР, окажутся тщетными. Беру свои слова обратно. Мы должны создать ситуацию, при которой ни одна из версий не останется без проверки. Мы можем или доказать, что убийство совершено ФБР, или доказать, что ФБР не причастно к убийству, или не доказывать ни того, ни другого, пусть убийство останется нерасследованным. Мы предпочитаем вторую версию, и именно поэтому ты должен отыскать Оделла. Если нас вынудят остановиться на первом предположении или на третьем, мы встретимся с обстоятельствами, при которых никогда не сможем выполнить наши обязательства перед клиентом.

— У вас нет никаких обязательств, кроме обязательства предпринять расследование и употребить на это все ваши усилия.

— Местоимения!

— Ладно, пусть будет «мы» и «наши».

— Так лучше. Вот именно, все наши усилия. Это самое важное обязательство для человека с чувством собственного достоинства, а мы оба обладаем им с излишком. Какие бы обстоятельства ни заставили нас принять то или иное решение, мистер Брегг должен поверить, во всяком случае, заподозрить, что Морриса Элтхауза убил один из сто людей. Пока я не могу придумать никакого маневра, который привел бы к атому. Я пытался что-нибудь изобрести, ожидая твоего возвращения. Что ты можешь предложить?

— Пока ничего. Он или верит в это, или не верит. Десять против одного, что верит.

— Как ты думаешь, о чем я хочу договориться завтра с мистером Хьюитом? Пока что у меня пересохло в горле. Фриц!

Молчание. Я обернулся. Сидя на стуле, Фриц крепко спал и, видимо, храпел, но телевизор заглушал его храп. Я предложил перейти в кабинет и для разнообразия включить музыку. Вульф согласился, мы разбудили Фрица, поблагодарили за гостеприимство и пожелали спокойной ночи. По дороге в кабинет я взял из холодильника пиво для Вульфа и молоко для себя. Когда я вошел, он уже включил радио и сидел за своим столом. Так как разговор должен был быть длительным, я передвинул желтое кресло поближе к нему. Он налил себе пива, я сделал глоток молока и сказал:

— Я забыл спросить Хьюита относительно «Десяти гурманов». Вы все равно повидаетесь с ним завтра и спросите сами. Итак, какова программа действий?

Было далеко за полночь, когда Вульф направился к лифту, а я — за простынями, одеялом и подушками, чтобы провести вторую ночь на кушетке в кабинете.

8

В телефонной книге было больше сотни Оделлов и ни одного Фрэнка. Установив это около десяти часов утра в пятницу, я сидел за своим столом, размышляя, что же предпринять? Это была не такая уж проблема, чтобы обращаться с ней к Вульфу, да и все равно его не было.

Саул Пензер пришел к девяти часам. В девять тридцать, вместо того чтобы отправиться наверх в оранжерею, Вульф спустился вниз, надел свое самое теплое пальто и бобровую шапку и, последовав за Саулом на улицу, сел в машину марки «герон». Он, конечно, знал, что если включить отопление на полную мощность, в машине будет жарко, как в печке, но все же оделся потеплее, так как не верил никаким механизмам более сложным, чем тачка. Даже если бы я управлял машиной, он, наверное, опасался бы, что может оказаться в каких-нибудь диких джунглях Лонг-Айленда.

Пришлось напрячь силу воли, чтобы сосредоточиться на Фрэнке Оделле, беседа с которым могла быть лишь ударом в темноте, совершаемым по приказу Вульфа исключительно потому, что он набрал второе из трех предположений. Я предпочел бы думать о Лонг-Айленде. Хотя я знал умение Вульфа использовать все возможности для достижения цели. но еще никогда мне не приходилось видеть, чтобы он выдумывал что-либо более хитроумное, чем план, для проведения в жизнь которого он собирался привлечь Льюиса Хьюита. Поэтому я и хотел быть там. Гений хорош в качестве свечи зажигания, дающей искру, но кто-то должен проверить, не течет ли радиатор и в порядке ли резина. Если бы не Саул Пензер, я бы настоял на том, чтобы поехать с ним. Но Вульф приказал ехать Саулу, и Саул — единственный человек, которому я, не задумываясь, доверил бы свои дела, случись мне сломать ногу.

Я заставил себя вернуться мыслями к Фрэнку Оделлу. Проще всего было бы позвонить в отдел амнистий и узнать, нет ли его в списках досрочно освобожденных. Но, конечно, не по нашему телефону. Если в ФБР пронюхают, что мы тратим время и деньги на Оделла, о котором нам рассказал Квайл, они сразу сообразят, что это неспроста и мы считаем, что он замешан в убийстве Элтхауза, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.

Я решил действовать наверняка. Если какой-нибудь сотрудник ФБР сочтет, что я преувеличиваю возможности его учреждения, это будет означать, что он очень многого не знает. Я тоже не много знаю о ФБР, но кое-что слыхал…

Я заглянул в кухню, сказал Фрицу, что ухожу, оделся и вышел на улицу. Пешком дошел до гаража на Десятой авеню, попросил разрешения Тома Халлорана воспользоваться телефоном и набрал номер Лона Коэна в редакции «Газетт». Лон был осторожен и не расспрашивал меня о том, как продвигаются наши дела с миссис Бранер и ФБР. Он спросил только, может ли он рассчитывать на бутылку коньяка.

— Пришлю тебе бутылочку, — ответил я, — если ты ее заработаешь. Можешь приступить немедленно. Года полтора один человек по имени Фрэнк Оделл был осужден за мошенничество. Если он вел себя хорошо, ему, возможно, сократили срок и он находится на свободе.

Далее я сказал Коэну, что стал заниматься благотворительностью и поэтому хочу поскорее найти Оделла и помочь ему.

— Можешь застать меня, и чем скорее, тем лучше, по этому телефону. — Я сообщил ему номер. — Видишь ли, я держу в секрете свою благотворительную деятельность, так что, пожалуйста, помалкивай об этом…

Лон заметил, что неплохо, если бы я занимался помощью ему самому, когда он проигрывает в покер, но я ответил, что в этом случае пусть он играет лучше в подкидного дурака.

Он сказал, что ему достаточно одного часа, и я отправился бродить по гаражу, разглядывая автомобили. Вульф покупает новую машину каждый год, думая, что тем самым уменьшает возможность несчастных случаев, чего в действительности не происходит. Выбор новых машин он предоставляет мне. Меня соблазнил «роллс-ройс», но это был бы срам — выбрасывать его через год. В тот день в гараже я не увидел ничего, на что стояло бы сменить наш «герон». Мы с Томом обсуждали приборную доску «линкольна» 1965 года, когда раздался телефонный звонок. Это был Лон. Он уже все разузнал. Фрэнк Оделл досрочно освобожден в августе, живет в доме номер 2553 по авеню Ламонт в Бронксе и работает в отделении Дрисколльского агентства по аренде недвижимости, Гран Конкур-стрит, 4618.

Я решил поехать в метро, а не в такси, конечно, не ради экономии средств миссис Бранер. Прошло уже два дня и две ночи с тех пор, как ФБР должно было начать проявлять к нам интерес, и двадцать пять часов с тех пор, как обратилось к Перуццо с просьбой лишить нас наших лицензий, а я все еще не видел доказательств того, что меня сопровождают агенты мистера Брегга. То ли я случайно ускользал от них, то ли просто не замечал. Сейчас я решил это проверить, но, конечно, не шагая пешком по улицам. На станции метро у Центрального вокзала я сел в экспресс, направлявшийся в деловую часть города.

Если вы подозреваете, что за вами следят, и хотите это проверить, спускайтесь в метро, но не стойте на одном месте во время движения поезда, а на каждой остановке подходите к двери, чтобы в последний момент иметь возможность выскочить из вагона. В часы пик это довольно затруднительно, но сейчас было половина одиннадцатого утра. Я приметил его уже на третьей остановке, вернее, не его, а их. Филеров было двое. Один — неуклюжий дылда, а другой напоминал Грегори Пека[39], если не считать скрученных маленьких ушей. Игра заключалась в том, чтобы раскрыть их обоих так, чтобы они этого не заметили, и, когда я вышел на станции у 170-й улицы, я был почти уверен, что выиграл первый тайм. Шагая по тротуару, я делал вид, что не замечаю их.

Отделаться от преследования в Нью-Йорке проще простого. Существуют тысячи способов, и преследуемый по собственному усмотрению выбирает, когда, как и где это проделать. Я быстро шагал вперед по Тремонт-авеню, время от времени поглядывая на часы и на номера домов, пока не увидел свободное такси. Когда оно было в тридцати шагах от меня, я протиснулся между стоявшими вдоль тротуара машинами, остановил такси, вскочил, захлопнул дверцу, сказал водителю: «Прямо!» — и в тот же миг, проезжая мимо, увидел Грегори Пека, таращившегося на меня. Второй субчик находился на противоположной стороне улицы. Мы проехали семь кварталов, пока красный глаз светофора не остановил нас на перекрестке. Сознаюсь, что я поглядел назад. Я дал водителю адрес Дрисколльского агентства, зажегся зеленый свет, и мы покатили вперед.

Несколько контор находилось на верхних этажах большого жилого дома, но нужная мне была на первом этаже. Я вошел. Агентство занимало небольшое помещение, в котором стояли два стола и шкаф с картотекой. Красивая молодая женщина с копной черных волос, которых было бы достаточно для всех четырех «битлов», сидела ближе к двери. Она улыбнулась и спросила, чем может быть мне полезна. Я должен был перевести дыхание, чтобы голова моя не пошла кругом. Такие женщины в служебное время должны сидеть дома! Я сказал, что хотел бы повидать мистера Оделла, и она кивнула своей красивой головкой в глубь комнаты.

Одного взгляда на него было достаточно. Некоторые люди даже после краткосрочного пребывания в кутузке обретают какой-то поникший вид. Но его это словно не коснулось. Ростом с ноготок. Светлокожий, светловолосый, он был одет более чем хорошо. Его серый костюм в полоску, обошелся ему или кому-то еще по меньшей мере сотни в две.

Он поднялся из-за стола, представился и протянул руку. Было бы куда проще, будь у него отдельный кабинет; его соседка, видимо, не знала, что делит комнату с тюремной пташкой. Я сказал, что меня зовут Арчи Гудвин, и протянул свою визитную карточку. Он внимательно посмотрел на нее, сунул в карман и сказал:

— Боже мой, мне следовало бы вас узнать. По фотографиям в газетах.

Моя фотография не появлялась в газетах вот уже месяцев четырнадцать, а он тогда еще был за решеткой, но я промолчал.

— Не можете ли вы уделять мне несколько минут? — спросил я и добавил: — Ниро Вульф взялся за одно небольшое дельце, в котором замешан человек по имени Моррис Элтхауз, и считает, что вы можете предоставить кое-какую информацию.

Он даже глазом не моргнул. Просто сказал:

— Это тот, который был убит?

— Совершенно верно. Полиция, конечно, занималась этим делим. Сейчас речь идет о частном расследовании по некоторым побочным линиям.

— Если вы имеете в виду, была ли здесь полиция, то ее не было. Давайте присядем.

Мы сели.

— Какие побочные линии? — спросил он.

— Это несколько сложно… Касается одного дела, которым мистер Вульф занимался в то время, когда было совершено убийство. Вы можете знать что-нибудь об этом, если встречались с Моррисом Элтхаузом в течение того периода. Я имею в виду ноябрь прошлого года. Вы виделись с ним в ноябре?

— Нет. В последний раз я встречался с ним около двух лет назад. В зале суда, когда некоторые люди, которых я считал своими друзьями, сделали меня козлом отпущения. И зачем бы полиции интересоваться мной?

— О, при расследовании убийства они хватаются за любую ниточку. — Я пренебрежительно махнул рукой. — Это интересно, что вы сказали насчет козла отпущения. Возможно, это имеет отношение к тому, что нас интересует. Не являлся ли Элтхауз одним из тех друзей, о которых вы упоминали?

— Бог мой, нет! Он не был моим другом. Я всего дважды встретился с ним: в первый раз, когда он писал ту штуку или готовился писать ее. Он искал более крупную рыбу. Я был всего лишь мелким служащим в фирме Бранера.

— Бранера? — Я сдвинул брови. — Не помню такой фамилии в связи с тем делом. Конечно, я недостаточно знаком с ним. Следовательно, это ваши друзья по работе у Бранера сделали вас козлом отпущения?

Он улыбнулся:

— Вижу, что вы действительно не в курсе дела. Оно не имело никакого отношения к фирме Бранера. Все это выяснилось на суде. Мои сослуживцы были очень милы, очень милы. Вице-президент даже устроил мне свидание с самой миссис Бранер. Вот тогда-то я и встретился с Элтхаузом во второй раз, в ее конторе. Она тоже была очень добра ко мне. Она поверила тому, что я рассказал ей, и даже оплатила моего защитника. Частично оплатила. Видите ли, она поняла, что я, не ведая ни о чем, оказался впутанным в грязное дело, и, не желая, чтобы человек, служащий в ее фирме, был несправедливо осужден, взяла на себя часть расходов. Это было очень любезно с ее стороны, я так считаю.

— Конечно. Почему же вы не вернулись на старое место, когда освободились?

— Меня не захотели взять.

— Ну, это уже не очень любезно, не так ли?

— Что ж, такова жизнь. В конце концов, я же был осужден. Вице-президент компании — человек довольно суровый. Я мог бы обратиться к миссис Бранер, но у меня еще осталось немного гордости, и к тому же я услышал о вакансии у Дрисколла. — Он улыбнулся. — Я не считаю себя потерпевшим крушение. Отнюдь нет. Работа в агентстве Дрисколла очень перспективна, а я еще молод. — Он выдвинул ящик стола. — Вы дали мне визитную карточку, позвольте вручить вам свою.

Он дал их мне с десяток и принялся расхваливать агентство Дрисколла. Я слушал его из вежливости, затем поблагодарил и, уже уходя, позволил себе вольность обменяться взглядами с красивой девицей, которая в ответ улыбнулась мне. Служба здесь была действительно завидной!

Я шагал но Гран Конкур-стрит, освещенной зимним солнцем, и в уме систематизировал обстоятельства дела:


1. Миссис Бранер распространяла книгу Кука;

2. Моррис Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР;

3. Элтхауза убили сотрудники ФБР или по крайней мере находились в его квартире во время или после убийства;

4. Элтхауз встречался с миссис Бранер, он был в ее доме;

5. Человек, который служил в фирме миссис Бранер, был осужден (явился козлом отпущения?) в результате того, что Элтхауз опубликовал статью.


Это не было простым стечением обстоятельств, это было причиной и следствием какой-то запутанной ситуации. Я начал было раскладывать все по полочкам, но вскоре понял, что комбинаций и предположений столько, что можно сделать вывод, будто сама миссис Бранер застрелила Элтхауза, что исключалось хотя бы потому, что она являлась нашим клиентом. Ясно одно: в этом стоге сена спрятана иголка, и ее следовало отыскать.

Вульф снова одурачил меня. Спросив у Ярмека о статье Элтхауза для «Тик-Ток», он велел мне найти Оделла только потому, что не мог придумать для меня другого, более стоящего занятия.

Я не мог позвонить Вульфу, даже если бы он был дома, и решил также не звонить к Хьюиту, потому что и там телефон мог уже прослушиваться. Ведь фэбээровцы, наверное, пронюхали, что он поехал туда, тем более что Саулу было предложено не обращать внимания на слежку, а для ФБР организовать подслушивание пригородных телефонов никакой трудности не составляло. Я знаю, как ФБР однажды… Однако давайте не будем говорить об этом…

Но идти домой и там ждать возвращения Вульфа я тоже не собирался. Я нашел телефонную будку, набрал номер телефона миссис Бранер, вызвал ее и спросил, не может ли она встретиться со мной за ленчем в двенадцать тридцать у Рустермана. Она ответила утвердительно. Затем я позвонил в ресторан Рустермана, вызвал Феликса и заказал отдельный кабинет наверху.

Ресторан Рустермана, конечно, потерял ту славу, которой обладал в годы, когда был жив Марко Вукчич. Вульф уже не шефствует над этим заведением, но все еще раз в месяц посещает его, да и Феликс время от времени появляется в нашем доме за советами. Вульф обычно берет с собой меня и Фрица, мы обедаем в маленьком кабинете наверху. Феликс провел меня туда, поддерживая вежливый разговор, передал меня попечениям Пьера, и вскоре, всего с десятиминутным опозданием, появилась миссис Бранер.

Она заказала двойной мартини, попросив положить в коктейль маринованную луковку, а не традиционную оливку. Никогда нельзя понять этих женщин; я был уверен, что она захочет шерри или дюбонне, а если мартини, то уж, конечно, не с луком. Когда Пьер принес мартини, она сделала три хороших глотка, проверила взглядом, хорошо ли официант прикрыл за собой дверь, и сказала:

— Я, конечно, ничего не спрашивала у вас по телефону. Что случилось?

За компанию и я заказал мартини, но без лука. Пригубив бокал, я ответил:

— Ничего особенного, мистер Вульф нарушил сегодня два правила. Не побывал в оранжерее и вышел из дому по делу, по вашему делу. Он находится в Лонг-Айленде на свидании с одним человеком. Из этого кое-что может выйти, но пока ни на что не рассчитывайте. Что касается меня, то я только что совершил прогулку в Бронкс, где встретился с человеком по имени Фрэнк Оделл. Он когда-то работал в вашей фирме, не так ли?

— Оделл?

— Да.

— Не помню, — Она пожала плечами, — Хотя нет, конечно, Оделл… Оделл… Маленький такой человечек, у которого были все эти неприятности. Но ведь он… Разве он не в тюрьме?

— Был. Его выпустили досрочно.

Она снова пожала плечами.

— Но зачем, ради всего святого, вам надо было встречаться с ним?!

— Это долгая история, миссис Бранер. — Я сделал еще глоток. — Мистер Вульф решил начать со сбора материалов о деятельности ФБР в Нью-Йорке и в окрестностях. Среди прочего мы выяснили, что прошлой осенью журналист Моррис Элтхауз загорелся желанием написать статью о ФБР в один журнал, а семь недель назад был убит. Это не прошло мимо нашего внимания, и мы кое-что предприняли в связи с этим. Так, мы выяснили, что около двух лет назад он написал статью, в результате которой Фрэнк Оделл был приговорен к тюремномузаключению по обвинению в мошенничестве. Мистер Вульф попросил меня отыскать его. Я выяснил его местонахождение, повстречался с ним и узнал, что он служил в вашей фирме. Поэтому я и решился расспросить вас о нем.

Она поставила бокал на стол.

— Но о чем меня спрашивать?

— Просто несколько вопросов. Например, относительно Морриса Элтхауза. Хорошо ли вы его знали?

— Я вовсе не знала его.

— Он по крайней мере однажды был в вашем доме, точнее, в вашей конторе. Если верить Оделлу.

Она кивнула:

Совершенно верно, был. Я вспомнила об этом, когда прочла, что убит. — Она вскинула подбородок. — Мне не нравится ваш тон, мистер Гудвин. Вы считаете, что я что-то скрываю?

— Да, миссис Бранер, это вполне возможно. Нам легко разобраться во всем этом за ленчем. Вы наняли мистера Вульфа для определенного, но почти невыполнимого дела. Минимум, что вы можете сделать — это рассказать нам все, что хотя бы отдаленно имеет к этому делу отношение. Тот факт, что вы были знакомы с Моррисом Элтхаузом или хотя бы однажды встретились с ним, естественно, интересует нас. Было ли вам известно, что он работал над статьей о ФБР? Позвольте мне закончить. Знали ли вы, или, может быть, подозревали, что ФБР замешано в его убийстве? Не поэтому ли вы рассылали книгу Кука? Не поэтому ли вы явились к Ниро Вульфу? Мы хотим знать все, что знаете вы.

Она вела себя отлично. Женщина, которая может, не моргнув глазом, швырнуть чек на сотню тысяч, вряд ли привыкла выслушивать вопросы своего наемника, но она с честью прошла это испытание. Она не считала до десяти (во всяком случае, вслух), она просто подняла свой бокал и, сделав глоток, посмотрела мне прямо в глаза.

— Я ничего не скрыла. Просто мне и в голову не пришло, что вас может интересовать Моррис Элтхауз. Я ничего о нем не знала. Не знаю и сейчас. Я прочла об убийстве и вспомнила, что встречалась с ним. Но мысль о ФБР в связи с этим убийством родилась у меня из-за мисс Дакос, моей секретарши, которая сказала, что… Однако это было просто бабской болтовней. Она сама ничего не знала. Ее слова не имели никакого отношения к рассылке книги. Я рассылала книгу потому, что прочла ее и подумала, как необходимо людям ознакомиться с ней. Удовлетворяет ли вас мой ответ?

— Вполне, но он вызывает другой вопрос. Не забывайте только, что я работаю на вас. Что рассказала вам мисс Дакос?

— Ничего существенного. Так, пустая болтовня. Она жила в одном доме с Элтхаузом, да и сейчас живет там же. Ее…

— В одном доме?

— Да. В Виллидже. На втором этаже. Как раз под квартирой Элтхауза. Она куда-то уходила в тот вечер, и вскоре после…

— В тот вечер, когда произошло убийство?

— Да. Не перебивайте. Вскоре после возвращения домой она услышала шаги — какие-то люди спускались по лестнице, и ее заинтересовало, кто бы это мог быть. Она подошла к окну, выглянула наружу и увидела троих мужчин, которые вышли из дома и скрылись за углом. Она почему-то додумала. что они из ФБР. Единственно, почему она так подумала, было то, что они походили на агентов. «Такого типа», — сказала она. Как я уже говорила, мы обе ничего не знали о существовании какой-то связи между Моррисом Элтхаузом и ФБР. Вы спросили, знала ли я, что он работает над статьей о ФБР? Нет, не знала, пока вы не сказали об этом. Я отвергаю ваша предположение, будто я что-то скрываю. — Она взглянула на свои часы. — Второй час, у меня в половине третьего назначено заседание, на которое я не могу опоздать.

Я извинился, что, пригласив позавтракать со мной, морю ее голодом, и нажал кнопку. Через минуту вошел Пьер с супом из омаров, и я распорядился подать второе через десять минут.

Тут возникло одно деликатное обстоятельство. С деловой точки зрения мне следовало бы сообщить ей, что, так как Рустерман категорически отказывается брать деньги с Ниро Вульфа и меня, когда мы посещаем его ресторан, стоимость завтрака не будет включена в счет, который мы представим за ведение ее дела. Однако поданный нам завтрак был так роскошен, что говорить за ним о такой мелочи, как деньги, мне показалось неуместным, и я промолчал. Я не стал возобновлять разговор и о мисс Дакос, тем более что интересующей нас темой была деятельность ФБР.

Во время завтрака я узнал, что она получила 607 писем, авторы которых коротко благодарили ее за книгу; 184 письма, некоторые довольно длинные, не одобряющие посылку книги; и 29 анонимных писем и открыток, ругающих ее на чем свет стоит. Я удивился, что их всего 29. Из 10000 должно было бы быть несколько сот членов общества Джона Берча и других подобных организаций.

За кофе я все же вернулся к разговору о мисс Дакос, проделав кое-какие подсчеты. Если Вульф уедет от Хьюита в четыре часа, он будет дома что-нибудь около половины шестого, однако возможно, что он уедет позже, скажем, в пять, и вернется лишь в половине седьмого, да еще захочет отдохнуть после непривычной поездки ночью, в окружении тысячи мерещащихся ему опасностей. Поэтому, когда Пьер, сервировав кофе, вышел, я сказал:

— Мистер Вульф, несомненно, захочет повидать мисс Дакос. Возможно, она ничего не знает, но он должен сам удостовериться в этом. Не будете ли вы любезны попросить ее приехать сюда в девять часов вечера? В этот ресторан. В нашем доме, возможно, установлены микрофоны.

— Но ведь я сказала вам, что это была пустая болтовня!

Я ответил,. что, возможно, она и права, но особенность Вульфа та, что он узнает нечто полезное для дела от людей, которые просто болтают.

Когда миссис Бранер допила кофе, я проводил ее в контору Феликса, и она позвонила мисс Дакос.

Посадив ее в машину, я вернулся и выпил еще чашку кофе, передумывая сызнова все обстоятельства. Я поскользнулся только на одном пункте: я не спросил, присутствовала ли мисс Дакос при разговоре Морриса Элтхауза и Фрэнка Оделла с миссис Бранер в ее кабинете. Конечно, об этом могла бы рассказать и сама мисс Дакос, но Вульф спросит сперва меня, и я не мог простить себе такую оплошность. Насколько обоснованно предположение, что именно Сара Дакос сообщила полиции о трех вышедших из дома мужчинах? Совсем необоснованно; разве только она придумала это для полиции или для миссис Бранер. Из окна дома номер шестьдесят три она не могла видеть, как они сели в машину, стоявшую за углом, а следовательно, не могла заметить и номер этой машины. Если же она видела это, то мы можем получить подтверждение первой версии, а именно, что убийство совершено сотрудниками ФБР. Но ведь мы предпочитаем вторую! Ну и что? Ведь и это вовсе не бесполезно для плана Вульфа.

Я вспомнил, как, пересекая Вашингтон-сквер во время моей вчерашней прогулки, я подумал о том совпадении, что Арбор-стрит находится в Виллидже и что Сара Дакос живет в Виллидже. Теперь это могло оказаться больше чем совпадением; это могло явиться причиной и следствием.

В три часа дня я прошел в конторку Феликса и набрал номер Льюиса Хьюита. Прошло не менее четырех минут, пока я наконец услышал в трубке голос Вульфа:

— Арчи?

— Он самый, — ответил я. — Я у Рустермана. Завтракал здесь с миссис Бранер. Если вы приедете сюда до половины седьмого, я обо всем успею доложить вам до ужина. Мы можем и поужинать здесь, потому что одна особа явится сюда в девять часов, чтобы кое-что обсудить.

— Приехать к Рустерману?

— Да, сэр.

— Почему? Почему не к нам?

— Здесь лучше. Если вы, конечно, не хотите, чтобы одна хорошенькая молодая особа разговаривала с вами при включенном радио, сидя у вас на коленях.

— Что еще за молодая особа?

— Сара Дакос. Секретарша миссис Бранер. Я все объясню, когда вы приедете.

— Если я приеду. — Он повесил трубку.

Я позвонил Фрицу и сказал, чтобы он не ждал нас к ужину и оставил телячьи отбивные в маринаде на завтра. Затем набрал номер миссис Элтхауз, но, пока она подошла, я передумал разговаривать с ней по телефону. Я хотел узнать, не приходилось ли ей слышать, чтобы ее сын упоминал девушку по имени Сара Дакос, но, так как у меня было три часа, которые я не знал, как убить, я с тем же успехом мог и пройтись. Я спросил, примет ли она меня, если я приду в половине пятого, и она ответила утвердительно.

Выйдя из ресторана, я сказал Феликсу, что мы с Вульфом будем у него ужинать.

9

Я сидел в кабинете наверху, вытянув ноги и разглядывая кончики ботинок, в который уже раз перебирая в уме все обстоятельства дела, когда без двадцати семь Феликс распахнул дверь и появился Вульф. Зная, что в эти часы у Феликса обычно полно посетителей, я прогнал его, помог Вульфу снять пальто и высказал надежду, что у него была интересная поездка.

Он что-то буркнул себе под нос, сел в кресло, которое Марко Вукчич приобрел много лет тому назад специально для своего друга Ниро. Между визитами Вульфа это кресло обычно хранилось в кладовой.

— Я пришел к заключению, — произнес Вульф, — что все люди, живущие в наше время, — полуидиоты и полугерои. Только герои могут выжить в этой толчее, и только идиоты могут желать жить в ней.

— Суровое заключение, — отозвался я. — Но вы почувствуете себя лучше после еды. Сегодня у Феликса вальдшнеп.

— Знаю.

— Как дела с Хьюитом?

— Удовлетворительно. Саул был очень полезен, как обычно.

Я придвинул себе стул.

— Мой отчет, может быть, не столь удовлетворителен, но в нем есть свои заслуживающие внимания пункты. Начну с конца: миссис Элтхауз никогда не слышала, чтобы ее сын упоминал имя Сары Дакос.

— А почему он должен был упоминать это имя?

— В том-то и дело.

Я подробно изложил ему, как провел день, включая шалость с филерами. Это было нашим первым соприкосновением с противником, и я подумал, что Вульф должен знать об этом. Он не шевельнул ни единой мышцей, даже не раскрыл глаз. Закончив рассказ, я целые три минуты просидел в полнейшей тишине. Наконец я не выдержал:

— Я, конечно, понимаю, что все это надоело вам. Спасибо, что вы хоть соблаговолили выслушать меня. Вам наплевать на то, кто убил Морриса Элтхауза. Вас интересует только ваш трюк, который вы собираетесь проделать, и к черту все убийства и всяких убийц. Я высоко ценю, что вы не захрапели. Я ведь человек чувствительный.

Он открыл глаза:

— Но ты мог бы пригласить эту женщину прийти днем, а не вечером.

— Вам не только все надоело, но вы и раздражены, — кивнул я. — Вы говорили, что мы, бесспорно, отдаем предпочтение второй версии, поэтому хотим отыскать хоть какой-нибудь шанс доказать ее. Сара Дакос находилась в доме, где проживал Элтхауз, если не во время убийства, то вскоре после него. Возможно, она может так или иначе быть нам полезной. Если хотите…

Дверь отворилась, и вошел Пьер с плотно уставленным подносом. Я взглянул на часы — семь пятнадцать. Стало быть, так распорядился Вульф. Что ж, он по крайней мере придерживается одного правила и, конечно, соблюдет и второе — никаких деловых разговоров за столом. Вульф поднялся и вышел из комнаты вымыть руки. Когда он вернулся, Пьер уже поставил на стол устрицы и стоял наготове, чтобы придвинуть ему кресло. Вульф сел, отправил моллюск, подцепленный на вилку, в рот, подержал его на языке, проглотил, одобрительно кивнул и произнес:

— У мистера Хьюита расцвели четыре гибрида Miltonia sanderae и Odontoglosum puramus.

Значит, они нашли время посетить оранжерею!

Около половины девятого появился Феликс и попросил разрешения на одну минуту оторвать нас от обеда, чтобы обсудить проблему транспортировки лангустов из Франции самолетом. На самом деле он хотел получить одобрение Вульфа относительно замороженных лангустов и, конечно, не получил его. Но Феликс упорствовал, и они все еще продолжали спорить, когда Пьер ввел в комнату Сару Дакос. Она пришла точно в назначенное время. Я помог ей снять пальто; она не отказалась от предложенного мной кофе, и я усадил ее за стол и, дождавшись ухода официанта, представил Вульфу.

Мой шеф глубоко убежден, что любое впечатление от женщины всегда ошибочно. Он, конечно, внимательно оглядел Сару Дакос, раз уж ему пришлось встретиться с ней, и сказал, что миссис Бранер, конечно, передала ей о разговоре со мной.

Она ответила утвердительно. Она была не так самоуверенна, как тогда, на работе, и глаза у нее сейчас не блестели. Миссис Бранер говорила мне, что ее секретарша просто сболтнула тогда лишнее, и вот теперь, придя на свидание с Ниро Вульфом, она, вероятно, решила, что наболтала слишком много.

Вульф, прищурившись, смотрел на нее.

— Меня интересует все связанное с Моррисом Элтхаузом, — произнес он. — Вы хорошо были знакомы с ним?

— Нет, не очень, — покачала она головой.

— Вы жили в одном доме?

— Да, но в Нью-Йорке это ничего не означает, как вы знаете. Я переехала в этот дом примерно год назад, и когда мы однажды встретились в подъезде, то сразу вспомнили, что уже встречались прежде в конторе миссис Бранер, когда он приходил туда вместе с этим человеком, Оделлом. После этого мы иногда обедали вместе, раз-другой в месяц.

— Это переросло в интимные отношения?

— Нет. Какое бы значение вы ни вкладывали в это слово. Мы не были в интимных отношениях.

— Что ж, с этим покончено, и мы можем перейти к делу. Вы не ужинали с мистером Элтхаузом вечером в пятницу двадцатого ноября?

— Нет.

— Вы были дома?

— Нет. Я ходила на лекцию в Новую школу.

— Одна?

Она улыбнулась:

— Вы похожи на мистера Гудвина — хотите доказать, что вы сыщик. Да, я была одна. Лекция была посвящена фотографированию. Я интересуюсь фотографией.

— В котором часу вы вернулись домой?

— Ненадолго до одиннадцати. Я хотела послушать одиннадцатичасовые известия.

— И затем? Будьте по возможности точны.

— Тут нечего быть особенно точной. Я поднялась наверх — это всего один этаж. — в свою квартиру. Сняла пальто, выпила стакан воды и начала было раздеваться, как вдруг услышала на лестнице чьи-то шаги. Казалось, кто-то крадется. Это удивило меня. В нашем доме всего четыре этажа, и женщина, живущая на самом верху, была в отъезде. Я подошла к окну, растворила его ровно настолько, чтобы просунуть голову, и увидела троих мужчин, которые вышли из дома, повернули налево и быстрым шагом скрылись за углом. — Она развела руками. — Вот и все.

— Они не заметили, как вы открыли окно?

— Нет. Я отворила окно до того, как они вышли на улицу.

— Они разговаривали между собой?

— Нет.

— Узнали ли вы кого-нибудь из них?

— Нет, конечно.

— «Конечно» вовсе не обязательно. Не узнали?

— Нет.

— Могли бы вы их опознать?

— Нет. Я не видела их лиц.

— Не обратили ли вы внимания на какие-нибудь особенности — рост, манеру ходить?

— Пожалуй… нет.

— Не обратили внимания?

— Нет.

— Затем вы легли спать?

— Да.

— Перед тем как вы услышали шаги на лестнице, не слышали ли вы каких-нибудь звуков сверху, из квартиры мистера Элтхауза?

— Не обратила внимания. Я двигалась по квартире, сняла и убрала в шкаф пальто, и притом у меня был открыт водопроводный кран, чтобы вода пошла похолоднее: я хотела пить. К тому же у него в комнате лежит на полу толстый ковер.

— Вы бывали у него?

Она кивнула.

— Несколько раз. Три или четыре раза. Мы выпивали по рюмочке, перед тем как отправиться ужинать.

Она взяла чашку, рука у нее не дрожала. Я заметил, что ее кофе уже остыл, и предложил горячего, но она отказалась. Вульф налил себе кофе и сделал глоток.

— Как и когда вы угнали об убийстве мистера Элтхауза? — спросил он.

— Утром. Я не работаю по субботам и поэтому поздно встаю. Ирэн, уборщица, постучала ко мне в дверь. Это было после девяти.

— Это вы позвонили в полицию?

— Да.

— Вы сообщили полиции, что видели трех мужчин, вышедших из дома?

— Да.

— Вы заявили полиции, что, по вашему мнению, эти трое — сотрудники ФБР?

— Нет. Я была словно в шоке. Я никогда прежде не видела мертвецов, разве только в гробу.

— Когда вы сказали миссис Бранер, что, по вашему мнению, это были сотрудники ФБР?

Она пошевелила губами, задумавшись:

— В понедельник.

— А почему вы решили, что это сотрудники ФБР?

— Мне так показалось. Они выглядели молодыми и, ну как вам сказать, атлетически сложенными. И то, как они шагали…

Вы же говорили, что не заметили ничего особенного.

— Да, ничего особенного я и не заметила. — Она прикусила губу. — Я знала, что вы спросите меня об этом. Думаю. что я должна признаться: мне кажется, основная причина, почему я так сказала миссис Бранер, заключалась в том, что я знала ее отношение к ФБР. Я часто слышала, как она отзывалась о книге Кука, и мне показалось, что ей понравится… Я имею в виду, что это должно было соответствовать ее отношению к ФБР. Мне неприятно признаваться в атом, мистер Вульф, поверьте, очень неприятно. Я понимаю. как это звучит, но надеюсь, вы не сообщите об этом миссис Бранер.

— Я скажу ей только то, что потребуется по ходу дела. — Вульф поднял чашку, отпил и взглянул на меня. — Арчи?

— Всего один или два вопроса. — Я посмотрел в лицо мисс Дакос, и она не отвела взгляда. — Полицейские, конечно, интересовались тем, когда вы в последний раз виделись с Элтхаузом. Когда это было?

— За три дня до той пятницы. Мы совершенно случайно встретились утром в подъезде и поболтали минуту-другую.

— Он говорил вам о том, что пишет статью о ФБР?

— Нет. Он никогда не разговаривал со мной о своей работе.

— Когда вы в последний раз встречались с ним за обедом или по другому подобному поводу?

— Я не могу точно назвать число. Это было примерно за месяц до случившегося, в конце октября. Мы вместе ужинали.

— В ресторане?

— Да.

— Вы когда-нибудь встречались с мисс Мэриен Хинклей?

— Хинклей? Нет.

— Или с человеком по имени Винсент Ярмек?

— Нет.

— С Тимоти Квайлом?

— Нет.

— Упоминал ли Элтхауз когда-нибудь эти имена?

— Не помню. Возможно, что и упоминал.

Я поднял брови, глянув в сторону Вульфа. Он с полминуты смотрел на мисс Дакос, хмыкнул и сказал, что сомневается в том, чтобы сообщенные ею сведения могли бы принести нам пользу, так что вечер, по-видимому, потерян зря. Я встал и принес ее пальто. Вульф не поднялся с места. Он редко встает, когда приходит или уходит женщина; возможно, что и на этот счет у него есть какое-нибудь правило, но истинной причины я не знал. Она просила меня не беспокоиться и не провожать ее, но, желая показать ей, что некоторые частные детективы хорошо воспитаны, я проводил ее вниз. На тротуаре, пока швейцар подзывал такси, она положила руку мне на рукав и сказала, что будет очень, очень благодарна, если мы не расскажем миссис Бранер о ее признании, и я похлопал ее по плечу. Похлопывание по плечу может означать все что угодно — от извинения до обещания, и только тот, кто это делает, знает, что именно это означает.

Когда я вернулся, Вульф по-прежнему восседал в кресле. скрестив пальцы на животе. Я притворил за собой дверь, и он проворчал:

— Она врет?

Я сказал:

— Наверняка, — и сел на свое место.

— Почему, черт побери, ты так уверен?

— Что же, — ответил я, — надеюсь, вы не станете спорить, что я хорошо разбираюсь в красивых молодых женщинах в отличие от вас — это ваше собственное утверждение. Но даже вы должны понимать, что она не так глупа, чтобы говорить миссис Бранер эту чушь про агентов ФБР только лишь потому, что она подумала, будто миссис Бранер будет приятно это слышать. Я не считаю ее такой дурой. Но она сказала это миссис Бранер, следовательно, у нее были для этого причины, она не просто сболтнула. У нее были основания это сказать! Хотя только Богу известно, какие. Одна догадка из дюжины: когда она вошла в дом и услышала шум, то поднялась этажом выше, стала подслушивать у дверей квартиры Элтхауза и что-то узнала. Мне это не нравится: если было так, то почему она не сообщила об атом полиции? Я предполагаю, что она узнала нечто такое, о чем не хочет говорить. Например, она узнала, что Элтхауз работает на ФБР. Он…

— Как она узнала об этом?

— О, их отношения дошли до интимности. Она соврала. Это самая простейшая ложь, которую женщины не устают повторять уже десять тысяч лет. Очень удобно. Живут в одном доме. Он поглядывал на женщин, а она вовсе ни уродина. Он сам рассказал ей. Даже сказал, что фэбээровцы могут без приглашения явиться в его отсутствие к нему на квартиру. Поэтому она…

— Пошла наверх узнать, дома ли он?

— Так она и сделала, увидев уходящих мужчин. Но дверь была заперта, ключа у нее не было, а на ее звонки и стук никто не отзывался. Во всяком случае, я только отвечаю на ваш вопрос — врет ли она. Она врет.

— Следовательно, мы нуждаемся в правде. Добудь ее.

Это было естественно с его стороны. Разумеется, он не верит, что я могу пойти с девушкой в ресторан «Фламинго», потанцевать с ней пару часов и узнать все ее сокровенные тайны. Однако он делает вид, что не сомневается в этом, ибо полагает, что этим самым поощряет меня лучше работать.

— Это надо обдумать, — сказал я. — Можно переменить тему разговора? Вчера вечером вы спросили, не могу ли я выдумать какой-нибудь маневр, который заставил бы Брегга поверить в то, что убил Элтхауза один из его людей, и я ответил, что не могу. Но теперь я придумал. Они открыто следят за Сарой Дакос и поэтому знают, что она была здесь, и почти наверняка знают о том, что здесь вы. Они знают также, что она живет на Арбор-стрит в доме номер шестьдесят три. но не знают, что она слышала или видела в ту ночь. Поэтому им невдомек, что она рассказывала вам, но они придут к выводу, что это должно было касаться той ночи.

— Ну?

— Если мы сейчас возьмем такси, отправимся домой к Кремеру и проведем у него часок, они окончательно уверуют, что мы узнали от Сары Дакос нечто горяченькое об убийстве Элтхауза. Это наверняка поможет нам.

Он покачал головой:

— Ты дал мистеру Кремеру наше честное слово.

— Только о моем прошлом свидании с ним. Мы отправляемся к нему потому, что, желая выяснить некоторые вопросы относительно ФБР, мы заинтересовались убийством Морриса Элтхауза, который собирался писать о ФБР и был убит, а Сара Дакос рассказала нам кое-что об этом убийстве, что, по нашим предположениям, следовало бы знать Кремеру. Наше честное слово твердо, как золото.

— Который час? Я взглянул на часы:

— Без трех минут десять.

— Мистер Кремер, может быть, уже лег спать, а у нас нет ничего существенного для него.

— Черта с два! У нас имеется человек, у которого есть основания предполагать, что это были фэбээровцы, но он скрывает свои сведения. Это будет праздничным пирогом для Кремера.

— Нет. Это наш пирог. Кремеру мы отдадим мисс Дакос только после того, как она не будет нам нужна. — Он отодвинул кресло. — Добудь у нее правду. Завтра же! Я устал. Едем домой — и спать.

10

В субботу утром, в 10 часов 35 минут, я воспользовался ключом от двери дома номер 63 на Арбор-стрит, поднялся по лестнице на третий этаж и при помощи другого ключа вошел в квартиру, принадлежавшую Моррису Элтхаузу.

Я решил прибегнуть к собственному методу получения сведений у Сары Дакос. Признаюсь, это был окольный путь, особенно если учесть тот факт, что времени было в обрез, но так было проще добиться результатов, чем пригласив ее на танцы в «Фламинго». О том, что времени было в обрез, сообщала заметка на двадцать восьмой странице утренней газеты, которую я просматривал за завтраком. В ней говорилось:

«Члены клуба „Десять гурманов“, одного из нью-йоркских клубов с ограниченным доступом, очевидно, не верят тому, что история повторяется. Льюис Хьюит, капиталист, занимающий видное общественное положение, знаток и любитель орхидей и гурман, сообщил о предстоящем приеме в своем доме в Норт-Коув, Лонг-Айленд, в четверг 14 января. Меню будет составлено Ниро Вульфом, известным частным детективом. Блюда приглашен готовить Фриц Бреннер, шеф-повар мистера Ниро Вульфа. Вульф и Арчи Гудвин, его доверенный помощник, будут присутствовать на приеме в качестве гостей.

Это вызывает в памяти происшедший 1 апреля 1958 года случай во время обеда в доме Бенджамена Шрайвера, пароходного магната, на котором также в качестве гостей присутствовали мистер Вульф и мистер Гудвин. Один из десяти гурманов — Винсент Пайл, глава маклерской фирмы, был отравлен мышьяком, оказавшимся в блюде, поднесенном ему Каролем Эннисом, который и был обвинен в убийстве.

Вчера репортер «Таймса», вспомнив этот случай, позвонил мистеру Хьюиту и спросил, не высказал ли кто-нибудь из членов клуба нежелания присутствовать на предстоящем в четверг обеде, на что мистер Хьюит ответил отрицательно».

Назначение точной даты — четверг, четырнадцатое января — явилось предметом горячего спора между мной и Вульфом. Я настаивал, что газетчикам следует сообщить нечто вроде «обед состоится в один из вечеров этого месяца». Вульф сказал, что Хьюит должен назначить своим гостям точную дату.

— Он может сказать что-нибудь неопределенное, — протестовал я, — так как точная дата будет зависеть от того, когда Фриц получит кое-какие продукты, отправленные из Франции но воздуху. Гурманы любят продукты, присланные по воздуху из Франции.

Но Вульф заупрямился, и теперь мы были связаны по рукам и ногам. Оставалось всего пять дней.

Итак, сразу же после завтрака я позвонил миссис Элтхауз и спросил, не может ли она уделить мне десять минут. Она сказала: «Да, пожалуйста», и я ушел, конечно, начисто игнорируя, следят за мной филеры или нет. Чем больше они будут убеждаться в том, что я занимаюсь делом Элтхауза, тем лучше. Я сообщил миссис Элтхауз, что дело продвигается, ей будет сообщено, когда все станет ясно, и что она может оказать нам большую услугу, если даст мне возможность осмотреть квартиру ее сына и то, что там осталось. Она сказала, что там ничего не тронуто. Контракт по найму заканчивается почти через год, и они не захотели передать квартиру в субаренду. Мебель там не переставлялась, и, насколько ей известно, полиция там тоже ничего не трогала. Во всяком случае, они не просили на это разрешения. Я пообещал ничего не брать без ее ведома, а она тут же вручила мне ключи, даже не позвонив мужу или адвокату. Может быть, я произвожу большее впечатление на пожилых женщин, чем на молодых, но, ради Бога, не говорите об этом Вульфу.

Итак, в субботу в 10 часов 35 минут утра я вошел в квартиру покойного Морриса Элтхауза и запер за собой дверь. Квартира была не так уж плоха, если не считать картин. Как говорила Сара Дакос, ковер, разостланный в гостиной от стены до стены, был толстый. Там стояла большая кушетка, перед ней кофейный столик, под торшером хорошее кресло, четыре стула, небольшой столик с железной статуэткой на нем, которая могла быть создана любым пареньком, владеющим слесарным инструментом, из металлического лома, найденного в гараже, большой письменный стол, на котором не было ничего, кроме телефона и пишущей машинки. Одна стена почти до самого потолка в книжных полках. Чем меньше говорить о картинах на стенах, тем лучше. Они были хороши для викторины — развлекать гостей: пусть себе угадывают, что на них изображено: только я сомневаюсь, что нашелся бы хоть один, кто дал бы правильный ответ.

Я положил пальто и шляпу на кушетку и обошел всю квартиру. Два стенных шкафа в гостиной. Ванная комната, маленькая кухонька, спальня с единственной кроватью, комод, туалетный столик, два стула и стенной шкаф, битком набитый одеждой. На туалетном столике фотография матери и отца Элтхауза. Я вернулся в гостиную и принялся разглядывать все по порядку. Здесь было темно — портьеры были задернуты, и я включил свет. Повсюду лежал толстый слой пыли, но я явился сюда с ведома и разрешения хозяев и поэтому не стал утруждать себя тем, чтобы надеть резиновые перчатки.

Безусловно, я не ожидал найти в квартире что-нибудь интересное. Ведь полиция уже побывала здесь, но у них на уме не было ничего определенного, а у меня было — Сара Дакос. Несомненно, вы бы очень хотели иметь подробный перечень всего, что находилось в квартире, особенно содержимого ящиков и шкафов, но для этого потребовалось бы слишком много времени. Упомяну только одну вещь — рукопись незаконченного романа объемом 384 страницы. Я просмотрел странички полторы. Чтобы прочесть его целиком и узнать, нет ли там девушки, похожей на Сару Дакос, нужен был целый день.

Последнее, что я еще не упомянул, валялось на дне ящика комода в спальне. Среди всякой всячины там было с десяток или около того фотографий. Ни на одной из них я не обнаружил Сары Дакос, но зато нашел одну фотографию, на которой был изображен сам Элтхауз, лежавший на кушетке в чем мать родила. Я никогда прежде не видел его обнаженным, так как на фотографиях, которые публиковались в «Газетт», он всегда был в приличной форме. Мышцы хорошо развиты, живот плоский, но самое интересное я обнаружил не на фотографии, а на ее обратной стороне. Кто-то написал там стихотворение (или отрывок из стихотворения):

Любовник смелый, ты не стиснешь в страсти
Возлюбленной своей — но не беда:
Она неувядаема, и счастье
С тобой, пока ты вечен и неистов.[40]
Я не прочитал всей поэзии мира, но у Лили Роуэн целая полка со сборниками стихов, и иногда она просит меня прочесть ей вслух то или иное из них, и я был убежден, что уже читал строки, написанные на обороте фотокарточки. Я попытался сосредоточиться, но не смог. Во всяком случае, следовало узнать, кто написал это стихотворение на фотографии. Не Элтхауз: мне приходилось видеть его почерк на различных бумагах. Сара Дакос? Если так, то я обнаружил нечто важное. Я положил фотографию на комод и еще целый час провел в розысках, но безрезультатно.

Я обещал миссис Элтхауз ничего не брать без ее разрешения. но искушение было велико. Я мог бы взять и унести фотографию — не из дома, а спуститься всего на этаж ниже, постучать в дверь Сары Дакос и, если она дома (ведь была суббота), показать ей снимок и спросить: «Это вы написали?» Мысль была соблазнительной, но, черт возьми, слишком уж прямолинейной. Следовало придерживаться окольных путей. Я запер квартиру и вышел на улицу. Из телефонной будки я позвонил миссис Бранер и спросил, могу ли я заехать к ней для выяснения одного вопроса. Она ответила, что будет ждать меня до часу дня. Было двадцать минут первого. Я бросился на поиски такси.

Миссис Бранер была в своей конторе, разбирала какие-то бумаги за столом. Она спросила, приходила ли вчера мисс Дакос на свидание с нами, заметив, что вопреки ее ожиданиям Сара не позвонила ей вечером. Я сказал, что приходила и была нам весьма полезна. Я подчеркнул слово «весьма», так как не исключено, что кабинет миссис Бранер прослушивается. Затем я сел, наклонился к ней и прошептал:

— Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, чтобы мы разговаривали шепотом?

Она растерянно посмотрела на меня:

— Вы меня удивляете!

— Да, — прошептал я, — но так спокойнее. Не говорите ничего лишнего. Я хочу получить у вас образчик почерка мисс Дакос. Что угодно — запись в календаре, записку к вам. Я понимаю, вам это кажется странным, но ничего странного тут нет. Не требуйте у меня объяснений, потому что я не могу их вам дать. Я следую инструкциям. Либо вы доверяете мистеру Вульфу вести ваше дело, и вести его правильно, либо нет.

— Но тогда, скажите на милость, почему… — начала она, но я предупреждающе поднял руку.

— Если вы не желаете разговаривать шепотом, — прошипел я, — дайте мне что я прошу, и я уйду.

Пятью минутами позже, когда я покидал дом с двумя образчиками почерка Сары Дакос в кармане — записью в девять слов на листке календаря и запиской в шесть строк, адресованной миссис Бранер, — мною владела уверенность, что пожилые женщины являются главной опорой страны. Она не шепнула ни слова. Открыла ящик стола, достала записку, затем вырвала страничку из календаря, протянула их мне со словами: «Известите меня, когда выяснится что-нибудь такое, что мне следует знать» — и подвинула к себе одну из бумаг, лежавших на ее столе. Что за клиент!

Сев в такси, я принялся изучать полученные бумажки и, подъехав вновь к дому номер 63 на Арбор-стрит, поднялся в квартиру Элтхауза, устроился поудобнее в одном из кресел в гостиной, взял фотографию и принялся сравнивать почерки. Я не эксперт-графолог, но в данном случае он и не был нужен. Та же рука. что набросала записку и сделала запись на листке календаря, написала четыре строчки на обороте фотографии. Возможно, что этот же человек сделал и фотографический снимок, но это не имело значения. Хотя память Сары Дакос, очевидно, изменила ей, когда она говорила, будто ее отношения с Элтхаузом не переросли в интимные.

Передо мной встал вопрос: не позвонить ли миссис Элтхауз и не получить ли разрешение взять фотографию? Я решил, что оставлять фотографию здесь рискованно: Сара могла каким-нибудь образом проникнуть сюда и разыскать ее. Я взял со стола лист бумаги, завернул снимок и сунул в карман, огляделся по привычке, желая удостовериться, все ли остается в том же порядке, который я застал здесь, и ушел, унося свою добычу.

Проходя мимо двери Сары Дакос, я послал ей воздушный поцелуй. Тут же мне пришло в голову, что дверь эта заслуживает большего, нежели поцелуй, и я вернулся и оглядел замок. Той же системы «Бермат», что и в квартира Элтхауза, ничего особенного.

Из того же автомата, по которому я звонил миссис Бранер, я позвонил миссис Элтхауз и, сказав, что оставил в квартире все в том же порядке, спросил, нужно ли вернуть ключи немедленно.

— Как вам будет угодно, — ответила она. — Это не к спеху.

— Кстати, — мимоходом заметил я, — если вы не будете возражать, я возьму фотографию одного человека, которую обнаружил в ящике. Я хочу, чтобы кто-нибудь опознал его.

Она ответила. что я очень «таинственный человек», но не протестовала. Мне захотелось поведать ей, что я думаю о пожилых женщинах, но я решил, что мы еще недостаточно близко знакомы для этого. Я набрал другой номер, попросил познать мисс Роуэн и секундой позже услышал знакомый голос:

— Ленч будет подан через десять минут. Приходи.

— Ты слишком молода для меня. Я решил, что женщины после сорока лет… Ну что, догадайся!

— Скучны, вот самое правильное определение.

— Я подумаю и отвечу сегодня вечером. У меня есть одно сообщение и один вопрос. Первое — ночевать я должен в конторе. Причину объясню при встрече. Не перебивай. Подожди секунду. — Я взял трубку в правую руку, а левой достал из кармана фотографию. — Послушай одно стихотворение.

Я с чувством прочел ей четыре строки и спросил:

— Ты знаешь эти стихи?

— Конечно. И ты тоже знаешь.

— Нет, я не знаю, хотя они кажутся мне знакомыми.

— Еще бы. Почему ты их вспомнил?

— Расскажу в другой раз. Чьи же это стихи?

— Китс. «Ода греческой вазе». Последние четыре строчки второй строфы. Эскамильо, ты довольно хороший детектив, ты танцуешь как ангел, и у тебя много других выдающихся качеств, но ты никогда не станешь настоящим интеллигентом. Приходи, почитаем вслух Китса.

Я сказал, что она слишком скучна, повесил трубку, сунул фотографию обратно в карман, вышел и сел в пятое по счету такси за последние пять часов. Ничего, клиент выдержит такие расходы.

Без десяти минут два я подошел к двери в столовую, сказал Вульфу, который восседал за столом, что, кажется, пойдет снег, и отправился на кухню. Я никогда не сажусь за стол вместе с Вульфом, если опаздываю; по обоюдному согласию мы решили, что если один будет спешить с мясом или рыбой, в то время как второй уже наслаждается десертом, это не так уж хорошо для пищеварения. Фриц поставил передо мной прибор, и я спросил, как обстоят дела с меню на четверг.

— Я не разговариваю на эту тему, — ответил он. — Я вообще ни о чем не разговариваю, Арчи. Он был в моей комнате перед завтраком и провел там более часа, беседуя со мной при включенном на полную мощность телевизоре. Если это так опасно, я вообще отказываюсь разговаривать.

Я успокоил его, сказав, что скоро все войдет в норму, и он воздел руки и пробормотал: «Mon Dieux!»

Поев, я отправился в контору. Вульф стоял у глобуса, хмуро ворочая его. Человек, подаривший ему этот глобус, самый большой из всех, которые я когда-либо видел, не мог предполагать, какую огромную помощь он оказывает Вульфу. Всякий раз, когда ситуация становилась щекотливой и Вульф желал оказаться в другом месте земного шара, он мог подойти к глобусу и выбрать любую точку, куда бы уехать. Когда я вошел, он спросил, есть ли у меня новости. Я кивнул, он направился к своему письменному столу, а я, включив радио, подсел поближе к Вульфу и отчитался во всем. Это заняло немного времени, так как я не пересказывал ему все разговоры, а только доложил о своих действиях. Я не упомянул и звонка к Лили Роуэн, так как это было сугубо личным делом.

Прочитав стихотворение дважды, Вульф молча вернул мне фотографию.

— Я же говорил, что она неглупа, — сказал я. — Даже знакома с творчеством Китса.

Он сузил глаза, уставившись на меня:

— Откуда, черт побери, ты знаешь?! Неужто читал Китса?

Я пожал плечами.

— Читал в детстве. Вы знаете, у меня хорошая память. Я не хвастаюсь ею, но вот этим могу похвастаться. — И я похлопал по фотографии. — Теперь понятно, почему она врала. Она замешана в этом деле. Возможно, не так серьезно. Возможно, она не хотела сознаться, что была с ним и близких отношениях, достаточно близких, чтобы он поведал ей относительно ФБР. А возможно, она замешана, и очень серьезно. «Она неувядаема, и счастье с тобой, пока ты вечен и неистов». Но он сказал ей, что собирается жениться на другой, она взяла и застрелила любовника, может быть, даже из его собственного револьвера. Вторая версия, которой мы пока отдаем предпочтение. Однако зацепить ее будет трудно, особенно если ей удастся доказать, что она была на лекции. Определить точно время, когда она оттуда ушла, довольно сложно. Может быть, она вообще там не была, а провела вечер вместе со своим возлюбленным и застрелила его незадолго до появления сотрудников ФБР. Привлекает ли вас такое развитие событий?

— В качестве предположения — да.

— Тогда мне следует заняться лекцией. У Сары Дакос может быть хорошее алиби. По утверждениям Кремера, фэбээровцы ушли около одиннадцати часов и, конечно, они обыскали квартиру и в том случае, если убили его, и в том случае, если не убивали. Они забрали компрометирующие их материалы, собранные им. Следовательно, они явились туда не позже десяти тридцати или даже десяти сорока. Если Элтхауза застрелила Сара Дакос, то она должна была уйти до их прихода. Лекция состоялась на Двенадцатой улице. Если кто-нибудь видел ее там около половины одиннадцатого или даже в четверть одиннадцатого, она чиста. Я начну расспросы.

— Нет.

— Нет?

— Нет. Если путем слежки или по какому-нибудь недосмотру с твоей стороны ФБР узнает об этом, они сразу поймут, что мы признаем возможность того, что убийство совершено Сарой Дакос. Это будет для нас катастрофой. Мы должны поддерживать у них иллюзию, будто мы убеждены, что застрелил Морриса Элтхауза сотрудник Федерального бюро расследований, и у нас есть доказательства, иначе все наши приготовления на четверг будут впустую. Для защиты наших флангов было необходимо узнать, что мисс Дакос лгала, и ты это доказал: она лгала. Это нас устраивает. Заключалось ли ее участие в этом деле только в тайной связи, которую она хочет скрыть, или в том, что она является убийцей, не так уж важно.

— Кремер будет счастлив узнать об этом. Ведь это он натолкнул нас на след. Я свяжусь с ним.

— Фу! Когда мы закончим дело, для которого нас наняли, мы вспомним о наших обязательствах перед ним. Если убийцей является не сотрудник ФБР, Кремер не поблагодарит нас, но и мы не будем обязаны извиняться перед ним.

— Стало быть, забудем об убийстве до четверга?

— Да.

— Превосходно. Сегодня и завтра агентства не работают, и, следовательно, Хьюит не начнет присматриваться к людям раньше понедельника. Сегодня вечером я буду во «Фламинго» — на тот случай, если понадоблюсь вам. Ну, например, позвонит Хьюит, скажет, что все это слишком хлопотно и нам следует найти еще кого-нибудь вместо него… А на завтра мисс Роуэн пригласила гостей, после чего я останусь, чтобы помочь ей вычистить пепельницы. Будут ли какие-нибудь указания на сегодня?

— Выключи радио, — буркнул Вульф.

11

Это не давало мне покоя четыре дня и четыре ночи, начиная с субботы, когда Вульф сказал, что следует забыть про убийство, и до утра в среду, когда я кое-что предпринял по собственной инициативе.

Я был в растерянности. Ведь если предположение относительно Сары Дакос подтвердится, я изъял улику с места убийства и скрывал ее у себя. Полицейские, конечно, видели фотографию, но не обратили на нее внимания. Ключи от квартиры мне дала миссис Элтхауз, но это был мой единственный законный шаг. Беспокоило меня и другое. Кремер сберег нам наши лицензии и пригласил меня, Арчи Гудвина, на свидание, угостил молоком и разоткровенничался относительно убийства. У меня нет возражений против того, чтобы играть в прятки с полицией, но на этот раз все повернулось по-иному. Я лично был обязан Кремеру.

Но в еще большей степени тревожило меня то представление, которое готовил Вульф. Это была самая фантастическая из всех его затей. Слишком многое в этом предприятии находилось вне нашего контроля. Когда я, например, позвонил Хьюиту по телефону-автомату в понедельник и спросил, как продвигаются дела, он ответил, что все идет отлично, что он нанял одного актера в одном агентстве, а второго — в другом и что оба они прибудут к нему во вторник вечером; я поинтересовался, удостоверился ли он в том, что тот, который предназначался исполнять мою роль, умеет водить машину и имеет права; на это Хьюит ответил, что позабыл спросить, но что теперь все умеют водить машину. А ведь это было чрезвычайно важно, и он должен был знать об этом! Он обещал справиться немедленно — номер домашнего телефона этого актера был ему известен. Что касается других деталей, все было более или менее в порядке. Действительно, он позвонил Вульфу во вторник, как и было условлено, и сообщил, что весьма огорчен тем, что не имеет возможности прислать обещанных двадцать орхидей Phalaenopsis Aphrodite, а присылает всего дюжину; что касается Oncidium flexuosum, то пока их вообще нет ни одной; однако он приложит все усилия, чтобы достать и отправить орхидеи до полудня в среду, так что они прибудут к нам к двум часам. Он также был молодцом, сообщив о закупленных продуктах и приготовлениях к трапезе десяти гурманов. В общем, все шло ни плану. И все же чувство тревоги не покидало меня.

Фред Дэркини Орри Кэтер не вызывали у меня беспокойства. Они были поручены Саулу, который, будь с ними хоть какая-нибудь заминка, поставил бы нас в известность. Каким образом — его дело.

Весь день и вечер в понедельник и даже часть вторника Вульф и я провели в обсуждении наших дальнейших действии. Особенно много времени мы посвятили тому, должен ли я позвонить Бреггу и сказать, что Вульф обладает информацией относительно убийства Элтхауза и что я хочу выйти из игры и могу передать ему все материалы, какие у нас имеются по этому делу, за десять, двадцать или пятьдесят тысяч. Трудность заключалась в том, что мы его не знали. Можно было почти наверняка предположить, что он клюнет на эту приманку, но могло случиться и наоборот: у него возникнут подозрения. Наконец поздно вечером во вторник мы похоронили эту идею. Она была слишком рискованна, да и времени к тому же было у нас в обрез

В девять часов в среду, сидя за завтраком, я услышал, что лифт поднимает Вульфа наверх, в оранжерею, и, прихватив с собой чашку кофе, отправился в кабинет помозговать над одной идеей, которая не оставляла меня с понедельника. До двух часов, когда должен был прийти грузовик с орхидеями, делать было нечего, все возможное уже было сделано. Когда я покончил с кофе, было двадцать минут десятого, а рабочий день Сары Дакос начинался, наверное, в девять тридцать или в десять. Я пошел в кабинет, отпер ящик, в котором мы хранили набор различных ключей, и отобрал несколько из них. Это было не так сложно. так как я знал систему замка — «Бермат». Из другого ящика я прихватил резиновые перчатки.

В 9.35 я набрал номер телефона конторы миссис Бранер.

— Мисс Дакос?

— Да.

— Доброе утро. Говорит Арчи Гудвин. Мне может понадобиться миссис Бранер, и я хочу узнать, когда можно будет ее застать.

Она ответила, что миссис Бранер должна быть в конторе от трех до половины шестого. Я поблагодарил и сказал, что позвоню, если у меня возникнет необходимость.

Итак, Сара Дакос на службе. Придется пойти на риск встретиться с уборщицей. Я сказал Фрицу, что иду звонить по телефону, отправился в прихожую, взял шляпу и пальто и на Девятой авеню поймал такси.

Ключ миссис Элтхауз от парадного подъезда дома шестьдесят три по Арбор-стрит был еще у меня, так что до дверей в квартиру Сары Дакос я был чист. Здесь я достал свою коллекцию ключей. Дважды постучав и дважды нажав кнопку звонка и услышав, как он безответно дребезжал в квартире, я попробовал первый ключ. Четвертый легко и свободно отпер замок. Я натянул перчатки, повернул ручку, перешагнул через порог, нарушив законы штата Нью-Йорк, и закрыл за собой дверь.

Расположение комнат было точно такое же, как и в квартире наверху, только меблировка иная. Коврики там и сям вместо большого ковра, кушетка — поменьше, с разбросанными на ней подушками, отсутствовали письменный стол к пишущая машинка, меньше стульев, раза в четыре меньше книг, всего пять маленьких картинок на стенах, которые бесстыдный возлюбленный мог бы счесть старомодными. Занавеси были задернуты, и я включил свет, положил пальто и шляпу на кушетку и открыл стенной шкаф. В любую минуту могла появиться уборщица, а у меня не было ни малейшего представления, что я ищу и вообще найду ли что-нибудь. Я попросту мечтал обнаружить хоть что-нибудь, что могло бы нам помочь независимо от того, что произойдет вечером в четверг. Желание отблагодарить Кремера за молоко владело мной. Я потратил всего десять минут на беглый осмотр гостиной, двух стенных шкафов и затем перешел в спальню.

Я едва не прозевал это… Стенной шкаф в спальне был переполнен — платья на вешалках, обувь, чемоданы, картонки и коробки для шляп стояли и лежали на двух полках. Мешок и два чемодана были набиты летними платьями; шляпные коробки я пропустил. Я готов был отдать половину месячного жалованья, чтобы знать, приходит ли уборщица по средам. Через десять минут, рассматривая пачку фотографий, я сообразил, что это глупо — пропускать шляпные коробки и тратить время на фотографии, которые вряд ли дадут мне что-нибудь новое, поэтому я забрался на стул, придвинул его к стенному шкафу и спустил коробки вниз. Их было три. В первой находилось несколько так называемых шляп и два бикини. Во второй была одна большая с широкими полями шляпа. Я вытащил ее и на дне коробки увидел револьвер. Я остолбенело глазел на него несколько секунд, затем вынул и осмотрел. Это был «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра, и в барабане находился один стреляный патрон и пять нестреляных.

Я взял револьвер в руку. Можно было поставить сто против одного, что это тот самый револьвер, на который у Элтхауза было разрешение, и что из него вылетела пуля, которая прошла сквозь его сердце, и именно Сара Дакос нажала на курок. Но к черту предположения! Вопрос заключался в том, что мне с ним делать. Если я возьму револьвер, он не сможет явиться уликой против убийцы, так как я заполучил его незаконным путем. Если оставить его на месте и позвонить Кремеру из автомата, чтобы он получил ордер на обыск квартиры Сары Дакос, револьвером завладеют полицейские. Если же в течение тридцати шести часов об этом станет известно в ФБР, что не исключено, то предстоящему представлению в четверг вечером — капут. И еще: если оставить его на месте и не звонить Кремеру, кто гарантирует, что Саре Дакос не придет а голову мысль, что сегодняшний вечер весьма подходящ для того, чтобы швырнуть револьвер в реку?

У меня оставался единственный выход — перепрятать его. Я сунул шляпу обратно в коробку и огляделся. Ни одно место в спальне не было мне по душе, и я перешел в гостиную. Теперь, как никогда, было некстати, если бы уборщица или кто-нибудь другой помешал мне. Я обследовал кушетку. Может быть, укрыть револьвер под пружинами? Недурно. Если Сара Дакос и обнаружит пропажу, то, конечно, никогда не предположит, что револьвер просто-напросто переложен в другое место. Она даже не станет искать его. Я засунул револьвер под пружины, осмотрелся вокруг, проверяя, все ли находится в том самом порядке, как я застал, схватил пальто и шляпу и в такой спешке покинул квартиру, что чуть не вышел на улицу в резиновых перчатках.

Сидя в такси, я размышлял о том, говорить или не говорить Вульфу о находке. Почему не подождать до четверга, когда все будет кончено? Ответить на этот вопрос было просто, но именно для этого мы и напрягаем наш ум — чтобы найти сложные причины для уклонения от простых ответов. К тому времени, как машина остановилась перед нашим старым особняком, я вообще перестал что-либо соображать и подумал, что с возрастом не поумнею.

Было десять минут двенадцатого, так что Вульф уже спустился из оранжереи, но еще не пришел в кабинет. Из кухни доносился грохот — радио было запущено на полную мощность, и я направился туда. Вульф стоял у кухонного стола, сердито глядя на Фрица, который нюхал кусок копченой осетрины.

Вульф обернулся и спросил:

— Где ты был?

Я ответил, что у меня есть новости. Вульф распорядился, чтобы отбивные были готовы в четверть третьего, позже он ждать не намерен, и направился в кабинет. Я последовал за ним и включил радио. На его письменном столе я заметил три отвертки — одну из ящика моего письменного стола и две из кухни — и против воли улыбнулся: он самолично приготовил инструменты. Первым делом я заверил его, что он не опоздает к ленчу.

— Надеюсь, — ответил он. — Когда у человека гости, он должен сесть за стол вместе с ними.

— Ну, в данном случае у нас достаточно времени, чтобы обсудить мое короткое сообщение, — сказал я. — Думаю, вам будет интересно узнать, что я могу подтвердить версию, которую мы предпочли. Я отправился на прогулку и случайно оказался возле дома шестьдесят три по Арбор-стрит, случайно у меня в кармане нашелся ключ, который подходил к двери квартиры Сары Дакос, я вошел, осмотрелся и в шляпной коробке, спрятанной в стенном шкафу, обнаружил револьвер системы «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра с одним израсходованным патроном. Как вам известно, Кремер говорил мне, что у Элтхауза имелось разрешение на «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра, но револьвер а его квартире обнаружен не был, хотя в ящике письменного стола находилась коробка с патронами. Итак, она…

— Что ты с ним сделал?

— Перепрятал. Мне показалось, что ему не место в картонке с дамской шляпкой, так что я сунул его под пружины кушетки.

Вульф глубоко вдохнул, задержал дыхание на секунду-другую и затем выдохнул.

— Она застрелила его, — проворчал он.

— Совершенно верно. Именно это я и хотел сказать, но вы меня перебили.

— Она не обнаружит револьвер?

— Нет. Если она увидит, что револьвера нет на месте, то даже не станет искать. Насколько я знаю молодых и привлекательных женщин, пропажа напугает ее. Если это случится, возникнут следующие перспективы: она может сбежать, я должен буду сообщить Кремеру о револьвере и меня могут вздернуть на дыбу. Если я не сообщу Кремеру, то не буду спокойно спать по ночам.

Он закрыл глаза.

— Ты должен был сказать мне, что идешь туда.

— Нет, не должен был. Я отправился туда по собственной инициативе. Видите ли, тут замешан пакет молока, за который я должен был отблагодарить. Пусть она ничего не заметит, проблема все равно будет стоять передо мною, если план, задуманный на завтрашний вечер, окончится пшиком. Видите — если и если. Сейчас я хочу позвонить Хьюиту по телефону-автомату. Звонить?

— Нет. Хьюит занят. Я полагаю, револьвер можно опознать?

— Конечно. Специалисты сумеют это сделать, даже если номер вытравлен. А Кремер знает номер револьвера, на который у Элтхауза имелось разрешение.

— Следовательно, затруднений не предвидится. Хочу взглянуть на осетрину.

Он поднялся с кресла и направился к двери, но у порога остановился, повернулся ко мне и буркнул: «Все проходит удовлетворительно», — а затем вышел. Я покачал головой и продолжал качать ею, расставляя кресла. «Затруднений не предвидится». Черта с два! У меня мелькнула мысль, что с подобным самомнением я бы уже руководил ФБР, но тут же сообразил, что так думать не полагается.

«Затруднений не предвидится…» Черта с два! Я положил ключи и перчатки на место и отправился в кухню выпить стакан молока, так как до ленча было еще далеко, и послушать спор Вульфа и Фрица об осетрине.

Впереди было около двух часов, а то и больше, и я поднялся к себе, чтобы взглянуть, все ли готово к приему гостей. Фрицу не дозволялось что-либо трогать в моей комнате: она моя, включая и ответственность за нее. Все было в порядке, за исключением того, что две подушки, которые я принес утром, были разного размера, но тут уж ничего не поделаешь. Затем я отправился в южную гостиную, находящуюся как рад над комнатой Вульфа, где должны были спать еще два гостя. Этот визит был излишним, так как Фриц предельно аккуратен, но мне нужно было как-то убить время.

С грехом пополам я убил его.

Я не ожидал их раньше двух, но ошибся. Это можно было предположить, раз дело было поручено Саулу. Вульф был в кухне, а я в передней, примыкающей к кабинету, когда раздался звонок в дверь. Я взглянул на часы. Без двадцати два. Рано для грузовика. Но все же это был именно он. Я открыл дверь, и дюжий тип в кожаной куртке гаркнул с порога прямо мне в лицо:

— Ниро Вульф? Орхидеи для вас!

Я вышел. У обочины стоял огромный зеленый фургон, на котором красными буквами было выведено: «Транспортная корпорация северного побережья». Второй детина отпирал дверцы фургона. Я сказал довольно громко, что погода чертовски холодна для орхидей и я помогу, чтобы, быстрее их разгрузить. Пока я надел пальто и вышел, они уже вытащили один ящик и несли его в дом. Я знал его точные размеры — три фута шириной, пять футов длиной и два фута высотой, — потому что упаковывал точно такие же ящики с орхидеями, когда нам приходилось отправлять их на продажу или на выставки. По бокам ящика было. написано: «Хрупкое. Не кантовать. Скоропортящееся. Тропическое растение. Держать в тепле».

Я сошел на тротуар и посторонился. Вульф открыл дверь, и они внесли ящик в дом. Я стоял и сторожил грузовик. В кузове было еще пять ящиков, все одинакового размера. Один из них должен быть довольно тяжел даже для этих двух здоровяков, но я не знал, какой именно. Им оказался предпоследний ящик. Когда они поставили его на тротуар, один сказал: «Черт побери, горшки, верно, из свинца», на что другой заметил: «Или из золота». Я оглянулся — нет ли где-нибудь рядом агента ФБР, который бы его услыхал. Даже не запнувшись, они все же внесли ящик на крыльцо, хотя он весил почти триста фунтов. Когда последний ящик был внесен, Вульф расписался в получении, а я дал каждому по два доллара. Они поблагодарили меня, я проводил их, запер дверь и наложил засов.

Ящики стояли вдоль стены в вестибюле. Радио в конторе вопило вовсю. Вульф уже орудовал отверткой над одним ящиком. Я спросил, уверен ли он, я, когда он ответил, что ящик помечен мелом, взялся за вторую отвертку. Винтов было всего восемь, и через несколько минут мы отвинтили их все. Я поднял крышку: в ящике, лежа на боку, с подогнутыми к подбородку коленями, был Саул Пензер собственной персоной. Я начал наклонять ящик, но Саул изогнулся, встал сперва на колени, а затем вскочил на ноги.

— Добрый день, — сказал Вульф.

— Не очень, — потянулся он. — Можно разговаривать?

— Только когда включено радио.

Он снова потянулся.

— Ну и поездочка!.. Надеюсь, они живы?

— Хочу удостовериться, правильно ли я запомнил их имена, — сказал Вульф. — Мистер Хьюит сообщил их Арчи по телефону.

— Познакомьтесь, — сказал Саул. — Эшли Джервис — это вы. Дэйл Кирби — это Арчи. Лучше поскорее выпустить их.

Это был первый и единственный случай, когда я присутствовал при том, как представляли заколоченных в ящики людей.

— Одну секунду, — сказал Вульф. — Вы все разъяснили им?

— Да, сэр. Они не должны разговаривать, ни единого слова, разве только вы или Арчи попросите их об этом. Они не знают, кто владелец дома и для какого дела их наняли, но они подучили обещание Хьюита, что им не грозит никакая опасность. Хьюит передал им ваши гарантийные письма. Он дал каждому из них по пятьсот долларов, и еще по пятьсот должны дать вы. Думаю, что они подойдут.

— Они знают о том, что не должны выходить из своей комнаты и подходить к окнам?

— Да, за исключением того времени, когда они… кхм… репетируют.

— У них имеется подходящий туалет для вечера в четверг?

— В этом ящике, — указал Саул. — Наши вещи тоже там, включая оружие. И конечно же, они наденут ваши и Арчи шляпы и пальто.

Вульф состроил гримасу.

— Очень хорошо. Выпустим скорее Фреда и Орри.

— Они замаркированы. — Саул взял из рук Вульфа отвертку, подошел к ящику, на котором мелом был нарисован кружок, обернулся ко мне: — Орри помечен треугольником, — и начал отвинчивать винты.

Я нашел ящик с треугольником и тоже принялся за дело. Саул освободил Фреда раньше, чем я успел открыть ящик, в котором находился Орри, потому что резьба у одного винта оказалась сорванной. Фреду и Орри тоже было велено не разговаривать, если к ним не обратятся, и, когда они поднялись на ноги, я понял по выражению их лиц, что это к лучшему. Я вопросительно глянул на Саула, ткнул себя в грудь пальцем, и он показал на дальний ящик; я подошел к ящику и начал орудовать отверткой.

Я понимал, что у профессиональных актеров благодаря огромной сценической практике вырабатывается навык говорить именно то, что им полагается сказать, и держать язык за зубами, если так требует роль, но даже и в этом случае следует отдать должное Эшли Джервису и Дэйлу Кирби. Им пришлось провести два трудных часа, особенно Джервису, который весил ничуть не меньше Вульфа. Нам пришлось завалить ящик набок, чтобы Джервис смог выбраться оттуда, и он добрых пять минут пролежал на полу, шевеля ногами и руками. Когда гость в конце концов пришел в себя и поднялся, он обернулся к Вульфу и отвесил церемонный поклон, не сказав ни единого слова. Покуда мы ждали, чтобы Джервис поднялся на ноги, Кирби стоял в стороне, делая ритмическую гимнастику в такт доносившейся по радио музыке.

Я, пожалуй, был согласен с Саулом — они подойдут. Кирби хоть и пониже меня на полдюйма, но телосложение у нас было одинаковое. Джервис был точно такого же роста, что и Вульф. Правда, плечи у него не так широки, да и в талии он потолще, но в пальто все это будет скрадываться. Иное дело лица, но при проведении нашей операции будет темно, и ни один фэбээровец не подойдет так близко, чтобы заметить подмену.

Вульф ответил поклоном на поклон и, жестом пригласив: «Пройдемте, джентльмены», направился в кабинет. Вместо того чтобы сразу усесться за письменный стол, он сперва включил радио, затем принес и поставил стул на середину ковра, достаточно толстого, чтобы заглушить шаги, и направился за другим. Я притащил два стула, Саул, Фред и Орри — по одному, и все мы уселись в два круга, в центре — Вульф, Джервис и Кирби. Вульф сказал: «Арчи, деньги». Я достал из сейфа две пачки, по двадцать пять двадцаток в каждой, которые были заранее приготовлены для этой цели.

Вульф перевел взгляд с Джервиса на Кирби и обратно.

— Перед тем как приступить к ленчу, — сказал он, — выясним несколько пунктов. Эти деньги принадлежат вам. Арчи!

Я протянул каждому по пачке. Джервис только глянул на деньги и тут же сунул в боковой карман. Кирби достал из нагрудного внутреннего кармана бумажник, аккуратно положил в него банкноты и спрятал обратно.

— Наклонитесь поближе, джентльмены, я буду разговаривать вполголоса. Мистер Хьюит известил вас о том, что вы получите по тысяче долларов, — сказал Вульф. — И вот вы их получили. Однако, увидев, как вы вылезали из этих ящиков, я понял, что вы уже заслужили свой гонорар. С лихвой. Поэтому, если вы исполните удовлетворительно ваши роли, получите еще по тысяче. В пятницу или в субботу.

Джервис открыл было рот, но вовремя спохватился. Он показал на Кирби, постучал себя в грудь, и на лице его появилось вопросительное выражение.

Вульф кивнул:

— Две тысячи. По тысяче каждому. Джентльмены, вы пробудете здесь двадцать восемь часов. В течение этого времени не должно быть произнесено ни единого звука, который выдал бы ваше присутствие. Ваша комната — двумя этажами выше. Пользоваться лифтом запрещается. Если вам что-нибудь понадобится — в вестибюле дежурит человек. Если возникнет потребность общаться между собой — только шепотом. В вашей комнате вы найдете несколько десятков книг. Если ни одна из них не придется вам по вкусу, можете воспользоваться этими полками. Ни радио, ни телевизор не включать. В доме не должно быть никакого шума. Вам следует внимательно присматриваться к осанке и манерам мистера Гудвина и моим, и для этого у вас будет достаточно возможностей. Подражать нашим голосам вам не понадобится. — Он выпятил губы. — Вот, кажется, все. Есть вопросы? Спрашивайте шепотом, мне на ухо.

Оба отрицательно покачали головами.

— Тогда прошу всех к ленчу. Радио будет выключено. За столом мы никогда не обсуждаем никаких дел. Никто, кроме меня и мистера Гудвина, разговаривать не будет.

Он поднялся со стула.

12

Я бы хотел вновь пережить эти двадцать восемь часов. Когда идешь лесом, в котором, как тебе известно, засели снайперы и один из них, может быть, притаился на ближайшем дереве, от тебя требуются лишь сила воли и острый глаз. Но если ты не знаешь, есть ли там снайперы или нет, это уже иное дело. К чему вся твоя сила воли, к чему зоркость и внимательность!

Мы не знали, прослушивается ли наш дом, мы только предполагали это. Если Джервис или Кирби закричат или выругаются, прищемив дверью палец, это может погубить все задуманное нами, но только может, и это было хуже всего. Всякий раз, как я выходил проверить, дежурят ли в вестибюле Саул, Фред или Орри, и не назюзюкались ли они, и не принялись ли болтать между собой, я чувствовал себя крайне глупо. Взрослые люди не глядят под кровать каждую ночь, чтобы проверить, нет ли там вора, хотя вор может спрятаться там.

Обед и ужин прошли довольно тоскливо, разговаривали только Вульф и я, большей частью Вульф, остальные только поглощали пищу и слушали нашу беседу. Попробуйте испытать это сами. Я был не вправе даже обратиться к кому-нибудь из них с просьбой передать мне соль или масло, а мог только показывать пальцем. А когда мы, например, перетаскивали пустые ящики в кладовую, даже мне нельзя было разговаривать, так как мог возникнуть вопрос, с кем я разговариваю.

Я выходил из дому только один раз, вечером в среду, позвонить Хьюиту и сообщить, что груз получен в хорошем состоянии, и в гараж, чтобы проинструктировать Тома Халлорана.

В этой мрачной жизни были и светлые моменты, два из них падают на среду и четыре на четверг, когда Джервис разглядывал Вульфа. Стоя в вестибюле, Джервис изучал, как Вульф спускался по лестнице, как шагал по ровному полу. Во время второго занятия, в четверг, Джервис копировал Вульфа, наслаждаясь довольной улыбкой на лице шефа. Конечно, Кирби точно так же наблюдал за мной, но его задача была значительно проще. В обычным день я поднимаюсь и спускаюсь по лестнице десятки раз. Единственно, чего не мог видеть Кирби, так это моей манеры управлять автомашиной. А ведь возможно, что за ними до самого дома Хьюита будут следовать филеры, и, если его манера вождения машины слишком отличается от моей, это может вызвать подозрение у сметливого сыщика. Утром в четверг я привел его в кабинет, включил радио и с полчаса толковал с ним на эту тему.

Вспоминая все это, я думаю, что мы не упустили ни единой мелочи. Часов в одиннадцать вечера в среду я поднялся в свою комнату, которая выходит окнами на Тридцать пятую улицу, и, не обращая внимания на то, плотно ли задернуты занавески, переоделся в пижаму, сел на постель, повернул выключатель и погасил свет. Через несколько минут вошли Фред и Орри и разделись в темноте. Затем я поднялся, а они легли. Саул спал на диване в передней, там света мы не выключали. Мы редко это делаем.

Я упоминаю смешные вещи. Когда в среду вечером я погасил свет в кабинете и залез под одеяло, я думал не о ловушке, которую мы готовим, не о том, сработает ли сна, а о кушетке в квартире Сары Дакос. Что, если уборщица решит перевернуть подушки и заглянет под пружины? Задержись я там еще минут пять, может быть, я бы додумался о лучшем тайнике для револьвера.

В четверг утром мы завтракали без Фрица. Как было договорено, в восемь часов утра Хьюит прислал за Фрицем машину. Я помог ему вынести вещи, и, садясь в машину, он мрачно пожал мне руку. Настроение у него было явно неподходящее для создания гастрономических шедевров кучке гурманов. Саул и я приготовили завтрак, а на ленч у нас было холодное мясо, осетрина, две бутылки шампанского и пять сортов сыра.

В 16.45 я находился в кабинете вместе с Саулом, Фредом и Орри. В это время спустился из оранжереи орхидейная нянька Теодор Хорстман, которому сегодня было предложено закончить работу раньше, попрощался и ушел. Вульф был наверху, в своей комнате. В 17.10 я поднялся к себе, зажег свет и начал переодеваться. Я мог бы проверить, нет ли просвета между занавесками, но для меня было бы необычно беспокоиться об этом, а мы дьявольски хотели, чтобы все шло, как всегда. То же самое делал Вульф в своей комнате. В 17.40, одетый для ужина, я спустился в кабинет, а в 17.45 раздался шум лифта, и появился Вульф. Не включая радио, мы принялись разговаривать относительно предстоящей дороги. В 17.55 послышались легкие шаги в вестибюле — это спустились Джервис и Кирби, также одетые для званого ужина. Вечерний костюм Джервиса был значительно лучше костюма шефа, видавшего лучшие времена; костюм же Кирби не шел ни в какое сравнение с моим, за который я в свое время выложил три сотни. Они остановились в дверях. Я сказал Вульфу, что буду ждать его в машине, вышел в вестибюль, подал свое пальто Кирби и протянул мою шляпу. Когда он открывал дверь, чтобы выйти на крыльцо, я встал в угол так, чтобы меня нельзя было увидеть с улицы. Появился Джервис, я подошел и подал ему пальто и шляпу Вульфа. Через несколько минут, которые показались мне вечностью, подкатил наш «герон» и остановился у подъезда. Джервис вышел и затворил за собой дверь. Я наблюдал за ним сквозь смотровое стекло и решил, что он честно зарабатывает лишнюю тысячу долларов. У меня не было никакого мнения относительно Кирби, так как я не знаю, как выгляжу, когда ухожу, но я бы поклялся, что это Вульф собственной персоной спускается с крыльца, пересекает тротуар и садится в машину, если бы не знал точно, что это Джервис. «Герон» укатил спокойно, не торопясь, и я вдруг осознал, что сдерживаю дыхание один Бог знает сколько времени.

Вестибюль опустел. Перед тем как там погас свет, Вульф ушел в кухню, Орри — в неосвещенную столовую, а Саул и Фред — в темную, смежную с вестибюлем комнату. Я сунул руку в боковой карман, ощупал «морли» тридцать восьмого калибра, сделал шаг к парадной двери, удостоверился, что она заперта, постоял, пока мои глаза привыкли к темноте, и затем сел в кресло, стоявшее у вешалки.

Я чувствовал себя отлично. Напряжение прошло. Я был готов ко всему, и мне не оставалось ничего иного, как только ждать, клюнут ли они, решатся ли пойти на грязное дело, или нет: это уж зависело от них, не от меня. Я не знал, сколько подобных дел было на их счету. Никто, кроме них, не знает этого, но мне было доподлинно известно про четыре случая в Нью-Йорке за последний год, не говоря о всяких сплетнях, которые я слышал. Все зависело от того, верил ли Брегг, что это его люди убили Элтхауза. Если верил, то десять против одного, что они заявятся сюда. Если же не верил или почему-либо считал, что его люди не имеют отношения к убийству, они не появятся. Хороша ли наживка, зависело теперь от Брегга, не от нас. Мы сделали все от нас зависящее. Я чувствовал себя превосходно.

Решив, что прошло уже полчаса, я подошел к двери, чтобы взглянуть на часы при свете, проникавшем через матовое стекло. Было всего 18.22, и я почувствовал себя значительно хуже. Ошибка на восемь минут. Обычно я довольно точно определяю время и, если сейчас ошибся, значит, несколько распустился. Вместо того чтобы сесть на место, я пересек вестибюль, подошел к двери в кабинет и почувствовал себя еще хуже, когда дважды зацепил плечом стену. Это было непростительно. Следовало взять себя в руки. Конечно, пойти обратно, руководствуясь прямоугольником света в матовом стекле двери, было проще, но, будь оно проклято, я должен пройти прямо в центр вестибюля, который знал так хорошо! Я проделал это три раза подряд, а затем вернулся и сел.

Я не могу точно назвать время, когда они появились, потому что твердо решил не смотреть на часы до семи вечера, но это произошло около семи. Тусклый свет в дверях вдруг стал еще тусклее — это были они. Двое. Возможно, что третий оставался на тротуаре. Один из них наклонился, осматривая замок, а другой стоял спиной к двери, лицом на улицу.

Конечно, они знали, что замок был системы «Рабсон», и прихватили с собой нужные отмычки, но все же не смогли отпереть дверь с первого раза. Спешить мне пока было некуда. Они не зажгут карманный фонарь в тот же момент, как войдут внутрь, а постоят некоторое время прислушиваясь. Дверь из вестибюля в комнату находилась в четырех футах от моего кресла и была открыта. Я шагнул к ней, сунул внутрь голову, тихонько присвистнул сквозь зубы и в ответ услышал такой же свист. Затем, не касаясь стены, я направился к двери в столовую, еще раз свистнул и вновь услыхал ответный сигнал.

Впоследствии я спорил с Саулом, сколько времени у них ушло на то, чтобы отпереть дверь. Он утверждал, что прошло восемь минут, прежде чем дверь отворилась, а я говорю, что десять. Во всяком случае, она отворилась, и я тут же прошел в кабинет, прижался спиной к стене, протянул левую руку к выключателю, а правой вытащил из кармана свой «морли».

Открыв дверь, они прислушивались не более пяти секунд и затем сразу прошли в вестибюль. Повернув голову, я видел слабое мерцание карандашей-фонариков, которое становилось все ярче по мере приближения, затем увидел луч, направленный в открытую дверь, ведущую в кабинет, затем и их самих. Они вошли, сделали три или четыре шага и остановились. Тот, который был с фонариком, принялся светить вокруг и через три-четыре секунды обнаружил бы меня, поэтому, воскликнув: «Игра началась!», я поднял «морли» и повернул выключатель. Стало светло как днем.

Один из них просто остолбенел, второй выронил фонарь и сунул руку в карман. Но не только я был вооружен — Орри уже стоял рядом, с пистолетом наготове, и голос Саула послышался из-за двери: «Добро пожаловать?» Они обернулись на возглас и увидели еще два пистолета, направленных на них.

— М-да, это похоже на попытку ограбления, — сказал я. — Нам даже нет необходимости разоружать вас, вы не можете стрелять сразу в нескольких направлениях. Мистер Вульф!

Он был тут как тут. Должно быть, вышел из кухни, когда я воскликнул: «Игра началась?» Обойдя незваных гостей сторонкой, он сел за стол и принялся их разглядывать.

— Весьма прискорбный случай, — сказал он. — Арчи, вызови полицию.

Я двинулся с места. В нашу программу не входила рукопашная, поэтому я тоже сделал большой круг. На полпути к телефону я остановился и сказал:

— Послушайте, если вы нападете на меня, когда я буду набирать номер, вам не уйти отсюда своими ногами. Надеюсь, что вы знаете законы — налетчики обычно знают их. Вы вторглись в частный дом. Если вы позволите себе что-нибудь, вас пристрелят, и представители закона только поблагодарят нас за это.

— Чушь. — Это произнес красивый парень с квадратной челюстью и квадратными плечами. Другой был повыше, но жилист, с худым лицом, сквозь кожу выпирали кости. — Чушь, мы не грабители, и вы знаете это.

— Черта с два я знаю. Вы вломились в чужой дом. Объясняйтесь с полицией. Я вас предупредил. Стойте смирно. Не двигайтесь. Одно движение, и вас остановят. У наших ребят быстрая рука и меткий глаз.

Чтобы дойти до телефона, стоявшего на моем столе, я должен был повернуться к ним спиной. Я это сделал, и только взялся за трубку, как красавчик воскликнул:

— Прекратите ломать комедию, Гудвин! Вы отлично знаете, кто мы. — Он обернулся к Вульфу. — Мы сотрудники Федерального бюро расследований, и вам это известно. Мы ничего не трогали и не собирались трогать. Мы хотели только повидать вас. Мы позвонили, никто не ответил, дверь была отперта, и мы вошли.

— Вы лжете, — спокойно сказал Вульф. — Пять человек покажут под присягой, что дверь была на запоре и что вы не звонили. Четверо из них слышали, как вы подбирали ключи. Когда вас обыщет полиция, она обнаружит и инструменты, которыми вы взламывали замок. Федеральное бюро расследований! Фу! Вызови полицию, Арчи, и скажи, чтобы прислали людей, которые смогут справиться с двумя бандитами.

Перед тем как набрать номер, я подозвал к себе Фреда. Проходя мимо них, он чуть не задел их локтем. Когда-то один фэбээровец, вывернул ему руку, и он рад был бы случаю расквитаться. Опершись о стол, стоя лицом к ним с револьвером наготове, он выглядел более грозно, чем это было на самом деле. В действительности это миролюбивый парень, образцовый муж и отец четверых детей. Начав набирать номер, я готов был поставить сто против одного, что мне не закончить этого дела. Так и случилось. Когда я набрал четвертую цифру, красавчик прорвался:

— Остановитесь, Гудвин!

Я задержал палец и обернулся. Он полез рукой во внутренний карман. Я положил трубку и встал рядом с Фредом. В руке красавчика оказалась маленькая черная кожаная книжечка.

— Вот удостоверение, — сказал он, показывая книжечку.

Это был самый щекотливый момент. Им разрешено только показывать удостоверение, но не выпускать его из рук. Вульф буркнул:

— Дайте взглянуть.

Красавчик сделал шаг вперед, но Фред толкнул его на место. Ни слова не говоря, я протянул руку. Он было замешкался, но все же положил удостоверение мне на ладонь. Я сказал худощавому:

— Вы тоже, — и протянул руку.

Он уже достал свое удостоверение я положил его поверх первого. Я обернулся и передал их Вульфу. Он взглянул на одно, затем на другое, открыл ящик стола, достал очки, внимательно прочитал документы, не торопясь положил очки обратно в ящик, небрежно бросил оба удостоверения поверх очков и задвинул ящик.

— Возможно, что удостоверения поддельные, — сказал он. — Это установят полицейская лаборатория.

Они должны были отлично владеть собой, чтобы сдержаться. Я мог бы даже восхититься ими, если бы моя голова не была занята другими мыслями. Оба они словно окостенели, но не тронулись с места. Затем худощавый произнес:

— Ты жирная свинья!

Вульф кивнул:

— Естественная реакция. Давайте порассуждаем. Предположим, что вы действительно являетесь сотрудниками Федерального бюро расследований. В таком случае вы можете вполне обоснованно жаловаться, но только не на меня, а на ваше начальство, которое одурачили, заставив подумать, будто этот дом пуст. Вам не в чем извиняться передо мной.

Он откашлялся.

— Итак, продолжим наши рассуждения. Я собираюсь задержать ваши удостоверения личности в качестве залога. Вы или ваше бюро можете получить их, только обратившись к законным властям. Тогда станет известно, как они попали ко мне, а я, конечно, в свою очередь предприму контрмеры, так как вы вторглись в мой дом незаконно и были схвачены на месте преступления, чему есть четверо свидетелей. Сомневаюсь, чтобы ваше начальство захотело заплатить такую цену. Следовательно, инициатива принадлежит мне. Можете идти. Я хочу лишь одного — иметь неопровержимые доказательства того, что сотрудники Федерального бюро расследований совершили уголовное преступление и могут быть преследуемы судебным порядком; эти доказательства находятся у меня в ящике письменного стола. Между прочим, я не упомянул про перчатки, которые на вас. Это явится еще одной уликой, если начнется судебное разбирательство этого дела. Можете идти, джентльмены.

— Будьте прокляты, — сказал красавчик. — Суд будет федеральный, и он учтет, что эти удостоверения принадлежат правительственным служащим.

— Возможно. Однако трудно поверить, чтобы правительственные служащие, призванные защищать закон, могла нелегально войти в чужой дом. Очевидно, я вправе задержать у себя эти документы до тех пор, пока будет установлена их подлинность.

— А как вы это установите?

— Подойду развития событий. Если документы подлинные, кто-нибудь из ваших начальников позвонит мне, возможно, даже сам мистер Брегг.

— Жирная свинья, — сказал худощавый.

Видимо, его словарный запас при стесненных обстоятельствах не отличался богатством.

— Я очень снисходителен, — сказал Вульф. — Вы вторглись в мой дом и уверяете меня, будто являетесь государственными служащими. А вы просто-напросто два уголовника. Если вы вооружены, нам следует отобрать у вас оружие, а также те инструменты, которыми вы вскрыли замок моей двери и, без сомнения, собирались вскрыть ящики моего стола в кабинете. Рекомендую вам уйти без промедления. Мои помощники не любят ни грабителей, ни ФБР, и им доставит удовольствие унизить вас. Не предоставляйте им этой возможности!

Они стояли и глазели на нас. Затем обменялись взглядами, вновь посмотрели на Вульфа и попятились к двери. Орри, не опуская пистолета, выскользнул в вестибюль. Он обожает держать пистолет в руках. Саул прошел в вестибюль через боковую комнату и включил свет. Фред и я следовали за фэбээровцами. Саул распахнул перед ними парадную дверь, Орри, Фред и я присоединились к нему и проводили взглядами незваных гостей, спускавшихся с крыльца на тротуар. Совершенно очевидно, что где-то здесь торчал третий фэбээровец, но его нигде не было видно. Они повернули налево, в сторону Девятой авеню, но мы решили не провожать их до машины. Перед тем как закрыть дверь, мы осмотрели замок и увидели, что он не поврежден. Я накинул цепочку, а Фред заметил, что у них, по-видимому, самая лучшая в мире коллекция отмычек.

Когда мы все вместе снова собрались в кабинете, Вульф стоял посреди комнаты, разглядывая карандаш-фонарик, оброненный красавчиком. Он швырнул его ко мне на стол и весело крикнул:

— Разговаривать! Всем! Громко разговаривать!

Мы расхохотались.

— Я предлагаю награду, — громко сказал я, — портрет в рамке Дж. Эдгара Гувера тому, кто сумеет заполучить в ФБР ленту с записью всего здесь происшедшего и пошлет ее Гуверу.

— Бог мой, — воскликнул Фред, — если бы только они полезли в драку!

— Я хочу шампанского, — сказал Саул.

— А я виски, — отозвался Орри. — И к тому же я голоден.

Было без двадцати минут восемь. Все, включая Вульфа, отправились на кухню, громко разговаривая и перебивая друг друга. Вульф принялся выгружать я холодильника съестное — икру, паштет из гусиной печенки, осетрину, копченого фазана. Саул достал из морозильника лед для шампанского. Орри и я нашли в буфете бутылки. Фред спросил, может ли он воспользоваться телефоном, чтобы позвонить жене; я разрешил и просил передать ей привет, но тут заговорил Вульф:

— Скажите ей, что вы задержитесь здесь на всю ночь. Все вы эту ночь проведете здесь. Утром Арчи повезет наши трофеи в банк, и вам придется сопровождать его. Возможно, что они ничего не предпримут, а возможно, что попытаются. Фред, ничего не рассказывайте вашей жене и вообще никому. Дело еще не закончено, оно только хорошо начато. Если вы хотите чего-нибудь горячего, ребята, я могу в двадцать минут приготовить оленину по-йоркширски, если только Арчи сварит яйца.

Все хором отказались. Это меня устраивало. Терпеть не могу варить яйца для оленины по-йоркширски.

Час спустя вечер был в разгаре. Мы занялись игрой в пинокль, а Вульф, усевшись в кресло, углубился в книгу «ФБР, которое никто не знает». Либо он тайно злорадствовал, либо что-то придумывал, точно не знаю.

В десять часов я извинился и временно покинул картежный стол: Вульф решил позвонить Хьюиту, так как гурманы, по-видимому, закончили свою трапезу. Я пошел к телефону, от имени Вульфа поблагодарил Хьюита и сообщил, что все прошло отлично. Хьюит сказал, что он и его гости нашли наших заместителей весьма занимательными: Джервис читал отрывки из Шекспира, а Кирби изображал президента Джонсона, Барри Голдуотера и Альфреда Ланта[41]. Вульф просил передать им привет, затем я вернулся к пиноклю, а Вульф — к своей книге.

Но еще одно обстоятельство прервало наш мирный вечер. Вскоре после одиннадцати часов зазвонил телефон, и, так как Вульф ненавидит отвечать на звонки, пришлось мне еще раз прошагать в кабинет.

— Дом мистера Ниро Вульфа. У телефона Арчи Гудвин.

— Это говорит Ричард Брегг. — Голос был тягучий, глухой. — Я хочу поговорить с Вульфом.

Мы ожидали этого звонка, и поэтому у меня были соответствующие инструкции.

— Боюсь, что вам это не удастся. Он занят.

— Я хочу увидеться с ним, Гудвин.

— Отличная мысль. Он так и думал, что вы захотите встретиться с ним, Брегг. Скажем, завтра в одиннадцать у него дома.

— Я хочу видеть его сегодня! Сейчас же!

— Сожалею, но это невозможно. Он очень занят. Самое раннее — в одиннадцать часов завтра утром.

— Чем он так занят?

— Он читает книгу «ФБР, которое никто не знает». Через полчаса он уже будет в постели.

— Буду у вас утром в одиннадцать.

Он с грохотом швырнул трубку; я отчетливо представил себе эту картину.

— Я назвал его просто Бреггом, без «мистера», так же как и он меня, — обернулся я к Вульфу. — В одиннадцать часов завтра утром. Все, как мы ожидали.

— И желали. Следует признать это. Нам нужно посоветоваться. Вы скоро кончите играть?

— Да. Я только что набрал триста сорок.

13

Мне необходим хороший восьмичасовой сон, но в ту ночь я спал всего шесть часов. В десять минут второго Вульф отправился в постель, точно так же как и Фред и Орри, а Саул улегся на диване в передней. Только я хотел забраться под одеяло, как раздался звонок в дверь. Явился Фриц с Джервисом и Кирби, и когда я увидел, как Кирби, шатаясь, перешагнул через порог, то сразу решил, что наш «герон» наверняка побывал в каком-нибудь кювете. Я спросил, где машина, но в ответ Кирби только выпучил глаза и скривил губы. Решив, что он все еще продолжает следовать инструкциям, я позволил ему разговаривать, но тут вмешался Фриц, и объяснил, что Кирби не в состоянии произнести ни слова, такой он пьяный, и добавил, что машина в полном порядке, стоит перед домом, но что только один Господь Бог знает, как им удалось сюда добраться. Фриц повез обоих актеров в лифте на второй этаж, а я надел ботинки, накинул пальто поверх пижамы, вышел на улицу, осмотрел машину — ни единой царапины! — и отвел ее в гараж.

Первый номер программы на пятницу был назначен на 8.30 утра. В 7.45 я заставил себя встать, взял в охапку простыни, одеяло и подушку и отнес их в мою комнату. Когда, приняв душ и побрившись, я вышел из ванной, Фред и Орри, зевая, сидели на своих постелях. Я заметил, что мы должны выйти из дому через час и двадцать минут, и они чертыхнулись. Я спустился вниз и встретил Фрица, выходящего из комнаты Вульфа, куда он, как обычно в это время, отнес шефу завтрак. В 8.30 я отправился в контору и начал трудовой день со звонка миссис Бранер. Я извинился за то, что беспокою ее так рано, но у меня важное сообщение и я прошу ее в 9.45 позвонить мне из телефона-автомата по номеру, который я ей сообщил прежде. Она сказала, что это помешает деловому свиданию, назначенному ею, и спросила, насколько важен этот звонок. Я ответил, что чрезвычайно важен, и она согласилась.

Итак, мы могли не спешить с завтраком, и это было весьма кстати.

Фриц знал, что Саул, Фред и Орри любят фаршированные яйца, так что это было главным блюдом, и мы уплели их по четыре штуки, не считая тостов и бекона.

С удостоверениями личности наших вчерашних гостей в кармане я покинул дом в сопровождении телохранителя и в 9.40 уже был в угловой аптеке, возле телефона. При моем знании женщин я приготовился к двадцатиминутному ожиданию, но в 9.46 раздался звонок, как раз в тот момент, когда в аптеку вошел какой-то человек и направился к телефону. Опередив его, я решил, что это не агент Брегга, явившийся подслушать наш разговор: он вовсе не был похож на фэбээровскую ищейку.

Миссис Бранер выразила надежду, что наш разговор действительно важен, так как она не желает из-за пустяков опоздать на деловое свидание.

— У вас не может быть более важного свидания, — ответил я. — Забудьте о всех ваших деловых встречах. Вы должны быть у мистера Вульфа без четверти одиннадцать, ни на секунду позднее.

— Сегодня? Но я не могу!

— Можете и должны. Вам дважды не понравился мой тон, но все это пустяки по сравнению с тем, что вы услышите, если скажете, что не придете. Мистер Вульф может даже вернуть вам полученный аванс.

— Но почему? Что случилось?

— Я всего-навсего курьер. Вы все узнаете, когда придете. Это не просто важно, это жизненно важно.

Короткое молчание.

— Без четверти одиннадцать?

— Или раньше.

Опять молчание.

— Хорошо. Буду.

— Вот и отлично. Вы прекрасный клиент. Не будь вы богаты, я бы женился на вас.

— Что?! Что вы сказали?

— Ничего. — Я повесил трубку.

Недоспав, я чувствовал себя неважно, но, понимая значение порученного мне дела, быстро шагал к Континентальному банку на Лексингтон-авеню, подгоняемый в спину зимним ветром.

Не многие имеют такого телохранителя, какой был у меня, — лучшего между двумя океанами, к тому же чертовски хорошими океанами. Если вы думаете, что мы излишне осторожны, представьте себе, что я поскользнулся и ударился головой или встретил сирену, которая очаровала меня, а на самом деле оказалась агентом Брегга! Во всяком случае, они же вторглись в наш дом и сейчас вполне могут следовать за мной. Что ж, прогулка пойдет им только на пользу. В банке я первым делом спустился вниз, в зал личных сейфов, и запер документы. Наверху, когда я получил по чеку пять тысяч, чтобы пополнить запас нашей наличности, мне пришла в голову мысль, что с тех пор, как я был здесь, чтобы положить на текущий счет полученный нами аванс, прошло ровно девять дней. Тогда я считал, что у нас имеется всего один шанс из миллиона. Теперь же…

Нам пришлось прибавить шагу, чтобы поспеть домой без четверти одиннадцать, и то мы едва не опоздали. Мы снимали пальто в вестибюле, когда я увидел, что к дому подкатил «роллс-ройс» миссис Бранер. Она поднялась на крыльцо, и я распахнул перед ней дверь. Фред и Орри хотели было уйти, но я остановил их.

— Миссис Бранер, — сказал я, — позвольте представить вам людей, которые ради вас тряслись шестьдесят миль в грузовике, съежившись внутри деревянных ящиков с заколоченными крышками, и которые вчера вечером в течение двадцати минут держали под дулами револьверов двух сотрудников ФБР, в то время как мистер Вульф растолковывал им кое-какие истины.

— Очень рада познакомиться.

— Я так и думал. Мистер Саул Пензер, мистер Фред Дэркин, мистер Орри Кэтер, — представил я. — Миссис Бранер, вам придется провести некоторое время с мистером Пензером. Если позволите, я повешу ваше пальто в шкаф. Ричард Брегг, глава ФБР в Нью-Йорке, сейчас придет сюда и не должен видеть его. Поэтому же я попрошу вашего шофера отъехать от подъезда.

Ее глаза широко раскрылись, но она не сказала ни слова. Я снова решил жениться на ней, несмотря на ее мешок с деньгами. Когда я помог ей снять меховое пальто, Фред и Орри поднимались по лестнице в южную гостиную, чтобы остановить Кирби или Джервиса, если им вздумается спуститься вниз.

В углу вестибюля, ближе к кухне, с левой стороны, находится небольшой альков; в стене его есть специально устроенная смотровая щель. Этот «глазок» закрывается скользящей дощечкой со стороны алькова, а со стороны кабинета скрыт хитроумной картиной, изображающей водопад. Если, стоя в алькове, отодвинуть дощечку, то сквозь водопад можно разглядеть почти весь кабинет и, конечно. слышать все до последнего слова.

Проведя миссис Бранер в альков, я отодвинул дощечку и сказал:

— Вам уже известно, сейчас придет Брегг, он пробудет некоторое время в кабинете вместе с мистером Вульфом и мною. Мистер Пензер принесет вам стул. Сколько это может продлиться, не знаю, может быть, десять минут, может быть, два часа. Вы не все поймете из того, что услышите, но поймете вполне достаточно. Если вам захочется кашлянуть или чихнуть, как можно быстрее пройдите на цыпочках в кухню. Саул даст вам знак, если…

Раздался звонок в дверь. Я высунул голову из алькова. На крыльце стоял Брегг собственной персоной, и на пять минут раньше назначенного времени! Я велел Саулу принести стул для гостьи и направился в вестибюль. У двери я оглянулся. Саул кивнул мне, и я открыл дверь.

Ричарду Бреггу было сорок четыре года. Он занимал в Бруклине квартиру, в которой проживал вместе с женой и двумя детьми. Он служил в ФБР уже пятнадцать лет. Мы, детективы, многое знаем. Он был примерно моего роста, с длинным лицом и выпирающим вперед подбородком; еще года четыре, а может быть, и три — и он совсем облысеет. Он не протянул мне руки, но повернулся ко мне спиной, когда я начал стаскивать с него пальто, так что, как видите, он до некоторой степени доверял мне. Я проводил его в кабинет, пригласив сесть в красное кожаное кресло. Он остановился и оглядел комнату, и я было перепугался, что его слишком заинтересовала картина с водопадом. Но, видимо, я сшибся. Он все еще стоял, когда послышался звук спускающегося лифта и вошел Вульф. Шеф остановился возле своего стола и произнес:

— Мистер Брегг? Я Ниро Вульф. Садитесь.

Их взоры встретились. Со своего места я не видел глаз Вульфа, но Брегг был прямо передо мной.

— Я знаю про вас, — произнес Брегг, — хоть мы никогда не встречались прежде.

Вульф кивнул.

— Не все дорожки перекрещиваются.

— Однако теперь это произошло, — продолжал Брегг. — Наша беседа записывается?

— Нет. Оборудование для записи существует, но оно не включено, и мы можем разговаривать вполне откровенно. В течение недели я предполагал, что все в этом доме прослушивается. Возможно, и сейчас у вас при себе соответствующий аппарат. Но это известно лишь вам. Я тоже мог бы включить магнитофон, однако не делаю этого. Давайте не говорить больше на эту тему.

— Мы не прослушивали этот дом.

Вульф повел плечами.

— Вы хотели видеть меня?

— Как вы и ожидали. Давайте не тратить время на хитрости. Я хочу получить документы, которые вы силой отобрали у моих людей вчера вечером.

— Ну, это вы хитрите! — отпарировал Вульф. — Возьмите назад слова «силой». Силу применили вы. Ваши люди силой проникли в мои дом. Я был вынужден силе противопоставить силу.

— Я хочу получить эти документы.

— Вы берете назад слово «силой»?

— Нет. Я лишь допускаю, что ваше поведение имело основание. Верните документы, и мы будем разговаривать на равных условиях.

— Фу! Или вы тупица, или принимаете меня за такового. Я не имею намерения разговаривать с вами на равных. Вы захотели встретиться со мной, ибо я вынудил вас к этому, но если вы пришли, чтобы нести чушь, то с тем же успехом можете уйти. Но прежде позвольте мне описать ситуацию, какой она представляется мне.

— Я вас слушаю.

Вульф повернул голову.

— Арчи, письмо миссис Бранер…

Я подошел к сейфу и достал письмо. Вульф кивнул в сторону гостя, и я протянул письмо Бреггу. Я стоял, держа письмо в руке, пока тот читал его. Он прочитал раз, другой, даже не взглянув на меня. Я вернулся к своему столу и спрятал письмо в ящик.

— Интересный документик, — произнес Брегг, обернувшись к Вульфу. — К вашему сведению, если в отношении миссис Бранер и была предпринята некоторая слежка, чего я не признаю, то она производилась в соответствии с правилами о проверке политической благонадежности.

Вульф кивнул.

— Конечно, так вы и должны говорить. Обычная ложь. Итак, я продолжаю. Вчера ваши люди покинули этот дом, оставив мне свои документы и не осмелившись обратиться к помощи полиции. Они знали, что если им предъявят обвинение в противозаконном вторжении в частный дом (и делу будет дан законный ход), симпатии нью-йоркской полиции и окружного прокурора будут на стороне пострадавшего. Вы тоже не станете предпринимать законных шагов для получения этих документов, так что они не будут вам возвращены. Я сохраню их у себя. Предлагаю сделку. Вы прекращаете всякую слежку за миссис Бранер, членами ее семьи, знакомыми и служащими, прекращаете подслушивание разговоров по ее телефонам, а я…

— Я ведь не признавал, что за ними велась слежка.

— Повторяю: с восемнадцати ноль-ноль сегодняшнего дня вы обязуетесь прекратить слежку за миссис Бранер, членами ее семьи, ее знакомыми и служащими, ее домом, включая тайное подслушивание телефонных разговоров, а также слежку за мистером Гудвином, мной и моим домом. Я в свою очередь обязуюсь оставить интересующие вас документы там, где они хранятся (а именно в моем сейфе в банке), и не предпринимать никаких мер, направленных против ваших людей за их незаконное вторжение в мое частное владение, а также обязуюсь не предавать случившееся огласке. Такова ситуация, и таково мое предложение.

— Вы имеете в виду письменное обязательство?

— Нет. Если только вы не сочтете более удобным для себя дать его в письменном виде.

— Нет, не сочту. Ни одного написанного слова. Я готов дать согласие в отношении слежки, но за это я хочу получить документы.

— Вы их не получите. — Вульф ткнул пальцем в собеседника. — Поймите, мистер Брегг, я расстанусь с документами только по постановлению суда и даже в этом случае буду оспаривать такое постановление всеми возможными для меня и моего клиента средствами.

— Черт побери, но ведь у вас же есть четверо свидетелей!

— Знаю. Но судьи и присяжные бывают разные… Из пустого каприза они могут подвергнуть сомнению честность свидетеля, я не одного, а даже пятерых, включая меня. Бессмысленно с вашей стороны подвергать сомнению мою добропорядочность. Я не собираюсь вступать в смертельную распрю с вашим бюро; единственной моей целью является выполнить поручение моего клиента, для чего я нанят. До тех пор, покуда вы не начнете тревожить моего клиента или меня, я не воспользуюсь ни документами, ни свидетелями.

Брегг посмотрел на меня. Мне показалось, что он хочет что-то спросить, но нет, я был просто местом, где его взгляд мог отдохнуть от Вульфа, пока он мысленно отвечал на какие-то свои вопросы. Наконец он вновь обернулся к Вульфу.

— Вы кое-что упустили, — произнес он. — Вы говорите, что единственная ваша цель — выполнить поручение клиента. Почему же вы взялись за дело об убийстве, к которому мы не имеем никакого отношения? Зачем Гудвин дважды виделся с миссис Элтхауз и дважды посещал квартиру Морриса Элтхауза? И зачем вы собирали у себя вечером в четверг шестерых известных вам лиц?

Вульф спросил:

— Вы думаете, что один из ваших сотрудников застрелил Морриса Элтхауза?

— Абсурд. Я так не думаю.

Вульф начал раздражаться.

— К черту, сэр, неужели вы не можете говорить разумно? Почему же ваши люди вторглись в мой дом? Вы подозревали, что я каким-то образом дознался — и его так и есть на самом деле, — что трое ваших сотрудников были в квартире Морриса Элтхауза в вечер убийства. Они доложили вам, что, когда они пришли, он уже был мертв, но вы им не поверили. Во всяком случае, вы сомневались в правдивости их утверждений. Причина этого мне не понятна: вы знаете своих людей, я их не знаю. И вы подозревали или опасались, что я не только узнал о том, что они там были, но и будто у меня есть доказательства, что они, точнее, один из них застрелил Элтхауза. Будем разумны!

— Вы все еще не объяснили, почему взялись расследовать это убийство.

— Неужели вам не ясно? Я узнал, что ваши люди были в квартире, где произошло убийство.

— Как вы узнали об этом?

Вульф покачал головой.

— Это неважно.

— Вы связались с инспектором Кремером?

— Нет. Я не видел его и не разговаривал с ним уже несколько месяцев.

— А с окружным прокурором?

— Нет.

— Собираетесь ли вы продолжать расследование?

Уголок рта у Вульфа поднялся кверху.

— Мистер Брегг, я могу и хочу облегчить вашу душу, но сперва я должен быть уверен, что выполнил порученное мне дело. Принимаете ли вы мое предложение? Можете ли вы заверить меня, что сегодня с шести часов вечера ваше бюро прекращает слежку за миссис Бранер и за всеми, кто с ней связан?

— Да. Это улажено.

— Хорошо. Теперь я прошу вас дать мне другое обязательство. Я хочу, чтобы по первому моему требованию вы привезли сюда пулю, которую один из ваших людей подобрал на полу квартиры мистера Морриса Элтхауза.

Обескуражить Ричарда Брегга — дело непростое. Нельзя быть одним из руководителей важнейшего в стране учреждения, если вас легко озадачить. Но слова Вульфа доконали Брегга. Рот у него открылся, челюсть отвисла. Понадобилось всего две секунды, чтобы закрыть рот и взять себя в руки, но он был явно ошеломлен.

— Теперь чушь порете вы, — сказал он.

— Если вы принесете мне пулю, то почти наверняка — мне даже хочется сказать: на все сто процентов — я сумею доказать, что Элтхауз был убит не вашими людьми.

— Черт возьми, — глаза Брегга судились, — что за глупости! Если бы у меня была эта пуля, я принес бы ее хотя бы ради того, чтобы повидать вас.

— О, она у вас есть, — неторопливо произнес Вульф. — Что произошло в ту ночь в квартире Элтхауза? Человек, назовем его Х — я мог бы назвать и настоящее имя, — застрелил Элтхауза из его собственного револьвера. Пуля прошла насквозь, ударилась в стену и упала на пол. Х ушел, захватив с собой револьвер. Вскоре появились трое ваших сотрудников, войдя в квартиру точно таким же способом, каким они проникли вчера в мой дом… Нужно ли продолжать?

— Да.

— Вчера они не звонили в дверь, потому что им было известно, во всяком случае, они так считали, что дом пуст: он был под наблюдением в течение недели. А в квартиру Элтхауза они позвонили, возможно, что звонили и по телефону, но им никто не ответил: владелец квартиры был мертв. Проникнув в квартиру, они обыскали ее, взяли то, ради чего они пришли, и вдруг у них возникла мысль, что вы можете заподозрить их в убийстве. Тогда в доказательство своей невиновности они захватили пулю, валявшуюся на полу. Это является нарушением закона штата Нью-Йорк, но они уже нарушили один закон, почему же не нарушить и второй? Итак, они взяли пулю и передали вам вместе со своим отчетом. Однако, — продолжал Вульф, — то, что они принесли пулю, имело обратный аффект — вы заподозрили их. Я не буду анализировать ваш мыслительный процесс и то, почему вы не поверили им. Как я уже сказал, вы лучше знаете своих людей. Очевидно одно — пуля у вас, и она может мне понадобиться.

Глава Брегга все еще были прищурены.

— Послушайте, Вульф, один раз вы заманили нас в ловушку, будь вы прокляты! Ловко заманили. Но больше не удастся. Будь эта пуля у меня, я не был бы таким глупцом, чтобы передать ее вам.

— Вы окажетесь глупцом, если не сделаете этого. У меня есть обязательство перед одним человеком, от которого я узнал, что ваши люди были там в ту ночь. А я не люблю быть обязанным. Разоблачение убийцы снимет с меня это обязательство и, между прочим, облегчит вашу душу. Разве вам не хочется узнать, что Элтхауз убит не вашими людьми? Принесите мне пулю, и вы это узнаете. Делаю вам предложение: принесите пулю, и, если в течение месяца с ваших людей не будет снято подозрение в убийстве, я верну вам документы. Это может и не занять месяца, возможно, понадобится одна неделя.

Брегг раскрыл глаза.

— И вы вернете документы?

— Да.

— Вы сказали: «Снято подозрение в убийстве». Кто их подозревает?

— Вы. А я докажу, что ваши люди неповинны в этом убийстве.

— Какие гарантии могу я получить?

— Мое слово.

— Что стоит ваше слово?

— Больше вашего. Много больше, если верить этой книге. — Он постучал пальцами по лежащей на столе книге Кука. — Ни один человек на свете не может сказать, что я когда-либо нарушил данное слово.

Брегг сделал вид, что не заметил колкости.

— Когда бы вы хотели получить пулю, если только она имеется у меня?

— Еще не знаю. Сегодня. Или завтра. Я хотел бы получить ее из ваших рук.

— Если она у меня имеется, — сделав ударение на первом слове, сказал Брегг, поднимаясь с места. — Мне нужно кое о чем подумать. Я ничего не обещаю. Я…

— Но вы уже кое-что обещали: никакой слежки ни за моим клиентом, ни за мной.

— В отношении этого — да. Я имел в виду… Впрочем, вы знаете, что я имел в виду. — Он двинулся к двери, но вдруг остановился. — Вы будете дома весь день?

— Да. Но если вы захотите позвонить — учтите, что мой телефон прослушивается.

Бреггу это не показалось смешным. Сомневаюсь, чтобы сейчас что-нибудь могло рассмешить его. Я проводил его в вестибюль, помог надеть пальто, протянул шляпу, но он даже не замечал меня. Когда я закрыл за ним дверь и обернулся, наша клиентка в сопровождении Саула входила в кабинет. Я решил не жениться на ней. Ей следовало дождаться меня, чтобы я проводил ее. Когда я вошел, то застал в кабинете живописную картину. Миссис Бранер и Саул стояли рядышком перед столом Вульфа, глядя на него сверху вниз, а он с закрытыми глазами сидел, откинувшись в кресле. Это была милая сценка, и я остановился в дверях, чтобы насладиться ею. Так прошло полминуты. Целая минута. Вполне достаточно, так как у миссис Бранер были назначены деловые свидания, поэтому я нарочито громко спросил:

— Вам было хорошо слышно?

Глаза Вульфа открылись. Не отвечая на мои вопрос, миссис Бранер обратилась к Вульфу:

— Вы удивительный человек! Невероятно! Сказать по правде, я не верила, что вам удастся это сделать. Невероятно! Есть ли что-нибудь, чего вы не можете?

— Да, сударыня, — выпрямился он, — есть. Я не могу вложить мозги в голову глупца. Я пытался это проделать. Теперь вы понимаете, почему ваш приход был так желателен? В письме, подписанном вами, говорится: «Если вы добьетесь результата, которого я желаю». Вы удовлетворены?

— Конечно! Невероятно!

— Я сам с трудом верю в это. Присядьте, пожалуйста. Я должен кое-что сообщить вам.

Она направилась к красному кожаному креслу. Саул — к желтому, а я сел за свои стол.

— Что это за ловушка, которую вы подстроили им? — спросила она.

Вульф покачал головой.

— Об этом потом. Мистер Гудвин может рассказать вам все детали, когда вы пожелаете. Я хочу сказать вам не о том, что было проделано, а о том, что предстоит сделать теперь. Вы — мой клиент, и я обязан оберегать вас от неприятностей. Насколько вы благоразумны?

Она улыбнулась.

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Можно ли вам доверить секрет?

— Да.

Он обернулся ко мне:

— Это касается и тебя, Арчи.

Будь он проклят! Как ему не стыдно ставить меня в неловкое положение! А что, если я снова переменю свое решение и захочу жениться на ней?!

— Конечно, — ответил я. — Если только вы имеете в виду именно то, о чем я думаю.

— Конечно, то, — ответил Вульф и продолжал, обращаясь к миссис Бранер. — Я хочу, чтобы вы были готовы к тому, что ваша секретарша может быть арестована у вас в конторе, возможно даже в вашем присутствии, по обвинению в убийстве.

Вульф только что ошеломил Брегга. Теперь миссис Бранер уставилась на него, потеряв дар речи.

— Это почти не вызывает сомнений, — отрезал Вульф. — Жертвой явился Моррис Элтхауз. Мистер Гудвин изложит вам все подробности относительно этого дела, когда ситуация окончательно прояснится. Я предпочел бы не сообщать вам сейчас даже этого, но в качестве клиента вы имеете право на мою защиту. Я хочу сделать вам одно предложение.

— Не верю, — наконец сказала она. — Я желаю знать все подробности сейчас же.

— Вы их не узнаете. — Он был грубоват. — У меня была тяжелая неделя, ни днем, ни ночью покоя. Если вы будете продолжать настаивать, я просто покину кабинет, а вы покинете этот дом и, возможно, даже приметесь расспрашивать мисс Дакос. Это насторожит ее, и она удерет, а после того, как полиция разыщет ее и арестует, они начнут приставать с вопросами к вам. Вы желаете этого?

— Нет.

— Неужели вы могли подумать, что я способен бросить кому-либо столь тяжкое обвинение так просто, без всяких оснований?

— Нет.

— Я предлагаю следующее. — Он посмотрел на стенные часы. Было пять минут первого. — В котором часу мисс Дакос уходят на перерыв?

— Обычно в час дня.

— Мистер Пензер отправится сейчас с вами. Скажите вашей секретарше, что вы решили отремонтировать контору — перекрасить стены, оштукатурить и все такое — и что вам не понадобятся ее услуги до конца недели. Мистер Пензер сыграет роль представителя ремонтной фирмы и немедленно начнет подготовку к ремонту. Таким образом, мисс Дакос будет арестована не в вашем доме. Я не хочу, чтобы убийцу арестовывали в доме моего клиента. А вы?

— Нет.

— Да и мало приятного сидеть со своей секретаршей в конторе, когда появится полиция и уведет ее.

— Конечно…

— Тогда можете поблагодарить меня за предупреждение. Я понимаю ваше состояние, но ничего не поделаешь… Может ли мистер Пензер поехать с вами в вашей машине или ему ехать отдельно? Вы могли бы обсудить с ним все по дороге. Он неплохой собеседник.

Она взглянула на меня и затем перевела взгляд на Вульфа.

— Может ли со мной поехать мистер Гудвин?

— Нет, мистер Гудвин мне нужен, — ответил Вульф. и бедняжка вынуждена была согласиться на Саула.

Он принес ей пальто.

Дверь за ними захлопнулась. Вульф покосился в мою сторону:

— Ну, что скажешь?

— Наш телефон все еще прослушивается.

— Не можешь ли ты встретиться с мистером Кремером до ленча?

— Лучше после ленча. У него будет хорошев настроение. Для получения ордера на арест ему потребуется не более часа.

— Хорошо. Но не… Что тебе, Фред?

Фред Дэркин, до сих пор стороживший актеров, объявил в дверях:

— Они просят есть!

14

Кабинет полицейского инспектора, ведавшего расследованием убийства, хотя и был не в очень запущенном состоянии, но и хвастаться было нечем. Линолеум на полу был ветхий, письменный стол Кремера нуждался в полировке, и я никогда не видел, чтобы окна здесь были по-настоящему чисты. В 14.35, когда я опустился на простой стул перед столом инспектора, Кремер зарычал:

— Я же сказал: не приходить и не звонить!

Я кивнул:

— Но теперь все в порядке, и мистер Вульф…

— Что в порядке?

— Он заработал свою сотню тысяч плюс гонорар.

— Черта с два!

— Однако это так. Но мы не выполнили вашего распоряжения. Мы…

— Я не отдавал никаких распоряжений.

— Ладно, ладно. Мы узнали, что Морриса Элтхауза застрелил не сотрудник ФБР. Мы знаем, кто это сделал, и, думается, сумеем это доказать. Я не собираюсь рассказывать, как мы загнали в угол Брегга. Я пришел сюда не для этого. Когда у вас будет свободное время, мистер Вульф с удовольствием расскажет вам все. Получите удовольствие. Я пришел к вам поговорить об убийстве.

— Говорите.

Я достал на нагрудного кармана фотографию и протянул ему.

— Сомневаюсь, чтобы вы видели ее прежде, — сказал я, — но один или несколько из ваших людей видели эту фотографию. Она находилась в ящике комода в спальне Элтхауза. Его мать дала мне ключи, поэтому не пытайтесь пришить мне незаконное вторжение в частный дом. Взгляните, что на обороте.

Он перевернул фотографию и прочел стихи.

— Это четыре строки Китса из «Оды греческой вазе», — продолжал я. — Написано рукой секретарши миссис Бранер, мисс Сары Дакос, проживающей в доме шестьдесят три по Арбор-стрит, на втором этаже, как раз под квартирой Элтхауза. Я удостоверился в этом, достав образчики ее почерка у миссис Бранер. Вот они. — Я протянул ему листок из календаря и записку. — Между прочим, из своего окна она видела трех фэбээровцев, выходящих из дома. Помните об этом, когда будете допрашивать ее.

— Допрашивать ее? За это? — Он постучал пальцами по фотографии.

— Нет. Я явился сюда главным образом ради того, чтобы предложить вам пари. Ставлю пятьдесят долларов против одного, что если вы получите ордер и прочешете ее квартиру, то обнаружите кое-что, что доставит вам удовольствие. И чем скорее, тем лучше. — Я поднялся с места. — Вот и все.

— Черта с два «все»! — Его красное лицо еще больше побагровело. — Садитесь. Я допрошу вас! Что мы обнаружим и где вы это спрятали?

— Я ничего не прятал. Послушайте, вам известно, что, имея дело со мной, вы имеете дело с мистером Вульфом. Вы знаете также, что я всегда придерживаюсь инструкций. В настоящее время я больше ничего не могу сообщить вам. Я нем как рыба. Любое количество времени, которое вы потратите на брань, будет потерянным временем. Заполучите ордер, воспользуйтесь им, и, если вы найдете что-нибудь в квартире мисс Дакос, мистер Вульф будет рад вместе с вами обсудить все.

— Сперва я обсужу это с вами! Вы никуда отсюда не уйдете!

— Разве только если буду подвергнут аресту. — Я обиделся. — Что еще вам от меня надо, ради самого Господа Бога?! Вы занимаетесь этим убийством уже более двух месяцев! У нас оно заняло всего одну неделю.

Я встал и направился к двери. Я был уверен, что если не он сам остановит меня, это сделают внизу, когда я выйду из лифта. Но дежурный у входа, впавший меня в лицо, только кивнул, не слишком дружелюбно, но почти по-человечески. Я не остался в долгу.

Все было в порядке в вашей старой особняке. Эшли Джервис и Дэйл Кирби накормлены, получили по своей тысяче долларов и отправились восвояси. Фред и Орри за двухдневную работу получили по три сотни — значительно больше обычного — я тоже уехали. Саул находился в конторе миссис Бранер, готовясь то ли красить стены, то ли штукатурить их, что больше придется ему по душе. Вульф, конечно, читал книгу, и, конечно, не «ФБР, которое никто не знает», так как теперь он, во всяком случае, кое-что уже знал, и в четыре часа поднимется наверх, в оранжерею, точно по заведенному распорядку дня. Так как я никогда не сплю после обеда, даже если недоспал ночью, я вполне мог позволить себе выйти и прогуляться, что я и сделал.

Я остановился напротив дома шестьдесят три по Арбор-стрит. Было холодно, я продрог. Ключи были все еще у меня в кармане, так что я перешел через дорогу и поднялся на третий этаж, в квартиру Элтхауза. Пятьдесят три часа прошло с тех пор, как я сунул револьвер между пружинами кушетки, а этого времени было вполне достаточно для любой девицы, чтобы отыскать дюжину револьверов и перепрятать их в другое место. Если его там не окажется, мы будем в глупейшем положении, а то и хуже, так как это я направил Кремера по следу. Он понимал, что Вульф послал меня не из пустого подозрения, а твердо зная, что в квартире есть что-то горяченькое, и, если оно исчезло, виноватыми окажемся мы. Если бы я прямо сказал ему про револьвер, то тем самым признал бы, что скрыл важную улику, и тогда — если меня заподозрят в чем-нибудь еще более худшем — прощай наши лицензии.

Вас может не интересовать состояние моих мыслей, но, поверьте, они волновали меня. В гостиной Элтхауза я отдернул портьеру на одном из окон и прижался лбом к стеклу, чтобы видеть тротуар внизу. Довольно глупое занятие, но что можно было требовать от меня в моем тогдашнем состоянии? Часы показывали половину четвертого. Я покинул Кремера всего сорок минут назад, а только для того, чтобы получить ордер, ему понадобится не меньше часа, так что я еще ничего не мог увидеть. Стекло было холодное, лоб у меня занемел. Но я нервничал и все прижимался лбом к стеклу и через некоторое время кое-что увидел. В поле моего зрения показалась Сара Дакос, шагавшая по тротуару с большим свертком под мышкой. Она вошла в подъезд. Было без десяти минут четыре. Я ничего не имею против Сары Дакос. Но и «за» у меня тоже ничего не было.

Женщина, пославшая пулю в сердце человека, возможно, заслуживает сочувствия, а может быть, и нет, но, черт побери, она никак не может ожидать, что повстречавшийся с ней незнакомец отложит свои дела ради нее.

Я услышал, как открылась и тут же захлопнулась дверь в ее квартиру.

В четверть пятого подъехали две полицейские машины. Одна из них нашла местечко у обочины, вторая остановилась напротив, и я узнал всех трех сыщиков из отдела Кремера, когда они зашагали к дому номер шестьдесят три. Один из них, сержант Пэрли Стеббинс, возможно, думал обо мне, нажимая на кнопку звонка. Ему ненавистна даже мысль о том, что Ниро Вульф или я находимся в том же районе, где совершено убийство, а тут ему приходится выполнять задание, связанное с нами. Я хотел выйти на лестницу, послушать, что они будут говорить, когда предъявят ей ордер, но не решился.

На обнаружение револьвера ушло у них не более десяти минут. Они вошли в квартиру в 16.21, а Пэрли покинул дом вместе с Сарой Дакос в 16.43. Кладу двенадцать минут, в течение которых он мог задавать ей разные вопросы, после того как был найден револьвер. Я стоял у окна и наблюдал, как Пэрли вместе с ней уселся в машину. Затем машина отъехала, я отошел от окна и опустился на кушетку. С арестом Сары Дакос вопрос о револьвере был разрешен. Я просидел на кушетке несколько минут, приводя в порядок свои мысли.

Когда я вышел, перед домом все еще стояла полицейская машина, ожидавшая двух сыщиков, находящихся в квартире Сары Дакос. Шофер мог знать меня в лицо, но мне это было безразлично. Поравнявшись с машиной, я заметил, что он бросил на меня внимательный взгляд, но, возможно, просто потому, что я вышел из этого дома.

Уже смеркалось, когда я поднялся на наше крыльцо и отпер дверь. Я отправился в кухню, налил стакан молока и спросил Фрица:

— Он тебе сказал, что наш телефон больше не прослушивается?

— Нет. — Фриц следил за кастрюлей, в которой варилась морковь.

— Так вот, знай. Говори по телефону что хочешь. Возобнови связи с твоими подружками. Если незнакомец заговорит с тобой, веди себя, как тебе вздумается. Хочешь услышать хороший совет?

— Да.

— Потребуй у него прибавки. Я это сделаю. Между прочим, я не спрашивал тебя о вчерашнем ужине. Ты хорошо накормил гурманов?

Он перевел взгляд на меня.

— Арчи, этого никогда не надо больше упоминать! Ужасный день! Мои мысли были здесь, с вами. Я не знаю, что я готовил, на знаю, что подавал. Я хочу забыть это, если только возможно.

— Хьюит говорил по телефону, что все они стоя аплодировали тебе.

— Естественно. Они вежливые люди. Но я-то знаю, что забыл заправить соус трюфелями!

— Бог мой! Я рад, что не был там. Ладно, забудем об этом. Можно мне моркови? Люблю морковь с молоком.

— Ради Бога.

И я положил себе на тарелку морковь.

Я сидел за своим столом, выписывая чеки для оплаты счетов, когда Вульф спустился из оранжереи. Я видел, что он находится в таком же напряженном состоянии, в каком был я сам, и сказал:

— Успокойтесь. Они нашли револьвер.

— Откуда ты знаешь?

Я рассказал ему все, начиная с разговора с Кремером и кончая беседой с Фрицем. Он спросил, взял ли я расписку на фотографию.

— Нет, — ответил я, — он был не в настроении писать расписки. Я сказал ему, что Элтхауз был убит не фэбээровцамн, и это испортило ему настроение.

— Еще бы. У себя ли сейчас мистер Брегг?

— Возможно.

— Соедини меня с ним.

Я взял трубку, но только начал набирать номер, как раздался звонок в дверь. Я вышел в вестибюль, вернулся и сказал:

— Можете сами попросить у него расписку.

Вульф перевел дух.

— Он один?

Я кивнул и пошел открывать дверь. На этот раз Кремер не принес мне молока. Он даже не кивнул мне. Сняв пальто, он направился в кабинет, и, когда я вошел туда, он уже сидел в кожаном кресле. Я захватил конец фразы:

— … я мог бы догадаться. Боже, я должен был догадаться! — Он резко повернулся ко мне. — Где вы достали этот револьвер и когда сунули его в кушетку?

— К черту! — зарычал Вульф. — Вам не следовало приходить сюда в таком настроении. Вы должны были подождать, пока успокоитесь! Арчи, соедини меня с мистером Бреггом.

Когда Кремер кипятится, не так-то просто спустить ему пары, но упоминание имени Брегга мигом подействовало на него. Стоя к нему спиной, я не видел, как он сжал челюсти, но ясно представил себе это. Набирая номер коммутатора, я думал, что мне придется долго ждать, пока я доберусь до самого верха, но ошибся. Видимо, Брегг дал команду соединять Ниро Вульфа немедленно. Это было хорошим признаком. Мгновение спустя я услышал низкий голос, протяжно выговаривающий слова, услышал его и Ниро, поднявший свою трубку. Я прослушал весь их разговор.

— Вульф?

— Да. Мистер Брегг?

— Да.

— Мне нужна та пуля. Сейчас же, как мы договорились. Если я не выполню обещанного в течение месяца — думаю, что это произойдет раньше, значительно раньше, — я верну вам документы.

Ни минуты размышлений.

— Я приеду.

— Сейчас же?

— Да.

Когда мы повесили трубки, Вульф спросил;

— Сколько времени уйдет у него на дорогу?

Я ответил:

— Двадцать минут или даже меньше, так как ему не придется искать такси.

Вульф повернулся к Кремеру:

— Мистер Брегг будет здесь через двадцать минут. Я предлагаю…

— Брегг из ФБР?

— Он самый. Предлагаю вам отложить ваши нападки до его приезда, а может быть, и до того, как он уйдет, а пока я опишу вам проделанную нами операцию. Я обещал мистеру Бреггу не разглашать ее, однако к вам это не относится, так как осуществление этой операции стало возможным благодаря вам. Но мне будет значительно легче разговаривать с ним, если вы ответите на два вопроса. Обнаружили ли вы револьвер в квартире мисс Дакос?

— Конечно. Я только что спрашивал Гудвина, когда он спрятал его там, и собираюсь спросить еще раз.

— Отложите ваши вопросы до тех пор, пока мы не закончим беседу с мистером Бреггом. Это тот самый револьвер, на который у Морриса Элтхауза имелось разрешение?

— Да.

— Это значительно облегчает дело. Итак, операция…

Вульф описал ее, а он рассказывает почти так же хорошо, как я, даже лучше, если вы любите длинные речи. Когда он дошел до описания сцены в кабинете с двумя сотрудниками ФБР под дулами револьверов и рассказал, как он бросил их удостоверения личности к себе в ящик стола, я увидел нечто, что мне никогда не приходилось видеть и вряд ли придется: широкую улыбку на лице инспектора Кремера. Она не покидала его и тогда, когда, рассказывая об утренней встрече с Бреггом, Вульф упомянул о том, что его слово крепче слов фэбээровца. Я даже подумал, что Кремер вот-вот подойдет к Вульфу и похлопает его по плечу, как вдруг раздался звонок в дверь, и я пошел в вестибюль.

Я уже упоминал о том, как был ошарашен Брегг, когда Вульф попросил его принести пулю, но это было ничто по сравнению с тем, как он был потрясен, когда увидел в кабинете Кремера. Весь он вдруг одеревенел, пальцы у него сжались. Кремер поднялся с места, хотел было протянуть руку, но тут же снова сел.

Я подвинул гостю желтое кресло, и Брегг заговорил, обращаясь к Вульфу:

— Вот каково ваше слово! Крепче моего?! Это подлость!

— Садитесь, — сказал Вульф. — Хорошо ли мое слово или нет — не вашего ума дело. Я не оцениваю ситуации, пока досконально не ознакомлюсь с ней. Мистер Кремер находится здесь для…

— Все наши соглашения аннулированы!

— Фу! Не будьте ослом. Мистер Кремер сожалеет, что подозревал одного из ваших сотрудников в убийстве. Если вы сядете и успокоитесь, он сам скажет вам об этом.

— Я ни перед кем не собираюсь извиняться! — рявкнул Кремер. — Всякий, кто скрывает известные ему сведения…

— Перестаньте, — обрезал Вульф. — Если вы, джентльмены, хотите ссориться — это ваше дело, но занимаетесь этим не у меня. Я желаю разрядить обстановку, а не запутывать ее. Садитесь, мистер Брегг.

— Разрядить? Но как?

— Садитесь, и я вам расскажу.

Но Брегг не желал садиться. Он глядел на Кремера, даже на меня, словно генерал, оглядывающий поле битвы и наблюдающий за флангами своих войск. Ему не нравилось происходящее, но в конце концов он все же сел.

Вульф поднял руку.

— В действительности обстановка вовсе не такая уж запутанная, — начал он. — Все мы желаем одного и того же. Я хочу выполнить свои обязательства. Вы, мистер Брегг, хотите услышать заявление о том, что ваши люди не замешаны в убийстве. Вы, мистер Кремер, — найти и привлечь к ответственности убийцу Морриса Элтхауза. Ничего не может быть проще. Вы, мистер Брегг, отдадите мистеру Кремеру пулю, которая находится у вас в кармане, и расскажете ему о том, как она попала к вам. Вы, мистер Кремер, определите: эта ли пуля вылетела из револьвера, обнаруженного сегодня в квартире Сары Дакос, и вместе с другими уликами, которые ваши люди, без сомнения, отыскивают сейчас, это разрешит ваши проблемы. Не может быть сомнения…

— Я не говорил, что у меня есть пуля.

— Глупости. Советую вам одуматься, мистер Брегг. Мистер Кремер имеет основания предполагать, что вы владеете неопровержимой уликой против убийцы. Согласно закону штата Нью-Йорк он вправе подвергнуть вас обыску тут же, на месте, и овладеть этой уликой. Не так ли, мистер Кремер?

— Безусловно.

— Однако такой необходимости нет, — продолжал Вульф, обращаясь исключительно к Бреггу. — У вас есть голова на плечах. Совершенно очевидно, что в ваших интересах и в интересах вашего бюро передать мистеру Кремеру пулю.

— Черта с два это в моих интересах, — сказал Брегг. — Чтобы один из моих людей попал свидетелем на суд и под присягой признался, что был в квартире и взял пулю? Черта с два!

Вульф покачал головой.

— Нет, этого не будет. Скажите только мистеру Кремеру, откуда у вас эта пуля, и один из его людей выступит перед судом и под присягой заявит, что это он нашел ее в квартире убитого. И тогда…

— Мои люди не клятвопреступники, — перебил Кремер.

— Фу! Наша беседа не записывается. Поверите ли вы мистеру Бреггу, если он даст вам пулю и скажет, что она была найдена на полу квартиры Морриса Элтхауза около одиннадцати часов вечера в пятницу двадцатого ноября?

— Да.

— Тогда приберегите ваши пышные слова для другой аудитории, которая сможет их оценить. Здесь вы не найдете наивных простачков. Я не думаю…

— А не может ли случиться так, что сам мистер Кремер заявит суду о том, каким образом к нему попала эта пуля, — вмешался Брегг, — и тогда меня самого заставят выступить перед судом?

Вульф кивнул:

— Совершенно верно. Так может быть. Но не будет. Если Кремер это сделает, меня также потянут в суд и мистера Гудвина тоже, и тогда значительно большая аудитория, чем сейчас, узнает о том, как был обнаружен убийца Морриса Элтхауза после тщетных двухмесячных попыток полиции и окружной прокуратуры. Нет, он этого не сделает.

— Будьте вы прокляты, — сказал Кремер. — Оба.

Вульф взглянул на часы:

— Время моего обеда уже подошло, джентльмены. Я сказал вам все, что хотел сказать, и выполнил, свое обязательство. Желаете ли вы уладить это дело или упретесь, как бараны? В таком случае прошу продолжать ваши дебаты в другом месте.

Брегг взглянул на Кремера:

— Вы согласны с предложением Вульфа?

Взоры фэбээровца и полицейского встретились.

— Да, — сказал Кремер. — А вы?

— Я тоже. Револьвер у вас?

— Да. — Кремер повернулся к Вульфу. — Вы сказали, что, после того как мы закончим разговор с Бреггом, я смогу расспросить Гудвина. Я не стану этого делать. Может быть, впоследствии, если понадобится… — Он снова обратился к Бреггу: — Дело за вами.

Брегг сунул руку в карман и достал маленький пузырек из пластмассы. Затем поднялся с места и шагнул вперед.

— Эта пуля, — сказал он, — была найдена на полу в квартире Морриса Элтхауза около одиннадцати часов вечера в пятницу двадцатого ноября прошлого года. Теперь она ваша. Я никогда не видел ее.

Кремер встал, взял пузырек и отвернул пробку. Кусочек свинца скользнул ему на ладонь. Он внимательно осмотрел его.

— Вы чертовски правы, это моя пуля, — сказал он.

15

Через три дня, в понедельник, около половины седьмого вечера, Вульф и я обсуждали в кабинете некоторые пункты расходов, которые следовало отнести за счет миссис Бранер. Я считал это второстепенным делом, но принципиальным. Вульф утверждал, что стоимость ленча у Рустермана было бы справедливо отнести на счет нашей клиентки, так как он был устроен в связи с ее делами, и, хотя Рустерман не берет денег с Вульфа, это вовсе не означает, что он кормит нас бесплатно: он делает это в качестве компенсации за услуги, которые Вульф оказывал ему в прошлом и продолжает оказывать в настоящее время. Я придерживался противоположной точки зрения.

— Даже если вы доведете счет до предела, прибавите, скажем, еще одну сотню тысяч, — говорил я, — этого все равно будет недостаточно, чтобы мы протянули целый год, и где-нибудь в мае или в июне вам придется приняться за работу, поэтому следует, конечно, выколачивать из клиента каждый лишний цент. Но она была отличной клиенткой, следует это признать. Не забывайте также, что к ее расходам прибавился теперь и еще один — она, без сомнения, захочет обеспечить Сару Дакос первоклассным защитником. Будьте снисходительны!

— Мисс Дакос уже созналась.

— Тем более ей понадобится адвокат. Я принимаю это очень близко к сердцу, так как это я пригласил миссис Бранер на ленч к Рустерману…

Раздался звонок в дверь. Я направился в вестибюль. На крыльце стоял один тип, которого я прежде никогда не видел в лицо, хотя хорошо знал по многочисленным фотографиям в газетах. Я вернулся в контору и сказал Вульфу:

— Крупная шишка!

Он пожал плечами, затем, сообразив, кто к нам явился, сделал то, чего никогда прежде не делал: поднялся с кресла и вышел вместе со мной в вестибюль. Мы стояли бок о бок, глядя в смотровое стекло. Посетитель приложил палец к кнопке, и звонок снова задребезжал.

— Может быть, провести его в переднюю комнату, чтобы он там обождал? — сказал я.

— Нет. Я не желаю встречаться с ним. Пусть себе звонит, пока не надоест. — Вульф повернулся и пошел обратно в кабинет.

Я последовал за ним.

— Может быть, он проделал долгий путь из Вашингтона только ради того, чтобы повидать вас. Большая честь.

— Фу! Я же сказал. Продолжим разговор.

Я сел к столу.

Дверной звонок продолжал звонить.

СМЕРТЬ СОДЕРЖАНКИ

1

Я стоял и шарил глазами по сторонам. Обычно я делаю так в силу привычки, чтобы проверить, не оставил ли я лишних отпечатков там, где им быть не положено, но на сей раз я руководствовался не только привычкой. Я должен был убедиться, что и впрямь нигде не наследил. А предметов в комнате было предостаточно — модные кресла, искусственный мраморный камин без огня, роскошный встроенный в шкаф телевизор, кофейный столик, заваленный журналами, широченный диван и так далее. Решив, что здесь я ни к чему не прикасался, я вернулся в спальню. Там все было слишком мягким, чтобы где-нибудь остались отпечатки пальцев — огромный, во всю стену ковер, розовое покрывало на трехспальной кровати, кресла, зачехленные розовым же сатином. Я шагнул вперед,чтобы еще раз взглянуть на распростертое у кровати тело женщины с раскинутыми ногами и неестественно вывернутой рукой. Ясное дело, я не притрагивался к телу, чтобы убедиться, в самом ли деле женщина мертва, или чтобы рассмотреть поближе глубокую вмятину на голове; но не мог ли я случайно прикоснуться к тяжелой мраморной пепельнице, что лежала возле трупа? Окурки и пепел были рассыпаны тут же рядом, и я готов был побиться об заклад, что пепельница и послужила орудием убийства. Я тряхнул головой — нет, не мог я быть таким ослом.

Я вышел. Дверную ручку, естественно, я вытер и изнутри, и снаружи, а на кнопку вызова лифта, а затем и на кнопку первого этажа надавил костяшкой пальца. Кнопку четвертого этажа, на которую я нажимал внизу, я протер носовым платком. В тесном вестибюльчике никого не оказалось, а входная дверь меня не волновала, поскольку открывал я ее, еще будучи в перчатках. Двинувшись в западном направлении к Лексингтон-авеню, я поднял воротник пальто и натянул перчатки. Денечек выдался, пожалуй, самый промозглый за всю зиму, а пронизывающий ветер тоже не прибавлял комфорта.

Обычно во время ходьбы я предпочитаю не предаваться размышлениям, чтобы не натыкаться на прохожих, но в данном случае ни гадать, ни ломать голову было ни к чему; требовалось лишь одно — задать кое-какие вопросы человеку, проживающему на третьем этаже дома без лифта на Пятьдесят второй улице между Восьмой и Девятой авеню. То есть, учитывая, что я находился на Тридцать девятой улице — в тринадцати коротких кварталах впереди и четырех длинных кварталах в сторону от меня. Стрелки моих часов показывали без двадцати пяти пять. Поймать такси в такое время — все равно, что узреть восьмое чудо света, а торопиться мне было некуда. Он все равно на задании. И я потопал дальше пешком.

Без одной минуты пять я вошел в телефонную будку бистро на Восьмой авеню и набрал номер. Трубку снял Фриц, и я попросил его соединить меня с оранжереей. Минуту спустя в мое ухо ворвался рык Вульфа:

— Да?

— Это я, — доложил я. — Случилась маленькая закавыка, так что я не знаю, когда вернусь. Возможно, к ужину не успею.

— У тебя серьезные неприятности?

— Нет.

— Смогу я с тобой связаться, если понадобится?

— Нет.

— Ладно.

Вульф повесил трубку.

Такую терпимость он проявил исключительно потому, что я был занят личным делом, а не выполнял его задание. Вульф совершенно не выносит, когда его отрывают от его драгоценных орхидей, поэтому, случись так, что я все же выполнял бы его задание, он бы напомнил, что мне следовало доложиться Фрицу, а не ему.

Выйдя на улицу, я прошагал еще полквартала, пряча нос от леденящего ветра, добрался до нужного дома, зашел в вестибюль и нажал на кнопку с надписью «Кэтер». Подождал, потом позвонил еще и еще — дверь не открылась, как я, впрочем, и ожидал. Поскольку околачиваться рядом в такой холод не хотелось, я повернул свои стопы назад к Восьмой авеню, мечтая пропустить рюмку — другую. Мечты мечтами, а виски я обычно позволяю себе лишь тогда, когда выкладываю факты, а не добываю их; поэтому вместо бистро я завернул в аптеку и заказал кофе.

Выпив чашечку, я вошел в будку, набрал номер, повесил трубку после десяти длинных гудков, вернулся к стойке и попросил стакан молока. Потом снова навестил будку — с тем же успехом, и заказал бутерброд с солониной на ржаном хлебе. В кухне нашего старого особнячка на Западной Тридцать пятой улице ржаного хлеба не держат. Лишь в двадцать минут седьмого, когда я расправился со вторым куском тыквенного пирога и с четвертой чашечкой кофе, на другом конце провода наконец ответили.

— Орри? Это Арчи. Ты один?

— Конечно, я всегда один. Ты там был?

— Да. Я…

— Что ты нашел?

— Я лучше покажу тебе. Через две минуты буду у тебя.

— Зачем, я сам…

— Я уже рядом. Ровно две минуты.

Я повесил трубку.

Я не стал тратить время на пальто и перчатки. Две минуты пребывания на таком холоде — неплохая проверка жизнеспособности. На сей раз дверь внизу распахнулась, едва я успел нажать на кнопку в вестибюле. Я вошел и начал было подниматься по лестнице, когда сверху послышался голос Орри:

— Какого черта? Я сам мог придти.

Как-то раз Ниро Вульф, желая как всегда передо мной выпендриться, изрек: «Vultus est index animi». «Это не по-гречески», — сказал я. На что Вульф отозвался: «Да, это латинская поговорка. Глаза — зеркало души». Если так, то все зависит от того, чьи глаза и чья душа. Если напротив вас за покерным столом сидит Саул Пензер, то глаза — вообще никакое не зеркало; в них отражается только пустота. Но не могли же древние латиняне ошибаться? Желая их проверить, я дождался, пока Орри взял мою шляпу, провел меня в комнату и усадил, и лишь потом вперился в его глаза о мрачной решимостью. Наконец Орри не выдержал.

— Ты что, не узнаешь меня? — спросил он.

— Vultus est index animi, — произнес я.

— Чудесно, — сказал Орри. — Всегда мечтал узнать, какая муха тебя укусила, черт возьми?

— Просто любопытно стало. Ты считаешь меня простаком?

— Ты что, рехнулся? С какой стати?

— Сам не знаю. — Я положил нога на ногу. — Ладно, слушай. Я сделал все так, как мы условились. Пришел ровно в четверть пятого, несколько раз позвонил, не дождался ответа, как оговаривалось, отомкнул дверь твоим ключом, поднялся на лифте на четвертый этаж, открыл дверь квартиры вторым ключом и вошел. В гостиной никого не было, и я прошел дальше, в спальню. Не могу сказать, что там был кто-то, поскольку называть словом «кто-то» труп — не вполне уместно. Труп был на полу возле кровати. Ни саму Изабель Керр, ни ее фотографию мне видеть не доводилось, но, думаю, это она. Розовая кружевная рубашка, розовые туфельки. Чулок нет…

— Так она мертва?

— Не перебивай. Примерно пять футов и два дюйма, около ста десяти фунтов, лицо правильное, глаза голубые, белокурые волосы, маленькие уши…

— О Господи. О Господи!

— Она?

— Да.

— Больше не перебивай. Мистер Вульф никогда не перебивает. Я даже не стал к ней прикасаться — проверять было нечего. Кровоподтек на лбу и глубокая вмятина на голове, в двух дюймах над левым ухом и чуть сзади. На полу, в трех футах от правого плеча, валяется мраморная пепельница — с виду достаточно тяжелая, чтобы пробить череп куда потолще, чем у нее. На руках и ногах трупные пятна. Лоб холодный…

— Ты же сказал, что не трогал ее…

— Трогаю я пальцами. Приложить запястье ко лбу или к ноге — не называется трогать. Кстати, нога тоже была холодной. Труп пролежал уже часов пять или больше. Пепельницу вытерли. На полу окурки и пепел, а в пепельнице пусто. Я провел там шесть минут, задерживаться почему-то не хотелось.

Я запустил пятерню в карман и нащупал то, что искал.

— Вот твои ключи.

Орри меня не слышал.

— Это тебя-то считать простаком! — выдавил он. — Тебя! Как ты мог подумать?

— Любопытство взыграло.

Орри встал и вышел из комнаты. Я бросил связку ключей на столик у окна и огляделся по сторонам. Довольно просторно, три окна и мебель, вполне приличная для не слишком взыскательного холостяка.

Орри вернулся, держа в руках бутылку и пару стаканов. Он предложил стакан мне, но я отказался, сказав, что только что поужинал. Тогда Орри налил виски в свой стакан, приложился к нему, поморщился и сел.

— С ума сошел, — сказал он. — Чтобы я тебя подставил? Теперь ты спросишь, где я сегодня был, начиная с восьми утра, и смогу ли я это подтвердить.

Я помотал головой.

— Нет, это было бы чересчур. Будь я настроен так серьезно, я бы рявкнул: «Почему ты оставил пепельницу на полу?» или что-нибудь в этом роде. Но факты — упрямая вещь, а кроме тебя, возможно, только мне известно, что ее смерть тебе выгодна. Даже очень. Поэтому естественно, что меня интересует одна мелочь — ты ее убил?

— Нет. Черт возьми, Арчи, я похож на болвана?

— Нет. Ты, конечно, не гигант мысли, но отнюдь не болван. Да, было бы забавно, если бы ты и впрямь решил меня подставить. В конце концов ты же знал, что я иду туда. И вдвойне забавно, если ты состряпал себе алиби.

— У меня нет алиби.

Орри посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Потом он отхлебнул виски и сказал:

— Я же говорил, что сейчас работаю на Баскома. Я вышел в восемь, около девяти сел на хвост объекту и вел его весь день.

— В одиночку?

— Да. Обычное дело. С девяти девятнадцати до двенадцати тридцати пяти я торчал в холле здания, где он служит. Потом…

— Тоже один?

— Да.

— Тогда я по-прежнему не удовлетворен. Как, впрочем, был бы и ты, окажись на моем месте. Хочешь что-то спросить?

— Да. У тебя были перчатки и ключи. Ты знал, что можешь кое-что найти. Почему ты хоть чуть-чуть не поискал?

Я ухмыльнулся.

— Ты шутишь?

— Вовсе нет.

Я кивнул.

— Тогда ты все-таки болван.

Я поднялся.

— Мы оба с тобой знаем, Орри, что ты бы безусловно не отказался заполучить мое место. Я не против — это вполне здоровое честолюбие. Но вдруг ты стал чересчур честолюбив? Вдруг ты знал, что никаких улик против тебя на самом деле нет? И договорился, чтобы один человек — я — зашел туда в четверть пятого, а другой — например, полицейский, которому позволил аноним — пару минут спустя? Пусть убийство мне бы и не пришили, но ключей и резиновых перчаток вполне хватило бы, чтобы упечь меня на несколько лет. Сам понимаешь, я в это не верю, но будучи натурой нервной и утонченной, я…

— Чушь собачья! — взорвался Орри. — Что ты собираешься делать?

Я взглянул на наручные часы.

— Ужин уже подходит к концу, потом я все-таки заморил червячка. Пожалуй, я отправлюсь домой и слопаю пару кусков генуэзского торта. Это очень просто: растираешь восемь макаронин домашнего приготовления и замачиваешь в стакане бренди. Потом берешь две чашки жирного молока, полчашки сахара и дольку апельсина…

— Хватит валять дурака! — завопил Орри. — Ты расскажешь Ниро Вульфу или нет?

— Не хотелось бы.

— Расскажешь?

— Пожалуй, нет.

— А Саулу или Фреду?

— Нет. А также ни Кремеру, ни Джону Эдгару Гуверу.

Я снял с вешалки пальто и шляпу. И добавил:

— Не совершай дурных поступков. Знаешь, какую последнюю услугу для коллеги врачи называют своим профессиональным долгом?

— Да.

— Так вот, я искренне надеюсь, что тебе это не потребуется.

И я удалился.

2

В «Нью-Йорк Таймс» умеют подавать материал — там ребята не промах. «Не похоже, чтобы мисс Керр ходила куда-то на службу или вообще имела постоянную работу». Вот и думайте после этого что угодно.

Я сидел за маленьким столиком на кухне, завтракая и одновременно читая «Таймс». Обильно полив черной патокой гречишную оладью, я сказал Фрицу:

— Над таким убийством работать — одно удовольствие. Немножко пешком протопал — и уже на месте.

Фриц стоял за большим столом, разглядывая сушеные грибы и посматривая на меня, чтобы знать, когда печь следующую оладью. Он сокрушенно потряс головой и произнес:

— Какое уж тут удовольствие? Когда ты расследуешь убийство, я вздрагиваю от любого звонка в дверь и живу в вечном страхе за твою жизнь.

Я сказал, что по части страха он мне даст сто очков вперед, нацепил на вилку кусок оладьи с креольской колбаской и снова погрузился в «Таймс». Я знал куда больше подробностей об убийстве, чем они, что меня вполне устраивало. Новым для меня было только то, что тело обнаружила Стелла, сестра Изабель Керр, что Стелла была женой Барри Флеминга, который преподавал математику в школе Генри Хадсона, что Стелла вошла в квартиру сестры около семи часов вечера — то есть менее чем через три часа после моего ухода, что смерть наступила между восемью утра и полуднем, что Стелла отказалась дать интервью репортерам, и, наконец, что полиция и контора окружного прокурора приступили к расследованию. Фотографию Изабель откопали, должно быть, у какого-нибудь театрального агента; Изабель улыбалась точь-в-точь, как девица из кордебалета. Рядом был помещен снимок, на котором полицейский сопровождал Стеллу.

Что ж, пока все шло неплохо. Но если Орри и в самом деле не подставил меня (а я в этом почти не сомневался), то скоро неизбежно должны были полететь пух и перья. Поэтому, покончив с завтраком и пройдя в кабинет, я первым делом включил радио. В десятичасовых новостях — ничего.

Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, радио по-прежнему работало. Вульф прошествовал к столу, вместил свою тушу в единственное кресло, способное его выдержать, хмуро воззрился на радио, потом зыркнул на меня и пробурчал:

— У тебя что-то срочное?

— Да, сэр. Мне очень важно узнать, где играют «Брейвз» — в Милуоки или в Атланте. К тому же сегодня воскресенье, день отдыха.

— Мне казалось, ты сегодня приглашен куда-то.

— Да, в час дня, но я не уверен, что пойду. Обед, правда, обещает быть приличным, но потом некто собирается читать стихи.

— Чьи?

— Свои собственные.

— Тьфу!

— Вы совершенно правы, сэр. Кажется, мисс Роуэн просто думала, что он голодает, и решила накормить его, а он потом заявил, что в награду за это подготовит ей и ее друзьям потрясающий сюрприз. Так что Лили влипла. Свою поэму он именует эпифоном, поскольку это эпопея, и читает ее несколько часов.

Уголок рта Вульфа приподнялся на одну восьмую дюйма.

— Поделом вам.

— Конечно. Вы никогда не простите Лили того, что она сделала с вами в машине той ночью, хотя она руководствовалась только чувством долга[42]. Пожалуй, я все-таки не пойду.

Вульф отмахнулся.

— Пойдешь.

И уткнулся в воскресный выпуск «Таймс». Мы выписываем сразу три экземпляра: один для Вульфа, второй для меня и третий для Фрица.

В полуденном выпуске новостей убийство опять не упоминалось, и я решил, что слишком нелепо торчать весь день в кабинете, разглядывая газету, и каждые полчаса с замиранием сердца прислушиваться к последним известиям. Поэтому я взлетел по ступенькам в свою комнату и облачился в свежую рубашку и один из четырех выходных костюмов. Потом снова спустился и, заглянув поочередно на кухню и в кабинет, сообщил, куда иду. Выйдя на улицу, я направился прямиком в гараж на Десятой авеню, где стоит наш «герон». Владеет-то машиной Вульф, зато вожу ее я. А по воскресеньям вполне возможно порой отыскать местечко у тротуара, чтобы оставить машину.

В двадцать минут пятого я сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, в просторной гостиной особняка Лили Роуэн, возведенного на крыше высотного здания на Шестьдесят третьей улице, и пытался решить, кто бы больше подошел для моей бейсбольной команды — Вилли Мейс или Сэнди Коуфакс. Поэт, усатый субъект с вытянутой физиономией, который вовсе не выглядел голодным, поскольку успел сытно пообедать, продолжал громогласно нести какую-то галиматью, но я перестал его слушать еще час назад. Для моих ушей его вирши воспринимались просто как некий шумовой фон.

Вдруг кто-то ткнул меня в плечо. Открыв глаза, я увидел горничную Мими. Она беззвучно произнесла одними губами слово «телефон». Я поднялся с кресла, пересек гостиную, вошел в соседнюю комнату, прошагал к письменному столу, за которым обычно сидит Лили, когда выписывает чеки, взял трубку и сказал:

— Арчи Гудвин слушает.

Голос Вульфа произнес мне в ухо:

— Полагаю, ты прочитал про убийство женщины по имени Изабель Керр?

— Да.

— Я тоже. Здесь Паркер. Ему позвонил Орри Кэтер и попросил приехать в полицейский участок на Двадцатой улице. Паркер поехал туда. Орри задержан как важный свидетель. Он почти ничего не рассказал мистеру Паркеру, но велел ему связаться с тобой. Почему?

— Потому. Паркер еще у вас?

— Да.

— Через двадцать минут приеду.

Я положил трубку, отправился на кухню, сказал Мими, что передать Лили, снял с вешалки пальто и шляпу, вышел и вызвал лифт.

Машину я оставил за ближайшим углом, на Мэдисон-авеню. Запустив мотор, я сказал себе, что имею полное право не отвлекаться от мыслей про Вилли Мейса и Сэнди Коуфакса. Пока я не услышу Паркера, никакой новой пищи для моих мозгов все равно не предвидится.

Заезжая в гараж, я окончательно остановил свой выбор на Вилли Мейсе. Гордясь собой, я вернулся к нашему дому с сознанием выполненного долга, оставил пальто и шляпу в прихожей и вошел в кабинет.

Натаниэль Паркер, адвокат, к услугам которого Вульф обращается время от времени, сидел в красном кожаном кресле. На столике возле его локтя стояла бутылка шотландского виски, бутылочка содовой, стакан и ведерко со льдом. Вульф восседал за своим столом и потягивал пиво. Поскольку по воскресеньям он возится с орхидеями только утром, воскресенье считается его основным пивным днем. Паркер, которого я не видел уже пару месяцев, привстал мне навстречу, и мы обменялись рукопожатием.

— Пожалуй, это будет еще хуже, чем слушать стихи, — провозгласил я, прошел к своему столу, развернул стул, сел и обратился к Паркеру:

— Если вы освободите Орри под залог, то я, пожалуй, лучше дождусь его возвращения.

— Боюсь, ждать вам придется долго, — сказал Паркер. — Думаю, они не согласятся отпустить его. Судя по их словам, во всяком случае.

— Его обвиняют в убийстве?

— Пока нет, но скоро, наверное, обвинят. Может быть, даже завтра.

— Так он убил эту женщину? — прорычал Вульф. — С этим было связано твое вчерашнее «личное дело»?

— Прошу соблюдать спокойствие, — предложил я. — Если Орри просил мистера Паркера связаться со мной, то я хочу точно знать, как он это объяснил. Вы не возражаете?

Последние слова относились уже к Паркеру.

— Нисколько.

Адвокат пригубил виски с содовой и отставил стакан в сторону.

— Сказал он совсем немного. До моего прихода он отказывался отвечать на вопросы. Естественно, он знаком с правилами игры. Но и со мной он был не слишком откровенен. Даже не признался, был ли знаком с этой женщиной или хоть как-то связан с ней. Сказал он мне вот что. Во-первых, он не убивал ее и за весь вчерашний день даже не находился поблизости от нее или от ее квартиры. Во-вторых, он рассказал, где был вчера. А в-третьих, сказал, что я должен связаться с вами и вы сами решите, что мне рассказать. Мы договорились, что он даст показания о том, где был вчера и чем занимался, но обо всем остальном будет держать язык за зубами. Еще мы договорились, что встретимся после того, как я побеседую с вами.

— Так вы согласились защищать его?

— Да, так мы условились. По меньшей мере, пока я не переговорю с вами.

— Значит, все зависит от меня?

— Да. Он просил передать, чтобы вы сами решали, что сказать.

— Восхитительно! Даже не знаю, как мне расценить такое доверие. Извините, я должен почесать нос.

Я почесал кончик носа, уставившись на огромный глобус возле книжного шкафа, но не видя его. Собственно, ломать голову мне было не над чем; все обстояло предельно просто — рассказать все или ничего. Причем неважно, узнает ли это Паркер сейчас или завтра.

Я встал.

— Мне казалось, что зимой по воскресеньям вы обычно играете в бридж?

— Так и есть. Звонок Кэтера прервал партию.

— Тогда возвращайтесь и доигрывайте. Я уже все решил. Я расскажу все мистеру Вульфу. Я предпочитаю, чтобы он ел меня поедом, пока я докладываю ему, а не вам. Вы же узнаете обо всем позже, скажем, завтра утром. От меня или от него самого. Впрочем, если хотите, то можете подождать в гостиной, но это может быть нескоро.

Вульф, стиснув губы так, что рот превратился в тонюсенькую полоску, потянулся к бутылочке и плеснул себе еще пива. Паркер посмотрел на него, потом залпом осушил свой стакан, поставил его на столик, поднялся, смерил меня взглядом и сказал:

— Можете ответить мне только на один вопрос, причем это будет рассматриваться как сведения, не подлежащие оглашению: он убил ее?

— Даже если бы я знал, — ответил я, — это не считалось бы сведениями, не подлежащими разглашению. Я не ваш клиент.

С этими словами я вышел в прихожую, снял с вешалки его пальто и битых две минуты стоял и ждал, пока адвокат обсуждал что-то с Вульфом. Наконец он соблаговолил выйти, но ужасно долго возился, поправляя шарф, застегивая пуговицы и натягивая перчатки. Переступив через порог, Паркер сразу ссутулился под порывом ледяного ветра.

Когда я возвратился в кабинет, Вульф уже погрузился в «Приглашение к дознанию» Уолтера и Мириам Шнайр. Чистое ребячество. Он давал мне понять, что сначала из-за Орри, а потом из-за меня пострадало его воскресное чтение.

— Если вы посередине главы, то я могу подождать, — заявил я, усаживаясь.

Вульф хрюкнул, отложил книгу и свирепо уставился на меня.

— В пятницу днем, — начал я, — то есть позавчера, Орри позвонил и попросил, чтобы вечером я с ним встретился. Если помните, я не помогал вам вечером готовить каплуна по-суваровски, о чем искренне сожалею. Так вот, в семь вечера мы встретились с Орри в «Джордано» — это ресторан на Западной Тридцать девятой улице. Сейчас…

— Только без вранья, — прервал Вульф.

— Хорошо. Сейчас я расскажу вам все, что он мне сказал. Орри был сильно растерян. Он собрался жениться на стюардессе по имени Джил Харди. Показал мне фотографию. Свадьбу назначили на начало мая, когда у девушки начинался отпуск. Но все повисло в воздухе. Другая девушка по имени Изабель Керр стала резко возражать. Оказывается, она и сама собиралась замуж за Орри, да к тому же имела основания полагать, что Орри — отец ребенка, который должен был появиться на свет через семь месяцев. Изабель твердо намеревалась обнародовать этот факт, если понадобится. Она сказала, что располагает доказательствами, которые хранятся где-то в запертом ящике у нее дома. В числе этих доказательств — его лицензия частного сыщика, которую она извлекла из кармана Орри примерно месяц назад, еще кое-какие фотографии и письма, а также, возможно, другие мелочи, о которых Орри не помнит. Но главное не в том, что Изабель могла заставить его жениться на ней, а в том, что она поссорила бы его с Джил Харди.

— Она и не могла принудить его жениться, — вмешался Вульф. — Зачем вообще жениться?

— Вы правы, хотя Орри так не считает. Он не хотел рисковать, а для этого должен был заполучить эти доказательства. Он знал, что Изабель ходит в кино два-три раза в неделю и уж обязательно днем в субботу. Ключи у него были. Он попросил, чтобы я ему помог. Задумка была такая: на следующий день, в субботу, в четверть пятого я зайду туда, позвоню, мне не ответят, я загляну в квартиру и чуть-чуть там пошарю. Не могу сказать, что я был в восторге от его предложения. Будь на его месте Саул или Фред, я бы согласился за милую душу, но с Орри я предпочитаю не связываться, хотя ничего лично против него не имею. Он уверял, что я в любом случае выйду сухим из воды. Окажись Изабель дома, я просто извинюсь и скажу, что ошибся. До моего ухода она почти наверняка не появится, а если появится кто-то другой, так я ведь не вломился в ее квартиру, а воспользовался ее же ключами.

— И ты туда пошел, — прорычал Вульф.

— Не перебивайте. Я сказал Орри, что ничего не выйдет, пока я не буду знать все подробности. Я угрохал на расспросы уйму времени, поскольку хотел убедиться, что Изабель Керр не числится в розыске, что она, скажем, не сбежавшая дочка какого-нибудь посла. Ничего подобного. Раньше она танцевала в кабаре, а три года назад кто-то вытащил ее оттуда и поселил в той квартире, которую она и занимала до самой смерти. Труднее всего мне было выяснить имя ее покровителя. Орри божился, что не знает, но я настаивал, и он сдался. Покровителя зовут Эвери Баллу, он президент «Федерал Холдинг Корпорейшн». Похоже, Изабель обладала чем-то, что привлекало мистера Баллу, поскольку он продолжал исправно вносить плату за квартиру, оплачивал счета бакалейщика и посещал гнездышко два-три раза в неделю, по вечерам. Но Изабель понимала, что вечно так продолжаться не может, да и потом она была влюблена в Орри. Познакомились они около года назад, неважно где, и Изабель… скармливала Орри продукты, за которые расплачивался Эвери Баллу, и считала, что Орри должен на ней жениться. Этому я поверил. Женщины не бросаются на Орри так, как он сам это описывает, но он и впрямь не гиббон, и женщины то и дело стреляют в него глазками.

— И ты туда пошел!

— Да. Я не оправдываюсь, но так было лучше для дела. Конечно, его нельзя сравнить с Саулом Пензером, но за прошедшие годы он не раз выручал вас… хорошо — нас. Словом, в назначенное время я стоял перед входной дверью, в перчатках и с ключами. Я позвонил, никто не ответил, я вошел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Это реконструированный четырехэтажный дом, без консьержа и лифтера, так что меня никто не видел. Заметку в «Таймс» вы прочитали, следовательно, уже знаете, что я нашел в квартире. Задерживаться там я не стал. Даже найди я что-то из доказательств причастности Орри, полиция наверняка обнаружила бы в квартире отпечатки его пальцев, поскольку Орри был там каких-то три дня назад. И я отчалил.

— По дороге тебя кто-нибудь видел?

— Нет. Я позвонил вам, что не приду к ужину и…

— Это было в пять часов.

Типичный случай. Вроде бы он никогда вас не слушает, но потом неизменно все знает. Я кивнул.

— Да. Почти полчаса я околачивался в окрестностях дома Орри. Я дождался его прихода, поговорил с ним и вернул ключи. Спросил, не он ли убил девушку, но он все отрицал. Говорит, что весь день следил за кем-то по заданию Баскома, но доказать это не может. На самое главное время, с восьми до двенадцати, алиби у него нет. Я еще немного повозился с ним, потом вернулся домой и уплел два куска генуэзского торта. Конечно, я знал, что его заметут — одних отпечатков для этого вполне хватило бы. Поэтому и прислушивался к радио сегодня утром.

— Ты должен был мне все рассказать.

— И что бы это изменило? Только испортило бы вам день.

— Поэтому и отправился послушать стихи?

Я наклонил голову.

— Послушайте, — сказал я, — вы можете вообще выбросить меня из головы. Вы, понятно, сейчас раздосадованы и ищете, на ком сорвать злость. Я не хочу быть мальчиком для битья. Правда, если вы выбросите из головы и Орри, то можете спокойно возвращаться к чтению.

Вульф взглянул на книгу, взял ее в руки и снова отложил. Потом взял стакан, насупился, увидев, что пена отстоялась, но тем не менее выпил и отставил пустой стакан вместе с подносом в сторону.

— Орри, — произнес он. — Черт бы его побрал. Главный вопрос — убил он ее или нет? Если убил, то пусть им занимается мистер Паркер, а я умываю руки. Если же нет, мы…

Зазвонил телефон, и я развернулся на стуле, чтобы снять трубку.

— Контора Ниро Вуль…

— Это Лон, Арчи. Я удивлен, что ты дома.

— А где же мне быть?

— Как где? Ведь твой напарник в каталажке.

— Я ничего не знаю. Я целый день внимал стихам и только сейчас вернулся.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, что Орри Кэтера замели по подозрению в убийстве Изабель Керр?

— В самом деле?

— Угу, в самом деле. Если вам нужно что-то срочно тиснуть в газете, я к вашим услугам. Я, конечно, не рассчитываю, что ты раскроешь мне все карты Вульфа, но если можешь сказать хоть…

— Да, да, конечно. Непременно. Как только я хоть что-нибудь разнюхаю, я немедленно дам тебе знать. А сейчас я занят. Я читаю мистеру Вульфу стихи.

— Как же, так я и поверил! Ну подкинь хоть несколько слов для маленькой заметки.

— Не сейчас. Не в воскресенье. Спасибо, что позвонил.

Я положил трубку, развернулся на стуле и сказал:

— Лон Коэн пытается половить рыбку в мутной воде. Звонил, видимо, из дома, поскольку сегодня воскресенье. Заметка в завтрашнем выпуске «Газетт» начнется словами: «Орри Кэтер, частный сыщик, доверенный помощник Ниро Вульфа, задержан как важный свидетель по делу об убийстве Изабель Керр. Мистер Кэтер сыграл огромную роль во многих нашумевших делах Ниро Вульфа, и именно ему Ниро Вульф обязан своим громким успехом. Арчи Гудвин, который является мальчиком на побегушках у Ниро Вульфа, сообщил, что…»

— Заткнись!

Я пожал плечами и поднял руки вверх.

Ниро Вульф стукнул пресс-папье по столу, так что бутылка подпрыгнула, и проревел:

— Он убил ее или нет?

— Не знаю, — отрезал я.

— Так не годится. Замышлял ли он убийство в пятницу вечером? Был ли у него виноватый вид вчера?

— Все равно — не знаю. Что касается пятницы, так он мог вовсе не замышлять убийство. Он мог пойти к ней вчера утром с самыми чистыми намерениями, а потом вдруг раз — и ухлопать ее. А виноватый вид — это вообще ерунда. Десятки раз убийцы сидели в вашем кабинете и отвечали на ваши вопросы, а после их ухода вы гадали, виновны они или нет. Теперь я тоже гадаю. Я понимаю, что вам хочется знать окончательное решение, но я к нему не пришел.

— Ты любишь логические игры. Какова вероятность, что он убил?

— Я бы сказал: пятьдесят на пятьдесят. Я стараюсь судить объективно, поскольку предпочел бы, чтобы Орри был невиновен. Потом мне вовсе не улыбается читать заголовки: «ПОМОЩНИК НИРО ВУЛЬФА ОСУЖДЕН ЗА УБИЙСТВО» — как, впрочем, и вам. Тем более, что люди, которые читают только заголовки, могут решить, что речь идет обо мне.

— Но ты не хочешь сказать, убил он или нет?

— Не хочу.

— Тогда срочно вызови Саула и Фреда.

3

Без четверти десять Вульф произнес речь.

Саул Пензер, ростом в пять футов семь дюймов, весом в сто сорок пять фунтов, с крупным носом и приплюснутыми ушами, с волосами цвета ржавчины, расположился в красном кожаном кресле. Возле него на столике стояла бутылка «монтраше» урожая 1958 года, а в руке он держал бокал на высокой ножке. Фред Дэркин, на три дюйма выше и на сорок пять фунтов тяжелее Саула, лысый и плотно сбитый, сидел в одном из желтых кресел напротив стола Вульфа. Рядом с ним была бутылка канадского виски и графин с водой. К воде Фред не притрагивался. Я не пил ничего. Фриц еще днем ушел куда-то по своим делам, и ужинали мы с Вульфом вдвоем, налегая, в основном, на свежеприготовленный зельц. Битых часов десять я потратил, наблюдая, как Фриц готовит зельц, и пытаясь разгадать, почему у него получается намного лучше, чем у всех остальных, включая мою матушку, которая делала зельц еще в Огайо, но потом сдался. Должно быть, секрет заключался в том, как надо держать ложку, когда помешиваешь пенку.

Вульф подробно ввел Саула и Фреда в курс дела, умолчав лишь об одном — об имени покровителя Изабель Керр. Орри, конечно, не пришел бы в восторг, узнав об этом, но он ведь сказал Паркеру, что я сам должен решать, как преподносить случившееся. К тому же, чтобы вынести вердикт, Саул и Фред должны были знать все факты. Имя покровителя к важным фактам не относилось. Когда сыщики задали несколько вопросов и получили на них ответы, Вульф и начал свою речь.

— Вопрос вовсе не в том, чтобы разработать эффективную линию защиты, — провозгласил он. — Если Орри убил эту женщину, чтобы она не мешала осуществлению его личных планов, то ни я, ни вы не обязаны вмешиваться и препятствовать торжеству правосудия. Да, мы можем посочувствовать несчастью ближнего, но не должны пытаться предотвратить возмездие Немезиды. Мистер Паркер — блестящий адвокат, и это его дело. Но если же Орри не убивал ее, то у меня имеются обязательства, через которые я не могу переступить. Речь идет не только о нашей долгой связи, но и о моем самолюбии. Вы должны знать, что я не питаю особой привязанности к Орри; он не раз подводил меня; у него нет чувства достоинства человека, который знает свое место и ответственно выполняет свою работу, как у вас, Фред; и нет у него цельности натуры человека, сознающего свое превосходство, но никогда его не проявляющего, как вы, Саул. И тем не менее, если он не убил эту женщину, то я собираюсь спасти его.

Вульф поднял руку.

— У меня только один вопрос: убил он ее или нет? Поскольку у меня не было достаточных оснований, чтобы составить на сей счет собственное мнение, я обратился к Арчи. Я надеялся, что он хотя бы выскажется, каковы шансы в ту или иную пользу. Арчи сказал, что пятьдесят на пятьдесят. Арчи? С тех пор прошло четыре часа. Ты не изменил мнение?

Я покачал головой.

— Нет. Черт побери, да начинайте же наконец что-то делать и сами все поймете.

— Нет. Если я начну, то уже приму на себя определенные обязательства, а это будет ошибка. Фред! Вы знаете Орри дольше, чем я. Все факты вам изложили. Что вы скажете?

— О Господи! — сказал Фред.

— Это нам не поможет. Господь просто отпустил бы его с миром, наказав впредь не грешить. Орри убил эту женщину?

Фред отставил стакан и неловко поежился. Взглянул на Саула, потом перевел взгляд на меня и, наконец, снова посмотрел на Вульфа.

— Уж больно круто вы завернули, — произнес он. — Если я верно вас понял, то раскладка такая: если мы выносим решение, что Орри виновен, то вы умываете руки и передаете дело Паркеру; если мы решим, что Орри не убивал, то вы попытаетесь это доказать, а сделать это можно, только найдя и изобличив преступника. Верно?

— Да.

— Тогда я скажу, что он не убивал.

— Это ваше искреннее убеждение?

— Откровенно говоря, нет. В его виновности я был бы уверен только в том случае, если бы Орри признался, а Орри никогда не признается. Но мы слишком хорошо знаем Орри. Он мог веревки вить из любой женщины, а женщины это ему охотно позволяли. Но сейчас, судя по всему, это ему приелось, он решил взяться за ум и остепениться. Так что если эта Изабель Керр стала ему поперек пути как кость поперек горла… что ж, не знаю. То есть, на самом деле, мне кажется, что знаю. Но вы хотите, чтобы мы помогли вам принять решение, так?

— Да.

— Тогда ответ — нет. Он не убивал.

Вульф даже не нахмурился. Услышь он такое из моих уст, мне бы не избежать трепки, но от Фреда многого ожидать не приходится, к тому же Вульф сам напросился. Поэтому он просто сказал: «Не слишком убедительно». Потом перевел взгляд на Саула.

— Саул?

— Нет, — ответил Саул Пензер. — Спроси вы меня, как Арчи — каковы шансы, я бы сказал — двадцать против одного, что Орри не виновен.

— Вот как? — Вульф казался озадаченным. — Это ваше мнение или дружеский жест?

— Скорее умозаключение. Готов даже поставить пятьдесят против одного. Я не говорю, что разобрался в положении лучше Арчи. Вы можете спросить, почему он не делает ставку, но для меня это очевидно: потому что он сам оказался втянут в это дело. Он слишком скромен.

— Вздор!

— Нет, сэр. Попытаюсь разъяснить свою позицию. Первое: допустим, что Орри замыслил убийство заранее. Значит, общаясь в пятницу вечером с Арчи, он уже думал о том, как на следующее утро пойдет и убьет Изабель Керр. Следовательно, Арчи, придя туда днем в перчатках и с ключами, должен был либо обнаружить труп, либо, если его опередили, столкнуться с целым роем полицейских как снаружи, так и внутри. Это совершенно исключено. Знаете ли вы, что Орри считает Арчи самым хитроумным и сообразительным из всех сыщиков? Поэтому я не допускаю и мысли о том, что он мог сидеть с Арчи в одной комнате и строить планы, как его подставить. К тому же — зачем? Если он собирался убить ее, то зачем связываться с Арчи?

— Согласен, это исключается, — вмешался я. — Я пришел к такому же выводу. Тем более, что в пятницу вечером он не собирался даже встречаться с ней, не то что убивать. Но, допустим, что в субботу утром ему вдруг втемяшилось навестить ее, и она стала его шантажировать.

Саул кивнул.

— И он ее прикончил. Допустим. Потом он либо обыскал квартиру, либо не стал обыскивать, и вернулся выполнять свое задание. Ему предстояло принять нелегкое решение — надо ли звонить тебе, чтобы ты туда не шел. Для этого нужно было найти причину. Конечно, он мог ничего путного не придумать или решить, что это слишком рискованно. Допустим. Но против этого есть серьезное возражение. Крайне серьезное. Ты знаешь его, и я тоже его знаю. Мы в точности знаем, как он мыслит. Ты слышал, как я спросил мистера Вульфа, звонил ли кто-нибудь тебе вчера с половины пятого до половины седьмого, а он ответил — нет. Вот и все.

— Чудесно! Поразительно веский аргумент!

— На самом деле все предельно просто. Ты это не понял только потому, что сам в это втянут. Смотри сам: вот Орри снова вернулся и сел на хвост своему объекту, уже совершив убийство. Он решил, что не станет отзывать тебя. Он знает, что, явившись туда и найдя тело, ты сразу же заподозришь его. Будь Изабель жива, он бы просто трясся от нетерпения выяснить, каковы результаты, скажем, с половины шестого. Поэтому он был обязан позвонить тебе. Вот в чем штука!

— Осади назад, — покачал я головой. — Что-то ты все переставил с ног на голову. Тогда почему он не позвонил, если он не убивал ее?

— Он бы позвонил, придя домой, но ты опередил его. Если же он убил ее, он бы не стал ждать, пока вернется домой. Ты же знаешь, самый большой его недостаток — прямолинейность. Он знал бы, что должен позвонить, но, мысля прямолинейно, позвонил бы уже в пять. А уж в пять тридцать наверняка. Черт побери, да что тут гадать? Он же не какой-нибудь чужак. Мы ведь знаем его как свои пять пальцев!

Саул повернулся к Вульфу.

— Поскольку вы с Арчи пасуете, а у Фреда мнение не сложилось, то мое слово — решающее. Если вы согласны и готовы не только взяться за это дело, но и привлечь меня, то я буду работать бесплатно и сам оплачивать все расходы. Я тоже не питаю к Орри особо нежных чувств, как и вы, но я готов делом подтвердить свои выводы.

— И я! — выпалил Фред. — Я же сказал, что Орри не убивал.

Это меня сразило наповал. Саул, который просит десять долларов в час и получает их, мог себе позволить такое расточительство, но Фред зарабатывает гораздо меньше, да еще и содержит жену с четырьмя ребятишками.

Взгляд Вульфа переместился на меня.

— Беда в том, — сказал я, — что я втянут в это дело, как говорит Саул. Как бы то ни было, я тоже голосую за то, что Орри не убивал, но не собираюсь ставить двадцать против одного.

Вульф втянул через ноздри добрый бушель воздуха, задержал его секунды на три, потом с шумом выдохнул. После чего повернул голову в сторону, бросил взгляд на настенные часы, вцепился пальцами в подлокотники необъятного кресла и сказал:

— Брррр!

Я прекрасно понял суть его мук. Целый месяц нового года минул без работы, а тут ему придется повкалывать за спасибо.

Он посмотрел на Саула.

— Когда вы готовы приступить?

— Сейчас.

— А вы, Фред?

— Со вторника, — ответил Фред. — Подвернулась кое-какая работенка, но завтра я закончу.

Вульф прочистил горло.

— Вы знаете раскладку. Нам придется начать с нуля. Еще никогда мы не были в таком положении. Нам даже неизвестно, что нашла полиция в квартире Изабель Керр, изобличающее Орри. Если нашла, конечно. Впрочем, в этом нам может помочь мистер Паркер. Арчи! Полиция там работает?

— Еще как! Пытаются найти свидетелей, которые видели Орри в субботу утром.

Вульф обратился к Саулу:

— Начнем с самого простого. Нужно выяснить, кто еще живет в этом доме. Кого видели в подъезде в субботу утром? Видел ли кто-нибудь Арчи в субботу? Это может быть очень важно. Вы займетесь этим завтра, а Фред присоединится к вам во вторник, но вы все равно звоните два раза в день, чтобы узнать, не появились ли более плодотворные идеи.

Он повернулся ко мне.

— Тебе придется кое с кем встретиться. С кого начнешь?

Я подумал секунд пять.

— С Джил Харди, если она в Нью-Йорке. С тем же успехом она может быть в Риме. Или в Токио.

— Может быть, тогда с сестрой? С миссис Флеминг?

— Возможно, но я предпочел бы Джил Харди. Привести ее к вам?

Вульф скорчил гримасу.

— Только если решишь, что без этого никак нельзя обойтись.

Он отодвинул кресло и с усилием приподнял свою тушу.

— Я отправляюсь спать, — провозгласил он. — Я ценю ваше благородство, Саул, и ваше, Фред, но я сам отвечаю за это дело. Вы будете получать обычную ставку и, конечно, расходы тоже за мой счет. Спокойной ночи.

Он затопал к двери.

4

В понедельник утром, в десять минут девятого, я сидел на кухне, поглощая запеченный окорок с французскими булочками и виноградно-тимьяновым желе, и усиленно размышлял.

Во-первых, почему Фриц так артачится из-за желе? Хоть бы раз послушал меня и положил вдвое меньше сахара и вдвое больше винограда «сотерн». Я ему уже всю плешь проел из-за этого.

Во-вторых, почему эти чертовы журналисты такие лентяи? Если для «Таймс» было настолько важно проиллюстрировать статью об убийстве Изабель Керр фотографией, могли бы пару раз щелкнуть Орри. Вместо этого у них хватило наглости поместить снимок Ниро Вульфа восьмилетней давности. Нужно подать на них в суд за вторжение в личную жизнь. Вульф в деле не фигурировал. Насколько им было известно, он вообще не имел к делу никакого отношения. С другой стороны, не исключено, что они вовсе не поленились, а попытались таким образом отплатить Вульфу за разгромное письмо, которое он послал редактору отдела кулинарных рецептов.

В-третьих, стоит ли мне позвонить Вульфу или подняться к нему перед уходом? Фриц, спустившись после того, как отнес Вульфу поднос с завтраком, ничего мне не сказал, так что, по-видимому, новых распоряжений не поступало, но проверить лишний раз не помешает.

В-четвертых, как разыскать Джил Харди? Орри сказал, что она служит в «Пан-Америкэн», но вряд ли там согласятся дать мне ее домашний адрес по телефону. Вчера вечером я просмотрел телефонные книги всех пяти районов Нью-Йорка, но Джил Харди там не числилась. Паркер узнает адрес у Орри, но на это уйдет время. Ладно, решил я, прикончу вторую чашечку кофе и пойду. Чем скорее…

Зазвонил телефон. Фриц дернулся было, но я его опередил — Фриц, как и Ниро Вульф, убежден, что ничто на свете не должно прерывать процесс поглощения пищи.

— Контора Ниро Вульфа. Арчи Гудвин слушает.

— О! Я… Это и впрямь мистер Арчи Гудвин?

— Собственной персоной.

— Тот самый Арчи Гудвин, который работает на Ниро Вульфа?

— Видимо, да, коль скоро вы набрали номер Ниро Вульфа.

— Да, да, конечно. Меня зовут Джил Харди. Вы, вероятно… возможно, слышали обо мне?

Лили Роуэн охарактеризовала бы ее голос как меццо-тинто — приятный и сочный, но чуть резковатый.

— Да, слышал.

— От Орри Кэтера?

— Совершенно верно.

— Стало быть, вы знаете, кто я такая. Я звоню… я только что прочитала утреннюю газету. Это правда, что Орри… его и в самом деле арестовали?

— Да, это можно назвать именно так. Хотя формально он задержан как важный свидетель. Это означает, что, по мнению полиции, он знает больше, чем рассказывает.

— Об убийстве?

— Судя по всему — да.

— Что они — с ума все посходили?

— Не исключено. Вы звоните из дома,мисс Харди?

— Да, из своей квартиры. Вы знаете…

— Одну минуточку, — прервал я. — Поскольку вы сказали, что только что прочли об этом в газете, значит, полиция до вас еще не добралась. Но они непременно к вам нагрянут. Во всяком случае, с большой вероятностью. Я должен вас кое о чем спросить. Насколько я понял из того, что рассказал мне Орри, вы с ним собираетесь пожениться. Может быть, я понял неверно…

— Нет, все правильно. Мы собираемся пожениться в мае.

— Кто-нибудь еще об этом знает? Вы возвестили об этом?

— Да, кое-кому я сказала… друзьям. Я собираюсь еще некоторое время поработать, а стюардессам не позволяют…

— Знаю. Что ж, если Орри тоже сообщил своим друзьям, то скоро к вам пожалуют гости. Если хотите…

— Я хочу знать, за что его арестовали! Я хочу знать… работал ли он на Ниро Вульфа?

— Нет. Уже больше двух месяцев мистер Вульф не прибегал к его услугам. Если вы…

— А почему ко мне должны пожаловать гости?

— Мне бы не хотелось говорить по телефону. Все довольно сложно. Если вам не терпится выяснить это до тех пор, пока не заявится полиция, то почему бы не приехать сюда, в контору Ниро Вульфа? Дом девятьсот тридцать восемь по Западной Тридцать пятой улице. Я буду…

— Я не могу. В десять тридцать у меня самолет на Рио.

— Тогда я за вами заеду, и мы можем побеседовать по дороге в аэропорт. Водитель я надежный. Какой у вас адрес?

— Я не думаю… — Молчание. — Что, если Орри…

Она вновь умолкла. Потом вдруг сказала:

— Я поняла.

И повесила трубку.

В моем желудке оставалось место для одной булочки и ломтя окорока, и я не стал себя долго упрашивать. Может, через пару минут Джил решится, и тогда я не успею заполнить пустоту. Когда Фриц принес кофе, я поведал ему, что если он хочет встретиться с женщиной, но не знает, где она живет, то достаточно только об этом подумать — и она тут же позвонит сама. Фриц наморщил лоб, потом спросил, есть ли у нас клиент.

— И да, и нет, — признался я. — Работой нас загрузили по уши, это точно. А вот клиента, которому можно потом выставить счет, у нас нет. Ты слышал, я упоминал Орри, поэтому имеешь право знать, что он попал в передрягу, а мы собираемся его вызволить. Как по-французски «братство людей»?

— Во французском языке такого нет. Вот, значит, чем ты занимался в субботу. Я рад, что это касается Орри, а не Саула, или, скажем, Фреда, но тем не менее…

Позвонил телефон. Я снял трубку.

— Контора Ниро Вульфа…

— Это снова Джил Харди, мистер Гудвин. Я все устроила. Буду у вас через час.

— Умница. Быть может, все-таки дадите мне свой адрес и телефон? Так, на всякий случай.

Она согласилась. Жила она в доме двести семнадцать на Натмег-стрит, что в Гринич-Вилледж. Покончив с кофе, я перебрался в кабинет и нацарапал адрес на клочке бумаги. После чего на мгновение задумался, помещать ли клочок в досье Орри? Решив, что не стоит, я извлек на свет божий новую папку и подписал ее «Орри Кэтер, клиент». Потом бросил взгляд на часы. Без десяти девять. Стало быть, через десять минут Вульф поднимется на лифте в оранжерею и — только его и видели: два часа священнодействия над орхидеями, когда беспокоить его нельзя ни под каким предлогом. Я позвонил в его спальню по внутреннему телефону. Трубку он взял не сразу.

— Да? — послышался родной рык.

— Доброе утро. Я думал, вам захочется узнать, что когда вы спуститесь, Джил Харди еще будет здесь. Она приедет через час.

— Неужели ты отыскал ее?

— Разумеется. Для самого хитроумного и проницательного из ныне здравствующих сыщиков это пара пустяков.

— Болтун, — сказал он и положил трубку.

Пока я вытирал пыль со столов и кресел, отрывал устаревшие листки с настольных календарей, менял воду в цветочной вазе на столе Вульфа и вскрывал почту, я думал о Джил Харди. Я решил, что она должна быть высокая и строгая, с проницательным взглядом (тип женщины-сержанта), а глаза, наверно, чуть-чуть раскосые. Просто, чтобы так заарканить Орри, женщина должна быть необычной, с изюминкой. К тому же, поскольку все шло к тому, что Орри мы потеряем, чем быстрее мы подберем ему замену, тем лучше. Так что пусть уж Джил Харди и впрямь окажется такой, какой я ее представляю, мечтал я.

Черт побери, я жестоко ошибся. Когда чуть позже половины десятого в дверь позвонили, и я пошел открывать, я увидел через одностороннее стекло маленькое овальное личико, порозовевшее от холода, с огромными серо-голубыми глазами. Девушка была одета в черное кожаное пальто с меховым воротником, а голову ее прикрывала кожаная, плоская, как блин, шапочка с меховой оторочкой. Когда я впустил девушку в прихожую и помог ей избавиться от пальто, она показалась даже еще меньше, чем была. Должно быть, из-за подогнанного темно-синего костюма. Думаю, что будь она еще хоть на полдюйма меньше ростом, в стюардессы ее бы уже не взяли. Я провел ее в кабинет и усадил в одно из желтых кресел. Красное кресло было слишком далеко от моего стола.

— Я уже немного успокоилась, — сказала она. — А вы похожи с Орри.

Не лучшее начало для дружеской беседы, подумал я. Дело в том, что я вовсе не похож на Орри. Он красив, а я нет. Меня портит курносый нос, хотя я перестал обращать на это внимание лет с двенадцати.

Я решил ответить лестью на лесть.

— Не удивительно, — осклабился я, — что Орри решил начать семейную жизнь. При первом же взгляде на вас я ему позавидовал. Непременно поздравлю его, как только увижу.

Она даже ухом не повела. Только спросила:

— А когда вы его увидите?

— Точно не знаю. Возможно, сегодня.

— Я хочу с ним повидаться, но не знаю, как это сделать. Что вы можете мне посоветовать?

— Я бы на вашем месте торопиться не стал. Возможно, его выпустят под залог. У него прекрасный адвокат. А когда вы с ним встречались в последний раз?

— Но почему его арестовали? — допытывалась она. — Что он может знать про это убийство? Вы же говорите, что он не работал на Ниро Вульфа?

— Да. Не знаю, мисс Харди, сумею ли я сказать вам хоть что-то новое для вас, поскольку вы прочитали газету. Думаю, что убитая женщина, Изабель Керр, была связана с делом, над которым работал Орри, но это только мое предположение. Еще я думаю, что он недавно побывал в ее квартире, где оставил отпечатки пальцев, а полиция нашла их и, естественно, задержала Орри. Вы, конечно, знаете, что частным сыщикам приходится порой по роду службы проникать в квартиры и устраивать обыск, хотя в таком случае Орри не оставил бы отпечатков, поскольку должен был работать в перчатках. Но, с другой стороны, он мог побывать там не как сыщик, а… ну, скажем, знакомый или друг. Вы не знаете, он был знаком с мисс Керр?

— Нет, — девушка насупилась.

— Он никогда не упоминал о ней?

— Нет.

— Когда вы встречались с Орри в последний раз?

Джил вновь пропустила мой вопрос мимо ушей. Да, в этом она просто мастак, подумал я. Она продолжала хмуриться. Потом заговорила:

— Вы сказали, что не хотите говорить по телефону, почему ко мне должны заявиться гости, но вы, похоже, и сейчас не слишком откровенны. Вы близкий друг Орри, но ничего о нем не знаете. Почему я должна ждать гостей? Вы имеете в виду полицию?

Я решил, что осторожничая ничего не добьюсь.

— Я не хочу вас огорчать, — заявил я, — но, пожалуй, вы должны знать, в чем дело.

— Целиком с вами согласна.

— Прекрасно. Когда человека арестовывают, он имеет право пригласить адвоката. Орри пригласил Натаниэля Паркера, они встретились, после чего мистер Паркер приехал сюда и обсудил положение с мистером Вульфом и со мной. Так вот, полиция не задерживает человека только потому, что он что-то знает. Полиция задержала Орри, потому что его подозревают в убийстве. Они не считают, что он просто что-то знает, они подозревают, что именно Орри убил Изабель Керр.

Глаза Джил расширились.

— Я не верю, — пролепетала она.

— Я тоже. Но спросите полицейских. Или адвоката. Кстати, мистер Вульф, который тоже не верит, собирается кое-что по этому поводу предпринять, в частности — найти подлинного убийцу. Я не ответил на ваш вопрос: почему к вам нагрянут гости. Дело в том, что как только полицейские узнают, что Орри собирается на вас жениться, а это не займет у них много времени, они захотят порасспросить вас кое о чем. Примерно о том же, о чем вас спрашивал я: был ли он знаком с Изабель Керр, когда вы встречались в последний раз и так далее. Мне вы так и не ответили. Я задал этот вопрос только дважды, а они будут задавать его вам вновь и вновь. Еще им захочется знать, как и где вы провели субботнее утро — так уж они мыслят, ничего не поделаешь. Они спросят, не были ли вы с ним — вдруг, скажем, вы держали Изабель, пока он бил ее по голове пепельницей? Кстати, мой мозг устроен точно так же. Поскольку я думаю, что Орри невиновен, я должен найти убийцу. Итак, где вы были в субботу утром?

Она стиснула зубы.

— А я-то думала, что вы и в самом деле друг Орри, — процедила она. — Вы бы не осмелились так говорить в его присутствии.

— Еще как осмелился. И Орри бы это понял. Хотя особого восторга не испытал.

Я пригнулся ближе к ней.

— Послушайте, мисс Харди, вы очень красивы и у вас удивительно приятный голос. У вас изящные руки. Вы сказали, что никогда не слыхали об Изабель Керр, и у меня нет причин вам не верить, но мне очень важно знать, когда вы в последний раз видели Орри и где вы были утром в субботу.

— А почему они считают, что Орри мог убить ее? — спросила она. — С какой стати ему убивать ее?

— Не знаю. Может быть, узнаю позже, если удастся с ним встретиться. Полиция, конечно, предъявит ему обвинение, если посчитает, что у Орри имелись достаточно серьезные основания для того, чтобы совершить убийство.

— Какие у него могли быть основания?

— Спросите полицейских. Вообще-то, принципиально возможно осудить человека за убийство, не доказав, что у него был побудительный мотив, но присяжным это не нравится.

— Присяжным? Вы хотите сказать… неужели будет суд?

— Искренне надеюсь, что не будет.

Она буквально пожирала меня глазами.

— Похоже, вы не кривите душой…

— Конечно.

— В субботу утром я была дома, в постели. Когда проснулась, было уже за полдень. Наш самолет из Каракаса должен был приземлиться в полночь, но в итоге мы сели только в два часа ночи. А вечером в субботу мы встречались с Орри. Поужинали в ресторане. В воздухе мне задают так много вопросов, что на земле я невольно к ним не прислушиваюсь.

Она встала и шагнула ко мне.

— Встаньте и обнимите меня!

Поскольку это был приказ, я повиновался. Джил обхватила меня за спину и прижалась лицом к моей груди. Костюм ее показался мне на ощупь шерстяным, но в наше время трудно судить наверняка. Я не слишком усердствовал, сжимая ее в объятиях, но усиленно ломал голову, то ли Джил поняла, что влипла, и пыталась склонить меня на свою сторону, то ли заподозрила, что может лишиться Орри, и надеялась в моем лице найти ему замену, то ли у нее просто такая манера общения. Духами она не пользовалась, но пахло от нее приятно. Трудно сказать, сколько могла продлиться эта идиллия, если бы в дверь не позвонили.

Я вежливо высвободил руки, вышел в прихожую, посмотрел, кто там, вернулся в кабинет и сказал:

— Это полицейский, которого я имею честь знать. Поскольку вы не горите желанием познакомиться с ним, извольте спрятаться здесь.

Я распахнул перед ней дверь в гостиную.

— Заходите. Можете даже не затаивать дыхание — комната полностью звукоизолирована. Если захочется чихнуть, не стесняйтесь.

Чего-чего, а быстроты реакции стюардессам не занимать. Джил, ни слова не говоря, подобрала с пола сумочку, которую уронила, когда обняла меня, зашагала к двери и вошла в гостиную. Когда я закрыл дверь, вновь послышался звонок, уже более настойчивый. Должен сказать, что я не установил новый рекорд по бегу, спеша открывать инспектору Кремеру, и не стал прятать черное кожаное пальто, красовавшееся на вешалке. В конце концов, он же пришел повидать меня, поскольку прекрасно знал, что до одиннадцати Вульф не принимает. А что для меня — не ответить на один лишний вопрос? Пара пустяков. Я распахнул дверь и проскрипел:

— Извините, я был занят — зевки одолели.

После чего посторонился, чтобы дать ему войти. Лицо инспектора от холода побагровело больше обычного. Порой, случалось, он не хотел, чтобы я помогал ему избавляться от пальто, поскольку настойчиво следил за выражением моих глаз, но на сей раз он спокойно позволил мне зайти с тыла и принять пальто. А сам прошествовал в кабинет. Черное кожаное пальто на вешалке он не заметил, зато сразу увидел, что одно желтое кресло подвинуто к моему столу. Привычно плюхнувшись грузным телом в красное кресло, он спросил:

— Посетитель?

Я кивнул.

— Да, все время приходят и уходят. Вы еще не выпустили Орри?

— Нет. Пока нет и в ближайшее время тоже не собираемся. Если, конечно, ты не подкинешь нам для этого достаточно весомую причину. Что скажешь?

— Пожалуйста, вот она: он невиновен.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Паркер заходил вчера после того, как повидался с ним, и сказал, что Орри клянется в своей невиновности. Мы достаточно общались с Орри на своем вену и знаем, что он не лгун. Поэтому мистер Вульф решил сам взяться за это дело. Но вы, конечно, ради этого и пожаловали, да? Вы хотите знать, впряжется ли Вульф в работу? Да, впряжется.

— Я пришел не за этим. Мне нужны кое-какие сведения.

Он поудобнее устроился в кресле и выпалил:

— Когда ты в последний раз видел Кэтера?

Я покачал головой.

— Никаких комментариев.

— Говорил ли он когда-нибудь с тобой об Изабель Керр?

— Я пасую.

— Говорил ли он с тобой про Джил Харди?

— Опять мимо.

— Это тебе не поможет, Гудвин. Только арестованный имеет право не отвечать на вопросы, а ты пока на свободе. Но мы можем это исправить, черт побери!

— Извините, сейчас я опять раззеваюсь, — сказал я. — Неужто нам браться за старое? Я же не говорю, что не стану отвечать ни на какие вопросы про Орри Кэтера. Если вы спросите, где он покупает себе ботинки или когда мистер Вульф в последний раз прибегал к его услугам, — Бога ради, могу даже изложить в письменном виде. Но вот на вопросы, которыми вы меня бомбардируете, отвечать не буду, увольте. Другое дело, если вы докажете, что Орри и впрямь причастен к убийству. Тогда, если вы, конечно, сможете доказать, что я располагал сведениями, которыми вы могли воспользоваться, вы можете предъявить мне обвинение в воспрепятствовании правосудию, и я погорю. Если же окажется, что я, наоборот, способствую торжеству правосудия, помогая мистеру Вульфу найти настоящего убийцу, то нам с ним должны уготовить торжественный проезд по городу с осыпанием серпантином. Впрочем, на этом мы не станем настаивать.

Кремер разлепил губы и произнес:

— Эту песню ты уже пел.

— Именно это я и пытался вам втолковать! — Я посмотрел на наручные часы. — Если считаете, что мистера Вульфа запугать легче, чем меня, то он спустится ровно через двадцать минут.

Кремер, уставившись на пустое кресло Ниро Вульфа, принялся постукивать носком тяжелого ботинка по полу. Пустая трата времени, поскольку в отличие от линолеума в кабинете Кремера, пол кабинета Вульфа застлан толстым ковром. А смотрел инспектор на кресло Вульфа, а не на меня, по той причине, что сейчас волновал его не я, а Вульф. Кремер уже знал, что Вульф вступил в игру, и теперь его мучил вопрос — почему? Что нам удалось раскопать?

— Мне кажется, — сказал я, — что мы могли бы заключить сделку. Нужно, правда, получить благословение Ниро Вульфа, но я уверен, что он одобрит ее. Мы составим письменные показания, аффидевит[43], последняя фраза которых будет гласить, что в них включено все, что нам известно, а также все, что нам рассказывал Орри, имеющее хоть отдаленное отношение к убийству. Аффидевит мы передадим вам в обмен на то, что вы позволите нам взглянуть на досье, имеющееся у полиции. На все досье. И вы, и мы от этого выиграем. Вы будете знать, чем располагаем мы, а мы узнаем, из-за чего вы пошли на риск и не выпускаете Орри под залог. Честно?

— Чушь собачья, — буркнул Кремер, поднимаясь на ноги. — Я хотел кое-что сказать Вульфу, но ты можешь сам ему это передать. Скажи, что мне очень жаль, но я не могу показать ему дневник Изабель Керр. Если бы он прочитал дневник, то не поспешил бы ввязываться в эту историю. И тебе подсказка. Впредь, когда решишь кого-нибудь прикончить, убедись сперва, что он не ведет дневник. Или она.

Он повернулся и был таков.

Я не шелохнулся. Совесть не позволила мне испортить такой прощальный аккорд. Лишь услышав, как открылась и затем хлопнула входная дверь, я вышел в прихожую, чтобы убедиться, что Кремер и в самом деле закрыл дверь снаружи. После чего вернулся в кабинет пораскинуть мозгами. Может быть, лучше к приходу Вульфа усадить Джил Харди в красное кожаное кресло? Если девушка останется в гостиной, то после моего доклада Вульф наверняка откажется встречаться с ней, а это очень плохо. До одиннадцати оставалось три минуты. Я решил привести ее, открыл дверь в гостиную и вошел. Комната была пуста. Джил незаметно улизнула через вторую дверь, выходящую в прихожую. Я подошел к вешалке: черное кожаное пальто исчезло. В кабинете зазвонил внутренний телефон. Я подошел и снял трубку. Вульф звонил из оранжереи. Он поинтересовался, не ушла ли девушка, я сказал, что ушла, и минуту спустя послышался скрежет спускающегося лифта. Вульф чинно прошествовал в кабинет, держа в руке букетик свежесрезанных орхидей для стола — Одонтоглоссум хеллеменсе. Насколько я помню, это гибрид О.харвенгтенсе и О.криспум. Потрясающая штука, если вы любите орхидеи. Я в ту секунду их на дух не выносил. Пока Вульф поставил цветы в вазу, уселся в кресло и просмотрел почту, я сидел и кипел, как чайник. Когда Вульф закончил читать единственное мало-мальски важное письмо от поставщика оленины, я громко изрек:

— Мисс Керр вела дневник!

Вульф отложил письмо, поднял голову, секунд тридцать рассматривал меня, потом спросил:

— Как тебе удалось выудить из него эти сведения?

— Из кого?

— Мистера Кремера, конечно.

У меня слегка отвалилась челюсть.

— Чтобы увидеть наше крыльцо, вам пришлось бы высунуть голову из окна оранжереи на добрых полметра.

— Я никогда не смотрю на улицу из оранжереи. Но Кремер безусловно приходил — кто еще мог поделиться с тобой таким фактом? Но вот как тебе удалось развязать ему язык?

— Ладно, так и быть, расскажу.

Я рассказал, как было дело, начиная со звонка Джил Харди. Порой, пересказывая разговор, желательно излагать его дословно, но я и так стараюсь это делать — так я уже привык, и так мне проще. Как всегда, Вульф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Я плавно перешел с Джил Харди на Кремера, поскольку действие шло без антракта, а только со сменой персонажей. Когда я закончил, Вульф чуть приоткрыл глаза, снова закрыл и буркнул:

— Ровным счетом ничего.

— Вы правы, — согласился я. — Если Джил Харди — лгунья, то очень талантливая. Орри убежден, что она ничего не знает про Изабель Керр, если же знает, то доказать это будет непросто. Если не знает, то можно сбросить ее со счетов — она для нас абсолютно бесполезна. Что касается Кремера, то, видимо, у него и впрямь имеется этот дневник. И что из этого? Мы и так знали, что у него есть козырной туз. Потом вряд ли дневник кончается словами: «Он потянулся к пепельнице и собирается ударить меня по голове», а это немаловажно. Быть может, Кремеру и впрямь нужен этот дневник, чтобы доказать, что Орри смерть Изабель Керр была выгодна, но мы-то и так это знаем. Так что согласен с вами — ровным счетом ничего.

Вульф размежил очи.

— Думаешь, Орри убил ее?

— Нет. Я со всех сторон обсосал аргументы Саула, и они мне нравятся. По меньшей мере, они ставят вину Орри под такое сомнение, что ни один суд присяжных не признает его виновным, а я тем более. Но в любом случае — мы уже на крючке. У Кремера. Если все-таки окажется, что Орри ухлопал эту девицу, я никогда не прощу его. Умыкну Джил Харди. Она уже думает, что мы с ним похожи.

Вульф хмыкнул.

— Что дальше? Кем ты займешься?

— Сестрой, наверно. Или Эвери Баллу.

— Насчет мистера Баллу я еще должен подумать. Начни с сестры.

Он выпрямился и потянулся к «Приглашению к дознанию».

5

В телефонной книге Бронкса числился некий Барри Флеминг, проживающий по адресу: Гумбольдт-авеню, дом 2938. Звонить я, ясное дело, не стал. Судя по статье в «Таймс», миссис Флеминг отказывалась беседовать с репортерами, и мой звонок она наверняка приняла бы за уловку назойливого журналиста. Я отыскал Гумбольдт-авеню по карте Бронкса и ухмыльнулся, потому что моя рука по инерции потянулась к наплечной кобуре. Дело в том, что из-за одного печального случая, приключившегося со мной несколько лет назад, я никогда больше не выхожу на задание без пистолета, особенно если речь идет об убийстве. Вообще-то, сестроубийство нельзя отнести к чему-то из ряда вон выходящему, но даже если предположить, что Стелла Флеминг и в самом деле убила сестру, то это вовсе не значит, что всякий, попадающий в ее общество, должен держать наготове заряженную пушку. Поэтому я оставил кобуру в столе, сказал Вульфу, чтобы к обеду меня не ждали, и отчалил. Спустившись с крыльца на тротуар, я поднял воротник пальто, хотя гараж был совсем рядом, за углом. Вместо обычной январской оттепели стояла затянувшаяся стужа, а порывистый ветер почему-то тоже не добавлял тепла.

В двенадцать двадцать я оставил «герон» на стоянке и пешком преодолел полтора квартала до дома номер 2938. Так, обычная десятиэтажная кирпичная коробка, которых понатыкали множество по всем пяти районам Нью-Йорка, хотя в Бронксе их, пожалуй, больше всего. Конечно, в телефонной книге мог значиться совсем другой Барри Флеминг, но вскоре я это выясню. Ковров в вестибюле не было; кафельный пол прикрывала только резиновая дорожка. Вместо консьержа стену подпирал помятого вида лифтер с опухшей физиономией алкоголика и в костюме, никогда не знавшем ни утюга, ни химчистки. Я подошел и произнес:

— Флеминг, пожалуйста.

Лифтер помотал головой.

— Нет их никого, — промычал он.

— Знаю, — ответил я. — Как знаю и то, что миссис Флеминг никого не принимает, но я не репортер; я пришел по личному делу и уверен, что она захочет со мной побеседовать. — Но никакого впечатления мои пылкие излияния на лифтера не произвели. Его интересовало только одно — сколько. Я снял перчатки, достал бумажник, извлек визитную карточку и пятидолларовую бумажку и сказал:

— Честное слово, приятель, могу показать даже свою лицензию. Только отвезите меня наверх, а если она меня не пустит, то получите еще столько же.

Одутловатый детина взял у меня визитку, изучил ей, потом забрал и сунул в карман пятерку, после чего ответил:

— Честное слово, приятель, их никого нет. Она ушла часов в десять.

Мне хотелось заехать ему по роже, но я решил, что это не совсем тактично. Поэтому просто спросил:

— А вы не знаете, куда она ушла?

Отекший покачал головой:

— Понятия не имею:

— Может быть, знаете, когда она вернется?

— Нет.

Я лучезарно улыбнулся.

— Эти сведения не стоят и пятидесяти центов, не говоря уж о пяти долларах.

С этими словами я снова достал бумажник, выудил из него десятку и небрежно помахал ею.

— На каком этаже она живет?

— На седьмом. Квартира 7-Д.

— Я должен ее увидеть, и ей необходимо встретиться со мной. Моя карточка у вас есть. Если хотите, можете снять мои отпечатки пальцев.

Опухшему все же суждено было поразить меня. Должно быть, в нем даже уцелело что-то человеческое, хотя и гнездилось оно достаточно глубоко. Вот что он сказал:

— Может, она на весь день ушла, а там и присесть-то негде.

— Почему? Пол, надеюсь, никто не украл.

Тут он смерил меня взглядом и впервые посмотрел прямо в глаза.

— Только без штучек, мистер. Замки в наших дверях особо надежные.

— Я вообще ни черта не смыслю в замках. Мне нужна только сама миссис Флеминг.

Я подошел к лифту и прижал подушечки всех десяти пальцев к металлической панели, примерно на уровне глаз.

— Вот, полюбуйтесь. Все мои пальчики как на картинке.

Я протянул ему бумажку. Он взял ее, прошел за мной в лифт, закрыл дверь и нажал на кнопку.

Чего только не переделаешь, пока коротаешь четыре часа и двадцать минут на лестничной клетке одного из верхних этажей многоквартирного дома. Можно, например, считать, на какой стене больше грязных пятен — на левой или на правой. Или вынюхивать запахи и пытаться определить их происхождение. Еще можно прислушиваться к воплям младенца, доносящимся из квартиры 7-Б, и гадать, мальчик это или девочка, какого возраста, и как эффективнее заткнуть ему пасть. А когда приходят или выходят жильцы, можно вытаращиться на них и следить, кто из них обернется, а кто пройдет как мимо пустого места, делая вид, что тебя не замечает. Или, например, когда дородная и статная женщина вставляет ключ в замочную скважину двери квартиры 7-В, а потом поворачивается и спрашивает: «Вы кого-нибудь ждете?», можно мило улыбнуться, сказать: «Да», а потом смотреть, как она отреагирует. В целом время было потрачено не зря. Жаль только, что я не прихватил плитку шоколада, пять-шесть бананов и кварту молока.

Признаюсь, я частенько поглядывал на часы. Их стрелки показывали без десяти пять, когда дверь лифта открылась и из него вышел мужчина. Подойдя ко мне, он остановился и произнес:

— Я понимаю, вы поджидаете мою жену?

Мне ничего не оставалось, как признаться.

— Да, сэр, при условии, что вы Барри Флеминг.

— Она не станет с вами разговаривать. Вы зря тратте время. Она никого не принимает.

Я кивнул.

— Я знаю, но мне кажется, что для меня она сделает исключение, если позволит объяснить причину моего визита.

Я запустил руку в карман, чтобы достать бумажник с визитками, но Барри Флеминг опередил меня.

— Я знаю, кто вы такой. Вернее, я видел визитную карточку, которую вы дали лифтеру. Вы и в самом деле Арчи Гудвин?

— Да. Собственной персоной. Послушайте, мистер Флеминг, давайте оставим это на рассмотрение вашей супруги. Когда она придет, я только скажу, о чем хочу с ней поговорить, а там уж пусть она сама решает. Настаивать я не стану.

— А о чем вы собираетесь разговаривать?

Я предпочел бы сказать это ей, но муж есть все-таки муж.

— О моем знакомом, — пояснил я. — Его зовут Орри Кэтер, и в полиции считают, что Изабель Керр убил он. Время от времени он работал на Ниро Вульфа, так что мы хорошо его знаем и полагаем, что Орри не убивал ее. Вам известно, что я работаю на Ниро Вульфа?

— Конечно.

— Мы занялись этим делом, и мне нужно узнать у вашей жены, не располагает ли она сведениями, которые могут нам помочь. Очевидно, она и сама хочет, чтобы убийца ее сестры был пойман и получил по заслугам, но вряд ли она согласится на то, чтобы пострадал мистер Кэтер, если он и в самом деле невиновен.

— Совершенно справедливо.

Барри Флеминг задумчиво поджал губы. Он был примерно моего роста, неширок в плечах, худощав, с удлиненным скуластым лицом. Он продолжил:

— Я, безусловно, не хотел бы, чтобы пострадал невиновный. Тем более, что речь идет об убийстве. Но я очень сомневаюсь, что моя жена располагает сведениями, которые могли бы представить для вас интерес. Она не… она слишком тяжело перенесла случившееся.

— Я понимаю. Поверьте, я сам хочу, чтобы было лучше.

— Хорошо… Где ваше пальто?

— Вон там.

Я указал на пальто, которое лежало у стены.

— Возьмите его. Нет смысла ждать здесь.

Он достал связку ключей и прошагал к двери квартиры 7-Д. Пока я поднимал пальто, он отомкнул дверь и стоял, дожидаясь.

Прихожая квартиры 7-Д размерами не превышала бильярдный стол. Флеминг повесил мое пальто и начал стаскивать с себя собственное, когда открылась входная дверь и вошла женщина. Она изумленно уставилась на меня, потом развернулась и набросилась на Флеминга:

— Барри! Зачем ты его впустил?

По ее тону я сразу понял, как мне повезло, что первым домой вернулся он, а не она.

— Успокойся, дорогая. — Флеминг обнял жену за плечи и чмокнул в щеку. — Он только хочет задать тебе пару вопросов. Он думает…

— Мне нечего сказать ему! Сам знаешь!

Я счел своим долгом вмешаться.

— Послушайте, миссис Флеминг! Вам же не может быть безразлично, если за убийство вашей сестры осудят невиновного человека? Ведь тогда настоящий убийца останется на свободе. Вы этого хотите?

Она задрала голову и посмотрела на меня. Ростом она была футов в пять, может, на дюйм больше.

— Не ваше дело, чего я хочу, — отчеканила она.

— Верно, — согласился я, — но это ваше дело. Я не какой-нибудь не в меру любопытный репортер, я — частный сыщик, которому позарез нужны кое-какие сведения. Я уже знаю достаточно. Знаю, например, почему вы отказываетесь встречаться с репортерами, почему говорите, что вам нечего сказать. Дело в том, что ваша сестра была потаскушкой, и вам…

— Кем она была?!

— Потаскушкой. Это слово нравится мне больше, чем наложница, содержанка или куртизанка. Оно приятнее для слуха. Послушайте: потаскушка, по-тас-…

Я был вынужден замолчать, чтобы уберечь лицо. Когда на вас налетает разъяренная женщина, норовя вцепиться когтями в лицо, то способ самозащиты зависит от самой женщины. Если она шипит и фыркает, как дикая кошка, то остудить ее пыл поможет хорошая оплеуха. Но в случае Стеллы Флеминг оказалось достаточно одной рукой стиснуть ее короткие ручки, а второй плотно зажать ротик, изрыгающий отнюдь не ласковые слова. В следующую секунду подскочил Барри, обхватил ее сзади, потянул к себе и выкрикнул:

— Вам лучше уйти!

Я уже было собрался послушаться, как вдруг Стелла вырвалась и замолотила кулачками по груди мужа, лопоча:

— Я не хочу, чтобы он уходил.

Потом столь же внезапно успокоилась и принялась неторопливо стягивать пальто. Избавившись от него, она кивнула мне:

— Заходите.

Как ни в чем не бывало! И прошла в гостиную.

Барри Флеминг затворил дверцы стенного шкафа и жестом предложил мне идти следом. Я вошел.

Она уже зажгла свет и теперь сидела на диване, покусывая губы. Прежде, будучи слишком занят, я не успел ее рассмотреть. Теперь же убедился, что Стелла совсем не была похожа на сестру: темноволосая, кареглазая, с круглым, чуть полноватым лицом. Когда я приблизился, она резко спросила:

— Почему вы так сказали?

— Чтобы раззадорить вас, — признался я. — У меня не было другого выхода.

— Вы знали мою сестру?

— Нет. До вчерашнего дня даже не слыхал о ее существовании.

— Тогда как вы догадались…

Я дал ей три секунды, но она так и не закончила. Я развел руками.

— Это же ясно, как божий день. Певичка кабаре покидает…

— Она была артистка.

— Хорошо. Артистка покидает театр, снимает дорогую квартиру, нигде не работает, изысканно питается, роскошно одевается, покупает машину, пользуется французскими духами. Как тут не догадаться? И слепому ясно. Но это сейчас не важно. Важно…

— Нет, мне это важно. Для меня это самое важное на свете.

— Послушай, дорогая, — вмешался Флеминг. — На волнуйся, прошу тебя.

Он уселся на диван рядом с женой.

— Что ж, — ответил я, — если для вас это так важно, значит, давайте поговорим об этом. Я слушаю.

— Ей было двадцать восемь лет. Мне тридцать один. Ей было двадцать пять, когда она… оставила работу. Когда умерла наша мать, Изабель было шесть, а мне девять. И шесть лет спустя умер наш отец. Вот почему все это так важно для меня.

Я кивнул.

— Конечно.

— Вы не репортер. Вильям назвал мне вашу фамилию, но я не запомнила.

— Вильям — наш лифтер, — пояснил флеминг.

— Спасибо. — Это я поблагодарил его. — Мое имя Арчи Гудвин, — это уже ей. — Я частный сыщик. Я работаю на Ниро Вульфа и пришел к вам, чтобы…

— Вы сыщик?

— Да.

— Тогда вы должны меня понять. Вы сказали, что нельзя допустить, чтобы настоящий убийца оставался на свободе. Это так. Но если его арестуют и состоится суд, то я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь сказал про мою сестру то, что сказали вы. Если такое случится на суде, то наверняка появится и в газетах. Если кто-то собирается такое сказать, значит, суд не должен состояться. Даже если убийца останется на свободе. Вот почему я не хотела ни с кем разговаривать.

Вот уже вторая женщина за один день не хотела, чтобы состоялся суд, хотя и по другой причине.

— Что ж, я понимаю, — произнес я. — Спорить с вами трудно. Я даже в определенном смысле согласен с вами. Вы не хотите допустить суда, даже если они арестуют настоящего убийцу. Я же не хочу допустить суда над невиновным, а это неизбежно случится, если не принять мер. Вы же читаете газеты?

— Да, стараюсь ничего не пропускать.

— Естественно. Значит, вам известно, что полиция задержала Орри Кэтера, который работал на Ниро Вульфа. Вам прежде приходилось видеть или слышать это имя? Орри Кэтер?

— Нет.

— Вы уверены? Ваша сестра никогда не упоминала его?

— Нет. Я совершенно уверена.

— Мы с мистером Вульфом прекрасно знаем его. Мы убеждены, что он не убивал вашу сестру. Я не говорю, конечно, что мы знаем о нем все. Возможно, он даже и был тем покровителем, который оплачивал квартиру вашей сестры… Вы качаете головой.

— Она не качала головой, — сказал Флеминг.

— Извините, значит, мне показалось. В любом случае, платил он или нет, мы не верим, что он убийца, поэтому мистер Вульф и послал меня к вам. Если мистер Кэтер предстанет перед судом… сами понимаете, к чему это приведет. Все, что к тому времени будет известно о вашей сестре, выплывет наружу Как вы знаете, суд присяжных должен оправдать подсудимого, если в деле достаточно оснований для сомнения в его виновности. Вот мы и хотим, чтобы в деле возникло достаточно сомнений для того, чтобы полиция не передавала этого дела в суд. Вы ведь часто виделись с сестрой, верно?

— Очень ловкий ход, — прервал Флеминг. — Но должен напомнить вам, что для моей жены одинаково плохо, состоится ли суд над виновным или невиновным человеком. Я не могу в этом согласиться с ней, но Изабель и в самом деле была ее сестра.

— Нет, — покачал головой я. — Это вовсе не ловкий ход. Нам и вправду нужно только внести в дело достаточные сомнения. Например, доказать полиции, что веский мотив для убийства имелся еще у кого-то. Или выяснить, что Изабель говорила кому-то, — например, вашей супруге, — что ей угрожают. Или еще что-то в этом роде. Кстати, если даже полиция изобличит преступника, суд над ним будет менее тяжелым для вашей супруги, чем суд над Орри. Нам известно, какими уликами против Орри располагает полиция.

— Какими?

— Не могу сказать. Это конфиденциальные сведения.

Барри Флеминг прищурился.

— Знаете, мистер Гудвин, я преподаю математику и люблю решать задачи. Эта задача, конечно, ближе для моей жены, чем для меня, но тем не менее это тоже вызов для моего ума.

Он потрепал жену по колену.

— Ты не возражаешь, дорогая, если я признаюсь, что хотел бы помочь распутать эту загадку? Но я не стану вмешиваться. Я разделяю твои чувства. Делай, как считаешь нужным.

— Вполне справедливо, — сказал я и обратился к миссис Флеминг: — Так вы часто виделись с сестрой?

Она положила руку на руку мужа.

— Да.

— Один-два раза в неделю?

— Да. Почти каждую субботу мы вместе ужинали, потом ходили в театр или в кино. Мой муж субботними вечерами играет в шахматы.

— В газетах написано, что, придя туда позавчера, вы звонили в дверь несколько раз, но безуспешно, и вам пришлось идти разыскивать консьержа, который в отомкнул дверь. Так?

— Да.

— Очень важно, что случилось, когда вы вошли в спальню. Я не хочу причинить вам боль, миссис Флеминг, но это и в самом деле важно. Что в точности вы подумали, когда увидели на полу тело вашей сестры?

— Я ничего… ни о чем не подумала.

— В первый миг вы, конечно, испытали шок. Но потом, когда вы увидели… когда вы осознали, что ее убили, вполне естественно было бы подумать что-то вроде: «он убил ее» или «она убила ее». Вот почему это так важно. Первая мысль часто оказывается правильной. Кто был этот «он» или «она»?

— Никто. У меня не было таких мыслей.

— Вы уверены? В подобных случаях мысли беспорядочно роятся.

— Я понимаю, но мне ничего такого в голову вообще не приходило. Ни «он», ни «она». Я даже не пыталась гадать, кто бы мог ее убить. Я знаю только, что нельзя допустить судебного разбирательства.

— Суд непременно состоится. Над Орри Кэтером. И мы должны сделать все возможное, чтобы предотвратить его. Ваша сестра когда-нибудь показывала вам свой дневник?

Стелла Флеминг нахмурилась:

— Изабель не вела дневник.

— Нет, вела. Полиция нашла его. Но поскольку…

— Что же в нем оказалось необычного?

— Не знаю. Я его не видел. Но поскольку…

— Зря она вела дневник. Это только усложняет дело. Она мне ничего не говорила. Должно быть, держала его в запертом ящике. А разве я не имею права на этот дневник? Не могу я потребовать его у полиции?

— Сейчас нет. Только потом. Если суд состоится, дневник будет фигурировать на нем в качестве вещественного доказательства. Так это называется на юридическом языке. Ладно, поскольку вы его не видели, не будем тратить на это время. Дело представляется довольно безнадежным, поскольку, кроме вас, расспрашивать мне некого. Хорошо было бы добраться до человека, который платил за квартиру, за машину, за духи и так далее, но я не знаю, кто он. А вы?

— Нет.

— Удивительно. Я надеялся, что знаете. Вы ведь были близки с сестрой?

— Конечно.

— Значит, вы должны знать, с кем она дружила. Поскольку вам даже в голову не приходит, кто бы мог ее убить, я об этом не спрашиваю. Но с кем еще она была близка? Вы же должны были сказать это полиции.

— Нет, я не говорила.

Я приподнял бровь.

— Вы и с ними отказываетесь говорить?

— Нет, но я не могу сказать им то, чего не знаю. Дело в том… — Она умолкла, помотала головой и повернулась к мужу. — Скажи ему сам, Барри.

Барри Флеминг потрепал ее по руке.

— Дело в том, — продолжил он, — что Изабель жила как бы двойной жизнью. Одна жизнь была с моей женой, ее сестрой; в меньшей степени в этой жизни был и я. Другая жизнь была с ее… можно сказать — в ее кругу. Мы с женой почти ничего о нем не знали, хотя догадывались, что в основном ее друзья вращаются в театральном мире. Вы понимаете, что по определенным причинам жена предпочитала не общаться с ними.

— Дело не в том, что я предпочитала, — поправила она, — а в том, что просто так сложилось.

Что ж, существенным подспорьем я бы это не назвал. Но все же список подозреваемых сузился до границ театрального мира.

— Хорошо, — сказал я, — вы не можете назвать мне того, кого не знаете. Но хоть какие-то общие знакомые у вас были? Хоть один человек?

Она покачала головой.

— Нет, никого.

— Доктор Гамм, — подсказал Флеминг.

— Ах да, конечно.

— Ее лечащий врач?

Флеминг кивнул.

— И наш тоже. Терапевт. Он… Можно сказать, что мы с ним приятели. Он тоже любит шахматы. Когда пару лет назад Изабель заболела бронхитом, я…

— Почти три года назад, — поправила Стелла Флеминг.

— Возможно. Так вот, тогда я обратился к нему. Он вдовец и живет с двумя детьми. Два или три раза мы приглашали вечером его и Изабель поиграть с нами в бридж, но игрок из нее был неважный.

— Просто ужасный, — проронила Стелла Флеминг.

— Она совсем не чувствовала карту, — добавил Флеминг. — А его зовут Теодор Гамм, с двумя «м». Он ведет прием на Семьдесят восьмой улице.

Флеминг явно старался помочь, и я был ему признателен: наконец-то, черт возьми, я заполучил хоть одно имя и адрес. Я даже достал записную книжку и старательно занес в нее первые, добытые с таким трудом сведения.

— Ему нечего вам сказать, — промолвила Стелла Флеминг совершенно спокойным голосом, но в следующий миг вдруг сорвалась с места и вскочила, вся дрожа, сжав кулачки и сверкая глазами. — Никто вам ничего не скажет! Нет, никто! Уходите отсюда! Убирайтесь вон!

Флеминг тоже вскочил и схватил ее сзади за плечи, но она, казалось, даже не заметила этого. Останься я сидеть, где сидел, она бы скорее всего успокоилась, но у меня с самого утра маковой росинки во рту не было. Я кивнул Флемингу, он кивнул в ответ, затем я вышел в прихожую, забрал пальто и шляпу и удалился.

— Вам все-таки удалось пробиться к ней? — спросил Вильям, когда я втиснулся в лифт.

— Да, благодаря вам, приятель. Вы ведь их обоих предупредили, что я там околачиваюсь.

Снаружи стало еще холоднее, но «герон», слава Богу, не взбрыкнул и завелся сразу, и я покатил в сторону Гранд-Конкур.

Когда в половине седьмого я вошел в кабинет, Вульф сидел за столом, угрюмо изучая кипу документов толщиной в добрых два дюйма — часть стенограммы дела Розенбергов, за которой он послал, прочитав первые три главы «Приглашения к дознанию». Мой стол был девственно чист — никаких посланий или памяток о телефонных звонках. Я выдрал листок из записной книжки и сидел, пялясь на него, пока Вульф не кашлянул. Тогда я поднялся и положил листок перед Вульфом.

— Полюбуйтесь, — гордо сказал я. — Фамилия и адрес врача, который почти три года назад лечил Изабель Керр от бронхита.

Вульф фыркнул.

— Ну и что?

— Поймете, когда я расскажу о предшествующих событиях. Я провел час в обществе мистера и миссис Флеминг. Сейчас или после ужина?

Вульф воззрился на часы. До оладий с анчоусами оставалось всего тридцать пять минут.

— А это срочно?

— Нет, черт возьми.

— Тогда это подождет. Саул звонил два раза. Ноль. Фред присоединится к нему с утра. Я позвонил мистеру Паркеру, и он пришел после обеда. Я рассказал ему все, что мы знали, не назвав только Эвери Баллу. После встречи с Орри мистер Паркер перезвонил. Он договорился, что ты можешь посетить Орри завтра в десять утра. Он считает, что тебе это будет полезно.

— Орри уже предъявили обвинение? Предумышленное убийство?

— Нет.

— Но и под залог не выпускают?

— Нет. Мистер Паркер не хочет торопить события.

Вульф покосился на листок.

— Кто это такой? Он убил Изабель Керр?

— Нет, он ее вылечил. Я очень горжусь этим листочком. На нем — все наши достижения.

— Фу! — Вульф отодвинул мой листок в сторону и вновь погрузился в стенограмму.

Ведение деловых разговоров за ужином — строжайшее табу, но беседовать о преступлениях и преступниках вообще не возбраняется, так что делоРозенбергов было главной темой нашего диспута во время поглощения оладий с анчоусами, запеченных в кастрюлечке куропаток под соусом, огуречного мусса и креольского сыра со сливками. Конечно, спор был чисто риторический, ведь Розенбергов уже давно не было в живых, но, с другой стороны, тауэрских принцев не было в живых вот уже пять столетий, а Вульф в свое время потратил целую неделю, разбирая эту тайну веков. Решив ее, он снял с полки «Утопию» Томаса Мора, поскольку вынес вердикт, что Мор оклеветал Ричарда Третьего.

Лишь перейдя в кабинет и выпив кофе, Вульф позволил себе вернуться к нашему делу. Он отодвинул поднос в сторону и поинтересовался, буду ли я излагать беседу с Флемингами дословно. Я ответил, что да, и приступил. Когда я дошел до сделки с Вильямом, Вульф поджал губы, но смолчал, не став выражать вслух своего неудовольствия по поводу того, что я спустил пятнадцать зеленых, а выставлять счет нам некому — не Орри же. После этого Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и не шевелился до тех пор, пока я не закончил.

Тогда он приоткрыл глаза и спросил:

— Так ты не обедал? Совсем ничего не ел?

Я помотал головой.

— Если бы я покинул свой пост, то чтобы вернуться, пришлось бы выложить сотню. Вильям — редкостный сквалыга.

Вульф резко выпрямился.

— Никогда больше не поступай так.

— Ничего, мне полезно поголодать. У меня было девять унций лишнего жира. Мне комментировать или вам?

— Давай.

— Хорошо. Первое — убила ли Стелла свою сестру? Два против одного, что не убивала. Она…

— Только два?

— Да, больше предложить не могу. По ее словам, сестра была для нее самым важным в жизни. Дважды в моем присутствии она утрачивала контроль над собой. Ей это слишком тяжело. Если она побывала там в субботу утром и… Мне нужно это разжевывать?

— Нет. А почему два против одного? Почему не один или не меньше?

— Потому что женщины убивают своих сестер только в том случае, если ненавидят или боятся их. Стелла любила сестру и хотела… скажем, спасти ее. Ладно, ставлю три против одного. Кстати, если она и убила, нам это ничего не дает. Как это доказать? Даже если мы раздобудем улики, Кремер и окружной прокурор не поверят нам, не говоря уже о присяжных. Так что выкиньте ее из головы. А вот на мистера Флеминга я не ставлю. Конечно, у него, как и у любого другого, мог быть свой мотив, но, судя по тем сведениям, которыми я располагаю сейчас, он мог прикончить Изабель только ради того, чтобы его жена перестала из-за нее беспокоиться, что, по-моему, немного притянуто за уши. Одно непонятно: почему он меня впустил?

— Чтобы жена не нарвалась на тебя на лестничной площадке.

— Возможно, хотя он мог меня выгнать или пригрозить полицейским. Я думаю, что дело либо в том, что он и впрямь любит решать задачки, либо решил, что так будет лучше для жены. Вывод следующий: если Флеминги тут ни при чем, то они даже не представляют, кто бы мог это сделать. Стелла сказала, что не сможет даже попытаться кого-то назвать, и я ей верю. Врунья из нее прескверная. Когда я нарочно ляпнул, что, возможно, Орри и платил за квартиру, она помотала головой. Потом отнекивалась, но я уверен, что она знает имя покровителя. Впрочем, что нам до этого — мы тоже знаем.

— Если Орри сказал правду.

— Сказал. Ему и деваться было некуда. Кстати, самое лакомое блюдо я приберег напоследок. Я имею в виду вторую жизнь Изабель. Театральный круг.

— Да, — буркнул Вульф.

— Что — да?

— Тут придется повозиться. Впрочем, этого следовало ожидать. Женщина, которая питается на чьи-то деньги, нигде не работая, конечно, предпочитает есть не в одиночестве. Ты смеешься?

— Да. Большинство мужчин тратили бы деньги не только на еду. Ладно. Итак, у нас теперь имеется круг… как и ожидалось. Десятки или даже сотни людей. Предлагаю, наконец, пощупать Эвери Баллу.

— Я как раз о нем думаю. Сначала я хотел… Впрочем, ладно. Обсудим это завтра после твоей встречи с Орри.

И он потянулся к стенограмме.

6

Место вашей встречи с подследственным в Манхэттене частично зависит от причины ареста. Свидание может состояться в полицейском участке, или в городской тюрьме, или в конторе окружного прокурора, или в зверинце. Не знаю, многие ли полицейские называют его зверинцем, но сержант Пэрли Стеббинз другого слова не употребляет. Это голая, обшарпанная и довольно вонючая комната длиной ярдов в двенадцать, разделенная пополам стальной решеткой, вделанной в потолок. Посередине комнаты по обе стороны от решетки от стены до стены тянется деревянный стол, вдоль которого на одинаковом расстоянии друг от друга стоят деревянные же стулья. Причем стулья, предназначенные для посетителей, ничем не отличаются от стульев, на которых сидят посещаемые. Демократия как никак.

Во вторник утром, в десять минут одиннадцатого, сидя на одном из стульев со стороны посетителей в ожидании Орри, я пребывал не в самом радужном настроении. Когда Паркер позвонил и сказал, что свидание назначено в городской тюрьме, я был уверен, что мы будем разговаривать в отдельной комнате. Вместо этого меня препроводили в зверинец, где уже переговаривались четыре пары, пялясь друг на друга через решетку. Ближайшая от меня соседка, пожилая полная дама с заплаканными глазами, была всего в каких-то семи футах. Я рад был бы думать, что такое отношение вызвано только желанием насолить Ниро Вульфу и Арчи Гудвину, но, увы, — все обстояло куда серьезнее. В полиции определенно считали, что Орри убийца, и предпочитали не рисковать.

Наконец в стене по ту сторону стола и решетки распахнулась дверь, и вошел Орри в наручниках, сопровождаемый надзирателем. Надзиратель подвел Орри к столу, усадил на стул напротив меня, буркнул: «Пятнадцать минут», и отошел к стене, где уже стоял еще один надсмотрщик. Мы посмотрели друг на друга сквозь решетку. Глаза Орри чуть припухли. Когда-то он признался мне, что расчесывает волосы утром минут по десять. Сегодня же он явно не причесывался.

— Комната может прослушиваться, — шепнул я.

— Вряд ли, — сказал Орри. Скованные наручниками руки он положил перед собой на стол. — Слишком рискованно. Представляешь, какая шумиха может подняться?

— Хорошо, но давай говорить потише. Паркер сказал тебе, что мистер Вульф, Саул, Фред и я решили, что ты не убивал ее, и взялись за это дело?

— Да, у Вульфа не было другого выбора. Я, конечно, не его Арчи Гудвин, но и меня он не смог бы бросить на произвол судьбы.

— Я предпочитаю быть своим собственным Арчи Гудвином, но сейчас мы в это вдаваться не будем. У меня есть к тебе пара вопросов, но Паркер сказал, что ты хотел меня видеть. Итак?

— Я хочу попросить тебя об одолжении, Арчи. О большом одолжении. Я хочу, чтобы ты встретился с Джил Харди и сказал ей…

— Мы уже встречались. Вчера утром она сама пришла к нам в контору, не перебивай, пожалуйста, и мы поговорили. Не знаю, что ты ей рассказывал про Изабель Керр, так что…

— Я никогда не говорил ей про Изабель Керр. Черт побери, что ты ей наплел?

— То же, что и ты — ничего. Об этом одолжении ты и хотел просить, так что оно уже сделано. Я сказал, что полиция считает тебя виновником смерти Изабель Керр, тогда как мы так не считаем и собираемся расследовать это дело. А про Изабель мы и сами ничего не знаем. Теперь…

— Ты просто чудо, Арчи! Не знаю, как тебя и благодарить.

— Изложи это в письменном виде, и я повешу твою благодарность в рамочке на стену. У меня есть вопросы, а времени у нас — кот наплакал. Ты уже раскололся?

— Нет. Я нем как рыба.

— Так и держись. Паркер согласился защищать тебя. Что у них есть? Они нашли твое удостоверение и другие вещи, отпечатки твоих пальцев и ее дневник, но все это…

— Ее дневник ?

— Да. Ты не знал, что она вела дневник?

— Нет, черт побери!

— Он у них в руках, по словам Кремера. Но старый лис умолчал про содержание. Ты, конечно, там фигурируешь, но мне важно знать другое: могла ли Изабель упомянуть там его ? Я имею в виду покровителя, имя которого мне пришлось выдирать из тебя клещами?

— О… — Орри призадумался. — Понимаю. Это может быть важно. Нет, не думаю, что она об этом писала. Конечно, она держала дневник взаперти, и все-таки вряд ли… Она была слишком осторожна. Я почти уверен, что его имени там нет.

Я взглянул на часы. Осталось шесть минут.

— Теперь главный вопрос. Сколько людей знало о вас с ней?

— Никто не знал.

— Ерунда! Откуда ты можешь быть уверен?

— Насколько мне известно, никто не знал. Сам знаешь, Арчи, я иногда не прочь прихвастнуть, но ты хоть раз слышал от меня ее имя? Она меня довольно быстро напугала. Женщины ко мне привязывались и раньше, но эта пристала просто как банный лист. Верно, она мне нравилась, с ней было приятно, но она просто на мне помешалась. Мы никогда никуда не ходили. Она сама хотела, чтобы мы встречались только у нее дома, и меня это вполне устраивало. К сожалению, я ее недооценил. Я рассказал ей о том, что познакомился с Джил — ничего особенного, просто встретил стюардессу. И потом, как последний болван, решил приучить ее к мысли, что поскольку я у нее не единственный, то и она не может рассчитывать на то, чтобы быть единственной у меня. И вскоре после этого я влюбился по-настоящему, впервые в жизни. В Джил. А Изабель… Я говорил тебе, как она отнеслась к этому. Она всерьез вознамерилась выйти за меня сама. Я сказал, что зарабатываю едва ли половину от того, что ее приятель тратит на ее квартиру и тряпки. Изабель же заверяла, что комнаты и ванны ей будет достаточно, даже после того как родится ребенок. Совсем свихнулась баба. Я ни на секунду не поверил, что она ждет ребенка. А потом — чей бы это был ребенок? Я отвечаю на твой вопрос. Я никому про нее не говорил, и сомневаюсь, чтобы она кому-то рассказала про меня.

— Но она же рассказывала тебе о других, верно?

— Кое о ком — да.

— Кто из них убил ее? У кого были хоть какие-то основания?

Орри кивнул.

— Да, я и сам ломал над этим голову. Если она упоминала хоть что-то, достойное внимания, то вспомнить я не могу. Я прекрасно понимаю, что только так вы можете меня выручить, но ничем не могу помочь. Конечно, она рассказывала про разных людей, в том числе про мужчин, которые с ней заигрывали, про женщин, которые ей нравились или которых она на дух не выносила, но я уже всех перебрал в уме и зашел в тупик. Я понимаю, что с кого-то все равно начать надо, поэтому хочу назвать тебе ее лучшую подругу, певицу из ночного клуба Джулию Джекет. Ее настоящее имя — Эми Джексон. На позапрошлой неделе она еще работала в клубе «Десять маленьких индейцев». Лучше никого не сыскать. А ты уже раздобыл что-нибудь? Хоть какую-то зацепку?

— Нет. А ты когда-нибудь видел ее сестру, Стеллу Флеминг?

— Нет. Изабель рассказывала про нее. Говорила, что когда мы с ней поженимся, то не только она будет счастлива, но и ее сестра. Предполагалось, что я буду на седьмом небе от радости из-за того, что сделаю сразу двух женщин счастливыми.

— Правильно. А она упоминала когда-нибудь…

Я умолк, потому что надзиратель оторвался от стены и приближался к нам. Он прикоснулся к плечу Орри, что было совсем ни к чему, и сказал, что наше время истекло. Я возвысил голос:

— Как вас зовут?

Он тупо посмотрел на меня.

— Как меня зовут?

— Да, лично вас.

— Мое имя Вильям Фланаган.

— Понятно, еще один Вильям. — Я поднялся. — Я доложу о вашем жестоком обращении. Мистер Кэтер задержан только как важный свидетель, а вы грубо схватили его за плечо.

Я повернулся и двинулся к двери.

Вильям Фланаган ничего особенного не прервал. Я собирался только спросить, не упоминала ли когда-нибудь Изабель доктора Гамма.

По дороге домой, в такси, я размышлял. Я надеялся, что беседа с Орри прольет хоть какой-то свет на эту историю, однако когда такси заворачивало на Тридцать пятую улицу, я поймал себя на мысли о том, что обдумываю, какое выражение было у Орри в ту или иную минуту, или что он сказал. Откровенная глупость, потому что мы вычеркнули Орри из числа подозреваемых. Правда, беда в том, что для того, чтобы кого-то напрочь вычеркнуть, нужно заполучить другого подозреваемого. Мысль о том, что Орри ухлопал Изабель Керр, мелькнула в моем мозгу в тот самый миг, когда я разглядел вмятину в ее черепе и увидел валявшуюся рядом пепельницу; чтобы теперь забыть об Орри, я должен был сперва подставить взамен некоего «икс» или «игрек», а время шло, и никакого «икс» или «игрек» у меня так и не было.

Войдя в кабинет, я не выдвинул верхний левый ящик своего стола, чтобы достать блокнот, в который я заношу дневные расходы для еженедельного финансового отчета. Счет за поездку в такси на три доллара семьдесят пять центов я решил оплатить сам.

Поскольку сейчас было три минуты двенадцатого, Вульф только что спустился из оранжереи и сидел, разбирая почту. Не обнаружив в ней ни чеков, ни писем от коллекционеров орхидей, то есть ничего интересного, Вульф со вздохом отодвинул кипу конвертов в сторону и сказал:

— Доброе утро.

Я ответил, что утро вовсе не доброе, и в доказательство дословно воспроизвел беседу с Орри. Закончил я пожеланием, чтобы следующую встречу Вульф провел сам, поскольку я ни с Джил Харди, ни с Флемингами ровным счетом ничего не добился.

— Тем более, что он мужчина, — присовокупил я. — Я понимаю, что нельзя просить от вас слишком многого и встречаться с Джулией Джекет, но она подождет, пока вы не прощупаете Эвери Баллу.

Вульф насупился:

— А доктор Гамм?

Я нахмурился в ответ:

— Нельзя же вечно откладывать Баллу. Я прекрасно понимаю вас и полностью согласен, что мы не беремся за дела о разводах. Уж слишком противно выяснять, кто с кем спал или спит. Баллу, безусловно, оплачивал квартиру не для того, чтобы читать Изабель стихи, но для нас секс в этом деле — не главное, и можно от него абстрагироваться. В конце концов можете убедить себя, что Баллу ухлопал ее за то, что сделал неправильное ударение, декламируя оду.

Губы Вульфа превратились в тонкую ниточку. Он трижды глубоко вздохнул, потом процедил:

— Хорошо. Приведи его.

Я кивнул.

— Ладно, но только не могу сказать, когда. Я наводил о нем справки вчера вечером. Он не только президент «Федерал Холдинг Корпорейшн», но и директор еще девяти крупных фирм. У него один женатый сын и две замужних дочери. Ему пятьдесят шесть. Кроме дома на Шестьдесят седьмой улице, у него еще дом в Райнбеке и вилла в Палм-Бич. Я могу узнать через банк, сколько он стоит, но не уверен, что…

— Я же сказал — приведи его.

— Я слышал. Я просто пытался донести до вас, что на мой взгляд — не слишком разумно объяснять в его приемной, а потом и его секретарше, что частный сыщик Ниро Вульф хочет встретиться с их боссом по личному делу. Еще хуже — договориться о встрече по телефону. Поэтому я должен придумать что-то похитрее, а Джулию Джекет придется пока отложить.

— Саул не звонил?

— Звонил в девять утра. Сказал, что Фред уже с ним и они приступают к делу. Позвонит около часа.

— Фу. Гений против ветряных мельниц. Отзови его. Пусть займется мисс Джекет. Выудит из нее несколько имен, и Фред поможет ему опросить их. — Вульф потянулся к почте. — Твой блокнот, Арчи. Надо ответить этому олуху из Парижа.

7

В четыре часа дня я стоял в мраморном вестибюле сорокаэтажной махины на Уолл-стрит, напротив лифтов с табличками «Этажи 32—40». Подготовился я тщательно. У меня перед глазами стоял облик Эвери Баллу, фотографию которого я разыскал в Нью-Йоркской публичной библиотеке в одном из номеров журнала «Форчун», а в кармане покоилась визитная карточка. Точно такая же, как та, что я дал лифтеру Вильяму — мое имя посередине, а имя и адрес Ниро Вульфа внизу, более мелким шрифтом, но с маленьким добавлением. Под собственными именем и фамилией я допечатал на машинке: «В розовой спальне хранился дневник, который теперь в полиции». Вышло очень аккуратно, уместившись в самый раз.

Возможно, что я и перестарался. Вполне можно было допустить, что не только жена и дети, но и кое-кто из служащих «Федерал Холдинг Корпорейшн» знали, как мистер Баллу проводит некоторые вечера. Но, скорее всего, они не знали. Применительно к его персоне журналист «Форчун» не раз употреблял такие прилагательные, как «честный», «добропорядочный», «безупречно чистый» и «безукоризненный». Я не привык клевать на прилагательные в печатных изданиях, но даже если отбросить из них половину, то оставалось достаточно, чтобы сделать мою задачу весьма щепетильной. Поэтому я и проторчал добрую сотню минут внизу в вестибюле вместо того, чтобы подняться на тридцать четвертый этаж. К тому же ждать внизу оказалось гораздо приятнее, особенно после пяти часов, когда из каждого лифта выпархивала стайка очень симпатичных пташек.

В последний раз я взглянул на часы без двадцати двух шесть, а пару минут спустя появился Эвери Баллу. Из всех, кто спустился с ним в лифте, только один мужчина чуть задержался и они, переговариваясь, зашагали вместе к выходу. Я двинулся следом, надеясь, что дальше их пути разойдутся. Так и случилось. Спутник Баллу направился в сторону Бродвея, а Баллу остановился у кромки тротуара. Я тут же подошел к нему, протянул визитку и произнес:

— Вас это может заинтересовать, мистер Баллу. Света здесь достаточно?

Сперва мне показалось, что он собирается меня отшить, и он сам, должно быть, так решил, но в следующий миг он посмотрел на мое мужественное честное лицо, лицо человека, вручившего тысячи визитных карточек, взял карточку из моих рук, поднес ее к свету и начал читать. Это дало мне время, чтобы рассмотреть его. Темно-серый костюм обошелся мистеру Баллу сотни и три, а то и в четыре, а шляпа такого же цвета — еще долларов в сорок. Крупная голова на крупном теле, лицо с морщинками, но не дряблое. Выражение лица ничуть не изменилось, когда, покончив с моей визиткой, Баллу сунул ее в карман и перевел взгляд на меня.

— Вы уверены, что это может заинтересовать меня ? — спросил он.

Я кивнул.

— Здесь — не лучшее место, чтобы обсуждать это. Я предлагаю контору Ниро Вульфа. Он больше полиции знает и про розовую спальню, и про подозреваемого, и даже про вас. Лучше всего не откладывать дела в долгий ящик. Больше добавить мне нечего, я простой посыльный. Но вы должны признать, что я поступил очень тактично, раз не поднялся на тридцать четвертый этаж и не передал эту карточку вашему персоналу.

Эвери Баллу покрутил головой, должно быть, высматривая поблизости полицейского. Тщетно. В следующее мгновение к нам подкатил и остановился «роллс-ройс», из которого вышел облаченный в форменную одежду шофер. Баллу повернулся ко мне и спросил:

— Где это находится?

— Западная Тридцать пятая улица. Дом девятьсот тридцать восемь.

— У вас есть машина?

— Не здесь.

— Если поедете со мной, то будете держать язык за зубами.

— Хорошо. Я уже сказал все, что хотел.

Баллу шагнул к «роллс-ройсу» и залез внутрь. Я последовал за ним. Шофер захлопнул за мной дверцу и прошествовал на свое место. Когда машина плавно покатила вперед, Баллу сказал шоферу, что мы по дорого кое-куда заедем, и назвал адрес. Когда «роллс» остановился на перекрестке, я подумал, что, пожалуй, впервые доставляю подозреваемого в убийстве к Ниро Вульфу в собственном «роллс-ройсе». Остальную часть пути, благо все молчали, я сосредоточился на автомобиле и решил, что ход у него более плавный, чем у «герона», но зато трогается с места и разгоняется он медленнее.

Когда мы добрались до нашего старенького особняка, было уже начало седьмого, значит, Вульф уже спустился из оранжереи. Разместив на вешалке пальто и шляпу Баллу, а также свои собственные, я вошел в кабинет, провозгласил: «Мистер Баллу» и отступил в сторону.

Войдя, Баллу приостановился, осмотрелся и спросил:

— Здесь не установлены подслушивающие устройства?

— Боюсь, — вздохнул Вульф, — что скоро нигде нельзя будет чувствовать себя в безопасности. Но я могу дать вам мое честное слово, что ничего из того, о чем мы будем здесь говорить, не будет записано.

Он указал на цветочную вазу.

— Микрофон можно спрятать даже там, но его нет.

Баллу предъявил Вульфу мою визитку, которую предусмотрительно вынул из кармана пальто.

— Что это за галиматья насчет розовой спальни и дневника?

Вульф протянул руку и взял карточку.

— Разве не очевидно? Это уловка, чтобы заманить вас сюда. Причем мистер Гудвин ничего не выдумал: спальня и впрямь розовая, как вам известно, поскольку вы провели в ней не один час, а мисс Керр и в самом деле вела дневник, который теперь находится в полиции.

Он мотнул головой в сторону красного кожаного кресла.

— Садитесь, пожалуйста; приятнее вести беседу, когда глаза на одном уровне.

— Я никогда не проводил времени в розовой спальне.

— Тогда почему вы здесь?

— Потому что я знаю вашу репутацию. Знаю, что вы способны подстраивать хитроумные ловушки и, по-видимому, сейчас решили вовлечь меня в свою игру. Хочу сразу предупредить: не стоит.

Вульф покачал головой.

— Нет, мистер Баллу, так не пойдет. Сейчас не важно, знаю ли я о вашей связи с мисс Керр, длившейся три года, и какими фактами я располагаю в подтверждение этому. Важно другое: можно ли предотвратить обнародование этих фактов и если да, то как? Это вопрос к вам. Меня занимает другой вопрос: вы ли убили эту женщину? Если да, то вы приговорены. Если нет, то я вовсе не собираюсь разоблачать вас, и о вашей связи может вообще никто не узнать. Поверьте, что я руководствуюсь вовсе не бахвальством, когда заявляю, что исход дела зависит только от того, насколько вы будете со мной откровенны.

Баллу повернул голову и проводил меня взглядом, пока я усаживался за свой стол. Потом посмотрел на Вульфа, подошел к красному креслу, устроился поудобнее и сказал:

— Я слушаю.

Вульф чуть развернулся вместе с креслом, чтобы смотреть прямо на Баллу.

— Кое-что может быть для вас в новинку, а кое-что — нет, — начал он. — Вам, конечно, известно, что человек по имени Орри Кэтер задержан полицией как важный свидетель, но в любой миг ему могут предъявить обвинение в преднамеренном убийстве. У меня имеются достаточные основания для того, чтобы считать его невиновным. В течение ряда лет мистер Кэтер выполнял мои поручения, так что теперь я перед ним в долгу. Чтобы вернуть этот долг, я должен сейчас сообщить вам нечто, что было сказано мне в конфиденциальной беседе. Мистер Кэтер и мисс Керр в течение последнего года состояли в интимных отношениях. Он часто посещал ее квартиру с розовой спальней, когда мисс Керр говорила, что вы не придете, и в квартире имелись многочисленные свидетельства его визитов, незаметные для вас, но вскрывшиеся при обыске. Полиция все это обнаружила, что и послужило причиной ареста мистера Кэтера. Не желаете что-нибудь сказать?

— Я слушаю.

По лицу Эвери Баллу можно было подумать, что ему предлагают очередной пакет акций.

— Мисс Керр много рассказывала мистеру Кэтеру про вас, ее покровителя, но, естественно, не рассказывала вам о нем. Судя по всему, она упоминала его и в дневнике, но вас эта участь, по-видимому, не коснулась. В противном случае вас бы уже навестили сотрудники уголовной полиции или люди окружного прокурора. Не было такого?

— Я слушаю.

— Так не пойдет. Я должен знать, а вас это ни к чему не обязывает. Кто-нибудь приходил к вам?

— Нет.

— Есть ли у вас хоть какие-то основания подозревать, что вы можете иметь отношение к убийству Изабель Керр?

— Нет.

— Хорошо. Возможно, что окружной прокурор и не предъявит мистеру Кэтеру обвинение в убийстве, пока не выяснит, кто платил за квартиру мисс Керр; к этому обязывает обычная осторожность. Вам остается надеяться, что прокурор никогда этого не выяснит; я тоже буду удовлетворен.

Вульф наклонил голову.

— В том-то и загвоздка, мистер Баллу. Если мистеру Кэтеру придется предстать перед судом, то ваше имя неизбежно всплывет. Мистер Кэтер присягнет, начнет давать показания, назовет вас, и — пиши пропало. Есть, правда, неплохой шанс, что если удастся изобличить и осудить истинного убийцу, то ваше имя тоже останется в тени; если же станут судить мистера Кэтера, то про вас неизбежно станет известно. Следовательно, принимая в расчет, что мистер Кэтер невиновен, в наших общих с вами интересах не допустить судебного процесса над ним. Также в наших с вами интересах — изобличить убийцу Изабель Керр. Если вы откажетесь помочь мне, я, естественно, заподозрю, что ее убили вы; если же потом окажется, что я заблуждался, то я только зря потрачу драгоценное время, что будет чертовски жаль. Я ясно изложил суть дела?

Морщинки на лице Баллу углубились, выражение же совсем не изменилось. Он только глубоко вздохнул, потер ладонью бровь и спросил:

— Могу я что-нибудь выпить?

Я сказал, что да, конечно, поскольку решил, что так быстрее, чем звонить Фрицу. Баллу заказал джин со льдом и долькой лимона, и я отправился на кухню. Пока Фриц нарезал лимон, я разыскал джин, стакан и ведерко со льдом. Когда я вернулся в кабинет, красное кресло пустовало; Баллу стоял возле нашего огромного глобуса, медленно вращая его кончиком пальца. Когда я поставил поднос на столик, Баллу подошел, бросил в стакан кубик льда, плеснул сверху джин, выдавил и положил в стакан пару кружочков лимона и размешал. Когда я подошел к своему столу и уселся, Баллу все еще помешивал коктейль. Наконец он поднес его к губам, два раза отхлебнул и отставил стакан.

— Да, — произнес он, — вы ясно изложили суть дела.

Вульф приоткрыл глаза.

— Судя по всему, я попался, — продолжал Баллу. — Я не могу проверить истинность ваших утверждений. Выпить мне и в самом деле хотелось — я всегда пропускаю стаканчик, когда возвращаюсь домой после работы, но куда важнее для меня было выгадать немного времени для размышлений. Я решил, что вы говорите правду, хотя бы потому, что не вижу, что бы вы выигрывали, вводя меня в заблуждение. Единственная альтернатива для меня — повернуться и уйти, но я не могу пойти на такой риск. У меня есть вопрос: когда мисс Керр… когда этот Кэтер впервые узнал обо мне?

Вульф повернулся ко мне.

— Мы это знаем, Арчи?

— Нет, сэр. Но я могу узнать, если это важно.

— Мог он знать это уже месяца четыре? — спросил Баллу.

— Конечно, — я пожал плечами.

— Мне бы хотелось это выяснить. Быть может, сейчас это уже не столь важно, но я бы хотел знать. — Он взял стакан и отпил из него. — Могу еще добавить, что я не убивал мисс Керр. Стал бы человек с моим положением, с моим весом в обществе… Нет, это для вас не аргумент. Для меня даже мысль такая показалась бы фантастической. Вы хотите, чтобы я помог найти убийцу. Если Кэтер невиновен, а факты таковы, какими вы их представили, то я бы искренне рад помочь, но как?

— Сначала покончим с вами, — произнес Вульф. — Где вы были в субботу утром?

— Все утро я провел дома, часов до трех. К обеду мы ждали гостей.

— Если потребуется, вы сможете обеспечить себе алиби на каждые полчаса, начиная с восьми утра?

— Думаю, что да. Мне много раз звонили.

— А у вашей жены есть алиби?

— Причем тут моя жена, черт возьми?

Вульф покачал головой.

— Не заводитесь. До сих пор вы вели себя безупречно; не портите впечатление. Не я втягиваю вашу жену, а обстоятельства. Знала ли она о вашей связи с мисс Керр?

— Нет.

— Насколько вы уверены?

— Совершенно уверен. Я принял все мыслимые меры предосторожности.

Вульф нахмурился.

— Вы ставите нас в трудное положение. Для меня или для мистера Гудвина было бы весьма желательно повидаться с вашей женой, но как придумать такой повод, чтобы не вовлекать вас? Надеюсь, что мистеру Гудвину удастся…

— Нет, не удастся! Я не позволю вам встречаться с моей женой!

— Вы опять за старое? Вы сами признали, что попались, вот и не трепыхайтесь. Если не вы и не ваша жена, то кто? Я должен иметь факты, или имя, или хотя бы намек. Вы провели с этой женщиной много времени. Она рассказывала вам о своих знакомых, о местах, куда ходила. Мне надо об этом знать.

На шее Баллу начала подергиваться мышца.

— Я настаиваю, категорически настаиваю, чтобы вы не втягивали мою жену в эту историю. Вы, конечно, рассчитываете на то, что вам заплатят. Я никогда не «трепыхаюсь». Сколько вы хотите?

Вульф кивнул.

— Ничего другого от вас я не ожидал. Богатые люди даже не мыслят других путей расчета. Я веду расследование от имени мистера Кэтера, так что вы не можете нанять меня или заплатить мне. Я, конечно, давлю на вас, но только для того, чтобы получить нужные сведения. И вашу жену мы побеспокоим только в том случае, если иного выхода не будет. От вас же мне нужно…

Зазвонил телефон. Я повернулся и снял трубку.

— Контора Ниро…

— Это Саул, Арчи. Я…

— Минутку.

Я отложил трубку в сторону, прошел в прихожую, а оттуда на кухню и поднял трубку параллельного аппарата.

— У нас посетитель. Вываливай, что там у тебя.

— У вас будут еще посетители. Я опростоволосился. Встретил себе равного. Это Джулия Джекет. Отдал бы недельное жалованье, чтобы посмотреть, как бы справился с ней ты. Беда в том, что Ниро Вульф — знаменитость, по ее словам, а также в том, что она обожает орхидеи. Если Вульф покажет ей орхидеи, то она готова хоть часами рассказывать про Изабель Керр. Мне же не скажет ничего. Вообще ничего.

— Да, просто жуть. Боюсь, что мне пришлось бы угрохать на нее целых десять минут.

— Милости прошу. Я уже сказал — даю недельное жалованье. Она…

— Где ты находишься?

— В телефонной будке на Кристофер-стрит. В «Десяти маленьких индейцах» к телефону не пробиться. Сейчас она выступает. Будет на сцене до восьми, а потом снова с десяти минут десятого до десяти с четвертью.

— Тогда это пара пустяков. Приведи ее в половине девятого.

— Пара пустяков — ха!

Послышался щелчок, и связь оборвалась.

Я не надеюсь, что вы мне поверите, когда я скажу, каковы были первые слова, что я услышал по возвращении в кабинет, но вы имеете право знать, почему мы добились от Эвери Баллу так же мало, как Саул от Джулии Джекет. Вот что сказал Баллу:

— Редьярд Киплинг.

Я подошел к столу, не веря своим ушам и не сводя глаз с Баллу.

— Стихи? — спросил Вульф, когда я усаживался.

— В основном стихи, — ответил Баллу, — но также некоторые рассказы. Еще Роберт Сервис и Джек Лондон. Кое-что другое, но эти трое, Киплинг, Сервис и Лондон, есть у меня целиком, в кожаных переплетах. И все хранится там. Кстати, я хотел вас спросить — могут ли они снять отпечатки пальцев с кожаных переплетов? Кожа — не гладкая, а пупырчатая.

Вульф повернул голову.

— Арчи?

— Возможно, не смогут, — сказал я. — Но ваши отпечатки могут быть на других предметах. У вас когда-нибудь брали отпечатки пальцев? Они где-нибудь хранятся?

— Не знаю. Просто не знаю.

Плечи Вульфа поднялись на одну четвертую дюйма, потом опустились.

— Тогда вам остается только надеяться. Но мне трудно поверить, мистер Баллу, что вы проводили там десять часов в неделю, или пятьсот часов в год в течение трех лет, и мисс Керр никогда не говорила, как проводит оставшиеся… почти двадцать пять тысяч часов. Куда ходит, с кем общается…

— Я уже сказал, — нервно ответил Баллу, — уступая вашему давлению. Кроме физической близости у нас не было ничего общего. Разве что еще обсуждение прочитанных стихов и рассказов.

— Все равно — не могу поверить. Она никогда не упоминала сестру?

— Нет, несколько раз невзначай упоминала, но ничего не рассказывала.

— И вы не знали, что сестра была резко против вашей связи?

— Нет, не знал. И сейчас не знаю.

— Тем не менее это факт. Мисс Керр когда-нибудь называла имя Джулии Джекет?

— По-моему, нет. Если и называла, то как-то между прочим, и я его не помню.

— Поразительно. Вы часто и помногу общались в течение трех лет. Я просил вас назвать мне хоть несколько имен, и вы назвали три: Джек Лондон, Роберт Сервис и Редьярд Киплинг. — Вульф отодвинул кресло назад. — Вопрос: почему вы хотели знать, когда мистер Кэтер впервые услышал ваше имя?

— Я… мне было просто любопытно.

— Вы сказали, что сейчас это уже не важно. А когда это могло быть важно и почему?

— Я имел в виду — важно только для меня, а не для вас и не для ваших целей. Какую цель вы преследуете? Вы говорите, что я не могу нанять вас или заплатить вам, но почему? Я не вижу противоречия между интересами Кэтера и моими. Что вы скажете, если я предложу вам десять тысяч в задаток? Двадцать тысяч?

— Нет. — Вульф поднялся. — Я уже связан обязательством.

И вышел.

8

В четверть девятого мы вновь сидели в кабинете, а Фриц убирал кофейные приборы; я еще этого не знал, но шла подготовка к одному из самых грандиозных представлений, которые когда-либо разыгрывались в нашем старом особнячке красного кирпича. Выпроводив Баллу, я отправился на кухню и рассказал Вульфу про звонок Саула. Конечно, Вульф получил бы большее наслаждение от лукового супа и мяса с овощами по-кентуккийски, если бы я подождал хотя бы до кофе. Но меня интересовал вопрос: что перевешивает у этого чревоугодника — аппетит или пищеварение. Оказалось, что испортить ему аппетит можно только чудом.

Впрочем, пищеварению тоже немного досталось. Вульф выпил кофе больше обычного, опустошив весь кофейник, и теперь, поскольку я был рядом — а обычно по вторникам я провожу вечера вне дома, — Вульф решил продолжить беседу, начатую за ужином. Речь шла о Вьетнаме, хотя он не слишком интересовался Вьетнамом. Во всяком случае в те минуты. Он готовился к встрече с женщиной, что само по себе уже портило ему настроение, но эта женщина к тому же пела в ночном клубе, что было выше его сил. Вечер обещал быть чудовищным. Когда в дверь позвонили, Вульф злобно зыркнул на меня, хотя виноват был не я, а Саул, о чем я не преминул напомнить Вульфу, отправляясь открывать.

Даже через одностороннее стекло ею можно было залюбоваться. Она возвышалась над Саулом на пару дюймов, и если шубка была из настоящего соболя, то на нее пошло не меньше сотни соболиных шкурок. Войдя, она сверкнула ослепительной улыбкой, которой я тут же удостоился вторично, повернувшись после того, как повесил шубку. Саул с трудом сдерживал ухмылку, предвкушая удовольствие. Редкостный негодяй. Взяв меня за руку, она нежно промурлыкала грудным голосом:

— Где он, Арчи?

После чего, не выпуская моей руки, устремилась прямехонько в кабинет. Там она освободила мою руку, протанцевала до середины комнаты, повернулась лицом к Вульфу, отбросила сумочку на пол и пропела:

Вперед, толстяк, вперед!
Смелей, толстяк, смелей.
Бери меня, толстяк,
Смелей же, не робей.
Любезный толстячок,
Люби меня, люби.
Я жду тебя, малыш,
Приди ко мне, приди.
Люби меня, любии-и-и-и-и-и…
Смелей!
Потом протянула к Вульфу две длинные, изящные, оголенные руки и изрекла:

— Теперь орхидеи. Показывайте!

Признаться, зрелище было впечатляющее. Похоже, правда, Вульф тоже не собирался сдаваться, показывая, что и он не лыком шит. Он хмуро пялился на нее, причем на лице его было точно такое же выражение, которое я не раз видел, когда он никак не мог угадать нужное слово в кроссворде.

Вульф перенес хмурый взгляд на меня и рыкнул:

— Это ты подстроил?

— Нет, — звонко ответила она. — Со мной никто никогда ничего не подстраивает. Это ни к чему. Где орхидеи, толстяк? Смелей!

— Мисс Джексон, — произнес Вульф.

— Только не здесь, — отрезала она. — Я Джулия Джекет.

— Только не здесь, — жестко сказал Вульф. — Возможно, что много лет назад, при других обстоятельствах, я бы воздал должное этому спектаклю, но только не здесь и…

— Это не спектакль, парень, это я.

— Не верю. Создание, которое ворвалось сюда в прогнусавило сии скверные вирши, не способно есть, или спать, или читать, или мечтать… или любить. Вы способны любить?

— Ха! Это я-то!!

Вульф кивнул.

— Вот видите? Минуту назад вы бы сказали: «Это я-то, парень!» Вы прогрессируете на глазах. Что касается вашего желания посмотреть на орхидеи, его легко исполнить. Либо мистер Пензер, либо мистер Гудвин могут препроводить вас в оранжерею в удобное время, может быть, завтра. Сейчас у нас другие дела и совсем мало времени. Вы хотите, чтобы убийцу Изабель Керр изобличили и наказали?

— О да, еще как. Еще как, парень!

Вульф скорчил гримасу.

— Это уже атавизм. Я тоже хочу, чтобы убийца получил по заслугам, поскольку, только изобличив его, я могу освободить из-под стражи арестованного Орри Кэтера. Мисс Керр, должно быть, рассказывала вам о нем.

Джулия Джекет уставилась на Вульфа с высоты своих пяти футов и двух дюймов.

— Вы что, больны? — спросила она.

— Нет. Я зол, но я не болен. Если вы считаете, что ее убил мистер Кэтер, то вы ошибаетесь, и я собираюсь это доказать, найдя настоящего убийцу. Вы не убивали?

Саул и я стояли между ней и дверью. Джулия повернулась к нам и отчеканила:

— Ах ты, крыса!

— Не виновен, — ответил Саул. — Вы сразу сказали, что полагаете, что ее убил Орри. Вы также сказали…

— Вы пообещали, что Ниро Вульф попросит меня помочь уличить его.

— Нет. Я сказал, что Ниро Вульфу нужна ваша помощь. Вы же ясно дали понять, что мне ничего не скажете.

Она круто развернулась, словно ища, чем в нас запустить, потом прогарцевала к моему столу, уселась на мое место и уставилась на Вульфа. Не знаю, хватило бы у нас сил стащить ее оттуда, но я счел за лучшее сесть в красное кожаное кресло, а Саул разместился в одном из желтых.

— Значит, вы рассчитываете спасти его шкуру, потому что он на вас работает, — произнесла она. — Чушь собачья! Как вы это сделаете? Скажите мне.

Вульф замотал головой.

— Не могу. Я и сам не знаю. Вы, кажется, убеждены в вине мистера Кэтера и наверняка изложили свое мнение полиции, но там, похоже, еще не пришли к какому-то заключению. Во всяком случае мистер Кэтер задержан только как важный свидетель. Может быть, вы поделитесь со мной своей убежденностью? Почему вы так уверены, что убийца — мистер Кэтер?

— Черт возьми, ведь я ее предупреждала, — в сердцах проговорила Джулия.

— Предупреждали, что мистер Кэтер убьет ее?

— Нет, предупреждала, что от него можно ожидать всего, чего угодно. Вы, надеюсь, знаете, что он собирался жениться на другой женщине?

— Да.

— Так что понимаете, что они натворили? Такое случается, когда у кого-то крыша едет. Балбесы, им бы жить да радоваться. Тот, кто оплачивал ее счета — она никогда не говорила мне, как его зовут, — всегда мог прийти к ней в любую минуту, когда ему хотелось разнообразия, — это раз. У нее было свое гнездышко и был мужчина, который о ней заботился, — это два. Наконец у вашего Кэтера была женщина, которая ждала его и в любую секунду готова была за бесплатно лечь с ним в постель, — это три. Я и говорю — жить бы да радоваться. Нет, она вбила себе в голову, что должна выйти замуж, а он вбил себе в голову, что должен жениться та стюардессе. Это вы тоже знаете?

— Да.

— Будь у Изабель хоть капля мозгов, она бы оставила его в покое. Но ума не хватило им всем. Я предупреждала Изабель, чтобы она с ним порвала, что у него уже совсем котелок не варит и что он способен на все. Она и слушать меня не хотела. И вот, пожалуйста, — она на него надавила, и он ее пришил. Когда люди перестают соображать, надо от них бежать. Но он ее убил и теперь пусть расплачивается.

— Вы все это рассказали полиции?

— Еще бы.

— А вдруг он не убивал?

— Вздор!

Вульф пристально посмотрел на нее. Поскольку он привык видеть на этом месте меня, ему пришлось чуть-чуть изменить наклон головы.

— Вы играете в азартные игры? — спросил он. — Любите заключать пари?

— Дурацкий вопрос. Кто не любит?

— Прекрасно. Саул, сколько вы готовы поставить на то, что Орри Кэтер не убивал Изабель Керр?

— Десять против одного, — ни секунды не колеблясь, выпалил Саул. И тут же полез в карман, достал бумажник и извлек из него несколько купюр. — Пожалуйста — сто против десяти.

— Возможно, мисс Джексон пришла без денег. Ты можешь…

— Я всегда при деньгах.

Она полезла в сумочку, которую подобрала и положила на мой стол после того, как закончила петь.

— Но кто установит виновность?

— Окружной прокурор, — ответил Саул. — Сто к десяти, что Орри даже не предстанет перед судом. Вы согласны, если деньги останутся у Арчи Гудвина?

— Нет. Пусть они будут у Ниро Вульфа.

Она встала и передала купюру Вульфу, Саул тоже отдал ему свои бумажки. Вульф пересчитал деньги и убрал их в ящик стола. Джулия вернулась к моему креслу, положила сумочку на мой стол и обратилась к Вульфу:

— Теперь скажите, почему я только что проиграла свои десять зеленых?

Он помотал головой.

— Это подождет. Я только хотел показать вам, что мы руководствуемся логическими умозаключениями, а не привязанностями. Вы пристрастны к мистеру Кэтеру?

— Что значит «пристрастна»?

— Предубеждение. Умысел. Личная неприязнь.

— Нет, конечно. Я ко всем отношусь нормально.

— Если он не убивал мисс Керр, вы готовы потерять эти десять долларов?

— Конечно. Пари есть пари.

— Значит, если мисс Керр убил кто-то другой, вы согласны, чтобы наказание понес он, а не мистер Кэтер?

— Разумеется.

— Что ж, прекрасно. Вы были близкими подругами с мисс Керр. За исключением имени человека, оплачивающего ее счета, у нее не было от вас тайн. Каким она была человеком? Это вовсе не праздный вопрос; я должен это знать. Что она была за женщина?

— Она была просто душка. Я в ней души не чаяла, пока она не втюрилась в этого фанфарона. А до этого она всегда знала правила игры и соблюдала их. При этом никогда не теряла достоинства. Она влюблялась и дарила любовь, но никогда не сохла по кому-либо. Я и сама лучше была бы совсем бессердечной, чем сохла по кому-нибудь. В этом и крылась одна из причин нашей близости с ней — мы обе прекрасно знали цену мужчинам и знали, чего от них ждать, пока… пока на горизонте не возник этот бабуин Кэтер.

— Вы с ним знакомы?

— Нет. Никогда его в глаза не видела и не испытываю этого желания и сейчас.

Вульф взглянул на часы.

— Вам нужно вернуться в десять минут десятого?

— Нет, в пять минут десятого. Я должна еще переодеться.

— Тогда времени совсем мало. Давайте предположим, что у нас уже имеются доказательства невиновности мистера Катера. Тогда кто мог убить мисс Керр? Кого бы вы заподозрили?

— Этоэлементарно. Лобстера, конечно.

— Кого? Лобстера?

— Извините. Того, кто содержал ее.

— Вы ведь даже не знаете его имени.

— И что из того? Он отстегивал примерно двадцать кусков в год. Может, она его доила? Или он известный мошенник, или щипач? Засек их с Кэтером и пришил ее. Ежу ясно. Прикидываете?

— Что ж, я подумаю над этим. Но давайте пойдем дальше. Отметем «лобстера». Кто тогда? У вас были общие друзья с мисс Керр?

— Да. Вежливости ради можно их назвать и друзьями.

— Допустим, ее убил один из них. Кто именно?

Она произнесла вслух слово, которое должна была бы произнести про себя.

— В каком смысле? — осведомился Вульф.

— В том смысле, что я их знаю как облупленных. Без причины никого не убивают, а если и есть причина, то нужно еще иметь характер. Они не годятся.

— Ни один?

— Нет.

— Можете ли вы назвать мистеру Гудвину или мистеру Пензеру хотя бы одного из этих людей, пока вам показывают орхидеи?

— Я не буду смотреть на орхидеи. Мне пора идти.

— Может быть, завтра утром?

— Тогда придется принести цветы ко мне в постель. Завалят меня орхидеями с головы до ног. Было бы классно. Жаль, что не выйдет. По утрам в постели от меня толку мало.

— Тогда днем. Вы когда-нибудь встречались с доктором Гаммом?

— С Тедди? — Она фыркнула. — Еще бы. Врач он, может, и неплохой, но мужик никудышный. Вбил себе в голову, что может соблазнить Изабель. Это он-то!

— Не вышло?

— Нет, конечно.

— Вы когда-нибудь видели сестру мисс Керр? Миссис Флеминг?

Она кивнула.

— Эту гусыню? Да, тут вы попали в точку. И я не смеюсь. Я честно думаю, что она спала и видела Изабель в гробу. Да, если это не Кэтер, и не лобстер, то точно она.

Джулия посмотрела на настенные часы.

— Ой, мне пора.

Она вскочила с моего кресла.

— Пойдем со мной. Почему нет? Я вас усажу за столик у самой сцены. Распишу вас на все сто. Возвещу этим козлам, что сам Ниро Вульф почтил нас своим присутствием и сейчас со всеми раскланяется. Вы можете поклониться сидя, если хотите, а они влезут на стулья, чтобы лучше вас разглядеть. Я просто лопну от гордости. Смелей, толстячок! Пиво за мой счет.

Вульф запрокинул голову назад и прищурился.

— Я отклоняю ваше приглашение, мисс Джексон, — произнес он, — но желаю вам удачи. У меня возникло впечатление, что мы с вами сходным образом оцениваем некоторых собратьев по разуму.

Он встал. Это случается с ним крайне редко, поскольку обычно, когда кто-то приходит или уходит, он продолжает сидеть вне зависимости от того, кто перед ним — мужчина или женщина. И даже повторил:

— Желаю удачи, мадам.

— Славный толстячок, — пропела она. Потом повернулась ко мне.

— Приходите вы, Арчи. Этот Пензер — настоящая крыса.

9

Сорок восемь часов спустя, в девять часов вечера в четверг, Вульф отставил в сторону опустевшую кофейную чашечку и пробурчал:

— Четыре дня и четыре ночи коту под хвост.

— Не спорю, — сказал я, допив кофе.

Хотя, если бы мне очень хотелось, я бы мог вступить с ним в перепалку. Судя по результатам, это время и впрямь было выброшено коту под хвост, тогда как усилий было затрачено предостаточно. Где-то среди девяти записных книжек, что лежат на моем столе, — а все эти отчеты я печатаю на машинке наверху в своей комнате, а не в кабинете, — увековечены имена и фамилии четырех мужчин и шести женщин, которые продиктовала нам Джекет-Джексон, пришедшая в среду днем полюбоваться на орхидеи. Саул и Фред навестили всех этих людей, но безрезультатно — зацепиться было не за что. С другой стороны, в наши дни все возможно. Допустим, одной из этих дамочек вдруг померещилось, что Изабель стибрила ее помаду; она решила наказать воровку, но в порыве гнева чуть перестаралась. Или кто-то из мужчин ненавидел Редьярда Киплинга и решил, что женщина, которая держит на полке Киплинга в кожаном переплете, не имеет права на жизнь. Таких поводов я мог придумать тысячи. Но нам нужно было что-то более осязаемое.

Например, статистические выкладки. Известно, что на каждую тысячу убийств, совершаемых любителями, восемьдесят три выпадает на долю женщин, которые лишают жизни других женщин из-за того, что те посягают на их мужей, по меньшей мере, частично. Так что, если доверять статистическим выкладкам, то на первое место в списке подозреваемых нам следовало бы поставить миссис Эвери Баллу. Трудность только в том, как к ней подкатить. Если я напрямик ляпну, знает ли она, что ее муж в течение трех лет читал стихи Киплинга женщине, которую на прошлой неделе убили, то Баллу наверняка обидится и перестанет разговаривать с нами, а он может еще пригодиться. Поэтому утром в среду, покончив с завтраком, я позвонил Лили Роуэн и поинтересовался, не знакома ли она с миссис Эвери Баллу. Лили сказала, что не знакома и что то немногое, что она слышала о миссис Баллу, не вдохновляет к знакомству.

— Тогда я не стану настаивать, — сказал я. — Но я хочу сам понять, насколько мне нужно встретиться с ней. Это строго между нами. Детального отчета я от тебя не требую, только обрисуй ее в общих чертах, какие у нее интересы. Было бы очень здорово, если бы вдруг оказалось, что она собирает автографы знаменитых частных сыщиков.

— Ну уж, не такая она дура!

Я сказал, что встречаются дуры и покруче, присовокупил, что дело срочное, и час спустя Лили мне перезвонила. Она разузнала куда больше, чем мне требовалось, так что многое я опущу. В девичестве миссис Баллу была известна как Минерва Чедвик, из династии стальных и железнодорожных магнатов Чедвиков. За Баллу она вышла в 1936 году. Их сын и две дочери уже обзавелись собственными семьями. Друзья звали ее Минной. Больших вечеринок она не закатывала, но любила собрать близких друзей на ужин. Набожная, англиканского вероисповедания, но церковь посещала редко. О Париже невысокого мнения, а Флориду и вовсе ненавидела. Увлекалась лошадьми и обзавелась четырьмя арабскими скакунами, но главной ее страстью были ирландские волкодавы. Их она держала то ли двенадцать, то ли четырнадцать…

Зря я потратил столько бумаги и вашего времени, поскольку ясно было, что ставку надо делать на ирландских волкодавов. О волкодавах я твердо знал одно — они ужасно здоровые, — поэтому позвонил знакомому собачнику, подзапасся кое-какими фактами, после чего собрался с духом и набрал номер резиденции Баллу на Шестьдесят седьмой улице. Когда послышался голос, соответствующий голосу дворецкого в моем представлении, я сообщил, что меня зовут Арчибальд Гудвин и я хотел бы договориться о встрече с миссис Баллу, чтобы посоветоваться с ней об ирландских волкодавах. Мне было сказано в ответ, что миссис Баллу занята, но мою просьбу ей передадут, так что я оставил номер телефона. Около полудня мне позвонили, деловой женский голос представился как мисс Коркоран, секретарь миссис Баллу, и осведомился, что я хочу узнать про ирландских волкодавов. Я признался, что хочу приобрести волкодава, но не знаю, в какой питомник лучше обратиться, а друг сказал, что миссис Баллу — лучший знаток волкодавов во всей стране; мисс Коркоран сказала, что миссис Баллу может меня принять в пять часов. Это меня вполне устраивало, поскольку Джекет-Джексон собиралась придти смотреть на орхидеи в половине третьего.

Вы вряд ли горите желанием провести еще пару часов в обществе Джулии Джекет, или мисс Джексон, так что я доставлю вам удовольствие и познакомлю с Минной Баллу. Декорации и действующие лица были именно такими, как я себе представлял: бдительный дворецкий, который впустил меня и пытливо рассмотрел с головы до пят; циновка, прикрывавшая первые шесть футов необъятного ковра в холле (в кабинете Вульфа пол устлан персидским ковром размерами четырнадцать на двадцать шесть футов, так этот ковер был еще больше); заносчивая горничная, которая приняла у меня пальто и шляпу; широкие мраморные ступени; лифт с панелями красного дерева; немолодая, седоволосая и сероглазая мисс Коркоран, встретившая меня на четвертом этаже; комната, в которую она меня доставила, — слева стол с пишущей машинкой и картотека, справа диван, мягкие кресла и кофейный столик. Повсюду развешаны фотографии собак и лошадей, но ни одной фотографии Эвери Баллу. Жена же его лежала лицом кверху на диване, облаченная в нечто, напоминающее выцветший, некогда красный халат, достающий до лодыжек. Когда я вошел, она повернула голову и сказала:

— Я надеялась, что вы не придете. Я так устала.

Она указала на кресло:

— Сядьте сюда.

Я уселся лицом к ней. Тонкий нос, тонкие губы, прядь крашеных каштановых волос выбилась на лоб, ноги босые с оттопыренными большими пальцами. Я учтиво улыбнулся.

— Разве вы не собираетесь о чем-то спросить? — напомнила миссис Баллу.

— Если вы не слишком устали, — ответил я. — Надеюсь, мисс Коркоран передала вам суть моей просьбы. Речь идет на самом деле о моей знакомой, которая мечтает об ирландском волкодаве. Она живет в Вестчестере. Я же живу в Нью-Йорке, а городская квартира, по-моему, плохо подходит для ирландских волкодавов.

— Еще бы!

— Ей сказали, что лучше выписать волкодава из Ирландии.

— Кто ей сказал?

— Не знаю.

— Это мог сделать только круглый болван. У ирландских заводчиков утрачен высокопородный материал. Лучший в мире питомник ирландских волкодавов содержит Флоренс Нейгл, но она селекционер, а не заводчик, и продает щенков только в надежные руки. Как и все настоящие селекционеры. Я, естественно, тоже на заводчик и продаю щенков только по особым случаям. Я влюблена в ирландских волкодавов, и они во мне души не чают. В моей спальне всегда спят восемь моих милых собачек.

— А вашему мужу это нравится? — мило улыбнулся я.

— Я даже не уверена, знает ли он об этом. Он не отличит волкодава от страуса. А кто ваша знакомая?

— Ее зовут Лили Роуэн. У нее имение недалеко от Кейтона.

— Почему она хочет именно ирландского волкодава?

— В какой-то степени — для охраны. Соседей там поблизости нет.

— Этого мало. Надо их по-настоящему любить. Вы должны изображать восторг, когда хвост смахнет вазу или разобьет люстру. А известно ли ей, что хороший кобель весит до ста тридцати фунтов, а ростом, когда он стоит на задних лапах, достигает шести футов и шести дюймов? Знает ли она, что когда он прыгает на хозяина, проявляя свою любовь, хозяин падает навзничь? Известно ли ей, что ирландским волкодавам нужно пробегать три мили в день, так что их привязывают сзади к фургону? Скажите ей, пусть заведет простую собаку — датского дога или добермана.

Я покачал головой.

— Нет, миссис Баллу, так не пойдет.

— Почему же?

— Потому что мисс Роуэн уже готова полюбить именно ирландского волкодава. Посмотрите, сколько сил она уже на это потратила. Разузнала все о питомниках, но этого ей показалось недостаточно, она выведала, что лучший специалист по волкодавам — вы, и уговорила меня попытаться добиться встречи с вами, поскольку считает, что у мужчины больше шансов получить ваш совет, чем у женщины. Я сказал, что она могла бы и сама встретиться с вашим мужем, но она не знала, интересуется ли он волкодавами. Судя по всему — нет.

Миссис Баллу заморгала.

— Моего мужа не интересует ровным счетом ничего, кроме денег и того, что он называет структурой экономики. Как зовут эту англичанку, которая пишет книги о структуре экономики?

— Барбара Уорд.

Она кивнула.

— Вот она могла бы увлечь его, другие же женщины для него просто не существуют. А как зовут вашу знакомую?

— Лили Роуэн.

— Ах да, вы говорили. Я ужасно устала. Что ж, вы рассуждаете вполне здраво. А как вы считаете — волкодав будет счастлив с ней?

— Очень, иначе бы меня здесь не было.

— Она хочет кобеля или суку?

— Она просила, чтобы я узнал у вас. Кого вы посоветуете?

— Это непросто. Мне нужно знать… Она живет в сельской местности?

— Да, кроме зимы. У нее есть еще квартира в Нью-Йорке.

Я не стал добавлять, что апартаменты Лили Роуэн занимают верхний этаж здания в каких-то четырехстах ярдах отсюда.

— Я должна поговорить с ней.

Она повернула голову.

— Силия, вы записали? Лили Роуэн.

Мисс Коркоран, сидевшая за столом, ответила утвердительно, и миссис Баллу вновь обратилась ко мне:

— Скажите ей, чтобы она связалась с мисс Коркоран. Ей сразу надо было так сделать вместо того, чтобы беспокоить вас. Я забыла ваше имя… Впрочем, неважно.

И она смежила очи.

Я поднялся и постоял немного. Безукоризненное воспитание подсказывало мне, что лучше распрощаться с ней, когда она откроет глаза, но глаза не открылись, и я сказал:

— Спасибо.

— Я думала, что вы уже ушли, — ответила она, по-прежнему не открывая глаз.

Будь я ирландским волкодавом, я бы завилял хвостом и смахнул на пол какую-нибудь вазу. Мисс Коркоран, которая сопровождала меня до лифта, чтобы удостовериться, что я и в самом деле в него влез, на прощание сказала, что лучшее время для звонка мисс Роуэн — между десятью и одиннадцатью утра.

Поскольку с прошлой субботы я ни разу толком не гулял, а часы не показывали еще и половины шестого, я решил, что, пожалуй, сэкономлю на такси. Правда, сначала надо было позвонить, поэтому я разыскал телефон-автомат на Мэдисон-авеню, набрал номер Лили Роуэн, объяснил положение и попросил ее позвонить утром мисс Коркоран, извиниться и сказать, что она раздумала покупать ирландского волкодава, а хочет завести датского дога. То, что сказала мне в ответ Лили, я опущу, поскольку это не имеет прямого отношения к делу и носит слишком личностный характер.

Выйдя на свежий воздух, я поднял воротник и натянул перчатки. Зима свирепствовала вовсю.

Если у вас сложилось впечатление, что всю работу делаем мы — Саул и Фред допекают владельцев десяти имен, которые я выцарапал у Джулии Джекет, а я охочусь за ревнивой женой, то вы жестоко заблуждаетесь. Когда в четверть седьмого я вошел в кабинет, Вульф сидел за столом, увлеченно читая книгу. Я заметил, что это уже не «Приглашение к дознанию». Вульф напряженно трудился над «Книгой джунглей» Редьярда Киплинга. Я на цыпочках прокрался к своему столу, чтобы не тревожить нашего работягу. Когда он закончил главу и поднял голову, я спросил:

— Может быть, вам приятнее читать вслух? Представьте, что я Изабель Керр.

Вульф пропустил мой выпад мимо ушей и пробурчал:

— Ты добился хоть чего-нибудь, наконец?

— Нет, сэр. Боюсь, что если мы не пустим по следу ирландского волкодава, то наше дело плохо. Миссис Баллу можно смело вычеркнуть. Даже если бы нашлась добрая душа, которая открыла бы ей глаза на то, чем занимался ее муж с этой одалиской, она все равно не смогла бы покончить с Изабель Керр, во-первых, потому что слишком устала, а во-вторых, из-за того, что позабыла бы имя и адрес. Впрочем, благодаря мисс Джексон ваши познания о женском поле существенно расширились, так что, возможно, вы со мной не согласитесь.

Потом я доложил. Это заняло так мало времени, что едва Вульф успел поудобнее устроиться и откинуться на спинку кресла с закрытыми глазами, как я уже подошел к концу и рассказал про свой звонок Лили Роуэн.

— Между вами и миссис Баллу разница только в одном, — закончил я. — Вы закрываете глаза, чтобы сконцентрироваться на том, что я говорю, а она закрывает глаза в надежде, что я провалюсь сквозь землю. Она даже не заметила, что я дважды притянул к нашей беседе ее мужа. Держу пари, что расскажи я ей все про Изабель Керр и розовую спальню, она бы даже не удосужилась упомянуть об этом мужу, когда он вернулся с работы.

Вульф открыл глаза.

— Как могут восемь таких крупных собак разместиться в ее спальне? — спросил он.

Я кивнул.

— Это меня тоже беспокоило. Если допустить, что один пес занимает два квадратных ярда, то…

В дверь позвонили, и я направился в прихожую. На крыльце стоял субъект в коричневом твидовом пальто и темно-синей шляпе с узкими полями, что придавало ему крайне нелепый вид. Я решил, что это один из обитателей театрального мира, которого спугнули Саул или Фред. Но когда я открыл дверь, он заявил:

— Я доктор Гамм. Теодор Гамм, доктор медицины. А вы тот самый, кто приходил в понедельник днем к мистеру и миссис Флеминг?

Я признал, что я — тот самый. Он сказал:

— Я настаиваю на встрече с Ниро Вульфом.

И он прошел бы прямо сквозь меня, не отступи я в последнее мгновение в сторону.

Конечно, так Нельзя поступать, вы правы. Сперва нужно сказать что-то путное и лишь потом настаивать. Ему и телосложение-то не позволяло настаивать ни на чем, как я успел убедиться, когда он освободился от пальто. Он был круглый, как колобок — круглоплечий, круглобедрый и круглолицый, а плешивая макушка едва доставала до моего подбородка. Я отвел его в гостиную, сам прошел в кабинет через прихожую и доложил Вульфу, что доктор Теодор Гамм настаивает на том, чтобы выяснить, почему Вульф послал меня к мистеру и миссис Флеминг. Вульф посмотрел на часы и прорычал:

— До ужина всего полчаса.

Я сказал, что миссис Баллу уделила мне всего десять минут, вышел через дверь, открывающуюся в гостиную, и ввел доктора Гамма в кабинет. Я указал ему на красное кожаное кресло, а Вульф пробормотал что-то насчет двадцати минут. Красное кресло — довольно глубокое, и ноги Гамма сперва болтались над полом, пока он не догадался передвинуться на край. Сев поудобнее, он воззрился на Вульфа и выпалил:

— У вас очень много лишнего веса.

Вульф кивнул.

— Семьдесят фунтов. Или даже восемьдесят. Ничего, смерть это исправит. Вас это беспокоит?

— Да. — Гамм обхватил пухлыми пальцами подлокотники кресла. — Совершенно не выношу надругательства над собственным здоровьем.

Голос у него, в отличие от роста, был высокий.

— Забота о здоровье и привела меня сюда, — продолжал он. — Я имею в виду одну из моих пациенток — миссис Барри Флеминг. Вы послали к ней своего человека, вот этого… — он глазами указал на меня, — чтобы мучить ее. Она и без того испытывала страшное нервное напряжение, а теперь ей и вовсе угрожает коллапс. Вы можете оправдать свои действия?

— С легкостью, — ответил Вульф, брови которого во время тирады доктора уползли вверх. — Как намерения, так и сами действия, хотя именно оправданность действии вызывает у вас сомнения. Состояние нервного напряжения у миссис Флеминг было вызвано не только известием о смерти сестры, но, главное, страхом, что образ жизни, который та вела, станет теперь достоянием гласности. Мистер Гудвин оказал ей услугу, объяснив, что разоблачение будет неминуемым, если не предпринять определенные шаги. Это должно подтолкнуть ее вовсе не к коллапсу, а к действиям, если она не…

— Каким еще действиям?

— Только таким, которые принесут должный эффект. Она изложила вам все, что ей сказал мистер Гудвин?

— Не она, а ее муж. Он сказал, что если арестованный, Орри Кэтер, предстанет перед судом, то все, что касается Изабель, выплывет наружу. Кэтер виновен, и ваша единственная надежда — собрать достаточно доказательств его невиновности, чтобы его отпустили. И это вы называете услугой?

— Конечно. Это очевидно. А вы сомневаетесь?

— Да. Я думаю, что это просто дешевая уловка. Почему вы говорите, что Кэтер невиновен? Вы можете это доказать?

— Пока нет, но собираюсь.

— Я вам не верю. Думаю, что вы просто ловите рыбу в мутной воде и пытаетесь запутать дело, чтобы Кэтера было труднее осудить. Не вижу, с какой стати вы хотели бы оказать миссис Флеминг услугу, но если бы вдруг и в самом деле хотели, то могли бы убедить Кэтера и его адвоката не упоминать на суде про определенные обстоятельства. Я знаю, что вы не согласитесь, хотя могли бы.

— Но вы бы этого от меня хотели?

— Конечно. Ради миссис Флеминг — это спасло бы ей жизнь.

— Но вы знаете, что я не соглашусь?

— Да.

— Тогда зачем вы пришли сюда?

— Она меня попросила. Вернее, они оба. Они думают, что вы просто блефуете, да и я, откровенно говоря, тоже — уж слишком много небылиц ваш человек им наплел. А почему вы решили, что Кэтер невиновен?

Вульф прищурился.

— Вам следует лучше разобраться в своих мыслях, доктор. Мистер Гудвин объяснил миссис Флеминг, что в ее интересах получить доказательства невиновности мистера Кэтера. Вам же это не по нутру. Вы спорите. Может быть, вам гораздо важнее собственное здоровье, нежели здоровье миссис Флеминг? Может быть, вы убили Изабель Керр?

Гамм оторопело уставился на Вульфа.

— Как вы… — Он судорожно сглотнул. — Какая наглость!

— Правильно. Но поскольку я по известным мне причинам полагаю, что мистер Кэтер не убивал ее, я хочу знать, кто убийца. Как мужчина, чьи повторные домогательства были отвергнуты, вы вполне подходите. Вы могли не стерпеть постоянного унижения. Тут все зависит от характера и темперамента, а я вас совсем не знаю; придется посоветоваться с теми, кто вас знает — например, с мистером и миссис Флеминг. Но факты я могу собрать и без их помощи. Где вы были в субботу утром с восьми до двенадцати? Если докажете свое алиби…

Вульф умолк, потому что ряды слушателей поредели. Рост и телосложение доктора Гамма не позволяли ему рассчитывать на величественный уход, но даже вихляя бедрами и переваливаясь, как утка, он все-таки добрался до двери и вышел вон. Я неторопливо последовал за ним и выбрался в прихожую как раз в ту секунду, когда доктор открывал входную дверь. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет, воздел руки, чтобы потянуться и прикрыть сладкий зевок, и произнес:

— Еще с одним покончено. А ведь сам бы он ни за что не ушел, не выведав ваших планов. Или хотя бы не попытавшись.

Вульф сидел, поджав губы. Он разлепил их, чтобы сказать:

— Либо он убийца, либо осел.

— Конечно, осел. Мне кажется…

Позвонил телефон. Я подошел и снял трубку. Саул доложил об интервью с двумя подозреваемыми. Я сказал, что у нас примерно такие же успехи, и пожелал удачи на завтра.

Но и завтра нам не повезло — ни мне, ни ему. Собственно говоря, в четверг улов был еще скуднее, чем в среду, хотя я буквально лез вон из кожи, так как Вульф сделал мне комплимент. Возможно, он уже тоже дошел до ручки, но факт остается фактом: в среду вечером Вульф поручил мне еще раз потрясти жителей квартала, где была убита Изабель Керр. Впервые за всю историю Вульф поручил мне то, чем уже занимался Саул, так что, признаюсь, я втайне мечтал, что мне повезет. Например, консьерж из дома напротив мог видеть незнакомца, похожего на доктора Гамма, или Стеллу Флеминг, или Барри Флеминга, или Джулию Джекет, или похожего хотя бы на мистера или миссис Баллу. Или просто незнакомца. Подумаешь, в районе Большого Нью-Йорка их всего каких-то двенадцать миллионов.

Но на самом деле мне было не до смеха. Мало того, что Саул с Фредом прочесали все окрестные дома, но и полицейские не дремали, расспросив всех жителей района. За один день я опросил более сорока человек, к которым приставали уже так часто, что ответы у всех были готовы. В половине седьмого я решил, что на сегодня достаточно, и отправился домой ужинать. Там меня ждала лишь одна новость: звонил Паркер и сказал, что снова виделся с Орри, а потом разговаривал с помощником окружного прокурора, но по-прежнему считает, что пока не стоит предпринимать попытку вызволить Орри под залог.

Вот вкратце все события, закончившиеся тем, что Вульф допил кофе, отставил чашечку и изрек:

— Четыре дня и четыре ночи коту под хвост.

Если помните, я тоже допил кофе и ответил:

— Не спорю.

— Проклятье! — буркнул Вульф. — Задавай вопросы.

— Если бы существовали толковые вопросы, — сказал я, — вы бы задали их сами. Ладно, начнем с Джил Харди. Почему ей захотелось, чтобы я ее обнял? Потому что она убила Изабель Керр, собиралась в этом признаться и хотела заранее смягчить меня, но Кремер помешал. Так?

— Мне не нужна пустая болтовня. Мне нужен вопрос.

— Мне тоже. Стелла Флеминг. С ней случаются припадки — например, попытка наброситься на меня с когтями. Допустим, нечто подобное случилось с ней в субботу утром и она убила сестру… Стала бы она тогда вечером возвращаться, разыскивать консьержа и прикидываться, что только сейчас обнаружила тело? Думаю, что нет. Ставлю тысячу против одного.

— Не годится, — пробормотал Вульф. — Попробуй что-нибудь получше.

— Хорошо. Барри Флеминг. Почему он впустил меня в квартиру, зная, в каком состоянии жена? Потому что я сказал ему, что мы вызволим Орри, и он решил выяснить, сколько мы знаем, так как сам ухлопал Изабель. Так получше?

— Бессмыслица — никакого побудительного мотива.

— Ах, так вам еще и мотив подавай! Миссис Баллу. Она разыграла со мной представление. На самом деле она — исчадие ада и влюблена в мужа, как кошка. Сумасшедше ревнива. Правда, тогда я выгляжу сущим простофилей, и вам придется меня уволить.

— Я подумаю. Мистер Баллу?

Я помотал головой.

— Теперь ваша очередь. Вы с ним говорили.

— Пока я его отвергаю. Ударить эту женщину по голове пепельницей можно было только в пылу страстей; ему страсти неведомы. Меня интересует другое: почему его волновало, когда Орри впервые услышал о нем?

Я вновь потряс головой.

— Не стоит тратить на это время. Скорее всего, ему просто было любопытно, совпало ли это с переменой в отношении Изабель к Лондону, Сервису и Киплингу, которую он подметил. Вам это не понять. Насчет того, что страсти ему неведомы, я с вами согласен. Хорошо, теперь мисс Джексон. Она — ваш человек; вы пожелали ей удачи.

— Нет. Она твоя.

— Спасибо. Если ей что-то втемяшится, ее уже ничто не остановит. Но если у нее имелась хоть одна причина желать смерти Изабель, я бы хотел увидеть это в цвете и со звуком. В разговорах с десятком их общих друзей Саул и Фред наверняка обнаружили бы хоть намек, особенно Саул. Но они ничего не нашли. В любом случае она исключается, поскольку вы пожелали ей удачи. Так что остается доктор Гамм.

— Фу!

— Вы правы. Тогда не остается никого. В воскресенье вечером вы сказали, что нам придется начинать с нуля. Можете это повторить сейчас. Ни одного просвета среди туч. За ужином, когда вы рассуждали, что власти собираются предпринять с островом Эллис, мне вдруг пришла в голову шальная мысль. Что если вам попытаться договориться с Кремером? Я не шучу. Его люди, безусловно, не пропустили ни одного квадратного дюйма квартиры Изабель, когда искали отпечатки пальцев. Они так быстро вцепились в Орри, что наверняка никого больше не разыскивают. А между тем убийца должен был оставить хотя бы один отпечаток, и он есть в полицейской картотеке. Предложите Кремеру, что в обмен на отпечатки мы передадим ему все, что есть у нас. Дайте ему честное слово — он знает, чего оно стоит. Орри от этого хуже не станет, хуже уже некуда, а нам даст хоть какую-то зацепку. В противном случае завтра даже заняться нечем.

— Нет, — отрезал Вульф.

— Что нет? Если предпочитаете…

В дверь позвонили. Я протопал в прихожую, посмотрел, просунул голову в дверь кабинета и сказал:

— Мистер Баллу. Вид не слишком веселый.

10

Даже случись с Эвери Баллу такое, что он в один миг лишился бы всего своего состояния и его вышибли бы с поста президента «Федерал Холдинг Корпорейшн», он бы не голодал. В жизни еще не видел более изящно и аккуратно упакованного и перевязанного свертка, чем тот, который Баллу положил на стол перед Вульфом, прежде чем сел в кресло. Любое посылочное отделение Нью-Йорка заграбастало бы такого работника с руками и ногами. Морщинки на лице президента казались глубже обычного, и выглядел он настолько усталым, насколько об этом твердила его жена. Усевшись, он опустил голову и несколько раз потер ладонью брови. После подобного жеста во вторник последовала просьба чего-нибудь выпить. На сей раз, похоже, ему было не до выпивки. Он поднял голову, расправил плечи, посмотрел на Вульфа и сказал:

— Итак, вы говорите, что я не могу ни нанять вас, ни заплатить вам.

— Да, и я объяснил почему, — ответил Вульф.

— Я знаю. Но ситуация… Словом, я хочу, чтобы вы пересмотрели свое решение.

Он повернулся ко мне.

— Вы пообещали узнать, когда этот Кэтер впервые услышал мое имя. Вы узнали?

Я покачал головой.

— И еще вы сказали, что это могло случиться четыре месяца назад.

— Правильно, — сказал я. — Но с таким же успехом — и восемь, и десять месяцев назад.

— Четырех вполне достаточно.

Баллу снова обратился к Вульфу:

— Я знаю, что у вас огромный опыт, но, возможно, вы не очень четко представляете, насколько важна репутация для человека моего положения. Байрон писал о величии и ничтожности имени, но он был поэт. Поэту дозволены вольности, губительные для такого человека, как я. Я вам уже говорил, что принимал исключительные меры предосторожности, посещая мисс Керр. Никто из тех, кто мог меня видеть в ее доме, не способен меня опознать. Я ей полностью доверял и был с ней… более, чем щедр. Поэтому я был абсолютно убежден, что никто не подозревает о моей… слабости.

Он замолк, должно быть, ожидая комментариев со стороны Вульфа. И Вульф подыграл ему.

— Вы должны знать, что единственные надежные тайны — это те, про которые вы сами забыли.

Баллу кивнул.

— Я уже понял, что есть много такого, о чем я должен был знать, но чего я не знал и не знаю теперь. В отношениях с мисс Керр я допустил серьезную ошибку. Я был глупцом. Я должен был предвидеть, что она… тоже могла увлечься. Так ведь и случилось, верно? Она всерьез увлеклась мистером Кэтером?

Вульф посмотрел на меня.

— Арчи?

— Она сгорала от страсти, — заявил я. — Рвалась за него замуж.

— Да, я был глупцом. Но зато теперь мне стало понятно, почему она рассказала ему обо мне, а это очень важно. Она и впрямь была осторожной, но с ним она утратила осторожность. Это ведь логично?

Он ждал ответа, и Вульф вновь ублажил его:

— Да.

— И тогда он узнал мое имя. Никто, кроме него, не знал. Значит, он негодяй и шантажист. В течение четырех месяцев я платил ему по тысяче долларов в месяц. Почти наверняка он также и убийца. Не знаю, почему он ее убил, но он — негодяй.

Вульф посмотрел на меня, а я уставился на него. Я приподнял одну бровь. Взгляд Вульфа вновь переместился на Баллу.

— Почему, черт побери, — проревел он, — вы не сказали это раньше? Два дня назад.

— Тогда я еще всего не понял. А теперь, хорошенько подумав, разобрался. Вы слишком резко со мной разговаривали и выбили меня из колеи. Убеждали, что Кэтер невиновен. Я уверен, что убийца — он. Он мерзавец. Надеюсь, что его будут судить и он получит по заслугам. Поэтому я здесь. Вы сказали в прошлый раз, что если состоится суд, то мое имя неизбежно всплывет. Так вот: этого нельзя допустить! Мое имя не должно быть связано ни с любовной историей, ни тем более — с убийством.

Он указал на сверток, лежащий перед Вульфом.

— Здесь пятьдесят тысяч долларов в пятидесятидолларовых банкнотах. Вы сказали, что вы связаны определенными обязательствами, но у вас не может быть никаких обязательств перед шантажистом и убийцей.

Баллу перевел дух.

— Пятьдесят тысяч — только задаток. Я и в самом деле в ловушке, причем положение даже серьезнее, чем я думал, так что я должен спастись любой ценой. Признаюсь, что не знаю, как это можно сделать, но вы знаете Кэтера и сумеете с ним договориться. Я не прошу ни о чем противозаконном. Если у полиции достаточно доказательств, чтобы осудить его — ради Бога, НО МОЕ ИМЯ НЕ ДОЛЖНО ФИГУРИРОВАТЬ! Вы сами сказали, что поскольку ко мне никто не приходил, моего имени в дневнике нет, да и Кэтер, должно быть, еще не проговорился. Это так?

— Да. — Вульф теребил нижнюю губу кончиками двух пальцев. — Вы несколько торопитесь, мистер Баллу. Я согласен, что не обязан представлять интересы шантажиста и убийцы, но так ли это на самом деле? Я должен знать больше. Опишите человека, которому вы платили.

— Я никогда его не видел. Я отправлял деньги по почте.

— Когда и как он впервые их потребовал?

— По телефону. Однажды в сентябре, вечером, мне позвонили домой, и звонивший представился Робертом Сервисом Киплингом. Когда мне передали такое имя, естественно, я согласился поговорить. Он сказал, что мне не нужно объяснять, почему он назвался таким именем, и добавил, чтобы я шел в находящуюся поблизости аптеку и в десять вечера ждал там звонка в телефонной будке. Вы, конечно, понимаете, что я повиновался. В десять часов телефон зазвонил, и я снял трубку. Я услышал тот же самый голос. Вам не обязательно знать все, что он сказал. Он привел достаточно доказательств, чтобы убедить меня в том, что ему известно о моих посещениях квартиры Изабель. Он сказал, что ему вовсе не хочется разрушать мою личную жизнь, но он надеется на то, что я должным образом оценю его благородство. На следующий день я должен был отправить ему по почте десять стодолларовых купюр и столько же пятнадцатого числа каждого последующего месяца. Я пообещал.

Баллу снова потер бровь ладонью.

— Я знаю, что уступать шантажисту неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Он отказался ответить на вопрос, откуда узнал мое имя. Но, судя по отдельным репликам, он не просто заметил меня там и опознал. Чего стоит одно лишь имя — Роберт Сервис Киплинг? На следующий день я отправил ему деньги и исправно отсылал их каждый последующий месяц. Но теперь мне все ясно. Безусловно, это Кэтер. Мисс Керр все ему рассказала.

Вульф кивнул.

— Вполне резонное заключение, но и только. Его имя и адрес, на который вы посылали деньги?

— Имя, конечно, выдуманное. А адрес такой: Гранд Сентрал Стейшн, Лексингтон-авеню и Сорок пятая улица, до востребования, Мильтону Фейлсу.

— Фейлсу?

— Да.

— Вот как? Занятно. — Вульф закрыл глаза, но несколько секунд спустя открыл их. — А вы не пытались выяснить, кто он такой?

— Нет. А зачем? Что бы это мне дало?

— Если это был мистер Кэтер, вы могли бы все это предотвратить. А вы рассказали про шантажиста мисс Керр?

— Да. Я спросил, назвала ли она кому-нибудь, хотя бы одному человеку мое имя, но она категорически отрицала это. Она солгала. Она была… просто вне себя от возмущения. Я даже поразился. Ее реакция показалась мне…

Он приумолк. Облизнул губы, нахмурился, потом кивнул.

— Я понимаю. Конечно. Я сказал, что не знаю, почему он убил ее, но теперь все стало понятно. Она узнала, что Кэтер — шантажист, сказала ему об этом, и он убил ее. Господи, если бы я мог знать! Черт бы его побрал!

Оказывается, кое-какие страсти были ему не так уж и неведомы. Я уже собрался было даже предложить ему выпить, но тут вмешался Вульф:

— Вопрос. Голос по телефону. Это точно был мужчина?

— Да. Он пытался его исказить, говорил фальцетом, но это безусловно мужчина.

— С тех пор он еще звонил вам?

— Один раз. Семнадцатого декабря. Домой. Опять назвался Робертом Сервисом Киплингом. Сказал, что посланное до него дошло, и все.

Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, сцепил пальцы на животе и выдвинул губы. Баллу стал что-то говорить, но я жестом остановил его, хотя мог бы этого и не делать. Когда Вульф начинает упражняться губами, поочередно втягивая и выпячивая их, он полностью отключается и ничего не слышит. Баллу опустил голову и — удивительное дело — закрыл глаза , так что целых три минуты я пребывал в полном одиночестве. Наконец Вульф вернулся к жизни и спросил меня, могу ли я разыскать Саула и Фреда; я ответил, что да, но не знаю, как скоро. Вульф велел мне идти на кухню, дозвониться до них и немедленно вызвать сюда.

Для того, чтобы разыскать по телефону двух человек и пригласить их придти, особо шевелить мозгами не требуется, поэтому, названивая Саулу и Фреду — а Саула мне пришлось искать по трем номерам, — я одновременно размышлял. Не об Орри — мне не слишком верилось, что он шантажист. Я думал о том, почему фамилия Фейлс показалась Вульфу такой интересной. По тону Вульфа я точно знал, что он не прикидывается. Раз уж он заинтересовался этой фамилией, то мне тем более стоит поломать над ней голову, поскольку я располагал точно теми же фактами, что и он. Я бы отдал новую долларовую бумажку, чтобы узнать, сколько людей из всех, кто прочитал этот отчет, догадаются, где тут зарыта собака. Вернувшись в кабинет, я еще не догадался, хотя раздумывал над этим еще добрых пять минут после того, как дозвонился до Саула.

Войдя в кабинет, я остановился. Красное кожаное кресло пустовало. Я спросил Вульфа:

— Вы спустили его с лестницы?

Вульф покачал головой.

— Он в гостиной. Отлеживается. Саул и Фред не должны его видеть. Ты договорился с ними?

— Уже едут. — Я прошел к своему столу. — Жаль, конечно, что Орри докатился до вымогательства, но, с другой стороны, свадебные кольца, мебель, свидетельство о браке — все нынче дорого.

— Вздор!

— Вам легко говорить — перед вами как-никак лежат пятьдесят тысяч. А что интересного в том, что он взял себе псевдоним Фейлс?

— Ты неправильно произносишь. Впрочем, как и мистер Баллу.

— Разве не Фейлс?

— Нет, конечно. Напиши эту фамилию латинскими буквами, но прочти не по-английски, а произнося каждую букву. Что получится?

— Ф-а-л-е-с. Фалес?

— Конечно.

— И что тут интересного?

— Мильтон — тоже любопытно. Фалес из Милета, в шестом — седьмом веках до нашей эры возглавлял семерку мудрецов-философов Древней Греции. Он обогнал Эвклида на три столетия. Основал геометрию, первым предсказал солнечные затмения с точностью до одного дня. Он был первым великим математиком. Фалес Милетский.

— Черт побери! — Я бухнулся на стул, размышляя над услышанным. — Вот это да! Нервы у него, должно быть, железные. Ведь Баллу окончил колледж. Он мог увлекаться математикой и знать про Фалеса Милетского.

— Но знал ли он, что зять мисс Керр преподает математику?

— Вряд ли. Да кто мог подумать, что у подлого шантажиста может быть чувство юмора? Вы уже сказали Баллу?

— Нет. Он подождет. Я хотел бы выпить пива.

— А я не отказался бы от молока. — Я встал. — Что ж, теперь, похоже, нам уже есть за что зацепиться.

И отправился на кухню. Фриц был внизу, в своей комнате, но мне его помощь не понадобилась. Наливая молоко, доставая из холодильника пиво и относя поднос в кабинет, я продолжал ломать голову над свежей задачкой и заодно вспоминал, как себя вел и что говорил Барри Флеминг днем в понедельник. Отхлебнув молока, я вспомнил, что у нас гости, заглянул в гостиную и осведомился, не хочет ли Баллу чего выпить. Он лежал на софе, прикрыв глаза рукой. От выпивки отказался. Пока я выходил, Вульф пропутешествовал к книжным полкам, снял том Британской энциклопедии и что-то читал. Когда я снова поднес к губам стакан, ой произнес:

— Фалес усовершенствовал теорию неравностороннего треугольника и теорию линий на плоскости. Он впервые доказал, что стороны равностороннего треугольника пропорциональны — это теорема Фалеса. Он первый доказал, что диаметр делит круг на две равные части и что противоположные углы, образованные при пересечении двух прямых линий, равны между собой.

— Обалдеть можно, — воздал я должное заслугам Фалеса.

Фред прибыл ближе к одиннадцати. Я провел его на кухню, поскольку Вульф продолжал копаться в энциклопедии, хотя с Фалесом покончил давно. Когда пришел Саул, я послал его на кухню к Фреду и сказал Вульфу, что все в сборе и ждут указаний. В ответ я удостоился свирепого взгляда, так как прервал Вульфа на середине интересной статьи. Я знал, что она интересная, поскольку во всех двадцати четырех томах Британской энциклопедии не нашлось бы ни единой страницы, которую Вульф посчитал бы неинтересной. Как бы то ни было, я прогулялся на кухню и привел нашу парочку в кабинет. Саул, как обычно, занял красное кресло, а Фред уселся в одно из желтых.

Встреча оказалась рекордно короткой.

— Я прошу прощения за то, что вызвал вас в столь поздний час, да еще зимой, — начал Вульф, — но вы мне очень нужны. У нас появились кое-какие новости. Человек, который платил за квартиру мисс Керр — назовем сто Икс, — сейчас здесь, в гостиной. Он рассказал мне то, о чем должен был рассказать два дня назад. В сентябре ему позвонил некто и потребовал денег. Этот некто знал о визитах Икс к мисс Керр и вымогал деньги — тысячу долларов сразу и по тысяче ежемесячно. Деньги требовал присылать по почте, до востребования, на вымышленную фамилию. Икс уже уплатил ему пять тысяч. Икс убежден, в силу определенных причин, что шантажист — Орри Кэтер. В воскресенье вечером я поинтересовался вашим мнением, может ли Орри быть убийцей. Сейчас я задаю другой вопрос: может ли он быть вымогателем? Шантажировал ли он Икс? Фред?

Фред нахмурился. Вид у него был сосредоточенный.

— Все было, как вы сказали? — спросил он. — Чистое вымогательство?

— Да.

Фред потряс головой.

— Нет, сэр. Это невозможно.

— Саул?

— Я хочу уточнить, — сказал Саул. — Это совпадало по времени с тем периодом, когда Орри сам приходил к ней?

— Да.

— Тогда — нет. Как сказал Фред — невозможно. Для этого нужно быть законченным негодяем.

— Приемлемо, — сказал Вульф. — Мы с Арчи уже пришли к определенному заключению, и я почти наверняка знаю, кто этот шантажист, но я хотел услышать ваше мнение. Но вызвал я вас не только для этого; завтра вам придется кое-чем заняться. Арчи, они могут подождать в твоей комнате?

Даже не на кухне. Вульф ни в чем не полагался на случай. Вдруг, например, в окно кухни ворвется тигр-людоед, и Саул с Фредом бросятся наутек в прихожую и случайно заметят Баллу? Я сказал, что они могут располагаться в моей комнате, если не насвинячат там, конечно, и сыщики двинулись к ступенькам. Вульф выждал минуту, пока они поднялись, после чего велел мне привести Баллу. Президент корпорации по-прежнему лежал на софе, но при моем появлении вскочил и разразился потоком слов. Я посоветовал ему приберечь красноречие для Вульфа и провел в кабинет. Клянусь, что самый первый взгляд он бросил на стол, чтобы убедиться в том, что сверток на месте. Да, привычка остается привычкой, даже когда сидишь в такой луже.

Едва успев сесть в красное кресло, Баллу тут же заговорил:

— Я все обдумал. Я ответил на ваши вопросы и сделал вам щедрое предложение, более чем щедрое. Или вы принимаете его, или нет. В прошлый раз вы сказали, что Кэтер не убийца. Не пытайтесь только теперь убедить меня в том, что он не шантажист.

— Вы опережаете события, — сказал Вульф. — Мистер Кэтер и впрямь не шантажист.

У Баллу просто челюсть отвисла.

— Вы… после всего, что я вам сказал…

Он встал и взял со стола свой сверток.

— Сядьте. Я могу назвать имя шантажиста.

— Я уже назвал его.

— Нет, вы знаете только его псевдонимы — Роберт СервисКиплинг и Мильтон Фейлс. Его подлинное имя Барри Флеминг. Муж сестры мисс Керр.

— Какая чушь! Да еще час назад вы даже не подозревали о том, что меня шантажируют!

Вульфу пришлось бы запрокинуть голову назад, чтобы сосредоточить взгляд на лице Баллу, продолжающего стоять столбом перед столом, а поскольку Вульф терпеть не может запрокидывать голову, он вообще не стал смотреть на Баллу и ответил в никуда:

— Для делового человека вы поразительно твердолобы. Вы попали в настоящий переплет, и я — ваша единственная надежда. Вам нужна помощь, но к адвокатам вы обратиться не рискнули, поскольку не хотите, чтобы вскрылась ваша связь с мисс Керр, а также причастность к убийству. Но говорите вы и действуете так, словно сами правите балом. Вот и сейчас вы вскочили и схватили сверток с деньгами. Фу. Либо сядьте и выслушайте меня, либо уходите.

Что ж, надо воздать должное президенту «Федерал Холдинг Корпорейшн». Все-таки он не поступился ни своей гордостью, ни гонором. Вернуть сверток на стол Вульфа значило бы проявить слабость. Вместо этого Баллу положил сверток на маленький столик возле красного кресла и сел, опустив на сверток руку.

— Слушаю, — сказал он.

— Так-то лучше, — промолвил Вульф. — Начнем с мистера Кэтера. Мало хорошо знать человека, чтобы твердо сказать, что он не может быть убийцей, но достаточно, чтобы с уверенностью судить о том, что он не может быть шантажистом. Убийство может быть совершено внезапно, в порыве, шантаж — нет. Четверо из нас уже многие годы знакомы с мистером Катером, и все мы единодушно пришли к выводу, что мистер Кэтер не мог вымогать у вас деньги. Теперь перейдем к шантажисту. Если произнести его имя и фамилию на английский манер, как и делает большинство американцев, то получится Мильтон Фейлс. Если же я произнесу его фамилию иначе — Фалес, — она что-нибудь для вас значит?

— А должна значить?

— Да.

Баллу нахмурился.

— Фалес… кажется, вспомнил. Древняя Греция… солнечные затмения… геометрия…

Вульф кивнул.

— Достаточно. Знаменитое имя в истории математики. Фалес Милетский. Мильтон Фейлс. Барри Флеминг, зять мисс Керр, преподает математику в школе. Мисс Керр рассказала про вас сестре, а та в свою очередь — мужу. Вот вам и шантажист.

— Фалес, — нараспев произнес Баллу. — Фа-лес. Милет. Фейлс. Мильтон. Черт возьми, кажется, вы правы. И Изабель — мисс Керр… Она же клялась, что никому обо мне не говорила. Да, она солгала. Интересно, кому еще она рассказала?..

— Возможно, никому. Эти двое значили для нее особенно много. Думаю, мы можем предположить, что о вашей связи с мисс Керр знают только пятеро: мистер Кэтер, мистер и миссис Флеминг, мистер Гудвин и я. И только трое знают, что вас шантажировали — кроме шантажиста, конечно, — мистер Гудвин, вы и я. Двое моих помощников, которые сейчас наверху, знают, что у кого-то вымогают деньги, но не знают, у кого. Теперь прошу вашего внимания. Моя цель состоит в том, чтобы вызволить мистера Кэтера и не допустить суда над ним. Я бы мог добиться этого очень просто: рассказав полиции о том, что вас шантажирует мистер Флеминг. По меньшей мере, это отвлекло бы их от мистера Кэтера, но я не намерен так поступать. Тем более, что о шантаже я узнал только благодаря вам. Так что я вам весьма признателен. И даже обязан.

Баллу похлопал рукой по свертку.

— И еще это.

— Это ваше. Я не принял деньги. И не приму, пока не сумею твердо доказать, что вы не убивали эту женщину. Я обязан вам, поскольку мы потратили четыре дня на поиски кого-нибудь с подходящим мотивом и потерпели неудачу. Вопрос. Как скоро после первого телефонного звонка от вымогателя вы рассказали о нем мисс Керр?

— Сразу же. День или два спустя.

— Кто-нибудь из вас возвращался потом к этой теме? Вы или она?

— Да. Несколько раз она спрашивала, продолжается ли шантаж. Я рассказал ей о телефонном звонке в декабре. В последний раз она спрашивала меня об этом в январе. Примерно в середине месяца.

Вульф кивнул.

— Она поняла, что это ее зять, сказала ему, чтобы он это прекратил, а он…

— Более того, — вмешался я, — она собиралась пожаловаться сестре на его штучки. И он решил убить ее.

— Мистер Гудвин порой бывает излишне горяч, — обратился Вульф к Баллу. — Но он разговаривал с ними обоими — с мистером и миссис Флеминг. Достаточно долго.

Он указал на сверток.

— Если я заработаю эти деньги, то возьму их; сейчас же вы нанять меня не можете. Моя цель — освободить мистера Катера; ваша — избежать разглашения своего имени. Если я могу помочь осуществлению вашей цели без ущерба для своих планов, то я так и сделаю. Когда будете уходить, заберите деньги с собой; здесь, в моем сейфе, они могут повлиять на ход моих мыслей.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил Баллу требовательным голосом. Опять требовательным.

— Не знаю. Сейчас я собираюсь обсудить свои планы с мистером Гудвином, мистером Пензером и мистером Дэркином.

Он взглянул на часы.

— Почти полночь. Если не хотите, чтобы еще два человека узнали вашу тайну, то ступайте.

11

В час дня в пятницу я сидел на стуле на расстоянии вытянутой руки от привлекательной молодой женщины, которая лежала в постели в спальне гостиничного номера.

Чего мы только не обсуждали прошлой ночью на продолжавшейся два часа встрече с Саулом и Фредом. Два предложения — раздобыть фотографию Флеминга и показать ее работникам почтового отделения «Гранд Сентрал Стейшн», а также выяснить, не тратит ли он больше денег, чем зарабатывает, — были отвергнуты сразу же, поскольку так мы бы только подтвердили факт вымогательства, который уже и так считали твердо установленным.

Проще всего было бы расспросить Флеминга, где он был в субботу утром, но к этому мы еще не были готовы. Если алиби у него не было, для нас ничего не менялось. Если же алиби имелось, то прежде чем его разоблачить, надо было подыскать наилучший способ, как надавить на Флеминга. Например, раздать каждому из нас — Саулу, Фреду и мне — по его фотографии и вновь обойти соседей и окрестных жителей, чтобы попытаться найти свидетеля, который мог его видеть в субботу утром. Полицейские, конечно, занимались этим уже четыре дня, но с фотографией Орри. Фред голосовал за это предложение, да и Саул согласился попробовать, но Вульф наложил вето. Он сказал, что не может так долго терпеть подобный примитив.

Саул предложил рассказать все Кремеру. Все, что мы знали, кроме имени Баллу. Нам это никак не повредит, а Кремера заставит призадуматься, во всяком случае отвлечет от Орри. Если среди отпечатков, собранных полицейскими экспертами в квартире Изабель Керр, найдется хотя бы один отпечаток пальца Флеминга, то его песенка спета. Однако Вульф отверг и эту идею. Он заявил, что совершенно ни к чему напускать полицию на Флеминга перед нами: в полиции наверняка выведают имя Икс, которое мы скрываем даже от Саула и Фреда. Пятьдесят кусков, правда, не лежали в сейфе Вульфа и не влияли на ход его мыслей, но Вульф помнил, где они находятся.

Я сделал предложение, которое подсказало Вульфу блестящую идею. В моем предложении, правда, не было ничего блестящего; я всего лишь сказал, что могу принести чету Флемингов сюда для беседы с Вульфом. Насколько нам известно, многие люди выкладывали Вульфу куда больше, чем хотели, так почему бы не дать такую возможность Флемингам? Саул и Фред могли бы следить за разговором через специальное отверстие в стене алькова, после чего мы бы вновь собрались и обсудили, что делать дальше. Саулу с Фредом предложение понравилось, Вульф же надулся и бросил на меня свирепый взгляд. Ничего другого я от него и не ожидал, поскольку за короткий промежуток времени навязывал ему уже вторую встречу с женщиной. Он сидел и дулся, а мы сидели и смотрели на него. Полминуты спустя он обратился ко мне:

— Блокнот, Арчи.

Я развернулся и достал блокнот с ручкой.

— Письмо. Шапка обычная. Мистеру Барри Флемингу для мистера Мильтона Фейлса, адрес. «Уважаемый мистер Фейлс! Конечно, это трюизм, но люди, у которых внезапно появляется новый источник дохода, часто покупают вещи, которые раньше не могли себе позволить. Точка. Возможно, что вам нравятся орхидеи, запятая, и что вам захочется купить несколько орхидей на пять тысяч дополнительного дохода, полученного вами за последние четыре месяца. Точка. Если так, запятая, я буду рад познакомить вас со своей коллекцией, запятая, когда вы позвоните и мы договоримся о времени встречи. Искренне ваш».

Я бросил блокнот на стол.

— Прекрасно, — сказал я. — Возможно, это позволит нам заполучить мистера, а не миссис Флеминг. Если же письмо принесут им домой, когда его дома не окажется, но будет она, то разговаривать вам придется с ней, а не с ним. Статистика гласит, что семьдесят четыре процента жен вскрывают письма, адресованные мужьям, и не обязательно над кипящим чайником. Почему бы не послать письмо в школу?

— Сегодня пятница, и уже два часа, — сказал Саул. — Письмо дойдет до него только в понедельник.

— Ррр-р, — прорычал Вульф.

— Вы правы, — сказал я. — Проклятье!

— Идея очень красивая, — произнес Саул. — Он здорово попотеет до разговора с вами, а это очень хорошо, поскольку не придти он не может. Даже если он не убивал ее. Но могу я внести небольшую поправку?

— Да.

— Может быть, написать письмо так. Возьми блокнот, Арчи. «Уважаемый мистер Фейлс! Как вам известно, запятая, я была лучшей подругой Изабель Керр, запятая, и мы делились с ней самыми сокровенными тайнами. Она рассказала мне о ваших пяти тысячах. Я никому об этом не говорила, запятая, поскольку это был наш секрет». Нет, исправь «это был наш секрет» на «я обещала ей, что никому не скажу». Далее: «Можете выразить свою признательность, запятая, отдав мне хотя бы половину от пяти тысяч. Вы должны принести мне эти деньги не позднее второй половины дня в воскресенье. По вечерам я работаю. Мой адрес указан выше, а телефон такой-то». Письмо должна подписать Джулия Джекет. И написать, должно быть, тоже — вряд ли у нее есть пишущая машинка.

— Потом он ее прихлопнет, — обрадовался Фред, — и тут-то мы его и сцапаем.

Саул кивнул.

— Так и случится, если мы ему позволим, и если это он убил Изабель Керр.

Потом он обратился к Вульфу:

— Мне кажется, что так мы достигнем результата быстрее. Я не смогу уговорить ее написать письмо, поскольку я крыса, а вот Арчи сумел бы.

— Запросто, — ухмыльнулся я. — Если пообещаю прислать орхидеи на ее похороны. — Я перевел взгляд на Вульфа. — Вы ведь пожелали ей удачи?

— Так ты отказываешься? — процедил он.

— Нет, сэр. Я очень рад. Я просто хотел сказать, что уговорить ее будет трудно, а если она все-таки согласится, то нам нельзя упускать ее из вида ни на секунду, а на это она может не пойти. Уговорить ее — дело сложное.

— Но ты готов попытаться?

— Да, сэр. Если я обмишурюсь, то всегда смогу свалить вину на Саула.

— Это бессмысленно. Куда важнее точно сформулировать письмо. Прочитай, что получилось.

Вот как случилось, что в пятницу, в час дня, я сидел в комфортабельном кресле в спальне на девятом этаже гостиницы «Мейдстоун» в Центральном Парке в районе Семидесятых улиц. Джулия Джекет полулежала в постели, подложив под голову и спину три подушки; расправившись с яичницей с ветчиной и тостами, булочками и земляничным джемом, она потягивала уже третью чашечку кофе, пока я рассказывал про шантаж и Фалеса Милетского, не называя, впрочем, Баллу. Просторный и светлый номер украшал букетик роскошных орхидей Ванда роджерси, который я воткнул в вазу у изголовья кровати Джулии. Еще одну орхидею Джулия запихнула за вырез своего небесно-голубого халатика. Она сказала, что по утрам от нее толку мало, но на самом деле, поверьте, смотреть на нее было совсем не скучно. Осмысленный взор, свеженькое личико и норов, которого хватило бы на табун мустангов.

— Бедняжка Изабель, — сказала она. — Что за невезуха: зять — шантажист, любовник — убийца… Свихнуться можно.

— А лучшая подруга — ослица, — добавил я.

— У нее была только одна подруга. Я.

— Совершенно верно. Слово «ослица» я употребил исключительно с профессиональной точки зрения. Как мужчина я использовал бы скорее такое обращение, как «котеночек», «зайчик» или хотя бы «ягненочек». Но с професси…

— Вы догадываетесь, что это постель? Что я могу вскочить и схватить вас?

— Да, я внимательно слежу за каждым вашим движением. Так вот, с профессиональной точки зрения я окрестил вас ослицей, поскольку, вбив себе в голову, что Изабель убил Орри Кэтер, вы уперлись, как мул, несмотря даже на то, что третий по уму и смекалке сыщик в Нью-Йорке предлагает вам пари десять против одного. Мне бы…

— А кто два самых смекалистых?

— Ниро Вульф и я, но я вам ничего не говорил. Так вот, мне бы понадобился час, чтобы объяснить, почему мы все трое уверены в невиновности Орри, но и тогда вы могли не поверить. Теперь, похоже, мы уже знаем, кто убил ее. Вымогатель. Барри Флеминг. Муж ее сестры.

Джулия отставила чашечку в сторону.

— Хм. Что-то в этом есть.

— Если говорить об уликах, то пока нет. Но никого другого мы всерьез заподозрить не можем, хотя и очень старались. Барри Флеминг подходит идеально. Должно быть, Изабель рассказала Стелле, кто платит за квартиру и все прочее — назовем его Икс, — а Стелла рассказала Барри, поскольку в противном случае он не смог бы его шантажировать…

— Возможно, я ослица, но до двух считать я умею. Могу даже произнести весь алфавит в обратном порядке.

— Это еще ничего не доказывает. Когда Икс поделился с Изабель, что его шантажируют, она сразу смекнула, что шантажист — Барри. Должно быть, попыталась его урезонить, но он не унимался. Наконец она, видимо, пригрозила, что расскажет все Стелле. Если этот разговор случился у них в субботу утром, и она сказала, что вечером точно поговорит со Стеллой, то он тут же и убил ее. Сосчитайте до двух.

— Не давите на меня.

Джулия резко отодвинула столик, ваза пошатнулась, и я едва успел подхватить ее. Джулия швырнула на пол одну подушку, а сама легла на спину, вытянувшись во весь рост.

— Вы проворны, — сказала она. — И изящны. Могли бы выступать в нашем ансамбле. Оставьте свои координаты девушке за стойкой. А вы объяснили все это полицейским?

— Нет.

— Почему?

Я решил избавить ее нервную систему от потрясения и не рассказывать про пятьдесят тысяч.

— Потому что им очень нравится Орри, и они дорожат его обществом, а у нас нет улик. Ни единой. А говорю я все это вам потому, что мы очень надеемся на вашу помощь. Вы ведь хотите, чтобы убийцу наказали?

— Еще бы, черт побери!

— Тогда вы можете помочь нам. Напишите Флемингу письмо, обращаясь как к Фейлсу, и попросите его отдать вам пять тысяч или их большую часть. Напишите, что Изабель все вам рассказала. Можете даже намекнуть, что подозреваете его в убийстве. Конечно, он захочет встретиться с вами и, если он и вправду убил Изабель, то ему придется избавиться и от вас. Тут мы его и схватим, тепленького. И все счастливы.

Она расхохоталась. Так заливисто и естественно, что я не выдержал и тоже прыснул. Наконец она успокоилась и спросила:

— Вы ведь не женаты?

Я покачал головой.

— Нет.

— И никогда не были женаты?

— Нет. Но получил почти тысячу отказов.

— Ну да, конечно. А я когда-то была замужем. Что это был за год! Знаете, что я сделаю, когда вы уйдете?

— Нет.

— Я буду стоять у окна и смотреть вам вслед. И при этом грызть локти от досады, что ничего не выгорит. Ладно, если меня пришьют, обещайте хотя бы придти на кладбище. Так что я должна написать?

Я махнул рукой.

— Выбросьте это из головы. Я просто пошутил, и мы уже хорошо посмеялись.

— Чушь.

Она ткнула в меня пальцем:

— Слушайте, вы! Вы точно заявились с намерением меня захомутать. И не надо все портить напускной жалостью. Ставлю десять против одного, даже двадцать против одного, что вы с Ниро Вульфом уже нашкрябали такое письмо и оно у вас в кармане. Гоните его сюда!

— Слава Богу, — с чувством произнес я, — что вы все-таки решили не выходить за меня. Я за вами не поспеваю. Вы правы, мы и в самом деле обсуждали, как составить это письмо. Но если вы его напишете, а я отправлю, то с той минуты, как Флеминг его получит, вы превращаетесь в мишень. Завтра суббота. Он может действовать очень быстро. Если вы напишете письмо сейчас, а я его тут же отправлю, Флеминг получит его завтра утром. Значит, с десяти утра я уже буду караулить здесь на этаже, а Саул Пензер затаится внизу, в вестибюле. Если вам понадобится куда-то идти, мы будем сопровождать вас, и не вздумайте брыкаться и демонстрировать характер. В «Десяти маленьких индейцах» с нами будет еще Фред Дэркин, а в отеле кто-то из нас станет постоянно нести дежурство по ночам. И так до тех пор, пока что-то не случится.

— Это лажа. Как может что-то случиться, когда такая свора торчит тут рядом?

— Положитесь на нас. Ну что, готовы попытаться?

— Конечно. Вы так ловко заговорили мне зубы, что и отказаться уже вроде нельзя. К тому же мне и самой хочется. Никто до сих пор не проявлял желания меня убить, так что это даже возвышает меня в собственных глазах.

— Хорошо. Только давайте договоримся сразу, что вы должны слушаться приказов. И делать точь-в-точь так, как вам велят. На чем вы можете поклясться? На библии?

— Нет, многие мужчины в ней такие ужасные, да и женщины тоже. Мы пожмем друг другу руки.

И она протянула мне руку.

Вы, конечно, понимаете, что я пожал ей руку чисто из профессиональных побуждений, но рука была очень приятная, и я не преминул подметить это вслух. Потом добавил:

— Прежде чем мы начнем составлять письмо, я хочу предупредить, что Стелла может вскрыть и прочитать его. Это изменит положение, хотя, возможно, даже в лучшую сторону. Но в любом случае завтра суббота, и Флеминг наверняка заявится сюда. Теперь о письме. Мы решили адресовать его Барри Флемингу для Мильтона Фейлса. Мистер Вульф обожает откалывать такие номера. Как бы вы к нему обратились: Барри или мистер Флеминг?

— Я никогда его не видела. Мистер Флеминг.

— Хорошо. На бумаге с гостиничным гербом. «Уважаемый мистер Флеминг. Как вам известно, я была лучшей подругой Изабель. Мы ничего друг от друга не скрывали. Она рассказала мне про Мильтона Фейлса и про то, каким образом вы заработали пять тысяч долларов. Она сказала также, что собралась рассказать об этом сестре, но сперва хотела предупредить вас. Это меня нисколько не удивило — я хорошо знала характер Изабель. И теперь меня волнует вопрос — не связано ли это ее решение с тем, что с ней случилось? Я хочу это знать. Теперь о пяти тысячах долларов. Учитывая то, каким путем вы их раздобыли, мне кажется, что вам не стоит оставлять деньги себе. Я думаю, вам лучше отдать их мне, а я передам их в какую-нибудь благотворительную организацию. Надеюсь, вы не заставите меня ждать. Я живу в этой гостинице. Искренне ваша». Слова, конечно, можно изменить, но надо сохранить смысл.

Джулия хмурилась.

— Многовато вранья в одном коротеньком письме.

— Нет, ложь здесь только одна: что Изабель вам все это рассказала. На самом деле рассказал все я. Остальное — чистейшая правда. Вас ведь действительно волнует, не связано ли это с убийством. Вы ведь хотите все это знать. И просто из кожи вон лезете, чтобы добиться своего.

— Я лезу вон из кожи, потому что вы меня втянули в эту историю своим краснобайством. Я и не думала…

— Фу. Осадите назад. Я бы ни за что не втянул вас против вашей воли. Вы ведь хотите это сделать?

— Да, черт бы вас побрал. — Она резко села, и орхидея вывалилась из выреза халатика. — Ступайте в соседнюю комнату, а я приду через десять минут. Не могу же я такое письмо писать в постели.

Я засек время. Она пришла через двадцать две минуты. Нет, и она не была воплощением совершенства.

12

В 1958 году, восемь лет назад, никак не должно было случиться, чтобы человека по имени Саймон Джекобс закололи в Ван Кортленд-Парке. И тем не менее так случилось, чего мы с Ниро Вульфом никогда не забудем. Нам следовало предвидеть, что может произойти, и принять соответствующие меры, а мы этого не сделали. Одного такого прокола в жизни сыщика-профессионала более чем достаточно; вот почему я заявился в гостиницу «Мейдстоун» не к десяти утра, а к девяти тридцати. Почту в Нью-Йорке разносят преотвратно, но был один шанс из миллиарда, что почтальон в субботу утром принесет письмо в дом 2938 по Гумбольдт-авеню на рассвете, а метро — резвый вид транспорта.

Управляющему гостиницы вряд ли пришлось по душе, если бы постоялец попросил выставить стражу перед дверью номера, опасаясь насильственной смерти, поэтому мы не стали его беспокоить. Вместо этого мы позвали местного сыщика, и Джулия Джекет сказала ему, что к ней пристает один мужчина, который может даже снять номер здесь, в гостинице, а она не хочет, чтобы возникли осложнения. Помогло также то, что сыщик был наслышан о Ниро Вульфе и об Арчи Гудвине, а также то, что я всучил ему двадцатку. Он даже принес мне стул.

Поскольку я догадался захватить с собой «Таймс» и какой-то журнал, скучать мне не пришлось. На дверях номера Джулии висела табличка с просьбой не беспокоить, и горничные к ней не заходили. Утром вообще было тихо, по коридорам никто не шастал. Я сидел и размышлял о том, чем отличаются жильцы седьмого этажа дома номер 2938 по Гумбольдт-авеню от постояльцев гостиницы «Мейдстоун», когда одна из дверей номера Джулии — дверь спальни — приоткрылась настолько, что в щель можно было просунуть голову. Из двери и в самом деле высунулась голова Джулии и поинтересовалась:

— Хотите есть?

Я посмотрел на часы. Без десяти двенадцать.

— Я пока продержусь, — ответил я. — Коридорный скоро поднимется. Все уже согласовано.

— Вот как? Вы утратили бдительность. Я собираюсь заказать завтрак. Что, если он подкупит официанта и подсыплет мне яд? Придется вам попробовать. Что вам заказать?

— Просто попросите подать двойной завтрак.

— Я всегда завтракаю яичницей с ветчиной. Сейчас открою другую дверь.

Так она и сделала, но я не вошел. Я помнил о Саймоне Джекобсе и решил дождаться официанта, чтобы разглядеть его, пока он еще в коридоре. Порой случается, что трудно отличить разумное поведение от глупого. И этот раз я свалял дурака, дожидаясь в коридоре официанта. Он появился только в половине первого. Я проследил взглядом, как он толкает перед собой тележку с завтраками, дождался, пока он вошел в дверь спальни Джулии, а сам прошмыгнул в другую дверь.

Завтракали мы в спальне. Джулия восседала на кровати, а я устроился у столика. Джулия была во вчерашнем халатике, от чего я сразу почувствовал себя в домашней обстановке. Наоборот, яичница напоминала, что я все-таки не дома, поскольку Фриц никогда не поджаривает яйца. Говорили мы об Изабель. Точнее, говорила Джулия, а я слушал. Оказывается, Джулия пыталась отговорить Изабель от замысла выйти замуж за Орри, и думала уже, что добилась успеха. Джулия объяснила, что в мире не существует хороших мужей, потому что нет хороших жен, и наоборот. Мы уже добрались до булочек и джема, и Джулия начала рассказывать, какая умница была Изабель, что поняла, насколько она не годится для шоу-бизнеса, когда зазвонил телефон. Она развернулась и сняла трубку.

Сперва она сказала «Алло», а потом: «Да, мистер Флеминг, это Джулия Джекет», после чего я быстро перебрался в соседнюю комнату и снял параллельную трубку. Правда, услышал я немного.

— В два часа вас устроит? — спросил Флеминг.

— Лучше в половине третьего, — сказала она.

— Хорошо, — сказал Флеминг, и на этом разговор окончился.

Я вернулся в спальню, Джулия поинтересовалась, слышал ли я их беседу, я ответил, что слышал, и присел к своему столику.

— Давайте обсудим, в какой фонд передать эти деньги, — предложила она. — Или вы уже и это решили?

— Не смешно, — ответил я, наливая кофе. — Я буду звать вас Джулия.

— Это тоже не смешно. Он принесет пепельницу с собой?

— Конечно. Он ведь придет сюда?

— Да.

— Я говорил, что мы не сможем ничего предпринять, пока не узнаем, что он задумал. Конечно, он не собирается возвещать о приходе. Представляете, он скажет портье, что пришел к вам, портье позвонит и предупредит вас, Флеминг поднимется на лифте, убьет вас, а потом спокойно выйдет на улицу.

— Тогда вы можете спрятаться в стенном шкафу. Или здесь. — Она сняла поднос с постели. — Пожалуй, я приоденусь по такому случаю. Прихватите свою чашку в другую комнату, пожалуйста.

Я повиновался. Гостиная выглядела неплохо — темно-зеленый ковер, светло-зеленые стены, стандартные стулья, необъятная софа и большое окно с видом на Центральный Парк. Покончив с кофе, я подошел к окну, чтобы поглазеть на парк. Поскольку стоял февраль, то, несмотря на субботний день, народа почти не было. Под голыми деревьями еще лежал снег, который можно было назвать белым разве что потому, что он не черный.

А вот вошедшая в гостиную Джулия была вся в черном — изящно скроенное черное платье с короткими рукавами изумительно облегало ее фигуру. Немудрено, что Джулия пообещала приодеться — выглядела она просто сногсшибательно. Я так и сообщил ей, после чего увлек к окну.

— Хочу отдать вам первый приказ, — сказал я. — Видите эту каменную ограду? В котором часу вы обычно возвращаетесь после выступления?

— Как правило, в половине второго. Мой последний выход заканчивается в час ночи.

— Прекрасно. В парке никого не будет. Значит, вернувшись сегодня ночью, вы включите свет, подойдете к окну, а человек, затаившийся за этой стеной с винтовкой в руках, нажмет на спусковой крючок, и, если он стреляет не впервые в жизни, — вам конец. Так что вам запрещается подходить к окну и выглядывать на улицу. Перед тем, как уйти, опустите жалюзи и задвиньте шторы. Это приказ.

— И очень глупый. Думаете, легко стрелять вверх, да еще под таким углом? Возьмите винтовку и попробуйте сами. Вы и в окно-то не попадете.

— Это я-то не попаду? Мне и двенадцати лет не было, когда я из ружья сшибал белок с верхушек деревьев такой же высоты. Вы собираетесь подчиниться приказу или нет?

— Собираюсь, — усмехнулась она.

Мы уселись на диван, чтобы обсудить подробности предстоящей операции. Джулия хотела, чтобы я сидел в соседней комнате и слушал ее беседу с Флемингом, я же настаивал на том, что должен присутствовать и следить за ним. В конце концов, мы примирились на том, что присутствовать я могу, но рта раскрывать не буду. Наконец зазвонил телефон, и Джулии сообщили, что мистер Флеминг внизу и готов подняться. Я остался сидеть на диване и сидел на нем, когда в дверь постучали и Джулия пошла открывать. Вошел Флеминг, но меня не заметил, поскольку не сводил глаз с Джулии. Лишь когда она заперла дверь и шагнула в комнату, он повернулся и увидел меня.

С губ Флеминга слетело какое-то восклицание, но он, по-видимому, этого даже не заметил. Он просто стоял и пялился на меня. Джулия повернулась к нему и спросила:

— Вы, кажется, знакомы с мистером Гудвином? Давайте мне ваше пальто.

Рот Флеминга раскрылся, но из него не вырвалось ни одного слова. Он попытался еще разок и проскрипел:

— Я думал, вы… Мне казалось, что мы будем говорить с глазу на глаз.

Она кивнула.

— Я понимаю, что так вам было бы удобнее, но решила, что с вами надо быть поосторожнее. Вы принесли деньги?

Флеминг мучился. Он старался смотреть на Джулию, глаза же все время стремились подглядеть, что делаю я.

— Боюсь, что случилось серьезное недоразумение, — выдавил он. — Боюсь, что Изабель ввела вас в заблуждение. Кажется…

— Ерунда, Мильтон Фейлс. Или Фалес. Я точно знаю, как вы раздобыли эти деньги и кто их вам уплатил. Если бы не Изабель, я бы давно рассказала все полиции. Изабель же хотела, чтобы я отобрала у вас деньги, вот я это и собираюсь сделать. Она бы, наверное, хотела также, чтобы я рассказала все ее сестре, поскольку и сама намеревалась это сделать. Возможно, так я и поступлю, но сперва верните деньги. Вы принесли их?

— Нет. Честное слово, мисс Джекет…

— Черт! — Она развернулась ко мне. — Что вы посоветуете, мистер Гудвин?

Нет чтобы назвать меня Арчи.

— Думаю, что вы зря теряете время, — сказал я. — Пожалуй, я позвоню инспектору Кремеру и скажу, чтобы он приехал и арестовал его. Кремер занимается расследованием убийств, поэтому Флеминг его заинтересует.

Я поднялся, подошел к столику, на котором стоял телефонный аппарат, снял трубку и начал накручивать диск.

— Нет! — крикнул Флеминг.

Я повернулся.

— Нет?

— Я отдам вам деньги. Я не мог взять их сегодня — банк закрыт. Я принесу их в понедельник.

Я положил трубку. Джулия сказала:

— Только все деньги. Пять тысяч.

— Да, конечно. — Его взгляд метнулся ко мне, потом возвратился к Джулии. — Вы сказали… Мне кажется, Изабель не хотела бы, чтобы вы рассказали моей жене… Я уверен, что она… Пообещайте мне, что не расскажете. А я отдам вам все деньги.

Джулия помотала головой.

— Я не могу вам ничего обещать.

— Хотя бы пообещайте, что не расскажете до понедельника. А в понедельник мы поговорим. Я расскажу вам, почему… Словом, все расскажу.

Я вмешался, поскольку Флеминг должен был знать, что немного времени у него еще есть.

— За мисс Джекет обещать я не имею права, — сказал я, — но от своего имени обещаю, что ничего не скажу вашей жене, пока вы не вернете деньги — если вы их вернете в понедельник, конечно. А дальше видно будет.

— Хорошо, — произнесла Джулия. — Раз Арчи обещает, то я тоже пока подожду.

Флеминг нахлобучил на голову шляпу. Если бы он осознал, что надевает шляпу в гостях у дамы, да еще в присутствии дамы, то пришел бы в ужас. Он хотел еще хоть что-то сказать, но так и не решился и одеревенело зашагал к двери. И вновь позабыл хорошие манеры, неплотно прикрыв за собой дверь. Джулия захлопнула ее, повернулась ко мне и спросила:

— Ну, как я сработала?

— Отвратительно. Сначала вы обратились ко мне: «мистер Гудвин», а потом назвали «Арчи».

— Подумаешь. Я думала, что самое главное — вынудить его убить меня.

— Попытаться убить. Так звучит лучше. Особенно после того, как я с вами познакомился поближе.

— Да, но вы все испортили. Я же говорила, что лучше вам было сидеть в другой комнате. Теперь ему придется убить еще и вас.

— Не обязательно. Разве я вам не объяснял? Сядьте.

Я пошлепал возле себя по дивану, и она присела рядом.

— Все крайне просто. Флеминг думает, что без вас за убийство его не притянут, поскольку вы единственная, кто знает, почему он убил Изабель. Вы, конечно, не сможете присягнуть на суде, что Изабель рассказала вам, как говорила ему о том, что собирается открыть глаза Стелле на вымогательство, но Флеминг этого не знает. Он также думает, что пусть не в понедельник, а позже, но вы все равно расскажете про него Стелле. Это его сильно гложет — не знаю, почему; должно быть, он видит в своей жене что-то такое, чего не вижу я. Так что вы для него представляете смертельную опасность, а я нет. Я знаю все от вас понаслышке. И судьи, и Стелла поверят только вам, но не мне. У нас с Вульфом против него нет ни одной улики, но вот если он вручит вам пять кусков, тогда у нас появится улика. Так что он на это не пойдет. А вас, следовательно, ему придется убрать. Извините за резкость.

— Вы меня втянули в эту историю, а теперь еще извиняетесь?

— Втянул по самые ушки. А извиняюсь только за одно. Я должен был предупредить, что, согласившись, вы отрежете себе пути к отступлению. Еще раз извините.

— Я не собираюсь отступать. Думаю, что он убил Изабель.

— Конечно, он.

— Что нам делать теперь?

— То, что у вас запланировано. При условии, что я буду присутствовать, естественно. Сейчас три часа дня. Если у вас дела в городе, мы будем сопровождать вас вместе с Саулом Пензером. Если вы останетесь дома, то я буду сидеть в вестибюле.

— Вы играете в джин-рамми?

Я сказал, что играю, потом спустился и сообщил Саулу, что до конца дня он свободен, если договорится с Фредом, чтобы тот без пяти семь подошел ко входу в «Мейдстоун» и был готов провести ночь в вестибюле девятого этажа после нашего возвращения из «Десяти маленьких индейцев». Три часа игры в джин-рамми облегчили мой бумажник на восемь долларов семьдесят пять центов. Не то чтобы она так здорово играла или мне так не везло, но я решил, что несправедливо обыгрывать девушку, которая и так проиграет десять долларов Саулу. Впрочем, надо отдать ей должное, играла она очень аккуратно. Так играл еще, пожалуй, Лон Коэн. В шесть часов мы кончили играть, заказали и съели сандвичи с кофе, после чего Джулия переоделась.

Я на своем веку перевидал немало увеселительных заведений в Манхэттене, главным образом в компании Лили Роуэн, но «Десять маленьких индейцев» не посещал ни разу. Правда, сидел я в основном в гримерной Джулии, крохотной комнатенке, примерно шесть футов на восемь. Когда Джулия выступала, я стоял за кулисами, а Фред дежурил в зале, ближе к входной двери. Джулия, признаться, стоила той тысячи в неделю или даже больше, что ей платили. Поскольку род ее занятий не имеет прямого отношения к описываемым событиям, я ограничусь только одним: Джулия честно отрабатывала свой гонорар. И посетители явно были со мной согласны — публика ревела от восторга. Один из поклонников даже исхитрился пробраться в ее гримерную ближе к полуночи; воздыхатель так набрался, что, когда я его выталкивал, засыпал на ходу.

Когда мы наконец высунули носы на стужу и ветер, такси уже поджидало у входа — у Джулии была постоянная договоренность с одним водителем на четверть второго. По дороге Джулия с Фредом возобновили разговор, который затеяли еще по пути в кабаре; они договорились, что на лето Фред сдаст Джулии в аренду одного из своих четверых детей, и теперь обсуждали цену и другие условия. Зная Фреда, я надеялся, что Джулия раскусит бесхитростную шутку, а зная Джулию, я надеялся, что Фред догадается, что она валяет дурака.

Когда такси подкатило к «Мейдстоуну», швейцар уже ждал. Он услужливо открыл и придержал дверцу. Мы вылезли на тротуар, и такси отъехало. Заходить в гостиницу я не собирался; мне предстояло сменить Фреда в десять утра, и по плану я должен был уснуть еще два часа назад. Мы так и стояли кучкой на тротуаре — Джулия между мной и Фредом, — когда грянул первый выстрел. Я среагировал на выстрел — резкий громкий хлопок, а Фред среагировал на пулю, хотя в тот миг я еще этого не знал. Словом, Фред упал. Второй выстрел прозвучал не то до, не то после, не то как раз тогда, когда я сбил Джулию с ног и навалился на нее. Если вы станете возражать, что настоящий джентльмен просто прикрыл бы девушку грудью, я соглашусь, но отвечу, что джентльмену следовало знать, откуда стреляют. Я, между прочим, тоже прикрыл Джулию, когда свалился на нее. Вывернув шею, чтобы осмотреться, я увидел, что тупица-швейцар застыл с открытым ртом у дверей и глазеет куда-то через улицу. Других выстрелов не последовало.

— Лежите и не шевелитесь, — приказал я Джулии и поднялся. Тут послышался голос Фреда:

— Этот гад попал в меня.

Фред приподнялся на руках, опираясь на одно колено. Я спросил, куда его ранило. Он ответил, что в ногу. Швейцар сказал:

— Я видел его, он был там, у стены.

Джулия молчала. Молодец. Я оглянулся. Из гостиницы вышел портье. На углу остановилась парочка, мужчина и женщина, и в испуге таращилась на нас. С другой стороны вприпрыжку приближался фараон. Я снова велел Джулии не шевелиться и быстро перебежал улицу. Вдруг убийца решил дождаться, пока она встанет? Мне пришлось подтянуться на руках, чтобы заглянуть за стену. Парк был погружен во тьму, но снега было достаточно, чтобы на белом фоне разглядеть человека. Его там не было. Когда я вернулся к «Мейдстоуну», полицейский склонился над Фредом и сказал портье, чтобы тот вызвал «скорую». Джулия лежала в прежней позе. Я помог ей подняться, сказал Фреду, что вернусь, а сам повел Джулию в гостиницу. Полицейский окликнул меня и сказал, что ему нужны имена свидетелей, но я ответил, что он слышал, как я пообещал вернуться, и продолжил свой путь. Джулия храбрилась, стараясь унять дрожь, и я решил, что она в состоянии пройти от лифта до двери своего номера, не опираясь на мою руку.

Войдя в гостиную, она произнесла:

— Представляю, во что превратилась моя шубка!

И сбросила ее, прежде чем я успел помочь.

— Не сыпьте соль на рану, — сказал я. — Когда-нибудь я вам выскажу, какая вы смелая, замечательная, решительная и отважная, но сейчас мне некогда. Попади пуля на два фута левее и на фут выше, вас бы уже не было в живых. Вам повезло, вы, должно быть, родились в рубашке, а вот мне прощения нет. Я должен сейчас спуститься и выяснить, что случилось с Фредом. К моему возвращению вы должны уже сложить вещи.

— Сложить вещи?

— Да. Вы переезжаете в так называемую южную комнату в доме Ниро Вульфа. Она расположена над его спальней и имеет три окна, которые выходят на юг. Зимой там очень красиво. Вам понравится.

Она замотала головой.

— Но я… Я вовсе не хочу прятаться.

— Послушайте, котеночек. Зайчик. Ягненочек. Я больше не имею права приказывать вам. Неужто мне придется вас уговаривать?

Я вышел.

На улице собралась уже небольшая толпа зевак. Фред лежал на спине, а портье подсовывал ему под голову подушку. Какая-то женщина твердила, что Фред застудит легкие. Фараон со швейцаром стояли возле каменной стены. Я присел на корточки рядом с Фредом и спросил, куда его ранило. Он сказал, что в левую ногу чуть повыше колена, и что он думает, что повреждена кость. Потом он спросил:

— С ней все в порядке?

— Да, — сказал я. — Когда я вернусь из больницы, то заберу ее к нам домой. Я не хочу…

— Ты не едешь в больницу. Отвези ее сейчас. Полицейский задавал вопросы, но я ничего не знаю. Правильно?

— Конечно. Ниро Вульф нанял тебя, чтобы ты помогал мне охранять ее, и все.

— Хорошо. Ой! Отвези ее сразу. Мне уже приходилось бывать в больницах. Не оставляй ее одну. Этот сукин сын едва не убил ее даже при нас. Жаль только…

Фред приумолк, так как подошел полицейский. Ему нужны были очевидцы, и я назвал троих: себя, Фреда и Джулию. И все. Я знал только то, что кто-то в нас выстрелил. Пока фараон раздумывал, не взять ли меня в оборот, подоспела машина «скорой помощи». Я проследил, как они погрузили Фреда, потом вернулся в «Мейдстоун» и поднялся на лифте на девятый этаж.

Когда я постучал в дверь, голос Джулии спросил:

— Это вы. Арчи?

— Нет. Это дядюшка Римус.

Она распахнула дверь, и я вошел. На полу стояли большой чемодан и баул.

— Я не стала вызывать коридорного, — улыбнулась она. — А то вдруг бы вы передумали?

Я нагнулся и поднял вещи.

13

В воскресенье в девять утра я спустился в кухню, поздоровался с Фрицем, достал из холодильника апельсиновый сок, уселся за свой стол, зевнул, покосился на «Нью-Йорк Таймс» и протер глаза. Подошел Фриц с листком бумаги в руке и спросил:

— Ты был пьян, когда написал это?

— Нет, просто с ног валился. Я и забыл про нее. Что там написано?

Фриц откашлялся.


«Три двадцать утра. В южной комнате гостья.

Скажи ему. Я сам приготовлю ей завтрак. А.Г.»


Он бросил записку на стол.

— Я и сказал Вульфу, а он спросил: «Кто она?» Что я мог ответить? И ты собираешься готовить ей завтрак в моей кухне?

— Посмотрим, сумею ли я ясно изложить свои мысли, — предложил я. — Спал я четыре часа — ровно половину того, что мне нужно. Относительно того, кто она такая — положись на меня. Я согласен, что завтраки — твоя епархия, но она на завтрак ест яичницу, а ты яичницу не готовишь. Теперь — к делу. Похоже, в этом доме сеть субъект, который еще больше не выносит женщин, чем Вульф — это ты. Черт побери, вроде я все-таки достаточно ясно изъясняюсь. — Я отхлебнул еще сока. — А яйца нужно взбить в бульоне с красным вином…

— Бургундским?

— Да. И зажарить с ветчиной. Пусть убедится, что и мужчины кое на что годятся. Завтракает она обычно в половине первого. Но я по-прежнему готов сам зажарить…

Фриц сказал что-то по-французски. Довольно громко. Я не стал препираться, поскольку он был недалеко и держал в руке увесистую сардельку. Я потянулся к «Таймс».

Поскольку по воскресеньям Вульф лишь ненадолго заглядывает в оранжерею, и то не всегда, я прикинул, что спустится он часам к десяти. Но на часах было еще без десяти десять, когда послышался шум лифта, а вскоре по коридору затопали его шаги. Я не видел его с вечера пятницы, то есть почти сорок часов. Шаги прогромыхали мимо кабинета, дверь в кухню распахнулась, и в проеме возникла его туша.

— Вот как? — раздалось рычанье. — Ты еще жив?

Я признал, что это так.

— Правда, едва-едва. Так что особенно на меня не рассчитывайте.

— А кто гостья?

— Мисс Джекет. Для вас мисс Джексон, а для меня — Джулия. Она тоже жива, но я в этом не виноват. Ночью, в половине второго, в нее стреляли перед входом в ее гостиницу из-за стены Центрального Парка. Снайпера не поймали. Фреда с пулей в ноге отвезли в больницу Рузвельта. Утром я звонил туда, но он спал. Жене его я все сообщил ночью. Также позвонил Саулу и предупредил, чтобы он был наготове. Джулию я привез сюда, потому что без Фреда и Орри людей нам не хватает, а мне надоело слушать, как над головой свистят пули. Завтракает она в постели. Фриц приготовит завтрак, а я его отнесу в ее комнату примерно в половине первого. Вот и все.

— Значит, стрелявшего не поймали?

— Да, сэр. Но это был Барри Флеминг. Он приходил вчера днем поговорить насчет письма. Его приход доказал, что он шантажист, а стрельба доказала, что он убийца. Так что теперь все, что нам нужно, это хоть какая-нибудь завалящая улика. Впрочем, вы, конечно, потребуете, чтобы я доложил со всеми подробностями.

Вульф кивнул, и мы перешли в кабинет. Субботняя почта громоздилась у меня на столе нераспечатанная. Не знаю, почему Вульф так делает, но подозреваю, что он пытается донести до меня пожелание: я не суюсь в твои дела, а ты не суйся в мои. Да и Фриц, похоже, тоже воспринял этот девиз как руководство к действию, а вернее — к его отсутствию: пыль намоем столе явно никто не вытирал. Я положил воскресный выпуск «Таймс» на стол и приступил к отчету. Дословно я излагал разговоры лишь в тех случаях, когда считал, что это важно. Я не стал, например, упоминать вопрос Джулии о том, сознаю ли я, что это постель, или слова вроде «ягненочек». Как правило, Вульф открывает глаза и выпрямляется, когда я заканчиваю свой отчет, на сей же раз он просидел с закрытыми глазами больше минуты. В конце концов я невыдержал и заговорил:

— Если вы ждете от меня комментариев, то сказать мне нечего. Мы знаем достаточно много, но не можем доказать, но это и так ясно. Стрелял ли Флеминг из ружья, я не знаю. Первая пуля либо засела в ноге у Фреда, либо прошла насквозь и угодила в здание гостиницы, то есть в камень. Вторая пуля очевидно расплющилась о каменную стену. Мнения экспертов о том, из какого ружья выпущены эти пули, наверняка разделятся. Вот если бы он попал в Джулию и убил ее…

— Фу! — Вульф выпрямился. — Это совсем ни к чему. Своего мы добились, получив подтверждение, что он убийца. Разве еще остались сомнения в том, что нам удастся вызволить Орри?

— Нет.

— Значит, это больше не должно нас беспокоить. А нужны ли нам безусловные доказательства того, что Флеминг убил Изабель Керр? Если мы их раздобудем и передадим мистеру Кремеру, то что случится?

— Вот что. Во-первых, они выпустят Орри. Во-вторых, арестуют, отдадут под суд и почти наверняка осудят Флеминга. В-третьих, они попытаются избежать огласки имени Баллу, но это им не удастся. И в-четвертых, вы больше не увидите этого свертка.

Вульф кивнул.

— Что я обещал Баллу?

— Что если можете помочь осуществлению его цели без ущерба для своих планов, то так и сделаете.

— Ну и что?

— Можете попытаться. Сегодня шестое февраля, в этом году мы еще ничего не заработали и, по-моему, ничего путного даже не наклевывается. Я же знаю, сколько мы расходуем, поскольку выписываю чеки. Хотите знать мое мнение?

— Да.

— Я пока не вижу выхода. Если мы хотим освободить Орри, то должны отдать им Флеминга, а тот безусловно заложит Баллу. Вот в чем закавыка. Даже если полиция пойдет навстречу и не раскроет его имени во время дознания, оно неизбежно выплывет на суде, и мы ни черта не получим. Как вам известно, я всячески приветствую доходную часть нашего бюджета. Мне бы крайне не хотелось, чтобы наши чеки признали неплатежеспособными. Вы сами хотели знать мое мнение.

— Ты не понял. Я хотел услышать от тебя, каков здесь риск, а не насколько это выполнимо. Можем мы поставить под угрозу освобождение Орри?

— Нет. Считайте, что он уже на свободе.

— Значит, никакого риска нет. Тогда дело лишь в том, чтобы уличить убийцу без…

В дверь позвонили, я прогулялся в прихожую, посмотрел в одностороннее стекло и вернулся.

— Кремер. Позовите Фрица. Я поднимусь и попрошу ее временно воздержаться и не распевать «Люби меня, толстяк» при открытых дверях.

И я двинулся к лестнице.

Дверь и в самом деле была распахнута настежь, хотя в девять, когда я проходил мимо, она была закрыта. Я поднял руку, чтобы постучать, но тут послышался голос Джулии:

— О Господи, вы уже на ногах в такую рань!

Она сидела на стуле у окна в полосатой светло-зеленой пижаме и босиком. Волосы торчали во все стороны. Я вошел и прикрыл за собой дверь.

— Я открыла дверь, просто чтобы понаслаждаться, — сказала Джулия. — Сто лет уже не была в спальне, в которой можно оставлять дверь нараспашку: А встала я, потому что проснулась. Я никогда не валяюсь в постели, если не читаю или не ем.

Я приблизился к ней.

— Боюсь, что с завтраком придется немного повременить. Здесь инспектор Кремер. Возможно, он думает, что вы здесь, поскольку полицейский видел, что мы уехали вместе, но мы будем отпираться. Если это не получится, и он станет настаивать на том, чтобы увидеть вас, то либо мы попытаемся уверить его, что сейчас вы не в состоянии разговаривать после пережитого, либо же мы с ним поднимемся сюда, и вам придется с ним потолковать. Я думал, что лучше узнаю ваше мнение.

— Вот как, инспектор? — руки Джулии взлетели к растрепавшейся прическе.

— Да. Наш старинный и закадычный приятель. В кавычках.

— Пожалуй, лучше тогда мне с ним поговорить.

— Хорошо. Он, вероятно, захочет побеседовать с вами с глазу на глаз, и не в кабинете, поскольку он знает, что в стене там есть дырка, через которую мы можем вести наблюдение. Что вам поможет продержаться до завтрака? Апельсиновый сок и кофе вас устроят?

— Да, если у вас нет грейпфрутового сока.

— Есть. Фриц подаст его вам сюда, а чуть позже я подам вам Кремера.

— Как, сюда?

— Да. Комната прослушивается, но он об этом не подозревает, так что мы будем слушать. Не исключено, что он предложит вам прокатиться в контору окружного прокурора, но вы не соглашайтесь. Заставить вас силой он не может, а ордера у него нет. Теперь…

— Откуда вы знаете, что у него нет ордера?

— Я знаю все, кроме того, как уберегать девушек от покушения. Теперь — о главном. Помните наш план? Тот, что мы разработали вчера вечером?

— Тот, что вы разработали. Да.

— Повторим?

— Нет.

— Да, да, конечно. Я все время забываю. Фриц принесет сок и кофе. Задвиньте засов изнутри. Возможно, мистер Вульф решит, что вас здесь нет, чтобы выиграть время, а Кремер попытается вломиться сюда. Когда легавый проникает в дом, он уже может беспрепятственно шнырять по комнатам, но не имеет права выламывать запертые двери. На стук не отвечайте.

— Черт побери, надо было мне вскакивать ни свет ни заря!

Я сказал, что она может спать хоть целый день, и вышел.

На пороге кабинета я замер, чтобы воочию насладиться неожиданной домашней сценой. Вульфа я не увидел, так как развернутая «Таймс» скрывала его целиком. Кремер, развалившись в красном кожаном кресле, тоже уткнулся в «Таймс», открытую на спортивной полосе. Убедившись, что Кремера благополучно встретили и обслужили, я просочился на кухню, сказал Фрицу, как зовут гостью, попросил его отнести ей грейпфрутовый сок и кофе, но не стучать, а назваться. Вернувшись в кабинет, я по-прежнему увидел ту же полосу «Таймс» вместо Вульфа. Тогда я прошел к своему столу, уселся, немного полюбовался на удивительное зрелище и, наконец, кашлянул. Пару секунд спустя Вульф сложил газету, положил ее на стол и заговорил, обращаясь ко мне.

— Мистер Кремер хочет знать подробности случившегося этой ночью. Поскольку меня там не было, я настоял, чтобы он дождался тебя. — Он повернулся. — Итак, мистер Кремер?

Кремер в свою очередь отложил газету в сторону и посмотрел на Вульфа.

— Я уже сказал вам. Я хочу знать, почему они охраняли эту девушку и от кого. Если вам известно, что ей грозила опасность, значит, вы должны знать, кто в нее стрелял. Дэркин божится, что ничего не знает, но вы-то точно знаете. Гудвин мне и не нужен. Возможно, что и он не знает, а вот вам от меня не отвертеться. Покушение на убийство — это уголовно наказуемое деяние. Вам известно, кто его совершил, а я — блюститель порядка. Вам все ясно?

Вульф кивнул.

— Как божий день. Мне также ясно, что ваш истинный интерес вовсе не в покушении на убийство, а в убийстве, которое уже случилось. Вы освободили мистера Кэтера?

— Нет. И я не…

— Но вы уже готовы выпустить его?

— Нет! Я жду ответа. Кто стрелял в эту девушку?

Вульф повернулся ко мне.

— Тебе это известно, Арчи?

— Нет, сэр, я этого не знаю. Я мог бы высказать кое-какие предположения, но не в присутствии блюстителя порядка. Не то мне пришлось бы отвечать за клевету. Я мог бы подумать на Орри Кэтера, но он исключается, поскольку сидит в каталажке…

Кремер произнес слово очень громко, но я его не назову, поскольку подозреваю, что в числе читателей этих отчетов могут оказаться ушедшие на пенсию учительницы и воспитательницы из приютов.

— И я не знаю, — добавил Вульф. — Мистер Кремер, будьте откровенны. В прошлый понедельник вы пожаловали сюда якобы для того, чтобы узнать что-нибудь, что помогло бы вам выстроить обвинение против мистера Кэтера. Хотя вы знали, что ничего такого здесь не найдете. Во всяком случае не от мистера Гудвина. На самом деле вы собирались выяснить, на чем основано мое заступничество за мистера Кэтера. Теперь же вы пытаетесь разузнать, раздобыл ли я какие-нибудь сведения, которые могут разбить дело против мистера Кэтера в пух и прах. Почему бы сразу прямо не спросить меня об этом?

— Хорошо, спрашиваю. Раздобыли?

— Да.

— Что именно?

— Я не готов раскрывать эти сведения.

— Господи, да вы сами под себя роете. Вы признали, что располагаете сведениями в деле об убийстве, но скрываете их?

Вульф кивнул.

— Да, это верно. Если я скрываю сведения, которые нужны для того, чтобы осудить виновного в убийстве, то я и впрямь нарушаю закон. Но разве сокрытие сведений, которые могли бы только оправдать человека, это нарушение закона? Сомневаюсь, чтобы этот вопрос вообще обсуждался с юридической точки зрения. Мы могли бы посоветоваться на сей счет…

— Ни хрена вы не посоветуетесь, — запальчиво крикнул Кремер. — Если у вас есть доказательства невиновности Кэтера, значит, с их помощью можно осудить кого-то другого. Я требую, чтобы вы их мне передали.

— Это вздор. Тысячи людей подтверждают свою невиновность с помощью алиби, которые не имеют ни малейшего отношения к чьей-то вине. Я не располагаю никакими уликами, которые могут помочь изобличить убийцу Изабель Керр. Да, у меня есть кое-какие подозрения и предположения, но это не улики и не доказательства. А что касается охраны мисс Джекет и выстрелов в нес, то какое отношение это имеет к вашим попыткам доказать виновность мистера Кэтера? Как справедливо подметил мистер Гудвин, Орри Кэтер не мог произвести эти выстрелы, поскольку сидит в тюрьме. По подозрению в убийстве.

— Ему не предъявлено обвинение в убийстве.

— Но вы не выпускаете его под залог. Давайте рассмотрим гипотезу. Предположим, что у мисс Джекет имеется определенная личная причина для страха перед посягательством на нее. Эту причину она никому не раскрывает, но нанимает охрану, которая все-таки не смогла уберечь ее от покушения. Вы считаете, что можете силой вырвать у нее ее тайну или принудить меня к этому?

— Чушь собачья! — Кремер уже разозлился не на шутку. В стычках с Вульфом такое с ним случается всегда. — Говорите начистоту. Можете вы дать мне честное слово, что покушение на эту девушку никак не связано с убийством Изабель Керр?

— Нет, конечно. Я подозреваю, что такая связь имеется. Но для того, чтобы это доказать, мне нужны улики.

— Вы еще это не доказали?

— Нет.

Кремер достал из кармана сигару, размял ее ладонями, засунул в рот и впился в нее зубами. Однако от слишком энергичного разминания рубашка сигары расклеилась, один край задрался и уткнулся ему в ноздрю. Кремер вытащил сигару, злобно посмотрел на нее, швырнул в мою корзинку для бумаг и на сей раз едва не попал. Сигара ударилась о верхнюю кромку корзинки и отлетела на пол. Кремер перевел свирепый взгляд на меня и выпалил:

— Ну ладно, Гудвин. Где она?

Я воздел бровь.

— Вы имеете в виду мисс Джекет?

— Да. Вы забрали ее с собой. И привезли сюда.

Я кивнул.

— Это как раз то, что мистер Вульф квалифицирует как предположение. У вас нет доказательств, что я привез ее сюда, как и у меня нет доказательств того, кто в нас стрелял. Но если вы думаете, что я буду отпираться, то нет. Она наверху, в южной комнате. Я как раз любезничал с ней, когда вы пришли.

— Теперь полюбезничаю я. — Он встал с кресла. — Я знаю дорогу.

— Дверь заперта. Мы думали, что придется занимать круговую оборону. — Я встал. — Но вы заслужили, чтобы вам хоть чуть-чуть помогли. Тем более, что после выборов нового мэра и нового комиссара полиции вам придется туго.

И я двинулся следом за ним.

В прихожей Кремер остановился было у лифта, но я прошел к лестнице, и ему пришлось последовать за мной. Полицейским следует поддерживать форму. К тому времени как Кремер добрался до третьего этажа, я уже окликнул Джулию, и она отперла дверь. Джулия переоделась в голубой халатик, а на ее ногах красовались туфельки. Я представил Джулии Кремера, поинтересовался, не хочет ли она еще кофе, и оставил их наедине.

Решив, что Вульф уже наверняка занял пост на кухне, я, спустившись с лестницы, свернул туда же. Ясное дело, он уже сидел на моем стуле, открыв потайную дверцу буфета и повернув рычажок. Фриц примостился на табуретке и нарезал лук-шалот для яичницы Джулии. Я сел на другую табуретку.

Из буфета донесся голос Кремера:

— Знаю, знаю. Вы дали подробные показания, и мы вам очень признательны. Но то, что случилось ночью, — совсем другое дело. Ведь Арчи Гудвин и Фред Дэркин были приставлены к вам как телохранители, верно?

Джулия: Да.

Кремер: Вы договорились об этом с самим Ниро Вульфом?

Джулия: Да.

Кремер: Когда?

Джулия: Э-ээ… Кажется, в субботу.

Кремер: А почему? Зачем вам понадобились телохранители?

Джулия: Пожалуй, я вам лучше скажу правду.

Кремер: Да, это и впрямь лучше.

Джулия: Между нами, телохранители мне вовсе ни к чему. Просто однажды вечером, кажется, во вторник, я пришла сюда по приглашению Ниро Вульфа и познакомилась с Арчи Гудвином. На следующий день я снова побывала здесь. Арчи отвел меня наверх, показал орхидеи, и мы с ним долго разговаривали. Вы клянетесь, что это останется между нами?

Кремер: Да.

Джулия: Ради Бога, не говорите ему, что я втюрилась в него по уши. Какой обалденный мужик! Я должна была любой ценой заполучить его. Вот я и… Словом, мне удалось это устроить. Возможно, он не захочет, чтобы вы знали, но в субботу он провел весь день со мной в моем номере, прямо с десяти утра. Вы, возможно, не одобряете такие дела, вы человек женатый, но когда мне чего-то надо, я всегда добиваюсь своего.

Вульф уставился на меня, а я оживленно замотал головой. Этого в сценарии не было. Жаль, что я не видел выражения лица Кремера.

Кремер: Вы хотите сказать… Вы имеете в виду… Как вам удалось это устроить?

Джулия: Я сказала Арчи, что ко мне пристает один мужик, что я его боюсь и хочу, чтобы меня круглосуточно охраняли. Особенно по ночам. Вам понятно, почему именно по ночам?

Кремер: Как фамилия мужчины, который приставал к вам?

Джулия: Разве вы не инспектор полиции?

Кремер: Инспектор.

Джулия: Тогда вы должны слушать внимательнее. Никто ко мне не приставал. Телохранители мне были ни к чему. Я хотела заполучить Арчи.

Кремер: Почему тогда в вас стреляли?

Джулия: Я сама ломаю над этим голову. Кстати, ранил-то он Фреда, значит, не обязательно стрелял в меня. Может, он как раз целился во Фреда. Или еще в кого-нибудь. Как этот парень в Бронксе, который ухлопал женщину в автомобиле. Им просто нравится…

Кремер: Попридержите язык. Я не поверил ни единому вашему слову. Знаете, какое наказание предусмотрено законом за дачу ложных показаний полицейскому, который расследует преступление?

Джулия: Нет. Какое?

Кремер: До пяти лет.

Джулия: А какое преступление вы расследуете? Арчи сказал, что вы занимаетесь поисками убийцы моей подруги Изабель Керр, но он, наверно, ошибся. Вас почему-то интересует совсем другое — кто меня защищает да кто в меня стрелял. Или я слишком тупа.

Кремер: Нет, мисс Джекет, вы отнюдь не тупы. Но вы чертовски ловкая лгунья. Изумительная. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что выделываете? Вы знаете, что Вульф и Гудвин — самые ушлые проныры во всем Нью-Йорке?

Джулия: Я плохо знаю Ниро Вульфа. Но прекрасно знаю Арчи.

Кремер: Сколько они вам платят?

Джулия: Мне? Ну и ну! Сначала я — лгунья, а теперь кто?

Кремер: Я тоже хотел бы это знать. Вы по-прежнему думаете, что вашу подругу убил Орри Кэтер?

Джулия: Я никогда этого не говорила.

Кремер: Правильно, но так следовало из ваших показаний. Помните, что вы говорили?

Джулия: Конечно. Я могу даже рассказать алфавит в обратном порядке.

Кремер: Вы не желаете отказаться от своих показаний?

Джулия: Нет. Я говорила правду.

Кремер: Значит вы по-прежнему считаете, что Кэтер убил Изабель Керр?

Джулия: Вы опять плохо слушали. Повторяю, что я такого не говорила.

Кремер: Но вы имели это в виду. Не забудьте, что у нас есть подписанные вами показания. Зарубите это себе на носу.

Секунд на пять воцарилось молчание. Послышался шорох — возможно, Кремер вставал со стула.

Кремер: Еще раз предупреждаю вас, мисс Джекет — дача ложных показаний полицейскому, расследующему преступление, наказывается в уголовном порядке. Вы не хотите пересмотреть свои показания?

Джулия: Нет, благодарю. Дверь можете не закрывать.

Скрип открывающейся двери, топот ног. Я соскользнул с табуретки, подошел к буфету, передвинул рычажок, потом распахнул дверь, ведущую в прихожую. По лестнице громыхали тяжелые шаги. Кремер протопал мимо, даже не оглянувшись в нашу сторону. Натягивая пальто, он наверняка видел меня, но не попрощался. Когда он вышел на улицу, я повернулся к Вульфу и сказал:

— Это была чистой воды самодеятельность, но я в восторге. Займись-ка завтраком, Фриц, она уже наверно голодна как волк.

Я прошел к лестнице и взлетел на два этажа.

Дверь была нараспашку. Джулия сидела на корточках, разглядывая нижнюю поверхность стола. Заслышав мои шаги, она повернула голову, вскочила и пояснила:

— Я ищу микрофон.

— Здесь вы его не найдете. Это не так просто. Слышимость была замечательная.

— Вы все слышали?

— До последнего слова. Не могу взять в толк, почему он назвал вас лгуньей. По-моему, вы ни в чем не покривили душой. Особенно в том, что касается Арчи. Когда вы хотели бы завтракать?

— Уже хочу. Прямо сейчас.

— Завтрак почти готов. Залезайте в постель, и я принесу его.

14

Я описываю здесь не все события. Кое-какие мелочи, например, телефонные звонки, не содержащие полезной информации, я даже не упоминаю. За последнее время дважды звонила Джил Харди, один раз — доктор Гамм, еще дважды — Лон Коэн, а Натаниэль Паркер звонил целых три раза. На последнем звонке от Паркера я хочу остановиться, потому что поведение адвоката могло либо помочь нам, либо помешать. Паркер решил, что в понедельник утром представит в прокуратуру требование об освобождении Орри под залог, и Вульфу потребовалось целых десять минут, чтобы отговорить его от этого. Вульфу пришлось попотеть. Не мог же он объяснить адвокату, что Орри больше нас не заботил в связи с тем, что мы раскинули сети для другой рыбы.

Вечером в воскресенье, когда я отыграл у Джулии в джин-рамми один доллар и двадцать пять центов, Вульф не дал мне никаких инструкций на завтра, прежде чем отправиться спать. «Десять маленьких индейцев» по воскресеньям закрыты. Джулия завалилась спать после обеда, а я совершил длительную прогулку. Вульф штудировал «Таймс», читал книгу и, пока меня не было, должно быть, выдержал обычное воскресное сражение с телевизором. Иногда такое случается с ним по вечерам, когда ему приестся очередная книга, и чаще всего по воскресеньям, когда по телевизору идут передачи, рассчитанные на любые вкусы. Тогда Вульф переключает одни канал за другим, постепенно мрачнея, потом окончательно убеждается, что телевидение становится все более невыносимым, и сдается.

За все воскресенье я встретился с Джулией лишь однажды, во время ужина, который разительно отличался от всех прочих трапез на моей памяти. Как правило, за ужином говорит только Вульф, изредка позволяя кому-то вставить слово-другое. На сей же раз от буше Нептуна до каштанов со взбитыми сливками Вульф не только позволял гостье вести беседу, но и всячески поощрял ее. Он засыпал Джулию буквально дюжинами вопросов обо всем, начиная от работы до людей, которые ее окружали. К тому времени, как подоспел кофе, я нашел единственное разумное объяснение поведению Вульфа: он решил, что переоценил мое знание женской натуры, и захотел сам восполнить этот пробел. Я, конечно, мог бы подсказать, что для этого он выбрал не самую правильную тактику, но, должно быть, я уже не котировался как эксперт в этих вопросах.

Вот почему случившееся в понедельник утром я воспринял как неожиданность. А случилось вот что. Не успел я, продрав глаза, спуститься на кухню, как Фриц заявил, что меня ждет Вульф. Я поднялся к его спальне, постучал, вошел, и Вульф сказал:

— Доброе утро. Можем мы довериться этой женщине в деле, требующем ловкости исполнения и умения держать язык на привязи?

— Вам лучше знать, — ответил я. — После вчерашнего опроса вы должны знать ее как облупленную.

— Нет. Так что ты думаешь?

— Думаю, что довериться ей можно. Ловкости ей не занимать. Вы сами слышали, как она отшила Кремера. Держать язык за зубами она, по-моему, тоже способна. Во всяком случае лишнего не сболтнет, если сама не захочет.

— Сколько правды в том, что она наговорила Кремеру?

— Нисколько. Она не может судить о том, какой я мужик, хотя бы потому, что мужиков вообще в грош не ставит.

— Хорошо, тогда я готов рискнуть. Попроси Баллу прийти сюда к одиннадцати. Скажи, что я займу у него всего десять минут. Мисс Джекет не должна его видеть. Ты сможешь это устроить?

Я сказал, что смогу, и поднялся на один этаж проверить, есть ли там признаки жизни. На часах было только без четверти девять, но Джулия накануне отошла ко сну рано — для нее — и могла оставить дверь открытой, чтобы понаслаждаться свободой.

Дверь оказалась запертой. Я спустился в кабинет и занялся своими делами.

Я не знал, насколько рано Эвери Баллу приходит на работу, поэтому подождал до без четверти десять, прежде чем звонить в «Федерал Холдинг Корпорейшн». Ответил, как водится, женский голос, который переключил меня на мужчину. Тот соглашался сообщить обо мне мистеру Баллу только в том случае, если я скажу, по какому делу он мне нужен; так, должно быть, младший персонал пытается разведать, чем занимаются старшие по должности. В конце концов мне удалось убедить его, что одной лишь моей фамилии будет достаточно, но прошло немало времени, прежде чем на другом конце провода послышался голос Баллу:

— Гудвин? Арчи Гудвин?

— Да. Мистер Баллу?

— Да.

— В деле, которое мы обсуждали с вами в четверг вечером, есть кое-какие сдвиги, и мы хотели поставить вас в известность. Вы можете приехать к одиннадцати? Туда же.

— Сегодня утром?

— Да.

— Боюсь, что не смогу. Это очень срочно?

— Да. Можно еще к половине двенадцатого или даже к двенадцати, но лучше все же в одиннадцать. Вы потеряете не больше десяти минут.

— Подождите немного… Хорошо. Я буду в одиннадцать или в начале двенадцатого.

Если помощник подслушивал, то, должно быть, недоумевал, что заставило Баллу бросить все дела и мчаться по звонку.

Я позвонил Вульфу в оранжерею, что Баллу придет, после чего начал думать, как не допустить, чтобы Джулия его увидела. Даже если она проснулась, было бы не слишком разумно просить ее не выходить из комнаты, поскольку мы ждем посетителя, которого она не должна видеть. Будучи смелой, замечательной, решительной и отважной, Джулия вполне могла войти в мою комнату, выходящую окнами на Тридцать пятую улицу, и посмотреть на посетителя — так, на всякий случай. Так что не стоило подвергать ее подобному соблазну. Я отправился на кухню, поговорил с Фрицем, и мы разработали следующий план. Когда в дверь позвонят, Фриц возьмет пылесос, поднимется на второй этаж и разобьет бивуак в холле. Если дверь в комнату Джулии будет открыта, он начнет чистить ковер. Фриц сказал, что не сможет целый час чистить ковер, но я заверил его, что ему и не придется.

На самом деле визит Баллу продолжался всего минут восемь-девять. Вульф спустился ровно в одиннадцать, как всегда, и уже заканчивал разбирать корреспонденцию, когда в дверь позвонили. Я подождал, пока Фриц дойдет до лестницы, впустил Баллу, принял у него шляпу и пальто и провел его в кабинет. Он остановился перед столом Вульфа и заявил, что садиться ему некогда.

— Я люблю, когда глаза находятся на одном уровне, — сказал Вульф. — На то, чтобы сесть, вы потратите три секунды.

Баллу присел.

— Постараюсь быть кратким, — сказал Вульф. — Первое. Я уже уверен, что вы не убивали Изабель Керр, поскольку знаю, кто ее убил. Ее зять. Он же вымогатель. Второе. Мою главную цель — вызволить мистера Кэтера — можно считать достигнутой. Это безусловно. И третье. Я хотел бы заработать эти пятьдесят тысяч долларов. Как мне их заработать?

— Мне казалось, что этот вопрос решен. Избавьте меня от этого кошмара. Не допустите, чтобы всплыло мое имя. Я потерял аппетит. Не сплю по ночам. Сто раз хотел позвонить вам, но боюсь говорить по телефону.

Вульф покачал головой.

— Это нужно уточнить. Ваше имя уже известно. Его знают пятеро — мистер и миссис Флеминг, мистер Кэтер, мистер Гудвин и я. За последних троих я могу поручиться, что ваше имя не будет разглашено. Что касается четы Флемингов, то лучшее, что я могу сделать, это загнать их в такое положение, когда им самим станет крайне невыгодно упоминать вас. Но провести им трепанацию черепа и вытравить вас из их мозгов я не могу. Это, надеюсь, вы понимаете?

— Да.

— Я расскажу вам о том, что придумал. Я намереваюсь заработать эти деньги, а не вымогать их. Теперь о причине, почему я вас вызвал сюда. Для того, чтобы наша затея увенчалась успехом, мне требуется помощь. В частности, помощь женщины по имени Джулия Джекет, или Эми Джексон, которая была подругой…

— Да, я знаю. Я слышал про нее.

— От мисс Керр?

— Да.

— Она не знает вашего имени и не должна знать. Она зовет вас лобстером. Я хочу обратиться к ней за помощью, не раскрывая вашего имени, и хочу сказать ей, что в случае успеха она получит пятьдесят тысяч долларов наличными. Вы дадите эти деньги?

Баллу нахмурился.

— Вы сказали, — напомнил Вульф, — что пятьдесят тысяч — это только задаток, и дали понять, что готовы уплатить больше, если я сделаю то, что вы хотите. Мне больше не надо. Я либо добьюсь своей цели в течение одного-двух дней, либо потерплю неудачу. Деньги вы заплатите только в случае успеха, так что ни о каком вымогательстве не может быть и речи. Тем более, что шансы на успех невелики. Ты можешь прикинуть, каковы они, Арчи?

Не мудрствуя лукаво, я брякнул:

— Одни против тысячи.

— Это ни к чему, — отмахнулся Баллу. — Вы сами прекрасно знаете, что я в западне. Вы сами сказали, что вы — моя единственная надежда. Что такое дли меня еще пятьдесят тысяч или в десять раз больше? Если вы думаете, что она может помочь, то я согласен. Вы же…

Его никто не перебивал; меня отвлек внезапный рев пылесоса. Я встал, вышел в прихожую, постоял у основания лестницы, но голосов не услышал. В ту же секунду из кабинета показался Баллу. Я подал ему пальто и проводил. Машина ждала у крыльца. Я проследил, как он забрался в нее, как машина резво снялась с места, и лишь потом поднялся по лестнице.

Фриц сосредоточенно чистил ковер, а Джулия, босиком и в пижаме, стояла в дверном проеме, наблюдая за ним. Фриц стоял спиной к ней, старательно делая вид, что не замечает ее. Я подошел, носком туфли выключил пылесос и сказал:

— Мог бы подождать, пока она проснется.

— Я уже проснулась, — сказала Джулия. — Который час? Я забыла завести часы.

— Арчи! — донесся снизу громовой рык. — Где ты?

Я громко уведомил Вульфа о своем местонахождении, и тут же раздался новый рев:

— Скажи мисс Джекет, что она мне нужна.

Я пояснил Джулии, что завтрак будет готов через полчаса, и спросил, согласна ли она выпить грейпфрутовый сок и кофе в кабинете, пока Вульф ей кое-что расскажет. Джулия поинтересовалась, почему рассказчиком не могу выступить я, и я объяснил, что у Вульфа богаче словарный запас. Она ушла переодеваться, а я спустился и поблагодарил Фрица за помощь. Потом налил в стакан сок и попросил Фрица приготовить для гостьи кофе.

И вот когда после всей этой суматохи я вошел в кабинет, Вульф вдруг заявил, что будет лучше, если он сперва обсудит план действий со мной, а уж я возьму на себя труд изложить его мисс Джекет. Я даже не пытался спорить; я сразу отказался наотрез. Признаюсь, у меня до сих пор все поджилки дрожали от одной мысли, что Джулию чудом не пристрелили, когда я был всего в одном шаге от нее. После всего, что я ей втолковывал про жалюзи и шторы, мне следовало хотя бы проверить, не прячется ли кто за каменной оградой, когда мы вылезли из такси.

Когда Джулия, переодевшись в вязаное темно-зеленое платье, вошла в кабинет, поднос с грейпфрутовым соком и с кофе уже стоял на столике возле красного кресла. Она села в кресло, пригубила сок и сказала:

— Что-то я совсем дошла. Впервые за последние сто лет мне не подают завтрак в постель. Так что постарайтесь, чтобы ваш рассказ стоил такой жертвы.

Вульф разглядывал ее, поджав губы.

— Прошу меня простить, — произнес он, — но нам нельзя терять время. Я говорю «нам», поскольку собираюсь предложить вам сотрудничество. Вам достаточно денег, которые вы зарабатываете, мисс Джекет?

Джулия собиралась отпить еще сока, но рука ее застыла на полпути ко рту.

— В жизни не слыхала более дурацкого вопроса, — сказала она.

— Но он отнюдь не бессмысленный, — заметил Вульф. — И вовсе не такой неуместный, как вам кажется. Просто я должен знать, насколько интересна и привлекательна для вас возможность — пока весьма смутная — заработать пятьдесят тысяч долларов. Итак?

— Господи, это еще глупее!

— И все-таки?

— Вы меня спрашиваете?

— Да.

— Пятьдесят кусков наличняком?

— Да.

— Не облагаемых налогом?

— Если вы сами не решите заплатить его. Я ничего не предлагаю; я констатирую факт: деньги вы получите наличными прямо в руки, без расписки.

Она отпила сок.

— Знаете, что бы я сделала, имей вот сразу пятьдесят кусков? Я бы пошла учиться года на четыре. Или на пять. В какой-нибудь колледж. Мне кажется, что я бы могла еще так многому научиться… Так вы не шутите?

— Нет. Есть реальная возможность заработать сотню тысяч долларов, которые мы разделим пополам. Деньги уплатит человек, который содержал Изабель Керр и которого вы окрестили лобстером. Он только что был здесь, и мы…

— Он был здесь? Вы его знаете?

— Да. Он приходил уже в третий раз. Дважды был здесь на прошлой неделе. Он очень богат и занимает высокое положение. Для вас его зовут Икс, и так останется до конца. Он опасается, что его имя всплывет в связи с убийством и тем, что он сам называет «слабостью», поэтому вы, мистер Гудвин и я попытаемся это предотвратить. Если мы преуспеем, он заплатит. Он запуган до крайности. Продолжать?

Джулия отставила недопитый стакан в сторону.

— Так вы и впрямь не шутите?

— Нет!

— На полном серьезе?

— Да.

— Хорошо. Что мы должны делать?

— Это вопрос вопросов. Вполне возможно, что мы потерпим неудачу. Прежде чем продолжать, я должен заручиться вашим согласием ничего не разглашать, и еще хочу задать вам два вопроса. Вы готовы помочь?

— Как? Я не понимаю, чем могу вам помочь.

— Вы уже помогли. Вы вывели на чистую воду вымогателя и фактически сняли вопрос о том, кто убийца. Но теперь вы готовы помочь, если это в ваших силах?

Джулия посмотрела на меня. Я кивнул.

— Да, я готова, — ответила она.

— Вы согласны хранить в тайне конфиденциальные сведения, которые я вам сообщу?

— Да. На это я способна.

— Значит, вы образцовая женщина. Вы должны знать, что мистер Гудвин и я узнали имя Икс от Орри Кэтера. Мисс Керр раскрыла это имя только двум людям — Орри Кэтеру и своей сестре. Мы можем это смело предположить, поскольку даже вам она не сказала. Миссис Флеминг поделилась этим со своим мужем, так что личность Икс знают пятеро. За троих из этой пятерки — за мистера Гудвина, мистера Кэтера и себя — я ручаюсь. Я не был бы уверен в мистере Кэтере, если бы ему пришлось предстать перед судом, но ему не придется. Таким образом, опасность исходит только от двоих — от мистера и миссис Флеминг. Я говорю столь подробно, чтобы вы точно все поняли.

— Я давно поняла. Я не говорила вам, что могу рассказать алфавит в обратном порядке?

— Нет, вы говорили мистеру Гудвину и мистеру Кремеру. Кстати, я тоже могу. Теперь о том, что дает нам один шанс из тысячи. Есть один человек, который опасается разглашения имени Икс в связи с мисс Керр даже больше, чем сам Икс. Скажи ей, Арчи.

Мне потребовалось пять секунд — не для того, чтобы собраться с мыслями, но для того, чтобы осознать, что я никогда не рассматривал эти факты под таким углом.

Я сказал Джулии:

— Это Стелла. Я говорил вам в субботу, как она повела себя. Помните? Она не хочет допустить суда, даже если они схватят настоящего убийцу. Конечно же, имя Икс может всплыть только в связи с Изабель.

Я посмотрел на Вульфа.

— Да. Черт побери! Но как это провернуть?

— Для этого нам и необходима мисс Джекет.

Он взглянул на нее, и его глаза превратились в узенькие щелочки.

— Вы не хотите кофе? Он остынет.

Джулия допила сок, отставила стакан, налила себе кофе, отхлебнула из чашечки, потом посмотрела на Вульфа и покачала головой.

— Что-то я не уразумею. Что особенного в этой Стелле?

— Сейчас обсудим. Предположим, что она знает или подозревает, что ее муж убил Изабель. Также знает, почему, и еще понимает, что его могут арестовать и позже — осудить. Что ей делать?

— Не знаю. Я ее совсем не знаю.

— Что она может сделать, Арчи?

— Я тоже не знаю, — ответил я. — Но она может выкинуть все, что угодно, и готова на все, чтобы не позволить ему раззвонить на весь мир про Изабель и про Икс. Она, безусловно, не допустит, чтобы он отвечал на суде. Важно еще, насколько она его любит. Если любит, то даже несмотря на то, что он убил Изабель, она может сбежать с ним или попытаться бороться, если будет убеждена в том, что он сумеет держать язык за зубами. Если же не очень любит, то может сослать его матросом в Китай или вовсе придушить. Но уверен я в одном: она пойдет на все, чтобы Орри Кэтер не выступал на суде как свидетель обвинения и не отвечал на вопросы про Изабель. Конечно, ей придется рассказать и про шантаж. Только боюсь, как бы она в таком случае не взорвала здание суда, если сумеет раздобыть подходящую бомбу.

Я посмотрел на Джулию.

— Вот тут-то и нужны вы. Вы расскажете ей то, что написано в письме. Барри Флеминг из-за этого уже пытался подстрелить вас из ружья. Она на это не пойдет, но какие-то шаги тоже предпримет.

Джулия нахмурилась.

— А почему вы не можете поговорить с ней?

— Мне она не поверит. Вы ей можете рассказать то, что услышали от Изабель, а я не могу. Как вы и изложили в письме ему.

— Но в том письме были сплошные выдумки.

— Нет, выдумкой было только то, что узнали вы все это от Изабель. Остальное все правда, что он и подтвердил, охотясь за вами. Вам известно, что Барри шантажировал Икс?

— Конечно.

— Вы сомневаетесь, что в вас стрелял именно он?

— Нет.

— Вы думаете, стал бы он убивать вас, будь он только вымогателем, но не убийцей Изабель? Я же был вместе с вами, а он прекрасно знает, что я расследую убийство. Я рад, что вы сумеете заработать пятьдесят кусков, но мне также кажется, что вы хотите, чтобы убийца Изабель был наказан. Вы так сказали. Неужели вы еще сомневаетесь, что он убил ее?

— Нет.

— Тогда сосчитайте до двух.

Она глотнула кофе, потом залпом опустошила чашечку и сказала:

— Если они смотаются, то его не осудят.

— Да, — согласился я. — Но за ним будут охотиться и когда-нибудь поймают.

— Она живет в Бронксе?

— Совершенно верно.

— Мне придется туда ехать?

— Надеюсь, что нет. Ведь сегодня он должен был привезти вам пять тысяч, а мы не знаем, где он и что затевает. А я временно уволился из телохранителей.

— Здесь, — сказал Вульф. — Пригласите ее сюда.

— А я поприсутствую, — предложил я. — Если считаете, что это все не испортит.

— Ах, какой мужчина! — пропела Джулия и подлила себе еще кофе.

Я развернулся, взял телефонный справочник Бронкса, нашел нужный номер, снял трубку и позвонил, надеясь, что миссис Флеминг окажется дома и подойдет к телефону. Так и случилось. Голос я узнал сразу.

— Это Арчи Гудвин, миссис Флеминг. Возможно, вы помните, я приходил к вам неделю назад.

— Да, помню.

— Может быть, вы помните также, как я сказал, что полиция арестовала не того человека, а я разыскиваю настоящего убийцу. Так вот, я его нашел, и теперь мы хотим рассказать вам про него и спросить вашего совета, как быть дальше. Мы знаем, что вы не хотите, чтобы состоялся суд, и хотим все с вами обсудить. Вы можете приехать сюда, в контору Ниро Вульфа? Прямо сейчас?

Молчание. Оно так затянулось, что я подумал даже, что она ушла, хотя трубку не положила. Наконец я заговорил сам:

— Миссис Флеминг?

Но ответом мне вновь было молчание.

Затем послышался ее голос:

— Мистер Гудвин?

— Да.

— Какой у вас адрес?

Я продиктовал.

15

Решение было чертовски трудное, и Вульфу потребовалось целых пять минут на то, чтобы принять его. Что делать с обедом? Когда я продиктовал Стелле Флеминг наш адрес и повесил трубку, было уже десять минут первого. Приедет ли она сразу или немного позже? Обед всегда начинался и должен начинаться в четверть второго. Безвыходное положение. Вульф сидел и свирепо пыхтел минут пять, потом встал и решительно двинулся на кухню. Я последовал за ним, поскольку я тоже обедаю. С Джулией все обстояло предельно просто, благо ее несуразный омлет с ветчиной был уже готов. Кризис миновал. Джулия заняла место за моим столом, а мы с Вульфом уселись на табуретки за большим столом, уставленным блюдами с осетриной, копченым фазаном, сельдереем, тремя сортами сыра и пряной вишней в бренди. Поскольку считалось, что мы только перекусываем, а не обедаем, табу на деловые разговоры было отменено, и мы обсудили программу предстоящей встречи. Я считал, что Вульф тоже должен присутствовать, Вульф был против. Мы предложили Джулии сыграть роль третейского судьи, и она проголосовала так же, как Вульф. Чуть не доходя кухни, в стене небольшой ниши в коридоре было проделано отверстие, закрывающееся задвижной панелью; со стороны кабинета это отверстие замаскировано картиной, изображающей водопад, через который из ниши можно наблюдать за тем, что творится в кабинете. Мы решили, что Вульф будет сидеть на табуретке перед отверстием. И еще мы единодушно решили, что я должен возглавить наступление.

Наступление я начал сразу с ее приходом, в двадцать минут второго. Рядом с вешалкой в прихожей стоят пуфик и стул, но Стелла Флеминг вместо того, чтобы положить на пуфик или на стул свою сумочку, продолжала держать ее в руках, пока я принимал ее пальто, и мне не понравилось, как она держит сумочку. К тому же, воспоминания о пулях, которые по моей вине чуть не попали в Джулию, были слишком свежи. Вот почему, когда Стелла переложила сумочку из правой руки в левую, я выхватил ее. Стелла попыталась было отобрать сумочку, но я оттолкнул ее, может, немного резковато, и открыл замок. Стелла завизжала и бросилась на меня, но я отвернулся и быстро сунул руку в сумочку. Стелла попятилась к стене и стояла, тяжело дыша. Я извлек автоматический пистолет «бристол» двадцать второго калибра, с изящно инкрустированной рукояткой и заряженный. Пистолет я опустил в собственный карман, а сумочку вернул владелице со словами: «Извините, если я обошелся с вами излишне резко, но однажды у нас произошел несчастный случай, и с тех пор я всех обыскиваю».

Она старательно пыталась сдержаться, и я надеялся, что ей удастся взять себя в руки. Стелла Флеминг заметно увяла со времени нашей встречи. Она не только казалась меньше ростом, но даже спала с лица. Некогда пухленькие щечки провисли. Она взяла сумочку и сказала:

— Отдайте мне пистолет.

— Это не пистолет, а игрушка. Я верну его вам. Как я уже говорил, я обыскиваю всех, и сейчас я очень рад, что вы не избежали этой участи. В кабинете ждет женщина, которая расскажет крайне неприятные для вас вещи, а вы слишком вспыльчивы. Ее зовут Джулия Джекет, и она была лучшей подругой вашей сестры. Вы с ней встречались…

— Я была лучшей подругой моей сестры.

— Вам лучше знать. Заходите и присаживайтесь. — Я указал рукой. — Сюда, в открытую дверь налево.

Я подумал было, что она заартачится, и она в самом деле замялась, но потом, видимо, вспомнила, что пистолет у меня, и что мне ничего не стоит сгрести ее в охапку и отнести в комнату. Она круто развернулась и зацокала каблучками по коридору. Я последовал за ней. Войдя в кабинет, она остановилась. Я подошел к Джулии, которая стояла возле моего стола, вынул из кармана пистолет и показал.

— Он был в ее сумочке, — сказал я. Потом повернулся и спросил Стеллу:

— Где ваш муж держит винтовку?

Похоже, она меня не слышала. Я выдвинул пару желтых кресел. Она подошла и села. Джулия уселась напротив, а я упрятал пистолет в карман, занял обычное место у стола и обратился к Джулии:

— Вы знакомы с миссис Флеминг?

Она кивнула.

— Так он был в сумочке? Как же вы его нашли?

— Просто отобрал. Но в субботу ночью стреляли не из него.

Я уставился на Стеллу.

— В субботу ночью ваш муж стрелял в мисс Джекет, но промахнулся. Поэтому я и спросил, где он держит винтовку.

Она вылупилась на меня.

— Что? Мой муж?

— Он попытался убить мисс Джекет. Это еще цветочки, миссис Флеминг, худшее вас ждет впереди. По телефону я сказал вам, что нашел убийцу. Мисс Джекет сидит здесь потому, что помогла мне это сделать. Пожалуй, лучше всего будет, если я покажу вам копию письма, которое она послала вашему мужу в прошлую пятницу.

Я выдвинул ящик и достал письмо.

— Прочитать вслух?

Стелла Флеминг посмотрела на Джулию.

— Вы послали письмо моему мужу?

— Да.

Она требовательно протянула руку.

— Дайте мне письмо.

Я дал ей письмо. Она быстро пробежала его глазами, потом перечитала, уже гораздо медленнее. Затем подняла глаза на Джулию.

— О чем это? Кто такой Мильтон Фейлс?

Джулия взглянула на меня — совершенно напрасно. Я чуть расширил глаза, и она тут же перевела взгляд на Стеллу.

— Мильтон Фейлс — ваш муж, — сказала она. — Я написала в письме, что ваша сестра все мне рассказала, но на самом деле она не назвала мне имени человека, который ее содержал. Поэтому я называю его Икс. Вы — единственная, кому Изабель сказала, как его зовут на самом деле…

— Она мне ничего не говорила.

— А мне сказала, что поделилась с вами. Изабель не была лгуньей.

Вот это другое дело! Молодец, Джулия!

Она продолжала:

— Так что когда Иксу позвонил мужчина, который обо всем знал, и потребовал денег за молчание — тысячу в месяц, которые следовало отсылать до востребования Мильтону Фейлсу, и Икс рассказал об этом Изабель, она сразу поняла, что Мильтон Фейлс — это ваш муж. Потому что никто больше не мог знать того, что было известно Мильтону Фейлсу. Изабель знала, что вы, безусловно, рассказали своему мужу…

— Я ничего ему не рассказывала.

— Вы должны были рассказать, потому что…

Я вмешался:

— Не отпирайтесь, миссис Флеминг. Это уже установленный факт. Ваш муж получил письмо в субботу утром. В час дня он позвонил мисс Джекет в ее гостиницу, а в половине второго заявился собственной персоной. Я присутствовал при их встрече. Он сказал, что не принес с собой пять тысяч долларов, которые вымогал у Икс, потому что банк был закрыт. Он пообещал принести деньги в понедельник. То есть сегодня. В котором часу он вернулся домой в субботу ночью?

Ответа не последовало. Стелла Флеминг напряженно смотрела на меня.

— Я знаю, что вернулся он поздно, поскольку в половине второго он прятался за оградой Центрального парка, пытаясь застрелить мисс Джекет. Я привез мисс Джекет сюда, так что мы не знаем, пытался ли он сегодня связаться с ней, но теперь нам это уже не важно. Важно следующее: вы назвали ему имя Икса, ваш муж шантажировал его, и Изабель это стало известно. Это установлено окончательно.

Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.

— Не могу поверить, — едва слышно прошептала она. И потом повторила уже громче: — Просто не могу поверить.

— Да, это трудно, — посочувствовал я. — Но дальше еще труднее. Правда, это еще не доказано, а основано только на том, что Изабель поведала мисс Джекет. Дело в том, что Изабель, узнав про вымогательство, решила рассказать все вам и предупредила об этом вашего мужа. Когда мисс Джекет обмолвилась об этом, я сперва не мог понять, почему полиция арестовала Орри Кэтера, а не вашего мужа, но, оказывается, мисс Джекет даже не упомянула про шантаж, давая показания в полиции. Почему — спросите у нее сами; я думаю, что она просто не придала факту вымогательства должного значения. А вот в полиции мигом смекнули бы, что к чему, и ваш муж уже сидел бы в тюрьме вместе с Орри Кэтером или же один — как подозреваемый в убийстве. Когда же мы сообщим, что в субботу он приходил к мисс Джекет, а потом пытался убить ее, это окончательно решит дело. Полицейские соберут улики, получат, например, свидетельские показания о всех его передвижениях в то утро, когда убили Изабель, и его отдадут под суд, и, конечно, осудят за убийство. Я сказал вам по телефону, что нашел убийцу. Это он. Барри Флеминг.

Ладони Стеллы Флеминг сжались в кулачки и, сама того не сознавая, она трижды кивнула, пока я говорил, и прошептала:

— Вот, значит, почему…

Я не стал спрашивать, что она имеет в виду. Улики мне уже были ни к чему. Я не собирался ничего доказывать ни окружному прокурору, ни присяжным заседателям. Ее «почему» относилось, должно быть, к каким-то словам или поступкам Барри и означало, что она мне поверила. Как бы то ни было, мои дальнейшие действия упростились. Я ожидал, что Стелла закатит несколько сцен, особенно после того, как я отобрал у нее пистолет. Какого черта она его принесла? Отправить меня к праотцам, если я снова назову Изабель потаскушкой?

— Должно быть, вы недоумеваете, — обратился я к ней, — почему мы решили обсудить это с вами? Почему не сразу обратились в полицию? Мы, конечно, так и поступим, но я не забыл, что в прошлый раз вы сказали мне, что репутация сестры для вас — самое важное на всем белом свете. Не знаю, какие у вас отношения с мужем, но, возможно, вы сумеете найти какой-то выход. Например, уговорить его пойти с повинной в полицию и признаться в убийстве Изабель, но по совершенно другой причине, чтобы не упоминать про Икс, про вымогательство и все остальное, что может повредить репутации Изабель. Не знаю, возможно ли такое, но хочу предоставить вам шанс. Ждать долго мы не можем, так что в вашем распоряжении всего день или два. Скажем, до утра в среду.

— Сегодня понедельник, — произнесла она уже обычным голосом.

— Да.

— Дайте мне письмо.

Письмо упало на пол, когда Стелла начала сжимать и разжимать пальцы. Я подобрал его и положил себе на стол.

— Это только копия, — предупредил я.

— Отдайте его мне.

Я взял письмо, сложил и передал ей.

— Мой пистолет, — сказала она.

— Когда будете уходить. Кстати, он и впрямь ваш или принадлежит вашему мужу?

— Это его пистолет. Барри — чемпион по стрельбе.

Она положила письмо в сумочку, посмотрела на Джулию и сказала:

— Это все из-за таких, как вы.

— Чушь, — ответила Джулия. — Это можно сказать о ком угодно. Вы имеете в виду, что я дурно влияла на Изабель? Так вот, это вы на нее дурно влияли. Я в ней души не чаяла, а вот вы…

И вот тут это наконец случилось. Я уже почти расслабился, а Стелла застала меня врасплох. Она, словно тигрица, бросилась на Джулию, и я даже не успел помешать. Джулия, пытаясь защититься, вздернула вверх колени и под силой натиска опрокинулась назад вместе с креслом. Но тут я уже успел подскочить и обхватил Стеллу сзади, сжав ей руки. Неожиданно для меня Стелла совершенно спокойно произнесла:

— Со мной уже все в порядке.

Я отпустил ее. Джулия выкарабкалась из-под кресла, выпрямилась и поправила прическу.

— Миссис Флеминг! — послышался голос Вульфа. Тон был совершенно ледяной.

Мы все обернулись. Он стоял в дверном проеме.

— Мистер Гудвин чересчур расщедрился, дав вам время до послезавтрашнего утра. Самый поздний срок — завтра утром. Проводи ее, Арчи.

И он решительно затопал к своему столу.

Стелла смерила его взглядом, потом оглянулась, очевидно высматривая сумочку. Я подобрал сумочку с пола, положил в нее пистолет и сказал:

— Я верну вам ее у двери.

И зашагал в прихожую. Стелла засеменила следом.

16

В четыре часа Джулия сидела в кресле у окна южной комнаты, делая вид, что читает журнал, а я стоял возле двери. Мы не разговаривали. Я собирался позвонить в «Десять маленьких индейцев» и предупредить, что она сегодня не придет. Потом спросил, не хочет ли она позвонить сама. На что Джулия ответила решительным отказом, заявив, что, безусловно, пойдет. Я столь же решительно ответил, что она ошибается. Дальше мы несколько повздорили. В один миг Джулия хотела даже позвонить Саулу Пензеру и попросить его заменить меня, поскольку я сдрейфил. Потом поинтересовалась, верно ли она поняла, что ее удерживают силой, против ее воли, и я ответил, что да. К четырем часам стало окончательно ясно, что мы вдрызг разругались.

Тут послышался скрип поднимающегося лифта. Джулия задрала голову и прислушалась. Когда скрип прекратился и сверху донесся звук открывающейся двери, она швырнула журнал на стол, встала и решительно двинулась к выходу. Джулия приблизилась, я учтиво отступил в сторону, а она прошагала к лестнице и стала подниматься по ступенькам. Либо собралась наябедничать хозяину дома, либо решила помочь ему с орхидеями; насколько я мог судить, шансов преуспеть хотя бы в чем-то одном у нее не было. Поэтому я спокойно спустился в кабинет, позвонил в «Десять маленьких индейцев» и сказал, что мисс Джекет простудилась и не приедет. Я не стал говорить, где она находится в настоящее время, поскольку ей могли прислать цветы, в которых она совсем не нуждалась.

Будучи бдительным тюремщиком, я не мог отлучиться на прогулку; к тому же каждые полчаса по радио передавали новости, и я с нетерпением ждал, когда возвестят о том, что Барри Флеминга арестовали по подозрению в убийстве Изабель Керр. Но в новостях ничего такого не было. Два часа я сидел за столом, разбирая картотеку орхидей и классифицируя записи о скрещиваниях. Что может быть интереснее, когда ждешь сообщения о поимке убийцы, чем изучать результаты скрещивания Одонтоглоссум криспо-харрианум с О.аиреворти или Мильтонии вексиллярия с М.роезли?..

Когда в шесть вечера парочка спустилась в кабинет на лифте, я был настолько занят, что даже не мог повернуть голову, голос Джулии из-за спины спросил:

— Я могу вам помочь?

Значит, мы снова разговаривали. Я ответил:

— Нет, благодарю.

— Вы звонили?

— Да, у вас сильный насморк.

— Есть какие-нибудь новости?

— Да. Мы с вами помирились. Кажется.

— О, я не злопамятна. К тому же я знала, что вы правы. Я только пыталась узнать, как далеко вы способны зайти. Я, конечно, могла бы пригрозить, что обращусь в полицию. Похоже, вы с Ниро до смерти боитесь, когда кто-то общается с полицейскими. После ухода этой стервы прошло уже больше четырех часов. Что она там делает, черт побери?

Во второй раз в жизни я слышал, как женщина назвала его Ниро, но тогда, в первый раз, это было понарошке[44]. У Джулии же это вышло совершенно естественно. Если она двое суток прожила в одном доме с Вульфом, сидела с ним за одним столом да еще и помогала культивировать орхидеи, то как она могла после этого величать его мистером? Да, если она заполучит пятьдесят тысяч и поступит в колледж, я, пожалуй, как-нибудь заскочу и полюбопытствую, как идут дела. Думаю, что она окажет больше влияния на колледж, чем он на нее.

С моего согласия Джулия уселась рядом и стала помогать разбирать картотеку гибридов.

За ужином Вульф не стал повторять вчерашнее представление. Надобность в расспросах Джулии была утрачена, и Вульф разглагольствовал о различии между фантастикой и вымыслом в литературе. Лишь однажды, когда его рот был набит сахарной кукурузой, Джулии удалось вставить:

— Вы думаете, я такая бестолковая? Покажите мне любое место в книге, и я вам сразу скажу — фантастика это или вымысел. И попробуйте меня переубедить!

Я подумал, что негоже так разговаривать с человеком, который из кожи вон лезет, чтобы подготовить тебя к колледжу.

Когда Фриц в кабинете разливал по чашечкам вечерний кофе, Джулия сказала:

— Отдала бы новенький доллар, чтобы узнать, чем она занимается. Какой у нее номер телефона? Я позвоню ей.

— Угу, — промычал я.

Джулия посмотрела на Вульфа.

— А вам, похоже, вообще все до лампочки. Вы бы и цента не отдали, чтобы узнать, что она делает сейчас.

— А что мне до нее? — прорычал он, отхлебывая кофе.

Было очевидно, что на какое-то время им полезно будет отдохнуть друг от друга, поэтому после кофе я увлек Джулию за собой в цоколь. Там у нас размещаются спальня и ванная Фрица, кладовая и большая зала с бильярдным столом. Джулия как-то раз сказала, что не прочь бы поучиться держать в руках кий, и я решил, что сейчас самое время отвлечься от мыслей про Стеллу Флеминг. Но мне так и не удалось преподать ей первый урок. Не успел я расчехлить кии и выстроить шары, как в дверь позвонили. Джулия так рванулась, что не схвати я ее за руку, она подскочила бы к входной двери раньше меня. Она и так наседала мне на пятки, когда я достиг двери и посмотрел наружу.

— Черт побери, — выдохнула Джулия, — она нас заложила!

Я всунул голову в кабинет и сказал Вульфу:

— Кремер.

Вульф оторвался от книги и поджал губы.

— Идите на кухню и оставайтесь там, — велел я Джулии.

Дверной звонок снова задребезжал. Джулия зашагала по коридору, но, не дойдя до кухни, остановилась у ниши напротив отверстия в стене. Я сказал:

— Если хоть раз чихнете, я сварю вас в кипящем масле.

Потом распахнул дверь и впустил инспектора.

Судя по взгляду, который метнул на меня Кремер, он был готов сварить меня в масле, даже не дожидаясь, пока я чихну. Ни слова не говоря, он прогромыхал в кабинет и, когда я вошел следом за ним, уже сидел в красном кожаном кресле и говорил:

— …и вы знали, что стрелял Барри Флеминг. Я требую, чтобы вы выложили все начистоту. Я хочу также знать, на чем основана ваша уверенность в том, что Барри Флеминг убил Изабель Керр.

Прощайте, пятьдесят тысяч, подумал я, усаживаясь за свой стол. Флеминг у них в руках, и — десять против одного, что они выколотят из него показания. А может, уже выколотили.

— Вы слишком разгневаны, инспектор, — заметил Вульф.

— Еще бы, черт побери!

— Тогда вы в невыгодном положении. Успокойтесь и приведите в порядок свои мысли.

— Я настаиваю, чтобы вы ответили на мои вопросы!

— Если бы я знал, что отвечать. Вы считаете, мне известно то, что Барри Флеминг убил Изабель Керр. Напомню: вчера вечером я говорил вам о том, что не располагаю доказательствами чьей-либо вины, а руководствуюсь только определенными предположениями и подозрениями. Повторяю: у меня по-прежнему нет никаких доказательств. А у вас?

— Есть.

— Вы арестовали Барри Флеминга?

— Нет. — Кремер набычился. — Послушайте, Вульф, вы добились своей цели. Кэтер уже на свободе. Теперь мне нужны улики против Флеминга. Некоторые факты. Я хочу знать, Флеминг ли стрелял в Джулию Джекет, и если да, то почему?

Плечи Вульфа приподнялись на одну восьмую дюйма и вновь опустились.

— Вам это и в самом деле важно? Даже теперь, когда он у вас в руках? Или нет? Вы сказали, что не арестовали его. Если вы вдруг почему-либо подозреваете, что я укрываю его здесь, то…

— Нет, он мертв.

— Вот как? И смерть была насильственной?

— Да.

Уголок рта Вульфа чуть дернулся.

— Ни мистер Гудвин, ни мисс Джекет, ни я не выходили из дома весь день. Если вы подозреваете…

— Заткнитесь. Он застрелился. Часа три назад. В висок, из пистолета «бристол» двадцать второго калибра. Своего собственного, на который имел разрешение. Я хочу…

— Извините. У себя дома?

— Да. Я…

— Там побывал полицейский? Его допрашивали?

— Нет. Если вы…

— Тогда откуда, черт побери, вы взяли, что он убил Изабель Керр? Или вы вообще ничего не знаете? Не рассчитывайте, что я буду за вас распутывать этот клубок. Я сказал уже дважды — нет у меня никаких доказательств…

— Да плевать мне на доказательства, черт возьми! Про Изабель Керр я и так все знаю. Ладно, черт с вами, расскажу. Днем, когда он пришел домой, они с женой поговорили о чем-то, после чего он написал одну записку и поставил внизу свою подпись. Потом жена пошла в магазин, а когда через полчаса вернулась, он уже застрелился. Вот откуда я знаю про Изабель Керр. Он сам признался.

Кремер вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

— Мы уже получили подтверждение, что это его почерк, но в лаборатории проверят еще раз. Число сегодняшнее.

Он развернул листок и прочитал:


Заинтересованным лицам.

Сознаюсь, что в субботу, 29 января 1966 года, я ударил пепельницей по голове свою свояченицу, Изабель Керр, и убил ее. Я сделал это в порыве необузданного гнева и возмущения. Обида накапливалась несколько лет. Изабель купалась в роскоши, а мы с женой за все это платили. Все мои накопления подошли к концу, а моего скудного заработка не хватает, чтобы удержаться на плаву. Изабель же ничего не желала слушать, а моя жена ей потакала, поскольку любила сестру больше жизни. Тем утром я попытался в очередной раз урезонить Изабель, но она отказывалась даже слушать, и я вышел из себя и ударил ее. Я не хотел ее убивать, но на прощение я не надеюсь, даже со стороны жены. Жена настаивает, чтобы я изложил все это на бумаге, чтобы сохранились доказательства обстоятельств смерти Изабель. Никаких обещаний она мне не давала, и мне не известно, что она собирается делать с моим признанием.

Барри Флеминг.


Кремер сложил листок и спрятал его в карман.

— Вы, конечно, сразу подметили, как и я, что здесь нет ни слова о том, что он собирается покончить с собой. Впрочем, так нередко случается. Пистолет лежал рядом на полу, пуля попала в правый висок под правильным углом. Миссис Флеминг ответила на несколько вопросов полицейскому, а сейчас в отключке, накачанная снотворным. Позже мы, конечно, ею займемся, но я ни на что не рассчитываю. Я вам все это выкладываю, потому что это проливает свет на смерть Изабель Керр, но оставляет много других неясностей. Кто стрелял в Джулию Джекет? Вчера вы сказали, что не знаете.

— Да. Я и сейчас не знаю.

— Это бессовестное вранье!

— Я лгу только в тех случаях, когда это необходимо. Сейчас такой необходимости нет. Мистер Кремер, — Вульф повернул ладонь тыльной стороной кверху. — Есть кое-какие подробности, которые я не намерен раскрывать, тем более, что сейчас вам они ни к чему. Загадка убийства разгадана, а убийца мертв. Тем не менее кое-что я вам все же скажу: мне удалось узнать, не спрашивайте, каким образом, кто покровительствовал Изабель Керр и оплачивал ее счета. Из того, что я узнал, родилось подозрение, что убил ее Барри Флеминг. Я также выяснил, что Барри Флеминг очень боялся, что мисс Джекет разгласит определенные факты, которые, как он считал, она узнала от Изабель Керр. Именно поэтому мисс Джекет нуждалась в охране, и я приставил к ней телохранителей. Я не знал тогда и не знаю сейчас, кто стрелял в нее. И даю вам честное слово, что все это — чистая правда. Мисс Джекет по-прежнему здесь и, если хотите, можете поговорить с ней; думаю, впрочем, что она снова поднимет вас на смех, как и вчера.

Кремер посмотрел на меня. По собственному опыту он знал, насколько весомо честное слово Вульфа. Он продолжал хмуро таращиться на меня, пока я не заподозрил, что криво завязал галстук. Наконец он открыл рот.

— Ты же всегда все делаешь правильно, — ухмыльнулся он. — Такой уж ты у нас прыткий. Где же пролетела пуля, если ты стоял рядом, в футе от этой девицы?

К сожалению, то, что мне хотелось с ним сделать, нельзя делать с полицейским, тем более с инспектором. Так что я довольствовался лишь тем, что приподнял бровь и в свою очередь уставился на него. Кремер встал и воззрился на Вульфа.

— И все же мне любопытно, — сказал он. — Узнали вы, конечно, много, причем наверняка от Кэтера. А вы понимаете, что если бы мы заставили его говорить, то он уже давно был бы на свободе, а Флеминг занял бы его место и остался жив? Наверняка понимаете. И все же поступили по-своему. Должны были в очередной раз оказаться умником. Как бы я мечтал… Впрочем, это все бесполезно.

Он повернулся и затопал к двери, но в двух шагах от нее остановился и обернулся.

— Пришлите хотя бы цветы на его похороны.

Если бы не последняя фраза, я бы даже помог ему одеться. Кстати, пуля пролетела в ярде, а не в футе от Джулии. Услышав, что дверь хлопнула, я вышел и выглянул. Кремер был на улице. Я окликнул Джулию. На ее лице застыло странное выражение, как будто она хотела рассказать алфавит в обратном порядке, но забыла, с чего начать. Она прошла вслед за мной в кабинет, плюхнулась в красное кожаное кресло и обратилась к Вульфу:

— Вы ведь знали, что так случится, да?

Вульф хмуро посмотрел на нее.

— Нет, не знал. Я не прорицатель. Идею подкинул ей Арчи, а не я. Блестяще сработано. Арчи. А что в точности я сказал, обращаясь к Икс?

— Цитирую. «Что касается четы Флемингов, то лучшее, что я могу сделать, это загнать их в такое положение, когда им самим станет крайне невыгодно упоминать вас». Конец цитаты.

— А я назвала ее гусыней, — вздохнула Джулия. — Бедняга… Сначала сестра, теперь муж. Что вы делаете, Арчи?

Я выудил из кармана монетку и подбросил в воздух.

— Я пытаюсь определить то, чего никаким другим способом не решишь.

Я поймал монетку и посмотрел на нее.

— Решка. Она застрелила его.

17

На прошлой неделе мне принесли письмо:


Дорогой Арчи!

Спасибо, что рассказали мне про свадьбу Орри Кэтера со стюардессой. Мое отношение к этому вы знаете, но я все же желаю им счастья. А почему бы и нет? Я часто говорю так разным людям, а они потом недоуменно смотрят на меня.

На последнем семинаре мы обсуждали проблему фантастики и художественного вымысла в литературе. Видели бы вы, как глаза у них полезли на лоб, когда я пересказала почти все, что рассказывал тогда за ужином Ниро. Они ему даже в подметки не годятся. Народ здесь вообще довольно дремучий, но ничего — я их расшевелю. Может, еще получится толк. Как поживает Фриц? Скажите, что я до сих пор вспоминаю этот «несуразный омлет». И соус с фрикадельками.

Черкните, если будет охота. Желаю счастья.

Дж.

ПОГОНЯ ЗА ОТЦОМ

Глава 1

Обычно такое случается раз или два в неделю. Мы с Лили Роуэн, возвращаясь из театра, с вечеринки или с хоккейного матча, выходим из лифта и останавливаемся перед дверью ее апартаментов, что занимают всю крышу многоквартирного дома на Шестьдесят третьей улице между Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Вот тут-то и возникает главный вопрос. Я спрашиваю себя: следует ли мне отомкнуть дверь или предоставить сделать это Лили? Лили тоже мучается — открыть ли дверь самой или уступить эту честь мне. До междоусобиц по этому поводу у нас пока не доходило, тем более что решается дилемма всегда одинаково. Лили вынимает свой ключ и улыбается мне, словно желает сказать: «Да, мол, я знаю, что ключ у тебя есть, но дверь-то все-таки моя!» Я улыбаюсь в ответ. У нас принято считать, что мой ключ можно пустить в ход в ситуациях, которые возникают не очень часто.

В тот августовский четверг я водил Лили на бейсбол, где «Гиганты» были в пух и прах разгромлены «Метеорами», а достала ключ и отомкнула дверь Лили в двадцать минут шестого. Зайдя, она окликнула горничную Мими, известив ее о нашем приходе, и отправилась в ванную, я же прошествовал в неприлично огромную гостиную, застланную персидским ковром размером девятнадцать футов на тридцать четыре. Я разыскал в стоящем в углу гостиной баре джин, тоник, ведерко со льдом и стаканы, водрузил все это на поднос и вышел на террасу. Лили сидела уже там под навесом, изучая программку матча, которую я сохранил.

— Ну и молодчага этот Харрелсон, — сказала она, когда я поставил поднос на столик. — Целых пять очков добыл. Будь он здесь, я бы обняла его и расцеловала.

— Тогда я рад, что его здесь нет, — ухмыльнулся я — Ты бы бедняге все ребра переломала.

Из гостиной донесся голос.

— Мисс Роуэн, я ухожу.

Мы повернули головы. Девушка, стоявшая в проеме дверей появилась в квартире Лили недавно. Я видел ее всего два раза, хотя смотреть на нее было вполне приятно: приличная фигурка, все на месте, рост примерно пять футов и четыре дюйма, гладкая смуглая кожа и смышленые карие глаза. Волосы каштановые, перехваченные узлом на затылке. Звали девушку Эми Деново, в июне она получила диплом об окончании смитовского колледжа. Десять дней назад Лили за сто долларов в неделю подрядила Эми на работу, которая состояла в том, что Эми помогала Лили в поиске и систематизации материалов для книги о покойном отце Лили. Отец нажил огромное состояние, прокладывая канализацию и водопроводы, и оставил дочке наследство, которого запросто хватило бы на то, чтобы содержать дюжину подобных апартаментов. Кто будет писать книгу, Лили еще не решила.

Ответив на пару вопросов, Эми ушла, а мы с Лили пустились в обсуждение бейсбольного матча, перемывая косточки Томми Дэвису с Томом Сивером и ставя им в пример Бада Харрелсона. Потягивая коктейли, мы скоротали время до шести часов, после чего я поднялся, чтобы уйти; у Лили оставалось еще предостаточно времени, чтобы переодеться к званому ужину, на котором приглашенные всерьез собирались облегчить положение неимущих, произнося пылкие речи об уничтожении гетто. У меня на вечер тоже была назначена встреча, на которой я также всерьез намеревался облегчить бумажники кое-каких моих друзей с помощью удачно прикупленного туза или валета.

Однако внизу в вестибюле меня перехватили. Консьерж Альберт уже собирался распахнуть передо мной дверь, когда меня окликнули. Обернувшись, я увидел Эми Деново, которая поднялась со стула и устремилась ко мне. Девушка робко, но очень мило улыбнулась и спросила:

— Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Мне нужно вам кое-что сказать.

— Конечно, выкладывайте, — ответил я.

Эми Деново посмотрела на Альберта, который сообразил, что от него требуется, и вышел на улицу. Я предложил присесть, и мы прошли и уже уселись на диванчик, когда входная дверь распахнулась. Вошедшие — мужчина и женщина — неспешно прошествовали к лифту и остановились выжидая.

— Здесь довольно людно, да? — сказала Эми Деново. — Я просила у вас несколько минут, но, возможно… это займет больше времени. Это ничего? И потом… Это дело очень личное… В том смысле, что оно касается меня.

Только сейчас я заметил ямочки на щеках. На смуглой коже они смотрятся даже симпатичнее, чем на светлой.

— Вам двадцать два, — заявил я.

Девушка кивнула.

— Тогда, возможно, нам хватит и одной минуты. Итак, сейчас ни в коем случае за него не выходите — вы еще слишком молоды и несмышлены. Потерпите хотя бы годик, а потом…

— О, дело вовсе не в этом! Это совсем личное.

— А по-вашему, замужество — не личное? Даже чересчур личное, вот в чем беда-то. Так вот, если ваше дело займет не несколько минут, а несколько часов, то на восемь у меня назначена встреча: тем не менее я знаю тут за углом одно местечко, где подают коктейли и готовят вкуснейшие сандвичи с яйцом и анчоусами. Вы любите анчоусы?

— Очень.

Вновь открылась дверь, пропустив двоих женщин, которые решительно двинулись к лифту. Да, для личной беседы место было и впрямь неподходящее.

Идти рядом с Эми было одно удовольствие: она не отставала и не забегала вперед, не шаркала и не семенила. Время было не бойкое, так что в «Кулере» было немноголюдно и мы заняли угловой столик, за которым я частенько перехватывал что-нибудь на пару с Лили. Когда официантка, приняв у нас заказ, удалилась, я поинтересовался у Эми, не стоит ли отложить разговор о личном деле, пока мы не заморим червячка.

Девушка покачала головой.

— Нет, я не могу… — Она примолкла секунд на десять, потом вдруг выпалила: — Я хочу, чтобы вы разыскали моего отца.

Я приподнял бровь.

— Вы его потеряли?

— Нет, но это потому, что я его никогда и в глаза не видела. — Эми быстро-быстро протараторила эти слова, словно боясь, что ее оборвут. — Я решила, что должна кому-то рассказать — еще месяц назад, — а потом, когда мисс Роуэн поручила мне эту работу, я узнала, что вы знакомы и вот тогда… Я-то давно уже знаю про вас и про Ниро Вулфа. Но я не хочу, чтобы этим занимался Ниро Вулф, — мне бы хотелось, чтобы это сделали вы.

Ямочки уже не появлялись, а карие глаза пристально смотрели на меня.

— Увы, так не выйдет, — сказал в. — Двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю, когда так требуется, я работаю на Ниро Вулфа и не могу заниматься своими делами. Но вот сейчас у меня выдался свободный часок… — Я кинул взгляд на часы. — И двадцать минут, так что, если вам нужен совет, то я готов помочь. Бесплатно.

— Но мне нужно больше, чем совет.

— Вам трудно судить — вы слишком завязаны.

— Да, я и впрямь сильно завязана. — Карие глаза буравили меня насквозь. — И поделиться мне не с кем, кроме вас. Вернее — я не смогу больше ни с кем поделиться. Когда на прошлой неделе я впервые увидела вас, я сразу поняла, что вы единственный человек в мире, которому я могу довериться. Мне никогда прежде не приходилось испытывать подобное по отношению к любому мужчине… или к женщине.

— Очень трогательно, — произнес я, — но я не падок на лесть. Так вы сказали, что отца у вас не было?

Глаза Эми метнулись в сторону официантки, которая принесла нам коктейли и сандвичи. Когда нас обслужили и мы вновь остались вдвоем, Эми попыталась улыбнуться.

— Я так выразилась, конечно, в переносном смысле. Я просто никогда его и в глаза не видела и даже не знала, кто он такой. И сейчас не знаю. Не знаю даже, каково мое настоящее имя. И никто этого не знает — никто! Вот в чем дело. Мне кажется, что Деново — не настоящая фамилия моей матери. Я думаю даже, что моя мать вообще не была замужем. Вам известно, что означает Деново? Это два латинских слова; «de novo».

— Что-то новое. Нова, например, это новая звезда.

— Это означает — «заново», «снова» или «сызнова». Моя матушка как бы начала жизнь заново, сызнова, вот и взяла себе фамилию Деново. Жаль, что я не знаю этого наверняка.

— А вы ее спрашивали?

— Нет. Хотела и даже собиралась, но опоздала. Она умерла.

— Когда?

— В мае. Всего за две недели до того, как я окончила колледж. Ее сбила машина. Водитель скрылся.

— Его нашли?

— Нет. Но говорят, что до сих пор ищут.

— А родственники у вас есть? Сестра, брат…

— Нет, никого больше нет.

— Так не бывает. У всех есть родственники.

— Нет. Никого. Хотя, конечно, кто-то может носить настоящую фамилию матери.

— А двоюродные братья и сестры, дяди, тети…

— Нет.

Да, дельце становилось довольно запутанным. Или, напротив, предельно простым. Я знавал людей, которые предпочитали считать себя одинокими — а вот Эми Деново и в самом деле была совсем одна. Я предложил ей попробовать сандвич — она согласилась и откусила кусочек. Обычно, когда я сижу с кем-то за одним столом, я замечаю определенные мелочи и особенности, поскольку это позволяет получше узнать человека, а вот в тот раз я позволил себе расслабиться, поскольку то, как Эми кусала сандвич, жевала, глотала или облизывала губы не имело ни малейшего отношения к ее делу. Впрочем, я все-таки подметил, что отсутствием аппетита девушка не страдала, что она и доказала, проглотив половину сандвичей с яйцом и анчоусами. Покончив с сандвичами, Эми осведомилась, входят ли они в число излюбленных лакомств Ниро Вулфа и, похоже, была несколько разочарована, когда я ответил, что нет, не входят. Когда блюдо опустело, она сказала, что даже не ожидала, что так проголодается после того, как наконец поделится с кем-то столь долго вынашиваемой тайной. Потом чуть заметно улыбнулась (ах, эти ямочки!) и добавила:

— Как все-таки плохо мы сами себя знаем.

— И да и нет, — сказал я. — Некоторые из нас знают себя даже слишком хорошо, другие — совершенно недостаточно. Я, например, совсем не желаю знать, почему встаю утром и блуждаю в тумане — если стану ломать над этим голову, то, возможно, никогда больше не засну. Впрочем, я всегда сумею выбраться из любого тумана. Что же касается вас, то вы вовсе не в тумане. Напротив, вы — под лучами прожектора, который сами же на себя и наставили. Но что вам мешает самой же и отключить его?

— Это вовсе не я. Прожектор включили другие люди, в первую очередь — моя матушка. Я ничего не могу с ним поделать.

— Ну, хорошо. Тогда что вас больше всего заботит? Подлинная фамилия вашей матери или отца?

— Конечно, отца. В конце концов, с матерью я прожила вместе всю жизнь, так что мое желание выяснить ее настоящую фамилию объясняется простым любопытством. Отец — другое дело. Жив ли он? Кто он? Что он из себя представляет? Ведь во мне его гены!

Я серьезно кивнул.

— Да, вы закончили Смит. Там, должно быть, много рассказывали про гены. Мистер Вулф как-то раз сказал, что ученым следовало бы умалчивать про свои открытия: делясь ими, они порой усложняют людям жизнь. Кофе не хотите?

— Нет, спасибо.

— Здесь к кофе подают очень вкусные штучки.

Эми помотала головой.

— Признаться честно, я готова проглотить все что угодно — даже не знаю, что это вдруг на меня нашло, — но все же воздержусь. А что вы?.. Вы сказали, что готовы дать мне совет.

— Да. — Я положил руку на стол. — Дело у вас и впрямь заковыристое. Тут советом не обойдешься, даже если он исходит от человека, которому вы доверяете. Так вот, у вас есть примерно один шанс из миллиона, что через неделю кропотливого и добросовестного труда поиски могут увенчаться успехом, однако с наибольшей вероятностью можно предсказать, что работа затянется надолго и влетит вам в копеечку. Сколько у вас денег?

— Немного. Но я, конечно, заплачу вам.

— Не мне. Я уже объяснил. А у Ниро Вулфа гипертрофированные представления о размерах гонорара; вот почему мне нужно точно знать, какими средствами вы располагаете. Если вы не против, конечно.

— Нет, я не против. У меня никогда не было особых сбережений — я тратила все, что зарабатывала. У меня есть только то, что оставила в наследство мама, за вычетом расходом на… кремацию. Мама оставила особое распоряжение на этот счет. В банке у меня немногим больше двух тысяч, вот и все. Но долгов никаких нет, хотя и мне никто не должен.

Я приподнял бровь.

— А что делала ваша мама… Нет, это не имеет значения. Ясно, что зарабатывала она достаточно, раз послала вас в дорогой колледж. Или кто-то помог ей?

— Нет, она сама. Вы хотели спросить, как она зарабатывала на жизнь? Она помогала телевизионному продюсеру, причем, насколько я помню — это был всегда один и тот же человек. Она получала тысяч пятнадцать в год, может быть, немного больше. Она мне не рассказывала. — Живые карие глаза вновь вперились в меня. — Если я уплачу Ниро Вулфу две тысячи, он позволит вам заняться этим делом?

Я потряс головой.

— Он даже обсуждать это не станет. Он прекрасно понимает, что такая работа может растянуться на целый год, тогда как ему ничего не стоит содрать с какого-нибудь клиента пять тысяч за одну неделю. Должно быть, вы плохо его знаете. Он невероятно упрям, чудовищно честолюбив, вздорен и почему-то вбил себе в голову, что он — самый непревзойденный и лучший сыщик в мире. Я, впрочем, придерживаюсь того же мнения; в противном случае уже давно сменил бы шефа и место работы. Мне кажется, что вам нужно помочь — вы и сами того заслуживаете, к тому же мне нравятся ямочки у вас на щеках, но если я ни с того ни с сего попрошу Ниро Вулфа принять вас, он просто злобно воззрится на меня — и все. Решит, что у меня крыша поехала. Но у меня есть одна задумка, которая, возможно, придется вам по душе. Мисс Роуэн обожает делать добрые дела, денег у нее куры не клюют, так что вы можете…

— Не вздумайте рассказать ей про меня!

— Спокойно. Я вовсе не собираюсь про вас рассказывать. Ни ей, ни кому другому. Я просто подумал, что вы могли бы сами обратиться к ней и…

— Я ни к кому не стану обращаться!

— Хорошо, я тоже. Как у вас сразу глаза заполыхали. — Я внимательно посмотрел на нее. — Послушайте, мисс Деново, я умываю руки только потому, что другого выхода нет. Будь я вправе, я бы с удовольствием взялся за это дело — и не только потому, что оно сулит какие-то неожиданные повороты, но и потому, что мне просто приятно иметь дело с очаровательным клиентом. К тому же не исключено, что пришлось бы столкнуться даже с убийством…

— С убийством?

— Конечно. Правда, пока это совершенно бездоказательно, но очень часто в делах, связанных с наездом, при котором водитель скрывается, а его не находят, потом выясняется, что произошло предумышленное убийство. Впрочем, я упомянул это лишь для того, чтобы подчеркнуть еще одну причину, по которой я охотно взялся бы сам за ваше дело. Однако у вас нет ни единого шанса заинтересовать мистера Вулфа своим делом, вот в чем беда. Очень сочувствую, но, увы, это так.

Эми потрясла головой, не спуская с меня глаз.

— Но, мистер Гудвин, что же мне тогда делать? — Похоже, мое предположение насчет убийства нисколько ее не обескуражило. — Положение у меня совершенно безвыходное — мне даже не с кем поделиться.

Такие вот дела. Скажу сразу: двадцать минут спустя, когда я остановил такси и назвал водителю адрес Сола Пензера, на душе у меня скребли кошки. Конечно, жить вместе и работать на самого выдающегося сыщика в мире это замечательно, но когда к тебе обращается хорошенькая девушка и говорит, что ты ее единственная надежда (пусть это просто слова, которые гроша ломаного не стоят), а ты вынужден ее отшить, ясно, что настроение после такого отнюдь не рыцарского поступка далеко не безоблачное. Сидя в такси, я усиленно пытался заставить себя думать о перипетиях бейсбольного матча и о блистательных подвигах Харрелсона.

Когда таксист высадил меня на углу Парк-авеню и Тридцать восьмой улицы, было без шести восемь. О том, как изменилось после этой встречи благосостояние моих приятелей и мое собственное, я умолчу. Карты порой бывают поразительно капризны, сами знаете.

Глава 2

В пятницу у нас все было строго регламентировано. Без четверти десять я вышел из нашего старого особняка на Западной Тридцать пятой улице, прошагал до пересечения с Десятой авеню, завернул за угол, вывел из гаража наш «герон» (владеет им Вулф, а я только вожу) и покатил к Лонг-Айленду за Вулфом, который вот уже три дня гостил там у Льюиса Хьюитта, коллекционера, обладавшего десятью тысячами орхидей и двумя оранжереями длиной по сто футов. На обратном пути Вулф громоздился на заднем сиденье, судорожно вцепившись в изготовленный для него по специальному заказу поручень, а я бдительно следил, чтобы наш седан не ухнул в рытвину или не выскочил на ухаб. Правда, вовсе не из-за Вулфа (я свято убежден, что тряска ему только полезна), а из-за горшочков с орхидеями, которые мы везли в багажнике. А орхидеи того стоили — среди них были, например, два новых гибрида Лейлии шредери и Лейлии ашвортиана. Мало того, что стоили они кругленькую сумму — не меньше двух кусков, — но во всем мире только Хьюитт и Вулф могли похвастать, что располагают подобными уникумами. Притормозив перед крыльцом нашего особняка, я нажал на клаксон. Несколько секунд спустя, как было условлено, вышел Теодор Хорстман, спустился к машине и помог мне перетаскать горшочки к лифту, а потом отвезти их в оранжерею. Свой портфель Вулф донес сам. Тут уж я не просто убежден, а всегда на этом настаиваю: хоть как-то упражняться Вулф должен. Когда я наконец спустился в кабинет, Вулф уже восседал за столом в единственном кресле, способном вместить его тушу и выдержать ее вес, и просматривал почту. Почти одновременно со мной вошел Фриц и возвестил, что обед подан. Мы перебрались в столовую.

За столом, как было заведено, деловые вопросы не обсуждались, да у нас, собственно, и дел-то никаких не было, а упоминать Эми Деново с ее просьбой я не собирался. Обычно мы беседовали о чем угодно, по выбору Вулфа, но на сей раз разговор начал я. Накладывая себе мясо с серебряного блюда, я заметил, что, по мнению одного моего знакомого, шиш-кебаб куда вкуснее, если готовить его не из теленка, а из козленка. Вулф тут же заявил, что любое блюдо вкуснее, если готовить его из козленка, но достать в Нью-Йорке мясо только что забитого козленка практически невозможно. Потом он переключился с кулинарии на фонетику и сказал, что шиш-кебаб — это неправильно. Нужно говорить «сикхкебаб». И произнес раздельно по буквам. Именно так, оказывается, говорят в Индии, откуда родом это кушанье. На языке хинди или урду «сикх» означает «тонкий железный прут с петлей на конце», а «кебаб» — мясной шарик. Какие-то болваны на Западе изменили произношение на «шиш» вместо «сикх» — им пошло бы только на пользу отведать сикх-кебаб из старой жесткой ослятины вместо нежной козлятинки. Мы успели покончить с вкуснейшим десертом, приготовленным Фрицем из малины со сливками, сахаром, яичным желтком, шерри и экстрактом миндаля, а Вулф все еще разглагольствовал о бездельниках, которые коверкают иностранные слова. Наконец, мы вернулись в кабинет. Вулф занялся почтой, а я сел за свой стол и принялся заносить в картотеку новые приобретения, которые Вулфу удалось выманить у Льюиса Хьюитта.

В четыре часа Вулф протопал к лифту и поднялся в оранжерею на второе ежедневное двухчасовое священнодействие в обществе орхидей и Теодора, а я поднялся по лестнице в свою комнату и занялся личными делами — проверил, не продырявились ли носки, и поменял ленту на пишущей машинке. Почему-то времени такие дела отнимают больше, чем кажется. Вот почему, услышав звонок в дверь, проведенный и в мою комнату, и кинув взгляд на часы, я с удивлением заметил, что уже без двадцати шесть. Дверь открыл Фриц, как у нас принято, когда я наверху, но пару минут спустя зазвонил мой телефон. Я снял трубку. Фриц сказал, что молодая женщина по имени Эми Деново хочет поговорить со мной, и я попросил отвести ее в гостиную.

После того как, поднявшись по ступенькам на крыльцо, вы входите в наш дом и попадаете в прихожую, вторая дверь слева ведет в кабинет. Первая же дверь открывается в гостиную, которой мы пользуемся довольно редко — большей частью для того, чтобы заводить туда посетителей, присутствие которых в кабинете нежелательно. В отличие от кабинета и кухни, обставлена гостиная довольно непритязательно, поскольку Вулф заглядывает в нее редко и относится к этой комнате с явной прохладцей.

Когда я вошел в гостиную, Эми Деново сидела в кресле у окна.

— Вот и я, — сказала она, вставая.

— Вижу. — Я приблизился к ней. — Я, конечно, рад вас видеть и не хочу, чтобы вы сочли меня грубым, но мне казалось, что вчера я объяснил все достаточно ясно.

— О да, я все поняла. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась довольно вымученная. — Тем не менее я решила, что должна снова поговорить с вами и еще встретиться с Ниро Вулфом. Поэтому я… Я кое-что сделала.

Она держала под мышкой коричневую кожаную сумочку с крупной застежкой. Раскрыв сумочку, девушка извлекла из нее бумажный сверток, перетянутый резиновой обхваткой. Она протянула сверток мне, а я, не желая показаться неучтивым, взял его.

— Здесь двадцать тысяч долларов, — сказала Эми. — В стодолларовых банкнотах. Вы бы сказали, — вот теперь улыбка получилась, — что здесь двадцать кусков. Пересчитайте, пожалуйста.

Поскольку язык у меня слегка отнялся, я не стал спешить с ответом, а снял резинку, развернул бумагу и посмотрел на содержимое свертка. Да, самые настоящие сотенные бумажки, некоторые новенькие и хрустящие, другие — поблекшие и залапанные. Те, что я повертел в руках, были, похоже, не фальшивыми. Двадцать тоненьких стопок, скрепленных металлическими скрепками — по десять купюр в стопке. Я снова завернул их в бумагу и перехватил резинкой.

— По пять кусков в неделю, — сказала Эми. — На четыре недели хватит.

Из прихожей послышался лязг спустившегося лифта. Вулф прибыл из оранжереи.

— Пять кусков это только гонорар, — заметил я. — Расходы сюда не входят. Впрочем, порой пяти кусков бывает достаточно. Если я верно понял, то вы хотите нанять Ниро Вулфа и предлагаете эти деньги как аванс?

— Да, совершенно верно. При том условии, что возглавите расследование вы.

— Возглавляет всегда он. На меня возложена только черновая работа.

— Хорошо, но эту работу проделаете вы.

— Конечно. Вулф только ворочает мозгами. Я все ему объясню, потом позову вас. Вы подождете?

Эми Деново нахмурила брови и помотала головой.

— Я не хочу говорить на эту тему ни с кем, кроме вас.

— Тогда ничего не выйдет. Вулф никогда не согласится иметь дело с клиентом, которого он и в глаза не видел. Такого никогда прежде не случалось, и он этого не допустит.

Эми плотно сжала губы, чуть помялась, потом сказала:

— Хорошо, я согласна. Будь по-вашему.

— Прекрасно. Вряд ли вы проникнетесь к нему с особой симпатией, но доверять можете в той же степени, как и мне. — Я похлопал по свертку. — Не желаете просветить меня на сей счет?

— Нет, мне больше нечего добавить. Главное, чтоденьги перед вами.

— Надеюсь, вы добыли их законным путем?

— Разумеется. — Она по-прежнему хмурилась. — Никаких банков я не грабила.

— Деньги остаются вашими, пока Вулф не согласится взяться за ваше дело. — Я протянул ей сверток. — Возможно, мне хватит пяти минут, но не исключено, что потребуется и полчаса. Если надоест ждать, можете посмотреть журналы на столике.

Я шагнул было к двери, ведущей в кабинет, но передумал и пошел в обход, через прихожую.

Вулф сидел за столом, погрузившись в очередную книгу — «Невероятная победа» Уолтера Лорда. Должно быть, у Хьюитта особо наслаждаться чтением ему не привелось, так что теперь он наверстывал упущенное. Я протопал к своему столу, уселся лицом к Вулфу и принялся терпеливо дожидаться, пока он дочитает до конца абзаца. Наконец Вулф поднял глаза и прорычал:

— Что там?

— Не что, а кто, — поправил я. — В гостиной ждет девушка по имени Эми Деново. Кажется, я как-то упоминал, что мисс Роуэн собирает материалы для книги о своем отце и привлекла в помощь эту девушку, с которой я познакомился на прошлой неделе. Вчера днем, когда я уходил от мисс Роуэн, она — я имею в виду эту девушку — остановила меня внизу в вестибюле и мы заскочили в одно местечко отведать сандвичей с яйцом и анчоусами. Я рекомендовал также сандвичи Фрицу, но он не проявил особого рвения. Мисс Деново обратилась ко мне за помощью, поскольку я единственный человек в миро, кому она доверяет, но я отказался на том основании, что занят, постоянно работая на вас. Тогда она высказала желание нанять вас, но с условием, что всю работу буду выполнять я. Я сказал, что я всегда выполняю всю работу. Дальше, естественно, я задал вопрос насчет денег, и она ответила, что на ее счету в банке есть около двух тысяч, оставшихся от матери, и больше ни цента. Ни каких-либо других средств, ни возможностей. Поскольку дело показалось мне довольно сложным и могло отнять несколько месяцев, я сказал, что ничего не выйдет и что я даже не стану докладывать об этом вам. Мне, конечно, было ее жаль, потому что…

— Фу, — хрюкнул Вулф. — Почему же теперь передумал?

— Позвольте мне закончить. Так вот, мне было ее жаль, поскольку дело показалось мне довольно любопытным и сложным, к тому же как раз по вашей части. А передумал я потому, что мисс Деново принесла с собой сверток, в котором упакованы двести стодолларовых бумажек — то есть двадцать тысяч долларов, — которые она хочет вручить вам в качестве задатка.

— Откуда у нее деньги?

— Не знаю. Говорит, что все законно.

Вулф вложил между страниц золоченую закладку — подарок одного клиента — и отложил книгу в сторону.

— О чем именно она тебя вчера попросила? Подробно.

Я этого ожидал. Вулф совершенно ненавидит работу; он способен на любые уловки, лишь бы оттянуть тот час, когда придется взяться за дело. Вот и сейчас он явно рассчитывал, что сумеет придраться к какому-нибудь пустяку и отказаться. Я доложил. Должен сказать, что я далеко не сразу научился запоминать и дословно излагать содержание любой беседы, но теперь делал это совершенно запросто, даже если в разговоре принимали участие три или четыре собеседника. Вулф, как всегда, сидел, откинувшись на спинку кресла с закрытыми глазами, и не перебивал. Он смолчал даже тогда, когда я дошел до слов: «невероятно упрям, чудовищно честолюбив и вздорен». Я не упустил ничего, за исключением некоторых ничего не значащих фраз, которыми мы с Эми обменялись, пока поглощали сандвичи. Когда я закончил, Вулф еще с минуту сидел с закрытыми глазами, потом открыл их и выпрямился.

— На тебя это не похоже, Арчи, — сказал он. — Ты почти ничего не выведал. Буквально не за что зацепиться.

— Естественно. Зачем зря терзать бедную маленькую беззащитную девушку.

Вулф оросил взгляд на настенные часы, потом вновь посмотрел на меня.

— Ты мог… Впрочем, это уже несущественно. Хорошо. Приведи ее.

Я встал и отворил дверь в гостиную. Эми Деново попрежнему сидела в кресле у окна, а сверток покоился у нее на коленях. Я сказал, чтобы она заходила.

Вулф редко привстает, когда кто-то входит в кабинет, и уж никогда не привстанет, если входит женщина. В присутствии женщины его физиономия всегда сохраняет одно и то же выражение — он собирает в кулак всю свою волю, чтобы не морщиться и не гримасничать. Поэтому я не рискну сказать с уверенностью, заметил ли Вулф, что Эми Деново пришла вовсе не в мини-юбке, а край ее платья не доходил до колен на каких-то пару дюймов. Впрочем, Вулф считает, что длина юбки не должна влиять на его отношение к клиенту. Сиденье красного кожаного кресла, расположенного напротив стола Вулфа, было слишком глубоким для девушки, поэтому она примостилась на самом краешке, держа сверток на коленях, а сумочку положив на маленький столик слева.

Вулф вперил в девушку изучающий взгляд и, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла, провозгласил:

— Итак, мистер Гудвин поразил вас с первого взгляда.

Глаза Эми, устремленные на Вулфа, несколько расширились.

— Да, это так.

— Что ж, мистеру Гудвину не впервой производить благоприятное впечатление на женщину. Он изложил мне содержание вашего вчерашнего разговора. Он также сказал, что сейчас вы располагаете двадцатью тысячами долларов, полученных, по вашим словам, вполне законным путем, и что вы предлагаете мне эти деньги в качестве задатка за определенную работу. Правильно?

— Да, если эту работу будет выполнять мистер Гудвин.

— Мистер Гудвин выполнит свою часть работы под моим руководством, за исключением ситуаций, требующих применения безотлагательных мер. Деньги находятся в этом свертке? Вы позволите мне взглянуть на них?

Эми Деново встала и протянула сверток Вулфу, потом вернулась на место. Вулф аккуратно снял резинку, развернул сверток, поочередно рассмотрел каждую стопку купюр и разложил их перед собой, все двадцать. Потом повернулся ко мне.

— Я не заметил ничего, что указывало бы на происхождение этих денег. А ты?

Я сказал, что тоже.

Он повернулся к Эми Деново.

— Вы получили деньги от мисс Роуэн?

— Нет!

— Но кто-то все-таки дал их вам, это очевидно. В свете того, что вы вчера сообщили мистеру Гудвину, я хочу знать, откуда у вас деньги. Итак, где и как вы их раздобыли?

Девушка плотно сжала губы. Потом разлепила их и сказала:

— Я не понимаю, почему должна объяснять вам это. В том, как я получила эти деньги, нет ничего предосудительного. Это мои деньги. Если я пойду в магазин и предъявлю любую из этих бумажек для оплаты покупки, никто не спросит, откуда у меня деньги.

Вулф потряс головой.

— Это неубедительно, мисс Деново. Вчера вы сказали мистеру Гудвину, что кроме двух тысяч в банке у вас больше ничего нет, и отвергли предложение мистера Гудвина обратиться за помощью к мисс Роуэн. — Он похлопал пухлыми пальцами по стопкам банкнот. — Здесь ровно в десять раз больше, чем две тысячи. Если деньги вам дали взаймы или подарили, я хочу знать — кто. Если вы что-то продали, я хочу знать — что именно и кому. Вы еще слишком молоды и не понимаете, что я вынужден принять самые простые меры предосторожности. Взять столь значительную сумму в качества задатка для выполнения весьма сложной и запутанной миссии и не знать при этом происхождение денег — просто безрассудно, поэтому, если вы отказываетесь выполнить мою просьбу, то я не могу принять от вас деньги. Если же вы мне все расскажете, то я должен еще удостовериться в истинности ваших слов. Судить об этом предоставьте мне самому.

Девушка снова нахмурилась, не глядя при этом ни на Вулфа, ни на меня; она явно задумалась над тем, что делать. Впрочем, думала она недолго.

— Он прав, мистер Гудвин? — обратилась она ко мне. — Или он тоже умывает руки, как и вы?

— Нет, — ответил я. — Боюсь, что он прав. Это и в самом деле лишь обычные меры предосторожности. В конце концов, если деньги принадлежат вам по закону, как вы сказали мне, и если в том, как вы их получили, и впрямь нет ничего предосудительного, как вы сказали ему, то почему бы вам не выложить все начистоту. Вряд ли это большая тайна, чем та, которой вы уже с нами поделились.

Эми Деново посмотрела на Вулфа, потом перевела взгляд на меня.

— Вам бы я это сказала, — призналась она.

— Хорошо, скажите мне, а мы сделаем вид, что его здесь нет.

— Да, пожалуйста, я просто дурью маюсь, — вздохнула она. — Вам уже столько известно, что я, конечно, могу рассказать вам и все остальное. Это деньги — от моего отца. Не только эти, а гораздо больше.

Мои брови взлетели вверх.

— Значит, вчера вы мне наврали. Вчера вы сказали, что отца у вас не было и что вы его никогда не видели и даже не знаете, кто он такой. А две тысячи…

— Я знаю. Все это правда, отца у меня и вправду никогда не было. А случилось вот что. Когда мама умерла, я, естественно, поехала в Нью-Йорк, но мне нужно было вернуться назад, чтобы пройти выпускные экзамены, да и потом мама оставила мистеру Торну завещательное распоряжение насчет кремации — она настаивала именно на кремации — и мистер Торн взял все хлопоты на себя. Потом, когда после экзаменов я снова прилетела в Нью-Йорк, он пришел…

— Мистер Торн?

— Да. Он пришел…

— А кто он такой?

— Телевизионный продюсер, с которым она работала. Он пришел ко мне и принес всякие бумаги, счета, письма и другие вещи, которые хранились у мамы в столе на работе. И еще коробку, запертую металлическую коробку, к которой была приклеена этикетка с надписью «Собственность Эми Деново». И ключ с биркой, помеченной «Ключ к коробке Эми Деново». Он хранился…

— Вашу маму звали Эми?

— Нет, ее звали Элинор. Ключ хранился в запертом ящике стола мамы на работе. Коробка была в сейфе. Очень давно — лет пятнадцать, так сказал мистер Торн. Коробка примерно такая. — Эми Деново развела руки в стороны дюймов на шестнадцать. — Я не стала открывать ее при мистере Торне и очень рада, что сделала именно так. Там лежали деньги, стодолларовые бумажки — коробка была заполнена почти наполовину — и запечатанный конверт, адресованный мне. Я вскрыла конверт и нашла в нем письмо от мамы, небольшое — всего одна страничка. Вы хотите знать его содержание?

— Конечно. Письмо у вас с собой?

— Нет, оно дома, но я помню его наизусть. Оно написано на мамином бланке. Дата не проставлена. Вот, что в нем написано:


«Милая Эми!

Эти деньги от твоего отца. В последний раз я общалась с ним за четыре месяца до твоего рождения, но через две недели после твоего появления на свет я получила по почте банковский чек на тысячу долларов и с тех пор получала такой чек ежемесячно, так что общая сумма составляет сейчас ровно сто тысяч долларов. Не знаю, какова она будет, когда ты прочтешь это письмо. Я не просила у него эти деньги, и они не нужны мне. Ты моя дочь, и я сама способна прокормить и одеть тебя, а также предоставить тебе крышу над головой. И еще, конечно, дать тебе приличное образование. Но эти деньги прислал твой отец, так что они принадлежат тебе по праву. Я могла бы положить их в банк, чтобы получать проценты, но тогда придется платить налоги и так далее, так что я решила поступить по-своему.

Твоя мама».


И она подписалась «Элинор Деново», хотя, повторяю, я не думаю, что это ее настоящая фамилия. Деньги, должно быть, поступали до самой ее кончины, потому что всего в коробке было двести шестьдесят четыре тысячи долларов. Конечно, я не могу поместить их в банк, потому что мне пришлось бы объяснять, откуда я их получила. Ведь это так, да? А я не хочу.

Я посмотрел на Вулфа. Он смотрел не на меня и не на Эми Деново, а на стопки банкнот на столе. Кто-нибудь другой на его месте думал бы, что жизнь порой выкидывает удивительные фортели, а он же почти наверняка высчитывал, сколько недоплатил отец, который так дешево отделался.

Я сказал, обращаясь к Вулфу:

— Итак, это не заем и не подарок, и она ничего не продала, так что мы вправе исходить из того, что деньги принадлежат ей по закону. Конечно, налоговые инспектора были бы рады наложить свою лапу на часть этой суммы, но это уже не наша забота. Что мне еще узнать у нее?

Вулф хмыкнул и повернулся к девушке.

— Деньги все еще лежат в коробке?

— Да, кроме этих, — она указала на стол. — А коробка у меня дома — на Восемьдесят второй улице. И письмо тоже. Но я не хочу… Мистер Гудвин говорил про налоговых инспекторов.

— Мы не правительственные агенты, мисс Деново, и не должны раскрывать сведения, которые получили конфиденциально, — Вулф повернул голову и посмотрел на настенные часы. — До ужина осталось десять минут. Может мистер Гудвин прийти к вам завтра в десять утра?

— Да, по субботам я не хожу к мисс Роуэн.

— Тогда ждите его в десять. Он должен посмотреть на коробку с ее содержимым, на письмо, а также выслушает все, что вы сочтете нужным ему рассказать. То, что вы рассказали мистеру Гудвину вчера, можно рассматривать только как пролог.

Он повернулся ко мне.

— Арчи, выдай ей расписку на получение этих денег. Но не в качестве задатка — это подождет, пока ты не увидишь коробку с письмом и не убедишься в подлинности почерка. Только расписку в получении данной суммы, принадлежащей мисс Деново и оставленной у меня на хранение.

Я развернул свой стул, вытащил пишущую машинку и потянулся к ящику за писчей бумагой и копиркой.

Глава 3

Понятное дело — мне было любопытно взглянуть на квартиру Элинор Деново. Похоже, нам могла понадобиться любая мелочь, способная пролить хоть какой-то свет на ее жизнь, а в женской квартире таких мелочей сотни, хотя разглядеть их бывает ох как непросто. Поэтому, прежде чем уединиться с девушкой в гостиной, чтобы взять интервью, я попросил Эми провести меня по квартире. Небольшая прихожая, довольно просторная гостиная, две спальни, ванная и крохотная кухонька. Если в прихожей, кухне или ванной и таились какие-то важные для расследования мелочи, то я их не углядел; в ванной, например, я не заметил ничего, что бы указывало на то, что ею когда-либо пользовался мужчина. Правда, Элинор уже почти три месяца не было в живых.

Спальню Эми я не слишком разглядывал — в данном случае любые интересующие меня подробности я мог выяснить и у самой Эми. Она сказала, что в маминой спальне ничего менять не стала. Возможно, кому-то другому, особенно Лили Роуэн обстановка в спальне Элинор Деново что-то и подсказала бы, я же вынес лишь то, что покойная пользовалась тремя видами духов (все три очень дорогие) и не слишком беспокоилась по поводу того, что на ковре возле двери в ванную темнело здоровенное пятно. На стенах было развешано пять картин, вернее цветных репродукций с картин Джорджии О'Киффе, как сообщила Эми. Я взял себе на заметку, что надо будет выяснить, кто такая эта О'Киффе. На диване было всего две подушки. Четыре стула все отличались друг от друга, и ни один из них не подходил по цвету к дивану. Зато книг было много, целых семь полок, причем настолько разных, как художественных, так и нет, что, просмотрев двадцать — тридцать корешков, я бросил это занятие.

Что меня на самом деле заинтересовало, так это полное отсутствие фотографий. За исключением фото самой Эми в ее спальне, во всей квартире не были больше ни единого снимка. Трудно поверить, что Эми сказала, что у нее нет ни одной маминой фотографии, даже маленькой, что меня здорово обескуражило, поскольку нам безусловно следовало бы знать, как выглядела при жизни Элинор Деново. Не представляю даже, существует ли еще хоть одна женщина среднего возраста, способная вот так вот просто умереть, не оставив после себя ни одной своей фотографии.

Бумаг, писем, оплаченных счетов и всякой прочей всячины было предостаточно, а вот дневника или чего-нибудь еще полезного найти не удалось. Конечно, если придется совсем туго, я попробую покопаться здесь еще разок или даже привлеку на помощь Сола Пензера, решил я. Впрочем, кое-чего я все-таки добился: сравнил письмо из коробки с несколькими бумагами, написанными рукой Элинор — почерк совпал.

Когда я наконец устроился на диване с записной книжкой, сев посередине между Эми и металлической коробкой, время уже близилось к полудню. Эми выглядела года на два моложе обычного; волосы она не укладывала, так что при каждом ее движении они свободно колыхались. Я вытащил из наружного кармана пиджака сложенный листок бумаги.

— Вот расписка за подписью Ниро Вулфа, которую он велел вручить вам в том случае, если ваш рассказ о коробке с деньгами подтвердится, а он подтвердился. Так что отныне вы — наш полноправный клиент.

Я вручил Эми расписку.

— Теперь выслушайте предложение. Вчера за ужином мы обсуждали ваше дело. Вам чертовски повезло — полка платяного шкафа не лучшее место для четверти миллиона зеленых. Не думайте, что нас интересует только — хватит ли вам средств на тот случай, если работа затянется, нет — мы печемся еще и об интересах клиента, то есть вас. Поэтому мы делаем вам следующее предложение. Сегодня и завтра банки закрыты. Когда я уйду, то прихвачу коробку с собой и помещу в сейф, что стоит в кабинете у Ниро Вулфа. В понедельник утром я отвезу коробку в ваш банк, где мы с вами и встретимся. Какой это банк?

— «Континентал». Филиал, что на Шестьдесят восьмой улице.

— Прекрасно. А наш банк — на Тридцать четвертой. Я заготовлю двенадцать банковских чеков на сумму в двадцать тысяч долларов каждый, выписанных на ваше имя, а также захвачу с собой письма в двенадцать банков с просьбой от вашего имени открыть счет до востребования. Подписанные вами чеки мы приложим к письмам. Вы будете получать проценты, которые составят по тысяче долларов с каждого счета — забавное совпадение, не правда ли? Оставшиеся четыре тысячи вы положите на свой собственный счет в «Континентал».

Эми нахмурилась.

— Но… Как я объясню…

— Вам не придется ничего объяснять. Если когда-либо ищейки из Налогового управления проявят излишнее рвение и станут домогаться, откуда у вас деньги, то вы всегда легко докажете, что получили деньги в подарок от отца. Мистер Вулф уверен, что ничего у них не выйдет, Я тоже так считаю. Если вы упрячете деньги в сейф и станете расходовать по двенадцать тысяч в месяц, то продержитесь двадцать лет. Если же последуете нашему совету, то каждый год будете получать по двенадцать тысяч, а общая сумма не изменится. Не говоря уж о том, что в любой миг вы сможете забрать деньги, чтобы купить себе рысистого скакуна или что-нибудь еще в этом роде.

Эми Деново улыбнулась.

— Я бы хотела немного обдумать ваше предложение. Это вовсе не значит, что я вам не верю — напротив, я безгранично доверяю вам, а о своем решении сообщу до вашего ухода.

— Хорошо. Теперь вопрос: приходили ли по почте какие-нибудь чеки вашей матери после ее смерти? Либо домой, либо в контору?

— Сюда не приходили, а если бы их получали в конторе, то, думаю, мистер Тори сказал бы мне об этом.

— О'кей. Должен вам сказать, что кое-какие сдвиги уже произошли, — я больше не думаю, что ваше дело может занять целый год. Возможно, мы уложимся за неделю, а то и быстрее. Ваша мать в письме допустила одну ошибку. Если она и впрямь не хотела, чтобы вы узнали, кто вам отец, а судя по всему она пыталась избежать этого, то ей не следовало упоминать, что деньги приходили по почте в виде чеков. От чеков цепочка тянется к тому, кто их отправлял, да и деньги она, судя по всему, получала в банке, поскольку они все — в сотенных купюрах. Десять сотен ежемесячно. Скорее всего, она получала их в собственном банке. В понедельник вы это выясним. — Я открыл записную книжку. — Теперь я хочу задать вам несколько вопросов, в том числе — очень личных.

Это заняло у меня целый час, так что я едва поспел домой к обеду. Когда я вошел в дом, Вулф торчал в проеме двери, ведущей в столовую. Стоя там, он безмолвно давал мне понять, что мне следовало позвонить и предупредить о своем возможном опоздании. Впрочем, поскольку опоздал я всего на три минуты, то не стал перед ним оправдываться, а просто спросил, не желает ли он взглянуть на содержимое коробки перед обедом. Вулф отказался, так что я отнес коробку в кабинет, поставил на стол, а потом присоединился к шефу в столовой. Сев на свое место, я заявил Вулфу, что не хочу портить ему аппетит, но мисс Деново вняла нашему совету и в понедельник утром встретится со мной в банке, так что, если понадобится, с нее можно будет содрать не только задаток.

Как правило, после обеда (но не после ужина) мы пьем кофе в столовой, хотя порой, когда у меня имеются срочные донесения, Вулф велит Фрицу подать кофе в кабинет, а, спросив Вулфа, не желает ли он ознакомиться с содержимым коробки, я уже тем самым намекнул на то, что срочное донесение у меня имеется. Так что выхода у него не было. Поэтому, покончив с ломтями арбуза, залитыми подслащенным шерри, мы перешли в кабинет, а Фриц принес кофе. Я открыл коробку, но Вулф едва удостоил ее взглядом и уселся. Я прошел к своему столу, сел на вращающийся стул, развернулся и вынул из кармана записную книжку.

— Я провел у нее почти три часа, — заявил я. — Рассказать подробно?

— Нет. — Вулф налил себе кофе. — Только то, что представляет интерес.

— Тогда минут через десять вы уже сможете вновь уткнуться в свою книгу. Для простоты я буду называть мать и дочь Элинор и Эми. Больше всего меня поразило то, что у Элинор не обнаружилось ни единой фотографии. Нигде, даже на дне выдвижного ящика. Ни одной! Это исключительно важно, так что, пожалуйста, объясните мне, что это означает.

Вулф издал утробный звук сродни ворчанию льва, которого отрывают от добычи.

— Значит, ты так ничего и не нашел? — спросил он, отхлебывая кофе.

— Практически ничего. Беда еще и в том, что Эми ровным счетом ничего не знает. Вряд ли найдется другая девушка, которая в течение двадцати двух лет росла с матерью, но знает про нее настолько мало. Одно, правда, ей известно наверняка — во всяком случае, она так полагает: мать ненавидела ее, хотя и пыталась это скрыть. Она говорит, что имя Эми означает «любимая» и что Элинор, должно быть, сама не сознавала, какой насмешкой обернется наречение дочери.

Я подошел к столу Вулфа, налил себе из кофейника полную чашку, вернулся на свое место и отпил пару глотков.

— Были ли у Элинор друзья — мужчины или женщины? Эми и этого не знает. Да, конечно, последние четыре года она проучилась в колледже и почти не бывала дома. Характер Элинор? Осторожная, правильная и сдержанная — больше Эми ничего добавить не в состоянии. Она использовала также словечко «интроверт» — по-моему, чересчур старомодное для выпускницы Смита.

Я перелистал несколько страничек.

— Элинор хоть раз за двадцать лет должна была обмолвиться насчет своего детства или семьи, но Эми утверждает обратное. Она даже не подозревает, чем могла мать зарабатывать на жизнь до того, как устроилась к Реймонду Торну, с которым проработала до самой смерти. Она не знает даже, чем именно занималась мать у Торна; только отдает себе отчета том, что должность у Элинор была достаточно солидная.

Я перевернул страничку и отпил кофе.

— Вы не поверите, но Эми даже не знает, где появилась на свет. Предполагает» что это могло случиться в больнице «Маунт Сайней», в которой Элинор лет десять назад лежала по случаю аппендицита, но это только догадка. В этом Эми уверена — родилась она двенадцатого апреля 1945 года. Лет пять назад ей пришло в голову повидаться с врачом, который подписал ее свидетельство о рождении, но врач, оказывается, уже умер. Так что зачата она была примерно в середине июля 1944 года, но Эми не знает, где жила мать в то время. Она помнит только, что когда ей было три года, они жили с матерью в двухэтажном доме на Западной Девяносто второй улице. Когда ей исполнилось семь, они перебрались в более приличное место на Западной Семьдесят восьмой улице, а шесть лет спустя перемахнули через Центральный парк в Ист-Сайд, где я и побывал сегодня утром.

Я опустошил чашку и решил, что с меня достаточно.

— Подробности обследования квартиры я, с вашего позволения, опускаю. Если вы не против, конечно. Как я уже говорил, меня поразило полное отсутствие фотографий. И ни малейших сведений в письмах и прочих бумагах — ни намека! Если скормить все бумаги в компьютер, он выдаст какую-нибудь реплику, вроде: «Ну и что из этого?» или «Расскажи это своей бабушке». Конечно, куда с большим удовольствием я нашел бы, скажем, газетную вырезку про какого-нибудь мужчину, но увы. Кстати, я сказал, что у Эми нет ни одной фотографии своей матери? Придется нам самим откапывать где-нибудь. — Я закрыл книжечку и бросил ее на стол. — Вопросы есть?

— Грр-р.

— Согласен. Да, вчера вы спросили, не кажется ли мне, что Эми больше интересуют деньги, нежели гены. Не думает ли она, что у папочки, который так вот запросто расшвыривает банковские чеки, мошна так набита, что в нее можно запустить лапу? Вчера я не ответил, сегодня мне тоже нечего добавить. За три часа, проведенных в обществе Эми, я не узнал о ней ничего нового. Да и потом — так ли это для нас важно сейчас?

— Нет. — Вулф оставил чашку сторону. — Надеюсь, в понедельник мы будем знать больше. Ты уезжаешь?

Я кивнул и встал.

— Коробку положить в сейф?

Вулф сказал, что сделает это сам. Я отдал ему ключ от коробки, сунул книжечку в выдвижной ящик стола, развернул стул, придвинул его к столу, как всегда, вышел и поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и собрать вещи. Потом перезвонил Лили и сказал, что к ужину приеду.

Без четверти три я вышел из дома, прошагал к гаражу, вывел «герон» и поехал по Десятой авеню. На пересечении с Тридцать шестой улицей свернул направо. Прямой путь к дому Лили лежал через Сорок пятую улицу, но я не люблю, когда посторонние мысли занимают мой мозг, в то время как я нежусь на краю принадлежащего Лили бассейна под щебетанье птичек, аромат цветов и так далее. Стоянка для машин на Восточной Сорок третьей улице была в субботний день почти пуста.

Войдя в здание «Газетт», я поднялся на лифте на двадцатый этаж. Когда я вошел в комнату Лона Коэна, он разговаривал по одному из трех телефонных аппаратов, установленных на столе, так что я присел на стул возле дальнего угла стола и стал дожидаться окончания разговора.

Положив трубку, Лон развернулся ко мне, радостно оскалив пасть, и поинтересовался:

— Как это тебе удалось сюда добраться? Я думал, после того, как мы тебя обчистили в четверг, денег на такси у тебя уже не осталось.

Я отшил нахала со свойственным мне остроумием, после чего, решив, что мы уже квиты, сказал, что, конечно, не стал бы беспокоить столь важную птицу по пустякам, но хотел бы знать подробности майского дела о наезде, когда погибла женщина по имени Элинор Деново. И не может ли он, Лон Коэн, позвонить в архив и замолвить за меня словечко. Лон позвонил в архив и сделал то, чего я от него и ждал — попросил, чтобы ему принесли нужную папку. Когда шесть минут спустя появился посыльный, Лон говорил по другому телефону, а я, на всякий случай, отодвинул стул на фут подальше от его стола. Посыльный вышел, оставив папку на столе, и я тут же нагнулся и сграбастал ее.

В папке было всего четыре вырезки и три отпечатанных заметки. Для первой полосы материал сочли недостаточно броским, так что поместили его на третьей полосе «Газетт» в субботнем выпуске от двадцать седьмого мая. Первое, что бросилось мне в глаза, было отсутствие фотографии Элинор Деново — стало быть, даже «Газетт» не смогла разыскать ее. Я внимательнейшим образом просмотрел все материалы. Миссис Элинор Деново (ага, все-таки в быту ее называли миссис!) в пятницу после полуночи оставила машину в своем гараже на Второй авеню недалеко от пересечения с Восемьдесят третьей улицей и сказала служителю, что машина понадобится ей на следующий день часов в двенадцать. Три минуты спустя, когда она переходила Восемьдесят третью улицу в середине квартала, направляясь, должно быть, к своему дому, расположенному на Восемьдесят второй улице, ее сбила машина. Случившееся видели всего четверо: мужчина, шедший по тротуару в восточном направлении футах в ста от места происшествия, парочка, которая шагала по тротуару к западу, в том же направлении, что и машина, и примерно на таком же удалении, и, наконец, водитель такси, который как раз сворачивал на Восемьдесят третью улицу со Второй авеню. Все свидетели утверждали, что, сбив женщину, машина даже не замедлила ход, но во всем остальном их показания расходились. Таксисту показалось, что за рулем сидела женщина, кроме которой в машине никого не было. Одинокий мужчина утверждал, что за рулем был мужчина, а влюбленным показалось, что спереди сидели двое мужчин. Таксист считал (он не утверждал, что уверен), что наезд совершила машина марки «додж-коронет», мужчина показал, что это был «форд-импала», а влюбленные описать машину не смогли. Цвет машины, по разным версиям, был темно-зеленый, темно-синий или черный. Вот и все, что удалось выжать из свидетелей. На самом деле совершившая наезд машина оказалась темно-серым «шевроле» и числилась в розыске. Владелица «шевроле», миссис Дэвид А. Эрнст, проживающая в Скарсдейле, заявила о пропаже в десять вечера, когда обнаружила исчезновение машины со стоянки на Западной Одиннадцатой улице. В субботу днем полицейский нашел угнанный «шевроле» на стоянке в районе Восточной Сто двадцать третьей улицы, а к понедельнику криминалисты пришли к выводу, что именно эта машина сбила Элинор Деново.

Последняя заметка была опубликована в «Газетт» в четверг первого июня. Полиция так ничего и не добилась. Ни версий, ни улик, ни подозреваемых. По словам инспектора полиции, расследование проводилось самым тщательным образом, что почти наверняка было правдой, поскольку в полиции не скрывают особого отношения к наездам, после которых водитель удирает с места происшествия, и оставляют расследование лишь тогда, когда дело становится уже совершенно безнадежным.

Ничего нового для себя узнать мне про Элинор Деново не удалось, за исключением того, что она занимала пост вице-президента в фирме «Реймонд Торн продакшнз, Инкорпорейтед». Мисс Эми Деново расспрашивали, но ничего существенного не добились. По словам Реймонда Торна, миссис Деново внесла неоценимый вклад в искусство телепостановок и ее смерть стала страшным ударом не только по компании, но и для всей телевизионной индустрии, а следовательно и для всей страны. Мне показалось, что мистеру Торну не мешало бы на досуге разобраться, что же такое все-таки телевидение — искусство или индустрия.

Я положил папку на стол, дождался, пока Лон закончит разговаривать, и сказал:

— Премного благодарен. У меня один вопрос. Последняя вырезка датирована первым июня. Не знаешь ли ты, удалось ли выяснить что-нибудь об этом деле с тех пор?

Лон потянулся к аппарату, на сей раз к зеленому, нажал на кнопку, сказал несколько слов и стал ждать. Тем временем зазвонил соседний аппарат, который Лон просто отключил, нажав на другую кнопку. Пару минут спустя он произнес в трубку зеленого: «Да, конечно», — после чего еще две минуты внимательно слушал, не перебивая. Наконец он положил трубку и повернулся ко мне.

— Судя по всему, дело закрыто окончательно. Только один сотрудник полиции еще продолжает следить за ним. Но теперь, стало быть, этим занялся Ниро Вулф — значит, это все-таки убийство, а не случайный наезд. Я не прошу, чтобы ты назвал мне имя убийцы, но надеюсь, что материальчик для первой полосы ты мне подкинешь.

Я встал.

— Господи, до чего же любопытный народ эти журналисты, — произнес я. — Я бы с радостью задержался и поболтал с тобой на эту тему, но я спешу поплавать в загородном бассейне, который расположен среди живописной поляны в вестчестерском лесу, и я уже на двадцать часов опаздываю. Что касается наезда, то будь по-твоему: да, это и в самом деле убийство, а за рулем «шевроле» сидел тот самый негодяй, который вечером в четверг побил мою тузовую тройку двоечным каре. Надеюсь, его схватят и повесят.

Я повернулся и был таков.

Внизу в вестибюле я зашел в телефонную будку, набрал номер, который знал наизусть, назвался, спросил, на месте ли сержант Стеббинс, и вскоре в трубке прогромыхал знакомый голос.

— Стеббинс слушает. Что-нибудь случилось, Арчи?

Должно быть, он только что выиграл пари или получил повышение по службе. Он называл меня Арчи в лучшем случае раз в два года. Порой он не удостаивал меня даже чести именоваться Гудвином, а обращался просто: «Послушай, ты!»

Я решил отплатить ему той же монетой.

— Ничего особенного, Пэрли, праздное любопытство. Однако, чтобы ответить на мой вопрос, тебе придется покопаться в картотеке. Ты скорее всего уже не помнишь, но почти три месяца назад на Восточной Восемьдесят третьей улице под колесами машины, водитель которой скрылся, погибла женщина по имени Элинор Деново…

— Я прекрасно это помню. Мы таких дел не забываем.

— Я знаю, просто решил поддеть тебя по привычке, чтобы не утратить формы. Кое-кто спросил меня, не напали ли вы на след. Вот я и хочу это выяснить. Есть сдвиги?

— А кто тебя спросил?

— Да просто мы с Ниро Вулфом точили лясы насчет разгула преступности и бездельников-полицейских, а он вдруг припомнил эту Элинор Деново. Сам знаешь, газеты он прочитывает от корки до корки. Я сказал, что вы, должно быть, уже поймали преступника, и вот теперь меня обуяло любопытство. Я, конечно, не прошу разглашать мне служебные тайны…

— Здесь нет никакой тайны. Мы так никого и не нашли. Но и не забываем.

— Отлично. Надеюсь, вы его поймаете.

Топая к своей машине, которую оставил на Сорок третьей улице, я подумал, что, к сожалению, так и не сумел разгрузить мозг и избавиться от посторонних мыслей.

Глава 4

Вы, должно быть, думаете, что в понедельник без десяти десять утра, сидя в такси и поставив коробку рядом с собой на сиденье, я ломал голову над тем, что мне предстояло делать дальше. Ничего подобного. Все мои мысли сосредоточились на эпизоде, случившемся часом раньше. Дело в том, что я не люблю, когда на меня орут, особенно если в роли орущего выступает Ниро Вулф.

Кроме того, я проспал всего шесть часов — на два часа меньше своей нормы, которую я обычно выполняю. Вернувшись после уик-энда домой за полночь, я решил, что уже поздно печатать двенадцать писем, поэтому завел будильник на семь утра. Когда он зазвонил, я приоткрыл один глаз, надеясь, что будильник провалится сквозь землю, но ничего не вышло. Шесть или семь минут спустя я уже выполз из постели, а в семь сорок пять сидел на кухне, за маленьким столиком, потягивая апельсиновый сок. Фриц подал мне запеченный окорок с оладьями из кукурузной муки, и в десять минут девятого я уже сидел в кабинете и печатал на машинке. В четверть десятого я закончил последнее письмо и уже начал распихивать письма по конвертам, когда в дверь позвонили. Я подошел к двери и посмотрел сквозь одностороннее стекло. На крыльце стоял весьма внушительных размеров здоровяк со здоровенной круглой мордой, увенчанной здоровенной широкополой фетровой шляпой. Одной лишь этой шляпы было бы вполне достаточно. Инспектор Кремер из уголовной полиции, должно быть, единственный человек в Нью-Йорке, способный напялить такую шляпу в знойный августовский день.

Черт с ним, подумал я, пусть себе звонит, пока не устанет. С другой стороны, сообразил я, пришел-то он, похоже, ко мне, поскольку прекрасно знает, что до одиннадцати Вулф не принимает. Пришлось отпереть. Впустив Кремера, я вежливо поздоровался и добавил.

— Доброе утро и наилучшие пожелания, но я страшно занят и спешу.

— Я тоже, — буркнул он. — Решил вот заскочить по дороге на службу. Чего это тебе вздумалось звонить Стеббинсу насчет того дела о наезде?

— Господи, я ведь ему все объяснил.

— Знаю. И тебя я вместе с Вулфом тоже знаю как облупленных. Так я и поверил, что вы просто лясы точили. Ну-ка, выкладывай, что вы задумали.

— Лично я — ничего. Как, впрочем, и мистер Вулф. — Я кинул взгляд на наручные часы. — Я бы с радостью предложил вам зайти в кабинет и почесать языки — вы знаете, как я люблю это занятие, — но у меня важная встреча. Ни мне, ни мистеру Вулфу не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. Никто не обращался к нам по этому поводу. Единственный клиент, который у нас есть, это девушка, которая не может найти своего отца а обратилась за помощью к нам. — Я снова выразительно посмотрел на часы. — Черт побери, жутко опаздываю!

И принялся открывать дверь. Кремер хотел было что-то сказать, потом передумал, повернулся и спустился к ожидавшей его полицейской машине. К тому времени, как он залез в нее, я уже вернулся в кабинет.

Время поджимало, но Кремер мог позвонить Вулфу во время моего отсутствия, а Вулф не знал, что я звонил Пэрли Стеббинсу. Беспокоить его в оранжерее дозволялось лишь в случае стихийного бедствия, но выхода у меня не было, поэтому я снял трубку внутреннего телефона, нажал на кнопку, и вскоре в мое ухо ворвался родимый рык:

— Да?

— Это я, и я страшно спешу. Только что заходил Кремер — заскочил по дороге на службу. Я не успел поставить вас в известность, что в субботу днем звонил Стеббинсу и…

— Я занят! — проорал Вулф и бросил трубку.

Должно быть, изловил клеща на любимом цветке или обнаружил гниль на ложной луковице, подумал я, но легче мне не стало, поскольку, как я вам уже говорил, я терпеть не могу, когда на меня орут. Поделом ему — нагрянет Кремер, и уж тогда грубиян не отвертится, мстительно подумал я.

Распихав письма по карманам (я никогда не ношу с собой портфель), я вспомнил, что должен еще позвонить Мратимеру М. Хочкиссу, вице-президенту филиала «Континентал Бэнк энд Траст компани», расположенного на Тридцать четвертой улице. Это не заняло у меня много времени; Хочкисс был всегда рад услужить столь высокочтимому клиенту — Вулфу, конечно, а не мне, — вклад которого всегда исчислялся пятизначными числами, а порой даже и шестизначными. Покончив с этим делом, я вынул из сейфа коробку и вышел из дома.

Едва переступив порог банка, я убедился, что Хочкисс слов на ветер не бросает — привставший мне навстречу клерк вежливо осведомился, я ли мистер Гудвин, потом провел меня за перегородку и сопроводил по коридору до одной из непримечательных дверей. Он распахнул дверь передо мной и я увидел Эми Деново, которая сидела на стуле перед большим столом, покрытым стеклом. За столом восседал немолодой уже банкир с сияющей лысиной и в очках без оправы. Он поднял на меня глаза, близоруко прищурился, встал, протянул руку и проквакал, что страшно рад меня видеть. Еще бы он был не рад — все-таки меня ждал сам вице-президент Хочкисс. Я поинтересовался, имею ли удовольствие видеть мистера Этвуда, и, получив утвердительный ответ, поставил на стол коробку, выудил из кармана ключ, отомкнул ее и откинул крышку. После чего подсел к столу. Этвуд уже тоже было начал присаживаться, но тут же выпрямился и заглянул в коробку. Да, ее содержимое стоило такого пристального внимания — даже со стороны банкира.

— Это собственность мисс Деново, — пояснил я. — Надеюсь, мистер Хочкисс поставил вас в известность, что я работаю на Ниро Вулфа. Мисс Деново прибегла к услугам Ниро Вулфа, так что я представляю здесь ее интересы. Всего в этой коробке двести сорок четыре тысячи долларов в стодолларовых купюрах. Мисс Деново хотела бы получить двенадцать именных банковских чеков на двадцать тысяч каждый, а оставшиеся четыре тысячи зачислить на свой счет.

— Да, конечно, — неуверенно пробормотал Этвуд. Он посмотрел на Эми Деново, потом перевел взгляд на меня, — Это… Дело в том… Если хотите… На это потребуется время, вы понимаете… Пересчитать деньги, выписать чек…

Я великодушно кивнул.

— Да, я понимаю. Кстати, если вы не слишком заняты, мы бы хотели еще обсудить с вами кое-что.

— Конечно… С радостью, мистер Гудвин.

Его рука скользнула было к телефону, но потом он, видимо, передумал. Закрыл коробку, взял ее под мышку, сказал, что скоро вернется, и вышел.

— Что он собирается сделать? — спросила Эми, едва только за Этвудом закрылась дверь.

— Выполнить свой долг, — ответил я, — Девиз их банка: «МЫ ТОТ БАНК, НА КОТОРЫЙ ВЫ МОЖЕТЕ ПОЛОЖИТЬСЯ!» Вы уже трижды клали ногу на ногу и меняли ноги. Расслабьтесь.

«Скоро» в разных случаях может означать нечто совершенно несопоставимое. Я прикинул, что Этвуд вернется минут через пять, на самом же деле прошло целых двенадцать минут, когда наконец дверь открылась. Этвуд вошел, прошагал к столу и уселся. Он посмотрел на меня, потом на Эми и снова перевел взгляд на меня, словно пытаясь определить, кто именно из нас наиболее достоин чести положиться на его банк.

— Вам придется немного подождать, — произнес он. — А что вы хотели обсудить?

Я кивнул.

— Я прекрасно понимаю, что банк обязан соблюдать осторожность при разглашении каких бы то ни было сведений, но в данном случае я представляю интересы мисс Деново. Ее мать держала в вашем банке счет в течение девяти лет. Естественно, что, увидев содержимое коробки, вы забеспокоились по поводу происхождения этих денег. Мы считаем, что они поступили из вашего банка.

Он вылупился на меня с отвисшей челюстью. Банкир никогда не должен терять самообладания, Этвуд же явно растерялся. Он судорожно глотнул, закрыл рот, потом снова открыл и проблеял:

— Объясните, пожалуйста, свои слова, мистер Гудвин.

— Охотно. Каждый месяц в течение двадцати двух лет миссис Элинор Деново предъявляла к оплате чек на тысячу долларов. Выплату по ее просьбе всегда производили в стодолларовых банкнотах. Все они сейчас в этой коробке. Миссис Деново не потратила ни единого цента из этих денег. Судя по выражению вашего лица, вы опасаетесь, не связано ли это с какой-нибудь зловещей историей, с шантажом, например. Так вот, заверяю вас, все здесь абсолютно чисто. Наше же дело заключается вот в чем: мы предположили, что в течение последних девяти лет миссис Деново получала по этим чекам деньги здесь, в вашем банке, и мисс Деново, ее дочь, хочет знать, какой именно банк выписывал чеки. Кроме того, она хотела бы знать, как именно выписаны чеки — на имя Элинор Деново или на предъявителя.

Взгляд Этвуда переметнулся на Эми, словно банкир хотел спросить ее о чем-то, потом вернулся ко мне. Лицо Этвуда уже несколько разгладилось, хотя голос его, когда он обратился ко мне, звучал еще несколько настороженно:

— Вы сами сказали, мистер Гудвин, что банки должны соблюдать осторожность при разглашении любых сведений, особенно когда речь идет о клиентах. Это и впрямь так.

— Естественно. Я считаю, что это очень благоразумно.

— Тем не менее, поскольку речь идет о мисс Деново, а также о ее матери, я готов сделать исключение. И мнене нужно даже наводить где-то справки, чтобы ответить на ваши вопросы. Поскольку вы человек широко и разнообразно информированный, вы наверняка знаете, что для банковского служащего очень желательно быть в курсе, как бы сказать, привычек клиентов. Я уже в течение нескольких лет знал об этих чеках, которые обналичивала миссис Деново. Да, она делала это каждый месяц. Выписывала банковская компания «Сиборд Бэнк энд Траст», главный офис которой расположен на Броад-стрит. Чеки выписывали на предъявителя.

Он посмотрел на Эми, потом снова на меня и продолжил:

— Хочу еще добавить, что очень вам признателен. Понимаете, когда приходит клиент и приносит четверть миллиона наличными, любой банкир, как бы сказать, проявляет любопытство… Вы понимаете, да? Поэтому, я очень рад, чти вы рассказали мне… В общем, я вам очень признателен. И вам, мисс Деново. — Он с облегчением улыбнулся. — Вот и все, что я хотел вам сказать.

— А нам больше ничего и не нужно.

— Очень хорошо. — Этвуд поднялся. — Сейчас проверю, как там у них.

Когда дверь за ним закрылась, Эми открыла рот, чтобы обратиться ко мне, но я жестом остановил ее. Во всех пяти районах Нью-Йорка было, должно быть, не меньше десяти тысяч комнат, которые прослушивались. Кто знает, возможно, кабинет банкира Этвуда тоже входил в их число, так что обсуждать в нем сокровенную тайну, хранившуюся годами, было бы неразумно. Однако, поскольку просто сидеть молча и таращиться на Эми было неучтиво, я встал, подошел к книжной полке и начал рассматривать корешки. Мое внимание привлек «Международный банковский справочник». Я снял его с полки, раскрыл на разделе «Нью-Йорк» и нашел нужную страницу.

Шансов на то, что среди управляющих компании «Сиборд Бэнк энд Траст» окажется кто-то хорошо нам знакомый, было не больше одного из миллиона, так что, прочитав в алфавитном списке совета директоров имя Эвери Баллу, я не сумел сдержаться и воскликнул «Черт побери!» так громко, что Эми встревоженно вскинула голову и повернулась ко мне.

— Что случилось?

Я ответил, что ничего, что мне просто очень повезло и я расскажу об этом позже.

В одиннадцать часов мы уже сидели с Эми в закусочной на углу Мэдисон-авеню. На столике перед Эми стояла чашечка кофе, а передо мной стакан молока. Все двенадцать конвертов я бросил в почтовый ящик, а пустая коробка стояла возле меня на соседнем стуле. Я уже успел объяснить Эми, почему не дал ей заговорить в банке и чем было вызвано мое восклицание. Я, правда, не назвал ей имени Баллу, но предложил поспорить на пятерку, что мы разыщем ее отца в течение трех дней, но Эми отказалась, объяснив это тем, что для нее такие условия неприемлемы. В десять минут двенадцатого я отлучился позвонить, набрал до боли знакомый номер и восемь звонков спустя добился желаемого:

— Ну? — ворвался в ухо его голос.

Вулф прекрасно знал, что так говорят только невежи, но хотел бы я посмотреть на того, кто попробовал бы его переделать.

— Я, — сказал я. — Мы тут сидим с клиентом в закусочной, попивая прохладительные напитки. Письма отправлены, а коробку она забирает домой в память об отце или о матери, точно не скажу. У меня три дела. Первое, которое я начал излагать вам утром, но вы не выслушали, наорав на меня. Поскольку может позвонить Кремер, вам следует знать, что в субботу днем я звонил Стеббинсу. Я сказал ему, что накануне мы с вами точили лясы насчет разгула преступности, случайно припомнили историю о наезде, когда погибла Элинор Деново, вот я и поинтересовался у Стеббинса, нет ли чего новенького в связи с этим делом, Стеббинс наябедничал Кремеру, а Кремер, естественно, решил, что коль скоро мы этим заинтересовались, значит, тут пахнет жареным. Я сказал, что кроме того, о чем сообщилось в газетах, нам ничего не известно. Если он позвонит, вы…

— Фу. Что еще?

— Второе. В пятницу вечером вы сказали, что после банка я должен заехать к Реймонду Торну. Вы по-прежнему на этом настаиваете?

— Да.

— Тогда третье. В банке все прошло без сучка и без задоринки. Чеки выдала банковская компания «Сиборд Бэнк энд Траст», они выписаны на предъявителя. Я заглянул в «Международный банковский справочник», откопал там «Сиборд Бэнк энд Траст» и наткнулся на одного нашего хорошего знакомого. Не стану называть его по телефону, только напомню: позапрошлой зимой в вашем кабинете сидел человек, который сказал следующее — цитирую: «Я никогда не проводил времени в розовой спальне»[45]. Так вот, этот человек является членом совета директоров «Сиборд Бэнк энд Траст компани».

— Вот как? — Последовало пятисекундное молчание. — Приемлемо.

— Еще как! Такое только в сказках случается. Может, мне сперва заняться им, а Торна оставить на десерт?

— Нет. — Вновь молчание. — Я должен подумать.

— О'кей. Только не торчите больше в прихожей в обеденное время. Я могу опоздать к трапезе.

Когда я вернулся к нашему столику, Эми потягивала уже третью чашечку кофе. Увидев меня, девушка просияла.

— Я тут немного думала, мистер Гудвин, — сказала она, — и пришла к выводу, что вы просто чудо. Жаль, что… Словом, я хочу называть вас просто Арчи.

— Что ж, попробуйте, посмотрим, что из этого выйдет. Боюсь, что мне это может понравиться. Поскольку вы сказали, что мать словно в насмешку окрестила вас Эми, я думаю, что вам подошло бы имя Араминта или Хефсибая. Впрочем, я не настаиваю, вы можете выбрать и что-нибудь другое.

— Да, я могла бы придумать имя поприятнее.

— Согласен. Теперь пора заняться делом. Мне нужно расспросить кое-каких людей про вашу матушку, и начать я собираюсь с Реймонда Торна. Вы должны позвонить ему и сказать, что посылаете меня к нему и надеетесь, что он нам поможет. Я не буду говорить, что меня интересуют только мужчины, с которыми ваша мать могла встречаться летом сорок четвертого года — тогда случилось знаменательное слияние генов, — чтобы никто не узнал и не заподозрил, что мы охотимся за вашим отцом. В связи с этим хочу сделать вам предложение, уже одобренное Ниро Вулфом. Надеюсь, вы с ним согласитесь.

— О, я согласна на все, что вы… — Она умолкла и сжала губы. Потом улыбнулась. — Вы, должно быть, считаете меня дурочкой, да? Скажите, что я должна делать.

И я сказал.

Глава 5

Контора Реймонда Торна размещалась на шестом этаже одного из выросших за последнее время как грибы многоэтажных ульев из стекла и стали, расположенного на Мэдисон-авеню в районе Сороковых улиц. Судя по размерам помещений, мебели, убранству и улыбкам секретарш, телевизионное искусство, а может быть, и индустрия процветала. Правда, прежде чем проникнуть к Торну, мне пришлось прождать целых двадцать минут, хотя этот лицемер сказал Эми по телефону, что его двери всегда открыты как для нее, так и для любого ее посланца.

Конечно, я даже в мыслях не рассматривал Торна как того человека, за которым мы охотимся. Элинор в своем письме Эми призналась, что в последний раз общалась с ее отцом за четыре месяца до рождения Эми, а никаких причин заподозрить Элинор во лжи у меня не было. Не могла же она в самом деле общаться с отцом ребенка почти каждый день в течение двадцати лет и при этом ежемесячно получать от него банковский чек по почте! Верно, конечно, что сыщик должен всегда подозревать всех и вся, но — в разумных пределах.

Торн и его кабинет хорошо подходили друг другу. И тот и другой были внушительных размеров и выглядели вполне современно. Торн крепко пожал мне руку, заверил, что готов сделать все от него зависящее, чтобы помочь Эми, предложил мне сесть, вернулся на свое место и заявил, что не имеет ни малейшего представления о цели моего визита, поскольку Эми ровным счетом ничего не объяснила.

Я кивнул.

— Да, она решила, что у меня это лучше получится. Дело совершенно простое — выеденного яйца не стоит. Она хочет, чтобы Ниро Вулф… Вы знаете, кто это такой?

— Еще бы!

— Так вот, она хочет, чтобы Ниро Вулф отыскал убийцу ее матери. Мне кажется, она немного на этом зациклилась, но это ее право. Она считает, что убийцу должны были давно поймать и что полицейские не проявляют должного рвения. По ее мнению, это было предумышленное убийство. На сей раз сомнений у Эми нет. Я спросил ее, на чем основана эта уверенность, и Эми ответила, что исключительно на интуиции. В каком возрасте вы поняли, что с интуицией не спорят?

— О, это было так давно, что я уж и не упомню.

— Я тоже. Но интуиция не подсказала Эми, где искать убийцу. Она составила список из двадцати восьми человек, которые дружили с ее матерью или были с ней на короткой ноге, но сама же всех их и отвергла. Ни один из этих людей, по словам Эми, не имел причин для того, чтобы убить ее мать, следовательно, искать нужно вне этого круга — возможно, среди тех, кто сталкивался с Элинор по работе, или среди тех, кто знал ее раньше, когда Эми была еще слишком мала, чтобы их вспомнить. Вот почему я обратился к вам. Элинор работала у вас. Сколько времени вы ее знали?

— Больше двадцати лет. — Он склонил голову набок. — А вы тоже считаете, что это было преднамеренное убийство?

— Мистер Вулф сказал бы, что это «неотвергаемо». Он любит такие вывихнутые словечки. Вполне возможно — фактов, доказывающих противное, у нас нет. Остается только найти хоть одного человека, у которого был мотив. Но в первую очередь мне хотелось бы получить от вас фотографию миссис Деново. У вас наверняка есть ее снимки.

Его взгляд на миг скользнул вправо и вниз, потом вернулся ко мне.

— Мне не кажется… — Он не закончил. — А Эми вам разве не дала фотографию?

— У нее нет ни одной фотографии матери. Она всю квартиру перерыла. Но у вас-то наверняка хоть одна найдется.

— Дело в том… — Он снова посмотрел вниз. — Меня вовсе не удивляет, что дома не нашлось ни одной фотографии. У миссис Деново били на этот счет свои убеждения. Когда нам требовались фотографии наших сотрудников — для повышения по службе, например, — нам всегда приходилось обходиться без нее. Ни на какие уговоры она не поддавалась. Отказалась даже сняться для памятного альбома. Так что ни одной ее фотографии не сохранилось — Он потер подбородок кончиком пальцев. — Но одна у меня все-таки есть.

— Да… — Я вытянул руку. — В нижнем ящике стола.

Торн резко вздернул голову.

— Откуда вы знаете?

— Любой сыщик знает, как это делается, а я уж в сыскном деле собаку съел. Когда я попросил у вас фотографию, вы посмотрели вниз и вправо. Потом еще раз.

Торн улыбнулся.

— Понятно, но вы ошиблись. Фотографии находятся во втором ящике снизу. Не одна, а две. Фотограф искал лучший ракурс, и миссис Деново случайно попала в кадр. Она даже не подозревала о существовании этих снимков. Примерно неделю спустя после ее смерти я вспомнил про эти фотографии и разыскал их в старых папках. Я, правда, не уверен, что вправе… Понимаете, если бы она знала об их существовании, она бы их давно уничтожила. Вы согласны?

— Наверное. Но она мертва. Но если интуиция не подводит Эми, и речь и впрямь идет об убийстве, то считаете ли вы нужным уничтожить фотографии?

— Нет! Конечно же, нет.

— Разумеется. Могу я взглянуть на фотографии?

Торн потянулся вниз, выдвинул ящик, достал коричневый конверт и вынул из него два фотоснимка размером примерно пять дюймов на восемь.

— Да, я даже забыл, какая она была красавица, — задумчиво произнес Торн, разглядывая фотографии. — Снимки сделаны примерно в сорок шестом или в сорок седьмом, примерно через год после того, как она пришла к нам. Господи, до чего время меняет людей.

Я встал, обогнул стол и Торн протянул мне фотографии. На одной Элинор стояла, повернувшись к фотографу боком, на второй лицо вышло анфас, примерно на три четверти. В целом сходство с Эми было довольно заметным, хотя лоб у Элинор был чуть шире, а подбородок чуть поострее. Я перевернул фотографии, но даты съемки на обратной стороне не было.

— Я не могу отдать их вам, — сказал Торн, — но закажу для вас копии. Сколько вам потребуется.

Я еще раз взглянул на фотографии.

— Да, они нам очень нужны. Давайте я сам сделаю копии и верну вам фотографии.

Торн возразил, что это единственные фотографии, оставшиеся у него от женщины, которую он давно знал и высоко ценил, поэтому он не хочет с ними расставаться. Я протянул ему оба снимка, сказав, что мне нужны по меньшей мере шесть, а лучше десять копий, после чего вернулся к своему столу, сел и достал записную книжку.

— Теперь — самое главное, — сказал я. — Вы, конечно, отвечать не станете, но спросить я все равно должен. Эми считает, что убийцей мог быть кто-то, работавший здесь. Вы можете кого-нибудь заподозрить?

Торн потряс головой.

— Поскольку вы уже об этом говорили, я отвечу. Это — безнадежная затея. Сейчас в конторе служат сорок шесть человек. За последние двадцать лет здесь сменилось человек сто пятьдесят. Не все, конечно, считали, что мисс Деново, — само совершенство — случались у нас и мелкие стычки и ссоры, но убийство? Нет, это исключено. Выкиньте это из головы.

Что я с удовольствием и сделал, поскольку еще раньше пришел к заключению, что в письме к Эми Элинор лгать бы не стала.

— Хорошо, — сказал я, открывая записную книжку, — пусть так. Теперь я хочу кое-что уточнить. Когда миссис Деново поступила к вам на службу?

— Я проверил это в тот же день, как отыскал ее фотографии. Второго июля тысяча девятьсот сорок пятого года.

— Были ли вы с ней знакомы до этого?

— Нет. В то утро она пришла и прямо с порога заявила, что, насколько ей известно, мне требуется стенографистка. Я тогда еще работал на радио и у меня в штате было всего четверо — мы ютились в трех комнатенках на Тридцать девятой улице. Моя секретарша как раз ушла в отпуск, и я сразу надиктовал миссис Деново несколько писем. Ее работа мне так понравилась, что я решил взять миссис Деново на службу.

— Ее направило к вам какое-нибудь агентство?

— Нет. Я задавал ей этот вопрос, но она ответила, что просто узнала от кого-то о том, что мне нужна стенографистка.

— Но вы проверяли ее рекомендации?

— Нет, я никогда даже не спрашивал ее об этом. За три дня я сполна убедился в ее высоком профессионализме, а остальное меня не волновало.

Я закрыл записную книжечку и упрятал ее в карман.

— Что ж, так вы мне и не помогли, — заключил я. — Сперва заверили, что никто из тех, кто здесь работал, не может иметь отношения к убийству, а теперь еще говорите, что не знаете, чем она занималась до второго июля сорок пятого года.

— Да, это так.

— Несмотря на то, что вы проработали вместе двадцать два года? Не верю.

Торн кивнул.

— Вы не первый детектив, который не может в это поверить. Тем не менее, это правда. Миссис Деново никогда не рассказывала о своем прошлом или о своей семье. Она вообще избегала говорить на личные темы. Держалась несколько отчужденно. Хотите, приведу пример? Как-то раз одна дама — важная для нас, она представляла высокопоставленного клиента — что-то рассказывала про свою сестру и ненароком спросила миссис Деново, есть ли у той сестра. Так вот, миссис Деново просто пропустила ее вопрос мимо ушей. Не сказала ни да, ни нет. Я довольно неплохо разбираюсь в людях, и уже месяц спустя после прихода к нам миссис Деново я твердо уяснил, что есть определенные пределы, через которые, общаясь с ней, переступать нельзя. И все годы, что мы проработали вместе, я соблюдал это правило. Если хотите порасспросить еще кого-то из ее сослуживцев, я не возражаю, но только предупреждаю, что вы зря потратите время. Хотите попытаться?

В обычное время я бы ответил, что да, возможно, так и следовало бы поступить, но пришел я к нему по наущению Вулфа, в то время как мои мысли были устремлены к предстоящей встрече с Эвери Баллу. Поэтому я ответил, что не хочу нарушать их трапезу — было как раз время ленча — и зайду позже, возможно, завтра. После чего поблагодарил его от имени мисс Деново. Торн сказал, что к четырем часам следующего дня копии фотоснимков будут уже у него, и я вновь поблагодарил его и откланялся.

По дороге к лифту я решил, что обедать пойду в закусочную Эла — там замечательно готовят жареную картошку и яичницу с ветчиной. В доме Вулфа на кухне безраздельно царствует Фриц, который скорее даст отрезать себе руку, чем пожарит яичницу или картошку, но дело было не в этом. Просто мне претила сама мысль о том, что придется сидеть за одним столом с Вулфом и слушать его разглагольствования о будущем компьютерной техники или о влиянии спорта на американскую культуру, в то время как нужно было бы обсудить, какой подход подобрать к Баллу.

С другой стороны, поскольку Вулф, по зрелому размышлению, согласился с тем, что я должен был во что бы то ни стало встретиться с Баллу, я решил, попивая кофе, что можно несколько смягчить кару для этого заносчивого гордеца, но все-таки проучить его, чтобы расквитаться за это дурацкое правило — не вести деловых разговоров за обеденным столом. Поэтому я сидел и выжидал, посматривая на циферблат наручных часов.

Ровно в два я вышел из закусочной, прошагал три квартала до нашего старого особняка, в пять минут третьего вошел в кабинет, вынул из сейфа деньги, заглянул в столовую и, остановившись в дверном проеме, провозгласил:

— Вы велели мне как можно быстрее поместить полученные от мисс Деново деньги в банк, и я уже бегу. Вернусь через полчаса.

— Нет. — Он отставил кофейную чашечку в сторону. — Это может подождать. Нам нужно принять решение.

— Извините, — я развел руками. — Я привык подчиняться приказам.

И был таков.



Путешествие на Лексингтон-авеню и обратно заняло у меня тридцать шесть минут. Телевизор был включен, а Вулф высился посреди комнаты и свирепо пялился на экран. Похоже, он так раскипятился, что сознательно пошел на то, чтобы раскипятиться еще больше, поскольку телевизор всегда выводил его из себя.

Я упрятал банковскую книжечку в сейф, а Вулф, процедив что-то сквозь зубы, выключил телевизор и грузно протопал к своему столу. Я, в свою очередь, занял место за собственным столом.

— Где ты шлялся, черт возьми? — прорычал Вулф.

Даже не «где тебя носило».

Я неторопливо закинул ногу на ногу.

— На обед мне подали чересчур жирную пищу, и ел я слишком поспешно. Подробности опускаю, хотя, если вы будете настаивать, готов выложить все без утайки. Потом я хотел успеть отнести двадцать тысяч в банк, прежде чем он закроется. Назад я несся как угорелый, поскольку знал, что вам не терпится поделиться со мной своим планом обработки Эвери Баллу. Но сперва, конечно, вы хотите, чтобы я рассказал о беседе с Реймондом Торном.

— Нет. Если только ты не узнал нечто такое, что делает разговор с Баллу бессмысленным.

— Увы, нет. Мне удалось только раздобыть две фотографии Элинор Деново, а в остальном — полное фиаско. Вы уже звонили, чтобы узнать, на месте ли Баллу?

— Нет. Сам позвонишь.

— Угу. Хотя в августе президент корпорации может быть где угодно. А что мне делать, если окажется, что он на месте? Уговариваться на сегодня? Вы, надеюсь, уже разработали для меня план действий.

— Не для тебя. — Вулф откашлялся. — Арчи. У тебя множество достоинств, в том числе довольно редких, но здесь нужен особый подход. К тому же и прежде вести все переговоры с ним приходилось мне. Ты только при этом присутствовал. Но я должен быть уверенным в фактах. Ты сказал по телефону, что чеки, по которым миссис Деново получала наличные деньги, были выписаны па предъявителя в «Сиборд Банк энд Траст компани». Насколько достоверны эти сведения?

— Я узнал это от главы филиала «Континентал», расположенного на Восемьдесят шестой улице, в котором миссис Деново получала деньги. Его фамилия Этвуд.

— А мистер Баллу занимает пост одного из директоров «Сиборд Бэнк энд Траст компани»?

— Да, если только его не уволили в самое последнее время. Источник информации — свежее издание «Международного банковского справочника» под редакцией Ренда Макнелли.

— Можем ли мы узнать что-нибудь про эти чеки без помощи мистера Баллу?

— Думаю, что это практически невозможно. У «Сиборда» двухмиллиардный оборот. В год они обрабатывают десятки тысяч чеков. Я даже не представляю, с какого конца подступиться. Быть может, уговорить Сью Корбетт или саму мисс Деново соблазнить одного из помощников вице-президента, а потом, если ничего из этого не выйдет, подождать годок-другой и соблазнить другого, и так по очереди…

— Позвони мистеру Баллу.

— Говорить будете вы?

— Нет. Твое нахальство должно сыграть нам на руку. Скажи, что если его устроит, я готов принять его в шесть.

Я развернулся, нашел в адресной книге телефон «Федерал Холдинг Корпорейшн» и набрал нужный помер. Как и в первый раз, когда я звонил Баллу, мне пришлось поочередно пообщаться с тремя голосами, прежде чем удалось пробиться к самому Баллу. Наконец я услышал знакомый голос:

— Гудвин? Арчи Гудвин?

— Совершенно верно. Рад, что застал вас на месте. Я звоню по просьбе Ниро Вулфа. Если это вас устроит, он готов принять вас в шесть вечера в своем кабинете. В крайнем случае — чуть позже.

Молчание. Потом:

— Сегодня?

— Да. Дело не терпит отлагательства.

Вновь молчание. Ясное дело — Баллу никак не мог спросить, что случилось. Боялся, что кто-то может подслушать. Тем не менее он все-таки исхитрился и задал вопрос:

— Сколько времени это займет?

— Думаю, что немного. Возможно, полчаса.

Короткое молчание, потом:

— Хорошо, к шести я буду.

И он положил трубку.

Я повернулся к Вулфу, который не спускал с меня глаз.

— Бедняга, должно быть, решил, что старые грешки выплыли наружу, — посочувствовал я.

Вулф ответил, что тем приятнее Баллу будет убедиться в том, что он ошибся. Потом Вулф посмотрел на настенные часы, прикинул, что у него есть еще час до посещения оранжереи и велел мне приготовить блокнот. Еще с прошлой недели накопилось несколько писем, на которые он не ответил.

В половине шестого, расправившись примерно с дюжиной писем, я поднялся в свою комнату, чтобы сменить рубашку — беготня по нью-йоркским улицам в такую жару не лучший способ сохранить воротнички чистыми. Двадцать минут спустя я уже сидел в кабинете, дожидаясь, пока спустится Вулф.

Он вышел из лифта и направился к столу, когда в дверь позвонили.

Мне кажется, что, описывая дело о расследовании убийства Изабел Керр[46], я упоминал, что лицо Баллу было с морщинками, но не дряблое. Так вот теперь, когда я впустил Баллу в прихожую, дряблость была уже заметна. Тем не менее бедняга силился придать себе мужественное и решительное выражение. Он мужественно и решительно прошагал в кабинет, уселся в красное кожаное кресло, сухо кивнул Вулфу и потер лоб. Этот жест мне уже приходилось видеть, когда Баллу нервничал.

— Я не привык… — начал было он, но осекся, поскольку получилось слишком хрипло. Чуть прокашлявшись, он начал заново:

— Я не привык, чтобы со мной разговаривали таким повелительным тоном!

Вулф кивнул.

— Вы правы. Просто у меня не было другого выхода. Мне нужно было срочно поговорить с вами, а я, как вам известно, никогда не выхожу из дома по делам. Кроме того, у меня есть основания полагать, что приди мы с мистером Гудвином к вам в кабинет, вам бы это тоже не пришлось по вкусу. Но первым делом…

— Что случилось?

— Сейчас, не спешите. Итак, первым делом я хотел бы вас успокоить. Эта встреча никоим образом не связана с тем, что случилось восемнадцать месяцев назад. Ни к вам, ни к вашим личным делам это вообще не имеет никакого отношения.

— Тогда почему, черт побери…

— Прошу вас, не перебивайте. Поверьте, я и так испытываю неловкость и даже смущен, что случается со мной крайне редко. Я даже не вполне уверен, с чего начать. Дело в том, что мне нужна ваша помощь, но я еще не представляю, в какие слова облечь свою просьбу, чтобы она нашла у вас понимание.

Баллу недоверчиво посмотрел на него.

— Вот уж за словами-то вы точно никогда в карман не лезете. Так вы не шутите? Это и в самом деле со мной не связано?

— Да. Это касается лично меня. И мистера Гудвина.

Баллу испустил душераздирающий вздох, откинулся на спинку кресла, перевел взгляд на меня и произнес:

— Я бы не отказался промочить горло.

— Джин со льдом и долькой лимона? — спросил я.

— Вы запомнили? Ну и память у вас, черт возьми!

Я не шелохнулся — никакая сила на свете не заставила бы меня пропустить хоть малую толику того, что должно было случиться в ближайшие пять минут. Вулф, видя, что я незыблем как скала, нажал на кнопку и, когда появился Фриц, сделал сразу тройной заказ: джин для гостя, пиво для себя и молоко для меня.

Потом, прищурившись, посмотрел на Баллу.

— Положение чертовски затруднительное. Вы не связаны со мной ровным счетом никакими обязательствами. Вы уплатили мне вполне приемлемую сумму за щекотливую и весьма непростую работу, которую я проделал. Вы говорили, что готовы уплатить любую цену за то, чтобы я помог вызволить вас из той передряги, но ничего другого вам и не оставалось — вы были приперты к стенке. Тогда вы честно уплатили мне то, что причиталось, так что, повторяю, вы свободны от каких бы то ни было обязательств по отношению ко мне. Тем не менее мы с мистером Гудвином попрежнему располагаем определенными сведениями, разглашение которых вы были бы готовы предотвратить любой ценой. Понимаете теперь, в чем щепетильность этой ситуации? Как мне обратиться к вам за помощью, не рискуя быть обвиненным в вымогательстве? Или в шантаже? Не судом, конечно, — вами.

Вулф поджал губы и покачал головой.

— Проклятье Никакие слова тут не помогут. Никакие слова не в состоянии заглушить ваши подозрения, что я способен выдать вашу тайну. Мы-то с мистером Гудвином отдаем себе отчет в том, что никакая сила на свете не заставит нас пойти на попятный и предать вас, но вы знать этого не можете, а я, в свою очередь, не могу вскрыть ваш череп и заменить одни мысли на другие.

Вулф снова покачал головой.

— Попробую по-другому. Мне необходима ваша помощь. Я могу обратиться к вам за ней, основываясь на предпосылке, что вы до сих пор цените ту услугу, что я оказал вам в свое время. Если же это не так, обращаться к вам я не стану.

— Нет, это как раз так. — Баллу даже улыбнулся. — Жаль только, что вы сразу не придумали, как донести это до меня. Я рад также, что вам не придется вскрывать мой череп. Итак, в чем состоят ваши трудности?

Вулф не ответил, поскольку в кабинет вошел Фриц с подносом, уставленным напитками. Сначала он обслужил Вулфа — пиво, как водится, подается Вулфу неоткупоренным, после чего Вулф извлекает из стола золотую открывалку — подарок Марко Вукчича — и откупоривает бутылочку сам. Когда Фриц, поставив передо мной стакан молока, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, Баллу успел уже наполовину опорожнить свой бокал.

Вулф слизнул с губ пену и посмотрел на Баллу.

— Что ж, — сказал он, — самое трудное позади. Облечь просьбу словами мне уже гораздо проще. Если верить мистеру Гудвину, вы занимаете пост директора «Сиборд Бэнк энд Траст компани»?

Баллу кивнул.

— Я вхожу в совет директоров. Я член совета директоров нескольких компаний. Восьми, если быть точным.

— Вот как? Я слабо разбираюсь в советах директоров, но мне представляется, что директор должен быть знаком хотя бы с некоторыми из своих подчиненных. А дело вот в чем. Двадцать два года назад, в июне тысяча девятьсот сорок пятого года, некто — назовем его Икс — получил из «Сиборд Бэнк энд Траст компании заверенный чек ни предъявителя на сумму в одну тысячу долларов. В июле, а затем в августе он получил точно такой же чек. Это продолжалось каждый месяц в течение двадцати двух лет — всего Икс получил двести шестьдесят четыре чека. Последний из них датирован маем этого года; с тех пор ни одного чека выписано не было и не будет выписано впредь. Мне необходимо знать, кто такой Икс. Я должен задать ему несколько вопросов. Вот и все.

Баллу отпил из бокала.

— А остальное?

— Это все.

— Господи! Все это представление, все ухищрения, чтобы заманить меня сюда, — ради такого пустяка!

— Я не знал, что это пустяк.

— Полная ерунда. Конечно, было бы еще проще, если бы чеки были выписаны не на предъявителя, а на конкретное лицо, но я и так не вижу никаких сложностей, поскольку чеки выдавались на одну и ту же сумму в течение двадцати двух лет. Любой клерк в два счета управится с этой задачей. Гудвину достаточно было попросить меня об этом по телефону. Я завтра позвоню ему. Или кто-то от моего имени. — Он вновь прихлебнул из бокала. — Вы, конечно, здорово меня напугали, за что я на вас зол, но, поскольку вы завели этот разговор, готов признать, что до сих пор не забыл и чрезвычайно высоко ценю ту услугу, которую вы оказали мне в то время, когда помощь требовалась мне несравненно больше, чем сейчас вам.

Он опустошил бокал и повернулся ко мне.

— Как сыскной бизнес? Процветает? Вообще-то вы меня удивили, Гудвин. Вулфу простительно — он никуда не ходит и не знает банковского дела, но уж вы-то должны были знать, что такие дела проще пареной репы. Завтра вам позвонят.

Баллу встал, пожал Вулфу руку, потом обменялся рукопожатием со мной. Я проводил его, вернулся в кабинет и обратился к Вулфу:

— Уже другой, не тот, что был в прошлом году. Это все враки, что владельцы предпочитают ездить на одном и том же «роллс-ройсе» всю жизнь.



Возможно, вы поспешили согласиться с Баллу, что ни к чему было устраивать такое представление и прибегать к подобным ухищрениям, чтобы заманить его к нам, но делать такой поспешный вывод вам не следовало. Ведь Баллу не знал о том, что Икс — отец Эми, который вовсе не хотел, чтобы его таким образом выследили. Не говоря уже о том, что он мог оказаться и убийцей. Как бы то ни было, и вас и меня подстерегал крайне неприятный сюрприз.

На следующий день после встречи с Баллу, во вторник в четверть седьмого в нашу дверь позвонили. Я пошел открывать и увидел на крыльце Баллу.

Откровенно говоря, еще раньше, когда обещанного телефонного звонка так и не последовало, я догадался, что все не так уж просто, как казалось Баллу. Поэтому весь день я не отходил от телефона и лишь в четыре часа, позвонив Реймонду Торну и узнав, что фотокопии уже готовы, я сказал Вулфу, что переключаю телефон на оранжерею, и отлучился.

Воздух на улице был еще раскаленнее, чем накануне, так что я был несказанно рад, когда наконец, вернулся в наш дом с кондиционером. Копии получились очень удачные, почти неотличимые от оригиналов. В четверть седьмого, когда в дверь позвонили, Вулф как раз сидел за столом и разглядывал их. Когда я сказал ему, что пришел Баллу, Вулф только хрюкнул, но фотографии убрал.

На этот раз Баллу не протянул Вулфу руки. И в красное кресло уселся с таким видом, словно собирался обосноваться в нем надолго. Баллу устремил взгляд на Вулфа и выпалил:

— Дорого бы я отдал за то, чтобы узнать, что вы знали вчера.

Вулф устроился поудобнее. Похоже, меня ожидало еще одно представление.

— Вы не совсем ясно выразились, — произнес Вулф. — Я даже затрудняюсь дать вам ответ. Вчера я знал, да и сейчас знаю чрезвычайно много. Если вас интересует, что я знал про Икс, то ответ прост — ничего. Мало того, что в моем распоряжении не было ни единого факта, у меня не было и до сих пор нет серьезных оснований для предположений и умозаключений. Я совершенно…

— Вы слишком многословны. Вы знали, зачем вам нужны сведения. Вы знали достаточно, чтобы вам было важно затащить меня сюда. Это вы вполне можете мне сейчас сказать, и я настаиваю на том, чтобы вы это сделали.

Вулф запрокинул голову на спинку кресла и смежил очи. Чаще всего, когда очередной посетитель ставит его в затруднительное положение, Вулф смотрит на меня, но сейчас это ему не помогло бы. Не на того напал. Увертываться и тянуть время было совершенно бесполезно. Да и стоило ли? Чем рисковал Вулф, посвящая в случившееся Баллу? Да ровным счетом ничем. Я пришел к такому выводу за десять секунд. Вулф, судя по всему, тоже. Он открыл глаза, чуть выпрямился и сказал:

— Я бы рассказал вам это еще вчера, если бы вы об этом попросили. Все дело в том, что одна молодая женщина попросила меня помочь отыскать ее отца. У меня имеются основания полагать, что мы существенно продвинемся вперед, если сумеем выяснить, кто выписывал эти банковские чеки. Раскрыть вам имя моего клиента я не могу, поскольку это было бы нарушением профессиональной этики, но…

Он замолк, поскольку Баллу его не слушал. Член восьми советов директоров откинул назад голову и совершенно неприлично хохотал. Вулф вопросительно посмотрел на меня, и я развел руки в стороны, одновременно изогнув брови. Баллу досыта нахохотался, утер слезы, одарил нас с Вулфом широчайшей улыбкой и сказал:

— Изумительно. Просто потрясающе. Так он скрывался целых двадцать два года? Просто не могу поверить.

— Судя по всему, вы его знаете.

— Еще бы! Кстати, возможно, вам не помешает знать, что деньги по этим чекам получала Элинор Деново.

— Да, спасибо. Моего клиента зовут не так, но к нашему делу это тоже имеет отношение. Так вот, мистер Баллу, поскольку вы знаете, кто… Я хочу только вас предупредить, чтобы не было никаких недоразумений. Если вы назовете мне имя этого человека, а я надеюсь, что вы это сделаете, то я не смогу расценивать полученные от вас сведения как конфиденциальные. Более того, я собираюсь использовать их в интересах моего клиента.

— Да, я понимаю. — Баллу явно получал удовольствие от происходящего. Глаза его еще лучились смехом. — Еще пару часов назад я думал, что не сделаю этого; я хотел даже позвонить вам и сказать, что ничего не вышло, однако любопытство пересилило. Теперь, когда вы рассказали, в чем дело, я решил, что назову вам его. Если, конечно, вы не водите меня за нос. Вы мне сказали правду — дело и впрямь только в том, что эта молодая женщина хочет знать, кто ее отец?

— Да, это правда. Кстати, имя Элинор Деново, которое вы назвали, убеждает меня в том, что я прав.

— Поразительно! Просто не верится. А сколько лет этой женщине?

— Двадцать два. Первый чек пришел через две недели после ее появления на свет.

— Давайте посчитаем… От семидесяти шести отнять двадцать два… Ему было пятьдесят четыре. Тогда я знал его не так хорошо, как сейчас. Его фамилия Джаррет — Сайрус М. Джаррет. В том, что я вам рассказываю, ничего конфиденциального нет — в банковских кругах это знают все. Двадцать два года назад он был президентом «Сиборд». В пятьдесят третьем году — ему было шестьдесят два, — он стал председателем правления. Некоторые из нас хотели, чтобы он сложил с себя полномочия, но у него слишком большой пакет акций. К тому же он чрезвычайно богат. Обычно в шестьдесят пять принято уходить от дел, но он не захотел. Тем не менее, большинство проголосовало за его отставку, и он ушел с поста председателя правления, оставшись, правда, в совете директоров. Хотя на заседаниях он почти не появляется.

Баллу чуть приумолк, словно переводя дыхание, потом продолжил:

— Все это общеизвестно, но я хочу еще добавить, что никогда не симпатизировал Джаррету, да и сейчас мое отношение к нему не изменилось. Кстати, его многие недолюбливают. И меня вовсе не беспокоит, если станет известно, что именно я рассказал вам про него. Сомневаюсь, чтобы вам удалось лишить его сна — этого никому еще не удавалось, — но буду рад, если вы попытаетесь.

Баллу кинул взгляд на часы.

— Мне пора. — Он встал, шагнул к двери, но обернулся. — Если у вас появятся вопросы, Гудвин, приходите.

И вышел так быстро, что я даже не успел его проводить.

Когда хлопнула входная дверь, Вулф посмотрел на часы. До ужина оставалось тридцать пять минут. Вулф перевел взгляд на меня.

— Что скажешь?

Я поскреб себя за ухом.

— Скакать козлом и кричать «ура!» я не собираюсь, — признался я. — Теперь мы знаем, что он уже стар и, судя по всему, крепкий орешек. Если в сорок пятом ему было пятьдесят четыре, значит, сейчас ему семьдесят шесть. Я слыхал о нем; даже читал статью в «Форчун», но как к нему подкопаться — не знаю.

— У тебя есть номер телефона мисс Деново?

— Конечно.

— Набери его. Я сам поговорю.

Я сверил номер в записной книжке, развернул к себе телефон и, накручивая диск, решил представиться как Арчи Гудвин, а не просто Арчи. Не хотелось давать Вулфу лишний повод язвить по поводу моей способности быстро находить общий язык с молоденькими особами женского пола.

— Алло!

— Эми Деново?

— Да. Это Арчи?

Пришлось на ходу менять сценарий.

— Совершенно верно. Я звоню из кабинета. Мистер Вулф хочет поговорить с вами.

Вулф снял трубку. Я слушал по параллельному аппарату.

— Мисс Деново, это Ниро Вулф. Я хочу кое о чем спросить вас. У вас один телефонный аппарат?

— Да.

— Я все равно буду осторожен. Терпеть не могу телефонов и не доверяю им. Пожалуйста, не говорите ничего лишнего. Мы уже выяснили, кто посылал эти чеки. Сведения…

— Как? Уже?

— Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, сведения получены из вполне надежного источника. Человек, который подписывал эти чеки, жив, ему семьдесят шесть лет, он богат и принадлежит к высшему обществу. Живет он в Нью-Йорке… Впрочем, в этом я не могу быть уверен, но знаю, что связаться с ним можно. Итак, теперь мой вопрос. Вы сами знаете, с какой целью прибегли к моим услугам. Человек, присылавший чеки, найден. Хотите ли вы…

— Я хочу знать, кто он!

— Вы непременно узнаете. Если придете сегодня вечером в девять часов или позже. Хочу же я спросить следующее — хотите ли вы, чтобы я продолжил расследование или сами возьметесь за него? Я должен знать это до ужина.

— Конечно же, я хочу, чтобы расследование продолжили вы Я сейчас приеду. Я… я могу сейчас приехать?

— Нет. Как же можно — посреди ужина? Я жду вас, начиная с девяти.

Вулф положил трубку, вынул из ящика фотографии, хмуро посмотрел на них и бросил на стол. Я развернулся к Вулфу лицом и спросил:

— Может быть, я позвоню Сайрусу М. Джаррету и скажу, чтобы завтра к одиннадцати утра он явился сюда, если это его не слишком затруднит?

— Да-с, — прошипел Вулф. Очень странно — он никогда не шипит. Потом Вулф извлек свою многопудовую тушу из кресла и протопал на кухню.

Глава 6

В половине четвертого в среду я сидел в шезлонге под сенью развесистого клена на самой вершине обрывистого утеса в округе Датчес. Внизу раскинулась живописная долина Гудзона. Слева от меня ярдах в ста высилась увитая плющом стена огромного особняка (с таким же успехом я мог бы назвать его дворцом, чертогом или даже замком), насчитывающего, должно быть, не менее полусотни зал и комнат. Вокруг меня, куда ни кинь взгляд, росли деревья, кусты, цветы и были понатыканы статуи, изображающие, например, лань, принимающую пищу прямо из рук девушки. В восьми футах напротив меня в таком же шезлонге, но с подставкой для ног сидел худой старик с длинным костистым лицом, обрамленным копной густых седых волос и с пронизывающими голубовато-серыми глазами, которые не выражали ровным счетом ничего. Так вот, в половине четвертого я как раз говорил этому старику:

— Это была просто уловка. Никаких серебряных счетов у меня нет. Более того, я их никогда и в глаза не видел.

Проведя целое утро в библиотеке и в архиве «Газетт», я узнал про Сайруса М. Джаррета достаточно, чтобы исписать несколько дюжин страниц, но какая вам разница — левую или правую ногу он сломал, когда упал с лошади в 1958 году? Но кое-какие факты я вам приведу. Возвел эти хоромы его дед, а Сайрус в них родился. У него была одна жена, которая умерла в 1943 году, одна дочь, в настоящее время проживающая в Риме с мужем-графом, и, наконец, один сын по имени Юджин, сорока трех лет, занимающий пост одного из девяти вице-президентов «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Сам Сайрус М. Джаррет был членом девяти советов директоров, побив тем самым нашего Баллу. И так далее.

Мне пригодились сведения о том, что в шести комнатах своего дворца Джаррет разместил одну из трех лучших в мире коллекций предметов ручной работы колониального периода. Покопавшись в справочной литературе, я пришел к неутешительному заключению, что для того, чтобы поддержать разговор на тему творчества ранних поселенцев в течение пяти минут, мне потребовался бы месяц усердных занятий. Поэтому я отважно изобрел предмет ручной работы прямо у себя в голове, нашел телефон-автомат и набрал код 914, а потом сам номер.

Сдержанный мужской голос выведал у меня, с какой целью, именно целью я хочу встретиться с мистером Джарретом, и я честно признался, что являюсь обладателем уникальных серебряных счетов, изготовленных лично Полем Ревером. Голос попросил меня подождать, а пять минут спустя возвестил, что, по словам мистера Джаррета, Поль Ревер не изготавливал никаких серебряных счетов. Я ответил, что мне это даже слушать смешно, поскольку счеты сейчас при мне. Сработало. Прош то еще несколько минут, и голос известил, что мистер Джаррет готов принять меня вместе со счетами в три часа дня.

Я приехал точно в назначенное время. Меня проводили к шезлонгам на краю обрыва под кленом и поведали, что мистер Джаррет сейчас придет. «Сейчас» растянулось ровно на двадцать две минуты — по одной минуте на каждый год, прожитый Эми. Будь я суеверен, я счел бы это за доброе предзнаменование.

Когда наконец появился Джаррет, я сразу подметил, что выглядит он как раз на свои семьдесят шесть, хотя передвигается, как пятидесятишестилетний. Когда же он подошел поближе и я заглянул в его глаза, я дал бы ему все тысячу и семьдесят шесть. Джаррет сел, закинул ноги на подставку и лишь тогда впервые раскрыл рот.

— Где они? — проскрипел он.

Вот тут-то я и сказал:

— Это была просто уловка. Никаких серебряных счетов у меня нет. Более того, я их никогда и в глаза не видел.

Джаррет повернул голову и прокричал:

— Оскар!

— Но зато у меня для вас есть кое-что другое, — добавил я. — Послание от вашей дочери.

— От моей дочери? Вранье!

— Не от Катерины. От Эми. Эми Деново. — Я бросил взгляд в сторону приближавшегося со стороны дворца Оскара. — Причем послание чрезвычайно личного характера.

— По-моему, у вас просто не все дома.

— С удовольствием побеседую с вами на эту тему, но только с глазу на глаз.

Оскар наконец добрался до нас и величественно застыл в двух шагах от Джаррета.

— Вы меня звали, сэр?

Джаррет ответил, не поворачивая головы:

— Я кое-чего хотел, но передумал. Проваливай!

Оскар повернулся и столь же величаво зашагал прочь.

— Я даже неподозревал, что у нас где-то еще сохранилось рабство, — произнес я. — В чем провинился этот бедолага?

— Кто вы такой? — пролаял Джаррет.

— Я же назвался по телефону — Арчи Гудвин. Я работаю на частного сыщика по имени Ниро Вулф. А Эми просила передать вам следующее: поскольку ее мать погибла, ей хотелось бы разузнать хоть что-нибудь про своего отца.

— Я мог бы приказать вышвырнуть вас вон, — прошипел Джаррет, — но я теперь дождусь, когда вы откроете карты, и вызову полицию. И я сказал, что у вас не все дома, потому что только сумасшедшему могло прийти в голову, что я способен уступить шантажисту. Вы ведь шантажист, не так ли?

— А что? — Я поерзал, устраиваясь на сиденье поудобнее. — Вас и в самом деле не мешало бы пошантажировать, но Эми уже уплатила Ниро Вулфу задаток, так что мы работаем на нее. Уплатила она, правда, из ваших денег. Во всяком случае — некогда ваших. Вы посылали эти деньги ее матери на содержание Эми.

— Продолжайте.

— Послушайте, мистер Джаррет. — Я с трудом выдерживал его пронизывающий ледяной взгляд. — Мы ведь могли с вами особенно не церемониться. Вместо того, чтобы обратиться прямо к вам, я мог без особого труда покопаться в вашем прошлом, но на это ушли бы деньги и время, а Эми было нужно только одно — отыскать вас. Письменную гарантию я вам дать не могу, но абсолютно уверен, что Эми ничего от вас не потребует — ни удочерения, ни чего-либо другого в таком духе. И не думайте, что я просто ловлю рыбку в мутной воде. Про чеки нам все известно. Мы знаем, что отправляли их вы — все двести шестьдесят четыре штуки, это подтверждается документами. И мы так же знаем, что получала деньги по этим чекам Элинор Деново.

— Продолжайте, пожалуйста. Чего вы от меня хотите? И что нужно этому Ниро Вулфу?

— Ниро Вулфу не нужно ровным счетом ничего. Что касается меня, то я бы был только рад, если бы вы вызвали полицию. Вы заявите, что я вас шантажирую, а я откажусь отвечать на вопросы, и тогда им придется меня задержать. А дальше начнется самая потеха — в дело вмешается мой адвокат и знакомый репортер из «Газетт». Сегодня среда, а уже в пятницу десять миллионов читателей будут живо сочувствовать вам — надо же, двадцать два года человек свято выполнял свой отцовский долг, а тут — такие неприятности! Так позовете Оскара, или мне позвать?

Он даже не моргнул. Я понемногу начинал понимать, почему старика не любят: люди справедливо считают, что собеседник должен хоть как-то реагировать на их слова.

Наконец Джаррет заговорил.

— Эти чеки лежат в архиве «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Кто вам про них рассказал?

Я покачал головой. Баллу сказал, что его вовсе не беспокоит, если Джаррету станет известно о том, кто его заложил, но я не собирался хоть в чем-то помогать этому истукану.

— Это не имеет отношения к моему делу, — сказал я, — у меня есть другое предложение. Поскольку мы с вами, похоже, не слишком поладили, я мог бы привести завтра Эми. Она очень милая девушка. Как вы, должно быть, знаете, она закончила Смит, очень недурна, хорошо воспитана и…

Я замолк, поскольку Джаррет вдруг зашевелился. Он неспешно сполз с шезлонга, выпрямился и устремил пронизывающий взгляд на меня.

— Я совершенно ничего не знаю ни про какую Эми, — сказал он, — ни про Элинор Деново. Если деньги по чекам получала какая-то Элинор Деново, мне это абсолютно безразлично. Если же посмеете опубликовать эту дикую чушь, я с вас шкуру спущу.

С этими словами он круто повернулся и направился к дому.

Я продолжал сидеть в своем шезлонге, любуясь изумительной долиной реки Гудзон. Вскоре притопал Оскар и занял наблюдательный пост в тени дерева с длинными узкими листьями.

— Как называется это дерево? — воззвал я к Оскару, но он не соизволил ответить.

Я был бы, возможно, не прочь позабавиться и поторчать тут еще часок-другой, чтобы определить, хватит ли у Оскара терпения стоять столбом, ничего не делая, но мне уже чертовски хотелось пить, а чутье подсказывало, что напоить меня никто не собирается. Так что, бросив последний взгляд на живописные окрестности, я с независимым видом прошагал мимо Оскара, едва не отдавив ему ногу.

Асфальтированная подъездная аллея протянулась на добрых четверть мили. В конце ее, напротив каменной колоннады, я свернул влево и двадцать минут спустя (включая посещение придорожной закусочной, где я опустошил кружку пива) я выкатил на шоссе и свернул в сторону, указанную щитом со стрелкой «Нью-Йорк — 88 миль».

Сидя за рулем, я стараюсь не занимать голову серьезными мыслями; подобные мысли ни к чему хорошему не приводят, а езда может закончиться плачевно. Собственно говоря, думать мне было не о чем — я и так знал, что делать дальше. Во вторник вечером, проводив Эми, мы с Вулфом единодушно выработали план действий на тот случай, если Джаррет отошьет меня.

Я пообещал держать Эми в курсе дел, поэтому, свернув с парковой дороги имени Генри Хадсона на Девяносто шестую улицу, я пересек Центральный парк и покатил к гаражу на Второй авеню, в котором Эми Деново держала свою машину. Не спрашивайте меня как и почему, но я всегда стараюсь лишний разок побывать на том месте, которое связано с каким-либо интересующим нас событием. Вот и сейчас, идя пешком от гаража к дому Эми (а найти свободное место для моего «герона» на улице было так же невозможно, как попытаться втиснуть еще одно зернышко в спелый кукурузный початок), я выбрал тот маршрут, которым в последний раз в своей жизни воспользовалась Элинор Деново. Я пришел к выводу, что тому, кто захотел бы свести с ней счеты, выполнить затею было бы парой пустяков.

Наш разговор с Джарретом излагать Эми дословно я не стал. Мы редко удостаиваем клиентов подобной чести. Не стал я также посвящать Эми в наши дальнейшие планы. Когда я закончил разговаривать, Эми тут же спросила в лоб, верю ли я, что Джаррет и в самом деле ее отец, на что я честно ответил, что не знаю. Я признался, что хотя все указывает на то, что ее отец именно Джаррет, биться об заклад я бы не стал. Дальше я попытался выведать у Эми, что она сделает, когда факт отцовства будет твердо установлен, но меня постигла неудача; более того, у меня создалось впечатление, что Эми и сама еще не знает, чего хочет.

Когда я вернулся домой, до ужина оставалось всего десять минут, так что с дословным рапортом Вулфу мне пришлось повременить до тех пор, пока мы не расправились с телячьим рулетом под острым соусом, с салатом из петрушки и мускусной дыни и с черничным муссом и перешли пить кофе в кабинет.

Когда я закончил рассказывать, Вулф сказал, одновременно прихлебывая кофе:

— Я считаю вполне возможным, что Поль Ревер мог смастерить серебряные счеты. А вот как ты до этого додумался?

Я постучал себя по голове костяшками пальцев.

— Вы как-то изволили выразиться, что чем больше набивать мозг, тем больше в него влезает. Так вот, поскольку в данном случае мой мозг был чист как стеклышко, можно считать, что на меня снизошло озарение.

— Ерунда, все нужные слова в твоем мозгу были. Ты знал, кто такой Поль Ревер, и ты знаком со словами «серебряный» и «счеты». Другое дело, что ты не в состоянии объяснить, каким образом тебе удалось объединить их воедино, да еще в тот самый миг, когда это потребовалось. Хорошо, я снимаю свой вопрос. — Он отпил кофе. — Можешь ты утром позвонить мистеру Баллу или заехать к нему?

— Я лучше заеду. Показать ему фотографию по телефону — дело довольно заковыристое.

— Что, по-твоему, может предпринять мистер Джаррет?

— Трудно сказать. Сами понимаете: если тот наезд был предумышленным, а следовательно, было совершено убийство, то наш клиент сейчас в опасности. Если вы спросите, считаю ли я возможным, чтобы этот богатый, чванливый, респектабельный старикан угнал машину и сбил ею Элинор Деново, та я отвечу да. По-моему, этот индюк способен на все.

Вулф кивнул.

— Да, это, конечно, маловероятно, но все-таки… Ты предупредил ее?

— Нет. Пока ему известно лишь одно: что мы знаем про чеки. Поэтому, если Элинор владела какими-то тайнами или угрожала ему чем-то, из-за чего с ней пришлось расправиться, у Джаррета нет оснований думать, что она рассказала об этом Эми. С другой стороны, я позвоню ей и предупрежу, чтобы она была поосмотрительнее, когда переходит улицу. Только как бы ей не пришло в голову, что я больше забочусь о ней самой, чем о ее деле.

— Очень хорошо.

Его плечи приподнялись, а потом опустились на одну восьмую дюйма. Я уже упоминал про его идиотские представления насчет моего отношения к женщинам. Вулф снял с каких-то бумаг пресс-папье — увесистый кусок нефрита, которым одна дамочка несколько лет назад ухлопала своего мужа, и сказал:

— Если ты не занят вечером, то я бы продиктовал три или четыре письма.

Я ответил, что половина вечера уже прошла, и вынул блокнот.



Утром в четверг я совершил ошибку, которую совершал уже не впервые. Вместо того, чтобы позвонить Баллу и уговориться о встрече, я выехал без звонка и в результате проторчал целых два часа в приемной на тридцать четвертом этаже сорокаэтажной цитадели финансистов на Уолл-Стрит. Мистер Баллу проводил важное совещание. Это могло означать все что угодно — от того, что у мистера Баллу разыгрался острый приступ несварения желудка, до того, что он и впрямь председательствовал на совещании, где решалось будущее десятков тысяч людей. Впрочем, для меня важнее было то, что страдало, мое настоящее. В приемную постоянно заходили какие-то люди, стояли, переминаясь с ноги на ногу, сидели в ожидании вроде меня, но я был так раздосадован из-за своей промашки, что даже всегда столь интересующее меня мелькание новых лиц не могло меня развлечь. Лишь в пять минут первого молоденькая финансистка провела меня по коридорам в кабинет Баллу.

Прежде чем приблизиться к необъятному письменному столу, за которым обычно сидел Баллу (в данную минуту Баллу стоял у окна), я успел осмотреться по сторонам и насчитать шесть окон, пять зачехленных кожаных кресел, две боковые двери и еще несколько мелочей, но тут Баллу обернулся. Если он раскаивался из-за того, что заставил меня прождать два часа в приемной, то по его виду сказать этого было нельзя.

— Господи, что за утро, — вздохнул он. — Я могу уделить вам пять минут, Гудвин.

— Возможно, мне больше и не понадобится, — сказал я, запуская руку во внутренний карман. — Вы говорили, что деньги по чекам получала Элинор Деново. Вот ее фотографии, снятые двадцать лет назад. Вы ее узнаете?

Баллу внимательно рассмотрел обе фотографии, потратив на них добрую половину из обещанных мне пяти минут.

— Нет, я никогда ее не видел. Это и есть Элинор Деново?

— Да. Совершенно определенно.

— И она получала деньги по чекам. И вы хотите связать ее с Джарретом. Двадцать лет назад… Стало быть, речь идет о тысяча девятьсот сорок седьмом годе. К тому времени я еще плохо знал его, хотя и с тех пор мы не слишком сблизились. У нас с ним всегда были только деловые отношения. — Баллу протянул мне фотографии. — Но вам непременно нужно найти доказательства ее связи с Джарретом?

— Это совершенно необходимо.

Баллу подошел к своему неправдоподобно огромному столу, уселся, нажал на кнопку и произнес:

— Соедините меня с мистером Макгреем из «Сиборда».

Я мысленно порадовался, что наш особняк не оборудован таким устройством. Представляете мое состояние, если я, например, только-только залез под душ в своей комнате, и тут раздается громовой рык Вулфа: «Куда, черт побери, подевалось письмо от мистера Хьюитта?»

Баллу не пришлось долго ждать. Зажужжал телефон и он поднял трубку.

— Баллу… Доброе утро, Берт. У меня сейчас сидит Арчи Гудвин… Да, да, тот самый, я говорил тебе вчера… Он задал мне вопрос, на который я не могу ответить, а ты можешь. Ничего, если он подъедет к тебе? Это не займет много времени… Да, конечно… Нет, он выглядит вполне прилично, в пиджаке и при галстуке — в отличие от меня… Спасибо, а знал, что могу на тебя положиться.

Баллу положил трубку и повернулся ко мне.

— Бертрам Макгрей ждет вас к ленчу в «Бэнкерс-клубе». Бродвей, сто двадцать. Он будет там через десять минут. Скажете, что вы гость мистера Макгрея. Он вице-президент «Сиборда». Двадцать лет назад Джаррет взял его к себе секретарем, а потом помог ему сделать карьеру. Он один из немногих, кому доводилось часто бывать в доме Джаррета. У него на Джаррета зуб за то, что в пятидесятом году Джаррет не сделал его президентом компании — хотя, между нами, тут Джаррет был абсолютно прав, — в результате в пятьдесят третьем году он перешел к нам. Это он вчера предоставил мне эти сведения о чеках. Макгрей мечтает познакомиться с Ниро Вулфом, так что можете спрашивать его о чем угодно. Вы все поняли?

Я сказал, что да, а Баллу снова нажал на кнопку и сказал:

— Пусть заходит человек из Бостона.

Вот почему в час дня я сидел за угловым столиком в зале, уставленном еще примерно сотней таких же столиков. Поскольку в среднем за одним столиком сидели трое, я прикинул, что в зале присутствует миллиардов двадцать капитала, как личного, так и представительного. Я порадовался, что нацепил галстук.

У мистера Макгрея, сидящего напротив меня, уши были чуть оттопырены, нос чуть мелковат, а в углу правого глаза белел узкий шрам.

Макгрей был либо слишком учтив, либо совсем безвольный; когда я заказал палтуса в винном соусе, салат и лимонад, он попросил принести себе то же самое. Впрочем, я постарался не уступить ему по части учтивости: мы обсуждали проблему загрязнения воздуха, засухи в Неваде, учащения уличных демонстраций до тех пор, пока Макгрей не признался, что перерыв на ленч у него всего час, а Баллу сказал, что у меня какие-то вопросы. Я сказал, что, по словам Баллу, он, Макгрей, давно знает Сайруса М. Джаррета и может помочь мне опознать одну женщину, которой интересуется Ниро Вулф, и показал ему фотографию. Макгрей посмотрел на первую, удивленно посмотрел на меня, потом посмотрел на вторую и сказал:

— Это Лотти Воэн.

Я сделал вид, что мне это совершенно безразлично.

— Хорошо, — сказал я, — теперь мы хотя бы знаем ее имя. А кто такая Лотти Воэн? — Я тут же спохватился — ведь Баллу знает, в чем дело. Поэтому, не дожидаясь ответа, я продолжил: — Дело в том, что нам она известна под именем Элинор Деново. Эти фотографии сделаны двадцать лет назад.

— Не понимаю… — Макгрей нахмурился. — Я абсолютно уверен, что это Карлотта Воэн. Почему вы знаете ее как Элинор Деново?

Я забрал у него фотографии, подождал, пока официант, поставив перед нами чашечки с кофе, отошел, и ответил:

— Это долгая история, к тому же многие сведения получены от нашего клиента, следовательно, являются конфиденциальными. Если верить мистеру Баллу, то вы вряд ли заложите нас Джаррету. С другой стороны, вы банкир и прекрасно понимаете, что лучше лишний раз перестраховаться, чем проявить неосторожность. К тому же вам известно, что мистер Вулф собирается проучить Джаррета. Учитывая все это, я был бы весьма признателен, если бы вы рассказали мне про Карлотту Воэн. Она была знакома с Джарретом?

Макгрей кивнул.

— Я впервые увидел ее у него дома.

— Она была гостем?

— Нет. Она служила секретаршей у миссис Джаррет. Когда миссис Джаррет умерла, Джаррет оставил Карлотту. Я тогда был его личным секретарем — и дома и на службе, — и Карлотта стала моим помощником. Она была очень умна и исполнительна.

Лед в бокалах с лимонадом растаял, кофе остался почти нетронутым, а час, отпущенный мистеру Макгрею на ленч, существенно растянулся. Это был как раз тот случай, когда мне пригодилась моя недюжинная память, поскольку доставать прилюдно записную книжечку я не решился. Макгрею это вряд ли пришлось бы по нутру. Итак, факты согласно Бертрану Макгрею.

Он познакомился с Карлоттой Воэн в городском доме Джаррета в мае сорок второго года. В ноябре сорок третьего миссис Джаррет умерла от рака, и Карлотта продолжала работать теперь уже в качестве секретарши самого Джаррета. К тому времени Макгрей уже добрых две трети своего времени проводил в банке, так что скучать Карлотте не приходилось. В банке она появлялась редко, от силы раз в два месяца.

Насколько помнил Макгрей, Карлотта была родом из небольшого городка неподалеку от Милуоки, штат Висконсин. Больше он не знал про нее ничего — ни того, сколько времени она жила в Нью-Йорке, ни про то, где она училась или как поступила к Джарретам.

Немногим лучше дело обстояло с ее исчезновением. С момента поступления на службу Карлотта жила вместе с Джарретами — либо в городском, либо в загородном доме. Однако с марта сорок четвертого года она вдруг переехала жить в другое место, хотя продолжала выполнять какие-то поручении Джаррета, поскольку время от времени еще появлялась у него. В последний раз Макгрей видел ее в конторе в конце сентября или в начале октября сорок четвертого года — в библиотеке вместе с Джарретом.

Вот и все. Занавес.

Макгрей относился к Карлотте с симпатией и уважением. Ему даже казалось, что она к нему неравнодушна, но роман между ними так и не завязался, поскольку годом раньше в тридцатилетнем возрасте Макгрей женился и его сын уже появился на свет. Макгрею казалось, что, возможно, Юджин, сын Джаррета, которому в сорок четвертом году было двадцать, был одно время увлечен Карлоттой, но ничего конкретного он припомнить не смог. Не удалось Макгрею вспомнить и ни одного случая, который бы свидетельствовал о том, что отношения между Джарретом и Карлоттой несколько вышли за рамки чисто деловых.

Я проводил Макгрея до здания, в котором размещалась «Сиборд Бэнк энд Траст компани», поблагодарил за ленч и потратил десять минут на самое безнадежное в Нью-Йорке занятие — попытку поймать свободное такси. Наконец мне удалось опередить какого-то хромого и впрыгнуть в только что освободившуюся машину. Без двадцати три мы подкатили к нашему старому особняку. Не откладывая дела в долгий ящик, я сел за пишущую машинку и вскоре напечатал следующее:


СПРАВКА

Карлотта Воэн

Изложено со слой Бертрама Макгрея, 24 августа 1967 года.

До мая 1942 — Доподлинно неизвестно. Рассказала Макгрею, что жила где-то в Висконсине.

С мая 1942 по ноябрь 1943 — Секретарша миссис Джаррет. Жила у нее же.

С ноября 1943 по март 1944 — Секретарша мистера Джаррет. Жила в том же доме.

С марта 1944 по октябрь 1944 (включая дату зачатия Эми) — Скорее всего жила в Нью-Йорке или где-то поблизости, поскольку Макгрей три-четыре раза видел ее в доме Джаррета.

С октября 1944 по июль 1945 (включая 12 апреля 1945 — день рождения Эми) — Сведений нет.

2 июля 1945 — Поступила на службу к Реймонду Торну.

Глава 7

Без пяти шесть, когда я лихо притормозил перед парадным входом во дворе Джаррета, сумерки настолько сгустились, как будто было уже за полночь. Тучи заволокли все небо еще над Нью-Йорком и всю дорогу преследовали меня, то опережая, то чуть-чуть отставая, пока наконец не разразились проливным ливнем в ту самую минуту, когда я заглушил мотор «герона» и изготовился выйти наружу. Я вытащил ключ из замка зажигания, перегнулся назад, достал с заднего сиденья плащ, который всегда на всякий случай вожу с собой, набросил его на голову, вылез из машины и резво рванул под укрытие.

Встретили меня примерно так, как я и ждал. Дверь открыл Оскар после того, как я успел уже трижды надавить на кнопку звонка. Любой приличный человек в данных обстоятельствах должен был бы (даже обязан!) посочувствовать жертве разгулявшейся стихии, проквакав что-нибудь вроде: «Ну и дождина, да?» или «Вы не промокли?», или, в крайнем случае, «Уткам сегодня благодать!». Оскар же промолчал. Он лишь едва посторонился, чтобы я сумел протиснуться в коридор, не придавив его к стене.

Меня ожидали. Частенько случается, что, доложив Вулфу, я вступаю с ним в оживленную перепалку по поводу того, какой оборот могут принять дальнейшие события. Порой доходило даже до того, что я грозил уволиться (чаще), либо Вулф грозил уволить меня (реже), на сей же раз все было настолько очевидно, что спор продлился каких-то три минуты, не перехода в рукопашную. Я снял трубку, набрал нужный номер и вскоре услышал знакомый мужской голос. Я не мог сказать наверняка, принадлежал ли голос Оскару, поскольку Оскар в моем присутствии особым многословием не отличался.

— Это Арчи Гудвин, — представился я. — Я приходил к вам вчера. Пожалуйста, предупредите мистера Джаррета, что я хочу прийти снова. Буду у вас примерно через два часа.

— Нет, мистер Гудвин, я не могу. Мистер Джаррет особо распорядился, чтобы вас не впускали. Привратнику оставлены указания…

— Да, да. Извините, что перебиваю. Я этого ждал, поэтому и звоню. Пожалуйста, передайте мистеру Джаррету, что у меня для него новости по поводу Карлотты Воэн. Вы уяснили — Карлотта Воэн. — Я произнес имя и фамилию по буквам. — Он сообразит. Я подожду у телефона.

— Но, мистер Гудвин…

— Никаких «но». В объятия он вас не заключит, но принять меня согласится.

Непродолжительное молчание, потом:

— Хорошо, не вешайте трубку.

Ждать мне пришлось дольше, чем накануне. Вулф, одной рукой держа у уха трубку, второй поправлял свежесрезанный цветок Милтонии хеллеменсе в вазе на столе. Наконец в трубке послышалось:

— Мистер Гудвин?

— Я здесь.

— Вы сказали — через два часа?

— Да, примерно. Может, чуть позже.

— Хорошо. Вас впустят.

Когда я положил трубку, Вулф прорычал:

— Этот червяк настолько привык раболепствовать, что даже к тебе относится с почтением. Да, я бы не отказался поговорить по душам с мистером Джарретом. Я почти склоняюсь к тому, чтобы поехать вместе с тобой.

Совершенно пустой треп — просто уши вянут. Перед отъездом я отпечатал на машинке справку с биографическим сведениями о Карлотте Воэн, которую вы уже видели.

Итак, я оставил мокрый плащ на скамье и проследовал за Оскаром через вестибюль, а затем через вереницу комнат и коридоров. По дороге я заключил сам с собой пари, что на сей раз Джаррет среагирует.

Наше путешествие окончилось в комнате с пятнадцатифутовым потолком, устланной ковром, по сравнению с которым необъятный персидский ковер в гостиной Лили Роуэн показался бы половичком. Посередине комнаты стоял письменный стол — должно быть, работы первых переселенцев, — а стены были до самого потолка уставлены стеллажами с книгами. Книг было явно больше, чем у Вулфа. Ни в одном из кресел никто не сидел. Оскар щелкнул выключателем, пообещал, что мистер Джаррет скоро будет, и величественно удалился.

На сей раз «скоро» означало всего две минуты. В тот миг, как открылась дверь между стеллажами и в проеме появился Джаррет, за окном ослепительно сверкнула молния, а буквально в ту секунду, как Джаррет, подойдя к столу, остановился, комнату потряс раскат грома. Ловко сработано, невольно подумал я.

Устремив на меня леденящий душу взор, Джаррет проскрипел:

— Что вы хотите знать о Карлотте Воэн?

— Сначала я расскажу вам, что нам уже известно, — сказал я. — По меньшей мере, частично. Так вот, с мая тысяча девятьсот сорок второго года Карлотта Воэн служила секретаршей у вашей жены до тех пор, пока ваша жена не умерла. Жила она тогда здесь, а также в вашем городском доме. После смерти вашей жены Карлотта продолжала работать у вас. В марте сорок четвертого она съехала. Вот ее фотографии, сделанные в сорок шестом году, когда ее знали под именем Элинор Деново, а ее дочке Эми был уже год. Взгляните.

Я протянул Джаррету снимки, но он не взял их. Зато спросил:

— Кто вам платит, Гудвин? Макгрей? Но он у них может быть только мальчиком на побегушках. Правда, вам должно быть известно, кто его хозяева… Если бы я сумел доказать, что меня оклеветали, вы бы не отказались заработать десять тысяч долларов?

— Такие гроши! Да я на прошлой неделе забрал домой коробку, в которой было двести сорок четыре тысячи — некогда ваших, кстати. — Я упрятал фотографии с карман. — А чеки, которые вы посылали Элинор Деново…

— Хватит! — Надо же — среагировал. Правда, не глазами, а только голосом. Выстрелил в меня этим словом, как пулей. — Все это полная ерунда! Безмозглые недоумки! Вы собираетесь доказать, что девушка по имени Эми — моя дочь и что Карлотта Воэн, которая когда-то работала у меня и теперь значится под именем Элинор Деново — ее мать. Верно?

— Конечно.

— Когда родилась ваша Эми?

— За две недели до того, как вы отправили Элинор Деново первый чек. Двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года.

— Следовательно, зачата она была летом сорок четвертого. В июле, если роды состоялись вовремя. У вас наверное есть записная книжка. Достаньте ее.

В отличие от Оскара, я не успел достаточно привыкнуть к раболепству. Я постучал себя по черепу.

— Она у меня здесь.

— Тогда занесите в нее следующее. В конце мая сорок четвертого года я в числе правительственной делегации вылетел в Англию на переговоры с британцами и штабом Эйзенхауэра. Через неделю после высадки союзников в Нормандию я полетел в Каир, а оттуда в Италию. Первого июля с тяжелой пневмонией я угодил в военный госпиталь в Неаполе. Двадцать четвертого июля, когда я немного оправился, меня самолетом вывезли в Марракеш. Я жил на той самой вилле, где раньше останавливался Черчилль. Двадцатого августа я вылетел в Лондон, где пробыл вплоть до самого возвращения в Вашингтон шестого сентября. Если бы послушались меня и достали записную книжку, у вас бы все это было сейчас записано.

Он повернул голову и позвал:

— Оскар!

Распахнулись двухстворчатые двери, и на пороге возник Оскар.

— Безмозглые кретины, — произнес Джаррет. — Особенно Макгрей; он дебил от рождения. Ведь могли хотя бы проверить, где я был тем летом. Для этого хватило бы мозга улитки, которым, к сожалению, никто из этих болванов не располагает. Оскар, этот человек уходит и больше никогда нас беспокоить не будет.

Он повернулся и вышел через боковую дверь.

Не глядя на Оскара, я молча прошагал по коридорам к выходу. Я едва не забыл свой плащ, однако в самый последний миг, проходя мимо, успел заметить его уголком глаза и прихватил на ходу. Накидывать его на себя я не стал, так как проливной ливень кончился и с неба лишь слегка моросило.

На штраф я не нарвался лишено чистой случайности. Обычно по шоссе Тейконик я еду со скоростью шестьдесят миль в час, в этот же раз почти все время я выжимал семьдесят. Мне хотелось побыстрее добраться до дома, чтобы спокойно поразмышлять, но одна мысль никак не давала мне покоя и свербила в мозгу, пока я не притормозил. Я съехал с шоссе на обочину, вынул записную книжку и занес в нее все даты и события, о которых рассказал Джаррет.

Ровно в восемь вечера я отпер своим ключом входную дверь и пошел в прихожую. Вулф уже сидел в столовой. Я просунул голову в дверь, сказал, что заморю червячка на кухне, и, не дожидаясь ответа, прошествовал туда.

Фриц, который всегда ужинает в девять, возился с артишоками. Увидев меня, он прищурился и сказал:

— О, ты еще жив. Ты поужинал?

— Нет.

— Он очень волновался из-за тебя, в отличие от меда. — Фриц сполз с табуретки. — Есть салат с креветками…

— Нет, спасибо, я съем чего-нибудь посущественнее. Только не говори мне, что этот чревоугодник сожрал всю утку.

— Нет, что ты. Хотя я знал одного швейцарца, который в один присест расправился с двумя утками. — Разговаривая, Фриц одновременно перемешивал что-то на сковородке, которую уже успел поставить на плиту. — Как ты съездил?

— Прескверно, — отмахнулся я, доставая из буфета бутылку. — Ни молока, ни кофе мне не надо. Я хочу напиться.

— Только не здесь, Арчи. Пьянствовать иди к себе в комнату. Может, все-таки попробуешь морковь по-фламандски?

— Хорошо, давай, — согласился я, плеснул себе виски, сел за свой стол, прихлебнул из стакана и погрузился в мрачное раздумье. Фриц, видя, что мне не до него, больше не приставал с разговорами.

Когда я в третий раз поднес к губам стакан, дверь распахнулась и в проеме возникла туша Вулфа.

— Я выпью кофе здесь, — объявил он Фрицу, потом подошел к разделочному столу и взгромоздился на табурет. Когда-то много лет назад он приобрел себе широченное кресло и распорядился, чтобы его поставили на кухню. На следующее утро кресло исчезло, Фриц отнес его в подвал. Насколько мне известно, ни тогда, ни с тех пор случившееся вслух не обсуждалось.

Должен вам еще объяснить, что правило «никогда не обсуждать деловые вопросы во время трапезы» не распространялось на те случаи, когда я ел в одиночку на кухне или в кабинете, поскольку считалось, что к трапезе этот процесс никакого отношения не имеет, да и именовался он не иначе как «Арчи пошел перекусить». Вот почему, отправив в пасть изрядный кусок утки по-мордорски и подцепив на вилку морковку, я провозгласил:

— Даже слов нет, как я вам признателен. Вы поняли, что со мной творится что-то неладное и совершили над собой неслыханное насилие — лично пожаловали и взгромоздились на эту ужасную табуретку вместо того, чтобы уютно устроиться в своем кресле за столом. Воистину у меня нет слов. Никогда не забуду.

Вулф скорчил гримасу.

— Ты пьешь виски во время еды.

— Просто я не нашел сок цикуты или болиголова. Кто-нибудь знает, куда подевался мой сок цикуты? Кто там из древних греков его пил?

— Ты поясничаешь. Ты прекрасно знаешь, кто его выпил. Что случилось?

Я ожесточенно кромсал утку тупым ножом с деревянной рукояткой. Наверху в оранжерее у нас целая прорва острейших ножей из нержавеющей стали, но в кухне или в столовой пользоваться такими ножами запрещено. Табу, понимаете?

— Этим ножом даже приличное хара-кири не сделаешь, — пожаловался я. — Вы заслужили право знать, что случилось, поскольку вам предстоит подхватить древко из моих слабеющих рук и продолжить дальше без меня. Буду излагать порциями в промежутках между укусами. — Я отпил виски. — И глотками.

Сказано — сделано. Я дословно передал Вулфу нашу беседу с Джарретом, не больше чем по две фразы за раз. К тому времени, когда я добрался до заключительных слов Джаррета, от утки остались только косточки, а Вулф опустошил одну чашечку кофе и налил себе еще.

Проглотив последний кусок моркови, я сказал:

— Делать себе хара-кири на полный желудок мне уже не улыбается, но и рассказывать больше нечего. Желаете прокомментировать?

— Нет. Сначала ты — у тебя было два часа на размышление.

— Я вел машину, а не размышлял. Хорошо. Сперва то, что касается его алиби. С ним почти наверняка все в порядке, поскольку Джаррет знает, что его будут проверять. Впрочем, не мешает поручить Солу или Орри покопаться в этом деле — кто знает, может Элинор приезжала к нему, хотя бы даже в госпиталь, когда он валялся с пневмонией. Теперь мое мнение: не стоит тратить на это ни время, ни деньги. Ставлю пятьдесят против одного, что он не отец Эми. Слишком уж он уверен, что поставил нас на колени. Но проверить все же не помешает.

Вулф кивнул.

— Орри. Сола прибережем для более важных дел.

— Согласен. Теперь обо мне. Виноват во всем я… Фриц, я передумал. Свари мне, пожалуйста, кофе. Только налей сам, а то у меня рука дрогнет.

Я повернулся к Вулфу.

— Макгрей тут ни при чем. Даже если он знал, где Джаррет провел то лето, он не знал, когда родилась Эми. Баллу мы этого тоже не говорили. А вот я? Будь у меня в мозгу хоть одна извилина, я бы спросил у Макгрея, где был Джаррет летом сорок четвертого. Так что я сам виноват. Вышвырните меня вон. Бросьте меня шакалам. Не платите мне жалованье за эту неделю. Я устроюсь на фабрику пришивать пуговицы.

Фриц произнес, наливая мне дымящийся кофе:

— После хара-кири тебя никто не возьмет, Арчи.

Он бы ни за что не осмелился вмешиваться в нашу беседу, будь мы в столовой или в кабинете, но мы сидели на кухне, в его вотчине, где он был единовластным хозяином.

— И все же кое-чего ты добился, — сказал Вулф, — Джаррет подтвердил то, о чем мы могли только догадываться — он знал дату рождения ребенка. Это теперь установлено. Да и что касается всех дат и переездов, он тоже обдумал все это заранее, до твоего прихода.

— Угу, — промычал я, поскольку только что отпил кофе и обжегся. — Спасибо за кость. Это огромное утешение. Теперь вопрос. Должен ли я рассказывать нашему клиенту про Карлотту Воэн?

— Думаю, что нет. Не сейчас, во всяком случае. Можешь только сказать по телефону, что крайне маловероятно, чтобы ее отцом мог быть мистер Джаррет. Который час?

Он спросил, поскольку для того, чтобы посмотреть на настенные часы, ему пришлось бы повернуть голову.

— Восемь тридцать пять.

— Ты опоздаешь на свой покер. Где вы собираетесь — у Сола?

— Да, как всегда.

— Если Сол не занят завтра утром, попроси его прийти к десяти. И еще пригласи Фреда и Орри. Тоже к десяти. Расскажи им все с мельчайшими подробностями. Ты видел мистера Джаррета, а я нет. Мне нужно знать твое мнение. В письме Элинор Деново было написано: «Эти деньги от твоего отца». Мы знаем, что деньги посылал мистер Джаррет, но тем не менее отец Эми — не он. Как по-твоему, что могло его побудить?

— Да, я его видел. — Я отхлебнул кофе. — И слышал. Черт его знает. Можно придумать тысячу причин, даже шантаж. Элинор и в самом деле написала «это деньги от твоего отца», и она знала, что посылает их Джаррет. Так что на самом деле ее фраза должна была звучать так: «эти деньги и в самом деле от твоего отца, но присылал их мне Сайрус М. Джаррет, потому что некий человек является твоим отцом». Так что нам остается только натравить на это дело Сола и Фреда, чтобы они раскопали, кому Джаррет мог быть настолько обязан двадцать два года назад.

— Своему сыну.

— Да, это первое, что приходит в голову. Вы меня опередили. Я как раз собирался встать и провозгласить: «Любому орангутангу пришло бы в голову, что здесь может быть замешан джарретовский сынок». И с достоинством удалился.

Я встал.

— Если чего надумаете, то номер Сола у вас есть. Вдруг Юджин Джаррет пожалует…

Я с достоинством удалился.

Глава 8

Когда в пятницу в одиннадцать утра Вулф спустился из оранжереи в кабинет, его уже поджидали Сол Пензер (получает десять долларов в час, но стоит вдвое больше), Фред Даркин (восемь зеленых в час и стоит того) и Орри Катер (тоже восемь, но отрабатывает их не всегда). Сыщики сидели в желтых креслах лицом ко мне, держа в руках записные книжки. Мы сидели так уже в течение часа. При появлении Вулфа все трое встали. Поскольку Вулф не видел их уже довольно давно, он обменялся со всеми рукопожатиями, после чего протопал к столу. Сол, Фред и Орри развернули кресла, чтобы сидеть лицом к нему.

Я доложил Вулфу, что ввел всех в курс дела, выдал деньги и мы обсудили с Орри его задание по проверке алиби Джаррета.

Вулф посмотрел на Сола и спросил:

— Есть соображения?

Сот закрыл записную книжку и ответил:

— Несколько дюжин, пожалуй, набралось бы. Как и у любого другого. Самое трудное сейчас состоит в том, что мы не знаем, когда именно она поменяла имя и фамилию. Это сильно усложняет поиски.

— Но ты считаешь, что в первую очередь нужно выяснить именно это?

— Для нас с Фредом — да. Конечно, сейчас предпочтительнее всего делать ставку на Джаррета-младшего, но это уже для вас с Арчи. И еще Макгрей. Баллу сказал Арчи, что Макгрей хотел бы встретиться с вами.

Вулф сжал губы. Он терпеть не мог приниматься за работу.

— Арчи! — прорычал он. — Позвони мистеру Макгрею. Я сам с ним поговорю.

Если вам кажется, что дозвониться до вице-президента проще и быстрей, чем до президента, то вы заблуждаетесь. Кто-то из наиболее рьяных подчиненных наотрез отказывается соединять нас с мистером Макгреем до тех пор, пока трубку не возьмет сам Вулф. Наконец Макгрей снял трубку, но и тут Вулфа постигло разочарование: он вежливо поинтересовался, не сможет ли мистер Макгрей приехать в три часа, но тот не был уверен, что успеет даже к шести, и, в свою очередь, спросил, нельзя ли перенести встречу на понедельник. Макгрей куда-то уезжал на уик-энд, так что в конце концов они сторговались на шести.

Наша славная троица задержалась до обеда. Я позвонил в Вашингтон знакомому трехзвездному генералу из Пентагона, который не забыл услуги, некогда оказанные ему Вулфом, и он пообещал помочь Орри, насколько это было в его силах. В остальном полтора часа ушли на обсуждение задания Сола и Фреда. Кроме двух имен и фотографий у них ничего не было; сыщики не знали даже, где жила в то время Карлотта-Элинор — в Нью-Йорке, пригороде Нью-Йорка или вообще в другом штате. Из всех, кто знал ее тогда, нам были известны лишь четверо: отец, сын и дочь Макгрея, он в последний раз видел Карлотту Воэн в сентябре-октябре сорок четвертого года. Трудно, конечно, начинать поиски, когда и начинать-то их неоткуда. В конце концов мы остановились на трех вариантах: Фред с фотографиями начнет обходит магазины, аптеки и прачечные, примыкающие к домам Джаррета в Нью-Йорке и в предместье Нью-Йорка; Сол займется всем, что придет ему в голову — от просмотра старых телефонных справочников до поисков записей в книгах регистрации покупок в универмагах; я же помещу объявления во все нью-йоркские газеты.

После обеда я лично отвез в агентство текст объявления, которое сочинил Вулф:


«500 долларов будут выплачены за любую достоверную информацию обо всех передвижениях и местах проживания КАРЛОТТЫ ВОЭН, известной также как ЭЛИНОР ДЕНОВО, в период от 1 апреля 1944 г. до 1 октября 1944 г. а/я </emphasis>».


Признаться, при написании не обошлось без споров. Вулф хотел, чтобы объявление поместили на шести дюймах а не на трех, и чтобы в нижней части напечатали фотографию Элинор. Я возражал, что в этом случае нас завалят письмами от желающих урвать легкие полкуска, а мне придется тратить уйму времени на разоблачение фальшивок. В итоге я взял верх.

В агентстве «Грин энд Бест» мне пытались было внушить, что лучше увеличить рамку до четырех дюймов, но я настоял на своем.

Бертрам Макгрей появился в восемь минут седьмого. Судя по его внешнему виду, уик-энд ему и вправду не помешает; он волочил ноги, а лицо казалось совершенно изможденным. Да, тяжкое это бремя — ломать голову над тем, как разместить два миллиарда не принадлежащих тебе денег.

Представив Макгрея Вулфу и усадив его в красное кожаное кресло, я поинтересовался, не соорудить ли какую-нибудь выпивку, но Макгрей отказался, добавив, что ему еще предстоит катить целых восемьдесят миль. Затем он робко посмотрел на Вулфа и пробормотал, что вообще-то времени у него не слишком много. Потом добавил:

— Дело в том, что у меня выдалась крайне утомительная неделя и мне нужно побыстрее вырваться на воздух. Я не спросил вас по телефону, но, должно быть, это опять по поводу Джаррета?

Вулф кивнул

— Мы сели в лужу. Весьма вероятно, что Джаррет не является отцом дочери Элинор Деново.

— Что? — У Макгрея отвалилась челюсть. — Но… почему? Ведь он посылал эти чеки.

— Да, это установлено твердо, благодаря мистеру Баллу и вам. Но дочь родилась двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, следовательно, зачата была летом сорок четвертого, а, по словам мистера Джаррета, он провел все лето за границей по заданию правительства. В июле, например, он лежал в военном госпитале в Неаполе. Подчеркиваю: по его словам.

— Господи! — Макгрей растерянно взглянул на меня. — А разве я вам это не рассказывал?

Я помотал головой.

— Но я вас и не спрашивал. Хотя был обязан спросить. Прошу прощения. Теперь спрашивает мистер Вулф. Джаррет сказал мне, что в конце мая сорок четвертого года он полетел в Англию, а оттуда в Египет, потом в Италию и снова в Африку, так что вернулся домой он только шестого сентября. Сейчас мы это проверяем. Вы можете нам помочь?

Макгрей посмотрел на меня, потом повернулся к Вулфу.

— А вы уверены насчет даты рождения? — спросил он.

— Да, здесь тоже сомнений нет. Мистер Гудвин видел свидетельство о рождении.

— Тогда… Вы… О, Господи! Значит, все лето он провел за границей. Я, конечно, могу проверить, когда он улетел и когда вернулся, но нужно ли это теперь?

— Нет. Но нам важно другое: не покидала ли страну Элинор Деново — вернее, Карлотта Воэн, как она называлась тогда. Могли бы вы нам помочь?

— Нет, конечно. Я ее не… Я видел ее несколько раз с тех пор, как она переехала, я с ней почти не разговаривал. — Макгрей выглядел вконец несчастным. — Жаль, что вы не сказали мне все это по телефону. — Он бросил взгляд на часы. — Целый час потрачен впустую.

— Возможно, что и нет. — Вулф чуть наклонил голову. — Вы раздосадованы, мистер Макгрей. Это вполне понятно. Но и нам тоже несладко. Нельзя сказать, что мы с мистером Гудвином допустили ошибку в логике умозаключений. К тому же вы сами сказали, что Карлотта Воэн весной сорок четвертого сменила место жительства, но не прервала деловых отношений с Джарретом. Вполне логично предположить, что если их отношения вышли за рамки чисто деловых, Джаррет мог позаботиться о том, чтобы предоставить ей другое жилье. Мы до сих пор не отказываемся от этой версии; нужно только продолжить расследование. Вчера вы также сказали мистеру Гудвину, что, возможно, Юджин Джаррет был какое-то время увлечен Карлоттой. Ему тогда было двадцать, и он, должно быть, обучался в колледже, но лето он, скорее всего, проводил дома. К тому же сыну столь богатого отца было бы несложно изыскать возможность для того, чтобы снять для Карлотты квартиру. Не стану также объяснять вам очевидное, что чеки, которые отсылал Джаррет, могли предназначаться вовсе не для его дочери, а для внучки. Что вы думаете по этому поводу?

Макгрей нахмурился. Потом посмотрел на меня и спросил:

— Разве я говорил такое?

Я кивнул.

— Могу воспроизвести, если желаете.

Макгрей ошарашенно покрутил головой.

— Ничего не помню. — Он повернулся к Вулфу. — Просто нелепо. Двадцать два года Джаррет посылал ей деньги только потому, что его сын… Нет, не могу в это поверить. Хотя, кто его знает… — Он задумчиво поджал губы, перевел взгляд с Вулфа на меня, потом обратно. — Я хочу уяснить одно. Когда мистер Баллу обратился ко мне по поводу этих чеков и я выяснил, что их оплачивал Джаррет, я не возражал, чтобы эти сведения стали известны вам. Мне было даже приятно, что с помощью такого пустяка можно насолить Джаррету. Бог-свидетель, что Джаррет доставил мне массу неприятностей. Но вот его сын — другое дело. Ему бы я неприятностей причинять не стал, даже если бы располагал нужными вам сведениями. Но у меня их нет. Юджин Джаррет — не только мой коллега, которого я уважаю за высокий профессионализм, но и мой друг. Могу вам сказать— это все, — что Юджин не разговаривает с отцом вот уже десять лет. И он оценивает своего отца куда более жесткими мерками, чем я. Я уверен, что если Сайрус Джаррет продолжал посылать деньги этой женщине — Карлотте Воэн или Элинор Деново — в течение последних десяти лет, то это точно никакие связано с его сыном.

Макгрей опустил ладони на подлокотники кресла и поднялся.

— Мне пора, — сказал он. — Можете смело вычеркнуть Юджина Джаррета. Если сумею припомнить что-нибудь про его отца, что может вам пригодиться, то непременно сообщу. Откровенно говоря, мне, как и многим другим, было бы очень приятно, если бы удалось утереть нос Джаррету-старшему. Быть может, Элинор Деново и знала что-то его порочащее. Искренне надеюсь, что вам удастся это раскопать. А вам… — Он замялся. — Если вам требуется финансовая поддержка…

— Не требуется. У меня есть клиент.

— Что ж, значит, все в порядке.

Он повернулся и понуро зашаркал к выходу. Шел он так медленно, что мне не составило ни малейшего труда опередить его и открыть перед ним дверь. Уже выходя, Макгрей хотел было что-то сказать, но передумал. Внизу у тротуара стоял его автомобиль — «империал» 1965 года выпуска.

Вулф сидел с закрытыми глазами и пощипывал мочку уха. Я прошагал к своему столу, сел и произнес:

— Если хотите знать мое мнение, то мы потратили зря не только время Макгрея, но и свое собственное. Конечно, все его рассуждения насчет отношений между отцом и сыном яйца выеденного не стоят. Старый Джаррет чувствовал бы себя в долгу перед Элинор, а не перед сыном. Нет, хоть режьте меня на куски, надо браться за джарретовского отпрыска. Больше некому.

Вулф хрюкнул и открыл глаза.

— А что, если неверна наша исходная предпосылка? Вдруг эти выплаты не имеют отношения к рождению девочки?

— Тогда нам крышка. К тому же в этом случае все письма Элинор — ложь от начала до конца. Да и зачем бы тогда Элинор хранила эти деньги? Причем сберегла все до последней сотни.

— Женщины — непредсказуемое скопище причуд.

— Кто это сказал?

— Я.

— Не настолько непредсказуемое.

Его плечи поднялись и опустились.

— У тебя есть еще время на то, чтобы напечатать одно письмо? Чтобы сразу отослать?

— Нет. Но я должен понести наказание за свою глупость. — Я извлек из выдвижного ящика стола блокнот. — Мисс Роуэн не даст мне умереть голодной смертью, даже если я приеду совсем поздно. Она — тонкая и понимающая натура.

— Фу! — Вулфу до смертного одра не забыть, как Лили называла его Питом и поливала духами «Персидская гурия»[47]. — У тебя есть домашний адрес Юджина Джаррета?

Я кивнул.

— Добыл сегодня утром. Думал, что он может понадобиться Солу.

— Отошлешь сегодня же экспресс-почтой. «Уважаемый мистер Джаррет! Представляя интересы своего клиента, запятая, убедительно прошу Вас помочь мне получить сведения о деятельности мисс Карлотты Воэн в тысяча девятьсот сорок третьем — сорок четвертом годах, запятая, когда она находилась на службе у Вашего отца. Точка. Буду премного обязан, запятая, если в понедельник Вы сумеете найти время, запятая, чтобы прийти в мою контору по указанному адресу в одиннадцать утра, запятая, или в половине третьего, запятая, или в шесть вечера. Точка. Искренне ваш».

— Почему бы не пригласить его еще и на девять вечера?

— Ты же знаешь, я не люблю работать после ужина. Впрочем… Хорошо. Добавь девять часов.

Я повернул к себе пишущую машинку, достал бумагу, копирку и начал печатать.

Час спустя я катил по парковой аллее имени Генри Хадсона со скоростью шестьдесят миль в час и размышлял над положением дел. Я чувствовал неловкость перед нашим клиентом. В пятницу утром я позвонил Эми, сказал, что Джаррет вряд ли может быть ее отцом, и объяснил почему. Вот и все. А ведь она вполне заслуживала право знать, что была права насчет фамилии Деново, что на самом деле ее мать звали Карлотта Воэн. Как-никак за восемь дней, что мы уже занимались ее делом, можно было сказать Эми хотя бы это. Совесть мучила меня и по другому поводу: мне предстоял приятный уик-энд в обществе Лили Роуэн, в то время как Сол, Фред и Орри вкалывали не на страх, а на совесть, пытаясь отыскать иголку в стоге сена.

В воскресенье вечером, возвращаясь домой, я чувствовал себя не лучше. Уик-энд не удался. Кроме меня, у Лили гостила в этот раз Эми Деново. Так вот, не успел я приехать, как она назвала меня Арчи. Мы сидели все вместе на террасе. Я только-только успел расправиться с бифштексом — Лили и Эми уже поели до меня, — и уписывали черничный пирог когда Эми поднесла к губам сигарету. Я учтиво чиркнул спичкой, а Эми возьми да скажи:

— Спасибо, Арчи.

Лили, конечно, виду не подала — не такой она человек. Но, насколько она знала, мы с Эми встречались всего трижды в течение примерно десяти минут, и тут уж не нужно быть «непредсказуемым скопищем причуд», чтобы призадуматься, в чем дело. Я не мог рассказать Лили, с какой целью Эми наняла Ниро Вулфа, поэтому и не стал этого делать. Но напряженность ощущалась в течение всего уик-энда.

Было, правда, и еще кое-что. Например, к обеду в субботу пожаловала дамочка в зеленом парике, которая доподлинно знала, что президент Джонсон еще три года назад сговорился с Дином Раском, что обрушит на Китай град водородных бомб и сотрут его с лица земли. Именно этим и объяснялись их действия во Вьетнаме. Конечно, лучше всего, когда имеешь дело с такими людьми, помалкивать в тряпочку, но она вела себя столь нагло и вызывающе, что в конце концов я не выдержал и заговорщическим тоном сообщил ей, что по имеющимся у меня достоверным сведениям, составляющим государственную тайну, сенатор Фулбрайт в свое время крутил роман с одной из наложниц Хо Ши Мина, и что именно этим объясняются его пылкие призывы прекратить бомбардировки. Увы, я допустил ошибку. Дамочка настолько прониклась моей выдумкой, что остаток трапезы приставала ко мне, выпытывая подробности.

А днем в воскресенье завалилась еще непрошеная компания — знакомая мне парочка, проживающая возле Белфорд-Виллидж, — и некий Флойд Вэнс, который уговорил их взять его с собой, поскольку он давно мечтал познакомиться со мной. На самом деле он рассчитывал с моей помощью познакомиться с Ниро Вулфом. Флойд Вэнс занимался тем, что организовывал презентации, встречи с известными людьми и прочие зрелищные мероприятия. Он выразил готовность организовать презентацию для Ниро Вулфа и тут же воспользовался этим предлогом, чтобы расспросить меня, над чем мы сейчас работаем. Я, в свою очередь, хотел было привлечь его к сыскному делу — например, покопаться в прошлом Сайруса М. Джаррета, — но передумал. Видимо, решил я, Вэнс тратил столько времени на то, чтобы улучшать в глазах общественности образы людей, которых представлял, что у него просто не оставалось времени на то, чтобы заняться собственным образом. Однажды я встречал такого человека… Нет, пожалуй, достаточно для одного уик-энда.

Вот почему, возвращаясь домой, я, как я уже говорил, чувствовал себя не в своей тарелке. Порой виной этому оказываются вещи — лопнувшая шина или оторванная от рубашки пуговица, — но чаще всего все-таки люди. С другой стороны, из троих людей, которые подпортили мне настроение, только она, Эми, еще будет продолжать напоминать мне об этом. Лили еще с недельку подуется — вполне достаточно, — но я все равно буду держать язык за зубами. Если у двоих близких людей отношения заходят до того, что нужно начинать оправдываться, будьте бдительны.

Я решил, что расскажу Эми, как на самом деле звали ее мать, когда обрету нормальное настроение.

Глава 9

Когда оставляешь номер абонентского ящика вместо собственного адреса и телефона, беда потом в том, что трудно забирать ответы. Тем более когда объявление напечатано сразу в трех газетах. В понедельник я позвонил в десять утра, выяснил, что несколько писем уже есть, и отправился за ними. В «Таймс» получили два письма, а в «Газетт» четыре. Я распечатал и прочел их на месте. Все письма оказались настолько идиотскими, что домой я привез их лишь потому, что всегда храню все имеющее отношение к расследуемому нами делу вещи до его завершения. Одно письмо было от старика, который утверждал, что Карлотта Воэн — его бабушка. Возможно, его бабушку и впрямь звали Карлотта Воэн, но Элинор Деново он даже не упомянул.

Домой я вернулся в начале двенадцатого. По словам Фрица, мне никто не звонил, но едва я переступил порог кабинета, как зазвонил телефон. Я на ходу кивнул Вулфу, быстро прошел к своему столу и снял трубку.

— Контора Ниро Вулфа. Арчи Гудвин слушает.

Женский голос:

— Доброе утро. Мистер Джаррет хотел бы поговорить с мистером Вулфом.

— Доброе утро. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Джарретом.

— А Мистер Вулф у себя?

— Да.

— Пожалуйста, пусть он возьмет трубку.

— Послушайте меня, — я сделал знак Вулфу, — в прошлую пятницу я по поручению мистера Вулфа связывался с мистером Макгреем, и вы попросили, чтобы трубку взял сам мистер Вулф. Теперь звоните вы, а не я. Соедините меня с мистером Джарретом или я положу трубку.

— Повторите, пожалуйста, как вас зовут.

— Арчи Гудвин.

— Одну минутку, мистер Гудвин.

Я засек время: прошло две минуты и двадцать секунд. Вулф держал у ука трубку параллельного аппарата.

— Юджин Джаррет у телефона. Ниро Вулф?

— Одну минутку, мистер Джаррет, я вас соединю.

Вулфу следовало бы подождать с минуту-другую, но он так ненавидит телефоны, что мешкать не стал.

— Говорит Ниро Вулф. Слушаю вас, мистер Джаррет.

— Я получил ваше письмо. Я приеду к вам вечером около девяти.

— Прекрасно. Буду премного обязан, как и написал в письме.

Они положили трубки одновременно. Так уже однажды случилось, когда переговоры о встрече длились минут пять, а сама встреча заняла секунд десять. Как раз вчера я прочитал статью в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», которая давала объяснение таким явлениям: мы живем в эпоху мгновенной связи.

Позвонил Сол — пока пусто. Позвонил Фред — ему удалось разыскать троих людей, которые опознали фотографии, но ничего ценного сообщить не смогли. Наконец, позвонил Орри из Вашингтона — алиби Джаррета на то лето, в основном, подтверждалось, особенно наиболее интересующее нас время — июль, когда Джаррет лежал с пневмонией в военном госпитале.

Вы, должно быть, подумали, что в обмен на свои деньги клиент до сих пор получил от нас несуразно мало — и вы правы. Когда я прогулялся к почтовому ящику на углу и вернулся, уже настало время обеда. По дороге в столовую Вулф обронил что-то про мистера Кремера и я спросил, не звонил ли он. Вулф ответил, что Кремер, оказывается, приходил к нам в субботу вечером.

Я искренне пожалел, что не был дома и упустил возможность поприсутствовать при их беседе. Вот классический пример того, как много может один человек сказать несколькими словами, и в то же время — как мало он может сказать, излив целый поток слов. Поэтому, вернувшись в кабинет после обеда, я поинтересовался, зачем приходил Кремер. Вулф ответил, что Кремер, как всегда, хотел кое-что выяснить, но что для нас от его прихода никакого толка не было.

Я поудобнее устроился в кресле и закинул ногу за ногу.

— Я не считал, — сказал я, — но не меньше тысячи раз я дословно передавал вам разные разговоры. Не могу приказать вам это сделать, поскольку платите мне вы, а не наоборот, но попросить могу. Итак, я прошу.

Уголок рта Вулфа вздернулся на одну шестнадцатую дюйма. У него это означало широчайшую улыбку.

— Моя память не уступает твоей, Арчи.

— Значит, вы не слишком устанете. Но я прошу — дословно.

— Хорошо. — Он прищурился. — Итак… Мистер Кремер пришел в начале седьмого. Впустил его Фриц. Мы…

— Мне нужно точное время.

— Не знаю. Часов я не ношу, как тебе известно. Мы обменялись приветствиями, и он сел.

«Кремер: Где Гудвин?

Вулф: Не здесь, как видите.

Кремер: Да, вы непревзойденный мастер по части увиливания от ответа. Тогда я спрошу по-другому. Неделю назад, в субботу, девятнадцатого августа Гудвин позвонил сержанту Стеббинсу и задал ему несколько вопросов о происшедшем три месяца назад несчастном случае, при котором погибла женщина по имени Элинор Деново. И наплел Стеббинсу с три короба о том, что вы тут, дескать, просто точили лясы на криминальные темы. В понедельник утром я пришел и спросил Гудвина в лоб, с какой целью он звонил Стеббинсу, Гудвин заявил, что ни ему, ни вам не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. И что никто к вам по этому поводу не обращался. И еще, что единственный ваш клиент — девушка, которая просит помочь разыскать ее отца. Жаль, что Гудвина нет. Где он?

Вулф: Его нет, мистер Кремер. А задавать вопросы таким тоном вы мне будете только тогда, когда я увижу подписанным ордер.

Кремер: Хорошо, я спрошу иначе. Если к вам никто не обращался по поводу того дела о наезде, почему вы тогда предлагаете пятьсот долларов за информацию об Элинор Деново? Значит, Гудвин опять наврал?

Вулф: Нет. Могу только повторять то, что он сказал вам неделю назад. Это чистая правда. Я…»

Вулф на миг замолк, потом выпалил:

— А как он, черт возьми, узнал, что объявление поместил я?

Я развел руками.

— Кто-то в какой-то газете решил оказать услугу какому-то полицейскому. Если я выясню, у кого рыльце в пушку, вы можете написать гневное письмо издателю.

— Фу. Ладно, продолжим.

«Вулф: …это чистая правда. Я не занимаюсь этим наездом. А интерес моего клиента к Элинор Деново связан не с ее матерью, а с тем временем, когда она была жива. Вам следовало понять это из текста объявления, в котором речь идет о давно ушедших годах.

Кремер: Кто такая Карлотта Воэн?

Вулф: Вы сегодня туго соображаете, мистер Кремер. Разве не очевидно, что Карлотта Воэн и Элинор Деново — одно и то же лицо? Остальные сведения, полученные мной от клиента, носят конфиденциальный характер и никак не связаны с наездом.

Кремер: Вы не можете знать это наверняка. Когда я расследую уголовное дело, только я могу решать, что имеет к нему отношение, а что нет.

Вулф: Неужели я должен опять повторять? Снова должен напоминать вам, что до тех пор, пока дело не завершится, мои логические умозаключения принадлежат только мне и никому другому. Утаиваю ли я какие-либо сведения от блюстителя правосудия? Да. Имеют ли они отношение к проводимому им расследованию? Нет. И вам еще никогда не удавалось заставить меня поменять это «нет» на «да». Добейтесь этого, и я полностью в ваших руках.

Кремер: В один прекрасный день я этого добьюсь, черт побери! Вы у меня тогда попляшете».

Вулф махнул рукой в сторону прихожей, выпроваживая воображаемого Кремера.

— В следующий раз я запишу разговор на магнитофон. Вопросы?

Я сел поудобнее.

— Вопросов нет, но есть два замечания. Во-первых, мне кажется, что вы опустили пару слов, особенно одно, которое так любит Кремер. Это, между прочим, проявление той самой цензуры, против которой вы так выступаете. Во-вторых, в самом этом деле о наезде есть что-то загадочное. Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, даже при условии, что вы заинтересовались жертвой происшествия, если бы в этом деле не было какой-то изюминки. Я уверен, тут есть некая закавыка. Впрочем, как вы изволили подметить, нас интересует жизнь Элинор Деново, а не ее смерть. Спасибо за доклад. Вполне приемлемо.

Вулф нажал на кнопку — два коротких звонка и один длинный. Сигнал, что пора подавать пиво.

В течение следующих трех часов я пытался наскрести хоть какую-то информацию о Юджине Джаррете. В «Кто есть кто» его не оказалось, а поскольку больше ничего подходящего в кабинете не нашлось, я отправился на охоту. В архиве «Газетт» хранилось всего четыре вырезки, из которых удостоенным чести попасть в мою записную книжку оказались две: 18 ноября 1951 г. Джаррет-младший женился на Адель Болдуин, а в декабре 1959 г. он стал вице-президентом «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Лон Коэн о нем и слышать не слышал; не могли мне помочь и двое редакторов, которым позвонил Лон. На обратном пути я заскочил на шестнадцатый этаж проверить, не поступили ли новые отклики на объявление, и мне выдали еще два конверта, в которых содержалась такая же дребедень, что и прежде.

В «Таймс» меня ждал один конверт из той же серии, а в местном архиве мне удалось выяснить, что Юджин Джаррет закончил Гарвард в 1945 году, а в 1963-м он был одним из спонсоров торжественного ужина в чью-то честь.

Но самое большое разочарование постигло меня в нью-йоркской публичной библиотеке, где я уже из чисто ослиного упрямства провел целый час. Вы не поверите, но, потратив все это время, я не сумел даже узнать, есть ли, например, дети у вице-президента третьего по величине банка в Нью-Йорке.

Домой я вернулся в шесть часов вечера. Когда спустился Вулф, я сказал, что, лишь однажды взглянув на Юджина Джаррета, он узнает о нем больше, чем узнал я за весь день. И тут же позвонили в дверь.

Что ж, я вновь оказался прав. Встретив, сопроводив в кабинет и усадив Джаррета, я успел получить о нем хоть некоторое представление. Если считается, что вице-президент крупного банка должен выполнять возложенные на него обязанности, то Джаррет совсем не походил на банкира. Юджин Джаррет разительно отличался от своего папаши. Особенно — глазами. Они у него тоже были голубовато-серые, но на этом сходство кончалось. Даже когда Юджин смотрит на вас, у вас создается впечатление, что он вас не видит, а пристально рассматривает что-то другое — яхту, о которой давно мечтал, или хорошенькую девушку, сидящую на облачке. У меня подобные мысли возникают нечасто, поэтому можете судить сами, какие у него были глаза. Глупо даже предполагать, что такой человек станет работать. Все остальное у Джаррета-младшего на первый взгляд было в порядке — примерно моего роста, широкоплечий, лицо непримечательное. Сев в кресло, он осмотрелся по сторонам, не обращая внимания на нас с Вулфом. Похоже, ему нравился ковер, но еще дольше его взгляд задержался на глобусе. Такой и в самом деле редко увидишь — как-никак, тридцать пять с половиной дюймов в поперечнике.

Наконец Юджин Джаррет перевел взгляд на Вулфа и сказал:

— Занятная у вас работенка, мистер Вулф. Люди приходят к вам в поисках ответов, словно к дельфийскому оракулу. Но вы, конечно, не гадалка и не предсказатель будущего — этим занимаются только шарлатаны. Кто же вы в таком случае — ученый или великий артист?

Вулф нахмурился.

— Давайте не будем навешивать ярлыки, мистер Джаррет. Ярлыки предназначены для творений человеческих рук, а не для самих людей.

Джаррет кивнул.

— В конце концов все в наших руках — даже ярлык можно изменить. Я, например, несколько раз изменял мнение о своем отце. Это просто так, кстати. В своем письме вы упомянули моего отца только в связи с тем, что Карлотта Воэн некоторое время состояла у него на службе, но Берт Макгрей рассказал мне о том, как вы обратились к моему отцу и что из этого вышло. Он сказал также, что следующая мишень — я. Давайте сперва покончим со мной. Вы подозревали, что мой отец был отцом ребенка Карлотты, но потом под давлением доказательств пришли к заключению, что он невиновен, и тогда решили, что виновник — я, так?

— Не «решили». Пришли к логическому выводу или умозаключению. Или даже — высказали догадку.

— Неважно. Вас ждет еще одно разочарование. Узнав об этом от Берта Макгрея и потом еще из вашего письма, я решил сберечь вам время и затраты, и заодно избавить от неприятностей себя и рассказать вам что-то такое, о чем кто-то может строить предположения или догадки, но чего никто доподлинно не знает. Итак, сегодня утром я позвонил своему врачу.

Он повернулся ко мне.

— Вы Арчи Гудвин?

— Да.

Джаррет полез в карман, достал кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и протянул мне. Я подошел и взял ее. «Джеймс Одел Уортингтон, доктор медицины» — было вытиснено на карточке.

— Доктор Уортингтон примет вас завтра. В девять утра, — сказал Джаррет. — Не опаздывайте: он очень занятой человек. Он подтвердит вам, что от меня никогда не могла забеременеть никакая женщина. У него высокая репутация, и он ни за что не стал бы ставить ее на карту, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что он может ошибиться.

Юджин Джаррет повернулся к Вулфу:

— Вы сообщили в своем письме, что вам нужна информация о Карлотте Воэн.

Я бы на месте Вулфа послал его ко всем чертям. Если Вулф и придерживался того же мнения, то выдавал себя лишь тем, что кончиком указательного пальца выводил маленькие круги на пресс-папье. Он спросил:

— Доктор Уортингтон уже был знаком с вами в тысяча девятьсот сорок четвертом году?

— Да, он был в числе тех врачей, что пытались спасти мою мать. Он терапевт, но даже попав в руки онкологов, моя мать продолжала надеяться именно на него. — Он досадливо махнул рукой. — Задавайте мне любые вопросы про Карлотту Воэн, хотя я и сомневаюсь, что смогу вам помочь. Она изменила имя и фамилию и стала Элинор Деново, у нее двадцатидвухлетняя дочь, и в течение двадцати двух лет мой отец ежемесячно посылал ей чеки на тысячу долларов. Так?

— Да.

— Тогда я придумаю для него новый ярлык. Это просто фантастично. И не укладывается ни в какие мои представления о нем. Дело не в том, что он уклонился бы от ответственности; напротив, он чрезвычайно ответственный; но он всегда сам принимает решения — должен ли он отвечать или нет. Он бы, безусловно, не ощущал себя ответственным, если бы Карлотта Воэн, или любам другая женщина, или даже дюжина женщин вдруг забеременели от меня. Берт Макгрей считал, что она могла шантажировать отца, но я в это не верю. Мой отец никогда не уступал шантажистам — это абсолютно невероятно. Эвери Баллу сказал мне, что Элинор Деново погибла. Но неужели она никогда никому не говорила, зачем приходят эти деньги?

— Будучи жива, никому. Но в письме, которое ее дочь вскрыла после смерти матери, было сказано: «Эти деньги от твоего отца». И потом еще: «…Эти деньги прислал твой отец». У нас с мистером Гудвином нет причин сомневаться в этих словах.

— Потрясающе! Просто невероятно!

Джаррет прищурился, потом вскочил и начал мерить ногами кабинет.

— Сидя, я хуже соображаю, — пояснил он. Потом подошел, посмотрел на книжные полки, повернулся к глобусу и задумчиво покрутил. Затем остановился посреди кабинета, уставившись на меня, словно узнал во мне ту самую хорошенькую девушку, что сидела на облачке, — помните? Наконец повернулся к Вулфу и произнес:

— Вы, должно быть, знаете, что в банке я ровным счетом ничего не делаю. Не лежит у меня душа к финансам. Но держат меня там и платят большое жалованье не потому, что мой отец владеет контрольным пакетом акций и не желает с ним расстаться. Считается, что я обладаю интуицией. Не знаю, как вам это объяснить, но дело в том, что порой я вижу то, чего никто из них не видит. Это получается как-то само собой, специально заставлять себя что-то так увидеть я не могу. Так вот, больше всего на свете мне хотелось бы суметь заглянуть в душу своего отца!

Джаррет прошагал к красному кожаному креслу и уселся.

— Бесполезно задавать мне вопросы про Карлотту Воэн. Берт Макгрей сказал, что ее ребенок был зачат летом сорок четвертого. В то лето я работал на заводе военных материалов в Калифорнии, поскольку призывная комиссия меня забраковала. Так что помочь вам я не в состоянии.

Он снова вскочил.

— Давайте поужинаем вместе, — брякнул он вдруг ни с того ни с сего, глядя на Вулфа. — И вы тоже, — добавил он, обращаясь ко мне. — Не знаю почему, но порой мне вдруг ужасно одиноко.

— Боюсь, что от нас с мистером Гудвином проку будет мало, — ответил Вулф. — Мы сейчас в крайне затруднительном положении. В своем письме вам я написал, что буду премного обязан, если вы сумеете найти время на то, чтобы прийти в мою контору. Беру назад свои слова. Я теперь уже не чувствую себя обязанным.

— Я вас понимаю, — ответил Джаррет. — Но это не моя вина. Мне казалось, что я наконец понял, что за человек мой отец, но я ошибался! Ничего, я своего добьюсь. Во что бы то ни стало.

Я запер за ним дверь, вернулся в кабинет и остановился, глядя на Вулфа. Он сидел, наклонив голову, и исподлобья пялился на глобус. Просидев так секунд десять, он приподнял голову и прорычал:

— Сядь! Ты же знаешь, что я люблю, когда глаза на одном уровне, черт возьми!

— Ага. Желаете, чтобы я извлек колючки и промыл раны?

— Нет. Сколько мы уже потратили?

Дело принимало серьезный оборот. Вопрос этот в устах Вулфа означал следующее: «Если я захочу вернуть задаток и бросить это дело, сколько я потеряю?» Правда, случалось такое, конечно, нечасто, но и неправдоподобным отнюдь не представлялось. Я прошел к своему креслу и сел.

— Согласен, — произнес я, — в более безнадежном положении мы еще не оказывались. Я прекрасно понимаю, что вам эта задачка не по зубам, но, может быть, все-таки протянем еще, пока не сработает интуиция Юджина. А уж тогда возьмем пропавшего папашу с поличным, завернем в бумажку и преподнесем Эми тепленьким. Она подумает…

— Замолчи!

О, совсем другое дело. Значит, не все еще потеряно. Вулф ожег меня злобным взглядом и прорычал:

— Так мы больше не занимаемся этим мозгляком?

Мне показалось, что это удар ниже пояса — обозвать вице-президента мозгляком лишь потому, что бедняга не в состоянии зачать ребенка.

— Нет, — сказал я. — Ставлю на кон любую сумму, что это бесполезно. Конечно, с врачом я поговорю для очистки совести, но вы можете уже смело выкинуть его из головы.

— А как насчет мистера Макгрея?

Я ухмыльнулся.

— Я целиком на вашей стороне, — сказал я. — Мне это тоже пришло в голову в ту самую минуту, когда я выпроваживал Джаррета-младшего. Только благодаря ему мы узнали, что чеки оплачивал Сайрус М. Джаррет. А ведь доказательств он не представил. С таким же успехом чеки мог оплачивать сам мистер Макгрей. Была ли у него возможность сделать Карлотту Воэн матерью тем летом? Безусловно. Правда, в таком случае Джаррет не должен был знать про чеки и мог просто смело спустить меня с лестницы, не вступая в пререкания.

Я махнул рукой.

— Процитирую. Джаррет сказал: «Эти чеки лежат в архиве „Сиборд Бэнк энд Транс компани“. Кто вам про них рассказал? И почему на следующий день у него были уже заготовлены все цифры и даты? Нет, не выходит, — я потряс головой. — Чеки определенно посылал сам Сайрус М. Джаррет. У вас было целых две минуты, чтобы обмозговать кандидатуру Макгрея, и я удивлен, что вы ее не отвергли.

— Ты говорил с мистером Джарретом, а я нет.

— Я не испытываю желания встречаться с ним снова. Выкиньте Макгрея из головы.

— Тогда мы в тупике.

— У нас есть еще Сол, Фред и Орри. И я. И, извиняюсь, конечно, в некотором роде — вы.

Вулф метнул взгляд на свою текущую книгу, как всегда лежавшую на столе, раскрыл ее, потом швырнул на стол и злобно воззрился на меня.

Глава 10

Шестьдесят восемь часов спустя, в четверг в три часа пополудни мы с Вулфом в самом мрачном настроении сидели в кабинете. С понедельника мы не продвинулись вперед ни на дюйм — кроме пяти сыщиков, включая нас самих, у нас по-прежнему не было ровным счетом ничего.

Но сперва о том, как закончилась история с Юджином Джарретом. Во вторник без десяти девять утра я вышел из лифта на десятом этаже здания на Парк-авеню, назвал свою фамилию сидящей за столиком женщине и прошел в просторную приемную, вдоль стен которой стояли двадцать кресел. Девять из этих кресел были уже заняты людьми, которые выглядели довольно мрачновато. Да и чего веселиться, когда сидишь перед дверью с табличкой, на которой начертаны фамилии сразу четырех врачей. В девять двадцать ко мне подошла другая женщина и проводила по коридору до кабинета Уортингтона.

Войдя, я увидел сидевшего за письменным столом седовласого мужчину со щетинистыми черными бровями и широким ртом с опущенными краями. Закончив строчить в блокноте, он кивнул мне и поинтересовался, я ли Арчи Гудвин. Я ответил, что да, а он добавил, что поскольку дело очень щекотливое и личное, то он хотел бы получить доказательства…

Я не стал спорить, вытащил из кармана бумажник и предъявил ему мою лицензию и водительские права. Уортингтон снова кивнул и посмотрел на наручные часы.

— Я согласился вас принять только потому, что мистер Джаррет сказал мне, что дело очень срочное. Он попросил меня подтвердить вам, что он стерилен и не мог зачать ребенка. Вот я вам это и подтверждаю. Это правда.

— Если позволите, — попросил я, — я бы хотел сам в этом убедиться. Вы это знаете из своего личного опыта, а не понаслышке?

— Я бы не стал так категорично заявлять, если бы знал об этом понаслышке, — отрезал Уортингтон. — В течение семнадцати лет я четыре раза осматривал Юджина Джаррета и делал соответствующие анализы. Могу сообщить вам следующее: сперматозоидов в его семейной жидкости крайне мало, они практически нежизнеспособны и среди них очень много аномальных форм. Это совершенно точно.

— Спасибо. Но семнадцать лет назад был еще только пятидесятый год, А как насчет сорок четвертого?

Уортингтон помотал головой.

— Чрезвычайно маловероятно. Я слежу за этой семьей с тысяча девятьсот сорокового года. Если в сорок четвертом году Юджин Джаррет был еще здоров, то вызвать стерильность могло только такое инфекционное заболевание, как паротит или свинка, а он ими не болел.

Он метнул взгляд на часы.

— Мистер Джаррет сказал, что это все, что вам требуется. Если речь идет о том, мог ли он быть отцом, то это совершенно нелепо, и я готов подтвердить свои показания в суде.

Я поблагодарил его и вышел.

Итак, Юджин Джаррет больше нас не интересует. И все же на обратном пути я заскочил к доктору Волмеру, дом которого стоит невдалеке от нашего, и порасспросил его насчет репутации Джеймса Одела Уортингтона, жизнеспособности сперматозоидов и так далее; после этого я решил окончательно забыть про Юджина Джаррета.

С Сайрусом М. Джарретом тоже было покончено, когда в среду из Вашингтона прилетел Орри с тремя блокнотами, исписанными подробностями пребывания Джаррета в Европе и Африке летом сорок четвертого. Все даты и события, о которых рассказывал Джаррет, полностью подтвердились.

В понедельник вечером после ужина я прошвырнулся к Эми Деново и провел с ней два часа. То, что ее мать на самом деле звали Карлотта Воэн и она была родом из Висконсина, не произвело на Эми впечатления. Не слишком заинтересовало ее и то, что мы исключили обоих Джарретов из числа ее возможных отцов; ее не интересовали мужчины, которые не были ее отцами, — ей нужен был только тот из них, который был ее отцом. Я честно признался, что мы уже больше не роемся в биографиях подозреваемых, а занимаемся только поисками такого подозреваемого, и еще неизвестно, сколько времени могут занять такие поиски. Эми выразила сожаление, что не побилась со мной об заклад, когда я похвастал, что мы в три дня отыщем ее отца.

Сол и Фред продолжали заниматься безнадежными поисками вплоть до вторника. Во вторник же я получил еще семь откликов, из которых три решено было проверить, и Вулф отозвал наших ищеек.

Отправившись по одному из указанных адресов на Западную Пятьдесят четвертую улицу, Сол побеседовал с владельцем обувной лавки, который написал, что в сорок четвертом году Карлотта Воэн в течение нескольких месяцев была его клиентом. Сол предъявил ему для опознания фото Карлотты вместе с фотографиями еще шести молодых женщин, и обувщик без колебаний указал на Карлотту. Ни про какую Элинор Деново он не знал, но зато вспомнил, что Карлотта посещала его лавку тем самым летом, поскольку в августе во Франции погиб его сын. Адреса ее обувщик никогда не знал и больше ничего припомнить не мог. Сол уплатил ему пятьсот долларов и принялся ходить по близлежащим домам.

Письмо, которое досталось Фреду, было от женщины, которая в тысяча девятьсот сорок четвертом году работала в «Олтмане». Она также опознала Карлотту Воэн по фотографии, заработав свои полтыщи, но даже не смогла вспомнить, приходила ли Карлотта одна или с кем-нибудь.

Наконец, третий отклик, пришедший в «Газетт», был от Салваторе Манцони, который в течение последних пятнадцати лет работал официантом в «Сарди». В сорок четвертом году он был официантом в «Туфитти», ресторане на Восточной Сорок шестой улице, который закрылся в сорок девятом году. Как выяснилось, в сорок четвертом году в течение нескольких месяцев Карлотта два или три раза в неделю ужинала за одним из столиков, которые он обслуживал. Он мигом выбрал ее фотографию из десятка предложенных ему на выбор, и он знал, что девушку звали Карлотта Воэн, поскольку она часто бронировала себе столик. Самое же главное заключалось в том, что Сальваторе Манцони, судя по всему, видел воочию отца Эми, и не один, а много раз, поскольку Карлотта Воэн всегда ужинала с одним и тем же мужчиной. Когда я впервые об этом услышал, у меня похолодела спина — я даже представил, что в следующую секунду узнаю его имя. Но увы. Не то чтобы Сальваторе Манцони забыл имя спутника Карлотты, но он даже не знал, как его зовут. Карлотта всегда звонила сама. Впрочем, Сальваторе не исключал, что мне может помочь кто-то другой, например, Джузеппе Туфитти, бывший владелец и управляющий ресторана. Если он еще жив, конечно.

От описания спутника Карлотты толку было немного, и не только потому, что прошло уже двадцать три года. Вот что я узнал. Возраст лет тридцать с небольшим. Рост: около шести футов. Вес: примерно сто семьдесят фунтов. Плечи: довольно широкие, возможно, чуть сутуловатые. Голова чуть крупнее обычного. Лицо: не круглое, возможно, немного удлиненное: не бледное, немного смуглое. Волосы: темно-русые. Глаза: карие (предположительно). Нос, рот, уши и подбородок: да, они у него были.

Если вам удалось предоставить его себе, то с воображением у вас обстоит получше, чем у меня. Конечно, ни Джарретам, ни Макгрею такое описание не подошло бы, но мы уже и так списали их со счета.

Следующие сорок восемь часов мы посвятили поискам ресторанного спутника Карлотты Воэн. Найди мы его — и двадцать против одного, что отец Эми оказался бы в наших руках. Сол, Фред, Орри и я буквально сбились с ног, но безрезультатно.

Итак, в четверг в три часа пополудни мы с Вулфом в самом мрачном настроении сидели в кабинете. Сол, Фред и Орри продолжали розыски, но мы уже потеряли всякую надежду. Вулф откупорил уже вторую бутылочку пива после обеда, что превышало его норму, а я налил себе стакан ирландского виски на кухне, словно последний забулдыга, пытающийся утопить горе в вине.

Посмотрев на Вулфа, который сидел с закрытыми глазами и поджав губы, я произнес:

— Если вы пытаетесь подсчитать наши расходы, то мы потратили уже больше трех тысяч, не считая моего жалованья.

Вулф потряс головой, но глаза открывать не стал.

— Я строю предположения. Я исхожу из того, что отец мисс Деново убил ее мать и что проще разыскать его как убийцу, чем как пропавшего отца, поскольку отцом он стал двадцать два года назад, а убийцей сделался лишь три месяца назад. Еще одно допущение: мотивом для убийства явилось некое недавнее событие, в курсе которого вполне может быть Реймонд Торн или кто-то из его подчиненных, который общался с Элинор Деново. — Глаза Вулфа открылись. — Я начну с мистера Торна.

Я отставил стакан с остатками ирландского виски в сторону.

— Боже Всемогущий! Это, пожалуй, самое сумасбродное предприятие из всех, что вы до сих пор затевали.

— Возможно. Но сидеть сиднем день за днем, получая совершенно бесполезные донесения от тебя, Сола, Фреда и Орри, мне тоже надоело. Это нарушает мой аппетит и мешает наслаждаться пищей. А сегодня утром я даже дважды перечитал одну и ту же страницу. Это невыносимо. Ты можешь вызвать сюда мистера Торна к шести часам?

— Могу попытаться. Это у вас колика, или вы и в самом деле хотите потрудиться?

— У меня не бывает колик.

— Это мы обсудим в другое время. У меня есть предложение. Помните, я говорил вам в понедельник, что Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, если в этом деле не скрывается какая-то изюминка. Так вот, нам не помешало бы знать правду. Я прошу вашего разрешения посетить Кремера и спросить его.

— А с какой стати он тебе расскажет?

— Положимся на мой собственный опыт и интеллект, если я верно вас процитировал.

— Но ты не можешь назвать ему имя нашего клиента.

— Нет, конечно. Хотя мне кажется, что Кремер уже его знает, прочитав наше объявление.

— Хорошо, я согласен. Но сначала договорись с мистером Торном.

Мне понадобился почти час, чтобы разыскать Реймонда Торна, поскольку он был где-то на съемках. Торн сказал, что к шести он приехать не сможет, но согласился на девять. С Кремером никаких хлопот у меня не было — он сидел на месте и согласился меня принять. Вулф поднялся в оранжерею, а я отправился на кухню известить Фрица о своем уходе.

Кабинет у Кремера был, конечно, тесноват, стол слишком мал, да и стулья для посетителей не отличались особым удобством. Впрочем, Кремер вообще был консерватор. Например, его заношенная фетровая шляпа в те минуты, когда покидала голову инспектора, всегда лежала в углу стола, хотя вешалка была прибита буквально в шаге оттуда. Я присел на стул и смиренно ждал, пока Кремер закончит изучать бумаги в раскрытой папке. Когда он захлопнул папку и поднял на меня глаза, я сказал:

— Я принес свежие новости. Мы начали работать над этим делом о наезде. Мистер Вулф велел, чтобы я вам это сказал, поскольку раньше мы этим делом не занимались. Кремер решил пустить мне пыль в глаза.

— Какой еще наезд? — с невинным видом поинтересовался он.

— Двадцать шестого мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года женщина по имени Элинор Деново переходила через Восемьдесят вторую улицу возле…

— А, вспомнил. Стало быть, вы решили взяться за это дело. Вулфу понадобилось что-то узнать, и он подослал тебя. Пусть катится ко всем чертям.

Я кивнул.

— Тем не менее, будучи так заняты, вы согласились меня принять, так что вам тоже любопытно узнать, что известно Вулфу. Я буду краток и отвечу на ваши вопросы — в пределах разумного, конечно. Мы говорили вам правду и одну только правду, единственный наш клиент — женщина, которая просит нас разыскать ее отца, которого она никогда не видела, но очень хочет это выяснить. Мы напали на три следа, вышли на подозреваемых, но все следы оказались ложными. Две недели ушли коту под хвост. Поэтому час назад мистер Вулф решил, что ему легче найти убийцу, чем отца — следовательно, отец и есть убийца. Сами понимаете, обычно его мозг функционирует по-другому, но в данном случае сработал не мозг, а пищеварительный тракт. Думаю, у него был просто колик, хотя Вулф утверждает, что колик у него не бывает. Просто у него нарушился аппетит. Словом, он хватается за последнюю соломинку и поручил мне купить у вас улику. Если в этом деле имеется хоть одна самая завалящая улика, о которой не пронюхали газетчики, то мистер Вулф дает вам свое честное слово, что первый же заслуживающий внимания факт, который мы раскопаем, мы передадим вам, прежде чем воспользуемся им сами. По крайней мере, за две минуты. Я тоже готов дать вам мое честное слово, хотя вы мне и не поверите. Вопросы.

Кремер поднял трубку интерфона, буркнул в нее: «Кофе!», положил на место и развернулся на вращающемся стуле ко мне, чтобы не вертеть шеей.

— Мы не стали вызывать Эми Деново, — заявил он. — Ясное дело, после вулфовского объявления мы сразу поняли, что именно она — ваш клиент, но в июне мы буквально вывернули ее наизнанку, так что больше нам спрашивать ее не о чем. А вам, стало быть, так и не удалось разыскать ее папашу?

— Нет, он как в воду канул. А зачем вы приходили ко мне и звонили Вулфу?

— Ты же сам звонил Стеббинсу, а я, насколько тебе известно, всегда подозреваю, что дело нечисто, как только в игру вмешивается Вулф, Потом я надеялся, что он сможет назвать мне человека, который курит сигары определенного сорта.

— Я знаю одного парня, который курит «Монте-Кристо». Ему их привозит знакомый шкипер.

— Да, ты и в морге будешь паясничать. Так вот, у нас и в самом деле есть интересующая тебя улика, только проку с нее мало. Можно с таким же успехом рассказать об этом по телевидению. Мы располагаем девятью отпечатками пальцев человека, который сидел за рулем машины, совершившей наезд. Шесть из них — совершенно идеальные.

Открылась дверь, и в проеме возник облаченный в полицейскую форму блюститель порядка, который принес Кремеру старый, покоробленный поднос с кофе. Кремер кивнул и принялся наливать из кофейника дымящийся напиток.

— Неужели этот балбес не знал о том, что существуют перчатки? — спросил я.

Кремер отставил кофейник в сторону.

— В машине перчаток не оказалось. А вот кожаный портсигар на полу мы нашли. Должно быть, водитель решил закурить в ожидании своей жертвы, но тут она внезапно появилась, и он отбросил портсигар на сиденье и…

Я приподнял брови.

— Значит, по-вашему, это было предумышленное убийство?

Кремер отхлебнул кофе. Я невольно поежился — сам-то я могу отпивать такой горячий кофе только крохотными глоточками.

— Пусть уж Вулф сам решает, — сказал Кремер. — Мало того что ему в рот такой кусок положили, так еще и разжевать за него? Нет уж, пусть сам ковыряется. А вот в картотеке этих отпечатков нет — ни в Вашингтоне, ни в Лондоне. В портсигаре было две сигареты «Голд Лейбл Бонита». А я, зная, на какие штучки способен Вулф, придя к нему, вполне мог рассчитывать, что он спросит, не желаю ли я познакомиться с человеком, который курит «Голд Лейбл Бонита», но вот беда — где-то потерял портсигар.

Он снова отпил кофе.

— Если портсигар у вас где-то недалеко, я бы хотел взглянуть на него, — попросил я. — Хотя бы опишите его мистеру Вулфу.

— Он в лаборатории. Черный отполированный, телячьей кожи, не новый, но и не заношенный, со штампом «Корвин Делюкс». Больше ничего примечательного.

— Надеюсь, что владелица этой машины…

Дверь распахнулась, и вошел полицейский.

— Ну что? — спросил его Кремер.

Оказалось, что сержант Такой-то привел мистера Имярек. Я поднялся. Все равно вопрос, который едва не слетел с моих губ, был слишком дурацкий. Есть даже в этой уголовке неплохие головы и кто-то наверняка догадался спросить у владелицы угнанного автомобиля, не ей ли принадлежит этот портсигар.

Глава 11

Реймонд Торн опоздал больше чем на полчаса. Когда в дверь позвонили, былоуже без двадцати десять. Я представил Торна Вулфу, усадил в красное кожаное кресло, поинтересовался, что он хочет выпить, и отправился на кухню за бренди и стаканом воды.

Когда отзвонили три наших тера и доложили, что ничего нового не нашли, Вулф велел им собраться у него в кабинете в девять утра на следующее утро. А тремя терами они стали с тех пор, как Орри на одной из таких встреч сказал, что они с Солом и Фредом — три мушкетера. С тех пор мы ломали головы, как бы их лучше назвать. Мы перепробовали детектеров, филетеров, хвостотеров, вулфотеров, сыскнотеров и других, но в конце концов остановились просто на терах. Они еще не знали, что теперь мы разыскиваем убийцу, а не отца; я приберег эту новость наутро, чтобы они спали без кошмаров.

Возвращаясь с Двадцать первой улицы, я остановился на углу у табачного киоска и приобрел парочку сигар «Голд Лейбл Бонита» (кстати, только с третьей попытки — в двух других киосках этих сигар не оказалось) по шестьдесят пять центов за штуку, так что мы с Вулфом как следует налюбовались на них. Средней толщины, длиной четыре и три четверти дюйма, довольно тупые с обоих концов. Каждая сигара упакована в целлофановую трубочку, на которой значится «Голд Лейбл» и никакой «Бониты». Слово «Бонита» красуется только на коробке. Я закурил одну из сигар и несколько раз затянулся, но ни Вулф, ни я не смогли бы поклясться под присягой, что, войдя в прокуренную комнату, мы распознали бы аромат именно «Голд Лейбл Бониты». Вторую сигару я бросил в ящик, после чего дословно передал Вулфу наш разговор с Реймондом Торном десятидневной давности.



Пригубив рюмку с бренди, Торн заявил, что было бы совершенно изумительно заснять крупным планом Вулфа за столом, усыпанным орхидеями, для минутного рекламного ролика. Сам-то он рекламами не занимается, но вот его приятель сделал бы из нее просто конфетку! Вулфу пришлось почесать губы костяшкой пальца, чтобы подавить слова, которые рвались наружу. Как-никак, Торн еще мог ему пригодиться, чтобы отыскать убийцу.

— Мой приятель с удовольствием зайдет и обсудит с вами этот вопрос, — закончил Торн.

— Это может подождать, — сдержанно ответил Вулф. — Сейчас я слишком занят расследованием. От имени мисс Деново хочу поблагодарить вас за то, что вы согласились прийти ко мне. Я знаю, что вы сказали мистеру Гудвину что вряд ли сможете нам помочь, но зачастую оказывается так, что люди располагают какими-то важными сведениями, но даже не подозревают об этом. Однажды мне целых три дня пришлось допрашивать одну молодую женщину по совершенно пустячному, как ей казалось, вопросу и в итоге я выудил из нее один факт, который сразу изобличил убийцу.

— Боюсь, что не смогу потратить на это целых три дня, — сказал Торн, отпивая бренди. — Замечательный коньяк. Кстати, судя по этому объявлению, вам известно больше, чем мне. Это ведь ваше объявление в «Таймс», верно?

— Да.

— Только при чем здесь какая-то Карлотта? Фамилия Элинор была Деново, и дочь ее — Эми Деново.

— К сожалению, я не могу ответить вам на этот вопрос, мистер Торн. Юридические разговоры клиента с нанятым им частным сыщиком не защищены, но тем не менее они зачастую носят конфиденциальный характер.

— Гудвин сказал мне по телефону, что вы зашли в тупик.

— Да, мы просто приперты к стенке.

— Но вы по-прежнему считаете, что Элинор убили преднамеренно?

— Мисс Деново считает так, как рассказал вам мистер Гудвин десять дней назад. А я? Я тоже, но причины могут показаться вам неубедительными. Но вас я пригласил сюда не потому, что слепо мечусь в темноте или пытаюсь отыскать иголку в стоге сена. Вполне логично предположить, что убийство было спровоцировано неким событием, свидетелем которого вы могли вольно или невольно быть. Кстати, как вы обращались к ней при разговоре — мисс Деново или Элинор?

— Элинор.

— А сколько еще людей называли ее Элинор?

— А зачем… Одну минутку… Трое. Нет, четверо.

— Их имена.

— Послушайте. — Торн взмахнул рукой. — Это уже какая-то околесица Если так пойдет, то нам и за три недели не управиться, не говоря уже о трех днях. Гудвин сказал, что в этом деле может быть замешан кто-то из тех, кто знал ее по работе, а я заявляю вам со всей ответственностью, что это абсолютно невозможно. Личных отношений с ней не было ни у кого. Даже у меня. Мы часто обедали и ужинали вместе, даже иногда завтракали, но разговаривали только на деловые темы. — Он повернулся ко мне. — Я уже говорил вам, что у нее были определенные правила, переступать через которые не позволялось. — И снова Вулфу: — Я, конечно, назову вам имена, но еще раз говорю — это совершенно бесполезно.

— Возможно. Тогда попробуем по-другому. Когда и где вы видели Элинор в последний раз?

— В ту пятницу на студии, примерно в полдень. Я собирался лететь на встречу с одним сценаристом.

— На какой студии?

— На моей, разумеется.

— Она не говорила, что собирается делать вечером?

— Говорила. Она собиралась на просмотр одного фильма, чтобы поглядеть на игру актера, которого мы хотели тоже использовать.

— А где была эта премьера? В кинотеатре?

— Нет, на студии в Бронксе. Поэтому она и взяла машину. Впрочем, полиция уже все это проверяла. Элинор ушла со студии в начале одиннадцатого.

— Кто еще ездил с ней на этот просмотр?

— Никто. — Торн допил бренди, поставил рюмку на столик и потянулся было к бутылке, но потом отнял руку. — Да, замечательный коньячок.

— Пожалуйста, наливайте еще. У меня девять бутылок такого. Давайте начнем с той пятницы. Много ли вы общались с Элинор в то утро?

— Нет. С утра у нас было совещание, но Элинор не досидела до конца — ее вызвали. Потом я…

— Кто ее вызвал?

— Женщина из агентства по поводу одной жалобы своего клиента. Обычное дело. Клиентам этих агентств вечно что-нибудь не нравится. Потом я надиктовал ей несколько документов. Правда, и у меня и у нее в то время были свои секретарши, но некоторые бумаги мы по-прежнему готовили вместе. Она была поразительная женщина. Ей предлагали жалованье в три-четыре раза выше, чем у меня, но она неизменно отклоняла все предложения, даже самые соблазнительные.

— Почему?

— Не знаю. Возможно, потому, что ценила независимость, которую я ей предоставлял.

— Если я попрошу вас повторить все, что она говорила в то утро, вы сможете?

— Господи, нет, конечно! К тому же мы говорили только о делах. Знаете, может быть, я больше смогу для вас сделать, если вы объясните, почему считаете, что Элинор убили преднамеренно. Гудвин сказал мне, что так подсказала Эми ее интуиция.

— Да. Я рад был бы выполнить вашу просьбу, мистер Торн, но не имею права раскрывать сведения, которыми располагает полиция. Каких-то пять часов назад высокий полицейский чин, который расследует это дело, сказал: «Должно быть, водитель решил закурить сигару в ожидании своей жертвы, но тут она внезапно появилась». Если бы я был вправе сказать вам больше, я бы сказал. Пожалуйста, налейте себе еще бренди. Арчи, принеси мне, пожалуйста, пива.

Вот вам яркий пример, как можно наврать с три короба, говоря одну только правду. Сущая правда, что Вулф не имеет права раскрывать сведения, которыми располагает полиция. Правда и то, что фразу эту произнес высокопоставленный полицейский чин. Сложите же обе правды вместе и получите отъявленнейшую ложь.

Впрочем, это была единственная ложь, к которой прибег Вулф за четыре долгих часа, пока Торн сидел в красном кожаном кресле и наполовину опустошил бутылку «замечательного коньячка». А бренди было и впрямь восхитительное — однажды Вулфу предложили целых пятьдесят зеленых за одну бутылку.

К половине второго ночи бренди уже настолько развязало Торну язык, что он совершенно потерял ощущение времени. Да и с памятью у него вдруг стало получше — тут нам просто повезло. Четверг он помнил даже лучше, чем пятницу, а к тому времени как они добрались до начала той недели, Торн начал уже припоминать такие подробности, что я даже заподозрил, не привирает ли он. Во время беседы он припомнил, что когда-то подрабатывал тем, что писал сценарии, так что сочинять ему было не в новинку.

Впрочем, самое главное он явно не выдумал. То, ради чего Вулф так старался. Я едва не пропустил это мимо ушей. Я сидел с ними уже больше трех часов, слушая нуднейшую галиматью и с величайшим трудом подавляя зевки — а ведь я пил молоко, а не бренди. Торн как раз рассказывал о том, как в понедельник они с Элинор спешили на обед и как секретарша остановила Элинор и сказала, что опять приходил Флойд Вэнс и что ей пришлось пригрозить, что она вызовет полицию, если он не уйдет. Секретарша добавила, что Вэнс, возможно, поджидает Элинор в вестибюле. Элинор поблагодарила ее, и они с Торном ушли. Естественно, Вулф поинтересовался, кто такой этот Вэнс, но Торн ничего о нем не знал, сказал, что, возможно, это какой-то психопат, который хотел продать им для шоу какую-нибудь бредовую идею за миллион долларов. От графоманов, по его словам, у них постоянно отбою не было.

Как я сказал, я едва не пропустил это мимо ушей. Я осознал это несколько позже, поскольку в ту секунду мои челюсти буквально сводило от зевка в спираль. И тут я допустил ошибку. Желая не показывать вида, что Торн проговорился, я принял слишком непринужденную позу и перестарался. Торну-то было все равно — он так разомлел после выпитого бренди, что не обратил бы внимания, даже если бы я вдруг начал прядать ушами и вилять хвостом.

А вот Вулф — другое дело. Именно из-за этого он прекратил беседу, которая в противном случае продолжалась бы до тех пор, пока Торн окончательно не выдохся бы. Так что стрелки часов показывали половину второго, а они с Торном добрались до середины понедельника, когда Вулф кинул взгляд на часы и сказал, что они слишком устали думать, что мистеру Торну тоже пора отдохнуть. Мисс Деново будет крайне признательна мистеру Торну за помощь и так далее. Когда Торн, опираясь обеими руками о подлокотники кресла, привстал, я решил было, что мне, чего доброго, придется самому отвозить его на нашем «героне», но Торн оказался молодцом. Лишь однажды он качнулся в прихожей, но удержался на ногах, а потом без особых хлопот спустился с крыльца на тротуар. Я постоял и посмотрел ему вслед, пока он не отошел шагов на тридцать. Вроде бы все в порядке.

Когда я вошел в кабинет, Вулф прорычал:

— Ты что-то заметил. Что?

Я прошел к своему столу и сел.

— Конечно, ничто бы не доставило мне такого удовольствия, как заметить что-то такое, чего не заметили вы, но увы — на сей раз дело обстоит иначе. Мне кажется, что рыбка клюнула. Не знаю, отец ли он или убийца, или даже и то и другое, но то, что рыбка клюнула, это точно. В прошлую субботу, когда я был у мисс Роуэн, к ней нагрянуло трое незваных гостей. Двое из них были ее знакомые — я уже с ними встречался, — которые живут неподалеку. Третьего же зовут Флойд Вэнс. По их словам, они сказали Вэнсу, что у Лили часто гостит Арчи Гудвин, и Вэнс напросился приехать с ними в надежде познакомиться со мной. Хотя сам Вэнс признался, что рассчитывает с моей помощью познакомиться с вами. О себе он сказал, что занимается организацией всяких презентаций, вечеров, встреч с интересными людьми и так далее. Предложил даже организовать ваш вечер. Еще пытался расспрашивать, над чем мы сейчас работаем. Два замечания. Первое: таких типов, как Флойд Вэнс, вокруг, конечно, хоть пруд пруди. Второе — если сбросить двадцать три года, он полностью соответствует описанию, которое дал мне Сальваторе Манцони.

— Я бы выпил еще пива, — буркнул Вулф.

— Вы и так уже превысили свою норму на две бутылки, а сейчас уже почти два часа ночи.

— Приемлемо, — произнес Вулф, не уточняя, относится ли это к пиву или к моему сообщению. Потом, вцепившись в край стола, он отодвинул назад кресло, приподнял свою тушу и затопал в прихожую. Я решил было, что Вулф идет спать, но он повернул направо и прогромыхал на кухню. Когда он вернулся, в одной руке у него были бутылочка пива и стакан, а в другой маленькая рюмка. Бутылку и стакан он поставил на свой стол, потом налил в рюмку пару унций коньяка и протянул мне.

— А ведь ты мог и не заметить, — сказал он, наливая себе пиво.

Я поболтал бренди в рюмке и сказал:

— Так едва ли не случилось. Если окажется, что это просто совпадение, я завязываю с профессией сыщика. Впрочем, теперь нам недолго ждать. Проще всего было бы показать Флойда Вэнса Сальваторе Манцони, но двадцать три года — срок немалый.

Я поднес рюмку к губам и, запрокинув голову назад, отпил. Вулф дождался, пока пена осядет до нужного уровня, и поднес стакан к губам.

— Отпечатки пальцев! — вырвалось у меня.

— Да, — сказал Вулф.

— Мы получим отпечатки пальцев Вэнса и передадим их Кремеру.

— Нет. — Вулф слизнул с губ пену. — Если они совпадут, то мы окажемся в тяжелом положении. Кремер получит своего убийцу, а вот мы останемся без отца, поскольку его упрячут в тюрьму. Ты сказал, что он хочет со мной познакомиться.

— Да. Должно быть, хочет узнать, сколько нам уже известно. Правда, непонятно, как он пронюхал, что мы занимаемся этим делом, но для нас это не главное. Хорошо, допустим я приведу его сюда, а что дальше? Выдумаете, что сумеете расспросить его так, что это не вызовет его подозрений? Вряд ли. Так же рискованно допрашивать секретаршу, что предупреждала Элинор Деново о приходе Вэнса — она может проболтаться.

Вулф долил себе пива, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и выпятил губы. Потом втянул и снова выпятил. Это было что-то новенькое — такого я никогда не видел. Втягивать и выпячивать губы с закрытыми глазами — занятие для Вулфа непривычное; это означало только то, что он усиленно думает и мешать ему нельзя. Но впервые за все время он затеял это сразу после того, как налил себе пива. Как же он теперь узнает, когда пена сядет до его излюбленного уровня?

Не спрашивайте меня, как, но Вулф все-таки сумел это сделать! Когда пена осела до того уровня, при котором едва прикрыла бы губы во время питья, Вулф вдруг открыл глаза, взял стакан, выпил, отставил стакан в сторону, откинулся назад, закрыл глаза, слизнул с губ пену и принялся поочередно втягивать и выпячивать губы. Должно быть, он разучил этот трюк, пока меня не было.

Обычно я стараюсь засекать время, в течение которого Вулф упражняется с губами, поскольку больше мне при этом все равно заниматься нечем. Так вот, на сей раз прошло три минуты и десять секунд. Потом Вулф раскрыл глаза, выпрямился и спросил:

— Они придут в девять?

Я сказал, что да.

— Какой-нибудь адрес у этого Вэнса есть? Например, контора?

Я достал телефонный справочник Манхэттена и отыскал нужную страницу.

— Вот, пожалуйста. Лексингтон-авеню, четыреста девяносто. Не лучшее место. Мэдисон-авеню куда приличнее.

— Скажи, чтобы они порылись в его прошлом, особенно выяснив, чем он занимался в сорок четвертом году. Только так, чтобы не вспугнуть его. С Солом и Фредом трудностей не будет, а вот Орри втолкуй это как следует.

— Хорошо.

Свою рюмку я опустошил еще тогда, когда Вулф сосредоточенно думал, поэтому сейчас встал и налил себе еще. Возможно, это позволит мне уснуть на несколько секунд быстрее.

Глава 12

Нет, не муха. Мухи так не жужжат. И не москит. Слишком громко. Что за чертовщина! Господи, это же телефон! Я открыл один глаз, протянул руку, взял трубку и пробасил:

— Ну?

Ответил голос Фрица:

— Доброе утро, Арчи. Он требует тебя.

Я воззрился на будильник, убедился, что уже и в самом деле двадцать пять минут девятого, и свесил ноги с кровати. Забыл ли я завести будильник или он забыл разбудить меня — выяснить придется позже. Я собрал волю в кулак, встал, определил, где находится дверь, и шагнул к ней.

Дверь комнаты Вулфа, расположенной как раз над кухней в задней части дома, благодаря чему Вулф мог зимой нежиться в постели, обогреваемый солнечными лучами, стояла нараспашку. Когда я вошел, бесшумно ступая босыми ногами, Вулф сидел за столом, читая вставленную в подставку «Таймс» и одновременно намазывая тост черничным джемом. Я предупредительно кашлянул, но Вулф, прежде чем повернуть голову в мою сторону, отправил тост в свою пасть.

— «Распалась связь времен», — провозгласил я.

Вулф нахмурился.

— Я никогда не говорю цитатами, даже если это Шекспир, и прошу тебя этого не делать.

— А вот мисс Роуэн порой цитирует, и это выражение — одно из ее любимых. Кстати, я уже пожалел о том, что мы перевели весной время на час вперед. В отличие от вас.

Вулф был уже одет в безукоризненно выглаженную канареечную рубашку в узкую коричневую полоску, с коричневым галстуком, и в коричневый же костюм. Наверху в оранжерее он сбросит пиджак и облачится в рабочий халат.

— Уже почти девять часов, — промычал Вулф, пережевывая яйцо.

— По сэкономленному времени — да, сэр, а по арчигудвинскому еще только восемь. Но вы не волнуйтесь — я проинструктирую их во время завтрака.

— Только Сола. Фреда и Орри не посвящай. Скажи, чтобы были на подхвате. Вы сами с Солом решите, как лучше подойти к этому делу. Мы не имеем права тратить свое время и деньги клиента на то, чтобы найти козла отпущения для мистера Кремера.

Вулф для убедительности решительно макнул тост в яичный соус.

— Я уже просыпаюсь, — возвестил я. — Или же меня посещают умные мысли во сне. Ночью я сказал, что непонятно, как он пронюхал о том, что мы занимаемся этим делом, но если он и впрямь пропавший отец, то это очень важно. Если он и есть отец, то должна быть какая-то связь между ним и Сайрусом Джарретом. В противном случае — зачем бы Джаррету отправлять эти чеки? Если же Джаррет успел предупредить его о том, что мы с вами сели ему на хвост, то мы рискуем лишиться клиента. Вряд ли вам улыбается потерять мисс Деново, как мы в свое время потеряли Саймона Джекобса[48], а уж мне-то точно не улыбается. Предлагаю на время спрятать ее.

Вулф скорчил гримасу.

— А Фриц?

Поразительный лицемер! Когда из соображений безопасности нам приходилось укрывать особ женского пола в Южной комнате, которая находится как раз над спальней Вулфа, Фриц и в самом деле мог скрыть своего неудовольствия по этому поводу, но Вулф-то даже не пытался скрыть своего собственного неудовольствия… А теперь валит все на Фрица.

— Я отдаю себе отчет в том, — произнес я, — что если по нашему дому опять будет разгуливать женщина, то Фриц уйдет, а следом за ним и вы, поэтому я имел в виду совсем другое дело. Эми Деново большую часть дня проводит у Лили Роуэн и может вполне ночевать у нее до тех пор, пока мы не изобличим Вэнса или не убедимся в его невиновности. У мисс Роуэн пустуют две спальни. У вас есть другие предложения?

Вулф ответил, что нет, и я поднялся к себе, чтобы успеть сделать за десять минут то, что обычно занимает у меня полчаса. К тому времени, как я спустился на кухню, заскочив по дороге в кабинет и сообщив Фреду и Орри, что мы с Солом пойдем по следу, а они понадобятся нам позже, туман в моей голове уже рассеялся.

Принято считать, что хороший сыщик должен легко вникать в суть происходящего и понимать человеческую психологию с полуслова, но я уже давно понял, что познать мышления Фрица мне не дано, и даже не пытался этого делать; поэтому я даже не стал ломать голову над тем, как Фриц догадался, что Фред и Орри уйдут, а Сол останется. Во всяком случае, мой маленький столик на кухне был накрыт на двоих. За завтраком я рассказал Солу про Флойда Вэнса. Покончив с едой, мы выпили по чашечке кофе, после чего отправились продолжать разговор в кабинет, прихватив с собой кофейник. Сол согласился, что для пользы дела ему не помешало бы самому посмотреть на Флойда Вэнса, и я позвонил Натаниэлю Паркеру, нашему адвокату.

— Да, Арчи?

Мне нравится, каким голосом Паркер произносит: «Да, Арчи?» Он прекрасно знает, что дела, которые ведет Вулф, бывают не только интересными и захватывающими, но и порой весьма щекотливыми, поэтому «Да, Арчи?» звучит всегда наполовину радостно и наполовину уныло.

Я поспешил успокоить его, что дело на этот раз пустяковое.

— Сущая ерунда. У некого Флойда Вэнса, который занимается организацией публичных презентаций, есть контора по адресу Лексингтон-авеню, четыреста девяносто. Ваша роль состоит в том, чтобы позвонить ему и сказать, что у вас есть клиент, который хочет прибегнуть к его услугам. Имя вашего клиента — Сол Пензер. Чем скорее они встретятся, тем лучше. Я должен сейчас уйти, а Сол останется у нас и будет ждать вашего звонка. Вы записали имя? Флойд Вэнс.

— Записал. А что, если он захочет знать подробности?

— Вы не уполномочены вести переговоры.

— Хорошо сказано. Я и в самом деле не уполномочен. Кланяйтесь от меня нашему гению.

Он произнес это на полном серьезе, без малейшего ехидства. Я набрал другой хорошо знакомый номер и изложил свою просьбу, после чего поднялся к себе в комнату побриться и переодеться. Десяти минут перед завтраком на весь туалет не хватило.

Тащиться по такой страшной жаре две мили на Восточную Шестьдесят третью улицу меня не прельщало, но выхода не было: к тому же я сказал Лили, что буду к половине двенадцатого. Позвонил я в дверь ее высотных апартаментов в одиннадцать двадцать пять и был немало удивлен, когда дверь открыла Мими. Обычно, когда мы договариваемся, что я приду в определенное время, Лили открывает мне сама. Или она до сих пор на меня… К черту! Я решительно отогнал мрачные мысли прочь, памятуя только о том, что сейчас пришел по делу.

Лили и Эми сидели на террасе и пили охлажденный чай. Я поставил стул между ними, ответил согласием на предложение попробовать чая с лимоном и мятой, и провозгласил:

— Извините за неучтивость, но у меня впереди тяжелый день, так что я сразу перейду к делу.

Я повернулся к Лили.

— Сейчас мы занимаемся делом Эми Деново. Она наняла нас…

— Арчи! Нет!

До чего невоспитанные пошли клиенты.

— Не перебивайте меня, — отрубил я и снова обратился к Лили:

— Дело это очень личное и деликатное, поэтому она не хочет, чтобы кто-то еще о нем знал, даже ты. Я же искренне рад и горд тем, что она доверяет мне настолько, что называет меня Арчи, поэтому могу сказать об этом деле лишь одно — она ни в чем не виновата. Проблему создали совершенно другие люди, а она хочет только решить ее. А к Ниро Вулфу она обратилась две недели назад.

— Почему вы… — начала было Эми, но умолкла.

Лили уже улыбалась.

— Оле, Эскамильо! — звонко выкрикнула она, посылая мне воздушный поцелуй.

— Этой ночью произошли кое-какие события, — сказал я Эми. — Подробности при мисс Роуэн я вам рассказывать не могу, да и в любом случае это было бы пока преждевременно. Но уже сейчас можно с достаточной долей уверенности предположить, что смерть вашей матери была не случайной и что в этом случае вы сейчас тоже в опасности. Он может…

— Он? Кто он?

— Возможно, вы никогда не слышали его имя, и я не стану называть его сейчас. Мы не знаем, что побудило его убить вашу мать, и не знаем, какие у него планы насчет вас, но рисковать мы тоже не хотим. Однажды в похожем положении мы уже совершили роковую ошибку и не хотим, чтобы такое случилось снова.

Я обратился к Лили:

— Может она пока пожить у тебя? «Пожить» в том смысле, что она не должна выходить из дома. На террасе сидеть не возбраняется — вряд ли у него есть вертолет. Возможно, хватит пары дней, но не исключено, что это может затянуться и на пару недель. Зато у вас будет вдосталь времени для работы над книгой.

— А почему бы и нет? — сказала Лили. — Я согласна.

Эми нахмурилась.

— Но вы же не думаете… — озадаченно начала она, потом умолкла и посмотрела на Лили. — Извините, мисс Роуэн, но мне нужно кое о чем спросить его. Наедине.

— О, пожалуйста, — весело отмахнулась Лили. — Только ничего у вас не выйдет. Я знаю его лучше, чем вы, а сейчас он работает. Когда он не занят, он очарователен… как правило; когда же он работает, он невыносим. Он уже сказал, что рассказывать сейчас что бы то ни было — преждевременно, и безусловно настоит на своем. Впрочем, попытайтесь, если хотите.

— Она права, — подтвердил я. — Дел у меня и впрямь по горло, но я в любом случае пока ничего бы вам не сказал.

Я повернулся к Лили:

— Стандартная такса телохранителя — шесть долларов в час, но то время, что вы будете работать над книгой, не в счет.

— А могу я взять ее за город на уик-энд?

— Нет. Возможно, она понадобится.

— Ты не выпил чай.

— Сейчас выпью — совсем запарился.

Я залпом опустошил стакан, чмокнул Лили в макушку и отбыл.



Возможно, настанет день, когда я не смогу больше публиковать отчеты по расследованным делам. Просто писать будет не о чем, потому что Нью-Йорк будет настолько запружен транспортом, что сыщикам останется только звонить по телефону да передвигаться пешком — а много ли так расследуешь? В ту пятницу я потратил сорок девять минут на то, чтобы преодолеть пешком расстояние в четыре мили от Восточной Шестьдесят третьей улицы до здания, в котором Нью-йоркская телефонная компания хранит архивы, открытые для доступа посетителей. Там же я всего за девять минут выяснил, что в сорок четвертом году Флойд Вэнс числился в справочнике по адресу: Восточная Тридцать девятая улица, десять. Скорее всего, это был тот служебный адрес, поскольку жилых домов в том квартале не было. Меня это вполне устроило; во-первых, потому что в сорок четвертом году Вэнс был на месте, а во-вторых, потому что его контора помещалась на небольшом удалении от ресторана Туфитти на Восточной Сорок шестой улице, и ему было удобно ходить туда обедать и ужинать.

Когда такси доставило меня к нашему старому особняку, из другого такси, остановившегося напротив нашего крыльца, как раз вылезал Сол. В течение следующего часа, проведенного за обеденным столом, я питал не только свой желудок, но и мозг. На долю желудка выпало счастье полакомиться совершенно изумительным пудингом из молочной кукурузы и нежнейшими миндальными пирожными. Мозг же вдоволь понаслаждался участием в жарком споре, который вспыхнул по поводу того, имеется ли у музыки интеллектуальное содержание. Вулф сказал, что нет, а Сол сказал, что да. Я поддержал Сола — во-первых, потому что он весит вдвое меньше, чем Вулф, а во-вторых, потому что меня поразили его аргументы. Дело в том, что в один из недавних четвергов, по которым, как вы знаете, мы собираемся у Сола, чтобы поиграть в покер, Сол подсел к фортепиано и сыграл для меня и Лона Коэна (мы ждали четвертого партнера) этюд Дебюсси. Лон сказал, что это очень интеллектуальная музыка, а Сол ответил, что музыка не может быть интеллектуальной. Все зависит от того, с кем ты споришь, как объяснила хозяйка попугаю.

После обеда, перейдя в кабинет, я доложил Вулфу о наших последних достижениях, включая телефонный звонок Натаниэлю Паркеру и посещение Лили Роуэн. Закончил я так:

— Я договорился, чтобы Эми Деново жила у Лили Роуэн до особых распоряжений, а также выяснил, что в сорок четвертом году Флойд Вэнс был обладателем телефонного аппарата, установленного в его конторе по адресу: Восточная Тридцать девятая улица, дом десять. Я еще туда не ходил, но, насколько мне известно, застройщики пока не добрались до этого квартала, так что все старые строения на южной стороне до сих пор целы и невредимы. Если у Сола нет ничего срочного, можем окружить этот дом и забросать его гранатами.

Вулф посмотрел на Сола.

— У меня пусто. — Сол развел руками. — Вэнс занимает две крохотные комнатенки — в одной сидит сам, а во вторую поместил блондинку, которая использует чересчур яркую помаду. Про других своих клиентов он рассказывать не стал, зато меня попытал как следует, даже больше, чем следовало бы. Я хотел раздобыть отпечатки его пальцев, но он ни на минуту не оставлял меня одного. Впрочем, проникнуть туда труда не составит. Дверь запирается простым уингейтским замком, который Арчи или я можем открыть с закрытыми глазами.

Вулф помотал головой.

— Сейчас нам ни к чему его отпечатки. Потом, быть может.

— Я знаю, но просто подумал, что неплохо бы раздобыть их. Конечно, мои достижения нельзя сравнить с тем, что удалось Арчи — я имею в виду адрес Вэнса в сорок четвертом году. — Сол посмотрел на меня. — Уик-энд начинается через два часа. Пойдем. План проработаем по дороге.



Для двоих здоровых, сообразительных и умелых сыщиков мы с Солом добились небывалых успехов за последующие два дня. Сол постригся в парикмахерской, а я потратил двадцать три доллара и восемьдесят пять центов из денег клиента на такси и чаевые. Причем все поездки пришлись на промежуток времени с десяти утра до семи часов вечера в субботу, что для Нью-Йорка является достижением.

Буквально за углом дома номер десять по Восточной Тридцать девятой улице расположена закусочная «Дуайер», владелец которой поведал мне, что закусочная находится здесь аж с тридцать седьмого. Сам-то он, правда, купил ее лишь в сорок восьмом году, но знает имя и нынешний адрес прежнего владельца. Звали того Герман Готтшалк, а жил он в Бронксе. Я потратил целых девять часов на то, чтобы разыскать его и показать фотографии семи молодых женщин.

Откровенно говоря, мною уже двигало только отчаяние — в пятницу мы с Солом опросили всех жильцов дома номер десять и не узнали ровным счетом ничего. Консьерж и лифтер работали там совсем недавно и не могли подсказать ни имен, ни адресов своих предшественников. Из жильцов, как выяснилось, тоже никто так долго в доме не проживал.

Зато в воскресенье вечером я сводил Лили Роуэн и Эми Деново на бейсбол, а потом доставил их обеих домой в целости и сохранности.

Утром в понедельник загорелая женщина из «Ист энд Вест Риэлти Корпорейшн» разыскала для меня новый адрес «Кауфман Менеджмент Компани» — фирмы по торговле недвижимостью, которая в свое время посредничала при перепродаже интересующего нас дома. Там услужливый молодой человек, прокопавшись полчаса в старых записях, сообщил нам, что Уильям Полк, который в сорок четвертом году надзирал за домом номер десять, умер в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. Правда, в архиве сохранился полный список лиц, проживающих в сорок четвертом году в этом доме. Всего в списке было двадцать два человека — в том числе Флойд Вэнс, — и мы переписали его. Еще молодой человек добавил, что Бернард Кауфман, который основал «Кауфман Менеджмент Компани», скончался несколько лет назад.

Мы с Солом поделили список пополам и начали разыскивать прежних жильцов. Не буду утомлять вас подробностями встреч с первыми четырьмя, поскольку от них мы ровным счетом ничего не добились, а вот пятый визит оказался удачным. В пять часов вечера я зашел в расположенную на десятом этаже Рокфеллеровского центра контору «Службы доставки Сибор» и познакомился с Дороти Сибор, энергичной, седоволосой, голубоглазой женщиной лет пятидесяти, которая, судя по всему, не только управляла, но и владела службой доставки. Очень занятая дама. Те пятнадцать минут, в течение которых мы с ней беседовали, растянулись на сорок из-за телефонных звонков, да и пробился я к ней исключительно потому, что догадался упомянуть дом номер десять по Восточной Тридцать девятой улице. Когда я вошел в ее кабинет, Дороти Сибор первым делом поинтересовалась, тот ли я Арчи Гудвин, который работает на Ниро Вулфа, и я признался, что тот самый. Тогда она спросила:

— Не знаю, что я могу рассказать вам про дом номер Десять? Я съехала оттуда восемнадцать лет назад. Когда-то, правда, я души не чаяла в этой развалюхе. Присаживайтесь.

Я присел.

— Не знаю, что вы можете мне рассказать, мисс Сибор, но знаю, о чем хочу вас спросить. Нас интересует сорок четвертый год. Вы можете сказать мне, на каком этаже вы жили?

— Конечно. Я жила на девятом.

— Насколько нам известно, в числе прочих жильцов был некий Флойд Вэнс. Вы были с ним знакомы?

— Я бы не сказала, что была с ним близко знакома. Я знала его в лицо — мы жили на одном этаже, только в разных концах коридора. Мы здоровались, обменивались репликами о погоде — сами знаете, как это бывает.

Моя рука машинально нырнула в карман за фотографиями.

— Чтобы сэкономить ваше время, — пояснил я, — быстрее всего будет, если вы посмотрите на эти снимки и скажете, не узнаете ли кого-нибудь.

Я уже протянул к ней руку, как позвонил телефон. Втолковав кому-то, что нужно делать, мисс Сибор взяла снимки и начала разглядывать один за другим. Дойдя до четвертого — фото Карлотты я всегда оставлял посередине, — она приподняла брови, взглянула на меня, снова перевела взгляд на фотографию и сказала:

— Это… Нет, не Вэнс… Воэн, точно! Карлотта. Карлотта Воэн.

Голубые глаза вставились на меня, чуть прищуренные.

— Недавно мне попалось на глаза это имя в двух газетных объявлениях. Речь, кажется, шла о двух разных фамилиях.

— Вы ее знали?

— Да. Она работала на этого Флойда Вэнса. А может быть — с ним, не знаю.

Меня раздирали два взаимоисключающих желания: заключить ее в объятия, и расцеловать, и хорошенько отшлепать за то, что она не откликнулась на наши объявления неделю назад. Одно из желаний я решил облечь в словесную форму.

— Мисс Сибор, — торжественно произнес я, — вы самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встречал, и знай я ваш любимый цвет, я подарил бы вам десять дюжин роз, купленных на деньги нашего клиента, конечно.

Она улыбнулась больше глазами, чем губами.

— Что ж, похоже, я сдала вам туза.

— Не одного, а сразу четыре. Вы ответили на вопрос, который, как мне стало уже казаться, должен был навсегда остаться неотвеченными. Если вы согласитесь…

— Карлотта Воэн и есть ваш клиент? Впрочем, нет, вы бы не стали помещать объявление. Вы хотите найти ее?

— Нет. Она мертва. Я мог бы вам про это рассказать, но это займет много времени, а вы такая занятая. Если вы согласитесь ответить еще на несколько вопросов, я был бы вам весьма признателен. Вы…

Опять телефон. На сей раз разговор продолжался дольше; она объясняла кому-то, чего не надо делать. Закончив, обратилась ко мне:

— Я хочу задать вам один вопрос, мистер Гудвин. Мне нравилась Карлотта Воэн — она производила очень хорошее впечатление. Вы сказали, что она мертва. Так вот, она одобрила бы то, что вы сейчас делаете?

Я солгал. Я мог бы долго объяснять, что не знал ее лично и так далее, но я предпочел безапелляционную ложь.

— Да, — ответил я, глядя Деборе Сибор прямо в глаза. — Безусловно. Вы не помните, как вы с ней познакомились?

— О, это очень просто. Никогда не забуду ту ужасную зиму. Я начала снимать комнату в том доме с осени сорок третьего, а Карлотту впервые увидела весной сорок четвертого, в апреле. Или даже в марте. То ли в вестибюле, то ли в лифте — точно не припомню.

— Значит, весной и летом сорок четвертого она появлялась в вашем доме?

— Да.

— А когда вы видели ее в последний раз?

— Это уже сложнее. Правда, я помню, как, перестав ее встречать, я как-то спросила у Флойда Вэнса, что с ней, а он сказал… — Она нахмурилась и покачала головой. — Он выразился крайне неопределенно. Или Карлотта куда-то уехала, или что-то еще в этом роде.

— Когда это было — летом, осенью, зимой?

— Только не зимой. В ноябре мои дела пошли на лад, и мне хотелось рассказать об этом Карлотте, но она уже не появлялась. Скорее всего — в октябре.

— Значит, вы встречались в течение шести-семи месяцев. Вы сказали, что не знаете, работала ли она на Флойда Вэнса или вместе с ним. Но в конторе она бывала каждый день?

— Не знаю, каждый ли день. Но большую часть времени она и в самом деле проводила в этой конторе. Мы иногда даже обедали вместе. Сам Вэнс тоже долго там не задерживался. Он съехал года через два.

— Мне кажется, что ваше отношение к Карлотте не распространяете на него.

— Вы правы. Я сама не хотела знакомиться с ним ближе. Он не тот человек, с которым я хотела бы работать или общаться. А вы… Господи, неужели Флойд Вэнс ваш клиент?

— Нет. Я вообще сомневаюсь, что найдется много мужчин, с которыми вы согласились бы работать.

Она снова улыбнулась — на этот раз уже больше губами, чем глазами.

— Я бы не возражала, если бы со мной работал такой мужчина, как вы. Сколько вам платит Ниро Вулф?

— Нисколько. Я работаю только из любви к искусству. Мне нравится встречаться с интересными людьми, вроде вас. Если мне надоест и я захочу уволиться, то я напомню вам о вашем предложении. Кстати, говоря об увольнении, вам не кажется, что Карлотта рассталась с Вэнсом, потому что была о нем такого же мнения, как и вы?

Опять телефон — судя по разговору, позвонил важный клиент. Затем Дебора Сибор сама сделала два звонка: кого-то проинструктировала, а кому-то задала изрядную нахлобучку. Повесив трубку, она посмотрела на часы.

— Уже поздно, — заметила она, — а у меня еще уйма работы.

— У меня тоже, благодаря вам, — сказал я, поднимаясь. — Так вам не кажется, что ваше отношение к Вэнсу могло передаться Карлотте?

— Не думаю. Если и так, то она мне ничего не говорила. Она была… очень сдержанная. Даже скрытная.

— Вы когда-нибудь обменивались рукопожатием с мужчиной?

Она рассмеялась — весело и непринужденно.

— От случая к случаю. Когда мне нужно, чтобы мужчина что-то сделал.

— Тогда я подхожу. — Я протянул ей руку. — Сейчас вам нужно, чтобы я ушел.

Рукопожатие ее было твердое и дружеское.

— Если вам надоест, я для начала положу вам жалованье в пятнадцать тысяч.

— Я это запомню. Так какие розы вам больше всего нравятся?

— Зеленые с черными краями. Если вы пришлете мне десять дюжин роз, я перепродам их какому-нибудь клиенту. Я деловая женщина.

Это точно.

Глава 13

Когда в шесть часов Вулф спустился из оранжереи, я развалился в кресле, сняв галстук, скинув туфли, закинув ноги на одно из желтых кресел, и листал журнал. Увидев Вулфа, я величаво кивнул ему, зевнул и снова погрузился в журнал. Кресло жалобно заскрипело, вместив одну седьмую тонны. Сидя спиной к Вулфу, я не видел его свирепого взгляда, но ощущал его сразу печенкой и затылком.

— Тебе плохо? Тепловой удар? — пролаял Вулф.

Я степенно повернулся.

— Нет, сэр, все замечательно. Я просто расслабился. Несколько минут назад позвонил Сол, и я пригласил его на ужин. Дело закрыто. Отец мисс Деново — Флойд Вэнс. Я хотел позвонить ей и сказать это, но, может быть, вы хотите сделать это сами.

— Фу. Докладывай.

Я неспешно встал, выпрямился, потом нагнулся, чтобы натянуть туфли. Когда я работаю за столом, дверь в прихожую и большая часть кабинета остается у меня за спиной, тогда как на стене перед моими глазами установлено зеркало шириной в пять, высотой в четыре фута, благодаря которому я слежу за тем, что делается у меня в тылу. Так вот, я полюбовался в зеркало тем, как ловко завязал галстук, пригладил ладонью волосы, повернулся и сказал:

— Вряд ли вам когда захочется услышать чрезвычайно утомительные подробности, раскрывающие головоломные трюки, с помощью которых я добился этого сногсшибательного успеха, но если вдруг захочется, то я готов пойти вам навстречу. А полтора часа назад женщина по имени Добора Сибор, которая управляет — повторяю: управляет — службой доставки, располагающейся в Рокфеллеровском центре, сказала мне следующее: «Не знаю, что я могу рассказать вам про дом номер десять? Я съехала оттуда восемнадцать лет назад. Когда-то, правда, я души не чаяла в этой развалюхе. Присаживайтесь». Если не возражаете, я буду рассказывать, как мне удобнее. Я предпочитаю говорить «я» и «она» вместо «Гудвин» и «Сибор».

Я дословно передал ему нашу беседу — Вулф, как всегда, слушал с закрытыми глазами. Когда я закончил, он сидел так целую минуту и лишь потом пошевелил губами:

— Приемлемо.

— Наконец-то меня удостоили скупой мужской похвалы, — с чувством произнес я. — Вопросы?

Он открыл глаза.

— А почему розы?

Я кивнул.

— Я ждал этого вопроса. Как-то само собой слетело с языка — просто мне вдруг показалось, что она не из тех, кто сходит с ума от орхидей. С другой стороны, перепродав орхидеи самого Ниро Вулфа, она выручит куда больше, чем от каких-то занюханных роз из питомника.

— Мы пошлем ей фленопсис афродита — они цветут как безумные. У тебя было время поразмыслить — думаешь, работа закончена?

— Я уже причмокиваю губами в предвкушении первого лакомства после затянувшегося поста. Ставлю пятьдесят против одного, что отец — Флойд Вэнс, но для присяжных улик у нас недостаточно. Клиент — другое дело, хотя и тут есть еще некоторые сложности.

— Уточни.

— Хорошо. Самое главное это ваша честь. Четыре дня назад я сказал Кремеру: «Мистер Вулф даст вам свое честное слово, что первый же заслуживающий внимания факт, который мы раскопаем, мы передадим вам, прежде чем воспользуемся им сами». Я, правда, добавил еще: «По крайней мере, за две минуты», но это нас не спасает. Можно считать установленным следующее. Первое: Карлотта Воэн забеременела летом тысяча девятьсот сорок четвертого года и почти наверняка не была замужем. Второе: в течение всего лета сорок четвертого она общалась с Флойдом Вэнсом. Третье: в понедельник двадцать второго мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года за четыре дня до смерти Карлотты Воэн, ставшей к тому времени Элинор Деново, Флойд Вэнс пытался с ней встретиться, причем не в первый раз, но секретарша дала ему от ворот поворот. Не хотел бы я оказаться тем, кто попытается доказать Кремеру, что три этих факта — совсем не та зацепка, которая ему так нужна. Конечно, ваша честь это ваше дело, но я внес ее как залог.

— Мое дело и моя ответственность, — буркнул Вулф. — Продолжай.

— Далее то, что больше интересует меня, чем вас. Моя честь на карту не поставлена, но я глубоко уязвлен в лучших чувствах, поскольку Сайрус М. Джаррет дважды выставлял меня вон пинками под зад, и я хотел бы с ним поквитаться. Чем был так обязан старый Джаррет Флойду Вэнсу, что стал посылать Карлотте Воэн чеки через две недели после рождения ребенка и продолжал высылать их до самой смерти Элинор Деново? Кстати, Кремер тоже не отказался бы от этих сведений, К чему я клоню? Расхвастался я преждевременно — работа незакончена. Теперь ваш ход.

Я ожидал, что он начнет свои трепыхания с губами, но Вулф просто наклонил голову.

— Дело в том, — сказал он, — что мы не знаем, какая из альтернатив нас ждет. Если он только отец, но не убийца, доказать это сложно, если не невозможно. Как-никак, слишком много лет прошло. Если же он к тому же еще и убийца, то дело упрощается — со времени убийства прошло только три месяца. Проясним это,а потом решим, что предпринять дальше. Можешь вызвать его сегодня вечером?

— Каким образом? Спросить, по-прежнему ли он хочет с вами познакомиться?

— А почему бы и нет. Если он ответит, что нет, скажи, что я хочу поговорить с ним. Скажи, что я хочу спросить, почему он не откликнулся на объявление про Карлотту Воэн или Элинор Деново.

Я сверился с телефонным справочником, чтобы уточнить, правильно ли я запомнил домашний телефон Флойда Вэнса, в очередной раз убедился в том, что память меня не подвела, и набрал номер. На часах было без четверти семь. Трубку сняли на третий звонок.

— Алло?

— Могу я поговорить с мистером Флойдом Вэнсом?

— Флойд Вэнс слушает.

— Это Арчи Гудвин. Я работаю на Ниро Вулфа. Если помните, мы с вами познакомились у Лили Роуэн. Вы…

— Я помню.

— Вы сказали, что хотели бы познакомиться с Ниро Вулфом. Я только что напомнил об этом мистеру Вулфу, и он сказал, что тоже хочет с вами познакомиться. Вы можете приехать к нам сегодня вечером, скажем, часов в девять?

Молчание. Пять секунд.

— Это слишком внезапно.

— Я знаю. Срочность, конечно, не такая, как при пожаре, но если вы сможете, то наш адрес…

— Адрес я знаю… — Вновь молчание. — Значит, в девять?

— Да. Или позже, если вам так удобно.

— Я буду в девять.

Едва я положил трубку, как в дверь позвонили. Как я и ожидал, это оказался Сол. Я приоткрыл дверь на пару дюймов и прогнусавил:

— Ты уверен, что хочешь войти? Шампанского не будет — возникли кое-какие осложнения.

Виноват был я сам. Когда Сол позвонил, я только вернулся, страшно довольный собой, и мне не терпелось похвастаться. Поэтому я пригласил Сола на ужин, присовокупив, что в холодильнике уже лежит бутылка «Дом Периньон». Обстоятельства же осложнились так, что, сообразив, что с шампанским придется пока повременить, я отложил визит на кухню. Я знал, конечно, что Сол все поймет без всяких объяснений и извинений, но все же чувствовал себя виноватым.

Правда, запивая нежнейшие мидии и черепашье филе, Сол опустошил почти полбутылки «Монтраше», так что свое он все-таки получил. Кроме разве что пузырьков.

После ужина мы перешли пить кофе в кабинет и заодно разработали программу. Как только придет Вэнс, Сол незаметно покинет дом и отправится в дом номер четыреста девяносто по Лексингтон-авеню, чтобы прихватить какие-нибудь предметы, на которых могут быть отпечатки пальцев Вэнса. Поскольку замок Сол видел, он сразу отобрал нужную отмычку из моей коллекции, после чего помог мне подготовить кабинет к приходу гостя. Мы самым тщательным образом протерли все предметы, к которым мог прикоснуться Вэнс, включая подлокотники кресла, фотографии Элинор Деново, четыре вида рюмок, бокалов и стаканов — мы не знали, что он захочет выпить, — маленький столик и так далее. Время от времени я посматривал на Вулфа с мстительным злорадством. Вулф восседал в кресле, переплетя пальцы в центре необъятного пуза и свирепо следил за нами. Он прекрасно понимал, что наши с Солом священнодействия сейчас куда важнее, чем любые его гениальные идеи, и эта мысль явно причиняла ему невыносимые страдания. Он предпочел бы, конечно, оказаться в таком положении, когда любая, самая запутанная проблема решалась бы только оттого, что он погружается в кресло, закрывает глаза и начинает втягивать и выдвигать губы. В довершение беды он был вынужден терпеть, как мы с Солом мелькаем и суетимся перед его глазами. Я был просто поражен, что он не встал и не перешел на кухню.

Отец Эми позвонил в дверь в десять минут десятого. Я пошел открывать, а Сол тем временем перебрался в гостиную. Введя Вэнса в кабинет и усадив в красное кожаное кресло, я почти бессознательно предался бесполезнейшему занятию на свете. Для какого-нибудь зеваки в зале суда вполне естественно пытаться определить по внешнему виду, виновен подсудимый или нет, а вот профессиональному сыщику тратить на это время — занятие совершенно пустое. И все же я не устоял перед соблазном окинуть взглядом припухшие глаза Вэнса, одутловатые щеки, жиденькую шевелюру, сутулые плечи и давно не чищенные туфли, чтобы попытаться найти ответ на вопрос, он ли убил Элинор Деново…

К тому времени, как я твердо сказал себе, что занимаюсь ерундой, Вулф уже говорил следующее;

— Вы, конечно, хотите знать, почему я пригласил вас к себе. Я же в свою очередь задаю себе вопрос: а почему вы пришли? Вряд ли любого из нас ждет откровенный ответ. Что касается меня, мистер Вэнс, я до сих пор не уверен, какую именно цель преследую. С одной стороны, меня разбирает любопытство узнать, почему вы так настойчиво уговаривали своих друзей отвезти вас к мисс Роуэн, чтобы познакомить вас с мистером Гудвином. С другой стороны, мне хотелось бы знать, почему вы неоднократно искали встречи с миссис Элинор Деново в прошлом мае. Также меня очень интересует все о ваших отношениях с мисс Карлоттой Воэн летом тысяча девятьсот сорок четвертого года. Наконец, мне совершенно непонятно, почему вы не откликнулись на мое объявление, которое…

— О, Господи. Дайте мне блокнот и карандаш. Придется мне все это записать.

Черт возьми, про блокнот мы с Солом не подумали. Трудно все предусмотреть. Мне показалось, что Вэнс взял у меня блокнот и карандаш с некоторым облегчением — видно, он не знал, что говорить, и был рад пока поработать руками.

Вулф наклонил голову.

— Арчи, принеси, пожалуйста, пиво.

— Да, сэр. — Я сделал шаг и остановился. — Принести вам чего-нибудь мокренького, мистер Вэнс?

Вэнс потряс головой и отрезал:

— Нет.

Я разочарованно засеменил на кухню — представляете, какие отпечаточки остались бы на пивном стакане? — как вдруг сзади послышался голос Вэнса.

— А, впрочем, какого черта! Виски с содовой. И со льдом.

Поскольку Фрица Вулф отпустил, я распоряжался на кухне сам. На один поднос я поставил бутылочку пива и стакан для Вулфа, а на второй — чистый стакан и тщательно протертые ведерко со льдом, графинчик с содовой и бутылку «Джонни Уокера». Пока я возился, кое-что я, конечно, упустил. Во всяком случае, когда я вернулся в кабинет, Вэнс уже курил сигару, правда, не «Голд Лейбл Бониту». Меня это, впрочем, не удивило: если портсигар в машине и в самом деле забыл Вэнс, то здравый смысл, безусловно, подсказал бы ему переключиться на другой сорт. Расставив подносы, я снова отправился на кухню за стаканом молока для себя, а когда вернулся, Вэнс потягивал виски, а Вулф говорил:

— …поскольку у меня нет ни малейшего желания ставить вам какие-то условия или выдвигать обвинения. И мне и моему клиенту нужно только одно — знать правду. Имя своего клиента я назвать вам не могу, но если в процессе беседы вы догадаетесь, о ком идет речь, это уже послужит ответом на мой основной вопрос. Из моего объявления легко догадаться, что Карлотта Воэн впоследствии превратилась в Элинор Деново, но если вы предпочитаете не отвечать на вопросы об Элинор Деново, мы можем ограничиться только Карлоттой Воэн. Кстати…

Вулф выдвинул ящик и вынул из него две фотографии. Я предупредил Вулфа, чтобы он не переусердствовал и не дал повода Вэнсу заподозрить, что мы охотимся за отпечатками его пальцев; поэтому Вулф взял фотоснимки совершенно небрежно — в полиции давно хранились его собственные отпечатки, — протянул мне, а я передал их Вэнсу.

— В то время она уже стала Элинор Деново, — пояснил Вулф, — но еще за год до съемки была Карлоттой Воэн, так что вы должны ее узнать.

Вэнс тоже повел себя совершенно естественно. Он поставил стакан на столик, взял обе фотографии в руки, внимательно рассмотрел, потом поднял глаза на Вулфа.

— Ну и что? Конечно, я узнаю ее. — Он отложил оба снимка на столик. — Я и не отрицаю, что был в свое время знаком с женщиной, которую звали Карлотта Воэн.

Он поднес к губам стакан и отпил.

— Когда и где вы с ней познакомились?

— Весной сорок четвертого. Кажется, в конце марта. Господи, неужели уже двадцать три года прошло?

— Где? — Вулф откупорил бутылочку, но наливать себе пиво пока не стал.

— Не помню. На какой-нибудь вечеринке, наверное. Мне еще и тридцати не было, так что я не отказывал себе в обычных удовольствиях.

— И вы ее наняли?

— Э-ээ… В некотором роде.

— Вы платили ей жалованье?

Вэнс отхлебнул виски.

— Послушайте, — сказал он, — я не собираюсь хвастать, но я был молод и от девушек отбоя у меня не было. Нравился я им, понимаете? Но вот Карлотта Воэн втюрилась в меня по-настоящему. Звезд в своем бизнесе я с неба не хватал — все это знали, — но она просто хотела мне помогать, а она свое дело знала. Я не возражал. Но жалованья я ей не платил, нет.

— Как долго она вам помогала?

— Практически все лето. Да и осенью. Месяцев шесть или даже семь.

— А почему перестала?

— Я ее не спрашивал. Просто перестала и все тут.

— Мне кажется, вы могли бы быть пооткровеннее, мистер Вэнс. Ваши отношения прервались оттого, что она была беременна, не так ли?

Вэнс стряхнул пепел с сигары в пепельницу, вставил сигару в рот, обнаружил, что она потухла, взял со столика спички, прикурил и затянулся. Потом посмотрел на Вулфа, открыл было рот, закрыл его, потянулся к бутылке, плеснул себе виски, отхлебнул и снова посмотрел на Вулфа.

— Да, — признался он. — Она залетела. Так она мне сказала. Внешних признаков я не заметил.

— Значит, она от вас забеременела?

— Черта с два!

— В каком смысле?

— При чем тут я? Она же была самая настоящая нимфоманка. Спала со всеми подряд. Она даже не знала, кто ее обрюхатил. Она сама мне это сказала.

Что ж, по крайней мере, становилось ясно, насколько тяжело или даже совсем невозможно будет доказать, что Флойд Вэнс — отец Эми. Конечно, по меньшей мере трое — Реймонд Торн, Бертрам Макгрей и Дороти Сибор — будут утверждать про поведение Карлотты Воэн совершенно обратное, но слова есть только слова. Но и в броне Вэнса имелось одно уязвимое место. Что он скажет в ответ на вопрос, с какой стати Сайрус М. Джаррет ежемесячно отсылал ей по тысяче долларов? Я решил, что Вэнсу ничего другого не остается, как прикинуться, что он знать ничего не знает. Вулф, должно быть, пришел к такому же выводу. Он уже налил себе пива и теперь следил за тем, как оседает пена. Потом повернул голову ко мне и спросил:

— Есть ли еще смысл продолжать?

Имея в виду, достаточно ли мы уже набрали отпечатков пальцев.

— Нет, — ответил я.

Имея в виду «да».

Вулф перевел взгляд на свой стакан. Пена осела как раз до требуемого уровня. Вулф отодвинул кресло, встал и протопал вон. Когда шаги его стихли, я в двадцатый раз напомнил себе, что нужно переставить мебель; не пристало Вулфу огибать красное кресло, когда в нем кто-нибудь сидит. Подобный уход должен выглядеть гордо.

— Поделом вам, — сказал я Вэнсу.

— Он уже не вернется?

— Только после того, как уйдете вы.

— Черт побери, вы могли спросить по телефону, от меня ли она залетела, и я бы вам все сказал.

— Да, я так пытался втолковать этому твердолобому. Он же решил, что по телефону спрашивать такое неловко. К тому же он любит лишний раз покрасоваться.

Вэнс заметил, что в стакане осталось недопитое виски, и залпом осушил его.

— Я думал, что Вулф захочет… — начал было он, но осекся. Потом продолжил: — Вулфа интересовало, почему я искал встречи с Элинор Деново. Так вот, тогда я даже не подозревал, что она Карлотта Воэн; я хотел только выйти на ее фирму — «Реймонд Торн Продакшнз». Я впервые услышал, что Карлотта Воэн и Элинор Деново — одно лицо, из вашего объявления.

— Из объявления, напечатанного в газете, услышать ничего нельзя. Услышать вы можете по радио. В газете объявление читается. А вот по телевизору вы можете как увидеть, так и услышать. Хитрость тут в том, что…

Вэнс прервал меня непечатным выражением и встал. Встать из красного кресла одним махом — задача нешуточная, и Вэнс оставил на каждом из подлокотников по нескольку отличнейших отпечатков. Шагнув к двери, он прибавил еще пару крепких слов.

Я проследил, чтобы Вэнс ненароком не завернул направо, на кухню, но распахивать перед ним дверь не стал. И не потому, что не люблю хамов; мне просто показалось, что в данных обстоятельствах подобная любезность неуместна.

Когда хлопнула входная дверь, я приоткрыл дверь в кухню, крикнул: «Мы одни!» — и спустился в подвал, в кладовую, за картонными коробками, бечевкой и оберточной бумагой.

Когда я, навьючившись как верблюд, вернулся в кабинет, Вулф стоял сбоку от стола, хмуро пялясь в пространство. Я сбросил поклажу и произнес:

— Никогда еще так не сочувствовал нашему клиенту, как сейчас. Знала бы Эми, что получит за свои двадцать тысяч…

— Как долго продержится запах этого сигарного дыма? — прорычал Вулф.

— Кондиционер расправится с ним за один час. — Я аккуратно упаковал в оберточную бумагу стакан, из которого пил Вэнс. — Помогите мне принять решение. В этой бутылке осталось еще больше половины виски. Почти на шесть долларов. Пожертвовать виски Кремеру или вылить?

— Вылей в раковину. Оно отравлено. Проклятье, до чего мерзкий запах! Пойду наверх, но сперва нужно составить письмо. Блокнот.

Я сел и впервые забыл засечь время, так что не могу сказать вам, как долго Вулф стоя диктовал письмо.

«Уважаемый мистер Кремер!

Пять дней назад вы сказали мистеру Гудвину, что располагаете кожаным портсигаром, с которого Вам удалось снять девять отпечатков пальцев. В коробках, которые доставит Вам мистер Гудвин вместе с этим письмом, предметы, на которых могут оказаться отпечатки пальцев, совпадающие с теми, что хранятся у Вас. Это только гипотеза, так что я буду весьма признателен, если Вы скажете, подтвердится ли она. Искренне Ваш».

Чуть помолчав, Вулф закончил:

— Пусть Фриц утром принесет мне письмо вместе с завтраком. К тому времени, как вы с Солом закончите тут, я, возможно, уже засну.

Он ущипнул себя за нос, пожелал мне спокойной ночи и затопал к двери.

Глава 14

Признаться, прибыв на следующее утро без четверти девять в управление уголовной полиции на Западной Двадцать первой улице, я был в затруднении. С одной стороны, я должен был как можно скорее доставить коробки Кремеру, с другой стороны, опасался делать это сам, поскольку, прочитав письмо, Кремер неминуемо вцепится в меня бульдожьей хваткой, и — пиши пропало, Кремер продержал бы меня до тех пор, пока в лаборатории не сверят отпечатки, после чего моя песенка уже точно была бы спета. Поэтому можете представить мое облегчение, когда мне сказали, что Кремера еще нет. Как, впрочем, и Стеббинса. Принял меня другой знакомый сержант по фамилии Берман. Увидев шесть картонок, одна из которых была достаточно велика, чтобы вместить корзинку для бумаг — а так оно и было, поскольку корзинка для бумаг входила в число предметов, позаимствованных Солом из конторы Вэнса на Лексингтон-авеню, — Берман выразил надежду, что это не бомбы. Я ответил, что нет, бомба только в одной из коробок, а фокус в том, чтобы определить, в какой именно. Берман сунул письмо в карман и пообещал передать его Кремеру, как только тот появится.

Поскольку с утра я выпил только апельсиновый сок, то по возвращении я позавтракал, полистал «Таймс» и принялся ждать. На то, чтобы снять отпечатки и сравнить их с имеющимися, полицейским понадобится по моим прикидкам от одного часа до восьми, тем не менее вытереть пыль в кабинете, вырвав лишние листы из календарей, заменив воду на столе Вулфа и разобрав почту, я ждал, что телефон зазвонит в любую минуту. Если отпечатки не совпадут, то мы влипли и уже ничто на свете не поможет нам отработать полученные от клиента деньги; если же они совпадут, то мы наметили уже три или четыре варианта дальнейших действий.

Когда я в десятый раз посмотрел на наручные часы, стрелки показывали десять тридцать восемь, и я решил, что нужно еще раз трезво и спокойно все взвесить. Во-первых, нужно смириться с тем, что если отпечатки не совпадут, то лишь через день, а то и через два позвонит какой-нибудь низший чин и скажет, чтобы я приезжал за оставленным мусором. Если же они все-таки совпадут, то скорее всего лейтенант Роуклифф или сержант Стеббинс позвонят мне часа в два-три и скажут, что я должен срочно приехать. Тогда…

Задребезжал дверной звонок, я пошел открывать и увидел на крыльце Кремера и Стеббинса.

Обычно при виде пары полицейских, стремящихся проникнуть в наше жилище, я не теряюсь; на сей же раз, когда я открывал дверь, в голове у меня свербила лишь одна мысль: отпечатки совпали и, следовательно, Элинор Деново убил Флойд Вэнс. А между тем мне следовало сообразить, что не зря они нагрянули за двадцать минут до одиннадцати, поскольку прекрасно знали, что Вулфа им в это время не видать как своих ушей. Поэтому я должен был хотя бы нацепить дверную цепочку, чтобы в крайнем случае вести переговоры через щель шириной в два дюйма. Я же настолько обрадовался при виде Кремера и Стеббинса, что, забыв про осторожность, распахнул дверь, да еще, должно быть, улыбаясь во весь рот. Правда, улыбался я недолго. Стеббинс, отстранив меня плечом, ворвался в прихожую, устремился к лестнице и, не мешкая, припустил вверх по ступенькам.

Полицейский в доме, скажу я вам, это совсем не то, что полицейский вне дома. Если он вошел в дом на законном основании, а я сам открыл дверь и впустил Стеббинса, то вам остается только смиренно сидеть и строчить жалобы в Верховный суд. Даже сумей я опередить их (а как я мог это сделать, если лифт был наверху?), чтобы это дало нам? Я отправился на кухню, рассказал о случившемся Фрицу и уже после этого стал неспешно подниматься в оранжерею.

Чтобы пройти, не останавливаясь и не глядя по сторонам, через три комнаты, с постепенно повышающейся температурой, по длинным проходам мимо рядов самых необыкновенных, красочных и прекрасных цветов на свете, нужно воистину быть чем-то одержимым. Представляете, что со мной творилось? Войдя в теплицу, из которой доносился голос Кремера, я застал следующую картину: Вулф в канареечном халате сидел на своем табурете возле скамьи с рассадой. Теодор застыл возле стеллажа с горшочками, а чуть левее высился Стеббинс. Кремер же стоял посреди комнаты и по непонятной мне причине держал свою фетровую шляпу в руке. Глядя прямо на Вулфа, он громко говорил:

— …задержать вас как важных свидетелей, пока я не получу ордер. Тогда я наконец упрячу вас за решетку. Ну, что вы теперь скажете?

Вулф не пошевелился, только перевел взгляд на меня.

— У тебя есть жалобы, Арчи?

— Только на их дурные манеры. В следующий раз я их не впущу.

Вулф снова посмотрел на Кремера.

— Мистер Кремер, я уже говорил и снова повторяю, что о делах я в этой комнате разговаривать не стану. Если вы подождете в кабинете, то в одиннадцать я спущусь. Если же осуществите свою угрозу и увезете нас в полицию, то отвечать мы не станем и будет разговаривать только через нашего адвоката. В сегодняшней «Газетт» и в завтрашних утренних выпусках появится сообщение о том, что Ниро Вулф и Арчи Гудвин разоблачили убийцу Элинор Деново и передали все улики в полицию, после чего в знак признания их заслуг перед налогоплательщиками обоих сыщиков арестовали и упрятали за решетку, откуда их пытается вызволить под залог верный адвокат… Арчи, пойди, пожалуйста, сюда. В этой карточке на мильтонию чарльзуорти что-то напутано. Проверь, пожалуйста.

Я подошел, взял у него из рук карточку и хмуро уставился на нее.

Да, Кремеру я бы сейчас не позавидовал. С одной стороны, поскольку я доставил ему письмо и картонки, мы с Вулфом и впрямь становились важными свидетелями по делу (при условии, конечно, что отпечатки и впрямь совпали) с другой же, вздумай он осуществить свою угрозу и забрать нас в участок, он потом и в самом деле станет всеобщим посмешищем.

Стеббинс пробормотал себе под нос:

— Черт возьми, у меня просто руки чешутся сбить его с этого табурета. — Он взглянул на Кремера. — Может, все-таки заберем их с собой и вправим мозги до появления адвоката?

Кремер, следует воздать ему должное, был отнюдь не дурак. Далеко не дурак. Должно быть, Стеббинс подал ему эту яркую мысль — заявиться к нам и ворваться в оранжерею до одиннадцати утра. Кремер мотнул головой в направлении двери, коротко пролаял приказ, и сержант безропотно повиновался. Остановившись перед дверью, он распахнул ее, пропустил Кремера, потом последовал за ним, оставив дверь нараспашку. Теодор закрыл дверь, а Вулф кинул взгляд на электронное табло, регулировавшее температуру, влажность и вентиляцию. До одиннадцати оставалось еще шесть минут.

— С этой карточкой и в самом деле что-то напутано? — спросил я.

— Нет. Оставайся здесь. — Вулф повернулся к Теодору. — Эти одонтоглоссум пирамус еще маловаты для седьмого номера. Пересади их в шестерку, хорошо?

— Нет, — возразил Теодор. — Немного лишнего места им не повредит.

Я не стал прислушиваться к их спору, который продолжался десять минут; я сосредоточенно представлял, что могут найти Кремер и Стеббинс, если им вздумается порыться в наших столах.

Скорее всего они ожидали, что мы с Вулфом вместе спустимся в лифте, поэтому, увидев, что Вулф сползает с табурета и расстегивает халат, я сказал, что спущусь по лестнице, я вышел. Поскольку все лестничные пролеты застланы у нас коврами, спустился я бесшумно, и полицейские заметили, что я стою в дверном проеме, только тогда, когда я заговорил. Стеббинс сидел на моем стуле и разглядывал содержимое верхнего из двух выдвинутых ящиков, а Кремер стоял возле картотечного шкафа, который я, по счастью, запер на ключ.

— Извините, что я оставил сейф запертым, — произнес я.

Кремер обернулся и прищурился. Стеббинс как ни в чем не бывало вынул из ящика еще одну стопку бумаг и начал их просматривать. Полицейский в доме — ничего не попишешь. Послышался шум спускающегося лифта. Вулф вошел, метнул свирепый взгляд на Стеббинса, который продолжал копаться в моих бумагах, и провозгласил:

— Пригласи мистера Паркера. Разговаривать будем на кухне.

— А чего вы ждали? — спросил Кремер. — Ладно, хватит, Пэрли. Освободи гудвинское кресло. Пошевеливайся!

Стеббинс небрежно швырнул бумаги на стол, встал, пересек комнату и уселся в одно из желтых кресел. Он предпочитает сидеть спиной к стене. Кремер занял красное кресло, а Вулф взгромоздился в свое кресло и выдвинул ящик стола, чтобы проверить, все ли в порядке. Потом поморщился и обратился к Кремеру;

— Чем быстрее мы покончим с этим, тем лучше. Вы хотите знать, кому принадлежат эти отпечатки?

— Еще бы, черт побери! И еще я хочу…

— Это подождет. И я не потерплю этого человека, — он ткнул мясистым пальцем в направлении Стеббинса, — в своем доме. Как он посмел обыскивать мой кабинет! Фу! Я предпочел бы избавиться и от вас, но вместо вас могут прислать еще менее приемлемую кандидатуру… Арчи. На нашем бланке: имя мистера Вэнса, адрес и телефон. В двух экземплярах.

Из-за беспорядка, устроенного Стеббинсом, мне пришлось потратить на это больше времени, чем обычно. Пока я печатал, Кремер начал было что-то говорить, но увидел, что Вулф его не слушает, и заткнулся. Когда я закончил, Вулф буркнул:

— По одной каждому.

Я отдал первый экземпляр Кремеру, а копию Стеббинсу, после чего Вулф прорычал Кремеру:

— Уберите его отсюда.

Следует воздать Вулфу должное: он отлично знает, когда ему такое может сойти с рук. В обычных обстоятельствах он бы даже не попытался прогнать Стеббинса, сейчас же — другое дело; ведь он только что передал в руки Кремера имя и адрес человека, который оставил портсигар в машине, совершившей наезд.

— Флойд Вэнс? — спросил Кремер. — Это его отпечатки?

— Да, — сказал Вулф. — Большую часть из них он оставил здесь в моем присутствии, сидя в кресле, которое вы сейчас занимаете.

Кремер повернулся к Стеббинсу:

— Немедленно арестовать его!

Стеббинс встал и вышел.

Дождавшись, пока Стеббинс выйдет в прихожую, Вулф проговорил:

— Мы отдали в ваши руки человека, которого вы разыскивали больше трех месяцев. Что еще вам нужно?

Благодаря кондиционеру, бусинки пота на лбу Кремера подсохли, а лицо стало чуть менее багровым.

— Мне нужно еще много, — сказал он. — Я хочу знать, например, как вы рассчитываете избежать обвинения в сокрытии улик с целью воспрепятствования правосудию. Мне нужно знать, как давно вам стало известно, что за рулем той машины сидел Флойд Вэнс, и каким образом вы на него вышли. Я хочу знать, он ли тот самый отец, которого вы искали, и если да, то почему он убил Элинор Деново.

— Тут придется долго рассказывать, мистер Кремер.

— Конечно. Даже для такого болтуна, как вы. Начинайте.

Вулф устроился поудобнее.

— Сначала о сокрытии улик. В прошлый четверг мистер Гудвин дал вам честное слово и пообещал, что первый же заслуживающий факт, который мы раскопаем, мы передадим вам, прежде чем воспользуемся им сами. Так вот, эти отпечатки мы получили только вчера поздно вечером и передали вам сегодня рано утром. Сами мы ими не воспользовались, да и не намеревались. Больше я не располагаю никакими сведениями, которые, насколько я могу судить, представляют для вас интерес.

— Вы не можете судить! Если вы…

— Пожалуйста, не перебивайте. Вы сами попросили, чтобы я вам все рассказал. Как я вам уже говорил, мой клиент — молодая женщина, которая хочет, чтобы я разыскал ее отца. Мы напали на один след, но он оказался ложным. Мы вышли еще на одного человека, но и здесь нас подстерегала неудача. Я уже подумывал о том, не вернуть ли задаток и не отказаться ли от этого дела, но продолжал поиск только благодаря своему упорству, которое мистер Гудвин называет ослиным упрямством. Вам знакомо имя Реймонд Торн?

— Реймонд Торн? Нет.

— Кто-нибудь из ваших людей наверняка его знает. Элинор Деново проработала у него почти всю свою взрослую жизнь. «Реймонд Торн Продакшнз». Телевидение. В четверг вечером он приходил ко мне по моей просьбе и в течение четырех часов отвечал на мои вопросы. В числе прочего я выяснил, что в мае некий Флойд Вэнс неоднократно пытался встретиться с Элинор Деново, но та всякий раз отказывала ему. В последний раз он приходил к ней двадцать второго мая, за четыре дня до ее смерти. Если бы вы проявили достаточно рвения при допросе секретарши из «Реймонд Торн Продакшнз», то убийца давно был бы в ваших руках. Мы тщательно раскопали прошлое Флойда Вэнса и обнаружили, что он был знаком с Элинор Деново, которая звалась тогда Карлоттой Воэн, с тысяча девятьсот сорок четвертого года. В том же году они часто встречались в течение нескольких месяцев. Мы предположили, что Вэнс может быть тем самым отцом, которого мы ищем. Вчера вечером мистер Гудвин доставил его ко мне. Мистер Гудвин и мистер Пензер тщательно подготовились к этой встрече. Именно поэтому вам так повезло. Без этих отпечатков вы бы никогда не нашли убийцу. И после этого вы посмели заявиться сюда…

— А вы считаете, я должен представить вас к медали?

— Я не люблю медали. Мне от этих отпечатков проку никакого. Вэнс отрицает, что он отец ребенка Карлотты Воэн. Он, конечно, лжет, но изобличить его я не могу. Вы можете мне помочь?

— Я расследую убийство, а не дело об отцовстве.

— Вы правы. Теперь, благодаря этим отпечаткам, вы расследовали еще одно убийство. Вы говорили, что хотите знать, почему он убил ее. Так вот, я не знаю. Я видел его всего один раз, здесь, в кабинете, вчера вечером, и не задал ему ни одного вопроса, имеющего отношение к смерти Элинор Деново. И не спрашивал, почему он так настойчиво добивался с ней встречи в мае. Вы — другое дело. Вам нужен мотив, поэтому вы, конечно, не упустите возможности выпытать у Вэнса всю подноготную. Вполне возможно, что при этом выплывет наружу что-то, имеющее отношение к моей задаче. Если такое случится и вы сочтете возможным поделиться со мной без ущерба для своего расследования, то я постараюсь стереть из своей памяти сегодняшнее безобразие. Конечно, это будет нелегко — я вздрагиваю при одном воспоминании о том, как этот вурдалак ворошил бумаги мистера Гудвина, а вы стояли и аплодировали.

— Я вовсе не аплодировал.

— Вы попустительствовали.

— Ладно, хватит вам. Любой полицейский поступил бы так просто по профессиональной привычке. Даже найди он подписанное Гудвином собственноручное признание в убийстве Элинор Деново, ни один суд не принял бы его — сами знаете.

Кремер посмотрел на часы, потом на меня.

— Сколько времени прошло после ухода Стеббинса?

— Минут пятнадцать, — сказал я — Когда будете вставать, не опирайтесь о правый подлокотник. На нем четыре отпечатка пальцев Флойда Вэнса.

— Спасибо, что предупредили.

Кремер опустил обе ладони на правый подлокотник, приподнялся, встал и посмотрел на Вулфа.

— Я хочу быть на месте, когда его доставят. Должен признаться: то, что вы мне тут наплели, звучит весьма убедительно, но убеждать вы умеете. Пока я ничего вам не обещаю — до тех пор, пока не поговорю с этим Флойдом Вэнсом. Вот тогда я и решу, что мне с вами делать. Мне когда-нибудь случалось благодарить вас?

— Нет.

— И теперь тоже я не стану вас благодарить. Пока.

Он повернулся и зашагал к двери. Я остался сидеть на своем стуле.

Вулф еще раз выдвинул ящик, чтобы окончательно убедиться, что все на месте, а я принялся разбирать учиненный Стеббинсом бардак. Вандал. Гунн. Вряд ли он похитил у меня что-нибудь ценное, поскольку у нас не принято хранить тайны в незапертых ящиках.

Разложив все по местам, я решил, что вурдалак ничего не стащил, за исключением разве что нескольких моих визитных карточек. Я повернулся и увидел, что Вулф уже задвинул ящик и сидит с задумчивым видом. Заметив, что я смотрю на него, Вулф кивнул и провозгласил:

— Фаленопсис афродита сандериана.

Я приосанился.

— Если это викторина, то окраска цветков такая: розовые, коричневые, пурпурные и желтые.

— Мы пошлем их этой Деборе Сибор. Я сейчас схожу за ними. Я хотел срезать их сегодня, но помешали эти варвары. Я даже для стола не срезал.

Он отодвинул кресло и поднялся.

— Инструкции?

— Никаких. Ты ничего не сможешь сделать.

— Сол наготове. Как, впрочем, и Фред и Орри.

— Отпусти их. Следующий наш ход очевиден, но мы должны дождаться, пока Кремер выяснит мотив. И это-то хоть, надеюсь, им под силу.

Лифт двинулся наверх, а я принял позу мечтателя. Приятно, конечно, что следующий наш ход очевиден, но еще приятнее было бы знать, чем и куда ходить.

Глава 15

Я до сих пор не знаю, сколько потребовалось времени Кремеру, чтобы расколоть Вэнса и выяснить, почему он убил Элинор Деново. Знаю только, что позвонил Кремер в четверг, в шесть тридцать восемь вечера, в результате чего я снова опоздал на традиционную игру в покер. И я так же до сих пор не знаю, в чем заключался наш очевидный ход. В числе восьмидесяти семи прихотей Вулфа, которые я мечтал бы искоренить, входит его ослиная убежденность в том, что он не должен ничего объяснять только ради того, чтобы удовлетворить чье-то любопытство, даже мое.

Между тем, узнав из полуденного выпуска новостей об аресте Флойда Вэнса, я попросил Лона Коэна проверить эти сведения, а потом позвонил Лили Роуэн и сказал, что хотел бы встретиться с нашим клиентом, в результате чего удостоился приглашения к обеду. Покончив с салатом из омара и с муссом из мускатной дыни, мы вышли на террасу, и я поведал Эми, что она больше не является мишенью и может не опасаться за свою жизнь. Естественно, она пожелала знать, что случилось. Лили тактично припомнила, что ее ждут на заседании какого-то комитета и оставила нас вдвоем, чего мне, впрочем, вовсе не хотелось. Однако вот уже в течение двух недель я прятался от Эми, так что ее стремление выведать у меня, в чем дело, вполне справедливо и объяснимо. Обычно всегда есть хоть что-то, что можно сказать клиенту. Пока я сказал Эми лишь то, что ее мать звали Карлотта, но сейчас добавить к этому мне было нечего. Уходя, я уже не был так уверен в том, что по-прежнему остаюсь единственным человеком в этом мире, которому Эми может доверять.



Из газетных сообщений в среду и в четверг я узнал все подробности о личности человека, совершившего наезд на Элинор Деново, но так и остался в полном неведении относительно мотива убийства. У меня сложилось впечатление, что отпечатки пальцев удалось идентифицировать исключительно благодаря скрупулезной и виртуозной работе ищеек Кремера, хотя подробности не сообщались. Не упоминались также ни Ниро Вулф, ни Арчи Гудвин. Говорилось также, что в сорок четвертом году Флойд Вэнс был холост, а свой патриотический долг наряду с миллионами других американцев он не выполнял из-за какого-то дефекта коленной чашечки.

Когда в четверг вечером зазвонил телефон, я сидел за столом, разбирая записи по гибридизации, а Вулф только начал новую книгу — «Будущее Германии» Карла Джасперса. Я снял трубку.

— Контора Ниро Вулфа, Арчи…

— Мне нужен Вулф, Гудвин. Это Кремер.

— Приветствую.

Не прикрывая мембрану рукой, я повернул голову и нарочито громко пробасил:

— Кремер.

Вулф потянулся к трубке, а я продолжал слушать.

— Да, мистер Кремер?

— Я по поводу Флойда Вэнса. Вы читали в газетах?

— Да.

— Мы рассчитываем предъявить обвинение в предумышленном убийстве и убеждены, что он не отвертится. По новому предписанию мы не могли даже спросить, не хочется ли ему пить, в отсутствии его адвоката. Я готов вам кое-что сказать, если вы пообещаете не разглашать это.

— Вы ставите меня в сложное положение. От сведений, которыми я не могу воспользоваться, пользы мало.

— Я не сомневаюсь, чтобы вы захотели воспользоваться этими сведениями. Но если можете воспользоваться, не раскрывая источник, то — пожалуйста.

— Очень хорошо. Даю слово.

— То, что вас больше всего интересует, нам узнать не удалось. По меньшей мере, в течение последнего года, а то и больше, Элинор Деново преследовала его. Похоже, она была еще та штучка. Доказательств того, что она упоминала его имя, у нас нет, но прошлой весной, когда у него оставалось всего два клиента, они вдруг отказались от его услуг, и у нас есть их письменные показания, что они решили воспользоваться услугами той фирмы, которую порекомендовала им Элинор Деново. Были и другие подобные случаи, так что, когда дойдет до суда, у нас уже будет достаточно полная картина. Пока же адвокат Вэнса пытается доказать, что убийство было непреднамеренным, но ему это не удастся. Судя по всему, примерно полтора года назад Элинор Деново решила пустить Вэнса по миру, и ей это весьма неплохо удавалось. Вы об этом знаете?

— Нет.

— Таким образом, мы нащупали вполне серьезный мотив для убийства, хотя не знаем, за что она пыталась ему отомстить. Впрочем, это уже ваша забота. Вполне возможно, что она решила поквитаться за что-то случившееся в сорок четвертом году, но я очень доволен, что нам ни к чему копать так глубоко. Если хотите вы, то ради Бога, хотя теперь Гудвину не удастся вытащить Вэнса к вам еще на один вечер. Теперь он вам недоступен.

— Вы правы. Я надеялся услышать от вас что-нибудь полезное, но, судя по всему, придется мне признать свое поражение. Тем не менее я вам признателен. Искренне признателен.

— Что ж, на такой ноте можно и попрощаться, — сказал Кремер и положил трубку.

Вулф глубоко вздохнул, и уголок его рта вздернулся на целых четверть дюйма. Он посмотрел на меня и сказал:

— Приемлемо.

— «Приемлемо?» — фыркнул я. — Черта с два! Потрясающе! Грандиозно! Пора брать у мисс Деново чек на двадцать тысяч.

— Нет, подожди немного. — Он взглянул на часы. — Соедини меня с мистером Джарретом.

Я приподнял брови.

— С отцом или сыном?

— С мистером Сайрусом М. Джарретом.

Я кивнул.

— Угу. Я знаю, что умею выполнять ваши поручения, но на сей раз мне нужно кое-что уточнить. В среднем мне удается подзывать мистера Сайруса М. Джаррета к телефону ноль раз из каждых двух попыток. Думаю, что в лучшем случае мне удастся побеседовать с субъектом по имени Оскар.

— Я сам поговорю с Оскаром.

Я снова изогнул брови, потом развернулся, снял трубку, набрал код девятьсот четырнадцать, а за ним номер резиденции Джаррета. Вулф уже держал свою трубку возле уха. На пятый звонок знакомый мужской голос произнес:

— Резиденция мистера Джаррета.

— Говорит Ниро Вулф. Я звоню из Нью-Йорка. Я хочу поговорить с мистером Джарретом. Передайте ему… — Не смейте меня перебивать! Скажите, что я хочу поговорить с ним о Флойде Вэнсе. Повторите имя.

— Но мистер Джаррет ужинает…

— Я сказал, чтобы вы повторили имя. Флойд Вэнс.

— Флойд Вэнс.

— Прекрасно. Выслушать вас мистер Джаррет сможет. Он ест не ушами. Скажите, что я хочу немедленно поговорить с ним о Флойде Вэнсе. Вы запомнили, как меня зовут?

— Да, сэр.

— Я не буду класть трубку, но не заставляйте меня ждать.

Я слушал, затаив дыхание. Вулф так отчаянно блефовал, что я даже не решался сделать ставку. Слишком многое было поставлено на карту. Значит, для Вулфа очевидный ход заключался в том, чтобы прикупить недостающую карту к стриту. И вероятность удачи была, на мой взгляд, ничуть не больше. Насколько я мог судить, было вполне вероятно, что Джаррет вообще никогда не слышал про Флойда Вэнса. Так что я не удивился бы, услышав щелчок от брошенной Оскаром трубки.

Но я ошибся. Время я, правда, не засек, поскольку судорожно цеплялся за самый краешек утеса, но мне показалось, что прошло часа три. Или, по меньшей мере, три минуты.

— Вы прервали мой ужин.

Я кивнул Вулфу — Джаррет.

— Мистер Джаррет?

— Да.

— Меня зовут Ниро Вулф. Я не люблю прерывать чьи-то трапезы, но дело не терпит отлагательства. Я должен срочно принять решение. Я только что беседовал с инспектором полиции, который расследует дело об убийстве Элинор Деново. Должен сказать вам по секрету, что за арест подозреваемого, Флойда Вэнса, ответственны мы с мистером Гудвином, который дважды приезжал к вам. Для доказательства того, что убийство было предумышленным, полиции нужен мотив, поэтому очевидно, что полиция крайне заинтересована в том, чтобы в деле всплыло ваше имя и можно было бы с вашей помощью установить, в каких отношениях состояли Флойд Вэнс и Элинор Деново двадцать три года назад. Это неизбежно приведет к тому, что вам придется давать свидетельские показания на суде Флойда Вэнса, а мне бы крайне не хотелось подвергать таким неприятностям столь заслуженного человека, как вы. Поэтому, прежде чем назвать вас полиции, я хотел бы обсудить с вами создавшееся положение, и завтра утром в одиннадцать я жду вас здесь, в моей конторе.

— Мое имя упоминалось в вашей беседе с полицейским инспектором?

— Нет.

— Мне ровным счетом ничего не известно о том, в каких отношениях состояли Флойд Вэнс и Элинор Деново двадцать три года назад.

— Фу. Я сразу же перезвоню мистеру Макгрею и попрошу проследить за тем, чтобы до прихода полицейских определенные чеки в архиве «Сиборд Бэнк энд Траст компани» никто не потревожил.

— Зачем полиции эти чеки?

— В полиции принято проверять все, что может иметь отношение к расследованию убийств. Если хотите, я могу потом спросить у инспектора Кремера, пригодились ли ему эти чеки.

— Нет. Знал бы я тогда, когда пришел Гудвин… — Джаррет приумолк, потом резко произнес: — Жду вас завтра утром.

— Я веду дела только у себя в конторе. Я и так оказываю вам куда больше почестей, чем вы заслуживаете, сэр. Вы приедете к одиннадцати или нет?

— Днем. Во второй половине.

— Нет. Или в одиннадцать или не приезжайте.

— В моем возрасте по утрам бывает нелегко.

— Встаньте пораньше. Но после одиннадцати уже не приезжайте.

— Хорошо, черт бы вас побрал!

Послышались короткие гудки. Я положил трубку и повернулся к Вулфу.

— Вы, кажется, не похудели ни на унцию, а я потерял фунтов десять.

Вулф хрюкнул.

— Да, я пошел ва-банк. Терять мне уже было нечего.

— Он заглотал наживку вместе с крючком. Вы уже решили, что его связывает с Вэнсом?

— Нет.

— Вэнс — его сын.

Вулф кивнул.

— Для нас это было бы идеально. А внешнее сходство есть?

— Я бы не сказал.

— Это, конечно, важно, но не обязательно. А вот по другому поводу я хотел бы с тобой посоветоваться. Должна ли присутствовать при этом мисс Деново?

— Да, это и в самом деле вопрос серьезный. Последние два дня она не выходит у меня из головы. Больше всего на свете мне не хотелось бы, чтобы она узнала, что ее отец Флойд Вэнс. Я придумал три способа, как можно избавить ее от этого потрясения, но все они далеки от идеала. Вы можете что-нибудь предложить?

— Нет, но я хочу с тобой поспорить.

— Валяйте.

— Я тоже думал об этом. Очевидно, что для клиента важно не искусство, с которым мы проводим расследование, а сам результат. В случае мисс Деново обстоятельства сложились так, что результат ее не удовлетворит. Даже наоборот. Возникает резонный вопрос: что удовлетворит ее в меньшей степени? Ты знаешь мисс Деново лучше, чем я. Если бы ей предложили на выбор два варианта, что бы она выбрала? Получить доказательства, что Флойд Вэнс, отпетый мерзавец и убийца, — ее отец? Или на всю жизнь остаться в неведении? Только меня интересует не твое мнение, а ее.

Продумал я целую минуту. Вердикт же мой был таков:

— Она предпочла бы узнать правду.

— Значит, завтра утром она должна быть здесь. В нише. Прими меры предосторожности, чтобы она не вмешивалась, даже если вдруг услышит что-то совершенно неожиданное. Может быть, стоит пригласить Сола, чтобы он приглядел за ней. Ты ведь сегодня встречаешься с ним?

— Надеюсь, что да. Это зависит от того, сколько времени мне потребуется, чтобы разыскать Эми. Мы ведь выпустили ее из заточения.

Вот почему я опоздал на игру в покер. Когда я наконец дозвонился до Эми, было уже почти десять. Впрочем, сказать мне ей, как всегда, было почти нечего, за исключением того, что она должна быть у нас к половине одиннадцатого. Правда, это должно было подсказать ей, что дело, по крайней мере, не стоит на месте. Сола я тоже пригласил на это время. Нью-Йорк в наши дни таков, что даже для таких асов, как Сол Пензер, нужно набрасывать полчаса на всякую неожиданность.

Глава 16

Одно время я размышлял над происхождением слова «подслушивать». С помощью словарей я выяснил, что когда-то это означало прятаться где-нибудь под окном или под карнизом и слушать, о чем говорят в доме. Для того же, чтобы подслушать, о чем говорят в кабинете Вулфа, прятаться нужно не под окнами, а в особой нише, которая находится в самом конце прихожей по пути накухню. Примерно на уровне глаз (если вы одного роста со мной и Вулфом) в стене прорезано прямоугольное отверстие высотой в семь дюймов, а шириной в двенадцать. Со стороны ниши отверстие прикрыто выдвижной филенкой, а со стороны кабинета замаскировано картиной с изображением водопада. Фокус тут в том, что через отверстие не только было слышно, о чем говорят, но и видно большую часть кабинета.

Поскольку Эми Деново была ниже меня на восемь дюймов, то в пятницу утром я приволок из кухни в нишу раздвижную лестницу. В конце концов клиент, который платит двадцать тысяч, заслуживает того, чтобы подслушивать и подглядывать в человеческих условиях.

Эми пришла за девять, а Сол — за одну минуту до назначенного срока. Я отвел Эми в нишу, посадил на лестницу напротив отверстия, отодвинул филенку в сторону и убедился, что глаза девушки находятся как раз на нужном уровне.

— Учитывая узость ступеньки, на которой вы примостились, — заметил я, — я страшно рад, что на ней сидите вы, а не Ниро Вулф.

— А зачем это нужно? — спросила Эми.

— Это зрительная трибуна. Вам предстоит увидеть и услышать человека, который отправил все двести шестьдесят четыре чека вашей матушке. Сайрусу М. Джаррету аудиенция назначена на одиннадцать. Мы решили, что лучше вам услышать все из первых уст, а отсюда до красного кожаного кресла, в котором будет сидеть Джаррет, всего десять футов. Взгляните.

Эми наклонилась поближе к отверстию.

— А он не увидит меня?

— Нет. Со стороны кабинета видно только нарисованный водопад.

Девушка повернулась ко мне.

— Но почему… Что он собирается сказать?

— Вот мы и сами хотим это услышать. Мы рассчитываем, что помимо всего прочего он назовет и имя вашего отца. Это может…

В дверь позвонили. Я пошел открывать.

Кратко сказал Солу (а это оказался он), что он должен делать, я проводил его к нише и представил нашей клиентке, которая за две недели уже уплатила ему через меня почти тысячу долларов.

— Поскольку вы называете меня Арчи, — обратился я к Эми, — вам придется называть его Солом, чтобы он не обиделся. Он останется здесь с вами на тот случай, если вам вдруг покажется, что мы задаем Джаррету неправильные вопросы, и вы решите вмешаться. Джаррет не должен заподозрить, что кроме нас с Вулфом здесь есть еще кто-то. Снимите туфли и если вдруг почувствуете, что хотите чихнуть или кашлянуть, то постарайтесь почувствовать это заранее, с таким расчетом, чтобы успеть добежать до кухни. — Я взглянул на часы. — Он должен быть здесь через двадцать пять минут, но может приехать и раньше. Сол отведет вас на кухню и угостит кофе, а я пойду в кабинет глотать транквилизаторы, чтобы успокоиться.

— Что-то не похоже, чтобы вы волновались, — улыбнулась Эми.

— Значит, не буду глотать транквилизаторы, — великодушно согласился я и отчалил.

Вулф спустился из оранжереи ровно в одиннадцать, вставил свежесрезанные орхидеи и начал просматривать почту. Я сидел за своим столом, проверяя по гроссбуху последние расходы и поступления. Ничто не указывало на то, что нас ждет нечто особенное.

Дверной звонок задребезжал в четверть двенадцатого.

Первым делом, открыв дверь, я заметил, что Джаррет приехал на «героне» с городским номером и что глаза Джаррета за две недели совершенно не изменились.

— Доброе утро, — поприветствовал я высокого гостя, вложив в голос все свое радушие и сердечность, хотя вполне мог процедить сквозь зубы что-нибудь нечленораздельное. Пожалуй, пора меня уже все-таки наградить.

Джаррет тоже проскрипел «Доброе утро», но тоном, в котором не было и намека на сердечность. Впрочем, я не исключаю, что Джаррет здоровается так со всеми — от мальчишки-посыльного до вице-президента компании.

Я дождался, пока Джаррет благополучно устроился в красном кресле, после чего торжественно провозгласил:

— Мистер Джаррет. Мистер Вулф.

— Подставку для ног и стакан воды, — потребовал Джаррет.

Единственная в нашем доме подставка для ног была в комнате Фрица, в цоколе. По дороге на кухню я с удовлетворением удостоверился, что в нише все спокойно — Эми, сбросив туфли, сидит у амбразуры, а Сол бдительно наблюдает за ней. Сказав Фрицу, что гость требует воды, я спустился в цоколь и вошел в огромную захламленную комнату Фрица, в которой на одиннадцати книжных полках размещались двести девяносто четыре кулинарные книги. При беглом осмотре выяснилось, что у Фрица хранятся целых три подставки для ног. Я выбрал самую большую, обтянутую гобеленом, на котором охотник целился копьем в матерого медведя.

Вернувшись в кабинет, я убедился, что почти ничего не пропустил. Джаррет доставал синюю пилюлю из маленькой золотой коробочки, и я постоял рядом с ним, дожидаясь, пока он положит пилюлю в рот и запьет ее водой. Возможно, Джаррет рассчитывал на то, что я нагнусь и сам поставлю его ноги на подставку, как, должно быть, делал Оскар, но я решил, что даже у Арчи Гудвина сердечность и радушие не безграничны. Джаррет, запив пилюлю, поставил стакан на столик, после чего сам задрал ножки, и я подсунул под них подставку.

— Совсем неподалеку отсюда живет опытный врач, — сказал Вулф.

— Нет, — процедил Джаррет, устремив на него ледяной взгляд. — Я же вам говорил, что в моем возрасте по утрам бывает нелегко. Излагайте.

Вулф потряс головой.

— Я не могу стращать больного. Пилюля вам поможет?

— Это все из-за вашей наглости. — Костлявый подбородок дернулся вверх. — Я стар. Но я вовсе не больной. И вам не застращать меня — больного или здорового. Начинайте.

Плечи Вулфа чуть приподнялись, потом опустились.

— Очень хорошо, сэр, я начну. Но мы сможем быстрее покончить с этим делом, если вы смиритесь с реальностями. Я сказал, что не могу стращать больного, но вас я уже запугал. Я буквально силой вытащил вас сюда, но при этом выложил все свои карты на стол. Я дал вам понять, что у вас есть выбор: либо вы дадите мне правдивые и исчерпывающие ответы на интересующие меня вопросы, либо я сообщаю полиции определенные сведения, которые послужат основой для расследования ваших давних взаимоотношений с Флойдом Вэнсом и Карлоттой Воэн, которая позднее стала Элинор Деново. Если вы не очень близко знакомы с уголовным правом, я объясню вам, почему полиция проявляет такой интерес к этому делу. Адвокат Флойда Вэнса пытается повернуть дело так, чтобы его клиента судили за непреднамеренное убийство. Полиция же и окружной прокурор настаивают на том, что убийство было предумышленным, а для этого они должны предъявить обоснованные мотив. Поэтому они не пожалеют ни времени, ни усилий, чтобы разворошить всю эту историю с чеками, которые вы в течение двадцати двух лет посылали Элинор Деново.

Не меняя тона, Вулф продолжил:

— Вы рано завтракали и проехали девяносто миль. Не желаете ли выпить кофе или еще что-нибудь? Сандвич, печенье, фрукты? Оладьи с тимьяновым медом?

— Вы все-таки поразительный наглец, — произнес Джаррет. Он никак не отреагировал на любезное предложение Вулфа, а зря: Фриц печет такие оладьи, что просто пальчики оближешь. — Это шантаж. Даже если я соглашусь, я все равно буду в ваших руках. Если вы не сообщите в полицию про чеки, то это сделает Макгрей или кто-то другой.

— Нет. Это исключено. Тем более что никто больше не знает и даже не подозревает о вашей связи с Флойдом Вэнсом. Кроме нас с мистером Гудвином.

— Это ерунда. Я никак не связан с Флойдом Вэнсом Если вы…

— Мистер Джаррет, не запирайтесь. Смиритесь с реальностью. При одном упоминании Флойда Вэнса вы сами подошли к телефону, а потом согласились приехать сюда. Фу. Вы просто не в себе.

Это нужно было видеть: Джаррета приперли к стенке, но взгляд его оставался таким же ледяным и пронизывающим, как тогда, когда он обозвал меня безмозглым недоумком. — Вы лжете, — сказал он. — Я знаю, что за вашей спиной прячется Макгрей.

— Нет. Я не настолько глуп. Я представляю исключительно интересы моего клиента, мисс Эми Деново, дочери Элинор Деново.

— Что вы хотите? Сколько?

— Мне нужно только получить ответы на интересующие меня вопросы. Точнее — на вопросы, которые интересуют моего клиента. Меня наняли только с одной целью — узнать, кто ее отец и каким он был… или есть. Я обязан сказать ей только это, так что никакие другие сведения, которые вы мне сообщите, не станут известны ни ей, ни кому другому.

Вулф наклонил голову.

— Вы упомянули также шантаж. Как я уже сказал вам вчера, я и так оказываю вам куда больше почести, чем вы заслуживаете. Любой гражданин, располагающий сведениями о совершившемся преступлении, должен сообщить об этом в полицию. Я мог бы сделать это еще вчера и не возиться тут с вами. В ходе расследования личность отца Эми Деново, безусловно, была бы установлена, так что свои обязательства перед ней я бы выполнил. С вами же я встретился только потому, что честолюбие не позволяет мне полагаться на кого-то другого в тех случаях, когда я могу добыть нужные мне сведения сам. Можете меня не благодарить.

— Я и не собираюсь вас благодарить. — Джаррет приподнял ноги и отшвырнул подставку в сторону. Похоже, пилюля помогла. — Я отвечу на ваши вопросы, а потом вы донесете в полицию.

— Нет. Повторяю: никакие другие сведения, кроме тех, что интересуют моего клиента, не станут известны ни мисс Деново, ни кому другому. Если вы мне не верите, то вы напрасно потратили свое время — не стоило вам приезжать сюда.

Похоже, Джаррета наконец проняло, злорадно отметил я, поскольку не мог забыть своих встреч с ним. Подбородок дрожал, на шее подергивалась какая-то жилка, а пальцы сжались в кулаки.

— Отец Эми Деново — Флойд Вэнс — хрипло сказал он.

Вулф кивнул.

— Так я и предполагал. А откуда вы знаете?

— Я же вам сказал, черт побери! Я знаю… Вас наняли только для этого.

— Совершенно верно. Но мне нужны правдивые и исчерпывающие ответы. Начнем сначала. Весной тысяча девятьсот сорок четвертого года Карлотта Воэн уволилась от вас и начала работать с Флойдом Вэнсом. Почему?

— Не вижу смысла отвечать на вопросы, которые не имеют отношения к вашим интересам.

— Фу. Позвольте мне самому решать, что имеет отношение к моим интересам, а что нет. Поскольку этот разговор не слишком приятен ни вам, ни мне, давайте покончим с ним побыстрее. Итак, почему она перешла к Флойду Вэнсу?

Замороженные глаза Джаррета впились в Вулфа.

— По моей просьбе, — ответил он. — Я продолжал платить ей жалованье. Карлотта была исключительно знающим и умелым работником, и я надеялся, что она поможет Флойду наладить его дело. Он не знал, что я прислал ее. Он вообще ничего про меня не знает. Направив к нему Карлотту, я совершил ошибку. Когда в сентябре я вернулся из-за границы, я узнал о том, что случилось. Флойд соблазнил ее, и она была беременна. Но к тому времени она уже поняла, что он за человек. Вскоре она исчезла. Поскольку я считал себя ответственным за случившееся, я организовал ее розыск, но на это ушло время, так что узнал я о том, что она изменила имя и фамилию только в марте сорок пятого. Вскоре после рождения ребенка я послал ей банковский чек. После октября сорок четвертого года я ни разу не видел ее и не разговаривал с ней. Я сообщаю вам эти подробности только для того, чтобы избежать лишних расспросов. Я не располагаю никакими сведениями о том, встречалась ли она с Флойдом Вэнсом хоть раз после октября сорок четвертого года. Если он и в самом деле убил ее, то мотив мне неизвестен.

— А знает ли Вэнс, что вы его отец? — спросил Вулф.

Джаррет, похоже, ждал этого вопроса.

— Я уже ответил на этот вопрос, — сказал он. — Я сказал, что он вообще ничего про меня не знает. Его мать звали Флоренс Вэнс. В тысяча девятьсот четырнадцатом году ей было двадцать, а мне двадцать три. Она работала официанткой в одном из бостонских ресторанов. Она умерла через пять дней после того, как родился ребенок. Нет, Флойд Вэнс не знает, что я его отец. Если у вас есть вопросы, которые имеют отношение к делу, спрашивайте.

— Я мог бы задать еще много вопросов, — сказал Вулф, — но самое главное я уже выяснил. Мне, конечно, было бы любопытно узнать, каким образом вы сумели две недели назад поставить Флойда Вэнса в известность о том, что я разыскиваю отца Эми Деново, но настаивать на ответе не буду. Но кое-какие замечания сделаю. Если бы вы рассказали все это мистеру Гудвину, когда он впервые приехал к вам, можно с достаточной уверенностью утверждать, что Флойд Вэнс не был бы арестован по подозрению в убийстве Элинор Деново. А Эми Деново не пришлось бы платить мне еще за две недели напряженной работы. Если вы пришлете мне чек в компенсацию за все затраты, то я верну ей задаток и не возьму с нее ни цента. Если вы согласитесь, то это обойдется вам в пятьдесят тысяч… Каково бы ни было ваше решение, я стану лучше разбираться в человеческой натуре… Арчи, с этого кресла трудно вставать. Помоги мистеру Джаррету подняться.

Я подошел, но Джаррет даже не посмотрел в мою сторону. Он подогнул ноги, напрягся и встал одним рывком. Пилюля определенно сработала. Джаррет, вынужден отдать ему должное, умел держать удар. Ни один из известных мне людей не сумел бы пропустить колкости Вулфа мимо ушей. Джаррет же даже глазом не моргнул. Я уже в третий раз наблюдал за его уходом, хотя при наших предыдущих встречах прощальные фразы принадлежали ему.

Когда «герон» отъехал, я запер входную дверь, прошагал к нише и сказал:

— Надеюсь, слышимость была хорошая? Делиться услышанным мы не имеем права.

Сол задвинул филенку. Эми, слезая с лестницы, споткнулась и пошатнулась. Я подхватил ее за локоть.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила она. Лицо ее было заметно бледнее, чем обычно.

— Пожалуйста, — столь же вежливо ответил я. — Вы все слышали?

— Да. Но я… Вы не возражаете, если я уйду?

— Нет, конечно. Проводить вас?

— Нет, я хочу побыть одна. Потом… Я вам позвоню. Но одно я уже решила. Моя мать дала мне имя Эми Деново, и я не стану менять его.

— Рад за вас.

— Мне не нужно сейчас говорить с Ниро Вулфом? Мне бы очень хотелось избежать этого.

— Конечно. Я думаю, он уже забыл про вас и погрузился в книгу о Германии. Позвоните в любое время.

Эми повернулась и зашагала было к двери, но Сол преградил ей дорогу.

— Вы забыли свои туфли, — сказал он.

— Спасибо, — вежливо сказала она и, опершись на меня левой рукой, нагнулась и правой стала надевать туфли. Потом сказала:

— Не провожайте меня.

И ушла.

Когда дверь за ней закрылась, Сол сказал:

— Она хорошо держалась. Не плати мне за этот день — мои услуги не понадобились.

Глава 17

Это послесловие я пишу только для того, чтобы вы тоже стали лучше разбираться в человеческой натуре. Чек от Сайруса М. Джаррета на пятьдесят тысяч долларов — личный, а не банковский — прибыл по почте двадцать шестого января, через три дня после того, как суд присяжных осудил Флойда Вэнса за предумышленное убийство.

СМЕРТЬ ХЛЫЩА

Глава 1

По привычке я начал свое послание с инициалов «Н.В.», а закончил «А.Г.» За прошедшие годы почти все мои письменные сообщения Ниро Вулфу умещались на листках, вырванных из блокнота; по утрам Фриц относил их в его спальню на подносе, а если я возвращался поздно вечером, когда Вулф уже лежал в постели, я оставлял послание на его столе. Как и все остальные, это тоже начиналось с «Н.В.», а заканчивалось «А.Г.», хотя и было написано от руки. Я отпечатал его на «Ундервуде», который стоял на столе в углу просторной гостиной домика Лили Роуэн, расположенного в дальнем конце ее же ранчо. Письмо я запечатал в конверт авиапочты и субботним утром бросил в почтовый ящик в Тимбербурге, окружном центре. Сверху на листе бумаги была шапка «Ранчо Бар Джей-Эр, Лейм-Хорс, Монтана». Не столь, правда, элегантная, как бумага с нью-йоркским адресом Лили. Ниже шел текст:


«Пятница, 8.13 вечера

2 августа 1968 г.

Н.В!

Здесь творится черт знает, что и я влип по самые уши. В понедельник я не стал рассказывать подробности по телефону, поскольку телефонистка могла наябедничать шерифу или местному прокурору. К тому же, телефон мисс Роуэн могут прослушивать. Сами знаете, наука не топчется на месте. Поскольку вы никогда ничего и никого не забываете, то должны вспомнить Харвея Грива, который, сидя у вас в кабинете, рассказывал, что приобрел уйму всякого скота — лошадей, быков, коров и телят для Роджера Даннинга. Кажется, я упоминал, что последние четыре года и до самого недавнего времени Грив был управляющим ранчо мисс Роуэн. В субботу же его обвинили в убийстве и поместили в каталажку, или в местную тюрьму. Кто-то застрелил хлыща по имени Филип Броделл, когда тот собирал чернику. Двумя выстрелами — в спину и в грудь. Кстати, я говорил, что горная черника отличается от обыкновенной. На сей раз я привезу вам немного на пробу.

Мы с мисс Роуэн решили, что Харвей невиновен, и потому я застрял. Если бы было очевидно, что убийца он, я бы, как мы и уговаривались, вернулся еще позавчера, чтобы сдувать пыль с вашего стола. Мисс Роуэн наняла адвоката из Хелены, самого известного во всем округе, но мне кажется, что его взгляд отличается от нашего. То есть защищать-то он Харвея готов, но в невиновность не верит. А я верю и готов поставить пятьдесят против одного, что Харвей ни при чем. Так что, сами понимаете, я впрягся в работу. Даже не будь я обязан мисс Роуэн как ее гость и давний друг, я не мог бы бросить Харвея Грива в беде, поскольку знаю его слишком давно.

Естественно, с позавчерашнего дня, 31 июля, я беру отпуск за свой счет. Надеюсь, что скоро вернусь, хотя пока не представляю, где найти достойного кандидата на место Харвея в темнице. Если вам придется усадить за мой стол Сола или Орри, то все мои личные вещи наверху, в моей комнате, так что за мои тайны можете не волноваться. Телевидение здесь чудовищное, поэтому я должен успеть вернуться до начала чемпионата по бейсболу. Привет Теодору, а Фрицу передайте, что по утрам я первым делом вспоминаю о нем — вернее о его завтраках, которых мне так не хватает. Кстати, местные жители называют оладьи либо затычками для пасти, либо замазкой для брюха.

А. Г.»


Письмо он получит скорее всего в понедельник; прочитав, откинется на спинку кресла и минут десять будет испепелять мое кресло свирепым взглядом.

Бросив письмо, я пробежал глазами список покупок. Население Тимбербурга составляло всего семь тысяч четыреста шестьдесят три человека, но это был самый крупный город от Хелены до Грейт-Фолза, и покупатели съезжались сюда издалека — от Фиштейл-Ривер, где холмы постепенно перерастают в горные гряды, до восточных равнин, где местность настолько ровная, что за две мили можно разглядеть койота. Обойдя четыре магазина на главной улице и два на боковых улочках, я за час приобрел все, что хотел. А именно:

Табак «Биг Сикс Микс» для Мела Фокса. В отсутствие Харвея на Мела навалилось столько дел, что ездить за покупками времени не оставалось.

Мухобойки для Пита Ингелса. Он никогда не совал ногу в стремя, не убедившись, что с луки седла не свисает мухобойка.

Лента для «Ундервуда».

Тюбик пасты и ремень для меня лично. Мой любимый брючный ремень изжевал дикобраз, пока я… Впрочем, об этом сейчас не стоит рассказывать.

Лупа и карманный блокнот — для меня же. В Нью-Йорке я никогда не хожу на дело без этих двух предметов, а сейчас я как раз вышел на дело. Возможно, они мне и не понадобятся, но привычка — вторая натура. Такая уж психология.

Напоследок я заглянул в библиотеку. К моему удивлению, книга, которую я искал — «Кто есть кто в Америке», — оказалась в наличии. Не самая свежая, правда, но выпуск 1967 года вполне меня устроил.

Статьи про Филипа Броделла я не нашел, да теперь уже и не найду, поскольку он сыграл в ящик, а вот его отцу, Эдварду Эллису Броделлу, отвели целую треть колонки. Он был еще жив, поскольку неделю назад, когда он приезжал сюда, чтобы собрать сведения, поднять шумиху и забрать тело сына, я обменялся с ним несколькими словами. Родился в Сент-Луисе в 1907 г., преуспел в жизни и сейчас был владельцем и издателем «Сент-Луис Стар». О том, кто собирался убить его сына, «Кто есть кто» умолчал.

Сложив все покупки в большой бумажный пакет, который мне дали в придачу к мухобойкам, я, не слишком обремененный, вошел в четверть первого в кафе «Континентал», пошарил вокруг глазами, заприметил в глубине за столиком привлекательную особу в оливково-зеленой блузке и темно-зеленых брючках и пробрался к ней.

Когда я отодвигал для себя стул, она спросила:

— Ты такой быстрый, или чего-то не купил?

— Все купил, — ответил я и поставил пакет на пол. — Может, я не слишком быстр, но зато чертовски везуч.

Я кивком указал на ее коктейль.

— Карсон?

— Нет, они его не держат. Разные джины сильно отличаются друг от друга. Зато у них есть гороховый суп.

Приятная новость: гороховый суп в «Континентал» был — пальчики оближешь. Я заказал официантке две двойных порции супа, крекеры, молоко и кофе, потом порылся в пакете и вынул ремень и лупу, чтобы показать Лили, что по части столь нужных товаров Тимбербург ничуть не уступает Нью-Йорку.

Суп превзошел все ожидания. Когда тарелки заметно обмелели и крекеры начали подходить к концу, я произнес:

— Я не только закупил все, что хотел, но и откопал кое-какие факты в местной библиотеке. Оказывается, дедушку Филипа Броделла звали Эймос. Отец Филипа — член трех клубов, девичья фамилия матери Филипа была Митчелл. Представляешь, какая удача? И все благодаря «Кто есть кто».

— Поздравляю, — Лили потянулась за очередным крекером. — Надо срочно уведомить Джессапа. А что ты хотел узнать из «Кто есть кто»?

— Ничего особенного. Просто утопающий хватается за любую соломинку.

Я проглотил последнюю ложку супа.

— Я должен тебе кое-что сказать, Лили.

— Слушаю. Что?

— Вот что. Я хороший сыщик и достаточно опытный. Но пошел уже шестой день с тех пор, как Харвею предъявили обвинение в убийстве, а я так и не сдвинулся с мертвой точки. И у меня нет ни одной улики, ни одной зацепки. Пусть я на самом деле стою лишь половину того, что о себе думаю, но мое положение крайне осложняется тем, что я чужак. Для местных парней я — тот же городской хлыщ. Или пижон. Со мной можно поохотиться, порыбачить, сыграть партию в пинокль, но когда случилось убийство, все вспомнили, что я чужак. Я здесь не в первый раз и тысячу лет знаю Мела Фокса, но даже он замкнулся и стал неразговорчив. И все остальные тоже. И лишь потому, что я хлыщ. В Хелене наверняка есть частные сыщики. Может, отыщется хоть один приличный? Но местный. Доусон должен знать.

Лили отставили чашечку в сторону.

— Ты хочешь, чтобы я наняла местного сыщика в помощь тебе?

— Не мне. Если он чего-то стоит, то сам возьмется за дело.

— Вот как? — Ее голубые глаза взметнулись и уставились на меня. — Ты умываешь руки?

— Нет. Я только что отправил мистеру Вулфу письмо, в котором известил его, что рассчитываю вернуться к началу чемпионата по бейсболу. Сама видишь, я не сижу сложа руки, но мне очень трудно из-за того, что я чужак. Я хочу, чтобы ты спросила Доусона.

— Эскамильо. — Ее глаза весело засветились. — Ну что ты? Ты же второй сыщик в мире после Ниро Вулфа.

— Да, но в моем мире. Здесь все иначе. Взять хотя бы Доусона. Ты уплатила ему в задаток десять тысяч, а как он ко мне отнесся? Ты заметила?

Она кивнула.

— Это мягкая форма ксенофобии. Ты пижон, а я пижонка.

— Ты — владелица ранчо, а это совсем другое дело.

— Жаль, конечно, что Харвея не выпустят под залог, но Мел пока управляется. — Лили взяла в руки чашечку, повертела ее и потом отставила. — Сколько у нас времени?

— До суда месяца два-три, по словам Джессапа.

— И два месяца до твоего чемпионата. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, Арчи, но я попробую рассуждать совершенно объективно. Тебе не только любой из местных сыщиков и в подметки не годится, но ты к тому же прекрасно знаешь, что Харвей никогда бы не выстрелил в спину. Ни один местный этого знать не может. Включая Доусона. Я права?

— Ты всегда иногда права.

— Тогда могу я попросить еще кофе? Только погорячее.

Поскольку мой стакан молока опустел, я заказал кофе и себе. Когда мы покончили с кофе, я расплатился и мы двинулись к выходу, лавируя в лабиринте столиков. Примерно двадцать пар глаз следили за нами и еще столько же притворялись, что не обращают на нас внимания. Убийство Филипа Броделла произвело изрядный шум в округе Монро. Хотя отношение тамошних жителей к заезжей городской публике оставляло желать лучшего, они тем не менее прекрасно понимали, что туристы приносят немалый доход казне штата Монтана, так что отстреливать их во время сбора черники — не самое патриотическое занятие. Поэтому во взглядах, устремленных вслед мне и Лили, особой любви не было — ведь это управляющий ее ранчо нажал на спусковой крючок. Так, во всяком случае, здесь считали.

Перед тем как усесться за руль ждавшего нас на стоянке фургончика Лили, я забросил пакет с покупками назад. Лили села на переднее сиденье, стараясь не прикасаться к его спинке, которая, казалось, вот-вот расплавится под безжалостными лучами августовского солнца. С моей стороны не слишком припекало. Я дал задний ход и выехал со стоянки. Одно из главных различий между мной и Лили состоит в том, что я оставляю машину на стоянке так, чтобы не надо было разворачиваться, а она — наоборот.

Проехав пару кварталов, я завернул к бензозаправочной станции «Престо». Бензобак был наполовину полон, да и бензин в предместье обходился дешевле на девять центов за галлон, но я хотел, чтобы Лили познакомилась с неким Гилбертом Хейтом.

Хейт оказался на месте — долговязый худой парень с жирафьей шеей, составлявшей солидную часть его шестифутового роста. Он возился с другой машиной, протирая ветровое стекло, так что Лили пришлось разглядывать его вполоборота, пока нас заправляли. Потом та машина отчалила, и Хейт, заметив меня, после минутного колебания подошел и сказал:

— Доброе утро.

На самом деле он произнес «добрутро», но я не собираюсь отнимать у вас время, заостряя внимание на особенностях местного диалекта.

Из вежливости я согласился с ним по поводу добрутра, хотя стрелки часов приближались к часу пополудни. Потом он добавил:

— Папаня сказал, чтобы я не разговаривал с вами.

Я кивнул.

— Да, это в его стиле.

Его папаня был сам Морли Хейт, шериф округа.

— Он и мне посоветовал не слишком распускать язык, — сказал я, — но мне трудно сразу избавиться от застарелой вредной привычки, тем более что для меня это — единственное средство для заработка.

— Известно, фараоны.

Да, радио и телевидение явно расширили словарный диапазон граждан.

— Только не я, — отрезал я. — Папаня твой — фараон, а я — частный сыщик. Если я спрошу, где ты был в прошлый четверг, ты можешь сказать, что нечего мне совать нос не в свое дело. А вот когда твой отец задал мне этот вопрос, я был вынужден ответить.

— Да, слышал. — Он перевел взгляд на Лили, потом снова посмотрел на меня. — Вы расспрашивали про меня. Я могу сам ответить на то, что вас интересует.

— Буду весьма признателен.

— Не убивал я этого фанфарона.

— Отлично. Именно это меня и интересовало. Теперь список подозреваемых существенно сузится.

— Для меня даже подозрения ваши оскорбительны. Вот посмотрите. — Хейт разошелся и даже не обращал внимания на коллегу, который закончил заливать нам бензин и теперь внимательно прислушивался. — Первая пуля, выпущенная сзади, угодила ему в плечо и развернула. Вторая попала уже спереди в горло и перебила позвоночник. Для меня это просто оскорбление. Я укладываю оленя с одного выстрела. Спросите у кого угодно. С тридцати ярдов я запросто снесу голову змее. Пусть отец и велел, чтобы я не разговаривал с вами, но мне кажется, что это вы должны знать.

Он повернулся и зашагал к машине, которая подкатила к соседней бензоколонке.

— Ну, как? — спросил я Лили, когда мы отъехали, направляясь на северо-восток.

— Я пасую, — ответила она. — Я и впрямь хотела на него посмотреть, хотя ты однажды уже говорил, что только глупец может надеяться на то, чтобы разглядеть в незнакомом человеке убийцу. Я не хочу показаться дурой и потому пасую. Но что он там наговорил насчет оскорбления?

— Он просто пытался объяснить мне, что умеет стрелять. — Я взял вправо на развилке. — Я уже слышал об этом от троих. А всякому известно, что ни в плечо ни в шею целить не стоит, когда хочешь уложить человека наповал. Но он мог и схитрить. Рассчитать, что всем известно, какой он стрелок, и специально сбить прицел. У него было предостаточно времени, чтобы продумать это.

Добрых пару миль Лили переваривала эти сведения, потом спросила:

— А ты уверен, что он знал про Броделла? Что Броделл — отец ее ребенка.

— Черт побери, да в Лейм-Хорсе все об этом знали. И не только в Лейм-Хорсе. И все также наверняка знали, что Гил влюблен в нее. В прошлый вторник — нет, в среду — он сказал одному приятелю, что, несмотря ни на что, собирается жениться на ней.

— Вот что такое настоящая любовь! Понял?

Я ответил, что всегда это знал.

Тимбербург отстоял от Лейм-Хорса на двадцать четыре мили. Почти на всем протяжении дорога была идеально ровная, лишь в одном месте она резко шла под уклон и потом так же круто взбегала в гору; да еще на небольшом по протяженности участке, где с нависающих скал сыпалось так много камней, что их не успевали убирать, мне пришлось сбавить скорость и посматривать по сторонам. И еще: если первые несколько миль по выезде из Тимбербурга по сторонам дороги попадались деревья и кустарники, то далее местность была совсем голая.

Лейм-Хорс населяло человек сто шестьдесят. Асфальтовая дорога заканчивалась напротив универмага Вотера, переходя дальше в извилистый проселок. В универмаге нам ничего не требовалось, так что мы проехали дальше. До поворота к ранчо Лили оставалось чуть меньше трех миль, а там еще триста ярдов до коттеджа. Однако, чтобы преодолеть эти три мили, приходилось подниматься на семьсот ярдов. Почти перед самым ранчо протекала речушка Берри-Крик, через которую был перекинут мост — не переехав его, на машине на ранчо было не попасть. Совсем недалеко речушка делала крутую петлю, в которой и располагался коттедж Лили. Так уж получилось, что для того, чтобы добраться из коттеджа до самого ранчо пешком, приходилось либо перебираться по мосту, либо преодолевать речушку вброд прямо напротив коттеджа, что было значительно быстрее. В августе речушка настолько мелела, что в одном месте ее можно было пересечь даже прыгая с камня на камень. Или для благозвучности — с валуна на валун.

Мое любимое место на земном шаре находится всего в семи минутах ходьбы от дома Ниро Вулфа на Западной Тридцать пятой улице; это Херальд-сквер, где за десять минут можно увидеть больше разных типов людей, чем где-либо еще. Однажды я даже наблюдал, как один из верховных боссов мафии перед входом в универмаг посторонился, чтобы пропустить вперед через вращающуюся дверь преподавателя воскресной школы из Айовы. Если вы спросите, откуда я их знаю, то я честно признаюсь: видел я их впервые, но выглядели они точь-в-точь как босс мафии и преподаватель воскресной школы из Айовы. Для любого другого человека, уставшего от людей и мирской суеты любимым местом стал бы уголок ранчо, где располагался коттедж Лили. Тишину прерывало только журчание ручья, на которое, впрочем, я уже через пару дней перестал обращать внимание. Вокруг ранчо росли сосны, а к северу, за излучиной, начинались густые ельники, карабкавшиеся вверх по крутым скалистым склонам. Ниже по течению раскинулся живописнейший Бобровый луг. Если вам взбредет в голову поразмяться и пошвырять камни в сурков, то достаточно будет спуститься по дороге каких-то три минуты.

Коттедж сложен из обтесанных бревен и выглядит, как картинка. Миновав крытую террасу с каменным полом, вы входите в гостиную размером тридцать четыре фута на пятьдесят два с огромным камином. Две двери вправо из гостиной ведут в спальни — одну занимает Лили, а вторая отводится для гостей. Дверь налево ведет в длинный коридор, вдоль которого располагаются кухня, затем комната Мими, вместительная кладовая и три гостевые комнаты. И еще шесть ванных комнат с ванными и душами. Ничего коттеджик, да? За исключением кроватей, вся остальная мебель плетеная. Все комнаты устланы индейскими коврами; на стенах вместо картин и фотографий развешаны выделанные индейцами же одеяла и циновки. Во всем доме на виду выставлена лишь одна фотография — обрамленный портрет отца и матери Лили на крышке фортепьяно, который Лили всегда берет с собой, когда ездит в Нью-Йорк или обратно.

Прихватив продукты, которые Лили закупила в Тимбербурге, мы, чтобы скоротать путь, поднялись в коттедж через дверь, открывающуюся прямо в коридор. Темноглазая красотка с остреньким подбородком, развалившаяся в кресле в углу террасы на солнышке, не предложила помочь, зато приветливо помахала лапкой, когда мы вылезли из машины. Поскольку ее маечка и шорты вместе не превышали по площади трех квадратных футов, оставалось довольно много обнаженного загорелого тела, приметной частью которого были стройные, длинные ножки. Оставив покупки на кухне и в кладовой, мы с Лили вернулись к фургончику. Она забрала оставшиеся вещи, а я завел машину под навес и прихватил свой бумажный пакет. Лили поднялась на террасу и передала один из свертков Диане.

Ее полное имя было Диана Кейдани. — Гостем Лили мог быть кто угодно — от знавшего лучшие дни философа до знаменитого композитора, сочиняющего музыку, которую я предпочел бы никогда не слышать. Сейчас гостей было трое, включая меня, — для Лили вполне обычно. Однажды вечером, вылавливая из верхнего пруда форель на ужин, мы с Лили обсуждали Диану. Я предположил, что ей двадцать два, а Лили набросила еще три года. Зимой она сделала себе имя, участвуя в бродвейском спектакле «Не со мной», который, по-моему, вполне мог бы идти под музыку вышеупомянутого знаменитого композитора. Лили вложила кое-какие средства в постановку и пригласила Диану в Монтану из чистого любопытства. Мне сперва показалось, что провести целый месяц в компании вопросительного знака — затея довольно рискованная, но в итоге все оказалось не так уж плохо. Правда, Диана порой бывала чересчур назойлива, оттачивая свое умение соблазнять любую подвернувшуюся поблизости особь мужского пола. А подворачивались, ясное дело, только мы с Уэйдом Уорти.

Когда я вошел в гостиную, чтобы пройти в свою комнату. Уэйд Уорти сидел за столом в углу и барабанил на «Ундервуде». Уорти, как вы догадались, был еще одним гостем, причем особенным. Он работал. Лили в течение двух лет собирала всевозможные материалы о своем отце, и когда их набралось примерно с полтонны, принялась искать добровольца, готового написать книгу. Надеясь на помощь друга — редактора «Парфенон-пресс», она рассчитывала, что работа должна занять какую-то неделю. В итоге же на нее ушло почти три месяца. Из первых двадцати двух профессиональных литераторов, к которым Лили обратилась, трое писали собственные книги, четверо продумывали очередные шедевры, двое лежали в больнице, один помешался на вьетнамской теме и не соглашался обсуждать ничего другого, один баловался с ЛСД, двое были республиканцами и наотрез отказались увековечивать память известного деятеля из Таммани-Холла[49]. нажившего несметное состояние на прокладке канализации и асфальтировании магистралей, один попросил год на обдумывание, трое просто отказались без особых причин, один предложил написать роман, а еще один был беспросыпно пьян.

Наконец в мае Лили и редактору удалось заловить Уэйда Уорти. Судя по словам редактора, еще три года назад имени Уорти никто не знал, потом же свет увидела созданная его пером биография Эббота Лоренса Лоуэлла, имевшая, правда, ограниченный успех. Зато вторая его книга, «Ум и сердце», биография Хейвуда Брауна, едва не попала в списки бестселлеров. Щедрый аванс, предложенный Лили, соблазнил Уорти, одновременно вызвав негодование редактора, и вот, в солнечный августовский день Уэйд Уорти сидел в углу гостиной за столом, создавая третье бессмертное произведение. Название захватывало — «Полосы тигра: жизнь и деятельность Джеймса Гилмора Роуэна». Лили надеялась продать столько экземпляров, сколько бычков за все время носило клеймо «Бар Джей-Эр». Джей-Эр — это Джеймс Роуэн.

У себя в комнате я вытряхнул пакет, подпоясался ремнем, отнес зубную пасту в ванную, рассовал блокнот и лупу по карманам, взял в руки оставшиеся предметы и вышел в гостиную. Передал ленту для «Ундервуда» Уорти и протопал на террасу, где Лили щебетала с Дианой Кейдани. Я уведомил Лили, что возьму машину, поскольку собираюсь в Лейм-Хорс, а она попросила не опаздывать к ужину. Я завел фургончик, выехал на дорогу, повернул налево, потом еще раз налево, пересек мост через Берри-Крик, проехал через распахнутые ворота, которые обычно бывали закрыты, миновал ряды коралей, загонов и общежитие для наемных работников и остановился на краю пыльной площадки с растущим посередине деревом, напротив дома Харвея Грива.

Глава 2

Я мог бы вам много порассказать про ранчо «Бар Джей-Эр» — сколько в нем акров, каково поголовье скота, про попытки выращивания кормовой люцерны, возню с изгородями, путаницу с учетом и про другие не менее интересные вам факты, но это не имеет отношения ни к убитому хлыщу, ни к живому Харвею Гриву. Ни малейшего. А вот девушка, появившаяся за стеклянной дверью, когда я вышел из фургончика, — имела, причем самое непосредственное. Она открыла передо мной дверь, и я вошел в дом.

Мне никогда не приходилось встречать девятнадцатилетнего юношу, производившего впечатление, что он может знать что-то, недоступное для моего понимания, а вот трех таких девушек я на своем веку повидал; одной из них была Альма Грив. Не пытайте меня, в чем заключалась ее тайна — в глубоко посаженных карих глазах, которые никогда широко не раскрывались, или в изгибе губ, казалось, вот-вот готовых улыбнуться, но никогда не улыбавшихся, — я не знаю. Пару лет назад я поведал об этом Лили, на что она сказала:

— Да брось ты. Дело не в ней, а в тебе. Какой бы мужчина ни встретил хорошенькую девочку, она всегда удивительная загадка, или невинный ребенок, которого он хочет… воспитать. В любом случае мужчина заблуждается. Правда, для тебя загадок не существует, следовательно, ты хочешь…

Я запустил в нее горсть кисточек для рисования.

Я спросил Альму, кто дома, и она ответила, что мама и ребенок, но оба спят. Потом спросила, мама ли заказала мне мухобойки, на что я ответил, что нет — они предназначены для Пита.

— Может, посидим немного и поболтаем? — предложил я.

Она запрокинула голову назад, поскольку была дюймов на девять ниже ростом.

— Хорошо.

Альма повернулась, и я проследовал за ней в уставленную и увешанную трофеями гостиную, Харвей и его жена Кэрол в свое время были звездами родео, поэтому все стены пестрели фотографиями, на которых были запечатлены самые захватывающие мгновения соревнований. Кроме того, на стенах красовались медали, дипломы и другие награды, а на столе стоял серебряный кубок, который Харвей завоевал в Калгари, с выгравированным на нем именем Харвей Грив. Альма приблизилась к кушетке возле камина и села, скрестив ноги, а я занял стул напротив. На девушке была мини-юбка — шорты она не признавала, — но ее ноги заметно уступали ногам Дианы, как по длине, так и по форме. Хотя смотреть на них было приятно.

— Выглядите вы хорошо, — похвалил я. — И спите, должно быть, неплохо.

Альма кивнула.

— Валяйте — укрощайте меня. Я сбросила седло.

— И закусила удила. — Я посмотрел ей в глаза. — Послушайте, Альма, я вам искренне симпатизирую. Вас все любят. Но неужели вы не понимаете, что кого-то должны осудить за убийство Филипа Броделла и что если нам не удастся совершить чуда, то этим кем-то окажется ваш отец?

— Это Монтана, — ответила она.

— Да. Штат сокровищ. Золото и серебро.

— Отца никто не осудит. Это Монтана. Его оправдают.

— Кто вам сказал?

— Никто. Я здесь родилась.

— Но слишком поздно. Лет пятьдесят назад или чуть меньше суд присяжных в Монтане и впрямь мог бы оправдать человека, застрелившего мужчину, который соблазнил его дочь. Но времена эти канули в Лету. Теперь это не случится, даже если вы придете давать показания с младенцем на руках и заявите, что рады, что ваш отец убил коварного соблазнителя. Я решил, что выскажу вам все напрямик. Мне кажется, у вас есть определенные подозрения о том, кто мог убить Броделла, может быть, вам это даже известно, но вы не хотите, чтобы этого человека осудили, и к тому же рассчитываете на то, что вашего отца оправдают. Вы уже признали, что рады тому, что Броделла убили.

— Я так не говорила.

— Ерунда. Я могу воспроизвести наш разговор дословно. Вы рады, что Броделл мертв.

— Хорошо, пусть я рада.

— И вы не хотите, чтобы кого-то притянули к ответу. Предположим, например, вы подозреваете, что убить его мог Джил Хейт. Джил божится, что в тот четверг весь день был в Тимбербурге. А вдруг вам известно, что это не так? Может быть, он приезжал сюда и беседовал с вами, а отсюда до того места, где застрелили Броделла, всего пара миль. Вдруг вам все это известно, но вы молчите, поскольку надеетесь на то, что вашего отца оправдают. Или на то, что всегда успеете сказать спасительную для него правду после того, как его осудят. Так вот, девочка, вам это не удастся по ряду причин, и, в первую очередь, потому, что тогда вам уже никто не поверит. Если же вы сейчас скажете правду мне, то я смогу начать действовать. Посмотрим, быть может, у Джила Хейта не меньше шансов на то, чтобы быть оправданным, чем у вашего отца. Местный парень, вполне благополучный, который рассчитывал жениться на вас, но не выдержал, когда мужчина, соблазнивший вас в прошлом году, снова объявился здесь. Возможно, в глазах присяжных его даже легче оправдать, чем вашего отца.

Из примыкавшей комнаты донесся какой-то звук — возможно, ребенок шевельнулся в колыбельке. Альма повернула голову и прислушалась. Потом посмотрела на меня.

— В тот день Джил сюда не приезжал, — сказала она.

— Я и не утверждаю, что он приезжал, а просто высказываю предположения. Есть и другие возможности. Его могли убить и по причинам, вовсе не связанным с вами. Если так, то причину следует искать в чем-то, приключившемся в прошлом году, поскольку в этом году Броделл провел здесьвсего три дня. Броделл вполне мог рассказать вам про это. Когда мужчина сходится с женщиной настолько, что от него рождается ребенок, он может порассказать ей довольно много. Черт побери, да забудьте вы наконец, что вашего отца оправдают, и дайте мне хоть какую-то зацепку!

Еще чуть-чуть, и она могла бы улыбнуться.

— Да я все время только об этом и думаю. — Она сцепила руки на коленках. — Послушайте, Арчи. Я уже десять раз говорила вам: я считаю, что убил его мой отец.

— А я вам десять раз повторял, что вы не должны так себя вести. Я вам не верю. Вы же не сумасшедшая, а только сумасшедшая могла прожить со своим отцом девятнадцать лет и не…

— Она не сумасшедшая, она просто дура, — произнес голос сзади нас.

В проеме двери стояла Кэрол.

— Моя единственная дочь, все, что у меня осталось, — сказала она. — И надо же… Не тратьте на нее время. Я уже махнула на нее рукой.

Она повернулась к дочери.

— Иди подои мула или займись еще чем-нибудь. Я хочу сама поговорить с Арчи.

Альма не шелохнулась.

— Он сказал, что хочет говорить со мной. А я вообще не хочу ни с кем разговаривать. Что толку?

— Ты права, никакого толку.

Кэрол села на кушетку на расстоянии вытянутой руки от Альмы. Одета она была довольно неопрятно — мятая рубашка, старые рабочие брюки, линялые носки… Зато лицо вполне могло принадлежать двадцатилетней пастушке, если бы не морщинки вокруг умных карих глаз. Глаза смотрели на меня.

— Похоже, вам не удалось раздобыть ничего нового, иначе вы не были бы здесь.

— Да. Вы встречались вчера с Харвеем?

Она кивнула.

— Да, мы проговорили полчаса. Больше Морли Хейт не разрешил. Давно пора бы врезать ему по первое число. Если так пойдет и дальше, я сама этим займусь.

— Я вам помогу. Что нового сообщил Харвей?

— Ничего. Все толок воду в ступе.

Я потряс головой.

— Я хочу вас кое о чем спросить. Сегодня я уже попросил Лили узнать у Доусона, есть ли в Хелене приличный частный сыщик. Местный уроженец. Возможно, ему будут говорить то, что утаивают от меня. Что вы об этом думаете?

— Забавно, — сказала Кэрол.

— Что забавно?

— Еще двоим пришло в голову то же самое. Флоре и одной моей подруге, котирую вы не знаете, И вчера я задала этот вопрос Харвею. Он сказал, что в Хелене нет ни одного сыщика, которого можно было бы даже сравнить с вами. Вдобавок Доусон считает, что Броделла убил мой муж, и так же будет думать любой, к кому он обратится. Здесь все так считают, сами знаете.

— Не все. Убийца, например, так не считает. Ладно, оставим это. Вы хотели поговорить со мной.

Кэрол посмотрела на свою дочь.

— Ты стала большая, сама теперь мать. Я не могу тебя выставить силой. — Она поднялась и обратилась ко мне: — Пойдемте на улицу. Поговорим там.

Альма молча встала и вышла из комнаты. Кэрол закрыла за ней дверь, села на кушетку ближе ко мне и сказала:

— Возможно, вы правы насчет нее хотя и не обязательно. Да, она должна бы знать своего отца получше, это так… Я вот тоже думала, что знаю своего, когда мне было девятнадцать. Лишь потом я поняла, что заблуждалась, когда… Черт с ним, кто старое помянет, тому глаз вон. Так вот, я хотела вам сказать, что кое-что придумала, но не уверена, что из этого выйдет толк.

— Кто знает, все может пригодиться.

— Я имею в виду пару, которая остановилась у Билла Фарнэма. Не тех, что из Денвера, а доктора с женой из Сиэтла. Кажется, вы сами говорили, что он доктор?

Я кивнул.

— Роберт С.Эймори, доктор медицины. Жену зовут Беатрис.

— Какого они возраста?

— Около сорока

— Как она выглядит?

— Пять футов шесть дюймов, фунтов сто двадцать. С виду симпатичная. Рыжие крашеные волосы, причем краску она, похоже, с собой захватила. Пытается делать вид, что ей здесь нравится, но на самом деле приехала только ради того, чтобы составить компанию мужу, которому до смерти осточертела всякая суета и который обожает ездить верхом и ловить рыбу.

— А на кого он похож? Если бы Броделл переспал с его женой, а он бы про это узнал, чтобы он сделал?

— Броделлу попросту не хватило бы времени. Он пробыл здесь всего три дня.

— У меня есть бык, которому не понадобилось бы и одного дня.

— Да, я знаю этого быка, как вам известно. Броделл все-таки был не такой, хотя и это можно допустить. Признаюсь, что мне и самому эта мысль приходила в голову и четыре дня назад я расспросил об этом Фарнэма, но тот опроверг мои подозрении, хотя доказать ничего не смог. Тем не менее, алиби у доктора Эймори нет, поскольку он рыбачил в одиночку. И еще: стрелок он никудышный. Я, правда, надеялся выудить что-нибудь более лакомое, например, узнать, что Эймори прихватил с собой ружье на случай встречи с медведем, но Фарнэм это отрицал.

— Естественно. Кто захочет, чтобы твоего постояльца притянули за убийство?

— Правильно. Я просто говорю, что он сказал. Это не значит, что я ему верю. Очень мало из того, что мне удалось выяснить за последние шесть дней, достойно доверия. Вы, например, позавчера сказали мне, что никогда не встречались с Филипом Броделлом. Я должен этому верить?

— Да, это правда.

— Прошлым летом он прожил здесь шесть недель. В каких-то четырех милях отсюда.

— Да хоть в четырехстах милях. Жаль, что не так. Билл Фарнэм пускает к себе на ранчо городских хлыщей и с этого живет. А на нашем ранчо все вкалывают. Харвей и Билл однажды поцапались, это верно. Вы сами здесь были, когда несколько наших коров и бычков нашли брешь в изгороди и удрали в лес, а один из фарнэмских хлыщей подстрелил бычка. В гости мы не ходим. Я знаю о том, что Альма познакомилась с Броделлом на танцах только потому, что она сама мне это сказала. В прошлом году она ни разу и словом о нем не обмолвилась, но если вы мне не верите, то это ваши трудности. Значит, доктора вы исключаете?

— Я никого не исключаю. Даже вас я не подозреваю только потому, что, окажись вы убийцей, нам бы это ничего не дало. Какой смысл был бы менять вас с Харвеем?

— Если бы стреляла я, я бы в плечо не попала, будьте уверены.

— Если бы специально так не захотели. — Мы смотрели друг другу в глаза. — Я ведь вас об этом не спрашивал, верно?

— О чем?

— Вы ли застрелили его.

— Нет. Дважды нет. Вы меня не спрашивали, а я в него не стреляла. Вам, должно быть, позарез нужна жертва.

— Еще бы. Но я спрашиваю не просто так. Давайте посмотрим, согласитесь ли вы со мной по поводу трех высказываний. Первое; вы не Харвей, вы это вы, и вы — женщина, следовательно вы могли бы выстрелить мужчине в спину. Второе: стреляете вы отменно и можете попасть в то место, куда целите, с точностью до полудюйма.

— Не до полудюйма. Я попаду именно туда, куда целюсь.

— Хорошо. Теперь третье. Многие, в том числе Хейт и Джессап, утверждают, что Харвей сперва выстрелил в плечо Броделлу, чтобы тот развернулся, а потом — в шею, поскольку все знали, что Харвей классный стрелок, и он специально стрелял так, чтобы подумали, что убийца стреляет неважно. Но беда в том, что Харвей просто на это не способен. Так уж устроен его мозг. Вы — другое дело. Вам бы такие мысли как раз могли прийти в голову. Вы согласны?

Уголок ее рта дернулся вверх.

— Лили, — произнесла она.

— Что Лили?

— Это она думает, что я его убила, да?

— Если и думает, то вслух не говорит. Все это сугубо между нами. Даже если бы Лили мне что-нибудь и сказала, я всегда думаю и делаю выводы сам. Так вы согласны с моими высказываниями?

Уголок ее рта оставался приподнятым.

— Предположим, да, и что тогда? Вы сами оказали, что нет никакого смысла в том, чтобы поменять местами нас с Харвеем. Или вы на самом деле думаете иначе?

— Нет, конечно. Я просто хотел бы обсудить кое-какие возможности. Предположим, что убили Броделла вы, а я продолжаю действовать так, словно этого не знаю. Что тогда? Я не смогу добыть никаких улик против кого-то другого, потому что их попросту не существует. Я связан по рукам и ногам и не смогу сдвинуться с места. Если же я буду твердо знать, что убили его вы, то смогу придумать что-нибудь полезное. Я не впервые сталкиваюсь с подобными трудностями, и мне не раз случалось находить необычное решение. Так что давайте поговорим начистоту.

Кэрол прищурилась:

— Значит, по-вашему, я его убила?

— Я этого не утверждаю. Просто говорю, что это возможно. Альма уверяет, что в тот день вы обе были дома, но это ничего не значит, поскольку ничего другого от нее и ожидать нельзя. Я согласен, что с вашей стороны было бы верхом нелепости признаваться мне в содеянном, поскольку я могу вас заложить. Но это только потому, что вы меня недостаточно знаете. В Нью-Йорке есть кому за меня поручиться, здесь же таких людей нет, за исключением разве что Харвея. Если вы ему скажете, что я дал вам честное слово, что никто, включая Лили, не узнает от меня о нашем разговоре, уверен — он попросит вас рассказать мне все как на духу.

— Значит, вы уверены, что я убила Броделла.

— Нет, черт побери! Но я в тупике и пытаюсь хоть за что-то ухватиться. Неужто вы не видите, в каком я положении?

— Вижу. Что ж… — Она оглянулась. — Библии у нас нет.

Она встала и подошла к углу, где висело седло, с виду почти не использованное.

— Знаете, что это за седло? — спросила Кэрол.

Я кивнул.

— «Квантрелл» ручной работы с серебряными заклепками и стременами. Вы выиграли его в Пендлтоне в 1947 году.

— Правильно. Самый счастливый и памятный день в моей жизни. — Она положила ладонь на луку седла. — Если я убила это отродье Броделла, то пусть мое седло сгниет и будет съедено червями, и да поможет мне Бог.

Она повернулась ко мне.

— Этого достаточно?

— На большее я не рассчитывал. — Я поднялся. — Хорошо, вы вне подозрений. Передайте Харвею, что я постараюсь не обмануть его ожиданий. Табак я привез Мелу, а мухобойки Питу. Я не стану их дожидаться, потому что у меня полно дел. Вы слышали, что я сказал Альме?

— Большую часть.

— Она и в самом деле была здесь с вами в тот день? Весь день?

— Да, я вам уже говорила.

— А младший Хейт здесь не был?

— Нет, я вам уже говорила.

Я двинулся к двери, но в последнее мгновение обернулся.

— А положа руку на седло?

— Все равно да и нет, — ответила Кэрол.

Глава 3

Если вам покажется, что следующие три часа я провел не самым лучшим образом, значит, я плохо обрисовал вам всю серьезность положения. А отправился я посмотреть на место преступления.

Дорога, ведущая из Лейм-Хорса, не заканчивалась на ранчо «Бар Джей-Эр», а тянулась вперед и вверх еще добрых три мили, пока не утыкалась в речку Фиштейл. Там у речки и раскинулось ранчо-гостиница Билла Фарнэма. Не слишком большое, но прекрасно обставленное, если, конечно, не сравнивать его с коттеджем Лили. Одновременно на ранчо могут проживать не более шести постояльцев. За несколько дней до гибели Броделла один парень из Спокейна сломал руку и отбыл домой, поэтому сейчас на ранчо оставалось всего четверо: доктор Эймори с женой и пара из Денвера. Мистер Фарнэм не был женат, поэтому помогали ему по гостинице кухарка, горничная и пара ковбоев — Берт Мейджи и Сэм Пикок. Коттеджей на ранчо не возводили, так что жили все в одном бревенчатом доме с флигелями на краях и посередине, общей площадью с пол-акра. Конюшня и скотный двор находились поодаль от речки, за небольшой сосновой рощей.

Остановив фургончик под двумя раскидистыми елями, я вылез. Ни у реки, ни возле самого дома не было ни души. Подойдя, к террасе, я пропел:

— Есть кто дома?

Женский голос сказал, чтобы я заходил, и я послушался. Комната, в которую я вошел, была раза в два меньше гостиной Лили, а посередине на ковре возлежала рыжеволосая женщина, подложив под голову и спину несколько подушек. Когда я приблизился, она отложила в сторону журнал, зевнула и сказала:

— Я узнала вас по голосу.

Я остановился шагах в четырех от нее и вежливо осведомился, не потревожил ли ее сон. Она ответила, что нет, пояснив, что спит по ночам, а потом добавила:

— Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Опускать юбку мне лень, а брюки я терпеть не могу. — Она сладко зевнула. — Если вы пришли не ко мне, то вам не повезло. Остальные еще на рассвете переправились через речку, чтобы поохотиться в горах на лося, и я не знаю, когда они вернутся. А вы до сих пор… вы все еще пытаетесь вызволить своего друга из тюрьмы?

— Надо же хоть чем-то заняться.

— Может быть, мне опустить юбку?

— Нет, не надо.

— Но если вы вдруг пришли ко мне, то я вас слушаю.

Я улыбнулся, чтобы показать свое расположение.

— На самом деле, миссис Эймори, я пришел вовсе не к кому-либо. Я хотел только сказать Биллу, что оставлю машину здесь, пока схожу на Тетеревиную гряду. Если он придет до моего возвращения, передайте ему, ладно?

— Конечно, только он не вернется так рано, — она смахнула с виска прядь рыжих волос. — Там убили Броделла, да?

Я ответил, что да, и двинулся к двери, но на голос миссис Эймори обернулся.

— Я здесь единственная, кто вас поддерживает. Остальные уверены, что этот… как его зовут…

— Грив, Харвей Грив.

Она кивнула.

— Да. Они уверены, что он убил Броделла. Я же сразу поняла, что вы человек умный и знаете, что делаете. Поэтому хочу пожелать вам удачи.

Я поблагодарил ее и вышел.

Я знал Тетеревиную гряду, потому что лучшего места для сбора черники было просто не сыскать. Мы частенько ходили туда с Лили иногда за черникой, а иногда для того, чтобы поохотиться на тетеревов. Откормленные отборной черникой тетерева не уступали по вкусу пище, которую готовил сам Фриц. Правда, отстреливать тетеревов было запрещено, поэтому мы не слишком увлекались охотой и за два дня до смерти Броделла — с Лили, Дианой Кейдани и Уэйдом Уорти собирали на гряде ягоды, а не охотились.

Конечно, я мог добраться туда и от ранчо Лили, но это было дольше, да и часть пути пролегала по труднопреодолимой местности. От ранчо же Фарнэма до гряды было почти рукой подать, около мили. Мне предстояло обогнуть конюшню и скотный двор, спуститься по пологому склону, поросшему елями, пробраться через усыпанную обломками скал ложбину и затем вскарабкаться на гряду по косогору, густо заросшему юккой. Заросли юкки, иссушенной безжалостным августовским солнцем, доставили мне немало хлопот, норовя заплести мне ноги. Преодолев их и не дойдя ярдов пятьдесят до гребня, я взял левее и зашагал вдоль гряды, высматривая какие-нибудь следы, которые подсказали бы мне, где убили Броделла. Следопыт из меня неважный, но место, где целый отряд полицейских осматривал труп, бед особого труда должен был опознать даже горожанин. Первое, что я увидел и что могло с таким же успехом встретиться мне на Херальд-сквер, была кровь. Бурое пятно я разглядел на поверхности валуна, а потом заметил и узкую полоску, тянувшуюся от него вниз по склону. За валуном росли кусты черники — там, стало быть, и стоял бедолага, когда его подстрелили.

Теперь, увидев кровь, я разглядел и другие признаки, которые местному жителю бросились бы в глаза в первую очередь: сломанные веточки, свежесдвинутые камни и так далее. Должно быть, следы оставили полицейские, перерывшие все вокруг в поисках пуль. Придя к такому умозаключению, я устремил взор вниз, чтобы попытаться выяснить то, что меня больше всего интересовало — где мог прятаться убийца. Вокруг на добрую сотню футов не было ничего, кроме кустов черники, небольших валунов и невысокого разнотравья, дальше же виднелись густые кустарники и деревья. Так что на сорок ярдов подобраться к жертве легко мог даже житель Нью-Йорка, не говоря уж о местных уроженцах, которые выслеживали оленей и лосей. Правда, для пистолета сорок ярдов — далековато, так что стреляли, видимо, из ружья. А между прочим, в Монтане не принято ходить в горы с ружьем в разгар лета, так как охота на всех четвероногих, кроме разве что койота, запрещена; а кто станет карабкаться на Тетеревиную гряду в поисках койотов?

Набрав пригоршню черники, я присел на ближайший обломок скалы подумать. Признаться, только полный осел мог надеяться на то, что на месте преступления его осенит гениальная догадка. Так не случилось, да и не должно было. Увы, чтение следов на природе и прочие ковбойские штучки были явно не для меня. Три часа я ухлопал впустую. Заметив неподалеку бурундука, юркнувшего под переплетенные стебли ястребинки, я подобрал камешек размером с мячик для гольфа, дождался, пока зверек выбрался на ровное место, швырнул в него камешек и, ясное дело, промахнулся. Возле коттеджа Лили бурундуки так и кишели — я забавлялся тем, что иногда подкармливал их.

Не в лучшем расположении духа я вернулся на ранчо Фарнэма, даже не сломав по дороге ногу. Как и следовало ожидать, никто из охотников не вернулся. Лишь в половине шестого я возвратился в коттедж, а в шесть у нас обычно был ужин.

К ужину одеваться было не принято, но я с дороги взмок, поэтому принял душ и нацепил на себя свежую рубашку и коричневые брюки. Когда я причесывался, в дверь постучали. Я открыл. Лили была в прежнем зеленом костюмчике. Заметив, что я переоделся, она спросила:

— Ты кого-нибудь пригласил?

Я рассказал, куда отлучался, объяснив, что окровавленный валун расположен ярдах в двухстах к северу от того места, где я как-то раз на глазах у Лили голыми руками поймал сидевшую на ветке дикушу. Еще я пересказал свои беседы с Альмой и Кэрол.

— Не знаю, как ты, но я ей поверил, — закончил я. — Она не убивала. Поклянись она на Библии, я бы еще подумал, но она поклялась на седле, и это решило дело.

— Значит, так тому и быть, — согласилась Лили. — Как-то раз я попросила у нее это седло, чтобы посмотреть, как оно выглядит на Кошке, но Кэрол отказала. Ты прав. Она бы тебе призналась, если бы убила этого парня. Только не возомни теперь, что лучше разбираешься в женщинах, чем я.

Не подумайте, что Лили хотела примерить седло на горную рысь или на пуму. Кошкой она окрестила свою пегую кобылу за прыть, с которой та перемахнула три года назад через овражек, когда Лили впервые села на нее верхом.

Завтракали и обедали мы на кухне, на столике возле большого окна. Иногда мы там же и ужинали, но обычно ужин приходил на террасе, выходящей на ручей. Поскольку из Нью-Йорка Лили прихватила с собой только одну Мими, отказавшись от помощи местной прислуги, на стол накрывали мы сами. В тот вечер в меню входило: филе-миньон, запеченная картошка, шпинат и малиновый шербет, причем все, кроме картофеля, хранилось в огромном морозильнике. Филе-миньон, упакованное в сухой лед, нам доставляли экспрессом из Чикаго. Вам, конечно, должно показаться, что Лили, обладавшая тысячным поголовьем скота, могла придумать более дешевый способ приготовления мясных блюд, но, сделав несколько попыток, она в конце концов от них отказалась.

За столом на террасе Лили всегда садилась лицом к речушке, протекавшей буквально в дюжине шагов от края террасы. Уэйд Уорти занимал место слева от Лили, я — справа, а Диана Кейдани — напротив.

— Сегодня мне пришла в голову ужасная мысль, — сказала Диана, взяв в руку нож. — Совершенно ужасная.

Было очевидно, что она пыталась завязать разговор. Уэйд Уорти подыграл ей. Я еще не решил, что из себя представляет Уэйд. На его гладком щекастом лице с широким носом и квадратным подбородком возникали самые неожиданные ухмылки, которые не всегда было легко разгадать. Дружелюбная ухмылка вполне располагала, хотя при этом он мог ляпнуть какую-то колкость. Язвительная ухмылка могла сопровождать изящный комплимент. В ответ на реплику Дианы Уэйд просто вежливо улыбнулся и сказал:

— Вы, как и любой человек, не лучший судья для собственных мыслей. Расскажите нам, и уж мы решим, как квалифицировать ваши мысли.

— Если бы я не собиралась вам рассказать, я бы не стала и упоминать это, — ответила Диана.

Она подцепила на вилку кусок мяса и отправила в рот. Она часто поступала так и разговаривала, пережевывая пищу.

— Дело вот в чем, — произнесла она. — Если бы не убили этого Броделла, Арчи сейчас не сидел бы с нами. Он уехал бы еще три дня назад. Значит, убийца подыграл нам. Можете не квалифицировать эту мысль. Она безусловно ужасная.

— Мы отблагодарим убийцу, когда узнаем, кто он, — сказала Лили.

Диана проглотила мясо и откусила кусок картофелины.

— Я вовсе не шучу, — заметила она. — Мысль, конечно, жуткая, но она натолкнула меня на задумку написать пьесу. Пьесу о женщине, которая совершает ужасные поступки — без конца врет, ворует, шельмует, отбивает чужих мужей и может даже убить кого-нибудь. Зато всякий раз ее дурной поступок оборачивается добром для кого-то другого. Кого-то она жестоко мучает, но очень многим помогает, причем не щадя себя и ничего не жалея. То есть добро очень явно перевешивает. Я еще не решила, каков будет финал, пусть его придумает драматург, но убеждена, что роль вышла бы просто потрясающей. Любая актриса мечтала бы сыграть такую. Я уже мечтаю.

Покончив с картофелиной, Диана отправила в рот кусочек мяса и обратилась к Уорти:

— Вы ведь писатель, Уэйд. Почему бы вам не написать эту пьесу?

Уорти потряс головой.

— Я недостаточно хорош для такой пьесы. Предложите свою идею Олби или Теннеси Уильямсу. Что касается того, что убийца подыграл нам, я не совсем с вами согласен. За всю неделю мы почти не видели Арчи. — Он посмотрел на меня с дружелюбной ухмылкой. — Как у вас дела?

— Прекрасно, — ответил я, глотая пищу. — Мне осталось только добиться признания. Диана обрывала чернику с самого богатого куста, а Броделл незаметно подкрался сзади, оттолкнул ее и накинулся на чернику сам. Тогда Диана и подстрелила его. К счастью…

— Из чего? — спросила Диана.

— Не перебивайте. К счастью, рядом оказался Уэйд, охотившийся на сусликов, который и произвел первый выстрел. А вы потом попросили у него ружье и добили Броделла.

Уэйд ткнул в мою сторону ножом.

— Вам придется доказать это! — выкрикнул он. — Мы просто так не дадимся.

— Хорошо. Знаете вы, что такое врожденная личная радиация?

— Нет.

— Что уровень радиации у каждого человека столь же индивидуален, как отпечатки пальцев?

— Вполне логично.

— Не просто логично, но высоко научно. Просто поразительно, как некоторые детективы порой обходятся без достижений современной научной мысли. Так вот, сегодня я обследовал Тетеревиную гряду с новым счетчиком Гейгера, купленным по случаю распродажи на восемь центов дешевле, и он указал на вас с Дианой. Вы оба были там. Теперь мне остается только…

— Естественно, что мы были там, — подтвердила Диана с набитым ртом. — Вы сами с Лили водили нас туда. Три раза, а то и четыре!

— Докажите, — заявила Лили. — Я такого что-то не припомню.

— Что вы, Лили! Вы должны вспомнить!

Общаясь с Дианой, было очень трудно понять, то ли она валяет дурака, то ли в самом деле такая дурочка.

Когда подошло время шербета и кофе, программу вечера уже обсудили и утвердили. Как правило, вечера отводили под игру в пинокль или под чтение книг, газет и журналов, или под телевизор, беседы и уединение, или же, особенно по субботам, под встречи с местным населением. На сегодняшний вечер Уэйд предложил партию в пинокль. Я сказал, чтобы играли без меня, поскольку мне надо ехать в Лейм-Хорс. Остальные принялись наперебой обсуждать, не составить ли мне компанию, и решили, что не стоит. Я помог убрать со стола, вышел и сел в машину.

Теперь о сложности, с которой я столкнулся. Если я подробно расскажу обо всем, чем занимался в течение следующих четырех дней и ночей с восьми вечера в субботу до восьми вечера в среду, то вы познакомитесь с сотней людей и узнаете массу новостей из жизни округа Монро в штате Монтана, но ни на дюйм не приблизитесь к разгадке убийства Филипа Броделла. По той причине, что я и сам не приблизился. К тому же, вам жутко надоест эта тягомотина, как и мне надоела. Поэтому приведу лишь один пример из программы субботнего вечера.

Поскольку субботним вечером большинство людей приезжает в Лейм-Хорс на машинах, а оттуда всего двадцать четыре мили до Тимбербурга, вы могли бы предположить, что все повалят в центр округа, где есть кинотеатр с обтянутыми бархатом креслами, кегельбан и другие увеселительные заведения. Ан нет! В субботний вечер целая толпа жителей Тимбербурга, человек эдак в сто, рванула в Лейм-Хорс. Центром притяжения служил большой, довольно старый и ветхий с виду дом, примыкающий вплотную к универмагу Вотера, с огромной вывеской вдоль крыши:

ДВОРЕЦ КУЛЬТУРЫ ВУДРО СТЕПАНЯНА

Обыватели именовали его обычно Вуди-холл. Вуди, которому сейчас было уже за шестьдесят, построил его лет тридцать назад на деньги, доставшиеся в наследство от отца. А отец Вуди торговал в этих местах всем, что только может прийти вам в голову, еще до того, как Монтана стала штатом. Детские годы Вуди прошли в магазине-фургоне, постоянно кочующем с места на место. При рождении младенца окрестили Теодором, в честь Рузвельта, а когда мальчику исполнилось десять, отец переименовал его в Вудро, в честь Вильсона. В 1942 году Вуди всерьез подумывал о том, чтобы взять имя Франклин, в честь другого Рузвельта, но потом решил, что хлопот не оберешься, тем более что пришлось бы менять вывеску.

Первым в программе субботнего вечера Вуди-холла шел какой-то фильм, смотреть который мне не хотелось, поэтому, оставив машину напротив, я заглянул к Вотеру. Всякому, побывавшему в этом зале шириной и длиной футов в сто, с высоченными потолками, сразу бы стало ясно, почему, кроме как для того, чтобы отправить письмо и почитать «Кто есть кто», екать в Тимбербург мне было незачем. Список всех товаров занял бы несколько страниц, поэтому я назову лишь сковородки, шляпы, кофейники, рыболовные принадлежности, книги и журналы, оружие и боеприпасы, всевозможные бакалейные товары, пончо, седла и шпоры, табак, сигары и сигареты, охотничьим кухонные ножи, ковбойские и резиновые сапоги, мужскую и женскую одежду, джинсы, поздравительные открытки, шариковые ручки, три стеллажа всевозможных лекарств…

По залу бродили около дюжины покупателей, а Морт Вотер, его жена Мейбл и сын Джонни хлопотали с ними. Я пришел не за покупками и не почесать язык, а для того, чтобы услышать что-нибудь полезное; поэтому, оглядевшись по сторонам, решил, что больше всего мне подходит смуглая женщина с густыми черными волосами, которая разглядывала обувь на прилавке. Это была метиска по имени Генриетта, которая жила ниже по дороге, продавала контрабандные спиртные напитки и знала всех и вся.

Я просеменил к ней.

— Привет, Генриетта! Держу пари, что вы меня не помните.

Чуть склонив голову набок и прищурившись, она спросила:

— На сколько?

— Скажем, на доллар.

— Ха! Вы мужик мисс Роуэн. Мистер Арчи Гудвин. — Она подставила мне ладонь. — С вас доллар.

— Надеюсь, что вы не имеете в виду то, что я имею в виду, так что ладно. — Я выудил из бумажника купюру и протянул ей. — Приятная неожиданность — встретить вас здесь. Я думал, что в субботу вечером у вас отбоя нет от клиентов.

Генриетта перевернула купюру, чтобы взглянуть на обратную сторону. Потом спросила:

— Это что, шутка?

И разжала пальцы. Бумажка плавно полетела и опустилась на пол.

— Вовсе не шутка. — Я подобрал с пола пятерку. — Один доллар вы уже отработали. Остальное за то, что вы ответите на пару вопросов.

— Я не люблю вопросы.

— А кто их любит. Не о вас. Вы же знаете, что мой друг Харвей Грив попал в беду?

— Большую беду, — кивнула она.

— Правильно. И еще вы, должно быть, знаете, что я пытаюсь помочь ему.

— Это все знают.

— Совершенно верно. И при этом думают, что я зря стараюсь, поскольку Грив виновен. Вы встречаетесь со многими людьми и знаете все слухи. Так и в самом деле все думают?

Генриетта указала на пятидолларовуго бумажку в моей руке.

— Я отвечу и вы заплатите четыре доллара?

— Я плачу вперед. Берите, потом отвечайте.

Она взяла бумажку, опять повертела ее и осмотрела с обеих сторон, потом засунула в карман юбки и сказала:

— В суд я не пойду.

— Нет, конечно. Это только дружеский треп.

— Много людей говорит, что мистер Грив убил его. Но не все. Некоторые говорят, что убили вы.

— Сколько таких?

— Может, три или четыре. Вы знаете Эмми?

Я сказал, что знаю. Так называли Эммета Лейка, погонщика скота с ранчо «Бар Джей-Эр», постоянного клиента Генриетты.

— Только не уверяйте, что он говорит такое.

— Не он. Он говорит, что слышал такое от гостя мистера Фарнэма.

— Я знаю, но Эмми отказывается называть его. Может вы поделитесь со мной своими мыслями?

— Моими мыслями? Ха!

Я одарил ее своей самой неотразимой улыбкой.

— Готов держать пари, что у вас очень много мыслей.

— На что?

— О, даже подумать страшно. Послушайте, Генриетта, я ведь знаю, что у вас всегда ушки на макушке. В прошлом году он провел здесь шесть недель — я имею в виду убитого. Он говорил мне, что кое-что у вас приобрел.

— Один раз с мистером Фарнэмом.

— Он говорил о ком-нибудь?

— Я забыла.

— Но вы вряд ли забыли, что другие говорили о нем на этой неделе, поскольку его убили. Вот мой самый главный вопрос. Я не прошу вас называть имена; скажите только, что о нем говорили.

Я достал из бумажника десятку и показал ей

— Это поможет мне помочь мистеру Гриву. Скажите, что вы слышали.

Глаза Генриетты впились в бумажку, потом уставились на меня.

— Нет, — бухнула она.

И стояла на своем, как я ее ни уговаривал. Десять минут спустя я смирился с поражением и упрятал десятку в бумажник. Даже предложи я ей двадцать долларов или сто, Генриетта держала бы рот на замке; она настолько боялась быть вызванной в суд, что даже поклянись я на дюжине седел, что так не случится, не поверила бы мне. Я отчалил от нее и обвел взглядом остальную публику. Из полутора десятка сновавших по залу людей я не знал по имени лишь троих. Решив, что ни кого здесь расколоть мне не удастся, я двинулся в Вуди-холл.

Снаружи Вуди-холл превосходил по размерам магазин Вотера, а внутри был разделен на три части. В центральной, напротив входа, располагались стеллажи и прилавки, где была выставлена, в том числе на продажу, всякая всячина, имеющая отношение к культуре. Грампластинки, книжки, репродукции картин и рисунков, бюсты великих людей, факсимиле Декларации независимости и прочие экспонаты вроде Библии на армянском языке; большинство в одном экземпляре. Редко кто покупал здесь что-нибудь. Вуди как-то признался Лили, что от продажи получает около двадцати долларов в неделю Главный же доход приносили ему кинотеатр, размещавшийся в левой части здания, и платный танцевальный зал, открытые только по субботам.

Когда я вошел, Вуди беседовал с компанией из трех незнакомых мне мужчин и одной женщины. Заметив меня, он довольно быстро покинул своих собеседников и подошел ко мне. В целом Вуди был столь же невысокого мнения о городских пижонах, как и большинство его собратьев-монтанцев, но с Лили он дружил, а поэтому принял и меня. Он спросил, придет ли мисс Роуэн. Я ответил, что нет, она слишком устала и хочет пораньше лечь спать, но передала ему привет.

Хотя Буди вышел ростом повыше, чем Альма Грив, ему тоже пришлось запрокинуть назад голову, чтобы смотреть мне в глаза. Его глаза были такие же черные, как у Генриетты, а копна седых волос напоминала верхушку горы Чер.

— Кланяйтесь ей от моего имени, — попросил Вуди, — Целую ее ручку. Она просто душка. А как ваши дела? Есть успехи?

— Нет, Вуди, увы. А вы по-прежнему на нашей стороне?

— Целиком и полностью. Если мистер Грив столь трусливо убил этого человека, то я косолапый койот. Я говорил вам, что имел удовольствие познакомиться с мистером Гривом, когда ему было два года. Мне же исполнилось шестнадцать. Его мать купила тогда у моего отца четыре одеяла и две дюжины носовых платков. Значит, вы ничем похвастать пока не можете?

— Да. А вы?

Он медленно покачал головой, поджав губы.

— Вынужден признаться, что нет. Конечно, в будние дни я мало с кем общаюсь. Вечером ожидается наплыв, и я постараюсь что-нибудь выведать. Вы останетесь здесь?

Я сказал, что да, добавив, что опросил уже всех, кого мог, но буду прислушиваться к разговорам.

Тут в зале появились еще два пижона и, заметив знаменитого Вуди, решительно двинулись к нам. Я подошел к стеллажам, выбрал книгу под названием «Греческий путь», написанную Эдит Хамильтон, о которой я слышал и от Лили, и от Ниро Вулфа, и присел с ней на скамью.

В 9.19 субъект в розовой рубашке, джинсах «левис», ковбойских сапогах и с желтым шейным платком отомкнул дверь в танцевальный зал и установил рядом с ней столик с кассой и коробкой входных билетов. Висевший у него на ремне устрашающего вида револьвер был незаряжен; я это знал наверняка, поскольку Вуди всегда осматривал его лично. В 9.24 появились музыканты, скрипач, аккордеонист и саксофонист, одетые не менее живописно, чем билетер. Они уже явно успели побывать у Вотера или у Генриетты. Местные таланты. Фортепиано, не уступавшее, по словам Лили, ее собственному, стояло на сцене. В 9.25 появились первые посетители, а в 9.28 распахнулись двери кинозала и оттуда вывалила толпа, большая часть которой устремилась за билетами на танцы. И началось веселье. В течение следующих четырех часов творилось то, ради чего сюда приезжали люди всех возрастов из Тимбербурга и даже из Флэт-Банка. Когда толпа перед входом в танцевальный зал рассосалась, я тоже уплатил два доллара и вошел. Оркестр играл удалой твист «Лошадка крути хвостом», и пары — около пятидесяти — прыгали, извивались и откалывали лихие коленца. Сам Вуди отплясывал с Флорой Итон, могучей вдовушкой, которая служила экономкой на ранчо «Бар Джей-Эр». Приезжие горожанки неоднократно пытались заполучить Вуди на первый танец, но он неизменно выбирал женщину из местных.

Поскольку а пообещал вам ограничиться одним лишь примером, то не стану его слишком затягивать. За эти четыре часа я навидался и наслушался более, чем достаточно, но, выйдя на свежий воздух в половине второго ночи, подумал, что ни на шаг не приблизился к разгадке убийства Броделла.

Вот, например, что я услышал. Девушка в вишневой блузке окликнула Сэма Пикока, одного из двоих ковбоев с ранчо Фарнэма:

— Эй, Сэм, ты бы постригся, а то выглядишь, как дикобраз.

На что последовал ответ:

— Теперь еще ничего. Видела бы ты меня, когда я только появился на свет. Мою мать приходилось связывать, чтобы заставить дать мне грудь.

Я был также свидетелем, как Джонни Вотер и Вуди выставили из зала двух подвыпивших пижонов, которые пытались отобрать у музыканта аккордеон. Спиртное, как было заведено, танцоры принесли с собой. В баре продавали только шипучку, соки, лед, бумажные стаканчики и аспирин.

Еще я слушал, как молодящаяся женщина с пышным бюстом закричала на своего партнера:

— Вовсе они не накачанные!

И залепила ему увесистую затрещину.

Еще пример услышанного. Пижон в смокинге разъяснял женщине в длинном вечернем платье:

— Нет, «постельная» — это не проститутка. Это, как правило, горничная, которая застилает постели гостям.

И последнее. Один парнишка обратился к другому:

— Конечно, она не придет. У нее же маленький ребенок на руках.

И еще я видел, как около восьми дюжин людей любой масти и возраста при моем приближении отворачивали физиономии, внезапно умолкали или, в лучшем случае, удостаивали меня холодным взглядом.

Поэтому, когда я вернулся в коттедж, забрался в постель и укутался двумя одеялами — ночь выдалась довольно прохладная, — то решил, что ломать голову мне не над чем, и забылся сном младенца.

Итак, с примерами покончено, но прежде, чем перескочить к событиям вечера в среду, я должен сообщить о том, что случилось в нашем коттедже во вторник. Я только вернулся откуда-то и мы сидели с Лили на веранде с противоположной стороны дома от террасы, на которой мы ужинали, когда внизу на дороге появился крытый «додж-коронет». Я уже прежде видел эту машину. Разглядев на переднем сиденье двоих мужчин, Лили сказала:

— Вот они. Я как раз собиралась тебе сказать — Доусон позвонил и предупредил, что они приедут. Но не объяснил, зачем.

Машина остановилась и из нее вылезли Лютер Доусон и Томас Р.Джессап. Признаться, при виде этой парочки я был так поражен, что позабыл все манеры и поднялся на ноги, когда адвокат и окружной прокурор уже подходили к нам. Чтобы два таких лица нагрянули на ранчо, где служил Харвей Грив, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, поэтому признаюсь, когда я заставил себя подняться им навстречу, на душе у меня скребли кошки. Лица гостей тоже отнюдь не сияли, хотя от прокурора нельзя ожидать особого веселья, когда, например, его дело рассыпается в пух и прах. Лили предположила, что гости хотели бы промочить горло, чтобы смыть дорожную пыль, испросила, что им налить, но прокурор с адвокатом, поблагодарив, отказались.

— Вам, должно быть, кажется странным, что мы приехали вдвоем, — сказал Доусон, — но мистеру Джессапу понадобилось кое-что узнать и мы решили, что правильнее будет, если я сам буду задавать вопросы в его присутствии.

Лили кивнула.

— Конечно. Закон и порядок. — Доусон взглянул на Джессапа. Оба родились и выросли в Монтане, но по одному это было видно, а по другому — нет. Доусон, лет под шестьдесят, в полосатой рубашке с закатанными рукавами, без галстука, в брюках хаки, был крупный и кряжистый, как гризли, тогда как окружной прокурор, лет на двадцать моложе, сухощавый и щуплый, был облачен в темно-серый костюм, белоснежную сорочку и бордовый галстук. Доусон посмотрел на меня, раскрыл рот, закрыл его и перевел взгляд на Лили.

— Вы, конечно, не моя клиентка, — произнес он. — Мой клиент мистер Грив. Но вы внесли за него задаток и сказали, что заплатите за защиту. Поэтому я хочу спросить: вы собирались… э-ээ… обращались к кому-либо по поводу этого дела?

Глаза Лили немного расширились.

— Конечно.

— К кому?

— Ну… К Арчи Гудвину. Миссис Харвей Грив. Мелвину Фоксу. Вудро Степаняну. Питеру Ингелсу. Эммету Лейку. Мими Деффанд. Морту…

— Извините, что перебью вас. Мне следовало уточнить вопрос. Обращались ли вы не к местным жителям? К кому-нибудь из Хелены?

Будь она обычной женщиной, я бы счел своим долгом вмешаться, но Лили, как мне казалось, и сама совладала бы с ситуацией. Так и вышло.

— Вы что с Луны свалились, мистер Доусон? — в свою очередь спросила она. — Или вы никогда не подвергали перекрестному допросу свидетелей?

Доусон смотрел на нее, выпучив глаза.

— С другой стороны, адвокаты тоже люди с теми же слабостями и дурными привычками, хотя многим это может и не понравиться.

Она повернулась ко мне.

— Как ты думаешь, Арчи? Какое ему дело до того, с кем я общалась?

— Ты права, — подтвердил я, — но дело не в этом. Судя по его словам, вопрос задает тебе не он сам, а Джессап. А уж Джессапу это и подавно пристало знать, так что я еще удивлен, как у них хватило наглости заявиться сюда. Не знаю, как в Монтане, но в Нью-Йорке ими бы уже заинтересовались коллегия адвокатов на предмет исключения из гильдии. Подумать только: окружной прокурор спрашивает у лица, которое оплачивает адвоката защиты, с кем оно общалось. Поскольку ты просила моего совета, то вот он: я бы велел им катиться ко всем чертям.

Лили посмотрела на Доусона, потом перевела взгляд на Джессапа.

— Катитесь ко всем чертям, — с чувством сказала она.

— Вы не так меня поняли, мистер Гудвин, — затараторил Доусон.

Я смерил его взглядом.

— Послушайте, мистер Доусон, я вовсе не удивлен, что вы сели в лужу. Если бы вас не торопили, вы бы, безусловно, обставили все похитрее. Видимо, у мистера Джессапа возникли подозрения, что кто-то со стороны пытается вмешаться в дело, и ему не терпится узнать, не приложила ли к этому руку мисс Роуэн. Вам, должно быть, это тоже небезразлично. Очевидно, что вам следовало честно это ей рассказать, а уж потом спрашивать, не обращалась ли она к кому-нибудь за помощью. Не помешало бы заодно добавить слово «пожалуйста». Если такой путь вас не устраивает, то я бы на вашем месте поискал бы дорогу к вышеупомянутым чертям.

Доусон посмотрел на окружного прокурора. Джессап заговорил:

— Только вы должны сознавать, что все это строго конфиденциально.

Доусон кивнул. Лили покачала головой:

— Если вы имеете в виду, что мы должны пообещать держать язык на привязи, то ничего не выйдет. Конечно, трезвонить на каждом шагу мы не станем, но и никаких обещаний не дадим.

Доусон повернулся к Джессапу и спросил:

— Ну что, Том?

Джессап сказал:

— Мы должно посоветоваться.

И обратился к Лили:

— С вашего разрешения, мисс Роуэн.

Лили кивнула. Парочка отчалила к «доджу», а Лили спросила, есть ли у меня какие мысли. Я показал ей скрещенные пальцы и сказал, что могу поставить два против одного на то, что в деле случился благоприятный для нас поворот, но какой именно — могу лишь догадываться. Однако мне уже стоило определенного труда сдержать довольную ухмылку.

Советовались юристы недолго. Я бы даже не удивился, если бы Доусон вернулся один и извинился, что нас потревожили, но несколько минут спустя они возвратились вдвоем, расселись по креслам и Доусон произнес:

— Решение принял мистер Джессап, а не я. Вы должны понять, что я здесь только по его просьбе. — Он вперил взгляд в Лили. — Раз вы не можете обещать, мисс Роуэн, то и не надо, но я, как и мистер Джессап, очень рассчитываю на ваше благоразумие. Если я расскажу вам, в чем дело, то это будет лишь передача сведений понаслышке, так что я предоставлю слово мистеру Джессапу.

За последние пять дней я трижды пытался пробиться на прием к Томасу Р.Джессапу, но всякий раз получал от ворот поворот. Не подумайте, что я жалуюсь, нет, я просто излагаю факты. Нет закона, обязывающего обвинителя беседовать с друзьями и заступниками подзащитного. Поэтому допрашивал меня как свидетеля или возможного подозреваемого шериф, Морли Хейт. Джессапа же я видел только на расстоянии и мог только мечтать о личной встрече.

Джессап лучезарно улыбнулся Лили и сказал:

— Прошу извинить меня за недоразумение, мисс Роуэн. Мистер Гудвин заявил, что надо говорить «пожалуйста», так что я говорю это сейчас. Пожалуйста, рассматривайте нашу беседу как конфиденциальную. Я убежден, что вы сумеете сохранить все услышанное в тайне. Мистер Гудвин сказал, что нам следовало все вам честно рассказать, и сейчас я собираюсь исправить свое упущение. Я не займу у вас много времени. Сегодня рано утром мне позвонило официальное лицо из Хелены… очень влиятельный и высокопоставленный человек. Он попросил меня приехать к нему какможно раньше и прихватить с собой материалы на Харвея Грива. Я отправился в Хелену и провел с ним три часа. Ему был нужен подробный отчет, который я надиктовал секретарше, после чего он долго задавал мне вопросы. Очень много вопросов.

Он снова улыбнулся Лили потом мне и снова повернулся к Лили.

— Случай этот весьма необычен. На моей памяти впервые гене… такой влиятельный деятель вызывает окружного прокурора, чтобы ознакомиться с материалами дела. Тем более — дела об убийстве. Конечно, я поинтересовался, зачем нужна такая срочность, но ответ меня не удовлетворил. Я покинул его кабинет, даже не представляя, что могло случиться. Лишь отъехав миль на двадцать, вдруг сообразил, что вы могли… скажем, вмешаться. Вам небезразлична судьба Харвея Грива, и вполне естественно. Вы наняли Лютера Доусона, нашего видного адвоката, защищать его. Я не знаю, каковы ваши политические связи, но женщина с вашим положением и состоянием должна быть знакома со многими влиятельными лицами. Поэтому я развернул машину, вернулся в Хелену и рассказал обо всем мистеру Доусону. Он сказал, что ничего не знает об обращении к… этому человеку, но согласился, что стоит спросить вас, и позвонил вам. Я вовсе не говорю, что вы поступили неправильно, нет, но если столь высокопоставленное лицо собирается вмешаться в проводимое мной расследование, я имею право хотя бы знать, почему. Мистер Доусон, как адвокат обвиняемого, тоже хотел бы это знать.

Джессап на мгновение приумолк, чтобы улыбнуться, потом заключил:

— Конечно, все, что вы мне скажете, тоже будет считаться строго конфиденциальным.

Знай они Лили так, как знал ее я, они бы поняли, что маленькие круги, которые она вычерчивала носком туфли, означали, что Лили страшно разозлена. К тому же левый глаз ее был чуть заметно прищурен, что еще более усугубляло положение.

— Так вы спрашиваете меня, — с вызовом начала Лили, — не использовала ли я свои связи, чтобы надавить на кого-то в Хелене?

— Ну… я бы не сказал так категорично.

— А я говорю. И это вовсе не конфиденциально, мистер Джессап. Я считаю, что вы поступили некорректно. Вы представляете обвинение. С какой стати вы задаете мне вопросы и считаете, что я должна перед вами отчитываться? Если вы вернетесь к своей машине, то мистер Доусон через минуту догонит вас.

— Заверяю вас, мисс Роуэн…

— Черт побери, или вы ждете, что мистер Гудвин выставит вас силой?

Она встала, должно быть, для того, чтобы помочь мне тащить прокурора. Джессап посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Доусона. Тот потряс головой. Джессап, уже без улыбки, встал и вышел, не торопясь, с достоинством. Когда он подошел к «доджу», Лили напустилась на Доусона.

— Не знаю, насколько корректно поступили вы, мистер Доусон, но мне это не важно, хотя и неприятно. Тем не менее, я облегчу вашу душу, чтобы вы могли защищать своих клиентов, включая Харвея Грива. Так вот, я не обращалась ни к кому, кроме «местных жителей», и ни к кому из Хелены, так что мне непонятно, почему высокопоставленное лицо проявило такой интерес к этому делу. А тебе, Арчи?

— Мне тоже.

— Значит, ставим точку. Теперь пойдем выпьем.

Она направилась к двери в дом, а я двинулся следом.

Войдя, она повернула налево в коридор, я же задержался в гостиной и увидел, как Доусон залез в «додж» и сел за руль. Когда машина исчезла за поворотом дороги, я прошел на кухню. Лили клала в ведерко кусочки льда, а Мими нарезала на столе помидоры, которые я купил у Вотера.

— Даже не могу припомнить, когда я в последний раз была в таком бешенстве, — процедила Лили.

— О, это с тобой часто случается, — небрежно бросил я. Потом полез за бумажником, извлек два доллара и протянул ей. Ты выиграла, черт побери.

— Что выиграла?

Круглые голубые глаза Мими, так подходившие к ее округлому лицу, которое так шло остальным округлым частям ее тела, взметнулись на меня, и почти тут же она потупила взор. В присутствии Мими мы общались с Лили столь же непринужденно, как Ниро Вулф со мной при Фрице.

— Я же сказал, — напомнил я, — что ставлю два против одного на то, что в деле случился благоприятный для нас поворот. Вот тебе эти два. Ничего не случилось.

— Но я же не приняла пари. И откуда ты знаешь? Если такой высокопоставленный человек…

— Это генеральный прокурор. Джессап почти проговорился, — Я засунул бумажник в карман и снял с полки джин и вермут. — А ты не догадалась, для кого предназначался отчет?

— Нет. — Она наклонила голову. — Значит, это ты обращался к кому-то.

— Нет, не я. Но ставлю десять против одного, что догадался. Я ведь как-никак — детектив. Так вот, письмо я отправил в субботу. Он получил его вчера утром, так что, поднявшись к орхидеям, выместил злость на Теодоре. За обедом у него пропал аппетит. На самом деле я вовсе не считаю, что совершенно необходим для его жизни, удобства и благополучия, но он думает иначе. Я не написал, когда вернусь — то ли через неделю, то ли через месяц или два, а он не выносит неясности.

— Значит, он позвонил генеральному прокурору Монтаны и затребовал отчет…

— Нет, но кому-то он позвонил, это как пить дать. — Я смешал напитки в шейкере и принялся его трясти. — Многие люди до сих пор благодарны ему за оказанные услуги и некоторые из них занимают такое положение, что вполне могут набрать номер губернатора или даже президента, не говоря уж о генеральном прокуроре. Вулф позвонил одному из них, а уж тот перезвонил в Хелену. Вулф и не просил об особом одолжении — ему нужен всего лишь отчет о деле. А из отчета станет ясно, что дело против Грива — железобетонное. Возможно, Вулфу уже позвонили, тогда перед ужином он и вовсе утратил аппетит. — Я взглянул на часы. — Он уже за столом. В Нью-Йорке сейчас семь часов тридцать две минуты.

Я разлил коктейль по стаканам. Лили взяла свой стакан и сказала:

— Что ж, твоя догадка неплоха, но ты и сам в ней не уверен. Я тоже. И все же мне кажется, что это может обернуться для нас удачей. — Она приподняла стакан. — За Харвея.

— По-прежнему ставлю десять против одного. И пью за Харвея.

Прими она мое пари, его исход зависел бы от того, считать ли удачей то, что случилось двадцать шесть часов спустя, вечером в среду. А утром и днем я мотался и суетился без какого-либо успеха. За ужином я был мрачнее тучи, а после кофе заявил, что должен написать письмо и слинял в свою комнату. Я и впрямь хотел кое-что написать, но вовсе не письмо. Дойдя до ручки, я решился на то, чего никогда прежде не делал: записать на бумаге все собранные за десять дней факты и попытаться найти хоть какие-то взаимосвязи и противоречия, которых я не заметил прежде. И вот я сидел за столом перед открытым окном, вооружившись блокнотом и карандашами и размышляя, с чего начать, когда услышал шум мотора подъезжающей машины. Расположение моей комнаты не позволяло видеть машину, но я подскочил, как ошпаренный, что лишний раз показывает, в каком состоянии я пребывал. В преплачевном, вы правы. Диана играла на фортепьяно, а Лили стояла перед окном и смотрела наружу. Я присоединился к ней, опознав в остановившемся автомобиле тимбербургское такси. Сумерки уже сгущались, но было видно, как водитель высунул голову и выкрикнул:

— Это дом Лили Роуэн?

Я вышел и сказал, что да. Тогда задняя дверца такси распахнулась и из нее спиной вперед выбрался человек. Широченная спина могла принадлежать лить одному человеку — Ниро Вулфу, а когда он выпрямился и обернулся, то не осталось никаких сомнений, что и лицо тоже его.

— Гора пришла к Магомету, — сказала сзади Лили, и мы заспешили ему навстречу.

Глава 4

Вулф никогда не здоровается за руку с женщиной и редко пожимает руку мужчине, но в столь диких и заброшенных местах привычки меняются, так что, пожав руку мне, Вулф протянул руку Лили со словами:

— Прошу меня извинить. Мне следовало позвонить, Вы, наверное, как и я, терпеть не можете незваных гостей, но я ненавижу телефон, а мне слишком часто приходилось им пользоваться за последние два дня. Но я вас не потревожу. Я должен был повидать мистера Гудвина…

— К гостям, которые проехали две тысячи миль, я снисходительна, — улыбнулась Лили. — Ваши вещи в машине?

— Нет, в Тимбербурге. Точнее рядом с ним. В мотеле «Шейфер». — Он повернулся ко мне. — У меня есть предложение. Этот человек за рулем — сорвиголова, а его машина может в любой миг развалиться. Если здесь есть другая, то я отошлю его прочь, а ты сам отвезешь меня после того, как мы побеседуем.

Я обратился к Лили:

— Насколько ты помнишь, он считает, что любой механизм действует исключительно согласно своим прихотям. Если тебе не понадобится машина…

— Это глупо, — отрезала она и повернулась к Вулфу. — Вы останетесь здесь. Я предоставлю вам комнату с кроватью. После целого дня в самолетах и машинах развалиться можете вы. Арчи попросит шофера привезти ваши вещи, а я покажу вам комнату. В ней есть ванна. Вы уже ужинали?

— Мисс Роуэн, я не могу навязывать…

— Теперь послушайте вы. Вы привыкли, что все зависят от вас. Сейчас роли переменились: вы в моих руках. Я не дам вам свою машину. Вы ужинали?

— Я уже поел, да. Но там надо еще уплатить по счету.

Я пообещал, что займусь счетом, и переговорил с шофером. Тот не пришел в восторг от предложения съездить а мотель за вещами Вулфа и вернуться, но альтернатива — ждать едва ли не до рассвета, пока клиент решит, что пора возвращаться — прельстила его еще меньше. Проводив взглядом отъезжающее такси, я вернулся в дом, прошагал по длинному коридору, увидел, что последняя дверь распахнута, и вошел. Вулф сидел в кресле у окна, опустив голову и закрыв глаза. Лили оставила свет включенным. Я сделал три шага и остановился. Должно быть, кроме Вулфа в данный миг в округе Монро не было больше ни одного человека в жилете. Жилет, естественно, был тех же темно-синих тонов, что и пиджак с брюками. В мотеле Вулф переоделся: манжеты и воротничок желтой рубашки выглядели свежими и отглаженными. Галстук и синяя же фетровая шляпа на столе были чуть потемнее костюма. Плетеное кресло едва вмещало его огромную тушу.

— Хорошо доехали? — полюбопытствовал я.

— Здесь течет ручей, — сказал Вулф и раскрыл глаза.

— Ягодная речка. Знай я, что вы приедете, я бы изловил к завтраку форель. Вы к нам надолго?

— Фу.

В комнате стояли еще два кресла. Я прошагал к одному из них и сел.

— Так зовут моего жеребца, — провозгласил я. — Мисс Роуэн назвала свою кобылу Кошкой из-за грациозности движений. Я же назвал конька, на котором катаюсь, когда приезжаю сюда, Фу, поскольку никогда не знаю, чего от него ожидать. Туземцы произносят его на свой манер — Фи. Если желаете поскакать по горам, я рекомендую вам мерина Пятнашку, поскольку с вашим весом…

— Заткнись!

Я бы, конечно, не заткнулся, но в комнату вошла Лили с подносом и я встал, чтобы помочь ей. На подносе было два стакана, бутылочка пива, кувшин молока и бумажные салфетки.

— Полотенца приготовлены, — сказала Лили. — Я принесла только одну бутылочку, потому что он, наверное, любит, чтобы пиво было холодным. Вам еще что-нибудь нужно?

— Если понадобится, я об этом позабочусь. Возможно, потребуешься ты сама, так что не убегай далеко.

Лили пообещала, что не убежит, и вышла. Я поставил поднос на стол в пределах досягаемости Вулфа. Он тут же схватил бутылочку, придирчиво осмотрел этикетку — «Горная пивоварня Батте», — откупорил и вылил пиво в стакан.

— Оно вполне приличное, — высказался я. — Здесь есть другой сорт, в который, по-моему, добавляют медь.

Вулф подождал, пока пена не осядет до нужного уровня, пригубил, скорчил гримасу, одним глотком осушил стакан и облизал губы.

— Я предпочел бы лечь спать, — изрек он. — Вряд ли мой мозг сможет функционировать должным образом, но я все же попытаюсь. Я получил твое письмо.

— Я так и подумал, когда увидел, что вы выкарабкиваетесь из такси.

— Письмо пришло позавчера, в понедельник. Я не сумел составить полное представление о происходящем. Мне потребовались дополнительные сведения, и я сделал три звонка. Третий из тех, кому я позвонил, мистер Оливер Макфарланд… Ты помнишь его?

— Конечно.

— Он вызвался помочь. Он владеет рядом банков и приисков в этом районе. По его просьбе мне позвонил вчера днем генеральный прокурор Монтаны. Если дело и впрямь обстоит так, как он мне изложил, то тебе лучше упаковать вещи и вернуться со мной в Нью-Йорк.

Я кивнул.

— Я этого и ожидал, когда увидел вас в такси. Мне понадобится время, чтобы ознакомить вас со всеми фактами, а в одной из соседних комнат есть более вместительное и удобное кресло. Если вы освободите то, в котором сидите, то я его заменю. Я испытываю такое же неудобство, глядя на ваши мучения, как и вы сами.

Вулф попытался привстать, но его ляжки настолько протиснулись под подлокотники кресла, что кресло поднялось вместе с ним. Вулф рывком отодрал его, а я подхватил кресло и пронес его через весь коридор в гостиную. Лили сидела у камина в обществе Дианы и Уэйда Уорти и, должно быть, рассказывала о том, что за гость к нам пожаловал. Увидев меня, она сказала:

— Мне следовало сообразить. Возьми вон то.

И указала на кресло возле книжных полок, на которое я и сам нацелился. Огромное, с сиденьем, обтянутым оленьей шкурой. Я перевернул его, взвалил себе на голову и отправился в обратный путь. За время моего отсутствия бутылочка опустела, так что, опустив свою ношу на пол, и прогулялся на кухню и принес еще одну; сам же плеснул себе молока и со стаканом в руке уселся в свое кресло. Теперь, когда сидеть было удобнее, Вулф заметно оживился.

— Сначала я обрисую вам костяк, — сказал я, — а мясо будем наживлять по мере необходимости. Если мои высказывания покажутся вам излишне резкими, то это потому, что я в отпуске за свой счет. Итак: во-первых, я не думаю, что вы приехали лишь затем, чтобы вытащить меня отсюда. Вы знаете меня не хуже, чем я вас. Я написал, что готов поставить пятьдесят против одного на невиновность Харвея, а вы знаете, что я никогда так не рискую, если не абсолютно уверен в своей правоте. Я думаю, что вы приехали для того, чтобы услышать факты в моем изложении и ускорить ход событий. Генеральный прокурор, наверное, сказал вам, что дочь Харвея весной родила и призналась Харвею и Кэрол, его жене, что отец ребенка — Филип Броделл. Это хлыщ, который прошлым летом жил на одном из соседних ранчо. Через короткое время слух пронесся по всей округе.

— Так. Все это твердо установлено?

— Да. Этим летом Броделл заявился в понедельник, двадцать второго июля. Три дня спустя…

— Я перебью. Хотя ты и в отпуске за свой счет. В четверг днем, часа в три он в одиночку отправился в горы за ягодами. Когда он не вернулся к ужину, на ранчо забеспокоились, а когда стало темнеть, организовали поиски. Его излюбленные места были известны. Примерно в половине десятого некий Сэмюэль Пикок обнаружил его тело возле валуна. Он был ранен дважды — в плечо и в шею. Пули найти не удалось, но, судя по характеру ранений, стреляли из ружья. Врачи заключили, что смерть наступила между тремя и шестью. Первое время установлено твердо, поскольку в три часа четверо свидетелей видели Броделла живым; второе время, по все видимости, тоже вычислено правильно. Все верно?

— Да. — Я отхлебнул молока. — Представляю, сколько времени вы потратили на этот разговор. Надеюсь, он позвонил не за ваш счет?

— Нет. Но я задавал очень много вопросов. Ты не отрицаешь, что у мистера Грива имелись серьезные причины для того, чтобы желать смерти мистера Броделла?

— Конечно, нет.

— Тогда о том, была ли у него возможность убить. Алиби, начиная уже с часа дня, у него нет. Он утверждает, что провел все это время в седле, разыскивая отбившийся от стада скот, но подтвердить его слова некому, поскольку он ездил в одиночку. Лошадь вполне могла доставить его к району, где случилось убийство. Возражения?

— Нет.

— Тогда об оружии. Мистер Грив мог воспользоваться тремя ружьями. Два он держит в доме, а одно висит в общежитии работников ранчо. Возражения?

— Есть, но они не убедят ни вас, ни присяжных. Его жена и дочь уверяют, что оба ружья оставались в доме, а Мел Фокс тоже говорит, что его ружье было на месте. Что касается жены и дочери, так от них иных показаний никто и не ожидает, а Мел тоже отлучался.

— Теперь перейдем к частностям. Все остальные подозреваемые — трое, у которых имелся аналогичный мотив, — представили алиби. Алиби эти проверены и подтверждены. Имен мне не назвали, но…

— Это жена и дочь Харвея, а также паренек по имени Гилберт Хейт. Насчет жены и дочери я согласен. Хейта же я еще не исключил. Его отец — шериф округа. Он хотел жениться на дочери Грива и до сих пор хочет — я имею в виду парнишку, а не шерифа.

— Вот как? — Вулф приподнял брови. — Так ты сомневаешься в его алиби?

— Я покопался, насколько мог. Беда в том, что я здесь чужак. А к чужаку в этих краях относятся примерно так, как к хиппи в воскресной школе. Возникают сложности в общении. Если задержитесь здесь, то испытаете это на собственной шкуре, особенно если будете разгуливать в шляпе и в жилете. Вы закончили с частностями?

— Нет. На следующий день после приезда мистера Броделла мистер Грив в присутствии двух свидетелей заявил: «Такая толстокожая тварь не имеет права на жизнь». Кроме того…

— Он сказал не «тварь», а «гнусь». Вы таких слов не признаете.

— Смысл от этого не меняется. Кроме того, в пятницу днем, на следующий день после убийства Броделла Грив поехал в Тимбербург и купил бутылку шампанского, чего никогда прежде за ним не наблюдалось, и в тот же вечер он распил шампанское вместе с женой и дочерью. Кроме того…

— Да, ну и информатор у нас! Зная, как Харвей относился к Броделлу, я удивлен, что он купил только одну бутылку шампанского, а не две или ящик. Я бы на его месте закатил пир горой.

Я отпил еще молока.

— А на следующий день, в субботу, когда отец Броделла приехал из Сент-Луиса за телом и зашел к мистеру Гриву, тот набросился на старика с побоями.

— Да, поставил папаше синяк под глазом. Жаль, конечно, поскольку что бы ни сказал ему отец Броделла, старость нужно уважать, но и Харвея тут тоже можно понять — Броделл подложил ему здоровую свинью. Что еще?

— Тебе мало?

— Для присяжных, пожалуй, достаточно. В том-то и беда. У вас все?

— В общих чертах.

— Тогда теперь мой черед. В письме я предложил поставить пятьдесят против одного. Я и сейчас согласен. Мы с мисс Роуэн слишком хорошо знаем Харвея Грива. Мне не удалось добыть ни одного доказательства его невиновности, даже самого завалящего, но я его знаю. Кстати, генеральный прокурор упомянул, что первая пуля, которая ранила Броделла в плечо, была выпущена сзади?

— Нет.

Вулф откупорил вторую бутылочку и налил себе пива.

— Тем не менее, дело обстояло именно так. Броделл стоял на валуне, лицом к вершине и собирал ягоды, а Икс подкрался снизу на близкое расстояние. Первая пуля развернула Броделла, так что он оказался уже лицом к убийце, когда вторая пуля угодила в шею и прикончила его. Для меня это окончательно и бесповоротно доказывает, что убийца — не Харвей Грив. Я поверю, что Харвей Грив мог выстрелить человеку в спину только тогда, когда сорвете огурец, намажете его кленовым сиропом и съедите ложкой. Но даже в этом случае я не поверил бы, что Харвей застрелил Броделла. Все знают, что стрелок он непревзойденный. Если бы он и решил убить человека выстрелом в спину, то не попал бы в плечо. А вторым выстрелом в шею. Чушь собачья!

Вулф насупился. Отпив пива, он отставил стакан в сторону.

— Арчи, чувства затеняют твой разум. Если всем известно, какой замечательный стрелок мистер Грив, ему было выгодно создать впечатление, что Икс стреляет неважно.

— Только не Харвею. Его мозг устроен иначе. Но все это просто слова. Суть в том, что он НИКОГДА НЕ ПОДКРАЛСЯ БЫ СЗАДИ И НЕ ВЫСТРЕЛИЛ ЧЕЛОВЕКУ В СПИНУ. Ни за что. Черт возьми, я повышаю ставку до ста против одного.

Морщинки на лице Вулфа углубились.

— Ерунда. Совершенно не логично. Решать, виновен ли человек, на одном-единственном основании — знании его натуры? Чушь! И ты сам это знаешь, фу.

Я растянул губы в широкую улыбку.

— Хорошо. Вот вы и попались. Вы были правы — ваш мозг и впрямь не функционирует должным образом. И трех лет не прошло с тех пор, как вы твердо уверовали в невиновность Орри Кэтера на одном-единственном основании — на знании Солом Пензером его натуры. Вы так же советовались со мной и с Фредом. Но мы вас не убедили. Решающим оказался голос Сола.[50] Жаль, конечно, что я не Сол, но у меня есть поддержка. Мисс Роуэн считает точно так же, как я, но она — женщина. Самолет вылетает из Хелены в одиннадцать утра. Если я не вернусь в Нью-Йорк до выборов пятою ноября, то вышлите мне открепительный талон.

Лицо Вулфа разгладилось, но губы стиснулись в тонкую полоску. Он вылил в стакан остатки пива из второй бутылочки, подождал, пока осядет пена, взял стакан в руку и выпил. Облизав губы, Вулф уже не сомкнул их снова. Он повернул голову, посмотрел на открытое окно, приподнял свою тушу весом в одну седьмую тонны, протопал к окну, закрыл его, снова уселся и спросил:

— Здесь есть электрическое одеяло?

— Наверное. Я спрошу у мисс Роуэн… Так и быть, я пойду на уступку. Я сам отвезу вас в Хелену. Чтобы успеть на этот самолет, вам нужно выехать в семь утра. Я, пожалуй, позвоню, чтобы забронировать место.

Вулф втянул носом воздух, примерно полбушеля, и потом выдохнул его через рот. Не удовлетворившись результатом, он повторил этот фокус снова. Посмотрел на кровать, перевел взгляд на туалетный столик, потом на дверь в ванную и, наконец, на меня.

— Кто спал здесь сегодня ночью?

— Никто. Это свободная комната.

— Приведи мисс Роуэн и… Впрочем, нет, ты в отпуске. Спроси, пожалуйста, у мисс Роуэн, не согласится ли она составить нам компанию.

— С удовольствием.

Я вышел. Когда я проходил мимо комнаты Уэйда, из нее донесся стук пишущей машинки, но не «Ундервуда». В гостиной Диана с журналом и Лили с книгой расположились в креслах у камина, в котором, как всегда по вечерам, уютно попыхивали шестифутовые бревна. Я сообщил Лили, что вновь прибывший гость интересуется, не согласится ли она составить нам компанию, и она отложила книгу, встала и последовала за мной. По дороге она не задала ни единого вопроса, что меня совсем не удивило. Из опыта общения со мной она знала, что на тот случай, если бы у меня было, чем с ней поделиться, у меня имелся язык.

Я думал, что Вулф собирается порасспросить ее о Харвее, но он решил иначе. Когда Лили приблизилась к нему и спросила, чем может быть полезна, Вулф запрокинул голову и сказал:

— Буду признателен, если вы сядете. Я предпочитаю вести беседу, когда глаза находятся на одном уровне.

Я придвинул для Лили третье кресло. Она села и сказала.

— Знай я заранее, что вы приедете, я бы распорядилась, чтобы в вашу комнату поставили вазу с орхидеями.

— Я сейчас не в том настроении, мисс Роуэн, — пробурчал Вулф. — Я в чертовски затруднительном положении. Я полностью завишу от вас. Для меня необходимо жить поблизости отсюда, чтобы иметь возможность быстро связаться с мистером Гудвином. Мотель, в котором я остановился, конечно не хлев, там довольно чисто, но для меня это серьезное испытание, к тому же он далеко. Незваные гости омерзительны, но у меня альтернативы нет. Могу ли я переночевать в этой комнате?

— Конечно. — Лили с трудом сдерживала улыбку. — Арчи как-то раз процитировав вас, сказав, что гость — это драгоценный камень на подушке гостеприимства. Я слишком много о вас знаю, чтобы рассчитывать на то, что вы обернетесь драгоценным камнем, но омерзительным я бы вас тем более не назвала. Вы могли просто попросить Арчи передать мне, что вы решили остаться, вместо того чтобы посылать за мной. Вы поступили очень учтиво. Я прекрасно знаю, как вы относитесь к гостям; я ужинала у вас дома. Прежде чем ляжете спать, скажите мне, что вам еще нужно.

— Я уже спросил у мистера Гудвина, есть ли у вас электрическое одеяло.

— Конечно. — Лили встала. — Что еще?

— В данную минуту — ничего. Присядьте, пожалуйста. Мистер Гудвин собирается рассказать мне о том, что он успел сделать, после чего мы обсудим план дальнейших действий. Я буду задавать вопросы, а вы, возможно, сможете ответить на некоторые из них лучше, чем он. Вы согласны?

— Да.

— Прекрасно. Первый вопрос имеет отношение к вам. Естественно, поскольку я гость в вашем доме. Где вы были днем в четверг двадцать пятого июля?

Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление о том, что Лили Роуэн во всех отношениях и 365 дней в году — идеальное двуногое существо женского пола. Более того, с любым, кто мне такое заявит, я вступлю в перепалку. Но в мире нашлось бы не много женщин, которые услышав подобный вопрос, просто ответили бы на него не моргнув и глазом.

— Большую часть дня я ловила рыбу в реке Фиштейл, — сказала она. — Летом форели в нашем ручье мало, поэтому ловить лучше в реке. Около часа дня мы сидели с Арчи на краю заводи Головорезов и уплетали сандвичи. Лошадей мы оставили в конце тропы. — Она повернулась ко мне — На каком это расстоянии от Тетеревиной гряды?

— Милях в десяти-двенадцати.

— Тетеревиная гряда — это место, где убили Филипа Броделла, — пояснила она Вулфу. — Поев, мы еще половили рыбу, а потом искупались — водичка привела бы в восторг белого медведя. Потом мы смотрели, как бобры чинят плотину, а Арчи запустил камнем в медведя — бурого, не белого, — который, увидев, что Арчи поймал головореза, прыгнул в заводь и поплыл прямо к нам. Домой мы добрались затемно, а Диана (она тоже гость) сказала, что звонил Билл Фарнэм и интересовался, не у нас ли Филип Броделл.

— Что такое головорез?

— Форель с красной полоской на шее. Нужно запомнить этот день — оказывается, я знаю слово, которое не знаете вы.

— Я не знаю тысячи слов. — Он повернулся ко мне. — Ты, должно быть, станешь возражать. Если бы ты не исключил мисс Роуэн, то не стал бы гостить у нее. Но у меня сегодня выдался крайне утомительный день, я устал и туго соображаю. Я даже не спросил тебя, не ты ли застрелил этого человека? Итак?

— Нет. Но я уже недоумевал, почему вы не спрашиваете.

— Я устал. Начинай. Если я перестану за тобой успевать, то прерву тебя. Давай.

— Сперва я должен понять — во имя чего. Вы сказали, что сами не знаете, останетесь ли здесь. Если вы хотите просто узнать, что мы думаем о Харвее, а потом помахать нам ручкой, то…

— А что я еще могу поделать? Я должен либо поверить вам на слово, либо нет. Хорошо, я доверяюсь вам. Срок моего пребывания здесь будет теперь зависеть от того, насколько быстро нам удастся доказать невиновность мистера Грива.

— «Нам»?

— Да.

Я приподнял бровь.

— Не знаю. Я, конечно, тронут вашим предложением и очень вам признателен, но есть еще пара закавык. Во-первых, мы никогда не работали на пару в таких условиях. Здесь мы просто гости мисс Роуэн, то есть мы оба равны. Вы не платите мне и не посылаете по своим поручениям, а я всегда могу упереться рогом и…

— Ерунда. Я разумный человек, да и ты тоже.

— Не всегда. Особенно вы. Тем не менее, попытка не пытка. Может, что-нибудь и выгорит. Во-вторых, вам придется еще тяжелее, чем мне. Никто вам ничего не скажет. Вы знаете, что мне уже приходилось бывать здесь, но и мужчины, с которыми я скакал на лошадях, играл в пинокль и гонял койотов, и женщины, с которыми я танцевал, тут же набирают воды в рот, как только я завожу речь об убийстве. Я сталкиваюсь с этим уже десять дней, а вы для них не просто чужак и хлыщ, но еще и ненормальный, который носит жилет. Так что, даже если вы мне скажете: «Иди, Арчи, и приведи мне такого-то», — вы будете знать после его ухода ровно столько же, сколько знали до прихода. Разве что, может он признается сколько ему лет. И то вряд ли.

— Арчи. Ели ты прав насчет мистера Грива, а я это уже принял, то кто-то должен знать хоть что-нибудь, подтверждающее твое мнение. Или мое присутствие может помешать тебе?

— Нет.

— Прекрасно. Мисс Роуэн сказала, что я могу расположиться в этой комнате. Я хотел бы услышать подробный доклад.

— Это займет всю ночь. Лучше лечь спать, а потом…

— Я не могу лечь спать, пока не доставят мои вещи.

— Ладно. Еще пива?

Он отказался. Я откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.

— Это будет самое занудливое повествование в моей жизни. Как я уже говорил, я потратил на эту работу десять дней, но так и не добился ни одной улики. Правда, подозреваемых хоть пруд пруди. Двое из них — тоже гости мисс Роуэн: мисс Диана Кейдани, актриса из Нью-Йорка, и мистер Уэйд Уорти, писатель, работающий над книгой об отце мисс Роуэн. Что касается средства, они оба проходят. В кладовой, что в конце коридора, висит двустволка «модсли спешл». Правда, ни один из них не попал бы из нее даже в слона, не то что в человека — в этом мы убедились еще пару недель назад, когда мы устроили соревнование по стрельбе, — но это ничего не значит, поскольку Икс тоже стреляет скверно. Так что две кандидатуры у вас есть прямо здесь. Шериф, Морли Хейт, с разрешения мисс Роуэн осмотрел двустволку в пятницу днем. Ружье оказалось чистым, но времени, чтобы вычистить, было предостаточно.

— Побудительная причина? У него или у нее?

— Чуть позже. Возможность у них тоже была. Мими Деффанд, которая будет готовить для вас завтра, если вы не предпочтете делать это сами, взяла в тот день выходной и уехала в Тимбербург, а мы с мисс Роуэн ловили рыбу. Я не допрашивал гостей, но Диана сама рассказала, что провела весь день на речке выше по течению и вернулась домой около шести, а Уорти оставался здесь один. Замечательно, да? Ни намека на алиби, так что будь у любого из них хоть крохотный повод, можно было бы вцепиться в них мертвой хваткой. Но оба утверждают, что никогда с Броделлом не встречались. Я сам несколько раз видел Броделла в прошлом году — однажды Фарнэм привел его сюда к ужину, а второй раз мы сами наведывались на ранчо Фарнэма, — и узнал, что он любит театр и бывает в Нью-Йорке. Я хотел написать Солу, чтобы тот попытался что-нибудь раскопать, но сами знаете — Сол берет пять сотен в неделю, а платить должна мисс Роуэн.

— Я бы, конечно, не разорилась, — вмешалась Лили, — но мне просто не верится, что Диана и Уэйд могли так легко соврать, что никогда даже не слыхали о Броделле. Это случилось на следующий день после его приезда, когда я сказала, что вернулся отец ребенка Альмы.

— Я упустил возможность полюбоваться на них вместе, — сказал я, — но я не знал, что двадцать часов спустя его убьют, Фарнэм пригласил мисс Роуэн со всеми гостями к ужину в среду, и она пошла, прихватив с собой Диану, в то время как мы с Уорти остались дома. Я выиграл у Уорти восемьдесят центов в джин-рамми, после чего он сослался на недомогание и ушел спать.

Я повертел рукой.

— Еще примеры. На ранчо Фарнэма проживают повар, горничная, двое наемных работников, четверо гостей и сам Фарнэм. На ранчо «Бар Джей-Эр»; экономка Флор Итон, Мел Фокс, который сейчас подменяет Харвея, и два ковбоя. Кэрол и Альму, жену и дочь, я исключил — не потому, что у них есть алиби, а по причине, о которой расскажу позже, когда мы перейдем к подробностям. Это уже пятнадцать подозреваемых, которые могли добраться до места преступления пешком. И добавьте к ним все взрослое население округа Монро. Добраться сюда на машине мог кто угодно, а не доезжая пару миль до этого коттеджа можно оставить машину и залезть на гряду пешком, Фарнэм сказал, что в прошлом году Броделл три или четыре раза ездил в Тимбербург, и я провел там три дня, пытаясь нащупать хоть что-нибудь.

— Он отвез коробку черники девушке, которая продает билеты в кино, — напомнила Лили.

— Что у него, мания была такая? — спросил Вулф. — Он только за черникой приезжал сюда из Сент-Луиса?

Я сказал, что Броделл еще ездил верхом и ловил рыбу. Потом продолжил:

— Большую часть времени из трех дней в Тимбербурге я занимался Гилбертом Хейтом — расспрашивал тех, кто его знает. За исключением семейства Гривов, он единственный, у кого тоже имелся зуб на Броделла. Его алиби, возможно, фальшивое, но для того, чтобы разоблачить его, нужно доказать, что трое людей лгут, а здесь это невозможно, так как отец Гилберта — местный шериф. Личность самого шерифа Хейта тоже отражается на ходе дела. Хейт-старший будет счастлив, если Харвея осудят, поскольку Харвей очень противился его избранию. Окружной прокурор Томас Р.Джессап будет менее счастлив, поскольку Харвей наоборот помогал при его избирательной кампании. Но зависит от прокурора немного, поскольку все улики, что собрал Хейт, указывают на Харвея. Хейт будет рад, если ему удастся досадить Джессапу, а не наоборот, но я еще не придумал, как воспользоваться этим в наших интересах. Я даже не могу пробиться к Джессапу на прием. Возможно потому, что он уже слишком уверен в исходе дела.

Вулф кивнул:

— Генеральный прокурор сказал мне, что мистер Джессап — человек способный, решительный и честный.

— Возможно, это и так, хотя его вчерашний поступок свидетельствует об обратном. Вчера днем они прикатили сюда вместе с защитником обвиняемого, адвокатом, которого наняла мисс Роуэн, чтобы задать ей несколько вопросов. Он хотел знать… они хотели знать, не обращалась ли мисс Роуэн…

Я остановился, услышав шум мотора. Лили привстала, но я сказал, что я сам. Однако, когда я вышел в коридор, Лили последовала за мной. Такси уже вернулось, и шофер открыл багажник и вытаскивал из него огромный кожаный чемодан, который за последние шесть лет впервые покинул кладовую в подвале нашего особняка на Западной Тридцать пятой улице. Прибыл багаж нового гостя.

Глава 5

На следующий день, в четверг, в четверть четвертого мы с Вулфом сидели на камнях лицом друг к другу. Мы провели так уже больше трех часов. Камень, на котором восседал Вулф, был высотой как раз с сиденье кресла — ровный, плоский, довольно гладкий и, главное, достаточно широкий для ягодиц Вулфа. Мой же камень был куда более далек от совершенства, так что время от времени я вставал и беседовал стоя. Справа от Вулфа росли кусты, слева деревья, в основном сосны, а перед ним ярдах в десяти журчал Ягодный ручей, быстрые воды которого неслась над каменистым ложем к коттеджу Лили, примерно в полумиле от нас.

Накануне вечером, выйдя от Вулфа, мы с Лили решили, что не будем его особенно баловать. Он оказался в суровом мире и должен привыкнуть к его законам. Если же станет капризничать и возьмется за прежние выкрутасы, вроде завтрака в постели, то пусть сам нагружает себе на кухне поднос и тащит его в комнату. Постель тоже должен застилать и разбирать сам или оставлять неубранной, если захочет. Условившись таким образом с Лили, я возвратился в комнату Вулфа, застал его уже под электрическим одеялом и объяснил честные порядки. Вулф хрюкнул и повернулся к стенке.

Завтракали мы в девять и собирались обычно все, кроме разве что Дианы, которая иногда любила поспать подольше. На сей раз она не проспала — возможно, по случаю приезда такого гостя. Мими, конечно, уже прознала про гастрономические причуды Вулфа, но я все равно не смог сдержать улыбку, когда увидел, как она перчит омлет и сколько ветчины и хлеба она нарезала для тостов. Кроме того, вместо обычных трех разновидностей джема к столу подали шесть. Уэйд Уорти, усаживаясь, заметил:

— У вашей репутации есть определенные преимущества, мистер Вулф. Смотрите, какое изобилие!

— Не обращайте на него внимания, — сказала Диана, легонько прикоснувшись двумя пальцами к рукаву Вулфа. — Он просто ревнует. Хотите, я намажу вам тост?

Вулф отказался, но не нахмурился. Гость, как никак — драгоценный камень. Мими подала еще одно блюдо с омлетом. И снова с перцем.

После завтрака мы с Вулфом отправились в его комнату и я помог ему распаковать чемодан. Конечно, это уже было сродни балованью, но мне было любопытно. Еще занося чемодан в комнату, я подумал, что Вулф подготовился к длительному отсутствию. Теперь я в этом убедился, когда увидел второй костюм, запасные туфли, пять рубашек, десять пар носков и так далее, в том числе четыре книги, одну из которых он, возможно, прихватил для работы. Я имею а виду «Становление человеческой цивилизаций на примере североамериканских индейцев — от первобытных племен до индустриальной эпохи». Автор — Питер Фабр. Должно быть, Вулф заподозрил, что Черный Коготь или Серое Облако могли приложить руку к убийству Броделла и решил изучить их психологию.

Когда мы все распаковали и разложили по местам, я внес предложение:

— Подробный отчет займет несколько часов, а вы привыкли к более просторному помещению. Моя комната вдвое больше вашей. Можем также перейти в гостиную или на террасу. Вам больше…

— Нет, — отрезал он.

— Нет? Не надо отчета?

— Не здесь. Вечером я никак не мог отогнать от себя ощущение, что нас могут подслушать. Мы привыкли обсуждать свои дела в звукоизолированной комнате, без лишних ушей. Здесь же… Здесь целых три женщины, и одна из них врожденная приставака. Дьявольщина! Где еще мы можем уединиться?

— Если вы хотите иметь крышу над головой, то нигде. Но я знаю дюжина прелестных местечек для пикника. Кладовая уже, правда, не столь ломится от деликатесов, как месяц назад, но остались еще осетрина, ветчина, бастурма, четыре сорта сыра — словом, есть с чем разгуляться. В холодильнике на кухне лежит половина жареной индейки, температура ручья — в самый раз для пива.

— Далеко?

— От сотни ярдов до ста миль. Если мы поскачем верхом…

Он метнул на меня свирепый взгляд и спросил, где находится кладовая.

Мы вышли в поход почти в одиннадцать, потому что битых двадцать минут Вулф потратил на осмотр содержимого кладовой. К тому же мне надо было предупредить Лили, переобуться и набить рюкзак жратвой. Когда мы проходили по террасе, Диана, развалившаяся в шезлонге, увидела Вулфа и, кокетливо надувшись, сказала, что хотела бы составить нам компанию, но Вулф сдержался и даже не испепелил ее взглядом. Итак, в четверть четвертого мы сидели на камнях. Остатки обеда, включая три жестянки из-под пива, уже были в рюкзаке, отчет состоялся, и на все вопросы я дал ответ. Конечно, отчет оказался далеко не полным, поскольку под «полным» подразумевается дословное изложение всех бесед, но существо дела Вулф уразумел, включая имена и фамилии, знакомства и связи. Три молодых деревца терлись сзади о камень Вулфа, и Вулф раз двадцать пытался откинуться назад, чтобы использовать их как опору для спины, но ноги при этом неизменно отрывались от земли и дрыгались в воздухе, а это его не устраивало. Он сделал очередную попытку, сказал: «Грр-рр», — выпрямился, соскользнул с камня и открыл было рот, чтобы заговорить, но что-то за моей спиной отвлекло его. Он поднял руку, вытянул палец и спросил:

— А это что?

Я развернулся На ветке футах в двадцати от меня сидела крупная серая птица.

— Дикуша, — сказал я. — Нечто типа тетерева, живущего по принципу: «Мир — Земле, добро — дикуше». Если мирно и спокойно приблизиться к ней, то можно поймать ее руками.

— Она вкусная?

— Да. Очень даже.

— Почему тогда их еще всех не переловили?

Я пообещал непременно выяснить.

Вулф, держась рукой за дерево, попеременно подрыгал обеими ногами, чтобы отряхнуть вниз брючины.

— Я попробую позвонить, — сказал он. — Ты написал, что телефон мисс Роуэн могут прослушивать. Если так, то кто? Шериф или окружной прокурор?

— Шериф.

— Значит, придется поискать другой телефон. Ты знаешь, откуда можно позвонить без опаски?

Я кивнул.

— Из Лейм-Хорса. В Нью-Йорк? Солу?

— Нет. Мистеру Вилу.

— Я не упоминал никакого мистера Вила.

— Этот тот самый генеральный прокурор из Хелены. У меня есть его номер. Он знает, что я здесь. Мистер Макфарланд вчера перезвонил ему по моей просьбе, предупредив о моем прилете, и я заезжал к нему. Хочу теперь у него кое-что уточнить.

Я навьючил на себя рюкзак, и мы пустились в обратный путь. Поскольку мы теперь были на равных, я мог бы потребовать от него, чтобы он сказал, чего добивается от генерального прокурора, но потом решил не торопить события.

Возвращение далось Вулфу тяжелее, поскольку пришлось спускаться, а в двух местах склон был крутоват. Однако Вулф вышел из положения с честью. Машина стояла у дома. Я зашел, сбросил рюкзак, разыскал в ящике стола в комнате Вулфа обрывок бумаги с телефонным номером, нашел на террасе Лили, сказал ей, что у нас дела в Лейм-Хорсе, и спросил, можно ли воспользоваться машиной. Лили сказала, что можно, и осведомилась, вернемся ли мы к ужину. Я сказал, что да, присовокупив, что мы едем только для того, чтобы позвонить, а кому и зачем, расскажу позже. Выйдя на воздух, я обнаружил, что Вулф уже успел забраться в машину — довольно бесцеремонно для гостя — и взгромоздился на переднее сиденье, что меня удивило. В нашем «героне», когда я за рулем, он неизменно садится сзади, где для него установлен специальный поручень на тот случай, если машина взбрыкнет и захочет боднуть дерево или столкнуться со встречным автомобилем, вызвавшим у нее неприязнь. Я сел за руль, и мы покатили. Когда мы выезжали на дорогу в самом конце аллеи, из-за кочки выскочил зверек и стремглав понесся к кустам.

— Местный заяц? — поинтересовался Вулф.

— Это зависит от того, можно ли лугового кролика назвать зайцем, — ответил я. — Пожалуй, я специально проверю это ради вас. Но они не столь вкусны. — Я объехал обломок скалы. — Человека, телефоном которого мы попытаемся воспользоваться, зовут Вудро Степанян. Как я уже говорил, он один из немногих, кто верит в невиновность Харвея.

— Дворец культуры. Года три назад ты пожаловался мне, что мистер Степанян пытался заставить тебя прочесть эссе Бэкона.

— О, я вижу, вы прихватили вашу память с собой, это может нам пригодиться. — Я притормозил, съезжая в каньон. — Кстати, Степанян захочет поздороваться с вами за руку. И вообще, так здесь принято, поэтому не усугубляйте наши трудности, демонстрируя свои нелепые повадки.

— Я отвергаю все формальности, при которых нужно входить в физический контакт с кем-либо.

— Угу, я знаю. Но после всех тягот, что выпали на вашу долю со вчерашнего утра, это пустяки.

Вулф поджал губы и повернул голову посмотреть на разбегающихся по норам сурков.

Лейм-Хорс в будний день в четыре часа выгодно отличается от Нью-Йорка в одном отношении; в нем есть, куда поставить машину. Хотя субботними вечерами подобные сложности встречаются и в Лейм-Хорсе. Мы остановились прямо перед входом во Дворецкультуры, и Вулф с минуту постоял, зорко осматриваясь по сторонам, прежде чем пошел за мной. Мы прошли к столу у стены, за которым четверо игроков резались в «скрэбл». Если быть точным, то игрок был один Вуди, — но на столе стояли четыре таблички с именами: Вильям Шекспир, Джон Мильтон, Генри Лонгфелло и Вудро Степанян. Мне уже не раз доводилось видеть это представление с участием различных игроков, за исключением, конечно, самого Вуди. Завидев нас, он встал, я представил их с Вулфом друг другу, и Вулф, как истый джентльмен, пожал протянутую ему руку. Должен признать, что, вынужденный пожимать руку, делает он это умеючи.

— Весьма польщен, — улыбнулся Вуди. — Склоняю голову перед вами. Вы играете в «скрэбл»?

Вулф помотал головой:

— Я не играю ни в какие игры. Я люблю использовать слова, а не забавляться с ними.

— Мы хотим попросить вас об одолжении, — сказал я. — Нам нужно сделать важный телефонный звонок, а шериф, возможно, велел прослушивать телефон мисс Роуэн. Она вам кланяется. Можем мы воспользоваться вашим телефоном?

Вуди сказал, что да, конечно, перевел взгляд на игровое поле, пробормотал: «Ход Мильтона», — подошел к зашторенной двери и пригласил нас заходить.

Вулф протопал к столу, на котором стоял телефонный аппарат и бухнулся в кресло вполне подходящих размеров для Вудро Степаняна, но совершенно не приспособленное для самого Вулфа. Я сказал, чтобы он вызвал телефонистку и дал ей нужный номер. Вулф скорчил гримасу, но тем не менее снял трубку.

Поскольку параллельного аппарата в комнате не было, могу изложить лишь то, что слышал. Сообщив кому-то свое имя, Вулф попросил соединить его с мистером Вилом, а пару минут спустя заговорил: «Да, слушаю… Нет, я не в Тимбербурге, я остановился в доме владелицы ранчо, управляющим которым был мистер Грив… Да, мисс Лили Роуэн. Я решил, что должен переговорить с мистером Джессапом, и хочу знать, поговорили ли с ним вы… Нет, я прекрасно понимаю, что нужно соблюдать осторожность… Нет, и он не знает, где я… Да, конечно, я очень вам признателен, и мистер Макфарланд также будет весьма благодарен».

Повесив трубку, он повернулся ко мне и сказал:

— Свяжись с мистером Джессапом. — Потом нахмурился и добавил: — Пожалуйста.

Представляете, как трудно быть со мной на равных?

Поскольку я четырежды звонил в контору окружного прокурора в Тимбербурге, пытаясь добиться встречи, лезть в записную книжку за номером телефона мне было ни к чему. Я дотянулся до аппарата, снял трубку, сообщил ответившей мне девушке, что Ниро Вулф желает переговорить с мистером Джессапом и несколько секунд спустя услышал голос Джессапа:

— Мистер Вулф?

— Это Арчи Гудвин. Соединяю вас с мистером Вулфом.

И снова могу передать вам лишь то, что слышал сам: «Мистер Джессап? Ниро Вулф. С вами обо мне говорил мистер Вил… Да, он так и сказал мне. Я хочу с вами побеседовать, Желательно — не по телефону… Да… Конечно… Сегодня было бы лучше… Да, понимаю… Нет, я звоню из Лейм-Хорса, из кабинета мистера Вудро Степаняна… Нет. Лучше договоритесь с мистером Гудвином.»

Он протянул мне трубку. Я взял ее и произнес:

— Арчи Гудвин.

— Вы знаете, где находится усыпальница Уэдона?

— Да.

— Я выйду минут через десять-двадцать, и встретимся там. С вами будет еще кто-нибудь, кроме мистера Вулфа?

— Нет.

— Хорошо.

Он повесил трубку. Я повернулся к Вулфу;

— Мы договорились встретиться возле усыпальницы Уэдона, которая находится ближе к нам, чем к Тимбербургу. Милях в десяти отсюда.

— Кладбище?

— Нет. Много лет назад некий Уэдон вбил себе в голову, что попытается выращивать там пшеницу, и, как гласит молва, умер от голода. Впрочем, я в этом сомневаюсь. Джессап не хочет встречаться у себя, поскольку контора шерифа находится в том же здании суда.

Я взглянул на наручные часы. Было без пяти пять.

— Я позвоню мисс Роуэн и предупрежу, что к ужину мы не опоздаем.

Пока я звонил, Вулф осматривал экспонаты. Выйдя из кабинета, я рассчитывал увидеть Вуди, но его на месте не оказалось. Я разглядел его среди небольшой кучки зевак возле универмага, которые следили за гонкой или, скорее, за погоней. Тщедушный человечек в джинсах и без рубашки приближался к нам, улепетывая от толстой краснолицей женщины с длинным кожаным кнутом. Завидев публику, человечек завопил:

— Свяжите ее! Черт побери, да свяжите же ее!

Поравнявшись с нами, он споткнулся и чуть не упал, в самый последний миг увернувшись от удара кнутом. Женщина буквально наседала ему на пятки, когда они скрылись за углом дома.

Вулф вопросительно посмотрел на меня.

— Местная достопримечательность, — пояснил я. — Можно лицезреть примерно раз в месяц. Мистер и миссис Нов Барнес. Она печет и продаст хлеб и пироги, а он таскает выпечку и покупает спиртное у некой Генриетты. Знатоки считают, что она не прячет от мужа всю выпечку, потому что это повредило бы представлению. А он кричит: «Свяжите ее!» — потому, что пару лет назад выходивший из универмага ковбой, который только что приобрел лассо, завидев погоню, сумел набросить его на миссис Барнес и спасти беднягу от возмездия.

— Это ее хлеб мы ели за завтраком?

— Да. Вы съели четыре куска.

— Неплохо, совсем неплохо.

Он подошел к машине и забрался внутрь. Я сел за руль, запустил мотор, и мы выехали. Когда позади осталось три или четыре мили, Вулф заговорил:

— Ты нарочно наезжаешь на ухабы.

— Нет. Это такая дорога. Попробуйте сами не наехать на ухаб. К тому же мы не в вашем «героне» со специально изготовленными рессорами — Бух! — Вас не затруднит обсудить со мной предстоящий разговор с Джессапом?

— При такой-то тряске? Очень затруднит. Я на месте решу, как и о чем говорить с ним.

Если вам взбредет в голову посетить усыпальницу Уэдона, то вы должны знать, как ее найти. Ни указателя, ни особой дороги вы не увидите, хотя в былые времена дорога, должно быть, все-таки существовала. Теперь же, сразу за небольшой тополиной рощей, примыкающей к шоссе, и перед акведуком, вы сворачиваете вправо, съезжаете на сухую траву — сухую в августе, — огибаете подножие холма и следуете вдоль неглубокого каньона. Каких-то две сотни ярдов — и вы на месте. Впрочем, особой радости оно вам не доставит. От дома с крышей остались одни развалины, из которых в разные стороны торчат стропила и бревна. С другой стороны, если вас привлекают мощи, то вокруг разбросано вдосталь костей, которые изредка перебирают и потом бросают немногочисленные туристы. Джонни Уотер уверяет, что некоторые из этих костей принадлежали Уэдону, но сам признает, что не является признанным авторитетом в этом вопросе.

Машину Джессапа, темно-синий, седан я знал, но здесь ее не было. Кроме того, что я вам описал, не было вообще ничего и никого, Я развернул машину, заглушил мотор и сказал:

— Есть предложение. Если он усядется сзади, то вам придется повернуть голову, чтобы разговаривать с ним. Если же вы переберетесь назад, а он сядет на переднее сиденье, то крутить головой придется уже ему.

— Я никогда не веду важных разговоров, сидя в автомобиле, — отмахнулся Вулф.

— Ничего подобного. Один раз у вас состоялся такой разговор с мисс Роуэн, один раз со мной, да еще пару раз. У вас замечательная память. Вы сами как-то раз изволили заметить, что одно из главных достоинств памяти — это способность начисто отбрасывать то, что мы хотим забыть. К тому же — где еще здесь сидеть? Могильных плит в этой усыпальнице нет.

Вулф распахнул дверцу, пятясь выбрался наружу, открыл заднюю дверцу и заполз на заднее сиденье. Я развернулся, придирчиво осмотрел шефа и сказал:

— Совсем другое дело. Когда-нибудь вы поймете, до чего я все-таки ценный помощник.

— Фу. Почему тогда я здесь, в двух тысячах миль от дома?

— Чтобы поспособствовать торжеству правосудия. Оправдать невинного. Теперь о Джессапе. Чтобы лучше понять его натуру, вам следует знать, что родился он в Монтане, ему сорок один год и у него трое детей, в которых он души не чает. Окончил университет Монтаны, что в городе Миссула. В отчете я не упомянул слова Лютера Доусона, который сказал, что Джессап всегда мечтал стать судьей и… А вот и он.

Поскольку, как я уже говорил, я развернул машину, нам не пришлось выпячивать шеи, чтобы увидеть «форд», который вынырнул из-за холма и теперь трясся вдоль каньона. Ярдах в двадцати от нас машина остановилась, потом снова поползла вперед, развернулась и поравнялась с нашей. Джессап вылез, кивнул мне, подошел к задней дверце, сказал: «Я Том Джессап» — и протянул руку.

Сперва мне показалось, что Вулф подложит мне свинью и проявит свой нрав, но он протянул руку, сказал: «Я Ниро Вулф» — и допустил физический контакт. Джессап заметил, что наша машина более вместительна, чем его «форд», мы с этим согласились, и он начал огибать ее с другой стороны. Я открыл переднюю дверцу. Джессап понял намек и забрался на переднее сиденье.

— Я приехал, чтобы выслушать мистера Вулфа, — обратился он ко мне, — но сначала хотел бы кое-что уточнить. Вчера вы сказали, что не знаете, почему одно важное лицо интересуется этим делом, теперь же выясняется, что… Словом, вы ввели меня в заблуждение, да?

— Теперь послушайте вы, — сказал я. — Вместо того, чтобы набрасываться на меня с упреками, вы могли бы просто спросить. И я бы ответил, что понятия не имел о вмешательстве мистера Вулфа до вчерашнего вечера, когда увидел, как он выбирается из такси. В доказательство правдивости своих слов приведу такой аргумент: знай я наперед о приезде мистера Вулфа, я бы безусловно отправился встречать его — если не в Хелену, то хотя бы в Тимбербург. Впрочем, сейчас это не столь важно, поскольку вы подозреваете, что отчет потребовался генеральному прокурору именно для мистера Вулфа.

— Не подозреваю, а знаю. — Джессап развернулся и посмотрел на Вулфа. — Мистер Вулф, я поставлен здесь для того, чтобы блюсти закон. Высшее должностное лицо обратилось ко мне с просьбой отнестись к вам с пониманием, а также…

— Разве он не попросил, чтобы вы оказали мне содействие?

— Возможно. Но я стараюсь прежде всего выполнять свой долг перед избирателями. Буду с вами откровенен. Никогда прежде генеральный прокурор не обращался ко мне с подобной просьбой. Поэтому, если не возникнет крайняя необходимость, мне бы не хотелось ему отказывать. В свою очередь, я прошу вас быть со мной откровенным. Скажите, какой рычаг вы использовали, чтобы убедить мистера Вила обратиться ко мне.

Вулф кивнул.

— Я вполне понимаю, чем вызван ваш вопрос, и многие представители закона на вашем месте даже не удосужились бы его задать. Мистер Вил называл какие-либо имена?

— Только ваше… и мистера Гудвина.

— Тогда я не смогу полностью сравняться с вами в откровенности. «Рычаг» — слишком сильно сказано. У меня нет никаких связей в Монтане — ни политических, ни профессиональных, ни даже личных, но один мой нью-йоркский знакомый всеми этими связями обладает. И при этом хорошо ко мне расположен. Поскольку мистер Вил умолчал про него, я тоже не стану называть его имя, но человек он честный, достойный и обязательный. Думаю, что он просто обратился к мистеру Вилу с просьбой. И уж совершенно убежден, что он не использовал никаких рычагов. Впрочем, я не уверен, готовы ли вы поверить мне на слово, поскольку вы меня не знаете.

— Я знаю вашу репутацию. Как и большинство других людей, даже в нашей глубинке. Я звонил двоим коллегам в Нью-Йорк, и они мне сказали, что ваше слово очень весомо, но каждый, кто имеет с вами дело, должен точно знать формулировку этого слова.

Уголок рта Вулфа еле заметно приподнялся — у него это означало улыбку.

— Подобное скорее может относиться к дельфийскому оракулу. Скажите, как мне сформулировать мое слово, чтобы оно удовлетворило вас?

— Может быть, вы все-таки назовете его? Только между нами.

— Нет. Раз мистер Вил его не назвал, я тем более не могу. — Вулф наклонил голову. — Вопрос, мистер Джессап. Почему вы не спрашиваете, какое содействие от вас требуется? Возможно, что вы согласились бы пойти мне навстречу и без просьбы мистера Вила.

— Хорошо. Что вам от меня требуется?

Вулф закрыл глаза, потом открыл их.

— Я хочу, чтобы мне не чинили препятствий в расследовании. Мистер Гудвин безуспешно пытался пробиться через завесу молчания в течение десяти дней. У него не нашлось не то что рычага, но даже точки опоры. Даже адвокат, нанятый мисс Роуэн для защиты обвиняемого, убежден, что мистер Грив виновен.

— Это не просто убеждение, а логическое заключение, основанное на уликах.

— Уликах, которые добыл мистер Хейт. Я обвиняю мистера Хейта в невыполнении возложенных на него служебных обязанностей, которое повлекло за собой должностное преступление. Он враждебно настроен к мистеру Гриву, поэтому, собрав, как ему кажется, достаточно улик против мистера Грива, чтобы предъявить ему обвинение, мистер Хейт не счел нужным расследовать другие версии. В тот четверг пятнадцать других людей, которые знали мистера Броделла, находились на сравнительно небольшом удалении от места преступления, но мистер Хейт даже не удосужился допросить их, как следует. Я не…

— Вы можете это доказать?

— Я могу, — вмешался а. — Они не хотят говорить со мной про Броделла и про убийство, но Хейта не покрывают. Можете спросить их сами.

— Я не включаю в это число жену и дочь мистера Грива, — добавил Вулф, — поскольку мы с мистером Гудвином исключили их из числа подозреваемых на основании фактов, которые убедили нас, но не убедят вас. Точно так же, как вы не примете на веру те сведения, которые убедили нас в невиновности мистера Грива. Впрочем, это не важно, поскольку мне нужно лишь одно: чтобы мне не чинили препятствий. Я согласен, что факты, которые могли бы доказать невиновность мистера Грива, в настоящее время отсутствуют, но мы хотим получить право найти их. С этой целью…

— Я и не оспариваю вашего права, как и никто другой, пожалуйста.

— Фу. Это демагогия и вы сами это понимаете. С таким же успехом вы можете сказать безногому, что не оспариваете его права на ходьбу. Я хочу от вас следующего: вы должны активно поддерживать наше право. От мистера Хейта нам этого не добиться; вы же — другое дело. Мне сказали, что окружной прокурор в Монтане при возбуждении дела руководствуется прежде всего материалами, полученными от шерифа и от полиции, но довольно часто предпринимает независимое расследование — лично, через своих людей или даже иногда прибегает к услугам частных сыщиков. Мы с мистером Гудвином хотим, чтобы вы наняли нас для расследования убийства мистера Броделла. Нам нужны соответствующие полномочия. Профессиональная квалификация у нас вполне достаточная. Ни гонорара, ни возмещения расходов нам не понадобится.

— Я понимаю. — Джессап взглянул на меня, увидел мужественную и честную физиономию человека, рвущегося ему на помощь, и перевел взгляд на Вулфа. — Вот значит что, да? Это мистер Вил придумал?

— Нет, я. Но он, судя по всему, счел мое предложение вполне разумным, иначе не обратился бы к вам. Цель очевидна. Получив от вас полномочия, мы перестанем быть назойливыми чужаками, которые суют нос в чужие дела. Нас станут принимать, а мы получим право требовать ответы на вопросы.

Джессап улыбнулся, потом решил, что предложение Вулфа заслуживает большего, и расхохотался. Звонко и весело, так что я бы даже обиделся, если бы он смеялся над нами, но охотно присоединился бы к нему, смейся он над Хейтом.

Вдоволь нахохотавшись, Джессап сказал:

— Над этим нужно подумать.

Вулф кивнул.

— Но овчинка выделки стоит.

— Понимаете ли вы, — спросил Джессап, — каковы могут быть последствия такого решения для… моей карьеры?

— Зато и все наши заслуги по раскрытию преступления припишут вам.

— В том случае, если вам, конечно, удастся добиться успеха. Я рискую своим будущим из-за вашего… поведения. Вы, конечно, надеетесь вызволить Грива, а для этого должны доказать, что убийца — кто-то другой. Кто?

— Ни я, ни мистер Гудвин этого не знаем. И даже не предполагаем. Все, что у нас есть, это твердая вера в свою правоту, основанная на фактах, которые убеждают нас, но не убедят вас. И мы докажем, что мы правы.

— Даже без моего «содействия»?

— Да. Если вы нас не поддержите, то нам поможет мистер Вил. В противном случае у нас остается еще финансовая поддержка мисс Роуэн и наше собственное профессиональное умение. Пусть расследование займет несколько месяцев или даже лет, нас уже ничто не остановит.

— А мистер Вил обещал вам свою помощь в том случае, если я откажусь?

— Нет. Он сказал, что готов помочь, но твердого обещания не дал.

— Значит, вы мне угрожаете?

— Мистер Джессап, почему вы расцениваете простое намерение как угрозу?

— Подобные намерения могут таить в себе угрозу. Мне посоветовали, чтобы я просил вас точнее формулировать слова. Вы сказали, цитирую: «Ни я, ни мистер Гудвин этого не знаем. И даже не предполагаем». Я хочу уточнить — подозреваете ли вы Гилберта Хейта?

— Только наряду со всеми остальными. У него имелась побудительная причина, но у него есть алиби, и вроде бы надежное. Впрочем, попытки мистера Гудвина проверить алиби потерпели неудачу, как и во многих других случаях. Вы заявили, что рискуете своим будущим из-за нашего поведения; так вот, это теперь вы ставите свое будущее на карту из-за поведения мистера Хейта. Представьте сами, основываясь на уликах, полученных от мистера Хейта, вы обвините мистера Грива, его осудят, а месяц или год спустя мы предъявим доказательства его невиновности. Что тогда?

Джессап выпрямился, посмотрел перед собой, вытянул ноги, насколько хватало места, и уставился на приборный щиток. У меня уже выработалась определенная точка зрения на такие случаи: чем реже человек мигает, уставясь в одну точку, тем усиленнее он размышляет. Три-четыре мигания в минуту означают, что мыслительный процесс идет с наибольшей напряженностью, а Джессап за три минуты мигнул лишь одиннадцать раз. Затем мигания участились, и он повернулся к Вулфу.

— Вот что я вам скажу, — произнес он. — Вы сказали, что, возможно, я согласился бы пойти вам навстречу и без просьбы мистера Вила. Вы правы, это так. Скорее всего так бы и случилось. Но меня настораживает, что вы обратились к нему, и я хочу кое с кем посоветоваться. Потом дам вам знать о своем решении.

Вулф нахмурился.

— Надеюсь, вы не собираетесь советоваться с мистером Хейтом?

— Нет, конечно. Я советуюсь с человеком, взгляды и интересы которого полностью совпадают с моими. С моей женой. Скоро я вам перезвоню.

— Чем быстрее, тем лучше.

Джессап кивнул.

— По всей видимости, сегодня вечером. Где вас найти? У мисс Роуэн?

Вулф, продолжая хмуриться, сказал, что да, и Джессап раскрыл дверцу, вылез и направился к своей машине. При развороте на пути его «форда» оказалось бревно, и Джессапу пришлось немного повозиться, чтобы вырулить на дорогу. Вот почему я всегда ставлю машину носом к выезду — я предпочитаю, чтобы помех на пути не было.

— Значит, теперь все зависит от женщины, — изрек я, когда «форд» затрясся вдоль каньона.

— Он осел, — прорычал Вулф. — Еще не родились два человека, взгляды и интересы которых полностью совпадают.

— Да, и юристу следовало знать это. Кстати, он отъявленный лгун. Без вмешательства Вила он бы даже не чихнул в вашу сторону и, уж конечно, не прикатил бы к усыпальнице Уэдона на встречу с вами.

Я повернул ключ в замке зажигания, и мы снялись с места. Часы показывали без трех минут шесть, и я был рад, что позвонил Лили. Когда мы выбрались на дорогу, я осведомился, предпочитает ли Вулф ехать помедленнее и объезжать ухабы и колдобины или ехать быстро и не обращать на них внимания, но в ответ удостоился только свирепого взгляда.

Когда до Лейм-Хорса оставалось около мили, Вулф внезапно заговорил:

— Останови машину.

Голос прозвучал громче обычного, почти как крик, но Вулф всегда говорил так во время езды. К тому же забыл добавить «пожалуйста», но я не стал обижаться. Я притормозил, съехал на обочину, заглушил двигатель и спросил:

— Что случилось?

— Мы могли бы сейчас воспользоваться телефоном мистера Степаняна?

— Думаю, что да. Вуди живет в том же здании, с другой стороны.

— Тогда позвони Солу. Сколько сейчас времени в Нью-Йорке?

— Восемь. Чуть больше. Он должен быть дома. По четвергам у него вечер покера.

— Свяжись с ним. Мне не нравится возможность, пусть даже призрачная, что трижды в день мы сидим за одним столом с убийцей, а особых полномочий на то, чтобы это выяснить, нам не требуется. Пусть Сол узнает, не общался ли мистер Броделл во время своих посещений Нью-Йорка с мисс Кейдани или с мистером Уорти. Ты можешь достать фотографии и выслать их Солу, чтобы никто об этом не узнал?

— Наверное, но вряд ли это понадобится. Она — актриса, и Солу не составит труда разыскать ее снимки. А что касается Уорти, его фотографии наверняка есть в издательствах. Может, я сперва позвоню мисс Роуэн и скажу ей.

— Позже скажешь, или даже я скажу. Я сам оплачу гонорар и расходы Сола.

— Она хочет оплатить все сама.

— Хорошо. В конце концов, это пустяки.

Выехав на дорогу, я решил записать слова Вулфа в блокнот, чтобы потом тыкать ему в глаза: надо же, пара тысяч для него, оказывается, пустяки! Это для него-то…

Глава 6

Восьмиполосная газета «Вестник округа Монро» выходила в Тимбербурге раз в неделю, по пятницам. В Лейм-Хорсе ее доставляли примерно к пяти часам в универмаг Вотера. На ранчо Лили мы обычно получаем газету в субботу, а порой даже в понедельник или вторник. Но в эту пятницу в пять часов я уже поджидал в универмаге и купил сразу два экземпляра. В половине шестого мы уже сидели с Вулфом в его комнате и обсуждали заметку на первой полосе под заголовком:


«ДЖЕССАП ПРИВЛЕКАЕТ НИРО ВУЛФА К РАССЛЕДОВАНИЮ УБИЙСТВА НА ТЕТЕРЕВИНОЙ ГРЯДЕ»

Знаменитая нью-йоркская ищейка расследует убийство Филипа Броделла. (только для нашей газеты)

Окружной прокурор Томас Р.Джессап возвестил сегодня, что договорился с Ниро Вулфом, знаменитым частным сыщиком, и его доверенным помощником Арчи Гудвином о том, что они примут участие в расследовании убийства 25 июля Филипа Броделла из Сент-Луиса, который проживал на ранчо-гостинице Уильяма Т.Фарнэма недалеко от Лейм-Хорса.

В ответ на вопрос корреспондента «Вестника», ожидает ли он, что Вулф и Гудвин добудут улики, которые усилят позицию обвинения в деле Харвея Грива, находящегося сейчас в тюрьме округа, Джессап сказал: «Не совсем. Если бы я считал позиции обвинения недостаточно сильными, Грив не сидел бы сейчас в тюрьме без права выхода под залог. Просто я узнал, что мистер Вулф сейчас не занят, и решил, что жители округа Монро и всего штата Монтана заслужили, чтобы этим делом, которое вызвало общенациональный интерес, занялся такой выдающийся сыщик, как Ниро Вулф».

Окружной прокурор также добавил: «Я буду постоянно контролировать действия Вулфа и Гудвина. Дополнительных расходов для налогоплательщиков округа не предвидится, поскольку от гонорара сыщики отказались, а все улики, найденные ими, будут самым тщательным образом проверяться и анализироваться в прокуратуре. Если им не удастся найти новые улики, то ничего не изменится. Если же новые улики будут выявлены и подтверждены нашими работниками, то, я уверен, жители округа согласятся со мной в том, что Вулф и Гудвин оказали нам услугу».

В ответ на вопрос, известно ли ему, что Арчи Гудвин, гостящий на ранчо «Бар Джей-Эр» у мисс Лили Роуэн, пытается раздобыть улики, которые могут ослабить позицию обвинения, а не усилить ее, окружной прокурор сказал, что ничьи личные интересы, включая Арчи Гудвина, не повлияют на исполнение его служебного долга.

«Единственное, чего я хочу, — сказал он, — и чего хотят жители округа Монро, так это правды, одной лишь правды и ничего, кроме правды».

В ответ на вопрос корреспондента «Вестника», советовались ли с ним по поводу обращения к Вулфу и Гудвину, шериф Морли Хейт сказал: «Никаких комментариев». В ответ на последующие вопросы он говорил только: «Мне нечего добавить».

Ниро Вулф, также гостящий на ранчо у мисс Роуэн, в ответ на обращение к нему по телефону нашего корреспондента, сказал, что ничего говорить не будет, поскольку считает, что все сведения о его участии в расследовании должны исходить только от окружного прокурора Джессапа.

Все эти новости мы получили непосредственно перед выходом номера и гордимся, что наша газета первой сообщила об этом. Нечасто на долю провинциального еженедельника выпадает такая удача. Пять экземпляров мы отсылаем в библиотеку Конгресса в Вашингтон. Свой номер сохраните. Когда-нибудь он будет стоить приличную сумму».


Читая, Вулф несколько раз корчил гримасы, но во время обсуждения выразил недовольство лишь по поводу двух слов. Он сказал, что «ищейка» это вульгаризм, а «контролировать» — вранье и бахвальство. Со всем остальным Вулф согласился.

Накануне вечером, когда позвонил Джессап, мы с Вулфом немного поспорили. Джессап сказал, что интересы общества победили его принять наше предложение и привлечь нас к расследованию, так что утром в одиннадцать мы можем явиться в прокуратуру и получить письменные полномочия. Вулф сказал, что приеду только я. Я слегка удивился, когда Джессап не стал настаивать на том, чтобы Вулф явился лично, но он, должно быть, опасался, что Вулф востребует для ознакомления дело Грива.

Поспорили же мы немного позже. Я сказал, что получив, письменные подтверждения наших полномочий, первым делом заскочу на автозаправочную станцию, чтобы побеседовать с Гилбертом Хейтом. Вулф же сказал, что нет, мол, Хейт подождет. Я начал упрямиться, делая упор на то, что, помимо всего прочего, хотел бы посмотреть на его физиономию, когда он увидит мои новые документы.

— Нет, — отрезал Вулф. — Чтобы разоблачить его алиби, нужно доказать, что лгут свидетели, подтверждающие его, а это может подождать.

— Я хочу сказать Хейту, что у меня есть к нему пара вопросов, а потом спрошу, предпочтет ли он ответить сразу или пройти со мной в контору прокурора, чтобы ответить там. Да, именно так я и сделаю.

— Нет.

— А я говорю — да!

Столкновение. Наши взоры скрестились. Мой дружелюбный взгляд выражал позицию равноправного компаньона, сознающего свою правоту и понимающего, что спорить бесполезно. А вот глаза Вулфа превратились в едва различимые щелочки. Он сомкнул их, испустил два тяжелых вздоха, потом раскрыл глаза до нормального уровня.

— Сегодня восьмое августа, — произнес он. — Четверг.

— Совершенно верно.

— Твой отпуск закончился в среду, тридцать первого июля. Как ты знаешь, я захватил чековую книжку с собой. Выпиши чек на свое жалованье за полторы недели, которые истекают в воскресенье, а затем выписывай чек еженедельно, как обычно.

Я приподнял одну бровь, что меня частенько выручает, поскольку Вулф так не умеет. Нужно взвесить «за» и «против»: я знал местный народец и местные обычаи, а Вулф — нет; отпуск за свой счет я взял по собственному желанию, а не по предварительной договоренности с Вулфом. «За»: приезд сюда Вулфа, чтобы побыстрее вернуть меня в Нью-Йорк, также состоялся по его собственной инициативе, а не по договоренности со мной; если для него две тысячи долларов — пустяки, то для меня такая сумма небезразлична; наконец, напряжение, вызванное необходимостью вспоминать о том, чтобы говорить «пожалуйста», оказалось явно непосильным для Вулфа и портило его манеру выражаться. В итоге доводам «за» потребовалось около минуты, чтобы взять верх. Я набросал цифры на листке бумаге, который выдрал из блокнота. 600 долларов за вычетом федерального подоходного налога (153 доллара 75 центов), подоходного налога штата Ню-Йорк (33 доллара) и социального страхования (23 доллара 88 центов) потом достал из ящика стола чековую книжку, выписал на имя Арчи Гудвина чек на сумму 389 долларов 37 центов и передал книжку Вулфу вместе с ручкой. Вулф молча подмахнул чек.

— О'кей, — сказал я. — Каковы указания? Что вы считаете более важным, чем допрос Гилберта Хейта?

— Не знаю. — Вулф встал. — Пора спать. Завтра решим.

А назавтра, в пятницу, погода внезапно испортилась. Обычно здесь, на восточных отрогах Скалистых гор, солнце летом жарит вовсю. За весь июль не набралось и трех дней, когда, седлая лошадей, мы подумывали о том, не прихватить ли с собой пончо. А вот именно в эту пятницу ни с того ни с сего зарядил дождь. Он лил не переставая — и когда я встал поутру, и когда поехал в Тимбербург, и когда вернулся, опоздав к обеду, и в пять часов, когда я отправился в Лейм-Хорс за «Вестником округа Монро». Я не обвиняю Вулфа в бездействии. Наши полномочия, отпечатанные на фирменном бланке прокуратуры и подписанные самим Джессапом, выглядели и впрямь впечатляюще, но я согласился с Вулфом, когда тот предложил дождаться выхода «Вестника» с сенсационными новостями.

Ужинали мы на кухне, поскольку дождь лил как из ведра и на террасе было холодно и сыро. Экземпляр «Вестника», привезенный мной для Лили, лежал на полке — должно быть, Лили подумала, что Мими тоже не помешает узнать о новом статусе двоих гостей. Остальные уже прочитали газету; когда мы с Вулфом вошли, Диана оторвалась от тарелки и одарила нас таким взглядом, словно видела нас впервые, а Уэйд сказал:

— Поздравляю! Я и не знал, что вы такие знаменитости. Когда начнется потеха?

Я ответил, что только после ужина, поскольку у нас не принято обсуждать деловые проблемы за едой. Мы с Вулфом решили, что пока не станем рассказывать Лили о моем звонке Солу. Вряд ли ей пришлось бы по душе, что мы копаемся в прошлом ее гостей; а если Сол убедится, что оба они в порядке, то Лили никогда и не узнает о нашей затее. Я и сам испытывал неловкость, передавая Диане соль или спрашивая Уэйда, как продвигается работа. Вулфу, должно быть, тоже было не по себе. Тем не менее, пока мы уплетали телячью ногу, зеленую лимскую фасоль, хлеб выпечки миссис Барнес, помидоры, черничный пирог и кофе с мороженым, мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, как Диана решает проблему, менять ли свое поведение с нами. Что касается Уэйда, то он решил сразу. Для него мы попрежнему оставались собратьями-гостями, с которыми можно было вести беседы о бейсболе (со мной) или о структурной лингвистике (с Вулфом).

В дождливую погоду не сыскать лучшего занятия, чем провести вечер возле приятно потрескивающего камина. Вся орда отправилась туда пить кофе, а мы с Вулфом уединились в его комнате, чтобы обсудить планы на завтрашний день. Однако вместо того, чтобы плюхнуться в кресло, Вулф остался на ногах и спросил меня:

— У мистера Фарнэма есть телефон?

Я ответил, что да.

— Он прочитал «Вестник»?

— Наверное.

— Позвони ему. Скажи, что мы хотим приехать и поговорить с ним и всеми остальными.

— Утром?

— Сейчас.

Я едва не сморозил глупость. Мои губы уже раскрылись, чтобы произнести слова: «Там же дождь», — но я вовремя сдержался. Люди удивительно быстро ко всему привыкают. Не счесть, сколько раз Вулф отказывался посылать меня по всяким поручениям только из-за того, что шел дождь или снег. А уж его самого выманить из дома в плохую погоду могло только что-то исключительное, например, возможность приобрести новый вид орхидеи. Видимо, теперь случай был еще исключительнее — Вулф стремился как можно быстрее вернуться домой, — поэтому я, ни слова не говоря, протопал по коридору до гостиной, вошел, прошагал к столу, на котором стоял телефон, снял трубку и набрал номер. Четыре гудка, потом мужской голос сказал:

— Алло.

— Билл? Арчи Гудвин.

— О, привет. Я прослышал, что вы заимели полицейские бляхи.

— Не совсем. Пока только удостоверения. Вы, судя по всему, прочитали «Вестник»?

— Еще бы. Надо же: и вы, и Ниро Вулф! Теперь только пух и перья полетят, да?

— Надеюсь. Мы с мистером Вулфом хотели бы заскочить к вам и побеседовать с вами, вашими работниками и постояльцами… если вам удобно. И особенно с Сэмом Пикоком. Скоротаем дождливый вечер.

— Почему «особенно с Сэмом Пикоком»?

— Потому что человек, нашедший тело, всегда заслуживает особого внимания. Но и остальные нас интересуют… в особенности те, кто больше знал Броделла. Хорошо?

— Конечно, почему нет? Мистер Дюбуа как раз сказал, что мечтал познакомиться с Вулфом. Приезжайте.

Он положил трубку. Лили, Диана и Уэйд сидели возле камина, уставившись в телевизор. Я спросил Лили, можно ли нам воспользоваться ее машиной, чтобы съездить к Фарнэму, и она ответила, что да, мол, конечно, и не стала задавать лишних вопросов. Тогда я отправился в свою комнату, чтобы взять пончо.

Мне никогда прежде не доводилось видеть Вулфа в непромокаемой накидке с капюшоном, а у Лили все пончо были ярко-красного цвета. И все — одного размера, так что Вулф с превеликим трудом натянул одно из них на свою необъятную тушу. Зрелище вышло — обхохочешься. Представляете: ярко-красная накидка в сочетании с его мрачной физиономией? Она оставалась мрачной и тогда, когда мы, добравшись до ранчо Фарнэма, вылезли из машины и пошлепали по лужам к дому, светя себе под ноги фонариками. Добравшись до входа, я постучал. Дверь нам открыл сам Уильям Т. Фарнэм.

Поздоровавшись за руку с Фарнэмом, Вулф отдал ему пончо, а потом выступил во всем блеске. Он вообще обожает показуху, но в данном случае убил сразу двух зайцев: произвел впечатление на зрителей и избежал необходимости обмениваться с ними рукопожатиями. Помимо Фарнэма, в гостиной было еще шестеро: трое мужчин и одна женщина сидели за карточным столиком у камина и еще двое мужчин стояли рядом с ними и разговаривали. Вулф прогромыхал в гостиную, остановился шагах в четырех от карточного столика и сказал:

— Добрый вечер. Мистер Гудвин рассказал мне о вас.

Он кивнул женщине:

— Рад познакомиться, миссис Эймори. — Перевел взгляд на сидевшего напротив круглолицего, начинающего лысеть мужчину с густыми бровями: — И с вами, доктор Роберт Эймори из Сиэтла. — Еще кивок в сторону соседа миссис Эймори слева — около сорока лет, широкоплечего небритого здоровяка с квадратным подбородком: — А вы — мистер Джозеф Колихан из Денвера.

Игрок справа — примерно сорок пять лет, смуглое лицо, кустистые брови.

— Мистер Арман Дюбуа, также из Денвера.

Опять кивок — в сторону мужчины, стоявшего за спиной Эймори — на вид лет шестьдесят, обветренная кожа, пышная седая шевелюра, комбинезон и розовая рубашка, порванная на плече.

— Мистер Берт Мейджи.

И, наконец, кивок в сторону низкорослого мужчины, расположившегося за спиной Колихана — лет тридцать, тонкая гусиная шея, худое вытянутое лицо, также комбинезон, засаленная кожаная рубашка и красно-белый шейный платок.

— Мистер Сэм Пикок.

Фарнэм, повесив наши пончо, произнес.

— Как видите, все в полном сборе.

Из шести присутствующих мужчин, не считая меня с Вулфом, он был единственным, кого бы я назвал красивым — настоящий голливудский ковбой. Он обратился к Вулфу:

— Не желаете промочить горло? У меня найдется все, что душе угодно, от речной воды до мочи койота.

— Он пьет пиво, — заметил Арман Дюбуа.

— Принести пива? — спросил Фарнэм.

— Пока не надо, благодарю. Может быть, попозже. Как вам известно, мы с мистером Гудвином расследуем убийство. Однако я вижу, что мы помешали вашей игре.

— Бридж — это не игра, а драка, — улыбнулся Дюбуа. — Мы режемся уже целый день.

Он отодвинул стул и встал.

— Мы бы предпочли послушать, как вы ведете допрос. По меньшей мере, я предпочел бы.

— Я слышал, что вы жестокий человек, — добавил Фарнэм, — хотя с виду вы таким не кажетесь. Хотя, как сказал один хлыщ, глядя на строптивую кобылу: «По внешности не судят». Как вам лучше допрашивать нас — поодиночке или всем стадом?

— На индивидуальный допрос не хватило бы и всей ночи, — ответил Вулф. — К тому же мы приехали поговорить, а не вести допрос, присядем?

По обеим сторонам камина вдоль стены стояли два длинных дивана. Дюбуа и Фарнэм отодвинули карточный столик и кресла. Зная, что Вулф согласится сесть на диван с кем-то еще только в том случае, если никакого другого выхода не будет, я выбрал самое просторное кресло и поставил его напротив диванов. Потом принес кресло для себя. Фарнэм, Пикок, Мейджи и Колихан уселись на диван слева от нас, а Дюбуа и чета Эймори заняли правый диван. Миссис Эймори, едва успев сесть, заговорила:

— Я стараюсь угадать, о чем вы меня спросите. Сегодня из-за этой холодрыги я так наклюкалась, что с трудом представляю, как буду вам отвечать. — Она прикрыла рукой рот чтобы подавить отрыжку. — Ладно, как-нибудь выкручусь.

— Не советую, мадам. Мистер Гудвин полностью ввел меня в суть дела. — Вулф обвел всю семерку глазами. — Мне известно, как каждый из вас провел тот четверг, известно так же, что вы говорили мистеру Гудвину. Я так же знаю, что все из вас, за исключением миссис Эймори, считают, что убийца — мистер Грив.

Мы же с мистером Гудвином думаем иначе. Мистеру Джессапу это известно, но он знает, что мы вовсе не намереваемся состряпать выгодные для нас улики; мы намерены добыть истинные доказательства, а начать это лучше всего здесь, среди людей, в обществе которых мистер Броделл находился последние три дня и три ночи. Первый вопрос к вам, мистер Фарнэм. Вы знаете, что пули на месте преступления не обнаружены, но характер ранений позволяет судить о том, какое ружье было использовано. У вас есть ружье?

— Конечно. Как и почти у всех остальных.

— Где вы держите ружье?

— В стенном шкафу в моей комнате.

— Шкаф заперт?

— Нет.

— Ружье заряжено?

— Нет, конечно. Кто же станет держать заряженное ружье?

— А патроны у вас есть?

— Да. Естественно. Кому нужно ружье без патронов? Они на полке в том же шкафу.

— Было ли в тот четверг какое-либо другое ружье на вашем ранчо?

— Настоящих ружей больше нет. Но у меня есть еще два дробовика и револьвер, да и у Берта Мейджи есть дробовик. И все.

— Вы сказали мистеру Гудвину, что в тот день ездили с миссис Эймори верхом в каньоне Ягодного ручья. Это так?

— Да

— Весь день?

— С двух часов дня и до самого вечера.

— Значит, вы не знаете, как провело это время ваше ружье. Любой мог воспользоваться им, а потом вернуть на место. Когда вы увидели ружье в следующий раз, оно было точно в таком же положении, в каком вы его оставили?

— Чушь собачья. — Фарнэм повысил голос. — По-моему, сыщик вы никудышный. Если я отвечу, что да, мол, ружье было точно в таком же положении, то вы скажете, что я пошел смотреть на него, когда узнал об убийстве Броделла, то есть заподозрил, что шлепнуть его мог кто-то из моих постояльцев. Нет, репутация у вас липовая. На такие уловки и ребенок не попадется. — Он встал и шагнул вперед. — И вообще, уносите отсюда ноги подобру-поздорову. Здесь мои гости и мои работники и нам претит слушать всякою галиматью. Валите отсюда.

Плечи Вулфа дернулись вверх на одну восьмую дюйма и снова опустились.

— Я считал, что лучше для вас и для нас принять мое предложение, — произнес Вулф. — Вызывать вас по очереди в прокуратуру будет хлопотно для меня и причинит массу неудобств вам. Если вы отвергаете мысль о том, что один из присутствующих здесь мог убить мистера Броделла, то вы недоумок. С какой стати, по-вашему, я приехал бы сюда под таким дождем? Я сказал, что мы приехали поговорить, а не вести допрос, но когда речь идет об убийстве, вы не вправе ожидать, что все вопросы покажутся вам невинными. Итак, мы продолжаем здесь или в другом месте?

— Это вовсе не ерунда, Билл, — сказал Дюбуа. — Да, это правда, что все мы, кроме миссис Эймори, считаем, что Броделла убил Грив, но Ниро Вулф отнюдь не простофиля. Я же говорил тебе, что шериф зря не поинтересовался твоим ружьем. Он же даже не осмотрел его.

— Нет, осмотрел, — возразил Фарнэм. — На следующий день, в пятницу.

— Вот он-то и в самом деле никудышный сыщик. Сядь и остынь. — Дюбуа повернулся к Вулфу. — Поговорите со мной, пока он придет в себя. В тот день мы с Джо Колиханом и Бортом Мейджи лазили по горам по ту сторону речки. Алиби у нас есть, но мы с Джо друзья, так что он безусловно соврет, чтобы выручить меня. Так же, как и я его. Поэтому можете допросить меня с пристрастием.

— Позже, — отрезал Вулф — Я еще не закончил с мистером Фарнэмом.

Он повернул голову и уставился на Фарнэма.

— Чтобы больше не возвращаться к вашему ружью, вопрос такой: проверяли ли вы свое ружье и патроны после того, как узнали о смерти Броделла, думая, что убийца мог воспользоваться этим ружьем?

— Конечно. — Фарнэм снова уселся. — В тот же вечер. Любой поступил бы так на моем месте. Должен же я был удостовериться, на месте ли ружье. Оно было на месте, из него не стреляли, и все патроны были целы.

Вулф кивнул.

— Я не спрашиваю, не закрадывались ли в вашу голову мысли о том, кто именно мог взять ружье, когда вы шли проверять, на месте ли оно. Вы скажете, что нет, а только вы знаете, что на самом деле творится в вашей голове. Мой же вопрос такой: за те три дня, что провес здесь мистер Броделл, не возникали ли ссоры между ним и кем-нибудь еще?

— Нет.

— Билл, не надо, черт побери! Высокий голос Джозефа Колихана плохо сочетался с широченными плечами и квадратным подбородком. — Этому человеку нужны факты.

Он повернулся к Вулфу.

— Мы повздорили с Броделлом в первый же день, когда он приехал. В понедельник. Я жил здесь уже две недели и ездил на той самой лошади, на которой в прошлом году ездил Броделл. Он снова потребовал себе эту лошадь, но и мне она нравилась. Во вторник утром, выйдя из дома, я увидел, что Броделл уже оседлал ее, и тогда я снял седло. Он замахнулся уздечкой и рассек мне кончик уха, а я в ответ навесил ему пару тумаков. После этой стычки мы не разговаривали, но на лошади ездил я, так что причины убивать его у меня не было. К тому же я не охотник и понятия не имею, как заряжать ружье. Я даже не знал, что у Фарнэма оно есть.

— Я тоже не знал, — вставил Дюбуа, — хотя доказать это не могу.

— Кто-нибудь из вас ранее был знаком с мистером Броделлом?

Оба ответили, что нет.

— А вы, доктор Эймори? — спросил Вулф, повернув голову вправо. — Видели ли вы мистера Броделла хоть раз до того понедельника?

— Нет, — твердо заявил Эймори. Его звучный голос в самый раз подошел бы Колихану.

— А вы, миссис Эймори?

— Нет.

Вулф не отрывал от нее взгляда.

— А какого мнения вы были о нем?

— Вы имеете в виду Филипа Броделла?

— Да.

— Э-ээ… Я могла бы что-нибудь придумать, посколькутого, что творится в моей голове, вы тоже не знаете. Но я, как вам известно, на вашей стороне. Хотя уверена, что никто из присутствующих Броделла не убивал. Мое мнение о нем… Понимаете, мы знали о его приезде заранее и знали, что он — отец ребенка этой девушки, так что можете себе представить, что я о нем думала. Сами знаете, как устроен женский ум.

— Нет. Никто не знает. А почему вы на моей стороне?

— Уж слишком они все уверены в своей правоте. Оскорбленный отец, поруганная честь дочери и — вперед, ура! Что касается Филипа Броделла, то я была настолько поглощена тем, чтобы попытаться понять, как он мог соблазнить эту девушку, — она же из тех девушек, каких называют порядочными, — что даже не успела составить о нем твердого мнения. Потом, к чему это сейчас.

— Кто знает, возможно, оно помогло бы мне. Одна из версий, предложенных мистеру Гудвину, заключалась в том, что мистер Броделл соблазнил вас, а ваш муж, прознав об этом, устранил его. Привлекательность этой гипотезы еще и в том, что у вашего мужа нет алиби.

Муж и жена открыли рот одновременно. Мистер Эймори презрительно хрюкнул, а миссис Эймори изумленно фыркнула.

— Такое могла предположить только дочка Грива, — сказала она, — Конечно. Да ему и за три года не соблазнить меня, не то что за три дня. — Она посмотрела на меня. — А почему вы меня не спросили?

— Я пытался решить, как это преподнести, — ответил я. — Кстати, версию высказала вовсе не мисс Грив.

— Я знаю, — заговорил Эймори, — что при расследовании убийства на подозреваемых льется поток оскорблений и нелепостей, но мы вовсе не обязаны поощрять это. Так вот, в тот день я прошел миль десять вдоль речки, и ружья у меня не было, а моя жена, как вам известно, была вместе с мистером Фарнэмом. Ни один из нас не знает ничего, что имело бы отношение к вашему расследованию. Я живу в другом штате, но законы у нас, в основном, одни, и я хочу узнать, насколько вы правомочны вмешиваться. Если полицейский задает нелепые вопросы, то гражданин вправе, ответив на них, избавиться от него, но при чем тут вы? Если вы сказали окружному прокурору что-то такое, что заставило его усомниться в виновности Грива, то скажите это и нам, если хотите, чтобы к вам относились с уважением. Почему прокурор наделил вас особыми полномочиями?

— Чтобы застраховаться, — ответил Вулф.

— Застраховаться? От чего?

— От возможности провала в случае, если я докажу, что моя репутация вполне заслужена. Вы, конечно, знаете, доктор Эймори, что ценность репутации определяется ее статусом. Слава чемпиона по бегу или метателя диска носит объективный характер, поскольку определяется показаниями секундомера или измерительных приборов. А в вашей профессии? Слава практикующего врача тоже частично объективна — столько-то пациентов выздоровело, а столько-то умерло, но она зависит так же от факторов, которые не поддаются объективной оценке. Например, коллеги могут считать врача, которого высоко ценят больные, шарлатаном. А репутацию профессионального сыщика и вовсе трудно оценить объективно, а то и невозможно; в основе его подвигов, которыми восхищается публика, может быть, например, чистое везение. Возьмите меня. Меньше дюжины человек достаточно компетентны, чтобы подтвердить, что моя репутация вполне заслужена.

— Один из них — Арчи Гудвин, — подсказал Дюбуа.

— Вы правы, но он необъективен. Мнение ex parte[51] всегда вызывает подозрение.

Вулф обвел взглядом присутствующих.

— Мистер Джессап узнал достаточно, чтобы осознать, что в интересах дела следует предоставить мне особые полномочия. Он был достаточно благоразумен, чтобы не выяснять у меня, почему мы с мистером Гудвином отвергаем всеобщую убежденность в виновности мистера Грива; он знал, что мы будем стоять на своем, пока не раздобудем убедительных доказательств. Что же касается нашего приезда сюда, то мы не настолько наивны, чтобы рассчитывать хоть на какой-то успех от банальных вопросов. Взаимные алиби возможных подозреваемых компетентный следователь в расчет не принимает. Мистер Дюбуа. Вы предложили, чтобы я подверг вас допросу. Поверьте, в этом случае я уже не буду задавать вам нелепые вопросы.

Он вновь обвел всех глазами.

— Я надеялся, что, встретившись с вами, смогу получить представление о возможных разногласиях, которое может оказаться полезным в расследовании. Трудно ожидать, чтобы пять человек прожили вместе под одной крышей без сучка, без задоринки целых три дня. Я должен был решить, стоит ли тратить время и силы на то, чтобы расспрашивать каждого из вас поодиночке обо всем, что говорилось и делалось каждую минуту из трех дней пребывания здесь мистера Броделла. Так вот, я решил, что не стоит. Я не заметил никаких признаков враждебности или разногласии, которые позволили бы мне надеяться на то, что кто-то из вас поделится со мной своими подозрениями относительно контактов любого другого члена вашего коллектива с мистером Броделлом. Так что, если кто-то из вас и знал мистера Броделла раньше, здесь я об этом не узнаю. Возможно, придется поехать в Сент-Луис, его родной город, или послать туда кого-нибудь. Но я надеюсь, что это не понадобится.

— Я бы все равно не возражал против того, чтобы меня допросили, — не унимался Дюбуа. — Когда хотите.

— Я тоже, — заявила миссии Эймори. — Если…

— А я против, черт побери! — выпалил Фарнэм. — По-моему, вы просто пустобрех. И чем быстрее вы отправитесь в Сент-Луис, тем лучше. С нами вы уже поговорили. Дверь позади вас.

Вулф кивнул.

— Возможно, у вас и в самом деле скверный характер, либо вы опасаетесь чего-то, что может выплыть в ходе расследования. Прежде чем уйти, я должен побеседовать еще с одним человеком, который может знать кое-что полезное для меня. Но сначала, мистер Мейджи, вопрос к вам. В тот четверг вы сопровождали мистера Дюбуа и мистера Колихана в горы по ту сторону речки. Так?

— Да, — кивнул Берт Мейджи.

— Это заняло у вас весь день?

— Ага.

— В котором часу вы вернулись?

— Около шести.

— Вы знаете, что я ищу: любые сведения, догадки, намеки, которые подтвердят мою гипотезу о невиновности мистера Грива. Вы можете мне помочь?

— Нет. Ясно, что Харвей застрелил его; это проще пареной репы, но я надеюсь, что его оправдают.

— Это было бы гуманно, но противозаконно. Мистер Пикок. У меня к вам много вопросов, в основном, по мелочам Вы часто общались с мистером Броделлом в течение тех трех дней?

Сидя между двумя здоровяками, Фарнэмом и Мейджи, Сэм Пикок казался еще тщедушнее, чем был на самом деле. Красно-белый шейный платок вместо того, чтобы скрывать его тонкую шею, наоборот, привлекал к ней внимание. Бегающие серые глазки, прежде чем посмотреть на Вулфа, метнулись к лицу Фарнэма.

— Угу, — пробормотал он. — Можно сказать, что часто. В прошлом году я дал ему блесну, на которую он поймал радужную форель весом в шесть фунтов. С тех пор он ко мне проникся. А в этот раз, когда Броделл приехал, Билл послал меня в Тимбербург встретить его. Так первым делом Броделл спросил, есть ли у меня еще такая блесна.

— В котором часу он приехал?

— В Тимбербург его доставил полуденный автобус, но он еще долго копался, собирая всякое барахло. Так что сюда мы приехали уже… когда мы приехали, Билл?

— Часов и пять, — ответил Фарнэм.

— Да, наверное. Или даже немного позже.

— Вы присутствовали, когда мистер Броделл встретился с остальными постояльцами? С доктором и миссис Эймори, мистером Дюбуа и мистером Колиханом?

— Нет, сэр. Я, должно быть, ужинал на кухне с Бертом. А потом Фил попросил меня пойти с ним на речку, и я согласился, хотя в мои обязанности это не входило.

— Вы обращались к нему по имени?

— Угу. Он сам так предложил еще до того, как изловил ту форель.

— А во вторник вы с ним общались?

— Да, сэр. — Пикок метнул взгляд на Колихана. Глаза у него двигались быстрее, чем язык. — Как раз тем утром и вышла заваруха из-за Монти. Фил велел, чтобы я надел на него упряжь, и я так и сделал. А потом подошел мистер Колихан и… он сам вам про это рассказал. Тогда я отправился на конюшню и вывел Тибага для Фила. Мы поехали верхом вниз по реке и вернулись только к ужину. Фил и Тибаг не больно поладили, но вам это вряд ли интересно, хотя Арчи я все это рассказал.

Вулф кивнул.

— Порой он бывает невнимателен к мелочам. Для меня важно все, что вы мне можете рассказать. А после ужина вы еще видели мистера Броделла?

— Нет, сэр. Он очень устал, да и я уже не заходил в дом.

— А на следующий день? В среду?

— Да, это было уже лучше. Мы с Филом встали рано поутру и пешком отправились вверх по речке. Такую гигантскую форель он в тот раз не поймал, но корзину заполнил доверху. Так что день выдался удачный. Возле водопада он поскользнулся на мокром камне и свалился в воду, но ничего не сломал и обсох на солнце. Правда, к тому времени, как мы подходили к дому, он едва волочил ноги, да и после целого дня езды на Тибаге все кости у него болели, так что, когда я его спросил, какие у нас планы на следующий день, он сказал, что настолько разбит, что не встанет с постели даже чтобы поесть. Но, как выяснилось, он все же вставал. Конни сказала, что на завтрак он уплел три рыбины и целую стопку замазки для брюха.

— Кто такая Конни?

— Кухарка.

— А в четверг утром он тоже был с вами?

— Нет, сэр. Он сказал, что хочет просто пошататься по окрестностям и полюбоваться на Ягодный ручей, а я хожу слишком быстро для него. Потом после обеда он сказал…

— Подождите, пожалуйста. Как долго он отсутствовал утром?

— Часа два. Может, чуть больше. А после…

— Куда он ходил, вверх или вниз по течению?

— Не знаю. Отсюда тянется прямая тропинка до излучины, а там сами выбирайте, куда идти. Думаю, что к заводи он не ходил, потому что не брал ни одной удочки.

— Он не говорил, что собирается с кем-нибудь встретиться?

— Нет, сэр — Пикок принялся теребить кончик шейного платка. — У вас и впрямь много вопросов.

— Как-то раз мне довелось задать одной женщине десять тысяч вопросов. А то утро особенно интересует меня, поскольку, судя по всему, мистер Броделл впервые уходил в одиночку… А тропинка до излучины, о которой вы упомянули, нигде не проходит вблизи от дороги, по которой мы приехали?

— Проходит. В том месте, где огибает холм.

— Значит, мистер Броделл мог вовсе не идти на речку, если, допустим, договорился встретиться с кем-нибудь на дороге. Вы говорили с ним по возвращении?

— Нет. Только после обеда.

— И что он сказал?

— Что собирается на гряду пособирать чернику. Это было в пять минут четвертого. Конни сказала, что в пять минут четвертого он уже вышел из дома, но у меня часы точнее. — Он посмотрел на запястье. — Сейчас, например, без девяти десять.

— И с тех пор вы его не видели… живым?

— Да, сэр.

— Где вы были в течение последующих пяти часов?

— Трудно сказать. То тут, то там. Сперва вкапывал столб в загоне, потом ковырялся с подковой, потом чинил подпругу и так далее.

— Но вы не покидали территорию?

— Смотря что вы понимаете под территорией. Если вас интересует, не ходил ли я на гряду с ружьем и не подстрелил ли там Била, то нет, сэр. Это не входило в программу. Каждый раз, как Конни высовывалась и звала меня, я был на подхвате.

— И вы не видели никого с ружьем?

— Нет, сэр. Первым я увидел Билла, который вернулся с прогулки с миссис Эймори. Я принял у них лошадей. Когда вернулся Берт с мистером Дюбуа и мистером Колиханом, я умывался у себя в комнате. Сразу после ужина Билл снова спросил меня, не знаю ли я, где Фил, но добавить мне было нечего. Потом, когда зашло солнце, мы с Биллом и Бертом решили, что пора заняться поисками и отправились на гряду. Я лучше знаю излюбленные места Фила, так что немудрено, что я его и нашел.

Вулф повернул голову и посмотрел на меня. Я понял его немой вопрос: «Не отличаются ли показания Пикока от сказанного им раньше?»

Я потряс головой и сказал:

— Все верно. Ни к чему даже пускать в ход наши полномочия.

Вулф снова обвел всех глазами и вдруг совершенно нагло соврал:

— Пожалуй, мне пора вмешаться. Прежде чем продвигаться дальше, я должен посоветоваться с мистером Джессапом, поскольку он контролирует ход расследования. Мне представляется вполне вероятным что по меньшей мере один из вас утаивает важные для нас сведения, но вряд ли нам удастся доказать это сейчас. Очевидный вопрос: можно считать относительно установленным, где каждый из вас был в четверг днем, но вот где вы были утром в течение тех двух часов, когда мистер Броделл отсутствовал?

Вулф покачал головой.

— Мне не хотелось бы посылать мистера Гудвина в Сент-Луис, он нужен мне здесь, но я подумаю на сей счет. — Он встал. — Поразительно, насколько часто взрослые люди в здравом уме полагают, что им удастся скрыть факты, установить которые совсем не сложно. Я не забыл, мистер Дюбуа, о вашем желании подвергнуться допросу. Возможно, я этим воспользуюсь.

Вулф решительно зашагал к нише, где стояла вешалка, на которой оставались наши пончо и фонари. Я последовал за ним. Остальные не шелохнулись. Лишь когда я надвинул капюшон, из комнаты появился Фарнэм, набросил плащ и открыл дверь. Я усомнился, что Фарнэм вдруг стал вежливым и решил, что ему просто понадобилось выйти по своим делам.

Он заговорил:

— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я пытаюсь что-то скрыть. Просто кое-какие факты совершенно не обязательно знать посторонним. Не думаю, что кому-нибудь здесь известно, что у отца Фила Броделла имеется закладная на мое ранчо, но если Гудвин поедет в Сент-Луис, то, безусловно, это выяснит, так что я решил, что лучше будет, если вы узнаете это от меня самого.

Вулф хрюкнул.

— Закладная на большую сумму?

— Да, черт побери!

Фарнэм захлопнул за нами дверь — гораздо сильнее, чем требовалось.

Глава 7

В субботу утром в четверть одиннадцатого я вошел в дверь на первом этаже здания суда округа Монро, на которой крупными черными буквами было выведено:

МОРЛИ ХЕЙТ

ШЕРИФ

Войдя, я, даже не удостоив взглядом блюстителя порядка, сидевшего за столом, пересек комнату, прошагал к прорезанной в левой стене двери, распахнул ее и вошел.

Сказать по правде, я с некоторым злорадством предвкушал, как утру нос шерифу, рассчитывая с его помощью привлечь к ответу одного нарушителя правопорядка. А случилось вот что. Двадцать минут назад, без пяти десять я прикатил на бензозаправочную станцию, вышел из машины, вежливо поинтересовался у механика, где могу найти Гила Хейта, и проследовал в указанном направлении с яркого солнечного света в полумрак гаража. Гилберт Хейт, который ковырялся слева у стеллажа, переставляя банки с маслом, выгнул длинную шею, чтобы посмотреть на меня, потом вернулся к своему занятию, аккуратно установил друг на друга еще пару банок и, наконец, соизволил поздороваться:

— Добрутро.

Будь это вчера, а не сегодня, и я бы возвращался из прокуратуры с мандатом, подписанным Джессапом, я бы, конечно, порезвился, но сегодня мне было не до шуток.

— Добрутро, — откликнулся я. — Не то, что вчера.

— Точно.

— Посидим немного, потолкуем?

Он кивнул.

— Я знал, что вы приедете.

— Конечно. Но если ваш отец по-прежнему запрещает вам разговаривать со мной, то я могу сперва заскочить к нему. Труда мне это не составит.

— Пожалуй, да. Нет, сейчас он уже так не говорит. Он сказал, что закон есть закон. А закон он знает. Только вот разговаривать здесь не удобно. Слишком много людей. У вас есть бумага, подписанная окружным прокурором?

Я извлек из кармана конверт, достал из него подписанный Джессапом бланк, развернул и протянул Хейту-младшему.

Тот дважды перечел бумагу, возвратил мне и сказал:

— Вроде все нормально. Но говорить лучше всего нам в его кабинете, чтобы соблюсти законность. Сестра забрала мою машину, так что поедем в вашей. Вернее, в машине мисс Роуэн.

Я мог бы съязвить насчет того, что «папочке лучше знать», но смолчал. Гилберт расставил по местам еще несколько банок, потом вышел, сообщил товарищам, что на некоторое время отлучится, — его отпустили, благо бензозаправкой владел его отец, — и, наконец, присоединился ко мне и залез рядом на переднее сиденье фургончика Лили. До здания суда ехать было около полумили. Как и в любое субботнее утро, оставить машину было негде, но я свернул, обогнул здание и въехал во двор мимо щита с надписью «Стоянка только для служебных машин». Во-первых, потому что я теперь состоял на службе, во-вторых, потому что рядом со мной сидел Хейт. Дверь служебного входа была открыта, так что мы вошли и прошагали по длинному коридору к центральной лестнице. Я возглавлял шествие, а Гилберт шел следом. Мы миновали несколько дверей, три из которых по левую сторону были зарешечены — раньше здесь располагалась окружная тюрьма. Подойдя к ступенькам, я оглянулся и остолбенел. Незаметно поотставший сынок шерифа шмыгнул в боковой проход. Желания гнаться за ним у меня не было, но я решил хотя бы выяснить, куда он спрятался, поэтому быстро прошагал по коридору и завернул за угол. Я подоспел как раз вовремя, чтобы заметить, в какую дверь он проскользнул.

Вот на этой-то двери и красовалась табличка, свидетельствовавшая о том, что за дверью находится сам шериф Морли Хейт.

Вы еще с ним не встречались, а вот нам с Лили такое счастье уже выпадало. Одевался он в манере шерифов Дикого Запада и револьвер носил в кобуре, подвешенной к ремню. Трудность представляло то, что он был прирожденным грубияном.

Поскольку он, безусловно, знал, чего следует от меня ожидать, с той минуты, как прослышал о наших новых полномочиях, мое появление не стало для него сюрпризом. Он даже не попытался прикинуться удивленным. Вместо этого он прищурился и спросил:

— Почему вы так долго не приходили?

У края его стола одиноко торчал простой деревянный стул. Я прошагал к нему и уселся.

— Мистер Вулф посчитал, что вчера у нас были более важные дела, — вежливо ответил я. — Пожалуй, впервые мне придется допрашивать подозреваемого в убийстве в присутствии шерифа. Нам понадобится стенографистка?

— Нет, — отрезал Хейт.

Открыв ящик стола, он пошарил в нем, достал несколько бумаг и выбрал одну.

— Вот дополнительный экземпляр подписанного протокола о допросе подозреваемого, которого допрашивал я. — Он протянул бумагу мне. — Читать, надеюсь, умеете?

Я взял бумагу, не моргнув и глазом. На стандартном листе с широкими полями через один интервал шел плотно напечатанный текст:


«Тимбербург, Монтана

27 июля 1968 г.

Я, Гилберт Хейт, проживающий в доме 218 на Джеферсон-стрит в г. Тимбербурге, штат Монтана, настоящим заверяй, что в четверг 25 июля сего года я находился на бензозаправочной станции «Престо» на Мейн-стрит с 12.50 до 14.25. Далее график моих передвижений таков, с точностью до пяти минут: с 14.35 до 16.25 я был в гостях у мисс Бесси Боутон, проживающей по адресу: Уиллоу-стрит, 360. С 16.40 до 17.05 я был в конторе «Кровельной компании Доуда» на Мейн-стрит, где встречался с мистером Хомером Доудом. С 17.20 до 18.00 я посещал ферму мистера Джимми Негрона.

Подпись: Гилберт Хейт

Свидетель: Эффи Т.Даггерс».


Имена и фамилии были подпечатаны под собственноручными подписями. Ни к чему не придерешься.

Шериф, конечно, ожидал, что я попытаюсь поискать слабинку в алиби Гилберта, либо же займусь выяснением личных отношений Гилберта с Альмой Грив и Филипом Броделлом, так что мне надо было сменить тактику. Хотя выбирать было особенно не из чего. Я аккуратно сложил документ, спрятал его в карман, прищурился и прогнусавил в лучшей манере шерифов из голливудских вестернов:

— Это только то, что касается его, и я это еще проверю, а вот как насчет вас? Где были вы с четырнадцати до восемнадцати часов в четверг двадцать пятого июля?

Результат превзошел мои ожидания. Его рука метнулась к кобуре, и на мгновение мне даже показалось, что кровопролития не избежать: глаза вылезли из орбит; потом он заревел, словно бык, которому выжигают клеймо;

— Ах ты, нью-йоркский подонок!

В следующий миг шериф рванулся со стула, но дальнейшие его действия я описать не в состоянии, так как, повернувшись к нему спиной, уже выходил из кабинета.

Поскольку мне доводилось наведываться к дому 360 по Уиллоу-стрит, спрашивать дорогу было ни к чему. Одноэтажный белый домишко с крылечком в три ступеньки. Внутри я, правда, не бывал, поскольку мисс Боутон разговаривала со мной через затянутую сеткой дверь. На сей же раз мисс Боутон распахнула ее передо мной, так что я вошел. Похоже, она тоже ожидала моего визита, хотя признаваться в этом не стала. Проведя меня в небольшую, уютную комнатку с двумя окнами и заставленную стеллажами с книгами, она сказала, что мне следовало позвонить, поскольку уик-энды она часто проводит на ранчо своего брата. Прежде чем усесться в самое большое из трех стоявших в комнатке кресел, мисс Боутон сняла с подушки рамку с вышивкой. Теперь я понят, чьи руки сотворили портрет Томаса Джефферсона, который украшал спинку моего кресла.

— Два года я преподавала Гилберту Хейту обществоведение, — сказала мисс Боутон. — Тридцать восемь лет назад, когда я только начала работать, этот предмет еще называли историей.

Я вежливо улыбнулся. Похоже, никакие вступления нам не требовались, но тем не менее я осведомился, не желает ли она взглянуть на мой мандат.

Мисс Боутон помотала головой, постреливая на меня глазками. Оправа очков с толстыми линзами была слишком велика для ее маленького круглого личика.

— Гилберт видел ваш мандат, — ответила она. — Он сказал мне только что по телефону. В прошлый раз я и права не имела говорить с вами, ведь вы были просто незнакомцем, о котором я и знать ничего не знала. Теперь — другое дело. Кое-кто злословит, что зря, дескать, Том Джессап привлек на помощь посторонних — вас с Ниро Вулфом, — но я считаю, что он прав. Так и надо. Том — хороший парень. Он учился у меня в сорок третьем году, во время войны. Все мы — граждане великой страны и живем по законам одной конституции. Так что вы хотите знать?

— Да только кое-какие мелочи, — сказал я. — Вам, конечно, известно, что когда совершается преступление, например, убийство, то всех подозреваемых допрашивают, а потом проверяют их показания. Гилберт Хейт показал, что пару недель назад провел здесь у вас часть дня. Это так?

— Да. Он пришел в половине третьего, а ушел в половине пятого.

— В какой день это было?

— В четверг Двадцать пятого июля.

— Почему вы так уверены, что именно в тот четверг?

Ее губы раздвинулись, обнажив два ряда мелких ровных белых зубов. Она, должно быть, считала, что улыбалась, хотя мне так не показалось.

— Думаю, — с расстановкой заговорила мисс Боутон, — что никому за последние тридцать восемь лет не пришлось ответить на столько вопросов, как мне. Я уже заранее знаю, какие вопросы ждать, и поэтому решила, что лучше всего рассказать все, как есть. Так вот, прослышав на следующий день, что этого человека убили, я сказала себе:

— Теперь Гилберту не придется мазать его дегтем и вываливать в перьях.

— Вот как?

Она кивнула, и стекла очков снова заблестели.

— Вам, конечно, хочется знать, что делал здесь Гилберт целых два часа. Мне потребовалось столько времени, чтобы убедить его. Не скажу, что я заменяю ему мать — ему было всего четыре, когда она умерла, — но Гилберт — не единственный юноша, который приходит ко мне за советом в трудный час. И это вовсе не хвастовство, поверьте. Он еще раньше поделился со мной своими трудностями… рассказал и о девушке, на которой хотел жениться, и об этом человеке, который ее соблазнил. А в тот день Гилберт примчался взъерошенный, потому что Броделл опять приехал сюда. Гилберт не знал, как быть. Первым делом он спросил, может ли заставить его жениться на Альме.

— Ружье у него есть?

— Конечно, у всякого мальчишки здесь есть ружье. Но дело не в этом. Гилберт и сам хотел на ней жениться, а Альма еще к тому же говорила, что ненавидит Филипа Броделла и встречаться с ним не хочет. Я сказала, что советовать тут нечего, поскольку он все равно не послушает ничьего совета. Даже если бы ему удалось каким-то образом заставить Броделла, то уж ее заставить бы не удалось, принимая к тому же во внимание, что он и сам хотел жениться на ней. Да и как, кстати, жениться, если у нее уже был бы муж? Я сказала, что он еще как следует не обдумал, что делать. Я всегда учу своих мальчиков и девочек сперва как следует все обдумать. Как Джордж Вашингтон, Джон Адамс и Авраам Линкольн.

— И вы.

— Я тоже пытаюсь. И вот тогда он высказал другую мысль. Вам известно, что более девяноста процентов всех дуэлей в нашей стране случилось к западу от Миссисипи?

— Если вы имеете в виду телевидение, то да.

— Я имею в виду вовсе не телевидение, а историю. Я изучала этот вопрос. Правда, дуэлями эти поединки не называли, да и начались они только тогда, когда наши предки продвинулась западнее Миссисипи. Это важный исторический факт, и мои ученики всегда проявляли к нему интерес. Я не думаю…

Она смежила очи и поджала губы. Потом раскрыла глаза и продолжила:

— Я пыталась припомнить, произнес ли Гилберт слово «дуэль» в тот день. Нет, не произнес. Он только сказал, что должен достать два пистолета, чтобы один отдать Филипу Броделлу, а потом спросил, как организовать это, сколько взять патронов и так далее. Сами понимаете, я его отговорила.

— Почему?

— Здесь было слишком много неточностей и неувязок. Прежде всего в историческом плане. Я имею в виду нашу, западную, историю. Тогда у каждого дуэлянта был свой пистолет, а у Броделла скорее всего не было собственного оружия. Кто бы в таком случае проверил пистолет, переданный ему Гилбертом? Нужно было посвятить в эту историю как минимум двоих, готовых пойти на подобный риск. Кому захочется оказаться замешанным в дело, которое могло привести к насильственной смерти? И привело бы — Гилберт стреляет отменно. Вот мне и пришлось отговаривать его, хотя для этого я пустила в ход иные аргументы и предложила свой план.

— Я попробую угадать. Деготь и перья?

— Это я вам уже говорила. Увы, на американском Западе деготь и перья не получили такого распространения, как дуэли. Хотя и зря. Если бы это наказание применяли в законном порядке, а не по суду Линча, оно было бы куда эффективнее, чем штраф или месяц тюремного заключения. Вы бы подумали лишний раз, прежде чем подверглись бы риску быть вымазанным дегтем и вывалянным в перьях?

— Я бы подумал лишний раз и прежде, чем подвергнуться риску заплатить штраф. А тут я бы подумал два лишних раза.

Мисс Боутон кивнула. Стекла вновь заблестели.

— Я решила, что нужно любой ценой убрать отсюда Броделла и не допустить его возвращения. Для этой цели деготь и перья подходят просто идеально. Гилберт попытался было спорить, но потом согласился, потому что тоже не хотел, чтобы Броделл возвращался сюда. А узнал он о его возвращении через десять минут после приезда — от своего друга. У каждого из нас есть такие друзья. Мы решили, что ему понадобится в помощь человек восемь-десять. Гилберт сказал, что может собрать сколько угодно, а лучше проделать это в субботу в Лейм-Хорсе, поскольку Броделл почти наверняка будет там, у Вуди. Вы знаете, что творится в субботу вечером у Вуди?

— Да.

— Мы обсудили все до мелочей. Даже — где достать деготь и перья.

— У Хомера Доуда и Джимми Негрона.

Подбородок мисс Боутон дернулся вверх, и она нахмурилась.

— Вам уже все известно.

Судя по ее тону, будь я одним из ее учеников, она послала бы меня к директору.

Скрытничать мне было незачем, так что а пояснил:

— Нет, я просто знал, куда он поехал после того, как повстречался с вами. Гилберт сам показал, что сперва заехал к мистеру Хомеру Доуду, а потом посетил ферму Джимми Негрона. Но причину я не знал.

Я встал.

— Значит, он полностью удовлетворился дегтем и перьями?

— Не совсем. Он просто согласился, что это и впрямь лучший выход. Вы уходите? Я вам почти ничего не рассказала. Вы только хотели знать, почему я так уверена, что Гилберт приходил именно в тот день, и я вам сказала. Вот и все. Что еще вас интересует?

— Я хочу знать, кто застрелил Филипа Броделла. — Я снова сел. — Если вы располагаете временем, я просил бы вас рассказать еще все, что он говорил вам про Броделла.

— Что ж… Мы обсуждали еще, не стоит ли Гилберту подать на него в суд за совращение несовершеннолетней. Ведь ей было всего восемнадцать. Но Гилберт не захотел затевать процесс.

— Я знаю. Мистер и миссис Грив тоже были против. Но что он говорил вам про Броделла? Вы же знаете, что я убежден в невиновности Харвея Грива и пытаюсь доказать это. Возможно, Гилберт сказал вам что-нибудь, что могло бы помочь мне.

— Нет. Мне очень жаль, мистер Гудвин. Я вам сочувствую, но помочь ничем не могу.

— И, конечно, вы тоже думаете, что убил его Харвей Грив.

— Разве я так сказала?

— Нет.

— Тогда не возводите на меня напраслину. Пока присяжные не признают его виновным, он невиновен. Это одно из величайших достижений нашей республики. Это точно. Как, впрочем, и вы. Такие граждане, как вы.

Я поднялся. Не могу сказать, чтобы был слишком зол на нее, просто мало кто любит, когда перед самым их носом захлопывают дверь, будь то человек или, скажем, лошадь. Я сказал:

— Я не слишком понимаю, как вы решились, блюдя нашу великую конституцию, посоветовать Гилберту прибегнуть к дегтю и перьям, что, безусловно, противозаконно и уголовно наказуемо, но оставим это на вашей совести. Обдумайте все как следует.

Я не стал благодарить ее за потраченное время и испарился. Не бегом, но достаточно быстро, чтобы не слышать ее ответа. Захлопнув дверцу машины, я по привычке бросил взгляд на наручные часы, а потом посмотрел, что показывают стрелки циферблата на приборной панели. Семнадцать минут двенадцатого. Добравшись до главной улицы, до которой было всего три коротких квартала, я успел проанализировать положение. Чтобы наведаться в «Кровельную компанию Доуда», нужно было свернуть направо, а чтобы поехать в Лейм-Хорс — налево. Я повернул налево.

Неспешно преодолевая ухабы и колдобины, я подъехал к универмагу Вотера в три минуты первого. В Нью-Йорке было три часа дня. Поскольку сегодня была суббота, а большинство обитателей Манхэттена на уик-энд уезжают, Сол, возможно, уже прервал поиски. Я подкатил к Вуди-холлу, разыскал Вуди и попросил разрешения воспользоваться телефоном. С Солом мы условились, что сам он звонить не будет, кроме самого крайнего случая. Я набрал номер два раза, но услышал в ответ только длинные гудки. Так что пришлось положить трубку и отправиться к машине не солоно хлебавши. Я решил поехать домой. Авось, поспею к обеду.

Однако обеда не было. И терраса была пуста. Как, впрочем, и гостиная, и комната Лили, и моя, и Вулфа. Лишь с кухни доносился какой-то шум. Я поспешил туда и застал там Уэйда, который силился вскрыть консервным ножом банку моллюсков со свининой. Я полюбопытствовал, хватит ли ее содержимого на двоих, и Уэйд ответил, что нет, но в кладовой есть еще. Я сунулся в холодильник и разыскал в нем копченый окорок — вернее, его остатки.

— Они все скачут верхом? — спросил я, доставая из ящика нож.

Уэйд вывалил моллюсков на сковородку.

— Нет, приехала миссис Грив и сказала, что угостила бы Вулфа настоящей форелью, по-монтански приготовленной по собственному рецепту, будь у нее форель. Так что они собрали удочки, прихватили кое-какую еду и смотались на речку.

— Мистер Вулф тоже?

— Нет, только Лили, Диана и Мини. И миссис Грив естественно. Про Вулфа не знаю. Я был у себя в комнате, но около десяти слышал, что он возится на кухне и в кладовой. Так что он вряд ли умирает с голоду. Пиво или кофе?

Я, поблагодарив, отказался и сказал, что предпочитаю молоко.

Ели мы молча, поскольку мои мысли витали в стороне. Не мог же Вулф пешком протопать три мили до ранчо Фарнэма, чтобы сдержать свою угрозу о допросе Дюбуа? Не мог. Тогда где же он? Уорти сказал, что при нем телефон не звонил, но это ничего не значило, поскольку он был в своей комнате. Да и сам Уорти, признаться, немало меня беспокоил. Вот уже две недели я тычусь носом, как слепой котенок, и не могу напасть на след, а тут к тому же выясняется, что у Гилберта Хейта и впрямь железное алиби. И все это время я сижу за одним столом и веду светские беседы с человеком, располагавшим как средством, так и возможностью для того, чтобы прихлопнуть Броделла. Как бы я хотел заявить ему примерно следующее:

— Поскольку мы с вами оба гостим здесь, я считаю своим долгом предупредить вас, что по моей просьбе лучший сыщик Нью-Йорка Сол Пензер в настоящее время занимается вами. Если вы когда-либо контактировали с Филипом Броделлом, Сол неминуемо это откопает, так что вам лучше признаться сразу. Я собираюсь звонить ему между шестью и семью вечера сегодня и каждый день.

Мне пришлось совершить над собой волевое усилие, чтобы не произнести эту речь. Если бы это случилось и если бы и в самом деле рыльце у Уорти было в пушку, то скорее всего к шести часам его и след бы простыл. В таком случае оставалось бы только его поймать, что меня вполне устраивало. Но я собрал волю в кулак и отказался от этого плана. Как-никак платил мне Вулф, а «действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом» мне вменялось в обязанность лишь тогда, когда возможности связаться с самим Вулфом не было. Вот почему за едой я не проронил ни слова.

Вымыв за собой тарелки, мы разошлись. Уорти отправился в свою комнату, а я вышел на свежий воздух. Вопрос был в том, насколько хорошо я знаю Ниро Вулфа, и пару минут спустя я ответил на него. Прими он решение совершить безрассудный поступок — например, позвонить, чтобы за ним прислали машину, или пойти пешком к Фарнэму — он бы оставил мне записку. Записки не было. Он не знал, когда я вернусь из Тимбербурга, но наверняка хотел услыхать, добился ли я чего от Гилберта Хейта, так что уйти далеко не мог. А раз так, то я знал, где он. Я сходил в свою комнату, переоделся, переобулся, вышел через террасу и полез на гору. Приближаясь к месту нашего пикника, я чуть сбавил ход.

Самого Вулфа на прежнем месте не оказалось, зато на валуне красовался его жилет, а также куртка, книга и рюкзак. Вулфа видно не было. Я вышел на берег ручья, довольно крутой в августе, и тут-то и увидел его. Вулф, закатав рукава желтой рубашки и брючины, сидел на камне, погрузив ноги по самые щиколотки в воду.

— Пальчики отморозите, — предупредил я, повысив голос, чтобы перекрыть шум ручья.

Вулф повернул голову.

— Когда ты вернулся?

— Полчаса назад. Заморил червячка и помчался прямо сюда. Где ваши запонки?

— В кармане куртки.

Я возвратился к валуну, взял куртку и разыскал запонки в правом кармане. Два изумруда размером с яйцо дрозда когда-то украшали сережки одной женщины, которая умерла и отписала их Вулфу в завещании. Всего лишь год назад один человек предложил за них Вулфу тридцать пять тысяч, так что мне не хотелось, чтобы цена, которую Вулф заплатил за то, чтобы вернуть меня в Нью-Йорк возросла на такую сумму. Я опустил запонки в собственный карман и тут заметил, что книга на валуне называется «В круге первом» Александра Солженицына. Вовсе не про индейцев. Я вернулся на берег и произнес:

— Я познакомился с женщиной, которая могла бы посвятить вас в любые подробности жизни краснокожих, особенно тех, что живут к западу от Миссисипи. Кстати, алиби Гилберта Хейта она поддержала руками и ногами.

— В каком смысле?

— Неважно. Можете выкинуть его из головы.

Вулф вынул ноги из воды, подвигал ими вперед и в стороны, выискивая более надежное место, и наконец встал, повернувшись лицом к берегу. Зная, насколько легко потерять равновесие, перебираясь по скользким камням даже на берегу, не говоря уж о речке с быстрым течением, где их даже не видно, я мысленно поставил пять против одного на то, что Вулф нырнет. Но я проиграл. Вулф выкарабкался на сушу, протопал к обломку скалы, на котором оставил носки и туфли, сел и сказал:

— Докладывай.

— Не могу, пока вы в опасности. Поднимайтесь сюда

— Я не могу надеть носки, пока солнце не высушит и не согреет мои ноги.

— Нужно было захватить полотенце, — посоветовал я, усаживаясь на край обрыва. — Дословно?

— Если ты еще не разучился.

Я доложил. Про обоих Хейтов, включая подписанные показания Гилберта, потом — про Бесси Боутон. Передавая диалоги дословно, я поначалу чуть запинался, поскольку не практиковался с самого июня, но в конце, когда я дошел до дегтя с перьями, речь полилась уже совсем гладко, чему а искренне порадовался. Тем более что мне никогда еще не доводилось докладывать Вулфу, когда он сидел на камне босиком и дрыгал пальцами ног.

— Так что, — заключил я, — если мы и найдем замену Харвею Гриву, то не в лице Гилберта Хейта. До половины пятого она за него горой стоит. И любой суд присяжных ей поверит. Хотя это никогда не дойдет до суда присяжных. Словом, можете выкинуть Хейта-младшего из головы.

— Ты прав. Проклятье!

Он потянулся за носками, надел их, потом нацепил туфли, придерживаясь рукой за камень, приподнял свою тушу и выбрался на берег. Я не стал протягивать ему руку: во-первых, потому что он бы за нее не взялся, а, во-вторых, лишняя физическая нагрузка ему не повредит. Пока он приводил рукава рубашки и брючины в порядок, я вынул из кармана запонки, и, ясное дело, мне самому пришлось и вставлять их; Вулф, видите ли, не мог показаться в коттедже с болтающимися манжетами. Потом он протопал к валуну, нацепил жилет, облачился в куртку, уселся и спросил:

— Что такое форель по-монтански?

— Хороший вопрос, — ответил я, — И мне, право, жаль, что вы его задали.

Я уселся на обломок скалы напротив Вулфа и продолжил:

— Все зависит от того, кто, когда и где ее готовит. Первая настоящая форель по-монтански — первая в том смысле, что ее впервые приготовил бледнолицый, была зажарена во время экспедиции Льюиса и Кларка[52] на ржавой сковороде, политой бизоньим жиром, и солью, если она еще осталась. С тех пор в рецепт вносили сотни изменений, в зависимости от того, что имелось под рукой. Например, один старожил, работающий в скобяной лавке в Тимбербурге, уверяет, что нужно вымазать свиным жиром коричневую оберточную бумагу, завернуть в нее форель целиком от головы до хвоста, щедро посыпав солью и перцем, и засунуть в раскаленную печь. Время зависит от размеров рыбы. Миссис Грив позаимствовала свой рецепт у родного дяди. Она внес та два уточнения; поменяла оберточную бумагу на алюминиевую фольгу, а печь на духовку. Все очень просто. Кладется на лист фольги тонкий ломтик сала шириной дюйма в три, посыпаете сахарным песком, добавляете несколько колечек лука и несколько капель ворчестерширского соуса. Укладываете на фольгу очищенную и выпотрошенную форель с головой и хвостом и солите. Добавляете еще немного песка и соуса, плотно заворачиваете рыбу в фольгу и помещаете в духовку. Если форели сильно различаются по размеру, то рассчитать время приготовления довольно трудно. Подаете на стол прямо в фольге.

Вулф не испепелил меня взглядом и не зарычал, но просто сказал:

— Да, это может быть вполне съедобно.

Я кивнул.

— Угу. Кстати, я заметил, что за все время вы ни разу не заговорили о еде, даже со мной. Должно быть, дали себе честное слово, скорее всего по пути в аэропорт, что беспрекословно стерпите все надругательства над своими вкусовыми сосочками. Представляю, что вы наплетете Фрицу, если мы, конечно, вернемся домой. Надеюсь, им удастся наловить достаточно форели. Какого вы, кстати, мнения о консервированном консоме?

Я думал, что Вулф будет рад-радешенек возможности излить душу, но он, похоже, придерживался иного мнения.

— Тебе нельзя ехать в Сент-Луис, — промолвил он. — Ты нужен здесь.

— Еще бы. Должен же кто-то разоблачать фальшивые алиби.

— Фу. Что ты можешь еще сказать о вчерашнем вечере?

— Добавить мне, пожалуй, нечего. И тот и другой меня по-прежнему привлекают. Например, слова Фарнэма про залог. Возможно, это связано с нашим делом. Или как Сэм Пикок пытался неуклюже увильнуть от расспросов про то утро, когда Броделл ходил на Ягодную речку. Вам пришлось дважды перебивать его, а когда вы спросили, не говорил ли Броделл, что встречал кого-нибудь по дороге, Пикок нервно затеребил шейный платок и начал ныть, что вы задаете слишком много вопросов. Будь Броделл жив, я бы предпочел расспросить его про это утро.

— Да. Сможем ли поговорить с мистером Пикоком, если поедем туда сейчас?

— В субботу днем-то? Сомневаюсь.

— Можем ли мы застать его сегодня вечером у мистера Степаняна?

— Вот это как пить дать.

— Значит, поговорим с ним там.

— Поговорим? Вы тоже едете?

— Да.

Я даже не поднял бровь; уж слишком он меня поразил. Я просто таращился на него.

— Я хочу пить, — сказал Вулф. — Там в ручье две банки пива.

Я встал и спустился по крутому склону к воде.

Глава 8

В двадцать минут пятого мы вчетвером сидели в гостиной в доме Грива — той самой, где были выставлены фотографии, вымпелы, медали, серебряный кубок и знаменитое седло. В гостиной собрались только мужчины. Кэрол Грив и Флора Итон, невезучая вдовушка, колдовали на кухне над форелью по-монтански, которую должны были подать на стол к шести часам. Альма хлопотала над младенцем. Мы с Вулфом прибыли к пяти. Пит Ингелс с Эмметом Лейком уже были на месте, а вот Мел Фокс застрял, что-то случилось с лошадью, — и теперь мы все ждали его. Эммет, видавший виды ковбой лет пятидесяти, произнес всего два слова: «Садитесь сюда», — обращаясь ко мне, а вот Пит Ингелс, напротив, оказался разговорчивым малым. Суда по его телосложению, его должно было увлекать нечто, где требовалось применение недюжинной физической силы, а он тем не менее заканчивал Калифорнийский университет в Беркли, специализируясь по палеонтологии, но вот уже третье лето подряд подрабатывая на ранчо «Бар Джей-Эр». Вулф неосмотрительно задал ему вопрос о студенческих демонстрациях в Беркли, и Пит в ответ разразился речью, которая затянулась бы до самого ужина, не прерви ее появление Мела Фокса. Мел извинился за опоздание и поздоровался с Вулфом за руку. Потом придвинул стул к моему, подтянул по привычке джинсы, сел, взглянул на свои руки и заметил, что еще не успел даже умыться. И спросил, не пропустил ли чего важного.

Вулф покачал головой.

— Мы ждали вас. Я здесь уже три дня, мистер Фокс, и вы, должно быть, уже недоумеваете, почему я до сих пор не поговорил свами.

— Я наверное был слишком занят, чтобы недоумевать.

— Завидую вам. А я вот больше ничем другим все это время и не занимался. — Вулф обвел глазами собравшихся. — Мистер Гудвин рассказал мне про вас, джентльмены, и будь у меня хоть малейшее подозрение, что один из вас мог застрелить Филипа Броделла, я бы не стал дожидаться сегодняшнего дня, чтобы встретиться с вами. Сюда же я приехал, теша себя надеждой, что кто-то из вас может, сам того не подозревая, знать хоть что-нибудь, что может натолкнуть меня на определенные выводы. Вот я и хочу попросить вас рассказать все, что вам известно. Начнем с вас, мистер Фокс. Расскажите мне про Филипа Броделла и про его гибель.

— Рассказчик из меня неважный. — Мел покосился на меня, потом снова посмотрел на Вулфа. — И я все уже рассказывал Арчи.

— Я знаю, но хочу сам послушать вас. Начинайте.

— Что ж… — Мел закинув ногу на ногу. — Вообще-то я и двадцатью словами с Броделлом не перекинулся. А было дело так. Утром в воскресенье я покупал что-то у Вотера, а Броделл подошел, представился и спросил, нет ли у меня лишнего, уже использованного лассо. Он хотел купить его и забрать домой. Я ответил, что нет. Нет, пожалуй, тут и двадцати слов не наберется. Видел я его еще пару раз, но мы не разговаривали. Правда, когда стало известно, что Броделл — отец ребенка Альмы, этот паразит на свое счастье уже смотался отсюда. Иначе я бы за себя не поручился. Альма… Я выковыривал из ее ножки иглы дикобраза, когда малышке было всего пять лет от роду. Тогда про этого прохвоста и впрямь много говорили, но я только слушал. Говорить мне было нечего, кроме того что, попадись он тогда мне в руки, я бы с него живого шкуру содрал.

— Значит, вас бы тоже стоило заподозрить?

— Да, конечно. Шериф повозился со мной немного.

— А почему оставил вас в покое?

— Потому что Харвей был в таком же положении, как и я, а на Харвея у него зуб. Потом Харвей в тот день был один, а я нет. Эммет Лейк был со мной весь день, да и Пит Ингелс не раз присоединялся к нам. А врать Эммет не станет, потому что считает, что вполне достоин занять мое место.

— Чушь собачья! — процедил Эммет.

Пререкаться никто не стал. Вулф спросил Мела:

— Вы знали, что Броделл вернулся?

— Да, все тут знали. Первым проведал Пит. Еще во вторник, и сразу рассказал нам. Тогда же вечером мы здорово поспорили на его счет. Пит сказал, что мы должны всячески помогать Харвею и Кэрол, чтобы не допустить его встречи с Альмой, а Эммет заявил, что мы не должны вмешиваться, поскольку Броделл может надумать жениться на ней. Я же стоял на том, что решать должны родители Альмы, а нам вообще не надо встревать, если нас не попросят. Но, как всегда, каждый остался при своем мнении.

— Знаю. И на следующий вечер, в среду, спор возобновился?

— Да. Хотя мы уже немного подуспокоились, так что до кровопролития не дошло. Тем более в четверг. Харвей сказал мне, что, по словам Кэрол, Альма не только не встречалась с Броделлом, но и не питала ни малейшего желания его видеть. Вечером мы с Питом еще раз вспомнили про него, а он в это время как раз лежал на том валуне, простреленный в двух местах…

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил Вулф, видя, что молчание грозит затянуться.

Мел потряс головой.

— Продолжать-то уже нечего. Я знаю, куда вы клоните — вы хотите доказать, что Броделла убил не Харвей, а кто-то другой. Я бы рад помочь вам с Арчи, но если вам нужно заклеймить теленка, который спрятался в кустарнике, то сперва этого теленка надо найти и связать. А как насчет младшего Хейта?

— Мистер Гудвин вычеркнул его из списка подозреваемых.

— Безнадежно, Мел, — пояснил я. — Я потратил на него все утро. Никаких шансов.

— А кто тогда остается?

— Никто. Поэтому мы и здесь. Мистер Вулф надеется, что вы знаете про Броделла хоть что-то, что может нам помочь.

— После ареста Харвея мне было уже не до разговоров. За две недели я лишь раз выбрался в Тимбербург, надеясь повидать его, но Морли Хейт не пустил меня. Вот бы кого надо заклеймить, черт возьми!

Глаза Вулфа переместились направо.

— Мистер Лейк. Расскажите мне про Броделла.

— Дерьмо собачье этот Броделл, — смачно сплюнул Эммет.

На самом деле он выразился чуть-чуть иначе. Но дело в том, что примерно год назад я получил письмо на четырех страницах от пожилой женщины из Вичиты, штат Канзас, в котором она сообщила, что прочитала все мои отчеты и всякий раз, когда очередному из ее четырнадцати внучат исполняется двенадцать лет, она дарит ему или ей сразу три книги, чтобы дети вошли во вкус. Так что, сами понимаете, если я изложу то, что на самом деле сказал Эммет Лейк, я наверняка лишусь симпатии этой старушки, не говоря уж о ее внуках, которым еще нет двенадцати. Цензуру я люблю не больше вашего, но если бы в конце концов вдруг вышло, что Броделла прихлопнул именно Эммет, мне пришлось бы передавать разговоры с ним дословно, а стало быть, распрощаться с милой старушкой. На самом же деле он оказался невольным участником событий просто в силу того, что служил на ранчо, поэтому я позволил себе, излагая текст его речи, заменить самые скабрезные словечки, пометив их аббревиатурой «ВЦ» (вычеркнуто цензурой). Те из вас, кто любят смачные выражения, могут вставить их сами, дав волю фантазии. Итак:

— Дерьмо собачье (ВЦ) этот Броделл, — примерно такой смысл несла реплика Эммета.

— Его счастье, что он мертв, — процедил Пит Ингелс. — Уж мы бы его отделали!

— А ведь это я говорил, что эта нехорошая (ВЦ) падаль (ВЦ) может жениться на Альме. Вот каким невежественным (ВЦ) оболтусом (ВЦ) я был.

— А я думал, что ты им искренне сочувствовал, — сказал Ингелс.

— Ерунда. Ты прекрасно знаешь, что я об этом думаю. Все эти красивые (ВЦ) женщины (ВЦ) — прирожденные кокетки (ВЦ). А нехорошей (ВЦ) падалью (ВЦ) я назвал его только потому, что все эти пыльным мешком ударенные (ВЦ) хлыщи (ВЦ), собираясь сюда, должны оставлять свои кочерыжки (ВЦ) дома, если не хотят, чтобы тут их оторвали…

О, черт (ВЦ), хватит с меня. Занятие цензурой оказалось мне явно не под силу. Не упоминать об Эммете я не имел права, а излагать его монологи — дело безнадежное. Так что хватит с него. Вулф продержался не намного дольше — вообще-то он способен вынести все, что угодно, если надеется, что это может принести пользу, — но в конце концов оборвал его тоном, который заставлял замолчать и куда более строптивых людей с куда более изысканной манерой выражаться:

— Благодарю вас, мистер Лейк, вы великолепно используете все богатство нашего языка. Мистер Ингелс, вы показали, что тоже за словом в карман не лезете. Мистер Гудвин сказал, что вы чаще общались с Броделлом.

— Да, но только в прошлом году, — ответил Пит. — Этим летом я вообще его не видел. Арчи, наверное, сказал вам, что я разделяю ваше мнение насчет Харвея, хотя и по другой причине. Харвей убивает только то, что собирается съесть. Поэтому он даже в койотов никогда не стреляет. Когда я впервые приехал сюда, одна кобыла сломала ногу, но Харвей так и не смог пристрелить ее, так что пришлось это сделать Мелу. Я считаю, что человек с такой сложившейся психологией может совершить убийство только в каком-то внезапном порыве, но, безусловно, не способен пойти на преднамеренное и продуманное преступление. Я достаточно знаю…

— Прошу прощения, — перебил Вулф. — Мистеру Гриву требуется освободитель, а не адвокат. Так вы и в самом деле часто общались с мистером Броделлом прошлым летом?

Пит развел руками. Он вообще довольно оживленно жестикулировал при разговоре.

— Я бы так не сказал. Просто он сам очень тянулся ко мне. Он знал, что мой отец — преуспевающий бизнесмен, который занимается торговлей недвижимостью, а я собираюсь стать палеонтологом; его очень интересовало, как мне удалось «вырваться». Это его слово. Он тоже хотел вырваться из сферы влияния своего отца и из газетно-издательского бизнеса, но отец не позволял ему.

— А чем он хотел бы заниматься?

— Ничем.

— Чепуха. Только святые ничем не занимаются.

Пит ухмыльнулся.

— Занятно. Не совсем верно, но мне понравилось. Кто это сказал?

— Я.

— Я имею в виду, кто первым это сказал?

— Я редко цитирую кого-то, а если все-таки цитирую, то называю.

— Что ж, я проверю. Но пока вернемся к Броделлу. На мой взгляд, он был из тех, кто настолько занят тем, чтобы чего-то определенного не делать, что времени на все остальное просто не остается. Сам же я старался избегать его. Например, как-то раз он пригласил меня в Тимбербург, где уговорился встретиться с двумя девушками, но я отказался. Так что обычно мы встречались с ним у Вуди по субботам, да еще пару раз я наскочил на него у Вотера, или он наскочил на меня, не помню. Однажды мы еще поиграли вчетвером в кегельбане в Тимбербурге. De mortus nil nisi bonum. О мертвых ничего, кроме хорошего, но с ним было скучно. Очень скучно. На следующий день после его смерти я как раз размышлял об этом. Ему было всего тридцать пять. Так вот, смерть его вызвала больше шума и пересудов, чем вся предыдущая жизнь. Грустно, конечно, я понимаю. Но вы сами попросили, чтобы мы поговорили о нем. Не лучший, конечно, некролог, я согласен.

— И не совсем точный. Мне кажется, что мисс Грив не было с ним скучно. Или нет?

— Вы правы. — Пит поджал губы. — Мне кажется, что Альму подвело любопытство. Порой любопытство бывает настолько сильным, что никто, будь то мужчина или женщина, не в силах перед ним устоять. Изучая окаменелости, я пришел к выводу, что еще в девоне или в силуре… О, привет, Альма!

В комнату вошла Альма и четверо из нас встали. Обычай вставать, когда входит женщина, сохранился в Монтане в большей степени, чем в Манхэттене; тем не менее, когда Мел и Эммет поднялись, мы с Питом последовали их примеру. Вулф не шелохнулся. Он крайне редко удостаивает подобной чести женщин, когда сидит за столом в своем кабинете; здесь же, за последние дни ему пришлось нарушить так много своих правил, что, должно быть, он с наслаждением позволил себе соблюсти хотя бы одно. Тем более что по приходе его представили как Альме, так и Кэрол с Флорой.

— Приходите быстрее, — позвала Альма, — пока жир не застыл.

Мел отправился мыть руки, а мы перешли в столовую. Места за длинным столом было предостаточно; порой Кэрол приходилось накрывать на большие компании — Харвей пользовался репутацией хлебосольного хозяина. Вулфа усадили между Кэрол и Альмой, а я занял место напротив, так что мне было хорошо видно, как Вулф отреагировал на консервированный томатный суп. Он мужественно проглотил всю тарелку, и если кто что-нибудь и заметил, то только я: Вулф старательно избегал моего взгляда. Флора помогла Кэрол и Альме убрать суповые тарелки и принесла блюдо с картофельным пюре, фасолью и печеным луком. Кэрол и Альма подали подносы с настоящей форелью по-монтански. Самый длинный и пузатый сверток из фольги положили перед Вулфом. Я сказал, что здесь не принято выкладывать форель на тарелку, а нужно просто развернуть фольгу и запустить в рыбу зубы. Что он и сделал после того, как женщины уселись и приступили к еде. Рыбина ему досталась отменная — жирная, сочная радужная форель длиной дюймов в пятнадцать. Лили, поймавшая ее, с гордостью похвасталась передо мной завидным уловом. Вулф, ловко орудуя ножом и вилкой, расчленил форель, отправил кусочек в рот, прожевал, проглотил и произнес:

— Замечательно.

Вопрос был решен; придется потребовать у него прибавки к жалованью. Хочет вернуть меня в родные пенаты — пусть платит.

Глава 9

— Нет, — сказал Вулф, обращаясь к Вудро Степаняну. — Взвесив все обстоятельства, я, пожалуй, соглашусь с вами. Хотя большинство ваших сограждан вряд ли думают так же.

Было без двадцати девять. Мы сидели в средней части Дворца культуры, которую Лили называла галереей. Двери по обе стороны были закрыты; фильм еще не кончился, а танцы еще не начались. Встреча на ранчо «Бар Джей-Эр» принесла лишь один результат: Вулф согласился, что форель, запеченная в фольге со свиным жиром, сахарным песком и ворчестерширским соусом, вполне съедобна. Если он и добился хоть чего-нибудь от Мела, Эммета или Пита, то для меня это осталось тайной. А я вот, позвонив от Гривов Солу, выяснил, что если Филип Броделл, приезжая в Нью-Йорк, хоть раз встречался с Дианой Кейдани или Уэйдом Уорти, то Солу никаких доказательств подобной встречи раздобыть не удалось и он вообще сомневается, что такое возможно.

А обращение Вулфа к Вуди было вызвано вот чем. На стене позади стола Вуди висел вставленный в рамочку плакатик, на котором рукой самого Вуди было крупными буквами начертано:


«НУ ЧТО Ж ДЕЛАТЬ, ПРИДЕТСЯ ГОРЕТЬ В АДУ»

Гекльберри Финн

(Марк Твен).


Вулф поинтересовался, почему именно эта фраза удостоилась такой чести, а Вуди ответил, что, по его мнению, эта фраза — лучшая во всей американской литературе. Вулф спросил, почему Вуди так считает, и Вуди сказал, что это изречение отражает самое главное для всех американцев: что никто не должен позволять кому-то принимать решения за себя, но самое главное в том, что произнес эту фразу не взрослый, а мальчик, не прочитавший ни одной книжки.

У меня были кое-какие дела, но я задержался послушать, поскольку надеялся узнать что-нибудь новенькое и полезное либо об американцах, либо о литературе. Когда Вулф сказал, что большинство сограждан Вуди вряд ли с ним согласятся, Вуди, в свою очередь, спросил, какое изречение эти сограждане сочли бы более великим, и Вулф сказал:

— Я мог бы предложить не меньше дюжины, но самое подходящее тоже висит у вас на стене. — Он указал на обрамленную декларацию независимости. — Все люди созданы равными.

Вуди кивнул.

— Звучит, конечно, здорово, но это вранье. При всем уважении. Пусть и во имя благой цели, но все равно вранье.

— Только не в этом смысле. Как биологическая посылка это не вранье, а нелепость, но как оружие в смертельной борьбе оно было мощным и убедительным. Правда, использовалось оно не для убеждения, а для разрушения.

Вулф снова ткнул в направлении стены.

— А что это такое?

Он указывал на еще одно изречение в рамочке. Фотоаппарат я с собой не захватил, так что показать цитату вам не смогу. Но внизу более мелкими буквами было приписано: «Стефен Орбелян».

— Это изречение попочтеннее, — пояснил Вуди. — Ему около семисот лет. Не убежден, что оно такое великое, но я очень к нему привязан. Слова эти принадлежат перу армянского классика Стефена Орбеляна и означают следующее: «Я люблю свою страну, потому что она моя». Просто, но удивительно тонко. Даже не верится, что такой глубинный смысл можно выразить всего восемью словами. Вы согласны?

Вулф хрюкнул.

— Согласен. И впрямь прекрасно сказано. Давайте сядем и обсудим это.

Моя помощь им не понадобилась, поэтому я отправился по своим делам, которые состояли в том, чтобы заехать на фургончике за Лили, Дианой в Уэйдом Уорти и привезти их в Вуди-холл. По дороге я предположил, что к моему приезду Лили с Уэйдом будут уже дожидаться меня в гостиной, готовые ехать, а вот Диана задержится. Так оно и вышло. Конечно, девять женщин из десяти всегда опаздывают, но о Диане я хотел бы поговорить особо. Дело в том, что каждое свое появление она обставляла как выход на сцену. Она никогда, например, просто не появлялась на кухне к завтраку; она выходила. Без зрителей никакой выход не состоялся бы, а для Дианы было важно, чтобы аудитория была как можно больше. Мы условились, что я заеду за ними в начале десятого. Я сидел вместе с Лили и Уэйдом в гостиной и рассказывал, каким успехом пользовалась форель по-монтански, когда послышался легкий шорох и в комнату вплыла Диана в сногсшибательном платье из красного шелка. В верхней части шелка было гораздо меньше, чем Дианы, зато внизу платье доходило почти до щиколоток. А вот Лили предпочла одеться в скромную нежно-розовую блузку и белые брючки.

Главная улица Лейм-Хорса была запружена машинами, но я, как было оговорено, обогнул универмаг и остановился напротив служебного входа. С Вуди мы условились, что он предоставит нам с Вулфом свои апартаменты в задней части Вуди-холла и я препровожу туда Сэма Пикока, как только разыщу его. Войдя, я увидел, что Вулф сидит в слишком узком для него кресле у задней стены; и увы, он не один. В субботний вечер встретить во Дворце культуры полицейского — большая редкость. Я уже говорил вам, что Вуди сам настолько строго следил за порядком, что вмешательство блюстителей порядка никогда не требовалось. Лишь изредка полицейский в форме заглядывал внутрь, чтобы проверить, все ли нормально. На сей же раз не только сам шериф Морли Хейт восседал в кресле в трех шагах от Вулфа, но и его помощник Эд Уэлч, потрепанный жизнью детина с широченными плечами, околачивался тут же рядом. Он подпирал дверь, перед которой сидел кассир. Диана с Уэйдом двинулись прямиком к этой двери, тогда как Лили посмотрела на Уэлча, потом на самого шерифа и спросила нарочито громко, чтобы тот слышал:

— Не видела ли я прежде этого человека?

И тут же, не дожидаясь моего ответа, зашагала к двери в танцевальный зал, на ходу доставая кошелек из брючного кармана. Я подошел к Вулфу и спросил:

— Вы знакомы с шерифом Хейтом?

— Нет, — ответил он.

— Вот он, — указал я. — Представить вас?

— Нет.

Я повернулся к Хейту.

— Добрый вечер. Хотите порасспрашивать нас с мистером Вулфом? Или рассказать что-нибудь?

— Нет.

Решив, что хватит с меня этих «нет», я прошествовал к двери, вручил кассиру два доллара и вошел в зал. Музыканты отдыхали, но пока я продирался сквозь толпу к Лили, оркестр заиграл какую-то незнакомую мне мелодию. Я прорвался к Лили и увлек ее танцевать. За время нашего знакомства мы уже настолько натанцевались вдвоем, что передвигались, как одно четвероногое животное.

Обычно мы с ней мало разговариваем, когда танцуем, но минуту спустя Лили сказала:

— Он вошел следом за тобой.

— Кто? Хейт?

— Нет, другой.

— Все правильно. Но я не стану доставлять ему радость и оборачиваться.

Еще минуту спустя:

— А на что, по-твоему, этот орангутанг рассчитывает, торча тут?

— Он надеется. Ищет предлога, чтобы вышибить нас из своего округа.

И еще через минуту, в течение которой мы видели, как Диана лихо отплясывала с парнем в джинсах и в лиловой рубашке, а Уэйд кружился с девчушкой в свитере и мини-юбке:

— Ты же сказал, что Вулф собирался ждать нас в кабинете Вуди.

— Он мне сказал то же самое. Должно быть, решил налюбоваться на все стадо воочию и выбрать из него подходящего убийцу. От него всего можно ожидать.

Через две минуты:

— А что там насчет Сэма Пикока? Впрочем, ладно — не буду задавать лишних вопросов. Просто этот гиббон действует мне на нервы. Он меня пугает. Так ты расскажешь мне про Сэма Пикока или нет?

— Нет.

— Кстати, я его еще здесь не видела.

— Он всегда приходит поздно. В прошлый раз он появился только в одиннадцать. Помнишь, я говорил тебе, как подслушал его рассказ о том, что его мать приходилось связывать, чтобы заставить покормить младенца Сэма грудью.

Когда музыканты снова прервались, чтобы передохнуть, я оставил Лили на ее излюбленном месте у открытого окна, а сам отправился на разведку. Эд Уэлч торчал возле подмостков, и я прошел так близко от него, что едва не задел его локтем — пусть знает, насколько он мне безразличен. Но мне будет вовсе не безразлично, если Морли Хейт так и останется сидеть на том же месте, когда я поведу Сэма Пикока в апартаменты Вуди, где нас должен ждать Вулф. Хейт, безусловно, дождется, пока их встреча завершится, и сцапает Сэма на выходе. А Сэм — единственный, из кого Вулф мог выцарапать ценные для нас сведения. И не только про то утро в четверг, когда Броделл ходил на Ягодный ручей, но и про среду, когда они были вдвоем. Мне вовсе не улыбалось, что Хейту станет известно то же, что и нам, да и Вулфу это не пришлось бы по нутру. Выскользнув украдкой за дверь, я заметил, что Морли Хейт торчит на прежнем месте, читая книжку, а вот Вулфа уже не было. Я вернулся в зал и вскоре заприметил подружку Сэма Пикока, девушку, которая на прошлой неделе заявила ему, что он выглядит, как дикобраз. На ней была прежняя вишневая блузка, либо ее точная копия. Когда танец закончился и она с не слишком довольным видом отошла, оставив своего партнера, я приблизился к ней и сказал:

— Я танцую получше, чем он.

— Знаю, — ответила она. — Я видела. Вы Арчи Гудвин.

Вблизи она выглядела моложе и привлекательнее.

— Поскольку вам известно мое имя, — улыбнулся я, — то и мне следует знать ваше.

— Пегги Трюитт. Спасибо, что сказали, как вы танцуете.

— Я просто закидывал удочку. Следующий шаг — продемонстрировать это вам. К этому я и клонил.

— Я так и поняла. — Она смахнула со лба выбившуюся светлую прядь. — Ваша беда в том, что вы слишком робкий. А я вот — нет. Я бы с радостью приняла ваше приглашение, но, пожалуй, не стану. Я много раз видела вас в прошлом году и в этом, но почему-то вы только сейчас обратили на меня внимание. А знаете почему? Это очень просто. Вы хотите расспросить меня про Сэма Пикока.

— Вот как? А зачем он мне сдался?

— Сами знаете. Вчера вечером вы допрашивали его вместе с этим жирным Ниро Вулфом только потому, что он честно делал свое дело и сопровождал этого хлыща. На его месте я бы вообще рта не раскрывала…

Пегги вдруг запнулась и посмотрела куда-то поверх моего плеча и в сторону. В следующее мгновение она, оставив меня, решительно зашагала прочь. Я повернулся и увидел вошедшего в танцевальный зал Сэма Пикока. Заметив приближающуюся Пегги Трюитт, он заспешил ей навстречу. Я взглянул на наручные часы и засек время: без девяти одиннадцать. Оркестр вновь заиграл, и я переместился к стене у входной двери, откуда было удобно наблюдать за танцующими. Лили танцевала с Вуди, Билл Фарнэм — с миссис Эймори, Пит Ингелс — с Дианой Кейдани, Арман Дюбуа с женщиной в черном платье, а Уэйд Уорти с девушкой с одного из близлежащих ранчо. Эд Уэлч, помощник шерифа, сидел на краю подмостков, чуть повыше, чем на стуле.

Решив, что никакой пользы принести здесь не могу, я вышел в холл. Шериф Хейт уткнулся в журнал, закинув обе ноги на стол Вуди. Он метнул на меня взгляд, но промолчал. Я тоже не горел желанием поговорить с ним. Я подошел к столу, полюбовался на величайшую фразу в американской литературе, досчитал до ста и обернулся. Да, Уэлч был тут как тут. Я мигом придумал три варианта обращения к нему, все чрезвычайно едкие и остроумные, но потом отверг их. Прошагав к двери в задней стене, я открыл ее, вошел и притворил за собой.

Я оказался на кухне в апартаментах Вуди, которая уступала по размерам кухне Лили, но обставлена была столь же современно. Вслед за кухней располагалась спальня, потом ванная и за ней кабинет, который Лили называла музеем. Здоровенная комната, примерно двадцать четыре фута на тридцать шесть, с шестью окнами и с образцами, должно быть, всего, чем в свое время торговал отец Вуди, от точильных камней и восьми сортов жевательного табака до кружевных занавесок и маслобойки. Особняком стояли книжные шкафы и стеллажи с книгами исключительно в твердых переплетах. Дешевых изданий Вуди не держал. Это была его личная библиотека.

Когда я вошел в кабинет-музей, две из этих книг лежали на маленьком столике у стены, а еще одна была в лапищах Вулфа, развалившегося в огромном кресле возле столика. Слева от него стоял торшер, а справа на столике рядом с книгами я увидел стакан и две пивные бутылочки — одну пустую, вторую уже начатую. При моем появлении Вулф задрал голову и произнес:

— Неужели?

Имея в виду: где меня черти носили? Я придвинул себе стул, уселся лицом к Вулфу и сказал:

— Я уже говорил вам, что он придет поздно. Он только появился.

— Ты уже побеседовал с ним?

— Нет. И очень сомневаюсь, что стоит это делать.

— Почему? Он пьян?

— Нет. Хейт до сих пор здесь и уходить не собирается. Допустим, что я приведу Сэма и через час или шесть часов вы либо выведаете от него что-то, либо нет. Если нет, то вы просто зря потратили время и силы, что достойно сожаления, но случается сплошь и рядом. Если же да, а Хейт попрежнему будет караулить снаружи, то только сожалением вы уже не отделаетесь. Хейт…

— Я не настолько туп, Арчи.

Он захлопнул книгу, заложив пальцем место, где читал.

— Согласен.

— А это, — он ткнул рукой, — не наружная дверь?

— Наружная. Я тоже не настолько туп. Вы заметили дюжего бабуина, стоявшего недалеко от вас, когда я вошел в холл? Он следует за мной по пятам. Это помощник шерифа Эд Уэлч. На сегодняшний вечер — мой хвост. Если я препровожу Сэма Пикока сюда через эту дверь Хейт возьмется за него еще ретивее, когда мы расстанемся. Да и вывести Пикока через эту дверь не удастся — Уэлч наверняка будет караулить снаружи. Мы все-таки оба оплошали, особенно я. Мне следовало предвидеть, что Хейт заявится сюда и отловит Пикока пораньше. В результате же вы можете похвастаться разве что рецептом приготовления форели по-монтански, который передадите Фрицу. Завтра воскресенье, у Сэма будет выходной, но я все равно разыщу его и доставлю к вам. Чем больше я ломаю себе голову, тем больше мне кажется, что Сэм Пикок — как раз тот, кто нам нужен. Не верю я, что за весь вторник, среду и половину четверга он не слышал от Броделла ни одного слова, которое могло бы пролить свет на то, что случилось. Кстати, не говорил ли я уже то же самое три дня назад?

— Два. В четверг днем. Ты сказал, что пытался использовать мой метод, но так ничего и не добился.

— Да, Сэм упрям, как мул. Вчера вечером вам удалось выудить из него куда больше, чем мне с трех попыток. Но вы не я, к тому же теперь вы — лицо официальное, и Пикок это знает. Предлагаю сейчас тихонечко улизнуть отсюда через эту дверь. Я отвезу вас домой, вы спокойно выспитесь, а завтра я приведу Сэма Пикока. За остальными заеду сюда потом.

Вулф скорчил гримасу.

— Который час? — прорычал он.

Я взглянул на часы.

— До полуночи еще двадцать четыре минуты.

— Я дошел только до середины книги, которая освежает мне память, — пожаловался он и налил себе пива, — Может ты пока предупредишь мисс Роуэн, что мы уезжаем?

Я сказал, что это ни к чему, поскольку обычно мы танцуем до часа, и заглянул ему через плечо, чтобы посмотреть, чем он освежает себе память. Это оказался томик эссе Томаса Маколея, освежать из которого мою память было, увы, нечем.

Стрелки уже совсем приближались к полуночи, когда Вулф допил пиво, закрыл книгу, выключил торшер, поставил все взятые книги на полку и спросил:

— Что делать со стаканом и бутылками?

У себя дома в такое время он бы сам отнес их на кухню, здесь же приходилось делать скидку на непривычные условия, так что я уважил его и отнес все на кухню сам. Когда я вернулся Вулф, переместившись в другое кресло, склонился в три погибели и изучал уголок ковра. Он разбирался в коврах, так что я мог представить, о чем он думает, но он даже не хрюкнул. Молча поднялся и протопал вслед за мной к двери, которую я уже открыл. Выходя, спросил, не следует ли выключить свет, а я ответил что нет, добавив, что выключу потом, когда вернусь.

Снаружи было темно, хоть глаз выколи. Падавший из окон кабинета Вуди свет помог нам преодолеть первые двадцать ярдов, потом мы завернули за угол и оказались в кромешном мраке. Луна и звезды скрылись за тучами, так что остаток пути мы прошли едва ли не на ощупь. Других машин рядом с нашим фургончиком не было. Ключ от замка зажигания я прихватил с собой, а дверцы запирать не стал, так что сначала, руководствуясь правилами элементарной вежливости, я распахнул дверцу перед Вулфом. При этом зажглась лампочка освещения салона, которая принесла нам долгожданный свет. И не только свет, но и чрезвычайно неприятную неожиданность. На заднем сиденье. Вернее, частично на сиденье. Голова и ноги свешивались вниз.

Вулф посмотрел на меня, и я открыл дверцу пошире. Я не хотел ни к чему прикасаться, но оставалась надежда; а вдруг он еще дышит? Поэтому я подпер дверцу спиной, а сам наклонился к нему. Проще всего было бы положить ему на ноздри пушинку или что-то в этом роде, но у меня ничего подобного под рукой не оказалось, и я взял его за запястье. Пульс не прощупывался, но рука была теплая. Не удивительно, ведь какой-то час назад я еще видел его в танцевальном зале. Крови видно не было, лишь на виске багровел кровоподтек. Я осторожно прикоснулся к нему, нащупал рядом глубокую вмятину и выпрямился.

— Не думаю, что он жив, — сказал я. — Я останусь здесь, а вы ступайте назад, к этому чертовому шерифу. Крайне некстати. Пусть захватит врача — там их по меньшей мере двое.

Я вытащил из-под переднего сиденья фонарик, зажег и посветил в направлении прохода между двумя зданиями.

— Вот кратчайший путь. Идите туда.

Я протянул фонарик Вулфу но тот помотал головой и спросил:

— А нельзя ли…

— Сами знаете, что нельзя. Есть один шанс из миллиона что он еще жив, а раз так, то может заговорить. Но вы вовсе не обязаны признаваться Хейту, что это Сэм Пикок. Скажите какой-то неизвестный. Берите.

Вулф взял фонарик и исчез в темноте.

Глава 10

Человеческий мозг напоминает свалку мусора — мой, во всяком случае. После ухода Вулфа следовало срочно обдумать как минимум дюжину разных вариантов; вместо этого мои мозг настойчиво спрашивал: как Лили доберется домой? Едва мне удалось найти приемлемый выход из положения и переключиться на более насущный вопрос, как в проходе загромыхали шаги. Хейт приблизился, заглянул внутрь, повернулся ко мне и спросил:

— Это ваша машина?

Будь в его распоряжении даже целая ночь, вряд ли он придумал бы более глупый вопрос. Как это могла быть моя машина, если моя машина осталась в Нью-Йорке, и Хейт прекрасно это знал?

— Все документы на машину в бардачке, — ответил я. — Врача нашли?

— Полезайте на переднее сиденье, — велел Хейт.

Он переложил фонарик в левую руку, а правую опустил на рукоять пистолета в поясной кобуре.

— Я предпочел бы не прикасаться к машине, — сказал я. — Если бы я хотел смыться, то не стал бы дожидаться вас здесь. Мне не впервой попадать в такое положение. Врача нашли?

— Я приказал вам садиться вперед.

Он вытащил пистолет из кобуры.

— Идите к дьяволу!

Продолжить мужской разговор мы не успел, потому что в проходе послышались торопливо приближающиеся шаги и Хейт направил туда луч фонарика. В тусклом свете я разглядел лысого человечка в яркой спортивной куртке. Это был врач Фрэнк Милхаус, которого я знал в лицо, но знаком с ним не был. Милхаус остановился перед фургончиком и неуверенно оглянулся по сторонам.

— Он в машине, Фрэнк, — сказал Хейт.

Милхаус заглянул внутрь, потом выпрямился и посмотрел на шерифа.

— Что с ним случилось?

— Это ты мне должен сказать, — ответил Хейт.

Врач пыхтя полез внутрь и пристроился поудобнее. Три минуты спустя он выбрался наружу и сказал:

— Ему нанесли по меньшей мере три удара по голове, Думаю, что он мертв, но смогу сказать наверняка… А, вот и он.

Я оглянулся и увидел Эда Уэлча, который подошел, держа в одной руке фонарик, а в другой какой-то черный предмет. Приблизившись к машине, он заглянул внутрь и провозгласил:

— Это Сэм Пикок.

Воздадим должное офицерам полиции округа Монро: мало кто мог сравниться с ними в проницательности. Милхаус взял у помощника шерифа черный предмет, оказавшийся чемоданчиком, извлек из него стетоскоп и снова склонился над телом того, кого наконец официально признали Сэмом Пикоком. Две минуты спустя он выпрямился и возвестил:

— Он мертв.

— Это окончательно? — спросил Хейт.

— Конечно, окончательно. Что может быть окончательное смерти?

— Есть еще следы, кроме ударов по голове?

— Не знаю. — Милхаус убрал стетоскоп в чемоданчик.

— Смерть, безусловно, насильственная, тут сомнений нет, а остальное определит коронер.

— Мы занесем тело внутрь, где вы сможете его осмотреть.

— Не я. Как вам известно, я уже имею печальный опыт и не хотел бы его повторить.

И он зашагал прочь. Хейт что-то сказал ему вслед, но доктор не остановился и вскоре пропал из вида. Хейт повернулся ко мне и процедил:

— Вы арестованы. Садитесь вперед.

— На каком основании? — поинтересовался я.

— Как важный свидетель. Пока хватит и этого. Залезайте.

— Что ж, вам и карты в руки, — я пожал плечами. — Но каждый дюйм этой машины…

Я замолк, заметив, как дернулось правое плечо шагнувшего ко мне Эда Уэлча. Я верно истолковал его жест. Увесистый правый кулак помощника шерифа вылетел из темноты, метя мне в подбородок. Правда, двигался он не по прямой, а по дуге, так что, когда кулак должен был соприкоснуться с моей челюстью, она была уже в шести дюймах правее, и он просвистел мимо. Однако Хейт тоже не терял времени даром — не успел я выпрямиться, как в ребра мне больно вонзился ствол пистолета. Уэлч снова размахнутся, но на сей раз я применил другую уловку; в последний миг чуть-чуть отвернул лицо и кулак лишь скользнул по скуле От такого удара не пострадало бы и пугало, я же пошатнулся и мешком рухнул на землю.

Уэлч ударил меня ногой, целя в голову, но из-за темноты угодил в плечо. Не хочу передавать его слова, поскольку вы все равно мне не поверите, но сказал он следующее:

— За сопротивление аресту.

Когда слышать его могли только мы с Хейтом. Я покрутил головой налево и направо, думая, что подоспели какие-то зрители, на которых Уэлч хотел произвести впечатление, но нет. Потом он произнес:

— Ну-ка вставай.

Я не шелохнулся — по той же причине, по которой только что брякнулся оземь: я слишком хорошо представлял, что меня ждет, если я рискну подняться. Возможно, вы еще не поняли, в каком настроении я пребывал после двух недель совершенно никчемного времяпровождения. А тут еще Сэма Пикока убили — прощай, наша последняя надежда. Так что нервы мои были уже на пределе. Встань я сейчас — и либо Хейт с Уэлчем горько пожалеют, что попались на моем пути, либо меня угостят одной или несколькими пулями… И в том и в другом случае я проигрывал, поэтому предпочел оставаться на месте, хотя в спину больно впился какой-то камешек.

— Вставай, гад! — злобно прошипел Уэлч.

Я подумал, что он опять собирается меня лягнуть. Так, должно быть подумал и сам Уэлч. Однако Хейт вмешался:

— Он же обделался. Если Милхаус протрепался, здесь скоро будет целая толпа. Иди разыщи Фарнэма с Эверсом, а потом позвони доктору Хатчинсу, чтобы поспешил сюда. До его прихода труп должен оставаться на месте.

Я точно знаю, сколько времени оставался на земле: с 12.46 до 01.28. Я предпочитаю точность в важных вопросах. Будь дело только в Хейте с Уэлчем, я бы поднялся куда раньше — народ валом повалил сразу с трех направлений — через проход, из-за угла Дворца культуры и из-за универмага Вотера, так что добрых полчаса я наблюдал, как Хейт размахивает пистолетом, урезонивая толпу, а Уэлч с Биллом Фарнэмом безуспешно стараются отпихнуть зевак сразу со всех сторон фургончика. Впрочем, вплотную к телу сумел пробиться лишь один человек — доктор Хатчинс, коронер, который появился на месте происшествия в 01.19. К тому времени Хейту удалось найти из числа любопытных троих или четверых, которые помогали сдерживать толпу, да еще двое привели свои машины, фары которых освещали место действия. В 01.28 Хейт стоял в четырех шагах от меня, переговариваясь с доктором Хатчинсом, и я решил, что пора подняться и проверить, по-прежнему ли меня хотят впихнуть на переднее сиденье. Сказано — сделано. Я встал, нагнулся, чтобы отряхнуться, а когда выпрямился, рядом стоял Эд Уэлч. В правой руке он держал пару наручников. Я вытянул вперед обе руки, чтобы ему не пришлось выкручивать мне запястья, и Уэлч защелкнул наручники. Новенькие, блестящие — загляденье.

— Моя машина там, на улице. — Он кивнул в направлении прохода между двумя зданиями. — Сюда.

Он схватил меня за руку и потащил за собой. Толпа немного поредела, но все равно добрая сотня зевак следила за тем, как офицер полиции эскортирует преступника, явно опасного, благо он в наручниках, к машине. В луче света одной из фар мне удалось разглядеть Лили, а рядом с ней Диану с Уэйдом и Питером Ингелсом. Они помахали мне, и я помахал в ответ — обеими руками сразу, после чего Лили выкрикнула:

— Вуди отвез его!

Я вздохнул с облегчением. В глубине души я опасался, что в машине меня уже ожидает Вулф, тоже в наручниках, а такая цена была чрезмерно высока даже для меня.

Но в полицейском «меркурии», поставленном во втором ряду напротив универмага Вотера, тем не менее кто-то сидел. Правда, на месте водителя. Приглядевшись, я узнал Гила Хейта. Уэлч открыл передо мной заднюю дверцу, Гил повернул в нашу сторону жирафью шею, и я поздоровался:

— Добрутро

Гил рассмеялся. Смешок вышел довольно нервозный. Уэлч уселся рядом со мной, захлопнул дверцу и сказал:

— Давай, Гил поехали. Папаша передал, чтобы ты сразу возвращался.

В четверть третьего мы подкатили к зданию тимбербургского суда. За всю дорогу никто не проронил ни слова. Когда трое мужчин трясутся вместе в машине, которая то и дело подпрыгивает на ухабах или проваливается в яму, и при этом не обмениваются ни единым словом, это означает, что они что-то не поделили. В нашем случае, как вам известно, что-то не поделили мы с Уэлчем, но и между Уэлчем и Гилом тоже явно кошка пробежала. Когда мы с Уэлчем вылезли на тротуар, помощник шерифа повернулся к Хейту-младшему и сказал:

— Передай отцу, что я скоро вернусь.

А Гил откликнулся:

— Угу.

Четверо подростков — двое парней и две девчушки — остановились поглазеть, когда заметили, что я в наручниках, так что Уэлч снова мог покрасоваться. Из вестибюля он провел меня по коридору до двери, в которую я заходил каких-то шестнадцать часов назад, еще не закованный в кандалы. Достав из кармана связку ключей, Уэлч выбрал нужный и отпер дверь. Это меня удивило — я думал, что к тому времени кто-то уже должен дежурить у телефона, чтобы поддерживать связь. Уэлч щелкнул выключателем, кивком указал мне на стул у стены, а сам уселся за стол.

— Штаны просохли? — поинтересовался он с мерзкой улыбочкой.

Я счел ниже своего достоинства отвечать на такой вопрос и промолчал.

Уэлч выдвинул ящик стола, достал стопку бланков, поставил шариковой ручкой на верхнем бланке дату и время и спросил официальным тоном:

— Вас зовут Арчи Гудвин? А-р-ч-и?

— Я хочу позвонить своему юристу, — заявил я.

Уэлч ухмыльнулся. Очень гаденько.

— Каждую пятницу вечером Лютер Доусон уезжает в свой горный коттедж, — произнес он. — Телефона там нет и…

— Доусон меня не интересует. Я хочу позвонить Томасу Р.Джессапу.

Ухмылку как ветром сдуло.

— Но Джессап — не ваш адвокат, — проблеял он.

— Он — юрист. У меня в кармане лежит подписанная им бумага. Я меняю свою просьбу. Теперь это уже требование. Я настаиваю на том, что хочу позвонить своему юристу.

— Я передам ваше требование шерифу, когда его увижу. Значит, А-р-ч-и?

— Напишите просто «Икс». И зарубите себе на носу: пока я не переговорю с мистером Джессапом, я буду нем, как рыба. Это мое конституционное право. Спросите, что я предпочитаю на завтрак — грудинку или окорок, — я буду нем, как рыба… Поскольку вы не спросили, я замечу, что лучше всего подать мне и то и другое, а я сам выберу. Или даже…

Я болтал первое, что взбредало в голову, поскольку Уэлч пытался привести в порядок свои мысли и решить, что делать дальше, а моя трескотня явно сбивала его с толку. Дело, конечно, было не во мне, а в Томасе Р.Джессапе. Уэлч, наверное, хотел бы посоветоваться с Хейтом, но найти того можно было только через Вуди. В лучшем случае. Наконец Уэлчу удалось собраться с мыслями и он потянулся к телефону. Я ожидал, что он наберет номер Вуди, но он просто нажал на кнопку и через несколько секунд заговорил:

— Морт? Говорит Эд Уэлч. Тут тебя кое-кто дожидается в конторе шерифа. Приезжай и забери его… Нет, ходить он в состоянии… А тебе какое дело, черт побери? Забери его!

Он положил трубку и принялся что-то писать на бланке.

Тем временем я лихорадочно думал, как мне выкрутиться. Лили, конечно, пыталась разыскать Доусона, а Вулф, наверное, старался связаться с Джессапом. Увы, помочь им я был не в силах и мог только надеяться на удачу. Одно я знал наверняка: в воскресенье на завтрак мне не подадут ни грудинку, ни окорок, как, впрочем, и в понедельник. Вопрос стоял иначе: мог ли я вообще хоть что-то предпринять? Например, сказать Уэлчу что-нибудь такое, что испортило бы уик-энд и ему?

Когда открылась дверь и вошел Морт, я так и не успел придумать ничего стоящего. Морт оказался довольно жилистым недомерком с длинным багровым шрамом на левой щеке, в мятых серых форменных брюках, грязной серой рубашке и с револьвером на ремне. Уэлч окинул его мрачным взглядом и спросил:

— Где твоя куртка?

— Там жарко, — пожал плечами Морт. — Забыл надеть.

— Придется подать рапорт, — процедил Уэлч. Он поднялся, подошел ко мне, отомкнул наручники и снял их. — Встаньте, — приказал он, — и выньте все из карманов. Все до последней мелочи.

— Я оставлю себе бумагу, которую подписал Томас Р.Джессап, — сказал я.

— Ничего вы не оставите. Выкладывайте.

Я повиновался. Куча на столе быстро росла. Я порадовался, что не прихватил с собой ничего личного, вроде копии своего письма Вулфу. Когда я закончил, Уэлч обыскал меня, довольно профессионально, а потом поразил меня. Взяв в руки мой бумажник, он извлек из него банкноты и, вместо того чтобы пересчитать их и дать мне расписку, как я ожидал, протянул бумажки мне.

— Можете оставить, — сказал он.

Я с удивлением забрал деньги, а Уэлч тем временем сгреб со стола всю мелочь и тоже отдал мне. Такого со мной не случалось еще ни разу, хотя я давно потерял счет арестам. Что ж, я лишний раз убедился, что монтанцы непредсказуемы. Правда, не исключено, что помощник шерифа просто пускал мне пыль в глаза, рассчитывая, например, на то, что мой сокамерник или тюремщик оберет меня до нитки, а потом поделит добычу пополам.

— Посади его в пятую камеру, — приказал Уэлч Морту, — и будь с ним поосторожней. Грив по-прежнему в двенадцатой?

— Сами знаете, — кивнул Морт.

— Ладно, веди этого в пятую. Отпечатки пальцев Эверс возьмет у него потом. Похоже, что он убийца, так что времени у нас хватит. Не могу сказать тебе, как его зовут, потому что отвечать он отказывается. Можешь называть его…

— Я знаю, — перебил Морт. — Это Гудман.

Он положил руку на кобуру.

— Пойдем, Гудман.

Я повиновался.

Глава 11

В воскресенье вдесять минут шестого надзиратель отомкнул ключом дверь моей камеры и возвестил:

— К вам пришли.

Не могу сказать, что я очень обрадовался. Ни Вулф, ни Лили прийти ко мне не могли. Скорее всего, это был Лютер Доусон, поскольку Лили, когда ее припирают к стенке, становится чрезвычайно предприимчивой. Но в любом случае это всего лишь визит вежливости. Я мысленно поставил двадцать против одного, что в августовское воскресенье во всем округе не сыскать ни единого судьи, который мог бы распорядиться выпустить меня под залог. Конечно, гостем мог оказаться и шериф Хейт, но толку от такого посещения было бы — кот наплакал. Он бы пытался заставить меня говорить, а я бы со свойственным мне остроумием препирался, настаивая на том, что нем, как рыба. Словом, меня мало беспокоило, кем в итоге окажется мой посетитель. Я шагнул к двери и столкнулся нос к носу с Эдом Уэлчем. Увидев, что он держит в руке наручники, я удивленно приподнял бровь. Куда мы отправляемся на сей раз?

Уэлч ловко защелкнул наручники у меня на запястьях и сказал:

— Пошли.

Я зашагал по коридору. Проходя мимо камеры номер двенадцать, я мысленно выразил надежду, что Гриву не придет в голову именно в этот миг выглянуть и увидеть меня, поскольку времени на объяснения у меня не было. Уэлч отпер ключом могучую зарешеченную дверь в конце коридора, потом еще одну, и мы очутились в самом конце бокового крыла здания суда. Однако мы и там не остановились, а продолжили путь до главного вестибюля и поднялись по лестнице. Я уже начал думать, что проиграл пари о судьях. Неужто Лили и Доусону вдалось прервать уик-энд одного из них? Однако на втором этаже Уэлч увлек меня направо к двери, в которую мне уже доводилось заходить прежде. Она была нараспашку, и в проеме при нашем приближении показался тот самый человек, имя которого красовалось на прикрепленной к двери табличке — окружной прокурор Томас Р. Джессап. Нас разделяло еще шага четыре, когда он заговорил:

— А зачем наручники, Уэлч?

— А почему бы и нет? — переспросил Уэлч.

— Снимите их.

— Если это приказ, то ответственность ложится на вас. Он оказал сопротивление при аресте.

— Это приказ. Снимите их и заберите с собой. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.

— Я никуда не ухожу. Мне приказали присутствовать при разговоре.

Джессап шагнул вперед.

— Снимите наручники, либо отдайте ключ мне. Если вы сами не сознаете, кто здесь вправе отдавать приказы, то шерифу Хейту это, без сомнения, известно. Как и мне. Так что отдайте мне ключ и не переступайте порог моего кабинета. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.

После некоторого раздумья Уэлч вынул связку ключей, отцепил от нее нужный ключ и отдал Джессапу. После чего повернулся и загромыхал вниз по лестнице.

Джессап кивком показал, чтобы я заходил, вошел следом и закрыл за собой дверь. Выглядел он таким же молодцеватым и подтянутым, как обычно, но глаза были красные и опухшие, а на щеках появилась щетина. Ни в приемной, куда мы вошли, ни в кабинете, куда мы последовали, кроме нас не было ни души. Кабинет был хорошо освещен светом, проникавшим через три окна. Джессап придирчиво осмотрел меня и сказал:

— Никаких отметин я не вижу.

— За исключением плеча, в которое меня лягнул Уэлч, — сказал я. — Мое сопротивление аресту проявилось в том, что я попытался уклониться от зуботычины.

Я протянул вперед обе руки. Джессап снял с меня наручники и спросил:

— Что вы им рассказали?

— Ничего. Только объяснил Уэлчу, что означает выражение «быть нем, как рыба». И еще попросил разрешения позвонить юристу по имени Джессап. Это было около трех утра. С тех пор разговаривать было не с кем.

— А Хейт?

— Не появлялся.

— Хорошо, сейчас мы поговорим, но сначала… — Он указал на обвязанную бечевкой картонку. — Это от мисс Роуэн. Закуска. Сейчас поедите или сначала поговорим?

Я ответил, что лучше поговорить, а уж потом не торопясь перекусить. Джессап уселся на свой стул за письменным столом. Когда я сел напротив, Джессап извлек из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне.

— Тут все написано, — сказал он.

Я взял конверт. Он не был запечатан и внутри находился один лист бумаги с шапкой ранчо «Бар Джей-Эр». На листе знакомым мне до боли почерком было написано:


«АГ

Я долго беседовал с мистером Джессапом и рассказал ему обо всем, что имеет отношение к проводимому нами расследованию. Будь с ним также полностью откровенен. Мы втянули его в эту игру, и, мне кажется, он полностью на нашей стороне.

НВ

11 августа 1968 г.».


Я сложил записку, упрятал ее в конверт и вернул его Джессапу.

— Я бы хотел сохранить ее на память, — сказал я, — но Уэлч наверняка обыщет меня по возвращении. Хорошо, я все вам расскажу, но сперва — пара вопросов. Где мистер Вулф?

— В коттедже мисс Роуэн. Я подписал бумагу, где сказано, что он арестован и я слежу за его передвижениями, но трогать его без моей санкции нельзя. Юридическая ценность этой бумажки сомнительна, но пока она нас устроит. Второй вопрос?

— Чем убили Сэма Пикока?

— Камнем размером с ваш кулак. Всего ему нанесли четыре или пять ударов. Камень нашли на земле футах в двадцати от машины. Доктор Хатчинс отправил его в Хелену на экспертизу, но он уверен, что именно этот камень и послужил орудием убийства. Поверхность, по его словам, слишком шершавая, чтобы на ней остались отпечатки пальцев. Взять камень могли где угодно. Сами знаете, местность здесь каменистая.

— Какие-нибудь предположения есть? Улики?

— Ровным счетом ничего. Не считая вас, конечно. Вы там были, так что вы — подозреваемый номер один. Вулф в записке написал, что вы втянули меня в свою игру и что я полностью на вашей стороне. Это и в самом деле так, поэтому молю Бога о том, чтобы мне не пришлось впоследствии сожалеть об этом. Поговорив с Вулфом, я пришел к убеждению, что вы не убивали Сэма Пикока, но толку от этого мало. Вулф считает, что оба убийства взаимосвязаны. Вы, должно быть, придерживаетесь того же мнения.

— Конечно. Предлагаю пари на любую сумму.

— Почему?

— Чуть позднее объясню. — Я откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. Замечательное ощущение после колченогого табурета в моей камере. — Вам, конечно, хочется сравнить мои показания с тем, что рассказал Вулф. С чего качнем?

— Со дня его приезда. В случае чего, я перебью вас.

Я начал рассказывать. Поскольку мне было велено быть полностью откровенным, никаких сложностей я не испытывал. Умолчал я лишь о телефонных звонках Солу Пензеру — как-никак, целых две тысячи миль отделяли его от округа Джессапа. Прокурор оказался хорошим слушателем и лишь дважды прервал меня, чтобы задать вопрос. Записей он не делал. Напоследок я рассказал ему о разговоре с Пегги Трюитт в танцевальном зале и о заключительной беседе с Вулфом в кабинете Вуди.

— Потом, — закончил я, — мы отправились к машине и увидели сами знаете что. Дальнейшие подробности вас, должно быть, мало интересуют, поскольку связаны уже только со мной, а не с расследованием. Извините за хрипоту — в горле пересохло. Официанты в тюрьме никудышные. Водичкой не угостите?

— О, прошу прощения. Мне следовало… — Он встал. — Виски или водку?

Я ответил, что с меня хватило бы и воды, но если он настаивает, то немного виски мне не повредит. Джессап подошел к медно-красному холодильнику в углу кабинета и достал бутылки и лед. Даже самая придирчивая женщина заметила бы лишь один изъян: он не захватил поднос. Правда, как я не крутил головой, подноса нигде не увидел. Когда Джессап вернулся к своему креслу и уселся, на столе передо мной стоял внушительных размеров стакан с двумя кубиками льда, погруженными в виски, а так же графинчик с водой. Сам прокурор тоже прихватил стакан. Я наполнил свой до краев, передвинул графинчик к Джессапу, сделал приличный глоток и произнес:

— Совсем другое дело.

Я отхлебнул еще виски и продолжил:

— Насчет того, что оба убийства взаимосвязаны. Вы, конечно, понимаете, что мистер Вулф и я хотим, чтобы они были взаимосвязаны, но этого мало. В пятницу у мистера Фарнэма мистер Вулф дал всем понять, что еще не закончил разговор с Сэмом Пикоком. Возможно, кто-то из присутствующих знал, что Сэму Пикоку и впрямь известно нечто такое, чем столь интересуется мистер Вулф. И любой из них мог проболтаться, что Ниро Вулф собирается всерьез заняться Сэмом Пикоком.

Я приумолк, чтобы отпить виски из стакана.

— Проще всего, чтобы вы поняли, повторить слова Ниро Вулфа: «В мире причины и следствия любые совпадения крайне подозрительны». Вчера в Вуди-холле собралось человек двести, а то и триста, а убит был только один. И кто? Именно тот, который сопровождал Броделла за два дня до того, как того убили, и именно тот, которого собирался допрашивать Ниро Вулф. Нет, таких совпадений не бывает.

Джессап кивнул.

— Вулф тоже так считает.

— Еще бы. Он мыслит примерно так же, как и я. Мои показания не слишком разнятся с его?

— Вообще не разнятся.

— У него хорошая память. Это виски напомнило мне, что я голоден. Когда до моих ноздрей донесся аромат тюремной стряпни, я решил сесть на диету. Мистер Вулф никогда не говорит о деле за едой, но я могу отступить от этого правила.

Я поднялся.

— Могу я вскрыть эту картонку?

Джессап сказал, что да, конечно, и я перетащил картонку на стол. Не став ковыряться с довольно запутанным узлом, я одолжил у Джессапа нож, перерезал бечевку, раскрыл картонку и принялся выкладывать содержимое на стол.

Когда я закончил, места на столе почти не оставалось. Вот что было в картонке:

1 банка ананасов

1 банка слив

10 (или даже больше) бумажных салфеток

8 картонных тарелочек

1 банка икры

I кварта молока

8 ломтей хлеба, выпеченного миссис Барнес

6 бананов

1 пластиковый стакан с картофельным салатом

4 яйца вкрутую

2 цыплячьих ножки

1 кусок висконсинского сыра

1 баночка паштета

1 пирог с черникой

6 бумажных стаканчиков

2 ножа

2 вилки

4 ложки

1 консервный нож

1 солонка с солью.

Я выразил надежду, что мистер Джессап тоже проголодался; он ответил, что сказал мисс Роуэн, что попытается устроить мне еще одно свидание в понедельник, если удастся.

— Конечно, — присовокупил он, — это не так просто, потому что завтра здесь будут сновать люди. Мисс Роуэн все утро пыталась связаться с Лютером Доусоном, но так и не смогла. По уик-эндам он вне досягаемости. У себя в конторе он не появится до завтрашнего полудня, но мисс Роуэн позвонит ему домой, а ехать сюда от Хелены часа три. Потом завтра здесь уже будет судья. Вы понимаете, что мое положение несколько… щекотливо. На судебных заседаниях я представляю население штата Монтаны, и Хейт будет настаивать, чтобы я попросил назначить высокий залог. Он даже захочет, чтобы я попытался добиться запрещения отпускать вас под залог, но на это я, конечно же, не пойду. Я уже объяснил положение Вулфу и мисс Роуэн.

Я сосредоточенно пережевывал крутое яйцо, в то же время намазывая хлеб икрой и паштетом. Проглотив кусок, я сказал:

— Прошу вас, угощайтесь.

И придвинул к нему всю снедь.

— Спасибо.

Джессап потянулся к баночке с черной икрой.

— А что бы вы сделали, если бы вам удалось освободиться? — полюбопытствовал он.

— То, что должен был сделать Хейт, но не делает. И Уэлч. Объяснить?

— Да.

Я намазал хлеб икрой.

— Я все как следует обмозговал, пока сидел в каталажке. Как Пикок и Икс встретились там, на задворках универмага? Договорились. Заранее? Нет. Уже после прихода Пикока, без девяти одиннадцать. Встретились в танцевальном зале и прямо там же уговорились о времени и месте. Вышли по очереди и…

— Это только ваши предположения.

— Конечно. Начинать можно только с предположений. А уж потом выстраивать всю логическую цепочку и отбрасывать лишнее. Итак, в танцевальном зале случилось следующее: Пикок и Икс встретились, поговорили и потом вышли по отдельности. Кто-то наверняка это видел. Разыщите свидетелей. Именно этим я бы и занимался сейчас, будь я на свободе. Работенка, конечно, пустячная — и ребенок справился бы с ней, но сыскное дело большей частью состоит именно из такой работы.

Я подцепил вилкой кусок паштета, перенес его на хлеб, потом прикончил виски и налил молока.

Джессап ковырял вилкой цыплячью ножку на картонной тарелочке. Вид у него был презадумчивый. Я прервал ход его мыслей словами:

— Могу я попросить у вас листок бумаги и ручку или карандаш? Что угодно… Можно этот блокнот.

Джессап протянул мне блокнот и ручку. Я проглотил хлеб с паштетом, отпил молока и начертал на блокноте:


«НВ.

Я беседую с Джессапом согласно инструкциям. Рад, что Вас содержат под домашним арестом, поскольку местная тюрьма слишком старая, а разных средств от насекомых здесь не жалеют. Пусть Лили Роуэн или еще кто-нибудь разыщет и приведет к вам девушку по имени Пегги Трюитт. Она дружила с Сэмом Пикоком и может знать кое-что ценное для нас. Возможно, она даже знает, с кем он должен был встретиться. Надеюсь, что Хейту не удастся опередить Вас и наложить нее лапы прежде, чем Вы с ней поговорите. Надеюсь также, что мне не придется ехать в Сент-Луис, поскольку вы явно потревожили зверя в его логове и мы возьмем его здесь.

АГ.

11 августа 1969 г.».


Я протянул блокнот Джессапу со словами:

— Прочитайте, пожалуйста. Чем быстрее он получит эту записку, тем лучше.

Джессап пробежал записку глазами, потом перечитал второй раз.

— А почему именно так? Почему не позвонить ему?

Я покачал головой.

— Телефон Лили могут прослушивать. А судя по тому, что мне говорили про Хейта и про его отношение к вам, ваш телефон тоже могут прослушивать.

— Чертовски неприятное положение.

— Согласен.

Джессап посмотрел на блокнот.

— «Вы явно потревожили зверя…» Каким образом?

— Неужели не ясно? Конечно, Пикока и так могли убить — если, например, он шантажировал убийцу, — но скорее всего он и сейчас был бы еще жив, если бы Ниро Вулф так не насел на него. Другое дело, что вместо Вулфа это давно должен был сделать Хейт. Или вы.

Джессап пропустил мой выпад мимо ушей.

— Пегги Трюитт — это та девушка, с которой вы разговаривали, когда появился Пикок?

— Совершенно верно. Как видите, я ничего не утаил. Если хотите допросить ее сами, то…

— Не хочу. — Джессап еще раз взглянул на блокнот. — Вам ни к чему ехать в Сент-Луис. Туда летит некий Сол Пензер. Собственно говоря, — Джессап кинул взгляд на часы, — он уже должен быть там, если самолет не задержался.

— Вот как? — Я смачно откусил добрых полбутерброда с икрой. — Я, по-моему, не упоминал о нем. А что сказал Вулф? Он звонил? Когда?

— Сегодня утром. Я отвез его к Вуди. Вулф сказал Пензеру, чтобы тот оставил вместо себя в Нью-Йорке другого человека… Забыл имя.

— Должно быть Орри Кэтер.

— Да, точно. Потом Вулф сказал, чтобы Пензер первым же рейсом вылетел в Сент-Луис и дал дальнейшие инструкции. У меня сложилось впечатление, что Вулф пришел к заключению… Словом, Вулф полагает, что кто-то из гостей Фарнэма знал Броделла раньше. Вернувшись на ранчо мисс Роуэн, мы прихватили ее с собой и поехали к Фарнэму. И я… я попросил, чтобы он разрешил мисс Роуэн их сфотографировать. Она взяла фотоаппарат с собой.

Я кивнул.

— Да, она увлекается фотографией. Кто-нибудь возражал?

— Нет. Фарнэм восторга не выказал, но возражать не стал. Пленку я привез сюда, и сейчас ее проявляют в лаборатории. Я хотел отвезти снимки мисс Роуэн вечером, но, поскольку нужно передать записку Вулфу, съезжу сейчас. Как только будут готовы фотографии. Кстати, мне понравилась затея мисс Роуэн с закуской. Хорошо, когда женщины понимают, что не хлебом единым жив человек. Завтра рано утром она едет в Хелену, чтобы отправить фотографии авиапочтой Солу Пензеру и заодно прихватить с собой Лютера Доусона. Она не… Вы помните, что при нашей прошлой встрече она потребовала, чтобы я убрался вон.

— Она просто предложила вам подождать в машине. Очень вкусный сыр. Попробуйте.

— А если бы я не убрался, вы бы выставили меня силой. Так вот, теперь с обоюдного согласия этот досадный эпизод забыт. Я немного разоткровенничался с мисс Роуэн. Только это между нами, ладно? Я сказал ей, что пришел к выводу, что конфликт между мной и Хейтом закончится только тогда, когда один из нас уйдет со сцены. И что я уцепился сейчас за те возможности, которые открылись передо мной благодаря тому, что Хейт настолько некомпетентно проводит расследование. Я признался также в том, что рад тому, что оказался в одной упряжке с вами и Вулфом. Если мы проиграем, то мне конец, но я убежден, что мы победим.

Он взял ломтик сыра.

— А мистеру Вулфу вы это сказали?

— Нет. Только мисс Роуэн. Он… как бы сказать… не совсем располагает, что ли.

— Это верно. Метко сказано: не располагает. Что ж, передайте тогда ему и мисс Роуэн, что коль скоро они так легко без меня управляются, то пусть не беспокоятся о залоге. Сберегут деньги. К тому же Доусон мне не слишком нравится. А Хейт меня выпустит, когда они доставят к нему убийцу. У вас в холодильнике хватит места для того, что осталось?

— Конечно. Но здесь целый день будут люди.

— Подождем, пока они разойдутся. До тех пор я все равно не успею проголодаться. Средство, которым они морят тараканов, плохо возбуждает аппетит.

Я взял со стола консервный нож.

— Ананасы или сливы?

Глава 12

Поскольку я не спрашивал, то так до сих пор и не знаю, какая участь постигла остатки закуски.

Когда вы в следующий раз попадете в тюрьму, попытайтесь действовать так. В две стадии. Сначала определите, можете ли думать о чем-нибудь полезном и практичном. Если да, то приступайте. Если нет, то переходите сразу ко второй стадии. Прежде всего, дайте себе зарок, что окончательно и бесповоротно оборвете всякую связь между собой и собственным мозгом. Кажется, такой фокус порой проделывают люди, пытаясь уснуть, но мне судить трудно, поскольку сам я всегда сплю сном младенца.

Вообще, попав в тесную одиночную камеру, вы поразитесь тому, как ползет время. И еще обнаружите, что ваш мозг дьявольски горазд на всякие выдумки, и если вы оставили для него пусть даже самую незаметную и крохотную лазейку, он ее непременно отыщет. Например, в понедельник днем я решил, что пора бы часок соснуть и, закрыв глаза, принялся представлять, себе женские коленки. Так вот, я просмотрел уже добрых несколько сот коленок самой разной формы и привлекательности, когда вдруг обнаружил что мой мозг стучится в дверь и требовательно вопрошает, не думаю ли я, что кто-то в данный миг любуется на коленки Пегги Трюитт. И если да, то кто — Ниро Вулф или шериф Хейт? И что они при этом говорят?

Прямо наваждение какое-то! Я рассвирепел, вскочил с койки, ударом ноги отбросил с дороги табурет и принялся мерить шагами камеру.

О кормежке я вам рассказывать не буду, поскольку вы сочтете, что я просто капризничаю. Но мне и в самом деле кажется, что и в овсяную кашу и в рагу добавляют средство от клопов.

Когда без двадцати шесть я услышал, как перед дверью моей камеры остановились шаги, я валялся на койке, сняв туфли и размышляя о том, не остался ли еще Джессап один. Признаться честно, остатки трапезы меня заботили, но еще больше я ждал новостей. Шагам за дверью я особого значения не придал; надзиратель частенько проверял, не перепиливаю ли я прутья решетки или не пытаюсь ли смастерить водородную бомбу. И вдруг повернулся ключ в замочной скважине. Я свесил ноги с койки и принял сидячее положение. Дверь распахнулась и вошедший произнес:

— Выходите. Обувайте туфли и прихватите с собой пиджак.

Я узнал в посетителе Эверса, второго помощника Хейта. Он стоя следил за тем, как я одеваюсь, а потом, когда он нагнулся, заглянул под кровать и сказал, чтобы я ничего не оставлял, я вдруг сообразил, что в эту камеру уже не вернусь. Наручников Эверс не захватил, да и пока мы шли по коридорам, не особенно следил, иду ли я за ним или впереди. Открыв дверь в контору шерифа, он пропустил меня вперед. В приемной никого не было, и Эверс кивнул в направлении кабинета Хейта.

— Проходите.

Хейт сидел за столом, погруженный в какие-то бумаги. Спиной к нему стоял замечательный адвокат Лютер Доусон и сосредоточенно изучал карту Монтаны. Увидев меня, он развернулся и расплылся до ушей.

— О, привет, привет! — Его рукопожатие было крепким и уверенным. — Прибыл вот вытащить вас отсюда. Все уже согласовано и подписано.

— Прекрасно. В следующий раз я не соглашусь, чтобы меня арестовывали в субботу. Это, кажется, мое?

Я указал на кучу выложенных на стол предметов. Все было на месте. Когда я распихал барахло по карманам, Эверс протянул мне листок бумаги и ручку и сказал:

— Подпишите здесь.

— Позвольте мне взглянуть, — вмешался Доусон, протягивая руку к бумаге.

— Не стоит, — сказал я. — Чтобы в ней не говорилось, я ничего подписывать не стану.

— А расписку вам давали? — спросил Доусон. — За ваши вещи?

— Нет, но это не имеет значения. Все равно я не буду ничего подписывать.

С этими словами я двинулся к выходу. Хейта я взглядом не удостоил, но уголком глаза следил за ним. Он так и не оторвал головы от бумаг. Видно, насмотрелся голливудских фильмов.

В коридоре меня нагнал Доусон.

— Мисс Роуэн ждет вас в машине на улице, — предупредил он. — И я хочу вам сказать еще кое-что, Гудвин.

Я остановился и повернулся к нему.

— Только не мне, — ответил я. — Десять дней назад, в пятницу второго августа я сказал вам, что Сэм Пикок, возможно, что-то знает, но от меня скрывает, тогда как знаменитый адвокат сумел бы его расколоть. Вы заявили, что слишком заняты важными делами. И теперь никто…

— Я этого не говорил. Я сказал только…

— Я знаю. И теперь никто уже не сможет расколоть Сэма Пикока. И уж его-то убил точно не Харвей Грив. Кстати, вы говорили с Ниро Вулфом?

— Нет. Он отказался от встречи со мной. Я хочу…

— Мне плевать на то, что вы хотите, но если мое имя есть в вашей записной книжке, вычеркните его. Я поздоровался с вами за руку только потому, что там были люди.

И я зашагал прочь.

Мне показалось, что я достаточно твердо объяснил, что желаю остаться в покое. И в самом деле, шагов за своей спиной я не слышал. В вестибюле толклись какие-то люди. Кто-то даже воскликнул: «Да ведь это же Арчи Гудвин!», — но я не останавливаясь прошмыгнул на улицу. Мне пришлось дважды осмотреться, прежде чем я заметил Лили. Машина, темно-синий «додж-коронет», стояла почти в конце квартала. Лили смотрела в другую сторону, поэтому заметила меня не сразу.

Я открыл дверцу и сказал:

— Ты даже на день не постарела, не говоря уж о двух.

— А вот о тебе этого не скажешь. — Она окинула меня придирчивым взглядом.

— Я постарел на два года. Поручения есть?

— Нет. Залезай.

— Лучше бы тебе пересесть назад, — посоветовал я. — И опусти стекла с обеих сторон. От меня несет, как из ночлежки. Ты не выдержишь.

— Я буду дышать через рот. Поехали.

Я обошел вокруг машины, сел на место водителя, запустил стартер и выехал на проезжую часть. По дороге поинтересовался, откуда появился «додж». Лили сказала, что взяла его напрокат, поскольку фургончик остался у шерифа как вещественное доказательство. Да и потом ей не хотелось разъезжать на машине, в которой убили человека.

— Я не спросил Доусона, сколько за меня выложили, — сказал я, — поскольку решил поставить его на место. Сколько?

— Тебе это так важно?

— Да. Для отчетности. Самая низкая сумма, за которую меня выкипали, была пятьсот долларов, а самая высокая — тридцать тысяч. А сколько я стою для населения штата Монтана?

— Десять тысяч. Доусон предложил пять, а Джессап пятнадцать. Судья присудил половину суммы. Меня никто не спрашивал.

— А что бы предложила ты?

— Пятьдесят миллионов.

— Умница.

Я потрепал ее по коленке.

Мы выехали за пределы города. Примерно милю я то нажимал на педаль газа, то отпускал ее, пробуя двигатель. Он был в порядке. Наконец Лили спросила:

— Ты не собираешься задавать мне никаких вопросов?

— Еще как собираюсь, но не среди этих колдобин. Скоро будет удобное местечко.

Прямо за оврагом слева от шоссе раскинулся небольшой ельничек, куда я и съехал. Остановившись в теньке, я приглушил мотор и повернулся к Лили.

— Два дня и одну ночь я мучился от того, что не могу задать никому определенные вопросы; теперь ты в моих руках, так что отвечай. Когда в субботу вечером я вышел из танцевального зала вскоре после прихода Сэма Пикока, ты танцевала с Вуди, Фарнэм танцевал с миссис Эймори, Дюбуа с женщиной в черном, а Уэйд — с девушкой, которую я прежде видел, но имени не помню. А ты сама-то видела Пикока?

— Пару раз, но издали. Потом он куда-то пропал, да и тебя нигде не было. Я подумала, что ты повел его к Ниро Вулфу.

— Увы. Там торчали Хейт с Уэлчем, так что мы решили отложить свидание. Теперь слушай внимательно. После того, как ты закончила танцевать с Вуди, видела ли ты, чтобы Пикок с кем-нибудь разговаривал?

— Нет. — Лили нахмурилась. — Я была довольно далеко и… Пожалуй, нет.

— А кто-нибудь из тех, кого ты знаешь, выходил из танцевального зала?

— Если да, то я не обратила внимания. Нет.

— Жаль. Это чертовски важно. Сама знаешь, бывает, что люди что-то видят, но не придают этому значения и отбрасывают как несущественное. Может быть, если ты закроешь глаза или присядешь, или даже полежишь и сконцентрируешься на всем, что ты видела, то тогда что-нибудь и вспомнишь? Попытайся.

— Вряд ли… Но я постараюсь.

— Хорошо. Теперь о том, что тебе хорошо известно. Есть все-таки предел. Шесть бананов. Целый пирог. Лучшая икра и лучший паштет. И скромно окрестить этот лукуллов пир закуской. Правда, ты спасла мне жизнь.

— Иди к черту, Эскамильо. Я же тебя втянула в эту передрягу.

— Ничего подобного. Втянул меня Икс, и он горько раскается. Где мистер Вулф?

— Должно быть, у Вуди. Мы туда заедем. Вчера и сегодня Вулф провел больше времени у Вуди и на ранчо, чем в коттедже.

— А почему на ранчо?

— Потому что там эта девица. Пегги Трюитт. Кэрол привезла ее сюда вчера вечером. Джессап приехал и два часа допрашивал ее в твоей комнате. Около одиннадцати он позвонил из гостиной Кэрол, что выезжает к ней вместе с Пегги. Они поехали на его машине, а уже за полночь Джессап вернулся сюда с Вулфом. Они мне ровным счетом ничего не сказали, а сегодня спозаранку я выехала в Хелену. Вот на этом «додже». Домой я не возвращалась, но пару часов назад я звонила Кэрол, и она сказала, что Вулф провел у нее почти весь день, запершись с Пегги Трюитт, и что он и сейчас у нее, но спросил, может ли она часов в пять отвезти его к Вуди. Поэтому сейчас он скорее всего у Вуди. Либо на ранчо. Ты его знаешь лучше, чем я. Может, Пегги Трюитт — его идеал женщины?

— У него нет идеалов. Это обычное процеживание.

— В каком смысле?

— Тот же процесс, что при процеживании кофе, но наоборот. Когда фильтруешь кофе, то выпиваешь то, что проходит сквозь ситечко. Здесь же наоборот — используешь то, что остается после того, как задашь уйму вопросов. Значит, ты не знаешь, встречался ли он с Хейтом?

— Нет. А это важно?

— Может быть, и не очень. Просто мне хотелось бы поприсутствовать при их беседе — я наверняка получил бы удовольствие. Что там еще? Ах, да, Джессап сказал, что ты ездила к Фарнэму фотографировать его постояльцев и что никто, кроме самого Фарнэма, не возражал. А как вели себя остальные?

— Джессап сказал, что это официальная просьба, но подчеркнул, что это только просьба, поэтому любой вправе отказаться, не называя причин. По-моему, очень хитроумно. Вы с нашим гением еще сделаете из него человека. Кстати, теперь, когда мы сидим, я ощутила… аромат. Довольно экзотический. Это пройдет?

— Нет, сохранится навечно. Отныне будем встречаться только на улице при сильном ветре. Ты отправила фотографии Солу?

— Еще бы. В шесть утра я была уже на ногах и отвезла их к десятичасовому самолету. Сейчас снимки уже у Сола. Ты тоже подозреваешь кого-то из наших?

— Не знаю. Я не имею права никого подозревать, пока хоть немного не поработаю. И не приму ванну, — добавил я, запуская мотор.

Мы выкатили на шоссе.

К Вуди-холлу мы подъехали без десяти семь. Я вылез из «доджа» и вошел в вестибюль. Там никого не оказалось, и я прошествовал в апартаменты Вуди. Сам Вуди сидел в кухне на табурете, помешивая что-то в кастрюле. Вулф стоял рядом и наблюдал. Из-за Вулфа кухня как-то съежилась и сразу стала очень маленькой.

— Похоже, я как раз вовремя, — сказал я.

Вулф взглянул на меня, шагнул навстречу, присмотрелся внимательнее и прорычал:

— Приемлемо.

Мои нервы были уже на пределе.

— Что для вас, черт побери, приемлемо? — запальчиво спросил я.

— Ты здесь, целый и невредимый, и язык еще не отсох. «Вовремя» говоришь? Да, ты и впрямь вовремя. Мистер Степанян как раз заканчивает готовить свое любимое блюдо, «хункав беянди». Рецепт придумали в Армении, но турки уверяют, что знают его со времен Магомета. Это кебаб с фаршированными баклажанами, которые турки называют «имам бейлди» — головокружительный имам. Лук, обжаренный в масле, помидоры, чеснок, соль и перец. В тюрьме было грязно?

— Да.

— Ты голоден?

Я понял, что при Вуди он ничего рассказывать не собирается. По меньшей мере, пока не попробует хункав беянди.

— Конечно, голоден, — заявил я. — Но сперва мне нужно смыть грязь. Мисс Роуэн позвонила Мими и попросила приготовить филейчики. На тот случай, если вы тоже проголодались.

— Прошу прощения, — перебил Вуди. — Можете воспользоваться моей ванной и душем с горячей водой. Сочту за честь. Вы же знаете, как я рад вас видеть, Арчи.

— И я рад вас видеть, Вуди, — улыбнулся я. Потом снова повернулся к Вулфу. — Хорошо, я вернусь позже. Часов в девять?

Вулф кинул взгляд на настенные часы. Как у себя дома.

— Я жду звонков. И сам должен позвонить, В девять-десять, как тебе удобно. Или мистер Степанян отвезет меня; он сам любезно предложил это. А ты прими ванну, поешь и ложись спать.

— Гениальная мысль, — сказал я. — Мне бы это в голову не пришло. Ладно, до завтра. Спокойной ночи, Вуди.

— А Вулф с нами не едет? — осведомилась Лили, когда я открыл дверцу «доджа».

Ответил я только после того, как отъехал.

— В один прекрасный день, — сказал я, — я изжарю его в масле с чесноком. Он, видите ли, ждет звонков. Предложил мне принять ванну, поесть и отправляться спать. Одно из двух: либо он затеял что-то такое, что рассчитывает провернуть без моей помощи, либо это один из его выкрутасов. Послушай. Ты видишь, в каком я состоянии. Отмокая в горячей ванне, я даже не стану строить планов на завтра, я буду ломать голову над тем, что происходит с Вулфом. Пожалуйста, не обращай на меня внимания. Будь у нас в коттедже собака, которая с радостным лаем выскочила бы мне Навстречу, я бы пнул ее ногой.

Добрую милю Лили молчала. Потом сказала.

— Схожу к Фарнэму — он одолжит мне собаку.

— Прекрасно. Валяй.

В следующий раз она раскрыла рот, когда мы уже подъезжали:

— Но от еды ты, надеюсь, не откажешься?

— Нет, конечно. Я умираю от голода.

У нас было заведено, что по вечерам тот, кто пользовался машиной последним, берет ключ от замка зажигания с собой и кладет его на условное место в гостиной, тогда как днем ключ просто оставляют в замке. Так вот, я забрал ключ с собой, чтобы показать Лили, что на сегодня я завязал. Если Вуди передумает отвозить Вулфа, пусть разжиревший чревоугодник топает пешком.

Я поел. Чистенький, как только что выпотрошенная форель, гладко выбритый, причесанный и прилизанный, я сидел на кухне в изящном сером шелковом халате с черными точками поверх белой без точек пижамы. Напротив сидела Лили. Нам подали черепаховый суп, филейчики, отварную картошку, хлеб, масло, молоко, шпинат с грибами и мадерой, белую мускатную дыню и кофе. Дважды заходила Диана и интересовалась не нужно ли нам чего. Мы, поблагодарив, отказывались. Когда Мими наливала нам кофе, Диана зашла в третий раз и спросила, нельзя ли присоединиться к нам. Мы разрешили. Не успев присесть, Диана выпалила, что ей не терпится послушать о моих приключениях в тюрьме и что Уэйду это тоже очень интересно. Она тут же окликнула его, и он пришел.

Тюрьму я расписал в самых мрачных тонах, присовокупив блох, тараканов, крыс и даже пару ящериц. Потом последовали вопросы о том, как мы обнаружили тело Сэма Пикока, а за этим — главный вопрос: кто убил его и за что? В ответ я сказал, что могу только предполагать; что им это куда проще, чем мне, поскольку я сидел в тюрьме. В заключение предложил им сыграть в пинокль. Дружеская партия в пинокль, сказал я, поможет мне отвлечься от тягостных мыслей. Я не добавил, что вынашиваю план мести: если Вулф вернется и застанет меня с самым беспечным видом в гостиной за игрой, словно и не было никакого убийства, это будет для меня вполне приемлемо. Лили явно прочитала мои мысли. Уголок ее губ изогнулся в понимающей улыбке: как ни крутись, голубчик, но я тебя знаю, как облупленного.

Но торжествовать мне не пришлось. В начале двенадцатого мы услышали, как подъехала машина, хлопнула дверца и потом машина отъехала. Тут же в коридоре раздался его топот. Однако шаги, не останавливаясь у двери в гостиной, прогромыхали дальше — Вулф прошел в свою комнату. И это несмотря на то, что он, безусловно, видел нас через освещенное окно.

— Великий Ниро! — усмехнулся Уэйд. — Не обижайтесь, Арчи, я не сомневаюсь в его гениальности, но вот воспитания ему немного недостает. Никто не заставляет его рассказывать нам о своих подвигах, но уж можно было заглянуть сюда и пожелать хозяйке спокойной ночи. И вам. Он хоть знает, что вас выпустили?

Я кивнул.

— Знает. Мы с Лили заезжали к Вуди, а он был там. Следил, как Вуди стряпает какое-то блюдо, рецепт которого турки похитили у армян. Вам сдавать, Диана.

Мое решение пойти и пожелать Вулфу спокойной ночи вовсе не означало, что я поджал хвост. Возможно, Вулф и в самом деле не мог вести себя по-другому при Вуди; так или иначе, я великодушно решил дать ему последний шанс. Поэтому я тихонько прокрался по длинному коридору в своих мокасинах из оленьей кожи, постучал в его дверь и, едва расслышав: «Заходите!», — вошел. Вулф в желтой пижаме сидел в кресле у закрытого окна, поджав босые ноги.

— Спокойной ночи, — произнес я. — Возможно, я просплю до полудня.

— Фу. Сядь.

— Мне нужен отдых после столь…

— Сядь же, черт побери!

Я подошел к креслу и уселся.

— Полагаю, — начал Вулф, — мисс Роуэн сказала тебе, что миссис Грив привозила сюда эту девушку?

— Да. И еще она отослала Солу, который в Сент-Луисе, фотографии, а вы с Джессапом безостановочно допрашиваете Пегги Трюитт. Жаль, что без меня.

— Мне тоже. Нужно раз и навсегда установить, что всех особ женского пола интервьюируешь только ты. Значит, тебе известно, что она здесь, на ранчо. Мистер Джессап вчера вечером поместил ее под домашний арест. «Для ее собственной безопасности». Миссис и мисс Грив охраняют ее от назойливых домогательств шерифа Хейта. Мисс Трюитт была и остается важным звеном в расследовании. Даже необходимым. Должен сказать, что даже, будучи в заключении, ты сумел назвать одно имя, благодаря которому мне удалось решить эту загадку…

— Я?

— Да.

— Так вам уже известно, кто убийца?

— Да. Последний звонок от Сола час назад помог расставить все точки над «i». Я уже порадовал мистера Джессапа. Больше, к сожалению, ничего сейчас сказать не могу.

Мой рот открылся и снова закрылся. Я обвел его взглядом, от высокого широкого лба до босых пяток, потом уставился ему в глаза:

— Если вы опять уготовили одну из ваших излюбленных эффектных развязок, но она не сработает, то вы не просто лишитесь клиента или гонорара. Вы потеряете меня, значит, все тяготы и лишения последних пяти дней вы вынесли напрасно.

— Да, ты прав. — Вулф потряс головой, — Но дело не в этом. Тебе придется немного запастись терпением. Сейчас же я хочу с тобой посоветоваться. Я заметил, что ключ от машины мисс Роуэн, поворотом которого заводится машина, вечером кладут на полку в гостиной. У новой машины, на которой сейчас ездит мисс Роуэн, тоже есть такой ключ?

Я, естественно, заподозрил, что он нарочно изменил тему, чтобы запудрить мне мозги, но ответил просто:

— Да.

— И без этого ключа машина не поедет?

— Может поехать, но для этого нужны специальные инструменты и навыки, которыми вы не владеете. Я смог бы запустить машину и без ключа. Вы не сможете.

— Я не смог бы даже с ключом, да и не собираюсь. А ключ от новой машины мисс Роуэн сейчас тоже лежит на полке?

— Да. Я сам положил его туда.

— Возьми его утром перед завтраком и положи в карман. Я бы сделал это сам, но может получиться неловко, если мисс Роуэн вдруг захочет воспользоваться машиной. Об этом я и хотел посоветоваться. Уже поздно. Спокойной ночи.

Я понял, что препираться с ним смысла нет, да и к тому же я здорово устал. Поэтому я встал, пожелал ему доброй ночи и вышел. Дойдя до своей комнаты, я решил, что убийца — либо Диана Кейдани, либо Уэйд Уорти. Однако, бухнувшись в постель, я окончательно остановил свой выбор на Уорти, поскольку никак не мог представить, чтобы Диана могла проломить Сэму Пикоку голову камнем.

Глава 13

На следующее утро, в пять минут десятого я твердо решил, что Диана и Уэйд невиновны.

Рассуждал я вполне логично и трезво. Насколько вы знаете, сама мысль о том, что он может сидеть за одним столом с убийцей была для Вулфа невыносима. Следовательно, если бы убийцей оказался кто-то из обитателей коттеджа, Вулф ни за какие коврижки не согласился бы выйти к завтраку, даже если бы это означало, что он вообще останется голодным. Когда же я, завладев ключом от «доджа», вошел на кухню, Вулф как ни в чем не бывало восседал за столом напротив Уэйда, потягивая апельсиновый сок и ведя непринужденною беседу. Мими зажаривала тосты, Лили раскладывала по тарелкам ветчину, а Диана разливала кофе. Я поздоровался и сел за стол в самом мрачном расположении духа. Приятно было узнать, что нам не придется сидеть за одним столом с убийцей, но зачем мне тогда в кармане ключ от машины?

Ответ я получил вместе со второй порцией тостов. Разговор шел в основном о тюрьмах, к которым Диана питала, по-видимому, особое расположение. Вулф рассказывал про одну австрийскую тюрьму, из которой ему когда-то удалось совершить побег, потом он вдруг повернулся к Лили и произнес:

— Кстати, о побегах, мисс Роуэн. Не сочтите мой отъезд отсюда за бегство, но я приехал не для того, чтобы развлекаться, и не стану кривить душой, говоря, что хочу побыстрее вернуться в привычную среду обитания. Скоро, вероятнее всего завтра утром, мы с мистером Гудвином уедем. Благодарю за ваше гостеприимство и долготерпение, которые так скрасили мою жизнь здесь.

Лили крайне редко удается застать врасплох, но она так и вылупилась на него. Посмотрела на меня, увидела, что помочь я ничем не могу, и снова перевела взгляд на Вулфа.

— Вы сказали… — Она опять повернулась ко мне. — Ты тоже едешь, Арчи?

Не знаю, что бы я ответил в присутствии Дианы и Уэйда, но Вулф помог.

— Есть еще крохотная вероятность, — сказал он, — что я мог ошибиться. Хотя вряд ли. Вчера я несколько раз разговаривал по телефону с Солом Пензером, которого отправил в Сент-Луис… У него сомнений нет. Я отослал мистеру Пензеру на опознание фотографии нескольких людей, которые живут сейчас здесь, в Монтане, и одного из них удалось опознать. Шесть лет назад, летом шестьдесят второго года одна молодая женщина умерла насильственной смертью. Ее удушили мужским брючным ремнем. Все улики свидетельствовали о том, что убийство совершил некий Карл Егер, но перед судом он не предстал, поскольку найти его не смогли. Он исчез. И вот сейчас мистер Пензер опознал его на одной из фотографий. Полицейский из Сент-Луиса уже выехал сюда. Кстати, который час, Арчи?

— Девять тридцать семь.

— Значит, полчаса назад он прилетел в Хелену и, должно быть, уже находится на пути в Тимбербург.

Вулф посмотрел на Лили.

— Вот почему я вправе предположить, что не ошибся. Имя, под которым сейчас скрывается этот человек, я назвать вам не могу — официального статуса у меня нет. К тому же, я связан обязательствами перед мистером Джессапом. Но могу сказать, что Карл Егер поразительно неразборчив в способах убийства. Женщину он задушил, одного мужчину застрелил, а другому проломил голову камнем. Не многие убийцы так умело используют все, что подвернется под руку. Так что мистера Грива скоро выпустят. Надеюсь, что успею поздравить его до своего отъезда.

Лили прищурилась.

— Так вы… Вы и в самом деле…

— Да, мы знаем, кто убийца. А рассказал я вам все это еще и потому, что надеюсь на одолжение с вашей стороны — в обмен на любезность со своей. Мне нужна форель. Если вы с мисс Кейдани и Мими пойдете сейчас на ручей, то к пяти часам успеете вернуться. Вы можете это сделать?

— Это зависит от того, что вы задумали, — сказала Лили, не сводя с него по-прежнему прищуренных глаз.

— Я задумал ответную любезность, — пояснил Вулф. — Вы сделаете мне одолжение, наловив форель. А я приготовлю для вас настоящую форель по-вулфски. Кое-какие ингредиенты у вас, правда, отсутствуют, но я справлюсь. Идет?

Лили метнула на меня взгляд, который означал: «Это тоже один из его выкрутасов»?

Я ответил, повысив голос:

— Конечно, если я пойду с вами, мы наловим в несколько раз больше, но скорее всего мне придется заняться другим делом. Впрочем, на троих вам достаточно изловить пару дюжин форелей.

Мне снова, уже во второй раз за какой-то час, пришлось изменить свое умозаключение, поскольку теперь уже стало очевидным: ключ покоился у меня в кармане только по той причине, что убийцей все-таки оказался Уэйд Уорти и Вулф только что недвусмысленно дал это понять. Но что дальше? Зачем Вулф отсылает прочь женщин? Чтобы они не видели, как один из гостей применяет силу по отношению к другому? Если так, то почему Вулф не подождал с разоблачением до их ухода? Мысли роились в моей голове, а Вулф преспокойно приканчивал пятый или шестой тост. Уэйд возвестил, что наелся, но рука, которой он держал кофейную чашечку, не дрожала. Лили, Диана и Мими уговорились, что выйдут в десять часов. Я сказал, что мы с Уэйдом уберем со стола, но женщины не согласились и начали убирать сами. А мы тем временем разошлись — Уэйд отправился к себе, а Вулф вышел на террасу. Я последовал за ним. Он протопал потеррасе и, не останавливаясь, спустился по ступенькам, миновал стоянку, вышел к началу подъездной аллеи и лишь тогда заговорил:

— Здесь нас никто не услышит.

— Да, — согласился я. — Я дождусь, пока мисс Роуэн и компания отойдут подальше, а потом подкараулю Уэйда и скажу, что он арестован. Так?

— Нет. Будь так, я бы давно уже тебя предупредил. Ни тебе, ни мне не надо предпринимать ровным счетом ничего, пока не прибудет мистер Хейт с полицейским из Сент-Луиса. Думаю, что они приедут в час. В Тимбербурге полицейский будет около полудня. Если верить мистеру Джессапу, то он сперва должен пойти к шерифу, а уж тот привезет его сюда.

Я непонимающе уставился на Вулфа.

— А тем временем я не должен арестовывать Карла Егера — Уэйда Уорти?

— Совершенно верно. Думаю, что когда они здесь появятся, его уже и след простынет. Увидев, что ключа от машины на месте нет, он, должно быть, переберется через ручей и попытается угнать одну из машин с ранчо, но миссис Грив и мистер Фокс должны позаботиться о том, чтобы это не случилось. Следовательно, ему придется рассчитывать только на собственные ноги. Скорее всего, он направится в Лейм-Хорс. Перестань на меня глазеть. Если я не поделюсь с тобой своим планом, ты наверняка бросишься в погоню и все испортишь. Так что лучше я тебе все расскажу.

И он рассказал.

Глава 14

Они приехали в десять минут второго.

Мы с Вулфом сидели на террасе и обсуждали деловые и личные качества Вудро Степаняна. В отсутствие женщин и Уэйда мы чувствовали себя вольготно, как у себя дома на Западной Тридцать пятой улице. Мы не видели, как уходил Уэйд, так что он, по-видимому, и впрямь перебрался через ручей и двинулся на ранчо, как и предположил Вулф. Мы были очень заняты. Я вынес свою тюремную одежду на воздух и развесил на кустах, поскольку времени на стирку или чистку не оставалось. Потом я навел порядок в комнате Уэйда — не для того, чтобы собрать какие-то улики, но для того, чтобы не оставить ничего, связанного с книгой, которую он уже не напишет. Все материалы я упаковал в две коробки, которые отнес в комнату Лили. Потом я позвонил в Хелену и заказал два билета на утренний рейс до Денвера, а оттуда до Нью-Йорка. Тем временем Вулф собрал свои вещи, обследовал кладовую в поисках недостающих ингредиентов для приготовления настоящей форели по-вулфски. Прочитал главу книги об индейцах и приготовил нам на ленч яичную запеканку «буланжер». Прежде чем присоединиться к Вулфу на террасе, я запер наружные двери коттеджа и закрыл все окна.

А в десять минут второго к дому подъехал черный «олдсмобиль» Хейта. Вслед за Хейтом и Эдом Уэлчем из машины выбрался высокий детина с квадратным подбородком, облаченный в довольно замятый синий костюм, что, впрочем, было вполне естественно, если он только что прилетел из Сент-Луиса. Нас с Вулфом удостоили лишь парой косых взглядов. Детина остановился у края террасы, а Хейт и Уэлч подошли к парадной двери и позвонили. Не дождавшись ответа, они постучали — сперва вежливо, потом уже настойчиво. Хейт подергал ручку двери, но та не поддалась. Хейт повернулся к Уэлчу, что-то сказал ему, и они двинулись вдоль дома и скрылись за углом. Незнакомец в синем костюме подошел к нам поближе и представился:

— Я сержант Шварц из полиции Сент-Луиса. А вы, я полагаю, Ниро Вулф?

Вулф кивнул.

— Да А это мистер Арчи Гудвин. Присаживайтесь.

— Спасибо. Рад вас видеть, мистер Гудвин.

Тем не менее он не стал садиться, а стоял с выжидающим видом. Пару минут спустя Хейт с Уэлчем, обогнув дом, вышли с другой стороны. Вид у них был озадаченный. Хейт подошел ко мне и требовательно спросил:

— Где мисс Роуэн?

Я помотал головой.

— Меня выпустили под залог. Я нем, как рыба.

— Ах ты, чертов мерзавец! А где Уэйд Уорти?

Я прижал палец к губам.

— Я могу за него ответить, мистер Хейт, — вмешался Вулф. — Но я люблю, когда глаза находятся на одном уровне, так что вам придется сесть.

— Где Уэйд Уорти?

— Сядьте или уходите. Все. Это займет некоторое время. Карл Егер, он же Уэйд Уорти, в данную минуту отсутствует.

— Где он?

— Сядьте или уходите.

Сержант Шварц первым шагнул вперед, уселся на стул лицом к Вулфу и вежливо спросил:

— Где находится Карл Егер, мистер Вулф?

— Не знаю. Мы ждали вас, мистер Шварц. Полагаю, что вы встречались с мистером Солом Пензером, которого я послал в Сент-Луис. Он мне сказал по телефону, что вы должны прилететь.

Шварц кивнул.

— Я не знаю. Но вам не известно, где сейчас находится Карт Егер?

— Нет.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Примерно четыре… — Вулф умолк, дожидаясь, пока рассядутся Хейт с Уэлчем, потом вновь заговорил: — Примерно четыре часа назад. Но…

— Он в коттедже? — резко спросил Хейт.

— Нет, я сказал…

— А почему тогда двери заперты?

— Чтобы вы не смогли войти. В доме никого нет. Ключи находятся в кармане у мистера Гудвина. Мы не хотели впускать вас в дом мисс Роуэн в ее отсутствие. Я располагаю важными для вас сведениями об Уэйде Уорти, мистер Хейт, но изложу их только в должной последовательности и при условии, что меня не будут перебивать. Если это вас не устраивает, можете уйти.

— Я хочу знать только одно — где он?

— К этому я перейду. Но начну с самого начала. Девятнадцать дней назад, в четверг утром двадцать пятого июля Филипп Броделл отправился…

— К черту Филипа Броделла. — рявкнул Хейт — Мне нужно…

— Замолчите!

Жаль, что вы не слышали, каким тоном Ниро Вулф произнес это слово. Оно прозвучало и вполовину не так громко, как лай Хейта, но тем не менее заставило того прикусить язык.

— Я изложу все так, как считаю нужным, — жестко сказал Вулф. — Так вот, в четверг утром Филип Броделл отправился на прогулку в одиночку. «Полюбоваться на Ягодный ручей» — сказал он Сэму Пикоку. Дойдя до ручья, он пошел вниз по течению — или, наоборот, Уэйд Уорти пошел отсюда вверх по течению. Впрочем, это неважно; важно то, что Броделл увидел Уорти и опознал в нем Карла Егера. Причем, Уорти это понял. Возможно, они о чем-то поговорили, но это тоже неважно. Вернувшись с прогулки, Броделл пообедал, а потом прилег поспать. На вопрос, почему он сразу не позвонил в Сент-Луис и не сообщил, что встретил Карла Егера, ответа мы не получим, поскольку и Броделла и Пикока уже нет в живых. Встретив в три часа Сэма Пикока, Броделл сказал, что идет за черникой на Тетеревиную гряду, и рассказал о том, что утром видел убийцу. В точности…

— Доказать это вы не можете, — прервал Хейт. — Пикок мертв. Я не верю ни единому вашему слову, да и никто не поверит.

Вулф наклонил голову.

— Мистер Хейт, вы производите впечатление разумного человека только до тех пор, пока не раскрываете рот. Будь у вас хоть немножко мозгов, вы бы поняли, что я собираюсь выложить на стол все карты, так что попридержите язык, пока не увидите их. Так вот, какими словами обменялись в тот день Уорти с Броделлом и впрямь никто не узнает. Установить это невозможно. Но есть много уже доказанных фактов.

Доказано, например, что Сэм Пикок, узнав о смерти Броделла, сразу заподозрил, что убийство совершил Уэйд Уорти. Мои слова может подтвердить мистер Джессап, окружной прокурор. Он получил эти сведения от молодой женщины, которая содержится в данное время под домашним арестом. Я…

— Где она? Как ее зовут?

— Спросите мистера Джессапа. Я вам ничего про нее не скажу; узнайте у него. Не доказанным остается одно: какую выгоду пытался извлечь Сэм Пикок из сведений или подозрений, которыми располагал. Напрашивается, конечно, что он хотел шантажировать Уорти-Егера, но молодая женщина отрицает это. Есть и другие предположения. Возможно, Сэм Пикок затеял опасную игру, надеясь самостоятельно разоблачить убийцу. Или же настолько ненавидел мистера Грива, что хотел утаить эти сведения от правосудия. Кстати, говоря о правосудии — если бы вы, мистер Хейт, хоть раз по-настоящему допросили Сэма Пикока, что вы были обязаны сделать как представитель законности, мистер Гудвин уже давно вернулся бы в Нью-Йорк, а мне не пришлось бы лететь сюда.

Он повернул руку ладонью кверху.

— Но, увы. Какую бы игру ни затеял Пикок, своей цели он не добился. В субботу вечером он встретился с Уорти — и погиб. Думаю, что Уорти сам назначил встречу в машине. Он в ней приехал и знал, что она стоит в темном и безлюдном месте.

— Значит, он убил двоих? — вмешался Шварц.

Вулф кивнул.

— Да, вам не повезло. Теперь власти Монтаны не отдадут его штату Миссури.

— Если власти Монтаны сумеют его задержать. Вы его видели четыре часа назад?

— Да. Мы вместе завтракали. Я был в затруднении. Я знал о вашем приезде и о том, что сюда вас доставит шериф. В течение шести дней я пользовался гостеприимством мисс Роуэн; мистер Гудвин же жил под одной крышей с убийцей еще дольше. Даже представить, что одного из гостей мисс Роуэн арестуют на ее глазах и наденут на него наручники, было для меня немыслимо. Тем более, что ответственность за это несем мы — ведь именно мы с мистером Гудвином вывели убийцу на чистую воду. Пришлось прибегнуть к уловке. За завтраком я рассказал, что в фотографии одного из гостей штата Монтаны опознали убийцу, Карла Егера, и что сюда вылетает полицейский из Сент-Луиса. Затем я предложил, чтобы мисс Роуэн и другие женщины сходили на рыбалку, что они и сделали. Я хотел, чтобы к вашему приезду их здесь не было.

Вся троица так и пожирала Вулфа глазами. Первым не выдержал Хейт:

— Так где же Уорти? — выпалил он.

— Не знаю. Мы с мистером Гудвином вышли на свежий воздух, чтобы обсудить положение, а когда вернулись, Уорти уже не было. Должно быть, он выбрался с черного хода преодолел вброд…

— Ах, вы жирный… Это вы выйдете отсюда в наручниках! Вместе с вашим Гудвином!

— Нет, мистер Хейт. У меня есть предложение. Мистер Гудвин отомкнет дверь, вы войдете в дом и позвоните мистеру Джессапу. Он позволил нам поступить именно так в знак признательности за услугу, оказанную штату Монтана мной и мистером Гудвином. Он распорядился, чтобы с девяти утра в определенных местах были выставлены полицейские посты. Не знаю, сколько их, но должно быть достаточно, чтобы Уэйд Уорти, он же Карл Егер не ушел далеко. Убежден, что в настоящее время он уже задержан. Так что, позвоните мистеру Джессапу.

Глава 15

Так уж заведено, что книга должна кончится эффектно. На сей раз так не получится. Но вовсе не из-за убийства и не из-за рыбы. Егера-Уорти полицейские доставили в контору Джессапа живым и невредимым, а наши милые дамочки наловили столько форели, что, даже учитывая аппетит Вулфа, ее должно было хватить с лихвой.

Увы, я не мог разделить всеобщую радость. Мне предстояло сказать Лили, что всю затею с книгой ей придется начать с самого начала. Найти другого автора и усадить его за работу. Ужас. Я решил отмучиться побыстрее и не стал откладывать неблагодарную миссию в долгий ящик. Дождавшись, пока Лили уединилась в своей комнате, я подошел к ее двери, постучал, вошел и сел на стул. Лили сидела у окна, расчесывая волосы.

— Есть новости, — сказал я. — Хорошие и плохие. К сожалению…

Впрочем, какого черта! Почему вы должны терпеть такое занудство? Вот вам счастливый конец: Харвея Грива выпустили и он успел попрощаться со мной и с Вулфом перед самым нашим отъездом в Хелену на следующее утро.

ПОЖАЛУЙСТА, ИЗБАВТЕ ОТ ГРЕХА

Глава 1

Вульф хрюкнул, негромко и не рассчитывая на мое внимание, метнул на меня быстрый взгляд, затем снова посмотрел на доктора Волмера, сидевшего в красном кожаном кресле напротив дальнего торца вульфовского стола.

Причиной послужила вовсе не просьба об одолжении. В мире еще не родился человек, способный отказать в любой подобной просьбе с большей легкостью, чем Ниро Вульф. Беда была в том, что на сей раз в роли просителя выступал доктор Волмер, дом и приемная которого располагались буквально в нескольких шагах от нашего старенького особняка и который оказывал нам одолжения не реже, чем мы ему. Так что деваться Вульфу было некуда, отчего он и хрюкнул.

Волмер скрестил длинные худые ноги и задумчиво потер пальцем костлявый подбородок.

— На самом деле это нужно моему другу, — пояснил он, — и мне бы очень хотелось помочь ему. Его зовут Ирвин Остроу; он психотерапевт — правда, вовсе не приверженец фрейдовских взглядов. Он использует новый подход к психотерапии, который получил название «вмешательство в кризис». Мне придется пояснить, на чем он основан. Главный принцип — это…

— Экстренная помощь, — подсказал Вульф. — Эмоциональный турникет.

— Как?… Откуда вы знаете?

— Я читаю. Я читаю по разным причинам, одна из которых состоит в том, чтобы знать, что еще выдумали мои собратья по разуму. Сейчас в нашей стране действуют уже несколько тысяч центров экстренного вмешательства. Например, при Детройтском психиатрическом институте открыт новый Центр профилактики самоубийств. Центр по кризисам Мемориальной клиники Грейди в Атланте укомплектован психиатрами, сиделками, социологами, профессиональными терапевтами и священниками. Об этом много писал и говорил директор отделения клинической психиатрии городской больницы Сан-Франциско. По фамилии Декер.

— А по имени?

— Барри.

Волмер встряхнул головой.

— Пожалуй, во всем мире, — сказал он, — не сыскать столь поразительного сочетания всезнайки и невежи. Вы же наверняка даже понятия не имеете о том, что входит в обязанности трехчетвертного игрока. Не представляете, что такое фуга.

— Я стараюсь знать лишь то, что мне необходимо. Зато это я уже знаю наверняка.

— А если это нельзя познать?

— Только философы и дураки тратят время, пытаясь познать непознаваемое. Я ни к тем ни к другим не отношусь. Итак, что хочет знать доктор Остроу?

Волмер заерзал в глубоком кресле, устраиваясь поудобнее.

— Что ж. Я не хочу докучать вам, повторяя то, что вам уже известно. Если так все же случится, прервите меня. Клиника по борьбе с кризисами «Вашингтон-Хаите» расположена на Сто семьдесят восьмой улице, рядом с Бродвеем. Лечат в ней амбулаторно — люди могут приходить прямо с улицы; часто именно так и случается. Женщина, которая беспричинно колотит свою двухлетнюю дочь. Мужчина, который просыпается посреди ночи и отправляется гулять по улицам в одной пижаме. Если этим людям не оказать своевременную помощь, они все — верные кандидаты в пациенты психушек, и клиника… Но это вы сами знаете. Восемь дней назад, ровно за неделю до вчерашнего дня, в клинику обратился молодой человек, которого медсестра направила к Ирвину — к доктору Остроу. Молодой человек сказал медсестре, что его зовут Рональд Сивер.

Волмер вопросительно посмотрел на меня.

— Надеюсь, уж им-то ни к чему посещать психиатрические клиники, — сказал я и повернулся к Вульфу. — Речь идет об одной из областей, в которых вы полный профан. О бейсболе. Рон Свобода — аутфилдер,[53] а Том Сивер — питчер.[54] Рон Сивер — имя, безусловно, вымышленное, но вам, возможно, небесполезно будет знать, что он болеет за «Метс».

— Спасибо, — сказал Волмер. — Разумеется, Ирвин сразу догадался, что имя вымышленное, но больные часто не называют своих настоящих имен при первом посещении. Однако пять дней спустя, утром в субботу он пришел снова. И потом еще раз, в воскресенье. Но он не только не признался, как его зовут на самом деле, но и не пожелал ни о чем рассказывать, кроме того, что его мучило. Ему все время казалось, что у него руки в крови. Невидимая для окружающих кровь время от времени выступает у него на руках, и ему приходится отмываться. В первый раз это случилось десять — нет, двенадцать дней назад, посреди ночи, и он встал и пошел в ванную. С тех пор это повторялось довольно часто, как днем, так и ночью, но, как правило, когда он был один. По словам медсестры из клиники, это синдром леди Макбет. Пациент утверждает, что даже не подозревает о возможной причине, послужившей толчком для заболевания, но Ирвин убежден, что он врет.

Он развел руками.

— Вот такой у него кризис. Ирвин считает, что случай тяжелый; если не принять меры, то возможен самый плачевный исход. Однако им никак не удается пробиться сквозь его защитный барьер. Одна из коллег Ирвина, замечательный врач-психоаналитик, которой удавалось выводить больных даже из полного ступора, проведя с ним позавчера, в воскресенье, два часа, заявила этому Сиверу, что он только зря тратит свое и ее время. Она добавила, что может предложить ему на выбор одно из двух: либо он отправляется к хирургу, который ампутирует ему обе руки, либо обращается к сыщику, например, к Ниро Вульфу, и попробует поговорить с ним. И знаете, что он ответил? Он сказал: «Да, я так и сделаю. Я пойду к Ниро Вульфу».

Я взметнул брови.

— А ведь он уже пытался, — сказал я. — Значит, это и был Рон Сивер. Он звонил вчера днем, около полудня, и сказал, что хотел бы прийти и уплатить сотню долларов в час за то, чтобы задавать Ниро Вульфу вопросы. Имя свое он назвать отказался, но и про кровавые руки не упоминал. Ясное дело, я решил, что он чокнутый, и отказал ему.

Волмер кивнул.

— Потом он позвонил Ирвину, а Ирвин перезвонил мне. — Он обратился к Вульфу: — Конечно, сотня долларов в час для вас ничто, но я пришел, чтобы просить помочь своему другу. Вы сказали: то, что хотите знать сами, вы знаете наверняка. Так вот, доктор Остроу считает, что у этого человека руки и впрямь могли быть в крови. Он хотел бы знать, можно ли ему помочь. И я, признаться, тоже. Мне тоже, как и большинству врачей, приходилось иметь дело с душевнобольными, но такое для меня в новинку.

Вульф посмотрел на стенные часы. Было без двадцати семь.

— Вы поужинаете вместе с нами? Икра алозы по-креольски. Только вместо репчатого лука Фриц добавляет лук-шалот и обходится без кайенского перца. Запивать будем шабли, а не шерри.

Волмер улыбнулся во весь рот.

— Зная, как редко вы оказываете кому-либо подобную честь, я весьма признателен. Но, поскольку вы делаете это только в знак сочувствия…

— Я никогда не сочувствую.

— Ха. Вы считаете, что я ем то, что Джонсон описывал Босуэллу:[55] «Неправильно убито, ужасно приготовлено, кошмарно заправлено и чудовищно подано», и жалеете меня. Спасибо, но у меня еще остались дела до ужина. Если бы я мог зайти завтра и привести этого человека…

Вульф скорчил гримасу.

— Только не к ужину. Надеюсь, он завтра обратится к доктору Остроу или хотя бы позвонит ему. Если это случится, скажите, чтобы зашел ко мне завтра вечером, в девять. Денег я не возьму. Сочувствовать тоже не стану.

Глава 2

Это было во вторник, 3 июня. На следующее утро возникло маленькое осложнение. Обычно, когда у нас нет текущего дела, я отправляюсь после завтрака на прогулку, порой даже не удосуживаясь привести Вульфу благовидный предлог, вроде посещения банка; так вот, в эту среду я остался без прогулки.

Не уверен, упоминал ли я когда-нибудь, что все трое сотрудников корпорации службы на дому, которые приходят к нам раз в неделю, бывают непременно мужчины — так уж потребовал Вульф. Так вот, в среду Энди и Сэм, как всегда, пришли в девять утра, но с ними пожаловала женщина, черная как смоль негритянка с хриплым голосом и плечами, шириной не уступающими моим. Энди — белый и рубаха-парень — простодушно объяснил, что мужиков, мол, не хватает. Назвав темнокожую подругу Люсиль, он для начала поручил ей столовую, которая размещается напротив кабинета на первом этаже нашего старого особняка. Разумеется, Вульф, который с девяти до одиннадцати утра неизменно торчит в оранжерее, ее не видел. Я вернулся на кухню, уселся за свой маленький столик, налил себе вторую чашку кофе и обратился к Фрицу:

— Скажем ему, что это переодетый мужчина. И что он в парике, потому что его разыскивает полиция.

— Хочешь еще кекс, Арчи? У меня осталось тесто.

— Нет, спасибо, старина. Твои кексы замечательные, как всегда, но я уже слопал пять штук. А полиция за ним гонится потому, что он торгует марихуаной. Или лучше — ЛСД.

— Да, но вид спереди… У нее такие громадные груди.

— Накладные, сразу видно. Лифчик набит ватой. Это бразильский кофе?

— Нет, колумбийский. Я понимаю, ты шутишь. Если он ее увидит… — Фриц воздел руки к небесам и молитвенно посмотрел вверх.

— Наверняка увидит. Он частенько заходит в кухню, когда ты кормишь их обедом. — Я глотнул горячего кофе. — Я ему скажу, когда он спустится. Заткни уши — может грянуть гром.

Вот как случилось, что я остался без прогулки. Мало ли что — вдруг Люсиль, наслушавшейся про орхидеи, втемяшится в голову прокрасться наверх и полюбоваться на них?

В одиннадцать, когда послышался лязг спускающегося лифта, я сидел за своим столом в кабинете. Вульф вошел, пожелал мне доброго утра, протопал к своему столу и вставил в вазу букетик акампы пахиглосса. Наябедничал я сразу:

— Тут у нас внесена одна поправка в местное законодательство. Вместе с Сэмом и Энди пришла женщина, негритянка по имени Люсиль. Сейчас она убирает вашу комнату вместе с Энди. По его словам, им не хватает мужиков, потому что все больше мужчин считает, что работа по дому — не мужское занятие. Глупо, конечно, ведь Фриц, Теодор и я работаем в вашем доме, а мы все — мужики хоть куда. Похоже, что на данный ход событий мы воздействовать не в состоянии. Если вы считаете иначе — пожалуйста, воздействуйте.

Вульф усадил свою девятнадцатистоуновую[56] тушу (в стоунах его вес воспринимается лучше, чем в фунтах) в изготовленное по особому заказу кресло, взглянул на настольный календарь и взял в руки пачку свежей корреспонденции. Потом перевел взгляд на меня.

— А есть женщины в «Черных пантерах»?

— Попробую выяснить. Но, если и есть, Люсиль к их числу не относится. Она, скорее, из того же племени, что и Кинг-Конг. Ей ничего не стоит поднять кончиком мизинца пылесос.

— Она в моем доме по приглашению. Мне придется поговорить с ней. Хотя бы кивнуть и поздороваться.

Однако Вульф так и не привел свою угрозу в исполнение. В кухню во время обеда он не заходил, а в остальное время Энди, знавший о чудачествах Вульфа отнюдь не понаслышке, следил, чтобы их дорожки не скрещивались. Уходили из нашего дома они обычно в четыре, но в это же время Вульф поднимался в оранжерею, поэтому Энди подождал, пока лифт двинется наверх, и только после этого засобирался.

Проводив уборщиков, я успокоился. Учитывая отношение Вульфа к женщинам, невозможно предугадать, что он выкинет, когда в нашем доме оказывается представительница прекрасного пола. Я раскладывал бумажки, которые получил от Теодора, и заносил в картотеку свежие данные по цветению и скрещиваниям, когда позвонил доктор Волмер и сообщил, что Рональд Сивер придет в девять, как и было условлено. Все приготовления к приходу гостя заняли у меня шесть минут: я вынул из стенного шкафа затейливую стеклянно-металлическую коробочку, из которой торчали остро заточенные кончики грифелей дюжины карандашей, и поставил ее в определенное место справа от своего стола; потом воткнул особый шнур в замаскированную розетку.

Он опоздал почти на полчаса. Было уже девять двадцать три, и мы, сидя в кабинете, как раз покончили с вечерним кофе, когда в дверь позвонили, и я поспешил в прихожую. Посмотрев в одностороннее стекло, я увидел на крыльце одного из тех субъектов, которыми кишит деловой центр Манхэттена: типичный младший клерк, с помятой, не по годам усталой физиономией, в темно-сером, явно ушитом костюме и без шляпы. Открыв дверь, я пригласил его войти и не удержался, чтобы не съязвить:

— Сказали бы вы мне по телефону, что вы Рон Сивер, я бы посоветовал вам, как одеться подобающим образом.

Он улыбнулся — той улыбкой, что быстро появляется и еще быстрее гаснет, — и пробубнил:

— У них-то дела получше.

Я согласился и провел его через прихожую. Войдя в кабинет, «клерк» тут же попятился. Я подумал, что, должно быть, увидев Вульфа, он передумал; гость, похоже, подумал так же, но когда я указал ему на красное кожаное кресло, он прошагал вперед, что-то промямлил и протянул руку. В ответ Вульф произнес:

— Нет, никакой крови на ней нет. Садитесь.

Помятый уселся в кресло, посмотрел на Вульфа и сказал:

— Если бы вы ее видели, если бы вы только могли ее видеть…

Подойдя к своему столу, я метнул взгляд на коробочку с карандашами и убедился, что все на месте. Вульф кивнул.

— Я не могу. Если доктор Волмер верно обрисовал мне ситуацию, то одно из двух: либо вы абсолютный тупица, либо душевнобольной. Будь вы в здравом уме, если он у вас есть, вы бы должны были понять, что никто вам в клинике не поможет, если вы не сообщите хоть что-нибудь о себе. Вы скажете мне, как вас зовут?

— Нет, — еле внятно буркнул Рональд Сивер.

— Но хоть что-нибудь вы мне расскажете? Где вы живете, где работаете, где видели эту пресловутую кровь? Хоть что-нибудь?

— Нет. — Его кадык судорожно дернулся. — Я объяснил доктору Остроу, что не могу это сделать. Я знаю, что в их клинике творят чудеса. Я был… Я слышал об этом. Мне казалось, что можно… Мне казалось, что я могу попытаться.

Вульф посмотрел на меня.

— Сколько стоит его костюм?

— Сотни две; может, больше. А туфли — не меньше сорока.

— Сколько может ему заплатить журнал или газета за статью об этой клинике?

— О Господи! — выпалил помятый. — Дело вовсе не в…

Он затих, будто прикусил язык.

— Это одно из вполне разумных умозаключений. — Вульф покачал головой. — Я не люблю, когда меня водят за нос, и сомневаюсь, чтобы доктору Остроу подобное пришлось по душе. Проще всего убедиться в том, не самозванец ли вы, выяснив — кто вы есть на самом деле. Отправив мистера Гудвина следить за вами после вашего ухода, я потерял бы время и деньги. Но это ни к чему. Арчи?

Я взял в руки коробочку и показал Рону Сиверу.

— Внутри скрытая камера, — сказал я. Я вынул пару карандашей, точнее, огрызков длиной в пару дюймов. — Камера прямо под ними. Я сфотографировал вас восемь раз. Завтра покажу снимки своим знакомым — журналисту, фараонам…

Когда вы сидите на стуле, а на вас набрасывается мужчина, ваши действия зависят от того, что у него на уме. Если умысел у него явно дурной, то независимо от того, есть у него оружие или нет, вы как можно быстрее вскакиваете на ноги. Если же он просто пытается что-то у вас отобрать, например, коробочку с карандашами, а вы видите, что в силе и ловкости противник вам определенно уступает, то вы ограничиваетесь тем, что поджимаете ноги.

На самом деле он даже не приблизился. Остановившись в трех шагах от меня, помятый повернулся к Вульфу и сказал:

— Вы не имеете права. Доктор Остроу не позволил бы вам.

Вульф согласно кивнул.

— Разумеется, нет, но моя контора не относится к его юрисдикции. Вы посягнули на мое время и отняли у меня целый вечер, и я хочу знать — почему. В самом ли деле вы отчаянно нуждаетесь в помощи или затеяли какую-то дурацкую игру? Скоро, возможно завтра утром, я это узнаю — в зависимости от того, сколько потребуется времени мистеру Гудвину, чтобы опознать вас по фотографиям. Надеюсь, это не слишком затянется, ведь я просто оказываю услугу своему другу. До свидания, сэр. Я свяжусь непосредственно с доктором Остроу, а не с вами.

Лично я не рискнул бы делать ставку — на мой взгляд, парень в равной степени мог влипнуть в какую-то переделку или затеять нечистую игру. Его длинный заостренный нос, совершенно не гармонировавший с широченным квадратным подбородком, пару раз подозрительно дернулся, но это еще ничего не доказывало. Но вот сейчас, однако, что-то стало вырисовываться. Рональд Сивер, набычившись, уставился на меня, а в глазах появилось обиженное выражение.

— Я вам не верю, — сказал он наконец, громче, чем следовало, ведь стоял он совсем рядом.

Не спуская с него глаз, я потянулся к коробочке, которую уже успел переставить на свой стол, встал, снял крышку с огрызками карандашей, нагнул коробочку, чтобы показать ему, что находится внутри, и пояснил:

— «Аутофотон», японского производства. С электронным управлением. Ставлю десять против одного, что к рассвету мы вас изобличим.

Его губы раскрылись, но из них не вылетело ни звука. Он посмотрел на Вульфа, потом перевел затравленный взгляд на меня, затем развернулся и сделал пару неуверенных шагов — я уже подумал даже, что он уходит. Однако в последний миг он взял правее и остановился в двух шагах от огромного глобуса, перед книжными полками. Минуты две-три он постоял там, словно собираясь с мыслями, затем повернулся, достал из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник, выудил какую-то карточку, приблизился к Вульфу и протянул ее через стол. Вульф пробежал карточку глазами и передал мне. Это оказались нью-йоркские водительские права, выданные Кеннету Миру, рост 5 футов 11 дюймов, 32 года, Кловер-стрит, дом 147, Нью-Йорк, 10012.

— Сберегу вам время на лишние расспросы, — сказал он и протянул руку. Я без лишних слов отдал ему карточку, а он, вложив ее в бумажник и упрятав бумажник в карман, снова повернулся и вышел. На сей раз уверенно и быстро. Я проводил его в прихожую, запер дверь, которой он даже не хлопнул, вернулся в кабинет, уселся на свой вращающийся стул, задумчиво склонил голову набок и произнес, глядя на Вульфа:

— Вчера вы сказали доку Волмеру, что читать вас заставляет любопытство к тому, что еще выдумали наши собратья по разуму. Ну и?

Вульф поморщился.

— Сколько раз нужно говорить тебе, что слово «док» — отвратительный вульгаризм.

— Я все время забываю.

— Пф! Ты никогда ничего не забываешь. Ты это делаешь назло мне. Что касается Кеннета Мира, то в «Таймс» его фотографии не помещали. А как насчет «Газетт»?

— Нет. Имя несколько раз упоминалось, но фотографии не было. Как, впрочем, и сообщения о том, что у него руки в крови. Хотя нагляделся он на нее предостаточно. Но, коль скоро речь идет об услуге для друга, я могу сделать пару звонков и…

— Нет. Позвони доктору Волмеру.

— Но, может быть, мне следует…

— Нет.

Я развернулся на стуле и придвинул к себе телефонный аппарат. Из трех известных нам номеров в данную минуту дока, скорее всего, следовало искать по тому, что не числился в справочниках и был установлен на третьем этаже его особняка. Трубку снял сам Волмер. Вульф взял свою трубку, а я слушал.

— Добрый вечер, доктор. Этот человек приходил, опоздав на полчаса, и только что ушел. Он отказался предоставить нам какие бы то ни было сведения, даже свое имя, и нам пришлось прибегнуть к хитрости, воспользовавшись скрытой камерой. Припертый к стенке, он был вынужден показать нам свое удостоверение на право вождения моторизованного средства, после чего отбыл, не сказав ни единого слова. Его имя недавно упоминалось в прессе в связи с убийством, но только в качестве одного из свидетелей; никаких намеков на то, что он находится в числе подозреваемых, не было. Назвать вам его имя — для доктора Остроу?

— Ну… — Секунд на десять трубка замолчала. — Вы узнали его… прибегнув к хитрости?

— Да. Как я и сказал.

— Тогда, мне кажется, что не… — Снова воцарилось молчание, правда, не столь продолжительное. — Я сомневаюсь, что Ирвин захочет узнать это. Он никогда не прибегает к подобным методам. Могу я спросить его, а потом перезвонить вам?

— Разумеется.

— Вы не намерены… Вас не интересует это убийство? В профессиональном смысле?

— Только как наблюдателя. Я к нему не причастен и вмешиваться не собираюсь.

Волмер поблагодарил Вульфа за услугу, без особого, впрочем, пыла, и они распрощались. Вульф кинул взгляд на стенные часы — было пять минут одиннадцатого — и потянулся к очередной книге, «Командование принимает Грант» Брюса Каттона. Я вышел из кабинета и поднялся по ступенькам в свою комнату, чтобы успеть на телетрансляцию последних иннингов бейсбольного матча со стадиона «Шеа».

Глава 3

Обычно мы храним «Таймс» и «Газетт» в течение трех недель после выхода, порой дольше, и даже, будь наш банковский счет на рекордно высоком уровне, я бы все равно порылся в отчетах про убийство Оделла из одного лишь любопытства — ведь мы теперь лично познакомились с одним из действующих лиц. Однако нам срочно требовалась работа. За последние пять месяцев с начала 1969 года мы расследовали всего шесть дел, причем лишь в одном случае гонорар составил число с пятью нулями — нам удалось вытащить одного бедолагу из совершенно жуткой передряги, в которую тот угодил исключительно по собственной глупости. Словом, банковский счет отощал, как медведь после спячки, и, чтобы справиться с расходами на содержание нашего старого особняка, включая еженедельную выплату жалованья Теодору, Фрицу и мне, Вульфу пришлось бы к середине июля расстаться с кое-какими ценными бумагами, что было крайне нежелательно. Вот почему, когда я спустился в цоколь, где хранились старые газеты, движило мною не одно лишь праздное любопытство.

Убийство случилось две недели назад, но все подробности были с достаточной ясностью освещены уже в самых первых газетных сообщениях и с тех пор существенно не менялись. Во вторник 20 мая, в три часа семнадцать минут дня, некий Питер Д. Оделл вошел в комнату на шестом этаже здания КВС на Западной Пятьдесят четвертой улице, выдвинул нижний ящик письменного стола и мгновенно погиб. Бомба, которая разнесла его в клочья, была настолько мощной, что не только подбросила металлический стол в потолок, но и разрушила две стены. Компания КВС — «Континентальные вещательные сети» — занимала целое здание, а Питер Д. Оделл занимал в ней пост вице-президента и отвечал за развитие. Комната и стол были не его; комнату занимал другой вице-президент, Эймори Браунинг, отвечавший за планирование.

Вот в двух словах, что случилось, но в дополнение к главному вопросу — кто подложил бомбу? — оставалось еще много неясностей. В том, что один вице-президент зашел в комнату другого, ничего необычного не было, но вот зачем понадобилось Оделлу выдвигать этот ящик? Тот самый ящик. Многие в КВС знали — вот почему это и просочилось в «Таймс» и «Газетт», — что ящик не открывал никто, кроме самого Браунинга, который хранил в нем бутылку (или бутылки) бурбона «Тен майл-крик» двенадцатилетней выдержки. И Оделл наверняка знал об этом.

Никто не признался, что видел, как Оделл заходил в комнату Браунинга. Хелен Лугос, секретарша Браунинга, которая сидела в примыкающей комнате, находилась в это время в архиве, располагавшемся в конце коридора. Кеннет Мир, один из заместителей Браунинга, проводил совещание на первом этаже. Сам Браунинг был в это время у Кэсса Р. Эбботта, президента КВС, в его личном кабинете, занимавшем весь угол шестого этажа. Если кто и знал, зачем пожаловал Оделл к Браунингу, то признаваться не пожелал. Вот почему ответ на вопрос «Кто подложил бомбу?» частично зависел от ответа на другой вопрос: «Кто должен был выдвинуть этот ящик?».

Перечитав отчеты в пятнадцати экземплярах «Таймс» и в пятнадцати выпусках «Газетт», я уразумел только одно: я знал все подробности убийства назубок. И все. Ни намека, ни малейшей зацепки, чтобы начать расследование, у меня не было. Когда я покончил с газетами, стрелки часов показывали начало двенадцатого, следовательно, Вульф уже спустился из оранжереи. Я поднялся по лестнице в свою комнату и позвонил в «Газетт». Поскольку газета дневная, телефон Лона Коэна обычно бывает занят с десяти утра до двадцати минут пятого, но мне все же удалось прорваться. Я сказал, что мне хватит тридцати секунд, но Лон заявил, что с меня достаточно и пяти.

— Тогда, — мстительно произнес я, — я не расскажу тебе про бычков, которые паслись на заливном лугу и отбивные, из которых припас для нас Феликс. Ты можешь встретиться со мной в «Рустермане» в четверть седьмого?

— Могу, если нужно. А что захватить с собой?

— Только язык. Свой собственный. Ну и, конечно, пару фунтов салата, на потом.

Под «потом» я подразумевал еженедельную игру в покер, которой мы самозабвенно отдавались по четвергам с восьми вечера в квартире Сола Пензера. Лон прошелся по поводу салата, и мы распрощались. Я тут же позвонил по другому, не менее привычному номеру, подозвал Феликса и сказал, что на сей раз просьба посадить нас наверху, в уединенном кабинетике, исходит лично от меня, а не от Вульфа и что я очень рассчитываю на отборные бифштексы. Феликс спросил, какими цветами украсить стол, но я ответил, что бифштексы, как ни странно, предназначаются не для женщины, а для мужчины, из которого я надеюсь выцарапать ценные сведения, поэтому стол лучше украсить самым обыкновенным, растущим на каждом шагу четырехлистным клевером — на счастье.

Предупреждать Вульфа, чтобы к ужину меня не ждали, мне не требовалось, поскольку по четвергам я всегда провожу вечер у Сола. Вульф садится ужинать в семь пятнадцать, а покер начинается в восемь.

Когда мы покончили с утренней почтой, я вскользь обронил, что выйду из дома без четверти шесть, до того, как Вульф спустится из оранжереи. Кеннета Мира я упоминать не стал, молчал про него и Вульф, но в середине дня позвонил Волмер и сказал, что доктор Остроу не выразил желания узнать настоящее имя Рональда Сивера. Наврал, конечно. Доктор Остроу наверняка возжелал бы знать, как зовут Сивера, но только не после того, как Волмер наябедничал о том, что Вульф прибег к мошенничеству.

Маленькая комнатка наверху в «Рустермане» хранила для меня множество приятных воспоминаний о тех днях, когда еще был жив Марко Вукчич, благодаря которому ресторан снискал славу лучшего во всем Нью-Йорке. Сам Ниро Вульф высоко ценил кухню «Рустермана», в который частенько захаживал посидеть со своим старым другом. Кухня и сейчас оставалась отменной, как заметил Лон Коэн, проглотив третью ложку десерта; не поскупился он на похвалу и позднее, когда запустил зубы в сочнейший бифштекс, запив его изрядным глотком фирменного кларета.

Примерно после четвертого глотка Лон сказал:

— Я чувствовал бы себя куда лучше — или хуже, кто знает, — если бы знал цену. Ясное дело — тебе что-то понадобилось. Или Ниро Вульфу. Что?

Я проглотил кусочек мяса.

— Не Ниро Вульфу. Мне. Он даже об этом не подозревает, и я не хочу, чтобы он узнал. Мне нужны кое-какие сведения. Сегодня утром я потратил два часа, читая подряд все, что напечатали две великие газеты про убийство Питера Д. Оделла, но я все еще не удовлетворен. Вот я и подумал, что не мешало бы поточить с тобой лясы.

Лон прищурился.

— Без дураков? Вульф и в самом деле не знает, что ты меня угощаешь?

— Клянусь прабабушкой-индианкой.

Лон посмотрел примерно на фут выше моей головы, как он поступает всякий раз, когда решает — вскрыть карты или поднять ставку, — подумал, пока я намазал маслом булочку, потом посмотрел мне в глаза.

— Что ж, — произнес он. — Пожалуй, тебе стоит поместить в «Газетт» объявление. Разумеется, под кодовым номером, если Вульф и впрямь не должен знать о твоих подвигах.

При первом взгляде на Лона, на его мелковатое лицо с черными прилизанными волосами, никто бы не догадался, что он дьявольски хитер. Те же, кто с ним знакомы, отлично это знают, включая самого издателя «Газетт» — потому-то, наверное, кабинет Лона и располагается всего через две двери по коридору от кабинета издателя.

Я покачал головой.

— Люди, которые меня интересуют, не читают объявления в «Газетт». Откровенно говоря, я немного засиделся без дела и хотел бы поразмяться. Уверен, что полиция раскопала массу фактов, которые не предназначаются для печати. В этой комнатке записывающих устройств нет, я тоже пришел без микрофонов. Есть ли у Кремера или окружного прокурора сведения, которые они приберегают?

— Нет. — Лон подцепил на вилку несколько горошин. — Почти наверняка нет. И главное — они не знают, кому предназначалась бомба. — Он опустил горошины туда, куда хотел. — Возможно, это знает только тот парень, который ее подложил. Логично предположить, что она предназначалась для Браунинга, но взорвался-то Оделл. Факты — упрямая вещь. Может быть, Браунинг оставил ее для Оделла? Мотив у него был.

— Весомый?

— Вполне. Ты, конечно, знаешь, что Эбботт тридцать первого августа уходит на пенсию, и совет директоров должен был в тот самый день собраться в пять часов и решить, кто его заменит. Обсуждаться должны были две кандидатуры — Браунинга и Оделла. Оделл, безусловно, не подкладывал бомбу Браунингу, а вот не мог ли Браунинг сделать это сам, а потом попросить Оделла залезть — в ящик?

Я отпил глоток кларета.

— Разумеется, дело освещают — или освещали — твои лучшие люди. Что они думают?

— Они больше не думают. Только строят догадки. Лэндри предположил, что бомбу туда засунула миссис Браунинг, зная, что Хелен Лугос, секретарша ее мужа, имеет обыкновение проверять запасы бурбона по утрам.

— Это правда? Я имею в виду, что она по утрам лазила в этот ящик?

— Не знаю и сомневаюсь, что Кремер знает. С репортерами Хелен не разговаривает, да и с полицейскими, насколько мне известно, тоже не слишком разговорчива. У меня нет причин утверждать, что Хелен и Браунинг были любовниками, хотя Лэндри убежден в этом. Спроси инспектора Кремера — возможно, он знает. Другую гипотезу высказал Гахаган — он считает, что Оделл пытался подложить бомбу Браунингу и сам подорвался. Он потратил неделю, пытаясь выяснить, где мог Оделл раздобыть бомбу. Перлман предположил, что виновник взрыва — Эбботт; старик хотел, чтобы президентом стал Оделл, а остальные были за Браунинга. Перлман также высказал три предположения, зачем понадобилось Оделлу залезать в этот ящик, но они не выдерживают критики. Дамиано склонен винить в случившемся Хелен Лугос, которая хотела поквитаться с Браунингом, но он, как и Перлман, не в состоянии объяснить, при чем тут Оделл.

— А в чем причина нелюбви Хелен к Браунингу?

— Секс.

— Это не ответ.

— Еще какой ответ. Когда секс влезает в окно, логика уползает через дверь, поджав хвост. Когда люди вступают в сексуальные отношения, любой из них способен совершить самый сумасбродный поступок, который никто потом не в состоянии объяснить. Гипотеза Дамиано основана на показаниях некоего Мира, Кеннета Мира, заместителя Браунинга по кадрам. Дамиано взял у него интервью на следующий день после взрыва — они, оказывается, мальчиками пели в одном церковном хоре, — и, по словам Мира, расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос. Дамиано, разумеется, накинулся на него, как стервятник, но Мир спрятался в ракушку.А Хелен, как я говорил, отвечать на вопросы отказывается.

— А Дамиано сказал о разговоре с Миром инспектору Кремеру?

— Нет, конечно. Он и нам-то всего пару дней назад рассказал. Надеялся сам стать героем.

— А самого Мира никто не подозревает?

— В «Газетт» — никто. Разумеется, мы его обсуждали, как и всех остальных, но мотива нащупать не удалось. Причин желать смерти Браунинга у него, безусловно, не было; избрали бы Браунинга президентом, и Мир тут же взлетел бы на самый верх. Да и мог ли он убедить Оделла залезть в злополучный ящик? Нет, таким гипотезам грош цена. Если бомба и впрямь предназначалась для Браунинга, подложить ее мог кто угодно из более чем дюжины сотрудников. И не только сотрудников. Взять, например, Маделин Оделл, теперь вдову Оделла. С тех самых пор, как она вышла за него замуж, двадцать лет назад, она мечтала, что ее муж станет президентом КВС, а тут обстоятельства начали явно складываться в пользу Браунинга. Или Теодор Фолк, уолл-стритовский Фолк, закадычный друг Оделлов и член Совета директоров КВС. Разумеется, сам бы он не стал это делать, но миллионерам вовсе ни к чему пачкать собственные руки. Или Сильвия Веннер. Знаешь ее?

— Я кивнул. «Большой город».

— Совершенно верно. Она вела эту программу два года, а Браунинг ее вышвырнул. Теперь она перебивается случайными заработками и ненавидит Браунинга лютой ненавистью. Я мог бы и еще назвать. Разумеется, нашлись бы также желающие отправить на тот свет и Оделла, но тут возникает проблема, что бомба-то, как ни верти, оказалась в ящике Браунинга.

Я проглотил последний кусочек бифштекса и нажал кнопку, чтобы вызвать Пьера.

— Ты сказал, что вдова Оделла вот уже двадцать лет мечтала о том, чтобы он стал президентом. А она пыталась хоть как-нибудь способствовать этому?

— Еще как. Она унаследовала приличный пакет акций от своего отца, Карла Хартига, вместе с нефтяными скважинами и уймой других мелочей и в последние десять лет заседала в совете директоров КВС. Думаю, что она охотно рассталась бы с половиной своих семидесяти или восьмидесяти миллионов долларов, чтобы избавиться от Браунинга, но, зная, что в его ящике лежит бомба, она пошла бы на все, чтобы ее муж в тот день и близко не подошел к комнате Браунинга. Вот почему ее я даже не рассматриваю в числе возможных кандидатур, да и другие тоже, насколько мне известно.

— У нее и впрямь есть семьдесят или восемьдесят миллионов?

— Как минимум. Дамочка набита деньгами.

— Ха! Какой соус тебе подать к суфле? Бренди-миндаль или ром-мокко?

— Ром-мокко звучит заманчивее.

Пьер собирал опустевшие тарелки. Я дождался, пока он удалится, и лишь затем возобновил беседу с Лоном. Мало ли, вдруг Эбботт, Браунинг или Маделин Оделл входят в число его любимых клиентов.

Без четверти восемь, выйдя из «Рустермана», мы решили, что, чем ловить такси и преодолевать на нем расстояние в одиннадцать кварталов, лучше прогуляться до дома Сола Пензера пешком. К тому времени я выудил из Лона еще добрую сотню фактов и предположений, но перечислять их для вас было бы только пустой тратой чернил и бумаги, поскольку пока к осуществлению своего замысла я не продвинулся ни на шаг. Что касается вечернего покера, распространяться я также не стану; скажу только, что занятый обдумыванием предстоящей операции мозг — не лучший помощник в карточной игре. Словом, я спустил шестьдесят восемь зеленых.

Глава 4

Прежде всего меня заботило, как к ней подобраться, а уж во вторую очередь — что ей сказать, если подберусь. «К ней» — это, как вы догадались, относилось к Маделин Оделл, нашей безутешной вдовушке. К бомбе она почти наверняка отношения не имела, у нее было больше всех оснований желать, чтобы преступника поймали и наказали, и она была самой богатой. Вот из-за каких мыслей я и сделал три серьезных и несколько мелких ошибок, стоивших мне столь крупного проигрыша в покер. Впрочем, они не помешали мне поспать полагающиеся мне восемь часов — ничто мне не может помешать — и не повлияли на аппетит за завтраком; правда, читая «Таймс», я пропустил несколько разделов, которые обычно просматриваю, да и с Фрицем был несколько рассеян. Зато, придя в кабинет, я забыл поменять воду в вазочке на столе Вульфа.

Когда подоспел обед, я все еще не принял окончательного решения. Конечно, в моем мозгу роились тысячи уловок, воспользовавшись любой из которых, я бы проникнул к вдове; но что потом? После обеда я отправился прогуляться, придумав в оправдание несколько мелких дел. Вернулся я только в начале пятого, когда Вульф был в оранжерее, и заполучил кабинет в свое распоряжение. Придвинув пишущую машинку, я вставил лист бумаги и отпечатал:

«Уважаемая миссис Оделл!

Я печатаю это письмо на бланке Ниро Вульфа, поскольку работаю на него и сейчас сижу в его кабинете. Однако дело у меня сугубо личное, и мистер Вульф не знает о том, что я решил к Вам обратиться. А поступаю я так потому, что, будучи опытным профессиональным сыщиком, с мучительной болью слежу за тем, насколько непрофессионально ведется расследование убийства Вашего мужа. Разумеется, мы с мистером Вульфом пристально следили за всеми публикациями, но вчера днем он сказал мне, что, по его мнению, на самый важный факт внимания не обращают — или замалчивают его, — и я с ним согласился. Если он обратится с подобным замечанием в полицию или в прокуратуру, действия это наверняка не возымеет, но сегодня утром мне пришло в голову, что, исходи такое заявление от Вас, отнеслись бы к нему совсем иначе. Если захотите со мной связаться, то адрес и номер телефона указаны выше».

Перечитав послание дважды, я внес пять мелких изменений и исправлений, перепечатал письмо в двух экземплярах, подписал его и адресовал конверт миссис Оделл, проживающей на Восточной Шестьдесят третьей улице. Потом заскочил на кухню сказать Фрицу, что пойду прогуляться, а сам отправился в почтовое отделение на Восьмой авеню.

Поскольку стоял июнь и была уже пятница, вряд ли письмо могло дойти раньше понедельника, так что на уик-энд я мог вволю насладиться бейсболом на стадионе «Шеа», однако в субботу утром, в несколько минут двенадцатого, когда Вульф начал диктовать бесконечное письмо коллекционеру орхидей из Малайзии, зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Контора Ниро Вульфа, Арчи Гудвин слушает.

Деловитый женский голос произнес:

— Говорит секретарь миссис Питер Оделл. Она получила ваше письмо и хотела бы поговорить с Ниро Вульфом.

Я, конечно, предполагал, что такое может случиться в присутствии Вульфа, поэтому раздумывать не стал.

— Прошу прощения, — заявил я, — но мистера Вульфа нет, и он появится только в понедельник. Кроме того, я подчеркнул, что письмо носит сугубо личный характер.

Она прикрыла микрофон, и я ничего не слышал. Пару минут спустя она снова заговорила:

— Мистер Гудвин?

— Да.

— Миссис Оделл хочет поговорить с вами. Вы можете приехать в три часа?

Я тут же прикинул, что в три часа будет идти примерно четвертый иннинг бейсбольного матча, но ведь меня никто не заставлял отправлять это письмо.

— Хорошо, — сказал я. — В три я буду.

Повесив трубку, я развернулся и сказал Вульфу:

— Кое-кто упомянул ваше имя всуе. До чего рассеянный пошел народ! Нужно приучить людей перечитывать письма по меньшей мере трижды. — Я взглянул на блокнот. — Мы остановились на последних достижениях в гибридизации.

Вульф надиктовал еще на страницу.

Я-то намеревался уже в час отправиться на стадион и последить за бейсболом, уплетая хот-доги и запивая их молоком. Вместо этого мне пришлось прогуляться в закусочную Сэма, отобедать ржаным хлебом и печеными бобами — ни того ни другого за столом Вульфа вы никогда не встретите — и уже потом пройти пешком две мили с Западной Тридцать пятой улицы до Восточной Шестьдесят третьей. Должен вам сказать, что люди, которых вы встречаете на тротуарах субботним днем, совершенно не похожи на тех, что снуют по улицам в будни.

Огромный пятиэтажный каменный особняк шириной футов в сорок располагался примерно посередине между Пятой авеню и Мэдисон-авеню. При входе меня остановил здоровенный верзила со значком охранной службы Лэтропа на лацкане. Должно быть, даже по прошествии двух недель досужие репортеры продолжали нарушать покой миссис Оделл.

— Что вам нужно, сэр? — угрюмо спросил детина.

Я назвался, сказал, что меня ждут, и протянул удостоверение. Цербер вошел в вестибюль, нажал на кнопку, и женщина в аккуратной серой униформе с юбкой дюйма на четыре ниже колена открыла дверь. Детина представил меня, женщина, поверив ему на слово, пересекла мраморный вестибюль, сняла трубку внутреннего телефона и сказала, что мистер Гудвин ждет. Пару минут спустя послышался шум спускающегося лифта — он был раз в десять тише, чем лифт Вульфа. Дверцы раздвинулись, и высунувшаяся из лифта женская голова пригласила меня в лифт. Мы проехали два этажа и остановились на третьем. Женщина провела меня по коридору к открытой двери и притормозила, пропуская меня вперед.

Я оказался в просторнейшей комнате, даже, скорее, зале, шириной, должно быть, с весь дом. Я осмотрелся — столы, стулья, кресла-качалки, два дивана, картины, стеллажи, цветной телевизор… На нем мой взгляд задержался, потому что на экране показывали бейсбольный матч, который комментировал Ральф Кайнер. Вся его аудитория состояла из единственной женщины, откинувшейся на подушки широченного дивана. Даже не будь я в ее доме, я узнал бы ее по фотоснимкам, публиковавшимся в «Таймс» и в «Газетт»: широкоскулое лицо, большой рот, пухлые губы. Просторное светло-синее платье, больше напоминающее балахон, застегнутый спереди на «молнию» снизу доверху.

Я приблизился и вежливо поинтересовался:

— Какой счет?

Карие глаза взметнулись ко мне, потом вернулись к игре.

— Четыре — два в пользу «Пиратов», конец четвертого иннинга. Садитесь.

Я сел в кресло рядом с диваном и посмотрел на экран. Принимал Эд Крейнпул. Он благополучно справился с подачей, преодолел все базы, завершив иннинг, и тут же затявкала реклама. Я завертел головой, высматривая секретаршу, но та уже ушла; в ту же минуту телевизор замолчал, и я поспешно повернулся к миссис Оделл. Дистанционнное управление — она выключила звук.

— Картинку я оставлю, — сказала она. И неторопливо смерила меня взглядом.

Я не волновался: брюки у меня были тщательно отутюжены.

— Предлог для своего письма вы придумали слабый. «Самый важный факт» вы даже не привели.

— Разумеется, нет.

— Почему «разумеется»?

Рекламный ролик кончился, и к приему изготовился очередной «пират». Звук она так и не включила, но уставилась на экран; мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

— Я работаю на Ниро Вульфа, — пояснил я «пирату», который, должно быть, от неожиданности промахнулся. — Он зарабатывает на жизнь, разгадывая для клиентов шарады, а часть заработанного отдает мне в виде жалованья. Хорош бы я был, выложив задаром то, что он высказал по поводу одной из таких шарад. А письмо я написал только потому, что горько видеть, как рассыпается в пух и прах ваше дело.

— Ох, оставьте! — Ее глаза метнулись ко мне, потом вернулись к телевизору. — Вы намекнули, чтобы я связалась с вами, и отказались соединить меня с вашим шефом, когда я позвонила. Сколько вы хотите?

— Можете начать с миллиона. Никто еще не сумел назвать сумму, на которую я бы клюнул. Но я и впрямь намекнул, что хотел бы встретиться с вами. Знаете, что я подозреваю? Я почти уверен — и это идет из каких-то скрытых глубин моего мозга — после того, как за семнадцать дней ни полицейские, ни парни окружного прокурора не продвинулись ни на шаг, вы, должно быть, не прочь обсудить свое дело с Ниро Вульфом. Вы что-нибудь знаете о нем?

— Нет, ничего определенного. Хотя, без сомнения, наслышана.

Третий «пират» угодил битой по мячу с такой силой, что тот взмыл в небеса, и за ним со всех ног устремились Клеон Джонс и Томми Эйджи. Мяч уже, казалось, должен был упасть, когда Джонс в немыслимом прыжке успел подхватить его одной рукой… Здорово! Едва началась реклама, я снова повернулся к дивану.

— Честно говоря, — сказал я, — я готов признать, что письмо и в самом деле глупое. Как вы можете проедать плешь окружному прокурору, если я так и не удосужился раскрыть вам «самый важный факт»? Прошу у вас прощения. Больше того — я готов уплатить штраф. Самый важный факт состоит в том, что ваш муж вошел в ту комнату и выдвинул тот самый ящик, а самый важный вопрос — почему? Если и пока на этот вопрос не ответят, и десять лучших сыщиков мира не справятся с этим делом. Передайте это инспектору Кремеру, но только не ссылайтесь на Ниро Вульфа. При упоминании этого имени инспектор звереет. — Я встал. — Я прекрасно понимаю, что вам, возможно, ответ на этот вопрос известен, и вы поделились им с окружным прокурором, который это скрывает, но, судя по опубликованным отчетам, это не так. Во всяком случае, мы с мистером Вульфом в этом сомневаемся. Спасибо, что позволили увидеть, как Клеон Джонс выцарапал безнадежный мяч.

Я повернулся и зашагал к двери, но резкий, как щелчок, голос впился мне в спину:

— Черт возьми, сядьте!

Я повиновался, чинно вперился в экран и проследил, как Джерри Гроут и Бад Харрелсон приносят очко «Метсам». Когда Эд Чарлз сравнял счет и снова пустили рекламу, миссис Оделл снова выключила звук, посмотрела на меня и сказала:

— Позвоните Вульфу и передайте, что я хочу его видеть. Сейчас же. — Она указала пальцем. — Телефон на столе. Сколько времени ему понадобится, чтобы приехать?

— Много. Целую вечность. Я верю, что ничего «определенного» вы о нем и в самом деле не знаете. Он выходит из дома крайне редко, и только по своим личным делам, никогда не покидая дом по делам, связанным с работой. Думаю, что по телефону обсуждать свое дело вы не захотите, поэтому вам остается только поехать к нему самой. Адрес указан на бланке. Хорошо бы в шесть часов — он к этому времени освободится, да и матч закончится…

— Боже мой, какое нахальство! — прошептала она. — Вы считаете, я должна поехать?

— Нет, я считаю, что вы не должны. Но вы сказали, что хотите его видеть, а я…

— Хорошо, хорошо. Не будем об этом. — Она снова нажала на кнопку.

Комментатор Боб Мерфи сменил Ральфа Кайнера, а говорит он громче. Ей пришлось повысить голос:

— Мисс Хабер проводит вас вниз. Она в холле.

Я встал и двинулся к двери. Меня проводили, я прошагал до Мэдисон-авеню, заглянул в бар с телевизором и уселся досматривать матч, так и не зная, зря потратил бланк, конверт, почтовую марку и большую часть дня или нет. Делать ставку я бы не решился. Проще было бросить монетку. Правда, она все-таки сказала, что хочет его видеть, а если я знаю женщин хотя бы на одну десятую от того, что притворно приписывает мне Вульф, то она привыкла добиваться того, чего хочет. К тому времени, когда матч закончился («Метсы» выиграли 7:5), я уже пришел к определенному мнению. Два против одного, что мне удалось подцепить ее на крючок. Так, во всяком случае, мне казалось, когда незадолго до шести я отпирал ключом входную дверь нашего старенького особняка.

Конечно, я и думать не мог, чтобы в этот вечер уйти из дома. Когда меня нет, к телефону обычно подходит Фриц, но порой снимает трубку и сам Вульф, а она могла, позвонить в любую минуту. Могла. Но не позвонила. Она могла наябедничать Кремеру или окружному прокурору, и тогда позвонил бы кто-то из них. Но они тоже не позвонили. Когда, около полуночи, я отправился спать, я уже не ставил два против одного.

Впрочем, надежды я еще не утратил, поэтому в воскресенье утром, зайдя после завтрака в кабинет, я позвонил Лили Роуэн и сказал, что буду весь день занят, но билеты на игру пришлю с нарочным, и надеюсь, что она найдет мне подходящую замену, которая будет орать так же громко, как и я. И вот, представьте себе, — всего восемь минут прошло, как я отослал нарочного, и позвонила мисс Оделл. Сама, не через секретаршу. Она заявила, что хочет поговорить с Вульфом, а я ответил, что нет, мол, он еще даже не подозревает о нашей с ней встрече.

— Господи, — вздохнула она, — можно подумать, что он президент Соединенных Штатов. Я должна с ним поговорить. Приведите его.

— Я не могу, да и он не согласится. Честное слово, миссис Оделл, я был бы рад вам помочь, но это невозможно. Ему бы это пошло только на пользу, но проще привести гору к Магомету. Если можно было бы устроить состязание по упрямству, он бы вас победил.

— Да, я упряма. И всегда была.

— Я готов назвать это упорством, если вы не против.

Молчание. Оно так затянулось, что я даже начал подумывать, не ушла ли моя собеседница, забыв положить трубку. Наконец она сказала:

— Я приеду в шесть часов.

— Сегодня? В воскресенье?

— Да.

В трубке щелкнуло.

Я перевел дыхание. Что ж, пока все шло хорошо, но самое серьезное препятствие еще подстерегало меня впереди. По воскресеньям наш домашний распорядок отличался от обычного. Теодор в воскресенье не приходил, и утренняя возня Вульфа с орхидеями могла продлиться от двадцати минут до четырех часов. Да и Фриц, накормив нас завтраком, мог куда-нибудь уйти до вечера. А мог и не уйти. Сегодня останется дома, он пообещал. Вопрос заключался в том, когда вывалить на Вульфа радостную новость. Подняться в оранжерею я и думать не смел; Вульф не выносил этого, даже если случалось нечто из ряда вон выходящее. Я решил подождать, пока Вульф спустится, чтобы сперва посмотреть, в каком он настроении.

Появился он в начале двенадцатого, зажав под мышкой воскресную «Таймс» и держа в руке четырнадцатидюймовую веточку перистерии элаты; «доброе утро» прозвучало у него как приветствие, а не просто рык. Дождавшись, пока орхидеи заняли надлежащее место в вазочке, а туша Вульфа угнездилась в исполинском, сделанном по особому заказу кресле, которое он не обменял бы на тонну золота, я заговорил:

— Прежде чем вы погрузитесь в «Недельное обозрение», я должен сообщить вам новость, которая придется вам не по вкусу. В шесть вечера к вам придет женщина. Миссис Питер Д. Оделл, муж которой выдвинул ящик стола и погиб. Мне пришлось нарушить закон и не посоветоваться с вами, прежде чем назначить ей встречу.

Вульф метнул на меня испепеляющий взгляд.

— Я был здесь. Ты мог сказать.

— Да, но дело было слишком срочное. — Я открыл ящик письменного стола и вынул лист бумаги. — Вот копия письма, которое я отослал ей в пятницу днем. — Я встал, передал бумагу Вульфу и вернулся на место. — Вчера днем она позвонила, точнее — позвонила ее секретарша, и я поехал к ней домой на Шестьдесят третью улицу. Она попросила, чтобы я позвонил и попросил вас приехать к ней, что я даже обсуждать не стал. Я сказал, что встретиться с вами она может только в одном-единственном месте — в вашем кабинете. Сегодня утром, час назад она позвонила и сказала, что приедет в шесть. Вот и все.

Вульф прочитал письмо. Потом перечитал, плотно стиснув губы. Бросил на стол и посмотрел на меня. Не злобно, не уничтожающе, а просто вперил в меня пристальный взгляд.

— Я тебе не верю, — сказал он. — Сам знаешь, это было бы больше, чем невыносимо.

Я кивнул.

— Ничего другого я от вас и не ожидал. Но в шесть вечера она будет здесь. А срочность, на которую я ссылался, покоится в вашем сейфе. Я имею в виду чековую книжку. Вы, конечно, обратили внимание, что начиная с первого мая я подавал вам памятку о состоянии наших финансовых дел каждую неделю, а не дважды в месяц, как обычно. Из ста пятидесяти восьми дней, прошедших с начала года, вы работали дней десять, а я — меньше двадцати, если не считать моих повседневных обязанностей. Я ненароком…

— Не «меньше двадцати»! Меньше, чем двадцать.

— Спасибо. Я ненароком выведал, что состояние миссис Оделл исчисляется цифрой с восемью нулями. Или даже с девятью. Мне оставалось либо уволиться и сделать ей предложение, либо вынудить ее обратиться к вам. Я бросил монетку — и вы выиграли. Вот я и написал ей письмо.

— А вот теперь, — процедил он сквозь зубы, — выбирать буду я.

— Разумеется. Увольте меня или принимайтесь за работу. Если вы меня уволите, я не стану брать у вас отступные. Ведь в таком случае мне пришлось бы снимать деньги с вашего банковского счета, а всякий раз, как мне приходилось это делать в течение последнего месяца, я с трудом удерживался от рыданий. Меня так и подмывало разорвать на себе одежды и посыпать волосы пеплом. Когда будете принимать решение, не забудьте, что по меньшей мере дважды вы сами поступали так же, когда денег на счету оставалось — кот наплакал. В последний раз такое случилось, когда вы послали меня к женщине по фамилии Фрейсер. Разница только в том, что на сей раз я поступил так, не посоветовавшись с вами. Я предпочитаю отрабатывать хотя бы часть своего жалованья.

Вульф обеими руками вцепился в набалдашники подлокотников кресла, откинулся назад и закрыл глаза. Губы, правда, втягивать и выпячивать не стал — это означало, что ни о чем серьезном он не размышляет, а только прикидывает, стоит ли овчинка выделки.

Я уже собрался было развернуться к письменному столу и приступить к чтению собственного экземпляра «Таймс», когда Вульф открыл глаза, выпрямился и заговорил:

— Насчет моих слов по поводу самого важного факта, на который не обращают внимания. Эта женщина, разумеется, захочет знать, в чем он состоит. У тебя есть предложения?

— Еще бы. Я уже ей сказал — вчера. Главное — то, что Оделл вошел в комнату Браунинга и выдвинул тот самый ящик, в котором, насколько все знали, всегда хранилось только виски. Почему? Вот самый главный вопрос. Вы читали про это убийство только в газетах, а я вчера битых полтора часа обсуждал его с Лоном Коэном и узнал кое-какие подробности, которые не публиковались.

— Проклятье! — Вульф состроил гримасу. — Ладно. Излагай. Главное из беседы с мистером Коэном. И дословно — весь разговор с этой женщиной.

Я начал излагать.

Глава 5

Большинство людей, которые входят в этот кабинет впервые, озабочены своими бедами, но тем не менее частенько замечают что-нибудь особенное — огромный персидский ковер размером четырнадцать футов на двадцать шесть, исполинский глобус — три фута в поперечнике — или орхидеи в вазе на столе Вульфа. А вот миссис Питер Д. Оделл не заметила ничего. Когда я проводил ее в кабинет, она сразу уставилась на Вульфа и продолжала таращиться на него, даже подойдя к его столу. Следом за ней вошла секретарша. Вульф, естественно, даже не подумал привстать им навстречу.

— Шарлотта Хабер — мой секретарь, — представила миссис Оделл. — Я привела ее с собой на тот случай, если мне что-нибудь понадобится.

Она шагнула к красному кожаному креслу, уселась и положила сумочку на маленький столик возле подлокотника. Я придвинул одно из желтых кресел секретарше. По взгляду, которым удостоила меня у двери мисс Хабер, несложно было догадаться, что она предпочла бы находиться где-нибудь в другом месте. Ее узкий лоб был наморщен, отчего казался еще уже, а сложенные бантиком губы делали и без того маленький ротик почти невидимым.

— Я навела про вас справки в трех местах, — скрипучим голосом обратилась миссис Оделл к Вульфу. — Вы своенравны и упрямы, берете огромные гонорары, но на вас можно положиться.

Вульф хрюкнул.

— Вам следовало копнуть глубже, — ворчливо сказал он. — Как насчет профессионализма?

— О, судя по откликам, соображаете вы неплохо. Впрочем, на этот счет я составлю мнение сама. Ваш человек сказал мне, что, по вашим словам, полиция не уделяет должного внимания самому важному вопросу: почему мой муж пошел в комнату Браунинга и выдвинул тот самый ящик? Я хочу знать, почему именно это так важно. — Она взяла сумочку, раскрыла и извлекла наружу чековую книжку. — Сколько вы хотите за ответ на мой вопрос?

Вульф потряс головой.

— Я обсуждаю подобные тонкости только с клиентами, а на вас я не работаю. Однако, учитывая, что мистер Гудвин сослался на меня — о чем я даже не подозревал, — я сделаю для вас исключение. Когда речь идет о судебном процессе по делу об убийстве, подозреваемый может быть осужден и без доказанного мотива. Разумеется, присяжным проще вынести вердикт, когда мотив преступления установлен, но это не является обязательным условием. Совсем иное дело, когда убийство только расследуется. Здесь уже выяснить мотивацию необходимо. Много веков назад на древнем языке был задан вопрос: Cui bono? Кому это выгодно? Пытаться выяснить, кто подложил бомбу в ящик, не зная, для кого она предназначалась, — дело гиблое; чтобы узнать же это, нужно выяснить, почему ваш муж вошел в эту комнату и выдвинул тот ящик, а также кто знал о том, что он это сделает. Собственно говоря, это и есть самый главный вопрос: кто знал, что он так поступит? И знал ли? Если бы дело расследовал я, то сосредоточил бы все усилия на решении именно этого вопроса, отбросив все другие. Я вам ответил, мадам, и гонорара не потребую, поскольку мистер Гудвин процитировал меня без моего ведома и согласия.

Она по-прежнему не выпускала из руки чековую книжку.

— В полиции считают, что бомба предназначалась для Эймори Браунинга.

— Несомненно. Вполне разумное предположение. Но если на самом деле она предназначалась для вашего супруга, то полиция зря тратит время и ничего не добьется.

— Почему вы считаете, что бомба предназначалась для моего мужа?

— Я так не считаю. Но я полагаю, что это вовсе не исключено. И повторяю: в первую очередь я бы хотел узнать, знал ли кто-нибудь о том, что он собирается войти в эту комнату и выдвинуть этот ящик. И если да, то кто.

Миссис Оделл сидела и молча смотрела на Вульфа. Потом повернула голову и бросила взгляд на меня, после чего перевела взгляд на Шарлотту Хабер. Не знаю, требовалась ли ей какая-то помощь, или она делала это просто так, неосознанно. Наконец миссис Оделл раскрыла чековую книжку, вынула ручку, решительно начиркала на чеке, потом на корешке и вырвала чек.

— Вы сказали, что не работаете на меня, — заявила она. — Теперь это уже не так. Вот вам двадцать тысяч долларов в качестве аванса. Я хочу вам кое-что сказать, а также посоветоваться с вами, при условии, что все сказанное останется между нами и вы никогда, ни при каких обстоятельствах, не расскажете об этом кому-либо еще.

Вульф покачал головой.

— Я не могу согласиться на такие условия.

— Господи, почему? Любой адвокат согласился бы.

— Я не член коллегии адвокатов. Сказанное мне клиентом не считается конфиденциальными сведениями… Арчи, твой блокнот.

Я вытащил из ящика блокнот и приготовил ручку.

— В двух экземплярах, — сказал Вульф. — «Удостоверяю, запятая, что получил от миссис Питер Д. Оделл чек на двадцать тысяч долларов в качестве аванса за свои услуги. Точка. Гарантирую, запятая, что любые сведения, запятая, полученные от нее, запятая, не будут раскрыты без ее согласия ни мной, запятая, ни Арчи Гудвином, запятая, если возникшие обстоятельства не обяжут его или меня раскрыть их в законном порядке». — Он обратился к ней: — Уверяю вас, что мы никоим образом не заинтересованы в возникновении подобных обстоятельств. Это вас устроит?

— Я не… Я должна посмотреть на расписку.

Я вложил в каретку бумагу и забарабанил по клавишам. На стене за моим письменным столом висит зеркало высотой в четыре, а шириной в шесть футов, и мне было видно, с каким изумлением следит за мной мисс Хабер. Ни одна секретарша не верит, что какой-либо мужчина способен печатать на машинке десятью пальцами. Управившись с привычным делом, я вынул бумагу, оставил себе копию, а первый экземпляр передал Вульфу. Он подписал бумагу, вернул мне, а я уже отдал ее миссис Оделл. Та прочитала расписку, пожевала губами, перечитала ее и наконец вручила мне чек. Я пробежал чек глазами и отдал его Вульфу, который, даже не удостоив бумажку взглядом, небрежно бросил ее на стол.

Вульф посмотрел на свою клиентку:

— Я подписал эту расписку, мадам, но не буду считать себя чем-либо вам обязанным, пока не узнаю, чего именно вы от меня хотите. Надеюсь, мне не придется возвращать вам заверенный вами чек, но, если возникнет необходимость, я это сделаю. В любом случае я обязуюсь не разглашать полученные от вас сведения, оставаясь в рамках законности. Итак, что вам нужно?

— Мне нужен ваш совет. Я хочу знать, что я могу делать. Мне точно известно, почему именно мой муж пошел в комнату Эймори Браунинга и полез в тот ящик. Знает это и мисс Хабер. Вот почему она здесь. Я знаю, что бомба предназначалась именно ему, и знаю, кто ее подложил.

Думаю, что Вульфу в своей жизни доводилось удивляться не реже, чем нам с вами, но гонор не позволял ему признавать это. Однако эта дамочка его прошибла. Его глаза широко раскрылись, потом прищурились, и Вульф прочистил горло.

— Вот как? — произнес он. — Вы рассказали это полиции?

— Нет. Я не сказала ни одной живой душе. Никто не знает об этом, кроме мисс Хабер и меня. Я надеялась, что полиция его схватит. И почему они не докопались, где и как он раздобыл эту бомбу? Господи, и почему они такие бестолковые? Ведь уже больше двух недель прошло. Теперь, после того что вы мне сказали, я должна что-то предпринять, и я хочу, чтобы вы мне сказали — что именно. Сколько вам известно? Вы знаете, что в тот самый день на пять часов был назначен совет директоров, на котором должно было решиться, кому быть следующим президентом КВС?

— Да. Им должен был стать либо ваш муж, либо мистер Браунинг.

Она кивнула.

— Они должны были оба присутствовать на совете, предложить свою программу дальнейшей политики фирмы и первоочередных изменений, ответить на вопросы, а потом выйти. А мы должны были обсудить обе кандидатуры и затем проголосовать. Это вы тоже знали?

— Нет.

— Что ж, теперь знаете. Если вы читали газеты, то вам известно, что Эймори Браунинг хранил в том ящике стола виски особого сорта.

— Да.

— И что каждый день, часа в четыре, он прикладывался к бутылке.

— Да, это тоже упоминалось.

— Так оно и было. Каждый день между четырьмя и пятью. Все об этом знали. Хорошо, теперь я перехожу к тому самому, что вы обязались никому не раскрывать. Мой муж отправился в ту комнату и выдвинул тот самый ящик, чтобы подложить кое-что в виски. Это была моя задумка. Вам известно, что такое ЛСД?

— Да. Сильнодействующий наркотик. Диэтиламид лизергиновой кислоты.

— Господи, как вы можете это выговорить! Так вот, я сумела раздобыть его. Не спрашивайте у меня, каким образом. Мисс Хабер в курсе. Он был в виде порошка, который я ссыпала в маленькую пластмассовую ампулу и уговорила мужа воспользоваться им. Полиции об этом известно. Ампулу нашли в кармане его пиджака. Об этом вы не знали?

— Нет.

— Да, это держится в тайне. Думаю, что, кроме меня, они никому об этом не сказали, а я заявила, что мне ничего не известно. Питер собирался подсыпать порошок в виски. Ведь Браунинг наверняка приложился бы к бутылке, прежде чем идти на пятичасовое собрание. Мы понятия не имели, какое влияние окажет на него такое количество ЛСД — мы ведь даже не знали, сколько виски осталось в бутылке. Тем не менее мы были вправе рассчитывать, что наркотик подействует на Браунинга, и он произведет плохое впечатление на директоров, а ведь именно в тот день мы и должны были вынести решение о том, кто займет место президента. Ну вот, теперь вы знаете, почему мой муж полез в этот ящик.

Вульф кивнул.

— Да, наверное. Маловероятно, что вы могли бы выдумать подобную историю… к тому же ЛСД находится в руках полиции. Вы сказали, что мисс Хабер знает, как вы раздобыли наркотик. А знает ли она, какое применение вы ему уготовили?

— Да.

— А кто-нибудь еще об этом знает?

— Да. Эймори Браунинг.

Вульф покачал головой.

— Не злоупотребляйте моим доверием, мадам. Не собираетесь же вы сказать мне, что вашего мужа убил мистер Браунинг?

— Собираюсь. Убийца — он. — Она повернула голову: — Шарлотта?

Мисс Хабер раскрыла было рот, но тут же сомкнула губы. Потом подняла и уронила руку.

— Пожалуйста, миссис Оделл! — взмолилась она. — Я не думаю… скажите ему. Прошу вас.

— Что ж, ваше право. — Миссис Оделл обратилась к Вульфу: — Люди делятся на сильных и слабых, — сказала она. — Мисс Хабер как раз из породы слабых. Она — прекрасный работник, но ей не хватает смелости. Она узнала по моей просьбе, где достать ЛСД; более того, именно она и приобрела наркотик примерно месяц назад. Потом, подслушав мой разговор с мужем, проведала о нашем замысле. После этого она позвонила Эймори Браунингу и сообщила ему о наших планах. Я обо всем этом узнала лишь через три дня после смерти моего мужа. Так что слабость она проявила трижды: достав для меня ЛСД, хотя не знала, что я собираюсь с ним делать; позвонив Браунингу; и, наконец, признавшись мне в содеянном. По вашим словам, самый важный вопрос заключается в том, кто знал о том, что мой муж собирается пойти в эту комнату и полезть в тот самый ящик. Так вот, знали об этом трое: мисс Хабер, я и Эймори Браунинг. Браунинга она предупредила за четыре дня до случившегося, так что времени подложить бомбу у него было предостаточно.

Вульф, набычившись, хмуро таращился на нее.

— Замечательное представление, — заявил он. — Необыкновенное. Вы, похоже, не замечаете…

— Я еще не закончила, — оборвала его миссис Оделл. — Насчет того, как Браунинг заполучил бомбу. Вы смотрите телевизор?

— Редко.

— Примерно три месяца назад КВС организовала часовую программу под названием «Откуда берутся бомбочки». Вы ее видели?

— Нет.

— Многим людям показалось, что организаторы явно переусердствовали, объясняя, из чего сделаны бомбы и откуда они берутся, но я так не считаю — ведь ни адресов, ни подлинных имен изготовителей никто не называл. Задумал эту программу сам Браунинг, а всю подготовительную работу проделали его сотрудники, так что собрать нужные сведения труда ему не составило. Если вы считаете, что ему было сложно раздобыть бомбу и научиться пользоваться ею всего за четыре дня, то на самом деле это вовсе не так.

Вульф продолжал хмуриться.

— Вы меня не так поняли. Я имел в виду ваше представление. Это, конечно, следует принять во внимание, но прежде я хотел бы уточнить, стану ли вообще ввязываться в это дело. Чего вы от меня ожидаете, если я соглашусь на эту работу?

— Я ожидаю, что вы скажете мне, что я должна делать. И, надеюсь, поможете мне. Я хочу, чтобы Эймори Браунинг был изобличен, осужден и понес заслуженное наказание, но я не хочу, чтобы сказанное мною вам выплыло наружу. Я не собираюсь сидеть в свидетельском кресле и отвечать на вопросы по поводу того, что замыслили мы с мужем. Сколько вы сами совершили таких поступков, о которых хотели бы умолчать?

— Возможно, тысячу. Порчей чужого виски я не занимался, но о вкусах и методах не спорят. — Вульф повернул голову: — Мисс Хабер, вы подтверждаете то, что рассказала мне миссис Оделл о вашем участии в этом деле?

Секретарша сглотнула. Она сидела вполоборота ко мне, но смотрела, должно быть, прямо в глаза Вульфу.

— Да, — еле слышно выдавила она. Потом повторила, чуть громче: — Да, подтверждаю.

— Вы достали какое-то количество ЛСД по ее просьбе?

— Да, но я не собираюсь объяснять, где и как.

— Мне и не нужно это знать — во всяком случае сейчас. И вы узнали, что она собирается сделать с наркотиком, подслушав ее разговор с мужем?

— Да. Я думала, что имела право знать. ЛСД запрещен. Приобретать его и даже просто хранить — противозаконно.

— И вы решили рассказать про это мистеру Браунингу? Почему?

— Потому что я боялась, что наркотик может убить его. То количество, которое я дала миссис Оделл, — там было почти четыре столовых ложки… Я не знала, чего от него ждать. Если бутылка виски была полна лишь наполовину или даже на четверть, то такая огромная доза наркотика могла, насколько мне известно, оказаться смертельной для мистера Браунинга. Я оказалась бы соучастницей убийства… Да и вообще, я не хотела оказаться замешанной в такое тяжкое преступление. Должно быть, все дело в том, что сказала миссис Оделл, — я и впрямь такая слабая и безвольная личность. Но как бы то ни было, я не хотела становиться убийцей.

— Как вы связались с мистером Браунингом? Вы ему написали?

— Нет, позвонила. В пятницу вечером, из загородного автомата. Я не назвалась. Я вообще не назвала ему ни одного имени. Я только сказала, что во вторник днем некто собирается подсыпать ему в виски крайне опасный препарат и что ему лучше не пить это виски. Он порывался расспросить меня, но я повесила трубку. Конечно, он мог заподозрить, что злоумышленником окажется мистер Оделл, но мне и в голову не могло прийти, что он способен так поступить.

— Откуда именно вы звонили?

— Из Коннектикута. Из городка Вестпорт.

— Вы сказали, что позвонили в пятницу вечером. А в какую именно пятницу?

— Накануне этого ужасного случая. За четыре дня.

— Значит, шестнадцатого мая.

— Да? — Она ненадолго задумалась. — Да, вы правы, шестнадцатого.

— В котором часу вы ему позвонили?

— Около девяти. В самом начале десятого. Когда, как мне показалось, он должен был закончить ужин.

— А вы уверены, что разговаривали именно с мистером Браунингом?

— О, совершенно уверена. Он сам подошел к телефону, да и голос его мне хорошо знаком. Я его слышала не меньше дюжины раз, когда он звонил домой мистеру Оделлу.

Вульф задумчиво посмотрел на нее.

— А вы не говорили миссис Оделл, что предупредили его?

— Нет, конечно.

— Но ведь сказали потом, через три дня после смерти мистера Оделла. Почему?

— Потому что… Словом, я не могла иначе. Я же сказала вам, что не хотела стать убийцей, а сама все же стала. Не сделай я этого звонка, мистер Оделл был бы еще жив, да и мистер Браунинг, скорее всего, тоже. Возможно, ЛСД не повредил бы ему. Я не могла продолжать оставаться с миссис Оделл и не сказать ей… У меня не было другого выхода.

Вульф посмотрел на миссис Оделл.

— Это случилось две недели назад. Почему вы ее не уволили?

— Что за дурацкий вопрос! — взвилась миссис Оделл. — Ведь она могла разболтать кому угодно. Полиции, например. Я хочу нанять вас вовсе не для того, чтобы копаться в поведении мисс Хабер… Или в моем собственном. Я хочу знать, как отомстить Браунингу, не разглашая истории с наркотиком.

Вульф закрыл глаза, и его указательный палец принялся вычерчивать крохотные круги на пресс-папье. Впрочем, судя по тому, что губами он не шевелил, задачка выдалась не из сложных; решение он уже принял, а теперь просто обдумывал, стоит ли продолжать расспросы, прежде чем объявить о своем решении. Полминуты спустя он перестал выводить круги, поднял руку, потер лоб и, развернувшись, воззрился на меня. Если бы не посетители, он бы сказал примерно следующее: «Ты втравил меня в эту историю. Я признаю, что гонорар нам не помешает, но втянул меня ты».

Он ел меня глазами секунд десять, потом снова посмотрел на миссис Оделл…

— Очень хорошо. Вы просите невозможного, но готов принять от вас задаток. Размеры моего гонорара будут определяться не результатом, а затраченными усилиями и риском. Мне понадобится знать факты, много фактов, но приближается время ужина, а я должен услышать их из первых уст. Арчи, запиши эти фамилии: мистер Браунинг, мистер Эбботт, мистер Фолк, мистер Мир, миссис Браунинг, мисс Лугос, мисс Веннер. — Он снова обратился к клиентке: — Вы можете завтра собрать всех этих людей у меня, в девять вечера?

Миссис Оделл недоуменно уставилась на него.

— Нет. Да и с какой стати?

— Для вас это труда не составит. Все они работали вместе с вашим покойным мужем. Они наверняка захотят оказать вам всяческое содействие в том, чтобы изобличить его убийцу. Они пожертвуют один вечер, если вы их попросите?

— Возможно. Но я не хочу их просить. И не стану.

Вульф взял со стола чек и протянул ей.

— Заберите его. Вы только впустую потратили свое и мое время. Вы можете рассчитывать только на чудо, а чудеса в мой арсенал не входят. Верните мне расписку.

— Господи! — тяжело вздохнула она. — Вы и впрямь несусветный упрямец. Но что могут они вам сказать?

— Не знаю, но должен это выяснить. Если существует хоть один факт, который поможет мне выполнить ваше задание, я должен заполучить его. Если вы опасаетесь, что я способен невзначай обмолвиться и выдать вас, то вы не должны были приходить сюда.

Миссис Оделл задумчиво пожевала губами.

— Это единственный путь… Вы непременно должны с ними встретиться?

— Если я берусь за работу на ваших условиях, то да.

Она посмотрела на меня, но увидела только честную, умную, заинтересованную и сочувствующую физиономию.

— Черт бы вас побрал! — махнула рукой она. — Дайте мне список.

Глава 6

Поскольку плачевное состояние нашего банковского счета отравляло мое существование вот уже шесть недель, вы, должно быть, предположили, что в понедельник в десять утра я буду нетерпеливо переминаться с ноги на ногу перед входом в «Континентал бэнк энд траст компани», чтобы как можно быстрее депонировать чек, но вы ошиблись. Я был абсолютно убежден, что Вульф даже пальцем не шелохнет до тех пор, пока миссис Оделл не выполнит своего обязательства; и я его не виню. Из всех людей, числившихся в его списке, не было ни одного, которого мог бы доставить ему я, какую бы причину я при том ни выдумал; и я был вовсе не уверен, что миссис Оделл удастся привести достаточно веские аргументы, чтобы собрать всех этих людей у Вульфа. Вот почему было вполне возможно, что с двадцатью тысячами нам придется расстаться, а раз так, то куда проще возвращать выписанный чек, чем зачислять его на свой счет, а потом выписывать новый чек на эту сумму.

В четыре часа дня я уже готов был поставить десять против одного на то, что чек придется возвратить. С приглашениями миссис Оделл справилась — во всяком случае, если верить ее словам, то все сказали «да». Но вот потом вышла закавыка: она сказала, что придет чуть пораньше, в половине девятого, а я, повинуясь полученным от Вульфа инструкциям, ответил, что приходить ей не стоит вовсе. Ее не приглашали, в список она не включена, и ее не пустят. Вдова рассвирепела. Я попытался объяснить, но она даже слушать не пожелала. Она потребовала, чтобы я переубедил Вульфа и перезвонил ей, причем если она не дождется моего звонка до половины пятого, то обзвонит всех приглашенных и скажет, чтобы они тоже не приходили.

Я заглянул на кухню, сообщил Фрицу, что отбываю по делам, рысью (не трусцой!) промчался до гаража на Десятой авеню, в которомстоит наш седан «герон», владеет которым Вульф, а вожу я, за девятнадцать минут (возможно, рекорд для этого времени суток) добрался до угла Шестьдесят третьей улицы и Мэдисон-авеню и влетел в особняк семьи Оделл, когда стрелки моих наручных часов показывали четыре двадцать восемь. Без ложной скромности признаюсь, что уломать ее удалось исключительно благодаря моему красноречию. Я объяснил, что если Браунинг начнет врать напропалую, что совершенно неизбежно, она не выдержит и вмешается, чем наверняка испортит все дело, а вот Вульф, если позволить ему поступить по-своему, сделает все, как надо. Кроме того, если она обзвонит всех приглашенных и скажет, чтобы они не приходили, нашу сделку можно считать разорванной, и ей придется подыскивать другого сыщика, согласного взяться за это дело, что, по-видимому, не так уж просто, судя по тому, что она обратилась к Вульфу и выписала ему чек на двадцать кусков. Вдове мои аргументы не понравились, но она их проглотила.

По возвращении мне повезло. На Шестьдесят третьей улице мне пришлось в спешке оставить машину во втором ряду, и я был приятно удивлен, вернувшись к седану, что ни один блюститель порядка во время моего отсутствия не налепил мне на ветровое стекло квитанцию об уплате штрафа. Обратный путь занял у меня тридцать одну минуту. Спустившись в шесть часов в кабинет и выслушав мой отчет, Вульф даже не буркнул свое обычное «приемлемо». Он просто зыркнул на меня глазом и позвонил, чтобы Фриц принес пиво. Вид у него был пренесчастный. Мало того, что беднягу заставили работать, так еще и в клиенты ему досталась женщина — упрямая и заносчивая.

Все собрались как миленькие. Первая, Сильвия Веннер, появилась чуть раньше девяти, а последний, Кеннет Мир, пожаловал в восемь минут десятого. Кэсс Р. Эбботт занял почетное красное кресло по двум причинам: как президент КВС и по старшинству, ибо ему было уже под семьдесят. Поэтому я ничуть не колебался, предлагая ему это кресло. Остальных я разместил на желтых креслах, которые расставил в два ряда напротив стола Вульфа. У меня есть правило, заключающееся в том, что, принимая гостей, один из которых может быть или есть убийца, я усаживаю его или ее в первом ряду, ближе ко мне. Вот почему именно там я усадил Эймори Браунинга. Соседнее кресло заняла его жена, а за ней сидел Теодор Фолк. Кеннета Мира я усадил во втором ряду, посередине; кресло слева от него я отвел Хелен Лугос, а справа — Сильвии Веннер. Из всех присутствующих прежде мне доводилось видеть только Кеннета Мира. Когда я открыл ему дверь, он смерил меня пристальным взглядом и спросил:

— Опять фокусничаете?

На что я ответил:

— Нет, даже не собираемся. Если кто-нибудь и знает про ваши окровавленные руки, то не от нас.

Поскольку все они собрались, вам следует с ними познакомиться. Кэсс Р. Эбботт, президент, выглядел так, как и подобает президенту. Ухоженная седая шевелюра, которой он мог бы гордиться, и, по всей видимости, гордился, украшала его холеное бледное лицо с удлиненным подбородком. А вот Эймори Браунинг, следующий по очереди президент, таковым никак не выглядел. Если на вид ему можно было дать года пятьдесят два, то брюшко у него появилось, по моим расчетам, лет пять назад, а еще через пять он должен был, по моим представлениям, облысеть. Теодор Фолк, уолл-стритовский Фолк, на вид был такого же возраста, но выглядел подтянутым и, судя по загару, больше следил за собой. Возможно, играл в теннис. Кеннета Мира с длинным подергивающимся носом и квадратным бульдожьим подбородком я вам уже представлял.

Что касается женщин, то Сильвию Веннер я бы узнал сразу — не меньше дюжины раз я видел ее в программе «Большой город», из которой ее вышиб Браунинг. Смотреть на нее было одно удовольствие, особенно когда на ее щечках появлялись ямочки, но девушки с телевидения, как и из Голливуда, великие мастерицы в такого рода трюках, так что с ними надо держать ухо востро. Я не хотел бы показаться несправедливым по отношению к миссис Браунинг на том лишь основании, что ее мужа подозревали в убийстве, но она показалась мне совершенно невзрачной — так, плюгавенькая серая мышка. Я мог бы расписать все подробно, но к чему забивать вам голову подобными мелочами? Она была примерно одних лет с мужем и явно нервничала. А вот Хелен Лугос, секретарша Браунинга, относилась к тем женщинам, которых нужно видеть воочию, потому что просто описать цвет ее глаз и волос, форму лица и рта — значит, ничего не сказать. Я бы дал ей лет двадцать шесть — двадцать семь, хотя это никакого значения не имеет. А усадил я ее в заднем ряду, справа от Кеннета Мира, по той лишь причине, что мог без труда любоваться ею, не поворачивая головы. Конечно, еще лучше было бы усадить ее в красное кожаное кресло, чтобы разглядывать анфас, но тут уж ничего не попишешь — то было место для президента.

Я предложил гостям напитки, но все ответили отказом, поэтому, дождавшись прихода последнего из приглашенных, Кеннета Мира, я прошагал к столу Вульфа и трижды нажал на кнопку звонка, проведенного в кухню. Минутой спустя Вульф вошел в кабинет, протопал между стеной и красным креслом к своему столу, уселся и обвел глазами посетителей. Я последовательно назвал семь имен и фамилий, а он удостоил каждого кивком — своим кивком, примерно в одну восьмую дюйма.

— От имени миссис Оделл, — произнес он, — я благодарю вас за то, что вы пришли. Она тоже намеревалась быть здесь, но я убедил ее, что ее присутствие осложнило бы нашу беседу, сделав ее более затруднительной как для вас, так и для меня. Я знаю, разумеется, что всех вас долго расспрашивали полицейские следователи, и я даже не попытаюсь превзойти их ни в упорстве, ни в рвении. Откровенно говоря, я вообще сомневаюсь, что мне удастся добиться того, что ждет от меня миссис Оделл. Она прибегла к моим услугам, чтобы выяснить, кто убил ее мужа, но надежды на такой исход призрачны. Похоже, никто точно не знает, умышленной или случайной была его смерть — кроме того, кто подложил бомбу, конечно.

Он посмотрел направо, потом переместил взгляд влево.

— Я располагаю сведениями, полученными из трех источников: из газет, от миссис Оделл, а также от четверых или пятерых журналистов, которые занимались этим делом и с которыми мистер Гудвин состоит в дружеских отношениях. Их мнения крайне противоречивы. Один из них полагает, что мистер Оделл отправился в эту комнату, выдвинул ящик и сам подложил в него бомбу, чтобы…

— О Господи! — простонал Теодор Фолк. — Неужто нас будут пичкать такой ерундой?

Вульф кивнул.

— Разумеется. Когда речь идет о том, чтобы решить сложную задачу, порой кажется, что нелепостям несть числа; я же должен найти правильное решение и доказать, что уж его никак нельзя назвать нелепым. Так вот, другой журналист считает, что бомбу подложил мистер Эбботт, не желая, чтобы мистер Браунинг сменил его на посту президента КВС. По мнению другого их коллеги, виновницей является миссис Браунинг, которая хотела таким образом положить конец роману своего супруга с мисс Лугос. Правда, этот репортер пока не уверен, кому именно предназначалась бомба — мистеру Браунингу или мисс Лугос. Четвертый журналист думает, что преступница — мисс Лугос, которая также хотела положить конец роману с мистером Браунингом, однако он…

— Чушь собачья! — вспылил Кэсс Р. Эбботт из почетного красного кресла. — Я пришел по просьбе миссис Оделл, но я вовсе не намерен выслушивать столь идиотские обвинения. Она сказала, что вы хотите узнать у нас какие-то факты. Какие именно факты?

Вульф повернул руку ладонью вверх.

— Откуда я знаю? Всех вас допрашивала полиция, вы выложили им тысячи фактов, а уж в умении собирать, проверять и сравнивать набор фактов с полицейскими не сравниться. Вполне возможно, что, получив стенограммы допросов, я бы наткнулся на нечто такое, что позволило бы мне прийти к определенному умозаключению, однако я в этом сомневаюсь. Должен вам признаться, хотя от миссис Оделл я это скрыл, что я не питаю иллюзий насчет того, что мне удастся выудить из вас полезную для меня информацию. Для начала я намеревался ограничиться тем, что увижу и выслушаю вас. Похоже, что один из вас и в самом деле подложил бомбу в этот ящик. Есть и другие предположения, но они менее вероятны. Вопрос к вам, мистер Эбботт: как по-вашему, возможно ли, что человек, подложивший бомбу, находится сейчас здесь, в этой комнате?

— Это уже верх идиотизма! — взорвался Эбботт. — Я бы ни за что не стал отвечать на такой вопрос, и вам это прекрасно известно.

— Но вы уже на него ответили. Вы не сказали твердое «нет», а ведь вы не из тех, кто любит ходить вокруг да около. — Глаза Вульфа переместились направо. — Мистер Фолк, как по-вашему, это возможно?

— Да, вполне, — твердо ответил Фолк. — Я мог бы даже назвать два имени, но не стану. Доказательств у меня нет, но мнение вполне сложилось, а вас интересует именно это.

— Имен я не спрашиваю. Миссис Браунинг, тот же вопрос.

— Не отвечай, Филлис, — велел Браунинг. Это прозвучало жестко, как приказ.

— Естественно. Я и не собиралась. — Голос не соответствовал ее внешности — глубокое сочное контральто да еще с модуляциями.

— А вы, мистер Браунинг? — поинтересовался Вульф. — Вы собираетесь ответить?

— Да. Я скажу вам то же самое, что сказал в полиции и окружному прокурору. Я не только не располагаю ни малейшими сведениями, которые могли бы вас заинтересовать, но даже не могу составить какое бы то ни было мнение на этот счет. Я даже не могу себе представить, кому предназначалась бомба — Оделлу или мне. Да, комната моя и ящик мой, но взорвался-то Оделл. И еще я скажу вам, что меня вовсе не удивляет, что миссис Оделл решила прибегнуть к вашим услугам, и я тем более не расположен винить ее за это. Прошло почти три недели, а официальное расследование, похоже, окончательно зашло в тупик.

Вульф кивнул.

— Возможно, мне повезет больше. Мисс Лугос? Тот же вопрос.

— Я могу сказать то же самое, что и мистер Браунинг, — ответила она. Голос ее не шел ни в какое сравнение с голосом миссис Браунинг — он был выше, да и звучал резковато. — Я ровным счетом ничего не знаю. Абсолютно ничего.

Лгунья из нее тоже была никудышная. Если вам довелось на своем веку задать добрый миллион вопросов доброму десятку тысяч людей, то, хотя вы и ловите собеседников на лжи не столь часто, как хотелось бы, все же вы оказываетесь правы куда чаще, чем ошибаетесь.

— Мистер Мир?

Разумеется, я не сбрасывал со счетов и Кеннета Мира. Как и все прочие, кто читает в газетах про убийства, я знал, что он был четвертым или пятым, кто оказался в кабинете Браунинга после взрыва, следовательно, на кровь он насмотрелся, однако одно лишь это не могло послужить причиной навязчивой идеи об окровавленных руках, которая привела его в клинику к психотерапевту. Вполне очевидно, что он мог подложить бомбу, но, конечно, не для Браунинга; если же она предназначалась Оделлу, то откуда он мог знать, что именно Оделл полезет в этот ящик? Впрочем, миссис Оделл с легкостью подсказала ответ: Браунинг сказал ему сам. И все-таки, как он ответит на вопрос Вульфа?

Мир разразился речью, заготовить которую очевидно успел, пока шло обсуждение.

— Я полагаю, что вероятность того, что человек, заложивший бомбу в ящик стола Браунинга, присутствует здесь, чрезвычайно велика. И это все, что я вам могу сказать. Ни причины, ни имени назвать я не могу.

— Не можете или не хотите?

— Какая разница? Считайте, что не назову, — и все.

— Но если я спрошу вас… Впрочем, не буду. Это может подождать. Мисс Веннер?

Увы, ямочки куда-то исчезли. Вид у нее был довольно хмурый. Вот и сейчас она прищурилась и сказала:

— Я что-то не понимаю. Вы, как мне кажется, отнюдь не глупец, но то, что здесь происходит, кажется мне каким-то балаганом. Я не понимаю, зачем вы его устроили. Даже если бы я и считала, что могу назвать вам имя человека, подложившего бомбу, стала бы я это делать здесь, в присутствии всех этих людей? Мистер Эбботт возглавляет компанию, в которой я работаю, а мистер Браунинг скоро станет ее главой. Я не могу, но если бы и могла… Нет, решительно не понимаю.

— Вы плохо слушали, — заявил ей Вульф. — Я сказал, что отнюдь не питаю иллюзий по поводу того, что мне удастся выудить из вас интересующие меня сведения, но могу еще добавить следующее — вряд ли вы таковыми сведениями располагаете. Например, задам вам такой вопрос. Месяца три назад КВС организовала программу под названием «Откуда берутся бомбочки». Вы ее видели?

— Да. Еще бы.

— Значит, вам известно, что для подготовки этой программы требовалась большая поисковая работа. Наверняка сотрудникам КВС приходилось не раз и не два общаться с людьми, которые разбираются в бомбах и умеют обращаться с ними. Назовем их специалистами. Теперь я задам вам вопрос, который уходит на три недели в прошлое. Где и как вы провели уик-энд с пятницы, шестнадцатого мая, по воскресенье, восемнадцатого мая? Напомню, что во вторник, два дня спустя, погиб мистер Оделл.

— Но почему вы… — Она уже больше не щурилась; глаза были широко раскрыты. — А! Вы думаете, что я обратилась к одному из «специалистов» и приобрела бомбу. Что ж, это не так.

— Я вовсе ничего не «думаю». Я пытаюсь получить хоть какие-то основания, чтобы начать думать. Я спросил, где и как вы провели тот уик-энд. У вас есть причины скрывать это от меня?

— Нет. У меня нет и причин, чтобы отвечать вам, но я все же отвечу. Полиции я уже говорила это раз пять или шесть. В пятницу, ближе к вечеру, я села на поезд на Катону и поехала в гости к моим друзьям — Артуру и Луизе Дикинсонам. Они в бомбах не разбираются. В воскресенье вечером я вернулась, тоже поездом.

Я взял ручку и занес услышанное в блокнот. Вульф спросил:

— Мистер Мир, есть ли у вас какие-то возражения против того, чтобы рассказать мне, как вы провели тот уик-энд?

— Нет, конечно. В пятницу вечером я отправился на машине в Вермонт, всю субботу и воскресенье лазал по горам, преодолев миль сорок, а в воскресенье вечером вернулся.

— Вы были одни или с кем-то?

— Я был один. Я не люблю компанию в походе. С ними вечно что-нибудь случается. Я тоже помогал подготавливать ту программу, но в Вермонте никто из «специалистов» не проживает.

— Я надеюсь услышать о специалистах от мистера Браунинга. Попозже… Мисс Лугос?

На ее лицо стоило полюбоваться. Когда Вульф произнес ее фамилию, она повернула голову и посмотрела на Браунинга, своего босса. Не то чтобы она хотела о чем-то спросить, а просто так, по привычке. Потом перевела взгляд на Вульфа и спокойно ответила:

— В тот уик-энд я оставалась в Нью-Йорке. Вечером в пятницу я сходила с подругой в кино. Днем в субботу я походила по магазинам, а вечером с тремя друзьями пошла в театр. В воскресенье я встала поздно и занималась уборкой квартиры и всякими пустяками. В нашей картотеке хранятся все сведения, касающиеся той программы, а также данные о всех людях, с которыми мы контактировали. Ни с одним из них в тот уик-энд я не встречалась.

Вульф стиснул зубы. В его доме не было места глаголам вроде «контактировать», а он относится к употреблению слов очень серьезно. Он с радостью закончил разговаривать с секретаршей Браунинга.

— Мистер Фолк?

Фолку было явно не по себе — он ерзал в кресле и, похоже, не знал, куда деть ноги.

— Вы сказали, — произнес он, — что не попытаетесь превзойти полицейских ни в упорстве, ни в рвении, однако именно этим вы сейчас и занимаетесь. Впрочем, Питер Оделл был моим лучшим другом, а вы можете оказаться хотя бы вполовину достойным того, о чем гласит молва. Так вот, в тот уик-энд я остался дома, на Лонг-Айленде. У нас было четверо гостей… нет, пятеро, но ни один из них специалистом по бомбам не является. Назвать вам их фамилии и адреса?

— Возможно, но позже.

Когда глаза Вульфа переместились к миссис Браунинг, ее супруг заговорил:

— Тот уик-энд мы с женой провели вместе. В заливе Саунд. Мы были на борту яхты, которая принадлежит моему другу Джеймсу Фаркхару, банкиру. Кроме нас там было еще двое гостей.

— Весь уик-энд, мистер Браунинг?

— Да. С пятничного вечера по воскресный.

Я уткнулся взглядом в блокнот и старался не поднимать глаз. После бесчисленных тренировок я мог, конечно, не опасаться, что могу выдать себя по выражению лица, но меня мучили два вопроса. Во-первых, мне было непонятно, почему Вульф затеял всю эту галиматью насчет уик-энда, когда ему нужно было проверить только алиби Браунинга, а во-вторых, успел ли Браунинг сообразить, куда ветер дует, или дал правдивый ответ на вопрос в лоб? Не знаю, как справился Вульф со своим лицом, ведь я сидел уткнувшись в блокнот, но, судя по всему, он справился вполне успешно. Во всяком случае, он явно хотел задать Браунингу еще пару-другую вопросов, но сдержался. Только заметил, что сомневается, чтобы мистер Фаркхар или другие гости занимались бомбами, а потом спросил:

— А как насчет вас, мистер Эбботт?

Вот тогда только я позволил себе оторваться от блокнота.

— Мне вся ваша затея страшно не нравится, — ответил тот. — Я знал Пита Оделла двадцать лет и десять из них мы работали бок о бок. Я глубоко и искренне сочувствую его жене, теперь вдове, но все это просто нелепо. Я-то надеялся, что вы придумали что-то новенькое, напали на след, а вы затеяли все ту же тягомотину. Каждый из нас провел на допросах уйму времени, отвечал на бесчисленные вопросы, подписывал бесконечные протоколы, и, хотя мы все рады уважить просьбу миссис Оделл, согласитесь, что нельзя снова заставить людей проходить эту нудную и бессмысленную процедуру. Почему она не может попросить, чтобы полицейские разрешили вам ознакомиться с нашими показаниями? Там вы найдете все подробности о том, как я провел тот уик-энд. Я находился дома, недалеко от Тэрритауна. У нас были гости. Весь день я играл в гольф, а ночью в бридж. Но, повторяю, это абсолютно нелепо.

Уголок рта Вульфа вздернулся вверх.

— Значит, продолжать бесполезно, — заявил он. Не пожаловался, а просто констатировал факт. Затем уперся ладонями в край стола, отодвинул кресло и приподнял свою колоссальную тушу. — Придется пока придумать что-нибудь новенькое. От имени миссис Оделл еще раз благодарю вас за то, что вы пришли. Всего доброго.

Он снова решительно протопал между стеной и красным кожаным креслом, вышел в прихожую и повернул налево.

— Ну и дела, черт побери! — невольно вырвалось у Теодора Фолка.

Мне кажется, каждый из них что-то высказал, но, даже если там прозвучало что-то важное, в моих записях об этом не будет ни слова. Я никого не слушал, а старался только побыстрее от них избавиться. Я даже не заметил, кто с кем уходил. Заперев за последним из них дверь и задвинув засов, я поспешил на кухню. Фриц, державшийся наготове, чтобы по первому зову подать напитки, сидел у большого стола на высоком табурете и держал в руке журнал, однако смотрел не в него, а на Вульфа. Вульф же стоял с пивным стаканом и грозно пялился на пену, дожидаясь, пока она осядет до нужного уровня.

— Скоро уже одиннадцать, — заметил я. — Я бы с удовольствием начал сейчас, но вы, должно быть, считаете, что не стоит.

— Разумеется, — прорычал он. Потом отпил пива. — Нам нужно это обсуждать?

— Не думаю. — Я встал и вынул из буфета бутылку виски. Порой я сам чувствую, что молоком уже не обойдусь. — У меня есть предложение. Хотите послушать?

Вульф сказал, что хочет, и я поделился с ним своим замыслом.

Глава 7

Во вторник днем, в пять минут двенадцатого, я сидел в уютном кресле напротив огромного роскошного стола в огромном роскошном кабинете на тридцатом этаже огромного роскошного здания на Броуд-стрит рядом с Уолл-стрит и смотрел на человека, еще более загорелого, чем Теодор Фолк, — настолько загорелого, словно его отлили из бронзы.

Пробиться к нему особого труда для меня не составило, но сперва я должен был удостовериться, что он и в самом деле существует да еще и владеет яхтой. В одну минуту десятого утра я набрал номер редакции журнала «Нос и корма»; трубку никто не снял. Вот и верь после этого, что они горят на работе. Полчаса спустя я все-таки до них дозвонился, и мужской голос, сперва велев мне не вешать трубку, пока он все выяснит, ответил мне, что интересующий меня Джеймс Д. Фаркхар владеет пятидесятивосьмифутовой яхтой типа «директор» под названием «Просперо». Что ж, это, конечно, и впрямь приличная яхта, а не какое-нибудь корыто с мачтой или подвесным мотором. Затем я позвонил в «Федерал холдинг корпорейшн» и, преодолев цепочку из двух женщин и одного мужчины, услышал на другом конце провода голос Эвери Баллу. Похоже, он еще не забыл об услуге, которую мы с Вульфом оказали ему три года назад, и все еще ценил ее.[57] Я сказал, что нам нужно маленькое одолжение и спросил, не знаком ли он с банкиром по имени Джеймс Фаркхар.

— Еще бы! — ответил Баллу. — Он второй человек в «Тринити Фидьюшиери». А что он натворил?

— Пока ничего, насколько мне известно. Об установлении отцовства, во всяком случае, речь не идет. Мне нужно только задать ему парочку вопросов об одном деле, в котором он не замешан — и не будет замешан. Просто случилось так, что именно он располагает интересующими нас сведениями, только и всего. Чем быстрее мы сумеем их заполучить, тем лучше, и мистер Вульф подумал, что вы, возможно, не откажетесь связаться с ним и сказать, что когда я позвоню и попрошу принять меня, то будет лучше, если он предложит встретиться немедленно, не откладывая дела в долгий ящик, чтобы поскорее от меня избавиться.

Баллу согласился. Десять минут спустя перезвонила его секретарша и сказала, что Фаркхар ждет моего звонка. Она даже дала мне номер его телефона, который я тут же набрал и нарвался уже на его секретаршу.

Вот как случилось, что в одиннадцать ноль пять я оказался в кабинете Джеймса Д. Фаркхара. Начал я с извинений.

— Мистер Вульф не хотел беспокоить вас по делу, которое вы сочли бы сущим пустяком, но все же был вынужден это сделать. Речь идет об одном происшествии, которое случилось более чем три недели назад, шестнадцатого мая, в пятницу. У одного адвоката есть клиент, против которого возбудили иск на пятьдесят тысяч долларов, и он попросил мистера Вульфа кое-что проверить. Фамилия клиента О'Нил, Роджер О'Нил, а речь идет о том, что некий Уолш уверяет, будто бы в тот вечер около половины девятого он удил рыбу со своей лодчонки в заливе Саунд, неподалеку от Мэдисона, примерно в миле от берега, а яхта О'Нила, делая, по его словам, узлов двадцать, задела его лодку и пустила ее ко дну. Солнце уже клонилось к закату, но сумерки еще не сгустились. К тому же, как он уверяет, на лодке горел фонарь. Сам Уолш серьезно не пострадал, а вот его двенадцатилетний сынишка до сих пор лежит в больнице.

Фаркхар нахмурился.

— Я не понимаю, при чем тут я. Извините, но у меня очень много дел.

— Я стараюсь быть предельно кратким. Уолш сказал, что на месте происшествия были свидетели. По его словам, ярдах в двухстах от них проходила очень крупная яхта, футов в семьдесят, и на ее борту были люди, которые могли видеть, как это случилось. Он пытался разглядеть название, но за точность не ручается, потому что барахтался в воде, да и света было недостаточно. По его мнению, она называлась как-то вроде «Пропеллера». Яхту с таким названием мы отыскать не смогли, а вот ваша, «Просперо», по названию немного созвучна. Пятница, шестнадцатого мая. Три недели назад. Не были ли вы в тот день в Саунде?

— Я каждую пятницу выхожу в море. В ту пятницу… три недели назад… — Он зажмурился и запрокинул голову назад. — Это было… Нет… Ах да, вспомнил. — Он открыл глаза и выпрямился. — Да, я и впрямь пересекал Саунд. Только не в районе Мэдисона. Около девяти часов мы бросили якорь в бухточке возле Стоуни-Брука, на противоположном берегу.

— Значит, это были не вы. — Я встал. — А вам не попадалась яхта «Пропеллер»?

— Нет.

— Если вы не против… Мистер Вульф всегда требует, чтобы я проверял все досконально. Кто еще был с вами на борту?

— Моя жена и четверо гостей. Мистер и миссис Перси Янг, а также мистер и миссис Эймори Браунинг. Ну и команда из двух человек. Откровенно говоря, черт возьми…

— О'кей. Извините, что зря вас побеспокоил. Мистер Вульф тоже готов принести свои извинения. Премного благодарен.

Я отчалил.

Когда я спускался на лифте, стоявшая рядом женщина шарахнулась от меня, как от прокаженного. Я не следил за своим лицом, выражение которого, должно быть, указывало, что я готов удушить или пристрелить кого-нибудь. Так, наверно, и было. Внизу, в вестибюле, я уединился в телефонной кабинке и набрал самый привычный номер. Ответил Фриц. Я сказал:

— Я. Мне нужен он.

Ждать мне пришлось минуты две. Обычная история — Вульф ненавидит телефоны.

— Что, Арчи?

— Звоню из одного здания на Броуд-стрит. Только что имел беседу с Джеймсом Д. Фаркхаром. В девять часов вечера в ту самую пятницу он бросил якорь в бухточке у побережья Лонг-Айленда. На борту были четверо гостей — мистер и миссис Перси Янг, а также мистер и миссис Эймори Браунинг. Звоню я, потому что уже почти половина двенадцатого и, если продолжать действовать по намеченному плану, то мне потребуется не меньше часа, чтобы привезти ее, а это уже слишком близко к обеду. Я предлагаю вместо этого просто позвонить ей, и…

— Нет. Возвращайся домой. Я сам ей позвоню. Какой у нее номер?

— Он записан в моем желтом блокноте, который лежит в среднем ящике стола. Но не лучше ли…

— Нет. — Он бросил трубку.

Значит, у Вульфа тоже чесались руки выпустить кое-кому кишки. Он собирался позвонить ей сам! Несмотря на угрозу, что обед может остыть. Шагая к ближайшей станции подземки — я решил, что так доберусь быстрее, чем поймаю в такой глухомани такси, — я тщетно пытался припомнить, удостаивался ли хоть раз какой-либо из наших клиентов, мужчина или женщина, подобной чести.

Однако, вернувшись без пяти двенадцать домой, я, едва успев пересечь порог кабинета, понял: Вульф вовсе не собирается задушить или пристрелить ее. Он вознамерился ее прирезать. Сидя за столом, он затачивал свой перочинный нож! Пользуется он им довольно редко, а вот затачивает примерно раз в неделю, но никогда не занимается этим в такое время. Должно быть, его подсознание одержало верх над силой разума. Я подошел к своему столу, уселся, выдвинул ящик, извлек из него «марли» 38-го калибра и спросил:

— Как лучше — всадить в нее свинец до того, как вы ее раскурочите, или после?

Вульф уставился на меня.

— Насколько вероятно, что мистер Браунинг позвонил ему вчера вечером или увиделся лично, чтобы подбить его на ложь?

— Совершенно исключено. Ставлю сто против одного. Я не спешил и внимательно следил за его лицом. Кроме того, подговаривать пришлось бы еще семерых: его жену, четверых гостей и команду. Исключено. Вы поговорили с мисс Хабер?

— Да. — Вульф кинул взгляд на часы. — Тридцать пять минут назад. Мы условились…

В дверь позвонили. Я убрал револьвер в ящик, задвинул его и отправился в прихожую. Посмотрев в прозрачное лишь изнутри стекло, я увидел больше, чем ожидал, и вернулся в кабинет.

— Миссис Оделл вы тоже пригласили? — поинтересовался я.

— Нет.

— Значит, она пригласила себя сама. Она здесь. Что делать?

Вульф зажмурился, открыл глаза, опять зажмурился и вновь посмотрел на меня.

— Очень хорошо. Возможно, тебе придется силой выволочь ее в гостиную.

С каким нескрываемым наслаждением я бы это выполнил — тащил бы ее за волосы, вопящую и дрыгающую конечностями. Повела она себя именно так, как я и ожидал. Стоило мне открыть дверь, как она буквально ворвалась в прихожую, едва не оттерев меня плечом, и решительно зашагала по коридору, тогда как мисс Хабер семенила следом, силясь за ней поспеть. Поскольку я всерьез опасался, что она оцарапает или даже укусит Вульфа, я быстро запер дверь и влетел в кабинет буквально у нее на пятках. Я даже не уверен, какие именно шесть слов она успела произнести — «если вы надеетесь, что вам сойдет» или «если вы надеетесь, что вам удастся», — прежде чем Вульф треснул кулаком по столу и проревел:

— Молчать!

Не представляю, как ему это удается. Его рык звучит, как взрыв, как раскат грома или извержение вулкана, но вместе с тем он каким-то непостижимым образом режет, как бритва, хотя это и кажется невозможным. Строптивая вдова остановилась и замерла как вкопанная, челюсть отвалилась.

Я мигом очутился между ней и Вульфом.

— Я пригласил прийти мисс Хабер. — Голос Вульфа морозил, как антарктический лед. — Не вас. Если вы готовы просто молча сидеть и слушать, то можете остаться. В противном случае мистер Гудвин выдворит вас — из этой комнаты и из моего дома. Ему это только доставит удовольствие. Я должен сообщить кое-что мисс Хабер, и я не потерплю вмешательства с вашей стороны. Итак?

Ее рот показался мне еще шире обычного, потому что она закусила нижнюю губу. Она неторопливо шагнула к красному кожаному креслу, но Вульф рявкнул:

— Нет! Я хочу, чтобы в этом кресле сидела мисс Хабер. Арчи?

Я встал и придвинул к ней желтое кресло, поставив его ближе к своему столу, нежели к столу Вульфа. Миссис Оделл метнула на меня взгляд, которого я явно не заслужил, после чего все же подошла к желтому креслу и села. Я сомневался, что Шарлотта Хабер была в состоянии сама добраться до красного кресла, поэтому шагнул к ней, взял ее за руку и помог усесться.

Глаза Вульфа, устремленные на нее, превратились в узкие щелочки.

— По телефону я сказал вам, — начал он, — что в том случае, если вы не придете ко мне до двенадцати часов, я позвоню инспектору Кремеру из уголовной полиции и сообщу о том, как в воскресенье вечером вы рассказали мне о своем звонке мистеру Браунингу шестнадцатого мая. Возможно, мне в любом случае придется поставить его об этом в известность, но я посчитал, что поступлю справедливо, предоставив вам возможность объясниться. Почему вы солгали мне?

Бедняжка попыталась посмотреть ему в глаза, поняла, что это невозможно, и выдавила:

— Я не… — Она запнулась, сглотнула и начала заново: — Я не солгала. Все случилось именно так, как я вам сказала. Если мистер Браунинг не хочет сознаваться, если он отрицает…

— Пф! Я не обсуждал это с мистером Браунингом. Убедительные доказательства, что вы все выдумали, я раздобыл из другого источника. Даже полная искренность может уже не спасти вас, а уж ничто другое и подавно вам не поможет. Если вы не скажете, кто и зачем принудил вас пойти на это лжесвидетельство, вам конец. Вы выйдете из моего дома не со своей госпожой, а в сопровождении полицейского. Скорее всего, вас арестуют как важного свидетеля. Я не…

— Вы не посмеете! — взвилась миссис Оделл. — Вы сами знаете, что не посмеете! Вы дали письменное обещание!

— Убери ее, Арчи, — коротко приказал Вульф. — Если понадобится, выволоки ее силой.

Я встал. Вдова запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня, и сказала:

— Вы не имеете права. Не смейте ко мне прикасаться!

— Вы только посмотрите на нее, — сказал я. — Должен признаться, что предпочел бы не связываться с вами, но мне приходилось выставлять за дверь женщин куда более крупных и сильных, чем вы, а моя шкура, как видите, вовсе не иссечена шрамами. Послушайте. Вы пытались обвести нас вокруг пальца, но сели в лужу — ничего удивительного. Вам даже не хватило ума проверить, где был Браунинг в тот злополучный вечер. Что же касается письменных обещаний, то в бумаге говорится следующее. Цитирую: «Гарантирую, что любые сведения, полученные от нее, не будут раскрыты без ее согласия ни мной, ни Арчи Гудвином, если возникшие обстоятельства не обяжут его или меня раскрыть их в законном порядке». Конец цитаты. Что ж, возникли именно такие обстоятельства. Фараоны потратили тысячи часов, пытаясь выяснить, почему ваш муж отправился в ту комнату и полез в тот ящик и кто знал об этом. Теперь я знаю. Следовательно, я утаиваю улики в деле об убийстве, в то время как, согласно действующему законодательству, я обязан сообщить об этом в полицию. В противном случае я становлюсь соучастником преступления. Более того, я не просто законопослушный гражданин; я — частный сыщик, и я не хочу потерять свою лицензию и столкнуться с необходимостью начинать новую карьеру. Поэтому даже в том случае, если мистер Вульф сжалится над вами и возьмет грех на душу, останусь еще я. А я чувствую ответственность. А я ведь и вправду несу за это ответственность. Ведь именно я затеял всю эту заваруху, написав вам письмо. Мистер Вульф сказал мисс Хабер, что если она не признается, то он сообщит в полицию. Я пока не уверен, устроит ли меня это «что если». Я совершенно озверел и осатанел, так что за грязную, изжеванную долларовую бумажку с оторванным уголком вполне способен прогуляться до ближайшей аптеки на углу и звякнуть оттуда знакомому сержанту из полиции. Я также знаком с одним человеком из «Газетт», который сочтет за счастье тиснуть сенсационную новость на первой полосе, которую я готов подтвердить собственноручно подписанным признанием. И не просто готов, а всенепременнейше так и сделаю. Я повернулся к Вульфу:

— Хочу кое-что предложить. Если вам по-прежнему хочется ее выдворить, я готов, но мне кажется, судя по ее выражению, что она все усекла.

Я обратился к вдове:

— Если вы думаете, что вам удастся выкрутиться, заявив, что все это враки и что вы сами все это выдумали от начала до конца, то вы заблуждаетесь. Полицейские нашли ЛСД в кармане пиджака вашего супруга, а это уже факт. Вам не отвертеться, вы влипли по самые уши, а отрицая очевидное, вы только усугубите свое положение.

Она смотрела на меня не отрываясь. Потом перевела взгляд на мисс Хабер, но поддержки не нашла. Секретарша сидела сморщив хорошенький лобик, а глаза ее смотрели в никуда.

Миссис Оделл снова вперилась в Вульфа:

— Вы сказали, что с Браунингом не разговаривали. А вот… ЛСД. С кем вы о нем говорили?

— С мистером Гудвином. Больше ни с кем.

— Тогда как вам… Как вы можете…

— Мистер Гудвин сегодня утром побеседовал с владельцем одной яхты. В ту самую пятницу, шестнадцатого мая, в девять вечера эта яхта бросила якорь в бухте у побережья Лонг-Айленда, и на ее борту в числе прочих гостей были мистер и миссис Эймори Браунинг. За все время, что мне доводилось общаться с разного рода мошенниками, я впервые сталкиваюсь со столь вопиющей глупостью. Более оскорбительной оценки наших умственных способностей трудно было даже вообразить; вам следовало знать, что мы первым делом проверим, где мистер Браунинг находился в тот вечер, а следовательно, вы сами тоже должны были это сделать. Судя по взгляду, которым вы сейчас обменялись с мисс Хабер, вам пришла в голову еще одна глупость: вы намеревались сказать, что речь шла о другом вечере. Пф! Не тратьте на это время, миссис Оделл. Посмотрите на мисс Хабер.

Миссис Оделл уже успела посмотреть на свою секретаршу. И начала демонстрировать, что все же не является законченной идиоткой. Она окинула меня пристальным взглядом, потом наклонила голову и посмотрела на Вульфа.

— Не верю, — заявила она, — что вы окончательно решили сообщить об этом в полицию. Будь так, вы не стали бы звонить мисс Хабер, а сразу…

— Я и не говорил, что решил. Я сказал мисс Хабер: «Если вы не скажете, кто и зачем принудил вас пойти на это лжесвидетельство».

— Я сама вам отвечу. Это я ее принудила.

— Когда?

— Три дня назад. В субботу вечером. И еще в воскресенье утром, прежде чем я позвонила Гудвину. Я предложила ей денег. Много денег. Ей нужны деньги. У нее есть младший брат, которого втянули в… Впрочем, это к делу не относится, но это не важно — деньги ей нужны именно для этой цели. К тому же в любом случае я считаю, что именно Браунинг подложил бомбу. Я уверена в этом. Я не знаю, почему он решил, что Питер должен открыть этот ящик, но уверена, что это его рук дело. Возможно, Питер сказал еще кому-нибудь. Вы не были знакомы с Питером и не знаете, какой это был прекрасный человек. А Браунинг убил его, и я теперь готова потратить все свои деньги, чтобы это доказать. Не думаю, что полиция когда-нибудь до него доберется, но вы теперь знаете кое-что, чего они не знают. Вы сможете обуздать мистера Гудвина?

— Нет. — Вульф посмотрел на нее исподлобья. — Никто не в состоянии «обуздать» мистера Гудвина. Он сам способен держать себя в руках, и он не станет открывать кому-либо сведения, полученные им в качестве моего доверенного лица, без моего согласия. Главная моя трудность состоит в том, чтобы обуздать самого себя. Ваша вздорная попытка оставить меня в дураках освобождает меня от взятых обязательств, но ведь я тоже профессиональный частный сыщик. Если мистер Кремер пронюхает о том, что вчера вечером здесь были эти семеро, а это вполне возможно, и если он явится сюда, а это уже произойдет как пить дать, я окажусь в весьма затруднительном положении. Невозможно сосчитать, сколько раз я отказывался делиться с ним разными сведениями под тем предлогом, что они не имеют прямого отношения к делу, но факт, что ваш супруг отправился в кабинет Браунинга и выдвинул ящик его стола, намереваясь подсыпать в виски ЛСД, разумеется, связан с делом напрямую. Более того, этот ЛСД сейчас у них в руках — если верить вашим словам, конечно.

— Это правда. Они сами показали мне наркотик. — Миссис Оделл полезла в сумочку и извлекла из нее чековую книжку. — Да, я поступила на редкость глупо, но больше я такую ошибку не совершу. Я собираюсь выписать вам чек на сто тысяч долларов, но я отдаю себе отчет в том, что сделать это следует крайне осторожно. Если вы думаете, что я плачу вам за то, чтобы ни вы, ни Гудвин не рассказывали полиции про ЛСД, то вы ошибаетесь. Я и сама понимаю, что это невозможно. Но я уверена, что они никогда не изобличат Браунинга, тогда как вам это вполне под силу. Я уверена, что только вы способны вывести его на чистую воду. Мне наплевать, во что это обойдется. Сто тысяч долларов это только задаток. Возможно, вам придется уплатить кому-нибудь вдвое большую сумму за какие-то сведения. Она вытащила ручку и начала выписывать чек.

— Нет, — остановил ее Вульф. — На этих условиях я не приму от вас ни одного цента. Я, разумеется, отказываюсь браться за дело, чтобы изобличить мистера Браунинга как убийцу вашего мужа. Я мог бы за него взяться лишь с одной целью: чтобы попытаться изобличить истинного убийцу и раздобыть улики, достаточные для того, чтобы осудить его. Что же касается вопроса, должен ли я раскрывать какие-либо сведения полиции, то пусть это останется полностью на моей совести. Мы с мистером Гудвином предпочитаем до поры до времени не делиться фактами, которые обеспечивают нам преимущество.

— Убийца и в самом деле Браунинг. Что заставляет вас сомневаться?

— Я не сомневаюсь. Я рассматриваю эту вероятность наряду со всеми прочими, хотя, если бы он и впрямь знал о том, что ваш муж намерен подсыпать в виски ЛСД, его кандидатура и в самом деде была бы предпочтительнее. — Он переместил взгляд на секретаршу. — Мисс Хабер, вы не говорили об этом мистеру Браунингу, а кому вы это рассказали?

— Никому! — вырвалось у нее. Это прозвучало громче, чем следовало бы, и она повторила, уже тише: — Никому.

— Это чрезвычайно важно. Я должен знать. На сей раз вы обязаны сказать мне правду.

— Я и говорю вам правду. Я не могла никому это рассказать хотя бы потому, что и сама об этом не знала. Лишь в прошлую субботу вечером я узнала, для чего понадобился ЛСД, три дня назад. До этого мисс Оделл ничего мне не говорила… Когда она попросила меня…

Вульф, приоткрыв глаза, посмотрел на миссис Оделл.

— Я ей верю, — просто сказала она, и Вульф снова повернулся к секретарше.

— Вы посещаете церковь, мисс Хабер?

— Да. Лютеранскую. Не каждое воскресенье, но довольно часто.

Вульф посмотрел на меня.

— Принеси Библию.

На третьей полке снизу, налево от глобуса, стояли аж целых девять Библий — четыре разных издания на английском и пять — на иностранных языках. Я выбрал ту, которая показалась мне наиболее подходящей, в переплете черной кожи, и подошел к секретарше, съежившейся в красном кресле.

— Положите на нее правую руку, — велел Вульф, — и повторяйте за мной: «Держа руку на священной Библии, клянусь…»

Я держал Библию, а мисс Хабер опустила на нее правую руку ладонью вниз, слегка растопырив пальцы.

— Держа руку на священной Библии, клянусь…

— «Что я не знала о том, как намеревался поступить мистер Оделл…»

Она повторила слово в слово.

— «…С ЛСД, который я достала по просьбе миссис Оделл…»

Она вновь повторила.

— «…До субботы, седьмого июня».

— До субботы, седьмого июня, — эхом откликнулась мисс Хабер.

Вульф снова обратился к миссис Оделл:

— У вас имеются основания подозревать мистера Браунинга только в том случае, если он знал о том, что ваш муж собирается подсыпать ему в виски наркотик. Мисс Хабер об этом не знала. Сомневаюсь, чтобы вы или ваш муж рассказали это мистеру Браунингу. Кому вы говорили об этом?

— Никому я не говорила. Ни единой живой душе. Значит, Питер сам проболтался. Я бы, конечно, никогда это не заподозрила, но ведь иначе и быть не могло. Были, конечно, люди, которые хотели, чтобы новым президентом стал Питер, а не Браунинг, и он, должно быть, поделился с одним из них. Например, с Тедом Фолком, хотя Тед ни за что не продал бы его Браунингу. Могу назвать вам несколько имен. Сильвия Веннер. Потом один человек из отдела общественных связей…

— Прошу прощения. — Он отвернулся и кинул взгляд на стенные часы. — Мне пора обедать. Вы можете составить список имен с соответствующими комментариями. Однако я еще раз повторяю — вы должны четко понимать, чего именно ожидаете от меня. Я постараюсь выяснить, кто убил вашего мужа, и раздобыть достаточно веские улики, чтобы суд вынес обвинительный приговор. И все. Вы это поняли?

— Да. Но я хотела бы увериться… Нет. Наверное, это невозможно. — Она открыла чековую книжку. — Но если это не Браунинг… Ладно, черт с ним. Черт с ним!

Она выписала чек.

Глава 8

Без двадцати минут семь Теодор Фолк, сидя в красном кожаном кресле со скрещенными ногами, заявил Вульфу:

— Это зависит только от того, что именно он собирался сделать.

За четыре с половиной часа, прошедших после обеда, сделано было много, хотя видимых результатов добиться не удалось. Мы обсудили проблему Кремера. Если и когда он заявится, я приоткрою дверь только на два дюйма, насколько позволяет цепочка, и скажу, что Вульф занят и неизвестно, когда освободится, а мне велено набрать в рот воды и ни с кем не общаться. Ордер Кремер, скорее всего, не получит, ведь судьеон может рассказать только то, что несколько человек, фигурирующих в деле об убийстве, провели кусочек вечера в доме Вульфа. Если же он все-таки раздобудет ордер, то мы все равно будем молчать в тряпочку. Другой вариант состоял в том, что я распахну дверь во всю ширь, любезно приглашу Кремера заходить, а Вульф сам решит, как с ним управиться. Мы остановились на последнем. Мало ли, вдруг нам удастся выудить из Кремера какие-нибудь ценные сведения.

Кроме того, мы решили, что начнем тратить тридцать один доллар в час (из денег нашего клиента, разумеется) на Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера — по восемь Фреду и Орри, а Солу пятнадцать. Если никто не знал о том, что Оделл собирается проникнуть в кабинет Браунинга, то бомба предназначалась не для него, и для разгадки преступления уже нельзя было ограничиваться лишь собеседованием с подозреваемыми в нашем особняке. Я дозвонился до Сола и Орри и пригласил их заглянуть к нам в среду, в десять утра, а Фреду по моей просьбе оставили записку. Потом я позвонил Теодору Фолку, ближайшему другу Оделла, и передал, что Вульф хочет побеседовать с ним без свидетелей; Фолк сказал, что может прийти к шести вечера.

Еще пара звонков — вице-президенту нашего банка и Лону Коэну — и я выяснил, что Фолк поднимается по служебной лестнице довольно успешно и стремительно. Директор одной из старейших и надежнейших инвестиционных компаний, член совета директоров еще восьми компаний. Женат, отец троих взрослых детей, которые также успели сделать приличную карьеру. Словом, настоящий образец, которым может гордиться нация, хотя лично мне кое-что в нем пришлось не по вкусу — я совершенно не выношу рубашек, застегнутых на все пуговички. Мне кажется, что человеку, которому не по душе расстегнутые воротнички, можно было бы для острастки пристегивать уши.

Пришел он в шесть тридцать четыре.

Вульф с места в карьер заявил, что хотел бы узнать об Оделле все, что только можно. Особенно его интересовал ответ на вопрос: «Если бы Оделл замыслил какое-нибудь темное дельце, от которого выигрывал бы сам, но подставлял кого-то, насколько вероятно, что он мог бы кому-нибудь об этом рассказать?»

На что Фолк ответил:

— Это зависит только от того, что именно он замыслил. «Темное» говорите?

Вульф кивнул.

— Неблаговидное. Гнусное. Подлое. Грязное. Скверное.

Фолк поерзал в кресле, устроился поудобнее, закинул ногу на ногу и запрокинул голову назад. Потом не торопясь обвел глазами стены слева направо, словно сравнивая развешанные портреты — Сократа, Шекспира и перепачканного углем шахтера — кисти Сепеши. Вульф почитал в человеке три главных качества, причем именно в такой последовательности: ум, изобретательность и силу. Полминуты спустя голова Фолка вернулась в прежнее положение, и он посмотрел на Вульфа.

— Я вас почти не знаю, — сказал он. — Хотя и наслышан. Мой кузен, помощник окружного прокурора, говорит, что вы очень умны, проницательны и вам можно доверять. Он вас хорошо знает?

— Скорее всего — нет. Разве что понаслышке.

— Вы консультировали миссис Оделл…

— Не он, — перебил я. — А я.

— Это к делу не относится, — пробурчал Вульф. И добавил, глядя на Фолка: — Мистер Гудвин — мой доверенный помощник. Я плачу ему жалованье. Он знал, что мой банковский счет изрядно похудел, поэтому взял на себя смелость обратиться к миссис Оделл.

— Понимаю. — Фолк сверкнул белоснежными зубами. Потом потер кончиком пальца губу, словно решая, стоит ли говорить дальше. Решил, что стоит, и произнес: — Вы знаете, что в полиции находится ампула с ЛСД, которую нашли в кармане Оделла.

— В самом деле?

— Да. Миссис Оделл призналась мне, что рассказала это вам. А она сказала, что именно он собирался сделать?

— Я очень умен и проницателен, мистер Фолк.

— Да, конечно. Разумеется, вы передадите ей мои слова, но она и так знает, что мне известно о том, с какой целью Пит прихватил с собой ЛСД, хотя она в этом и не признается. Даже мне.

— А вы и в самом деле это знали?

— Что именно?

— С какой целью он прихватил с собой ЛСД.

— Нет, не знал. Я и сейчас точно не знаю, но могу догадаться; как, впрочем, и полиция. Да и вы догадались бы, если бы миссис Оделл сама вам не рассказала. Зачем, подумайте сами, залезать в чужой стол, имея при себе в кармане ЛСД? Это даже больше, чем догадка. Да, подсыпать наркотик в виски Браунинга — поступок вполне грязный и неблаговидный, вы правы. Не знаю только, насколько подлый.

— Я не сужу, а только даю характеристику. Вы не согласны?

— Нет, пожалуй, согласен. Хотя и не во всем. Как бы то ни было, мне кажется, что затея эта исходила от нее, а не от самого Пита. Можете не скрывать моих слов от нее — я ей уже все это высказал. Вас, конечно, интересует, не знал ли я о его намерениях заранее, не посвятил ли он меня в свои планы? Нет, не знал. Он ни за что не стал бы признаваться в подобном замысле. Даже мне. И уж тем более кому-либо другому. А говорю я вам все это лишь потому, что начинаю сомневаться в способности полиции разоблачить убийцу Пита, тогда как вам, по-моему, эта задача по плечу. И не в последнюю очередь благодаря тому, что вам миссис Оделл, по-видимому, расскажет такое, что утаила бы от полиции. Кроме того, имея дело с такими людьми, как мы, полиции волей-неволей приходится сдерживаться, тогда как вы ничем не связаны.

— Но вы хотите, чтобы я разоблачил убийцу?

— Еще бы, черт побери! Ведь Пит был моим лучшим другом.

— Если никто не знал, что он собирается полезть в тот ящик, то он погиб по собственной неосторожности.

— Да, но убил его все же тот, кто подложил бомбу. — Фолк развел руками. — Послушайте, почему я здесь? Из-за вас я на час опоздаю на одну встречу. Я хотел узнать, не собираетесь ли вы тратить время, расследуя гипотезу, что бомба все-таки предназначалась для Оделла. В полиции по-прежнему считают именно так, хотя это полная ерунда. Черт возьми, ведь я знал его как облупленного. Совершенно невозможно, чтобы он признался кому бы то ни было в намерении подсыпать наркотик в виски Браунинга.

— Вы попытались бы отговорить его от этой затеи, если бы он вам признался?

Фолк потряс головой.

— Я даже не намерен обсуждать это как предположение. Услышь я подобное из уст Питера Оделла, я бы просто уставился на него с раскрытым ртом. Это был бы просто не он. Сказать такое… Нет, увольте.

— Значит, бомба предназначалась для Браунинга?

— Да. Должно быть.

— Но не точно?

— Нет. Вы сказали нам вчера, что у журналистов есть несколько версий; то же самое относится и к нам… я имею в виду наших сотрудников. Но все они только гадают на кофейной гуще — кроме одного, конечно, который подложил бомбу. Мои соображения не лучше, чем у всех остальных.

— Но и не хуже. Итак?

Фолк мельком взглянул на меня, потом снова посмотрел на Вульфа.

— Это нигде не записывается?

— Только в наших мозгах.

— Что ж… Знакома ли вам фамилия Коупс? Деннис Коупс?

— Нет.

— Кеннета Мира вы знаете. Вчера вечером он здесь был. При Браунинге он что-то вроде Пятницы, а Коупс метит на его место. Конечно, в такой огромной организации как КВС многие мечтают о том, чтобы кого-то подсидеть, но отношения Коупса и Мира — это нечто особенное. Думаю, что Мир каждый день проверял, не нужно ли пополнить запас виски в ящике стола Браунинга, а Коупс об этом знал. Коупс принимал самое деятельное участие в создании программы про бомбы, и раздобыть одну бомбу труда ему бы не составило. Это моя гипотеза, основанная, в частности, на том, что я не вижу никого, кто хотел бы подложить эту бомбу Браунингу. То есть могли бы, конечно, многие, добрая дюжина, но причин для этого я лично не знаю. Вы говорили, что кто-то из репортеров подозревает даже жену Браунинга, но это уже верх нелепости.

— А Кеннет Мир и впрямь проверял содержимое ящика каждый день?

— Не знаю. Насколько мне известно, сам он это отрицает.

Я мог бы исписать три или четыре страницы разными фактами, которых не знал Теодор Фолк, но нам от этого толку не было, так что и вам забивать голову подобной ерундой ни к чему. Когда, проводив Фолка, я вернулся в кабинет, мы с Вульфом не стали его обсуждать по двум причинам: взгляд, которым мы обменялись, сказал нам, что делать этого не стоит, и к тому же вошел Фриц, возвестивший, что ужин подан. Во взгляде был также вопрос — насколько можно верить Фолку? Вычеркиваем мы его из списка подозреваемых или нет? Ответа взгляд не содержал.

Главное же заключалось в том, что пока Вульф не взялся за это дело по-настоящему. Он еще только разминался. Верно, он согласился работать и даже получил задаток, но ведь оставался еще шанс, пусть даже и крохотный, что полицейские справятся с делом сами или клиент передумает, и тогда ему не придется пыхтеть и лезть вон из кожи. Есть у меня в загашнике мыслишка, которой я однажды поделился с Вульфом, что он погружается в работу, засучив рукава, лишь после того, как поцапается с инспектором Кремером. Разумеется, после этих слов Вульф меня уволил — или я уволился сам, не помню. Как бы то ни было, от своих взглядов я не отказался, поэтому, когда в среду утром в десять минут двенадцатого в нашу дверь позвонили и я, выйдя в прихожую, разглядел через прозрачное с нашей стороны стекло, кто к нам пожаловал, я был даже рад.

Просеменив к кабинету, я просунул голову в дверь и провозгласил:

— Мистер Шухер!

Вульф скорчил гримасу, приоткрыл рот, затем стиснул зубы и лишь пять секунд спустя снова разлепил губы и процедил:

— Пусть войдет.

Глава 9

Пожалуй, впервые — нет, точно впервые — инспектор Кремер пожаловал и был впущен в кабинет Вульфа во время инструктажа нанятых сыщиков. И с Солом Пензером случилось такое, чего отродясь за ним не водилось, — он отмочил нечто совершенно неожиданное. Он сидел в красном кожаном кресле, и я, пригласив в кабинет Кремера, был убежден, что Сол сразу встанет и освободит кресло для инспектора, а сам переберется на одно из желтых, по соседству с Фредом и Орри. Но не тут-то было. Сол уперся — и все тут. Кремер, вне себя от изумления, застыл посередине ковра и возмущенно фыркнул. Вульф, не менее изумленный, приподнял брови. Я, делая вид, что вовсе не удивлен, прошагал к желтому креслу и придвинул ближе к столу. А Кремер — вы не поверите! — протопал к моему вращающемуся стулу, развернул и грузно плюхнулся на него всем задом. И тут Сол, едва заметно поджав губы, чтобы удержаться от смеха, встал и как ни в чем не бывало перебрался в желтое кресло, которое я поставил напротив стола Вульфа. Увидев, что красное кожаное кресло освободилось, я прошел к нему, уселся, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу, давая всем понять, что чувствую себя как дома.

Вульф не просто повернул голову, чтобы посмотреть на меня; он развернулся вместе с креслом.

— Вы что, сговорились? — рявкнул он.

— Ничуть, — безмятежно ответил я. — Просто это кресло было свободно, и я в него сел — вот и все.

— Я был слишком изумлен и растерялся, — пояснил Сол. — Я ведь не знал, что должен прийти сам инспектор. Вы меня не предупредили.

— Чушь собачья! — проворчал Кремер. — Никто не знал, что я приду. — Он уставился на Вульфа. — Надеюсь, я не прервал чего-нибудь важного?

— Надеюсь, что прервали, — сварливо процедил Вульф. — Мы как раз обсуждали, чем помочь расследованию убийства.

Кремер кивнул.

— Угу. Я именно так и думал.

Вообще-то мы едва успели приступить к разговору. И Сол Пензер, который на первый взгляд выглядит как коммивояжер, пытавшийся торговать энциклопедиями, но отказавшийся от этой затеи, а на самом деле является лучшим частным сыщиком-оперативником в мире; и Фред Даркин, который выглядит так, как будто вообще не знает, что такое энциклопедия, но тем не менее купил целый комплект «Британской энциклопедии» для своих детишек; и шестифутовый красавчик Орри Кэтер, который с удовольствием обменял бы любую энциклопедию на зеркало в полный рост, если бы уже не обладал таковым, но который способен тем не менее справиться с достаточно трудным заданием, — все они пришли в десять часов, и я подробно обрисовал им суть дела. Порой мы предпочитаем умолчать о каких-то мелочах, но на сей раз было решено ничего не скрывать. Я посвятил их во все подробности, а Вульф, спустившийся в одиннадцать часов из оранжереи, только начал говорить.

Глядя из красного кресла на Вульфа, который уставился на Кремера, занимавшего мое место, я впервые любовался на его профиль слева, а не справа, и мне пришлось потратить какое-то время, чтобы привыкнуть. Не знаю, почему это привнесло разницу, но что-то для меня изменилось. Подбородок Вульфа показался мне чуть более заостренным, а волосы немного гуще обычного.

— У вас какие-то вопросы? — вежливо обратился он к Кремеру.

— Ничего особенного, — отозвался тот столь же вежливо. — Не обращайте на меня внимания. Продолжайте. — Чувствовалось, что выходка Сола задела его за живое.

Вульф остановил взгляд на Фреде.

— Я спрашивал, — произнес он, — достаточно ли подробно Арчи ввел вас в существо дела. Или у вас есть еще вопросы?

— Надеюсь, что нет. — Фред пошуршал страничками блокнота. — Места уже не осталось.

— Что вы предлагаете?

Как правило, такой вопрос в устах Вульфа можно расценить как праздную болтовню, но иногда она дает определенные результаты.

— Что ж, — сказал Фред, — мне кажется, что просто так зайти в крупный магазин, например, в «Мейси», и попросить: «Мне, пожалуйста, одну гелигнитовую бомбу. Можно не заворачивать. Запишите на мой счет». — Он вдруг посмотрел прямо на Кремера. — Впрочем, какого черта…

Вульф кивнул.

— Без сомнения, полиция уделила этому вопросу самое пристальное внимание. Двадцать два дня прошло, как-никак. Вчера было ровно три недели. Вы предлагаете…

— Мне нужно время, чтобы разобраться.

— Хорошо. Орри?

— Я должен знать еще кое-что, — сказал Орри. — Например, были ли на руках у Оделла перчатки. Ведь по одной гипотезе, он сам подложил бомбу, чтобы убрать Браунинга, а раз так, то если он был не круглым болваном, то непременно надел бы перчатки. Я предлагаю, чтобы вы спросили об этом инспектора Кремера, и, если выяснится, что Оделл был в перчатках, то это существенно сузит объем поисков. И заодно спросите его про отпечатки пальцев.

— Что-нибудь еще?

— Возможно. После того, как я получу ответ на эти вопросы.

— Сол?

— Что ж, готов сказать, — произнес Сол. — Возможно, дело даже не в том, что я растерялся. Я уже и сам хотел кое-что предложить, но неожиданное появление инспектора сбило меня с толку. А собирался я предложить следующее: если вы обратитесь и в уголовную полицию и в окружную прокуратуру с просьбой допустить вас к материалам дела, вполне возможно, что вам пойдут навстречу. А за три недели они наверняка набрали такую уйму фактов, что…

— Ерунда! — прорычал Кремер. — Нечего вешать мне лапшу на уши, Пензер. Вы не Гудвин. — Он повернулся к Вульфу: — Вечно вы суете нос не в свое дело. Куда ни посмотришь — вы уже там.

Уголок рта Вульфа дернулся на одну тридцатую дюйма кверху. У него это означало широчайшую ухмылку. Он осведомился вежливым тоном:

— Это что-нибудь значит?

— Сами знаете, черт побери!.. — выпалил Кремер и прикусил язык. — Хватит валять дурака. Мне спешить некуда. Продолжайте. Возможно, узнаю что-нибудь новенькое.

— Мы еще не начали.

— Вот это и интересно. С чего вы начнете.

— Что ж… — Вульф закрыл глаза. Десять секунд спустя он раскрыл их, посмотрел на Сола, перевел взгляд на Фреда, а затем на Орри. Наконец остановился на мне. — Соедини меня с мистером Эбботтом.

Не было никакого смысла притворяться, что номер мне незнаком, поэтому вместо того, чтобы идти к своему столу, который занял Кремер, я обогнул стол Вульфа, подтянул к себе телефонный аппарат и набрал нужный номер. Чтобы добраться до президента КВС, я потратил четыре минуты — сначала ответила телефонистка, потом я препирался с секретаршей, уверяя, что у меня срочнейшее дело, не терпящее ни малейшего, ну, совершенно ни малейшего отлагательства. Поскольку вторую трубку я не снимал, я слышал только реплики Вульфа.

— Доброе утро, мистер Эбботт… Да, я тоже очень занят, но это не займет много времени. В понедельник вечером вы сказали, что глубоко и искренне сочувствуете миссис Оделл и хотели бы ей помочь; эта просьба исходит от нее через меня. Только что я посвятил троих людей во все известные мне подробности этого трагического случая. Зовут этих людей Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер. Они — весьма искушенные и умелые сыщики. Я прошу вас дать им разрешение побеседовать с людьми, которые служат в вашей компании, — чтобы им позволили свободно передвигаться по зданию и разговаривать со всеми, кто согласится. Только с теми, которые сами пожелают. Полицейские могут это делать без всякого разрешения, а вот моим людям такого не позволят. Им нужно ваше письменное разрешение, и я готов отправить их к вам, чтобы получить его. Они очень обходительны и навязываться никому не станут. И они не попросят разрешения на беседу с кем-либо из тех, кто был здесь в понедельник вечером. Если хоть на одного из них вам пожалуются, я тут же отстраняю его от дела. Они могут прийти за разрешением прямо сейчас?.. Нет, конечно нет. Никаких обязательств… Нет, никаких осложнений у вас не будет. Инспектор Кремер сидит здесь и слышит каждое мое слово… Да, тот самый Кремер из уголовной полиции Манхэттена. Он сидит у меня в кабинете… Нет, просьба совсем неофициальная. Мистер Кремер пришел поговорить со мной и прервал мою беседу с этими людьми. Он не одобряет мою просьбу, но и против ничего не имеет…

Вульф отпустил еще несколько колкостей по поводу того, как некоторые позволяют себе прерывать работу занятых людей, и на этом разговор закончился. Когда он положил трубку, я уже сидел в красном кресле. Вульф устроился поудобнее и обвел глазами троицу сыщиков. Потом сказал:

— Итак, можете отправляться на охоту. Сначала зайдете к мистеру Эбботту, который снабдит вас рекомендательными письмами, потом разделитесь. Как всегда, собирайте по крупицам все сведения, независимо от того, насколько значимыми они вам кажутся. В первую очередь нас интересует, знал ли кто-нибудь о том, что мистер Оделл собирается пойти в ту комнату и полезть в ящик. Если вам не удастся получить ответа на этот вопрос, то постарайтесь, по возможности, набрести на след. Как всегда, ежедневно докладывайте Арчи о результатах. Сомневаюсь, что вам понадобится кого-либо подкупать, но средства у вас неограниченные. — Он повернулся ко мне: — Сотен по пять?

Я сказал, что для начала этого хватит, и полез в сейф. Из коробки с наличностью — мы держим только подержанные купюры — я вынул тридцать двадцаток, шестьдесят десяток и шестьдесят пятерок и разделил их на три части.

Вульф тем временем разглагольствовал:

— Вы слышали, как я сказал, что вы не будете говорить с теми, кто был здесь в понедельник вечером. Сол, вы возьмете на себя Денниса Коупса. Вопрос, на который вам нужно получить ответ, знал ли он или думал, что знал о том, что Кеннет Мир имеет привычку проверять содержимое того ящика, вы, разумеется, задавать не будете. Орри, вы займетесь секретаршей Денниса Коупса, если она у него есть. Фред, вы полагайтесь на свое чутье. Почаще улыбайтесь. Ваша улыбка восхитительно обманчива. Ни на кого не давите и не навязывайтесь. Срочности никакой нет… Мистер Кремер, у вас есть к ним какие-нибудь вопросы или они могут идти?

— Нет, — сказал Кремер громче, чем следовало бы. Я раздал нашим бравым парням использованные купюры, которые они рассовали по бумажникам, прежде чем уйти. Затем я одарил Кремера обманчивой улыбкой, надеясь, что похожу на Фреда, и сказал:

— Давайте поменяемся.

Инспектор, ни слова не говоря, встал, прошагал к красному кожаному креслу и уселся, а я занял свое место. Вульф повернул голову и посмотрел на Кремера.

— Судя по всему, сегодня вы пожаловали с мирными намерениями. Может быть, ответите на один вопрос? Кто рассказал вам о том, что за гости были у меня в понедельник?

— Кеннет Мир. Он позвонил вчера утром лейтенанту Роуклиффу.

— Вот как.

— Да. — Кремер достал из кармана сигару, засунул в рот и впился в нее зубами. — Попробую рассказать дословно, как Гудвин. Когда Роуклифф говорил мне про этот звонок, он закончил так: «Конечно, когда все разошлись, этот жирный сукин сын откинулся назад в своем пижонском, специально изготовленном для него кресле, закрыл свои дурацкие глаза и почмокал сальными губами, а потом выпрямился, назвал этому умнику Гудвину имя убийцы и велел ему пригласить его к шести часам, когда он спустится из своей дурацкой оранжереи. Поэтому нам остается только поставить там человека, засечь пришедшего, а после этого уже раздобыть необходимые улики и вычислить мотив». Мы и в самом деле отправили сюда своего человека, который сообщил, что в половине седьмого к вам пришел Теодор Фолк. Вот я и решил, что можно сэкономить время и попросить вас дать нам хотя бы мотив, а уж улики мы как-нибудь сами раскопаем.

Вульф потряс головой.

— Не похоже это на вас. Тратить столько времени и сил на неуклюжие насмешки. И сидели здесь, слушая, как я раздаю распоряжения этим людям, но даже не сказали, что мы пытаемся помешать официальному расследованию. Сколько раз вы угрожали отобрать у меня лицензию? Неужели вы окончательно зашли в тупик?

— Да.

— Вот как? — Глаза Вульфа широко открылись. Потом он на секунду зажмурился и снова открыл глаза. — Хотите пива?

— Да.

Вульф потянулся к кнопке звонка и подал Фрицу условный сигнал. Кремер вынул изо рта сигару, изучил оставленные зубами отпечатки, поднес было сигару ко рту, но в последний миг передумал и положил ее рядом с собой, на маленький столик. Вошел Фриц, который принес на подносе бутылку пива и стакан, и Вульф велел ему подать второй поднос Кремеру.

Кремер окинул меня хмурым взглядом и переключился на Вульфа.

— Я пришел к вам вовсе не за помощью, — пояснил он. — Так низко я еще не пал. Хотя это дело представляется мне почти невозможным. Конечно, нам не впервой закрывать дело и отправлять его в архив, но с такой жертвой, как Питер Оделл, этот номер не пройдет. Но судите сами: как мы можем схватить убийцу, когда мы даже не знаем, кого он хотел убить? Представляете — три недели прошло, а нам даже это неизвестно. Даркин считает, что нужно выяснить, где взяли эту бомбу. Ерунда. Семнадцать человек добывали сведения для этой программы; они назвали девятерых, к которым обращались за информацией, — а скольких еще не назвали и никогда не назовут? Некоторые из них узнали достаточно, чтобы и самим научиться изготавливать нехитрые бомбы, — они тоже расскажут об этом? Ха! Конечно, мы продолжаем копать в этом направлении, но надежд на успех питаем даже меньше, чем неделю назад.

Он перевернул руки ладонями вверх, растопырив пальцы.

— Вы сказали им, что главный вопрос состоит в том, чтобы выяснить, кто знал о том, что Оделл собирается пойти в ту комнату и выдвинуть тот ящик. Да? Ну, разумеется. И что, вы думаете, они принесут вам список имен? Как бы не так. Или вы уже сами знаете ответ на свой вопрос? И поставили его лишь потому, что здесь был я?

— Вздор! Знай я правильный ответ, я не стал бы прибегать к помощи этих людей.

Фриц принес второй поднос с пивом, Вульф вынул из ящика стола открывалку, откупорил обе бутылки, а я встал и обслужил Кремера. Вульф налил себе пива, дождался, пока пена осядет до необходимого уровня, и сказал Кремеру:

— Разумеется, вам известно, почему Оделл пошел в ту комнату и залез в тот ящик.

— Вы так думаете?

— Безусловно. Имея при себе сильнодействующий наркотик, залезать в ящик, где хранится виски… Вы же не идиот.

— Вы, конечно, узнали об этом от миссис Оделл.

— Она сказала мне только то, что вы показали ей ЛСД. Не думаю, чтобы это была мука или сахарная пудра, подложенная вашими сотрудниками. Зачем бы вам такое потребовалось? Или я не прав?

— Вы правы. — Кремер отпил пива, потом осушил весь стакан, поставил на столик и налил еще. Затем взял сигару, засунул в рот, но снова вынул. И дождался, пока Вульф допьет пиво и посмотрит на него.

— А пришел я вот зачем, — сказал он. — Не за помощью, нет, хотя и подумал, что обсуждение этого дела было бы полезно для нас обоих. Мы собрали целую кучу фактов, тысячи — как установленных, так и нет. Миссис Оделл наверняка сообщила вам нечто такое, о чем умолчала, разговаривая с нами; возможно, другие тоже рассказали вам что-нибудь этакое. Давайте обменяемся. Я понимаю: вам это непросто. Ведь вы обманете своего клиента, да и я приоткрою вам официальные сведения, которые обязан, по долгу службы, держать в тайне. Предлагаю вам честный обмен. Без дураков. Надеюсь, наш разговор не записывается?

— Нет.

— Хорошо. — Кремер снова взял стакан. — Вот почему я к вам пришел.

Вульф повернул голову и посмотрел на меня. Взгляд его был красноречивее любых слов. «Надеюсь, ты получил удовольствие?» — спросил он глазами. «Еще как!» — так же взглядом отозвался я. Вульф снова взглянул на Кремера и произнес, просто констатируя факт:

— Так не пойдет, мистер Кремер.

— Вот как?

— Да. Взаимоуважение между нами существует, это верно, а вот взаимного доверия нет. Даже если я поделюсь с вами каждым словом, услышанным от миссис Оделл и остальных, вы наверняка подумаете, что я что-либо от вас утаил. По вашим словам, вы располагаете тысячами фактов. Но даже если вы приоткроете мне десять тысяч фактов, я также подумаю, что вы скрыли от меня по меньшей мере один. Самый важный. Вы сами знаете, так же, как и я, что за всю мировую историю не удалось придумать более глупой и бессмысленной формулировки, чем старинная судебная клятва: «клянусь говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды». Пф!

— Значит, вы и впрямь бы что-нибудь утаили?

— Не исключено. Могу добавить, что, поделившись с вами всем, что мне известно, я не помог бы вам ровным счетом ничем, но вы мне все равно не поверите.

— Еще бы, черт побери! — Кремер метнул свирепый взгляд на свой стакан, словно увидев его впервые. — Спасибо за пиво. — Он отставил недопитый стакан на столик и взял сигару. Я подумал, что он швырнет ее в мою мусорную корзинку и, как всегда, промахнется, но Кремер засунул ее в стакан с пивом, жеваным концом вниз. Потом встал.

— У меня был вопрос, — процедил он сквозь зубы, — один только вопрос, но теперь я его не задам. Черт побери, и у вас еще хватило наглости!.. Эти ваши люди… прямо при мне…

Он круто повернулся и затопал к двери.

Провожать я его не стал, но, услышав, как открылась, а потом хлопнула входная дверь, я протрусил в прихожую, чтобы удостовериться, что инспектор и в самом деле ушел, а не затаился под вешалкой. Вернувшись в кабинет, я занес в расходную книгу сведения о выданных наличных. Не люблю откладывать дела на потом. Вульф произнес:

— Ты его знаешь. Зачем он приходил?

— Он же сказал, что следствие зашло в тупик.

— Вздор! Такая самоуверенная личность не способна признать свое поражение.

Я сел за свой стол.

— Значит, ему просто хотелось полюбоваться вами. Ясное дело — он знал, что вы не клюнете на его идиотское предложение. Возможно, он хотел прощупать, насколько сильные карты у вас на руках.

— Думаешь, такое может у него выгореть? А у тебя?

— Я предпочел бы сейчас не отвечать на такой вопрос. У нас дел по горло. Или я должен сидеть как приклеенный у телефона и тупо отвечать на звонки?

— Нет. Ты должен соблазнить мисс Лугос или мисс Веннер. Кого ты выберешь?

Я изогнул одну бровь. Вульф так не умеет и страшно из-за этого бесится.

— А почему не обеих сразу?

Мы обсудили это.

Глава 10

Как только у меня выдалась свободная минутка после обеда, я полез в словарь и посмотрел в нем глагол «соблазнять». Вот что я вычитал. «1. Уговаривать (склонять) кого-либо к неповиновению, неверности. 2. Искушать, увлекать, кружить голову. 3. Совращать, сбивать с пути истинного, склонять к сожительству, принуждать расстаться с целомудрием».

Увы, даже последнее значение не позволило бы мне в подходящую минуту обвинить Вульфа, что он вынуждает меня зайти слишком далеко — вряд ли у кого-либо из них осталось достаточно целомудрия, с которым их можно было бы убедить расстаться.

Лучшее место в четыре часа дня в июньскую субботу во всем Большом Нью-Йорке — это стадион «Шеа», но мне, несмотря на субботу, не довелось там побывать. Я сидел в кокпите тридцатифутовой яхты и стаскивал с крючка удочки Сильвии Веннер камбалу размером с мою ладонь. Лично я предпочитаю снимать с крючков шестнадцатидюймовую радужную форель или головореза — форель с красной полоской на шее, но, увы, в заливе Саунд форели не водятся. Называлась яхта «Счастливый везунчик». Я одолжил ее у человека по фамилии Сопко, который в свое время уплатил Вульфу семь тысяч триста семьдесят два доллара и сорок центов, включая расходы, за то, что Вульф вытащил его из крупной передряги, в которой он очутился.

Сильвия Веннер сама лично поведала мне по телефону, что терпеть не может бейсбол, на дух не выносит танцы, пересмотрела все нью-йоркские шоу, а на ужин в «Рустерман» не пойдет, потому что сидит на диете. А вот на яхте покататься не отказалась бы. Она обожала удить рыбу, хотя ни за какие коврижки не согласилась бы потрогать пойманную добычу руками, но даже на рыбалку могла поехать со мной не раньше субботы.

За пятьдесят шесть часов Сол, Фред и Орри не добыли ровным счетом ничего, что могло бы расстроить мои планы на уик-энд. В пятницу вечером я подбил итоги за прошедшие два с половиной дня — получилось вот что.

Количество работников КВС, которые думали, догадывались или намекали:

— что Оделл подложил бомбу в ящик, чтобы устранить Браунинга, — 4;

— что Браунинг подложил бомбу, чтобы избавиться от Оделла, и каким-то образом убедил Оделла пойти и самому залезть в этот ящик, — 1;

— что Деннис Коупс подложил бомбу, чтобы свести счеты с Кеннетом Миром, — 2;

— что никто вообще бомбу не подкладывал; она осталась после программы и считалась обезвреженной, — 2;

— что подложила бомбу Сильвия Веннер, чтобы отомстить Браунингу, — 1;

— что бомбу оставила Хелен Лугос, чтобы разделаться с Кеннетом Миром, — 2;

— что бомбу оставил Кеннет Мир, чтобы разделаться с Хелен Лугос, — 1;

— что неведомый террорист подсунул ее, чтобы хоть кого-нибудь разорвало в клочья, — 3;

— что никогда не удастся выяснить, кто подложил бомбу, и с какой целью, — 8.

Если вы пробежали глазами эту белиберду, не став читать, я вас не виню; я привел эту сводку только потому, что мне обидно было выбрасывать материал, на который я потратил столько времени. Всего получилось двадцать четыре человека, хотя опросили наши ребята добрую сотню — следовательно, человек семьдесят — восемьдесят оставили свои мысли, догадки и намеки при себе. В пятницу вечером мы с Вульфом порешили, что самую популярную версию отвергаем. Гипотеза о том, что Оделл подложил бомбу сам, была для нас совершенно неприемлема. Его жена, конечно, знала бы об этом и не стала бы отдавать Вульфу сотню тысяч, чтобы он начал расследование. Да и зачем в таком случае Оделл взял бы с собой ЛСД? Потому что был наркоманом и боялся, что в решающий миг не совладает с нервами? Кремер с прокурором наверняка расследовали эту версию. Значит, нет. Исключается. Правда, одним из ее сторонников был Деннис Коупс, но это еще ничего не доказывает. Сол описал Коупса так: «Пять футов девять дюймов, сто шестьдесят фунтов, длинные каштановые волосы, ниспадающие на плечи, бакенбарды, которые не мешало бы подровнять, рубашка и галстук кричащих тонов, аккуратный серый костюм, тихий приятный голос, дергающиеся руки». Сол беседовал с ним дважды, но ничего полезного не узнал. Разумеется, он не спросил Коупса, знал ли тот, что Кеннет Мир имел привычку лазить в стол Браунинга и проверять, сколько там осталось виски, — хотя Сол не хуже Вульфа мог извлекать ответ на незаданный вопрос, с Коупсом он потерпел неудачу.

Собственно, именно так можно назвать итоги и всех остальных общений. В субботу, в четыре часа дня, мне уже начало казаться, что и от Сильвии Веннер я ничего не добьюсь. На нее стоило засмотреться: гладкая кожа, ровный загар, прелестная мордашка, которая при дневном свете казалась даже лучше, чем при искусственном освещении, голубые шорты и белая безрукавка с синими пластиковыми пуговицами. Мы сидели и уплетали цыплят, поджаренных Фрицем, йогурт с сухим печеньем, которое взяла с собой Сильвия, огурчики и морковь с сельдереем. Сильвия пила овощной сок, а я потягивал молоко, когда она вдруг спросила:

— Вы, конечно, знаете, что такое этимология?

— Ха! — сказал я. — Я работаю на Ниро Вульфа.

— А при чем тут это?

— Как при чем? Он знает больше слов, чем Шекспир.

— Вот как? Я о нем почти ничего не знаю. Однажды мы пытались затащить его в мою программу, но он отказался, и мне не удалось побеседовать с ним. А вы тоже увлекаетесь словами?

— Не совсем. Только в силу необходимости.

— А меня слова очень занимают. Вот я смотрела на вас, когда вы вытаскивали якорь, и думала. Взять, например, такие слова как «половой член» и «писька». Они начинаются на букву «п».

— Очень верное наблюдение, — заметил я, не моргнув и глазом.

— Так вот, они начинаются на «п», потому что с этой же буквы начинается слово «пенис».

— Черт возьми! Вы правы! — с восхищением произнес я.

— А такие глаголы, как «писать», «переспать» или «перепихнуться» — все начинаются с буквы «п». Что это — мужской шовинизм?

— Извините, не понял.

Сильвия отпила глоток сока.

— Неужели вам не ясно? Ведь женщины тоже отправляют естественные надобности, тоже мочатся. Но они вынуждены говорить, что писают, только из-за того, что на эту букву начинается «пенис». А если бы они говорили, что «висают»? Как бы вам это понравилось?

— «Висать», — задумчиво произнес я. — А, понял — от слова «вагина» или «влагалище». Да?

— Ну конечно. И еще «венерин холм», хотя, возможно, что это совпадение.

— Ну что ж, вы, пожалуй, правы. Точнее — «вожалуй, вравы». Вы не поверите, но лично я возражать не стал бы. Мне это даже нравится. «Простите, мне хочется „повисать“». Очаровательно!

— Я вам не верю. Это точно мужской шовинизм. Вот, кстати, еще пример. Палка. Или выражение «кинуть палку». Опять на букву «п». Причем это потому, что палка большая, а мужчинам наверняка хочется, чтобы пенисы были длиной с палку. Фута в три.

— Нет, это слишком много. Давайте помиримся на двух футах. Или хотя бы на тридцати дюймах.

— Не торгуйтесь. Даже два фута… — Она развела руки на расстояние, соответствовавшее, по ее представлениям, двум футам, хотя на самом деле там было двадцать восемь дюймов. Сильвия отправила в рот печенье. «Веченье». Потом сказала:

— Или возьмите слово «евнух». Какое еще излюбленное мужчинами ругательное слово начинается на букву «е»?

Я мысленно охнул.

— С ходу не соображу. Нужно подумать.

— Хорошо, подумайте.

Вот так меня мучила современная суфражистка, любительница этимологии, на борту взятой напрокат яхты неподалеку от берега Лонг-Айленда. Если вы заподозрили, что, приставая ко мне со столь легкомысленными разговорами, она надеялась или хотя бы пыталась меня соблазнить, — вы заблуждаетесь. Я, во всяком случае, ни поводов, ни «воводов» ей не давал. Даже на борту яхты в уединенном районе Атлантики я не готов лишиться своей чести за пару цитат из Оксфордского или Вебстерского словаря.

Словом, дамочка оказалась совершенно шальная. Закончив приставать ко мне со словами на буквы «х» и «б», она вдруг заявила:

— Послушайте, а чего вы ждете? Вы же до сих пор не задали мне ни единого вопроса про убийство.

— Какое убийство?

— Ну ладно вам! Неужели вы думаете, что я и вправду поверю, что вы позарились на мои ямочки на щечках?

— Нет. Лучших ямочек я, правда, никогда прежде не видел, но, на мой взгляд, другие части вашего тела заслуживают не меньшего внимания. Дело же в том, что один знакомый мне репортер полагает, что бомбу подложили вы, чтобы отомстить Браунингу, — вот мне и захотелось познакомиться с вами поближе. Посмотрев на женщину вблизи и поговорив с ней, я уже могу дать твердое заключение — убийца она или нет. Важно еще наблюдать, как женщины едят. Например, облизывают ли пальчики или нет.

Сильвия с подозрением посмотрела на меня.

— Вы и в самом деле… нет, разумеется, нет. Хорошо, будь по-вашему. Вы уже пришли к определенному выводу на мой счет?

— Еще не окончательно, но готов поставить десять против одного на то, что вы не подкладывали бомбу. Но ставлю три против одного, даже пять против одного, что вы догадываетесь, кто это сделал. Вы проработали там четыре года, всех знаете, а смышлености вам не занимать.

— Вашими устами бы да мед пить. Будь все так, как вы говорите, я бы сама окрутила этого паразита Браунинга, а не позволила бы Хелен Лугос увести его прямо из-под моего носа. Знаете, кого я бы могла полюбить?

— Нет, но хотел бы узнать.

— Так и быть, вам расскажу. Так вот, я могла бы полюбить мужчину, который способен доказать, что я не дура. Сама себя я убедить в этом не в состоянии. Нет, бомбу я не подкладывала, хотя вполне могла бы.

— А кто подложил?

— Я не… Ой, что я наделала!

Она запутала леску. Не нарочно, не для того, чтобы сменить тему, потому что полчаса спустя, когда мы ее распутали и, перестав ловить каменных окуней, перешли на ушастых, она сказала:

— Вообще-то я и вправду догадываюсь, кто это сделал. Я имею в виду бомбу. Но только не для протокола. Они всегда требуют, чтобы мы подписывали протоколы. Но я не настолько глупа.

Я наживил ей удочку и закинул.

— Что вы, я не из таких. Мне нужна только идейка, пища для размышлений.

— Пища? О Господи, видели бы вы эту комнату после взрыва. Кабинет Браунинга. Когда я прибежала, Хелен Лугос и Кен Мир пытались преградить остальным доступ туда. Руки Кена были в крови. Когда я узнала про то, что случилось, — уже позже, — я подумала, что это сделал Кен.

— Откуда он мог знать, что Оделл войдет и откроет…

— Не Оделл. Браунинг. Он хотел убить Браунинга. Конечно, он…

— А разве Мир не служит Браунингу? Он ведь его правая рука?

— Да, но он ненавидит его лютой ненавистью. Нет, вру, это не ненависть, а, скорее, зависть. Нет, даже хуже — ревность, вот это что. Он просто на стенку лезет из-за того, что Хелен спуталась с Браунингом. Он втюрился в Хелен сразу, как та только пришла, два года назад, и с тех пор просто голову потерял. Я не раз видела, как он таращится на нее бараньими глазами, — вы понимаете, да?

Я кивнул.

— Мужской шовинизм наизнанку.

— Что? Ах да. Наверное, вы правы. Но я уже перестала так думать. Кен, конечно, домогается Хелен, но еще больше он мечтает о карьере, и в случае если президентом стал бы Браунинг, его будущее было бы обеспечено. Поэтому я по-прежнему считаю, что бомбу подложил он, но предназначалась она не Браунингу, а Оделлу. Чтобы Оделла не выбрали президентом. Он знал, что Оделл собирается полезть в этот ящик.

— Вот как? Каким образом?

— Это уж вы его спросите. Не могу же я вам все разжевать и в рот положить.

Она перезабросила наживку в другое место.

К тому времени, как заходящее солнце и циферблат моих часов сошлись во мнении, что пора возвращаться, я задал все вопросы, которые хотел, но ничего существенного так и не добился. Она сомневалась, что Деннис Коупс мог приложить руку к случившемуся, потому что он хипповал, а хиппи никогда не добиваются какой-то определенной цели, но просто плывут по течению, — это ее точка зрения, а не моя. Я знавал одного хиппи, который очень даже добивался, — но он тут не замешан. Сильвия не знала также, знал ли Коупс или догадывался, что Кеннет Мир регулярно заглядывает в ящик стола Браунинга. Она вообще сомневалась, чтобы кто-нибудь совал нос в этот ящик, кроме самого Браунинга; если же кто-то это и делал, то только Хелен Лугос; лазить по ящикам для секретарши — святое дело. Она и сама как-то раз залезала в его стол, года три назад. Да, там и в самом деле хранилось виски марки «Тен майл-крик» двенадцатилетней выдержки.

Наш «герон» поджидал на стоянке возле пристани, и я отвез Сильвию — за последние три часа мы уже обращались друг к другу не иначе, как Сильвия и Арчи, — в людской улей в районе Восточных семидесятых улиц, в каком-то квартале от того места, где как-то раз один фэбээровец оскорбил меня из-за того, что я следил за человеком, выслеживать которого собирался он сам. К себе наверх она меня не пригласила. Когда я вернулся домой, Вульф уплел примерно половину ужина; поскольку он не любит ждать, пока я наверстываю упущенное, поужинал я на кухне вместе с Фрицем.

Позже в кабинете, когда я спросил его, хочет ли он, чтобы я пересказал разговор с Сильвией Веннер дословно, Вульф ответил, что да, но только кроме банальностей, — в нашем распоряжении весь вечер. Я поинтересовался, включать ли интимные подробности, и Вульф ответил, что да, в количестве, достаточном, чтобы он получил о ней представление. Словом, руки у меня были развязаны. Опустив банальности, я добрался до борта яхты уже за десять минут, а еще через пять — до того места, где я бросил якорь, а мы оба согласились, что свежий морской бриз уже пробудил в нас достаточный аппетит. Разумеется, я получил истинное наслаждение, расписывая наш пикник во всех подробностях, а вот Вульф явно томился и страдал. Он выдвинул вперед нижнюю челюсть, прищурился, а потом допустил такое, что водилось за ним крайне редко, — он выругался.

— Черт побери! — прорычал он. — Ты совсем… Как ты себя чувствуешь?

— Сейчас прекрасно. Пришлось мне, конечно, туго, но какого черта — работа есть работа. Во время пира она поинтересовалась, знаю ли я этимологию. Я ответил, что ха, мол, я работаю на Ниро Вульфа. Она спросила, при чем тут это, и добавила, что почти ничего о вас не знает. Однажды они пытались затащить вас в свою программу, но вы отказались, и ей не удалось побеседовать с вами. Вы это помните?

— Да.

— Дальше она сказала, кавычки открываются: «А меня слова очень занимают. Вот я смотрела на вас, когда вы вытаскивали якорь, и думала. Взять, например, такие слова, как „половой член“ и „писька“. Они начинаются на букву „п“».

Я: «Очень верное наблюдение».

Она: «Так вот, они начинаются на „п“, потому что с этой же буквы начинается слово „пенис“.»

Я: «Черт возьми! Вы правы».

Она: «А такие глаголы как „писать“, „переспать“ или „перепихнуться“ — все начинаются с буквы „п“. Что это — мужскойшовинизм»?

Меня прервал его рев:

— Я же сказал — опусти банальности!

— Это не банальность. Она сделала важное открытие. Вот послушайте.

Она: «Ведь женщины тоже отправляют естественные надобности, тоже мочатся. Но они вынуждены говорить, что писают — только из-за того, что на эту букву начинается „пенис“. А если бы они говорили, что „висают“? От слова „вагина“ или „влагалище“. Типичный мужской шовинизм, да?»

И снова Вульф среагировал совершенно не так, как я ожидал. Нет, пожалуй, никогда мне не суждено узнать его так хорошо, как мне порой кажется, что я его знаю. Я, конечно, знал, как он относится к проблеме мужского шовинизма, но вот, что он так воспримет мою шпильку, при его-то отношении к словам…

— Пожалуй, — только и сказал он.

— Разумеется, — поддакнул я. — Чего еще ждать от этих суфражисток.

Вульф перевернул руку ладонью вверх.

— Это обычный стадный синдром. Выкрутасы. Попытка сопротивления преобладанию мужского начала в разговорной речи. Но внесла ли эта женщина хоть какой-то вклад в лингвистику? Если да, то вся история матриархата об этом умалчивает, да и вообще ни одна жен…

Оборвав себя на полуслове, он отодвинул кресло назад, одним рывком встал, протопал к книжным полкам, взял нужную книгу и вернулся. Пока его туша принимала привычное сидячее положение, мой орлиный взор определил, что Вульф прихватил с собой «Историю бракосочетания» Вестермака. Как-то раз, давным-давно, я уделил ей минут десять от нечего делать, но понял, что смогу без нее прожить. Когда Вульф открыл книгу, я спросил:

— Сказать нашим Пинкертонам, чтобы сегодня не приходили, поскольку расследование перешло в сферу лингвистики, или они вам понадобятся, чтобы рыться в словарях? Для воплощения стадного синдрома.

Он ожег меня свирепым взглядом, потом посмотрел на книгу, швырнул ее на стол и сказал:

— Хорошо, продолжай, но излагай только существенное. Никакого фиглярства.

Что ж, я изложил. Когда я закончил, а он, как обычно, спросил, как я могу прокомментировать эту беседу, я ответил:

— О повышении жалованья на сей раз просить не стану — похвастать явно нечем. Во-первых, я сомневаюсь, что она скрыла от меня что-нибудь важное. Во-вторых, хотя она была бы только рада подложить бомбу Браунингу, чтобы он откинул копыта, она бы не рискнула провести целый день со мной. Она не такая. В-третьих, теперь мы уж точно знаем, что Кеннет Мир и впрямь шастал с окровавленными руками, так что хоть эту загадку удалось разрешить.

— Этого мало, чтобы оправдать вашу возмутительную трапезу, — проворчал Вульф и потянулся к книге.

Фриц отбыл, чтобы провести ночь, день и следующую ночь так, как посчитал нужным, поэтому я, прежде чем подняться к себе и переодеться (Лили Роуэн пригласила меня на дружескую вечеринку в бар «Фламинго»), принес Вульфу бутылку пива — пусть потешится, ломая голову над этимологией.

Глава 11

Поскольку по воскресеньям Вульф не соблюдает обычая ежедневно копаться с орхидеями с девяти до одиннадцати утра, то в десять утра, когда собралась наша свора ищеек, он сидел в кабинете. Пожалуй, за всю историю наших отношений у нас не было столь никчемного и пустого времяпрепровождения, как в те два часа. Вульф решил, что будет лучше, если они подробно расскажут обо всех, с кем говорили, лелея хилую надежду выловить хоть какой-то намек на проблеск во мраке.

Нет. Ничего.

Если вам наскучило и захотелось оставить чтение, то я вас не виню — мы и впрямь, похоже, уперлись в стенку. Что ж, для экономии вашего времени я, пожалуй, опущу некоторые скучные подробности и в том числе эту двухчасовую встречу — за исключением некоторых мелочей. Орри заявил, что секретарши у Денниса Коупса нет, а девица из стенографического бюро, которая вела некоторые его дела, оказалась упрямой стервой и отказалась отвечать. Закончил Орри так: «Арчи, конечно, пять минут спустя уже добился бы, чтобы она держала его за руку». Орри все время кажется, что он мог бы занять мое место. Должен признать, что есть один нюанс в сыскном деле, в котором он более сведущ, чем я, но Орри об этом не догадывается, поэтому и называть этот нюанс я не стану. Кончилось дело тем, что Вульф велел всей троице назавтра снова отправляться в КВС и попытаться покопать дальше. Вульф исходил из того, что кто-то же должен хоть что-то знать — вполне логично, кстати говоря.

Единственный, за всю субботу достойный упоминания случай произошел на наших с Лили Роуэн глазах на стадионе «Шеа», где «Метсы» обыграли «Кардиналов» со счетом 7:3.

В понедельник, в десять утра, я отправил в КВС посыльного с белой картонкой, адресованной мисс Хелен Лугос. В картонке был упакован свежесрезанный букетик броутонии сангвинеа. Вульф лично выбирал орхидеи и даже не позволил мне срезать их. Я отыгрался, отпечатав сопроводительную карточку. В половине двенадцатого я решил, что она, должно быть, уже получила их, и позвонил. Ответила женщина, которая сказала мне, что мисс Лугос занята, но я могу оставить для нее послание. Когда вы имеете дело с вице-президентом, особенно с таким, который собирается стать президентом, поскольку второго кандидата ухлопали, даже до его секретарши бывает сложно дозвониться. Я подумал, что столь занятая особа могла еще и не увидеть наши цветы, и решил, что перезвоню после обеда.

Шел уже пятый час и Вульф возился в оранжерее, когда мне наконец удалось дозвониться.

— Спасибо за прекрасные цветы, — заявила она без обиняков. Не тепло и не холодно, просто вежливо.

— Пожалуйста. Замысел принадлежит мне, отбирал их мистер Вульф, а упаковывали мы с ним вместе. Считайте, что это попытка подкупа. Мистер Вульф полагает, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем он, и хочет, чтобы я побеседовал с вами. Мне не кажется, что наша контора — лучшее место для встречи, ведь это то же самое, что пригласить вас, скажем… к окружному прокурору. Я мог бы приехать к вам, или мы могли бы встретиться в любом удобном для вас месте, или поужинать вдвоем в уютном кабинетике с розовыми стенами в ресторане «Рустерман». Как насчет сегодняшнего вечера? Принято считать, что женщинам нравится розовый цвет, как вам, без сомнения, известно. Я буду продолжать говорить, чтобы дать вам время поразмыслить над моим предложением; не думаю, что положительный ответ уже готов сорваться с кончика вашего языка.

— Он вообще не готов сорваться. Благодарю вас, но нет!

— Значит, розовые стены отменяются. У вас есть встречное предложение?

— У меня есть вопрос. Это миссис Оделл поручила вам поговорить со мной?

— Миссис Оделл ничего мне не поручала. Она подрядила Ниро Вульфа выполнить эту работу и попросила сотрудников КВС, начиная с мистера Эбботта и ниже, посодействовать ему. Вам это известно. Мы бы не хотели причинять хоть кому-либо неудобства. В данном случае — вам.

— Но миссис Оделл наняла Ниро Вульфа, а не вас.

— Я работаю у него.

— Я знаю. А я работаю у мистера Браунинга. Когда он хочет с кем-нибудь поговорить, он предпочитает вести беседу сам, а не через меня. Если мистер Вульф хочет поговорить со мной лично, то я не возражаю. В его конторе, разумеется. Когда мне лучше, прийти?

Смысла упираться не было. Я ответил сразу:

— Сегодня, в шесть вечера. Через полтора часа.

— Хорошо, я буду, — коротко ответила она и положила трубку.

Я прогулялся на кухню, налил себе стакан молока и сказал Фрицу:

— Со мной кончено. Я готов. Я лишился своей работы. Я теперь — бывший. Отработанный шлак.

Фриц стоял над большим столом и колдовал над утенком.

— Будет тебе, Арчи, — сказал он. — Он, конечно, рассказал мне про диету этой вульгарной женщины, когда я принес ему завтрак, но ведь пообедал-то ты по-человечески. Что еще могло случиться?

— Дело в другой женщине. Она плюет на меня вот в эту самую минуту. И только что оплевала по телефону.

— Значит, с ней кончено, а не с тобой. Ты не с той стороны подходишь. Переверни все наоборот.

— Черт побери! — Я уставился на него, словно видел впервые. — Ты рассуждаешь прямо как гуру.

Трудно было предсказать, что выкинул бы Вульф, если бы, спустившись в шесть часов из оранжереи, увидел в красном кожаном кресле незваную даму; поэтому, покончив с молоком, я взбежал вверх на три этажа, прошагал по проходам вдоль разукрашенных во все цвета радуги скамей с орхидеями, миновав последовательно комнаты с прохладным, умеренным и жарким климатом, распахнул дверь в питомник. Вульф и Теодор склонились над горшочками, наклеивая этикетки. Остановившись в нескольких шагах, я произнес:

— Это вовсе не нарушение правил. Дело не терпит отлагательства. Мы выкинули на ветер орхидеи стоимостью сорок долларов.

Вульф подождал, пока я закончу, и лишь потом повернул голову.

— Ты ее не нашел?

— Найти-то нашел, но лучше бы не искал. Когда она умрет — чем раньше, тем лучше — и вознесется на небеса, она не станет тратить драгоценного времени на Святого Петра, а обратится только к Всевышнему, с заглавной «В». Она придет к шести часам, чтобы поговорить с Вами, тоже с большой буквы. Я смиренно прошу прощения и согласен получать меньшее жалованье.

— Пф! Я согласен, что правила ты на сей раз не нарушил. — Вульф скорчил гримасу. — Скоро спущусь.

На обратном пути я приостановился, чтобы извиниться перед броутониями сангвинеа. А уже спускаясь по лестнице, я сообразил, что неплохо бы подослать к молоку подкрепление, завернул на кухню и налил себе в высокий стакан джин с тоником, добавил листочек мяты и капнул лимонного сока. Потом смешал такой же коктейль для Фрица. Мне остро недоставало общества.

Я думал, что она окажется пунктуальной или даже придет на пару минут раньше, но нет. Как-никак она была женщиной. Пришла она в восемнадцать минут седьмого, одетая в персиковую блузку с длинными рукавами и узкую коричневую юбку ниже колен. Обратилась дорогая гостья ко мне.

— Извините, я немного задержалась, — сказала она.

— Я тоже, — хмуро ответил я, не желая потакать гордячке.

Вульф не обсудил со мной тактику поведения, хотя спустился из оранжереи ровно в шесть, а ведь прежде он частенько советовался со мной о том, как вести себя с женщинами. Впрочем, вскоре он уже показал мне да и ей, что на сей раз помощники для задуманной им игры ему не требовались. Едва гостья уселась в красное кожаное кресло, он заявил:

— Добрый день, мисс Лугос. Спасибо, что пришли.

В следующую секунду, когда она закинула ногу на ногу и одернула юбку, он встал, дотопал почти до самой двери, потом круто развернулся и сказал:

— У меня дела на кухне. Мой помощник, мистер Гудвин, задаст вам несколько вопросов от имени миссис Оделл.

И был таков.

— Я удивлен не меньше, чем вы, — сказал я, — но эта выходка совершенно в его стиле. Никакого уважения к собратьям или сосестрам по разуму. Мне кажется, я уже говорил вам, что, по его мнению, я разбираюсь в женской натуре лучше, чем он. Он и вправду в это верит. Итак, реальность такова — мы с вами сидим в кабинете частного сыщика, который вы предпочли розовой комнате в «Рустермане». Если хотите чего-нибудь мокренького после тяжелого трудового дня, назовите — возможно, оно у нас и окажется.

Ее губы едва заметно дернулись.

— Мне бы следовало встать и уйти, — сказала она. — Но, пожалуй… Это только…

— Да, — согласился я. — Это только. В любом случае вы уже повели себя неправильно. По телефону вы растерли меня по стенке. Поставили на место. Отбрили. Но чтобы довести дело до конца, вам следовало отослать орхидеи обратно или даже принести их с собой. Если, конечно, вы не выбросили их в корзинку для мусора?

Хелен вспыхнула и поджала губы. Потом вдруг рассмеялась, да так заливисто и весело, что даже запрокинула голову назад. Кажется, я тоже довольно ухмыльнулся. Даже точно.

— Что ж, мистер Гудвин, — сказала она, — вы победили. Я не выбросила их в мусорную корзину. Они стоят в вазе. И я почти жалею, что не согласилась пойти с вами в «Рустерман». Но, как вы выразились, реальность такова. Поэтому задавайте вопросы.

Я стер с лица улыбку.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, благодарю.

— Тогда давайте начнем. Во-первых, мне кажется, вы слышали, что сказали в тот вечер те шестеро, когда мистер Вульф спросил их, где и как они провели тот уик-энд. Все ли они говорили правду?

— Не знаю. Откуда я могу это знать?

— Мало ли. Может, вы слышали, как Браунинг говорил что-нибудь такое, из чего следовало, что он вовсе не плавал на яхте с пятницы до воскресенья, или Кеннет Мир проговорился, что вовсе не лазил по горам в Вермонте. Судя по вашему виду, вы считаете, что я последний болван, коль скоро надеюсь, что вы ответите мне на подобные вопросы. Но это не так. В подобном расследовании только последний болван ожидает услышать полные и честные ответы на любой свой вопрос, но он тем не менее спрашивает. Вот, например, такой вопрос. Знал ли Деннис Коупс о привычке Кеннета Мира каждый день заглядывать в тот ящик и проверять, сколько там осталось виски?

— Вопрос довольно коварный. Он подразумевает, что Кеннет Мир каждый день залезал в ящик стола мистера Браунинга.

— Совершенно верно. Так это или нет?

— Нет. Насколько мне известно, это не так. Мистер Браунинг сам проверял, сколько у него осталось виски.

— А покупал виски он сам?

— Он покупает его коробками. Их привозят к нему домой, а на работу он приносит по две бутылки за раз.

— А Кеннет Мир пьет бурбон?

— Не думаю. Он предпочитает водку.

— А вы пьете бурбон?

— Крайне редко. Я вообще пью мало.

— А вы сами не проверяли каждый день, сколько виски осталось в ящике?

— Нет. Мистер Браунинг делает это сам.

— А я думал, что секретарши должны проверять все.

— Ну… мало ли, что вы думали.

— Вы знакомы с Деннисом Коупсом?

— Конечно.

— Два человека полагают, что бомбу подложил он, чтобы убрать Кеннета Мира, — он сам, по их словам, метит на его место. Если так, то у него и впрямь были основания думать, что Кеннет Мир имеет обыкновение лазить в ящик каждый день. Как по-вашему, почему он мог так думать?

— Нет. Я вообще не имею понятия о том, что он думает.

— Один человек считает, что Кеннет Мир подложил бомбу, чтобы расправиться с Браунингом в отместку за то, что вы с ним спите. Об этом вы понятие имеете?

— Да. Это полный бред.

— А вот один мой знакомый репортер с вами не согласился бы. Конечно, по большому счету, здесь подразумеваются целых три вопроса, а не один. Первый — состояли ли вы в интимных отношениях с Браунингом? Второй — знал ли об этом Кеннет Мир? И третий — он ли подложил бомбу? Или это тоже полный бред?

Не могу сказать, чтобы она хоть как-то отреагировала. Щечки не зарделись, глаза не загорелись. Она ответила ровно и бесстрастно:

— Полиция меня уже обо всем этом расспрашивала. Мои отношения с мистером Браунингом — это только наше с ним дело. Безусловно — не ваше. Да, женщины спят с мужчинами, поэтому нет ничего абсурдного в предположении, что мы с мистером Браунингом можем состоять в интимных отношениях, но подозревать Кеннета Мира в покушении на мистера Браунинга — это полный бред! Кеннет Мир мечтает сделать карьеру. Ему кажется, что он способен пробиться на самый верх, а кроме мистера Браунинга, ему не на кого рассчитывать.

— Но ведь есть еще вы. Что, если вы для него важнее карьеры? Это уже мое дело, мисс Лугос. Нет ничего бредового в предположении, что любовь мужчины к женщине может отодвигать на задний план все прочие помыслы и стремления. Такое не раз уже случалось.

— Кеннет Мир не из таких людей. Вы его не знаете, а вот я отлично знаю. Сколько времени это еще продлится?

— Не знаю. Это зависит от нескольких причин. Но в любом случае — не так долго, как с мистером Вульфом. Он любит задавать вопросы, которые кому угодно покажутся совершенно абсурдными и даже праздными, а я предпочитаю сразу брать быка за рога. Например, когда мистер Вульф спросил вас в тот вечер, не думаете ли вы, что человек, подложивший бомбу, сидит сейчас в этой комнате, вы сказали, что ровным счетом ничего не знаете. Абсолютно ничего. Немудрено — что еще вы могли сказать при них. А как бы ответили сейчас? Не для протокола, разумеется.

— Я бы повторила то же самое. Я ровным счетом ничего об этом не знаю. Извините, мистер Гудвин, я… я устала. Я бы выпила немного… немного виски.

— Пожалуйста. Скотч, бурбон, водка, ирландское виски. Вода, сода, лед.

— Просто виски. Любое — пусть бурбон. Не имеет значения.

Мне не показалась, что она и вправду устала. Пальцы на обеих руках, покоившихся на коленях, поочередно сжимались и разжимались. Она явно была не в своей тарелке. Нервничала или боялась. На кухне, прихватив бутылочку бурбона — не «Тен майл-крик», — и налив в графин воды, я попытался поискать причину — было ли дело только в том, что ей пришлось обсуждать столь интимные вопросы с простым помощником частного сыщика, или в чем-либо другом. Я уже успел поставить поднос с напитками на маленький столик возле ее кресла и вернуться к своему столу, но так и не пришел к определенному выводу. Плеснув себе немного виски, Хелен Лугос осушила стакан в три глотка, состроила гримаску, пару раз сглотнула, потом налила себе воды и залпом выпила.

— Я же говорила вам… — Она поперхнулась, откашлялась и начала снова. — Я же говорила вам, что пью мало…

Я кивнул.

— Могу принести вам молока, но оно считается противоядием по отношению к виски.

— Нет, благодарю вас. — Она еще раз сглотнула.

— О'кей. Значит, вы не знаете, кто подложил бомбу в этот ящик?

— Да, не знаю.

Я вытащил блокнот и ручку.

— Теперь, поскольку микрофоны в этой комнате не установлены, мне придется делать кое-какие записи. Я должен знать, причем поминутно, как вы провели тот самый вторник, двадцатого мая. Завтра исполнится четыре недели с того дня, но вспомнить все подробности вам будет несложно, ведь полиция уже наверняка дотошно расспрашивала вас про это. Все посетители Браунинга проходят через вашу комнату, поэтому нам придется прогнать весь день начиная с вашего прихода. С десяти утра?

— В его комнату ведет еще одна дверь.

— Но пользуются ею не слишком часто? Кроме него.

— Не слишком, но иногда такое случается. Я не собираюсь отвечать на эти вопросы. И мне не кажется, что вы имеете право принуждать меня.

— Права принуждать я, конечно, не имею. Но мистер Вульф не сможет выполнить работу, порученную ему миссис Оделл, если не получит ответы на ряд ключевых вопросов, а это, несомненно, один из таких вопросов. Кстати говоря, в беседе с репортером Кеннет Мир присовокупил, что тот, кто хочет узнать, кто именно и зачем подложил бомбу, должен сосредоточить все усилия на Хелен Лугос. Почему он это сказал?

— Я вам не верю. — Она пристально смотрела на меня. — Я не могу поверить, что он такое сказал.

— Лучше поверьте. Это факт, мисс Лугос.

— Репортеру?

— Да. Фамилию я вам называть не стану, но, если потребуется, готов вас с ним свести, и он сам подтвердит. Для Мира он был не посторонний. Они пели в одном церковном хоре. Но когда он попытался покопать глубже, Мир замолчал. Однако вернемся к моему первому вопросу. Вы пришли на работу в десять часов?

Она ответила, что нет — в девять тридцать.

Даже с моим мелким почерком и умением стенографировать, запись нашей беседы заняла больше четырех страничек моего блокнота. По времени все вышло идеально. Было ровно семь тридцать, когда послышался знакомый грохот, а несколько мгновений спустя в кабинет вошел Фриц и потянулся к дверной ручке. Так уж у нас заведено: если в отсутствие Вульфа я сижу с кем-то в кабинете, а ужин уже готов, то входит Фриц и закрывает дверь в прихожую. Этим мне дают знать, что ужин подан, а также, в случае если я продолжаю беседу, защищают сидящего в столовой и вкушающего трапезу Вульфа от постороннего шума.

Но на сей раз беседу я мог не продолжать, да мне и самому не хотелось. Мне нужно было в спокойной обстановке обмозговать парочку ее фраз и не терпелось попробовать утенка с грибами, канадским рисом и вином, пока он еще не остыл. Это одно из блюд, рецепт которого Вульф и Фриц придумали вместе и назвали «утенок по-американски» — из-за канадского риса, должно быть. Лично я его обожаю.

Я сказал, что она, должно быть, уже устала. Хелен ответила, что да, даже очень, и встала. Я ее поблагодарил, а потом, открывая перед ней входную дверь и прощаясь, поблагодарил еще раз.

Ясное дело, садясь за стол, я не упомянул о ней ни единым словом. Вульф уже произвел вскрытие утенка, следовательно, мои слова расценивались бы как попытка заговорить о деле во время еды, что недопустимо. Зато когда мы перебрались в кабинет и Фриц принес кофе, Вульф первый показал, что неделя бесплодных усилий действует на нервы даже ему, и спросил: «Ну?», прежде чем я взял в руку свою чашечку.

— Нет, — ответил я.

— Совсем ничего?

— Ничего, с моей точки зрения. Насчет вас — не уверен. Как всегда. Вы, разумеется, хотите услышать все дословно?

— Да.

И я пересказал ему всю нашу беседу слово в слово, включая поминутный отчет о том, как она провела вторник, двадцатого мая. Для этого мне пришлось несколько раз свериться с блокнотом. Как обычно, Вульф просто слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Он — лучший слушатель из всех, кого я знаю. Когда я закончил, кофейник и наши чашечки опустели, и Фриц пришел, чтобы забрать их. Я спрятал блокнот в ящик письменного стола.

— С моей точки зрения — ничего, — сказал я. — Конечно, мы и не могли рассчитывать, что она разоткровенничается — таких сейчас днем с огнем не сыскать. Она что-то знает или подозревает, что может оказаться правдой, а может и нет, и может или не может нам помочь, но, чтобы угадать, что это такое, нужно быть лучшим гадателем, чем я. Я не думаю, что бомбу подложила она. Она не сидела на своем месте в тот миг, когда бомба взорвалась, — чертовски повезло, согласен, — но, по ее словам, она часто отлучается в комнату, где хранятся архивы, и почти всегда — когда Браунинга нет. Впрочем, полицейские это уже давно проверили и перепроверили. Разумеется, бесполезно было просить ее перечислить семнадцать человек, заходивших при ней к Браунингу. Бомбу не могли подложить в его присутствии, если он не сделал это сам, а войти к нему можно еще и через другую дверь. Что касается того, кто мог войти к нему в его отсутствие, то ее, по ее словам, не было на рабочем месте в течение двух часов. Насчет ее доводов, почему Кеннет Мир не желал бы смерти Браунинга, бросьте монетку. Вам придется лично проверить Мира на детекторе лжи.

Вульф хмыкнул.

— Мисс Веннер, а теперь еще и мисс Лугос.

— В том смысле, что мне следовало соблазнить хотя бы одну из них? Увольте меня.

— Пф! Я ропщу на твое поведение только тебе в лицо и никогда не злобствую. Ты же всегда пытаешься вывести меня из себя преднамеренно, а не по недосмотру. Значит, мисс Лугос невиновна?

— Ставлю десять против одного.

— А она знает виновного?

— Ставить не готов. Возможно, она думает, что знает. Или нет.

— Проклятье! — Он встал и прогромыхал к книжным полкам, чтобы отобрать очередную книгу.

Глава 12

Шесть дней спустя, в воскресенье двадцать второго июня в полдень, мы сидели в кабинете впятером и пялились друг на друга. Точнее, Сол, Фред, Орри и я пялились на Вульфа, а он смотрел на нас, поочередно обводя нас взглядом; при этом двигались только его глаза, а голова оставалась неподвижной, как скала.

— Нет, — отрезал он. — Это нелепо. Смешно. Абсурдно. И неприемлемо. — Он перевел взгляд на меня. — Сколько мы всего затратили, включая твои расходы?

Я закрыл глаза и открыл их секунд двадцать пять спустя.

— Скажем, три тысячи долларов. Немного больше.

— Вычтем эту сумму из моих налоговых выплат. Позвони миссис Оделл и скажи, что я выхожу из игры. И выпиши ей чек на всю сумму полученного от нее аванса.

Фред и Орри переглянулись, потом дружно повернули головы и посмотрели на меня. Солу, сидевшему в красном кожаном кресле, крутить головой не пришлось. Я же уставился на Вульфа, точнее — на левый уголок его рта, чтобы попытаться определить, насколько плохи наши дела.

А случилось за это время предостаточно. В среду днем, например, разразились подряд аж целых три грозы. Стихия бушевала целый день. Джилл Кэтер, жена Орри, пригрозила уйти от него за то, что накануне он посмел заявиться домой в пять утра, после того как сводил сотрудницу КВС в театр, а потом угостил ужином, хотя Орри и объяснил, что все это делается за счет клиента. В четверг Вест-Сайдская автострада на выезде из Нью-Йорка в северном направлении была весь день перекрыта из-за дорожных работ, из-за чего не знавший этого Фред Даркин, который следил за другим сотрудником КВС, упустил его, а Фред терпеть не может упускать свою жертву; в пятницу Элейн, старшая дочь Фреда, призналась, что курит марихуану. Сол Пензер провел два дня и одну ночь в Монтаук-Пойнте, пытаясь найти человека, изготовлявшего бомбы, но тщетно. Наконец, в пятницу департамент труда возвестил о том, что в мае индекс потребительских цен вырос еще на три десятых процента. Словом, занятная неделька выдалась.

Лично я творил чудеса. Ответил на добрую сотню телефонных звонков, включая целую дюжину от наших помощников. Они и в самом деле из кожи вон лезли, пытаясь помочь. Трижды звонила миссис Оделл. Битый час я проговорил с одним кавээсовцем, которого привел Орри. К нам, как выяснилось, он набился сам, чтобы поточить лясы с самим Ниро Вульфом. Один вечер я провел в компании Сильвии Веннер и ее приятеля, мужского шовиниста из КВС, — мы собирались у нее в квартире. Ежедневно я умывал лицо и руки. Я мог бы продолжать и продолжать, но вы уже и сами поняли, что я вкалывал не покладая рук.

Вульф тоже не бил баклуши. Когда в пятницу утром, в половине двенадцатого, в дверь позвонил инспектор Кремер, Вульф велел мне впустить его и даже выдержал целых двадцать минут беседы. Зуба на нас Кремер не имел. А пожаловал он лишь потому, что накануне Кэсс Р. Эбботт, президент КВС, заходил к нам около шести вечера и провел с Вульфом целый час. Судя по всему, Кремер установил за нашим особняком наблюдение, и столь затянувшийся визит высокопоставленного лица не давал ему покоя. Возможно, он решил, что это посещение означает, что Вульф уже расшевелил осиное гнездо, и, если так, торопился и сам погреть руки. Думаю, что, уходя, Кремер вынес впечатление, что мы с ним — собратья по несчастью, — хотя, с этой парочкой нужно всегда держать ухо востро.

Приход Эбботта наверняка означал, что ожидание начало действовать ему на нервы, а для человека подобного положения это невыносимо. Угнездившись в красном кожаном кресле, Эбботт проквакал, что хотел бы побеседовать с Вульфом конфиденциально, на что Вульф ответил, что не возражает — разговор записываться не будет. Тогда Эбботт покосился на меня, перевел взгляд на Вульфа и пояснил:

— Я имею в виду — с глазу на глаз.

Вульф помотал головой.

— В профессиональном отношении мы с мистером Гудвином ничего друг от друга не скрываем. Если он покинет эту комнату, а вы скажете мне что-либо, имеющее хоть отдаленное отношение к делу, которое мы расследуем — пытаемся расследовать, — я расскажу ему все без утайки.

— Что ж… — Эбботт задумчиво почесал кончик носа и провел рукой по седой шевелюре. — Я наводил о вас справки, а вот про Гудвина почти ничего не знаю. Вы-то надежны, а он как?

— Так же. Что толку от цепи, если одно звено в ней пришло в негодность?

Эбботт кивнул.

— Хорошо сказано. Чьи это слова?

— Мои. Мысль не нова, но изложена лучше.

— Я знаю, вы любите словесные игры.

— Да. Случается — на шести языках, хотя мои знания довольно поверхностны. Я хотел бы уметь общаться с любым жителем нашей Планеты. К сожалению, зачастую общение бывает непростым, как, например, сейчас.

Эбботт приподнял брови.

— Говоря «конфиденциально», я подразумевал, что вы не станете делиться услышанным с миссис Оделл.

Вульф кивнул.

— Вот видите? Вы опять за свое. Разумеется, я поделюсь с ней любыми сведениями, которые могут представить интерес. Она моя клиентка. Если вы не хотите, чтобы она узнала, из какого источника я эти сведения почерпнул, я готов пойти вам навстречу и держать рот на замке… Что, Арчи?

— Все в порядке, — сказал я. — Записано и взято на заметку.

— Хорошо, я согласен, — произнес Эбботт, устраиваясь поудобнее в глубоком кресле. — Я знаком с миссис Оделл вот уже двадцать лет. Думаю, вам известно, что она владеет крупным пакетом акций компании «Континентальные вещательные сети». Я знаю ее очень хорошо, да и ее покойного мужа знал прекрасно. Это одно. Второе заключается в том, что я был президентом КВС в течение девяти лет, а через несколько недель ухожу на пенсию, — и мне не хотелось бы оставлять компанию, пронизанную духом недоверия, сомнения и подозрительности. Не по отношению к кому-либо конкретно, а вообще — такой дух и впрямь витает в наших стенах. Он чувствуется буквально во всем. Нет, уйти в такой обстановке — все равно, что бежать с тонущего корабля.

Он стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Вы должны раскрыть тайну этого убийства! Вам, должно быть, показалось странным мое решение позволить вашим людям свободно перемещаться по всему нашему зданию и задавать вопросы любым сотрудникам. Я поступил так по той лишь причине, что полиция и прокуратура окончательно сели в калошу, и все мои надежды связаны теперь только с вами. И не в последнюю очередь потому, что я надеюсь на то, что миссис Оделл рассказала вам нечто такое, что утаила от полиции. Но вы работаете над этим делом уже целую неделю — даже больше; на сколько вы продвинулись?

— Вот сюда. — Вульф постучал по своему пресс-папье. — Я всегда здесь.

— Это я знаю, черт возьми! Но выяснили ли вы, кто подложил бомбу? Хотя бы хорошая догадка у вас есть?

— Да. Бомбу подложили вы. Вы думали, что выберут мистера Браунинга, тогда как сами предпочли бы мистера Оделла.

— Безусловно. Вам только осталось это доказать. Значит, вы продвинулись не дальше полиции. А ведь прошло уже почти десять дней. Вчера вечером я обсуждал сложившееся положение с тремя членами совета директоров, в результате чего позвонил утром вам и договорился о встрече. От имени совета директоров хочу сделать вам предложение. Полагаю, что миссис Оделл уплатила вам задаток. Если вы вернете ей эти деньги, то мы готовы поручить вам расследовать убийство Питера Оделла от имени нашей компании, и мы возместим вам все расходы и заплатим в качестве задатка ту же сумму, что заплатила вам миссис Оделл. Или даже больше.

Пока он говорил, я не спускал с него глаз. Когда он закончил, я перевел взгляд на Вульфа. Поскольку он сидел лицом к Эбботту, я видел его в профиль, но этого было достаточно, чтобы понять — Вульф задумался. С полминуты он сидел с закрытыми глазами, потом открыл их и произнес:

— Что ж, мне все ясно. Ваши намерения шиты белыми нитками.

— Ничего подобного. Я абсолютно искренен.

— Разумеется. Вы пришли к заключению, что мистер Оделл сам заложил бомбу, пытаясь расправиться с мистером Браунингом, но взорвался из-за неумелого обращения. А миссис Оделл прибегла к моим услугам не для того, чтобы выяснить правду, а, наоборот, чтобы помешать расследованию и, по возможности, скрыть ее. Вы считаете, что она либо водит меня за нос, либо совершенно откровенна. В первом случае вы отказываете мне в проницательности, а во втором — своим предложением призываете меня нарушить взятые перед клиентом обязательства. Бесполезная трата времени — моего и вашего. Мне следовало заранее понять…

— Вы не так меня поняли. Дело вовсе… Вы совершенно извратили смысл моих слов. Мы просто считаем, что, действуя от имени корпорации…

— Вздор! Не упорствуйте. Я не простофиля, но и не подлец. Вы с коллегами не выдержали напряжения и стали плохо соображать. Не заблуждайтесь на мой счет. И не отпирайтесь. Просто уйдите.

Эбботт не встал и не ушел. Ему пришлось примириться с тем, что он не получит того, за чем пожаловал, однако он не сдался и еще битых полчаса приставал к Вульфу, пытаясь выяснить, добились ли мы чего-нибудь, и чего именно. Ему не удалось узнать ровным счетом ничего, как, впрочем, и Вульфу.

Когда я, выпроводив Эбботта, вернулся в кабинет, Вульф метнул на меня тяжелый взгляд и пробурчал:

— А в его предложении есть рациональное зерно. Я имею в виду возвращение задатка.

Вульф размышлял над этим два дня и три ночи. Наконец в воскресный полдень, после двухчасового общения с нами, о котором я рассказывал несколько страниц назад, он велел мне позвонить миссис Оделл, сказать, что мы умываем руки, и вернуть ей полученные в качестве аванса деньги.

Вот тогда-то Сол, Фред и Орри и посмотрели на меня. Я же уставился на Вульфа, точнее — на левый уголок его рта, чтобы попытаться определить, насколько плохи наши дела.

Дела были и вправду плохи, хуже некуда, но я не стал торопиться и не потянулся к телефонной трубке.

— О'кей, — сказал я, — коль скоро я заварил эту кашу, мне ее и расхлебывать, но вот только звонить я не стану. Я предпочитаю закончить дело так же, как и начал, глядя ей в глаза, а для этого мне нужен чек, который я отдам ей прямо в руки, чтобы не отправлять по почте. Расходы не вычитать?

— Нет. Вернем все полностью. Я согласен: возьми чек сам.

Будь мы с ним одни, я попытался бы еще поспорить, но в присутствии нашей троицы любые возражения были обречены на провал. Я встал, проплелся к сейфу, взял чековую книжку, заполнил корешок, выдрал чек и развернул пишущую машинку. Все чеки я заполняю на пишущей машинке. Правда, сумму в сто тысяч долларов мне пришлось впечатывать впервые. Должен признаться, сумма внушительная. Закончив, я передал чек Вульфу, который молча подписал его и вернул мне.

Сол нарушил молчание и спросил:

— За последние дни я задал столько вопросов бессчетному числу людей, что это, кажется, вошло в привычку, и я хочу задать еще один. Какая сумма там проставлена?

Непривычный к такой развязности со стороны Сола, я так и вылупился на него. Но Вульф преспокойно ответил:

— Покажи ему. Им.

Я показал, их глаза широко раскрылись, потом Сол сказал:

— Для вдовы это мелочь, у нее денег и в самом деле куры не клюют. Иногда вы спрашиваете, есть ли у нас предложения, и сейчас как раз тот случай, когда я хотел бы кое-что предложить. Или спросить. Вместо того чтобы возвращать ей деньги, почему бы не отдать их тому, кому они нужны по-настоящему? Объявленьице в «Таймс» и «Газетт» в две колонки под заголовком «НУЖНЫ ЛИ ВАМ СТО ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ?». А ниже: «Я уплачу эту сумму наличными тому, кто представит мне сведения, уличающие человека, ответственного за смерть Питера Оделла, последовавшую двадцатого мая после взрыва бомбы». Внизу ваши имя и фамилия. Слова, конечно, могут быть…

Вульфовское «нет!» оборвало его на полуслове.

— Нет! — повторил Вульф. — Я не стану взывать о помощи в деле, которое было поручено мне.

— Но вы уже так поступали, — терпеливо напомнил Сол. — На моей памяти вы прибегали к такому приему дважды.

— Чтобы получить ответ на вполне конкретный вопрос. И вполне определенный ответ. Не какой-то жалкий вопль о помощи из сточной канавы. Нет.

Словом, когда несколько минут спустя наши сыщики разошлись, скорого их возвращения уже не ждали. В понедельник к полудню Фред с Орри уже будут выполнять какое-либо поручение агентства Баскома или ему подобного; как, впрочем, и Сол, если сочтет нужным.

Что касается меня, то мое поручение ждать не могло, во всяком случае, я откладывать его в долгий ящик не собирался. Словом, я позвонил миссис Оделл, которая не имела привычки уезжать из Нью-Йорка по уик-эндам, и спросил, могу ли я прийти к ней в пять часов, поскольку раньше она наверняка сидела бы перед телевизором, а мне не улыбалось делить ее внимание с Клеоном Джонсом или Томом Сивером.

Вульф удалился на кухню. Оставаясь по воскресеньям без Фрица, он обычно готовит на обед что-нибудь простенькое вроде «яиц о-бер-нуар» и винегрета из свеклы с кресс-салатом, но на сей раз он побаловал нас запеченной в кастрюлечке икрой сельди с анчоусовым маслом, петрушкой, кервелем, луком-шалотом, майораном, черным перцем, сливками, лавровым листом, репчатым луком и сливочным маслом. Процесс приготовления такого блюда требует беспрерывных дегустаций, а по этой части он мастак. Я прогулялся на кухню, поставил его в известность, что миссис Оделл ждет меня к пяти, удостоился сдержанного кивка и поднялся по лестнице в свою комнату.

Покончив с бритьем, умыванием и переодеванием, я спустился на кухню, уплел свою часть запеченной икры, вернулся к себе и набросал одно объявление. Когда в половине пятого я спустился, в кармане у меня рядом с чеком покоился третий вариант упомянутого объявления. Вульф ковырялся наверху с орхидеями, и я звякнул ему по внутреннему телефону, чтобы поставить в известность о своем уходе.

Поскольку в воскресенье днем свободных мест для стоянки машины везде сколько душе угодно, я прогулялся в гараж, вывел «герои», проехал до Тридцать четвертой улицы и свернул на Парк-авеню. Трудно поверить, но и поездка по Манхэттену может доставить удовольствие — с двух часов ночи до восьми утра да плюс еще парочка часов по воскресеньям. У тротуара на Шестьдесят третьей улице, между Пятой авеню и Мэдисон-авеню, зияла щель размером с пятицентовую монету, в которую я и втиснул «герон». Встретивший меня при входе в вестибюль каменного особняка цербер был не тот, что в прошлый раз; этот оказался гораздо учтивее своего собрата и даже поблагодарил меня, возвращая мне мою лицензию частного сыщика.

Миссис Оделл встретила меня в своей роскошной гостиной, сидя на огромном диване, на котором были беспорядочно разбросаны листы воскресной «Таймс». Телевизор был выключен — немудрено, ведь игра уже закончилась.

Когда я приблизился, она сказала:

— Надеюсь, вы пожаловали не с пустыми руками. По телефону вы говорили на редкость скупо.

— Как-то раз мы излишне разболтались, а телефон, как оказалось, прослушивали. С тех пор мы ведем себя осторожнее. Не думаю, чтобы нас подслушивали и сейчас, но береженого Бог бережет. Однако я, отвлекся. Нет, я пожаловал не с пустыми руками. — Я вытащил из кармана чек. — Мне казалось, что лучше принести его самому, чем отослать по почте.

Вдова взяла чек, насупилась, потом мрачно посмотрела на меня.

— Это что еще за выдумки?

— Мистер Вульф выходит из игры. Хорошенькая игра — ведь он потратил уже больше трех тысяч долларов. Три тысячи за двенадцать дней, а мы еще даже не напали на след. Вульф вбил себе в голову, что, признав свое поражение, он проявит тем самым силу характера. Мне это непонятно, но ведь я в отличие от него не гений.

Признаться, она меня поразила. Если до сих пор у меня не было причин предполагать, что мыслительный процесс в глубине ее мозга отличается от среднего уровня, то на сей раз она успела сделать вывод еще прежде, чем я закончил.

— Сколько ему заплатил Браунинг? — спросила она с пылающими глазами.

— Ого! — Я развернул стул и уселся на него лицом к ней. — Впрочем, вполне естественно. Я бы мог, конечно, разглагольствовать часов пять, убеждая вас, что Вульф никогда не обманет клиента из-за своего непомерного самоуважения, но мне кажется, что есть и более быстрый способ. Я сказал вам по телефону про троих людей, которые нам помогают. Сегодня утром они как раз сидели у нас, когда Вульф заявил, что баста, мол, он выходит из игры. Когда он приказал мне выписать чек, чтобы вернуть задаток, Сол Пензер взамен предложил поместить объявление в «Таймс» с обещанием выплатить эти деньги тому, кто предоставит убедительные улики против убийцы, но мистер Вульф заартачился и заявил, что ему не пристало взывать о помощи из сточной канавы. И это еще…

— Еще бы! Что еще ему оставалось!

— Прошу вас, не перебивайте — я только начал. Итак, я выписал чек, Вульф подписал его, и я позвонил вам. Мне кажется, я могу доказать вам, что Вульф вас не предал. Думаю, что смогу убедить его разорвать чек и продолжать расследование, если вы мне поможете. Могу я воспользоваться вашей пишущей машинкой?

— Зачем? Я вам не верю.

— Поверите. Придется поверить.

Я встал и перешел к письменному столу, на котором стояла пишущая машинка. Усевшись, я осведомился, где взять бумагу, и миссис Оделл ответила:

— В верхнем ящике, но вы меня не надуете.

— Погодите минутку, — посулил я, вставляя два листа бумаги с копиркой.

Вдова ждать не пожелала. Не успел я достать из кармана проект объявления и разложить перед собой, как она отбросила в сторону «Таймс», вскочила, подошла ко мне и, остановившись за моей спиной, стала наблюдать, как я печатаю. Я не торопился, чтобы не наделать ошибок. Закончив, я извлек из машинки бумагу и сказал:

— Мне пришлось напечатать это у вас, потому что Вульф мог бы узнать нашу машинку, а нужно, чтобы это исходило от вас.

Протянув ей первый экземпляр, я пробежал глазами второй:

«У НИРО ВУЛЬФА ЕСТЬ 50 000 ДОЛЛАРОВ наличными, которые дала ему я. Он уплатит их от моего имени человеку или нескольким людям, которые представят ему убедительные доказательства, уличающие мужчину или женщину, подложившую бомбу в стол Эймори Браунинга во вторник, 20 мая, в результате чего погиб мой муж. Эти сведения должны быть представлены непосредственно самому Ниро Вульфу, который воспользуется ими от моего имени.

Передача сведений происходит на следующих условиях:

1. Решение о достоверности и важности предоставленных сведений принимает только сам Ниро Вульф, и его решение считается окончательным.

2. Общая сумма вознаграждения составит 50 тысяч долларов. Если сведения будут получены от нескольких людей, вопрос о важности сведений и о распределении вознаграждения будет решать только сам Ниро Вульф.

3. Любой человек, который свяжется с Ниро Вульфом или с его помощником по поводу этого объявления, автоматически соглашается на данные условия».

— Внизу должна быть ваша фамилия с инициалами, а также подпись: миссис Питер Д. Оделл. Точь-в-точь как на подписанном вами чеке. Теперь послушайте. Разумеется, он сразу смекнет, что это моих рук дело, — именно поэтому я и напечатал это здесь у вас. Идея должна принадлежать вам; вы предложили это сделать сразу после того, как я рассказал вам, как прореагировал Вульф на предложение Сола Пензера. Возможно, Вульф сам позвонит вам. Если это случится, вы должны ответить, как надо. Вопрос встанет так: и что тогда? Я думаю, что наш план сработает. Десять против одного, что найдется некто, который клюнет на этуприманку, а ведь пятьдесят кусков для наживки это совсем недурно.

Я встал.

— Одно объявление я помещу в «Таймс», а второе — в «Газетт».

— А вы ловкий малый, — задумчиво протянула она.

— Стараюсь. Ведь остальные крысы уже сбежали.

— Что?

— С тонущего корабля, — пояснил я. Миссис Оделл уселась за стол и взяла ручку.

— И все-таки вы меня не убедили, — сказала она. — Все это может быть разыграно. Потом вы позвоните и скажете, что ничего не вышло.

— Если так случится, то только потому, что Вульф упрям, как целое стадо ослов. Если он позвонит, то дальнейший ход событий будет зависеть от вас.

— Тогда у меня тоже есть предложение. Давайте изменим сумму. Такие числа, как пятьдесят или сто тысяч, не врезаются в память. Давайте сделаем что-нибудь промежуточное — шестьдесят пять или восемьдесят пять.

— Вы правы. Совершенно правы. Сделайте шестьдесят пять. Перечеркните пятьдесят.

Она сперва попробовала ручку на блокноте. Я и сам всегда так делаю.

Глава 13

Замысел сработал.

По дороге в гараж я пытался обмозговать положение. За все годы службы у Ниро Вульфа я нахально врал ему в глаза десять тысяч раз. Если вы тоже предпочитаете что-нибудь промежуточное, то пусть будет — восемь тысяч триста девяносто два раза. Врал я либо по личным вопросам, до которых ему не было дела, либо по деловым, когда это никому не вредило, а помочь могло, но побивать мировой рекорд по лжи я не собирался и решил поэтому предпринять обходной маневр.

Когда в двадцать две минуты седьмого я вошел в кабинет, Вульф сидел за столом, с головой погрузившись в разгадку двойного кроссворда в «Таймс», от чего я, разумеется, отвлекать его не стал. Я просто снял пиджак, повесил его на спинку стула, ослабил галстук, подошел к сейфу, достал из него чековую книжку, уселся за свой стол и углубился в изучение июньских корешков. Обходной маневр удался на славу. Минут восемь спустя Вульф поднял голову, хмуро посмотрел на меня и спросил:

— Сколько там осталось?

— Это с какой стороны посмотреть, — ответил я. Потом развернулся, извлек из кармана пиджака подписанное вдовой объявление и протянул ему.

Вульф пробежал его глазами, потом, перечитав внимательнее, отбросил на стол, прищурился, свирепо посмотрел на меня и сказал:

— Гр-рр!

— Она сама поменяла пятьдесят тысяч на шестьдесят пять, — как ни в чем небывало ответил я. — Хотя, конечно, заголовок мог бы гласить: «У АРЧИ ГУДВИНА ЕСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ», а вовсе не у Ниро Вульфа. Она, правда, сама это не предложила, но тем не менее считает, что я ловкий малый. Так она сказала — слово в слово. Когда я сказал ей, что вы умываете руки, и вручил ей чек, она спросила в упор: «Сколько ему заплатил Браунинг?» Я сказал, что мог бы битых пять часов убеждать ее, что вы честнейшая личность и ни за какие коврижки не надуете клиента, хотя сам в этом сомневаюсь. Мы еще поговорили, а потом, когда стало ясно, что убедить ее никак иначе не удастся, я уселся за машинку и нашлепал это объявление. Согласен, стиль оставляет желать лучшего. Я не Норман Мейлер.

— Пф! Этот павлин? Этот отъявленный хвастун?

— Ну, хорошо, пусть будет Хемингуэй.

— У нее есть пишущая машинка?

— Еще бы. В огромной гостиной на четвертом этаже особняка, в которой она, по-моему, проводит все свое время, разве что не ест и не спит. Бумага, как видите, гербовая — дорогая, не то что ваша.

Вульф пристально вперился в машинопись, и я мысленно похлопал себя по спине за то, что догадался напечатать текст на ее машинке.

— Признаю, — продолжил я, — что отговаривать ее не пытался. У меня даже в мыслях такого не было. Более того, я сказал, что этот прием может сработать, а я даже готов поставить десять против одного на то, что кто-то клюнет на такую приманку. И уже потом она решила, что шестьдесят пять это лучше, чем пятьдесят. Я слишком длинно отвечаю, да? Так вот, это зависит от того, как вы себя поведете. Я принес чек назад, но отправка его по почте обойдется нам всего в восемь центов. Если мы так поступим, на вашем счету останется чуть меньше шести тысяч долларов. Пятнадцатого июня мы уплатили налоги. Я не пытаюсь вас разозлить, а только отвечаю на ваш вопрос. И имейте в виду — теперь дело обстоит так, что уже никто не подумает, что вы взываете о помощи из сточной канавы. Миссис Оделл не остановится ни перед чем. Она может с легкостью уплатить и миллион. Ничто другое ее больше не волнует.

Вульф поступил типично в своем духе. Он не сказал: «приемлемо», или «разорви этот чек», или даже «проклятье!». Он просто взял его, внимательно прочитал, сунул под пресс-папье и произнес:

— Я готовлю копченого осетра по-московски. Принеси мне бутылку мадеры из кладовой.

И снова погрузился с головой в кроссворд.

Глава 14

Объявление появилось во вторник на шестой странице утреннего выпуска «Таймс» и на девятой странице «Газетт». Два столбца, набранные жирным шрифтом, с широкими полями со всех сторон — и с двумя новыми условиями:

«1. 65,000 долларов могут быть выплачены одному человеку или разделены между несколькими людьми.

2. 65,000 долларов или какая-то их часть будут выплачены только за точные сведения, а не за предложение, предположение или гипотезу».

Ниже следовали остальные условия, в которых были изменены только три слова.

Мы обсудили одну возможность и пришли к выводу, что ничего поделать нельзя. Увидят ли наше объявление в манхэттенской уголовке? Наверняка. Установят ли они неусыпное наблюдение за нашим домом, чтобы увидеть, кто к нам придет? Безусловно. И что тогда? Они вторгнутся к нам и попытаются получить задаром то, за что наш клиент предлагает 65 тысяч. Они, наверное, начнут прослушивать наш телефон, а ученые наизобретали столько сногсшибательных устройств, что простому смертному уже стало невозможно определить, подслушивают его или нет. Как бы то ни было, во вторник, в два часа дня, Сол, Фред и Орри сидели в нашей гостиной и играли в пинокль. Мы приготовились к приему гостей.

Самый первый оказался презанятной личностью. До него еще четверо звонили по телефону, но все оказались чокнутыми. Первый живой посетитель позвонил в дверь около трех часов дня. На первый взгляд он тоже был чокнутым, но дверь я все же открыл, и он вручил мне визитку — крохотную голубую карточку, на котором витиеватыми черными буквами значились имя и фамилия:

Назир ибн-Бекр.

Что ж, иностранцы тоже бывают чокнутыми, но я его все же впустил. Худой, смуглый и чернявый, ростом он доходил мне до подбородка, а вот его носика вполне хватило бы на двоих. Несмотря на жаркий июньский день, на нем был застегнутый на все пуговицы пиджак, а воротничок сорочки потемнел от пота. Когда, заперев дверь, я повернулся к нему лицом, он вручил мне вырезанное из «Таймс» объявление и сказал:

— Я увижу Ниро Вульфа.

— Возможно, — сказал я. — Он занят. У вас есть интересующие его сведения?

— Я не вполне уверен. Возможно, да.

Нет, не чокнутый. Чокнутые не знают сомнений. Я попросил его подождать, кивнул на скамейку, отнес карточку в кабинет, вручил Вульфу, получил приказ ввести гостя, но выполнить его не смог. Назир ибн-Бекр уже стоял за моей спиной. Кабинет был устлан толстенным персидским ковром, но в прихожей пол был голый; смуглолицый ступал бесшумно, как кошка. Желая быть к нему поближе, я преградил ему доступ к красному кожаному креслу и кивнул в сторону одного из желтых, стоявшего возле угла моего стола. Затем я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Замысел состоял в том, чтобы незаметно легонько постучать в дверь гостиной. Это будет знак нашей троице, что посетитель уже в кабинете и они могут спокойно идти в нишу возле кухни, чтобы рассмотреть гостя через отверстие, замаскированное со стороны кабинета картиной с изображением водопада. Кроме того, они услышат все, о чем мы говорим. Когда я вернулся к своему столу, Назир ибн-Бекр сказал:

— Разумеется, наш разговор записывается.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, мне не придется стенографировать.

Вульф спросил:

— Условия вам ясны?

Ибн-Бекр кивнул.

— Совершенно. Кристально ясны. Сведения, которыми я располагаю, находятся у меня в голове, а о том, какую ценность они представляют, судить вам. Я должен задать вопрос. В вашем досье мы не обнаружили ровным счетом ничего, что позволило бы нам составить мнение о том, как вы относитесь к положению на Ближнем Востоке. Вы не антисионист?

— Нет.

Смуглолицый повернулся ко мне:

— А вы?

— Тоже нет. Единственное мое предубеждение против евреев состоит в том, что один из них играет в покер не хуже меня. А иногда даже лучше.

Назир ибн-Бекр кивнул.

— Да, им палец в рот не клади. Привыкли обманывать.

Он обратился к Вульфу:

— Возможно, вам известно, что в этой стране, в основном в Вашингтоне и Нью-Йорке, вовсю орудуют арабские террористы — главным образом, палестинцы.

— Да, говорят, что это так.

— Не просто говорят. Так и есть. Один из них как раз перед вами. — Он расстегнул верхнюю пуговицу пиджака, полез внутрь и вытащил небольшой коричневый конверт. Затем достал из него сложенный лист бумаги и встал, чтобы протянуть его Вульфу.

Поскольку террористы проходят по моей части, я поспешно вскочил и перехватил бумагу. Пока я ее разворачивал, он снова сел и сказал:

— Здесь имена пятерых людей, хотя я не уверен, что они подлинные. Но я их знаю только под этими именами. Мы встречаемся еженедельно по воскресеньям на одной квартире в Джексон-Хаите. Здесь есть адрес и номер телефона. В квартире живет Армад Кармат. Адресов остальных у меня нет. Как видите, мое имя здесь не фигурирует. Я написал их печатными буквами, потому что в нашей профессии это надежнее, чем оставлять запись, сделанную собственным почерком.

Я пробежал листок глазами и передал его Вульфу.

— Я вижу, у вас есть телевизор, — произнес Назир ибн-Бекр. — Возможно, вы видели в мае программу КВС под названием «Нефть и Мекка»? Седьмого мая.

Вульф потряс головой.

— Я редко включаю этот прибор, — признался он. — Всякий раз я убеждаюсь, что не зря придерживаюсь столь низкого мнения о телевидении.

Моим мнением никто не интересовался, поэтому я скрыл, что посмотрел «Нефть и Мекку», когда был у Лили Роуэн.

— Программа шла целый час, — сказал террорист. — Частично она была посвящена добыче нефти в арабских странах, но, кроме этого, в ней содержались и определенные комментарии. Напрямик там сказано не было, что существование и процветание Израиля куда важнее для цивилизации и демократии, чем арабская нефть, но намеков было предостаточно. Вся программа была произраильской и антиарабской. Это было в среду. А в ближайшее воскресенье мы отправили в КВС письмо с требованием публичного извинения за клевету и ложь. В следующее воскресенье Армад заявил, что ответа на письмо мы не получили, но зато ему удалось выяснить, что ответственным за выпуск программы был вице-президент КВС по имени Эймори Браунинг. Это было в воскресенье, восемнадцатого мая. Мы решили, что следует воспользоваться этим случаям, чтобы объявить войну антиарабской пропаганде в этой стране.

Он посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на Вульфа.

— Должен объяснить, что я сам стал членом этой группы всего год назад, даже меньше, и еще не пользуюсь их доверием. Армад Кармат до сих пор не принял насчет меня окончательного решения — вот почему я и сказал, что не вполне уверен, есть ли у меня именно те сведения, которые вас интересуют. Я знаю, что у них было три бомбы, я их видел собственными глазами. В апреле. А в то воскресенье, восемнадцатого мая, один из них предложил, что нужно заложить бомбу в контору КВС, желательно — в кабинет самого Эймори Браунинга. Завязалось обсуждение, которое прервал Армад Кармат — как мне показалось, из-за меня. Как я говорил, он мне еще не доверял. В следующее воскресенье, двадцать пятого мая, один из них сказал о том, что в кабинете Эймори Браунинга взорвалась бомба, в результате чего погиб другой вице-президент, Питер Оделл, но Армад Кармат сказал, что мы это обсуждать не будем. С тех пор мы встречались еще четырежды, но про бомбу никто не вспоминал.

Назир ибн-Бекр закинул голову назад, пару раз вздохнул, потом снова обвел глазами меня и Вульфа.

— Вот, — сказал он. — Я вам все рассказал. Сегодня утром я прочитал ваше объявление. Шестьдесят пять тысяч долларов — это большие деньги. Я был с вами предельно откровенен. Это все, что я знаю. В объявлении не сказано, что я должен предъявить доказательства.

Террорист снова полез в карман пиджака, достал прежний коричневый конверт и вынул из него еще что-то.

— В моем положении, — сказал он, — нужно быть готовым ко всему. Вот кусок долларовой бумажки, которую я разорвал на две части. Если вы узнаете, что я вам рассказал именно то, ради чего вы дали это объявление, а я не приду за деньгами, то это может быть из-за того, что меня уже нет в живых. В этом случае за деньгами придет кто-то другой, который и предъявит вторую половину доллара. Вас это устроит?

Он положил обрывок купюры на стол Вульфа. Я встал, повертел бумажку в руке, потом вручил Вульфу. Вульф склонил голову и посмотрел на террориста.

— Думаю, — произнес он, — вы говорите по-арабски?

— Конечно.

— И на ваших воскресных встречах вы тоже разговариваете на арабском?

— Конечно.

— Очень удачно. Для вас. Ваша попытка говорить на английском так, как должен был бы говорить цивилизованный палестинец, несостоятельна. Не следовало вам даже пытаться. Как вас зовут на самом деле?

Гость не моргнул и глазом.

— Вам это ничего не даст, — сказал он. Потом что-то спросил, видимо, на арабском. Для меня его речь прозвучала как бессмысленный набор звуков, но по интонации я догадался, что это вопрос.

— Изучал, — ответил Вульф, — но много лет назад. Арабский не относится к числу моих любимых языков. А знать, как вас зовут, я хочу потому, что у меня может возникнуть необходимость спросить вас о чем-нибудь.

Назир ибн-Бекр покачал головой.

— Я рассказал вам все, что знал. Я и так пошел на огромный риск, придя сюда к вам, и добавить мне уже нечего. Вы правы. Арабский — не мой родной язык. Родной — испанский. Но по-арабски я тоже разговариваю хорошо. Скажу вам вот что: если что-то случится, если кто-то из них скажет еще что-нибудь важное для вас, я позвоню или приду сам. — Он встал и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. — Позвольте откланяться.

— Одну минутку, — сказал Вульф. — За нашим домом следят. Полиция установила наблюдение. Мистер Гудвин покажет вам другой выход. Вы сможете выйти прямо на Тридцать четвертую улицу.

Террорист покачал головой.

— Это ни к чему. Спасибо, конечно, но слежки я не боюсь. Кто бы ни попытался, будь это даже в Багдаде или в Каире, я уйду от любой слежки.

Он зашагал к двери. Было бы интересно выглянуть и посмотреть, кто из моих полицейских приятелей сядет ему на хвост, но мне не хотелось проявлять излишнее любопытство. Заперев за террористом дверь, я выкрикнул: «Горизонт чист!», и из ниши вынырнула наша бравая троица. Они дружно зашли за мной в кабинет и выстроились перед столом Вульфа.

— Прошу прокомментировать, — сказал Вульф. — Фред?

— Не думаю, — сказал Фред. — Как бы он проник в кабинет Браунинга, когда никого там не было, и почему бы он выбрал именно нижний ящик?

— Орри?

— Лига защиты евреев! — выпалил Орри.

— Нет, — сказал Сол. — Он не подходит. То есть он, конечно, еврей, но не того типа. Я согласен с Фредом. С его логикой, хотя следует учесть и фактор времени. Трудно поверить в случайность факта, что бомба была подложена именно в тот день, когда должны были избрать нового президента.

— Вообще-то, — сказал Вульф, — он вовсе ничем не рискует. Пусть даже вероятность, что все случилось именно так, как он придумал, одна тысячная, все-таки у него есть шанс набить мошну. Арчи, перепечатай список, который он нам дал, добавь туда его имя и отдай Фреду. Фред, проверь, стоит ли терять на них время. Проникни в эту квартиру со всеми мыслимыми предосторожностями — рисковать не стоит. Условия наши обычные. Есть еще комментарии?

Ни у кого их не нашлось. Я развернул пишущую машинку, Фред сел в кресло, а Сол и Орри прошли в гостиную.

Это образец последовавших на объявление откликов. Вовсе не типичный, нет, но я так и не говорил. Впрочем, любой давший подобное объявление и указавший в нем свои имя и адрес, должен отдавать себе отчет в том, что от звонков и посетителей отбоя не будет, но остается только надеяться, что хоть в одном случае информация окажется мало-мальски стоящей. Чтобы просто заполнить страницы этого дневника, я мог бы запросто привести еще дюжину подобных случаев за последующие пару дней, до девяти сорока двух вечера в четверг. Некоторые из этих случаев могли бы помочь вам получше познать человеческую натуру. Вот, скажем, пожилой мужчина в безукоризненном белом костюме и пышном парике, которому в ночь на вторник приснился сон. А пришел он в среду. Во сне он видел мужчину, который открыл нижний ящик стола и с помощью клейкой ленты прилепил к перегородке небольшую пластиковую коробочку, из которой торчал длинный тонкий провод длиной примерно с фут. Он прикрепил конец провода изнутри к передней крышке ящика, задвинул ящик и ушел. Если бы показали ему фотографии людей, которые могли войти в кабинет Браунинга, он указал бы нам на убийцу, причем подтвердил бы свои показания в суде под присягой. Представляете, какие есть люди — он бы добровольно пошел в суд, даже без повестки.

Были еще три или четыре личности, которыми занимались Сол и Орри. В деле арабских террористов Фред пока не продвинулся ни на шаг.

Чтобы вы поняли, в каком гнусном настроении я пребывал вечером в четверг после ужина, я признаюсь, чем занимался. Во-первых, чем я не занимался. Я не пошел к Солу на традиционный покер. Вместо этого я сидел в кабинете за своим столом и уныло пялился в блокнот, который я сам называю: «Последний резерв Ниро Вульфа». В нем перечислены некоторые предметы, хранившиеся в частном сейфе банка «Континентал траст компани», и я уже прикидывал, с какими из них можно с наименьшими потерями расстаться, если к нам по-прежнему будут обращаться только арабские террористы и ясновидцы. Вульф громоздился за своим столом, погрузившись в томик рассказов Тургенева, что тоже было дурным предзнаменованием. Он всегда берет книгу, которую уже читал, если у него на душе скребут кошки.

Когда в дверь позвонили, я машинально кинул взгляд на ручные часы. Порой это требуется для протокола. Без восемнадцати десять. Я прогулялся в прихожую, щелкнул выключателем наружного освещения, выглянул в прозрачное лишь изнутри стекло, вернулся в кабинет и провозгласил:

— Вам придется временно прервать чтение. Это Деннис Коупс.

— Ты никогда не видел Денниса Коупса.

— Верно, но Сол описывал его.

Вульф захлопнул книгу, не удосужившись найти закладку, и уж тем более не стал загибать уголок страницы, ведь как-никак это был Тургенев. Я пошел открывать входную дверь. Посетитель со словами: «Вы Арчи Гудвин» — шагнул вперед, словно меня там и не было.

— А вы… — начал я.

— Коупс. Деннис Коупс. Не столь знаменит, как вы, но когда-нибудь стану. Могу я видеть вашего знаменитого босса?

Я был настолько счастлив от его прихода, от возможности вцепиться хоть в кого-то, кто мог вытащить нас из трясины, что даже не скривился при виде его длиннющих нечесаных волос и двухдюймовых бакенбардов. Более того, когда он вошел в кабинет, протопал к столу Вульфа и протянул руку, Вульф пожал ее. Он крайне редко здоровается за руку и никогда не подает руки незнакомцу. Вот до чего он докатился. Усаживаясь, Коупс поддернул вверх брючины — дергающиеся руки, о которых говорил Сол.

— Хорошее вам состряпали объявление, — с места в карьер заявил он. — «Любой человек, который свяжется с Ниро Вульфом или с его помощником по поводу этого объявления, автоматически соглашается на данные условия». Ну, трюкачи! Какое агентство?

Вульф нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— Кто написал это?

— Мистер Гудвин.

— Ах вот как. — Коупс уважительно смерил меня взглядом. — Чисто сработано, Арчи. — И снова обратился к Вульфу: — Сколько поклевок у вас уже было?

— Ни одной.

— Что? Не может быть! Ладно, не хотите говорить — не надо, да и с какой стати вы должны мне отвечать? Но вы не можете сказать, что это не мое дело, поскольку оно как раз мое — в какой-то степени. Если кто-то еще знает то, что знаю я, и вам уже об этом сказали, то поезд, конечно, ушел. Вы уже… Надо подумать, как бы это лучше сказать. Словом, вам уже сообщили нечто такое, чтобы вам захотелось потолковать по душам с Кеннетом Миром или с Хелен Лугос?

Вульф внимательно посмотрел на него.

— Мистер Коупс, в объявлении четко сказано: сведения должны предоставить мне, а не пытаться получить их от меня. Отвечу так: узнай я нечто такое, что побудило бы меня переговорить либо с мисс Лугос либо с мистером Миром, я бы уже устроил встречу с ними; я же пока с ними не встречался.

Коупс кивнул.

— Понимаю. Теперь должен вам кое в чем признаться. А именно: то, что я собираюсь вам рассказать, мне следовало открыть полиции. И я признаюсь, что причина, по которой я этого не сделал, вовсе не заставляет меня гордиться. Дело вовсе не в том, что я питаю какую-то особую любовь к Кеннету Миру или к Хелен Лугос; нет, просто сделай я такое признание, я бы очутился в самом пекле крайне неприятных событий, связанных с убийством. С вами дело обстоит иначе по двум причинам. Во-первых, вы не дадите делу такого хода, как полиция. Во-вторых, если вы получите то, на что рассчитываете, — а я думаю, что так и случится, — то я стану богаче на шестьдесят пять тысяч долларов, а они мне чертовски нужны!

Кончики пальцев его правой руки отбивали дробь на подлокотнике кресла; заметив это, Коупс перевернул ладонь и сжал пальцы в кулак.

— То, что я собираюсь вас сказать, частично вам уже известно. Вы, должно быть, знаете, что побудило Оделла пойти в кабинет Браунинга и полезть в тот ящик. Это так?

— А вы знаете? — буркнул Вульф.

— Да. Он собирался подсыпать в его виски ЛСД, чтобы Браунинг опростоволосился перед советом директоров или вообще не сумел бы прийти на него. Миссис Оделл, наверное, сказала вам об этом. Скажу вам, откуда это стало известно мне. Я узнал об этом еще накануне, в понедельник девятнадцатого мая.

— В самом деле?

— Да. Вам, разумеется, известно, что в кабинет Браунинга ведут две двери — одна из приемной, где сидит Хелен Лугос, а вторая из холла. И это третья причина, по которой я не хотел бы признаваться во всем содеянном полиции. Дело в том, что в понедельник днем я вошел в кабинет Браунинга из холла, когда знал, что Браунинга на месте нет. Это было сразу после обеда, и я…

— Разве дверь не запиралась?

— Не всегда. Когда Браунинг сам выходил в холл, он часто нажимал на защелку в замке, чтобы на обратном пути не возиться с ключами. Я хотел взглянуть кое на что, что оставалось у него на столе, и воспользовался для этого его отлучкой. Мне не хотелось привлекать внимания, поэтому я старался не шуметь, но дверь в приемную была приоткрыта и до меня доносились голоса Хелен Лугос и Кеннета Мира. Вы записываете?

— Да.

— Разумеется. — Он вынул из кармана записную книжку. — Тогда я лучше зачитаю вслух. Первое, что сказал Мир, было: «Нет, я не скажу тебе, как мне удалось это узнать. Но это и не самое важное, главное, что я узнал. Оделл собирается завтра днем подсыпать ему в виски ЛСД, а я хочу, чтобы ты ни под каким предлогом не открывала этот ящик, как ты это делаешь обычно. Ни после обеда, ни вообще — даже не подходи к нему!» А она ответила: «Но, Кеннет, ты должен объяснить мне… Постой, я хочу убедиться…» И послышался шум отодвигаемого стула.

Пальцы снова забарабанили, на этот раз по колену.

— И я быстренько смотался оттуда. Она, должно быть, собиралась убедиться, что в кабинете Браунинга никого нет. Возвращаться, в свою комнату я не стал, потому что там сидит еще один человек, а мне хотелось побыть одному. Я отправился в туалет и присел на унитаз, чтобы обмозговать услышанное. Первым делом я хотел, конечно, предупредить Браунинга. Возможно, Мир и сам хотел это сделать, но из того, что я услышал, у меня такого мнения не сложилось. Но мне не хотелось признаваться Браунингу, что я заходил в его комнату из холла — это понятно, да? И я даже понятия не имел, что замыслил Мир. Я знал, что он что-то задумал, иначе он не стал бы так настойчиво требовать, чтобы Хелен не подходила к этому ящику. Но что именно? Что бы вы подумали на моем месте?

Вульф потряс головой.

— Я не знаю этого человека. Вам виднее.

— Да, я-то его, конечно, знаю лучше, но недостаточно хорошо. Например, я думал, что во вторник он просто подождет до четырех часов, а потом вытащит бутылку из ящика, заменит ее на другую, а ту отдаст на анализ, а затем, возможно, на исследование отпечатков пальцев. Он знал, что Браунинг никогда не прикладывается к бутылке до половины пятого или даже до без четверти пять. Я взвесил все возможности и пришел к твердому выводу, что не должен допустить, чтобы Браунинг выпил это виски. Поэтому я решил, что во вторник в конце дня буду сидеть у него, пока он не одобрит последний сценарий, а потом, когда он потянется к виски, скажу, что в такой ситуации Оделл может быть способен на все, и лучше на всякий случай откупорить новую бутылку. У него всегда в запасе была одна или даже две непочатых бутылки.

— И вы об этом знали, — сказал Вульф.

— Да, и не я один. Нам часто случалось сидеть у него, когда он выпивал. И еще я решил следующее: я скажу Браунингу о случайно подслушанном разговоре Мира с Хелен, но не признаюсь, что заходил в его кабинет. Конечно, это было сопряжено с определенным риском. Вы, должно быть, слышали разговоры, что я мечу на место Мира?

— Да, — сдержанно признал Вульф, — это упоминалось.

— Возможно, так и есть, но, может быть, и нет. Я, конечно, не отказался бы от повышения, но это вовсе не означает, что меня привлекает должность именно Мира. Как бы то ни было, мне следовало учитывать и это. Разумеется, знай я тогда, что задумал Мир на самом деле, я бы прямиком направился к Браунингу и выложил ему все без утайки. Увы, так не случилось, и я крайне об этом сожалею.

— Вы хотите сказать, что Мир решил подложить бомбу в его ящик?

— Ну конечно! Господи, неужели это не ясно?

— Вы предположили это уже тогда? Или на следующий день, узнав о случившемся?

— Да, сразу же.

— Пять недель назад. Пять недель и два дня. И что вы сделали, чтобы получить подтверждение своим догадкам?

Коупс кивнул.

— Да, вам легко спрашивать. А что я мог сделать? Опросить всех, не видели ли они Мира с бомбой? Или — как он заходит в кабинет Браунинга? И мог ли я спросить хоть о чем-нибудь Хелен Лугос? Или нанять сыщика? Вы, конечно, думаете, что я все это сочинил. Это естественно. В противном случае вы были бы дураком. Но есть один факт, с которым вы должны считаться. Как я вам говорил, вы должны знать о том, что Оделл собирался подсыпать ЛСД в виски, потому что вам об этом рассказала миссис Оделл, но вот откуда узнал об этом я? Да, Оделл должен был взять наркотик с собой, но ведь об этом нигде не упоминалось. Полиция держит эту информацию в секрете.

— Что ж, это факт, заслуживающий внимания, — признал Вульф. — Ничего не доказывающий, но весомый. Вы должны отдавать себе отчет, мистер Коупс, что без убедительных доказательств вашим сведениям грош цена. Если я попытаюсь припереть мистера Мира или мисс Лугос к стенке, сославшись на ваши слова, они скажут, что вы лжете, и что тогда? У вас есть предложения?

— Нет. В объявлении не говорилось, что я должен учить вас, как использовать полученные сведения. Вы Ниро Вульф, великий сыщик, а я просто парень, который что-то случайно услышал. Я прекрасно понимаю, что теперь Браунинг узнает о том, как я проник в его комнату — возможно, мне придется рассказать об этом под присягой. И вы записали мои слова на магнитофон. Если из-за этого я потеряю работу, шестьдесят пять тысяч мне не помешают. Может, мне самому повиниться перед Браунингом? Прямо сейчас.

— Нет, — отрезал Вульф. — Никому ни слова не говорите. Могу я посмотреть вашу записную книжку?

— Безусловно. — Коупс вынул ее из кармана, встал и передал Вульфу. Вульф перелистал несколько страничек, потом спросил:

— Вы записали это прямо тогда? В понедельник?

— Нет. Я записал это на следующий день, во вторник вечером, после того… после случившегося. Но это точь-в-точь то, что было сказано. Могу поклясться.

— Возможно, вам и придется. — Вульф вернул ему записную книжку. — Я не могу сказать вам, как поступлю дальше, мистер Коупс, потому что еще и сам не решил. Если вы мне понадобитесь, то я знаю, как вас найти.

Он откинулся на спинку кресла, запрокинул назад голову и закрыл глаза. Честное слово, я не знаю, понимает он или нет, что это не самый вежливый способ заканчивать разговор. То ли дело я.

Глава 15

Сол, Фред, Орри и я до сих пор обсуждаем, что Вульф сказал в то утро, в пятницу, — вернее, то, чего он не сказал.

Они пришли в десять утра, я дважды проиграл им пленку с записью беседы с Коупсом, мы взвесили два варианта: первый — сказал ли он правду или наврал с три короба, чтобы подсидеть Мира, и второй — если это правда, то что нам делать? К одиннадцати часам, когда Вульф спустился из оранжереи, мы продвинулись не слишком далеко. Он пожелал всем доброго утра, воткнул в вазу на столе веточку дендробиума хризотоксум, уселся в кресло, обвел нас глазами и спросил:

— Программа у вас есть?

— Еще бы, — сказал я. — Не думали же вы, что мы будем дожидаться ваших указаний.

— Понятно. Мистер Мир сделал одно весьма важное высказывание. Вы его обсудили?

Мы переглянулись.

— Что ж, — произнес Сол, — эта фраза насчет парня, который просто что-то случайно услышал — мы все дружно согласились, что она звучит очень здорово. Если он вешает нам лапшу на уши, то он хороший выдумщик. Во всяком случае, фразочка прекрасная.

Вульф покачал головой.

— Я имел в виду нечто совершенно другое. Те слова, которые, возможно, дают ответ сразу на все вопросы. Вы их обсудили?

— Мы обсудили все, — заявил я. — Что именно вы имеете в виду?

Вульф снова покачал головой.

— Подожди. Даже если эта фраза и означает то, что я думаю, мы должны сначала решить насчет него. Вопрос, который он нам задал, может звучать так: если то, что он нам рассказал про ЛСД, не соответствует действительности, то откуда он об этом узнал? Вы, конечно, обсудили это. И?

— И — ничего, — сказал Орри. — Ни один из тех, с кем мы беседовали за прошедшие две недели, даже словом не обмолвился про ЛСД. Ни слова, ни намека.

Я добавил:

— Про ЛСД за все время упоминали всего двое: миссис Оделл и Фолк, причем Фолк узнал про наркотик от нее. Впрочем, ему мог рассказать про ЛСД и его кузен, помощник окружного прокурора, но Фолк на этот счет не распространялся. Похоже, никакой другой утечки информации не было. Эбботт, судя по всему, думает, что Оделл принес в кармане бомбу, а не наркотик.

Вульф кивнул.

— Мы должны проверить все возможности. Орри, ты снова займешься служащими КВС, только на сей раз попытаешься получить ответ только на один вопрос — мог ли мистер Коупс узнать про ЛСД от одного из них? Причем это могло случиться даже вчера, а вовсе не обязательно месяц или даже неделю назад. Постарайся не проговориться и сам. Фред, забудь про палестинцев. У тебя есть знакомые в уголовной полиции. Дюжина наберется?

— Нет, только двое, — ответил Фред.

— Вполне достаточно. Узнать про наркотик могли уже те полицейские, которые появились первыми на месте преступления. Можешь не слишком скрывать, что мы знаем про ЛСД; мистер Кремер знает, что нам это известно. Знаком ли кто-нибудь из полицейских с мистером Коупсом или кем-либо из его окружения? Сол, ты займешься оставшимися из возможных источников — миссис Оделл и мисс Хабер. Сомневаюсь, чтобы миссис Оделл упомянула про ЛСД хоть одной живой душе, а вот мисс Хабер могла. Именно она раздобыла наркотик, а мистеру Коупсу достаточно было узнать даже об этом, чтобы сделать соответствующий вывод. Возможно, ты можешь начать копать с его конца, но это решать тебе самому. У вас должно быть с собой достаточно наличных. Если понадобится срочная помощь, то Арчи в вашем распоряжении.

Вульф посмотрел на Фреда, потом взглянул на Орри и остановил взгляд на Соле.

— Мы должны это знать, господа. Если найдете другой источник, из которого мистер Коупс мог почерпнуть эти сведения, это будет более чем приемлемо. Забавно, но это принесет ему шестьдесят пять тысяч долларов. Желаю удачи.

Сол поднялся и сказал:

— У меня есть вопрос. Может ли помочь делу, если вы скажете нам, что за важное высказывание сделал Коупс? Или это может повредить?

— Да, может повредить. Во всяком случае, отвлечет вас. Мне не следовало говорить об этом. Это все мое честолюбие. Кичливость, как и излишняя робость, хороши лишь тогда, когда приносят пользу. Выбросьте это из головы.

Замечательно. А что им оставалось делать? Не говоря уж обо мне. Словом, когда они ушли, а Вульф начал разбирать скопившуюся почту, я сидел и усиленно выбрасывал это из головы, пока она не заболела. Навыбрасывавшись до одури, я спросил:

— Мне чем-нибудь заняться, пока я сижу здесь?

— Да, — ответил Вульф. — Сегодня пятница.

— Совершенно верно.

— Я хотел бы поговорить с мисс Лугос и с мистером Миром, но по отдельности. И не сегодня. Вполне возможно, что сегодня мы уже что-нибудь раздобудем. Может быть, мисс Лугос завтра в одиннадцать, а мистер Мир — в три?

— Учитывая, что завтра июньский уик-энд, задача может оказаться непосильной. Я вовсе не упираюсь, а советуюсь. Мне доставит удовольствие поцапаться с ними. С кем угодно.

— Мне тоже.

Я снял трубку и начал накручивать диск телефона.

Глава 16

В тот день мы с Орри спорили до хрипоты, сначала по телефону, а потом сошлись лицом к лицу. Часа в три он позвонил и сказал, что будет работать весь уик-энд, потому что одна дамочка-сотрудница КВС попросила, чтобы он съездил с ней в Атлантик-Сити. Я полюбопытствовал, не хочет ли он оставить весточку для своей жены Джилл, на тот случай, если она позвонит, но Орри заявил, что Джилл сейчас в Токио — вполне вероятно, ведь она работала стюардессой на международной авиалинии. Я сказал, что мы оплачиваем его труд только до шести вечера пятницы, а Орри ответил, что придет и поговорит со мной. Пришел он в начале пятого, зная, что Вульф в это время нянчит орхидеи, и с ходу выпалил, что весь уик-энд будет вкалывать не покладая рук, да и машину его мы должны оплачивать по двадцать центов за милю; он рассчитывал получить от дамочки ценные сведения и ни за что не собирался упускать такую возможность. Я согласился оплатить по восемь часов в субботу и в воскресенье, пояснив, что время, проведенное в постели, в оплату не входит, на что Орри ответил, что постель — лучшее место для установления по-настоящему доверительных отношений, и мне пришлось скрепя сердце смириться. Но я не согласился платить по восемь долларов за пятьдесят два часа, да еще и оплачивать гостиничные счета. Орри напомнил, что у миссис Оделл миллиардное состояние, но я поправил — не больше сотни миллионов с учетом инфляции, а ведь мы еще должны оставить ей хоть что-нибудь на хлеб. В конце концов мы сошлись на 364 долларах, что составляло семь долларов в час. Забегая вперед, пожалуюсь, что клиентка за эту статью расходов не получила ровным счетом ничего.

К одиннадцати утра в субботу, когда пришла Хелен Лугос, Фред тоже потерпел фиаско. Он пообщался с пятью знакомыми полицейскими, в том числе с одним сержантом из уголовки, но никто из них не был знаком с Деннисом Коупсом, да и вообще ничего о нем не знал. Фред сомневался, чтобы хоть один из них был в курсе насчет ЛСД, но, с другой стороны, они могли просто хранить служебную тайну. Фред продолжал копать дальше.

Сол собрал целую коллекцию сведений о Коупсе — где и как он жил, какие имел привычки, с кем водил знакомство, где рос и учился, откуда и как добывал средства к существованию и тому подобное, — но нам ничего из этого не понадобилось, поэтому все подробности я опускаю. Сол не раскопал никакой связи между ним и миссис Оделл или Шарлоттой Хабер, но теперь подбирался к младшему брату Шарлотты, потому что ходили слухи, что именно благодаря братцу она прознала, как достать ЛСД.

Хелен Лугос на сей раз не только не опоздала, — но даже пришла на десять минут раньше назначенного времени, и ей снова пришлось довольствоваться общением с простым помощником, пока Вульф не спустился из оранжереи. Она поинтересовалась, чем вызвана такая срочность, из-за которой ей пришлось отказаться от планов на уик-энд, но я объяснил, что только выполнил приказ.

Вульф вошел, пожелал доброго утра сначала мне, а потом ей, воткнул в вазу свежесрезанные орхидеи, расставил их так, чтобы ему было удобнее ими любоваться, повернул кресло в сторону Хелен Лугос и наконец сел.

— Благодарить вас за то, что вы пришли, я не стану, — сказал он. — Я вообще не настроен благодарить вас за что-либо. У меня есть основания полагать, что вы скрыли от меня весьма важные сведения. Более того, я считаю, что вы мне солгали. И не пытайтесь отпираться. Говорю вам только для того, чтобы вы знали, чего ожидать от нашего разговора. Я постараюсь подкрепить свои слова достаточно вескими аргументами. А что будете делать вы?

Она будет смотреть на него во все глаза. Именно это она и делала.

— Я знаю, что мне бы следовало сделать, — медленно произнесла она. — Встать и уйти. Это было бы лучше всего.

— Но вы не ушли. И не уйдете, насколько я понимаю, потому что вас разобрало любопытство. Вот что отличает нас от животных — мы непременно пытаемся разобраться и найти всему причину. Вполне возможно, что к концу разговора вы поймете, что допустили одну ошибку или даже две. Например, девятнадцать дней назад, вечером в понедельник. Я спросил вас, не считаете ли вы вероятным, что человек, подложивший бомбу, находится сейчас здесь, в этой комнате, а вы ответили, что ровным счетом ничего не знаете. «Абсолютно ничего» — так вы сказали. А двенадцать дней назад, опять же в понедельник, в беседе с мистером Гудвином с глазу на глаз вы снова ответили так же, когда он повторил этот вопрос. Я попытаю счастья еще раз. Как бы вы ответили на этот вопрос сейчас?

— О Господи! — Она всплеснула руками. — Ну сколько раз вам повторять…

— Ваш ответ?

— Тот же самый!

Вульф кивнул.

— Вам следует знать, мисс Лугос, что наш разговор записывается на магнитофон. Он установлен в стенном шкафу на кухне, чтобы можно было заменить ленту, когда понадобится. Помимо ответа на этот вопрос, меня больше всего интересуют ваши отношения с Кеннетом Миром. Все, что вы мне скажете, будет многократно проверено и перепроверено. Итак?

— Полиция уже все это проверяла, — сварливо ответила Хелен Лугос. Ее подбородок вздернулся, а на шее едва заметно подергивалась какая-то мышца. — Мы не… Мы связаны только по нашей работе, поскольку работаем вместе. В личном плане мы не… мы не состоим в близких отношениях.

— Хотя ему бы этого хотелось?

— Он думает, что… да.

— Вы читаете книги?

Она повела себя точь-в-точь так же, как и все остальные, когда ни с того ни с сего слышат неожиданный и совершенно бессмысленный вопрос. Ее глаза расширились, а рот приоткрылся. Это продолжалось секунды две, словно Вульф спросил, ест ли она кошек. Потом Хелен Лугос сказала:

— Э-э-э… да. Я читаю книги.

— А художественную литературу любите?

— Я читаю достаточно много.

— Тогда вы должны были заметить, что многие крупные писатели, как, впрочем, и менее искушенные авторы, очень точно, хотя порой и интуитивно описывают человеческие характеры. Довольно часто в романах встречаются два персонажа, питающие друг к другу скрытую симпатию, но на людях проявляющие враждебность. А вот обратного не бывает. Нет такого, чтобы двое враждебно настроенных друг к другу личностей прилюдно делали вид, что обожают друг друга. Писатели знают, что этого делать нельзя. Знаю и я. Я знаю, что не смогу выяснить степень вашей близости с мистером Миром, задавая вопросы в лоб и следя за тем, как меняется ваше выражение, — я даже пытаться не стану. Я понимаю, что бесполезно вообще спрашивать вас о чем-либо, но мне очень хотелось бы задать вам один конкретный вопрос — больше ради того, что этот вопрос скажет вам, чем ради того, что услышу в ответ сам. У мистера Гудвина имеется подробнейший отчет обо всем, что вы делали и где были во вторник, двадцатого мая. Меня же интересует одна подробность, случившаяся днем накануне, в понедельник, девятнадцатого мая. Днем, сразу после обеда, мистер Мир находился у вас в комнате. Наедине с вами. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?

Не могу сказать, что случившееся после этого доставило мне удовольствие, но я не пожалел о том, что присутствовал. Многократно, может быть, добрую сотню раз я наблюдал, как Вульф внезапно обрывает разговор и, не прощаясь, просто поворачивается к людям спиной и уходит. Вот почему мне было любопытно понаблюдать за тем, как один-единственный раз Вульф сам оказался в роли человека, к которому повернулись спиной. Хелен Лугос не стала злобно фыркать, кричать или размахивать руками — она просто встала и ушла. Должен признать, что Вульф тоже не брызгал слюной и не размахивал руками, а просто сидел и провожал ее взглядом. Я тоже молча смотрел ей вслед, после чего встал, прошагал в прихожую и удостоверился, что она не забыла закрыть входную дверь. Когда я вернулся в кабинет, Вульф уже полез в ящик за открывалкой — значит, он успел позвонить, чтобы Фриц принес пива.

— Повторите мне еще разок, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем вы, — попросил я. — У меня поприбавится уверенности. Только не просите, чтобы я это доказал. Пару недель назад я сказал, что она что-то скрывает. Я сказал также, что бомбу она не подкладывала, но теперь я уже не столь уверен. Неужели вы сделали такой вывод из слов Коупса?

— Черт бы побрал этого Коупса! — прорычал Вульф. — А ведь за уик-энд ни от Фреда, ни от Сола мы не узнаем ничего нового.

Он приподнял верхнюю бумажку из стопки почты. Это был чек от миссис Оделл на шестьдесят пять тысяч долларов.

Глава 17

Кеннет Мир тоже пришел раньше. В дверь позвонили, я подошел и увидел у тротуара егомашину, темно-зеленый «ягуар». Мир держал под мышкой довольно громоздкий портфель коричневой кожи, но когда я поинтересовался, не желает ли он оставить портфель на скамейке в прихожей, он ответил отказом и пронес портфель в кабинет. Я говорил раньше, что, увидев его впервые, сразу подумал, что этот человек преждевременно устал. И сейчас, наблюдая, как он сидит в красном кожаном кресле и моргает, глядя на Вульфа, я решил, что его длинный заостренный нос напоминает восклицательный знак, у которого внизу вместо точки поставлен дефис.

Кеннет Мир держал портфель на коленях.

— Я просто возмущен! — негодующе заговорил он. — Почему вы не могли пригласить меня прийти вчера вечером? Почему именно сегодня?

Вульф кивнул.

— Я должен принести вам свои извинения, мистер Мир. Вот они. Я рассчитывал, что успею получить определенную информацию, касающуюся того самого дела, что я собираюсь обсудить с вами, но не успел. Однако, поскольку вы здесь, мы можем обсудить кое-что другое. Кровь на ваших руках. Через неделю после взрыва бомбы вы впали в депрессию, настолько сильную, что она привела вас сначала в клинику, а потом и ко мне. Уже потом, когда я приступил к расследованию, ваши окровавленные руки заинтересовали меня впрямую. Я рассматривал несколько гипотез: вы сами подложили бомбу и не выдержали груза ответственности. Или вы просто знали или подозревали, кто это сделал, и совесть не давала вам покоя; воображаемые окровавленные руки настойчиво требовали от вас: пожалуйста, избавьте нас от греха. Или само событие слишком потрясло вас — при виде случившегося и крови на своих руках вы испытали настоящий шок. Все эти гипотезы имеют под собой основания, но мы с мистером Гудвином даже не обсуждали их; мы редко тратим время на обсуждение догадок.

— Мне это нравится — пожалуйста, избавьте от греха, — задумчиво произнес Мир. — Очень красиво сказано.

— Я тоже так считаю. Думаю, что и мистер Гудвин разделит это мнение. Однажды он выразился, что я езжу на словах без седла. Но вся беда в том, что прошли три недели, а догадки так и остались догадками. Не угодно ли что-нибудь прокомментировать?

— Нет.

— Совсем. Ничего?

— Нет.

— А ваша депрессия не прошла? Или вы по-прежнему просыпаетесь среди ночи, чтобы вымыть руки?

— Нет.

— Значит, случилось или было сказано нечто такое, что избавило вас от депрессии или облегчило ее? Что? Вы это знаете?

— Нет.

Вульф покачал головой.

— Так не пойдет. Сегодня утром я резко поговорил с мисс Лугос; я сказал, что, по моему мнению, она лжет. О вас я сейчас думаю то же самое. Я не сказал еще кое о чем, что имеет к вам отношение, но теперь скажу. Почему вы сказали одному человеку, что расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос?

Мир не нахмурился, не вздрогнул и даже ухом не повел. Он просто сказал:

— Я этого не говорил.

Вульф повернул голову.

— Арчи?

— Вы сказали это, — напомнил я Миру, — Питу Дамиано. День точно не назову, но вскоре после случившегося. Примерно месяц назад.

— Ах, ему! — Он ухмыльнулся или ему показалось, что он ухмыляется. — Пит соврет — не дорого возьмет.

— Это глупо, — сказал Вульф. — Вы знали, что рано или поздно эти слова могут припомнить, и должны были подготовить приемлемый ответ заранее. Голословное отрицание вам не поможет. Я сейчас задам вам тот же самый вопрос, который утром задал Хелен Лугос, причем теми же самыми словами: в понедельник девятнадцатого мая, днем, сразу после обеда, вы находились в комнате мисс Лугос. Наедине с ней. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?

На этот раз он уже нахмурился.

— Вы задали ей этот вопрос? И что она ответила?

— А что вы ответили?

— Ничего. Я просто не помню.

— Пф! Я задал вам семь вопросов и услышал в ответ одни «нет». Я перед вами извинился; теперь я приношу извинения самому себе. В другой раз, мистер Мир. Мистер Гудвин проводит вас.

Я встал, но приостановился, потому что мне показалось, что Мир хочет что-то сказать. Его губы дважды размыкались, но оба раза он промолчал. Он посмотрел на меня, увидел безучастную физиономию, заткнул под мышку портфель и поплелся к двери. Я вышел следом.

Вернувшись в кабинет, я спросил:

— Нам нужно обсудить догадки?

Вульф пробурчал:

— Ты бы вполне мог уехать еще до обеда. Извиниться перед тобой?

— Нет, благодарю. Номер телефона, как всегда, у вас на столе.

Я вышел в прихожую, прихватил дорожную сумку, прогулялся пешком до гаража, сел в «герон» и покатил к Вест-Сайдскому шоссе. Лили Роуэн ждала меня на своей вест-честерской поляне. Так уж она почему-то окрестила свою виллу — поляна.

Глава 18

В понедельник утром Эймори Браунинг сделал то, чего не делал прежде никогда. Он протопал по всем трем комнатам оранжереи до самого питомника, не заметив по пути ни одной орхидеи. Я его не видел, поскольку он шел за моей спиной, но уверен, что прав. Трудно в это поверить, ведь вокруг пылали ослепительные, дразняще-яркие цветы немыслимой красоты, не заметить которые мог только слепой. Впрочем, в каком-то смысле он и был слеп.

Было двадцать минут одиннадцатого и я только успел вернуться после похода в банк, где я депонировал полученный от вдовы чек, когда задребезжал дверной звонок; на крыльце стоял будущий президент КВС. Едва я успел открыть дверь, как он протопал в прихожую и, не останавливаясь, промаршировал в кабинет. Когда я, заперев дверь, вошел следом за ним, Браунинг стоял перед столом Вульфа.

— Где он? — требовательно спросил он.

— Там, где бывает всегда в этот час. В оранжерее. В одиннадцать он спустится. Вы можете подождать здесь. Если нужно, то я к вашим услугам.

— Вызовите его сюда. Немедленно.

Голос командирский, хотя по внешности этого не скажешь. Раньше я определил, что брюшко у него появилось лет пять назад, но сейчас, глядя на его одутловатую и обрюзгшую физиономию, я дал его пузу лет десять.

— Это невозможно, — сказал я. — Для него правило превыше всего. Он наполовину мул. По меньшей мере, помесь дикого онагра с самым упрямым ослом. Если дело у вас и вправду неотложное, то я могу ему позвонить по телефону.

— Вызовите его.

— Попытаюсь.

Я прогарцевал на кухню, сел за маленький столик, за которым обычно завтракаю, подтянул к себе внутренний телефонный аппарат и нажал кнопку «О».

Пару минут спустя, что близко к норме, в ухо ворвался знакомый голос:

— Да?

— Я, из кухни. Эймори Браунинг ждет в кабинете. Как-то раз в детстве меня пугали картинкой с изображением дракона, извергающего пламя. Так вот, я его узнал — это Браунинг. Он приказал, чтобы я вас немедленно вызвал. Я сказал, что вы можете поговорить по телефону.

Молчание растянулось секунд на восемь. Потом:

— Приведи его.

— О'кей, но запаситесь чем-нибудь тяжелым.

Лифт выдерживает вес в шестьсот фунтов, но я решил, что Браунингу не помешает немного поостыть, и увлек его к лестнице. Однако вице-президент взлетел по ступенькам с легкостью серны и даже ни разу не остановился половить легкими кислород. И наверху не задыхался. Как я говорил, по оранжерее он топал за мной, но перед питомником я остановился и пропустил его вперед. Вульф, облаченный в канареечно-желтый рабочий халат с длинными рукавами, высился возле скамейки и ковырялся в брикетах спрессованного древовидного папоротника. Покосившись в нашу сторону, он сказал:

— Вы не любите, когда вас отрывают от работы. Я тоже не выношу этого.

Браунинг остановился, расставив ноги.

— Вы дешевый, чванливый хам!

— Не «дешевый». Такого упрека я не заслужил. Что вы хотите?

— Ничего. Как вы смели обвинить мою секретаршу во лжи! Вызвать ее к себе в субботу утром только для того, чтобы тешить свое дурацкое самолюбие и оскорблять человека. Я пришел сказать вам, чтобы вы передали миссис Оделл: отныне помощи от КВС не ждите. Если ей захочется узнать, в чем дело, пусть перезвонит мне. Вы все поняли?

— Да, разумеется. Вы только для этого и пришли? Чтобы сказать мне это?

— Да!

— Очень хорошо, я все слышал.

Вульф повернулся к нему спиной и занялся папоротниками.

Браунинг остолбенел. Конечно, сказав «вы все поняли?», ему следовало самому повернуться и двинуться к двери, теперь же достойный уход со сцены был уже испорчен. Ему оставалось просто уйти, что будущий президент, к моему облегчению, и сделал, а я последовал за ним. И он снова не увидел ни одной орхидеи! Я предположил было, что, спускаясь по лестнице, Браунинг придумает какую-нибудь уничтожающую прощальную реплику и испепелит ею меня, но он был, видимо, слишком взбешен, чтобы думать над такой ерундой. И даже когда я распахнул перед ним дверь, он просто вышел, так и не сказав ни слова.

Вернувшись в кабинет, я сел и спросил себя, какого черта так поспешил депонировать чек.

Еще три минуты спустя в дверь позвонили, я уныло поплелся в прихожую и — о чудо! — на пороге стоял Сол Пензер.

Случаются в жизни мгновения, ради которых стоит жить. Это было одно из них. При виде Сола я мигом воспрял духом. Не случись ничего важного, он бы просто позвонил по телефону. Возникни необходимость проконсультироваться с Вульфом, он бы пришел к одиннадцати. А явись он с дурными новостями, то изобразил бы на лице скорбь еще на пороге. Итак, Сол принес хорошие новости. Я готов был расцеловать его! Распахнув дверь во всю ширь, я проорал:

— Привет, дружище! Как я рад тебя видеть! Хорошие вести?

— А разве по мне не видно? — в свою очередь спросил Сол, заходя в прихожую. — Мне кажется, что вполне приемлемые.

Я радостно хлопнул дверью и кинул взгляд на ручные часы. Десять сорок семь.

— Не хочу томиться еще тринадцать минут. Ты, видимо, тоже, раз пришел так рано. Потопали наверх.

Мы взлетели на крышу, потратив времени ровно в два раза меньше, чем совсем недавно, когда я сопровождал в оранжерею Браунинга. Не могу сказать, что мы тоже не обращали внимания на орхидеи, но останавливаться и восхищаться ими не стали. Вульф, все еще, в канареечном халате, стоял возле умывальника и отмывал руки, а Теодор ждал рядом, держа наготове бумажное полотенце. Теодор возится с ним, как наседка с цыплятами, — именно поэтому он не относится к числу моих излюбленных братьев по разуму.

Вульф, повернувшись и увидев Сола, сообразил, в чем дело, так же быстро, как и я.

— Вот как? — произнес он, позабыв про капающую с рук воду. — Ну что?

— Да, сэр, — сказал Сол. — Изредка мне удается сделать хоть что-то так, как надо, и это доставляет огромное удовольствие. Можно было, конечно, немного подождать, но мы так давно не добывали ничего стоящего, что я решил порадовать вас пораньше. Сестра-близнец Денниса Коупса, Диана, доводится законной женой лейтенанту Дж. М. Роуклиффу. У них двое детей, мальчик и девочка. Деннис и Диана видятся довольно часто — близнецы есть близнецы.

Вульф взял у Теодора полотенце, пошлепал себя по рукам, выкинул его в ведро, взял еще одно, вытерся, бросил в ведро, но на этот раз промахнулся. Потом сложил вместе ладони и стал выводить ими круги в воздухе.

— А мистер Роуклифф и мистер Коупс ладят друг с другом?

— Нет. Встречаются они редко. И были бы рады, если бы и этих встреч удавалось бы избегать.

— А какие отношения у мистера Роуклиффа с супругой?

— Три человека сказали, что они живут счастливо. Я понимаю, трудно поверить, что кто-то может выносить Роуклиффа, но дома он, по-видимому, ведет себя иначе, чем на службе.

— Кто-нибудь что-либо заподозрил?

— Нет.

В этом весь Сол. Не «надеюсь, что нет» или «не думаю», а простое и уверенное «нет».

— Более, чем приемлемо. — Вульф снял халат, повесил на стенной крючок, снял с вешалки жилет и пиджак и облачился в них. Потом кинул взгляд на часы, стоявшие на скамье: без двух одиннадцать. — Мне нужно сказать пару слов Теодору, а по пути вниз я подумаю. Арчи, положи в холодильник бутылку шампанского. Сол, ты нам понадобишься.

Мы с Солом пустились в обратный путь.

Не успели мы зайти в кабинет, как в дверь позвонили. Это оказался Фред. Прямо с порога он выпалил:

— Он еще не спустился?

Я ответил, что уже спускается, на что Фред проорал:

— Я просто лопну, если меня вынудят молчать еще хоть пару секунд! Родная сестра-двойняшка Коупса замужем за этим сукиным сыном Роуклиффом!

Что ж, бывает и такое. За девятнадцать дней все трое, вместе взятые, не добыли ровным счетом ничего, а тут заявляются двое, почти одновременно, и каждый приносит такой лакомый кусочек. Сол, который вышел на звонок в прихожую и услышал слова Фреда, сказал:

— Похоже, нам понадобятся две бутылки шампанского.

И прошагал на кухню.

Я объяснял Фреду, что Сол обскакал его на целых шестнадцать минут, когда прогромыхал лифт и вышел Ниро Вульф. Увидев выражение лица Фреда, он мигом смекнул, в чем дело, так что я мог бы даже ничего не говорить, но я не удержался, и сказал. Вульф прошагал в кабинет, мы вошли следом, и Сол с Фредом уселись в желтые кресла.

Вульф тоже принял сидячее положение и сказал:

— Вызови мистера Кремера.

Он любил брать противника тепленьким, а мы соскучились без дела.

— В случае если его нет, позвать Роуклиффа?

— Нет. Только мистера Кремера.

Я набрал номер манхэттенской уголовки, попал на коммутатор, затем меня соединили со знакомым только по фамилии сержантом Моллоем и лишь после этого трубку взял инспектор Кремер. Я кивнул Вульфу, который потянулся к своему аппарату. Я слушал.

— Доброе утро, — поздоровался Вульф.

— А оно доброе? — спросил Кремер.

— Мне кажется, да. У меня затруднение. Мне нужно срочно обсудить один вопрос с лейтенантом Роуклиффом, но лучше сделать это в вашем присутствии. Это связано с гибелью Питера Оделла. Вы можете прийти прямо сейчас?

— Нет. Я подзову Роуклиффа к другому аппарату.

— Так не пойдет. У меня есть магнитофонная запись, которую вы должны прослушать вместе.

— Что за запись? — быстро спросил Кремер.

— Поймете, когда услышите. Вам она не понравится, но, может быть, кое-чему научит. Меня, во всяком случае, научила.

— Я не могу… подождите. Может, смогу. Не кладите трубку.

Мы ждали минуты две, потом послышался голос Кремера:

— Вам непременно нужен именно Роуклифф?

— Да. Это необходимое условие.

— Вот уж никогда не ожидал, что вам захочется увидеть Роуклиффа. Мы выедем через десять минут.

Звяк.

Мы повесили трубки. Я спросил Вульфа:

— Запись Коупса?

Он кивнул, и я вынул из сейфа ключ от шкафа, в котором мы храним такие вещи, которые лучше было бы хранить в сейфе, будь в нем более просторно. Вульф принялся расспрашивать Сола и Фреда, задавая им вопросы, которые лично я предпочел задавать до того, как звонить Кремеру, но никаких осложнений не последовало. Фред не узнал ничего, кроме самого факта, что сестра Коупса была женой Роуклиффа. Сол, понимая, что нам нужно знать как можно больше, начал было копать вглубь, но саму Диану он не видел и поговорил только с ее соседями: с женщиной, которая раз в неделю приходила убирать квартиру Роуклиффа, и с двумя знакомыми самого Роуклиффа. Впрочем, одно затруднение все же возникло — Вульф уже откупорил бутылку пива, когда вспомнил про шампанское. Он вызвал для консультации Фрица, они пришли к заключению, что будет интересно приготовить угря в выдохшемся пиве; Фриц добавил, что знает, где добыть угря. Вульф сказал, что Сол с Фредом будут обедать с нами и что желательно подать обед пораньше — к часу дня.

Лейтенант Роуклифф на дух не переносит всех частных сыщиков, но особый зуб у него, конечно, на меня: он свято убежден, что без меня в мире сразу станет гораздо чище и спокойнее. Раскипятившись, он начинает заикаться, а мне это, похоже, передается, потому что, видя, что он уже завелся, заикаться вдруг начинаю и я, особенно со слов, которые начинаются на «д» и «т». Вульф прекрасно это знает, поэтому, когда без четверти двенадцать прозвенел дверной звонок, он отправил отпирать Сола, справедливо опасаясь, что я встречу дорогих гостей словами «дд-дд-д-доброе утро».

Я чинно сидел за своим столом. Фред расположился в одном из трех желтых кресел, расставленных полукругом напротив стола Вульфа. Кремер, как всегда, протопал прямиком к красному кожаному креслу, а Роуклифф сел в ближайшее к нему желтое.

— Только не тяните кота за хвост, — буркнул Кремер, усаживаясь. — Роуклиффа ждут в участке. Что там у вас за запись?

— Мне придется сделать маленькое вступление, — сказал Вульф. — Вам, должно быть, знакомо имя Деннис Коупс?

— Да, я его слышал. Один из кавээсовской своры.

— Я его знаю, — подтвердил Роуклифф. — Он метит на место Мира.

Вульф кивнул.

— Да, такие слухи ходят. Насколько вам известно, объявление миссис Оделл появилось в прошлый вторник, шесть дней назад. В четверг вечером к нам пришел мистер Коупс и заявил, что готов предоставить нам кое-какие сведения на условиях, указанных в объявлении. Так он и сделал. Весь разговор мы записали, и сейчас вы его услышите. Арчи?

Мне оставалось только дотянуться до угла стола и повернуть один рычажок. Магнитофон — прелестнейшая игрушка — обошелся нам в девятьсот двадцать два доллара пятьдесят центов. Мы знали, что запись получилась качественная, потому что прослушивали ее уже трижды.

Послышался голос Коупса:

«— Хорошее вам состряпали объявление. „Любой человек, который свяжется с Ниро Вульфом или с его помощником по поводу этого объявления, автоматически соглашается на данные условия“. Ну, трюкачи! Какое агентство?

— Что вы имеете в виду?

— Кто написал это?

— Мистер Гудвин».

Разумеется, я следил за их физиономиями. За первые несколько минут они пару раз переглянулись, но потом почти не отрываясь смотрели на Вульфа. Затем Кремер стиснул зубы, и его красная рожа побагровела больше обычного, а Роуклифф начал то и дело облизывать губы. Некоторые говорят, что Роуклифф красавчик, и я сам признаю, что шесть футов его плоти распределены довольно неплохо, но вот лицо его напоминает мне морду верблюда с приклеенной ухмылкой. Сделайте, конечно, скидку на то, что я его не перевариваю.

Пленка заканчивалась.

Вульф сказал:

«Возможно, вам и придется. Я не могу сказать вам, как поступлю дальше, мистер Коупс, потому что еще и сам не знаю. Если вы мне понадобитесь, то я знаю, как вас найти».

Я щелкнул выключателем.

— Ах, дьявольщина! — процедил Кремер. Он был настолько взбешен, что голос звучал тише обычного. — Четыре дня назад. Целых четыре дня! И вы еще велели, чтобы он никому ничего не говорил. И после этого вы смеете вызнать нас… Черт побери, да я вас…

— Пф! — фыркнул Вульф. — Вы же не идиот, да и меня таковым, кажется, не считаете. Если бы я поверил, что он говорит правду, то я, возможно, известил бы вас в ту же минуту, но уж, безусловно, не просил бы его держать язык на привязи. Однако у меня имелись веские основания подозревать, что он солгал. Как мог Кеннет Мир узнать о том, что Оделл собирается подсыпать в виски ЛСД? Не знаю, сколько усилий вы предприняли, чтобы выяснить, кому об этом было известно, но зато я знаю, чего это стоило нам. Мне кажется сомнительным, чтобы Мир мог об этом узнать. Но в таком случае возникает вопрос: а откуда мог Коупс прознать об этом? Ведь это должно было держаться в строжайшем секрете — ни вы, ни окружной прокурор не предавали этот факт огласке. И я решил выяснить это сам. В случае, если бы нам удалось выяснить источник разглашения, я собирался немедленно поставить вас в известность. И вот в пятницу утром мы собрались здесь впятером, мистер Пензер, мистер Даркин и мистер Кэтер получили указания и приступили…

— Три дня вы скрывали такую информацию. Три дня и три ночи! — прогромыхал Кремер. — Теперь вам конец, Вульф.

— Нам помешал уик-энд. Впрочем, в любом случае я бы держал это в тайне до тех пор, пока сохранялась бы надежда найти источник утечки информации. Три недели или три месяца. К счастью, умелые действия мистера Пензера…. и мистера Даркина заставили нас ждать всего три дня. Мистер Пензер принес нам эти сведения лишь час назад, и я незамедлительно позвонил вам. Коупс солгал. Я выяснил, как он узнал про ЛСД.

Вульф посмотрел на Роуклиффа и снова перевел взгляд на Кремера.

— Я бы мог сделать это несколькими способами, но решил воспользоваться самым быстрым и самым действенным. Как вам известно, друг мистера Гудвина, мистер Коэн, занимает весьма важный пост и пользуется высочайшим авторитетом в «Газетт». — Он повернулся ко мне: — Арчи, твой блокнот.

Даже не подозревая, куда он клонит, я вооружился блокнотом с ручкой и выжидательно закинул ногу на ногу.

— Набросок статьи для завтрашнего номера «Газетт». — «В интервью, запятая, данном вчера днем, запятая, частный сыщик Ниро Вульф заявил, запятая, что Деннис Коупс, запятая, служащий компании КВС, запятая, попытался путем обмана завладеть шестьюдесятью пятью тысячами долларов, запятая, предложенных миссис Оделл в недавнем объявлении в качестве вознаграждения. Точка.» — Нет, вместо «обмана» напиши «мошенничества». Абзац.

«По словам мистера Вульфа, запятая, Деннис Коупс пришел в его контору вечером в четверг и заявил, запятая, что владеет информацией, запятая, которая может пролить свет на тайну взрыва бомбы двадцатого мая, запятая, в результате которого погиб Питер Оделл. Точка. Этот факт был известен полиции, запятая, но держался в строжайшем секрете. Точка. Объяснив, запятая, каким образом завладел этой информацией, запятая, мистер Коупс недвусмысленно дал понять, запятая, кто из сотрудников КВС подложил эту бомбу. Точка». Абзац.

Мистер Вульф сказал, двоеточие, кавычки открываются: «У меня были основания полагать, запятая, что мистер Коупс солгал. Точка. Сегодня утром мне удалось выяснить, запятая, что именно так оно и было. Точка. У мистера Коупса есть сестра-близнец, запятая, которая находится замужем за лейтенантом полиции Дж. М. Роуклиффом. Точка. Я думаю, запятая, а вернее, запятая, даже знаю, запятая, что мистер Роуклифф…»

— Ах вы, чертов… — Роуклифф сорвался с кресла и кинулся на Вульфа.

— Сядь! — рявкнул Кремер.

— Позвольте мне закончить, — предложил Вульф.

— Это я с вами закончу! — запальчиво выкрикнул Роуклифф. — Вы…

— Заткнись! — заорал Кремер. — Сядь и замолчи, черт бы тебя побрал!

Он обратился к Вульфу:

— Вы прекрасно знаете, что не посмеете этого сделать. Мы из вас кишки вытрясем. С вами будет покончено.

— Сомневаюсь, — произнес Вульф. — Мы привлечем внимание общественности. Я стану центром всеобщего притяжения. Да и средства моей клиентки весьма и весьма значительны. Окажись на месте мистера Роуклиффа кто-либо другой, я бы повел себя иначе. Например, мистера Стеббинса я бы просто попросил прийти сюда и честно признаться, проболтался ли он своей благоверной про ЛСД или нет. И все. Ни ему, ни мне не было бы даже необходимости ставить вас в известность. Но с мистером Роуклиффом подобный номер не прошел бы. Или нет? Вы его знаете. Вы знаете, как он ко мне относится.

— Но вы могли пригласить меня. И обсудить это со мной.

— Разумеется. Так я и поступил. Мы с вами как раз это и обсуждаем.

— Чушь собачья! Вы обсуждаете через задницу! «В интервью, данном вчера днем, частный сыщик Ниро Вульф»! Бред! Ладно, я поговорю с Роуклиффом и дам вам знать. Позже. Скорее всего — сегодня.

— Нет. — Голос Вульфа прозвучал резко и категорично. — Так не пойдет. Дело не терпит отлагательства. Если вы уйдете, то десять минут спустя мистер Гудвин отвезет эту статью в «Газетт». Возможно, ее даже успеют включить в сегодняшний вечерний выпуск. И, конечно, репортеры будут пытаться получить интервью у мистера и миссис Роуклифф — и у вас, наверное. Можете расценивать мои слова как попытку оказать давление, но я даже не стану извиняться; меня оправдывает тот факт, что мы имеем дело с мистером Роуклиффом. Собственно говоря, мне нужно совсем немного. Мне нужно лишь подписанное им заявление о том, что он рассказал своей жене про ЛСД, обнаруженный в кармане Питера Оделла. Этого мне достаточно.

Вульф повернулся к Роуклиффу:

— Возможно, вы знаете, а возможно, и нет, что у нас с мистером Кремером есть соглашение, которое, как он знает, я соблюдаю. Ни один из разговоров, которые ведутся в этом кабинете в его присутствии, не записывается на магнитофон без его согласия. Так что этот разговор не записывается.

— Чертов орангутан! — выругался Роуклифф.

— Ты слышал, что я просил тебя заткнуться? — прикрикнул Кремер.

Ответа не последовало.

— Скажи: «Да, сэр», — настаивал Кремер. Роуклифф снова облизнул губы.

— Да, сэр.

— Ты — хороший полицейский, — сказал Кремер. — Я знаю твои сильные стороны и твои слабости. Я даже в некоторой степени разделяю твое отношение к Вульфу, но лишь в некоторой. Ты бы, конечно, не поверил ему на слово, услышав такое заверение, а вот я верю. Это твой недостаток. Но сейчас важно не то, что думаешь про Вульфа ты, а то, чего он хочет от тебя. Нам с тобой потом предстоит разговор наедине, но если ты и в самом деде сказал жене про ЛСД, — а ты можешь быть уверен, что я это узнаю, — тебе лучше признаться прямо здесь и не сходя с места. Вульфу можешь не говорить, скажи мне. Это правда?

— Черт возьми, инспектор, я не позволю…

— Это правда? — проревел Кремер.

— Да. Но я не позволю…

— Заткнись. — Кремер обратился к Вульфу: — Вы своего добились, черт вас побери!

— Согласен, — сказал Вульф. — Спасибо, что пришли.

— Идите в задницу со своей благодарностью. — Кремер встал и метнул злобный взгляд на Роуклиффа. — И ты пошел. Шагом марш!

Это был приказ, и Роуклифф повиновался. Любому другому на его месте я бы посочувствовал. Я прекрасно знал, что его ожидало, как, впрочем, и он сам. Сол проследовал за ними в прихожую. Он их впустил, он их и проводит.

Когда Сол вернулся, Вульф сказал мне:

— Соедини меня с мистером Браунингом.

Он явно спешил компенсировать попусту потраченное время. Я набрал знакомый номер и сказал, что хочу поговорить с секретарем мистера Браунинга. Когда спрашиваешь секретаря, тебя редко просят представиться, поэтому уже минуту спустя она ответила.

— Приемная мистера Браунинга.

— Мисс Лугос, пожалуйста.

— Я слушаю.

— Говорит Арчи Гудвин. Мистер Вульф хотел бы поговорить с мистером Браунингом.

— Ниро Вульф?

— Да.

— О чем?

— Не знаю. Видимо, о чем-то важном, поскольку всего два часа назад мистер Браунинг обозвал его дешевым хамом.

— Понимаю. Не вешайте трубку.

Ясное дело — либо она скажет, что мистер Браунинг занят, либо попросит, чтобы я соединил ее с Вульфом. Однако я ошибся. Пару минут спустя я услышал голос Браунинга:

— Что вам нужно?

Мне не пришлось выдумывать ответ, потому что ответил сам Вульф:

— Мистер Браунинг?

— Да.

— Ниро Вульф. Только что я имел обстоятельную беседу с инспектором Кремером из полиции. Он покинул мой кабинет пять минут назад. Сегодня днем, не позднее четырех часов, я собираюсь сказать ему, кто подложил бомбу в ваш ящик, но мне кажется уместным и желательным сначала сказать это вам. Заодно я объяснил бы вам, почему сказал, что мисс Лугос солгала. Вы сможете прийти вместе с ней в половине третьего?

Молчание, затянувшееся на добрую минуту. Потом:

— А я вот думаю, что лжете вы.

— Нет. Чтобы через три часа мою ложь разоблачили? Нет.

— Вы знаете, кто это сделал? Вы уже знаете?

— Да.

Молчание, более короткое.

— Я вам перезвоню.

Он положил трубку. Конечно, это означало «да». Вряд ли он позвонит Кремеру, а если и позвонит, что это ему даст? Я посмотрел на Вульфа. Порой можно определить, какая у него на руках карта, по тому, как он держит голову, или по линии рта. Но на сей раз я судить не мог. Никаких признаков. Я спросил:

— Нам выйти из комнаты, когда вы им скажете? Нам тоже любопытно. Мы ведь тоже люди.

— Узнаете. — Он кинул взгляд на стенные часы. Стрелки показывали двенадцать двадцать пять. — Прямо сейчас. Сол, попроси Фрица принести шампанское.

Сол поспешил на кухню, а в дверь позвонили. Я пошел открывать. На сей раз за дверью стоял Орри Кэтер. Я впустил его и сказал:

— Приветик. Давай выкладывай все, что узнал про мужа сестры-двойняшки Денниса Коупса.

— Чего? — Он вошел в прихожую. — Какого мужа? Я и не знал, что у Коупса есть сестра. Меня только что вышвырнули из здания КВС.

— Еще бы! Они знали, что ты любишь шампанское. Проходи.

Вот так случилось, что Орри поспел к самому интересному.

Глава 19

Вице-президент с секретаршей пришли ровно в половине третьего. Секунда в секунду.

Наши желудки были переполнены. Мы опустошили три бутылки отборного шампанского «Дом Периньон», печеные булочки с куриными кнелями (понемногу, из-за нежданных гостей), омлет с крабьим филе (дополнительное лакомство), салат с грибами и сельдереем и четыре сорта сыра. В наших мозгах прочно утвердились неоспоримые доводы Вульфа, а также программа на ближайшие час или два. В пользу доводов Вульфа я поставил бы десять против одного, да и остальные трое ко мне присоединились бы. Что касается программы, ставки мы бы делать не рискнули. Выдумка была типично в духе Вульфа. Он исходил из предпосылки, что в случае какого-то непредвиденного обстоятельства он сумеет сам с ним справиться, — представляете, каким самомнением надо обладать, чтобы сделать такое заявление.

Приготовления заняли совсем немного времени. Я проверил магнитофон с записью голоса Коупса, а потом мы спустились вчетвером в цоколь. Я мог бы справиться и сам, но Сол, Фред и Орри вызвались помочь. В самом углу захламленной кладовой хранились два толстенных матраса-перины без пружин, которые я несколько раз использовал в качестве мишеней, чтобы сравнить пули, выпущенные из разных стволов. Мы решили перетащить их под бильярдный стол в соседней комнате — Вульф распорядился установить его там, когда решил, что для сохранения талии ему необходимы серьезные тренировки. Положенные друг на друга, матрасы едва втиснулись под стол.

Мы договорились, что трое сыщиков будут сидеть в гостиной, но, когда в дверь позвонили, отпирать пошел Сол. Они явились без военной раскраски, стало быть, на тропу войны не ступили. Браунинг, совершенно не похожий на огнедышащего змея, смиренно уселся в красное кожаное кресло, а Хелен Лугос тоже не походила на дикую кошку, способную вцепиться в кого-нибудь когтями, услышав обвинение во лжи. Браунинг заявил, что времени у него в обрез — на четверть четвертого назначено важное совещание. Хелен Лугос молчала.

— Это займет довольно много времени, — сказал Вульф Браунингу. — Возможно, час.

— Я не смогу пробыть у вас целый час.

— Посмотрим. Постараюсь быть предельно кратким. Сначала вы должны прослушать запись разговора, состоявшегося у нас недавно с вашим сотрудником, Деннисом Коупсом. Здесь. Он приходил к нам в четверг вечером. Арчи?

Я щелкнул рычажком и в пятый раз стал слушать, как Коупс похвалил мое объявление. Еще раз или два — и я бы мог уже подумывать о том, что ошибся в выборе работы: давно уже мог стать вице-президентом крупного рекламного агентства. Как и с предыдущими гостями, Кремером и Роуклиффом, я внимательно следил за их лицами. В отличие от полицейских, на Вульфа они почти не смотрели. Они уставились друг на друга, причем сначала глаза Хелен Лугос лишь изумленно раскрылись, а потом она вообще пялилась на Браунинга, приоткрыв рот. Дважды она порывалась что-то сказать, но в последний миг сдерживалась. Когда запись кончилась и я выключил магнитофон, оба заговорили сразу, но Вульф остановил их.

— Не надо, — решительно прогремел он. — Не стоит тратить свое и мое время. Я и сам знаю, что он солгал. Его показания полностью сфабрикованы, что мне удалось доказать с помощью инспектора Кремера. Он прослушал запись сегодня утром. Наш с вами разговор не записывается. Даю вам слово чести, что это так, а те, кто меня знают, подтвердят, что я слов на ветер не бросаю.

— Если вы знаете, что он солгал, зачем побеспокоили нас? Почему вы тратите наше время?

— Вы должны были услышать определенную часть, а чтобы составить о ней мнение, пришлось выслушать всю запись. Я хотел…

— Какую часть?

— Вы сказали, что торопитесь.

— Да, тороплюсь.

— Тогда не перебивайте. Мне нужно многое вам сказать, а я не отношусь к породе болтливых. Основа фальшивки мистера Коупса это конечно же фраза, которую якобы произнес Кеннет Мир в разговоре с мисс Лугос. Что вы говорите, мисс Лугос? Такого разговора вообще не было?

— Конечно. Ничего подобного!

— Я вам верю. Но его выдумка подсказала мне то, чего он и сам не ожидал. Она позволила мне точно определить, кто именно подложил бомбу, и я сейчас объясню вам — как и почему. Как я уже говорил, я постараюсь быть предельно краток, но вам следует знать, что впервые мой интерес к этому делу пробудил Кеннет Мир. В понедельник, двадцать шестого мая, он обратился в клинику под вымышленным именем и пожаловался врачу, что время от времени, достаточно часто, на его руках появляется кровь, невидимая для окружающих. Он отказался…

— В клинику? — резко спросил Браунинг. — В какую клинику?

— Не перебивайте! Перечисление всех подробностей займет целый день. Уверяю вас, что все факты, которые я привожу, можно легко проверить. Так вот, рассказать что-нибудь о себе он наотрез отказался. Мой друг, тоже врач, обратился ко мне за советом, и Кеннет Мир, опять же под вымышленным именем, пришел ко мне. Мистеру Гудвину с помощью хитрости удалось выяснить, кто он такой, и мы конечно же сразу вспомнили его по отчетам о гибели Питера Оделла. Все это привело к тому, что ко мне обратилась миссис Оделл, и я согласился взяться за расследование. Разумеется…

— Вот, значит, как…

— Не перебивайте! Разумеется, я тщательно взвешивал возможность, что бомбу подложил мистер Мир, который, с тех пор мучается из-за чувства вины. Но бомба эта конечно же предназначалась не вам. Возникает вопрос, откуда Кеннет Мир мог знать, что мистер Оделл собирается пойти в ваш кабинет и открыть этот ящик? Ответ мне помог найти мистер Коупс.

Вульф перевернул руку ладонью вверх.

— По словам Коупса, Кеннет Мир сказал мисс Лугос следующее: «Я хочу, чтобы ты ни под каким предлогом не открывала этот ящик, как ты это делаешь обычно». Мог ли Коупс вложить в уста Мира такие слова, особенно «как ты это делаешь обычно», если бы не знал, что мисс Лугос и в самом деле каждый день проверяет содержимое этого ящика и что Кеннет Мир тоже знает об этом? Нет, конечно. Он добавил бы это «обычно» только в том случае, если был уверен наверняка. Разумеется, знай он, что, давая показания полиции — и мистеру Гудвину, — мисс Лугос категорически отрицала, что каждый день заглядывала в этот ящик, он не стал бы добавлять это «обычно». В любом случае делать это ему не стоило, но мистеру Коупсу очень хотелось, чтобы его рассказ выглядел как можно правдоподобнее.

Вульф перевел взгляд на Хелен Лугос.

— Следовательно, сказав мистеру Гудвину, что вы вовсе не заглядывали в этот ящик каждый день, вы все-таки солгали. И вы прекрасно знали, что подложенная Кеннетом Миром бомба предназначалась именно вам. Вы знали это с того самого дня, когда произошел взрыв. Скорее всего — с той минуты, когда вы вошли в покореженную взрывом комнату.

Браунинг вскочил.

— Пойдем, Хелен, — сказал он. — Это уже чересчур! Мы уходим.

— Нет, — твердо произнес Вульф. Он повернулся ко мне, поднял руку и ткнул пальцем в сторону гостиной.

Я быстро подскочил к двери в гостиную, просунул голову и крикнул:

— На помощь!

Сол с Фредом кинулись через другую дверь в прихожую, а Орри выскочил ко мне. Хелен Лугос и Браунинг уже успели достичь двери, ведущей из кабинета в прихожую, когда подоспевшие Сол с Фредом преградили им путь.

— Вы никуда не уйдете, мистер Браунинг, — ледяным голосом процедил Вульф. — Возвратитесь и сядьте на место.

Браунинг повернулся.

— Это возмутительно! Дико и возмутительно.

— Нет. Я должен вам сказать еще кое-что, и вы должны это выслушать. Лучше слушать сидя.

— Нет. И вы об этом пожалеете.

— Сомневаюсь. — Вульф посмотрел на меня. — Твой блокнот, Арчи.

Я подошел к своему столу, уселся, вынул блокнот и взял на изготовку ручку.

Вульф откинулся на спинку кресла.

— Черновик статьи для завтрашнего номера «Газетт». «Вчера днем частный сыщик Ниро Вульф в интервью корреспонденту „Газетт“ заявил, что узнал имя убийцы Питера Оделла, запятая, вице-президента компании КВС, запятая, последовавшей двадцатого мая. Точка. Мистер Оделл погиб в результате взрыва бомбы в кабинете Эймори Браунинга, запятая, второго вице-президента КВС.» Абзац.

Мистер Вульф сказал, двоеточие, кавычки открываются: «Мне удалось доказать, запятая, что бомбу подложил Кеннет Мир, запятая, помощник мистера Браунинга, запятая, тире, в ящик, запятая, в котором мистер Браунинг держал виски. Точка. Мистер Мир знал, запятая, что мисс Лугос, запятая, секретарша мистера Браунинга, запятая, имела обыкновение каждый день открывать этот ящик и проверять, запятая, сколько осталось виски. Точка. Мистер Мир заложил бомбу с таким расчетом, запятая, чтобы она взорвалась при попытке открыть ящик. Точка. Однако в начале четвертого в кабинет вошел мистер Оделл и по неизвестной причине выдвинул этот ящик. Точка. Абзац.

В данных обстоятельствах не только логично, запятая, но и неизбежно прийти к выводу, запятая, что мисс Лугос знала о подложенной мистером Миром бомбе. Точка. Это подтверждается ее попытками категорически отрицать самый факт ежедневных проверок содержимого ящика. Точка. Кеннет Мир знал об интимных взаимоотношениях мисс Лугос с мистером Браунингом и мучительно ревновал. Точка. Но его раздирали противоречия…»

— Что за вздор вы несете! — Браунинг подошел вплотную к столу Вульфа. — Полный идиотизм! Ни одна газета не напечатает подобную дребедень.

— О нет. «Газетт» напечатает, тем более что миссис Оделл покроет все издержки. Несомненно, вам не позавидуешь, мистер Браунинг. Ни вам, ни мисс Лугос. Кроме огласки вам придется еще подать против меня иск за клевету. После этого вас обоих неизбежно будут допрашивать под присягой. Допустить такое человеку вашего положения — вот что будет верхом идиотизма.

Во второй раз за этот день случилось такое, во что трудно поверить. Примерно с минуту Браунинг стоял и пожирал глазами Вульфа, после чего повернулся к Хелен Лугос, все еще стоявшей возле двери на расстоянии вытянутой руки от Сола и Орри.

— Спросите, чего он хочет, — сказала она. Пусть это даже прозвучало как предложение, а не как приказ, все равно, согласитесь, странно слышать подобное обращение из уст секретарши к вице-президенту, будущему президенту. Или она тоже была суфражисткой?

Как бы то ни было, это сработало. Браунинг снова повернулся к Вульфу и спросил:

— Чего вы хотите?

— Я предпочитаю, чтобы глаза находились на одном уровне, — сухо сказал Вульф. — Сядьте.

Хелен Лугос вернулась к желтому креслу и села. И то спасибо — хотя бы оставила красное кожаное кресло боссу, который присел на самый краешек и повторил свой вопрос:

— Чего вы хотите?

— От вас — немногого, — сказал Вульф. — Я не Зевс-Громовержец. Я хочу только выполнить работу, за которую взялся. Мне кажется, я уже понял, как мыслит Кеннет Мир. Думаю, что он вполне уязвим. Я хочу позвонить ему, сообщить, что вы с мисс Лугос находитесь здесь, у меня, и предложить составить нам компанию. Если он откажется или заупрямится, я хочу, чтобы вы попытались убедить его сами. Не знаю, какие у вас с ним отношения, — он придет, если вы его попросите?

— Да. И что потом?

— Посмотрим. Возможно, он признается, что подложил бомбу, но станет уверять, будто она предназначалась для Питера Оделла — дескать, он знал о намерении Оделла открыть ящик. Есть и другие варианты; вполне возможно, что его истинные побуждения даже не всплывут. Это позволит вам выбраться из передряги, в которую вы попали.

Браунинг вопросительно посмотрел на секретаршу, но та промолчала. Тогда он сказал:

— Хорошо. Раз вы так считаете — я согласен.

Вульф посмотрел на меня.

— Позвони ему.

Здесь могла случиться закавыка. А вдруг Мира нет дома? Или у него болит зуб, вывихнута лодыжка или он просто куда-то уехал? Однако нам повезло. Мир оказался дома, и я соединил его с Вульфом. А сам слушал по параллельному аппарату.

— Добрый день, мистер Мир. Я звоню вам из своего кабинета по предложению мистера Браунинга. Он здесь вместе с мисс Лугос. Мы обменялись мнениями и достигли той стадии, когда нам понадобилась ваша помощь. Вы можете прийти прямо сейчас?

— Что… они там?

— Да. С половины третьего.

— Это мистер Браунинг сказал, чтобы вы мне позвонили?

— Да. Он здесь рядом. Хотите поговорить с ним?

— Я не… нет. Нет. Хорошо. Я выйду через пять минут.

Он повесил трубку. Вульф сказал Браунингу:

— Он выйдет через пять минут. Возможно, вам с мисс Лугос нужно переговорить наедине? Стены у этой комнаты звуконепроницаемы. — Он встал. — Хотите чего-нибудь выпить?

Браунинг посмотрел на секретаршу, но та помотала головой.

— Нет, — сказал он.

Сол с Фредом вышли в прихожую и закрыли за собой дверь. Вульф, Орри и я удалились в гостиную, также прикрыв дверь в кабинет. Несколько секунд спустя к нам присоединились Сол и Фред. Вульф сказал:

— Я пойду на кухню. Мне хочется пить. Вопросы есть? Комментарии?

— У нас все готово, — сказал Орри. — Теперь дело за ним.

Вульф вышел в прихожую. Фред сказал:

— Если кто-нибудь хочет побиться об заклад, то я готов поставить два против одного, что он придет с ней.

— Я поставлю на тебя, — усмехнулся Сол.

— Лично я ставить не собираюсь, — отмахнулся я.

Они начали препираться. В такие минуты чем чаще посматриваешь на часы, тем медленнее ползет время, но именно этим я и занимался. 15.22, 15.24, 15.27. Мира отделяли от нас всего девятнадцать кварталов, а такси в это время дня бывает в центре Манхэттена предостаточно. В половине четвертого я вышел в прихожую, оставив дверь открытой, и приник к прозрачной лишь изнутри стеклянной панели. Стрелки, казалось, прилипли к циферблату. 15.32, 15.34, 15.36. Должно быть, его переехал грузовик. Или что-то еще. Он уже спешил в аэропорт. В 15.37 подкатило такси, и из него вышел Кеннет Мир, прижимая к груди портфель. Я крикнул в гостиную: «Все в порядке, он здесь», и наши бравые филеры высыпали в прихожую. Орри остановился перед дверью в кабинет. Фред встал возле вешалки — он окажетсяпозади входной двери, когда я ее открою. Сол занял пост в проеме двери, ведущей из прихожей в гостиную. Кеннет Мир вскарабкался по ступенькам на крыльцо, зажав портфель под левой подмышкой. Когда он позвонил, я медленно досчитал до десяти, распахнул дверь, и он вошел. Не думаю, чтобы когда-либо в жизни я двигался быстрее. В мгновение ока я схватил его за запястья и стиснул железной хваткой, а Сол, зайдя сзади, выхватил у него портфель. Челюсть Кеннета Мира отвисла, и он вдруг весь окаменел, с головы до пяток. Потом попытался повернуться, но я держал его, как в тисках, так что повернулась только его голова. Сол попятился, обеими руками прижимая портфель к животу. Я сказал:

— Давай, но только не урони.

Сол осторожно зашагал по прихожей к лестнице, ведущей вниз, в цоколь. По дороге к нему присоединился Орри. Я выпустил запястья Мира, который проводил обреченным взглядом удалявшиеся спины Сола и Орри. Он по-прежнему не произнес ни слова. И вдруг — медленно осел на пол. Опершись локтями о скамейку, он обхватил голову руками и начал мелко-мелко дрожать. Но рта так и не раскрыл.

Я сказал Фреду:

— Побудь с ним.

И поспешил на кухню.

Вульф восседал на табурете перед большим столом, сжимая в руке стакан пива.

— Вы выиграли, — поздравил я. — Он принес ее, и она уже в наших руках.

— Где он?

— В прихожей.

Вы не поверите, с какой легкостью Вульф способен оторвать от сиденья свою одну седьмую тонны. Я проследовал за ним в прихожую. Мир все еще корчился у скамейки. Вульф постоял, разглядывая его, секунд десять, потом бросил Фреду:

— Оставайся с ним.

А сам протопал в кабинет. Я вошел следом. Браунинг спросил из красного кресла:

— Он пришел? Пять минут назад звонили в дверь…

— Замолчите! — рявкнул Вульф и прошагал к своему исполинскому креслу. Усевшись, он окинул их взглядом. — Да, он пришел, — сказал он. — Позавчера он приезжал к нам на собственной машине, однако не оставил свой портфель в ней. Он сидел в том кресле, которое сейчас занимаете вы, и держал портфель на коленях. Когда я сегодня решил пригласить его прийти, я предположил, что, узнав о том, что вы здесь, он принесет в портфеле бомбу. Разумеется, это была только догадка, хотя и логически обоснованная, но она подтвердилась. Он пришел и принес с собой портфель, который сейчас покоится внизу, в цоколе, под двумя толстенными перинами. Уходя, вы увидите мистера Мира — он распростерт на полу в прихожей, сломленный и побежденный. Пройдите мимо, просто пройдите. Он больше не ваш. Я собираюсь…

— Но, черт возьми, что нам…

— Замолчите же! Я собираюсь позвонить инспектору Кремеру и попросить привезти с собой людей, которые умеют обращаться с бомбами. Если не хотите с ним встретиться, уйдите немедленно. Уходите.

Вульф повернулся ко мне:

— Позвони ему, Арчи.

Я снял трубку и набрал номер уголовки.

СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Глава 1

Когда кто-нибудь нажимает кнопку у входной двери старого аристократического особняка, звонок слышен в четырех местах: в кухне, в кабинете, в цоколе, в комнате Фрица, и наверху, в моей комнате. А вот кто реагирует на звонок — зависит от конкретной ситуации. Если это ночь, стрелки часов показывают без десяти минут час и меня нет дома, то обычно на звонок не реагирует никто. Бывают, однако, случаи, когда посетитель настойчив, и трезвон продолжается в течение, скажем, пятнадцати минут. Тогда Фриц выползает из-под одеяла, поднимается на первый этаж, открывает дверь на два дюйма — сколько позволяет цепочка — и объявляет, что до утра нечего и надеяться. Но если я дома, то из-под одеяла выползаю я сам, открываю окно, смотрю вниз и действую по обстоятельствам.

Звонок не часто тревожит нас в столь позднее время, но в эту ночь с понедельника на вторник, в конце октября, он зазвонил. Я был дома, но не в постели, а в кабинете — только что вернулся в родные пенаты, проводив Лили Роуэн до ее квартиры после театра и легкой закуски в баре «Фламинго». Я всегда, прежде чем подняться к себе, захожу в кабинет, чтобы узнать, не оставил ли Вульф на моем письменном столе какой-нибудь записки для меня. Этой ночью никаких посланий не было, и я как раз направлялся к сейфу, желая удостовериться, что он, как положено, заперт, когда у входа позвонили. Я вышел в коридор и через встроенную в дверь стеклянную панель одностороннего видения разглядел на ступеньках крыльца Пьера Дакоса.

Он часто кормит меня — как, впрочем, и многих моих соотечественников — в одном из трех отдельных кабинетов, расположенных на верхнем этаже ресторана «Рустерман». Мне еще не приходилось видеть его где-нибудь в другом месте, тем более на нашем крыльце, да к тому же глубокой ночью. Отодвинув засов и распахнув дверь, я заметил:

— Я не голоден, но тем не менее — добро пожаловать.

— Мне нужно поговорить с мистером Вульфом, — заявил Пьер, переступая порог.

— В столь поздний час? — удивился я, закрывая дверь. — Только если речь идет о жизни или смерти.

— Именно так оно и есть.

— Но даже в таком случае…

Я внимательно оглядел Пьера, впервые видя его без формы официанта. Мне было известно, что ему пятьдесят два года, однако в просторном драповом пальто до колен и без шляпы он выглядел старше. Казалось, что его тело как-то усохло, лицо съежилось, прибавив множество морщин.

— И чья же это жизнь или смерть? — спросил я.

— Моя.

— Вам придется рассказать поподробнее. Пойдемте, — проговорил я, поворачиваясь и направляясь в кабинет.

Пьер послушно последовал за мной. Здесь я предложил ему снять пальто, но он отказался и поступил, на мой взгляд, благоразумно: в кабинете было уже довольно прохладно. Как всегда, на ночь, экономя топливо, я перевел рычажок термостата на четыре деления вниз. Пододвинув Пьеру одно из желтых кожаных кресел, я расположился за своим письменным столом и поинтересовался сутью дела.

— Как вы справедливо сказали, — начал он, всплеснув руками, — речь и правда идет о жизни или смерти. Моей. Один человек хочет меня убить.

— Это было бы прискорбно и совсем некстати. Хорошие официанты нынче редкость, кроме того, умирать вам еще рановато. Кто он и почему собирается вас убить?

— Вы шутите, а смерть — не шутка.

— Как бы не так. Это жизнь — не шутка… Кто хочет вас убить?

— Расскажу мистеру Вульфу.

— Он в постели, сладко спит. Принимает посетителей только по предварительной договоренности, но для вас, пожалуй, может сделать исключение. Приходите утром в одиннадцать часов. Или, если дело не терпит отлагательства, расскажите мне.

— Я… — начал было он и внезапно замолчал, уставившись на меня.

Пьер наблюдал меня с близкого расстояния, пожалуй, не менее пятидесяти раз и конечно же давно составил обо мне определенное представление, а потому его пристальный взгляд мог только означать, что он все еще пребывал в нерешительности. Наконец, через несколько секунд, преодолев первоначальные колебания, он все-таки собрался с духом и проговорил:

— Мистер Гудвин, я знаю: мистер Вульф — величайший в мире детектив. Так утверждает Феликс… и не только он, и другие говорят то же самое. Конечно, и вы хороший детектив… всем известно… Но когда человек совершенно уверен, что его скоро убьют, если он… если… — Пьер сжал и разжал кулаки. — Я расскажу обо всем мистеру Вульфу.

— Хорошо. Завтра утром в одиннадцать часов. В какое время вы обычно уходите на работу?

— Завтра я не пойду, — ответил Пьер и взглянул на часы. — Всего десять часов. Если бы я мог… здесь на кушетке? Мне не нужно одеяла или еще каких-то удобств. Я ничего не трону и буду вести себя тихо.

Итак, Пьер Дакос был действительно в опасности. Во всяком случае, он так полагал. Кушетка в углу вполне подходит для хорошего сна. Знаю по собственному опыту, ибо неоднократно спал на ней в чрезвычайных обстоятельствах. Рядом дверь ведет в оборудованную всем необходимым ванную комнату. Но о том, чтобы оставить кого-нибудь на всю ночь без присмотра в кабинете, где по всевозможным шкафам и ящикам, многие из которых не запираются, распихано около десяти тысяч папок с конфиденциальными сведениями, не могло быть и речи. Таким образом, в этих условиях существовали четыре возможных варианта действий: попытаться все же убедить Пьера открыться мне, затем подняться и разбудить Вульфа, предоставить Пьеру на ночь кровать или вышвырнуть его на улицу.

Первый вариант потребовал бы не менее часа, а я чертовски устал и хотел спать. Второй представлялся явно нецелесообразным. А если бы я выставил Пьера за дверь и он, откинув копыта, не пришел бы утром в одиннадцать часов, то в следующий раз, когда Вульфу захотелось бы отобедать или поужинать в отдельном уютном кабинете ресторана «Рустерман», его бы обслуживал другой официант, что крайне нежелательно. И я, разумеется, тоже почувствовал бы себя не совсем ловко.

Я внимательно оглядел Пьера Дакоса. Не обыскать ли его? А вдруг он по неизвестным мне причинам питает к Вульфу ненависть или его нанял один из тех многих людей, убежденных, что без Вульфа жить на свете будет легче? Такая возможность не исключалась, но к чему тогда прибегать к столь сложным трюкам? Например, куда проще и надежнее положить что-нибудь в соус или в другое блюдо во время посещения Вульфом ресторана «Рустерман». Кроме того, не только Пьер изучал меня с близкого расстояния, я в свою очередь тоже внимательно приглядывался к нему. И он не смахивал на хладнокровного и расчетливого убийцу.

— Моя пижама будет вам велика, — заметил я.

— Я не стану раздеваться, — покачал он головой. — Обычно я сплю без ничего.

— Ладно. На кровати в Южной комнате достаточно одеял. Расположена она двумя пролетами выше на том же этаже, что и моя, над комнатой Вульфа. Когда вы позвонили, я уже поднимался к себе. Пойдемте. Покажу вам, где вы сможете переночевать, — добавил я, вставая.

— Но, мистер Гудвин, мне не хотелось бы… Я мог бы — остаться здесь, — проговорил Пьер, тоже поднимаясь.

— Не можете. Или вы ляжете наверху, или вам придется уйти.

— Я не хочу уходить. В воскресенье вечером кто-то пытался меня сбить машиной. Намеренно. Я боюсь выходить на улицу.

— Тогда следуйте за мной. Быть может, в самом деле утро вечера мудренее…

Я направился к выходу, и Пьер послушно пошел за мной. Перед тем как закрыть дверь, я выключил освещение. Обычно я поднимаюсь по ступенькам довольно быстро, и мне пришлось ждать его на площадке лестницы, поскольку он не поспевал за мной. На третьем этаже я повернул налево, распахнул дверь Южной комнаты и включил свет. Проверять наличие постельного белья или необходимого ассортимента предметов туалета в ванной комнате не требовалось; я знал — все в идеальном порядке. Было нужно лишь включить отопление.

— Мне очень жаль, мистер Гудвин, — сказал Пьер. — Очень, очень жаль.

— Мне тоже, — заметил я. — Жаль, что вы оказались в столь неприятной переделке. Оставайтесь в помещении, пока я не приду — около девяти часов утра — и не сообщу о результатах разговора с мистером Вульфом. Если вы попытаетесь открыть дверь и выйти в коридор до восьми часов, в моей комнате зазвучит гонг, и я примчусь — в каждой руке по пистолету. Обыкновенные меры безопасности. Могу предложить вам что-нибудь выпить. Скажем, виски? Поможет вам это заснуть?

Пьер отказался, еще раз высказав свое сожаление относительно причиненного беспокойства, и я вышел, притворив за собой дверь. В своей комнате я взглянул на часы. Семнадцать минут второго. Ничего не получится с положенными восьмью часами сна. Обычно, ложась так поздно, я ставлю радиобудильник на половину десятого, но в сложившейся ситуации это исключалось. Мне следовало подняться, привести себя в порядок и доложить о нашем госте Вульфу до того, как он отправится наверх, в оранжерею, в девять утра. Конечно, я высчитал, сколько времени пробыл в своей комнате, прежде чем это случилось. Шесть или семь минут.

Не люблю спешить, готовясь ко сну. Поэтому я, не торопясь, достал из шкафа пижаму, включил охранную сигнализацию, выложил на ночной столик содержимое карманов, откинул постельное покрывало, переключил телефон и перевел еще два других рычажка, повесил пиджак и галстук на место, снял ботинки с носками и как раз расстегивал поясной ремень, когда произошло землетрясение, и весь дом заходил ходуном. Покачнулся и пол под моими ногами. Я долго пытался определить, что напоминал слышанный мною звук, но безуспешно. Он не походил ни на небесный гром, ни на ружейный выстрел, ни на какой другой знакомый мне звук. Это не был ни глухой удар, ни резкий хлопок, ни отдаленный гул, а просто что-то очень громкое. И не удивительно. Ведь меня отделяли от источника стены и двери.

Я выскочил в коридор и включил свет. Дверь Южной комнаты была закрыта. Подбежав к ней, я повернул ручку. Дверь оказалась запертой изнутри. Я кинулся вниз по лестнице. Убедившись, что дверь в спальню Вульфа не повреждена, я постучал тремя условными ударами и услышал голос Вульфа:

— Арчи?

Открыв дверь и вбежав, я включил освещение. Не знаю почему, но в желтой пижаме Вульф выглядит более объемным, чем в обычном костюме. Не толще, а именно объемистее. Откинув желтое одеяло с электрическим подогревом и черное покрывало, он сидел в постели.

— В чем дело? — спросил Вульф.

— Не знаю, — ответил я, надеясь, что мой голос не дрожит от радости застать его живым. — Поместил человека в Южную комнату. Дверь заперта на засов изнутри. Пойду проверю.

Из трех окон на южной стене среднее всегда закрыто и занавешено гардинами, два крайних остаются на ночь приоткрытыми примерно на пять дюймов. Раздвинув гардины, я распахнул среднее окно и выбрался наружу. Пожарная лестница была шире окна всего на один фут. Я пытался потом вспомнить, ощущали ли мои голые пятки холод железных ступенек, пока я карабкался по лестнице, но так и не вспомнил. Уверен, что не ощущали, особенно когда, поднявшись, я увидел, что стекла в окнах Южной комнаты почти все вылетели. Просунув руку между зазубренными остатками стекол, я отодвинул задвижку, распахнул сохранившиеся створки рамы и заглянул в комнату.

Пьер лежал на спине головой к окну, ногами к двери справа. Смахнув осколки с подоконника, я пролез в комнату и приблизился к нему. Лица у него не было. Мне еще не доводилось видеть что-либо подобное. Будто кто-то с силой размазал по физиономии несчастного кусок сочного пирога и затем обильно полил месиво красным сиропом. Вне всякого сомнения, он был мертв. И я как раз присел на корточки, чтобы окончательно удостовериться, когда услышал три гулких удара в дверь. Отворив, я увидел Вульфа. Одну из своих тростей он держит внизу, в коридоре, у вешалки, четыре же других — на специальной подставке в своей спальне. Сейчас он крепко сжимал в руке самую здоровую из них — с набалдашником с мой кулак, — сделанную, по его словам, из черногорской яблони.

— Вам эта палка не понадобится, — заметил я, пропуская его в комнату.

Вульф переступил порог и огляделся.

— Пьер Дакос, из ресторана «Рустерман», — пояснил я. — Пришел вскоре после моего возвращения домой и заявил, что кто-то собирается его убить и ему нужно обо всем рассказать вам. Я сказал ему, что если дело неотложное, то он может открыться мне или же прийти снова в одиннадцать часов утра и исповедаться вам. Как он утверждал, кто-то пытался сбить его автомашиной, и…

— Меня не интересуют такие подробности.

— А их вовсе и нет. Пьер Дакос хотел подождать до утра на кушетке в кабинете, но, конечно, об этом не могло быть и речи; я привел его наверх, приказал никуда из комнаты не выходить и отправился к себе. Через несколько минут я услышал грохот, и тут же весь дом затрясся. Я пошел справиться, но Дакос запер дверь изнутри, и…

— Он мертв?

— Да. Оконные стекла вылетели наружу, следовательно, бомба взорвалась внутри. Прежде чем звать на помощь, я немного осмотрюсь. Если вы…

Я замолчал, так как Вульф подошел к Пьеру и, наклонившись, внимательно вгляделся. Затем, выпрямившись, окинул взглядом комнату. Он увидел: дверцу шкафа, которая, с силой ударившись о стену, разлетелась на куски, упавшие с потолка и валявшиеся на полу куски штукатурки, опрокинутый, стол и разбитую настольную лампу, отброшенное к кровати кресло и многое другое.

— Полагаю, ты не мог поступить иначе, — сказал он, посмотрев на меня. — Ты был вынужден.

С тех пор мы неоднократно спорили по поводу истинного смысла данной реплики, но в ту минуту я лишь ответил:

— Разумеется. Я хочу только…

— Я знаю, что у тебя на уме, однако сперва надень ботинки. Я же запрусь в своей спальне и останусь там, пока полиция не уйдет, — я не желаю ни с кем из них говорить. Передай Фрицу: когда он понесет мне завтрак, пусть убедится, что поблизости никого нет. Когда придет Теодор, скажи ему, чтобы сегодня меня в оранжерее не ждал. Есть что-нибудь еще, что ты должен мне непременно сообщить?

— Нет.

Вульф удалился, все еще держа трость из черногорской яблони за тонкий конец. Я не слышал шума лифта — значит, Вульф пошел вниз по лестнице пешком, босой. Редкостный случай. Просто невероятно!

В действительности Вульф не знал, что я собирался делать, не знал, что я намеревался спуститься в цоколь к Фрицу. Но сначала я зашел к себе, надел носки, ботинки и пиджак, затем прошел в кабинет и установил термостат отопления на 20 градусов по Цельсию и только потом спустился к Фрицу, громко постучал и назвал себя. Обычно Фриц спит довольно крепко, но через полминуты дверь отворилась. Подол ночной рубашки Фрица развевался на сквозняке — Фриц оставляет на ночь окно открытым. Наш с ним спор на тему: «пижама или ночная рубашка» — все еще не окончен.

— Жаль прерывать твой сон, — сказал я, — но случилась маленькая неприятность. К нам пришел один человек, и я поместил его в Южную комнату. Бомба, которую он принес с собой, взорвалась и уложила его наповал. Все разрушения ограничены Южной комнатой. Мистер Вульф поднялся взглянуть и теперь забаррикадировался у себя в спальне. Тебе, пожалуй, не придется больше дрыхнуть: в доме скоро соберется целая армия и начнется кутерьма. Когда понесешь ему завтрак…

— Всего пять минут, — произнес Фриц. — Ты будешь в кабинете?

— Нет. Наверху. В одной комнате. Когда понесешь ему завтрак, убедись, что поблизости никого нет.

— Четыре минуты. Я нужен тебе наверху?

— Нет. Внизу. Ты будешь впускать пришельцев, другой помощи от тебя не требуется. Никакой спешки; прежде чем звонить в полицию, мне нужно сперва кое-что сделать.

— Кого конкретно я должен впустить?

— Всех вместе и каждого поодиночке.

— Черт побери!

— Не возражаю.

Я повернулся и направился к лестнице. Поднимаясь, я решил не заходить в кабинет за резиновыми перчатками. Не хотелось терять время.

Дакос по-прежнему лежал на полу, и нужно было выяснить, отчего он внезапно очутился в таком положении. Не претендуя на роль эксперта, я уже кое о чем догадывался, и у меня уже появилась некоторая идея. Там и сям среди штукатурки на полу я обнаружил мелкие кусочки какого-то предмета, явно упавшие не с потолка, которые я не мог классифицировать. Наиболее крупный из них был размером в половину ногтя моего большого пальца. Но я также нашел четыре кусочка алюминия. Самый большой — четверть дюйма в ширину и почти полдюйма в длину. На одном были заметны темно-зеленые печатные буквы «едр», на двух других — буквы «до» и «ду». На четвертом ничего не было. Я оставил их, где они лежали. Вся загвоздка с удалением улик с места преступления состоит в том, что, когда возникает надобность их предъявить, необходимо объяснять, откуда они у вас.

Занимавший меня второй вопрос, который и побудил, собственно говоря, подумать о резиновых перчатках, сводился к следующему: не содержат ли карманы Пьера каких-либо записей или других сведений, способных пролить свет на причины случившегося? Встав на колени рядом с трупом, я тщательно его обыскал. Карманы пальто, которое он так и не успел снять, были пусты. В брюках и в пиджаке — набор обычных предметов: сигареты, спички, несколько долларов мелочью, связка ключей, носовой платок, перочинный нож, бумажник с водительскими правами, кредитной карточкой и банкнотами на сумму восемьдесят четыре доллара; но абсолютно ничего, что могло бы послужить хоть какой-то зацепкой. Конечно, существовали и другие возможности: он мог спрятать что-то в ботинках или прилепить пластырем к голому телу; однако на такие поиски потребовалось бы слишком много времени, а я и так уже чересчур затянул дело.

Спустившись в кабинет, где уже находился Фриц, полностью одетый, я сел за свой письменный стол, подтянул к себе телефонный аппарат и набрал номер, который знал наизусть.

Глава 2

Отношение сержанта Перли Стеббинса ко мне и Вульфу довольно противоречивое или, вернее, настороженное. Когда мы попадаемся ему на глаза хотя бы в десяти милях от места какого-нибудь убийства, он начинает сожалеть, что занимается расследованием тяжких преступлений, а не дорожных происшествий или ловлей торговцев наркотиками. Вместе с тем он по опыту знает: если мы где-то поблизости, то непременно случится что-то неожиданное, чего ему никак нельзя пропустить. Мое отношение к нему сложилось под влиянием убеждения, что встречаются сержанты полиции и похуже. Мог бы назвать здесь некоторых поименно.

Утром, в четыре часа пятьдесят две минуты, Стеббинс сидел в кабинете в желтом кожаном кресле. Проглотив очередной кусок сандвича, приготовленного из выпеченного Фрицем хлеба и вареного языка, он заявил:

— Тебе — черт возьми! — прекрасно известно: по долгу службы я обязан спросить Вульфа, не сказал ли когда-нибудь Дакос или кто-то другой в ресторане что-либо такое, что могло бы помочь расследованию. И если он не ответит мне, то эти же самые вопросы задаст ему тот, кто придет сюда в одиннадцать часов утра или в шесть часов вечера.

Разделавшись с собственным сандвичем, я заметил:

— Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось добраться до Вульфа. Ни в одиннадцать, ни даже в шесть. Возможно, он не станет разговаривать даже со мной. Ведь человека убили в его доме, в каких-то десяти футах от него! Ты ведь его знаешь, не так ли?

— Еще бы. Инспектор тоже знает его не хуже меня. Но я хорошо знаю и тебя. Если ты полагаешь, что сможешь…

— Не начинай все снова! — хлопнул я ладонью по столу. — В подписанном мною протоколе допроса я указал, что обыскал Пьера. Надеялся обнаружить хоть что-нибудь, о чем следовало бы упомянуть, оповещая полицию. Но я ничего не присвоил. Признаюсь: я не включил в протокол некоторые собственные заключения, касающиеся улик, которые непременно будут использованы в суде, если и когда он состоится.

— Ах, ты все-таки что-то утаил.

— Совершенно верно. Но ты ведь все равно отправишь найденные здесь вещественные доказательства в лабораторию, и им не понадобится много времени, чтобы сделать правильные выводы, не больше двух-трех дней. Но, возможно, тебе доставит удовольствие самому навести их на след. Мне известно, в чем была бомба.

— Тебе было известно и ты не включил это в свои показания?

— Изложение моих умозаключений заняло бы целую страницу, а я здорово устал и, кроме того, предпочитаю информировать тебя устно. Приходилось ли тебе когда-либо видеть сигары «Дон Педро»?

Не спуская с меня пристального взора, Стеббинс проглотил остаток сандвича.

— Нет, не приходилось, — ответил он.

— Кремеру жевать их не по карману. Стоят девяносто центов за штуку. Ресторан «Рустерман» держит их для своих состоятельных клиентов. Каждая сигара в алюминиевой трубке, на которой заглавными темно-зелеными буквами напечатано: «ДОН ПЕДРО», а ниже, строчными: «Гондурас». Среди собранных специалистами вещественных доказательств есть три кусочка алюминия, на которых заметны печатные буквы «до», «ду» и «едр». Таким образом, как я понимаю, ночью произошло следующее. Когда я вышел из Южной комнаты, Дакос несколько минут посидел, или постоял, или же походил взад и вперед, а потом решил разуться и лечь спать. Он подошел к стенному шкафу и открыл дверцу. Когда ты снимаешь пальто и готовишься его повесить, ты автоматически проверяешь карманы? Я всегда это делаю. Пьер, по-видимому, поступал точно так же. В одном из карманов он обнаружил алюминиевую трубку от сигары «Дон Педро». Не имея представления, как она попала к нему, он, естественно, отвернул крышку, держа предмет довольно близко к лицу — скажем, в десяти дюймах. Это осколком трубки рассекло ему нижнюю челюсть. Существует научный термин для той силы, которая вдавила его лицо вовнутрь черепа, но я его забыл. Если желаешь включить это название в протокол, то я постараюсь вспомнить.

Крепко сжав губы, Стеббинс молча смотрел на меня из-под полуопущенных век. В стакане еще оставалось на два пальца молока, и я выпил все до капли.

— Что касается тех кусочков алюминия, — возобновил я разговор, — то это я сообразил еще до звонка в полицию, а вот до остального — где предмет находился и как все случилось — я додумался потом, желая чем-то занять свои мозги, — пока слонялся без дела по дому. Я также размышлял о том, что бы произошло, если бы я обыскал его, прежде чем проводить наверх, в Южную комнату. Я обязательно захотел бы взглянуть на содержимое трубки. Ну что ж, я здесь, перед тобой, живой.

Почему его не обыскал, я уже объяснил. Поскольку свои выводы я не включил в протокол, а сохранил лично для тебя, ты должен мне коробку конфет. Предпочитаю карамель.

— Я пришлю тебе орхидею, — наконец разжал губы Стеббинс. — Ты прекрасно знаешь, как поступил бы Роуклифф, выслушав твою исповедь.

— А как же. Он послал бы целую команду с заданием — выяснить, где я недавно приобрел сигары «Дон Педро». Но у тебя есть мозги, которые ты порой используешь по прямому назначению.

— Включи эти слова когда-нибудь в свои показания. Мои мозги говорят мне: что-то сказанное Дакосом могло навести тебя на мысль, каким путем алюминиевая трубка попала к нему в карман пальто. Но в твоем протоколе ничего похожего нет.

— Видимо, я все начисто забыл.

— Кроме того, мозги подсказывают мне: окружной прокурор пожелает знать, почему я не доставил тебя в полицейский участок в качестве подозреваемого. Бомба взорвалась около половины второго, ты оказался в комнате и обнаружил труп через три-четыре минуты, в полицию же позвонил в два часа одиннадцать минут, то есть через сорок пять минут, а тебе законы хорошо известны, ведь ты лицензированный детектив.

— Нужно ли еще раз пережевывать одно и то же?

— Окружной прокурор потребует объяснить, почему я не взял тебя под стражу.

— Не сомневаюсь, и ты сумеешь объяснить. Я сделаю то же самое, когда высплюсь. К чему было спешить? Орудие убийства Дакос явно принес с собой. Стояла глухая ночь. Если бы ты приехал через две минуты, то все равно не смог бы предпринять никаких срочных мер. Ты и сейчас должен ждать до утра, чтобы выяснить: с кем он встречался и чем занимался до прихода к нам. В ресторане «Рустерман» теперь никого, кроме ночного сторожа, да и тот, вероятно, сладко спит. У меня есть предложение. Вместо орхидеи дай мне письменное разрешение пройти в Южную комнату и закрыть чем-нибудь выбитые окна. Или хотя бы одно из окон. Иначе любой может пролезть в помещение, поднявшись по пожарной лестнице. Со штукатуркой и другими повреждениями можно повременить.

— Всю штукатурку с пола забрали, — проговорил Стеббинс.

Он посмотрел на часы и поднялся, опираясь руками на подлокотники, что делает редко.

— Черт возьми! Ты все-таки в конце концов с чем-то соглашаешься, с тобой уже можно иметь дело. Окно уже опечатано. Оставь печать в покое. Придет кто-то из специалистов по взрывчатым устройствам, чтобы еще раз все осмотреть. Еще кто-нибудь явится поговорить с Вульфом.

— Я уже сказал, его, по всей вероятности…

— Слышал. Знаешь, что я думаю? По-моему, Вульф проделал дырку в потолке и бросил сквозь нее бомбу. — С этими словами Стеббинс направился к выходу.

Я встал и, не торопясь, последовал за ним. Мне некуда было торопиться. Выпустив Стеббинса, я запер входную дверь, навесил цепочку, выключил свет в кабинете и в коридоре, потом поднялся к себе на третий этаж, оставив тарелки и стаканы на своем письменном столе — невероятный случай. Фриц забрался под одеяло часом раньше, накормив по собственной инициативе сандвичами ораву непрошеных гостей и дождавшись, когда все, кроме Стеббинса, уйдут.

Я крепко спал уже через две минуты после того, как голова коснулась подушки. Я не хвастаю своей способностью спать при любых обстоятельствах, поскольку это, как я подозреваю, только свидетельствует о моей примитивной или плебейской натуре и, быть может, еще кое о чем, но тем не менее я вынужден признать за собой подобное качество. Устанавливая радиобудильник на десять часов утра, я был уверен, что меня поднимут задолго до этого срока. Правда, я выключил городской телефон и оставил только внутреннюю связь.

Но никто и ничто не нарушило моего сна. Когда приятный голос проговорил: «Вы никогда не пожалеете, что, поддавшись порыву, решили попробовать единственный в своем роде крем, который пробуждает желание нежно коснуться собственной кожи», — я, не открывая глаз, протянул руку, чтобы выключить радио. Одновременно я попытался убедить себя, что еще один часок сна никому не повредит, но из этого ничего не вышло; я вспомнил: существовала проблема, не терпящая отлагательства. Она касалась Теодора. Кое-как разлепив веки, я по домашнему телефону позвонил в кухню.

Через пять секунд раздался голос Фрица:

— Да.

По его словам, он вовсе не копирует Вульфа. Дескать, Вульф говорит «да?», а он, Фриц, произносит просто — «да».

— Ты уже встал и одет, — заметил я.

— Конечно. Отнес ему завтрак.

— И он поел?

— Да.

— Боже мой, ты немногословен, хотя и чувствуешь себя, судя по голосу, довольно бодро.

— Вовсе нет, Арчи. И он тоже в скверном настроении. А как ты?

— Я не бодрый и не вялый, а измочаленный. Что с Теодором?

— Он пришел и отправился наверх, в оранжерею. Я сказал ему, чтобы не ждал Вульфа.

— Я скоро буду внизу, но не хлопочи по поводу завтрака. Съем второй раздел «Таймс». С уксусом.

— С кетчупом вкуснее, — ответил Фриц и положил трубку.

Но когда я наконец появился в кухне, все было готово. Прибор, чашка с блюдцем, тостер и сливочное масло — на маленьком столе, «Таймс» — на специальной подставке, а сковородка — на плите. На большом столе посредине кухни — ломтики свиного рулета с кукурузной начинкой домашнего приготовления. Я подошел к холодильнику, налил апельсинового сока и сделал первый глоток.

— Я по-прежнему считаю, — заявил я, — что мы с тобой друзья. Ты — мой единственный друг на всем белом свете. Давай отправимся куда-нибудь вместе. Может быть, в Швейцарию? Или еще дальше. Кто-нибудь звонил?

— Четыре раза, но я не снимал трубку, и Вульф тоже звонил, — ответил Фриц, прибавляя огня под сковородкой. — Эта наклейка с надписью «Нью-Йорк, управление полиции» на двери той комнаты — как долго она будет оставаться?

— Прекрасная мысль, — заметил я, отхлебывая апельсиновый сок. — Давай-ка забудем все остальные проблемы, вроде газетных заголовков: «Гость Ниро Вульфа убит в его доме» или «Арчи Гудвин впускает в дом будущего мертвеца», и сосредоточим все внимание на этой двери. Великолепная мысль.

Фриц положил на сковородку ломтики бекона, а я, пристроившись за маленьким столом, принялся за «Таймс». Президент Форд призывал американцев кое-что предпринять против инфляции. Никсон пребывал в шоке после Уотергейтской операции. Судья Сирика заявил адвокату Эрлихмана, что он слишком много говорит. Арабы ставят на Арафата. Все эти сообщения обычно мало интересовали меня, но усилием воли я заставил себя дочитать до конца. Потом я попробовал другие разделы: спорт, погоду, некрологи, городские новости — и пришел к выводу, что приказать голове заняться чем-то конкретным можно только в том случае, если ваш разум в согласии с вами. Затем я попытался оценить значение этого моего вывода, но тут Фриц принес тарелку с двумя порциями свиного рулета с кукурузной начинкой. Ставя тарелку на стол, он издал какой-то звук, похожий на «а-ах!». Я спросил, что случилось, и он ответил, что забыл подать мед, но сейчас принесет его.

Когда я намазывал масло на третий ломтик поджаренного белого хлеба, зазвонил телефон. Я начал считать. После двенадцатого звонка телефон умолк. Через некоторое время Фриц сказал:

— Никогда прежде не видел, чтобы ты так поступал.

— Тебе еще предстоит увидеть многое из того, что я никогда прежде не делал. Ты убрал тарелки и стаканы, оставленные мною в кабинете?

— Я там еще не был.

— Вульф говорил обо мне, когда ты относил ему завтрак или приходил за подносом с грязной посудой?

— Нет. Лишь спросил, бодрствовал ли я ночью. Я начал рассказывать ему обо всем: сколько их было и тому подобное, но он меня остановил.

— Каким же образом?

— Взглянул на меня и повернулся ко мне спиной.

— Он был одет?

— Да. Коричневый костюм в тонкую полоску, желтая рубашка, коричневый галстук.

Когда я наконец поставил пустую чашку на стол и отправился в кабинет, часы показывали десять минут двенадцатого. Раз Вульф не сошел вниз, как обычно, в одиннадцать часов, то, вероятно, сегодня уже вообще не появится. Решив, что было бы ребячеством отступить от ежедневной рутины, я вытер пыль с письменных столов, оторвал вчерашний листок календаря, сменил воду в вазе на столе Вульфа, отнес в кухню тарелки и стаканы, поставил кресло, в котором сидел Стеббинс, на свое место и принялся вскрывать почту, но меня прервал звонок домашнего телефона. Сняв трубку, я проговорил:

— Я сейчас в кабинете.

— Ты позавтракал?

— Да.

— Поднимись ко мне.

Захватив копию своих показаний из ящика стола, я поднялся по лестнице. Будучи приглашенным, я вошел без стука. Вульф сидел у стола между двух окон с книгой в руках. Или он уже расправился со своим экземпляром «Таймс», или же его мозги, подобно моим, отказывались сотрудничать. Когда я приблизился, он опустил книгу — «Дворцовая гвардия» Дэна Ратера и Гэри Гейтса — и пробурчал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил я также хмуро.

— Был уже в управлении полиции или у окружного прокурора?

— Нет еще. На телефонные звонки пока не отвечаю.

— Садись и доложи.

Как всегда, он устроился в большом кресле. Я пододвинул другое кресло, поменьше, и сел.

— Для начала вам лучше познакомиться с копией моих показаний сержанту Стеббинсу.

Я передал Вульфу копию протокола допроса на четырех страницах. Обычно ему достаточно прочесть один раз, однако в данном случае он опять вернулся к первым двум страницам, где я дословно изложил беседу с Пьером Дакосом.

— А что ты не включил в свои показания? — взглянул на меня Вульф.

— Мой разговор с Пьером приведен полностью. Слово в слово. Из остального — тоже практически все; не упомянул только, что вы явились вооруженным увесистой тростью и сказали мне, что, по вашему мнению, я не мог поступить иначе. А так все здесь на бумаге: и слова и поступки. И, конечно, я опустил собственные догадки. Их я оставил для Стеббинса. После моего ухода Пьер Дакос нащупал что-то в кармане и вытащил этот предмет на свет. То была алюминиевая трубка, в какие упаковываются сигары «Дон Педро». Отворачивая колпачок, он держал трубку перед глазами, всего в нескольких дюймах. Вы сами видели его лицо. На полу валялись кусочки алюминия, и я различил на них отдельные печатные буквы. Естественно, специалисты собрали их и показали Стеббинсу. И конечно же они скоро придут к аналогичному заключению, а потому я счел целесообразным самому все выложить Стеббинсу.

Вульф покачал головой. Не знаю только, относилось ли это ко мне или к Стеббинсу.

— Что еще ты рассказал ему?

— Ничего. У меня больше ничего и не было… И никому другому… Ни медицинскому эксперту, ни лейтенанту Бернему, которого вы никогда не встречали. Я не считал, но, по словам Фрица, всего перебывало у нас девятнадцать человек. Дверь Южной комнаты опечатана. Специалист по взрывным устройствам собирается там поискать возможные улики, по всей вероятности, уже сегодня днем.

Когда Вульф хочет что-то хорошенько обдумать и находится в кабинете за своим письменным столом в самом удобном для него кресле, он обычно откидывается назад и закрывает глаза, однако спинка кресла в спальне не имеет нужного угла наклона, поэтому он лишь прищурился и стал дергать себя за мочку уха. Так продолжалось минуты две.

— Ничего, — произнес он наконец. — Абсолютно ничего.

— Согласен. Ведь вы — величайший сыщик в мире. Но Стеббинс не верит. По его мнению, Дакос все-таки кое-что мне сообщил — возможно, не фамилию, а просто дал какой-то намек, который я не включил в свои показания, поскольку мы намерены опередить полицию и сами поймать убийцу. Безусловно, мы этого хотим — по крайней мере, я хочу. Могло ведь так случиться, что колпачок отвинтил бы я сам. Следовательно, я в неоплатном долгу перед тем малым, который все это устроил.

— Я тоже. В моем собственном доме, в то время, когда я мирно спал в своей кровати. Это… это…

Я удивленно поднял брови. Впервые за многие годы нашей совместной работы Вульф оказался не в состоянии подобрать подходящие слова.

Он с силой ударил кулаком по подлокотнику.

— Итак. Позвони Феликсу и передай: мы будем у него обедать… — Он взглянул на стенные часы. — Через полчаса. Если комнаты на втором этаже заняты, то на самом верху, где удобно. Известны ли тебе какие-нибудь другие источники информации о Пьере Дакосе, кроме ресторана «Рустерман»?

Ответив, что такие источники мне не известны, я поднялся, подошел к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати, и набрал нужный номер.

Глава 3

На самом верхнем этаже ресторана «Рустерман» когда-то располагалась квартира Марко Вукчича, бывшего хозяина заведения и друга детства Вульфа, с которым они вместе росли в Черногории. Вукчич был одним из трех знакомых мне людей, называвших Ниро Вульфа по имени. Примерно в течение года после смерти Марко квартира пустовала, потом в нее въехал с женой и двумя детьми Феликс, который, будучи владельцем одной трети пакета акций, управлял рестораном под попечительством Вульфа.

Без двадцати пяти час мы с Вульфом сидели за столом у окна, выходившего на Мэдисон-авеню, между нами стоял Феликс — тонкий, подтянутый и элегантный, в черном костюме и белой рубашке, готовый к встрече гостей.

— Так, значит, устрицы, — проговорил он. — Они только что поступили, самые свежие, — никогда не видел более великолепные экземпляры, — и, конечно, много луку. Все будет готово через десять минут.

— И оладьи, — добавил Вульф. — Его зовут Филипп?

— Филипп Коррела. Разумеется, все знали Пьера, но Филипп — лучше всех. Как я уже сказал, мне не приходилось встречать Пьера где-нибудь еще, кроме как здесь, в ресторане. Нам его будет недоставать, мистер Вульф. Хороший был человек. Трудно поверить… Прямо в вашем доме! — Феликс взглянул на часы. — Прошу меня извинить… Сейчас пришлю Филиппа.

Феликс ушел; в ресторан уже начали прибывать первые посетители.

— Ну что ж, — заметил я. — Миллионы людей также скажут: «Трудно поверить… Прямо в доме Ниро Вульфа!» Но, возможно, некоторые заявят, что поверить в это не так уж и трудно. Не знаю, что хуже.

Вульф лишь молча и сердито посмотрел на меня. Из примерно семидесяти человек обслуживающего персонала ресторана «Рустерман» Вульф никогда не встречал только семерых или восьмерых, поступивших на работу после того, как он оставил попечительство.

Но вот появился Филипп Коррела в белом переднике и поварском колпаке.

— Возможно, вы помните меня, мистер Вульф? — спросил он. — И вы, мистер Гудвин.

— Разумеется, — ответил Вульф. — У нас однажды возник спор относительно одного специального соуса.

— Да, сэр. Вы не велели класть в него лавровый лист.

— Я почти всегда против лаврового листа. Традиции нужно уважать, но нельзя им слепо поклоняться. Слов нет, вы готовите превосходные соусы. Присядьте, пожалуйста. Я предпочитаю, чтобы мои глаза находились с глазами собеседника на одном уровне.

— Хорошо, сэр. Хотите спросить меня о Пьере? Мы были друзьями. Настоящими друзьями. Поверьте, я горько плакал. В Италии мужчины тоже иногда плачут. Я покинул Италию в двадцать четыре года. Познакомился с Пьером в Париже… По радио говорили, что вы нашли его мертвым. — Филипп посмотрел на меня, затем перевел взгляд опять на Вульфа. — В вашем доме. Они не сказали, почему он оказался у вас или почему его убили.

Вульф втянул носом воздух и с шумом выпустил его через полуоткрытый рот. Сперва Феликс, а теперь еще и Филипп, а ведь они хорошо знали Вульфа.

— Он приходил спросить меня о чем-то, — ответил Вульф. — Но я уже спал и, следовательно, не знаю, о чем именно. Вот почему мне нужны от вас сведения. Раз вы были его другом и даже плакали, узнав о его смерти, можно предположить, что вы не против, чтобы человек, убивший его, был пойман и наказан. Не так ли?

— Конечно, я этого хочу. Вам известно… кто убил его?

— Нет, но я собираюсь узнать. Я хотел бы сообщить вам кое о чем в конфиденциальном порядке и задать несколько вопросов. Вы не должны никому говорить о содержании нашей беседы. Абсолютно никому. Вы можете хранить тайну?

— Да, сэр.

— Немногие так уверены в себе. А вы?

— Я уверен, что могу хранить тайну. И не сомневаюсь, что сохраню ее.

— Прекрасно. Пьер сказал мистеру Гудвину: кто-то хочет его убить. И все. Пьер больше ничего не добавил. Говорил ли он вам об этом?

— Что кто-то намеревается его убить? Нет, сэр. Ни словечка.

— Говорил ли он когда-нибудь об опасности или угрозе его жизни?

— Нет, сэр.

— Не упоминал ли он какое-нибудь недавнее событие, слова или действия, которые указывали бы на возможность возникновения угрозы?

— Нет, сэр.

— Однако вы встречались и разговаривали с ним совсем недавно? Быть может, вчера?

— Конечно. Я работаю на кухне, он — в зале, но мы обычно вместе обедаем. И вчера тоже… Я не видел его в воскресенье, поскольку ресторан был закрыт.

— Когда вы услышали… узнали о его смерти?

— По радио… сегодня утром. Во время передачи новостей в восемь часов.

— Всего лишь пять часов назад. Вы были, понятно, потрясены, и прошло совсем немного времени. Возможно, вы припомните что-нибудь из сказанного Пьером.

— Не думаю, что смогу, мистер Вульф. Если вы имеете в виду что-то об угрозе, онамерении убить его, то я уверяю вас — мне ничего не известно.

— Вы не можете быть абсолютно уверенным. Память иногда выкидывает прелюбопытные номера. Следующий вопрос очень важен. Как Пьер Дакос сообщил мистеру Гудвину, какой-то человек собирался его убить. Значит, произошло нечто экстраординарное, заставившее Пьера опасаться за свою жизнь. Когда? Накануне? Правильный ответ очень облегчил бы розыск преступника, потому-то данный вопрос имеет большое значение. Как он вел себя вчера за обедом? Обыкновенно? Или было что-то необычное в его поведении, настроении?

— Да, сэр, было. Я вспомнил, когда вы спросили, не говорил ли он что-либо об опасности. Он как будто не слушал меня, когда я разговаривал с ним, был непривычно молчалив. Когда я спросил, не лучше ли ему обедать одному, он сказал, что сильно переживает, так как перед тем перепутал заказы и принес клиентам не те блюда. Объяснение показалось мне вполне естественным. Пьер был очень самолюбив. Официант, считал он, не имеет права ошибаться, и гордился тем, что никогда еще не допустил промаха в работе. Не знаю, возможно, так оно и было. Феликс должен знать наверняка. Пьер часто говорил о вас. Дескать, всякий раз, когда вы здесь, вы предпочитаете его другим официантам. Он очень гордился своей работой.

— А он в самом деле перепутал заказы?

— Не знаю. Но зачем ему было на себя наговаривать? Можно справиться у Феликса.

— Позднее он возвращался к этой теме?

— Нет, сэр. И конечно, я никому не говорил.

— Пребывал ли он в таком же настроении и в субботу? Был расстроен, подавлен?

— Я не… — нахмурился Филипп. — Нет, сэр.

— Прошу вас, — сказал Вульф, — при первой же возможности сесть, закрыть глаза и попытаться воскресить в памяти каждое слово, произнесенное Пьером вчера. Постарайтесь изо всех сил, и вы удивитесь — как и многие до вас, — способности вашей памяти восстановить, казалось, прочно забытое. Обещаете?

— Да, сэр, но не здесь. Тут я не в состоянии сосредоточиться. Потом, после работы… Обещаю.

— О результатах сообщите мне или мистеру Гудвину.

— Да, сэр.

— Превосходно. Надеюсь скоро вас услышать. А теперь еще один важный вопрос. Если его убил кто-то из работающих здесь, в ресторане, то кто это, по вашему мнению, мог быть? У кого были основания желать, чтобы он умер? Кто боялся, или ненавидел его, или же извлекал выгоду из его смерти?

— Здесь, в ресторане, и вообще — никто, — энергично замотал головой Филипп.

— Вы не можете ручаться. Очевидно, вы просто в неведении, раз Дакоса все-таки кто-то убил.

Филипп все еще продолжал трясти головой.

— Нет, сэр. Я хотел сказать — да, сэр. Вы правы. Но мне трудно поверить. Когда я услышал сообщение по радио, я сам подумал: кто же мог убить Пьера? Почему его убили? У него не было врагов. Никто его не боялся. Пьер был очень хорошим, честным человеком. Не без слабостей, конечно. Он слишком увлекался лошадиными скачками и тратил много денег на бегах. Но он знал свой недостаток и старался исправиться. Неохотно говорил на эту тему, но порой у него прорывалось. Я был ему лучшим другом, но он никогда не брал у меня взаймы.

— А у других?

— Не думаю… Едва ли… Во всяком случае, ни у кого здесь, в ресторане. Иначе пошли бы неизбежные разговоры. Можете спросить у Феликса.

Очевидно, Филипп полагал, что Феликс буквально обо всем осведомлен.

— Приходилось ли Дакосу выигрывать крупные суммы?

— Наверняка я не знаю. Он не любил распространяться об этом. Но однажды Пьер сказал мне, что выиграл двести тридцать долларов, другой раз — сто с небольшим. Точно не помню, но, кажется, он никогда не упоминал проигрыши.

— Как он делал ставки? Через букмекера ипподрома?

— По-моему, через букмекера, но точно не знаю. Позже он пользовался услугами подпольного тотализатора. Об этом он мне сам рассказывал.

— Подпольного тотализатора?

— Да, сэр.

Вульф вопросительно взглянул на меня. Я успокаивающе кивнул. О многом Вульф не имеет ни малейшего понятия, хотя и читает газеты.

— Разумеется, вы встречались с ним в других местах, а не только здесь, — вновь повернулся Вульф к Филиппу. — Бывали ли вы когда-нибудь у него дома?

— Да, сэр. Неоднократно. Он проживал на Западной Пятьдесят четвертой улице.

— С женой?

— Она умерла восемь лет назад. С ним жили дочь и отец. Прежде отец держал в Париже небольшую закусочную, но когда ему исполнилось семьдесят лет, он закусочную продал и переехал к Пьеру. Ему сейчас около восьмидесяти.

Вульф закрыл глаза, затем вновь открыл, взглянул на меня, потом на стену, однако часов там не оказалось. Зажав концы жилетки большим и указательным пальцами обеих рук, он потянул ее вниз. Каждый раз он проделывал подобный трюк совершенно бессознательно, а я никогда не обращал на это его внимание. Для меня же данный жест означал, что настало время приступить к обеду.

— Вопросы? Относительно скачек? — спросил Вульф меня.

— Один вопрос, но не о скачках, — взглянул я на Филиппа. — Номер дома на Пятьдесят четвертой улице?

— Триста восемнадцатый. Между Девятой и Десятой авеню.

— У нас, вероятно, будут еще вопросы, — добавил Вульф, — но с ними можно подождать. Вы очень помогли, Филипп, и я перед вами в долгу. Вы работаете сегодня вечером?

— Да, сэр, непременно. До десяти часов.

— Возможно, к вам опять придет мистер Гудвин… Феликс уже принял наш обеденный заказ. Пожалуйста, передайте ему, что можно подавать.

— Слушаюсь, сэр, — поднялся Филипп. — Пожалуйста, сообщите мне, если вам удастся что-нибудь выяснить. Я хотел бы знать. Мне обязательно нужно знать все об этом случае.

Вот так-то. Можно было подумать — перед нами инспектор Кремер.

Между тем Вульф лишь заметил:

— Мне тоже необходимо знать. Скажите Феликсу, что пора сервировать.

Филипп повернулся и удалился, не сказав «да, сэр».

— Он просто гадает — кто из нас убийца: вы или я? — заметил я. — Вероятно, он склонен отдать все-таки предпочтение мне.

Всякий раз, вкушая пищу в «Рустермане», Вульф сталкивается с одной и той же проблемой. Возникает неизбежный конфликт. С одной стороны, Фриц — лучший повар в мире, но, с другой стороны, уважение к памяти Марко Вукчича не позволяет ему давать оценку и критиковать блюда, приготовленные в этом ресторане. В результате Вульф перекладывает всю ответственность на меня. Расправившись с третьей частью своей порции запеченных устриц, он, взглянув на меня, спросил:

— Ну как?

— Вполне съедобно, — ответил я. — Быть может, поменьше бы мускатного ореха, — но, конечно, это дело вкуса, — и, как мне кажется, лимонный сок — из бутылки. Оладьи здесь пекут отменные, однако подают все сразу, кучей, в то время как Фриц выдает одновременно только три штуки: две вам, одну — мне. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Мне не следовало тебя спрашивать, — заявил Вульф. — Сплошное бахвальство. Ты не в состоянии определить происхождение лимонного сока в готовом блюде.

Конечно же он пребывал в состоянии раздражения. Согласно введенному им неписаному правилу, говорить во время еды о наших рабочих проблемах запрещалось. Но сейчас у нас не было ни клиента, ни видов на гонорар, и дело, которым мы теперь занимались, носило сугубо семейный характер; Вульфу волей-неволей приходилось о нем думать. И в довершение обслуживал нас не Пьер, которого он больше никогда здесь не увидит, а какой-то венгр или поляк по имени Эрнст, имевший склонность опрокидывать посуду. Между тем Вульф съел все, что нам принесли, включая — по моему предложению — и миндальное слоеное мороженое, а также выпил две чашки кофе. Что же касается темы для разговора, то тут проблем не возникло. «Уотергейт» широко обсуждался в обществе, и Вульф знал об этой афере, пожалуй, больше, чем любая, взятая наугад, дюжина американцев. Ему, например, были известны даже имена деда и бабки Халдемана.

Вульф сперва намеревался еще раз поговорить с Феликсом, но когда мы поднялись из-за стола, он сказал:

— Ты можешь подогнать машину к боковому входу?

— Прямо сейчас?

— Да. Мы навестим отца Пьера Дакоса.

— Мы? — изумился я.

— Разумеется. Если ты доставишь его в наш дом, нам могут помешать. Поскольку мистер Кремер и окружной прокурор пока не смогли найти нас, они, возможно, приготовили ордер на задержание.

— Я мог бы привезти его сюда.

— Ему почти восемьдесят лет; возможно, он уже не в состоянии самостоятельно передвигаться. Кроме того, мы, быть может, застанем там и дочь.

— Найти место для стоянки автомобиля в районе пятидесятых улиц — безнадежное дело. Не исключено также, что придется взбираться на третий или четвертый этаж здания без лифта.

— Там увидим. Так сможешь подогнать машину к боковому входу?

Я сказал «конечно» и подал ему пальто и шляпу. И правда — чисто семейное дело. Ради клиента, независимо от важности предприятия и величины гонорара, он никогда бы не согласился терпеть подобные неудобства. Вульф воспользовался служебным лифтом ресторана, а я спустился к главному входу: мне нужно было сказать Отто, куда подогнать машину.

Западные пятидесятые улицы — это смесь питейных заведений, пакгаузов, обшарпанных домов без лифтов, но, как я знал, тот квартал, к которому мы стремились, состоял преимущественно из старых кирпичных особняков, а возле Десятой авеню находилась подходящая автостоянка. По дороге я предложил доехать до гаража, оставить там наш автомобиль, который принадлежит Вульфу и на котором езжу я, и взять такси. Однако Вульф отверг мое предложение. Он убежден, что когда за рулем движущегося транспортного средства нахожусь я, то риск существенно уменьшается. Таким образом, я проследовал до Десятой авеню и на стоянке обнаружил свободное место, всего за один квартал до нужного нам адреса.

Дом 318 выглядел довольно сносно. Некоторые из здешних особняков заново перестроили, а в подъезде, в который мы вошли, стены даже обшили деревянными панелями и установили внутренний телефон. Я надавил на кнопку против таблички: «Дакос», поднес трубку к уху и скоро услышал женский голос:

— Эта-а кто тама?

«Если говорит дочь Пьера, — подумал я, — ей следовало бы поучиться манерам. Но, наверное, у нее был трудный день: досаждали представители полиции, прокуратуры, журналисты».

Часы показывали десять минут четвертого.

— Ниро Вульф, — сказал я в микрофон. — В-У-Л-Ф. Поговорить с мистером Дакосом. Ему это имя, вероятно, знакомо. С Вульфом еще Гудвин, Арчи Гудвин. Мы знали Пьера многие годы.

— Parlez vous francais?

Эти три слова, хотя и с трудом, я все-таки понял.

— Мистер Вульф говорит по-французски. Подождите. Она спрашивает парле ли вы франсе, — повернулся я к Вульфу. — Держите.

Он взял телефонную трубку, а я посторонился, чтобы освободить ему место. Поскольку его слова воспринимались мною всего лишь как набор звуков, я провел несколько минут, с удовольствием рисуя себе приятную картину, когда сотрудник полиции, нажав кнопку, в ответ услышит: «Парле ву франсе?» Мне очень хотелось, чтобы это случилось с лейтенантом Роуклиффом и парой знакомых журналистов, прежде всего с Биллом Уэнгретом из газеты «Таймс». Но вот Вульф повесил трубку, и когда раздался желанный щелчок, я распахнул дверь. Перед нами, на противоположном конце вестибюля, находился лифт — дверцы гостеприимно раздвинуты.

Если вы говорите по-французски и хотели бы иметь перед глазами дословное содержание беседы Вульфа с Леоном Дакосом, отцом Пьера, то, к сожалению, я ничем не могу вам помочь. Правда, у меня сложилось определенное представление о том, как протекал разговор; судил я по интонации их голосов и по выражению лиц. Поэтому я доложу только то, что мне довелось наблюдать. Во-первых, в дверях квартиры нас встретила вовсе не дочь Пьера. Эта дама давно помахала ручкой и сказала «адью» своим пятидесяти, а быть может, и шестидесяти годам. Низкого роста, коренастая, с круглым, полным лицом и двойным подбородком, в белом переднике и с белой наколкой на седых волосах, она, по-видимому, говорила немного по-английски, хотя выглядела явной чужестранкой. Приняв у Вульфа пальто и шляпу, служанка проводила нас в гостиную. Дакос находился здесь: сидел в инвалидной коляске у окна. Для описания его внешности достаточно сказать, что это был высохший и сморщенный, но все еще довольно крепкий старик. Сейчас он, вероятно, весил на тридцать фунтов меньше, чем в пятьдесят лет, но когда я пожал протянутую руку, то почувствовал сильную хватку. На протяжении часа и двадцати минут, проведенных с ним, он не произнес ни одного понятного мне слова. По всей видимости, он вообще не говорил по-английски, и, должно быть, именно поэтому служанка спросила меня по домашнему телефону, знаю ли я французский.

Уже через двадцать минут после начала разговора тон их голоса и манера поведения позволили заключить, что потасовки не будет. А потому я спокойно поднялся, огляделся и подошел к шкафу со стеклянными дверцами.

На полках красовались главным образом различные безделушки — фигурки из слоновой кости и фарфора, морские раковины, выточенные из дерева яблоки и прочее, — но на одной полке была выставлена коллекция трофеев с надписями: серебряные кубки, медали, похожие на золотые, и несколько цветных муаровых лент. На всех предметах я мог разобрать только имя: «Леон Дакос». Очевидно, его закусочная чем-то проявила себя и заслужила благодарность сограждан. Полюбовавшись коллекцией, я продолжил осмотр помещения — естественное занятие в доме человека, которого совсем недавно убили. И, как водится, мои усилия оказались напрасными. Никаких стоящих улик. Фотография в рамке на столе, очевидно, представляла собой портрет покойной матери Пьера.

В дверях появилась служанка в белом переднике, подошла к Дакосу и что-то сказала. Он покачал головой из стороны в сторону. Когда женщина проходила мимо меня, я попросил позволения воспользоваться ванной комнатой, и она провела меня в дальний конец коридора. В действительности я ни в чем не испытывал неудобства, а просто хотел как-то убить время. На обратном пути я заметил открытую дверь и вошел в комнату. Хороший сыщик не должен ждать особого приглашения. До сих пор я не заметил никаких признаков присутствия в доме дочери Пьера Дакоса, но эта комната была полна ими. Каждая вещь дышала ею, а один предмет изобличал ее полностью: этажерка с книгами у противоположной стены. Среди книг были романы, научно-популярные сочинения — отдельные названия показались мне знакомыми — в твердой и бумажной обложках, некоторые на французском языке. Но наибольший интерес представляла средняя полка. Она содержала сочинения Бетти Фридан и Кейт Миллет, еще три или четыре книги, о которых я раньше слышал, и три французских романа Симоны де Бовуар. Разумеется, два или три подобных произведения мог иметь у себя любой человек, но не всю столь тщательно подобранную библиотеку. Открыв ради любопытства одну из книг, я увидел на титульном листе надпись: «Люси Дакос»; на другой — то же самое. Не успел я протянуть руку за третьей книгой, как услышал за спиной голос:

— Чтоу ви здесс делайт?

В дверях стояла служанка в белом переднике.

— Ничего особенного, — ответил я. — Не мог участвовать в беседе… не знаю французский. Проходя мимо, заметил эти книги. Они ваши?

— Нет. Госпоже не понравится, что в ее комнату заходил посторонний мужчина и копался в ее вещах.

Щадя читателя, я даже не попытался воспроизвести ее акцент, а перевел сказанное на простой английский язык.

— Извините, пожалуйста, и не говорите о моем вторжении мисс Люси Дакос; конечно, здесь остались мои отпечатки пальцев, но я, кроме книг, больше ничего не трогал.

— Вы сказали, что вас зовут Арчи Гудвин?

— Да, говорил. Меня и правда так зовут.

— Я знаю о вас от Пьера. А потом из сообщения по радио. Вы — детектив. Один полицейский хотел знать, не были ли вы уже здесь. Он просил позвонить ему, если вы придете сюда.

— Не сомневаюсь. Вы намерены позвонить?

— Не знаю. Спрошу господина Дакоса.

Я употребил слово «господин», потому что не в состоянии воспроизвести в точности, как она произнесла «монсеньор».

Она явно не желала оставлять меня одного в комнате Люси, поэтому я вернулся в гостиную. Вульф и Леон Дакос все еще оживленно беседовали на непонятном языке. Остановившись у окна, я стал наблюдать за уличным движением.

Только в четверть пятого мы выехали со стоянки на Девятой авеню и направились к центру города. Вульф лишь сказал, что Дакос сообщил ему кое-какие сведения, которые мы обсудим дома. Он не любит разговаривать, передвигаясь пешком или в автомобиле. В гараже Том сообщил, что незадолго до полудня приходил полицейский — проверить, на месте ли наша автомашина (она тогда была на месте), другой городской служащий появился около четырех часов и хотел знать, куда я уехал. От гаража до старого особняка на Западной Тридцать пятой улице нужно было пройти пешком полквартала — хороший моцион для Вульфа. Если бы я подвез его прямо к дому, то, возвращаясь из гаража, мог обнаружить на крыльце полицейский пост.

Сейчас у входа никого не было. Поднявшись на семь ступенек, я позвонил. Посмотрев сквозь прозрачную лишь изнутри стеклянную панель, встроенную верхнюю часть входной двери, Фриц снял цепочку и впустил нас. Когда я вешал пальто Вульфа, он спросил Фрица:

— Специалист по взрывным устройствам уже был?

— Да, сэр. Двое. Они и теперь в Южной комнате. Кроме них, приходили еще пять человек. Телефон звонил девять раз. Поскольку вы не были уверены относительно ужина, я не стал фаршировать каплуна, а потому ужин может немного запоздать. Ведь уже почти пять часов.

— Мы могли приехать и позднее. Пожалуйста, принеси мне пива. Тебе, Арчи, молока?

Но я проголосовал за джин и содовую воду, и мы направились в кабинет. Почта лежала у Вульфа на столе под пресс-папье, но он, устроившись поудобнее в кресле, изготовленном по специальному заказу, отодвинул корреспонденцию в сторону, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я ожидал — даже надеялся, — что Вульф начнет привычное упражнение с губами, то выпячивая, то вновь — втягивая их. Однако ничего подобного не произошло. Он просто сидел, наслаждаясь домашним уютом.

После нескольких минут молчания я начал:

— Не хочу быть назойливым, но, возможно, вам будет интересно знать, что дочь Пьера Дакоса, по имени Люси, участница фемдвижения. Не просто попутчица, а всамделишная. Она…

— Я отдыхаю, — открыл глаза Вульф. — И тебе хорошо известно, что я не терплю варварских сокращений.

— Извините. Активная участница феминистского движения за уравнение женщин в правах с мужчинами. У нее три книги Симоны де Бовуар, — той, что, по вашему собственному признанию, вполне прилично может писать по-французски, — и целая полка других авторов, о которых мне приходилось слышать и чьи сочинения вы неоднократно принимались читать, но бросали, не выдерживая до конца. Кроме того, ей не нравится, когда в ее комнату заходят посторонние мужчины. Я рассказываю обо всем этом лишь для того, чтобы поддержать разговор, хотя вы, как видно, собираетесь отмалчиваться.

Вошел Фриц с напитками. Я почему-то не люблю что-либо брать прямо с подноса, который держит в руках Фриц, а потому подождал, пока он поставит поднос на стол Вульфа, и только тогда перенес на свой стол джин и содовую воду. Из ящика стола Вульф достал массивную золотую открывалку — подарок клиента, — которой откупорил бутылку. Наливая в бокал пиво, он сказал:

— Мисс Дакос работает программистом на компьютере в Нью-Йоркском университете. Обычно возвращается домой в половине шестого. Организуй встречу и поговори с ней.

— Может отказаться разговаривать с мужчиной, — заметил я, откидываясь на спинку стула.

Судя по всему, Вульф приготовился посвятить меня в кое-какие детали.

— Она согласится, когда узнает, что речь пойдет об отце. Мисс Дакос была сильно привязана к нему и вместе с тем очень хотела избавиться от этой зависимости. Мистер Дакос, с которым я сегодня говорил, прекрасно все понимает и ясно выражает свои мысли. Пьер говорил тебе, что я — величайший в мире детектив. Своему же отцу он заявил, что я величайший в мире гурман. Именно поэтому мистер Дакос, по его словам, отказавшись разговаривать с полицией, был готов откровенно побеседовать со мной. Сказал об этом, только убедившись, что я хорошо владею французским языком. Конечно, абсурдная логика, но он этого не заметил. Большая часть сообщенных им сведений не имеет для нашего расследования никакой ценности, а если ты не настаиваешь, я не буду их повторять.

Заключительная фраза содержала в себе значительно больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. Я обычно докладываю ему в полном объеме, часто передавая разговор дословно, но его реплика имела совсем иную подоплеку. Он просто опасался, что если ему удастся вычислить личность убийцы Пьера раньше меня, то я отнесу его успех исключительно на счет знания французского языка, на котором он разговаривал с отцом Пьера. Однако я не подал виду, что разгадал его маленькую хитрость, и лишь мысленно усмехнулся.

— Быть может, потом, — ответил я. — Спешить некуда. Сказал ли он хоть что-нибудь, относящееся к нашему делу?

— Не исключено. Отец знал о пристрастии Пьера к игре на скачках, и они часто говорили на эту тему. По словам отца, Пьер никогда не просил у него денег в этой связи, но это ложь. Это одна из немногих тем, когда он не был со мной до конца откровенным. Возможно, именно по данному вопросу тебе потом потребуется подробный отчет. Упоминаю сейчас об этом только потому, что как раз при обсуждении проблемы игры на скачках Пьер рассказал отцу о человеке, давшем ему сто долларов. Утром в прошедшую среду, шесть дней назад, Пьер сообщил отцу, что на предыдущей неделе — мистер Дакос думает, что это случилось в пятницу, но не ручается за точность, — один из посетителей ресторана вместе с деньгами оставил на подносе какую-то записку. Когда Пьер захотел вернуть бумажку, того уже и след простыл. А во вторник, то есть за день до разговора с отцом, какой-то человек дал Пьеру сто долларов за эту записку.

— Это все. — Вульф повернул руку ладонью вверх. — Но сто долларов за клочок бумаги? Даже при нынешней инфляции эта сумма представляется неадекватной. И еще один важный вопрос. Был ли человек, заплативший Пьеру сто долларов, тем клиентом, который оставил записку на подносе? Разумеется, я пытался выяснить подлинные слова Пьера, и, похоже, мне это удалось. Мистер Дакос абсолютно уверен, что сын не употребил слов «возвратил» или «вернул». Если бы он отдал записку тому человеку, который ее оставил на подносе, то сто долларов могли бы быть просто выражением — хотя и чрезмерным — обыкновенной благодарности. Но если это был кто-то другой?.. Нет надобности объяснять, какие из этого могут следовать выводы.

— Дюжина самых разнообразных возможностей, — кивнул я. — А если речь шла о том же самом посетителе, то почему Пьер вернул записку лишь через четыре дня? Или почему он не отдал ее Феликсу, чтобы отослать владельцу по почте? Мне такой поворот нравится. И это все?

— Да. Разумеется, некоторые другие сведения, полученные от мистера Дакоса, могут впоследствии оказаться полезными. Однако сообщенная мною деталь — наиболее существенный факт. — Повернув голову, Вульф взглянул на часы. — Почти два часа до ужина. Если ты отправишься немедленно…

— Вряд ли это целесообразно. Можно, конечно, поговорить с Феликсом, с некоторыми официантами, но нам в первую очередь нужен Филипп, а вы знаете, как хлопотно в эти часы на кухне, особенно для того, кто готовит, соусы. Кроме того, я спал всего четыре часа и не…

В дверь позвонили. Я вышел в коридор, взглянул сквозь стекло в двери, и, вернувшись, доложил:

— Кремер.

— Как он узнал, что мы здесь, черт возьми?! Быть может, следил за домом?

— Не он, а кто-то другой, который сообщил о нашем возвращении. Вполне естественно.

— Тебе придется остаться.

Вульф редко тратит энергию на упоминание очевидных вещей, однако в данном случае все-таки не удержался. Сняв цепочку, я распахнул входную дверь.

Известны случаи, когда инспектор Кремер из уголовной полиции Южного Манхэттена называл меня просто Арчи. Бывало также, что он делал вид, будто вообще не знает моего имени, и на этот раз, возможно, он и вправду его забыл. Молча шагнув мимо меня, Кремер направился прямо в кабинет, а когда я вошел, он уже говорил:

— …И за каждую проклятую минуту с того самого момента, как вы проснулись, и до настоящего времени. Вы и Гудвин. И вы подпишетесь под документом.

— Пф! — отреагировал Вульф, покачивая неодобрительно головой.

— Оставьте ваши «пф!» при себе! Из всех ваших…

— Молчать!

Ошарашенный, Кремер буквально вытаращил глаза. Он, пожалуй, не менее сотни раз слышал, как Вульф приказывал замолчать своим собеседникам. Я слышал этот короткий приказ наверняка не менее тысячи раз, в том числе и адресованный лично мне. Но никогда еще этот окрик не относился к Кремеру. Инспектор просто не мог поверить своим ушам.

— Я не приглашаю вас присесть, — заявил Вульф, — или снять пальто и шляпу, ибо не собираюсь вам что-либо рассказывать. Нет, неверно. Я должен вам официально заявить следующее: мне ничего не известно относительно смерти Пьера Дакоса, кроме того, что мне сообщил мистер Гудвин, который аналогичные сведения своевременно и в полном объеме передал мистеру Стеббинсу. Другими фактами я не располагаю. Разумеется, я должен был позволить специалистам обследовать пресловутую комнату, и я распорядился впустить их. Они все еще наверху. Если нас заберут в качестве подозреваемых или важных свидетелей — вы или окружной прокурор, — мы откажемся отвечать на любые вопросы. Освобожденные под залог, мы все равно не станем с вами сотрудничать. Я намерен выяснить, кто убил того человека в моем доме. Сомневаюсь, чтобы вам это удалось. Надеюсь, что вы потерпите фиаско и узнаете имя убийцы из моих уст, когда я сочту целесообразным информировать вас.

Вульф нацелился указательным пальцем прямо в лицо Кремеру. Тоже невиданный прежде жест.

— Звучит невежливо, — продолжал он, — но я не извиняюсь. Я возмущен до крайности и вне себя. Есть ли у вас ордер на арест или нет — не имеет значения. Забирайте нас немедленно и покончим с этим фарсом. У меня впереди много работы.

Вульф вытянул руки, сложив кисти вместе для наручников. Картина — просто загляденье. Я бы с удовольствием проделал то же самое, но это значило бы перегнуть палку.

Если бы Кремер имел при себе наручники, то, судя по выражению его мясистого красного лица, он, не задумываясь, пустил бы их в ход. Хорошо зная Вульфа, что он мог предпринять в данной ситуации? Кремер открыл рот, намереваясь что-то сказать, но затем вновь сжал челюсти. Взглянув поочередно на Вульфа и на меня, Кремер наконец проворчал:

— Вне себя. Чепуха! Вы — и вне себя. Мне известно одно…

— О! Мы не знали, что вы здесь, инспектор! — В дверях стояли двое мужчин. Один — высокий и тощий, другой — коренастый, плотного телосложения, однорукий.

Конечно же мне следовало заранее услышать их шаги, однако, по-видимому, мои уши были чересчур заняты тем, что говорил Кремер, и поэтому своевременно не предупредили меня о приближении двух незнакомцев. Когда инспектор обернулся, оба почтительно откозыряли. Но Кремер не ответил на приветствие.

— Вы довольно долго возились, — сказал он.

— Да, сэр. Было много работы. Мы не знали, что вы здесь. Мы…

— Пришел узнать, почему вы так долго копаетесь. Вам удалось… Нет, постойте, доложите мне в машине.

Кремер направился к выходу, и оба специалиста, пропустив его, устремились вслед. Я не двинулся с места. Эти ребята умеют открывать замки и запоры. Когда раздался звук захлопнувшейся входной двери, я выглянул в коридор, убедился, что они не схитрили и не остались внутри, и, вернувшись в кабинет, заметил:

— А Кремеру здорово повезло. Ведь иначе он никак не мог уйти, не арестовав вас. Ему следовало бы похлопотать о продвижении их по службе на одну ступень. Но и нам, безусловно, тоже подфартило, особенно когда вы перестали владеть собой.

— Пф! — проговорил Вульф. — А ну-ка сядь.

Глава 4

В десять часов вечера я при свете торшера перелистывал страницы книги под названием «Соусы разных стран». Чтобы обнаружить в комнате спрятанный увесистый предмет — например, крупное бриллиантовое колье, бивень мамонта или автоматический пистолет, — много времени не требуется. Но когда речь идет о двадцатидолларовой купюре или о чем-то другом, что можно вложить между книжных страниц, то поиски могут порядочно затянуться, особенно если в комнате обширная библиотека. Для поисков в библиотеке конгресса понадобилось бы, по моим оценкам, две тысячи семьсот сорок восемь лет.

Большинство книг Пьера Дакоса содержали описание различных способов приготовления пищи. Меня интересовал не только клочок бумаги с какой-то записью. Я старался обнаружить хоть что-нибудь, что вывело бы нас на человека, оставившего записку в ресторане на подносе или заплатившего за нее сто долларов. Определенные надежды сперва вселила обнаруженная в ящике стола записная книжка с длинным перечнем фамилий. Однако, как объяснила Люси Дакос, это был список клиентов, особенно щедрых на чаевые. По ее словам, Пьер плохо запоминал имена таких людей и поэтому записывал их на протяжении двадцати лет.

Прибыв по адресу, я сообщил отцу Пьера Дакоса — причем Люси фигурировала в качестве переводчика, — что, мне, необходимо осмотреть комнату, его сына, и объяснил, с какой целью. Моя затея пришлась Люси явно не по душе, однако дедушка проявил настойчивость, и этого оказалось достаточно. Как я вскоре понял, она решила не отходить от меня ни на шаг, чтобы своевременно заметить, если я попытаюсь что-нибудь присвоить. Истинные чувства Люси по отношению ко мне угадать не составляло большого труда: ей было абсолютно все равно — двуногий я или четвероногий. А вот к своей особе она относилась совсем не безразлично. За лицом, довольно миловидным, Люси тщательно ухаживала, как и за великолепными каштановыми волосами. Отлично сшитое светло-коричневое платье ловко сидело на ее ладной фигуре. Не верилось, чтобы все эти прелести предназначались только для зеркала.

Люси сидела в мягком кресле рядом с торшером. Закончив с последней книгой, я поставил ее на полку и, повернувшись к девушке, заметил:

— Вы, я полагаю, правы. Если отец действительно что-то спрятал, то, скорее всего, здесь, в этой комнате. Вам удалось вспомнить, о чем он говорил в самое последнее время?

— Нет.

— Но вы по крайней мере пытались припомнить?

— Я уже сказала вам, мне нечего вспоминать: со мной он почти не разговаривал.

В говоре Люси присутствовало много носовых звуков. Смотря в раздумье сверху на стройные ноги девушки, которые едва прикрывала короткая юбка, я решил подойти с другой стороны.

— Послушайте, мисс Дакос. До сих пор я честно старался проявлять учтивость и сочувствие. Но мне все же хотелось бы знать, отчего вас совершенно не интересует, кто убил вашего отца? Это ведь, согласитесь, не совсем… естественно.

— Вам, конечно, любопытно знать, — кивнула она. — По-вашему, я должна рыдать, причитать и, быть может, даже рвать на себе волосы. Чепуха! Я была хорошей вполне обычной дочерью. Конечно, мне не безразлично, кто убил моего отца, но я не думаю, что вам удастся поймать убийцу, учитывая ваши методы; вы тратите время на поиски человека, который дал отцу деньги за какую-то записку. Но даже если вы все-таки и сумеете найти преступника, то уж никак не потому, что приставали ко мне с назойливыми требованиями вспомнить что-то, чего никогда не было.

— А что предлагаете вы? Как бы вы действовали на моем месте?

— Не знаю. Я ведь не знаменитый детектив, как Ниро Вульф. По вашим словам, орудием убийства послужила бомба, подложенная кем-то в карман пальто моего отца. Кто сделал это? Я бы постаралась выяснить: где отец был в роковой вечер, с кем встречался? Я бы начала с этого.

— Конечно, вы поступили бы именно так, — кивнул я. — И в итоге вам отдавили бы ноги десятки полицейских ищеек, которые в данный момент как раз этим и занимаются. Если до преступника можно добраться таким способом, они схватят его без помощи Ниро Вульфа. Разумеется, помимо других людей ваш отец виделся вчера также и с вами. Я пока не спрашивал о ваших взаимоотношениях с ним и не стану этого делать, но полиция, безусловно, заинтересуется. И ее сотрудники собирают сейчас через ваших знакомых сведения о вас. Как вы сказали, вам пришлось провести в канцелярии окружного прокурора пять часов. Значит, все это для вас не новость. Им уже приходилось иметь дело с людьми, отправившими своих отцов на тот свет. И конечно же они вас спросили: кому выгодна его смерть? И каков же был ваш ответ?

— Я ответила, что не знаю.

— Но ведь кто-то все-таки очень желал его смерти.

Люси презрительно усмехнулась. Она мне, признаюсь, совсем не нравилась, но я стараюсь быть объективным. Ее лицо в самом деле исказила презрительная усмешка.

— Я знала, что вы это скажете, — заявила она. — У прокурора они тоже об этом говорили. Вывод не только очевидный, но и глупый. Ведь убийца мог и ошибиться, предположив, что пальто отца принадлежит кому-то другому.

— Тогда выходит, по-вашему, случившееся — результат трагической ошибки?

— Я этого вовсе не утверждала, а только указала на подобную возможность.

— Дедушка рассказал вам о том, что сообщил ему Ниро Вульф о содержании моей беседы с вашим отцом?

— Нет. Дедушка никогда мне ни о чем не рассказывает. Считает, что у женщин куриные мозги. Вы, несомненно, думаете точно так же.

Я мог бы подтвердить, что некоторым женщинам — присутствующие не исключение — мозгов и впрямь недостает, но воздержался.

— Ваш отец заявил мне, — продолжал я, — что какой-то мужчина хочет его убить, а потому об ошибке не может быть и речи. Вы также не походите на роль убийцы, поскольку вы — не мужчина. Но вернемся немного назад. Очевидно, отец был другого мнения о женщинах, так как, со слов дедушки, сказанных в разговоре с мистером Вульфом, он часто советовался с вами. Поэтому, думается мне, он мог рассказать вам кое-что о человеке, который заплатил ему сто долларов за записку.

— Он никогда не спрашивал моего совета, а просто хотел знать мое мнение.

После этого заявления я отказался от дальнейших попыток развить данную тему, хотя мне не терпелось спросить, в чем разница между выражениями «посоветоваться» и «узнать мнение», и выслушать ее объяснение; однако в одиннадцать часов или немного позже мы ожидали у себя в доме посетителей, и мне надлежало присутствовать при встрече. Поэтому я поспешил закруглиться с расспросами и с обыском. Едва ли Пьер Дакос спрятал улики под половицами или использовал в качестве тайника рамку одной из картин. Между тем я должен признать, что Люси умела вести себя достойно в обществе. Она вежливо проводила меня до двери и, прежде чем выпустить на волю, пожелала спокойной ночи. По всем признакам мистер Дакос и служанка в белом переднике уже находились в своих кроватях.

Часы показывали десять минут двенадцатого, когда я, взобравшись по ступенькам крыльца старинного особняка, обнаружил, что дверь не на цепочке. Войдя без посторонней помощи в дом, я направился прямо в кабинет, ожидая застать Вульфа погруженным в чтение книги или с увлечением колдующим над очередным кроссвордом, но я ошибся. В одном из ящиков моего письменного стола лежали схемы улиц всех пяти районов Нью-Йорка; Вульф достал их и теперь сидел, развернув перед собой карту Манхэттена. Насколько мне известно, его впервые заинтересовало расположение улиц в этом районе. Можно было предположить, что я сразу же загорюсь желанием угадать причину его столь необычайной любознательности, однако ничего подобного я не испытывал; дело в том, что я давно усвоил простую истину: стараться угадать ход мыслей гения — напрасная трата времени. Если его манипуляции имели какой-то смысл, в чем я сильно сомневался, то рано или поздно, будучи в соответствующем настроении, он добровольно поделится со мной своими соображениями. Когда я повернулся на стуле лицом к Вульфу, он ловкими и точными движениями пальцев начал складывать схемы. Сразу было видно, что он достаточно, тренировался в оранжерее по утрам, с девяти до одиннадцати, и после полудня, с двух до четырех, хотя в этот день он вообще не был наверху. Отвечая на мой немой вопрос, Вульф пояснил:

— Я определял расстояние от ресторана до дома, в котором проживал Пьер Дакос, и до нашего особняка. Он прибыл к нам ночью, без десяти час. Интересно, где он побывал в тот последний день? Где в это время висело его пальто?

— Мне придется, — заметил я, — извиниться перед дочерью Пьера Дакоса. Я уверял ее, что если с помощью подобных методов можно поймать убийцу, то полиция обойдется без вашей помощи. Неужели наши дела так плохи?

— Вовсе нет. Как тебе известно, я предпочитаю воздерживаться от чтения, когда в любой момент мне могут помешать. Что она тебе сообщила?

— Ничего существенного. Возможно, ей нечего сказать, но я не верю. Сидела битый час не спуская с меня глаз, пока я обыскивал комнату Пьера; видимо, хотела не позволить мне стибрить пару носков. Она — какая-то аномалия. Это слово, мне кажется, лучше всего подходит…

— Человек не может быть аномалией.

— Хорошо. Назовем ее фальшивой, не настоящей. Человек, который держит у себя на полке книги такого содержания и украшает их собственным экслибрисом, обычно активно выступает против превращения женщин лишь в объект сексуальных вожделений мужчин. Но если бы Люси Дакос и в самом деле была против, она не стала бы уделять столько внимания макияжу, прическе и не тратила бы с трудом заработанные доллары на платья, выгодно подчеркивающие ее фигуру. Конечно, она не в состоянии изменить форму своих красивых ног. И все-таки я утверждаю: Люси Дакос притворяется, ломает комедию. Раз Пьер говорил о мужчине, то, по-видимому, не она сунула бомбу ему в карман, но я готов биться об заклад, что он рассказал ей о записке и даже показал ее. Она прекрасно знает, кто убил отца, и собирается прижать убийцу или по крайней мере попытать счастья в качестве шантажистки. В итоге ее тоже кокнут, и нам придется заниматься еще и этим делом. Предлагаю установить за ней наблюдение. Если у вас для меня другие планы, то поручите Фреду или Орри, а быть может, и Солу. Желаете дословный отчет о моем разговоре с Люси Дакос?

— Это необходимо?

— Нет.

— Тогда лишь самое существенное.

Закинув ногу на ногу, я начал:

— Сперва она действовала как переводчик, когда я просил у дедушки разрешения осмотреться в комнате Пьера и в других местах, которые вы упомянули ранее, инструктируя меня. Безусловно, она могла кое-что исказить или прибавить от себя… С переводчиками, как вам известно, никогда нельзя быть уверенным. Затем она прошла со мной…

У входа позвонили, я встал и направился к двери. Мы ожидали Филиппа около одиннадцати часов, а Феликса несколько позже, но они явились вместе. Судя по выражению их лиц, между ними пробежала кошка. Войдя, они заговорили со мной, но явно избегали обращаться друг к другу. Вульф приветствовал их прямо-таки в экстравагантной манере: наклонил голову на целых полдюйма. Феликс, разумеется, занял красное кожаное кресло возле стола Вульфа, Филипп расположился в желтом кресле. Он сидел неподвижно, крепко сжатых губ почти не было видно на смуглом квадратном лице.

Едва пристроившись на краешке сиденья, Феликс заявил:

— Я задержал Филиппа, мистер Вульф, потому что он обманул меня. Как вам известно, я…

— Пожалуйста, остановитесь.

Феликс хорошо знал этот тон голоса Вульфа, часто слышал, когда тот был его начальником, выполняя обязанности попечителя.

— Вы взволнованы. У вас, я полагаю, был трудный день, у меня, впрочем, тоже. Я попрошу принести пиво. А вам, быть может, коньяк?

— Нет, сэр, мне ничего не надо.

— Вам, Филипп?

Филипп отрицательно покачал головой. Я отправился в кухню. Когда я вернулся, Феликс сидел уже не на краешке кресла, а занял все сиденье и говорил:

— …Всего восемь человек. Они приходили и уходили весь день и вечер. Я записал их фамилии. Это был самый скверный день за весь период после смерти мистера Вукчича. Первые двое появились к концу обеда, в три часа, и с этого момента хождение не прекращалось до позднего вечера. Просто ужасно! Беседовали с каждым, даже с посудомойками. Их интересовала главным образом раздевалка — так называл это помещение мистер Вукчич, и мы сохранили это название. Речь идет о комнате, где обслуживающий персонал оставляет свои личные вещи и переодевается. Полицейские заводили туда всех поодиночке и расспрашивали относительно пальто Пьера. В чем дело, почему их интересует пальто Пьера?

— Вам придется адресовать этот вопрос полиции.

Пивная пена в стакане опустилась до нужного уровня. Вульф поднял стакан и с наслаждением пригубил.

— Полиция доставила вам сегодня столько хлопот только из-за того, что Пьер был убит здесь, в моем доме. Если бы не это обстоятельство, полиция ограничилась бы обычной установившейся практикой. Они кого-нибудь арестовали?

— Нет, сэр. Одному из них, как мне показалось, очень хотелось арестовать меня. По его словам, Пьер якобы поддерживал с вами и мистером Гудвином какие-то особые отношения, о которых я должен знать. Он велел мне надеть пальто и шляпу, но потом почему-то передумал. Он точно так же обошелся с…

— Его фамилия Роуклифф.

— Да, сэр, — кивнул Феликс. — Возможно, и правда вы все знаете. Как говорил мне мистер Вукчич, вы сами придерживаетесь именно такого мнения. Этот полицейский точно так же обошелся с Филиппом, поскольку я сказал, что Филипп был лучшим другом Пьера. — Феликс посмотрел на Филиппа, но совсем не по-дружески, и опять перевел взгляд на Вульфа. — Быть может, Филипп солгал и полицейскому, однако утверждать не берусь. Между тем я точно знаю — меня он обманул. Вы, конечно, помните, что сказал мистер Вукчич, расставаясь с Ноэлем. Как он тогда заявил, увольняет он Ноэля не за украденного гуся — всякий может поддаться искушению, — а потому, что тот солгал, отрицая свою вину. Мистер Вукчич сказал: он в состоянии держать хороший ресторан, даже если иногда кто-нибудь что-то украдет, но это невозможно, если все станут лгать, поскольку ему всегда нужно знать истинное положение дел. Я постоянно помню эти слова мистера Вукчича и не позволю никому обманывать меня; это всем известно. Нельзя руководить приличным рестораном, не имея ясного представления отом, что делается вокруг. Как только последний полицейский ушел, я привел Филиппа наверх и сказал: мне нужно знать о Пьере все, что известно ему, и он, отвечая, солгал. Я научился распознавать, когда человек лжет. Мне, конечно, далеко до мистера Вукчича, но тем не менее я почти всегда могу определить, если мне говорят неправду. Взгляните на него сами.

Я и Вульф посмотрели на Филиппа. Тот разжал губы и, не спуская глаз с Феликса, произнес:

— Я признался вам в обмане. Ведь признался же.

— Вы не признались. Это еще одна ложь.

Филипп взглянул на Вульфа:

— Я объяснил ему, что просто упустил что-то в рассказе, так как совсем забыл. Разве это не считается признанием, мистер Вульф?

— Интересный вопрос, — заметил Вульф. — Заслуживает отдельного обсуждения, но, по-моему, не здесь и не сейчас. Вы упустили сообщить о чем-то, что Пьер сделал или сказал?

— Да, сэр. Но не могу сейчас все точно вспомнить. Я ведь честно признался.

— Сегодня днем я попросил вас воскресить в памяти все сказанное Пьером вчера, и вы обещали постараться, но не в ресторане. Теперь вы говорите: что-то в самом деле было, только вы не в состоянии вспомнить.

— Речь идет вовсе не о каких-то вчерашних его словах, мистер Вульф. Вовсе нет.

— Глупости, — заявил Вульф. — Пустая болтовня. Вы просто увиливаете и невольно подталкиваете меня к заключению, что именно вы убили Пьера. Скажите прямо, вы хотите, чтобы убийцу поймали и наказали? Вы располагаете какими-то сведениями, которые помогли бы изобличить преступника? Вы уверяли, что рыдали, узнав о смерти Пьера. Это правда?

Филипп сидел с закрытыми глазами, вновь крепко сжав губы и медленно покачивая головой. Потом, открыв глаза, он поочередно взглянул на Феликса, меня и Вульфа и заявил:

— Хочу поговорить с вами наедине, мистер Вульф.

— Феликс, пройдите в гостиную, — скомандовал Вульф. — Как вы знаете, она звуконепроницаемая.

— Но я хотел бы… — начал Феликс.

— Черт возьми! Уже далеко за полночь. Я устал, вы тоже утомлены. Возможно, я расскажу вам когда-нибудь о сути нашего разговора или же воздержусь от этого. Вы сами от Филиппа наверняка ничего не добьетесь.

Я поднялся, прошел в гостиную, удостоверился, что дверь, выходящая в коридор, заперта, и, поместив там Феликса, вернулся к своему письменному столу.

Усаживаясь, я услышал, как Филипп произнес:

— Я сказал — наедине, мистер Вульф. Только вы и я.

— Не выйдет. Если мистер Гудвин удалится и вы сообщите мне что-то, требующее немедленных действий, мне придется все сказанное вами повторять ему. Напрасная трата времени и сил.

— Тогда я должен… Вы оба должны пообещать ничего не передавать Феликсу. Пьер был очень самолюбивым человеком, мистер Вульф. Я говорил вам уже об этом. Он гордился своей профессией и хотел быть не просто хорошим, а самым лучшим официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим официантом лучшего в мире ресторана. Это свое желание Пьер перенес и на Феликса. Возможно, Феликс действительно был такого мнения о Пьере, именно поэтому вы должны пообещать ничего не рассказывать ему. Феликс не должен знать об оплошности Пьера, которую никогда не совершит первоклассный официант.

— Мы не можем обещать ни при каких обстоятельствах ничего не говорить Феликсу, но мы посвятим его только в том случае, если это окажется абсолютно необходимым для поимки и изобличения убийцы. С этой оговоркой я могу обещать и обещаю. А ты, Арчи?

— Да, сэр, — ответил я твердо. — С упомянутой оговоркой я клянусь всем для меня святым; и провалиться мне на этом самом месте, если я нарушу свое слово.

— Вы раньше заявили, — начал Вульф, — будто Пьер рассказал вам о перепутанных заказах. По-видимому, речь идет не об этом эпизоде.

— Вы правы, сэр. Путаница произошла лишь вчера. Но раньше случилось нечто похуже. Как признался мне Пьер на прошлой неделе, в понедельник, ровно восемь дней назад, один посетитель оставил на подносе вместе с деньгами какую-то записку, и Пьер сохранил ее. По его словам, когда он захотел вернуть записку, клиента уже не было — он ушел, и Пьер оставил бумажку у себя. Феликсу он ее не отдал, чтобы переслать по почте владельцу, так как в записке значились фамилия и адрес хорошо знакомого Пьеру человека, и это обстоятельство возбудило его любопытство. Пьер тогда же сообщил, что та записка все еще у него. После нашего сегодняшнего разговора, когда вы повторили слова Пьера о человеке, который хотел его убить, я подумал, не связано ли это каким-то образом с тем, что произошло неделю тому назад. Возможно, подумалось мне, убийца — это человек, чья фамилия указывалась в записке. Но я также знал: убийцей не мог быть клиент, оставивший записку на подносе, потому что он уже был мертв.

— Мертв?

— Да, сэр.

— Откуда вам известно?

— Об этом говорили по радио и писали в газетах. Как сказал мне Пьер, записку на подносе оставил мистер Бассетт. Мы все хорошо знали мистера Бассетта. Он всегда платил наличными и давал хорошие чаевые. Очень хорошие. Однажды он дал Феликсу пятьсот долларов.

По всей вероятности, я правильно все понял, ведь в мою обязанность входило стенографировать показания свидетелей, однако слушал я лишь краем уха. Миллионам людей было знакомо имя Харви Г. Бассетта, президента «Нэтэлек» или «Нейшнл электроникс индастриз». Известность он приобрел не своей щедростью в ресторане, а потому что был убит ночью в пятницу, четыре дня назад.

Вульф даже глазом не моргнул, только откашлялся и сглотнул.

— Конечно, — согласился он, — убийство не могло быть делом рук мистера Бассетта. Но вернемся к человеку, чья фамилия фигурировала в записке. Кто это был? Пьер ведь показал вам листок?

— Нет, сэр, не показывал.

— Но по крайней мере упомянул фамилию. Как же иначе? По вашим же словам, она была ему знакома и возбудила его любопытство. Пьер, вне всякого сомнения, должен был поделиться с вами, и вы должны сообщить фамилию мне.

— Нет, сэр. Не могу. Я не знаю.

— Скажи Феликсу — он может отправляться домой, — повернулся Вульф ко мне. — Передай ему, что нам, возможно, придется заниматься Филиппом всю ночь.

Я встал, но Филипп тоже поднялся.

— Не нужно, — заявил он решительно. — Я тоже пойду домой. Я пережил самый тяжелый день в моей жизни, а ведь мне уже пятьдесят четыре года. Сперва известие о смерти Пьера, потом целый день в раздумье — кому же я должен сообщить обо всем: Феликсу, или вам, или же полиции… и ломая голову над тем, не Арчи ли Гудвин убил Пьера. Теперь мне кажется, что рассказывать вам обо всем не следовало, а нужно было сообщить полиции, но опять же я думаю о ваших отношениях с мистером Вукчичем и как вы восприняли его смерть. И мне известно, какого он был мнения о вас. Я сказал вам все, что знаю, — буквально все. Мне нечего добавить.

С этими словами Филипп направился к выходу.

Я вопросительно взглянул на Вульфа, но он покачал головой из стороны в сторону. Поэтому я, не торопясь, встал и вышел в прихожую, полагая, что Филипп не позволит мне помочь ему с пальто, однако он не возражал, хотя, уходя, не пожелал мне спокойной ночи.

Закрыв за Филиппом дверь, я вернулся в кабинет и спросил:

— Пригласить Феликса?

— Не нужно, — ответил Вульф, поднимаясь. — Разумеется, он может рассказать нам кое-что о Бассетте, но я устал, и ты тоже. Остается вопрос: известна ли Филиппу фамилия человека, указанная в записке?

— Можно ставить десять против одного, что она ему не известна. Ведь он прямо мне в лицо высказал подозрение о моей возможной причастности к убийству и, кроме того, в пылу разговора назвал меня просто Арчи Гудвином. Нет, он по-настоящему облегчал свою совесть.

— Проклятье! Передай Феликсу: я свяжусь с ним завтра. Спокойной ночи.

И Вульф поспешно ретировался.

Глава 5

Оплаченный Харви Г. Бассеттом ужин, который состоялся в пятницу вечером, восемнадцатого октября, наверху, в отдельном кабинете ресторана «Рустерман», представлял собой чисто мужскую вечеринку. На нем присутствовали:

Алберт О. Джадд, адвокат.

Франсис Акерман, адвокат.

Роуман Вилар из фирмы «Вилар ассошиейтс», специалист по вопросам безопасности промышленных предприятий.

Эрнест Эркарт, лоббист.

Уиллард К. Хан, банкир.

Бенджамин Айго, инженер-электронщик.

Приводя здесь эти фамилии, я конечно же несколько забегаю вперед, но мне ужасно не нравится составлять различные списки и хотелось как можно быстрее разделаться с этой неприятной обязанностью. Напечатав указанный выше перечень в среду, я, прежде чем положить его на письменный стол Вульфа, внимательно перечитал, пытаясь решить, нет ли среди этих лиц разыскиваемого нами злодея и кто из них мог бы претендовать на эту роль. Если охота, вы тоже можете поломать голову над этой шарадой. Разумеется, вовсе не обязательно, чтобы это был один из участников вечеринки. Сам факт присутствия в тот момент, когда Бассетт оставил на подносе записку, еще не делает их более вероятными кандидатами на роль убийцы, ибо любой мог спустя неделю оказаться с ним в полночь в украденном автомобиле на Западной Девяносто третьей улице, вооруженный пистолетом. Но нам нужно было где-то начинать, а эти люди по крайней мере знали Бассетта. Не исключено, что один из них передал ему пресловутую записку.

Во вторник я добрался до кровати лишь в двадцать минут второго, почти точно через двадцать четыре часа с тех пор, когда взрыв бомбы помешал мне снять брюки. Я был готов держать пари, что мой сон вновь нарушат еще до того, как я успею их натянуть утром в среду, прислав приглашение явиться в окружную прокуратуру, — и позорно проиграл бы. Никто меня не потревожил, и я проспал положенные восемь часов, которые мне были так необходимы. Стрелки показывали без десяти минут десять, когда я спустился в кухню, подошел к холодильнику за апельсиновым соком, пожелал Фрицу доброго утра и поинтересовался, позавтракал ли уже Вульф.

— Как обычно, в четверть девятого, — ответил Фриц.

— И он был уже одет?

— Само собой, как всегда.

— Вовсе не само собой. Он вчера утверждал, что окончательно выбился из сил. Он сейчас наверху, в оранжерее?

— Разумеется.

— Ладно, раз ты не хочешь разговаривать, пусть будет по-твоему. Какие-нибудь поручения для меня?

— Никаких. Я тоже, Арчи, окончательно выбился из сил. Целый день звонил телефон, толпились незнакомые люди. И мистер Вульф куда-то запропастился.

Я уселся за маленький стол и повернулся к специальной подставке с газетой «Таймс». Происшествию были посвящены два столбца на первой полосе с продолжением на девятнадцатой странице, где поместили мою и Вульфа фотографии. Мне, конечно, оказали столь большую честь только потому, что я обнаружил труп. Я внимательно прочитал каждое слово, а некоторые — дважды, но не открыл для себя ничего нового, кроме того, мои мысли постоянно ускользали в сторону. Почему, черт возьми, Вульф не сказал Фрицу, чтобы я поднялся к нему в оранжерею? Я как раз принялся за третью сосиску и за вторую гречневую оладью, когда зазвонил телефон. Нахмурившись, я снял трубку, ожидая приглашения к окружному прокурору, и снова ошибся. Звонил Лон Коэн из «Газетт».

— Контора Ниро Вульфа, говорит Арчи…

— Где, черт побери, ты прошлялся вчера весь день и почему ты еще не за решеткой?

— Послушай, Лон, я…

— Ты явишься сам ко мне или я должен прийти к тебе?

— Сейчас невозможно ни то ни другое и перестань меня перебивать. Признаю: я мог бы сообщить тебе не менее двадцати семи фактов, которые твои читатели вправе знать, но мы живем в свободной стране, и я хочу оставаться на свободе. Как только буду готов о чем-то рассказать, я тебя найду. А теперь я ожидаю важный звонок и поэтому кладу трубку.

И я прервал разговор.

Наверное, я так никогда и не узнаю — с гречневыми ли оладьями было что-то не в порядке или со мной. Если с оладьями, то Фриц в самом деле переутомился. Я заставил себя съесть обычных четыре штуки, чтобы лишить Фрица возможности задавать вопросы, а самому тем временем постараться выяснить, чего не хватало в оладьях или что в них было лишнее.

В кабинете я сделал вид, что этот день — самый обыкновенный, и занялся своими обычными делами. Стер пыль, опорожнил корзины для бумаг, сменил воду в цветочной вазе, распечатал почту и т. д. Затем я взял с полки, где мы храним в течение двух недель «Таймс» и «Газетт», экземпляры газет за последние четыре дня и разложил их на своем письменном столе. Я, разумеется, уже читал репортажи об убийстве Харви Г. Бассетта, но теперь они уже не были для меня просто информацией о текущих событиях. Труп обнаружил в автомашине «додж-коронет», стоявшей на Западной Девяносто третьей улице, близ Риверсайд-Драйв, патрульный полицейский, совершавший обход ночью в пятницу. Одна-единственная пуля 38-го калибра пробила навылет сердце бедняги. Ее нашли застрявшей в правой передней дверце. Значит, на спусковой крючок нажал водитель, если, конечно, в себя не стрелял сам Бассетт. Однако уже в понедельник «Таймс» абсолютно однозначно утверждала, что это было убийство.

Я читал «Газетт» за вторник, когда послышался характерный шум спускавшегося лифта. Мои часы показывали одиннадцать часов и одну минуту. Вульф, как всегда, придерживался заведенного порядка. Я развернулся на стуле и, как только Вульф вошел, бодро и весело проговорил:

— Доброе утро. Знакомлюсь с сообщениями относительно смерти Харви Г. Бассетта. Если вас интересует… «Таймс» я уже закончил.

Вульф поставил несколько орхидей — их сорт я даже не трудился определять — в вазу на своем столе и, усевшись в кресло, заявил:

— Ты хандришь, а это совершенно ни к чему. После вчерашнего дня и сегодняшней ночи тебе следовало бы спать до полудня. Спешить некуда. Что же касается информации про мистера Бассетта, то, как тебе известно, я храню «Таймс» в своей комнате в течение месяца и постарался…

В дверь позвонили. Я вышел в коридор справиться и, вернувшись, доложил:

— Кажется, вы никогда с ним не встречались. Помощник окружного прокурора Даньел Ф. Коггин. Дружелюбный тип с камнем за пазухой. Любит пожимать руки.

— Впусти, — распорядился Вульф и придвинул к себе почту.

Когда же я ввел посетителя в кабинет, предварительно достойно ответив на крепкое рукопожатие и пристроив на вешалке его пальто и шляпу, Вульф встретил нас, держа в одной руке циркуляр, а в другой — нераспечатанное письмо; было бы невежливо вынуждать его хотя бы на миг расстаться с бумагами, и Коггин благоразумно воздержался от попытки пожать ему руку. Он, несомненно, был осведомлен о причудах Вульфа, но никогда прежде судьба их не сводила вместе.

Поэтому он чрезвычайно сердечным тоном проговорил:

— Мне кажется, я еще не имел удовольствия познакомиться с вами, мистер Вульф, и я рад представившейся мне возможности.

Расположившись в красном кожаном кресле, Коггин окинул взглядом комнату и заметил:

— Славный кабинет… Отличный кабинет! И какой красивый ковер!

— Подарок иранского шахиншаха, — пояснил Вульф с серьезным выражением лица.

Коггин, должно быть, знал, что это явная ложь, но не подал и виду.

— Как бы мне хотелось, чтобы шах и мне подарил такой же. Превосходный ковер, — сказал он, взглянув на часы. — Но вы очень занятой человек, и я постараюсь излишне не затягивать разговор. Окружному прокурору желательно знать, отчего вас и мистера Гудвина вчера нельзя было нигде найти, — правда, прокурор выразился по-другому, — хотя вы знали, что нужны и вас ищут.

Никто не снимал трубку телефона и не отвечал на звонки у входной двери.

— Мы усердно трудились в городе, выполняя определенные поручения. Здесь никого не было, кроме мистера, Бреннера, моего повара. Если нас нет дома, он предпочитает не отвечать на звонки.

— Предпочитает? — улыбнулся Коггин. Вульф тоже улыбнулся, слегка приподняв один из уголков губ; лишь очень зоркий человек смог бы заметить эту улыбку.

— Следует проявлять некоторую снисходительность к отдельным слабостям хороших поваров.

— Мне трудно судить, мистер Вульф; у меня нет личного повара. Не могу себе позволить. А теперь к делу.

Если вас интересует, почему я пришел к вам, а не вызвал к себе, то хочу пояснить, что мы долго обсуждали сказанное вами вчера инспектору Кремеру, а также вашу репутацию и обычную… э-э… реакцию. Сперва было решено немедленно аннулировать вашу лицензию частного детектива. Однако я посчитал такую меру слишком суровой и высказал предположение, что вы, возможно, действовали чересчур… э-э… импульсивно.

У меня в кармане ордера на задержание вас и мистера Гудвина в качестве важных свидетелей обвинения, но мне не хотелось бы их предъявлять. Предпочел бы этого не делать. Как вы видите, я пришел один, настоял на этом условии. Могу понять и в самом деле понимаю, что вынудило вас вести себя с инспектором Кремером именно таким образом, но ведь вы и мистер Гудвин утаиваете сведения, касающиеся убийства человека в вашем доме — человека, которого вы знали многие годы и с которым беседовали много раз. Я не хочу, чтобы вы и Гудвин лишились лицензий. Ваш помощник может стенографировать и печатать на машинке. Мне необходимо уйти из вашего дома с показаниями, подписанными вами обоими.

Когда Вульф смотрит на посетителя, расположившегося в красном кожаном кресле, ему, чтобы взглянуть на меня, необходимо повернуть голову на девяносто градусов, и он, не торопясь, проделал этот маневр.

— Арчи, твой блокнот.

Открыв ящик стола, я достал блокнот и ручку. Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал диктовать:

— «Когда Пьер Дакос умер насильственной смертью в одной из комнат моего дома в…» Арчи, точное время?

— В один час и двадцать четыре минуты.

— «В один час и двадцать четыре минуты двадцать девятого октября 1974 года, я ничего не знал ни о нем, ни о его делах, кроме того, что он был опытным и компетентным официантом. Арчи Гудвин располагал аналогичными сведениями, а также той информацией, которую сообщил ему незадолго до смерти прибывший в мой дом Пьер Дакос. Содержание этого разговора мистер Гудвин изложил дословно в подписанных им показаниях полицейскому офицеру во время допроса в ту же ночь здесь, в доме. Следовательно, все сведения, имеющие отношение к насильственной смерти Пьера Дакоса и известные мне или мистеру Гудвину к моменту обнаружения его трупа мистером Гудвином, были своевременно переданы полиции.

За период, прошедший после обнаружения трупа, я и мистер Гудвин беседовали с различными лицами с целью выяснения, кто несет ответственность за смерть Пьера Дакоса в моем доме, и мы намерены продолжить свое частное расследование. Мы проводили и будем вести его не как лицензированные детективы, а как обыкновенные правомочные граждане, в пределах частных владений которых совершено тяжкое преступление. Мы верим в наше право осуществлять подобное расследование, а если кто-нибудь попытается помешать нам, мы будем отстаивать свои права всеми законными способами. Аннулирование наших лицензий частных детективов не может лишить нас права на собственное расследование.

Полученную в ходе предпринятого расследования информацию мы можем по нашему усмотрению передать полиции или довести до сведения общественности. При этом мы будем руководствоваться только соображениями целесообразности и доброй волей. Если встанет вопрос о наших гражданских обязанностях, то он будет разрешен в соответствии с определяемой законом процедурой. В случае сохранения лицензий вопрос о нашей ответственности как частных детективов не должен возникнуть. Если же лицензии будут аннулированы, то ни о какой ответственности вообще не может быть и речи.

Мы намерены и дальше сотрудничать с полицией в рамках, предписываемых законом. Мы, например, не станем возражать против посещения специалистами в удобное время комнаты, в которой совершено преступление. Мы приветствуем и одобряем энергичные действия полиции, направленные на поиски преступника, и такое наше отношение сохранится и впредь. Точка».

Вульф открыл глаза и выпрямился.

— На моем бланке, через один интервал, широкие поля, четыре копии. Подпишем я и ты, если пожелаешь. Первый экземпляр передай мистеру Коггину. Пошли копию мистеру Кремеру. Еще одну копию отнеси мистеру Коэну и предложи опубликовать в завтрашнем номере «Газетт». Если он откажется, помести в качестве объявления, в два столбца, жирным шрифтом. Возьми еще копию в редакцию «Таймс» и предложи для публикации, но не как объявление. Если мистер Коггин вмешается, предъявит ордера и задержит нас, прежде чем ты успеешь отпечатать мое заявление, я из места предварительного заключения, пользуясь предоставленными мне законом правами, позвоню секретарю мистера Паркера, продиктую ему упомянутый текст и скажу, как с ним поступить.

Вновь повернув голову на девяносто градусов, Вульф проговорил:

— Если желаете как-то прокомментировать, мистер Коггин, вам придется напрячь голосовые связки. Мистер Гудвин пользуется машинкой, которая ужасно гремит.

— Все это не похоже на ваши обычные фокусы, — улыбнулся Коггин. — Низкопробный, дешевый блеф.

— Попробуйте доказать. — Вульф повернул руку ладонью вверх. — Конечно, то же самое подумал и мистер Кремер. Я действительно приветствую и одобряю усилия полиции по поддержанию законности и порядка, но в данном конкретном случае я надеюсь, что их постигнет неудача. Приглашаю вас взглянуть на эту комнату, расположенную непосредственно над моей спальней. Когда я мирно почивал, в ней убили человека. Я полон решимости найти того, кто это сделал, и передать его в руки правосудия… с помощью мистера Гудвина, чье самолюбие оказалось задетым в такой же мере, как и мое. Ведь именно он привел Пьера Дакоса в Южную комнату.

— Нет, это не блеф, — продолжал Вульф, сжимая кулаки. — Сомневаюсь, чтобы я чересчур рисковал, но даже если это и так, то я все равно не отступлю. Постоянные мелочные запреты, регулирующие наше повседневное бытие, серьезно ограничивают возможности для истинных радостей, и когда такая возможность появляется, ею непременно следует воспользоваться. Вам известно, что я сказал мистеру Кремеру о наших действиях в случае предъявления нам обвинения и нашего ареста, поэтому нет надобности их повторять… Арчи, начинай печатать, — скомандовал Вульф.

Я развернулся на стуле к пишущей машинке, достал бумагу и копирку. Большая часть помещения видна в висящем на стене за моим письменным столом зеркале — шесть футов в высоту и четыре фута в ширину. И, печатая, я мог убедиться, что не пропускаю ничего из происходящего в кабинете. Коггин все время молчал, не спуская с меня глаз. Текст заявления прекрасно уложился на одной странице при широких полях. Вынув листки из машинки, я удалил копирку и передал готовые экземпляры Вульфу; он подписал все, включая и тот экземпляр, который обычно остается у нас. Я поставил свою подпись ниже, не отходя от письменного стола Вульфа.

Когда я вручал оригинал Коггину, он сказал:

— Я возьму и копии. Все.

— Сожалею, — ответил я. — Я всего лишь исполнитель, и мне нравится моя работа, поэтому я стараюсь точно выполнять распоряжения своего босса.

— Отдай ему, — сказал Вульф. — У тебя осталась стенографическая запись в блокноте.

Я передал копии Коггину. Он приложил к ним оригинал, выровнял края, сложил вчетверо и опустил во внутренний карман пиджака. Потом улыбнулся Вульфу. Конечно, пока я печатал и мы подписывали листки, у него было достаточно времени оценить ситуацию с различных точек зрения.

— Вероятно, вы можете уже сейчас назвать преступника, вам нужно лишь собрать необходимые доказательства, — проговорил он и поднялся, опираясь руками на подлокотники. — Надеюсь когда-нибудь оформить другие ордера на задержание, но уже не в качестве важных свидетелей, и рассчитываю лично предъявить их вам, и вы получите десять лет тюрьмы без права досрочного освобождения.

Коггин повернулся и направился к выходу, но на полпути задержался и добавил.

— Не провожайте меня, Гудвин. Меня от вас тошнит.

Когда послышался звук захлопнувшейся входной двери, я вышел в прихожую удостовериться, что он в самом деле ушел. Вернувшись, я заметил:

— Так вот почему вы не дали мне никаких поручений. Вы знали: кто-то из них непременно появится. Ну что ж, можете быть довольны: ваш расчет оправдался.

— Я уже говорил тебе не менее десятка раз: сарказм — неэффективное оружие. Оно не ранит, а отскакивает. Интересно, для чего ему понадобились копии?

— Хотел иметь памятные сувениры с нашими автографами. Ведь мы оба подписались. Когда-нибудь их продадут на аукционе «Сотби», — я посмотрел на часы. — Без двадцати двенадцать. Для обеда в ресторане, наверное, уже все готово, а посетители начнут собираться лишь около часа. Или у вас уже есть на примете другое, более перспективное место, где можно начать расследование?

— Тебе хорошо известно, что у меня нет ничего похожего. Нам нужно знать все о мистере Бассетте и его гостях в тот вечер. Между прочим, у тебя было время обо всем хорошенько подумать, поэтому я вновь спрашиваю: как, по-твоему, известно ли Филиппу содержание той записки?

— И я повторяю, что ему оно неизвестно. Как я уже сказал, он облегчал свою совесть. Причем Филипп не исключает, что в записке могло значиться имя Арчи Гудвина. По словам Пьера, ее содержание пробудило его любопытство… Вероятно, я не вернусь к обеду.

— Подожди. Еще небольшая деталь. Если Феликс назовет кого-нибудь из гостей — хотя бы одного — и тебе удастся встретиться с этим человеком, возможно, стоит сказать ему, что Пьер якобы видел, как один из присутствовавших на ужине передал мистеру Бассетту какую-то бумажку. Подумай-ка.

— Когда Пьер мертв, все возможно.

В прихожей я надел пальто, но отказался от шляпы. Наружный термометр показывал один градус мороза, и погода скорее напоминала зиму, чем осень. Но у меня тоже есть свои правила. Никакой шляпы до Дня благодарения или до последнего четверга ноября. Снег или дождь полезны для волос.

Глава 6

С Феликсом у меня получились сплошные минусы, а о минусах писать или читать — удовольствия, прямо скажем, мало. Если отвлечься от субъективных предпочтений и мнений относительно различных блюд и порядка их сервировки, то я знал о Харви Г. Бассетте значительно больше, чем Феликс, поскольку читаю прессу дважды в день, а он, быть может, вообще газет не читает. Довольствуется случайными передачами по телевидению и радио. Кроме того, рабочий день Феликса длится не менее двенадцати часов. Что касается сведений о гостях, ужинавших с Бассеттом восемнадцатого октября, две недели тому назад, то он абсолютно ничего не мог сообщить. Никогда не встречал их прежде и не видел у себя в ресторане после той вечеринки. Очевидно, он был обо мне лучшего, чем Филипп, мнения, так как предложил покормить свежей, только что пойманной рыбой, но я, поблагодарив, отказался.

Было сорок две минуты после полудня, когда я вышел через главный вход ресторана и направился выполнять другие поручения. Одна из моих бесполезных привычек — замечать время, потраченное на преодоление пешком различных дистанций, хотя лишь в одном случае из ста она может оказаться весьма кстати. Мне понадобилось девять минут, чтобы добраться до здания редакции «Газетт». Комната Лона Коэна, расположенная на двадцатом этаже, через две двери от кабинета издателя, едва вмещает письменный стол внушительных размеров с тремя телефонами, еще одно кресло, помимо того, на котором он сам восседает, полки с немногими книгами и весьма многочисленными экземплярами газет. Наступил обеденный перерыв, и я не ошибся, надеясь в это время застать его одного.

— Черт побери, — заявил он, — ты все еще разгуливаешь на свободе?

— Вовсе нет, — парировал я. — Сейчас я в бегах и пришел к тебе, чтобы передать свою самую последнюю фотографию. На той, которую вы опубликовали в воскресенье, мой нос вышел кривым. Согласен, он не особенно привлекателен, но и не глядит на сторону.

— Твой нос не может выглядеть иначе после пережитого в ночь на понедельник. Черт возьми, Арчи, я уже и так опаздываю на целый час с подачей материала. Сейчас позову Ландри, дальше по коридору есть свободная комната, и…

— Ничего не выйдет. Не скажу даже, что было у меня на завтрак. Как я уже заявил по телефону, когда я буду готов что-то сообщить, ты получишь информацию первым. В данный момент мне не помешало бы знать некоторые факты, но если ты уже отстал на целый час… — закончил я, поднимаясь и направляясь к двери.

— А ну-ка сядь. Хорошо, пусть я опоздаю на два часа, но это еще не означает, что я должен голодать.

С этими словами Лон Коэн откусил солидный кусок сандвича с рыбой и листьями салата, зажатыми между двумя ломтями белого хлеба.

— Часа мне не потребуется, — возразил я. — Возможно, всего три минуты, если ты назовешь фамилии шести мужчин, ужинавших вместе с Харви Г. Бассеттом в ресторане «Рустерман» в пятницу, восемнадцатого октября.

— Что?! — Лон перестал жевать и уставился на меня. — Бассетт? Какое он имеет отношение к бомбе, которая уложила наповал человека в доме Ниро Вульфа?

— Есть определенная связь, но это по секрету, не для печати. Пока что все исходящие от меня сведения конфиденциальны и не подлежат оглашению. Официант Пьер Дакос прислуживал за их ужином. Тебе известно, кто участники пиршества?

— Нет. И я не знал, что именно он прислуживал.

— Как скоро ты сможешь выяснить, не впутывая меня?

— Возможно, понадобится день или неделя, но можем управиться и за час, если удастся найти Дореми.

— Кто такая Дореми?

— Жена Харви Г. Бассетта. То есть теперь вдова. Конечно, уже никто не зовет ее так, по крайней мере не в глаза. Сейчас она прячется от людей. Никого не принимает, даже окружного прокурора. Ее домашний врач не отходит от нее ни на шаг, ест и спит в ее резиденции. Во всяком случае — так рассказывают. Чего ты вытаращил на меня глаза? Или теперь мой нос покривился?

— Чтоб меня черти взяли! — выругался я в сердцах, вставая. — Ну конечно же! Почему я не вспомнил о ней? Должно быть, сказалось потрясение. Увижусь с тобой завтра вечером… надеюсь. Забудь, что я был здесь.

Зная, что на первом этаже здания есть телефонные будки, я направился к лифту. Спускаясь, я старательно рылся в памяти. У Лили Роуэн мне доводилось встречаться с различными людьми — поэтами из Боливии, пианистами из Венгрии, девушками из Вайоминга и Юты, — которых Лили старалась поддержать, — но видеть Дору Миллер не приходилось. Когда она приехала в Нью-Йорк из Канзаса, театральный агент посоветовал ей взять артистический псевдоним, и она избрала «Дореми». Можно подумать, что певице с подобной сценической фамилией сделать блестящую карьеру — раз плюнуть. Однако к тому времени, когда Лили рассказала мне о ней, Дореми снималась лишь в телевизионных рекламных роликах. Возможно, газета «Таймс» вовсе не упомянула о том, что миссис Харви Г. Бассетт когда-то называла себя Дореми, но «Газетт» сделала это непременно, и я как-то пропустил этот важный факт. Бесспорно, повлияло потрясение.

На первом этаже я вошел в телефонную будку, плотно притворил дверь и набрал известный мне номер. После восьми сигналов — вполне нормальное явление для этого номера — послышалось мелодичное «алло?». У нее это всегда звучит как вопрос.

— Алло! С прекрасной погодой тебя, — сказал я.

— Она великолепна. Я пока еще ни разу не позвонила тебе. Ты должен нежно погладить меня по головке или по тому месту, где, по твоему мнению, это доставит мне наибольшее наслаждение. Ты живой и в добром здравии? Звонишь из дома?

— Я пока жив и нахожусь в десяти кварталах от твоей квартиры. Всего десять минут пешком, если ты, конечно, не против хорошей компании.

— Ты не компания; как тебе известно, мы до сих пор окончательно не решили, как называются наши отношения. Впрочем, я свободно изъясняюсь по-английски. Обед почти готов. Переходи улицу только на зеленый свет.

Мы одновременно повесили трубки. Одно из наших многих достоинств — мы оба умели своевременно давать отбой.

Даже если бы здесь проживал кто-то другой, все равно было бы приятно войти в эту фешенебельную квартиру на самом верху нью-йоркского небоскреба, находящегося на Восточной Шестьдесят третьей улице; правда, при другом жильце внутреннее убранство и выглядело бы по-другому. Из нынешней обстановки я — будь бы моя воля — удалил бы лишь картины, висящие в гостиной и принадлежащие кисти некоего де Кунинга, и электрический камин во второй спальне. Мне также по душе здешнее обхождение. Лили почти всегда открывает входную дверь сама и не стремится помочь, когда мужчина снимает пальто в прихожей. Мы обычно не приветствуем друг друга поцелуем, однако на этот раз она, положив ладони мне на руки, вытянула навстречу губы, и я не отверг приглашения. Более того, я сполна вознаградил ее за комплимент.

Отступив, Лили требовательно спросила:

— Где ты был и чем занимался в понедельник, двадцать восьмого октября, в половине второго ночи?

— Попытайся еще разок, — заметил я. — Ты ведь все перепутала, тебя на самом деле интересует вторник и двадцать девятое октября. Но сперва хочу сознаться: я вторгся к тебе обманным путем, потому что мне нужна помощь.

— Разумеется, — кивнула она. — Сразу поняла, когда ты поздравил меня с прекрасной погодой. Ты напоминаешь мне о моем ирландском происхождении только тогда, когда тебе что-то от меня нужно. Кроме того, это означает, что ты спешишь, следовательно, мы немедленно садимся за стол. Еды достаточно.

Лили провела меня через гостиную в свой рабочий кабинет, где письменный стол, шкафы, книжные полки и пишущая машинка занимали почти все пространство, едва оставляя место для маленького столика, за которым двое могли уютно пообедать. Как только мы уселись, вошла Мими с нагруженным подносом.

— Давай начинай, — сказала Лили.

Мне тоже хотелось продемонстрировать хорошие манеры, поэтому я подождал пока Мими закончит сервировать и уйдет и мы примемся за салат. В доме у Лили — особенно если не ждали гостей — даже Фриц затруднился бы по одному внешнему виду определить, что у него на тарелке, а потому я взглянул на хозяйку, вопросительно подняв брови.

— Да, — кивнула она, — ты ничего подобного еще не пробовал. Мы сами пытаемся подобрать этому блюду название, но пока не пришли к окончательному выводу. Здесь грибы, соевые бобы, грецкие орехи и сметана. Только не говори Вульфу. Если не нравится, Мими быстро приготовит омлет. Однажды Вульф был вынужден признать, что Мими и правда умеет готовить настоящий омлет.

Я подцепил немного салата на вилку. Много жевать не требовалось, даже орехи оказались мелко порубленными. Проглотив, я заметил:

— Хочу совершенно недвусмысленно заявить…

— Не смей это говорить. Ты знаешь, даже шутка о твоем боссе портит мне аппетит.

— Ладно, не буду. Что же касается этой смеси, то я, как и ты, еще не составил определенного мнения. Слов нет, что-то совершенно из ряда вон выходящее.

— Я просто стану наблюдать за твоим выражением. Теперь объясни, что привело тебя ко мне?

Проглотив еще немного салата, я сказал:

— Как я уже упомянул, мне необходима помощь. Ты как-то говорила мне о девице из Канзаса по фамилии Дореми. Помнишь?

— Конечно. Виделась с нею только вчера.

— Ты видела ее вчера? Встречалась с миссис Харви Г. Бассетт?!

— Совершенно верно. Тебе должно быть известно о ее муже, ведь ты не пропускаешь сообщений об убийствах. Она позвонила мне вчера днем и попросила… — Лили замерла с полуоткрытым ртом. — Постой, постой! Она тоже спрашивала о тебе, а теперь ты интересуешься ею. В чем дело?

Я смотрел на Лили, тоже от изумления разинув рот.

— Не могу поверить! Ты утверждаешь, что миссис Бассетт звонила тебе, чтобы расспросить обо мне? Невозможно…

— Я этого не говорила. Она позвонила и попросила меня прийти и утешить ее. Прямо она это не сказала, только заявила, что ей необходимо меня увидеть. Думаю, сыграло свою роль мое прежнее участие в ее судьбе, когда у нее ничего не получалось в Нью-Йорке и она уже собиралась вернуться домой, чтобы хотя бы поесть досыта. Правда, ничего особенного я для нее не сделала, только оплачивала ей комнату и питание в течение года. Не виделась с ней с той поры… три или четыре года. В конце концов я отправилась к ней, и мы беседовали более часа. В процессе разговора Дореми поинтересовалась, не встречалась ли я с тобой после смерти ее мужа. Тогда мне показалось, что она упомянула тебя просто так, стараясь отвлечься от свалившихся на нее неприятностей, но вот теперь ты спрашиваешь о ней. Поэтому я хочу знать… — Лили внезапно умолкла и уставилась на меня. — Эскамильо, неужели я способна тебя ревновать? Конечно, если я вообще в состоянии ревновать — значит, могу ревновать и тебя, но ведь я всегда считала… Невероятно!

— Расслабься, — провел я кончиками пальцев по тыльной стороне ее ладони. — Вероятно, ты начала ревновать меня в тот день, когда впервые увидела мою мужественную фигуру, услышала мой звучный голос. И это вполне естественно… Мы с Дореми никогда не были вместе. Наши расспросы друг о друге — всего лишь совпадение, чистая случайность. Обычно я с подозрением отношусь к совпадениям, однако в данном случае оно мне нравится. Сейчас я расскажу тебе кое о чем, но под строгим секретом. Пока эти сведения не для публикации. Существует некая связь между двумя убийствами — Бассетта и Пьера Дакоса, — и не исключено, что Дореми известны факты, которые могли бы пролить свет на эти преступления. За неделю до убийства, вечером в пятницу, восемнадцатого октября, Бассетт пригласил шесть мужчин на ужин в ресторан «Рустерман», и Ниро Вульф хотел бы знать фамилии этих шести джентльменов. Возможно, они известны Дореми. Для начала — хотя бы одного из них. Лон Коэн из «Газетт», с которым ты знакома, утверждает, что Дореми прячется от людей и никого не принимает. Ты могла бы позвонить и попросить принять меня, или сама пойти к ней и поинтересоваться нужными нам именами, или же получить эти сведения по телефону. Именно за этим я и пожаловал и хочу, кроме того, поблагодарить за очень вкусный салат. Мне необходим рецепт приготовления для Фрица, — заключил я и опять усердно заработал вилкой.

Лили, откусив кусочек сельдерея, принялась жевать с задумчивым видом. Ее лицо одинаково привлекательно, независимо от того, жует ли она сельдерей или бифштекс, — еще одно из многих ее достоинств.

— Уже третий раз ты обращаешься ко мне за помощью, — сказала она. — Ничего не имела против в первых двух случаях: они доставили мне истинное удовольствие… в самом деле.

— И почему бы тебе не испытать такое же удовольствие в третий раз, — заметил я. — Никогда не стал бы просить тебя выведывать что-то у близкого друга без крайней необходимости. Ты это знаешь. Я уверен — мы оба уверены, — что Дореми хочет, чтобы человек, убивший ее мужа, был разоблачен и наказан. Мы тоже к этому стремимся. Должен признать: убийца Бассетта, которого нам предстоит найти, не обязательно является тем человеком, который убил Пьера Дакоса в нашем доме всего в тридцати футах от моей комнаты, но оба преступления, несомненно, связаны между собой. Возможно, Дореми впоследствии и пожалеет, что сообщила тебе фамилии гостей. Тут нет никаких гарантий. Да и вообще, когда расследуешь убийство, трудно гарантировать что-либо наперед. Однако такое маловероятно. Один шанс из тысячи… Мне кажется: твоя смесь вполне съедобна, правда, мои мысли были отчасти сосредоточены на другой проблеме.

— Я бы предпочла спросить по телефону. А как быть, если она станет уверять, будто не знает ни одной фамилии, а я буду думать, что она солгала? Мне она нравится — не может не нравиться, — но вместе с тем она замечательная лгунья. Кроме того, не хотелось бы лишний раз ей докучать, она и так в очень подавленном настроении.

— Конечно, докучать не стоит. Поступи просто. Не упоминай меня вовсе. Объясни, будто какая-то женщина рассказала тебе, что видела Бассетта в ресторане «Рустерман» вместе с пятью или шестью мужчинами, и все они выглядели не особенно весело, и эта женщина все думает, не причастен ли кто-то из них к убийству… Ах, вздор! Не мне учить тебя, что и как говорить.

— Сегодня льстить не положено, тем не менее за комплимент спасибо. Ну хорошо. Сейчас подадут лимонно-вишневый пудинг, и мне хотелось бы им наслаждаться без помех. Я позвоню из спальни, и давай покончим с этим делом… Значит, пятница, восемнадцатое октября? — переспросила Лили, вставая.

— Совершенно верно.

Она ушла. Мои часы показывали два часа двадцать одну минуту. Если ей удастся заполучить фамилии, мне не придется наслаждаться лимонно-вишневым пудингом. Поэтому было целесообразно разделаться с ним немедленно. Я нажал на кнопку, и вскоре вошла Мими. Взглянув на мою тарелку, потом на меня, она спросила:

— Вы съели больше половины, мистер Гудвин. Как вы находите мой салат?

— Честно говоря, Мими, не знаю. Когда голова занята делами, я не ощущаю вкуса. Придется прийти еще раз и попробовать опять.

— Я видела, что вы чем-то озабочены, — кивнула она. — Нетрудно заметить. Быть может, омлет?

Поблагодарив, я отказался. Только пудинг и кофе. Мими взяла мою тарелку. Через четыре минуты она вернулась, и я чуть было не обжег язык кофе, поторопившись ответить на зов желудка. Разумеется, пудинг был мне хорошо знаком. Вообще Мими большой специалист по части пудингов, слоеных мороженых и пирожных, а также кофе.

Я как раз облизывал ложку, когда вошла Лили и, усаживаясь, сказала:

— Можешь не вставать. Я раздобыла одну фамилию. Дореми очень угнетена, не знаю отчего. Бассетт был старше ее по меньшей мере вдвое, и, мне кажется, она вышла за него замуж только ради того, чтобы избавиться от нищеты. Как ты думаешь?

— Не знаю. С ней вовсе не знаком. Тебе она сообщила какую-то фамилию?

— Да, единственную. По ее словам, ей не известно, кто были другие, но одного гостя она знает, — ответила Лили, передавая мне листочек салатового цвета, вырванный из настольного блокнота. — Дореми назвала его Бенни. Он инженер, работает в компании «Нэтэлек», президентом которой являлся Бассетт. Еще кофе?

— Нет, спасибо. Ты подаешь большие надежды. Придется повысить тебе заработную плату, и…

— Со временем я покажу еще более высокие результаты. А теперь уматывай. Ты сам не свой, когда тебя тянет в другое место.

— Меня вовсе не тянет, — возразил я, вставая. — Нет нужды говорить тебе, к чему меня тянет. Когда-нибудь я расскажу всеоткровенно, и уверен — тебе понравится.

С этими словами я удалился. В лифте я развернул записку и прочитал: «Бенджамин Айго». Постояв на тротуаре с полминуты в размышлении, я пошел по Мэдисон-авеню к Центру. Нужно было выработать программу действий, используя, как любил повторять Вульф, свои умственные способности и руководствуясь собственным богатым опытом. На Пятьдесят пятой улице план уже принял конкретные формы, и поскольку мои ноги доставили бы меня к месту назначения так же быстро, как автобус или такси, я продолжал двигаться пешком. Было пять минут четвертого, когда швейцар ресторана «Рустерман», приветствуя меня, распахнул передо мной дверь. К этому времени основная масса обедающих уже ушла, и Феликс мог спокойно меня выслушать.

Этим он и занимался, то есть слушал меня. Разногласия возникли лишь по поводу фамилии. Я произнес ее по буквам, и Феликс остановился на «иго», однако мне было больше по душе «Айго»; но ведь я родом из Огайо, а он из Вены, а потому одержала верх моя точка зрения. Уладив спорный момент, я подробно проинструктировал Феликса, а затем отправился в бар, где заказал ирландское виски и содовую воду. После кофе Мими мой желудок давал о себе знать. Я выбрал ирландское виски, желая продемонстрировать Лили, что сохраняю к ней прежние чувства. Потом я нашел в телефонной книге адрес компании «Нейшнл электроникс индастриз», которая, к моему облегчению, разместилась на Третьей авеню, в середине сороковых улиц. Ведь фирма могла оказаться в районе Квинс. На улице я вышел через боковую дверь.

Фирма занимала три этажа в новом небоскребе из стекла и бетона. Реестр съемщиков на стене вестибюля извещал, что научные исследования велись на восьмом, производство осуществлялось на девятом, а руководящий состав устроился на десятом этаже. Нужный мне человек мог быть кем угодно — от простого клерка на складе до председателя совета директоров, — но удобнее начинать сверху, а потому я проехал до десятого этажа, где мне сказали, что мистер Айго занят в производстве. Значит, фамилию я произнес все-таки правильно. Этажом ниже дама с двойным подбородком проконсультировалась с прибором внутренней связи, которого мне еще не доводилось видеть, и пояснила, что мне необходимо пройти до конца коридора, в последнюю дверь справа.

Это была угловая комната с четырьмя окнами, следовательно, Айго не принадлежал к простым складским служащим, хотя, если судить по коричневому рабочему халату с большими карманами, набитыми всякой всячиной, он внешне мало от него отличался. Айго стоял возле картотечного шкафа с ужасно озабоченным лицом, что выглядело вполне естественно, если иметь в виду, что президент компании скончался всего пять дней назад. Однако морщины на лбу, скорее всего, уже существовали не менее пяти лет. Поэтому я несколько удивился, когда услышал сочный густой баритон:

— Послание от Ниро Вульфа? Какого черта? — Мой голос непроизвольно зазвучал слегка выше обычного:

— Я сказал — послание, но на самом деле — это вопрос. Правда, не совсем простой. Если бы вы могли уделить мне несколько минут…

— У меня никогда не бывает лишних минут, но мне необходимо как-то отвлечь мозги от проклятых проблем. Ладно… десять минут, — заключил Айго, взглянув на часы. — Давайте присядем.

У окна стоял большой письменный стол, но, видимо, именно там гнездились проблемы, поскольку Айго направился к кушетке у дальней стены, сел и закинул ногу на ногу, несмотря на вздутые карманы халата, а я занял кресло напротив.

— Постараюсь быть кратким, но вам необходимо знать немного предыстории. Несколько лет назад Ниро Вульф являлся попечителем ресторана «Рустерман», и человек по имени Феликс Мауэр находился у него в подчинении. Теперь Феликс управляет рестораном, но по-прежнему часто обращается к Ниро Вульфу за советом, и мы — я и Вульф — регулярно у него обедаем или ужинаем. Вчера мы в ресторане обедали, и Феликс…

— Ха! Официант из этого ресторана был убит в доме Ниро Вульфа, бомбой, и вы обнаружили труп. Не так ли?

— Совершенно верно. Поэтому-то мы и были в ресторане вчера: намеревались расспросить кое о чем персонал. Этот официант, Пьер Дакос, обслуживал вас, когда вы ужинали в верхнем кабинете в пятницу, восемнадцатого октября. Двенадцать дней назад. Пригласил вас Харви Г. Бассетт. Вы помните?

— Конечно, помню. То был мой последний с ним ужин.

— А можете припомнить официанта?

— Я никогда не запоминаю людей, только фракции и эмиссии.

— Мистер Вульф и я — мы хорошо знали Пьера, а он — нас. Придя глубокой ночью в понедельник в наш дом, он сообщил мне, что какой-то мужчина намеревается его убить. Кроме того, он рассказал о званом ужине восемнадцатого октября, а также о том, что заметил, как кто-то из гостей передал Бассетту небольшую бумажку и тот спрятал ее в портмоне. И это все. По словам, официанта, остальное он собирался рассказать Ниро Вульфу, величайшему детективу. Я проводил Пьера наверх, в спальню. Что случилось потом, вам, вероятно, как и миллионам американцев, хорошо известно. Так вот, нам хотелось бы знать, почему Пьер сообщил мне об ужине и о какой-то бумажке, которую один из вас якобы передал Бассетту, только через одиннадцать дней после события? Это обстоятельство побудило меня встретиться с вами и задать вам вопрос: не вы ли вручили Бассетту тот листок и что было в нем написано?

— Нет. Ха!

— Быть может, вы видели, как кто-то другой передал записку Бассетту?

— Нет. Ха! — повторил Айго, сердито посмотрев на меня, хотя, возможно, такой вид ему придавало обилие морщин на лбу.

— Тогда я должен попросить вас об одном одолжении, или, вернее, об этом просит Ниро Вульф. Мы интересовались у Феликса именами гостей, присутствовавших на ужине, и он смог назвать только вас. Как он заявил, кто-то ему сказал, что вас зовут Бенджамин Айго и что вы довольно известный ученый. Не знаю, нравится ли вам, когда вас величают известным ученым, но Феликс употребил именно эти слова.

— Не верю, черт возьми! Я вовсе не известный ученый.

— Возможно, вы просто об этом еще не знаете. Я лишь повторил слова Феликса. Можете позвонить ему и поинтересоваться.

— А кто ему сказал?

— Он не пояснил. Феликс сейчас на работе. Позвоните ему.

Мне подумалось, что он все-таки позвонит. Девять человек из десяти так поступили бы или, быть может, семь или восемь из десятка.

Но не Бенджамин. Он лишь проговорил:

— Ха! Черт возьми! Если я действительно знаменит, то пора бы об этом знать. Мне уже шестьдесят четыре года. Вы просите об одолжении?

— Ниро Вульф просит. Я только выполняю его поручения. Ему нужны…

— Вы лицензированный частный детектив. Довольно известный.

— Не верьте всему тому, что пишут газеты. Я вовсе не известен, — ответил я и хотел добавить «Ха!», но воздержался. — Мистеру Вульфу нужны фамилии всех гостей, присутствовавших на ужине восемнадцатого октября, но раз вы никогда не запоминаете людей, то, конечно, не в состоянии ничего мне сообщить.

— Я отлично помню все названия, в том числе и фамилии людей. А Пьер Дакос рассказал вам, о чем шел разговор?

— Он сообщил только то, что я повторил вам, — покачал я головой.

— Мы рассуждали о звукозаписывающих устройствах. Для этого, собственно говоря, нас и собрал Харви. Вы знали Харви Бассетта?

— Нет, не знал. Но, конечно, слышал о нем — был тоже довольно известный гражданин.

— Я знал его всю мою жизнь — во всяком случае, большую ее часть. Мы вместе учились в университете. Бассетт был на три года старше меня. Я считался необыкновенно одаренным студентом. Только и всего. Ха! Я изучал физику, он — бизнес. Ему удалось сколотить состояние, что-то около миллиарда долларов, но до самой своей смерти он так и не мог отличить электрон от киловольта. Был одержимым человеком. Одна из его навязчивых идей касалась Ричарда Никсона и послужила поводом для нашей сходки. Бассетт выпускал оборудование для электронной звукозаписи — то есть мы его изготавливали, а он продавал, — и, по его мнению, Никсон своими действиями унизил и дискредитировал подобные устройства. Бассетт хотел в этой связи что-то предпринять, но не смог придумать ничего конкретного. Потому-то он и созвал нас…

Айго внезапно прервал свою речь и взглянул на часы.

— Проклятие! Прошло двенадцать минут! — воскликнул он, вскакивая с живостью двадцатичетырехлетнего юноши и намереваясь исчезнуть.

Схватив его за руку, я твердо заявил:

— Черт возьми! Фамилии!

— А разве я пообещал?

Он уселся за письменный стол, достал блокнот и ручку и стал писать так быстро, что я сразу понял: прочитать будет невозможно. Однако почерк оказался довольно разборчивым. Затем, вырвав листок из блокнота, он передал его мне. Одного быстрого взгляда было достаточно — все пятеро красовались на бумаге.

— Мистер Вульф будет вам очень признателен, — заверил я совершенно искренне. — Он сам почти никогда не выходит из дома, но наверняка захочет лично выразить вам свою благодарность. Не могли бы вы как-нибудь в ближайшее время заскочить к нам на минутку, быть может, по дороге домой?

— Сомневаюсь, но не исключаю подобной возможности. С моей работой я никогда не знаю в точности, когда освобожусь. Ха! А теперь оставьте меня в покое.

— Ха! — сказал я, поворачиваясь.

Этот звук вырвался у меня против моей воли, как-то сам собой. И я ушел.

Пройдя десять кварталов до Тридцать пятой улицы, я затем проследовал до старого кирпичного особняка. Когда я по ступенькам поднялся на крыльцо, часы показывали половину пятого; Вульф находился уже наверху, в оранжерее. Повесив пальто и усевшись в кабинете за своим письменным столом, я стал внимательно, изучать список. Айго написал не только имена и фамилии, но и профессии. При наличии времени он, вероятно, указал бы их возраст и домашние адреса. Я бросил листок на стол и задумался. Картина существенно менялась. Возникла совсем другая комбинация. Связав Ричарда Никсона со званым ужином, Айго придал тем событиям совершенно иные контуры. Хорошо зная Вульфа, я ясно представлял себе наши следующие шаги. Они были настолько очевидными, что мне понадобилось всего десять минут для определения ближайших мер. Сняв трубку, я набрал нужный номер.

Чтобы связаться с нашими постоянными помощниками, потребовалось более получаса. Фактически я сумел поговорить только с Фредом. Для Сола и Орри пришлось оставить срочные послания. Затем я пододвинул пишущую машинку и изготовил пять экземпляров пофамильного перечня гостей Харви Бассетта. Нет необходимости приводить их здесь — вы с ними уже познакомились в начале главы. Потом я отпечатал содержание моей беседы с Айго, дословно, в двух экземплярах. Обычно я не проверяю готовый текст, но на этот раз я не поленился. Я был на второй странице, когда послышался привычный шум спускающегося лифта, и в кабинет вошел Вульф.

Устроившись за своим письменным столом, он заметил:

— Итак, ты вернулся.

Обычно Вульф редко говорит очевидные вещи, но эти слова он повторяет довольно часто, выражая тем самым свои удивление и радость по поводу того, что я после многих часов в бетонных джунглях вновь появился целым и невредимым, не хромая и не истекая кровью.

— Да, сэр. Постараюсь доложить все до ужина. Я встречался с Феликсом, Лоном Коэном, мисс Роуэн, вновь с Феликсом и с одним из участников пресловутого ужина — Бенджамином Айго, инженером-электронщиком в компании «Нэтэлек», где, как вам известно, президентом был Бассетт. Вам, конечно, нужно каждое слово, но я предпочел бы начать с конца, то есть с Айго. Я отпечатал содержание нашей беседы с ним для приобщения к делу.

Развернувшись на стуле, я взял со стола листки и передал Вульфу.

Три страницы. Последнюю он перечитал дважды, посмотрел на меня из-под полуопущенных век и сказал:

— Боже мой!

Я вытаращил на него глаза. Возможно, даже разинул рот. Он никогда раньше не говорил «Боже мой!», а тут произнес, да еще с ударением. Но я воздержался от всяких комментариев. Зато он не выдержал.

— Он что, молол чепуху? Говорил вздор?

— Нет, сэр. Все как на духу.

— И он добровольно сообщил тебе эти фамилии?

— Совершенно верно.

Листок с именами гостей — написанный рукой Айго, а не отпечатанную мною копию — я уже держал наготове и протянул Вульфу. Также прочитав дважды, он положил его на стол; потом, после некоторого раздумья, вновь взял в руки.

— Меня не так-то просто ошеломить, — заметил он, — но если бы я мог заполучить их всех сейчас сюда, в кабинет, то пренебрег бы ужином. Порой я поручал тебе доставить ко мне людей, зная, что, кроме тебя, это никто не сможет сделать, но этих… этих шестерых… даже тебе не под силу.

— Согласен. Поэтому-то, прежде чем печатать содержание моей беседы с Айго, я кое-что предпринял по собственной инициативе, по телефону, и получил кое-какие результаты. Попробуйте угадать — о чем идет речь?

Пристально посмотрев на меня, Вульф закрыл глаза, через минуту вновь их открыл и спросил:

— Когда они придут?

— В девять часов вечера. Фред — совершенно точно, Сол и Орри — по всей вероятности. Как вам известно, они охотно работают на вас.

— Приемлемо, — сказал Вульф. — Сегодня я буду наслаждаться ужином. Вот уже два дня, как я вообще не ощущал вкуса пищи.

Глава 7

Я сейчас не помню, кто именно однажды назвал их тремя мушкетерами. Сол расположился в красном кожаном кресле, Фред и Орри — в желтых, которые я поставил так, чтобы они сидели рядом, прямо перед письменным столом Вульфа. Сол пил коньяк, Орри — водку с содовой водой, Фред выбрал виски. Передо мной стоял стакан с молоком.

Вульф, как всегда, предпочел пиво.

Сол Пензер был на два дюйма ниже меня ростом и внешне не столь представительным — с большими ушами, в измятых брюках, — но в некоторых отношениях проворнее, чем я. Фред Даркин выглядел — в сравнении со мной — на один дюйм ниже, на два дюйма шире, с более колючей щетиной на щеках и был в какой-то мере доверчивее. Орри Кэтер, напротив, на полдюйма возвышался надо мной, был красивее, но чересчур влюбленным в себя. Он до сих пор придерживался той точки зрения, что мое место у Вульфа с самого начала следовало занять ему, и не оставлял надежды когда-нибудь осуществить свою мечту. Орри также считает, что женщины находят его в два раза привлекательнее меня, и я думаю — он прав. Доказательство — внушительный список одержанных им побед.

Говорил более часа главным образом я, и их записные книжки уже более чем наполовину заполнились. Я правдиво и детально обрисовал суть дела, не опустив ничего существенного, лишь кое-где меня дополнил Вульф. Разумеется, я не стал упоминать такие второстепенные и неважные подробности, как меню за завтраком у Лили Роуэн. Между прочим, я опустил эту деталь и когда докладывал Вульфу перед ужином. Его подлинное мнение о Лили вовсе не такое уж низкое, какое он иногда в пылу полемики высказывает; и тем не менее не стоит давать ему в руки дополнительное оружие против нее.

— А теперь, пожалуйста, вопросы, — сказал я, отхлебнув молока.

— Подожди, — перебил Вульф, внимательно взглянув на каждого из присутствующих. — Сперва я должен объяснить вам подлинную ситуацию. Арчи она хорошо известна. Он понял и осознал ее раньше меня. Суть в заявлении мистера Айго. Арчи видит и слышит меня ежедневно, он знает, что впервые в жизни меня охватило непреодолимое желание, которое я оказался не в силах удовлетворить. Я отдал бы все свои орхидеи — ну, если не все, то, во всяком случае, большую часть, — чтобы только иметь возможность принять участие в расследовании незаконных деяний Ричарда Никсона. Я даже однажды продиктовал письмо, предлагая своим услуги мистеру Яворски, и Арчи его отпечатал, но не отослал. Это письмо я потом разорвал.

Вульф взял бутылку с пивом, но передумал и вновь поставил ее на стол.

— Ну что ж. Мистер Никсон вышел из игры, больше не командует нашим государственным кораблем, не является для нас авторитетом и не говорит со всем миром от имени Америки. Однако дело далеко не завершено. Историки будут копаться в нем еще столетия. Вы слышали, что сказал мистер Айго. Как ты думаешь, Арчи, он морочил тебе голову?

— Нет, сэр. Он говорил откровенно.

— Тогда я принимаю его слова за чистую монету и призываю вас оценить их точно так же. Я всецело доверяю глазам и ушам Арчи, и, по-моему, у вас тоже нет оснований сомневаться в его способностях. Я исхожу из предположения, что есть определенная связь между упоминавшейся в той записке фамилией и событиями, именуемыми «Уотергейт», что результатом такой связи явилась насильственная смерть Харви Бассетта и Пьера Дакоса. Именно это я собираюсь доказать с вашей помощью. У меня нет клиента, и рассчитывать на гонорар не приходится. Я заплачу вам по обычному тарифу и возмещу накладные расходы. Прошу особенно не скупиться. Время движется к концу года, который был для меня довольно прибыльным даже в условиях нашей неустойчивой экономики; вы меня не разорите.

Вульф выпрямился, положил ладони на подлокотники и продолжал:

— И еще. Вы всегда верили моим суждениям и выполняли мои инструкции беспрекословно. В данном случае это не годится. Сейчас я не в состоянии трезво оценить факты. Нет никакой уверенности, что мой интеллект не подпал под влияние эмоций. Как, на ваш взгляд, высказанные мною предположения… совсем беспочвенны и неразумны? Арчи я уже спрашивал. Что ты думаешь на этот счет, Сол?

— Для начала они вполне пригодны.

— Фред?

— Я тоже так полагаю.

— Орри?

— Согласен с Солом. С ними можно работать.

— Вы меня не убедили, — кивнул Вульф. — Но в любом случае я намерен разоблачить человека, который убил Пьера… и мог убить Арчи. Призываю не верить слепо моим оценкам. Если у вас есть сомнения относительно обоснованности моих заключений и инструкций, то говорите, не стесняясь. Мне бы хотелось выйти из этой запутанной ситуации, не потеряв уважения к себе; у вас, безусловно, одинаковые со мной желания.

Откинувшись на спинку кресла и немного помолчав, Вульф возобновил речь:

— Теперь что касается поручений. Если кто-либо из этих шести человек — преступник, значит, он, независимо от причин, побудивших его к действию, сидел вместе с Бассеттом в автомобиле ночью в прошлую пятницу и имел доступ к пальто Пьера позавчера в понедельник. В данном случае вопрос правильности моих суждений не играет роли, и мои эмоции не должны влиять на ваши действия. Арчи передал каждому из вас список фамилий. Пятеро из них значатся в телефонной книге Манхэттена. Один из адвокатов, мистер Акерман, значится в справочнике Вашингтона. Ты, Сол, начнешь с другого адвоката — мистера Джадда. Что он из себя представляет? Где был в интересующем нас отрезке времени? Разумеется, спрашивать его самого — толку мало. При необходимости советуйся с Арчи, он все время будет здесь. Лучше с ним, чем со мной. В этом деле, как я уже говорил, я не лишен предвзятости.

— Да, сэр. Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— Вы порекомендовали нам не следовать слепо вашим инструкциям. Как быть с Люси Дакос, дочерью Пьера? Слова Айго и список фамилий, который он дал, вероятно, заставили вас забыть о ней… Как ты думаешь, Пьер мог показать ей записку? — повернулся Сол ко мне.

— Не исключено.

— Могу ли я заставить ее признаться?

— Пожалуй. Если вообще кто-то в состоянии это сделать. Но я сильно сомневаюсь.

— Фамилия в записке могла быть совсем другой, не имеющей отношения к шести гостям на ужине и не связанной с уотергейтским скандалом или Никсоном. Поэтому я не прочь начать с Люси Дакос. Арчи вряд ли удастся чего-то от нее добиться: он выглядит как отъявленный мужской шовинист, а у меня этого недостатка нет.

Вульф сидел, крепко сжав губы. И хотя он сам напросился на скрытый упрек, примириться с ним было все равно трудно. Мне дозволено подталкивать его — это одна из сорока четырех моих прямых обязанностей, за которые мне платят, — но никому другому, даже Солу.

— Мы обсудим данный вопрос с Арчи, — только и сказал Вульф. — Ничего страшного, если ты, расспрашивая о мистере Джадде, будешь вынужден раскрыть, что действуешь по моему заданию. Быть может, даже к лучшему. Он, пожалуй, возмутившись, пожелает лично высказать мне свое мнение. Фред, ты начнешь с мистера Вилара. Он занимается тем, что эвфемистически называют проблемами безопасности. Ты постараешься познакомиться с людьми из его ближайшего окружения. Мои разъяснения Солу относятся и к тебе. Есть вопросы?

— Нет, сэр. Арчи будет здесь?

— Да. Он еще раз встретится с мистером Айго и доставит его, если сочтет целесообразным, ко мне. Но с этим можно погодить. По крайней мере, завтра Арчи будет на месте. Орри, мне кажется, тебя хорошо знают в ресторане «Рустерман».

— Ну… — Орри замялся на несколько секунд. — Бывал там — само собой, с женой, но не часто: не могу себе позволить.

— Ты работал в ресторане два года назад, когда у одного из официантов украли из шкафчика деньги, и Феликс попросил меня разобраться. Тогда я, помню, послал тебя провести расследование инцидента.

— О да, конечно.

— Поэтому ты досконально изучил мужскую раздевалку, и большинство людей там знают тебя в лицо. Пальто Пьера могло висеть везде, где он побывал в тот день или вечер, однако наиболее вероятное место — мужская раздевалка. Выясни: не видел ли кто-либо в тот вечер в этом помещении незнакомого человека? Ну, ты сам знаешь, что нужно делать. Арчи предупредит Феликса о твоем приходе. Не появляйся в ресторане раньше одиннадцати часов и старайся как можно меньше мешать обычному ходу вещей. Имей в виду, что бомбу мог положить в карман пальто кто-то из работников ресторана. Мы, то есть я и Арчи, считаем это маловероятным, но полностью исключить подобную возможность нельзя. Записку ты упоминать не должен, тебе известно данное нами Филиппу обещание. Вопросы?

— По этому делу никаких, — отрицательно качнул головой Орри. — Все понятно. И кроме того, Арчи будет на посту. Но мне хотелось бы кое-что сказать… относительно вознаграждения. У Фреда семья, и он нуждается в деньгах. А у моей жены приличная, хорошо оплачиваемая работа, и несколько недель мы не умрем с голода. Помимо этого у меня тоже есть определенные чувства, касающиеся Никсона. Если вы оплатите накладные расходы, я готов пожертвовать своим временем.

— Нет, — отрезал Вульф. — Это мое дело. Когда Арчи называет его семейным, он хочет тем самым лишь подчеркнуть, что у меня нет клиента. И тем не менее я отвергаю твое предложение.

— Я живу в этом доме, — возразил я, — лично отвел Пьера в злополучную комнату. Следовательно, это дело — семейное.

Про себя я ухмыльнулся. Все мысли Орри в данный момент были для меня как на ладони. По его мнению, тот факт, что я впустил в дом человека с бомбой, серьезно подорвал мои позиции, и его предложение пожертвовать временем имело целью показать, что он достоин занять мое место, когда я его покину. Но отсюда не следует, что я считаю Орри глупым. Отнюдь.

— Я тоже не умру с голода, — заявил Фред. — У меня две семьи. Я не живу в этом доме, как Арчи, но мне приятно думать — здесь моя профессиональная семья.

— Я присоединяюсь, — сказал Сол. — И согласен оплатить в придачу накладные расходы — собственные, разумеется.

— Пф! — фыркнул Вульф. — Это мое, и только мое дело. Арчи, выдай каждому по пятьсот долларов. Возможно, некоторые сведения придется покупать. Отметь в бухгалтерских счетах, как обычно. Некоторые из этих расходов, пожалуй, впоследствии мы сможем исключить из облагаемой подоходным налогом суммы.

Я открыл сейф, достал ящичек с резервной наличностью и разложил деньги на три кучки. В каждой — десять двадцаток, двадцать десяток и двадцать пятерок в купюрах, бывших в употреблении. Когда я закончил пасьянс, члены семьи, в том числе и Вульф, поднялись со своих мест. Вульф уже пожал им руки при встрече, теперь же они воздержались от прощального рукопожатия, зная, что он очень неохотно это делает. Они забрали деньги и вышли в прихожую одеваться.

Когда я, выпустив наших помощников и заперев дверь на засов, вернулся в кабинет, Вульф держал в руках список гостей Харви Бассетта и отчет о моей беседе с Айго. Очевидно, намеревался оба документа взять с собой и поколдовать над ними перед сном.

— Полчаса до полуночи, — заметил он. — Я ложусь спать и советую тебе поступить точно так же. Спокойной ночи.

Возвратив пожелание, я начал собирать бокалы и бутылки.

Глава 8

Утром, в четверг, пятнадцать минут одиннадцатого, я вышел из Южной комнаты и притворил дверь, на которой больше не красовалась бумажная лента с печатью управления полиции Нью-Йорка. Ральф Кернер из местной ремонтной компании убрал свой толстый блокнот в переплете из искусственной кожи и заявил:

— Постараюсь представить вам предварительную оценку восстановительных работ в понедельник. Скажите мистеру Вульфу, чтобы готовился к худшему. В последнее время на нас так и валится со всех сторон только плохое.

— Конечно, мы готовы к этому. Нет ли какой-нибудь скидки с общей суммы для комнаты, в которой недавно убили человека?

Ральф рассмеялся. Всегда полагается смеяться шуткам клиентов — даже не очень удачным.

— Вы правы, такую скидку следовало бы предусмотреть. Я передам мистеру Орбаху ваше пожелание. Значит, вы лично проводили его наверх и оставили одного. Весьма благоразумно с вашей стороны! — вновь засмеялся он.

— Еще бы. Я, возможно, и туповат, но не настолько.

Спускаясь вслед за ним по лестнице, я с удовольствием бы пнул ему ногой в зад, но вовремя сдержал свой порыв.

Все домашние дела в кабинете были закончены, но приход Ральфа прервал мою исследовательскую работу. Я намеревался позвонить Натаниэлю Паркеру и расспросить об адвокатах — Джадде и Акермане, получить в нашем банке сведения на банкира Хана, узнать у Лона Коэна кое-что о специалисте по промышленной безопасности Роумане Виларе и лоббисте Эрнесте Эркарте. На Айго у меня было достаточно материала, если, конечно, дальнейшие события не потребуют дополнительных фактов. Ха! На нижней полке лежали пять справочников (не считая телефонных книг пяти районов Нью-Йорка, а также округа Вестчестер и Вашингтона). Раскрыв справочник директоров компаний, названия которых начинаются на букву «Н», я как раз выяснял, не входит ли кто-либо из шестерки в руководство «Нэтэлек», когда в кабинет вошел Вульф.

У него на письменном столе скопилась почта за три дня, и он сразу принялся за нее. Сперва, как всегда, — быстрая сортировка, после чего примерно половина писем отправилась в корзинку для бумажных отходов. Причем предварительно я уже изъял и вышвырнул разные там рекламные проспекты, циркулярные письма и прочий хлам. Обычно Вульф принципиально отвечает на все индивидуальные письма, потому что, как он однажды пояснил, это служит доказательством культуры и учтивости человека. И я сказал, что ему достаточно продиктовать мне тексты ответных писем, а об остальном я уж позабочусь. Кивнув в знак согласия, Вульф заметил, что, когда ему приходилось писать письма от руки, он вообще ни на какие из них не отвечал. Тогда, возразил я, его нельзя отнести в полной мере к культурным и учтивым людям, после чего Вульф произнес одну из своих виртуозных, казуистических речей. В этот день мы ответили примерно на двадцать писем, из которых два или три были от коллекционеров и любителей орхидей. Время от времени нас прерывали телефонные звонки от Паркера, Фреда Даркина и Лона Коэна. Оторвавшись наконец от машинки, я, к своему удивлению, увидел, как Вульф взял с полки «Илиаду» в переводе Фитцжеральда. В почте был экземпляр новой книги Херблока «Специальный репортаж» с автографом и тысячами карикатур на Никсона, но, видимо, у него пропало всякое желание читать о затянувшемся скандале или рассматривать посвященные бывшему президенту картинки — теперь, когда он уже вплотную занялся этим делом. Потому-то он сидел и читал о фальшивом коне, отложив в сторону историю о фальшивом президенте.

Обедал Вульф с нескрываемым наслаждением. Сперва фрикадельки из костного мозга; потом «сладкое мясо»[58], выдержанное в белом вине, обвалянное в сухарях, перемешанных с сырыми яйцами, тушенное в сковороде с крышкой, посыпанное миндалем и политое коричневым соусом. Я ел это блюдо в ресторане «Рустерман», и у Фрица оно всегда получается лучше. Самому мне трудно определить, но так уверяет Вульф, у которого более изощренный вкус.

После обеда мы как бы вернулись к старым добрым временам. Теодор принес кипу статистических данных относительно произрастания и скрещивания орхидей, и я занес все сведения в соответствующую картотеку. Каждую неделю это занятие, два процента от которого приносят доход — Вульф редко продает орхидеи, — а девяносто восемь процентов — чистые издержки, в среднем отнимает у меня около трети рабочего времени. Выслушав отчет о результатах моих утренних исследований, ничего не прибавивших к нашим знаниям, Вульф углубился в сравнение перевода «Илиады» Фитцжеральда с тремя другими переводами, которые он достал с полки. Для него это рискованное предприятие, так как фолианты лежали на самом верху, и ему пришлось взбираться на стул. Точно в четыре часа Вульф отправился в оранжерею. Можно было подумать, что у нас нет никаких забот. От членов семьи — ни гугу. Вульф даже мельком не взглянул на «Специальный репортаж» Херблока. У Сола, Фреда и Орри не было с собой переносных раций, поэтому я не мог покинуть дом, хотя после печатания писем мои ноги и легкие прямо-таки просились на улицу.

В шесть часов я услышал, как стонет и кряхтит, жалуясь на свою судьбу, начавший спускаться лифт, однако это длилось всего четыре секунды. Значит, Вульф задержался на полпути, чтобы взглянуть на Южную комнату, которую в последний раз видел во вторник ночью, в половине второго. Прошло не менее десяти минут, прежде чем лифт возобновил свой путь; таким образом, Вульф не ограничился лишь беглым осмотром. Войдя в кабинет и устроившись поудобнее за письменным столом, он заявил, что моя оценка в тысячу пятьсот долларов, пожалуй, слишком занижена, если учитывать вздутые цены на все товары, от шпинделя до сахара, и я заметил, что рад слышать, как ему удалось так легко привести пример аллитерации с двумя словами, которые пишутся по-разному. Вульф стал уверять, будто у него это вышло случайно, — и, конечно, солгал, — после чего начал читать и подписывать письма. А он предварительно прочитывает их всякий раз вовсе не потому, что рассчитывает найти опечатки — таковых у меня не бывает, — а лишь желая дать мне понять, что если я когда-нибудь допущу хоть одну ошибку, то он обязательно ее обнаружит.

Без десяти минут семь, когда я запечатывал конверты, зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Резиденция Ниро Вульфа, у аппарата Арчи Гудвин.

До шести часов вечера я говорю «контора», а после произношу «резиденция». Не хочу создавать у окружающих впечатление, будто меня заставляют работать без отдыха день и ночь. Большинство детективных бюро закрывается уже в пять вечера.

— Могу ли я поговорить с мистером Вульфом? Пожалуйста, Меня зовут Роуман Вилар.

Прикрыв микрофон рукой, я объявил:

— Фред уже вспугнул одного. Роумана Вилара, эвфемистического специалиста по безопасности. Просит разрешения поговорить с мистером Вульфом… пожалуйста. Он только произносит: «В-и-лар».

— Неужели? — протянул Вульф руку к телефонной трубке.

Я тоже остался на линии.

— Ниро Вульф слушает.

— С вами говорит Роуман Вилар, мистер Вульф. Мы с вами не знакомы, но я, конечно, о вас много слышал. Моя фамилия должна быть вам известна или по, крайней мере вашему помощнику Гудвину. Он узнал ее вчера от Бенджамина Айго.

— Да, мистер Гудвин информировал меня.

— Разумеется. И он, несомненно, передал вам слова мистера Айго, который рассказал мне о содержании его беседы с Гудвином; я сообщил обо всем остальным участникам того ужина. Они сейчас здесь со мной, в моей квартире. Мистер Айго и другие. Можно вам задать один вопрос?

— Конечно. Быть может, я даже на него отвечу.

— Благодарю вас. Вы уже известили полицию или окружного прокурора о том, что мистер Айго сказал Гудвину?

— Нет… пока.

— Благодарю вас. А вы намерены это сделать? Нет, постойте, вопрос я снимаю. Не могу рассчитывать, что вы раскроете мне свои планы. Мы долго обсуждали сложившуюся ситуацию, и один из нас собирался поговорить с вами. Но, как оказалось, нам всем хотелось при этом присутствовать. Разумеется, не сию минуту… У вас скоро время ужина. В девять часов вечера вас устроит?

— Только здесь, в моем кабинете.

— Разумеется.

— Адрес вам известен?

— Да.

— Кто будет с вами?

— У вас есть их фамилии. Мистер Айго передал список Гудвину.

— Хорошо. Жду вас в девять часов.

Вульф положил трубку. Я последовал его примеру.

— Хочу прибавки к жалованью, — заявил я твердо. — Начиная со вчерашнего дня, с четырех пополудни. Признаю — это еще больше усилит инфляцию, а ведь президент Форд ожидает от нас, что мы добровольно откажемся от дальнейшего повышения заработной платы. Однако недаром кто-то сказал: «Человек достоин своего жалованья». Мне понадобилось всего десять минут, чтобы заставить Айго сознаться.

— «Трудящийся достоин награды за труды свои». Из Евангелия. От Луки. Сол, Фред, и Орри работают задаром. Все трое. А ты требуешь прибавки, хотя ведь это ты уговорил Пьера Дакоса спать у нас наверху.

— И вы сказали мне, — кивнул я, — когда он лежал мертвый на полу среди кусков штукатурки: «Полагаю, ты не мог поступить иначе». Когда-нибудь мы подробно поговорим на эту тему, но не теперь. Разглагольствуя, мы лишь стараемся подчеркнуть наше отличие друг от друга. Будь мы оба обыкновенными людьми, мы бы сейчас с сияющими лицами обменивались рукопожатиями и плясали джигу… Теперь слово предоставляется вам.

В этот момент в дверях появился Фриц. Перед тем как объявить обед или ужин, он всегда делает три шага по кабинету, никогда — четыре. Но, взглянув на нас, он только пробормотал:

— Что-то произошло?

Черт возьми! Мы были и остались разными людьми. И Фриц хорошо знает нас. Да и пора знать.

Прежде чем перейти в столовую, я позвонил Солу и сообщил автоответчику, что в выходные дни не смогу участвовать в нашей еженедельной игре в покер, и попросил передать Лону Коэну мои наилучшие пожелания.

Глава 9

Рассевшиеся в креслах шесть человек являлись видимым доказательством, что мы в кабинете — не одни. Поскольку расследование носило семейный характер и не являлось прибыльным предприятием, говорить о нем за ужином не запрещалось. И после того как Вульф ловко разделал жареную утку, а Фриц подал мне мою и взял себе свою порцию, мы обстоятельно обсудили проблему снабжения гостей напитками. Взвесив все «за» и «против», мы в конце концов отказались от этой затеи. Чего доброго, они могли подумать, что мы рады их приходу и желаем им всяческого благополучия. А это только наполовину соответствовало истине. Их появлению мы действительно были рады, но не собирались желать им благополучия, по крайней мере одному из них.

Любой посторонний, входя в кабинет, сразу сообразит, что красное кожаное кресло — самое почетное место в доме. Я намеревался усадить в него Бенджамина Айго, но человек, похожий на священника, с великолепной гривой седых волос и живыми серыми глазами, направился к нему, еще не назвав себя. Это был Эрнест Эр-карт, лоббист. Другие поочередно представились перед тем, как занять два ряда желтых кресел, поставленных перед письменным столом Вульфа — три впереди и два сзади. Общее построение выглядело следующим образом: Вульф, Эркарт, Арчи, Джадд, Акерман, Вилар, Айго, Хан.

— Обыкновенно я не заносчив и не назойлив, мистер Вульф, — начал Эркарт. — И занял я это кресло лишь по той простой причине, что мы все — завзятые говоруны — сочли рациональным избрать ведущего, и выбор пал на меня. Правда, мои партнеры не давали обета молчания, и двое из них — адвокаты. Не могу повторить за сэром Томасом Мором: «…и ни одного законоведа среди них».

Довольно неудачный старт: Вульф терпеть не может любителей цитат, и, кроме того, он был здорово сердит на Мора, безосновательно опорочившего Ричарда III. Мне было любопытно знать: сделался ли Эркарт лоббистом, потому что выглядел снисходительным и добродушным священником, или же приобрел благообразную наружность уже будучи лоббистом. И голос у него соответствовал внешности.

— В моем распоряжении целый вечер, — заметил Вульф.

— Целый вечер не понадобится. Во всяком случае, мы на это надеемся. Как вы, должно быть, поняли из сказанного мистером Виларом по телефону, мы озабочены тем, что мистер Айго сообщил мистеру Гудвину о мистере Бассетте… и о чем мистер Гудвин в свою очередь поведал мистеру Айго. Откровенно говоря, по нашему мнению, весь этот разговор был неразумным и неосторожным, и…

— Оставьте подобные приемы, черт возьми! Я ведь уже высказал вам свое мнение на этот счет, — прозвучал сильный баритон Айго.

— Мы же договорились, Эрни, — вмешался Франсис Акерман, адвокат из Вашингтона.

Я вовсе не хочу без надобности притягивать за уши Уотергейт — в этом конечно же нет никакой надобности, — но когда они выстроились в ряд на ступенях нашего крыльца, Акерман со своими отвислыми щеками и невыразительным подбородком показался мне очень похожим на Джона Митчелла. Назвав Эркарта просто «Эрни», он тем самым показал, что относится к тому сорту вашингтонских адвокатов, которые на короткой ноге с лоббистами.

Эркарт кивнул. Не Акерману, не Айго, не Вульфу, а каким-то своим сокровенным мыслям.

— Невольно сорвалось с языка, — пояснил он Вульфу. — Не обращайте внимания. Нас тревожат возможные последствия того, что мистер Айго рассказал мистеру Гудвину. Он также сообщил наши фамилии, сегодня уже какие-то субъекты расспрашивали о двух из нас, действуя, по всей видимости, по вашему поручению. Так ли это? В самом деле вы поручили им?

— Да, — ответил Вульф коротко.

— Вы признаете?

Вульф погрозил Эркарту пальцем. Настоящий регресс (недавно я подсмотрел этот термин в энциклопедии). Он отказался от этого жеста уже несколько лет назад.

— Никогда не делайте этого, — предостерег Вульф. — Называть высказывание признанием — один из самых старых и негодных адвокатских приемов. А вы к тому же еще и не адвокат… Я лишь высказался в ответ на ваш вопрос.

— Вы должны проявить снисходительность, — сказал Эркарт. — Мы не только озабочены, но буквально выбиты из колеи… и крайне встревожены. Мистер Гудвин сообщил мистеру Айго, что за ужином в ресторане «Рустерман» один из нас передал мистеру Бассетту какую-то записку…

— Вы не правы.

— Как это понимать?

— Мистер Гудвин лишь заявил, что Пьер Дакос, по его словам, видел, как один из вас вручил мистеру Бассетту какую-то бумажку. Это один из фактов, упомянутых Пьером, который мы считаем весьма важным.

— Важным — для чего?

— Пока не знаю, но собираюсь выяснить. Через неделю после памятного ужина мистер Бассетт был убит выстрелом из пистолета. Спустя десять минут после того, как Пьер сообщил мистеру Гудвину о том, как один из вас передал за ужином мистеру Бассетту какой-то листок, — сообщил только это, и больше ничего, — он был убит бомбой в этом доме. Мистер Эркарт, вы передавали за ужином мистеру Бассетту какую-нибудь бумажку?

— Нет. И я хочу…

— Простого «нет» вполне достаточно. А вы, мистер Джадд? — повернулся Вульф к адвокату.

— Нет.

— Мистер Вилар?

— Нет. Я…

— Мистер Хан?

— Нет.

— Вы, мистер Айго, уже ответили мистеру Гудвину, но я спрашиваю вновь.

— Ха! Нет.

Вульф обвел глазами присутствующих слева направо.

— Вот видите, джентльмены, в каком я положении. Либо Пьер обманул мистера Гудвина, либо кто-то из вас лжет. Не думаю, что Пьер сказал неправду. С какой стати? И еще один вопрос: кто-нибудь из вас заметил, как кто-то из присутствовавших вручил мистеру Бассетту листок? Мне не нужна еще одна серия отрицательных ответов. Хочу услышать «да». Так как же?

Никаких «да» не последовало. Лишь Роуман Вилар заметил:

— Мы не можем спросить Пьера. Он мертв.

Наш специалист по эвфемистической безопасности весь состоял из острых углов: острый подбородок, острый нос, угловатые уши, колючие плечи. Вероятно, самый молодой из всех. На глазок — около сорока лет. Его слова о невозможности спросить Пьера привлекли мое внимание к важному обстоятельству: разговаривая с Вульфом утром в среду, я не имел ни малейшего представления о том, сколько можно поднять пыли с помощью одной маленькой лжи. Теперь только стоило кому-нибудь заявить, что Пьер действительно наблюдал, как кто-то из участников ужина передал Бассетту какую-то бумажку, и я сам в это поверил бы.

— Да. Пьер Дакос мертв, — согласился Вульф. — Я видел его лежащим на спине, без лица. Мне также невозможно поговорить с ним. Если бы я смог, у меня в кабинете сейчас не толпился бы народ, а находился лишь один из вас.

Обращаясь непосредственно к Эркарту, Вульф продолжал:

— Как вы заявили, вас встревожило не только сказанное мистером Гудвином мистеру Айго, но в не меньшей степени и то, что мистер Айго сообщил мистеру Гудвину. Меня это тоже беспокоит. Вот почему я навожу справки о всех вас. Мистер Айго говорил об одержимости. Я не одержим, но я чрезвычайно восприимчив к надувательству, которое позволили себе Ричард Никсон и его команда. И созванному мистером Бассеттом собранию предстояло обсудить именно данную проблему. Не так ли?

— Полагаю, вы можете…

— Подожди, Эркарт… Наш разговор записывается на пленку? — поинтересовался Алберт Джадд.

Примерно одинакового с Виларом возраста, он был скорее гладкий, чем скользкий, — и, судя по всему, выложил прекрасному портному не менее четырех сотен за пиджак и брюки, сшитые из материала, который казался в тонкую полоску, хотя никаких полосок и в помине не было. Просто непостижимо!

— Вам следует знать, мистер Джадд, — взглянул на него Вульф, — что подобный вопрос имеет смысл, только если спрашивающий в состоянии верить отвечающему, а почему вы должны верить мне? Ведь вы не ожидаете, что я скажу «да», и чего стоит мое «нет»? И все-таки я отвечаю отрицательно.

Вульф вновь обвел гостей глазами.

— Мистер Вилар хотел знать по телефону, сообщил ли я полиции или окружному прокурору о полученной мистером Гудвином от мистера Айго информации, и я заявил, что не сообщал. Затем он поинтересовался, намереваюсь ли ясделать это, но потом сам снял свой вопрос, поскольку решил, что не вправе рассчитывать на откровенный ответ. Но я тем не менее отвечу и на него еще одним «нет». В настоящее время я не имею намерения передавать кому-либо из властей имеющиеся у меня сведения. Хочу сам узнать, кто убил Пьера Дакоса, и у меня есть основания надеяться, что в ходе этого расследования я обнаружу и убийцу Харви Бассетта.

Джентльмены, я отлично понимаю, почему вы здесь. В данный момент у стражей порядка нет причин думать о возможной причастности одного из вас к убийству. Даже к двум убийствам. Они, естественно, изучали маршруты движения и характер деятельности мистера Бассетта в период, предшествовавший его смерти, но он был весьма деловым человеком, и им, вероятно, ничего не известно об ужине, состоявшемся неделей раньше. Если бы у полиции были сведения, какими располагаю я, они не просто предположили бы, что один или несколько из вас замешаны в этом преступлении; вы оказались бы в центре всех следственных мероприятий… Твой блокнот, Арчи, — повернулся Вульф ко мне, закрывая глаза.

Я приготовил блокнот и ручку. Приподняв слегка веки и убедившись, что я во всеоружии, Вульф вновь их опустил и начал диктовать:

— Не на бланке, на обыкновенной бумаге. Всего лишь перечень следующих вопросов: «Как долго вы были знакомы с мистером Бассеттом и каковы были ваши с ним отношения? Почему он пригласил вас на организованное им собрание для обсуждения проблемы использования или злоупотребления Ричардом Никсоном звукозаписывающих устройств? Известно ли вам, что, по мнению мистера Бассетта, мистер Никсон унизил и дискредитировал звукозаписывающие устройства, и согласны ли вы с его мнением? Участвовали ли вы в каких-либо мероприятиях, так или иначе связанных с Уотергейтской аферой, и если участвовали, то каким образом и когда? Поддерживали ли вы когда-нибудь связь с кем-либо из тех, кто замешан в этом деле? Известно ли вам — хотя бы понаслышке — о… причастности остальных пяти участников ужина к Уотергейтской афере, и если известно, то в чем это участие выражалось? Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, от шести часов вечера до двух часов ночи? Где вы были и чем занимались в прошлый понедельник, двадцать восьмого октября, с двенадцати часов дня и до полуночи?»

Вульф открыл глаза и добавил:

— Шесть копий. Нет. Только пять. Для нас — не нужно. Торопиться некуда… Это, джентльмены, образцы вопросов, которые вам скоро станут задавать — я или полиция. Выбор за вами, и вы, разумеется, понимаете…

— Все это зашло достаточно далеко. Слишком далеко, Вульф. Я — первый вице-президент четвертого по значимости крупнейшего банка Нью-Йорка. Мы заплатим вам сто тысяч долларов, чтобы вы защищали наши интересы. Половину завтра наличными, остальные под гарантию… всех нас вместе и — уж непременно — под мою личную… Конечно, не письменную, а устную…

Уиллард К. Хан говорил негромко, низким голосом, но, несмотря на это, вам не нужно было напрягать слух, чтобы понять его речь. Коренастый и плотный, он, вероятно, выглядел бы таким же массивным, солидным и без квадратного подбородка и широких плеч — прямая противоположность Вилару, состоящему сплошь из острых углов.

Вульф посмотрел на Хана с нескрываемой досадой.

— Неудачное предложение, мистер Хан. В качестве оплаты за профессиональные услуги — слишком много. Для подкупа, чтобы побудить к молчанию, — явно недостаточно.

— Мое предложение касается профессиональных услуг… По-вашему, оно слишком щедрое? И это говорите именно вы, когда сами заявили, что мы можем сделаться центральным пунктом всех следственных мероприятий? Как сказал Вилар, вы требуете самые высокие в Нью-Йорке гонорары. Если я нуждаюсь в чем-то, то покупаю только лучшее и плачу соответствующую цену. Я знал Харви Бассетта двадцать лет. Он был хорошим клиентом моего банка. И вот он мертв. По словам Бена Айго, он был одержим скандалом, связанным с Ричардом Никсоном и магнитофонами, и это правда, но то была не единственная его одержимость. Когда я услышал о его смерти — при каких обстоятельствах он умер, — я сразу же подумал о жене Харви… об одержимости ею. Вы когда-нибудь…

— Черт возьми, Хан! — раздался сильный баритон Айго. — К чему втягивать еще и ее.

— Ты прав, я действительно ее втягиваю. И Бассетт поступил бы точно так же, как всегда. Тебе это хорошо известно. Или же Харви кинулся бы ее спасать… А теперь о проклятом клочке бумаги. Если кто-то из нас передал Бассетту какую-то записку, то речь в ней шла наверняка не о Никсоне и магнитофонах. Мы как раз говорили об этом. Так с какой стати сообщать ему что-то запиской, а не сказать открыто? Вы, по всей видимости, полагаете, что та бумажка имеет какое-то отношение к его смерти. Если вы правы, то в записке говорилось не о магнитофонах. Мне ничего не известно об этом эпизоде. Никогда не слыхал, пока Бен не рассказал мне о разговоре с Гудвином. Но когда я услышал, то… Что я сказал, Бен?

— Ты сказал: «В записке, вероятно, было что-то насчет Доры». Твое мнение. Ха!

— Мне кажется, — заявил Роуман Вилар, — нам нужно держаться тех проблем, которые привели нас сюда. А теперь относительно ваших вопросов, мистер Вульф. По вашим словам, их зададите вы или полиция. Хотите, чтобы мы ответили на них сейчас и здесь?

— Ни в коем случае, — сказал решительно Вульф. — Это займет всю ночь и весь день. Я не приглашал вас ко мне скопом. Вы пришли по собственной инициативе. Я намерен беседовать с вами, но по отдельности, после получения отчетов от моих людей, которых я послал наводить справки. Предлагаю…

— Вы не увидите меня по отдельности, — заявил Акерман, который и говорил как Джон Митчелл, по крайней мере на телевидении. — Вы вообще меня больше не увидите. Я удивлен; мне кажется, вы не даете себе отчета в том, что вы делаете. Вы пытаетесь заставить нас участвовать в сокрытии; причем в сокрытии вовсе не факта незаконного проникновения в помещение для знакомства с какими-то документами, а убийства. Двух убийств, как вы изволили выразиться. Естественно, я не желаю быть замешанным в громком расследовании убийства — никто не захочет, — но я по меньше мере не чувствую себя в данный момент виновным. Однако, если мы пойдем по вашему пути — если я пойду по вашему пути, — то окажусь виновным в сокрытии улик, касающихся убийства, в создании препятствий правосудию. Эркарт спрашивал: не записывается ли наш разговор на магнитофонную ленту? Очень надеюсь, что это так. Когда я стану беседовать с окружным прокурором, мне будет приятно сообщить ему о наличии записи нашей сегодняшней беседы, и он сможет…

— Нет! — произнес банкир Хан (никогда бы не поверил, что тихий, низкий голос может так обрезать). — Ты не будешь беседовать на эту тему ни с окружным прокурором, ни с кем-либо еще. Я — не юрист, но не думаю, чтобы нас обвинили в создании помех правосудию только потому, что, со слов частного детектива, кто-то ему что-то сообщил о какой-то записке. Я тоже не желаю быть втянутым в скандальное расследование двух убийств, и, по-моему, никто из нас не хочет…

Два или три голоса, громких и резких, перебили речь Хана. Я мог бы рассортировать их и доложить, какой из них кому принадлежит, но не стану тратить время на бесполезное занятие. Вульф сидел и молча наблюдал. Поймав его взгляд, я вопросительно показал глазами на блокнот и пишущую машинку, но он отрицательно покачал головой.

И все-таки возникшая легкая перебранка дала кое-какие результаты. Когда сделалось очевидным, что на стороне Хана подавляющее большинство и Акерман остался в одиночестве, Вульф, возвысив голос, оборвал гвалт.

— Позвольте! — сказал он. — Возможно, я сумею помочь уладить ваши разногласия. Не являясь, как мистер Акерман, членом коллегии адвокатов, я тем не менее могу утверждать, что у него довольно шаткая позиция. Вероятно, Уотергейт сделал его чересчур чувствительным к разного рода сокрытиям. Ведь уже четырех юристов лишили права заниматься адвокатурой, на очереди другие. Но вас никто не может обвинить в том, что вы чините препятствия правосудию. Информация, которой вы располагаете, основана лишь на слухах. Меня, пожалуй, еще можно в чем-то обвинить, но я сознательно иду на риск, и вас это нисколько не касается. Если мистер Акерман пойдет к окружному прокурору, у меня будут серьезные неприятности, но и ему — виновному или невиновному — не поздоровится. Сейчас одиннадцатый час, — взглянул Вульф на часы. — Как я уже сказал, мне нужно поговорить с каждым из вас поодиночке. Мистер Акерман, вам, наверное, не терпится поскорее вернуться в Вашингтон. Почему бы вам не остаться, а остальные пусть отправляются домой?

— Подождите, — вмешался Хан. — Повторяю свое предложение. Сто тысяч долларов.

И опять все — за исключением Акермана и Вилара — заговорили сразу, перебивая друг друга. И снова я не стал сортировать отдельные голоса по принадлежности. Но вот трое поднялись, потом к ним присоединился. Эркарт, покинувший красное кожаное кресло; я тоже встал и направился к двери, ведущей в прихожую. Когда Вилар и Айго поравнялись со мной, Вульф сказал:

— В нужное время я извещу вас. Мистер Гудвин свяжется по телефону и договорится о встрече в удобное для вас… и для меня время. Мне больше всего подходит утро — в одиннадцать часов и вечер — с шести или девяти часов, но ради дела я готов пойти на жертвы. Ни я, ни вы не хотим его затягивать. Будет…

Конец речи Вульфа я пропустил, так как Айго устремился в прихожую, и я поспешил помочь ему с пальто и шляпой.

Когда все пятеро ушли, я, заперев дверь, вернулся в кабинет. Акерман сидел в красном кожаном кресле, скрестив ноги и откинувшись назад. Для него — высокого роста и с широкой фигурой — желтое кресло было слишком тесным. Направляясь к своему письменному столу, я услышал, как он сказал:

— …Но вы ничего не знаете обо мне, кроме того, что я похож на Джона Н. Митчелла.

Подумайте! Он не только признался в сходстве с Митчеллом, но даже прибавил к имени букву «Н». Совсем в моем вкусе.

— Как мне говорили, — заметил Вульф, — вы достойный и уважаемый член коллегии адвокатов.

— Несомненно. Я не привлекался к административной ответственности и не подвергался уголовным наказаниям. Моя контора в Вашингтоне существует вот уже двадцать четыре года. Я не занимаюсь уголовными делами, поэтому меня и не пригласили защищать Дина или Халдемана, Эрлихмана или Коулсона, Магрудера, Ханта или Сегретти. И даже Никсона. Вы действительно собираетесь задать мне все те вопросы, которые продиктовали мистеру Гудвину?

— Пока не собираюсь. Почему вас включили в число участников того памятного ужина?

— Интересный вопрос. Алберт Джадд был и остается главным юрисконсультом компании «Нэтэлек». Пять лет назад, когда он решал для нее налоговые проблемы, ему понадобился свой человек в Вашингтоне, и в конце концов он вышел на меня. Таким путем я познакомился с Харви Бассеттом. Ему в свою очередь показалось, что фирме нужен хороший лоббист, и я свел его с Эрнестом Эркартом, одним из лучших лоббистов. Знаком с ним многие годы. Но сегодня он меня разочаровал. Обычно это увлекательный собеседник, знаю по собственному опыту, но, думаю, нынче он столкнулся с непривычной для себя задачей. Никогда прежде не встречался с остальными тремя — банкиром Ханом, или охранником Виларом, или Айго. Мне известно, что Айго является вице-президентом корпорации.

— Тогда вы никак не можете прокомментировать высказывания Хана и Айго, касающиеся миссис Бассетт?

Я поднял одну бровь. Какое отношение имеет миссис Бассетт к Уотергейтскому делу и звукозаписывающим устройствам?

— Не могу сказать ничего определенного… — Акерман слегка повел рукой. — Кроме сплетен.

— Кто и что вам говорил о ней?

— Я терплю эту процедуру, — высокомерно заявил Акерман, — только из любезности. В первую очередь к Эркарту и Джадду. Вчера — после разговора с Айго — Джадд позвонил мне, и сегодня утром я прилетел в Нью-Йорк. Мы с ним позавтракали, и Алберт рассказал мне различные вещи о Бассетте, которые я не знал, в том числе и о его одержимости женой. Правда, Джадд тогда не употребил слова «одержимость», а говорил о необыкновенной привязанности. Я не люблю судачить. Вам лучше обратиться непосредственно к самому источнику, то есть к Джадду.

— Непременно сделаю. Вам известны чувства Бассетта относительно Никсона и Уотергейтской истории?

— Да, известно. Несколько месяцев назад он и Джадд находились в Вашингтоне в связи с какими-то патентами — я плохо разбираюсь в этих вопросах, — и мы провели целый вечер, обсуждая Уотергейтский скандал и Никсона. Бассетт вбил себе в голову, что нужно в судебном порядке потребовать от Никсона десять миллионов долларов в качестве возмещения ущерба, нанесенного изготовителям звукозаписывающей электронной аппаратуры в результате ее использования для преступных и своекорыстных целей. Нам никак не удавалось отговорить его от этой затеи. Он был странным человеком. Не знаю, как насчет жены, но на этой идее он буквально помешался. Разумеется, именно потому-то Бассетт и преуспел в предпринимательстве — благодаря энергии и напористости. Обладал в избытке этими качествами.

— Какие решения приняли на ужине по обсуждавшимся вопросам?

— Никаких. Бассетт непременно хотел услышать от Вилара, что руководители различных корпораций больше не желают заказывать электронные защитные устройства и нанимать специалистов по проблемам безопасности, поскольку Никсон своими действиями дискредитировал весь этот бизнес. Эркарт, по замыслу Бассетта, должен был подтвердить бесполезность попыток протолкнуть теперь через конгресс любой проект закона, так или иначе связанного с электроникой. Он ожидал от Айго заявления о массовых увольнениях по собственному желанию работающих в электронной промышленности специалистов всех уровней, о невозможности найти им замену. Джадд и я обязаны были, по мнению Бассетта, подтвердить наличие оснований для судебного преследования Никсона, и он хотел, чтобы мы предприняли соответствующие шаги. Одному Богу известно, что он ожидал от Хана. Быть может, хотел, чтобы тот выдал ему беспроцентный кредит в десять миллионов для финансирования всей антиниксоновской кампании.

Вульф с любопытством смотрел на Акермана.

— И все вы, взрослые люди, — сказал он, — вероятно, вполне разумные, серьезно обсуждали подобную чепуху? Или вы были изрядно выпивши?

— Нисколько. Джадд и я не приняли даже обычного мартини. Мы знали: Бассетт обязательно закажет «Монтраше» и «Шато-Латур», как всегда… Вы не знали Харви Бассетта. Он мог продать эскимосу ледяные кубики. Кроме того, конечно, он являлся источником наших доходов. По крайней мере для двух из нас — главным источником, а никто ведь не плюет в колодец, из которого пьет. Вы едите жареного фазана, запиваете его «Шато-Латуром» и корчите из себя очень внимательного слушателя. Большинство поступает именно так. Я — тоже. Судя по тому, что я слышал о вас, вы придерживаетесь, по-видимому, иной тактики.

— У каждого свой стиль. Я с достаточным уважением отношусь к моим источникам дохода. Кто-нибудь…

— Как и у меня, у вас для разных случаев разные клиенты. Кто ваш клиент в этом деле?

— Им являюсь я, — заявил Вульф. — Меня оставили в дураках. Плюнули мне в лицо. Пьер Дакос был убит в моем доме, и виновный заплатит за это. Кто-нибудь…

— Тогда почему вы утаиваете улики от полиции?

— Да потому, что это дело затрагивает в первую очередь мое самолюбие. Кроме того, мои сведения не обязательно являются уликами. Как раз это я и стараюсь прояснить. А теперь хочу в третий раз спросить: кто-нибудь из ваших клиентов связан каким-то образом с Уотергейтом?

— В Вашингтоне всякий так или иначе связан с Уотергейтом. Преувеличение, конечно, но не слишком сильное. Присяжные на проходящих многочисленных судебных разбирательствах имеют тысячи родственников и друзей. Однако ни один из моих нынешних или прошлых клиентов прямо не замешан в Уотергейтском скандале. Предполагается, что вопросы задаете вы, но позвольте и мне кое о чем спросить. Вы действительно думаете, что один из нас убил Харви Бассетта? Или каким-то образом причастен к убийству официанта?

— Разумеется. Я ведь не зря плачу сорок долларов в час трем классным специалистам, которые собирают о вас информацию. Знаете ли вы: был ли кто-либо из остальных участников ужина как-то связан с Уотергейтом?

— Насколько мне известно — никто. Если бы я был Халдеманом, то ответил бы: «насколько я помню», но я ведь не Халдеман.

— Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести часов вечера до двух часов утра?

— Черт возьми! Вы все-таки спрашиваете. Хорошо помню, потому что в ту ночь умер Бассетт. Я был дома в Вашингтоне. С девяти часов вечера и далеко за полночь я играл в бридж с женой и двумя приятелями. Проснулся в субботу поздно. В девять часов утра меня разбудила жена и сообщила об убийстве Бассетта. Какое время вас еще интересует? Понедельник? Находился весь день в своей вашингтонской конторе. Следующий вопрос?

Вульф любит повторять: неуязвимых алиби не существует, но я очень надеялся, что он не пошлет меня опровергать первое алиби. Жены и приятели легко могут соврать, но в действительности нас интересовало лишь второе, касающееся понедельника.

Вульф взглянул на стенные часы. Восемь минут двенадцатого.

— Сегодня я мало спал, — заметил он. — Все еще намерены встретиться с окружным прокурором?

Акерман отрицательно покачал головой.

— Вы слышали, что они сказали. Особенно Джадд. Он на вашей стороне. Все, чем мы располагаем, — это информация, полученная от вас. Я сегодня тоже не выспался. Хотел бы поймать ночной самолет до Вашингтона.

— Тогда извините меня, — проговорил Вульф, поднимаясь и направляясь к двери. — Иду в постель.

— А он у вас со странностями, — заметил Акерман, тоже вставая и выходя в коридор.

Глава 10

Когда Вульф утром в пятницу, в одиннадцать часов, спустился в кабинет, Роуман Вилар уже сидел в красном кожаном кресле. Для меня это было довольно деловое утро. Оно началось с обычных телефонных докладов наших помощников. Я сообщил им о прошедшем накануне совещании у Вульфа, о том, что не получено никаких дополнительных сведений, диктующих необходимость изменить их программы, в соответствии с которыми им надлежало действовать и далее: Солу — собирая сведения на Джадда, а Фреду — на Вилара. День, проведенный Орри в ресторане «Рустерман», не дал результатов. Никто не видел в понедельник днем или вечером в мужской раздевалке незнакомых людей. Получив заранее за завтраком в кухне инструкции от Вульфа по домашнему телефону, я переключил Орри на Бенджамина Айго.

Принял я и три других телефонных звонка. Один — от Лона Коэна, пожелавшего выразить сожаление по поводу того, что пришлось обойтись без моего обычного денежного вклада в его выигрыш в покер — по существу, откровенная клевета, так как я выигрываю не реже, чем он, и почти не отстаю в этом отношении от Сола Пензера. Лон также хотел знать, когда я наконец выложу все начистоту. Другой звонок — от Билла Уэнгерта из «Таймс», намекнувшего на возможность поместить мой короткий репортаж на восемьдесят четвертой странице, если я срочно пришлю информацию ему лично в праздничной упаковке. Третий звонок был от Франсиса Акермана из его вашингтонской конторы; он сказал, что если Вульф пожелает вновь встретиться с ним, то об этом следует оповестить заранее — по меньшей мере за день, — и предупредил, что, возможно, наш телефон прослушивается, а в кабинете установлен «жучок» или тайный микрофон. Ничего не скажешь, Уотергейт сильно подействовал юристам на нервы.

Ни звука от Кремера или из канцелярии окружного прокурора. С Роуманом Виларом мне удалось связаться с третьей попытки, и он заявил, что ему придется отменить две важные встречи, но в одиннадцать часов он будет у нас.

Выполнил я и другие текущие дела: приготовил на подпись Вульфу чек на три тысячи долларов — полторы тысячи долларов резервной наличности уже подходили к концу — и, кроме того, отстриг купоны, срок которых истек первого ноября, у внушительной пачки муниципальных облигаций, хранящихся в отдельной секции сейфа со своим собственным замком.

Отстригая, я скорчил гримасу — прибыль на эти облигации составляла пять и две десятых процента, тогда как выпускаемые в последнее время муниципалитетом свободные от налогообложения долговые обязательства приносили почти восемь процентов дохода. Жизнь вовсе не шутка, когда принадлежишь к группе населения, облагаемой высоким подоходным налогом, который соответствует пятнадцати процентам от годового суммарного заработка. Остается только стричь купоны или поручить эту операцию Арчи Гудвину, если вы слишком заняты, нянчась с орхидеями.

Роуман Вилар не был рядовым специалистом в своей сфере деятельности. По словам Фреда, «Вилар ассошиейтс» являлась, пожалуй, самой крупной и наиболее известной компанией в области промышленной безопасности. Чтобы связаться с ним по телефону, мне пришлось преодолеть последовательно два барьера из въедливых секретарей. Явившись к нам, Вилар начал разговор не с вчерашних вопросов, а с ходу предложил работу Вульфу и мне.

— Прежде чем мы перейдем к Харви Бассетту и вашим проблемам, — заявил Вилар, — мне бы хотелось кое о чем поговорить. Идею подал один из двух моих помощников, когда я сообщил о предстоящей встрече с вами. Втроем мы обсудили эту идею. Среди наших сотрудников есть очень неплохие специалисты — двое просто великолепны, — однако, как заметил мой помощник, какое это произведет впечатление, когда, заключая контракт с солидной корпорацией, мы сможем заверить, что при любых осложнениях мы в состоянии задействовать нашего лучшего специалиста — Ниро Вульфа. Подумайте только, какой фурор произведет одно ваше имя! Конечно, вам придется выполнять кое-какие наши поручения, но не слишком обременительные, — нам известны ваши настроения на этот счет. Главное для нас — ваше имя. Нет нужды доказывать, как вы знамениты. Вы это сами хорошо знаете. Но это не все. Есть еще и Арчи Гудвин, и мы берем и его. Начальные ставки для вас — сто двадцать тысяч в год, или десять тысяч в месяц, для Гудвина — тридцать шесть тысяч в год, или три тысячи ежемесячно. Мы предпочли бы пятилетний контракт, но согласны и на три года, если таковым будет ваше желание, с правом одностороннего расторжения контракта в конце каждого года, если такой порядок вас больше устраивает. Приступить к работе можете в начале следующего года или уже через два месяца, но было бы хорошо, если бы мы могли объявить о поступлении вас к нам на службу уже в ближайшие дни. Ничего слишком яркого и кричащего — скромное объявление из одной фразы: «Если у вас серьезные проблемы, наш Ниро Вульф к вашим услугам».

Вилар подался в кресле вперед и нацелился на Вульфа всеми своими острыми углами — подбородком, носом, ушами.

— Разумеется, — продолжал Вилар, — я не жду от вас немедленного ответа. Вам нужно подумать и навести справки о нашей компании. Но предложение самое серьезное. Я бы подписал контракт прямо сейчас, не сходя с места.

— Вы правы, — ответил Вульф. — Мне нужно побольше узнать о вас. Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести часов вечера и до двух часов ночи?

Вилар отодвинулся к спинке кресла и усмехнулся:

— Такого вопроса я не ожидал.

— Открытый обмен любезностями, — кивнул Вульф. — В конце моей беседы с мистером Акерманом накануне поздно вечером он спросил, действительно ли я думаю, что кто-то из вас шестерых убил Харви Бассетта. Отвечая утвердительно, я указал ему на тот факт, что я плачу сорок долларов в час трем классным специалистам, которые собирают о вас информацию. Это, безусловно, не десять тысяч долларов ежемесячно, но все-таки внушительная сумма. Правда, месяца мне не потребуется. Вы подвизаетесь в сфере безопасности. Стараясь изо всех сил удержаться на плаву, Ричард Никсон в свое оправдание ссылался в основном на требования национальной безопасности. Были ли вы каким-либо образом связаны с любыми событиями, которые охватываются понятием «Уотергейтская афера»?

— Нет, не был.

— Поддерживали ли вы какие-либо контакты с лицами, замешанными в этом деле?

— Один из инженеров, исследовавших известную запись на магнитофонной ленте, где обнаружился интервал в восемнадцать с половиной минут, ранее выполнял для меня кое-какие работы. Послушайте, Вульф. Как профессионал, я привык сам задавать вопросы, а не отвечать на них. Поэтому не спрашивайте меня, например, где я был ночью в прошлую пятницу. Пробуйте ваши штучки на ком-нибудь другом. Нам следовало прислушаться к мнению Акермана. Возможно, я еще пойду к окружному прокурору. Отчего вы его избегаете? Почему отклонили предложение Хана? Что вы пытаетесь нам навязать?

Вульф погрозил Вилару пальцем. Опять регресс. Уотергейт по-настоящему подорвал его самоконтроль.

— Я вам ничего не навязываю, мистер Вилар. Ищу лишь удовлетворения своему самолюбию. Харви Бассетт хотел от вас услышать, что Ричард Никсон затруднил продажу ваших услуг. А быть может, он ее фактически значительно облегчил?

Вилар медленно, не торопясь, поднялся и сверху посмотрел на Вульфа. Взгляд сверху как бы дает человеку определенное преимущество над сидящим.

— Ну что ж, — проговорил Вилар. — Я все-таки пойду к окружному прокурору.

— Сомневаюсь, — заметил Вульф. — Каковы шансы, Арчи?

Приняв задумчивый вид и выпятив губы, я после некоторого размышления ответил:

— Четыре против одного.

— А я ставлю даже пять против одного, — сказал Вульф, обращаясь к Вилару. — Сто долларов против двадцати, что вы не пойдете.

Тот повернулся и торжественной поступью направился к выходу. Говоря о «торжественной поступи», я конечно же преувеличил. Походка подобного рода требует широких размеренных шагов, а ноги Вилара были для этого слишком коротки. Я последовал за ним, намереваясь попросить увеличить мое жалованье с трех до четырех тысяч в месяц, но потом решил, что момент для этого не совсем удачный. Вернувшись в кабинет, я сказал Вульфу:

— В действительности можно ставить десять против одного. Он принадлежит к типу людей, которые сперва поднимают все паруса, а потом начинают дуть, стараясь создать собственный ветер.

— Кто написал или сказал эти слова? — прищурился Вульф.

— Их сказал я. На днях я перелистывал книгу, которую вы купили. «Южное плавание», сочинение какого-то адмирала. Чувствую себя истинным мореплавателем. Считаете Вилара убийцей?

— Нет, не считаю. Он вполне мог убить Бассетта, но не Пьера. Не стал бы рисковать, приобретая бомбу. Ведь он специалист по безопасности. Черт возьми! Сомневаюсь, чтобы кто-то из них пошел на подобный риск. Все они приучены соблюдать осторожность. Ты согласен?

— Не совсем. Один из них, возможно, знал, где можно ее приобрести, ничем не рискуя, а Айго, вероятно, вполне способен изготовить бомбу самостоятельно.

— Он, безусловно, весьма опасный субъект. Меня всегда пугали ученые-физики, изобретающие новые способы уничтожать людей. Есть что-нибудь от Сола, Фреда и Орри?

— Ничего интересного, за что можно было бы ухватиться. У Орри в ресторане «Рустерман» — ни малейшего проблеска. По словам Сола, Джадд настолько чист, неподкупен и всеми обожаем, что ему, видимо, скоро воздвигнут памятник. Как утверждает Фред, все отзываются о Виларе только положительно, но у него сложилось мнение, что после хорошей выпивки они заговорят по-другому. Акер…

— Когда они позвонят в час дня, скажи им: пусть явятся сюда в шесть часов вечера.

— Уже сказал. Они пока не отрабатывают свои деньги и в полной мере это осознают. Акерман звонил из Вашингтона и предупредил, что, быть может, все наши разговоры тайно записываются на пленку. Чек на вашем столе призван восполнить запасы наличности, которая быстро тает. Свое письмо о новой орхидее Хьюитт отправил еще в прошлую субботу. Оно шло шесть дней от Лонг-Айленда до Манхэттена. Эти сорок две мили я одолел бы пешком в один день.

Просмотрев почту, Вульф поднялся и отправился в кухню. На обед предполагались свиные ребрышки под соусом, в который входят красное вино и восемь различных приправ и специй, и он хотел убедиться, что Фриц не поскупился на чеснок. Относительно этой овощной культуры их мнения резко расходятся. Черногорец противостоит швейцарцу.

Как правило, в своих повествованиях я стараюсь не касаться личных проблем, но раз я, как вам известно, вышел на Бенджамина Айго через Лили Роуэн, я не нарушу этого правила, если скажу, что до обеда дважды безуспешно звонил ей. Мне хотелось сообщить Лили о том, что я виделся с Айго и что встреча дала результаты. После того как мы разделались с ребрышками и ответили на письма, я сходил в банк и получил деньги по чеку, а Вульф отправился в оранжерею на свидание со своими любимыми орхидеями. Затем я снова позвонил Лили, информировал ее о том, что все еще нахожусь на свободе и, вероятно, смогу провести с ней выходные дни, если, конечно, по-прежнему — желанный гость.

— Мне кажется, я в состоянии вытерпеть твое присутствие в течение часа, а там посмотрим, — заявила Лили Роуэн. — Во всяком случае, у меня возникло сильное желание повнимательнее взглянуть на тебя. Я совсем недавно обедала у Доры Бассетт, и она опять расспрашивала о тебе. Притом она ни разу тебя не видела. Быть может, ты обладаешь какой-то особой притягательной силой, которая действует на расстоянии, наподобие электронных устройств?

— Ничего похожего. И будь добра — никогда не упоминай в моем присутствии электронику. Меня от нее буквально тошнит. А теперь будь еще раз добра и скажи, что Дору во мне особенно интересовало?

— Не забивай себе голову несбыточными надеждами. Ничего личного. Она лишь спросила: встречалась ли я с тобой и удалось ли тебе установить, кто положил бомбу в карман пальто Пьера. Но, разумеется, она не называла его Пьером, а говорила: «тот человек» и «тот официант». Я же вправе называть его Пьером. Как ты знаешь, по-моему, он был лучшим официантом из всех, когда-либо обслуживавших меня. Он с первого раза запомнил, что мне нужно класть вилку справа от тарелки.

Рассказав обо всем этом, Лили Роуэн не задала ни одного вопроса, который начинался бы со слов «что» и «как», «почему» и «когда», хотя ей было доподлинно известно, что мы активно работаем по этому делу. Просто невероятно! Я бы купил для нее пьедестал, если бы был уверен, что она удержится там наверху. Однако я не сомневался — она непременно свалится или спрыгнет вниз на грешную землю.

Когда в шесть часов вечера Вульф вернулся из оранжереи, в кабинете уже находились наши помощники. Сол Пензер занял красное кожаное кресло, Фред и Орри расположились в желтых. Для разнообразия все, за исключением Вульфа, довольствовались коктейлем «Мартини». Фреду не особенно нравится вкус джина, но он решил не отставать от компании. Вульф должен был бы заказать пиво, однако этого не сделал. Плохой признак. Когда он отказывается от пива, готовьте плащ и галоши.

Некоторое время Вульф молча сидел и внимательно рассматривал собравшихся коллег.

— Абсолютно ничего? — спросил он наконец.

Они молча кивнули, а Сол добавил:

— Никогда еще так много людей не получали столь мизерные результаты. Вы и Арчи по крайней мере взглянули на шестерых подозреваемых.

— И ничего не заметили. Ничего мало-мальски существенного. А теперь вот что. В выходные дни всегда возникают дополнительные трудности, а потому пока тоже отдохните. Арчи здесь не будет. Продолжите работу в понедельник. Фред, ты возобновишь с мистером Виларом. Он чем-то обеспокоен, и, возможно, тебе удастся узнать — почему. Позвони в понедельник Арчи, как обычно. Орри, со сколькими людьми ты беседовал?

— Со всеми, за исключением троих, которые тогда отсутствовали. Один помощник официанта видел в понедельник в раздевалке незнакомого ему мужчину, но этот парень работает в ресторане всего одну неделю и не отличается чрезмерной сообразительностью. Кроме того, большинство из тех, с кем мне пришлось разговаривать, уклонялось от прямых ответов. Им известно, что я расследую убийство Пьера, и, подобно многим согражданам, они не желают оказаться втянутыми в судебный процесс, связанный с тяжким преступлением. Пожалуй, вам бы удалось что-то из них выудить, если бы вы сами поговорили с ними, однако я в этом не уверен. Мог бы доставить их сюда мелкими группами, если сочтете необходимым.

Конечно, он отлично знал, что Вульф на это не пойдет. Ни Сол, ни Фред никогда бы не выступили с подобным предложением. Вульф просто не обратил на него внимание.

— В понедельник ты продолжишь собирать информацию про мистера Айго, но предварительно утром позвони Арчи. Сол, ты мог бы поговорить с мистером Джаддом. Есть ли смысл, как ты полагаешь?

— Сомневаюсь, — покачал головой Сол. — Не думаю, что и вам следует. Я изучил его довольно основательно. Вы наблюдали его здесь, вместе с остальными.

— Ты прав. Арчи, наверное, рассказал тебе, что мистер Хан предложил мне сто тысяч долларов. Придется встретиться с ним отдельно. Я уже беседовал с мистером Акерманом и мистером Эркартом из Вашингтона. В среду вечером ты, Сол, выразил готовность повидаться с мисс Дакос.

— Я сказал, что могу попробовать. Арчи выглядит как мужской шовинист, у меня же этого недостатка нет.

— Хорошо, поговори с ней. Она — программист в Нью-Йоркском университете. Завтра, в субботу, она будет на работе?

— Едва ли, но постараюсь выяснить. Арчи расскажет мне о ней… Какие-нибудь советы или рекомендации? — повернулся Сол ко мне.

— Если бы я действительно являлся мужской шовинистической свиньей, я бы рекомендовал попытаться изнасиловать ее. Как я уже упоминал, у нее красивые ноги.

— Мне бы самому хотелось попытаться с мисс Дакос, — вмешался Орри. — Сол скорее справится с Айго. Это чрезвычайно башковитый джентльмен, доктор философии.

Мы все с удивлением взглянули на Орри. Он действительно умел обходиться с женщинами, никто не спорит. Мы это хорошо знали. Но предложить Вульфу — не мне, а именно Вульфу — передать ему задание, предназначенное Солу! Беспрецедентный случай.

— Сол первым высказал эту мысль, — покачал головой Вульф. — Говорил ли вам Арчи, что двое из них — Акерман и Вилар — грозились пойти к окружному прокурору? Мы не думаем, что они выполнят свою угрозу, но если все-таки осуществят, то мы столкнемся с серьезной проблемой. Это привлечет внимание мистера Кремера к нашим шестерым подозреваемым, и он узнает, что я поручил вам собирать на них информацию. Вас начнут допрашивать. А вам ведь известна позиция, занятая мною и Арчи по отношению к мистеру Кремеру и окружному прокурору. Но она окажется бесполезной, если вы не поведете себя точно так же. Не говорите им абсолютно ничего. Молчите. Вас, вероятно, задержат как важных свидетелей обвинения, возможно, даже обвинят в создании препятствий правосудию. Разумеется, мистер Паркер организует ваше освобождение под залог. Не исключено, что в конце концов вас будут судить и приговорят к каким-то срокам, но я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не допустить.

Стиснув на секунду челюсти, Вульф вновь их разжал и продолжал:

— Предлагаю на выбор: или вы соглашаетесь пойти на риск и остаетесь, или же немедленно покидаете пределы юрисдикции наших правоохранительных органов. Можете выехать в любую страну — в Канаду или Мексику, например. Разумеется, за мой счет. Если решите уехать, то не должны мешкать. Отправляйтесь немедленно, уже сегодня ночью.

— Я остаюсь, — заявил Фред. — У меня есть кое-какие планы в отношении Вилара.

— О чем речь, черт возьми! — заметил Орри. — Конечно, мы остаемся.

— Мне хотелось бы кое-что сказать, — проговорил Сол, обращаясь к Вульфу. — Я удивлен, просто поражен. Как вы могли подумать, что мы можем выйти из игры?

— Я вовсе так не думал, — ответил Вульф.

Чистейший вздор. Все они прекрасно понимали друг друга и сейчас разыгрывали обыкновенный спектакль.

Глава 11

Как и любому нормальному человеку, мне, признаюсь, нравится думать, что я в состоянии интуитивно предугадывать события. Например, однажды, проговорив в кабинете главы маклерской фирмы на Уолл-стрит всего пять минут с четырьмя членами его команды, я смог указать на одного из них, который, по моим предположениям, продавал внутреннюю информацию конкурентам, и через две недели этот человек во всем сознался. В другой раз это случилось, когда к Вульфу явилась женщина и попросила выяснить, кто стянул у нее изумрудный и рубиновый браслеты. После того как женщина удалилась, я сказал Вульфу, что она отдала их своему племяннику, но мой шеф все равно взялся за это дело — ему хотелось приобрести еще несколько экземпляров дорогих орхидей, — и потом очень сожалел об этом, поскольку пришлось судиться с клиентом из-за гонорара. Между прочим, последний случай явился одной из причин, побудившей Вульфа уверовать в мою способность за десять минут составить законченное мнение о любой женщине.

Не стану утверждать, что в то субботнее утро я смог предугадать события. Вовсе нет. Для этого не было абсолютно никаких оснований, хотя меня томило какое-то предчувствие. Можно было бы подумать, что ощущение какого-то беспокойства навеяно завтраком, однако Фриц сервировал его, как обыкновенно, не отклоняясь от заведенного порядка.

Каковы бы ни были причины, тревожное чувство не покидало меня. Обычно, собираясь провести выходные дни в загородной берлоге Лили Роуэн в Вестчестере, которую она называет «Полянкой», я заранее радуюсь предстоящему отдыху. Мне нравится бриться, я любуюсь в зеркале своей прической, все застежки-«молнии» работают безотказно. Избавление от Вульфа на сорок восемь часов — это тоже положительный фактор, ведь смена обстановки порой так необходима; кроме того, я имею возможность подышать чистым воздухом, не говоря уже о других удовольствиях.

Но на этот раз все было иначе. Электрическая бритва жужжала слишком громко, пальцы, завязывая шнурки на ботинках, плохо слушались, концы галстука никак не хотели занять нужное положение. Мог привести и другие примеры, но, думаю, и этих вполне достаточно, чтобы вы могли составить себе правильное представление. В конце концов я все-таки собрался и по крайней мере не споткнулся, спускаясь по лестнице.

Лили должна была заехать за мной в одиннадцать часов, а в тот момент часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Спешить было некуда, и я, оставив дорожную сумку в коридоре, зашел в кухню предупредить Фрица о своем отъезде, а затем — в кабинет: проверить, все ли в порядке. Когда я пробовал ручку сейфа, зазвонил телефон. Мне следовало предоставить отвечать Фрицу, но сработала привычка, и я, подойдя к столу, снял трубку.

— Резиденция Ниро Ву…

— Разреши задать тебе лишь один вопрос, — послышался голос Лона Коэна.

— Если только на него можно ответить однозначно — да или нет.

— Нельзя. Где и когда ты в последний раз видел Люсиль Дакос живой?

Я не мог опуститься на свой вращающийся стул: он стоял ко мне спинкой. Ударом ноги развернув его в надлежащую позицию, я уселся на самый краешек.

— Не верю. Черт возьми! В самом деле не могу поверить!

— Конечно, все так говорят. Небось глаза полезли на лоб…

— Перестань паясничать! Когда?

— Сорок минут назад. Мы только что получили срочное сообщение. На тротуаре Пятьдесят четвертой улицы, в нескольких ярдах от дома, в котором она проживала. Застрелена. Там сейчас Фриблинг, туда же направился Боб Адамс. Если…

Я положил трубку.

И моя рука снова потянулась к телефону. Невольно. Возникло — желание позвонить в уголовную полицию Южного Манхэттена и кое о чем спросить. Но, отдернув руку, я некоторое время сидел неподвижно, уставившись на телефонный аппарат, крепко стиснув челюсти и закрыв глаза. Потом вновь снял трубку и набрал знакомый номер. После шести сигналов мелодичный голос проговорил:

— Алло?

— Это я. Доброе утро, хотя я его таковым не считаю. Только что звонил Лон Коэн. Произошло еще одно убийство, менее часа тому назад. Люси Дакос, дочь Пьера. Я основательно завяз. Даже хуже. По самые уши в дерьме. Вульф тоже. Желаю тебе приятно провести уик-энд. Не станем говорить друг другу о нашем сожалении. Буду вспоминать о тебе каждый час. Пожалуйста, думай обо мне.

— Не спрашиваю: могу ли я чем-нибудь помочь, потому что, если бы я могла, ты первый сказал бы мне об этом.

— Непременно и безусловно.

Мы одновременно положили трубки. Посидев еще три минуты, я встал и не спеша поднялся по лестнице в оранжерею. Это случилось в третий или четвертый раз, когда я, следуя через три помещения — прохладное, затем с умеренной температурой и, наконец, теплое — между шпалерами великолепных цветов, ничего не замечал. При моем настроении все подставки и полки могли быть пустыми.

В комнате, предназначенной для пересадки растений, Теодор сидел за небольшим столом, записывая что-то в свой блокнот, Вульф стоял возле длинного стеллажа, внимательно рассматривая что-то в большом горшке — наверное, орхидею, — однако в тот момент я был не в состоянии отличить орхидею от полыни. Услышав шаги, Вульф повернулся и, нахмурившись, произнес:

— Я полагал, что ты уже в дороге.

— Я тоже так полагал, но позвонил Лон Коэн. Люсиль Дакос застрелена около часа назад на тротуаре, в нескольких шагах от своего дома. Больше Лону пока ничего не известно.

— Не верю.

— В точности мои слова. Я тоже отказывался поверить, пока не посидел и не повторил таблицу умножения. Извините за нарушение правила и за то, что помешал вашему развлечению.

— Черт возьми, уходи.

— Все правильно, — кивнул я. — Скоро явится Стеббинс и заберет меня в участок. Вы, вероятно, не увидите меня больше в течение…

— Я хотел сказать: уезжай из города на выходные дни. Отдыхай. Прикажи Фрицу запереть дверь на засов и не отвечать на телефонные звонки. Я позвоню Солу и попрошу его оповестить Фреда и Орри.

— Ну и ну! Вы просто поторопились и как следует не подумали. Вам хватит двух минут. Если служанка в белом переднике еще не заговорила, то долго ждать не придется. Полиция узнает, что мы там были, что она застала меня в комнате Люсиль. Служанка расскажет, как Люсиль сидела и наблюдала за мной, когда я обшаривал комнату Пьера. В итоге полиция придет к выводу, что мне — а следовательно, и вам — известны факты, которые ей следует знать. Если я исчезну навыходные дни, а вы запрете дверь и не станете отвечать на телефонные звонки, то мы только усугубим наше и без того скверное положение. Я уже информировал Лили Роуэн.

Когда ему нужно присесть здесь, наверху, он обычно выбирает одну из табуреток около стеллажа, но в этом помещении есть и достаточно вместительное кресло. Вульф направился к нему. Поскольку он страшно не любил запрокидывать голову, чтобы смотреть на стоящего перед ним собеседника, то я подтянул поближе один из крепких ящиков для пересылки растений в горшках и устроился на нем.

— Сегодня суббота, — заметил Вульф.

— Да, сэр. Паркер, вероятно, где-нибудь играет в гольф. Но даже если мне и удастся его разыскать, он ничем не сможет помочь — сегодня судьи не работают. А Коггин, вне всякого сомнения, приберег постановление на наш арест. Если хотите нынче спать в своей кровати, вам придется сосчитать до десяти и подумать о необходимости расстаться с нашими секретами. Не смотрите на меня так сердито. Я не пытаюсь уговорить, ничего не предлагаю, а лишь объясняю, к какому выводу я пришел, когда закончил с таблицей умножения. Мне кажется, что если мы полностью и раскроем карты, то все равно сможем и дальше вести расследование совершенного в наших частных владениях тяжкого преступления.

— Ты, однако, пытаешься уговорить меня выложить все начистоту, — проворчал Вульф.

— Отнюдь. Я готов, если только вы согласитесь. Уже одиннадцать часов, все равно пора идти вниз. Сейчас мы спустимся в кабинет, вы сядете в свое любимое кресло, откинетесь назад, закроете глаза и начнете упражнение с губами. Возможно, Кремер уже находится на пути к нам. А если нет, то он не заставит себя долго ждать и на этот раз может действительно захватить с собой пару наручников. Мы вышли сухими из воды с одним убийством; вам это так же хорошо известно, как и ему. Теперь речь пойдет о трех убийствах. Если белый передник заговорит, Кремер узнает об ужине и записке, о которой Пьер мне ничего не сказал.

Вульф встал и вышел. Он всегда передвигается так, будто весит всего двенадцатую, а не седьмую часть тонны. Когда дверь, ведущая в питомник, за ним закрылась, Теодор заметил:

— Когда ты появляешься здесь, то всегда приносишь плохие вести.

Быть может, Теодор в самом деле великий специалист по орхидеям, но как веселый собутыльник — выражение, которое я подсмотрел в энциклопедии, после того как Вульф назвал его вышедшим из употребления, — он никуда не годится. Поэтому я не стал ему отвечать и охотно оставил бы тяжелый ящик там, куда я его притащил, предоставив Теодору самому наводить порядок, но тогда я сделался бы похожим на него, и эта мысль удержала меня от опрометчивого поступка. Я подхватил ящик и, прежде чем удалиться, поставил его на прежнее место.

Вульф, разумеется, воспользовался лифтом. Когда я вошел в кабинет, он стоял возле большого глобуса и медленно поворачивал его. Видимо, решал, куда ему в настоящий момент сподручнее сбежать, возможно, вместе со мной. Усевшись за свой письменный стол, я начал:

— Как только Сол, Фред и Орри услышат новость, они сразу же позвонят, особенно Сол. Что я должен в таком случае сказать?

— Пускай позвонят в понедельник утром, — ответил Вульф, не оборачиваясь и крутанув глобус еще на несколько дюймов.

— В понедельник утром они могут уже томиться в кутузке.

— Тогда пускай позвонят, когда мистер Паркер организует их освобождение под залог.

Я встал и вышел, потом проследовал до лестницы и поднялся в свою комнату. Во-первых, желание угостить его пинком в обширный зад было столь велико, что следовало поскорее уйти туда, где я не мог бы его видеть, и, во-вторых, моя одежда отвечала условиям выходных дней в загородной вилле, но не соответствовала обстановке, в которой мне, возможно, придется провести конец недели. Доставая нужные мне вещи — поношенный пиджак и т. п. — и переодеваясь, я старался вспомнить, когда раньше он проявлял такое же упрямство, и не смог припомнить ни одного случая. Значит, для столь странного поведения должна существовать веская причина. Я продолжал размышлять над этой проблемой, когда зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Резиденция Ниро…

— Ты здесь, Арчи? Мне показалось, ты собирался…

— Собирался, но услышал одну новость. Как видно, до твоих ушей она тоже докатилась.

— Да, только что — по радио. Подумал, что ты уже уехал, а Вульфу, возможно, нужна помощь.

— Совершенно верно. Ему нужен хороший пинок в зад, и я едва удержался, а потому поднялся к себе. Спросил его, что сказать, когда ты позвонишь, и он поручил мне передать тебе, чтобы ты позвонил в понедельник утром.

— Не может быть!

— Может.

— Черт возьми, разве он не понимает? Ведь теперь все выплывет наружу.

— Конечно, понимает. Если он хочет ночевать сегодня в своей кровати, сказал я ему, нам придется раскрыть карты. Но он лишь хмуро взглянул на меня. Что сообщило радио?

— Только то, что ее настигла пуля, и полиция ведет расследование, и что она — дочь Пьера Дакоса. Но я звоню не только, чтобы предложить свою помощь, но и доложить кое о чем. Я позвонил Люсиль сегодня утром в девять часов и сказал, что по поручению Ниро Вульфа мне нужно повидаться с ней и задать ей несколько вопросов. «Давайте спрашивайте», — заявила она. Но я ответил, что по телефону вести подобный разговор нецелесообразно, и она предложила встретиться у нее около полудня. Когда я звонил в десять часов, сперва сняла трубку какая-то женщина, видимо, та, которую ты называешь «белым передником». Я сообщил ей свою фамилию и что работаю на Ниро Вульфа.

— Прекрасно. Так даже еще лучше. Советую тебе уже теперь положить в карман зубную щетку.

— И парочку книг для легкого чтения. Если я наотрез откажусь отвечать на любые вопросы, у меня появится масса свободного времени на казенных харчах.

— Желаю приятно провести уик-энд, — сказал я и положил трубку.

У меня в комнате есть целая полка разнообразных книг, моих собственных, и я решил тоже выбрать себе одну, хотя мне было совсем не до чтения. Потом я подумал: «Фриц, вероятно, пребывает в недоумении, не понимая, что происходит» — и поспешил спуститься в кухню. Фриц стоял у большого стола, занятый своими кулинарными делами. В нормальных условиях я бы сразу определил, над чем он колдует, но сейчас мои мысли были заняты совсем другим. Все двери и стены на этом этаже звуконепроницаемые, и мне было непонятно, почему он, увидев меня, не удивился, а лишь спросил:

— Что-то случилось?

— Да, — ответил я, усаживаясь на табуретку, — и скоро случится еще больше. Убили женщину, и это обстоятельство меняет всю нашу программу. Между тем шеф пытается установить мировой рекорд по упрямству. Не беспокойся относительно моего обеда — я стану грызть ногти. Я знаю: у тебя тоже с ним проблемы. Разный там чеснок, ягоды можжевельника, лавровый лист, но…

В дверь позвонили. Соскользнув с табуретки, я вышел в коридор, посмотрел через стеклянную панель и прошагал в кабинет. Вульф сидел за письменным столом и, выдвинув средний ящик, считал разложенные на столе крышечки от пивных бутылок.

— Скорее, чем я ожидал, — заявил я. — Кремер. Звонил Сол. Он разговаривал по телефону с Люсиль Дакос сегодня утром в девять часов. Сперва ответила служанка, и Сол назвал себя и сообщил, что работает на вас. Люсиль Дакос он сказал о желании с ней встретиться и задать несколько вопросов. Она пригласила его прийти к ней на квартиру около полудня.

Вновь прозвенел звонок.

— Гррр-р! — прорычал Вульф.

— Согласен, — заметил я. — Впустить его?

— Да.

Распахнув дверь, я отступил, пропуская Кремера. Затем с порога посмотрел на улицу. Машина инспектора стояла у крыльца, во втором ряду. Один полицейский сидел за рулем, другой, которого я раньше видел, но с которым близко знаком не был, — на заднем сиденье. Когда я повернулся, Кремер уже исчез. Заперев дверь, я прошел в кабинет. Инспектор стоял у края письменного стола Вульфа в пальто и шляпе и держал речь:

— …Возможно, я присяду. У меня в автомашине стенографист. Если я приведу его сюда, вы станете отвечать на вопросы?

— Нет.

— Существует — правда, очень незначительный — шанс, что у меня есть для вас новость. Вам известно, что дочь Пьера Дакоса застрелена около своего дома четыре часа тому назад?

— Да.

— Так я и думал. Старик Дакос по-прежнему отказывается разговаривать с нами на любом языке, но я и один из сотрудников отдела по расследованию убийств провели целый час с Марией Гарру, служанкой. Так вы будете говорить?

— Нет.

— Черт побери, Вульф, какая муха вас укусила?

— Три дня назад я сказал вам: я в бешенстве и не владею собою. Сейчас я уже в состоянии контролировать свои поступки, но я по-прежнему взбешен. Я уважаю вашу порядочность, ваши способности и вашу рассудительность. Я даже доверяю вам до известного предела. Разумеется, ни один человек не доверяет полностью кому-либо. Он только воображает, потому что нуждается в доверительных отношениях и рассчитывает на них. В данном конкретном случае я доверяю только самому себе. Как я уже сказал, я чертовски взбешен.

Кремер повернул голову и уставился на меня невидящим взглядом. Потом вновь посмотрел на Вульфа и, опершись ладонями о письменный стол и наклонившись вперед, заявил:

— Я приехал сюда со стенографистом, поскольку тоже до известного предела доверяю вам. Я хочу кое-что сказать, но не как инспектор Кремер частному детективу и не как мистер Кремер мистеру Вульфу, а просто как человек человеку, мужчина — мужчине. Если вы не раскроете полностью карты, вы погибли. Окончательно и бесповоротно. Позвольте мне привести стенографиста и начните рассказывать… Мне… Сейчас.

Вульф покачал головой из стороны в сторону.

— Я высоко ценю ваше желание пойти навстречу. Однако отказываюсь давать показания — даже просто как человек человеку.

Кремер выпрямился, круто повернулся и вышел. Услышав звук отворяемой и захлопнувшейся двери, я даже не потрудился выйти в коридор, чтобы удостовериться. Если Кремер остался внутри, пускай — мне все равно. Обращаясь к Вульфу, я лишь заметил:

— Относительно одного незначительного факта. Мне не известно, интересовал ли он вас когда-либо или нет. Однако вы можете и не знать, что сотрудниками отдела по расследованию убийств распоряжается не Кремер. Они подчинены окружному прокурору.

— Знаю.

Возможно, он и впрямь знал, но и не исключено, что слышал об этом впервые.

— Один из этих сотрудников, — продолжал я, — помогал Кремеру допрашивать Марию Гарру. Теперь мне известно, как ее зовут. И Кремер примчался сюда, жалея вас. С трудом верится, но это так. Вы должны послать ему рождественскую открытку, если там, где вы окажетесь, сможете ее приобрести.

— Ты сменил одежду, — сощурился Вульф.

— Естественно. Предпочитаю наряжаться соответственно обстоятельствам. На мне сейчас специальная форма для каталажек или, по-вашему, тюремной камеры.

Вульф сбросил в средний ящик стола металлические пробки от пивных бутылок, отодвинул кресло, поднялся и направился к двери. Я полагал, что Вульф хочет попросить Фрица поспешить с обедом, но он повернул направо. Послышался звук закрывшейся двери лифта. «Наверное, собирается предупредить Теодора, чтобы тот пришел завтра, в воскресенье», — подумалось мне, но я опять ошибся. Лифт поднялся всего на этаж. Значит, Вульф поднялся в свою комнату, намереваясь переодеться в собственную форму арестанта. Именно в этот момент я перестал ломать себе голову и махнул на все рукой. Объяснить его поведение можно было только помешательством, и у меня оставались всего две возможности: я мог, распрощавшись с Вульфом навсегда, пойти на Двадцатую улицу к Стеббинсу или Кремеру и покаяться или же остаться и примириться с неизбежными последствиями, надеясь на благополучный исход.

В действительности я сам толком не знаю, почему я остался. В самом деле не знаю. Быть может, сказалась привычка — привычка видеть, как он неожиданно выдергивает кролика из шляпы. А может быть, проявилась достойная похвалы старомодная лояльность преданного Арчи Гудвина. Не исключено, однако, что мною двигало обыкновенное любопытство. Хотелось знать, какая муха его укусила, и видеть, как он вывернется из столь отчаянного положения. Зато я хорошо сознавал причины, определившие мои последующие шаги. Не лояльность и не любопытство побудили меня отправиться в кухню, а обыкновенный здравый смысл. По всей вероятности, за нами явится сам Коггин, и ничто не доставит ему большего удовольствия, чем возможность забрать нас прямо от обеденного стола, а я уже был сыт по горло сандвичами, которыми они кормят в канцелярии окружного прокурора. И когда я доставал осетрину, хлеб, молоко, огурцы, сельдерей и вишни, пропитанные бренди, Фриц молча наблюдал за моими манипуляциями. Он хорошо знает, что, по существующим внутренним правилам, кухня — его владения, и если я начинаю хозяйничать, не спрашивая разрешения, значит, ситуация чрезвычайная, время не для разговоров. Мой экземпляр «Таймс» все еще лежал на подставке, и я углубился в спортивный раздел. Я как раз принялся за вишни, когда раздался шум спускавшегося лифта. Вернувшись в кабинет, я застал Вульфа за письменным столом, склонившимся над кроссвордом.

Я, если можно так выразиться, приближался к точке кипения, а тут такая идиллия. Вульф действительно поднялся к себе, чтобы переменить одежду. Но надел он не самый старый, а лучший свой костюм из мягкой светло-коричневой ткани с мельчайшими желтыми пунктами, видимыми только при ярком освещении. Всего лишь месяц назад он заплатил за него Бойнтону триста сорок пять долларов. Та же самая рубашка — разумеется, желтая, — но другой галстук, из темно-коричневого тяжелого шелка. Я не видел его обувь, но ее он, вероятно, тоже сменил. Усаживаясь за письменный стол, я пытался придумать подходящую колкость, но безуспешно, ибо понимал: в этот момент я узнал о Вульфе что-то новое, хотелось бы только знать — что именно?

— Займемся почтой, — сказал он.

— До нее у меня еще руки не дошли.

Я взял стопку почтовых отправлений со специального лотка из зеленого мрамора, достал нож для бумаг и начал вскрывать конверты. В течение последующих двадцати минут можно было подумать, что у нас самый обыкновенный выходной день. Я трудился, записывая в блокнот третье письмо, текст которого начал диктовать Вульф, но нас прервал Фриц, объявивший обед. Вульф встал и удалился, даже не взглянув в мою сторону. Не знаю, откуда ему стало известно, что я уже пообедал.

Когда, отпечатав два письма, я взялся за конверты, в дверь позвонили. Мои часы показывали двадцать две минуты второго и подтверждали мои худшие опасения. Очевидно, Коггин знал, что обеденное время Вульфа начинается в четверть второго. Но, подойдя к двери, я убедился в своей ошибке. На крыльце стояли плечом к плечу двое незнакомых мне мужчин; каждый держал в руке сложенный листок бумаги. Когда я открыл дверь, мужчина справа заявил:

— Ордера на арест Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Вы — Гудвин. Вы арестованы.

— Ну что ж, — заметил я, — заходите. Вам придется подождать, пока мы наденем пальто.

Они переступили порог, и я затворил дверь. Оба были ростом в пять футов и одиннадцать дюймов, весили сто восемьдесят фунтов и держались подчеркнуто прямо. Я говорю «оба», так как передо мной стояли близнецы с одинаковыми вытянутыми, худощавыми лицами и оттопыренными ушами, правда, один был блондин, а другой — брюнет.

— Я уже пообедал, — сказал я, — а вот мистер Вульф только-только приступил. Нельзя ли дать ему закончить? Всего полчаса.

— Отчего же не дать? Пускай сперва закончит, — заметил блондин, снимая пальто.

— Нет вообще никакой спешки, — добавил брюнет. Не торопясь, они повесили пальто. Оба явились без шляп. Сопроводив их до двери кабинета, я отправился в столовую. В этот момент Вульф открыл рот, чтобы отправить туда с помощью вилки очередную порцию съестного.

— Двое из отдела по расследованию убийств, — пояснил я. — С ордерами. Я уже арестован. Попросил позволить вам закончить трапезу, и они ответили: нет никакой спешки.

Вульф лишь кивнул. Я повернулся и медленно удалился, на тот случай, если ему вздумается прокомментировать мое сообщение, но он продолжал молча есть. В кабинете блондин устроился в красном кожаном кресле, держа в руках принадлежащий Вульфу экземпляр «Таймс»; брюнет стоял у книжных полок и рассматривал названия книг. Я прошел к своему письменному столу, разделался с конвертами, убрал все со стола, поднял телефонную трубку и набрал номер. Иногда нужно не менее десяти минут, чтобы связаться с Лоном Коэном, но на этот раз мне повезло: потребовалось, всего две минуты.

— Все еще на свободе, — заметил он.

— Никак нет. Сообщаю тебе один маленький секрет, который я тебе когда-то обещал. Возможно, успеешь вставить в сегодняшний вечерний выпуск. Настоящая сенсация. Ниро Вульф и Арчи Гудвин арестованы как главные подозреваемые. Только что. Сейчас нас увезут куда следует.

— Тогда зачем ты звонишь?

— Сам не знаю. Увидимся в суде.

Я положил трубку.

— Вам не следовало этого делать, — упрекнул брюнет, сидевший в желтом кресле с книгой в руках.

— Конечно, не следовало, — согласился я. — Сам удивляюсь — зачем? Но ведь нет «никакой спешки», и мне просто интересно. Быть может, вам жаль меня? Или Ниро Вульфа?

— Вовсе нет. С какой стати — черт возьми! — мы должны вас жалеть?

— Тогда, значит, вам не нравится тот малый, который послал вас сюда.

— О, он сойдет. Хотя и не самый лучший, но и не хуже всех.

— Послушай, — вмешался блондин. — Мы все про вас и ваши штучки знаем. С нами они не пройдут. Сегодня суббота, и наша служба кончается в четыре часа пополудни; если мы прибудем на место не слишком рано, то сможем тотчас отправиться домой. Потому-то никакой спешки, если вы не возражаете.

Проговорив, блондин углубился в «Таймс». Брюнет раскрыл книгу. А я достал из ящика стола пилочку и стал полировать ноготь большого пальца на правой руке.

Было двадцать пять минут третьего, когда мы сошли по ступеням крыльца и сели в автомашины: Вульф — с блондином, я — с брюнетом.

Глава 12

Легко сказать: «не отвечать ни на какие вопросы», будто нам для этого нужно лишь держать рот закрытым. И только. Но на самом деле все гораздо сложнее. У помощника окружного прокурора богатая практика, и он умеет формулировать вопросы. Чего стоят хотя бы следующие:

— Зачем вы принудили — физически принудили, — Люси Дакос остаться с вами, когда вы обыскивали комнату ее отца?

— В переданном вами сержанту Стеббинсу заявлении вы, по вашему заявлению, включили все, сказанное вам Пьером Дакосом. Однако вы выпустили его слова о том, что он видел, как один из присутствовавших на том ужине передал Бассетту какую-то записку. Почему вы солгали?

— Если Дакос не говорил вам, кто был на ужине, то как вы вышли на Бенджамина Айго?

— Если Дакос не рассказывал вам об ужине, то откуда вы узнали о нем?

— Зачем вы предупредили Сола Пензера, что нужно заставить Люси Дакос молчать?

— Когда вам стало известно о том, что Ниро Вульф убедил Леона Дакоса не разговаривать с полицией?

— Какие предметы вы изъяли из карманов Пьера Дакоса, прежде чем информировать полицию об обнаружении трупа?

— Что вы нашли в одной из книг в комнате Люси Дакос?

Я привел всего лишь несколько примеров и не включил в перечень вопросы, заданные мне помощником окружного прокурора, с которым я до тех пор ни разу не встречался, — маленьким самодовольным человечком в золотых очках; его вопросы были такими нелепыми — вы бы мне не поверили. Он, в частности, дал понять, будто Ниро Вульф уже раскололся. Утверждать подобное в отношении Сола, Фреда или Орри — еще куда ни шло, обычное дело, рутина. Но сказать такое о Вульфе — глупее не придумаешь.

Что касается меня, то я не могу претендовать на рекорд в абсолютном молчании, хотя с трех часов пополудни в субботу и до одиннадцати часов утра в понедельник я выслушал по меньшей мере две тысячи вопросов от трех помощников окружного прокурора и Джо Мэрфи, начальника отдела по расследованию убийств при окружной прокуратуре. Причем его вопросы не имели ничего общего с убийством. Мэрфи хотел в точности знать, почему Вульфу и мне понадобилось в субботу так много времени, чтобы надеть пальто, и откуда «Газетт» оперативно получила сведения о нашем аресте, успев поместить их в вечернем выпуске.

Отвечать ему я отказывался с особым удовольствием, радуясь случаю натянуть ему нос и оказать брюнету с блондином маленькую услугу, а вот с другими было потруднее, и мои челюсти уже ныли, потому что постоянно приходилось их судорожно стискивать. Беда в том, что мне нравится быстро и находчиво отвечать, и представители правосудия это хорошо знали и старались изо всех сил вовлечь меня в разговор. Двое из них делали это довольно ловко. Отказ отвечать на вопросы вовсе не означает, что у вас есть выбор, а он предполагает абсолютное молчание, и об этом нужно постоянно помнить.

Из всех тюремных камер, в которых мне довелось спать, — включая и кутузку в Уайт-Плейнсе, в тридцати милях от города, — наихудшей оказалась в Нью-Йорке. Причем наихудшей во всех отношениях: скверное питание, грязь, дурной запах, беспокойные сокамерники, непомерные цены на все и вся — от газет до второго одеяла. С Вульфом я не виделся. Не стану распространяться о своих чувствах к нему в течение этих пятидесяти с небольшим часов; скажу только, что они были разными. Ему, безусловно, приходилось труднее, чем мне, но он сам полез на рожон. Я не воспользовался своим правом на один телефонный разговор и не позвонил Натаниэлю Паркеру, предполагая, что это сделает Вульф. Кроме того, Паркер, где бы он ни находился, наверняка читал воскресный номер «Таймс». Но где же он все-таки был сейчас, то есть в понедельник вечером около шести часов? Я сидел на своей койке и старался делать вид, что меня ничто не беспокоит. А проблема — по крайней мере одна из проблем — заключалась в том, что завтра день выборов, и судьи могут не быть на месте — еще одна причина для волнений. Опытный частный детектив обязан знать, работают ли судьи в день выборов, а я не имел ни малейшего представления. В довершение всех несчастий нужно было еще подвернуться этим выборам, а я лишен возможности проголосовать за Кэри. Мои размышления прервали шаги в коридоре, заскрипел поворачиваемый в замке ключ, и незнакомый мне охранник произнес:

— Вас требуют вниз, Гудвин. Мне кажется, вам лучше захватить с собой все ваши вещи.

Обширным багажом я не располагал. Рассовав по карманам кое-какие мелочи, я вышел. Заключенный в соседней камере что-то сказал, но я не обратил на него внимания. Охранник провел меня по коридору до двери со стальными засовами, толщиной с мое запястье, которые открывались с помощью ключа, и дальше к лифту. Пока мы ожидали, он заметил:

— Вы двести двадцать четвертый.

— Неужели? А я и не знал, что у меня есть номер.

— У вас его нет. Столько прошло через мои руки парней, снимки которых публиковали газеты.

— За сколько же лет?

— Двенадцать. Будет в январе.

— Спасибо за информацию. Значит, двести двадцать четвертый. Интересная у вас работа.

— Это вы назвали ее интересной. Для меня она — просто работа.

Лифт остановился перед нами.

В просторном помещении на первом этаже, куда мы проследовали, ярко горели все лампы. Натаниэль Паркер сидел на деревянном стуле возле большого письменного стола, за которым расположился чиновник в форме; другой чиновник в такой же форме стоял рядом. Когда я приблизился, Паркер встал, и мы обменялись рукопожатиями. Чиновник, который стоял, протянул мне карточку размером пять на восемь дюймов и, указывая на кучку предметов на столе, сказал:

— Если все в наличии, распишитесь в строке, отмеченной пунктиром. Ваше пальто там на стуле.

Все было в целости и сохранности — перочинный нож, набор ключей, пустой бумажник — деньги я заранее переложил в карман. Поскольку я продолжал хранить полное молчание, то, прежде чем подписывать, я убедился, что карточка не содержит ничего несовместимого с занятой мной позицией. Мое пальто пахло чем-то отвратительным, а от меня исходил еще более скверный запах, но поднимать из-за этого бучу не стоило. Затем я и Паркер покинули помещение. Чиновник за письменным столом в течение всей процедуры не вымолвил ни слова; Паркер, впрочем, тоже все время хранил молчание. Лишь когда мы вышли на улицу, он заметил:

— Сейчас поймать такси невозможно. Я приехал на своей машине, она за углом.

— За углом есть также и бар, — заявил я. Мой голос звучал несколько странно, будто заржавел и нуждался в смазке. — Мне бы хотелось немного поговорить с вами, но не тогда, когда вы за рулем.

Бар был полон, но при нашем появлении какая-то парочка освободила отдельную кабину у стены, и мы поспешили воспользоваться подвернувшейся благоприятной возможностью. Паркер заказал себе водку со льдом, а когда я попросил принести мне двойной виски и большой стакан молока, он удивленно поднял брови.

— Молоко для желудка, а виски для нервов, — объяснил я. — Сколько на этот раз?

— Тридцать тысяч за Вульфа и столько же за вас. Коггин очень настаивал на пятидесяти тысячах; по его словам, вы замешаны в убийстве и отказываетесь отвечать на вопросы. Уверял, что против вас будет выдвинуто новое обвинение: сговор с целью помешать правосудию. То была ошибка с его стороны, и судья Карп напомнил ему о недопустимости выступать в суде с угрозами.

— А где Вульф?

— Дома. Отвез его час назад. Мне нужно в точности знать ситуацию.

— Она простая. Совершено три убийства, и мы отказываемся отвечать на любые вопросы.

— Черт возьми, это мне известно. Но не больше. Никогда прежде не видел Вульфа таким не похожим на себя. Он фактически отказывается отвечать даже на мои вопросы. Надеюсь, что вы расскажете мне, в чем дело. Само собой, конфиденциально. Ведь я ваш адвокат.

Официант принес наши напитки. Отхлебнув молока, я затем перешел на виски и сделал подряд три больших глотка.

— Готов сообщить вам все, известное мне, — заявил я. — На это потребуется полтора часа. Но я не в состоянии объяснить вам, почему мы забились в нору… Сам не ведаю. Вульф отказывается отвечать и на мои вопросы. Мы можем передать полиции и окружному прокурору практически все, чем располагаем, и все-таки продолжать наше расследование. Как вам известно, этот фокус мы проделывали уже тысячи раз. Но он уперся; он как-то сказал Роуману Вилару… Между прочим, вы знаете, кто он?

— Да. Вульф посвятил меня хоть в это.

— Так вот, Вульф сказал ему, что ищет удовлетворения своему самолюбию. Подумать только! Ему придется заплатить за удовольствие нашими лицензиями. Конечно…

— Действие ваших лицензий временно приостановлено.

— Если мы окажемся за решеткой, они нам не понадобятся. Где Сол, Фред и Орри?

— В данный момент они в тюрьме. Вызволю их под залог завтра. Судья Карп обещал провести заседание и решить этот вопрос. Вы в самом деле не знаете, почему Вульф забаррикадировался?

— Нет, не знаю. Вы мой адвокат?

— Да, конечно.

— Тогда я могу сообщить вам некоторые факты в конфиденциальном порядке. У вас есть час времени?

— Нет, но тем не менее давайте выкладывайте.

Я снова отхлебнул молока, потом виски.

— Сперва, однако, один вопрос. Рассказывая вам все начистоту, я невольно буду говорить вам также о вещах, о которых ваш другой клиент предпочитает умалчивать. Не возникает ли здесь конфликт интересов? Быть может, мне следует взять другого адвоката?

— Нет нужды, если, конечно, вы не хотите найти более компетентного правоведа. Вульфу известно, что я представляю и ваши интересы. Вы можете сообщить мне все, что пожелаете. Раз он не возражает против возможного конфликта интересов, то дело за вами. Разумеется, если вы настаиваете на другом адвокате…

— Отнюдь. Спасибо. Вы для меня самый лучший защитник. Подумать только, какое совпадение! Вульфу оно придется по вкусу. В Вашингтоне судят пять человек — Халдемана, Эрлихмана, Митчелла, Мардиана и Паркинсона, — обвиняемых в сговоре с целью помешать правосудию. И здесь у нас пятерым — Вульфу, Гудвину, Пензеру, Даркину и Кэтеру — предъявлено аналогичное обвинение. Быть может, именно к этому стремился Вульф. И я чрезвычайно рад, что являюсь одним из участников спектакля. Ну, а теперь мои конфиденциальные сведения.

Попеременно пригубливая то молоко, то виски, я начал поверять своему адвокату известные мне факты.

Через полтора часа, в пять минут девятого вечера, Паркер высадил меня на углу Тридцать пятой улицы и Восьмой авеню. Мне хотелось немного размять ноги, пройдя квартал с половиной. Паркер теперь располагал кучей сведений, но он не мог посоветовать, как их использовать, поскольку пока я намеревался держать их в секрете. Десять против одного, что он с радостью бы рекомендовал мне выложить все полиции, но не посмел из-за Вульфа. С моей точки зрения, это чертовски походило на конфликт интересов, но я давно научился не вступать с адвокатами в схоластические споры. Они все равно заранее исходят из того, что вы — недоросль и ничего не понимаете в юриспруденции. Но прежде чем я выбрался из автомашины, мы все-таки пожали друг другу руки.

Входная дверь старого аристократического особняка была заперта на засов, и мне пришлось вызывать звонком Фрица. Я вовсе не собираюсь надоедать читателю, повторяя одно и то же, но Фриц и вправду зажал нос, когда я в передней снимал пальто. У великолепного повара должно быть тонкое обоняние.

— Мне не нужно ничего говорить, — заявил он. — Наконец-то, слава Богу, ты дома. Но выглядишь ты ужасно.

— А чувствую себя еще хуже, — ответил я, держа пальто в руках. — Эта вещь пойдет в чистку, как, впрочем, и я. Через два часа я сойду вниз и опустошу холодильник и все полки, и ты сможешь начать сызнова пополнять запасы. Шеф сейчас в столовой?

— Нет, у себя. Я отнес ему простой омлет из пяти яиц, поджаренные ломтики хлеба и кофе. Но прежде он попросил натереть ему спину специальной мазью. Газеты пишут: вы все находитесь в тюрьме. Может быть, ты расскажешь мне хоть что-нибудь? Вульф молчит.

— Видишь ли, Фриц. Мне известны двести тысяч фактов, которые ты не знаешь, но относительно самой важной детали — что произойдет в ближайшее время — я в таком же положении, как и ты. А теперь скажи мне. Ты изучил Вульфа не хуже меня, быть может, даже лучше. Как по-французски будет «помешанный», «сумасшедший», «свихнувшийся»?

— Fou, insense.

— Мне нравится fou. Так вот, он сейчас fou.

— Трудно поверить.

Он смотрел мне прямо в глаза.

— О'кей, подожди немного — и ты убедишься. Окажи мне услугу. Позвони ему по домашнему телефону и сообщи о моем возвращении.

— Но ты ведь сам через несколько минут увидишься с ним, а он увидит тебя.

— Нет, не увидит. Я пока еще не fou. Лицезреть меня ты будешь через два часа.

И я направился к лестнице, ведущей наверх.

Глава 13

Можно было предположить — во всяком случае, так думал я, — что кампанию средств массовой информации, нацеленную на то, чтобы довести нашу историю до сведения американской публики, возглавит «Газетт». Ее никто не мог переплюнуть в выразительности описания любого товара и любого события. Кроме того, мы с Лоном Коэном выработали привычку регулярно обмениваться информацией. Но, вопреки ожиданиям, наибольшую активность проявили Билл Уэнгерт из «Таймс» и Арт Холлис из редакции новостей Си-би-эс. Когда ужин в ресторане «Рустерман» сделался достоянием гласности — никто в точности не мог сказать, каким образом, — и убийство Харви Г. Бассетта, президента фирмы «Нэтэлек», оказалось увязанным с двумя другими убийствами — опять не известно, с какой стати, — руководство «Таймс», вероятно, здорово навалилось на Уэнгерта. А Холлис, как последний осел, уговорил хозяев Си-би-эс направить в дом к Ниро Вульфу съемочную группу для 26-минутного интервью, не удосужившись предварительно согласовать этот вопрос с нами. И в течение нескольких дней мне пришлось большую часть времени уделять проблемам связи с общественностью. Опуская дальнейшие подробности, могу лишь заметить: убеждать «Таймс» в том, что не всякая информация, в которой фигурирует ваша фамилия, подходит для печати, — напрасный труд.

Наиболее интересным событием во вторник утром был мой поход на Тридцать четвертую улицу, где я вошел в кабину для голосования и нажал на кнопку счетной машины. Я никогда не понимал, почему некоторые лишают себя подобного наслаждения. Не стоит ни цента, и на несколько минут вы — звезда представления, центр всеобщего внимания. Это единственный случай, когда вы действительно можете назвать себя важной персоной, определяющей последующий ход истории и создающей условия для выполнения собственных желаний. Только в такой момент я реально ощущаю свою истинную значимость, сознавая, что имею на это полное право. Изумительное чувство, которое порой сохраняется на всем обратном пути до дома, при условии, что никто случайно не налетит на меня по дороге.

Вульфа не было видно и слышно до самого обеда. Лифта тоже. Значит, он не поднимался в оранжерею. Однако я знал: он живой и дышит, так как, по словам Фрица, он съел обычный завтрак. Кроме того, когда я вернулся с процедуры голосования и пешеходной прогулки по ближайшим окрестностям, Фриц доложил, что звонил Паркер и Вульф разговаривал с ним из своей комнаты. И обеденное меню ничем не отличалось от обычного: запеченная пеламида, начиненная креветочным фаршем, и кресс-салат. Сойдя вниз в четверть второго, Вульф заглянул в кабинет, с порога пожелал мне доброго утра — хотя время было уже не утреннее — и прошел в столовую. Сперва я собирался пообедать в кухне, но потом решил: нам необходимо общаться друг с другом, раз уж у нас общий адвокат. Да и у Фрица появилось бы еще больше оснований тревожиться, а это было бы уж совсем ни к чему.

Когда я сел за стол, Вульф спросил, слышно ли что-нибудь от Фреда или Орри, и я ответил, что они звонили, и я велел им ждать дальнейших распоряжений и обещал известить, как только буду знать каких. Вульф не упомянул Сола, и я предположил, что тот звонил в мое отсутствие, хотя Фриц ничего об этом не говорил. Я и Вульф продолжали поддерживать за столом нормальные отношения, но тематика наших бесед не включала вопроса о праве на жизнь, свободу и счастье. Когда Вульф разделил рыбу — а Фриц подал мне мою и взял себе свою порцию, — он спросил меня, где ему нужно проголосовать, и я подробно объяснил дорогу. Затем Вульф поинтересовался моим мнением относительно распределения мест между демократами и республиканцами в нижней палате конгресса и в сенате, и мы некоторое время детально обсуждали эту проблему. Потом Вульф спросил, как я проголосовал, и я ответил, что высказался за Кэри, против Кларка, и мы обстоятельно поговорили и на эту тему.

Великолепное зрелище, ничего не скажешь. И раньше у Вульфа бывали спады настроения, дважды он переживал вспышки крайнего раздражения, но теперь я наблюдал что-то новое. Действие наших лицензий было временно приостановлено, если бы мы попытались проехать в Нью-Джерси или в Уэстпорт, то нас посадили бы под замок без всякого права на освобождение под залог, наши три помощника находились вместе с нами в таком же отчаянном положении, а он не хотел и пальцем пошевелить. Будто все образуется само собой. Фриц прав — он не fou, просто решил, что раз ситуация абсолютно безнадежная, ее нужно игнорировать. Когда мы встали из-за стола в десять минут третьего, я подумал, что дам ему еще двадцать четыре часа, а потом, если потребуется, предъявлю ультиматум.

Четыре часа спустя, однако, у меня возникли сомнения. Я уже не знал, что и думать. Выйдя из столовой, Вульф не пошел в кабинет и не поднялся в свою комнату, а высказал намерение отправиться голосовать и стал надевать пальто, которое предусмотрительно захватил с собой, спускаясь на обед. Ничего из ряда вон выходящего. Выборы всегда считались одним из немногих внеслужебных дел, способных выманить Вульфа на улицу при любой погоде.

Но в четверть седьмого он все еще не вернулся, хотя со времени его ухода прошло уже целых четыре часа. Я терялся в догадках. Мне представлялось, что он в больнице, или в морге, или же в самолете на пути в Черногорию. Сожалея о том, что не слушал в шесть часов по радио последние новости, я уже собирался начать поиски, когда у входа позвонили. Я вышел в коридор и увидел на крыльце Вульфа. Он никогда не носит с собой ключей.

Распахнув дверь, я впустил его.

— Захотелось попутно еще кое-чем заняться, — заявил он, расстегивая пальто.

— Большое движение на улицах? — спросил я учтиво.

— Да, как обычно, — ответил он.

Вешая его пальто, я решил не ждать с ультиматумом до завтра, а предъявить его сразу же после ужина, когда Фриц принесет нам кофе в кабинет. Вульф направился в кухню, я же — наверх, в свою комнату, где, стоя у окна, размышлял над текстом ультиматума.

Эта наша вечерняя трапеза заметно выделялась из всех, которые мне пришлось пережить до тех пор, — она доставила мне наименьшее удовольствие. Как мне представлялось, этот ужин мог быть последним. Тем не менее я в обычной манере держал нож и вилку, жевал и глотал пищу, выслушивал пространные рассуждения Вульфа о том, какое выражение было на лицах людей, стоявших в очереди к кабинам для голосования. К тому времени, когда мы перешли из столовой в кабинет и Фриц сервировал кофе, я все еще не придумал, с чего начать ультиматум, но данное обстоятельство меня не особенно смущало. По собственному опыту я знал, что лучше положиться на импровизацию и предоставить событиям развиваться произвольно.

В моей чашке еще оставалось немного кофе, когда у входной двери позвонили. Я вышел в коридор и заметил на ступеньках крыльца настоящее столпотворение. Подойдя поближе и разглядев лица непрошеных гостей, я вернулся в кабинет и доложил:

— Четверо из шестерых. Вилар, Джадд, Хан и Айго. Нет Акермана и Эркарта.

— Никто предварительно не позвонил?

— Никто.

— Пусть войдут.

Пока я их впускал и они раздевались в коридоре, я все старался угадать, с чем они пожаловали. По всем признакам они явились не просто предъявить ультиматум, ибо в кабинете Джадд сразу же занял красное кожаное кресло, а остальные расположились в желтых. И Джадд, не теряя времени, начал:

— По вашему внешнему виду не скажешь, что вы провели некоторое время в тюрьме.

— Мне приходилось сидеть и в более скверных тюрьмах, — заметил Вульф. — В Алжире.

— Неужели? Мне посчастливилось избежать тюремной камеры… Пока… Двое из нас рвались к вам еще утром, но мне хотелось сперва собрать побольше фактов, но не удалось. Их явно недостаточно. Быть может, вы в состоянии восполнить пробелы. Насколько я понял, вы и Гудвин категорически отказываетесь сотрудничать с полицией и окружным прокурором, как и ваши люди, которых вы наняли; нас расспрашивали о какой-то записке, якобы переданной кем-то из нас за ужином Бассетту. Потом произошло еще одно убийство, и полиция стала интересоваться: где мы находились утром в субботу, когда застрелили эту женщину. Вы отказались идти к окружному прокурору и, по-видимому, действительно не ходили; в конце концов вас забрали. Мы хотим знать, что происходит?

— Мне тоже хотелось бы это знать.

— Черт побери! — взорвался Айго. — Вы должны нам все рассказать.

— Сделаю с удовольствием. — Вульф обвел глазами присутствующих. — Я рад вашему приходу, джентльмены. Мистер Акерман и мистер Эркарт, вероятно, не желают ничего знать, и мне трудно их за это упрекнуть. Что касается записки, то Люси Дакос была, несомненно, в курсе, но она мертва. Очевидно, о записке знала также Мария Гарру, служанка, — она охотно подслушивает, — и обо всем сообщила полиции. Потому-то вас и потревожили, и это весьма прискорбно. Но я не сожалею о том, что разыскал вас и втянул в это дело, так как один из вас дал мне информацию, которая может оказаться полезной. Нет, неверно. Двое из вас сообщили мне кое-что, достойное внимания. Мистер Айго сказал мистеру Гудвину об одержимости мистера Бассетта — выражение мистера Айго, а мистер Хан в разговоре со мной заявил, что главная одержимость мистера Бассетта касалась его жены.

Когда я услышал эти слова, мне вдруг все стало ясно. Понимание взаимозависимостей наступило внезапно, как озарение, как вспышка молнии. Не предположение или подозрение, а именно четкое понимание всех фактов в их взаимосвязи.

Читатель, несомненно, уже давно догадался, в чем дело, и его, вероятно, удивляет, что мне потребовалось столько времени, чтобы разгадать шараду. Однако это еще не доказывает, что вы, читатель, сообразительнее меня. У вас все перед глазами в концентрированном виде, я же непосредственно участвовал в событиях, растянутых во времени. Возможно, я где-то преждевременно и оговорился, и намекнул, но я вовсе не собираюсь возвращаться назад и вносить в текст поправки, а пытаюсь четко излагать факты, не прибегая к недостойным уловкам.

Постараюсь воспроизвести остальную часть разговора, но за точность не ручаюсь. Я сидел на своем месте, как обычно, и слушал, о чем говорили, но одновременно мне нужно было принять решение, которое не могло ждать, пока они уйдут. Вульф отказался поделиться своими знаниями даже со мной, но почему, черт возьми? В чем причина? С ответом на этот вопрос можно подождать, а вот решение не терпело отлагательства. Вопрос заключался в том, следовало ли дать понять Вульфу, что мне теперь известна разгадка? Но, как я обнаружил, опять повторялась старая история, случавшаяся уже тысячу раз: я только делал вид, что ищу решения, в действительности его уже приняло мое подсознание. Другого названия для этого процесса у меня нет. Итак, я не стану просвещать Вульфа. Если ему вздумалось затеять подобную игру — ну что ж, я не возражаю. Во всякой игре участвуют по меньшей мере двое, и еще посмотрим, кто первым из нас допустит промах.

Между тем беседа продолжалась, но я уже отказался от своих первоначальных намерений. И хотя я обещал познакомить читателя с заключительной частью разговора Вульфа с нашими гостями, мне придется все-таки смошенничать. Если бы кто-то из них сказал что-нибудь существенное, способное изменить сложившуюся у меня общую картину преступления или добавить к ней дополнительные штрихи, то я бы непременно доложил, но этого не произошло. Вульф попытался подбить Хана и Айго вновь заговорить о миссис Бассетт, но безуспешно. По всей видимости, они решили, что лучше ее оставить в покое. Ведь они пришли, горяжеланием выяснить причины, побудившие Вульфа втянуть их в эту кашу, и, кроме того, им хотелось — особенно Джадду и Вилару — побольше узнать о Пьере Дакосе, нашедшем свою смерть в доме Вульфа, когда никого, кроме нас, здесь не было, и, конечно, расспросить поподробнее о Люсиль Дакос. В один из моментов мне показалось, что Вульф сейчас встанет и уйдет, но он все-таки удержался, остался сидеть и позволил им излить душу. Затем он высказал свое сожаление по поводу причиненных полицией неудобств, заверил в ценности представленной ими информации и выразил надежду, что они, быть может, присовокупят что-нибудь еще, полезное для дела. Но они не присовокупили. Теперь, поняв все до конца, я мог это утверждать со всей ответственностью.

Было почти десять часов вечера, когда я, выпустив посетителей, вернулся в кабинет. По дороге я принял еще одно решение. К себе в спальню Вульф отправится не раньше чем через час, а если он со мной заговорит, я едва ли смогу контролировать свой голос и выражение лица. Поэтому, не садясь за стол, я заметил:

— Поспешив, я, наверное, успею на последний тайм хоккейного матча, если, конечно, я вам не нужен.

Вульф не возражал и взял в руки книгу. Я вышел в коридор и надел пальто. На улице вовсю гулял ветер, будто выискивал, кого бы отхлестать по щекам. Подняв воротник пальто, я зашагал к ближайшему магазинчику на углу Восьмой авеню. Внутри я вошел в телефонную будку и набрал известный мне номер.

— Алло?

— С вами говорит президент Национальной лиги по реформированию тюрем. Не смогли бы вы уделить мне полчаса, чтобы побеседовать о наших целях и задачах?

— А вы побрились и вымылись?

— Никак нет. Я — главное вещественное доказательство истинного положения в наших местах заключения.

— Хорошо. Приходите сейчас, но воспользуйтесь служебным входом.

В это время ночью на поиски такси может потребоваться одна минута или целый час. Но мне повезло. Не успел я выйти из магазинчика, как увидел проезжающее мимо свободное такси.

Мне также повезло, что Лили оказалась дома и одна. Она сидела за роялем; вероятно, разбирала прелюдию Шопена. Это не просто предположение. Я могу судить по выражению ее глаз, по тону голоса, который приобретает певучие интонации, вибрирует, но сама Лили этого не замечает. Она предложила мне пройти в небольшую, но очень уютную рабочую комнату и вскоре пришла с подносом, на котором стояли бутылка шампанского и два бокала.

— Я поставила его в холодильник, когда ты позвонил, — сказала она. — Оно должно быть теперь в самый раз… Было очень скверно?

— Не совсем. Я сидел на койке, закрыв глаза, и воображал, что нахожусь перед камином на твоей загородной вилле, а ты хлопочешь в кухне, поджаривая бифштекс. А бокал для Мими? — спросил я, откупоривая бутылку.

— Она ушла в кино. Насколько плохи ваши дела?

— Если бы я знал. Мы выйдем, полагаю, из передряги живыми, но не спрашивай о наших шансах.

Удалив пробку, я разлил шампанское по бокалам. Потом открыл дверь, ведущую на веранду, и выставил бутылку на холод.

— За здоровье всех нас, — проговорила Лили. Мы чокнулись и выпили.

— Говоря о шансах. Если цветочные магазины были бы открыты, я бы принес тебе тысячу роз. В свое время я поставил тысячу против одного, что Дореми никогда не пожалеет о том, что назвала тебе Бенджамина Айго. Теперь я уверен в своем проигрыше и должен перед тобой извиниться.

— Почему же она пожалеет?

— Расскажу как-нибудь, возможно, уже скоро. Я позвонил и попросил разрешения прийти к тебе по трем причинам. Во-первых, мне нравится смотреть на тебя. Во-вторых, я хотел принести свои извинения. И в-третьих, я подумал, что ты, быть может, согласишься ответить на один или два вопроса о Дореми.

— Она сердится, когда ее так называют.

— Хорошо, о Доре Бассетт.

— На какие вопросы? Будет она опять сожалеть, если я на них отвечу?

— Все возможно. А дело вот в чем. Убили ее мужа, а также твоего любимого официанта и его дочь. Не исключено, что если ты сообщишь мне точные слова Доры Бассетт, когда она спрашивала обо мне, то это поможет разоблачить преступника. Именно этот вопрос я и хотел задать. Так как же она выразилась, какие слова употребила?

— Я уже говорила тебе, разве не так?

— Первый раз ее интересовало, виделась ли ты со мной после смерти ее мужа. Второй раз она спросила: нашел ли я того, кто положил бомбу в карман пальто Пьера.

— Именно.

— Ты можешь вспомнить в точности ее слова?

— Конечно, не смогу. Я не ходячий магнитофон, как ты.

— Она упоминала Ниро Вульфа?

— Думаю, что упоминала, но наверняка сказать не могу.

— Называла ли она кого-нибудь еще? Сола Пензера, Фреда Даркина или Орри Кэтера?

— Нет, не называла. Спрашивала только о тебе. Послушай, Эскамильо. Мне все это не по душе, и ты хорошо это знаешь. Как-то я говорила: мне не нравится думать о тебе как о частном детективе, но в одинаковой степени мне не понравилось бы думать о тебе как о биржевом маклере, или университетском профессоре, или водителе грузовика, или киноактере. Я хочу, чтобы для меня ты оставался просто Арчи Гудвином, и ты прекрасно это знаешь.

Лили осушила бокал с шампанским до дна. Я поставил свой бокал, наклонился, снял с ее ноги домашнюю туфельку из голубого шелка с золотыми полосками, налил в нее около двух унций вина, поднес к губам и выпил.

— Вот так я люблю тебя, — заявил я. — С сегодняшнего дня, направляясь к тебе, буду оставлять свою лицензию детектива дома, если, конечно, ее сохраню. В настоящее время наши лицензии временно аннулированы.

Глава 14

Ложась в постель и засыпая ночью во вторник, я понимал: утром необходимо что-то предпринять, но ничего не мог придумать. Однако в одном я был совершенно уверен: когда Вульф спустится из оранжереи в одиннадцать часов или сядет обедать в полдень, в доме меня уже не будет. Открыв глаза утром в среду, я уже точно себе представлял, где мне нужно быть и чем заниматься в одиннадцать часов. Очень удобно иметь в голове своего председателя правления, который принимает решения, пока ты спишь. В одиннадцать часов мне надлежало искать в комнате покойной Люси Дакос одну вещь, которая должна существовать. Иначе дело затянулось бы на недели и даже месяцы.

Я бы с удовольствием отправился туда сразу же после завтрака, но счел нецелесообразным иметь дело с «белым передником» до того, как она накормит дедушку Дакоса, подвезет его в инвалидной коляске к окну и по крайней мере выполнит хоть часть своих повседневных домашних обязанностей. Поэтому, только разделавшись со второй чашкой кофе, я сказал Фрицу, что в половине одиннадцатого уйду из дома по личным делам, и попросил передать Вульфу, чтобы не ждал меня к обеду. Фриц поинтересовался, нужно ли ему отвечать на телефонные звонки, и я кивнул утвердительно, напомнив о все еще сохранившемся за нами праве на свободу слова.

Кабинет вот уже несколько дней пребывал в заброшенном состоянии, и требовалось навести в нем порядок. На креслах лежал слой пыли. В корзинах для бумаг скопился всякий хлам. Вода в цветочной вазе на письменном столе Вульфа издавала неприятный запах.

Было много и других дел. Таким образом, уйти в половине одиннадцатого мне не удалось. Часы показывали без двадцати одиннадцать, когда я, достав из ящика с наличностью десять двадцатидолларовых купюр и записав в конторской книге: «6.11. А. Г., 200», закрыл дверцу сейфа и обвел глазами помещение, стараясь определить, не пропустил ли или не забыл ли я чего-нибудь. В этот момент у входа позвонили.

Разумеется, и «Газетт» и «Таймс» неоднократно публиковали ее фотографии, но уверяю вас: я все равно узнал бы, кто эта молодая особа, настолько своевременным и совершенно естественным было появление миссис Харви Бассетт. Поэтому, увидев незнакомую женщину на ступенях крыльца, я ни секунды не сомневался, что это именно она. Вчера я преодолел пешком две мили, желая расспросить Лили Роуэн о ней, а тут она сама пришла без всякого приглашения.

— Доброе утро, — приветствовал я, открывая дверь.

— Я — Дора Бассетт, а вы — Арчи Гудвин, — проговорила она, переступив порог, и, не задерживаясь, проследовала по коридору.

Вероятно, по мнению читателя, я должен был бы радоваться встрече с ней, но в действительности я вовсе не испытывал подобного чувства. В течение вот уже двенадцати часов я знал, что разговор с ней неизбежен, но при этом я рассчитывал сам определить место и время беседы. Вульф находился наверху, в оранжерее, и спустится в обычное время. Сейчас же стрелки показывали без двенадцати минут одиннадцать. Если бы я следовал неписаным внутренним правилам, я бы или поднялся к Вульфу, или же позвонил ему из кухни. Однако в этом доме уже более недели игнорировались всякие правила. Войдя в кабинет и направляясь к своему письменному столу, я даже не удостоил ее взглядом — Дора Бассетт стояла в нерешительности посреди комнаты, — а усевшись, нажал на кнопку вызова домашнего телефона.

Ответ прозвучал быстрее обычного.

— Да?

— Это я. Пришла миссис Харви Г. Бассетт, без приглашения, но, быть может, вы ее пригласили?

— Вовсе нет, — ответил Вульф. — Спущусь немедленно, — добавил он после некоторой паузы.

Теперь я внимательно посмотрел на нее. Итак, передо мной была Дореми собственной персоной. Невысокого роста, но и не очень маленькая, с узким личиком, которое, несомненно, выглядело бы привлекательным, если бы не густой макияж. Вероятно, первый после смерти мужа. Распахнутая норковая, или соболья, или котиковая шубка — я уже был не в состоянии различать меха — открывала взорам черное платье из натурального или искусственного шелка.

— Скоро придет, — сказал я, поднимаясь. — Вы сможете поговорить с нами обоими. Позвольте ваше манто.

— Но я хотела бы поговорить лично с вами, — попыталась она улыбнуться. — Мне многое известно о вас из ваших книг от Лили Роуэн.

— Тогда вы должны были сперва узнать расписание мистера Вульфа, он появляется в кабинете ровно в одиннадцать часов утра… А пока вы можете раздеться.

Дора Бассетт с сомнением посмотрела на меня, но потом все-таки уступила. Когда я, положив шубку на кушетку, вернулся к своему столу, она уже сидела в красном кожаном кресле.

— А вы выше ростом, чем я себе представляла. И более… более… суровый с виду. Лили считает вас элегантным.

Это была явная ложь. Лили никогда не считала меня элегантным. Не пыталась ли Дора столь незамысловатым способом подольститься ко мне? У меня не было времени придумать подходящий ответ: лифт остановился внизу, и было нужно успеть до появления Вульфа придать своему лицу надлежащее выражение. Я не хотел позволить ему до поры до времени догадаться, что я полностью в курсе дела.

Устроившись в кресле за своим письменным столом, Вульф повернулся к гостье. Поскольку он молчал, то начала Дора.

— Я пришла поговорить с Арчи Гудвином, — заявила она громче и настойчивее, чем прежде.

— Это мой кабинет, миссис Бассет, — спокойно напомнил Вульф.

— Мы можем пойти в другую комнату.

У меня не было ни малейшего представления о его планах. Возможно, Вульф хотел лишь взглянуть на нее, услышать ее голос, собираясь затем оставить нас и удалиться в кухню. Не знаю. Потому-то я вмешался, и если мои слова показались ему ироническими — тем лучше.

— Я работаю у мистера Вульфа, миссис Бассетт, и непременно сообщу ему потом все, что вы мне расскажете. Поэтому не стесняйтесь.

Дора Бассетт внимательно и серьезно посмотрела на меня своими большими карими глазами — слишком большими для маленького личика. Ее макияж не включал искусственные ресницы.

— Я хотела только спросить о моем муже, — проговорила она. — Судя по публикациям в газетах и по телевизионным передачам, полиция как будто полагает, что его… убийство и смерть того официанта как-то между собой связаны. А потом погибла дочь официанта; ведь сам официант был убит здесь… В вашем доме, — добавила она, взглянув на Вульфа.

— Да, здесь, — подтвердил Вульф. — Что вы хотели спросить о вашем муже?

— Ну… Я только… — начала она и откашлялась. — Прошло пять дней, почти целая неделя, а полиция ничего мне не говорит. Возможно, подумалось мне, вы что-нибудь знаете и расскажете. Полиция, по-видимому, полагает, что вам многое известно, раз вас арестовали из-за вашего упорного молчания. Быть может, вы сообщите мне… — Дора нервно взмахнула рукой. — Скажите, что вам известно о всей этой истории.

— Тогда вы напрасно потрудились прийти, мадам. Я предпочел провести два дня и две ночи в тюрьме, но не открываться полиции. Скажу только одно: убийства вашего мужа, официанта и той женщины действительно связаны между собой. Разумеется, я мог бы наговорить вам кучу лжи, но сомневаюсь, чтобы это принесло какую-то пользу. С другой стороны, вам, я уверен, есть что рассказать мне. Возможно, вас успокоит, если я пообещаю не передавать вашу информацию полиции и вообще ни одной живой душе. Беру на себя такое обязательство и мое слово твердо.

Дора не отрываясь смотрела прямо в глаза Вульфу. Она приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, но потом снова крепко сжала губы.

— Не могли бы мы перейти в другую комнату? — спросила она, взглянув на меня.

Иногда нет необходимости принимать решение — даже с помощью подсознания, — оно напрашивается само собой, лежит, так сказать, на поверхности.

— Проще простого, — ответил я, вставая. — Пойдемте наверх, в мою комнату. Можете оставить вашу шубку здесь.

Я пользуюсь лифтом не чаще одного раза в месяц, и никогда — в одиночку. Сопровождая Дору Бассетт в коридор, я сожалел, что рядом с дверью кабинета нет зеркала и я не могу видеть лица Вульфа. В последние дни я потратил немало времени, стараясь отгадать ход его мыслей, а, теперь ему придется поломать голову над причинами моих поступков. Пока мы поднимались, шли по коридору и устраивались в моей комнате, я, вместо того чтобы планировать свои дальнейшие шаги, все время думал о том, с каким, должно быть, удивлением Вульф наблюдал за нашим уходом.

Однако проблему планирования Дора Бассетт решила на свой лад. Когда я, закрыв дверь, приблизился к ней, она сначала положила мне ладони на руки, потом обняла за шею, тесно прижавшись лицом к груди. Плечи у нее задрожали, словно в лихорадке. Относительно дальнейших действий женщины, занявшей такую позицию, трудно строить какие-либо реальные предположения. Возможно, она стремится побудить вас снять с нее оставшуюся одежду или, быть может, стараясь удержаться на ногах, хватается за ближайший устойчивый предмет. Но как бы там ни было, нелепо в подобной ситуации стоять, положив руки по швам. Поэтому я тоже уверенно, по-мужски, обхватил ее и стал успокаивающе поглаживать по спине. Через минуту я несколько раз легонько хлопнул по круглой попке, как бы задавая вопрос. Она, как бы отвечая на него, сильнее стиснула мою шею.

Но вот ее плечи перестали дрожать, и я заметил:

— Вы могли бы проделать это и внизу. Вульф просто встал бы и покинул кабинет. А я принес бы вам чего-нибудь из кухни. Здесь наверху нет никаких напитков, только вода.

Она оторвала лицо от моей груди ровно настолько, чтобы произнести:

— Я не хочу вина. Мне нужно было лишь немного успокоиться. Я хотела, чтобы вы меня обняли.

— Вы ошибаетесь. Вам просто хотелось почувствовать себя в сильных руках, не важно в чьих, хотя я лично никогда не отказываюсь помочь нуждающемуся. Давайте присядем.

Дора ослабила хватку. Похлопав ее еще раз по спине, я взял за нежные кисти рук, бережно развел ее ладони, лежавшие сзади на моей шее. Отпустив меня, она выпрямилась, откинула рукой упавшую на глаза прядь волос и поправила сбившуюся набок меховую шапочку. В комнате были два кресла: одно мягкое — возле торшера, а другое поменьше, с прямой спинкой, — около небольшого письменного стола. Усадив Дору в кресло помягче, я принес для себя второе кресло поменьше.

Она пришла, как я понял, строя всевозможные догадки, и, насколько это зависит от меня, уйдет с тем же. Конечно, я бы охотно выудил из нее известные ей факты; ее объятия и дрожание плеч свидетельствовали в мою пользу. Однако тогда бы она по характеру моих вопросов сообразила, что мне в действительности известно, а это было бы нежелательно — пока. Поэтому, усаживаясь, я сказал:

— Мне жаль, миссис Бассетт, но это все, что я в состоянии предложить вам, — только пару крепких мужских рук. Если вы рассчитывали получить от меня информацию, которую мы скрыли от полиции, то вы ошиблись. Мы не разговариваем с полицией по одной простой причине — нам нечего сказать. Если вы знакомы с некоторыми из моих сочинений, то должны знать, что Вульф — эксцентричный, единственный в своем роде индивид. Мне, признаться, хотелось бы побольше узнать о вас. По словам мисс Роуэн, вы не любите читать. Что вас привлекло или позабавило в моих книгах?

Судя по выражению ее больших карих глаз, трудно было поверить, что она совсем недавно горячо меня обнимала. Изменился и тон ее голоса, когда она спросила:

— А что еще мисс Роуэн сообщила обо мне?

— Честно говоря, совсем немного. Лишь упомянула, что встречалась с вами и вы расспрашивали обо мне.

— Я спрашивала, зная о вашей дружбе с Лили. Кроме того, ваша фотография была опубликована в газете.

— Ну, разумеется. Между прочим, вашу фотографию тоже поместили. Так что же все-таки вас привлекло в моих книгах?

— Я вовсе их не читала, я солгала, потому что знала о ваших с ней отношениях, — ответила Дора, вставая. — Сожалею, что побеспокоила вас. Я думала… — Она тряхнула головой. — Не помню, о чем думала. Мне не хотелось бы… Моя шубка там, где он сидит.

Поднявшись, я пообещал вынести шубку и отворить дверь. Наш лифт тоже единственный в своем роде. Он больше возмущается при спуске, чем при подъеме. Внизу она подождала своей шубки. Вульфа в кабинете не оказалось. Вероятно, был в кухне. Я оставил на его столе записку:

«Н. В.

Отправился проводить миссис Б. домой. К ужину, вероятно, не вернусь.

А. Г.»
Положив записку на видное место и придавив ее пресс-папье, я вышел, помог миссис Бассетт одеться, натянул свое пальто и отомкнул дверь. Ее «роллс-ройс» стоял у крыльца; пока она сходила по ступенькам, из машины выскочил шофер и услужливо распахнул перед ней заднюю дверцу. «Роллс-ройс» плавно тронулся с места и покатил по улице, а я дошел до Девятой авеню и направился далее, к Центру.

В двенадцать часов десять минут пополудни я нажал на кнопку в подъезде дома 318 на Западной Пятьдесят четвертой улице. В течение трех минут никакой реакции, и я с сомнением покачал головой. Жильцы, возможно, уже съехали; прошло четыре дня после убийства дочери. Старик мог оказаться в больнице или вернуться во Францию. Но вот послышался хорошо знакомый голос:

— Кто эта-а тама?

— Арчи Гудвин от Ниро Вульфа. Не намерен лишний раз обременять мистера Дакоса, к тому же, как вам известно, я не говорю по-французски. Мне хотелось бы подняться к вам, если вы выкроите для меня несколько минут.

— Зачем? Я ничего не знаю.

— Очень может быть, но Ниро Вульф и я были бы вам чрезвычайно благодарны. Вы ведь ву пле.

— Но вы не говорите по-французски.

— Знаю, но эти два слова понимают даже ослы вроде меня. Ну, так как?

— Хорошо… для Ниро Вульфа…

Послышался щелчок, я толкнул дверь и очутился в вестибюле. Поднявшись на лифте, я убедился, что в дверях квартиры меня уже ждала служанка в белом переднике и со знакомой наколкой в волосах. Она как будто сделалась ниже ростом и меланхоличнее, складка на двойном подбородке выделялась еще резче. Судя по занятой ею позиции и выражению лица, она не собиралась приглашать меня в апартаменты. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как попытаться вывести ее из равновесия, в надежде, что это даст нужный эффект.

— Вы не возражаете, если я буду называть вас просто Марией?

— Это мое имя, — кивнула она. Я не стану воссоздавать здесь ее акцент — предоставляю читателю самому напрячь свое воображение.

— Ну что ж, Мария, вы, вероятно, предпочитаете откровенный разговор. Поэтому я скажу следующее: в тот вечер вы подслушали мой разговор с мисс Дакос и потом рассказали полиции о записке и об остальных вещах. Или же вам при тех же обстоятельствах стало известно содержание беседы Ниро Вульфа с мистером Дакосом. Я вовсе не утверждаю, что вы с умыслом подслушивали, но тем не менее вы прекрасно осведомлены. Не знаю, слышали ли вы, как мисс Дакос сказала мне о вашей нелюбви к ней.

— Специально я не прислушиваюсь к чужим разговорам.

— Я этого не говорил. Но вам было известно, что мисс Дакос вас не любит. Женщина всегда чувствует, когда другая женщина ее терпеть не может.

— Она мертва, но ей не повредит, если я скажу, что действительно не любила ее. Не то чтоб я ненавидела ее — для ненависти у меня не было причин. Но вы ведь пришли не за тем, чтобы напомнить мне о моей нелюбви к мисс Дакос.

— Вы правы. А у вас в доме довольно тепло, — заметил я, снимая пальто. — Я пришел, так как, по моему мнению, в квартире должна находиться улика, которая поможет поймать человека, убившего Пьера. Записка… или что-то другое. В комнате Пьера я уже искал, правда, безуспешно. Не исключено, однако, что нужная улика в другом месте, например, в комнате мисс Дакос… с ее ведома. Возможно, она все еще там. За этим я и пришел — попытаться все-таки отыскать.

Никакой видимой реакции. Она только сказала:

— Полиция уже осматривала ее комнату.

— Конечно, как положено, но они, по-видимому, не проявили чрезмерной настойчивости. Во всяком случае, полиция ничего не обнаружила, и мне хотелось бы еще раз попытать счастья. Ниро Вульф мог бы прийти и лично попросить разрешения у мистера Дакоса, но не хотел лишний раз беспокоить старого человека. Вы можете все время находиться со мной и следить за тем, чтобы я вел себя прилично.

— Нет! — энергично затрясла Мария головой. — Нет! Есть тысячи способов сказать «нет», и я наблюдал воочию многие из них. Порой вы узнаете скорее по глазам, чем по тону голоса, какого сорта это «нет». Маленькие, темные, почти черные глаза Марии, посаженные слишком близко друг к другу, часто мигали. Я был готов поставить десять против одного, что не смогу уговорить ее, но шансы были равны, что мне удастся ее подкупить.

— Послушайте, Мария, — начал я. — Как вам известно, неизвестный нам пока человек дал Пьеру сто долларов за какую-то записку.

— Сто долларов? Мне ничего об этом не известно.

— Можете мне поверить на слово… Мы предполагаем, что Пьер снял копию с записки, а Люси обнаружила ее и сделала еще одну копию для себя.

Вынув из кармана пачку денег, взятых мною из кассы наличности, я отсчитал пять двадцатидолларовых купюр, а остальные вернул на прежнее место.

— Хорошо, — проговорил я. — Даю вам сто долларов, если вы позволите мне отыскать сделанную Люсиль копию или обнаружить в ее комнате еще что-нибудь полезное. На это может потребоваться пять минут или пять часов. Вот… возьмите.

Глаза Марии выражали согласие, но руки оставались неподвижными. Аккуратно сложив банкноты, я положил их в левый карман белого передника и заметил:

— Если вам не хочется присутствовать при осмотре, вы можете меня обыскать перед тем, как выпустить из квартиры.

— Только ее комнату, — заявила Мария.

— Договорились, — кивнул я.

И она отступила в сторону, пропуская меня в квартиру. Затем Мария провела меня в комнату Люси. Я подошел к креслу у окна и положил пальто.

— Я не останусь, — сказала Мария. — Много работы. Я уже говорила, что мне известно о вас и Ниро Вульфе от Пьера. Желаете чашку кофе?

Поблагодарив, я отказался, и она ушла. Раз речь шла о клочке бумаги, то удобнее всего спрятать его в книгах, но Люси видела, как я обыскивал комнату ее отца, рылся в книгах, и, вероятнее всего, подобрала другой тайник. У правой стены стоял письменный стол. Я подошел и попробовал верхний ящик. Он был заперт, но ключ торчал в замке, оставленный, видимо, стражем порядка. В ящике — несколько сортов почтовой бумаги и конверты, квитанции оплаченных счетов, карандаши и ручки, пачка любительских снимков, перетянутая резинкой. Пяти минут хватило с лихвой. Второй ящик был набит письмами в конвертах разных размеров, форм и цветов, адресованными мисс Люси Дакос. Подобные письма всегда представляют проблему. Если вы не станете читать, то никогда не отделаетесь от ощущения, что, возможно, упустили важную деталь, а если прочитаете их, то в конце концов окажется, что в них ничего для вас интересного. Я как раз вынимал одно из писем из конверта, когда где-то в глубине квартиры прозвучал звонок — не телефонный, а во входную дверь. Я скорчил недовольную гримасу. Вряд ли это была полиция, ведь со времени убийства прошло четыре дня, но полностью такая возможность не исключалась. Насторожившись, я услышал далекий голос Марии, но слов не разобрал.

— Там внизу мужчина, — сказала Мария, появляясь в дверях. — Говорит, его зовут Сол Пензер и сюда его послал Ниро Вульф. Хочет подняться.

— Вы сообщили ему, что я здесь?

— Да.

— Вы назвали мое имя?

— Да.

— Ниро Вульф прислал его помочь мне, — заявил я, доставая деньги из кармана и приближаясь к Марии. — Иногда он так поступает, не предупреждая заранее. — Карман передника был пуст, и я, сложив двадцатидолларовую бумажку, сунул на освободившееся место. — Сол Пензер хороший человек, Ниро Вульф ему во всем доверяет. С его помощью мы управимся быстрее.

— Мне это не нравится.

— Нам тоже не доставляет большого удовольствия, Мария, но мы хотим разоблачить человека, который убил Пьера.

Она повернулась и ушла. Сперва я было последовал за ней, но потом передумал и вернулся к письменному столу, прислушиваясь к шуму лифта. Но услышал я его, только когда он остановился на этом этаже. Вновь выдвинув ящик стола, я вынимал письмо из конверта, когда раздались шаги и знакомый голос спросил:

— Ну что, Арчи, повезло?

Как всегда действуя в своей излюбленной манере, Сол намеревался застать меня врасплох.

— Не торопи, — ответил я. — Только еще начал.

Я выглянул в коридор — ни души — и плотно притворил дверь. Сол снял пальто и положил его на кресло рядом с моим.

— Так вот где был Вульф вчера после обеда, — сказал я. — Встречался с тобой. Я постараюсь не путаться у тебя под ногами, но и не собираюсь уступать тебе пальму первенства.

Мы стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.

— Значит, ты все-таки догадался, — заметил Сол.

— Да, черт возьми, ты прав, я в самом деле докопался до истины и теперь действую самостоятельно, на свой страх и риск.

Сол, покачивая головой, рассмеялся. Беззвучно, не разжимая губ, только одними глазами.

— Смейся сколько угодно, пока не лопнешь, но не мешай мне. У меня мало времени… спешу.

Я подошел к столу и достал из ящика письмо. Руки у меня дрожали. Сзади Сол проговорил:

— Арчи, на моей памяти, ты еще никогда так кардинально не ошибался. Я полагал, что ты давно разгадал ход мыслей Вульфа и потешаешься втайне над ним. Разве ты в самом деле не знал, что Вульф опасался за тебя? Боялся, что ты непременно убьешь негодяя? Вульф был убежден — ты обязательно его прикончишь.

Письмо выпало у меня из рук, и, мне кажется, я от изумления разинул рот и вытаращил глаза.

— Какая чепуха! — с трудом произнес я.

— Это правда. Вульф сказал, что ты расправишься с ним без пистолета или дубинки, а голыми руками — сломаешь ему шею или сбросишь откуда-нибудь. Я даже не пытался спорить с ним, настолько он был убежден в правильности своих предположений на твой счет.

— Мне казалось, что он меня достаточно хорошо изучил. А ты находишь это смешным?

— Конечно, все это забавно. Он, безусловно, хорошо изучил тебя, а ты — его. Все дело в том, что Вульф сам бы убил негодяя. У меня тоже руки чешутся, как и у тебя.

— А ты знал правду? — спросил я.

— Нет, до прихода Вульфа не знал. А ведь должен был бы. Множество признаков указывали на него: нежелание Пьера раскрыться перед тобой, раздевалка в ресторане «Рустерман», расспросы Доры Бассетт о тебе, известное нам отношение его к женщинам, предложение работать задаром, желание самому заняться Люси Дакос. Мне следовало раньше сообразить… Вероятно, постепенно глупею, — постучал Сол себя по голове.

— И я пребывал в неведении до вчерашнего вечера. Что-нибудь удалось узнать?

— Пока ничего существенного. Принялся искать лишь накануне, в половине шестого вечера. Я подозреваю, каким образом он познакомился с Дорой Бассетт. Как ты знаешь, он часто выполняет отдельные задания для детективного агентства Дила Баскома, а тот примерно год назад что-то делал по просьбе Бассетта для компании «Нэтэлек». В полдень я решил попробовать здесь, но вижу, что ты опередил меня.

— Не намного, только приступил. О'кей. Я пришел по собственной инициативе, а ты — по поручению Вульфа. Кто из нас теперь главный?

— Велико искушение! — ухмыльнулся Сол. — Ох, как велико! Но я не Оскар Уайльд и в состоянии соблазн преодолеть. Где ты хочешь, чтоб я начал?

Я в свою очередь усмехнулся. Сол не часто подчеркивает, что ему известно о таких людях, как Оскар Уайльд, о которых я не имею ни малейшего представления.

— Можешь попытаться поискать в письменном столе, я только успел просмотреть верхний ящик, — ответил я. — Здесь масса книг, и я займусь ими.

Глава 15

Два часа спустя, когда пришла Мария, мы уже обследовали обширную территорию — по крайней мере Сол успел — и ничего не обнаружили. Сол тщательно проверил письменный стол, кресла, стенной шкаф, постель, пол, туалетный столик, картины на стенах и стопку журналов. Чтобы быстро перетряхнуть книги, мне понадобилось полчаса. Затем я уселся поудобнее в кресло и стал переворачивать страницу за страницей, стараясь не пропустить ни одной. Когда Сол еще раз осматривал хранившиеся в стенном шкафу туфли, обращая особое внимание на стельки, вошла Мария с нагруженным подносом и поставила его на стол.

— Я ходила за пивом, — объяснила она. — У нас в доме только минеральная вода. Надеюсь, вам понравится паштет из рубленой свинины. Монсеньор Дакос приготовляет его сам. Его инвалидная коляска не проходит в кухню, и я приношу ему мясо и все, что требуется, в коридор.

— Большое вам спасибо, — сказал я, приближаясь к столу. — Признаться, я голоден. Еще раз спасибо.

Моя рука потянулась к карману, но Мария жестом остановила меня.

— Нет, — заявила она твердо. — Сейчас вы — наши гости.

С этими словами она вышла.

На подносе было большое блюдо с дюжиной ломтиков чего-то мясного, длинный узкий батон белого хлеба и пиво. Несомненно, Пьер говорил ей о пристрастии Ниро Вульфа к пиву, а мы пришли от него, следовательно, она отправилась за пивом. Нужно не забыть рассказать об этом Вульфу. Мы пододвинули стол к кровати; я сел на постель, а Сол — в кресло. Хлебного ножа не было. Ведь хлеб положено не резать, а отламывать по кусочку. Так называемый паштет оказался обыкновенным зельцем, и я надеюсь, что эти строки не попадут на глаза Фрицу, так как вынужден признать: зельц дедушки Дакоса был гораздо вкуснее. Мы оба согласились, что это был лучший зельц из всех, которые нам доводилось когда-либо пробовать. И хлеб вполне соответствовал его качеству. Как я заявил Солу, меня радует, что мы по крайней мере хоть что-то получили за те шесть двадцатидолларовых бумажек, которые я вручил Марии.

Через полчаса дело выглядело так, будто все наши приобретения только этим ленчем и ограничатся. Мы внимательно посмотрели друг другу в глаза.

— Я кое-что упустил, — заявил Сол. — Недостаточно тщательно обследовал книжные обложки. А ты?

Я согласился с Солом, и мы вновь принялись за книги; он брал с верхней, а я со средней полки. И уже в третьей книге — сочинения Бетти Фридан «Загадки женской природы» — я обнаружил искомое. Внутренняя часть задней обложки на первый взгляд ничем не выделялась, однако в середине имелась едва заметная выпуклость, и из-под наклеенного верхнего листка виднелась узкая полоска — в одну шестьдесят четвертую долю дюйма, — полоска бумаги несколько иного цвета. Достав свой перочинный ножик, я открыл маленькое лезвие. Сол поставил свою книгу на полку и присоединился ко мне.

— Будь осторожен, — сказал он, но я даже не взглянул на него.

Все это свидетельствовало о том состоянии, в котором мы находились. Обычно мы никогда не говорим друг другу очевидные вещи.

Потребовалось не меньше пяти минут, чтобы убедиться — верхний листок накрепко приклеен по всей поверхности, кроме середины, где существовало едва заметное четырехугольное вздутие. Теперь предстояла тонкая операция. Нужно было подобраться под край того предмета, который скрывался под выпуклостью. На это ушло еще пять минут, но, как только прием удался, дальнейшее все пошло как по маслу. Разрезав бумагу по периметру четырехугольника, я извлек из тайника склеенные вместе листки обыкновенной и папиросной бумаги. Эта записка и сейчас, когда я пишу эти строки, лежит передо мной. Однажды я сфотографировал ее, чтобы воспроизвести на страницах своей книги. Исполненная чернилами, запись выглядела следующим образом:

«ОРРИ КЭТЕР 127Е — 94».

Я передал листок Солу. Он взглянул и, возвращая, заметил:

— Писала Люси Дакос.

— Вне всякого сомнения. Именно такую записку Пьер обнаружил на подносе, и Орри дал ему за нее сто долларов. Это случилось через четыре дня после памятного ужина. Значит, Пьер держал этот клочок бумаги у себя дома в течение всего этого времени. Я еще неделю назад высказал предположение, что Люси нашла записку и скопировала ее, что она попытается кого-то шантажировать и что в итоге ее пристукнут.

Спрятав записку в бумажник, я встал и спросил:

— У тебя есть какая-нибудь программа дальнейших действий? Я не собираюсь докладывать Вульфу лично. Сделаю это из ближайшей телефонной будки.

— Могу я присутствовать при разговоре?

— Конечно. Почему бы и нет?

Осмотревшись в комнате и убедившись, что все было в полном порядке, кроме стола, который все еще стоял возле кровати, мы водворили его на прежнее место. Сол взял наши пальто и книгу, а я — поднос. Марию мы застали в кухне, которая занимала вчетверо меньше пространства, чем кухня в доме Вульфа. Заверив Марию, что хлеб и зельц были превосходными и спасли нас от голодной смерти, я затем сказал, что наши надежды не оправдались и мы ничего не обнаружили, а с собой мы берем только одну вещь — книгу, которую хотим дополнительно исследовать; возможно, она подскажет нам какую-нибудь идею. Мария отказалась взять у меня деньги за книгу. Мисс Дакос, дескать, нет в живых, а им эти книги не нужны. Отклонила она и мое предложение проверить наши карманы и проводила нас к выходу. В общем и целом мои расходы себя оправдали.

На улице я заявил Солу:

— Перед этим я говорил из ближайшей телефонной будки. Но там вдвоем нам будет слишком тесно. Как ты смотришь, если мы отправимся на твою квартиру?

Сол охотно согласился и добавил, что его автомашина на стоянке близ Десятой авеню, и мы устремились туда. Сол так же, как и я, не любит разговаривать за рулем, но готов слушать. Я рассказал ему о непрошеной посетительнице сегодня утром, и Сол выразил сожаление, что его с нами не было, так как ему было бы интересно взглянуть на Дору Бассетт.

Оставив автомашину в гараже на Тридцать девятой улице, мы два квартала прошли пешком. Сол живет на верхнем этаже реконструированного дома на Тридцать восьмой улице, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Просторную гостиную освещают два торшера и две настольные лампы. Одну стену занимают окна, другую — полки, заставленные книгами. В двух других стенах — двери. Одна ведет в ванную комнату, а другая выходит в коридор. На стенах висят картины, повсюду на полках самые разнообразные предметы: от образцов минералов до бивней моржа. В дальнем углу — рояль. Телефон — на письменном столе, между окон. Сол был единственным частным детективом в Нью-Йорке, который запрашивал и всегда получал двадцать долларов в час, и эти деньги соответствовали его достижениям.

Я уселся за стол и начал набирать номер, а он отправился в спальню, где установлен параллельный аппарат. Было четверть пятого. Значит, Вульф вернулся из оранжереи. Снять трубку мог Фриц или сам Вульф, в зависимости от того, чем он в данный момент занимался.

— Да? — прозвучал голос Вульфа.

— Это я. Должен сделать подробный доклад. Нахожусь на квартире у Сола. Миссис Бассетт я домой не провожал. В четверть первого я начал обследовать комнату Люси Дакос. В половине первого появился Сол и предложил свою помощь. Мария Гарру накормила нас изумительным зельцем, за который я заплатил ей сто двадцать долларов. Упоминаю лишь затем, чтобы вас не терзала мысль — поел ли я? В половине четвертого мы нашли листок, который Люси спрятала в обложке книги. На нем она записала имя и адрес Орри. Я понял, что это Орри, накануне вечером, когда вы в присутствии Хана и Айго упомянули об одержимости Бассетта своей женой. Как сказал Сол, вы думали… нет, были убеждены, что я убью Орри. Чепуха! Вы, возможно, и в самом деле гений, но тем не менее вы спятили. Однажды я заглянул в сборник известных изречений. Так вот кто-то изрек, что все гении немного сумасшедшие…

— Это сказал Сенека…

— Очевидно, предметом вашей мании являюсь я. Когда-нибудь мы поговорим обстоятельно на эту тему. А сейчас у нас проблема. Обнаруженная нами записка в книге Бетти Фридан «Загадки женской природы», которая сейчас у меня, расставила все точки над «I», и Солу нет нужды продолжать суетиться. Как я уже сказал, мы в его квартире. Фред ожидает ваших распоряжений, он пока не будет ничего предпринимать. Мы собираемся пригласить Орри сюда, но нам необходимо еще решить, как с ним поступить. У меня есть одна идея, но мы втроем сперва ее обсудим. Вы во всем этом не участвуете. По вашим словам, эмоции относительно Никсона и Уотергейта повлияли на ваши умственные способности. Эти эмоции, бесспорно, сказались… если иметь в виду ваши подозрения относительно моих намерений. Вот и все, но готов выслушать, если у вас есть что сказать.

Не отвечая, Вульф положил трубку.

Подойдя к роялю и растопырив пятерню, я ударил по клавишам; этот жест, по мнению Лили, является признаком принятого жесткого решения. Повернувшись, я увидел стоявшего рядом Сола. Он не произнес ни слова, лишь вопросительно поднял брови.

— Я только выполняю распоряжение Вульфа. Он ведь просил нас не придерживаться слепо его указаний.

— Странно сформулированное предложение.

— У меня странное ощущение.

— И у меня. Позвонишь Фреду или лучше это сделать мне? — спросил Сол.

Раз Фреда, сказал я Солу, нужно пригласить на квартиру к нему, звонить, на мой взгляд, должен он. Сол подошел к письменному столу и набрал номер. Долго ждать не пришлось. Фред, по всей видимости, все время крутился возле телефона. Очень на него похоже. Он, пожалуй, сильнее любого из нас ненавидит незавершенные дела.

— Фред уже в дороге, — объявил Сол, кладя трубку. — Через полчаса или даже раньше будет здесь. Молоко или виски?

— Спасибо, пока — ничего. Ты слышал, как я сказал Вульфу, что у меня есть идея, но мне необходимо еще хорошенько поразмыслить, прежде чем посвящать вас. Проблема очень и очень непростая. Или, быть может, у тебя уже готов подходящий сценарий?

— Нет даже чернового наброска. Мне тоже нужно крепко подумать.

Наступили сумерки; Сол включил освещение и задернул на окнах гардины. Я уселся в кресле у стола, на котором мы обычно играли в покер. В голове у меня царил настоящий хаос, какого мне еще не приходилось переживать. Стоило подойти к проблеме с одних позиций, как тотчас всплывали другие аспекты, опрокидывающие прежние соображения. Например, взять хотя бы ту же Джилл, стюардессу одной воздушной компании, на которой Орри женился несколько лет назад, когда решил остепениться и прекратить доказывать делом, что Казанова против него — по выражению Сола — просто младенец. Джилл все еще имела на него большое влияние. Поскольку ей предстояло пережить сильное потрясение, как бы бережно мы ни подошли к делу, то почему бы не использовать в наших целях ее? Или Дору Бассетт. Не известно, какие чувства она испытывала к Орри сейчас, но не трудно узнать и попытаться действовать через нее. Перед моим мысленным взором маячили еще два-три возможных подхода к проблеме. Но я не мог уйти от главного вопроса: сможем ли мы — четверо — спасти при этом свою шкуру? Только когда позвонили у входа и Сол отправился открывать Фреду, мне стало ясно, что я напрасно трачу время на второстепенные подробности. С какого бы боку мы ни подошли, нам предстояло добиться конкретного результата, а значит, следовало в первую очередь найти наиболее быстрый и верный путь к этой цели.

Сол — неизменно гостеприимный хозяин — пододвинул кресла к кофейному столику, на котором расставил напитки: виски для меня и Фреда и коньяк для себя. Фред расположился на кушетке, мы с Солом заняли кресла.

— По телефону я сказал, — начал Сол, обращаясь к Фреду, — что предстоит небольшая сходка. В действительности — это военный совет. Объясни ему, Арчи.

— Объясни ему сам. Ты ведь узнал правду прежде меня.

— Только после того, как мистер Вульф рассказал мне. Но не будем считаться… Фред, всех трех убил Орри Кэтер.

— Знаю, — кивнул Фред.

— Что?! — вытаращил глаза Сол.

— Невероятно! — уставился и я на Фреда. — Как ты беспардонно врешь!

— Я вовсе не соврал, Арчи. Я догадался, когда он попросил мистера Вульфа поручить Люси Дакос именно ему, а не Солу. С какой стати? Разве он не знал, что мистер Вульф никогда на такое не пойдет? Откровенная глупость. И еще. Ему, разумеется, было известно о той мужской комнате в ресторане «Рустерман». Но главное — его просьба относительно Люси Дакос. Чистый идиотизм. Но тогда я посчитал, что ошибаюсь, ведь мистер Вульф даже не намекнул.

— Я сдаюсь, — сказал Сол. — И ухожу вместе с Алисой в Зазеркалье. Сперва Арчи выполняет распоряжения, игнорируя указания, а теперь ты, заявляя о догадке, признаешь, что был убежден в своей ошибке.

— Я тоже сдаюсь! — воскликнул я. — Все вы, оказывается, узнали прежде меня. Значит, я утратил свою квалификацию и никуда не гожусь. Теперь говорите вы, а я буду слушать.

— Правильно оценить факты тебе мешало одно важное обстоятельство, — пояснил Сол. — Ты знал, что Орри стремился занять твое место у мистера Вульфа, и боялся обвинения в предвзятом к нему отношении. Поэтому ты всегда с ним излишнеделикатничал и проявлял к нему чрезмерную снисходительность там, где я или Фред ее никогда бы не допустили. Это проступает во всех твоих докладах. У тебя на глазах были, так сказать, моральные шоры, которые у нас отсутствовали. Мне следовало это учитывать. По твоим словам, у тебя есть какая-то идея, которую ты хотел бы хорошенько обдумать. Шоры теперь сняты, так давай выкладывай, в чем суть твоих размышлений.

Отхлебнув виски, я запил его водой.

— Мне только подумалось, что у меня есть идея. В действительности я беспомощно барахтался среди различных второстепенных предположений и умозаключений. Я располагаю на самом деле только… двумя фактами. Первый: Орри сам напросился на неприятности и должен понести наказание. Он сознательно избрал свой путь и должен пройти его до конца. Второй — Ниро Вульф, величайший детектив, связан по рукам и ногам, не может шевельнуть и пальцем. Если он поступит, как предписывает закон, то есть соберет доказательства и передаст их Кремеру, то ему придется выступить на суде в качестве свидетеля и отвечать на вопросы, касающиеся человека, которого он многие годы использовал в работе и которому доверял. Вульф ни под каким видом не пойдет на это, скорее согласится провести десять лет в тюрьме. Вы это отлично знаете, и меня радует такая позиция Вульфа. Ведь не только ему, но всем нам придется на открытом процессе отвечать на вопросы о парне, с которым мы долгое время работали и в свободное время играли в покер.

Я отхлебнул слишком много виски и должен был сперва перевести дух.

— Вряд ли, — продолжал я, — Вульф в состоянии вынести один лишь вид Орри Кэтера. Поэтому мы и собрались здесь, а не в привычном кабинете на Западной Тридцать пятой улице. Час тому назад я по телефону сообщил Вульфу, что мы сами решим, как поступить, и спросил, не желает ли он что-нибудь порекомендовать, и он молча положил трубку. Если мы войдем в кабинет вместе с Орри, он тотчас уйдет. Не выдержит. А потому мы…

— Хочу заметить, — перебил Фред. — Я тоже не выдержу. Если бы Орри сейчас появился здесь, я бы не стал думать, а сразу же его прикончил бы. У меня пистолет — теперь всегда ночью беру с собой, — но я не стал бы стрелять, а задушил бы его.

— Любой из нас с превеликим удовольствием удавил бы его, как собаку, — проговорил Сол, — но мы должны не забывать о наших собственных шеях. Конечно, Арчи прав: Орри сам избрал свой путь, и наше дело — помочь ему пройти его до конца. Весь вопрос в том — каким образом? Мне кажется, именно над этим вопросом ты хотел поразмыслить, — закончил Сол, взглянув на меня.

— Мы подумаем сообща, — кивнул я, посмотрев на часы, которые показывали пять часов двадцать две минуты. — Предлагаю позвонить Орри и пригласить его сюда на совещание к девяти часам вечера. Как ты, Фред?

Фред поднял бокал, посмотрел и опять опустил.

— Разумеется. Черт возьми! Что нам остается делать?

Сол встал, подошел к телефону и снял трубку.

Глава 16

Ни за что не согласился бы пережить еще раз подобное! И я не имею в виду те три часа, пока мы обсуждали проблему и решали, как действовать дальше, а тот час, когда Орри пришел и мы осуществили свой план.

Я даже не уверен, решились ли мы его вообще осуществить, если бы не бомба. Мы чувствовали себя явно не в своей тарелке, стоя у входа, пока Орри взбирался на третий этаж, — стоя так, чтобы он мог видеть только Сола в позе радушного хозяина, встречающего гостя.

Мне кажется, я уже упоминал, что Орри был выше меня на полдюйма и примерно такого же крепкого телосложения — мускулистый, ни унции лишнего жира. Как только он вошел, мы набросились на него: Сол сзади, а я и Фред с боков. Орри среагировал инстинктивно, но слишком поздно. Рука Сола крепко сдавила ему шею. Никто не промолвил ни слова. Сол начал его обыскивать, сперва правую сторону, потом левую. Пальто Орри не было застегнуто на пуговицы. Из-под левой подмышки, как и ожидалось, Сол извлек револьвер и бросил его подальше на ковер. Потом из внутреннего нагрудного кармана пиджака он достал — совершенно для нас неожиданно, потому что Орри не курит, — алюминиевую сигарную трубку «Дон Педро».

— Боже праведный! — только и смог произнести Фред.

Как я уже сказал, я не уверен, что без бомбы мы решились бы привести в исполнение свой план. Убедившись, что крышка плотно закручена, Сол положил трубку в свой нагрудный карман и закончил с обыском. Фреди и я отпустили Орри и отошли в сторону. Орри повернулся и шагнул к выходу, намереваясь — хотите верьте, хотите нет — уйти. Но там оказался Сол, захлопнувший ногой дверь.

— Черт возьми, Орри, — начал я. — Ты мог бы догадаться, должен был понять. Идти сюда с этой штукой в кармане? За кого ты нас принимаешь?

— Ведь это ты, Сол, посоветовал неожиданно напасть на него, — проговорил с трудом Фред. — Боже праведный!

— Давай в комнату, Орри, — скомандовал Сол. — Там разберемся.

Признаюсь, я никогда не думал, что Орри Кэтер — идиот. Он не был Солом Пензером, но и идиотом не был. Однако в ту минуту он повел себя как последний кретин.

— Зачем? — спросил он. — Ладно, вы заполучили эту штуковину, но у меня нет охоты с вами трепать языком — пойду домой.

Его голос звучал почти как обычно, лишь слегка осип.

— О нет, никуда ты не пойдешь, — заметил Фред. — Боже мой, ты что, не понимаешь? Наступил час расплаты, и тебе не отвертеться.

Сол поднял с пола револьвер, старый «смит-и-вессон», который был у Орри многие годы, и положил себе в карман.

— Давай, Орри, заходи, — вновь скомандовал он. — Предстоит разговор.

Я взял Орри за левую руку, но он отдернул ее и, пройдя под аркой, вошел в гостиную. Опередив Орри, Сол провел его к кофейному столику. В этой комнате мы вчетвером часто играли в карты. Здесь же мы когда-то разоблачили Поля Раго[59] — убийцу. Орри занял среднее кресло, по бокам разместились Сол (слева) И Фред (справа), я сел на кушетку, напротив.

— Объясни ему. Арчи, — сказал Сол.

— Фред уже тебе объяснил, — проговорил я, обращаясь к Орри. — Тебе не отвертеться. Мы не собираемся передавать тебя в руки правосудия. Мне не нужно разжевывать, почему это неприем…

— Тебе вообще ничего не нужно разжевывать, — перебил меня Орри.

— Тогда и не буду. Хочу только рассказать, что мы намерены предпринять. Мы собираемся сделать так, чтобы для тебя оказалось невозможным дальше жить. Завтра я увижусь с Джилл, или с ней встретится Сол. Ты больше не сможешь работать не только в Нью-Йорке, но и нигде в мире, никогда не сможешь общаться с порядочными людьми. Ты хорошо знаешь нас и знаешь Ниро Вульфа. Мы прекрасно сознаем, сколько Ниро Вульфу придется потратить денег, а нам — времени и сил, но это лишь наказание за то, что мы своевременно не отказались от тебя. Как точно…

— У вас не было причин от меня отказываться.

— Более чем достаточно. Например, возьмем другой случай. Восемь лет назад ты попал в тюрьму по обвинению в убийстве, и нам стоило больших трудов тебя выручить.

— Обыкновенное стечение обстоятельств. Просто не повезло, и тебе это хорошо известно.

— Брось выкручиваться. Зато тебе повезло, когда ты сумел отправить на тот свет трех ни в чем неповинных людей. Зато тебе…

— У вас нет доказательств. Абсолютно никаких…

— Боже праведный! — вырвалось у Фреда.

— Нам не нужно ничего доказывать, — продолжал я. — Как я уже сказал, мы не намерены передавать тебя полиции, а только сделать так, чтобы тебе оказалось невозможным дальше жить. Ты сознательно избрал свой путь и должен сам пройти его до конца. Фактически мы можем доказать, но ты хорошо знаешь, что это будет для нас означать, особенно для Ниро Вульфа. Без особого труда можно доказать убийство Бассетта. Тебе известно, что полиция отыскала пулю, пробившую ему сердце, а револьвер, из которого она была выпущена, наверняка сейчас в кармане у Сола. И Пьер…

— То была вынужденная самооборона. Бассетт хотел меня разорить, уничтожить.

— Пьер не собирался тебя уничтожать.

— Нет, хотел. Когда Пьер узнал, что произошло с Бассеттом, он вспомнил обо мне и о записке. Я, как последний осел, дал ему сначала за нее сто долларов. Потом уж он потребовал тысячу. Целый кусок. Пришел в первое же воскресенье после случая с Бассеттом и потребовал тысячу долларов. Дескать, это все, что ему нужно, и что он больше не попросит. Но ты, Арчи, отлично знаешь, как обстоит дело с шантажом. Сам как-то заявил, что всех шантажистов нужно расстреливать.

— Но ты ведь не расстрелял его… В воскресенье, говоришь? Значит, на следующий день — днем или вечером — ты отправился в ресторан «Рустерман» и подсунул в карман пальто Пьера бомбу. Затем разорить тебя вознамерилась его дочь, и ты застрелил ее. Полиция располагает и этой пулей. У тебя была еще одна бомба — вероятно, приобрел сразу две со скидкой, — но ты не мог использовать ее против дочери Пьера, так как она знала, каким способом ты отправил на тот свет ее отца. И захватил эту бомбу с собой, направляясь к нам. По-моему, Сол хорошо справился со своим голосом, когда звонил тебе, но, вероятно, после трех убийств ты стал чересчур нервным. А теперь уничтожить тебя собираемся уже мы.

Сол встал и вышел. Порой поход в уборную невозможно отложить. Но я ошибся: он направился вовсе не туда. Его шаги прозвучали по кафельному полу прихожей и замерли в кухне. Фред поднялся, потянулся и снова сел. Орри быстро посмотрел на него и опять перевел взгляд на меня. Все молчали. Вновь звук шагов, и Сол вернулся в гостиную, подсел ко мне и выложил на кушетку ленту липкого пластыря, плоскогубцы и две бумажные салфетки. Затем достал из кармана сигарную трубку «Дон Педро», проверил колпачок, и, держа плоскогубцами за середину, тщательно протер трубку салфеткой, потом, положив ее на другую салфетку, ловко закатал, подогнув края, и накрутил сверху около метра липкой ленты. Умелая работа под внимательными взорами довольной публики.

— Мы оставляем у себя револьвер, — сказал Сол. — Как ты уже говорил. Арчи, мы не намерены передавать его полиции, но сохраним револьвер на всякий случай. А вот эту вещь мы вернем Орри. Согласен?

— Разумеется, — ответил я. — Раз уж ты так красиво ее упаковал. Что ты думаешь, Фред?

— По-моему, все правильно, — кивнул Фред. — Как же иначе.

Сол встал и протянул алюминиевую трубку Орри, но тот ее не взял. Ладони он держал на коленях, сжимая и разжимая пальцы. Он по-прежнему был в пальто. Сол подошел к нему, отвернул полу пальто, положил трубку в тот самый карман, откуда раньше его извлек, и вернулся к своему креслу. Рука Орри скользнула под пиджак, но, когда показалась вновь, в ней ничего не было.

— Сегодня утром к нам приходила Дора Бассетт, — сообщил я Орри. — Показал ей Южную комнату, и у нас состоялся разговор. Завтра я навещу Джилл, если она не в рейсе.

— Я пойду с тобой, — сказал Фред. — Джилл славная женщина.

— А я начну с Дила Баскома, — заметил Сол. — Потом увижу Пита Вавтера.

— Пойду поговорю с Ниро Вульфом, — заявил Орри, вставая.

Мы в изумлении уставились на него.

— Боже праведный! — проговорил Фред.

— Как ты думаешь попасть в дом? — спросил Сол.

— Он не пойдет, — заверил я. — Ни за что. У него просто временно помутился рассудок.

Орри повернулся и направился к выходу. Сол последовал за ним, я не отставал, Фред замыкал шествие. Пока мы шли, я размышлял о требованиях этикета. Следует ли предупредительно распахивать дверь перед уходящим гостем, которому вы только что сунули в карман бомбу, в надежде, что он ее использует по назначению? Сол этого не сделал, он держался немного сзади. Орри не только самостоятельно открыл дверь, но и захлопнул ее за собой. Щелкнул замок, но Сол еще запер на задвижку, что я счел вполне разумным. Орри был мастер открывать чужие замки, и кто знает, что ему могло прийти в голову. Никто из нас не чувствовал желания заговорить.

— Не стал бы биться об заклад, — сказал я наконец. — Ни в ту, ни в другую сторону.

— Я не рискнул бы и десятью центами, — заметил Сол. — Если церемония продлится год, какой же скверный год нам придется пережить. А ведь у тебя семья, Фред.

— Сейчас я просто очень голоден, — заявил Фред. — Мог бы съесть немного салями, конечно, если тебе, Сол, не жалко колбасы.

— Вот это разговор, — одобрил Сол и направился в кухню.

Глава 17

Утром во вторник, в четверть двенадцатого, я нажал на кнопку звонка у входной двери старого аристократического особняка, призывая Фрица отодвинуть засов.

Рядом со мной стояли Сол и Фред. Поспав у себя дома в собственной постели, Фред в девять часов вновь явился на квартиру Сола. Я же провел ночь у Сола на кушетке в гостиной. Причем проснулся довольно рано, как и Сол, и мы включали программу радионовостей в шесть, в семь, в восемь, в девять и в десять часов и в конце концов были полностью информированы о текущих событиях во всем мире. В одиннадцатом часу я позвонил в редакцию «Газетт» и попросил передать Лону Коэну, что до одиннадцати утра он может застать меня на квартире Сола, затем — в нашем офисе. Вульфу я не звонил. Ведь я ему объявил, что мы будем решать, как поступить с Орри, и пусть себе думает, что этим мы занимались всю ночь напролет. За завтраком я и Сол умяли два толстых куска жареной ветчины, шесть вареных яиц и около дюжины тонких ломтиков поджаренного белого хлеба, посыпанных зеленым луком. Сол выращивает лук в ящике на подоконнике в кухне.

Я погрешил бы против истины, если бы стал утверждать, что Вульф разинул рот, увидев нас, входящих в кабинет, но подобный казус мог произойти, если бы он заблаговременно не услышал наши голоса в коридоре. Тем не менее Вульф не упустил случая разыграть перед нами целый спектакль. Сперва он не спеша дочитал абзац до конца, потом заложил страницу тонкой полоской из чистого золота, отложил книгу в сторону и только после всех этих манипуляций сказал:

— Доброе утро.

Сол сел в красное кожаное кресло, Фред пододвинул для себя желтое, а я занял обычное место за своим письменным столом и заявил:

— Я попросил Сола доложить: он был хозяин, а мы — его гости.

— Фред пришел примерно через час после того, как Арчи вам позвонил, — начал Сол. — Я по телефону пригласил Орри к себе на девять часов вечера. Мы решили попытаться вынудить его покончить жизнь самоубийством. Когда Орри пришел, мы обыскали его. Как всегда, у него при себе был револьвер, в кармане пиджака мы обнаружили алюминиевую трубку для сигар «Дон Педро». Затем примерно с полчаса мы беседовали в гостиной. Говорил главным образом Арчи; он заявил Орри, что мы сделаем для него невозможным продолжать жить.

По словам Орри, Бассетт собирался его уничтожить, а Пьер нагрел на тысячу долларов. Я обмотал алюминиевую трубку самоклеющей лентой и положил снова Орри в карман. Револьвер мы оставили у себя. Он ушел около десяти часов вечера.

«Приемлемо», — можно было прочесть в глазах Вульфа, но сам он молчал. Губы оставались крепко сжатыми. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Сол взглянул на меня и уже было хотел что-то сказать, но не успел: ему помешал какой-то звук. Вернее, два звука. Сперва звонок в дверь, а через мгновение — оглушительный грохот. Вскочив, мы помчались в прихожую. Впереди — Фред, сидевший ближе всех к двери. Но в прихожей он остановился, и я обогнал его. У двери, ведущей на улицу, я притормозил, потому что пол был усеян осколками стекла. От нашей фирменной панели с прозрачным изнутри стеклом — три на четыре фута — ничего не осталось, кроме зазубренных краев в пустом проеме. Отодвинув засов, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

Внизу, на тротуаре, я заметил пальто Орри Кэтера. Ничего другого разглядеть сверху было нельзя. Спустившись по ступенькам, я взглянул на его лицо. Никаких повреждений. Он был слишком влюблен в свою внешность, чтобы держать трубку на манер Пьера. Девять дней и десять часов или двести двадцать шесть часов прошло с тех пор, как я стоял и смотрел на то, что когда-то было лицом Пьера.

Я поднял голову и увидел рядом с собой Сола и Фреда.

— О'кей, — проговорил я. — Стойте здесь, а я пойду позвоню Лону Коэну. Я перед ним в долгу.

Глава 18

В тот вечер, в половине десятого, мы — я и Вульф — после ужина направились в кабинет, чтобы насладиться кофе, когда в дверь позвонили. Вульф мельком взглянул в ту сторону, но не остановился, хотя увидел, кто пожаловал. Перед этим, по моему настоянию, Ральф Кернер из ремонтной мастерской первым делом привел в порядок входную дверь и вставил новую панель с прозрачным лишь изнутри стеклом. Засов тоже заменили, и он еще не совсем свободно скользил в пазах. Отворив дверь, я впустил инспектора Кремера.

Он как-то странно взглянул на меня, будто хотел о чем-то спросить, но не знал, как лучше сформулировать вопрос. Затем он окинул взглядом следы взрыва на стене, на скамье, в прихожей, на вешалке и на полу.

— Стекло, — пояснил я. — Если бы вы только видели!

— Да, конечно, — ответил он, направляясь дальше по коридору. Я — за ним.

Обычно Кремер идет прямо к красному кожаному креслу, но на этот раз он изменил свой маршрут. Переступив порог и сделав три шага, он остановился и обвел глазами помещение, слева направо и справа налево. Затем подошел к большому глобусу и не спеша покрутил его — сперва в одну, затем в другую сторону. Я стоял, в изумлении следя за его манипуляциями. После этого Кремер снял пальто, бросил на одно из желтых кресел и, усевшись в красное кожаное кресло, заявил:

— Уже многие годы мне хотелось покрутить его. Это самый большой и самый красивый из всех глобусов, которые мне когда-либо довелось видеть. Я также никогда не говорил, что это самый лучший из всех известных мне рабочих кабинетов. И самый уютный. Говорю об этом сейчас потому, что, вероятно, мне уже никогда больше в нем не бывать.

— В самом деле? — поднял брови Вульф. — Собрались на пенсию? Вроде бы вы еще вовсе не так стары.

— На пенсию я не собираюсь, хотя, пожалуй, и следовало бы. Вы правы, я еще недостаточно стар, но уже порядком устал. Нет, на пенсию я не ухожу. Это вы уходите. Можете назвать это отставкой.

— Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Или, быть может, вы строите какие-то предположения?

— Предположений я не строю, — ответил Кремер, доставая из кармана сигару (не «Дон Педро») и стискивая ее между зубов. (За многие годы нашего знакомства он не выкурил ни одной.) — Бесполезно притворяться, Вульф. На этот раз вам и в самом деле пришел конец. Так думают не только окружной прокурор и полицейский комиссар. Мне кажется, они говорили даже с самим мэром… Наш разговор записывается на магнитофонную ленту?

— Разумеется, нет. Даю вам честное слово, если вы не верите.

— Верю, верю …

Вынув сигару изо рта, Кремер швырнул ее в мою корзину для бумаг — и, как всегда, на два фута мимо цели.

— Мне не известно, — сказал он, — принимаете ли вы меня за дурака, но это не имеет значения.

— Пф! Никчемная болтовня. Мои представления о вас зиждутся не просто на предположениях. Я и правда хорошо знаю вас. Конечно, ваши умственные способности не безграничны — как, впрочем, и мои, — но вы вовсе не дурак. В противном случае вы бы в самом деле поверили, что мне конец, и в мой дом уже не пришли. Вы оставили бы меня один на один с мстительным окружным прокурором, быть может, слегка сожалея о том, что у вас уже никогда не будет предлога побывать в этом уютном кабинете и повертеть большой и красивый глобус.

— Черт побери! Я его не вертел!

— Хорошо, можете по своему желанию употребить любое другое слово, например: «кружить», «вращать», «поворачивать». Так зачем же вы все-таки явились ко мне?

— Это объясните вы сами.

— Ну что ж, согласен. Вы сильно подозреваете, что со мной еще не покончено, что где-то может существовать какая-то щель, протиснувшись в которую я вновь выползу наружу, и вам любопытно знать, где эта щель и как я ею воспользуюсь.

— Вам придется изрядно попотеть, протискиваясь в щель.

— Черт возьми, перестаньте передразнивать мою манеру высказываться! Я выбираю слова, которые более полно выражают мою мысль и служат моим целям. Арчи, скажи Фрицу, чтобы принес кофе. Три чашки. Или вы предпочитаете пиво, коньяк?

Кремер проголосовал за кофе, и я направился в кухню. Хотя позади у меня был трудный день — я, помимо прочего, встречался с Джилл, и у нас состоялся длинный разговор, — я тем не менее не канителился с кофе. Мне тоже хотелось знать — где и как? Когда я, распорядившись насчет кофе, вернулся, говорил Вульф:

— …Но я не стану раскрывать перед вами свои дальнейшие планы. Фактически я не намерен вообще что-либо предпринимать. Собираюсь впервые за десять дней бездельничать, так сказать, плыть по течению: читать книги, пить пиво, обсуждать с Фрицем различные блюда, пустословить с Арчи, быть может, поболтать с вами, если вы найдете время заглянуть в мою обитель. Я ничем не связан, мистер Кремер. Пребываю в благодушном настроении.

— В благодушном настроении? Черта с два! Ведь ваши лицензии аннулированы.

— Не надолго, мне думается. Когда подадут кофе…

Появился Фриц с подносом, поставил его на стол Вульфа и удалился. Разливая ароматный напиток по чашкам, Вульф не забыл, что Кремер пьет его с сахаром и сливками, хотя прошло не менее трех лет с тех пор, когда инспектор в последний раз пил с нами кофе. Поднявшись, я подал Кремеру его чашку и, вернувшись со своей, вновь устроился на прежнем месте за письменным столом, закинув ногу на ногу; очень хотелось надеяться, что к ночи у меня тоже появится благодушное настроение.

Сделав глоток, — он любит кофе более горячим, чем я, — Вульф откинулся на спинку кресла.

— Девять дней назад, во вторник на прошлой неделе, я отказался отвечать на ваши вопросы. И в этом отношении моя позиция осталась неизменной. Но если вы не против послушать, я мог бы описать некую гипотетическую ситуацию, как она мне представляется. Согласны?

— Валяйте. Я всегда в состоянии встать и уйти. — Кремер отхлебнул слишком много чересчур горячего кофе, и я опасался, что он выплюнет жидкость на ковер, но он усиленно заработал челюстями и в конце концов справился.

— Давайте предположим, — начал Вульф, — будто пять дней назад, в последнюю субботу, целый ряд фактов и наблюдений вынудили меня заключить, что человек, связанный со мной профессионально многие годы, совершил три убийства. Первый факт стал известен в то утро, когда Пьер Дакос нашел смерть в моем доме и когда Арчи — я оставляю сейчас формальное обращение — передал мне слова Пьера, сказанные им при появлении у меня в доме. Тогда сообщить Арчи подробности Пьер отказался и заявил, что доверит их только мне. Пожалуй, чрезмерное тщеславие помешало мне тогда обратить на данный факт более пристальное внимание; по словам Пьера, я был величайший детектив на свете. Сказалась людская суетность.

Отхлебнув кофе, Вульф продолжал:

— Второй факт появился шесть дней назад, в среду вечером, когда Орри Кэтер предложил мне безвозмездно свои услуги. Причем предложил первым, опередив Сола Пензера и Фреда Даркина, что было совсем на него не похоже и противоречило привычному образу. Нужно ли мне повторять, что сказанное — всего лишь плод моей фантазии?

— Нет необходимости. Разумеется, вы все придумываете. Давайте фантазируйте дальше.

— Третий факт относится к прошлому. Наиболее удобный момент для того, чтобы положить бомбу в карман пальто Пьера — когда он работает в кухне, а пальто висит в личном шкафчике в мужской раздевалке ресторана. Орри Кэтер хорошо знал обстановку в помещении. Раньше он помогал вести там расследование, а отпереть чужой замок — для него не проблема. Четвертый факт связан с миссис Харви Бассетт, которая расспрашивала свою приятельницу об Арчи Гудвине: виделась ли она с ним и известно ли ему, кто убил Пьера Дакоса. Пятый факт — одержимость мистера Бассетта своей женой. Об этом рассказали два человека, присутствовавшие на известном ужине. И я впервые подумал, что Орри Кэтер может каким-то образом быть замешан в этой истории. Шестым фактом явилось мое знание отношения Орри к женщинам.

Допив кофе, Вульф налил себе еще, а я позаботился о том, чтобы наполнить мою и Кремера чашки.

— Как я уже сказал, — возобновил повествование Вульф, — я лишь описываю гипотетическую ситуацию. Седьмым фактом стал другой, совершенно не отвечающий его характеру поступок. В его присутствии я поручил Солу Пензеру встретиться и поговорить с Люси Дакос, и тут Орри неожиданно предложил самому пойти к ней вместо Сола. С его стороны это было неслыханной дерзостью — дать понять, что он справится с заданием лучше Сола. На следующий день, в субботу, я получил восьмой, и последний, факт. Утром Люси Дакос застрелили возле ее дома. Данный факт оказался решающим, поскольку заставил меня обратить внимание совокупно на все остальные, перечисленные мною факты. Причастность Орри перестала быть только догадкой, все сомнения окончательно рассеялись.

В изложении Вульфа история выглядела необычайно правдоподобной и нисколько не напоминала гипотезу. Но Люси застрелили пять дней назад, и мне, нет, нам всем следовало уже тогда сообразить, что к чему. Несколько глав назад я заметил, что внимательный читатель, вероятно, уже все понял, но хочу повторить: читатель имел перед глазами сжатое описание событий, а мы находились в самой их гуще. Это было все равно, как если бы близкий родственник, один из членов семьи, совершил три убийства. Словом, чисто семейное дело, которое невозможно себе представить.

А Вульф тем временем продолжал:

— Еще одна фантазия. Предположим, что вчера Арчи и Сол, придя к аналогичному выводу, отправились в апартаменты на Пятьдесят четвертой улице, обыскали комнату Люси Дакос и обнаружили что-то, ускользнувшее от внимания полиции. В одной из книг на полке оказался спрятанным клочок бумаги, на котором молодая женщина записала имя и домашний адрес Орри Кэтера. С находкой…

— Черт возьми! Я требую эту записку. Вы не можете…

— Пф! Речь ведь идет лишь о предположении. С этой находкой для них отпала всякая необходимость тратить время и энергию на поиски дополнительных улик. Они отправились на квартиру Сола, позвали Фреда, обсудили ситуацию. Затем, пригласив Орри Кэтера, они объяснили ему суть создавшегося положения и в конце концов заявили, что с моей помощью намерены сделать его дальнейшую жизнь невозможной. Они также отобрали у него револьвер.

Вульф отхлебнул кофе и откинулся на спинку кресла.

— Начиная с этого момента мои фантазии сменяет суровая реальность. Она вам известна. В половине двенадцатого Орри Кэтер позвонил в дверь и рухнул замертво на тротуар. Очевидно, у него были две одинаковые бомбы. Сержант Стеббинс сообщил мне, что были найдены осколки алюминия, аналогичные обнаруженным десять дней назад в Южной комнате. Очевидно, он не стал ждать, когда ему откроют дверь, зная, что его все равно не пустят в дом.

Выпрямившись, Вульф допил остатки кофе и поставил пустую чашку на поднос.

— Кофе еще остался, он горячий. Если желаете. Я закончил.

Кремер с удивлением смотрел на него.

— И вы, по вашим словам, собираетесь бездельничать, плыть по течению? Пребываете в благодушном настроении? Боже мой! Просто непостижимо!

— Вы еще не успели правильно оценить ситуацию. Рассмотрим сперва вашу позицию. Предположим, что Орри Кэтер жив и этого разговора не было. В каком бы положении вы находились? У вас не только не было бы против него никаких улик, вы даже никогда и не заподозрили бы, что он как-то причастен к преступлениям… Как ты оцениваешь шансы инспектора на этот счет? — обратился Вульф ко мне.

— Один шанс из ста. По меньшей мере.

Вульф вновь повернулся к Кремеру:

— Вот так-то. Серьезной уликой, которая убедила бы присяжных, был листок с именем Орри, спрятанный Люси в книге. Ваши люди перевернули комнату вверх дном, но не обнаружили записки. А вот Арчи и Сол нашли ее. Вы теперь не можете знать, уничтожена ли она или лежит преспокойно в моем сейфе. Поскольку я, Арчи, Сол, Фред и Орри продолжали бы отказываться отвечать на вопросы полиции и работников окружной прокуратуры, вы не только не располагали бы доказательствами, но вы даже не знали бы, где их искать, и Орри, вероятно, пребывал бы в полной безопасности до конца дней своих. Со временем вы бы отнесли три убийства к нераскрытым преступлениям.

Кремер сидел не двигаясь, крепко стиснув челюсти. Конечно, было ужасно обидно, что его сотрудники проморгали записку. Если бы они ее заполучили! Предпочитаю даже не думать о том, что бы случилось, если бы полиция обнаружила записку.

— Как видно, — заметил Вульф, — у вас нет желания высказаться. Теперь о положении окружного прокурора. Орри Кэтера уже нет в живых. Предположим, что отсюда вы направились прямехонько к окружному прокурору… Нет, это невозможно — уже одиннадцатый час вечера. Вы пойдете завтра утром и доложите ему о нашем разговоре. Можно даже допустить, что вы тайно записали на пленку эту беседу…

— Вам — черт возьми! — отлично известно, что я этого не делал.

— Однако все-таки предположим… Итак, вы вручаете окружному прокурору магнитофонную ленту с записью нашей сегодняшней беседы. Когда Орри Кэтер мертв, что прокурор в состоянии предпринять? Возбудить против Орри уголовное дело по обвинению в трех убийствах? Едва ли. Прокурор, разумеется, с превеликим удовольствием аннулировал бы постановления об освобождении нас под залог, посадил за решетку, устроил над нами процесс и приговорил к длительным срокам. Но в каком преступлении он смог бы нас обвинить, если бы все мы продолжали молчать? В сокрытии улик? Но каких улик? Касающихся убийства? Однако юридически оно было бы еще не доказано. Доказать же в законном порядке невозможно, если отсутствует конкретное лицо, которому можно предъявить обвинение и которого можно было бы судить. Кроме того, мы продолжали бы отказываться давать какие-либо показания. Предпринять против нас шаги на основании письменного доклада или магнитофонной записи разговора — бесполезная затея… Ведь я заявлю, что просто развлекался, фантазируя и строя различные предположения. Морочил вам голову. Будучи человеком изобретательным, окружной прокурор мог бы, пожалуй, долгое время портить нам кровь, хотя мне трудно представить — каким образом. У него, естественно, влиятельная позиция, куча сотрудников, власть и престиж его должности, но ведь и я располагаю кое-какими ресурсами. На моей стороне десять миллионов ньюйоркцев, которые любят, чтобы их информировали и забавляли, и у меня очень хорошие взаимоотношения с редакциями популярных газет. Если окружной прокурор предпочтет искать удовлетворения своему самолюбию, то я постараюсь, чтоб он об этом пожалел… Арчи, каковы шансы, что нам вернут лицензии еще до конца года? — вновь обратился Вульф ко мне.

Я пожал плечами.

— На глазок я бы сказал — двадцать против одного.

— Мне этого вполне достаточно, — опять повернулся Вульф к Кремеру. — Я в этом году уже и так в очень высокой налоговой категории и при любых обстоятельствах не стану брать новых поручений. Если вы пожелаете спросить меня кое о чем в связи с тем, что создала моя богатая фантазия, то я, возможно, соглашусь ответить.

— Только один вопрос. Как Люси Дакос спрятала записку в книге? Засунула между страниц?

— Вовсе нет. Она положила ее на внутреннюю сторону задней обложки, текстом вниз, и наклеила сверху лист бумаги.

— Как название книги?

— «Загадка женской природы», автор — Бетти Фридан. Одолел когда-то примерно треть этого довольно своеобразного сочинения.

— Где сейчас эта книга?

— По-моему, она уничтожена, — махнул рукой Вульф.

— Чепуха! Вы этого не сделаете. Вульф, я требую выдать мне книгу и записку.

— Мистер Кремер, — Вульф склонил голову набок, — вы не успели еще как следует подумать. Если вы накажете своих людей, кто проводил обыск в комнате Люси Дакос, предъявив или не предъявив им записку и книгу, то в каком положении вы окажетесь? Вы уже не сможете дать задний ход. Вам придется доложить о нашем разговоре окружному прокурору — конечно, с пояснением, что, по вашему мнению, речь шла не о фантазиях, а о реальных фактах. Не исключено, что вы решите доложить ему в любом случае, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Как я уже говорил, ваши умственные способности не безграничны, но вы не глупец. Вам, вероятно, пришлось бы вести длительное и трудное, но бесполезное расследование… Возможно, вам удалось бы установить, откуда мистер Бассетт узнал имя и адрес Орри Кэтера… Хорошо… Ну, а что дальше? Независимо от полученных результатов всегда превалировал бы бесспорный факт, что Орри Кэтера нет в живых.

— Это вы убили его. Ваши люди по вашему приказанию.

— Не стану оспаривать ваше право оценить случившееся именно таким образом, — кивнул Вульф. — Разумеется, я смотрю на вещи иначе. Я бы сказал: причиной его гибели являются гены, заложенные в нем в момент зачатия. Конечно, подобный взгляд могли бы истолковать как отрицание свободной воли, и мне было бы трудно опровергнуть этот упрек. Если вам нравится утверждать, что именно я виноват в его смерти, то я не стану с вами спорить. Вы много трудились над этим делом в последние десять дней и должны получить хоть какое-то удовлетворение.

— Удовлетворение! Черт бы вас побрал! — поднялся Кремер. — Да, десять дней. Не сомневайтесь, я обо всем хорошенько подумаю.

Кремер поднялся, надел пальто и вернулся к столу Вульфа.

— Сейчас я пойду домой и попытаюсь выспаться. У вас, вероятно, со сном все в порядке, и вы не страдаете от бессонницы, мучимый совестью.

Кремер повернулся, подошел к глобусу и крутанул его с такой силой, что глобус все еще продолжал вращаться, когда Кремер уже был в коридоре. Услышав звук захлопнувшейся двери, Вульф сказал:

— Принеси-ка коньяку, Арчи. И два бокала. Если Фриц еще не лег спать, то пригласи и его и захвати тогда три бокала. Сегодня мы попытаемся хорошенько выспаться.

ПОВАРЕННАЯ КНИГА НИРО ВУЛЬФА

Я прошу вас не доверять приготовление предложенных здесь блюд своему повару, если он не истинный мастер. Готовьте их сами и только по случаю, который действительно того стоит. Эти блюда – услада эпикурейца, в чем легко сможете убедиться и вы, и ваши гости. При этом нельзя сказать, что они слишком утонченны или претенциозны, Чтобы не утолить голод и не порадовать желудок. Вы сможете приготовить любое из них, если испытываете достаточное уважение к искусству высокой кухни и желание потратить время и усилия, которых любое изысканное блюдо несомненно требует и заслуживает…

Приятного аппетита!

Ниро Вульф


Я никогда не понимал отношения Вульфа к еде и, возможно, никогда не пойму. Конечно, это его сугубо личное дело. Если Фриц приносит блюдо жареных голубей и один из них чуть-чуть жирнее других или лучше подрумянился, Вульф берет его себе. Если запас дикого тимьянового меда из Греции истощается, мне дают понять, что для оладий вполне годится обыкновенный. И так далее. Однако если я задерживаюсь по делам в городе и не поспеваю к обеду или ужину, Вульф всерьез беспокоится, считая, что я могу испортить аппетит каким-нибудь сэндвичем, съеденным на скорую руку в закусочной, или, что еще хуже, загубить себе желудок! Если он сочтет посетителя голодным, даже того, кого собирается разнести вдребезги, он велит Фрицу принести поднос, и отнюдь не с остатками от вчерашнего обеда. Перерыв в принятии пищи для него исключен начисто. Раз уж он уселся в свое кресло, то встанет из-за стола, только съев последний кусочек сыра или покончив с десертом. Он пытался во что бы то ни стало распространить это правило и на меня и, в конце концов, добился бы своего, если бы я хоть раз поддался. Меня давно интересует один вопрос: он не любит обращаться ко мне во время еды, потому что при этом вынужден отрываться от еды сам, или все-таки не хочет отрывать от еды меня?..

Арчи Гудвин


Я рад, что мистер Арчи Гудвин получит удовольствие от денег, заработанных на этой книге. Также я не возражаю, чтобы его литературный агент мистер Рекс Стаут получил обычную причитающуюся ему долю. Также я не удивлен, что мой хозяин мистер Ниро Вульф одобряет все, написанное ниже, так как, похоже, испытывает великую веру в благотворную силу печатного слова. Однако я не слишком надеюсь на то, что люди начнут вкусно питаться, только потому что купят эту книгу и будут ею пользоваться. По данному поводу я мог бы долго говорить, но не буду долго писать, а приведу лишь один пример. У меня есть знакомые, муж и жена, у которых я порой обедаю. У них 14 книг по кулинарии, достаточно хороших и приобретенных с моего одобрения, кроме того, они множество раз обращались ко мне за информацией и советами по поводу приготовления тех или иных блюд, и я всегда с удовольствием помогал им. И тем не менее, блюда, предлагаемые ими, всего лишь съедобны и не более. Этим людям, например, не следует даже пытаться жарить утку и, уж конечно, никогда не следует готовить соус Сен-Флорентин.

Факты о еде и способах ее приготовления может изучить и понять практически любое здравомыслящее существо. Но если поварское искусство не вошло в вашу плоть и кровь, вы можете рассчитывать только на то, что все, выставленное вами на стол, будет вполне приемлемым, И если порой какое-нибудь из приготовленных вами блюд получится незабываемым, то можете считать это лишь чистой случайностью. Мистер Вульф говорит, что секреты кулинарного искусства (как, впрочем, и любого другого) рождаются совсем не в мозгах. И он говорит, что никто точно не знает, где… Тем не менее, я не думаю, что предлагаемая книга сделает вашу еду хуже. По крайней мере, она поможет вам некоторыми практическими советами и фактами.

Фриц Бреннер 

Часть 1 Завтрак в старом Манхэттене

ЯИЧНИЦА НА ГРИЛЕ ПОД СОУСОМ ИЗ ТОПЛЕНОГО МАСЛА (AU BEURRE NOIR)

6 столовых ложек сливочного масла

4 крупных яйца

1 чайная ложка сухого шерри

(2 пашотницы – индивидуальные формы для яиц)


Разогреть гриль до среднего жара. Растопить 1 столовую ложку сливочного масла в каждой пашотнице, добавить по 2 яйца в каждую форму, стараясь сохранить в целости желтки. Перенести формы под гриль на 1-2 минуты, пока белок не свернется. Полить яйца растопленным маслом, перенести под гриль еще на одну минуту, так, чтобы "прихватить" яйца сверху. Перенести в теплое место.


Растопить оставшиеся четыре ложки масла в сковороде с толстым днищем на среднем огне. Когда на дне образуется белые хлопья осадка, слить верхний прозрачный слой растопленного масла в отдельную посуду и удалить осадок. Перелить очищенное топленое масло в чистую сковороду и держать на огне до тех пор, пока масло не станет темно-золотистым, но не допуская пригорания. Добавить шерри и тщательно смешать с маслом до получения однородного соуса. Полить этим соусом яйца и подавать немедленно. (2 порции)

ДЖОРДЖИАНСКАЯ ВЕТЧИНА НА ГРИЛЕ

 (Штат Джорджия знаменит ветчиной. Секрет ее приготовления заключается в особом способе откорма свиней. Поросят откармливают смесью арахиса и желудей, причем арахис может составлять до 70% этой "диеты". В результате мясо получается необычайно сладким, нежным и сочным)


1 тонкий ломоть ветчины (примерно 5 х 8 дюймов )

1 чашка молока

1 столовая ложка уксуса

1/2 чайная ложка горчицы

1 чайная ложка смородинового желе

1 щепоть свежепомолотого черного перца.


Вымочить ветчину в молоке в течение часа. Смешать остающиеся ингредиенты и подогреть. Вытащить ветчину, дать стечь молоку и обсушить. Перенести под хорошо разогретый гриль и обжарить в течение 2-3 минут с каждой стороны. Перенести на сервировочное блюдо и полить соусом (2 порции)

КАРТОФЕЛЬНАЯ ЗАПЕКАНКА НА СКОВОРОДЕ

1/4 чашка сливочного масла

2 чашки сырого картофеля, нарезанного кубиками

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

кресс-салат

соль и перец по вкусу


Растопить масло в сковороде с толстым днищем. Смешать картофель и лук, добавить на сковороду. Жарить на медленном огне, не перемешивая, в течение 3-4 минут, после чего плоским ножом или лопаточкой приподнять картофельную массу, с тем, чтобы не допустить прилипания. Продолжать жарку до тех пор, пока низ не подрумянится. Перевернуть картофель и обжарить, подрумянив, с другой стороны. Снять сковороду с огня, и перенести картофельную массу на подогретое сервировочное блюдо, свернув ее как омлет, украсить кресс-салатом и приправить по вкусу солью и перцем.

КЕКСИКИ (MUFFINS) С ЧЕРНИКОЙ

1/3 чашки сливочного масла комнатной температуры

2/3 чашки сахара

2 крупных яйца

2 чашки обычной муки

4 чайные ложки пекарского порошка

1 чайная ложка соли

1 чашка молока

1 чашка свежей черники (тщательно промыть и обсушить ягоды)


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Перетереть масло с сахаром до получения однородной массы. Слегка взбить яйца и добавить в смесь масла и сахара. Хорошенько перемешать. В отдельной посуде просеять вместе муку, пекарский порошок и соль. Добавлять поочередно частями мучную смесь и молоко в масляную смесь – не вымешивайте до однородной массы, тесто должно быть комковатым. Добавить чернику. Смазанную жиром форму для кексиков/булочек заполнить полученным тестом на 2/3. Выпекать 25 минут (12 кексиков)

СВЕЖИЕ ФИГИ СО СЛИВКАМИ

12 свежих фиг

1 чашка кюммеля

2 столовые ложки сахара

1 чашка жирных сливок


Замариновать фиги в кюммеле не менее 2 часов в холодильнике. Дать стечь жидкости, удалить черенки. Уложить на сервировочное блюдо, посыпать сахаром и сбрызнуть кюммелем. Взбить сливки и добавить по ложке взбитых сливок на порцию (3 порции – десерт)


Вариант: Если это блюдо использовать в меню для завтрака, то сливки не взбивать, и не добавлять сахар и кюммель при подаче.

ЯЙЦА ВСМЯТКУ

4 крупных яйца (комнатной температуры)

2 ломтя черного хлеба

1 столовая ложка сладкого (несоленого) масла

2 унции свежей осетровой икры (охлажденной)


В глубокой сковороде довести две чашки воды до кипения, перевести на медленный огонь и шумовкой ввести в воду яйца, так, чтобы они варились 4-6 минут (по вкусу). Снять с огня и положить под холоднуюводу.


Поджарить хлеб в тостере, разрезать каждый ломоть на четвертинки и смазать маслом. Выложить ломтики в 2 неглубокие миски. Очистить яйца от скорлупы, расположив их в центре на ломтиках тоста, по 2 яйца на порцию. Икру подавать отдельно (2 порции).

ДЖЕМ ИЗ ЗЕЛЕНЫХ ПОМИДОРОВ

4 чашки зеленых помидоров

2 столовых ложки соли

1 лимон

2 чашки светлого коричневого сахара

1 чайная ложка тертой лимонной цедры

1 чайная ложка корицы

1 чайная ложка мускатного ореха

1/4 чайной ложки молотой гвоздики


Вымыть помидоры, удалить остатки стебля, нарезать кубиками размером в 1 дюйм . Выложить в миску, засыпать солью и поставить на ночь в холодильник.

На следующий день тщательно промыть и высушить помидоры, поместить в большую эмалированную кастрюлю, добавить тонко нарезанный лиимон, коричневый сахар, цедру и специи. Накрыть крышкой и варить на медленном огне до тех пор, пока помидоры не станут мягкими (30-45 минут). Снять с огня.


Сохраните 4-6 кубиков; оставшуюся массу пропустить через блендер или кухонный комбайн до однородной пюреобразной консистенции. Крупно нарезать оставленные кубики, добавить к пюре. Вернуть в кастрюлю и варить на медленном огне еще 20-25 минут, изредка помешивая, до тех пор, пока джем не загустеет. Когда джем остынет, разлить в стерилизованные банки и плотно закрыть (выход – 1 кварта )

ОЛАДЬИ (НАЛИСТНИКИ)

1 чашка обычной муки

1 чашка кукурузной муки

2 чайные ложки пекарского порошка

1 чайная ложка соли

3 столовые ложки сахара

2 крупных яйца

1 1/2 чашки кислого молока (или больше)

2 столовые ложки растопленного сливочного масла


Просеять в миску пшеничную и кукурузную муку, пекарский порошок, соль и сахар. В отдельной миске взбить яйца до получения лимонно-желтой массы и добавить кислое молоко (для получения кислого молока добавить несколько капель лимонного сока к обычному молоку и поставить на несколько часов в теплое место). Добавить сухие ингредиенты к смеси яиц и молока и взбить венчиком или электрическим миксером, добавляя по частям топленое масло.


На раскаленную, слегка смазанную растительным маслом сковороду влить половник теста. Когда низ подрумяниться, а пузырьки воздуха наверху раскроются, перевернуть и поджарить на обратной стороне в течение 1-2 минут. Подавать горячими, с маслом и сладким наполнителем (джемом, вареньем, медом, сахаром и т.п.) (12 оладий)


Вариант: Заменить муку в рецепте на полчашки гречишной муки и полчашки обычной муки; вместо кислого молока использовать ряженку (buttermilk).

ОМЛЕТ С АБРИКОСАМИ

1 унция кюммеля

1 чашка абрикосового повидла

6 яиц (комнатной температуры)

2 столовые ложки холодной воды

соль

2 чайные ложки сахара

2 столовые ложки сливочного масла

1 чайная ложка сахарной пудры


Смешать кюммель и абрикосовое повидло. Разогреть гриль до температуры 500 Фаренгейта. Разбить три яйца в небольшую миску, добавить 1 столовую ложку воды, 1/4 чайной ложки соли и 1 чайную ложку сахара. Тщательно взбить смесь вилкой или венчиком до появления пены.


На умеренном жару разогреть сковороду для омлета (диаметром 9 дюймов ). Степень нагрева сковороды можно проверить, сбрызнув ее водой – если капли немедленно испаряются, то сковорода готова. Добавить 1 столовую ложку масла, поворачивая сковороду так, чтобы растапливаемое масло полностью покрывало дно сковороды. Когда масло перестанет пениться, добавить яйца. Одной рукой помешивать яйца круговыми движениями вилки (плоской стороной), а другой рукой потряхивать сковороду, чтобы омлет не прилип к днищу или стенкам. Когда низ омлета загустеет, а верхняя часть все еще будет жидковатой, положить в середину омлета 2-3 ложки подготовленной абрикосовой смеси. Свернуть омлет трубочкой или пополам и переложить на подогретую тарелку. Посыпать сахарной пудрой и перенести под гриль, чтобы пудра карамелизовалась. Подавать немедленно. Повторить операции с оставшимися продуктами для второго омлета. (2 порции)


Варианты:

Омлет с беконом и абрикосами

Готовить как описано выше, добавив 1 столовую ложку киршвассера и 2 измельченных ломтика жареного бекона в смесь из 3 яиц вместо воды и сахара. Начинку не добавлять, оглазировать готовый омлет подогретым абрикосовым повидлом вместо сахарной пудры.


Омлет с клубникой

Приготовить начинку – размять 1 пинту свежей клубники с 1 столовой ложкой сахара, соком 1 лимона и  унцией киршвассера. Охладить смесь в холодильнике в течение часа для отделения сока.


Слить сок и разогреть его в маленькой кастрюльке. Непосредственно перед жаркой омлета, взбить полчашки жирных сливок и добавить к размятым ягодам. Когда омлет почти готов, добавить в центр омлета 2-3 столовых ложки сливочно-ягодной смеси и свернуть в трубочку или сложить. Полить омлет подогретым соком и оглазировать под грилем. Остаток сока можно использовать как соус к омлету.

БРИОШИ

1 пакет прессованных дрожжей

Пол-чашки теплой воды

4 чашки просеянной обычной муки

1 чайная ложка соли

2 столовые ложки сахара

1 чашка мягкого сливочного масла

6 крупных яиц

1 желток


Размочить дрожжи в воде в течение 5 минут. Добавить 1 чашку муки и размешать до получения однородной массы. Перенести смесь в большую миску, залить теплой водой. Поставить в теплое место примерно на час, пока тесто не увеличиться вдвое, а шар из теста не поднимется на поверхность воды.


В другой миске тщательно смешать оставшуюся муку, подготовленное тесто, соль, сахар и пол-чашки масла. Взбить три яйца, добавить в тесто и вымешать до гладкости. Добавить оставшиеся три яйца (также предварительно взбитых), оставшееся масло и вымешать. Дать тесту отдохнуть и подняться до тех пор, пока оно не увеличится в объеме вдвое. Снова вымешать, сформовать шар и положить в смазанную жиром миску. Накрыть миску алюминиевой фольгой и охладить как минимум 12 часов.


Нарезать тесто кусками такого размера, которые заполнят индивидуальные формы для бриошей до половины объема; сохранить достаточно теста для того, чтобы сформировать верхний "узелок" каждой бриоши. Сформовать крупные куски в виде шариков, каждый уложить в смазанную маслом индивидуальную форму и сделать сверху надрез крест-накрест. Кусочки сохраненного теста поменьше также сформовать в шарики-верхушки и уложить каждый маленький в крестовый надрез шара-основы индивидуальных бриошей. Накрыть форми и дать тесту подняться, пока оно не увеличиться вдвое (примерно час). Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Смазать верхушку каждой бриоши взбитым желтком. Выпекать 15-20 минут до золотисто-коричневого цвета. Подавать горячими (18-24 бриоши).

ВИНОГРАДНОЕ ЖЕЛЕ С ТИМЬЯНОМ

1 чашка сотерна (десертное вино)

полторы чашки свежих листьев тимьяна (или одна чайная ложка сушеных листьев)

3– 4 фунта винограда Конкорд

2 яблока среднего размера

4 с половиной чашки сахара

пол-бутылки жидкого пектина


В эмалированной кастрюле довести сотерн до кипения. Выложить листья тимьяна в отдельную миску и залить вином. Дать настояться 30-40 минут. Перелить смесь в эмалированную кастрюлю и уварить на медленном огне, до тех пор, пока не останется пол-чашки жидкости.


Очистить виноград от стебельков и размять в большой эмалированной кастрюле. Очистить яблоки, нарезать кубиками и добавить к винограду, смешав с 1 чашкой сахара. Залить смесь водой так, чтобы она только чуть покрывала виноград (излишек воды ослабит вкус и аромат желе). Поставить на медленный огонь и варить до тех пор, пока виноград не начнет умягчаться и терять цвет (примерно час). Процедить смесь через несколько слоев марли, не сдавливая, иначе желе утратит прозрачность и его вкус ухудшится. Должно получиться примерно две чашки сока.


Добавить сотерн, оставшиеся три с половиной чашки сахара и пектин. Довести до кипения (на медленном огне), после чего начать непрерывно и интенсивно размешивать в течение одной минуты. Снять смесь с огня, удалить пленку (если она все же образовалась) и перелить в горячие стерилизованные банки для джема. Залить горлышки парафином. (Выход – 2 кварты ).

СКРЕППЛ (РАЗНОВИДНОСТЬ МЯСНОГО РУЛЕТА)

Полтора фунта свежей свиной лопатки

1 кварта холодной воды

1 чайная ложка соли

Пол-чайных ложки черного перца

Одна с четвертью чашки белой кукурузной муки

Одна треть обычной муки

Пол-чайных ложки молотого свежего шалфея (или одна чайная ложка измельченных сушеных листьев)

Пол-чайной ложки свежих листьев таррагона (иил одна восьмая чайной ложки сушеных листьев)


Отварить свинину в воде на медленном огне в течение двух часов. Добавить пол-чайных ложки соли и одну четверть чайной ложки перца незадолго до снятия с огня. Вытащить мясо из бульона и измельчить. Процедить бульон, сохранить 1 чашку жидкости, а основное количество снова поставить увариваться.


Смешать оставшиеся ингредиенты. Медленно и непрерывно помешивая, чтобы не образовывались комки, влить в смесь сохраненную чашку бульона. Ввести в кипящий бульон полученную смесь и измельченное мясо. Продолжать уваривание на медленном огне в течение часа, периодически помешивая, чтобы смесь не пристала к стенкам кастрюли. Переложить в форму для мясного рулета и охладить. Нарезать тонкими ломтями и обжарить в небольшом количестве беконного жира. Подавать с кленовым сиропом (Выход – 1 рулет весом в 2 фунта )

ЗАПЕЧЕННЫЕ ЯЙЦА-ПАШОТ

4 колбаски к завтраку

1 столовая ложка масла

4 столовых ложки сливок (жидких)

4 крупных яйца

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежего черного перца

2 щепотки паприки

пол-ложки мелконарезанных перьев зеленого лука-резанца


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Обжарить колбаски на сковороде и переложить на бумажные полотенца для удаления лишнего жира. Тщательно смазать 2 пашотницы сливочным маслом, добавить в каждую 2 столовые ложки сливок. Вылить в каждую форму 2 яйца, так, чтобы желток не растекся. Выложить в форму колбаски, посыпать солью, перцем, паприкой и зеленым луком. Запекать 10-15 минут (2 порции)


Вариант: Запеченные яйца-пашот с зеленым луком и шерри.

Вместо 2 столовых ложек сливок использовать 1 столовую ложку шерри

ЯЙЦА-ПАШОТ ПО-БУРГУНДСКИ

1 чашка бургундского вина

пол-чашки говяжьего бульона

1 небольшой лавровый лист

полторы чашки мелконарезанного лука-шалот

1 веточка петрушки

пол-чайной ложки соли

1 щепотка свежемолотого черного перца

2 английские булочки (English muffin)

4 крупных яйца

1 столовая ложка сливочного масла

1 столовая ложка обычной муки


Смешать в глубокой сковороде вино и бульон, довести до кипения и немедленно уменьшить огонь. Добавить лавровый лист, петрушку, соль и перец. Разрезать булочки и поджарить в тостере. Выпустить яйца в кипящую смесь, отварить до готовности, извлечь шумовкой и переложить на подготовленные булочки. Поставить в теплую духовку.


Растереть масло с мукой до получения однородной массы (beurre manie). Осторожно добавить массу в жидкость, в которой варились яйца и, непрерывно помешивая, проварить на медленном огне до загустения. Процедить соус и полить им яйца. Подавать немедленно (2 порции

ЯИЧНИЦА-БОЛТУНЬЯ

6 крупных яиц

1 чашка жидких сливок

пол-чайной ложки соли

2 щепотки свежемолотого черного перца

2 столовых ложки сливочного масла

4 столовых ложки топленого масла

несколько капель винного уксуса с эстрагоном


Вскипятить воду для водяной бани, уменьшить огонь, поддерживая слабое кипение.


Выпустить яйца в отдельную миску, добавить сливки, соль и перец. Интенсивно взбить венчиком. На водяной бане растопить масло и добавить яично-сливочную смесь. Варить на водяной бане, накрыв крышкой, в течение 15 минут, после чего снять крышку и размешать деревянной ложкой. Продолжать помешивать до тех пор, пока яичница не достигла желаемой плотности. Во время варки очень важно, чтобы уровень кипения воды в водяной бане был сведен к минимуму.


В чугунной сковородке разогреть топленое масло на слабом огне и довести до темно-коричневого цвета, следя, чтобы не подгорело. Добавить несколько капель уксуса, размешать, и подать как соус к яичнице (2-3 порции). 

Часть 2 Обед в гостиной

ОМЛЕТ С ГРИБАМИ И МИНДАЛЕМ

1 столовая ложка сливочного масла с эстрагоном (см. Примечание)

пол-чайной ложки мелконарезанного лука-шалот

20 мелких шампиньонов

4 столовые ложки сливочного масла

треть чашки очишенного миндаля

4 крупных яйца

2 столовые ложки сухого белого вина

2 столовые ложки жидких сливок

соль и перец по вкусу

1 веточка итальянской петрушки (или кресс-салата)


В подготовленной сковороде для омлета растопить масло с эстрагоном и до прозрачности обжарить в нем мелконарезанный лук-шалот. Отставить на время. Удалить ножки грибов, шляпки обжарить в отдельной сковороде, предварительно растопив в ней 2 столовых ложки масла, до тех пор, пока грибы не отдадут влагу. Снять с огня и откинуть на сито.


Бумажным полотенцем вытереть сковороду, в которой жарились грибы. Добавить и растопить две оставшиеся ложки масла. Обжарить миндаль на медленном огне до коричневого цвета. Перенести на бумажное полотенце. Выпустить яйца в отдельную посуду, взбивать венчиком 1-2 минуты, добавить вино, сливки, соль и перец. Продолжать взбивать до появления пены.


Разогреть сковороду для омлета, в которой обжарен лук-шалот, влить в нее яичную смесь. Одной рукой наклоняя сковороду, чтобы омлет не приставал к стенкам, помешивать смесь круговыми движениями плоской стороной вилки. Когда омлет загустеет снизу и все еще жидкий сверху, добавить в центр миндаль и 12 грибных шляпок. Свернуть омлет в трубочку, выложить на подогретую тарелку, украсить оставшимися грибами и веточкой итальянской петрушки (2 порции)


Примечание: Сливочное масло с эстрагоном – растереть четверть чайной ложки измельченного сушеного эстрагона с 2 столовыми ложками масла. Дать настояться не меньше 30 минут.


Вариации:

Омлет с грибами и кресс-салатом.

Исключить лук-шалот и вино, уменьшить количество грибов до 15. Добавить четверть чашки мелко нарезанного кресс-салата к яично-сливочной смеси. Для украшения использовать 1-2 веточки кресс-салата вместо петрушки и 5 грибных шляпок.


Омлет с грибами и сельдереем

Использовать пол-чашки измельченного сельдерея вместо миндаля. Исключить лук-шалот. Мелко нарезать 15 грибов, отжать через марлю, быстро обжарить в масле. Добавить 1 чайную ложку мелконарезанной свежей итальянской петрушки в яично-сливочную смесь. Оставшиеся 5 грибных шляпок обжарить целиком и использовать для гарнира.


Омлет с анчоусами

Взбить яйца с холодной водой вместо сливок и вина, добавить 1-2 капли Табаско и перец по вкусу. Исключить соль и лук-шалот. Для начинки, поджарить до хруста 2 свежих анчоуса и добавить в омлет непосредственно перед снятием со сковороды. При желании, вместо свежих анчоусов можно использовать сливочное масло с анчоусами (2 чайные ложки масла на каждый омлет из 3-4 яиц)


Сливочное масло с анчоусами

Растереть в ступке 8 филе анчоусов с соком одного лимона (или 1 унцией коньяка) до однородной массы. Добавить 1 столовую ложку мелконарезанной свежей петрушки. Добавить полученную смесь к 1 чашке мягкого несоленого сливочного масла и взбить до получения однородной массы. Перед использованием, выдержать в холодильнике не менее часа.

КУРИНАЯ ПЕЧЕНКА

Полтора фунта куриной печенки

Соль и свежемолотый черный перец по вкусу

2 крупных спелых помидора

пол-чайной ложки свежих листьев базилика (или четверть чайной ложки сушеных листьев)

1 зеленый сладкий перец

2 столовые ложки оливкового масла

2 столовые ложки свежей измельченной петрушки


Промыть печенку, удалить пленки. Тщательно обсушить. Нарезать тонкими ломтиками, посолить и поперчить. Очистить помидоры от кожуры, разрезать пополам и посыпать базиликом. Удалить у перца сердцевину; мелко нарезать перец. Нагреть в сковороде оливковое масло и обжарить в нем перец в течение 3-4 минут. Вынуть перец шумовкой и отложить. Добавить на сковороду печенку и обжарить 3-4 минуты. Вынуть. Положить помидоры на ту же сковороду разрезанной стороной вниз и обжарить до золотисто-коричневого цвета. Выложить печенку и помидоры на подогретое сервировочное блюдо, украсить перцем и петрушкой (4 порции). 

РИСОВЫЕ ЛЕПЕШКИ

 1 чашка длинного риса

1 столовая ложка дрожжей в порошке

пол-чашки теплой воды

5 крупных яиц

1 чашка сахара

четверть чайной ложки мускатного ореха

1 чайная ложка соли

пол-чашки обычной муки (просеять)

жир для фритюра (360 Фаренгейта)


Отварить рис в подсоленной воде до мягкости. Дать стечь, размять деревянной ложкой. Развести дрожжи в теплой воде, добавить к рису и оставить на 2 часа. Взбить яйца с сахаром, мускатным орехом, солью и мукой. Добавить к рису и хорошенько перемешать. Оставить на пол-часа, чтобы тесто подошло. Нагреть жир; когда жир достаточно раскалится, столовой ложкой добавить тесто, и обжаривать лепешки до образования коричневой хрустящей корочки. Обжаривать по 2-3 лепешки на сковороде, чтобы не нарушать температуру жарения. (25 лепешек)

ЗАПЕЧЕННЫЕ МОРСКИЕ ГРЕБЕШКИ

1 чашка сухого белого вина

1 чашка воды

1 лавровый лист

6 горошин черного перца

1 фунт очищенных гребешков

5 столовых ложек сливочного масла

1 столовая ложка измельченного лука-шалот

3 столовые ложки обычной муки

1 чайная ложка соли

1 веточка петрушки

1 щепотка мускатного ореха

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

1 столовая ложка лимонного сока

пол-чашки свежих хлебных крошек

четверть чашки тертого сыра "Груйер"


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. В большой кастрюле до вести до кипения вино с водой. Добавить лавровый лист, горошины перца и промытые гребешки. Проварить на медленном огне 3-4 минуты. Вытащить гребешки, дать стечь, отставить. Сохранить бульон.


В небольшой чугунной сковороде растопить 3 столовые ложки сливочного масла и обжарить измельченный лук-шалот до прозрачности. Добавить муку и, постоянно помешивая, довести до золотистого цвета. Тонкой струйкой влить в смесь полторы чашки горячего бульона, в котором варились гребешки. Продолжать варить, постоянно помешивая, до тех пор, пока соус не загустеет. Добавить пол-чайной ложки соли, веточку петрушки и мускатный орех; помешивая, оставить на огне на несколько минут. Процедить соус, добавить к нему гребешки, мелконарезанную петрушку, лимонный сок и оставшуюся соль. Перемешать.


Смазать маслом 4-6 кокотниц, поровну разложить в них гребешки в соусе. Смешать хлебные крошки и тертый сыр, посыпать гребешки в кокотницах. Добавить по кусочку оставшегося масла в каждую. Выпекать 20-25 минут или до тех пор, пока сверху не образуется золотисто-коричневая корочка (4-6 порций).


Вариации: Вместо 1 столовой ложки измельченного лука-шалот можно использовать обычный лук. Готовя соус, бульон можно заменить молоком или нежирными сливками.

САЛАТ-ЭНДИВИЙ С ЗАПРАВКОЙ ПО-МАРТИНИКСКИ

6 головок эндивия (endive, разновидность цикория)

три четверти чашки оливкового масла

четверть чашки винного уксуса с эстрагоном

пол-чайной ложки соли

1/8 чайной ложки свежемолотого черного перца

мелконарезанная половина дольки чеснока

1 чайная ложка мелконарезанного свежего эстрагона

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

1 чайная ложка измельченного свежего чабреца (или четверть чайной ложки сушеных листьев)

1 чайная ложка мелконарезанных грибов.


Вымыть эндивий, тщательно высушить и разобрать на листья. Обернуть листья в чистую, сухую льняную салфетку и переложить в холодильник. Смешать уксус, специи и зелень. Медленнно добавить к смеси оливковое масло, взбивая до густоты. Оставить заправку настояться в течение часа, и снова взбить непосредственно перед подачей (6 порций)

РИСОВЫЕ ЛЕПЕШКИ (II)

2 крупных яйца

3 столовых ложки жирных сливок

1 чашка отваренного риса

1 столовая ложка сливочного масла

2 чайные ложки сахара

соль по вкусу

пол-чашки хлебных крошек

масло для фритюра (375 Фаренгейта)


Взбить в пену 1 яйцо. Добавить две столовых ложки сливок и весь рис. Вылить смесь в сковороду и варить на медленном огне, постоянно помешивая, пока не загустеет. Добавить масло, сахар и соль. Размешать и остудить.


В маленькой мисочке смешать оставшееся яйцо с 1 столовой ложкой сливок; высыпать хлебные крошки на отдельную мелкую тарелку. Сформовать рис в небольшие плоские лепешки, обмакнуть в яично-сливочную смесь, обвалять в хлебных крошках. Обжарить в горячем масле 2-5 минут до золотисто-коричневого цвета. Для поддержания температуры масла на требуемом уровне, обжаривать не более 3 лепешек одновременно. Подавать с джемом из черной смородины или кленовым сиропом (12-15 лепешек)


Вариант:

Вместо сахара добавить 2 столовых ложки обжаренного мелконарезанного лука и 1 чайную ложку порошка карри; подавать как гарнир к мясным блюдам.

ВОЛОВАНЫ ИЗ СЛОЕНОГО ТЕСТА

Пол-чашки молока

1 столовая ложка растопленного масла

1 столовая ложка сахара

1 чайная ложка соли

половина пачки дрожжей

четверть чашки теплой воды

две с половиной чашки просеянной обычной муки

1 крупное яйцо (взбить)

пол-фунта холодного масла

2 яичных желтка

3 столовых ложки нежирных сливок


Довести молоко до кипения (но не кипятить), добавить растопленное масло, сахар и соль. Перелить молоко в глубокую миску и остудить. Размягчить дрожжи в теплой воде, добавить к молоку и тщательно перемешать. Добавить муку и яйцо, вымешать в мягкое тесто, при необходимости добавив муки. Вымесить тесто на слегка присыпанной мукой поверхности до эластичности. Положить тесто в смазанную жиром миску, накрыть и поставить в теплое место подходить, пока тесто не увеличится вдвое.


Снова вымесить и охладить в течение часа. Вымесить и раскатать прямоугольником толщиной четверть дюйма. Размять охлажденное масло прямоугольником и поместить в центр теста, оставив примерно 1 дюйм теста с каждой стороны. Свернуть тесто втрое, справа налево, так, чтобы образовались три слоя. Защепить края так, чтобы удержать внутри масло, и раскатать прямоугольником. Снова сложить втрое и охладить 30 минут. Три раза повторить операцию раскатывания и складывания втрое, каждый раз охлаждая тесто по полчаса. После последнего раскатывания охладить в течение полутора часов.


Раскатать тесто прямоугольником толщиной пол-дюйма и вырезать круги диаметром 2 дюйма . В середине каждого круга острым ножом или формой для печенья прорезать круги диаметром 1 дюйм на глубину четверть дюйма. Вынуть образовавшиеся круги и выпекать их отдельно. Все нарезанные круги разложить на не смазанном жиром листе и выпекать при 350 Фаренгейта в течение 15 минут до золотисто-коричневого цвета.

КЛЕЦКИ ИЗ КОСТНОГО МОЗГА

Четверть фунта говяжьего костного мозга

Половина небольшой луковицы

1 крупное яйцо

пол-чайной ложки соли

пол-чайной ложки тертой лимонной цедры

1/8 чайной ложки мускатного ореха

1 столовая ложка измельченной свежей петрушки (или лука-резанца)

2/3 чашки хлебных крошек

пол-чашки просеянной обычной муки

пол-чашки молока

2 кварты крепкого говяжьего бульона


Провернуть костный мозг и лук через мясорубку. Добавить яйцо, соль, лимонную цедру, мускатный орех, петрушку (или лук-резанец), хлебные крошки, муку и молоко, и вымешать в мягкую массу, при необходимости добавив молока. В большой кастрюле вскипятить говяжий бульон, перевести на медленный огонь. Чайной или столовой ложкой (в зависимости от предпочитаемого размера клецек) сформовать клецки, погрузить в кипящий бульон и варить 10-15 минут в зависимости от размера. Вытащить шумовкой и дать стечь перед подачей. Подавать горячими с густым соусом бешамель (15-20 клецек).

СВИНЫЕ РЕБРЫШКИ В ОСОБОМ СОУСЕ

 4 фунта свиных ребрышек

1 луковица среднего размера

1 зубок чеснока

1 небольшой зеленый перец

четверть чашки оливкового масла

пол-чашки итальянской томат-пасты

1 чайная ложка соли

1 чайная ложка свежих листьев базилика (или пол-чайной ложки сушеных листьев)

1 чайная ложка сушеного розмарина

1 чайная ложка свежего орегана

1 столовая ложка измельченной свежей петрушки

четверть чайной ложки Табаско

2 чайных ложки сухой горчицы

четверть чашки соуса Вустершер (Worcestershire sauce) (можно заменить тем же количеством соевого соуса – прим. переводчика)

пол-чашки воды

пол-чашки меда

пол-чашки сухого красного вина


Разогреть гриль. Разрезать ребрышки на части по три ребра. Нарезать лук, чеснок и перец и обжарить в разогретом оливковом масле до мягкости. Добавить томат-пасту, соль, базилик, розмарин, ореган, петрушку, Табаско, сухую горчицу, соус Вустершер, воду и мед. Варить 20 минут на медленном огне, периодически помешивая. Добавить красное вино и варить еще 15 минут на медленном огне. Обмазать соусом подготовленные ребрышки и поместить их под гриль на 30 минут, периодически переворачивая и смазывая соусом. Оставить немного соуса для подачи горячим к столу. (3-4 порции).

ПУДИНГ ИЗ МОЛОДОЙ КУКУРУЗЫ

6 початков молодой кукурузы

1 столовая ложка сахара

1 столовая ложка кукурузного крахмала

1 чайная ложка соли

2 столовые ложки измельченного перца пимьенто

3 крупных яйца

4 столовые ложки растопленного сливочного масла

1 чашка молока


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Срезать зерна с початков. Смешать все ингредиенты в указанном выше порядке, кроме яиц. Отделить желтки от белков. Взбить желтки и добавить в массу для пудинга. Взбить белки отдельно до плотной пены и осторожно вмешать в массу. Переложить в смазанную жиром форму для выпечки (размером полторы кварты) и выпекать 35 минут (6 порций).


Вариант:

Пудинг из молодой кукурузы с курицей. Исключить сахар из списка ингредиентов и добавить в тесто 1 чашку мелконарезанного отварного куриного мяса.

"СЛАДКОЕ МЯСО" (ЗОБНАЯ И ПОДЖЕЛУДОЧНАЯ ЖЕЛЕЗЫ) С МИНДАЛЕМ

4 пары телячьих желез

2 крупных яйца

1 чашка панировочных сухарей или хлебных крошек

8 столовых ложек сливочного масла

6 столовых ложек цельного очищенного миндаля

ломтики лимона


Бульон для варки

2 чашки воды

1 чашка сухого белого вина

1 небольшая морковь

1 небольшая луковица

пол-чайной ложки соли

6 горошин черного перца

1 веточка петрушки


Промыть железы, опустить в кипящую воду на 3-4 минуты. Извлечь, очистить от поверхностных пленок. Подготовить бульон для варки, довести до кипения. На медленном огне отварить железы в бульоне (20 минут), извлечь, обсушить и разрезать пополам.


В отдельной посуде взбить яйца в пену. Выложить панировочные сухари в мелкую тарелку. Обмакнуть кусочки желез сначала в сухари, затем в яйцо и снова в сухари. Растопить в сковороде 2 столовые ложки сливочного масла и обжарить железы в сухарях примерно по 5 минут с каждой стороны. Когда железы обжарятся до золотисто-коричневого цвета, уложить их в подготовленные волованы на подогретое сервировочное блюдо.


Вытереть сковороду, в которой жарились железы. Добавить оставшиеся 6 столовых ложек сливочного масла. Слегка обжарить миндаль в масле, следя за тем, чтобы масло не подгорело и полить железы образовавшимся соусом. Подавать с ломтиками лимона (4 порции).

ТЕЛЯЧЬЯ ОТБИВНАЯ

6 телячьих отбивных

1 чашка панировочных сухарей

четверть чашки свеженатертого сыра Пармезан

четверть чайной ложки паприки

пол-чайной ложки свежего или четверть чайной ложки сушеного орегано

пол-чайной ложки свежего или четверть чайной ложки сушеного базилика

2 крупных яйца

3 столовых ложки сливочного масла

3 столовых ложки оливкового масла

ломтики лайма


Очистить мясо от излишнего жира и сухожилий и отбить между листами вощеной бумаги. В мелкой тарелке смешать сухари, сыр, паприку, орегано и базилик. В отдельной посуде взбить яйца в пену и обмакнуть подготовленные отбивные сначала в сухари, а затем в яйцо. Дать мясу постоять 10 минут.


В большой сковороде разогреть сливочное и оливковое масло. Обжарить запанированные отбивные с обеих сторон до золотисто-коричневого цвета, перевернув всего один раз, чтобы не нарушить панировку. Подавать с ломтиками лайма. (4-6 порций)

САЛАТ ФРИЦА (САЛАТ С ЗАПРАВКОЙ "ЧЕРТОВ ДОЖДЬ)

Заправка

3 дольки очищенного чеснока

10 грецких орехов, очищенных и обжаренных

1 чайная ложка сухой горчицы

пол-чайной ложки кайенского перца

1 столовая ложка мелконарезанного зеленого лука

1 чайная ложка соли

1 чашка оливкового масла

четверть чашки винного уксуса с эстрагоном

четверть чашки сухого красного вина


Зелень:

кудрявый эндивий, Бибб, Ромейн – по одному кочану каждого

1 пучок кресс-салата

2-3 стебля сельдерея, нарезанные по диагонали

пол-чашки нарезанной стружками моркови

2 небольших отваренных свеклы, натертые на терке.


Выложить все ингредиенты для заправки в миксер/блендер и смешать на низкой скорости 20 секунд. Если грецкие орехи недостаточно измельчились, продолжить еще 10 секунд. Для получения неоднородной смеси, истолочь орехи с чесноком в ступке до получения пасты, добавляя по каплям оливковое масло. Затем добавить сухую горчицу, кайенский перец, зеленый лук, соль и оливковое масло, слегка взбить, медленно добавить вино и уксус и тщательно перемешать. Разорвать зелень на кусочки, добавить кресс-салат, сельдерей и морковь. Полить заправкой и тщательно перемешать. Украсить салат тертой свеклой. (6-8 порций).

МУСС ИЗ ВЕТЧИНЫ И ТЕЛЯЧЬИХ ЖЕЛЕЗ

3 пары телячьих желез

1 чашка воды

1 чашка сухого белого вина

пол-фунта отварной ветчины

соль и перец по вкусу

1 небольшая луковица, натертая на терке

2 столовые ложки тертой моркови

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

4 взбитых яичных белка

2 с половиной чашки жирных сливок

пол-фунта грибов

3 столовые ложки сливочного масла

1 чайная ложка мелконарезанного лука

2 столовые ложки обычной муки

паприка


Вымочить железы в холодной воде в течение часа или опустить в кипяток на 3-4 минуты и слить воду. Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Уложить железы в кастрюлю, залить водой и вином, довести до кипения и варить на медленном огне 5 минут. Извлечь железы, удалить поверхностную пленку и сухожилия. Выпарить оставшийся бульон на медленном огне до получения полутора чашек.


Нарезать одну пару желез и ветчину крупными кусками и пропустить их через мясорубку. Добавить соль, перец, натертый лук, морковь и петрушку. Тщательно перемешать. Добавить взбитые белки, еще раз перемешать и медленно влить сливки, растирая смесь деревянной ложкой до консистенции майонеза. Переложить смесь в смазанную сливочным маслом круглую форму и накрыть фольгой. Установить форму в глубоком противне с водой и выпекать примерно 40 минут. Вынуть из духовки, остудить 10-15 минут, перевернуть форму на подогретое сервировочное блюдо.


Пока печется мусс, нарезать оставшиеся железы кубиками. Нарезать грибы и обжарить их в 2 столовых ложках сливочного масла. Снять грибы со сковороды и отставить в сторону. Добавить на сковороду мелконарезанный лук и обжарить до золотистого цвета. Добавить оставшуюся столовую ложку масла, растопить и добавить муку. Варить 2 минуты, постоянно помешивая, постепенно добавляя полторы чашки бульона. Помешивая, довести до кипения, пока смесь не загустеет. Добавить соль и перец по вкусу. Добавить грибы и нарезанные кубиками железы, довести до кипения. После того, как мусс извлечен из формы, полить его соусом, присыпать паприкой и подавать (4 порции).

ПУЗАНОК НА ГРИЛЕ ПОД ЩАВЕЛЕВЫМ СОУСОМ

3 фунта филе свежего пузанка (шэд – рыба из семейства сельди)

треть чашки оливкового масла

сок одного крупного лимона

1 лавровый лист

2 веточки свежего тимьяна

пол-чайной ложки свежего орегано (или четверть чайной ложки сушеного)

четверть чайной ложки соли

щепотка молотого черного перца

3 фунта свежего щавеля

2 столовые ложки масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

1 чашка сухого белого вина

три четверти чашки жирных сливок

соль и свежемолотый черный перец по вкусу


Залить рыбу маринадом из оливкового масла, лимонного сока, лаврового листа, тимьяна, орегано, соли и перца и мариновать как минимум час.


Промыть щавель и отварить в небольшом количестве подсоленной воды 5-7 минут до мягкости. Слить воду и протереть щавель через сито.


Растопить масло в глубокой сковороде или сотейнике и обжарить лук-шалот до золотистого цвета. Добавить щавель и вино. Довести смесь до кипения и варить на среднем огне 10 минут. Добавить сливки, и проварить соус на медленном огне еще 5 минут. Посолить и поперчить. Должно получиться две чашки соуса.


Разогреть гриль до сильного жара, извлечь рыбу из маринада, и обжарить на гриле 7-8 минут с каждой стороны. Выложить на подогретое сервировочное блюдо и залить соусом. (6 порций)

ХЛЕБ ФРИЦА

2 чашки молока

2 столовые ложки сахара

2 чайные ложки соли

полторы столовые ложки мягкого сливочного масла

1 пакет сухих дрожжей

четверть чашки теплой воды

6 чашек просеянной обычной муки


В кастрюльке разогреть молоко. Как только молоко начнет закипать, снять с огня и перелить в глубокую миску. Добавить сахар, соль и сливочное масло. Развести дрожжи в теплой воде, дать постоять 5 минут и влить в молочную смесь. Хорошенько перемешать. Всыпать в смесь три чашки муки и смешать до гладкости. Добавить оставшуюся муку и вымесить в крутое тесто. Перенести тесто на присыпанную мукой поверхность и вымешивать 10 минут, пока тесто не станет гладким и упругим.


Перенести тесто в слегка смазанную жиром глубокую миску, и уложить так, чтобы жир со стенок смазал весь ком теста. Накрыть миску, поставить в тепло и дать тесту подойти в течение полутора часов – пока тесто не увеличится вдвое.


Примять тесто и дать подняться еще раз. Разрезать на две части и сформовать буханки. Поместить каждую в смазанную жиром форму для хлеба и накрыть полотенцем. Дать взойти в третий раз, пока тесто не увеличится вдвое. Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Непосредственно перед выпечкой, слегка смазать верх каждой буханки растопленным сливочным маслом. Выпекать 40-45 минут. Если корочка сверху быстро подгорает, накрыть форму алюминиевой фольгой. Подавать теплым, с маслом и вареньем (2 буханки). 

КРЕВЕТКИ В КЛЯРЕ

1 фунт свежих креветок средней величины

1 чашка обычной муки

полторы чайных ложки пекарского порошка

пол-чайных ложки соли

щепотка мускатного ореха

1 крупное яйцо

пол-чашки пива

масло/жир для фритюра (375 Фаренгейта)


Очистить креветок от панциря, извлечь вену. Отварить в небольшом количестве воды в течение 3-4 минут. Слить воду. Смешать сухие ингредиенты. Взбить яйцо с пивом и добавить к муке, хорошенько перемешав. Дать смеси постоять в течение часа. Разогреть масло до требуемой температуры. Окунуть каждую креветку в жидкое тесто, опустить в жир и жарить до золотисто-коричневого цвета (4 порции). 

ЛЕПЕШКИ ИЗ КЛЕМА A LA КЕЙП КОД

полторы чашки свежих очищенных клемов (венерки – разновидность моллюска)

4 крупных картофелины

пол-чашки густых сливок

4 столовых ложки сливочного масла

соль и перец по вкусу

пол-чайной ложки свежего орегано (четверть чайной ложки сушеного)

пол-чайной ложки свежего майорана (четверть чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

2 крупных яйца

масло/жир для фритюра (375 Фаренгейта)

дольки лемона или лайма


Мелко нарезать моллюсков. Очистить картофель, нарезать кубиками и отварить в подсоленной воде до мягкости, но не переваривать. Слить воду и обсушить в кастрюле на сильном огне, постоянно встряхивая, чтобы картофель не прилип к стенкам или дну посуды. Снять с огня и тщательно размять в пюре без комков, добавить сливки, масло, соль и перец. Добавить мелконарезанных моллюсков, орегано, майоран и лук-шалот.


Взбить яйца в пену и ввести в подготовленную смесь, тщательно размешав. Руками сформовать 12 овальных лепешек и опустить в горячее масло. Обжарить до золотисто-коричневой корочки. Не жарить больше 3 лепешек одновременно, так как это понижает температуру масла. Украсить дольками лимона или лайма и подавать с кислым соусом (12 лепешек). 

КИСЛЫЙ СОУС

1 чашка сметаны

четверть чашки хрена

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки (или кресс-салата)

1 столовая ложка каперсов, замаринованных в четверти чашки красного винного уксуса

четверть фунта грибов

2 столовых ложки сливочного масла


Вылить сметану в глубокую миску, добавить хрен, петрушку и извлеченные из маринада каперсы. Очистить и нарезать грибы, обжарить в масле. Снять со сковороды и добавить к сметанной смеси. (полторы чашки соуса) 

ТЕЛЯЧЬИ ЖЕЛЕЗЫ В СОУСЕ БЕШАМЕЛЬ 

1 целый черный трюфель

3 столовые ложки несоленого масла

3 пары телячьих желез

3 столовые ложки обычной муки

веточки кервеля


Бульон для варки

2 чашки воды

1 чашка сухого белого вина

1 небольшая морковь

1 небольшая луковица

пол-чайной ложки соли

6 горошин черного перца

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)


Слегка обжарить трюфель в небольшом количестве сливочного масла и мелко нарезать. Добавить нарезанный трюфель к оставшемуся маслу, хорошенько перемешать и дать постоять в течение часа. Тем временем вымочить железы в воде в течение часа, извлечь, удалить поверхностные пленки и сухожилия.


Довести бульон до кипения и отварить железы в течение 20 минут; извлечь, осушить и нарезать кубиками в 2 см . Процедить бульон и продолжать варить на медленном огне еще 5-10 минут.


Разогреть в сковороде масло с трюфелями и добавить муку. Прожарить 2 минуты и влить полторы чашки бульона, постоянно помешивая, пока соус не загустеет. Добавить к соусу кубики желез и довести до кипения, но не кипятить. Подавать горячими, украсив веточками свежего кервеля (4 порции)

САЛАТ ИЗ СВЕКЛЫ И КРЕСС-САЛАТА

1 фунт свежей свеклы

пол-чашки винного уксуса с эстрагоном

свежемолотый черный перец

пол-пучка кресс-салата


Отварить неочишенную свеклу (без ботвы) в подсоленной воде до мягкости, но не переваривая. Слить воду, и залить свеклу холодной водой, пока не остынет. Очистить свеклу. Нарезать тонкими полосками и уложить в миску с уксусом. Охладить в холодильнике как минимум час. Откинуть на сито. Уложить нарезанную свеклу на блюдо со свежевымытым кресс-салатом, присыпать молотым перцем и подавать холодной. (4 порции)


Вариант: Смешать свеклу с чашкой сметаны, затем подготовить к подаче. 

Часть 3 Ужин в жаркую погоду 

САЛАТ С ОМАРАМИ ПО-БРАЗИЛЬСКИ

2 крупных спелых авокадо

полторы столовых ложки мелко нарезанного зеленого лука (лука-резанца)

1 столовая ложка мелко нарезанного лука

1 столовая ложка мелко нарезанной свежей петрушки

пол-чайной ложки сухой горчицы

6 столовых ложек сухого белого вина

3 чашки мяса омара

полторы чайных ложки томат-пасты

2 кочана молодого салата (Бибб)

три четверти чашки домашнего майонеза (см. рецепт ниже)

паприка


Разрезать авокадо вдоль пополам, удалить косточку, очистить и нарезать тонкими продольными ломтиками. Выложить в миску из нержавеющей стали и добавить лук, петрушку, сухую горчицу и вино. Поставить в холодильник на час. Промыть и просушить листья салата. При необходимости, удалить кусочки панциря из мяса омара. Смешать томат-пасту с 4 столовыми ложками майонеза. Выложить салатные листья кругами в 4 индивидуальных салатницы, уложить сверху ломтики авокадо вместе с маринадом. Смешать оставшийся майонез с мясом омара, выложить в центр каждой салатницы. Посыпать паприкой. (4 порции) 

ДОМАШНИЙ МАЙОНЕЗ

2 яичных желтка

пол-чайной ложки сухой горчицы

пол-чайной ложки соли

пол-чашки винного ускуса с эстрагоном или лаймового сока

1 чашка оливкового масла

1 чашка салатного масла

1 чашка сметаны


В глубокой миске из нержавеющей стали взбить желтки, добавить соль, горчицу и половину порции уксуса или лаймового сока. Продолжая взбивать желтки, добавить по капле оливкое и салатное масло. Взбивать до загустения, добавить оставшийся уксус или лаймовый сок и снова взбить. Майонезне должен быть слишком густым. Добавить сметану и охладить.


Вариант: Вместо сметаны добавить 3 столовых ложки дижонской горчицы, сок 1 лимона и пол-чашки сливок. Соль по вкусу. 

МУСС ИЗ СЕМГИ

3 фунта свежей семги (одним куском)

2 чашки воды

1 чашка сухого белого вина

1 лавровый лист

2 веточки тимьяна

1 небольшая луковица + 2 бутона гвоздики

сок 1 лимона

треть чашки хлебных крошек

пол-чашки вустерского соуса

2 столовые ложки тертого лука

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

четверть чашки мелконарезанного зеленого сладкого перца

2 столовые ложки мелконарезанного перца пимьенто

5 столовых ложек сливочного масла

5 столовых ложек муки

соль и перец по вкусу

одна восьмая чайной ложки молотого шалфея

2 крупных яйца


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Отварить семгу в "дворцовом бульоне" (вода, вино, лавровый лист, тимьян и луковица с гвоздикой – гвоздику воткнуть в луковицу) 20-30 минут. Вытащить семгу, удалить кожу и кости. Размять рыбу вилкой и в глубокой посуде смешать с лимонным соком, хлебными крошками, вустерским соусом, луком, петрушкой, зеленым перцем и пимьенто.


Довести бульон до кипения и выпаривать на медленном огне до получения полутора чашек. Процедить. Приготовить густой соус из масла, муки и бульона, приправив его перцем, солью и шалфеем. Добавить соус к рыбному фаршу. Добавить взбитые яйца и хорошенько вымешать.


Вылить смесь в смазанную жиром форму. Поместить форму в глубокий протвень с горячей водой. Выпекать 45-60 минут. Готовый мусс будет плотным на ощупь. Вынуть из духовки, дать постоять 10 минут, отделить ножом от стенок и перевернуть форму на подогретое сервировочное блюдо. Подавать теплым или охлажденным с укропным соусом (8-10 порций)


Примечание: Укропный соус – 1 чашку сметаны смешать с 1 чайной ложкой мелконарезанного укропа, добавить 1 столовую ложку лимонного сока, пол-чайной ложки мелконарезанной петрушки и соль по вкусу. 

ЛЕТНИЙ САЛАТ

зелень одуванчика

кресс-салат

бельгийский эндивий (разновидность цикория)

мангольд (разновидность щавеля)

коллард (разновидность дикой капусты)

цикорий

1 чашка сметаны

1 столовая ложка томат-пасты

2 спелых помидора средней величины

1 столовая ложка мелконарезанного зеленого лука


Промыть зелень под холодной водой и тщательно высушить на полотенце. Разорвать на мелкие кусочки и выложить в салатницу. Смешать сметану с томат-пастой в отдельной посуде и слегка взбить. Полить зелень заправкой и хорошенько перемешать. Украсить дольками помидоров и посыпать зеленым луком. (2-4 порции) 

ОМАРЫ В СОУСЕ ИЗ БЕЛОГО ВИНА

4 с половиной чашки сухого белого вина

2 кварты воды

3 веточки свежего эстрагона

1 крупная луковица

1 лемон, разрезанный на четвертинки

1 стебель сельдерея

1 лавровый лист

4 живых омара (полтора-два фунта каждый)

полторы чашки нарезанных грибов

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

пол-чашки жирных сливок


В большой кастрюле смешать 4 чашки вина и воду, добавить эстрагон, лук, лимон, сельдерей и лавровый лист. Довести до кипения и опустить в воду омаров головой вперед. Кипятить на медленном огне 15-20 минут, изредка помешивая. Извлечь из воды и осушить.


Разделать омаров – перевернув на спину, острым ножом взрезать брюшину и разрезать вдоль пополам. Разбить клешни. Удалить темную хвостовую жилу и кисту у головы. Если имеется, то удалить и сохранить зеленую печень (томалей) и икру (корал).


Процедить бульон, в котором варились омары и сохранить 3 чашки. Выпаривать 1 чашку бульона на сильном огне до тех пор, пока не останется половина жидкости. Добавить нарезанные грибы и оставшиеся пол-чашки вина. Снова выпарить до получения половины жидкости. Снять с огня, процедить.


В отдельном сотейнике растопить сливочное масло. Когда масло начнет пениться, добавить муку. Тщательно размешать и обжарить муку до золотисто-коричневого цвета. Медленно добавить две оставшиеся чашки бульона, постоянно помешивая. Варить до загустения соуса. В ступке растереть печень и икру омаров и добавить к соусу. На медленном огне проварить соус 5 минут, добавить винно-грибную вытяжку и довести до кипения, но не кипятить. Снять с огня, добавить сливки. Каждую половинку омара покрыть по разрезу одной столовой ложкой соуса и заглазировать под сильно разогретым грилем около минуты. Оставшийся соус подать отдельно. (4-6 порций) 

КРЕВЕТКИ ПО-БОРДОЛЕЗСКИ

2 фунта свежих креветок

2 столовых ложки сливочного масла

1 мелконарезенная морковь

2 мелконарезанных луковицы-шалот

1 долька мелконарезанного чеснока

1 веточка петрушки

1 лавровый лист

1 чайная ложка соли

пол-чашки сухого белого вина

четверть чашки коньяка

1 чайная ложка обычной муки

1 столовая ложка несоленого сливочного масла


Очистить креветки от панциря и темных жил, промыть. Растопить сливочное масло в большой кастрюле с толстым дном. Добавить морковь, лук-шалот, чеснок, петрушку и лавровый лист и варить на медленном огне 15 минут, изредка помешивая, не допуская прижаривания. Увеличить огонь, добавить креветок, соль, вино и коньяк и довести жидкость до кипения. Снова уменьшить огонь и проварить креветок 6-7 минут, время от времени встряхивая кастрюлю.


Выложить креветок на подогретое сервировочное блюдо, извлечь петрушку и лавровый лист. На сильном огне выпарить оставшийся бульон до тех пор, пока не останется половина жидкости. Смешать в пасту муку и несоленое масло, добавить к полученному бульону, отварить 3-4 минуты до загустения. Перед подачей полить креветок соусом. (4-6 порций)


Вариант: Вместо чеснока добавить 1 столовую ложку мелконарезанного лука, но с чесноком получается интереснее.

ФАРШИРОВАННЫЕ КЛЕМЫ (МОЛЛЮСКИ)

3 дюжины клемов

1 чашка свежих хлебных крошек

3 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанного зеленого лука (лука-резанца)

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайных ложки сушеного)

1 чайная ложка свежего орегано (или четверть чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

2 чайные ложки сухого шерри

4 столовые ложки мелконарезанных грибов

2 столовые ложки сливочного масла

Сухое белое вино или бульон из клемов

4 ломтика грудинки (бекона)


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Промыть моллюсков, уложить в большую кастрюлю и залить водой так, чтобы раковины были покрыты примерно на полтора сантиметра. Накрыть кастрюлю крышкой и варить на среднем огне до тех пор, пока все раковины не откроются. Извлечь раковины и сохранить бульон. Извлечь моллюсков из раковин, сохранив однако половинки раковин. Мелко нарезать моллюсков и смешать в глубокой посуде с хлебными крошками, луком-шалот, луком-резанцем, кервелем, орегано, базиликом, черным перцем и шерри. Припустить грибы в 1 ложке сливочного масла в течение 2 минут и добавить к фаршу. Добавить немного бульона из клемов или сухого белого вина так, чтобы увлажнить фарш. Смазать маслом половинки ракушек и выложить в них фарш. Разрезать ломтики бекона на 18 кусочков. Накрыть ими фарш в каждой из ракушек. Запекать до тех пор, пока бекон не станет хрустящим, а фарш не покроется золотисто-коричневой корочкой. (4-6 порций). 

ГОВЯЖИЙ РУЛЕТ С КЭРРИ

8 ломтиков говяжьей вырезки толщиной 1 см каждый

соль и перец по вкусу

полфунта свежего шпината

1 чашка отварного риса

4 столовые ложки изюма

полторы чайные ложки порошка кэрри

четверть чашки сухого вермута

щепотка мускатного ореха

2 столовые ложки сливочного масла

1 чашка крепкого говяжьего бульона

четверть чайной ложки тимьяна

1 лавровый лист

Гарнир – глазированная морковь и кресс-салат.


Очистить вырезку от сухожилий и отбить ломтики между листами вощеной бумаги. Посолить и поперчить.


Перебрать и промыть шпинат, удалить толстые стебли. Добавить шпинат в кастрюлю с небольшим количеством кипящей подсоленной воды, снова довести до кипения и проварить 2 минуты. Откинуть на сито и тщательно отжать, после чего измельчить шпинат. В глубокой миске смешать шпинат, рис, изюм, порошок кэрри и вермут. Выложить ложкой на каждый ломтик говядины. Снова посолить, поперчить и добавить щепотку мускатного ореха.


Свернуть каждый ломтик в трубочку и закрепить деревянной зубочисткой или обвязать суровой ниткой. Обжарить рулетики на сливочном масле в глубокой сковороде. Когда мясо подрумянится, уменьшить огонь. Добавить бульон, половинку лаврового листа и четверть чайной ложки тимьяна. Накрыть сковороду крышкой и тушить на медленном огне 25-30 минут до готовности. Выложить на подогретое сервировочное блюдо, подавать с глазированной морковью и кресс-салатом (4 порции). 

САЛАТ ИЗ СЕЛЬДЕРЕЯ И ДЫНИ-КАНТАЛУПЫ

2 столовые ложки винного уксуса с эстрагоном

6 столовых ложек оливкового масла

четверть чайной ложки соли

одна восьмая чайной ложки свежемолотого черного перца

четверть чашки желе из красной смородины

3 пучка сельдерея (без листьев)

1 небольшая спелая дыня-канталупа

1 столовая ложка мелконарезанного зеленого лука (лука-резанца)

пол-чайной ложки мака

пол-чайной ложки семян кориандра


Для заправки, смешать первые четыре ингредиента и добавить к ним разогретое желе из красной смородины. Дать постоять.


Промыть и высушить стебли сельдерея и тонко нарезать. Очистить дыню от кожуры и нарезать кубиками в 1 см . Уложить сельдерей и дыню в салатницу, полить заправкой, перемешать. Перед подачей добавить лук-резанец, мак и кориандр, снова перемешать. (4 порции) 

ПИРОГ С ЧЕРНИКОЙ

4 чашки черники

1 чашка сахара

4 столовые ложки сливочного масла

8 ломтиков бисквита (см. рецепт ниже)


Промыть и перебрать ягоды. Уложить в кастрюлю, пересыпать сахаром и варить на медленном огне 10 минут, следя, чтобы не пригорело.


Выложить два ломтика бисквита в смазанную сливочным маслом форму. Полить одной чашкой черники. 1 столовую ложку масла нарезать мелкими кусочками и присыпать чернику. Накрыть двумя ломтиками бисквита. Повторить три раза. Запечь в духовке при 350 Фаренгейта в течение 15-20 минут. Остудить и охладить в холодильнике 3-4 часа. Подавать со взбитыми сливками (6 порций) 

БИСКВИТ 

6 яичных белков

1 чашка сахара, просеянная дважды

5 яичных желтков

1 столовая ложка лимонного сока

тертая цедра половины лимона

1 чашка обычной муки

четверть чайной ложки соли


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Взбить белки и добавить пол-чашки сахара. В отдельной посуде взбить желтки до густоты и лимонного цвета. Добавить лимонный сок и цедру, снова взбить. Вбить оставшийся сахар и продолжать взбивать до гладкости. Ввести белки в желтковую смесь. Трижды просеять муку, добавить соль, ввести в тесто. Вылить тесто в несмазанную жиром форму для торта (круглую, с воронкой посередине). Несколько раз проткнуть тесто ножом, чтобы не допустить образования пузырьков воздуха. Выпекать 1 час. Остудить бисквит в форме на решетке, перевернув форму. Лопаточкой отделить бисквит от стенок формы и снова перевернуть – бисквит выпадет сам. 

МОЛОДЫЕ ГОЛУБИ С КОЛБАСКАМИ И КВАШЕНОЙ КАПУСТОЙ

2 столовые ложки сливочного масла

12 ломтиков канадского бекона/грудинки

6 чашек кислой/квашеной капусты (два с половиной-три фунта)

3 голубя

1 букет гарни (1 лавровый лист, веточка петрушки, веточка тимьяна или фенхеля (волошского укропа), 1 стебель сельдерея

3 моркови среднего размера

3 желтых луковицы среднего размера

6-10 колбасок с травами и пряностями (см. рецепт ниже)

2 чашки бульона (см. рецепт ниже)

1 чашка сухого белого вина


Смазать дно глубокой толстостенной кастрюли сливочным маслом и выложить 6 ломтиками бекона. Хорошенько отжать капусту и уложить поверх бекона. Очистить голубей, разрезать вдоль пополам и уложить поверх слоя капусты. Добавить букет гарни. Очистить и нарезать ломтиками морковь и лук, уложить поверх голубей. Следующим слоем выложить колбаски и покрыть оставшимися ломтиками бекона. Залить бульоном и белым вином так, чтобы слои были покрыты наполовину. Плотно закрыть кастрюлю крышкой и варить до готовности на медленном огне около 2 часов.


Снять с огня, слить жидкость и извлечь букет гарни. Выложить капусту в центр большого сервировочного блюда, окружить ломтиками бекона и колбасками. Наверх выложить голубей. Подавать с отварным картофелем (6 порций) 

КОЛБАСКИ С ДЕСЯТЬЮ ПРЯНОСТЯМИ

2 фунта свежей свинины

1 фунт свиного сала

2 фунта нежирной говядины

1 столовая ложка соли

1 чайная ложка свежемолотого перца

мелконарезанная долька чеснока

1 мелконарезанная крупная луковица

1 лавровый лист, искрошенный в порошок

четверть чайной ложки молотой гвоздики

1 чайная ложка анисового семени

1 чайная ложка сладкого майорана

1 чайная ложка тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

полторы чайных ложки свежей мелконарезанной петрушки

1 чайная ложка сухой горчицы

пол-чайной ложки молотой кожуры мускатного ореха

четверть чайной ложки мускатного ореха

колбасные оболочки


Нарезать на куски свинину, сало и говядину и дважды пропустить через мясорубку. В глубокой миске смешать фарш, соль, перец, чеснок и лук. Смешать оставшиеся травы и пряности и тщательно перемешать с фаршем. Через колбасную насадку к мясорубке сформовать колбаски в оболочке, перевязывая через каждые 8– 9 см . (20-24 колбаски) 

БУЛЬОН 

1 пятифунтовая курица

2 кварты воды

1 чайная ложка соли

8 горошин черного перца

4 нарезанных стебля лука-порея

4 крупных моркови, нарезанных ломтиками

1 крупная луковица, нарезанная ломтиками

1 стебель сельдерея с листьями

1 веточка петрушки

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сухого)

1 лавровый лист

3 яичных белка

1 трюфель


В чугунную кастрюлю с водой уложить курицу. Медленно довести воду до кипения. Снять образовавшуюся пену шумовкой. Добавить соль, перец, лук-порей, морковь и лук. Из петрушки, тимьяна, лаврового листа и сельдерея сделать букет гарни и добавить в кастрюлю. Снова вскипятить и снять пену. Накрыть крышкой и продолжать варить на очень медленном огне 3 часа. Извлечь птицу. Процедить бульон, остудить и снять весь жир с поверхности.


Перелить бульон в кастрюлю, добавить яичные белки. Взбивать венчиком или электромиксером, подогревая на медленном огне до кипения. Помешивая, проварить еще 5 минут. Снять с огня и дать отстояться 15 минут. Замочить двойную марлю в холодной воде, отжать и выстелить марлей частое сито. Осторожно процедить бульон. Перелить в кастрюлю, еще раз прогреть, но не кипятить. Перед подачей добавить в супницу тонко нарезанные ломтики трюфеля. 

ОТВАРНЫЕ ЦЫПЛЯТА С ТРЮФЕЛЯМИ

2 кварты воды

2 чашки сухого белого вина

полтора фунта говяжьих костей

1 нарезанная морковь

1 нарезанный стебель сельдерея

1 нарезанная луковица среднего размера

2 веточки петрушки

1 лавровый лист

2 чайные ложки соли

2 цыпленка (полтора-два фунта каждый)

2 трюфеля

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

соль и перец по вкусу


Уложить говяжьи кости в глубокую кастрюлю, залить водой и вином. Добавить морковь, сельдерей, луковицу, петрушку, лавровый лист и соль. Проварить на медленном огне полтора часа.


Пальцами аккуратно отделить кожу над грудкой цыпленка (не снимать), так чтобы образовался "карман". Тонко нарезать трюфеля и уложить ломтики в "карман" с каждой стороны куриной грудки. Посолить цыплят изнутри и связать.


Когда бульон из говяжьих костей сварится, процедить его, уложить цыплят в кастрюлю и залить бульоном. Довести бульон до кипения и варить цыплят на медленном огне 40-45 минут до готовности. Извлечь цыплят и остудить как минимум 5 минут.


Разрезать цыплят вдоль пополам и выложить на подогретое сервировочное блюдо, украшенное веточками петрушки с гарниром из капусты-брокколи и картофеля, фаршированного зеленью (см. рецепты ниже). На сильном огне выпарить 3 чашки бульона наполовину и приготовить густой соус из образовавшейся вытяжки, 2 столовых ложек сливочного масла и 2 столовых ложек муки. Процедить. Добавить соль и перец по вкусу. Подавать к цыплятам отдельно (4 порции) 

КАПУСТА-БРОККОЛИ

четверть чашки оливкового масла

2 растолченные дольки чеснока

четверть чашки мелконарезанных грибов

5 чашек соцветий капусты-брокколи

полторы чашки сухого белого вина

соль и перец по вкусу


Разогреть оливковое масло в сковороде. Обжарить в масле чеснок 1-2 минуты. Добавить грибы и жарить еще минуту. Добавить соцветия брокколи, быстро перемешав, чтобы каждое соцветие было равномерно покрыто маслом. Залить брокколи вином и добавить соль и перец. Аккуратно перемешать и варить, не накрывая крышкой, 3-5 минут. Затем накрыть сковороду и варить еще около 5 минут, пока брокколи не станет мягкой. Выложить брокколи на сервировочное блюдо, выпарить оставшийся бульон наполовину и полить им брокколи (6 порций) 

КАРТОФЕЛЬ, ФАРШИРОВАННЫЙ ЗЕЛЕНЬЮ

4 крупных картофелины

4 столовые ложки сливочного масла

четверть чашки жирных сливок

пол-чайной ложки сухой горчицы

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

2 чайные ложки мелконарезанной свежей петрушки

2 чайные ложки мелконарезанного свежего лука-резанца (шнитт-лука)

1 чайная ложка мелконарезанного свежего эстрагона (или пол-чайной ложки сушеного)

соль и перец по вкусу


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Вымытые и осушенные картофелины смазать сливочным маслом и наколоть вилкой. Запечь в духовке в течение часа или до готовности. Разрезать вдоль пополам и выложить мякоть в миску, стараясь не повредить картофельную кожуру. Добавить к мякоти 3 столовых ложки масла и все оставшиеся ингредиенты и тщательно перемешать. Начинить этим фаршем половинки картофельной кожуры, выложить поверх фарша кусочек сливочного масла. Разогреть гриль и запечь фаршированный картофель под грилем до образования румяной корочки. (8 порций). 

БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ

6 бараньих отбивных

6 столовых ложек сливочного масла (+ 2 при необходимости)

1 фунт свиного окорока (порционным куском)

1 стебель сельдерея, нарезанный ломтиками

2 желтых луковицы среднего размера, нарезанные ломтиками

2 моркови среднего размера, нарезанные ломтиками

6 зеленых помидоров, нарезанных ломтиками

1 чайная ложка соли

1 столовая ложка свежего базилика (или 1 чайная ложка сушеного)

пол-чашки сухого белого вина

пол-чашки воды


Бараньи отбивные толшиной примерно в 1 см разрезать вдоль пополам. Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. В большой толстостенной кастрюле, пригодной для запекания, растопить 3 столовые ложки масла и быстро обжарить отбивные с обеих сторон. Выложить на подогретое сервировочное блюдо.


Добавить в кастрюлю оставшееся масло, растопить и обжарить в нем окорок, нарезанный тонкими длинными ломтиками. Извлечь мясо.


В той же кастрюле припустить сельдерей, лук и морковь, извлечь. Если масло к этому времени подгорело или изменило цвет, слить масло и добавить две столовые ложки масла.


Выложить 6 отбивных на дно кастрюли и покрыть чередующимися слоями: овощи, окорок, ломтики зеленых помидоров и снова отбивные до тех пор, пока кастрюля не заполнится. Помидоры будут верхним слоем. Добавить воду и вино. Присыпать солью и базиликом. Запекать в духовке при 375 Фаренгейта в течение 45 минут. Подавать в кастрюле (6 порций) 

ЗАЛИВНОЕ ИЗ ГОВЯДИНЫ

4– 5 фунтов говяжьего филе куском

пол-чашки моркови, нарезанной ломтиками

пол-чашки лука, нарезанного ломтиками

1 стебель сельдерея, нарезанный ломтиками

1 лавровый лист

2 веточки петрушки

1 столовая ложка соли

5 чашек сухого белого вина

4-6 столовых ложек растительного масла

2 телячьи ножки, разрубленные вдоль пополам

полторы столовые ложки желатина

3 чашки крепкого говяжьего бульона

соль и свежемолотый черный перец по вкусу


Приготовить маринад из моркови, лука, сельдерея, лаврового листа, петрушки, соли и белого вина. Замариновать мясо на ночь. Извлечь филе, обсушить. Разогреть растительное масло в большой кастрюле на сильном огне, подрумянить мясо. Слить масло и залить мясо маринадом. Добавить телячьи ножки. Варить на слабом огне как минимум три с половиной часа, периодически переворачивая. Переложить мясо на доску, остудить.


Удалить жир с поверхности жидкости, процедить ее через частое сито. Перелить жидкость в кастрюлю и выпарить до получения 3 чашек (эту ступень можно пропустить, если жидкость достаточно уварился за время приготовления мяса). Замочить желатин в говяжьем бульоне, размешать, добавить к выпаренной жидкости и варить на медленном огне до полного растворения желатина. Добавить соль и перец по вкусу. Нарезать филе ломтиками, разделать телячьи ножки, удалив кости.


Форму для заливного залить бульоном, покрыв дно слоем в два с половиной см. Охладить, пока желе почти не застынет. Теперь можно украсить желе ломтиками моркови, зеленым горошком, зелеными бобами и пр. Заполнить форму чередующимися слоями филе, мяса телячьих ножек и бульоном, делая после каждого слоя перерыв на несколько минут, чтобы желе застыло. Залить оставшимся бульоном и охладить 4-6 часов (6-8 порций)


Примечание: если нет телячьих ножек, то к говяжьему бульону нужно добавить еще полторы столовые ложки желатина. 

ВИТЕЛЛО ТОННАТО

2 банки консервированного тунца в масле ( 7 унций каждая)

1 телячья нога (окорок) весом в 5 фунтов , разделанная и сформованная, без костей

2 мелконарезанные луковицы средней величины

2 мелконарезанные моркови средней величины

2 нарезанных стебля сельдерея

1 банка филе анчоусов ( 2 унции )

3-4 листика свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

2 дольки чеснока

1 чашка белого вина

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

2 яичных желтка

пол-чашки оливкового масла

лимонный сок по вкусу

каперсы

ломтики лимона


Слить масло из тунца в глубокую кастрюлю с толстыми стенками, разогреть на сильном огне и обжарить в нем телятину. Добавить в кастрюлю лук, морковь, сельдерей, тунца, анчоусы, базилик, чеснок, белое вино и перец. Накрыть крышкой и варить на медленном огне не менее двух часов. Извлечь мясо, переложить на сервировочное блюдо и остудить. Измельчить овощи и тунца в кухонном комбайне (или пропустить через мясорубку) вместе с бульоном до получения однородной массы. Охладить. Перед подачей взбить яичные желтки в пену и постепенно добавить оливковое масло, не переставая взбивать, до получения майонеза. Продолжая взбивать, добавить смесь из тунца и протертых овощей до получения густого соуса. Добавить лимонный сок и охладить. Нарезать телятину ломтиками, выложить на блюдо, полить соусом и украсить каперсами и дольками лимона. (6-8 порций)


Примечание: Вместо тунца можно использовать макрель (ставриду); вместо растительного масла из консервов – оливковое. 

Часть 4 Ужин в холодную погоду 

БАРАНЬИ ПОЧКИ НА ГРИЛЕ

8 бараньих почек

пол-чашки оливкового масла

пол-чайной ложки соли

2 щепотки свежемолотого черного перца

1 чайная ложка свежего мелконарезанного тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

пол-чайной ложки сухой горчицы

одна восьмая чайной ложки порошка из оболочки мускатного ореха

4 столовые ложки сливочного масла

немного соуса Табаско

1 столовая ложка вустерского соуса

щепотка кайенского перца

сок одного лимона


Промыть почки, очистить от оболочки, удалить жир. Разрезать вдоль пополам. Приготовить маринад из оливкового масла, соли, перца, тимьяна, сухой горчицы и мускатного ореха. Замариновать почки как минимум на полчаса.


Разогреть гриль. Нанизать почки на шампуры и зажарить на гриле с внешней стороны (не с разрезанной) в течение 5 минут. Растопить сливочное масло и смешать с Табаско, вустерским соусом, кайенским перцем и лимонным соком. Смазать почки подготовленным сливочным маслом и зажарить разрезанную сторону в течение 3 минут. Снова смазать сливочным маслом и выложить на разогретое сервировочное блюдо. Залить оставшимся масляным соусом. Подавать немедленно. (4 порции).

ЗАПЕЧЕННАЯ ДИКАЯ ИНДЕЙКА

1 дикая индейка

4-6 кусочков свиного сала

1 нарезанная морковь

1 нарезанная луковица

2 веточки петрушки

1 нарезанный стебель сельдерея

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 лавровый лист

1 чайная ложка свежего розмарина (или пол-чайной ложки сушеного)

2 чашки куриного бульона

2 чашки сухого белого вина


Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Очистить индейку и подготовить для жарки, плотно привязав крылья и ножки к тушке. Сверху уложить ломтики сала и обвязать индейку суровой ниткой (для обертывания вместо сала можно использовать двойной слой марли, пропитанный сливочным маслом). Уложить индейку на глубокий жарочный протвень и зажарить в духовке 40-45 минут.


Через пол-часа после начала жарки извлечь ломтики сала (или снять марлю). Снизить температуру до 375 Фаренгейта и добавить в протвень осатвшиеся ингредиенты (морковь, лук, петрушку, сельдерей, тимьян, лавровый лист, розмарин, бульон и вино). Запекать еще 2-3 часа, поливая индейку каждые 20 минут образовавшимся соусом. (10-12 порций) 

СОУС ИЗ СЕЛЬДЕРЕЯ

3 нарезанные стебля сельдерея

1 луковица + 2 бутона гвоздики

1 лавровый лист

2 веточки петрушки

1 чашка куриного бульона (или процеженного бульона из индейки)

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

одна с четвертью чашки молока

соль и перец по вкусу


Сельдерей, лук, лавровый лист и петрушку залить куриным бульоном и варить на медленном огне 15-20 минут. Процедить (сохранив жидкость) и измельчить овощи в кухонном комбайне до пюреобразной массы.


В сотейнике растопить сливочное масло, добавить муку, обжарить несколько минут и постепенно добавить молоко, помешивая соус до загустения. Добавить соль и перец и варить еще 10 минут, постоянно помешивая. Добавить пюре из сельдерея. Если соус получится очень густой, развести его сохраненным овощным бульоном. (2 чашки соуса)


Примечание: готовя мучную основу для соуса, можно использовать половину овощного бульона и половину молока. 

ЛЕПЕШКИ ИЗ КУКУРУЗЫ

8 початков свежей молодой кукурузы

одна с четвертью чайные ложки соли

четверть чашки молока

2 столовые ложки обычной муки

2 яичных белка

пол-чашки растительного масла (или больше)


Очистить початки кукурузы от листьев, срезать зерна, добавить соль, молоко и просеянную муку, хорошо перемешать. Дать постоять в холодильнике 15-20 минут. Взбить белки и осторожно смешать с тестом. Разогреть растительное масло в глубокой сковороде, столовой ложкой сформовать лепешки и обжарить их с обеих сторон до золотисто-коричневого цвета. Подавать немедленно с домашним черничным джемом (12 лепешек). 

ЗАПЕЧЕННЫЕ РУЛЕТИКИ ИЗ ТЕЛЯТИНЫ

8 тонких ломтиков телятины (3х5 дюймов)

1 чашка мелконарезанного отварного куриного мяса

1 столовая ложка мелко нарезанного лука-резанца/шнитт-лука

пол-чашки свежих хлебных крошек

четверть чашки свеженатертого сыра Пармезан

одна чайная ложка свежего орегано (или четверть чайной ложки сушеного)

2-3 крупных яйца

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

6 столовых ложек сливочного масла (или больше)

18 мелких шампиньонов

четверть чашки мелконарезанного лука

чашка с четвертью сухого белого вина

1 чашка мелконарезанных помидоров (дать стечь соку)

4 листика свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)


Отбить ломтики телятины между листами вощенной бумаги. Для начинки смешать куриное мясо, шнитт-лук, хлебные крошки, Пармезан, орегано, два яйца, соль и перец. Если начинка суховата, добавить еще одно яйцо. Покрыть каждый ломтик телятины тонким слоем начинки, скатать в трубочку и перевязать суровой ниткой.


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. На среднем огне растопить масло в толстостенной чугунной кастрюле. Обжарить рулетики, вынимая каждый, как только зарумянится. После этого добавить к маслу мелконарезанный лук и грибы, слегка обжарить. Добавить вино, помидоры и базилик. Перемешать, следя чтобы не приставало ко дну кастрюли, и варить 10 минут.


Уложить рулетики в кастрюлю, залить соусом, накрыть крышкой и запечь 45 минут. Выложить рулетики на подогретое сервировочное блюдо, полить соусом, оставшимся в кастрюле. Если соус почти выпарился во время варки, добавить еще одну чашку вина и тщательно прогреть соус, постоянно помешивая. (8 рулетиков) 

МОЛОДЫЕ ГОЛУБИ С СОУСОМ ПО-ВЕНИЦИАНСКИ

6 молодых голубей

1 чашка оливкового масла

4 столовых ложки мелконарезанной свежей петрушки

1 столовая ложка мелконарезанного свежего кервеля (или 1 чайная ложка сушеного)

1 столовая ложка мелконарезанного свежего эстрагона (или 1 чайная ложка сушеного)

1 чайная ложка соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца


Разрезать каждую тушку вдоль по спинке, но не пополам. Осторожно распластать тушку, придавив на грудку. Из оставшихся ингредиентов приготовить маринад, в котором замариновать голубей на 30-45 минут.


Разогреть гриль. Перевернуть тушки кожицей книзу, смазать внутренний разрез маринадом и жарить под грилем 10-15 минут. Перевернуть и смазать маринадом. Жарить до готовности 10-15 минут или до образования румяной корочки. Подавать с соусом по-венициански (6 порций) 

СОУС ПО-ВЕНЕЦИАНСКИ

две с половиной чашки сока клемов (моллюсков)

три четверти чашки сухого белого вина

полторы столовые ложки сливочного масла

полторы столовые ложки муки

полторы чайные ложки томат-пасты

четверть чашки уксуса с эстрагоном

одна столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 щепотка свежемолотого черного перца

3 яичных желтка

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка свежего эстрагона (или пол-чайной ложки сушеного)

полторы столовых ложки мелконарезанных трюфелей


Смешать сок клемов и пол-чашки белого вина. Довести до кипения и выпарить наполовину. Смешать муку с маслом в пасту (beurre manie) и добавить к бульону. Добавить томат-пасту, хорошенько перемешать и варить еще 5 минут, постоянно помешивая, до загустения.


В отдельной посуде соединить оставшиеся четверть чашки вина, уксус, лук-шалот, петрушку и черный перец. Довести до кипения и выпарить наполовину. Добавить к вышеуказанному соусу, перемешать и вскипятить на медленном огне. Снять с огня, и тщательно вымешивая, добавить по одному яичные желтки. На очень медленном огне варить 10 минут, постоянно помешивая. Процедить соус, добавить кервель, эстрагон и трюфеля. Вернуть на огонь, быстро разогреть. Полить соусом голубей и подавать немедленно (2 чашки соуса) 

КАПЛУН ПО-СУВАРОВСКИ (CAPON SOUVAROFF)

Полторы чашки паштета из гусиной печени (фуа гра)

8 целых черных трюфелей

3 унции коньяка

2 столовые ложки сока трюфелей

1 каплун (9– 10 фунтов )

4-6 тонких ломтиков свиного сала

пол-чашки коричневого соуса (см. ниже)

пол-чашки мадеры

1 чашка обычной муки


Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Промыть птицу, тщательно обсушить и нафаршировать смесью из паштета, 4 мелконарезанных трюфелей, коньяка и сока трюфелей. 2 трюфеля нарезать тонкими ломтиками (8-10 ломтиков каждый) и уложить на грудку под кожу птицы. Подготовить каплуна для жарки, покрыть грудку ломтиками свиного сала и обвязать птицу суровой ниткой, компактно подоткнув крылья и ножки.


Уложить тушку на бок на жарочный протвень, запечь 10 минут. Перевернуть на другой бок, повторить, стараясь не повредить целостность кожи. Установить тушку вертикально и прожарить еще 10 минут. Снизить жар до 375 Фаренгейта и жарить полтора часа, смазывая птицу каждые 20 минут стекающим на протвень жиром. Выложить птицу в глубокую кастрюлю с толстыми стенками.


Удалить жир, образовавшийся при жарке, а оставшуюся жидкость слить в сотейник. Добавить коричневый соус, оставшиеся трюфеля и мадеру. Варить на медленном огне 5 минут. Полить соусом каплуна. Замесить муку с небольшим количеством воды в крутое тесто, раскатать и покрыть тестом кастрюлю, защипав края. Увеличить жар в духовке до 425 Фаренгейта, запечь 20 минут. Подавать немедленно, сняв крышку из теста за столом, чтобы гости насладились ароматом трюфелей (6-8 порций) 

КОРИЧНЕВЫЙ СОУС

четверть чашки сливочного масла

6 столовых ложек обычной муки

2 чашки крепкого говяжьего бульона

соль и перец по вкусу


Растопить масло в сковороде и медленно довести его до коричневого цвета, следя, чтобы не сгорело. Добавить муку и прожарить 1-2 минуты. Постепенно добавить говяжий бульон, постоянно помешивая, до загустения. Посолить и поперчить по вкусу. (Полторы чашки соуса)

АНЧОУСЫ ВО ФРИТЮРЕ

1 чашка обычной муки

три четверти чашки пива

пол-чайной ложки соли

1 небольшая луковица

2 дюжины свежих анчоусов

масло для жарки (375 Фаренгейта)

свежие веточки петрушки

маслины (черные)

ломтики лимона


Смешать муку, пиво и соль. Натереть луковицу на терке и добавить к кляру, хорошо размешав. Дать тесту постоять 5 минут. Очистить и обсушить анчоусы, не удаляя голов. Разогреть масло, окунуть каждую рыбку в кляр и жарить до золотистого цвета (3-5 минут). Обсушить на бумажных полотенцах и подавать с гарниром из свежей петрушки, маслин и ломтиков лимона (4-6 порций) 

ТУШЕНЫЕ КУРОПАТКИ

6 куропаток с печенью

6 куриных печенок

пол-чашки мелконарезанного сельдерея

пол-чашки мелконарезанного лука

12 столовых ложек сливочного масла (три четверти чашки)

2 чашки свежих хлебных крошек

пол-чайной ложки мускатного ореха

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

одна восьмая чайной ложки мелконарезанного свежего тимьяна

2 чашки куриного бульона

пол-чашки сухого белого вина

четверть фунта мелких шампиньонов


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Промыть и мелко нарезать куриные печенки и печень куропаток. Накрыть и отставить на время. Обжарить сельдерей и лук в 4 ложках сливочного масла до мягкости. Добавить печенки, тщательно перемешать. Добавить хлебные крошки, мускатный орех, петрушку, соль, перец и тимьян. Вымешать и разделить на 6 частей. Нафаршировать каждую куропатку подготовленным фаршем, подготовить к жарке, уложить и обвязать суровой ниткой. Смазать каждую куропатку столовой ложкой сливочного масла. Уложить в широкую кастрюлю и зажарить в духовке 30 минут, переворачивая тушки каждые 10 минут для равномерного обжаривания, после чего накрыть крышкой и запекать 30 минут.


В сотейнике выпарить на сильном огне смесь вина и бульона пока не останется примерно полторы чашки жидкости. Обжарить грибы в оставшихся 2 столовых ложках сливочного масла. Добавить бульон и грибы к куропаткам, накрыть и протушить 10 минут. Подавать немедленно. (6 порций)


Вариант: Вместо грибов можно использовать спелые маслины. 

ОГУРЕЧНЫЙ МУСС

3 крупных огурца

четверть чашки сухого белого вина

1 столовая ложка натертого лука

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

пол-чашки майонеза (см. рецепт выше)

1 пакетик порошкового желатина

2 столовые ложки горячей воды

пол-чашки густых сливок

4 столовые ложки винного уксуса

2 перца пимьенто


Очистить огурцы от семян, но не от кожуры, нарезать кусками и протереть через сито (или превратить в пюре на кухонном комбайне). Добавить к пюре вино, лук, соль, перец и майонез, осторожно перемешать. Добавить растворенный в горячей воде желатин. Круто взбить сливки и осторожно ввести в мусс. Залить в смазанную маслом охлажденную форму для мусса или в 4 индивидуальные формочки. Охладить в холодильнике.


Нарезать оставшийся огурец тонкими ломтиками и замариновать их в уксусе. Выложить мусс из формочек на охлажденное сервировочное блюдо и украсить маринованными ломтиками огурца и нарезанным тонкими полосками перцем пимьенто. (4 порции) 

ТВОРОГ СО СЛИВКАМИ ПО-КРЕОЛЬСКИ

2 кварты кислого молока

4 столовые ложки анисового сахара

1 чашка густых сливок

2 столовые ложки сахара


Створожить кислое молоко в кастрюле емкостью 5 кварт . Перелить створоженную массу в выложенный марлей дуршлаг и оставить стечь на ночь. За час-два до подачи переложить творог в миску, добавить анисовый сахар и перемешать. Остудить в холодильнике и подавать холодным со сливками, посыпав оставшимся сахаром. (6 порций) 

ЛУКОВЫЙ СУП

5 чашек лука, нарезанного кольцами

3 столовые ложки сливочного масла

1 столовая ложка оливкового масла

полторы чайные ложки соли

пол-чайной ложки сахара

3 столовые ложки обычной муки

8 чашек крепкого говяжьего бульона

пол-чашки сухого белого вермута

соль и перец по вкусу


В большой толстостенной кастрюле емкостью 4 кварты обжарить лук в смеси сливочного и оливкового масла на медленном огне под крышкой. Через 10 минут после начала жарки добавить соль и сахар. Варить в течение 35 минут, помешивая каждые 10 минут, до тех пор пока лук не станет однородно коричневым. Постоянно помешивая, добавить муку и проварить еще 3-4 минуты. Не переставая помешивать, добавить говяжий бульон и вино. Варить суп на медленном огне, накрыв крышкой, в течение 45-50 минут. Снять с поверхности жир, размешать и подавать немедленно. (6-8 порций)


Примечание: Тертый сыр и гренки, вопреки распространенному мнению, нарушают деликатный вкус и консистенцию этого супа. 

ЖАРКОЕ ПО-КЕНТУККСКИ (KENTUCKY BURGOO)

2 фунта говяжьей рульки (снять с костей, кости сохранить)

полфунта бараньей лопатки, без костей

1 среднего размера курица, разделанная на порционные куски

1 столовая ложка соли

1 чайная ложка свежемолотого черного перца

1 мелконарезанный горький красный перец

2 чашки очищенного картофеля, нарезанного кубиками

2 чашки мелконарезанного лука

2 чашки свежей фасоли

3 моркови, нарезанные кубиками

2 зеленых сладких перца, очищенные от семян, и нарезанные кубиками

3 чашки зерен свежей кукурузы, срезанных с початка

2 чашки нарезанной окры

12 помидоров, очищенных от кожуры и семян

1 долька чеснока

1 чашка мелконарезанной свежей петрушки


В глубокую кастрюлю уложить говяжьи кости, говядину, баранину и курятину, залить водой. Добавить соль, черный и красный перец. Довести до кипения, уменьшить огонь и варить на медленном огне под крышкой примерно 2 часа. Добавить картофель и лук; каждые 10 минут добавлять по одному из ингредиентов в следующем порядке: фасоль, морковь, зеленый сладкий перец, кукуруза, после чего варить на медленном огне еще 2 часа, пока жаркое не загустеет, помешивая время от времени, чтобы не пригорало. При необходимости можно добавить немного воды, но жаркое должно быть очень густым.


Добавить окру, помидоры и чеснок. Тушить на медленном огне еще час. Снять с огня и добавить петрушку. Перед подачей жаркое должно настояться. Оно хорошо хранится в холодильнике. (8-10 порций)

КАССУЛЕ КАСТЕЛЬНОДАРИ (CASSOULET CASTELNAUDARY ИЛИ ЖАРКОЕ С ФАСОЛЬЮ)

2 чашки сушеной белой фасоли

четверть фунта тонко нарезанной соленой свинины

1 луковица среднего размера + 2 бутона гвоздики

1 морковь среднего размера, нарезанная крупными кусками

4 дольки чеснока

2 лавровых листа

4 веточки тимьяна

4 веточки петрушки

1 фунт свиного филе

1 фунт бараньего филе

2 столовые ложки растительного масла или свиного жира

1 чашка лука, нарезанного кольцами

1 чашка крепкого говяжьего бульона

2 столовые ложки томат-пасты

3 кусочка свиной шкурки

свежемолотый черный перец

1 колбаска (см. рецепт ниже)

три четверти часки панировочных сухарей


Замочить фасоль на ночь (или как минимум на 6 часов) в холодной воде, или опустить в кипяток и дать постоять час. Перебрать, удалив все всплывшие или поврежденные фасолины. Переложить в кастрюлю, залить свежей водой,полностью покрыв фасоль. В отдельной посуде залить кипятком соленую свинину на 1-2 минуты, извлечь, нарезать кубиками, добавить к фасоли вместе с луковицей (воткнуть в луковицу два бутона гвоздики), морковью, 2 дольками чеснока (целиком) и букетом гарни (1 лавровый лист, 2 веточки тимьяна, и 2 веточки петрушки). Варить под крышкой на медленном огне примерно 2 часа (почти до готовности). Пока фасоль варится, нарезать свинину и баранину кусками в 2 дюйма и обжарить в глубокой сковороде на растительном масле или на свином жире. Выложить мясо из сковороды, и обжарить в ней нарезанный кольцами лук. Добавить обжаренное мясо, 2 раздавленных дольки чеснока, букет гарни (1 лавровый лист, 2 веточки тимьяна и 2 веточки петрушки), говяжий бульон и томат-пасту. Накрыть крышкой и тушить на медленном огне полтора часа, подливая бульон по мере необходимости.


Фасоль откинуть на сито (жидкость сохранить), извлечь букет гарни, луковицу, чеснок и морковь. Залить свиную шкурку кипятком на несколько минут. Слить воду и выстелить кусочками шкурки дно глиняного горшка. Добавить слой фасоли, затем слой мяса в соусе и так далее, чередуя слои и приперчивая каждый слой. Завершающий слой – фасоль. Сверху уложить ломтики соленой свинины и колбаски. Если жидкости в горшке недостаточно, добавить жидкость, в которой варилась фасоль. Посыпать панировочными сухарями, сбрызнуть растопленным свиным жиром и запечь в духовке при температуре 350 Фаренгейта в течение полутора часов. (4-6 порций).


Примечание: Для кассуле по-тулузски, добавьте в глиняный горшок гусиной тушенки. 

ЛЕТНИЕ КОЛБАСКИ

2 фунта говяжьего филе

2 фунта постной свиной лопатки, без костей

1 фунт свиного сала

2 унции коньяка

3 чайных ложки соли

четверть чайной ложки молотой гвоздики

четверть чайной ложки молотого мускатного ореха

1 чайная ложка мелконарезанного тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

свежемолотый черный перец

1 тертая луковица

колбасные оболочки


Нарезать кусками говядину, свинину и сало, пропустить через мясорубку. В глубокой миске тщательно смешать фарш с оставшимися ингредиентами (кроме колбасных оболочек). Наполнить оболочки фаршем через мясорубку со специальной насадкой, перевязывая каждые три дюйма. Колбаски готовы для дальнейшего приготовления. (20-24 колбаски)

ОТКРЫТЫЙ ТЫКВЕННЫЙ ПИРОГ

4 крупных яйца

2 чашки тыквенного пюре

1 чашка коричневого сахара

1 чашка патоки

1 чайная ложка соли

1 чашка нежирных сливок

1 чайная ложка корицы

1 чайная ложка имбиря

четверть чайной ложки молотой гвоздики

четверть чайной ложки мускатного ореха


Взбить яйца в пену. Тщательно смешать остальные ингредиенты и соединить со взбитыми яйцами. Форму для пирога выложить тестом, залить начинкой и выпекать 10 минут при 400 Фаренгейта. Уменьшить жар до 350 Фаренгейта и печь 30-40 минут до готовности. (1 пирог) 

Часть 5 Десерты 

ТАРТАЛЕТКИ 

КОРЗИНОЧКИ (ТЕСТО)

 1 чашка обычной муки

1 столовая ложка сахара

пол-чайной ложки соли

одна треть чашки холодного несоленого сливочного масла

2 столовые ложки холодной воды


Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Смешать муку, сахар и соль, просеять. Ножом порубить муку и масло до образования мелких крошек. Сбрызнуть тесто водой и размешать вилкой до образования комка.


Разделить тесто на 6 равных частей и раскатать каждый кусок на припудренной мукой поверхности. Уложить каждый раскатанный круг теста в форму, примять ко дну и стенкам, прищемить края, и наколоть дно вилкой. Заполнить форму сырым рисом или фасолью и выпекать 12-15 минут. Достать из духовки, высыпать рис и наполнить начинкой (см. ниже). (6 корзиночек) 

НАЧИНКА ИЗ ЧЕРЕШНИ

 три четверти чашки сахара

пол-чашки сухого белого вина

2 столовые ложки бренди

1 чайная ложка лаймового сока

1 фунт черешни, очищенной от косточек

2 столовые ложки кукурузного крахмала

четверть чашки воды

1 чашка жирных сливок

тертая цедра лайма


Смешать в сотейнике сахар, вино, бренди и лаймовый сок. Довести до кипения, перемешать и добавить черешню. Варить на медленном огне 7 минут. Снять с огня. Развести крахмал в четверти чашки воды и добавить к черешне. Разогреть на среднем огне, помешивая, пока не загустеет. При необходимости, добавить крахмал, предварительно разведя его в воде. Остудить смесь. Наполнить начинкой каждую корзиночку. Взбить сливки, добавить к ним тертую цедру. Украсить пирожные взбитыми сливками при помощи кондитерского мешка.


Примечание: При выпечке корзиночек для этого рецепта, вместо воды увлажнить тесто ликером из вишневых косточек. 

НАЧИНКА ИЗ СВЕЖЕГО ИНЖИРА И ЧЕРЕШНИ

 2 чашки мелконарезанного свежего инжира

2 чашки черешни, очищенной от косточек

три четверти чашки сахара

пол-чашки сухого белого вина

2 столовые ложки кукурузного крахмала

четверть чашки ликера Гран Марнье (Grand Marnier)


Смешать в сотейнике фрукты, сахар и вино. Довести до кипения и варить на медленном огне до мягкости. Развести крахмал в Гран Марнье и добавить к фруктам. Перемешать и прогреть до загустения. Снять с огня, остудить, заполнить корзиночки. 

НАЧИНКА ИЗ РЕВЕНЯ

4 чашки свежего нарезанного ревеня

пол-чашки сухого белого вина

одна и две трети чашки сахара

2 столовые ложки кукурузного крахмала

четверть чашки апельсинового сока

четверть чайной ложки мускатного ореха


Смешать в сотейнике ревень, сахар и вино, довести до кипения. Варить на медленном огне до мягкости. Смешать крахмал с апельсиновым соком и добавить к ревеню. Перемешать и прогреть до загустения. Снять с огня, добавить мускатный орех, перемешать и остудить. Заполнить корзиночки. 

ПИРОГИ

ТЕСТО 

2 чашки просеянной обычной муки

2 яичных желтка

2 столовые ложки сахара

четверть чайной ложки соли

1 чашка сливочного масла

ледяная вода


Просеять муку в миску, сделать в центре углубление. Положить в углубление желтки, сахар, соль и масло, нарезанное на куски. Руками или ручным миксером на малых оборотах вымешать крутое тесто, добавив, при необходимости, несколько капель ледяной воды. Сформовать шар, обернуть в фольгу или вощеную бумагу, охладить в холодильнике не менее часа.


Разделить тесто пополам. Половину раскатать кругом и выложить в форму для пирога диаметром 9 дюймов . Раскатать вторую половину кругом и разрезать на полоски шириной пол-дюйма для плетеного верха. Заполнить форму начинкой (см. ниже), уложить поверху полоски теста решеткой. Смазать верх молоком. Температура и время выпечки указано отдельно для каждой из начинок.

ЧЕРНИЧНЫЙ ПИРОГ

 3 чашки черники

три четверти чашки сахара

щепотка соли

2 столовые ложки обычной муки

сок одного лимона

1 столовая ложка сливочного масла

четверть чашки молока


Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Промыть и перебрать ягоды. Смешать с с сахаром, солью, мукой и лимонным соком и заполнить форму для пирога (см. выше). Уложить поверх начинки кусочки масла, накрыть "крышкой" из теста, смазать молоком. Выпекать 40 минут до золотисто-коричневого цвета (1 пирог). 

ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ

 6 крупных сладких яблок

1 чашка сахара

1 столовая ложка лимонного сока

1 чайная ложка корицы

1 столовая ложка обычной муки

1 столовая ложка сливочного масла

четверть чашки молока


Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Очистить яблоки от кожуры и сердцевины, разрезать на 8 долек. Смешать с с сахаром, корицей, мукой и лимонным соком и заполнить форму для пирога (см. выше). Накрыть "крышкой" из теста, смазать молоком или сахарной водой. Выпекать 15 минут при температуре 450 Фаренгейта, уменьшить жар до 350 Фаренгейта и печь еще 35 минут до золотисто-коричневого цвета (1 пирог).


Примечание: для начинки из кислых яблок лимонный сок не нужен. 

ПИРОГ ИЗ ЗЕЛЕНЫХ ПОМИДОРОВ

 4 кварты зеленых помидоров

2 фунта коричневого сахара

1 фунт изюма без косточек

пол-фунта мелконарезанного цитрона (сладкий лимон)

1 чашка топленого говяжьего нутряного жира

1 столовая ложка соли

пол-чашки красного винного уксуса

1 чайная ложка молотой корицы

1 чайная ложка молотой гвоздики

1 чайная ложка молотого мускатного ореха

1 чайная ложка молотого душистого перца

пол-чашки бренди


Крупно нарезать зеленые помидоры и дать стечь соку. Залить холодной водой, довести до кипения и варить на медленном огне под крышкой 30 минут. Слить воду. Добавить сахар, изюм, цитрон, нутряной жир, соль и уксус, проварить смесь до загустения (примерно 2 часа). Хорошенько остудить и добавить пряности. Переложить в банки и плотно закрыть крышкой. Хранить в холодильнике до употребления. (начинка для 4 пирогов).


Для пирога, заполнить форму начинкой и полить четвертью чашки бренди. Выложить поверх начинки решетку из полосок теста. Выпекать при температуре 350 Фаренгейта 35-40 минут, пока верх не зарумянится. Перед подачей сбырзнуть пирог оставшимся бренди. Подавать теплым, со сладким взбитым маслом (четверть фунта несоленого масла взбитого с 1 чашкой сахарной пудры и немного бренди).


Вариант: Заменить 2 кварты помидоров на 2 кварты очищенных от кожуры и сердцевины твердых кислых яблок. 

ТЫКВЕННЫЙ ПИРОГ (см. Ужин в холодную погоду) 


ФРУКТЫ 

ЯБЛОКИ, ЗАПЕЧЕННЫЕ В БЕЛОМ ВИНЕ

6 твердых яблок

3 столовые ложки мелкого изюма

4 столовые ложки рубленных орехов-пекан (волошских орехов)

2 чайные ложки коричного сахара

4 столовые ложки сливочного масла (пол-палочки)

три четверти чашки сухого белого вина


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Вымыть яблоки и извлечь сердцевину, не прорезая яблоко насквозь. Смешать изюм, орехи и 1 чайную ложку коричного сахара и нафаршировать яблоки. Смазать глубокий протвень 1 столовой ложкой сливочного масла, уложить яблоки и добавить кусочек масла поверх каждого яблока. Залить яблоки вином и посыпать оставшимся коричным сахаром. Выпекать 30-35 минут до мягкости. Подавать горячими или холодными, полив образовавшимся соусом или со взбитыми сливками (6 порций)

АВОКАДО

 3 крупных спелых авокадо

1 чашка сахара

4 столовые ложки лаймового сока

2 столовые ложки зеленого шартреза (ликер Chartreuse)

пол-чашки жирных сливок

6 ломтиков лимона


Охладить авокадо. Разрезать вдоль пополам, удалить косточку, извлечь мякоть, стараясь не повредить кожуру. Сохранить половинки. Смешать мякоть с сахаром, лаймовым соком и ликером. Ручным миксером взбить все ингредиенты в однородную массу. Наполнить половинки плода. Подавать с гарниром из взбитых сливок и ломтиков лимона. (6 порций)

"ПЬЯНАЯ" ВИШНЯ С ПРЯНОСТЯМИ

 2 фунта вишни

3 дольки ананаса

2 фунта черешни

2 палочки корицы

2 столовые ложки бутонов гвоздики

1 чашка сахара

пол-чашки коньяка


Промыть вишню и черешню, перебрать, удалить стебельки. Нарезать ананас кубиками в пол-дюйма, смешать с вишней. Простерилизовать 2 банки, емкостью в 1 кварту каждая и заполнить фруктами, не доходя до верху на один дюйм. Добавить в каждую банку 1 палочку корицы и 1 столовую ложку бутонов гвоздики, добавить пол-чашки сахара, залить четвертью чашки коньяка и закатать. Дать постоять час, перевернуть банки. Переворачивать каждый час, пока сахар не растворится. Настаивать в прохладном темном месте 90-120 дней. 

СВЕЖИЙ ИНЖИР СО СЛИВКАМИ

12 свежих плодов инжира

1 чашка ликера кюммель

2 столовых ложки сахара

пол-чашки жирных сливок


Залить инжир кюммелем и выдержать в холодильнике как минимум 2 часа. Извлечь плоды, удалить плодоножку. Уложить на десертные тарелки, посыпать сахаром и сбрызнуть кюммелем. Подавать со взбитыми сливками (3 порции).


Вариант: При подаче на завтрак, сливки не взбивать и не добавлять дополнительно сахар и кюммель. 

ЗАПЕЧЕННЫЕ ГРУШИ

6 груш

три четверти чашки сухого белого вина

6 столовых ложек сахара

1 чайная ложка корицы

8 столовых ложек сливочного масла (1 палочка)

четверть фунта тертого сыра Чеддeр


Очистить груши от кожуры и сердцевины, разрезать вдоль пополам. Уложить половинки на протвень. В сотейнике смешать вино, сахар, корицу и сливочное масло. Довести до кипения, и варить на медленном огне 5 минут. Полить груши сиропом. Выпекать в духовке при 375 Фаренгейта 30-35 минут, время от времени поливая сиропом. Охладить груши, выложить на десертные тарелки по две половинки на порцию. Посыпать сыром. Разогреть оставшийся сироп и полить им груши. (6 порций) 

АНАНАСЫ С ТВОРОГОМ

8 ломтиков свежего ананаса

пол-чашки сухого белого вина

1 чашка протертого творога

листья мяты


Залить ломтики ананаса вином и дать настояться в холодильнике как минимум 2 часа. Слить вино и уложить ананасы на десертные тарелки, по два ломтика на порцию. Взбить творог до гладкости и выложить на ломтики ананаса. Украсить мятой (4 порции) 

МАЛИНА С КРЕМОМ ШЕРРИ

1 кварта малины

1 чашка густых сливок

2 крупных яйца

2 столовые ложки сахара

2 столовые ложки сухого шерри (хереса)

пол-чайной ложки миндальной эссенции

щепотка соли


Промыть и перебрать ягоды; осушить и охладить. Разогреть сливки на водяной бане. Отделить белки от желтков, желтки растереть с сахаром до белизны. Не переставая взбивать, осторожно добавить в желтки немного подогретых сливок, после чего соединить желтки со сливками на водяной бане, постоянно помешивая, чтобы не образовывалось комков. Проварить до загустения. Добавить шерри, миндальную эссенцию и соль. Взбить белки и добавить в крем. Украсить теплым кремом охлажденные ягоды (4 порции). 

КЛУБНИКА ПО-РОМАНОВСКИ

1 кварта клубники

6 столовых ложек ликера Куантро (Cointreau)

2 столовые ложки сахара

пол-чашки густых сливок

1 чашка ванильного мороженого

1 чайная ложка лимонного сока


Промыть и перебрать ягоды, удалить плодоножки. Выложить клубнику в миску и залить 3 столовыми ложками ликера, посыпать сахаром и поставить в холодильник на час-полтора. Взбить сливки. В отдельной миске размягчить мороженое, добавить лимонный сок, оставшийся ликер и охлажденные ягоды. Аккуратно соединить смесь со взбитыми сливками. При подаче окружить десертные вазочки колотым льдом. (4 порции) 

АРБУЗ

4 чашки арбуза, очищенного от косточек и нарезанного кубиками

четверть чашки сахара

1 чашка сухого шерри

листья мяты


Посыпать арбуз сахаром и полить шерри. Охладить в холодильнике. Подавать с листьями мяты (4 порции). 

ДЕСЕРТЫ И ПУДИНГИ 

МИНДАЛЬНОЕ ПАРФЕ

 три четверти чашки сахара

три четверти чашки воды

8 яичных желтков

1 чашка жирных сливок

1 чайная ложка миндальной эссенции

2 столовые ложки рубленого миндаля


Смешать воду с сахаром; постоянно помешивая, довести до кипения и кипятить 5 минут. Снять с огня, слегка охладить. Перенести на водяную баню. Деревянной ложкой растереть желтки до лимонного цвета и добавить к ним 2-3 столовые ложки сахарного сиропа, взбить и добавить смесь к сиропу на водяной бане. Проварить, не переставая мешать, до тех пор, пока крем не загустеет. Снять с огня и остудить, помешивая, чтобы не образовывалась пенка. Взбить сливки.


Добавить к яично смеси миндальную эссенцию и рубленый миндаль, соединить со взбитыми сливками. Залить смесь в форму для парфе и заморозить. Перед подачей вынуть из формы и посыпать рубленым миндалем (6 порций). 

КАШТАНОВЫЙ КРЕМ

1 фунт каштанов

2 чашки молока

2 крупных яйца

пол-чашки сахара

2 столовые ложки ванили

2 квадратика горького шоколада

пол-чашки жирных сливок


Острым ножом сделать крестообразный надрез на плоской стороне каждого каштана, выложить каштаны на протвень и запечь в духовке при 450 Фаренгейта на 5-10 минут, пока скорлупки не начнут открываться. Остудить; очистить от скорлупы и шелухи. Пропустить через кухонный комбайн до пюреобразного состояния, добавив немного молока.


Взбить яйца с сахаром, соединить с оставшимся молоком и разогреть на медленном огне, постоянно помешивая, пока не загустеет. Добавить ваниль, пюре из каштанов; тшательно перемешать и слегка остудить. Натереть шоколад, и добавить в крем (оставить кусочек шоколада дл украшения).

Перелить крем в вазочки для мороженого или в стеклянные бокалы и охладить.


Перед подачей взбить сливки и украсить каждую порцию розеткой из взбитых сливок и посыпать тертым шоколадом (6 порций). 

СУФЛЕ ИЗ ИНЖИРА

7 столовых ложек сахара-песка

полторы чашки инжира, протертого в пюре (1– 2 фунта свежего инжира)

3 столовые ложки ликера Гран Марнье (Grand Marnier)

5 яичных белков

2 столовые ложки сахарной пудры


Смешать инжир с 6 столовыми ложками сахара и взбить на водяной бане пока сахар не раствориться. Снять с огня, добавить ликер и тщательно перемешать. Остудить. Взбить белки, стараясь не пересушить, и добавить их к пюре.


Смазать форму для суфле сливочным маслом и присыпать дно и стенки формы оставшимся сахаром-песком. Обернуть форму снаружи "стоячим воротничком" из пергамента, обвязать суровой ниткой. Залить смесь в форму и выпекать 35-40 минут при температуре 350 Фаренгейта. Когда суфле подрумянится, подавать немедленно, посыпав сахарной пудрой. Отдельно подать жирные сливки. (4 порции) 

ГЕНУЭЗСКИЙ КРЕМ (КРЕМ ЖЕНУАЗ (GENOISE))

2 с четвертью чашки молока

3 столовые ложки сахара

4 яичных желтка

3 столовых ложки обычной муки

четверть чайной ложки соли

четверть чайной ложки миндальной эссенции

2 чайные ложки тертой апельсинной цедры

полторы унции ликера Гран Марнье (Grand Marnier)

1 столовая ложка сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанного цитрона (сладкий лимон)

6 небольших миндальных печений (macaroon)


Разогреть молоко на водяной бане и довести почти до кипения. В отдельной посуде на слабом огне смешать сахар, желтки, муку, соль, миндальную эссенцию, апельсинную цедру и ликер. Тонкой струйкой залить смесь в молоко, постоянно помешивая. Варить на водяной бане 5-10 минут, пока крем не загустеет, не переставая мешать. Снять с огня, добавить сливочное масло и цитрон, тщательно перемешать.


На дно каждой десертной вазочки или стеклянного бокала раскрошить по одному печенью и залить кремом. Охладить. Подавать со взбитыми сливками и/или сбрызнув Гран Марнье. (6 порций) 

ПУДИНГ С ЛИМОНОМ И ШЕРРИ ПОД СОУСОМ ИЗ КОРИЧНЕВОГО САХАРА

2 столовых ложки кукурузного крахмала

пол-чайной ложки корицы

три четверти чашки сахара

полторы чашки подогретого молока

2 столовые ложки сливочного масла

пол-чайной ложки соли

тертая цедра 1 лимона

4 яичных желтка

сок двух лимонов

3 столовые ложки сухого шерри

3 яичных белка

крем из коричневого сахара (см. рецепт ниже)


Смешать крахмал, корицу и сахар, залить молоком и разогреть на водяной бане, помешивая деревянной ложкой до растворения сахара. Добавить масло, соль и тертую цедру. Помешивая, продолжать варку, пока не растопится масло. Слегка взбить желтки и осторожно ввести в молоко, не переставая помешивать до загустения. Снять с огня, добавить лимонный сок и шерри. Тщательно перемешать. Взбить белки и добавить к смеси. Перелить в смазанные сливочным маслом формочки и установить их в глубоком противне, заполненном водой. Выпекать при температуре 325 Фаренгейта 30 минут. Подавать охлажденными, с кремом из коричневого сахара. (6 порций) 

КРЕМ ИЗ КОРИЧНЕВОГО САХАРА

4 столовые ложки сливочного масла

1 чашка коричневого сахара

пол-чашки сухого белого вина (или шампанского)

четверть чашки нежирных сливок

треть чашки рубленого киндаля (австралийский орех, Macadamia nut)


Растопить сливочное масло в сотейнике, добавить коричневый сахар, перемешать до растворения. Не переставая помешивать, добавить вино. Довести смесь до кипения и снять с огня. Добавить сливки и взбить до гладкости. Смешать с рублеными орехами. При подаче полить охлажденный лимонный пудинг теплым кремом (2 чашки крема). 

ЗАВАРНОЙ КРЕМ С ПАПАЙЕЙ

Полторы чашки нежирных сливок

3 крупных яйца + 1 желток

полторы чашки мякоти папайи, протертые в пюре (2-3 плода)

пол-чайной ложки соли

четверть чашки сахара

сок одного апельсина

тертая цедра одного апельсина

пол-чашки подрумяненной кокосовой стружки


Подогреть сливки, взбить яйца и желток, добавить пюре из папайи, соль, сахар, апельсиновый сок и цедру. Тщательно перемешать. Перелить в формочки для суфле; установить их в глубоком противне, наполненном горячей водой. Выпекать 40-45 минут при 325 Фаренгейта. Перед подачей посыпать кокосовой стружкой. (4 порции)


Вариант: Вместо индивидуальных формочек можно запечь в форме емкостью в 1 кварту. Выложить крем на сервировочное блюдо, украсить ломтиками папайи и кокосовой стружкой. 

ПУДИНГ ИЗ ГРЕЦКИХ ОРЕХОВ

3 столовые ложки сливочного масла

пол-чашки коричневого сахара

четверть чайной ложки соды

одна и три четверти чашки молока

четверть чашки вина Марсала (Marsala)

2 крупных яйца

пол-чайной ложки соли

2 чашки хлеба, нарезанного кубиками

полторы чашки рубленных грецких орехов

взбитые сливки


В сковороде растопить масло, добавить коричневый сахар, и прогреть на медленном огне, постоянно помешивая и следя, чтобы не пригорело. Смешать молоко с содой и вином, влить тонкой струйкой в масло. Проварить 2-3 минуты, снять с огня и остудить. Взбить яйца, посыпать солью и добавить к молочной смеси.


Смазать сливочным маслом форму емкостью в полторы кварты, уложить хлеб на дно ровным слоем. Добавить пол-чашки рубленых орехов. Залить кремом и засыпать сверху еще пол-чашки орехов. Выпекать при температуре 350 Фаренгейта 40-45 минут. Подавать со взбитыми сливками и оставшимися орехами. (4 порции) 

Часть 6 Идеальный ужин идеального детектива 

РЫБЬЯ ИКРА (в частности, пузанка – рыбы из семейства сельдевых) 

ИКРА С ЗЕЛЕНЬЮ

2 пары икры в пленке

пол-чашки масла

2 чайных ложки мелконарезанного свежего шнитт-лука

одна чайная ложка свежего кервеля (или четверть чайной ложки сушеного)

одна чайная ложка свежего эстрагона (или четверть чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

соль и перец по вкусу


Икру отварить в подсоленной воде 5 минут. Извлечь и разделить вдоль пополам. В большой сковороде разогреть четверть чашки масла, добавить икру, обжарить по 1 минуте с каждой стороны на среднем огне, осторожно перевернув. Накрыть сковороду крышкой и уменьшить огонь. Прожарить еще 10 минут. Выложить на подогретое сервировочное блюдо. Положить на сковороду оставшееся масло и зелень, обжарить в течение 2 минут. Посолить и поперчить соус, полить им икру. Подавать немедленно (2 порции – как основное блюдо, 4 порции – как горячая закуска). 

ТУШЕНАЯ ИКРА (БЕЗ ЛУКА)

2 пары икры в пленке

4 столовые ложки анчоусного масла (см. примечание)

4 тонких ломтика свиного сала

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

соль и перец по вкусу

1 чайная ложка свежего майорана (или пол-чайной ложки сушеного)

1 лавровый лист

полторы чашки жирных сливок


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Отварить икру в подсоленой воде 5 минут. Извлечь и разделить вдоль пополам. Осторожно смазать каждую половину анчоусным маслом и завернуть в ломтик свиного сала, перевязав суровой ниткой. Уложить икру в смазанную сливочным маслом кастрюльку, посыпать кервелем, луком-шалот, петрушкой, майораном, солью и перцем. Добавить лавровый лист. Залить сливками и плотно закрыть крышкой или алюминиевой фольгой. Тушить в духовке 25-30 минут.


Снять фольгу и протушить еще 5 минут. Посолить, поперчить и подавать в кастрюльке – или выложить икру на подогретое блюдо и полить процеженным соусом. (2 порции – как основное блюдо, 4 порции – как горячая закуска).


Примечание: Для приготовления одной с четвертью чашки анчоусного масла растереть пестиком 8 филе анчоусов с соком 1 лимона (или 1 унцией коньяка) в ступке до однородной массы. Смешать с 1 столовой ложкой мелконарезанной свежей петрушки. Добавить смесь к 1 чашке мягкого несоленого масла и взбить. Выложить в небольшой горшочек и охладить как минимум 1 час.

РЫБЬЯ ИКРА С КРЕОЛЬСКИМ СОУСОМ

2 свежих икры в пленке

четверть чашки сливочного масла

2 столовые ложки сливочного масла

четверть чашки мелконарезанного лука-шалот

четверть чашки мелконарезанного сельдерея

четверть чашки мелконарезанного зеленого сладкого перца

четверть чашки мелконарезанного перца пимьенто

полторы чашки мякоти томатов (без сока и семян)

1 столовая ложка кукурузного крахмала

2 столовые ложки воды

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

щепотка кайеннского перца

1 столовая ложка мелкнонарезанной петрушки (или кресс-салата)


Отварить икру в подсоленой воде 5 минут. Извлечь и разделить вдоль пополам. В большой сковороде растопить четверть чашки сливочного масла, добавить икру, обжарить по 1 минуте с каждой стороны на среднем огне, осторожно перевернув. Накрыть сковороду крышкой и уменьшить огонь. Прожарить еще 10 минут. Выложить на подогретое сервировочное блюдо. В отдельной сковороде растопить 2 столовые ложки сливочного масла, обжарить лук-шалот, сельдерей, зеленый перец и пимьенто 5 минут. Добавить мякоть томата и довести до кипения. Накрыть крышкой и варить на медленном огне 1 час.


Смешать крахмал с водой, добавить к соусу. Проварить, помешивая, до загустения. Добавить соль, черный и кайеннский перец и петрушку. Полить соусом икру (2 чашки соуса, 4 порции – как горячая закуска, 2 порции – как основное блюдо).


Примечание: Этот соус можно подавать к рисовым или кукурузным лепешкам, а также к рыбе. 

ХЛЕБ, ОБЖАРЕННЫЙ В АНЧОУСНОМ МАСЛЕ.

12 ломтиков белого хлеба

пол-чашки анчоусного масла


Растереть пестиком 8 филе анчоусов с соком 1 лимона (или 1 унцией коньяка) в ступке до однородной массы. Смешать с 1 столовой ложкой мелконарезанной свежей петрушки. Добавить смесь к 1 чашке мягкого несоленого масла и взбить. Выложить в небольшой горшочек и охладить как минимум 1 час.


Срезать с хлеба корку и нарезать треугольниками. Намазать с одной стороны анчоусным маслом и отложить. В большой сковороде растопить 2 столовые ложки масла и уложить в нее хлеб. Когда кусочки снизу подрумянятся, перевернуть и обжарить с другой стороны. При необходимости добавить масла. Подавать горячими (4 порции) 

МУСС "ПОКАХОНТАС" ИЗ ИКРЫ

1 фунт палтуса

1 бланшированная рыбья икра

3 яичных белка

одна и три четверти чашки густых сливок

пол-чайной ложки белого молотого перца

четверть чашки масла

2 чашки воды

1 чашка сухого белого вина

1 луковица

1 морковь

1 стебель сельдерея

2 веточки петрушки

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

3 яичных желтка

1 чайная ложка обычной муки

пол-чайной ложки лимонного сока


Разделать палтуса, снять кожу, извлечь кости (кости и кожу сохранить). Провернуть рыбу через мясорубку и затем протереть через частое сито. Аккуратно ввести в фарш белки (не взбивать) и три четверти чашки сливок. Добавить четверть чайной ложки соли и щепотку белого перца. Охладить в холодильнике 20 минут.


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Обжарить икру в сливочном масле; снять пленку и посыпать четвертью ложки соли и черным перцем. Половинку икры разломать на очень мелкие кусочки с помощью вилки и добавить к рыбному фаршу. Смазать сливочным маслом форму-кольцо и заполнить ее фаршем. Установить форму в наполненный горячей водой протвень, накрыть пергаментом и печь 20 минут.


Выложить на подогретое сервировочное блюдо и заполнить середину соусом (см.ниже), который должен быть готов к моменту готовности мусса.


Соус: Приготовить дворцовый бульон из кожи и костей палтуса , воды, вина, лук, морковь, сельдерей, петрушку, соль и черный перец. . Взбить яичные желтки с мукой и половиной чашки сливок, соединить с полутора чашками процеженного бульона. Разогреть на водяной бане и добавить оставшиеся пол-чашки сливок и вторую икру, разломанную на небольшие кусочки. Постоянно помешивая, довести соус до загустения. Снять с огня, добавить лимонный сок, залить середину мусса. (4 порции) 

ТУШЕНАЯ РЫБЬЯ ИКРА (II) – С ЛУКОМ

2 пары икры в пленке

4 столовые ложки анчоусного масла (см. примечание)

4 тонких ломтика свиного сала

1 чайная ложка мелконарезанного лука

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

соль и перец по вкусу

1 чайная ложка свежего майорана (или пол-чайной ложки сушеного)

1 лавровый лист

полторы чашки жирных сливок


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Отварить икру в подсоленой воде 5 минут. Извлечь и разделить вдоль пополам. Осторожно смазать каждую половину анчоусным маслом и завернуть в ломтик свиного сала, перевязав суровой ниткой. Уложить икру в смазанную сливочным маслом кастрюльку, посыпать кервелем, луком-шалот, петрушкой, майораном, солью и перцем. Добавить лавровый лист. Залить сливками и плотно закрыть крышкой или алюминиевой фольгой. Тушить в духовке 25-30 минут.


Снять фольгу и протушить еще 5 минут. Посолить, поперчить и подавать в кастрюльке – или выложить икру на подогретое блюдо и полить процеженным соусом. (2 порции – как основное блюдо, 4 порции – как горячая закуска).


Примечание: Для приготовления одной с четвертью чашки анчоусного масла растереть пестиком 8 филе анчоусов с соком 1 лимона (или 1 унцией коньяка) в ступке до однородной массы. Смешать с 1 столовой ложкой мелконарезанной свежей петрушки. Добавить смесь к 1 чашке мягкого несоленого масла и взбить. Выложить в небольшой горшочек и охладить как минимум 1 час. 

УТКА

ЗАПЕЧЕННАЯ В СИДРЕ УТКА ПОД ИСПАНСКИМ СОУСОМ 

1 утка весом 5– 6 фунтов

1 чайная ложка соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 чашка яблочного сидра

1 филе анчоуса

4 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанного лука

пол-фунта нарезанных грибов

3 столовые ложки обычной муки

1 чашка томатного соуса (см. примечание)

1 чайная ложка томат-пасты

1 столовая ложка паприки

пол-чашки сухого шерри


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Тушку утки промыть, обсушить, отделить и сохранить печень. Удалить кусочки жира с разрезанной кожи тушки. В нескольких местах наколоть кожу острой вилкой, чтобы подкожный жир во время жарки растопился и вытек. Приправить тушку солью и перцем и уложить в мелкий протвень на решетку. Накрыть фольгой и запекать 1 час.


Извлечь утку из духовки, слить скопившийся жир. Снять фольгу, полить утку сидром и запекать еще час открытой, поливая горячим соком каждые 15 минут. В последние 15 минут снова накрыть фольгой.


Пока утка готовится в духовке, в сковороде на сливочном масле обжарить утиную печень и анчоус в течение 10 минут, извлечь и измельчить, отставить на время. На той же сковороде обжарить лук 5 минут, добавить грибы и жарить еще 5 минут. Добавить муку, размешать, добавить томатный соус и томат-пасту, паприку и шерри. Продолжать варить, постоянно помешивая, пока соус не загустеет. Добавить измельченную печень и анчоусы. Если соус слишком густой, добавить немного воды.


Разрезать утку на порционные куски и выложить на подогретое сервировочное блюдо. Полить утку небольшим количеством соуса. Подать оставшийся соус отдельно. (4 порции)


Примечание: Для приготовления 1 чашки томатного соуса – примерно 2 чашки мякоти помидоров (6 крупных очищенных от кожуры и семян помидоров нарезать и отжать сок) варить на медленном огне с четвертью чашки мелконарезанного зеленого лука, половиной лаврового листа, веточкой петрушки и 2 бутонами гвоздики в течение 1 часа. Процедить через сито. 

УТКА ПОД ФЛАМАНДСКИМ СОУСОМ ИЗ ОЛИВОК

2 утки весом 3– 3.5 фунта каждая

сок 3 лимонов

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца


Разогреть гриль (верхний) до 375 Фаренгейта. Разрубить тушки на 4 части, смазать лимонным соком. Посолить, поперчить и уложить под гриль, разрезом вверх. Жарить под грилем 45 минут, переодически переворачивая и накалывая куски вилкой, пока не зажарятся до хрустящей коричневой корочки. Можно также запечь уток в духовке при температуре 350 Фаренгейта в течение полутора, уложив куски на решетку в противне и часто их переворачивая. Подавать с фламандским соусом из оливок (4-6 порций)

ФЛАМАНДСКИЙ СОУС ИЗ ОЛИВОК

6 столовых ложек сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанной свежей петрушки

2 столовые ложки мелкнонарезанного лука-шалот

полторы столовые ложки обычной муки

полторы чашки шампанского

пол-чашки зеленых маслин, фаршированных перцем пимьенто

1 столовая ложка мелконарезанных трюфелей

соль и перец по вкусу


Растопить сливочное масло на сковороде. Когда масло начнет пениться, добавить петрушку и лук-шалот, немедленно уменьшить огонь, не допуская подгорания масла, и медленно проварить 5 минут. Добавить муку, тщательно размешать, и прожарить 3 минуты, не переставая помешивать. Медленно влить шампанское, продолжая помешивать. Когда соус загустеет (примерно через 10 минут), снять с огня и процедить. Нарезать оливки кружками и добавить их к соусу, вместе с трюфелями. Проварить на медленном огне 5 минут, посолить и поперчить. Подавать горячим.

КАРРИ ИЗ УТКИ

5 луковиц средней величины, нарезанных дольками

четверть фунта нарезанных ломтиками грибов

3 столовые ложки сливочного масла

1 чашка нарезанных кубиками яблок

3 столовые ложки обычной муки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 столовая ложка порошка карри

3 чашки нарезанного отварного утиного мяса

2 чашки утиного бульона (см. примечание)

2 чашки отварного риса

пол-чашки изюма

3 столовые ложки бренди


В глубокой сковороде обжарить в масле лук и грибы в течение 10 минут. Добавить яблоки, муку, соль, перец и порошок карри. Тщательно перемешать. Проварить, постоянно помешивая, еще 5 минут . Добавить отварное утиное мясо и бульон, варить на медленном огне 30 минут, периодически помешивая. Подавать с отварным рисом, в который добавить изюм, замоченный предварительно на пол-часа в бренди (4-6 порций)


Примечание: для приготовления утиного бульона залить утиные кости, кожу и потрошки 2.5 чашками воды и 0.5 чашки сухого белого вина. Добавить букет гарни (петрушка, тимьян и лавровый лист) и одну луковицу. Довести до кипения, уменьшить огонь и варить еще час, добавляя воду или вино при необходимости, чтобы получилось как минимум 2 чашки бульона. 

ТУШЕНАЯ УТКА, ФАРШИРОВАННАЯ КРАБАМИ

2 утки весом 3– 3.5 фунтов

4 столовые ложки сливочного масла

пол-чашки мелконарезанного лука-шалот или зеленого лука

полторы чашки мяса крабов

2 столовые ложки мелконарезанной свежей петрушки

2 чашки свежих хлебных крошек

1 крупное яйцо

соль и перец по вкусу

1 морковь, нарезанная на куски

1 луковица, нарезанная ломтиками

3 чашки крепкого куриного бульона

2.5 чашки обычной муки

1 трюфель


Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Тушки уткок выпотрошить, промыть, и обсушить. Удалить кусочки жира с разрезанной кожи тушки, сохранить вместе с потрошками и шейками. В нескольких местах наколоть кожу острой вилкой, чтобы подкожный жир во время жарки растопился и вытек. В сотейнике растопить сливочное масло и спассеровать лук-шалот до мягкости, примерно 5 минут. В отдельной посуде смешать мясо крабов, петрушку и хлебные крошки, добавить к ним пассерованный лук и масло. Ввести, не взбивая, 1 сырое яйцо. Посолить и поперчить фарш, тщательно перемешать и неплотно нафаршировать уток. Перевязать тушки и уложить в мелкий протвень на решетку. Вылить на протвень 1 чашку куриного бульона, добавить половину моркови и половину луковицы. Запекать в духовке 1 час, пока не начнут подрумяниваться.


Тем временем, в 2 чашках куриного бульона отварить на медленном огне потрошки, шейки и сохраненный жир с оставшимися морковью и луком. Процедить бульон и отставить на время.


Замесить крутое тесто из муки с небольшим количеством воды. Раскатать половину теста на присыпанной мукой поверхности. Присыпать мукой скалку и осторожно обернуть ее раскатанным тестом. Перенести тесто на двойной слой марли, размером примерно 15х12 дюймов, так, чтобы марля на 1– 2 дюйма перекрывала тесто по краям. Проделать ту же операцию для оставшегося теста. Вытащить уток из духовки, дать слегка остыть, обернуть в тесто, марлей наружу. Защипать до половины, полить тушки небольшим количеством бульона и уложить ломтики трюфеля на грудки. Защипать до конца, снять марлю, уложить уток на протвень, запечь в духовке еще час. Уложить на сервировочное блюдо, острым ножом вскрыть оболочку из теста, нарезать на порционные куски (4-6 порций)


Вариант: Для подачи – отделить мясо от костей, выложить на сервировочное блюдо, уложив фарш из крабов в центре. Соус подавать отдельно. 

ДИКАЯ УТКА В СОУСЕ ВАТЕЛЬ (VATEL SAUCE)

2 диких утки

сок 3 лимонов

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

Для украшения – веточки петрушки, морковная "стружка", вымоченные в бренди кумкваты (kumquat, плод семейства цитрусовых)


Разогреть гриль (верхний) до 375 Фаренгейта. Разрубить тушки на 4 части, смазать лимонным соком. Посолить, поперчить и уложить под гриль, разрезом вверх. Жарить под грилем 45 минут, переодически переворачивая и накалывая куски вилкой, пока не зажарятся до хрустящей коричневой корочки. Можно также запечь уток в духовке при температуре 350 Фаренгейта в течение полутора, уложив куски на решетку в противне и часто их переворачивая.


Отделить ножки от бедренной части, отделить грудку, и снять мясо с костей. Выложить мясо на сервировочное блюдо и украсить петрушкой, морковью и кумкватами. Охладить. Подавать с горячим СОУСОМ ВАТЕЛЬ (4-6 порций)


2 столовые ложки мелконарезанных грибов

4 столовые ложки сливочного масла

полторы столовые ложки винного уксуса с эстрагоном

полторы столовые ложки бренди

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

1 чайная ложка свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

1 столовая ложка мелконарезанного сельдерея

1 чайная ложка мелкнонарезанного тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 столовая ложка томат-пасты

3 яичных желтка

соль и молотый белый перец по вкусу

щепотка мускатного ореха

три четверти чашки нежирных сливок


Обжарить грибы в 1 столовой ложке сливочного масла. В сотейнике разогреть уксус, бренди, лук-шалот, кервель, сельдерей, тимьян и грибы, довести до кипения и кипятить, не уменьшая огонь, до тех пор, пока объем жидкости не уменьшится вдвое. Снять с огня и остудить. Добавить томат-пасту и по одному вбить яичные желтки, каждый раз тщательно вымешивая. Вернуть на медленный огонь, добавить оставшиеся 3 столовые ложки сливочного масла, и вымешать до получения однородного соуса. Приправить солью, перцем и мускатным орехом.


В отдельной посуде разогреть сливки (не кипятить), снять с огня и добавить к соусу. Тщательно размешать и подавать горячим к холодной утке (1 чашка соуса) 

УТКА МОНДОР (MONDOR)

2 утки, весом 5– 6 фунтов каждая

2 стебля сельдерея, нарезанных кусками

2 луковицы, порезанных кусками

2 среднего размера яблока, очищенных от кожуры и нарезанных кубиками

1 лимон

2 столовых ложки сливочного масла

2 столовых ложки обычной муки

1 чашка сухого белого вина

2 яичных желтка

1 чашка жирных сливок

1 унция коньяка

четверть чайной ложки мускатного ореха

соль и перец по вкусу

8 унций тертого сыра Грюйер (Gruyere)

дробленые фисташки


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Промыть тушки, удалить лишний жир с надрезанной кожи. Смешать сельдерей, лук и яблоки, нафаршировать смесью уток и перевязать. Натереть каждую утку половинкой лимона и проколоть кожу в нескольких местах острой вилкой . Уложить тушки в протвень на решетку и запечь в течение одного и трех четвертей часа. Не поливать образущимся соком.


Когда утки готовы, аккуратно извлечь и выбросить фарш. Разрезать уток на порционные куски, уложить на жаропрочное блюдо и держать в тепле. Увеличить температуру в духовке до 450 Фаренгейта.


Растопить масло в сковороде, добавить муку и жарить, помешивая, 3 минуты. Добавить вино и мешать до загустения. Снять с огня, по одному вбить яичные желтки. Вернуть на медленный огонь, добавить сливки и прогреть – не доводить до кипения. Добавить коньяк, мускатный орех, посолить и поперчить. На очень медленном огне прогреть еще 3 минуты. Полить утку соусом, посыпать сыром. Запечь в духовке до образования румяной корочки, примерно 5 минут. Украсить фисташками. (4-6 порций) 

СВИНИНА

СВИНАЯ ВЫРЕЗКА, ТУШЕНАЯ В ВИНЕ С ПРЯНОСТЯМИ

 3 фунта свиной вырезки куском

1 чашка соевого соуса

5 чашек бургундского вина

1 крупная луковица, нарезанная дольками

1 давленая долька чеснока

12 давленых горошин черного перца

1 морковь, нарезанная кусками

4 столовые ложки тертого свежего имбиря

4 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

2 столовые ложки дижонской горчицы


Нарезать вырезку на 6 ломтей в длину. В большой кастрюле смешать вино и соевый соус, добавить лук, чеснок, черный перец, морковь и имбирь, вскипятить и варить на медленном огне 20 минут. Выложить вырезку в миску и залить горячим маринадом на ночь.


За два часа до подачи, разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Извлечь куски вырезки, обсушить. Отбить мажду листами вощеной бумаги. В сковороде растопить 2 столовые ложки сливочного масла и быстро обжарить мясо. Выложить в жаропрочную посуду. Залить маринадом, сохранив полторы чашки, и тушить в духовке полтора часа.


Выложить мясо на подогретое сервировочное блюдо. В сотейнике приготовить соус из оставшихся 2 столовых ложек сливочного масла, муки и полутора чашек маринада. Когда соус загустеет, добавить горчицу и варить на медленном огне 15 минут, периодически помешивая. Процедить и полить соусом мясо (4 порции) 

СВИНОЕ ЖАРКОЕ С ПИВОМ

3 фунта свиной лопатки без костей

3 столовые ложки оливкового масла

четверть чашки обычной муки

пол-чайной ложки паприки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого белого перца

4 столовые ложки сливочного масла

2 фунта лука, нарезанного кружками

1 лавровый лист

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 пинта пива


Удалить жир и сухожилия, нарезать мясо кубиками размером 2 дюйма . Разогреть оливковое масло в жаропрочной кастрюле. Смешать муку, паприку, соль и белый перец, обвалять в смеси свинину. Обжарить мясо в оливковом масле до золотисто-коричневого цвета. Извлечь. На сковороде растопить сливочное масло и слегка обжарить лук. Перенести лук шумовкой в жаропрочную кастрюлю, уложить в нее же обжаренную свинину, добавить лавровый лист, тимьян и залить пивом. Осторожно перемешать, накрыть кастрюлю крышкой и варить на слабом огне полтора-два часа (можно запечь в духовке при температуре 275 Фаренгейта в течение 2 часов), периодически помешивая, чтобы жаркое не приставало к стенкам и дну кастрюли. Если соус недостаточно загустел, добавить 1 столовую ложку муки, растертую с 1 столовой ложкой сливочного масла (beurre manie) и тщательно размешать. (4-6 порций) 

ЗАПЕЧЕННАЯ СВИНАЯ ВЫРЕЗКА

2– 3 фунта свиной вырезки куском

4 чашки сухого белого вина

1 луковица, нарезанная кружочками

полторы столовые ложки уксуса с эстрагоном

6 давленых горошин черного перца

1 лавровый лист

1 нарезанная ломтиками морковь

1 стебель сельдерея, нарезанный кусками

1 веточка петрушки

2 чайные ложки соли

4 столовые ложки сливочного масла

полторы чашки риса

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

2 чашки консервированной вишни в собственном соку (слить и сохранить сок)

1 чашка бульона (см. ниже)


Выложить вырезку в глубокую миску. В сотейнике смешать фино, лук, уксус, черный перец, лавровый лист, морковь, сельдерей, веточку петрушки и 1 чайную ложку соли, довести до кипения и проварить на медленном огне 15 минут. Залить вырезку маринадом, сохранив 1 чашку маринада для соуса, и замариновать на сутки. Через 24 часа извлечь мясо и обсушить.


В сковороде растопить сливочное масло и обжарить мясо со всех сторон. Извлечь. Добавить на сковороду рис, размешать так, чтобы все зерна риса были покрыты маслом. Прожарить на умеренном огне 3 минуты, постоянно помешивая, чтобы не подгорел.


Выложить рис на дно большой жаропрочной кастрюли, добавить мелконарезанную петрушку и чайную ложку соли. Добавить вишню и чашку вишневого сока, сверху уложить вырезку. Залить мясо оставшимся маринадом и бульоном. Плотно закрыть крышкой и выпекать в духовке при температуре 350 Фаренгейта в течение одного с четвертью часа, пока не впитается вся жидкость. Вынуть мясо и нарезать ломтями. Размешать рис вилкой, уложить сверху мясо и подавать в кастрюле. (6 порций) 

БУЛЬОН

3 фунта говяжьей голяшки

2 крупные телячьи бабки

2.5 кварты холодной воды

1 чайная ложка соли

8 горошин черного перца

4 стебля лука-порея, нарезанного кусками

4 крупные моркови, нарезанные кусками

1 крупная луковица, нарезанная дольками

1 веточка петрушки

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 лавровый лист

1 стебель сельдерея с листьями

3 яичных белка

пол-чашки сухого шерри


В большой кастрюле залить говядину и кости холодной водой, медленно довести до кипения, снять жир, добавить соль, черный перец, лук-порей, морковь и лук. Добавить букет гарни (петрушка, тимьян, лавровый лист и сельдерей). Снова довести до кипения и снять жир. Продолжать варить на очень медленном огне под крышкой 3 часа. Процедить бульон, остудить и удалить весь жир с поверхности.


Перелить холодный бульон в кастрюлю, добавить белки, и взбивать ручным венчиком или электрическим миксером на очень слабом огне, пока бульон не закипит. Проварить, помешивая, 5 минут. Снять с огня и дать постоять 15 минут. Смочить холодной водой два слоя марли, отжать. Выстлать сито влажной марлей и осторожно процедить бульон. Перелить процеженный бульон в кастрюлю, добавить шерри. Подогреть. (примерно 2 кварты ) 

СВИНЫЕ ОТБИВНЫЕ НА ГРИЛЕ

3.5 фунта свиной вырезки куском

3 столовые ложки сливочного масла

полторы столовые ложки обычной муки

1 чашка говяжьего бульона

пол-чашки сухого красного вина

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

пол-чайной ложки свежего эстрагона (или четверт чайной ложки сушеного)

4 столовые ложки вермута

2 столовые ложки винного уксуса

1 столовая ложка мелконарезанных маринованных огурцов

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука

1 чайная ложка сухой горчицы

кресс-салат


Нарезать вырезку на куски толщиной в четверть дюйма и смазать сливочным маслом с обеих сторон (1.5 столовые ложки масла). Зажарить под верхним грилем на сильном жару, выложить на подогретое блюдо.


В сотейнике растопить оставшиеся 1.5 столовые ложки сливочного масла, добавить муку, обжарить до золотисто-коричневого цвета, постепенно влить бульон и красное вино, постоянно помешивая до загустения. Снять соус с огня.


В отдельной кастрюльке довести до кипения смесь вермута и уксуса с луком-шалот и эстрагоном, выпарить наполовину. Добавить образовавшуюся жидкость к соусу и прогреть, помешивая, на медленном огне 3 минуты. Добавить маринованные огурцы, шнитт-лук и горчицу (развести в пасту с 1 столовой ложкой соуса). Проварить еще 5 минут. Полить свинину соусом, украсить кресс-салатом. (6 порций) 

ЛЕТНИЕ КОЛБАСКИ

2 фунта говяжьего филе

2 фунта постной свиной лопатки, без костей

1 фунт свиного сала

2 унции коньяка

3 чайных ложки соли

четверть чайной ложки молотой гвоздики

четверть чайной ложки молотого мускатного ореха

1 чайная ложка мелконарезанного тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

свежемолотый черный перец

1 тертая луковица

колбасные оболочки


Нарезать кусками говядину, свинину и сало, пропустить через мясорубку. В глубокой миске тщательно смешать фарш с оставшимися ингредиентами (кроме колбасных оболочек). Наполнить оболочки фаршем через мясорубку со специальной насадкой, перевязывая каждые три дюйма. Колбаски готовы для дальнейшего приготовления. (20-24 колбаски) 

КОЛБАСКИ С ДЕСЯТЬЮ ПРЯНОСТЯМИ

2 фунта свежей свинины

1 фунт свиного сала

2 фунта нежирной говядины

1 столовая ложка соли

1 чайная ложка свежемолотого перца

мелконарезанная долька чеснока

1 мелконарезанная крупная луковица

1 лавровый лист, искрошенный в порошок

четверть чайной ложки молотой гвоздики

1 чайная ложка анисового семени

1 чайная ложка сладкого майорана

1 чайная ложка тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

полторы чайных ложки свежей мелконарезанной петрушки

1 чайная ложка сухой горчицы

пол-чайной ложки молотой кожуры мускатного ореха

четверть чайной ложки мускатного ореха

колбасные оболочки


Нарезать на куски свинину, сало и говядину и дважды пропустить через мясорубку. В глубокой миске смешать фарш, соль, перец, чеснок и лук. Смешать оставшиеся травы и пряности и тщательно перемешать с фаршем. Через колбасную насадку к мясорубке сформовать колбаски в оболочке, перевязывая через каждые 8– 9 см . (20-24 колбаски) 

ЗАПЕЧЕННАЯ СВИНАЯ ВЫРЕЗКА В СУХАРЯХ

3 фунта свиной вырезки куском

пол-чашки обычной муки

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1 луковица среднего размера, крупно нарезанная

1 морковь среднего размера, крупно нарезанная

1 стебель сельдерея, крупно нарезанный

1 лавровый лист

2 веточки петрушки

1 чашка сухого белого вина

2 яичных желтка

1 чашка свежих хлебных крошек

четверть чашки сухого шерри


Разогреть духовку до температуры 325 Фаренгейта. Обсушить вырезку бумажным полотенцем и обвалять в смеси муки, соли и черного перца. Выложить в глубокий протвень лук, морковь, сельдерей, лавровый лист и петрушку, сверху уложить вырезку. Залить вином. Запечь в духовке, время от времени поливая образующимся соком. Через полтора часа извлечь и остудить мясо. Вынуть и сохранить овощи и образовавшийся соус.


Взбить яичные желтки и обмазать мясо со всех сторон. Обвалять в хлебных крошках (сухарях), смочить шерри и снова обвалять в сухарях. Увеличить температуру духовки до 400 Фаренгейта и уложить на протвень. Запечь 15 минут до образования румяной корочки. Снять жир с сохраненного соуса, процедить и выпарить в сотейнике, пока не останется примерно пол-чашки. Перед подачей полить мясо соусом. (4-6 порций) 

КУКУРУЗА 

КУКУРУЗНЫЕ ОЛАДЬИ

 2 чашки желтой кукурузной муки (cornmeal)

1 чашка обычной муки

1 чайная ложка пекарского порошка

четверть чайной ложки молотого шалфея

полторы чайные ложки соли

4 столовые ложки сливочного масла

четверть чашки мелконарезанного сельдерея

2 крупных яйца

3 чашки молока


В миске смешать кукурузную муку, обычную муку, пекарский порошок, шалфей и соль. Растопить сливочное масло в небольшой сковороде и обжарить сельдерей до мягкости. Взбить яйца и добавить к муке вместе с сельдереем и сливочным маслом. Тщательно перемешать. Постоянно помешивая, тонкой струйкой влить молоко, доведя тесто до консистенции густых сливок. Разогреть сковороду, смазать жиром и, зачерпывая тесто половником, сформовать оладьи диаметром примерно 2 дюйма . Когда тесто снизу зарумяниться, перевернуть и поджарить другую сторону. Если тесто загустеет, добавить чуть чуть молока. Подавать оладьи со сливочным маслом, как гарнир к мясу. (18-20 оладьев)


Вариант: Кукурузные оладьи с томатно-сырным соусом.

Заменить желтую кукурузную муку белой кукурузной мукой, вместо сельдерея и шалфея использовать молотый черный перец. 

СОУС

2 столовые ложки сливочного масла

2 столвоые ложки обычной муки

полторы чашки подогретых жирных сливок

четверть фунта сыра Фонтина

2 яичных желтка

пол-чашки томатного пюре (или четверть чашки томат-пасты)

пол-чайной ложки соли

2 щепотки свежемолотого черного перца

2 капли соуса Табаско (по вкусу)


Растопить масло в сотейнике, добавить муку, обжарить 3 минуты на медленном огне и тонкой струйкой влить сливки, постоянно помешивая. Нарезать сыр кубиками и понемногу добавлять к соусу, пока весь сыр не расплавится. Снять с огня. Взбить яичные желтки с небольшим количеством соуса, добавить к соусу в сотейнике. Тщательно размешать и проварить на медленном огне до загустения. Добавить томатное пюре, размешать и прогреть. Посолить и поперчить. Для остроты добавить Табаско (2 чашки соуса)


Вариант: Кукурузные оладьи с медом

Приготовить оладьи из желтой кукурузной муки. Вместо сельдерея и шалфея добавить 2 столовые ложки коричневого сахара. Подавать с подогретым медом из дикого тимьяна. 

КУКУРУЗА В ПОЧАТКАХ

Неочищенные початки молодой кукурузы (в листьях) запечь в хорошо разогретой духовке (450 Фаренгейта или выше) примерно 40 минут. Подавать немедленно, очишать индивидуально за столом, смазать сливочным маслом и посыпать солью.


(По мнению Неро Вульфа, кукуруза, варенная в воде – это просто еда, а запеченная вышеописанным способом – амброзия) 

ЛЕПЕШКИ ИЗ КУКУРУЗЫ

8 початков свежей молодой кукурузы

одна с четвертью чайные ложки соли

четверть чашки молока

2 столовые ложки обычной муки

2 яичных белка

пол-чашки растительного масла (или больше)


Очистить початки кукурузы от листьев, срезать зерна, добавить соль, молоко и просеянную муку, хорошо перемешать. Дать постоять в холодильнике 15-20 минут. Взбить белки и осторожно смешать с тестом. Разогреть растительное масло в глубокой сковороде, столовой ложкой сформовать лепешки и обжарить их с обеих сторон до золотисто-коричневого цвета. Подавать немедленно с домашним черничным джемом (12 лепешек).


Примечание: в зависимости от того, в качестве какого блюда выступают эти лепешки, их можно подавать с медом или с анчоусным маслом.

ПУДИНГ ИЗ МОЛОДОЙ КУКУРУЗЫ

6 початков очень молодой кукурузы

1 столовая ложка сахара

1 столовая ложка кукурузного крахмала

1 чайная ложка соли

2 столовые ложки мелконарезанного перца пимьенто

3 крупных яйца

4 столовые ложки растопленного сливочного масла

1 чашка молока


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Срезать зерна с початков и смешать все ингредиенты в указанном порядке, кроме яиц. Отделить белки от желтков, растереть желтки и добавить их к тесту. Взбить белки и осторожно ввести их в тесто. Выложить тесто в смазанную жиром форму емкостью полторы кварты и выпекать 35 минут (4-6 порций)


Вариант: Пудинг из кукурузы с курицей – вместо сахара добавить 1 чашку нарезанного отварного куриного мяса.

КЕКСЫ ИЗ КУКУРУЗНОЙ МУКИ

1 чашка желтой кукурузной муки

1 чашка обычной муки

4 чайные ложки пекарского порошка

пол-чайной ложки соли

2 столовые ложки сахара

1 крупное яйцо

1 чашка молока

2 столовые ложки растопленного сливочного масла


Разогреть духовку до температуры 425 Фаренгейта. Смешать и просеять кукурузную муку, обычную муку, пекарский порошок, соль и сахар. В отдельной миске взбить яйцо и смешать с молоком. Добавить к молочно-яичной смеси сухие ингредиенты, влить растопленное масло. Осторожно перемешать, не добиваясь однородной массы. В смазанную жиром форму для кексов (на 6 или 12 кексов) переложить тесто, заполняя каждую формочку на две трети. Выпекать 20-25 минут. Подавать горячими со сливочным маслом.


Вариант: Добавить к тесту пол-чашки мелконарезанных поджаренных колбасок (см. например, рецепт летних колбасок выше). 

СКВОРЦЫ

18-20 скворцов

соль

кервель

базилик

тимьян

1 чашка сухого шерри

пол-фунта сливочного масла

18-20 листьев шалфея (или алюминиевой фольги)


Обработать тушки и посыпать солью. Дать постоять 5 минут и посыпать смесью мелконарезанных свежих трав. Растопить масло, смешать с шерри и обмазать этой смесью каждую тушку. Обернуть каждую тушку в листья шалфея (или в алюминиевую фольгу), аккуратно защепив края. Разогреть верхний гриль до температуры 400 Фаренгейта и обжарить тушки 15-20 минут. Подавать обернутыми в листья или выложить на слой поленты (см. рецепт ниже), полив образовавшимся соком. 

ПОЛЕНТА

2 чашки желтой кукурузной муки

4 чашки кипятка

1 чайная ложка соли

8 столовых ложек масла (одна палочка)

немного порошка шалфея


Медленно (тонкой струйкой) всыпать муку в кипящую воду, добавить соль. Постоянно помешивать деревянной ложкой пока не загустеет. Накрыть крышкой, перенести на водяную баню и варить еще 25 минут, периодически помешивая. Добавить масло и шалфей. Подавать горячей.


Вариант:

Переложить горячую поленту в форму, смазанную маслом и тщательно охладить. Вынуть из формы и нарезать ломтями. Обжарить в масле с обоих сторон до золотисто-коричневого цвета. Подавать с теплым медом осеннего сбора. 

ОЛАДЬИ СО СВИНИНОЙ ПО-ДАТСКИ

1 фунт постной свинины без костей

7 столовых ложек сливочного масла

3 столовых ложки мелконарезанного лука-шалот

6 крупных яиц

1 чайная ложка соли

1 чашка молока

кресс-салат

отварной чернослив без косточек


Удалить весь жир и мелко нарезать свинину. Растопить в сковородке 3 столовые ложки сливочного масла и обжарить в нем свинину на медленном огне до готовности (не менее 20 минут). Выложить мясо на бумажные полотенца. Добавить на сковороду 2 столовые ложки масла и обжарить лук-шалот до золотистого цвета.


Высыпать муку в глубокую миску, сделать в центре углубление. В отдельной посуде взбить яйца с солью. Осторожно соединить яйца и муку, вымешивая до гладкости. Добавить молоко, оставшееся масло и размешать в однородную массу. Если тесто получилось очень крутым, добавить немного молока. Добавить обжаренную свинину и лук-шалот, тщательно перемешать. Разогреть и смазать жиром сковороду. Зачерпывая половником тесто, сформовать на сковороде оладьи диаметром 2 дюйма . Когда низ подрумянится, перевернуть и обжарить с другой стороны. Украсить кресс-салатом и отварным черносливом. (12-15 оладьев) 

Часть 7 Блюда для поднятия настроения 

ШИШ-КЕБАБ

3 фунта молодой баранины (лопатка, без костей)

1 пинта бургундского вина

пол-чашки оливкового масла

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка свежего орегано (или четверть чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка тертой оболочки мускатного ореха

1 чайная ложка горошин черного перца

1 зубок чеснока

1 крупная луковица

грибы

баклажан

помидоры

зеленый сладкий перец

зеленые оливки, фаршированные перцем пимьенто


Обрезать жир и сухожилия, нарезать баранину кубиками в 2 дюйма . Из вина, оливкового масла, тимьяна, орегано, оболочки мускатного ореха и горошин черного перца. Растолочь чеснок и нарезать луковицу кольцами, добавить в маринад. Залить баранину маринадом и оставить на 2-4 часа.


Мясо вытащить из маринада и обсушить бумажным полотенцем. Разогреть верхний гриль. Отрезать ножки у грибов, если грибы большие, разрезать шляпки пополам; нарезать баклажан кубиками, не очищая от кожуры; нарезать помидоры на четвертинки. Залить перцы кипятком на несколько минут, очистить от семян, нарезать на дольки. Чередуя, нанизать мясо и овощи на шампуры, смазать маринадом. Обжарить до коричневого цвета с одной стороны, снова смазать маринадом и обжарить с другой стороны до готовности. (4 порции) 

ТАРТАЛЕТКИ С ТОМАТАМИ

Готовые корзиночки (см. рецепт ниже)

3 столовые ложки сливочного масла

2 нарезанные луковицы среднего размера или пол-чашки мелконарезанного лука-шалот

2 фунта помидоров

1 чашка густых сливок

3 крупных яйца

полторы чайные ложки соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

1 чайная ложка мелконарезанных листьев базилика

полторы столовые ложки мелконарезанного шнитт-лука (по вкусу)


В сковороде растопить масло и спассеровать лук до прозрачности. Очистить все помидоры от семян и кожуры (1 помидор сохранить целиком) и добавить мякоть к луку. Варить на медленном огне до получения однородной массы. Снять с огня и охладить. Смешать сливки и яйца, взбить. Добавить яично-сливочную смесь к томатной массе, посолить, поперчить, добавить базилик и шнитт-лук.


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Уложить корзиночки в форму, заполнить томатной начинкой. Нарезать кружками оставшийся помидор и уложить сверху в каждую корзиночку. Выпекать 35 минут до подрумянивания. Перед подачей посыпать базиликом или шнитт-луком (6 порций) 

КОРЗИНОЧКИ

1 чашка обычной муки

1 столовая ложка сахара

пол-чайной ложки соли

одна треть чашки холодного несоленого сливочного масла

2 столовые ложки холодной воды


Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Смешать муку, сахар и соль, просеять. Ножом порубить муку и масло до образования мелких крошек. Сбрызнуть тесто водой и размешать вилкой до образования комка.


Разделить тесто на 6 равных частей и раскатать каждый кусок на припудренной мукой поверхности. Уложить каждый раскатанный круг теста в форму, примять ко дну и стенкам, прищемить края, и наколоть дно вилкой. Заполнить форму сырым рисом или фасолью и выпекать 12-15 минут. Достать из духовки, высыпать рис и наполнить начинкой (см. ниже). (6 корзиночек) 

ЛУКОВЫЙ СУП

5 чашек лука, нарезанного кольцами

3 столовые ложки сливочного масла

1 столовая ложка оливкового масла

полторы чайные ложки соли

пол-чайной ложки сахара

3 столовые ложки обычной муки

8 чашек крепкого говяжьего бульона

пол-чашки сухого белого вермута

соль и перец по вкусу


В большой толстостенной кастрюле емкостью 4 кварты обжарить лук в смеси сливочного и оливкового масла на медленном огне под крышкой. Через 10 минут после начала жарки добавить соль и сахар. Варить в течение 35 минут, помешивая каждые 10 минут, до тех пор пока лук не станет однородно коричневым. Постоянно помешивая, добавить муку и проварить еще 3-4 минуты. Не переставая помешивать, добавить говяжий бульон и вино. Варить суп на медленном огне, накрыв крышкой, в течение 45-50 минут. Снять с поверхности жир, размешать и подавать немедленно. (6-8 порций)


Примечание: Тертый сыр и гренки, вопреки распространенному мнению, нарушают деликатный вкус и консистенцию этого супа. 

БЛЮДА ИЗ БАРАНИНЫ

БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ (ВЫРЕЗКА)

1 нарезанная луковица среднего размера

пол-чайной ложки мелконарезанной петрушки

соль и перец по вкусу

4 бараньи отбивные двойной толщины

3 столовые ложки муки

2 столовые ложки растопленного сливочного масла

2 чашки сухого белого вина

1 чайная ложка лимонного сока


Уложить лук и петрушку на дно большой жаропрочной кастрюли. Посолить и поперчить отбивные с обеих сторон, обвалять мясо в 2 столовых ложках муки. Обмакнуть в растопленное масло и уложить в кастрюлю. Залить вином. Плотно закрыть крышкой и тушить на плите до мягкости (30-50 минут, в зависимости от качества баранины – чем моложе, тем лучше). Выложить отбивные на подогретое сервировочное блюдо, загустить образовавшийся бульон оставшейся столовой ложкой муки, добавить лимонный сок, процедить и полить этим соусом мясо. (4 порции)

БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ С ГРЕЦКИМИ ОРЕХАМИ

8 бараньих отбивных (грудинка, на косточке)

3 столовые ложки топленого масла

соль и свежемолотый черный перец

2 чайные ложки мелконарезанного лука-шалот

1 крупный зеленый сладкий перец, нарезанный мелкими кубиками

пол-чашки очищенных грецких орехов

пол-чашки сухого белого вина


Отбивные очистить от жира и сухожилий. Растопить масло в сковороде и обжарить мясо по 3 минуты с каждой стороны, пока не подрумянится (для хорошо прожаренных отбивных – 6 минут с каждой стороны). Выложить на подогретое сервировочное блюдо, посолить, поперчить. Добавить на сковороду зеленый сладкий перец, обжарить 5 минут. Измельчить орехи и добавить к перцу. Проварить, помешивая, 1-2 минуты. Выложить образовавшуюся массу на отбивные. Залить сковороду вином, довести до кипения, полить отбивные горячим вином и подавать немедленно. (4 порции) 

ЖАРКОЕ ИЗ БАРАНЬЕЙ РУЛЬКИ

4 бараньих рульки

2 столовые ложки оливкового масла

соль и перец по вкусу

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка говяжьего бульона

1 чашка красного вина

2 столовые ложки томат-пасты

1 зубок чеснока

1 веточка тимьяна

1 лавровый лист

1 морковь

2 луковицы

четверть фунта грибов

2 столовые ложки сливочного масла

веточки петрушки


Очистить баранину от излишнего жира и сухожилий. Разогреть оливковое масло в казане, обвалять баранину в смеси муки с солью и перцем. Обжарить баранину в масле, вытащить из казана и отставить на время. Вылить масло из казана, и добавить в казан бульон и вино. Довести до кипения, уменьшить огонь, добавить томат-пасту, чеснок, тимьян и лавровый лист. Выложить мясо в казан и тушить на медленном огне 1 час. Снять жир. Очистить морковь и лук, нарезать крупными кусками, добавить в казан. Тушить еще 20 минут, доведя морковь до мягкости. Промыть грибы, удалить ножки, обжарить на медленном огне в отдельной сковороде на сливочном масле. Перед подачей жаркого добавить грибы, украсить петрушкой. Подавать в казане (4 порции) 

БАРАНИНА, ТУШЕНАЯ В ДУХОВКЕ

3 фунта баранины (шейная часть, без костей)

1 фунт свиной лопатки (без костей)

4 картофелины среднего размера, нарезанные ломтиками

1 большая луковица, нарезанная кольцами

1 чайная ложка соли

пол-чаной ложки свежемолотого черного перца

3 столовые ложки сливочного масла

1 чашка сухого белого вина

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

2 столовые ложки тертого сыра Пармезан


Разогреть духовку до 300 Фаренгейта. Очистить мясо от излишнего жира и сухожилий, нарезать свинину кубиками размером в 1 дюйм . Уложить на дно жаропрочной кастрюли ломтиками 2 нарезанных картофелин. Добавить мясо, покрыть кольцами лука. Посолить, поперчить. Выложить ломтиками 2 оставшихся картофелин, распределить по поверхности кусочки сливочного масла. Залить вином и довести до кипения на плите. Посыпать петрушкой и пармезаном, накрыть крышкой и запекать в духовке в течение 2 часов (4 порции). 

БАКЛАЖАНЫ, ФАРШИРОВАННЫЕ БАРАНИНОЙ

один с четвертью фунт молотой баранины

1 тертая луковица среднего размера

1 чашка отварного риса

одна треть чашки + 2 столовые ложки томатного сока

мелконарезанная половинка зеленого сладкого перца

четверть чашки мелконарезанного укропа

2 столовые ложки мелкого изюма (currants)

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки


3 столовые ложки очищенных кедровых орехов

3 баклажана среднего размера

пучок петрушки

4 столовые ложки сливочного масла

три четверти чашки сухого белого вина

три четверти чашк и воды


В миске смешать баранину, лук, рис, томатный сок, зеленый перец, укроп, изюм, соль, перец, петрушку и кедровые орешки. Вымыть и обсушить баклажаны, разрезать вдоль пополам и извлечь мякоть, оставив на кожуре пол-дюйма. Заполнить каждую половинку подготовленным фаршем. На дно большой жаропрочной кастрюли установить решетку, покрытую слоем свежей петрушки. Уложить фаршированные баклажаны на решетку, распределить кусочки масла сверху каждого баклажана. Залить смесь воды с вином на дно кастрюли. Плотно накрыть крышкой и тушить на медленном огне до мягкости (1 час). Выложить баклажаны на подогретое сервировочное блюдо. Подавать с соусом (см. ниже). (6 порций) 

СОУС К ФАРШИРОВАННЫМ БАКЛАЖАНАМ

1 чашка бульона, в котором тушились баклажаны

2 крупных яйца плюс 1 яичный желток

3 столовые ложки лаймового сока

щепотка паприки


Процедить жидкость, в которой тушились баклажаны. В отдельной посуде взбить в пену 2 яйца и яичный желток. Добавить лаймовый сок, тщательно перемешать и перелить в сотейник. Тонкой струйкой влить бульон, постоянно помешивая. Проварить на медленном огне до загустения. Добавить паприку, перемешать, перелить в соусник. Подавать к фаршированным баклажанам (6 порций). 

ФРИКАСЕ ИЗ БАРАНИНЫ

2.5– 3 фунта бараньей вырезки куском, толщиной примерно 1.5 дюйма

2 зубка чеснока, нарезанного тонкими ломтиками

3 столовые ложки сливочного масла

2 моркови, нарезанные ломтиками

1 луковица, нарезанная кружочками

1 стебель сельдерея, нарезанный кускочками

2 веточки петрушки

1 лавровый лист

1 чашка говяжьего бульона

1 чашка сухого белого вина

1 небольшой трюфель


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Удалить излишний жир и сухожилия. Острым ножом сделать глубокие надрезы в мясе и нашпиговать кусочками чеснока. В большой жаропрочной кастрюле растопить сливочное масло, обжарить морковь, лук и сельдерей, пока лук не зарумянится. Снять с огня. Уложить вырезку оверх овощей. Добавить петрушку и лавровый лист. Смешать вино с бульоном, залить мясо. Накрыть крышкой и запечь на полтора часа, поливая мясо бульоном каждые 15-20 минут.


Выложить мясо из кастрюли на подогретое сервировочное блюдо. Процедить образовавшуюся жидкость, снять жир и отмерить одну чашку с третью. При необходимости добавить немного вина или бульона. Выпарить на сильном огне в сотейнике до образования 1 чашки. Мелко нарезать трюфель и добавить к соусу, проварить еще 5 минут. Посолить и поперчить по вкусу, полить мясо соусом. Подавать с припущенным эндивием.


Примечание: вместо баранины можно использовать телятину, нашпигованную свиным салом (в баранине – высокое содержание жира, поэтому шпиговать ее салом не требуется) 

ГУЛЯШ

3 фунта баранины для жаркого, без костей

пол-чашки обычной муки

1 столовая ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

пол-чашки сливочного масла

2 столовые ложки паприки

4 чашки лука, нарезанного кружочками

1 зеленый перец

1 лавровый лист

полторы чашки крепкого говяжьего бульона

четверть чашки водки (желательно, польской)


Нарезать баранину кубиками размером в 1 дюйм , обвалять в смеси муки, соли и перца. Растопить в большой жаропрочной кастрюле сливочное масло и обжарить мясо порциями, не переполняя кастрюлю и следя за тем, чтобы масло не пригорало. Мясо при жарке сдабривать паприкой. Добавить в кастрюлю лук. Очистить зеленый перец от семян, нарезать дольками и добавить в кастрюлю вместе с лавровым листом и говяжьим бульоном. Накрыть крышкой и тушить до мягкости (примерно 1 час). За пять минут до готовности снять жир и добавить водку. Подавать с лапшей или рисом (4 порции)

БАРАНЬЯ НОГА

1 баранья нога весом 5– 6 фунтов

2 давленых зубка чеснока

пол-чашки дижонской горчицы

1 столовая ложка соевого соуса

1 чайная ложка давленых листьев тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть чайной ложки молотого имбиря

1 столовая ложка оливкового масла


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Обрезать с мяса лишний жир, но не снимать пленку, обволакивающую ногу. Смешать чеснок с горчицей, соевым соусом, тимьяном и имбирем. По капле добавить оливковое масло, пока соус не станет кремообразным. Натереть соусом баранину и уложить на решетку в протвень для жарки. Запекать час (с кровью) или полтора (хорошо прожаренное мясо) (6 порций)

ОТБИВНЫЕ ИЗ ОЛЕНИНЫ

 4 большие отбивные из филе оленя

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

4 давленые ягоды можжевельника

2 небольшие моркови, нарезанные ломтиками

2 веточки петрушки

пол-чайной ложки соли

8 горошин черного перца

1 небольшой лавровый лист

1 веточка эстрагона

4 столовые ложки красного винного уксуса

2 столовые ложки оливкового масла

1 чашка сухого вермута

2 столовые ложки сливочного масла

1 чашка сметаны

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука


Уложить отбивные, очищенные от жил и излишнего жира, в глубокую миску. Добавить лук-шалот, ягоды можжевельника, морковь, петрушку, соль, черный перец, лавровый лист, эстрагон, уксус, оливковое масло и вермут. Накрыть крышкой и замариновать в холодильнике как минимум на сутки.


Извлечь из маринада (сохранить пол-чашки маринада), обсушить бумажным полотенцем, и обжарить в сливочном масле 4-5 минут с каждой стороны. Выложить на подогретое сервировочное блюдо и перенести в теплую духовку, чтобы не остыли.


Процедить пол-чашки маринада, вылить в сковороду, где жарились отбивные, довести до кипения. Добавить сметану и шнитт-лук, тщательно перемешать, не доводя до кипения. Добавить соль и перец по вкусу. Подавать отдельно как соус к отбивным (4 порции) 

ГУСЬ

1 гусь весом 10 фунтов

3 стебля лука-порея, нарезанных кусками

1 крупная морковь, нарезанная кусками

1 чашка нарезанного сельдерея

пол-чайной ложки молотого шалфея

пол-чайной ложки свежего эстрагона (или четверть чайной ложки сушеного)

4 чайные ложки соли

8 горошин черного перца

1 чашка сухого белого вина

1 чашка воды

3 чашки молока

8 давленых зубков чеснока

4 яичных желтка

2 чайные ложки сухой горчицы


Разделать гуся на 12 порционных кусков и уложить в большую жаропрочную кастрюлю. Добавить лук-порей, морковь, сельдерей, петрушку, шалфей, эстрагон, 2 чайные ложки соли, черный перец, вино и воду. Довести до кипения, накрыть крушкой, уменьшить огонь и варить час-час с четвертью, до готовности. Извлечь мясо из бульона.


Смешать чеснок с 2.5 чашками молока. На водяной бане довести молоко до кипения, но не кипятить. Снять с огня. Взбить яичные желтки с оставшейся половиной чашки молока, тонкой струйкой влить в горячее молоко, не переставая помешивать. Вернуть на водяную баню. Добавить 2 чайные ложки соли и сухую горчицу. Постоянно помешивая, варить до загустения. Полить гуся соусом и подавать немедленно. (6 порций) 

ГОЛУБИ ПОД СЛИВОЧНЫМ СОУСОМ

6 голубей

2 чашки нежирных сливок

пол-чашки обычной муки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

щепотка тертого мускатного ореха

четверть чайной ложки молотой гвоздики

1 чайная ложка свежих листьев тимьяна (или четверть чайной ложки сушеного)

4 давленые ягоды можжевельника

четверть чашки оливкового масла

6 ломтиков белого хлеба

1 чашка желе из красной смородины


Надрезать выпотрошенных голубей вдоль со стороны спины, не разрубая позвоночные кости. Слегка придавить тушку ладонью и очень острым ножом вырезать позвоночник и ребра. Уложить тушки в миску и залить сливками на 2 часа.


Смешать муку с солью, перцем, мускатным орехом, гвоздикой, тимьяном и ягодами можжевельника. Вынуть голубей из сливок и обвалять в муке. В большой сковороде разогреть оливковое масло и обжарить голубей со всех сторон до готовности (всего 20-30 минут). Пока голуби жарятся, приготовить соус (см. ниже) и поджарить хлеб в тостере. Смазать тосты желе из красной смородины и уложить на них голубей. (6 порций) 

СОУС ИЗ МАДЕРЫ СО СЛИВКАМИ

2 столовые ложки обычной муки

2 столовые ложки сливочного масла

1 чашка молока

2 столовые ложки мадеры

соль и перец по вкусу


Растопить масло в сковороде с толстым дном, добавить муку, обжарить 3 минуты и тонкой струйкой добавить молоко, постоянно помешивая на медленном огне, до загустения. Добавить мадеру, посолить и поперчить. Полить голубей соусом и подавать немедленно. 

Часть 8 Что-нибудь перекусить… 

ЛЕПЕШКИ С ПАХТОЙ

(buttermilk biscuits – американский вариант, не путать с печеньем или бисквитом)

 2 чашки обычной муки

1 чайная ложка соли

1 чайная ложка сахара

3 чайные ложки пекарского порошка

пол-чайной ложки соды

4 столовые ложки сливочного масла

три четверти чашки пахты


Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. В глубокую миску просеять муку, соль, сахар, пекарский порошок и соду. Порубить масло с мукой ножом до образования мягкой крошки. Добавить пахту и вымешать в комок. При необходимости, добавить больше пахты. Выложить тесто на присыпанную мукой поверхность и помесить 1-2 минуты. Раскатать тесто толщиной в пол-дюйма и вырезать кружки формой для печенья или стаканом с тонкими краями. Выпекать на мелком противне 10-12 минут (12 лепешек). 

ЗЕЛЬЦ

1 телячья голова

1 пара свиных ножек

1 луковица плюс 6 бутонов гвоздики

4 веточки петрушки

1 лавровый лист

1 зубок чеснока

1 морковь, нарезанная ломтиками

10 горошин черного перца

1 столовая ложка соли

1 кварта воды

1 кварта сухого белого вина

четверть чайной ложки кайеннского перца

четверть чайной ложки мускатного ореха


Обработать телячью голову, удалить и сохранить мозги и язык (это может сделать мясник). Уложить голову, язык и свиные ножки в большую кастрюлю. Добавить лук, петрушку, лавровый лист, чеснок, морковь, черный перец и соль. Залить водой и вином, довести до кипения. Снять накипь, уменьшить огонь. Накрыть крышкой и кипятить 4 часа. После 2 часов варки извлечь язык, очистить от кожи. В последние 20 минут варки добавить мозги.


Снять с огня, откинуть мясо на сито. Процедить бульон и сохранить. Снять мясо с костей и нарезать кубиками размером в пол-дюйма. Нарезать уши и язык тонкими ломтиками. Нарезанное мясо тщательно перемешать в глубокой миске с кайеннским перцем и мускатным орехом.


Плотно утрамбовать мясо в форму для выпечки хлеба, залить сохраненным бульоном, поставить на ночь в холодильник. Выложить из формы на сервировочное блюдо, подавать с французским батоном или крекерами. Украсить кресс-салатом и дольками лимона. 

ЗАПЕЧЕННЫЙ ЛУФАРЬ

1 свежая ставрида, весом 3.5– 4 фунта (ставрида – bluefish)

2 фунта свежих креветок средней величины

3 яичных белка

полторы чашки густых сливок

2 чайные ложки соли

1 чайная ложка свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка свежего эстрагона (или пол-чайной ложки сушеного)

2 столовые ложки сливочного масла

3 столовые ложки бренди


Обработать рыбу – очистить от чешуи, удалить плавники, разрезать по спинке, начиная от шеи и закончив разрез в 2 дюймах от хвоста. Удалить внутренности и жабры, не разрезая брюшка. Промыть холодной водой и обсушить бумажным полотенцем. Разогреть духовку до 375 Фаренгейта.


Очистить креветок, удалить спинную жилу, перемолоть креветок на мясорубке, смешать с яичными белками и взбить в густую массу электрическим ручным миксером, добавляя постепенно сливки, соль, базилик и эстрагон. Нафаршировать рыбу креветочным фаршем и уложить в смазанную жиром форму. Сделать по 2-3 неглубоких надреза с каждого бока. Растопить сливочное масло, смешать с бренди и залить этой смесью рыбу. Запекать 30 минут, стараясь не пересушить. (4 порции)

КАМБАЛА ПОД СЫРНЫМ СОУСОМ

пол-фунта тонкой лапши

5 столовых ложек сливочного масла

6 филе камбалы (всего 3 фунта )

2 чашки сухого белого вина

3 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

1 лавровый лист

6 шампиньонов

треть фунта сыра Фонтина

1 яичный желток

2 столовые ложки тертого сыра Пармезан


Отварить лапшу в подсоленной кипящей воде 5 минут. Откинуть на дуршлаг, дать стечь жидкости, вернуть лапшу в кастрюлю идобавить 2 столовые ложки сливочного масла. Тщательно перемешать. Выложить лапшу на дно жаропрочной кастрюли емкостью 2 кварты . Накрыть и не дать остыть.


Разрезать филе камбалы вдоль пополам. Прощупать филе и удалить оставшиеся кости, обработать края, выложить в неглубокий протвень. Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Залить вино в сотейник, добавить лук-шалот, лавровый лист, кусочки рыбы, оставшиеся от обработки. Очистить грибы, удалить ножки и добавить очистки и ножки в бульон. Прокипятить 10 минут. Процедить, залить бульоном филе и запечь в духовке 10 минут. Тем временем нарезать шляпки грибов ломтиками и обжарить в оставшемся сливочном масле. Осторожно извлечь филе шумовкой и уложить рыбу поверх слоя лапши в жаропрочную кастрюлю.


Перелить бульон в сотейник – должно оставаться примерно полторы чашки; если меньше, можно добавить воды или вина. Нарезать сыр Фонтина кубиками и добавить к бульону. Растопить, постоянно помешивая. Если соус получается очень густой, добавить вина; если слишком жидкий – добавить сыра. Когда сыр полностью растопится, снять с огня и остудить несколько минут. Добавить взбитый яичный желток, тщательно перемешать. Полить рыбу соусом. Украсить ломтиками грибов, посыпать сыром Пармезан и несколько минут подрумянить под грилем (6 порций) 

ОМАРЫ ПОД СОУСОМ КАРДИНАЛ

6 живых омаров (1– 1.5 фунта каждый)

3 столовые ложки сливочного масла

3 столовые ложки обычной муки

3.5 чашки рыбного бульона или бульона из венерок (клемов)

2 столовые ложки мелконарезанных трюфелей

6 столовые ложек масла с омарами (см. примечание)

полторы столовые ложки тертого сыра Пармезан


Отварить омаров в кипящей воде 20-25 минут. извлечь и разделать омаров – перевернув на спину, острым ножом взрезать брюшину и разрезать вдоль пополам. Разбить клешни. Удалить темную хвостовую жилу и кисту-желудок у головы. Если имеется, то удалить и сохранить зеленую печень (томалей) и икру (корал). Извлечь и мелко нарезать мясо, сохранив панцирь. Обсушить панцирь бумажными полотенцами внутри и снаружи.


Для соуса кардинал, растопить сливочное масло в сотейнике, добавить муку, обжарить до золотистого цвета. Добавить бульон, порциями по пол-чашки, каждый раз тщательно размешивая. Варить пока соус не загустеет и не выпарится до 3 чашек. Добавить трюфеля и масло с омарами, снова тщательно размешать до однородной массы. Снять с огня, отлить три четверти чашки в отдельную посуду. Разогреть верхний гриль. Смешать мясо омара с оставшимся соусом и разогреть на среднем огне. Выложить смесь в половинки панциря. Полить сохраненным соусом, посыпать сыром Пармезан. Подрумянить под грилем 1-2 минуты (6 порций)


Примечание: Для масла с омарами растереть в ступке клешни, икру и печень омара. Смешать с 6 унциями (полторы палочки) несоленого масла. Разогреть смесь в сотейнике, чтобы масло полностью растопилось. Процедить через частое сито. Перед употреблением охладить.

ЖАРКОЕ ИЗ БЕЛКИ

3 очищенные и разделанные белки

пол-чайной ложки паприки

пол-чайной ложки соли

1 чашка обычной муки

2 столовые ложки сливочного масла

1 столовая ложка оливкового масла

6 тонких ломтиков ветчины из Джорджии

2 крупных луковицы, нарезанных кольцами

четверть фунта шампиньонов, нарезанных ломтиками

4 картофелины, нарезанные ломтиками

1 чайная ложка свежемолотого черного перца

три четверти чашки сухого красного вина


Разрезать белок на порционные куски. Смешать муку с солью и паприкой, обвалять мясо в муке. Разогреть в сковороде смесь сливочного и оливкового масла, обжарить мясо до румяной корочки.


Смазать жаропрочную кастрюлю сливочным маслом и выстелить дно двумя ломтиками ветчины. Уложить слой мяса, слой лука, слой грибов и слой картофеля. Поперчить, и повторить укладку слоями, начиная с ветчины. Накрыть оставшимися 2 ломтиками ветчины. Залить вином и накрыть крышкой. Запечь на полтора-два часа. Подавать в кастрюле. (4-6 порций) 

РУЛЕТ ИЗ БАРАНИНЫ

полтора фунта молотой баранины

пол-фунта молотой постной свинины

4 яйца

две трети чашки накрошенного хлеба

четверть чашки мелконарезанной петрушки

четверть чашки мелконарезанного лука-шалот

1 чайная ложка мелконарезанного свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

полторы чайные ложки соли

1 чайная ложка свежемолотого черного перца

пол-чашки тертого сыра Пармезан

2 столовые ложки зеленого перца, нарезанного кубиками

пол-чашки сухого белого вина

пол-чашки топленого масла

3 столовые ложки Вустерского соуса

5 картофелин среднего размера

3 унции сливочного масла

одна восьмая чайной ложки мускатного ореха


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. В глубокой миске руками тщательно смешать баранину, свинину, 2 яйца, накрошенный хлеб, петрушку, лук-шалот, базилик, 1 чайную ложку соли, пол-чайной ложки перца, Пармезан, зеленый перец и вино. Сформовать овальный рулет и уложить на решетку в мелкий протвень. Соединить топленое масло и Вустерский соус, взбить, обмазать рулет и запечь на 1.5 часа.


Тем временем очистить картофель, нарезать кубиками и отварить в подсоленной воде. Через 20 минут слить воду и размять картофель, постепенно добавляя сливочное масло. Добавить оставшиеся 2 яйца, взбивая до однородной массы. Посолить, поперчить, добавить мускатный орех.


Вынуть рулет из духовки, уложить на жаропрочное сервировочное блюдо. Дать постоять 10 минут. Кондитерским мешком выложить вокруг рулета картофельное пюре. Увеличить жар в духовке до 450 Фаренгейта и запечь рулет в духовке образования румяной корочки на пюре (3-5 минут). (4 порции)


Примечание: Рулет можно подавать с соусом карри, приготовленном из 2 столовых ложек сливочного масла, 2 столовых ложек муки, полутора чашек говяжьего бульона и 1 столовой ложки порошка карри. 

МОРКОВЬ ПО-ФЛАМАНДСКИ

1 фунт моркови

четверть чашки холодной воды

8 столовых ложек сливочного масла

четверть чайной ложки соли

3 столовые ложки сахара

1 столовая ложка тертой апельсинной цедры

3 яичных желтка

пол-чашки жирных сливок

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

2 столовые ложки растопленного несоленого сливочного масла


Очистить и промыть морковь, нарезать на куски длиной 1 дюйм . Бланшировать в кипятке 5 минут. Откинуть на сито и переложить в смазанную маслом жаропрочную кастрюлю. Залить холодной водой, добавить сливочное масло, сахар и соль. Накрыть крышкой и довести до кипения. Уменьшить огонь и проварить морковь еще 20 минут, периодически встряхивая кастрюлю, чтобы морковь не прилипала к стенкам. За пять минут до готовности добавить апельсинную цедру, перемешать. Снять с огня. Смешать яичный желток со сливками, петрушкой и растопленным маслом. Добавить смесь в кастрюлю, и осторожно размешивая, разогреть на медленном огне, не доводя до кипения. Когда соус загустеет, снять с огня и подавать немедленно (4-6 порций). 

СУП ИЗ КАШТАНОВ

2 фунта каштанов

1 столовая ложка растительного масла

6 столовых ложек сливочного масла

1 стебель сельдерея, нарезанный ломтиками

1 стебель лука-порея, нарезанный ломтиками

1 морковь, нарезанная ломтиками

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

4 чашки куриного бульона

1 яичный желток

2 столовые ложки сухого белого вина

1 чашка нежирных сливок

1 чашка взбитых жирных сливок (или взбитой сметаны)


Очистить каштаны от скорлупы – надрезать сверху острым ножом крест-накрест, смазать растительным маслом, уложить в мелкий протвень и запечь на 5-10 минут в духовке, разогретой до 450 Фаренгейта. Удалить скорлупу и внутреннюю оболочку.


В глубоком сотейнике растопить 4 столовые ложки сливочного масла, спассеровать сельдерей, лук-порей и морковь в течение 5 минут. Посолить и поперчить. Добавить очищенные каштаны и залить бульоном. Довести до кипения, и проварить на медленном огне до мягкости. Шумовкой достать каштаны и овощи и измельчить в блендере до пюреобразного состояния. Переложить в сотейник с бульоном и добавить оставшееся сливочное масло. Взбить яичный желток с нежирными сливками и белым вином, добавить к этой смеси немного пюре, тщательно перемешать, и тонкой струйкой влить в суп, постоянно помешивая. Подавать горячим, добавив столовую ложку взбитых сливок (или сметаны) (примерно 5 чашек) 

СУП ПО-МАДРИДСКИ СО СВЕКОЛЬНЫМ СОКОМ (SOUP MADRILIENE)

2 чашки куриного бульона

2 чашки томатного сока

пол-чашки свекольного сока

четверть чашки сухого шерри

пол-чайной ложки тертого лука

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1 чашка сметаны

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука

3 столовые ложки красной икры


В кастрюле смешать куриный бульон, шерри, томатный и свекольный соки. Добавить тертый лук. Довести суп до кипения, размешать и варить 15 минут. Посолить и поперчить. Смешать в отдельной миске сметану, шнитт-лук и икру. Слегка остудить суп и подавать теплым, добавив столовую ложку сметаны. (примерно 4 чашки). 

СЛИВОЧНЫЕ ТОСТЫ

6 ломтиков хлеба

2 столовые ложки сливочного масла

1 чашка молока

1 чашка жирных сливок

2 столовые сложки сливочного масла

1 столовая ложка обычной муки

1 чайная ложка сахара


Обрезать корки с хлеба, поджарить ломтики в тостере до золотисто-коричневого цвета. Намазать маслом, выложить на сервировочное блюдо. Смешать и подогреть сливки с молоком. Смешать в пасту масло и муку (beurre manie), по кусочку добавлять пасту в разогретые сливки, постоянно помешивая. Добавить сахар и полить тосты сливочным соусом. (2-3 порции)

БУЛЬОН

3 фунта говяжьей голяшки

2 крупные телячьи бабки

2.5 кварты холодной воды

1 чайная ложка соли

8 горошин черного перца

4 стебля лука-порея, нарезанного кусками

4 крупные моркови, нарезанные кусками

1 крупная луковица, нарезанная дольками

1 веточка петрушки

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сушеного)

1 лавровый лист

1 стебель сельдерея с листьями

3 яичных белка

пол-чашки сухого шерри


В большой кастрюле залить говядину и кости холодной водой, медленно довести до кипения, снять жир, добавить соль, черный перец, лук-порей, морковь и лук. Добавить букет гарни (петрушка, тимьян, лавровый лист и сельдерей). Снова довести до кипения и снять жир. Продолжать варить на очень медленном огне под крышкой 3 часа. Процедить бульон, остудить и удалить весь жир с поверхности.


Перелить холодный бульон в кастрюлю, добавить белки, и взбивать ручным венчиком или электрическим миксером на очень слабом огне, пока бульон не закипит. Проварить, помешивая, 5 минут. Снять с огня и дать постоять 15 минут. Смочить холодной водой два слоя марли, отжать. Выстлать сито влажной марлей и осторожно процедить бульон. Перелить процеженный бульон в кастрюлю, добавить шерри. Подогреть. (примерно 2 кварты ) 

ПЕЧЕНОЧНЫЙ ПАШТЕТ ФРИЦА

1 кварта подсоленной воды

1 мелконарезанный зубок чеснока

1 мелконарезанный стебель сельдерея

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

1 веточка петрушки

1 лавровый лист

2 фунта куриной печенки

пол-чайной ложки соли

одна восьмая чайной ложки свежемолотого черного перца

пол-чайной ложки мускатного ореха

2 чайные ложки сухой горчицы

4 унции несоленого масла

2 столовые ложки коньяка

1 столовая ложка марсалы

1 мелконарезанный трюфель

2 столовые ложки топленого масла

зеленые оливки, фаршированные перцем пимьенто – для украшения.


Вскипятить воду и добавить в нее чеснок, сельдерей, лук-шалот, петрушку и лавровый лист. Проварить на медленном огне 5 минут. Добавить промытые печенки, разрезанные пополам, и варить под крышкой еще 10 минут.


Снять с огня, извлечь печенки шумовкой, крупно нарезать, переложить в блендер, добавив соль, перец, мускатный орех, сухую горчицу, нарезанное кусками масло, коньяк и марсалу. На низких оборотах перемолоть в однородную массу. Переложить в миску, добавить трюфель, перемешать.


Смазать форму для паштета топленым маслом, заполнить паштетом. Плотно закрыть и поставить на ночь в холодильник. При подаче выложить из формы на охлажденное сервировочное блюдо, нарезать оливки кружочками, украсить паштет. Подавать с тостами или поджаренным хлебом (2 чашки) 

ДОМАШНИЕ БУЛОЧКИ

1 пакет дрожжей

одна с четвертью чашки воды

3.5-4 чашки просеянной обычной муки

1 столовая ложка соли

четверть чашки кукурузной муки

1 яичный белок


Растворить дрожжи в четверти чашки теплой воды, дать постоять 5 минут. В глубокой миске замесить тесто из дрожжей, 2 чашек муки, 1 чашки воды и соли, добавляя понемногу оставшуюся муки до получения крутого теста. Выложить тесто на присыпанную мукой поверхность, накрыть полотенцем и дать отдохнуть 10 минут. Вымесить в течение 10 минут до эластичности. Переложить в слегка смазанную жиром миску, накрыть полотенцем, оставить подходить в теплом месте. Тесто должно увеличиться в объеме вдвое. Примять и дать взойти еще раз. Перенести на присыпанную мукой поверхность, примять и разделить на четыре части. Накрыть полотенцем и дать отдохнуть 10 минут.


Нарезать каждую четвертинку на 2-3 куска, сформовать овальные булочки, переложить на протвень, присыпанный кукурузной мукой. Смазать верх булочек смесью 1 столовой ложки воды и белка. Дать подойти вдвое. Острым ножом сделать неглубокий надрез крест-накрест на каждой булочке. Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Выпекать 20 минут или пока не зарумянятся. Чтобы корочка хрустела, поставить сосуд с водой на нижнюю решетку духовки.

(10 булочек) 

БУТЕРБРОДЫ С КОТЛЕТАМИ ИЗ КРОЛЬЧАТИНЫ

полтора фунта мелконарезанной крольчатины

четверть чашки сливочного масла

четверть чашки мелконарезанного лука-шалот

треть чашки сухого белого вина

пол-чашки накрошенного хлеба

пол-чашки панировочных сухарей

2 крупных яйца, взбить

четверть чашки мелконарезанной петрушки

полторы чайных ложки сухой горчицы

1 чайная ложка соли

2 столовые ложки топленого масла

поджаренные булочки

ломтики лайма


Разделать кролика, снять мясо с костей, пропустить через мясорубку. Растопить сливочное масло в сковороде и спассеровать лук-шалот до золотистого цвета. Добавить вино, пол-чашки хлеба, яйца, петрушку, горчицу, соль и крольчатину. Перемешать, сформовать 6 котлет, обвалять в панировочных сухарях. Обжарить котлеты в топленом масле с обеих сторон до румяной корочки. Подавать на поджаренных булочках с ломтиками лайма. (6 порций) 

ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С ВЕТЧИНОЙ ИЗ ДЖОРДЖИИ

Слегка поджарить в тостере ломтики хлеба и смазать их дижонской горчицей. Уложить на тост тонконарезанную ветчину и небольшой кусочек свежего ананаса. Поместить на 1-2 минуты под гриль на высоком жару, чтобы ананас подрумянился. Накрыть вторым тостом, подавать немедленно.

ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С ОГУРЦОМ И КРЕВЕТКАМИ

Смазать ломтики тоста соусом тартар, добавить мелкие отварные креветки и ломтики огурца, предварительно замаринованные (1 час) в смеси винного уксуса с эстрагоном (пол-чашки) и сахара (1 столовая ложка). Накрыть вторым тостом, смазанным соусом тартар.

ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С СОЛОНИНОЙ

Намазать тост сливочным маслом, сверху уложить ломтики солонины, добавить дижонской горчицы, дольки помидоров и листья зеленого салата. Накрыть вторым тостом. 

ЯЙЦА ПО-ЙОРКШИРСКИ

1 столовая ложка сливочного масла

1 фунт тертого чеширского сыра

1 чашка эля

7 крупных яиц

четверть чайной ложки соли

1 чайная ложка сухой горчицы

2 капли Табаско

6 ломтиков канадского бекона (грудинки)

3 английских булочки

2 столовые ложки дижонской горчицы


Растопить сливочное масло на водяной бане. Добавить сыр, и по мере его растворения, по частям влить эль, постоянно помешивая. Взбить одно яйцо и добавить его к смеси, вместе с солью, сухой горчицей и Табаско, продолжая помешивать соус до однородной массы. Уменьшить огонь.


Отварить 6 яиц в пашотнице (без скорлупы); слегка обжарить ломтики бекона на гриле. Разрезать английские булочки пополам, поджарить в тостере и смазать тонким слоем дижонской горчицы. Выложить булочки на жаропрочное сервировочное блюдо, полить соусом, уложить сверху ломтик поджаренного бекона и яйцо-пашот. Посыпать тертым сыром. Поместить на несколько минут под раскаленный гриль до образования румяной корочки (6 порций) 

Часть 9 Гости и гостьи 

ЗАПЕКАНКА С КЛЕМАМИ (ВЕНЕРКАМИ)

2 дюжины моллюсков

3 столовые ложки сливочного масла

6 крупных шампиньонов

1 зеленый перец

4 крупных яйца

2 картофелины

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 столовая ложка мелконаерзанного свежего шнитт-лука

2 чайные ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 столовая ложка сухого шерри

четверть чайной ложки паприки

6 ломтиков бекона


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Очистить и мелко нарезать моллюсков. Обжарить в сливочном масле 5 минут. Нарезать грибы и сладкий перец, добавить к моллюскам, подрумянить. Снять с огня, слить жир.


Взбить яйца. Отварить неочищенный картофель в подсоленной воде до мягкости. Очистить от кожуры, нарезать ломтиками. В глубокой миске смешать яйца, картофель, петрушку, шнитт-лук, соль, черный перец и шерри. Добавить моллюсков, сладкий перец и грибы, тщательно перемешать и переложить в смазанную сливочным маслом жаропрочную кастрюлю или форму для выпечки. Посыпать паприкой и запечь 30-35 минут.


Поджарить до хруста ломтики бекона. Промокнуть бумажным полотенцем и раскрошить. Перед подачей посыпать блюдо крошками бекона. Подавать в кастрюле. (4 порции) 

КУРИНАЯ ПЕЧЕНЬ С ГРИБАМИ

6 столовых ложек сливочного масла

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

полтора фунта куриных печенок

2 столовые ложки сухого белого вина

1 чайная ложка мелконарезанного шнитт-лука

1 чайная ложка мелконарезанного свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка мелконарезанного свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть фунта мелких шампиньонов

6 ломтиков хлеба

1 чашка соуса по-беарнски (sause bearnaise, см. примечание)


Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Промыть куриную печенку, очистить от пленок, обсушить на бумажных полотенцах и нарезать тонкими ломтиками. В сковороде растопить 4 столовые ложки сливочного масла и спассеровать лук-шалот до золотистого цвета. Добавить печенку, вино, шнитт-лук, кервель и базилик, проварить 3 минуты на медленном огне. Очистить грибы, удалить ножки, и в отдельной сковороде быстро обжарить их в оставшихся 2 столовых ложках сливочного масла. Слить жир и добавить грибы к печенке. Срезать с хлеба корку, поджарить хлеб в тостере и выложить ломтики на протвень. Уложить печенку на подготовленные кусочки тоста, полить соусом по-беарнски и запечь в духовке 2-3 минуты (6 порций)


Примечание: Для соуса по-беарнски – растереть до густоты 3 яичных желтка. В сотейнике выпарить пол-чашки винного уксуса с эстрагонов до образования 2 столовых ложек, добавить к жидкости 2 чайные ложки мелконарезаного лука-шалот, пол-чайной ложки свежемолотого черного перца, щепотку тимьяна и 2 столовые ложки горячей воды. Вбить в смесь яичные желтки, поставить сотейник на водяную баню. Медленно добавить пол-чашки растопленного сливочного масла, постоянно взбивая, до получения однородной массы. Добавить щепотку кайеннского перца, 1 чайную ложку мелконарезананого свежего эстрагона и тонкий ломтик лимона. Подавать теплым.

МИДИИ В БЕЛОМ ВИНЕ

4 дюжины мидий

2 чашки сухого белого вина

1 лавровый лист

1 морковка

2 луковицы

4 столовые ложки сливочного масла

пол-чашки мелконарезанного сельдерея

5 столовых ложек обычной муки

1 чайная ложка соли

1 чашка жирных сливок

3 столовые ложки марсалы


Обработать мидии – промыть несколько раз холодной водой, отскрести раковины ножом, удалив "бороды". Выложить мидии в большую кастрюлю, залить вином, добавить лавровый лист, нарезанную морковь и одну луковицу. Накрыть, довести до кипения, уменьшить огонь и варить 5-6 минут, пока раковины не раскроются. Снять с огня, остудить и извлечь моллюсков из раковин. Бульон процедить через частое сито или марлю, сохранить.


Растопить масло в сковороде, мелко нарезать оставшуюся луковицу и спассеровать в масле с сельдереем до мягкости, но не зажаривая. Переложить овощи в блендер и размолоть в пюре. Добавить к пюре соль и муку, хорошо размешать, перелить в кастрюлю. Добавить 1 чашку бульона и варить на медленном огне, постоянно помешивая, пока соус не загустеет. Добавить сливки и прогреть, но не кипятить. Добавить марсалу, посолить, поперчить, добавить мидий, хорошенько перемешать и подаавть немедленно (4-6 порций)


Вариант: Суп-пюре (bisque) из мидий – добавить мидии в блендер вместе с луком и сельдереем, измельчить в пюре. Для супа использовать 2 чашки бульона и 2 чашки молока, после чего добавить сливки – и далее по рецепту.

ПРИЧУДА НЕПТУНА

1 чашка рыбного бульона или бульона из моллюсков

пол-чашки сливочного масла

1 чайная ложка соли

одна восьмая чайной ложки молотого белого перца

одна восьмая чайной ложки мускатного ореха

1 чашка просеянной обычной муки

4 крупных яйца

пол-чашки отварных креветок средней величины

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

пол-чашки майонеза

пол-чашки копченой семги

1 столовая ложка каперсов

веточки петрушки

ломтики лимона и лайма


Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Разогреть в кастрюле на среднем огне бульон, сливочное масло, соль, перец и мускатный орех. Когда масло растопится, добавить муку, перемешивая деревянной ложкой, пока тесто не начнет отставать от стенок. Снять с огня. Добавить по 1 яйцу, каждый раз хорошо вымешивая тесто. Переложить в кондитерский мешок, выдавить шарики теста размером в 1 дюйм на смазанный жиром протвень, на расстоянии 1.5 – 2 дюйма друг от друга. Выпекать 10-15 минут, до золотисто-коричневого цвета. При выпечке тесто должно увеличиться вдвое. Вынуть из духовки и остудить.


Подготовить начинки из креветок и семги – пропустить креветок через блендер, выложить в небольшую миску, добавить петрушку и немного майонеза, перемешать. Пропустить копченую семгу через блендер, выложит в отдельную миску, добавить каперсы и немного майонеза, перемешать.


Острым ножом разрезать подготовленные шарики из заварного теста поперек на две части, заполнить нижнии половинки начинкой (через кондитерский мешок) из креветок или из семги, накрыть крышечкой. Украсить веточками петрушки и ломтиками лимона и лайма (18-24 штуки) 

"СЛАДКОЕ МЯСО" (ЗОБНАЯ И ПОДЖЕЛУДОЧНАЯ ЖЕЛЕЗЫ ТЕЛЕНКА)

6 пар телячьих желез

2 луковицы, нарезанных кубиками

2 моркови, нарезанных кубиками

6 столовых ложек сливочного масла

6 столовых ложек муки

1 мелконарезанный зубок чеснока

2 чашки говяжьего бульона

1 лавровый лист

1 нарезанный стебель сельдерея

1 веточка петрушки

1 чайная ложка мелконарезанного свежего тимьяна (или четверть чайной ложки сушеного)

1 чайная ложка соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 чашка марсалы

1 чайная ложка бульонного концентрата (glace de viande, см. рецепт ниже)


Промыть железы, опустить в кипяток на 3-4 минуты. Слить воду и обработать железы, удалить оболочку и соединительную ткань. Спассеровать лук и морковь в сливочном масле примерно 15 минут. Добавить муку, и прожарить еще 3-4 минуты, добавить чеснок и говяжий бульон. Постоянно помешивая, варить на медленном огне до загустения. Добавить лавровый лист, сельдерей, петрушку, тимьян, соль, перец и железы. Неплотно накрыть крышкой и проварить на медленном огне 30-40 минут.


В отдельной посуде выпарить марсалу наполовину на сильном огне. Снять железы с огня, нарезать на куски. Процедить соус и добавить к нему марсалу и концентрат. Посолить и поперчить. Если соус слишком жидкий, добавить к нему немного масла смешанного с равной частью муки (beurre manie). Залить железы соусом, перемешать и подавать немедленно (4-6 порций) 

БУЛЬОННЫЙ КОНЦЕНТРАТ (GLACE DE VIANDE)

7– 8 фунтов говяжьей голяшки с

7– 8 фунтов телячьей голяшки

4– 5 фунтов куриных спинок и шеек

1 нарезанный пучок сельдерея

6 нарезанных морковок

4-5 нарезанных луковиц

4 нарезанных стебля лука-порея

3 кварты воды

2 чашки мякоти помидоров


Разрубить говяжьи и телячьи кости на куски размером 2– 3 дюйма . Уложить голяшки и курицу в большую сковороду и обжарить в духовке при температуре 450 Фаренгейта до коричневого цвета. Переложить в глубокую кастрюлю, добавить сельдерей, морковь, лук, лук-порей, помидоры и воду, довести до кипения. На очень медленном огне (можно через рассеиватель) варить под крышкой как минимум 12 часов, периодически удаляя пену и жир с поверхности. Процедить бульон, выбрости кости и овощи. Перелить бульон в кастрюлю и продолжать варку, не накрывая крышкой, пока бульон не выпарится наполовину. Удалить жир с поверхности.


Процедить бульон через частое сито или два слоя марли. Продолжить варку на медленном огне, пока бульон не загустеет до консистенции джема. Переложить в небольшие баночки, остудить и хранить в морозилке до употребления. (1 чашка концентрата)

ЛЕПЕШКИ ПО-КРЕОЛЬСКИ С СЫРНЫМ СОУСОМ

1 фунт креветок средней величины

пол-чашки белого вина

пол-чашки воды

1 лавровый лист

6 горошин черного перца

1 небольшая луковица, нарезанная кольцами

1 чашка обычной муки

1 чайная ложка пекарского порошка

пол-чайной ложки соли

одна восьмая чайной ложки кайеннского перца

2 крупных яйца

пол-чайной ложки лимонного сока

1 чашка растительного масла


Очистить креветок от панцирей и удалить центральную жилу. Довести вино с водой до кипения, добавить лавровый лист, черный перец и лук. Добавить креветок и варить 3-4 минуты. Извлечь креветок шумовкой. Процедить и сохранить бульон. Крупно нарезать креветок. Просеять муку, пекарский порошок, соль и кайеннский перец. Взбить яйца и смешать с процеженным бульоном. Добавить яичную смесь к муке, смешать. Добавить креветок, лимонный сок, хорошо перемешать.


Разогреть растительное масло на большой сковороде. Сформовать из теста лепешки, и обжарить в масле с обеих сторон до образования румяной корочки. Выложить на сервировочное блюдо и подавать с сырным соусом (12 лепешек) 

СЫРНЫЙ СОУС

2 столовые ложки муки

2 столовые ложки обычной муки

полторы чашки нежирных сливок

щепотка кайеннского перца

1 столовая ложка лимонного сока

три четверти чашки тертого сыра Чеддар

1 чайная ложка томат-пасты

2 столовые ложки сухого шерри


Растопить сливочное масло в сковороде, обжарить в масле муку 2 минуты, постепенно добавить сливки, постоянно помешивая венчиком до загустения соуса. Добавить лимонный сок, кайеннский перец и сыр, помешивая, пока сыр не расплавится. Добавить томат-пасту и шерри. Тщательно размешать и подавать горячим. 

ЖАРЕНЫЕ ПЕРЕПЕЛА VERONIQUE

6 обработанных перепелов

соль и свежемолотый перец по вкусу

полторы чашки отварного дикого риса

пол-чашки растопленного сливочного масла

две трети чашки сухого белого вина

пол-чашки телячьего бульона

пол-чашки очищенных от кожуры ягод белого винограда, без семян

12 ломтиков хлеба (по рецепту Фрица, см. выше в разделе …)

полтора фунта отварной ветчины из Джорджии


Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Промыть и обсушить перепелов. Натереть изнутри солью и перцем. Нафаршировать тушки смесью дикого риса с четвертью чашки растопленного масла. Перевязать тушки суровой ниткой, уложить на мелкую сковороду для жарки, смазать оставшимся сливочным маслом и обжарить в духовке 5 минут при температуре 450 Фаренгейта. Уменьшить жар до 325 Фаренгейта, и прожарить еще 20 минут, снова смазав маслом. Переложить на подогретое сервировочное блюдо, не давая остыть.


Залить сковороду вином и бульоном, довести до кипения. Уменьшить огонь,

добавить в сковороду виноградины и проварить 5 минут. Посолить и поперчить соус.


Обжарить хлеб в сливочном масле, нарезать треугольниками. Уложить кусочки на сервировочное блюдо, покрыть небольшими ломтиками тонконарезанной ветчины, уложить перепелов на хлеб и полить соусом. Оставшийся соус подать отдельно. (6 порций)


Вариант: (без хлеба и ветчины) Перепела фламбэ. Уложить готовых перепелов в жаропрочную кастрюлю, залить соусом, тушить на слабом жару в духовке 10-15 минут. Вытащить кастрюлю из духовки. Подогреть пол-чашки коньяка. Непосредственно перед подачей, залить перепелов коньяком, поджечь и подавать горящими (фламбэ). 

ГОВЯЖЬЯ ВЫРЕЗКА В СОУСЕ АБАНО

6-12 ломтиков отварной говяжьей вырезки (см. рецепт ниже)

3 сваренных вкрутую яйца

1 чайная ложка сухой горчицы

пол-чайной ложки соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

полторы чашки оливкового масла

пол-чашки уксуса с эстрагоном

пол-чашки мелконарезанных маринованных огурцов

1 столовая ложка каперсов

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

1 столовая ложка мелконарезанного кервеля (или 1 чайная ложка сушеного)

пол-столовой ложки томат-пасты


Выложить ломтики вырезки на сервировочное блюдо. Размять яичные желтки, смешать с горчицей, солью, перцем и четвертью чашки оливкового масла. Взбить венчиком в пасту. Тонкой струйкой ввести оставшееся оливковое масло, не переставая взбивать, влить уксус. Добавить маринованные огурцы, каперсы, петрушку, кервель и томат-пасту, тщательно размешать. Соус по консистенции должен напоминать майонез. Нарезать отварной белок на тонкие полоски и добавить к соусу. Полить мясо соусом, украсить блюдо зажаренными половинками помидоров. (6 порций) 

ОТВАРНАЯ ГОВЯЖЬЯ ВЫРЕЗКА

4– 5 фунтов говяжьего филе куском

пол-чашки моркови, нарезанной ломтиками

пол-чашки лука, нарезанного ломтиками

1 стебель сельдерея, нарезанный ломтиками

1 лавровый лист

2 веточки петрушки

1 столовая ложка соли

5 чашек сухого белого вина

4-6 столовых ложек растительного масла


Приготовить маринад из моркови, лука, сельдерея, лаврового листа, петрушки, соли и белого вина. Замариновать мясо на ночь. Извлечь филе, обсушить. Разогреть растительное масло в большой кастрюле на сильном огне, подрумянить мясо. Слить масло и залить мясо маринадом. Варить на слабом огне как минимум три с половиной часа, периодически переворачивая. Выложить мясо, остудить. 

БАРАНЬИ ПОЧКИ ПО-БУРГУНДСКИ (BOURGUIGNONNE)

18 бараньих почек

пол-чашки обычной муки

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

6 столовых ложек сливочного масла

2 мелконарезанных лука-шалот

пол-фунта мелконарезанных шампиньонов

2 чашки сухого красного вина

половинка лаврового листа

1 столовая ложка мелконарезанного кресс-салата

1 столовая ложка мелконарезанного сельдерея

четверть чайной ложки тимьяна


Замочить почки в холодной воде на 10 минут. Очистить от пленки и соединительных тканей, разрезать вдоль пополам. Смешать муку с солью и перцем, обвалять почки в муке (муку сохранить).


Обжарить почки в 4 столовых ложках сливочного масла до румяной корочки, снять со сковороды. Добавить на сковороду лук-шалот и грибы, присыпать мукой, прожарить на слабом огне 5 минут, периодически помешивая. Добавить вино, лавровый лист, кресс-салат, сельдерей, тимьян, пол-чайной ложки соли и щепотку черного перца. Хорошо перемешать. Добавить почки, накрыть сковороду и тушить на слабом огне 25 минут. Перед подачей вытащить лавровый лист, добавить оставшиеся 2 столовые ложки сливочного масла, посолить и поперчить. Подавать с отварным рисом (6 порций)

ВЯЛЕНАЯ ТРЕСКА (BACALHAU)

1.5– 2 фунта вымоченной вяленой трески (см. примечание)

2 крупных луковицы, нарезанных ломтиками

6 столовых ложек сливочного масла

1 мелконарезанный зубок чеснока

3 крупных картофелины

2 столовых ложки панировочных сухарей

10 зеленых оливок (без косточек)

10 черных маслин

4 крутых яйца

пол-чашки мелконарезанной свежей петрушки

винный уксус

оливковое масло

свежемолотый черный перец


Уложить треску в кастрюлю, залить холодной водой, так, чтобы полностью покрыть рыбу. Довести до кипения, уменьшить огонь и проварить 15 минут, до мягкости. Слить воду, очистить от кожи и костей. Вилкой разделить рыбу на крупные куски. Спассеровать лук в 3 столовых ложках сливочного масла до золотистого цвета. Добавить чеснок. Отварить неочищенный картофель в подсоленной воде. Примерно через 20 минут снять с огня и очистить от кожуры под проточной холодной водой. Обсушить и нарезать кубиками размером четверть дюйма.


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Смазать кастрюлю емкостью полторы кварты оставшимися 3 столовыми ложками сливочного масла. Выложить половину картофеля на дно кастрюли, затем половину трески, половину лука. Поперчить и повторить укладку слоями. Присыпать верх панировочными сухарями. Запечь на 15 минут до образования румяной корочки. Подавать с оливковым маслом, уксусом и черным молотым перцем. (4 порции)


Примечание: Для подготовки вяленой трески, предварительно вымочить ее в холодной воде как минимум сутки, меняя воду два-три раза.

ПИРОГ С КУРИЦЕЙ

2 отварные курицы

3 столовые ложки сливочного масла

четверть чашки мелконарезанного лука-шалот

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка куриного бульона

четверть фунта шампиньонов

соль и свежемолотый перец по вкусу

Тесто для пирога, раскатанное в круг диаметром 9 дюймов


Удалить кожу и кости у охлажденных отварных кур. Нарезать мясо, удалив сухожилия. Разогреть в сковороде 2 столовые ложки сливочного масла, спассеровать лук-шалот 3-4 минуты. Добавить муку, тщательно размешать и обжарить 2 минуты. Тонкой струйкой добавить бульон, и проварить на медленном огне до загустения, непрерывно помешивая.


В отдельной сковороде обжарить очищенные нарезанные грибы в оставшейся столовой ложке сливочного масла, добавить грибы к соусу. Посолить и поперчить. Залить соусом куриное мясо и переложить в жаропрочную глиняную кастрюлю. Накрыть кастрюлю кругом теста, выпекать в духовке при 350 Фаренгейта 25-30 минут, пока тесто не подрумянится (4 порции)


Вариант: Обжарить трюфель целиком в сливочном масле, мелко нарезать и добавить к соусу. Вместо теста для пирога приготовить тефтели – пропустить куриное филе через мясорубку, добавить 1 чашку молока, 1 чашку накрошенного хлеба, соль, перец, мускатный орех по вкусу и 2 столовые ложки растопленного сливочного масла. Взбить 2 яичных белка в густую пену и добавить к фаршу. Сформовать небольшие шарики и отварить их в кипящем курином бульоне, пока они не всплывут на поверхность. Вынуть шумовкой и уложить в глиняную кастрюлю поверх начинки из куриного мяса. Запекать в духовке при температуре 350 Фаренгейта 15 минут.

ОТВАРНАЯ КУРИЦА

2 кварты воды

2 чашки сухого белого вина

полтора фунта говяжьих костей

1 нарезанная морковь

1 нарезанный стебель сельдерея

1 нарезанная луковица среднего размера

2 веточки петрушки

1 лавровый лист

2 чайные ложки соли

2 курицы (полтора-два фунта каждая)


Уложить говяжьи кости в глубокую кастрюлю, залить водой и вином. Добавить морковь, сельдерей, луковицу, петрушку, лавровый лист и соль. Проварить на медленном огне полтора часа. Посолить тушки кур изнутри и перевязать суровой ниткой.


Когда бульон из говяжьих костей сварится, процедить его, уложить кур в кастрюлю и залить бульоном. Довести бульон до кипения и варить кур на медленном огне 40-45 минут до готовности. Извлечь и остудить. 

ТЕСТО ДЛЯ ПИРОГА

2 чашки просеянной обычной муки

2 яичных желтка

2 столовые ложки сахара

четверть чайной ложки соли

1 чашка сливочного масла

ледяная вода


Просеять муку в миску, сделать в центре углубление. Положить в углубление желтки, сахар, соль и масло, нарезанное на куски. Руками или ручным миксером на малых оборотах вымешать крутое тесто, добавив, при необходимости, несколько капель ледяной воды. Сформовать шар, обернуть в фольгу или вощеную бумагу, охладить в холодильнике не менее часа. 

Часть 10 Ужин с коллегами 

ЧЕРЕПАХОВЫЙ СТЕЙК

6 порционных кусков черепашьего мяса

пол-чашки сливочного масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

три четверти чашки мадеры

сок половинки лимона

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

мелконарезанный кресс-салат


Смазать куски маслом, поджарить на гриле с одной стороны до румяной корочки. Перевернуть, смазать маслом с незажаренной стороны и поджарить до готовности. Выложить на подогретое сервировочное блюдо, не дать остыть.


Поддон из-под гриля, куда стек сок при жарке, перенести на плиту и обжарить в нем лук-шалот, добавив при необходимости сливочного масла. Влить мадеру и довести до кипения. Добавить лимонный сок и еще одну столовую ложку сливочного масла. Снять с огня, размешать, пока все масло не растопится. Посолить, поперчить, и полить мясо соусом. Украсить мелконарезанным кресс-салатом. (6 порций) 

КОПЧЕНАЯ ПИКША (FINNAN HADDIE)

2 фунта копченой пикши

1 чашка молока

1 чашка воды

четверть чашки сливочного масла

3 столовые ложки обычной муки

2 чашки жирных сливок

свежемолотый черный перец по вкусу

одна восьмая чайной ложки мускатного ореха

1 столовая ложка мелконарезанного перца пимьенто

4 яйца вкрутую

панировочные сухари

12 треугольных ломтиков хлеба, обжаренных в анчоусном масле (см. рецепт ниже)


Замочить копченую пикшу в воде на 1 час. Слить воду, выложит в глубокую кастрюлю, залить молоком и водой. Довести до кипения, снять с огня, дать постоять 10-15 минут. Когда рыба остынет, очистить от кожи и костей, сохранить молочный бульон.


Растопить сливочное масло в глубокой сковороде, добавить муку и обжарить в масле на слабом огне. Добавить сливки и одну чашку с четвертью молочного бульона. Проварить, периодически помешивая, пока соус слегка не загустеет. Поперчить, добавить мускатный орех и проварить еще несколько минут. Снять с огня, отмерить четверть чашки и сохранить.


Разломать пикшу на кусочки, соединить с соусом. На слабом огне отварить несколько минут, чтобы прогреть рыбу. Перелить в мелкую жаропрочную кастрюлю, присыпать сверху перцем пимьенто и уложить нарезанные ломтиками крутые яйца. Полить оставленной четвертью чашки соуса. Посыпать панировочными сухарями и зарумянить под грилем. Подавать с анчоусными тостами (4 порции) 

АНЧОУСНЫЕ ТОСТЫ

12 ломтиков белого хлеба

пол-чашки анчоусного масла


Растереть пестиком 8 филе анчоусов с соком 1 лимона (или 1 унцией коньяка) в ступке до однородной массы. Смешать с 1 столовой ложкой мелконарезанной свежей петрушки. Добавить смесь к 1 чашке мягкого несоленого масла и взбить. Выложить в небольшой горшочек и охладить как минимум 1 час.


Срезать с хлеба корку и нарезать треугольниками. Намазать с одной стороны анчоусным маслом и отложить. В большой сковороде растопить 2 столовые ложки масла и уложить в нее хлеб. Когда кусочки снизу подрумянятся, перевернуть и обжарить с другой стороны. При необходимости добавить масла. Подавать горячими (4 порции) 

ОМЛЕТ "ЕЖИК"

6 крупных яиц

три четверти чайной ложки соли

четверть чашки бланшированного мелконарубленного миндаля

пол-чайной ложки ликера Гран Марнье (Grand Marnier)

4 ломтика бекона (грудинки)

2 столовые ложки бланшированного миндаля, нарезанного "иголочками"

5 столовых ложек сливочного масла

3 столовые ложки апельсинного джема (marmalade)


Отделить желтки от белков, взбить желтки до загустения, посолить. Взбить белки в крутую пену, соединить с желтками. В миске смешать мелконарубленный миндаль с ликером, дать постоять 10-15 минут. Обжарить бекон до хруста, промокнуть от жира бумажным полотенцем, раскрошить. Добавить бекон и миндаль с ликером к яичной смеси, тщательно перемешать. Разделить пополам и приготовить из каждой половины смеси индивидуальный омлет с половиной столовой ложки сливочного масла каждый (см. рецепт омлета с абрикосами в разделе "Завтрак в старом Манхэттене").


В отдельной сковороде обжарить нарезанный "иголочками" миндаль с одной столовой ложкой сливочного масла и растопить оставшиеся три столовых ложки масла в сотейнике. При жарке омлета, смазать полосу в центреомлета апельсиновым джемом, свернуть омлет и перенести на подогретую тарелку. Полить растопленным маслом и утыкать миндальными "иголочками". Заглазировать под разогретым до сильного жара грилем 1 минуту, подавать немедленно (2 порции)


Вариант: На завтрак или на десерт, вымочить рубленый миндаль в лимонной или миндальной эссенции, не добавлять бекон, и присыпать 1 чайной ложкой сахарной пудры, прежде чем глазировать под грилем. 

ЖАРЕНАЯ КУРИЦА

2 курицы, весом 3 фунта каждая

2 чашки пахты (ряженки)

полторы чашки муки

1 чайная ложка соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

2 чашки растительного масла


Разрезать кур на порционные куски, замариновать на ночь в пахте. Извлечь, осушить бумажным полотенцем. Просеять муку с солью и перцем. Обвалять курицу в муке, обмакнуть в растительное масло, снова обвалять в муке, отложить. Залить масло в сковороду на глубину примерно 1 дюйм , разогреть, обжарить кур порциями, по 3-4 куска. Выложить готовую курицу на бумажные полотенца, чтобы стек жир. Уложить на подогретое сервировочное блюдо, подавать с полентой (см. ниже). (6 порций) 

ПОЛЕНТА

2 чашки желтой кукурузной муки

4 чашки кипятка

1 чайная ложка соли

8 столовых ложек масла (одна палочка)

1/4 чайной ложки порошка шалфея


Медленно (тонкой струйкой) всыпать муку в кипящую воду, добавить соль. Постоянно помешивать деревянной ложкой пока не загустеет. Накрыть крышкой, перенести на водяную баню и варить еще 25 минут, периодически помешивая. Добавить масло и шалфей. Подавать горячей.


Вариант:

Переложить горячую поленту в форму, смазанную маслом и тщательно охладить. Вынуть из формы и нарезать ломтями. Обжарить в масле с обоих сторон до золотисто-коричневого цвета. Подавать с теплым медом осеннего сбора. 

ГОВЯДИНА, ТУШЕНАЯ В КРАСНОМ ВИНЕ

5– 6 фунтов говядины (кострец, без костей)

четверть фунта свиной солонины

2 чашки красного вина

четверть чашки винного уксуса

2 чайные ложки соли

1 чайная ложка горошин черного перца

1 нарезанная крупная луковица

2 нарезанные крупные моркови

1 нарезанный стебель сельдерея

1 зубок чеснока

4 веточки петрушки

2 лавровых листа

2 столовые ложки оливкового масла

2 столовые ложки сливочного масла

3 столовые ложки обычной муки

1 столовая ложка томат-пасты

1 чайная ложка свежего розмарина (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть чашки коньяка


Нашпиговать мясо солониной, замариновать на сутки в холодильнике в маринаде из полутора чашек вина, уксуса, соли, черного перца, лука, моркови, сельдерея, чеснока, петрушки и 1 лаврового листа.


Извлечь мясо, обсушить, сохранить маринад. Разогреть оливковое масло в большой кастрюле и обжарить мясо. Снять мясо со сковороды, слить масло. В жаропрочной кастрюле растопить сливочное масло, добавить муку, обжарить до золотисто-коричневого цвета, периодически помешивая. Добавить томат-пасту, розмарин, 1 лавровый лист, маринад и четверть чашки вина. Довести жидкость до кипения и добавить мясо, полив его соусом. Накрыть крышкой, уменьшить огонь и тушить 2.5-3 часа.


Выложить мясо на сервировочное блюдо. Подогреть коньяк и полить им мясо, поджечь. Вскипятить соус на сильном огне и выпарить наполовину. Снять жир, процедить соус и подавать к мясу (6-8 порций). 

КАБАЧКИ СО СМЕТАНОЙ И УКРОПОМ

1.5– 2 фунта кабачков

1 мелконарезанный зубок чеснока

1 нарезанная кубиками луковица

1 нарезанный кубиками зеленый сладкий перец

2 столовые ложки оливкового масла

1 чайная ложка свежего укропа (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 столовая ложка тертого сыра Пармезан

пол-чашки сметаны


Вымыть кабачки, не очищая от кожуры. Нарезать кружочками толщиной четверть дюйма. В сковороде на среднем огне разогреть оливковое масло, спассеровать чеснок, лук и зеленый перец до мягкости. Добавить кабачки и варить, не закрывая крышкой, 10-15 минут, периодически переворачивая. Смешать укроп, соль, перец, Пармезан и сметану, добавить к кабачкам и тщательно прогреть, но не кипятить (4 порции) 

АВОКАДО С КРЕСС-САЛАТОМ И ГРЕЦКИМИ ОРЕХАМИ

2 спелых авокадо

пол-чашки очищенных грецких орехов

сок 1 лимона

четверть пучка молодого кресс-салата


Очистить авокадо, нарезать кубиками размером пол-дюйма. Осторожно смешать в миске с орехами, сбрызнуть лимонным соком. Уложить промытый и охлажденный кресс-салат на тарелки, ложкой выложить сверху авокадо. (4 порции)

ПОЧКИ

8 бараньих почек

3 столовые ложки сливочного масла

2 нарезанных луковицы-шалот

1 нарезанный зубок чеснока

1 нарезанная морковь

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка говяжьего бульона

пол-чашки красного вина

1 веточка петрушки

1 нарезанный небольшой стебель сельдерея с листьями

1 щепотка тимьяна

соль и свежемолотый черный перец по вкусу


Разрезать почки пополам вдоль, удалить оболочку и соединительную ткань. Замочить на 1 час в холодной воде, слить воду, обсушить. Разогреть в сковороде сливочное масло, спассеровать лук-шалот, чеснок и морковь. Добавить муку, обжарить до коричневого цвета, залить бульоном и вином. Добавить оставшиеся ингредиенты, и когда жидкость закипит, добавить почки. Варить до мягкости. Выложить почки на подогретое сервировочное блюдо, залить процеженным соусом. (4 порции) 

КЛЕЦКИ С СИРОПОМ

1 чашка обычной муки

2 чайные ложки пекарского порошка

пол-чайной ложки соли

1 крупное яйцо

треть чашки молока

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

4 чашки говяжьего бульона

1 чашка сахара

три четверти чашки воды


Трижды просеять муку с пекарским порошком и солью. Взбить яйцо с молоком и добавить смесь тонкой струйкой к муке, размешивая, пока не образуется крутое тесто. Добавить петрушку. В большой кастрюле разогреть бульон. Обмакнуть ложку в горячий бульон, затем в тесто, и опустить ложку теста в кипящий бульон. Таким образом сформовать остальные клецки, выкладывая их на расстоянии пол-дюйма друг от друга. Накрыть крышкой и варить 5 минут, перевернуть клецки, проварить еще 5 минут.


Приготовить сироп из воды и сахара. Смешать воду с сахаром, разогреть на среднем огне до янтарного цвета. Снять с огня, не дать остыть. Когда клецки сварятся, вытащить шумовкой, уложить на подогретое блюдо, полить сиропом. Подавать горячими (24 клецки) 

УЛИТКИ ПО-БУРГУНДСКИ

пол-чайной ложки мелконарезанного чеснока

2 мелконарезанных луковицы-шалот

пол-фунта сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

24 консервированные улитки

пол-чашки сухого белого вина

24 крупных шампиньона


Спассеровать чеснок и лук-шалот в 2 столовых ложках сливочного масла в течение 5 минут. Снять с огня, добавить петрушку, посолить, поперчить. Соединить с оставшимся маслом, вымешав до гладкости.


Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Процедить улиток, промыть вином. Обтереть грибы, удалить ножки. В каждую шляпку добавить пол-чайной ложки сливочного масла и улитку. Выложить фаршированные шляпки на смазанный маслом жарочный лист и запечь 5-8 минут. Подавать с французским батоном и белым вином (4-6 порций) 

ВОСКРЕСНЫЕ КРУАССАНЫ

пол-чашки молока

1 столовая ложка растопленного сливочного масла

1 столовая ложка сахаар

1 чайная ложка соли

пол-пачки прессованных дрожжей

четверть чашки теплой воды

2.5 чашки просеянной обычной муки

1 взбитое крупное яйцо

пол-фунта охлажденного сливочного масла

2 яичных желтка

3 столовые ложки нежирных сливок


Довести молоко до кипения, но не кипятить. Добавить растопленное масло, сахар и соль. Развести дрожжи в теплой воде и добавить к молоку, тщательно перемешав. Добавить муку и яйцо, замесить мягкое тесто. Выместить тесто на присыпанной мукой поверхности до эластичности. Выложить в смазанную жиром миску, накрыть и перенести в теплое место. Дать подойти вдвое.


Примять тесто и охладить 1 час. Снова примять и раскатать прямоугольником толщиной четверть дюйма. Охлажденное масло размять прямоугольником и уложить в центр раскатанного теста, оставив примерно 1 дюйм теста с каждой стороны. Свернуть тесто втрое, справа налево, так, чтобы образовались три слоя. Защепить края так, чтобы удержать внутри масло, и раскатать прямоугольником. Снова сложить втрое и охладить 30 минут. Три раза повторить операцию раскатывания и складывания втрое, каждый раз охлаждая тесто по полчаса. После последнего раскатывания охладить в течение полутора часов.


Для круассанов раскатать тесто прямоугольником толщиной в четверть дюйма и разрезать на 3 квадрата со стороной 4 дюйма . Разрезать каждый квадрат по диагонали на два треугольника. Свернуть треугольник рулетом и придать ему форму полумесяца. Выложить на жарочный лист и охладить 30 минут. Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Взбить яичные желтки со сливками, смазать поверхность круассанов. Запечь в духовке при 400 Фаренгейта 5 минут, уменьшить жар до 350 Фаренгейта и выпекать еще 15 минут, до золотисто-коричневого цвета. (6-8 круассанов)


Вариант: Для волованов раскатать тесто прямоугольником толщиной пол-дюйма и вырезать круги диаметром 2 дюйма . В середине каждого круга острым ножом или формой для печенья прорезать круги диаметром 1 дюйм на глубину четверть дюйма. Вынуть образовавшиеся круги и выпекать их отдельно. Все нарезанные круги разложить на не смазанном жиром листе и выпекать при 350 Фаренгейта в течение 15 минут до золотисто-коричневого цвета. 

ПИРОГ С ПОЧКАМИ

3 фунта бараньих почек

пол-чашки обычной муки

6 столовых ложек сливочного масла

2 нарезанные луковицы

пол-фунта нарезанных шампиньонов

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

1 лавровый лист

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 чашка красного вина

1 столовая ложка томат-пасты

тесто для пирога (см. ниже)


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Нарезать почки кубиками размером 1.5– 2 дюйма , удалив излишний жир и соединительную ткань. Обвалять почки в муке и обжарить на сковороде в сливочном масле, постоянно перемешивая, пока не подрумянятся. Переложить почки в подогретую жаропрочную кастрюлю. Уменьшить огонь и добавить в сковороду лук, спассеровать до прозрачности. Шумовкой переложить лук в кастрюлю с почками. Смешать соль, пперец, лавровый лист, петрушку, красное вино и томат-пасту, залить смесью почки. Добавить грибы. Накрыть крышкой и запечь в духовке в течение 1 часа 35 минут.


Подготовить тесто для пирога, охладить 30 минут в морозилке. Раскатать тесто в круг диаметром на полтора дюйма больше, чем диаметр кастрюли. Вынуть почки из духовки, снять крышку и накрыть раскатанным тестом. Запечь в духовке при температуре 450 Фаренгейта 10 минут и еще 15 минут при температуре 350 Фаренгейта, пока верх пирога не зарумянится (4 порции).


ТЕСТО ДЛЯ ПИРОГА


2 чашки просеянной обычной муки

2 яичных желтка

2 столовые ложки сахара

четверть чайной ложки соли

1 чашка сливочного масла

ледяная вода


Просеять муку в миску, сделать в центре углубление. Положить в углубление желтки, сахар, соль и масло, нарезанное на куски. Руками или ручным миксером на малых оборотах вымешать крутое тесто, добавив, при необходимости, несколько капель ледяной воды. Сформовать шар, обернуть в фольгу или вощеную бумагу, охладить в холодильнике не менее часа. Разделить пополам и раскатать каждую часть (1 пирог, т.е. корзиночка и крышка диаметром 9 дюймов каждая) 

САЛАТ-ЭНДИВИЙ С ЗАПРАВКОЙ ПО-МАРТИНИКСКИ

6 головок эндивия (endive – разновидность цикория)

три четверти чашки оливкового масла

четверть чашки винного уксуса с эстрагоном

пол-чайной ложки соли

1/8 чайной ложки свежемолотого черного перца

мелконарезанная половина дольки чеснока

1 чайная ложка мелконарезанного свежего эстрагона

1 чайная ложка мелконарезанного лука-шалот

1 чайная ложка измельченного свежего чабреца (или четверть чайной ложки сушеных листьев)

1 чайная ложка мелконарезанных грибов.


Вымыть эндивий, тщательно высушить и разобрать на листья. Обернуть листья в чистую, сухую льняную салфетку и переложить в холодильник. Смешать уксус, специи и зелень. Медленнно добавить к смеси оливковое масло, взбивая до густоты. Оставить заправку настояться в течение часа, и снова взбить непосредственно перед подачей (6 порций)

Песто


четверть фунта свиной печени

2 столовые ложки сливочного масла

2 чашки свежих листьев базилика

2 зубка чеснока

четверть чашки очищенных грецких орехов

1 чайная ложка мелконарезанного шнитт-лука

пол-чашки тертого сыра Канестрато (см. примечание)

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

три четверти чашки оливкового масла


Обжарить печень в сливочном масле. Снять с огня, остудить и нарезать небольшими кусками. В кухонном комбайне на медленной скорости смешать в пюре базилик, чеснок, грецкие орехи, шнитт-лук, сыр, соль, перец и четверть чашки оливкового масла. Медленно добавить оставшееся оливковое масло, постоянно взбивая до консистенции взбитых сливок. Добавить печень и взбивать еще 5 секунд. Подавать с крекерами, как паштет, или как заправку к макаронным изделиям (в этом случае увеличить количество оливкового масла до полутора чашек).


Примечание: сыр Канестрато (Canestrato) – белый сицилийский сыр с острым вкусом. Может быть заменен сыром Cacciocavallo или пармезаном. 

Часть 11 Рецепты Фрица Бреннера 

БЛИНЫ СО СМЕТАНОЙ

полторы чашки просеянной гречишной муки

1 чашка просеянной обычной муки

2 чашки молока

1 пачка прессованных дрожжей

пол-чашки горячей воды

3 крупных яйца

3 столовые ложки растопленного масла

пол-чайной ложки соли

1 чайная ложка сахара

четверть чашки мелконарезанного шнитт-лука

2 унции черной икры (осетровой)

1 чашка сметаны


Смешать три четверти чашки гречишной муки с обычной мукой и 1 чашкой подогретого молока. Развести дрожжи в горячей воде, влить в муку, тщательно перемешать. Накрыть и перенести в теплое место примерно на 3 часа, пока тесто не увеличится вдвое. Примять и добавить оставшуюся гречишную муку. Накрыть и дать подойти еще 2 часа. Добавить оставшееся молоко и перемешать тесто в однородную массу. Отделить белки от желтков. Взбить желтки с маслом, добавить к тесту. Взбить белки электрическим миксером в крутую пену, добавить соль и сахар. Ввести белки в тесто и дать постоять 20 минут.


Слегка смазать жиром разогретую сковороду. Ложкой перенести тесто на сковороду, образовывая небольшие круглые блинчики. Обжарить с каждой стороны. Выложить на подогретое блюдо. Выложить в отдельные мисочки шнит-лук, черную икру и сметану. Выложить в середину блина ложку икры, покрыть ложкой сметаны, присыпать шнитт-луком, завернуть блин. Выложить блины с начинкой на блюдо, или подавать отдельно. 

СУП ИЗ ЗЕЛЕНОЙ ЧЕРЕПАХИ

1 фунт мяса зеленой черепахи

2 чашки говяжьего бульона

2 яичных белка

1 чайная ложка свежего базилика (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть чайной ложки молотого шалфея

пол-чайной ложки свежего майорана (или четверть чайной ложки сушеного)

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

четверть чашки мадеры или сухого шерри


Отварить мясо черепахи в небольшом количестве воды до мягкости, 1.5-2 часа. Извлечь, нарезать кубиками размером четверть дюйма. Смешать говяжий и черепаший бульон. Осветлить бульон, добавив к нему взбитые белки и доведя бульон до кипения, постоянно взбивая венчиком. Прокипятить на слабом огне 5 минут, снять с огня и постоять 15 минут. Процедить бульон через два слоя марли. Перелить в чистую кастрюлю, добавить травы и черепашье мясо. Подогреть, но не кипятить. Посолить и поперчить по вкусу, немедленно перед подачей добавить вино (примерно 4 чашки) 

КАМБАЛА-ПАШОТ В БЕЛОМ ВИНЕ

6 филе камбалы, общим весом 3 фунта

полторы чашки сухого белого вина

3 чашки воды

1 нарезанная луковица

1 чайная ложка соли

1 веточка петрушки

1 нарезанный небольшой стебель сельдерея

1 лавровый лист

4 горошины черного перца

голова, кости и кожа камбалы


Обработать филе камбалы, очистить от костей. Сварить дворцовый бульон из оставшихся ингридиентов, доведя до кипения на медленном огне 15-20 минут. Процедить через марлю или частое сито и перелить в неглубокую жаропрочную форму. Уложить в нее филе и запечь в духовке при температуре 350 Фаренгейта, примерно 10 минут. Осторожно вынуть шумовкой и переложить на подогретое сервировочное блюдо. Подавать под соусом из грибов и мидий (4-6 порций) 

СОУС ИЗ ГРИБОВ И МИДИЙ

1 дюжина крупных мидий

пол-чашки воды

1 небольшая луковица, нарезанная кольцами

1 веточка петрушки

пол-чайной ложки свежего тимьяна (или одна восьмая чайной ложки сушеного)

треть чашки шампиньонов, нарезанных ломтиками

6 столовых ложек сливочного масла

3 столовые ложки обычной муки

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца


Отварить обработанные мидии в воде с луком, петрушкой и тимьяном. Когда раковины откроются (5-6 минут варки), снять с огня и слегка остудить. Извлечь мидии из раковин, нарезать и тоставить. Процедить бульон. Обжарить грибы в 3 столовых ложках сливочного масла. В сотейнике растопить оставшиеся 3 столовые ложки сливочного масла. Когда масло начнет пениться, добавить муку, перемешать и обжарить до золотистого цвета. Добавить процеженный бульон и воду так, чтобы образовалась 1 пинта соуса. Размешать, добавить нарезанную петрушку, соль и перец. Когда соус загустеет, добавить грибы и мидии. Продолжать варить, помешивая, до консистенции густых сливок. Полить соусом филе камбалы и подавать немедленно. 

ЖАРЕНЫЙ ФАЗАН

3 фазана, весом 2– 3 фунта каждый

1 бутылка сухого венгерского токая

1 лавровый лист

2 луковицы, нарезанных кольцами

1 нарезанный стебель сельдерея

1 лимон

4 бутона гвоздики

10 горошин черного перца

соль и свежемолотый черный перец

6 тонких ломтиков свиной солонины

2 столовые ложки обычной муки

3 чашки отварного дикого риса

пол-чашки изюма

кумкваты (kumquat, плод семейства цитрусовых), вымоченные в бренди


Обработать фазанов, тщательно промыть, осушить и обвязать тушки. Уложить в большую эмалированную кастрюлю. Залить вином и добавить лавровый лист, лук, сельдерей, нарезанный на четвертинки лимон, гвоздику и черный перец. Плотно закрыть и мариновать в холодильнике как минимум 20 часов.


Извлечь тушки, процедить маринад. Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Обвязать вокруг каждой тушки 2 ломтика свинины. Уложить фазанов грудкой вверх на решетку в протвень и зажарить в духовке из расчета 20 минут на фунт. Собрать 2 столовые ложки стекающего сока и переложить в сотейник на слабом огне. Добавить муку, обжарить в течение 3 минут. Добавить 2 чашки процеженного маринада и варить, постоянно помешивая, до загустения. Посолить и поперчить. Подать соус отдельно. Перед подачей, снять ломтики солонины, уложить фазанов на блюдо с диким рисом, смешанным с изюмом. Украсить вымоченными в бренди кумкватами. 

МОЛОЧНЫЙ ПОРОСЕНОК

1 молочный поросенок весом 10 фунтов

пол-чашки нарезанного сельдерея

четверть чашки мелконарезанного лука-шалот

1 мелконарезанный зубок чеснока

3 столовые ложки сливочного масла

3 чашки накрошенного хлеба

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука

полторы чайные ложки соли

одна восьмая чайной ложки шалфея

одна восьмая чайной ложки мускатного ореха

6 ломтиков бекона

2 крупных яйца

пол-чашки яблочного пюре (по вкусу)

засахаренная вишня

для гарнира – колбаски, кумкваты, петрушка или кресс-салат, запеченные с корицей дикие яблоки


Промыть поросенка в холодно воде, обсушить бумажными полотенцами. Спассеровать сельдерей, лук-шалот и чеснок в сливочном масле 5 минут до прозрачности. Смешать пассерованные овощи с хлебом, петрушкой, шнитт-луком, солью, шалфеем и мускатным орехом. Обжарить бекон до хруста, раскрошить и добавить в фарш. Добавить взбитые яйца и хорошо перемешать. При желании, добавить к фаршку яблочное пюре. Нафаршировать поросенка, закрыть разрез, прошив его суровой ниткой. Для подачи поросенка с яблоком во рту, при жарении вставить в рот тушки деревянную болванку).


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Прикрыть хвост и уши поросенка алюминиевой фольгой. Проколоть вилкой бока, спину и ноги тушки, натереть сливочным маслом и запечь на 3.5-4 часа. Каждые полчаса поливать тушку скапливающимся на противне соком. Если поросенок слишком быстро зарумянивается, накрыть тушку алюминиевой фольгой. Извлечь и выложить на подогретое сервировочное блюдо. Извлечь деревянную болванку, вложить в рот яблоко, вместо глаз – засахаренные вишни. Натереть шкурку сливочным маслом. Украсить гирляндой из жаренных колбасок и кумкватов, петрушкой, кресс-салатом и печеными яблоками с корицей. (8-10 порций).

ПИРОЖНЫЕ ИЗ КАШТАНОВ

1.25 фунта каштанов

1 чашка молока

1 унция полусладкого шоколада

пол-чашки сахара

4 столовые ложки сливочного масла

3 яичных желтка

растительное масло для фритюра (при 375 Фаренгейта)

1 крупное яйцо

четверть чашки ликера Гран Марнье (Grand Marnier)

1 чашка толченых грецких орехов

сахарная пудра


Острым ножом сделать крестообразный надрез на плоской стороне каждого каштана, выложить каштаны в сковороду, залить водой, довести до кипения и отварить на медленном огне 20 минут. Остудить, очистить от скорлупы и шелухи. Переложить каштаны в сотейник и залить молоком. Варить до мягкости, примерно 15 минут. Снять с огня и вместе с молоком измельчить в блендере или кухонном комбайне до пюреобразного состояния. Перелить пюре в сотейник и прокипятить 1-2 минуты на среднем огне, постоянно помешивая. Снять с огня. Натереть шоколад и добавить к пюре вместе с сахаром, сливочным маслом и взбитыми яичными желтками. Перемешать на слабом огне до загустения.


Перелить пюре в форму и поставить в холодильник на 3-4 часа. Перед подачей вынуть из холодильника и руками сформовать шарики.


Разогреть растительное масло. Взбить яйцо с ликером. Обмакнуть каждый шарик в яичную смесь и обвалять в толченых орехах. Зажарить во фритюре до золотисто-коричневого цвета, 3-4 минуты. Извлечь, посыпать сахарной пудрой и подавать теплыми (12 пирожных) 

САЛАТ ФРИЦА (САЛАТ С ЗАПРАВКОЙ "ЧЕРТОВ ДОЖДЬ)

Заправка

3 дольки очищенного чеснока

10 грецких орехов, очищенных и обжаренных

1 чайная ложка сухой горчицы

пол-чайной ложки кайенского перца

1 столовая ложка мелконарезанного зеленого лука

1 чайная ложка соли

1 чашка оливкового масла

четверть чашки винного уксуса с эстрагоном

четверть чашки сухого красного вина


Зелень

кудрявый эндивий, Бибб, Ромейн – по одному кочану каждого

1 пучок кресс-салата

2-3 стебля сельдерея, нарезанные по диагонали

пол-чашки нарезанной стружками моркови

2 небольших отваренных свеклы, натертые на терке.


Выложить все ингредиенты для заправки в миксер/блендер и смешать на низкой скорости 20 секунд. Если грецкие орехи недостаточно измельчились, продолжить еще 10 секунд в однородную массу. Для более выраженной консистенции орехи с чесноком перетереть в ступке, добавляя по каплям оливковое масло. Затем добавить сухую горчицу, кайенский перец, зеленый лук, соль и оливковое масло, слегка взбить, медленно добавить вино и уксус и тщательно перемешать. Разорвать зелень на кусочки, добавить кресс-салат, сельдерей и морковь. Полить заправкой и тщательно перемешать. Украсить салат тертой свеклой. (6-8 порций). 

ТВОРОЖНАЯ МАССА

2 пакета сливочного сыра по 8 унций каждый

1 столовая ложка тертого сыра Романо (Romano)

1 мелконарезанный зеленый перец

пол-чашки мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка семян тмина

1 чайная ложка мака

3 столовые ложки сладкой венгерской паприки

2 столовые ложки сливочного масла

6 мелконарезанных анчоусов

пол-чайной ложки горчичного порошка

2 чайные ложки мелконарезанных каперсов

1 столовая ложка коньяка


Сливочный сыр комнатной температуры смешать с сыром Романо, добавить зеленый перец, лук-шалот, тмин, мак и паприку. Хорошо перемешать. Добавить мягкое масло, анчоусы, горчицу, каперсы и коньяк. Тщательно вымешать и разложить по небольшим банкам. Плотно закупорить и выдержать 1 неделю в холодильнике перед подачей (примерно 3 чашки творожной массы) 

ЛЯГУШАЧЬИ ЛАПКИ

30 лягушачьих лапок

2 чашки сухого белого вина

четверть чашки мелконарезанного шнитт-лка

пол-чашки сухого шерри

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка сливок

соль и свежемолотый черный перец по вкусу


Обработать лягушачьи лапки, уложить в кастрюлю, добавить шнитт-лук и залить вином. Довести до кипения и проварить на медленном огне примерно 15 минут до мягкости. Извлечь, выложить в миску и залить шерри на 1 час.


Приготовить соус из сливочного масла, муки и сливок. Посолить, поперчить. Выложить лягушачьи лапки в жаропрочную кастрюлю, залить соусом, накрыть крышкой и тушить на слабом огне 15-20 минут. Подавать немедленно (4-6 порций). 

Часть 12 Рецепты друзей и знакомых 

ФРИКАСЕ ИЗ КУРИЦЫ С КЛЕЦКАМИ

1 курица, весом 4– 5 фунтов

1 нарезанный стебель сельдерея

1 небольшая луковица, нарезанная кольцами

1 нарезанная морковь

6 горошин черного перца

1 лавровый лист

1 чайная ложка соли

3 столовые ложки сливочного масла

3 столовые ложки обычной муки

пол-чашки жирных сливок

1 яичный желток

1 чайная ложка лимонного сока


Нарезать курицу на порционные куски, уложить в большую кастрюлю. Добавить сельдерей, лук, морковь, лавровый лист и черный перец. Залить холодной водой. Довести до кипения, накрыть и варить на медленном огне до мягкости, примерно 1 час. Добавить соль. Растопить масло в сотейнике, добавить муку, обжарить 3 минуты и постепенно влить 2 чашки процеженного куриного бульона, постоянно помешивая, пока соус не загустеет. Смешать сливки с яичным желтком и добавить к соусу. Прогреть, добавить лимонный сок, посолить и поперчить. Выложить на подогретое сервировочное блюдо, залить соусом (4 порции)

КЛЕЦКИ

пол-фунта свежего шпината

1 чашка сыра рикотта

пол-чашки + 2 столовые ложки тертого сыра Пармезан

1 чайная ложка соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

1 крупное яйцо

3 столовые ложки растопленного масла

пол-чашки обычной муки

2 чашки куриного бульона


Промыть шпинат, залить подсоленным кипятком на 1-2 минуты, откинуть на сито и мелко нарезать. Смешать с рикоттой, пармезаном, солью, черным перцем, яйцом и 1.5 столовыми ложками сливочного масла. Поместить в холодильник на 1 час. Сформовать шарики, обвалять в муке и опустить в кипящий бульон. Как только клецки всплывут на поверхность, вынуть шумовкой и переложить на подогретый смазанный сливочным маслом протвень. Разогреть гриль. Присыпать клецки пармезаном, полить растопленным маслом и поместить под сильно разогретый гриль на несколько минут, пока не подрумянятся. (12 клецек) 

БАРАНИНА ПО-ТУРЕЦКИ

полтора фунта баранины без костей

1 зеленый перец, нарезанный кубиками

2 луковицы, нарезанных кубиками

3 столовых ложки оливкового масла

2 помидора

1 чайная ложка мелконарезанного укропа (или пол-чайной ложки сушеного)

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

пол-чашки говяжьего бульона

2 чашки пюре из баклажан (см. рецепт ниже)

веточки петрушки


Нарезать баранину кубиками размером 1 дюйм . В большой сковороде разогреть оливковое масло, спассеровать перец и лук, добавить и обжарить баранину. Очистить помидоры от кожицы и семян, нарезать и добавить к мясу. Проварить 5 минут. Добавить укроп, посолить, поперчить. Накрыть сковороду крышкой и тушить час-полтора, до мягкости, периодически помешивая и добавляя понемногу говяжий бульон. Выложить баранину в центр подогретого сервировочного блюда, окружить пюре из баклажан, украсить веточками петрушки. 

ПЮРЕ ИЗ БАКЛАЖАНОВ

3 баклажана

2 столовые ложки оливкового масла

четверть фунта нарезанных шампиньонов

1 тертая луковица

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка молока

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

треть чашки тертого сыра Груйер (Gruyere)


Баклажаны вымыть, обрезать плодоножки и запечь в горячей духовке (400 Фаренгейта) 20 минут до мягкости, время от времени переворачивая, чтобы равномерно пропеклись. Извлечь и остудить. Очистить баклажаны от кожуры и мелко нарезать. Переложить мякоть в сито, выложенное марлей, и дать стечь.


В сковороде разогреть оливковое масло, обжарить грибы. Добавить лук и обжарить с грибами еще 3 минуты. Снять с огня.


В отдельной сковороде растопить масло, добавить муку и обжарить до золотистого цвета. Медленно влить молоко, проварить, помешивая, до загустения. Добавить мякоть баклажанов, грибы, лук, петрушку, соль и перец. Проварить 10 минут, тщательно вымешивая. Добавить сыр, размешать и снять с огня. 

ТЕТЕРЕВ

6 тетеревов (по возможности, откормленных брусникой)

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

6 нарезанных стеблей сельдерея

1 очищенное от кожуры и нарезанное яблоко

6 столовых ложек нарезанного лука-шалот

3 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

1 чайная ложка молотого шалфея

12 ломтиков бекона (или свиного сала)

1 чашка сухого красного вина

пол-чашки говяжьего бульона

пол-чашки смородинового желе


Обработать тетеревов и осушить бумажными полотенцами. Посолить, поперчить. Растопить в сковороде сливочное масло и спассеровать сельдерей, яблоко и 4 столовые ложки лука-шалот в течение 5 минут. Добавить шалфей и петрушку, тщательно перемешать. Нафаршировать тетеревов, обвязать суровой ниткой. Накрыть каждую тушку ломтиком бекона или свиного сала, выложить на жарочный лист. Разогреть духовку до 425 Фаренгейта и зажарить тетеревов 15 минут. Вынуть и переложить на горячее сервировочное блюдо. Собрать жир и сок, образовавшийся при жарке, спассеровать в нем оставшиеся 2 столовые ложки лука-шалот на медленном огне, добавить вино и бульон, довести до кипения. Проварить 5 минут, добавить смородиновое желе, растворить. Подавать соус отдельно. (6 порций) 

КАРТОФЕЛЬНАЯ ЗАПЕКАНКА С СОЛОНИНОЙ

полтора фунта отварной солонины

4 картофелины

1 мелконарезанная луковица

половина мелконарезанного зеленого перца

1– 2 фунта свиных шкварок


Пропустить солонину через мясорубку. Отварить картофель в кожуре в подсоленной воде до мягкости, остудить, очистить от кожуры и нарезать на куски. Провернуть картофель через мясорубку. Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Добавить к фаршу лук и зеленый перец, свиные шкварки и тщательно перемешать. Уложить фарш в смазанную маслом жаропрочную кастрюлю и запечь в духовке 20-25 минут, до образования румяной корочки (4 порции). 

СВИНЫЕ ШКВАРКИ

2 фунта свиного желудка

2 бутона гвоздики

1 лавровый лист

1 мелконарезанный острый красный перец

1 луковица, нарезанная кольцами

1 нарезанный стебель сельдерея

четверть чашки красного винного уксуса

пол-чашки оливкового масла

пол-чашки лукового сока


Замочить желудок в эмалированной кастрюле в холодной воде на 4 часа. Слить воду, промыть 5-6 раз под проточной водой, удаляя излишний жир. Уложить в большую кастрюлю, добавить гвоздику, лавровый лист, перец, лук, сельдерей, уксус, залить водой. Довести до кипения и варить до мягкости (2-3 часа).


Слить воду и разрезать желудок на кусочки 2– 3 дюйма величиной. Залить сковороду оливковым маслом на пол-дюйма, добавить луковый сок, хорошо разогреть. Жарить частями, до золотистого цвета. 

ЗАПЕКАНКА ИЗ КУКУРУЗНОЙ МУКИ (SPOON BREAD)

3 столовых ложки сливочного масла

1 чашка белой кукурузной муки

1 чайная ложка соли

1/2 чашки изюма, предварительно вымоченного в чашке кирша (Kirschwasser) – по желанию

2 чашки кипятка

1 чашка молока

3 крупных яйца


На низком жару растопить масло, снять с огня. Смешать в отдельной миске кукурузную муку, соль и изюм, влить тонкой струйкой кипяток, непрерывно помешивая до тех пор, пока смесь не станет однородной и гладкой, без комков. Оставить постоять 5-10 минут.

Нагреть духовку до 425 Фаренгейта. Довести молоко до кипения и медленно вбить его в ранее подготовленную смесь. Каждое яйцо по отдельности сначала слегка взбить, затем осторожно ввести в тесто, каждый раз тщательно вымешивая. Добавить растопленное масло и переложить тесто в смазанную маслом форму для выпечки (глиняную или фаянсовую). Выпекать в течение 25-30 минут, подавать горячей в форме, со сливочным маслом, кленовым сиропом или смородиновым джемом.


Вариант: не кипятить молоко, а нагреть его до 150 Фаренгейта прежде чем добавлять в тесто. Вместо 3 яиц – два. 

СУП ИЗ ФАЛЬШИВОЙ ЧЕРЕПАХИ

Полторы кварты бульона (см. рецепт ниже)

1 фунт телячьей печени

пол-чайной ложки мелконарезанных листьев тимьяна (или четверть ложки сушеных)

щепотка молотой гвоздики

пол-чайной ложки мелконарезанных листьев кервеля (или четверть ложки сушеных)

4 столовые ложки сливочного масла

четверть фунта ветчины

1 мелконарезанный лук-шалот

2 чайные ложки сахара

4 столовые ложки муки

сок 1 лимона

1 столовая ложка мадеры

тонкие ломтики лимона


Довести бульон до кипения на медленном огне. Тонко нарезать печенку, натереть ломтики смесью одной столовой ложки сливочного масла, тимьяна, гвоздики и кервеля. Дать постоять 30 минут. Мелко нарезать ветчину. Растопить в сотейнике оставшиеся 3 столовые ложки масла, и обжарить печень, ветчину и лук-шалот примерно 5 минут. Добавить мясо в кипящий бульон, добавить сахар и перемешать. Развести муку в четверти чашки бульона и добавить тонкой струйкой в суп. Прокипятить 20 минут на медленном огне и добавить лимонный сок и мадеру. Украсить дольками лимона. (4-6 порций). 

БУЛЬОН ДЛЯ СУПА

Половина телячьей головы (или 3– 4 фунта телячьих костей)

2 чашки воды или куриного бульона (см. рецепт ниже)

1 чашка сухого белого вина

2 нарезанных стебля сельдерея

пол-чашки нарезанного кольцами лука

1 чашка мякоти помидоров

пол-чайной ложки мелконарезанных листьев тимьяна (или четверть ложки сушеных)

пол-чайной ложки мелконарезанных листьев базилика (или четверть ложки сушеных)

полторы чайные ложки соли


В большой кастрюле залить телячью голову смесью воды (бульона) и вина, вскипятить, уменьшить огонь, добавить оставшиеся ингридиенты. Варить на медленном огне 2.5 часа. Процедить бульон, снять жир и использовать по назначению. 

КОНСОММЕ (КУРИНЫЙ БУЛЬОН)

1 курица, весом 5 фунтов

2 кварты воды

1 чайная ложка соли

8 горошин черного перца

4 нарезанных стебля лука-порея

4 крупных моркови, нарезанных ломтиками

1 крупная луковица, нарезанная ломтиками

1 стебель сельдерея с листьями

1 веточка петрушки

1 чайная ложка свежего тимьяна (или пол-чайной ложки сухого)

1 лавровый лист

3 яичных белка

1 трюфель


В чугунную кастрюлю с водой уложить курицу. Медленно довести воду до кипения. Снять образовавшуюся пену шумовкой. Добавить соль, перец, лук-порей, морковь и лук. Из петрушки, тимьяна, лаврового листа и сельдерея сделать букет гарни и добавить в кастрюлю. Снова вскипятить и снять пену.

Накрыть крышкой и продолжать варить на очень медленном огне 3 часа. Извлечь птицу. Процедить бульон, остудить и снять весь жир с поверхности.


Перелить бульон в кастрюлю, добавить яичные белки. Взбивать венчиком или электромиксером, подогревая на медленном огне до кипения. Помешивая, проварить еще 5 минут. Снять с огня и дать отстояться 15 минут. Замочить двойную марлю в холодной воде, отжать и выстелить марлей частое сито. Осторожно процедить бульон. Перелить в кастрюлю, еще раз прогреть, но не кипятить. Перед подачей добавить в супницу тонко нарезанные ломтики трюфеля. 

САЛАТНАЯ ЗАПРАВКА МЕДОУБРУК (MEDOWBROOK)

1 чашка сметаны

пол-чайной ложки сахара

четверть чайной ложки горчичного порошка

1 чайная ложка лимонного сока

пол-чашки майонеза

пол-чайной ложки каперсов

3 веточки кресс-салата


Смешать в миске сметану с сахаром и горчицей. Частями добавить лимонный сок, постоянно помешивая. Охладить в холодильнике 1 час. Перед подачей добавить охлажденный майонез и каперсы. Мелко нарезать кресс-салат. Полить подготовленный зеленый салат заправкой, присыпать кресс-салатом.

(1.75 чашки) 

РЕЧНАЯ ФОРЕЛЬ С КОРИЧНЕВЫМ МАСЛОМ И КАПЕРСАМИ

16 свежих форелей, каждая 6– 7 дюймов длиной

2 чайных ложки соли

1 чайная ложка свежемолотого черного перца

1 чашка обычной муки

пол-чашки + 2 столовые ложки сливочного масла

1 столовая ложка лимонного сока

1 чайная ложка свежих листьев эстрагона (или пол-чайных ложки сушеных)

1-2 капли соуса Табаско

каперсы


Почистить форель, не удаляя головы и хвосты. Посыпать солью и перцем, слегка обвалять в муке. Растопить в сковороде 2 столовых ложки сливочного масла, осторожно выложить форель на сковороду, обжарить до золотисто-коричневого цвета, часто переворачивая. Выложить в ряд на подогретое сервировочное блюдо.


Приготовить соус – растопить в сотейнике пол-чашки сливочного масла, довести масло до светло-коричневого цвета. Залить лимонным соком листья эстрагона, дать настояться 3-5 минут, процедить. Влить в сливочное масло лимонный сок, добавить каплю соуса Табаско и несколько каперсов, посолить, поперчить. Полить соусом форель и подавать немедленно. (4 порции) 

ФРИКАДЕЛЬКИ ПО-ДОМАШНЕМУ (QUENELLES BONNE FEMME)

две трети чашки куриного филе, нарезанного кусками

2 яичных белка

пол-чайной ложки соли

одна восьмая чайной ложки белого перца

четверть чашки жирных сливок

полторы чашки сухого белого вина

1 чашка воды

3 столовые ложки сливочного масла

1 мелконарезанный лук-шалот

6 мелконарезанных шампиньонов

2 столовые ложки обычной муки

4 столовые ложки костного мозга

три четверти чайной ложки мелконарезанной свежей петрушки

2 крупных яйца

4 столовые ложки раскрошенных крекеров, просеянных через сито

одна восьмая чайаной ложки паприки

соль по вкусу

три четверти чашки крепкого куриного бульона

2 столовые ложки сметаны


Провернуть филе через мясорубку, протереть через сито и частями добавить яичные белки, соль, белый перец и сливки. Полученный фарш сформовать двумя чайными ложками в овальные фрикадельки, опуская их в кипящую на слабом огне смесь 1 чашки белого вина и 1 чашки воды. Отварить примерно 10 минут. Извлечь шумовкой (сохранив бульон) и переложить на подогретое жарочное блюдо. Деревянной ложкой растереть костный мозг до кремообразного состояния. Добавить петрушку, яйца, крошки крекеров и щепотку соли. Чайной ложкой сформовать фрикадельки и отварить в бульоне. Извлечь шумовкой и выложить на жарочное блюдо, чередуя с куриными фрикадельками.


Для соуса растопить 3 столовых ложки сливочного масла в сковороде, добавить лук-шалот и грибы, спассеровать до мягкости, добавить муку, перемешать, влить пол-чашки вина и куриный бульон. Проварить 5 минут, добавить сметану и проварить еще 1-2 минуты. Полить соусом фрикадельки, дать зарумяниться под грилем или в духовке на сильном жару (4 порции) 

ЖАРЕНАЯ УТКА РИЧАРДС

1 утка, весом 4.5– 5 фунтов

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

2 веточки петрушки

пол-чайной ложки соли

щепотка кайеннского перца

свежемолотый черный перец

1 чашка крепкого куриного бульона

пол-чайной ложки свежего эстрагона (или четверть чайной ложки сушеного)

1 столовая ложка свежей мелконарезанной петрушки

пол-чайной ложки свежего тимьяна (или четверть чайной ложки сушеного)

четверть чашки коньяка


Разогреть духовку до 500Фаренгейта. Подготовить утку, извлечь потроха и печень, мелко нарезать с луком-шалот и петрушкой, посолить, добавить кайеннский перец и нафаршировать смесью утку, предварительно натерев ее солью и черным перцем. Тщательно обвязать утку, проколоть кожу в нескольких местах и уложить на решетку в противне. Запечь в горячей духовке 15 минут.


Уменьшить жар до 400 Фаренгейта, продолжить жарку до готовности, 70-80 минут, периодически смазывая куриным бульоном (предварительно настояв подогретый бульон на смеси эстрагона, тимьяна и петрушки и процедив его) и жарочным соком, скапливающимся в противне. В конце жарки собрать и процедить жарочный сок, снять жир. Выложить готовую утку на подогретое сервировочное блюдо, сбрызнуть подогретым коньяком, поджечь. Когда коньяк прогорит, полить утку процеженным жарочным соком, разделать и подавать немедленно. (4 порции) 

САЛАТ РОССИ

ростки горчицы

эскариоль (разновидность цикория)

щавель (или шпинат)

ростки кресс-салата

кочанный салат

молодые листья настурции

1 чашка крутонов (см. примечание)

1 чашка оливкового масла

сок 3 лимонов

1 чайная ложка соли

полторы чайные ложки свежемолотого черного перца

1 чайная ложка лукового сока

2 крутых яйца


Промыть и осушить зелень на бумажном полотенце, разорвать руками на небольшие кусочки, переложить в салатницу и охладить. Смешать оливковое масло, лимонный сок, соль, перец и луковый сок. Заправить салат и перемешать. Мелко нарезать крутые яйца, приготовить крутоны и посыпать салат. Еще раз перемешать и подавать немедленно.


Примечание. Для крутонов, нарезать черствый хлеб маленькими кубиками, обжарить в оливковом масле с мелконарезанным чесноком до золотисто-коричневого цвета. 

ТУШЕНЫЙ КРОЛИК

3 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанного бекона

1 кролик

несколько капель уксуса

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка куриного бульона

три четверти чашки красного вина

1 букет гарни (1 веточка петрушки, 1 небольшой лавровый лист, 1 веточка тимьяна)

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

пол-зубка толченого чеснока

4 небольших луковицы

6 мелконарезанных шампиньонов


В жаропрочной кастрюле разогреть сливочное масло, обжарить в нем бекон. Очистить и подготовить кролика (если кролик свежий, с кровью, то слить и собрать кровь, развести уксусом, чтобы не сворачивалась, сохранить для дальнейшего использования). Разрезать кролика на порционные куски, натереть солью и перцем, присыпать мукой и обжарить в сливочном масле с беконом. Когда мясо подрумянится, залить его бульоном и вином, добавить букет гарни, лук-шалот, чеснок, соль и черный перец. Плотно накрыть крышкой и тушить на слабом огне 90 минут. Отварить луковицы в подсоленной воде 10 минут, извлечь и добавить в кастрюлю с кроликом. Добавить грибы. Проварить еще 30 минут. Извлечь букет гарни и загустить соус кровью кролика. Украсить веточками петрушки (4 порции)


Примечание: если кролик очень молодой, букет гарни извлечь через 90 минут. 

ЗАПЕЧЕННЫЕ ЯЙЦА С ПАШТЕТОМ ИЗ ГУСИНОЙ ПЕЧЕНКИ

4 ломтика белого хлеба

2 столовые ложки сливочного масла

1 унция паштета из гусиной печенки

4 крупных яйца

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

четверть чашки тертого сыра Пармезан

четверть чайной ложки паприки

2 столовые ложки растопленного сливочного масла


Разогреть гриль. С хлеба обрезать корку, вырезать из ломтиков круги. В сковороде растопить сливочное масло и обжарить хлеб до золотисто-коричневого цвета с обеих сторон. Снять со сковороды и промокнуть бумажным полотенцем. Смазать каждый кружок паштетом из гусиной печенки. Выпустить яйца по одному на сковороду с подогретым сливочным маслом, обжарить, посолить, поперчить. Перенести по одному ложкой на тост, смазанный паштетом, посыпать пармезаном и паприкой, смазать растопленным маслом и подрумянить под грилем.

ПИРОЖКИ ВАЛЛЕНКО

2 столовые ложки сливочного масла

6 очищенных и нарезанных ломтиками шампиньонов

1 чайная ложка мелконарезанного лука

1 чайная ложка обычной муки

треть чашки куриного бульона

пол-чайной ложки мелконарезанной петрушки

1 чашка мелконарезанной холодной отварной телятины

2 мелконарезанные куриные печенки

1 мелконарезанное крутое яйцо

соль и свежемолотый перец по вкусу

пресное слоеное тесто (см. рецепт ниже)

четверть чашки молока


Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Растопить масло в сотейнике, спассеровать грибы и лук, добавить муку, перемешать, залить бульоном. Добавить петрушку, телятину, куриную печенку, яйцо, соль и перец. Проварить на медленном огне, пока не впитается весь бульон. Раскатать слоеное тесто в одну восьмую дюйма толщиной, нарезать кружками размером с блюдце. Выложить на половину каждого кружка ложку фарша, свернуть тесто полумесяцем и защипать края вилкой. Смазать пирожки молоком и выпекать 15 минут, до золотисто-коричневого цвета. 

ПРЕСНОЕ СЛОЕНОЕ ТЕСТО

1 чашка просеянной обычной муки

1 яичный желток

1 столовые ложки сахара

одна восьмая чайной ложки соли

пол-чашки сливочного масла

ледяная вода


Просеять муку в миску, сделать в центре углубление. Положить в углубление желтки, сахар, соль и масло, нарезанное на куски. Руками или ручным миксером на малых оборотах вымешать крутое тесто, добавив, при необходимости, несколько капель ледяной воды. Сформовать шар, обернуть в фольгу или вощеную бумагу, охладить в холодильнике не менее часа. 

АРТИШОКИ ДРИГАНТЕ

4 артишока

1 помидор

4 столовые ложки сливочного масла

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

2 столовые ложки обычной муки

1 чашка нежирных сливок

щепотка мускатного ореха

четверть чашки тертого сыра Пармезан

2 столовые ложки растопленного масла


Отварить артишоки в подсоленной воде 25 минут. Слить воду, удалить листья и колючки, уложить сердцевину на неглубокий жарочный лист. Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Очистить помидор от кожицы, нарезать ломтиками в четверть дюйма толщиной, обжарить в 2 столовых ложках сливочного масла до коричневого цвета, посолить, поперчить. Уложить ломтик помидора на каждую сердцевину артишока. Приготовить сливочный соус из оставшихся 2 столовых ложек сливочного масла, муки и сливок. Посолить, поперчить, добавить мускатный орех. Залить артишоки соусом, посыпать сыром, смазать растопленным маслом и запечь в горячей духовке (4 порции). 

СОУС ВЕСЕННИЙ (SAUCE PRINTEMPS)

4 столовые ложки сливочного масла

четверть чашки мелконарезанного бекона

2 мелконарезанные луковицы-шалот

12 шампиньонов, нарезанных ломтиками

четверть чашки коньяка

1 чашка сухого красного вина

1 чашка крепкого куриного бульона

1 столовая ложка свежей мелконарезанной петрушки

1 столовая ложка свежего мелконарезанного кервеля (или 1 чайная ложка сушеного)

1 чайная ложка мелконарезанного сельдерея

пол-чайной ложки мелконарезанного шнитт-лука

несколько свежих листьев эстрагона (или четверть чайной ложки сушеных)

щепотка тимьяна

щепотка кайеннского перца

несколько толченых горошин черного перца

соль

2 столовые ложки голубиной крови

несколько капель уксуса


В сковороде растопить 3 столовые ложки сливочного масла, обжарить в нем бекон до хруста, добавив лук-шалот и грибы. Когда все поджарится до коричневого цвета, полить коньяком и поджечь. Когда коньяк прогорит, залить вином и куриным бульоном. Добавить петрушку, кервель, сельдерей, шнитт-лук, эстрагон, тимьян, кайеннский перец, черный перец и соль. Проварить соус 15 минут на очень медленном огне. Процедить и варить еще 4 минуты, загустив 1 столовой ложкой сливочного масла и голубиной кровью, разведенной уксусом, чтобы не сворачивалась. Подавать горячим к жареной куропатке, голубям, тетеревам или фазанам (2 чашки соуса) 

КОЛБАСКИ "ПОЛУНОЧНЫЕ" (SAUCISSE MINUIT)

лук

чеснок

гусиный жир

бренди

красное вино

говяжий бульон

тимьян

розмарин

имбирь

мускатный орех

гвоздика

накрошенный хлеб

бекон

свинина

гусь

фазан

соль

черный прец

фисташки

свиные кишки


Мелко нарезать несколько луковиц и зубок чеснока, обжарить в гусином жире. Залить бренди (чтобы покрыть лук), добавить в два раза больше хорошего красного вина, чем бренди и в два раза больше бульона, чем вина. Добавить щепотку тимьяна, щепотку розмарина, чуть-чуть имбиря, мускатного ореха и гвоздики. Проварить на слабом огне 10 минут, добавить мелко накрошенного и протертого через сито хлеба так, чтобы получилось жидкое пюре. Проварить еще 5 минут.


Добавить нарезанный отварной бекон, крупно нарезанную жареную свинину, в два раза больше чем свинины жареного гуса, и столько же жареного фазана. Посолить, поперчить, добавить несколько жареных фисташек и варить на медленном огне до консистенции густого пюре. Полностью остудить.


Промыть свиные кишки, обдать кипятком. Наполнить холодным фаршем, перевязывая через каждые 6– 8 дюймов . Проколоть оболочку и жарить под несильным грилем. 

Часть 13 Ресторан Рустемана

КУРИНОЕФИЛЕВПЕРГАМЕНТЕ(SUPREME DE VOLAILLE EN PAPILLOTE)

2 куриных грудки

пол-чашки обычной муки

соль и белый перец по вкусу

5 столовых ложек топленого масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

четверть фунта мелконарезанных шампиньонов

пол-чашки сухого белого вина

пол-чашки куриного бульона

пол-чашки жирных сливок

несколько капель лимонного сока

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки


Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Куриные грудки освободить от костей, разделить вдоль пополам, удалить сухожилия и соединительную ткань. Придать филе овальную форму. Обвалять в муке, отряхнув так, чтобы оставался только тонкий слой муки. Посолить и поперчить. Разогреть топленое масло в большой чугунной сковороде на слабом огне, спассеровать лук-шалот 1-2 минуты, добавить грибы. Сдвинуть грибы в сторону, уложить филе на освободившееся место и поджарить с каждой стороны 3 минуты, стараясь не зарумянить. Перенести филе на подогретое блюдо.


Добавить в сковороду вино и куриный бульон, увеличить огонь и выпарить жидкость наполовину. Уменьшить огонь. Добавить сливки и перемешать, пока соус слегка не загустеет. Снять с огня, добавить несколько капель лимонного сока, тщательно перемешать.


Вырезать 4 круга из пергаментной бумаги размером с десертную тарелку, смазать маслом, уложить в центр каждого круга филе. Полить филе ложкой соуса, присыпать петрушкой. Свернуть пергамент и закрепить края. Уложить на жарочный лист и запечь в духовке 12 минут. (4 порции)

ТУШЕНАЯ КУРОПАТКА

6 куропаток

6 печенок куропаток

6 куриных печенок

пол-чашки мелконарезанного сельдерея

пол-чашки мелконарезанного лука

12 столовых ложек сливочного масла

2 чашки свеженакрошенного хлеба

пол-чайной ложки мускатного ореха

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

пол-чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

одна восьмая чайной ложки свежих листьев тимьяна

2 чашки куриного бульона

пол-чашки сухого белого вина

четверть чашки мелких шампиньонов


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Промыть и мелко нарезать печень куропаток и куриные печенки. Спассеровать сельдерей и лук в 4 столовых ложках сливочного масла до прозрачности, добавить печень, накрошенный хлеб, мускатный орех, петрушку, соль, перец и тимьян. Тщательно перемешать. Разделить фарш на 6 частей и начинить куропаток. Смазать каждую тушку 1 столовой ложкой растопленного масла. Уложить куропаток в широкую жаропрочную кастрюлю и запечь в духовке пока не подрумянятся, переворачивая тушки каждые 5-10 минут. Через 30 минут накрыть кастрюлю крышкой и тушить еще 30 минут.


В сотейнике смешать вино с бульоном, выпарить на сильном огне до полутора чашек. Обжарить грибы в оставшихся 2 столовых ложках сливочного масла. Залить куропаток выпаренным бульоном, добавить в кастрюлю грибы, накрыть крышкой и тушить еще 10 минут. Подавать в кастрюле.


Вариант: Мелкие шампиньоны можно заменить спелыми маслинами. 

ФИЛЕ БОГАРНЭ (TOURNEDOS BEAUHARNAIS)

6 порций говяжьего филе (см. примечание)

6 ломтиков бекона

четверть чашки топленого масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанного кресс-салата

пол-чашки говяжьего бульона

пол-чашки мадеры

картофель шато (см. примечание)

6 отварных сердцевин артишока

18 стеблей спаржи

18 шляпок шампиньонов


Обернуть каждый кусок филе ломтиком бекона и обжарить в топленом масле с каждой стороны 4-5 минут. Выложить на подогретое блюдо.


Добавить на сковороду лук-шалот и кресс-салат, спассеровать 2-3 минуты, влить бульон и мадеру, довести до кипения и проварить, помешивая, 1-2 минуты. Выложить гарнир вокрук филе, чередуя картофель шато, сердцевины артишоков, стебли спаржи и грибы. Полить мясо соусом и подавать немедленно. (6 порций)


Примечание: Порционные куски (турнедо) нарезаются толщиной 1 дюйм из переднего края говяжьей вырезки. Для картофеля шато, очистить 2 фунта картофеля и нарезать шариками, размером и формой напоминающие крупные оливки. Обжарить картофель в топленом масле до золотисто-коричневого цвета. 

РУЛЕТ ИЗ УТКИ С РУАНСКИМ СОУСОМ

2 утки, весом по 5 фунтов каждая

пол-фунта креветок

4 столовые ложки сливочного масла

пол-чашки мелконарезанного сельдерея

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

четверть чашки нарезанных шампиньонов

2 апельсина

1 чашка нарезанного кубиками хлеба

полторы чашки отварного дикого риса

2.5 чашки сухого белого вина

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1-2 чашки куриного бульона

2 нарезанных луковицы

2 нарезанных веточки петрушки

1 нарезанный стебель сельдерея


Разделать уток, удалив кости, но не разрезая тушки на куски. Сохранить утиную печень для соуса. Отварить и нарезать креветок. В сковороде растопить сливочное масло и спассеровать сельдерей, лук-шалот и грибы на слабом огне 5 минут. Добавить креветок и проварить еще 3 минуты.


Разогреть духовку до 350 Фаренгейта


Очистить апельсины, разделить на дольки, нарезать и смешать в миске с хлебом, рисом и половиной чашки вина. Добавить пассерованный сельдерей, шалот, грибы и креветок. Посолить, поперчить, разделить фарш пополам.


Промокнуть уток бумажным полотенцем и уложить разделанные тушки кожей вниз. Посолить, поперчить и ровным слоем выложить на каждую утку фарш. Свернуть рулеты трубочкой, перевязать суровой ниткой или завернуть в марлю, завязав концы. Выложить фаршированные тушки в глубокий протвень, залить оставшимся вином и 1 чашкой бульона, так, чтобы утки были покрыты жидкостью наполовину. Добавить в протвень лук, петрушку и сельдерей. Накрыть протвень и запечь в духовке 2-2.5 часа, периодически снимая жир, и по необходимости добавляя бульона. Перед подачей выложить уток на сервировочное блюдо, снять марлю или суровую нитку, дать постоять 10-15 минут. Нарезать ломтями и подавать с руанским соусом (6 порций) 

РУАНСКИЙ СОУС

3 столовые ложки сливочного масла

6 столовых ложек мелконарезанного лука-шалот

2 столовые ложки мелконарезанных шампиньонов

1 столовая ложка муки

2 чашки куриного бульона

одна восьмая чайной ложки свежемолотого черного перца

1 лавровый лист

2 чайные ложки томат-пасты

пол-чашки красного вина

2 утиные печенки

четверть чашки коньяка


Спассеровать 4 столовые ложки лука-шалот и все грибы в 2 столовых ложках сливочного масла в течение 5 минут. Добавить муку и прожарить, постоянно помешивая, до светло-коричневого цвета. Тонкой струйкой влить бульон и помешивая, довести до кипения. Добавить перец, лавровый лист, томат-пасту и проварить на слабом огне 20 минут. Процедить и сохранить.


В отдельной сковороде растопить оставшуюся столовую ложку сливочного масла, добавить оставшиеся 2 столовые ложки лука-шалот, спассеровать 5 минут. Добавить вино и выпарить на слабом огне наполовину. Добавить сохраненный соус, проварить еще 10 минут. Промыть и мелко нарезать печенки, добавить их к соусу, перемешать и отварить 5 минут. Снять с огня, влить коньяк. Подавать к рулету из утки 

ЩАВЕЛЕВЫЙ СУП-ПЮРЕ СО СЛИВКАМИ (GERMINY A L'OSEILLE ИЛИ КОРОЛЕВА СУПОВ)

треть чашки нарезанного кольцами лука

3 столовые ложки сливочного масла

пол-фунта щавеля

пол-чайной ложки соли

5 чашек куриного бульона

соль и белый перец по вкусу

2 яичных желтка

треть чашки жирных сливок

четверть чашки сухого шерри


Нарезать лук, тонко нарезать промытый и перебранный щавель. В большой кастрюле растопить сливочное масло, спассеровать лук на слабом огне до прозрачности, 5 минут. Добавить щавель (сохранив пригоршню для украшения), посолить и проварить, накрыв крышкой, еще 5 минут. Влить куриный бульон, довести до кипения и проварить 5 минут. Снять с огня и протереть в пюре в блендере или кухонном комбайне (можно также протереть через частое сито). Посолить, поперчить.


В миске смешать яичные желтки и сливки, взбить венчиком и, не переставая взбивать, тонкой струйкой влить чашку горячего супа. Осторожно залить смесь в кастрюлю с супом, постоянно взбивая. Добавить шерри. Подогреть суп 1-2 минуты, не доводя до кипения. Украсить нарезанным щавелем (5 чашек)


Примечание: Вместо щавеля можно использовать шпинат (Germiny a l'epinards). 

ГОЛУБИ ПО-МОСКОВСКИ

6 голубей

2 чайные ложки соли

1 чайная ложка свежемолотого черного перца

пол-чашки топленого масла

2 крупных яйца

2 столовые ложки воды

1 чашка панировочных сухарей

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

1 столовая ложка мелконарезанных шампиньонов

6 помидоров

1 чайная ложка паприки

1 чашка сметаны

1 небольшой трюфель


Разрезать голубей вдоль хребта, не затрагивая грудок. Распластать ладонью и острым ножом удалить хребет и ребра. Натереть тушки солью и перцем. Взбить яйца с водой. Высыпать панировочные сухари в мелкую тарелку. Обмакнуть голубей в яйцо, обвалять в сухарях и обжарить на сковороде до золотистого цвета в топленом масле. Выложить на подогретое сервировочное блюдо, поставить в слегка подогретую духовку.


Добавить на сковороду лук-шалот, петрушку и грибы, спассеровать на слабом огне до мягкости. 3 помидора очистить от кожуры и семян, мелко нарезать и добавить к пассерованным овощам. Увеличить огонь, довести до кипения, постоянно помешивая, проварить 5 м инут. Добавить паприку, 1 чайную ложку соли, пол-чайной ложки перца и проварить еще 3 минуты. По частям ввести сметану. Процедить соус через частое сито и полить голубей. Натереть трюфель на крупной терке и посыпать голубей. Оставшиеся три помидора разрезать пополам, подрумянить под грилем, подавать как гарнир к голубям.

(6 порций)


Вариант: Не натирать тушки солью и перцем, а вымочить их 1 час в жирных сливках. Использовать эти сливки в рецепте вместо сметаны. Обвалять голубей не в панировочных сухарях, а в смеси муки, соли, перца, мускатного ореха, молотой гвоздики, тимьяна и толченых ягод можжевельника. Вместо помидор добавить к соусу четверть чашки мадеры. Подавать на ломтиках поджаренного хлеба, смазанного желе из красной смородины. Сверху полить соусом. 

ГРИБЫ ПО-ПОЛЬСКИ

1 фунт мелких шампиньонов

пол-чашки сливочного масла

2 яйца, отваренных вкрутую

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

четверть чашки накрошенного белого хлеба


Очистить грибы, удалить ножки. В сковороде растопить 2 столовые ложки сливочного масла, обжарить грибы 5 минут на слабом огне до золотистого цвета. Слить масло и переложить грибы на подогретое сервировочное блюдо.


Натереть яичные желтки. Посыпать грибы петрушкой и натертыми желтками. В отдельной сковороде растопить оставшееся масло и прожарить до золотисто-коричневого цвета. Добавить хлебные крошки, прожарить 1-2 минуты до золотистого цвета. Полить этим соусом грибы, подавать немедленно (4 порции) 

САЛАТ БЕАТРИС (SALADE BEATRICE)

1 фунт свежей свеклы

пол-чашки винного уксуса с эстрагоном

свежемолотый черный перец

пол-пучка кресс-салата


Отварить неочишенную свеклу (без ботвы) в подсоленной воде до мягкости, но не переваривая. Слить воду, и залить свеклу холодной водой, пока не остынет. Очистить свеклу. Нарезать тонкими полосками и уложить в миску с уксусом. Охладить в холодильнике как минимум час. Откинуть на сито. Уложить нарезанную свеклу на блюдо со свежевымытым кресс-салатом, присыпать молотым перцем и подавать холодной. (4 порции)


Вариант: Смешать свеклу с чашкой сметаны, затем подготовить к подаче. 

СУФЛЕ АРМЕНОНВИЛЬ (SOUFFLE ARMENONVILLE)

7 столовых ложек сахара-песка

полторы чашки фиг (смокв, инжира), протертых в пюре (1– 2 фунта свежих фиг)

3 столовые ложки ликера Гран Марнье (Grand Marnier)

5 яичных белков

2 столовые ложки сахарной пудры


Смешать фиги с 6 столовыми ложками сахара и взбить на водяной бане пока сахар не раствориться. Снять с огня, добавить ликер и тщательно перемешать. Остудить. Взбить белки в крутую пену, стараясь не пересушить, и добавить их к пюре.


Смазать форму для суфле сливочным маслом и присыпать дно и стенки формы оставшимся сахаром-песком. Обернуть форму снаружи "стоячим воротничком" из пергамента, обвязать суровой ниткой. Залить смесь в форму и выпекать 35-40 минут при температуре 350 Фаренгейта. Когда суфле подрумянится, подавать немедленно, посыпав сахарной пудрой. Отдельно подать жирные сливки. (4 порции) 

Часть 14 Рецепты Ниро Вульфа 

КОПЧЕНАЯ ОСЕТРИНА ПО-МОСКОВСКИ

6 ломтиков копченой осетрины, весом по 5– 6 унций каждый

1 лавровый лист

1 веточка фенхеля

1 веточка укропа

1 чашка молока

3 столовые ложки сливочного масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

четверть чашки нарезанных шампиньонов

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука

1 столовая ложка мелконарезанной петрушки

полторы чашки сметаны

полторы столовые ложки томат-пасты

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

2 чайные ложки лимонного сока

12 треугольных ломтиков хлеба, обжаренных в анчоусном масле

3 яйца, отваренных вкрутую (желтки)


Выложить осетрину в жарочное блюдо, добавить лавровый лист, фенхель, укроп и залить молоком. Довести на плите до кипения, снять с огня и дать постоять 3 минуты. Слить молоко, осторожно извлечь осетрину, осушить, промокнуть бумажным полотенцем и отставить.


В сковороде растопить сливочное масло, спассеровать на медленном огне лук-шалот и грибы до золотистого цвета. Добавить шнитт-лук и петрушку, прожарить еще 2 минуты. Добавить сметану и томат-пасту, тщательно перемешать, прогреть, но не доводить до кипения. Посолить, поперчить, снять с огня и добавить лимонный сок. Уложить по одному ломтику осетрины на 2 ломтика хлеба, полить соусом. Растереть желтки и посыпать ими осетрину. Оставшийся соус подать отдельно (6 порций)

ТАЛЬЯРИНИ (TAGLIARINI)

4 чашки манной муки (semolina flour)

3 крупных яйца

полторы чайных ложки соли

2 столовых ложки оливкового масла

четверть чашки теплой воды


Просеять муку в глубокую миску, сделать углубление в центре. Взбить яйца с солью, залить в муку. Добавить оливковое масло. Руками замесить тесто, добавляя воду по 1 столовой ложке, пока тесто не станет мягким и не вымесится в шар. Перенести тесто на присыпанную мукой поверхность и вымесить примерно 15 минут до эластичности.


Разрезать тесто на 4 части, раскатать прямоугольником, как можно тоньше. Присыпать листы мукой, скатать трубочкой. Острым ножом нарезать поперек на полоски шириной в четверть дюйма. Осторожно развернуть лапшу и подсушить. Отварить в большом количестве кипящей подсоленной воды до готовности (al dente), не переваривая. Подавать с соусом (см. рецепт ниже)

СОУС ДЛЯ ТАЛЬЯРИНИ

2 столовых ложки оливкового масла

2 зубка чеснока

6 крупных томатов

2 филе анчоусов

свежемолотый черный перец по вкусу

6 листьев свежего базилика (или четверть чайной ложки сушеных)

3 столовые ложки листьев свежей петрушки

четверть фунта зрелого сыра Романо (Romano)


В большой глубокой сковороде разогреть оливковое масло, растолочь или мелко нарезать чесно и обжарить 1-2 минуты. Помидоры очистить от кожицы и семян, отжать сок и добавить мякоть к соусу. Проварить на медленном огне 20 минут до мягкости. Мелко нарезать анчоусы, добавить к соусу вместе с листьями базилика, петрушки и молотым черным перцем. Проварить 10 минут. Посолить, поперчить. Снять с огня, протереть соус через частое сито. Полить горячим соусом тальярини, посыпать тертым сыром Романо. 

РЕЧНАЯ ФОРЕЛЬ

10 тушек речной форели, каждая длиной 6– 7 дюймов

2 столовые ложки бренди

1 мелконарезанная луковица

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 столовая ложка мелконарезанного шнитт-лука

1 столовая ложка мелконарезанного свежего кервеля (или пол-чайной ложки сушеного)

1 столовая ложка мелконарезанного свежего эстрагона (или пол-чайной ложки сушеного)

четверть фунта шампиньонов

4 крупных помидора

пол-чайной ложки паприки

2 крупных яйца

пол-чашки панировочных сухарей

четверть чашки тертого сыра Пармезан


Очищенную форель смазать изнутри и снаружи бренди. Смешать половину мелконарезанной луковицы с петрушкой, шнитт-луком, кервелем и эстрагоном. Мелко нарезать грибы, отжать грибной сок и добавить его к зелени (сами грибы не добавлять) Тщательно перемешать фарш и начинить им форель.


Очистить помидоры от кожицы и семян, нарезать. В сковороде спассеровать лук и помидоры на слабом огне, пока не разварятся. Добавить грибы и проварить еще 5 минут. Приправить паприкой. Пропустить соус через кухонный комбайн или блендер до пюреобразного состояния.


Взбить яйца в неглубокой миске. В мелкой тарелке смешать панировочные сухари и тертый пармезан. Обмакнуть каждую тушку в яйцо, обвалять в сухарях, уложить на обильно смазанный сливочным маслом жарочный лист и запечь в духовке, разогретой до 350 Фаренгейта, 10-12 минут до золотисто-коричневого цвета. Выложить на подогретое сервировочное блюдо и полить горячим томатным соусом. (10 порций) 

ЯИЧНИЦА, ЗАПЕЧЕННАЯ С КАРТОФЕЛЕМ (EGGS BOULANGERE)

2 фунта картофеля (5-6 картофелин средней величины)

6 столовых ложек сливочного масла

4 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

треть чашки тертого сыра Пармезан

6 крупных яиц

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1-2 чашки нежирных сливок

2 столовые ложки коньяка


Картофель очистить от кожуры, вымыть и нарезать очень тонкими ломтиками. В большой сковороде растопить сливочное масло и обжарить в нем картофель и лук-шалот до золотисто-коричневого цвета. Разогреть духовку до 375 Фаренгейта. Смазать жарочное блюдо сливочным маслом, уложить на дно ровным слоем обжаренный картофель и лук-шалот, посыпать тертым сыром. Осторожно выпустить яйца поверх картофеля. Посолить, поперчить и залить сливками, так, чтобы остался виден только желток. Сбрызнуть коньяком. Запечь в духовке 10 минут. (3-6 порций) 

ЗАПРАВКА ДЛЯ САЛАТА

3 отваренных вкрутую яйца

4 столовые ложки оливкового масла

четверть чайной ложки мелконарезанного шнитт-лука

четверть чайной ложки мелконарезанного свежего эстрагона (или щепотка сушеного)

пол-чайной ложки мелконарезанных анчоусов

пол-чайной ложки мелконарезанных маринованных огурцов

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

2 столовые ложки лимонного сока


В миске растереть в пасту желтки с 2 столовыми ложками оливкового масла. Постоянно взбивая, влить по каплям оставшееся масло. Добавить шнитт-лук, эстрагон, анчоусы и маринованные огурцы. Мелко нарезать яичные белки и добавить к соусу. Влить лимонный сок и тщательно перемешать. Полить заправкой вымытые, тщательно осушенные, разорванные на кусочки и охлажденные листья салата и подавать немедленно (пол-чашки заправки) 

СТЕЙК, ЗАЖАРЕННЫЙ НА ДУБОВОЙ ДОСКЕ

1 порционный кусок говяжьего филе толщиной 2 дюйма

2 чашки картофельного пюре

четверть чашки растопленного масла

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

четверть чашки мелконарезанной свежей петрушки

6 ломтиков лимона


Обрезать излишний жир по краям мяса, промокнуть бумажным полотенцем. Обжарить стейк на решетке над углями по 3 минуты с каждой стороны. Уложить стейк на дубовую доску из хорошо просушенного дерева, промазанную оливковым маслом, окружить картофельным пюре и запечь в духовке, разогретой до 450 Фаренгейта. Через 9 минут полить пюре растопленным маслом, посолить и поперчить стейк. Запечь еще 5 минут, вытащить, смазать растопленным маслом, посыпать петрушкой, украсить ломтиками лайма и подавать немедленно (4 порции) 

РУБЕЦ ПО-КРЕОЛЬСКИ

3 чашки нарезанного рубца

четверть фунта свиной солонины

1 морковь, нарезанная ломтиками

1 мелконарезанный зубок чеснока

1 столовая ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 луковица, нарезанная кольцами

3 бутона гвоздики

1 лавровый лист

1 нарезанная веточка тимьяна

2 свиные ножки

соль и свежемолотый черный перец

щепотка кайеннского перца

четверть чашки коньяка

1 чашка муки


Залить рубец холодной водой, довести до кипения, слить воду. Залить кипящей подсоленной водой, отварить 15 минут. Процедить. Разогреть духовку до 350 Фаренгейта.


Выложить глубокое глиняное жарочное блюдо ломтиками свиной солонины. Уложить слоями рубец, овощи и зелень, посолить и поперчить каждый слой. Сверху уложить свиные ножки, разрезанные вдоль пополам, посолить, поперчить и накрыть ломтиком солонины. Залить коньяком, плотно закрыть крышкой, замесить крутое тесто из муки и воды, герметично залепить им края. Запечь на 5 часов. Вскрыть крышку, извлечь сельдерей, морковь и чеснок. Подавать мясо немедленно в жарочном блюде. (6 порций) 

МИССУРИЙСКИЙ ОКОРОК ПО РЕЦЕПТУ ОКРУГА БУН (BOONE COUNTY MISSOURI HAM)

1 окорок весом 12 фунтов

бутоны гвоздики

1 кварта холодной воды

1 чашка яблочного уксуса

1 чашка черной патоки

2 чайные ложки вустерского соуса (Worcestershire sauce)

1 чашка сидра

пол-чайной ложки свежего тимьяна (или четверть чайной ложки сушеного)


Обработать окорок, зачистить поверхность и замочить на сутки в холодной воде. Разогреть духовку до 350 Фаренгейта. Снять кожу с окорока острым ножом, стараясь не обрезать подкожный слой сала. Покрыть сало бутонами гвоздики, вкалывая их на расстоянии 0.5 дюйма друг от друга. Уложить окорок в глубокое жарочное блюдо, залить холодной водой, добавить уксус, патоку, вустерский соус, сидр и тимьян. Накрыть крышкой и запечь на 2 часа. Уменьшить жар до 300 Фаренгейта и запекать еще 2.5 часа. Снять крышку, прожарить еще 30 минут. Остудить, не снимая крышки. (12-16 порций) 

КУРИЦА В ЯИЧНОМ СОУСЕ

1 курица весом 5 фунтов

3 пинты холодной воды

1 морковь

1 луковица + 2 бутона гвоздики

1 стебель сельдерея

1 лавровый лист

1 чайная ложка соли

пол-чайной ложки свежемолотого черного перца

2 столовые ложки сливочного масла

2 столовые ложки мелконарезанного лука-шалот

1 мексиканская колбаска, нарезанная ломтиками

пол-чашки толченого миндаля

четверть чашки изюма

2 столовые ложки мелконарезанной петрушки

четверть чайной ложки корицы

четверть чайной ложки молотой гвоздики

цедра 1 лимона

соль

молотый перец чили

щепотка кайеннского перца

пол-чашки шерри

4 яичных желтка

1 столовая ложка обычной муки

сок 1 лимона


Обработать курицу, разрезать на порционные куски, уложить в кастрюлю, залить водой, добавить морковь, луковицу, сельдерей, лавровый лист, соль и перец. Накрыть крышкой и варить на медленном огне до мягкости, примерно полтора часа. Извлечь овощи, на время оставить курицу в горячем бульоне.


В сотейнике разогреть сливочное масло, обжарить в нем лук-шалот и ломтики колбаски. Добавить растолченный миндаль, изюм, петрушку, корицу и гвоздику, размешать, прогреть 2 минуты и залить 3 чашками бульона, в котором варилась курица. Добавить лимонную цедру, соль, молотый перец чили и кайеннский перец, прокипятить на слабом огне 5 минут. Смешать яичные желтки с мукой и шерри, тонкой струйкой влить в кипящий бульон, постоянно помешивая, проварить 1-2 минуты до загустения. Добавить лимонный сок. Выложить курицу на подогретое сервировочное блюдо, полить соусом (4 порции) 

ОПОССУМ ПО-ТЕНЕССИЙСКИ

1 опоссум

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

4 столовые ложки сливочного масла

мелконарезанная половинка луковицы

три четверти чашки накрошенного хлеба

1 чайная ложка мелконарезанной петрушки

четверть чашки говяжьего бульона

1 чайная ложка вустерского соуса


Освежевать и выпотрошить опоссума, промыть, натереть изнутри и снаружи солью и перцем. В сковороде растопить 3 столовые ложки сливочного масла, обжарить в нем лук и мелконарезанную печень опоссума до золотисто-коричневого цвета. Добавить хлеб, петрушку, соль, перец и говяжий бульон, вымешать в фарш. Разогреть духовку до 450 Фаренгейта. Начинить опоссума подготовленным фаршем и закрепить разрез суровой ниткой. Выложить на протвень, добавить 2 столовые ложки воды и запекать 15 минут. Уменьшить жар до 350 Фаренгейта, запечь до мягкости и румяной корочки, часто поливая смесью 0.5 чашки воды, 1 столовой ложки сливочного масла, 1 чайной ложки вустерского соуса, соли и перца. 

ОМАРЫ ПО-НЬЮБУРГСКИ (LOBSTER NEWBURGH)

2 чашки отварного мяса омара

1 чашка нежирных сливок

2 столовые ложки сливочного масла

3 яичных желтка

пол-чашки сухого шерри

соль и кайеннский перец по вкусу


Нарезать мясо омара крупными кусками. В сотейнике растопить масло, залить сливки, перемешать и довести до кипения. Прокипятить на слабом огне 30 секунд и добавить омара. Когда сливки дойдут до кипения, влить взбитые с шерри яичные желтки. Посолить, добавить кайеннского перца и проварить, постоянно помешивая, 1-2 минуты до загустения. Подавать с горячими, смазанными сливочным маслом тостами (4 порции)

СУП ИЗ КАЙМАНОВОЙ ЧЕРЕПАХИ ПО-ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИ

мясо каймановой черепахи

1 телячья ножка

четверть фунта куриного жира

1 нарезанная морковь

2 луковицы

1 стебель сельдерея

пол-чашки обычной муки

1 щепотка тимьяна

1 щепотка майорана

1 лавровый лист

2 бутона гвоздики

3 кварты куриного бульона

3 нарезанных помидора

2 яйца, сваренных вкрутую

3 дольки лимона

2 чашки шерри

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

лимонные дольки

соус Табаско


Разрезать мясо черепахи и телячью ножку на куски. Уложить телячью ножку в глубокий жарочный лист, добавить куриный жир, морковь, лук и сельдерей, разогреть на плите на слабом огне. Когда жир начнет растопится, добавить муку и прожарить до светло-коричневого цвета. Добавить зелень и пряности, переложить все в большую суповую кастрюли, залив бульоном. Добавить помидоры и варить на медленном огне 4 часа. Процедить.


В отдельной кастрюле отварить черепаху в шерри с дольками лимона и каплей Табаско 5 минут. Добавить мясо и жидкость к процеженному супу, предварительно выбросив ломтики лимона. Посолить, поперчить, добавить Табаско по вкусу и мелконарезанные крутые яйца. ( 2.5 кварты )

БУЙЯБЕС ПО-НОВООРЛЕАНСКИ (BOUILLABAISSE OF NEW ORLEANS)

мелконарезанная половина зеленого перца

1 мелконарезанный зубок чеснока

2 столовые ложки мелконарезанного зеленого лука

3 столовые ложки оливкового масла

2 чашки говяжьего бульона

три четверти чашки сухого белого вина

1 щепотка тимьяна

2 фунта красного луциана (red snapper)

2 дюжины мелких речных креветок

пол-чашки обычной муки

2 столовых ложки сливочного масла

ломтики французского батона

1 щепотка испанского шафрана

соль и свежемолотый черный перец по вкусу


Измельчить зеленый перец, чеснок и зеленый лук, в суповой кастрюле разогреть оливковое масло и обжарить в нем овощи на медленном огне. Добавить бульон, вино и тимьян, проварить 15 минут. Очистить рыбу от кожи и костей, нарезать на 5-6 кусков, обмакнуть каждый кусок в муку, приправленную солью и перцем, и добавить к кипящему соусу. Таким же образом подготовить креветок. Проварить еще 15 минут на очень слабом огне.


Обрезать корку с ломтиков французского батона, обжарить хлеб в сливочном масле, промокнуть бумажным полотенцем, Добавить к рыбе испанский шафран, посолить, поперчить по вкусу. Довести до кипения и подавать на ломтиках поджаренного хлеба. (4 порции)

ПИРОГ С УСТРИЦАМИ

3 столовые ложки сливочного масла

2 мелконарезанных луковицы-шалот

3 столовые ложки муки

3 дюжины устриц + устричный сок

1 столовая ложка мелконарезанного сельдерея

2 чайные ложки мелконарезанного свежего кервеля (или 1 чайная ложка сушеного)

1 чайная ложка мелконарезанной свежей петрушки

1 чайная ложка соевого соуса

четверть чайной ложки соли

четверть чайной ложки свежемолотого черного перца

3 тонких ломтика ветчины из Джорджии

слоеное тесто (см. рецепт ниже)

2 столовые ложки молока


В сотейнике растопить масло, спассеровать в нем лук-шалот до мягкости, добавить муку. Тщательно перемешать, залить устричным соком и добавить сельдерей, зелень, соевый соус, соль и перец. Прокипятить на слабом огне 5 минут. Уложить устриц, вытащенных из раковин, и нарезанную небольшими кусками ветчину в глубокое жарочное блюдо, залить соусом, покрыть крышкой из раскатанного слоеного теста. Смазать тесто молоком и выпекать 5 минут в духовке, разогретой до 450 Фаренгейта. Уменьшить жар до 400 Фаренгейта, а через 5 минут – до 350 Фаренгейта и запечь до румяной корочки. (4 порции) 

Часть 15 Ужин на курорте Канаха 

КУРИЦА С ГРИБАМИ И ЭСТРАГОНОМ

2 куриные грудки, без костей, разрезанные пополам (4 филе. По возможности, куры вскормлены черникой)

четверть чайной ложки соли

четверть чайной ложки белого перца

5 столовых ложек сливочного масла

1 столовая ложка мелконарезанного лука-шалот

пол-фунта нарезанных шампиньонов

1 чайная ложка мелконарезанного свежего эстрагона (или пол-чайной ложки сушеного)

промасленная вощеная бумага, вырезанная по размеру жарочного блюда

четверть чашки куриного бульона

четверть чашки белого вина

1 чашка густых сливок

лимонный сок по вкусу


Разогреть духовку до 400 Фаренгейта. Посолить и поперчить курицу. Разогреть сливочное масло до пены в большом жарочном блюде с крышкой, спассеровать в нем лук-шалот 1 минуту, добавить грибы и эстрагон и прожарить еще 2 минуты, не зарумянивая. Добавить филе, обваляв их в растопленном масле. Накрыть филе промасленной вощеной бумагой, закрыть блюдо крышкой и запечь в духовке 7 минут. Переложить на подогретое сервировочное блюдо.


Залить в жарочное блюдо вино и бульон, довести до кипения на плите, на сильном огне, выпарив до консистенции негустого сиропа. Добавить сливки, вскипятить до загустения. Посолить, поперчить, добавить лимонный сок по вкусу. Полить филе соусом и подавать немедленно (4 порции). 

УСТРИЦЫ, ЗАПЧЕННЫЕ В РАКОВИНАХ

8 устриц на порцию

крупная каменная соль

соль и свежемолотый перец по вкусу

бекон

шнитт-лук

петрушка

кервель

тимьян

сливочное масло

лимонный сок

соус Табаско

вустерский соус

хрен


Заполнить формы для торта (по одной на порцию) каменной солью, разогреть соль в раскаленной духовке. Уложить в каждую форму по 8 раскрытых устриц на половинках раковины, посолить, поперчить. Пропустить через мясорубку немного бекона с зеленью, растолочь в ступке. Добавить немного образовавшейся пасты на каждую устрицу, запечь в духовке при 500 Фаренгейта 2-3 минуты.


Подавать в формах на соли. Отдельно подать соус для обмакивания устриц, приготовленный из сливочного масла, растопленного на водяной бане и смешанного с лимонным соком, соусом Табаско, вустерским соусом и тертым хреном. 

ЧЕРЕПАХА ПО-МЭРИЛЕНДСКИ

1 черепаха

четверть фунта сливочного масла

1 чашка сухого шерри

соль и свежемолотый перец повкусу


Разделать черепаху, использовать все мясо, печень и яйца черепахи, за исключением белого мяса, жесткого и безвкусного при варке. Нарезать мясо небольшими кусками, растопить в сотейнике сливочное масло, обжарить в нем черепаху, залить шерри и варить до мягкости. Посолить и поперчить по вкусу (4 порции) 

ЛЕПЕШКИ ИЗ ПРЕСНОГО ОТБИТОГО ТЕСТА

1 кварта обычной муки

1 чайная ложка соли

1 чайная ложка сахара

1 столовая ложка жира

1 столовая ложка сливочного масла

молоко


Просеять сухие ингредиенты, перетереть с жиром и сливочным маслом в крутое тесто. Тщательно вымешать. Отбивать деревянным молотком 30 минут по кругу, поворачивая тесто от центра ладонью после каждого удара. Раскатать тесто в пол-дюйма толщиной, нарезать небольшими кружками формой для печенья или стаканом с острым краем, наколоть вилкой и запечь в духовке при температуре 275 Фаренгейта до золотисто-коричневого цвета (18-20 лепешек). 

ИНДЕЙКА, ЗАЖАРЕННАЯ НА СКОВОРОДЕ

1 индейка, не старше 10 недель

5 столовых ложек мягкого масла

соль и свежемолотый черный перец по вкусу

1 чашка кипятка


Хорошо откормленную десятинедельную индейку обработать, очистить, разрезать пополам и обтереть бумажным полотенцем. Натереть индейку 2 столовыми ложками сливочного масла, солью и перцем. Уложить на подогретое смазанное жиром жарочное блюдо и обжарить на плите с обеих сторон до золотисто-коричневого цвета. Переложить индейку на протвень, обмазать 1 столовой ложкой сливочного масла и залить тремя четвертями чашки кипятка. Запечь в духовке, разогретой до температуры 375 Фаренгейта до готовности, несколько раз поливая образующимся соком. Выложить на подогретое сервировочное блюдо. Залить протвень четвертью чашки кипятка и оставшиеся 2 столовые ложки сливочного масла, довести до кипения, процедить. Полить индейку соусом и подавать немедленно. (4-6 порций) 

РИСОВЫЕ КРОКЕТЫ

пол-чашки риса

пол-чашки кипятка

пол-чайной ложки соли

1 чашка горячего молока

2.5 столовые ложки сливочного масла

2 яичных желтка

айвовое желе

1 чашка панировочных сухарей

пол-чашки веточек петрушки


Тщательно промыть рис в холодной воде, несколько раз меняя воду. Поставить в кастрюлю на водяную баню, залить кипятком и отварить, пока не впитается вся вода. Залить молоком и варить до мягкости. Снять с огня, добавить 1.5 столовых ложек сливочного масла и взбитые яичные желтки. Тщательно перемешать, выложить в неглубокое блюдо и охладить в холодильнике. Сформовать рис в шарики вокруг небольших кусочков айвового желе, обвалять в сухарях и обжарить во фритюре. Промокнуть бумажными полотенцами, выложить на подогретое сервировочное блюдо, подавать с веточками петрушки, обжаренными в 1 столовой ложке сливочного масла. (4 порции) 

ЛИМСКАЯ ФАСОЛЬ СО СЛИВКАМИ

2 чашки лимской фасоли

1 столовая ложка сливочного масла

соль по вкусу

четверть чашки густых сливок


Свежую молодую лимскую фасоль залить кипятком, чтобы полностью покрыть фасоль, добавить сливочное масло и соль, отварить в сотейнике под крышкой 6 минут на медленном огне. Снять крышку, увеличить огонь до умеренного и варить до тех пор, пока не фасоль не впитает всю воду. Залить сливками, довести до кипения и подавать немедленно (4 порции) 

АВОКАДО

4 спелых авокадо

2 чашки листьев кресс-салата

1 чайная ложка лимонного сока

1 чайная ложка апельсинового сока

1 чайная ложка лаймового сока

1 чайная ложка сока грейпфрута

1 чайная ложка ананасного сока

1 чайная ложка крошеного льда


Разрезать авокадо вдоль пополам, извлечь косточки, не очищая от кожуры. Наполнить авокадо листьями кресс-салата (без стеблей). Процедить смесь соков через двойной слой марли, и смешать в миксере со льдом. Перед подачей полить авокадо ледяным соком. Подавать на листьях настурции (8 порций)

БУЛОЧКИ К ЧАЮ САЛЛИ ЛАНН (SALLY LUNN)

1 чашка молока

3 столовые ложки масла

2 чашки обычной муки

три четверти пачки прессованных дрожжей

четверть чашки горячего молока

2 крупных яйца

4 столовые ложки сахара

1 чайная ложка соли

3 столовые ложки сливочного масла


Довести молоко до кипения, добавить сливочное масло, размешать и перелить в глубокую миску. Просеять муку, смешать с молоком в мягкое тесто, добавить растворенные в горячем молоке дрожжи. Взбить яйца, добавить сахар и соль, снова взбить. Смешать с тестом, добавить просеянной муки так, чтобы образовалось достаточно крутое тесто. Вымесить и уложить в миску. Перенести в теплое место, чтобы тесто подошло вдвое. Разогреть духовку до 425 Фаренгейта. Снова вымесить тесто. Выложить небольшие кусочки теста в смазанные сливочным маслом формы для кексиков (muffins), запечь в духовке 10 минут. Подавать немедленно (12-14 булочек)

ШЕРБЕТ ИЗ АНАНАСОВ

1 крупный спелый ананас

сок 2 апельсинов

сок 4 лимонов

сахар

вода


Обрезать верхушку ананаса с листьями, сохранить. Извлечь мякоть, не нарушая целостность корки. Натереть мякоть на терке или пропустить через мясорубку. Приготовить лимонад из сока лимонов, апельсинов, воды и сахара. Добавить мякоть ананаса и дать настояться 30 минут. Процедить. Заморозить в морозилке, наполнить ананас шербетом доверху, накрыть верхушкой (4 порции)

БИСКВИТ

6 яичных белков

1 чашка сахара, просеянная дважды

5 яичных желтков

1 столовая ложка лимонного сока

тертая цедра половины лимона

1 чашка обычной муки

четверть чайной ложки соли


Разогреть духовку до 325 Фаренгейта. Взбить белки и добавить пол-чашки сахара. В отдельной посуде взбить желтки до густоты и лимонного цвета. Добавить лимонный сок и цедру, снова взбить. Вбить оставшийся сахар и продолжать взбивать до гладкости. Ввести белки в желтковую смесь. Трижды просеять муку, добавить соль, ввести в тесто. Вылить тесто в несмазанную жиром форму для торта (круглую, с воронкой посередине). Несколько раз проткнуть тесто ножом, чтобы не допустить образования пузырьков воздуха. Выпекать 1 час. Остудить бисквит в форме на решетке, перевернув форму. Лопаточкой отделить бисквит от стенок формы и снова перевернуть – бисквит выпадет сам.


ЛОВУШКА ДЛЯ УБИЙЦЫ


Первичный вариант повести (новеллы) «Убийство – не шутка» (Murder Is No Joke) издан в феврале 1958 года. Летом того же года издан переработанный (расширенный) вариант этой повести (новеллы) «Ловушка для убийцы» (Frame-Up for Murder).


Я вел слежку за человеком, которого звали Джонас Путц. Можете сразу выкинуть из головы это имя. Упомянул я о нем исключительно для того, чтобы пояснить, как случилось, что в понедельник, в пять часов дня, я торчал в подъезде на углу Тридцать восьмой улицы и Лексингтон-авеню. Проведя около часа в баре «Тюльпан» отеля «Черчилль», где я следил за Путцем, находясь от него на почтительном удалении, я потом последовал за ним на улицу и потопал пешком, но довольно скоро у меня сложилось впечатление, что его передвижениями интересуется еще кое-кто. Во всяком случае, каждый раз, как Путц останавливался, чтобы поглазеть на витрины, ну и, разумеется, останавливался я, нашему примеру следовал некто третий – дамочка, неотступно следовавшая за мной на расстоянии пары десятков шагов. Впервые я заметил ее в вестибюле «Черчилля», просто в силу привычки – той самой привычки, повинуясь которой, мужчины невольно задерживают взгляд на хорошеньких девушках.

Она не отставала и тогда, когда я повернул за угол, на Тридцать восьмую улицу. Я уже призадумался, не связан ли ее интерес к Путцу с той пустяковиной, расследовать которую подрядили Ниро Вулфа, и если связан, то как именно. Когда Путц пересек Мэдисон-авеню и вошел в подъезд дома, в котором сам проживал, моя работа закончилась, потому что мне поручалось только выяснить, не побывает ли он в одном конкретном месте, – тем не менее очаровательная преследовательница разожгла мое любопытство, и я затаился в подъезде напротив дома Путца, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. Ждать мне пришлось недолго.

Она прошагала прямо к моему наблюдательному посту, остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня и провозгласила:

– Вы Арчи Гудвин.

Я приподнял брови.

– Докажите!

Она едва заметно улыбнулась.

– Я вас однажды видела в баре «Фламинго», да и в газетах вы часто мелькаете. Вы на кого-то охотитесь?

И акцент и наружность выдавали в ней иностранку – миленькая, но не до такой степени, чтобы сразу вскружить голову. Подбородок чуть-чуть островат, быть может, но на все вкусы не угодишь. К тому же шляпка с опущенными полями и пышная норка на плечах делали ее лицо меньше, чем оно было на самом деле.

Мне сразу стало ясно, что незнакомка не относится к славному племени сыщиков. Следовательно, интерес к Путцу был у нее чисто личный, но, кто знает, вдруг он как-то связан с нашим делом.

Я улыбнулся в ответ.

– Похоже, охотимся мы оба. Если вы, конечно, не его телохранитель.

– Кого?

– Путца.

– А кто такой Путц?

– Зачем вы так? Вы же сами со мной заговорили.

– Джонас Путц. Вы должны знать, ведь вы преследовали его от самого «Черчилля».

Она изумленно потрясла головой.

– Его? Ничего подобного. Я преследовала вас. Это засада. Я вас поймала.

Я с трудом не хмыкнул: уж очень забавно она выговаривала слова.

– Весьма польщен, – заверил я. – Для меня это высокая честь. Мне также нравится ваша прямота.

Обычно девушки стремящиеся поймать меня в свои сети, долго ходят вокруг да около. Послушайте, если вы признаетесь, зачем вам нужен Путц, я скажу, зачем он нужен мне, а потом обменяемся впечатлениями. Или даже…

– Но он мне вовсе не нужен! Я никогда даже о нем не слышала. Клянусь! – Она протянула руку, чтобы до меня дотронуться, но в последний миг передумала. – Мне нужны вы! Когда я увидела вас в «Черчилле», я хотела подойти и заговорить с вами, но вы ушли, и вот я всю дорогу шла за вами, собираясь с духом. Чтобы вас поймать. И вот теперь поймала.

– О'кей. – Я решил временно оставить Путца в покое. – Ладно, я пойман. Что вы собираетесь со мной сделать? Изжарить и съесть?

Она улыбнулась.

– О нет. Вы мужчина. Это вы скажете, что мы должны сделать.

Будь она какой-нибудь кинозвездой, которые дюжинами падают к моим ногам, я бы выказал свое отношение к подобным приставаниям, повернувшись спиной и задав стрекача. Будь я занят, я бы просто взял у нее номер телефона. Я же ограничился тем, что вздернул голову.

– Типичный случай, – сказал я. – Сначала вторгнуться в личную жизнь мужчины, а потом вывалить на него все проблемы. Ну да ладно. Надеюсь, что мы с вами сообразим, как убить время. Как вы относитесь к пулу?

– Pome?[60] Курица?

– Нет, игра. На столе расставлены шары, а вы лупите по ним специальной палкой.

– Ах, вы имеете в виду бильярд. Нет, я не играю.

– Может, грабанем какой-нибудь магазинчик? Вон там универмаг, а мне нужны новые носки. В вашу сумочку запросто влезет добрая дюжина; вы их стибрите, а я отвлеку продавца.

Она даже глазом не моргнула.

– Шерстяные или хлопчатобумажные?

– Только бумажные. И ни в коем случае не берите синтетику.

– Какой цвет?

– Розовато-лиловый. Но больше розоватый. – Если у вас создалось впечатление, что заостренный подбородок ее портил, то это не так. – Однако мы должны более тщательно продумать детали операции. Если, например, мне придется пристрелить продавца, вы сразу улепетывайте со всех ног, а меня поймаете позже. Пойдемте на угол в «Мартуччи» и там все обсудим.

Она не возражала. Идя с ней бок о бок, я заметил, что верх ее шляпки доходит мне почти до уха. Без шляпки, стой она достаточно близко, ее волосы щекотали бы мне подбородок. В «Мартуччи» было еще пока довольно немноголюдно и в заднем углу маячил свободный столик. Незнакомка заказала вермут со льдом, что было полезно для здоровья, но мало соответствовало облику сподручной магазинного вора. Я так ей и сказал.

– Кроме того, – добавил я, – поскольку мне неизвестно, как вас зовут, то придется придумать вам подходящую кличку. Салли – Золотая Ручка? Нет, слишком претенциозно. Фанни – Быстрый Палец? В этом что-то есть.

– Может быть, Флора – Быстрый Палец? – предложила она. – Так было бы лучше, ведь меня зовут Флора. Флора Галлент. Мисс Флора Галлент.

– «Мисс» это замечательно, – заверил я. – Продавца мне пристрелить – пара пустяков, а вот с мужем стреляться не хотелось бы. Кстати, я слышал об одном Галленте – он держит свое заведение где-то на Пятидесятых улицах. Не родственник?

– Да, – кивнула она. – Я его сестра.

Это кое-что прояснило. Во всяком случае, она оказалась не какой-нибудь потаскушкой. Правда, вместе с завесой тайны пропала и часть очарования. Один из главных недостатков супружеской жизни заключается в том, что муж в точности знает, кто его жена; уже никогда не окажется, что она – сбежавшая наложница аравийского султана или королева фей. Одна моя знакомая рассказывала про Алека Галлента. Он был модным дизайнером платья, одним из трех самых знаменитых мировых законодателей моды. На парижских кутюрье он поплевывал, а на римских и вовсе чихал – и это сходило ему с рук. Он отказался закончить работу над тремя костюмами для герцогини Гарвиндской лишь потому, что та вовремя не прилетела из Лондона на примерку. И вовсе не захотел иметь дело со знаменитой кинозвездой из-за того, что ему не нравилось, как та переставляет бедра во время ходьбы. Было известно также, что однажды он запросил всего восемьсот долларов за летнее платье; правда, платье это изготовили по заказу его любимой клиентки, так что он отдал его практически задаром.

Я взглянул на его сестру поверх своего стакана – не вермута, нет – и поставил его на стол.

– Давайте-ка поговорим начистоту, мисс Быстрый Палец. Вы и в самом деле сестра Алека Галлента?

– Ну конечно! Стала бы я водить за нос самого Арчи Гудвина. Вы слишком умны.

– Спасибо. Жаль, что ваш братец не торгует носками; мы могли бы стянуть их в его заведении, чтобы не связываться с незнакомыми. А может, вы просто не знаете. Он продает носки?

– Господи! Нет, конечно!

– Тогда это исключается. Кстати, у меня уже ноги мерзнут. Поскольку вы сестра владельца столь крупного заведения, то подсознательно вы можете противиться мелкому воровству, а это может проявиться в решающую минуту. Тогда попытаем счастья в чем-нибудь другом. Начнем сначала. Почему вы устроили мне засаду?

Флора махнула рукой. Маленькой и изящной.

– Потому, что я хотела с вами познакомиться.

– А зачем вы хотели со мной познакомиться.

– Я хотела вам понравиться.

– Хорошо, вы мне понравились. Дело в шляпе. А что теперь?

Она нахмурилась.

– Вы такой резкий. Вы на меня сердитесь, да? Я что-то не так сказала?

– Нет, что вы. Вы мне по-прежнему нравитесь. Но если вы и впрямь Флора Галлент, то преследовать меня от самого «Черчилля» вы могли только по одной из двух причин. Первая: я вас так взволновал, что вы влюбились меня с первого взгляда и полностью потеряли контроль над собой. Эту причину я с ходу отвергаю, поскольку на мне коричневый костюм, а подобное впечатление я произвожу обычно только в сером костюме. Вторая причина заключается в том, что вам что-то от меня нужно. Я спрашиваю со свойственной мне резкостью: что именно? Излейте душу, и тогда, возможно мне удастся что-нибудь придумать. Смелей, Быстрый Палец!

– Вы умны, – кивнула она. – Но я вам нравлюсь?

– Пока – да. Я бы высказался с большей уверенностью, если бы эта шляпа не скрывала ваших глаз.

Флора спокойно, без лишней суеты, сняла шляпу и положила ее на соседний стул. Волосы поправлять не стала.

– Вот, – сказала она, – тогда я тоже скажу напрямик. Я хочу, чтобы вы помогли мне. Я хочу встретиться с Ниро Вулфом.

Я кивнул.

– Я так и подозревал. Не хочу показаться грубияном – мне приятно с вами общаться, – но почему вы просто не позвонили и не договорились о встрече?

– Я не посмела. Я никак не могла решиться; лишь увидев вас в «Черчилле», я решила, что не стоит упускать такой случай. Есть три причины, которые меня останавливают. Во-первых, насколько я слышала, Вулф берет очень дорого, а я не настолько богата. Во-вторых, он не любит женщин, а это тоже против меня. Наконец, в-третьих, когда к нему обращаются люди, вы наводите о них справки, а я бы не хотела, чтобы слухи о том, что я прибегла к помощи Ниро Вулфа, достигли ушей моего брата; он не должен об этом знать. Поэтому мне ничего не оставалось, как обратиться к вам: ведь вы можете заставить мистера Вулфа поступить так, как считаете нужным. Ну вот, кажется, я все испортила.

– Почему?

– Позволила вам вытянуть из меня всю правду. Я же сперва хотела просто подружиться с вами. Я знаю, что вы любите танцевать, да и сама неплохо танцую. С вами мы бы смотрелись неплохо… я видела вас в баре «Фламинго». Мне казалось, что у меня будет одно преимущество: ведь я француженка, а значит, не такая, как ваши американские девушки; я знаю, они вокруг вас тысячами вьются. Вот я и подумала, что через пару недель смогу вам настолько понравиться, что вы согласитесь мне помочь. А теперь… теперь я все испортила.

Она взяла бокал и отпила.

Я дождался, пока она снова поставила его на стол, и ответил:

– Парочка уточнений. Американки вокруг меня вьются не тысячами – у меня их всего три или четыре сотни. Я не всегда могу заставить мистера Вулфа поступать так, как мне заблагорассудится; это зависит от настроения. Теперь пара вопросов. С какой целью вы собираетесь к нему обратиться – не с супружескими ли проблемами? Не касается ли это жены вашего брата или чьей-то еще жены, с которой он на дружеской ноге?

– Нет. Мой брат не женат.

– Отлично. Мистер Вулф боится супружеских дел, как чумы. Вы говорите, что не слишком богаты. Но хоть что-то у вас есть? Вы способны наскрести несколько сотен, не закладывая эту норку?

– Да. Конечно да. Я не настолько pauvre – извините – бедна. Но мистер Вулф только посмеется, если предложить ему всего несколько сотен.

– Возможно, первый порыв окажется именно таким, но с порывами, если повезет, можно совладать. Предлагаю вам действовать дальше в соответствии с планом. – Я кинул взгляд на наручные часы. – Скоро уже шесть. Для «Фламинго» нужно сначала сходить домой и переодеться, но, насколько я знаю, в «Колонне», что в Гринвич-Вилидж, тоже играет недурной оркестр. Можем часик посидеть здесь, чтобы познакомиться поближе. Вы расскажете мне о своих заботах, понравитесь мне еще больше, и я соглашусь вам помочь. Потом прошвырнёмся в «Колонну» поесть и потанцевать. Идет?

– Да, – согласилась она. – Только сначала мне нужно сходить домой и переодеться. Я буду лучше выглядеть и лучше танцевать.

Я возразил:

– С этим можно повременить. Для начала пусть все останется как есть. Если вы переоденетесь, то же самое придется сделать и мне, а мне этого жутко не хочется. Насколько вам известно, живу я в доме мистера Вулфа, а он может вовлечь меня в разговор. С ним такое случается. Я предпочел бы позвонить и сказать, что занят и чтобы к ужину меня не ждал. Вы бросили мне вызов, дали понять, что я идеальный мужчина, и мне ничего не остается, как соответствовать идеалу.

– Хорошо, но мне тоже нужно позвонить.

– Это запросто.

Я выудил из кармана десятицентовик и протянул ей.

***
На следующее утро, во вторник, в половине одиннадцатого я сидел в кабинете старенького особняка на Западной Тридцать пятой улице, которым владеет и правит Ниро Вулф, когда вспомнил, что кое-что забыл.

Задвинув картотечный ящик, я выбрался в прихожую, повернул налево и вошел на кухню, где Фриц Бреннер, шеф-повар и домоправитель, колдовал над каким-то кушаньем.

Я заговорил:

– Хотел тебя спросить, Фриц, что ел мистер Вулф на завтрак?

Розовая добродушная физиономия Фрица повернулась ко мне, и он спросил, не переставая помешивать варево:

– А что? Что-нибудь не так?

– Нет конечно! – поспешно заверил я. – Как можно? Просто я собираюсь наступить ему на хвост, а для этого полезно знать, какое у него настроение.

– Превосходное. Когда я поднялся к нему в спальню, он был приветлив, а на подносе ничего не осталось. Он съел дыню, яйца по-швейцарски, овсяное печенье и французские булочки с ежевичным джемом. Сливки он в кофе не добавлял, а это тоже хороший знак. А тебе непременно нужно наступать ему на хвост?

Я сказал, что это необходимо для его же пользы – имея в виду Вулфа, – и зашагал к лестнице. У нас есть еще лифт, но я им редко пользуюсь. На втором этаже располагаются спальня Вулфа и пустая комната, в которой мы обычно что-нибудь храним. На следующем этаже помещаются моя спальня и комната для гостей, которая тоже используется редко. Взбежав на четвертый этаж, я пересек вестибюль, толкнул дверь и вошел в оранжерею.

Если вы думаете, что через столько лет, проведенных в доме Вулфа, десять тысяч орхидей перестали меня волновать, то вы заблуждаетесь. В теплице я задержался, чтобы поглазеть на розовую ванду, за которую Вулфу как-то предлагали шесть тысяч, а проходя через тропическую комнату, попридержал поступь, чтобы полюбоваться моими любимыми милтониями. Оттуда я прошагал в питомник.

Коротышку с приплюснутым носом, возившегося у стены с осмундами, звали Теодор Хорстман – лучшей няньки для орхидей не сыскать и днем с огнем. Толстяк же, склонившийся над огромной скамьей с проростками, был не кто иной, как мой работодатель.

– Доброе утро, – жизнерадостно поздоровался я. – Фред позвонил в десять четырнадцать. Путц сейчас в конторе, возможно, просматривает утреннюю почту. Я велел Фреду вести неусыпную слежку.

– Ну?

Сейчас переведу. Такое «ну» в устах Вулфа означает: «Ты сам отлично знаешь, что, когда я здесь, мешать мне нельзя; поэтому выкладывай, в чем дело».

Переведя этот вопрос, я тут же ответил:

– Я возился с картотекой, когда вдруг сообразил, что забыл предупредить вас об аудиенции, назначенной на одиннадцать. Вероятный клиент – вчера познакомился. Похоже, вас это заинтересует.

– Кто он?

– Должен признать, что он – женщина. Некая Флора Галлент, доводящаяся сестрой тому самому Алеку Галленту, который придумывает для герцогинь такие платья, что герцоги, не торгуясь, выкладывают за них тысячи зеленых. Будь вы женаты, вашей супруге они справили бы одежку по дешевке.

Вулф отставил горшочек на скамью.

– Арчи.

– Да, сэр?

– Я ведь знаю тебя как облупленного. Ты никогда и ничего не забываешь. Ты специально ждал до последней минуты, чтобы было уже поздно предупредить ее о том, что я ее не приму. Сколько ей лет?

– О, двадцать с хвостиком.

– Разумеется. Уродливая? Кособокая? Неуклюжая?

– Э, не совсем.

– Понятно – иначе ты бы с ней не познакомился. Что ей нужно?

– Пока не совсем ясно. Я бы предпочел, чтобы она сама рассказала.

Вулф фыркнул:

– Одна из твоих обязанностей состоит в том, чтобы разузнавать, чего именно добиваются от меня возможные клиенты. Ты пытаешься на меня надавить. Ничего не выйдет, я ее не приму. Спущусь позже. Дай мне знать, когда она уйдет.

– Да, сэр. – Я напустил на себя покаянный вид. – Вы абсолютно правы. Скорее всего, вы просто зря потратите время. Но, танцуя с ней вчера вечером, я, должно быть, расчувствовался и пообещал, что помогу ей, чего бы это мне ни стоило. Так что выхода у меня нет. Придется заняться ею самому. Разумеется, я возьму отпуск за свой счет, начиная прямо с этой минуты. Ненадолго, недельки на две. Никаких важных дел у нас нет, с Путцем справится Фред, а вы…

– Гр-рр!

– Вы правы, сэр.

– Арчи, это совершенно невыносимо. Это просто вопиюще.

– Я знаю, но поделать ничего не могу. На вашем месте, я бы меня уволил. Возможно, вам…

Позвонил внутренний телефон. Вулф не шелохнулся, так что подошел я. Выслушав Фрица, я велел ему подождать, а сам обернулся к Вулфу:

– Она уже у дверей. Если она войдет, ваш распорядок будет нарушен, поэтому я спущусь и уведу ее куда-нибудь. Потом…

– Проклятье! – взорвался он. – Хорошо, скоро спущусь.

Я сказал Фрицу, чтобы он проводил даму в кабинет и передал, что я скоро буду, а сам повесил трубку и был таков. Проходя через тропическую комнату, я срезал пышный побег, усыпанный милтониями, и прихватил его с собой. Девушки, озабочены они или нет, обожают орхидеи. Фриц караулил меня внизу лестницы. К женоненавистникам он ни в коем случае не относится, но всякую приходящую к нам дамочку он подозревает в стремлении покуситься на его безраздельное господство на кухне, поэтому считает, что за ними нужен глаз да глаз. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился, что я за ней присмотрю, и Фриц, благодарно вильнув хвостом, затрусил на свою вотчину.

***
Флора расположилась в красном кожаном кресле у дальнего края стола Вулфа. Я пожелал ей доброго утра, взял с подноса на своем письменном столе булавку и подошел к ней.

– Держите, – сказал я, протягивая ей булавку и цветы. – Теперь я понимаю, почему вы меня спрашивали про его любимый цвет. Ему непременно понравится ваше платье, если он, конечно, заметит его.

– Значит, он меня примет?

– Да, еще как примет. Мне пришлось припереть его к стенке и пощекотать кинжалом бока. Не надейтесь, что вы мне до такой степени нравитесь – просто на карту была поставлена моя фамильная честь, а мы, Гудвины… Что ж, раз вы настаиваете…

Она вскочила на ноги и, обвив мою шею руками, впилась в меня пылким поцелуем.

Поскольку дело происходило в конторе и в рабочие часы, я не стал придавать этому особого значения.

– Надо бы вас, конечно, еще поцеловать, – заявила она, усаживаясь. – За орхидеи. Они изумительны.

Я велел ей приберечь лобзания для более подходящего случая.

– И, – добавил я, – не пытайтесь испытать вашу тактику на Ниро Вулфе. Он может укусить. – Со стороны прихожей донесся гул спускающегося лифта, который жалобно скрежетал под тяжестью одной седьмой тонны. – Вот и он. Не протягивайте ему руку. Он даже с мужчинами не здоровается за руку, не говоря уж о женщинах.

Хлопнула дверь лифта, загромыхали шаги, и в кабинет вошел Вулф. Поскольку Вулф считает себя воспитанным, он приостановился перед Флорой, пожелал ей доброго утра и тут же затопал к своему исполинскому креслу, изготовленному по специальному заказу.

– Вас зовут Флора Галлент? – прорычал он. Рык означал, что он сомневается и ни капли не удивится, если выяснится, что ее вообще никак не зовут.

Она улыбнулась. Жаль, я не предупредил ее, что не следует столь щедро расточать ему улыбки.

– Да, мистер Вулф. Думаю, что мистер Гудвин рассказал вам про меня. Я понимаю, что с моей стороны слишком самонадеянно рассчитывать на вашу помощь – вы такой занятый и важный человек, – но дело в том, что я прошу не для себя. Я человек маленький, но вот мой брат… Вы ведь, кажется, знаете, кто он? Мой брат Алек.

– Да, – признал Вулф. – Мистер Гудвин рассказывал мне. Прославленный модельер.

– Он не просто модельер. Он – художник, гениальный художник! – Флора Галлент вовсе не убеждала – она излагала очевидные факты. – Неприятности возникли у него, почему я и пыталась принять все меры предосторожности. Именно поэтому я и обратилась к вам, а также… – она быстро посмотрела на меня, потом снова перевела взгляд на Вулфа, – а также к мистеру Арчи Гудвину – ведь вы не просто частные сыщики, но и настоящие джентльмены. Я знаю, что вам можно довериться.

Она примолкла, словно ожидая подтверждения.

Вулф пришел к ней на выручку.

– Угу, – буркнул он. Да, мне следовало также предупредить ее, что на лесть Вулф не падок.

– Значит, я могу на вас положиться?

– Да, – буркнул он.

Она посмотрела на меня.

– А на вас, мистер Гудвин?

– Разумеется. Поскольку так сказал мистер Вулф. Я здесь только работаю.

Она чуть замялась, раздумывая над тем, устраивает ли ее такой ответ, потом, видимо, решила, что устраивает, и обратилась к Вулфу.

– Хорошо, тогда я расскажу. Прежде всего я должна сказать вам, что во Франции, где мы родились и выросли с братом, наша фамилия была не Галлент. Какой она была на самом деле – не имеет значения. Я приехала в Соединенные Штаты четыре года назад. Алек же эмигрировал сюда в сорок шестом, более чем через год после окончания войны. Он еще во Франции сменил фамилию, так что сюда приехал как Галлент. Уже пять лет спустя он стал ведущим американским дизайнером, а затем… Может быть, вы помните, какой успех имела его осенняя коллекция в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году?

Вулф невнятно заворчал.

Флора Галлент махнула рукой.

– Господи, о чем я говорю, ведь вы не женаты, да и возлюбленной при вашем отношении к женщинам… – Заканчивать фразу она не стала. – Так вот, благодаря этой коллекции все поняли, что мой брат – замечательный модельер и настоящий творец. Его тут же начали засыпать выгодными предложениями, деньги потекли рекой, и он открыл собственное ателье моды на Пятьдесят четвертой улице. Вот тогда он и пригласил меня приехать в Америку, и я с радостью согласилась. Начиная с пятьдесят третьего года дела брата резко пошли в гору, один триумф следовал за другим. Не скажу, что в этом есть и моя заслуга, но кое в чем я ему, конечно, помогла. Громкий успех он заслужил только благодаря своему таланту, но славу его делят и все те, кто ему помогают, и я в том числе. В одиночку такое огромное дело не осилишь. Вы понимаете?

– Никому не дано свершить необъятное, – согласился Вулф.

Флора кивнула.

– Даже у вас есть Арчи Гудвин. А у моего брата работают Карл Дрю, Анита Принс и Эмми Торн… И еще я, если можно меня считать. Но вот теперь, к сожалению, случилась беда. Она нагрянула в лице женщины… Женщины по имени Бьянка Фосс.

Вулф поморщился. Флора Галлент заметила его гримасу и отрицательно замотала головой.

– Нет, это не affaire damour,[61] можете мне поверить. Путь мой брат никогда не был женат, он отнюдь не чурается женщин, хотя и сердцеедом его не назовешь – он понимает толк в женщинах и умеет находить правильный тон в общении с ними. Поэтому невозможно, чтобы Бьянка Фосс привлекала его как женщина. Она впервые появилась у нас чуть больше года назад. Брат предупредил, чтобы мы ждали ее прихода, так что он познакомился с ней раньше. Он сам нарисовал эскизы костюма и платья для Бьянки, которые сшили у нас в ателье, но счет ей никто не посылал. Брат выделил ей комнату, из служебных помещений на третьем этаже, и она стала приходить каждый день; а потом начались неприятности. Брат никогда не говорил никому из нас, что у нее есть право распоряжаться, а она почти сразу стала распоряжаться и командовать – с его молчаливого согласия. Иногда она приказывает сама, а иногда действует через моего брата. Сует нос во все наши дела. Заставила Алека уволить одну закройщицу, хорошую работницу, которая верой и правдой служила ему долгие годы. Ей установили персональный телефон – ни у кого из нас таких привилегий нет. Месяца два назад наши портнихи уговорили меня попытаться выяснить у брата, что это за особа, и я пристала к нему с расспросами, но он отказался отвечать. Он оставался глух ко всем моим доводам и мольбам.

– Похоже, – произнес Вулф, – что она владеет его делом. Может быть, она выкупила ателье?

Флора Галлент помотала головой.

– Нет, это не так. Это совершенно исключено. Она не входит в число лиц, которые финансировали фирму моего брата в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, а с тех пор дело постоянно приносило крупные прибыли, да и к тому же контрольный пакет принадлежит Алеку. Но вот теперь она собирается пустить его по миру, а Алек по непонятным причинам не дозволяет ей это. Она требует, чтобы брат вложил деньги в компанию по производству фирменной косметики «Алек Галлент» с постепенным возвратом вложенных средств в виде отчислений от прибыли. И еще много чего хочет. Мы все выступаем против ее безумных затей, в том числе и мой брат, но мы убеждены, что он уступит и тогда всем нам конец.

Флора Галлент судорожно сглотнула.

– Мистер Вулф, – порывисто заговорила она, – я хочу, чтобы вы с ней разделались.

– Погрозив ей пальцем? – ворчливо спросил он.

– Нет, но вы найдете способ. Я уверена, что вы придумаете. Я также уверена, что у нее есть какая-то власть над моим братом, но только не знаю – какая. Я даже не знаю ее подлинного имени, возможно, ее зовут вовсе не Бьянка Фосс. Говорит она с акцентом, но не с французским; не могу распознать, с каким именно. Я не знаю также, когда она приехала в Америку; не исключено, что она проживает здесь нелегально. Возможно, она познакомилась с моим братом еще во Франции, во время войны. Это вы сами выясните. Если у нее есть власть над моим братом, то я хочу, чтобы вы установили причину. Ведь если она его шантажирует, это же противозаконно, не правда ли? Может быть, тогда с ней удастся покончить?

– Может быть. Но это может обернуться и против вашего брата.

– Только в том случае, если вы его предадите! – Она тут же поперхнулась и поспешно добавила: – Я не то хотела сказать. Я имею в виду, что я вам полностью доверяю, как я уже сказала, а вы можете пресечь ее деятельность – это все, чего я от вас хочу. Не могли бы вы это сделать?

– Не исключено, – произнес Вулф без особого рвения. – Боюсь, мадам, что кусок может оказаться вам не по зубам. Операция, которую вы предлагаете, продолжительная, трудоемкая и чрезвычайно дорогостоящая. Возможно, для ее выполнения потребуется провести часть расследования за границей. Помимо моего гонорара, который составит круглую сумму, издержки будут огромными, а за исход я не поручусь. Вы в состоянии позволить себе такую роскошь?

– Сама я не богата, мистер Вулф. У меня имеются лишь скромные сбережения. А вот мой брат – в том случае, если вы нас от нее избавите, поможете ему от нее отделаться, – он по-настоящему genereux – прошу прощения, – он по-настоящему щедрый человек. Он не станет скупердяйничать.

– Но ведь не он нанимает меня, а ваше предложение о том, что эта женщина на него давит, может оказаться безосновательным. – Вулф потряс головой. – Нет. В данном случае риск не оправдан. Если ваш брат сам обратится ко мне с этой просьбой – другое дело.

– Вы можете привести его ко мне? Или направить?

– Нет, не могу! – Она всплеснула руками. – Вы должны понять, что это совершенно невозможно! Я же говорила вам, что, когда спросила его про Бьянку Фосс, он ничего мне не ответил. Он даже разозлился. Он всегда был со мной вежлив, но тогда буквально пришел в ярость. Уверяю вас, мистер Вулф, она настоящая злодейка. Вы же такой sagace – извините меня, – вы же такой проницательный, что сразу ее раскусите, с первого взгляда, с полуслова.

– Возможно. – В голосе Вулфа прозвучало нетерпение. – Но даже в таком случае пользы от того, что я распознаю в ней злодейку, не будет ни на грош. Нет, мадам.

– Но вы же сами поймете, что я права. – Она открыла сумочку, обеими руками порылась в ней, что-то извлекла, потом встала, шагнула к столу Вулфа и положила прямо перед ним несколько бумажек.

– Здесь, – сказала она, – триста долларов. Для вас это ничто, но вы можете рассматривать их как свидетельство моих серьезных намерений. – Она вернулась к креслу и уселась. – Я знаю, что вы никогда не выходите по делам из дому, так что туда вас не заманить, но я и ее не могу попросить прийти сюда к вам – она расхохочется мне в лицо; а вот вы – другое дело. Вы могли бы сказать ей, что вас по секрету попросили переговорить с ней по очень важному делу, и пригласили бы ее приехать к вам. Только не говорите, в чем суть дела. Она придет – побоится не прийти – это само по себе докажет, что она что-то скрывает. Ей есть что скрывать. Потом, когда она придет, вы сможете расспрашивать ее о чем угодно. Тут уж мои советы вам ни к чему. Вы – очень проницательный человек.

– Пф! – хмыкнул Вулф и покачал головой. – Всем есть что скрывать.

– Да, – согласилась Флора Галлент, – но не такое, из-за чего можно испугаться встречи с Ниро Вулфом. Вы только пригласите ее и поговорите с ней, а потом мы посмотрим. Может быть, этого окажется вполне достаточно. Вот увидите.

***
Не могу сказать, что три сотни долларов, появившиеся на его столе, ни капельки не повлияли на решение Ниро Вулфа. Пусть даже после уплаты подоходного налога эта сумма похудеет на две трети, все равно остатка хватит на то, чтобы оплатить трехнедельный запас пива или мое жалованье за два дня. Кроме того, его наверняка обуяло любопытство: придет ли Бьянка Фосс или нет? Нельзя было сбросить со счетов и то, что в случае успеха он мог сорвать приличный гонорар.

Возможно, помогла и тонкая лесть – Флора Галлент дважды назвала его проницательным, поэтому хотя виду он и не показывал, внутри наверняка пыжился от гордости. Но окончательно исход дела решила, думаю, моя угроза уйти в отпуск без сохранения содержания, если он не согласится помочь. Словом, Вулф сдался и ворчливо спросил:

– Где она?

– В ателье моего брата. Она всегда там.

– Дайте мистеру Гудвину номер телефона.

– Я сейчас узнаю. Возможно, она сейчас внизу. – Флора Галлент протянула руку к аппарату на столе Вулфа, но я предложил ей воспользоваться моим и встал со стула, освобождая место. Она подошла, села, сняла трубку и набрала номер.

Несколько секунд спустя она заговорила:

– Дорис? Флора. Мисс Фосс у вас?.. Нет. Я думала, вдруг она спустилась… Нет, ничего, я позвоню ей по ее личному номеру.

Флора Галлент нажала на рычажок и сказала: «Она у себя наверху в кабинете», потом набрала другой номер. Когда на другом конце ответили, она заговорила совершенно иным голосом, едва шевеля губами и гнусавя:

– Мисс Бьянка Фосс? Не кладите трубку, пожалуйста. С вами хочет поговорить мистер Ниро Вулф… Мистер Ниро Вулф, частный сыщик.

Она бросила взгляд на Вулфа, и он снял трубку. Я решил тоже проявить любопытство и протянул руку к своей телефонной трубке; Флора Галлент передала ее мне и встала с моего стула. Когда я занял свое место и поднес трубку к уху, Вулф заговорил:

– Ниро Вулф у телефона. Это мисс Бьянка Фосс?

– Да. – Больше похоже на «нда». – Что вам нужно?

Слово «вам» она произносила как «уам».

– Если вы не знаете, кто я такой, то я объясню…

– Я знаю, кто вы такой. Что вам нужно?

– Я хочу пригласить вас приехать ко мне. Ко мне обратились с просьбой обсудить с вами одно дело и…

– Кто вас просил?

– Я не вправе вам ответить. Я бы хотел…

– Какое еще дело?

– Не перебивайте. Позвольте мне закончить. Дело строго конфиденциальное, довольно щекотливое и касается лично вас. Это все, что я могу сказать вам по телефону. Я уверен, что вы…

Его оборвало злобное фырканье, вслед за которым в мое ухо ворвался срывающийся голос:

– Я прекрасно знаю, кто вы такой! Дерьмо вы собачье из вонючей клоаки, ясно? Чванливое ничтожество и разбухший ком сала, вот вы кто! И вы еще смеете… Аоооуы!

Так примерно можно передать то, что я услышал.

То ли вскрик, то ли стон, то ли просто какое-то непонятное восклицание. И тут же послышались другие звуки: что-то упало, разбилось, потом послышался слабый шелест и – наступила тишина. Я посмотрел на Вулфа, а он уставился на меня.

– Алло, алло, алло! – завопил я в свою трубку. – Алло! Алло!

Я положил трубку. Вулф последовал моему примеру.

– Что случилось? – недоуменно спросила Флора Галлент. – Она бросила трубку?

Мы ее не замечали. Вулф смотрел на меня.

– Арчи? Ты слышал.

– Да, сэр. Я бы предположил, что ее ударили и, падая, она зацепила телефонный аппарат, который стукнулся об пол. Об остальных звуках судить не стану, разве что рискну заключить, что в конце либо она сама, либо кто-то другой повесили трубку на рычажки, и связь прервалась. Я не могу… Оставьте, мисс Галлент! Успокойтесь.

Она обеими руками уцепила меня за локоть и возбужденно лепетала:

– Что там? Что случилось?

Я взял ее за плечо и довольно крепко сжал.

– Сделайте глубокий вдох и отпустите меня, – назидательно сказал я. – Вы слышали, что я сказал мистеру Вулфу. – Судя по всему – на нее что-то обвалилось, а потом это что-то повесило трубку.

– Но этого не может быть! Это же невозможно!

Тем не менее именно так я воспринял это на слух. Какой там номер телефона? Я имею в виду тот, что внизу.

Флора Галлент таращилась на меня, хлопая ресницами. Я посмотрел на Вулфа, он кивнул, и я, высвободив руку из ее цепких пальцев, сел на свой стул, раскрыл телефонный справочник Манхэттена, нашел букву «Г», отыскал нужный номер, ПЛ-2-0330, набрал его.

Вежливый женский голос ответил:

– Алек Галлент Инкорпорейтед!

– Говорит один из друзей мисс Фосс, – сказал я. – Я только что разговаривал с ней по телефону, что стоит у нее наверху, в ее кабинете, и мне показалось, что с ней что-то случилось. Вы не могли бы послать кого-нибудь наверх, чтобы проверить? Прямо сейчас. Я подожду у телефона.

– А кто говорит?

– Неважно. Поторопитесь, пожалуйста. Возможно, ей нужна помощь.

Я услышал, как она кого-то окликнула, а потом, судя по всему, трубку чем-то прикрыли. Я сидел и ждал.

Вулф сидел и хмуро пялился на меня. Флора Галлент, устав стоять надо мной, повернулась, прошагала к красному кожаному креслу и присела на самый краешек. Я оросил взгляд на ручные часы: одиннадцать сорок. Разговор с Бьянкой Фосс оборвался, когда стрелки показывали одиннадцать часов тридцать одну минуту. Ожидание затягивалось, но вот наконец в мое ухо ворвался мужской голос:

– Алло!

– Алло!

– Говорит Карл Дрю. Будьте любезны, представьтесь, как вас зовут.

– Моя фамилия Уотсон. Джон X. Уотсон. А с мисс Фосс все в порядке?

– Назовите, пожалуйста, свой адрес, мистер Уотсон.

– Зачем? Мисс Фосс знает, где я живу. Так с ней все в порядке?

– Я должен записать ваш адрес, мистер Уотсон. Я настаиваю. И вы сами должны это понять, потому что мисс Фосс мертва. Она подверглась нападению прямо у себя в кабинете. Судя по вашим словам, ее убили в то время, как она говорила с вами по телефону. Поэтому я не прошу, а настаиваю: продиктуйте мне свой адрес.

– Кто на нее напал?

– Не знаю. Откуда мне знать, черт побери? Я должен записать…

Я положил трубку – плавно, чтобы не показаться хамом, – развернулся и спросил у Флоры Галлент:

– Кто такой Карл Дрю?

– Управляющий делами. А что случилось?

Я обратился к Вулфу:

– Мои предположения почти подтвердились. Мисс Фосс убили. Прямо в кабинете. Карл Дрю сказал, что на неенапали, но не сказал – как и кто.

Вулф свирепо посмотрел на меня, потом чуть повернул голову и с тем же свирепым выражением уставился на Флору Галлент. Она одеревенело привстала с кресла и, приняв вертикальное положение, запричитала:

– Нет. Нет. Нет, это невозможно!

– Я всего-навсего процитировал Карла Дрю, – напомнил я.

– Не может быть. Он сам так сказал? Она мертва?

– Бьянка Фосс?

– Четко и ясно.

Флора, казалось, вот-вот упадет в обморок, так что я на всякий случай привстал.

– Но как… – Она недоговорила. Потом повторила: – Но как же… – и снова замолчала. И вдруг, резко развернувшись, решительно зашагала к двери.

Вулф окликнул:

– Мисс Галлент, заберите свои деньги!

Флора Галлент, словно не услышав, вышла из кабинета, Вулф передвинул деньги мне. Я взял их и поспешил в прихожую.

Флору Галлент я застиг уже у дверей. Когда я протянул ей деньги, она, словно не замечая меня, шагнула к двери, но я решительно преградил ей дорогу, выхватил у нее из рук сумочку, открыл, опустил купюры внутрь, закрыл сумочку и вернул владелице.

Я сказал:

– Полегче, Быстрый Палец. Дышите глубже. Кстати, норку вы нам оставляете?

– Ой, – Флора сглотнула. – А где она?

Я принес ей норку и добавил:

– По-моему, за вами нужно поухаживать. Я, пожалуй, выйду и пригоню вам такси.

Флора замотала головой.

– Со мной все в порядке.

– Ничего подобного. Вы попадете под машину.

– Нет, не попаду. Не провожайте меня. Дайте мне уйти… пожалуйста.

Я понял, что спорить бесполезно, и распахнул перед ней дверь. Флора с каменным лицом вышла. Я проводил ее взглядом, опасаясь, что она может оступиться на одной из семи ступенек крыльца, но она благополучно сошла на тротуар и зашагала на запад, в сторону Десятой авеню. Что ж, по меньшей мере, она не утратила способности топать пешком – ведь на Десятой авеню движение было одностороннее, к тому же в сторону от центра.

***
То, что я решил возвратиться в кабинет не сразу, можно объяснить по-разному. Например, тем, что я не выносил музыку, хотя звуки, которые издает рассвирепевший Вулф, едва ли можно назвать музыкальными. Другая причина могла состоять в том, что я решил повременить с возвращением из чувства такта: я отлично понимал, в каком состоянии пребывает Вулф, и подумал, что лучше пока оставить его наедине с самим собой. Я лично предпочитаю второе объяснение. Как бы то ни было, я сразу зашагал к лестнице, но не успел преодолеть и нескольких ступенек, как услышал его громовой рык:

– Арчи! Иди сюда!

Я круто развернулся, спустился, пересек прихожую и остановился на пороге кабинета.

– Да, сэр? Я собирался подняться к себе – проверить, не течет ли кран.

– Пусть течет. Сядь.

Я послушно просеменил к своему вращающемуся стулу и уселся.

– Жаль, – с сожалением произнес я. – Три сотни долларов, конечно, ерунда, но…

– Замолчи.

Я едва заметно пожал плечами. Вулф поерзал в кресле, устраиваясь удобнее, потом вперил в меня колючий взгляд.

– Должен тебя поздравить, – сказал он, – план ты разработал хитроумный. Заманить меня к телефону, чтобы я мог подтвердить, что в момент убийства вы с мисс Галлент находились здесь, в кабинете, это не только остроумно, но и дьявольски смело. Даже дерзко. Однако боюсь, что твое безрассудство возобладало над осторожностью. Возможно, тебе грозит смертельная опасность, а мне, признаться, придется без тебя несладко – ведь ты сядешь в тюрьму надолго. Поэтому я хотел бы помочь тебе, если это в моих силах. Даже большему недоумку, чем Кремер, сразу станет ясно, что вы с мисс Галлент рассчитали все по минутам: убийца нанес роковой удар во время разговора мисс Фосс со мной; следовательно, говоря языком судейских крючков, вы вступили в заговор с убийцей. Значит, теперь наша задача состоит в том, чтобы отвести от тебя подозрения. Но как? Ты, несомненно, обдумал это?

– Да, разумеется.

– И?

– Думаю, что дело швах. Безнадега. Я влип по самые уши. И грозит мне вовсе не каталажка, а скромненький заряд в шесть тысяч вольт. Я понимаю, что причиняю вам неудобство, но это ничто по сравнению с неудобством, которое ожидает меня. Жаль, конечно, ведь работать на вас – непревзойденное удовольствие. – Я закинул ногу на ногу. – Послушайте. Я понимаю – вы исходите желчью. Да, я впустил ее, каюсь. Я… ээ-э, уговорил вас принять ее – был грех. Если у вас приступ злобы пожалуйста, злитесь сколько душе угодно, выпускайте пары, срывайтесь на меня, пфыкайте, но покончим с этим.

– Желчью я вовсе не исхожу, а глагола «пфыкать» не существует.

– Хорошо, беру его назад. Значит, дело даже хуже, чем я предполагал: вместо пфыканья или гррычания вы фиглярничаете. Скажите лучше все, что обо мне думаете.

– Нет. Таких слов в моем лексиконе нет. Ты понимаешь, во что мы влипли?

– Разумеется. Если эту Фосс и впрямь убили, а это наверняка так, то Флора безусловно расскажет фараонам, где она была, когда это случилось. К нам тут же нагрянут гости, а на суде мы с вами будем главными свидетелями. И даже не свидетелями, а слухателями – ведь мы не видели, а слышали, как ее убили. Ничего, зато мы заслухательствуем время убийства с точностью до минуты. Вам придется провести нескончаемые часы на жесткой скамье в зале суда. Я понимаю, как вы страдаете, но не виню вас. Валяйте, выкладывайте все, что обо мне думаете.

– Ты признаешь свою ответственность?

– Нет. Мне просто не повезло.

– Это тебя не оправдывает. Человек должен отвечать за свои поступки, а не надеяться на везение. Как давно ты знаешь эту женщину?

– О, уже целых девятнадцать часов. Она поймала меня на Тридцать восьмой улице вчера, в пять часов дня.

– Поймала?

– Да. Я думал, что она следит за Путцем, а она, по ее словам, преследовала меня. Это, естественно, польстило моему мужскому самолюбию. Я повел ее в бар, угостил выпивкой – она заказала вермут, – и вот тут-то выяснилось, что на самом деле ей нужны вы, а не я. Сердце мое было разбито, но дело пахло приличным гонораром, и я повел ее танцевать; ну и угостил, понятно. Кончись дело гонораром, этот вечер пошел бы в счет моих накладных расходов, но вот теперь…

– Нет.

– Очень хорошо. Всю подноготную выкладывать она мне не стала, но того, что рассказала, показалось мне достаточным, чтобы урвать у вас полчаса времени; поэтому я и пригласил ее сегодня на одиннадцать.

– В котором часу ты вернулся домой?

– В полночь.

– Ты провожал ее до дома?

– Нет. Она воспротивилась. Я посадил ее в такси.

– Сегодня утром, прежде чем прийти, она не звонила?

– Нет.

– Как она приехала? В такси?

– Не знаю. Возможно, Фриц знает – он ее впустил.

– Да, должно быть, в такси. – Вулф поджал губы. Потом заметил: – Машины попадают в аварии сотни раз на дню. Почему с ней так не случилось? – Он выпрямился и позвонил – сигнал Фрицу, что пора подавать пиво. – Проклятье! Напечатай подробный отчет – это сбережет нам время и позволит приуменьшить нападки. Как ты с ней вчера встретился, о чем вы говорили и что случилось сегодня здесь – включая все разговоры. Подпишем оба.

– А как насчет разговоров, которые мы с ней вели вчера вечером?

– Нет, не надо. Ты сказал, что расчувствовался. Я подпишу только то, что прочитаю, а уж такое я безусловно читать не буду.

Я развернулся на своем вращающемся стуле, пододвинул ближе пишущую машинку и вставил три листа бумаги с копиркой. Все отчеты, а тем более подписываемые заявления я всегда печатаю в трех экземплярах.

Остаток дня я провел за машинкой, с перерывом на обед и на телефонные звонки. В числе прочих позвонил Лон Коэн из «Газетт» с просьбой просветить его насчет убийства Бьянки Фосс. Сперва я пришел в недоумение – уж слишком быстро фараоны успели пронюхать про нашу встречу с Флорой Галлент. Но загадка скоро прояснилась: один из репортеров «Газетт» видел меня с ней в «Колонне», а Лон Коэн принадлежит к тем людям, которые уверены: если я появляюсь хоть в миле от человека, имеющего даже самое отдаленное отношение к убийству, значит, ищи Ниро Вулфа. Я признался, что в деле Бьянки Фосс мы мечтаем только об одном – как бы не оказаться в него замешанными. Тут я не погрешил против истины. За прошедшие годы я отпечатал дословно сотни длиннющих разговоров, даже состоявшихся недели и месяцы назад – мне это раз плюнуть, но на сей раз я не спешил, ведь сам Вулф пообещал подписать наши показания. К тому же он собирался их прочитать, а поскольку пребывал в капризном и раздраженном настроении, наверняка спал и видел, как назидательно сообщит мне, что сказал вовсе не «продолжительный, тяжелый и чрезвычайно дорогой», а «продолжительный, трудный и чрезвычайно дорогой». И мне придется перепечатать целую страницу. Поэтому я не торопился и допечатывал последний абзац, когда Вулф вошел в кабинет после дневного свидания с орхидеями, продолжавшегося, как всегда, с четырех до шести. Когда он взгромоздился в свое слоновье кресло, я отдал ему первые пять страниц, и Вулф погрузился в чтение. Поглядывая на него, я всякий раз убеждался, что хмурится он не больше обычного. Закончив печатать, я передал ему последнюю страницу, прибрал на столе и встал поразмяться.

Читал Вулф быстро. Дойдя до конца, он прокашлялся и мстительно произнес:

– Одно только. Разве я сказал: «непременно виновны»? Мне кажется, я сказал: «обязательно виновны».

– Нет, сэр. Сами знаете – вы обожаете слово «непременно». Вы наслаждаетесь, произнося его. Возможно, вы помните…

В дверь позвонили. Я выбрался в прихожую, включил наружное освещение и посмотрел в одностороннее стекло. Можно было не приглядываться: инспектора Кремера из Манхэттенской уголовки спутать с кем-либо невозможно.

***
Я просунул голову в кабинет и сказал Вулфу:

– Он.

Вулф поджал губы и с шумом выпустил воздух через ноздри.

– Я вижу, вы подписали показания, – заметил я. – Может, я приоткрою дверь на полдюйма, просуну ему бумаги и скажу, что это ему подарок от вас?

– Нет. Эти полдюйма могут сработать и в обратную сторону. Если он принес ордер, то просунет его тебе. Впусти его.

Я развернулся, отомкнул входную дверь, широко распахнул ее и радостно завопил:

– Вот это сюрприз! Инспектор Кремер! Мы так по вас соскучились. Заходите.

Он уже вошел. Когда я запер дверь и повернулся, он уже избавился от пальто и шляпы, небрежно бросив их на стул; когда же я повесил пальто на вешалку, а шляпу положил на полку – Кремер прекрасно знал, где их место, – он уже развалился в красном кожаном кресле и разглагольствовал.

– …и не говорите мне, что вы ничего не знали о готовящемся преступлении. И вы и Гудвин безусловно были в курсе происходящего. И что, вы поставили в известность полицию? Выполнили свой долг гражданина и лицензированного частного сыщика? Нет же…

Вулф сидел с закрытыми глазами. Я же, сидя за своим столом, наоборот, смотрел во все глаза. Для меня наслаждение – наблюдать, как входит в раж инспектор Кремер. Он и так крупный и краснорожий, а когда распаляется, кажется разбухает до неимоверных размеров, да и физиономия багровеет все больше и больше, приобретая сочный томатный оттенок.

Когда Кремер приумолк, чтобы перевести дух, глаза Вулфа открылись.

– Уверяю вас, мистер Кремер, ваши обвинения совершенно незаслуженны. Все это время мистер Гудвин провел за письменным столом, работая не покладая рук, чтобы выполнить свой долг гражданина и лицензированного частного сыщика. – Он приподнял листы бумаги. – Вот отпечатанные показания, подписанные нами обоими. После того как вы их прочитаете, мы ответим на все ваши вопросы, которые имеют отношение к делу.

Кремер не шелохнулся, Вулф – тем более; мне пришлось встать, взять со стола Вулфа бумаги и передать их Кремеру. Тот без единого слова благодарности вырвал их у меня, ожег испепеляющим взглядом Вулфа, пробежал глазами первые строчки, кинул злобный взгляд на меня и принялся читать. Бегло прочитав наши показания, он вернулся к началу и принялся читать снова, уже внимательнее. Вулф откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Я коротал время, следя, как меняется выражение Кремера. Дойдя до конца, он заглянул куда-то в середину, потом уставился на Вулфа.

– Стало быть, вы уже их подготовили, – заявил он без тени признательности в голосе.

Вулф открыл глаза и кивнул.

– Да, я рассчитывал, что мы тем самым сбережем себе время и избавимся от лишних хлопот.

– Верно. Вы, как всегда, предусмотрительны. Что ж, должен признать, ваши показания согласуются со свидетельством Флоры Галлент. Хотя это не удивительно, ведь она ваша клиентка. Это так?

– Пф! В наших показаниях ясно сказано, что у меня нет клиента.

– В том случае, если вы ничего не утаили, – процедил Кремер. – Вы ведь наверняка что-то скрыли?

– Да, – признал Вулф. – Многое из разговора мистера Гудвина с мисс Галлент. Он не имеет ни малейшего касательства к делу.

– Что ж, мы их, конечно, тщательно изучим. Нам важны любые мелочи… Например, когда вы услышали звук удара, было ровно полдвенадцатого?

– Строго говоря, самого звука удара мы не слышали, – возразил Вулф. – Отчет напечатал мистер Гудвин, но я его прочитал, и в нем не сказано ни слова о том, что мы слышали звук удара.

Кремер отыскал на девятой странице отчета нужное место и дотошно перечитал его.

– Хорошо, – согласился инспектор. – Вы слышали, как она застонала, потом что-то рухнуло и послышался какой-то шелест. Но ведь удар-то был. Ее огрели по затылку большим куском мрамора пресс-папье, – а потом затянули шарф вокруг горла, чтобы удушить ее. Вы тут пишете, что это случилось в одиннадцать часов тридцать одну минуту.

Я внес поправку:

– Стон я услышал раньше. После него раздавались Другие звуки, потом связь оборвалась, и я несколько Раз прокричал «алло», что было вполне естественно, но глупо. И, лишь повесив трубку, я взглянул на часы – тогда я и засек время. А стон раздался примерно минутой раньше. В одиннадцать тридцать. Если эта минута для вас настолько важна, конечно.

– Не настолько. Но самого удара ты не слышал?

– Нет.

Кремер, насупясь, вернулся к отчету, перечитал первую страницу и просмотрел остальные. Потом задрал голову и посмотрел на Вулфа.

– Я знаю, какое значение вы придаете правильному употреблению слов, – произнес он, – и какой вы мастер увиливать от прямого ответа. Тут подразумевается, что прежде вы не были знакомы с Флорой Галлент и не имели никаких дел ни с ней, ни с ее братом, ни с кем бы то ни было еще из их фирмы. Однако прямо так не изложено. Я хотел бы знать, так ли это на самом деле.

– Подразумевается все верно, – заметил Вулф. – Как и указано в отчете, я никогда не имел никаких дел ни с мисс Галлент, ни с ее братом, ни – насколько мне известно – с кем-либо из их коллег. То же самое верно и в отношении мистера Гудвина. Так, Арчи?

– Да, – подтвердил я.

– Что ж, приму ваши показания к сведению, – проронил Кремер, сложив листки бумаги вчетверо и упрятав их в карман. – Значит, вы никогда прежде не слышали голос Бьянки Фосс и не сумели бы опознать его по телефону.

– Нет, конечно.

– Теперь, поскольку она мертва, вы тем более его не опознаете. Стало быть, вы не готовы присягнуть, что разговаривали именно с ней.

– Безусловно.

– Тогда возникает вопрос. Если с вами разговаривала и в самом деле Бьянка Фосс, то ее убили ровно в половине двенадцатого. В фирме Алека Галлента есть еще четверо людей, которые занимают ответственные посты и у которых были основания недолюбливать Бьянку Фосс. Они сами это признали. Кроме Флоры Галлент это Анита Принс, закройщица и дизайнер, работающая с Галлентом вот уже восемь лет; Эмми Торн, ответственная за связи и реализацию, работает в фирме четыре года; и Карл Дрю, главный управляющий делами, работает пять лет. Никто из них в половине двенадцатого Бьянку Фосс не убивал. С четверти двенадцатого и вплоть до той минуты, когда позвонил мужчина, назвавшийся Джоном X. Уотсоном, Карл Дрю находился внизу, в главном зале, на глазах у четырех очевидцев, в том числе – двоих клиентов. Анита Принс с одиннадцати часов не выходила из мастерской, расположенной на верхнем этаже; кроме нее там был сам Алек Галлент, две манекенщицы и около дюжины служащих. Эмми Торн в одиннадцать двадцать приехала на заранее назначенную деловую встречу в конторе на Сорок шестой улице, где оставалась в присутствии трех свидетелей до без четверти двенадцать. А Флора Галлент сидела здесь у вас. Все железно, комар носа не подточит.

– Очень ловко, – согласился Вулф.

– Даже чересчур ловко, – кивнул Кремер. – Конечно, зуб на Бьянку Фосс точили и другие, но, судя по нашим сведениям, эта четверка стояла особняком. Вне конкуренции. И у них всех…

– А почему четверка? Самого Алека Галлента вы разве не считаете?

– Хорошо, пусть тогда пятеро. Так вот, у них всех имеется алиби, в том числе и у Алека Галлента. Если ее и впрямь убили в половине двенадцатого. Так что давайте исходить из того, что это не так. Предположим, что убили ее раньше – в одиннадцать, например. Предположим, что Флора Галлент вас надула и вы говорили вовсе не с мисс Фосс, а с другой женщиной, которая только имитировала ее голос, а потом разыграла всю эту сцену со вздохом и прочими шумами, чтобы сбить вас с толку и убедить в том, что вы и в самом деле слышали, как ее убили.

Вулф приподнял брови.

– А труп тем временем уже лежал на полу?

– Разумеется.

– Тогда вы не много выигрываете. А кто сыграл роль мисс Фосс? Ведь у остальных подозреваемых тоже есть алиби на одиннадцать тридцать.

– Да, я понимаю. Но всего в фирме работают девятнадцать женщин, и любая из них, которая не способна совершить убийство, вполне могла согласиться на то, чтобы помочь замести следы, после того как Бьянку Фосс убили. Так мне кажется.

Вулф скорчил гримасу.

– Очень уж хитроумно, мистер Кремер. Если предположить, что убийство совершила Флора Галлент, то преступление было спланировано с поразительной тщательностью. Вчера утром мисс Галлент позвонила нам, и мистер Гудвин назначил ей встречу на сегодня, на одиннадцать утра. Неужели она убила мисс Фосс, оставила кого-то караулить труп, помчалась сюда и надоумила меня позвонить по телефону мисс Фосс? Мне кажется, что это притянуто за уши.

– А я и не говорил, что убийца – Флора Галлент, – возразил Кремер, не желая отступаться. – Это мог быть кто угодно из них. Он или она вовсе не обязаны были знать, что вы позвоните по ее номеру. Возможно, убийца сам хотел позвонить, чтобы засечь время, когда случилось убийство, в присутствии свидетелей; ваш же звонок просто сыграл им на руку, и тот, кто сторожил тело, разыграл эту комедию. Я готов придумать дюжину версий того, как это могло случиться. Черт побери, я и сам прекрасно понимаю, что это кажется притянутым за уши. Но я вовсе не прошу, чтобы вы лезли вон из кожи и ломали над этим голову. Вы, должно быть, уже догадались, почему я завел этот разговор.

Вулф кивнул.

– Думаю, что да. Вы хотите, чтобы я… и мистер Гудвин еще раз подумали и обсудили то, что слышали собственными ушами. Вы хотите узнать, уверены ли мы в подлинности этих звуков. И если нет, то согласны ли вы допустить, что нас пытались одурачить.

– Да. Совершенно точно.

Вулф потер костяшкой пальца нос и зажмурился.

Потом открыл глаза и посмотрел на инспектора.

– Боюсь, что бессилен вам помочь, мистер Кремер.

Если нас хотели обвести вокруг пальца, то проделано все было мастерски. Слушая по телефону, я даже не заподозрил, что меня разыгрывают. Разумеется, как только я узнал, что эти звуки позволили точно засечь время убийства, то сразу подумал, что дело может быть нечисто, но по существу мне добавить нечего. Арчи?

Я помотал головой.

– Мне тоже. – И добавил, обращаясь к Кремеру: – Вы читали мои показания, а там ясно изложено: я предположил, что ее ударили, она упала и зацепила телефонный аппарат, который свалился на пол. Менять собственные показания я не стану. Перечитайте отчет повнимательнее. Там сказано, что она как бы пыталась закричать, но крик перерос в стон. Словно она что-то увидела и хотела вскрикнуть, но в этот миг ее ударили, и из груди невольно вырвался стон. Звука удара мы бы в этом случае и не могли услышать. От удара мраморной глыбой по голове много шума не бывает. Теперь о вашем предположении, что убить ее могли на полчаса раньше. Я – или Джон Уотсон – перезвонил сразу же, а Карл Дрю беседовал со мной шесть-семь минут спустя, следовательно, он или кто-то другой видели тело не больше, чем через пять минут после того, как мы услышали стон. Оно еще дергалось? Или хотя бы – шевелилось?

– Если верить Дрю, то нет. С такой удавкой на шее особенно не подергаешься.

– А что сказал врач?

– Он приехал в две минуты первого. Если бы вокруг раны запеклась кровь, он определил бы время убийства точнее, но крови совсем не было. Так что он нам не помог.

– А что известно о мизансцене? Кто-то должен был быстро выскочить из ее кабинета сразу после того, как мы услышали эти звуки. Если это был убийца, то ему или ей оставалось только положить трубку и затянуть вокруг шеи шарф, а на это много времени не требуется. Если же, как вы предположили, убийство свершилось раньше, то убийце оставалось только положить трубку. В любом случае – неужели никто из окружающих ничего не заметил?

– Если кто-нибудь и заметил, то хорошо это скрывает. Насколько вам известно, Бьянка Фосс не пользовалась особой популярностью. К тому же у них там три отдельных входа и три лифта: в салоне, служебный и в главном вестибюле. Чтобы подняться в контору, необязательно заходить в вестибюль или проходить через салон.

– Да, замечательно. Значит, пока ровным счетом ничего не ясно.

– Ясно, как в тумане. – Кремер грузно поднялся и произнес, глядя на Вулфа: – Значит, вы даже не заподозрили, что вас разыгрывают?

– Нет. И по существу мне добавить нечего. Тем более когда вы позволяете себе подобные инсинуации.

– Да, выражаться вы умеете, – протянул Кремер. – Ничего, когда мы изучим ваши показания, у меня возникнут новые вопросы. – Он резко развернулся и затопал к двери. Не дойдя до нее, обернулся. – Мне не нравится, когда кто-то зубоскалит по поводу убийства; убийство – не шутка, но Бьянка Фосс расценила вас не вполне верно. Собачье дерьмо? Вонючая клоака? Нет, я не согласен, это слишком сильно сказано. Хотя и недалеко от истины.

И вышел вон.

Я подал Кремеру пальто, хотя он этого не заслужил, вернулся в кабинет и увидел, что Вулф уже преспокойно откинулся на спинку кресла и погрузился в очередную книгу.

Я подошел к своему столу, взял копию наших показаний, чтобы подколоть к архиву, и вскользь обронил:

– Что ж, если ему удастся доказать, что нас разыграли, считайте, что вам повезло. Вам уже не придется протирать штаны на жесткой скамье в зале суда.

– Ничего у него не выйдет. Не дождется. – Он поднял глаза. – Арчи.

– Да, сэр?

– Я похож на олуха?

– Нет. Это слишком сильно сказано. Хотя и недалеко…

– Тогда пусть не рассчитывает, что ему удастся поставить меня в дурацкое положение.

– Похоже, вы уже что-то задумали. Могу ли я чем-нибудь помочь?

– В данную минуту – нет.

– Указания на вечер будут?

– Нет.

Он снова уткнулся в книгу, а я понес бумаги к картотечным ящикам.

***
На следующее утро, в среду, завтракая и одновременно изучая свежий выпуск «Таймс», что давно вошло у меня в привычку, я прочитал материалы про убийство Бьянки Фосс. Кое-каких мелочей я не знал, но в целом ничего важного или полезного не обнаружил. В статье упоминалось, что звонил некий Джон Х. Уотсон, но никто не намекал, что под фамилией Уотсона укрывается Арчи Гудвин. Про Ниро Вулфа также не было ни слова. Я, конечно, согласен, что и полицейский и окружной прокурор имеют право приберегать кое-какие сведения для себя, но ведь и мне не вредно лишний раз увидеть свою фамилию в газетных столбцах.

Словом, я не на шутку разобиделся и решил позвонить Лону Коэну в «Газетт» и сделать ему царский подарок – выложить всю подноготную. Потом, сообразив, что сначала мне придется поставить в известность Вулфа, я решил дождаться одиннадцати часов, когда он спустится из оранжереи. Вулф всегда завтракает в своей спальне – Фриц приносит ему завтрак на подносе, – а в кабинет неизменно спускается после ежедневного утреннего свидания с орхидеями.

Кстати говоря, другая заметка в «Таймс» имела ко мне чуть большее отношение. Оказывается, Сара Йер покончила жизнь самоубийством, и ее тело найдено во вторник вечером в ее скромной квартирке в доме без лифта на Восточной Тринадцатой улице. Я никогда не писал восторженных писем ни одной актрисе, но пару лет назад, увидев игру Сары Йер в спектакле «Я хочу прокатиться», я был к этому близок, как никогда. В первый раз я смотрел этот спектакль со спутницей, а потом еще три раза ходил один. А зачастил я на Бродвей из-за того, что мне показалось, будто я безумно влюблен в Сару Йер, и я надеялся таким образом избавиться от этой напасти; однако когда выяснилось, что и после трех посещений ничего не изменилось, я бросил это занятие. Решил, что проверю силу своего чувства год-два спустя, если представится случай, но случая больше не представилось. Сара Йер внезапно прекратила играть в этом спектакле и вообще ушла из театра; поговаривали, что она законченная алкоголичка и что с ней все кончено.

Вот почему я перечитал заметку дважды. В ней прямо не говорилось о самоубийстве, поскольку записку Сара Йер не оставила, но на столе стояла почти пустая бутылка виски, а на полу возле дивана, на котором нашли мертвое тело актрисы, обнаружили стакан с остатками цианистого калия. С фотографии на меня смотрела та самая женщина, в которую я был настолько влюблен. Я спросил Фрица, видел ли он хоть раз Сару Йер, а Фриц в ответ спросил, в каких фильмах она снималась. Я ответил, что в фильмах она вообще не снималась, поскольку была слишком хороша для кино.

Мне не пришлось ставить Вулфа в известность о предполагаемом звонке Лону Коэну, поскольку, когда в одиннадцать часов Вулф спустился на лифте из оранжереи, меня уже не было. Я как раз приканчивал вторую чашечку кофе, когда позвонили из прокуратуры и настоятельно попросили, чтобы я приехал; я повиновался и провел два часа в обществе помощника окружного прокурора по фамилии Брилл. Когда допрос подошел к концу, я знал немного больше, чем в начале, а вот Брилл остался при своих. Копия наших показаний лежала перед ним на столе, и Брилл интересовался, не могу ли я что-либо добавить. Следует воздать ему должное: он здорово позабавился. Выпаливал вопрос, а потом минут девять копался в наших показаниях, проверяя, не наврал ли я.

Возвращаясь около полудня домой, я рассчитывал застать Вулфа недовольным и брюзжащим. Он предпочитает, чтобы я был на месте, когда он спускается из оранжереи. Он не имел бы ничего против, если бы меня вызвали к прокурору по делу, которое расследуем мы, но в данном случае меня вызвали вовсе не по нашим делам. У нас не было ни клиента, ни дела, да и никакой гонорар впереди не маячил. И тем не менее меня подстерегала неожиданность. Вулф даже не пытался брюзжать; он был занят! Перед ним на столе лежал раскрытый телефонный справочник, Вулф сам лично прошагал к моему столу, нагнулся, взял справочник и отнес к себе на стол. Неслыханно!

– Доброе утро, – поздоровался я и помотал головой в надежде, что мираж рассеется. – Что стряслось?

– Ничего. Мне понадобилось найти один номер.

– И нашли?

– Да.

Я уселся. Вулф любит, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами собеседника, поскольку в противном случае ему пришлось бы запрокидывать голову назад, а это тяжело и утомительно.

– У прокурора ничего нового для нас нет, – сказал я. – Отчет нужен?

– Нет. У меня есть для тебя поручение. Нужно проверить одно любопытное предположение. Отправляйся в ателье Алека Галлента на Пятьдесят четвертой улице и переговори с самим мистером Галлентом, его сестрой, мисс Принс, мисс Торн и мистером Дрю. Если получится – по отдельности. Скажешь каждому из них… Ты по-прежнему читаешь по утрам «Таймс»?

– Разумеется.

– Скажешь каждому из них, что я навожу справки о Саре Йер для клиента и буду признателен за любые сведения, которыми они располагают и готовы поделиться с нами. Я хотел бы также ознакомиться с любыми письмами, записками или другими бумагами, которые они от нее получили в течение, скажем, последнего месяца. Не приподнимай так бровь. Ты же знаешь, что меня это сбивает с толку.

– Никогда еще не видел вас сбитым с толку, – хмыкнул я, но бровь чуть опустил. – А что вы замыслили?

– Возможно, я просто тычу пальцем в небо. Тебе это пока знать ни к чему. Приступай.

– Прямо сейчас?

– Да. Незамедлительно.

– А если меня спросят, кто ваш клиент, – что я скажу?

– Что ты не знаешь. Что ты только выполняешь распоряжения.

– А если я вас спрошу, кто наш клиент, – что вы скажете?

– Скажу правду. У нас нет клиента. Точнее, я сам себя нанял. Я подозреваю, что меня провели как мальчишку, и хочу в этом убедиться. Тебе придется поудить рыбу в мутной воде. Возможно, они все станут отрицать какую бы то ни было связь с Сарой Йер, и это будет правдой или нет. Тебе придется решать и делать выводы самому. Если кто-либо из них признается в знакомстве с Сарой Йер, ты должен попытаться выяснить, что их связывало, но не переусердствуй. Сначала нужно подготовить хорошую наживку. Твоя же задача – разведать, есть ли там рыба.

Я встал.

– Если их сейчас допрашивают полицейские и сыщики из команды окружного прокурора, а это почти наверняка так, то результата я добьюсь не скоро. Насколько это срочно? И хотите ли вы, чтобы я докладывал о своих успехах по телефону?

– Только в том случае, если другого выхода у тебя не окажется. Ты должен прощупать всех пятерых.

– Хорошо. К ужину меня не ждите, – заключил я и двинулся к двери.

***
Сидя в такси, я усиленно ломал голову. Я никак не мог взять в толк, с какой стати Вулфу вздумалось интересоваться тем, не был ли кто-то из подозреваемых знаком с Сарой Йер. Вы-то, конечно, догадались, но вы умнее – с вами мне не потягаться. Впрочем, эти мысли ютились в самой глубине моего мозга, а ломал я голову из-за телефонного справочника. Несомненно было одно: справочник имеет отношение к тому, что Вулфа провели как мальчишку (а именно это, как вы опять же догадались, не давало Вулфу покоя), а также к тому, что мы звонили Бьянке Фосс из кабинета, но для меня оставалось загадкой – чего все-таки Вулф рассчитывал добиться, заглянув в справочник? Когда пришло время расплачиваться с таксистом на углу Пятой авеню и Пятьдесят четвертой улицы, я не только не нашел ответа на этот вопрос, но даже не набрал на мало-мальски приличную догадку.

Ни снаружи, ни изнутри здание близ Мэдисон-авеню, в котором размещалась компания «Алек Галлент Инкорпорейтед», не походило на дворец. Фронтон в ширину протянулся едва ли футов на тридцать, пять из которых занимала дверь отдельного входа в располагавшийся сбоку холл. В витрине, задрапированной темно-зеленым полотном, красовался всего один экспонат: пара ярдов черной ткани из шелка, вискозы, нейлона, орлона или дакрона, небрежно наброшенной на деревянную подставку. Ничего достойного внимания я внизу не увидел; во всяком случае, взгляд ни на чем не задержался. Огромный, устилавший весь пол ковер, в точности такого же темно-зеленого цвета, как и витрина. Зеркала, ширмы, столы, пепельницы, около дюжины стульев – стулья явно предназначались для того, чтобы на них сидели, а не глазели, – вот и вся обстановка. Не успел я сделать и трех шагов по ковру, как стоявшая возле стола и беседовавшая с каким-то мужчиной женщина оторвалась от своего собеседника и подошла ко мне. Я представился и сказал, что хотел бы поговорить с мистером Галлентом. Женщина не успела ответить, поскольку вместо нее ответил брошенный ею собеседник.

– Мистер Галлент занят, – сказал он. – Что вам нужно?

Мне показалось, что тон он выбрал неверный – ведь я вполне мог оказаться богатым клиентом, который пришел для того, чтобы потратить восемьсот долларов на какое-нибудь летнее платьице. С другой стороны, великодушно решил я, невежу можно простить – ведь в последние сутки ему наверняка пришлось несладко.

– Я не репортер, – вежливо пояснил я. – А также не полицейский и не адвокат. Я – частный сыщик по имени Арчи Гудвин, а прислал меня другой частный сыщик по имени Ниро Вулф, который хочет, чтобы я задал мистеру Галленту парочку вполне невинных вопросов, не имеющих ни малейшего отношения к гибели Бьянки Фосс.

– Мистер Галлент занят.

Мне не приходилось слышать его голос живьем, но я его опознал – именно с этим человеком я говорил по телефону. К тому же он даже внешне походил на главного управляющего делами: правильное холеное лицо, строгий, хорошо пошитый черный костюм и полосатый галстук с двумя длинными концами. Глаза, правда, чуть припухли, но это естественно – стражи порядка наверняка не дали ему вдоволь насладиться грезами в объятиях Морфея.

– Могу ли я узнать, – вежливо вопросил я, – не вы ли мистер Карл Дрю?

– Да, я.

– Тогда мне повезло. Я получил указание встретиться с пятью лицами – мистером Галлентом, мисс Галлент, мисс Принс, мисс Торн и мистером Карлом Дрю. Давайте присядем?

Он пропустил мое предложение мимо ушей.

– Встретиться – зачем?

Женщина оставила нас, оставаясь, правда, в пределах слышимости. Вулф же особо подчеркнул, что переговорить с каждым из пятерых предпочтительно по раздельности.

– Если вы не возражаете, – сказал я, – я предпочел бы побеседовать с вами поочередно, ведь мне придется потом отчитаться перед мистером Вулфом, а я смущаюсь, когда разговариваю сразу с двумя людьми. Так что, если эта дама – мисс Принс или мисс Торн…

– Нет, вы ошибаетесь. А я занят. Что вам угодно?

– Мне нужны кое-какие сведения о женщине, которая умерла вчера. Только я имею в виду не Бьянку Фосс, а Сару Йер.

– А, – заморгал он.

– Да. Ужасная трагедия. А что за сведения? Какие сведения?

– Точно не знаю, – извиняющимся тоном произнес я. – Знаю только, что кто-то нанял Ниро Вулфа для того, чтобы навести о ней справки, а он отрядил меня сюда с заданием выяснить у вас, получали ли вы от нее в последний месяц какие-нибудь письма или другие послания, и если да, то может ли он с ними ознакомиться.

– Письма или послания?

– Совершенно верно.

– Но кто… Кто его нанял?

– Не знаю. – Я отчаянно старался, чтобы по моему лицу или голосу не было заметно, что я уже заприметил первую поклевку. – Если вы получали письма или другие послания и хотите узнать, кто в них заинтересован, до того как предъявите их, то мне кажется, что Ниро Вулф вам скажет. У него не будет выбора.

– У меня нет ни писем, ни каких-либо посланий.

Я не стал скрывать разочарования.

– Совсем нет? Я сказал бы, что его особенно интересует последний месяц, но в крайнем случае можно и раньше. За любой срок.

Дрю потряс головой.

– Я никогда не получал от нее никаких писем. И я вообще сомневаюсь, чтобы она присылала нам письма – я имею в виду нашу фирму – или какие-то послания. За исключением разве что телефонных. Она всегда общалась только по телефону. А в последний месяц, даже гораздо больше – в последний год – она вообще сюда… э-ээ… не звонила.

– Я понимаю, – произнес я с сочувствием, которое, правда, предназначалось вовсе не ему. – Тем более что мистера Вулфа, безусловно, не интересуют письма про одежду. Я думаю, ему нужны письма личного характера, и он надеялся, что вы знали ее достаточно близко, чтобы…

– Нет у меня ее писем. Я не отрицаю – мы были знакомы; в течение двух лет она была нашей клиенткой – ценимой и уважаемой. Да, она была по-настоящему прелестная женщина. Но писем личного характера она никогда мне не писала.

Я боролся с искушением. Дрю явно разговорился, а удастся ли мне развязать языки остальным – большой вопрос. Однако Вулф особо подчеркнул, чтобы я не переусердствовал, а я осмеливаюсь ослушаться его распоряжений лишь в тех случаях, когда убежден, что осведомлен в данном деле лучше, чем сам Вулф; сейчас же я не знал даже, с какой целью он лазил в телефонный справочник. Так что я не стал усердствовать. Я поблагодарил мистера Дрю и сказал, что был бы очень признателен, если бы он сумел узнать, когда освободится мистер Галлент.

Он пообещал, что выяснит, отошел к задней стене и скрылся за большой ширмой. Вскоре я услышал его голое, но слишком приглушенный, чтобы можно было разобрать отдельные слова. Других голосов слышно не было, так что, будучи сыщиком, я определил, что Дрю говорит по телефону. Покончив с этой догадкой, я принялся вычислять, кем может быть женщина, которая сидела за столом и раскладывала бумаги, Анитой Принс или Эмми Торн. В итоге я отмел оба предположения, причем ход моих мыслей и умозаключений был настолько искусен, тонок и сложен, что я избавлю вас от необходимости следить за ним.

Дрю вынырнул из-за ширмы и сообщил мне, что мистер Галлент беседует в своем кабинете с мисс Принс, но готов уделить мне пять минут. Что ж, похоже, клюнула еще одна рыбка. Ведь Дрю наверняка раскрыл Галленту цель моего визита, и тем не менее я удостоился целых пяти минут! Дрю подвел меня к лифту, нажал на кнопку, двери раздвинулись, и мы вошли. Когда Дрю нажал на кнопку второго этажа, я спохватился, что должен казаться озабоченным и преисполненным надежд, а не сиять от восторга и самодовольства.

Холл на втором этаже выглядел еще скромнее, чем на первом. Нет, не дворец, как я уже отмечал. Пройдя следом за Дрю шесть шагов, я переступил порог двери и очутился в настоящем раю для сексуального маньяка. Все свободное место на всех четырех стенах было сплошь занято фотографиями, портретами, вырезками и рисунками девушек – цветными и черно-белыми, – которых объединяло одно: полное отсутствие всякой одежды. Прежде мне не приходило в голову, что дизайнер женского платья должен быть тонким знатоком женской анатомии, но теперь, должен признать, что подобная коллекция должна добавлять вдохновения. Более того, зрелище настолько ошеломляло, что лишь секунд пять спустя я огромным усилием воли заставил себя оторвать взгляд от обнаженных красоток и посмотреть на сидевших за столом мужчину и женщину. Дрю уже успел провозгласить мое имя и отчалил. Мужчина и женщина хотя и были одеты, тоже смотрелись неплохо. Он мне кого-то напомнил – я лишь позже вспомнил, кого именно, – лорда Байрона с рисунка в книге, которая хранилась в библиотеке моего отца и произвела на меня в детстве глубокое впечатление. Те же вьющиеся темные волосы, зачесанные назад с широкого лба, те же нос и подбородок. Только галстук подкачал: вместо байроновского накрахмаленного воротничка и высоко повязанного галстука Галлент носил на шее завязанную на бантик ленточку со свисающими длинными концами. Женщина была маленького роста, худощавая и подтянутая, с огромными глазищами и в прекрасно пошитом костюме. Глаза ее притягивали как магнит. Поэтому, несмотря на присутствие его сиятельства, лорда Алека Галлента, я поймал себя на том, что, приблизившись к столу, уставился в глаза Аниты Принс.

– В чем дело? – спросил Галлент. – Насчет Сары Йер?

– У меня всего пара вопросиков, – жизнерадостно заявил я. Оказывается, у Галлента тоже были глаза, если присмотреться поближе. – Это не займет даже пяти минут. Должно быть, мистер Дрю рассказал вам, в чем дело?

– Он сказал, что Ниро Вулф проводит расследование и прислал вас сюда. Что вас интересует? Как она умерла?

– Нет, не думаю, хотя не уверен. Дело в том, мистер Галлент, что я в данном случае всего лишь мальчик на побегушках. Мне поручено спросить у вас, не получали ли вы каких-либо писем или посланий от Сары Йер в течение последнего месяца, и если да, то не можете ли вы показать их ему.

– О Боже! – Галлент зажмурился, запрокинул назад голову и потряс ею – ну точь-в-точь лев, пытающийся отогнать прочь назойливую муху. Он открыл глаза и посмотрел на Аниту Принс. – Это уже чересчур. Какая наглость!

Он перевел взгляд на меня и пояснил:

– Вам, должно быть, известно, что только вчера здесь убили одну женщину. Безусловно, известно! – Он указал на дверь. – Вон там! – Его рука бессильно рухнула на стол, словно мертвая птичка. – И после этой трагедии я пережил еще смерть дорогого и старого друга. Мисс Йер была для меня больше, чем друг; по внешности и внутренней сущности она была совершенством, в ее движениях звучала музыка, и она могла бы стать непревзойденной манекенщицей. Божественной! Я восторгался ею неприкрыто, от всей души и от чистого сердца. Она никогда не присылала мне писем. – Галлент кивнул Аните Принс. – Пусть он уйдет, – устало пробормотал он.

Она прикоснулась пальцами к его руке.

– Вы выделили ему пять минут, Алек, – заметила она, – а он пробыл здесь только две. – Ее голос звучал уверенно и непринужденно. Глазищи уставились на меня. – Значит, вам не известна цель расследования, которое проводит Ниро Вулф?

– Нет, мисс Принс, – вздохнул я, – он говорит мне лишь то, что я, по его мнению, должен знать.

– И вам неизвестно, кто его нанял?

Значит, Дрю все-таки сказал им немного больше, подумал я, а вслух произнес:

– Да, и это тоже. Он сам вам скажет при условии, что у вас есть то, в чем он так заинтересован, – письма от Сары Йер.

– У меня нет никаких писем от нее. И никогда не было. У нас с мисс Йер были сугубо деловые отношения. – Она улыбнулась, но глаза оставались серьезными. – Хотя я много раз ее видела, мы с ней не сближались. Мистер Галлент лично снимал с нее мерки и сам присутствовал на примерках. Я только помогала.

– Кажется… – Она чуть замялась, потом нашлась. – Довольно странно, что Ниро Вулф затеял расследование так быстро после ее смерти. Или он начал его раньше?

– Не могу сказать. Мне он впервые сказал об этом сегодня утром. Около двенадцати.

– Вы вообще, похоже, слабо осведомлены, да?

– Да, я только выполняю распоряжения.

– Но вам, по крайней мере, известно, что мисс Йер покончила жизнь самоубийством?

Ответить я не успел. Галлент внезапно шлепнул ладонью по столу и прикрикнул на нее:

– Господи, ну неужели вы не можете сдержаться? Отошлите его прочь!

– Извините, мистер Галлент, – вмешался я. – Думаю, что мое время уже истекло. Если вы скажете, где найти вашу сестру и мисс Торн, это позво…

Я захлопнул дверь на полуслове, поскольку его рука метнулась к пепельнице – крупной, явно металлической и с виду очень тяжелой. Я успел даже сообразить, что, поскольку Галлент сам не курил, его жест сулил для меня серьезные неприятности. Однако Анита Принс успела опередить его. Левой рукой она ловко перехватила его запястье, а правой проворно схватила пепельницу и переставила ее подальше. Проделано все было быстро и профессионально, с мастерством фокусника. Вследующую секунду она заговорила, глядя на меня:

– Мисс Галлент уехала. Мисс Торн сейчас занята, но вы можете спросить мистера Дрю, внизу, когда он освободится. А сейчас вам лучше уйти.

Что я и сделал. В более благоприятной обстановке я бы задержался еще минут на пять, чтобы полюбоваться на обнаженных красоток, но тогда, когда мои мысли были сосредоточены на том, как лучше уворачиваться от града металлических пепельниц, мне было не до эротических вожделений.

Итак, я повернулся, чтобы уйти. Я уже протянул руку к дверной ручке, когда она вдруг опустилась, и я едва успел отскочить от распахнувшейся двери. В проеме стояла Флора Галлент.

***
Увидев меня, она остановилась как вкопанная. Потом попятилась и развернулась лицом к столу.

Анита Принс заговорила первая:

– Вы ведь знакомы с мистером Гудвином, не так ли? С вашим алиби.

Флора не ответила. Галлент встал, обогнул стол, прошагал к ней и взял ее за руки.

– Родная моя, – с чувством сказал он. – Сестреночка. Туго тебе пришлось, да?

– Нет, все в порядке, – возразила она. – Просто слишком долго.

– Кто тебя допрашивал? Тот, что квакает, как жаба?

– Нет, другой. Их было двое. Одного звали Брилл, а второго Боуэн. Ужасно долго.

Еще бы, подумал я, коль скоро сам окружной прокурор вел допрос.

– Это тянулось больше трех часов, – продолжала Флора. – В основном они спрашивали не про меня, а про вас. Должно быть, потому, что у меня было алиби. – Она посмотрела в сторону.

– Да, Анита, я знакома с мистером Гудвином… с моим алиби, как вы выразились. Карл сказал мне, что он у вас.

Флора повернулась ко мне.

– Ну… здравствуйте.

– Здравствуйте, – собезьянничал я. – Я, пожалуй, не стану к вам приставать, раз уж вас допрашивали целых три часа. Хочу спросить только…

– Не здесь, – оборвала меня Флора. Она шагнула вперед и прикоснулась к моей руке. С глазу на глаз. – Она снова посмотрела на брата. – Это было не очень страшно, Алек. Я расскажу тебе попозже.

Она вышла в коридор, а я последовал за ней, прикрыв за собой дверь.

– В моей комнатке так тесно, – говорила на ходу Флора, – что вам негде будет даже ноги вытянуть. – Она снова прикоснулась к моей руке. – Вам все равно нужно это увидеть – вы ведь настоящий сыщик, не то что эти… Пойдемте со мной.

Проведя меня мимо лифта, почти до конца коридора, она открыла дверь, пропустила меня вперед и вошла следом.

– Это была ее комната, – пояснила Флора. – Когда закончите меня допрашивать, можете здесь порыться. Вдруг найдете что-нибудь, что они не заметили.

Я осмотрелся. Меня окружали пальто, костюмы, платья, блузки и всевозможные туалеты. Они были налеты на манекенах, нацеплены на бесчисленных вешалках, длинный ряд которых протянулся на натянутой вдоль стены струне, громоздились на большущем столе. Половину стены занимало зеркало от пола до самого потолка. В углу стоял письменный стол, заваленный блокнотами, ручками и прочими мелочами. Там же стоял телефонный аппарат – тот самый, должно быть, который упал на пол во время нашего разговора.

Флора прошла к письменному столу и уселась на стул, стоявший напротив его торца.

– А вы садитесь на ее стул, – пригласила она.

– Да я вообще-то могу и не садиться, – заметил я. – Впрочем, ладно. – Я придвинул стул Бьянки Фосс и уселся на него. – У меня всего пара вопросов… даже один. Должно быть, Карл Дрю сказал вам, в чем дело.

– Он сказал, что вас интересует, не сохранились ли у нас какие-нибудь письма от Сары Йер, и что Ниро Вулф хочет на них взглянуть. У меня ничего нет.

– Тогда на этом все. Не густо для беседы с глазу на глаз, да?

– Да, – вздохнула она.

– У меня создалось впечатление, что все здесь обожали Сару Йер? Вы тоже?

– Да.

– Думаю, что вы знали ее и раньше – когда весь мир лежал у ее ног?

– Да.

Я посмотрел на нее. Свет из окна падал прямо на ее лицо, отчего подбородок казался еще более заостренным; вокруг глаз краснели ободки, а губы были сжаты слишком крепко. Что ж, в этом ничего необычного не было, ведь Флора только вернулась с трехчасового допроса, учиненного столь малопривлекательными личностями, как Брилл и Боуэн; мало того, что убили женщину, на стуле которой я сейчас сидел, да еще и человек, к которому Флора, по ее словам, питала самые теплые чувства, умер при самых неприятных обстоятельствах. И тем не менее что-то в лице Флоры – должно быть, ее глаза – подсказывало мне, что если я захочу копнуть поглубже, то буду вознагражден. Беда была в том, что я превысил бы полномочия, предоставленные Мне Вулфом, а ведь я по-прежнему не знал, зачем понадобился моему толстяку телефонный справочник.

Поэтому я ограничился тем, что сказал:

– Ну что ж, тогда на этом ставим точку.

– Арчи, – выдавила Флора.

– Что, Быстрый Палец?

– Вчера вечером, посадив меня в такси, вы на прощание поцеловали меня.

– Совершенно верно. Очень приятно, что вы помните.

– А вы могли бы поцеловать меня сейчас?

Я оказался в затруднительном положении. Дело в том, что когда Вулф расследует дело об убийстве, а я ему помогаю, я, как правило, не расточаю поцелуи возможным подозреваемым. Сейчас, правда, клиента у нас не было, да и занимался я Сарой Йер, а не Бьянкой Фосс. Кроме того, откажись я ее поцеловать, Флора могла бы подумать, что неприятна мне, а это было бы неправдой. Словом, я встал. Она тоже, что было вполне разумно. С высоты моего роста целовать женщину, сидящую на стуле, не самый удобный способ.

Минуту спустя она высвободилась.

– Значит, я вам все еще нравлюсь.

– Думаю, что да. Еще несколько таких поцелуев, и я смогу судить с большей уверенностью.

– Тогда я могу вас спросить. Я не стала бы, если… если бы вы были моим врагом. Теперь же могу. Почему вы расспрашиваете всех про Сару Йер?

– Потому что меня попросил об этом мистер Вулф.

– А почему он вас попросил?

– Понятия не имею.

– Нет, вы знаете. Он ничего от вас не утаивает. Так почему же?

Я потряс головой.

– Ничего не выйдет, Быстрый Палец. Либо я и в самом деле ничего не знаю, либо знаю, но держу язык на привязи. Какая вам разница? На самом деле я и вправду не знаю, так что вопрос лишь в том, верите вы или нет.

– Не верю. Вы меня обманываете. Вы мой враг. Вы сказали Карлу Дрю, что кто-то нанял мистера Вулфа провести расследование. Кто его нанял?

– Не знаю.

– Быть такого не может – наверняка знаете. Кто? Карл Дрю?

– Не знаю.

– Эмми Торн?

– Не знаю.

– Анита Принс?

– Не знаю.

Она схватила меня за руки. Никогда бы не подумал, что в крохотных ручонках может таиться такая сила.

Личико Флоры со вздернутым подбородком находилось в нескольких дюймах от моего лица.

– Я должна знать, Арчи, – прошептала она. – У меня есть очень серьезная причина, поверьте. Что же мне делать? Что я могу сделать, чтобы уговорить вас?

Наставления наставлениями, но это было уже чересчур. Я был обязан выяснить, что ее грызет.

– Я не могу сказать вам то, что не знаю, – произнес я, – но вот помочь могу. Сядьте, возьмите себя в руки и подумайте. Вполне возможно…

Дверь распахнулась. Я сидел к ней лицом. Флора выпустила мои руки и обернулась. Голос, который и мне не раз доводилось сравнивать с лягушачьим кваканьем, проскрежетал:

– Ты? Вот это да!

Я готов был лягнуть себя. Верно, моя миссия секретов в себе не таила, но все-таки Вулф наверняка предпочел бы не разглашать своих намерений, а тут извольте – сержант Пэрли Стеббинс из уголовной полиции, собственной персоной. Вылупился на меня, словно черта увидел. Из-за его спины выглядывал Карл Дрю, щеки которого совсем обвисли, а глаза казались еще более заплывшими. Позади Дрю я разглядел копну золотистых волос и прехорошенькое личико с голубыми глазами, совсем не заплывшими. Остальное загораживали Дрю и сержант Пэрли Стеббинс.

Пэрли сделал шаг вперед, потом еще один. Решил, должно быть, что такая поступь покажется нам наиболее угрожающей. Возможно, так и было бы, только я его представление видел уже неоднократно.

– Приветик, – жизнерадостно поздоровался я.

– Осматриваешь достопримечательности? – хмыкнул он. У Пэрли довольно примитивные представления о чувстве юмора. – На место преступления потянуло?

***
Я решил упасть до его уровня.

– У меня болезненное любопытство, – пояснил я. – Форма психического расстройства. Невроз. – Я перевел взгляд на Карла Дрю, который тоже вошел в комнату. – Кстати, мистер Дрю, если это и есть мисс Торн, то не могли бы вы меня ей представить?

– Да, это я, – сказала золотоволосая красотка. – А представлять вас ни к чему. Я и сама знаю, что вы Арчи Гудвин.

Теперь, когда моему взору открылось то, что прежде загораживали Дрю и Стеббинс, я убедился, что и носик ее и губы были под стать всему остальному.

– Невроз, говоришь? – процедил Стеббинс. – Это с какой стати?

– Возрастное, – отрезал я, приподняв одну бровь.

Пэрли уверен, что я это делаю назло ему, – он так не умеет, – но я преследовал сугубо личные цели.

– Что ты тут делаешь?

– Рыбу ловлю, – ответил я. – Послушайте, сержант, давайте не начинать все сначала. Если вы захотите знать, почему я сую нос в расследование убийства или зачем я здесь, то это бесполезно. Даже если бы я и ответил – а отвечать я не собираюсь, – вы бы все равно не поняли, какое это имеет отношение к вашему делу. Я и сам этого не понимаю. В любом случае я уже почти закончил и к тому же еще не обедал. Мне нужно только одно – задать парочку вопросов мисс Торн. Без свидетелей, разумеется. Вы позволите, мисс Торн?

– Ну конечно, – живо откликнулась она. – Моя комната находится дальше по коридору.

– Минутку, – прорычал Стеббинс. – А не свезти ли тебя в управление?

– Я там уже был. Сегодня утром я провел два часа в обществе окружного прокурора.

– А ты сказал, что едешь сюда?

– Я и сам не знал, что поеду сюда. Я вернулся домой, а мистер Вулф дал мне поручение.

– А я, как всегда, застал тебя на месте преступления. И ты, как обычно, укрываешь улики и препятствуешь дознанию.

– Ничего подобного. Какие еще улики?

– Не знаю, но скоро выясню. Я не собираюсь тратить время на то, чтобы препираться с тобой. – Он повернулся вполоборота. – Мисс Галлент, о чем говорил с вами этот умник?

Нет, такого я допустить не мог. Вулф не предупреждал, что нужно держать его гипотезу в тайне, но и о том, что ее нужно выбалтывать, тоже не было сказано ни слова – ведь он даже меня в нее не посвятил. И уж тем более Вулф не хотел бы, чтобы сержант Стеббинс, Кремер или кто-либо еще из полицейской шайки-лейки совал нос в его дела. Пусть даже Флора смолчит, но кто-то из остальных наверняка проболтается.

Словом, требовалось срочное вмешательство. Я решительно шагнул вперед и загородил Флору от Стеббинса.

– Пойдемте, я хочу сообщить кое-что вашему брату в вашем присутствии. Пойдемте.

Флора вскинула голову, метнула быстрый взгляд на Стеббинса, потом встала со стула, и я взял ее за руку.

Когда мы приблизились к двери, я сказал Карлу Дрю и Эмми Торн:

– И вы тоже. Я хотел бы, чтобы вы это слышали. Пойдемте с нами.

Они послушались. Мы с Флорой вышли в коридор, Карл Дрю с Эмми Торн пошли следом, а по пятам за нами топал Стеббинс. Поравнявшись с кабинетом Галлента, я повернул ручку, распахнул дверь и произнес заготовленную речь:

– Извините за вторжение, мистер Галлент, но сержант Стеббинс пытается, как всегда, превысить свои полномочия. Он требует, чтобы я сказал ему, с какой целью пришел к вам, а я молчу. Он считает, что сумеет расколоть вас. Вы, конечно, можете ему обо всем рассказать, но вы вовсе не обязаны этого делать; более того, на вашем месте я бы молчал как рыба. Полицейские порой бывают на редкость назойливыми. Они хотят сделать как лучше, но так хотел и мальчик, который метнул камень в кролика, а угодил в глаз сестре.

Флора проскользнула мимо меня в комнату. Карл Дрю, похоже, тоже стремился внутрь, и я посторонился, пропуская его. За ним вошел и Стеббинс, метнув на меня свирепый взгляд. Тут кто-то потянул меня за рукав, и я обернулся.

– Замечательная речь, – вставила Эмми Торн. – Я бы захлопала в ладоши, если бы знала, что вы закончили.

– Рад, что вам понравилось. Заметьте, я не репетировал. Экспромт, так сказать.

– Чудесно. Если хотите побеседовать наедине, то моя комната в конце коридора. Вон там.

***
Комната Эмми Торн размерами оказалась с две предыдущие, в которых я побывал, и в ней не было ни Женщин, ни одежды. На столе не громоздились папки или бумаги, а рядом с ним стояли два стула. Я подождал, пока сядет Эмми, после чего уселся сам.

– Флора говорит, вы хорошо танцуете, – проговорила она.

– Молодец, девчонка. Я также мастер чесать языком.

– А я, признаться, не очень. – Ее левый глаз показался мне более голубым, чем правый; впрочем, возможно, так падал свет. – Что вы там наплели про письма от Сары Йер?

– Со мной, должно быть, что-то не так, – ответил я. – То ли галстук перекошен, то ли пиджак испачкан, не знаю. Но сначала со мной резко говорил мистер Дрю, потом мистер Галлент едва не запустил в меня пепельницей. А теперь вот вы. Почему простой вопрос, который, заметьте, я задаю в вежливой и уважительной форме, вызывает здесь подобную реакцию?

– Я, пожалуй, неверно выразилась. Вместо «наплели» мне следовало сказать: «вешали лапшу на уши».

– Какое право вы вообще имеете приходить сюда и задавать вопросы? Вежливо или нет.

– Никакого. Это вовсе не право, а свобода. Свобода поступать как мне вздумается. Например, я не вправе пригласить вас отужинать со мной сегодня вечером, хотя это было бы неплохо, но я волен высказать свои мысли, а вы вольны ответить, что скорее согласились бы отужинать в обществе бабуина или, скажем, орангутана, хотя это и не слишком вежливо. Более того, если я спрошу вас, не получали ли вы каких-либо писем или иных посланий от Сары Йер, вы вольны сказать, чтобы я катился ко всем чертям, если находите вопрос предосудительным. Правда, могу добавить, что я волен катиться не ко всем чертям, а только к одному, например – к чертячке. Или чертихе. Вы получали какие-либо письма или иные послания от Сары Мер?

Эмма Торн расхохоталась. Зубки оказались ровные и беленькие. Она перестала смеяться и утерла слезы.

– Господи, – она покачала головой, – никогда так не хохотала. А ведь думала, что по крайней мере год вообще не смогу смеяться. Сначала этот вчерашний кошмар, а потом Сара… Нет, я не получала от нее писем. Вам не придется катиться ко всем чертям. Или чертовкам. – Она посерьезнела, а голубые глаза, внимательно смотревшие на меня, светились живым умом. – Что вас еще интересует?

И вновь мне пришлось бороться с искушением. Если в случае с Дрю искушение было чисто профессиональное, то с ней – лишь частично профессиональное и лишь частично чистое. Кремер сказал, что Эмми Торн отвечает в фирме за связи; по-моему, еще одна связь ей бы совсем не помешала.

Но я устоял и поэтому отрицательно помотал головой.

– Больше ничего, если вы сами не хотите сообщить мне что-нибудь заслуживающее внимания. Например, не получал ли кто другой от нее писем?

– Нет. – Она изучающе смотрела на меня. – Но, конечно, мне очень любопытно. Если я подобрала правильное слово. Я очень любила Сару, и мне интересно знать, что привело вас к нам. Вы сказали мистеру Дрю, что Ниро Вулф проводит расследование, но отказались сказать, кто его нанял.

– Верно – сказал и отказался.

– Значит, вы и мне не скажете. Мне ведь и все мое очарование не поможет, да? Или нет?

– Увы… – Я встал. – А жаль – я бы дорого дал, чтобы посмотреть, как это у вас получится. Должно быть, это очень здорово.

***
Выйдя в коридор, я двинулся к лифту, но у двери в кабинет Галлента приостановился и навострил уши. Я услышал кваканье (это был Пэрли), звонкое сопрано (Анита Принс) и, наконец, воинственный баритон (Галлент). Но никаких слов из-за толщины двери расслышать не удалось.

Выйдя из здания, я повернул налево, зашел в телефонную будку на Мэдисон-авеню, набрал самый знакомый и до боли привычный номер, наткнулся на Фрица и попросил, чтобы соединили меня с Вулфом.

В ухо ворвался родимый рык:

– Да, Арчи?

– Рыбы так и кишат. Роятся. Целые косяки. Сара Йер два года заказывала здесь платья, и все ее обожали. Писем она им, судя по всему, не писала. Все хотят знать, кто вас нанял и зачем, особый интерес проявляет Флора Галлент. Я не обедал и голоден как волк, но становился позвонить, чтобы узнать, нет ли чего срочного. В самый неподходящий миг ворвался Стеббинс и, разумеется, захотел знать, какого черта я там делаю.

– Ты ему не сказал?

– Нет, конечно. Когда он заявил, что выведает у кого-нибудь из остальных, я собрал их вместе и произнес пылкую речь, смысл которой сводился к тому, что мозг человека это его крепость, сами понимаете… Впрочем, любой из них может проболтаться, вот я хочу предупредить вас, чтобы это не нарушило вашего плана. Если он у вас есть, конечно.

– Не нарушит. Я продолжаю. У меня есть новые указания. Ты должен…

– Нет, сэр. Бурю в желудке я еще успокоить смогу, проглотив сандвич и запив его стаканом молока, но вот дальше ни шага не сделаю, прежде чем вы мне не объясните, что задумали. Если хотите, можете сказать сейчас, по телефону.

– Нет. Хорошо, это не очень срочно. Фриц разогреет тебе обед. Возвращайся домой.

– Хорошо. Через пятнадцать минут.

Я повесил трубку и остановил такси.

***
Обычно мы с Вулфом обедаем в столовой, но, оставаясь в одиночестве, я предпочитаю трапезничать на кухне. Вернувшись домой, я сразу прошел туда и в один присест расправился с запоздалым обедом из солянки с грибами, цыплячьего паштета, белого вина и тертого сыра; Фриц извинился, что сыр перегрелся, поскольку я слишком задержался. Налив себе кофе, я взял чашечку и отправился в кабинет.

– Вот, теперь совсем другое дело, – заявил я Вулфу. – Жаль, что Пэрли здесь нет. Как желаете – от начала и до конца?

– Нет. – Вулф отложил книгу в сторону. – Ты уже сказал мне все, что мне нужно знать.

– Так вам ничего не нужно? Как же насчет моей выдающейся речи?

– Можешь ее отпечатать и поместить в архив. Чтобы сохранить навеки. У меня есть для тебя поручение.

– Я понял. – Я прихлебнул кофе. – Оно потерпит десять минут?

– Пожалуй, да.

– Тогда повторю свой вопрос. Почему?

Вулф откинулся на спинку своего необъятного кресла.

– Как я тебе уже говорил утром, я считаю, что меня провели как мальчишку, и я хотел в этом убедиться. Вполне возможно, что представление, которое вчера здесь устроили, – подозвали нас к телефону как раз в ту минуту, когда случилось убийство, – было лишь ловким трюком. Даже более, чем возможно. Объяснить – почему?

– Нет. Это даже Кремер заподозрил.

– Совершенно верно. Но его гипотеза о том, что Бьянку Фосс убили раньше, а рядом с телом дежурила другая женщина – не убийца, – дожидаясь звонка, не выдерживает никакой критики. Пояснений не требуется?

– Нет, если Кремер не имел в виду какого-нибудь лунатика. Только ненормальный мог рисковать, дожидаясь возле трупа, когда в любую минуту может кто-нибудь зайти.

– Разумеется. Но если ее убили не во время нашего разговора по телефону, то убить ее могли только раньше, поскольку ты сразу перезвонил и кого-то отправили наверх выяснить, что случилось. Следовательно, звуки, которые мы слышали, доносились не оттуда. Мисс Галлент набрала совсем другой номер. Она позвонила кому-то, с кем заранее уговорилась.

Он приподнял руку ладонью кверху.

– Я пришел к этому выводу или, если хочешь, умозаключению, вчера вечером, прежде чем отойти ко сну, и эта догадка не давала мне покоя. Одна мысль о том, что меня могли посчитать таким ослом, сводила меня с ума. Когда сегодня утром, читая за завтраком «Таймс», я обратил внимание на заметку о смерти Сары Йер, мое внимание привлек тот факт, что она была актрисой. Актрисы могут сыграть любую роль. В последнее время она испытывала нужду. К тому же она умерла. Заметь, что если бы ее уговорили сыграть эту роль, то ее смерть оказалась бы на руку тому, кто ее уговорил.

– Сара Йер погибла, до того как узнала об убийстве и поняла, что поневоле оказалась сообщницей убийцы. Я отдаю себе отчет в том, что это всего лишь догадки, но они вполне обоснованны; именно поэтому я спустился в кабинет, посмотрел, числится ли Сара Йер в телефонном справочнике, убедился, что да, и набрал ее номер. Алгонкин девять, один-восемь-четыре-семь. Зачем? Ведь она мертва.

– Трубку я не снимал. Я просто набрал номер, чтобы послушать, как крутится диск. А прежде чем это сделать, я поднапряг память. Мне пришлось вспомнить звуки, которые покоились в глубине моего мозга, куда попали с помощью моего слухового анализатора. Насколько тебе известно, я прошел специальную тренировку на внимание, наблюдательность и память. Как и ты. Та же самая информация запечатлена и в твоем мозгу. Закрой глаза и постарайся извлечь ее. Верни свои уши во вчерашний день, в ту минуту, когда ты стоял вот здесь, уступив свой стул мисс Галлент, а она набирала телефонный номер. Не в первый раз – туда ты потом и сам перезвонил, – а во второй, когда, по ее словам, она звонила прямо в кабинет Бьянки Фосс. Закрой глаза и перенесись в эту обстановку. Напрягись.

Я попробовал. Встал, занял то место, где стоял вчера, закрыл глаза и погрузился во вчерашнюю обстановку. Десять секунд спустя я сказал:

– Готово. Начинайте.

Послышался звук крутящегося диска. Я слушал, затаив дыхание, а потом заключил:

– Нет. Не то. Первая, третья и четвертая цифры не совпадают. Вторая, возможно…

– Закрой глаза и попытайся еще раз. Сейчас я наберу другой номер. Скажи, когда можно начинать.

Я зажмурился, постоял секунд пять, потом сказал:

– Начинайте.

Диск прокрутился семь раз. Я открыл глаза.

– Это уже более похоже. Первые четыре цифры совпадают. Насчет остальных я не совсем уверен. Но в таком случае…

– Приемлемо. – Вулф отодвинул от себя телефонный аппарат и устроился поудобнее. – Первых четырех вполне достаточно. В первый раз я набрал номер Плаца два, девять-ноль-два-два – если верить справочнику, то это служебный номер Бьянки Фосс, по которому якобы звонила мисс Галлент и который ты столь категорически отверг. Во второй раз я позвонил по домашнему номеру Сары Йер – Алгонкин девять, один-восемь-четыре-семь.

– Ну и ну. – Я плюхнулся на стул и залпом допил кофе, который успел уже порядком остыть. – Ну вы даете!

***
Вулф не стал упиваться моим восхищением.

– И тем не менее это оставалось всего лишь умозаключением, хотя и подкрепленным довольно вескими доводами. И если не доказать существование связи между этими людьми, в особенности мисс Галлент, и Сарой Йер, то этому умозаключению грош цена. Вот я и отправил тебя на разведку, а то, что тебе удалось нащупать, укрепило мое умозаключение, превратив его уже почти в твердое убеждение. Который час?

Ему пришлось бы крутануть шею на целых четверть оборота, чтобы посмотреть на настенные часы, когда мне достаточно было опустить голову, чтобы взглянуть на циферблат моих наручных часов. Я уступил.

– Без пяти четыре.

– Тогда буду краток. Отправляйся в квартиру Сары Йер на Тринадцатой улице и осмотри ее. Ее телефон могли отключить после сообщения о самоубийстве. Я же, прежде чем начну действовать, должен убедиться в том, что ее телефон еще на месте и исправен. Если я собираюсь наказать того, кто хотел обвести меня вокруг пальца, я прежде должен принять все меры для того, чтобы не сесть в калошу. – Он отодвинул кресло назад, схватился за ручки и приподнял свою тушу. – Я тебя достаточно просветил?

Я допил остаток кофе, уже почти остывшего, надел в прихожей пальто, нахлобучил шляпу и отбыл восвояси.

Увы, мне сегодня определенно не везло. Придя по адресу Сары Йер на Восточной Тринадцатой улице, я снова получил болезненный щелчок по своему самолюбию. Я всегда считал, что хорошо разбираюсь в людях, но вот в оценке старика консьержа, этой старой развалины, я жестоко просчитался. Выглядел он таким простаком, что казалось, клюнет на любой подход, однако когда я вальяжной походкой подвалил к нему и сказал, что я из телефонной компании, которая прислала меня проверить телефон Сары Йер, старый сыч нахохлился и потребовал у меня документы. И тут я вторично дал маху. Я предложил недоверчивому консьержу десять долларов и сказал, что мне нужно лишь одно: взглянуть в его присутствии на телефонный аппарат, хотя бы издалека. Когда этот сморщенный гороховый стручок снова отказал, я сунул ему под нос двадцатку. Но он только глумливо гоготнул. К тому времени мы уже стали с ним кровными врагами, так что, покажи я ему даже сотню, он бы только плюнул на нее. В итоге мне пришлось воротиться домой, прихватить набор отмычек и снова ехать на Тринадцатую улицу. Там я разместился напротив дома Сары Йер, битый час дожидался, пока враг отлучится, после чего, выражаясь юридическим языком, совершил незаконное проникновение в чужое жилище.

Описывать то, что я там увидел, я не стану – это слишком болезненно. Язык не поворачивается назвать эту дыру жильем. Но телефон оказался на месте и работал. На всякий случай я набрал номер, услышал голос Фрица, сказал, что просто хотел лишний раз поздороваться, и добавил, что буду дома через пятнадцать минут; на что Фриц заявил, что мистер Вулф будет рад этому, поскольку у него сидит инспектор Кремер.

– Нет! – воскликнул я.

– Да, – сказал Фриц.

– Стеббинс с ним?

– Нет, он один.

– А когда он нагрянул?

– Десять минут назад. В шесть часов. Мистер Вулф приказал, чтобы я его впустил, и сейчас разговаривает с ним в кабинете. Они кричат друг на друга. Поспеши домой, Арчи.

Так я и сделал.

Мне попался таксист, готовый рискнуть за несколько лишних долларов, так что домой я поспел минут через двенадцать. Я лихо взлетел на крыльцо, тихонько отомкнул дверь, вошел, на цыпочках прокрался по прихожей к двери кабинета и остановился перед ней, чтобы чуть попривыкнуть к обстановке, прежде чем войти. Послышался голос Вулфа:

– Я вовсе не говорил, что вы никогда не ошибались, мистер Кремер. Я сказал, что вы никогда еще настолько не ошибались. Это еще мягко сказано. Вы же обвинили меня в двуличности. Пф!

– Ерунда! – Судя по всему, Кремер уже настолько раскипятился, что голос его скрежетал, как терка. – Ни в чем я вас не обвинял. Вы с Гудвином, если вам верить, сами установили время убийства по телефонному разговору. Это ведь факт, не так ли? У каждого из пятерых подозреваемых на это время имеется алиби. Одна из них вообще была здесь вместе с вами. Это тоже факт, да? Когда я вчера предположил, что в истории с телефоном может быть что-то нечисто, а Бьянку Фосс могли убить и раньше, вы всячески увиливали и заговаривали мне зубы. Плели всякую ерунду, уверяя, что, по существу, вам добавить нечего. Это ведь тоже факт? Так что, доведись вам с Гудвином давать свидетельские показания в зале суда, вы бы оба клялись в том, что умертвили ее ровно в половине двенадцатого. Тоже факт, не так ли? И все время вы втирали мне очки, уверяя, что вам до Бьянки Фосс нет никакого дела, что вы никак не заинтересованы, совершенно не…

– Нет, – возразил Вулф. – Таких слов мы не употребляли.

– Чушь собачья! Вы сами отлично знаете, что именно это имели в виду. Вы сказали, что никогда прежде не имели никаких дел ни с мисс Галлент, ни с ее братом, ни с кем-либо из их коллег. Тогда почему вы вмешались в это дело после смерти Бьянки Фосс? Скажите: обращался ли кто-нибудь из них к вам – непосредственно или как-то иначе – в период между семью часами вчерашнего вечера до сегодняшнего полудня?

– Нет.

– Но… – Он буквально пролаял это «но». – Но ведь вы послали туда Гудвина! Он сказал Стеббинсу, что послан на разведку – половить рыбку. Он говорил с Дрю, с Галлентом и с мисс Принс, увел мисс Торн из-под носа Стеббинса и о чем-то говорил с ней. Это ведь факт, верно? И все они, как один, отказались сообщить Стеббинсу про то, о чем говорили с Гудвином. Это уж точно факт! Они отвечали, что речь касалась личного дела, которое не имеет отношения к убийству Бьянки Фосс. Теперь же, когда я пришел сюда спросить вас, зачем вы посылали туда Гудвина – спросить прямо и вежливо, – вы ответили, что… Над чем вы смеетесь?

Вулф вовсе не смеялся – скорее звук, который я едва расслышал, походил на сдавленное кудахтанье, но все равно мог показаться обидным. Уж я-то это знаю.

– Я просто не понял, мистер Кремер. Ваш выбор наречий и глаголов. У вас довольно необычные представления о вежливости. Продолжайте, прошу вас.

– Ладно, пусть я вас просто спросил. Вы же ответили, что, по всей вероятности, будете готовы ответить мне двадцать четыре часа спустя. Поэтому то, что я сказал, было абсолютно оправданно. И я не обвинял вас в двуличности. Вы прекрасно помните, что именно я сказал.

– Да, мистер Кремер, помню. – Вулфа мне видно было, но я был уверен, что он приподнял руку ладонью вверх. – Это ребячество. Ваши потуги тщетны.

Если и удалось установить взаимосвязь между убийством, которое вы расследуете, и предметом сегодняшней встречи мистера Гудвина с этими людьми, то исключительно благодаря тому, что я пришел к определенному заключению и решил его проверить. Думаю, что в течение ближайших двадцати четырех часов я сумею раскрыть это дело, но пока не вижу особого вреда в том, чтобы сделать вам подсказку. Есть у вас какие-либо сведения о смерти женщины по имени Сара Йер?

Последовало молчание. Кремер, должно быть, перестал пожирать Вулфа злобным взглядом и усиленно моргал.

– А что? – спросил он наконец.

– Просто спросил.

– Хорошо, я отвечу. Да, кое-что у нас есть. Причина смерти записана как самоубийство, но в настоящее время это проверяется. Два моих человека работают над этим делом. А что?

– Предлагаю вам выделить еще нескольких людей, желательно – лучших, и расследовать ее гибель самым тщательнейшим образом. Думаю, что мы с вами оба от этого только выиграем. Возможно, в ближайшее время я сумею добавить что-то более определенное, но пока вынужден ограничиться сказанным. Вы сами знаете…

В дверь позвонили. Я развернулся и посмотрел в поляризованное стекло, установленное в нашей входной двери. На крыльце я увидел не одного посетителя, а целую толпу. Все пятеро пожаловали: Галлент, его сестрица, Анита Принс, Эмми Торн и Карл Дрю. Из кухни подоспел Фриц, увидел меня и оторопело остановился. Я вытащил из кармана блокнот, достал ручку и написал:

«Телефон работает.

Все пятеро ждут на крыльце, чтобы их впустили.»

Велев Фрицу оставаться на месте, я выдрал листок, вошел в кабинет, прошагал к столу Вулфа и положил листок перед Вулфом.

Вулф прочитал его, секунды на три нахмурился, потом приподнял голову и зычно позвал:

– Фриц!

Фриц появился в ту же секунду, словно чертик из шкатулки.

– Да, сэр?

Вулф посмотрел на Кремера.

– Мистер Галлент, его сестра, мисс Принс, мисс Торн и мистер Дрю только что пожаловали к нам без приглашения и совершенно неожиданно. Вам нужно уйти так, чтобы вас не заметили. Подождите в гостиной, пока они войдут. Я свяжусь с вами позже.

– Черта с два! – Кремер вскочил на ноги. – Так и поверил, что вы их не ждали. Ха!

И он устремился в прихожую, не скрывая своих намерений – самому впустить незваных гостей.

– Мистер Кремер! – Резкие, как удар хлыста, слова впились в спину Кремера, заставив его развернуться. – Стану ли я врать столь неуклюже? И впустил бы я вас в дом, если бы ожидал их прихода? И сидел бы столько времени, препираясь с вами? Или вы уйдете, или уйду я. Если вы их впустите, то развлекайте их сами как хотите. Желаю удачи.

Кремер свирепо смотрел на него.

– Не думаете же вы, что я украдкой вылезу наружу и стану дожидаться на вашем дурацком крыльце, пока вы свистнете?

– Это и впрямь было бы неблагоразумно, – признал Вулф.

– Даже неподобающе. Хорошо. – Он указал на висящую на стене слева от себя картину с изображением живописного водопада. – Вы знаете, что это такое. Можете занять этот пост, но только с условием, что не станете вмешиваться или приоткрывать своего присутствия до тех пор, пока вас не пригласят. Окончательно и бесповоротно.

Водопад искусно маскировал проделанное в стене отверстие. С другой стороны отверстие не было прикрыто ничем, и из небольшого алькова возле кухни можно было наблюдать за происходящим в кабинете. И не только наблюдать, но и слышать, о чем в кабинете говорилось. Кремер уже однажды воспользовался этим, пару лет назад.

Пока же Кремер стоял раздумывая.

– Итак? – обратился к нему Вулф. – Они ждут. Вас или меня?

Кремер махнул рукой.

– Ладно, ваша взяла, – пробурчал он, повернулся, вышел в прихожую и протопал налево.

– Все в порядке, Арчи, – произнес Вулф. – Впусти их сюда.

***
Пока я копался в прихожей, встречая гостей и помогая им раздеваться, Фриц расставлял кресла в кабинете, так что, когда мы вошли, кресла уже стройным рядом выстроились перед столом Вулфа. И тут вышла осечка. Пока я представлял посетителей, называя каждого по имени и фамилии, а Вулф кивал каждому, наклоняя голову на одну восьмую дюйма, Флора спутала мне все карты; я решил, что будет лучше, если она сядет рядом со мной – по профессиональным причинам, а вовсе не личным, – но она не согласилась. Она заняла дальнее от меня кресло, возможно, потому, что хотела сидеть рядом с братом – тот расположился в красном кожаном кресле возле самого торца стола Вулфа. Рядом с ней сел Карл Дрю, за ним Анита Принс и, наконец, Эмми Торн очутилась таким образом по соседству со мной.

Когда все, включая меня, расселись, Вулф обратился к Галленту:

– Вы, должно быть, здесь главный, сэр? Вы будете говорить?

– Говорить буду я, верно, но не от всех, а от себя самого. Я хочу знать, почему вы прислали ко мне человека, который спрашивал про Сару Йер.

Вулф кивнул.

– Разумеется. Мистер Гудвин разжег ваше любопытство. И не только любопытство. Я, естественно, не обязан отвечать вам и даже не уверен, что готов ответить. Вместо этого я хотел бы в свою очередь спросить вас, почему его вопросы, вполне невинные и уж, безусловно, не провокационные, настолько обеспокоили вас.

Судя по всему, они даже и побудили вас прийти ко мне всех вместе. Итак – почему?

– Чушь! – фыркнул Галлент. – Я же ответил на его вопрос. Не вижу, что мешает вам ответить теперь мне.

Анита Принс вмешалась:

– Мы пришли потому, что это показалось нам важным, а мы не знали причины. Полицейские настаивали на том, чтобы узнать, что делал у нас мистер Гудвин и зачем вы его прислали.

Вулф кивнул.

– А вы им отказали. Почему? Потому что вас просил об этом мистер Гудвин?

– Нет, – ответила Эмми Торн. – Потому, что это не их дело. И мы имеем право знать, почему вы его прислали, и судить о том, провокационны были его вопросы или нет.

Да, эта девушка умела биться за свои права.

Глаза Вулфа обвели всех присутствующих.

– Нет смысла затягивать это дело, – сказал он. – Сейчас я отвечу на ваш вопрос, и мы двинемся дальше.

Я послал к вам мистера Гудвина для того, чтобы убедиться, верно ли мое подозрение насчет того, что меня пытались провести: кроме того, я догадался, что между смертью Сары Йер и убийством Бьянки Фосс существует определенная взаимосвязь. Придя сюда en masse,[62] вы тем самым подтвердили мою догадку, рассеяв последние сомнения.

– Так я и знала, – пробормотала Флора Галлент.

– Tais-toi![63] – резко выпалил ее брат. И обратился к Вулфу: – Я объясню вам, почему мы пришли сюда. Мы пришли, чтобы получить объяснения. Мы пришли…

– Чтобы заключить соглашение, – перебил его Карл Дрю. – Мы все оказались в беде, сами знаете, и мы готовы заплатить вам за вашу помощь. Но сначала мы хотим знать, что вы имели в виду, когда сказали, что смерть Сары Йер и убийство Бьянки Фосс как-то взаимосвязаны.

Вулф покачал головой.

– Вы неверно выразились, – процедил он. – Вы хотели сказать, что вас интересует, доказал ли я, что такая взаимосвязь существует, и если да, то как. Я готов рассказать, но сначала должен кое-что выяснить. Во избежание недоразумения. Например, как я понял, вы считали, что присутствие мисс Фосс таит для вас серьезную угрозу. Вы, мисс Принс, вы, мисс Торн, и вы, мистер Дрю, – под угрозой оказалась ваша карьера. Ваше будущее зависело от успеха и процветания вашей фирмы, и вы были убеждены, что мисс Фосс собиралась причинить ей урон, а то и вовсе разорить. Вы это не оспариваете?

– Нет, конечно, – в голосе Эмми Торн прозвучало пренебрежение. – Все об этом знали.

– Что ж, с этим покончено. То же относится и к вам, мисс Галлент, но по другим причинам. Вы беспокоились еще и за своего брата. Так вы мне сказали. Что касается вас, мистер Галлент, вы не из тех мужчин, которых можно поставить на колени, но тем не менее вы позволили, чтобы эта женщина из вас веревки вила. Вероятно, вы попали в какое-то безвыходное положение. Так?

Галлент открыл было рот, но почти сразу закрыл его. Он посмотрел на сестру, потом перевел взгляд на Вулфа и еще раз открыл и закрыл рот, словно рыба, выброшенная на берег. Уж сейчас-то он без всякого сомнения попал в затруднительное положение.

Наконец он сумел выдавить:

– Она держала меня в руках. – Он судорожно стиснул зубы, потом продолжил: – В полиции об этом знают. Кое-что они выяснили сами, а остальное рассказал им я сам. Она была скверная женщина. Мы познакомились во Франции, во время войны. Мы были вместе в Сопротивлении, и именно тогда я и женился на ней. Лишь позднее я узнал, что она была perfide.[64] Да, она предала Францию – доказать я этого не мог, хотя знал наверняка. Я бросил ее, сменил фамилию и уехал в Америку… а в прошлом году она меня разыскала и начала ставить свои условия. Я был полностью в ее руках.

– Так не годится, мистер Галлент, – предупредил Вулф. – Сомневаюсь, чтобы ваши объяснения убедили полицейских, а уж меня-то и подавно не убеждают. Будь все так, как вы описываете, вы могли бы убить ее, но вы бы, безусловно, не позволили ей овладеть вашим бизнесом и навязывать свою волю. Чем она еще вам угрожала?

– Ничем. Ничем!

– Пф! Вы же, безусловно, боялись еще чего-то. И если расследование затянется, полиция наверняка это обнаружит. Я бы посоветовал вам признаться и позволить мне покончить с этим делом раз и навсегда. Разве после ее смерти с вашими страхами не покончено?

– Да. Слава Богу, покончено. – Галлент звонко шлепнул обеими ладонями по ручкам кресла. – После ее смерти бояться мне теперь и вправду нечего. У нее было двое братьев, которые тоже предали Францию, как и она, и я убил их обоих. Я убил бы и ее, но ей удалось скрыться. Тогда, во время войны, этого никто бы и не заметил, но, увы, я разоблачил их позднее, значительно позднее, а к тому времени это уже считалось преступлением. По ее свидетельству, меня неминуемо посчитали бы assassin,[65] и я был бы обречен. Теперь она умерла, слава Богу, но я ее не убивал. Вы сами это знаете. Вчера в половине двенадцатого я находился в ателье вместе с мисс Принс и со многими другими, а вы готовы подтвердить под присягой, что Бьянку убили именно в это время. Вот почему мы и пришли к вам, чтобы договориться об оплате…

– Вы ошибаетесь, мистер Галлент. Я вовсе не готов подтвердить под присягой, что Бьянку Фосс убили именно «в это время». Напротив, я убежден, что это вовсе не так, по ряду причин. Здесь есть и мелочи, вроде площадной брани, которую она обрушила на меня по телефону, причем совершенно безосновательно; кроме того, она обозвала меня разбухшим комом сала и чванливым ничтожеством. Женщина, которая до сих пор говорила по-английски со столь выраженным иностранным акцентом, не смогла бы так быстро подобрать подобные слова, а возможно, вообще не знала бы их.

Впрочем, развивать эту тему Вулф не стал.

– Другие причины куда более неоспоримы, – продолжал он. – Во-первых, уж слишком удивительно все совпало. Природа, конечно, капризна и допускает мириады совпадений, так что огульно отмахиваться от этого мы не вправе, но анализировать их нам не возбраняется. Так вот, это совпадение – нападение случилось в ту минуту, когда мисс Галлент соединила нас с мисс Фосс по телефону, – чрезвычайно подозрительно. Не говоря уж о том, что было крайне неосторожно убивать ее именно тогда. Почему не подождать хотя бы, пока она повесит трубку? Ведь тот, кто с ней разговаривал, должен был неминуемо услышать странные звуки и поднять тревогу. Как я сказал мистеру Кремеру, сомнения в этом деле могут касаться только мелочей, но не сути. И еще одно обстоятельство, самое важное: мисс Галлент набрала вовсе не номер Плаца два, девять-ноль-два-два – это телефон мисс Фосс, – как прикинулась. Она набрала номер Алгонкин девять, один-восемь-четыре-семь – номер Сары Мер.

***
Звук, похожий на сдавленное рычание, донесся со стороны водопада. Я сидел от картины дальше всех остальных, но я его услышал, стало быть, звук достиг также и ушей всех присутствующих, но последние слова Вулфа произвели столь ошеломляющее впечатление, что на странный звук внимания никто не обратил.

А вот Вулф не преминул его заметить и потому поспешно добавил:

– Вчера я еще этого не знал. А узнал лишь сегодня, уже после того, как вы позвонили мне в дверь, когда мистер Гудвин положил передо мной вот эту записку.

Он ткнул пальцем в лежавшую перед ним на столе записку.

– В ней сказано: «Телефон работает». Я посылал мистера Гуд вина выяснить, работает ли телефон в квартире Сары Йер. Очевидно, что мисс Галлент уговорила Сару Йер сыграть Бьянку Фосс, и вполне логично…

– Одну минуту, – вмешался Галлент, который резко подался вперед. – Вы не сможете этого доказать.

– Фактически – нет, но логически – да.

– И откуда вы можете знать, что она набрала номер Сары Йер? Ни вы, ни Гудвин не могли видеть телефонного диска с того места, где вы находились в то время.

Вулф кивнул.

– Я вижу, что вы уже обсудили это с мисс Галлент.

– Вы совершенно правы – мы не видели, какой номер набирала ваша сестра. И тем не менее мы можем представить необходимые улики, которые представляются нам весьма доказательными. Я не…

– Что за улики?

– Это бесполезно, Алек. – Это заговорила Эмми Торн, красотка, ведающая связями. – Нельзя давить на Ниро Вулфа. Сами видите, он уже запустил зубы в этот пирог. Помните, как мы решили?

– Я не уверена, – возразила Анита Принс, – что мы приняли верное решение.

– А я уверена. А вы, Карл?

– Да. – Дрю нервно покусывал губы. – Думаю, что да.

– Флора? Вам решать.

– Должно быть, да.

Голос Флоры прозвучал надтреснуто.

– Да, – повторила она, уже более уверенно.

Эмми кивнула.

– Давайте, Алек. Только не пытайтесь на него давить.

Алекпосмотрел на сестру, потом перевел взгляд на Вулфа.

– Хорошо. Мы щедро заплатим, если вы нам поможете. Моя сестра ни в чем не виновата, и нельзя допустить, чтобы она пострадала. Это было бы чертовски несправедливо; Бог бы этого никогда не допустил. Она во всем мне призналась; да, поступила она наиглупейшим образом, но она не виновата. Она и вправду уговорилась с Сарой Йер, как вы и сказали, но только для того, чтобы расшевелить вас. Заставить действовать. Она столько про вас читала и была высочайшего мнения о ваших способностях. А Бьянка Фосс совсем ее довела. Приперла к стенке. Сестра знала, что вы дорого цените свои услуги, куда дороже, чем она могла себе позволить, поэтому и выбрала этот план. Она собиралась уговорить вас на то, чтобы вы поговорили с Бьянкой Фосс по телефону, но только вместо Бьянки говорить с вами должна была Сара Йер, в обязанность которой вменялось как можно сильнее оскорбить вас, чтобы вы разозлились и согласились взяться за это дело. Глупо, конечно, чертовски глупо, но преступного умысла она не таила.

Вулф разглядывал его, немного прищурившись.

– И вы собираетесь заплатить мне, чтобы я ей помог?

– Да. Когда я ей сказал, что вы прислали своего человека, который наводит справки про Сару Йер, я заметил, что она перепугалась, и спросил, в чем дело. Она во всем призналась. Я побеседовал с остальными и пришел к выводу, что вам что-то известно; это уже было для нас опасно. Вот мы и решили прийти к вам и просить вас о помощи. Моя сестра не должна пострадать.

Глаза Вулфа чуть переместились.

– Мисс Галлент. Вы слышали, что сказал ваш брат. Он вас правильно процитировал?

– Да! – На этот раз голос прозвучал громко и уверенно.

– Вы все сделали именно так? Как он рассказал?

– Да.

– Когда вы договорились с Сарой Йер о том, чтобы она сыграла Бьянку Фосс? Вчера утром, прежде чем прийти сюда?

– Нет. В понедельник вечером. Совсем поздно. После того как мистер Гудвин посадил меня в такси. После его ухода.

Вулф снова обратился к Галленту:

– Согласен с вами, сэр, что ваша сестра поступила очень глупо, но только не вам об этом судить. Вы сказали, что Сара Йер, по их договоренности, должна была как можно сильнее оскорбить меня, но ведь мисс Йер на этом не остановилась. Она закончила разговор тем, что издала странный звук, словно ее ударили, сбросила на пол телефон, после чего связь прервалась, Она действовала по собственной инициативе? Сама все придумала? Если вы считали, что эти подробности ускользнут от моего внимания, то вы еще глупее своей сестры. Или вы сами упустили их из виду?

– Я вовсе не глуп, мистер Вулф.

– Тогда вы чересчур изворотливы. Выше моего понимания.

– Изворотливы?

– Ruse. Subtil.[66]

– Понятно. Нет, вовсе нет. – Галлент сжал зубы. Потом сглотнул и продолжил: – Bien.[67] Предположим, только предположим, что она организовала эту… эту комедию. Предположим даже, что она убила Бьянку Фосс. Преступление ли это? Нет, это только торжество справедливости, возмездие Божие. Бьянка Фосс была дьявольским созданием. Она была vilaine.[68] Неужто вы сами настолько добродетельны, что готовы распять мою сестру на кресте? Или вы считаете себя идеалом, человеком без изъянов? Ведь она в ваших руках и должна положиться на вашу милость. Да, вам известно про Сару Йер, но ведь в полиции-то пока о ней не знают. И не узнают, если вы им не расскажете. Вы сами показали, что в то время, когда Бьянку Фосс убивали, моя сестра была здесь, у вас. Я обещаю, что хорошо заплачу вам. Я прошу от вас огромного одолжения, и оно стоит дорого. Я целиком полагаюсь на вас. А заплатить готов прямо сейчас. Немедленно.

– Да, вот это речь, – заметил Вулф.

– Это вовсе не речь. Терпеть не могу речей. Это мольба о милосердии. Мольба от всего сердца.

– Мне показалось, что вы взывали к моему корыстолюбию, – возразил Вулф. И потряс головой. – Нет. Я, конечно, не идеал и не лишен недостатков. Я также не служитель закона. Но вы упустили из внимания два весьма важных фактора. Во-первых, мое самоуважение. Даже если Бьянка Фосс и заслуживала смерти, я бы никогда не позволил убийце провести меня как последнего простака. Во-вторых, не забывайте, что погибла и другая женщина. Или Сара Йер тоже была злодейка? Она была vilaine?

Галлент так и вылупился на него. Мне казалось, лорд Байрон никогда бы не стал так пялиться.

– Но она… Она ведь покончила самоубийством!

– Нет. Я в это не верю. Это еще одно совпадение, которое я категорически отвергаю. Пусть даже она и терпела крайнюю нужду, но почему выбрала именно это время? Снова получается уж слишком удачно и своевременно для убийцы. Судя по официальным сообщениям, смерть наступила вчера в период между десятью часами утра и двумя часами дня, но я могу теперь немного уменьшить этот интервал. Поскольку она говорила со мной по телефону в половине двенадцатого, она умерла в период от половины двенадцатого до двух. Думаю, что тот человек, который немного раньше умертвил Бьянку Фосс и уговорил Сару Йер разыграть эту комедию, как вы говорите, позже поехал к Саре Йер и убил ее. Да, это диктовалось требованиями осторожности. Так что вы зря взываете к моему милосердию. Если бы погибла только Бьянка Фосс…

– Нет! – взорвался Галлент. – Это невозможно! Абсолютно невозможно! Моя сестра любила Сару! Чтобы она ее убила? Нет, просто безумие!

– Но ведь вы верите, что она убила Бьянку Фосс. Вы приехали сюда, будучи в этом убеждены. Это тоже глупо. Ведь она никого не убивала.

Галлент уставился на Вулфа с раскрытым ртом. И все остальные тоже уставились. И при этом издавали разные звуки. Карл Дрю спросил:

– Не убивала? Вы сказали, что она не убивала?

А Эмми Торн холодно проронила:

– Что это такое, мистер Вулф? Вы решили пошутить?

– Нет, мадам, это не шутка. И не комедия – я цитирую мистера Галлента. Как сказал вчера один мой знакомый, «убийство не шутка». Он перевел взгляд на Флору Галлент. – Многое свидетельствует против вас, мисс Галлент, в особенности тот факт, что, перед тем как набрать номер Сары Йер, вы позвонили по другому номеру и спросили некую Дорис, не у нее ли находится мисс Фосс. Или вы сейчас настолько ошеломлены, что не помните это?

– Нет. – Флора Галлент судорожно сжимала обеими руками сумочку. – Я помню.

– Конечно, причина для такого звонка ясна, если вы и впрямь убили Бьянку Фосс, перед тем как приехать ко мне; вы должны были убедиться, что тело еще не обнаружено и вы можете действовать по заранее разработанному плану. Но поскольку вы не убивали Бьянку Фосс, то зачем вы позвонили Дорис?

– Я хотела узнать, не ушла ли Бьянка. Что она все еще у себя в кабинете. Ведь вы могли потом перезвонить ей после моего ухода. Я не боялась, что вы позвоните, а она станет отрицать, что говорила с вами по телефону. Вы бы подумали, что она лжет. Должно быть, это в самом деле было глупо. – Ее подбородок мелко затрясся. – А откуда вы знаете, что я ее не убивала?

– Вы сами мне сказали. И показали. Если бы вы сами замыслили эту сложную мистификацию, вы бы наверняка заранее продумали, как вести себя в критическую минуту. Постарались бы выглядеть встревоженной, потрясенной или даже ошеломленной. Но на самом деле ничего подобного не случилось. Вы растерялись и казались совершенно сбитой с толку. Когда мистер Гудвин передал нам слова мистера Дрю, что вы сказали? Вы сказали: «Но как?..» А потом повторили: «Но как же…» Если бы Бьянку Фосс убили вы, то вы должны быть гениальным драматургом, чтобы написать такую фразу, и вдобавок – гениальной актрисой, чтобы так произнести ее. Вы же – не гениальный драматург и не гениальная актриса.

Вулф небрежно махнул рукой.

– Это то, что убедило меня. Для других – для судей и присяжных – я должен привести другие доказательства, и мне кажется, что это вполне в моих силах. Если вы невиновны, то убийца – кто-то другой. Кто-то узнал о вашей договоренности с Сарой Йер – либо от вас, либо от нее – и убедил ее закончить телефонный разговор со мной на столь драматической ноте. Этот кто-то и убил Бьянку Фосс, а затем пытался с помощью Сары Йер подготовить для себя неуязвимое алиби. Цианистый калий был припасен заранее – его и нужно-то было совсем немного. Убедившись, что алиби уже обеспечено, убийца отправился к Саре Йер и подбросил яд в стакан с виски. Сделано это было до двух часов дня, что существенно упрощает мою задачу. Точнее, упростило ее. Незадолго до вашего прихода инспектор Кремер из уголовной полиции сказал мне, что вы вернулись в ателье своего брата в самом начале первого. Поскольку от нас вы уехали без четверти двенадцать, вы никак не могли успеть добраться до Тринадцатой улицы и отравить Сару Йер; а остаток дня вы находились под неусыпным наблюдением полицейских. Это правильно?

– Да. – Глаза Флоры увлажнились, но она даже не пыталась достать платок. – Я хотела поехать к Саре и узнать, что с ней случилось, но я боялась… Я не знала…

– И очень хорошо, что вы не поехали к ней, мадам. Я также узнал от инспектора Кремера, что вы, мистер Галлент, вы, мистер Дрю, и вы, мисс Принс, также все время оставались под присмотром полицейских с тех самых пор, как те приехали по вызову. Так что четверо из вас отпадают. Остается один. Или одна.

Он прищурился и посмотрел на Эмми Торн.

– Я имею в виду вас, мисс Торн. С одиннадцати двадцати до без четверти двенадцать вы находились в обществе троих мужчин в конторе на Сорок шестой улице. В контору мистера Галлента вы приехали почти к трем, когда там уже давно была полиция. Может быть, у вас есть удовлетворительное объяснение тому, как вы провели этот промежуток времени? Хотите попытаться?

– Нет, не хочу. – Синие глаза Эмми Торн уже не светились, как в ту минуту, когда она говорила, что мне не придется катиться ко всем чертям. Не выдержав пристального взгляда Ниро Вулфа, она моргнула.

– Значит, вы все-таки решили затеять игру.

– Боюсь, что эта игра придется вам не по вкусу, мисс Торн. Как, впрочем, и мне; я уже больше не играю. Доказать, где и как вы приобрели цианистый калий, с помощью которого отравили Сару Йер; установить, что вчера утром вы заходили в кабинет Бьянки Фосс или имели возможность туда зайти до отъезда на деловую встречу; обнаружить доказательства вашей поездки на Тринадцатую улицу после этой деловой встречи; определить, за какое из двух убийств вас будут судить в первую очередь, – все это не наша задача. Вы, должно быть, уже и сами поняли, что совершили ошибку… Арчи!

Я вскочил и сорвался с места, но в последний миг остановился. Галлент, который встал из красного кресла, вовсе не собирался на нее наброситься. Да, кулаки он сжал, но замахнуться даже не пытался; напротив, он прижал оба кулака к груди.

Остановившись прямо перед Эмми Торн, он приказал:

– Посмотри на меня, Эмми!

Чтобы посмотреть на него, ей пришлось бы поднять голову и запрокинуть ее назад, но Эмми Торн не шелохнулась.

– Я же любил тебя, – промолвил он. – Неужели ты убила Сару?

Губы Эмми Торн шевельнулись, но она так ничего и не сказала.

Галлент разжал кулаки.

– Значит, ты подслушала наш разговор и узнала, что я не могу на тебе жениться из-за того, что женат на Бьянке, – и ты убила ее. Но ты убила Сару! О нет! Нет! И это ведь еще не самое страшное! Сегодня, когда я рассказал тебе и остальным о том, что узнал от Флоры, ты смолчала! Ты позволила всем считать, что Бьянку убила Флора. И ты хотела, чтобы Флора понесла за это наказание. Посмотри на меня! Из-за тебя могли осудить мою сестру…

Флора вцепилась в его рукав, уговаривая:

– Ты же любишь ее, Алек, не добивай ее, не…

– Мисс Галлент! – прогремел голос Вулфа. – Слишком поздно теперь сочувствовать. И я сомневаюсь, что случившееся явилось для вас неожиданным. Вы же сказали мисс Торн о том, что договорились со мной встретиться, и рассказали также о своей договоренности с Сарой Йер. Я ведь прав? Отвечайте.

– Я не могу… – Флора судорожно сглотнула.

Мне показалось, что пора ей помочь.

– Ну ладно, Быстрый Палец, – подмигнул я. – Всего одно слово – да или нет?

– Да, – еле слышно сказала она, глядя на меня, а не на Вулфа.

– Да, я ей рассказала.

– Когда? В понедельник вечером?

– Да. Я ей позвонила.

– Вы больше никому не рассказывали?

– Нет.

Она все еще держала Галлента за рукав. Галлент рывком высвободил руку, отступил на шаг и скрестил на груди руки. И тут Эмми Торн наконец шевельнулась. Она встала, постояла перед Галлентом, посмотрела ему прямо в глаза, тряхнула головой и, ни слова не говоря, круто повернулась и двинулась к двери, оттеснив Флору. Ей пришлось пройти мимо Аниты Принс, которая, запрокинув голову, пожирала ее взглядом, и мимо Карла Дрю, который едва успел подобрать ноги, чтобы Эмми Торн о них не споткнулась.

Я не стал вмешиваться, посчитав, что мои услуги не понадобятся, и оказался прав. Может быть, в ее движениях некогда и звучала музыка, но теперь музыка умерла. Когда Эмми Торн вышла в прихожую и повернула к двери, в ее локоть впилась железная рука – рука, издавна привыкшая и умевшая вцепляться железной хваткой.

– Спокойно, мисс Торн, – произнес инспектор Кремер. – Нам придется поговорить.

– Grand Dieu![69] – простонал Галлент и прикрыл лицо ладонями.


ВТОРЖЕНИЕ В ОСОБНЯК

 Этот рассказ был впервые издан после смерти Рекса Стаута. Те же действующие лица, что и в изданном в 1961 году рассказе «Подделка для убийства», хотя отличается от него по сюжету.

Глава 1


Я уже давно взял за правило никогда не грубить понапрасну. Однако, посмотрев в прозрачное лишь с нашей стороны дверное стекло и хорошенько разглядев незнакомку, я почувствовал себя не просто обиженным, но до глубины души оскорбленным за весь противоположный пол. Согласен: навечно сохранить молодость и красоту не может ни одна женщина, но нельзя же забывать умываться, ходить в драном пальто (по меньшей мере — в пальто с оторванной пуговицей) и выставлять напоказ нечесаные седые космы. Стоявшая же на крыльце личность была виновна сразу по всем трем пунктам. Вот почему, когда она снова надавила кнопку звонка, я распахнул дверь и сказал:

— Спасибо, но у нас уже все есть. Попытайте счастья где-нибудь по соседству.

Грубовато, согласен.

— Может, в свое время и попытала бы, пупс, – заявила неряха. – Лет тридцать назад я была девушкой что надо!

Не могу сказать, чтобы меня это очень вдохновило.

Впрочем, я утешил себя тем, что в конечном счете годы всегда берут свое.

— Мне Ниро Вульф нужен, – пробурчала она. – Что мне — сквозь тебя пройти, что ли?

Это не так просто, – ответил я. – Во-первых, я сильнее вас. Во-вторых, мистер Вульф принимает исключительно по предварительной договоренности. В-третьих, освободится он только к одиннадцати, то есть более чем через час.

— Хорошо, пупс, тогда я войду и дождусь его внутри. Я уже и без того до костей промерзла. А тебя, что ли гвоздями к полу присобачили?

И вдруг меня осенило. Вульф хвастливо уверяет, что всякий раз, когда я пытаюсь подсунуть ему очередную женщину в качестве клиентки, ему достаточно лишь одного взгляда, чтобы понять, чего от нее ожидать; так вот, с помощью этой особы я бы раз и навсегда сбил с него спесь.

— Как вас зовут? – полюбопытствовал я.

— Моя фамилия Эннис. Хетти Эннис.

— Зачем вам понадобился мистер Вульф?

— Это я ему как-нибудь и сама скажу. Если, конечно, язык не отмерзнет.

— Придется вам сначала сказать мне, миссис Эннис. Меня зовут…

— Мисс Эннис.

— Хорошо, мисс Эннис. Так вот, меня зовут Арчи Гудвин.

— Сама знаю. Если, глядя на меня, ты думаешь, что я не смогу заплатить Ниро Вульфу,. то ты ошибаешься: получу крупное вознаграждение и поделюсь с ним.

Если же я пойду к фараонам, то — плакали мои денежки! Я этим чертовым легавым ни на грош не верю.

— За что вы получите вознаграждение?

— За то, что у меня здесь! – Она пошлепала по своей обшарпанной черной сумке рукой в вязаной перчатке.

— Что у вас там?

— Это я только Ниро Вульфу скажу. Слушай, Пупс, я тебе не эскимоска. Ну-ка, впусти даму!

Это меня не устраивало. Когда она позвонила в дверь, я уже находился в прихожей полностью одетый, в шляпе, пальто и перчатках, готовый идти пешком в банк, чтобы депонировать полученный Вульфом чек на 7417 долларов и 65 центов. Не мог же я уйти, оставив ее одну в кабинете? Конечно, остальные обитатели нашего старенького особняка на Западной Тридцать пятой улице, все в котором принадлежало Ниро Вульфу, кроме мебели и прочих вещей в моей спальне, были дома, но каждый был занят своими делами. Фриц Бреннер, шеф-повар и домоправитель, колдовал на кухне над каштановым супом. Вульф торчал в оранжерее на ежедневном утреннем свидании с орхидеями, ну а Теодор Хорстман, разумеется, составлял ему компанию.

Больше я не грубил. Я предложил на выбор несколько мест неподалеку от нашего дома, где она могла бы пересидеть этот час и согреться, – закусочную «У Сэма на углу Десятой авеню, аптеку на углу Девятой авеню или ателье „Тони“, где бы ей хоть пуговицу пришили — за мой счет, разумеется. Упираться она не стала. Я посоветовал ей вернуться в четверть двенадцатого, пообещав, что попробую уговорить Вульфа принять ее, и она уже собралась было идти, но в последний миг обернулась и, раскрыв свою знававшую лучшие дни черную сумку, достала из нее перевязанный тесемкой сверток в коричневой бумаге.

— Я пока оставлю его у тебя, Пупс, – заявила она. – Не то какой-нибудь любопытный легавый наложит на него лапу. Да не бойся, он не кусается. Только смотри — не вздумай разворачивать! Я могу на тебя положиться?

Я взял у Хетти Эннис сверток, потому что она мне понравилась. Сплошные инстинкты и — ни следа логики! Сами судите: отказалась сказать, что там внутри, но доверила мне сохранить его, хотя и наказав не разворачивать. Истая женщина, до мозга костей; особенно если бы еще причесалась, умылась и пришила к пальто пуговицу. Словом, взял я у нее сверток, напомнил, что жду ее в четверть двенадцатого, и попрощался.

Дождавшись, пока она спустилась по семи ступенькам на тротуар и свернула налево, к Десятой авеню, я запер дверь изнутри и посмотрел на сверток. Прямоугольный, дюймов шесть в длину и около трех в ширину, толщиной в пару дюймов. Приложив к нему ухо, я задержал дыхание, но ничего не услышал. Однако это еще ни о чем не говорило: наука не стояла на месте, а в одном Нью-Йорке у Ниро Вульфа нашлось бы не менее трех дюжин врагов, с удовольствием отправивших бы его к праотцам. Не говоря уж о тех, которым был е по нраву я. Вот почему, вместо того чтобы отнести сверток в кабинет и оставить на моем столе или в сейфе, я принес его в гостиную и запихнул под диван. Если вас интересует, развязал ли я тесемку и развернул сверток, то я в вас разочаровался. Нес же я его, не сняв перчаток.

Уже больше недели, как, покончив с делом Бригема, мы с Вульфом били баклуши, и мои мозги нуждались в тренировке ничуть не меньше, чем ноги и легче, поэтому по пути в банк, а потом обратно я ломал голову над содержимым свертка. Отбросив дюжину предположений, которые меня мало прельщали, я пришел к выводу, что там находится бриллиант. Великий Могол или Кохинор. Я был настолько увлечен своими мыслями, что, лишь приблизившись едва ли не вплотную к нашему крыльцу, заметил, что оно занято. На верхней ступеньке, словно на насесте, примостилась именно такая женщина, которую Вульф ожидает увидеть, когда я рекомендую ему очередную клиентку.

Возраст, личико, ножки — та их часть, что выглядывала из-под полы меховой шубки, – все идеально соответствовало моему взыскательному вкусу. Мех я не определил — но точно не норка и не соболь. Когда я начал подниматься по ступенькам, женщина встала.

— У вас оригинальная уличная приемная, – проворковала она, – но вот только журнальчиков бы подкинуть не помешало.

Я поравнялся с ней. Верх ее меховой шапочки доставал мне до носа.

— Надеюсь, вы звонили в дверь? – поинтересовался я.

— Представьте — да. Сквозь щель мне сообщили, что мистер Вульф занят, а мистер Гудвин вышел. Должно быть, мистер Гудвин — это вы?

— Вы угадали. – Я извлек из кармана связку ключей. – Я сейчас вынесу вам журналы. Какие вы предпочитаете?

— Давайте зайдем и посмотрим их внутри.

До прихода Вульфа оставалось еще больше получаса, к тому же она разожгла мое любопытство, поэтому я отомкнул дверь и впустил незнакомку в прихожую. Затем, оставив на вешалке шляпу и пальто, ввел ее в кабинет, усадил на одно из желтых кресел, а сам уселся за свой стол.

— В настоящее время у нас свободных должностей нет, – сказал я, – но вы можете оставить номер своего телефона. Только не звоните — мы позвоним сами…

— Очень остроумно! – фыркнула незнакомка. Избавившись от шубки, она положила ее на спинку кресла, явив моему взору довольно изящные формы, хорошо гармонировавшие с лицом и ножками.

— Хорошо, – кивнул я. – Теперь ваша очередь.

— Меня зовут Тамми Бакстер, промурлыкала она. – Сокращенно от Тамирис. Я еще не решила, какое имя выбрать в качестве театрального псевдонима. Что вам больше нравится — Тамми или Тамирис?

— Это зависит от вашей роли. Для главной роли в мюзикле больше подходит Тамми. А вот в пьесе Юджина О'Нила звучнее, на мой взгляд, Тамирис.

— Скорее я буду девушкой на побегушках в одном из ночных клубов, улыбнулась она. – Одной из тех, что в решающий миг вскакивают и говорят: «Хватит, Билл, пошли отсюда!» — Она небрежно махнула затянутой в перчатку рукой. – Впрочем, какое вам до этого дело? Почему вы не спрашиваете, что мне от вас нужно?

— Я стараюсь отдалить эту минуту, поскольку всерьез опасаюсь, что у меня этого нет.

— Хорошо сказано, молодец. Только нужно было еще чуть-чуть выдержать паузу после слова «минуту». Вот постарайтесь. Произнесите эту фразу еще раз.

— Вот еще! Я произнес ее так, как ощущал. Вы, актрисы, все одинаковы. Я уже совсем было к вам проникся, а вы меня сразу отбрили. Итак, что вам от меня нужно?

Она рассмеялась; смех у нее был грудной, приятный.

— Я вовсе не актриса, а только собираюсь ею стать.

И ничего особенного я от вас не требую — хочу только узнать про свою домовладелицу, мисс Эннис. Мисс Хетти Эннис. Она здесь была?

Я приподнял одну бровь.

— Здесь? Когда?

— Сегодня утром.

— Я спрошу. – Повернув голову к двери, я громко заорал: — Фриц!

В коридоре послышался дробный топот; когда Фриц вырос в проеме двери, я спросил:

— Приходил ли кто-нибудь к нам, кроме этой дамы, в мое отсутствие?

— Нет, сэр. – Когда у нас посетители, Фриц всегда называет меня «сэр», сколько я ни пытался его отучить.

— А телефонные звонки были?

— Нет, сэр.

— О'кей. Благодарю вас, сэр.

Фриц отбыл восвояси, а я обратился к Тамми-Тамирис:

— Похоже, что нет. Как вы сказали — ваша хозяйка?

Она кивнула.

— Очень странно. А что, вы просили ее зайти к нам?

— Нет, она сама мне сказала. Она сказала, что прихватит с собой… кое-что и пойдет к Ниро Вульфу. Насчет чего именно — она умолчала. После ее ухода меня охватило беспокойство. Значит, она так у вас и не была?

— Вы же сами слышали, что сказал Фриц. А что вызвало ваше беспокойство?

— Вы бы меня поняли, увидев ее воочию. Она почти никогда не покидает дом, да и тогда дальше чем на квартал не отходит. Я бы не сказала, что она сумасшедшая, но у нее точно не все дома: вот почему я хотела пойти с ней. Она не от мира сего. Мы все стараемся ее оберегать. Дом ее больше напоминает постоялый двор, но зато любой актер или даже человек, только пробующий себя в шоу-бизнесе, всегда может снять у нее комнату всего за пять долларов в неделю, иногда даже и в рассрочку. Вот почему мы так к ней относимся. Остается только надеять… — Она оборвалась на полуслове и спросила: — Если она объявится, вы позвоните мне?

— Непременно, – пообещал я.

Тамми-Тамирис продиктовала мне номер, который я послушно записал, после чего подержал ей шубку, помогая одеться. Честно говоря, я был озадачен. Помочь ей было нетрудно, но вот стоило ли? А вдруг ее на самом деле волновал Великий Могол, который Хетти умыкнула у нее из-под матраса? Я бы с удовольствием предложил ей до прихода домовладелицы посидеть в гостиной и полистать журналы, но не посмел рисковать, когда на карту могла быть поставлена судьба драгоценного камня стоимостью в один миллион долларов.

С другой стороны, я прекрасно отдавал себе отчет в том, с какими трудностями столкнусь, пытаясь уломать Вульфа встретиться с Хетти Эннис, а присутствие еще одной женщины в гостиной, безусловно, сведет мои шансы на успех к нулю. Одну женщину под своей крышей он еще иногда способен вынести, но двоих — ни за что.

Ровно в одиннадцать часов послышалось жужжание лифта и последовавший знакомый лязг, с которым этот допотопный механизм останавливается в прихожей.

Вульф вошел в кабинет, пожелал мне доброго утра, протопал к столу, разместил свою одну седьмую тонны в исполинском, сделанном по особому заказу, кресле, просмотрел почту, кинул взгляд на настольный календарь и спросил:

— Чек от Бригема пришел?

— Да, сэр. – Я развернулся на своем вращающемся стуле лицом к нему. – Без каких-либо пояснений. Я уже отнес его в банк. А вот моя старинная слабость проявилась вновь, правда, в новом качестве.

— Какая еще слабость? – недовольно пробурчал он.

— Женщины. Приходила одна незнакомая особа, и я сказал ей, чтобы она вернулась в четверть двенадцатого. Беда в том, что прежде я бы на такую ни за что глаз не положил. Неужели у меня так вкус испортился? Я этого не переживу. Словом, мне необходим ваш совет.

— Пф! Детский лепет.

— Нет, сэр, я вправду не на шутку встревожен. Вот посмотрим, что вы сами скажете, когда ее увидите.

— Я не собираюсь на нее смотреть.

— Тогда мне крышка. Она источает какое-то непостижимое обаяние. А ведь люди почему-то перестали верить, что ведьмы привораживают. Я и сам не верю. Кстати, встретиться с вами она хочет для того, чтобы показать вам некую вещицу, за которую обещано крупное вознаграждение. А пришла она к вам, а не в полицию, потому что всем сердцем ненавидит легавых. Что это за вещь и как к ней попала — я не знаю. Впрочем, это все ерунда — вы-то с ней за пару минут управитесь, а вот мне что делать? Может, я уже околдован?

— Да, – буркнул Вульф и потянулся к верхнему конверту в стопке почты — письму охотника за орхидеями из Венесуэлы. Я развернулся к своему столу и принялся затачивать и без того остро заточенные карандаши. Жужжание точилки действует ему на нервы.

Я взялся уже за четвертый карандаш, когда послышался рык:

— Как, ты сказал, ее зовут?

— Мисс Хетти Эннис. Тут тоже, кстати говоря, закавыка: не нравится мне это имя.

— Кто она такая?

— Она не сказала, но я и не спрашивал. Это еще более усугубляет положение.

— Она придет или позвонит?

— Придет.

— Я уделю ей ровно две минуты, – сказал он капризным тоном.

Вы оцените мой подвиг по достоинству только в том случае, если знаете, до какой степени Вульф не выносит незнакомых людей, особенно женщин, и насколько он ненавидит впрягаться в работу, а тем более после того, как только что получил чек на вполне приличную сумму. Ну да ладно. Итак, я сидел и предвкушал, как перекосится физиономия Вульфа, когда он увидит Хетти Эннис. Еще я подумал, что можно пока забрать сверток из-под дивана в гостиной и переложить в ящик моего стола, но потом отказался от этой затеи. Пусть полежит там до ее прихода. Вульф тем временем закончил читать письмо из Венесуэлы и принялся за рекламный проспект от компании по производству увлажнителей воздуха.

Однако она так и не пришла. Одиннадцать двадцать, одиннадцать двадцать пять. В половине двенадцатого Вульф воззрился на меня поверх очередной книги и обиженным голосом заявил, что ему надо продиктовать мне несколько писем, но он не хочет, чтобы его прерывали. Без четверти двенадцать он встал из-за стола и прошествовал на кухню — возможно, чтобы продегустировать каштановый суп, в который они с Фрицем решили впервые добавить эстрагон. Ровно в полдень я вышел в прихожую, поднялся по лестнице в свою комнату на третьем этаже и позвонил по телефону, который оставила мне Тамми Бакстер. На четвертый звонок трубку сняли, и мужской голос произнес:

— Это кто?

Я глубоко убежден, что всякий, кто так спрашивает по телефону, достоин увесистой зуботычины.

— Пупс, – представился я. – Я хотел бы поговорить с мисс Эннис.

— Ее нет. Пупс — а как дальше?

— Тогда позовите, пожалуйста, мисс Бакстер, – попросил я, пропуская его вопрос мимо ушей.

— Ее тоже нет. А кто спрашивает?

Я повесил трубку.

Хетти Эннис мы так и не дождались. Вернувшись в кабинет, я застал Вульфа уже за столом и вплоть до самого обеда ковырялся с записной книжкой и пишущей машинкой. Каштановый суп, как и следовало ожидать, удался на славу, хотя эстрагона я так и не почувствовал. После обеда Теодор принес из оранжереи свежие записи по условиям выращивания и размножения орхидей и мы занялись картотекой; Вульф читал книгу и лакал пиво. В четыре они с Теодором отправились в оранжерею, на очередное двухчасовое свидание с орхидеями — священнодействие, которое не отменило бы никакое стихийное бедствие. Сразу после их ухода я позвонил в «Газетт» Лону Коэну.

— Всего лишь малюсенькое личное одолжение, – попросил я. – Не для печати. Тебе не поступало никаких новостей — несчастный случай там или что-то в этом роде — касательно женщины по имени Хетти.

— Понятия не имею. Откуда мне знать? Продиктуй по буквам.

Я продиктовал. Лон пообещал перезвонить, а я прошагал к окну и уставился на редкие снежинки, которые роились за окном, подобно мухам, притворяясь пургой. Вскоре задребезжал телефон — звонил сам Лон; очень лестно, учитывая, что Лон второй человек в «Газетт» после ее владельца.

— Ты вовремя подсуетился, – с места в карьер заявил Лон. – Ты имел в виду ту самую Хетти Эннис, которая проживала в доме сорок семь по Сорок седьмой улице между Восьмой и Девятой авеню?

— Почему «проживала»? Она и сейчас там живет.

— Нет. Сегодня утром в 11.05 ее сбила машина, которая затем с места происшествия исчезла. На пересечении Десятой авеню и Тридцать седьмой улицы. В трех кварталах от вашего дома. Личность погибшей удалось установить всего десять минут назад. Автомобиль нашли в два часа брошенным на Западной Сороковой улице. Он был угнан с Тридцать шестой улицы.

Теперь выкладывай. Раз делом занялся Вульф, значит, речь не идет о случайном наезде. Кто ваш клиент?

— Нет у нас клиента, – отрезал я. – И Вульф вовсе этим делом не занят. А описание…

— Брось, Арчи! Выкладывай подноготную, и живо!

— Ни черта ты от меня не добьешься. Сам знаешь, что я раз я с тобой делился жареными фактами, и в сто первый поделюсь, когда он появится. Но если ты тиснешь хоть абзац о том, что Ниро Вульф интересуется Хетти Эннис, я тебе лично ухо отгрызу. А описание водителя у тебя есть?

— Нет. Но теперь будь уверен — я его из-под земли достану.

— Мужчина или женщина?

— Ничего не знаю. Слушай, Арчи, ну намекни хотя бы — я тогда ухо сладкой горчичкой намажу.

Я гордо заявил, что не люблю горчицу (бессовестное вранье!), и повесил трубку. Затем постоял немного и снова подошел к окну. Снежинки получили приличное подкрепление. Я ломал голову, что делать.

Хетти Эннис понравилась мне еще до того, как я узнал от Тамми Бакстер, что она не от мира сего. Мне вообще по душе сумасброды. Нет, себя я в ее смерти нее винил. Верно, конечно, отложи я поход в банк, и Хетти была бы жива, но нельзя ведь строить всю жизнь, исходя из того, что каждый, за кем ты не присматриваешь, должен быть убит. И тем не менее смерть этой женщины потрясла меня. А также уязвила до глубины души. В самом деле, в пять минут одиннадцатого, когда я из кожи вон лез, чтобы уговорить Вульфа принять ее, какой-то подонок на машине сбил ее буквально в двух шагах от нашего дома.

С этими мыслями я достал из ящика своего стола пару резиновых перчаток, натянул их, прошел в гостиную, извлек из-под дивана сверток, принес в кабинет и, усевшись за свой стол, развязал тесемку и развернул оберточную бумагу. Нет, не Великий Могол. Внутри оказалась пачка новеньких двадцатидолларовых купюр. Я отогнул один краешек, затем другой — все, как одна, двадцатки. Вытащив из ящика линейку, я измерил толщину пачки — один и семь восьмых дюйма. Один дюйм это примерно двести пятьдесят новеньких бумажек. Следовательно — около девяти тысяч долларов.

Вот тебе и на! Девять тысяч долларов на дороге не валяются. С другой стороны, это составляет менее одного процента от миллиона. Не говоря уж о том, что деньги, которые не твои и твоими наверняка не станут, не могут тебя заинтересовать. Я аккуратно взял верхнюю купюру и рассмотрел ее. Номер В67380945В. Вот если бы… Я вынул из сейфа новенький двадцатидолларовый банкнот, положил бок о бок с верхней двадцаткой из стопки и принялся сличать — сначала невооруженным глазом, а затем с помощью лупы, которую взял из ящика стола Ниро Вульфа. Трех минут осмотра под лупой мне хватило, и я взял нижнюю двадцатку. Тот же результат. Вынул одну бумажку из середины, наугад. И вновь то же самое. Все банкноты оказались фальшивыми.

Я вернул взятые из пачки бумажки на место, завернул все как было, перевязал тесемкой, поднялся в свою комнату, запихнул сверток в самый дальний угол ящика комода, снова спустился в кабинет, снял резиновые перчатки, сел и попытался обмозговать случившееся.

Глава 2

А ломать голову было над чем. Меня беспокоил целый ворох проблем. Во-первых, имея дело с фальшивыми деньгами, самое главное условие — не распространять их. С этим я справлялся успешно. Что же касается их хранения, то никто не сумел бы доказать, что там, по моему мнению, был не Великий Могол или тайные чертежи Пентагона, или даже использованные ленты для пишущей машинки.

А как быть с Вульфом? Посоветоваться с ним я не мог. Без клиента и гонорара он бы просто поручил мне связаться с Налоговым управлением и попросить их приехать и забрать сверток.

А взять еще столкновение ведомственных интересов.

Люди из фискальных органов скорее предпочли бы — вполне объяснимо — упечь преступника на пять лет за распространение фальшивок, нежели осудить за убийство. Инспектор Кремер и сержант Стеббинс — наоборот, и тоже вполне объяснимо. Нет, эти организации не враждуют между собой, но рады случаю подставить сопернику ножку. Лично я был на стороне уголовки, но, стоило бы мне отнести денежки на Западную Двадцатую улицу и рассказать о посещении Хетти Эннис и Тамми Бакстер, как полицейским, вскрыв сверток, ничего бы не оставалось, как тут же уведомить соответствующую службу. И — пошло-поехало…

Или взять сугубо личный аспект. Хетти доверила сверток мне. Любое вознаграждение она теперь могла получить лишь на небесах, но при жизни она ненавидела полицейских лютой ненавистью, и с этим нельзя было не считаться. Впрочем, решил я, если вознаграждение мне все-таки обломится (а это казалось крайне сомнительным), я вполне могу передать его в какой-нибудь актерский фонд.

Оставались еще чисто логические соображения. Поскольку Хетти крайне редко покидала дом, да и то не отходила дальше чем на квартал, она, скорее всего, нашла сверток там, где оставил его один из ее жильцов; наибольшей долей вероятности — в своей или в его комнате. Для начала этого было уже вполне достаточно.

Таковы были мысли, будоражившие мой мозг. Перебрав в уме все проблемы, я заглянул в телефонный справочник и, отыскав в нем адрес Хетти Эннис, позвонил оранжерею Вульфу, уведомил, что отправляюсь по Делам, оделся и вышел из дому. Снегопад и усилившийся ветер делали перспективы поимки такси весьма сомнительными, поэтому я отправился пешком; мне предстояло преодолеть двенадцать коротких кварталов, а потом свернуть и пройти еще немного.

Дом Хетти и впрямь напоминал постоялый двор; такая же старая развалюха, как и сотни других в этой части города. Постояв на противоположной стороне улицы, я осмотрелся по сторонам, смахивая с ресниц бесцеремонные снежинки. Мне вовсе не улыбалось нарваться тут на сержанта Стеббинса или других парней из уголовки, хотя, скорее всего, смерть Хетти приписали обычному случайному наезду. Не увидев поблизости полицейских машин, я пересек проезжую часть и вошел в вестибюль. Признаков переделки под многоквартирное жилье я в нем не заметил: один почтовый ящик и одна кнопка звонка. Я нажал ее, ожидая услышать щелчок или голос из переговорного устройства, однако вместо этого полминуты спустя послышались шаги, и дверь распахнулась. В проеме стоял высокий худощавый мужчина с впечатляющей копной вьющихся седых волос и глубоко посаженными серо-голубыми глазами.

— Вы репортер? – прогудел он таким звучным басом, что меня чуть с ног не сдуло.

— Нет, что вы, – обиженно отозвался я. – Я хотел бы повидать мисс Бакстер. Моя фамилия Гудвин.

— А вы меня не узнаете? – пробасил он.

— Нет. Мне кажется, узнал бы, будь здесь посветлее, а так — увы.

— Рэймонд Делл.

— Ах да! Конечно! Разумеется!

Он развернулся и затопал от меня по тускло освещенному узкому коридору. Я переступил через порог и запер за собой дверь. Делл дошел до конца коридора и свернул направо в какую-то дверь. Поскольку мне не было велено ждать, я последовал за ним. Приблизившись к двери, я услышал его голос:

— Это к тебе, Тамми. Какой-то филистер. Гудман. Типичный варвар.

За дверью оказалась кухня. За большим столом, застланным клеенкой, я увидел Тамми Бакстер, еще одну девушку и двоих мужчин. Они обедали, а может, пили чай. Перед каждым стояла объемная белая чашка и тарелка с сандвичами. Один стул пустовал, но на него сел Делл и принялся дожевывать кусок сандвича.

— Привет, – поздоровалась Тамми. – Он вовсе не Гудман, Рэй, а Гудвин. Он мой знакомый. Может, конечно, и филистер, но вовсе не варвар. Познакомьтесь, мистер Гудвин: Марта Кирк, Ноэль Феррис, Пол Ханна. Я не спрашиваю, что вам нужно… чтобы не разочаровать вас. Надеюсь, не сандвич?

Четко сработано. Всего три слова «он мой знакомый», но я сразу догадался: она не хочет, чтобы остальные знали о ее визите к Ниро Вульфу. Я решил ей подыграть.

— Нет, спасибо, я не голоден. Да и дело у меня не срочное. Могу подождать, если скажете где.

— Это вы звонили, – заявил вдруг Ноэль Феррис.

Он смотрел на меня в упор праздными карими глазами.

— Я звонил? – переспросил я.

Феррис вальяжно кивнул.

Около полудня. Вдруг его голос изменился:

— Пупс… Я хотел бы поговорить с мисс Эннис… Тогда позовите, пожалуйста, мисс Бакстер… Похоже? – спросил он уже нормальным голосом.

— Очень. – Слушая свой голос в магнитофонной записи, я с трудом узнавал себя, а Феррис ухитрился изобразить меня с такой точностью, что я еле удержался от того, чтобы посмотреть в зеркало, не я ли тут воркую. – Жаль, что я так не умею. У вас просто дар.

— Пустяки, – небрежно отмахнулся Феррис. Он был моложе меня, но выглядел прирожденным сибаритом. – Но вы, наверное, Арчи Гудвин. Где-то я слышал ваше имя. Вы имеете отношение к театру? – Не дожидаясь моего ответа, он тут же вальяжно махнул рукой. – Впрочем, это не имеет значения.

Я уже разинул пасть, чтобы возразить, но Тамми Бакстер встала, отодвинула стул и зашагала к двери. Я двинулся было следом, но она остановила меня словами:

— Я только губы накрасить. Сейчас вернусь.

Между тем Пол Ханна обратился к Ноэлю Феррису:

— Конечно, ты слышал его имя. – Он был даже моложе Ферриса. С пухлыми розовыми щечками, которые, наверное, из-за спины были видны. Он посмотрел на меня. – Не тот ли вы Арчи Гудвин, который на Ниро Вульфа работает?

— Тот самый, – кивнул я.

— Сыщик?

— Точно.

— Шпик, – прогрохотал Рэймонд Делл.

— Даже хуже чем филистер. Фарисей. Монстр.

— Фи, как невежливо, – фыркнула Марта Кирк.

Очень живописная девушка, совсем еще юная и с очаровательной ямочкой на подбородке. Впрочем, я уже давно не питал иллюзий насчет ямочек. Самые привлекательные ямочки, что я когда-либо видел, были на щеках женщины, которая накормила мышьяком трех своих мужей подряд.

— Будь Рэй повежливее, прогнусавил Ноэль Феррис, – он бы давно уже покорил вершины славы. – Его глаза лениво скользнули по мне. – Может, вы нам поможете, – продолжил он, – коль скоро вы сыщик? Окажите услугу искусству. Мы тут никак не можем спор разрешить. В угадайку играем. Что, по-вашему, ждет этот театральный приют, после того как погибла наша благодетельница?

— От руки демона! провозгласил Рэймонд Делл. – Хуже монстра.

— Похитителям автомобилей, – добавил Пол Ханна, – которые честных людей давят, нужно руки и ноги отрубать!

— Брр, какой вы кровожадный, – поежилась Марта Кирк. У нее оказалось богатое грудное контральто, удивительное для столь хрупкой фигурки. – Не ожидала от вас такой жестокости, Пол.

— Извините за невежливость, – вставил Ноэль Феррис, – новы, Марта, согласились бы с ним, увидев, что осталось от нашей Хетти. Вышло так, что именно я оказался здесь, когда полицейским понадобился кто-то, чтобы опознать ее тело. Это было совершенно жуткое зрелище. Так что хотя бы по одной руке и ноге я бы у этих мерзавцев отрубал.

Рэймонд Делл взглянул на меня и пробасил:

— Вот, значит, что вы здесь вынюхиваете.

— Нет, – категорически отказался я. – Сейчас уже слишком поздно, а вынюхиванием я занимаюсь лишь в свои рабочие часы: с восьми до четырех. А про мисс Эннис я узнал лишь потому, что погибла она всего в трех кварталах от дома Ниро Вульфа и дежуривший там полицейский рассказал мне. Пусть полиция этим и занимается. Я же — самый обыкновенный филистер, решивший приобщиться к культуре.

— Значит, Тамми у нас — культура, – констатировал Феррис. – Не отрицаю, она и в самом деле… О, вот и она! Эй, Тамми, ты, оказывается, – образец культуры.

— Присядьте, Гудберг, – приказал мне Делл тоном, не допускающим возражений. – Я объясню, почему ваше дело безнадежно. Причем абсолютно безнадежно.

— Позже, Рэй. – Тамми Бакстер остановилась в дверях. – А вдруг Роджерс и Хаммерстайн прислали его предложить мне главную роль? Если она мне понравится, то куплю этот дом и заменю все трубы. Пойдемте, мистер Гудвин.

Она зашагала по коридору, а я засеменил следом.

Ближе ко входу она распахнула дверь с левой стороны, вошла, щелкнула выключателем и, впустив меня, прикрыла дверь. Мы оказались в гостиной; точнее, в комнате, которая была гостиной еще лет пятьдесят назад. Во всяком случае, мебель с тех пор в ней не меняли. Софа икресла, обтянутые красным плюшем или бархатом. Пианино. Жалюзи были закрыты. Я снял пальто и бросил вместе со шляпой на софу. Видя, что Тамми собралась сесть в кресло, в тяжелое кресло, я поспешил придвинуть его к ней. Сам уселся на софу.

Сидела Тамми не так, как обычно сидят актрисы. Те сдвигают колени вместе и чуть в сторону, а ступни поджимают под себя. Тамми держала ноги ровно перед собой, опираясь на пол всей подошвой целиком.

Наклонив голову набок, она произнесла:

— Я пыталась угадать, что привело вас сюда. Лестно было бы предположить, что я вам приглянулась, но маловероятно. Тем более что, позвонив, вы поначалу изъявили желание переговорить с мисс Эннис.

— Да, имитатор из Ноэля Ферриса получается замечательный, – заметил я. – В детстве я неплохо квакал, но с годами утратил навык. Что касается вас, то вы мне безусловно приглянулись. Если вы способны поглотить коктейль поверх сандвича, то «Сарди» всего в шести минутах ходьбы отсюда.

Тамми покачала головой из стороны в сторону.

— Боюсь, что ничего не выйдет. Так вы и в самом Деле спрашивали мисс Эннис?

— Да. Дело в том, что я нахожусь под подозрением. Я подозреваю самого себя в необъяснимом желании повидать вас. Мисс Эннис — просто предлог, которым воспользовался для отвода глаз. Побеседовав с ней, бы мог позвать вас, не возбудив чьих-либо подозрений.

— Недурно, да?

— Блестящий замысел. А теперь?

Теперь, вынужден признать, дело приняло несколько иной оборот. Вы слышали, каким образом я узнал про то, что случилось с мисс Эннис? От полицейского… Ах нет, вы в это время отсутствовали.

— Да. Значит, говорите, от полицейского?

Я кивнул.

— Совершенно верно, буквально в двух шагах от нашего дома. А если точнее — то в трех кварталах.

Она сказала вам, что собирается навестить Ниро Вульфа. Вы уведомили об этом полицию?

— Нет, я ничего им не сказала. Меня никто и не спрашивал. Я вернулась уже почти в четыре. Полицейские беседовали с Ноэлем Феррисом и Рэймондом Деллом; Феррис ездил опознавать останки. Мне нечего им сказать. Ее ведь сбил просто какой-то негодяй или маньяк на украденной машине, верно?

— Судя по всему, да, – согласился я. – Однако я вполне допускаю, что кому-то все-таки взбредет в голову порасспросить и вас. Порой полицейские бывают довольно дотошными. Так вот, если они узнают, что мисс Эннис собиралась посетить Ниро Вульфа, то замучают его. Смысла в этом нет, поскольку Вульф с ней не виделся, но полицейских хлебом не корми — а дай только поприставать к Вульфу. Он слывет в полиции мастером по укрывательству улик. Поскольку, как вы сами сказали, мисс Эннис сбил просто какой-то негодяй или маньяк на украденной машине, полиция ничего не выиграет, узнав о ее предполагавшемся визите к мистеру Вульфу. Из этого вытекает, что и вам ни к чему упоминать об этом. Не то чтобы мне было так жалко Вульфа — ему не впервой отбиваться от полиции, – но я решил, что ничего не потеряю, обратившись к вам с такой просьбой. Тем не менее я по-прежнему нахожусь у себя под подозрением. Вполне вероятно, что все это я придумал лишь для того, чтобы встретиться с вами еще разок.

Признаю: можно было придумать что-нибудь более оригинальное, но мне был важен хоть какой-то повод для присутствия в этом доме. Как-никак, взглянуть на его обитателей мне уже удалось. Да и реакция Тамми Бакстер на мои слова была мне небезынтересна. Я уже упоминал про свое предположение, что Тамми хранит под матрасом алмаз Великий Могол. Согласен, фальшивые деньги не то же самое, что Великий Могол, но возможность эта еще сохранялась. Как она воспримет мое предложение?

Вскоре я это узнал.

— Я бы с удовольствием поверила, – возразила Тамми, – что вы придумали предлог, но, увы, не могу. Почему вы не хотите, чтобы полиция знала о встрече мисс Эннис с Ниро Вульфом? Значит, ему есть что скрывать?

Я приподнял брови.

— Вы перепутали роли. Это я сыщик. Но от вопросов с подвохом толку нет, если вы не располагаете подтверждающими их фактами. Вы ведь прекрасно знаете, что она не виделась с Вульфом.

— Нет, виделась. Что она ему сказала? И это было до моего прихода к вам или после?

Я ухмыльнулся.

— Послушайте, мисс Бакстер, я уже почти было начал называть вас Тамми. Не портите впечатление, ладно?

— О нет, ни в коем случае. Между прочим, фактами в защиту своих слов я располагаю. В телефонном разговоре с Ноэлем Феррисом вы представились Пупсом. Хетти называла Пупсами всех мужчин без исключения. Даже Рэя Делла. Она приходила к вам и назвала вас Пупсом. Это отпечаталось в вашем мозгу, и вы, не подумав, так и представились Ноэлю. Или вы и прежде так представлялись?

Да, тут она меня, конечно, приперла к стенке. Я так глубоко задумался, что не услышал ни звонка, ни шагов в коридоре. Даже знакомый голос не расслышал. А все из-за того, что с головой ушел в себя.

— Вы выбрали неверную тактику, – произнес я наконец. – Нужно было действовать в обход. Так, между прочим, спросили бы меня, почему я сказал Ноэлю, что меня зовут Пупс, и подождали бы моего ответа.

Тогда мне деваться было бы некуда. Вполне возможно.

Теперь же этот номер не пройдет, потому что выложили все козыри. Так вот, я часто говорю, что меня зовут Пупс, потому что в детстве меня так прозвала моя бабушка. Что скажете?

— Я скажу, что хочу знать, почему вы утром сказали мне, что она к вам не приходила?

— Верно. А я отвечу, что если я вам и в самом деле соврал, чего я вовсе не признаю, то тому должна быть серьезная причина, которая имеет важное значение до сих пор, иначе я бы не извивался тут, как уж на раскаленной сковороде. Ваша очередь.

— И что это за причина? – Если в ее глазах и светилось дружелюбие, то я его не разглядел.

— О, да ничего особенного. Например, она могла сказать мне, что вы русская шпионка. Или: кто-то из ее жильцов таскал из холодильника яйца, а я заподозрил вас.

— Я бы с удовольствием вам шею свернула!

— Только в перчатках. Полицейские уже научились снимать отпечатки пальцев даже с кожи. – Я пригнулся к ней. – Послушайте, мисс Бакстер, я вовсе не шутил, когда просил, чтобы вы умолчали о том, что мисс Эннис хотела пойти к Ниро Вульфу. Он звереет, когда его донимают. Вас тоже, я вижу, что-то беспокоит, и я готов вам помочь. Я дока по этой части. А не сказала ли вам мисс Эннис, с какой целью хочет повидать Ниро Вульфа? Не имело ли это отношения…

Дверь резко распахнулась, и я быстро повернул голову. Увиденное мне не понравилось. Пришелец замер как вкопанный и пронзил меня свирепым взглядом.

— Как, ты? Снова ты?

— Считай, что это я сказал, – огрызнулся я.

— Снова ты. Между прочим, в приличных домах, прежде чем войти, принято стучаться. Мисс Бакстер, позвольте представить вам сержанта Пэрли Стеббинса из уголовной полиции. Мисс Тамми Бакстер. Я давно говорил, что в полиции следует ввести курс хороших манер…

— Что ты здесь делаешь?

— Имей совесть, Пэрли. Что делает мужчина, сидя в гостиной наедине с хорошенькой девушкой? Извините за выражение, мисс Бакстер, вы безусловно дадите сто очков вперед любой хорошенькой девушке, но я использовал самые простые слова, чтобы сержант меня понял.

— Ты ответишь мне или нет?

— Нет. Даже если ты скажешь «пожалуйста». Я понимаю — слово незнакомое и трудное. Вот послушай, по-жа-луй…

— Ладно, умник, посмотрим, как ты потом запоешь. – Он уставился на Тамми. – Ваша фамилия Бакстер?

— Да. А зовут меня Тамми. Или Тамирис.

— Вы здесь живете?

— Да.

— Давно?

— Три недели.

— Я сержант полиции и пришел сюда, чтобы задать вам несколько вопросов. Пройдите со мной, пожалуйста. Гудвин, ты здесь подождешь.

Чушь какая-то. Он увел хорошенькую девушку, а я должен был сидеть в гостиной и грызть ногти? Не говоря уж о том, что сам приход его поставил меня в замешательство. С какой стати он сюда нагрянул? Почему вообще отдел Кремера заинтересовался этим делом?

Словом, дождавшись их ухода, я тоже выбрался в коридор и затрусил на кухню. Остальные по-прежнему сидели за столом, за исключением Пола Ханны, который нес кофейник с плиты. Но полку их прибыло: к сидящим вокруг стола присоединились и Тамми со Стеббинсом. Увидев меня, Стеббинс рявкнул:

— Я же велел тебе ждать там!

— Угу. Я просто подумал, что, может, ты меня о чем спросить хочешь. А то мне домой пора.

— С тобой я позже разберусь, – пообещал Пэрли и отвернулся. Я пожал плечами и уселся на свободный стул у стены. Пэрли вынул записную книжку с ручкой и обвел глазами аудиторию. – Несколько вопросов, – сказал он. – Это самая обычная полицейская процедура. Все вы знаете, что Хетти Эннис, владелицу этого дома сегодня в пять минут двенадцатого сбил автомобиль, который затем покинул место происшествия.

Один из вас опознал тело мисс Эннис.

— Я, – сказал Ноэль Феррис.

— Хорошо. Автомобиль мы нашли. Он был угнан.

Водителя пока не разыскали. Итак, начнем. Давайте сначала вы, мисс… Ваша фамилия, пожалуйста?

— Марта Кирк.

Пэрли записал, потом уточнил:

— К-и-р-к?

— Да.

— Род занятий?

— Танцовщица.

— В настоящее время работаете?

— Нет.

— Как долго вы здесь живете?

— Почти год.

— Где вы были сегодня в одиннадцать утра?

— Одну минутку, – прогремел Рэймонд Делл. – Это вторжение в личную жизнь. Это недопустимо, чудовищно. Тут вам не Москва. Взгляните только на эту Девочку — она же нерасцветший бутончик! Неужто вы смеете полагать, что она способна на столь гнусное деяние?

— Я ровным счетом ничего не полагаю. Я же сказал: речь идет о самой обычной полицейской процедуре. Еще скажите спасибо, что я сам к вам пришел, а не вызвал вас всех в полицию. Итак, мисс Кирк?

— Я была дома. У себя в комнате, в постели.

Пэрли вскинул брови.

— В одиннадцать часов?

— Да.

— Кто-нибудь еще с вами был?

Пол Ханна гоготнул. Ноэль Феррис выпалил:

— Ну вы даете!

Краска бросилась Стеббинсу в лицо.

— Мы всегда так спрашиваем, – пробормотал он.

— Нет, я была одна, – отрезала Марта Кирк. – В начале двенадцатого я встала, оделась и вскоре ушла. – Ее хорошенькая мордашка оживилась. – А вообще, мне это нравится. Мне никогда прежде не приходилось доказывать алиби. Похоже, у меня его нет, раз никого рядом со мной не было.

Стеббинс скрупулезно заносил ее показания в записную книжку. Потом поднял голову.

— А вы, мисс Бакстер?

— Мое имя вы уже знаете, – сказала она. – И я вам говорила, что живу здесь три недели. Я собираюсь стать актрисой, если получится. Сейчас я сижу без работы. Сегодня утром я вышла из дому около десяти часов и отправилась по магазинам. Всего до полудня я побывала в четырех или пяти магазинах.

Тамми сидела в профиль ко мне, поэтому я не видел, как она владела своим лицом, но тон был абсолютно естественный. По себе знаю, как непросто врать, когда рядом сидит почти незнакомый человек, который знает правду и способен тебя разоблачить. У Тамми это вышло просто замечательно.

Стеббинс перевел взгляд на Ферриса.

— А вы, сэр?

— Меня зовут Ноэль Феррис. – Он повторил имя и фамилию раздельно, по буквам. – Безработный актер. Безработный — потому что, если делать выбор между съемками на телевидении и голодом, то я выбираю голод. Живу здесь уже полтора года. Сегодня утром, начиная с половины одиннадцатого, я обходил агентства по трудоустройству актеров.

— Сколько именно?

— По-моему, в общей сложности четыре.

— Вы можете подтвердить свое алиби на одиннадцать часов?

— Сомневаюсь. Даже пытаться не буду. На мой взгляд, это верх нелепости.

— Возможно. Стеббинс перевернул страничку. – А вы, сэр?

— Пол Ханна. С двумя «н». – Он стоял за стулом Тамми с чашкой кофе в руках. Стоя, Ханна казался даже моложе, чем сидя. – Я репетирую в спектакле «По долгу совести», который пойдет в театре «Гриб» следующего месяца. Надеюсь, что пойдет.

— Сколько вы уже здесь живете?

— С сентября. Четыре месяца.

— Где вы были сегодня в одиннадцать утра?

— Я гулял.

— Где именно?

— Я шел отсюда на Боуи-стрит. В театр.

— До Боуи-стрит отсюда три мили. Неплохая прогулка.

— Да, я часто хожу в театр пешком. Что ни говори — тренировка, да и деньги на автобус сберегаю.

— С вами кто-нибудь был?

— Нет.

Пэрли повернул голову дальше.

— И наконец, вы, сэр?

Рэймонд Делл провел ладонью по пышной седовласой гриве и гулко прокашлялся.

— Все во мне противится вам отвечать, – провозгласил он. – Вы нарочно оставили меня напоследок.

Отвечу я лишь для того, чтобы ускорить ваш уход.

Меня зовут Рэймонд Делл. Известное имя, да? Живу я здесь уже четыре года. В настоящее время не сцене и на съемках не занят.

— Вы актер, мистер Делл? – бесцеремонно осведомился Стеббинс.

Глубоко посаженные серо-голубые глаза Делла переместились влево, потом вправо.

— Актер я? – требовательно спросил он.

Все закивали. Феррис сказал:

— О да!

— Где вы были сегодня в одиннадцать часов утра?

— Я ел апельсин, – пробасил Делл.

— Где?

— В своей комнате, она у вас прямо над головой. Я никогда не выхожу из дому до полудня. Я читал «Царя Эдипа» Софокла. Я всегда читаю Софокла в январе.

— Вы были один?

— Разумеется!

Стеббинс обвел глазами присутствующих.

— Здесь вас пятеро, – продемонстрировал он свою наблюдательность. – Есть ли в доме еще кто-нибудь? Другие постояльцы?

Тамми Бакстер ответила, что нет.

— А были в недавнее время? Недели две назад, скажем?

— Нет.

— Известно ли кому-либо из вас, были ли у Хетти Эннис враги? Кто-нибудь, кто способен… Эй, куда ты?

Последнее относилось уже ко мне. Я встал и двинулся к двери. Обернувшись, бросил:

— В гостиную. Свистни, если понадоблюсь.

И был таков. В гостиную я и в самом деле зашел, забрал пальто со шляпой и осторожно, стараясь не привлекать ничьего внимания, выбрался на улицу.

Снегопад усилился, и тротуар был устлан белым ковром. Не подумайте — я вовсе не бежал с поля боя, просто, посмотрев на часы, я увидел, что уже десять минут седьмого. Вульф уже спустился из оранжереи, а пиво покажется ему вкуснее, если я позвоню и сообщу, что задерживаюсь. Девятая авеню была от меня ближе Восьмой, поэтому я прошагал туда, заглянул в первый попавшийся бар и позвонил домой. Меня подстерегала неожиданность. Обычно в мое отсутствие к телефону подходит Фриц, но на сей раз трубку снял сам Вульф.

— Резиденция Ниро Вульфа.

— Это я. Я тут малость подзастрял…

— Где ты?

— На Сорок седьмой улице. Я уже…

Сколько тебе нужно времени, чтобы сюда добраться?

— Семнадцать минут. А в чем дело?

В гостиной ждет незнакомый мужчина. Фриц впустил его из-за того, что на улице снег. Немедленно приезжай.

Вам это может показаться ребячеством, но я так не считал. Годы работы с Вульфом приучили меня к тому, что лучше мне присутствовать при его разговорах с незнакомцами. Я отважился спросить:

— Как его фамилия?

— Лич. Он показал Фрицу свое удостоверение. Он сотрудник секретной службы Главного налогового управления.

— Ясно. Ладно, бегу.

Я повесил трубку, чувствуя, что позвонил не зря.

Не каждый день нас посещает налоговая полиция.

Глава 3

Направляясь к центру в переполненном автобусе, я мысленно похвалил себя за то, что не оставил сверток под диваном в гостиной. Если то, что я слышал об агентах фискальных служб, соответствовало действительности, то Лич вполне мог его унюхать. В остальном рассчитывать ему было не на что. Впрочем, тут мне оставалось только строить догадки, чем я, за неимением лучшего времяпрепровождения, и занялся. Так и не придумав ничего мало-мальски вдохновляющего, я слез с автобуса на Тридцать четвертой улице и, преодолев полтора квартала до нашего дома, отпер своим ключом дверь, повесил пальто со шляпой и вошел в кабинет.

Вульф высился у глобуса, что-то в нем высматривая — должно быть, место для моей ссылки. Он покосился на меня, невнятно хрюкнул и снова уткнулся в глобус.

Молчание нарушил я.

— Он пришел к вам или ко мне?

— К обоим. Узнай, что ему надо.

Вместо того чтобы воспользоваться смежной дверью, я выбрался в прихожую и вошел в гостиную из нее. Фискал при моем появлении встал с кресла у окна — невысокий сутуловатый человечек с залысинами.

— Сидите, сидите, – великодушно махнул рукой я. – Меня зовут Арчи Гудвин. Извините, что заставил вас ждать.

Прошагав к дивану, я уселся. Лич выудил из кармана удостоверение в кожаных корочках и протянул мне.

Я всмотрелся. Звали Лича Альберт. Я кивнул:

— Все в порядке. Чем могу служить своей стране?

— Я хотел бы побеседовать с вами и с Вульфом, – начал он. – Сразу с обоими.

— Можете начать с меня. Мистер Вульф занят.

Тогда я подожду, пока он освободится, – проскрипел Лич и, подойдя к креслу, уселся.

— Это может затянуться, – заметил я. – А вот я здесь и готов поболтать с вами.

— Нет, я подожду, – отрезал Лич. – Передайте Вульфу, что я наслышан о его привычках и категорически осуждаю их.

Вот ведь непробиваемый тип! Скажи я ему даже, что Вульф освободится не раньше завтрашнего вечера, он бы и тогда ответил: «Я подожду». Поэтому сказал я вот что:

— Значит, ему придется с ними расстаться. И почему вы только раньше не приходили? Пойду передам ему.

Я снова прошел через прихожую и застал Вульфа за Прежним занятием у глобуса.

— Упрям, как мул, – сказал я. – Говорить желает только с нами обоими. У нас есть три альтернативы: вышвырнуть его вон, впустить сюда или запереть и дождаться, пока он настолько проголодается, что удерет через окно. И еще: ваши привычки он категорически осуждает.

— Что ему нужно?

— Понятия не имею. Он выглядит довольно щуплым. Я его в два счета вышвырну.

— Проклятье! Приведи его.

Я встал, распахнул смежную дверь и провозгласил:

— Ваша взяла, Лич! Идите сюда.

Он вошел и, остановившись посреди кабинета, осмотрелся. Потом прошагал к краснокожему креслу у края стола Вульфа и уселся в него. Вульф, полюбовавшись напоследок на глобус, неторопливо протопал мимо него и взгромоздился в собственное кресло. Я уже почти достиг своего вращающегося стула, когда Лич заговорил:

— Раз уж вы так заняты, Вульф, то я вам сразу скажу, что секретная служба Федерального налогового управления это не ваша нью-йоркская полиция. Я о вас наслышан прекрасно, знаю ваши штучки. Так вот, с нами они не пройдут, ясно? Я хочу, чтобы вы зарубили это себе на носу.

Уголок рта Вульфа еле заметно дернулся. Я понял, что босс взбешен.

— Твою записную книжку, Арчи. Запиши это изречение. Повторите, пожалуйста, все, что вы сказали, сэр.

Альберт Лич и ухом не повел. Воистину парень был закован в железную броню.

— Я сказал все по делу, – заявил он. – А имел я в виду вашу привычку утаивать от полиции важные сведения. Критиковать полицию я не стану, но предупреждаю: мы ваших фокусов не потерпим. Отвечать будете в соответствии с федеральным законом.

— Арчи?

— Да, сэр. – Я извлек записную книжку и взял ручку наизготовку. – Я записываю.

— Следует ли считать ваши слова риторическими, мистер Лич, или вы имели в виду что-то определенное?

— Да, имел. У меня есть основания полагать, что вы располагаете сведениями об операции, связанной с подделкой денег, а именно — с фальшивыми американскими банкнотами. Эти сведения вы получили сегодня утром от мисс Хетти Эннис. Я хочу знать, что именно она вам сказала, все, что она вам сказала. Я также спрашиваю, показала ли она вам фальшивые деньги? Еще меня интересует, не оставила ли она фальшивые деньги у вас, и если да, то где они? Наконец, я хочу знать, почему вы не уведомили соответствующие органы в течение семи часов, прошедших после ее ухода?

Уголок рта Вульфа снова дернулся.

— Боюсь, что ваше красноречие потрачено впустую, мистер Лич. Я никогда не видел никакую мисс Хетти Эннис. Сегодня утром мистер Гудвин сказал мне, что женщина под таким именем собиралась прийти ко мне в одиннадцать часов пятнадцать минут, но она так и не пришла. Арчи?

— Она приходила без четверти десять, – вступил в разговор я, – когда я уже покидал дом по своим делам. Порог она не пересекала. Назвалась, сказала, что хочет поговорить с Ниро Вульфом, а потом добавила, что принесла в сумочке нечто такое, за что положено вознаграждение, которое она готова разделить с Вульфом. Что именно — не сказала. Пояснила, что, пойди она к фараонам, делиться уже будут они. Сама же она «этим чертовым легавым ни на грош» не верит. Я велел ей снова зайти к нам в четверть двенадцатого, заверив, что попытаюсь уговорить мистера Вульфа принять ее.

Ни про какие фальшивки она мне не говорила и поддельных денег не предъявляла. Она ушла, а я отправился относить в банк чек — не поддельный, между прочим. Потом, когда я вернулся и дождался прихода мистера Вульфа, я уговорил его принять мисс Эннис, но она так и не вернулась. Однако услышать про нее мне еще довелось. Сегодня же днем я узнал, что на Десятой авеню женщину по имени Хетти Эннис насмерть задавила машина, водитель которой с места происшествия скрылся. Вот и все.

— Как вы это узнали?

Трудно было сказать, какими источниками информации располагала тайная служба, поэтому я решил отвечать начистоту.

— От знакомого газетчика, – ответил я. – Не дождавшись ее прихода, я забеспокоился и позвонил справиться о городских происшествиях.

— Она мертва, – заявил Альберт Лич, – и не сможет подтвердить, правду ли вы мне сказали.

Я одарил его восхищенным взглядом.

— Вы правы, я запросто мог бы заливать с три короба. Ан нет, вру я только полицейским и девушкам. Пудрить же мозги вам мне бы и в голову не пришло, – чистосердечно добавил я.

— Да, и я бы вам этого не советовал. Вы только что пришли. Вас отправляли еще с каким-то поручением?

— Да.

— С каким именно?

Проще было бы сказать, что это не его собачье дело. Однако эти люди наверняка проследили за Хетти Эннис до дома Вульфа, а в таком случае вполне могли знать, что я ездил на Сорок седьмую улицу. Я же притворялся честнягой. Пришлось ответить:

— Я пытался выяснить, в чем дело. По словам Хетти Эннис, у нее было нечто ценное, за что полагалось вознаграждение. Кто знает: вдруг она и впрямь располагала чем-то стоящим. Ее ведь убили. Немного поразнюхать нам бы не повредило, вот я и отправился к ней домой на Сорок седьмую улицу. Однако не успел я хоть что-то выяснить, как нагрянул сержант из уголовки и взял бразды правления в свои руки. Я смотал удочки и вернулся домой, где и застал вас.

— Так вы признаете, что она сказала вам про нечто, достойное вознаграждения?

— Да.

— Но отрицаете, что она рассказала вам про фальшивые деньги?

— Да.

— И вы не догадались с ее слов, что речь шла о фальшивых деньгах?

— Нет, конечно. Более того, по пути в банк я решил, что она имела в виду бриллиант. Великий Могол или Кохинор.

— Почему?

— Просто я знал, что вы об этом спросите, и решил, что тут-то вас и поймаю. Вас наверняка будут интересовать фальшивки,. а я притворюсь, что думал про бриллианты…

Вы не поверите, но он и в самом деле спросил:

— Ах, значит, вы признаете, что ожидали от меня вопроса про фальшивки?

— Ах, черт, – притворно ужаснулся я. – Тут вы меня к стенке приперли. А в самом деле, почему же я этого ожидал?

— Арчи, – проворчал Вульф, – если хочешь над ним поиздеваться, уведи его куда-нибудь еще.

Лич встал.

— Я уже ухожу. Если вы сказали мне правду оба, то все в порядке. Если же нет — вы об этом горько пожалеете. – С этими словами он круто повернулся и вышел в прихожую. Я засеменил за ним, предложив ему даже помочь одеться, но гордец от моей помощи отказался.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф требовательно спросил:

— Вот, значит, где ты пропадал? В доме этой женщины?

— Да, сэр, – повинился я, усаживаясь на свой стул. – Не стал бы я врать тайному агенту. Слишком рискованно.

— И пришел сержант полиции?

— Да, сэр. Стеббинс, собственной персоной.

— У тебя поразительная способность на ровном месте навлекать на себя неприятности. Ты отлично знаешь, как поведет себя мистер Кремер, узнав, что ты опять опередил мистера Стеббинса при расследовании убийства.

— Угу. Однако это наименьшее, что меня волнует.

Есть тут одна закавыка посерьезнее. Чтобы от нее избавиться, мне придется взять неделю отпуска — за свой счет, разумеется.

— Пф! – Глаза Вульфа превратились в тоненькие щелочки. – Ты пытаешься втянуть меня в очередную авантюру?

— Нет, сэр. Это мое личное дело. Вам не до него.

— Что ты имеешь в виду?

Я ответил не сразу:

— Что ж, поскольку вы платите мне жалованье и предоставляете крышу над головой, вы имеете право знать. Так вот, я хочу придумать, как поступить с девятью тысячами фальшивых долларов, которые припрятаны в моей комнате наверху.

— Вместе с Великим Моголом, – фыркнул Вульф.

— Зря вы так, – грустно вздохнул я. – Я вовсе не шучу. И Личу говорил чистейшую правду, умолчав только о том, что Хетти Эннис вручила мне на хранение некий сверток. До своего возвращения. Она запретила мне его вскрывать, но позже, узнав, что ее убили, я, естественно, полюбопытствовал. Там около девяти тысяч долларов в новехоньких двадцатидолларовых купюрах. Качество отменное — мне пришлось воспользоваться лупой, чтобы обнаружить подделку. Я отнес их наверх и спрятал в ящике комода. Потом отправился в ее дом, надеясь вывести фальшивомонетчика на чистую воду, но мне помешал Стеббинс.

— Почему ты не рассказал про деньги этому ослу? И не отдал ему сверток?

Я приподнял одну бровь; Вульфа это бесит — он так не умеет.

— Вы и в самом деле ждете от меня ответа на этот вопрос?

Вульф потянул мочку уха.

— Нет.

— И слава Богу. Потом, даже отдай я сверток этому придурку, он бы ни за что не поверил, что я в него не заглядывал. И упек бы нас обоих по обвинению в хранении фальшивых денег. Я почти уверен, что за Хетти Эннис была установлена слежка, в противном случае трудно объяснить, как они узнали, что она приходила к нам. Если так, то можно допустить, что «хвост» видел, как она передавала мне сверток, а это означает, что осел вернется с подкреплением и с ордером на обыск. Поэтому я собираюсь, воспользовавшись черным ходом, вынести сверток из дома.

— Правильно. Причем немедленно. Только этому болвану или в налоговое управление по почте не отправляй. Пошли его прямо в полицию.

— Нет, сэр. Я ведь сказал, что беру недельный отпуск. Недели мне должно хватить.

— Вздор! – Вульф метнул на меня испепеляющий взгляд. – Отправь сверток по почте. Я тебе приказываю. Сейчас же, без промедления.

— Извините. – Я встал. – Это и впрямь мое личное дело. Сначала я отнесу сверток в надежное место, а потом вернусь за вещами. Я извещу вас, где меня можно найти. – Я двинулся к двери.

— Арчи! – проревел он.

Я повернулся.

— Да, сэр?

— Это невыносимо. Я этого не потерплю. Если ты уйдешь, назад не возвращайся.

Я пристально посмотрел на него.

— Хорошо, если вы меня увольняете, то, уходя, я хлопну дверью. Хочу только обрисовать вам положение — просто так, для вашего сведения, поскольку вам, конечно, на это плевать. Возможно, Хетти Эннис пала жертвой какого-то пьяного водителя, однако мне в это не верится. Думаю, что ее убили преднамеренно, а раз так, то, скорее всего, по той причине, что она узнала или догадалась, кто печатает фальшивые денежки. Поэтому этот сверток — единственное, что связывает Хетти Эннис с ее вероятным убийцей. Стоит мне отдать его в полицию или в секретную службу — пиши пропало: убийца останется безнаказанным. Нет, сэр, это уж мои крест: она доверила сверток мне и поплатилась из-за него жизнью. Что ни говорите, но я обязан вывести этого негодяя на чистую воду.

Я повернулся, подгоняемый справедливым гневом, гордо промаршировал в прихожую и поднялся к себе.

Вынул сверток, не прикасаясь ни к чему, кроме тесемки, спустился в прихожую, оделся, натянул перчатки и лишь тогда упрятал сверток в карман. Проходя мимо двери в кабинет по пути на кухню, я услышал рык Вульфа:

— Арчи!

Я просунул голову внутрь.

— Да, сэр?

— Ужинать будешь здесь?

— Нет. Столоваться в вашем доме после увольнения? Нет уж, это не по мне. Я приеду и соберу свои вещи.

— Очень хорошо.

Признаться честно, пройдя через кухню и увидев, как Фриц колдует у плиты над двумя восхитительными молоденькими фазанчиками, я почувствовал, как точит мое нутро червь сомнения. А минуту спустя, выйдя во двор, миновав грядку, на которой Фриц выращивает сезонную зелень, и отомкнув калитку, я испытал еще одно неприятное чувство. А вдруг в Налоговом управлении знали про существование этого выхода и уже караулили меня здесь с наручниками? Тогда тоска по не съеденным фазанчикам вскоре уступит место мечтам о свободе. Прокравшись по узкому и темному проходу между двумя домами, я с замирающим сердцем выполз на Тридцать четвертую улицу и сразу свернул налево.

Мне никогда не составляло сложности убедиться: следят за мной или нет, а в такую непогоду, когда дует пронизывающий ветер и бессовестно сыплет снег, это вообще плевое дело. Оставив за собой еще три угла, я вздохнул с облегчением, перестав оборачиваться и следить за каждой тенью. Впрочем, перед входом на Гранд-Сентрал я все же немного поогляделся и лишь затем спустился в автоматическую камеру хранения.

Несколько секунд спустя, оставив там сверток и десятицентовик, но приобретя взамен маленький ключик, я прошагал по туннелю на Сорок пятую улицу, поднялся по ступенькам и протопал по заснеженным тротуарам еще шесть кварталов. Портье в отеле «Черчилль» и желал признаваться, что у них есть свободные номера, и поэтому мне пришлось пройти к управляющему и попросить его позвать человека, фамилию которого я бы называть не хотел, но которому я в свое время оказал довольно важную услугу. Вскоре он появился, а с ним тут же нашелся и номер. Я вложил ключик в конверт, заклеил, надписал снаружи «Собственность Арчи Гудвина. Передать только ему лично в руки» и оставил конверт помощнику управляющего. Затем, решив, что пора уже перекусить, я спустился в бар «Тюльпан», рассчитывая оставить там доллара три, и вдруг увидел в меню «Жареного фазана от Бершу» стоимостью в девять долларов. Пришлось отведать, хотя про Бершу я слышал впервые. Оказалось вполне недурно, хотя до соуса Фрица этому неведомому Бершу было далеко.

Если у вас создалось впечатление, что я знал, что мне делать дальше, пожалуйста, выкиньте его из головы. Избавившись от компрометирующего меня свертка, а заодно и от ключа, я оказался в тупике. Куда бы я ни направил свои стопы, там меня ждало одно: несметные орды налоговых ищеек и полицейских, расталкивающих друг друга локтями от усердия. Толкаться с ними мне не улыбалось, поэтому к тому времени, как официант принес мне кофе с пирожным, в моей голове созрел следующий план: позвонить подружке и пригласить ее потанцевать пару часов в баре «Фламинго», прогуляться на Тридцать пятую улицу, упаковать чемодан и принести его в «Черчилль», встретиться с подружкой и протанцевать обещанные два часа, проводить ее домой и обсудить накопившиеся проблемы, вернуться в отель, проспать девять часов, встать, позавтракать, пойти на прогулку, заскочить к Лону Коэну в «Газетт» и узнать у него последние новости про Хетти Эннис. План показался мне верхом настойчивости, изобретательности и инициативы.

Однако претворить его в жизнь мне так и не довелось. Позвонив Лили Роуэн и договорившись о встрече, я вышел из отеля, взял такси, назвал наш адрес и спросил у таксиста, согласен ли он за доллар подождать минут пятнадцать, пока я соберу чемодан. Он уточнил, с включенным ли счетчиком, и я ответил, что — разумеется. Мы подкатили к родимому особняку, я вылез из машины, поднялся на крыльцо, отомкнул своим ключом дверь, вошел и прошагал в кабинет, намереваясь только известить Вульфа о том, где меня можно найти.

Вульфа в кабинете не оказалось. Зато посередине комнаты стоял Фриц, выглядевший мрачнее тучи.

Мельком взглянув на меня, он тут же отвернулся, продолжая следить за Альбертом Личем, который возился с нашей картотекой. Увидев меня, Лич рявкнул:

— Каким образом вы покинули дом и где вы были все это время?

Не обращая на него внимания, я спросил Фрица:

— Как он сюда попал?

— Сначала пришел кто»-то другой, – жалобно ответил Фриц. – Я открыл дверь, предварительно навесив цепочку, а он протянул мне в щель бумагу. Я отнес ее мистеру Вульфу. Это был ордер на обыск, и мистер Вульф велел мне открыть дверь. Их оказалось пятеро.

Они уже обыскали гостиную, столовую, кухню и цоколь. Один из них сейчас наверху с мистером Вульфом в его спальне. Еще один на третьем этаже. Двое в оранжерее — за ними присматривает Теодор.

Я кинул взгляд на часы. Было девять двадцать.

— А во сколько они пожаловали?

— Примерно час назад. Я как раз подал салат и сыр.

— Когда и каким образом вы покинули дом? – требовательно спросил Лич.

Понятно, значит, за парадным входом следили.

— События могли развиваться так, – произнес я. – Войдя, я увидел, что вы шарите по ящикам, и, не узнав вас, набросился на предполагаемого грабителя. В сознание вы придете дня через два-три. Мистер Бреннер подтвердит, как все было. Он уже проверил сейф, Фриц?

— Да. Мистер Вульф смотрел за ним.

— Жаль, что я этого не видел. Погоди, я скоро вернусь.

Первым делом я выскочил на улицу и расплатился с таксистом. Затем, вернувшись в дом, взбежал по лестнице в оранжерею. Свет горел во всех помещениях.

Я мысленно похихикал — на то, чтобы обыскать тысячи горшочков с землей и перекопать все грядки в поисках столь мелкого предмета, как сверток с деньгами, Даже полудюжине агентов потребовалось бы не меньше недели. Войдя, я увидел, как двое налоговых ищеек копаются в куче удобрений. Теодор восседал на табурете и следил за их потугами с ухмылкой.

— Они что, вредителей ищут? – спросил он меня.

— Нет, бриллиант Великий Могол. Если они оставят после себя беспорядок, заметь, сколько времени у тебя уйдет на уборку, – мы вышлем им счет. И следи в оба.

Теодор пообещал, что не преминет, и я ушел. Спустившись на третий этаж, я нашел свою спальню в относительном порядке и переместился в Южную комнату, которую мы держим для гостей. Там тоже вовсю усердствовал фискал. Когда я пересек порог, он, заглянув под матрас, укладывал его на место.

— Не той стороной, – заметил я.

— Почему — он так лежал, – изумленно возразил сыщик.

— Я знаю, но по понедельникам мы его переворачиваем, а сегодня как раз понедельник. Поэтому переверните его, пожалуйста.

Он выпрямился и ожег меня свирепым взглядом.

— Понятно, вы — Арчи Гудвин.

— Точно. А другую комнату на этом этаже вы уже осмотрели? Мою спальню.

— Да.

— Тайник в стене нашли?

Он отвернулся и принялся укладывать матрас. Догадавшись, что точить со мной лясы филер не настроен, я величественно удалился и, спустившись на один этаж, свернул направо. Дверь в спальню Вульфа была распахнута, а сам Вульф сидел в кресле у окна, не сводя глаз с тощего субъекта, который шарил по книжным полкам. Я переступил через порог.

— Прошел везде с дозором, – произнес я. – Славные ребята. Попрошу парня, который возится на моем этаже, помочь мне собрать чемодан. Остановлюсь я в «Черчилле», но номера комнаты пока не знаю.

— Гр-рр! – вырвалось у Вульфа.

— Да, сэр, целиком с вами согласен.

— Сколько они здесь пробудут?

— Не знаю. Минут десять, час, а то и всю ночь. Могу разузнать у Лича.

— Нет. Не разговаривай с ним. Жди в прихожей, пока все они не уйдут. Их в доме пятеро.

— Да, я сосчитал.

— Дай мне знать, когда они уйдут. Я уже позвонил мистеру Паркеру. Утром он выяснит, какие основания у них были брать ордер на обыск. Когда будут уходить, спроси каждого, в присутствии Фрица, не прихватили ли они с собой что-либо. – Вульф повернул голову и злобно воззрился на тощего сыщика, который уронил какую-то книгу на пол.

Лично я предпочел бы пошататься по комнатам, задираясь с фискалами, но, учитывая все обстоятельства, решил послушаться Вульфа и, спустившись в кабинет, позвонил Лили, чтобы отменить танцы. Затем, наказав Фрицу держать ухо востро и пропустив мимо ушей очередные вопросы Лича, занял караульный пост в прихожей.

Ушли они в двадцать восемь минут одиннадцатого — во всяком случае, именно в это время я запер за ними дверь. Последние четверть часа перед уходом весь квинтет совещался в кабинете, а Лич пытался изобрести вопрос, на который я согласился бы ответить.

Убедившись, что не услышит от меня даже, идет ли еще на улице снег, он поднялся к Вульфу, постучал в запертую дверь и, так и не дождавшись ответа, спустился, вызвал из кабинета свою шайку и убрался вместе с ней восвояси. Несолоно хлебавши. Я позвонил Вульфу по внутреннему телефону, уведомил, что незваные гости удалились, и отправился на кухню налить себе молока. Вернувшись в кабинет, я застал там Вульфа.

Утвердившись за столом, он позвонил Фрицу, чтобы тот принес пиво. Обычно пивное время заканчивается у него в десять, но сегодня случай был чрезвычайный.

Вульф обвел глазами кабинет — книжные полки, глобус, сейф, картотечные ящики — и остановил взгляд на мне.

— Есть ли хоть малейшая опасность, что нас подслушивают? – осведомился он.

— Крохотная, – ответствовал я, попивая молоко. – Фриц отсюда не выходил. Разве что за прошлую неделю они изобрели что-то новенькое.

— Ты сделал то, что хотел?

— Да. Все в порядке.

— Сядь. – Фриц принес пиво, а Вульф откупорил бутылочку и наполнил стакан до краев. Он любит следить, как оседает пена. – Мне нужен подробный отчет с самого начала. С момента прихода этой женщины.

— Зачем? Какое вам до нее дело? Это моя забота.

— Нет. Теперь — моя. В мой дом вторглись, нарушили мой покой и перевернули все вверх дном. Лапали мои вещи. Сядь.

Я шагнул к желтым креслам.

Не беси меня! – рявкнул Вульф. – Садись за свой стол!

— Он уже не мой, – возразил я.

— Пф! Проклятье! Сядь же!

Я повиновался.

Глава 4

Когда Вульф требует от меня подробный отчет, он имеет в виду именно полный, а это означает, что я должен воспроизвести ему все слова, интонации, жесты и даже музыку, если она была. Поначалу я испытывал некоторые затруднения, однако со временем наловчился, и подобные отчеты стали для меня детской забавой.

Я изложил Вульфу все как было, не упустив даже, что Тамми Бакстер присела не совсем так, как подобало, в моем представлении, актрисе. Добравшись до конца, я осведомился:

— Прежде чем начнете задавать вопросы, позвольте мне спросить. Любопытно просто стало: почему вы меня уволили?

— Я тебя не увольнял.

Я вытаращился на него:

— Что?

— Я сказал только: «Если ты уйдешь, назад не возвращайся». Сказано это было отвлеченно. Форма допускала двоякое толкование. Ты никогда не увольняешься всерьез, да и я даю тебе отставку лишь для порядка. А в данном случае ты просто пытался, как всегда, меня переупрямить. – Вульф небрежно крутанул пальцем, отгоняя проблему прочь. – Впрочем, все это к делу не относится. У тебя, вероятно, есть какие-то предположения?

— Сколько угодно. Например, такое: Хетти Эннис нашла фальшивые деньги в своем доме и могла знать, кому они принадлежат. Или: в тайной службе знали либо подозревали, что в доме Хетти завелся фальшивомонетчик, но выжидали, чтобы схватить его с поличным. Этот же фальшивомонетчик мог заметить, что Хетти взяла его деньги, выследил ее и убил. Неважно, что свертка с деньгами при ней не оказалось: после смерти Хетти уже никто не доказал бы, что деньги принадлежали ему.

— Выводы можешь оставить при себе — я не сплю. Только предположения.

— Есть тут одна закавыка. Либо Тамми Бакстер не могла ее убить, поскольку Хетти Эннис сказала ей, что идет к нам, либо, напротив, Тамми выследила и убила ее, а потом нагло заявилась сюда, чтобы попытаться выведать, как много нам известно. А закавыка вот в чем. Если вы и правда не спите, то наверняка обратили внимание на ее слова: «Она сказала, что прихватит с собой… кое-что и пойдет к Ниро Вульфу». Если она говорила правду, то к чему было юлить?

— Резонно. Что еще?

— Еще могу предположить, что фискал сидел на хвосте у Хетти Эннис и видел, как она вручила мне сверток. Это, правда, маловероятно, поскольку тогда он следил бы за ней и дальше и видел бы, как ее сбила машина. К тому же они неминуемо столкнулись бы с фальшивомонетчиком. Однако в одном я уверен: Лич известил о чем-то полицию — в противном случае Пэрли Стеббинс не помчался бы сломя голову на Сорок седьмую улицу расследовать обычное дело о наезде. Вы уж извините за разъяснения.

— Что-нибудь еще?

— Пока хватит.

Что ты собирался предпринять, пока считал убийство мисс Эннис своим личным делом?

— Я хотел сводить Тамми в бар «Фламинго» и пару часиков потанцевать. По опыту знаю — очень вдохновляет. Теперь, когда за дело взялись вы, вас тоже наверняка придется вдохновить. Я считаю, что…

В дверь позвонили. Я встал, прошествовал в прихожую, разглядел в прозрачную лишь изнутри стеклянную дверь знакомую багровую физиономию и широченные плечи и, обернувшись, известил Вульфа:

— Инспектор Кремер.

Лишь тогда я осознал, как тяжело далось Вульфу вторжение налоговых ищеек; он совершил то, чего не Делал никогда прежде. Встал, протопал к двери, убедился, что цепочка наброшена, приоткрыл дверь на пару дюймов и рыкнул в образовавшуюся щель:

— Да?

— Да! – гаркнул в ответ Кремер. – Открывайте!

— Уже поздно. Что вам надо?

— Я хочу войти!

— А ордер у вас есть?

— Ерунда! – Мне не нужен ордер, чтобы задать несколько вопросов. Вам и Гудвину.

— В такое позднее время — нужен, – сухо произнес Вульф. – Мы готовы принять вас завтра в одиннадцать утра. Если не будем заняты, разумеется.

— Я не причастен к этому обыску! – взревел Кремер.

То, что случилось потом, было столь же невероятным, как личный поход Вульфа к входной двери. Ему и прежде не раз доводилось сцепляться с Кремером, однако дальше гневных взглядов, жестов и перепалки у них никогда не шло. Теперь же Вульф, решив захлопнуть дверь, вдруг обнаружил, что ему что-то мешает.

Он приложился к ней обеими ладонями и толкнул — тот же успех. Не знаю, припирал ли ее Кремер плечом, бедром или же вставил ногу в щель. Если последнее, то он, должно быть, горько пожалел о своей неосторожности, ибо Вульф привалился к дверивсей своей слоновьей тушей и, упираясь пятками, надавил что было мочи — дверь захлопнулась с грохотом.

— Замечательно, – зааплодировал я. – Теперь, значит, мы воюем не только с секретной службой, но и с полицией. Блеск!

Вульф протопал к лифту, открыл дверцу и обернулся.

— Отключи дверной звонок и телефон. Не выходи утром из дому. И Фрицу передай.

— Да, сэр.

— Ты сможешь изготовить такой же сверток, какой она тебе дала? Внешне похожий, по крайней мере.

— Постараюсь.

— Утром он должен быть готов. Спокойной ночи.

— А что в него вложить?

— Все, что угодно. Хотя бы бумагу.

— И что с ним сделать?

— Пока не знаю. Утром решим. Принеси его ко мне в половине девятого.

Он вдвинулся в лифт, привычно застонавший от его колоссального веса, и захлопнул дверцу. Я заглянул в кабинет, проверил, заперт ли сейф, окинул привычным взором картотечные ящики, выключил свет, прошел в кухню, известил Фрица о том, что мы обрываем связь с внешним миром, после чего поднялся к себе вкусить хоть немного уединения.

Фриц относит Вульфу завтрак на подносе размером 17 дюймов на 26, а я завтракаю в кухне. Во вторник утром я, проглотив апельсиновый сок, оладьи, сосиску, яйца, фаршированное пюре из анчоусов и шерри, сидел за столиком, потягивал кофе и читал утреннюю газету, а фальшивый сверток все это время покоился у моего локтя. Оберточную бумагу и тесемку я раздобыл У Фрица, а внутренности набил бумагой подходящего размера, которую сам и нарезал. Получилось, возможно, и не полное подобие оригиналу, но весьма близкая копия.

Упоминание про Хетти Эннис я разыскал в «Таймс» далеко не сразу. Ей уделили лишь какие-то три строчки на семнадцатой полосе и ни словом не намекали на то, что наезд мог быть не случайным. Водителя никто из свидетелей не разглядел.

В 8.28 я допил последнюю каплю кофе, встал, прихватил сверток, сообщил Фрицу, что яйца удались ему даже лучше обычного, и отправился к Вульфу. Он сидел за столом у окна, полностью одетый, и намазывал тимьяновый мед на булочку. Увидев сверток, Вульф нахмурился.

— Девять тысяч долларов? – спросил он.

— Да. Я все измерил. Предлагаю вот что. Я готов изготовить еще один, чтобы отослать один сверток Личу, а второй — Кремеру.

— У меня есть лучшее предложение, – проронил Вульф.

И он описал его. Был ли замысел Вульфа и впрямь лучше моего, зависело от того, удастся ли воплотить его в жизнь, но попытать счастья стоило.

Вульф вообще мастер давать четкие и предельно ясные указания, но на сей раз у меня возник один вопрос. Кому мне звонить, если возникнет необходимость, – Кремеру или Личу? Ответить Вульф не смог.

По его мнению, положение не могло обостриться настолько, чтобы звонить тому или другому; словом, ответственность он свалил на меня. Я спустился в прихожую, облачился в пальто и шляпу, засунул сверток в карман и выбрался из дому через черный ход. Любой из наших неприятелей — а то и оба — мог выставить перед парадной дверью наблюдательные посты, а мне не улыбалось тратить время на избавление от «хвоста». Снегопад за ночь прекратился, и солнце уже позолотило крыши домов на Тридцать четвертой улице. Я поел в такси и сказал водителю, чтобы он высадил меня на пересечении Сорок седьмой улицы и Восьмой авеню. Я, конечно, сомневался, чтобы в цитадели культуры кто-то бодрствовал в столь ранний час, однако последе события, должно быть, изменили привычки постояльцев. Не прошло и пяти секунд после того, как я позвонил в дверь, а внутри уже послышались шаги.

Дверь мне открыл Пол Ханна. Узнав меня, он изумленно заморгал.

— Господи, – проскрипел он, – что-то вы зачастили к людям искусства.

— Подумываю вот меценатом стать, – бодро выпалил я. – Вчера мне приход этого сержанта помешал.

Я понимаю, что сейчас еще рано, но мне нужно кое-что выяснить.

— Кто там, Пол? – окликнул сверху звонкий голосок Тамми Бакстер.

— Арчи Гудвин! – крикнул я. – Доброе утро! Вы уж извините за столь раннее вторжение, но дело есть дело. Мы не могли бы собраться и кое-что обсудить?

— Вы имеете в виду меня?

— Всех вас. Возникли некоторые трудности. Как полагаете, можно поднять остальных?

— Сейчас выясню. Не знаю только насчет Рэя…

— Сейчас, подождите.

Пол Ханна осведомился, завтракал ли уже я, на что я ответил утвердительно, добавив, что не откажусь от чашечки кофе, если таковую мне предложат. Он пригласил меня следовать за ним в кухню, что я и сделал, однако по дороге завернул в гостиную, оставив на софе пальто и шляпу. Когда я вошел в кухню, Ханна уже наливал кофе.

— Видимо, из меня настоящий актер не выйдет, – горестно вздохнул он. – Уж слишком я люблю рано вставать, а привычки ломать поздно. Так что у вас за трудности?

Меня так и подмывало посоветовать ему избавиться хотя бы от пухлых щечек, но я сдержался.

— Да ничего особо серьезного, – отмахнулся я. – Возможно, вообще сущие пустяки. Пирог тыквенный?

Ханна кивнул.

— Еще одна привычка — обожаю есть на завтрак пироги. Правда, предпочтение отдаю шарлотке или меренге, но их вчера не продавали. Хотите кусочек?

Я отказался, и Ханна переменил тему.

— Как вам Климент Брод? – спросил он.

Перчатка в лицо. Я давно понял, что, когда кто-то интересуется вашим мнением о человеке, про которого вы слышите впервые, правильная игра состоит в том, чтобы попытаться выведать всю его подноготную, не вызывая подозрений. В итоге к тому времени, как Ханна заканчивал второй кусок пирога, я уже знал, что Климент Брод — преуспевающий молодой человек лет двадцати с небольшим, выпустивший сборник стихов, написавший пьесу «По долгу совести», прежде носивший бороду, но теперь ее сбривший и разъезжавший на «ягуаре». Когда Ханна допивал третью чашечку кофе, я уже подумывал, не стать ли личным биографом Брода, но нашу беседу прервал приход остальных актеров. Вся четверка пожаловала сразу — Тамми Бакстер, Марта Кирк, Ноэль Феррис и Рэймонд Делл. Девушки были одеты по-домашнему, но накраситься успели. Феррис причесался и надел рубашку с закатанными рукавами и без галстука. Роскошная седая шевелюра Делла была взлохмачена, а облачен он был в знававший лучшие дни синий халат с жирными пятнами.

— Чудовищно! – прогудел он входя. – Неслыханно! Одиозно!

— Кофе готов, – провозгласил Ханна. – На всех хватит. Пирогом угостить?

Ноэль Феррис сладко зевнул, потянулся и пробормотал:

— На солнышко хочу.

Затем уселся к окну. Марта Кирк принялась разливать кофе по чашкам, а Тамми Бакстер заявила, глядя на меня:

— Вы войдете в историю, Гудвин. Никому еще не удавалось так рано поднять на ноги всю эту братию.

Делл плюхнулся на стул по соседству со мной и, вытащив из кармана халата апельсин, принялся его чистить.

— Приношу всем свои извинения, – сказал я. – Не знаю, что такое «одиозно», но, судя по вашему тону, догадываюсь, что мой поступок неслыханно чудовищен — или чудовищно неслыхан. В свое оправдание скажу, что хотел застать вас всех здесь, прежде чем вы начнете разбредаться.

Кофе вам налить? – поинтересовалась Марта Кирк, склонившись надо мной. Ямочка под таким углом показалась мне чуть необычной.

— Да, спасибо, – кивнул я, не желая выделяться из коллектива.

— Надеюсь, причина у вас достаточно веская, – пробормотал Феррис, зевая и обводя всех сонным взглядом. В следующий миг он встрепенулся и глаза широко раскрылись. – Черт побери, а вы не выселять нас пришли?

Меня так и подмывало сказать ему, что выселить человека, спрашивающего по телефону: «Это кто?» оставит мне колоссальное удовольствие, но я устоял перед искушением.

— Нет, – покачал головой я, – я всего лишь частный сыщик и не располагаю необходимыми полномочиями. – Я отхлебнул кофе и продолжил: — Я хотел только кое-что уточнить. Дело в том, что мисс Эннис приходила вчера к Ниро Вульфу, но он был занят и не смог ее принять. Она обещала вернуться в четверть двенадцатого, но так и не пришла. Тогда, еще не зная, что она погибла, я позвонил сюда и спросил ее.

— Вы спросили мисс Бакстер, – поправил меня Феррис.

— Да. Я знал, что мисс Бакстер здесь живет, – мы были с ней знакомы, – и уже потом, узнав о том, что случилось с мисс Эннис, я припомнил наш с ней разговор по душам и решил прийти сюда, чтобы взглянуть на ее вещи. Я хотел понять, как лучше выполнить личную просьбу мисс Эннис. И вот я пришел сюда и как раз беседовал с мисс Бакстер, когда нам помешал этот полицейский сержант. И вот теперь я снова здесь. Я хочу осмотреть вещи мисс Эннис, главным образом ее бумаги. Есть тут какое-нибудь бюро или письменный стол?

— Что ж, валяйте, – с зевком провозгласил Феррис. – Второй этаж, напротив лестницы. Если окажется, что дом она завещала Рэю, то наше будущее обеспечено.

— Пошляк! – не выдержала Марта Кирк. – Бедняжку еще даже не похоронили.

— Ничего она мне не отписала, – прогудел Делл. – Она считала меня неряхой. Ничто не могло убедить ее, что высыхающая в корзине для мусора апельсиновая корка придает приятный запах любым отбросам.

— Она была права, – возразила Марта Кирк.

Вонь получается ужасная.

— А имеете ли вы право рыться в ее вещах? – усомнился Пол Ханна. – Вы тут никаких законов не нарушаете?

— Если и нарушает, то это только к лучшему, – ответил за меня Феррис. – Бедняга была бы только рада. Вспомните, как она ненавидела фараонов!

— Никаких законов я не нарушу, – заверил я публику, – поскольку похищать ничего не собираюсь. Правильнее было бы, конечно, получить разрешение от наследника или опекуна, но — есть ли таковой? Вы не знаете?

Знающих не нашлось.

— А какие-нибудь официальные лица здесь появлялись? Юристы, например.

Все в один голос сказали, что нет.

— Хетти была единственным представителем вымирающего рода, – провозгласил Рэймонд Делл. – Последней из могикан. Кроме нас, у нее никого из родных и близких не было. А что, звучит неплохо. – Он стукнул себя в грудь и проревел: — Рэймонд Делл, из клана Хетти Эннис. Дай мне, пожалуйста, салфетку, Марта.

Наконец заговорила и Тамми Бакстер:

— Боюсь, что вы ничего не найдете, мистер Гудвин.

Вчера вечером, покончив с нами, сержант пошел осматривать комнату мисс Эннис и провел там больше часа. Он вполне мог унести с собой то, что вас интересует.

— Отсюда вытекает вопрос, – вставил Феррис, опустошив чашку. – А поскольку вы сыщик, вам полагается все знать. Почему нас допрашивают? Какое отношение имеем мы к смерти Хетти? Почему этот легавый велел, чтобы мы не уезжали из Нью-Йорка? Зачем Хетти приходила к Ниро Вульфу? Какие у нее были с вами личные дела? Что вы хотите найти среди ее бумаг?

— Это уже не один вопрос, а шесть, – возразил я. – Так мне целого дня не хватит.

— Но вопросы не в бровь, а в глаз, – вступил в разговор Пол Ханна. – Я бы и сам их задал. Особенно два первых. Это, наверное, всех интересует. Насколько нам известно, Хетти переходила улицу и попала под колеса машины, которую угнал какой-то мерзавец. Почему нельзя его найти и четвертовать?

Его пухлые щечки порозовели. Я потряс головой.

— Понятия не имею. Это вне моей компетенции. А вот на другой вопрос отвечу. Она оставила мне на хранение некий сверток в коричневой бумаге, не сказав, что в нем лежит. О покойниках дурно не говорят, однако у меня создалось впечатление, что сам сверток или его содержимое могло принадлежать одному из вас. Скажите, ни у кого из вас ничего не пропадало?

— Боже, какой стыд! – воскликнула Марта Кирк. – Обвинить бедную Хетти в воровстве!

— Марта, милая, он ее вовсе не обвиняет, – вмешался Феррис. – Он просто сужает круг подозреваемых. Это ведь излюбленное занятие всех сыщиков.

— Там не может быть книга? – спросил Рэймонд Делл. – Мой Монтень куда-то запропастился.

— Нет, размеры не те, – покачал головой я. – Шесть дюймов на три и два дюйма в толщину.

— А где сверток? полюбопытствовала Тамми Бакстер.

— В кармане моего пальто, – ответил я осматриваясь. – О, я его в гостиной оставил.

— О Господи! всплеснула изящными руками Марта Кирк. – Я, конечно, не сыщик, но я, желая узнать, что находится в свертке, уже сто раз бы его развернула. Принести его?

— Нет, мисс Кирк, благодарю вас. Мисс Эннис запретила мне это делать. Да, она мертва, но я по-прежнему не уверен, что сверток принадлежит ей. Если вы не хотите сказать, что он ваш.

— Я? – изумилась Марта Кирк. – Почему я? Он вовсе не мой.

— А вы, мисс Бакстер?

Тамми покачала головой из стороны в сторону.

— Нет.

— Мистер Делл?

— У меня все на месте, – прогромыхал он, дожевывая апельсин. – Если не считать моих утраченных иллюзий, амбиций и надежд. Но они, при всем желании, не уместились бы в описанный вами сверток.

— Мистер Феррис?

Феррис устремил на меня сонный взгляд.

— Что я могу вам ответить, если не знаю, что там внутри?

У вас ничего в последнее время не пропадало?

— Ничего. Даже иллюзии.

— Мистер Ханна?

Пол Ханна тоже покачал головой.

— Нет, похоже, мы тут ни при чем. А почему вы считаете, что сверток может принадлежать кому-то из нас? Это Хетти такое сказала?

— Нет, это только мое предположение, – ответил я. – Кстати, мистер Делл, хочу заодно ответить на ваши вчерашние обвинения в вынюхивании. Мне ведь ничего не стоило развернуть сверток, снять с его содержимого отпечатки пальцев, а потом прийти сюда и завладеть вашими отпечатками — снять их, скажем, с кофейных чашечек. А потом сравнить. Это называлось бы вынюхиванием. Я же вместо всего этого честно задаю вам вопросы. – Я отодвинул стул и встал. – А теперь прошу извинить за столь ранний приход и спасибо за кофе и помощь. Значит, говорите, второй этаж, мистер Феррис?

— Да, комната прямо напротив лестницы. Если найдете завещание не в нашу пользу, то сожгите его сразу.

— Непременно, – пообещал я и вышел.

Подниматься по лестнице я не спешил, тщательно пробуя ногой каждую ступеньку на тот случай, если обстоятельства потребуют бесшумно спуститься. Пятая ступенька громко скрипела с наружного края. На втором этаже было три двери, одна из которых была настежь открыта. Я решил, что это комната Рэймонда Делла, поскольку он сам сказал Стеббинсу, что его комната расположена прямо над кухней. Толкнув дверь напротив лестницы, я очутился в спальне Хетти.

Массивная ореховая кровать, внушительных размеров бюро со сдвигающейся крышкой, выцветший ковер с вытканными цветами и несколько стульев — вот и вся нехитрая обстановка. Все стены были густо улеплены фотографиями мужчин и женщин, глядя на которые любой догадался бы, что все это актеры.

Впрочем, делать там мне было нечего; с таким же успехом я мог сидеть дома. От гостиной меня отделял целый этаж, и вздумай кто из моих новых приятелей заскочить туда за добычей, я бы не смог ему или ей помешать. Мне оставалось только одно. Выйдя в коридор, я постоял и прислушался. Из кухни доносились голоса, перекрывал которые сочный бас Рэймонда Делл. Под его прикрытием я осторожно спустился, памятуя о предательской пятой ступеньке, и, убедившись, что в вестибюле нет ни души, тенью проскользнул в гостиную и прикрыл за собой дверь.

Укромных мест здесь было раз, два и обчелся: стенной шкаф (если таковой имелся), пианино и софа. За одной из двух дверей, возможно, и скрывался стенной шкаф, однако в замочную скважину я бы много не увидел, тем более что жалюзи были закрыты. Чтобы спрятаться за софой, ее пришлось бы передвинуть. Оставалось только пианино, в углу за которым я и затаился, скорчившись в три погибели. Конечно, обнаружь меня там злоумышленник — мне пришлось бы покраснеть, но зато и повод для разговора у нас с ним нашелся бы.

Итак, я сидел тихо как мышка, прислушиваясь и поглядывая на обе двери, – на тот случай, если вторая из них вела бы в кухню. Было так темно, что я с трудом различал стрелки своих наручных часов. А показывали они 9.42.

Растирая затекшие конечности, я уже начал было Думать, что просчитался и только зря извел столько писчей бумаги и тесемки, когда послышались негромкие шаги, и дверь стала открываться.

Глава 5

Незнакомец держался осторожно. Слух у меня прекрасный, но звука закрывающейся двери я не расслышал. Как, впрочем, и звука шагов. Однако бесшумно извлечь из пальто сверток, особенно если не знаешь, в каком именно кармане его искать, удалось бы не всякому. Услышав то, что хотел, я встал и произнес:

— Вы меня ищете?

Незнакомец оказался незнакомкой. Метнувшись к двери, она уже почти схватилась за ручку, но я оказался проворнее.

— Ах вы, мерзавец! – с чувством произнесла девушка.

В ответ я щелкнул выключателем — комната осветилась.

— Признаться, вы меня удивили, – сказал я. – В моем списке подозреваемых вы занимали последнюю строчку.

— Вы меня обманули, – произнесла в ответ Тамми Бакстер. – Вчера. Сказали, что Хетти к вам не приходила.

— Естественно, – пожал плечами я. – Судя по всему, у нее были причины никого в свои планы не посвящать.

— Ничего подобного! – вспыхнула Тамми. – Мне она сказала.

— Возможно. Хотя вы вполне могли и выследить ее.

— Как бы то ни было, сейчас вопрос в другом: почему вы пробрались сюда и выкрали сверток? – Я протянул руку. – Отдайте.

Тамми попятилась.

— Нет! Он не ваш. Он принадлежал Хетти. Именно поэтому я и решила забрать его. Вы не имеете права держать его у себя!

— А вы?

— У меня больше прав, чем у вас. Это дом Хетти!

Он должен оставаться здесь.

Я схватил ее за запястье, легонько подтолкнул, а свободной рукой выхватил сверток.

— Трус! прошипела Тамми, сверкая глазищами. – Будь я мужчиной…

— Да, например, Ноэлем Феррисом, – подсказал я. – Он так отвечает по телефону, что мне не терпится съездить ему по физиономии. Возможно, я мерзавец и трус, но я отнюдь не простофиля. Если вы считаете, что у вас есть права на этот сверток, почему вы не сказали об этом при всех? Трое мужчин смогли бы задержать меня в кухне, пока вы им завладеете. По крайней мере — могли бы попытаться. Вы же предпочли прокрасться сюда втихомолку. Повторяю: почему?

— Я женщина, – сказала она.

— Согласен. Даже спорить не стану. И?

— Я женщина, вот и все! – Она протянула ко мне руку, но прикасаться не стала. – Мне говорили, что вы знаток женской натуры.

— И?

— И я веду себя соответственно. Очень глупо было с моей стороны обзывать вас трусом и мерзавцем. Я прекрасно знаю, что вы умный и честный, и уж, безусловно, не трус. – Она снова протянула руку и на сей раз прикоснулась к моей руке. – Просто мне кажется, что я могу кое-что знать о содержимом этого свертка. Хетти мне и правда кое-что сказала. Не стала скрывать, например, что собирается отнести его Ниро Вульфу. Кстати, вы спрашиваете, почему я прокралась сюда и забрала сверток. А почему вы сами устроили здесь засаду? Сначала рассказали нам, что оставили сверток здесь, а потом вернулись и спрятались.

Она говорила слишком много. Я застал ее с поличным, а она пыталась заговорить мне зубы. Я решил ее проверить.

— Мы можем обсуждать это целый день, – сказал я. – Пожалуй, я позвоню Пэрли Стеббинсу, сержанту, который был здесь вчера, или мы сами к нему поедем. Пусть он сам разберется в этой истории. Где у вас телефон?

Что ж, я попал в точку, хотя особой радости мне это не доставило. Кажется, я этого не упоминал, но, уже увидев Тамми впервые, подумал, что интересно было бы узнать ее поближе. Увы, теперь, когда Тамми грозил электрический стул, такая перспектива меня больше не прельщала. Тем более что не успел я договорить, как ее лицо приняло многообещающее выражение.

— Мне кажется, не стоит, – проворковала она. – Хетти ненавидела полицейских.

— Хетти мертва.

— Да, но… — Она снова прикоснулась к моей руке, уже настойчивее. – Вы же сами говорили, что это ее сверток, а она ни за что не отдала бы его полиции.

Она ведь мне доверяла, не так ли? Сама сказала, что идет к Ниро Вульфу. И вас я прошу, мистер Гудвин, – поверьте мне. Разве я не заслуживаю доверия?

Я пропустил ее слова мимо ушей. В конце концов она и вправду была женщиной.

— Хорошо, – сказал я, – давайте тогда поступим иначе. Я и сам не отношу себя к поклонникам полиции.

Мы поедем к Ниро Вульфу. Собирайтесь.

Тамми чуть призадумалась, искоса поглядывая на меня. Потом спросила:

— А вы не отдадите мне сверток, если я пообещаю приехать попозже?

— Нет, конечно!

— Хорошо. Я поеду с вами. Мое пальто наверху, в моей комнате.

Я открыл дверь, и Тамми направилась к лестнице.

Поскольку в моем распоряжении было около шести минут — мировой рекорд для того, чтобы женщина собралась и надела пальто, – я решил, что еще успею взглянуть на содержимое бюро Хетти Эннис, и, в свою очередь, поднялся по ступенькам. Дверь была открыта, а на подоконнике сидел Пол Ханна.

— А, вот вы где, – встретил меня он. – А я вот размышлял над вопросами Ферриса. Вы ведь так и не ответили на них.

— Я попытался, – обронил я, проходя к бюро.

Крышка была сдвинута, а все отделения доверху забиты всякой ерундой. Сверху еще громоздились кипы журналов и каких-то бумаг. Беглый осмотр занял бы час, а на тщательный обыск ушло бы часа четыре, а то и больше. Я выдвинул первый попавшийся ящичек. – А какой вопрос вас больше всего интересует?

— Все, – сказал Ханна. – Я ровным счетом ничего не понимаю.

— Я тоже. Поэтому и шарю вокруг. Я дам вам знать, если натолкнусь на что-нибудь стоящее.

— Вы меня уже не застанете — я сейчас ухожу в театр. У нас репетиция.

— Желаю удачи. Встретите Климента Брода — поклонитесь от моего имени.

Ханна пообещал и убрался восвояси. Я быстренько осмотрел ящички и отделения для всякой мелочевки, но не нашел ничего, хоть мало-мальски достойного внимания. Главное — ни единого письма. Прошло не шесть, а целых десять минут, прежде чем снизу послышался голос:

— Мистер Гудвин! Где вы?

Тамми стояла у основания лестницы в той же меховой шубке и шапочке, в каких я встретил ее накануне.

Я спустился, облачился в пальто и шляпу, сунул сверток в карман и вышел следом за Тамми на улицу. Мы прошагали до Девятой авеню, где я взял такси. Усевшись рядом с Тамми на заднее сиденье, я назвал таксисту адрес, затем спросил ее:

— А вы водите машину?

— Конечно, – пожала плечами Тамми. – Кто же ее не водит?

Это мне не помогло. Нельзя же угнать машину и сбить пешехода, если не умеешь водить. Если вам кажется, что я пытался, под любым предлогом, обелить Тамми Бакстер, то вы заблуждаетесь. Тем более что против нее свидетельствовали уже целых четыре обстоятельства. Впрочем, эта проблема разрешилась уже совсем скоро. Не успело такси остановиться напротив нашего особняка, как из стоявшего неподалеку автомобиля выбрался какой-то мужчина. Это оказался Альберт Лич, собственной персоной.

Я должен был догадаться уже тогда. Во всяком случае, мне следовало бросить Тамми Бакстер на произвол судьбы, а не пытаться ее выгораживать. Лишь последний болван не догадался бы об этом, когда Альберт Лич, предъявив мне кожаные корочки, заявил:

— Я арестую вас по подозрению в хранении фальшивых казначейских билетов Соединенных Штатов Америки.

Мои брови поползли на лоб.

— О, на сей раз, я вижу, вы без ордера?

— Когда основания для ареста достаточные, ордер на арест нам не требуется, – самодовольно ответил он.

— Что ж, вам виднее — я не силен в законах. Однако, учитывая, что мы на улице, а мою комнату вы уже обыскали, под «хранением» вы, видимо, подразумеваете, что оные казначейские деньги сейчас при мне?

— Да.

Что ж, это легко проверить. – Я растопырил руки. – Действуйте.

— Не здесь, – сказал он, хлопая меня по плечу. – Вы поедете со мной.

— При всем уважении к вам, вынужден отказаться.

Отнести вы меня не сможете — я тяжелый, так что вам остается только тащить меня волоком. Я не хочу, чтобы мне что-нибудь подсунули, а здесь, по крайней мере, есть свидетели — вот эта дама и водитель такси. В их присутствии обязуюсь не вчинять вам иск, если простужусь из-за того, что вы меня здесь разденете. – Я снова растопырил руки.

Лич повернулся и крикнул:

— Циглер, идите сюда!

Из автомобиля вылез какой-то тип и приблизился к нам.

— Постойте здесь, – велел ему Лич, а сам полез ко мне в карман и извлек из него сверток. Заметьте: не стал ощупывать меня и хлопать по карманам, а сразу полез куда надо. Затем попятился, присел на корточки, опустил сверток на тротуар, развязал тесемку и нетерпеливо развернул обертку. С минуту он тупо пялился на нарезанную бумагу, затем схватил, повертел в руках и начал лихорадочно вытаскивать и разглядывать отдельные листочки.

— Осторожнее, не запачкайте только, – предупредил я. – Бумага очень ценная. – Я снова развел руки в стороны. – Попробуйте еще поискать. Вы ведь только начали.

Лич встал и прищурился.

— Я уже предупреждал вас, Гудвин, – угрожающе заговорил он. – Вы с огнем играете. Смотрите не обожгитесь. Поехали, Циглер!

Прихватив бумагу с тесемкой, он двинулся к машине.

— Эй, отдайте мой сверток! – крикнул вдогонку я.

Лич даже не обернулся, а я упорствовать не стал, благо мог изготовить себе еще такой же, центов за пятнадцать.

— Откуда они? – полюбопытствовал таксист.

Из ФБР, что ли?

— Да, – кивнул я. – Из Фирмы Безмозглых Разинь. Эй, а вы куда?

Тамми Бакстер уже открыла дверцу такси.

— Я уезжаю, – сказала она. – Сверток увезли.

Больше мне здесь делать нечего.

— Ошибаетесь, – заметил я. – Нам есть, о чем потолковать. Выбирайте сами — здесь или в полиции.

Чуть поколебавшись, она захлопнула дверцу.

— Езжайте, – сказал я таксисту.

Тамми, дождавшись, пока он отчалит, обратилась ко мне:

Так что там было? Самая обыкновенная бумага?

Я пытливо посмотрел на нее и попросил:

— Покажите свое удостоверение.

— Что? Какое удостоверение?

— Да бросьте вы! Ладно, может, вы и правы, и не стоит вас тут задерживать. Пожалуй, я лучше позвоню знакомому парню в «Газетт» и подкину прелюбопытный материальчик. Про то, как двое агентов и одна агентша секретной службы арестовали Арчи Гудвина по подозрению в хранении фальшивых денег, но Арчи, проявив недюжинную смекалку и присутствие духа, спасся. Держу пари, что в «Газетт» даже не подозревают о том, что в секретной службе держат женщин. Пожалуй, его убедит ваша фотография. Вы уж подождите тут, пока я за фотоаппаратом сбегаю.

— Что вы плетете? Про какую такую секретную службу?

— Да хватит прикидываться. Вы пошли одеваться, а сами позвонили ему. С какой стати они бы заявились сюда? Да еще вдвоем. И как он меня обыскивал! Впрочем, если я ошибаюсь, вы можете подать на газету иск за клевету.

— Вы не посмеете!

— Ха! Ловко же вы меня провели. «Я женщина!» я и уши развесил. Что ж, испытайте теперь свои чары на Ниро Вульфе. Вы идете со мной или уходите?

— Мне нечего сказать Ниро Вульфу. Если вы способны устроить такую ловушку…

— Хватит болтать! Если я иду один, то первым же делом звоню в «Газетт». Как вас лучше назвать в статье — Тамми или Тамирис?

Она промолчала. Я отвернулся и начал подниматься по ступенькам. Она последовала за мной. Я отпер дверь и впустил Тамми в прихожую. Она подождала, пока я избавлюсь от пальто и шляпы, после чего устремилась в кабинет, но я остановил ее.

— Проходите сюда, – указал я, сопровождая ее в гостиную. – Я должен сначала отчитаться перед ним.

Можете пока полистать вот эти журналы. Двери и стены у нас звуконепроницаемые, так что уши понапрасну не напрягайте. Дверь в прихожую я, на всякий случай запру, чтобы вы не рыскали вокруг в поисках всяких свертков. Если устанете ждать, можете сбежать через окно.

Она хотела что-то сказать, но я слушать не стал. Запер, как и обещал, дверь в прихожую и вышел через дверь, отделяющую гостиную от кабинета. Вульф сидел за столом и подсчитывал пивные пробки, которые неделю накапливал в ящике. Обычный ритуал по вторникам — подсчет недельного потребления хмельного зелья. Я подошел к столу и остановился. Затем, когда Вульф задрал голову, спросил:

— Кто-нибудь еще вторгался?

— Нет, – ответил Ниро Вульф. – Я беседовал по телефону с мистером Кремером. Он хотел знать, что рассказала тебе вчера эта женщина и что ты делал в ее доме. Разумеется, он, как всегда, остался неудовлетворен и позвонит еще. Погоди, я сейчас закончу. – Он сгруппировал пробки в ряды по десять штук, подытожил сумму, нахмурился и пробормотал: — Ничего не понимаю. – Потом отодвинул пробки в сторону.

Мне показалось, что я слышал женский голос.

— Да, – кивнул я. – Она в гостиной. Ловушка сработала, однако попался не тот зверь. Дело вконец запуталось. Боюсь, что мне придется доложить по полной программе.

— Хорошо, я готов.

Я прошагал к своему столу, уселся и рассказал Вульфу все, не упуская никаких мелочей. Вульф — лучший слушатель из всех, с кем я знаком; максимум, что он себе позволяет при этом, – вычерчивать пальцем круги на подлокотнике кресла. Закончив, я предложил:

— Если она вам не нужна, могу отвести ее на крышу Эмпайр Стейт Билдинг и столкнуть вниз.

Вульф прокашлялся.

— Нет, – возразил он, – в тебе говорит обида за причиненные неудобства. Насколько ты убежден, что она коллега мистера Лича?

— На сто процентов. Больше не бывает. Абсолютно.

По-видимому, ее тщательно скрывают и используют лишь в крайних случаях. Сомневаюсь, что ее на самом деле зовут Тамми Бакстер.

Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал упражнять губы — поочередно втягивать и выпячивать. Его личный рекорд составляет сорок минут. На этот раз процедура продолжалась минуты три-четыре.

— Я хочу знать твое мнение, – произнес он, открыв глаза.

— О ней?

— Нет. О новом плане. Прежний потерпел крах, но послужил основой для другого. Сейчас расскажу.

И он рассказал, в то время как я сидел и слушал во все уши. Ничего необычного или особенно хитроумного он не замыслил. Мне пришлось ответить всего на три вопроса.

— Итак? – спросил он наконец.

— Да, – кивнул я, – за исключением одной мелочи. Что, если вы не сможете удержать ее здесь, а за дверью меня поджидает Лич?

— Неужели я похож на недоумка? прорычал Вульф. – Приведи ее.

Я встал, открыл дверь и позвал:

— Заходите, мисс Бакстер!

Глава 6

Когда наша гостья устроилась в красном кожаном кресле, Вульф удостоил ее привычным хмурым взглядом; я тоже хмурился, благо было от чего. В кресле запросто поместились бы две Тамми Бакстер, и ей, чтобы ровно держать ступни на полу, пришлось присесть на самый краешек. Еще двадцать четыре часа назад я бы подумал, что Тамми замечательно смотрится в красном кресле, но теперь, после всего случившегося, моя душа была для нее заперта.

— Вам известно, мадам, что такое предпосылка? – осведомился Вульф.

— Ну… конечно, – кивнула она.

— Так вот, мы исходим из предпосылки, что вы являетесь агентом секретной службы Главного налогового управления. Если вы станете тратить мое время и отрицать это, то вам лучше уйти сразу. Сами знаете, как поступит в таком случае мистер Гудвин — с моего полного одобрения. Статья станет сенсацией. Мистер Гудвин испытал несколько неприятных минут, но и вам и вашим коллегам тоже досталось. Продолжать?

— Я слушаю, – кивнула Тамми.

— Очень хорошо. Для меня главное — изобличить убийцу мисс Эннис. Вам это не столь важно; вы нацелились на фальшивомонетчика. Причина моего интереса сугубо личная и к нашей беседе отношения не имеет. Я, разумеется, желаю вам успеха, но не позволю чинить препятствия мне. Вы знаете, кто убил Хетти Эннис.

— Нет!

— А мне кажется — да. По меньшей мере, вы располагаете данными для серьезных подозрений. Вы получили задание поселиться в доме Хетти Эннис, поскольку в вашей организации знали, что там живет неведомый фальшивомонетчик. Вы провели в этом доме три недели и не могли ничего не узнать. В противном случае — грош вам цена как агенту. Я допускаю, что вы даже заранее знали, кто именно является фальшивомонетчиком, но должны были выявить его связи. Не стану перечислять доводы, доказывающие, что Хетти Эннис убил он; вы знаете это не хуже меня. Не стану также утверждать, что вы позволите убийце уйти от наказания, однако вас в первую очередь, и вполне объяснимо, волнует источник распространения фальшивых денег. В этом отношении у меня перед вами определенное преимущество: эти деньги сейчас у меня.

Ее глаза изумленно расширились.

— Как, вы это признаете?

— Да, признаю, но в присутствии мистера Гудвина, чтобы он сумел засвидетельствовать против вас в мою пользу, вздумай вы меня цитировать. Могу также объяснить происхождение свертка, который был только что изъят из кармана мистера Гудвина. Вчера мистер Лич спросил, не оставляла ли нам Хетти Эннис фальшивые деньги. Из его вопроса вытекало, что где-то эти деньги существовали и, судя по всему, играли существенную роль в жизни Хетти Эннис. Вот я и приказал мистеру Гудвину изготовить сверток соответствующих размеров, чтобы использовать его как наживку. Разумеется, эти объяснения я использую только для протокола; вам я скажу правду. Да, настоящий сверток в наших руках.

— Где он?

— Вне вашей досягаемости, заверяю вас. И еще: ваше разоблачение во многом помогло нам. Например, мы предположили, что мистер Лич прознал о приходе к нам мисс Эннис после того, как ее выследил кто-то из его сотрудников. Если так, то этот же сотрудник мог, как справедливо подметил мистер Гудвин, стать невольным свидетелем ее убийства. Теперь мы знаем, что мистера Лича информировали вы. В смекалке вам не откажешь. Узнав, что звонивший мисс Эннис мистер Гудвин представился Пупсом, вы тут же сообразили, что мисс Эннис общалась с ним, и немедленно известили об этом мистера Лича. – Он взглянул на меня. – Арчи?

Я кивнул.

— Да, она умница. Я горжусь ею.

Вульф снова обратился к ней:

— Хочу сделать вам предложение. Дело в том, что мы с мистером Гудвином в затруднении. Мы хотим, чтобы убийца был изобличен, осужден и понес должное наказание, однако сверток с фальшивыми банкнотами является существенной и даже неотъемлемой для следствия уликой. Предъявить его без ущерба для своей репутации, а возможно, даже и свободы мы не в состоянии. Вы же, напротив, много выиграете, найдя его. Это с лихвой компенсирует фиаско, которое вы потерпели с мистером Личем. Иными словами, я готов передать сверток в ваше распоряжение. Вы согласны?

— Да, конечно. – Особой радости в ее голосе не прозвучало. – Тут, должно быть, опять кроется какой-то подвох. Что вы затеяли на сей раз?

Вульф потряс головой.

— Никакого подвоха. Я вам предлагаю честную сделку. Мы отдаем вам сверток, который мисс Эннис оставила мистеру Гудвину, в ответ на кое-какие сведения. Вам предстоит всего-навсего ответить на несколько вопросов, причем я обязуюсь не ссылаться на вас. Даю слово.

— Что это за вопросы?

— Повторяю, я не стану на вас ссылаться. Сведения эти нужны лично мне, свидетельством в зале суда они не станут. Скажите, обыскивали ли вы дом мисс Эннис, пока жили в нем?

Она закусила губу и взглянула на меня.

— Что это, мистер Гудвин? Очередная ловушка?

— Нет, – ответил я. – Мы играем по-честному.

— Наш разговор записывается?

— Нет. Когда Ниро Вульф дает слово, вы можете на него полностью положиться. Вам предложена честная и справедливая сделка.

Она перевела взгляд на Вульфа.

— Хорошо. Тогда мой ответ — да.

— Вы нашли то, что искали?

— Нет. В первую очередь я должна была выяснить, не там ли изготавливаются фальшивые деньги, а уже потом — где они хранятся?

— И вы это выяснили?

— Нет. Хотя я была уже на верном пути, но… мне помешали.

— Вы знали имя фальшивомонетчика, прежде чем поселились в этом доме?

— Я знала… — Она осеклась. Затем решила досказать начатое. – Я знала, что один из жильцов распространяет фальшивки. Больше я вам ничего не скажу, пока не узнаю кое-что от вас. Как вы передадите мне сверток? Как, по-вашему, я объясню, откуда он у меня оказался?

— Одну минутку, не подгоняйте меня — чуть позже я вам все объясню. Скажите, вы тщательно обыскали дом?

— Я… Я убедилась, что оборудования для производства фальшивых денег в доме нет. Сами деньги я не искала. Это было ни к чему.

Узнав, что мисс Эннис собралась отнести нам свою находку, вы не стали обыскивать ее комнату, чтобы выяснить, что именно она нашла? Или она сама вам это рассказала?

— Нет. Она сказала, что собирается идти к вам, лишь вчера утром. И показала сверток, но умолчала о его содержимом.

— А она сказала, где его нашла?

Тамирис чуть призадумалась, но затем кивнула.

— Да.

— Вам случалось хоть раз обыскивать ее комнату?

— Да, еще в самую первую неделю. Я искала печатное оборудование.

— Очень хорошо. – Вульф облокотился на подлокотники кресла и переплел пальцы. – Теперь о дальнейших действиях. Вы останетесь здесь со мной. Ключ от дома вы отдадите мистеру Гудвину. Он поедет за свертком, отвезет его в ваш дом и припрячет в комнате мисс Эннис. Сделает он это с умом и очень тщательно, поскольку вчера в этой комнате побывал полицейский. Затем он позвонит мне, вы вернетесь домой, обыщете комнату мисс Эннис и найдете сверток. Таким образом, вы не навлечете на себя подозрения. Разумеется, вы обязуетесь не разглашать ни слова из нашего разговора — в противном случае мы с мистером Гудвином будем дружно все отрицать, а нас как-никак двое.

Любые присяжные решат, что вами движет чувство мести к мистеру Гудвину, который подверг вас такому унижению. Да и соотношение не в вашу пользу: двое против одного.

На лице Тамирис читалось сомнение.

— Я тоже способна сдержать данное слово, мистер Вульф. Меня смущает одно: если Хетти отдала сверток с деньгами мистеру Гудвину, то как они оказались в ее комнате?

— А она вовсе не отдавала их мистеру Гудвину.

Только показала, но забрала с собой. А потом у нее оставалось предостаточно времени, чтобы припрятать сверток у себя. Никто не сумеет опровергнуть эту гипотезу. Могу еще добавить, что мое предложение продиктовано отнюдь не отчаянным положением. Если вы от него откажетесь, свертка с деньгами никто больше не увидит. Это несколько усложнит мою задачу, но вовсе не сделает ее невыполнимой. Приняв мое предложение и умолчав о нашем разговоре, вреда вы никому не причините. Напротив, раздобудете столь необходимые вам вещественные доказательства. У меня есть к вам еще вопросы, но если вы согласны, то мистер Гудвин может уже приступать к осуществлению нашего плана.

— Что вас еще интересует?

— Несколько пустяков и кое-что важное. Важное, разумеется, это имя убийцы.

— Я его не знаю.

— Пф! Вздор! Детский лепет. Я хочу знать, кто из обитателей вашего дома распространяет фальшивые деньги. Его имя?

Она решительно замотала головой.

— Нет! Только не это. Я не могу.

— Понимаю, – проворчал Вульф. – Вы ожидаете, что он сам приведет вас к главному фальшивомонетчику. Так же рассуждает и мистер Лич; он поставил полицию в известность о происходящем, но убийцу не назвал. Я еще с вами поговорю, но мистера Гудвина можно отпустить. Арчи?

Я встал и подошел к ней.

— Ключ, пожалуйста.

Прелестная изменщица подняла головку и посмотрела на меня. Решала, должно быть, можно ли мне доверять. Мое лицо было воплощением искренности, добродетели и чести. Судя по всему, это поняла и Тамми, но всяком случае, раскрыв сумочку, она вынула связку ключей, сняла нужный ключ и вручила мне.

Я его верну, пообещал я. До скорой встречи.

И был таков.

Глава 7

Я могу привести сколько угодно доводов в пользу необходимости избавляться от наружной слежки, но самый весомый из них состоит в том, что отправляться за девятью тысячами долларов в фальшивых банкнотах желательно без ненужной компании. Я преодолел два квартала, прежде чем до конца убедился, что за мной следят, и еще два, пока не понял: на хвосте у меня уголовная полиция, а не секретная служба. Мне это показалось не только верхом идиотизма, но и крайне несправедливым. Я рисковал, если и не жизнью, то своей свободой ради того, чтобы первым назвать парням из уголовки имя убийцы, а они меня преследовали. В итоге путь к «Черчиллю» занял у меня десять лишних минут: я предпочел перестраховаться, но твердо знать, что никто меня больше не сопровождает.

Забрав у помощника управляющего свой конверт с ключом, я, ни на минуту не теряя бдительности, отправился на Гранд-Сентрал, вынул из ячейки камеры хранения заветный сверток и решил, что самое страшное позади. Теперь я больше не опасался слежки, главное — чтобы меня не задержали. Сев в такси у выхода на Сорок вторую улицу, я сказал водителю, что спешу, и посулил ему два доллара, если мы доберемся до пересечения Сорок седьмой улицы с Восьмой авеню за семь минут. Расставшись с обещанными чаевыми, я достиг дома Хетти пешком и, уже не оборачиваясь, отомкнул дверь своим ключом и вошел. В вестибюле не было ни души. Не тратя времени даром, я поднялся по лестнице, зашел в комнату Хетти и прикрыл за собой дверь. Выдвинув нижний ящик бюро, я вынул из кармана сверток, засунул его под какие-то бумаги, задвинул ящик и вздохнул с облегчением. Разумеется, спрятать сверток нужно получше, но, по крайней мере, он был уже не при мне. Не успел я повесить пальто на спинку стула, как в дверь постучали.

— Войдите! – крикнул я.

Дверь открылась, и в проеме возник Ноэль Феррис, в шляпе, с перекинутым через руку пальто.

— Мне показалось, что наверху кто-то ходит, произнес он. – Вернулись, значит? А кто вас впустил?

— Я просто сказал: «Сезам, откройся!»

Он кивнул:

— Верно, я сам напросился. Вам, конечно, ничего не стоит отомкнуть шпилькой врата ада, хотя я и не представляю, на кой черт вам бы это понадобилось.

— Значит, вы так и не нашли то, что искали?

— Нет.

— Рад был бы помочь, но у меня свидание. Сомневаюсь… О, привет, Рэй! Ищейка опять идет по следу.

Появившийся в дверях Рэймонд Делл прогремел:

— Чудовищно! Стервятники слетаются к трупу!

Труп вообще-то покоится в морге, Рэй. Извините, друзья, но мне пора, – откланялся Феррис.

Делл вошел в комнату и уселся на стул.

— Если мне не изменяет память, – прогудел он, – ваша фамилия Гудман.

— Совершенно верно. Алджернон Фицджеральд Гудман. Можете звать меня Пупс.

— Я никого не зову Пупс. Господи, неужто вы не в состоянии придумать более полезное занятие, чем копаться в вещах невинно убиенной жертвы?

Вопрос состоял втом, можно ли от него избавиться, не сбрасывая с лестницы. Мне не терпелось перепрятать сверток, поскольку бюро Пэрли, безусловно, обшарил. По счастью, успех ждал меня с первой же попытки.

— Я знаю и худшие занятия, – заметил я. – Например, сидеть и следить за тем, кто копается в вещах невинно убиенной жертвы.

Делл воздел руки вверх и встал со стула.

— Туше! – сокрушенно пробасил он. – Замечательная отповедь! Молодец!

Он повернулся и вышел вон, а я прикрыл за ним дверь и задвинул засов. Затем, осмотревшись по сторонам, я подошел к дверце, за которой, как я надеялся, скрывался стенной шкаф, и распахнул ее. Так и оказалось, причем, к величайшему моему удивлению, все там было в идеальном порядке: платья, костюмы, юбочки на распялках, коробки на стеллажах, обувь на подставке. Делать мне здесь было нечего. Тамми Бакстер, если ее так звали, сказала, что Пэрли провел в комнате Хетти больше часа, а со шкафом он разобрался бы за пять минут. Я отвернулся и пошарил глазами по комнате. Бюро и комод — еще бессмысленнее. Я прошагал к пианино и, приподняв крышку, присмотрелся. Места много, но — нет. Молоточки будут натыкаться на преграду, а кто знает — вдруг Пэрли присел за инструмент и сыграл на нем похоронный марш?

Оставалась кровать. Подойдя к ней, я приподнял край матраса. Под ним оказался второй матрас. Верхний был мягкий, а второй, лежавший на деревянном каркасе, – жесткий, как доска. Пружин не было. Вытащив из кармана перочинный нож, я аккуратно взрезал подкладку верхнего матраса с нижней стороны, возле самого края. Я еще ни разу не прикасался к свертку голыми руками и, не желая нарушать традицию, вынул из кармана пальто перчатки, натянул их и лишь тогда осторожно вложил сверток в матрас. Разгладив постель, я упрятал перчатки в карман пальто, отпер дверь, спустился в вестибюль и позвонил по самому знакомому номеру. Ответил Фриц. Я сказал, что хотел бы поговорить с Вульфом.

— Но, Арчи! Он сейчас обедает вместе с дамой!

— А вот я, представь себе, не обедаю. Придется раз в жизни нарушить правило. Скажи, что я голоден и несчастен.

Пару минут спустя я услышал голос Вульфа:

— Да?

— Да. Дело в шляпе. Я жду ее здесь. Вы узнали имя?

— Нет. Кое-что она еще рассказала, но называть его отказывается наотрез. Она крепкий орешек.

— Не сомневаюсь. Ладно, я жду.

— Скоро она приедет. Сам знаешь, сидящий за моим столом приравнивается к гостю, а любой гость — мужчина или женщина — имеет право закончить трапезу.

— Я не возражаю. Развлекайтесь вволю. Я пока перехвачу где-нибудь сандвич.

— Ни в коем случае! – прорычал Вульф и повесил трубку.

Разговор наш состоялся в 13.22, а приехала Тамми без трех минут два. Однажды я проторчал под дождем целых девять часов, дожидаясь, пока в подъезде на противоположной стороне улицы появится интересующая меня личность; так вот, эти тридцать пять минут дались мне куда тяжелее. Случись нагрянуть полиции или секретной службе, и — пиши пропало. А тут — «любой гость имеет право закончить трапезу». Представляете? Стеклянной панели во входной двери не было, и я все это время таращился на улицу через крохотное оконце. Когда Тамми наконец появилась, я открыл дверь, когда соратница Лича еще только заносила ногу на ступеньку.

— В комнату мисс Эннис, – кивнул я, и Тамми направилась к лестнице. Я проследовал за ней, помог избавиться от шубки, а потом, не удержавшись, спросил: — Вы не останавливались по дороге, чтобы кое-куда позвонить?

— Вы ко мне несправедливы, – укоризненно произнесла она. – Я ведь обещала!

— Вот и славно. Я очень рад. Прежде чем мы с вами приступим к поискам, я хотел бы кое-что у вас уточнить. Имя одного человека. Меня устроят даже инициалы.

Она решительно помотала головой из стороны в сторону.

— Нет. Мы уже обсуждали это с мистером Вульфом.

Я ничего не скажу.

Скажете, если вам и вправду так нужен этот сверток. Никто не узнает, не бойтесь. Договорились?

— Нет.

Тогда вам свертка не видать как своих ушей.

— Это глупо. – Ее брови взлетели вверх. – Это не ваш стиль, мистер Гудвин, вы слишком умны для этого. Тем более что я знаю: сверток спрятан здесь. Я ведь вовсе не обещала, что назову вам имя, не правда ли?

И между прочим, я еще не видела этого свертка и не знаю, что там внутри. Вот когда увижу… тогда еще посмотрим. Где он?

— А когда найдете — назовете?

— Я вам этого не обещала. Так где он?

— Я бы с удовольствием свернул вам шею.

— Я тоже. Где он?

Я устал препираться.

— Поищите немного сами. Можете сказать своим, что после отъезда мистера Лича вы пришли к нам, но мы с мистером Вульфом категорически отрицали, что мисс Эннис оставляла нам какие-либо деньги. Вы тогда сразу подумали, что мисс Эннис могла оставить сверток у себя. Потом вы отобедали с мистером Вульфом, надеясь извлечь из него какую-нибудь ценную информацию, а затем вернулись сюда и, застав меня в комнате мисс Эннис, поняли, что находитесь на верном пути. И — после недолгих поисков — удача улыбнулась вам. А пока пошарьте кругом для пущей видимости. Скажем, минуты две.

Она пожала плечами, как бы давая понять, что готова уважить мой каприз, и, подойдя к бюро, выдвинула ящик. Я тем временем открыл дверь, выглянул наружу и, никого не увидев, оставил дверь нараспашку.

— Далее действуйте по сценарию, – предложил я. – Это разовьет ваши актерские навыки. Если найдете, можете замурлыкать от удовольствия. Я пока тоже поищу.

Я взобрался на вращающийся табурет и, откинув крышку с пианино, заглянул внутрь; в этот миг подлое сиденье крутанулось, и я едва не шлепнулся на пол.

Покончив с бюро, Тамми вопросительно посмотрела на меня.

Попробуйте попытать счастья в стенном шкафу, – мстительно посоветовал я.

И что, по-вашему, сделала она? Прошагала к изголовью кровати, уцепилась за край матраса и резко его вздернула. Я наблюдал, не раскрывая рта. Далее Тамми обогнула кровать и, повторив ту же процедуру с противоположным краем матраса, вдруг заметила там узкую прореху, затем, сунув в нее руку, извлекла на свет Божий заветный сверток.

— Вот это да! – изумленно воскликнул я. – Держу пари, что это он и есть! Неужели он был в матрасе?

Тамми прошагала к софе, уселась и принялась развязывать тесемку. Я же со словами: «Взгляну, может, там еще что-нибудь найдется», подскочил к кровати и принялся рыться в матрасе. Мало ли, на что способна современная наука? Может, у них есть прибор, способный определять запахи, или что-то в этом роде?

Как бы то ни было, я решил воспользоваться подходящим предлогом оставить свои отпечатки на матрасе, когда сзади послышался мужской голос, негромкий, но угрожающий:

— Это мое. Дайте его мне.

Я отпрянул от кровати и резко обернулся.

— Стойте на месте, Гудвин! – приказал Пол Ханна. Он стоял прямо перед Тамми, держа в руке здоровенный кухонный нож с лезвием в добрый фут длиной. Розовые щечки актера полыхали, а в глазах появился зловещий блеск.

— Не будьте дураком, – произнес я. – Бросьте нож.

Я шагнул вперед, но Ханна угрожающе взмахнул ножом. Лезвие было в считанных дюймах от живота Тамми.

— Давай его сюда! – процедил Ханна. – Живо!

— Отдайте, – посоветовал я, прикинув, что преодолеть двенадцать футов, отделяющие меня от Ханны, без потерь не удастся. – Черт с ним.

Позднее Тамми утверждала, что не поняла меня. Ей якобы показалось, что я велел ей нападать. Чушь собачья. Я убежден, что, посоветуй я ей ни за что на свете не расставаться со свертком, она бы в то же мгновение отдала его. Так уж устроена эта дамочка, которая вместо голоса разума руководствуется указаниями беса противоречия. Словом, она подобрала под себя ноги и резко прыгнула, ну и, разумеется, в ту же секунду прыгнул и я. Целил я в его правую руку, но промахнулся, потому что Тамми ловкой подножкой сбила его с ног. Впрочем, уже в следующий миг он вскочил и уже замахнулся на Тамми (дуреха лежала на полу, так и не расставшись со своим свертком), когда я, перехватив его правое запястье, резко переломил его через колено, услышав, как хрустнула кость. Ханна завопил и выпустил нож, а я, войдя в раж, еще разок крутанул его уже сломанную руку, отчего бедняга мешком рухнул на пол, едва не лишившись чувств. Тамми встала, а в дверях возник Рэймонд Делл:

— Кто у вас тут медведь, а кто охотничий пес?

— Это никакой не медведь, а гиена, – презрительно фыркнул я, подбирая нож. Он пытался скальпировать этой штуковиной мисс Бакстер. Позвоните по телефону Уоткинс 9-8241, позовите сержанта Стеббинса и скажите, что я готов сдать ему убийцу. Только фамилия моя вовсе не Гудман и даже не Гудберг, а Гудвин. Повторяю номер: Уоткинс 9-8241.

— Я сама позвоню, – сказала Тамми и двинулась было к двери, но я остановил ее.

— Нет, – твердо произнес я. – Вы позвоните не туда, по крайней мере, не сразу. Прошу вас, мистер Делл.

— Чудовищно! – прогудел он, но зашагал к лестнице.

Взглянув на Пола Ханну, который корчился на полу, держа левой рукой сломанное запястье, я выпустил руку Тамми.

— Я знаю, что вы мне ничего не обещали, но теперь, после того как я спас вас от возможной царапины, вы назовете мне его имя?

— Катитесь к дьяволу! – последовал ответ.

Глава 8

Как-то раз, месяца два спустя, на следующий день после того, как суд присяжных в составе четырех женщин и восьми мужчин вынес Полу Ханне обвинительный приговор, я вернулся домой и застал Ниро Вульфа в кабинете за разгадыванием кроссворда в лондонском «Обсервере». Когда я примостился за своим столом, Вульф приподнял голову.

Тебя спрашивали по телефону, произнес он. – Просили перезвонить по номеру Байрон 7-6232.

— Спасибо. Это не срочно.

— Голос я узнал, – проворчал Вульф.

— Не сомневаюсь.

— Я никогда не лезу в твои личные дела, но данный случай — исключение, поскольку ваше знакомство началось здесь, в этом кабинете. Я не знал, что ты с ней флиртуешь.

— Ничего подобного, – возмутился я. – Кстати, вам бы не мешало уточнить значение этого глагола по словарю.

— Он означает: «заниматься любовной игрой» или «кокетничать».

Я чуть призадумался, потом возразил:

— «Любовная игра» мне тоже не нравится. Можно подумать, что речь идет о токующих тетеревах или каких-нибудь пингвинах. На самом деле все обстоит куда сложнее.

— Не сомневаюсь. Однако меня заботит лишь одно: чтобы ваши забавы не отразились на деятельности этой конторы. Надеюсь, это ты хоть понимаешь?

— Понимаю, – буркнул я.


Примечания

1

Конгрив — англ. комедиограф XVII в.

(обратно)

2

Чистосердечно, вполне искренне (лат.).

(обратно)

3

Сам по себе (лат.).

(обратно)

4

Официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября).

(обратно)

5

Отвечает старший (лат.).

(обратно)

6

Здесь — методу (лат.).

(обратно)

7

Здесь — образ действий (лат.).

(обратно)

8

Отмечается 30 мая (примеч. пер.)

(обратно)

9

Мэдисон-сквер-гарден – концертно-спортивный комплекс на Манхэттене. – Перев.

(обратно)

10

См. роман Рекса Стаута «В лучших семействах». – Ред.

(обратно)

11

«Хирон» – вымышленная марка. Рекс Стаут часто прибегал к этому приему, чтобы избежать исков производителей, посчитавших, будто он порочит их марку. – Перев.

(обратно)

12

«Дом на просторах» – гимн штата Канзас (официальный с 1947 года), первоначально ковбойская песня, известная с 1874 года. – Перев.

(обратно)

13

Аллюзия на строчки «Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и вместе им не сойтись» из «Баллады о Востоке и Западе» Джозефа Редьярда Киплинга (1865–1936). – Перев.

(обратно)

14

Еще одна вымышленная марка. – Перев.

(обратно)

15

Опущенный флажок указывал, что такси занято. – Здесь и далее, кроме помеченных особо, примечания редактора.

(обратно)

16

С пряными травами (фр.).

(обратно)

17

Такое жаргонное название справочного архива бытует в редакциях американских газет.

(обратно)

18

«Консолидейтед Эдисон» – компания коммунального энергоснабжения, обслуживающая Северо-Восток США. – Перев.

(обратно)

19

Беннингтонский колледж – частный колледж в Беннингтоне, штат Вермонт, где основное внимание уделяется изучению и поощрению искусств. Основан как гуманитарное учебное заведение высшей ступени для женщин.

(обратно)

20

Джон Уэбстер (1578–1634) – английский драматург, современник Шекспира, мастер «кровавой трагедии». Джон Харрингтон (1561–1612) – английский поэт, придворный Елизаветы I. [Роберт] Браунинг (1812–1889) – английский поэт и драматург.

(обратно)

21

Лайман [Ллойд] Брайсон (1888–1959) – профессор Колумбийского университета, известный как автор и консультант научно-популярных радио– и телепрограмм компании Си-би-эс в 1930–1950 годах.

(обратно)

22

[Чарльз Диллон «Кейси»] Штенгель (1890–1975) – легендарный игрок (аутфилдер) и менеджер Главной бейсбольной лиги, прозванный Старым Профессором.

(обратно)

23

[Джастин] Брукс Аткинсон (1894–1984) – один из самых влиятельных американских театральных критиков, сотрудничавший с газетой «Нью-Йорк таймс» в 1925–1984 годах.

(обратно)

24

«Плевать на мины! [Полный вперед!]» – ставшие крылатыми слова, которые адмирал Дэвид Глазго Фэррагат (1801–1870), командующий флотом северян во время Гражданской войны в США, произнес 5 августа 1864 года в ходе сражения в заливе Мобил. – Перев.

(обратно)

25

Гарпия – в древнегреческой мифологии: чудовище с лицом и грудью женщины и туловищем орла. Ламия – змея с головой и грудью прекрасной женщины, пожирающая детей и способная пить кровь соблазненных ею мужчин.

(обратно)

26

Игра слов. По-английски похитить человека — произносится «киднэп».

(обратно)

27

Подстегивать, раздражать, дразнить и пр. (франц.)

(обратно)

28

Паладин: имеется в виду человек, беззаветно преданный делу.

(обратно)

29

Неряха (нем.)

(обратно)

30

Наедине (франц.)

(обратно)

31

Длинное пальто в талию.

(обратно)

32

Поль Лоренс Данбар (1872–1906) — американский негритянский поэт (Прим. перев.).

(обратно)

33

Т. Веблен (1857–1929) — американский буржуазный экономист.

(обратно)

34

Знаменитый американский боксер-профессионал.


(обратно)

35

Кук Фред — известный американские журналист, автор ряда книг о подлинном, а не рекламном образе жизни в США.

(обратно)

36

Улица в Нью-Йорке, где находятся Управление ФБР.

(обратно)

37

Знаменитый парижский повар и ресторатор.

(обратно)

38

Французский политический деятель. Известный гурман. Автор книги об изысканной пище.

(обратно)

39

Американский киноактер.

(обратно)

40

Перевод Олега Чухонцева.

(обратно)

41

Лант Альфред — американский драматический актер.

(обратно)

42

см. Рекс Стаут «В лучших семействах»

(обратно)

43

Письменные показания под присягой.

(обратно)

44

см. Рекс Стаут «В лучших семействах»

(обратно)

45

См. Рекс Стаут «Смерть потаскушки».

(обратно)

46

См. Рекс Стаут «Смерть потаскушки».

(обратно)

47

См. Рекс Стаут «В лучших семействах».

(обратно)

48

См. Рекс Стаут «Сочиняйте сами».

(обратно)

49

Таммани-Холл — штаб-квартира демократической партии в Нью-Йорке.

(обратно)

50

См. Рекс Стаут «Смерть потаскушки».

(обратно)

51

Ex parte (лат.) — в данном случае — со стороны заинтересованного лица.

(обратно)

52

Льюис М. (1774—1809) и Кларк У. (1770—1838) — американские первопроходцы.

(обратно)

53

Аутфилдер — игрок, располагающийся в дальней части поля. (Здесь и далее примеч. перев.).

(обратно)

54

Питчер — подающий игрок.

(обратно)

55

Джонсон, Сэмюэл (1709–1784) — английский писатель и лексикограф, автор знаменитого «Словаря английского языка». Босуэлл, Джеймс (1740–1795) — писатель, автор книги «Жизнь Сэмюэла Джонсона», считающейся образцом мемуарной литературы.

(обратно)

56

1 стоун равен 14 фунтам или 6,4 кг.

(обратно)

57

Рекс Стаут «Погоня за отцом».

(обратно)

58

Съедобная поджелудочная или зобная железа. (Примеч. перев.).

(обратно)

59

Рекс Стаут «Праздничный пикник».

(обратно)

60

Курица (франц.). Пул – разновидность игры на бильярде.

(обратно)

61

Любовная интрижка (франц.).

(обратно)

62

Все вместе (франц.).

(обратно)

63

Замолчи! (франц.).

(обратно)

64

Предательница (франц.).

(обратно)

65

Убийца (франц.).

(обратно)

66

Хитроумный. Коварный (франц.).

(обратно)

67

Хорошо, ладно (франц.).

(обратно)

68

Злодейка (франц.).

(обратно)

69

О боже! (франц.).

(обратно)

Оглавление

  • Рекс Стаут ВСЕ О НИРО ВУЛЬФЕ Том 3
  •   БОКАЛ ШАМПАНСКОГО
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •   СОЧИНЯЙТЕ САМИ
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •     18
  •     19
  •   ИЗБАВЛЕНИЕ МЕТОДОМ НОМЕР ТРИ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •   ОТРАВА ВХОДИТ В МЕНЮ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •   УБИЙСТВО НА РОДЕО
  •     Глава первая
  •     Глава вторая
  •     Глава третья
  •     Глава четвертая
  •     Глава пятая
  •     Глава шестая
  •     Глава седьмая
  •     Глава восьмая
  •   СЛИШКОМ МНОГО КЛИЕНТОВ
  •     Глава первая
  •     Глава вторая
  •     Глава третья
  •     Глава четвертая
  •     Глава пятая
  •     Глава шестая
  •     Глава седьмая
  •     Глава восьмая
  •     Глава девятая
  •     Глава десятая
  •     Глава одиннадцатая
  •     Глава двенадцатая
  •     Глава тринадцатая
  •     Глава четырнадцатая
  •     Глава пятнадцатая
  •     Глава шестнадцатая
  •     Глава семнадцатая
  •   ПОДДЕЛКА ДЛЯ УБИЙСТВА
  •   СМЕРТЬ ДЕМОНА
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •   ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •     Глава 16
  •   УБЕЙ СЕЙЧАС — ЗАПЛАТИШЬ ПОТОМ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •   ВЫШЕЛ МЕСЯЦ ИЗ ТУМАНА
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •   ГАМБИТ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •   ПОГОНЯ ЗА МАТЕРЬЮ (КАРИБСКАЯ ТАЙНА)
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •     18
  •     19
  •     20
  •   КРОВЬ СКАЖЕТ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •   БАНАЛЬНОЕ УБИЙСТВО
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •   ПРАВО УМЕРЕТЬ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •     Глава 16
  •   ЗВОНОК В ДВЕРЬ
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •   СМЕРТЬ СОДЕРЖАНКИ
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •   ПОГОНЯ ЗА ОТЦОМ
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •     Глава 16
  •     Глава 17
  •   СМЕРТЬ ХЛЫЩА
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •   ПОЖАЛУЙСТА, ИЗБАВТЕ ОТ ГРЕХА
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •     Глава 16
  •     Глава 17
  •     Глава 18
  •     Глава 19
  •   СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •     Глава 16
  •     Глава 17
  •     Глава 18
  •   ПОВАРЕННАЯ КНИГА НИРО ВУЛЬФА
  •     Часть 1 Завтрак в старом Манхэттене
  •       ЯИЧНИЦА НА ГРИЛЕ ПОД СОУСОМ ИЗ ТОПЛЕНОГО МАСЛА (AU BEURRE NOIR)
  •       ДЖОРДЖИАНСКАЯ ВЕТЧИНА НА ГРИЛЕ
  •       КАРТОФЕЛЬНАЯ ЗАПЕКАНКА НА СКОВОРОДЕ
  •       КЕКСИКИ (MUFFINS) С ЧЕРНИКОЙ
  •       СВЕЖИЕ ФИГИ СО СЛИВКАМИ
  •       ЯЙЦА ВСМЯТКУ
  •       ДЖЕМ ИЗ ЗЕЛЕНЫХ ПОМИДОРОВ
  •       ОЛАДЬИ (НАЛИСТНИКИ)
  •       ОМЛЕТ С АБРИКОСАМИ
  •       БРИОШИ
  •       ВИНОГРАДНОЕ ЖЕЛЕ С ТИМЬЯНОМ
  •       СКРЕППЛ (РАЗНОВИДНОСТЬ МЯСНОГО РУЛЕТА)
  •       ЗАПЕЧЕННЫЕ ЯЙЦА-ПАШОТ
  •       ЯЙЦА-ПАШОТ ПО-БУРГУНДСКИ
  •       ЯИЧНИЦА-БОЛТУНЬЯ
  •     Часть 2 Обед в гостиной
  •       ОМЛЕТ С ГРИБАМИ И МИНДАЛЕМ
  •       КУРИНАЯ ПЕЧЕНКА
  •       РИСОВЫЕ ЛЕПЕШКИ
  •       ЗАПЕЧЕННЫЕ МОРСКИЕ ГРЕБЕШКИ
  •       САЛАТ-ЭНДИВИЙ С ЗАПРАВКОЙ ПО-МАРТИНИКСКИ
  •       РИСОВЫЕ ЛЕПЕШКИ (II)
  •       ВОЛОВАНЫ ИЗ СЛОЕНОГО ТЕСТА
  •       КЛЕЦКИ ИЗ КОСТНОГО МОЗГА
  •       СВИНЫЕ РЕБРЫШКИ В ОСОБОМ СОУСЕ
  •       ПУДИНГ ИЗ МОЛОДОЙ КУКУРУЗЫ
  •       "СЛАДКОЕ МЯСО" (ЗОБНАЯ И ПОДЖЕЛУДОЧНАЯ ЖЕЛЕЗЫ) С МИНДАЛЕМ
  •       ТЕЛЯЧЬЯ ОТБИВНАЯ
  •       САЛАТ ФРИЦА (САЛАТ С ЗАПРАВКОЙ "ЧЕРТОВ ДОЖДЬ)
  •       МУСС ИЗ ВЕТЧИНЫ И ТЕЛЯЧЬИХ ЖЕЛЕЗ
  •       ПУЗАНОК НА ГРИЛЕ ПОД ЩАВЕЛЕВЫМ СОУСОМ
  •       ХЛЕБ ФРИЦА
  •       КРЕВЕТКИ В КЛЯРЕ
  •       ЛЕПЕШКИ ИЗ КЛЕМА A LA КЕЙП КОД
  •       КИСЛЫЙ СОУС
  •       ТЕЛЯЧЬИ ЖЕЛЕЗЫ В СОУСЕ БЕШАМЕЛЬ 
  •       САЛАТ ИЗ СВЕКЛЫ И КРЕСС-САЛАТА
  •     Часть 3 Ужин в жаркую погоду 
  •       САЛАТ С ОМАРАМИ ПО-БРАЗИЛЬСКИ
  •       ДОМАШНИЙ МАЙОНЕЗ
  •       МУСС ИЗ СЕМГИ
  •       ЛЕТНИЙ САЛАТ
  •       ОМАРЫ В СОУСЕ ИЗ БЕЛОГО ВИНА
  •       КРЕВЕТКИ ПО-БОРДОЛЕЗСКИ
  •       ФАРШИРОВАННЫЕ КЛЕМЫ (МОЛЛЮСКИ)
  •       ГОВЯЖИЙ РУЛЕТ С КЭРРИ
  •       САЛАТ ИЗ СЕЛЬДЕРЕЯ И ДЫНИ-КАНТАЛУПЫ
  •       ПИРОГ С ЧЕРНИКОЙ
  •       БИСКВИТ 
  •       МОЛОДЫЕ ГОЛУБИ С КОЛБАСКАМИ И КВАШЕНОЙ КАПУСТОЙ
  •       КОЛБАСКИ С ДЕСЯТЬЮ ПРЯНОСТЯМИ
  •       БУЛЬОН 
  •       ОТВАРНЫЕ ЦЫПЛЯТА С ТРЮФЕЛЯМИ
  •       КАПУСТА-БРОККОЛИ
  •       КАРТОФЕЛЬ, ФАРШИРОВАННЫЙ ЗЕЛЕНЬЮ
  •       БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ
  •       ЗАЛИВНОЕ ИЗ ГОВЯДИНЫ
  •       ВИТЕЛЛО ТОННАТО
  •     Часть 4 Ужин в холодную погоду 
  •       БАРАНЬИ ПОЧКИ НА ГРИЛЕ
  •       ЗАПЕЧЕННАЯ ДИКАЯ ИНДЕЙКА
  •       СОУС ИЗ СЕЛЬДЕРЕЯ
  •       ЛЕПЕШКИ ИЗ КУКУРУЗЫ
  •       ЗАПЕЧЕННЫЕ РУЛЕТИКИ ИЗ ТЕЛЯТИНЫ
  •       МОЛОДЫЕ ГОЛУБИ С СОУСОМ ПО-ВЕНИЦИАНСКИ
  •       СОУС ПО-ВЕНЕЦИАНСКИ
  •       КАПЛУН ПО-СУВАРОВСКИ (CAPON SOUVAROFF)
  •       КОРИЧНЕВЫЙ СОУС
  •       АНЧОУСЫ ВО ФРИТЮРЕ
  •       ТУШЕНЫЕ КУРОПАТКИ
  •       ОГУРЕЧНЫЙ МУСС
  •       ТВОРОГ СО СЛИВКАМИ ПО-КРЕОЛЬСКИ
  •       ЛУКОВЫЙ СУП
  •       ЖАРКОЕ ПО-КЕНТУККСКИ (KENTUCKY BURGOO)
  •       КАССУЛЕ КАСТЕЛЬНОДАРИ (CASSOULET CASTELNAUDARY ИЛИ ЖАРКОЕ С ФАСОЛЬЮ)
  •       ЛЕТНИЕ КОЛБАСКИ
  •       ОТКРЫТЫЙ ТЫКВЕННЫЙ ПИРОГ
  •     Часть 5 Десерты 
  •       ТАРТАЛЕТКИ 
  •         КОРЗИНОЧКИ (ТЕСТО)
  •         НАЧИНКА ИЗ ЧЕРЕШНИ
  •         НАЧИНКА ИЗ СВЕЖЕГО ИНЖИРА И ЧЕРЕШНИ
  •         НАЧИНКА ИЗ РЕВЕНЯ
  •       ПИРОГИ
  •         ТЕСТО 
  •         ЧЕРНИЧНЫЙ ПИРОГ
  •         ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ
  •         ПИРОГ ИЗ ЗЕЛЕНЫХ ПОМИДОРОВ
  •         ТЫКВЕННЫЙ ПИРОГ (см. Ужин в холодную погоду) 
  •       ФРУКТЫ 
  •         ЯБЛОКИ, ЗАПЕЧЕННЫЕ В БЕЛОМ ВИНЕ
  •         АВОКАДО
  •         "ПЬЯНАЯ" ВИШНЯ С ПРЯНОСТЯМИ
  •         СВЕЖИЙ ИНЖИР СО СЛИВКАМИ
  •         ЗАПЕЧЕННЫЕ ГРУШИ
  •         АНАНАСЫ С ТВОРОГОМ
  •         МАЛИНА С КРЕМОМ ШЕРРИ
  •         КЛУБНИКА ПО-РОМАНОВСКИ
  •         АРБУЗ
  •       ДЕСЕРТЫ И ПУДИНГИ 
  •         МИНДАЛЬНОЕ ПАРФЕ
  •         КАШТАНОВЫЙ КРЕМ
  •         СУФЛЕ ИЗ ИНЖИРА
  •         ГЕНУЭЗСКИЙ КРЕМ (КРЕМ ЖЕНУАЗ (GENOISE))
  •         ПУДИНГ С ЛИМОНОМ И ШЕРРИ ПОД СОУСОМ ИЗ КОРИЧНЕВОГО САХАРА
  •         КРЕМ ИЗ КОРИЧНЕВОГО САХАРА
  •         ЗАВАРНОЙ КРЕМ С ПАПАЙЕЙ
  •         ПУДИНГ ИЗ ГРЕЦКИХ ОРЕХОВ
  •     Часть 6 Идеальный ужин идеального детектива 
  •       РЫБЬЯ ИКРА (в частности, пузанка – рыбы из семейства сельдевых) 
  •         ИКРА С ЗЕЛЕНЬЮ
  •         ТУШЕНАЯ ИКРА (БЕЗ ЛУКА)
  •         РЫБЬЯ ИКРА С КРЕОЛЬСКИМ СОУСОМ
  •         ХЛЕБ, ОБЖАРЕННЫЙ В АНЧОУСНОМ МАСЛЕ.
  •         МУСС "ПОКАХОНТАС" ИЗ ИКРЫ
  •         ТУШЕНАЯ РЫБЬЯ ИКРА (II) – С ЛУКОМ
  •       УТКА
  •         ЗАПЕЧЕННАЯ В СИДРЕ УТКА ПОД ИСПАНСКИМ СОУСОМ 
  •         УТКА ПОД ФЛАМАНДСКИМ СОУСОМ ИЗ ОЛИВОК
  •         ФЛАМАНДСКИЙ СОУС ИЗ ОЛИВОК
  •         КАРРИ ИЗ УТКИ
  •         ТУШЕНАЯ УТКА, ФАРШИРОВАННАЯ КРАБАМИ
  •         ДИКАЯ УТКА В СОУСЕ ВАТЕЛЬ (VATEL SAUCE)
  •         УТКА МОНДОР (MONDOR)
  •       СВИНИНА
  •         СВИНАЯ ВЫРЕЗКА, ТУШЕНАЯ В ВИНЕ С ПРЯНОСТЯМИ
  •         СВИНОЕ ЖАРКОЕ С ПИВОМ
  •         ЗАПЕЧЕННАЯ СВИНАЯ ВЫРЕЗКА
  •         БУЛЬОН
  •         СВИНЫЕ ОТБИВНЫЕ НА ГРИЛЕ
  •         ЛЕТНИЕ КОЛБАСКИ
  •         КОЛБАСКИ С ДЕСЯТЬЮ ПРЯНОСТЯМИ
  •         ЗАПЕЧЕННАЯ СВИНАЯ ВЫРЕЗКА В СУХАРЯХ
  •       КУКУРУЗА 
  •         КУКУРУЗНЫЕ ОЛАДЬИ
  •         СОУС
  •         КУКУРУЗА В ПОЧАТКАХ
  •         ЛЕПЕШКИ ИЗ КУКУРУЗЫ
  •         ПУДИНГ ИЗ МОЛОДОЙ КУКУРУЗЫ
  •         КЕКСЫ ИЗ КУКУРУЗНОЙ МУКИ
  •         СКВОРЦЫ
  •         ПОЛЕНТА
  •         ОЛАДЬИ СО СВИНИНОЙ ПО-ДАТСКИ
  •     Часть 7 Блюда для поднятия настроения 
  •       ШИШ-КЕБАБ
  •       ТАРТАЛЕТКИ С ТОМАТАМИ
  •       КОРЗИНОЧКИ
  •       ЛУКОВЫЙ СУП
  •       БЛЮДА ИЗ БАРАНИНЫ
  •         БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ (ВЫРЕЗКА)
  •         БАРАНЬИ ОТБИВНЫЕ С ГРЕЦКИМИ ОРЕХАМИ
  •         ЖАРКОЕ ИЗ БАРАНЬЕЙ РУЛЬКИ
  •         БАРАНИНА, ТУШЕНАЯ В ДУХОВКЕ
  •         БАКЛАЖАНЫ, ФАРШИРОВАННЫЕ БАРАНИНОЙ
  •         СОУС К ФАРШИРОВАННЫМ БАКЛАЖАНАМ
  •         ФРИКАСЕ ИЗ БАРАНИНЫ
  •         ГУЛЯШ
  •         БАРАНЬЯ НОГА
  •       ОТБИВНЫЕ ИЗ ОЛЕНИНЫ
  •       ГУСЬ
  •       ГОЛУБИ ПОД СЛИВОЧНЫМ СОУСОМ
  •       СОУС ИЗ МАДЕРЫ СО СЛИВКАМИ
  •     Часть 8 Что-нибудь перекусить… 
  •       href=#t483> ЛЕПЕШКИ С ПАХТОЙ
  •       ЗЕЛЬЦ
  •       ЗАПЕЧЕННЫЙ ЛУФАРЬ
  •       КАМБАЛА ПОД СЫРНЫМ СОУСОМ
  •       ОМАРЫ ПОД СОУСОМ КАРДИНАЛ
  •       ЖАРКОЕ ИЗ БЕЛКИ
  •       РУЛЕТ ИЗ БАРАНИНЫ
  •       МОРКОВЬ ПО-ФЛАМАНДСКИ
  •       СУП ИЗ КАШТАНОВ
  •       СУП ПО-МАДРИДСКИ СО СВЕКОЛЬНЫМ СОКОМ (SOUP MADRILIENE)
  •       СЛИВОЧНЫЕ ТОСТЫ
  •       БУЛЬОН
  •       ПЕЧЕНОЧНЫЙ ПАШТЕТ ФРИЦА
  •       ДОМАШНИЕ БУЛОЧКИ
  •       БУТЕРБРОДЫ С КОТЛЕТАМИ ИЗ КРОЛЬЧАТИНЫ
  •       ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С ВЕТЧИНОЙ ИЗ ДЖОРДЖИИ
  •       ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С ОГУРЦОМ И КРЕВЕТКАМИ
  •       ЗАКРЫТЫЕ БУТЕРБРОДЫ С СОЛОНИНОЙ
  •       ЯЙЦА ПО-ЙОРКШИРСКИ
  •     Часть 9 Гости и гостьи 
  •       ЗАПЕКАНКА С КЛЕМАМИ (ВЕНЕРКАМИ)
  •       КУРИНАЯ ПЕЧЕНЬ С ГРИБАМИ
  •       МИДИИ В БЕЛОМ ВИНЕ
  •       ПРИЧУДА НЕПТУНА
  •       "СЛАДКОЕ МЯСО" (ЗОБНАЯ И ПОДЖЕЛУДОЧНАЯ ЖЕЛЕЗЫ ТЕЛЕНКА)
  •       БУЛЬОННЫЙ КОНЦЕНТРАТ (GLACE DE VIANDE)
  •       ЛЕПЕШКИ ПО-КРЕОЛЬСКИ С СЫРНЫМ СОУСОМ
  •       СЫРНЫЙ СОУС
  •       ЖАРЕНЫЕ ПЕРЕПЕЛА VERONIQUE
  •       ГОВЯЖЬЯ ВЫРЕЗКА В СОУСЕ АБАНО
  •       ОТВАРНАЯ ГОВЯЖЬЯ ВЫРЕЗКА
  •       БАРАНЬИ ПОЧКИ ПО-БУРГУНДСКИ (BOURGUIGNONNE)
  •       ВЯЛЕНАЯ ТРЕСКА (BACALHAU)
  •       ПИРОГ С КУРИЦЕЙ
  •       ОТВАРНАЯ КУРИЦА
  •       ТЕСТО ДЛЯ ПИРОГА
  •     Часть 10 Ужин с коллегами 
  •       ЧЕРЕПАХОВЫЙ СТЕЙК
  •       КОПЧЕНАЯ ПИКША (FINNAN HADDIE)
  •       АНЧОУСНЫЕ ТОСТЫ
  •       ОМЛЕТ "ЕЖИК"
  •       ЖАРЕНАЯ КУРИЦА
  •       ПОЛЕНТА
  •       ГОВЯДИНА, ТУШЕНАЯ В КРАСНОМ ВИНЕ
  •       КАБАЧКИ СО СМЕТАНОЙ И УКРОПОМ
  •       АВОКАДО С КРЕСС-САЛАТОМ И ГРЕЦКИМИ ОРЕХАМИ
  •       ПОЧКИ
  •       КЛЕЦКИ С СИРОПОМ
  •       УЛИТКИ ПО-БУРГУНДСКИ
  •       ВОСКРЕСНЫЕ КРУАССАНЫ
  •       ПИРОГ С ПОЧКАМИ
  •       САЛАТ-ЭНДИВИЙ С ЗАПРАВКОЙ ПО-МАРТИНИКСКИ
  •     Часть 11 Рецепты Фрица Бреннера 
  •       БЛИНЫ СО СМЕТАНОЙ
  •       СУП ИЗ ЗЕЛЕНОЙ ЧЕРЕПАХИ
  •       КАМБАЛА-ПАШОТ В БЕЛОМ ВИНЕ
  •       СОУС ИЗ ГРИБОВ И МИДИЙ
  •       ЖАРЕНЫЙ ФАЗАН
  •       МОЛОЧНЫЙ ПОРОСЕНОК
  •       ПИРОЖНЫЕ ИЗ КАШТАНОВ
  •       САЛАТ ФРИЦА (САЛАТ С ЗАПРАВКОЙ "ЧЕРТОВ ДОЖДЬ)
  •       ТВОРОЖНАЯ МАССА
  •       ЛЯГУШАЧЬИ ЛАПКИ
  •     Часть 12 Рецепты друзей и знакомых 
  •       ФРИКАСЕ ИЗ КУРИЦЫ С КЛЕЦКАМИ
  •       КЛЕЦКИ
  •       БАРАНИНА ПО-ТУРЕЦКИ
  •       ПЮРЕ ИЗ БАКЛАЖАНОВ
  •       ТЕТЕРЕВ
  •       КАРТОФЕЛЬНАЯ ЗАПЕКАНКА С СОЛОНИНОЙ
  •       СВИНЫЕ ШКВАРКИ
  •       ЗАПЕКАНКА ИЗ КУКУРУЗНОЙ МУКИ (SPOON BREAD)
  •       СУП ИЗ ФАЛЬШИВОЙ ЧЕРЕПАХИ
  •       БУЛЬОН ДЛЯ СУПА
  •       КОНСОММЕ (КУРИНЫЙ БУЛЬОН)
  •       САЛАТНАЯ ЗАПРАВКА МЕДОУБРУК (MEDOWBROOK)
  •       РЕЧНАЯ ФОРЕЛЬ С КОРИЧНЕВЫМ МАСЛОМ И КАПЕРСАМИ
  •       ФРИКАДЕЛЬКИ ПО-ДОМАШНЕМУ (QUENELLES BONNE FEMME)
  •       ЖАРЕНАЯ УТКА РИЧАРДС
  •       САЛАТ РОССИ
  •       ТУШЕНЫЙ КРОЛИК
  •       ЗАПЕЧЕННЫЕ ЯЙЦА С ПАШТЕТОМ ИЗ ГУСИНОЙ ПЕЧЕНКИ
  •       ПИРОЖКИ ВАЛЛЕНКО
  •       ПРЕСНОЕ СЛОЕНОЕ ТЕСТО
  •       АРТИШОКИ ДРИГАНТЕ
  •       СОУС ВЕСЕННИЙ (SAUCE PRINTEMPS)
  •       КОЛБАСКИ "ПОЛУНОЧНЫЕ" (SAUCISSE MINUIT)
  •     Часть 13 Ресторан Рустемана
  •       КУРИНОЕФИЛЕВПЕРГАМЕНТЕ(SUPREME DE VOLAILLE EN PAPILLOTE)
  •       ТУШЕНАЯ КУРОПАТКА
  •       ФИЛЕ БОГАРНЭ (TOURNEDOS BEAUHARNAIS)
  •       РУЛЕТ ИЗ УТКИ С РУАНСКИМ СОУСОМ
  •       РУАНСКИЙ СОУС
  •       ЩАВЕЛЕВЫЙ СУП-ПЮРЕ СО СЛИВКАМИ (GERMINY A L'OSEILLE ИЛИ КОРОЛЕВА СУПОВ)
  •       ГОЛУБИ ПО-МОСКОВСКИ
  •       ГРИБЫ ПО-ПОЛЬСКИ
  •       САЛАТ БЕАТРИС (SALADE BEATRICE)
  •       СУФЛЕ АРМЕНОНВИЛЬ (SOUFFLE ARMENONVILLE)
  •     Часть 14 Рецепты Ниро Вульфа 
  •       КОПЧЕНАЯ ОСЕТРИНА ПО-МОСКОВСКИ
  •       ТАЛЬЯРИНИ (TAGLIARINI)
  •       СОУС ДЛЯ ТАЛЬЯРИНИ
  •       РЕЧНАЯ ФОРЕЛЬ
  •       ЯИЧНИЦА, ЗАПЕЧЕННАЯ С КАРТОФЕЛЕМ (EGGS BOULANGERE)
  •       ЗАПРАВКА ДЛЯ САЛАТА
  •       СТЕЙК, ЗАЖАРЕННЫЙ НА ДУБОВОЙ ДОСКЕ
  •       РУБЕЦ ПО-КРЕОЛЬСКИ
  •       МИССУРИЙСКИЙ ОКОРОК ПО РЕЦЕПТУ ОКРУГА БУН (BOONE COUNTY MISSOURI HAM)
  •       КУРИЦА В ЯИЧНОМ СОУСЕ
  •       ОПОССУМ ПО-ТЕНЕССИЙСКИ
  •       ОМАРЫ ПО-НЬЮБУРГСКИ (LOBSTER NEWBURGH)
  •       СУП ИЗ КАЙМАНОВОЙ ЧЕРЕПАХИ ПО-ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИ
  •       БУЙЯБЕС ПО-НОВООРЛЕАНСКИ (BOUILLABAISSE OF NEW ORLEANS)
  •       ПИРОГ С УСТРИЦАМИ
  •     Часть 15 Ужин на курорте Канаха 
  •       КУРИЦА С ГРИБАМИ И ЭСТРАГОНОМ
  •       УСТРИЦЫ, ЗАПЧЕННЫЕ В РАКОВИНАХ
  •       ЧЕРЕПАХА ПО-МЭРИЛЕНДСКИ
  •       ЛЕПЕШКИ ИЗ ПРЕСНОГО ОТБИТОГО ТЕСТА
  •       ИНДЕЙКА, ЗАЖАРЕННАЯ НА СКОВОРОДЕ
  •       РИСОВЫЕ КРОКЕТЫ
  •       ЛИМСКАЯ ФАСОЛЬ СО СЛИВКАМИ
  •       АВОКАДО
  •       БУЛОЧКИ К ЧАЮ САЛЛИ ЛАНН (SALLY LUNN)
  •       ШЕРБЕТ ИЗ АНАНАСОВ
  •       БИСКВИТ
  •   ЛОВУШКА ДЛЯ УБИЙЦЫ
  •   ВТОРЖЕНИЕ В ОСОБНЯК
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  • *** Примечания ***